Арест Золотарева [Владимир Николаевич Владко] (fb2) читать онлайн
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Вл. ЕРЕМЧЕНКО (Владко) Арест Золотарева (Отрывок из повести «Каратели»)[1]
Лиловый туман весеннего рассвета сопровождал отряд от Знаменки верст пять. Потом туман начал редеть, таять; его пронизывали горячие солнечные брызги. И, наконец, тумана не стало; справа показался далекий горизонт, наступило яркое утро. Горизонт был очень далек, отряд отделяло от него сначала поле, — ровное и сияющее под солнечными лучам; потом начинались кусты, переходившие затем в низкорослый лесок. И лишь за леском поднимались вверх снежные холмы, волнистой своей линией подчеркивавшие синеву неба. Командир отряда, рыжеусый Головин, поднял людей до рассвета. По новым сведениям в Землище пряталось до десятка сбежавших главарей мятежа. Отряд должен был выловить их; инструкция "карателей" была строга и прямолинейна. На пятнадцатой версте Головин дал коням и людям передохнуть: дорога была тяжела, лошади грузли в подталом снегу. Отряд спешился; конопатый Митричев подошел вскоре к Головину испросить разрешение выпустить пару шмелей в видневшийся близ кустов кирпичный столб у колодца: — Заспорили мы, товарищ Головин, отскокнет пуля, али застрянет. Я говорю — отскокнет… Разрешение было дано. Митричев приложился, выстрелил. Пуля отскочила, взрыхлив снег. Митричев весело ругнулся, приложился во второй раз. Но веселый парень Курчавка, подмигнув ребятам, толкнул руку Митричева. Пуля пошла влево — и зарылась в снег близ кустов. Сверкающая пыль взметнулась в воздухе. — Это какая же подлюка… — начал было Митричев гневным голосом, но остановился и медлительно начал приподнимать снова винтовку. Все головы повернулись вправо. Вдали, где зарылась в снег вторая пуля, из-за кустов выскочил человек и, пригибаясь, побежал к лесу. Нога человека вязли в глубоком снегу, он бежал прыжками. Головин издали крикнул: — Зря не бей человека, Митричев! Митричев промолчал, но поднял дуло вверх и выстрелил в небо. Это означало на всех языках "стой!". Человек продолжал бежать, не оглядываясь. Митричев выстрелил в воздух еще раз. Человек все бежал. Тогда дуло винтовки медленно качнулось, остановилось, направленное вниз, — и осторожно и настойчиво начало подниматься, нащупывая мушкой бегущую фигуру. Курчавка безнадежно махнул рукой: — Аминь! Рука Митричева была метка. Выстрел сухо дернул воздух — и в тот же миг человек подпрыгнул, свалился на снег и остался лежать неподвижным черным пятном. Командир Головин коротко приказал Митричеву и Курчавке: — Марш, обыскать! И когда два бойца, держа винтовки наготове, направились к неподвижному человеку на снегу, Головин сумрачно проговорил: — Той человек дрефуном был. Пули испугался, побежал. Сидел бы за кустом — живым был. Кто его видел? Однако, поймал смерть. Посланцы скоро вернулись и принесли с собой сапог убитого, с разрезанным голенищем. Отодранная опытной рукой Митричева подошва открывала выемку в стельке. Вынутая из этой выемки записка заставила Головина нахмурить брони и зашевелить рыжими усами. Записка была адресована Степану Золотареву, в Уколово, раскинувшееся за холмами. Имя Золотарева, одного из главных вожаков мятежа, славилось зверствами. Золотарев собственноручно зарезал председателя исполкома: это он ввел в уезде ставшее затем обычным вырезывание ремней из спин пойманных коммунистов. Золотарев после мятежа скрылся бесследно. Записка содержала в себе совет спрятать оружие и ждать вместе с ребятами. Головин молчал и топорщил усы; на его лоб набегала суровая морщина. Уколово лежало в стороне, путь отряда шел мимо. Но Головин сказал: — Такого гада, товарищи, нельзя обойти. Мы в Землище будем гадов уничтожать, товарищи красные армейцы, а они в Уколове нам могилу роют? Поэтому, товарищи, приказываю десяти охотникам, каковым поймать того гада с оружием и евонных ребят и привезти таковых в Землище ко мне к вечеру. Понятно? Солнце поднималось выше и выше, снег на дороге, мокрый и вязкий, сильно мучил лошадей. Но дорога на Уколово оказалась твердой, — и у перекрестка десять бойцов отделились от отряда и на рысях пошли к холмам. Головин, не оглядываясь, продолжал ехать впереди отряда; его голова в косматой папахе с красной лентой опустилась ниже, командир что то обдумывал. Отряд двигался за ним молча: впереди ждала работа.
* * *
Уколово было тихо и пустынно. Митричев, отправившийся с охотниками, отыскал председателя совета, и, внушительно глядя на него, рассказал о цели приезда. Через несколько минут красноармейцы разделились на две части: пять лошадей направились к дому Золотарева по улице, пять зашли с огородов. Митричев с четырмя красноармейцами подъехал к дому с улицы. Сквозь окна заметно было, как в доме забегали, хлопнула дверь во двор. Но в это время с огорода уже въезжала вторая пятерка. Митричев спешился и вошел во двор вместе с красноармейцами. — Какой тут есть Степан Золотарев? — спросил он у старика, стоявшего на крыльце. — Сын мой. Степаном зовут… В хате, больной. — А ну, где он болеет, покажь! В комнатах было настороженно и тихо. На постели, у стены под одеялом, лежал крупный человек с закрытыми глазами. — Болен сын, болен, — снова жалобно оказал старик. Человек на постели не открывал глаз. Но Митричев быстрым взмахом руки сорвал с больного одеяло: человек оказался в одежде и сапогах. — Что же это за больной такой, что не раздетый лежит? Замечательный больной! — засмеялся Митричев и продолжал: — вставай, вставай, сволочь белая. Вставай, но то штыком подыму! Не кобенься! Узнали! Золотарев поднялся и сел. Его глаза блуждали по сторонам; очевидно, надежда на спасение не оставляла ею. — Ты Золотарев? — Я. У Золотарева был мрачный сиплый голос. — Ну, вылазь во двор. Бережи душу, сволота! Видали мы таких больных. Где оружие? — Нет у меня ничего, — медленно, как бы с трудом, произнес Золотарев. — Врешь, гадюка! А это видал? Думаешь, не узнали тебя, гада? Митричев протянул сразу съежившемуся Золотареву найденную у убитого записку. — Знакомо тебе это, братишка? А ну, вылазь! Веди его во двор, — сурово распорядился Митричев. После сумрака комнаты солнечный свет слепил глаза. Золотарев шел, подобравшись, как бы готовясь к прыжку. Митричев усмехнулся. — Не убежишь, небось. Где оружие? Золотарев молчал. — Готовсь! — крикнул красноармейцам Митричев. Затворы звякнули твердым железой, дула винтовок направились ровным рядом на Золотарева. — Слухай, белая сволочь, даешь оружие, или смерть тебе приходит на этом самом месте. Ну, даешь аль нет? Разменяем в два счета. Золотарев побледнел: голос Митричева был решителен, маленькие отверстия дул отнимали всякую надежду на бегство. Сзади заголосила старуха. Митричев спокойно ждал. — Опустите винтовки… скажу… — глухо выдавил из себя Золотарев. — Отставить! — сказал Митричев и винтовки опустились. Под клуней, в земле были зарыты десять винтовок, пулеметный замок и ящик патронов. Митричев спокойно наблюдал, как отрывали оружие, потом подошел к Золотареву и, бледнея, спросил: — Вот этим оружием и в нас жарил, гад? С ним нашего брата ловил? Золотарев молчал. — Нну… — задохнулся Митричев, — нну!.. Знай, падаль, разменять я тебя не могу. Ну, только помни руку красного бойца! Он размахнулся и с силой ударил Золотарева кулаком в лицо. Золотарев пошатнулся, но не вскрикнул, а лишь зарычал, как собака, которую пнули сапогом. Лицо его быстро залила кровь. Курчавка подошел сзади к вытиравшему руку Митричеву и тихо сказал: — Разменяем, браток? Скажем — убегал, ну и кокнули… Митричев медленно повернулся к Курчавке, положил руку на кобуру нагана и, видимо сдерживая себя, проговорил: — Товарищ дорогой, отойди. Имей дисциплину, товарищ Курчавка. Есть у тебя приказ, или нет? Сказано живым доставить — и доставим. Смотри, братишка, тут у меня в кобуре семь собак в верном шпалере. И все семь на охране белого гада Золотарева, который наших братьев резал и мучил. Отойди, братишка, а то раньше твоего времени заимеешь одну собачку!.. Через час из Уколола выезжало двое саней. Пять всадников ехали спереди, пять сзади. На первых санях лежал Золотарев и еще двое арестованных. На вторых было сложено захваченное оружие. Ехали молча, с винтовками на боевых взводах. Митричев тронул коня шпорами, нагнал Курчавку, поехал рядом. Вынул кисет, закурил. И, затянувшись, вразумительно заговорил: — Не горюй, браток, его песня спета. Далеко не уйдет. Дай до командира довезти. Своей рукой в Могилев отправлю, к генералу Духонину. И сколько крови этот гад повыпустил! Председателя исполкома ведь он зарезал. Зверь — а сейчас, гляди, присмирел. Золотарев лежал спокойно: его руки были связаны за спиной и веревкой притянуты к передку саней. Он старался не смотреть ни на кого, похожий на затравленного зверя.
* * *
В Землище подводы приехали к вечеру. Отряд расположился около церкви, в приходской школе. У дверей стояли часовые. — Зови командира! — крикнул часовым Митричев; — гадов привезли! Головин вышел из дверей с револьвером в руках и без папахи. Его усы беспокойно двигались, он шел, не глядя под ноги. Красноармейцы расступались перед командиром, чувствовали его великий гнев. Головин подошел к саням вплотную, наклонился над Золотаревым и спросил напряженным, вздрагивавшим голосом, которого еще не слыхали ни разу от командира красноармейцы: — Так это ты, значит, сволочь, нашим ремни из спины в Землянске вырезывал? Ты в глаза палки забивал? Иль не ты, сука? Говори, может не ты? Золотарев молчал. Голос Головина поднялся до визгливых ноток. Красноармейцы подались назад: таким они командира еще не видели. Головин поднял револьвер. — Одну пустить в тебя, сволочь, и конец! Получишь, гадюка, от верных бойцов революции смертную казнь… Головин тяжело вздохнул и отвернулся. Потом продолжал окрепшим голосом. — Собака, увидишь еще меня. Митричев! Получи суровое приказание: взять пятерых бойцов и доставить эту гадюку с помощниками ейными в уезд, в чеку, лично председателю, и расписку мне. Чтоб невредимыми. — Есть! — Ответил по матросски Митричев и затем, разом изменив официальный тон на свойский, сказал: — а ежели побежит, гад, по пути, разменяется… тогда как? Головин повернул голову к Митричеву и в упор глядя на него, зло, замедляя слова, проговорил: — Товарищ Митричев, несознательность в тебе говорит. Сказано — невредимыми? Голос Головина ожесточился и стал суровым голосом строгого командира. — Смотри, не привезешь мне расписки, что живыми сдал гадов и невредимыми — сам тебя к стенке поставлю! Сам и пулю пущу в голову. Понятно? — Есть! — снова ответил Митричев.
* * *
На утро отряд шел дальше. А через день Митричев догнал отряд и, передавая расписку, доложил Головину: — Сполнил приказание, товарищ Головин. Доставил гадов в чеку живыми и невредимыми. Получите расписку. Головин прочел расписку и глубже надвинул папаху. Потом, помолчав, он оглянулся и просто сказал. — Тот Золотарев моего брата замучил. Слыхал — Ваську Головина, начальника роты? В глаза палки вбил, звезду на груди вырезал… Как считаешь — хотелось мне разменять Золотарева или нет? Хотелось мне его кровью землю полить? Однако, приказ есть: всех атаманов в чеку. Допрос сымать будут. Приказ… Понятно, товарищ Митричев? — Понятно, — ответил Митричев и о чем-то задумался.
Последние комментарии
36 минут 43 секунд назад
56 минут 44 секунд назад
1 час 22 минут назад
1 час 25 минут назад
10 часов 56 минут назад
11 часов 1 секунда назад