Последнее Евангелие [Дэвид Гиббинс] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Дэвид Гиббинс ПОСЛЕДНЕЕ ЕВАНГЕЛИЕ

Выражение признательности

Большое спасибо моему агенту Луиджи Бономи из ЛБА, издателям Гариету Эвансу («Хедлайн») и Кейтлин Плександр («Бантам-Делл»). А также Тессе Бэлшоу-Джонс, Гаю Бэгксу Александру Барлоу, Элисон Бономи, Чэнь Хуэйцзинь, Рэвину Дэвусу, Дарраху Дирингу, Сэму Эдинборо, Мэри Эсдейл, Эмили Фернис, Джорджу Гэмблу, Сяну Гибносну, Джанет Харон, Дженни Карат, Селин Келли, Ники Кеннеди, Колин Лоури, Стейси Левит, Киму Макартуру, Тони Макграфу, Тэрин Маниас, Питеру Ньюсому, Аманде Престон, Дженни Робсон, Бэрри Раду, Джону Раша, Эмме Рашер, Джейн Сели, Молли Стерлинг, Катерин Вест и Лиу Вудберн. Благодарю моего брата Алана за работу над веб-сайтом, мою маму Энн за советы, Энджи и Молли за вдохновение и многих-многих друзей, которые работали со мной во время экспедиций от Бристольского и Кембриджского университетов по исследованию останков кораблей у острова Сицилия. Выражаю огромную благодарность организациям, оказавшим финансовую поддрежку проектам, которые легли в основу этого романа, — Британским школам археологии в Риме и Иерусалиме, Фонду по изучению Палестины и Фонду имени Уинстона Черчилля. Отдельная благодарность Анне Понд, моему школьному учителю латыни, которая первой познакомила меня с Помпеями, Геркуланумом и с письмами Плиния Младшего. И наконец, спасибо моему отцу Норману за то, что привил мне страсть к творчесту Роберта Грейвса[1], биографии Клавдия, произведениям Плиния Старшего, и за то время, что мы провели вместе, изучая историю Рима.

Equidem beatos puto, quibus deorum munere datum est aut facere scribenda aut scribere legenda, beatissimos vero quibus utrumque.[2]


Роман не претендует на историческую достоверность. Названия, герои, организации, места и описанные события — плод авторского воображения. Любое совпадение с реальными или вымышленными событиями, местами, организациями или персонажами, живыми или мертвыми, является случайным. Фактическую сторону дела автор излагает в примечаниях.



…Он погиб во время катастрофы, уничтожившей прекрасный край с городами и населением их, и это памятное событие, вероятно, сохранит навсегда его имя; сам он написал много, несомненно, ценных книг, но твои бессмертные произведения продлят память о нем. Вслед за поступками, которые заслуживают того, чтобы о них написать, ничто не приносит человеку столько чести и не доставляет ему столько удовольствия, как писать то, что заслуживает прочтения…

Плиний Младший. Письмо историку Тациту
106 г.

Пролог

24 августа 79 года.


Старик, прихрамывая, подошел к краю пропасти и чуть было не упал. Вольноотпущенник вовремя схватил его. На небе висела полная луна. Красная луна. Клубы пара, напоминающие кратер, словно языки пламени Вулкана, бога огня, прорывались сквозь тонкую земную кору, отделяющую мир живых от мира мертвых. Старик глянул вниз. В лицо тут же ударила волна тепла. На губах появился характерный привкус серы. Сколько раз искушение подступало так же близко! Но он всегда мог совладать с ним. Старик вспомнил слова Вергилия. Направляясь сюда, он миновал могилу поэта. «Facilis descensus Averno». «Легко опуститься в преисподнюю». Трудно выбраться…

Старик, отвернувшись, накинул капюшон, чтобы спрятать лицо. По другую сторону залива едва виднелся темный конус Везувия. Геркуланум и Помпеи мерцали, будто оружие часового. Угрюмые очертания Везувия вселяли ужас такими ночами, когда земля содрогалась, пары серы заполонили все вокруг, а птицы, подлетевшие слишком близко к кратеру, падали замертво. Как всегда, не обошлось без предвестников конца света — шарлатанов и просто сумасшедших, которые до поры до времени прячутся в тени, но готовы в любой момент наброситься на легковерных зевак, собравшихся на краю пропасти. Вот и один из них — грек с взъерошенными волосами. Весь взмыленный, он неожиданно появился из-за жертвенника, в мольбе простирая к небесам руки. Он бормотал что-то о страшной чуме, о том, что Рим сгорит, небо обрушится на землю кровавым дождем и огонь, вырвавшийся из чрева земного, сожрет все подножие Везувия. Вольноотпущенник грубо оттолкнул нищего, а старик раздраженно выругался себе под нос. Здесь не место прорицателям. И так всем понятна воля богов.

Вскоре старик с вольноотпущенником проскользнули в трещину в скале, известную только хромым и проклятым. Впервые старика привели сюда восемьдесят лет назад совсем еще мальчиком, но он до сих пор помнил то состояние страха. Как он стоял, дрожа и плача. Голова беспомощно тряслась, не слушаясь его. Лекарства от болезни не было. В пещере мальчику облегчили боль, утешили, придали сил. Теперь он должен был выстоять перед теми, кто не хотел, чтобы он вновь появился в Риме. И все же старик до сих пор не избавился от страха. Собирая волю в кулак, он прошептал: «Тиберий Клавдий Друз Нерон Германик, не забывай, кто ты! Не забывай, зачем ты здесь!»

Они спускались медленно. Старик волочил больную ногу, тяжело положив руки на плечи вольноотпущеннику, который шел впереди. В расщелине над головой почти всегда можно было увидеть небо, но сегодня вырезанные в скале ступеньки утопали в клубах пара. В темных углах горели факелы. То здесь, то там снаружи проникал оранжевый свет. Они подошли к большому выступу над дном кратера. Пары словно плыли над скалистым дном. Невидимый яд испускаемых газов мог отравить любого. Где-то здесь, должно быть, вход в подземное царство Гадес, огненная рана, прорезавшая скалу, окруженная обуглившимися скелетами несчастных, которые не сумели дойти до Элизиума. На секунду старик задержал взгляд на красных, словно крысиные глаза, трещинах в скале. Лава проникла сюда и затвердела на дне кратера причудливыми формами, похожими на гигантские руки, ноги и туловища. Старик вздрогнул, снова вспомнив слова Вергилия. Казалось, те, кто выбрал бессмертие, оставшись здесь, вдруг решили возродиться гигантами, титанами и богами. Но нет… Они обречены вечно пребывать в зачаточной многогранной форме, подобно Протею. В форме, которую природа начала творить, однако вряд ли когда-нибудь завершит. Старик остановился.

Окаменевшая лава исчезла в парах, словно сон в наступлением утра. Путники двинулись дальше. Старик, тяжело дыша, с трудом поспевал за вольноотпущенником. Глаза то и дело застилала пелена, взор туманился, впрочем, это часто в последнее время с ним случалось. Старик остановился и, зажмурившись, потер глаза. Впереди показалась мощеная дорога — тропа, окутанная желтым саваном дыма, поднимающегося из отверстий в земле. По обеим сторонам дороги вздувались лужи кипящей грязи. Говорят, это души мучеников тщетно рвутся наружу из чистилища. Шипящий газ — их дыхание, словно соки разлагающиеся в общих могилах трупов. Старик вспомнил, как командир легиона подвел его однажды к яме, в которою сбросили убитых бриттов. Тела будто двигались под землей, хотя прошло несколько недель после битвы. Его еще тогда затошнило. Старик поморщился и вновь поспешил за вольноотпущенником мимо фумарол[3] в темноту.

Непонятно откуда к нему тянулись руки. Вдоль тропы рядами выстроились призраки, вылезшие со дна кратера, другие цеплялись за край иссохшими ладонями. Вольноотпущенник шел впереди, вытянув руки. Казалось, он касался их ладоней. Старик не отставал ни на шаг. Он слышал приглушенное песнопение: вступал солист, затем к нему присоединялись другие голоса, сотни тихих голосов, будто шуршали опавшие листья. Звучали одни и те же слова, снова и снова. «Domine Lumius. Господи, мы придем». Клавдий мог быть среди них, идти с ними, быть одним из них. Призраки крестились, протягивали к нему руки, шептали его имя и имя того, к кому он прикоснулся. Они-то точно знали об этом. И Плиний знал. Наверняка моряки в порту рассказывали. К тому же Плиний видел толпы людей, слушавших, затаив дыхание, в темных переулках и на задворках таверн речи о новых священниках. Их называли апостолами. Великий поэт Вергилий предсказал их появление. Вергилий ступал по этой тропе сотню лет назад. Сам Вергилий, оставивший на дубовых листьях мудрость свою потомкам. «Родиться мальчик. Наступит век золотой. Мир воцарится на земле, освободившейся от непрекращающегося страха. Но в сегодняшнем мире таятся соблазны. Сегодня люди вновь поднимутся, чтобы встать между народом и словом Божьим. Сегодня снова смогут править ужас и раздор».

Старик, не поднимая головы, шел дальше. Уже двадцать пять лет он жил на вилле у подножия горы. Всего лишь скромный историк, спешащий закончить дело всей своей жизни. Двадцать пять лет прошло… И он, правитель величайшей империи, которую знавал мир, правитель, которого якобы отравили в римском дворце, тайно бежал, чтобы больше никогда не вернуться. Император, живший не как Бог, а как человек! Император, у которого был секрет, сокровище столь бесценное, что поддерживало в нем жизнь все эти годы заставляя наблюдать и ждать. Мало еще кто знал о нем. Друг Плиний и надежный вольноотпущенник Нарцисс. Именно он шел впереди сегодня. Нарцисс и Плиний относились к Клавдию со странным почтение, жадно ловили каждое его слово, будто он оракул, великий прорицатель! Старик недовольно фыркнул. Сегодня он выполнит обещание, данное давным-давно на берегу озера тому, кто передал ему написанное слово. Сегодня последняя возможность направить историю в нужное русло, сделать больше, чем мог он будучи императором, оставить наследие, которое переживет даже Рим.

Старик вдруг оказался один. Тропа растворилась в темноте там, где тепло, поднимающееся снизу, встречалось с холодными воздухом, попадающим изнутри. И в этом месте возник дрожащий мираж. Старик, сунув руку в карман, нащупал игральные кости — он всегда носил их с собой — и начал перебирать, чтобы унять дрожь. Поговаривали, что в пещеру ведут несколько входов. Старик окунул руку в ямку, наполненную чистой водой, и умылся. Прямо перед ним стоял невысокий каменный стол. Клубы коричневого дыма поднимались от массы, тлеющей на поверхности. Старик быстро склонился над столом, схватившись за скользкие края. Закрыл глаза и с наслаждением вдохнул дым. Потом закашлялся, стараясь сдержать подступившую тошноту. Плиний называл этот дым opium bacterium — экстракт мака из дальнего восточного королевства Бактрия, стоящего на открытых горных равнинах, завоеванных Александром Великим. Но здесь экстракт называли Даром Морфея — бога снов. Старик вдохнул снова, чувствуя, как прилила к конечностям кровь, принося забытые ощущения, притупляя боль. Еще! Еще прямо сейчас! Он не мог прожить без экстракта ни одной ночи. Старик откинулся назад. Он словно парил, запрокинув голову, раскинув в стороны руки. Через мгновение он оказался в другом месте, там, где много лет назад искал исцеление, на берегу Галилейскго моря или, как его часто называют, озера Кинерет. Старик будто снова смеялся и пил с друзьями — Иродом, Кипридой и любимой Кальпурнией. Рядом назареянин с женой. Там к старику прикоснулся тот, кто знал его судьбу наперед, кто предвидел и сегодняшний день.

Старик открыл глаза. Что-то выползло из пещеры. Дрожащий извивающийся образ почти сливался с миражом. Потом начал постепенно отделяться, будто возрождающийся феникс. Наконец старик узрел огромного змея. Наклонив плоскую голову, он покачивал ею из стороны в сторону. Язык то появлялся, то исчезал. Плиний говорил, что от морфия возможны галлюцинации. Но когда змея опустилась вниз и проползла рядом с ногой, старик почувствовал шелковистость блестящей кожи и едкий запах влаги. Змея проскользнула в трещину в стене пещеры. Появился новый запах, перекрывающий запах серы, морфия и змеи. Словно повеяло холодом из гниющей могилы… Запах разложения. Что-то блеснуло. В темноте едва можно было разглядеть очертания фигуры. Она здесь!

— Кла-а-а-авдий! — раздался низкий зов, потом будто издевательский смешок, а затем вздох, который эхом пронесся по всем проходам в скале, прежде чем растаять.

Клавдий вглядывался в темноту, поворачивая голову из стороны в сторону. Поговаривали, Сивилла прожила уже семьсот лет. Аполлон отмерил ей столько лет жизни, сколько песчинок сумеет удержать она в руках. Бог отказал ей в вечной молодости после того, как она презрительно отвергла его. Единственное, что сохранил Аполлон — молодой голос, чтобы, увядая и разлагаясь, она мучилась воспоминаниями о былой красоте. Он напоминал бы ей о бессмертии, от которого она, увы, сама отреклась. Сивилла была последней из тринадцати предсказательниц Геи — древнегреческой богини земли. Она правила из своего логовища со времен основания Рима, околдовывая даже тех, кто выше ее рангом. Слыша ее пророчества, императоры опускались на колени.

— Сивилла! — нарушил молчание Клавдий. Голос дрожал, в горле першило от серы. — Я сделал все, как ты велела. Я выполнил то, что ты приказала сделать для римских весталок. Я побывал у тринадцатой, у Андрасте. Точнее, у ее могилы… И принес ей сокровище. Пророчество осуществилось.

Клавдий опустил мешочек монет. Тусклые серебряные и золотые монеты с его портретом со звоном рассыпались. Последнее, что сохранил Клавдий для этой ночи. Столб света упал перед столом. Сквозь клубы пара виднелись потертые камни, а на них дубовые листья, разложенные в определенном порядке. На каждом с трудом можно было разглядеть греческие буквы, написанные чернилами. Клавдий опустился на четвереньки, судорожно пытаясь прочитать предсказание. Но неожиданно налетевший ветер сдул листья. Клавдий закричал, потом медленно опустил голову.

— Ты позволила моему предку Энею увидеть умершего отца Анчиса, когда он пришел сюда после Троянской войны в поисках ада. Все, о чем я просил тебя, — показать мне отца Друза, любимого брата Германика и сына моего Британика! Хоть краем глаза взглянуть на них в Элизиуме перед тем, как Харон заберет меня.

Вновь раздался стон, только на сей раз тише. А потом пронзительный визг оглушил его. Словно сотни ртов в пещере повернулись к Клавдию.

Ярость с ужасом грядут.
В пепел землю с небом жгут.
Что Сивилла предрекает, Клавдий молвит.
Правде этой все внимают.
Дрожа от страха, Клавдий вскочил на ноги. Он снова вгляделся в круг света на полу.

Но вместо дубовых листьев увидел горку песка. Песчинки расползались тонкими струйками в разные стороны. Последний лучик света падал откуда-то сверху, словно полупрозрачный занавес. Все вокруг стихло. Клавдий огляделся. Змея вернулась. Она замерла прямо перед ним и вдруг, сбросив кожу опустилась в кратер вулкана. И опять на ум пришли слова Вергилия о наступлении «золотого века».

«И змеи тоже погибнут».

В голове прояснилось. Мираж перед входом в пещеру исчез. Клавдию вдруг ужасно захотелось броситься со всех ног отсюда, навсегда забыть чувства, которые связывали его с этим местом и с Сивиллой, вернуться наконец на виллу под Везувием и закончить то, что они вместе с Плинием запланировали на этот вечер. Он безумно хотел выполнить обещание, которое дал на берегу озера. Клавдий развернулся, но вдруг почувствовал затылком холодное дыхание, от которого волосы встали дыбом. Клавдию почудилось: его снова позвали по имени — нежно, шепотом. Но голос принадлежал древней старухе. А после послышался чей-то предсмертный хрип. Клавдий не осмелился оглянуться. Он двинулся дальше, прихрамывая и скользя по каменному полу, как безумец, шаря глазами в поисках Нарцисса. Над краем кратера виднелась темная гора. Вершину прорезали мерцающие молнии. И она казалась горящим терновым венком. Подсвеченные оранжевым и красным облака, словно в огне, спешили по небу. Сталкиваясь друг с другом, они темнели. Страх обуял Клавдия. А затем вдруг наступило прозрение, как будто все воспоминания и мечты засосало в воронку, появившуюся над головой. Казалось, история ускорила ход. История, которую он сдерживал с тех пор, как исчез из Рима почти полжизни назад. История, которая поджидала его. Она напоминала сжатую пружину, держать которую не было больше сил.

Шатаясь, Клавдий шел дальше. Погибель за спиной толкала его вперед, сквозь серный занавес к дну кратера. Клавдий, сжав игральные кости, вытащил их из кармана и случайно выронил. Они застучали по камням, но вскоре все снова стихло. Клавдий попробовал разглядеть их в темноте — напрасно. Из ямы по обеим сторонам мощеной дорожки стали подниматься призрачные образы, уже не моля ни о чем. Они окружали Клавдия, словно безмолвная армия. С неба горячим снегом полетел пепел. Во рту пересохло. По склонам Везувия с самой вершины спускалось огненное кольцо, оставляя за собой поля пламени. Вдруг все пропало в темноте. Кружащаяся воронка нависла над кратером вулкана, закрыв собой все, кроме узкой полоски неба. Клавдий услышал крики, приглушенные стоны. Тела людей вспыхивали одно за другим, словно факелы в ночи. Клавдий подошел ближе. Страшное предсказание Сивиллы оказалось правдой. Она все-таки сдержала обещание. Клавдий пойдет по стопам Энея. Но обратной дороги не будет.


Глава 1

Наши дни.


Джек Ховард, опустившись на дно надувной лодки, прислонился спиной к борту, упираясь ногами в мотор. Стояла такая жара, что даже двигаться не было сил. Пот струйками сбегал по лбу. Солнце прожгло утреннюю дымку и теперь безжалостно палило, отражаясь от скалы. Потертый известняк, испещренный трещинами, напоминал поверхность древних гробниц и храмов на скалистом мысе вдалеке. Джек словно оказался на картине знаменитого импрессиониста Жоржа Пьера Сера. Воздух разделился на несметное количество пикселей, зафиксировавших все мысли и действия в одном мгновении.

Джек провел рукой по густым волосам — даже кожа головы нагрелась на солнце! А потом раскинул руки и, закрыв глаза, наслаждаясь тишиной, глубоко втянул запах мокрых гидрокостюмов и моторного масла, смешанный с запахом морской соли. Все, что он любил, к тому же доведенное до абсолюта. Потрясающе!

Открыв глаза, Джек проверил оранжевый буек, который недавно опустил на воду. Море блестело гладким зеркалом. И лишь слегка рябило, там, где волны подкатывали к скале. Джек опустил ладонь на воду — тут же, пошли круги. Прозрачная, будто в бассейне! В глубине терялся якорный канат, мерцали пузырьки, поднимающиеся от дыхательных аппаратов аквалангистов. Не верится, что когда-то давным-давно здесь разыгралась жесточайшая из бесчисленных трагедий в истории человечества. Самое известное кораблекрушение. Джек мечтал очутиться здесь. В течение двадцати лет спал и видел это место. Желание не отпускало ни на минуту, превратившись в зудящее наваждение с самого первого дня, когда Джек начал собирать вместе разрозненные кусочки мозаики. Интуиция, отточенная за многие годы исследований и открытий, редко подводила его. Ведь она основывалась на научных доказательствах и фактах, которые не допускали двусмысленности. Помнится, Джек сидел у Капо-Мурро-ди-Порко, расположенного на острове Сицилия, в сердце Средиземного моря, когда вдруг подумал о создании Международного морского университета. Но двадцать лет назад Джек был ограничен в денежных средствах. Он сумел всего лишь возглавить группу студентов, безумно увлеченных дайвингом и археологией. Им с трудом удалось скопить на оборудование и кое-как собрать его. Теперь у Джека многомиллионный бюджет, огромная территория под лагерь на берегу моря, на месте его родового имения в юго-восточной Англии. Неизвестно, сколько еще поколений Ховардов выросло бы там, если бы отец Джека не передал имение и прилегающие земли молодому и перспективному институту.

Встречи в музеях по всему миру, работа на сверхсовременных исследовательских судах, сотрудничество с уникальной группой ученых из Международного морского университета, изучение материалов, добытых собственными руками. Как много всего произошло! И в то же время мало что изменилось. Ни за какие деньги не купить подсказки, которые могут привести к величайшим открытиям и удивительным сокровищам. Ради чего же все эти усилия?! Двадцать лет назад Джек натолкнулся на дневниковые записи водолазов капитана Кусто — бесстрашных исследователей, пионеров подводной археологии.

И вот Джек снова здесь. Покачивается на волнах над тем же самым местом с тем же старым потрепанным дневником в руках. Основные составляющие не изменились: предчувствие, инстинктивное чутье, трепет на пороге открытия, когда вдруг сходятся все разрозненные элементы, и ни с чем не сравнимый выброс адреналина!

Джек спустил гидрокостюм до талии и взглянул на часы. Вот бы окунуться! Он посмотрел за борт. Вода слегка подрагивала вокруг буя — Пит и Энди касались его, закрепляя под водой страховочный трос. Как хорошо его видно, хотя и глубина пять метров. Так суда не заденут трос винтами. А водолазу будет легко найти место стоянки.

Джек, будто командир, планирующий наступление, представлял место действий. Исследовательское судно «Сиквест II» сможет встать на якорь в укромной бухте к западу от залива. Скалистый мыс образовывал несколько ступеней. Неплохое место для берегового лагеря. Джек прокрутил в голове все составляющие успешного исхода подводных работ. Но как ни крути, на каждом новом месте обязательно возникают непредвиденные трудности. Все находки отправятся в археологический музей в Сиракузы. Джек не сомневался, что сицилийские чиновники постараются заработать на них по максимуму. Морскому университету нужно обязательно наладить постоянную связь с карфагенским музеем в соседнем Тунисе. Местные власти скорее всего захотят организовать специальный рейс для перевозки туристов по воздуху. Ох уж эти деятели, своего не упустят!

Джек посмотрел вниз, сверил часы и записал время в журнал. Оба водолаза остановились для декомпрессии. По плану еще двадцать минут. Зачерпнув воду, Джек смочил голову. Откинувшись, Джек вытянул длинные ноги и расслабился, наслаждаясь умиротворенностью, царившей вокруг. Всего каких-то полтора месяца назад он стоял на краю юкатанской подводной пещеры. Уставший и будто опьяневший от радости, понимая, что еще одно удивительное приключение подошло к концу. Одно запомнилось горькими потерями. По дороге домой Джек постоянно думал о тех, кому пришлось заплатить за успех экспедиции собственной жизнью. Питер Хови, друг детства, пропал без вести в Черном море. Ужасная смерть отца О'Коннора — лучшего собеседника, чтобы скоротать время, нельзя было найти — повергла всех в шок. Каждый вдруг осознал степень риска. Впрочем, боль потерь всегда смягчалась пониманием того, сколько людей могло бы пострадать, не выполни они задания. Джек давно привык, что за величайшие археологические открытия приходится платить высокую цену. Дары прошлого приводят в действие такие силы настоящего, о которых мало кто догадывался. Но сейчас, сегодня… Джек чувствовал: все должно быть иначе. Эта миссия археологическая, в прямом смысле слова, простая и правильная. Грядущее открытие принесет лишь восторг тому, кто сумеет решить интеллектуальную задачу.

Джек вглядывался в зеркально гладкую толщу воды, в сияющей синеве которой растворялся скалистый клиф. Голова кружилась от охвативших его мыслей. Сердце бешено колотилось от волнения. Неужели он действительно здесь?! Вдруг и правда окажется, что самое известное кораблекрушение античности произошло в этом месте? Здесь затонул корабль святого Павла!

— Эй, спишь?

Джек приподнял ногу и слегка пнул неподвижную массу посреди лодки. Та качнулась и недовольно заворчала. Костас Казанцакис был на фут ниже Джека, но здоровый как бык! Наследство, доставшееся от греческих моряков и ныряльщиков за губками! Как и Джек, Костас спустил гидрокостюм до талии. На бочкообразной груди блестели капельки пота. Костас словно слился с лодкой, вытянул ноги перед Джеком и уронив голову на кучу полотенец на носу лодки. Рот слегка приоткрыт. На глазах полусферические флуоресцентные солнцезащитные очки. Модный аксессуар смотрелся на греке забавно. Опустив в воду руку, Костас крепко сжимал шланги регуляторов декомпрессионной остановки. А вторую держал на клапане кислородного баллона, лежавшего посередине лодки. Джек улыбнулся. Костас для него не просто главный инженер ММУ, а настоящий друг, всегда готовый прийти на помощь, даже если сам в стельку пьян. Джек снова легонько пнул его.

— У нас еще пятнадцать минут. Я вижу, где они остановились.

Костас опять недовольно хмыкнул. Джек передал ему бутылку воды.

— Постарайся пить как можно больше. Обезвоживание нам ни к чему!

— Очень кстати, дружище! Молодца! — Работая в головном офисе ММУ в Англии, Костас выучил несколько ходовых выражений — правда, употреблял он их далеко не всегда к месту. А вот произношение так и осталось американским: грек окончил в Штатах школу и университет.

Костас взял бутылку и шумно опустошил ее наполовину.

— Классные очки, — заметил Джек.

— Джереми подарил, — отдуваясь, ответил Костас, — на прощание, когда мы вернулись с Юкатана. Так мило…

— Серьезно?!

— Ну может, он так пошутил! Да мне все равно. Главное — глаза защищают. — Костас вернул бутылку Джеку и снова лег на дно лодки. — А тебя, что никогда не подкалывали?

— Ха! Бывало! Но только по-другому.

— Не верю, вокруг тебя одни ботаники. Может, кто из команды?

— Нет, в Кембриджском университете был один тип. Ну там же только самые-самые! Самые умные и самые странные. Тот парень таскался повсюду с переносной доской и дотошно объяснял каждому встречному сицилийцу устройство роторно-поршневого двигателя Ванкеля. Настоящий оригинал! А потом я познакомился с тобой!

— И со старым добрым американским ноу-хау! Не знаю, как вам, а нам в МТИ[4] дали представление о реальном мире. — Костас вырвал бутылку с водой из рук Джека и сделал большой глоток. — Ну да ладно. А что скажешь про судно, которое обнаружили здесь двадцать лет назад? Нашли что-нибудь стоящее?

— Римское торговое судно. Самое что ни есть обыкновенное, — ответил Джек. — Примерно двести цилиндрических глиняных амфор с оливковым маслом и рыбным соусом. Видимо, направлялось к африканской пустыне, в Тунис, к югу от нас. Да еще прекрасная коллекция керамики с камбуза корабля. По нашим подсчетам, предметы относятся к 200 году нашей эры. Но это все ерунда по сравнению с тем, что мы нашли…

Повисшую паузу прервал громкий храп. Джек снова пнул Костаса. Тот чуть не свалился за борт. Здоровяк поднял очки на лоб и непонимающе взглянул на друга:

— А? Ты что-то сказал?

— Я, конечно, понимаю, тебе без дневного сна никак не обойтись. Но скоро ребят поднимать.

Костас хмыкнул, с трудом опершись на локоть. Потом погладил щетину и заявил со знанием дела:

— Со сном не шутят!

Поднявшись, он снял солнцезащитные очки и потер глаза. Джек обеспокоенно смотрел на друга.

— Помятый ты какой-то! Взял бы передышку. А то сразу бросился за работу, как только мы вернулись с Юкатана. Прошло уже больше месяца…

— Хватит мне слюни подтирать!

— Мне пришлось себе сопли и слезы подтирать, умоляя совет директоров расширить штат инженеров, — ненавязчиво напомнил Джек. — Возьми кого-нибудь в помощники. Научись делегировать, в конце концов.

— И это ты мне говоришь?! — парировал Костас. — Назови хоть один археологический проект ММУ за последние десять лет, который обошелся без твоего участия!

— Я не шучу.

— Я тоже. — Костас потянулся и выдавил усталую улыбку. — Хорошо, поваляюсь недельку у дядиного бассейна в Греции. Прости, похоже, я задремал! Ты что-то говорил об интересной находке…

— Да. Она как раз сейчас под нами, там, где Пит и Энди должны были закрепить страховочный трос. Старинный деревянный сундук с запечатанными оловянными коробочками. В нем мы обнаружили больше сотни деревянных контейнеров с мазями и порошками, в том числе измельченную корицу и тмин. Удивительно, правда? Но не в этом соль. Вскоре мы нашли большой кусок темного смолистого материала весом приблизительно два килограмма. Вначале решили, что это специальный запас канифоли для смоления тимберса, чтобы не проникала вода. Но лабораторные анализы дали поразительные результаты.

— Продолжай.

— Оказалось, это то, что в древности называли lacrymae papaveris, маковые слезы, Papaver somniferum. Вязкое молочко из чашечки черного мака. Другими словами, опиум.

— Серьезно?!

— Римский писатель Плиний Старший упоминает о нем в «Естественной истории».

— Это который погиб во время извержения Везувия?

— Именно. В свободное от писательской деятельности время Плиний руководил римским флотом в Мисене — крупнейшей военно-морской базе Неаполитанского залива. Он был в курсе всех товаров, привозимых моряками с Востока, и того, чем промышляли египетские и сирийские торговцы. Лучший опиум шел из далекой Бактрии, расположенной высоко в горах у восточной границы империи за Персией на территории современного Афганистана.

— Решил меня разыграть?! — Костас окончательно проснулся и уставился и уставился на друга. — Опиум из Афганистана?! Я не ослышался? Речь идет о I веке, а не XXI?!

— Точно.

— Древние наркодилеры?

Джек рассмеялся.

— В те времена опиум был легален. В некоторых государствах считалось, что те, кто применяет наркотики, рано или поздно ослепнут. Но из него еще не делали героин. Скорее всего опиум добавляли в алкоголь. Получался напиток наподобие настойки опия, модной среди европейцев в XVIII и XIX веках. Истолченные зерна еще прессовали в таблетки. Плиний писал, что они могут применяться в качестве снотворного и лекарства от головной боли. Выходит, об обезболивающих свойствах морфия было известно давным-давно. А еще его использовали для эвтаназии. Плиний приводит, по-видимому, пример первой намеренной передозировки наркотиком класса А. Смертельно больной Публий Ликиний Цецина умер от отравления опиумом.

— То есть вы нашли сундук лекаря? — спросил Костас.

— По крайней мере вначале мы подумали именно так. Но знаешь, в ящике оказалась одна странная вещица… Бронзовая статуэтка Аполлона!

— Аполлона?!

Джек кивнул.

— Видишь ли, среди медицинских препаратов логичнее было бы встретить статуэтку Асклепия — греческого бога врачевания. Я бывал в кумской пещере Сивиллы на краю зоны активного вулкана в нескольких милях севернее Мисена. Оттуда хорошо виден Везувий. Аполлон — бог оракулов. Серой и травами отгоняли злых духов. Возможно, и опиум добавляли к этой смеси. Я задумался над тем, могли ли мистические обряды быть как-то связаны с химическими реакциями.

— Возможно, опиум курили, — пробормотал Костас. — Или жгли как ладан. Пары быстро распространялись на ветру.

— Люди приходили к Сивилле и другим пророчицам в поисках исцеления, — продолжал Джек. — Официальная религия того времени не давала успокоения, зачастую обходила стороной обыкновенный народ, уделяя больше внимания поклонению и ритуалам, далеким от будничных проблем. Сивилла и ее последовательницы, говоря современным языком, обеспечивали эмоциональную поддержку или психологическую помощь. Прекрасно понимая это, прорицательницы умело играли на чувствах людей. Ты ведь слышал о посланиях оракула — непонятных стихах, начертанных на листьях деревьев, или странных пророчествах, сказанных вслух, — возвышенных, страстных и подразумевающих бог знает что! Но вдруг в них была доля правды?.. Возможно люди находили в них определенное утешение… успокоение.

— К которому быстро привыкали! Я бы принял одну из сивилл на работу. Наличные от благодарных клиентов обеспечили бы неплохой доход.

— В общем, я пришел к выводу, что на корабле плыл не аптекарь и не врач, а скорее всего торговец, перевозивший ценный груз — опиум — для одного из оракулов. Может быть, для самой Кумской Сивиллы.

— Ага, римский наркодилер. — Костас погладил щетину. — Крестный отец всех крестных отцов. Неаполитанская мафия придет в восторг!

— Если они узнают, может, больше станут уважать археологию, — заявил Джек. — Организованная преступность представляет реальную проблему для наших друзей из неаполитанской Археологической инспекции.

— Там ведь работает одна из твоих бывших подружек, да? — усмехнулся Костас.

— Я уже много лет ничего не слышал об Элизабет. Единственное, что мне известно, — она до сих пор инспектор среднего звена. Элизабет защитила докторскую в Англии раньше меня и вернулась в Италию. Пришлось, так уж обговорено в контракте с правительством. Помню, она еще клялась, что ни за что на свете не вернется в Неаполь. Потом просто перестала мне звонить. Да и у меня появились новые проекты. Все как-то случилось само собой… Что говорить, прошло уже пятнадцать лет.

— Не нам решать, зачем и почему что-то происходит в жизни, Джек, — вставил Костас. — Возвращаясь к опиуму: откуда его везли?

— В том-то и вопрос! — Джек развернул ламинированную карту Средиземного моря на дне лодки, прижав края запасными грузилами. А потом ткнул пальцев середину карты: — Мы сейчас здесь. Видишь, это остров Сицилия. Прямо посередине древнего торгового пути в Средиземном море!

— И что?

— Римское судно затонуло рядом вот с этим клифом. На борту были оливковое масло и рыбный соус. Похоже, корабль приходил в Рим три-четыре раза в год во время летнего сезона. Туда-сюда, туда-сюда. И земля почти всегда в зоне видимости. Тунис, Мальта, Сицилия, Италия.

— Хочешь сказать, он был рассчитан на короткие расстояния?

— Именно! — Джек показал на край карты: — А вот здесь Египет и портовый город Александрия. Тысяча пятьсот миль по открытому морю к востоку от нас. Все указывает на то, что аптекарский сундук прибыл оттуда. Он сделан из египетской акации. А на некоторых коробочках коптские буквы. Я почти уверен, что опиум переправлялся в Средиземное море через порты Красного моря в Египте. Торговля экзотическими восточными специями и наркотиками достигла расцвета как раз в І веке.

— Времена святого Павла, — прошептал Костас. — Так вот почему мы здесь.

— Ты прав. — Джек провел пальцем по береговой линии Северной Африки. — Возможно… — заметь, я сказал, «возможно», — что опиум отправили из Александрии в Карфаген, а затем севернее — на Сицилию.

Костас покачал головой:

— Помню со времен службы в американском флоте: там преобладают ветра с моря на сушу. Побережье между Египтом и Тунисом моряки всегда называли дорогой смерти и избегали любой ценой.

— Точно. Корабли, выходящие из Александрии в Рим, плыли севернее, направляясь в Тунис или на Крит, а затем западнее через Ионическое море в Италию. Наиболее вероятный сценарий в нашем случае — один из кораблей просто отнесло на северо-запад от Ионического моря ближе к Сицилии.

Костас, похоже, совсем запутался. Вдруг глаза его заблестели.

— Ага, я понял! Мы ищем останки двух кораблей. Один закрыл другой.

— Я с таким сталкиваюсь не впервой. Приходилось обследовать сразу несколько затонувших кораблей, собранных вместе, словно гармошка, на одном мысе. Знаешь, как только возникла эта мысль, за ней потянулись и другие догадки. Вот, например.

Джек склонился над коробом, стоявшим рядом, и выудил оттуда тяжелый предмет, завернутый в полотенце. Передал его Костасу. Тот сел и, положив полотенце на колени, начал осторожно разворачивать.

— Попробую угадать, Костас замер, взглянув на Джека. — Золотой диск с древними символами, раскрывающими загадку потерянного города?

— Не совсем. Но столь же ценное, — усмехнулся Джек.

Наконец Костас развернул полотенце и поднял находку вверх. Предмет оказался довольно тяжелым, примерно десять дюймов высотой, а по форме напоминал усеченный конус. Поверхность усыпана вкраплениями блеклого металла. На вершине небольшой выступ с отверстием, будто стопорное кольцо.

Костас взглянул на Джека:

— Лот?!

— Угадал! Его привязывают к концу троса для определения глубины. Посмотри-ка на основание.

Костас перевернул лот. На обороте было углубление, примерно на один дюйм, словно лот хотели сделать в форме колокола. Внутри углубления оказалось второе. Костас перевел взгляд на Джека:

— Крест?

— Не обольщайся! Углубление было заполнено смолой или канифолью. Похоже, с помощью этого приспособления брали пробу с морского дна и определяли местонахождение, как навигационным прибором. Например, представь, что движешься к устью реки. Песчинки, обнаруженные на смоле, подтвердят, что ты на правильном пути.

— Лот подняли с корабля, который сейчас под нами?

Джек осторожно, будто сокровище, взял лот у Костаса.

— Моя первая стоящая находка… Он лежал в той же вымоине, где и сундук аптекаря. Я был на седьмом небе от счастья. Думал, это на самом деле редкий экземпляр. Потом закралась мысль, что подобные приспособления были чуть ли не на каждом древнем торговом судне.

— А теперь что же? Изменил мнение?!

— Теперь я уверен: этот лот исключителен! Спустя годы были обнаружены останки сотен римских кораблей. Но лишь на нескольких из них нашли такие же приспособления. По всей видимости, они стоили дорого и применялись только на коралях, часто заходящих в мелководные устья, тянувшиеся на многие мили. Аллювиальный песок можно было поднять со дна и убедиться, что земля близко, когда она еще вне зоны видимости.

— Ты говоришь о Ниле?

Джек кивнул.

— Мы нашли крупный александрийский корабль, перевозивший зерно, а не обыкновенное торговое судно. — Джек аккуратно положил лот в коробку, а потом вытащил из полиэтиленового пакета старую книгу в темной обложке. — А теперь внимательно слушай меня. — Он открыл книгу на заложенной странице, быстро просмотрел ее и начал читать: — «Но когда наступила четырнадцатая ночь, нас все так же качало на волнах Адриатического моря. В полночь матросы решили, что нас несет к земле. Измерили глубину лотом — двадцать саженей. Прошли еще немного и измерили вновь — пятнадцать саженей. Испугавшись, как бы нас не выбросило на скалы, они опустили четыре кормовых якоря и начали молиться…»

— Евангелие! — Костас присвистнул от удивления.

— «Деяния святого Павла». Глава 27. — Глаза Джека блестели. — И знаешь что? Прямо к берегу от того места, где мы сейчас, дно опускается, а южнее по диагонали примерно на триста метров тянется песчаная коса. Глубина там где-то сорок метров.

— Это сто двадцать футов или двадцать саженей, — прошептал Костас.

— Двадцать лет назад в последний день экспедиции мы отправились на разведку, просто чтобы посмотреть, не пропустили ли чего важного, — сказал Джек. — Последнее, что я нашел, — два свинцовых якорных веретена. Общеизвестно, что раньше на римских кораблях использовали деревянные якоря. Амфоры, которые мы обнаружили на севере Африки, сделаны из железа. Выходит, что эти якоря с другого судна, пытавшегося пришвартоваться у берега.

— Продолжай.

— Дальше — хуже.

— Я так и думал!

— «Бросив якоря, они ослабили рулевые стопоры, подняли фок по ветру и направили корабль к берегу. Но, проходя то место, где встречаются два моря, мы наскочили на мель. Нос врезался в дно, корабль встал. Волны с силой ударялись о корму. Не выдержав натиска, задняя часть корабля треснула…»

— О Господи! — воскликнул Костас. — Аптекарский сундук и лот лежали в переднем отсеке. Что же случилось с кормой?

— Не спеши. — Усмехнувшись, Джек вытащил из сумки папку. — Перенесемся на два тысячелетия вперед. Август 1953 года. Капитан Кусто и «Калипсо».

— А я все думал, ну когда же они вступят в игру!

— Благодаря им мы здесь, — сказал Джек. — Водолазы Кусто впервые обследовали эти прибрежные воды. Послушай, что написал о мысе одни из них. «В трещине клифа я разглядел разбитые амфоры, затем зацепившийся за дно ржавый якорь, засыпанный глиняными черепками». То же самое увидели и мы! Расколотые римские амфоры. Но это еще не все. Во время второго погружения они обнаружили «des amphores grecques, en bas profound».

— Греческие амфоры на глубине, — шепотом перевел с французского Костас. — А где?

— Прямо у расщелины в скале за нами, — ответил Джек. — Водолазы, похоже, опустились на семьдесят, а то и восемьдесят метров.

— Вполне в духе Кусто. Дай сам угадаю. Сжатый воздух, регуляторы с двойным шлангом, никаких манометров и поплавковых уровнемеров?

— Ага, и тогда дайвинг назывался просто погружением под воду, — ностальгически заметил Джек. — А потом изобрели смешанный газ, и вся романтика исчезла.

— Опасность, ты хотел сказать? Риск и сейчас присутствует, только границы его отодвинулись…

— Двадцать лет назад я вызвался добровольцем на срочное погружение, чтобы достать греческие амфоры. Но врач не разрешил. Мы тогда и не мечтали о сегодняшних возможностях. Что у нас было? Сжатый воздух да инструкции морского ведомства США, от которых мы не имели права отступать. А там ограничение погружения — не более пятидесяти метров! Ни вертолета, ни вспомогательного судна. Ближайшая компрессорная — в двух часах хода на американской морской базе.

Костас показал на два баллона со смешанным газом на дне лодки, а потом на корабль, белеющий на горизонте:

— То ли дело ультрасовременное оборудование для погружения и дозаправки на борту нашего корабля. Современные технологии, черт возьми! — Он ткнул пальцем в истрепанный старый дневник в руках Джека: — А кстати, разве эти греческие амфоры не относятся к периоду до нашей эры?

— Тогда мы так и думали. Но что-то казалось мне странным… что-то, в чем я не мог быть уверен, пока не увижу амфоры своими глазами. — Джек достал из ящика блокнот и протянул Костасу: — Это типология амфор, разработанная Генрихом Дресселем — немецким ученым. Он исследовал находки, сделанные в Риме и Помпеях в ХІХ веке. Обрати внимание на рисунки под номерами два, три и четыре в верхнем левом углу.

— Амфоры с высокими ручками?

— Да. Во времена Кусто водолазы называли греческими любые амфоры вот с такими ручками. Считалось, что амфоры для вина подобной формы делали только в Греции. Но недавно стало известно, что такие сосуды также изготавливали на западном побережье Средиземного моря, колонизированном греками. Эту территорию позже завоевали римляне. Я имею в виду южную Италию,Сицилию, северо-западную Испанию — основные винодельческие регионы, впервые открытые греками.

Джек подал Костасу большую черно-белую фотографию. Костас задумчиво взглянул на амфоры с высокими ручками у стены.

— Винный погреб? Таверна? Где-то в Помпеях?

— Не в Помпеях… в Геркулануме — еще одном городе, погребенном под лавой после извержения Везувия. На фотографии придорожная таверна, сохранившаяся до наших дней такой, какой была 24 августа 79 года.

Помолчав, Костас наконец спросил у Джека:

— Напомни-ка, когда затонул корабль святого Павла?

— По приблизительным подсчетам, весной 58 года, погрешность — максимум год-два.

— Расскажи поподробнее.

— Это произошло спустя несколько лет после смерти императора Клавдия, во время правления Нерона. За десять лет до того, как римляне завоевали Иудею и украли иудейскую менору — храмовый семисвечник.

— Ага, понял. — Костас прищурился. — Нерон. Разврат. Христиане, растерзанные львами, и тому подобное. Я прав?

Джек кивнул:

— Одна из трактовок того периода истории. Но не забывай, это было чуть ли не лучшее время — расцвет Римской империи. Вино из богатейших виноградников Кампании недалеко от Везувия экспортировалось во все известные тогда страны мира именно в амфорах, выполненных в греческом стиле. Потом их обнаруживали даже в самых отдаленных римских поселениях на юге Индии. Амфоры с вином меняли на специи и лекарства, в том числе и на опиум. Подобные сосуды находили и на территории Великобритании. Любой на нашем с тобой месте подумал бы, что их перевозили на крупном александрийском судне. Согласно Новому Завету, ссылающемуся на «Деяния апостолов», на корабле вместе со святым Павлом плыло примерно двести семьдесят человек. Разбавленное вино, по всей вероятности, служило им основным напитком.

— Последний вопрос. Можно? — спросил Костас. — Последний, но самый важный. Насколько я помню, всегда считалось, что останки корабля святого Павла должны быть где-то у Мальты. С чего вдруг они оказались у берегов Сицилии?

— Вот почему двадцать лет назад мне не удавалось понять, что к чему. А затем я осуществил, как говорится, всесторонний подход к вопросу. В географическом плане.

— Хочешь сказать, опять поддался интуиции?

Джек усмехнулся:

— Вроде того. Все сведения мы брали из Евангелий, из «Деяний апостолов», так? Но там нет упоминаний о месте кораблекрушения судна святого Павла! Как же тогда подтвердить достоверность истории?!

— Она основана на вере.

— В определенном смысле да. Но Евангелия состоят из документов, выбранных раннехристианской церковью, чтобы доказать богоподобие Иисуса или, возможно, свое представление о нем. Некоторые из Евангелий были написаны современниками Иисуса, но большинство созданы намного позже. И заметь, ни одно из Евангелий не является историческим документом в прямом понимании этого термина и не претендует на географическую точность значения, у какого именно острова затонуло судно Павла.

— Подожди, а разве «Деяния апостолов» не написаны спутником святого Павла Лукой, выжившим во время крушения?!

Джек кивнул.

— По крайней мере нас так учили, — подтвердил он. — В «Деяниях апостолов» сказано, что Павла сопровождали двое: Лука из Малой Азии и македонец из города Фессалоники.

— Аристарх.

— Да я пытаюсь перевести в свою веру уже обращенного! — усмехнулся Джек. — Ты и сам все знаешь.

— Я знаю только прописные истины. После ареста Павла в Иудее эти двое присоединились к нему по пути из Кесарии в Миру на юге Турции, где пересели на александрийский корабль, направляющийся в Рим.

— Именно так нам всегда говорили! — заявил Джек. — Но давай попробуем взглянуть иначе. Все дело в том, что мы читаем Евангелия как исторические документы. Но разве они написаны, чтобы достоверно отразить события прошлого? Разве в этом их смысл? Сейчас многие ученые считают, что «Деяния апостолов» было созданы спустя десятилетия, возможно, на основе свидетельств очевидцев. Однако возникает множество вопросов о текстовой передаче. Евангелие, как и любой другой классический текст, подверглось определенным процессам, кроме фрагментов, действительно обнаруженных в древних местах. Что-то со временем отсеялось, что-то редактировалось, переводилось, добавилось несколько объяснений и примечаний, которые впоследствии стали частью текста. Добавь к этому цензуру со стороны служителей церкви, а также изменения по необъяснимой прихоти писца или из-за пресловутой невнимательности. И вот мы имеем то, то имеем.

— Хочешь сказать, ко всем деталям нужно относиться с недоверием?

— Да, нужно быть крайне осторожным.

— Осторожность… Твое любимое слово в последнее время!

Джек, усмехнувшись, продолжил:

— Самый ранний фрагмент «Деяния апостолов» относится к 200 году нашей эры. Получается, сто пятьдесят лет спустя смерти Павла, и в нем описывается лишь начало всей истории. А самое ранее описание кораблекрушения датируется несколькими сотнями лет позже. Не забывай, что его потом перевели с греческого на латинский и только потом уже на английский XVII века, и еще переписывали бесчисленное количество раз. Вот почему я очень осторожен с деталями. Возьмем слово «Мелита». Возможно, оно означает «Мальта». Но в некоторых древних версиях оно передано как «Митилини» — остров в Эгейском море, более знакомый греческим переписчикам Евангелия.

— Не зря, — важно заявил Костас. — Интернет утверждает, что составленные тобой карты самые точные.

— Может быть, впервые в истории мы знаем, обломки какого корабля ищем! Но, как и в любом исследовании, здесь полно ловушек. Надо отступить немного назад, чтобы лучше увидеть главное… Нужно рассмотреть любую версию, пусть даже самую абсурдную. И не спешить принимать заранее известное решение. По-моему, я этим все время и занимаюсь последние двадцать лет, с того момента, как погрузился под воду здесь впервые, с тех под как история святого Павла увлекла меня.

— Вот потому ты стал археологом, а я инженером, — сказал Костас. — Не представляю, как ты со всем справляешься!

— Конечно, это посложнее робототехники и устройства подводных аппаратов! — Джек рассмеялся, глядя на Костаса, а потом задумчиво посмотрел на линию горизонта. — В «Деяниях апостолов» больше ничего не указывало на Мальту как место кораблекрушения. Павел исцелил там местного жителя, и все. Более вероятно, что судно затонуло у Сицилии, ведь тогда корабль сбился с курса В Ионическом море, его могло принести северо-восточным ветром в эту сторону. В «Деяниях апостолов» даже упоминается город Сиракузы, расположенный буквально за мысом от нас. Там Павел со спутниками провел несколько дней, направляясь в Рим после кораблекрушения. Туда их доставил корабль, перезимовавший на Мальте. Однако я считаю, что они сели на другое судно уже в Сиракузах.

— По-твоему, то что написано в Библии, существующей вот уже две тысячи лет, — ложь. А то, что подсказывает Джеку Ховарду интуиция, — правда!

— Осторожные размышления, основанные на собранных фактах, ведущих к…

— Ведущих неизменно к одному выводу! — закончил Костас. — Да-да-да… Снова твоя интуиция. — Усмехнувшись, он заговорил сложной покорностью: — Ну хорошо. Давай еще раз взглянем на трещину в скале — твой, так скажем, указатель места кораблекрушения. Ты замечал, что она похожа на греческую букву «хи»? На крест?.. — Костас улыбнулся. — Мы с тобой говорим о вере, которая застилает наш взгляд, не позволяя увидеть правду такой, какая она есть. Но только я не поверю, что ты не обратил внимания на небольшой намек с небес!

Джек, прищурившись, поглядел на скалу и рассмеялся:

— Ну как с тобой спорить! Хотя, знаешь, через двадцать лет на все смотришь совершенно другим взглядом. — он откинулся назад, опираясь на локти, и покачал головой: — Не верится, что я убил столько времени, собирая вместе фрагменты простой мозаики!

— У тебя был много другой работы.

— Конечно, но это, наверное, самый важный проект в моей жизни, надо было отбросить все другие! — Джек выпрямил спину и наклонился ближе к Костасу. — В любом случае если мы доберемся до корабля святого Павла, то наверняка обнаружим величайшее сокровище. Никто еще не находил ничего, столь близко связанного с жизнью евангелистов, с реальностью, на которой основаны Евангелия. Мы столкнулись с периодом времени, когда мало кто истинно верил в существование Царствия Небесного на земле, в мечту, которую языческая религия не смела предложить людям… Когда не было еще церквей, священников, вины и покаяния, инквизиции и священных войн. Отбросил все эти последствия, возвращаешься к сути того, что проповедовал Иисус, к тому, что влекло к нему людей.

— Не знал, что ты так страстно веруешь…

— Он нес людям мысль о том, что они могут взять на себя ответственность за свою жизнь и посвятить ее поиску красоты и радости на земле. Похоже, это и есть то, что принято называть духовным ростом. Если мы сумеем найти что-то, что напомнит людям о сути, заставит задуматься и вновь привлечет к истинному смыслу идеи Иисуса, тогда, получается… мы окажем человечеству неоценимую услугу!

— О, Джек, ну и дела! А я-то думал, мы просто охотники за сокровищами!

Джек засмеялся:

— Археология служит не только музеям!

— Да-да, знаю. Она служит высоким целям!

— Останки корабля — как капсула времени, сохранившая приметы Помпей и Геркуланума того периода и помимо этого сведения о наиболее влиятельных фигурах истории Запада. Эта находка потрясет мир!

Костас потянулся.

— Но прежде нужно ее найти. Слава Богу, мы с тобой не одни.

На поверхности воды забулькали пузырьки. Внизу на глубине нескольких метров показались аквалангисты. Они одновременно поднялись наверх и дали сигнал, что все в порядке. Джек, записав время подъема в журнал, посмотрел на Костаса:

— Это место — точка отсчета истории. Что бы мы ни нашли, мы непременно дополним сюжет, который и без того богат событиями. В 415 году до нашей эры афинянине атаковали отсюда Сиракузы, что стало ключевым моментом в войне со Спартой, в результате которой греческая цивилизация была почти полностью уничтожена. Затем спустя столетия еще одна мировая война. Июль 1943 года «Хаски». Кодовое название военной операции англо-американских войск по захвату острова Сицилия. Мой прадед участвовал в ней. Служил старшим помощником на вооруженном торговом судне «Эмпайр Элейн» и наблюдал, находясь у берега, как корабль военно-морских сил Великобритании «Эреб» обстреливал вражеские позиции пятнадцати дюймовыми снарядами.

— Так это место у тебя в крови! — вставил Костас. — Похоже, Ховарды участвовали во всех военно-морских операциях, важных для британской истории.

— Если бы все английские семьи знали свои корни, они могли бы сказать то же самое.

— Что еще добавишь?

— Подразделение парашютно-десантных частей Великобритании высадилось на мысе над нами и вынудило береговую оборонительную артиллерию Италии сбросить орудия в море и отступить. Когда мы впервые погрузились здесь, все дно было усыпано снарядами.

Костас потер ладони.

— Вот это мне по душе! Настоящее археологическое исследование. Можно подорваться и рассыпаться, как старый горшок, в любую секунду!

— Давай сосредоточимся на деле. Потом в сапера поиграешь.

Костас улыбнулся, взявшись за шланги баллона:

— Сжать и вставить.

Он плотно защелкнул шланги и проследил, чтобы Джек сделал то же самое.

— Есть! — воскликнул Джек, проверив оборудование. — Готов к погружению?

Костас, наигранно закатив глаза, тяжело вздохнул.

— Дай подумать. В последний раз мы опустились в подводный коридор под джунглями Юкатана и оказались в каком-то, прямо скажем, аду племени майя! А до этого внутри движущегося айсберга. А перед этим в чреве вулкана.

— И что? С тебя достаточно или выдержишь еще разок?

Костас посмотрел на Джека, словно тот задолжал ему тысячу долларов, выдавил измученную улыбку и принялся натягивать гидрокостюм.

— Стоит тебе только приказать…

— Тогда вперед! — скомандовал Джек.


Глава 2

Морис Хибермейер, тяжело дыша, прислонился к стене тоннеля и с ненавистью взглянул на дыру с острыми краями над головой. Нет, он не сдастся! Если бурбонский король Карл Первый Анжуйский смог — а был ведь довольно крупным парнем! — то и он сможет. Морис снова встал на четвереньки, направил луч фонаря на отверстие в стене и подпрыгнул. Каска ударилась о потолок, одежда с треском порвалась, зацепившись об острые выступы. Морис решил устроить передышку. А толку-то! Сидишь тут, как пробка в бутылке! Морис посмотрел сквозь грязные очки на облако пыли, которое поднял в тоннеле. Он все еще не мог поверить в происходящее. Вилла папирусов в Геркулануме, величайшее сокровище Италии! Погребена во время извержения Везувия в 79 году и затем в XVIII веке обнаружена потомками Бурбонов из Неаполя. С тех пор никому не удавалось найти ее. Тут происходит землетрясение, получившее острый международный диссонанс. И вот он здесь! Первый археолог, так близко подобравшийся к вилле и застрявший на полпути из-за собственной полноты. Морис чуть не расплакался от обиды. Можно, конечно, привести бурильную машину с пневматическим приводом и расширить отверстие. Но это приведет к дополнительным задержкам и срыву планов. Они и так уже отстали от графика на две недели. Несколько дней обивали пороги различных учреждений, пока не получили разрешение. Столько драгоценного времени упущено! А еще ему пришлось бросить новую экспедицию на востоке пустыни у берегов Красного моря…

И вдруг Морис увидел.

Дыхание перехватило.

— Боже мой, — прошептал он на родном немецком. — Нет, не может быть…

Морис дотронулся до гладкой поверхности. Морда волка. Сомнений нет. Он опустил руки и замер от изумления.

Бог-стражник мира мертвых.

На серой пятнистой стене тоннеля, прорытого в XVIII веке, образовалась неглубокая полость — не больше фута. Из самой середины выглядывала голова. Черная, покрытая толстым слоем пыли. Но ни с чем нельзя было перепутать заостренные уши и морду, резко выступающую вперед. Тот, кто прошел сквозь тени и спрятался в темноте… Страж покрова, отделяющего смерть от жизни.

Морис неподвижно смотрел в слепые глаза, жирно обведенные черной краской, и вдруг, резко зажмурившись, прошептал имя… Здесь, на пороге неизвестности, невообразимого страха и смерти, те, кто навсегда прощался с жизнью, видели языки адского пламени.

Анубис!

Открыв глаза, Морис заметил три вертикальные строчки иероглифов на груди статуи. Он сразу же определил, что это за текст.

«После смерти человек переходит в иное состояние, деяния его грудами высятся рядом. Существование по ту сторону есть вечность. И тот, кто достиг его без грехов, будет жить по ту сторону подобно богу».

Морис всмотрелся в пустую темному тоннеля, на секунду ему стало безумно жаль людей, которые придавали столько значения потустороннему миру, людей, чьи разрушенные мечты о жизни после смерти стали его царством мертвых. Сколько раз ему казалось, что он создан для определенной миссии, что его истинное призвание как археолога — подарить душам в лимбе[5] хотя бы видимость долгожданного бессмертия!

— Морис… — раздался сзади приглушенный голос.

— Мария!

— Не бойся. Расслабься немного.

Мария что было силы толкнула Мориса, и он неуклюже продвинулся по груде камней, заваливших вход в тоннель. Закашлявшись, Морис быстро натянул сползший респиратор.

— Прости.

В отверстии показалась голова Марии в желтом шлеме, защитных очках и респираторе. Темные волосы убраны в хвост. Мария говорила по-английски с легким испанским акцентом. Ее голос обнадеживал.

— Здорово появляться, когда тебя совсем не ждут! Слушай, если хочешь, чтобы мы пролезли дальше, расслабься.

— Тебе и раньше приходилось это делать?

— Да, бывало.

Мария непринужденно проскользнула внутрь и свернулась рядом с Морисом калачиком. Они заполнили собой весь тоннель по ширине. В высоту едва хватило места, чтобы встать во весь рост.

— Надеюсь, ты не сильно ударился? По мне так лучше получить несколько синяков, чем упрашивать инспекцию выделить бурильную машину!

— И я так думал. — Морис осторожно потер левую ногу. — Кстати, нам разрешили исследовать старый тоннель, но никак не долбить новый! Даже расширение этой дыры, возникшей в результате землетрясения, расценят как серьезное правонарушение. Безумие какое-то… — Он уставился в темному. — Хоть бы люди из инспекции не заметили, чем мы сейчас занимаемся.

— Думаю, они скоро тут появятся.

Морис недовольно хмыкнул, снял защитные очки и задумчиво посмотрел на Марию, протирая линзы.

— В любом случае мне больше понравилось наше общение в офисе. Я получил бесплатный ускоренный курс по средневековым рукописям от ведущего специалиста. А сам чуть не пересказал тебе свою докторскую о римских каменоломнях, обнаруженных императором Клавдием в Египте.

— М-м-м… Так ты здесь как рыба в воде. В смысле: под землей. Ой, ну, в общем, в своей тарелке! Морис, ты знал, что я была на бору «Сиквеста ІІ», когда Джеку сообщили о землетрясении? Он тогда попросил меня найти египтолога, смыслящего в катакомбах, который любит копаться в земле, слышал о Долине царей и все такое…

— Ах да, Долина царей и все такое. — Морис вздохнул. Мария откинулась назад, едва не ударившись головой о морду Анубиса. Морис округлил глаза, но ничего не сказал. — Ты совершенно права, под землей я как рыба в воде. Здесь замечательно. Кстати, познакомься с моим новым другом.

— Что?!

— Повернись. Только медленно.

Мария повернулась и, вскрикнув от неожиданности, отпрянула.

— О Господи!

— Не волнуйся так! Это всего лишь статуя.

Мария прижалась к входу в тоннель.

— Это собака? — прошептала Мария. — Нет-нет, погоди… Это же волк с туловищем человека!

— Не бойся, он не кусается!

— Прости. Нервы последнее время на пределе. — Вздохнув, Мария наклонилась ближе, чтобы рассмотреть статую. — Не может быть! Неужели иероглифы?.. Страшилище-то египетское, да?

— Анубис, — как ни в чем не бывало бросил Морис. — Статуя египетского бога смерти из черного стеатита. В полный человеческий рост. Иероглифы — строки их «Поучения пятого гераклеопольского государя царевичу Хети, будущему царю Мерикара», книги третьего тысячелетия до нашей эры. А вот этот орнаментальный завиток внизу — королевская подпись двадцать шестой династии VI века до нашей эры. Не удивлюсь, если окажется, что статуя привезена из королевской столицы Саис в дельте Нила.

— Тогда все понятно! — заявила Мария. — Разве не там афинянин Солон встречался с верховным жрецом? И не там ли он записал легенду от Атлантиде?

— Похоже, ты слишком много общалась с Джеком.

— Забыл? Я тоже работаю по временному контракту в Международном морском университете. Как и ты. Такое ощущение, что мы снова стали студентами! Джек рассказал мне об этом месте на борту «Сиквеста ІІ», когда мы возвращались с Юкатана. Меня это тогда здорово зацепило! Помогло даже отвлечься, что ли…

Морис внимательно посмотрел на Марию сквозь пылевую завесу.

— Сейчас не совсем подходящий момент… но поверь, я понимаю, через что тебе пришлось пройти на Юкатане. Похищение, пытки, погиб твой друг О'Коннор… Джек рассказал мне по телефону перед твоим приездом в Неаполь. Я не говорил раньше, потому что все как-то не к месту было. Впрочем, как и сейчас. Но я хотел, чтобы ты знала.

— Я знаю. — Мария смахнула пыль с рукава. — Джек сказал мне, что разговаривал с тобой. Спасибо, Морис. Для меня это важно. Ну все! Тема закрыта.

Морис хотел добавить еще что-то, однако промолчал.

— Так, значит, Атлантида, — проговорил он наконец.

— Джек и Костас планируют вернуться на то место в Черном море и все же найти обломки корабля, который они там видели. Думаю, это трирема — боевое гребное судно с тремя рядами весел.

Морису услышанное явно не понравилось.

— Я надеялся, Джек даст мне больше времени. У меня есть вариант поинтереснее. По-моему, моя работа заключается в том, чтобы подкидывать ему новые зацепки. Вот пытаюсь рассказать ему об одном проекте уже несколько месяцев! Эх, что тут говорить… — Морис разочарованно вздохнул и посмотрел на статую. — Вернемся к тому, что имеем. Греческий историк Геродот тоже бывал в Саисе и даже описал озеро у храма Нейт — святилище, окруженное статуями вроде этой, статуями фараонов и богов, привезенными со всего Египта. К римскому периоду Саис был уже брошен жителями, но к нему вполне могли подобраться римские корабли и увезти все драгоценности и скульптуры.

— Думаешь, эта статуя украдена?

— Мне больше нравится слово «перевезена». Римляне, построившие эту виллу, имели доступ к величайшим произведениям искусства по всему побережью Средиземного моря и за его пределами, из самых разных культур. Сегодня их бы назвали частными коллекционерами или кураторами музеев. Самые лучшие греческие статуи из бронзы, между прочим, были найдены землекопами в XVIII веке в нескольких ярдах от нас. Римляне приравнивали Анубиса к Церберу — стражу реки Стикс в подземном царстве. Но для многих он был всего лишь объектом насмешек, собакой. Статуя скорее всего считалась антиквариатом, редкой вещицей, а может, и забавным произведением искусства, но не более того.

— Не знаю, — тихо сказала Мария. — Он смотрит на нас, стоя одной ногой в том времени, другой в нашем. Самый что ни на есть страж истории. Неужели тебя никогда не охватывал суеверный страх, Морис? В гробнице Тутанхамона, например, ты не испугался проклятия мумий?

— Нет, — резко ответил Морис. — Я всего лишь археолог.

— Брось, Морис! Признайся, это будоражит тебя. Помнишь, когда мы были студентами, ты все время говорил только о Египте? Постоянно! Бредил им.

Морис уголками губ улыбнулся голове шакала.

— Будоражит? Конечно! Мне не терпится увидеть окончание надписи. Удивительно. — Он опустил ладонь на гладкий стеатит и посмотрел в глубь тоннеля. — Но я думаю, это конец пути. Статуя, по всей видимости, обнаружилась в результате вчерашнего сейсмического толчка после основного землетрясения. Видимо, пока мы — единственные, кто видел ее. Но мы далеко не первыми оказались в туннеле. Его ведь не сразу опечатали. Если здесь что и было, оно уже на черном рынке. Не думаю, что мы обнаружим еще что-нибудь.

— Как можно быть таким циником?! — обиженно воскликнула Мария. — Забыл, где мы?! Вилли папирусов в Геркулануме. Единственная известная библиотека папирусов, сохранившаяся с Античности до наших дней. И всем понятно, что большую часть ее сокровищ еще предстоит найти за этим стенами! Власти не допустили бы мародерства.

— А еще эта вилла — величайшее разочарование археологов, — прервал ее Морис. — Почти все найденные папирусы написаны Филодемом, третьесортным философом. Ни одного достойного литературного произведения, почти ничего на латыни. — Морис надел защитные очки. — Знаешь, почему на месте виллы никогда не проводились крупномасштабные раскопки?

— Причин много. В основном строительные проблемы. Сложно не повредить современные здания наверху. Нехватка ресурсов, необходимых для проведения текущих раскопок. Что говорить о дополнительных? К тому же большая часть Геркуланума исследована. Что еще?.. Бюрократия. Недостаточное финансирование. Коррупция. Да ты и сам все знаешь.

— Не только. Что еще? Подумай.

— Сложности с хранением и интерпретацией обгоревших папирусов. Помнишь, мы ездили в лабораторию папирусов в Неаполе? Они все еще корпят над тем, что нашли в XVIII веке! Необходимо разработать новый способ извлечения материала и обнаружения новых свитков, которые наверняка погребены здесь. Вилла заслуживает самого лучшего. Это же святыня!

— Точно. — Морис щелкнул пальцами. — Последнее, что ты сказала, в яблочко! Святыня. Как и любое другое священное место, как пещеры Мертвого моря в Израиле, например, оно вызывает в людях не только непреодолимое желание выяснить, что же там внутри, но и страх. И поверь мне, есть в Италии одно влиятельное учреждение, которому совершенно ни к чему письмена I века.

Пыль в воздухе сгустилась, земля задрожала. Раздался страшный грохот, как будто наверху обвалилась каменная кладка. Мария положила ладони на пол тоннеля и обеспокоенно взглянула на Мориса. Он быстро вытащил портативный прибор со штырем и прижал его к стене тоннеля, напряженно глядя на дисплей. Толчки пошли на спад.

— Афтершок. Немного сильнее, чем прошлой ночью. Ничего страшного, — заверил Морис. — Нас об этом предупреждали. Стены вокруг — затвердевшая пирокластическая грязь, а не пепел с пемзой, как в Помпеях. Прочнее цемента. Здесь мы в безопасности.

— Я слышу голоса в тоннеле позади нас, — прошептала Мария.

— Это, наверное, таинственная дама из инспекции. Ты знала, что они с Джеком старые друзья? Причем близкие. Они сошлись уже после твоего отъезда. Он тогда заканчивал докторскую. Я был в Египте. Видишь свет фонаря? Шустро они!

— Нет, я не знала, — тихо сказала Мария, посмотрев на голову шакала. — Анубис остановит их.

— Анубис может и весь проект остановить! — заявил Морис. — Его наверняка провозгласят величайшим открытием, оправдавшим решение исследовать тоннель. Мы с тобой здесь только потому, что информация об обнаружении тоннеля после землетрясения просочилась в прессу и Археологической инспекции пришлось устроить шоу.

— Ты слишком циничен!

— Поверь мне. Я давно играю в подобные игры. Есть крупные фигуры, которые боятся античного прошлого и готовы на все, лишь бы не дать ему ворваться в настоящее. Они боятся всего, что может пошатнуть устоявшийся порядок и институты, которым они служат. Старые идеи, древние истины иногда скрываются этими самыми институтами, вроде бы созданными, чтобы защищать их…

— Идеи, которые могут вдруг обнаружиться в древней библиотеке… — прошептала Мария.

— Речь идет о I веке нашей эры, — тихо продолжил Морис. — Первые десятилетия нашей эры, нашего Бога. Подумай об этом.

— Уже подумала.

— Тебе решать, пойдем мы дальше по тоннелю или нет, будем ли искать еще, прежде чем проект закроют. Меня ждут раскопки в Египте. А тебе, честно говоря, давно пора отдохнуть…

— Только попробуй сейчас пойти на попятную!

— Я приму твое решение. У нас уговор.

— Давай воспользуемся возможностью, которая сама идет в руки, — сказала Мария. — Ты нашел свое сокровище, а мне нужно мое!

Морис сунул осциллятор в нагрудный карман, громко чихнул и посмотрел на Марию.

— Теперь понятно, что увидел в тебе Джек. Он всегда говорил, что ты могла бы достичь многого, если бы оставила работу в Институте средневековых исследований при Оксфорде и присоединилась к нему.

Бросив на Мориса испепеляющий взгляд, Мария вплотную приблизилась к статуе.

Пыль осела. Наверху можно было разглядеть белое пятно как раз там, где из-за толчков сдвинулся фрагмент стены. Лучи фонарей пересеклись в проеме, в самом центре которого виднелось что-то темное. Морис повернулся к Марии. Его лицо сияло от восторга.

— Ну вот, мы прошли мимо Анубиса, и ничего с нами не случилось!

И кто говорил, что не суеверен?..

— Пошли проверим, что там!


Глава 3

23 августа 79 года.


Клавдий отпил вино, держа кубок трясущейся рукой, и вдруг закатил глаза, едва успев ухватиться за колонну. Вскоре приступ прошел. Сегодня вечером, Клавдий твердо решил, он пойдет на Флегрейские поля[6] перед пещерой Сивиллы в последний раз. Но прежде надо закончить работу. Шатаясь, Клавдий пошел к мраморной скамье, раздраженно поправляя то и дело спадающую тогу, потом запнулся и тяжело упал на руки. Лицо перекосило от боли и досады. Так хотелось заплакать. Но слезы будто кончились. Клавдия стошнило. Правда, он больше почти ничего не чувствовал, жил как марионетка.

Клавдий поднялся и сквозь слезы, застывшие в глазах, посмотрел на лунный свет, что струился по волнам залива, прячась за статуями греческих и египетских богов, которые выстроились в галерее виллы. Ближе всех к Клавдию стояла статуя с головой собаки. Уши и нос мерцали в лунном свете на фоне темной горы. С бельведера открывался прекрасный вид на крыши Геркуланума, в котором Клавдий ни разу не был. Звон и тихие звуки вечерней суеты разносились по воздуху. То нарастали, то стихали людские голоса. Смех, спокойная музыка и шелест волн у берега моря.

Клавдий подумал, что у него есть все, что нужно. Вино со склонов Везувия. Густое, насыщенно-красного цвета, как сироп. Всегда только любимое. И девушки с улиц, которых специально приводили для него. Девушки доставляли мимолетное удовольствие. А сам Клавдий уже давно не заботился о том, удовлетворяет ли их.

И еще у него был опиум.

Принюхавшись, Клавдий сморщил нос. Предсказатели правы. Что-то сегодня происходит на небе. Он посмотрел на запад. Вот греческая колония Неаполь, а за ней морская база Мисен — самая дальняя точка в открытом море. Воды залива в тени горы казались черными. И Клавдий смог разглядеть лишь несколько торговых судов на якоре у берега. Он любил наблюдать за игрой света на волнах, идущих за галерами, но сегодня в море не было движения. Где же Плиний? Может, он не получил сообщение? Клавдий точно знал, что дел у командующего римским флотом на Мисене немного. Флот бездействовал с тех пор, как сто лет назад дед Клавдия, Марк Антоний, был разгромлен у греческого мыса Акций. Pax Romana.[7] Клавдий молча кивнул. Он сам — император Тиберий Клавдий Друз Нерон Германик — способствовал установлению мира! Клавдий посмотрел на полупустой кувшин на столе. Скорее бы пришел Плиний! Сегодня вечером предстоит серьезный разговор. Нужна светлая голова.

Темнело.

Клавдий наполнил кубок, наблюдая, как напиток перелился через край и потек со стола на мраморный пол, за многие годы впитавший неведомо сколько вина. Вдоль стены небольшой комнаты, где Клавдий спал, стояли восковые бюсты, мерцая в лунном свете. Образы предков. Единственное, что он взял с собой из прошлой жизни. Отец Друз, память о котором Клавдий бережно хранил. Любимый брат Германик. Кожа Клавдия давно уже напоминала цветом воск. Как он стар… Кто еще, кроме него, пережил «золотой век» — эпоху Августов, навсегда запятнанную распутствами Тиберия и Калигулы, а затем и преемника Клавдия Нерона? Иногда в тягостные минуты, обычно после вина, Клавдий чувствовал, что время превратило его самого в чудовище, а Рим — в развалины, наказав их обоих не жуткой уродливостью, а медленной безжалостной деградацией. Боги словно решили наслать на него недуг — частичный паралич, — чтобы подвергнуть мучительным пыткам при жизни и только потом бросить в пламя ада.

Клавдий прогнал мысли прочь, болезненно закашлялся и снова посмотрел на крыши Геркуланума. Он инсценировал собственное отравление, бежал из Рима, когда, как ему казалось, сделал там все, что мог, и посвятил жизнь науке и сочинительству. Старый друг Кальпурний Пизон сделал пристройку к собственной вилле с видом на гору и море, которая стала для Клавдия тайным убежищем на четверть века. Скучал ли Клавдий по Риму? Нет. У него было все, о чем только мог мечтать ученый. Конечно, по-хорошему, жаловаться не на что, наоборот, он должен благодарить небеса. Но единственное, что испытывал Клавдий, — раздражение. Дед Кальпурния, покровитель греческого философа Филодема, собрал целую библиотеку вздора, которая хранилась как раз там, где жил Клавдий. К тому же после неудачного заговора против Нерона несчастный Кальпурний Пизон здесь же покончил жизнь самоубийством прямо на глазах Клавдия. Он оставил виллу скупому племяннику, который понятия не имел, кто такой Клавдий на самом деле, принимая его за одного из греческих шарлатанов, наводнивших эти места в последние годы. К подобной анонимности Клавдий вроде бы и стремился. Но как же это унизительно!

Единственным утешением оставались воспоминания. Особенно одно. Разговор с рыбаком на берегу озера много-много лет назад, и обещание, которое дал ему Клавдий. Все, что предсказал рыбак, произошло. Чем бы ни занимался Клавдий, мыслями он снова и снова возвращался в тот день. Нет, он ни в коем случае не должен подвести его…

— Аве, принцепс!

Клавдий вздрогнул он неожиданности.

— Плиний! Друг мой! Сколько раз я просил тебя, не называй меня так. Мы знаем друг друга всю жизнь. В молодости ты воевал в моем легионе в Германии. А с тех пор как я попросил тебя навещать меня здесь после твоего назначения во флоте, ты стал для меня самым близким другом. А я… я перестал быть принцепсом, когда у тебя еще молоко на губах не обсохло. Это я должен чтить тебя — ветерана, великого военачальника… Но хватит об этом! Мы оба граждане Рима, ни больше и ни меньше — единственный титул, значимый сейчас.

Плиний вошел быстрым шагом и помог Клавдию сесть на место. Взял у него кубок, наполнив вином, передал Клавдию, потом налил вина себе.

— Боги поздравляют тебя с девяностолетием! — торжественно проговорил Плиний, подняв кубок.

— Это было три недели назад.

Клавдий пренебрежительно отмахнулся. Хотя, что скрывать, ему было приятно, он любил Плиния. Какой же он высокий! Так нехарактерно для римлян. Ах, ну да, Плиний ведь родом из северной Вероны, земли кельтов. Вместо тоги он всегда носил расшитую красную тунику и сандалии на ремешках, как и положено командующему флотом. Он прекрасно сложен. Кроме того, Плиний — признанный воин, прирожденный лидер, талантливый ученый, автор бесчисленных сочинений, а с недавних пор еще и энциклопедист. Клавдий восхищался им.

— Ты при-принес к-к-книгу? — спросил Клавдий, сильно сжав кулак, как будто это могло избавить от заикания.

— Первые двадцать томов. Это подарок на день рождения, принцепс. Хоть и с небольшой задержкой. Я и мечтать не мог о более благоприятном случае и более взыскательном читателе! — Плиний с гордостью показал на кожаную сумку, предусмотрительно оставленную у двери, чтобы не запачкать свитки вином. — Осталось закончить описание флоры и фауны Британии. Кстати, именно это я хотел обсудить с тобой. И заполнить пропуск, который ты просил меня оставить в главе об Иудее. А в целом книга готова. Первая естественная история мира, написанная не греком!

Клавдий кивнул на полупустые полки и связки свитков на полу:

— По крайней мере теперь у меня есть свободное место, куда поставить достойные сочинения. Нарцисс помог убрать эту писанину. У меня самого рука никогда бы не поднялась выбросить книгу, какой бы она ни была. А духа сказать старому Кальпурнию, что книги Филодема недостойны папируса, на котором написаны, не хватило…

— Куда ты хочешь поставить мои книги? Давай помогу.

— Оставь там, где лежат, у двери. Нарцисс освободит для них место на полка завтра. Твоя книга станет истинным украшением моей библиотеки. Не то что вся эта греческая чепуха!

— Нарцисс до сих пор помогает тебе?

— Да, он кастрировал себя, чтобы иметь право служить мне, еще когда был совсем мальчиком, молодым рабом. Еще тогда я хотел освободить его…

— Я никогда не доверял Нарциссу, — осторожно заметил Плиний.

— Евнухам можно доверять.

— Это твоя ахиллесова пята! Жены и вольноотпущенники.

— О нет! Называй меня кем хочешь, но только не Ахиллесом! Возможно, я бог, но точно не Ахиллес. — Клавдий подавил смешок и серьезно взглянул на Плиния — Ты прав, Нарцисс и для меня загадка. Иногда я думаю, что ему нелегко далось принять понижение с должности префекта охраны Рима до слуги старого отшельника, стать пешкой в моем исчезновении. Хотя Нерон наверняка казнил бы его, не инсценируй он и свою смерть. Нарцисс всегда был проницательным человеком, имел какие-то свои дела в Британии. Да еще эта его странная религия, которую он принял в юности. Очень набожный… Но неизменно предан мне! — Клавдий вдруг улыбнулся и, наклонившись, взял Плиния за руку. — Спасибо за книги, дорогой друг! Чтение всегда доставляло мне величайшее наслаждение. Надеюсь, твое сочинение поможет мне в описании истории Британии. — Он показал на развернутый на столе свиток, залитый с краю вином. — Давай приступим к работе, пока я еще в состоянии думать. Сегодня был долгий день.

— Заметно.

Две головы склонились над столом. Луна, заглянувшая в окно, отливала на мраморе красным. Слишком жарко для конца августа. С балкона тянуло теплом, словно в гости из жаркой Африки наведался сухой сирокко.

Клавдий иногда задавался вопросом: что, если весь поход на Британию, эта никому не нужная победа, ничего не стоит? Что, если великий энциклопедист Плиний просто льстит ему, спрашивая совета? Клавдий, естественно, был тогда там, в Британии, — верхом на боевом слоне выступал в устрашающей атаке. Бледный и дрожащий, он боялся не врага, а того, что опять начнется приступ и он упадет, опозорив имя семьи.

Британия была его единственным завоеванием для империи, единственной победой. Теперь он полностью посвятил себя описанию истории этой земли, начиная с самых ранних времен. Клавдий прочитал все, что только можно было прочитать на эту тему, начиная с походного журнала античного исследователя Пифия, первого в истории, кто обогнул остров, и заканчивая жуткими рассказами об охоте за головами, добытыми его легионерами у друидов, которых после казнили. И он нашел ту самую принцессу из благородной семьи, девушку, которую приказала отыскать Сивилла, ту самую, которая станет королевой-воительницей.

— Скажи мне, — вдруг ни с того ни с сего попросил Клавдий. — Ты видел моего отца во сне?

— Да, потому и написал «Историю германских войн», — ответил Плиний и начал рассказ, который Клавдий слышал от него миллион раз: — Это случилось, когда я командовал кавалерией. Мы разместились возле Рейна. Однажды я проснулся посреди ночи и увидел перед собой призрак. Клянусь, это был римский генерал Друз. Трой уважаемый отец. Он поручил мне запечатлеть его в истории.

— Он умер еще до моего р-р-рождения. — Клавдий мельком взглянул на бюст отца и трагически заломил руки. — Его о-о-отравили, как и моего любимого брата Ге-е-ерманика. Если бы только я стал его достойным наследником, если б мог повести за собой легионы, как Германик, заслужить доверие людей!

— Тебе и так это удалось, — заверил Плиний, с тревогой глядя на Клавдия. — Вспомни Британию.

— Да, знаю. — Клавдий тяжело рухнул на скамью и слабо улыбнулся: — В том-то и дело. — Он начал играть монеткой — блестящим сестерцием с изображением его собственного профиля. Нервная привычка, которую Плиний замечал за Клавдием уже давно. Монетка выскользнула и покатилась к свиткам у двери. Клавдий раздраженно вздохнул и вроде бы хотел уже встать, но снова сел и угрюмо уставился на собственные руки. — Знаешь, в честь меня там простроили храм. А теперь воздвигают еще и амфитеатр! В Лондиниуме. Видел? Нет? А вот я видел, когда тайно посещал там ее гробницу прошлым летом.

— Прошу тебя, не надо снова об этом, принцепс! — взмолился Плиний. — У меня потом каждую ночь кошмары. А как же Рим? Неужели ты забыл обо всем, что сделал для Рима? Клавдий, ты столько всего построил! Люди тебе благодарны.

— Мало кто видит это, — ответил Клавдий. — Все мои постройки либо под землей, либо под водой. Я тебе рассказывал про секретный тоннель под Палатином? Прямо под моим домом. Аполлон приказал мне вырыть его. Я выполнил его волю, высказанную на дубовых листьях в пещере Сивиллы. Погоди, сейчас вспомню, как там было…

— А Иудея? — поспешил прервать его Плиний. — Ты сделал так, что во всей империи к иудеям стали относиться терпимее. Ты даровал Ироду Агриппе Иудейское царство.

— А потом он умер, — прошептал Клавдий. — Он был мне лучшим другом… Пусть даже и испорченным Римом, испорченным моим подлым племянником Калигулой!

— У тебя не было выбора, — продолжал гнуть свое Плиний. — Некому было заменить Ирода, поэтому тебе пришлось сделать Иудею провинцией Рима.

— Позволив жадным и продажным казначеям управлять ею! И это после того, что еще сто лет назад Цицерон предупреждал о последствиях провинциального самоуправления. Классическая ошибка, — горько добавил Клавдий. — Видимо, я не усвоил урок.

— Восстание иудеев было неизбежно.

— Вот так ирония, правда? Спустя пятнадцать лет после того, как Рим объявил о всеобщей терпимости к иудеям, он делает все, чтобы стереть их с лица земли.

— Такова была воля богов.

— Нет. Это не боги. — Клавдий судорожно сглотнул. — Помнишь храм, о котором ты мне рассказывал в прошлый раз? Тот, что воздвигнул Веспасиан в Риме. В честь Клавдия! Получается, я теперь тоже бог, понимаешь? Я бог, но бог, который не хотел уничтожать иудеев. Зря ты все списываешь на богов.

Плиний быстро свернул свиток, всунул его в кожаную сумку, лежащую под столом подальше от расплескавшегося вина, и нерешительно вытащил другой.

— Ты вроде собирался рассказать мне что-то об Иудее. Может быть, в другой раз?

— Нет. Сегодня.

Сгорая от нетерпения, Плиний занес металлическое перо над свитком. Клавдий просмотрел написанное на папирусе и остановился на пустом месте, специально оставленном для сегодняшнего рассказа.

— Тогда ответь мне, — попросил Плиний, — что ты думаешь об этой новой иудейской секте?

— Для этого я и попросил тебя прийти. — Клавдий тяжко вздохнул. — Это последователи помазанника Божьего, Мессии, Христа. Я узнал о них, когда посещал Пифагорейские поля. Простые люди, решившие следовать за назарянином. Больные, калеки, изгои. Люди, столь отчаянно жаждущие счастья, что заражают этим желанием других, заставляя каждого искать спасение — путь к освобождению от бремени жизни.

— Откуда ты знаешь?

— Я один из них.

— Ты?! — недоверчиво переспросил Плиний. — Ты иудей?

— Нет! — засмеялся Клавдий, качая головой. — Я калека, изгой. Тот, кто пошел за назареянином в поисках исцеления.

— Ты пошел за этим человеком? Но я думал, ты никогда не ездил на Восток.

— Ирод все устроил. Мой дорогой друг Ирод Агриппа. Он хотел лишь помочь, увезти меня подальше от Рима. Он прослышал об одном чудотворце из Иудеи, назареянине из рода иудейского царя Давида. Это была моя единственнаяпоездка на Восток. Помню, от жары приступы случались чаще…

— Хочешь сказать, что съездил напрасно?

— Да, если не считать нескольких часов у озера. — Внезапно взгляд Клавдия устремился куда-то вдаль. — Город Назарет раскинулся на берегу Генисаретского озера. Представляешь, вода там совершенно пресная, хотя озеро поистине громадное. И лежит в нескольких стадиях ниже уровня моря.

— Удивительно! — Плиний спешно записывал. — Расскажи подробнее.

— Он был плотником и рыбаком. Ирод, я и наши женщины отчалили вместе с ним на его корабле, порыбачить, попить вина. Я тогда ведь путешествовал с моей милой Кальпурнией, вырвавшись из когтистых лап жены. Мы были все одного возраста: молодые мужчины и женщины. Даже я тогда был счастлив, хотя считал, что мне это не дано… Я пролил вино в озеро, и назареянин еще пошутил, что превратит воду в вино и выловит всю рыбу!

— Но чудо не произошло?

— После рыбалки мы просидели на берегу до самого заката. Ироду не терпелось пройти в город, и он ушел в поисках других удовольствий. Мы с назареянином остались наедине.

— Что он тебе сказал?

— Он сказал, что я должен покорно принять эти муки, что они защитят меня и приведут к величию, о котором я едва мог мечтать. Я и понятия не имел тогда, о чем он. К величию… Меня, Клавдия Калеку, невзрачного племянника великого императора Тиберия, которого мало кто выносит в Риме, изгнанного и отверженного всему и вся! Тогда многие мои ровесники уже снискали славу, став легионерами.

— Он узрел в тебе ученого мужа и будущего императора, — прошептал Плиний. — Он видел твою судьбу. Он был удивительно проницательным человеком, принцепс!

— Я не верю в судьбу. И вот опять ты заладил — принцепс-принцепс…

— Какое будущее ждало его самого? Того назареянина? — Плиний умело вернул разговор в нужное русло.

— Он упомянул об этом. Сказал, что однажды растворится в неизвестности, а потом весь мир заговорит о нем. Я предостерег его. Посоветовал обходить липкие сети тех, кто станет использовать и обманывать его. Назарет — прелестный уединенный уголок… не знаю, понимал ли назареянин вообще, на что способны люди. Сомневаюсь, что он видел, как распинают на кресте.

— А что же Ирод Агриппа?

— Ирод был с нами, когда назареянин сказал, что ему не нежны ни посредники, ни толкователи. Ирод назвал их по-гречески «апостолами». Он был довольно резким человеком, всегда открыто говорил, что думал. Мой милый друг… Его, правда, не заинтересовали речи нашего нового знакомого, но, видя, что я увлечен, он решил, что, когда придет к власти, будет терпим к назареянину.

— Вроде бы позже этого человека казнили, да? — спросил Плиний.

— Его распяли в Иерусалиме в последний год правления моего дяди Тиберия. Назареянин говорил мне, что предложит себя в качестве жертвы. Предвидел ли он свою смерть, распятие на кресте?.. Не знаю, но не в этом дело. Человек, с которым я тогда познакомился, не хотел умирать. Он радовался жизни. Мы вспоминали древние легенды о принесении людей в жертву. Распространенный ритуал среди семитов и иудеев. Назареянин прекрасно знал историю своего народа, знал, как затронуть сердца братьев. Думаю, говоря о жертве, он имел в виду лишь символ, а не свою смерть.

— Удивительно, — пробормотал Плиний. — Ты упомянул Генисаретское озеро? Точно не Мертвое море? Оно очень соленое, насколько мне известно. — Плиний, обмакнув перо в чернильницу, написал что-то на оставленном пустом месте на пергаменте. — Рассказанная тобой история станет прекрасным дополнением к главе об Иудее. Спасибо тебе, Клавдий.

— Подожди! Это еще не все. Я тебе даже не показал его.

Клавдий встал и нетвердым шагом подошел к книжному шкафу, в котором хранилась библиотека Филодема. Отодвинул несколько свитков на средней полке и сунул руку в темную нишу за шкафом. Затем, шатаясь, подошел к столу и, тяжело опустившись рядом с Плинием, протянул ему небольшую деревянную трубу. В таких обычно переносили пергамент.

— Вот оно, — задыхаясь, проговорил Клавдий. — Я хочу, чтобы теперь ты хранил его.

— Акация? — Плиний поднес тубу к лицу, принюхиваясь. — Евреи называют ее ситтим. Невысокое дерево, произрастающее на восточном побережье.

Осторожно открыв тубу, Плиний достал свиток. Пожелтевший от времени, он все же был не столь древним, как сочинения Филодема. В некоторых местах, правда, появились пятна, чернила поблекли. Плиний не спеша поднес пергамент к носу.

— Вряд ли писали сульфатом, — прошептал Плиний. — Хотя сложно сказать, сегодня в воздухе столько серы.

— Ты тоже почувствовал? — удивился Клавдий. — Я думал, меня одного преследует этот запах после посещения Флегрейский полей.

— Битум, — проговорил Плиний, вновь принюхавшись к чернилам. — Несомненно, это битум.

— Точно, — заявил Клавдий. — Маслянистая смола на полях всплывает на поверхность Генисаретского озера. Я видел своими глазами.

— Неужели? — Плиний черкнул несколько слов на полях. — Изумительно! Ты знал, что я экспериментирую с чернилами? Поверенный в Александрии прислал мне несколько замечательных дубильных орешков, срезанных в Аравии. Оказывается, их делают крошечные насекомые, выделяя желчь. Невероятно, правда? Я раздробил орешки, смешал с водой и смолой, затем добавил железо и сернистые соли, которые нашел на берегу острова Мисен. Получились замечательные чернила! Черные, как уголь, и не оставляют пятен. Сейчас я пишу ими. Только посмотри! Намного лучше, чем эти чернила. Что здесь намешали? Жирную смолу с клеем из кожи животных? Жаль, что не нашлось ничего достойнее. Уж не знаю, насколько важен этот документ, но, похоже, пышные словоизлияния Филодема проживут дольше.

— К сожалению, это единственные компоненты, оказавшиеся под рукой. — Клавдий жадно отпил вина и вытер рукой губы. — Я истратил все чернила во время путешествия.

— Так это ты написал?!

— Нет, я лишь дал папирус и эту смесь, сошедшую за чернила.

Развернув документ, Плиний разгладил его на скатерти, небрежно брошенной на стол. Папирус был испещрен красивым почерком на неизвестном языке. Ни греческий, ни латынь… Слова выведены изящно, с большим старанием. Но вряд ли автор зарабатывал письмом на жизнь.

— Писал назареянин?

Клавдий вздрогнул.

— В конце нашей встречи на берегу озера той ночью… он сказал, чтобы я увез свиток с собой и сохранил в тайне до тех пор, пока не наступит нужный момент. Ты читаешь по-арамейски?

— Конечно. Ты сам учил меня финикийскому языку. Думаю, они схожи, — ответил Плиний и просмотрел написанное.

Внизу стояло имя. Он быстро прочитал несколько верхних строк, мельком взглянул на Клавдия и вновь перечитал слова на пергаменте. В комнате стало совсем тихо. Клавдий внимательно наблюдал за Плинием, нижняя губа его дрожала. Теплый поток воздуха принес отвратительный запах серы. Послышался приглушенный шепот волн, ударяющихся о берег. Клавдий задержал взгляд на Плинии. Тот сложил свиток и задумчиво скрестил руки.

— Ну что?

Взглянув на Клавдия, Плиний осторожно проговорил:

— Я энциклопедист и военный. Я записываю факты… только то, что видел своими собственными глазами, или то, что узнал из достоверных источников. Чувствуется, что этот документ перенял власть человека, написавшего его и поставившего в конце свое имя…

— Спрячь свиток! — прервал его Клавдий, схватив за запястье. — Спрячь его в надежном месте! В самом надежном. Но прежде запомни последние строки и добавь их в «Естественную историю». Сейчас самое время.

— Ты переписал документ?

Клавдий взглянул на Плиния, затем на свиток. И вдруг рука его задрожала.

— Только посмотри на меня. Я совершенно беспомощен. Я не в состоянии свое имя написать! Этот свиток нельзя доверить писцам, даже Нарциссу.

Поднявшись, Клавдий взял свиток и подошел к тайнику за книжным шкафом, заполненным такими же свитками папируса и старинными восковыми пластинами. Затем, повернувшись спиной к Плинию, неловко опустился на колени и, найдя каменный сосуд цилиндрической формы, встал на ноги.

— Эти сосуды привезены из египетского Саиса, сам знаешь. Кальпурний Пизон украл их из храма богини Нейт. По-видимому, в них хранились древнеегипетские свитки с иероглифами, но он сжег их все. Старый осел!

Клавдий поставил сосуд. Затем взял в руки бронзовое блюдо с темной вязкой жидкостью и поднял над горящей свечой. Руки, как ни странно, не тряслись. Воздух наполнился насыщенным ароматом благовоний. Запах серы вдруг улетучился. Клавдий поставил блюдо на стол, взял деревянную лопаточку и намазал смолой края крышки сосуда, дал остыть и вручил сосуд Плинию.

— Возьми. Я запечатал сосуд. Так было предсказано на дубовых листьях.

— Почему же этот документ столь важен? — спросил Плиний.

— Потому что предсказание автора скоро сбудется. — Руки Клавдия снова затряслись. Он сцепил их в замок, будто так мог унять дрожь, и тяжело посмотрел на Плиния. — Назареянин знал силу написанного слова. Однако он сказал мне, что не будет больше писать. Он утверждал, что его слово однажды станет священным, а последователи будут проповедовать его, называя божественным писанием. Время исказит его слова. Кое-кто захочет создать новую версию для достижения своих целей, для того, чтобы достичь высот в мире людей. В Назарете его окружали невежды. Он хотел, чтобы его слово хранилось у грамотного человека.

— Слова, написанные пророком… — прошептал Плиний. — Обычно священнослужители им не рады. Кому нужна церковь, если есть прямой доступ к первоисточнику!

— Так вот почему за-загадочная Сивилла говорит за-загадками! — взволнованно прошептал Клавдий. — Только предсказатели умеют их истолковывать. Чепуха какая-то!

— Почему ты выбрал меня? — спросил Плиний.

— Потому что я не могу это опубликовать. Я же умер двадцать пять лет назад! Неужели забыл? У тебя есть власть. «Естественная история» почти готова. Люди по всему миру будут читать ее. Твоя работа лучшая из всех когда-либо написанных! Она переживет Рим. Неувядаемая слава ожидает тех, чьи подвиги ты увековечил.

— Ты льстишь мне, император! — Плиний поклонился. — Но я до сих пор не понимаю, к чему ты клонишь.

— Назареянин сказал, что вначале его слову потребуются другие слова, чтобы донести суть до людей. Но придет время, когда люди будут готовы услышать его открыто, когда на земле появится достаточно обращенных, чтобы распространить слово по всему миру, когда не нужны будут учителя. Назареянин добавил, что это время наступит при моей жизни, я пойму когда.

— Консилиум, — прошептал Плиний. — Формируется консилиум… Об этом предупреждал назареянин!

— На Флегрейских полях часто слышно это слово. Консилиум. Но откуда ты его знаешь?

— Слышал от моряков в Мисене.

— Я рассказывал тебе, что встречал последователей Христа на Флегрейских полях, — продолжал Клавдий. — Все больше и больше людей присоединяется к пастве, консилиуму. Они говорят о kyriakum boma — доме Бога. Среди них уже возникли разногласия, интриги. Каждый трактует высказывания Христа по-своему. Все говорят загадками. Сплошная софистика! Прямо как у Филодема. Появились люди, называющие себя отцами — patres.

— Священники… — пробубнил Плиний. — Они бы не хотели, чтобы весь мир узнал то, что пока известно только нам с тобой.

— Когда я еще был римским императором, сюда приехал один из них — иудейский апостол Павел из Тарсы. Я был с тайным визитом у Сивиллы и слышал его речь. Он рассказал, что нашел последователей на Флегрейских полях. Многие из них и по сей день живут там. Но вряд ли кто-то из них знал назареянина или даже Павла, никто из них не сидел так близко к Христу, как я. Для них человек, с которым я повстречался на берегу озера, уже в то время был божеством. — Клавдий замолчал, внимательно глядя на Плиния. — Этот свиток нужно спрятать. Он станет основным подтверждением всего, что ты напишешь в «Естественной истории»!

— Я сохраню его.

— С каждым разом все хуже… — Клавдий в отчаянии опустил взгляд. — Морфий развязывает мой язык, туманит разум, заставляет говорит то, что я потом не помню. Они знают, кто я. Появляются будто из тумана, тянут ко мне руки…

— Тебе нужно быть осторожнее, император, — посоветовал Плиний.

— Они придут сюда и уничтожат все. Творение всей моей жизни! Мои рукописи. Поэтому я хочу передать их тебе. Больше я не могу доверять даже самому себе.

Подумав, Плиний взял свиток еще недописанной «Естественной истории» и поставил на книжную полку.

— Я вернусь за ним завтра, — сказал он Клавдию. — Зо одну ночь ничего не случится. А завтра ты расскажешь мне еще об Иудее, и я наконец-то закончу эту главу. Я обязательно приду. Но сегодня я должен навестить еще кое-кого. Я жаждал встречи с ней так долго! Составишь мне компанию?

— Раньше я бы не преминул воспользоваться предложением. Но теперь все чаще вспоминаю мою милую Кальпурнию. Подобные развлечения для меня, увы, остались в далеком прошлом, Плиний.

— Сегодня я направлю мою быструю галеру прямиком в Рим! А к тебе вернусь уже на рассвете. Завтра после разговора с тобой я впишу добавления в основную версию и отправлю ее сразу нескольким римским переписчикам, — проговорил он еле слышно. — Тогда «Естественная история» будет полностью завершена. Окончательно! Конечно, если ты больше ничего не расскажешь о Британии. — Плиний задумался, барабаня пальцами по столу и тубе, которую отдал ему Клавдий. — Ага, похоже, я придумал, где спрятать свиток!

Плиний взял с полки свиток «Естественной истории», в котором описывалась Иудея, положил его на стол, вытащил перо и черкнул еще несколько строк. Потом, вдруг задумавшись на секунду, решительно размазал не успевшие высохнуть чернила пальцем и пометил что-то на полях. Клавдий, наблюдавший за ним все это время, одобрительно кивнул. Плиний свернул документ, отпустив концы свитка, и быстро поставил его обратно на полку, внезапно вспомнив о времени и о назначенном свидании. Вдруг в дверь поскреблись, будто не осмеливались постучать громко. Держа в руках две шерстяные накидки, в комнату вошел старик в простой тунике.

— А, это ты, Нарцисс! — воскликнул Клавдий. — Я готов.

— Идете к Сивилле? — спросил Плиний.

— В последний раз. Обещаю!

— Тогда пообещай еще одно, император.

— Говори.

— Я выполню твою просьбу как друг и как историк. Мой долг — передавать факты, о которых мне известно, ничего не утаивая.

— Но?..

— Дело в тебе. Зачем тебе это нужно? Почему этот назареянин так важен для тебя?

— Я, как и ты, предан друзьям. А он был одним из моих лучших друзей.

— Мои моряки говорят о приходе Царствия Небесного на землю, и что только добродетельные и сострадающие смогут найти туда дорогу. Ты веришь в это?

Клавдий хотел было что-то сказать, но передумал и просто пристально посмотрел на Плиния. В глазах старого императора блестели слезы. Он взял друга за руку и слабо улыбнулся:

— Дорогой Плиний, ты забываешься. Я бог. А богам не нужны небеса. Даже на земле.

Плиний тоже улыбнулся и медленно поклонился:

— Конечно, император.


Глава 4

Наши дни.


Джек с Костасом зависли в воде, словно в невесомости, на глубине восьми метров под моторной лодкой «Зодиак» у юго-восточного берега Сицилии. Солнечные лучи проникали до самого основания клифа на тридцать метров, отражаясь на металлических приборах. Джек наблюдал за происходившим наверху, покачиваясь в нескольких метрах от якорного троса, поддерживая идеальную плавучесть благодаря правильному дыханию. Вертолет «линкс» с «Сиквеста II» прилетел несколько минут назад. Его изогнутый воздушный винт создавал вокруг лодки идеальный ореол. Сквозь толщу спокойной воды Джек разглядел фигурки аквалангистов запасного состава. Они опустились, чтобы обеспечить безопасный подъем Джека и Костаса, если что-то пойдет не так.

Джек чувствовал вибрацию от винта вертолета, передающуюся по воде. Шлем и наушники приглушали рев двигателей. По внутренней связи Костас выдавал инструкцию аквалангистам, готовящимся к погружению, об использовании спецприборов по списку, который охватывал чуть ли не все оборудование на складе ММУ.

— Отлично, Джек, — сказал Костас. — Энди считает, мы можем двигаться. Я хочу еще связаться с ребятами из материально-технического обеспечения на «Сиквесте II» на случай, если все шоу не зря.

Голос, доносившийся из динамика, был похож на механический. Все из-за особой конструкции модулятора, которая нивелировала воздействие гелия на голос. Выпрямившись, Джек поплыл обратно к якорному тросу. Благодаря двум гофрированным шлангам регулятора Джек чувствовал себя водолазом времени Кусто, но на этом все сходство заканчивалось. Приближаясь к Костасу, он оценивающе взглянул на желтый держатель на спине друга, регенеративную систему замкнутого цикла с кислородными баллонами и необходимый для погружения тримикс. Гофрированные шланги соединяли шлем с лицевой маской, что позволяло дышать и разговаривать без все время мешающего микрофона у рта.

— Не забывай, что я говорил на инструктаже! — сказал Костас. — Не включать фонари, пока не наткнемся на что-нибудь.

Джек кивнул. Конечно, когда глаза привыкнут к темноте, проще будет увидеть место кораблекрушения, чем светить маломощным фонариком на шлеме и беспомощно глазеть по сторонам, точно кроты.

— Сообщи параметры погружения, — попросил Джек.

— Максимальная глубина — восемьдесят метров. Продолжительность нахождения на максимальной глубине — двадцать пять минут. Можно опуститься и глубже, но я не хочу рисковать, пока не вернется «Сиквест II» и пока не запустят камеру рекомпрессии. И не забывай о красной кнопке. — Костас показал на многофункциональный регулятор, который можно подключить к шлему в случае неполадок в регенеративной кислородной системе, что позволит направить углекислый газ напрямую из газосборника в баллон.

— Вас понял! Да ты просто профи!

— Вспомним об этом, когда в следующий раз увидишь блеск золота на дне пропасти или внутри айсберга. — Костас нажал кнопку контроля над погружением на мини-компьютере и строго взглянул на Джека. — И еще одно, прежде чем начнем.

— Что?

— Ты сказал, что все, связанное с жизнью Христа, подобно золотой пыли. Люди принялись искать останки корабля святого Павла сразу, как только овладели искусством погружения, еще задолго до Кусто. Это, пожалуй, мечта любого археолога. Почему ты решил, что повезет именно нам?

— То же самое ты говорил об Атлантиде! Удача плюс всесторонний подход — вот и все, что помогает мне добиваться успеха.

— Да, и еще помощь друга.

— Точно! И еще помощь друга. — Джек ухватился за клапан сброса давления на гидрожилете. — Готов?

— Готов!

Через несколько секунд Костас уже быстро погружался в обычной для него манере — будто сиганул в бочке с Ниагарского водопада. Джек опускался следом за ним более изящным способом. Он вытянул ноги и руки, как парашютист, наслаждаясь невесомостью и раскрывающейся перед ним панорамой, прислушиваясь к собственному дыханию. Именно таким он все и помнил: каждая впадина, каждый хребет запечатлелись в памяти еще двадцать лет назад. Сколько часов он провел за исследованиями и анализом записей! Сколько кропотливой работы потребовалось, чтобы изучить место кораблекрушения и составить план раскопок! Естественно, Костас прав. Технологии подводной археологии за последние двадцать лет совершили огромный рывок в развитии. Его можно сравнить с тем, если бы Мария Кюри открыла ускоритель элементарных частиц. Раньше измерения проходилось проводить вручную. Теперь для этого есть лазерные дальномеры и цифровая фотограмметрия, которые используются даже не водолазами, а роботами с дистанционным управлением. То, что несколько лет назад занимало месяцы, теперь выполнялось за пару дней. Даже неудобства, связанные с погружением, больше не казалось такими уж невыносимыми. Специальные костюмы защищали от перепадов температур. Новые технологии позволяли погружаться глубже, тем самым расширяя границы и отодвигая порог опасности. Но на кону, как обычно, оказывалась жизнь, риск ведь никто не отменял.

Джек был одержим работой, всегда решался на большее. Тем не менее, прежде чем потянуть за собой подчиненных, он должен был убедиться, что конечный результат того стоит.

Джек окинул взглядом то место, где Пит с Энди бросили якорь, где он сам нашел ручной лот. Затем увидел дрожащий трос, обвитый водорослями, которые, казалось, тянут его на дно ущелья. Джеку вдруг почудилось, что он перенесся в прошлое. Вот канат, размотанный много лет назад. Так и лежит, где оставлен, будто ждет его возвращения. Костас тоже задумался и едва успел притормозить, чтобы не врезаться со всего маху в морское дно. Он дождался Джека, и они вместе поплыли над канатом, пока не достигли последнего плато, находившегося на глубине пятьдесят метров, — самой дальней точки. Там двадцать лет назад обнаружили амфору, упавшую с останков римского корабля. Проплывая над плато, они заметили среди илистых отложений решетчатых объектов длиной около двух метров с едва видимым прямоугольным отверстием посередине.

— А вот и мой старый друг! — Джек дотронулся до ручки управления радиосигналом на шлеме, чтобы отрегулировать передачу голоса. — Это то, что осталось от римского свинцового якоря. Через метров пятьдесят на краю плато должен быть еще один такой же. Я обнаружил их во время последнего погружения. Именно здесь им и положено находиться. Когда на корабле два якоря, для остановки в открытом море один выбрасывается вслед за другим. Мы можем воспользоваться этим фактом, чтобы определить компасный азимут.

— Вас понял.

Они поплыли дальше за канат и, как предполагалось, увидели остов второго якоря, застрявшего в расщелине. Оттуда можно было разглядеть конец каната, свисающий с горной гряды, — точку, глубже которой Джек не осмелился опуститься во время последнего погружения двадцать лет назад. Прямо как конец страховочного троса, по которым им столько раз приходилось спускаться в пещеры в поисках предметов старины!

Не останавливаясь, Джек с Костасом доплыли до каменистого склона, где морское дно превращалось в бесформенную песчаную пустыню. На краю Джек заметил ленту с заржавевшими пулеметными патронами, лежавшую поверх снарядов, — видимо, для зенитных орудий. Он вспомнил, что уже видел эти реликвии Второй мировой. Оказавшись рядом, Костас потянулся к клапану сброса давления на барометрическом компенсаторе.

— Даже не думай! — остановил его Джек.

— Да я только краем глаза взгляну! — взмолился Костас.

Песок, казалось, простирался далеко за горизонт, а очертания серо-голубой пустыни терялись вдалеке. Через пятьдесят метров друзья подплыли к месту, где обнажилась горная порода. Песок там образовал низкие дюны. Ближе и ближе. Казалось, что это не просто песок, а морское чудовище, залегшее на дне. Неровности простирались на десять метров в каждую сторону от центрального возвышения под прямым углом по отношению друг к другу.

— Боже мой! Джек, это же самолет! — воскликнул Костас.

— А я все думал, наткнемся мы на них или обойдем. Это британский десантный планер «Хорса». Видишь вот здесь, как верхние крылья сложились над фюзеляжем? В 1943 году британские парашютно-десантные части особого назначения атаковали итальянцев. В ту же ночь произошло единственное серьезное сражение за Сицилию. И самое кровавое. Планеры выпустили слишком далеко от берега, причем против ветра. Десятки просто не смогли долететь. Сотни ребят утонули. Осторожнее, там будут тела погибших.

— Вот туда я точно не хочу опускаться, — прошептал Костас.

— Наверху иногда кажется, что тех войн никогда и не было, — сказал Джек. — Все подчищено, обработано. А под водой остается нетронутым и не дает забыть…

— Глубина семьдесят пять метров. — Костас напряженно смотрел на экран компьютера, проплывая над последней песчаной могилой. — У нас не так уж много времени, Джек. Максимум минут десять, если, конечно, не планируем остаться здесь навечно.

— Вас понял, — отозвался Джек.

— Проясни ситуацию. Вряд ли мы ищем гигантский крест, торчащий из морского дна, так ведь?

Джек улыбнулся Костасу.

— Если бы все оказалось так просто! На сегодняшний день нам даже неизвестно, был ли крест в те времена христианским символом. Кораблекрушение произошло через двадцать… ну, скажем, двадцать пять лет после распятия. Большинство знакомых нам символов христианства, таких как крест, рыба, якорь, голубь, греческие буквы «хи» и «ро», стали появляться только в следующем веке, да и то использовались тайно. Археологические находки периода раннего христианства не дают однозначного ответа. К тому же считалось, что Павел был заключенным под охраной римских солдат, поэтому он вряд ли держал реликвии при себе.

Джек взглянул на глубиномер. Семьдесят семь метров. Чувствовалось, как потоки воздуха надували гидрокостюм, но он спускался все ниже и ниже, сопротивляясь давлению воды. Джек ликовал: подобное чувство он испытал двадцать лет тому назад, находясь на той же самой глубине, всего лишь на волоске от смерти. Он хорошо помнил пьянящий эффект «глубинного наркоза» и приторно-сладкий вкус сжатого воздуха там, внизу, на глубине пятидесяти метров в опасной зоне. Вдыхать газовые смеси — все равно что пить вино, не содержащее алкоголь. Те же ожидания, но абсолютно никакого опьянения. Только сейчас он понял, что наркоз не подействовал, голова оставалась ясной. Но погружение все равно давало ощущение своеобразной эйфории. Джек чувствовал себя бодрым и предельно сосредоточенным. Сознание обострялось ощущением неминуемой опасности, поджидающей впереди. Волнующее, как будто погружаешься в первый раз!

— У них от восхищения, наверное, башни снесло, — сказал Костас.

— У кого? У водолазов Кусто?

— Не верится, что они взяли эту глубину.

— Почему же, — ответил Джек, — мне приходилось работать с последним поколением таких ребят. Настоящие борцы. Крепкие французы, бывшие военные. Перед каждым погружением они делали глоток вина, чтобы расширить кровеносные сосуды, а перед тем как сунуть трубку в рот, затягивались французскими «голуаз». То погружение напомнило мне соревнование, кто больше выпьет и устоит на ногах! Испытание для настоящих мужчин.

— Да уж, пройти через все или умереть…

Наконец Джек увидел их в темноте. Сначала одну, потом вторую. Он сразу же узнал амфоры, покрытые илом. Они вели назад к отвесному рифу, именно в том направлении, откуда Джек с Костасом приплыли. С ходу невозможно было определить происхождение этих сосудов — греческие или римские. Нужно пройти дальше. Джек снова посмотрел на глубиномер — восемьдесят метров. Костас все время плыл за Джеком. Внезапно они очутились около другого рифа. Только внизу был не песок, а чернильная пустота. Природа завораживала. Они достигли границы непознанного, места, пожалуй, столь же неприступного и неизведанного, как космос. Здесь начинался склон, который пролегал через широкие каньоны и бесконечные горные цепи и заканчивался где-то на глубине пяти тысяч метров в самой глубоководной зоне Средиземного моря. Конец пути! Джек по инерции проплыл еще несколько метров над краем. Разум меркнул перед огромной зияющей пропастью.

— Джек, не надо, — тихо сказал Костас, голос его исказился до неузнаваемости из-за резкого скачка в содержании гелия. — Мы можем вернуться сюда позже с более современным глубиномером гелия. — Мы можем вернуться сюда позже с более современным глубиномером и проверить еще пару сотен метров. Не стоит рисковать.

— Мы ничего не нашли, чтобы рассчитывать на дальнейшее исследование. — Голос Джека звучал откуда-то издалека, отрешенный, совершенно безразличный, чужой. Так Джек пытался скрыть разочарование. — Похоже, в отчетах водолазов Кусто речь шла о разбросанных здесь амфорах и об этом выступе. Вряд ли они могли уйти глубже под откос.

Медленно повернувшись, Джек как будто случайно включил фонарь на шлеме. Теперь нечего терять. Свет буквально ослепил. Как же темно вокруг! Он направил луч вниз по поверхности скалы, выхватывая из темноты красно-оранжевые морские растения, невидимые при естественном освещении. Очень немногие существа способны жить на такой глубине. Джек скользнул лучом вверх, затем снова опустил его в бездну.

Ура! Наконец-то он увидел узкий выступ, который невозможно заметить сверху из-за нависшей глыбы. Целый курган разнообразных сосудов. Двадцать, может быть, тридцать точно таких же амфор, которые они только что видели.

— Нашел! — взволнованно крикнул Джек. — В десяти метрах под нами.

Костас плыл неподалеку с включенным фонарем, вглядываясь в темному.

— Похоже на разрушенные обломки корабля, — прошептал он. — Нос корабля ударился о риф, корма отплыла назад, а амфоры выпадали по ходу движения, а здесь корабль ушел на дно. Вот где должны быть лучшие артефакты, корабельные запасы, личные вещи пассажиров и команды!

— Можешь определить тип амфор?

— Нет, нужно спуститься ниже.

— Джек, мы, конечно, можем, но прежде необходимо перенастроить профиль погружения. А как раз это не входит в мои планы. Произойдет переход в режим пониженного давления. Не стоит рисковать, пока не подошел «Сиквест II». Просто мы останемся без поддержки. Даже безопасное погружение не сработает. И что еще?.. Ах да! У нас осталось всего десять минут.

— Любое погружение рискованно, — прошептал Джек. — Но если правильно вычислить уровень риска, есть возможность безопасно осуществить его. Кстати, разве не ты постоянно твердишь мне об этом? К тому же ты наверняка уже все рассчитал!

— Помнишь, ты говорил мне о новой технике погружения, о том, что дайверы зачастую забывают, где предел возможностей, где край, за которым обрыв и возврата оттуда нет? Так вот, сейчас мы как раз стоим на таком краю!

— Я полностью доверяю твоему оборудованию, а ты — моей интуиции. Это лучшее судно, которое нам приходилось находить. Мы не вправе упускать такую возможность!

— Можно подождать. Сейчас у нас достаточно доказательств, чтобы вернуться и возобновить раскопки.

— Можно…

— Ну хорошо! Я прикрою тебя, ты — меня.

— А как иначе? По рукам.

— Тогда вперед!

Они одновременно скользнули за выступ. Костас перепрограммировал мини-компьютер, а Джек направил луч фонаря на груду амфор внизу.

Подплывая к рифу, Джек возбужденно крикнул:

— Греко-итальянские! По типологии Дрессела такие же, как на рисунках два, три и четыре. Посмотри — высокие ручки, угловатая форма. Это I век. Итальянский тип. Такие делали в Кампании у подножия Везувия. Супер! Мы нашли то, что так долго искали. Корму судна, затонувшего в середине I века нашей эры!

— У нас еще девять минут, — произнес Костас. — Я все перепрограммировал, можно потянуть время.

Оба тут же бросились к сосудам, осматривая каждый сантиметр морского дна. Свет фонаря раскрывал все великолепие амфор, красноватых от налета.

Вдруг Джек заметил какие-то странные предметы, покрытые илом, — плоские, широкие, около метра в длину. Опустившись чуть ниже, от стер рукой налет, затем вынул нож и аккуратно отскоблил часть поверхности.

— Все, как я и предполагал, — прошептал он. — Свинцовые слитки.

— А вот на этом есть надпись! — воскликнул Костас. Джек подплыл к нему и прочитал — ТИБ.КЛ.НАРЦ.БР.ЛТ.ЭКС.АРГ. На секунду повисло молчание.

— Не может быть… — прошептал Джек. — Тиберий Клавдий Нарцисс!

— Ты знал этого парня? — Костас с улыбкой взглянул на друга.

— Раб императора Клавдия. После освобождения он взял себе два первых императорских имени — Тиберий Клавдий. Еще он был секретарем Клавдия, а затем стал одним из его министров. Позже жена Клавдия, Агриппина, убила его. Кстати, мужа тоже она отравила.

— Как это поможет нам?

— Вольноотпущенники быстро становились богачами в те времена. Они не заморачивались, как снобы-аристократы, на инвестировании капитала в развитие торговли и промышленности. Все происходило по той же схеме, как и в XIX веке. Доподлинно известно, что Нарцисс участвовал во многих грязных делишках в Риме. Свинцовые слитки лишний раз доказывают, каким коварным он был.

— Понятно. Значит, БР — это Британия?

— Да. ЛТ — Лутударум в Дербишире, центр добычи свинца в Британи. ЭКС АРГ означает ex argentariis — то есть, из свинцово-серебряных рудников. Об этом я сразу догадался, как только сковырнул налет.

— Свинец очень хорошего качества, — заметил Костас. — Изготовлен из галенита с добавлением серебра. Чем меньше примесей, тем меньше окислителей и свинец ярче. Я прав?

— Совершенно верно. Известно, что британский свинец экспортировали в средиземноморские страны. К такому выводу пришли после экспертизы свинцовых труб, найденных в Помпеях. Такой товар вполне мог быть на корабле богатого торговца. Свинец действительно очень чистый, его даже коррозия не тронула. Мне почему-то кажется, его специально сбросили по пути.

— Возможно. Все это, конечно, очень увлекательно, но я до сих пор не пойму, какой нам от этого толк.

— Римляне завоевали Британию в 43 году. Свинцовые рудники уже вовсю работали к 50 году. Нарцисс — вот пройдоха! — сразу сообразил, что к чему, и с ходу заключил выгодный контракт, прямо как современный делец. Эти слитки, должно быть, относятся к началу пятидесятых годов. Таким образом, мы приближается к таинственной пока дате крушения корабля святого Павла!

— Ну это-то понятно.

По внутренней связи пошли помехи, и вскоре раздался прерывистый гудок — получено радиосообщение с «Сиквеста II».

— Прими, — попросил Джек. — Мне нужно подумать.

Он уменьшил громкость внешнего приемника на шлеме и поднялся на несколько метров над останками корабля. Костас, наоборот, опустился на дно около амфоры, прослушивая сообщение. Луч фонаря на шлеме Джека выхватывал из темноты ряды опрокинутых амфор. В запасе осталось всего несколько минут. Они с Костасом обнаружили даже больше, чем ожидали. Намного больше. Радость охватила Джека. Наконец-то проект сдвинется с места! Внезапно все вокруг стало священным. Не препятствием на пути к открытию, а возможностью, цепочкой взаимосвязанных событий, когда любая деталь могла превратиться в бесценную подсказку, ключом к разгадке. Предупреждение о том, что осталось только три минуты, высветилось внутри шлема. Джек тут же опустился ниже, чтобы подхватить с собой Костаса.

— Погоди, твой старый приятель Морис Хибермейер на проводе, — сказал Костас. — Мы-то думали, он по уши увяз в раскопках египетских мумий. А он, оказывается, сидит под землей в Италии!

— Морис? — переспросил Джек. — Только не сейчас!

— Говорит, что-то срочное. Он ведь не отвяжется, лучше пообщайся с ним.

— Морис с Марией на руинах Геркуланума, — ответил Джек. — Недавно там произошло землетрясение. В общем, проводят вроде как спасательные работы. У них были проблемы с инспекцией, контролирующей раскопки на этой территории. Наверное, возник вынужденный перерыв, вот Морис и решил со мной поболтать. Поди, опять хочет поддразнить меня разговорами о папирусе, который якобы как-то связан с Александром Македонским. В прошлый раз Морис вот так же вышел на связь, когда мы доставали пушку времен осады Константинополя. Умеет выбрать момент! Скажи, я поговорю с ним, сразу как поднимемся на поверхность.

Компьютер издал настойчивый сигнал. Костас быстро посмотрел на панель:

— Джек, кислород на исходе! Осталось максимум минуты на две.

— Вас понял. Я готов.

— Джек?

— Что еще?

— Прямо передо мной амфора, а на ней надпись.

Джек завис над Костасом и увидел слово на горлышке — EGTERRE.

— Это латинский глагол. Означает «идти». Ничего особенного, стандартная пометка на экспортных товарах, — объяснил Джек.

— Нет, посмотри ниже. Там что-то высечено. — Костас осторожно протер амфору, пока Джек опускался. — Похоже на большую снежинку или звезду…

— И в этом ничего особенного, — сказал Джек. — Скучающие матросы и пассажиры коротали время, расписывая глиняную посуду или играя в игры. Если путешествие было долгим, думаю, мы найдем много таких горшков. Но я, конечно, скажу ребятам, чтобы сфотографировали эту надпись при первой возможности…

— «А-рис-тарх», — медленно прочитал Костас. — Написано по-гречески.

— Вероятно, матрос, — рассеянно бросил Джек и, глянув на панель компьютера, заторопился наверх. — Среди моряков было много греков. Может, твой предок… — Джек запнулся. — Погоди, как ты сказал?!

— Аристарх. Сам посмотри.

Подплыв ближе, Джек впился взглядом амфору. Имя как имя. Только вот буквы выведены слишком уж четко, уверенной рукой. Вряд ли простой матрос сумел бы так. А вдруг это… Джек побоялся сказать вслух. Вдруг это Аристарх Самосский?[8]

— Вот еще одна надпись! — взволнованно воскликнул Костас. — На первый взгляд почерк тот же. «Loukas». Джек! Вспомни «Деяния апостолов». Павла сопровождали двое…

Мысли вихрем закружились в голове Джека. Loukas… Лука… Он снова взглянул на звездообразный символ, начертанный над именами.

— Нет, я ошибся. — Джек даже охрип от волнения. — Мы ошиблись!

— О чем ты?

— О символе. Это не звезда. Гляди, у вертикальной черты наверху маленькая петелька. Это греческая буква «ро», а крест или «икс» — на самом деле греческая буква «хи». Вместе это монограмма Христа. Получается, ее все же использовали в I веке! — Джек с трудом верил в то, что говорил. — Первые две буквы слова «Христос», что по-гречески означает «Мессия».



— Думаю, это еще не все. — Костас аккуратно протер поверхность амфоры под словом «Loukas», и показалась третья надпись. Четкая, не вызывающая сомнений. Костас с Джеком смотрели на буквы, не произнося ни слова.

«Paulos».

Павел из Тарсы. Святой Павел, евангелист. Человек, который высек свое имя и имена своих спутников на глиняном горшке почти две тысячи лет назад под символическим обозначением того, кого уже тогда чтили как Помазанника, Сына Божьего.

Одновременно оттолкнувшись от дна, Джек с Костасом начали подниматься навстречу слабому мерцающему свету туда, где солнце играло на волнах почти в ста метрах над ними. Джек был словно в шоке. Он смотрел на Костаса, но не видел его. Мысленного его взгляд гулял по палубе большого корабля, скользящего две тысячи лет назад, во времена Цезаря, по глади Средиземного моря и уносившего своих пассажиров в анналы истории.

— В яблочко, — прошептал потрясенный Костас.


Глава 5

Джек приподнял шлем, чтобы ослабить давление на шею, но рев турбины за спиной обрушился на него с такой силой, что от тут же опустил шлем, еще плотнее прижимая защитные пластины к ушам, пока шум не смолк, а затем закрепил микрофон. Физически Джек был совсем измотан, но отдыхать не мог: никак не отпускали мысли о вчерашнем дне. Они все же нашли останки корабля! Джеку не терпелось вернуться и продолжить исследование. Сколько новых открытий ждет их впереди! Морис успел сказать всего пару слов, но и этого достаточно, чтобы оценить важность его находки. Джек опять взглянул на часы. Уже больше часа они летели на вертолете «линкс» к «Сиквесту ІІ» в Мессинском заливе у Сицилии, который покинули на рассвете. Джек включил автопилот, чтобы удерживать вертолет низко, чуть не касаясь волн. Очень важно наблюдать за высотомером, к тому же заснуть не удастся. После погружения прошло меньше двенадцати часов. Кровеносная система еще перенасыщена азотом, который может превысить допустимую норму, набери они большую высоту.

Джек еще раз проверил приборы, отключил автопилот и, перейдя на ручное управление, повернул «Линкс» на тридцать градусов в северо-восточном направлении так, что он оказался под углом к береговой линии. Вновь задействовал автопилот и, откинувшись на спинку кресла, снова взглянул на картину на экране компьютера между сиденьями. Это картина, с которой он вырос. Гордость коллекции Ховардов, собранной дедушкой Джека. Сейчас она находится в здании кампуса Международного морского университета в Корнуолле. Миниатюра Гете, выполненная акварелью во время извержения Везувия в 1787 году. На заднем плане изображено однотонное серое небо, на переднем — переливающееся желтое море. В центре возвышается огромный вулкан, у подножия которого — береговая линия, застроенная домами с плоскими крышами. Очень похоже на древнеримские города, которые позже были обнаружены археологами. Картина казалась причудливой, чуть ли не абстрактной. Хотя красно-желтые полосы над вулканом выдавали жестокую реальность событий, свидетелем которых стал Гете.

Джек через лобовое стекло вертолета пристально всматривался в расстилающийся впереди залив. Он будто видел перед собой еще одну акварель. Пастельные тона вдоль горизонта постепенно сливались с алыми полосами рассвета. Проплывающий внизу пейзаж таял, исчезая за слоем густого тумана чуть ниже вертолета.

Костас клевал носом в кресле второго пилота. Стоило Джеку слегка изменить курс, как расслабленное тело Костаса повалилось вперед. Вздрогнув, грек тут же проснулся.

— Ну как тебе виражи? — спросил Джек по внутренней связи.

— Сохраняй высоту на отметке полторы тысячи футов, умоляю! — устало ответил Костас. — Так хочется, чтобы маленькие пузырьки азота угомонились.

— Ничего, потерпи. Скоро сядем.

Потянувшись, Костас вздохнул:

— Свежий воздух и земля под ногами — единственное, о чем я мечтаю с недавних пор.

— Тогда тебе стоит внимательнее выбирать друзей! — усмехнулся Джек и сбросил высоту на несколько футов.

Вертолет прорвался сквозь туман, и мираж стал реальностью. Внизу показалась резко очерченная береговая линия островов, побережье материка, громадные опаленные солнцем скалы, покореженные лазурным морем. На востоке простирался город. А вдали, на горизонте, пламенел пожар — оранжевой вспышкой над горами всходило солнце, стыдливо прикрываясь пеленой тумана.

— Неаполитанский залив, — сказал Джек. — Колыбель цивилизации.

— Цивилизации? — Костас сладко зевнул. — А что ты называешь цивилизацией? Коррупцию в национальном масштабе, наркоторговлю имафию?

— Забудь об этом и окунись в прошлое, — ответил Джек. — Мы здесь с мирной археологической миссией! А не для того, чтобы разбираться с текущей ситуацией в стране.

— Да будет так! — отозвался Костас.

Любуясь великолепным пейзажем, Джек чувствовал, что все здесь пропитано историей, как и во многих городах Средиземноморья: в Стамбуле, Иерусалиме. Наслоившиеся друг на друга цивилизации еще различимы. Несколько культур, каждая со своими отличительными особенностями, оказались неразрывно связаны друг с другом огромными возможностями, которые предоставляли ресурсы страны.

Неаполитанский залив был центром распространения идей по всей Европе. Первыми здесь поселились греки в ІХ-VIII веках до нашей эры, отправившись на запад, обмениваясь железом с этрусками. Рим тогда представлял собой несколько лачуг, утопающих в болотах.

Кумы — город, откуда впервые привезли в Европу алфавит, — а за ним Неаполь, Помпеи становились центрами новой Греции, Великой Греции. Территория активно развивалась за счет торговли и внутреннего региона — Кампании, — славившегося богатыми сельскохозяйственными угодьями.

Рассматривая склоны Везувия, Джек вдруг вспомнил о вчерашнем подводном открытии и повернулся к Костасу:

— Помнишь винные амфоры, которые мы нашли среди обломков корабля? Они родом отсюда.

— Плодородные вулканические почвы идеально подходят для выращивания винограда.

— Тут почти во всем сказывается греческое влияние, — сказал Джек. — Даже после вторжения римлян в IV–III веках до нашей эры, превратив это место в своего рода Солнечный берег для богачей, греческая культура никуда не исчезла. Многие считают Помпею и Геркуланум типичными римскими городами. А на самом деле они появились несколькими веками раньше до прихода римлян. В 79 году эти города оставались многонациональными. Греческий язык и местные диалекты были распространены наряду с латынью. А Неаполитанский залив продолжал оставаться важнейшим центром распространения восточной культуры не только с востока Греции, но и с Ближнего Востока, из Египта и так далее. Торговля экзотическими товарами, новые формы искусства, общение иностранных послов, новые идеи в философии и религии.

— Расскажи о вулкане, — попросил Костас.

Джек застучал по клавиатуре компьютера, и картина Гете сменилась черно-белой фотографией извергающегося вулкана вдалеке: огромное облако клубящегося дыма повисло над городом как злой джинн.

— Итак, март 1944 года. Идет Вторая мировая война, — начал Джек. — Прошло девять месяцев после того, как союзники высадились на Сицилии. Именно там, где мы с тобой недавно побывали. Спустя несколько месяцев после освобождения Неаполя союзники упорно пробирались к Риму. И тут произошло самое крупное из последних извержений Везувия.

Костас присвистнул.

— Как будто боги войны решили: ад теперь будет здесь.

— Именно так все и подумали. К счастью, это был всего лишь очень сильный выброс газа и пепла, после которого вулкан успокоился. С тех пор ничего существенного здесь не происходило, не считая землетрясения 1980 года унесшего жизни сотен людей и оставившего тысячи без крыши над головой. Кстати, недавние сейсмические волнения вызывают беспокойство в научных кругах.

— Те, что зафиксировали три недели назад?

— Ага, поэтому мы здесь.

— А в древние времена? — поинтересовался Костас. — Например, извержение 79 года.

Джек снова застучал по клавиатуре, и на экране появилась новая картинка.

— Это единственное известное римское изображения Везувия. Фрагмент настенной живописи с мифологическим уклоном, найденной в Помпеях. Видишь, слева нарисован бог, держащий гроздь винограда, и горы с буйной растительностью, виноград для лучшего в мире вина. Другими словами, райский уголок. Извержение 79 года стало огромным потрясением как в физическом, так и в психологическом плане. Помпеи, Геркуланум, Стабиа, деревни вокруг вулкана исчезли навсегда. Со временем жизнь в Кампании вернулась в прежнее русло. Психологический эффект, по-моему, оказался сильнее, повлияв на несколько поколений. Сложно провести аналогию с современностью. Ну хорошо, представь, например, что разлом Сан-Андреас вдруг ни с того ни с сего углубился, уничтожив Голливуд и стерев с лица Земли Лос-Анджелес. Многие наверняка решили бы, что наступил Апокалипсис.

— Получается, люди ничего не замечали и даже не предполагали, что скоро должно произойти извержение?

— Замечали. Но у них не было оснований связывать это с горой. Мы сейчас как раз направляемся к ключевому месту событий.

Описав в воздухе широкую дугу, Джек направил вертолет на север.

— А это что за место? — спросил Костас, разглядывая скудный пейзаж.

— Его я тебе и хотел показать. Мы над северо-западным побережьем Неаполитанского залива, примерно в двадцати пяти километрах к западу от Везувия. В эпоху римлян здесь был участок обширной вулканической активности, хотя даже Плиний никогда не связывал это место с процессами внутри Везувия. Флегрейские поля, поля огня! Послушай-ка отрывок из «Энеиды» Вергилия: «Глубокая пещера, громадная, зияющая, ограждена озером с черной водой и мрачными лесами. Ни одна птица не пролетит над этим озером, воздух там пропитан ядом, выдыхаемым черной пастью и поднимающимся до самых небес». Теперь взгляни сюда. Озеро Аверно, что в переводе означает «без птиц». Прямо под нами находится самый активный на сегодняшний день кратер — Сульфатерра. Видимо, Вергилий писал о нем. Вдоль побережья можно увидеть разросшийся акрополь — древний город Кумы, одно из первых поселений греков.

— Здесь жила Сивилла.

— Точно. Согласно некоторым источникам, ее посадили в клетку и подвесили в самом дальнем углу пещеры. Сивиллу всегда окутывал дым, и никто не видел ее вблизи.

— О да, она ведь была выше других. В прямом и в переносном смысле.

Джек рассмеялся.

— В эпоху римлян Флегрейские поля стали своеобразной достопримечательностью для туристов и пользовались большей популярностью, чем сейчас. Вход в преисподнюю, злачное место, пропахшее серой и огнем. Люди приходили сюда взглянуть на могилу Вергилия, похороненного у дороги из Неаполя. И прорицательница Сивилла еще жила тут, по крайней мере до извержения вулкана. С ней советовался Август, да и другие императоры. К Сивилле ходил и Клавдий, — добавил Джек.

— Получается, первую сивиллу привезли с собой греки?

— И да, и нет.

— Факты, Джек! Мне нужны факты! — простонал Костас.

— Предположительно, на всей греческой территории жили тринадцать провидиц, или сивилл. Хотя самые ранние упоминания свидетельствуют, что существовала всего одна всевидящая пророчица. В этом смысле город Кумы — одно из немногих мест, где археология доказала свое право на существование. Поясню. В тридцатых годах XX века здесь была обнаружена удивительная подземная пещера. Согласно описанию древних римлян, она очень похожа на грот Сивиллы. Извилистый проход длиной пятьдесят метров с множеством ответвлений, ведущий в прямоугольную залу, вырезанную в скале. Вергилий в «Энеиде» рассказывает о троянском герое Энее, который спрашивал у Сивиллы, станет ли когда-нибудь его колония в Италии римской империей. Именно отсюда прорицательница отвела Энея в царство мертвых к его отцу Анхису.

Костас показал на кратер внизу, испускающий водяные пары:

— Она отвела его на огненные поля? На Флегрейские поля?

— Возможно, в древности здесь были действующие вулканы с открытыми кратерами. Скорее всего поля стали прообразом ада в «Божественной комедии» Данте. Людей всегда тянуло к подобным местам. Созидание и разрушение варятся в одном бурлящем котле. По-моему, идеальное место для Сивиллы, призрачного воплощения преисподней. Просителей проводили к ней мимо испускающих пары вулканических трещин и пузырящейся грязи. Неудивительно, что, не успев подойти к пещере, они уже тряслись от страха.

— Если память мне не изменяет, Эней был правителем Трои. Он сбежал из города в разгар войны в конце бронзового века, — задумчиво проговорил Костас. — Значит, Вергилий полагал, что прорицательница жила здесь и до прихода греков и римлян.

— Все легенды и мифы о Кумской Сивилле созданы греками. По крайней мере легенда о Сивилле и боге Аполлоне. Но ведь могло случиться так, что греки, придя со своими мифами, наложили их на рассказы коренных жителей о провидице, жившей в доисторической Италии. Греки и римляне часто смешивали образы своих богов с подобными местными божествами, даже в далекой Британии.

— Так, значит, существует более древняя богиня?

— У Кати есть кое-какие соображения по этому поводу. Ее группа из Московского института палеографии почти готова опубликовать материалы о символах Атлантиды. Ты ведь еще не забыл богиню-мать Атлантиды, первые упоминания о которой датируются эпохой неолита?

— Забудешь ее… Как же! У меня до сих пор синяки не прошли.

— Так вот. Все мы знаем, что в конце ледникового периода, во времена, когда человек начал заниматься земледелием, в Европе поклонялись статуэткам довольно полных дам. Многие годы археологи считали, что тогда существовал культ богини-матери, почитание которой передавалось от племени к племени, от одного народа к другому. Катя утверждает, что у культа появился мощный союз приверженцев, следы которого повели первых фермеров на запад, а их потомки сохранили религию на протяжении бронзового века вплоть до античности. Катя говорит, что даже друиды северо-восточной Европы связаны с этим культом.

— Помню-помню, — пробормотал Костас. — Еще в Атлантиде обсуждали. Чародеи с конусообразными шляпами. Все эти властелины колец…

— Ты прав. И Гэндальф в произведениях Толкиена, и волшебник Мерлин из легенд о короле Артуре — все они, возможно, созданы по образу и подобию старцев со сверхъестественными способностями, которые могли перемещаться из одного королевства в другое, не пересекая границ. Целители, медиумы, прорицатели.

Костас вновь окинул взором Флегрейские поля и задумчиво пробормотал:

— Похоже, ни одна культура без них не обошлась.

— Так и богиня-мать обрела различные облики. В Риме — Церера, в Греции — Деметра, Магна матер. Великая мать.

— Да… Каждая культура откладывает свой отпечаток, под которым, по сути, остается одно и то же изваяние.

— Та же тайна, та же сила… Я просто выдал тебе факты, то, что известно современным ученым. Часть меня самого не перестает думать, что было нечто такое в этих легендарных прорицательницах — сивиллах, что не поддается рациональному объяснению. Что-то столь могущественное и притягательно, что веками не давало исчезнуть этому явлению, привлекло внимание римлян — самого практичного и приземленного народа! Нечто такое, во что верили сами сивиллы…

— Вот только давай не будем о сверхъестественном, Джек!

— Я и не собирался! Подумай, если сивиллы верили в себя, а великие люди, правящие судьбами народов, императоры верили им, наверное, разумно отнестись к сивиллам со всей серьезностью!

Костас пробормотал что-то в ответ, уставившись на береговую линию с ломаными очертаниями.

— А это что такое?

— Город Поццуоли. Римский Пуцеоли.

— Сюда направлялся святой Павел, выжив в кораблекрушении у берегов Сицилии?

— Если верить «Деяниям апостолов», святой Павел и его спутники отправились из Сиракуз на александрийском корабле, а в Поццуоли сделали остановку. Это древнеримский порт, куда в основном поставляли зерно. Ты сейчас сам его увидишь. Вообще-то он часть морского порта на Мисенском мысе. — Джек застучал по клавиатуре. — Вот что здесь сказано: «И здесь мы сыскали братьев наших, и жили с ними семь дней».

— Братьев?! Христиан? А как же гонения?

Джек посмотрел на север.

— Флегрейские поля — идеальное убежище. Возможно, вечный приют для неудачников, нищих и изгоев…

— А затем Павел едет в Рим, где его по приказу императора Нерона обезглавили.

— В Новом Завете сказано иначе, но традиционно считается так, как ты сказал.

— Лучше бы он погиб во время кораблекрушения, — подытожил Костас.

— По-видимому, тогда бы история Запада сложилась иначе. — Повернув штурвал направо, Джек устремил вертолет прямо к густому облаку дыма на восточном берегу залива. — Может, тогда мы бы сегодня поклонялись Исиде, или Митре, или великой богине-матери!

— Да ну!

Джек взглянул на радар и включил автопилот.

— Это кораблекрушение занимает центральное место в истории не из-за того, что что-то важное там потеряли, а из-за того, кто выжил. Важно, что пастырство при жизни Иисуса было только в Иудее, провинции Галилеи. Идея о том, что слово Христа нужно донести до иудеев всего мира, а потом и до всех людей, возникла только после смерти Сына Божьего. Святой Павел стал одним из первых миссионеров — распространителей веры. Без него многие христиане обратились бы к другим культам и вероисповеданиям. В то время как раз происходило возвеличивание Римской империи, установление мира между входящими в нее народами. В Средиземноморье то и дело появлялись новые культы. Один принесли солдаты с завоеванных территорий. Другой — моряки, заходившие в порты Мисен и Поццуоли. Египетская богиня Исида, индийская Митра, древняя богиня-мать. Да любая из них могла бы стать основой монотеизма, дав простым людям то, о чем они молили всех римских и греческих богов. Если бы одна из этих религий всерьез укоренилась, ей бы хватило сил подавить христианство.

— Гм… А я-то думал, распятие Христа расставило все точки над і, - сказал Костас.

— Да это стало только началом! — возразил Джек. — И что самое невероятное — нигде нет указаний на то, что апостол Павел, еврей родом с полуострова Малая Азия, встречался с Иисусом. По дороге в Дамаск ему было видение Иисуса, но уже после распятия. Все же он более чем кто-либо другой ответственен за создание церкви в современном ее понимании. Распространение веры в Сына Божьего, Иисуса, Мессию, что соответствует значению греческого слова «Христос», — целиком его заслуга. Слово «христианин», вероятно, возникло во время его хождений. Похоже, уже следующее поколение, жившее после смерти Иисуса и не имевшее возможности общаться с ним вживую, воспринимало не Иисуса-человека, а воскресшего Иисуса. По всей видимости, уже тогда его считали Богом и вознесли на пьедестал.

— Такое положение вещей устраивало всех, — добавил Костас. — Никто никогда не станет боготворить простого человека.

— Точно, — подтвердил Джек. — В то время императоров обожествляли после смерти. Культ императора стал мощным фактором, способствующим объединению Римской империи. Как любой успешный миссионер, Павел был необыкновенно проницательным. Он знал, что нужно делать, чтобы распространить слово Божье, — найти компромисс между старым и новым. Мышление и мировоззрение прошлого необходимы, чтобы свету было через что пробиваться.

— Хочешь сказать, что именно здесь все и закрутилось? В Неаполитанском заливе?

— В «Деяниях апостолов» говорится, что до прибытия Павла в конце пятидесятых годов от Рождества Христова — спустя двадцать с небольшим лет после распятия — здесь уже жили последователи Иисуса. Возможно, задача Павла состояла в том, чтобы превратить их в истинных христиан, перенаправить их мысли от изначального послания Иисуса о Царствии Небесном к образу самого Христа, Мессии. Именно здесь, вероятно, Павел создал первую западную церковь — первое организованное поклонение. Видимо, ранние христиане собирались где-то между кратерами, вдыхая сернистый воздух Флегрейских полей. Павел учил их, во что нужно верить и как жить. Он передал им Евангелие.

— Интересно, насколько его Евангелие совпадало с первоисточником?

— Что ты имеешь в виду?

— Смотри, Павел не знал Иисуса при жизни, никогда его не встречал. А Иисус не оставил никаких записей, верно? Поэтому такой вопрос и возник.

— Павел утверждал, что ему было видение воскресшего Иисуса.

— Меня воспитали на библейских сказаниях. Я же православный грек, забыл? Обожаю красоту языка, ритуалов. Но по натуре я практик, Джек. Мне нужны конкретные факты! Все, связанное с ранним христианством, очень напоминает детский калейдоскоп — бесконечные комбинации разноцветных стекляшек. Повторюсь, я верю только фактам — записи очевидцев событий, первоначальные тексты, не редактированные потомками. Насколько я понимаю, единственный факт на сегодняшний момент — это имена, накарябанные на амфорах, которые мы вчера обнаружили на дне Средиземного моря.

— Согасен. — Джек усмехнулся и выключил автопилот. — Прочь пустые домыслы, нам нужны голые факты!

— Интересно, а что об этом думала старая Сивилла?

— О чем?

— О христианстве. О том, что прямо под ее носом собирались последователи новой религии.

— Ладно, последнее предположение! — сказал Джек. — Но вначале тем не менее факты. Итак, к концу римского периода Кумы стали центром христианства. Храмы переделали в церкви. Пещеру Сивиллы переоборудовали под захоронения. Там полным-полно христианских могил, как в катакомбах.

— Так где же предположение?

— Христиане издавна верили, что Сивилла предсказала появление Христа. В «Эклогах» Вергилия — стихотворениях, написанных примерно за сто лет до извержения Везувия, — говорится, что к концу последнего предсказанного Сивиллой века родится мальчик и его рождение ознаменует начало нового «золотого века». Потом христиане стали называть это предсказанием пришествия Мессии. Затем получил широкое распространение средневековый гимн Dies irae, «День Гнева» или «Судный день», ставший частью католической мессы-реквиема и исполнявшийся до 1970 года. Пока ты спал, я просмотрел слова. Послушай первые строки, правда, перевод не рифмованный. «Dies irae! Dies illa Solvet saeclum in favilla teste David cum Sibylla!» «День гнева! День этот обратит все в пепел, Свидетели — Давид и Сивилла». Принято относить этот гимн к средневековым. Но, по-моему, вполне вероятно, что существовал более древний источник, на основе которого написали «Судный день».

— Сивилла могла приложить ухо к земле в своей пещере… — предположил Костас.

— И что?

— Стихотворение вроде как предвещает Апокалипсис, — сказал Костас. — «обратит все в пепел». Мне сразу представляется извержение вулкана.

— Именно! — Джек улыбнулся Костасу и, сжав рычаг управления, посмотрел вниз. А что, вполне возможно, что Сивилла знала о грядущей катастрофе. В 62 году, за несколько лет до извержения Везувия, произошло страшное землетрясение, настолько сильное, что рухнула большая часть Помпей. Возможно, чтобы придумывать пророчества, необходимо было наблюдать за всеми изменениями на Флегрейских полях. Таинственность Сивиллы, ее сила основывались на точных знаниях, которыми обладали немногие. Джек задумчиво посмотрел на Костаса. — Сивилла наверняка понимала, что ее дни сочтены. Она становилась приманкой для туристов. Единицы приходили к ней за пророчествами. А подарки и вознаграждение уже не могли сравниться с теми, что были раньше. Предположим, Сивилла догадывалась, что может произойти с Везувием.

— И сообразила, как устроить из этого потрясающее шоу, — добавил Костас.

— Точно. Возможно, Сивилла скормила пророчество первым христианам, жившим на Флегрейских полях. Нигде нет четкого указания на то, что Иисус говорил, будто перед наступлением Царствия Небесного на земле произойдет Апокалипсис. Хотя эта идея муссировалась христианами веками! Вдруг она берет начало здесь? Ведь наверняка многие христиане погибли в аду, наступившем на Флегрейских полях в 79 году. Представляешь, какие мысли проносились в их головах в последние секунды перед смертью! Когда двадцать лет назад Павел принес им Евангелие, сомневаюсь, что они предвидели потоки лавы и пепел.

— Догадка на догадке и догадкой погоняет!

— Ты, как всегда, прав, Костас. — Джек усмехнулся, выводя вертолет на восток вдоль берега прямо к восходящему солнцу. — Пора раздобыть конкретные факты! Направляемся к месту посадки.

— Вас понял! — Костас опустил дизайнерские очки и посмотрел на восток. — Кстати, о сере, пепле и огне — прямо по курсу вижу вулкан!


Глава 6

Джек перегнулся через перила над огороженной территорией раскопок. Прямо перед ним открывался потрясающий вид. Лучи утреннего солнца падали на аллеи и закоулки римского города внизу. Джек чувствовал невероятную усталость, к которой добавилась тяжесть во всем теле, как всегда после глубокого погружения. Он знал, что системы организма все еще работают над тем, чтобы вывести излишек азота, появившийся после вчерашнего погружения. Помимо этого, Джек ощущал эмоциональный подъем. За двенадцать часов он совершил величайшее в своей карьере подводное открытие, а потом очутился в сомом значимом для археологов месте на земле. Этот город произвел на него неизгладимое впечатление, когда Джек еще школьником посетил его в первый раз. Геркуланум. Он прекрасно помнил тот день, как будто все произошло вчера. Нещадно палило солнце. Джек забрался в фригидариум одной из терм — прохладную, темную комнату с ванной, наполненной прохладной водой. Забился в уголок и просидел там целый час, прислушиваясь к каплям конденсата, падающим с влажных стем, и представляя людей, которые приходили сюда почти две тысячи лет назад.

Теперь Геркуланум показался Джеку запущенным, о некоторых местах власти словно совсем забыли. Но по большому счету он не сильно изменился. И Джек так же, как и много лет назад, затаив дыхание, любовался его великолепием. С трудом верилось, что они станут первыми археологами за двести лет, которые проведут раскопки внутри тоннеля, обнаруженного вчера Марией и Морисом.

— Джек, тебе сообщение! — Костас протянул ему сотовый телефон, даже не повернувшись. Он сидел на корточках, прислонившись спиной к ограждению, и сосредоточенно изучал сложную диаграмму на экране ноутбука. — От Марии.

Прочитав сообщение, Джек недовольно фыркнул:

— Еще полчаса ждать. Может, чуть поменьше. Единственная хорошая новость — деньги отправлены.

Кошмар, они приземлились уже час назад. Интересно, конечно, показывать Костасу археологические достопримечательности. Но ни он, ни Костас не привыкли к такому обращению и бюрократизму. Вынужденное ожидание начало раздражать!

Костас забрал телефон и, прищурившись, посмотрел на Джека:

— До сих пор не верится, что мы это делаем. Даем взятку! Прямо как во «Французском связном»!

— Мы же в Неаполе! — ответил Джек. — Италия — бандитская страна.

— Ладно, будем считать, что наши деньги пошли на восстановительные работы в Геркулануме. — Костас махнул в сторону пыльной крыши над полуразрушенной древней стеной. — Впрочем, как и иностранные инвестиции, направляемые сюда в последнее время.

— Я откровенно рассказал обо всем совету директоров ММУ, — признался Джек. — Какой смысл что-то скрывать? Всем известно: хочешь работать здесь, придется раскошелиться.

— Какая разница, от этого ничего не меняется. Мы дали взятку!

— Ну, совету директоров я не таким прямым текстом об этом сообщил, выпрашивая кругленькую сумму, — ответил Джек, взглянув на часы. — Теперь остается только ждать, когда они подтвердят поступление денег на счет. Ну, ты можешь продолжать возиться с компьютером. А я, пожалуй, отправлюсь в І век!

Джек сделал глубокий вдох и медленно выдохнул. Путешествуя по миру с детства, он развил удивительное воображение. Нескольких ярких образов было достаточно, чтобы, как в трансе, перенестись в далекое прошлое. Впрочем, здесь даже это не требовалось. Прошлое сквозило во всех мельчайших деталях.

Геркуланум — одно из немногих археологических мест, не искаженных временем. Здесь практически отсутствует сложный исторический слой, столь характерный для большинства древних руин. Город 79 года превосходно сохранился в первозданном виде. Здесь почти никто не жил. Дома с плоскими крышами по стилю напоминали строения современного пригорода, расположившегося за пределами участка, на котором велись раскопки. Джек перевел взгляд с крыш на темный конус Везувия, возвышающийся на заднем фоне. Его образ словно олицетворял неизменно второстепенную роль всего созданного руками человека и неукротимую силу природы. Джек посмотрел на склады приморской части древнего города, где были обнаружены сотни деформированных скелетов людей, прижавшихся друг к другу в смертельной агонии. Потом поднял взгляд на виллы, где эти же жители Геркуланума за несколько минут до гибели спокойно ели, разговаривали, жили привычной жизнью. Все сохранилось на виллах так, как их обитатели оставили в последние мгновения ужаса. Как вроде бы все понятно и в то же время неопределенно! Поэтапное обнажение древней истории города — того, что происходило здесь задолго до последних его минут, — напоминало создание мультфильма, только наоборот. От итоговой цветной картинки к штриховым наброскам. Самая первая сцена — четкая и понятная. Следующая уже становится более расплывчатой, вне фокуса, пока образы, в которых преобладали люди, не превращаются в тени. Артефакты выступают на первый план, а людей в итоге даже сложно различить среди общего фона.

Этот город будто бросает археологам вызов. Нужно придать глубину же рассказанным историям, расширить сюжет на несколько часов, дней, лет, предшествовавших извержению. Да что говорить. Даже последняя апокалиптическая сцена до сих пор манит археологов, играя на человеческой одержимости смертью, последними моментами привычного состояния. Что там, за ними?

Гуляя по римским домам с Костасом, Джек испытал странное чувство неловкости, словно без спроса ворвался к людям, которые никуда не уходили из этих мест. Он до сих пор ощущал особенные запахи и звуки домов, земную рутину. Трагедия разыгралась здесь так быстро! Даже быстрее, чем в Помпеях. Все дома будто бы замерли, потрясенные ужасом, за секунду до того, как наступил ад. Геркуланум до сих пор иногда вздрагивает, как, например, в последние недели, словно просыпается среди ночи от кошмарных воспоминаний о том, что случилось почти две тысячи лет назад.

— Впечатляющий вид! — неожиданно сказал Костас, вернув Джека в реальность. — Прошлое, настоящее и «большой взрыв». И будто бы все сразу…

Джек устало улыбнулся:

— Здорово, что ты тоже это видишь!

— Так это из-за застывшей грязи!

— Грязи, пепла, пемзы, лавы… Все это снежным комом скатилось по склону вулкана.

— Пирокластический поток? — уточнил Костас.

— Помнишь Плиния Старшего, который написал про опиум?

— Положим, да. Военачальник и трудоголик в одном лице. И как ему еще удалось найти время, чтобы написать энциклопедию?!

— Племянник Плиния, в ту пору мальчик, — его, кстати, тоже звали Плиний — в тот роковой день был здесь. Он стоял на вилле дяди неподалеку от морской базы в Мисене. Плиний Младший не пострадал во время извержения. А Плиний Старший погиб. Через несколько лет Младший описал те события в письме историку Тациту, который хотел узнать, как погиб Плиний. В плане естествознания это письмо — чуть ли не самый важный античный документ, сохранившийся до наших дней. Возможно, даже важнее всей энциклопедии Плиния Старшего. Это не просто уникальное описание извержения Везувия глазами очевидца, но и лучшее законспектированное научное наблюдение за действующим вулканом начиная с древних времен и заканчивая современностью.

— Видимо, яблоко от яблони недалеко падает! Дядя наверняка гордился бы им! — воскликнул Костас. Джек достал из сумки маленькую красную книжицу в потертой старой обложке. — У тебя, похоже, неиссякаемый запас подобной литературы. Я даже не думал, что столько дошло до наших дней!

— А мне по ночам не дает покоя другой вопрос: сколько всего не сохранилось! — Джек окинул взглядом старинные руины. — Вот почему это место манит меня… Но прежде чем мы отправимся туда, послушай-ка. Это очень важно, чтобы понять, почему Геркуланум и Помпеи так выглядят сейчас. — Джек поднял книгу, заслонив вид на вулкан, и начал читать отмеченные карандашом абзацы: — «Внешне его лучше всего сравнить с зонтичной сосной, потому что он поднимался высоко, будто на самую верхушку ствола, а там разошелся несколькими ветвями. Такой образ родился в голове, потому что вначале он ударил вертикально, а потом, когда давление снизилось, а может под грузом своего веса, он начал выползать наружу и постепенно растекаться». — Джек провел пальцем по странице. — Потом Плиний описывает, как падал пепел, за ним «куски пемзы и почерневших камней, растрескавшимся от пламени». Затем говорит, что темнота той ночи была намного насыщеннее и плотнее. А на Везувии то и дело «в нескольких местах вспыхивали широкие полосы пламени и отдельные языки».

— По-моему, классическое описание выпадения пепла и пемзы. А вот вначале он явно говорит о пирокластическом потоке, когда обрушился столб лавы.

— Это как раз объясняет разницу между двумя городами. Помпеи накрыло пеплом и пемзой с воздуха вперемешку с ядовитыми газами. Крыши некоторых домов еще долго торчали над потоком, поэтому они не сохранились до наших дней. А Геркуланум сразу затопило тоннами кипящей грязи и вулканической породы, и так несколько раз, когда вырывался поток лавы, пока крыши домов не оказались погребенными под десятью метрами гремучей смеси.

— Ужасная картина, Джек! Именно это должны были видеть первые христиане. Которые, по твоему мнению, жили тогда на Флегрейских полях. Огненные кольца вначале каждого пирокластического потока скатывались с горы с бешеной скоростью.

— Плиний Младший наблюдал за извержением с мисенской виллы, всего в миле южнее Кум и пещеры Сивиллы. Получается, оттуда тоже было хорошо видно, что происходило с Везувием.

— Посттравматический стрессовый синдром, — выдавил Костас.

— Что ты сказал?

— Посттравматический стрессовый синдром, — повторил Костас. — Одержимость адским пламенем, вечными муками. Я долго размышлял над этим. Если именно отсюда христианство стало распространяться на Западе, тогда первые христиане, а за ними и их потомки, несли в себе этот опыт. Когда мы подлетали сюда, ты вскользь упомянул психологические последствия извержения вулкана. Увидев однажды ад, никогда его не забудешь! А первые христиане, можно сказать, уже были взвинченны. Жили на Флегрейчких полях. А там кругом фумаролы, да еще вход в языческий мир мертвых. Добавим к этому извержение вулкана. Веселенькая картинка получается! Апокалипсис.

— Для инженерного ума ты превзошел сам себя! Никогда не думал переписать историю христианского богословия?

— Не-а.

На мгновение оба затихли, заглядывая в окно римского хранилища в прибрежной зоне — мрачного, зловещего, словно иллюминатор затонувшего корабля.

— Никто не выжил, — прошептал Костас. — Ни души.

— Трудно сказать, что хуже, — глубокомысленно заявил Джек, — задохнуться горячим газом в Помпеях или заживо сгореть в Геркулануме.

— Ну и что такого? В современной Италии выбор не лучше, — парировал Костас. — Либо ограбят, либо попадешь под колеса.

— Не делай поспешных выводов. Вспомни картину с изображением извержения 1944 года. Сейсмологи говорят, что вулкан вряд ли проснется в ближайшие десятилетия, а вот землетрясения вполне возможны.

Прищурившись, Костас посмотрел на вершину вулкана. Солнце снова принялось палить неплодородные склоны.

— Плиний был здесь? Я имею в виду Старшего. Он был в Геркулануме?

— По словам его племянника, мельком взглянув на извержение, Плиний бросился на военном корабле на эту сторону залива к подножию вулкана. Предполагают, он хотел спасти женщину.

— Ох уж эти великие герои-любовники! — вздохнул Костас.

— А смысл? Когда он добрался сюда, прибрежная зона была уже скована обломками кораблей, построек и пемзой, словно морски льдом. Вместо того чтобы вернуться, Плиний ринулся на галере южнее к Стабии — еще одному городу рядом с Помпеями, похороненному под слоем пепла. Он пробыл там слишком долго, надышался ядовитыми газами…

— Ну прямо любовная трагедия Шекспира, как пить дать! Неужели он правда был так потрясен смертью женщины?

— Не думаю, — ответил Джек. — Кто угодно, только не Плиний. Как только он понял, что подруга обречена… Думаю, его привлекло что-то другое. Единственное, что он хотел, — подобраться поближе к вулкану. Я прямо вижу его с записной книжкой в руке, принюхивается, определяя по запаху серу, собирает образцы пемзы на берегу. Настоящий ученый! Молодец, успел закончить «Естественную историю».

— Бедняга! Буквально и фигурально сгорел на работе. Как человек мог заниматься одновременно столь разными делами?!

Джек удивленно посмотрел на него и вдруг заметил людей вдалеке. Они спускались к месту раскопок. Мужчина и женщина.

— Ну слава Богу! — воскликнул Джек. — Наконец-то началось хоть какое-то движение.

Оттолкнувшись от перил, он взъерошил волосы.

На Марии были ботинки, армейские штаны цвета хаки и серая футболка. Длинные черные волосы собраны в хвост. Как всегда, стройная, легкая. Морис разговаривал по сотовому телефону, плотно прижав его к уху и отставая от Марии на несколько шагов. Фигура его казалась не столь подтянутой, да и ростом Морис пониже. Наряд толстяка представлял забавное сочетание несочетаемого — костюм в стиле сафари и пара изношенных кожаных вечерних туфель. Лицо Мориса раскраснелось. Он явно был чем-то взволнован. Постоянно поправлял маленькие круглые очки, съезжающие на кончик носа. Шорты сползли до колен и развевались на ветру, как приспущенный флаг.

— Ничего не говори, — шепнул Джек Костасу и, с трудом сдерживая улыбку, постарался изобразить на лице невозмутимость. — Ни слова. Слышишь? Ну-ну, еще посмейся. Ты себя-то давно в зеркале видел? Такое ощущение, что полгода с подлодки не выбирался!

Морис вдруг остановился, не дойдя до Джека с Костасом, развернулся спиной и начал активно жестикулировать, не отнимая трубку от уха. Мария подошла и обняла друзей. Джек закрыл глаза, когда она прижалась к нему всем телом. Как сильно, оказывается, он скучал по Марии, по ее звонкому голосу, по акценту. Сколько чудесных мгновений они провели вместе в поисках меноры! А когда экспедиция закончилась, Джек ловил себя на том, что ему стало не хватать чего-то или кого-то… Больше всего на свете ему хотелось знать что у Марии все хорошо, что он принял правильное решение, предложив ей присоединиться к Морису в Неаполе. Мария обожгла Джека взглядом темных глаз.

— Прошло всего полтора месяца, как мы виделись, а кажется, намного больше.

— Скучала по ребятам? — Костас обеспокоенно посмотрел на Марию.

— Пробовала не думать, — тихо проговорила она в ответ и отвернулась, глядя вдаль. — Сегодня утром получила сообщение от Джереми, и снова все нахлынуло. Впервые за полтора месяца вспомнился Юкатан и те страшные события. Спасибо, что пригласили. Для меня этот проект — лучший способ отвлечься. По крайней мере лучше, чем в одиночку корпеть над средневековой рукописью в институте. К тому же я уверена в Джереми. Он здорово помогает мне в Оксфорде. И вот представилась возможность показать себя в роли действующего директора, будучи аспирантом. Молодец парень!

— Я и правда хочу взять его на работу в ММУ, — сказал Джек. — Всего несколько месяцев назад он присоединился к нашей команде в поисках викингов, но такое ощущение, что мы всю жизнь вместе работаем. Я всегда чувствую, когда человек на своем месте. Помню, когда Джереми первый раз зашел в лабораторию ММУ и заговорил с Костасом о подводных аппаратах, я сразу понял — наш человек.

— И как там мой любимчик? — спросил Костас. — Рассказывал, что я поставил ему «отлично» за контрольное погружение?

— Увяз по уши в библиотеке Херефордского собора. И даже обнаружил там кое-что. Принципиально новое. Древнюю карту финикиян, Джек! Ему не терпится с тобой поделиться. А еще, только послушай, Костас, у него возникла идея по поводу нового оборудования для погружения! Я, правда, ни слова из его объявления не поняла.

— Неужто? — воскликнул Костас. — У Джереми голова варит, наверняка стоящая мысль!

Грек потянулся за телефоном в заднем кармане брюк, но Джек остановил его:

— Не время сейчас.

— Надо же выяснить, что там конкретно, — попытался возразить Костас.

— Забыл, что бывает, когда занимаешься несколькими делами одновременно? Давай сосредоточимся на том, ради чего мы здесь.

— Как скажете, сэр!

— Джек, я очень благодарна тебе за приглашение, вмешалась в разговор Мария. — Для меня это настоящая награда! Сколько нового я уже узнала и сколько еще предстоим изведать! Жаль только, я не оказалась с вами с самого начала.

— Тогда бы у тебя не было возможности пообщаться с нами общим другом Морисом! — рассмеялся Джек. — Вы ведь с ним не виделись после Кембриджа!

Мария подошла ближе.

— Морис — тоже наш человек, так ведь? — прошептала она, вопросительно глядя на Джека.

— Конечно! Славный парень! Мы с ним учились в одной школе, потом уже познакомились в вами в Кембридже. Друзья детства, одним словом! С Морисом связаны все мои детские приключения. Многие относятся к нему как к египетскому божеству. И не без оснований. Он лучший полевой археолог из всех, кого я знаю. Отбросим условности, он не один из тех египтологов, которые считают, что остальная археология — всего лишь детская забава! Морис — ходячая энциклопедия. Хоть о чем спроси — любой период, любое место — ответит! Его вряд ли заставишь залезть в гидрокостюм, но он превосходный преподаватель ММУ.

— А что случилось с его шортами? — шепотом спросила Мария.

— Ах вот в чем дело! — Джек посмотрел на Мориса, стоявшего спиной. — Они настоящие. Из немецкого обмундирования. Приблизительно 1940 года. Я подарил их Морису на окончание колледжа. Он тогда как раз впервые собирался в Египет. А Морис дал мне вот эту сумку. С такими воевали британцы. Я с ней не расстаюсь. — Джек нежно погладил изношенную сумку. — А насчет шорт, ты у ж прости, получается, я виноват.

— Про подтяжки он, похоже, никогда не слышал, — шепнула Мария, — и про ледерхозен[9] тоже.

— Джек считает, — сказал Костас, и глаза его хитро заблестели, — что Морис на тебя запал.

— Он сильно изменился. Совсем не такой, каким ты его знала в Кембридже, — добавил Джек.

— Надеюсь, он не думает, что я стану преклоняться перед ним, как перед египетским божеством, — тихо сказала Мария, а потом отошла немного и заговорила нормальным голосом: — Теперь я понимаю, что значит оказаться на месте Джека Ховарда. Надеюсь, ваш запал еще не прошел?

— Мы вообще-то не загорали тут! — ответил Костас. — Погоди, вот узнаешь, что вчера нашли!..

Морис тем временем все больше кипятился. Он то поднимал брови, то размахивал руками. Потом вдруг резко замолчал, прильнув к телефону, и наконец в глазах его мелькнуло облегчение. Морис кивнул Марии, захлопнул телефон и, подойдя, быстро поздоровался с Джеком и Костасом.

— Я боялся, что лишь зря потрачу ваше время, — сказал он слегка охрипшим от напряжения голосом, немецкий акцент стал заметен больше обычного. — Самому не верится. Всего лишь отошел вчера позвонить вам. А обратно нас не пустили.

— Можешь свести нас с кем-нибудь из инспекции? — спросил Джек. — Я бы нажал…

— Проблема не в археологах, а в службе охраны раскопок и в том, кто им платит. Кто бы это ни был, он контролирует боссов из археологической инспекции. Они последнее время как в воду опущенные ходят — даже мои давние коллеги. И неподдельный страх в глазах! Никогда ни с чем подобным не сталкивался. По-моему, мы играем с огнем.

— Все готовы? — спросила Мария, повесив рюкзак через плечо и пристегнув его к ремню на талии, затем повернулась спиной к плато. — Мы с Морисом на личном опыте поняли: здесь так — решил действовать, действуй. Так что двигаем! Место раскопок — в двух сотнях ярдов точно на запад отсюда, но нам придется пойти в обход по закоулкам. У входа ждите группу встречающих! — Мария пристально посмотрела на фотоаппарат Костаса. — И следите за ценными вещами. Не забывайте, где мы находимся.


Глава 7

Двадцать минут спустя Джек и остальные уже стояли у низкой двери конце темной аллеи нового города Эрколано[10] — над подземными руинами Виллы папирусов, одного из самых великих мест раскопок, большая часть которых до сих пор похоронена под соседними улицами.

Волнение Джека нарастало. Сужающиеся стены переулка, казалось, усиливали чувство беспокойства, которое он ощутил после разговора с Марией и Морисом.

Полуденное солнце принесло жару. Было решено остановиться в тени у дома. Все вокруг напоминало раскопки улицы в древнем Геркулануме. На долю секунды Джек потерялся, не понимая, где находится — в прошлом или в настоящем. Резкий гул мотороллера, пронесшегося по соседней улице, и запаши современного города привели его в чувство. Аллея была усыпана мусором, а в нише у дверного проема разбросаны шприцы для подкожных инъекций.

— Смотрите под ноги, — посоветовала Мария. — Это излюбленное место здешних наркоманов.

— Опиум, — сказал Костас. — Ничего не меняется.

Мария удивленно взглянула на него.

— Потом объясню, — сказал Джек. — Похоже, мы совершили невероятное открытие. Но сначала сделаем то, ради чего пришли.

Дверь открылась. Вышел вооруженный охранник. Морис сказал несколько слов на ломаном итальянском, и охранник с сомнением глянул на Костаса с Джеком. Потом покачал головой, неохотно взял пропуск, протянутый Морисом, оттолкнул его обратно на улицу, закрыв дверь прямо перед носом.

— И так тут всегда, — пояснил Морис сквозь зубы. — Каждый раз новый охранник, и каждый раз ему нужны сопроводительные документы. Заберет бумаги и с концом. Потом иди и снова получай их в Неаполитанской археологической инспекции. Марию допустили только через две недели уговоров.

— И как ты это терпишь?! — спросил Костас.

— Терпение входит в обязательный курс начинающего археолога, — пошутил Джек.

— Неужели и ты его прошел?

— Не-а, заплатил Морису, и он сдал экзамен за меня!

Дверь снова открылась. Охранник высунул голову и показал полуавтоматической винтовкой на другой вход. Мориспроскользнул внутрь, остальные последовали за ним в маленький темный внутренний дворик. Костас, встретившись взглядом с охранником, долго не отводил глаз.

— Не надо, — прошептал Джек.

Прежде чем они поняли, что происходит, охранник очутился рядом и будто бы случайно толкнул Костаса к стене. Джек тут же схватил друга за руку и потащил за Марией и Морисом к другому входу. Охранник молча проводил их взглядом. Никто не рискнул оглянуться. Вскоре послышались его удаляющиеся шаги. Миновав вход, Джек с друзьями оказался в другом переулке.

— Если бы раньше кто-нибудь да хоть пальцем! — кипел Костас, бросая взгляд себе на руку и пытаясь оттолкнуть Джека.

— Не заводись. — Джек спокойно держал Костаса, будто в тисках. — Не стоит. Это всего лишь человек в форме.

— С тридцатью патронами калибра девять миллиметров, — недовольно вставила Мария.

— Я надеялся, нас тут на руках будут носить! — проворчал Костас, как только Джек отпустил его. — Выдающийся иностранный археолог специально прибыл из Египта, чтобы помочь в раскопках. Самых значимых за последнее время!

— Вилла закрыта для общественности?

— После настойчивого международного лоббирования небольшую часть открыли. Устроили пышную презентацию, банкет, все дела. Мы, кстати, ее уже прошли. Первое время проводились экскурсии по раскопкам XVIII века. На открытие пригласили даже принца Чарльза из Лондона, чтобы перерезать ленточку. Вы даже не представляете, сколько ученых, филантропов пыталось начать здесь раскопки. По мне, так вся эта популярность… Да что говорить! С одной стороны, начальство создало шумиху — какая удача! А с другой — отвлекло внимание от необходимости возобновить раскопки.

— Другими словами, не случись месяц назад землетрясения, которое открыло новый тоннель, нас бы здесь не было? — уточнил Костас.

— Ни при каких обстоятельствах.

— Спасибо тебе, Господи, за природную катастрофу!

— Это точно!

— Очень странно, — тихо сказала Мария, дойдя до конца аллеи. — Такое впечатление, что кто-то не хочет, чтобы мы были здесь, и делает все возможное, чтобы помешать. Морис, например, потратил кучу времени, добиваясь специального вентилятора для очищения тоннеля от ядовитого газа. А в процессе Мориса представили национальным героем. Хвалебные речи во всех местных газетах. Теперь, когда мы внутри, похоже, этот кто-то хочет, чтобы мы нашли что-нибудь, причем стоящее, что стало бы весомым аргументом для опечатывания тоннеля навсегда.

— Еще немного, скоро дойдем до места, — сказал Морис. — Чует мое сердце: в последний раз нас сюда пустили. Через несколько минут поймете почему. Ну что, начнем? Все ведем себя хорошо.

Морис повел друзей за угол к глубокой траншее под открытым небом, похожей на котлован фундамента для большого здания. Стены покрыты серой вулканической пылью, той же самой, что главная площадь Геркуланума. Тут же возвышались руины древней каменной кладки и необычная римская колонна. Полдюжины рабочих, возглавляемых женщиной с планшет-блокнотом столпились над инструментами и досками на краю котлованы. Два вооруженных охранника курили на другом краю, сжимая в руках автоматы, и с подозрением поглядывали на пришедших. Морис, вздохнув, вежливо кивнул и быстро перешел на противоположную сторону котлована.

— Охранников поставили, чтобы предотвратить мародерство по ночам — объяснил на ходу Морис.

— Шутишь?! Этих обезьян, похоже, наняли из шайки наркоманов, — сказал Костас.

— Говори тише! — осекла его Мария. — За всем этим кто-то стоит, и не думаю, что это мафия.

Обогнав остальных, она направилась мимо каменной кладки к деревянной постройке — по всей видимости, замаскированному входу. Рабочие окинули всю компанию недоверчивыми взглядами. Только женщина — смуглая неаполитанка с черными кудрявыми волосами, раньше времени тронутыми сединой, — старательно игнорировала пришедших. Одета в джинсы и свободную белую рубашку. На шее именной пропуск, выданный инспекцией, а на голове оранжевая каска. Когда Морис со спутниками проходили мимо, неаполитанка, будто по команде, надела солнцезащитные очки.

— Наш ангел-хранитель из инспекции, — проворчал Морис.

— Ни ответа ни привета! — заметил Костас.

— Куда там! У них строгий приказ не вступать в неформальные отношения с противником, то есть с нами.

— Доктор Элизабет д'Агостино, — прошептал Джек, играя сотовым телефоном. — Старая знакомая. — Он незаметно положил мобильный в сумку.

— Она, собственной персоной, — тихо ответил Морис. — Отличный специалист, но кто-то определенно вставил ей в рот кляп.

— Ты с ней разве не поздороваешься? — спросила Мария.

— Не стоит мутить воду, — пробормотал Джек. — К тому же была одна история… — Он взволнованно взглянул на неаполитанку, затем повернулся к Марии: — Как ты сказала «решил действовать, действуй». Я обязательно поговорю с ней, но позже.

— Люди из инспекции присоединятся к нам в тоннеле? — спросил Костас у Мориса.

— Официально — нет. Боятся обрушения. Кстати, это формальная причина, по которой запретили крупномасштабные раскопки. Дальнейшее расширение тоннеля увеличит писк обвала. А наверху ведь современный город! Куда лучше завалить вход еще лет на двести!

— А неофициально?

— Вчера не успели мы сообразить, что к чему, как доктор д'Агостино с рабочими пулей примчалась сюда. Представляю, как они пытались вытащить статую до нашего прихода! Но доктор не пошла с нами, когда мы двинулись в глубь туннеля. Скоро поймете, почему самостоятельно они не станут предпринимать никаких попыток. — Морис подергал замок на двери деревянной постройки, потом махнул рукой одному из охранников. — Придется подождать, пока громила откроет дверь. Еще один маленький ритуал, ничего не поделаешь, — проворчал он.

Охранник увидел, что Морис подзывает его, но подчеркнуто продолжал разговаривать с напарником, не двигаясь с места. Один из рабочих включил электродрель, и котлован потонул в ужасном шуме.

— Охранник прекрасно знает, чего я хочу. Но всему свое время.

— Добро пожаловать на Виллу папирусов, — уныло пробормотал Костас.

— Такого я не ожидал, — заявил Джек.

— Здесь работают крупные специалисты — археологи из инспекции, мои близкие друзья, — сказал Морис. — Они делают все, что в их силах, хотя им и приходится бороться с целой системой. Некоторые преуспевают, есть кое-какие подвижки, но в последнее время даже самые ярые энтузиасты кажутся подавленными, угнетенными, словно под прессом какой-то тяжелой руки. Другие терпят неудачу, и их просто убирают.

— Хочешь сказать — убивают?! — шепотом спросил Костас.

— Обычно все не так драматично, но иногда бывает. Автомобильная авария, несчастный случай во время прогулки на лодке… Чаще проще: угрозы, взятки, запугивания, махинации с личными финансовыми документами. На честных людей здесь легко надавить.

— Честных! — повторил Костас, покачав головой.

— Все же есть несколько порядочных, которые смогли достичь вершины и удержаться там, — продолжал Морис. — Действующий глава инспекции один из них — начальник доктора д'Агостино. Нас не было бы здесь, если бы он не дал разрешения, игнорируя внешнее давление. Нет нужды говорить, что телохранители не отходят от него ни на шаг. Впрочем, это не редкость для представителей неаполитанской власти.

— И все же мне непонятно, что могло заинтересовать мафию в этом деле, — признался Костас.

— Не думаю, что мафия вообще имеет отношение к тоннелю. Хотя никто не знает наверняка. Остается только строить догадки. Полно других. И речь не только о торговле краденым антиквариатом. Скоро сами убедитесь. В археологическом туризме, например, крутятся огромные деньги.

— Кстати, об археологии. Когда начались раскопки? — спросил Костас.

— В 1750 году, — начал Морис, внезапно оживившись. — Швейцарский военный инженер по имени Карл Вебер принял на себя руководство раскопками Геркуланума. Несколько недель спустя один из землекопов наткнулся на мраморный пол, возможно, как раз здесь, где мы стоим сейчас. В конце концов проложили тоннели по всей территории. Вебер понял, что обнаружил огромную виллу. Действительно огромную, больше всех найденных ранее. Это был триумф варваров! Нашли статуи, мозаики и даже древние свитки. Рабочие не понимали, какой ценностью обладал папирус, и, хотите верьте, хотите нет, использовали его для растопки! Только потом сообразили. В конечном счете самые читабельные экземпляры перевели. Выяснилось, что это часть библиотеки малоизвестного греческого философа Филодема.

— Похоже, ему покровительствовал богатый владелец виллы, — сказал Джек. — Считая его этаким философом-талисманом, приносящим счастье. Но были ли здесь сочинения на латыни — всегда оставалось под вопросом.

— Тоннель, по которому мы идем, и есть тоннель, открывшийся благодаря землетрясению? — спросил Костас.

— Это один из первых, вырытых рабочими Вебера. Он ведет к участку, где нашли библиотеку. Но его заблокировали еще при Вебере.

— Знаешь, почему?

— Нет. Мы здесь, чтобы выяснить.

— А кто был владельцем виллы? — поинтересовался Костас.

— В этом-то вся прелесть эпохи, конец которой положило извержение вулкана, — ответил Джек. — Нам известно множество имен богатых аристократов благодаря римским историкам — Тациту, Светонию, Плинию и другим.

— А вот и первая подсказка, — прервал его Морис, сияя от радости. — Смотрите, часть стены из застывшей грязи обвалилась чуть выше места, где мы сейчас стоим. В инспекции сообразили, что землетрясение не прошло без последствий. Давайте подойдем поближе, пока охранник докуривает.

Они снова прошли мимо рабочих, которые теперь заставляли огромными камнями брешь в стене, откуда вывалился большой кусок. Элизабет д'Агостино стояла в нескольких метрах поодаль с блокнотом в руках и оживленно разговаривала с мужчиной, очевидно, тоже инспектором — у него на шее висел такой же именной пропуск. Джек попытался встретиться с Элизабет взглядом, но ничего не вышло.

— Уйдут месяцы, чтобы расчистить место, — прошептал Морис Джеку, осторожно пробираясь по развалинам. — Воспользуются любой причиной, чтобы потянуть время. Кто-то, действительно обладающий большой властью, хочет остановить раскопки и закрыть тоннель. Рано или поздно он добьется своего.

— Нет, если мы вмешаемся, — возразил Джек.

— Здесь всем правят три силы, — тихо продолжал Морис, вытирая пот со лба. — Первая — вулкан. Вторая — мафия и организованная преступность.

— А третья — церковь? — опередил его Джек.

— Верно.

— Хорошенькое сочетание! — воскликнул Костас и поспешно закашлялся, заметив, как сурово взглянул на них инспектор.

— По сравнению с этим заниматься археологией в Египте — сплошное удовольствие, — продолжал Морис. — Знаете, иногда кажется, власти ждут не дождутся нового извержения вулкана, чтобы закрыть доступ к этому месту навсегда. Похоже, что гибель тысяч людей, разрушение археологических памятников, денежные потери из-за оттока туристов в результате катастрофы не могут сравниться с той опасностью, которая здесь таится. Что это?.. Не знаю. Но кто-то очень сильно боится! Склонен полагать, влиятельные служители церкви. Их волнует, не откроется ли великая тайна древнего документа, который может подорвать их авторитет. Вспомните, сколько препятствий возникло при поиске свитков Мертвого моря в Израиле. Кое-кто был бы безгранично рад, если бы пирокластические потоки Везувия устранили опасность, хранящуюся здесь.

— Надеюсь, ты нашел внутри достаточно ценный материал, чтобы дверь не закрыли до того, как это произойдет!

— Глазам не поверишь, насколько ценный, — прошептал Морис, встретившись взглядом с Джеком.

— Археологи подошли к столу со средствами личной безопасности. Морис резко повернулся и крикнул:

— Всем надеть защитные каски. Правила техники безопасности!

— А что, они действуют в Неаполе?! — удивился Костас.

Инспектор вновь с подозрением глянул на него. Джек встревоженно посмотрел на Костаса. Вслед за остальными они надели желтые каски и поспешили за Марией. Затем выстроились гуськом под выступом, образованным трещиной в породе. Полость в пять метров высотой постепенно сужалась так, что в самом конце Марии пришлось присесть на корточки. Костас полз рядом с Джеком.

— Видишь, что я имел в виду? — спросил Джек, прижав ладонь друга к серой неровной поверхности над ними. — Прочная, как скала.

— И как удалось прорыт здесь тоннель?!

— Вот и добрались! — воскликнул Морис.

Прямо перед глазами из застывшей грязи выступала ровная каменная кладка с голубыми и зеленоватыми прожилками на белой отполированной поверхности.

— Глазковый мрамор с греческого острова Эвбея, — прошептал Джек, постучав по плите. — Он великолепен. Похоже, на строительство виллы денег не жалели…

Морис включил фонарь на каске. И все сразу же увидели надпись на плите. Всего три строки заглавных букв, глубоко врезанных в мрамор.

????????????M???E??I?NKA???PNION

?E?KI???I?N?EI??NA

T?NA?T?KPAT?PAKAI?ATP?NAT??TI??E??

— Греческий! — воскликнул Костас.

— Подобные надписи чаще всего создавались по шаблону, — сообщим Морис. — Такие же встречаются в Египте. Их обычно относят ко времени правления греков до появления римлян. Здесь написано: «Совет и народ восхваляют Кальпурния Пизона, сына Луции, правителя и покровителя города».

— М-да… правитель и покровитель. — Костас присвистнул от удивления. — Местный мафиози?

Джек усмехнулся в ответ:

— Помню-помню. В Греции есть точно такая же надпись. Кальпурний Пизон — римский правитель острова Самофракии в Эгейском море. Должно быть, в качестве сувенира захватил эту плиту на родину.

— Вместе с коллекцией статуй и другими предметами искусства, — добавила Мария. — Морис показал мне в Неаполитанском музее. Там столько всего! Уму непостижимо.

— Этот Кальпурний Пизон, вероятно, был отцом или дедом того Кальпурния, который жил во времена императоров Клавдия и Нерона и данные о котором дошли до наших дней, — сказал Морис. — Он выказывал особую преданность Клавдию. Но после неудавшейся попытки свергнуть Нерона Кальпурний Пизон уединился дома — возможно даже, на этой вилле — и покончил с собой, вскрыв вены. Это случилось в 65 году, спустя одиннадцать лет после смерти Клавдия и четырнадцать лет до извержения Везувия.

— Тогда все понятно! — воскликнул Джек, не сводя глаз с Мориса. — Мы действительно в доме Кальпурния Пизона. Поздравляю, Морис, с новым археологическим открытием!

Друзья снова вышли во внутренний двор. Морис снял каску и, запрокинув голову, посмотрел на неясные очертания горы, возвышающейся над крышами домов.

— Не стоит поздравлять меня, Джек. Открытие сделал вулкан, а не я. Надпись обнаружилась в результате землетрясения. Уж не знаю, хорошо это или плохо… Власти задумались над тем, что еще может вскрыться. И ежу понятно, что открылся доступ к раскопкам XVIII века. И тут они обнаружили вход в тоннель.

— Все вокруг больше напоминает Грецию, а не Рим! — воскликнул Костас, стряхивая пыль с рукавов. — Ничего не пойму!

— Просто мы столкнулись с несколькими историческими пластами, — ответил Джек. — Сначала греки колонизировали Неаполитанский залив, затем римляне, когда заново открыли для себя Грецию, завоевав ее. Римские военачальники разворовали все шедевры греческого искусства, вывезли практически все из Дельф и Олимпии. После этого многие греческие произведения стали появляться на римских монументах. Кроме того, состоятельные коллекционеры, вроде Кальпурния Пизона, привозили домой раздобытые «трофеи». Шедевры, правда, встречались редко. В основном посредственные работы. Затем — как раз к интересующему нас периоду, началу расцвета империи — греческие ремесленники наловчились изготавливать так называемые предметы искусства специально на потребу богатым римлянам; точно так же как китайские гончары и индийские мебельщики в ХІХ веке производили товары специально для удовлетворения западного рынка. Больше всего таких предметов искусства в греческом стиле в Помпеях и Геркулануме. Их отличает скорее форма, а не содержание!

— Ну не знаю, не знаю… По-моему, все гораздо проще. Я смотрю на скульптуру, например. И понимаю, нравится она мне или нет. А марка производителя меня по большому счету не волнует!

— Разумно, — усмехнулся Джек. — В тебе говорит настоящий знаток. Однако нельзя забывать про контекст — а именно красоту этих мест. Обратите внимание, как римляне восхваляли свое искусство, как высоко ценили его. Поэтому для них не играло особой роли, обладают ли они истинным греческим шедевром или прекрасно выполненной копией. Когда в стране начался развал, все предметы греческого искусства превратились в обыкновенные украшения интерьера и экстерьера, да и только. А вот что римляне действительно боготворили, так это портреты предков, которые олицетворяли, по их представлению, человеческие добродетели и подчеркивали продолжение рода. Портреты, сделанные из воска и дерева — поэтому до наших дней почти ничего не сохранилось, — часто прятали от глаз посторонних, как правило, в личных кабинетах. Римляне оказались под своеобразным информационным колпаком. Историки-искусствоведы викторианского периода, превозносившие шедевры Древней Греции, видели древние римские скульптуры только в галереях и музеях, другими словами, в отрыве от контекста, от ландшафта! Нужно ли удивляться их реакции? Вульгарность, дурной вкус, ни намека на красоту — вот такие отзывы получило римское искусство. А стоит только заглянуть сюда, и сразу понимаешь, как далеки от истины их слова! По-моему в тот период римляне превзошли греков!

— Это плавно подводит нас к объяснению, почему ты приехал в Рим, — широко улыбаясь, подытожил Морис и снова надел каску.

Охранник наконец-то поднялся, вразвалочку подошел к деревянной двери и с показной медлительностью открыл ее.

— Все дело в величайшей античной библиотеке, — прошептал Морис, — огромном пробеле в археологии. По крайней мере до сегодняшнего дня.


Глава 8

Джек припал к земле, оказавшись за Морисом у входа в тоннель, который вел на древнюю виллу. Там было прохладно по сравнению с неистовой жарой на улице. Прямо перед собой Джек увидел огромный вентилятор — не меньше метра в ширину — с электрическим мотором, а позади него гибкую гофрированную трубу, которая тянулась через временную деревянную постройку к катушке и розетке, прикрепленной высоко на стене снаружи.

— Вчера, уходя отсюда, я всех предупредил, что в тоннеле присутствуют ядовитые газы. Ну, чтобы никто не посмел сунуться сюда, — сказал Морис. — Здесь на самом деле скопились опасные для жизни вещества: метан, угарный газ. Они образовались в основном из-за органического материала, который начал активно гнить после того, как тоннель открыли, — ведь кислород стал поступать в огромных количествах.

— Органический материал — это не трупы? — с надеждой уточнил Костас.

— Точно не трупы. Тела здесь уже давно превратились либо в скелеты, либо в прах, — ответил Морис. — По крайней мере так должно быть.

— Сколько нам ждать? — спросила Мария.

— Несколько минут. Надо дать вентилятору поработать. Потом возьмем его с собой и снова включим, когда дойдем до решетки.

— Ребята, до меня только сейчас дошло! Мы же впервые собрались все вместе после Карфагена! — воскликнул Джек и повернулся к Костасу. — Мы тогда были студентами, набирались опыта с группой археологов ЮНЕСКО в Карфагене. Я нырял в древнем порту. Морис копался под землей. А Мария расшифровывала старинные надписи.

— Чувствую себя тут лишним, — проговорил Костас.

— Думаю, ты прекрасно впишешься в компанию.

Джек толкнул в бок Мориса, который старался с серьезным видом смотреть сквозь очки. Правда, получалось плохо. Вот и сейчас улыбка скользнула по губам, щеки, измазанные грязью, расплылись в стороны. Джек чуть не расхохотался, глядя на него.

— Морис тогда обнаружил останки огромной бронзовой печи, в точности совпадавшей с описанием римлян. Первое доказательство, что в Карфагене в жертву приносили детей. Потрясающая находка!

— Потрясающая?! — дрогнувшим голосом переспросил Костас. — Детей приносили в жертву! Я надеялся, что больше никогда в жизни не столкнусь с этим после последней поездки в Мексику к тольтекам.

— Прошлое, к сожалению, не всегда оказывается приятным, — нахмурившись, проговорил Джек. — Берешь то, что достанется. По сути, от тебя ничего не зависит, плывешь по течению.

— Да уж, плывешь по течению, — повторил Костас. — Наверное, ты прав. — Он заглянул в темноту туннеля впереди и повернулся к Джек. — Какие же сюрпризы ждут нас здесь?

— Ты бывал на вилле Гетти?

— Вилла Гетти? Конечно! Малибу, Калифорния, — мечтательно произнес Костас. — Помню-помню. Школьная экскурсия. Много статуй. Классический дизайн. Огромный бассейн посередине. Туда еще все бросают монетки.

Морис бросил на Костаса удивленный взгляд. А Джек лишь слегка улыбнулся:

— Все верно. Калифорнийский музей Гетти — точная копия этой виллы.

Костас с сомнением посмотрел на черный проход впереди:

— Правда, что ли?!

— Ну хватит. Пошли! — скомандовал Морис, не сводя глаз с прохода, который вчера удалось немного расширить.

Морис включил вентилятор и слегка отодвинул его в сторону, держа трубу перед собой. Джек, Мария и Костас двинулись следом и через несколько метров оказались в тоннеле. Там можно было наконец-то разогнуться во весь рост.

Тоннель напоминал заброшенную шахту, всю испещренную следами от кирок и резцов. Пахло плесенью. Джеку показалось, будто он очутился в восемнадцатом веке вместе с первыми археологами, побывавшими здесь. Им пришлось прокладывать путь через застывшую грязевую лаву. И как, интересно, инженер Карл Вебер не заблудился в лабиринте, вырытом его подчиненными в поисках древних трофеев?

Джек завернул за угол, едва поспевая за Морисом. Кромешная тьма, как глаз выколи.

— Жаль, сюда еще не протянули электричество! Не включайте пока фонари. Так… а вот теперь можно.

Джек посветил вперед. Едва успев прикусить язык, чтобы не ахнуть, он начал медленно продвигаться дальше. С другой стороны тоннеля выглядывал Анубис — уши торчком и отвратительная морда. Именно это вчера увидели Морис с Марией.

— Он не так страшен на второй взгляд! — Морис поставил вентилятор прямо перед собой. — Ну полезен, это точно. Статуя Анубиса — самая ценная находка в тоннеле. По крайней мере инспекция пока на это ведется. Им как раз такая сенсация и нужна. Видите, как они расширили проход возле статуи. Надеются вынести ее сегодня. Об этом напишут во всех газетах. К тому же такая удивительная находка — прекрасный повод закрыть тоннель навсегда.

— По-ра-зи-тель-но! — Джек все еще был под впечатлением от жуткой на вид статуи и даже прикрыл рот рукой от удивления. — Точно такую же нашли в гробнице Тутанхамона! — шепнул он Костасу.

— Да уж, но ту обнаружили там, где ей положено быть — в Египте, — проворчал Морис.

— Анубис — проводник душ в преисподнюю. К тому же он охраняет их во время всего путешествия, — сообщила Мария. — Морис мне рассказал.

— Ох не нравятся мне эти разговоры, — пробормотал Костас. — Кое-кто обещал, что мертвецов не будет!

Джек вгляделся в темному за статуей Анубиса. Казалось, его все дальше и дальше засасывает в прошлое, которое проглядывает сквозь стены, будто отвратительная морда. В воздухе витала опасность. За статуей виднелась временная металлическая решетка с надписью PERICOLO[11] и огромным изображением черепа. Морис отодвинул затвор на решетке и, подтащив вентилятор ближе, включил его. Вспыхнул красный огонек, тихо зажужжал мотор.

— Неплохое начало, — сказал Морис. — Хотите верьте, хотите нет, но удлинитель работает. Теперь у нас есть электричество! — Он посмотрел на табло данных с задней стенки вентилятора. — Вчера он продержался десять минут, и мы успели дойти до той стены. Когда индикатор станет зеленым, надо будет подзарядить аккумулятор. — Морис взглянул на Джека. — Я мог бы пройти дальше и до вашего приезда, но не захотел никого искушать. По-моему, твоя подруга из инспекции вполне довольна компанией Анубиса. Я бы даже сказал: одержима им!

— Могу себе представить, — спокойно ответил Джек. — Когда мы общались с Элизабет, она могла часами говорить о Египте. Ее отправили изучать археологию Рима, но на самом деле она всегда мечтала пойти по твоим стопам, Морис. Я ей о тебе все рассказал. Она клялась и божилась, что обязательно поедет в Египет, когда отработает по контракту с государством. Но что-то удержало ее здесь. Даже не знаю… Обязательства, семья. Элизабет часто говорила, что ненавидит здесь все, правда, не объясняла почему. Я никогда не понимал этого. Интересно, почему она до сих пор здесь?..

— Похоже, ты очень хорошо знаешь Элизабет, — сказала Мария.

— Дружили когда-то. А потом жизнь развела нас.

Морис поправил очки.

— Послушайте меня внимательно. Если инспекция будет спрашивать, чем мы тут занимались, отвечайте следующее. Исследование привело к определенным результатам. Мы проводим заключительный осмотр, перед тем как место раскопок будет официально объявлено небезопасным и замуровано.

— А сколько здесь безопасно на самом деле? — решил уточнить Костас.

— Тоннель никак не укреплен. К тому же сохраняется риск продолжения подземных толчков. Плюс ко всему здесь может быть скопление токсичных газов. Вероятно повторное извержение Везувия. Велика вероятность, что нам не хватит кислорода. Быть может, нас завалит или мы сгорим заживо.

— Зачем только я подался в археологию! — вздохнул Костас. — И ради этого я отказался от работы в Калифорнии, дома на побережье, серфинга и мартини каждый день!

— Морис, ты забыл сказать, что нас еще может застрелить какой-нибудь мафиози! — добавила Мария.

— О да! Это на десерт! — Костас снова вздохнул, глядя на Анубиса. — По моему, в римский период этот египетский эксклюзив уже считали старьем. Мы же определились, что Кальпурний Пизон предпочитал модные аксессуары. Все должно было быть в греческом стиле!

— Коллекционер Уорхола вряд ли выкинет фамильное собрание старых мастеров! — сказала Мария.

— На само деле Древний Египет пользовался бешеной популярностью. Он стал последней из земель, присоединенных к Риму после поражения Клеопатры в 32 году до нашей эры. Большинство обелисков, которые можно сегодня увидеть в Риме, на площади Святого Петра, например, были привезены первыми императорами из Египта. Это напоминало мародерство в Греции. Каждый хотел отхватить кусочек лакомого пирога.

— Варвары, — прошептал Морис.

В этот момент индикатор стал зеленым и вентилятор перестал работать. Морис махнул рукой, призывая коллег двигаться вперед. Джек с Костасом подхватили гофрированную трубу и поспешили за ним. Мария шла последней.

Темный проход впереди освещали только пучки света от фонарей. Джек все думал, когда же клаустрофобия вновь даст о себе знать. И вот, кажется, началось. Он вдруг четко осознал, что удаляется от внешнего мира в глубь земли и ничего не может с этим поделать. Тоннель будто втягивая его. Джеку чудилось, что токсичный газ наполнил все окружающее его пространство, а тоннель запечатали снаружи. Джек как будто оказался в капсуле, которая может взорваться в любую секунду, и тогда воронка, образовавшаяся на ее месте, затянет всех в прошлое.

Джек с Костасом продолжали подвигаться вперед, с шумом волоча за собой трубу. Тоннель оказался длиннее, чем они предполагали. Он уходил глубоко под виллу. По всей видимости, Вебер отразил в плане лишь малую его часть.

Через тридцать метров археологи остановились перед трещиной в стене, до которой вчера добрались Мария с Морисом. Джек сразу же заметил следы кирки, оставшиеся с XVIII века.

Некоторые из отметин на камне не были покрыты грязью. Тоннель заканчивался некой конструкцией наподобие каменной лестничной площадки. Морис установил вентилятор в трещине и снова включил его.

— До сих пор зеленый, но ничего, подержу его еще минут пять. Лучше подождать, чем потом кусать локти. — Он посмотрел на Джека. — Сюда мы дошли вчера перед тем, как я позвонил тебе. Потом я заглянул внутрь.

— Прямо не терпится узнать, что так. — Джек обернулся. В начале тоннеля мигал электрический свет, слышались голоса и жужжание дрели. — Кто-нибудь из них к нам присоединится?

— Сомневаюсь, — ответил Морис. — Они расширяют проход, чтобы вынести Анубиса. Даже наш ангел-хранитель Элизабет не полезет за решетку.

— Возможно, они считают это место проклятым, — предположил Костас. — Вероятно, из-за Анубиса.

— Если бы было проклятие, власти не преминули бы сообщить нам о нем, — пошутил Морис. — Они рады любому предлогу, чтобы затруднить раскопки. Приходится играть по их правилам. Наше исследование — своего рода доказательство того, что они сделали все, что могли, и что место является слишком опасным для дальнейших раскопок.

Словно подтверждая мысль Мориса, земля задрожала, пыль поднялась в воздух, мерцая, будто на театральных подмостках. Но все закончилось так же быстро, как началось. Причина произошедшего даже не обсуждалась. И так понятно. Морис достал сейсмический осциллятор, приложил его к стене и что-то недовольно пробурчал себе под нос. На какое-то мгновение повисла тишина, затем послышался сухой кашель Марии. Все тут же вспомнили, что нужно надеть пылезащитные респираторы.

— А может, они и правы! — воскликнул Костас. — Морис, что тут еще можно посмотреть? Порекомендуй что-нибудь интересное, как местный экскурсовод. Я готов.

— Возвращаться в любом случае слишком поздно, — сказал Морис, глядя на Джека. — Не хочется, конечно, признаваться, но я начинаю понимать тех, кто копал этот тоннель в XVIII веке. Думаю, вы, как, впрочем, и я, не хотите задерживаться здесь надолго. Мы здесь не для кропотливых раскопок, не для изучения всей площади туннеля, а так — для быстрого археологического осмотра.

— Согласен, — сказал Джек.

— Пока ждем, может, объясните, что там насчет опиума?

— Не поверишь, что мы нашли на месте кораблекрушения!

В этот момент впереди раздалось вначале невнятное ворчание, а потом довольно четкие ругательства.

— Здесь кое-что есть! — Оказалось, Костас прошел немного вперед к отверстию в конце туннеля. — Подумал, тут еще одна статуя…

Археологи подбежали к Костасу. Лучи их фонарей сошлись на месте, где из-за сейсмического сотрясения осела часть стены возле трещины. В образовавшемся проеме виднелась фигура человека в полный рост. Статуя лежала лицом вниз, протягивая одну руку вперед, а другую спрятав под грудью. Ноги были направлены к входу. Казалось, человек изображен обнаженным, но на самом деле статую покрывал темный обгоревший слой. Трудно было понять, что находится под ним.

— Боже мой, — прошептала Мария.

— Должно быть, статуя только что обнажилась, — спокойно заявил Морис. — Из-за недавних толчков. Вчера ее здесь точно не было!

Джек опустился на колени и осмотрел голову, затем попытался разглядеть что-нибудь сквозь маленькое отверстие, расположенное под ухом. Внутри статуя была пустой, как обыкновенная бронзовая фигура. Но из какого же она материала? Не было никаких признаков коррозии. Джек задумался, а потом еще раз внимательно осмотрел статую.

— Черт возьми… — пробормотал он наконец.

— Что это? — спросил Костас.

— Помнишь, я рассказывал о телах в Помпеях, о тех, которые сохранились как пологие формы, покрытые пеплом, будто для отливки?

Костас судорожно сглотнул.

— Хочешь сказать, это одно из них? — Он резко отскочил назад.

— Только это тело сохранилось не в пепле, — задумчиво проговорил Морис. Потом подошел к Джеку, достал старый совок, чтобы собрать вещество рядом с телом для образца. — Невероятно! Тело покрыто каким-то волокнистым обгоревшим материалом.

— Боже! Конечно, ты прав! — воскликнул Джек. — Я вижу пересеченные волокна. Ткань! Возможно, обгоревшая одежда. — Он взглянул на Мориса, который выжидающе смотрел на него. Джек задумался, и тут его озарило. — Нет-нет, это не одежда, — прошептал он. — Папирус!..

— Посмотрим, что там внутри, — прошептал Морис, засовывая совок в трещину в стене.

— Что же получается: это обгоревшие свитки? — прошептала Мария. — Человек был усыпан свитками папируса?

— Наверное, они упали с того места, что расположено впереди, — ответил Морис. — Либо человек лежал в кровати, усыпанной свитками, либо свитки попадали на него, когда произошел взрыв. Когда в XVIII веке здесь обнаружили библиотеку Филодема, свитки беспорядочно валялись на полу, как будто кто-то пытался собрать и спасти их.

— А может, хотел найти среди них что-то драгоценное, — предположила Мария.

— Будем надеяться, что здесь на самом деле всего лишь свитки греческого философа Филодема, — пробормотал Джек, — а не потерянная латинская библиотека!

Костас осторожно прикоснулся к плечу найденного тела. Оно вдруг задрожало и рассыпалось, навсегда исчезнув в облаке пыли. Костас застыл на месте, затаив дыхание.

— Ой! — только и сумел произнести он.

Морис застонал.

— Не волнуйтесь так. — Джек вздохнул. — Что же теперь поделаешь! Бывает. Как с Агамемноном.

— Что?!

— Во время исследования археологического слоя Микен, относящегося к бронзовому веку, Генрих Шлиман поднял золотую похоронную маску с королевской могилы, и ему показалось, что он увидел лицо короля Агамемнона. Может, ему почудилось это из-за того, что он долго смотрел на маску. А еще помните наши поиски Атлантиды и спектральное изображение быка на алтаре? После такого начинаешь верить в призраков!

— Не проще ли все фотографировать, Джек? — спросила Мария, доставая компактную цифровую камеру.

— Точно. Фотографируй все, что видишь, и с различных ракурсов. Может случиться, эти фото станут нашим единственным отчетом.

— Смотрите, что оказалось под одеждой! — взволнованно воскликнул Морис. — Интересный экземпляр, с точки зрения судмедэкспертов.

Он нагнулся к тому месту, где была голова, достал салфетку для чистки линз фотоаппарата и осторожно сдул пыль. Внизу показался почерневший череп.

— Он тоже частично покрыт обгоревшим материалом, — прошептал Морис напряженным голосом, — но, по-моему, его легко убрать. Еще я вижу позвоночник и ребра.

Морис опустил палец в темную липкую лужицу рядом с черепом, а потом осторожно понюхал его и вдруг резко закрыл рот рукой, как будто его затошнило.

— Удивительно! — прохрипел он, вытирая палец о стену. — Сколько мне пришлось повидать на своем веку мумий, никогда не сталкивался ни с чем подобным!

— Что это у тебя на пальце было? — спросил Костас. — Смола?

— Не совсем. — Очки соскользнули на кончик носа. Морис приподнял их тем самым пальцем, оставив темную полосу между глазами. Потом посмотрел на Костаса, сияя от предвкушения. — Когда ад дошел до этого места, свитки должны были сразу же сгореть. Но они, видимо, были покрыты смолистым защитным материалом, который, постепенно сгорая, образовал вокруг тела слепок. Своеобразная пленка перекрыла доступ кислорода, поэтому тело не могло сгореть. Оно как бы сварилось, что ли.

— Бедняга, сварился заживо, — сказала Мария.

— Морис имеет в виду, что парень расплавился потихоньку, — добавил Джек, глядя на Костаса.

— О нет! — Костас попятился назад. — И ты засунул в него палец!

Морис поднял руку и посмотрел на палец с некоторым почтением.

— Фантастика! Вероятно, в этой жиже можно обнаружить частички мозга. Превосходный материал для анализа ДНК!

Мария подошла к тому месту, где должны были быть ноги человека, внимательно осмотрела его, а затем пододвинулась к Морису и взглянула на грудную клетку.

— Смотрите-ка! У него золотое кольцо!

Морис проследил за ее взглядом. И точно. Кольцо блестело на пальце той руки, которую человек подвернул под себя, будто бы впиваясь в грудь в смертельной агонии. Достав лупу, Морис склонился над костями.

— Это кольцо-печатка. Такими ставили печати на восковых пломбах, скрепляющих документы. Оно почти слилось с костью. Но рассмотреть рисунок все же можно… Да-да, глядите, это орел! Императорская печатка… — прошептал Морис, поднимаясь с колен. — Что-то странное есть в этом скелете. Вам не кажется? Форма черепа, кости должны быть больше развиты, если это мужчина. К тому же таз слишком широк. Но это определенно не женщина. Очень странно!

— А разве евнухов тогда не было? — спросил Костас.

— Интересная мысль, — тихо произнес Джек, уставившись на скелет. — В начале IV века от Рождества Христова император Константин Великий окружил себя евнухами. Так делали византийские правители и после него. Евнухи казались безопаснее и надежнее, чем секретари и государственные служащие. А еще они более управляемы и не столь амбициозны. У предшественников Константина тоже были евнухи. — Джек заглянул в справочник. — Некоторые ученые полагают, что вольноотпущенник императора Клавдия, Нарцисс, — евнух. — Он замолчал, а потом тихо добавил, будто бы разговаривая сам с собою: — Но разве такое возможно? Нарцисса убили тогда же, когда отравили Клавдия! В 54 году. За четверть века до извержения Везувия! Должно быть были и другие евнухи… Это место привлекало чудаков, уродцев, фанатиков, которые развлекали здесь богатых римлян. Тут же в серных пещерах Флегрейских полей искали избавления от мук калеки. Вот вам и другая сторона жизни при Римской империи, не слишком привлекательная для туристов.

— Кто бы это ни был, этот человек умер как императорский вольноотпущенник. Однако он определенно родился рабом. — Морис подошел было ближе к ногам скелета, но тотчас же вернулся к вытяжному вентилятору у входа. — На лодыжках характерные следы от кандалов, которые он носил задолго до смерти. Полагаю, он умер старым. Очень старым для того времени. В восемьдесят, может, даже в девяносто лет. Ясно, что он пережил много страданий еще в детстве.

— Да уж, кандалы, кастрация… И вот что от него осталось, — сказал Костас, старательно отводя взгляд от лоснящегося черного липкого пятна под скелетом. — Надеюсь, остальные его годы были не столь ужасны!

— По всей видимости, смерть наступила быстро, — заметил Морис, соскребая совком частички черного вещества в качестве образца. — Шок от горячего потока, последний отчаянный глоток воздуха, и все — тебя уже нет. Возможно, у него оставалась всего секунда, чтобы осознать весь кошмар происходящего.

— По-моему, он должен был знать, что приближается нечто страшное! — Костас еле заставил себя посмотреть на скелет. — Извержение вулкана ведь продолжалось не один час.

— Конечно. Однако пирокластический поток, который стер Геркуланум с лица земли, появился внезапно. Кольца огня обрушились на гору со скоростью, которой никто не ожидал. Вначале извержение казалось всего лишь страшной катастрофой, никак не смертным приговором! Но потом случился настоящий апокалипсис. В Геркулануме никто не выжил.

Джек вдруг явно почувствовал запах. Не только знакомый запах пыли древних захоронений, но и запах смерти, ржавый запах крови, запах животного страха. На секунду тоннель превратился в крутящийся вихрь смерти, поглотивший человека, на скелет которого они смотрели в тот момент. Храм красоты, удивительное олицетворение свободы и уверенности стал всего лишь вызывающим клаустрофобию местом. Спустя две тысячи лет все вокруг будто еще не оправилось от потрясения — дрожит от повторного удара стихии. Джек на секунду закрыл глаза, потом подошел к темному входу, перед которым стоял Морис, и оглянулся на морду Анубиса, выступающую из боковой стены. Проход впереди освещался тусклым светом. Оттуда слышался шум работающей дрели. Но людей не было видно. Джек вновь повернулся к остальным.

— Готов? — спросил Морис, поспешно доставая вентилятор. Дрель впереди смолка.

Джек взглянул на грязное лицо Мориса в нескольких дюймах от него. В темноте его можно было принять за мальчишку.

— А помнишь, как мы устроили в школьном подвале гробницу Тутанхамона и таскали туда самодельные артефакты? Я был Говардом Картером[12], а ты — лордом Карнарвоном[13].

— Нет, наоборот! Ты был Карнарвоном, я — Картером.

Улыбнувшись, Джек посмотрел на темный разлом в стене.

— Ну что ж, пора! — скомандовал он с волнением в голосе.


Глава 9

Джек заглянул в боковой пролом в конце тоннеля, пытаясь собрать все прояснившиеся фрагменты в единую картину. Фонарь на шлеме осветил стены. Все вокруг напоминало старую горную выработку. Вероятно, Вебер постарался! Вдруг Джек увидел то, что тотчас же напомнило ему, где он находился на самом деле — в руинах древнеримского государства. Вначале только смутные очертания. Пыльные серые тени. Темнота. Затем взгляду открылся стол, похоже, каменный, и полки на дальней стене. Но что-то там не так… Джек не сразу догадался. В комнате не было затвердевшей грязи, предметы стояли так, как их оставили много-много лет назад.

— Она прекрасно сохранилась! — восторженно прошептал Джек.

Морис приподнял вытяжной вентилятор, индикатор стал красным.

— Пожалуйста, ничего не трогайте! Эта комната — настоящее чудо, — проговорил он шепотом. — Я понял это еще вчера, когда мельком заглянул внутрь, перед тем как позвонить вам. В Геркулануме есть и другие комнаты, нетронутые пирокластическим потоком. Непонятно, как комнаты не коснулся и «эффект печи». Странно, но это так! Должно быть, разгадка в расположении дома. По сравнению с остальными городскими зданиями он находится на возвышении. Вилла будто бы свысока взирает на крыши Геркуланума. Потоки горячего воздуха наполнили все коридоры, задели человека у входа, но до этой комнаты не добрались. Я всегда знал, что нечто подобное в Геркулануме возможно!

— Морис, я вижу свитки! — воскликнул Джек, его голос дрожал от волнения. — Свернутые в трубочки. Точно, свитки. Под полками в кувшинах.

— Я их еще вчеразаметил, — прошептал Морис. — И сразу же решил звать вас. Теперь понятно, к чему такая срочность? Вполне возможно, это оно и есть.

— Представляешь, что там написано?.. — хрипло спросил Джек.

Внезапно вытяжной вентилятор замолк. Морис в сердцах выругался по-немецки.

— Только не сейчас! Господи, пожалуйста, только не сейчас! — Он словно в молитве склонился над вентилятором. — Прости мне все грехи мои, прости за все, что я плохого говорил или думал о Неаполе. Еще пять минут. Пожалуйста!

— В прошлый раз так же было, — прошептала Мария. — В Эрколано неисправная энергосистема. А охранники опять не удосужились включить запасной генератор, поэтому вчера пришлось уйти раньше, чем планировалось. Инспекция ведь электродрелями расширяет проем около статуи Анубиса. Думаю, охрана тогда начнет поживее соображать. Остается только ждать.

Всматриваясь в темный угол, где лежали свитки, Джек с трудом сдерживался. Ну не может он ждать ни секунды! Потом, закрыв глаза, глубоко вздохнул, развернулся и пошел следом за остальными к началу тоннеля. Не пройдя и полпути, Костас вдруг резко наклонился и подобрал что-то с земли.

— Смотрите! — Стряхнув пыль, он протянул друзьям металлический диск около дюйма в диаметре, темно-зеленого цвета, весь покрытый пятнами. — Похож на медальон.

— Это не медальон, — прошептал Морис, внимательно рассматривая находку. — Бронзовый сестерций. Самая крупная по номиналу монета I века. Вроде четвертака.

— К тому же самая большая по размеру. Идеальный вариант для нанесения портретов, — добавил Джек, наклоняясь ближе. — Что-нибудь видно?

— Нерон! — воскликнул Костас. — Я могу прочитать. Император Нерон! — Он передал монету Джеку.

Тот еще внимательнее осмотрел ее со всех сторон в свете фонаря на шлеме.

— Ты прав насчет имени, но ошибся с императором, — пробормотал Джек. — На обратной стороне монеты написано NERO CLAUDIUS DRUSUS GERMANICUS. Это полное имя Друза, брата императора Тиберия. Нерон — фамилия. Друз был одним из выдающихся военачальников, достойный человек, народный герой. Путеводная звезда начала империи во времена больших надежд и полной неопределенности. Почти как в Америке шестидесятых. Харизматичные фигуры — похоже, примета таких периодов. Его отравление, а затем убийство сына Германика, так же как и смерть Кеннеди, сказались на целой династии.

— Но все это произошло задолго до того периода, который волнует нас, — недовольно пробормотал Морис. — Друза убили в 10 году до Рождества Христова, во время правления Августов, почти за девяносто лет до извержения Везувия!

Джек кивнул и снова принялся рассматривать монету. Римская триумфальная арка, увенчанная статуей Друза на лошади среди трофеев…

— Ну конечно! — воскликнул Джек, подбрасывая монету. — Это не монета Друза. Она просто выпущена в его честь, а принадлежала тому, кто пережил безумное правление дяди Тиберия и его племянника Калигулы. Сестерций выпустили через пятьдесят лет после смерти Друза, во время правления младшего брата Германика, второго сына Друза. Здесь написано — TI CLAUDIUS CAESAR AUG PM TR P. Что означает — Тиберий Клавдий Цезарь Август Великий понтифик. Власть трибуна. Император Клавдий.

— Бедный Клавдий, — прошептала Мария. — Клавдий Калека.

— Это прозвище, — объяснил Джек. — Шекспир, например, прозвал английского короля Ричарда Третьего Горбуном. Но Клавдий вошел в историю не только благодаря необычайному прозвищу. Он многое сделал.

— Его правление длилось с сорок первого по пятьдесят четвертый год нашей эры, — добавил Морис, печально глядя на безмолвный вентилятор. — Умер в Риме за четверть века до извержения Везувия. Возможно, жена Агриппина отравила его.

— Не везло ему с женами, — вставил Джек. — Единственной настоящей любовью по жизни стала проститутка Кальпурния. Вскоре после смерти Клавдия и ее убили. — Джек замолчал, как зачарованный рассматривая сестерций. — Моя любимая римская монета. Очень редкая. Портрет прекрасен! Только взгляните на лицо! На его выражение. Разве этот мужчина — калека? Он красив, но ни намека на идеализацию и восхваление. Заметны характерные для императорской династии черты — лоб, уши. В памяти тут же возникают известные портреты Юлия Цезаря и Августа. Клавдий, вероятно, видел изображения родственников и гордился сходством, не зацикливаясь на собственном уродстве. На его лице печать ума, целеустремленность, а вовсе не боль и печаль. Лицо его омрачено разочарованием. И глаза старика, хотя в ту пору он был молодым мужчиной…

— Похоже, он страдал от церебрального паралича и мышечной пластичности. Никакой надежды на исцеление, никакого лекарства, только вино в непомерных количествах…

— И опиум? — внезапно вмешался Костас. — Морфий!

Морис, повернувшись, окатил его взглядом, полным сожаления.

— Мы говорим о I веке нашей эры, а не о современном Неаполе!

— Я серьезно. Разве Джек еще не рассказал о нашей сенсационной находке?

— Об этом позже, — ответил Джек, многозначительно посмотрев на Костаса.

В этот момент загудел вытяжной вентилятор.

— Кстати, о современном Неаполе, — оживился Морис. — Похоже, кто-то подкупил оператора энергосистемы, и нам наконец-то дали электричество! Или охранники очнулись? Не знаю, кого благодарить, в любом случае — за работу! Так ведь у вас говорят?

Все заулыбались. Абсурдно звучал этот призыв на английском с резким немецким акцентом.

Морис, поправив очки, взглянул на Костаса, но уже не с сожалением, а скорее насмешливо.

— Эй, мы же в одной команде! — Костас с невозмутимым видом встретился взглядом с Морисом, затем посмотрел на Джека, потом снова на Мориса и усмехнулся: — Вас понял.

Джек, прижавшись спиной к неровной стене тоннеля, пропустил Мориса вперед и сказал:

— Думаю, пора нашему эксперту по рукописям взять руководство на себя.

— Я готов, — ответил Морис, не сводя глаз с Костаса. Тот одобрительно поднял большой палец. Морис снова поправил очки. — С этого момента дотрагиваемся до всего только с моего разрешения. Свитки наверняка хорошо сохранились, но они очень хрупкие. Даже в самых сухих египетских гробницах папирусы, не пропитанные смолой, рассыпаются в прах при малейшем прикосновении. — Морис, не отрываясь, смотрел на Костаса. — Помните тело у входа, которое исчезло в клубах дыма? После всего, что пришлось сделать, чтобы получить разрешение у властей, я не хочу стать одним из тех исследователей, которые уничтожили больше, чем открыли. Так, индикатор стал красным. Пошли!

Джек нагнулся, пробираясь через груду камней, которая, видимо, образовалась во время землетрясения, повредившего стену. Она загораживала нижнюю часть расщелины, ведущей в комнату. Несколько минут спустя Джек оказался внутри. Выше тоннеля, прорытого в XVIII веке! Получается, он ступил сюда первым со времен Римской империи! Крайне необычное ощущение. Школьником Джек любил одни забраться в древние термы в центральной части Геркуланума, всего в шаге от того места, где он сейчас, и представлять себя одним из жителей города, оказавшегося две тысячи лет назад свидетелем извержения вулкана. Зажмурившись, Джек снял респиратор и сделал глубокий вдох. Воздух оказался тяжелым, но пыли почти не было. Впервые Джек смог хорошо осмотреть комнату, поворачивая голову с фонарем на шлеме в разные стороны, а потом методично возвращаясь ко всему, что увидел.

— Мы можем сейчас выключить вентилятор, Морис? — прошептал он. — Боюсь, что нас услышат — охранники и люди из Археологической инспекции.

— Уже сделано. — Морис щелкнул выключателем, и неожиданно повисла зловещая тишина. Слава Богу, вскоре ее нарушили отдаленные голоса внизу тоннеля и рев электродрелей. — Отлично! Этот шум заглушит наш разговор.

Морис зашел внутрь вслед за Джеком, за ним Мария и Костас.

— Какая простота кругом! — воскликнул Костас, выглядывая из-за спины Джека. — Ничего лишнего!

— Римский стиль, — объяснил Джек. — Пол и стены обычно делали цветными и богато украшали орнаментами, а вот мебели по современным стандартам было мало.

— Здесь нет даже мозаики ли фрески на стенах, — заметила Мария. — Вся комната из камня. На первый взгляд вроде бы мрамор.

Джек еще раз огляделся вокруг, стараясь не упустить ни малейшей детали и трезво оценить обстановку. Справа — на южной стороне — в стене прорублено два выхода, но оба они заблокированы твердым вулканическим материалом. Вероятно, ведут на балкон, с которого открывается вид на Геркуланум. Потрясающее зрелище, должно быть! Слева возвышается Везувий, справа — Неаполитанский залив. Вдалеке виднеется побережье, Мисен и Кумы.

Джек немного подвинулся, и свет фонаря упал на большой мраморный стол — три метра в длину и метр в ширину. Рядом два каменных стула, обращенных спинками к балкону. На столе два глиняных кувшина, три чашки и небольшой сосуд, напоминающий чернильницу. У ножки стола — невысокая винная амфора. Джек еще раз внимательно осмотрел поверхность стола. Чернильница?! От волнения сердце забилось сильнее. Прищурившись, Джек разглядел пыльные предметы, которые вполне могли оказаться бумагой… папирусом! Так, только спокойствие! Сейчас нельзя терять твердости духа. На пару мгновений Джек отстранился от происходящего, а затем повернул фонарь налево и увидел полки, заполненные свитками, еще вчера. Невероятно! Несколько свитков лежало на полу. Вебер в XVIII веке точно не находил ни одного такого. Джек повернулся налево. Рядом со входом в ветхой корзине или сумке тоже оказались свитки, но не такие, как на полу. Папирус скручен вокруг деревянных палочек, каждая из которых имела характерные гладкие флероны на концах и ярлыки. Сомнений быть не может! Это не просто кипы чистого папируса, а законченные книги!

Джек снова нацелил луч фонаря на левую стену комнаты между корзиной и полками, которую видел раньше, но недооценил. Только теперь он понял, что там, и присвистнул от восторга. Два портретных бюста возвышались на полке в тени и, казалось, смотрели прямо на стол. Джек осторожно подошел поближе. Кто же жил здесь? Кто сидел за этим столом две тысячи лет назад? Джек остановился перед бюстами. Они были выполнены в реальных размерах. На мгновение показалось, что это призраки. Словно обитатели виллы, погибшие в тот роковой день, вышли из стены и уставились на Джека безжизненными глазами. Никакой мистики! Надо успокоиться. Типичные портретные бюсты императоров. Только необычайно правдоподобные, будто сделанные с восковых масок умерших. Красивые лица с правильными чертами, слегка оттопыренные уши… Однозначно члены императорской семьи. Джек наклонился к небольшим пьедесталам под каждым бюстом.

T. CLAVDIVS DRVSVS NERO

T. NERO DRVSVS SEMPRONIVS GERMANICVS

— Друз и Германик, — прошептал он.

— Эти два парня… Да еще портрет на монете, — сказал Костас. — Это что, отец и брат Клавдия?!

— Неверояное совпадение! — воскликнула Мария.

Мысли путались. Джек поднес монету, которую до сих пор сжимал в руке, к бюстам. Потрясающее сходство! Неужели это все же возможно?

— Что-то есть в этом сестерции… — пробормотал он.

— Одна монета вряд ли имеет значение, — заявила Мария. — По-моему, наша вилла — своеобразная художественная галерея или музей. Многие итальянцы — владельцы вилл коллекционировал и в эпоху Ренессанса старинные медальоны и монеты. Нельзя ли предположить, что и римляне делали то же самое?

— Можно, — ответил Джек и печально посмотрел вокруг. — Но мне все-таки кажется, что мы находимся в комнате пожилого человека, в жизни которого осталось место только самому главному, самому ценному… Здесь все пропитано не просто римским минимализмом, а настоящим аскетизмом! Книга, письменный стол, два бюста для преклонения, вино… Ни украшений, ни мозаики, ни одного признака гедонизма, с которым обычно ассоциируется жизнь в Неаполитанском заливе. Комната принадлежала человеку, готовому к следующей ступени — к жизни после смерти, где нет прошлого, а лишь сумерки жизни.

— Странное местечко в такой богатой вилле, — сказал Костас. — Эта комната — словно монашеская келья.

Морис, присев на корточки, принялся рассматривать одну из бумаг на полу.

— Папирус очень хорошо сохранился, — заметил он, аккуратно приподнимая его двумя пальцами. — Гибкий. Я могу прочитать по-гречески, что здесь написано.

— Эх… увы, по-гречески! — разочарованно воскликнул Джек.

— А что не так? — спросил Костас.

— Ничего… Совсем ничего. Просто так хотелось найти что-нибудь на латыни.

— Боюсь тебя разочаровать, Джек, — произнес Морис, убирая очки. — Пустое дело.

— Филодем?

— Похоже на то.

— А я-то думал, греческих философов всегда уважали! — удивился Костас.

— Далеко не всех, — заверил его Джек. — Многие образованные римляне, такие как Клавдий и Плиний Старший, полагали, что большинство греческих философов в Неаполе — обманщики и шарлатаны, нахлебники в домах богачей. Их сочинения буквально наводнили город. Возьми какую-нибудь книгу с полки в то время, и это наверняка оказался бы Филодем, а не один из великих мыслителей, почитаемых сегодня. Вспомните сами — сохранившиеся и расшифрованные в Средние века классические работы представляют собой вершину античных достижений, всего лишь малую часть в общем объеме. Отсюда заблуждение, что все древние философы обладали выдающимися умами. А чем современная наука лучше? На одного специалиста — десяток бездарностей! Все вокруг вдруг стали профессорами. Не повезло нам, что старина Кальпурний Пизон покровительствовал чудаковатому Филодему! Но что поделаешь.

— Молю Бога, чтобы здесь нашлось еще что-нибудь, кроме сочинений Филодема, — расстроенно пробормотал Морис. — А то получается, я обманул вас, зря отвлек от изучения останков корабля.

— Да что ты! Я бы ни за что не упустил возможность оказаться здесь, — страстно заверил его Джек. — Филодем — не Филодем. Какая, по большому счету, разница! А с кораблем все равно придется подождать неделю или две, пока не привезут основное оборудование.

— Очень жаль, — сказала Мария, опускаясь на корточки. — Всего лишь второсортный философ. А ведь кто-то пытался спасти его работы, когда началось извержение! — Мария обвела взглядом разбросанный на полу папирус.

— Может, и не пытался, — сказал Костас. — Вдруг, наоборот, решил избавиться от этого хлама, выбросить все?

— Или искал что-нибудь, как ты сначала подумал, — добавил Джек, оглянувшись на жутковатый скелет, его рука будто тянулась к бумагам в комнате. — Что-то есть особенное в этом месте… На кабинет греческого философа не похоже. По крайней мере точно не 79 года. Слишком много римского… Я почти уверен, это жилая комната, тайное убежище. Место, где можно жить по своим правилам, в своем мире, не беспокоясь, что скажут или подумают другие. К тому же вряд ли грек решил бы выбрать бюсты римских императоров как единственное украшение и любоваться ими, сидя за столом!

Морис снова включил вытяжной вентилятор. Индикатор загорелся красным светом.

— Пусть поработает еще пару минут, — объяснил Морис. — Думаю, мы сможем поговорить и при шуме. А здесь нас не услышат.

Вернувшись к входу, все столпились вокруг Джека с монетой. Он снова взглянул на статую, потом на монету, истертую с обеих сторон.

— Возможно, она была словно напоминание для старого солдата, пожилого человека, жившего здесь в 79 году, — прошептал Джек. — По-видимому, он служил императору Клавдию при вторжении в Британскую империю, а может быть, даже императору Германику за шестьдесят лет до извержения Везувия. Старый вояка почитал своего военачальника, а также его брата и отца. — Взволнованный, он замолчал. — И все-таки монета необычная…

— Почему? — спросил Костас. — Не спорю, находка отличная. Но я согласен с Марией — это всего лишь один сестерций!

— Видишь ли, хранение монет было рискованным делом, — сказал Джек. — В римский период люди особо не привязывались к старым символам власти, исключение составляло лишь коллекционирование. Опасались, что у них увидят атрибуты предыдущего императора. В то время монеты были чрезвычайно важным инструментом политической пропаганды, способом для нового императора представить себя, отстоять власть. На оборотной стороне монеты можно было увидеть памятные образы, прославляющие заслуги императора и его семьи.

— Иудейский триумф императора Веспасиана, — сказал Костас. — Монета из серии Judaea Capta.[14] Менора…

Джек ухмыльнулся:

— Отличный пример! Как же мы могли забыть! Эти монеты выпустили в обращение почти два года спустя после извержения Везувия. Еще один известный пример — издание монет императором Клавдием, изображения на которых прославляли покорение Британии войсками Клавдия в 43 году.

— Но эта монета прославляет отца Клавдия. — Костас взял сестерций у Джека и посветил фонарем, чтобы лучше разглядеть. — Кажется, что император совершенно бескорыстно, не преследуя какой-либо цели, выпустил эти монеты. Как трогательно! Мне начинает нравиться этот парень!

— Все не совсем так, — прервал его Джек. — Эта монета относится примерно к первому году правления императора Клавдия, то есть она была выпущена еще до того, как он мог чем-то похвастаться. Обращение к могущественному предку — эффективный способ подкрепить свои притязания на трон, напомнить людям о добродетелях родителя. В 41 году, когда Клавдия провозгласили императором, Рим только начал оправляться от четырехлетнего безумия императора Калигулы, который приходился Клавдию племянником. Единственное, чего тогда хотелось народу — так это возвращения к старому режиму. Самоуважение, честность, целостность семьи — все, что так ценилось во времена предков, было по душе римлянам. Во всяком случае, в теории — точно.

— В Италии, — прошептал Костас, — семья — традиционно самое главное.

— Клавдий стал императором не по собственной воле. Убедить его возглавлять империю стоило огромных усилий. Такого упрямца в истории страны еще не было, — продолжал Джек. — В зрелые годы, по воспоминаниям современников, его часто видели плетущимся позади охранника! Клавдий больше был похож на ученого или историка. Он чтил память отца и всю жизнь мечтал присоединиться к армии, подобно брату Германику, перед которым преклонялся. Когда Клавдий стал императором, у него появился шанс осуществить свою мечту. К тому же вступление на престол каждого нового императора, даже Калигулы и преемника Клавдия Нерона, всегда сопровождалось шумными празднованиями и благочестивыми заявлениями о возвращении к истокам, о конце распутства и коррупции и напоминаниями о добрых делах предков.

— Клавдий оправдал ожидания народа? — спросил Костас.

— Он мог бы, если бы им не управляли жены, — ответил Морис.

— Завоевание Британской империи стало триумфом, — продолжал Джек. — Казалось, Клавдий обрекал лично себя на безвестность. Он выехал из вод Ла-Манша на боевом слоне, только чтобы посмотреть на трупы побежденных британцев. Довольно глупо, согласитесь. Вместо того чтобы возглавить войска и повести легионы в бой. Однако не все так просто. Клавдий оказался превосходным стратегом. Мечтатель, всю жизнь посвятивший изучению империи и завоеваний, пожертвовал личным успехом и поэтому достиг триумфа. Мир сегодня выглядел бы иначе, если бы Клавдий не завоевал Британию. Запомните, для легионов солдат не было ничего безумнее приказа императора Калигулы несколькими годами ранее выстроиться на французской стороне пролива Ла-Манш и атаковать морского бога Нептуна. С Клавдием Калекой, пока он не лишился рассудка, было намного проще. Клавдий выбирал искусных командиров, военачальников, подобно Веспасиану, командиров более мелких подразделений, таких как Плиний Старший. Все они были горячо преданы императору. А легионеры чтили память отца Клавдия и его брата. — Замолчав, Джек снова посмотрел на бюст. — Как и жилец этой комнаты.

— Однако их преданность не спасла императора. Клавдия отравили, — заметил Морис.

— Не спасла, — прошептал Джек. — Хотя для римского императора, жившего в I веке, — довольно предсказуемый конец.

— Думаете, его отравили опиумом? — спросил Морис. В этот момент загорелся зеленый индикатор. Морис дотянулся до вентилятора и отключил его. — Извините, придется немного подождать.

Джек снова протиснулся в старинную комнату и, подойдя к дальнему краю стола, посмотрел на предметы, лежавшие на поверхности. Нет, он не мог ошибиться! Стол покрыт серым веществом, пылью и обвалившейся штукатуркой, однако сомнений нет. На каменной поверхности лежали листы папируса. Чистые листы! Скрепленный свиток, готовый для письма. Чернильница, металлическое перо — все на том же месте, где было в спешке оставлено в тот день, когда Геркуланум стал адом на земле. Джек внимательно осмотрел стол, потом портретные бюсты. Друз и Германик… Римляне, жившие в 79 году от Рождества Христова и до сих пор напоминавшие о тех славных днях. Преждевременная смерть обоих героев означала, что память о них будет жить в веках. Джек вспомнил то, о чем недавно думал. Древние римляне почитали предков и хранили их изображения. А это, по всей видимости, комната, в которой человек собрал самые ценные фамильные вещи, в том числе портреты предков.

Неужели такое возможно? Джек испугался собственных мыслей.

«Портреты отца и брата!»

Все кусочки головоломки вдруг собрались воедино. Джек почувствовал неистовый прилив волнения. Так, что-то еще… Что-то еще зародилось в голове после разговора с Костасом о Плинии Старшем днем раньше! Джек потянулся к сумке, сердце бешено колотилось, достал небольшую красную книгу и положил ее на стол под луч фонаря. Потом надел пылезащитный респиратор, осторожно поднял древний свиток папируса, легонько встряхнул и направил на него луч света.

— Да будь я проклят! — Джек усмехнулся.

— Что это? — спросил Костас.

Джек направил на стол луч света так, чтобы все могли увидеть свиток.

— Взгляните, внизу второй слой папируса, более грубый, чем верхний. Это означает, что поверхность самого лучшего качества, а низ свитка укреплен менее ценным папирусом. Если я не ошибаюсь, ширина такого папируса — ровно один римский фут.

— И что?

Положив свиток на стол, Джек взял в руки книгу — современную копию «Естественной истории».

— Послушайте, что Плиний говорит о папирусе. Книга 13, Глава 79. «Император Клавдий несколько улучшил качество. Папирус во времена Августа был столь тонким, что не выдерживал давление пера. Вдобавок все написанное просвечивало, а если писали на обратной стороне, расплывались чернила. Более того, чрезмерная прозрачность бумаги смотрелась уродливо. Поэтому нижний слой свитков стали изготавливать из папируса среднего качества, а поперечные верхние части из высшего. Клавдий также увеличил ширину листа до фута».

Морис склонился над столом и принялся пристально изучать лист папируса сквозь очки.

— По-моему, чернила самого лучшего качества на тот момент, — взволнованно сказал он наконец. — Галльские чернила, по всей вероятности. Изготовленные из чернильного орешка. Я в этом немного разбираюсь, вы в курсе. Изучал разнообразные виды чернил, когда мы нашли документы из папируса, в которые заворачивали египетские мумии. Плиний и об этом писал.

— Хочу высказать довольно необычное предположение. — Джек осторожно положил листок на стол и пристально посмотрел на друзей. — Возможно… Подчеркиваю, возможно, мы сейчас стоим в кабинете человека, которого, по идее, здесь не должно было быть, который, как говорит история, умер за четверть века до извержения Везувия.

— Человек, который когда-то правил империей, — тихо добавила Мария.

Морис, медленно кивая, прошептал:

— Тиберий Клавдий Друз Германик Цезарь.

Джек подставил монету под свет.

— Не император Клавдий, не бог Клавдий, а Клавдий-ученый. Клавдий, который зачем-то сфальсифицировал собственное отравление. Исчезнув из Рима, он спрятался на этой вилле и жил до извержения Везувия в 79 году, и только тогда, как и Плиний Старший, канул в Лету.

Повисла гробовая тишина. Костас хитро посмотрел на Джека и сказал:

— Ты собираешься переписать очередной маленький кусочек истории?

— Не такой уж маленький! — Мария склонилась над нижней полкой в углу комнаты. — Джек, здесь еще. Целая груда книг!

Джек обошел стол. Все буквально раскрыли рты от удивления. Прямо перед ними под полками, которые они увидели с самого начала, были еще две полки с десятками цилиндрических сосудов высотой восемнадцать дюймов каждый.

— Закрыты крышками и запломбированы известковым раствором, — с недовольством заметил Морис. — Сделаны из камня. На первый взгляд — из египетского мрамора. Очень похожи на канопы — древнеримские кувшины, использованные не по назначению. Сэкономили ребята!

— А вот этот открыт! — Мария посветила фонариком на горлышко кувшина, стоявшего на нижней полке справа.

В выдолбленной в стене полости шириной примерно один фут виднелись узкие цилиндрические очертания. Одного предмета, казалось, не хватало.

— Эврика! — воскликнул Морис. Голос его от захлестнувших эмоций звучал напряженно.

— Что там? — спросил Костас.

— Свитки папируса! — ответил Морис. — Туго скрученные свитки папируса.

— Джек, они нисколько не пострадали… — прошептала Мария. — Это чудо!

Она потянулась было за папирусом, но вдруг отдернула руку, будто боялась разрушить чары, словно хотела оттянуть момент, который круто изменит историю.

— Как думаете, что в них написано? — спросил Костас.

— Там должны быть sillyboi — ярлыки с описанием, о чем книга, — уверенно сказал Джек. — На свитках ведь нет корешка. Так что книги можно опознать только по приклеенным кусочкам папируса, которые обычно свешивались с полок. Но здесь их не видно.

— Секундочку. — Мария взглянула еще раз на запломбированный цилиндр рядом с открытым. — Тут что-то выгравировано на латинском. Carthaginia Historiae.

— История Карфагена, — прошептал Джек. — «История Карфагена», написана Клавдием и считавшаяся утерянной. О ней упоминается в разных источниках, но, к сожалению, ни строчки самой «Истории» не сохранилось. Точнее, все думали, что не сохранилось. Вероятно, существовал только один экземпляр, слишком противоречивый, чтобы его можно было опубликовать. Единственное беспристрастное описание великого противника Рима. Кто же, кроме самого Клавдия, мог хранить его в личной библиотеке? В кувшинах должны быть и работы Плиния.

— Джек, подожди. — Морис подошел к корзине со свитками у двери и показал на длинную полоску папируса, привязанную к декоративной ручке. — Historiae Naturalis, G. Julius Plinius Secundus Боже мой! Похоже, перед нами полное собрание «Естественной истории» Плиния!

— Наконец-то нашлась латинская библиотека! — воскликнул Костас.

Никаких сомнений! Джек взглянул на свитки и вспомнил, что почувствовал, когда увидел бюсты в комнате. Здесь все по-другому. Ощущалось присутствие постороннего, словно в личное пространство Клавдия вторгся кто-то чужой. И этот чужой человек будто бы до сих пор был здесь.

— Что-то не дает мне покоя… Здесь был кто-то.

— О чем ты, Джек?

— Так, надо подумать. По всей видимости, мы обнаружили полное собрание «Естественной истории» Плиния, только что из-под пера переписчика. Как она оказалась у Клавдия? — рассуждал Джек.

Костас резко повернулся к скелету у двери.

— Может, он послал евнуха купить книги? — предложил он.

— Давайте поразмыслим, — сказал Джек. — Допустим, мы правы, Клавдий тайно жил здесь до самого извержения вулкана в 79 году. Это гипотеза. Доподлинно известно другое. Плиний Старший служил на Мисенском мысе в Неаполитанском заливе в нескольких милях отсюда и, будучи военачальником римского флота, погиб при извержении вулкана.

— То есть ты считаешь, они могли здесь встретиться? — спросил Костас.

Джек открыл «Естественную историю» на содержании.

— Это-то и интересно! — воскликнул он. — Плиний Старший несколько раз упоминает Клавдия в книге, всегда осторожно и всегда превознося его достижения. Несомненно, он был в долгу перед императором за стремительный карьерный рост еще в молодости. Но, по-моему, отрывки из «Естественной истории» чересчур хвалебны для императора, погибшего четверть века назад. Вот послушайте, например. Плиний рассказывает о том, что Клавдий вырыл канал, чтобы осушить Фусцинское озеро рядом с Римом. Для этого понадобилось тридцать тысяч человек и одиннадцать лет работы. Грандиозный проект, «который невозможно описать словами!» Последняя фраза сама по себе довольно странная. Для Плиния Старшего не существовало ничего, что он не мог бы описать! И вот еще что. Ему следовало упоминать о Клавдии, добавляя слово Divus — божественный. Этот титул был присвоен Клавдию через несколько лет после смерти, приравняв к богам. Вместо этого Плиний называет его Клавдием Цезарем. Слишком дерзко, не находите? Будто Клавдий жив. Вот вам и подсказки.

— Тогда все встает на свои места, — пробормотал чуть слышно Морис.

— Исходя из того, что дошло до наших дней о Клавдии, он был общительным человеком, как и Плиний, — продолжал Джек. — Клавдия могли заставить жить в уединении, но, что поделать, его не могли лишить желания общаться! Вероятно, он тайно пригласил Плиния к себе, когда узнал о его назначении в Мисене. Плиний, в свою очередь, всегда искал надежные источники информации — людей, которые могли бы помочь ему в создании «Естественной истории». Плиний Старший был практичным, прямолинейным римлянином. И Клавдий скорее всего стал тем глотком свежего воздуха, которого ему не хватало среди обожавших греческую культуру римлян-гедонистов, денег у которых было намного больше, чем мозгов. Кому еще могли понравиться сочинения слабоумного Филодема!

— И наоборот, — вставила Мария. — Наверняка Плиний для Клавдия тоже был глотком свежего воздуха!

— Клавдий восхищался Плинием Старшим, — подтвердил Джек. — Воин, ученый, необычайно трудолюбивый и порядочный человек. Плиний однажды сказал, что у него было видение. Будто бы отец Клавдия Друз попросил его описать историю германских войн. Клавдий с удовольствием бы послушал о видении из уст самого Плиния, особенно после нескольких кувшинов вина.

— Клавдий тоже был удивительно эрудированным и начитанным, — добавил Морис, показав на полки. — Видимо, произошла своеобразная встреча умов, выгодная обоим. Клавдий мог быть для Плиния уникальным источником информации о Британии, хотя я не припомню, чтобы в «Естественной истории» много написано о ней.

— По-видимому, Плиний умер, не успев закончить главу, — тихо предположил Джек. — Он обосновался здесь за год до извержения. Наверное, у него почти не было свободного времени. К тому же, не забывайте, он был очень общителен, всегда в окружении друзей и женщин. Но я уверен, Клавдия Плиний посещал часто. Он ведь стал для него потрясающим открытием и величайшим секретом. Плиний Старший точно бывал в этой комнате. Я чувствую. Возможно, они даже начали совместную работу с Клавдием. Плиний оставил императору последнюю редакцию «Естественной истории» и наверняка рассчитывал дополнить ее, осознав, какой кладезь знаний ему открылся.

— А что, если именно сюда направлялся Плиний во время извержения Везувия? — проговорил Костас. — Помнишь письмо Плиния Младшего, которое ты читал мне? Может, Плиний Старший сказал племяннику, что едет к женщине, а на самом деле хотел спасти Клавдия и его легендарную библиотеку?

— Но опоздал, — печально добавила Мария.

— Интересно, а что же случилось со стариком Клавдием, если он действительно был здесь? — спросил Костас.

— Он точно был здесь! — с жаром заверил его Джек. — Я чувствую! Запах старого вина, пролитого при рукопожатии… Запах серы, принесенный в складках одежды после посещения Кумской Сивиллы. К ней Клавдий часто приходил за советом, когда еще был императором. Запах старых галльских чернил. Он был здесь. Нутром чувствую!

Джек вплотную подошел к столу и вдруг увидел слова, незаметные под другим углом зрения. Под чистым листом папируса лежал исписанный, превосходно сохранившийся за два тысячелетия листок. Наклонившись, Джек прочитал заглавие.

HISTORIA BRITANNORVM CLAVDIVS CAESAR.

— Боже мой, — прошептал он. — Так вот что писал Клавдий. Вот почему он хотел вернуться к научной работе. «История Британии. Клавдий Цезарь». Представляете содержание?!

Джек внимательно скользил взглядом по аккуратным строчкам, затем вернулся к заглавию. Под ним было всего два слова, написанные той же рукой только мельче.

NARCISSVS FECIT.

— Ну конечно! — воскликнул Джек охрипшим от волнения голосом. — «Нарцисс записал». — Он взглянул на дверь, где в луче фонаря виднелась вытянутая рука скелета. — Так это все-таки ты, — прошептал Джек и взволнованно посмотрел на остальные. — Помните, я говорил, что Нарцисс был вольноотпущенником Клавдия? Официально занимаемая им должность — praepositus ad epistulis — секретарь-переписчик. Все сходится. Теперь мы знаем, чей это скелет. Нарцисса — писаря и секретаря Клавдия. У Плиния точно всегда был писарь. И у Клавдия должен был быть, с его-то параличом.

Джек еще раз посмотрел на папирус на столе и на разбросанные на полу листы, покрытые темно-красными кляксами, похожими на пятна от вина.

— Поразительно! Я даже не мечтал, что мы найдем сочинение самого Клавдия!

Звук дрели смолк, и раздался женский голос с жутким акцентом:

— Доктор Хибермейер? Доктор Хибермейер! Мы закрываем тоннель, выходите немедленно!

— Да, сейчас! — прокричал по-итальянски Морис.

Мария тут же начала щелкать все, что было на столе, цифровым фотоаппаратом. Она сделала несколько снимков крупным планом исписанных листов в том порядке, в котором они лежали, а затем положила лист папируса сверху, чтобы защитить рукопись.

— Джек, надо решит, что делать, — вполголоса сказал Морис. — Pronto.[15]

— Пока нас никто не слышит, я позвоню другу в агентство Рейтер, — ответил Джек. — Мария наснимала достаточно. Фотографии можно отправить по электронной почте хоть сейчас. Но пока никому ни слова. Если в инспекции что-нибудь пронюхают, нам дорога сюда закрыта. Морис, нас ждет опасная игра. Настал ваш звездный час. Надо сказать, что мы не нашли ничего интересного, потратили кучу времени на изучение фрагментов стенной кладки. Еще раз идти сюда опасно. Наврите, что рабочие дрелью еще больше разрушили тоннель, а еще лучше — что произошел обвал. А завтра утром, когда снимки обнародуют, когда заголовки всех газет будут кричать о нашем открытии, инспекции придется пустить нас обратно. Подумать только, самая сенсационная археологическая находка за всю историю человечества! Кстати, Морис, Мария, примите мои поздравления!

— Рано радоваться, Джек, — прервал его Морис, осторожно огибая стол с папирусом и направляясь к вытяжному вентилятору. — Я слишком хорошо знаю этих людей и не строил бы столь оптимистичных планов. Отложим шампанское, пока тоннель не превратился в плод нашего воображения.

— Джек, здесь открытый свиток! — Костас стоял перед полками, вглядываясь в углубление за мраморными сосудами.

— Свитки здесь повсюду, — парировал Джек. — Прямо пещера Аладдина! Но нам пора уходить.

— Ты сказал, что хотел бы найти что-нибудь, написанное самим Клавдием. Я не уверен, но этот папирус написан двумя разными почерками. Один такой изысканный. А второй… Тут еще пометка на полях.

— Наверняка записи безумного Филодема, — бросил Морис.

— Не думаю. По-моему, Клавдий убирал с полок сочинения Филодема, — сказал Джек. — Мне кажется, он расчищал место для своих книг.

Джек подошел к Костасу. Папирус был действительно развернут. Оба конца немного отодвинуты так, что были видны строчки. Свиток оказался точно такой же, как в корзине у двери, — тома «Естественной истории» Плиния с характерными закругленными флеронами на ручках. Похоже, кто-то просматривал папирус, а затем отложил, специально оставив открытым на определенном отрывке. Из тоннеля снова послышался настойчивый женский голос:

— Доктор Хибермейер, Джек! Выходите!

Джек вздрогнул, таким неожиданным показался голос, назвавший его по имени, будто во сне, из прошлого. Таким твердым и решительным, каким никогда не был. На секунду Джеку захотелось все бросить, выбежать из тоннеля, чтобы узнать, что с ней случилось.

Мария с Морисом уже почти вышли из комнаты, захватив с собой вытяжной вентилятор. Джек взглянул на Костаса, покачал головой, потом перевел взгляд на свиток, заставил себя отключиться от всего происходящего вокруг, прочитал строчку и остолбенел.

Он еще раз перечитал слова. Всего два слова. Два слова, которые могут изменить историю! Мысли путались. Сердце бешено колотилось.

А потом Джек впервые в жизни совершил поступок, ничего не обдумав. Он взял свиток, осторожно свернул его, положил в сумку цвета хаки и застегнул пряжку. Костас молча наблюдал за ним.

— Ты знаешь, почему я так поступаю, — тихо сказал Джек.

— И не осуждаю, — ответил Костас.

Джек поспешил за Морисом и Марией.

— Пора предстать перед следствием! — пошутил он на ходу.


Через четверть часа Джек, Костас и Мария вышли за пределы раскопок и ждали, пока охрана откроет дверь в современный мир Эрколано. Как только выбрались из тоннеля, их словно обжег теплый воздух. Но вскоре слепящие лучи солнца скрылись за мрачными серыми тучами, заполонившими небо, которое словно опустилось всей тяжестью на Везувий и накрыло залив. Сняв защитные каски, археологи прошли мимо рабочих и охранников у главного котлована, оставив Мориса отчитаться перед Элизабет и вторым инспектором, которые поджидали их у входа в тоннель, торопясь закрыть его. Египетскую статую Анубиса вытащили из вулканической породы. Теперь она стояла у входа в тоннель. С другой стороны укрепили несколько вольфрамовых ламп для встречи с прессой. Бетономешалку подкатили поближе. Рабочие построили бревенчатые каркасы, чтобы заблокировать вход и навсегда отрезать путь в тоннель. Все шло так, как и предполагал Морис.

Толкнувший Костаса охранник с сигаретой в зубах и автоматом через плечо шел уверенной походкой навстречу археологам. Остановившись перед Костасом, он затушил сигарету и жестом приказал поднять руки. Собирается обыскивать! Джек мельком взглянул на Костаса, потом на охранника и снова на Костаса. Все пропало! Конечно, они добились того, зачем пришли. Но личный досмотр вещей поставит на этом крест! Господи, что же делать?! Джек прижал к себе драгоценную сумку и постарался привлечь внимание Костаса. Тот, не отрываясь, смотрел на охранника, то сжимая, то разжимая кулаки.

Вдруг за спиной раздались голоса — Морис вышел во двор, а за ним Элизабет и второй инспектор. Элизабет крикнула что-то охраннику по-итальянски. Тот презрительно усмехнулся, но с места не двинулся. Тогда мужчина-инспектор попросил его отойти и дать ключи. Охранник послушался. Инспектор быстро открыл дверь и жестом показал, чтобы все вышли. Мария с Костасом выскочили первыми. Джек поспешил за ними, но вдруг обернулся на Элизабет и наконец встретился с ней взглядом. Она с мольбой смотрела ему прямо в глаза, потом неожиданно схватила за руку и увлекла в тень подальше от охраны. На секунду Джеку почудилось, что все вернулось, он вновь утонул в глубине ее темных глаз, таких же прекрасных, как и много лет назад. Глаза не изменились, но на уставшем лице появилась тень страданий, виной которым, конечно, не прожитые годы. Джек едва разобрал, что Элизабет шепнула ему. Всего несколько слов. Вдруг с силой оттолкнула и убежала за угол к котловану, потерявшись из виду.

Джек не мог сдвинуться с места, ноги не слушались. Костас окликнул его снаружи. Джек медленно прошел мимо охранника, который, не сводя с него прищуренных глаз, громко разговаривал по телефону, мимо инспектора, кивнувшего ему на прощание, и наконец оказался на грязной улице. Он поднял взгляд на темный конус Везувия, возвышающийся над крышами домов в конце аллеи, и побежал догонять друзей, крепко сжимая сумку с цилиндром. Сердце заколотилось еще сильнее. Вот и все — назад дороги нет!


Глава 10

Мужчина в черной накидке проскользнул мимо балдахина к колонне Святого Андрея, перекрестившись у главного престола. Незнакомец был высок, преклонного возраста, с изящными чертами лица. На орлином носу очки ученого. А тело мускулистое, как у иезуита, многие годы проработавшего в поле. Он отрывисто кивнул караульному швейцарской гвардии, охранявшему нижний вход, и оглянулся на балдахин. Огромные черные столбы были отлиты Бернини из бронзы Пантеона — языческого храма всем богам. Для человека в черной накидке это место всегда подчеркивало ничтожность и тщетность помыслов Древнего Рима превзойти природу. Впрочем, как и ничтожность людей, собравшихся сегодня под куполом. Это было место, где каждый мог познать власть Ватикана над конгрегацией столь многочисленной, о которой даже и мыслить не смели римские императоры во времена Христа.

Незнакомец принюхался, сморщив нос. Воздух казался тяжелым от дыхания тысячи паломников и туристов, посетивших церковь днем. Сколько их здесь бывает! Они — сила церкви. Но незнакомец всегда считал подлинную сущность простых людей противной. Ему нравилось быть выше, проходить сразу же в святая святых посвященных в духовный сан. Вспомнив, зачем пришел сюда сегодня вечером, он ускорил шаг, спускаясь по лестнице в грот под неф, туда, где когда-то была римская арена Калигулы и Нерона и город мертвых, некрополь, упирающийся в скалу. Теперь это кладбище римских пап и, по преданию, место захоронения святого Петра. Незнакомец вздохнул, проходя мимо святыни, затем направился к сохранившимся фрагментам фундамента базилики Константина І Великого и к следующей двери, к очередному лестничному пролету, ведущему в глубины древнего некрополя. Дверь специально открыта для него. Зайдя внутрь, незнакомец достал из-под накидки ключ и включил карманный фонарик. Внизу лестницы луч заплясал по неровной каменной стене, разлинованной нишами и темными углублениями. Пришлось наклониться, чтобы пробраться в низкий коридор справа. Незнакомец опустился по вырезанным в скале ступенькамв пустую усыпальницу. Дверь открылась. Заскочив внутрь, мужчина тут же запер ее. Наконец-то!

Незнакомец до сих пор не мог забыть трепет, который испытал, впервые забравшись сюда. Это произошло во время раскопок некрополя, когда основной целью было найти могилу святого Петра. Помнится, вместе с молодым новичком они обнаружили этот проход — христианскую катакомбу, перекрытую еще в античные времена. Она сохранилась лучше, чем остальной некрополь. Ниши и захоронения нетронуты. Внутрь зашли только они вдвоем, больше никто. И сделали удивительное открытие, о котором позже узнали лишь единицы: понтифик, глава коллегии кардиналов — человек, должность которого ныне занимал незнакомец, и остальные члены консилиума. Величайший секрет Ватикана… Главное оружие на тот день, когда темные силы достигнут священных ворот, когда церкви понадобится собрать все резервы, чтобы отстоять свое существование.

Незнакомец пошел к переливающемуся пятну света в конце коридора. Он вновь видел образцы простого, даже примитивного выражения зарождающейся веры, которые до сих пор будоражили его. Более проникновенные, чем все, вместе взятые, атрибуты церкви наверху. Иисус в лодке, бросающий сеть, женщина рядом с ним. Иисус, поднимающийся над языками пламени вместе с двумя другими распятыми, у основания — горящая гора. И повсюду имена. В нишах гробы. Имена, выложенные простой мозаикой на гипсе. «Присцилла, покойся с миром». «Захария, покойся с миром». Буквы «хи» и «ро», высеченные образы корзин с хлебами, голубя, держащего ветку оливы. Незнакомец все ближе подходил к источнику света, имен на стенах становилось все больше, словно люди хотели быть погребены ближе к свету. Проход немного расширился. Свет лился от свечей, расставленных по углам постамента, а точнее, могилы — простой гипсовой конструкции, приподнятой над полом на несколько дюймов и покрытой крупной римской кровельной плиткой. Наверху начертаны имена. Незнакомец перекрестился и прошептал слова, подтверждавшие то, во что многие верили, но о чем только он и еще несколько человек знали наверняка. Базилика Святого Петра и Святого Павла.

Двое других уже были на месте. Они сидели в низких высеченных в скале нишах по обеим сторонам могилы. Темные накидки скрывали фигуры. Лица в тени. Незнакомец вновь перекрестился и произнес:

— In nomine patris, filie et spiritus sancti.[16] — Затем поклонился каждому присутствующему. — Преосвященство.

— Монсеньор, пожалуйста, присаживайтесь, — сказали по-итальянски. — Консилиум собран.

В катакомбах было влажно, пыль не поднималась. Зато дым от свечей, закручивающийся кольцами, резал глаза.

Незнакомец часто заморгал.

— Я получил записку от вас, ваше преосвященство, и сразу же отправился сюда, — сказал он.

— Вы понимаете, почему мы здесь?

— Консилиум собирается, только когда неприкосновенность Ватикана под угрозой.

— Почти две тысячи лет так оно и было, — заявил другой. — С тех пор, как святой Павел присоединился к братии, когда консилиум впервые собрался на Флегрейских полях. Мы солдаты Господа, и мы действуем по его приказу. Dies irae, dies illa, solvet saeclum in favilla.[17]

— Аминь.

— Мы принимаем только истинное слово Мессии!

— Аминь.

— В этом году нам уже приходилось собираться, чтобы помешать поискам иудейских сокровищ храма. Однако теперь угроза страшнее. Ересь пытается разрушить саму церковь. Ересь тех, кто отрицает святость духовенства, кто жаждет принизить святого Павла, кто считает, что слово Божье, сказанное вне Евангелия, — ложь. Почти две тысячи лет мы боролись, не жалея сил, идя на обман. Сегодня ересь вновь заявила о себе. А мы надеялись, что справились с ней навсегда, что вырвали под корень… Богохульство, ложь — оружие дьявола.

— Каких действий ждет от нас консилиум?

Голос отвечающего вдруг стал холодным, жестким, не допускающим неповиновения, не нуждающимся в согласии.

— Найдите!


Джек направил вертолет «линск» к посадочным огням на корме «Сиквеста ІІ». Золотые жилки прорезали небо. Мария сидела на месте второго пилота. Костас громко храпел, растянувшись сзади. Они высадили Мориса на вертолетной площадке неподалеку от Геркуланума. Дождь начался уже тогда. Льет как из ведра! Джек полностью сосредоточился на управлении вертолетом, не сказав ни слова до посадки. Он погрузился в размышления, которые не отпускали его после неожиданной встречи с Элизабет. Потом занялся проверкой электронной почты на бортовом компьютере. Полет от Неаполитанского залива, обрамленного темным кольцом гор Калабрии, до корабля занял меньше часа. «Сиквест ІІ» находился в десяти морских милях к северу от Мессинского пролива. Стоял удивительно спокойный, ясный вечер. Небо расчистилось, море покрылось мелкой рябью от слабого западного ветра. При посадке несущий винт поднял волну по обоим бортам корабля, словно вертолет приземлился в самую середину морской воронки. Посадочные огни отражались в миллионе брызг. Будто ураган обрушился на корабль!

«Линкс», тяжело ударившись о корму, приземлился. Джек выждал, пока замолкнет ротор, и только потом отстегнул ремень и, открыв дверь, махнул ребятам, закрепляющим вертолет на палубе. Джек снял шлем. Костас и Мария сделали то же. Затем все вместе выбрались из кабины и направились к люку на краю посадочной площадки. Через минуту они сидели в секретной лаборатории, плотно притворив за собой дверь. Устроившись за панелью управления компьютером, Джек включил флуоресцентную лампу на выдвижном металлическом штативе над просмотровым столом. Потом вытащил из кармана летной куртки рацию и нажал на кнопку специального канала Международного морского университета. Когда в трубке перестало трещать, Джек проговорил:

— Морис, это Джек. Мы на борту «Сиквеста ІІ» в целости и сохранности. Буду сообщать обо всех изменениях. Конец связи.

Затем дождался подтверждения, положил рацию возле монитора и, перекинув лямку старой армейской сумки через плечо, положил ее на колени. Затем вытащил из ящика под столом одноразовые перчатки.

— Думаешь, он справится? — спросил Костас.

— Морис? Конечно! Он профессионал. Ему ли не знать, по каким правилам играть с властями! Он прекрасно понимает, как приостановить раскопки. Достаточно сказать, что тоннель небезопасен, существует угроза обвала, в проход заколотят. К тому же инспекции не очень-то хотелось проводить изучение виллы. А для усмирения журналистов у них есть статуя Анубиса. Это убедит общественность в том, что раскопки проведены успешно. Будем придерживаться пересмотренного плана. Кое-что сообщим агентству Рейтер, но о библиотеке пока промолчим. Когда выясним, куда нас это может завести, я раскрою карты. Мария сделала сотни цифровых фотографий, они все здесь. Прямо как первые снимки гробницы Тутанхамона. Материал сенсационный, достойный первой полосы! Властям никуда не деться. Они будут вынуждены открыть тоннель, чтобы мир увидел то, что видели мы.

— Я вернусь туда с Морисом, как только закончил здесь, — заявила Мария.

— Это очень важно, Мария. Ты стабилизируешь его давление. Похоже вы сработались. — Джек усмехнулся, открывая сумку. — А теперь посмотрим что у нас имеется.

Через несколько секунд на столе лежала удивительная находка, которую Джек обнаружил в одном из залов виллы в Геркулануме. Каждая сторона свитка обвивала деревянную палочку, а взору открывалась середина со строками древних письмен. Джек прикрепил к краям небольшие пенные накладки с натяжными проволоками и осторожно расправил свиток. Каждая проволока крепилась за край светового стола специальными запорами. Теперь стало видно целиком колонку текста, похожего на страницу современной книги.

— Вот так греки и римляне читали свитки, начиная с одной стороны и заканчивая другой, раскручивая страницу за страницей, — объяснила Мария. — Многие считают свитки неудобными, потому что они якобы написаны сплошным текстом от начала и до конца, который каждый раз немного разворачивают, чтобы прочитать. На самом деле так же удобны, как рукописные и даже как современные книги!

— Нам безумно повезло, что есть возможность хотя бы краем глаза увидеть один из свитков, — прошептал Джек. — Сколько лет ушло на то, чтобы миллиметр за миллиметром расшифровать обгоревшие свитки, найденные на вилле XVIII веке! Все, что мы увидели в том зале, прекрасно сохранилось, нисколько не пострадав во время пожара в 79 году. По-видимому, на папирус нанесен воск или смола, поэтому он до сих пор эластичен.

— Взгляните, походе, два параграфа написаны одной рукой, а кусок между ними совершенно другим почерком, — сказал Костас.

Мария кивнула:

— Основной текст — словно напечатанная страница, выполнен профессиональным переписчиком. Второй почерк, слегка размашистый, больше поход на почерк обычного человека, образованного, но однозначно не писца.

— А что это за кляксы?

— Вначале я подумал: кровь. Но потом принюхался, — ответил Джек. — Такие же пятна мы видели на столе в зале. Это вино.

— Надеюсь, вино в ту роковую ночь было отменного качества, — проговорила Мария.

Костас показал на узкую полоску папируса, словно ярлык прикрепленную к верху свитка:

— Это, по-вашему, название?

— Sillybos,[18] — поправил его Джек. — Plinius, Historia Naturalis.[19] Скорее всего этот свиток — лишь одни из серии. Да, несомненно! Это том целого сочинения. Невероятно! Получается, мы обнаружили первое издание известного писателя античного периода! Такого еще не случалось.

— Это-то понятно, — пробормотал Костас. — Но к чему такая секретность?! Вот в чем вопрос.

— Так… — Джек показал на верхнюю строчку свитка. — Первой подсказкой для меня стало слово «Iudea». Плиний Старший несколько раз упоминает Иудею в «Естественной истории». Рассказывает о происхождении и разведении бальзамических деревьев, а также о реке, пересыхающей каждый священный день отдохновения. Типично для Плиния. Смесь достоверных фактов естествознания с легендами. Подробное описание Иудеи приводится в главе, посвященной географии, где Плиний пишет обо всех особенностях этой территории, по его мнению, заслуживающих упоминания. Вот, например. — Джек открыл современную копию «Естественной истории» Плиния на заложенной странице и прижал ее рукой. Слева шел текст на латыни, а справа — перевод на английский язык. — «Supra Idumaeam et Samariam Iudaea longe lateque funditur. Pars eius Syriae iuncta Galilaea vocatur».

Джек внимательно посмотрел на свиток, затем в печатный текст современного издания, шепотом перечитывая строчку вновь и вновь.

— Идентично! Слово в слово. Средневековые монахи не ошиблись ни разу! «За Идумеей и Самарией, — начал читать перевод Джек, — на огромную территорию простирается Иудея. Часть Иудеи, граничащая с Сирией, называется Галилеей».

Джек просматривал текст, переводя взгляд с перевода на свиток и обратно, останавливаясь, когда отсутствие пунктуации на древнем папирусе осложняло понимание.

— Плиний был поражен Мертвым морем, — пробормотал он. — Вот здесь он говорит, что в этом море ничто не тонет, даже туши быков и верблюдов держатся на поверхности. Плинию нравилось все такое необычное. Но в этом-то и беда. Он был прав насчет высокого содержания соли в Мертвом море. Однако наряду с достоверным явлением он приводит еще множество совершенно неправдоподобных историй. Плиний не разграничивал факты и вымысел. Похоже, его девизом было писать обо всем, что слышишь! Плиний безоговорочно доверял сведениям, переданным через третьи руки.

— Ну не знаю, Клавдий точно был надежным источником, — возразила Мария. — По дошедшим до наших дней данным, император считался компетентным ученым.

— Что ж, приступим! — воскликнул Джек. — Послушайте, что написано в отрывке до изменения почерка. «Iordanes amnis oritur e fonte Paniade. Источник реки Иордан — воды Баниаса». Далее идет длинное описание: «In lacum se fundit quem plures Genesaram vocant, xvi p. longitudinis, vi latitudinis, amoenis circumsaeptum oppidis, ab oriente Iuliade et Hippo, a meridie Tarichea, que nominee aliqui et lacum appellant, ab occidente Tiberiade aquis calidis salubri. Она впадает в озеро, которое обычно называют Генисаретским морем. Шестнадцать миль длиной, шесть шириной, оно окружено милыми городами Юлиас и Гиппон Царский на востоке, Тариша на юге, название последнего некоторые люди используют для обозначения озера. На западе бьют целебные горячие источники Тивериадского озера».[20]

— Это место, где, согласно Евангелию, Иисус начал пастырство, — вставила Мария.

— Точно. На Западном побережье Галилейского моря. — Джек замолчал, откинувшись на спинку стула. — Дальше идет текст, написанный другим почерком. Это уже интересно. Такого отрывка нет в современном печатном тексте, основанном на записях средневековых монахов. Сразу же начинается описание битума и Мертвого моря.

— А может быть, этот свиток — более поздняя версия, основа для нового издания, которое так и не было завершено? — предположил Костас. — Вдруг Плиний как раз работал над ним незадолго до смерти, обновлял кое-что, менял?

— Он мог попросить писца сделать рабочий экземпляр с пропусками в тех местах, где задумал добавить новую информацию, — заявила Мария. — Возможно, это копия, с которой Плиний пришел к Клавдию.

— Создание «Естественной истории», по-моему, было очень важным для Плиния. Вряд ли человек такого склада ума, как Плиний Старший, отложил бы работу на время, чтобы потом вернуться к ней, — не согласился Джек. — И еще, каждый год римляне завоевывали новые земли, так что к любому описанию можно было добавлять и добавлять. А Плиний этого не делал! Клавдий мог бы много нового рассказать ему о Британии, например, особенно учитывая, что во время извержения Везувия именно эта страна стояла на первом плане у императора. Если бы Плиний выжил после извержения, появилась бы новая глава о вулканологии.

— Ты можешь прочитать добавленный отрывок? — спросил Костас.

— Да. Он написан совершенно другим почерком. Аккуратно, тонко. Уверен, это рука самого Плиния Старшего…

Не успел Джек закончить предложение, как почувствовал, будто оказался в тайном зале виллы. Время повернулось вспять, отсчитав две тысячи лет назад. Мрачный вулкан. Свежие, не успевшие еще высохнуть чернила на папирусе. Пятна вина, источающие запах винограда и алкоголя. И рядом стоят двое. Но не Мария с Костасом, а Плиний Старший и Клавдий. Они уговаривают Джека вместе исследовать мир.

— Ну давай же, начинай! — поторопил Костас, недоуменно глядя на друга.

Джек вздрогнул, словно резко очнувшись ото сна, и склонился над текстом.

— Хорошо. Как раз эти слова я успел прочитать, когда мы нашли свиток на вилле. Из-за них я прошу вас хранить находку в секрете. — Замолчав, Джек посмотрел на Костаса, затем пробежал взглядом по тексту, определяя начало и конец предложения, чтобы правильно передать порядок слов по-английски. — Итак, первая фраза: «Клавдий Цезарь побывал в этом месте с Иродом Агриппой, и здесь они встретились с рыбаком Иешуа из Назарета, с тем, кого греки именуют Иисус, а мои моряки на Мисене называют Христос».

Друзья недоуменно молчали, пока Костас наконец не нарушил тишину:

— Клавдий Цезарь?! Император Клавдий?! Хочешь сказать, наш Клавдий? Он встречался с Иисусом Христом?

— Вместе с Иродом Агриппой, — прошептала Мария. — С тем самым Иродом, царем иудейским?

— Похоже, что так, — резко ответил Джек. — Ирод Агриппа — внук Ирода Великого. Но это еще не все. «Назареянин передал Клавдию свое написанное слово».

— «Свое написанное слово», — медленно повторил Костас. — Что это? Обещание?..

— Я перевел буквально, — ответил Джек. — Думаю, он дал ему рукопись.

— Слово, — прошептала Мари. — Слово Божие. Евангелие!

— Евангелие от Иисуса? Слово Христово? — Костас резко откинулся назад, разинув от удивления рот. — Матерь Божья! Я понял, о чем вы. Великая тайна Геркуланума и церковь. Теперь все встало по своим местам. Сейчас-то ясно, чего они боялись больше всего на свете!

— Вопреки всему многие надеялись, что однажды его найдут, — тихо сказала Мария. — Слово Иисуса из Назарета, написанное его же рукой.

— Плиний говорит, что случилось потом? — спросил Костас.

Джек задумался на мгновение и перевел:

— «Название города Генисарет — Кинерет на местном языке — возможно, образовано от слова, обозначающего струнный инструмент — лиру, киннор, либо от слова „киннара“ — сладкий съедобный фрукт, произрастающий на колючем дереве в окрестностях. В Тивериадском озере много целебных источников, восстанавливающих здоровье. Клавдий Цезарь говорит, что, если выпить воды из озера, прочищается разум, приходит спокойствие, и я сразу же вспоминаю, что то же самое дает морфий».

— Ага! — воскликнул Костас. — Морфий! Скорее бы Морис увидел это.

Помолчав немного, Джек прошептал:

— Ну давай же, Плиний, продолжай! — Затем прочитал про себя следующее предложение, нетерпеливо причмокнул и повторил его вслух: — «Генисаретское море — на самом деле озеро, расположенное намного ниже уровня Среднего моря, Средиземного. Генисаретское море полно пресной воды. Мой друг Клавдий напомнил мне, что Мертвое море соленое и часть его — вовсе не вода, а твердь».

— «Мой друг Клавдий», — медленно повторил Костас, взвешивая каждое слово. — Наверное, это оговорка. Согласны? Я всегда считал, сто упоминать Клавдия было запрещено.

— Конечно, — согласился Джек. — Думаю, этот свиток — экземпляр с комментариями и примечаниями, сделанными самим Плинием. Наверняка он предназначался лично Клавдию, Плиний взял его с собой и намеренно оставил в его кабинете. Многие добавления написаны, только чтобы польстить императору. Представьте, Клавдий сидит рядом с Плинием, пока тот пишет, потягивает вино, проливает его на стол, ревностно заглядывая в папирус через плечо друга. Естественно — нам это известно из опубликованного текста, — Плиний сам прекрасно знал, что вода в Мертвом море соленая.

— Он просто льстил Клавдию, — подытожила Мария.

— Классический прием ведения допроса, — заявил Костас. — Никогда не говори того, что тебе уже известно, и тогда тебе расскажут больше.

— Там есть еще что-нибудь? — спросила Мария. — Об Иисусе, например? По-моему, Плиний слишком увлекся лирическим отступлением.

— Возможно, кое-что есть, — ответил Джек. — Но точно сложно сказать.

— В чем проблема?

— Смотри. — Джек показал на нижнюю строчку отрывка, написанного другим почерком, а затем на правое поле. — Я прочитал все, что смог разобрать. Но видишь, вот здесь несколько строчек смазано или стерто. Вероятно, Плиний написал что-то еще на полях мелким почерком. Он не стал обновлять чернила и сделал это скорее всего специально. Буквы едва различимы. Как будто он хотел включить данные из добавления в официальную версию, но потом передумал и стер, а затем все-таки решил сделать пометку на полях для себя. Может быть, не хотел, чтобы кто-нибудь еще прочитал этот комментарий.

— Но ты ведь разберешься?! — с надеждой воскликнул Костас.

— Не знаю. — Джек наклонил стол так, что свиток оказался под прямым углом, затем опустил к миниатюрным строчкам, едва различимым на полях, увеличительное стекло на шарнире. Потом вдруг откинулся на спинку стула, чтобы Мария и Костас тоже могли взглянуть на папирус. — Что думаете?

Друзья сгрудились над столом. Костас сразу же выдвинул свою версию:

— Это не латынь, так ведь? Ты это хотел услышать? Но некоторые буквы кажутся мне знакомыми. Вот лямбда и дельта. Может, древнегреческий?

— Буквы греческие, но язык не греческий, — сказала Мария, понизив голос. — Похоже на прообраз греческого алфавита. Греки заимствовали его с Ближнего Востока. — Она повернулась к Джеку: — Помнишь лекции профессора Диллена в Кембридже по истории греческого языка? Много времени, конечно, прошло с тех пор, но я почти уверена, что узнала буквы. Разве это не семитский?!

— Это у тебя было «отлично» по греческому, не у меня, — ответил Джек. — Профессор гордился бы тобой! На самом деле он уже поздравил нас с находкой по электронной почте. Я отправил ему письмо еще на «Линксе», пока мы летели. Взяв свиток с полки в Геркулануме, я сразу же обратил внимание на письмена, и вдруг меня осенил — надо попросить профессора Диллена прислать нам последнюю версию «Ганнона». Он уже, наверное, пришел, осталось установить.

— Джек! — воскликнул Костас. — Как так? И ничего ведь нам не сказал!

Джек великодушно показал на клавиатуру:

— Зато теперь все полностью в вашем распоряжении.

— Что за «Ганнон»? — заинтересовалась Мария.

— Два года назад мы исследовали корабль, затонувший у Корнуолла, недалеко от кампуса Морского университета. Костас, помнишь залив Маунт?

— Что? Конечно. Такое не забывается! Жуткий холод и великолепная рыба с картофелем фри в Ньюлине. — Костас сел за компьютер и принялся что-то быстро печатать, а потом повернулся к Джеку: — Я правильно понял: ты хочешь отсканировать?

Джек кивнул. Тогда Костас отодвинул увеличительное стекло и направил на правое поле папируса передвижной сканер. Джек тем временем объяснил Марии:

— Корабль оказался финикийским. Он затонул примерно за тысячу лет до появления там римлян. Раньше подобные судна не находили в водах Великобритании. Мы обнаружили британские бруски олова с напечатанными на них финикийскими буквами и загадочную металлическую пластину, сплошь покрытую надписями на финикийском языке. С тех пор Диллен работает над расшифровкой. Профессор назвал переводческую программу «Ганнон» в честь известного исследователя и карфагенского морехода. Не знаю, имеет ли он какое-нибудь отношение к делу. Просто его имя вытянули на бумажке.

— Так ты полагаешь, что комментарии написаны на финикийском?

— Я не полагаю, я точно знаю.

— Плиний понимал финикийский?

— Финикийский язык имел много общего с арамейским, на котором во времена Иисуса Христа говорило все побережье Галилейского моря. Хотя, возможно, это простое совпадение. Нет-нет, я почти уверен, это должно быть как-то связано с Клавдием… Помнишь свитки на нижней полке в Геркулануме? «История Карфагена» Клавдия? Крупнейшая работа по истории. Раньше считалась безвозвратно утерянной, а теперь вдруг чудесным образом нашлась. Скорее всего Клавдий выучил язык, чтобы читать первоисточники в оригинале. На этом языке говорили финикийские торговцы, которые основали Карфаген. В императорском Риме он уже считался мертвым языком. Может быть у меня богатое воображение. Но согласись вполне возможно, что Клавдий учил Плиния финикийскому в свободное время за вином и игрой в кости. Когда Плиний решил отметить кое-что важное на полях, он выбрал язык, который мог бы стать секретным кодом, известным только ему и Клавдию. Император присутствовал при этом и наверняка был польщен.

— По-видимому, в ближайшем окружении, кроме них, больше никто не знал финикийский язык.

— В том-то и смысл!

— Готово! — воскликнул Костас, согнувшись над экраном. — Конкордано определил четыре слова как транслитерации, а точнее, имена собственные, и перевел их вначале на латынь, а потом уже на английский: «Клавдий» и «Рим». Остальные встречаются в словаре Диллена. Одно даже я знаю — «Bos» — «бык». Помню еще с Босфора.

Сердце Джека затрепетало. Неужели правда?

— Текст сейчас появится на экране.

Мария с Джеком встали за спиной Костаса. В верхней части экрана четче, чем в оригинале, отразились буквы, похоже на греческие, а ниже перевод:

Haec implacivit Claudius Caesar in urbem subduo sacra bos iacet.

То, что Клавдий Цезарь доверил мне, хранится в Риме под двумя священными коровами.

Джек еще раз перечитал предложение. Мысли в голове проносились с безумной скоростью. Всего через день после обнаружения корабля святого Павла они наткнулись на что-то действительно необычное, сделали, возможно, самое величайшее для каждого из них открытие. А теперь Джек понял, насколько был прав, когда забрал свиток с собой и решил сохранить его в тайне, пока они не докопаются до сути.

Слово Иисуса. Последнее слово. Слово, которое затмит все остальные. Последнее Евангелие.

— И что? — Мария взглянула на Джек. — Где искать священных коров?

— По-моему, я знаю, — улыбнулся он.

— Ух ты! Игра началась! — воскликнул Костас.


Глава 11

На следующее утро Джек с Костасом стояли на виа дель Фори-Империали в самом центре Древнего Рима. Поднявшись с палубы «Сиквеста II» на вертолете, они отправились в римский аэропорт Фьюмичино, расположенный на месте огромного порта, построенного императором Клавдием. Затем сели на поезд, промчавший их вдоль реки Тибр в город. Несмотря на жару, Джек предложил выйти на станции Остиенсе и прогуляться по древнему городу и Авентину, а затем спуститься к Колизею и римскому форуму, пройдя мимо Циркуса Максимуса.

Уверенность и основательность современного города уступили место потрескавшемуся пейзажу античности, заброшенному, пустынному. Местами возвышались строения, которые по красоте не смогло превзойти еще ни одно здание, воздвигнутое с тех пор. Словно руины и фрагменты давным-давно разрушенных памятников сдерживали любые попытки построить что-либо более великолепное. Там царила особая аура, которая не давала истории стереть с лица Земли центр Древнего Рима. Джек знал, что такое впечатление — отчасти иллюзия. Большая часть территории была отчищена от средневековых построек в тридцатые годы XX века по приказу Муссолини. Но тем не менее Палатинский холм с развалинами императорских строений сохранился по большому счету таким, каким был на закате античности, — разрушенным, заросшим в тех местах, где археологи осмеливались лишь слегка почистить поверхность.

Джек долго и оживленно разговаривал на итальянском по мобильному и вот наконец захлопнул его. Фургон, перевозивший оборудование, должен встретить их через два часа у подножия Палатинского холма. Джек показал Костасу кивком на толпу туристов перед кассой старого форума. Друзья встали в конец очереди.

— Где же справедливость?! — вопрошал Костас, вытирая пот с лица. — Знаменитый археологи и его закадычный друг должны стоять на солнцепеке! Да это тебе должны платить, чтобы пришел, а не ты им! — Он жадно отпил воду из бутылки.

Джек положил мобильный телефон в армейскую сумку и повесил на шею фотоаппарат «Никон-D80».

— Я предпочитаю сохранять инкогнито в археологических местах. Никто не обращает на тебя внимание. Да и в любом случае мне вряд ли кто-нибудь сейчас поверил бы! — Джек был одет в армейские ботинки, прочные твидовые брюки цвета хаки и рубашку свободного покроя. А Костас — в яркую гавайскую, соломенную шляпу, шорты и полюбившиеся дизайнерские темные очки.

— Им давно пора привыкнуть к специфичному стилю археологов, — заметил Костас. — Вспомни Мориса!

Джек усмехнулся и, заплатив за билеты, повел Костаса на осмотр археологических достопримечательностей вниз к руинам небольшого круглого здания, рядом с которым сохранились фрагменты колонн.

— Храм Весты, — пояснил Джек. — Нет, скорее место поклонения. Официально его никогда не называли храмом. Непонятно, по какой причине. Священный огонь, горевший внутри, охранялся весталками. А сами они жили неподалеку в большом строении, похожем на монастырь, у подножия Палантийского холма.

— Довольно странный монастырь, — пробормотал Костас. — Получается, легенды о весталках — правда?

Джек кивнул:

— Правда даже то, что их хоронили заживо. Об этом свидетельствует рассказ Плиния Младшего. В другом письме он говорит о том, как император Домициан приказал похоронить заживо главною весталку за то, что она нарушила клятву непорочности. Домициан, изощренный сторонник добродетели, якобы нашел подтверждение обвинению. Замуровать под землей было в те времена привычным наказанием для сбившейся с пути весталки. Поэтому бедняжку без лишних разговоров привели к обозначенному месту и похоронили заживо.

— Господи, к чему только не приводит мужское эго!

— Возможно, ты прав. После того как первый император Август становится верховным понтификом, старшим духовным лицом, император и главная весталка оказываются на встречном курсе. Богиня Веста, хранительница домашнего очага, считалась очень могущественной. Вечный огонь — ignis inextinctus — символизировал вечность государства. Будущее Рима было в руках весталок. Они называли свою покровительницу Vesta Mater — Мать Веста. Кстати, она напоминала Сивиллу.

— В каком плане?

— Ну, некоторая схожесть сразу бросается в глаза. Веста — своеобразная смесь местного древнего божества с греческими представлениями о богинях, которые привез с собой троянский Эней. Сивилла появилась в Кумах таким же образом. Весталок выбирали среди римских девушек-аристократок, как и кумских сивилл. Думаю, мы сейчас узнаем больше. Пойдем!

Друзья пошли по Священному пути мимо арки Тита Флавия Веспасиана, потом остановились и молчаливо полюбовались скульптурами римских солдат в триумфальной процессии, несущими иудейскую менору. Затем поднялись по Палатинский холм в Фарнезийские сады и прошлись по руинам императорского дворца на западной стороне, откуда открывался прекрасный вид на Циркус Максимус, огромный римский амфитеатр. На вершине их встретил свежий ветер, но там так же, как и в внизу, нещадно палило солнце, поэтому Джек с Костасом поспешили укрыться в тени у стены.

— Вот это и есть земля, по которой ступал Клавдий? — спросил Костас, снимая солнцезащитные очки и вытирая пот с лица. — Пока таинственно не исчез, прямо как Бильбо Бэггинс. В Геркулануме, наверное, все, что происходило здесь, казалось слабым криком монаха из кельи.

— Здесь он вырос и здесь, став императором, проводил большую часть времени, — ответил Джек. — К сожалению, наше представление об этом месте времен Клавдия основано на голливудских фильмах. Можешь забыть все, что видел. На наше восприятие повлияли анахронизмы. При Клавдии строительство Колизея только-только началось — в 79 году, именно в этом году произошло извержение Везувия. Через несколько лет Домициан, тот самый император, который решал разногласия с весталками силовыми методами воздвиг императорский дворец — вытянутое здание перед нами. Тогда мания величия правила всем вокруг. Императоры жили словно боги. А для Клавдия, как и для его деда Августа, главным было сохранить иллюзию республики и образ императора — простого исполнителя воли богов. Они жили в обыкновенном доме, намного меньше Виллы папирусов в Геркулануме.

— Где этот дом?

— Ты сейчас к нему прислонился.

— О! — Костас провел рукой по старой кирпичной облицовке. — Значит, Клавдий был здесь, — прошептал он.

— И Плиний Старший тоже в 79 году, — добавил Джек.

— А я все думал, когда ты заговоришь об этом!

— Сейчас мы с тобой между домом Августов и дворцом Домициана. Здание прямо перед нами — храм Аполлона, — сказал Джек. — От него, правда, почти ничего не осталось. Но попробуй представить великолепное здание из белого мрамора, украшенное самыми известными греческими статуями, привезенными римлянами после завоевания Востока. Мы сейчас сидим там, где раньше была галерея с колоннами, окружавшая храм. Внутри галереи неподалеку от дома Август построил анклав с библиотекой, довольно большой. Одно время там даже проводились встречи сената. Вероятно, анклав выполнял и административные функции: был, например, римским кабинетом для военачальников флота.

— Ага, я понял, куда ты клонишь! — воскликнул Костас. — Плиний Старший служил в Мисене.

— Наверняка Плиний хорошо знал это место. Еще Август воздвиг новый храм богине Весте, по-видимому, чтобы заменить храм на форуме.

— Ух ты, прям под окном спальни! — удивился Костас. — Вот что значит постоянный контроль!

— Весталки скорее всего воспротивились идее переносить святыню и продолжали служить в старом храме. Там было adytum- внутреннее святилище — тайник, где хранились священные предметы. Довольно загадочные, если можно так выразиться… Но они как-то связаны с основанием Рима. Fascinum — эрегированный фаллос, отпугивающий зло. Pignora imperii — таинственные заклинания вечного существования Рима. Palladium — статуэтка богини Афины, предположительно привезенная Энеем из Трои. Только весталки и верховный понтифик имели доступ к этим предметам. И никогда не показывали их никому другому.

— Секретная комната, — задумчиво произнес Костас. — Если Август задумывал новый храм как точную копию старого, то должен был предусмотреть и эту комнату.

— Я тоже так считаю.

— Но если священные предметы, остались на своем месте, то комната в новом храме пуста?

— Или почти пуста, — сказал Джек.

— Постой, мы подумали сейчас об одно и том же?

Открыв сумку, Джек вытащил планшет-блокнот с прикрепленной зажимом фотографией римской монеты, увеличенной в несколько раз.

— Это единственное дошедшее до наших дней изображение нового храма, Палатинского храма Весты, на монете императора Тиберия 22–23 годов. Видишь круглое здание с колоннами, очень напоминающее старый храм на форуме? Точная копия. Круглая форма призвана олицетворять хижину — древнее римское жилищею Так называемый Дом Ромула. Его сохранили как священный предмет старины с другой стороны дома Августов. В скале до сих пор видны ямы для столбов. Вглядись повнимательнее в монету. Тебя ничто не удивляет?

Костас взял в руки планшет-блокнот.

— Так-так… Над храмом буквы — «S» и «С». Даже я знаю, что это за аббревиатура. Senatus Consultum. С каждой стороны храма возвышаются колонны — постаменты со статуями. Статуи животных… Лошадей?! — Костас замолчал, а потом вдруг радостно воскликнул: — Ну конечно же! Это не лошади, а быки!

— На этом вопрос исчерпан. Мы прекрасно знаем из древних источников, что перед Палатинским храмом Весты стояли две статуи. Статуи животных, священных для весталок. Обе статуи изначально были греческими. Их создал известный скульптор V века до нашей эры — Мирон из Елевфер. Статуи коров.

— Конечно.

— Помнишь нашу зацепку? — с жаром спросил Джек. — «Subduo sacra bos. Под священными коровами». Эти статуи были уникальной скульптурной парой. Ничего подобного в Риме не существовало. Плиний определенно их имел в виду! Он спрятал свиток здесь, в пустой комнате под Палатинским храмом Весты.

— Где конкретно? — спросил Костас и, вытащив спутниковый навигатор, начал неуверенно осматривать ничего не примечательную землю под ногами и пыльные стены.

— Думаю, прямо здесь, где мы стоим. Ну, возьми погрешность десять метров в каждую сторону, — ответил Джек. — От храма не осталось и следа. Однако нет никаких сомнений, что он стоял именно на этой стороне галереи рядом с домом Августов.

— Может, воспользуемся радиолокационной установкой?

— Вряд ли поможет. Здесь столько всего происходило. Земля по структуре напоминает медовые соты. Здания строились на зданиях. Даже в коренной подстилающей породе полно трещин и разломов.

— И что предлагаешь? Возьмем по старинке лопаты?

— Мы никогда не найдем его таким способом. Вначале нужно достать приличную сумму денег, обойти всех бюрократов и выждать год, чтобы получить разрешение не ведение раскопок. Нет, сейчас копать не будем.

— Что же делать?

— Может быть, получиться снизу.

— Не понял.

Забрав у друга планшет, Джек закрыл сумку и вскочил на ноги, быстро глянув на часы.

— Объясню по дороге. Давай двигай!


Через двадцать минут они стояли на террасе с северной стороны огороженного археологами римского форума, с которой открывался волшебный вид на самое сердце Древнего Рима с Колизеем на заднем плане.

— Лучшего места, чтобы разобраться с топографией, не придумаешь, — сказал Джек. — Раньше на вершине яблоку негде было упасть. Здания, храмы, суды, памятники теснили друг друга. Представь, что ничего этого нет, и ты увидишь, где был построен форум. На равнине. Справа от Палатинского холма. Теперь посмотри вот сюда — вниз северного склона Палатина. Равнина протянулась до самого Тибра. А мы с тобой стоим на Капитолии — вершине Древнего Рима. Сюда стремились триумфальные процессии. Справа — Тарпейская скала, откуда в пропасть сбрасывали преступников.

— И нарушивших обет весталок?

— Считается, их казнили за городскими стенами. Плиний Младший вскользь упоминает подземную темницу. Она должна быть где-то недалеко отсюда.

— Расскажи побольше о подземном Риме. Не то чтобы мне хотелось туда попасть, конечно. Представляю, сколько грязи там накопилось за три тысячи лет!

Джек, усмехнувшись, открыл сумку и снова достал блокнот-планшет, перевернул листок с изображением монеты, под которым оказалась копия старой гравюры. Сверху заглавными буквами было написано по-итальянски ROMA. В середине карты — топографические особенности местности: равнины, холмы и каналы, а по краям — планы зданий.

— Моя любимая карта Рима, — объяснил Джек. — Создана Джованни Батистой Пиранези в XVIII веке. Примерно в это то же время начались первые раскопки Виллы папирусов. Фрагментарные планы строений по краю — это эскизы знаменитого Мраморного плана — огромной фрески, изначально находившейся в храме Мира Веспасиана. Только десять процентов Мраморного плана сохранилось в виде вот таких фрагментов.

Для Джека карта Пиранези стала своеобразной метафорой знаний о Древнем Рима, не собранной до конца мозаикой. Некоторые моменты известны до мельчайших деталей, другие — сплошная загадка. Планы зданий, например, прорисованы точно, а их реальное местоположение, похоже, навсегда останется тайной.

— Типография отлажена превосходно, — заметил Костас.

— Именно поэтому я так люблю эту карту, — ответил Джек. — Пиранези расположил кусочки мозаики по краям, убрал здания и представил только холмы и равнины. Вот на что я хотел взглянуть. — Джек повернул карту так, чтобы она совпала с видом перед глазами, и ткнул пальцев в середину. — В доисторические времена, когда Эней, по легенде, прибыл сюда, на месте форума была болотистая низина. Затем первые поселения постепенно начали расширяться, переходя на заболоченную территорию. Со временем произвели канализацию реки, а изначальное русло засыпали. Так появилась Клоака Максима — Большая Клоака. Она тянулась от того места, где сейчас Колизей, под форумом, и, выходя прямо перед нами, впадала в Тибр. Клоака славилась множеством притоков и искусственной подземной системой акведуков. Этот разветвленный подземный лабиринт никуда не делся. Он до сих пор под нами, и только малая часть его изучена.

— Где ближайший вход туда? — спросил Костас.

— Мы к нему и направляется. За мной.

Джек с Костасом спустились с террасы на улицу Сан-Теодора. Руины Палатина остались слева, а здания средневекового города — справа. Друзья свернули на тихую узкую улочку справа, заканчивающуюся двором в форме треугольника. Шум машин стих. В начале двора возвышалась громоздкая четырехстворная арка — точнее, то, что он нее осталось, — с массивными колоннами в каждом углу.

— Арка Януса, — скзал Джек, — Далеко не самая известная из римских руин, но под ней проходит Клоака Максима. Место, где Клоака впадает в реку, всего в двухстах метрах отсюда за главной дорогой.


Друзья пролезли через раздвинутые железные прутья ограды, окружавшей арку, и очутились под белой каменной кладкой. На другой стороне огороженной площадки стоял фургон, а рядом на земле лежало оборудование для погружения под воду. Тут же технические сотрудники ММУ проверяли один из кислородных баллонов системы замкнутого цикла.

— Неплохо ты меня заманил, — пробурчал Костас.

— Просто подумал: вдруг откажешься, если предупредить заранее. А так ты проникся атмосферой… Это же здорово! Когда еще представится шанс исследовать совершенно неизведанные места в центре древнего Рима?

— Джек, только не говори, что мы сейчас спустимся в канализацию!

Мужчина, сидевший на корточках у арки, вдруг встал и подошел к Джеку с Костасом. В нем сразу можно было узнать итальянца: правильные черты лица, подтянутая фигура. Хотя кожа слишком светлая для римлянина.

— Массимо! — воскликнул Джек. — Va bene?[21]

— Va bene[22], - ответил итальянец слегка дрожащим голосом. Только вблизи стало заметно, что волосы его тронуты сединой.

— Ты помнишь Костаса? — спросил Джек у Массимо. Мужчины, кивнув друг другу, пожали руки. — Кажется, только вчера мы познакомились на конференции в Лондоне!

— И правда! С удовольствием вспоминаю то время, — проговорил Массимо на превосходном английском с едва заметным акцентом. — Вот работаю теперь здесь по протекции Археологической инспекции. По сравнению с вами я обыкновенный любитель. Очень рад, что удалось пообщаться с настоящими профессионалами!

— Все наоборот. — Джек улыбнулся. — Я еще ни разу не занимался городской подводной археологией.

— Это археология будущего! — с энтузиазмом воскликнул Массимо. — Мы подбираемся к древним местам снизу, оставляя поверхность нетронутой. Идеальный подход для Рима. Не надо ждать, пока пробурят верхний слой молясь, только бы бульдозеры не уничтожили все артефакты, шанс найти которые и так невелик.

— Да ты заговорил как профи, Массимо! — заметил Джек.

— Буду рад помочь вам. Мы давно мечтали обследовать то место, куда собираетесь опуститься вы. Не было только нормального оборудования.

— А как вы себя называете? — поинтересовался Костас.

— Урбан-спелеологи.

— Тоннельные крысы, — пошутил Джек.

— Поосторожнее со словами, — предупредил Массимо. — Там, куда вы направляетесь, этих тварей не счесть.

— Усек! — Джек криво усмехнулся. — Карта есть?

— В арке, — ответил Массимо. — Ваши ребята принесут оборудование. Пойдемте со мной.

Джек с Костасом помахали инженерам из ММУ и направились к двери в одной из каменных колонн.

— Здесь проход к многочисленным комнаткам и коридорам внутри арки. В Средние века ее ведь переделали в крепость, — объяснил Массимо. — Однако никто не знал, что лестница не только поднимается вверх, но и опускаются вниз — в Клоаку Максиму. Мы предполагаем, что под аркой должнарасполагаться точка доступа к Клоаке. И вот несколько месяцев назад приступили к работе. Инспекция разрешила убрать некоторые камни. — Массимо показал на закрытый современный люк диаметром полтора метра в полу перед дверью. — Но вначале давайте сориентируемся. Посмотрим на карту. — Он вытащил из-за двери длинную картонную тубу, достал из нее скрученный лист бумаги и, развернув, приложил к стене. — Здесь обозначено все, что нам известно о подземелье этой части Рима, — от входа в Клоаку Максиму под Колизеем до реки Тибр.

— Больше всего меня интересует это место, — сказал Джек, — проведя указательными пальцами по ответвлениям главного канала Большой Клоаки и соединив их вместе так, что внутри оказалась неизученная область.

— Понятно. Здесь мы обнаружили кое-что любопытное, — заявил Массимо. — Похоже, этими ответвлениями заканчивается искусственный тоннель проходящий под Палатином. Мы считаем, что тоннель построил император Клавдий.

— Клавдий? — удивленно переспросил Джек.

— Да, наш герой! Почетная тоннельная крыса, награжденная посмертно. Самые грандиозные его проекты связаны с подземным и подводным строительством. Канал для осушения Фусцинского озера, огромный порт Оспии, римский водопровод — акведук Клавдия. По-моему, дренажная галерея под Палатином — тоже его рук дело. Клавдий был историком. Его наверняка интересовало все, что находили при строительстве, — предметы быта первых римлян, его предков. Могу поспорить, император сам спускался под землю! Он был одним из нас!

— Мир тесен, — пробормотал Костас.

— Что ты имеешь в виду?

— Клавдий… — начал Костас и осекся, поймав многозначительный взгляд Джека. — Просто Джек как раз рассказывал мне о Клавдии, когда мы подлетали к аэропорту Рима — Фьюмичино. Потрясающий был человек!

— По-моему, нет смысла строить гипотезы, пока не найдем точных доказательств того, что Клавдий причастен к строительству, — неожиданно строго сказал Джек. — Не забывайте, нас интересует период, закончившийся за сотни лет до рождения Клавдия. Массимо, мы обсуждали с тобой по телефону. Луперкальская пещера!

— Луперкал, — набожно повторил Массимо, украдкой оглядевшись по сторонам. — Если удастся найти вход туда из-под земли, мы попадем в историю!

Костас недоуменно посмотрел на Джека.

— Прости. Я ждал момента, чтобы посвятить тебя в истинную цель нашей экспедиции, — с каменным лицом сказал Джек Костасу. — Не хотелось, чтобы кто-нибудь подслушал. — Джек взглянул на Массимо. — В результате бурения у дома Августов на Палатинском холме археологи обнаружили подземную пещеру, грот глубиной по меньшей мере пятнадцать метров. Опустили зонд с камерой и увидели на стенах мозаику из морских ракушек. Возможно, это Луперкал — священная пещера древних римлян, где, по преданию, волчица вскормила Ромула и Рема. Глубоко почитаемое место, сведения о котором были утеряны. Это открытие может стать самым сенсационным в археологии Рима. Наша задача — найти подземный вход в пещеру. Массимо удалось добиться разрешения в инспекции, скрыв основную цель экспедиции. Не хочется, чтобы мародеры оказались на месте раньше нас. Поэтому вначале исследуем все возможности, а потом обнародуем находку.

— Палатин весь испещрен расщелинами. Сколько под ним гротов, одному Богу известно! — с жаром сказал Массимо. — Пещера Луперкал — лишь вершина айсберга.

— Ты уверен, что опуститься лучше всего здесь, под аркой? — спросил Джек.

— С другой стороны Палатинского холма тоннель выходит из Клоаки Максимы прямо у Atrium Vestae — Дома весталок, — ответил Массимо. — Идти дальше нет смысла. Спуститься определенно лучше с этой стороны. Ветка, начинающаяся здесь, проходит под Палатином параллельно древней реке Велабрум, которая некогда протекала по болотистой местности, а затем была канализирована и перекрыта примерно в 200 году до нашей эры. Мы прошли до края Палатина, там тоннель резко уходит вниз. Он полностью затоплен. Дальше идти не рискнули. Мы ведь не подводные археологи… пока. От конечной точки, по нашим подсчетам, до Луперкала примерно двести метров по горизонтали и тридцать метров вверх.

— Что скажешь о геологическом строении? — спросил Костас.

— Туф, вулканическая порода. Довольно прочный материал, хорошо выдерживает нагрузку. Встречаются известковые образования — сталактиты и сталагмиты там, где подземные воды, богатые кальцием, попадали в римский акведук.

— Может, заглянем? — Джек кивнул в сторону люка. — Хочется понять с чем мы имеем дело.

Массимо вошел внутрь арки, наклонился и резко сглотнул, подавив рвотный позыв.

— Наберите побольше свежего воздуха, душок здесь своеобразный, — бросил он, оглянувшись назад. Потом приподнял люк. В темноте с трудом можно было разглядеть винтовую лестницу. Ужасная вонь резко ударила в нос. Массимо поспешно закрыл люк и выскочил наружу, зажав рот рукой.

— Ладно, все понятно. Без оборудования не обойтись, — сказал Джек.

Массимо, с трудом справившись с тошнотой, проговорил охрипшим голосом:

— Вдоль Клоаки, увидите, протянут оранжевый флуоресцентный трос. Он заканчивается в устье Велабрума там, докуда нам удалось дойти. Дальше пойдете сами.

— А ты разве не с нами? — спросил Джек.

— Я бы с удовольствием, но не хочу быть обузой. Вчера одна неприятность случилось под форумом Нервы. В Клоаку неожиданно вылилась странная желтая жидкость и разлетелась на миллион мельчайших брызг. Не знаю что это было. А я — дурак! — не надел респиратор. Потом полоскало полчаса. Ну да ничего, со мной такое и раньше случалось. Теперь нужно немного времени, чтобы восстановиться. Профессиональный риск, ничего не поделаешь.

— Да уж, ребята, без риска у нас никак, — тихо сказал Джек. — Так что там, внизу? Каков состав вод?

— Меню целиком зачитать?

— A la carte[23], - ответил Джек.

— Хорошо. Все, что смыло вниз с улиц, животные, обычно живущие под землей, ну и конечно, канализационные воды.

— Канализация, — пробубнил Костас. — Как мило!

— Грязь, солярка, моча, разложившиеся трупы крыс. И клейкое серое вещество. Хотя нет, его там не должно быть. Просто отверстия сточных вод чисто используют не по назначению. — Массимо закашлялся. — Город старый. Здесь всегда нужно помнить о круговороте.

— О круговороте? — переспросил Костас.

— В одном канале живительная вода, другой несет гнилостный сток. Другими словами, сточные воды идут по трубам, которые соединяются с водостоком, выходящим в реку, а река впадает в море. Естественный порядок.

— Чушь собачья, — прошептал Костас. — То-то я думаю, Тибр такой зеленоватый. Черт, меня уже тошнит.

— В гидрокостюмах ММУ с нами ничего не случится, — заверил его Джек. — Полная герметизация! Кожа целиком защищена. Протестированы в самых экстремальных условиях. Если все пройдет удачно, Массимо, мы вам подарим оборудование.

— Отлично, Джек. Perfetto! — Массимо еле держался на ногах. Казалось, его вот-вот вырвет. — Лучше поторопиться. Сегодня обещали сильные дожди. Клоака может превратиться в стремительный поток. Вам ведь не хочется, чтобы вас нежданно-негаданно смыло в реку?

— Не нравится мне это слово «смыло», — пробурчал Костас.

— Есть и хорошие новости. Повернув из основного канала в Велабрум, увидите, что вода там чистая, — подбодрил друзей Массимо. — Под Палатином полно естественных источников, к тому же там никто не живет, поэтому никакого загрязнения. Прямо под холмом вода должна быть прозрачной, как горный хрусталь!

Сняв старую армейскую сумку с плеча, Джек перекинул лямку через голову Массимо.

— Храни как зеницу ока. И тогда я договорюсь, чтобы совет директоров командировал сюда Костаса в качестве технического консультанта.

— Что?! — воскликнул ошеломленный Костас.

— О, еще одна почетная тоннельная крыса! — Массимо подмигнул Костасу, похлопав его по плечу. — Что ж, заметано. Теперь мой черед кое-что подарить вам. — Он зашел в комнатку внутри каменной колонны и вскоре вернулся с двумя креплениями, как у альпинистов, металлическими карабинами, молотком, костылями и канатом. — Удивлены? Странный набор. Но поверьте моему опыту, это может спасти вам жизнь.

— Большое спасибо! — ответил Джек.

Он положил все рядом с гидрокостюмами и подозвал сотрудников ММУ, которые ждали у фургона. Джек оглянулся на люк, закрывавший вход в Клоаку Максиму, и инстинктивно втянул побольше воздуха. За постоянными шуточками так удобно скрывать волнение. Во время погружения Джеку всегда приходилось преодолевать собственный страх — единственное, что могло выбить его из колеи. Костас знал об этом. Он с беспокойством наблюдал за другом. Джек протянул ему костюм и присел, чтобы снять ботинки. Нельзя расслабляться ни на секунду. Впереди победа и сказочная награда! А у подводных тоннелей всегда есть выход.

— Готов? — спросил Костас, заглянув в глаза Джеку.

— Готов!


Глава 12

Люк с лязгом захлопнулся над головой Джека, отрезав его и Костаса от шума несущихся по римским улицам машин. Секунду назад Джек жестом показал Массимо и коллегам из ММУ, что все в порядке, а теперь, когда они с Костасом оказались заперты в Большой Клоаке, он вновь и вновь взвешивал все «за» и «против». Запасной группы нет — никто не спустится вниз, чтобы помочь в случае опасности. Но это просчитанный риск, как и при погружению в поисках корабля святого Павла. Из собственного опыта Джек знал, что запасная группа оказывает скорее психологическую поддержку, а не практическую. Проблемы обычно решаются на месте самими аквалангистами. И ответственность за опасное погружение целиком лежит на тебе и на напарнике. Дополнительное оборудование и люди привлекли бы ненужное внимание к операции и отняли драгоценное время, которого и так не хватало. Джек с беспокойством взглянул на Костаса. Тот присел на корточки рядом и направил луч фонаря вниз по винтовой лестнице. Началось. Снова они в одной упряжке, и рассчитывать можно только друг на друга.

— Я иду первым, — раздался в наушниках голос Костаса.

— Не думал, что тебе это нравится!

— Решение принято. Люблю пробовать все новое. Готов?

— Следую за тобой.

С трудом поднявшись, Костас пошел по ступенькам. Луч галогенного света заплясал по старинной каменной стене.

Джек с Костасом были одет в одинаковые кевларовые гидрокостюмы разработки ММУ — в таких же они обследовали корабль — со встроенными системами плавучести и кондиционирования воздуха. Еще ни разу костюмы не подвели археологов ни в Северном Ледовитом океане, ни в Черном море. Маски желтых шлемов полностью закрывали лицо. На дисплее внутри шлема отражалась жизненно важная информация, в том числе о газовой смеси, поступающей из компактных кислородных баллонов с системой замкнутого цикла. Единственный необычный компонент оборудования — альпинистское снаряжение, без которого Массимо отказался отпускать их. Снаряжение подогнали под нужные размеры и протестировали.

— Напоминает погружение к затонувшей подлодке в Черном море, — сказал Костас, тяжело шагая по ступенькам. — Воздух здесь такой же плотный, хоть ножом режь!

Джек с трудом сглотнул. Закрывая шлем, он случайно хватанул ртом спертого воздуха, исходившего из-под люка, и до сих пор не мог избавиться от неприятного привкуса на языке. Только бы не вырвало, пока он в шлеме. Джек с трудом сдержал приступ тошноты.

— Надо попросить проектировщиков, чтобы присобачили к костюму бумажные пакеты, как в самолетах, — бросил он Костасу.

— Не поверишь, только что об этом же подумал!

Через тридцать ступенек винтовая лестница закончилась небольшой платформой перед потемневшей от времени аркой, с которой капала черная слизь. Джек подошел сзади к Костасу, лучи их фонарей устремились сквозь проход.

— Вот и она! — как можно жизнерадостнее постарался произнести Джек. — Большая Клоака.

Следующий лестничный пролет вел вверх — в широкий каменный тоннель шириной не меньше восьми метров и пять метров высотой. Со стен свисали водоросли. Вздымающаяся черная жидкость, наполовину заполнившая тоннель, неслась на Джека из темноты впереди и исчезала где-то внизу. Джек включил внешний датчик звука, и его оглушил шум водоворота. Выключив датчик, Джек показал Костасу на оранжевый флуоресцентный трос, который тянулся над головой там, где ступеньки уходили под воду.

— Должно быть, это и есть трос, оставленный Массимо, — предположил он. — Смотри, закреплен на костылях, будем держаться его. Метром ниже должен быть выступ, обычно он над водой. Похоже, сегодня нам не повезло — придется идти вброд. Вход в Велабрум — примерно через двадцать метров.

— Если упадем, американские горки нам обеспечены!

— Поток впадает в Тибр, но Массимо говорит, что на пути стоит огромная железная решетка. Так что о хеппи-энде мечтать не стоим.

Костас осторожно шагнул на первую ступеньку, ведущую в тоннель, как вдруг его чуть не сбило с ног большое темное существо, на безумной скорости пробежавшее по узкому выступу.

— Подземные крысы! Похоже, Массимо забыл здесь одного из подчиненных.

— Там, куда мы направляемся, их не будет, — сказал Джек, шедший за Костасом. — Массимо заверил, что акведук под Палатином очень чистый, течение быстрое, жизнь высокоразвитых организмов в нем просто невозможна.

— Успокоил!

Археологи медленно спускались, пока не дошли до оранжевого троса.

— Настоящий кипящий эспрессо! Даже пенится, — прошептал Костас, наведя луч фонаря на несущийся под ногами поток.

— Schiuma[24]. Массимо был прав, — вздохнул Джек.

Костас, держась обеими руками за трос, опустил ногу в поток — брызги полетели в разные стороны, пена тут же окружила лодыжку. Костас быстро выдернул ногу вместе с прилипшей коричневой пеной, которая на самом деле оказалась клейкой слизью, и сделал резкое движение, пытаясь избавиться от мерзкой жижи.

— Джек, ничего хуже со мной еще не случалось! — воскликнул он, задыхаясь. — За что?! Мы сейчас могли бы плавать в кристально чистых водах у берегов Сицилии, лежать у бассейна, наслаждаясь отпуском. А вместо этого опускаемся в канализацию!

— Замечательно! — Джек присел на корточки рядом, рассматривая груду выброшенных из потока обломков. Костас резко обернулся:

— Нашел что-то?! Можем идти дальше?

Отбросив в сторону крысиные кости, Джек поднял с земли скользкий глиняный черепок.

— Осколок римской амфоры. Если не ошибаюсь, рисунки 2–4 по Дресселу. Подобную амфору мы нашли среди останков корабля в Геркулануме. Клавдий мог пить вино из такого кувшина. Да они здесь повсюду! — Джек запустил руку в склизкую жижу. — Вот еще!

— Джек, хватит!

Джек отряхнул руку и встал на ноги.

— Ладно. Постараюсь сохранять хладнокровие, как истинный археолог!

— Прибереги хладнокровие для таинственной пещеры. Если только мы туда доберемся. — Костас снял канат с плеча и закрепил один конец за тот же костыль, на котором держался оранжевый флуоресцентный трос, а другой — к своему снаряжению. — Думаю, можно пожертвовать одной веревкой ради безопасности. Не хотелось бы закончить жизнь в потоке дерьма! Не отставай!

Развернувшись, Костас начал опускаться ниже, пока грязь не дошла до груди. Пена то и дело закрывала маску.

— Я на выступе, — сообщил Костас Джеку. — Двигаюсь дальше.

Джек шел за ним следом по пояс в этом жутком потоке. Шли невероятно медленно, дюйм за дюймом. Вода казалась густой и плотной. По поверхности бежали масляные струйки, расплываясь коричнево-серыми пятнами. Джек пытался рассмотреть стены, потолок, каменную кладку, воздвигнутую задолго до образования Римской империи, когда Велабрум канализировали в первый раз. Закинув голову, Джек увидел, что тоннель поворачивал направо. Ступеньки винтовой лестницы, по которой они спустились, теперь пропали из виду. Идти было сложно, от сильного напряжения стало трудно дышать. Джек проверил карабин на тросе и посмотрел вверх. Костаса нигде не было видно. Прищурившись, Джек судорожно протер маску. Да где же он? Как сквозь землю провалился! На секунду Джек испугался, что Костас мог действительно упасть, быстро обмотал себя тросом, чтобы не оказаться следующим, и только потом заметил слабый свет, идущий от стены в пяти метрах впереди. Вскоре появился желтый шлем.

— Здесь боковой тоннель, — раздался голос Костаса. — Я уже закрепил другой конец каната.

Джек, борясь с сильным течением, сделал еще несколько шагов. Костас помог ему забраться, и оба, прислонившись к стене тоннеля, тяжело дыша, сползли на землю. Джек втянул через трубочку энергетический напиток из специального кармана в костюме, стараясь подольше задержать жидкость во рту, чтобы избавиться наконец от противного вкуса. Потом огляделся. Похоже, они оказались во второстепенном тоннеле меньшего размера — три метра высотой и три метра в ширину, с арочным сводом и плоским ровным полом. Строго по центру по направлению к Большой Клоаке бежала вода — чистая вода!

— Пора произвести сверку местности! — Костас посмотрел на измерительный прибор на запястье. — По-видимому, это и есть Велабрум. Направление точно на Палатинский холм. А вот там, по правую сторону, трос, протянутый Массимо. Даже не видно, где заканчивается.

Джек с трепетом дотронулся до стены тоннеля.

— Потрясающий шедевр инженерного искусства! Каменная и кирпичная кладки Большой Клоаки создавались несколько столетий, начиная с VI века до нашей эры. Но эти стены были воздвигнуты определенно за один период. Только посмотри — правильные прямолинейные каменные блоки при входе… Даже не зная всей предыстории, я бы сказал, что мы очутились в одном из величайших акведуков, когда-либо построенных императорами!

Костас внимательно посмотрел на Джека через маску:

— А что там насчет Луперкала — пещеры Ромула и Рема? Я представления не имею, о чем вы с Массимо шептались наверху!

— Прости, что пришлось тебя огорошить, Костас. Мы с Массимо заговорили об этом месте еще на лондонской конференции, где и познакомились. Как раз накануне официально объявили об обнаружении пещеры под домом Августов. Я тогда обмолвился, что с удовольствием бы осмотрел пещеру, естественно, в составе его группы спелеологов. А вчера, когда все определилось с нашей поездкой в Рим, я подумал, это превосходный повод. Плиний скорее всего спрятал свиток под Палатинским храмом Весты рядом с домом Августов. Как только я понял это, сразу же предположил, что там же должен находиться Луперкал! Сейчас мы не можем обнародовать это открытие — риск слишком велик. Мне самому не нравится обманывать Массима. Надеюсь, он простит нас, когда поймет, какую роль ему довелось сыграть.

Тяжело вздохнув, Костас поднялся и мечтательно посмотрел вперед, на поток чистой воды, бегущей из темноты к его ногам.

— Костас, только не кричи. Похоже, ты кое-кого подцепил!

Костас быстро развернулся и в ужасе издал звук, похожий на сдавленный стон. Клубок липких коричневых спутанных, как пакля, водорослей зацепился за его левую ногу и тянул обратно в Клоаку. А в середине жуткой массы извивалась огромная крыса с длинным хвостом. Костас изо всех сил тряхнул ногой, и корчащийся комок соскользнул вниз, в темноту Клоаки.

— Ни за что больше! Ты слышишь? Ни за что! — прошептал Костас. — Поклянись перед Богом, Джек, что никогда больше не заставишь меня!

— Обещаю, в следующий раз только чистые, как небеса, воды!

— Следующий раз?! Вначале надо выбраться из этого ада!

Костас медленно двинулся вверх по тоннелю. Джек поспешил за ним. Связь с внешним миром ощущалась только благодаря оранжевому тросу. Хоть он и придавал уверенности, с каждым шагом подземный мир окутывал темнотой. В свете фонарей разглядеть можно было только стены. Джек заставлял себя сконцентрироваться на происходящем, забыть о клаустрофобии. Считал шаги, пытаясь прикинуть, сколько еще осталось до подножия Палатина. Примерно через тридцать метров Джек почувствовал, что угол наклона изменился. Похоже, теперь они начали спускаться. На стенах стало больше трещин и выпуклостей. Оранжевый трос неожиданно кончился перед темным водоемом. Примерно через пять метров потолок тоннеля опускался в воду.

— Как-то неестественно, — удивился Костас. — По-моему, тоннель не мог быть построен таким образом. Наверное, изменение произошло в результате сейсмических колебаний, как в Геркулануме.

— Опять землетрясение, — подтвердил Джек.

— И по-видимому, приличное! Но произошло оно много лет назад, точнее сказать, веков. Для нас это может означать тупик. Хотя чем черт не шутит!

— Пора занырнуть! — предложил Джек.

Костас плюхнулся в воду и вскоре исчез из виду за пузырьками воздуха. Джек последовал за ним — опустился на колени и нырнул вниз, услышав, как вышел воздух из гидрокостюма, когда компьютеризированная система автоматически переключилась на нейтральную плавучесть. Вода была необычайно прозрачной, кристально чистой, как в подземном озере в Юкатане. Но даже здесь Джек не мог избавиться от ощущения, которое всегда возникало при погружении под воду, — восторга в предвкушении неизведанного. Джек надел на ноги ласты, прикрепленные к икрам, и быстро догнал Костаса. Глубиномер показал вначале три метра, затем шесть. Видимо, в результате землетрясения в тоннеле образовался котлован. Теперь они снова всплывали. Костас уже достиг поверхности. Высота тоннеля на этом участке уменьшилась примерно на метр. Джек быстро поднялся наверх, убрал ласты и вылез из воды рядом с Костасом, который задумчиво смотрел в глубь тоннеля.

— Опять у меня это чувство, — сказал Костас.

— Какое?

— Как будто возвращаешься в прошлое. То же самое было в Геркулануме и при погружении к кораблю святого Павла… Странно. Словно дежа-вю!

— И у тебя тоже?! — удивился Джек.

— Может быть, это какая-то внешняя сила…

— Не знаю, — сказал Джек. — Я считаю, что это идентичная эмоциональная реакция на похожие обстоятельства в прошлом. Иллюзия увиденного. Мозг обманывает тебя. Это как короткое замыкание!

— Нет, Джек. Мне все же кажется, это сила.

— Ну хорошо. Допустим, сила. Будь по-твоему. А ее, интересно, можно как-нибудь использовать, чтобы преодолеть следующее препятствие? — Джек показал на затопленный котлован впереди тоннеля, стены которого больше прежнего были покрыты глубокими трещинами. Похоже, добрались до подножия Палатина! Теперь над ними восемьдесят метров потрескавшегося вулканического туфа.

Костас нырнул, Джек пошел следом. На сей раз форма тоннеля сохранялась и под водой, только через десять метров он резко сузился. Подплыв ближе, Джек увидел две древние колонны по обеим сторонам, за которыми тоннель превращался в водопропускную трубу — узкую, но довольно высокую, с цилиндрическим сводом. Размеры трубы позволяли встать в полный рост и пройти гуськом друг за другом там, где не было воды. Джек прикоснулся к правой колонне. Она была сделана из серого гранита с белыми и черными вкраплениями. Такой камень встречается в Риме повсюду — колонны Пантеона и форума Траяна — того, что рядом со старым форумом. Джек бывал с Морисом на месте добычи такого гранита — Монс Клаудианус в Египте: скромная каменоломня, впервые разработанная Клавдием. Этот гранит словно подпись императора на городской архитектуре.

— Морису бы понравилось, — прошептал Джек. — Его докторская диссертация как раз о египетских каменоломнях Клавдия. А этот гранит точно оттуда.

— Джек! Взгляни сюда!

Обернувшись, Джек посмотрел вверх. Костас добрался до поверхности и теперь висел на высоте трех метров над Джеком в сияющем ореоле воды, в которой отражался движущийся луч фонаря. Джек начал медленно подниматься, нажимая на кнопку контроля плавучести, чтобы постепенно пустить воздух, не забывая при этом выдыхать по мере снижения внешнего давления. Вынырнув, он чуть не задохнулся от восхищения. Фонарь Костаса освещал каменное плато, начинающееся сразу же над колоннами и входом в трубу. Высота его составляла не меньше четырех метров, а ширина — примерно пять. Плато было вырублено из природной скалы. Закинув голову, Джек увидел треугольный фронтон, выступающий на полметра. Затем опустил взгляд вниз, на колонны под водой, и понял, что вся конструкция целиком представляла собой величественный вход, вырезанный из скалы и украшенный как настоящее произведение искусства. Охваченный благоговением, Джек не мог отвести глаз. Он видел перед собой великолепные фасады Петры в Иордании, только погруженные под Палатинский холм. Удивительное сочетание парадности и скромности. Автор больше заботился о том, чтобы достичь мастерства, а не о том, как оценят его творение другие люди.

— Посмотри, что здесь, — сказал Костас, — на камне под фронтоном.

Джек задрал голову. Водный поток снизу подтолкнул археологов ближе к скале. Стоило только протянуть руку, чтобы дотронуться до поверхности. Джек приложил ладонь к камню. Заплесневевший и липкий на вид, он оказался на удивление твердым. Джек догадался, что сверху образовался известковый нарост из-за подземных вод, о которых говорил Массимо. Тонкие ручейки сбегали по скале — видимо, дождевая вода сверху. Вдруг Джек заметил насечки на камне. Отступив, он направил луч фонаря вверх. Конечно! Это же императорский монумент — естественно, должна быть монументальная надпись! Известняк покрывал камень, словно сахарная глазурь, и, что удивительно, не скрывал буквы, а, наоборот, подчеркивал их острыми кристаллами. Всего четыре строчки. Буквы не больше трех дюймов высотой, вряд ли их можно рассмотреть, стоя на земле перед входом. Кто бы их ни начертал, сделал это ради соблюдения правил, ради собственного удовлетворения, ради освящения места, но не для того, чтобы произвести впечатление.

TI.CLAVDIVS.DRVSI.F.CAISAR.AVGVSTVS.GERMANICVS

PONTIF.MAXIM.TRIBVNICIA.POTESTATE.XII.COS.V

IMPERATOR.XXVII.PATER.PATRIAE.AQUVAS.VESTIAM.

SACRA.SVA.IMPENSA.IN.VRBEM.PERDVCENDAS.CVRAVIT

— Надпись подлинная, сомнений быть не может, — прошептал Джек. — Вот и характерное архаичное написание имени Цезарь, возвращающее нас в славные времена Юлия Цезаря и Римской республики. Да и сама стена. Она вырезана так, будто сделана из блоков, в деревенском стиле. Поверхность специально оставили необработанной. Что как раз характерно для Клавдия, точнее, для зданий, в строительстве которых он лично принимал участие. Клавдий всегда наносил надпись как эпиграф — опять же архаический след.

— Подожди. Ты сейчас говоришь про нашего Клавдия?! Императора? Думаешь, это он сделал?

Джек перевел надпись:

— «Тиберий Клавдий, сын Друза, Цезарь, Август, Германик, Великий понтифик, двенадцатикратный Трибун, пятикратный Консул, двадцатисемикратный Император, Отец Страны, собственноручно следил за строительством акведука Священные воды весталок».

— Вот Массимо обрадуется! — заметил Костас. — Надо обязательно ему рассказать. Его тоннельные крысы устроят подводную вечеринку, когда увидят это. Как ни крути, их герой!

— Эта надпись похожа на надпись на акведуке Клавдия у Больших Ворот, где тоннель входит в Рим, — сказал Джек. — Но удивительно не это. Самое главное заключено в трех словах — «Aquas Vestiam Sacra. Священные воды весталок». Похоже, Массимо прав и здесь — тоннель соединяет дом весталок на другой стороне Палатина с каналом, который, в свою очередь, впадает в ответвление Большой Клоаки под старым форумом.

— Нет, удивительно другое! Это труба не из Клоаки, а, наоборот, в нее, — прошептал Костас. — Вода кристально чистая с этой стороны. Получается, на другой стороне тоже. Тогда посередине сооружения под Палатином должен находиться источник!

— Священный источник, — добавил Джек. — Может быть, его и охраняли весталки.

Костас проверил навигационную систему.

— Судя по направлению и наклону тоннеля под форумом, который облазил Массимо, точка пересечения должна быть точно под тем местом, где мы сидели с тобой у дома Августов. Вероятно, пещера Луперкал была тайным проходом из дворца к источнику. Похоже, мифическая ерундистика про Ромула и Рема имеет реальную подоплеку.

— Римляне в этом никогда не сомневались, — прошептал Джек.

— Да, — согласился Костас. — Кстати, легенда даже подтверждает, насколько важен источник. Самое раннее поселение римлян располагалось на Палатинском холме, так ведь? Жизненно важно было контролировать источник воды. Слушай, а вдруг мы с тобой на пороге открытия, почему Рим стал великим городом? Может, секрет в воде?

— Ты не перестаешь меня удивлять! — воскликнул Джек. — Тогда понятно, при чем тут весталки — древние служительницы культа, возникшего при основании Рима или даже раньше. Освятив это место, держа его в секрете, и первоначальной чистоте, они, таким образом, охраняли Рим. Неудивительно, что их всегда почитали и боялись. Получается, под Палатином находился источник энергии и власти Древнего Рима.

— Вот сейчас и выясним.

Костас оттолкнулся от скалы и проскользнул между колоннами под нависающей каменной плитой. Джек задержался на секунду, задумчиво рассматривая надпись. Радость постепенно сменило мрачное предчувствие, которое еще не полностью охватило его, но нарастало с каждой минутой. Джек поспешил следом за Костасом и тоннель со сводом из вулканического туфа.

— Водонепроницаемый цемент, — с видом знатока заявил Костас. Конусообразный луч его фонаря был направлен на потрескавшуюся стену тоннеля.

— Еще одна особенность архитектуры Клавдия, — ответил Джек, подплывая ближе. — Таким же образом построены подводные дамбы в Остии и акведуки. Здесь цемент, похоже, использовали, чтобы не допустить проникновения подземных вод в тоннель и предотвратить загрязнение воды из источника. Основным компонентом гидравлического цемента был порошок пуццолан из древнего города Поццуоли в Неаполитанском заливе рядом с Флегрейскими полями.

— Как тесен мир, — пробормотал Костас, продвигаясь вперед.

Джек проплыл мимо поврежденного участка тоннеля и остановился прямо под Костасом — тот завис в воде через пятнадцать метров от колонн, обозначающих вход в акведук.

— Здесь завал, — сообщил Костас. — Такое ощущение, что произошло крупное землетрясение.

— Тупик? — уточнил Джек.

Согнувшись, Костас вытащил из специального кармана в костюме инструмент размером со столовую ложку, включил и выставил перед собой. Джек заметил, как красный индикатор сменился зеленым.

— Измеритель течения показывает, что поток активен. Где источник, неизвестно, но точно впереди нас. — Спрятав измеритель в тот же карман, Костас взглянул на прибор на запястье. — Мы все еще продолжаем подниматься под небольшим углом — примерно десять градусов. Получается, что поверхности достигнем через метров двадцать, если угол наклона в тоннеле не изменится этим валуном.

Джек проскользнул под Костасом и воочию увидел огромные куски туфа на полу тоннеля. Наклонившись, пододвинул один, потом второй, третий.

— Костас, смотри! В основании под нами трещина. Возможно, тоннель проломился, когда из-за землетрясения обвалился потолок. Попробуем пролезть?

Костас заглянув в расщелину, наклонив голову так, чтобы луч фонаря попал внутрь.

— Может, ты и прав. Она дальше расширяется — достаточно, чтобы забраться, — а потом тянется, насколько хватает глаз. Туф, похоже, лежит только сверху трещины. Вряд ли большие куски попали внутрь. Если получится расчистить первые два метра, доберемся до того места, где хватит ширины, чтобы пролезть.

— Отлично! Теперь моя очередь идти первым, — решительно сказал Джек.

Отплыв назад, Костас заглянул в глаза Джеку, чуть ли не касаясь маской его маски, потом жестом показал, что согласен. Когда так хорошо знаешь друг друга, слова не нужны. Прохождение второго закрытого пространства под водой всегда труднее давалось Джеку. Он понимал, сколько затопленных мест придется преодолеть на обратном пути, чтобы выбраться наружу. В детстве Джек чуть не утонул, когда нырял с маской в затопленную шахту. Тогда его спас приятель. Но каждый раз, когда Джек оказывался в похожих условиях, память предательски возвращала его в тот день, а мозг блокировался ощущением дежа-вю. Так и сейчас. Джек уже успел почувствовать надвигающийся приступ клаустрофобии, но в тот момент увидел надпись над колоннами, и это отвлекло его. Джек понимал, что нужно собрать всю волю, весь резерв, чтобы выиграть в тайной битве с самим собой, о которой никто, кроме Костаса, не подозревал. Если пойти первым, это поможет сконцентрироваться на цели как на личной задаче и почувствовать ответственность за человека, идущего следом.

— Глубина шесть метров, — сообщил Костас. — По моим расчетам, до дома Августов и храма, возле которого мы сидели на вершине Палатина, осталось тридцать метров.

— Понял. Тогда вперед, — дал команду Джек, наклонился немного и с своей оттолкнулся, направляясь в расщелину, но почему-то не сдвинулся с места. Дыхание сбилось. Джек закрыл глаза и почувствовал легкий толчок сзади.

— Ты веревкой зацепился за камень, — сказал Костас, подтолкнув друга.

Джек свободно вошел в расщелину, которая вскоре действительно расширилась — примерно до двух метров. Вдруг он начал стремительно погружаться. Джек взглянул на глубиномер. Уже пятнадцать метров! Похоже, он случайно деактивировал контроль плавучески, пролезая в расщелину. Джек нащупал настройку сбоку на шлеме и вскоре услышал характерное шипение газа, наполняющего костюм. Падение замедлилось. Нейтральная плавучесть определилась на восемнадцати метрах. Наконец Джек смог оценить длину трещины. Вода была такой же прозрачной. Горизонтально зона видимости составляла не меньше тридцати метров. А через тридцать метров стены вулканического туфа вновь смыкались. Джек посмотрел вниз. Там не было ничего. Зияющая чернота. Пропасть, какой ему еще не приходилось видеть, уходящая в глубь сердца одного из самых древних городов на Земле.

Вдруг в наушниках раздались проклятия и тяжкие вздохи. Взглянув вверх, Джек увидел Костаса, наполовину застрявшего в расщелине. Он ринулся было помочь ему, но Костас справился сам. Вместе они опустились на глубину двадцать метров.

— Феноменальное местечко! — заметил Костас, отдуваясь. — Бесконечность…

— Дна не видно, — сказал Джек. — Под нами еще метров пятьдесят. Может, и того больше!

— Кстати, я с тобой не спорил на то, кто ниже опустится под Рим! — воскликнул Костас. — У нас кислорода не хватит. — Оба проверили данные компьютера внутри шлемов, показывающие соотношение газовой смеси в баллонах и глубины. — На мой взгляд, осталось не больше тридцати минут при максимальной глубине — двадцать пять метров. Немного глубже, и это уже называется срочным погружением, и расход пойдет быстрее.

— Похоже, нам везет, — прервал его Джек. — Посмотри наверх. — Он направил туда луч фонаря. Блеск воды, затем темнота и камни на отрезке в десять метров, и — о чудо! — снова дрожащая вода — три метра, не меньше. — Видишь второй выход на поверхность? Поднимаемся!

Следуя за лучом фонаря Джека, Костас внимательно осматривал трещину, а потом и скалу, оказавшуюся у них над головой.

— Расщелина однозначно образовалась в результате сейсмических колебаний десятки, а может, сотни тысяч лет назад. Такое ощущение, как будто она всегда была заполнена водой… водой из источника. Прямо над трещиной проходит акведук, построенный Клавдием и разрушенный более поздним землетрясением. Видишь фрагменты римского потолка из тоннеля над нами? Думается, тоннель никогда не соединялся с трещиной, а проходил над ней к водоему, к которому мы сейчас направляемся. Тоннель представлял собой выпускное отверстие, своеобразный переливной трубопровод, чтобы по нему уходила вода, поднявшаяся выше допустимого уровня.

— Взгляни сюда! — воскликнул Джек, показывая на край трещины. — Очень похоже на вырезанные в камне ступеньки, поднимающиеся к водоему. Три, четыре, пять!

— Напоминает источник, — сказал Костас. — Может быть, здесь и был спуск к священной воде? Мы поднимаемся прямо к тому месту, над которым обнаружили первые доисторические постройки — дом Ромула на вершине Палатина. Шестьдесят метров над нами.

Джек вынырнул первым и осторожно поднялся по ступенькам, наклонив голову, чтобы не удариться. Он обернулся. Костас шел следом. Джек закрепил ласты на икрах и вышел из воды на плоскую каменную плиту. Они снова оказались в тоннеле. Но он был совершенно не похож на первый. На севере, примерно через десять метров от того места, где стоял Джек, тоннель заканчивался углублением по размерам чуть больше самого тоннеля. А с другой стороны через такое же расстояние упирался в каменную темную пещеру. Тоннель был явно выдолблен в природной скале — три метра шириной, пять высотой, с трапециевидным сводом, как усеченная пирамида. Джек развернулся, осматривая тоннель по всей длине вновь и вновь, потом вдруг остановил взгляд на одной стене, изучая древние следы от инструментов. Сколько же лет этим стенам?..

И тут Джека осенило.

— Боже мой, — прошептал он.

— Еще один туннель, — проговорил Костас, очутившийся рядом с другом.

— Не просто тоннель, а дромос.

— Что?!

— Вспомни, Костас, где ты уже видел подобную форму?

Луч фонаря выхватывал из темноты прямолинейные стены.

— Бронзовый век! — вдруг радостно воскликнул Костас. — Бронзовый век в Греции. Ты показывал мне подобные гробницы в Микенах на полуострове Пелопоннес! Дромос — это священный коридор. Да-да-да… Троянская война, Эней и все дела.

— Теперь можно раз и навсегда установить происхождение Рима, — сказал Джек охрипшим от волнения голосом. — Мы снова между мифом и реальностью, Костас, как тогда с Атлантидой! Легенда стала былью. К тому же этот тоннель почти совпадает по описанию с дромосом в пещеры Кумской Сивиллы!

— Ох уж эта Сивилла, — прошептал Костас. — Так она квартиркой и в Риме успела обзавестись.

— Тогда все сходится, — продолжал Джек. — Луперкал — священная пещера, откуда берет начало Рим. Могу поклясться, это и есть вон та пещера в конце тоннеля. А мы с тобой только что вынырнули из источника, жизненно важного для древних римлян. Священное место! Освященное и охраняемое. Известно, что в кумских ритуалах под омовением подразумевалось очищение. Весталки, вероятно, совершали нечто подобное. Тогда остается еще одно белое пятно в легенде. Здесь должен быть вход в подземный мир. Где он?..

— Это как в Кумах Флегрейские поля, — добавил Костас.

— И все сводится к Сивилле.

— Интересно, она уже жила здесь, когда появились первые римляне, или они привезли ее с собой? — задумчиво проговорил Костас. — Это первое. А второе: каким образом сюда вписались весталки?

— А вдруг все ответы здесь, в пещере? Пошли.

— Давай перед этим заглянем в другой конец тоннеля. Там что-то есть.

Джек, развернувшись, устремил взгляд за лучом фонаря Костаса. Свет двух фонарей озарил небольшую комнату. Друзья подошли ближе. На древних стенах лежал слой известняка. Серые хлопья свисали с вулканического туфа будто грязная осыпающаяся побелка. Костас с Джеком остановились у входа в комнату. Она представляла собой идеальный купол окружностью примерно восемь метров, с небольшими прямоугольными отверстиями в потолке, которые, вероятно, когда-то служили вентиляцией, а теперь оказались замурованы. У дальней стены на постаменте возвышалась полуразрушенная статуя, а перед ней в полу было сделано круглое углубление диаметром три метра, окруженное каменной кромкой и заполненное темной массой, напоминающей черную смолу с известняковой коркой сверху. Джек неподвижно смотрел на углубление, а потом перевел взгляд на обветшалую фигуру за ним.

— Ну конечно, — прошептал он.

— Что это? — спросил Костас.

— Статуя. Кажется, что когда-то она была живой женщиной. Культовая статуя. А перед ней священный очаг. — Джек вдруг оживился. — Так вот почему места поклонения Весте на форуме и на Палатине никогда не открывали и никогда не переделывали в храмы! Потому что они были всего лишь прикрытием, внешним отражением культа. Единственный настоящий храм Весты располагался ниже!

— Джек, посмотри на статую. Здесь надпись!

Джек обошел священный очаг, следуя за лучом Костаса. К основанию статуи была прикреплена тонкая мраморная плитка не более тридцати сантиметров длиной. Присев на корточки, Джек прочитал надпись.

— Странно! — сказал он. — Это не посвящение и не часть постамента. Плитка держится слабо. По крайней мере изначально была прикреплена слабо, пока известняк не сковал ее.

Джек чуть ли не лег на пол, посветил фонарем на плитку и прочитал слова на латыни:

COELIA CONCORDIA

VESTALIS MAXIMA

ANNJ DOMINI CCCXCIV

— Будь я проклят! — воскликнул Джек. — Коэлия Конкордия, великая весталка, 394 год нашей эры. Она была последней. В этом году культ прекратил существование. Странно, что на плитке написали «Anno Domini — века Господня». К этой дате Римская империя уже сто лет как жила при христианстве. Но всегда считалось, что весталки отрицали христианство и противостояли до самого конца, как и другие языческие культы Рима.

Костас молчал. Джек пристально посмотрел на него:

— Ты меня вообще слушаешь?!

— Джек, это не статуя.

— Что ты имеешь в виду?

Джек попытался подняться на ноги, но поскользнулся на каменно полу и чуть не упал прямо на статую. Морщась от боли, он наклонился, массируя колено, которое сильно ударил при падении. Древняя статуя оказалась в нескольких дюймах от его лица. Джек остолбенел от удивления. Это вовсе не известняк! А кальцитовый нарост. Странный, бесформенный сталагмит на метр возвышался над полом, полностью закрывая каменный стул. Джек, словно заколдованный, смотрел прямо перед собой. Высеченная из камня огромная зеленая змея обвивала спинку стула и будто бы смотрела в глаза Джеку сквозь прозрачную маску известкового нароста.

— Джек! Посмотри внуть!

Джек сделал шаг влево и проследил взглядом за лучом фонаря Костаса. Внутри кальциевой оболочки висел человеческий череп.

Джек инстинктивно отшатнулся. А потом заставил себя приглядеться внимательнее. Вот и еще кости — грудина, ребра, лопатки. Костас прав. Никакая это не статуя, а скелет человека. Мальнький, будто детский. Судяпо челюсти, человек умер в престарелом возрасте — почти все зубы выпали. На шее Джек заметил ожерелье, вернее, крученый золотой шейный обруч — торк. Необычайная вещица для Рима. Может быть, древний трофей, добытый у кельтов? Над черепом, окутанные известняком, поблескивали листья из золота и драгоценные камни — традиционные украшения высоких причесок у богатых римлянок из знатных семей — матрон.

И вдруг Джека осенило. «Она пришла сюда, чтобы умереть!» Коэлия Конкордия, последняя весталка. Конечно! Как же он сразу не догадался! Считалось, что весталка может превратиться в змею?.. Не простая весталка, а Сивилла!

Джек окончательно запутался. Выходит, культ поклонения Сивилле не зачах после извержения Везувия? Неужели она вернулась сюда, в свою пещеру под Римом, ко второму входу в Гадес? Провидица прожила еще больше трех веков после смерти Клавдия и после того, как старый мир Кумской Сивиллы погиб в огне. Эта Сивилла пережила Рим, видела его расцвет и падение. Пережила период язычества и нашла свое место в новом мире, в новом устое, постепенный приход которого наблюдала многие годы вместе с изгоями общества на Флегрейских огненных полях.

— Взгляни на ее руку! — воскликнул Костас.

У Джека перехватило дыхание. Неужели такое возможно?! Так вот что случилось с сивиллами! Они сами стали теми, чье появление предсказывали. Они воплотили в жизнь свои пророчества! Весталка держала два гвоздя из кованого железа, соединенных под прямым углом. Гвозди креста!

На мгновение в пещере вспыхнул свет. Джек подумал, что показалось. И в этот момент что-то тяжелое резко повалило его на бок. Он оказался на полу у самого входа в пещеру. Чья-то рука ударила его по шлему. Фонарь тут же погас. Кромешная тьма окружила Джека.

— Джек! Здесь есть кто-то еще! — раздался по внутренней связи голос Костаса.


Глава 13

Джек с Костасом лежали на полу в полнейшей темноте. Естественно, их разговор по внутренней связи невозможно было услышать снаружи, но инстинктивно они переговаривались шепотом.

— Дек, мне казалось, ты говорил, что жизнь здесь невозможна.

Костас подполз к краю и посмотрел вдоль дромоса на пещеру в другом конце тоннеля. Джек не отставал. Фонари было решено не включать. Активировали приборы ночного видения, встроенные в шлемы гидрокостюмов. Естественного света оказалось достаточно для работы датчиков. Невооруженным глазом сложно оценить обстановку, но Джек хотя бы смог различить фигуру Костаса впереди, покрытую неравномерными зелеными пятнами — мрачный призрак, меняющий форму при малейшем движении. По идее, в тоннель должен был попадать свет из трещин, через одну из которых археологи опустили зонд в пещеру.

— Ты уверен, что видел факел?

— Абсолютно! Я как раз смотрел в другую сторону, когда ты общался со старушкой. Мне так вот одного взгляда на нее хватило. Но свет я приметил — мелькнуло что-то слева внутри пещеры.

— Там должен быть еще один тоннель, ведущий из дома весталок, — прошептал Джек. — Но Бог его знает, как сюда еще можно попасть!

— Если нам удалось, почему другие не могут?

— На карте Массимо указаны входы в Клоаку, расположенные на форуме Нервы и под Колизеем, — сказал Джек. — Спелеологов остановила затопленная труба — не было подходящего оборудования. А кто-нибудь со снаряжением вполне мог попасть внутрь. Но это точно не кто-то из людей Массимо. Он бы нам сказал.

— Думаешь, совпадение?

Джек молчал, глядя в темноту.

— Меня со вчерашнего дня не отпускает одна мысль. Помнишь Элизабет? Мы виделись в Геркулануме. Она представитель Археологической инспекции. Моя старая знакомая.

— А она здесь при чем?

— Вчера в Геркулануме Элизабет шепнула мне кое-что, прежде чем мы ушли.

— Ага, мы с Марией заметили.

— Охрана кругом. Представляешь, какой риск! Морис предупреждал, что кто-то давит на инспекцию, заставляет работников держать язык за зубами. Элизабет хотела сообщить дополнительную информацию о том, кому мы поперек горла. Эта организация корнями уходит в древнюю историю Рима, точнее во времена святого Павла! Представляешь? Они знали, что вилла скрывает тайну, ставящую под угрозу существование их организации — что-то, якобы похороненное навеки во времена извержения 79 года. Я не все разобрал. Элизабет говорила шепотом, времени переспрашивать не было. Ясно одно — они сделают все возможное, чтобы тайна так и осталась тайной.

— Думаешь, за нами следят?

— Если это та организация, о которой я подумал, то да. У них огромные связи. Я бы на их месте решил, что мы наткнулись на что-то стоящее, раз забрались сюда. А если бы они знали, на что именно, жизнь отдали бы, чтобы заполучить это.

— Отдали бы или забрали?..

Джек подошел ближе к Костасу и выглянул из-за его спины. Ни черта не видно! Только зеленый расплывчатый образ с темными пятнами.

— По-моему, надо атаковать. Там один человек. На форуме и в Колизее всегда полно туристов. Вряд ли несколько посторонних людей могли пройти через входы, не привлекая внимания.

— А вдруг охрана закрыла на это глаза?

— Мы в Риме, а не в Неаполе! — ответил Джек. — Хотя, возможно, ты прав. Кто бы ни прятался в пещере, он проклинает себя за то, что зажег факел, выходя из тоннеля. Могу представить, как сложно было сюда попасть, если только у него не такое же, как у нас, снаряжение. Чем дольше мы не включаем фонари, тем больше у него уверенности, что мы его заметили.

— И что ты предлагаешь? Сделать вид, как будто ничего не произошло?

— Наш противник может предположить, что мы спустились в боковой проход, а там ведь тупик, поэтому теперь возвращаемся. Давай включим фонари и пойдем вперед. В любом случае без света не обойтись, если собираемся забраться в пещеру и выяснить, где то место под храмом. По-моему, на нас не нападут, пока мы не найдем то, за чем пришли.

— Хорошо. Включаем свет и делаем вид, что поднимаемся снизу. Кстати, Джек, я не вооружен.

— У меня в правой руке молоток, — прошептал Джек. — Если бы я не отправил Бена, начальника охраны, в отпуск, он бы не отпустил нас без «беретты». В гидрокостюме есть даже специальный карман для оружия. Что ж, в следующий раз умнее будем!

— В следующий раз?!

Археологи включили фонари на шлемах и, выйдя в проход, двинулись по краю водоема, из которого вынырнули. Через десять метров Джек с Костасом, вплотную подойдя к пещере, посветили внутрь. Огромный природный грот высотой не меньше двадцати метров. Справа старинная, вырезанная в скале лестница, огибающая естественные контуры пещеры. Покатые ступеньки из вулканической породы. Посередине огромные фрагменты стены оказались смещены, видимо из-за землетрясения. Лестницы в этом месте не было совсем, она продолжалась только под самым потолком над неровным обрывом. На полу пещеры — отверстие, по диаметру точно такое же, как тоннель, по которому проходили Джек с Костасом. Внизу виднелись потоки воды.

— Еще один канал, — прошептал Джек, осматривая камни у входа. — Что-нибудь видишь?

— Пока нет.

— Как хорошо, что Массимо посоветовал взять веревку! Видимо, придется нам поиграть в скалолазов.

— Не нам, а тебе! Я буду делать вид, что ищу сокровище внизу пещеры, идет? И наверное, выключу свет для большего контраста, чтобы обследовать все углубления. Иногда меня не будет видно.

— Будь осторожен. Противник может быть вооружен.

— Вряд ли он станет стрелять до того, как поймет, что мы что-то нашли. Хоть мы и сами не знаем, за чем пришли.

— Это всего лишь теория.

— Постарайся найти не сразу.

— Я скомандую, когда атаковать, — сказал Джек. — Причем громко.

Он снял веревку с плеча и начал подниматься по ступенькам. Костас вскоре исчез среди камней, а вместе с ним и луч фонаря. Как ужасно осознавать собственную уязвимость! Джек понимал, враг наблюдает за каждым его движением. Костас — не спецагент, да и с таким телосложением его сложно не заметить. Джек остановился и с наигранной задумчивостью посмотрел вверх. Если ходы рассчитаны верно, можно рискнуть. Хотя кое-какие карты придется раскрыть. Настроившись, Джек пошел дальше, стараясь думать только о трудностях восхождения. Через тридцать ступенек он оказался в том месте, где из-за землетрясения разрушилась часть лестницы, и вместо нее была просто отвесная стена протяженностью десять метров. Внимательно осмотрев стену, оценив выступы и углубления, Джек решил, что взобраться вполне реально. Он прикрепил веревку к снаряжению, снял со спины кислородный баллон, поставил его на ступеньку ниже, затем отстегнул от шлема шланги и приподнял маску. Впервые с того момента, когда он чуть не задохнулся гнилостным душком из Клоаки, Джек вдыхал свежий воздух. Влажный и теплый. Слышно было, как вокруг капает вода. По-видимому, начался ливень, о котором предупреждал Массимо. Джек вплотную приблизился к скале. Рыхлый на вид туф довольно прочный материал — вулканический камень, за который легко уцепиться. Джек придвинулся еще ближе и нащупал пальцами первую опору. Поднявшись на пять метров, он забил костыль — удары молотка эхом отзывались в пещере. Через три метра — второй костыль. Еще два метра, и Джек добрался до края обрыва, за которым продолжалась лестница. Справа он увидел широкую щель, внутреннюю поверхность которой украшала мозаика из ракушек. Видимо, ее обнаружили археологи, опустив зонд под домом Августов. Теперь Джек был абсолютно уверен, что лестница проходит под Палатинским храмом Весты и ведет к тайной комнате, до которой осталось буквально два шага.

Джек забил последний костыль в поверхность скалы, закрепил веревку к снаряжению, закинул ее за спину и спустился на несколько метров. Потом остановился, прислушиваясь. Воды в тоннеле, ведущем к форуму, прибавилось. Настоящий потоп! Похоже, из-за ливня резервуар источника переполнился, и тоннель выполнял функцию, для которой Клавдий его и построил. Набрав полные легкие воздуха, Джек крикнул изо всех сил:

— Костас! Нашел! Спускаюсь!

Джек снизился еще на пару метров, сжимая молоток в левой руке. Неожиданно кто-то сильно схватил его за левую лодыжку. Джек судорожно задергал ногой, пытаясь вырваться. Глянув вниз, он увидел мужчину в черном гидрокостюме и плотно прилегающей маске. Ногами тот умело зацепился за веревку, одной рукой держал лодыжку Джека, а в другой сжимал пистолет с глушителем, нацеленный в голову Джека.

— Отдай его мне, — спокойно сказал напавший по-английски с сильным итальянским акцентом.

Джек молча отвел взгляд. В эту же секунду раздался выстрел, у самого уха просвистела пуля. Первое предупреждение. Вдруг краем глаза Джек заметил мелькнувшую рядом тень. Резко качнувшись, он замахнулся молотком, целясь в голову противника, чтобы нанести смертельный удар. Но попал в руку, державшую его за лодыжку. Раздался хруст. Костыль вылетел из скалы. В этот же момент Костас схватил нападавшего за ноги и силой стянул вниз. Незнакомец вскочил, бросился бежать и, не удержавшись на краю, упал в канал. Быстрый поток тут же поглотил его.

Джек спустился и помог Костасу снять шлем с маской.

— Ты как?

— Нормально, — тяжело дыша, ответил Костас. — Жаль, что ты промазал мимо башки этого придурка.

— Думаю, он нас больше не побеспокоит!

— Смысла, в прямом смысле этого слова! — Костас вытер кровь с губы и посмотрел наверх. — Ну хорошо. Закрепи на мне веревку. Чем раньше мы достанем то, за чем пришли, и выберемся отсюда, тем лучше.


Двадцать минут спустя Джек с Костасом забрались в узкое пространство над последним пролетом лестницы. Джек пролез в расщелину, насколько сумел, и протянул руку к выдолбленному в стене углублению, однако ничего не нащупал. Он попробовал пробраться глубже, из этой затеи тоже ничего не вышло. Прижался щекой к краю расщелины, но увидел только острые камни прямо перед собой. Будто слепой, Джек обследовал рукой все углубление — пусто! Изогнув спину, продвинулся еще на пару дюймов и вдруг дотронулся до отшлифованного влажного камня, по структуре отличающегося от остальной поверхности расщелины. Проведя по нему рукой, Джек понял, что камень круглый, примерно два фута шириной и углублен в скале. Обрадовавшись, Джек подумал, что сможет дотянуться до самого низа углубления. Он обшарил пальцами каждый угол — ничего.

Джек чуть-чуть сполз вниз и посмотрел на Костаса:

— Я нащупал углубление. — Голос Джека эхом отозвался откуда-то издалека, чуть приглушенно. — Сдается мне, там еще одно углубление, поменьше.

Джек снова забрался, насколько смог, вглубь и немного сдвинулся вправо. Затем провел левой рукой по дну углубления — влажному, склизкому, с небольшими бугорками и бороздками. Потом достал до противоположного края углубления и вернулся назад. Бороздки были расположены в определенном порядке! Он снова, закрыв глаза, провел по ним пальцами, мучительно размышляя. Специальные отметки!

— Ты прав! — воскликнул Джек. — Я нащупал еще один, внутренний, круг на дне углубления. Думаю, это каменная крышка. И на ней какие-то метки.

— Ручка или рычаг есть? — спросил Костас.

— Ничего. Она совершенно плоская. Ума не приложу, как ее открыть.

— Что за метки?

— Я насчитал двадцать штук, — ответил Джек. — Погоди… — Он передернулся от боли, ударившись локтем об острый край расщелины, пытаясь изучить каждый миллиметр каменной крышки. — Нет, двадцать три. Метки расположены по кругу, вдоль края крышки. Да это же буквы! Рельефные буквы, вырезанные в камне. Удивительно, похоже, я могу слегка вдавить каждую.

— Можешь их прочесть?

Джек опять провел пальцами по буквам и чуть не подпрыгнул от радостного озарения.

— Это латинский алфавит! Алфавит позднего периода Римской республики и начала империя. Двадцать три буквы. От альфы до дзеты.

— Джек, мне кажется, это кодовый замок. Вполне в римском стиле.

— Такое возможно?!

— Мы изучали подобное в МТИ. Яркий пример древних технологий! Если нет ручки, значит, под крышкой должна быть пружина, открывающая ее. Насколько понимаю, бронзовая, и установлена она с краю внутреннего углубления. Буквы — не что иное, как код, нужно только подобрать правильную комбинацию. Они скорее всего присоединены к каменным или металлическим стержням, которые крепят крышку к камню. Комбинация букв, несомненно, может регулироваться, чтобы хозяин тайника по желанию менял код. Осталось только набрать правильную комбинацию, и крышка откроется.

— Двадцать три буквы, — прошептал Джек. — Неизвестно, комбинацию из скольких нужно ввести. Боюсь даже предположить количество вариантов!

— Давай начнем с очевидного, — предложил Костас. — Плиний Старший положил свиток внутрь, так? Как его полное имя на латыни?

Джек задумался на секунду.

— Caius Plinius Secundus.

— Отлично! Введи инициалы.

Представив в уме латинский алфавит, Джек нашел пальцем буквы C, P, S и нажал их в правильной последовательности. Они слегка вдавились, но ничего не произошло. Джек попробовал снова, только в другом порядке. Безрезультатно.

— Плохо дело, — бросил он.

— Предложи что-нибудь, — сказал Костас. — Или попробуй любую комбинацию наугад. Мы же не собирается здесь неделю проторчать! Надо двигаться, Джек. Думаешь, тот парень работал в одиночку? Сомневаюсь.

— Подожди. — Мысли быстро закрутились в голове. — Отличная идея! Давай размышлять логически. Плиний получил документ от Клавдия и пообещал его спрятать. Плиний — человек слова. Сказано — сделано. У него полно других дел!. Управлять военно-морской базой, писать книги. Тем не менее он садится на галеру и отправляется в Рим той же ночью — 23 августа 79 года. Поднимается по Тибру и является прямиком сюда к личной депозитарной ячейке. Той же ночью он возвращается на мыс Мисен в Неаполитанском заливе как раз к извержению вулкана. Чье имя в тот момент не дает ему покоя?

— Иисуса? Назареянина?

— Нет, по-моему, это слишком очевидно. Я имел в виду Клавдия. Точнее сказать, его имя до вступления на престол — Тиберий Клавдий Друз Нерон Германик. — Джек закрыл глаза, провел рукой по буквам и нажал T, C, D,N, G. Ничего не произошло. Джек повторил еще раз. И снова ничего. Он шумно вздохнул. — Бесполезно.

— Может, добавить букву, обозначающую, что он император?

— Caesar Augustus[25]. — Джек нашел нужные буквы и вдавил их. Никакого результата. Джек опустился немного вниз, и вдруг дыхание его перехватило. — Нет-нет, не Caesar Augustus. Ведь Клавдий больше не был императором. Наверняка он не раз уговаривал не называть его так. Нет, не император… Он стал кем-то другим, и это, несомненно, забавляло и Плиния, и самого Клавдия.

— Богом, — прошептал Костас.

— Divus[26]. — Джек снова забрался глубоко в расщелину, нашел букву D и нажал ее что было сил. Буква вдавилась почти на дюйм. Крышка резко открылась. Джек едва успел отдернуть руку. — Ура! — радостно крикнул он и нащупал упругую бронзовую пружину, теперь удерживающую крышку на высоте одного фута. Затем Джек опустил руку и дотронулся до цилиндра. Сердце готово было выскочить из груди. Он осторожно вытащил каменный цилиндр, стараясь не задеть пружину. Какой же он тяжелый для такого размера! Десять дюймов длиной и шесть шириной. — Достал! — крикнул Джек, вытащив цилиндр из углубления в расщелине, и направил на него луч фонаря. — Египетский… египетский каменный сосуд, сделанный вручную. Вот так находка, Костас! Сосуд точно такой же, как и сосуды в библиотеке Клавдия — канопы, древнеримские кувшины со свитками папируса. Смотри-ка, цилиндр запечатан смолой. Похоже, Плиний не вскрывал его. Неужели нам наконец-то повезло?

Джек передал цилиндр Костасу, потом и сам спустился вниз. Присев на корточки, археологи склонились в темноте над сосудом. Лучи фонарей освещали только пятнистую мраморную поверхность цилиндра в руках Костаса.

— И что теперь будем делать? — спросил он.

— Откроем.

— Не может произойти…

Джек понимающе кивнул. Сколько раз они бывали в подобной ситуации. Волнение, страх… И все-таки любопытство всегда оказывалось сильнее.

— Условия далеко не лабораторные, — предостерег Костас.

— Под мою ответственность.

Джек взял у него цилиндр, положил одну руку на крышку, другой сжал основание и повернул. Цилиндр поддался легко. Древняя смола, треснув, осыпалась на пол тоннеля. Джек снял крышку, положил ее рядом и заглянул внутрь.

— Папируса нет, — сообщил он. — Зато есть кое-что другое.

Сунув руку в цилиндр, Джек выудил плоский каменный предмет, длиной примерно шесть дюймов и четыре дюйма шириной. По размерам и форме словно маленькое косметическое зеркальце. Предмет состоял из двух пластин, соединенных вместе. С одной стороны — крючок, с другой — металлическая петелька.

— Письменная табличка! — догадался Джек. — Диптих. Открывается как книга. Внутренняя поверхность должна быть покрыта воском.

— Думаешь, то, что там написано, сохранилось? — спросил Костас.

— Придется рискнуть! — ответил Джек. — При взаимодействии с кислородом надпись скорее всего мгновенно исчезнет. Но другого выхода нет. Ждать нельзя.

— Согласен. — Костас мигом достал водонепроницаемый блокнот с карандашом и приготовился записывать, опустившись на колени рядом с Джеком.

Подняв крючок, Джек почувствовал, как каменные пластины начали раскрываться. Внутри диптих оказался твердым и блестящим, словно стекло. Как и предполагал Джек, пластины были вощеными. Гладкий воск с надписи сохранился прекрасно, но после открытия начал с каждой секундой темнеть.

— Быстрее! — воскликнул Джек, передавая диптих Костасу. Выхватив у друга блокнот с ручкой, он меньше чем за минуту записал все, что увидел. — Готово!

Воск еще сохранился, а надпись улетучилась словно призрак, будто ее никогда и не было.

Костас закрыл диптих, тут же завернул его в пузырчатую упаковку и положил в водонепроницаемый пакет.

Джек задумчиво смотрел на запись в блокноте.

— И что там? — спросил Костас.

— Латынь. — Джек замолчал, приводя мысли в порядок. — Уже не знаю, кто это написал, но точно не назареянин из Галилеи. Возможно, арамеец или грек.

— Выходит, это не тот сверх ценный документ Клавдия, который мы искали?

— Возможно, его писал Клавдий или Нарцисс, — прошептал Джек, меняя положение, чтобы не затекли ноги. — Судя по надписи на вощеной поверхности, сложно сказать, почерк ли это Нарцисса, как на папирусе в кабинете Клавдия. Особенно когда буквы исчезают прямо на глазах! — Джек посмотрел на Костаса. — Нет, это не тот документ, который мы ищем. Но и не тупик, поверь мне.

Джек вырвал листок из блокнота и аккуратно переписал накарябанные в спешке слова. Затем посветил фонарем, и они оба смогли прочитать:

Dies irae, dies illa
Solvet saeclum in favilla
Teste David cum Sibylla
Inter monte duorum
Qua respiciatam Andraste
Uri vinciri verberari
Ferroque necari
— Стихи? — спросил Костас. — Вергилий? Он ведь писал о кумской пророчице.

— Ах ты старый хитрец! — прошептал Джек.

— Кто?!

— Думаю, Клавдий в конце концов сдержал слово. Просто он затеял с нами игру. А Сивилла играла в игры с ним.

— Продолжай.

— Первые строки очень просты. Это строфа из Dies Irae — «Реквиема» — главного гимна римской католической заупокойной мессы. Удивительно! Считалось, что самая ранняя версия относится к XIII веку. Большинство исследователей утверждают, что этот гимн был создан в Средние века, особенно с такой рифмой. Ничего подобного нет в латинской поэзии, у того же Вергилия, например. — Джек записал перевод на английский рядом с оригиналом на латыни. — Вот так обычно переводят «Реквием», сохраняя размер и ритм:

День гнева, день славы
Бросит весь мир в огонь
По предсказаниям Давида и Сивиллы.
Костас присвистнул от удивления:

— Звучит как предсказание об извержении Везувия!

Джек кивнул:

— По-моему, это и так предсказание. Пророчество Сивиллы, которое сам она передала Клавдия в Кумах. Возможно, она говорила первые строчки и другим людям. Кто-то запомнил и хранил в тайне, пока они однажды не всплыли на средневековой католической службе.

— Кто такой Давид? — спросил Костас.

— Вот это и удивляет меня больше всего! Никак не думал, что гимн настолько старый. Оказывается, он появился в древнехристианский период. Всегда считалось, что под Давидом в «Реквиеме» подразумевался Иисус, который, по преданию, был потомком иудейского царя Давида. Если этот диптих подлинный, тогда подтверждается, что Сивилла знала об Иисусе, а также то, что она была связана каким-то образом с ранним христианством.

— А вторая часть стихотворения?

— Подсказка для нас. Здесь налицо все признаки предсказаний Сивиллы. Я почти уверен, что это загадка, написанная на листьях перед входом в кумскую пещеру. Послушай мой перевод:

Меж двух холмов,
Где Андрасте лежит,
Жечь, вязать,
Сечь, казнить мечом.
— А смысл? — спросил Костас.

— Конец легко расшифровать. Странно, что выбраны эти строки. Это sacramentum gladiatorum — клятва гладиаторов. «Uri, vinciri, verberari, ferroque necari. Кланусь, меня можно жечь, вязать, сечь, казнить мечом».

— Ну да, — тихо сказал Костас. — Это и без тебя понятно. Я все про гладиаторов знаю. А вот что ты думаешь о начале второй части?

— Андрасте — британская богиня, популярная до прихода римлян. Нам известно о ней благодаря римскому историку Диону Кассию. По его словам, Боудикка перед сражением обращалась к Андрасте с мольбами о покровительстве. Ты ведь слышал о Боудикке?

— О рыжеволосой королеве? Конечно!

— Она возглавила восстание против римских завоевателей в 60 году и устроила самую кровавую битву в истории Британии. — Джек вновь взглянул на слова, и на него вдруг снизошло озарение, словно он очнулся от забытья. Все встало на свои места. — Ну конечно! — воскликнул он сорвавшимся голосом. — Теперь понятно, что имела в виду Сивилла. — Он еще раз пробежал взглядом последние строки. — Клятва гладиаторов. Ad gladium[27]… гладий — такой короткий меч. Нас направляют к арене гладиаторов, к амфитеатру!

— Неужели в Колизей? Здесь, в Риме?

— Не обязательно. Было и много других. — Джек опять перечитал стихотворение. «Место, построенное меж двух холмов. Там, где лежит богиня бриттов». Джек встретился глазами с Костасом и широко улыбнулся.

— Ой, как мне знаком этот взгляд! — Костас усмехнулся.

— Я точно знаю где! — победоносно воскликнул Джек. — Пошли. Пора выбираться. Вряд ли ты захочешь услышать об этом в темноте.

— Вас понял.

Прищурившись, Костас недоверчиво посмотрел на друга. Потом тяжело поднялся. Оба развернулись и осторожно начали спускаться по вырезанным в скале ступенькам. Оказавшись на площадке посередине спуска, друзья надели кислородные баллоны и одновременно посмотрели на вход в тоннель, где исчез нападавший. Вода там поднялась очень высоко, течение еще больше усилилось, так что пройти там не представлялось возможным. Друзья продолжили путь. Спустившись на пол пещеры у кромки воды, они проверили дыхательную систему и только потом опустили забрала шлемов.

Костас старался не смотреть на проход, ведущий к жуткому скелету в священной пещере. А Джек на секунду замер как зачарованный, осознав вдруг всю важность сделанного ими открытия. Даже перспектива вновь очутиться в Большой Клоаке пугала не так сильно. Теперь это выход из подземного мира, а не портал в неизвестность!

Костас поднял обе руки, чтобы опустить маску, и внимательно посмотрел на Джека:

— Мы все больше и больше начинаем понимать старину Клавдия, верно?

— Теперь он наш лучший друг! — ответил с улыбкой Джек. — Похоже, нам предстоит пройтись по всем главным его достижениям. У меня такое ощущение, что он наблюдает за нами. Там, наверху, я чувствовал его присутствие, будто его дух помогал нам.

— Получается, он не доверял Плинию?

— По-моему, он доверял ему как другу, он знал, что любопытство ученого может сыграть с ним плохую шутку. Если бы Плиний не погиб во время извержения Везувия, уверен, он бы вернулся сюда и вскрыл сосуд. Поэтому Клавдий придумал для него загадку. Пророчество Сивиллы. Только вот никто из них не знал, что Везувий изменит все планы. Вощеный диптих пролежал непрочитанным почти две тысячи лет с того дня, когда Плиний спрятал его в расщелине.

— Подожди, когда мы найдем его.

— Мне кажется, Клавдий на это и рассчитывал — чтобы загадку разгадал не Плиний и не любой другой римлянин, а далекий потомок, тот, кто смог бы понять скрытый смысл и найти сокровище, когда угрозы уже не будет.

— Жаль, он не учел, что угроза останется, — пробурчал Костас. — Ну что? Куда мы теперь?

Джек ничего не ответил, только виновато посмотрел на друга.

— Я так и знал! — Костас обреченно вздохнул. — Я так и думал! Опять под землю.

— Надо же найти потерянную богиню.


Глава 14

Уже через сутки Костас шел следом за Джеком мимо величавого собора Святого Павла в Лондоне по запутанному лабиринту улочек и аллей, составляющих центр старого города. Прошлую ночь археологи провели на борту «Сиквеста II» в Средиземном море и прилетели в лондонский аэропорт рано утром. Джек первым делом встретился с Беном Кершоу — начальником безопасности ММУ. Необходимая мера после инцидента в Риме во время секретной археологической экспедиции, которая совершенно изменила ход дальнейших событий. Пока осуществлялись поиски, пока противник понимал, что в Риме археологи обнаружили всего лишь подсказку, Джек чувствовал, что они в безопасности. Судьба человека, целившегося в голову Джека под Палатинским холмом, так и осталась неизвестна. Хотя маловероятно, что ему удалось выжить в Большой Клоаке без кислородного баллона. Сложно поверить, что итальянцы продолжили преследование в Лондоне. Тем не менее Джек не отметал и такой возможности. Было решено не привлекать лишнего внимания. Бен с двумя подчиненными постарается постоянно находиться рядом, на случай если появится нежелательный гость, как тогда, в древней пещере под Римом.

— Добро пожаловать в солнечный Лондон! — пошутил Костас, не успев отскочить от спешащих мимо черных кебов — поток грязной воды обрушился ему прямо на брюки.

И Костас, и Джек оба были одеты в куртки с водонепроницаемым покрытием «Гортекс», на головы накинуты капюшоны. Костас к тому же неумело прикрывался зонтом.

День начался прекрасно — с утра светило солнце. А потом заморосил дождь и продолжался с перерывами до самого вечера.

Костас громко шмыгнул носом и чихнул.

— Так, значит, сюда Клавдий привез свою драгоценную тайну. Не близкий путь из Иудеи!

— Ты будешь удивлен, — Джек постарался перекричать гул уличного движения, — но первые христиане в римской Британии были уверены, что имеют прямую связь со Святой землей, не тронутой римлянами!

— Мы сейчас находимся на территории римского Лондона?

— Только что вступили. Лондонский Сити, современный финансовый район, — по сути, средневековый город, построенный на руинах римского Лондиниума. Границы римских стен можно до сих пор проследить по тому, как расположены улицы.

— Римлянам это место наверняка показалось болотом! — сказал Костас, шлепая по лужам за Джеком. — Неужели кому-то захотелось сюда перебраться?!

— Посмотри на лица вокруг, — продолжал Джек, пробираясь сквозь толпу людей, спешащих кто куда. — В римский период Лондон был таким же космополитическим городом. Основанный ради торговли, он стал центром притяжения купцов со всех уголков империи. — Повернув налево, Джек перешел через дорогу, маневрируя между еле ползущими машинами, и повел Костаса вверх по улице. — Правду говорят, что кельтское прошлое наложило на Великобританию определенный отпечаток, отличающий ее от остального римского мира и в определенной степени пугающий его. Римским торговцам, вольноотпущенникам и вышедшим на пенсию солдатам это место вовсе не казалось грязным болотом. Здесь они могли обрести богатство и социальный статус, о котором и не мечтали в Риме.

— И одним из них был Нарцисс — вольноотпущенник Клавдия. Ты к этому ведешь? — спросил Костас.

— Точно. Возможно, он никогда не жил здесь. Но британские свинцовые слитки с его именной печатью, которые мы обнаружили на месте крушения корабля святого Павла, доказывают, что Нарцисс проявил себя в новой провинции довольно прозорливым инвестором.

— Итак, Клавдий завоевал Британию. — Костас заморгал, задрав голову вверх — моросящий дождь все усиливался, — и натянул капюшон по самый нос. — Как можно было бросить Италию, ума не приложу!

Вытерев воду, струйками бежавшую по лицу, Джек перешел на другую сторону. Вот и Лоренс-лейн, ведущая к средневековой ратуше — Гилдхоллу.

— Клавдий приехал сюда с определенной целью, — сказал Джек. — Вопрос чести семьи. Император действовал согласно принципам предков, продолжи их дело. Почти за сто лет до Клавдия его дядя Юлий Цезарь высадился со своими воинами на территории Британии в самом конце кампании по захвату Галлии. Скорее, это была простая демонстрация силы, а не завоевание в чистом виде. Своеобразный пример древней дипломатии канонерок, чтобы показать бриттам, что переходить на другую сторону Ла-Манша не стоит.

Костас хмуро глянул на друга из-под капюшона:

— Значит, Юлий Цезарь заглянул сюда, решил, что место неплохое, и ушел?

Джек усмехнулся:

— У него в тот момент голова была занята совсем другим. Но он открыл сюда путь торговцам. Еще до вторжения Клавдия здесь существовало римское поселение у столицы Камулодун, в пятидесяти милях от Лондона в северо-восточном направлении. Там сейчас Колчестер. Римляне импортировали в Британию вино в глиняных амфорах. Точно такого же, кстати, типа, какие мы видели возле корабля святого Павла и в Геркулануме. Оказалось, что бритты не равнодушны к алкоголю!

— С тех пор мало что изменилось, — пробурчал за спиной Джека Костас, остановившийся перед пабом.

Стянув капюшон, Костас многозначительно кивнул на дверь.

Джек покачал головой:

— Мы почти дошли. Выпивку оставим на потом.

— Ну вот, как всегда! — проворчал Костас и затопал по лужам. Некоторое время шли молча. Вдруг Костас остановил Джека, схватив за руку. — Один вопрос давно не дает мне покоя…

— Выкладывай, — отозвался Джек.

— Это связано с Элизабет и вашим разговором в Геркулануме. Она предостерегала тебя, просила быть начеку…

— Да, но я уловил всего пару фраз.

— Интересно, что за парень напал на нас в пещере под Римом и откуда ему стало известно, что мы там?

— Я тоже задумывался над этим. Полагаю, не сложно было увязаться за нами в Геркулануме, проводить до «Сиквеста II», а потом и в Рим. Вероятно, телефон прослушивали. Может быть, использовали спутниковую систему наблюдения. Мы, естественно, старались не создавать шумихи, но тот, кому надо, без труда заметил бы, как оборудование ММУ для погружения привезли в центр Рима, а затем опустили в Большую Клоаку.

— Думаешь, они применили ультрасовременные устройства слежения?

— А что, в средствах противник явно не стеснен!

— Похоже, им известно, что мы ищем. Помнишь слова нападавшего в пещере? «Отдай его мне».

— Так ты подозреваешь Элизабет? Думаешь, она тоже замешана?!

— Никого я не подозреваю! — воскликнул Костас.

Джек разволновался.

— Она сказала кое-что еще… Я думал, это личное, касается только нас с ней. Возможно, я ошибался.

— И?..

— Элизабет сказала, что знает.

— Знает что?

— Она ничего не добавила. Просто, что знает. Это ее последние слова.

— По-твоему, Элизабет знала о нашей находке в Геркулануме? Может, она сама обследовала тоннель до того, как пришли мы?

— Морис уверен кроме нас, никто не проходил через расщелину в стене, его мнению можно доверять. Он же спец по расхитителям гробниц! Хотя Элизабет могла ночью тайком пробраться в тоннель, увидеть скелет Нарцисса, обожженные свитки и, вполне вероятно, заглянуть в комнату через трещину. Скорее всего она знает о свитках!

— Почему тогда тебе не сказала?

— В ее глазах мелькнул страх. Неподдельный ужас. А она, знаешь ли, дамочка не изнеженная, выросла на задворках Неаполя. Я оставил ей несколько сообщений на рабочий телефон в инспекции. Ни на одно не ответила. Похоже, Элизабет сказала все, что могла!

— Думаешь, она на нашей стороне?

— Костас, я не думаю, я знаю! За этим стоит не Элизабет, а кто-то влиятельный. Тот, кто может заставить ее молчать. Вот это меня действительно пугает.

Вздохнув, Костас снова взглянул на небо, потом кивнул Джеку:

— Ну хорошо. В любом случае у нас нет выхода. Продолжаем поиски. Почему же у меня такое ощущение, что нас обложили со всех сторон?..

— Бен с ребятами круглые сутки начеку.

Костас кивнул, и они пошли дальше.

— Ладно. Давай поговорим о римском Лондоне. Много иностранцев, следовательно, много иностранных идей?

— Ты прав. — Археологи подошли к улице Грешам. Джек показал на здание напротив: — Сюда мы и шли.

Костас поднял взгляд на темный каменный фасад, который казался древнее возвышающихся на Лоренс-лейн бетонных и стеклянных конструкций. Фасад украшали пять высоких окон и круглые окошки поменьше с каждого края, а на восточной стороне — колонны и фронтон в неоклассическом стиле.

— Английское барокко, — прокомментировал Джек. — Не так потрясает воображение, как собор Святого Павла, но относится к тому же периоду. Да и архитектор тот же. В общем, Костас, перед тобой одна из церквей, восстановленных сэром Кристофером Реном после великого лондонского пожара 1666 года.

— Церковь Сент-Лоренс-Джюри. — Костас сверился с промокшей насквозь туристической картой, которую только что вытащил из кармана.

Джек подождал, пока мимо проедет такси, и добавил:

— Раньше на этом месте был еврейский квартал, пока в XIII веке всех евреев не изгнали из Лондона. Сент-Лоренс — англиканская протестантская церковь, а сразу за углом стоят католические, нонконформистские церкви, синагоги, мечети. Так же, как в римском Лондоне. Сегодня большинство людей верит в единого Бога. По сути, чем тебе не политеизм, и известный римлянам и, в частности, Клавдию? Множество различных храмов и ритуалов.

— У них же же был культ императора?

— Верно. Римляне воздвигли в честь Клавдия храм в Колчестере и еще один в Лондоне. По моему личному убеждению, Клавдий вряд ли серьезно отнесся бы к подобной лести, даже если бы дожил до времен, когда его стали боготворить. Уж слишком это отдает влиянием его безумного племянника Калигулы и его преемника Нерона. Здесь, в провинции, культ императора имел практическое значение. Боготворя конкретного императора, коренное население стало уважать Рим.

— Разве римляне не пытались уничтожить другие конкурирующие религии?

— Как правило, нет. В этом и состоит смысл политеизма. Как в политике. Если уже и так больше одного бога, несложно смириться еще с несколькими. По крайней мере проще, чем избавляться от них. Принятие иностранных богов лишь усиливало превосходство римских. Такой процесс как раз происходил в римской Британии. Кельтский бог войны превратился в Марса — римского бога войны, который, в свою очередь, возник на основе поклонения греческому богу Аресу. Кельтская богиня Андрасте по описанию очень напоминает Диану и Артемиду. Да что там говорить! Само христианство переняло языческие обряды поклонения. Я говорю о храмах и священниках. Почти все, что ты сейчас видишь в этой церкви, поставило бы первых христиан в тупик. Даже идея организованной религии с прописанными ритуалами поклонения. Для многих такое представление было равносильно анафеме.

— Возможно, и для самого Мессии тоже? — предположил Костас.

— Провокационная мысль!

— Неужели ты забыл, что меня воспитали в духе греческого православия? Мне дозволено говорить такое. В иерусалимском храме Гроба Господня греки считают себя наиболее приближенными к Иисусу смотрителями гробницы. И так же думают представители других религиозных конфессий: армяне, римские католики. Да кто угодно! Каждый настаивает на своем. Забавно, но так и есть. Не видят главного из-за мелочей.

Джек повел Костаса через дорогу, мимо церкви во двор Гилдхолла. В нескольких метрах позади оказалась западная церковная стена, а прямо перед глазами — широкая арка из темных камней на тротуарных плитах двора, будто часть огромных солнечных часов, лежащих под соседними зданиями. Зазвонил сотовый. Джек ответил, продолжая быстро шагать к художественной галерее ратуши, расположенной на западной стороне двора прямо за аркой.

— Джереми уже здесь, — сообщил он Костасу. — Запомни эту арку во дворе. Она Объясняет то, что мы скоро увидим.


Через десять минут Джек с Костасом стояли почти в том же месте, что и во дворе, только восемью метрами ниже — под землей. Они очутились в просторном подземном зале, освещенном по краям. Посередине громоздились руины кирпичной и каменной кладки. Сняв куртку, Костас прочитал табличку с описанием.

— Римский амфитеатр, — прошептал он. — Фантастика! Кто бы мог подумать…

— Никто. Его случайно обнаружили всего несколько лет назад. Большая часть города во время Второй мировой войны. С тех пор благодаря расчистке и перестройке города проводилось много археологических раскопок. Однако до двора Гилдхолла руки дошли только в конце восьмидесятых годов XX века. И в результате вот такая потрясающая находка!

— Теперь понятно, зачем эллиптическая арка наверху, — еле слышно проговорил Костас.

— Арка обозначает границы арены — центрального углубления амфитеатра, — пояснил Джек.

— О каком периоде идет речь?

— Помнишь восстание Боудикки? 60 год нашей эры. Примерно тогда же затонул корабль святого Павла. Римский Лондон был основан пятнадцатью годами раньше, вскоре после завоевания Британии Клавдием в 43 году. Боудикка разрушила первое римское поселение, но его очень быстро восстановили, а через несколько лет организовали строительство крупных сооружений. Амфитеатр был деревянным. А стену перед тобой вокруг арены сделали из камня и кирпича, по-видимому, уже в семидесятых годах.

— Во время второго тайного приезда Клавдия.

— В общем, рабочая гипотеза такова: Клавдий прибывает сюда с секретной миссией на неопределенное время незадолго до наступления семьдесят девятого года. — Джек достал перевод замысловатой загадки с вощеного диптиха, найденного в Риме. — «Меж двух холмов», — тихо прочитал он. — Это описание ландшафта Лондона в те времена с рекой Уолбрук[28] посередине. Так, дальше идет клятва гладиаторов. «Жечь, вязать, сечь, казнить мечом». Все сходиться. Это здесь!

— Где Андрасте лежит, — добавил Костас. — Храм? Гробница?

— Святое место, обитель богини.

— Но где конкретно?

— Здесь только в одном месте не проводились раскопки. Между амфитеатром и церковью Сент-Лоренс, — сказал Джек. — За стеной. — Вдруг сзади раздались шаги. Джек испуганно обернулся. — А вот и тот, кто может рассказать больше меня.


Глава 15

Высокий стройный парень в очках, с копной светлых волос, помахав рукой, подошел к Джеку с Костасом и улыбнулся. В намокшей куртке «Барбур»[29] и светлых вельветовых брюках Джереми Хаверсток, если бы не американский акцент, выглядел как типичный английский сквайр.

— Привет, ребята! Я сюда прямо с электрички. Был в Оксфорде. Джек, хорошо, что ты позвонил вчера в институт. Я же собирался уехать на неделю в Херефорд[30], чтобы изучить недавно обнаруженную соборную библиотеку. Мария передала ее в мое ведение! Для меня это настоящий прорыв. Честно говоря, не хотелось отменять поездку. Да и до Марии не удалось дозвониться по мобильнику.

— Она вернулась в Неаполь, — сказал Джек. — Их с Морисом окончательно затянула бюрократическая машина. Не переживай, я замолвлю за тебя словечко.

— Вчера вечером я часа два просидел в библиотекеБейллиол-колледжа Оксфордского университета, — сообщил Джереми. — Выяснилось, что церковь Сент-Лоренс принадлежала Бейллиолу с XIII по XIX век. У них даже сохранился архив. Я посмотрел, о чем ты просил, Джек. Думаю, информация достаточно, чтобы продолжить исследование. Но мне нужно будет съездить туда еще разок после осмотра церкви. Хотелось бы покумекать над одной очень интересной версией.

— Рад снова встретиться с тобой, Джереми! — воскликнул Костас. — Кто бы мог подумать, что свидимся так скоро!

— Ага, все как во сне, — ответил Джереми. — Наша экспедиция, поиски сокровища иудеев, Харальд Суровый[31], викинги, юкатанские подземные пещеры… Книгу можно написать. Только вряд ли кто-то поверит, что сюжет не вымышлен!

— Так позиционируй как фантастику! — предложил Костас. — И не упоминай наших имен. Мы сейчас стремимся к анонимности во всем. На днях в римском подземелье произошел не очень приятный случай.

— Джек рассказал, — прошептал Джереми. — А вы, ребята, похоже, не можете без опасных приключений! Я сейчас наверху, в художественной галерее, встретил технарей с «Сиквеста II».

— Отлично! — воскликнул Джек. — Значит, они уже здесь.

— У нас еще полчаса перед тем, как сможем пойти в склеп.

— Склеп?! — ужаснулся Костас.

— Не бойся, — успокоил его Джереми. — Он пуст. По крайней мере первый.

Бросив на него недоверчивый взгляд, Костас расположился на стуле, вытянув ноги.

— Хорошо. Тогда есть время обсудить некоторые вопросы. Введите меня в курс дела. Каким было это место до появления римлян, до Клавдия? — попросил грек.

Джек ехидно поглядев на него:

— Доисторический Лондон покажется тебе странным местечком. Не поселение в привычном понимании, а так, пространство, на котором происходили определенные события. Скорее всего священное место. К сожалению, доподлинно неизвестно, какая религия была распространена здесь в железном веке. Никаких храмов, никаких идолов, единственный источник информации — римские историки. Однако мнение большинства из них предвзято и сформировано под влиянием третьих лиц.

— Скорее всего религия друидов, — пояснил Джереми, присаживаясь на край разрушенной стены амфитеатра. — Загадочные обряды, принесение в жертву людей…

Джек кивнул:

— Когда римский военачальник Светоний Паулин узнал о восстании Боудикки, он выступил на отдаленный остров Мона — современный Англси — севернее Уэльса. Последний бастион бриттов, не смирившихся с римским гнетом, и священная цитадель друидов.

— Странные парни в белых мантиях, — пробормотал Костас.

— Этот образ сложился в Викторианскую эпоху. Гэндальф, Мерлин… омела, перемещение из одного враждующего королевства в другое. Еще их считали жрецами-посредниками. Возможно, это единственный достоверный факт, все остальное вымысел.

— Тацит создал довольно отталкивающее описание, — сказал Джереми.

Джек вытащил из сумки книгу и добавил:

— Тацит, зять Юлия Агриколы, в свое время правил Британией. Его можно считать надежным источником информации. Римляне на Моне держали оборону перед плотной стеной врагов, подступивших к береговой линии. Среди защищавшихся были и друиды, которые, по словам Тацита, «простирали руки к небесам и выкрикивали страшные проклятия». После победы римляне уничтожили священные рощи друидов, места, где «алтари питались кровью пленных и где через человеческие внутренности жрецы общались с богами».

— Прямо как некоторые современные священники, — усмехнувшись, прокомментировал Костас. — Сила через страх.

— Можно провести множество исторических параллелей.

— Средневековая церковь, например, — добавил Джереми. — Повиновение, послушание, покаяние, воздаяние, кара.

— Все, к чему первые христиане питали отвращение, — сказал Джек.

— Причем Тацит говорил не только о друидах мужского пола, — прошептал Джереми.

Джек снова открыл книгу.

— Римлян ужаснуло поведение женщин.

— Час от часу не легче! — воскликнул Костас.

— Толпы фанатичных «женщин в черных одеяниях, словно фурии, с растрепанными волосами, размахивали факелами». — Джек положил книгу. — Для римлян это зрелище показалось страшнее любого кошмара. Образ Амазонки, королевы-воительницы, явно не давал покоя римским солдатам по ночам. И речь не о похоти. Возможно, Тацит преувеличивал роль Британии, которую она сыграла в формировании представления римлян о мире варваров: мире, неподвластном контролю, мире, где не существуют привычные методы и нет места логике. По всем имеющимся данным, оказавшись в Британии, они попали в ад, каким его представляли — мир амазонок и привидений, предвещающих душераздирающими воплями смерть.

— А Боудикка? — спросил Костас. — Она тоже была своего рода друидом?

— Известно еще об одной древней королеве — королеве бригантов Картимандуи, — ответил Джек. — Титул королевы обычно подразумевал, что обладательница является верховной жрицей. И в этом нет ничего странного. Римский император был Верховным понтификом, египетские фараоны — главными жрецами, английские королевы и короли — защитниками веры.

— Рижеволосая жрица друидов, королева-воительница. Да уж, представляю, — еле слышно проговорил Костас. — Не дай Бог оказаться среди ее врагов.

— А при чем здесь Лондон? — спросил Джереми.

— Ах да, вот теперь стоит поговорить об археологических раскопках, вернее, об их отсутствии. — Джек вытащил из сумки карту и разложил ее на полу. Джереми, опустившись на колени, придержал края. — Здесь обозначена территория Лондона в железном веке. Как видите, нет никакого указания, что место, где мы сейчас находимся — древний Лондиниум, — было обитаемым. Глиняные изделия, горстка серебряных монет, которые племена начали изготавливать за несколько десятилетий до римского завоевания, — вот и все, что удалось найти археологам. Не густо, верно?

— А это что? — Костас ткнул пальцем в значок на карте посередине Темзы чуть западнее римского города. — Доспехи?

— Баттерсийский щит. Прекрасный пример античных металлических изделий. По-моему, единственный щит, который может соперничать с доспехами, изготовленными римлянами. Хранится в Британском музее и датируется веком до появления римлян в Британии. Благодаря этой находке можно предположить, что здесь происходило.

— Продолжай.

Джек сел на пол по-турецки.

— Почти все основные города римской Британии строились там, где раньше стояли столицы племен в железном веке, зачастую рядом с земляными укреплениями. Камулодун — где воздвигли храм Клавдию — колония римских ветеранов, построенная вместо столицы племени, жившего в железном веке, Тринованты. Веруламий — рядом со старой столицей Катувеллауни. Оригинальное решение. Таким образом, римляне будто ставили клеймо римской власти на груди языческого мира и в то же время поддерживали авторитет прежних вождей племени, которые получали должности в новой системе городского управления. Осуществился постепенный переход власти, причем номинально правители остались прежними. Позже британцы использовали такой же прием в Индии.

— Но Лондон стал исключением, — добавил Джереми.

— Совершенно точно. Небольшой речной порт превратился в столицу провинции вскоре после перестройки вслед за восстанием Боудикки. Но на этом месте явно что-то происходило до появления римлян. Нечто поистине удивительное! Баттерсийский щит наверняка связан с ритуалом принесения присяги — ценный предмет, который специально бросили в реку как жертву. В Темзе и ее притоках часто находят мечи, щиты, копья. Похоже, существовала традиция бросать в воду оружие, которая берет начало еще в железном веке. И ее соблюдали до конца Средневековья.

— Вспомните Экскалибур и Даму с Озера — Вивиану, — прошептал Джереми.

— Похоже, подобные жертвы приносили на границе территорий разных племен, — продолжал Джек. — Возможно, так древние люди хотели вооружить богов племени, чтобы те смогли защитить их. Наподобие средневекового ритуала, когда в молебственные дни обходили границы прихода. Под Лондоном соседствовало несколько племен. По меньшей мере пять территорий сходились на берегах Темзы. Далекий остров Англси, вероятно, считался краем мира бриттов в железном веке, а Лондон — обрядовым центом.

— Тем не менее, судя по карте, поселений, относящихся к железному веку, не обнаружено, — сказал Костас.

— Помнишь слова Тацита о священных рощах на Англси? Территория Лондона во времена римского вторжения была густо покрыта лесами, прямо до кромки воды. На берегу Темзы и ее притоков встречались прогалины, рощи, сегодня оказавшиеся под улицами современного Лондона.

Костас внимательно изучал карту.

— А что скажете о такой версии? В 60 году, когда Боудикка подняла восстание, единственным местом, которое бритты ни за что не хотели отдавать под новое римское поселение, был Лондон. Святыня. Чтобы отомстить за него, они подготовили самое страшное возмездие.

— После того как повстанцы уничтожили Камулодун, а выживших римлян собрали в храме Клавдия, кельтские воины, по утверждению Тацита, получили предзнаменование. В устье Темзы показалось призрачное поселение. В руинах. Вода окрасилась в кроваво-красный цвет. Отлив оставлял на берегу сотни человеческих трупов. Для Боудикки это пророчество стало сигналом, куда двигаться дальше.

— Что произошло, когда Боудикка напала на Лондон?

— Никто не выжил. Тацит говорит, что римский военачальник Светоний отправился со своей армией в Лондон с острова Англси и опередил Боудикку. Но Светоний решил, что его силы слишком слабы для защиты. Древний Лондиниум наполнился плачем и стенаниями. В конце концов жителям позволили покинуть город вместе с солдатами. Те, кто остался — старики, женщины и дети, — были жестоко убиты бриттами.

— Кассий Дион подробнее описывает это событие. — Джереми взял в руки вторую книгу, которую Джек вытащил из сумки. — если не ошибаюсь, его можно считать вторым и последним достоверным источником информации о Боудикке. Дион писал спустя сотню лет после восстания, наверное, опираясь на утерянные ныне первоисточники. — Джереми нашел нужную страницу. — Послушайте, что бритты сделали с пленными: «Самым страшным, жестоким зверством, совершенным захватчиками, стало следующее. Они вешали знатных женщин голыми, отрезали их груди и пришивали к ртам так, что казалось, они едят сами себя, затем бритты сажали женщин на острые колы, пронзающие их тела по всей длине. Все действо совершалось одновременно с жертвоприношениями, пирами и распутством на священных для бриттов местах, в том числе и в роще Андрасте — так они называли богиню победы».

— Настоящий «Апокалипсис сегодня», — пробормотал себе под нос Костас.

— По-моему, звучит правдоподобно, — тихо сказал Джек. — Имя Боудикки переводится как «победа». Вероятно, ее священная роща тоже находилась на берегу реки. Ее собственная святая святых…

— Ее собственный ад, ты хотел сказать, — прервал его Костас.

— Гальфрид Монмутский[32] считает, что бритты совершили массовое обезглавливание, — еле слышно добавил Джереми. — Они написал об этом в XII веке, когда на берегу Уолбрука начали находить человеческие черепа всего в нескольких ярдах отсюда. Человеческие останки обнаруживали и после во время изучения дна реки. Сотни черепов, принесенные откуда-то течением, остались на речной гальке в сердце Лондона — там, где Уолбрук впадает в Темзу. Гальфрид Монмутский первым связал страшную находку с восстанием Боудикки.

— Не понимаю. — Костас, взяв книгу Тацита у Джека, начал листать страницы, останавливаясь и перечитывая вновь. — Жертвоприношения, оргии захватчиков-душегубов. Целые города вырезаны, ни одного выжившего. Мужчины, женщины, дети… Поправьте меня, если ошибаюсь, но на благотворительность это совсем не похоже. Почему же Клавдий привез самый ценный для него документ со словами Христа сюда, доверил языческой богине охранять его?

— Мы не знаем точно, как там обстояло дело, — проговорил Джек. — Бритты, слышавшие об Иисусе, возможно, даже сама Боудикка, считали Клавдия соратником, восставшим против римских законов. Видимо, по этой причине они сочувствовали первым христианам. Если Тацит и Дион Кассий правы насчет изнасилования дочерей Боудикки римлянами, у нее была веская причина для мести по-варварски. Ведь только так — и она это прекрасно понимала — можно вселить больший ужас в сердца римлян.

— По-моему, она знала, что потом будет вынуждена совершить самоубийство. Билет в один конец… — прошептал Костас. — Помните «Апокалипсис сегодня»? У полковника Курца тоже была благородная цель, и он также применял жестокие методы. Может быть, Боудикка утонула в черноте собственного сердца.

— Кстати говоря, нам пора в эту черноту-темноту! — Джереми вскочил с места. — Приходской священник специально для нас открыл гробницу, пока в церкви идет обеденный концерт. Пошли!


Через несколько минут археологи стояли в художественной галерее Гилдхолла, выходящей окнами на двор с ареной римского амфитеатра, обозначенной эллиптической линией. Справа располагался средневековый фасад самой ратуши, а слева — Сент-Лоренс, реконструированная после Второй мировой войны так, чтобы с максимальной точностью приблизиться к первоначальному виду, созданному сэром Кристофером Реном после великого лондонского пожара 1666 года.

— Какая чистота и непорочность! Не верится, что это место прошло три круга ада, — прошептал Джек, глядя в окно на моросящий дождь. — Восстание Боудикки в 60 году. Кровавая резня… Возможно, принесение в жертву людей. Затем великий лондонский пожар в 1666 году. Из всех зданий в округе только ратуша не была уничтожена полностью, потому что стоявшие рядом вековые дубы не горели. По свидетельству очевидцев, охваченные огнем строения напоминали Золотой дворец или огромное здание из отполированной латуни. И наконец, почти три столетия спустя ад наступает здесь снова. На этот раз Гилдхолл атаковали с неба.

— Двадцать девятое декабря 1940 года, — продолжил Джереми.

— Ратушу бомбили только одну ночь, — добавил Джек. — Но в ту ночь люфтваффе сосредоточились на лондонском Сити — территории в одну квадратную милю. Моя бабушка жила в то время в Лондоне, работала диспетчером в главном штабе военно-воздушных сил. По ее словам, звук падающих зажигательных снарядов напоминал шум дождя, а фугасные бомбы проносились с пронзительным визгом. Сотни человек погибли или были ранены. Женщины, мужчины, дети… Известная картина, изображающая собор Святого Павла, охваченный пламенем, но чудесным образом не поврежденный, создана на основе событий той ночи. Церкви Сент-Лоренс не повезло. Она вспыхнула как римская свеча, с высоты озарив город. Рядом с бабушкой на крыше стоял и наблюдал за тем, как горели церкви, вице-маршал авиации Великобритании Артур Харрис, по прозвищу Бомбер, разработчик бомбардировки Германии со стороны Великобритании. Он сказал, что именно той ночью начались полномасштабные боевые действия.

— Еще один круг ада, — прошептал Джереми.

— Тогда же бабушка услышала страшный, словно вопли привидения-плакальщицы стон, — тихо сказал Джек. — До конца жизни она вспоминала об этом с дрожью в голосе.

— Кошмар! — воскликнул Костас.

— Плач доносился из церкви, — продолжил Джек. — Огонь охватил орган. Горячий воздух, поднимавшийся по трубам, заставлял его издавать странные звуки, будто смертельная агония охватила церковь.

— Вот черт!

— Покажи такое в фильме ужасов, никто бы не поверил, что оно бывает на самом деле!

— Что-то у меня колени подгибаются! — заявил Костас.

— Вся история Гилдхолла под нашими ногами, — сказал Джек. — Слой, оставшийся после разрушения Боудиккой, обожженная земля, разбитые глиняные изделия, человеческие кости. Затем слой разломанной каменной кладки, оставшейся от средневековой церкви, сгоревшей в 1666 году, расчищенный и выровненный под строительство сэра Кристофера Рена. И еще один слой — руины после бомбежки сорокового года. Восстановительные работы продолжаются до сих пор.

— Наверное, и неразорвавшиеся снаряды остались? — спросил с надеждой в голосе Костас. — Вот было бы здорово. Джек, за тобой как раз должок. Возле Сицилии ты не разрешил мне ни на шаг приблизиться к затонувшим орудиям.

Бросив на Костаса недовольный взгляд, Джек быстрым шагом пошел по двору.

— Не забывай, где мы находимся. Внутри амфитеатра, — сказал Джек, переступив извилистую линию на тротуаре. А потом показал на западную стеку церкви Сент-Лоренс, стоявшую в восьми метрах от него. — К тому же церковь совсем близко!

Археологи зашли в церковь. Обеденный концерт должен был начаться с минуты на минуту. Джереми быстро провел всех по нефу — почти все скамьи оказались заняты — к невысокой деревянной двери в конце западного прохода, открыл ее, проскользнул и жестом позвал Джека с Костасом. Первым последовал Костас, затем Джек. Не успели они прикрыть дверь, как зазвучала музыка. Играли концерты Баха. Джек узнал концерт ре минор для скрипки, струнного оркестра и баса профундо. Музыканты играли смело, уверенно, радостно. Резкий ритм придавал стройность разрозненным звукам. Джек задержался на секунду, охваченный желанием проскользнуть обратно и тихонько сесть на скамью.

— Пойдем! — поторопил Костас.

Джек поспешил за другом вниз по ступенькам в подвал прямо под нефом.

Музыка теперь звучала приглушенным фоном. Джек увидел впереди открытую дверь, ведущую в следующий зал — меньше, темнее предыдущего и, очевидно, древнее, чем каменная кладка церкви, воздвигнутая Реном. Казалось, что зал расчистили буквально на днях. С каменного свода свисала одинокая лампочка. Когда все оказались внутри, Джереми запер дверь на засов и, медленно ведя рукой по древней стене, сказал:

— Это средневековый похоронный зал, индивидуальный склеп. Его обнаружили во время последних раскопок. Находится на южном краю арены амфитеатра.

— Возможно, это оно и есть, — предположил Джек. — Джереми, как думаешь?

— Согласен.

Костас перевел взгляд с одного на другого.

— Может, и мне объясните, что мы тут делаем?!

Кивнув, Джек прислонился спиной к стене. Армейская сумка свисала с левого плеча. Пришлось даже глубоко вздохнуть, чтобы успокоиться. Наконец Джек сказал:

— Ну хорошо. Когда мы прочитали загадку в римской пещере, я сразу же подумал о сэре Кристофере Рене и его церкви. В детстве я часто приходил сюда, помогал на раскопках старых бомб, бывал здесь с бабушкой. Ее тянуло к месту, за разрушением которого она беспомощно наблюдала много лет назад. Вероятно, ей хотелось хоть как-то помочь в восстановлении здания. Она работала волонтером. Бабушка привила мне любовь к археологии. А ее рассказы об атаке 1940 года оживили в моем воображении восстание Боудикки, окрашенное кровью и пожарами, стонами умирающих и ужасом, царящим вокруг. С тех пор я одержим восстанием Боудикки. Всячески пытался отыскать ее последнее убежище и могилу. Умирая, бабушка просила исполнить ее мечту — найти, где похоронена королева-воительница. Я пообещал, но последнее время думал, что мне так и не удастся сдержать слово. В университете я увлекся римским городом, обнаруженным в результате расчистки территории. Вероятно, Рен в свое время натолкнулся на доисторический и римский археологические слои, вскрывшиеся после великого лондонского пожара 1666 года. Тогда археология еще не была признанной отраслью знания, многие обнаруженные артефакты не регистрировались.

— За несколькими исключениями, — вполголоса добавил Джереми.

— Рен сам интересовался антиквариатом, видимо, поэтому он описал римские артефакты, найденные под собором Святого Павла. Это еще больше распалило меня. Вскоре я узнал, что церковь Сент-Лоренс принадлежала оксфордскому колледжу Бейллиол. Мой дядя, спонсор колледжа, организовал мне доступ к архиву. Я жаждал выяснить, существуют ли записи о находках, сделанных после 1666 года. Затем меня неожиданно увлекли изучение затонувших кораблей и дайвинг. В общем, все это давняя история. У меня не сохранились подробные записи, поэтому я попросил Джереми проверить кое-что.

— И Джереми вытянул козырь? — спросил Костас.

— Джек помнил только, что видел отдельный листок, вложенный в старую книгу — часть дневника бригадира каменщиков. Но я нашел запись! — ответил Джереми, доставая из кармана пальто блокнот. — Удивительно, это произошло, когда они расчищали каменную кладку и обгоревшие балки, пытаясь найти углубления, чтобы заполнить их строительным мусором, — заброшенные колодцы, выгребные ямы, старые подвали. Один из рабочих наткнулся на склеп, вероятно, этот самый зал. Каменщик пишет, что, прошел дальше и очутился в следующем склепе, где увидел большие глиняные трубы с рычагами, расположенные вертикально в ряд с одной стороны у земляной стены. Он принял их за дренажную систему для прочищения колодца, поэтому решил не трогать. Рабочие заполнили зал мусором и заложили кирпичом. А выйдя наружу, замуровали и вход в первый склеп. — Джереми показал на истрескавшуюся дальнюю стену напротив входной двери. — Вон там, по-моему. Смотрите, кирпичи клали в спешке и по всем признакам позже Средневековья. Кажется, с тех пор стену не ломали.

Костас окончательно запутался.

— Ну и что? Дренажные трубы. При чем здесь наше исследование?

Джек достал из сумки фотографию и, протянув ее Костасу, воскликнул:

— Вот при чем! Они возвращают нас во времена Боудикки.

— Ага, понятно, — прошептал Костас. — Это не дренажные трубы, а римские амфоры.

— Больш чем просто амфоры, — восторженно проговорил Джек. — Намного больше. Конечно, целые амфоры — сами по себе уникальная находка, но для нас важна их функциональность. Подумай, где мы находимся.

— Ну… в римском амфитеатре, — ответил Костас. — А точнее… в баре? Римской таверне? Наподобие той, которую мы видели в Геркулануме?!

— Молодец! Неплохая мысль, — похвалил Джек. — Это фотография из местечка под названием Шипен. Амфоры расположены точно так, как когда археологи нашли их. Целые винные амфоры. Пять штук в ряду вместе с кружками и другими предметами! Их обнаружили в могиле.

— В римской могиле? — уточнил Костас.

— Нет. — Джек покачал головой. — Помнишь, что я рассказывал о любви кельтов к вину? Импортированное считалось особенно ценным, признаком богатства и высокого социального статуса. Шипенские амфоры стояли в могиле знатного кельта, воина. — Эмоции захлестывали Джека. — Все эти годы, всю жизнь, даже когда был маленький мальчиком, я чувствовал: здесь, в Гилдхолле, скрыто что-то поистине значимое! Я следовал интуиции. Несколько лет назад обнаружили амфитеатр, тогда мне показалось, это оно и есть — то, что будоражило меня. Но теперь я уверен: есть что-то еще. Жаль, бабушка не узнает. Куда бы след ни вывел нас, еще одна моя мечта осуществится.

Костас посмотрел на фотографию, потом на кирпичную стену, хотел было сказать что-то, но замолчал. Потом вновь взглянул на фото, затем на Джека и тихо прошептал:

— Священная корова!

— Точно, — подтвердил Джек.

— Та самая богиня. Андрасте, — добавил изумленный Костас.

Джек молча кивнул.

— Что будем делать? — спросил Джереми.

Джек сверился с часами на руке.

— Если все пойдет по плану, фургон ММУ прибудет через час. К этому времени концерт наверху закончится, и мы сможем незаметно опустить оборудование сюда, если священники не возражают.

— Надо поговорить еще с одним человеком, и думаю, все будет в порядке, — сказал Джереми, глядя на Костаса, который поднял вверх большие пальцы.

— Нельзя рисковать. Нужен полный комплект оборудования. Мы наверняка опустимся ниже уровня подземных вод, а дальше — бог его знает! Я не собираюсь даже пальцем прикасаться к стене, пока мы не будем полностью готовы. А пока можно пойти наверх, послушать музыку.

— Никуда ты не пойдешь, — возразил Костас. — Мне все еще непонятны некоторые моменты. Очень важные моменты! Например, какое отношение христианство имеет к кельтской королеве-воительнице?

— Ладно. — Джереми поправил очки и внимательно посмотрел на Костаса. — Появление христианства в Британии относится к области моих научных интересов. Давай обсудим!

— Сегодня утром до встречи с тобой мы заглянули в Британскую библиотеку, — начал Костас. — Джеку надо было проверить первоисточники касательно церкви Сент-Лоренс. И пока он копался в книгах, я заглянул на выставку древних манускриптов. Уму непостижимо! Там я увидел одну из Библий, привезенных в Британию святым Августином в 597 году. Почти двести лет прошло после того, как римляне покинули остров. Это-то и поставило меня в тупик. Я всегда считал, что именно Августин — родоначальник христианства в Великобритании. Откуда взялись христиане в римский период?!

Джереми наклонился ближе к Костасу:

— Общепринятое заблуждение. Историкам англосаксонской церкви, даже таким именитым, как Беда Достопочтенный, было выгодно, чтобы весь мир считал так.

— Не понимаю…

— Англиканская протестантская церковь — Ecckesia Anglicana — по сути, англосаксонская. Она образовалась в результате миссии Августина, который, вероятно, познакомил язычников с христианством после того, как римляне уже покинули Британию. Неплохой политический ход, соединивший англосаксонское правление с силой Рима. Но англосаксонским историкам, естественно, было известно о существовании христианства еще в римский период.

— Ecclesia Britannorum, — прошептал Джек. — Бриттская церковь… Кельтская церковь.

— Чтобы до конца разобраться, нужно обратиться к сочинениям Гильдаса Мудрого, — продолжал Джереми, — бриттского монаха, жившего в начале VI века. Прошло сто лет после окончания римского владычества, до появления Августина на бриттской земле оставалось еще два века. До наших дней дошли только сочинения одного бритта, жившего во времена короля Артура, — Гильдаса Мудрого. При вторжении англосаксонов он стал одним из военачальников.

— Ну вылитый брат Тук[33], - пробурчал Костас.

— Его книга, написанная на латыни, называется «De Excidio Brittonum» — «Падение Британии». У меня с собой перевод. — Джек выудил из сумки потрепанное издание в серо-голубой обложке с монограммой Христа. — Бабушкин подарок… Разглагольствования о том, как короли, правившие Британией после римлян, не смогли выполнить христианский долг. Я захватил книгу с собой только потому, что Гильдас упоминает Боудикку.

— Гильдас называет Боудикку коварной львицей, — с улыбкой добавил Джереми.

— Да, и больше ни слова. Но это означает, что память о ее восстании до сих пор была жива. Даже священник, практически ничего не знавший о римской истории и немногим больше об истории христианства, не забыл написать о Боудикке.

— Зато он первым упоминает об основании кельтской церкви во времена римского правления, — заявил Джереми.

Джек перевернул страницу и прочитал вслух:

— Вот, пожалуйста. «Тем временем скованному льдом острову, далекому, заброшенному в самый глухой уголок мира, туда, куда не дотягиваются солнечные лучи, преподнес Христос подарок — свои лучи, заповеди свои, ведь Христос — истинное солнце, которое сияет по всей земле не с временного небосвода, а с самой высокой небесной цитадели, которая неподвластна времени. Впервые произошло это, сколь известно нам, в последние годы правления Тиберия, религия Христа стала распространяться без преград; без разрешения сената император назначал смертную казнь тем, кто выступал против воинов Христа».

— По крайней мере с погодой он не ошибся, — проворчал Костас. — Так что он хотел сказать по существу вопроса? При чем здесь Тиберий?

— Он правил Римом в то время, когда распяли Иисуса Христа, — ответил Джереми.

Джек захлопнул книгу и добавил:

— Тиберий — дядя Клавдия — занимал престол с 14 до 37 года. Похоже, Гильдас Мудрый считает, что Тиберий сам был христианином в противовес языческому сенату. Конечно же, это искажение актов, скорее всего вследствие анахронизма. У императоров-христиан действительно возникали серьезные проблемы с языческим сенатом в IV веке от Рождества Христова после того, как Константин I Великий сделал христианство государственной религией. Больше нигде не встречается указаний на то, что Тиберий был христианином. Но наша находка в Геркулануме и в Риме заставляет задуматься…

— …о других, живших в Риме, кто мог знать об Иисусе из Назарета, — закончил Джереми.

— Кельтская церковь римского периода не оставила никаких письменных свидетельств, — продолжал Джек. — Если что-то и было, англосаксы все уничтожили. Неужели Гильдас изложил искаженную истину, передававшуюся последователями бриттской церкви из уста в уста в течении яти веков? Может быть, он говорит о появлении императора-христианина намного раньше официально принятой версии, или императора, благосклонно относившегося к христианам? Не Тиберий, конечно, другой, живший во времена Христа.

— Клавдий! — воскликнул Костас.

— Это всего лишь предположение. — Джек, разволновавшись, активно жестикулировал. — Столько веков прошло! Естественно, Гильдас мог просто не знать, какой именно император был первым христианином. Клавдия помнили как захватчика Британии, обожествленного императора, которому поклонялись в колчестеском храме. Не очень-то ассоциируется с христианством. А о Тиберии Гильдас, вероятно, узнал из Евангелия: император, правивший, когда распяли Христа. Гильдас скорее всего решил, что в этом триумф христианства. Почему бы и Тиберию не обратиться в новую веру? Довольно фривольное преувеличение. Но не забывайте, Гильдас жил в тот период, когда к жизнеописанию Иисуса Христа все, кому не лень, добавляли выдуманные истории.

— Что он пишет конкретно о Британии? — спросил Костас.

— Гильдас предполагает, что христианство пришло в Британию в I веке от Рождества Христова, — ответил Джереми. — Более того, он намекает на то, что император лично привнес новую религию. И это самое удивительное. Тогда для нас, идущих по следам императора, строчки Гильдаса неожиданно обретают совершенно другое значение. Огромное значение! Его «De Excidio Brittonum» посвящена исключительно истории Британии. Понимаете?

— Есть ли другие доказательства существования христианства в более ранний период? — спросил Костас. — Археологические находки, например?

— То же, что и в Средиземноморье, — ответил Джек. — Ничего определенного до II века. Самые ранние церкви, захоронения, другие христианские символы относятся только к IV веку, когда христианство стало государственной религией. Но древнее христианство было скорее религией слова, а не идолов и храмов. Довольно замкнутой и зачастую преследуемой. Если бы не Евангелие и несколько римских источников, мы бы совсем ничего не знали о христианстве в I веке. Вспомни корабль, затонувший у Сицилии. Монограмма Христа, нацарапанная на амфоре, — чуть ли не единственное доказательство. Но не забывайте, что речь идет о крушении корабля святого Павла — ключевом событии христианской истории раннего периода.

— К тому же с кем мы имеем дело? Иммигранты, торговцы и солдаты. Они могли привезти с собой представление о христианстве. Возможно, эти люди поклонялись Христу, как другие — Митре или Исиде. Местные жители составляли большую часть населения. Конечно, в определенной мере они подверглись влиянию римлян, но им все-таки удалось сохранить кельтский уклад жизни и обычаи. К сожалению, почти нет археологических находок, связанных и их религией. Они не строили ни храмов, ни алтарей, не создавали статуй богов. Археология тут не поможет.

— Хорошо. — Костас прищурился. — Предположим, что христианство существовало в римской Британии, почему тогда англосаксонская церковь не признавала его? Почему бы не плясать от радости, что твоя религия такая древняя?

— Это была не их религия, — скромно заметил Джереми.

— Как так?!

— Времен Гильдаса, времена короля Артура были не просто периодом формирования политического генезиса Британии, — сказал Джереми. — Тогда же конфликт внутри христианского мира Британии впервые достиг апогея. Каждый слышал о короле Генрихе VIII и его разрыве с римской церковью в XVI веке. Но ведь корни английской Реформации кроются в том периоде, когда британская церковь воспротивилась Риму и заявила о своей прямой связи со Святой землей и Иисусом.

— Пелагианство, — прошептал Джек.

— Большинство существовавших тогда сект оставалось в тени, но не эта. Она была действительно мощной организацией. Защищала суть христианской веры и церковь как институт. Ее боялись многие влиятельные люди в Риме. Ее боятся до сих пор.

— Никогда не слышал, — пробормотал Костас.

— Пелагий — еще один британский монах, — продолжал тем временем Джереми, — вероятно, ирландского происхождения, живший до Гильдаса. Пелагий родился в 360 году, когда римляне все еще контролировали Британию. Римская империя официально была христианской уже несколько десятилетий после обращения Константина I Великого. Предпринимались попытки установить римскую церковь в Британии. Пелагий отправился учиться в Рим. Его очень взволновало увиденное там, и он вступил в открытый конфликт с римской церковью.

— Точнее, со святым Августином, епископом Гиппонским, — добавил Джек.

— Ага, автором автобиографических «Исповедей» и «О граде Божьем». Это не тот Августин, который привез христианство в Британию и Библию которого ты видел в Британской библиотеке, Костас. Этот жил раньше. Аврелий Августин, епископ Гиппонский, верил в предопределение и в то, что христиане крайне зависимы от милости Божьей. По его мнению, к Царству Небесному можно обратиться только через церковь, а не лично. Теологическая доктрина нашла широкое практическое применение в римской церкви и в новом христианском государстве.

— Доминирование и контроль, — вставил Джек.

— Верующие становились зависимыми от церкви, считая ее проводником божественной благодати. Государство укрепляло свои позиции. Теперь проще было контролировать массы. Институт церкви соединился с институтом государства, превратившись в неоспоримый источник власти. В таких условиях зародилась средневековая Европа.

— Пелагий оказался в стороне, — сказал Джек.

— Пелагий, вероятно, считал себя поборником истинного христианства, которое существовало в Британии до прихода римской церкви. Древние христиане сравнивали себя с последователями Иисуса в I веке, — предположил Джереми. — Мы только что говорили о кельтской церкви. Так вот, по-видимому предками первых романизированных христиан были кельты. Сочинение Пелагия скорее всего единственное изложение их веры. По-моему, они иначе воспринимали идею о приходе Царствия Небесного на землю, идея о том, что божественное можно найти в земной жизни. Первые христиане считали, что Иисус учил искать и восхвалять красоту в природе, любовь и сострадание. Для них это было представление о нравственности, совершенно отличное от того, что Пелагий увидел в Риме. Выступив против Августина Гипонского, Пелагий отверг веру в предопределение и первородный грех, отстаивая врожденную добродетель человека и свободу воли. Естественно, его борьба была бессмысленной, однако он стал путеводной звездой сопротивления. Его имя век за веком повторяли на тайных собраниях, когда любое упоминание о нем означало неминуемый арест, пытки и даже хуже.

— Что с ним потом случилось? — спросил Костас.

— Карфагенский синод осудил Пелагия в ереси в 418 году, — ответил Джек. — Его отлучили от церкви и выслали из Рима. Неизвестно, вернулся ли он в Британию. Некоторые уверены, что Пелагий отправился в Иерусалим к Гробу Господню, а там его якобы убили.

— У римской церкви существовали определенные связи. Она не останавливалась ни перед чем, осуществляя то, что называла Божьим судом, — сказал Джереми. — Но она пока не могла контролировать то, что происходило в Британии. В 410 году, когда римские города пришли в упадок, церковь, привнесенная епископами Константина, практически вымерла. Об этом сетовал Гильдас. Он, вероятно, оказался одним из последних британских монахов римской церкви IV века, да к тому же изрядно запутавшимся. Институт государства покачнулся. Римская церковь потеряла былое влияние на народ, который больше не привлекала теория Августина. И вот появились язычники-англосаксы. Придется опять вспомнить еще одного Августина, святого Августина Кентерберийского. В 597 году папа Григорий направил его в Британию с сорока монахами, чтобы обратить в новую веру Этельберта I, короля Кента. После этого события римская церковь осталась в Британии навсегда.

— Однако кельтское христианство выжило, — закончил Костас.

— Выжило при первом Августине и при втором тоже, — согласился Джереми. — Их философия много значила для предков-кельтов. У них было свое представление об изначальном учении Христа, об универсальной истине, о свободе и личном стремлении. Их научили этому первые последователи Иисуса, добравшиеся до берегов Британии, а может быть, и сам император, о котором так туманно рассказывает Гильдас. Им удалось сохранить мудрость учителей, священную память о них.

— Да… Эти люди контролировали свои действия и несли ответственность за собственные судьбы, — добавил Джек.

— Вот в чем суть пелагианства! — согласился Джереми. — В Риме Пелагий увидел нравственную расхлябанность, упадок и обвинил в этом представление о Божьей милости. Если все предопределено Богом, зачем совершать хорошие поступки и стараться сделать мир лучше? Пелагианство основывалось на личной ответственности, на свободной воле и моральной стойкости. По мнению Пелагия, в жизни нужно следовать примеру Иисуса. Он показал, как избежать греха и прожить святую жизнь. Христиане должны выбрать подобный путь. Удивительно, как эта идея плавно продолжает основные традиции кельтского язычества, в котором восхвалялась способность отдельного человека добиться внутренней победы даже над сверхъестественным.

— Все равно мне непонятно, как кельтское христианство смогло сохраниться в Средние века после римского периода, — не унимался Костас. — Вначале англосаксы, потом викинги, затем норманны! Какая-то непробиваемая кельтская идеология!

— По-моему, все дело в определенном типе людей, которые решились перебраться в Британию, — ответил Джереми. — Речь не об известных нашествиях и вторжениях, а о поздней миграции. Например, сефарды — субэтническая группа евреев, изгнанных из Испании и Португалии, беженцы-гугеноты из Франции и Голландии. Требовался прочный внутренний стержень и сильный характер, чтобы добиться здесь успеха. Независимость, смышленость, целеустремленность, умение сопротивляться власть имущим, несгибаемость ни перед какими трудностями — вот национальные черты, сформировавшиеся в ходе истории. Британский дух! Поэтому идеи, поддерживаемые Пелагием, кажутся исконными.

— А по-моему, все дело в погоде, — пробурчал Костас. — Нужно иметь какую-то дополнительную хромосому, чтобы выжить в этом месте. Значит, вы считаете, церковь Сент-Лоренс хранит в себе всю эту историю?

— Нет никаких доказательств того, что на этом месте до XI века стояла церковь, — ответил Джек. — Никто не знает, где точно располагались церкви римского Лондона. К тому же собрания христиан проходили тайно. Даже после того как в IV веке христианство стало официальной религией, конгрегациональное поклонение не охватило Британию. Тем не менее хочется верить, что Сент-Лоренс — то самое место, которое мы ищем. Рядом амфитеатр. Вполне возможно, оно ассоциировалось с мучениями первых христиан. Более того, церкви часто строились на месте проведения языческих ритуалов. Мне кажется, здесь происходило и еще что-то священное… Когда-то давным-давно, задолго до появления римского Лондона. Тут кроется удивительная тайна.

— Сердце тьмы, — прошептал Костас, не сводя глаз с кирпичной стены в конце зала.

Джек проследил за его взглядом. Волнение передалось и ему. Он быстро посмотрел на часы. Музыка в нефе наверху давно смолкла. Вдруг в дверь постучали. Джек выпрямился, глубоко вздохнул и перекинул сумку через плечо.

— Сейчас и выясним, что там.


Глава 16

Через час Джек с Костасом снова зашли в гробницу. На сей раз прихватив с собой два переносных фонаря. Самолет ММУ доставил из коруоллского кампуса в лондонский аэропорт все необходимое оборудование, в том числе и защитные костюмы вместо тех, которые остались у Массимо в Риме. Джереми получил разрешение у священнослужителей на археологическое исследование по ту сторону кирпичной стены. В приватной беседе со священником договорились о совершенной секретности. Оборудование привезли в арендованном на киностудии фургоне. А грузчики оделись как съемочная группа. Обеденный концерт наверху завершился. И слышны были только григорианские гимны, которые разучивали хористы в нефе. Странно, эти звуки придавали уверенности Джеку, который собирался перешагнуть за порог мрачной неизвестности.

— Готово. За стеной точно пустое пространство, но ничего определенно сказать нельзя, пока не попадешь внутрь.

Джереми начал разбирать стену, вытаскивая кирпичи и складывая их рядом. Кладка оказалась очень слабой, податливой. Кирпичи с легкостью отходили от цемента.

— Отлично, Джереми, спасибо. Теперь твоя задача — держать оборону.

Джереми подергал засов на двери, ведущей в склеп, и, прислонившись к стене, стал молча наблюдать, как археологи экипировались для раскопок.

— Возможно, придется погружаться. — Костас посмотрел на экран ноутбука и проверил застежку гидрокостюма на шее. — Мы сейчас на глубине трех метров под Гилдхоллом, примерно на два метра выше римского слоя. Ниже под нами протекает приток Уолбрука. Учитывая, сколько осадков выпало в последнее время, думаю, там полно воды!

— В любом случае нужно надеть гидрокостюмы. Вероятно скопление токсичных газов, — предостерег Джек.

— Утечка газа? Откуда?!

Джек обвел рукой вокруг:

— Здесь две тысячи лет хоронили людей. Стоит ли вдаваться в подробности?

— Не стоит!

Костас щелкнул пальцем по маске Джека, а потом поправил регулятор на его шлеме,чтобы обеспечить бесперебойное поступление кислорода, затем проделал то же самое со своим шлемом. В мгновение ока они оказались отрезанными от внешнего мира, слыша только друг друга по внутренней связи.

— Скорее всего мы вернемся минут через десять, — сказал Джек. — По-моему, там тупик.

— Будь у меня оборудование с «Сиквеста II», мы могли бы просунуть камеру и посмотреть, что там за стеной.

— Ничто не сравнится с человеческим глазом! Вперед!

Джек кивнул на прощание Джереми, который уже успел вытащить ноутбук из сумки и раскрыть записи. Встав на четвереньки, Джек пролез через дыру в кирпичной кладке. Фонарь на шлеме освещал дорогу впереди. Костас пошел следом и очутился на каменной площадке. Ступеньки вели вниз, к арочному входу высотой не больше четырех футов. Присев на корточки, Джек начал босиком спускаться по лестнице, скользя лучом фонаря по каменным ступенькам впереди.

— Надеюсь, потолок не обвалится, — прошептал Костас.

Джек взглянул вверх.

— Он выполнен из прочного камня по ступенчатой технологии. Ничего не случится. Кладка очень похожа на кладку в древней части похоронного зала, через который мы только что прошли, построенный в XIV веке, а может быть, и раньше. Похоже, здесь использовали старую римскую плитку и крепкий известняк, собранный на руинах амфитеатра.

Добравшись наконец до низа, Джек чуть разогнулся, неуклюже сутуля спину. Дверной проем прямо перед ним был закрыт полусгнившей деревянной дверью с решетчатым окошком шириной примерно десять дюймов. Когда Костас подошел ближе, Джек направил луч фонаря сквозь дверной проем.

— Тюремная камера какая-то! — сказал Костас.

— Это склеп, — прошептал Джек. — Еще один склеп. Точно как его описали в дневнике! Похоже, после бригады Кристофера Рена сюда никто не заходил.

— Что ты имеешь в виду?

— По-моему, свободных мест нет. Все забито.

— О Боже!

Джек осторожно толкнул дверь, она не поддалась. Попробовал сильнее — появилась узкая щель.

— Дверь до сих пор прилегает плотно. Это хорошо. К тому же тут повышенная влажность. Идеальные условия для продления жизни органических элементов. Могу поспорить, мы обнаружим прекрасно сохранившиеся экземпляры.

— О нет! — ослабевшим голосом прошептал Костас.

Положив ладони на дверь, Джек толкнул сильнее. Наконец дверь распахнулась перед ними. За ней оказалась только одна комната со сводчатым потолком, по пропорциям точно такая же, как склеп, через который Джек с Костасом прошли по дороге сюда, только раза в три больше. В стенах виднелись каменные углубления. Некоторые из них были на скорую руку заложены кирпичами. Другие остались открытыми. В них можно было разглядеть старые деревянные гробы. Большинство нетронутые, с крышками наверху. Несколько гробов оказались сломанными, наполовину разложившимися, с непонятным бесформенным содержимым. Джек подошел ближе, а Костас стоял как вкопанный, широко открытыми глазами глядя прямо перед собой.

— Что это? Ночной кошмар?

— Пойдем. Это всего лишь часть разноцветного гобелена нашей жизни.

Костас сделал шаг вперед, потом остановился, подумал немного, решительно подошел к открытому гробу и заглянул внутрь, решив, что научное исследование — лучшая терапия.

— Как интересно! В каждом гробу стоит высокая длинная амфора, потемневшая с одного конца! Кто бы мог подумать, что на месте христианских захоронений пили вино!

— Забавное предположение, но неверное, — сказал Джек. — Это трубы, через которые выводили газ. Заметь, ты первым затронул эту тему!

— Что?!

— Такие же встречаются в викторианских катакомбах, — объяснил Джек. — Просто освинцованный гроб может взорваться, особенно если тело положили в него сразу же после смерти. Ты должен помнить: первый этап разложения тканей — выделение газов.

— Разложение тканей. — Костас слегка качнулся в сторону, но не сводил с гроба глаз.

— Трубы поджигали, чтобы вывести газы. Поэтому концы обгоревшие, — добавил Джек.

Костас отступил на шаг и, поскользнувшись, чуть не упал. Хорошо, вовремя ухватился за край пустой ниши в противоположной стене. Потом вытащил ногу из липкой жижи, растекшейся под одним из углублений у входа.

— Видимо, мы намного ближе к воде, чем я думал, — пробормотал Костас. — От конденсата такая огромная лужа образоваться не могла!

— Не хотелось тебя расстраивать, но…

Костас посмотрел на лужу, затем на темное пятно, медленно сползающее по каменной кладке из ниши.

— О нет! — прошептал он.

— Сапонификация! Или, попросту, омыление трупа! — радостно воскликнул Джек. — Его еще прекрасно описывал сэр Тома Браун — клон Плиния, живший в XVII веке. Он любил покопаться в старых могилах. Мы с Морисом ходили на курс мумификации, организованный судмедэксперами министерства внутренних дел. Я слово в слово помню отрывок из его книги «Гидриотафия. Погребение в урнах или рассуждение о погребальных урнах, найденных недавно в Норфолке»: «Мы увидели сгущение жиров, видимо, селитра земли, мягкие ткани и жидкости тела свернулись, превратившись в большие куски жира, по консистенции напоминающие твердое мыло или воск…»

— Трупные жидкости, — прошептал Костас, отчаянно вытирая подошву о выпавший кирпич. — Джек, вытащи меня отсюда!

— Скорее, трупный воск, — ответил Джек. — Вещество, в которое превращаются ткани трупа в условиях повышенной влажности при отсутствии или недостатке воздуха, представляющее собой соли пальмитиновой и стеариновой кислот или мыла. Это приводит к длительному сохранению трупа. Я же обещал тебе прекрасные экземпляры!

— Не представлял, что все настолько ужасно!

— Не обращай внимания. — Джек присел на корточки, разглядывая надписи на каменных блоках, без которых не обходилась ни одна нетронутая ниша. Блоки были встроены в кирпичную кладку. Археолог медленно переходил от одного к другому. — Невероятно, — то и дело шептал он. — Обычно склепами в лондонских церквях пользовались несколько десятилетий, максимум сто лет. А когда не оставалось свободного места для ниш, попросту замуровывали. Но здесь что-то не так. Формулировка надписей практически везде одинаковая. А разбег во временном периоде огромен! Смотри, на каждом блоке монограмма Христа, затем имя на латыни. Например, как здесь — Мария де Киркпатрик. Или Бронуин ап Ллевелин. Латинские аналоги британских имен. Даты указаны римскими цифрами. Погляди на нижнюю нишу рядом с тобой у двери. Это последнее захоронение. 1664 год. До великого лондонского пожара 1666 года, разрушившего средневековую церковь, всего два года.

— Цифры… — Костас, как загипнотизированный, смотрел прямо перед собой, стараясь сосредоточиться на чем-нибудь, чтобы не обращать внимания на кошмар, окружавший его. Костас закашлялся. — В дневнике сказано, что строители во главе с Реном заложили вход в склеп в восьмидесятых годах XVII века. Логично, что после этого здесь больше не хоронили.

Джек дошел до дальней стены склепа, кругами обходя липкие лужицы на полу. Потом снова присел на корточки и отодвинул выпавшие кирпичи.

— О Боже, вот она! Самая ранняя надпись. Очень древняя, — проговорил Джек. — Здесь англосаксонские имена: Эльфрида и Этельреда. Не могу разобрать имя на следующем блоке, но можно прочитать дату… 535 год! Боже мой! — хрипло воскликнул он. — Средневековье. Времена короля Артура и Гильдаса Мудрого. Августин еще не вернул Британии римское христианство, а на этих захоронениях христианский символ.

— Вот имена женские, — заметил Костас.

— Склеп намного старше церкви, — продолжал Джек, оглядываясь вокруг. — Такое ощущение, что его отремонтировали в Средние века до великого лондонского пожара. Нижние ряды кирпичей и камня напоминают римские. — Встав на колени, он провел ладонью по следующей нише. — Нисколько не сомневаюсь. Мы внутри катакомбы, построенной в римский период. Такого в Великобритании еще не находили!

— Прочти надпись над дверью.

Задрав голову, Джек увидел потемневшие от времени буквы, вырезанные на камне.

— Uri vinciri veberari ferroque necari. Боже мой! — воскликнул Джек, вскочив на ноги. От волнения мысли путались в голове. — Клятва гладиаторов! Sacramentum gladiatorium.

— Пророчество Сивиллы… — охрипшим голосом прошептал Костас. — То же самое написано на вощеном диптихе, который мы нашли под Римом, ведь так?

— Слово в слово. «Жечь, вязать, сечь, казнить мечом». Вот так Клавдий! Старый хитрец! Похоже, именно сюда он направлял нас.

— А его, в свою очередь, направила сюда Сивилла.

— Видимо, изначально в этот зал опускали тела погибших на арене гладиаторов, прежде чем сжечь их, — прошептал Джек. — А потом, примерно через тысячу лет, стали использовать как христианский склеп. Здесь хоронили только женщин… Видимо, при жизни все эти женщины были как-то связаны друг с другом.

— Возможно, принадлежали к одному тайному обществу, предположил Костас, — и хотели быть похоронены поближе к тому, что находится за стеной.

— В дневнике каменщика записано, что здесь рабочие Рена обнаружили римские амфоры, — сказал Джек. — Похоже, это и есть проход, который они заблокировали.

Костас приложил ладони к стене и осторожно надавил. Несколько кирпичей сдвинулись с места.

— Стена не зацементирована. Такое ощущение, что кирпичи просто сложили друг на друга.

— Оно и понятно, — отозвался Джек. — В дневнике сказано, что было решено закрыть весь склеп, начиная с первого зала, где мы оставили Джереми, поэтому рабочие не слишком старались, закладывая внутренний зал. Придется начать сверху и снимать кирпичик за кирпичиком.

Костас еще раз слегка нажал на стену. Один из кирпичей, поддавшийся в первый раз, вывалился на ту сторону. И вдруг вся кладка обрушилась. Джек с Костасом инстинктивно отпрыгнули назад. Воздух наполнился красной пылью. Костас чуть не наступил в вязкую лужу на полу.

— Только я хотел сказать, что нет у нас сейчас времени на фитнес! — посетовал Джек, вытирая маску от пыли.

— Взгляни. — Костас шагнул вперед.

Джек посветил фонярем в зияющую дыру, образовавшуюся вместо кирпичной стены. Слева стояли старинные керамические водосточные трубы. По крайней мере так казалось на первый взгляд. Джек перешагнул через груду обвалившихся кирпичей и восторженно воскликнул:

— Узнаешь?!

— Римские амфоры! Вас-то мы и искали!

— Верно. Они точно такого же типа, как и амфоры с корабля святого Павла. Их изготавливали в Кампании неподалеку от Геркуланума и Помпей. Помнишь дату кораблекрушения?

— Примерно 58 год. Годом раньше, годом позже.

— Да. Стандартные для того периода винные амфоры. А когда произошло восстание Боудики? В 60-61-м. Сходится. Если бы в качестве жертвоприношения нужно было положить сюда амфоры, то выбрали бы, конечно, такие.

Костас протиснулся внутрь следом за Джеком, вглядываясь в темноту впереди.

— Даже не знаю, куда мы выйдем отсюда. Похоже на шахту.

Джек внимательно осматривался по сторонам. Слева булыжники, старые кирпичи и черные обгоревшие строительные доски, беспорядочно сваленные в одну кучу. Внизу зияла шахта, укрепленная балками, два метра шириной и три глубиной. На дне блестела вода.

— Видимо, это строительный мусор после великого лондонского пожара 1666 года, спущенный сюда во время реконструкции церкви Кристофером Реном. Если кто-нибудь из рабочих прошел в склеп, они двигались так же, как мы. Другого пути просто нет. К тому же, если бы не затеяли археологические раскопки, вряд ли о склепе стало бы известно. Ну что? Идем в шахту?

— А что это за шахта вообще? — спросил Костас.

— Очень похоже на колодец. Было время, когда на галечных берегах Темзы били кристально чистые родники. Вода, поступающая в Лондон, оставалась бы полезной для здоровья, если бы не сточные воды. Колодцы часто укрепляли деревянными балками, как здесь. — Джек дотронулся до дерева. — Смотри-ка, старый корабельный лес. Балки, обшитые внакрой… Так делали викинги. Помнишь галеру, которую мы обнаружили внутри айсберга у берегов Гренландии?

— Лучше бы я сейчас оказался там! Никогда не думал, что скажу это…

— Ну ладно, я пошел. — Джек сел на край дыры и свесил ноги вниз. Потом развернулся на сто восемьдесят градусов и повис, держась одной рукой за край, а другой за руку Костаса. До темной воды внизу оставался метр. — Надеюсь, дно там все же есть!

Джек отпустил руки и с плеском упал в воду. Колени уперлись в жидкую грязь, вода оказалась Джеку по пояс.

— Следующий! — крикнул он Костасу, осторожно обследуя дно. — Безопасная посадка гарантирована!

С тяжелым вздохом Костас осторожно опустился на край, прижав маску к влажной деревянной балке. Он пододвинулся немного в сторону, чтобы не упасть на Джека, и уперся взглядом в прогнивший кусок дерева.

— В чем дело? — крикнул Джек.

— Представляешь, колодец был прорыт не сквозь гравий, — ответил Костас упавшим голосом.

— Что-что?

— Его прорыли сквозь кости, Джек. Человеческие кости, сотни плотно спрессованных костей. Они тут повсюду.

— Может быть, это общая могила, куда складывали тела погибших во время чумы, — задумчиво произнес Джек. — Нет, скорее всего склеп. В любом случае слава Богу, что мы надели защитные костюмы.

Костас прыгнул вниз. Подняв фонтан брызг, он с головой ушел под воду рядом с Джеком, а вынырнув, поднял со дна грязь. Когда вода успокоилась, Костас посмотрел на темную липкую слизь, струйками стекающую по перчаткам.

— И снова грязь, — пробурчал он. — А я-то думал, больше не придется возиться с человеческими останками.

— Знаешь, твои слова заставили меня задуматься, — сказал Джек. — На счет колодца, прорытого сквозь старый склеп. Очень уж как-то неправдоподобно. Похоже, я ошибся. Кажется, это коллектор водосточного желоба.

Костас вытер с маски коричневую грязь и молча уставился на друга.

— На самом деле коллекторы обычно очень гигиеничны, — продолжал Джек. — В каждом поселении был свой. Проблемы возникали, только когда они наполнялись неочищенными сточными водами. Правда, вскоре люди стали использовать канализационные трубы, и проблема исчезла сама собой…

— Ты меня утешить, что ли, хочешь?! — Костас едва сдерживал слезы. — Дайвинг с Джеком Ховардом — любой унитаз вам по колено! — Костас попытался подняться и, поскользнувшись, исчез под водой. — Я думал, — сказал он, вынырнув, — что здесь обыкновенная вода, что шахта пересекает подземную реку.

— Так и есть. Приток Уолбрука, где были найдены черепа, — ответил Джек. — Вдруг нам все-таки повезет. Если попасть в него и попробовать найти другие выходы наверх, наверное, удасться перейти заграждение из булыжников и подобраться к краю римского амфитеатра.

— Или остаться в городе мертвых. Навечно…

— Вот видишь, всегда есть место выбору!

— Ну ладно. — Костас достал водонепроницаемый навигатор и открыл трехмерную топографическую карту местности, которую загрузил, пока ждали оборудование. — Так… река течет в восточном направлении к Уолбруку, который впадает с южной стороны в Темзу. Внешний край амфитеатра в пяти метрах к северу от нас. Если удастся зайти за эту отметку, мы окажемся на территории самых поздних раскопок.

— Я пойду следом за тобой, — скзал Джек.

— Увидимся на той стороне! — Костас нырнул, ударив ногами по поверхности воды. Вскоре волны успокоились, и колодец вновь заблестел, словно темное стекло.

Опустившись в воду по грудь, Джек прислушался к дыханию Костаса в наушниках и на секунду вспомнил о своем тайном страхе, клаустрофобии, которую то и дело приходилось брать под контроль. И вот опять. Следуя инстинкту самосохранения, разум удерживал тоненькую нить, связывающую подземный колодец с выходом наверх, к церкви, через древний склеп и зал для похоронных ритуалов. Стоит нырнуть — и все. Это словно шагнуть в сторону с проторенной дорожки, ведущей домой. Джек глубоко вздохнул, глядя в прозрачную воду. И вдруг почувствовал вибрацию. Тело охватила мелкая дрожь. По воде пошла рябь. Видимо, где-то внизу по тоннелю метро прошел поезд. В этот раз Джек четко осознавал реальность XXI века, но в голове все равно, словно кадры старого кино, показанные через проектор, мелькали волнующие картины прошлого: непонятные древние ритуалы, кровь на арене римского амфитеатра, великий лондонский пожар 1666 года, бомбежка 1940 года, оставившие отпечаток в глинистой породе вокруг.

Джек закрыл на секунду глаза, потом включил цифровой дисплей внутри шлема и просмотрел индикаторы уровня кислорода в баллоне и степень токсичности углекислого газа. Обычно это помогало удержать связь с реальностью. Джек приподнялся, с удивлением обнаружив, что чуть ли не на метр увяз в грязи. Освободившись, он поплыл, всматриваясь в неспокойную темную толщу воды, прорезанную слабым светом от фонаря Костаса. Джек согнулся, выпуская воздух из компенсатора плавучести, и резко пошел вниз, в бесконечную темному. Опустившись на два метра, почувствовал течение подземных вод. Их потоки вымывали илистые отложения. Тем не менее видимость оставалась прежней — всего лишь несколько дюймов. А впрочем, грех жаловаться. Все лучше густой черной жижи на поверхности колодца.

— Впереди препятствие, — сообщил Костас. — Подхожу ближе.

Тоннель немного поворачивал в сторону. Джек видел перед собой пока только ноги Костаса, взбивающие, словно миксером, воду. Он слегка отстранился — не дай Бог получить пяткой в лоб, — а когда вода успокоилась, поплыл дальше, выставив вперед руки, чтобы не столкнуться с препятствием. Через два метра Джек дотронулся до гладкого металла, а плечами коснулся ног Костаса. Раздался глухой удар по металлу, и все стихло. Слышно было только дыхание Костаса.

— Так-так… Детонатор семнадцатой серии. Очень хорошо.

— Что?! — воскликнул Джек.

— А теперь вот так. — Лязгнул металл, и градом обрушились проклятия.

— Что это? Я ничего не вижу!

— Бомба, — ответил Костас.

В груди Джека похолодело.

— Какая?

— Немецкая «SC-250». Во время атаки 1940 года такие тысячами сбрасывались с «Юнкерсов-88», «Хейнкелей-111» и «Штук». Обыкновенная бомба, ничего особенного.

— Что значит: ничего особенного? — спросил Джек.

— Это и значит. Просто есть детонаторы замедленного действия, а есть обыкновенные.

У Джека потемнело в глазах. А что, если произойдет еще одно землетрясение или усилится вибрация от проходящих внизу поездов? Одно неловкое движение может вызвать неожиданный поворот событий.

— Только не говори мне, что собираешься сделать!

— Спокойно! Уже сделал. Все, что смог. — Костас продвинулся немного вперед, а Джек опустился на метр ниже. — Выступающий карман детонатора оказался прямо перед моим носом. А у меня, глянь, с собой как раз специальный инструмент. Правда, проблема не решена. Как же он проржавел! Думаю, нам лучше поторопиться.

— Еще бы, — прошептал Джек. — Что за начинка?

— Стандартная для «SC-250». Фунтов двести восемьдесят аматола и тротила в соотношении шестьдесят к сорока.

— Всего-то? — недоверчиво переспросил Джек.

— Вполне достаточно, чтобы прожарить нас до костей. Хотя на биржевые котировки вряд ли повлияет!

— По-моему, человеческих жертв в этом месте хватает. Крепко держится?

— Проблема в проржавевшем заднем кармане детонатора, — прошептал Костас. — Бомба спокойненько пролежала почти семьдесят лет, а тут мы. Кто знает, что может произойти…

— Ты хотел сказать: «А тут я! Решил покопаться в ней, и кто знает…»

Осадок, поднявшийся со дна, начал постепенно опускаться. В нескольких дюймах перед собой Джек увидел бомбу. Ржавая, с глубокими царапинами, без видимой маркировки. Выглядела она устрашающе. По привычке Джек прикинул степень риска. Да уж… Шансы на благоприятный исход невелики. Костас поднялся еще выше и продвинулся вперед за бомбу.

— Эй, Костас! Похоже, пора уносить ноги. Да побыстрее.

— О нет!

— Что значит — нет?! Бомба может взорваться в любую секунду. Давай выбираться.

— Я не об этом. Тут впереди такое, — проговорил дрожащим голосом Костас. — Кошмар!

— Ладно. Иду к тебе.

Джек опустился глубже. Ржавый корпус проплыл перед лицом. Бомба держалась на подвесной петле и головной части. Джек перевернулся на спину и положил руку на петлю, чтобы не удариться всем телом о саму бомбу, ненадежно болтающуюся в воде. Медленно подтянувшись вверх, Джек пропустил бомбу между ног и оказался над ней, чуть не коснувшись корпуса мысками ботинок. Там, где, по его расчетам, должны были быть вертикальные стабилизаторы и опорная плита, он неожиданно вынырнул на поверхность, едва не уткнувшись носом в покрытую илом и грязью стену. Когда Джек находился под водой рядом с бомбой, он и не замечал мелкой нервной дрожи, вызванной подсознательным ощущением замкнутого пространства. А теперь вдруг почувствовал, как постепенно теряет мужество, будто бы видимость в несколько дюймов значительно сузила границы восприятия. Теперь нужно сконцентрироваться на действиях, иначе страх одолеет его. Джек начал медленно разворачиваться так, чтобы не сдвинуть с места бомбу, пока не оказался лицом к Костасу. Дно древней реки под ногами было покрыто галькой. Джек направил луч фонаря вверх и чуть не задохнулся от восхищения. Они очутились внутри огромного зала, крышу которого поддерживали необработанные стволы деревьев два метра высотой. Стены были укреплены массивными дубовыми балками. Джек посмотрел вниз, следуя за взглядом Костаса, и вдруг… Дыхание перехватило. Джек зажмурился, судорожно втягивая воздух, а потом резко открыл глаза.

Человеческий череп, почерневший от времени, лежал глазницами вверх. Челюсть опущена так низко, что было видно шейные позвонки. Волокнистый красный материал закрывал лопатки. Джек прищурился. Ткань, похоже, ниспадала с черепа. Нет, не ткань, а человеческие волосы. Огненно-рыжие!

Джек направил фонарь чуть ниже, на шею скелета. Не может быть! Он проверил влажную балку на прочность, а потом осторожно приподнялся, опираясь на нее руками. Оказавшись в нескольких дюймах от скелета, Джек охнул от удивления. Шейные позвонки были обхвачены блестящим золотым кольцом. Точно такое же они видели на другом скелете под Римом. Торк! И только тут Джек понял. Это не средневековый склеп!

— Похоже, нашлась наконец-то наша богиня, — прошептал Костас.

— Андрасте. — Джек сам с трудом верил в то, что сказал.

— И никакая она не бессмертная, — добавил Костас.

— Вроде бы все сходится, — продолжал Джек. — Кельтский шейный торк, амфоры при входе относятся к соответствующему периоду. Должно быть, это верховная жрица, похороненная во время восстания Боудикки.

— Может, восстание означало конец старого режима? — предположил шепотом Костас. — Последняя древняя жрица погибла во время разрушительной борьбы. Так же, как после извержения Везувия исчезли сивиллы.

Джек вновь посмотрел на череп. Потом наклонился ближе и заглянул в пустые глазницы. Черный налет на костях никакой не черный, а темно-синий! Джек на секунду онемел от ужаса.

— Isatis tintoria. Вот черт!

— Что?!

— Вайда. Синяя вайда. Кожу покойницы покрыли синим красителем из вайды. Выглядело ужасно…

— Ну, не страшнее, чем сейчас! — прохрипел Костас.

Джек не сводил глаз с черепа. «Наверное, Костас прав. Последняя древняя жрица погибла во время разрушительной борьбы. Неужели на крошечном участке, самом изрытом археологами и израненном бомбами месте на земле, они нашли то, что столько лет все искали в центре лондонского Сити?» Джек повернулся к остолбеневшему Костасу, который зачарованно смотрел на череп сквозь перепачканную маску.

— Что с тобой? Увидел призрак Агамемнона? — спросил Джек.

— Нет, череп же настоящий, — прошептал Костас. — Все, что осталось от человека. По-моему, я больше не смогу спать без света!

— Пошли! Не забывай о ржавой бомбе и уникальной возможности превратиться в румяный тост!

Джек вылез на землю, перебравшись через отсыревшую балку. Костас поспешил за ним. Археологи поднялись одновременно. Вода ручьем лилась со шлемов и кислородных баллонов. Гидрокостюмы были покрыты коричневой грязью будто замысловатыми татуировками. Джек переключил фонарь на шлеме на более широкий луч света и вытащил галогенный фонарик. Перед глазами предстала ужасающая картина.

Джек тут же отметил про себя множество артефактов, знакомых любому профессиональному археологу, — атрибуты похоронного ритуала. Все они были в превосходном состоянии. Такого в Великобритании еще не находили. Джек вспомнил о посещении гробницы древнего скифа в России. Гробница была также обнесена массивными деревянными балками и прекрасно сохранилась в условиях вечной мерзлоты. Но здесь не Россия! А самый центр Лондона. Видимо, влажная атмосфера и густая глина, окружавшая гробницу со всех сторон, не дали дереву сгнить и уничтожить могилу.

Сохранился не только скелет, но и похоронные дроги — квадратная деревянная платформа шириной три метра, всего на метр с каждой стороны меньше периметра зала. Джек затаил дыхание, рассматривая странные предметы возле платформы.

— Это похоронная колесница! — воскликнул он наконец. — Видишь два больших колеса, наклоненных к скелету? На каждом из них по копью, железному ободу и колпаку, закрывающему центральную часть колеса.

— Ты лучше на это посмотри. — Костас показал на основание платформы, потом на ноги скелета. — Следы от ударов, несколько сросшихся костей. Похоже, она прошла не одно сражение. Вот это женщина! И лежит в чем-то наподобие пироги.

Джек чуть не упал, поскользнувшись в грязи.

— Удивительно! — воскликнул он, подходя ближе к Костасу. — Известно, что англосаксы и викинги хоронили умерших в лодках. Но я никогда не слышал, чтобы так делали уже в конце железного века!

— Вероятно, тело привезли на этом по реке — к ее последнему пристанищу, в святая святых, в сердце тьмы.

Джек подошел как можно ближе и смог наконец внимательно осмотреть скелет. Потрясающе! Словно на компьютере смоделировали идеальную сцену похорон в железном веке. Джек протянул руку к похоронным дрогам, но поскользнулся и упал на одно колено возле колеса.

— Осторожно! — крикнул Костас. — Там штырь!

Только тогда Джек заметил проржавевший железный гвоздь, торчащий из середины колеса. Джек закрыл глаза, стараясь сосредоточиться. Затем еще раз внимательно посмотрел на острый штырь. Рядом из середины этого же колеса примерно на полметра выпирало еще два таких же, изогнутых, будто лопасти пропеллера. Необычная колесница! Джек встал на ноги и подошел к Костасу, склонившемуся над скелетом.

— А дамочка-то основательно подготовилась к сражению с богами в загробной жизни!

Археологи с благоговением взирали на оружие рядом со скелетом: железные клинообразные наконечники копий, древки которых были сломаны о саркофаг. Повсюду валялись обгоревшие сосновые шишки. Их, видимо, поджигали во время похоронной церемонии. Параллельно скелету с левой стороны, от шеи и до бедра, лежал огромный железный меч. Декорированные бронзой ножны покоились рядом. Рисунок, выгравированный на ножнах, по форме совпадал с инструктированным проволочным украшением на бронзовой рукоятке меча: золотые нити завитками устремлялись к огромному зеленому камню. Справа от скелета — деревянная палка, очень похожая на жезл колдуна. Но больше всего Джека поразил великолепный бронзовый щит, закрывавший грудную клетку и таз скелета. По форме щит напоминал цифру восемь. Центральный выступ окружали изогнутые украшения из эмали и рельефная чеканка.

— Поразительно! — воскликнул Джек охрипшим голосом. — Как он похож на Баттерсийский щит, обнаруженный в Темзе в XVIII веке!

— Сдела из тончайшей листовой бронзы, — заявил Костас, рассматривая края щита. — По-моему, абсолютно бесполезен в сражениях.

— Возможно, его использовали только для выполнения ритуала, — сказал Джек. — А вот меч, похоже, настоящий, как и здоровенные штыри на колеснице.

Джек обвел взглядом зал. И вдруг образы, которые он не заметил сразу, соединили все увиденное вместе. Лошади. Казалось, они повсюду: в витиеватых украшениях на щите и вдоль ножен, и даже вырезаны на деревянных балках, поддерживающих похоронные дроги. Невероятно! В голове не укладывается! Кони — символ племени иценов, символ великой королевы-воительницы. Под щитом оказались рассыпаны монеты. Джек поднял одну. На ней довольно абстрактно был изображен конь с развевающейся гривой, по краю шли загадочные символы. А на обороте — голова с длинными растрепанными волосами. Можно было только догадываться, что это голова человека. Расплывчатый образ, оставшийся от народа, который не писал портреты и вообще не восхвалял человека в искусстве. Видимо, изображенную женщину почитали как богиню, но ни один из последователей не смел передать ее истинные черты.

Джек аккуратно положил монету на место и снова обвел взглядом зал, пытаясь уловить самые неожиданные детали.

— Соединение балок ласточкиным хвостом подтверждает, что гробницу построили после прихода римлян плотники, которым были известны римские секреты обработки дерева, — прошептал он еле слышно. — Но здесь совсем нет римских артефактов. Она бы ни за что не допустила. Амфоры снаружи гробницы, вероятно, появились уже после похорон.

— Она?! Андрасте?

Джек молчал, потом заговорил взволнованно, но очень тихо:

— Никому не удавалось найти место ее последней битвы. Римский историк Тацит сообщает, что в том сражении погибло сорок тысяч бриттов, но она выжила, умчалась куда-то и отравилась. Дион Кассий пишет, что оставшиеся в живых последователи Андрасте устроили ей пышные похороны. Неизвестно только где. Ученые веками ломали головы, в каком месте под Лондоном скрывается ее могила. Почему бы ей не здесь оказаться? Сам подумай. По-поему, идеальный выбор. Город, опустев, вернулся в то состояние, в котором пребывал до появления римлян. Снова стал священной рощей великой богине Андрасте.

— Ты не ответил на мой вопрос! — возмутился Костас.

— Все сходиться, — пробормотал Джек. — Ей было чуть больше десяти лет, когда Клавдий — в ту пору римский император — прибыл в Британию в 43 году вместе со своей победоносной армией. Она должна была предстать перед ним, когда ее племя подчинилось римлянам. Принцесса наверняка присягнула на верность императору, а вместе с этим, может быть, и выказала свое пренебрежение…

— Речь о королеве-воительнице Боудикке? — уточнил Костас.

— Да. Королеве, верховной жрице, которая каким-то образом была связана с сивиллами, — прошептал Джек. — Зачем-то Сивилла приказала Клавдию, уже в старости, посетить Боудикку, найти ее могилу…

— Джек, ты ошибся. Здесь есть римские артефакты, — прервал его рассуждения Костас. — Похоже, наша дамочка была одержима гладиаторами.

Костас подошел к подножию деревянной платформы и показал рукой вниз. Джек подбежал к нему и замер как вкопанный при виде пяти шлемов, выложенных в ряд чуть ниже платформы и обращенных лицом к скелету.

— Невероятно! — воскликнул Джек. — Но это не гладиаторские шлемы. Они принадлежали римским легионерам, судя по всему, военачальникам. Центурионам или командирам когорт. Судя по всему, повидали они немало… — Джек хотел было осторожно перевернуть лежавший под ногами шлем с глубокой вмятиной спереди, но тот оказался невероятно тяжелым и словно приклеился к деревянному брусу. Джек дернул сильнее. Шлем перевернулся. О Боже! От неожиданности Джек отскочил в сторону. — Черт возьми!

Он наклонился к другим шлемам. Из каждого злобно глядел пустыми глазницами белый череп. Некоторые были разбиты. Видимо, головы отделили от тел и положили в гробницу в качестве военных трофеев.

— Наверное, их собрали с поля битвы или, что более вероятно, это головы казненных военнопленных — высокопоставленных римских офицеров, — прошептал Джек, пытаясь привести мысли в порядок.

Последнее сражение королевы-воительницы. Он вспомнил слова Тацита и Диона Кассия. «Живые трофеи воины привезли вместе с ней, чтобы принести в жертву в самом священном месте и передать их в вечное подчинение королеве».

И вдруг Джек увидел огромные, бесформенные тени, медленно, с трудом выползающие из темноты гробницы, будто скульптурные кони афинского Парфенона. Только эти были настоящими! С почерневшей кожей, с развевающимися на оголенных черепах гривами, оскаленными зубами, они навсегда замерли в предсмертной агонии, когда им перерезали горло перед телом королевы. Ужасающая картина! Страшнее человеческих черепов в римских шлемах. Джек вновь почувствовал, что теряет землю под ногами. Ни он, ни Костас не принадлежали этому месту.

— Пора уходить, — шепнул Костас, не сводя глаз с похоронной колесницы. — Мне кажется, я уже слышу тот ужасный крик. Из бабушкиного рассказа. Может, здесь на самом деле живут привидения!

Отогнав наваждение, Джек заявил:

— Мы еще не отыскали то, за чем пришли. Здесь должно быть что-то еще!

Он опять подошел к похоронной колеснице и начал вновь осматривать скелет, щит и оружие. Костас достал компас и направил его на дроги.

— Ого, они расположены строго на север! Стрелка указывает к арене амфитеатра.

— А вдруг римляне специально построили амфитеатр на священном месте? Они ведь знали, что здесь роща Андрасте, — так же тихо проговорил Костас. — Может, таким образом Рим решил продемонстрировать власть над местными жителями после восстания?

— Может. А местные жители решили, что роща — идеальное место для сохранения запретного культа. Прямо под носом врага!

— Ты обратил внимание на колесную ось? — спросил Костас. — Она проходит вдоль лопаток скелета. А жердь, направленная на север, идет вдоль тела. Получается крест…

Джек почти не слушал его, продолжая рассуждать вслух:

— В похоронных колесницах железного века поперечная ось обычно размещалась под ногами. Ну конечно! — Джек чуть не подпрыгнул от радости. — Как мы сразу не догадались?! Он положил его прямо посередине щита!

— Кто? Кого?

Джек протянул руку к металлическому цилиндру на щите.

— Тот, кто был здесь до нас. — Потом вдруг замер и резко отдернул руку.

— Ты меня удивляешь! — воскликнул Костас. — Вряд ли найдется еще один археолог, который боится брать артефакты с могил!

— Я не могу нарушить ее покой.

— Согласен. И я не хочу, чтобы эта дамочка восстала из мертвых! Здесь и спрятаться-то негде и некуда бежать. — Костас замолчал. — Но если ты утверждаешь, что изначально цилиндр не принадлежал могиле, я готов рискнуть. — С этими словами Костас схватил цилиндр и тут же передал его Джеку. — Вот и все. Проклятие снято.

Джек взял цилиндр и, осторожно поворачивая его в руках, рассмотрел со всех сторон. С крышки свободно свисала цепочка. Цилиндр был сделан из листовой бронзы, плотно сжатой на стыке. Один конец закрыт бронзовым диском, а по кругу — красная эмаль. Замысловатая гравировка покрывала всю поверхность. Джек пригляделся. Волк! Мифическое существо будто бы обвивало цилиндр, чуть ли не касаясь мордой хвоста.

— Британская работа. Однозначно. Подобные бронзовые цилиндры находили в йоркширских могилах, где похоронены древние воины. А волк — еще один символ иценов, племени Боудикки, наряду с конем.

— Крышка цела? — спросил Костас.

— Бронза сильно окислилась, — ответил Джек, рассматривая цилиндр с другого конца. — Эта сторона закрыта не так, как основание. Стык замазан смолой, потрескавшейся от времени. — Джек аккуратно надавил пальцем на корочку вздутого нароста и резко отдернул руку, когда она отпала. — Слава Богу, наши лаборанты не видят, что я делаю! — Он наклонил цилиндр так, чтобы и ему, и Костасу было хорошо видно поверхность крышки. По краю остались следы красной эмали от такого же украшения, как на основании. Казалось, что эмаль довольно грубо соскребли, и на бронзе красовалась еще одна гравировка. Правда, довольно угловатая, по сравнению с витиеватым изображением волка, словно кто-то второпях создал этот узор… Джек вдруг замер от удивления.

«Это же имя!»

— Ура! — воскликнул Костас.

Крупными неровными буквами по кругу было написано одно слово, а под ним второе, как на монете.

CLAVDIVS DEDIT

— «Клавдий дал это», — перевел Джек. — Клавдий действительно побывал здесь! Он положил цилиндр на могилу Боудикки! — С почтением Джек поднял цилиндр вверх, переводя взгляд с имени на крышку, даже боясь предположить, что может оказаться внутри.

— Откуда у Клавдия мог взяться британский бронзовый цилиндр? — спросил Костас.

— Возможно, он приобрел его во время первого посещения Британии, — предположил Джек. — Или Боудикка сама ему подарила, а Клавдий позже воспользовался этим цилиндром, чтобы спрятать самый драгоценный для него манускрипт. Тот, который мы ищем. Британский цилиндр не так привлекал внимание, как каменные египетские сосуды из его библиотеки в Геркулануме.

— Такой бронзовый цилиндр мог бы войти в небольшой каменный сосуд наподобие тех, которые мы нашли в Риме, — прошептал Костас. — Здесь много подобного валяется.

— Если так, то это означает только одно — кто-то побывал здесь после Клавдия и открыл сосуд.

— А мы-то собирается его открывать? — спросил Костас.

Джек тяжело вздохнул:

— Ну, вообще-то условия далеко не лабораторные.

— Где-то я уже это слышал!

Джек оглянулся на густую глинистую жижу, из которой они вынырнули, чтобы попасть в гробницу. Поверхность коричневой воды слегка дрожала в свете фонарей.

— По-моему, изолирующий слой на крышке изрядно повредился со временем. Боюсь, если взять цилиндр с собой, вода может разрушить то, что внутри. А рисковать и возвращаться сюда с водонепроницаемым контейнером не хочется. Бомба может взорваться!

— В любую секунду, — добавил Костас, гладя на вертикальный стабилизатор бомбы, поднимающийся над поверхностью воды. — Ладно, давай откроем!

Джек лишь кивнул в ответ и положил ладонь на крышку. Потом закрыл глаза и одними губами прошептал молитву. Все, к чему они стремились так долго, теперь зависело от этого мгновения. Джек открыл глаза и повернул крышку. Она легко поддалась. Слишком уж легко! Джек поднес фонарик к цилиндру и заглянул внутрь.

Пусто!


Глава 17

Ранним утром следующего дня Джек сидел в нефе лондонского собора Святого Павла под огромным куполом напротив высокого алтаря. Кафедральный собор открылся всего несколько минут назад, и народу пока не было. Все равно Джек выбрал ряд вдали от центрального прохода, чтобы никто не подслушивал. Он взглянул на часы. Костас должен прийти через пять минут. Договорились на девять. А Джереми обещал появится сразу же после возвращения из Оксфорда.

Джек с Костасом ночевали в институтской квартире с видом на Темзу. Джек часто останавливался в ней в перерывах между проектами, когда нужно было покопаться в лондонских библиотеках или музеях. После эйфории от обнаружения древней гробницы, а потом и цилиндра, правда, пустого, не осталось сил на разговоры и даже на то, чтобы в полной мере ощутить разочарование. Откинувшись назад, Джек потянулся и закрыл глаза. Он чувствовал себя опустошенным после вчерашнего необыкновенного приключения. Даже чашка утреннего кофе не привела в норму. Похоже, рухнул весь план. Непонятно, куда двигаться дальше. Может быть, стоит оглянуться назад, на то, что уже обнаружено, и успокоиться? Вдруг найденные артефакты всего лишь предметы прошлого, а не подсказки к чему-то большему?

Джек открыл глаза и замер, наслаждаясь великолепием свода над головой, так похожего на свод ватиканского собора Святого Петра и на свод римского Пантеона, построенного почти на пятьсот лет раньше. И все же Джеку казалось, будто он смотрит не на копию и даже не на продолжение шедевров, а на уникальное, гениальное творение архитектора сэра Кристофера Рена. Внутренний свод располагался ниже яйцеобразного внешнего. Благодаря такой конструкции снаружи собор выглядел выше, но это нисколько не портило его красоты. Джек прищурился. Как всегда, в лучших творениях человека внешний вид на самом деле не соответствовал тому, чем казался на первый взгляд.

— Доброе утро, Джек! — крикнул Костас, пробираясь по ряду от центрального прохода.

Археолог озадаченно посмотрел на друга. Тот надел одну из рыбацких фуфаек Джека, которые хранились в квартире ММУ. Фуфайка оказалась узкой в плечах и на два размера длиннее. Костас закатал рукава, оголив накачанные руки. Он был бледен. Кожа вокруг носа покраснела. Глаза слезились.

— Только не надо ничего говорить! — с ходу заявил Костас, плюхнувшись рядом с Джеком. Выглядел он неважно. — В аптеке от насморка ничего не нашлось! Что-то я совсем расклеился. — Костас шмыгнул носом, роясь в карманах в поисках платка. — Не представляю, как вы дышите таким влажным воздухом! И холодно ведь. Жуть! — Он громко чихнул и застонал.

— Полагаю, расчистка в Сити идет полным ходом, — сказал Джек.

— Ага, сейчас убираю барьеры. Ликвидационная группа провела раскопки через мощеную дорожку во дворе Гилдхолла, вытащили бомбу, а ночью ее вывезли за город для контролируемого взрыва. Так громыхнуло! Круто! Я, кстати, проследил, чтобы ребята зашли с востока и ничего не повредили в гробнице.

— А я только что разговаривал с друзьями из лондонской археологической службы, — сказал Джек, поигрывая мобильным телефоном. — представляешь, какой шанс у них появился! Нужно только закрыть место защитной пленкой, чтобы поддерживать в гробнице атмосферные условия, иначе все содержимое разрушится. Привлечены лучшие специалисты. На проведение полномасштабных раскопок уйдут месяцы, но дело того стоит. Думаю, гробницу оставят на месте, а музей возведут под землей. Вход сделают из амфитеатра.

— Да, им не хотелось бы тревожить ее… — Костас шмыгнул носом.

— Тебя что, пропустили на место работ ликвидационной группы?! — удивился Джек.

— Начальник группы водолазов оказался моим давним приятелем. Сапер инженерных войск и преподаватель школы аквалангистов при министерстве обороны. Познакомились дав года назад, когда я проходил курс «Обезвреживание взрывчатых орудий и мин». Я сказал ему, что второй взрыватель бомбы слишком проржавел, чтобы вскрыть его сразу же. Надо вначале нейтрализовать его химикатами. Правда,мне не разрешили помочь. Сам знаешь, все эти условности, правила техники безопасности. — Костас громко чихнул. — Беда с этой страной! Законы слишком строги.

— А ты бы хотел, чтобы все события происходили в Италии, да?

Глаза Костаса заблестели.

— Кстати говоря, когда мы вернемся к кораблю святого Павла? Неделька-другая на Средиземном море спасла бы меня! Может, и простуда прошла бы…

— «Сиквест II» все еще на том же месте. Самолет «эмбраер» в полной боевой готовности, — ответил Джек. — Я недавно разговаривал с Морисом по поводу освещения в прессе сенсационной археологической находки — древнейшей библиотеке в Геркулануме. Пока Джереми не раздобыл для нас ничего новенького, я даже и не знаю, что могло бы вывести нас на след Клавдия. Хотя стоит ли расстраиваться? Мы уже внесли значительный вклад в историю благодаря удивительным открытиям в Риме и здесь, в Лондоне. Возможно, местонахождение манускрипта так и останется одной из величайших тайн всех времен и народов. — Джек, тяжело вздохнув, вновь поднял взгляд к своду. — Не в моем духе. Но тупик так тупик. Ничего не поделаешь!

Костас кивнул на ноутбук на коленях Джека.

— Просматривал фотографии геркуланумской библиотеки, сделанные Марией? — спросил Костас, ткнув мокрым платком в экран с пиктограммами. Джек выжидающе посмотрел на друга. — Ой, не люблю я это выражение лица!

— Да, сижу вот, выбираю фото для журналистов, и вдруг как будто осенило! — сказал Джек. — Папирус, который я нашел в Геркулануме на столе под чистыми листами, «Historia Britannorum. Narcissus Fecit». — Джек щелкнул курсором по пиктограмме, и на экране появилась страница древнего документа. — Слава Богу, Мария сделала много фотографий!

Костас громко высморкался.

— Я так и знал, ты что-нибудь откопаешь!

— Вначале эта страница ускользнула от моего внимания. Я думал, что это скорее всего трактат о военной стратегии. Что еще мог написать Клавдий, кабинетный военачальник, чтобы доказать, что сведущ в военном деле и достоин отца с братом? Ну, возможно, добавил еще что-нибудь о подготовке к вторжению в Британию, о планировании военных действий вместе с командующим легиона. Но потом я мысленно вернулся в ту комнату в Геркулануме. Нам теперь известно, что перед извержением Везувия Плиний Старший часто навещал его. Плиний см военный историк, опытный вояка — но он консультировался с Клавдием, бывал у него, и что действительно захватило его в последние годы, так это «Естественная история», над которой он усердно трудился, пытаясь собрать воедино разрозненные факты.

— Например, об Иудее, как на этой странице? Ты имеешь в виду заметки на полях? — спросил Костас.

— Точно! По-видимому, Плинию так нравилось общество Клавдия благодаря разговорам о Британии. Но не в плане военной кампании, а именно из-за того, что император мог рассказать о естествознании, географии, населении, о чем-то необычном, уникальном. Я прямо вижу, как Плиний уговаривал Клавдия. Вот они сидят вместе в той самой комнате. Плиний неустанно задает вопросы, уводящие в сторону от военного триумфа и стратегии к разным мелочам, которые удивили императора во время путешествия в Британию. А старый хитрец Нарцисс тщательно записывает каждое слово Клавдия. Император все прекрасно помнил, он ведь бывал в Британии не один раз, а дважды. Второй раз он приехал туда тайно в старости, специально чтобы посетить гробницу незадолго до извержения. Завоевание Британии — величайшее достижение Клавдия. По-моему, вполне логично, что он с удовольствием рассказывал Плинию все, что знал о стране, играя в старого военачальника, с гордостью вспоминающего о своих доблестях во имя Рима и чести императорской семьи.

— И что дальше? — спросил Костас, громко чихнув.

— Я прочитал весь текст, сохранившийся на этой странице со стола. «История Британии» Клавдия. Здесь своего рода предисловие, вводная глава, обозначающая, что к чему. — Джек показал на ровный почерк на экране. — Написано на простом латинском и очень четко. За что Нарциссу отдельное спасибо. Речь идет о религии и ритуалах. Как раз то, чем увлекался Плиний.

— Как раз то, что нужно нам! — гнусаво добавил Костас. — Помнишь вчерашний разговор о железном веке, Боудикке и Андрасте? Далеко не все там ясно и понятно, полно белых пятен.

Джек кивнул:

— Начало страницы особенно удивило меня. Это конец описания огромного каменного круга, увиденного Клавдием.

— Каменный круг? Стоунхендж, что ли?

— Император утверждает, что камни было поставлены бриттами в честь племени гигантов, которые пришли с востока в поисках убежища от наводнения, — продолжал Джек. — Каждый камень олицетворяет короля-жреца и королеву-жрицу, которые впоследствии правили островом.

— Великое переселение! — воскликнул Костас. Жрецы Атлантиды. Похоже, Клавдий даром времени не терял!

— Гиганты принесли с собой богиню-матерь, которую позже стали почитать и в Британии, — перевел Джек. — Потомками этих королей-жрецов и королев-жриц стали друиды. Ptaesidium posthac inpositum victis excisisque luci saevis superstitionibus sacri: nam cruore captive adolere aras et hominum fibris consulere deos fas haberant, — прочитал по-латыни Джек, а затем перевел: — Те, кто считал своей священной обязанностью покрывать алтари кровью жертв. Я собственнолично видел их в каменном круге, месте, которое они именуют druidaeque circum — кругом друидов.

— В последнее время мы слишком часто сталкиваемся с приношением в жертву людей! То тольтеки, то карфагеняне. А теперь еще и древние бритты! — пробурчал Костас.

— Первые собиратели древностей, современники сэра Кристофера Рена, действительно считали Стоунхендж кругом друидов. И, получается, были совершенно правы! — сказал Джек. — Невероятно! Вот решающий аргумент. Послушай! «Из благородных семей бриттов выбирали верховную жрицу. Я встречался с одной избранницей, девочкой, которую все называли Андрасте. На самом деле ее имя Боудикка — принцесса племени иценов. Девочку привели ко мне как рабыню. Но я освободил ее. Так велела Сивилла. Кумская Сивилла сказала мне, что верховная жрица друидов и есть тринадцатая сивилла, пророчица всех племен Британии».

— Подожди-ка, — прервал Джека Костас.

— Это все. Конец страницы.

— Ты сказал, что Боудикка — наша Боудикка, королева-воительница — была верховной жрицей?! Она еще и главный друид?!

— Это не я сказал, а Клавдий.

— И к тому же одна из сивилл?..

— Похоже на то. По-моему, Клавдий не мог ошибаться. Нам ведь доподлинно известно, что он часто наведывался в пещеру Кумской Сивиллы.

— Еще бы! Сивилла снабжала его наркотой!

— Есть в этом что-то необычное… То, о чем люди всегда догадывались, но не могли доказать, — прошептал Джек, переставляя ноутбук на скамью рядом с собой. — Давай отмотаем пленку назад. Начнем с самого начала. Итак, Клавдий получает документ от жителя Галилеи, назареянина.

— Мы же понимаем, о ком идет речь, Джек!

— Неужели?! В то время на берегу Галилейского моря было полным-полно потенциальных мессий. Иоанн Креститель, например. Давай не будем торопиться в выводами.

— Хорошо, прошу вас, продолжайте, глубокоуважаемый «адвокат дьявола».

— Не будем приплетать сюда еще и дьявола. У нас и так достаточно неприятностей. — Джек выдержал многозначительную паузу. — Стариком Клавдий совершает тайную поездку в Британию, а именно в Лондон. У него с собой манускрипт. По всей видимости, везет он его в металлическом контейнере, полученном во время первого посещения Британии, возможно, от принцессы племени иценов.

Джек нежно погладил сумку. Костас посмотрел вначале на сумку, потом с укором на Джека и сказал без намека на шутку:

— Это называется мародерством. И по-моему, у тебя оно входит в привычку.

— Всего лишь мера предосторожности. А если бы взорвалась бомба? У нас должно было остаться доказательство того, что мы видели гробницу.

— Не надо ничего объяснять, Джек.

— Ладно, проехали. Итак, Клавдий прячет клад. Но, как и требуют правила игры, оставляет подсказку. Я бы даже сказал: серию подсказок. Некоторые, кстати, сделаны его другом Плинием.

— По-моему, Клавдий рассчитывал от души повеселиться над нами! — заявил, шмыгая носом, Костас.

— Ага, он был просто помешан на загадках. Всю жизнь советовался с Сивиллой. А там все эти бесконечные пророчества на дубовых листьях. Предсказательница из него веревки вила. Естественно, Клавдий превратился в криптолога, заядлого кроссвордиста! Ди и как же спрятать клад и не оставить карты или подсказки? — продолжал Джек. — Когда прячешь что-то, всегда стараешься выбрать какое-нибудь оригинальное местечко, но такое, чтобы ищущий потом смог все же отыскать его. Если оставить подсказки, создается ощущение, что можешь контролировать процесс поиска, что о тебе всегда будут помнить.

— Значит, Клавдий приезжает в Британию, находит могилу Боудикки. Что дальше? — спросил Костас. — Закон гласит: «Прятать нужно в самых неожиданных местах». А-а-апчхи! Слово Мессии в мертвых руках языческой жрицы. Логично!

— Это одна из нитей нашей истории, — согласился Джек. — Клавдий и мотивы, движущие им. Но есть и другая нить, от которой я в полном восторге! Женщины.

— Катя, Мария, Элизабет? Ох, Джек, осторожнее. Как бы эти нити не опутали тебя!

— Я говорю о женщинах из прошлого. Далекого прошлого…

— Богиня-мать?

— Если культ, о котором пишет Клавдий, существовал со времен неолита, есть все основания полагать, что в то время был актуален культ богини-матери, — сказал Джек. — Magna Mater — Великая Мать, Веста в древнегреческом и римском пантеонах, чей храм мы обнаружили в Риме. Встречается она и среди кельтских богов. Но по-моему, важнее заострить внимание не на самих богах, а на первых приверженцах религии — жрицах и предсказательницах.

— На сивиллах? — уточнил Костас.

— Похоже, все начинает складываться в целостную картину, — прошептал Джек. — Сколько веков до нас пытались донести эту истину! Пророчества Сивиллы у Вергилия, «Судный день». Только сейчас мы обнаружили дополнительный компонент, который сделал историю правдоподобной, осуществил перевес в сторону реальности…

— Продолжай, я слушаю.

— Все дело в зарождении христианства. — Джек почувствовал, как его затрясло от волнения, от осознания того, куда ведут его мысли. — Точнее, в роли женщин.

— О чем ты?

— Что первое пришло тебе на ум, когда я это сказал? Ну… Самая первая мысль?

— Дева Мария.

— Культ Девы Марии скорее всего основан на языческом почитании богини-матери, — сказал Джек. — Но если вспомнить первых последователей Христа, первых верующих, кем они были? — С этими словами он вытащил из сумки книгу в красном переплете. — Помнишь, я говорил, насколько расплывчаты первые письменные упоминания о христианстве и что до наших дней не сохранилось почти ничего, кроме Евангелия? Одно из немногих исключений — работы Плиния. Не нашего старого приятеля Плиния Старшего, а его племянника — Плиния Младшего.

— Который описал извержение Везувия? — медленно спросил Костас. — И что-то там о весталках?

— Да. О Везувии упоминается в письме историку Тациту, написанном спустя двадцать пять лет после извержения. Существует еще одно письмо Плиния Младшего, написанное незадолго до его смерти в 113 году. К тому времени он уже стал римским правителем Понта и Вифинии — территории современной Турции на черноморском побережье. Он пишет императору Траяну о деятельности христиан во вверенной ему провинции. Плиний не был большим поклонником христианства, он просто следовал официальной государственной политике. Что началось во времена Клавдия как тайный культ, еще одна малопонятная загадочная религия с Востока, через пятьдесят лет стало вызывать реальные опасения у императоров. В отличие от других значимых восточных культов, почитания Митры или Исиды, христианство приобрело политическое звучание. Именно поэтому христиане вышли в лидеры. Дальновидные римляне заметили, что церковь становится силой, ведущей к расколу, особенно когда христианство расположило к себе рабов — низший, но довольно широкий слой римского общества. После восстания Спартака римляне опасались второго подобного бунта. Их также настораживал фанатизм христиан, готовность умереть за свои убеждения. Такого не было ни в одном другом культе. И кое-что еще пугало римлян.

— Все римляне, которые ты назвал, — мужчины, — сказал Костас, вытирая нос платком. — Но до этого речь шла о роли женщин.

Кивнув, Джек открыл книгу.

— Так… Вот письмо Плиния Младшего императору Траяну. Плиний просит совета о том, как преследовать христиан, потому что никогда не делал этого прежде. Плиний называет христианство вырождающимся культом, достигшим только на данном этапе небывалого влияния. Он рассказывает Траяну, что нераскаявшихся христиан казнит, а тех, кто преподносит в жертву вино и ладан к статуе императора — бога живого, — великодушно щадит. Но потом. Только послушай. Для того чтобы узнать правду о политической деятельности христиан, Плиний приказывает прибегнуть к пыткам «duabus ancillis, quae ministrae dicebantur». Оба слова — ancillis и ministrae — означают женщин-служительниц. Ministra часто приравнивают по значению к греческому diakonos.

— Диаконисы… — задумчиво прошептал, сбившись с толку, Костас. — Жрицы?

— Вот чего или, вернее, кого боялись римляне! — воскликнул Джек. — Поэтому они так испугались бриттов и Боудикку в частности. Она поражала их воображение, будоражила фантазию и пугала. Женщинам принадлежала истинная закулисная власть Рима. Вспомни хотя бы жену императора Августа Ливию или жен-интриганок Клавдия. Но внешне вся система принадлежала мужчинам. Cursus honorum, «путь чести» — последовательность военных и политических магистратур, через которые проходила карьера древнеримских политиков сенаторского ранга. Его могли пройти только настоящие мужчины. Плиний Младший, его дядя, например. Они бы никогда не признали власть женщины! Словно образ дикой варварки, королевы-воительницы, сама идея о новом культе, при котором жрицы будут править наравне с мужчинами, пугала больше, чем рабство.

— Я всегда думал, что в христианской церкви доминируют мужчины.

— Это и есть самое необычное в письме Плиния Младшего. Всего одно слово deaconesse подразумевает, что церковь не основывалась раньше на превосходстве мужчин. Позже, вероятно, вскоре после смерти Плиния Младшего политически ориентированные лидеры среди христиан поняли, что им никогда не победить Рим, действуя напрямик. Скорее ликвидируют их самих. Поэтому было решено разрушить систему изнутри. Всего-то ничего. Нужно лишь обратить в свою веру нескольких влиятельных римлян, личные амбиции которых и политическая карьера могут быть реализованы церковью. А потом добраться до самого императора, как и случилось с Константином I Великим через двести лет после смерти Плиния. Сила римской церкви, ее политическая власть целиком опирались на мужчин. Но во время древнего христианства, до того как церковь обрела политический вес, слово Иисуса несли как мужчины, так и женщины.

— Джек, давай вернемся к разговору о сивиллах и их связи с древним христианством.

— Хорошо. — Закрыв книгу, Джек снова взглянул на свод собора и прищурился. — Несколько достоверных фактов и догадка.

— Приступай! — Костас громко чихнул.

— К концу I века до Рождества Христова с появлением Римской империи власть сивилл пошла на спад, — сказал Джек. — Для Кумской Сивиллы римляне, занявшие старые греческие поселения на берегу Неаполитанского залива — Помпеи, Геркуланум, Неаполь, стали палкой о двух концах. Выражаясь современным языком, они вроде бы обеспечили ее работой. Римляне приходили на Флегрейские поля в поисках исцеления и предсказаний или как туристы, поглазеть на огонь и вход в потусторонний мир. И в то же время многие римляне считали Сивиллу всего лишь забавной выдумкой. Относились к ней так же, как к греческим предметам искусства — статуям на Вилле папирусов, или как к липовым философам, которых держали при богатых домах ради развлечения в послеобеденное время. Судя по всему, со временем жизнь и пропитание Сивиллы стали все больше зависеть от распространения наркотиков, а не божественных пророчеств, которые люди теперь не воспринимали всерьез.

— Но поэт Вергилий, по-моему, верил ей, — не согласился с Джеком Костас. — Вспомни предсказание Сивиллы о наступлении золотого века, которое Вергилий включил в поэму.

— Сложно сказать наверняка, относился ли он к Сивилле серьезно или просто решил приукрасить произведение ее пророчеством, — сказал Джек. — Хотя вполне возможно, что в Вергилии Сивилла увидела человека, чье слово может пережить его самого, человека, которому суждено стать великим, как когда-то разглядела нечто подобное в Клавдии. Возможно, она передала Вергилию слова, которые, по ее мнению, должны были сохраниться на веки вечные, обессмерченные великим произведением. Сивиллы всегда славились особой проницательностью. Как и положено провидице, Сивилла умела на шаг опережать клиента, притворяться, что знает о нем больше, чем тот считал возможным. Скорее всего на Сивиллу работала целая группа шпионов и информаторов, благодаря которым она всегда была в курсе событий. Вспомни пещеру весталок под Палатином в самом центре Рима под землей и то, что рассказал Клавдий о британской жрице — дочери вождя. Может, сивилл, как и весталок, отбирали из богатейших семей Рима или даже из императорской семьи? Что, если в пещере под Палатином их воспитывали и обучали основному, что должна уметь сивилла, — как незаметно разговорить человека?

— Так это проще простого, если клиент под кайфом, — заявил Костас.

— Похоже, так она узнала секрет Клавдия, — прошептал Джек.

— А как это связано с христианством?

— Дошла очередь до догадки. — Джек пристально посмотрел на Костаса. — В общем, к тому времени, когда Вергилий посетил Кумы, когда на престол взошел первый император Август, сивиллы знали: их дни сочтены. Миром начал править Рим. Пантеон римских богов обступил пророчиц со всех сторон, будто храмы и дворцы великого города. Однако сивиллы не зациклились на одном только Риме, они обратили взор на Восток и увидели зарождающиеся там новые силы, способные поглотить римский мир, пока императоры сражались на собственных территориях, а затем начали завоевание древних земель, некогда принадлежавших Александру Великому. Сивиллы предвидели приход в Рим восточного культа поклонения божественному правителю, превращение императора в бога, живущего на Земле. К тому же они предсказывали кое-что еще. Сивиллы увидели это в рабах и изгоях, прятавшихся на Флегрейских полях рядом с пещерой Кумской Сивиллы, и в людях, пришедших с Востока в Неаполитанский залив после установления мира Августом. Плиний Старший, должно быть, заметил это в матросах, служивших в Мисене. Я говорю о новых религиозных идеях с Востока, о новых пророках, о Мессии. Зарождался мир, в котором сивиллы не могли больше властвовать, в котором людям не нужно было становиться рабами оракулов и жрецов, чтобы узнать слово Божье.

— Золотой век Вергилия, — еле слышно прошептал Костас.

— По всей видимости, Кумская Сивилла догадалась о грядущих событиях до общения с Вергилием. Она знала об этом до того, как Клавдий пришел к ней. Просто христианство к тому времени уже проникло в Рим.

— Неужто Сивилла услышала грохот под землей?! — спросил Костас. — В буквальном смысле?

— В 62 году в Неаполитанском заливе произошло крупное землетрясение, — ответил Джек. — В Помпеях до сих пор сохранились поврежденные здания, которые ремонтировали в течение семнадцати лет до извержения Везувия. Сивилла, висевшая в клетке в пещере на Флегрейских полях, должно быть, не раз прикладывала ухо к земле, понимая, что катастрофа неизбежна. Речь об эмпирических наблюдениях, а не о мистике. Температура повышалась. Запах серы становился все невыносимее. Возможно, воспоминания о предыдущих извержениях вулкана передавались от одного поколения сивилл другому, как профессиональные знания. Извержение на острове Теры в Эгейском море в железном веке, например, или более ранние извержения вулканов на заре цивилизации. К тому же Сивилла действительно верила в божественную силу, которая ведет ее и вкладывает пророчества в ее уста. Сивилла видела все признаки того, что ее веку пришел конец. Что-то вроде предчувствия. С извержением Везувия погибнет ее бог Аполлон.

— И что же делать? Исчезнуть самой. И как можно быстрее, — прошептал Костас.

— Остается только показать финальный фокус, самый изощренный трюк! — сказал Джек. — Несколькими десятилетиями ранее, во времена императора Клавдия, Сивилла убедилась, что ее пророчество Вергилию сбылось. Родился мальчик, золотой век приближался. Вероятно, Сивилла отметила появление христиан на Флегрейских полях. Слышала, по-видимому, об Иисусе и Марии Магдалине. Знала, что христианами могут быть и мужчины, и женщины и что в этой религии священников нет.

— Ты снова заговорил о женщинах, Джек. Неспроста ведь? Куда ты клонишь? К женской силе?

— Женская сила. — Джек усмехнулся. — Вот именно, не сила богинь, а реальных женщин, из плоти и крови! Это и увидела Сивилла. В Риме власть женщин пошла на спад. Весталки оказались в прямом смысле заперты за стенами храма. Вечная фантазия мужчин-деспотов о подавлении женщин. Развился культ императора-мужчины, которого окружали священники-мужчины. Что же касается сивилл, их призванием свыше было не поклонение Аполлону или какому-нибудь древнему богу. Они служили матриархату, стремились продолжить женскую линию правления, которая брала начало в железном веке, когда женщины возглавляли семьи и кланы. В христианстве Сивилла, возможно, увидела надежду на возрождение матриархата в будущем.

— Почему же была выбрана Британия? — спросил Костас.

— Потому что самые значимые изменения обычно начинаются на периферии, — ответил Джек. — В самом Риме цивилизация пришла в упадок, процветала коррупция. Христианство появилось с далекой восточной границы и уже через несколько лет достигло другого конца империи — северо-западной, а точнее, Британии, которая считалась в те времена «новым миром», как для европейских диссидентов в семнадцатом веке, местом, где можно было придерживаться своих религиозных убеждений, не опасаясь гонений. Сами британцы — местные жители — были чрезвычайно независимым жестоким народом с таинственной религией, которую римлянам так и не удалось подогнуть под себя, в которой римские боги не могли занять главные роли. Британскими племенами правили королевы-воительницы — Боудикка и ее предшественницы. И как утверждает Клавдий, их духовенство — друиды — подчинялось верховной жрице. Если друиды преклонялись перед женщиной, то получается, что именно женщины объединили воинствующие племена кельтского мира. Прямо как тысячи лет назад в доисторической эпохе.

— Откуда Боудикка узнала о христианстве? — поинтересовался Костас.

— Вполне вероятно, что Клавдий лично говорил с Боудиккой, когда ее привели к нему во время первого посещения Британии после завоевания римлянами. Видимо, было что-то в той девочке, да и в самой стране, что заставило Клавдия открыться и рассказать о путешествии в Иудею, которое он совершил в молодости. А еще вспомни, что писал монах Гильдас Мудрый уже после ухода римлян. О римском императоре, который лично привез христианство в Британию. Возможно, это реальный факт, вросший позднее в фольклор первых британских христиан. Клавдий, по всей видимости, знал о связи Сивиллы с друидами. К тому времени он оказался полностью в ее власти. Наверняка Сивилла повлияла на его решение о захвате Британии, что приблизить страну к себе. Сивилла оставила для Клавдия пророчество на листьях.

— Наркоманы согласны на любые условия дилеров, — прошептал Костас.

— В следующие после разговора с Клавдием годы Боудикка многое узнала о христианстве, — продолжал Джек. — Как всех наследников покоренных вождей, ее воспитывали по римским обычаям, обучали латыни, отправляли в Рим, возможно, на побережье Неаполитанского залива и в кумскую пещеру. Вернувшись на родину в Лондон, Боудикка могла услышать о моряках и солдатах, несущих новые идеи с Востока — поклонение Митре, Исиде, христианство. Потом ее начали готовить к роли верховной жрицы — британской сивиллы. Боудикка стала тринадцатым звеном секретной цепочки знаний, которая соединяла сивилл всей Римской империи. Вероятно, она видела в христианстве то же самое, что и Кумская Сивилла, — то, что приблизило ее к последователям Христа еще сильнее после восстания против римлян. Религия, вступившая на встречный курс Риму, который оскорбил Боудикку, изнасиловав ее дочерей. Религия открытого неповиновения. Поиск рая на земле — основная идея христианства — быстро нашел отклик в сердцах бриттов. Ведь их религиозные убеждения всегда гармонично вписывались окружении священников. Может быть, Боудикка и не кричала об этом, но для себя наверняка решила, что христианские идеи помогут ей и сохранению матриархата.

— Мы говорим сейчас о христианстве, не имеющем отношения к Римско-католической церкви? — уточнил Костас. — О кельтской церкви, церкви бриттов и пелагианстве, так ведь?

— Мне кажется, именно поэтому Кумская Сивилла убедила Клавдия привезти тайный документ в Лондон, — продолжал Костас. — Он преподнес своеобразный подарок первым христианам в Британии, который укрепил их веру и способность выдержать то, что происходило перед глазами Сивиллы на Флегрейских полях после приезда святого Павла.

— Ты имеешь в виду появление религии, которая позднее стала государственной в Риме? — спросил Костас, высморкавшись.

— Похоже, в документе, привезенном Клавдием из Иудеи, были слова — какие, можно только догадываться, — обнадежившие Сивиллу. Предположим, что Клавдий под гипнозом проговорился о документе. Сивилла тут же смекнула, что эта информация чрезвычайно ценная и ее необходимо спрятать в тайнике, сохранить истинную основу христианства. Она прекрасно понимала: Клавдия окружают люди, которые не остановятся ни перед чем, чтобы уничтожить манускрипт.

— К тому же Сивилла знала первых христианских священников. Ее пугало, что все они были мужчинами. Христианство пошло по тому же пути, что и другие культы, существовавшие тогда в Риме.

— Верно подмечено! — воскликнул Джек.

— Поэтому пророчица заявила Клавдию, что он не получит больше опиума, пока не выполнит ее просьбу.

Джек усмехнулся:

— Она-то знала, почему император приходил к ней вновь и вновь и что притупляло его боль. Возможно, Клавдий даже не догадывался об этом. Но каждый раз, оказавшись за дымовой завесой пещеры, он чувствовал себя лучше. Поэтому не мог отказать Сивилле. К тому же она могла предложить ему нечто реальное, что заставляло Клавдия возвращаться в пещеру к входу в потусторонний мир. Можно предположить, что, как и Энею из поэмы Вергилия, Сивилла пообещала Клавдию взять его с собой вниз повидаться с отцом и братом. Об этом император мечтал. Как и положено предсказательнице, Сивилла прекрасно разбиралась в психологии.

— А еще она знала, что Клавдий обожает загадки!

— Точно! Поэтому она передает ему пророчество на дубовых листьях. Клавдий принимает все за чистую монету и как одержимый пытается расшифровать тайное послание. Видимо, то, которое мы обнаружили в Риме, — Dies Irae. Проклятие и в то же время пророчество, дающее надежду. Клавдий знал, кто Андрасте и где ее могила. А Сивилла понимала, что ему это известно. Император записал предсказание, спрятал его в каменный цилиндр и поручил Плинию отвезти в Рим. А потом Клавдию оставалось только воплотить пророчество в жизнь — положить манускрипт на могилу Андрасте. И тогда Сивилла исполнит обещание — отведет Клавдия в потусторонний мир.

— Вот он, звездный час, — пробормотал Костас.

— Когда дело дошло до выполнения обещанного, в последние мгновения перед наступлением ада на земле Клавдий стоял у бесконечной пропасти на Флегрейских полях, закрыв глаза. И думал только об отце и брате, изображения которых мы нашли в его комнате в Геркулануме. Эти образы навсегда запечатлелись в памяти старого императора. В последние годы он думал только о них.

— Джек, по-моему, ты нашел очередную родственную душу! — воскликнул Костас. — Первой была душа короля викингов Харальда Сурового. И вот теперь душа римского императора Клавдия.

— Странно, я чувствую то же самое, что и на островке к северу от Ньюфаундленда, где мы искали иудейскую менору, — сказал Джек, закрывая книгу. — Харальд заставил нас отправиться в удивительное путешествие на поиски его сокровища — туда, куда даже во сне не приснится. И теперь происходит нечто подобное. Только, по-моему, Клавдий бросил нас. Он помог найти подсказки. И за это ему огромное спасибо. Но я, увы, никак не пойму, куда идти дальше!

— Кстати, о родственных душах. Вот идет моя! — Костас, шмыгая носом, показал на человека, пробирающегося к ним. — Может, он знает ответ на твой вопрос.


Глава 18

Женщина чуть не упала, когда ее вытащили из машины и подтолкнули к скале. Хотя глаза были завязаны, она прекрасно понимала, где находится. Резкий специфичный запах сразу же ударил в нос, когда открыли дверцу машины. От высокого содержания серы в воздухе щипало язык. Теплый поток воздуха, словно из топки, поднимался снизу. Чувствовалось, что впереди обрыв. Все понятно. Они сделают это или наверху, или опустят ее вниз. Сколько раз она бывала здесь! Еще в детстве ее приводили сюда, чтобы закалить характер. Тут она слышала мольбы, видела ужас, панику, полную потерю самоконтроля, а иногда холодное спокойствие, покорность, тщетность сопротивления.

Чья-то рука развернула ее влево и подтолкнула к дорожке в скале, ведущей вниз. Значит, это произойдет не наверху. Не хотят рисковать. Рука остановила ее. Повязку грубо сорвали с глаз. Женщина, сильно прищурившись, смотрела в темноту. За спиной по ту сторону залива возвышался Везувий, но стоит только оглянуться, чтобы посмотреть на него в последний раз, сразу же получишь удар по голове, и повязку снова наденут. Ее и сняли-то только потому, что так проще спускаться вниз на дно кратера. Хоть бы глаза не завязывали до конца. Единственное, чего она боялась, — что все произойдет в темноте и она не почувствует разницы между слепотой и смертью.

Женщина смотрела вперед, лишь изредка опуская глаза, когда спотыкалась. Руки были замотаны скотчем за спиной. Наконец добрались до самого низа. Один человек, судя по шагам, остановился чуть раньше. Будет следить, чтобы не появились ненужные свидетели. Она знала всю процедуру до мелочей. Когда-то давным-давно ей самой приходилось делать то же самое, когда ее еще только пытались внедрить в семью, пока не придумали для нее задание получше. Вспомнилось собеседование и мрачный человек из Рима, которого она никогда больше не видела и не разговаривала с ним. После случались редкие телефонные звонки, инструкции, иногда угрозы, вполне реальные — в этом она не сомневалась. Так ей досталась эта работа в Неаполе. Затем передышка на несколько лет. И вдруг произошло землетрясение, и кошмар вернулся. Снова телефонные звонки по ночам, угрозы… А ведь у нее дочь! Весь ее мир — работа в институте, археологические исследования — полетел к черту! Из головы не шли те дни, когда она была свободна. Увы, их уже не вернуть. Джек… С ним заставили расстаться. Всего два дня назад удалось увидеть его и шепнуть ему пару слов. Сколько нужно было всего рассказать! Но теперь только дочь сможет узнать правду, да и то через три года, когда станет совершеннолетней. Топот глухо отдавался в кратере. Женщину подтолкнули вперед, но вскоре опять остановили, чтобы завязать глаза.

— Нет, только не это! — взмолилась она на итальянском. — Разве ты не помнишь, брат, как я боялась темноты в детстве?!

Ответа не последовало. Мужчина опустил руки. Повязка зацепилась за пропуск инспекции, висевший на шее. Мужчина резко сорвал ее. На шее остался красный след, будто бы от удара хлыстом. Женщина смело смотрела прямо перед собой. Потом вдруг быстро заморгала, увидев свежий пластырь на запястье.

— Что произошло, mia caro?

Мужчина снова ничего не ответил, только грубо толкнул ее вперед. Пятьдесят шагов. Споткнулась. Еще двадцать. Мужчина схватил ее за волосы и пнул под правую коленку. Она упала, ударившись коленями о лаву, застывшую на дне кратера. Боль казалась невыносимой. Но женщина не позволила себе распластаться от боли на земле и зарыдать. Еще один пинок, чтобы она раздвинула шире ноги. Что-то холодное уткнулось в затылок. По позвоночнику побежали мурашки.

— Подожди! — сказала она твердым голосом. — Развяжи мне руки. Я должна помолиться. In nomine patris et spiritu sancti.

Ничего не происходило. Ствол так же упирался в ее затылок. А вдруг уже произошло?! Может, это и есть смерть — замереть навсегда в тот момент, когда умираешь? Потом пистолет убрали. О землю со стуком ударилась металлическая канистра. Запахло бензином. Чьи-то пальцы начали теребить скотч на запястьях. Сердце забилось чаще и вроде как даже громче. Слабость охватила все тело. Женщина, закрыв глаза, набрала полые легкие воздуха, наслаждаясь тошнотворным запахом серы. Нет, она ни за что не унизится. Она не разочарует семью. Семья. Конечно, она понимала, что перед смертью должна думать о тех, кого действительно любит, о дочери, например. Но не могла. Она открыла глаза. Впереди зияла огромная трещина с черной, как деготь, лавой, застывшей по краям. Что дальше? Глухо рявкнет «беретта», и на землю польется, будто вода из шланга, кровь с кусочками мозга, все еще дрожащего, несущего в себе последние удары сердца. Потом тело обольют бензином из канистры, столкнут в трещину и бросят туда же зажженную сигарету. Лучше бы вулкан ожил. Забилось бы его сердце — кипящее ядро подземного мира. А вырвавшаяся наружу лава подхватила бы ее и унесла с собой обратно в глубь земли.

Скотч наконец-то сорвали с запястий. Левая рука упала как ватная. Женщина затрясла ею, чтобы быстрее восстановить кровообращение. Потом медленно, но уверенно поднесла к груди правую руку, перекрестилась и дотронулась до лба. Как хорошо стало на душе! Женщина уронила руку и широко раскрытыми глазами посмотрела на трещину. Потом соединила руки вместе и нащупала изящное колье, подаренное бабушкой Джека, — фамильная драгоценность, доставшаяся ей от предков-моряков. Ствол пистолета снова прикоснулся к затылку. Женщина слегка наклонила голову. Пот углом лучше и быстрее. Зазвонил мобильный. За спиной раздался голос, будто из детства, голос, который она так любила слышать по утрам, когда нежно гладила брата по голове и смотрела, как он просыпается.

— Ваше преосвященство? Va bene. Как скажете.

Щелкнул взводимый курок.


Костас громко чихнул, пододвигаясь, чтобы освободить место для Джереми. Тот появился в соборе Святого Павла пять минут назад, но, заприметив священника, решил вначале переговорить с ним. Джереми шел по центральному проходу в красной куртке «Гортекс», с портфелем в руке и зонтиком, с которого на пол капала вода. Костас с Джеком только что вернулись на свои места под куполом, сбегав в аптеку на Стрэнде. Костас, пыхтя и охая, проглотил сироп от всех признаков простуды, предварительно тщательно изучив приложенную инструкцию. Затем набрал горсть таблеток, сделал большой глоток воды и откинулся назад, чтобы Джереми смог пройти мимо и сесть между ним и Джеком. Джереми, стянув куртку, примостился на скамейке, принюхался, затем снял очки, вытер капли дождя и снова принюхался. Наклонился к Костасу и тут же отпрянул.

— Чем тут воняет?

— И тебе добре утро! — гнусаво поприветствовал его Костас.

— Меня сейчас стошнит! Что за гадость? — не унимался Джереми.

— Ах это! Наверное, трупный запах. Остается, даже когда снимешь гидрокостюм, — ответил Джек. — От него сложно избавиться.

— Я совсем забыл, где вы побывали, — еле выдавил из себя Джереми. — Мертвецы, трупы… Вот поэтому я предпочитаю чихать от библиотечной пыли!

— Не произноси при мне слово «чихать»! — взмолился несчастный Костас.

— Пойдемте за мной, — пригласил Джереми, собрав все свои вещи, и намеренно позволил Костасу пойти первым. — Я договорился об укромном местечке.

— Откуда ты знаешь всех здешних священников? — удивился Костас.

— Я эксперт по средневековым манускриптам. Забыл? — ответил Джереми. — Большинство ценных документов до сих пор принадлежит церкви. Земля-то круглая, вот и сталкиваюсь постоянно с одними и теми же людьми.

Джек быстро убрал в сумку ноутбук и поспешил вслед за Джереми по нефу к боковой часовне. Джереми кивнул священнику, поджидавшему их с тяжелой связкой ключей. Тот сразу же открыл замок на решетчатой железной двери и впустил археологов внутрь. Джек зашел первым. За ним остальные. Они оказались в часовне Олд-Соулз — часовне Всех Душ — с огромным портретом лорда Китченера и скульптурой, изображающей Деву Марию с телом Христа. Джереми завел друзей за портрет так, чтобы никто не услышал их разговор, и присел на корточки спиной к статуе. Затем вытащил блокнот из сумки и, раскрасневшись от волнения, посмотрел на Джека:

— Ты рассказал мне по телефону об уникальных находках, о таинственной гробнице. Все это просто невероятно. Теперь мой черед удивлять!

— Давай, не томи!

— Весь вчерашний день я провел в Оксфорде, пытаясь разобраться с той зацепкой, о которой говорил вам накануне. Архивариус в колледже Бейллиол — мой давний приятель. Мы с ним вместе перерыли все неопубликованные документы, имеющие отношение к церкви Сент-Лоренс, и обнаружили бухгалтерскую книгу с расчетами по реконструкции церкви, проводимой сэром Кристофером Реном в 1670 году. Никто никогда не интересовался бухгалтерскими записями, потому что, судя по всему, книга должна слово в слово повторять давным-давно опубликованные счетные книги Рена. Но кое-что привлекло мое внимание, поэтому мы подробным образом изучили ее. Я говорю о приложении от 1685 года. После того как старый похоронный зал под церковью был расчищен, строители Рена вернулись, чтобы заложить его и заодно проверить прочность фундамента. Обнаружив за залом запертый на замок склеп, они взломали дверь, и один из каменщиков зашел внутрь.

Джек присвистнул от удивления:

— Так это же наш склеп! А известно, кто именно зашел туда?

— Прошло пять лет после завершения реконструкции церкви. Строители решили просто проверить, все ли в порядке. В приложении перечислены имена тех, кто в тот день оказался в похоронно зале: скульптор по камню Эдвард Пирс, каменщик Томас Ньюман, плотник Джон Лонгленд, лепщик по гипсу Томас Мид, сам Кристофер Рен, устроивший небольшую передышку от работы над собором Святого Павла. И еще один человек, о котором я никогда до этого не слышал. Иоганнес Деверет.

— Француз? — спросил Джек.

— Фламандец. Мой друг архивариус где-то вычитал его имя раньше. Мы быстро составили его краткий портрет: гугенот, протестант-кальвинист, в начале года сбежавший из Бельгии в Англию. В 1685 году французский король аннулировал Нантский эдикт, гарантировавший защиту протестантам.

— И что здесь такого особенного? — спросил Джек. — В лондонской строительной промышленности в то время работало очень много гугенотов. Лучшие плотники и столяры Рена были гугенотами. Например, широко известный резчик по дереву Гринлинг Гиббонс. Его работы есть и в соборе Святого Павла.

— Вот именно. Особенность Деверета — в его профессии, — продолжил Джереми. — Я сходил в библиотеку имени Бодлея через дорогу и, задав в поиске по каталогу имя Иоганнеса Деверета, нашел автобиографические записи. Он сам называл себя Musick Meister — музыкальным мастером. Очевидно, Рен нанял его по рекомендации Гринлинга Гиббонса, чтобы тешить младшего сына, Билли, который, как известно, был умственно отсталым. Деверет пел мальчику григорианские гимны.

— Григорианская музыка — апчхи! — это, случайно, не та самая традиционная музыка римской католической службы? — спросил Костас.

— Конечно, она, — подтвердил Джереми. — Интересное дополнение к нашей истории, правда? Гугеноты, как и англиканцы, отрицали принципы римской церкви. Впрочем, среди них были те, кто придерживался старых традиций чисто из эстетических соображений. Мне удалось выяснить, что Деверет был родом из потомственных музыкантов-григорианцев, живших во времена самого святого Григория — папы, который в VI веке формализовал григорианское пение или, как его еще называют, простой распев — хоровое церковное пение в унисон на неметрический текст без музыкального сопровождения. Не представляете, как я удивился, узнав, что сэр Кристофер Рен был без ума от этого пения. А потом вспомнил его архитектурные творения. Взгляните хотя бы на это место. — Джереми взмахнул рукой, имея в виду внутреннее убранство собора. — Разве оно похоже на строгий молитвенный дом протестантов? По великолепию и пышности Святой Павел может сравниться лишь с собором Святого Петра в Ватикане! — Джереми вытащил из кармана клочок бумаги. — Нашлась только одна цитата, раскрывающая религиозные убеждения Кристофера Рена. В молодости его поразил загородный дом одного из друзей. Он написал, что в том доме «набожность и благочестие прошлого века, исчезающие под натиском нечестивости и грешности нашего, нашли убежище, где добродетели не просто соблюдают, а лелеют». На самом деле никто всерьез не задумывался, что Рен мог быть тайным католиком. Но он, безусловно, не одобрял занудные пессимистические аспекты антикатолического движения Реформации.

— А разве простой распев появился не намного раньше? По-моему, он возник в иудаизме, — уточнил Джек.

— Можно с уверенностью заявлять, что пение без музыкального сопровождения зародилось до появления римской церкви, во времена апостолов, — согласился Джереми. — Возможно, изначально оно представляло собой ответное пение — стихи исполнялись солистом, а хор вторил ему. Вероятно, это один из первых ритуалов конгрегации, исполняемый на тайных собраниях первых последователей Иисуса. Пение даже упоминается в Евангелиях. — Джереми заглянул в блокнот. — Вот, например, Евангелие от Матфея, 26:30. «И воспевши пошли на гору Елеонскую».

— Получается, Деверет был в Лондоне, когда Кристофер Рен перестраивал собор Святого Павла? — спросил Костас.

— Он приехал в Англию в 1685 году. Восстановление церкви Сент-Лоренсзакончилось несколькими годами раньше. Однако, согласно бухгалтерской книге, обнаруженной в библиотеке колледжа, именно в 1685 году строители пробрались в подвал церкви, а точнее, в старый склеп. Не находите, странное совпадение? Выяснилось, что у Деверета была еще одна страсть в жизни. Антиквариат. Он коллекционировал римские и христианские предметы старины. Рен, кстати, тоже интересовался артефактами, найденными во время строительных работ в Лондоне. Помимо музыки, Рен придумал для Деверета дополнительную работу — поиск интересных реликвий. Своеобразный быстрый осмотр археологических раскопок на предмет чего-нибудь стоящего.

— Ага, вот он и попался! — радостно воскликнул Джек. — Мы знаем, что кто-то проник в гробницу и забрал цилиндр. Наверное, это был Деверет!

— А он оставил какие-нибудь записи? — прокашлявшись, спросил Костас.

— Я проверил все, что возможно. Пролистал все опубликованные документы Рена касательно реконструкции церквей, его личные бумаги. Безрезультатно. Потом устроил себе мозговой штурм. И после отправился в Государственный архив в Кию. Едва успел до закрытия. Я был там вчера. Через поисковик просмотрел документы Кентерберийского прерогативного суда и…

— Нашел его завещание! — перебил Джек.

Джереми, залившись от волнения краской, кивнул:

— Там можно найти завещания многих священнослужителей. Его оказалось в папке недавно обнаруженных. Завещание по ошибке сунули в другую папку а недавно, проверяя каталоги, исправили ошибку. Мне просто повезло. Опять же мой друг-архивариус помог.

— Что там написано? — поторопил его Джек.

Джереми вытащил из пачки документов отсканированную копию пожелтевшей страницы. Двадцать строк, написанных аккуратным почерком на древнеанглийском языке. Под ними красная печать и подпись. А в самом низу документа еще несколько подписей и запись, подтверждающая подлинность завещания. Джереми начал читать:

— «Во имя Господа, аминь. Я, Иоганнес Деверет, музыкальный мастер, сэру Кристоферу Рену, рыцарю, главному сюрвейеру ее величества, предписываю мою последнюю волю о нижеследующем. Я желаю, чтобы тело мое было достойно, но без лишней пышности опгребено там, где сказано сэру Кристоферу Рену, здесь и далее называемому единоличным исполнителем завещания и доверенным лицом».

— Боже мой! — прошептал ошеломленный Джек. — Рен был исполнителем его завещания. Он, вероятно, знал обо всем антиквариате, принадлежавшем Деверету, обо всем, что тот нашел в Лондоне и что Рен разрешил ему оставить себе, и обо всем, что должно было быть передано его наследникам.

— Деверет умер через несколько месяцев после составления завещания. Его сын и единственный наследник был еще несовершеннолетним. Поэтому Рен должен был выступить опекуном и гарантировать защиту всего завещанного имущества. Но не будем торопиться. Дальше по тексту стандартный малопонятный абзац о движимом и недвижимом имуществе. Это все не так уж важно для нас, кроме последних предложений. Послушайте: «Все мои книги, музыку и музыкальные инструменты я завещаю сыну Джону Эверету. Также ему я завещаю все свои предметы старины, коллекцию антиквариата, собранную из находок, обнаруженных при строительных раскопках в Лондоне, проводимых вышеупомянутым сэром Кристофером Реном, в том числе и слово доброе, которое я взял из рук древней жрицы. Последняя указанная реликвия должна храниться в секретности, в самом надежном месте. Мой вышеупомянутый сын обязан завещать его своему сыну и наследнику, а тот — своему сыну и наследнику, и так далее, во имя Христа, Jesu Djmine. Завещание и последняя воля подписаны и заверены печатью вышеупомянутым Иоганнесом Деверетом в присутствии нас, нижеподписавшихся, в его присутствии шестого августа 1711 года. Крис. Рен. Гринлинг Гиббонс. Свидетели».

— Что за «слово доброе», — повторил Костас, — ума не приложу?!

Голос Джека, как всегда, охрип от волнения. Сердце глухо стучало в груди.

— Джереми говорил о нем несколько минут назад. «Слово доброе» в переводе с древнеанглийского «евангелие». — Джек судорожно сглотнул слюну. — А это означает только одно: Деверет нашел свиток в цилиндре и, похоже, прочитал его.

Костас радостно присвистнул:

— Козырь снова у нас на руках!

— Конечно, прочитал. Иначе он не назвал бы его Евангелием! — сказал Джереми.

— Это первое указание на содержание документа Клавдия, — проговорил Джек, не сводя глаз с Джереми. — Я даже боюсь спросить. Ты добыл что-нибудь еще?

— Проследить историю потомков Деверета было довольно просто, — ответил Джереми. — Гугеноты вели подробные семейные записи. Иоганнес Деверет англизировал фамилию, назвав сына Джоном Эверетом. Любовь к музыке, по всей видимости, стала семейной особенностью Эверетов. Однако большинство потомков Деверета были строителями или архитекторами. Этим и зарабатывали на жизнь. На протяжении нескольких поколений Эвереты входили в самую выдающуюся лондонскую гильдию — гильдию плотников. Они обосновались на улице Лоренс-лейн, ведущей к церкви Сент-Лоренс, всего в нескольких ярдах от склепа, в котором Деверет нашел цилиндр со свитком.

— Хранители гробницы, — прошептал Костас.

— Теперь все становится намного понятнее, — тихо добавил Джек. — Секретный склеп, захоронения женщин, определенная последовательность надписей с именами, начиная с завоевания Британии римлянами и заканчивая великим лондонским пожаром 1666 года. Думаю, существовала тайная секта, члены которой знали о гробнице и о сокровище. Они-то и были настоящими хранителями. Великий лондонский пожар прервал преемственность, уничтожил церковь и перекрыл вход в склеп и в гробницу.

— Трагедия. Прямо как извержение Везувия для Кумской Сивиллы! — сказал Костас. — Огонь и пепел предопределили печальный исход.

— И вдруг спустя несколько лет гробницу случайно находят. Священное Евангелие извлекают. Объявляются новые хранители, — прошептал Джек.

— Строгие традиции гугенотов должны сыграть нам на руку, — заявил Джереми. — В более поздних завещаниях членов этой семьи реликвия не упоминается ни разу, но, думаю, потомки Деверета не нарушили самое первое завещание — волеизъявление Иоганнеса. Есть один решающий аргумент, подтверждающий мое мнение. В середине девятнадцатого века правнук Деверета был активным участником тайного викторианского общества под названием «Новые пелагианты» последователей учения британского монаха-бунтаря Пелагия. Они считали себя истинными наследниками древней христианской традиции в Британии.

— А как же Клавдий? — шепотом спросил Джек. — Можно ли увязать все, что ты сказал, с императором, Джереми?

— Или с тем, кого он встретил в Иудее? — также шепотом добавил Костас.

— В XIX веке Эвереты оставались известной семьей лондонского Сити, — продолжил рассказ Джереми. — Они всегда жили и работали неподалеку от церкви Сент-Лоренс и Гилдхолла. Пелагиант Джон Эверет стал членом лондонского совета и вольноотпущенником Сити. Его сын Сэмюель был ведущим активистом гильдии плотников. Но потом произошло кое-что труднообъяснимое. Старший сын Сэмюеля, Лоренс Эверет, работал архитектором — пошел по стопам отца. Но практически сразу после смерти Сэмюеля в 1912 году Лоренс закрыл бизнес на Лоренс-лейн, бросил семью и пропал. Об этом много писали. Судя по всему, Лоренс Эверет стал последним хранителем. Он прервал преемственность, спрятал сокровище в новом месте до того, как начался ад — бомбежка Лондона в сороковых годах.

— Есть предположения, куда мог отправиться Лоренс? — спросил Джек.

— Можно покопаться в иммиграционных записях, в списках пассажиров. Представляете, сколько времени на это уйдет? Правда, у меня появилась одна зацепка, — заявил Джереми.

— Как всегда. Ты становишься незаменимым! — похвалил его Джек.

— Но для подтверждения мне придется снова побывать в Государственном архиве в Кью. Наверное, проведу там целый день.

— Так почему ты еще здесь?!


Через пять минут Джек, Костас и Джереми стояли у входа в собор Святого Павла, всматриваясь в дождевой занавес без единого просвета. Джеку казалось, будто он на одиноком острове. Прочность кафедрального собора, вокруг которого с земли поднимались призрачные испарения, отражала его внутреннее состояние. Поразительные новости последних часов вывели поиски на принципиально новый уровень, вселяя уверенность, как и великолепный собор перед глазами. Но конечная цель пока только маячила еле заметным светом фонаря за пеленой дождя в конце темной аллеи, на которую им, возможно, никогда не удастся выйти. В памяти Джека вдруг неожиданно всплыл образ древней геркуланумской библиотеки, словно шестигранная гармоника, залы выстроились один за другим. Двери начали быстро открываться, но, казалось, им нет конца. Куда он бежит? Цели не видно!

— Единственная надежда сейчас — Джереми. Если он найдет что-нибудь в архиве, только тогда можно будет открыть последнюю дверь, за которой закончится поиск, за которой их ждет Клавдий.

— Только давай поедем не на метро, — прохрипел Костас. — Я ни за что больше не опущусь под землю!

— Жаль. Я только хотел предложить тебе исследовать Великий акведук! — ответил Джек, подмигнув Джереми. — Подземный тоннель, построенный в тринадцатом веке для снабжения Тайберна чистой водой. Он в трех километрах справа от нас. Каменные резервуары. Представляешь? Как звучит! Впрочем, римские инженеры, создававшие акведуки тысячу лет до этого, пришли бы в ужас. Резервуары дали течь — архитекторы не учли гравитационный поток. Прекрасный пример того, как прогресс может оказаться на самом деле огромным шагом назад. По-моему, нельзя упускать такую возможность!

— Ни за что! — твердо возразил Костас. — Даже не уговаривай. Делай что хочешь. Я с этого момента езжу только на такси.

Дождь перестал. Но видимо, ненадолго. Джек поспешил спуститься с крыльца. В этот момент к нему подскочил молодой человек в деловом костюме, похожий на типичного менеджера. Он все это время стоял рядом вместе с остальными людьми, спрятавшимися от дождя на крыльце.

— Доктор Ховард?! — Джек отпрянул от неожиданности. Пристально глядя ему в глаза, юноша протянул клочок бумаги. — Завтра в одиннадцать утра. Это вопрос жизни и смерти.

Молодой человек быстро сбежал по ступенькам и вскоре затерялся в толпе служащих, спешивших на работу в Сити.

Джек сразу же вернулся к входу в собор и прочитал записку, а затем передал ее Джереми.

— Ты его, случайно, не знаешь? — спросил Джек.

— Не уверен. — Джереми беспокойно поглядывал на других людей, жавшихся на ступеньках. — Очень плохо, Джек, что тебя выследили здесь!

— Знаю.

Джереми, скривив губы, еще раз перечитал напечатанные слова.

— Как некстати! Только мы разобрались, что к чему. — Он отдал записку Джеку.

— Надо встретиться. Другого выхода я не вижу.

— Я бы пошел с тобой. Но по-моему, мне лучше выяснить, куда мог пропасть Эверет.

— Согласен, — тихо сказал Джек.

— Возьми Костаса, — посоветовал Джереми. — Тебе может понадобиться телохранитель!

Джек посмотрел на Костаса, жалко съежившегося от холода возле каменной колонны. Вода ручьем стекала по одежде. То и дело раздавалось громкое чиханье. Подойдя ближе, Джек положил руку на плечо друга. Дождь забарабанил по ступенькам с новой силой. Костас совсем расклеился.

— Пойдем, — сказал Джек, подставив лицо под тяжелые капли дождя. — Вначале разберемся с твоей простудой.


Глава 19

На следующее утро без пяти одиннадцать Джек шел с Костасом по площади Святого Петра в Ватикане, направляясь к Ufficina Scavi — бюро археологических раскопок, расположенному на южной стороне базилики. Они прилетели в аэропорт Леонардо да Винчи из Англии на «эмбраере» ММУ, стараясь не привлекать внимания толпы. Слежки вроде бы не было. На фоне огромной площадки и окружавшей ее величественной колоннады туристы и паломники, толпящиеся перед базиликой, казались карликами. Джек с Костасом незаметно проскользнули через площадь. Подойдя к бюро, Джек принялся пристально рассматривать лица людей вокруг, ожидая какого-нибудь знака. Не представляя, что может произойти. Откуда ни возьмись прямо перед ним вырос молодой человек в джинсах, рубашке с расстегнутым воротом и солнцезащитных очках.

— Доктор Ховард? — уточнил он. Джек кивнул. — Следуйте, пожалуйста, за мной.

Джек, обменявшись с Костасом взглядами, двинулся за незнакомцем. Тот, подойдя к швейцарскому гвардейцу у входа в Арку Колокола, предъявил пропуск и сказал по-итальянски:

— Со мной два гостя. У нас частная экскурсия.

Гвардеец понимающе кивнул и поднял автоматический шлагбаум.

Джек с Костасом прошли за незнакомцем по небольшой площади в южное крыло грота под собором. В третьем зале молодой человек жестом попросил их подождать, а сам взялся за ручку запертой двери.

— Здесь нам никто не будет мешать, — сказал он по-английски. — Бюро раскопок закрыло эту часть грота для проведения археологического исследования. Постойте пока здесь. — С этими словами он достал связку ключей и, открыв дверь, проскользнул внутрь, оставив Джека с Костасом наедине с гробовой тишиной и старыми стенами.

— Ты что-нибудь понимаешь? — тихо спросил Костас гнусавым из-за насморка голосом. — Где мы?

— Вначале отвечу на первый вопрос. Нет, так же, как и ты. Где мы?.. Похоже, эти стены — единственное, что осталось от древней базилики, построенной императором Константином I Великим после обращения в новую веру в начале IV века. До этого здесь находился римский цирк, точнее, ипподром. А дверь, за которой исчез наш экскурсовод, ведет в некрополь, улицу вырезанных в скале могил, датируемых I веком нашей эры. Некрополь обнаружили в результате археологических раскопок в сороковых годах XX века. Самой значимой находкой стала могила святого Петра прямо перед нами под престолом.

Дверь распахнулась. Молодой человек вручил Джеку и Костасу по незажженной свече и поднес зажигалку к фитилям.

— Когда увидите на полу свечу, поверните направо, но не забудьте погасить ее и захватить с собой, — шепотом объяснил он. — Затем спуститесь по двенадцати ступенькам вниз, там увидите вторую свечу у двери. Зайдите и закройте за собой дверь. Я подожду вас здесь. Ну вот и все. Идите!

Костас страдальчески взглянул на Джека:

— Опять под землю!

— Ага, как раз то, что ты любишь. Город мертвых.

— Отлично!

Джек задержал взгляд на незнакомце, будто собирался что-то спросить, но потом передумал, кивнул ему и пошел к двери. Костас последовал за другом. Как только они переступили порог, дверь сразу же захлопнулась. Кругом царила кромешная темнота. Если бы не свет от свечей и слабый отблеск вдали, совсем ничего не было бы видно. На улице стояла сухая жара, а за дверью воздух оказался холодным и влажным. К тому же с каждым шагом усиливался запах плесени.

Джек первым осторожно спускался по ступенькам, пока не почувствовал под ногами неровный каменный пол. Отблеск света шел от свечи на полу. Как было сказано, Джек затушил свечу, сжав фитиль двумя пальцами, и взял ее с собой. Затем повернул направо и начал спускаться по следующему пролету ступенек, ведущих к вырезанной в скале комнате — по всей видимости, древнему мавзолею, из которого убрали все содержимое. В самом низу слева — каменная дверь, открытая внутрь скалы, в глубине которой горела свеча. Джек пропустил Костаса вперед, зашел сам и сразу же закрыл за собой дверь, которая без единого зазора слилась со скалой.

— Невероятно, — пробормотал Джек, освещая дрожащим светом от свечи ниши и украшения на стенах. — Это катакомба! Мавзолей, через который мы только что прошли, изначально в римский период находился над землей и представлял собой улицу могил. Но вот эта часть, должно быть, всегда была под землей, выдолблена в природной скале… Раньше Ватикан тщательно скрывал ее существование!

— А сколько всего они скрывают до сих пор, — прошептал Костас.

Джек прошел немного вперед, кожей чувствуя вокруг рисунки, надписи, древние образы, и остановился у одной стены, поднеся свечу ближе к поверхности.

— Удивительно, — прошептал он. — Катакомба совершенно нетронута. Останки до сих пор внутри могил!

— Прекрасно! Только этого еще не хватало! — застонал Костас.

— Ниши замазаны, останки внутри. Посмотри-ка сюда. Надпись вполне разборчива… In Pace. — Джек запнулся. — Эта фраза относится к периоду древнего христианства! Очень древнего! Датируется временем задолго до правления Константина I Великого. Значит, это тайное кладбище существовало, когда христиане в Риме были вне закона. Поразительная находка! Теперь понятно, почему ее не хотели обнародовать.

— Наверное, повышенная секретность связана вот с этим. — Костас прошел дальше, почти до свечи на полу. Джек поспешил к нему. — Здесь небольшая возвышенность, покрытая глиняными плитками. — Костас двинулся по левой стороне прохода и присел рядом со свечой на корточки.

— Могила, — тихо проговорил Джек. — Иногда их устраивали в полу катакомб, хотя чаще в стенах. В полу обычно хоронили важных людей.

— Джек, слушай. Может, у меня галлюцинации. Как у тебя тогда под Палатинским холмом. Запоздалое проявление повышенного содержания азота.

— Ты о чем?

— Плитка под свечой. Вернее, надпись, нацарапанная на ней. Мне или привиделось, или мы действительно уже встречали точно такую же!

Джек пододвинулся к Костасу. По краю плитки шли декоративные насечки, будто гирлянда из виноградных завитков. А в центре Джек увидел то, что так удивило Костаса, — имя. Безусловно, точно такое же имя они видели на глиняном горшке среди останков древнего корабля, затонувшего в Средиземном море в сотнях миль от этого места почти два тысячелетия назад. Мужское имя, написанное на латыни: PAVLVS.

Разве такое возможно?! Джек огляделся по сторонам. Проход немного расширялся там, где находилась могила в полу. Другие могилы будто бы тянулись к главной, но в скале над ней не было ни одной. Словно их постояльцы хотели быть ближе к похороненному в полу человеку, таким образом проявляя к нему глубокое уважение. Джек увидел повсюду христианские символы: голубь, рыба и христианская надпись «In Pace» и здесь, и там, чуть выше, чуть ниже.

Костас поднес свечу ближе к плитке, и Джек заметил рядом с именем едва различимую монограмму Христа — пересекающиеся буквы «хи» и «ро».

— Могила святого Павла, — прошептал Джек, не веря сам себе, и осторожно положил ладонь на плитку. — Святой Петр и святой Павел погребены в одном месте — ad catacumbus[34] — согласно традиции.

— Именно.

Джек вздрогнул от неожиданности, услышав незнакомый властный голос из темной ниши напротив себя, устроенной в стене у изголовья могилы. В темноте можно было различить только длинную черную сутану до пола, а верхняя часть тела оказалась в тени. Мужчина говорил на английском с легким, возможно, восточноевропейским акцентом.

— Не пытайтесь подойти ко мне. Пожалуйста, загасите свечи, которые держите в руках, и сядьте на каменную скамью позади вас.

Джек помедлил немного, потом кивнул Костасу, и они сделали так, как было сказано. Единственный источник света — свеча на могиле — едва справлялся с надвигающейся со всех сторон темнотой. На стенах плясали тени. Мужчина в сутане немного пододвинулся вперед. Джек с Костасом увидели голову, закрытую капюшоном, и руки на коленях.

— Я вызвал вас сюда тайно. Хотел, чтобы вы знали о том, что только что увидели.

— Кто вы? — не выдержал Костас.

— Вам никогда не скажут ни моего имени, ни кто я такой, — ответил незнакомец. — Больше не спрашивайте меня об этом.

— Здесь действительно покоится святой Павел?

— Именно так.

— А что же вы скажете о церкви Сан-Паоло-фуори-ле-Мура? — спросил Джек. — Разве не там должен был быть похоронен святой Павел? В винограднике.

— Его действительно отвезли туда после смерти, но потом тайно вернули сюда, чтобы воссоединить с Петром в месте их мучений.

— Так, значит, это правда… — пробормотал Джек.

— Император Нерон пытал их обоих на арене цирка, построенного прямо на этом месте Калигулой. Петра распяли вверх ногами, а Павла обезглавили. Римляне замучили двух величайших отцов древней церкви, но своим преступлением языческие императоры лишь поспособствовали установлению святейшего престола на этой земле. In nomine patris et filii et spiritus sancti, amen.

— Вы пригласили нас сюда, чтобы показать его могилу? — спросил Джек.

Повисла долгая пауза. Затем незнакомец снова чуть пододвинулся. Свеча на могиле дрогнула, удлиняя тень. Мужчина в сутане на несколько секунд пропал в темноте. Пламя вскоре успокоилось.

— Теперь вы будете знать, что римский император Клавдий инсценировал собственное отравление и долгие годы жил тайно после официального окончания правления в 54 году от Рождества Христова.

Джек напряженно всматривался в темному, обдумывая, насколько можно раскрыться перед этим человеком.

— Откуда вы знаете?

— Говоря вам то, что я сейчас скажу, я подвергаю испытанию святую неприкосновенность церкви. Но… да будет так! — Незнакомец замолчал, а потом вытащил из темноты древнюю обтянутую кожей книгу и положил ее себе на колени. Джек увидел его натруженные руки — сильные, с длинными пальцами. Но лица так и не разглядел. — В 58 году святой Павел прибыл в Италию с Востока, выжив после известного всем кораблекрушения. Так сказано в «Деяниях апостолов». Вот только корабль затонул у берегов Сицилии, а не у Мальты.

Костас вопросительно посмотрел на Джека. А тот ликующе взглянул на него, не говоря ни слова.

— Вначале святой Павел прибыл в Неаполитанский залив, в Мисен, и встретился там с братом-христианином. Так записано в «Деяниях», — тихо, чуть ли не шепотом, продолжал незнакомец. — Это второе по значимости после распятия событие древней истории христианства. Павел первым начал проповедовать слово Божье за пределами Святой земли. Он был первым истинным миссионером. Когда же он отправился из Мисена в Рим, его первые ученики стали называть себя concilium, Concilium Ecckesiasticum Sancta Paula.

— Консилиум церкви Святого Павла, — перевел Джек.

— Тогда их было трое. И сейчас их трое.

— Сейчас?! — удивленно воскликнул Джек. — Консилиум существует до сих пор?

— Несколько поколений, почти три века, консилиум оставался тайной организацией, оплотом силы древней церкви, когда она боролась за элементарное выживание, когда христианство было под запретом. Вначале они встречались на Флегрейских полях, затем в пещере Кумской Сивиллы, после того как последняя сивилла исчезла. Позже, когда христианство окрепло, консилиум перебрался в Рим, в эти катакомбы, где мы сидим сейчас, где последователи святого Павла тайно похоронили его истерзанное обезглавленное тело рядом со священной могилой Петра.

— И с тех пор консилиум регулярно собирался здесь? — спросил Костас.

— Когда произошло обращение Римской империи, которой в то время правил Константин I Великий, в христианство, лидеры консилиума решили, что цель достигнута, и самораспустились, замуровав катакомбу святого Павла. Знание о ее местоположении со времени было утеряно. Катакомбу обнаружили только при археологических раскопках некрополя после Второй мировой войны. И с тех пор здесь вновь стал тайно встречаться консилиум.

— Консилиум был восстановлен в наше время? — удивился Джек.

— Нет, Константин I Великий опять созвал его в конце своего правления. Он восстановил консилиум в изначальном составе из трех человек и в условиях величайшей секретности. Константин Великий сделал многое, чтобы обратить языческую империю в христианскую. Как государственный деятель, как воин он понимал, что церкви необходима защита, нужно создать военный консилиум, который бы направлял своих солдат на войну во имя Христа, который бы не знал перед лицом дьявола, который бы руководствовался принципом, что на войне все средства хороши. В течение веков консилиум предотвращал распространение самых пагубных ересей, даже тех, которые не в силах была одолеть следственная служба Ватикана — инквизиция — Ufficina. В Британии они одолели пелагианство, отправив самого Пелагия в пламя ада. Они сражались с протестантами после Реформации. Организовали тайную войну — ряд терактов и убийств, — которая чуть было не разрушила Европу. После открытия Нового Света консилиум сделал все, чтобы уничтожить племена майя, ацтеков и инков, испугавшись пророчества древней Сивиллы, которая предрекла приход темноты с запада.

— А еще называют себя служителями Бога! — пробурчал Костас.

— Они верили в неприкосновенность и силу римской церкви, в то, что через нее проложен единственный путь к спасению и Царствию Небесному, — сказал незнакомец. — Константин I Великий оказался проницательным правителем. Он знал, что церковь выстоит только при условии непоколебимой преданности и веры священных солдат в церковь как в единственный способ общения с Богом. Константин создал консилиум, опирающийся на этот принцип.

— А чем вы можете подтвердить свои слова? — поинтересовался Костас.

Незнакомец поднес книгу к свече на полу.

— Здесь собраны записи Consilium Ecclesiasticum Sancta Paula. Однажды мир узнает о них. Историю придется переписать.

— Хорошо. Но какое отношение все это имеет к Клавдию? — спросил Джек.

Незнакомец немного подался вперед. Пламя свечи дрогнуло, отбросив длинную тень на его капюшон.

— Он оказался воплощением величайшей угрозы, с которой приходилось сталкиваться консилиуму. Именно из-за этого я пригласил вас сюда. Вы лично и ваша команда подвергаете себя смертельной опасности.

— Нет, мы прекрасно представляем, что значит смотреть в дуло «Беретты-93», — парировал Костас, — как в подземной пещере под Палатинским холмом.

— Его предупредили, что стрелять нельзя, — тихо сказал незнакомец.

— Консилиуму следует нанимать более послушных головорезов! — воскликнул Костас.

— Откуда вам это известно? — удивился Джек. — И как консилиум узнал, что мы собираемся отправиться под Рим? — Незнакомец молчал, однако Джек не сдавался: — Кто-то подслушал наш разговор в Геркулануме? В этом замешана инспектор Элизабет д'Агостино?..

— Мы знали, что она общалась с вами у Виллы папирусов.

— Но как?! — Холодок пробежал по телу Джека. Что, если не только страх заставлял Элизабет молчать все эти годы и не отвечать на его звонки? — Где она сейчас?

— Шпионы повсюду.

— Даже на борту «Сиквеста II»? — спросил Костас.

— Постарайтесь сделать все возможное, чтобы найти то, что вы ищете, и обнародовать находку до того, как они доберутся до вас! — с жаром проговорил незнакомец. — Как только они узнают, где это, они пойдут на что угодно, чтобы уничтожить вас. Я сделал все, что мог. Но к сожалению, не в моей власти больше сдерживать их.

— Что с доктором д'Агостино? — настаивал Джек.

— Я уже сказал, что сделал все, что мог.

— Почему вы решили помочь нам? — спросил Костас.

Незнакомец ничего не ответил.

— Давай я лучше расскажу о Клавдии, — предложил он, раскрывая книгу на первых страницах. В отблеске свечи замелькали древние листы, исписанные аккуратным почерком, с частыми пометками на полях, сделанными разными людьми. Как похоже на «Естественную историю» Плиния Старшего! Правда, книга в руках незнакомца казалась совсем истрепанной и запятнанной, словно ее тщательно изучали миллионы раз. — На этой странице описывается образование изначального консилиума в I веке от Рождества Христова. — Захлопнув книгу, незнакомец накрыл ее ладонями. — Одним из первых трех членов консилиума был человек по имени Нарцисс, вольноотпущенник императора Клавдия.

— Боже мой… — прошептал Джек.

— Евнух? Да-да, мы с ним столкнулись недавно, — сказал Костас, — в дверях в кабинет Клавдия. Похоже, он спешил внутрь, будто хотел что-то забрать оттуда. Но слегка поджарился по пути.

— Неужто… — незнакомец запнулся, — значит, вы нашли Нарцисса. Почти две тысячи лет мы не могли сообразить, где он.

— Я понял, что он там делал, — прошептал Джек.

— Должен сообщить вам, что Нарцисс долгое время был praepositus ab epistulis[35], секретарем и писцом Клавдия, — сказал незнакомец. — Когда Клавдий решил исчезнуть из Рима в 54 году, он инсценировал не только свое отравление, но и отравление Нарцисса, чтобы тот последовал со своим хозяином в тайное убежище в Геркулануме и помогал в написании книг. Но после 58 года появилась новая причина, удерживающая Нарцисса рядом с Клавдием. Он всегда сопровождал хозяина в ночных посещениях Сивиллы, в пещере которой Клавдий находил облегчение от болезни. Нарцисс познакомился с христианами, которые прятались на Флегрейских полях. И сам принял христианство после встречи там со святым Павлом. Нарцисс знал, что Клавдий в молодости бывал в Иудее, разговаривал с Мессией и привез на родину ценный документ. Сам Павел никогда не видел Иисуса вживую. Представляете, как он удивился, услышав от Нарцисса, что существует манускрипт, написанный рукой Христа. Павел приказал Нарциссу найти этот документ и принести ему в Рим, туда он как раз направлялся. История распорядилась иначе. Павла замучили. Нарцисс так и не сумел найти документ. Клавдий оказался слишком хитер даже для него. Но требования братьев-христиан, живших на Флегрейских полях, доказать существование манускрипта усиливались. Распространился слух, что Клавдий — якобы помазанник Христа, ведь он дотронулся до него. Два других члена консилиума увидели в таких веяниях угрозу своему авторитету, поэтому они уговорили Нарцисса все же найти документ и уничтожить его. Члены консилиума были уверены: манускрипт — подделка, ересь, «притча во языцех», выдуманная Клавдием, полусумасшедшим больным стариком, которого они часто видели входящим в пещеру Сивиллы. Однажды Нарцисс, проводив Клавдия до пещеры, оставил его там, а сам рванул обратно в Геркуланум, намереваясь поджечь кабинет со всеми книгами. Это произошло двадцать четвертого августа семьдесят девятого года от Рождества Христова.

— Тогда огонь охватил всю виллу, за исключением кабинета, — прошептал Костас.

— Консилиум так и не узнал, удалось ли Нарциссу осуществить план или нет. После извержения вулкана Геркуланум исчез с лица Земли. Консилиум решил, что документ пропал вместе с ним, — продолжал незнакомец. — Следующие поколения считали потерянный документ фальшивым евангелием, ересью, первой из многих появившихся позже подделок, созданных, чтобы подорвать авторитет церкви. А его уничтожение — первой победой консилиума, за которой последовало множество других. В XVII веке, спустя почти тысячу лет после падения Римской империи, бурбонский король Карл I Анжуйский начал раскопку на месте Геркуланума. Страшная истина открылась тогда. Оказалось, Геркуланум не был уничтожен во время извержения. Удивительно, но город сохранился. И что самое ужасное, первое, на что натолкнулись древние археологи, была вилла Кальпурния Пизона, Вилла папирусов. Консилиум знал, что именно там скрывался Клавдий. Затем начался кошмар. Стали находить книги, древние свитки. Большинство из них обгорело, но некоторые все же можно было прочитать. Консилиум понимал: пришло время действовать. Более двух столетий они делали все возможное, чтобы помешать раскопкам в Геркулануме, особенно на месте Виллы папирусов. Консилиум обладает властью и богатством. У него достаточно ресурсов, чтобы самостоятельно провести археологические раскопки всего города или… или чтобы помешать проведению подобных раскопок! По крайней мере они считали, что ситуация под контролем. Пока не вмешалась высшая сила — природа. Прямо как в семьдесят девятом году от Рождества Христова. В результате землетрясения, случившегося месяц назад, обнаружился тоннель, который был завален в восемнадцатом веке. Консилиум знал, что этот тоннель может вывести к хранилищу свитков. Более того, к тайному кабинету Клавдия! Журналисты подняли столько шума вокруг этого тоннеля, что предотвратить раскопки не представлялось возможным. Дьявольское творение могло всплыть наружу. Угроза стала еще реальнее, когда в дело вмешалась ваша группа.

— Уф! — Костас сполз на пол, прислонившись к могиле. Потом, сообразив, что сделал, вскочил на ноги и быстро стряхнул пыль с брюк. — Это кое-что объясняет!

— Кое-что. Но не то, кто вы такой и почему решили рассказать нам это! — заявил Джек. — Вы член консилиума?

Незнакомец вначале молчал, а потом очень тихо, чуть ли не шепотом, заговорил:

— Многие годы я был миссионером-иезуитом. Однажды, плывя в каноэ по озеру в департаменте Петен в мексиканском штате Юкатан, я прозрел. Знаете, когда оказываешься на воде, в маленькой лодочке, движение будто бы освобождает разум — не думаешь ни о чем, фокусируешься только на собственных ощущениях, восприятии текущего момента жизни. — Мужчина замолчал. Джек кивнул ему, чувствуя, как нарастает волнение. — Я думал о жизни Иисуса на берегу Галилейского моря, постепенно понимая, что море было его Царствием Небесным. Он говорил другим, что рай можно найти на земле — он ведь нашел свой. Царствие Небесное повсюду вокруг нас.

— Поэтому вы отвернулись от консилиума? — спросил Джек.

— Возлюби ближнего своего, потому что это проще, чем ненавидеть. Подставь другую щеку, потому что это проще, чем бороться. Освободи свой разум от таких предрассудков и направь энергию на поиск Царствия Небесного. Вот что хотел Иисус донести до людей. У консилиума была возвышенная цель, но его члены не услышали, что говорил Христос. Постоянные поиски ереси, богохульства поглотили все остальное, и самая главная цель позабылась. Их методы стали особо жестокими. Более того, один из трех членов консилиума свернул на темную дорожку, не устояв перед соблазном. Дьявол заманил его к себе. Такое случалось и раньше, с другими членами консилиума на протяжении всей истории.

— Кто он? И откуда вы узнали о нас?

— Консилиум уже давно наблюдает за вами. Тот человек, о котором я говорю, был также членом норвежского братства — felag[36]. Он хранил тайну потерянного иудейского сокровища.

— Это он убил отца Патрика О'Коннора? — нахмурившись, спросил Костас. — Мой друг и преданный слуга Божий погиб в угоду консилиуму!

— Консилиум всегда использовал жесткие меры. Но теперь они заручились поддержкой темных сил, далеких от Господа. — Замолчав, незнакомец отодвинулся к стене, полностью скрывшись в темноте. Голос его звучал еле слышно, переходя на шепот. — Отец О'Коннор был и моим другом. В молодости мы вместе обнаружили это место, могилу святого Павла. Патрик зашел слишком далеко в изучении прошлого, тайны которого консилиум не планировал раскрывать. О'Коннор знал о существовании книги, которую я сейчас держу, я с ним полностью согласен!

— Вы подвергаете себя смертельному риску, — прошептал Джек.

— Я сделал все, что мог, чтобы защитить вас. Теперь вы должны поклясться, что будете хранить в тайне услышанное, пока я сам не решу раскрыть секрет. Постарайтесь понять. Я должен продолжать работу. И еще. Если обнаружатся истинные слова Мессии, консилиум возрадуется. Если же слова окажутся фальшью, он спустит всех собак на тех, кто обнародует их, кто станет распространять богохульные идеи. Будьте предельно осторожны. Не пытайтесь искать меня. А теперь идите.

* * *
Через полчаса Джек с Костасом наслаждались лучами полуденного солнца на балконе под самой крышей консилиума Святого Петра, пили воду и любовались великолепной площадью Бернини. Можно было даже разглядеть замок Святого Ангела — мавзолей римских императоров у реки Тибр. А чуть дальше на юге — центр древнего города, Капитолийский и Палатинский холмы.

Костас откинулся назад, опираясь на локти, подставил лицо солнцу и, поправив стильные очки, закрыл глаза.

— Если сравнивать, мне больше нравится находиться высоко в небе, чем под землей, — пробормотал он. — Хватит с меня сырого подземелья! — Он повернулся к Джеку. — Ты доверяешь тому парню из склепа?

— О многом, что он рассказал, мы и так догадывались. А все остальное вроде бы вполне правдоподобно. Но я не уверен.

— Обычно я не верю тому, кто заказывает меня киллеру. Перебежчик он или нет, для меня не имеет никакого значения! Должен сказать тебе прямо, Джек: я ему не доверяю. По-моему, парень затеял шараду. Немного приоткрыл завесу, рассказав то, что можно проверить и внешне похоже на правду. А потом, воспользовавшись нашим доверием, попытался выведать, что известно нам.

— Он не ответил на мой вопрос об Элизабет. Я волнуюсь.

— Может быть, Морис с Марией попробуют разузнать о ней?

— Хорошо бы. — Джек тяжело вздохнул и обвел взглядом город. — В любом случае горячая пора начнется, когда мы действительно найдем то, что ищем.

— Или когда зайдем в тупик, — скзал Костас. — Как ни крути, мы попали. Не думаю, что консилиум будет рад узнать, что мы рассказали всем вокруг то, что знаем. Если же парень из склепа решил поступить благородно и действительно рассказал правду, он тем самым вынес нам смертный приговор! Даже если только половина — правда, стоит ему щелкнуть пальцами, и мы замолчим навеки.

— Гляжу, настроен ты пессимистично!

— Да, теперь я «адвокат дьявола», но мы должны быть очень осторожны, Джек. Я думаю не только о нас с тобой. Под ударом может оказаться любой, работающий в нашей команде. В первую очередь Морис и Мария. Твоя подруга Элизабет. И Джереми. Его наверняка видели с нами. Например, тот парень, что передал тебе записку в Лондоне. Кто знает, вдруг наш разговор в кафедральном соборе подслушали? Надо быть предусмотрительнее!

— Стоит мне только позвонить другу в Рейтер, и фотографии из Геркуланума с комментариями тут же опубликуют. Так что при малейшей угрозе…

— Да плевать хотел консилиум на эти доказательства! Насколько я понял, они легко могут обставить дело так, что выяснится, будто все материалы — всего лишь плод нашего воображения и только! Сенсация потрясет весь мир. А на следующий день о ней уже никто и не вспомнит. Да и любой репортер десять раз подумает, прежде чем взяться за такое дело.

— Тогда остается только надеяться, что наш новый знакомый действительно тот, за кого себя выдает, — подытожил Джек. — И что Джереми все же удастся откопать что-нибудь в Лондоне.

Пробурчав что-то себе под нос, Костас лег на спину. Джек вновь и вновь прокручивал в голове все, что услышал у могилы святого Павла. Еще целый час ждать такси до аэропорта. Джек достал телефон, решив сообщить Морису и профессору Диллену последние новости, не вдаваясь в подробности того, что узнал от незнакомца в склепе, пока не убедится в правдивости его слов. Мозаика почти сошлась. Однако масштабы того, с чем предстоит бороться, только начали проявляться. Джек попробовал отключиться от тревожных мыслей, любуясь раскинувшимся перед глазами видом. Все равно сейчас ничего нельзя сделать. Нет смысла хвататься за зацепки — да их, честно говоря, и нет, — пока Джереми не изучит все возможные сценарии. Джек взглянул на Костаса, убирая телефон в карман.

— Ты на днях интересовался размерами корабля святого Павла, — сказал он. — Посмотри на середину площади.

Костас приподнялся, заглядывая через перила.

— Ты имеешь в виду обелиск?

— Император Калигула привез его из Египта, чтобы украсить середину цирка, на арене которого казнили Петра и Павла, — ответил Джек. — Двадцать пять метров высотой. Вес — не меньше двухсот тонн. Глядя на такое каменное изваяние, легко представить размер больших римских кораблей, перевозивших, например, зерно. Как корабль, на котором путешествовал святой Павел. Позже Клавдий затопил корабль, на котором доставили обелиск, в новом порту у Остии, наполнив его гидравлическим цементом, чтобы соорудить дамбу. Он там до сих пор. Я прочитал об этом в «Естественной истории» Плиния Старшего.

— Ах, наш старый приятель Плиний, — пробормотал Костас, разомлевший на солнце.

Джек окинул взглядом людей на крыше собора. Нет ли кого-нибудь подозрительного? После предупреждения в катакомбах он стал особенно бдительным. Возможно, незнакомец говорил правду. Не было никаких объективных причин полагать, что за ними следят. На крыше они в большей безопасности, чем в любом месте в городе. Слегка успокоившись, Джек вновь посмотрел через перила на площадь. С высоты птичьего полета она казалась еще великолепнее, уступая по грандиозности разве что памятнику языческого Рима. Внизу толпились люди. Казалось, будто перед ним созданный на компьютере эпизод голливудского фильма о Риме, каким его представляют сегодня, а не каким он был на самом деле. Стоит приглядеться получше, и окажется, что внизу не люди из плоти и крови, а картонные фигурки, простое дополнение к архитектуре, едва заметное и совершенно бесполезное.

Джек достал из кошелька бумажный конвертик с бронзовой монетой, принадлежавшей Клавдию, которую они нашли в Геркулануме. А потом поднял монету так, что она закрыла вид на площадь между колоннадами на крыше.

— О, моя находка! Ну ты даешь! Молодец! Никто бы никогда не увидел ее, если б ты не прихватил с собой. — Костас смотрел то на Джека, то на сестерций.

— Взял на время.

— А, ну да, конечно.

— Знаешь, я снова задумался о Клавдии, — сказал Джек. — Вся история создается отдельными личностями, а не процессами. Там, внизу, на площади реальные люди со своими желаниями, свободной волей, и они не зависят вот от этого! — Джек показал на купол собора Святого Петра и на огромные колонны, окружавшие площадь. — Где-то там, внизу, ходит человек, который может сотворить что-нибудь более великолепное, чем все это, вместе взятое. И есть человек, который может уничтожить это. Решения отдельных людей, их капризы и причуды делают историю. Причем некоторые при этом откровенно веселятся! Посмотри только, куда нас завел Клавдий!

— Я бы не назвал это весельем. — Костас перевернулся на живот. — Дохлые крысы, канализация, разложившиеся трупы, окаменевшая весталка, рыжеволосая королева, превратившаяся в привидение-плакальщицу. Продолжать списочек?

— Но ты же получил свое! Неразорвавшуюся бомбу.

— Это не считается. Мне не дали ее обезвредить.

Заиграл мобильный. Джек быстро вложил монету в бумажный конверт и вытащил телефон. Несколькоминут Джек просто слушал, плотно прижав мобильный к уху, затем попрощался и, сунув телефон в карман, широко улыбнулся.

— Ну и?.. Опять ты так смотришь!

— Звонил Джереми. Следуя интуиции, он изучил все международные списки умерших, доступные в Интернете, обращая внимание на те страны, куда мог отправиться Эверет в 1912 году: Австралия, Канада, США. Собирайся. «Эмбраер» ММУ уже ждет нас. Тебе понравится наша следующая остановка.

— Ну хоть намекни!

— Когда ты в последний раз был в южной Калифорнии?


Глава 20

Джек проснулся, ударившись лбом об иллюминатор. Как же трясет «эмбраер»! В голове мелькали образы последних дней, удивительные открытия, монограмма Христа на останках затонувшего корабля, имя святого Павла, начертанное на глиняной плитке. Призрачная голова Анубиса, выглядывающего, подобно демону, из глубины тоннеля, манящего в таинственную комнату в Геркулануме. Темные закоулки, пещера Сивиллы, подземный лабиринт в Риме. Череп, покрытый синей вайдой, заглядывающий прямо в душу пустыми глазницами из могилы под Лондоном. Все эти тени, когда-то живые, призрачные сейчас. Разрозненные, но в то же время объединенные одним секретом. Образы, не дающие Джеку покоя, вспыхивающие в памяти вновь и вновь, будто он мчался по бесконечной окружной дороге под одними и теми же рекламными щитами. Он чувствовал себя Энеем в потустороннем мире. Жаль, Сивиллы не было рядом, чтобы вывести его обратно. Только злой дух, который тянул Джека вниз, когда тот пытался выйти на свет, заманивал в темный лабиринт его собственных фантазий. Смутное беспокойство терзало его. Уф! Джек наконец открыл глаза. Костас дремал, развалившись на соседнем сиденье. Видимо, кошмарный сон приснился из-за резкого повышения атмосферного давления, когда самолет начал снижаться. Джек высморкался, чтобы перестало закладывать уши. Гул двух двигателей «эмбраера» спугнул назойливые образы, которые, казалось, навсегда поселились в голове Джека, реальность заняла их место. Джек посмотрел в окно.

— Кошмары замучили?

Джереми, пересев на сиденье у прохода, закрыл потрепанную книгу, которую только что с упоением читал.

— У меня предчувствие. Эта поездка должна решить ход дальнейших событий. Если сегодня мы ничего не обнаружим, я не знаю, что дальше делать. — Усмехнувшись, Джек сделал глубокий вдох, чтобы успокоить нервы. — Криптография? — спросил он, глядя на книгу в руках Джереми.

— Увлекаюсь с детства. Сделал подборку всех немецких кодов, взломанных союзниками во время Первой мировой. Вот решил освежить в памяти. Читал об акростихах древних христиан. Представляешь, я вдруг недавно понял: в нашем деле лишних знаний не бывает!

— Да у тебя, похоже, врожденная склонность к археологии, — сказал Джек, почесывая подбородок. — Мария права. Наверное, пора передать тебе все дела — и на пенсию!

— Почему бы и нет… лет через двадцать, — с наигранной мечтательностью проговорил Джереми и улыбнулся Джеку. — К тому времени я научусь с ходу различать войска особого назначения, досконально разберусь в вертолетах, оружии и дайвинге, преодолею все свои страхи и, что самое главное, выясню, как приручить твоего многоуважаемого коллегу.

Джек расхохотался, когда Костас неожиданно громко захрапел во сне.

— Ну это тебе вряд ли удасться! Он всегда и везде сам себе хозяин.

— Ага. И еще одна проблема в том, что через двадцать лет не останется неразгаданных тайн!

— Не соглашусь. Прошлое для археологов — как Новый Свет для первых колонистов. Думаешь, вроде бы нет больше загадок, но стоит повернуть за угол, и на горизонте в лучах солнца покажется очередной Эльдорадо, за ним второй, третий… Величайшие тайны истории никогда не раскроются до конца. Вечно будут притягивать к себе, волновать новых искателей приключений.

— Может быть, так даже лучше, — прошептал Джереми. — Помнишь сказания викингов? В них чаще всего не бывает однозначной концовки и добро далеко не всегда побеждает зло. Согласись, зачастую хочется, чтобы сказка закончилась как-нибудь необычно!

— А у меня так все время. — Джек усмехнулся. — За годы исследований я понял, что, в конце концов, если находишь то, что хотел найти, оказывается, это совсем не то, что искал.

— Смотри!

Самолет резко ушел влево. Под ним, ниже на десять тысяч футов, показалась береговая линия.

— Я попросил пилота подлететь к Лос-Анджелесу с севера, чтобы мы полюбовались Малибу. Здорово, правда?

— Пляжи, — прошептал Костас, прижав лоб к стеклу. — Для серфинга подойдут?

Он проспал все время от нью-йоркского аэропорта имени Кеннеди, а до этого почти весь перелет через океан из Англии в Америку. И выглядел так, будто только что очнулся от зимней спячки.

— Конечно! — ответил Джереми. — Правда, мне так и не удалось проверить, когда я был здесь. Пришлось корпеть над диссертацией.

— Понятно. — Костас все еще говорил в нос, но простуда вроде бы начала потихоньку проходить. — Я, кстати, не прочь узнать, зачем мы сюда прилетели, Джереми. Нет-нет, я не настаиваю. Просто любопытно!

— Вообще-то я рассказал все, что знал, Джеку, пока ты был в отключке! Могу повториться. В общем, я нашел фамилию Эверет в списке умерших в Калифорнии. Дата и место рождения этого человека совпадают с данными потомка Деверета. Покинув Англию в 1912 году, он жил немного севернее отсюда, в Санта-Пауле. Что-то подсказало мне, что нужно связаться с одним знакомым, работником музея Гетти. Выяснилось, не зря. Он может многое нам рассказать. Оказывается, Эверет был преданным римским католиком, обращенным. Как тебе такая новость для начала?

— Неужто? — Костас протер глаза. — Я думал, он последователь Пелагия, хранитель традиций британской церкви!

— Я тоже! Надеюсь, наша поездка расставит точки над і.

— Так, значит, мы здесь не ради серфинга?!

— Мы снова вышли на след, Костас, — сказал Джек. — Джереми такое откопал!

— Отсюда уже видно виллу Гетти. Вот там, среди холмов, с выходом на море.

Джек взглянул на здание у прибрежной дороги. И вдруг ему почудилось, будто он снова в Геркулануме. В руках план Виллы папирусов, нарисованный Карлом Вебером почти два века тому назад. Вот великолепный перистильный двор, протянувшийся до самого моря. А основная часть виллы спряталась позади в долине.

— Единственное отличие — расположение, — проговорил Джереми, будто прочитав мысли Джека. — Вилла в Геркулануме построена параллельно берегу моря. Двор и основные здания упираются в набережную под прямым углом. В остальном вилла Гетти не противоречит плану Вебера. Удивительное творение Такое возможно только благодаря американской филантропии, свободному от предрассудков мышлению и безграничным денежным средствам. Это один из прекраснейших музеев античности. Там я написал лучшие из своих статей. Что бы ни ждало нас внизу, обещаю: посещение виллы Гетти будет незабываемым.


Через три часа археологи любовались вытянутым прямоугольным бассейном посередине главного двора виллы Гетти. Никем не замеченные, они проскользнули через невысокую дверь с западной стороны и, пораженные великолепием виллы, замерли, будто статуи в саду, утопающем в солнечном свете. Они словно очутились на съемках фильма о Римской империи, среди декораций, созданных с несвойственной для панорамных сцен тщательностью и вниманием к деталям. Бассейн длиной почти сто ярдов начинался у переднего бортика и устремлялся к набережной. Как раз оттуда зашли Джек с Костасом и Джереми. У каждого конца бассейна стояли бронзовые статуи, привезенные с геркуланумской Виллы папирусов: пьяный сатир и спящий фавн, а напротив них — сидящий Гермес, почти как живой, готовый в любую секунду нырнуть в воду. Между бассейном и крытой колоннадой, окружавшей двор, были посажены деревья, стояли клумбы с цветами. Мраморные плиты казались естественным продолжением основания скалы, затянутого пышной растительностью. Весь сад представлял собой упорядоченный образ внешнего мира, огражденный и защищенный человеческой изобретательностью. Колонны и деревья отражались в бассейне, создавая иллюзию фрески, которая вполне могла оказаться внутри портика. Она будто бы была сотворена для другой фантастической реальности, а не для разрозненного и неконтролируемого современного мира, отделенного от бассейна всего лишь садом.

Джек вспомнил фреску, изображающую Везувий, которую он показывал Костасу по пути к вулкану. Образ, собравший в себе идиллические мечты Древнего Рима, тонкое покрывало, наброшенное на реальность, которая вырвалась наружу в тот роковой день почти две тысячи лет назад.

— Здесь все настоящее! — воскликнул Джереми. — План строительства составлен на основе описаний виллы Вебером, которую он обнаружил под землей в XVIII веке. Статуи — точные копии оригиналов, которые Вебер обнаружил в тоннеле. Не поверите, но даже растения подлинные! Гранаты, лавровые деревья, веерные пальмы привезли с побережья Средиземного моря.

Джек на секунду зажмурился. Ослепительная красота калифорнийских холмов напоминала великолепие средиземноморских пейзажей. А запах трав и моря переносил в любимую Джеком Италию. Вилла была не простой интерпретацией прошлого, а его зеркальным отражением! Сколько в ней жизни, света и тени! И людей вокруг, живых людей! Дышащих, жестикулирующих. Немногие сооружения — копии исторических памятников производили на Джека подобное впечатление. Рассматривая виллу, полную ярких красок, воспроизведенную с уникальной точностью, на заднем фоне Джек видел здания Геркуланума, обнаруженные в результате раскопок. Словно негатив! Сколько раз Джеку приходилось встречаться со смертью… Почему-то именно сейчас он вспомнил о том, как тело человека за мгновение становится всего лишь оболочкой в момент перехода из одного состояния в другое, когда краски жизни сменяются серостью смерти. Геркуланум отличался от многих других мест археологических раскопок — угасших, истлевших, выбеленных временем, словно старый скелет. Геркуланум казался обгоревшим трупом человека, погибшего при взрыве. Он все еще тек, продолжая разлагаться. Но здесь, на вилле Гетти, создавалось впечатление, что в еще теплое тело вкололи адреналин и оно чудесным образом ожило. Как будто древний город воскрес, ослепляя яркость красок.

— По-моему, — сказал Костас, — такое можно увидеть только в Калифорнии. Голливуд ведь в нескольких милях по побережью.

— Реакция публики на открытие виллы в 1974 году была поистине неоднозначной! — заявил Джереми. — А вот критики готовы были растоптать виллу в пух и прах. Римлян не слишком-то любили. А все из-за Понтия Пилата, императоров-развратников, отправлявших христиан львам на съедение. Вилла стала своего рода открытием. Краски, блеск, сияние, вкус! Некоторые ученые отказывались верить, что это аутентичная копия.

— По-моему, здесь все направлено на возвращение искусства в контекст природы. Это не всегда понятно современному обществу, — предположил Джек. — Европейские аристократы, разграбившие Грецию и Рим, думали, что идеальное место для статуй — пьедесталы в неоклассических загородных домах. Их представление о контексте искусства сформировалось на безликих руинах греческих городов, а не на ярких, сочных холмах Помпей или Геркуланума. Здесь же, на вилле Гетти, акценты расставлены верно. Предметы искусства, как эти бронзовые статуи, например, смотрятся идеальными составляющими единого целого. Сама вилла — великий шедевр! Представители классической школы всегда восхищались этими статуями в современном понимании искусства. Что же тогда не понравилось критикам? Да то, как легкомысленно смотрелись столь почитаемые скульптуры на вилле, а эксцентричные и не слишком серьезные декорации, окружавшие их, вообще не вписывались ни в какие рамки. Но так вилла действительно выглядела в древние времена.

— Именно это мне в ней и нравится! — воскликнул Костас, присев на корточки. Он сжал пальцами монету и приготовился пустить ее блинчиком по бассейну. — Если римляне здесь веселились, почему бы и нам не пошалить!

Джек бросил на друга предостерегающий взгляд — у входа в портик появился незнакомый мужчина и быстрым шагом двинулся к ним. Он был среднего роста, с короткой бородкой, в модных летних брюках, галстуке и рубашке с закатанными по локоть рукавами. Незнакомец издалека приветственно помахал Джереми.

— Позвольте представить вам доктора Иана Моргана, — проговорил Джереми, когда мужчина подошел ближе, — моего старого друга и наставника. Откомандирован сюда Университетом имени Бригама Янга. По всей видимости, навсегда!

Костас и Джек поздоровались с Морганом за руку.

— Спасибо, что приняли. Простите, что мы как снег на голову! — искренне поблагодарил Джек. — А вы, случайно, не работали над университетским проектом «Геркуланумский папирус»?

— Работал. Поэтому и оказался здесь, — ответил Морган с легким валлийский акцентом. — Специализируюсь на Филодеме и инфракрасной атомно-абсорбционной спектрометрии свитков, извлеченных во время раскопок в XVIII веке. Лабораторной работой, честно говоря, быстро пресытился. Хотелось глотнуть свежего воздуха, представить результаты в перспективе…

— Лучшего места, чем Вилла папирусов, не найти! — Джек обвел рукой прекрасный вид на здания. — Я вам завидую!

— Надумаете взять академический отпуск, только намекните, — сказал Морган. — С вашей-то репутацией место вам здесь гарантировано!

Джек улыбнулся в ответ:

— Огромное спасибо! — И подмигнул Джереми. — Может быть, лет так через двадцать!

Морган пристально посмотрел на Джека:

— Джереми предупредил меня, что у вас очень плотный график. Пойдемте за мной.

Он провел археологов вдоль периметра перистильного дворика, затем повернул к западному крыльцу виллы и прошел сквозь открытые бронзовые двери, служившие главным входом в музей. Поднявшись по мраморным ступенькам на верхний этаж, археологи оказались во втором внутреннем дворике. Чудесно пахло травами. Фонтаны играли на солнце струями воды. Колонны под черепичной крышей окружали сад, разбитый в римском стиле. В центре стояли бронзовые статуи пяти девушек, набирающих воду из фонтана. Джек вновь почувствовал веяние прошлого. Неизвестно, сколько еще всего может произойти за день, но он уже прожит не зря. Римская вилла на калифорнийском побережье оказалась неожиданным откровением, лупой, через которую можно разглядеть мельчайшие детали древнего мира.

Джек, прищурившись, процитировал по памяти слова Роберта Грейвса, которые тот вложил в уста Ирода Агриппы, иудейского короля, героя романа «Божественный Клавдий», обратившегося к царице Киприде:

— «…вокруг, теша глаз своей красотой, будут простираться до горизонта прекрасные сады с прохладными колоннадами и зеркальными прудами». Я на всю жизнь запомнил эту строчку, когда еще в детстве прочитал Грейвса. Ирода всегда воспринимали только как антихристианина, человека, который приказал казнить святого Иакова. Но для меня его слова стали воплощением древнехристианского представления о рае.

— Ты говоришь о друге Клавдия, Ироде Агриппе? — уточнил Костас.

— Да, о нем.

Костас медленно окинул виллу взглядом.

— Если эта домина — точная копия места, где Клавдий провел остаток дней, то, похоже, он и в старости не потерял вкус к жизни!

— Он мог видеть красоту, окружавшую его, но не думаю, что восхищался ею, — ответил Джек. — У Клавдия были книги и бюсты любимого отца и брата. Больше ему ничего не хотелось. Хотя нет. Еще одной радостью в жизни стало частое посещение серной пещеры у подножия Везувия.

— Клавдий? — переспросил Морган. — О каком Клавдии речь?

— О римском императоре, — ответил Костас.

— Джереми ничего не говорил об императорах… — Морган замолчал, удивленно глядя на друга. — Думаю, вам стоит объясниться.

— Обязательно. — Джек улыбнулся. — Пойдемте дальше?

Проводив археологов за портик, Морган открыл дверь в комнату и показал на мраморный стол, стоявший посередине:

— Я попросил официанта принести кое-что из кафе. Вы ведь, наверное, проголодались.

— Еще как! — воскликнул Костас, накладывая в тарелку круассаны. Морган налил кофе и пригласил всех сесть за стол. А сам обошел с другой стороны и устроился со своей чашкой напротив.

— Итак, — начал Джек, расположившись с торца стола. — Вам известно, зачем мы сюда приехали.

— Джереми ввел меня в курс дела. По крайней мере еще пять минут назад я думал, что прекрасно понимаю цель вашего приезда! — Морган повернулся на стуле лицом к Джеку, отпил кофе и поставил чашку на стол. — Когда Джереми работал над диссертацией, мы довольно часто общались, сдружились. И вчера, когда он позвонил мне, я, конечно, удивился вопросу о Лоренсе Эверете, но не стал скрывать, что уже давно занимаюсь изучением его жизни. Хотя раньше я не афишировал свое увлечение. Эверет был удивительной личностью. Таким людям непросто остаться незаметными даже при большом желании. Но, видите ли, странное дело, сразу несколько человек вдруг заинтересовались им! Сегодня утром я получил по почте запрос…

— От кого? — не на шутку разволновался Джек.

— Представления не имею. Незнакомый электронный адрес. Письмо без подписи.

— Вы ответили?

— После вчерашнего разговора с Джереми я подумал, что лучше проигнорировать это письмо. Но что-то подсказывает мне: его автор так просто не сдастся. Он догадался, что след ведет сюда, на виллу Гетти. Я проверил список забронированных билетов на посещение музея. Аноним с таким же электронным адресом заказал экскурсию на завтра.

— Возможно, простое совпадение, — пробормотал Джереми. — Ума не приложу, как бы они догадались…

— Кто догадался?! О чем вообще речь? — спросил Морган.

— Джереми молча переглянулся с Джеком, а потом внимательно посмотрел на Моргана:

— Ты прав, я далеко не все карты раскрыл перед тобой вчера. Но в моих словах не было ни капли лжи. Мы действительно считаем, что Эверет мог спрятать здесь уникальный христианский манускрипт. И это главное. Расскажи, что тебе известно. А потом мы расскажем все, что знаем, до конца.

Морган растерялся.

— Мне нечего скрывать. Все мои находки, результаты исследований доступны каждому посетителю музея. Таковы неписаные правила, которым подчиняются все научные сотрудники виллы.

— К сожалению, эта тема заинтересовала не только научные круги! — признался Джек. — Вы даже не представляете, что поставлено на карту! Расскажите о своем исследовании. А потом мы введем вас в курс дела.

Морган положил на стол папку с документами.

— Справедливый подход! Могу начать с краткой биографии.

— Хорошо.

— Наверняка вам интересно, откуда я вообще узнал об Эверете. На самом деле все просто. Он пытался наладить переписку с Жаном-Полем Гетти, основателем музея. Монахини, ухаживавшие за больным Эверетом перед смертью, нашли среди его личных вещей несколько чертежей, именной почтовый бланк Гетти и переправили их в музей. Я случайно натолкнулся на письмо, изучая историю создания музея. Помню, тогда решил, что оно как-то связано с приобретением антиквариата. Гетти обожал древние вещицы.

Открыв папку, Морган осторожно вытащил пачку пожелтевших от времени листов бумаги, испещренных мелким почерком. Слова, цифры… Затем разложил документы на столе перед собой, в том числе и страницу с нереализованным проектом аспидального строения.

— Эверет увлекался математикой, шахматами и кроссвордами. Смотрите, сколько здесь всего по этим темам! Я и в половине не разобрался. Перед тем как переехать в Америку, Эверет работал архитектором. Среди его бумаг я обнаружил недописанный манускрипт. Позже мне довелось аннотировать его для публикации. Эверет интересовался архитектурой древних церквей, первыми архитектурными сооружениями древних христиан.

— Потрясающе! Но зачем он пытался связаться с Гетти? — спросил Джек.

— У них, как ни странно, было много общего, — ответил Морган. — Гетти учился в Оксфорде, Эверет — в Кембридже. Гетти был страстным англофилом и с радостью бы пообщался с единомышленником из Калифорнии. Оба отказались от профессиональной карьеры. Гетти стал миллионером-филантропом, а Эверет — католиком-отшельником. Хотя, понятное дело, они жили в совершенно разных мирах, но письма Эверета подтверждают, что он чувствовал себя по жизни столь же независимым, как и Гетти. И тому есть вполне реальное объяснение.

— Продолжайте.

— Доподлинно известно, что до того, как разразилась Первая мировая война, Гетти побывал в Помпеях и Геркулануме, точнее говоря, на Вилле папирусов, и был сражен ее великолепием. Так появилась мысль построить виллу, где мы находимся сейчас. В конце тридцатых годов XX века Эверет узнал о необычном открытии в Геркулануме и захотел узнать, что думает об этом Гетти. Эверет стал буквально одержим новой находкой.

— Вы имеете в виду Дом двухсотлетия? — спросил Джек.

— Именно.

Джек повернулся к Костасу:

— Помнишь, я показывал его тебе в Геркулануме на прошлой неделе?

— Ага, еще одно белое пятно в истории, — уныло пробормотал Костас. — И в моей памяти тоже. Я был тогда в полусонном состоянии.

— Здание обнаружилось в 1938 году, спустя ровно двести лет с момента начала раскопок Геркуланума, и названо в честь этого юбилея, — объяснил Морган. — Раскопки тридцатых годов оказались чуть ли не самыми значимыми после раскопок XVIII века. По всей видимости, благодаря личной поддержке Муссолинии. Он тоже увлекался ценными объектами римского искусства. Церковь активно препятствовала проведению крупномасштабных раскопок, которые в итоге были практически заморожены.

— И я этому нисколько не удивлен! — воскликнул Костас.

— В одной из комнат Дома двухсотлетия — Христианской молельне — обнаружили крестообразное углубление, где ранее, вероятно, помещался деревянный крест. Ниже стоял шкафчик из дерева, похожий на алтарь. На стене соседнего дома начертано имя «Давид». Древнееврейские имена часто встречаются в Помпеях и Геркулануме. Однако они обычно писались на латыни. Иисуса считали потомком иудейского царя Давида. И многие ученые полагают, что древние христиане из соображений секретности называли Иисуса Давидом, прежде чем появилось греческое имя Мессии — Христос. — Морган замолчал, задумавшись. — Тогда было сделано много неоднозначных открытий. Учение до сих пор не могут прийти к единому мнению по поводу их толкования. Вполне возможно, что Геркуланум скрывает первые археологические свидетельства христианства.

— Дом двухсотлетия — всего в нескольких ярдах от Виллы папирусов, — еле слышно сказал Джек. — Интересно, знал ли Эверет, что побывал буквально в двух шагах от того места, где изначально хранилось его сокровище?

— Сокровище? — переспросил Морган. — Ничего не понимаю…

— Давайте вначале дослушаем ваш рассказ, — предложил Джек. — Вы можете еще что-нибудь добавить?

Морган достал из папки очередной документ.

— Неизвестно, ответил ли Гетти Эверету лично или знал ли вообще о его существовании. На именном почтовом бланке секретарь Гетти изложил уведомление о получении письма. Но я склонен считать, что именно Эверет еще больше распалил интерес Гетти к Геркулануму, который позже реализовался в строительстве калифорнийской виллы. После нескольких писем Эверет вновь канул в небытие. Сохранилась только одна его фотография. Вот копия, сделанная дочерью Эверета. Девушке удалось узнать, где отец жил в Америке, и даже встретиться с ним в 1955-м, за год до его смерти. Я нашел дочь Эверета в доме престарелых в Канаде, куда она эмигрировала из Англии.

Джек внимательно посмотрел на черно-белое крупнозернистое изображение, детали которого размылись. С копии фотографии на него смотрел пожилой хорошо одетый мужчина, опирающийся на костыли, но державшийся с достоинством. Лицо почти неразличимо. Старик стоял на фоне одноэтажного здания, обвитого плющом, в окружении буйной растительности.

— Фотография сделана у монастыря, прямо перед лачугой, в которой он прожил больше тридцати лет, — пояснил Морган. — Монахини заботились о нем, особенно когда болезнь подкосила Эверета. А Эверет занимался садом при монастыре, выполнял разные мелкие работы и исполнял григорианские гимны — в молодости пел в церковном хоре. В лачуге Эверет принимал бродяг, кормил, одевал их, занимался христианской благотворительностью.

— Как Мессия, — прошептал Костас.

— Не думаю, что он питал иллюзии на этот счет. Мессия, не Мессия, — сказал Морган. — Калифорнию тех лет лихорадило «Консервным рядом» и «Кварталом „Тортилья-Флэт“» Стейнбека, субкультурой маргиналов, с которыми любил общаться Эверет. Изгои, бомжи, люди, отказавшиеся от прежней жизни, от образования и воспитания, женщины и мужчины, похожие на него самого. — Морган замолчал. — Что вам известно о пелагианстве?

— Семья Эверета имела к этому течению непосредственное отношение. Его отец был одним из новых пелагиантов — викторианской тайной организации.

— Тогда многое становится понятно, — ответил Морган, напряжение как рукой сняло. — В одном из писем он раскрывает свои пелагианские убеждения, то о чем мечтал говорить открыто. Теперь мне ясно, куда сводить вас днем. Похоже, Эверет вел двойную жизнь. С одной стороны — глубоко религиозный католик-аскет, а с другой — радикально настроенный еретик, каких еще поискать нужно!

— Когда было написано это письмо? — спросил Джек.

— В конце Второй мировой войны. Эверет к тому времени серьезно болел, мысли его путались. По-видимому, это письмо стало последним.

— Теперь все ясно… По-моему, он никогда не снял бы маску при жизни. — Джек тяжело вздохнул. — Ну ладно. А что вы знаете о его предках?

— О, это поразительная история! Эверет родился в центре Лондона на Лоренс-лейн, где его предки-гугеноты жили веками. Отец Эверета был известным архитектором. Сам Лоренс Эверет учился в кембриджском колледже Корпус-Кристи. Еще тем зубрилой оказался! С отличием окончил курс по математике, увлекался иностранными языками. Великий английский математик и философ Бертран Рассел преподавал ему, представляете? Эверету предложили продолжить обучение в аспирантуре, но он отказался, давным-давно пообещав отцу работать вместе с ним. В течении десяти лет Эверет слыл талантливым архитектором, безупречным семьянином. У него было трое детей. А потом умер отец. Эверет неожиданно все бросил — работу, семью — и уехал в Америку.

— Без всяких объяснений? — уточнил Костас.

— Принял римскую католическую веру. А его тесть был рьяным противником католицизма. Вначале выдвинул зятю ультиматум. А потом решил просто откупиться от него. Образование детей целиком оплачивал дед при условии, что они никогда больше не увидят отца. Печальная история, ничего не скажешь. Но вполне привычная для Англии тех времен, учитывая глубокую антипатию между протестантами и католиками, просуществовавшую вплоть до окончания Викторианской эпохи.

— Нам известна истинная причина его отъезда, — тихо проговорил Джереми. — Смерть отца, завещание, неожиданно обрушившаяся ответственность за сохранность фамильного сокровища. Пока, правда, непонятно, почему он поехал сюда и чем здесь занимался на самом деле.

— Почему Эверет принял католичество? — спросил Костас. — Может, это часть плана? Похоже, он действовал по принципу: спрятаться в том месте, где его меньше всего ожидают увидеть.

— Может, и так, — сказал, помолчав, Морган. — Но мне кажется, он жил по велению сердца. Эверет ведь был англокатоликом, многие из которых и до него так поступали. Вспомните последователей Пелагия. Они стремились к возрождению христианства древнебританской традиции, существовавшей до Константина I Великого. Мало кто из них разделял принципы церкви, созданной Генрихом VIII. То, что раздражало их в римской церкви — господство Ватикана и папы, нашло отображение и в английской реальности. Монарх считался главой английской церкви, назначенным самим Богом. Казалось, еще немного, и правителя начнут обожествлять, как римских императоров, что, кстати, привело к крушению Древнего Рима. Кто бы ни стоял во главе, король или папа, церковь в любом случае стала инструментом политики.

— И все же такие, как Эверет, считали римскую традицию поклонения Богу более приемлемой, — заявил Джек.

— Согласен. — Морган слегка кивнул. — По письмам понятно, что до самой смерти он относил себя к последователям Пелагия. Многие из его теологических взглядов католические пуристы назвали бы ересью. Но римская литургия, ритуалы церковной службы и прежде всего музыка приносили ему глубокое духовное удовлетворение.

— Ничего себе! Вчера в Лондоне Джереми рассуждал о том, что сэру Кристоферу Рену не хватал красоты древних ритуалов, — тихо добавил Костас. — И, будучи православным греком, я его прекрасно понимаю!

— Для Эверета это тоже имело огромное значение, но его истинная вера осталась непоколебима.

— К тому же современные силы инквизиции было далеки от калифорнийской долины, — добавил Джек.

— Видимо, он все же действовал по плану. Эверет приехал сюда, чтобы сберечь то, что должен был охранять. Он перебрался в страну, дарящую религиозную свободу, — прибежище для всех христианских сект. — Тем не менее ему приходилось осторожничать, нужно было время и место, чтобы раскрыть тайну, найти преемника.

— Значит, Эверет приехал сюда в 1912 году, — задумчиво произнес Костас.

Морган, кивнув, добавил:

— Он приплыл в Нью-Йорк, получил американское гражданство и отправился на Запад. После рассказа Джереми я понимаю, какой силой воли должен был обладать этот человек, чтобы сохранить уникальное сокровище, причем не из личных соображений, а ради всего человечества, ради будущих поколений. Убедившись, что дети получат образование, он решился на величайшую жертву, ан какую только способен отец, — уехал, понимая, что вряд ли когда-нибудь снова увидит своих отпрысков.

— Надеюсь, жертвы оказались не напрасны, — сказал Костас.

— Это нам и предстоит выяснить! — воскликнул Джек, а потом обратился к Моргану: — Что еще вы можете рассказать о жизни Эверета, что могло бы помочь нам в поиске?

Подумав, Морган ответил:

— Август 1914 года. Европа разрывается от терзаний. Великобритания мобилизуется. Начало Первой мировой войны.

— Он воевал?! — удивился Костас.

— За глупостью и ужасами войны многие забыли, что вначале люди верили, что это справедливая война, война со злом. Эверет полагал, что обязан пойти на фронт. Уинстон Черчилль писал о таких людях, как Эверет. — Морган немного откинулся назад, чтобы прочитать подпись под портретом в рамке на стене, на котором был изображен молодой человек в военной форме: «Придя по собственной воле, без национального призыва или обязательства, незнакомец из-за океана готов сражаться и умереть в рядах нашей армии. Он вправе отдать должное нашей благородной цели, имеющей исключительную ценность. Он понимает, что стараний отдельных стран недостаточно, большее значение приобретает международное сотрудничество, которое сейчас должно быть реализовано только военным путем». — Морган выдержал паузу. — На портрете друг Черчилля — лейтенант Харви Баттерс, американец. Служил в полевой артиллерии. Погиб в 1916 году на реке Сомма. Жан-Поль Гетти восхищался такими людьми — американцами, добровольцами сражавшимися с немецким империализмом до того, как Соединенные Штаты вступили в войну.

— Значит, Эверет вернулся в Европу, — подытожил Костас.

— Вначале он отправился в Канаду и уже там записался в британскую армию. В начале 1916 года служил офицером Королевского дублинского фузилерного полка на Западном фронте. В июне того же года Эверет был ранен во время жестокого сражения в Лооса. В госпитале случайно обнаружились его уникальные математические способности. Эверета перевели в Британское управление военной разведки — изначально МИ-1. Он работал в министерстве в Лондоне, затем был перенаправлен в морскую разведку при Военно-морском министерстве Великобритании, в сверхсекретный комплекс, Комната N 40. Криптографический отдел.

— Серьезно? — Джек разволновался не на шутку. — Эверет был дешифровщиком?

— Как раз не хватало таких специалистов, как он, — продолжал Морган. — Управление военной разведки вовремя завербовало его. Возможно, благодаря Эверету была одержала победа над Германией…

— В смысле? — не выдержал Джек.

— Слышали о телеграмме Циммермана?

— Конечно! — воскликнул Джереми. — Ее Америка использовала для обоснования объявления войны Германии и вступила в Первую мировую войну.

— Зашифрованная телеграмма, отправленная в январе 1917 года Артуром Циммерманом, министром иностранных дел, немецкому послу в Мексике, — сказал Морган. — В ней излагался подробный план Германии начать тотальную подводную войну против американских судов и помочь Мексике отвоевать южные штаты Америки. Сегодня этот план кажется абсурдным. Но тогда он вызвал серьезные опасения. Великобритания перехватила телеграмму, расшифровала, а затем передала ее американскому послу в Лондоне. Антигерманские настроения в США и так усугубились недавними случаями обнаружения немецких подлодок, в результате погибло несколько американцев. Спустя месяц после расшифровки телеграммы президент Вудро Вильсон обратился в конгресс с просьбой объявить Германии войну.

— Попробую догадаться, — скзал Костас. — Телеграмма была расшифрована криптографическим отделом Военно-морского министерства Комната N 40?

— Совершенно точно. У специалистов Комнаты N 40 оказалась книга предыдущей версии шифра, изъятая у немецкого офицера связи на Среднем Востоке. Тем не менее расшифровка телеграммы потребовала гениальных усилий!

— Эверет принимал в этом участие?

— Его фамилия нигде не фигурировала. После войны Великобритания сделала все возможное, чтобы информация о ее дешифровщиках не просочилась за пределы министерства. Некоторые специалисты Комнаты N 40 продолжили работу во время Второй мировой воны в Блечли-парке. Их имена никогда не станут известны широкой общественности.

Костас присвистнул:

— Ух ты! Похоже, Эверет сыграл определенную роль в истории! Способствовал вступлению Америки в Первую мировую войну.

— Не торопитесь с выводами. Дослушайте до конца.

— Продолжайте, прошу вас, — сказал Джек.

— Многие документы все еще хранятся под грифом секретности. Но мне стало известно, что Эверет работал с двумя специалистами, имена которых после войны были раскрыты. Их объявили национальными героями. Его преподобие Уильям Монтгомери и Найджел де Грей. Из двух нам больше интересен Монтгомери, служитель пресвитерианской церкви, гражданское лицо, завербованное Британским управление военной разведки. Он прославился благодаря ордену Святого Августина и переводу богословских книг с немецкого. Одна из самых известных его работ — «Поиски исторического Иисуса» Альберта Швейцера.

Джек почувствовал, как волосы на затылке встали дыбом.

— Что вы сказали?!

— Альберт Швейцер. «Поиски исторического Иисуса».

Исторический Иисус! Джек чуть не подскочил от радости. Мысли проносились в голове с бешеной скоростью. Успокоившись немного, он заговорил:

— Итак, что же получается? У нас есть два человека. Оба гениальные дешифровщики. Эверет и Монтгомери. Оба одержимы изучением жизни Христа. Обращенный католик и священник пресвитерианской церкви. К тому же Эверет — хранитель уникального древнего документа. Вполне возможно, что ужасы войны, ранение, из-за которого он оказался на грани жизни и смерти, солдатская предубежденность, что теперь ему недолго осталось, вынудили Эверета поделиться своей тайной. Он боялся, что унесет ее в могилу и никто никогда не сможет отыскать, где хранится манускрипт.

— Он рассказал Монтгомери! — воскликнул Костас.

— Вместе они разработали шифр… — прошептал Джереми.

— Чистая догадка! Но если это произошло, то наверняка здесь, — сказал Морган.

Джек удивленно взглянул на него:

— Здесь? В Калифорнии?

— В Санта-Пауле. Ведь там Эверет прожил остаток дней. В скромном монастыре среди холмов Эверет наконец нашел то, что искал, приехав в Америку. Спокойствие, уединение, мир и людей, с которыми мог говорить о чем угодно. Там он жил согласно своим религиозным убеждениям. Там нашел подходящее время и место, чтобы передать тайну…

— Прямо как император Клавдий две тысячи лет до него, — пробормотал Джереми. — И, как и в случае с Клавдием, история разрушила все планы. Первая мировая война началась так же неожиданно, как извержение Везувия.

— Возможно ли, чтобы Эверет и Монтгомери встречались здесь во время войны? — спросил Костас.

— Да, в мае 1917 года, — ответил Морган. — Телеграмму Циммермана опубликовали в печати, Америка официально вступила в войну. Очевидно, Эверета и Монтгомери пригласили в США, чтобы помочь в организации американского криптографического центра. Операция осуществлялась в условиях повышенной секретности. Естественно, у меня нет неопровержимых доказательств. Но теоретически у них была возможность и время съездить в Калифорнию.

— Монастырь до сих пор существует? — спросил Джек.

Морган медленно поднял взгляд на него и кивнул. А потом, отодвинув стул, встал и подошел к окну. Голос его охрип от переполнявших душу эмоций.

— Всю свою профессиональную жизнь я буквально дышал этим местом. Я присутствовал при открытии музея. Сама атмосфера здесь придает мне сил и желание работать. Древнеримская вилла на калифорнийских холмах! Она преследует меня и днем, и ночью. Комната, в которой мы находимся, — плод воображения. Вилла Гетти построена на основе того, что в XVIII веке увидел Вебер в коридорах, вырытых в вулканической породе на месте Виллы папирусов. Участок, где теоретически должна находиться эта комната, еще не исследован. Ваши открытия в Геркулануме… Прошлое будто бы нагоняет упущенное! Мы рискуем потерять то, что создали. Как бы мне хотелось, чтобы эта комната оказалась библиотекой или кабинетом ученого! Но может случиться, ее вообще никогда не было! — Морган, тяжело вздохнув, подошел к столу, взял связку ключей и резко сел на стул. — Я отвезу вас в монастырь. Обещаю. Но перед тем, как ехать, вы должны рассказать мне, что знаете об этой истории. Я хочу увидеть, что там, в конце тоннеля. Я хочу услышать о Клавдии!


Глава 21

Через три часа Джек шел по лесистому горному кряжу над долиной рядом с городком Санта-Паула в двадцати милях северо-восточнее калифорнийской виллы Гетти. Стоял чудесный полдень. Небо ласкало взгляд пронзительной лазурью. Свежий ветерок, шелестя листьями, принес с побережья Тихого океана запах моря. Джек очутился в роще вековых ореховых деревьев, среди которых затесались несколько тополей и чахлый низкорослый дубок. Деревья посадили не четкими рядами, а вдоль терасс, спускающихся по склону холма. Каждому дереву было отведено определенное пространство для дальнейшего роста, что не нарушало естественной красоты ландшафта. Кору деревьев изрезали глубокие морщины. Некоторые стволы срослись у земли. Ветки отбрасывали ни дорожки замысловатые тени, манящие Джека все дальше и дальше в рощу. Он словно попал в волшебное священное место, отрезанное от внешнего мира, но сохранившее солнечный свет и насыщенные краски Калифорнии.

Морган спустился по тропинке, оставив джип на дороге. Джереми с Костасом показались следом.

— Лачуга Эверета была раньше примерно на том месте, где вы стоите, Джек. И могила его неподалеку. Правда, сейчас сложно понять, где конкретно, — сказал Морган. — Но можно сказать, что Эверет здесь повсюду. Он посадил эти деревья. И придумал ландшафт. Погодите восхищаться, сейчас такое увидите!

Морган двинулся дальше по тропинке, пробиваясь сквозь узкий коридор веток ореховых деревьев. Джек задержался на минуту, однако вскоре догнал Костаса с Джереми. Пройдя мимо бурлящего ручья, они неожиданно оказались перед входом в длинное низкое здание. Оно тянулось вдоль терассы с одной стороны, устремляясь в долину. Стены из продолговатых тонких кирпичей были воздвигнуты на неровных тесаных камнях, послуживших фундаментом. Посередине стены положили горизонтальный ряд кирпичей более темного цвета. Получалось что-то вроде фасада. Покатая крыша была устлана крупной плоской черепицей, закрепленной сверху такой же, только полукруглой. Так делали на побережье Средиземного моря. Джек отступил на шаг назад, оценивая сооружение в целом. Странно… Что же оно напоминает? Вертится в голове, но никак не вспомнить.

— Добро пожаловать в монастырь Святой Марии Магдалины, — проговорил Морган.

— Вы здесь часто бываете? — спросил Костас.

— Мне разрешили приходить в монастырь только в прошлом году. Так что каждый раз для меня становится маленьким открытием. Изначально здесь нашли приют иезуиты. Так что здание построено в типичной испанской манере: необожженный кирпич и побеленная штукатурка. В начале XX века монастырь целиком переделали. Перед вашими глазами архитектурная жемчужина Калифорнии, автор неизвестен. — Морган встретился взглядом с Джеком. — По-моему, вы догадались, что стало прообразом!

— Похоже, Гетти был не единственным, кто любил делать копии древнеримских вилл, — ответил Джек.

— Когда Эверет впервые пришел сюда в 1912 году, старое жилище миссионеров обвалилось, находиться там стало опасно, — сказал Морган. — Не считая военных лет, строительство монастыря было основным занятием Эверета в течение тридцати лет. По всей видимости, он один воздвигал его вручную, пока позволяло здоровье.

— Получается, он до смерти оставался преданным профессии архитектора, — вставил Костас.

— Более того, — продолжал Морган, — здесь он мог реализовать свою мечту — создать то, что не вписывалось в английскую архитектуру Эдвардианской эпохи. В конце XIX века, когда Эверет учился в колледже, люди только начали осознавать истинную красоту загородных вилл римской Британии, на месте которых впервые стали проводить серьезные археологические раскопки.

— На секунду я задумался, но потом сомнения пропали. Конечно, догадался, — заявил Джек. — Одно из моих любимых римских мест —Чедвортская вилла в графстве Глостершир! Даже природа вокруг похожа. Невероятно! Хотя здесь, по-моему, воздух немного влажнее.

— Угадали! — восхищенно воскликнул Морган. — А с ландшафтом пришлось помучиться. Величайшие итальянские дома были отрезаны от окружающей природы, ориентированы внутрь. Вспомните виллу Гетти, Виллу папирусов. Из окон мог бы открываться прекрасный вид на здешние красоты, но взгляд упирается в перистильный дворик. Вместо окон во внешний мир — фрески с фантастическими садами и пейзажами, подчеркнуто нереальными, мифическими. Все здания символизируют победу над природой.

— Или поражение, — добавил Джек.

— Или отречение от нее, — предположил Костас. — Согласитесь, намного приятнее нарисовать дремлющий Везувий на стене — своеобразное дионисийское исступление, чем, выглянув в окно, увидеть реальность и расстроиться, что ты не в силах контролировать ее.

— В римской Британии к этому относились иначе, — продолжал Морган. — Бритты и кельты поклонялись богам на лесных прогалинах. У них даже не было храмов. В их жизни царила полная гармония с природой. Да и сами люди оставались ее частичкой. Природу не нужно было покорять или брать под контроль. Когда кельты благородного происхождения решили построить виллы в римском стиле, они отчасти изменили его. Их дома вписались в окружающий пейзаж. Эверет хотел создать нечто подобное здесь. Вместо перистильного двора он построил единый длинный коридор, тянущийся к долине на юге, — спальни монахинь. Напоминает западное крыло в Чедворте. Обратите внимание, как идеально коридор подходит к изгибам и природным цветам ландшафта, стоял его частью. Таким представлял себе Эверет гармоничное сочетание природы и архитектуры.

— Похоже, он растягивал удовольствие от работы, — сказал Джек. — Гетти, для сравнения, мог привлечь к строительству виллы лучших архитекторов со всего мира. А Эверет делал все сам. И тем не менее закончил основное строительство за несколько лет до того, как открылась вилла Гетти.

— Вилла Гетти — дар миру. Она открыта всем и каждому. Эверет же, создавая это место, думал о своей тайне, о секрете, об уединении, — добавил Морган. — Структура монастыря не позволяет постороннему беспрепятственно проникнуть во внешний двор или увидеть монахинь. Для нас сделали исключение, позволив пройти сюда.

— А мы сможет заглянуть во внешний двор? — спросил Джек.

— За этим я вас и привел, — признался Морган.

А затем прошел вместе с археологами через патио, устланное неровными каменными плитами, к простому дверному проему, состоящему из вертикальных блоков и поперечной балки из местного желто-коричневого песчаника, который Джек приметил еще на террасе. Дверь, обшитая резными деревянными досками из ореха, была слегка приоткрыта внутрь. Морган толкнул ее и отошел назад, показывая на пол:

— Вначале посмотрите на порог.

Под ногами раскинулся мозаичный черно-белый пол из неровных кубиков, тессер разного размера, отполированных до идеальной гладкости. Мозаика наполовину выходила наружу, вторая половина находилась внутри дома. Из черных кубиков были выложены буквы. Джек видел подобные пороги раньше. Например, черно-белую мозаику в дверном проеме одного из домов в Помпеях с латинским выражением: «Cave canem — Осторожно, злая собака!» Но здесь надпись выглядела иначе и на первый взгляд не имела никакого смысла. Буквы составляли квадрат. В каждой строчке отдельное слово.

ROTAS

OPERA

TENET

AREPO

SATOR

Джек некоторое время, не отрываясь, смотрел на квадрат и наконец воскликнул:

— Дошло! Это по-латыни. «Арепо, сеятель, держит колеса осторожно».

— Шифровка? — спросил Костас.

— Не совсем, — прошептал Джереми, быстро вытащив из кармана блокнот с ручкой. Он начеркал несколько слов, вырвал листок и передал его Костасу. — Это магический квадрат, головоломка. Стоит переставить буквы, и вот что получается.

Костас показал листок Джеку и Моргану.



— Умно! — воскликнул Костас, присвистнув.

— Да, однако идея принадлежит не Эверету, — сказал Джек. — Эту древнеримскую загадку обнаружили на глиняном черепке в Великобритании.

— Это становится традицией! — заявил Костас. — После того как мы увидели надписи на амфорах среди останков корабля святого Павла у берегов Сицилии, я стал с большим уважением относиться к глиняным горшкам! — Костас, сделав широкий шаг, заглянул внутрь дома. — Ой, да и здесь все знакомые лица! По-моему, прямо передо мной монограмма Христа!

— Две, если быть точным, — поправил его Морган. — Одна на полу, а вторая на стене.

Комната поражала аскетической простотой, соответствующей внешнему виду виллы. Отштукатуренные стены выкрашены в римской манере. Окон не было. Вместо них под самым потолком располагалось несколько отверстий, вырезанных таких образом, чтобы лучи света попадали четко в середину пола и на противоположную входной двери стену: на два главных украшения комнаты. Цветная мозаика диаметром примерно восемь футов занимала почти все пространство по ширине пола. Каждый кубик был размером не больше полдюйма. Палетка цветов ограниченна — максимум шесть оттенков. А сама мозаика выполнена в выразительной линейной манере с яркими образами и легкими тенями. Одноцентровые круги стремились от краев к середине. Абстрактные орнаменты из завитков, свитков, алагрек разделены полосами белого цвета. В самом центре изображение, которое Костас заметил с порога, — монограмма Христа внутри медальона диаметром два фута. Буквы «хи» и «ро» перекрещивались за головой человека, словно ореол.



— Потрясающе! — взволнованно прошептал Джек. — Эта мозаика идентична мозаике, обнаруженной в графстве Дорсет. В городке Хинтон!

— На британской вилле? — спросил Костас.

Джек рассеянно кивнул и присел на корточки, полностью поглощенный увиденным.

— Мозаику обнаружили лишь в шестидесятых годах XX века! Вероятно, Эверет видел рисунок в виде медальона, созданный римским мозаистом, где-то раньше. Посмотрите, он даже использовал те же самые материалы! — прошептал Джек. — Кирпич для красного цвета, известняк — для белого песчаник — для желтого, а сланец — для серого. У Эверета была возможность обратиться к другим цветам. Сколько вокруг синих, зеленых красителей, кварца! Какое буйство цвета в мозаиках виллы Гетти! Но Эверет почему-то, строго придерживался цветовой гаммы британской мозаики.

— Я правильно понимаю, это ведь Иисус Христос изображен? — спросил вдруг Костас.

— Хороший вопрос, — ответил Морган.

Джек выпрямился.

— Не думаю, что дискуссия приведет к конкретному результату, — проговорил он, — Вполне типичный портрет для IV века. Чисто выбритый мужчина с квадратным лицом, длинными волосами, облаченный в подобие римской тоги. Никто точно не знал, как выглядел Иисус. Возможно, здесь изображен первый римский император-христианин, Константин I Великий, или один из его преемников. На самом деле императоры не особо бы расстроились, узнав, что их портреты приняли за портрет Иисуса!

— В том-то и беда, — проговорил Морган.

— Что вы имеете в виду?

— Некоторые из первых британских христиан стремились отделиться от римской церкви, говоря о себе как о части другой традиции, основанной на язычестве предков. Задайтесь вопросом: хотел ли владелец виллы в городке Хинтон, чтобы изображение Иисуса на его мозаике так сильно напоминало лик императора на монетах в кошельке? Да и образованные британцы из высшего общества в конце римской эпохи в Британии прекрасно представляли, как выглядят жители Иудеи. Абсурдно полагать, что Иисус мог быть гладко выбрит, таким обычно изображали ангелов. Он был рыбаком и плотником с обожженного солнцем побережья Галилейского моря! Приглядитесь еще разок к мозаике. Длинные волосы, миндалевидные глаза, накидка, очень похожая на тогу. Отбросьте предрассудки. Посмотрите на портрет будто бы в первый раз. Ну как? Какие ассоциации теперь?

— Это женщина! — воскликнул Костас.

— Верно, — подтвердил Морган. — Для первых британских христиан, а затем и для приверженцев пелагианства, к которым относился Эверет, спутница Иисуса Мария была значимой фигурой в истории. Я не имею в виду андрогенные образы, встречающиеся в римском искусстве позднего периода. Но для пелагиантов Иисус Христос воплощал в себе и мужское, и женское начало. Последователи Пелагия считали, что образ Христа в римской традиции сведен к декоративной функции в иконографии и к пропаганде могущества и богоподобия императоров. Пелагианты же воспринимали Иисуса как реального мужчину и Марию как живую женщину. И к тому же не забывайте, где мы находимся. По-моему, вполне подходящая мозаика для монастыря Святой Марии Магдалины.

— Я потрясен, — только и смог вымолвить Джек.

— А настенную роспись узнаете?

Джек перевел взгляд с мозаики на стену. Еще одна монограмма Христа, нарисованная черным на голубом фоне. Справа и слева от монограммы — греческие буквы «альфа» и «омега». Символ и буквы окружены темно-синим венком. Среди усиков винограда, обвивающих цветы и листья, Джек разглядел еще несколько греческих букв, вписанных мелким шрифтом в общий рисунок. Чуть ниже венка был изображен небольшой крест с декоративными флеронами в армянском стиле. А под ним — два латинских слова — Domine Lumius.



— «Господь, мы придем», — перевел Джек. — Если не считать эту надпись и армянский крест, то перед нами копия еще одной известной мозаики, обнаруженной на Луллингстоунской вилле в Кенте, — ответил Джек. — По всей видимости, Эверет обожал римские виллы, построенные в Британии!

— Еще как! — подтвердил Морган. — Не только мозаика приковывает внимание, но и то, как гармонично вписано искусство в окружающую природу. Эверет хотел показать искусство в изначальном контексте, так же как и Гетти. Но если Гетти черпал вдохновение в Геркулануме, то Эверет — в археологических раскопках XIX века на территории Англии. А именно в римско-британской культуре и древнем христианстве, которым увлекся еще в молодые годы. Он догадался, что первые британские христиане поклонялись Богу в частных домах, на виллах, возможно, такие же ритуалы совершались в Геркулануме. Эверет назвал эту комнату scholarium — учебным залом. Не церковью, не молельней, а именно учебным залом. Здесь люди могли собираться и читать Евангелие. Но в комнате не было кафедры проповедника, вообще никакого специального места для священника.

— Может быть, в этом зале он собирался однажды раскрыть свою тайну, — предположил Костас.

Джереми, все время задумчиво молчавший, вдруг тихо сказал:

— По-моему, это доказывает нелепость многовекового конфликта между разными вероисповеданиями: между римской церковью и пелагианством, между католиками и протестантами. Здесь, в католическом монастыре на калифорнийских холмах, Эверет нашел место, где мог открыто говорить о своих религиозных убеждениях, приблизиться к Иисусу и его учению, как никогда и нигде раньше.

Джек обвел зал взглядом и медленно кивнул. За долгие годы работы он научился доверять собственному чутью при восприятии искусства и никогда не заставлял себя увидеть красоту, а просто чувствовал. Эта комната казалась знакомой, будто бы имела какое-то отношение к его прошлому. Гармония с природой, выбор цветовой гаммы, использование света и теней отражали особенную связь с миром, который, в свою очередь, был родственен миру Джека, миру, окружавшему его далеких предков. И дело не только в этом. Отрешившись от великолепных памятников христианства, от собора Святого Петра в Риме, от собора Святого Павла в Лондоне, сосредоточившись только на этой комнате, Джек почувствовал, что здесь представлены два совершенно разных взгляда на истину и на красоту. Он вновь поднял взгляд к лицу, изображенному на мозаике, и подумал об Иисусе как о мужчине и о Марии как о женщине. Христианская традиция превратила их в образы высокого искусства — великолепные, но столь далекие и недосягаемые… А с другой стороны, перед ними противоположное представление о красоте. Возможно, отчасти грубоватые, неидеализированные образы, но в их близости к реальным мужчинам и женщинам сокрыта сила. Да уж, посещение монастыря не прошло зря! Джек сумел развести два этих подхода и более-менее составить представление о том, что могло быть в документе, поиски которого становились все более увлекательными и запутанными.

Джек тяжело вздохнул и, будто очнулся от наваждения, окинул взглядом мозаику и роспись.

— Ну же! — прошептал он.

— Ты что-то сказал? — переспросил Костас.

— Она должна быть здесь, — ответил Джек. — Если Эверет оставил подсказку, она наверняка отражена в мозаике и в настенной росписи.

Джереми, подойдя вплотную к стене, уставился на венок, окружавший монограмму Христа.

— Это точная копия? Вы уверены?

— Эверет немного изменил роспись, — ответил Морган. — Перистые листья отличаются от оригинала. Эверет сделал их листьями орехового дерева, а в качестве цветов выбрал свои любимые орхидеи. К тому же на оригинальной росписи нет греческих букв. Я сотни раз пытался сложить их в христианский акростих, но ничего не вышло. По-моему, они не более чем просто декоративный элемент.

— Не в духе Эверета, — задумчиво произнес Джереми.

— Согласен. Но я перепробовал все возможные варианты!

Джереми отошел немного назад и окинул комнату взглядом.

— А какова хронология создания интерьера? — спросил он потом. — В смысле, можно ли точно определить, когда Эверет выложил мозаику и сделал роспись на стене?

— Мне удалось через посредника пообщаться с настоятельницей монастыря, — ответил Морган. — Когда Эверет оказался при смерти, она была той самой молодой монахиней, которая ухаживала за ним в последние месяцы жизни. Очевидно, Эверет завершил строительство этой части монастыря до Первой мировой войны, за два первых года пребывания в Америке. Видимо, он работал с большим рвением, словно пытаясь оправдать свое решение оставить семью и карьеру.

— А когда он приступил к отделке?

— Вскоре Эверет завершил мозаики, в том числе и магический квадрат при входе. А росписью занялся только после окончания войны. Настоятельница вспомнила, что старые монахини говорили, будто Эверет вернулся совершенно другим человеком — замкнутым и встревоженным, словно что-то постоянно не давало ему покоя. Он был ослаблен физически. Что-то случилось с легкими. Эверет практически заперся в этой комнате на несколько месяцев, вскоре тяжело заболел и умер. Монахини не представляли, что ему пришлось пережить. Откуда им было знать! Калифорния находилась в тысячах милях от газовых атак. Но присмотритесь к его варианту монограммы Христа. Резкая, чернильно-черная, неровная. Будто обожженная огнем при взрыве. Напоминает мне черно-белые фотографии городов Западного фронта: Ипр, Пашендейль, Лоос. Как раз там получил ранение Эверет. Разруха… Лишь вдалеке возвышаются одинокие фрагменты сметенных зданий. Словно мрачная Голгофа с пустыми крестами, искореженными, почерневшими от огня.

Джереми вновь приблизился к настенной росписи и медленно провел пальцем по венку.

— Всего двадцать пять букв. Все они греческие, — прошептал он. — Выстроены в непонятном порядке или беспорядочно. Невозможно прочитать ни одного слова. Ни по часовой стрелке, ни против. Как ни крути!

— Да, я пробовал и так и сяк, — добавил Морган. — Единственное, что можно прочесть, — слова внизу под армянским крестом: Domine Lumius. Но по-моему, это вряд ли нам поможет!

— Эверет был гениальным математиком, — рассуждал Джереми. — Обожал головоломки, кроссворды. Магический квадрат у входа — лишнее тому доказательство. Итак, Эверет уходит на войну, затем возвращается и создает роспись на стене, добавляя к точной копии римского оригинала греческие буквы. Зачем? Что с ним случилось на войне? — Джереми, прижав ладонь к стене, нервно постукивал пальцами, не сводя глаз с венка. И вдруг резко повернулся к Моргану: — Напомните, пожалуйста, что вы сказали о 1917 годе. Эверет вернулся сюда. Куда конкретно? В монастырь?

— После вступления Америки в войну, после расшифровки телеграммы Циммермана Эверет вместе с Уильямом Монтгомери приехал в Калифорнию, именно сюда.

— Значит, криптографы… — проговорил Костас, прищурившись, — дешифровщики…

— Ну конечно! Я все понял! — перебил его Джереми, кинувшись к сумке, которую оставил у двери. Вскоре он вернулся с потрепанным блокнотом в руках. — Джек, помнишь, я просматривал его в самолете? Прямо как чувствовал, что пригодится! — Джереми раскрыл блокнот, быстро пролистнул несколько страниц, пока не нашел нужную. — Еще в школе я полностью переписал шифр Циммермана. Во время войны Эверет получил ранение, был контужен. Но кроме этого произошло еще одно важное событие — он стал профессиональным дешифровщиком! Итак, Эверет возвращается в монастырь в разгар войны и решает оставить подсказку так же, как в свое время Клавдий. Эверет одержим цифрами, кодами, шифрами. А чем в то время занята его голова? Естественно, только что разгаданным шифром Циммермана! Эверет раскрывает секрет Монтгомери. По-моему, это единственная причина, зачем ему приглашать коллегу-криптографа сюда посреди войны, когда их время было на вес золота. Возможно, в этой самой комнате они вместе придумали шифр. По-видимому, здесь же Эверет прятал древний документ, пока вел строительство до войны. Мне кажется, вместе с Монтгомери он определился с новым тайником. — Джереми, помолчав, взглянул на Моргана: Вы совершенно правы. Буквы не складываются ни в один известный нам древний акростих. Но я не думаю, что они выполняют лишь декоративную функцию. Это шифр времен Первой мировой войны!

— Продолжай! — нетерпеливо воскликнул Джек.

— Шифр Циммермана состоит из цифр, так? — Джереми перевернул страницу блокнота. — Телеграмма внешне выглядела как самая обыкновенная. Только вместо букв были цифры, собраные в группы, как будто буквы в словах. Проблема заключалась в том, чтобы присвоить цифрам значение, подобрать каждой соответствующую буквы, слог или слово. Подсказкой послужила секретная книга шифров, изъятая у немецкого связиста на Ближнем Востоке.

— Мне кажется, я понял, что к чему, — вставил Костас. — Надо присвоить греческим буквам на стене цифровое значение!

— Я это и хотел сказать. — Джереми быстро достал из кармана ручку, открыл блокнот на чистой странице и переписал греческие буквы в том порядке, в котором они были выстроены на настенной росписи, по часовой стрелке, начиная сверху, где лапы венка сходились вместе. Затем Джереми записал греческий алфавит от альфы до омеги, пронумеровав каждую букву от единицы до двадцати четырех. А после подставил соответствующие цифры под буквы с росписи на стене. Первая «дельта» получила цифру «4». — Готово!

Археологи окружили Джереми, заглядывая в блокнот, который он подставил под луч света.



— Пока это всего лишь гипотеза. Но если я прав, получившиеся цифры должны совпадать со значениями в немецкой книге шифров. И тогда мы снова в игре! — Джереми вытащил из сумки ноутбук и включил его, опустившись на одно колено. — Заинтересовавшись шифром Циммермана, я решил проверить, как современные технологии могут упростить дешифровку.

— Ты начинаешь мне все больше и больше нравиться, дружище! — заявил Костас.

— Думаю, Эверет пришел бы в восторг от этой программы, — продолжал Джереми. — Но он наверняка согласился бы со мной, что никакие современные технологии не могут заменить человеческий мозг. Расшифровка кода Циммермана во многом зависела от понимания менталитета немцев, их языка, их восприятия мира. Нужно было знать слова, которые были в тот момент в обиходе.

Джереми задал команду, и на дисплее появилась последовательность цифр со словами и слогами.

— Как выяснилось, ключ к немецкому коду очень прост, — сказал Джереми. — Каждая цифра соответствует слову, фразе или букве. А книга шифров стала своего рода каталогом. Однако возникла проблема. Немцы, придумавшие код, не учли некоторых слов, которые потребовались для создания сообщения. Пришлось собирать их из частей. Возьмем, например, слово «Аризона», которое как раз использовалось в телеграмме Циммермана. Немцы предлагали Мексике поддержку в завоевании южных штатов Америки. Потребовалось четыре цифры для буквы «А» и слогов «РИ», «ЗО», «НА». Разве могли немецкие специалисты разведыватеьного управления предположить, что придется шифровать слово «Аризона»? Поэтому пришли к решению разбивать слова на слоги. Эверет, вероятно, оказался единственным среди британских дешифровщиков Комнаты N 40, кто был знаком с реалиями Америки, ведь он прожил там несколько лет до войны. Вероятно, он предложил обратить внимание на локальные географические названия, которых могло не оказаться в книге шифров. — Джереми замолчал, вводя следующую команду. — Отлично! Я готов обработать наши цифры. Потребуется минуты две.

— Неплохо Эверет позабавился! — воскликнул Костас.

— В смысле?

— Представляете, для него, хранителя семейной тайны, это было чрезвычайно серьезным делом. Шутка ли — спрятать древнее Евангелие, оставив ключ! Но Эверет сумел превратить весь процесс в игру, от которой сам получал удовольствие.

— Ага, он любил головоломки, — согласился Джереми. — Дешифровщик от Бога!

— Прямо как Клавдий.

— Поиски сокровища напоминают партию в шахматы, — тихо добавил Джек. — Задача соперника всегда оказываться на шаг впереди и оставлять запасные ходы, чтобы подольше продлить игру. А тебе надо предугадать эти ходы, только тогда можно победить.

— Я думал, ты археолог, Джек, а не охотник за сокровищами! — Глаза Костаса лукаво блестели. — Что-то я начинаю серьезно о тебе беспокоиться!

— Есть! — радостно воскликнул Джереми. — Сработало! Получилось шесть слов.

— Круто, черт возьми! — не сдержался Джек.

— Слова, естественно, на немецком.

— Вот беда!

— Как у тебя с немецким? — спросил Джереми у Джека, быстро переписывая слова в блокнот.

— Почти все забыл, — ответил Джек, гладя на экран ноутбука. — По-моему, Grabeskirch — это «церковь», хотя могут быть более узкие значения. Я знаю, кто нам поможет! — Вытащив из кармана сотовый телефон, Джек открыл его и нажал кнопку, на которой был запрограммирован секретный номер ММУ. — Сэнди, это Джек. Найдите, пожалуйста, Мориса Хибермейера и попросите перезвонить мне как можно быстрее. Спасибо. — Джек выжидающе смотрел на телефон; наконец тот зазвонил. — Морис? Рад слышать тебя, дружище! — Джереми вырвал листок из блокнота и передал Джеку, который взял его вместе с ручкой и вышел на улицу. Через несколько минут Джек вернулся, не успев даже убрать телефон. — Я зачитал Морису слова. Он обещал покумекать и перезвонить.

— Как у него дела? — спросил Костас.

— Сидит в пиццерии в Неаполе, — ответил Джек. — Похоже, кардинально изменил отношение к Италии! Говорит, вводить в залужение бюрократическую систему Неаполя — премиленькое занятие. Появляешься с утра в Археологической инспекции, вставляешь очередную палку в колесо и можешь быть абсолютно свободен до следующего утра! Морис по второму разу обходит местные пиццерии. Уверял меня, что, если придется еще раз пробираться по геркуланумскому тоннелю, он не пролезет!

— Что, и даже не вспоминает о своем последнем проекте в египетской пустыне, который пришлось забросить? Он еще хотел, чтобы ты поехал с ним, — сказал Костас. — Никаких тебе там узких проходов. Ширь да простор! Кстати, мы поедем в Египет?

— Ни словом не обмолвился. Наверное, рот был забит пиццей.

— Нет, серьезно. Что он сказал?

— Морис взял все под контроль. Местные власти вначале хотели воспользоваться им в своих целях. Ну, ты понимаешь. «Известный египтолог, самый лучший в своем деле, был выбран правительством для проведения исследовательских работ». Морис прекрасно говорит на итальянском. Власти и глазом не успели моргнуть, как он превратился в настоящую медиазвезду местного телевидения! Морис повернул популярность нам на пользу. Археологическая инспекция хочет, чтобы он организовал пресс-конференцию для обнародования статуи Анубиса. А Морис, в свою очередь, настаивает на том, чтобы провести встречу с журналистами на месте раскопок виллы у входа в тоннель. А все для того, чтобы ему с Марией было проще наблюдать за тем, как развиваются там события. Еще он разыграл целое шоу на телевидении о том, что опасно оставлять виллу в таком состоянии, что нужно закрыть ее, пока не найдутся денежные средства для крупномасштабных раскопок. Морис настаивает на том, чтобы инспекция забетонировала вход в тоннель в его присутствии. Они с радостью согласились. По крайней мере теперь мы уверены: то, что там хранится, останется нетронутым до поры до времени.

— Кто бы мог подумать! — пробурчал Костас и заглянул Джеку в глаза. — Он узнал что-нибудь об Элизабет?

— Ничего.

Зазвонил телефон. Джек тут же выбежал на улицу. Вскоре он вернулся и, положив мобильник в карман, показал листок из блокнота:

— Готово. — Потом прочистил горло и прочитал: — «Слово Иисуса — в усыпальнице».

Повисла тишина. Все, как по команде, уставились на роспись на стене.

— Слово Иисуса, — первым заговорил Костас, — это, судя по всему, Евангелие, которое мы ищем.

— Допустим, — прошептал Джек.

— А усыпальница… Вероятно, он имел в виду эту комнату. Неужели Евангелие находится здесь?!

— Может, и не находится. Вдруг Эверет просто хотел сообщить, что эта комната — усыпальница.

— Что-то не пойму!

— Да уж! Расшифровка мало что дала. — Джек окинул взглядом скромное помещение, задержавшись на росписи. — Эверет, конечно, мог спрятать манускрипт здесь. Но по-моему, это слишком очевидно. Думаю, он понимал: тот, кто добрался сюда, разгадал головоломку с греческими буквами, должен был досконально изучить его жизнь. Похоже, есть кое-что еще, и мы это упустили. Большой кусок мозаики!

— 1917, - прошептал Джереми. — Ключевой год.

— Ну не знаю, что еще можно из него выжать! — воскликнул в сердцах Джек.

— Эверет остался здесь, когда Монтгомери уехал? — спросил Костас.

— Что-что? — растерянно переспросил Морган.

— Эверет с Монтгомери проехали в Калифорнию в 1917 году. Война все еще продолжалась. Эверет числился офицером военной разведки. Что он сделал? Остался работать в США в новом разведывательном центре?

— О, совсем забыл сказать вам! — Морган прокашлялся. — Я ездил в Лондон и несколько дней провел в Государственном архиве в Кью. Как ни удивительно, мне удалось найти папку с личной корреспонденцией Эверета. Правда, большинство документов оказалось связано с его ранением: заключения врачей, отчеты медицинских комиссий. Вряд ли это можно отнести к категории повышенной секретности. Обычные бумаги офицера, не связанные с работой в разведке. Единственное, на чем можно было бы поставить гриф секретности, но почему-то не поставили, — место следующего назначения офицера. Оно упоминается в рекомендациях врачей. Получается, Эверет знал, куда его распределили, еще до поездки в Америку. Командование британской армии решило, что им нужны эксперты-криптографы на фронте. В идеале офицеры с опытом ведения боевых действий. Министерство очень кстати обнаруживает, что Эверет не только блестящий математик, он еще и в совершенстве владеет арабским языком, который изучал в университете. Эверет становится идеальным кандидатом. Вернувшись в 1917 году из Америки, он тут же в качестве криптографа отправляется в составе британской армии воевать с Османской империей. Эверет сопровождал генерала Эдмунда Алленби в Иерусалим.

Джек неожиданно замер. Ручка, упав, покатилась по полу.

— Повторите. Что вы сейчас сказали? — попросил Джек Моргана, впившись в него взглядом.

— В конце 1917 года Эверет находился в Иерусалиме. У нас на руках только копия его фотографии в старости. Но думаю, его лицо можно увидеть на известном снимке генерала Алленби с подчиненными, входящими пешком в иерусалимские ворота одиннадцатого декабря 1917 года. По-моему, он идет следом за Томасом Эдвардом Лоуренсом, Лоуренсом Аравийским. Известно, что они прошли через Старый город к храму Гроба Господня и помолились на площади перед ним. Эверет оставался в Иерусалиме с британскими оккупационными силами до конца войны. После победы над турками у британских офицеров было много свободного времени. Эверет написал научный трактат об архитектуре храма Гроба Господня. Как раз эту работу я аннотировал для публикации. После демобилизации в 1919 году Эверет вернулся в Америку и провел остаток жизни в монастыре. Во время газовой атаки в 1916 году он получил сильное отравление. Больные легкие не позволили ему больше путешествовать. Он практически стал инвалидом.

Джек все так же стоял спиной к остальным, рассматривая роспись на стене.

— Невероятно, черт возьми… — прошептал он еле слышно.

— Обычно это ругательство в устах Джека можно перевести как «наконец-то до меня дошло»! — прокомментировал Костас. — А вообще-то он не выражается.

— Кажется, я знаю, где Эверет спрятал манускрипт! — Джек развернулся с широкой улыбкой на лице. — Морис дал буквальный перевод расшифрованной фразы. «Слово Иисус — в усыпальнице». По сути — все правильно. Но видимо, мой немецкий не так уж плох! Я вспомнил, где слышал это слово — Grabeskirch! В Иерусалиме. Во время последней поездки. Так по-немецки называется храм Гроба Господня!

Все хором ахнули от удивления. Джек почувствовал резкий выброс адреналина в кровь. Ну наконец все сошлось. Теперь понятно, в каком направлении двигаться дальше. Он выхватил телефон из кармана и нажал кнопку прямого соединения с ММУ.

— Алло, Сэнди? Узнайте, когда ближайший рейс в Тель-Авив. — Морган показал большим пальцем на себя. Джек, увидев его жест, кивнул. — Закажите, пожалуйста, четыре билета. Да, вы не ослышались. Фамилия четвертого — Морган. — Джек быстро закончил разговор и отключился. — Можно прямо сейчас отправиться в аэропорт. Заедем за вашими вещами по дороге.

Морган не возражал. Джек подошел к стене с росписью и приложил к ней ладонь. А потом обернулся на друзей. Сумка свисала с плеча.

— С этого момента мы снова на линии огня. Известно, что еще кто-то вышел на след Эверета и, судя по всему, на наш тоже. Как только мы сядем в самолет до Тель-Авива, нужно быть предельно осторожными. Ситуация накаляется. Противники поймут, что мы напали на новый след. Каждый из нас рискует жизнью. Но назад дороги нет. Надеюсь, все это понимают? Есть вопросы?

— Вопросов нет. Пора за дело! — ответил за всех Костас.


Глава 22

— Джек?! Джек Ховард?

От группы монахов, толпившихся на крыше храма Гроба Господня, отделалась женщина в белом платье. Джек приложил ладонь козырьком ко лбу, любуясь куполом величайшей церкви всего христианского мира с обжигаемого солнцем двора. Купол возвышался над оштукатуренными стенами и плоскими крышами Старого города. Над узкими улочками и дворами-колодцами, каждый квадратный дюйм которых ревностно охраняется одной из многочисленных религиозных конфессий, застолбившей местечко в самом священном из городов, кажется, больше пространства для полета мысли. Встретившись взглядом с Костасом, Джек потер глаза. Во время перелета из Лос-Анджелеса так и не удалось заснуть.

Морган отправился внутрь храма узнать, открыть ли доступ к той части, которую они собирались исследовать. Джереми в последнюю минуту отпросился в Неаполь. Он захотел присоединиться к Марии с Морисом и попытаться выяснить, что с Элизабет. Честно признаться, Джек боялся отпускать его одного в Италию. Но Мария с Морисом по уши увязли в подготовке к пресс-конференции у входа в тоннель. А на Джереми можно положиться. Он сделает все, что в его силах.

Жаркая и пыльная дорога из Тель-Авива окончательно вымотала Джека. Тем не менее едва впереди показался Иерусалим, на него накатила волна пьянящей радости и уверенности оттого, что наконец-то они добрались до нужного места. Что бы ни ждало в конце поиска, оно должно быть здесь! Тем не менее, несмотря на уверенность, Джека не покидало беспокойство. После разговора с загадочным незнакомцем в катакомбах Ватикана он представлял себя втянутым в необратимый процесс. Словно сужающаяся воронка затягивала его вглубь. А кто-то спокойно смотрел на это со стороны. Самое страшное в том, что неизвестно, кто он, безмолвный наблюдатель! Если слова незнакомца — правда, то, выходит, их преследователи выигрывали все битвы в течение двух тысячелетий. Ни единого поражения! Каждый человек, даже случайно втянутый в поиски, неминуемо оказывался в списке потенциальных жертв.

Джек посмотрел на приближающуюся женщину, а потом мельком на Костаса. Неожиданно вспомнилась поговорка старого приятеля: «Если можешь оценить опасность, значит, можешь рискнуть». А если на карту поставлены жизни других людей?..

Женщина, улыбаясь, подошла к Джеку и протянула руки. Платье спереди и на рукавах было украшено цветной вышивкой. Золотая цепочка и сережки ослепляли. Длинные черные волосы, убранные в хвост, красиво переливались на солнце. Высокие скулы, сияющие зеленые глаза, правильные черты лица выдавали в ней эфиопку. Джек обнял ее.

— Моя школьная подруга, — объяснил он Костасу. — Хелена Селассие.

— О, известная фамилия! — воскликнул Костас, пожимая с улыбкой новой знакомой руку.

— Император[37] был дальним родственником, — ответила она на идеальном английском с американским акцентом. — Но я, как и он, исповедую православие. Иерусалим — святое для нас место.

— Учились в Виргинии? — спросил, прищурившись, Костас. — Нет-нет, постойте! Мэриленд, верно?

Хелена рассмеялась:

— Не угадали! Бывали в Нью-Йорке? Мои родители эмигрировали туда. Я выросла в эфиопской диаспоре на юге Вашингтона, округ Колумбия. А с Джеком мы вместе учились в старших классах в Англии, когда отца перевели в Лондон. Затем я вернулась в Америку, поступила в МТИ, на аэрокосмический факультет.

— Неужели? Как это я вас упустил! Я тоже учился в МТИ на факультете подводных аппаратов и роботов.

— Мы не пересекались с подводниками.

— Хелена, неужели в исторической части Иерусалима запустили производство летательных аппаратов? — пошутил Джек.

Прекрасная эфиопка слабо улыбнулась в ответ.

— НАСА закрыло программу дальнейшего развития космических кораблей многоразового использования. После этого я выбрала новый путь — духовный. И перебралась сюда.

— Ты ведь знала, что рано или поздно здесь окажешься.

— Это в крови, — ответила Хелена. — Мой отец поступил так же. И дед. Женщинам, правда, сложнее решиться. На крыше всегда собирается не меньше двадцати восьми человек. В основном монахи и, как правило, две-три монахини. И так каждый день уже двести лет. Наше присутствие на крыше храма Гроба Господня — отражение эфиопской веры. Мы олицетворяем неповторимость, самобытность не только эфиопской церкви, но и всей эфиопской семьи, самой Эфиопии.

— Ого, сколько народу собралось! — удивился Костас.

— Разумеется. Греческие православные, армянские апостолики, римские католики, коптские православные, яковиты. Но мы больше спорим, кто первый в очереди в туалет, а не молимся. Здесь будто представлен микрокосмос всего мира. Этому место подошло бы название фильма «Хороший, плохой, злой». В XIX веке турки-османы, которые в то время правили в Иерусалиме, предложили наложить на святые места своеобразный статус-кво, стремясь прекратить здесь пререкания в любой форме. Идея заключалась в том, что строительство нового здания, значительные и незначительные изменения в храме Гроба Господня должны быть одобрены правительством. Беда в том, что, как всегда, все перевернули с ног на голову — возникли новые распри. Теперь мы не можем даже убрать осыпавшуюся со стен штукатурку в церкви без недельных переговоров и официального разрешения других конфессий. Все шпионят и доносят друг на друга. Еще ни разу не сумели мы удалиться от открытой войны больше, чем на один шаг. Несколько лет назад коптский монах-египтянин на пару футов сдвинул свой стул в тень с места, согласованного ранее. В результате одиннадцать монахов госпитализировали.

— Но вы-то в поул-позиции[38] — на крыше, — сказал Джек.

— На полпути к небу. — Хелена усмехнулась. — По крайней мере этим монахи утешаются зимой, когда температура ниже нуля, а копты якобы случайно вырубают электричество.

— Вы тут живете? — удивленно спросил Костас.

— Шутите? Видимо, вы еще не заходили в туалет. Там такая вонь! — ответила Хелена. — Нет, у меня миленькая квартирка в монастыре. Отсюда двадцать минут ходьбы. А здесь я просто работаю!

— И каковы твои обязанности?

— Официально моя основная задача — вернуть Эфиопии все древние манускрипты, хранящиеся в данный момент у других конфессий. Документы довольно просто идентифицировать. На каждом есть надпись на древнеэфиопском языке геэз и цветные иллюстрации. Это своеобразная культурная подпись нашего народа.

— Вернуть? — переспросил Костас.

— Это длинная история. — Хелена печально вздохнула.

— В чему суть?

— Ну хорошо. Эфиопия, древнее Аксумское царство, — первая страна, принявшая христианство в IV веке от Рождества Христова. Немногие знают, но именно африканцы — чернокожие эфиопы — одно из старейших христианских сообществ, непосредственно связанных с Гробом Господним. Елена Равноапостольная — моя тезка, кстати, — мать римского императора Константина I, передала моему народу ключи от храма. Но спустя некоторое время началось многовековое нечестивое соперничество с Египетской коптской церковью, монахами из Александрии. Ситуация усугубилась, когда после завоевания Святой земли турками мы отказались платить дано Османской империи. Затем в 1838 году из-за загадочной болезни почти все монахи-эфиопы исчезли из храма Гроба Господня. Поговаривают, чума. Но мы не верим. В результате большая часть недвижимости эфиопов было конфискована. Выжившим запретили подниматься на крышу. Мы влачили существование у порога. Буквально в ладонях приносили глину и воду из Кедронской долины, чтобы построить жалкие лачуги, сохранившиеся до наших дней. Но самое страшное еще впереди. Многие из наших священных книг были украдены и сожжены. Утверждали, что манускрипты тоже заражены чумой!

— Другими словами, в них написано что-то такое, что ни в коем случае не должно было всплыть наружу, — прошептал Костас.

Хелена кивнула:

— Мало кому приятно осознавать, что существуют достоверные доказательства того, сто первыми на месте храма Гроба Господня оказались эфиопы. Благодаря древним книгам мы могли бы претендовать на многое. Самое ужасное — пропали документы, датируемые годами, предшествующими IV веку — времени основания храма Гроба Господня. Среди них были манускрипты на пергаменте из козлиной кожи, относящиеся к началу I века! Возможно, что-то сохранилось в тайниках библиотек наших соперников. Мечта всей моей жизни найти хотя бы один документ, созданный при жизни Иисуса Христа и его учеников — первых, что услышал слово Божье из его уст. Я бы построила библиотеку неподалеку от храма специально для этого документа. Зачем, спросите? Чтобы донести истинное слово Божье до всех паломников разных конфессий, спешащих на Святую землю в поисках Иисуса Христа, и прекратить распри и бессмысленное соперничество, терзающие наши души. К тому же этот документ раз и навсегда вернул бы статус эфиопов. А что сегодня? Взгляните. Увы, лишь кучка чудаков на крыше.

Джек, прикрыв ладонью глаза от солнца, посмотрел поверх жалких серых лачуг на священный крест над гробницей Христа на вершине купола, поднимающегося за западной частью двора. Иллюзорное спокойствие и чистота, белые стены на фоне бирюзового неба словно хотели опровергнуть слова Хелены. Как сложно! Сколько исторических слоев скрывается под этой землей!

— Согласен, — прошептал Джек, — здесь идеальное место для такого документа. Я помогу тебе.

— У гроба нам отведен крошечный кусочек, но наверху у нас явное преимущество. Как раз над тем местом, с которого Христос вознесся на небеса. Мы оказались выше всех!

— Вы верите, что Иисус воскрес именно здесь? — спросил Костас.

— В этом отношении применим тот же принцип, что и ко всему древнему христианств, — ответила, ненадолго задумавшись, Хелена. — Нужно соскрести всю инкрустацию, чтобы добраться до истины! Хотя в итоге может оказаться, что истины, которую ищешь, там нет.

— Инкрустация истории… — прошептал Костас. — Забавно, Джек тоже использует этот термин.

— Одна школа! — Хелена улыбнулась. — Строительство храма Гроба Господня началось только через триста лет после смерти Иисуса. В то время духовенство как одержимое кинулось на поиски подтверждения удивительных событий прошлого, которые укрепили бы политический курс императора Константина I. Вполне возможно, что легенда о том, как его мать Елена обрела Животворящий Крест в одной из древних пещер, на месте которой воздвигла церковь, — яркий пример инкрустации истории. Но в ней есть доля правды. Место, на котором мы сейчас стоим, в древности было холмом за городскими стенами. Во времена Иисуса здесь хоронили умерших. Вероятно, что на холме могли и казнить.

— Хелена, ты говоришь как настоящий археолог! — воскликнул Джек.

— Просто хочу докопаться до истины, до голых костей истории.

— Исходя из моего опыта, они не всегда голые, — пробурчал Костас.

— Не обращай внимания, Костас недавно получил психологическую травму, — с улыбкой проговорил Джек. — Я понимаю, к чему ты клонишь.

— Знаешь, Джек, с крыши, — проговорила Хелена, — все, что внизу, кажется укутанным плотным одеялом прошлого. А наверху нет ничего, кроме неба. Словно ты очутился над огромным кипящим котлом истории, пары которого устремляются вверх к конкретной фокальной точке. И, глядя вниз, вдруг понимаешь: все человеческие глупости столь несущественны. Но сверху за ними можно разглядеть суть, простую истину! Это дает мненадежду, что в один прекрасный день я найду истинного Иисуса, Иисуса-человека. Вот почему храм так важен для нас. Несколько дней назад я сидела на берегу Тивериадского озера. Вода, небо, холмы, залитые солнцем. И вдруг все стало так понятно и просто…

— Хелена, я бы с удовольствием продолжил эту беседу. Но сперва нам нужно твоя помощь. Дело не терпит отлагательства! По этому поводу я звонил тебе. Где мы можем поговорить без посторонних глаз?

В этот момент Морган поднялся по ступенькам во двор у крыши. Так же как Джек и Костас, он был одет в легкие брюки и рубашку свободного кроя. Выйдя из тени на солнце, Морган сразу накрыл голову соломенной шляпой.

— Добро пожаловать в Царствие Небесное! — поприветствовал его Костас, широко улыбаясь.

— Для Царствия Небесного здесь слишком жарко! — отозвался Морган, взглянул на Хелену и протянул ей руку: — Вы, должно быть, сестра Селассие.

— Здравствуйте, доктор Морган.

Хелена жестом пригласила всех следовать за ней к дверям на противоположной стороне двора. Стены и верхние структуры храма, окружавшие двор, не пропускали внутрь шум города. Но вдруг воздух прорезал неожиданный звук выстрела, отозвавшийся несколько раз эхом.

— Похоже, израильская армия, — сказал Джек. — Штурмовая винтовка «М16».

— Только что объявили комендантский час, — сообщил Морган. — Опять беспорядки у Стены Плача перекинулись в христианскую часть Старого города. Двое туристов получили ножевые ранения. Мы вовремя зашли. Теперь ворота закрыты. Только я приступил к разведке в храме, как всех посетителей попросили выйти и закрыли вход.

— Еще одно преимущество крыши! — сказала Хелена. — Мы находимся над всеми происходящими внизу событиями. Странно, что пострадали обыкновенные люди. Обычно экстремисты не применяют такие методы. Впрочернь, от этого не легче.

— Вот это мы попали, — прошептал Джек, чувствуя, как ладони вспотели от волнения. — Комендантский час. Туристов нет. Полиция и армия заняты террористами. Мы под прицелом. Хоть бы Бен успел пройти внутрь! — Джек встретился взглядом с Хеленой. — Наш начальник службы безопасности. Он вылетел из Лондона сегодня утром. По идее, должен уже добраться сюда из Тель-Авива.

— Если перед кем и открываются любые двери, то, несомненно, перед Беном! — заявил Костас.

— Он сообщил мне, что связался с начальником местной полиции, — продолжал Джек. — Они познакомились во время американо-израильской операции войск специального назначения. Даже я ничего не слышал о ней. Спецслужбы — это вообще отдельный тесный мирок, где все друг друга знают.

— Ребята, так у вас целая система налажена! — воскликнула Хелена.

Джек поморщился:

— Сегодня невозможно геройствовать, как Индиана Джонс, в одиночку.

Наконец они подошли к двери, ничем не отличавшейся от других, расположенных в ряд. Хелена отперла замок, включила единственную электрическую лампочку и пригласила археологов войти.

— Это и есть мой офис!

Джек с Костасом, протиснувшись внутрь, устроились на скамье. Морган не захотел садиться. Офис оказался немногим больше монашеской кельи. Скамья и религиозные картины — с одной стороны. А с другой — полки, переполненные книгами, архитектурные чертежи, прикрепленные к стене, и узкий стол с ультрасовременным ноутбуком.

— Ворую электричество у армян, а к беспроводному Интернету подключаюсь через представительство греческого мужского монастыря за соседней дверью. — Хелена улыбнулась, присаживаясь за стол. — На самом деле здесь каждый готов поделиться с ближним тем, что имеет.

Морган разглядывал один из чертежей на стене — простые прямоугольные строения, окруженные обнаженными горными породами.

— Храма Гроба Господня? — уточним он. — Самая древняя церковь?

— Да. Изучаю архитектурную историю римской церкви, — ответила Хелена. — Мне интересно, что лежит в основе, что находилось на этом месте до воздвижения церкви императором Константином I в IV веке. Здесь столько всего происходило после распятия Христа, даже сложно вообразить! На самом деле я не афиширую, что занимаюсь этим проектом в свободное от работы время. Вы первые, кто узнал. Я подумала, что раз уж мне все равно сидеть на вершине одного из самых загадочных исторических мест в мире, почему бы не сделать что-нибудь более значимое, чем просто контролировать наших монахов.

— Тогда вам определенно понравится, что у меня с собой, — сказал Морган, похлопывая по сумке. — Некто неизвестный занимался подобным проектом сто лет назад. Но не успел завершить работу. Естественно, они нигде не опубликована. По большему счету, здесь детальное описание средневековых возвышенностей, относящихся к началу периода, и несколько замечаний по поводу того, что обнаружили римляне под землей. — Морган заговорил тише: — В бумагах сказано, что Ирод Агриппа якобы восстановил городские стены в середине I века нашей эры и основал храм спустя всего несколько лет после распятия Христа. Если вы поможете мне разобраться в некоторых запутанных моментах, мы совершим самое удивительное открытие в археологии древнего христианства!

Хелена, побледнев, сидела на стуле не шелохнувшись.

— Вы это серьезно? Кто еще занимался этим проектом?

Джек вытащил из сумки пачку бумаг и положил на колени. Костас, отклонившись назад, дотянулся до двери и поплотнее закрыл ее.

— Мы не могли говорить об этом по телефону, — пояснил Джек.

В течение следующих сорока минут он подробно рассказал Хелене всю историю: о затонувшем корабле святого Павла, о Геркулануме, Риме, гробнице в Лондоне и подсказках, обнаруженных накануне в калифорнийском женском монастыре. Потом Джек положил перед ошеломленной Хеленой фотографию настенной росписи с монограммой Христа и греческими буквами.

— Что-нибудь знаешь об этом?

Хелена сразу же обратила внимание на нижнюю часть снимка. Но от волнения не могла вымолвить ни слова.

— Ну же!

Хелена прокашлялась, облокотилась о стол, крепко зажмурилась, а потом, открыв глаза, еще раз вгляделась в фотографию.

— Это армянский крест. Нижнее древко длиннее поперечины и верхней части. К тому же видите раздвоенные флероны на концах?

— И что дальше? — спросил Джек.

— Если бы мы искали что-то армянское в храме Гроба Господня, то в первую очередь нужно было бы отправиться в придел святой равноапостольной Елены в древней пещере под храмом. Монахи-армяне отвечают за эту часть. — Хелена резко замолчала, схватившись за край стола. — О Боже, ну конечно же!

— Что?

— Мне кажется… — заговорила она еле слышно, — помните, я сказала, что меня интересует то, что лежит в основе. Все, находящееся наверху, между основанием горы и крышей, инкрустация. Извини, Костас, другим словом не назовешь. Удивительное отражение истории христианства, но всего лишь инкрустация истины о жизни и смерти Иисуса из Назарета, Иисуса-человека.

— Продолжай, — попросил Джек.

— Доктор Морган заговорил об Ироде Агриппе и о храме, возведенном в І веке… А я, когда впервые спустилась в подземный придел, помню, подумала, что под храмом Гроба Господня хранится больше римских доказательств жизни Иисуса и апостолов, чему наверху. Вообще, учитывая все это и то, что вы только что рассказали мне о событиях 1917 года, можно сделать вывод: и вы, и я идем по одному следу!

— Что ты хочешь этим сказать?

— Эверет был здесь во время Первой мировой войны, так? Подумайте сами. Британский офицер разведки, глубоко религиозный человек, архитектор по образованию.

— Он написал научный труд по архитектуре, о котором говорил я. — Морган похлопал рукой по сумке. — У меня с собой копия на диске.

— Не зная имени, я знала его как человека, — прошептала Хелена. — Я была с ним заочно знакома. Каждый раз, спускаясь в подземный придел, я ощущала его присутствие.

— Как?! — воскликнул Джек.

— Впервые я приехала сюда три года назад. За ключи от главного входа в храм Гроба Господня отвечают две мусульманские семьи. Такова традиция со времен Салах ад-Дина — султана Египта и Сирии, полководца и мусульманского лидера XVII века. Одна семья хранит ключи, а вторая — открывает двери. Кстати, они лучше некоторых братьев-христиан относятся к эфиопам на крыше. Я даже сдружилась с одним из старейшин семей. Перед смертью он поведал мне интересную историю своей юности. В начале 1918 года ему было десять лет. Турок изгнали из Иерусалима, а британцы взяли город под контроль. Его дедушка часто вспоминал, что британские офицеры всегда проявляли большой интерес к истории и архитектуре Иерусалима. В шестидесятых годах XIX века полковники Уоррен и Уилсон составили план Старого города. Как ни странно, хранители ключей лучше относились к британским оккупантам, чем к мусульманам-туркам, которые совершенно не интересовались храмом Гроба Господня. Старик рассказал мне, что британский офицер, говоривший по-арабски, часто приходил в храм с двумя военными топографами и составлял планы подземных приделов, изучал древние пещеры и водоемы. Потом офицер приходил один и вскоре подружился с мальчиком. Старик вспомнил, что британец всегда был печален, иногда плакал, рассказывая, что у него есть дети, которых он не видел много лет и никогда не увидит. Он был контужен во время газовой атаки на Западном фронте. Постоянно задыхался и кашлял кровью.

— Эверет… — восторженно прошептал Джек.

— Придя в храм в последний раз, он провел там целую ночь. Хранители ключей знали его как глубоко религиозного христианина, поэтому не беспокоились, оставив одного. Наутро он вышел из храма, дрожа, весь в грязи. С одежды капала вода. Словно побывал в канализационной трубе. Потом британец сказал хранителям ключей, что в их ведении величайшее сокровище и они должны ревностно сторожить его. Мусульмане, зная, как серьезно англичанин был контужен на войне, подумали, у него случилась галлюцинация в ту ночь. Решив, что он говорил о гробе Христа, они не придали его словам особого значения. Вскоре британец уехал и больше никогда не появлялся в храме. Видимо, его легкие не выдержали той последней ночи, проведенной в сыром помещении.

— Старик говорил что-нибудь о находках, сделанных Эверетом или топографами? — спросил Джек. — Может быть, в приделе святой Елены? Мы ищем тайник.

Хелена отрицательно покачала головой:

— Ничего. Но хранители прекрасно знали, что под храмом Гроба Господня полно неисследованных мест: древних камер, которые, вероятно, служили усыпальницами, и водоемов, подмывавших старинные захоронения. Входы туда были запечатаны римлянами, и с тех пор никто не проникал внутрь.

— Придется снова довериться интуиции, — прошептал Джек.

— Сколько часов я провела под храмом — не счесть! — продолжала Хелена. — Там миллион возможностей. Любой камень в стене может скрывать за собой проход в тайную залу. Почти все поверхности залиты цементным раствором и отштукатурены. Я знаю по меньшей мере шесть каменных блоков, за которыми определенно простукиваются пустоты. Но о разрушении кладки не может быть и речи! Армяне, естественно, будут сопровождать нас и не разрешат взять с собой инструменты.

Джек открыл папку.

— Если мы не попытаемся, кто-нибудь другой сделает это. Наши преследователи знают, где мы сейчас. Нам нельзя сидеть на месте. Хелена, ты можешь договориться, чтобы нас впустили в храм?

— Попробую. — Хелена задержала взгляд на фотографии в руке Джека и вдруг резко схватила его за запястье. — Погоди! Что это? Что там под крестом?!

— Надпись на латыни, — ответил Джек. — На снимке получилось расплывчато. Там написано Domine Lumius.

Хелена замерла, потом вздохнула с облегчением.

— Теперь я знаю, куда именно ходил Эверет! — Она поднялась со стула. Глаза радостно блестели. — Мне нужно, чтобы двое из вас пошли со мной. Потребуется грубая мужская сила.

— Я пойду! — воскликнул Костас, показав мускулы.

— Куда? — уточнил Джек.

— Джек, ты ведь подводный археолог. Корабли, суда. Так какое шокирующее открытие было недавно сделано в храме Гроба Господня? Пошли скорее!


Глава 23

Через полчаса Джек стоял перед главным входом в храм Гроба Господня в закрытом дворике под фасадом, построенным примерно тысячу лет назад, когда крестоносцы вступили в Иерусалим.

По дороге от Эфиопского монастыря на крыше к входу Джек чуть задержал Моргана и передал ему компакт-диск. А до этого договорился с Хеленой, что она обеспечит Моргану сопровождение, с которым его выпустят из Старого города, а там он сможет передать диск поверенному Джека. Спустившись по ступенькам, Джек и Морган столкнулись с мужчиной в гражданском, который держал в руке пистолет «глок». Незнакомец вопросительно посмотрел на Хелену. Та взглядом показала на Моргана. Мужчины, кивнув друг другу, побежали через двор. Неожиданно впереди откуда ни возьмись появились двое израильских полицейских в полном обмундировании с карабинами «М4» наготове. Стрельба эхом отозвалась в узких улочках. Кто-то закричал на арабском. Телохранитель резко оттолкнул Моргана к стене на другой стороне двора. Морган оглянулся назад. Джек показал ему на часы. Морган кивнул и вскоре вместе с телохранителем скрылся за углом.

Джек посмотрел в небо. Солнце скрылось за серой тучей. Воздух стал тяжелым и влажным. Мысленно помолившись за Моргана, Джек догнал Костаса с Хеленой у входа в храм. Два араба в чалмах показались с другой стороны. Костас испуганно отпрянул назад. Хелена успокоила его, положив руку на плечо. Один из арабов передал связку ключей другому, тот подошел к дверям и, открыв замок, распахнул их настежь. Хелена слегка склонила голову в знак благодарности и поспешила вместе с Костасом и Джеком внутрь храма. Двери закрылись за ними.

— В христианской части Старого города отключили электричество, — тихо сообщила Хелена. — Власти иногда прибегают к методам, чтобы выманить плохих парней.

Внутри храма было темно. Археологи некоторое время стояли на месте, пока глаза не привыкли. Свет с улицы едва пробивался сквозь окна в куполе над ротондой. Тени вокруг казались ранеными дрожащими оранжевыми стрелами света.

— Джуда и Нусейбе, мусульмане-хранители, зажгли свечи в храме, когда я сказала, что мы придем.

— Кроме них, кто-нибудь знает, что мы здесь? — спросил Джек.

— Только моя подруга Ерева, монахиня-армянка. У нее ключи от того места, куда мы направляемся.

— Армянка? — удивленно переспросил Костас. — А вы эфиопка. Разве ваши народы не враждуют?!

— Враждуют мужчины. Если бы здесь правили монахини, мы бы нашли общий язык!

Хелена провела друзей к краю ротонды. Окна, расположенные по кругу восстановленного купола, идентичного оригинальному, едва пропускали тусклый дневной свет. Джек вспомнил о других сводах, под которыми ему пришлось стоять в последние дни, — лондонский собор Святого Павла, римский Святого Петра. Почему-то теперь они казались безумно далекими от реальной жизни Иисуса Христа. Даже здесь значимость места, истина, сокрытая под ногами, заслонялась церковью, ее зданиями, которые, по идее, были воздвигнуты специально для того, чтобы восхвалять и возвеличивать последние мгновения жизни того, поклониться которому приходят сюда миллионы верующих.

— Походе, я понял, что вы имели в виду под словами «инкрустация истории», — прошептал Костас. Он смотрел на аляповатое безвкусное сооружение в центре ротонды. — Это и есть гроб?

— Да, Гроб Господень. Эдикула или рака, — ответила Хелена, — построенная в XIX веке на месте разрушенной в 1009 году халифом Фатимидов аль-Хакимом при правлении мусульман. Это событие оказалось ужаснее, чем приход крестоносцев. Но до их правления викинг Харальд Суровый, король Норвегии, и его телохранитель-варяг по приказу византийского императора специально прибыли из Константинополя, чтобы проконтролировать, как идет восстановление храма. Хотя, по-моему, вы знаете об этом больше меня!

— Я думал, что после Юкатана больше не вспомню о Харальде, — признался Костас. — Есть на земле такое место, где он не побывал?

— В 326 году от Рождества Христова древняя вырезанная в скале гробница внутри эдикулы была признана Макробием гробницей Иисуса, — продолжала Хелена. — Представьте, что раньше на этом месте располагался холм высотой на уровне ротонды. За нашей спиной было небольшое возвышение — Голгофа — дословно «череп», — где, по общепринятому мнению, распяли Христа. Холм перед нами служил каменоломней, разработка которой относится к временам Давида и Соломона. Но при жизни Христа он стал местом захоронений, и, вероятно, здесь находилось множество вырезанных в скале могил.

— Тогда откуда известно, что Макробий не ошибся при определении гробницы? — спросил Костас.

— А никто и не знает наверняка, ошибся или не ошибся, — ответила Хелена. — В Евангелиях сказано только, что могила высечена в естественной горе, а вход в нее закрыт валуном. Сделайте шаг. Вот посмотрите. Внутри сидя могли поместиться не меньше пяти человек. Тело лежало на платформе — приподнятой каменной похоронной плите. Возможно, это был аркосолий, невысокая глухая арка в стене, под ней в гробнице помещали останки усопшего.

— И то и другое — типичные для того времени формы захоронений, — сказал Джек. — Согласно Евангелиям, гробница не была специально создана для Иисуса. Ее предоставил богатый и знатный член иерусалимского синедриона Иосиф Арамафейский. Очевидно, гробницу вырубили в скале незадолго до распятия Христа. Больше в ней никого не хоронили, не добавляли дополнительные ниши, как во многие другие гробницы. Она не использовалась как семейный склеп.

— Только… — Хелена запнулась, а потом заговорила очень быстро и тихо, почти шепотом: — Только если не считать, что потом туда положили еще одно тело.

— Что?! — воскликнул Джек.

— Спутника, — прошептала Хелена. — Точнее, спутницу.

— И ты в это веришь?

Хелена сцепила пальцы, глядя на эдикулу.

— Сейчас невозможно определить, правда это или нет. Константин I Великий приказал расчистить холм, чтобы изолировать гробницу. В результате рабочие частично разрушили и само захоронение — вырубленную в скале камеру, — оставив нетронутой только похоронную плиту. Вероятно, епископы Константина хотели уничтожить любой повод для сомнений или разногласий. После этого идентификация Гроба Господня стала вопросом веры. Вспомните исторический контекст IV века. Церковь только начала оформляться. То, что было неугодно, любые противоречия попросту скрывались или уничтожались. На их месте создавалось другое. Зачастую из воздуха, из ничего! Обнаруживали священные реликвии. За этим стояли Константин I и его епископы. Решено было, что положение церкви должно стать твердым как камень. А события, произошедшие в I веке от Рождества Христова, должны соответствовать новому порядку и роли церкви в качестве политического инструмента. В общем, Константин изменял прошлое, дабы создать прочный фундамент для настоящего.

— А за решениями императора Константина I стояла тайная организация советников, хранителей древней церкви, — добавил Джек. — Об этом мы тебе еще не успели рассказать.

— Я знаю о них, — тихо призналась Хелена.

— Знаешь?!

— Как только ты сказал, что вы ищете, я догадалась, что вам придется с ними столкнуться. С консилиумом.

Джек удивленно смотрел на Хелену, не зная, что добавить. А потом медленно кивнул:

— У нас состоялся разговор с одним из них. В Риме два дня назад.

— У гробницы? У второй гробницы?

Джек, окончательно растерявшись, снова кивнул.

— Ты и об этом знаешь?

— Все связано, Джек. Они неотделимы друг от друга. Вам нужно быть очень осторожными! Человек, с которым вы встречались, мог сказать правду. А возможно, он не тот, за кого вы его принимаете. В прошлом консилиум удавалось обмануть, но победить — ни разу! Они, словно кошмарный сон, возвращаются вновь и вновь. Мы должны знать…

— «Мы»? О ком ты говоришь?

— Знание о другой гробнице, о могиле святого Павла в секретной катакомбе под римским собором Святого Петра, не было утеряно. Правда о гробнице передавалась теми, кто побывал там, и в конце концов дошла до Аксумского царства — до Эфиопии. Эфиопы — одно из старейших сообществ христиан, потомки первых последователей Иисуса. На периферии древнего мира жил еще один народ, подобный нашему. Бритты. Их церковь появилась в I веке от Рождества Христова, когда слово Иисуса достигло берегов Британии. У нас одинаковая история возникновения христианства — оно пришло в наши страны благодаря императору и Христу. Бритты считают, что император сам привез христианство в страну. Наш народ — что император и царь отправились на поиски Мессии на Святую землю. Оба наших народа всегда умели хранить секреты. Ведь у нас спрятан ковчег Завета, Джек!

— После учебы, помнишь, мы собирались поехать в Эфиопию, но по приказу Менгисту Хайле Мариама всем родственникам бывшего императора въезд в страну был закрыт. А ты сама-то видела ковчег?

— Давайте сосредоточимся на нашем деле! — вспылил Костас. — Об остальном поговорим потом!

— Если это «потом» наступит, — сказал Джек, не сводя глаз с Хелены. — Еще одно, о чем ты никогда не говорила мне. Откуда известно об императоре на Святой земле. — Джек замолчал, задумавшись. — Британская история того времени изложена Гильдасом Мудрым в VI веке. А в каком древнем источнике сохранилась история твоего народа?

— Передается из поколения в поколение, — ответила Хелена. — Традиция, не более того, но глубоко почитаемая.

— Как же вам удалось избежать консилиума? — спросил Костас.

— Мы были как заноза, как один из сучков, которые советники Константина I хотели спилить. С IV века консилиум преследовал нас так же, как наших братьев в Британии, точнее, сестер, с которыми мы всегда поддерживали связь. Последовательницы Иисуса и Марии Магдалины стали настоящей силой. В Британии Марию ассоциировали с верховной жрицей, королевой-воительницей Андрасте.

— Да-да, мы с ней знакомы, — вставил Костас.

— Что?!

— Мы обнаружили ее гробницу в Лондоне, — объявил Джек. — А там — пустой цилиндр, оставленный предком Эверета. Мне тебе еще столько всего нужно рассказать!

— Теперь все становится понятнее, — прошептала Хелена.

— Чума, о которой ты говорила. Истребление монахов-эфиопов в 1838 году. Уничтожение библиотек. Думаешь, за этим стоял консилиум? — спросил Джек.

Оглянувшись украдкой, Хелена заговорила шепотом:

— Я только начинаю докапываться до сути. И она пугает меня! Что-то страшное породило распри у храма Гроба Господня, все нелепые разногласия. Что-то или кто-то хотел уничтожить нас, а это место изолировать от окружающего мира. Взгляните на Гроб. Его и увидеть-то сложно за инкрустацией. Маленькие церкви враждующих конфессий окружили его со всех сторон, не оставив свободного места. Будто каждая оторвала себе по огромному куску, который застрял в горле. Конфессии находятся в постоянной конфронтации. Безумие какое-то!

— Консилиуму было бы на руку, если бы гробница оказалась ненастоящей, верно? — спросил Костас.

— Наверное, да. К тому же очень удобно держать все конфессии в одном месте и в постоянном соперничестве, — прошептал Джек. — Вероятно, есть и другая причина. Может быть, здесь консилиум скрывает еще одно не дающее им покоя доказательство раннего христианства?

Хелена пронзила Джека взглядом.

— Идемте. Ерева, должно быть, уже ждет нас.

Археологи вернулись к главному входу в храм и, пройдя мимо дверей, оказались перед ступеньками, ведущими в кромешную темноту внизу. Джек бывал в храме раньше. Он помнил, что ниже находится придел святой Елены — древняя пещера, вырубленная на глубине пяти метров от основания храма. Загадочный лабиринт с отгороженными стенами пространствами и старинными водоемами глубоко в скале. Джек стоял один, пока Костас с Хеленой отправились за свечами. На секунду ему показалось, что слышны отдаленные голоса, будто эхом сквозь историю отразились все молитвы, произнесенные здесь за две тысячи лет. Джек подумал о паломниках, которые шли по неизведанным дорогам, напуганные неопределенностью и подстерегающими на каждом шагу опасностями, к святая святых. Джек помолился, чтобы ничто и никогда не преуменьшило святости этого места, где миллионы людей находили силу и опору в событиях одной уникальной жизни, оборвавшейся две тысячи лет назад.

Хелена с Костасом вернулись с зажженными свечами в руках. Спускаясь по ступенькам, Джек видел на влажных стенах сотни маленьких крестиков, вырезанных в камне средневековыми паломниками. Каждый дюйм основания был отшлифован человеческими руками. Но, спускаясь все ниже и ниже, Джек проникался тем, что пробирается к истине сквозь ненужные наросты лжи. Что же действительно произошло здесь почти две тысячи лет назад? Джек замер, прислушавшись, — ничего не услышал. Затем взглянул на часы, вспомнив о Моргане. Осталось меньше двух часов. Конечно, риск велик. Но иначе нельзя. Возможно, это единственная линия защиты. Написанное слово. Теперь во что бы то ни стало надо добраться до цели! Итак, еще несколько шагов, и он окажется в приделе. Серые тени жались к стенам, прячась от света.

Наконец археологи ступили на каменный пол. Прошли мимо колонн и очутились возле решетчатой железной двери у алтаря.

— За дверью придел святого Вардана, — прошептала Хелена, сунув свечи в держатели на стене. — Древняя каменоломня была обнаружена только в семидесятых годах XX века. Часть ее отвели под небольшой армянский придел. Он закрыт для посещения. Надо дождаться Ереву. У нее ключи. — Хелена взглянула на часы. — Вообще-то мы договаривались, что к этому времени она уже подойдет. Но она прислуживает старейшине, ей сложно уйти незамеченной.

По ступенькам раздался легкий стук каблучков, и вскоре из темноты показалась фигурка женщины в коричневой накидке и традиционном армянском треугольном колпаке, под которым скрывались смуглое молодое личико и черные кудряшки. В одной руке девушка держала свечу, а в другой — огромное черное кольцо с одним ключом. Она быстро подошла к стальной двери и кивнула Хелене.

— Это ваши друзья? — тихо спросила она по-английски с жутким акцентом.

— Я тебе о них говорила, — ответила Хелена. — Джек Ховард и Костас Казанцакис.

— Мне пришлось сказать старейшине, что я иду сюда, — еле слышно призналась Ерева.

— Так ведь комендантский час! Как вас пропустили? — спросил Джек.

— У нас есть тайный ход.

— Ерева — неофициальная смотрительница придела, — сказала Хелена. — Но младшим монахиням не разрешают хранить ключи у себя. Каждый раз ей приходится просить их у старейшины.

— Я сказала, что хочу поставить свечу и помолиться, — объявила Хелена. — Но мне нельзя тут задерживаться надолго, а то возникнут подозрения. Если я буду при старейшине, вас никто здесь не побеспокоит. По крайней мере пока не кончится комендантский час.

— Больше ты старейшине ничего не сказала? — спросила Хелена.

— Ни слова, Хелена. Все как обычно.

— Так вы тут и раньше встречались? — удивился Джек.

— Хелена вам расскажет, — ответила Ерева. — Как бы я хотела пойти с вами! Хелена столько раз восхищалась вами как величайшим археологом! Надеюсь, мы еще встретимся, когда все утрясется. — Девушка повернула ключ в замке и распахнула дверь. — Да поможет вам Господь!

— Храни тебя Господи, Ерева. Будь осторожна!

Джек впервые видел Хелену такой встревоженной. Ерева накинула на голову колпак и поспешила вверх по лестнице. А Хелена, проводив ее взглядом, повернулась к двери:

— Пошли. У нас мало времени.

Хелена повела Джека с Костасом по мрачному коридору, зажигая по ходу свечи на стене. Со всех сторон археологов окружало необработанное основание храма со следами кирок, оставшимися со времен древней каменоломни. Стены здесь, покрытые мелкими, словно оспинки, углублениями, казались намного старше, чем каменные поверхности придела святой Елены. Под современной металлической балкой с одной стороны находилась темная ниша, дна которой не было видно. Джеку почему-то вспомнилась пещера под Палатинским холмом, Флегрейские поля, пещера Кумской Сивиллы и другие бездонные места, через которые можно было заглянуть в мир подземелья. Джек отогнал эти мысли и поспешил за Хеленой в зал справа. Пришлось нагнуться, чтобы попасть внутрь. Прямо перед глазами оказалась часть древней стены, точнее, три ряда кирпичей, плотно посаженных на толстый слой цемента. Словно кто-то недавно разбирал стену, а потом заложил по новой.

Хелена зажгла еще несколько свечей на стене. Из темноты выступила вторая стена, отличающаяся от первой по стилю, с грубой необработанной поверхностью. Хелена опустилась на колени перед стеной, поставив рядом свечу. Самый последний блок камней слева посередине был завешан покрывалом. Хелена приподняла край. За покрывалом оказалась рама со стеклом, а под ней… Джек так и думал. Он сразу догадался, что там. Удивительная находка, сделанная в свое время при раскопках каменоломни. Рисунок корабля придела святого Вардана, выполненный в технике граффито[39]. Изображение старинного римского торгового судна. А внизу надпись. Джек опустился на одно колено. Костас поступил так же. Линии рисунка просматривались четко. Художник создавал его уверенными движениями скребка. Видимо, он не понаслышке знал, как выглядит корабль, хотя до моря отсюда далековато. Кем был он? Возможно, мореплавателем, паломником, одним из первых… Джек опустил взгляд на слова под рисунком. Сердце забилось чаще.

— DOMINE IVMIVS, — прочитал Джек затаив дыхание. — Как я сразу не догадался!



— Ты о чем?

— Те же слова, что и на эверетовской настенной росписи в Калифорнии! — Джек взволнованно взглянул на Хелену: — Ты это узнала на фотографии?

— Я подумала, что слова переписаны отсюда.

— Вероятно, Эверет обнаружил эту камеру на пятьдесят лет раньше официальных раскопок, после которых ее превратили в придел! — Джек еле сдерживался, чтобы не закричать от восторга. — Он был здесь! На этом самом месте Надпись — подсказка к его рисунку на стене. Видимо, камень с граффито — ключ ко всей истории.

— Джек, а ты можешь определить, какой корабль здесь изображен? — спросила Хелена.

— Определенно римский, — пробормотал Джек, прищурившись. — Высоко загнутый, выдающийся вперед нос, укрепленный планшир. Однозначно парусное судно, но никак не весельная галера! Посмотрите, мачту можно было опускать, заходя в гавань. А еще на судне два рулевых весла и одна наклонная съемная мачта в носовой части, похоже, для артемона — небольшого прямого паруса. Все это говорит о том, что корабль был большим. Мне кажется, подобные суда стояли в гавани Кесарии на побережье Иудеи. Возможно, один из кораблей, перевозивших зерно, сделал там остановку по пути из Александрии в Египет на запад. Вероятно, конечным пунктом его назначения был Рим. На такой корабль мог сесть паломник-христианин, возвращаясь из Рима домой.

— Каким периодом датируется изображенное судно? Можешь определить?

— Я бы сказал, начало римского периода. Если бы мы увидели это граффито где-нибудь в другом месте, можно было бы предположить, что I век. Но здесь, в храме Гроба Господня, не должно быть ничего относящегося к столь раннему периоду!

— Надпись внизу, по-видимому, сделана одновременно с рисунком. Та же ширина линий, тот же стиль, — сказала Хелена. — Но я не специалист. Джек, а ты как считаешь?

— Буквы латинские. Это в первую очередь говорит о том, что надпись создана не раньше I века нашей эры, когда римляне добрались до Иудеи. Даже не знаю, что еще добавить…

— Domine Iumius обычно переводят как «Господи, мы придем» или «Пойдемте к Господу», — проговорила Хелена. — Некоторые ученые считают, что это одна из первых строк псалма 122 «Песней восхождения», который пилигримы пели, подходя к Иерусалиму: «Возрадовался я, как сказали мне: „В дом Господень пойдем!“ Твердо стали наши стопы во вратах твоих, Иерусалим!»

— Но к сожалению, строчка из псалма не поможет нам определиться с периодом, — пробормотал Джек. — Псалмы считаются изначально древнееврейскими. Их могли исполнять христиане здесь, у гробницы, или в любом другом месте, где они собирались в первые годы после распятия Христа. И что же? Выходит, надпись можно отнести к любому времени, начиная с первого века нашей эры.

— Я провела исследование. Выяснилось, что эти два слова — domine iumius — не встречаются вместе в латинской вульгате — римской Библии начала средневекового периода, — заявила Хелена. — Если это перевод псалма 122, то надпись, должно быть, очень древняя! Слова мог перевести и начертать здесь древний паломник-христианин, возможно, живший в Риме.

— Корабли приходят и уходят, — прошептал Костас. — В смысле: я хочу сказать, что это не обязательно был паломник! Надпись мог сделать любой, покидающий Иерусалим. Вспомните перед. «Господи, мы придем». Вдруг это был один из апостолов, выучивший немного латинский, прежде чем отправиться по миру, проповедуя слово Божье?

Хелена молчала. Но лицо ее буквально сияло от радости.

— Ну говори же! — воскликнул Джек, глядя на нее.

Хелена достала из кармана платья небольшой пластмассовый контейнер — таких обычно хранят коллекционные монеты — и протянула Джеку.

— Несколько дней назад в ходе неофициальных раскопок мы с Еревой нашли бронзовую монету. От стены отвалился кусок штукатурки прямо под граффито. Монета лежала в специальном углублении в основании камня. Я сразу же вспомнила, как ты рассказывал, что римляне вкладывали в степсы мачты монеты. На удачу.

— Странно, что такой оберег вложили в здание, — прошептал Джек, разглядывая монету. — Не встречал ничего подобного раньше. Не возражаешь, если я открою контейнер? — Он осторожно вынул монету, взял за край. Отблеск свечи заиграл на бронзовой поверхности, на которой была изображена голова человека с толстой шеей, а внизу всего одно слово. — Боже мой! — воскликнул Джек.

— Теперь ты понял, что я имела в виду? — спросила Хелена.

— Ирод Агриппа, — проговорил Джек охрипшим от волнения голосом.

— Ирод Агриппа? — переспросил Костас. — Приятель Клавдия?

— Он самый. Иудейский царь с 41 по 44 год от Рождества Христова, — ответила Хелена.

Джек прикоснулся к стене под граффито.

— Получается, этой кладке намного больше лет, чем храму над нами, воздвигнутому IV в веке.

— Когда стену обнаружили в семидесятых годах XX века, не нашли ничего такого, что позволило бы точно определить время ее создания. Но было понятно, что стена построена раньше, чем цоколь Константиновского храма. Вот он, чуть выше. — Хелена показала на боковую стену храма слева. — Единственные древние свидетельства о строительстве на месте храма до IV века сохранились в «Житии царя Константина» Евсения Кесарийского, который был современником императора Константина I Великого. Думаю, это вполне надежный источник информации о том, что происходило здесь в начале IV века. Итак, Макробий из Иерусалима подтверждает, что вырубленная в скале могила под эдикулой — гробница Христа. Мать Константина Елена строит на этом месте первую церковь. Евсевий же утверждает, что здесь создавали здания и двести лет назад до его времени, когда древнеримский император Адриан воздвиг на месте разрушенного Иерусалима колонию Элия Капитолина.

— Кстати, Адриан построил храм Афродиты, — добавил Костас, просматривая потрепанный путеводитель.

— Да, но так говорит Евсевий, который был сторонником пересмотра ранней христианской истории, проводимого под эгидой Константина. Евсевий хотел убедить читателей, что Адриан построил храм Афродиты на месте захоронения Христа, чтобы осквернить его. В те времена Афродита — римская Венера, богиня любви — считалась церковнослужителями воплощением всего низменного и отвратительного. Так что, вполне возможно, Евсевий или его источники просто выдумали, что храм был построен в честь Афродиты.

— Вот зануды, — пробурчал Костас. — Им-то какое дело было? Я всегда считал, что Иисус и любовь — синонимы.

Хелена пожала плечами:

— Возможно, Евсевий правильно указал дату. Есть и другие отсеки, которые, судя по технике строительства, совершенно точно относятся ко времени основания Элии Капитолины.

Джек молча смотрел на стену, пытаясь привести мысли в порядок.

— Монета Ирода Агриппы! — наконец воскликнул он. — Кажется, я понял!

— И что ты понял? — спросил Костас.

— Меня всегда волновал один вопрос по поводу храма Гроба Господня, на который я не мог найти ответа. Никак не укладывалось в голове, почему никто в древних источниках не ссылается на это место. Может быть, все дело в воскрешении, а точнее, в страхе, что слишком много народу ринется в столь священное и сокровенное место?

— Пока непонятно, — прошептал Костас. — Продолжай.

— Вскоре после распятия Христа произошло событие, которое дает нам некую надежду. Ирод Агриппа имел грандиозные планы относительно Иудеи и ее столицы Иерусалима. Он представлял себя великим правителем Востока, сорегентом своего друга Клавдия. Но его мечтам не суждено было осуществиться. Хотя до смерти в 44 году — вероятно, отравление — он успел расширить территорию, занимаемую городом, построив на северо-западе новую стену. Она охватывала Голгофу и место древней каменоломни, где мы сейчас находимся.

— Некрополь со старыми захоронениями оказался в черте города, — добавила Хелена.

Джек кивнул:

— При переносе городских стен старые могилы освобождали и даже иногда использовали под жилища. По римской традиции за священной pomerium — городской стеной — не должно быть захоронений. Ирод Агриппа вырос в Риме и чувствовал себя обязанным соблюдать римский закон.

— О каком периоде идет речь? — уточнил Костас.

— Городскую стену построили приблизительно в 41–43 годах, как раз перед тем, как Клавдий стал императором.

— А Иисус умер в 30 году или двумя годами позже, — добавила Хелена.

— Что же получается? Примерно через десять лет после распятия гробницы были вычищены, — прошептал Костас. — Интересно, Ирод Агриппа знал об Иисусе Христе?

Джек с трепетом приложил ладонь к стене.

— Хелена знает об этом лучше меня. Но думаю, что да. Вполне возможно, что они даже встречались. К тому же на это место наверняка приходили родственники и ученики Христа, паломники. Воздвигнув городскую стену, Ирод в ипостаси великого понтифика, согласно римской традиции, мог приказать очистить гробницы, оказавшиеся в черте города. Но в то же время монета в стене наводит на мысль о том, что над могилой Христа или рядом с ней он воздвиг кладку из камней. Зачем? Чтобы осквернить Иисуса? Чтобы стереть память о нем навсегда?

— Или чтобы защитить, — прошептала Хелена.

— Не понимаю! — воскликнул Костас. — Ирод Агриппа?

— Сложно говорить о чем-то наверняка, — ответил Джек. — Может быть, на самом деле он благосклонно относился к христианам или сыграл роль какой-нибудь другой внешний фактор. Предсказание, предчувствие, которое заставило его поверить, что он обязан защитить это место. Может, случайное знакомство с Иисусом потрясло Агриппу. Или какие-то события прошлого. Или политика. Вполне возможно, что у Ирода Агриппы сложились натянутые отношения с иудейскими старейшинами. Поэтому он пошел на такой шаг назло им. Вряд ли мы когда-нибудь узнаем правду. Но факт остается фактом. Спустя несколько лет после распятия над предположительным местом могилы Христа было построена какая-то конструкция. Холм к тому времени уже стал для ранних христиан священным.

— Но есть еще одно, что я никак не могу уяснить, — заявил Костас. — Гроб Иисуса Христа — Гроб Господень — находится над нами в ротонде, по моим подсчетам, примерно в восьмидесяти метрах к западу отсюда. Предположим, что стены перед нашими глазами было построена Иродом Агриппой как часть храма над гробницей. Тогда граффито, изображающее корабль, должно было быть внутри. Вот это мне и непонятно. Вы считаете, что гробница — священное место — была замурована. А граффито тогда оказывается на внешней стене. Но, глядя на расположение и изношенность кладки вокруг рисунка, я бы сказал, что мы стоим снаружи всей конструкции. Что-то тут не сходится!

— Согласен, здесь нужно еще покопаться. Камень в твой огород, Хелена, — сказал Джек, возвращая ей монету с изображением Ирода Агриппы. — Что ты еще можешь нам показать?

— Оставь пока монету у себя, — прошептала Хелена. — Так безопаснее. Кто-нибудь может заподозрить, что мне что-то известно.

Джек положил контейнер в сумку. А Хелена, повернувшись лицом к стене, взялась руками за стеклянную панель над рисунком и, приподняв ее, сняла со стены. Затем осторожно поставила стекло на пол и, опустившись на колени, просунула пальцы под каменный блок с рисунком.

— Есть еще кое-что, о чем я вам не рассказала, — проговорила Хелена и тихо вскрикнула, поцарапав руку. — Хочу услышать объективное мнение профессионалов.

— Насчет граффито? — спросил Джек.

Хелена, морщась, просунула пальцы глубже с двух сторон каменного блока под штукатурку и слегка потянула на себя.

— Готово! — Хелена расшатала сломанный кусок штукатурки, и он легко отделился от стены. Затем аккуратно поставила его рядом со стеклом на пол. Встала на колени, сдула известку с нижней части обнажившегося каменного блока, быстро отпрянув назад, чтобы пыль не попала в лицо. — Вот оно.

Хелена отодвинулась, чтобы Джеку с Костасом стало видно.

Археологи опустились на колени рядом. Джек сразу заметил монограмму Христа, грубо вырезанную в камне, а рядом надпись краской. Судя по почерку, ее создал тот же человек, который начертал корабль и слова domine iumius. Та же форма букв и наклон. Костас, стоявший ближе, наклонил голову, пытаясь получше разглядеть надпись. Затем резко сел на пятки, посмотрел на Джека и прошептал:

— Слушай, похоже, у меня опять дежа-вю!

Джек почувствовал слабость во всем теле. Он вдруг понял, где видел этот почерк. Отсечки на концах основных штрихов буквы «V» и квадратная «S». На месте затонувшего корабля у берегов Сицилии. Корабля, на котором плыл святой Павел!

— Боже мой! — прошептал Джек. — Paulus.

Апостол Павел. Святой Павел, чье имя, начертанное на амфорес затонувшего корабля, они видели всего неделю назад на глубине сто метров под водой. Невероятно! Джек на секунду закрыл глаза. Нет, вполне вероятно. Это придает всему определенный смысл. Джек встретился взглядом с Хеленой.

— По-моему, мы сейчас думаем об одном, — прошептала она.

— Ты хотела услышать объективное мнение профессионала, — сказал Джек. — Так вот, лично я считаю, что этот рисунок выполнен святым Павлом. Он изобразил свой корабль. «Domine Iumius. Господи, мы придем». Костас, ты был прав. Человек, нарисовавший судно, уезжал из Иерусалима, а не приехал! Он пришел сюда, чтобы сказать Господу о своем намерении отправиться по миру с миссией распространить слово Божье за пределами Иудеи. И звали этого человека Павел. Он сидел на склоне холма на этом самом месте, где мы сейчас, у стены, построенной Иродом Агриппой.

— На месте паломничества, — прошептала Хелена. — У гробницы Христа.

— У гробницы Христа, — повторил за ней Джек.

Хелена вдруг показала на пространство под каменным блоком:

— Джек, загляни внутрь. Это место не было замуровано. Помнишь, я говорила, что знаю несколько камней, за которыми скрываются пустоты? Большая часть поверхностей была забетонирована в семидесятых годах XX века после раскопок, когда обнаружили граффито. Но есть и еще один слой цемента. Относительно современный. Его положили примерно сто лет назад.

— Попробую угадать, — сказал Джек. — Наверное, в 1918 году?

— Стопроцентное попадание!

— Думаешь, Эверет обнаружил граффито и отодвинул каменный блок?! — воскликнул Костас. — Может, тоже попробуем?

— Для этого мне и нужна грубая мужская сила! — ответила Хелена. — Когда мы с Еревой нашли надпись, сделанную Павлом, то сразу поняли, что за камнем — пустота. Здесь даже видно через трещину. Возможно, там просто тупик или водосборный резервуар. Под храмом Гроба Господня примерно одиннадцать резервуаров, в которые стекала дождевая вода. Большинство из них давно не используются и замурованы. Или… даже не знаю. За этим камнем может быть что угодно! Мы не могли отодвинуть его. Если бы нас поймали за этим занятием, здесь стало бы двумя распятиями больше!

— Вы кому-нибудь рассказывали о надписи? — спросил Джек.

— Нет, вы первые. Но я уверена, что о ней знают и другие люди, которые почему-то решили не раскрывать тайну. Кто-то ведь положил цемент после раскопок 1970 года. Обнаружил надпись, а потом спрятал ее снова.

— Не понимаю, — сказал Костас. — Такое открытие придало бы дополнительный вес армянской диаспоре!

— Все здесь делается, чтобы сохранить статус-кво, — прошептала Хелена. — Человек, принявший такое решение, должно быть, боялся зависти со стороны других конфессий храма Гроба Господня. Одно это открытие может разрушить основу всех исследований и выводов, поставить под вопрос права и привилегии многих. А ведь люди добивались их не одно столетие. Лучше сохранить открытие в тайне, как и другие секреты, умерить стремление к превосходству, дабы приберечь скрытое преимущество для будущего.

— К тому же на решение могли повлиять другие факторы, — добавил Джек.

— Консилиум? — догадался Костас.

— Страх навлечь на себя гнев темных сил, которые способны на что угодно, готовы стереть с лица Земли любого просто за то, что тот узнал тайну. По-моему, именно из-за этого пострадали эфиопы.

— Нельзя тянуть! — нетерпеливо воскликнула Хелена и принялась отдирать ногтями застывший бетон, который отходил на удивление легко. Определенно его убирали раньше, а потом эти же самые куски посадили на раствор. Через несколько минут на каменном блоке совсем не осталось цемента. В трещину с краю шириной сантиметров десять свободно проходила ладонь. Порывшись в сумке, Джек выудил оттуда фонарь, какими обычно пользуются альпинисты. Он включил его и просунул как можно дальше в щель справа.

— Ага, — проговорил Джек, плотно прижавшись лицом к трещине. — Отодвинув блок, мы увидим проход примерно полтора метра шириной, по которому можно проползти.

— Думаешь, получится? — спросила Хелена. — Мы с Еревой не смогли его сдвинуть!

— Есть только один способ выяснить! — Джек отдал ей фонарь и подошел к Костасу. Они вместе подсунули ладони под блок с одного края. — Попробуем немного выдвинуть. Вначале на тебя.

Каменный блок слегка поддался. Вдруг Костас, вскрикнув от боли, резко выдернул руку и затряс ею, морщась от боли.

— Сильно прищемило? — спросил Джек.

Ничего не ответив, Костас снова засунул ладонь под блок, который удалось выдвинуть на несколько сантиметров из стены, и крикнул Джеку:

— Давай еще разок!

Они начали раскачивать камень вперед-назад, и так раз десять. Он шел довольно легко. Наконец археологи выдвинули его настолько, что смогли встать друг к другу лицом.

— Поднимаем! — скомандовал Джек.

Каждый держал одной рукой внешний край, а другую продвигал раз за разом по мере выдвижения камня, стараясь не отходить от стены. Хелена подсунула под камень две короткие деревянные палки, которые нашла под металлической балкой.

— Отлично! А теперь давай попытаемся его вытащить, — предложил Джек. — Береги спину.

Глядя друг другу в глаза, Джек с Костасом одновременно выпрямились. Потом, кивнув друг другу, выдвинули блок из стены и водрузили его на палки. Затем разом вздохнули с облегчением и потрясли уставшими руками.

— Ну вот. — Тяжело дыша, Джек заглянул в дыру, подвинув Хелену. — Что тут у нас?

— Тоннель длиной примерно пять метров, — сказала Хелена, освещая проход фонарем. — Упирается в высеченную в скале стену. А затем, по всей видимости, уходит вправо. — Выпрямившись, Хелена отдала фонарь Джеку. — Если это сточный резервуар, там может быть вода. Мы сейчас находимся в самой глубокой доступной точке под храмом. А если помнишь, в последние дни дождь лил как из ведра. Что будем делать?

Джек переглянулся с Костасом.

— Мы договаривались, Джек. Больше никаких подземных работ! — сказал Костас с каменным лицом.

— Повезло тебе на этот раз. В проход ты вряд ли пролезешь.

— Справишься один? — спросил Костас, заглянув другу в глаза.

Джек посмотрел внутрь.

— По-моему, другого выхода нет.

Расстегнув ремешки на фонаре, Джек надел его на голову. А потом кинул сумку как можно дальше в проход.

— На удачу, — объяснил Костас Хелене. — Он без этой сумки никуда!

Хелена беспокойно оглянулась на вход в придел.

— Постарайся побыстрее. Нам нельзя здесь долго оставаться. — Посмотрев Джеку в глаза, она дотронулась до его руки: — Domine iumius. Бог в помощь!

* * *
Оказавшись внутри, Джек медленно пополз на животе, продвигая сумку перед собой. Вход в тоннель остался всего в нескольких метрах позади, но Джек уже чувствовал себя полностью изолированным от внешнего мира, словно оказался на пороге параллельной реальности, которую видел впереди в свете фонаря. Джек вспомнил Геркуланум и то ощущение, что перенесся в прошлое, которое возникло, стоило только заглянуть в библиотеку. Здесь то же самое! Продвигаясь вперед по тоннелю, назад в прошлое, Джек чувствовал себя частичкой временного континуума. Все ближе и ближе к началу истории, которая заставила Клавдия уединиться на вилле. Как удобно и совсем не страшно оказаться заключенным со всех сторон будто в каменный кокон. Обычное беспокойство пока не давало о себе знать. Слова Хелены то и дело звучали в его голове. Два слова на латыни. Джек вдруг понял, что твердит их как молитву и это помогает сконцентрироваться. Он старался поджимать под себя локти, чтобы не ободрать их о стены. Свет от входа сзади не доходил до того места, где полз Джек. Он остановился и повернул голову из стороны в сторону, чтобы осветить стены фонарем. Справа — каменная кладка под прямым углом. Видимо, продолжение стены с граффито, построенной І в веке. А слева и сверху — горная порода с отметинами от кирки, такими древними, что они казались естественной особенностью камня. След, оставленный человеком, словно возник в результате разрушения и движения гор.

Тоннель впереди резко заканчивался. Хелена оказалась права. Взгляд упирался в отвесную стену. А справа Джек увидел поворот. Бросив сумку на угол, Джек согнулся, протискиваясь в узкое отверстие. Острые камни, выступающие из стены, впивались в тело, разрывая рубашку. Морщась от боли, Джек повернул за угол и очутился в более просторном проходе. Он даже смог подняться на четвереньки. Справа под прямым углом продолжалась каменная кладка высотой примерно в пять рядов. Камни были точно такими же, как блок с граффито. Только их поверхность не выглядела столь изношенной и древней. Джек сообразил, что после поворота двигался вдоль вертикальной конструкции, построенной у каменоломни, которая осталась позади, внутрь пространства, огражденного этой конструкцией. Джек повернулся лицом к стене и увидел необработанную горную породу. Над головой несколько камней было вынуто. А прямо под этим местом Джек разглядел узкий проход в вырубленную в скале камеру. Хорошо просматривался потолок и верхняя часть стен. Пол оказался затоплен темной водой, в которой отражался свет фонаря. Джек подполз к самому краю и заглянул внутрь. Казалось, там нет дна. Прямо как в резервуаре под металлической балкой у придела святого Вардана.

Места было достаточно, чтобы двигаться свободно. Джек, повернувшись на спину, стянул с себя ботинки и одежду, оставив на голове фонарь. А потом снова подполз к краю и осторожно опустился в бассейн. Вода оказалась ледяной, но необыкновенно чистой, даже не чистой, а очищающей. Какое-то время Джек просто держался неподвижно на поверхности лицом вниз, закрыв глаза. Потом осмелился посмотреть вниз. Без маски все вокруг было размытым. Глаза заломило от холода. Но благодаря кристальной прозрачности воды Джек смог увидеть, как луч фонаря пляшет по скале, освещая стены и углы. Джек плыл над впадиной глубиной примерно четыре метра. Он повернулся на бок, чтобы набрать воздуха, а потом снова опустил лицо вниз. Вдруг луч фонаря выхватил широкую дыру в стене под водой, которая граничила с каменоломней. Дыра у основания была плоской, а верхняя часть изгибалась в форме арки, образуя нишу, достаточную, чтобы два человека легли в ней, прижавшись друг к другу. Джек опустил голову ниже, пытаясь заглянуть в отверстие в стене. Его ослепил дрожащий луч фонаря, отразившийся от гладкой, словно отполированной, поверхности ниши. Джек завис в воде как заколдованный, глядя в сияние перед собой, ничего не видя и не думая ни о чем.

«Это не водосточный резервуар!» — мелькнула мысль.

Джек вынырнул на поверхность, глотнул воздуха и тут же снова опустился вниз. Откуда ни возьмись перед глазами проплыл образ Элизабет, потом Хелены. На секунду Джеку показалось, он увидел что-то. Возможно, обман зрения. Тень его собственного тела, зависшего в воде над отверстием у самой скалы. Джек резко вскинул голову, хватанув воздух ртом. Фонарь соскользнул и, кружась, словно по спирали, опустился на дно. Джек зажмурился, потом посмотрел вниз. Ниша пропала в темноте. Лишь со дна, куда упал фонарь, поднимался тусклый свет, рождая вокруг размытые тени. Джек набрал полные легкие воздуха, выгнул спину и нырнул, резко отталкиваясь всем телом, ощущая радость от того, что вновь оказался под водой — в своей стихии.

И вдруг Джек увидел.

На дне лежал белый каменный цилиндр точно такой же, как цилиндры в древней библиотеке под вулканом, которая принадлежала римскому императору, давным-давно посетившему Святую землю, чтобы найти спасение в словах человека, жившего на берегу Галилейского моря.

Джек протянул руку к цилиндру и тут понял.

Эверет обнаружил гробницу.


Глава 24

Толкая перед собой сумку, Джек пополз обратно к входу в тоннель, туда, откуда они с Костасом вытащили каменный блок. Добравшись до края, бросил сумку на пол придела, вытянул руки вниз и, опираясь на них, выбрался наружу. Джек надел одежду на мокрое тело, совершенно не обращая внимания на холод, его мысли были заняты другим — как побыстрее выбраться отсюда и обеспечить себе безопасность. Он огляделся по сторона. Свечи так же горели на стенах. Но никого из друзей не было рядом.

— Костас?! — Голос Джека эхом отозвался в тоннеле. — Хелена?!

Никто не отзвался. Джек сел на корточки, перекинув ручку сумки через голову. Потом встряхнул волосами и вытер лицо. Может быть, они решили вернуться в первую церковь — в придел святой Елены? Джек взглянул на часы. Осталось двадцать минут. «Боже, сделай так, чтобы Морган успел!» Джек крепко сжал сумку. Что бы ни случилось, теперь мир узнает обо всем!

Он поднялся на ноги и осторожно двинулся к выходу из придела. Смахнув капли, стекающие с волос на лоб, Джек посмотрел на грязную ладонь. Ну и измазался же он, пока полз по тоннелю! Впереди показалась решетчатая дверь в придел святой Елены. Распахнутая настежь! Вокруг центральных колонн и в самом дальнем углу, где находилась лестница, ведущая наверх, в храм Гроба Господня, дрожало пламя зажженных свечей. Джек сделал шаг вперед и замер. Что-то тут не так… И вдруг услышал странный звук, никак не вписывающийся в атмосферу древнего подземелья. Металлический… Словно взвели курок. Так и есть! Джек взял себя в руки, сердце бешено колотилось в груди. Выбирать не приходится. Выход теперь только один. Джек медленно вошел в придел.

— Доктор Ховард! Рад снова встретиться с вами.

Какой знакомый голос! С легким восточноевропейским акцентом. Голос из катакомбы, где Джек с Костасом побывали два дня назад. Голос человека, скрывавшего в тени. Джек вдруг почувствовал, будто холодная рука сжала его желудок. Хелена была права!

Не говоря ни слова, Джек шел по неровному каменному полу, стараясь не смотреть на свечи, чтобы глаза привыкли к темноте. Незнакомец снова прятался в тени у алтаря и статуи женщины, держащей крест. Святая Елена. Джек остановился, широко расставив ноги, и осмотрелся по сторонам, пытаясь увидеть в темноте друзей.

— Покажи мне их! — с вызовом крикнул он.

Повисла гробовая тишина. Потом кто-то щелкнул пальцами, и на свет вытолкнули человека в растрепанной монашеской накидке. Ерева! Лицо ее распухло и было покрыто ссадинами. Девушка, споткнувшись, упала на один локоть.

— Я ничего им не сказала, Хелена, — выпалила она, вглядываясь в темноту. — Меня выследили!

Джек заметил глушитель пистолета, прижатый к шее девушки. Ереву тут же уволокли обратно в тень.

— Видите, мы знали, где вы, все это время, — сказал незнакомец Джеку, скрывая лицо. — Глаза и уши наших братьев, готовых на что угодно, повсюду.

Незнакомец снова щелкнул пальцами. Из темноты толкнули бородатого мужчину. Старый епископ прижимал к груди витиеватый армянский крест. Старик с мольбой смотрел на Джека, покачиваясь из стороны в сторону. Из тени показался ствол с глушителем. Джек бросил взгляд туда, откуда говорил незнакомец, и крикнул:

— Один из ваших братьев, готовых на что угодно?

Епископ быстро залепетал что-то на своем родном языке. Незнакомец в тени повернулся к нему и со злобой в голосе прошептал пару слов на латыни. Старик резко замолчал, остолбенев на месте, а потом затрясся мелкой дрожью и зарыдал.

— Видишь? — Незнакомец обратился к Джеку. — Любой готов на что угодно ради нашего благого дела!

— Покажи мне их! — повторился Джек.

Незнакомец заговорил с кем-то по-итальянски, обращаясь в темноту.

— Слушаю! — добавил он в конце, щелкнув пальцами.

Послышалась возня и громкое ругательство. Костаса вытолкали на освещенную середину зала. Он еле удержался на ногах. Рот залеплен скотчем, руки связаны за спиной. Было слышно, как Костас дышит, тяжело втягивая воздух ноздрями. Грудь высоко вздымалась с каждым вдохом. Джек заметил, что к шее Костаса тоже приставлен ствол с глушителем, а рука, державшая пистолет, перевязана. Мысли с бешеной скоростью проносились в голове. «Этот человек напал на нас в Риме!» Костас поймал взгляд Джека. Глаза его казались огромными от отчаяния.

— Снимите скотч, — рявкнул Джек. — Он задыхается!

— Он нам не нужен, все равно ему больше нечего сказать, — проговорил незнакомец у алтаря. — Впрочем, как и вам, доктор Ховард.

Джеку вдруг стало отчетливо ясно: святилище превратилось в место казни. Он мельком взглянул на часы. Осталось всего десять минут. Надо потянуть время.

— Полагаю, мелкие беспорядки на улицах не были случайным совпадением, — проговорил он. — Поножовщина у Стены Плача, комендантский час, обрыв электросети?

— Все сработало нам на пользу, — отозвался незнакомец. — Проникнуть в группу экстремистов никогда не составляло большого труда, на какой бы стороне они ни выступали.

— Когда мы впервые встретились, вы, помнится, говорили, что хотите положить всему этому конец.

— Просто мне нужно было убедить вас.

— Но вы рассказали нам правду о Клавдии, о консилиуме и о последнем Евангелии!

— Мне нужно было убедить вас. Для того чтобы вы продолжили поиски и вывели нас в нужное место. Вы неплохо послужили нам. От Нарцисса было известно, что Плиний Старший взял то, что Клавдий передал ему в Риме, а также, что Клавдий бывал в лондонской гробнице. Остальную работу сделали вы. Вилла Гетти, женский монастырь в Санта-Пауле, и вот теперь здесь. Проследить за вами оказалось совсем не трудно. Ваш молодой коллега-американец слишком доверяет своим друзьям. Хотя теперь это уже не важно…

— Джереми! — Джек почувствовал, как холодная рука снова сжала желудок.

— Он жив. Пока жив. Так же, как и ваши друзья в Неаполе. Они пока в гостях у нашей большой и дружной семьи. — Незнакомец кивнул на человека в тени, державшего Костаса на прицеле. — Когда придет время, все произойдет очень быстро. Пуля в голову, душа в ад. Так было всегда.

— Откуда вы знали, что я никому не расскажу о консилиуме?

— Ну, вы должны были держать всю историю в тайне, пока не найдете то, что искали. К тому же, помните, я намекнул о смертельной опасности, ведь за сокровищем гонятся и другие, наступая вам на пятки. И заметьте, нисколько не обманул. Я видел вас насквозь, доктор Ховард, когда вы сидели передо мной в Риме у могилы святого Павла. Вы услышали в моих словах сочувствие и родство душ. Я вселил в вас веру в победу. Но вам не скрыться от консилиума. Мы непобедимы!

— Вы хотели сказать, что это вам от консилиума не скрыться, — заявил Джек, оттягивая время. — Вы ошибаетесь. Я тоже видел вас насквозь. Вы не только рассказали нам правду о консилиуме, вы рассказали, что чувствуете. Вам нужно было исповедаться — ведь вы ведете двойную жизнь. Вы хотели освободиться. Но не хватило силы.

— Чушь! — воскликнул незнакомец дрожащим голосом. — Я никогда не покину мой монастырь. И в этом моя сила!

— Неужели вы считаете, что святой Павел хотел, чтобы все так обернулось? — спросил Джек.

— Святой Павел — наш основатель, — ответил незнакомец.

— Что? А я думал, Константин I Великий. Вы же сами говорили, что консилиум был восстановлен как тайный военный совет при его правлении.

— Он предвидел битвы, в которых нам придется сражаться, жертвы, которые нам придется принести… In nominee patris et filii et spiritu sancti. Наша война — война ради всего человечества! Дьявол вездесущ!

— Только в вашей голове, — заявил Джек. — Консилиум стремился к расколу церкви и порождал огонь. Вот оно, самореализация и самопоглощение.

— Я так не думаю, доктор Ховард, — холодно ответил незнакомец.

— Вы не долго протянете, если вашими последователями и поборниками будут подобные головорезы.

— Таких, как он, очень много! — Незнакомец махнул в темноту. — Как я говорил, у нас большая семья.

— Семья?! И как же ваша семья обращается со своими членами? Элизабет д'Агостино была моим другом.

— Ах, Элизабет. Моя ученица. Я вовлек ее в семью, но когда пришел момент вступить в наш монастырь, ей не хватило силы духа. В ее семье главным всегда считалась честность. И для нас это ценное качество. Но Элизабет предала. Нам известно, она пыталась предостеречь вас еще в Геркулануме. Уже тогда она понимала, на что обрекла себя.

— Что вы с ней сделали?

— Дорога расчищена. Мы непобедимы.

Джек почувствовал, как злость волной поднимается изнутри. Нет, нужно сохранять хладнокровие.

— На вашем месте я бы с осторожностью выбирал, кому доверять, а кому нет, — сказал Джек ровным голосом. — Вас окружают наркодилеры, а не слуги Господни. Однажды они придут за вами.

— Чушь, — прошипел незнакомец. — Они всегда было нашими преданными слугами. Ничто не изменилось, и ничто не изменится!

— Ошибаетесь, — проговорил Джек. — Вас начнут преследовать за то, что вы сделали. Как только мир узнает, вы погибнете под грузом своих злодеяний.

— Никто не узнает. Мы не оставляем следов. Никогда! — Незнакомец махнул рукой в темноту. — Здесь, глубоко в скале, одиннадцать водосточных резервуаров. Вы уже внутри своей могилы. — Он достал из кармана сотовый телефон и поднял его вверх. — Закончив здесь, я выйду наружу и позвоню в Неаполь. К вечеру ваши коллеги бесследно исчезнут. Ничего из этого никогда не происходило ни здесь, ни где-либо еще. Доказательств не будет.

Джек посмотрел на часы. Две минуты!

— Запах смерти, — сказал он. — Вы не сможете скрыть запах смерти. — Джек перевел взгляд на Костаса, который остекленевшими глазами смотрел на него и, походе, не дышал.

— Здесь все пропитано запахом смерти! — презрительно воскликнул незнакомец. — Вы бывали на Елеонской горе? Там этот приторно-сладкий запах повсюду. Вы далеко не первый. Сколько пелагиантов приходило сюда, принося с собой бредовые идеи! Они канули в небытие… Мы не позволим ереси прикоснуться к гробу Господа, Иисуса Христа!

— Вы правда верите, что он похоронен здесь?! — с улыбкой спросил Джек.

— Здесь он воскрес. Нам немногое известно об Иисусе-человеке.

— И в этом ваша беда.

— Довольно! — пронзительно взвизгнул незнакомец. — Сейчас вы отдадите мне то, что нашли. Мне все равно, умрут ваши дружки первыми или после вас. — Он щелкнул пальцами. Костаса и Хелену вывели на середину зала. Человек с пистолетом вышел за ними. — Давайте сюда, и вам не придется мучиться!

Тяжело вздохнув, Джек опустил руку в сумку и долго шарил в ней, размазывая по цилиндру грязь, которая осталась на ладони после тоннеля. Наконец от вытащил цилиндр, подошел к алтарю и положил его у статуи женщины с крестом, а затем медленно отступил назад. Костас с Хеленой замерли от удивления. У ног святой Елены лежал бронзовый цилиндр из лондонской гробницы, который принес туда Клавдий. Джек возил цилиндр с собой вначале в Калифорнию, а потом в Иерусалим, убежденный в том, что древний цилиндр еще сыграет свою роль. Когда Джек подошел к статуе, незнакомец скрылся в тени. А потом вдруг выскочил, схватил цилиндр и спрятал его за спину.

— Так и должно быть, — прошептал незнакомец. — Воля консилиума исполнена.

Джек взглянул на часы. Ноль минут.

— Наверное, вам не терпится посмотреть, что внутри. — Он показал на цилиндр.

— Я не собираюсь глазеть на ересь! — Голос незнакомца сорвался. — Это подделка, созданная Клавдием. Глупец! Подделка обманула всех, кто когда-либо пытался найти ее. Я сожгу манускрипт, сломаю цилиндр и брошу в вашу могилу. И можете вечно любоваться своим сокровищем!

Незнакомец снова щелкнул пальцами. Костаса подтолкнули к черной дыре в полу. Мужчина с перевязанной рукой приставил ствол к его затылку.

Джек кинулся к нему, подняв руки вверх.

— Подождите! Вы должны увидеть кое-что еще!

Джек потянулся к сумке. Пистолет тут же оказался у его виска. Джек замер.

— Там всего лишь компьютер!

Никто не двинулся с места. В приделе повисла гробовая тишина. Джек медленно вытащил небольшой ноутбук, с опаской взглянув на ствол. Затем подошел к алтарю перед статуей, водрузил на него компьютер и открыл крышку. Вскоре на экране появился логотип ММУ, а чуть ниже — заголовок статьи и три первых параграфа основного текста.

— Я разместил эту страницу в Интернете час назад, когда мы были на крыше храма. Затем через беспроводное соединение в офисе Хелены отправил письмо по электронной почте в представительство института в Иерусалиме. Морган лично передал диск с полной версией в медиаагентство. Эту статью я написал во время перелета из Лос-Анджелеса.

Джек увеличил шрифт текста. Заголовок посередине гласил:

ПОСЛЕДНЕЕ ЕВАНГЕЛИЕ?

НАЙДЕНА ТАИНСТВЕННАЯ ГРОБНИЦА!

— Ну как? — спросил Джек, не теряя самообладания, хотя это было совсем не просто. — У меня тоже есть связи, точнее, друзья. Братья, готовые на что угодно, как вы говорите. Пока мы тут болтаем, статью публикуют в нескольких ведущих изданиях мира. Я договорился о пресс-релизе в семь часов. Три минуты назад. Вся история без утайки. Там упоминается мое имя, ваше имя и это место. Говорится о двух тысячах лет насилия, террора и убийств. В общем, вся информация о консилиуме, которую вы столь любезно предоставили нам.

Незнакомец молчал. Потом презрительно усмехнулся:

— Вы даже не знаете, как меня зовут!

— Ошибаетесь, — ответил Джек. — Элизабет успела сказать мне ваше имя, кардинал Риттер.

Кардинал попятился назад, цепляясь рукой за стену. У входа в придел, на лестнице, раздался лязг, блеснул свет. События начали развиваться с молниеносной скоростью. Костас наклонился вперед, потом резко выпрямился и ударил левым плечом человека с пистолетом, стоявшего сзади. Затем еще раз в живот. Мужчина упал на пол. Кто-то закричал на иврите. Два солдата с карабинами «М4» выбежали на свет. Скотч со рта Костаса сорвали, руки освободили. Тяжело дыша, Костас, шатаясь, приблизился к Джеку.

— Ловко вышло! — бросил он, кивнув на бронзовый цилиндр.

Хелена поддерживала Костаса.

Бен стоял на лестнице, охраняя выход наружу. Рядом с ним — Морган и инспектор израильской полиции. Джек похлопал Костаса по плечу.

— Слава Богу! — проговорил Джек, чувствуя, как подкатила усталость. Он слегка улыбнулся Костасу. — Вот видишь, я так и не стал охотником за сокровищами. Я гоняюсь за артефактами, только если за ними стоит нечто большее.

— Только не говори, что ты все продумал заранее, — выдавил из себя Костас.

— Ну что бы! Простая предусмотрительность. Конечно, я рисковал, отправив Моргана договориться о пресс-релизе и найти Бена.

— Похоже, ты неплохо усвоил курс тайм-менеджмента!

Джек кивнул в сторону темного отверстия в полу:

— Я предполагал, что нечто подобное может произойти.

— Значит, Элизабет действительно сказала тебе его имя?

— Нет… — Джек замолчал, — Там, у геркуланумской виллы, мы разговаривали буквально несколько секунд. Вероятно, Элизабет хотела сообщить его имя тогда или чуть позже. Какая теперь разница?.. Мы с Джереми проработали все возможные варианты. Зацепились за норвежское братство викингов! Помнишь, как разболтался наш клиент тогда под собором Святого Петра. Мы долгое время шли с ним ноздря в ноздрю. В общем, список подозреваемых сузился.

— Джек, мне очень жаль по поводу Элизабет.

— Пока ничего не известно. Хочу попросить Бена с полицейскими допросить кардинала прямо здесь. Хотя сомневаюсь, что он расколется.

— Может, его головорез более разговорчив?

Джек посмотрел на бессознательное тело, распластавшееся на полу.

— Кто знает, вдруг ему что-то известно об Элизабет…

Хелена обняла Джека. Она дрожала, хотя и старалась держаться молодцом.

— Как ты все тщательно продумал! Таким Джека Ховарда я еще не видела. Долгосрочное планирование никогда не было твоей сильной чертой. Раньше ты полагался только на чутье.

— Кстати, о чутье, — вмешался Костас. — Похоже, мой насморк возвращается. — Он шмыгнул носом. — Я чуть не задохнулся в этом скотче! А тут еще твои рассуждения о запахе смерти.

— Я думал, тебе не помешает небольшой стимул!

— Никогда больше не говори о мертвецах. Ни в каком контексте, — взмолился Костас. — Слышишь, Джек, никогда!

— Хорошо.

Кардинал Риттер стоял у алтаря, сам словно статуя. Полицейский не спускал с него глаз.

Головорез, лежавший на полу, пришел в себя и неожиданно схватил полицейского, охранявшего его, за ногу. Тот отпихнул его. Другой полицейский инстинктивно ринулся на помощь напарнику, оставив кардинала одного, который, не растерявшись, взял бронзовый цилиндр и бросился к входу в придел святого Вардана.

— Теперь он у меня! — крикнул кардинал. — Я уничтожу цилиндр. И никто не узнает, что было в нем!

— И снова ошибочка вышла! — Джек вынул из сумки другой цилиндр, мраморный — тот, который он достал со дна водного резервуара всего двадцать минут назад. — У вас в руках бронзовый цилиндр из лондонской гробницы. Прекрасный артефакт. Поистине значимый для историков! Относится скорее всего к концу железного века. Но он пуст.

Кардинал, захрипев от злости, сорвал крышку с цилиндра и заглянул внутрь. Потом слегка качнулся и замер на месте. Джек передал мраморный цилиндр Костасу. А сам бросился к кардиналу и скрути его, вывернув правую руку за спину, и поднимал ее до тех пор, пока тот не скорчился от боли. Джек еле сдержался, чтобы не задрать руку еще выше, а затем резко рвануть и услышать хруст ломающейся кости. Нет, это слишком просто и слишком быстро. Пусть полиция вначале устроит допрос. Ослабив хватку, Джек вырвал бронзовый цилиндр у кардинал и снова поставил его на алтарь. А затем задрал его руку так высоко, что кардинал захныкал от боли. Джек продолжал сжимать его в тисках, прислонившись щекой к левому уху Риттера. Он даже чувствовал запах его пота и запах страха!

— Посмотрите-ка сюда, — прошептал Джек, поворачивая голову кардинала к экрану ноутбука со статьей, а потом ткнул его носом в бесценный цилиндр в руках Костаса. — Вам, как никому другому, ваше преосвященство, проповеднику Святого Евангелия, должна быть известна сила написанного слова!


Глава 25

На следующее утро, забравшись всей компанией в полноприводную «тойоту», поехали вдоль Восточно-Африканской рифтовой долины из Иерусалима к Галилейскому морю. Хелена вела машину. Костас с Джеком сидели спереди. Морган, Мария и Джереми — сзади. Мария с Джереми присоединились к остальным сразу же после прибытия в Тель-Авивский аэропорт. Джек позвонил им после того, как вышел из храма Гроба Господня. Теперь можно было не беспокоиться о безопасности. Тем не менее у Джека камень с души свалился, только когда снова увидел друзей. С Морисом вышла вообще отдельная история. Все журналистские силы, собравшиеся в Неаполе, насели на него. А он и не сопротивлялся. Да… Морис насладится каждой минутой славы! Это он умеет. К тому же такой ход отвлечет прессу от событий в Израиле. Осталось сыграть последний акт, перевернуть еще одну страницу истории и оказаться в начале клавы того события, из-за которого Джек отправился в самое удивительное за всю его карьеру путешествие.

— Что скажешь? — спросил Костас. — Ого! — Хелена залетела колесом в выбоину на дороге.

— Пока ничего, — ответил задумчиво Джек. Он как раз вспоминал, как отозвал Джереми в сторону, не успел тот зайти в гостиницу.

Новости оказались не очень хорошие: Элизабет исчезла в тот же вечер после разговора с Джеком, вышла с места раскопок в Геркулануме, и больше ее никто не видел. На все расспросы Джереми знакомые Элизабет лишь пожимали плечами или молчали.

— Мы не общались пятнадцать лет, с тех пор как она меня бросила, — сказал Джек. — Стоило ли на что-то надеяться…

— Я помолюсь о ней, Джек. — Хелена с трудом повернула руль. — По-моему, Элизабет просто ушла. Она ведь и раньше так поступала.

— У меня было странное видение в гробнице под храмом Гроба Господня, — прошептал Джек. — Я увидел ее лицо под водой. Странно, мне и правда казалось, что кто-то лежит на каменной плите.

— Опять предчувствие? — спросил Костас.

— Все эти годы я не переставал о ней думать, — признался Джек. — Как все кончилось между нами? Да никак. Официального расставания не было. Просто она ушла. А я все понял вчера в приделе, когда кардинал Риттер рассказал, как вернул Элизабет в паству. Это целиком его вина! Попадись он сейчас мне под руку!

— Теперь он по крайней мере не помеха…

— Надолго ли? Риттера с головорезом удерживают только по закону комендантского часа за ношение оружия и нападение на полицейского. Похищение людей могло бы стать серьезным обвинением, но патриарх отказался выдвигать обвинения. Поэтому вмешательство Бена ни к чему не привело. Риттер знает, что через пару дней отправится на самолете в Рим. А обнародование в прессе, названные имена, моя статья — все рассеется, как прах по ветру. Подобные организации легко справляются и не с такими проблемами. Риттер спокойно вернется к прежней жизни.

— Общественности известно о консилиуме! Закон мог бы что-нибудь предпринять, — сказала Мария.

— Чей закон? — спросил Джереми.

— К тому же важно, сколько человек поверило в эту историю, — добавил Костас. — Джек считает, что все громкие скандалы, связанные с церковью, быстро заминают. Если только не доказать причастность священнослужителей к убийству или коррупции. Мы далеко не первые, кто заявляет, что нашел Евангелие от Иисуса.

— Да мы и сами его еще не видели! — Мария легонько толкнула Джека локтем в бок.

— Помните, что Джек сказал Риттеру о силе написанного слова? — сказала Хелена. — Если у нас в руках и правда Евангелие, люди поверят.

— Каждый свободен выбрать свой духовный путь без страха, вины, без гонений… без консилиума, — ответила Хелена. — Именно потому я здесь. Вдруг наше открытие поможет людям сделать выбор…

— Согласен, — отозвался с заднего сиденья Морган.

— Выясним мы наконец, что в цилиндре, или нет? Надеюсь, Джек позволит? — спросил Костас.

— Терпение, друг мой! — ответил Джек.

— Мы едем туда из-за заметки Плиния на полях «Естественной истории»? Из-за свитка, который нашли в Геркулануме? Клавдий вместе с другом Иродом встретился с Иисусом на побережье Галилейского моря. А теперь мы?..

— Да, ты прав.

— Под землю спускаться не придется?

— Я пообещал Массимо, что ты вернешься в Рим. Там столько работы на раскопках пещеры весталок! Тонны грязи. Выгребать и выгребать…

— Джек, я же просил!

— Ладно-ладно, в этот раз никаких погружений под землю.

Мимо проносились указатели с легендарными названиями Святой земли: Иерихон, Наблус, Назарет. Вот и знак «Галилейское море»! Хелена повернула налево. Приехали термальные источники современного Тивериадского озера и наконец-то добрались до берега. Еще несколько миль под впечатляющими склонами Арбель, и они перед входом в кибуц Гиносар. Земля вокруг выжжена лучами палящего солнца. Береговая линия отступила немного к востоку от заливаемой при приливе и обнажаемой при отливе территории.

Хелена припарковалась. Все выбрались из машины, уставшие и голодные после четырехчасовой поездки. Джек в шортах цвета хаки, серой футболке и высоких ботинках перевесил через плечо сумку, пережившую вместе с ним все приключения. Костас, как всегда, был одет в гавайский наряд. Дизайнерские солнцезащитные очки, подарок Джереми, стали неотъемлемым атрибутом его образа. Мария, Морган и Джереми было в точно такой же одежде, как и Джек. Единственной в компании, кто совершенно не страдал от жары, оказалась Хелена в традиционном эфиопском белом платье свободного покроя. В нем же она накануне встретила Джека с Костасом на крыше храма Гроба Господня.

— На этом месте стоял древний Мигдал или Магдала, — сказал Джек. — Родина Марии Магдалины. Здесь в юности жил Иисус из Назарета. Здесь он работал плотником и рыбаком. Здесь начал распространять слово Божье среди народа Галилейского побережья.

Перекусив в столовой кибуца, вся компания направилась в Музей Йигаля Аллона к центральному экспонату — самой значимой находке, сделанной на Святой земле, — древнему кораблю длиной чуть больше восьми метров и два метра шириной. Дерево, из которого он был построен, почернело от времени, но сохранилось на удивление хорошо. Костас, приподняв очки, перегнулся через металлическое ограждение экспоната, поближе к кораблю.

— Полиэтиленгликолем покрыто?

— Да, — ответил Джек. — Проблем с пропиткой не возникло. Корабль нашли в пресной воде, не надо было вымывать соль. Его обнаружили в засушливом 1986 году, когда уровень Галилейского моря значительно снизился. Двое местных ныряли за древними монетами и увидели торчащий из грязи нос судна, направленный в сторону моря. Настоящая сенсация! Об этой находке писали все газеты. К тому же она стала своеобразной точкой воспламенения. Израильское министерство культуры заговорило о возможной связи найденного корабля с жизнью Иисуса Христа. Новая приманка для туристов. Представляете? Очень кстати в тот период, когда из-за интифады поток желающих посетить Израиль резко сократился. Но некоторые рьяные правоверные евреи выступили против раскопок, узрев в этом зеленый свет для деятельности христианских миссионеров на их территории. Некоторые даже молились о дожде, который затопил бы место обнаружения корабля и не допустил бы проведение археологических работ.

— Везде одно и то же, — пробормотал Костас.

— Отчасти поэтому я хотел, чтобы вы увидели корабль прежде, чем мы направимся к нашему последнему месту назначения. Все эти противоречия теперь, слава Богу, забыты. Корабль стал для христиан, для иудеев, для всего галилейского народа вне зависимости от вероисповедания археологическим магнитом, притягивающим в Израиль толпы туристов. Это их общее достояние.

— Планки соединены встык с помощью шипов, вставляемых в пазы, по старинной технологии, — добавил Костас.

— Находка действительно уникальная. Больше в Галилейском море древних кораблей не сохранилось, — сказал Джек, показывая на судно. — Вероятно, здесь стояла мачта для одного паруса. С каждой стороны по два гребца. А вот там находилось еще одно весло — рулевое. У корабля был загнутый форштевень и острый нос с водорезом. Пояса наружной обшивки сделаны из ливанского кедра, а основная конструкция — из дуба.

— Я только сейчас поняла, где видела такой же корабль! — воскликнула Мария. — Морис показывал мне фотографии судна такого же размера, обнаруженного на берегу у Геркуланума в 1980 году. Помните, тогда еще нашли скелеты — групповые захоронения под волноотбойной стеной? Во время извержения корабль сильно обгорел и перевернулся, но внутренняя поверхность сохранилась в идеальном состоянии. Корабль скорее всего принадлежал богатому владельцу виллы и предназначался для увеселительных прогулок.

— Может, старый Клавдий выходил на нем порыбачить! — предположил Костас.

— Обратите внимание, в качестве строительного материала использовали старый, переработанный по второму разу лес, — заметил Джек. — Этот корабль вряд ли может соперничать с геркуланумским по изяществу, но оба выполнены в одинаковом стиле. Судостроитель явно разбирался в ресурсах Галилеи и их наиболее выигрышном применении.

— А возраст определяли радиоуглеродным методом?

— Ага, сороковой год до нашей эры. Погрешность — плюс-минус восемьдесят лет.

Костас присвистнул от удивления:

— Ничего себе разбег! Но сколько предположений сразу возникает. Иисус умер приблизительно в 30 году, правильно? Где-то в конце данного диапазона. Однако подобными кораблями могли пользоваться не одно десятилетие. Их чинили, усовершенствовали. Даже корабль, построенный вначале рассматриваемого временного отрезка, мог быть на ходу при жизни Христа.

— Единственные артефакты, относящиеся к тому же периоду, — кухонный горшок и масляная лампа.

— А когда, напомните, пожалуйста, Клавдий с Иродом Агриппой ездили сюда? — попросил Костас.

— По-моему, в 23 году, — тихо ответил Джек. — Иисусу из Назарета в ту пору было примерно 25, может, 27–28. Клавдию — 32 или 33. Столько же Ироду Агриппе. Они одного года — 10-го до нашей эры. Через несколько лет Иисус отправился в пустыню. Все остальное — большое белое пятно в истории. После разговора с Христом Клавдий скорее всего сразу же вернулся в Рим и никогда больше не бывал здесь. Мы знаем, что с ним произошло после. А вот Ирод Агриппа приезжал сюда не раз и стал иудейским царем.

— Откуда ты взял такие точные даты?

— Я кое-что вспомнил в Иерусалиме. Эта мысль не давала мне покоя с тех пор, как мы разобрали страницу из «Естественной истории» Плиния Старшего. Нигде не упоминается, что Клавдий путешествовал на Восток. Я предположил, что поездка состоялась, когда он был всего лишь римским ученым. В общем, до того, как он взошел на императорский престол в 41 году. Следовательно, он встретился с Христом в 30 году при правлении Тиберия. И вероятно, до того, как Иисуса стали сопровождать апостолы, которые, несомненно, запомнили бы приезд римлян и отразили его в Евангелиях.

— У нас в Эфиопии верят, что император искал Мессию, — вставила Хелена.

— Если Ирод Агриппа стал царем Иудеи, он наверняка часто посещал Галилею.

— Если и так, это происходило намного позже. Клавдий назначил его правителем Иудеи в 41 году в знак признательности за преданность. До этого Ирод Агриппа почти все время жил в Риме. Нет, думаю, встреча произошла раньше. Ирод Агриппа был внуком Ирода Великого, царя Иудеи, но вырос он в Риме в императорском дворце — его усыновила мать Клавдия Антония. Странно, что он и Клавдий сдружились! Крепкий повеса и хромой ученый. Один из собутыльников Ирода Агриппы — сын императора Тиберия Друз — часто напивался и устраивал драки с охраной претора. Однажды ночью при странных обстоятельствах Друз погиб. Ирода Агриппу тут же отправили в Иудею. Это случилось в 23 году. Вот это я и вспомнил в Иерусалиме.

— Отлично! — воскликнул Костас.

— Дальше — хуже. Дядя Ирода Агриппы, Ирод Антипа, в то время был правителем Галилеи. Он принял своенравного племянника на символическую работу — смотрителя рынка, agoranomos. Догадайтесь где? В Тверии, на берегу Галилейского моря, в нескольких милях к югу отсюда. Мы, кстати, проезжали то место.

— Получается, Ирод Агриппа мог действительно пересекаться с Иисусом. — Костас снова присвистнул.

— По-моему, Ирод Агриппа быстро познакомился со всеми, с кем стоило познакомиться в Тверии, — ответил Джек. — Онбыл невероятно общительным человеком, обаятельным, компанейским. К тому же знал местный арамейский язык так же хорошо, как латынь и греческий. Должно быть, он чувствовал определенное родство со здешним народом, его народом, который он должен был однажды возглавить. Вероятно, Ирод услышал разговоры в таверне о местном лекаре, который выделялся из толпы шарлатанов. По-видимому, Ирод отправил весточку в Рим своему хромому другу Клавдию. А тот, наверное, все еще не терял надежды на то, что найдется лекарство от его болезни, может быть, на Востоке.

— Получается, что Ирод Агриппа, Клавдий и Иисус из Назарета оказались в Галилее в одно время — примерно в двадцать третьем году нашей эры, — медленно проговорил Костас. — О встрече больше нигде не упоминается, только на полях древнего свитка, который мы нашли в конце геркуланумского тоннеля три дня назад.

— Верно.

— Иисус был плотником, — задумчиво добавил Костас, хлопнув ладонью по древнему экспонату перед ним. — А это означает, что он, возможно, строил корабли!

— В древнегреческом, так же как и в других семитских языках того времени, арамейском и древнефиникийском, слово, которое мы переводим как «плотник», имело множество значений. Архитектор, резчик по дереву и даже строитель каменных и металлических конструкций. Подобная работа была востребована на этой территории. Ирод Антипа основал Тверию в двадцатом году нашей эры. Представляете, сколько всего нужно было построить! Городские стены, дворец, например. Но ты прав: самой важной работой среди всего, что связано с обработкой дерева, было судостроение. Чуть позже, в I веке нашей эры, историк Иосиф при описании Галилейского моря сказал, что у берега стояло двести тридцать кораблей. И он имел в виду только крупные. Суда здесь скорее всего служили дольше, чем на том же самом Средиземном море, вода ведь пресная. Но, как и везде, их нужно было ремонтировать. Да еще строить новые. В двадцатых годах нашей эры произошел настоящий бум подобных работ. Недостатка в строительных материалах не было. Его поставляли из Тверии, где строительство шло полным ходом. Посмотрите, из какого дерева сделан остов корабля перед нами.

Костас согласно кивнул и приложил ладонь к деревянной балке.

— В прошлый вторник — а кажется, полвека назад! — когда мы погрузились под воду у Сицилии в поисках останков корабля святого Павла, ты сказал мне, что почти нет археологических находок, относящихся к раннему христианству, поэтому мало о чем можно рассуждать с полной уверенностью. — Костас замолчал. — а теперь ты заявляешь, что я прикасаюсь к судну, построенному Иисусом?!

Джек положил обе ладони на бок корабля, внимательно посмотрел на древнюю обшивку, потом перевел взгляд на Костаса.

— В Новом Завете рассматривается один вопрос: кем считал себя Иисус? Называл ли он себя Христом, то есть Мессией? Когда люди спрашивали его об этом, он обычно отвечал короткой фразой — «Я тот, кем назовешь меня». Конечно, это перевод, но, по-моему, смысл передан правильно.

— Что ты сказал?

— «Я тот, кем назовешь меня».

Костас молчал, вопросительно глядя на Джека. Потом тяжело вздохнул и убрал руку с корабля.

— Археологи! Слова из них нормального не вытянешь!

Джек устало улыбнулся и похлопал по сумке.

— Пошли! Надо посетить еще одно место.


Через час они стояли на западном побережье Галилейского моря. С неба спускался вечер. Сзади подкрадывались тени, медленно выползая из низин. Вдалеке в лучах заходящего солнца блестела вода. Джек вспомнил странное ощущение, которое испытал, глядя на небо у берегов Сицилии. Солнце слепило. Сложно было охватить взглядом все небо, лишь отдельные детали. Казалось, что-то должно произойти. Джек погладил сумку. Он снова на пороге очередного открытия! Призрачное предчувствие привело их сюда, откуда две тысячи лет назад начал путешествие загадочный манускрипт. Джек твердо верил, что именно здесь стоял Клавдий. Он так же вглядывался в далекую береговую линию Голанских высот, очарованный Востоком. Интересно, терзало ли Клавдия такое же беспокойство, пугала ли его эта граница между Востоком и Западом? Знал ли он, насколько призрачно спокойствие моря? Затишье перед штормом…

Приближался закат. Джек снова вспомнил небо над Сицилией. Словно картина Сера. Нет, скорее Тернера! Искорки света слились в бесконечные ленты пастельных тонов — голубые, оранжевые.

Джек подошел к друзьям. И все вместе направились к обнаженной отливом береговой полосе, переступая через спутанные охапки веток, которые, будто перекати-поле, надуло ветром.

— Это, если не ошибаюсь, ziziphus spina-crista, — сказал Джереми. — Держидерево. Потрясающий фрукт. Обязательно попробуйте!

— О, какие энциклопедические знания! Прямо как у Плиния Старшего! — воскликнула Мария.

Джек шел первым. Остальные выстроились за ним гуськом. Джереми догнал Джека и, убедившись, что их никто не слышит, шепнул:

— Насчет Элизабет, Джек. Я не все рассказал.

Джек, не останавливаясь, встретился взглядом с Джереми.

— Продолжай.

— Ты знал, что у нее есть дочь?

— Дочь?!

— Да. Она сейчас в Нью-Йорке, живет у друзей Элизабет — преподавателей университета. Учится в школе. Элизабет не хотела, чтобы дочка росла в Неаполе с ее семьей, скрывала ее ото всех. Один из коллег Элизабет по инспекции рассказал мне. По-моему, она ему доверяла.

— Девочка уже знает об Элизабет?

— Не думаю, она ведь пропала всего два дня назад. Элизабет оберегала дочь от своей жизни в Неаполе. Но они созванивались чуть ли не каждый день. Вероятно, скоро она поймет, что что-то случилось.

— Ты можешь свести меня с тем коллегой из инспекции? — спросил Джек. — У него есть телефон или адрес дочери Элизабет?

— Я уже обо всем договорился, Джек. — Джереми передал ему записку. — Он согласен встретиться, только если ты придешь один.

— Откуда он знал, что я буду беспокоиться?

— Элизабет говорила о тебе.

Дальше шли, не говоря ни слова. Словно по беговой дорожке. Ноги передвигались, а мир вокруг будто бы замер. Не существовало ничего, кроме песка впереди. Джек запыхался.

— Сколько ей лет? — Голос казался чужим.

— Пятнадцать.

Джек чуть не закашлялся.

— Спасибо.

Джереми кивнул в ответ и остановился, чтобы подождать, пока подойдут остальные. Джек шел, ускоряя шаг, а мозг его будто окаменел на одной мысли. Джек видел перед собой только Элизабет. Все думал, что вот сейчас разозлится на то, что помешало им быть вместе, на кардинала Риттера, которого чуть не задушил вчера, и на те силы, что стояли за ним. Но нет. Он просто вспоминал последние пятнадцать лет своей жизни: что он сделал, что не сделал. И что упустил.

Через десять минут компания вышла на небольшую возвышенность в сотне ярдов от берега моря — каменный мол для высадки рыбаков на берег, используемый только при засухе. Запах рыбы, старые сети кругом. Посередине — огромный камень, уходящий глубоко в землю. Видимо, за него цеплялись, чтобы встать на якорь. Из грязи до самого берега тянулся истертый канат.

Откинув в сторону старые сети, Джек сел на камень. Остальные устроились рядом на железнодорожных шпалах. По-видимому, их сюда для этого и притащили. Джек положил сумку на колени. Все зачарованно смотрели на море, наслаждаясь абсолютным спокойствием. По берегу медленно брели мужчина и женщина. Вода, покрывавшая прибрежную грязь, блестела. Казалось, будто парочка гуляет по морю. Мираж… Чуть качались на легкой волне рыбацкие лодки. Их огни освещали берег, будто слабый свет далеких свечей, расставленных на ковре.

— Здесь Иисус провел годы, когда формировалась его личность, — тихо сказала Хелена. — Его речи, записанные в Евангелиях, полны метафор о море и рыболовстве. Известное изречение о том, что красный закат предвещает ясный день, — вовсе не пророчество. Каждый рыбак и моряк знает, что так оно и бывает. Поднявшаяся в воздух пыль означает следующий день без дождя.

— Сколько людей побывало здесь! Сколько паломников спешило к Галилейскому морю, чтобы поговорить с Иисусом! — восторженно прошептал Джереми. — Первые христиане пришли сюда после обращения Римской империи при Константине І Великом. Это они построили храм Гроба Господня. Потом средневековые пилигримы с Британских островов, из Священной Римской империи, из Византии. Харальд Суровый был здесь вместе с викингами, охранявшими византийского правителя, купался в реке Иордан. После них сюда пришли крестоносцы, оставив за собой моря крови. Думали, что нашли Царствие Небесное на земле. И стали свидетелями его уничтожения, когда с Востока явилась арабская армия.

— Могу поспорить, это место не сильно изменилось с тех пор, — сказал Костас, пустив плоский камушек блинчиком по воде. — Джек, ты вообще-то собираешься показать нам, что в цилиндре?

Джек, отрешенно кивнул, посмотрел вслед мужчине с женщиной, бредущим вдалеке.

— Вы знали, что Марк Твен приезжал сюда? — спросил Джереми.

— Что-что? — переспросил Костас.

— Писатель Марк Твен. В 1867 году в составе первой туристической группы из Америки Твен побывал на Святой земле.

— Я читала его воспоминания, когда в последний раз была здесь, — сказала Хелена. — Впечатляет, не то слово! «Ночью самое время смотреть на море Галилейское… когда день гаснет, даже наименее чуткие натуры поддаются мечтательному очарованию и покою звездной ночи… В шепоте волн, набегающих на берег, слышатся всплески весел, в приглушенных шумах ночи — таинственные голоса, в мягком шелесте ветерка — взмахи невидимых крыльев…»[40]

— Приезжали сюда и другие известные личности, — тяжело вздохнув, добавил Джек. Он еще не мог прийти в себя после разговора с Джереми. Да и опустошенность из-за исчезновения Элизабет сложно было скрыть. Он чувствовал себя виноватым. Хотя понимал, что это противоречит здравому смыслу. То, что произошло с ней, было предрешено в день ее рождения. Давным-давно, когда они встречались, Джек видел это в глазах Элизабет. Только он видел это! Но тогда принимал обреченность за что-то другое… Глядя на берег, на лодки, исчезающие у линии горизонта, Джек почувствовал, будто камень упал с сердца и по телу разлилось удивительное спокойствие. Такого он еще никогда не испытывал. Словно часть его приняла слова Джереми так, будто он знал об этом раньше. Джек протер глаза и встретился взглядом с Костасом, который все это время пристально наблюдал за ним. Джек крепко сжал записку, переданную Джереми. Несмотря на отчаяние, он чувствовал сильно желание все разузнать, огромную ответственность и надежду на то, что Элизабет жива, что он вовремя остановил Риттера.

— Приезжали сюда и другие, — повторил Джек, — те, кто верил, что библейские сказания — не просто аллегории или выдумки. Особенно после того, как Генрих Шайдеманн и Артур Эванс доказали реальность Троянской войны и бронзового века в Греции. Через десять лет после поездки Марка Твена лейтенант Гораций Герберт Китченер в составе инженерных войск начал карьеру в Галилее с экспедиции «Изучение Палестины» и только потом стал величайшим военным деятелем Великобритании. Позже сюда приезжал Томас Эдвард Лоуренс, чтобы изучить замки крестоносцев. Он вернулся сюда через несколько лет уже под именем Лоуренса Аравийского, проведя арабский легион по холмам в Дамаск. Великие исторические события происходили в этих местах. Самая глубокая трещина, разделяющая западный и восточный мир, находится в Восточно-Африканской рифтовой долине. Галилея часто оказывалась в водовороте исторических потрясений. Здесь отдельный человек мог проявить свою значимость.

— Но только перспективный, амбициозный, потенциально великий, — прошептала Мария.

Джек вытащил из кармана небольшой контейнер с двумя монетами. Достав их, взял по одной в каждую руку и поднял вверх. В последнем луче уходящего дня блеснули портреты. Черты их подчеркивались тенями, когда Джек слегка поворачивал монеты на свету.

— Снова взял на время? — тихо спросил Костас, не сводя с друга глаз. — Скользкая это дорожка, Джек! Не успеешь оглянуться, превратишься в банального охотника за сокровищами. Я всегда боялся, что ты переступишь черту.

Джек улыбнулся ему, однако не сказал ни слова, рассматривая лица на монетах. Ему нужно было еще раз увидеть их, еще раз дотронуться, прежде чем открыть сумку и рассказать то, чего с нетерпением ждали друзья. Монета в левой руке — тетрадрахма Ирода Агриппы. Хелена с Еревой нашли ее в приделе под храмом Гроба Господня. Портрет почти стерся. Но все же можно разглядеть квадратный подбородок, бычью шею — образ скорее воина, а не мыслителя! — и большие мечтательные глаза. Его идеализировали на Востоке. Только называли иначе. Геркулес или Александр, но никак не Ирод Агриппа. На голове надет лавровый венок, который обычно изображали только на монетах римских императоров. На второй монете тоже красовался лавровый венок. Так и положено. Ведь в правой руке Джек держал сестерций Клавдия, который археологи обнаружили в Геркулануме. Джек представил императора за столом на вилле. Он будто бы склонил голову, работая вместе с Нарциссом и Плинием над «Историей Британии». А потом Джек увидел его стоящим у гробницы Боудикки в Лондоне. Густые волосы, высокий лоб, глубоко посаженные, задумчивые глаза и скривленный рот. Джек смотрел не на Клавдия Калеку, не на Клавдия Слабоумного, а на императора Клавдия в расцвете сил, построившего акведуки и гавани, установившего Римский мир и проложившего тропинку к христианскому западу, на которую последователям суждено было ступить лишь века спустя. С обеих монет на Джека смотрели мужчины, достигшие больших высот в жизни, о которых, наверное, и не мечтали в молодости, когда вместе пришли на побережье Галилейского моря в 23 году. Ирод Агриппа, принц Востока, и Клавдий, божественный.

— Интересно, чувствовали ли они, что приближается мрак? — прошептала Хелена.

— Что ты имеешь в виду? — удивился Костас.

Джек отложил монеты, а потом достал из сумки сверток.

— Ирод Агриппа родился в одной из самых влиятельных, но непрочных семей на Востоке, а вырос в Риме. Он знал все о переменчивой натуре власти. Клавдий тоже понимал это. Он ведь, ко всему прочему, был еще и историком. Уже в 23 году он заметил зерна упадка в правлении Тиберия. Тот, кого они встретили здесь — рыбак из Назарета, — жил спокойной тихой жизнью в Галилее вдали от текущих исторических событий, но он знал, что ждет мир в будущем. Клавдий поехал в Британию, чтобы спрятать свое сокровище, и сделал он это, чтобы манускрипт пережил потрясения, которые, он чувствовал, скоро начнутся в Риме. Эверет отправился в Иерусалим в 1917 году с той же целью. Его мир погряз во мраке, оказавшись на пороге апокалипсиса, который даже не мог вообразить Клавдий. И Эверет, и Клавдий знали, что переменчивые ветра истории могут навсегда унести их сокровище, а куда — неизвестно.

Джек развернул пузырчатую пленку, которой был защищен сверток, и достал небольшой каменный цилиндр. Среди собравшихся пронесся восторженный шепот. Хелена и Морган одновременно сложили ладони вместе, словно для молитвы.

— Откроешь? — Джек передал цилиндр Хелене.

Перекрестившись, Хелена приняла его из рук Джека. А потом медленно повернула крышку. Засохшая черная смола, которой запечатали цилиндр, легко сломалась. Хелена вернула сокровище Джеку, и он открыл его до конца. Все столпились вокруг: Мария с Джереми сели на колени, а Костас с Морганом заглядывали через плечо Джека. Друзья ахнули чуть ли не хором, когда увидели, что было внутри. Свиток, обвернутый вокруг деревянного стержня, потемневший от времени, но, к счастью, неповрежденный.

— Цилиндр оказался воздухонепроницаемым! Слава Богу! — Джек осторожно взялся за край свитка двумя пальцами. — Все еще гибкий. Бумага покрыта какой-то защитной смазкой. Возможно, воском.

— Умница Клавдий! — прошептала Мария.

— Ты, наверное, хотела сказать «умница Плиний», — заявил Джереми. — Думаю, Клавдий у него научился.

Все замолчали. Только издалека доносился стук молотка да слабый шепот западного ветра. Затаив дыхание, Джек вытащил свиток до конца и положил цилиндр себе на колени. Коричневый папирус, казалось, был пуст. Джек поднял свиток повыше, стараясь поймать последний луч солнца, садящегося за холмы. Аккуратно, не говоря ни слова, он развернул папирус на несколько сантиметров, жадно вглядываясь в поверхность.

— Черт возьми… — прошептал Джек.

— Что там? — взволнованно спросил Костас.

— Посмотри на поперечный срез, где сложены листки папируса. Солнце просвечивает сквозь него. Видишь? Бумага высочайшего качества! Точно такая же лежала на столе Клавдия в Геркулануме. Ну наконец! — Голос Джека сорвался. — Вот оно.

— Что?

— Слова. Смотрите.

Джек медленно разворачивал папирус. Вначале появилась первая строчка, за ней вторая. Джек раскрыл документ полностью. И все увидели двадцать строк, написанных иссиня-черными чернилами и покрытых воском. Слова шли без пропусков и знаков препинания согласно древней традиции.

— Греческий, — прошептал Джек, слыша учащенный стук своего сердца.

— Рядом с первым словом — крест! — воскликнул Джереми. — Прямо как в религиозных документах Средневековья.

— Под чернилами стертая старая надпись, — сказал Костас, прищурившись. — Под первыми строчками. Очень трудно разглядеть. Но по-моему, почерк и язык другой.

— Возможно, старые записи Клавдия, — предположил Джек. — Тогда должно быть по-латыни. Вдруг он начал писать что-нибудь, заметки об Иудее, например. А потом стер. Вот здорово! До сих пор не было обнаружено ни одного документа, написанного рукой Клавдия.

— Масс-спектрометрия развеет все сомнения, — заметил Костас. — Точная наука.

Джек совсем не слушал его. Он уже успел прочитать первые строки видимого текста, которые были написаны поверх старого. Джек заслонял свет головой. Папирус дрожал в руках то ли от переполнявших эмоций, то ли от ветра. Положив свиток на колени, Джек спросил у Хелены:

— Можно буквально перевести как kyriam bonum «дом Бога»?

— Да. Наверное, здесь имеется в виду церковь в более широком смысле — конгрегация.

— А naos? Это по-гречески «храм»?

— Возможно, так обозначена церковь как физическая единица — здание.

— Готовы?

— Если это Его слова, Джек, нам нечего бояться.

— Конечно.

Джек выдержал пауза, собираясь с духом. Ему показалось, что он будто бы взирает с высоты и даже не на их склонившиеся рядом головы, а на маленькую точку света, величиной с булавочную головку, посреди огромного темного моря, на две неясные фигуры, ссутулившиеся напротив друг друга в лодке, едва различимой среди черных волн. Джек закрыл на секунду глаза, потом посмотрел на свиток и начал переводить:

— «Здесь приведены слова Иисуса, сына Иосифа из Назарета…»


Эпилог

Лето 23 года.


Порывистый молодой человек в белой тунике, остановившись, принюхался. Он никогда раньше не бывал на Востоке. Запахи, предметы вокруг — все казалось новым и поразительным. Но ветер, дувший со Средиземного моря, принес знакомый ему запах соли, трав и едва начавшегося гниения. Точно такой же запах вчера навеяло с Голанских высот на противоположном берегу. Молодой человек посмотрел на озеро, ладонью прикрыв глаза от лучей палящего солнца. Прибрежная полоса тянулась далеко от края воды. Лето стояло жаркое, без дождей. Грязь на берегу почти совсем высохла. Посередине озеро блестело зеркальной гладкостью. У кромки воды виднелся какой-то предмет. Наверное, рыбацкая лодка. Раздался громкий крик чаек, а потом легкий стук по металлу, словно где-то вдали капли дождя ударялись о крышу. Становилось все жарче. Слишком жарко, чтобы сохранить темп, который молодой человек задал в начале пути. Он повернулся к горе Арбель, задрал голову и подставил лицо под прохладный ветерок, дувший с запада.

— Клавдий! — раздался девичий голос. — Постой! Тебе нужно попить!

Молодой человек неуклюже развернулся, волоча больную ногу, и подождал, пока подойдут его спутники. Всего десять дней назад они сошли с корабля в Кесарии. И только пять дней прошло, как они покинули Иерусалим и двинулись по долине реки Иордан к озеру Кинерет на Галилейской земле. Предыдущую ночь они провели в Тверии — новом городе, построенном дядей Ирода Антипой. Он назвал так город в честь дяди Клавдия — Тиберия, правившего Римом вот уже десятый год. Клавдий был в восторге от того, что в Иудее повсюду изображения дяди: в храмах, в виде статуй, на монетах. Ныне живущего императора почитали как бога! Клавдий знал, что ему никогда не спрятаться от семьи, которую все глубже затягивала темнота. Но сегодня утром он почувствовал истинную свободу в простоте прибрежной полосы, в дрожащем над водой и Голанскими высотами мареве.

На следующий день было запланировано перейти через холмы к Антиоху и принести жертву на том месте, где Германик, его любимый брат, был отравлен четыре года назад. Клавдий снова почувствовал боль, словно кто-то ранил его ножом в живот. Он постарался отогнать мрачные мысли, наблюдая, как дорогие его сердцу люди поднимались по пыльной дороге с юга. Любимая Кальпурния с копной растрепанных огненно-рыжих волос и веснушчатым личиком. Совсем еще девочка по годам, но по способности любить — самая страстная женщина из тех, что были у Клавдия. Она одета в красное. Цвет ее ремесла, древнейшего на земле. Но теперь Кальпурния носила его скорее по привычке, а не по необходимости. Рядом с Кальпурнией плыла, как и положено аравийской принцессе, Киприда, жена Ирода. Лицо закрыто вуалью. Драгоценности переливаются всеми цветами радуги на солнце. Богиня по сравнению с варваркой Кальпурнией! Следом за женщинами шел чернобородый Ирод. Длинные волосы прибраны как у древнего ассирийского царя. Края накидки украшены настоящим тирским пурпуром. А громкий громоподобный голос развлекал спутников песнями и непристойными шутками всю дорогу. Ирод всегда был общительным. Самым старым и лучшим спутником Клавдия среди остальных мальчиков, живших во дворце. Ирод не замечал, что Клавдий неуклюж, заикается и хромает.

Когда Клавдий осушил бурдюк с водой, предложенный Кальпурнией, Ирод показал на движущуюся точку у берега озера. Компания сошла с дороги, направляясь к участку, заливаемому приливом. Башни Мигдала — следующего прибрежного города, расположенного в низине, — исчезли в тумане, который накрыл берег озера, будто легкая, дрожащая на ветру вуаль. Лучи солнца пронзали ее насквозь, отражаясь в миллионе лужиц рядом с озером. В воздухе коромыслом повисла радуга, едва заметная, пока не приглядишься, словно разноцветный призрак, который никогда не переступит порог реальности. Человек, возившийся с лодкой вдалеке, то пропадал в тумане, то появлялся. Клавдий даже засомневался, настоящий он или, может быть, обман зрения, мираж, которые, по словам Ирода, так часто случаются в пустыне, — отражение далекой, недосягаемой реальности.

Ирод, догнав Клавдия, в шутку толкнул его.

— Помнишь арамейский язык, которому я учил тебя в Риме, когда мы были мальчишками? — чуть не оглушил он Клавдия громоподобным голосом, благоухая парами выпитого вчера вина.

— Дорогой мой Ирод, как я могу забыть?! За все те годы, пока ты кутил да веселился, я выучил еще и финикийский. Хочу описать историю Карфагена. А для этого придется читать первоисточники в оригинале. Не доверяю я тому, что говорят римские историки о варварах!

— Мы не варвары, Клавдий! Совсем наоборот. — Ирод снова легонько толкнул Клавдия. Тот чуть не упал, но Ирод вовремя схватил его, как всегда оберегая названого брата. — Хотя в этом плане я тоже не доверяю римлянам, за исключением одного благородного человека.

Ирод хлопнул Клавдия по плечу могучей рукой и тут же крепко обнял, чтобы тот не свалился с ног. Оба рассмеялись.

— Э-э-этот человек говорит по-гречески? — спросил Клавдий.

— Да.

— Тогда лучше будем общаться на греческом, а не на арамейском. Моя любимая Кальпурния — настоящая невежда. Ее предков мой дядя Юлий привез из Британии, обратив в рабство. П-по-поразительная страна! Кальпурния столько всего интересного рассказывает о своей родине. Однажды я обязательно съезжу т-т-туда. Финикийцы должны были дойти до тех берегов, но вряд ли они научили бриттов своему языку.

— Ладно, Клавдий. Ради прекрасной Кальпурнии будем говорить на греческом!

Они подошли ближе к берегу. Клавдий снова возглавлял процессию. Наконец он увидел, что лодка, вытащенная из воды, настоящая! Вовсе не мираж. Даже не лодка, а целое судно с загнутым носом и одиночной высокой мачтой. Очень похоже на корабль, на котором Клавдий ходил в детстве по Неаполитанскому заливу. Он до сих пор стоит у Геркуланума. Клавдий прищурился. Точно! Рядом под навесом сидела беременная женщина и что-то держала на коленях. Вокруг валялись деревянные бруски, детали старых кораблей. На отдельной доске аккуратно в ряд выложены инструменты: столярная ножовка, лучковая дрель, долото и корзинка гвоздей. Так вот откуда шел металлический стук! С другой стороны корабля показался плотник с рубанком в руках. Поджарый, мускулистый, с темной загорелой кожей. Черные волосы неровно обрезаны. Густая борода, прямо как у Ирода, когда тот вернулся из долгого морского путешествия. Из одежды только набедренная повязка. Клавдий, прихрамывая, подошел к кораблю, не спуская глаз с плотника. Он мог бы быть одним из римских гладиаторов или сбежавшим с мраморной каменоломни рабом. Сколько таких же людей стали друзьями Клавдия на Флегрейских полях рядом с Неаполем, где мать пыталась бросить его. Они нашли и пригрели его. Изгои общества. Такие же, как он сам…

— Меня зовут К-К-Клавдий, — представился он на греческом. — Ирод привез меня из Рима, надеясь на твою помощь. Я болен.

Женщина улыбнулась Клавдию, продолжая чинить рыбацкую сеть, которую держала на коленях. А плотник пристально посмотрел на него. Какие яркие, сияющие глаза! Таких глаз Клавдий еще ни разу не видел! Плотник задержал взгляд на лице Клавдия, но ничего не сказал. А потом вернулся к работе.

— Ты не болен, Клавдий, — проговорил он, двигая рубанком по дереву. У него был низкий, звучный голос с таким же, как у Ирода, акцентом.

Клавдий хотел ответить и запнулся. Он будто онемел. Не мог придумать, что сказать.

— Вы из этих мест? — спросил он наконец, непонятно зачем, и тут же пожалел об этом. Ну молодец, нашел о чем поговорить!

— Мария из Мигдала, — ответил плотник. — А я родился в Назарете. Это в южной части Галилеи. Но еще в молодости перебрался к этому озеру. Здесь мой народ и здесь мой корабль.

— Ты строишь корабли и ловишь рыбу?

— Это море — мой корабль, галилейский народ — мои пассажиры. И все мы — рыбаки здесь. Можешь присоединиться к нам, если хочешь.

Клавдий встретился с плотником взглядом и заметил, что согласно кивает головой. Потом оглянулся и позвал остальных подойти ближе. Ирод подбежал, забрызгав голые лодыжки грязью, обнял назареянина по восточному обычаю, поздоровался с ним на арамейском, а затем повернулся к Клавдию:

— Когда Иешуа отправляется со мной в таверну, я называю его Иисус. Так будет его имя по-гречески. После нескольких кувшинов галилейского вина мне так проще! — Ирод расхохотался, хлопнув назареянина по спине, а потом опустился на колени перед Марией и положил ладонь ей на живот. — Все идет по плану? — спросил он на арамейском.

Мария с улыбкой что-то прошептала в ответ. Ирод вскочил на ноги, увидев на берегу в направлении к Мигдалу высокого стройного темнокожего мужчину в белой накидке. Он помахал рукой и поспешил к кораблю легкой походкой, болтая в воздухе бечевкой с рыбой.

— Ага! — Ирод снова хлопнул Иисуса по спине. — У тебя все же появился раб-нубиец!

— Точнее, совершенно свободный эфиоп из Аксума. Он умеет слушать.

— Тебя все слушают, Иешуа. Ты должен был родиться царем!

Назареянин с улыбкой помахал Кальпурнии и Киприде, которые шли босиком через грязь. Потом, не говоря ни слова, снял якорь, зацепленный за камень, и вытащил толстый пеньковый трос, продетый в отверстие в центре камня. Ирод, Кальпурния и Киприда поставили корзинки, которые принесли с собой, в лодку. Мария хотела было поднять кувшин, стоявший рядом, но назареянин остановил ее, с улыбкой погладив по округлившемуся животу. Потом свернул якорный трос, закинул его на старн-пост и, упершись руками в бок корабля, начал толкать его к воде. Каждый мускул на теле напрягся. Клавдий неотрывно наблюдал за назареянином. Как он похож на бронзовые статуи Геркулеса или атлетов, которые он видел на вилле своего друга Пизона у подножия Везувия! Киль легко заскользил по грязи и наконец коснулся воды. Назареянин стоял рядом. Плот блестел на солнце. Все остальные забрались на борт. Клавдий подошел к судну последним, неуклюже волоча больную ногу. Назареянин еще несколько раз толкнул лодку, и она закачалась на волнах. Иешуа перескочил через привальный брус, освободил парус из квадратного ярда. Мария тем временем устроилась у рулевого весла.

Клавдий и Иродом сели посередине, взяли по веслу и начали одновременно грести. Ветер наполнял парус, гоня лодку прочь с мелководья. Обшивка и такелаж заскрипели. Вода шипела на носу. Клавдию нравилось грести. Раскрасневшееся лицо сияло от удовольствия. Как жаль, что не удалось поступить в гимназиум, пока болезнь не прогрессировала! Тогда он мог бы повести легионы в Германию, как любимый брат Германик… Но здесь, в этой лодке, которая отплывала все дальше и дальше, пока берег не растаял в тумане, боль и страдания, которые, словно тучи, омрачали жизнь Клавдия, начали отступать. Впервые за многие годы Клавдий чувствовал себя здоровым. Не нужно было больше бороться за жизнь с самим собой и с другими людьми, которые были бы рады, если бы напуганный маленький мальчик сгинул в подземном мире на Флегрейских полях.

Дрейфовали несколько часов. Разговаривали и дремали в тени паруса, наполняемого порывами ветра. Забросив сеть, назареянин поймал рыбу — всего несколько штук, но им хватило, чтобы приготовить ужин на небольшой жаровне.

— О царь всех рыбаков! — шутливо воскликнул Ирод. — Ты сказал нам, что царство твое подобно неводу, в который попадается рыба разных видов. Но сегодня что-то не густо!

Ирод расхохотался. Назареянин улыбнулся, не отвлекаясь от готовки.

Потом Мария играла на лире. Звуки музыки, дрожа, лились волнами, будто само озеро. Кальпурния пела таинственные, тревожные песни своего народа. Затем ели то, что взяли с собой: хлеб, оливки, грецкие орехи, финики и фрукт, который Клавдий никогда не пробовал раньше. Он рос на кустарниках под названием держидерево. Играли в кости, боролись на руках, поставив локти на доску. Кальпурния сделала для всех венки из веток держидерева и торжественно провозгласила Ирода царем, а Клавдия богом. Ирод не давал возможности передохнуть от смеха, все рассказывая и рассказывая шутки и забавные истории, пока сам не утомился к вечеру.

— Говорят, Иешуа, сын Иосифа, ты можешь совершить чудо, — сказал вдруг Ирод. — Но у тебя вряд ли получится превратить воду в вино!

Он вновь расхохотался. А потом, зачерпнув рукой воды из озера, облил назареянина. Иешуа рассмеялся вместе с ним. Мужчины начали шутливо толкать друг друга, раскачивая лодку из стороны в сторону.

— Ну не сидеть же тут вечно! — воскликнул Ирод, откинувшись назад. — Я умираю от жажды. Кто со мной в таверну?

Сумраки окрасили небо в красный цвет, когда Клавдий вновь взялся за весло, сидя на этот раз рядом с назареянином. Высадившись на берег, Ирод тут же направился обратно в Тверию, надеясь встретить там молодых солдат и покутить на славу. Женщины отправились в Мигдал в гости к Марии. А Клавдию не хотелось расставаться с назареянином. Хоть бы этот день длился вечно! О скольком еще хотелось поговорить! Он предложил Иешуа помочь развесить невод в нескольких сотнях ярдов от воды там, где они познакомились.

Назареянин молча шел рядом. Потом вдруг замер, глядя в багряное небо цвета пролитой крови. Солнце совсем скрылось из виду.

— Завтра будет ясный день, — сказал он. — Невод высохнет за ночь. Самое время засеивать поля. Осенний ветер будет дуть с запада. Вскоре из-за иудейских холмов он принесет проливные дожди и очистит землю. Галилейское море вновь наполнится. И здесь, где мы сейчас стоим, будет вода.

— Ирод говорит, ты пророк.

— Знакомство с Иродом мне очень приятно, — ответил назареянин. — Во мне горит тот же огонь.

— Ирод считает тебя грамотным человеком, жрецом! Он сказал мне, что ты принц дома Давида.

— Я служу ha'aretz — народу этой земли, ноя не жрец.

— Ты целитель?

— Хромые и слепые пойдут дальше всех и увидят больше всех, потому что они хотят ходить и видеть сильнее, чем все остальные.

— Но кто же ты тогда?

— Я тот, кем назовешь меня.

Клавдий вздохнул:

— Ты выражаешься аллегориями. Там, откуда я пришел, предсказателей считают Божьими оракулами, и они тоже говорят загадками. Я часто бываю у Сивиллы. Ты наверняка слышал о ней. У Кумской Сивиллы. Ирод называет ее старой ведьмой. Но я все равно хожу к ней. Он не понимает, насколько там, в пещере, мне становится легче. — Клавдий, задумавшись, замолчал. — Величайший римский поэт Вергилий тоже ходил к Сивилле. — Он закрыл глаза и продекламировал по памяти, переводя латинские строки на греческий: — «Круг последний настал по вещению пророчицы Кумской, Сызнова ныне времен зачинается строй величавый, Дева грядет к нам опять, грядет Сатурново царство. Снова с высоких небес посылается новое племя. К новорожденному будь благосклонна, с которым на смену Роду железному род золотой по земле расселится, Дева Луцина!»[41]

Назареянин внимательно выслушал, а затем положил руку на плечо Клавдию.

— Пойдем. Поможешь мне с сетью.

— Ты когда-нибудь видел Рим? — спросил его Клавдий. — Все чудесные творения человека собраны там!

— И среди них много того, что преградой стоит на пути к Царству Небесному, — ответил назареянин.

Клавдий, задумавшись, взял одной рукой долото, а другой — рыбацкую сеть.

— Объясни подробнее.

Назареянин улыбнулся, вновь дотронувшись до Клавдия:

— Я расскажу тебе о моей миссии.

Через полчаса почти совсем стемнело. Корабль слегка покачивался у берега в нескольких милях от того места, где они сидели. Огни Мигдала и Тверии перемигивались друг с другом. Несколько точек слабого света спешили к берегу. Назареянин вытащил из ящика у мачты две масляные лампы, наполнил их оливковым маслом, оставшимся после ужина, и поджег фитили, потерев кремень о железо. Лампы ожили. Золотистое пламя, не дающее дыма, запылало ярко. Назареянин поставил лампы на небольшую полочку у мачты и развернулся к Клавдию:

— Где я могу найти книги вашего поэта Вергилия?

— Я попрошу Ирода привезти их тебе. Он останется в Тверии до конца года. Дорога в Рим ему пока заказана. Может, Ирод согласится даже перевести стихи для тебя. Это ненадолго отвлечет его от сомнительных занятий.

Клавдий бросил кости. Старая привычка. В последнее время он не расставался с костями ни на минуту. Клавдий закрыл глаза, прежде чем поднять кости и взглянуть на выпавшее число, сомневаясь, что в этот раз хочет знать предсказание. Назареянин наклонился за костями, вложил их в руку Клавдия и крепко сжал его пальцы в кулак. Так они стояли какое-то время, потом назареянин убрал руку. Клавдий открыл глаза и со смехом бросил кости за борт, не взглянув на выпавшее число.

— Кстати, о Вергилии, — сказал он. — Иешуа, ты должен пообещать, что выполнишь мое желание. Запиши то, что только что рассказал мне. Создай свое Евангелие — euangelion.

— Мой народ не умеет читать. Моя миссия основана на устном слове. Написанное слово только мешает найти дорогу к Царствию Небесному.

Клавдий покачал головой:

— Если Царствие Небесное действительно существует на земле, то рано или поздно оно подвергнется насилию. Недруги попытаются разрушить его. В знак благодарности за этот день я обещаю тебе, что сделаю все возможное, чтобы написанное тобой слово хранилось в тайне вечно, пока другие люди не изменят сказанное тобой слово, превратив его в нечто совсем иное.

Назареянин молчал, а потом, видимо, решившись, спросил:

— У тебя есть папирус?

— Я всегда ношу его с собой! — Клавдий открыл тонкую сумку, которую носил через плечо. — Я записываю все интересное, что вижу. Остался последний чистый лист бумаги высшего качества и несколько черновиков. Такую бумагу изготавливают в Риме для специальных указов. Она будет храниться вечно! К сожалению, я израсходовал все чернила во время путешествия, но в Тверии, оказывается, продаются специальные химические смеси, которые используют для письма.

Назареянин помыл доску, на которой обычно чистил рыбу, протер ее крем набедренной повязки и полжил себе на колени. Потом взял у Клавдия лист бумаги и тростинку. Клавдий открыл деревянную крышку чернильницы и поднес ее поближе к Иешуа. Тот окунул в чернила тростинку, поднес руку к верхнему левому углу папируса и задумался.

— Сивилла пишет пророчества на дубовых листьях! — Клавдий усмехнулся. — Стоит только наклониться, чтобы прочитать, налетает ветер и уносит их! Ирод считает, что в пещере спрятана греческая демоническая машина.

Назареянин пристально посмотрел на Клавдия и начал писать, уверенно, но медленно выводя буквы. Он, видимо, умел писать красиво, но делал это довольно редко. Он часто опускал тростинку в чернильницу, которую Клавдий старался не уронить. Назареянин перешел к четвертой строке, когда Клавдий заглянул ему через плечо.

— Ты пишешь на арамейском?! — выпалил он, испачкав руку чернилами.

— Это мой родной язык.

— Нет, так не пойдет. В Риме никто не знает арамейского языка.

— Но я пишу это для моего народа, а не для римлян.

— Нет. — Клавдий покачал головой. — Для галилеян предназначено устное слово. Ты же сам сказал, что рыбаки не умеют читать. Да им это и не нужно. Твое написанное слово должно быть прочитано и понято за пределами Галилеи. Если ты напишешь загадками и, кроме того, на языке, который известен единицам, твое слово станет непонятнее изречений Сивиллы. Ты должен писать на греческом!

— Тогда это придется сделать тебе. Я говорю по-гречески, но писать не умею.

— Хорошо. — Клавдий взял доску, бумагу и тростинку, а чернильницу передал назареянину. — Начнем снова. — Порывшись в сумке, он выудил оттуда клочок ткани, затем взял со стола разрезанный лимон, выдавил его сок на папирус и тщательно растер тряпкой. Затем поднял лист бумаги к последним лучам солнца. Слова, написанные назареянином, исчезли вместе с испаряющимся лимонным соком. Бумага дрожала на ветру. Наконец Клавдий положил ее на доску и, чтобы посмотреть, как ложатся чернила, поставил крест. Так он всегда начинал документы. Чернила не расплывались. Еще бы! Бумага высшего качества. Клавдий сам следил за ее изготовлением. Уверенным почерком ученого, привыкшего, что все написанные документы предназначены только для него самого, Клавдий вывел несколько слов посередине сверху.

— Обычно я разговариваю с моим народом на арамейском языке, поэтому ты должен мне помочь подобрать правильные греческие слова, чтобы передать то, что я хочу сказать.

— Я готов, — ответил Клавдий.

Прошел целый час. Иешуа и Клавдий замерли, сидя напротив друг друга в лодке, силуэт которой становился все темнее, а вскоре совсем слился в беззвездным небом. Лампы слабо светили между ними. Вдруг одна погасла. Назреянин сел рядом с Клавдием.

— Мы должны грести одновременно.

Клавдий взглянул на него, оторвавшись от папируса.

— С удовольствием!

Он в последний раз просмотрел документ, с трудом разбирая слова в темноте — слова, сказанные назареянином и переведенные Клавдием, — и прочитал последние строки:

Царствие небесное — на земле.
Люди не должны вставать на пути слова Божьего.
И тогда Царствие Небесное станет домом Бога.
В котором не будет ни жрецов, ни священников, ни храмов…

Авторские примечания

Согласно древним источникам, римский император Клавдий умер в 54 году, вероятно, его отравили. После него на трон вступил Нерон, правивший до 68 года, затем Веспасиан — до 79 года. Именно в этом году произошло извержение Везувия, похоронившее под лавой города Геркуланум и Помпеи. Идея о том, что Клавдий мог сфальсифицировать собственную смерть, исчезнуть вместе с вольноотпущенником Нарциссом и долгие годы жить скрываясь, — выдумка. Хотя это вполне могло произойти — таков характер Клавдия. Он был провозглашен императором поневоле, многие годы страдал от хромоты, возникшей, по всей видимости, вследствие паралича. Выйдя на сцену в зрелом возрасте и примерив к лицу королевский красный цвет в 41 году нашей эры, Клавдий быстро привык к роли и как император добился многого: государственные реформы, строительство, вторжение на территорию Британии. Но к концу правления коррупция и интриги жен вымотали его. Возможно, Клавдий с тоской вспоминал годы до вступления на трон, когда был ученым, увлекался историей Рима, Древней Этрурии и Карфагена… Все потеряно. Ему, вероятно, хотелось вернуть прошлое, описать историю Британии. Он ведь сам ездил туда в 43 году уже после римского вторжения. Если предположить, что Клавдий выжил, он скорее всего оплакивал возлюбленную — Кальпурнию, которую тоже отравили в 54 году. Возможно, он посвятил себя завершению описания триумфального завоевания Британии и укреплению славы семьи, брата Германика и отца Друза, о чем свидетельствует надпись на монете, действительно выпущенной Клавдием в начале правления.

Нарцисс — вольноотпущенник, секретарь Клавдия, ab epistulis[42]. Известно, что он сумел скопить огромную сумму личных сбережений, что было по силам императорскому вольноотпущеннику, за походы в Галлию и Британию. Похоже, он заботился о собственных интересах и иногда об интересах жен Клавдия больше, чем об интересах повелителя. Очевидно, существовала некая исключительная связь, удерживающая Нарцисса возле Клавдия даже после того, как император узнал о его гнусных поступках. Был лы Нарцисс евнухом? Точных сведений об этом нет. При дворе императора жилинесколько евнухов. Один из них — дегустатор Клавдия.

Не исключено, что Нарцисс исповедовал христианство. Согласно древним источникам, Нарцисса вынудили совершить самоубийство после смерти Клавдия. Выдуманный мною побег — по-моему, более вероятное продолжение жизни императора.

Плиний Старший — самый известный античный энциклопедист — в юности участвовал в походах против германского народа. Клавдий в то время уже был императором. Вероятно, их жизненные пути не раз пересекались. Еще при правлении Клавдия Плиний описал историю германских войн в утраченной ныне Bella Germaniae. Племянник Плиния утверждал, что дядя видел и отца Клавдия Друза (Плиний Младший «Письма» III, 5, 4). В преклонном возрасте Плиний, вероятно, часто думал о Друзе и Германике. Его упоминания о Клавдии в энциклопедии 77 года «Евтественной истории» вполне достоверны. Плиний редко называл Клавдия Divus[43], как было принято в официальных источника, — подобное обращение вряд ли пришлось бы императору по вкусу.

«Естественная история» посвящена императору Титу, сменившему на престоле отца Веспасиана двадцать третьего июня 79 года. Плиний Старший завершил создание «Истории» незадолго до смерти. Он погиб при извержении Везувия двадцать четвертого августа того же года. Можно предположить, что Плиний скорее всего уже в то время начал работу над дополнением к своему великому творению. Плиний Младший унаследовал от дяди сто шестьдесят тетрадей, «исписанных беглым почерком с обеих сторон листа». Он наблюдал с мыса Мисен, как в тот роковой день дядя отправился на судне в Геркуланум. Позже ему рассказали о последних часах жизни Плиния Старшего («Письма» VI, 16).

Ирод Агриппа (Марк Юлий Агриппа), внук царя Иудеи Ирода Великого, и есть тот самый царь Ирод, упоминаемый в «Деяниях апостолов». На монетах его имя указывали кратко — Агриппа. Он родился в 10 году до нашей эры и был ровесником Клавдия, вместе с ним воспитывался, а позже был усыновлен матерью Клавдия Антонией. Нет достоверных сведений от том, посещал ли Клавдий Иудею и побережье Галилейского моря в молодости. Впрочем, о юношеских годах императора мало что доподлинно известно, как и о годах, прожитых Иисусом из Назарета в Галилее. Существуют записи о назначении Ирода Агриппы agoranomus[44] Тивериады или Тверии на побережье Галилейского моря (Иосиф Флавий «Иудейские древности», XVIII, 147–150). Назначение произошло не без наущений жены Киприды и сразу же после внезапной смерти его компаньона Друза в 23 году — распутного сына императора Тиберия.

Спустя годы царь Ирод — Ирод Агриппа — упоминается в «Деяниях апостолов» как человек, допустивший казнь Иакова, сына Зеведия и брата апостола Ионна. Однако его отношение к христианству остается неясным. Заявление о том, что сооружения на месте Гроба Господня находятся за новыми городскими стенами, воздвигнутыми вокруг Иерусалима, — вымысел.

Что же касается Клавдия, он чувствовал, что ему суждено стать изгоем. Возможно, он считал, что боги, в которых он верил, отвернулись от него, и, вероятно, тогда обратился к философии стоицизма, позже ассоциируемой с христианством. Конечно же, Клавдий знал о христианстве еще до того, как вступил на престол. Однако нельзя прийти к однозначному выводу о его отношении к религии.

В последние десятилетия ведутся активные археологические раскопки Геркуланума в Неаполитанском заливе — города, похороненного под лавой Везувия в 79 году. И речь идет не только о находках на побережье — древнего судна и останков горожан, укрывшихся в складах недалеко от моря.

Наши представления о том времени сформированы в основном благодаря археологическим исследованиям восемнадцатого века. Многие территории так и остались неразработанными. Единственное исключение — Дом двухсотлетия, обнаруженный в 1938 году. Выдвигалась гипотеза о том, что найденное сооружение служило домашней «часовней». Сколько затем рождалось предположений о возникновении раннего христианства именно там. Как ни странно, здание хорошо сохранилось, доказав, что пирокластический поток, обрушившийся с Везувия в 79 году, оказывается, миновал некоторые места, не нанеся им никакого вреда.

Много внимания уделялось Вилле папирусов — величественному сооружению, к которому в XVIII веке в вулканической лаве прорубили тоннель. Но крупномасштабные раскопки не проводились до сих пор. Представление о том, как выглядела Вилла, можно получить в калифорнийском Музее Гетти — точной копии Виллы папирусов, — построенной по чертежам Карла Вебера — инженера, руководившего раскопками XVIII века. Среди археологических находок в окрестностях Виллы папирусов — бронзовые статуэтки, обгоревшие свитки папируса, многие из которых относят к произведениям малоизвестного греческого философа Филодема. Работа по расшифровке папирусов продолжается до сих пор. Значительные результаты были достигнуты благодаря многоспектральному формированию изображения. Однако ученым не терпится приступить к дальнейшим раскопкам в поисках новых греческих свитков и, возможно, латинской библиотеки, в существование которых многие действительно верят. И хотя раскопки, описанные в романе, вымышлены, артефакты, якобы обнаруженные на Вилле, вполне правдоподобны, и, возможно, археологов на самом деле ждут значительные открытия.

Город Кумы, одна из первых греческих колоний на побережье Неаполитанского залива, был разрушен в XIII веке. Теперь это просто заросший пустырь. Пещера Сивиллы, впервые обнаруженная в 1932 году, представляет собой трапециевидный коридор, или дромос, вырубленный в скале, сорок четыре метра длиной, шириной — два с половиной и высотой — пять метров. В одном конце расположена oecus, или зала, внутренняя святая святых, а в другом — несколько выходов, ведущих в «комнаты», вероятно, со святой водой. По всей видимости, именно здесь, по задумке римского поэта Вергилия — кстати, похороненного неподалеку, — герой Троянской войны Эней разговаривал с Сивиллой перед тем, как основать Рим («Энеида» VI, 42–51).

Образ в Прологе списан с Вергилия, который говорит о пророчествах на дубовых листьях, и с римского поэта Овидия, рассказывающего мир об Аполлоне, который отмерил Сивилле столько лет жизни, сколько песчинок сумеет удержать она в ладони («Метаморфозы» 14).

То, что Сивилла употребляла опиум и давала его своим посетителям, — гипотеза. Но, судя по состоянию транса пророчицы и уступчивости просителей, можно предположить, что так и было. Считается, что Сивилла продала книгу пророчеств последнему царю Древнего Рима Тарквинию Гордому в V веке до нашей эры. И к предсказаниям обращались вплоть до IV века.

Поклонение было очень важным в идеологии первого римского императора Августа. Вполне вероятно, что он сам, а также и последующие императоры тайно посещали Сивиллу в пещере.

В V–VI веках храм Юпитера в городе Кумы переделали в христианскую базилику. Да и в пещере Сивиллы заметны следы христианских захоронений. Связь пророчеств Сивиллы и раннего христианства доказывает не только четвертая эклога Вергилия — в ней говорится о том, как Сивилла предсказала наступление золотого века, которое ознаменуется рождением мальчика, — но и средневековый католический гимн Dies Irae. Источник его неизвестен, но вполне возможно, что он был создан на основе пророчества Сивиллы.

Место захоронения святого Павла скорее всего находится в Риме. В 2006 году под церковью Святого Сан-Пауло-фуори-ле-Мура обнаружили саркофаг IV века предположительно с останками святого Павла. По преданию, святого Павла вместе со святым Петром замучили до смерти в Цирке Калигулы и Нерона. На его месте сейчас ватиканская площадь Святого Петра. Это навело меня на мысль, что изначально святой Павел был захоронен под базиликой Святого Петра рядом со святым Петром. Археологические раскопки древнего некрополя в сороковых годах XX века не более чем плод воображения. Но описание ранних христианских захоронений, символы и надписи основаны на исследовании реальных катакомб в Риме и в Северной Африке.

Останки корабля у берегов Сицилии «срисованы» с корабля, датируемого 200 годом, затонувшего у Племмиро неподалеку от Капо-Мурро-ди-Порко на юг Сиракуз. Именно там приземлилась специальная воздушная британская эскадрилья в июле 1943 года. В романе повествуется о подобной атаке. Мой дед, капитан Лоуренс Уилфрид Гиббинс, часто рассказывал мне о событиях того дня. Его корабль «Эмпайр Элейн», прикрывающий атакующего, подплыл близко к берегу. Морское дно вокруг затонувшего римского судна было буквально усыпано снарядами, выброшенными в море после того, как итальянски гарнизон окружили.

Я сам участвовал в исследовании затонувшего судна. «Мы подошли к месту крушения римского корабля, следуя записям водолазов капитана Кусто, которые видели обломки судна в 1953 году во время экспедиции „Калипсо“». Описание этого места основано на реальных фактах до того момента, пока Джек и Костас не опустились на глубину пятьдесят метров, как и описание обломков, которые они обнаружили, и итальянских амфор для вина I века нашей эры. Подобные амфоры для вина были обнаружены в тавернах Геркуланума и Помпей. Одни из кораблей, затонувших у Порт-Вендреса на юге Франции, судя по надписям на свинцовых слитках, обнаруженной на британских свинцово-серебряных слитках того же периода. Кстати, некоторые из этих слитков нашли в Помпеях.

Среди обломков затонувшего корабля мы наткнулись на черепок амфоры с надписью, сделанной краской, — «Egttere», что означает «вперед». Среди других находок — свинцовый слиток внушительных размеров с углублением в виде креста, описанный в романе, и уникальный римский набор хирургических инструментов.

При изучении римского корабля, потерпевшего крушение у берегов Италии, мы обнаружили аптекарский сундук с множеством маленьких шкатулочек из самшита, заполненных сыпучими веществами, в том числе корицей и ванилью. Однако среди них не было опиума, хотя о его применении часто упоминается в древних источниках. Плиний Старший посвятил целую главу маку и его экстрактам, обладающим снотворным эффектом. Он утверждал, что «семена лечат проказу», и описывал случай, когда Публий Ликиний Цецина, имеющий ранг претора, принял слишком большую дозу и «умер, отравившись опиумом, в испанском городе Бавила, когда мучительная болезнь сделала его жизнь невыносимой» («Естественная история» XX, 198–200).

Мы искали древнегреческий корабль, который, по словам водолазов Кусто, должен был находиться глубже под остовом римского судна. Во время последнего погружения удалось обнаружить несколько амфор, датируемых VI–VII веками до нашей эры. Но морское дно уходило на большую глубину — примерно три тысячи метров. И мы могли только догадываться, какие сокровища скрываются в темноте под нами. На моем веб-сайте вы можете увидеть фотографию, на которой я держу в руках одну из тех амфор.

В 2007 году археологи объявили об удивительном открытии, сделанном в самом сердце Древнего Рима. При зондировании Палатинского холма — под домом Августов, а также под местом древнего поселения — на глубине шестнадцати метров обнаружили подземную залу высотой семь с половиной метров и шесть метров шириной. Зала частично расположена в естественной трещине, одной из многих, испещривших холм. Опустив камеру в разлом, археологи увидели изысканную мозаику из морских раковин, а в центре пола — мозаику из мрамора, изображающую белого орла — символ императоров. Возможно, это и есть потерянный давным-давно Луперка — пещера, в которой, по преданию, волчица вскормила основателей Рима — Ромула и Рема. Позже Август украсил пещеру мозаикой, стремясь сформировать культ — что ему и удалось. Культ продержался до тех пор, пока христианство не затмило все старые обряды. Недалеко от Палатинского холма стоял круглый храм Весты, описанный в романе, — часть культа, просуществовавшего до конца IV века нашей эры. Считается, что поклонение Весте закончилось со смертью последней весталки — Коэлии Конкордии.

Прообразами «городских спелеологов» стали реальные герои подводной археологии — группа исследователей-аквалангистов, составивших карту канализационных каналов Клоаки Максимы — Большой Клоаки — под Римом. Главный канал стока тянется от Римского форума до реки Тибр под аркой Януса, где к нему присоединяется еще один канал, берущий начало под Палатином. Входа под аркой на самом деле нет. Но на выдумку винтовой лестницы меня вдохновила подобная лестница в Источнике Девы — акведуке, питающем фонтан Треви.

Внутреннее описание Клоаки и акведука основано на моем личном опыте и отчетах «городских спелеологов», которые опускались в ранее не исследованные места под Римом. То, что тоннель проходит под Палатинским холмом, — всего лишь гипотеза. Центральная зала может быть соединена с пещерой Сивиллы в Кумах. И я считаю вполне возможным, что центральный канал связывает эти две точки. Или по крайней мере таков был изначальный замысел Клавдия. Он, кстати, увлекался проектами градостроительства. Во время его правления построили акведук в Риме, Клавдиев акведук, огромный тоннель в скале для осушения Фусцинского озера и римский порт Остию.

На самом деле неизвестно, стояла ли на месте церкви Сент-Лоренс другая церковь до нормандского периода. По-моему, вполне возможно, что когда-то на том месте возвышалась одна из церквей римского Лондона, информация о местонахождении которых не дошла до наших дней. Церковь Сент-Лоренс сильно пострадала во время бомбардировки немецкими самолетами в ночь на двадцать девятое декабря 1940 года. Именно после той атаки возник образ купола собора Святого Павла, возвышающийся, несмотря ни на что, над развалинами. Вице-маршал королевских ВВС Артур Харрис, по прозвищу Бомбер, наблюдавший за атакой с крыши министерства военно-воздушных сил, произнес известную фразу — «Они посеяли ветер». Так началось наступление британских бомбардировщиков на Германию. В Сити воздух сжался до состояния вакуума — огонь пожирал кислород, повысилась температура. Из-за сильных порывов ветра пламя быстро охватило развалины. То, что еврейский квартал в ту ночь пронзали визг и плач, похожий на стенания привидений, действительно правда. Один из солдат, когда-то игравший на органе, сообразил, что странные звуки возникают из-за горячего воздуха, прорывающегося по трубам.

Неразорвавшиеся немецкие снаряды, бомбы «SC-250» например, на самом деле до сих пор лежат под Лондоном. Группе водолазов военно-морских Великобритании по разоружению бомб часто приходится обезвреживать опасные находки наподобие вымышленной бомбы, описанной в романе.

Почти три столетия до этого события во время другого пожара была разрушена средневековая церковь. Сэмюэл Пипс в «Дневнике» от второго сентября 1666 года назвал его «самым ужасным, жестоким, кровавым пламенем, не похожим на обыкновенный пожар». А ровно за 1600 лет до этого события Лондиниум — город, основанный вскоре после завоевания Клавдием, — был разорен войсками бриттской королевы Боудикки. В результате яростной атаки 60–61 годов многие здания оказались разрушены, погибло большинство жителей. Описания разграбленного Лондона не сохранилось. Но в устье Темзы перед очевидцами предстала ужасающая картина: «Океан казался кроваво-красным… после отлива на берегу осталось что-то… трупы людей» (Тацит «Анналы» XIV, 32).

Римский историк Дион Кассий описал, как последователи Боудикки требовали воздаяния человеческих жертв в священных местах, в «роще Андате» например. Андате, или Андрасте — богиня победы, к которой Боудикка обращалась с мольбами накануне битвы. Бритты «с особым благоговением» относились к жертвоприношению (LXII, 7). Сама же Боудикка умерла после итогового сражения с римлянами. «Бритты горько оплакивали ее и устроили пышные похороны». Место захоронения до сих пор не обнаружено. Вполне вероятно, что гробница Боудикки и «роща Андате» находятся под современным Лондоном.

При создании вымышленной гробницы было использовано описание известных археологических находок, относящихся к железному веку Англии: ритуальная колесница, изображение коней иценов, бриттского племени Боудикки, и золотая шейная гривна — торк. «Копна рыжих волос спадала до талии; на шее толстый золотой обруч» (Дионий Кассий, LXII, 2.4).

Декорированный бронзовый цилиндр похож на артефакт, найденный в ритуальной колеснице в Йоркшире. Многие археологические находки, описанные в романе, можно увидеть в Британском музее. Например, римские амфоры для вина, датируемые железным веком и обнаруженные в шипенской гробнице. А также восхитительный Баттерсийский щит, поднятый со дна Темзы.

Не только гробница и зал гладиаторов, но и многие археологические находки в Лондонской ратуше — Гилдхолле — подлинные. Спустившись вниз, можно увидеть руины римского амфитеатра, обнаруженные в 1988 году. А под восстановленной церковью Сент-Лоренс находится гробница со сводчатым потолком, заброшенная с XVII века и случайно обнаруженная в 1998 году. Она представляет собой единственную часть средневековой церкви, сохранившуюся в первоначальном виде до наших дней. Подобные уникальные открытия еще раз доказывают, что внизу — под Лондоном — хранятся нераскрытые тайны. Многие из них уже можно оценить, посетив прекрасные экспозиции Музея Лондона, представители которого наблюдали за раскопками при восстановлении Сити после разрушительных бомбардировок времен Второй мировой войны.

Богатый археологический потенциал был обнаружен во время реставрации города после великого пожара 1666 года. Сэр Кристофер Рен сделал записи о римской дороге, на которую случайно натолкнулись при восстановлении собора Святого Павла и городских церквей. Рен на самом деле нанимал четырех ремесленников, о которых упоминается в романе: скульптора по камню Эдварад Пирса, каменщика Томаса Ниюмана, плотника Джона Лонгленда и лепщика по гипсу Томаса Мида. Все они работали над восстановлением церкви Сент-Лоренс в 1671–1680 годах. Иоганнес Деверет — вымышленный персонаж. Однако то, что он был гугенотом, вполне допустимо описываемым периодом. Его завещание составлено на основе завещания сэра Кристофера Рена, которое можно изучить на веб-сайте Национального управления архивами. Рен действительно воспитывал умственно отсталого ребенка — Билли. Вероятно, самому Кристоферу Рену нравилось григорианское пение, судя по записям, выражающим восхищение теми временами: «…когда святые матери и девы пели божественные песни, чистый ладан их молитв вознося, читая, медитируя, ведя беседы о святом, они почти весь день проводили с Богом и ангелами его» (записано сыном Кристофера Рена, Паренталия, или Воспоминания о семье Ренов, 1750, стр. 195).

Джон Эверет, потомок Деверета, — вымышленный персонаж, но он «списан» с меоего прапрадеда Артура Эверета Гиббинса (1877–1956) и его брата Нормана (1882–1956). Они происходили из семьи гугенотов, жившей на Лоренс-лейн в Лондоне. И, как и их прародители, присматривали за церковью Сент-Лоренс. Их прадед Сэмюель Гиббинс был главой гильдии плотников — «ливрейной компании» — и работал в Гилдхолле муниципальным советником лондонского Сити. Артур, последовав примеру отца, стал архитектором. Но незадолго до начала Первой мировой войны он бросил молодую семью, уехав в Америку, откуда уже не возвращался. Перед самым отъездом англокатолик Артур принял римское католичество. Став гражданином США, он прожил всю жизнь в Калифорнии. В последние годы жизни играл на органе в Сан-Пауле, исполнял григорианские гимны и служил в монастыре. Монахини заботились о нем до конца дней. Семью он больше не видел.

Несколько лет Артур управлял отдаленным имением в горах над городом Сан-Паула. В молодости он вместе с отцом разрабатывал и строил загородные виллы на юге Англии. У меня есть журнал «Новости строительства» от первого марта 1889 года с планом одного из домов — пастората святого Марка в брайтонском Кемптауне (архитектор Джон Джордж Гиббинс, член Королевского института британских архитекторов). На фасаде дома чередуются ряды кирпича и камня, что характерно для римского строительства. Возможно, во время учебы Артур узнал о римских виллах, обнаруженных в Великобритании, и о проведенных позже раскопках. Его двоюродный брат — историк-экономист Генри де Белтдженс Гиббинс — написал в бествеллере «Промышленность Британии» (1897) о том, что видел руины римских вилл «с итальянскими внутренними двориками, колоннадами и мозаичными дорожками». Генри интересовало, как архитектура вилл сочетается с пейзажем. Похоже, Артур разделял увлеченность брата. У ущелье гор Котсоулд, неподалеку от школы Уорик, в которой учился Артур, находится Чедворт — любимая мною римско-британская вилла. Виды их окон зданий и архитектурный план в целом гармонично сочетаются с пейзажем. Все словно создано для внешнего окружения в отличие от внутренней роскоши великолепных итальянских домов, например, Виллы папирусов в Геркулануме.

Брат Артура — Норман — изучал математику в Кембриджском университете и достиг определенных успехов. Позже он стал директором школы, признанным математиком и заметной фигурой в среде британских шахматистов. В 1915 году его отправили в Королевский полк дубинских стрелков. А в июне следующего года он получил серьезное ранение под Лоосом на Западном фронте. В апреле его батальон был разбит газовой атакой немцев при Халлаке — один из самых жестоких газовых атак за всю войну. Во время реабилитации Норман работал шифровальщиком в Комнате N 108 Военного министерства в Лондоне, кодируя и декодируя телеграммы. В январе 1917 года, пока Норман занимал эту должность, в соседней Комнате N 40 в здании Адмиралтейства была расшифрована знаменитая телеграмма Циммермана, раскрывающая планы Германии напасть на Америку. Одним из дешифровщиков оказался его преподобие Уильям Монтгомери. Тот самый, который перевел «Поиск исторического Иисуса» Альберта Швейцера (1910). Поездка Монтгомери в Америку — вымышленный факт, хотя и вполне возможный, учитывая заинтересованность США работой британцев в области декодирования. Расшифровка телеграммы Циммермана явилась величайшим интеллектуальным подвигом в мировой истории, благодаря которому США вступили в Первую мировую войну.

В октябре 1917 года Норман становится главным шифровальщиком в головном офисе британской армии в Италии — на линии фронта с австрийцами — и живет там до 1919 года. Кульминацией следующей войны Британии на Средиземном море с турками стало победоносное вхождение генерала Алленби в Иерусалим в декабре 1917 года. Деятельность Эверета в Иерусалиме — тоже вымысел. Хотя известно, что многие британские офицеры всерьез увлекались археологическими раскопками на Святой земле.

Что же касается описания храма Гроба Господня, мне самому посчастливилось побывать там и познакомиться с эфиопскими коптами-монахами на крыше накануне первой войны в Персидском заливе, когда из Иерусалима выехали почти все туристы. Старый город перекрыли, чтобы предотвратить вспышки насилия. Странно, но в тот день я оказался в храме один и, пройдя мимо стен, на которых паломники вырезали кресты, спустился в придел святой Елены. Рисунок кораблей, выполненный в технике граффито, приведенный в романе, на самом деле сохранился в приделе святого Вардана, обычно закрытом для посетителей. Проход за рисунком в действительности нет. Хотя поблизости полным-полно неизученных полостей и пустых пространств. Сколько всего еще предстоит узнать о местонахождении Гроба Господня в I веке нашей эры!

Цитата в начале книги взята из «Писем Плиния Младшего» VI, 16 (перевод на английский выполнен Битти Радис, издательство Гарвардского университета, 1969 год). В главах 6 и 17 я обращался к этому же источнику (X, 96). В главе 9 приведена цитата из «Естественной истории» Плиния Старшего (XI, 79; перевод на английский выполнен Джоном Л. Хили, издательство «Пиджн», 1991 год). А в главе 10 — из того же источника (V, 70–74; переведено на английский язык Х. Рекхэм, издательство Гарвардского университета, 1942 год; однако я использовал имена собственные и географические названия в древней форме). Дискуссия Плиния и Клавдия в главе 4 воссоздана на основе «Естественной истории», включая оценку разных типов чернил. В Прологе строка «Facilis descensus Averno» взята из «Энеиды» Вергилия (VI, 126). Оттуда же приведена цитата в главе 5 (VI, 237–242; переведено на английский Х.Р. Фэрклау, издательство «Леб», 1916 год). Первоисточник остальных цитат из Вергилия — «Эклог», в том числе и речь Клавдия в Эпилоге (перевод на английский выполнен Х.Р. Фэрклау, там же; кроме стихотворения, переведенного мною лично). Цитаты из «Деяний апостолов» в главах 1, 5 и 25, а также из «Евангелия от Матвея» в главе 18 взяты из Библии короля Якова. Dies Irae («Судный день») — традиционная часть заупокойной мессы. В Прологе и в главах 5, 12 я обратился к переводу «Судного дня», выполненного Джоном Адамсом Диксом (1789–1879) — американским генералом Гражданской войны, губернатором Нию-Йорка и ярким приверженцем классицизма. Ему удалось сохранить хорей, свойственный средневековой латыни.

В главе 15 слова Тацита взяты из «Анналов» (XIV, 30; перевод на английский выполнен Джоном Джексоном, издательство Гарвардского университета, 1937 год), а также строка на латинском, прочтенная Джеком из выдуманной истории Клавдия в главе 17. Помимо этого, из «Римской истории» Диона Кассия (LXII, 2-13; переведено Эрнестом Кэри и Гербертом Болдвином Фостером, издательство Гарвардского университета, 1925 год), и из De Excidio Brittonum — «Падение Британии» (15) Гильдаса (переведено на английский Майклом Винтерботомом, издательство «Филлимор», 1978 год). «Sacramentum gladiatorium» — мой перевод выражения «клятва гладиаторов» из «Сатирикона» (117) Петрония.

В главе 2 иероглифы на статуе Анубиса — часть текста «Поучение гераклеопольского царя своему сыну Мерикара» — документа египетского среднего королевства, который сохранился в виде нескольких папирусов XVIII династии.

В главе 7 упоминается надпись «Пизон», которая действительно была обнаружена на греческом острове Самофракия. В главе 12 вымышленная надпись под Палатином, в том числе и архаическое написание Caisar, напоминает надпись, сделанную Клавдием на Больших Вратах, изначально составляющих часть акведука — Клавдиева акведука. Там до сих пор можно различить каменную кладку в «деревенской» манере, характерной для стиля Клавдия. В главе 16 вычурное, но тем не менее достоверное отступление — описание сэром Томасом Брауном омыления — можно найти в книге «Гидротафия, погребальная урна, или Доклад о погребальных урнах, недавно обнаруженных в Норфолке» (1658).

В главе 20 приведены слова Уинстона Черчилля из некролога о Харви Августе Баттерсе, напечатанного десятого сентября 1916 года в газете «Обсервер». В главе 21 «магический квадрат» составлен на основе реального буквенного квадрата, обнаруженного на осколке римской амфоры II века, найденном в Манчестере. Прежде данный осколок считался самым ранним доказательством существования христианства на территории Великобритании. В главе 24 приведена цитата из романа Марка Твена «Простаки за границей, или Путь новых паломников» (Сан-Франциско, 1870, 497 стр.).

Слова DOMINE IVMIVS на самом деле нанесены под рисунком корабля в приделе святого Вардана в храме Гроба Господня. Все другие надписи, которые герои романа обнаруживают там, вымышлены. Иллюстрации в тексте похожие на рисунки кораблей, все еще in situ[45] в Иерусалиме, на мозаике луллингтонской виллы Хи-Ро, а также на мозаике в деревне святой Марии Хинтон «Христос» — оба произведения представлены в Британском музее, — а также на карте Рима, выполненной Джованни Баттистой Пиранези Antichita Romane de'tempo prima Repubblica e dei prima imperatori[46] (Рим, 1756) том I и II.

В главе 5 описывается римская картина, на которой изображен Везувий, изначально находившаяся в Доме столетия в Помпеях, а ныне — в археологическом музее Неаполя.

Многое другое, в том числе монеты Клавдия и Ирода Агриппы, а также и другие артефакты, обнаруженные у Племмирио, можно изучить на моем веб-сайте www.davidgibbins.com.

Примечания

1

Английский поэт, романис XX века.

(обратно)

2

«Вслед за поступками, которые заслуживают того, чтобы о них написать, ничто не приносит человеку столько чести и не доставляет ему столько удовольствия, как писать то, что заслуживает прочтения» (Плиний Младший) (лат.).

(обратно)

3

Выделения горячего газа в виде струй и спокойно парящих масс из трещин или каналов, расположенных на дне и в стенках кратера вулкана.

(обратно)

4

Массачусетский технологический институт.

(обратно)

5

Лимб — у католиков пограничная область ада, в которой пребывают души праведников, умерших до пришествия Христа, и души детей, умерших некрещеными.

(обратно)

6

Флегрейские поля — в древнегреческой мифологии вулканический край, простирающийся по берегу Тирренского моря от Кум до Капуи.

(обратно)

7

Мир между народами, входящими в Римскую империю.

(обратно)

8

Аристарх Самосский (310–230 гг. до н. э.) — древнегреческий астроном и математик.

(обратно)

9

Короткие (до колен) кожаные штаны, национальная одежда баварцев и тирольцев, обычно носят на кожаных подтяжках.

(обратно)

10

Эрколано — итальянское название города Геркуланума.

(обратно)

11

Опасно (ит.).

(обратно)

12

Говард Картер (1873–1939) — знаменитый английский археолог, египтолог, совершивший открытие гробницы Тутанхамона.

(обратно)

13

Лорд Карнарвон (1866–1923) — археолог-любитель и коллекционер древностей, сопровождал Говарда Картера в экспедиции в Египет.

(обратно)

14

Серия памятных монет, выпущенных в обращение в Римской империи Титом Веспасианом в честь захвата Иудеи и в честь разрушения иудейского храма в Иерусалиме в 70 г.

(обратно)

15

Быстро (ит.).

(обратно)

16

Во имя Отца и Сына и Святого Духа (лат.).

(обратно)

17

День гнева, день славы, бросит весь мир в огонь (Реквием) (лат.).

(обратно)

18

Сборник (лат.).

(обратно)

19

Плиний «Естественная история» (лат.).

(обратно)

20

Другое название озера — Галилейское море. Расположено на территории Израиля.

(обратно)

21

Как дела? (ит.).

(обратно)

22

Хорошо (ит.).

(обратно)

23

По желанию (фр.).

(обратно)

24

Пена (ит.).

(обратно)

25

Цезарь Август (лат.).

(обратно)

26

Божественный (титул римских имераторов, обычно присваиваемый после смерти) (лат.).

(обратно)

27

[Осужденные] на бой с людьми (лат.).

(обратно)

28

Приток Темзы, протекающий сейчас под Лондоном по подземному руслу.

(обратно)

29

Куртка из вощеного египетского хлопка с массивными металлическими молниями и накладными карманами, популярная среди британских знаменитостей и членов королевской семьи.

(обратно)

30

Старинный город в графстве Херефорд-энд-Вустер.

(обратно)

31

Харальд Суровый — король Норвегии (1046–1066).

(обратно)

32

Гальфрид Монмутский (ок. 1100 — ок. 1155) — священник и писатель, заложивший основы артуровской традиции в известном сегодня виде.

(обратно)

33

Бродячий монах, духовник Робин Гуда.

(обратно)

34

У катакомб (лат.).

(обратно)

35

Ответственный за переписку (лат.).

(обратно)

36

Сообщество, специфический институт товарищества, когда несколько человек брали на себя обязательство разделения финансовых трудностей отдельного предприятия, например совместное владение судном.

(обратно)

37

Имеется в виду Хайле Селассие I (23 июля 1892 года — 27 августа 1975 года), последний император Эфиопии, происходивший из легендарной династии потомков царя Соломона.

(обратно)

38

Наиболее выигрышное положение на старте в автогонках.

(обратно)

39

Разновидность монументально-декоративной живописи, принцип которой основан на процарапывании верхнего тонкого слоя штукатурки до обнажения нижнего слоя, отличающегося по цвету от верхнего.

(обратно)

40

Марк Твен «Простаки за границей».

(обратно)

41

Вергилий, Эклога IV.

(обратно)

42

Секретарь (лат.).

(обратно)

43

Божественный; эпитет римских императоров и императриц, встречающийся на римских императорских монетах, означает, что монеты отчеканены после смерти данного лица, причисленного, по кончине, к числу богов (лат.).

(обратно)

44

Агораном — смотритель рынков (греч.).

(обратно)

45

На своем месте (лат.).

(обратно)

46

«Древний Рим до Республики и до императоров» (ит.).

(обратно)

Оглавление

  • Выражение признательности
  • Пролог
  • Глава 1
  • Глава 2
  • Глава 3
  • Глава 4
  • Глава 5
  • Глава 6
  • Глава 7
  • Глава 8
  • Глава 9
  • Глава 10
  • Глава 11
  • Глава 12
  • Глава 13
  • Глава 14
  • Глава 15
  • Глава 16
  • Глава 17
  • Глава 18
  • Глава 19
  • Глава 20
  • Глава 21
  • Глава 22
  • Глава 23
  • Глава 24
  • Глава 25
  • Эпилог
  • Авторские примечания
  • *** Примечания ***