Фишка (СИ) [Галина Алексеевна Голубина] (fb2) читать онлайн

Annotation

Голубина Галина Алексеевна

Голубина Галина Алексеевна

Фишка

ФИШКА

Пролог

В зале аэропорта стоял непрерывный гул голосов собравшихся здесь людей - с самого утра взлеты и посадки самолетов отменялись из-за сгустившегося тумана.

    Двое мальчишек 10 - 11 лет, удобно устроившись на диванчике в зале ожиданий, уже не первый час сосредоточенно сражались в шахматы.

    За ними с интересом наблюдал сидящий напротив лысый дядечка с пышными седыми усами. Но было видно, что его занимает не столько игра, сколько сами игроки. Сосед же его, серьезного вида молодой мужчина, увлеченно читал какой-то толстый журнал и, казалось, совершенно не замечал ничего, что происходило вокруг. Рядом с ним лежал заботливо упакованный в целлофан букет роскошных белых хризантем.

    Металлический женский голос невнятно протарабанил что-то по громкоговорителю, и гул голосов заметно усилился.

    - Наконец-то, - буркнул усатый, - хоть чуть сдвинулось. Туман-то почти рассеялся.

    Мальчишки отвлеклись от шахмат и вопросительно посмотрели на мужчину, но тот покачал головой.

    - Это не нам, - сказал он, и мальчишки снова уставились на доску.

    - Друзья? - спросил усатый у мужчины, кивнув в сторону шахматистов.

    - Братья, - ответил мужчина.

    Глаза усатого округлились.

    - Братья? - недоверчиво переспросил он.

    - Ну, да. Это мои старшие.

    - Родные, значит? А, погодки, наверное.

    - Нет, в один день родились.

    - Неужели двойняшки?

    - Можно и так считать.

    - Невероятно! Они же такие ... непохожие. Разве так бывает?

    - Ну, как видите.

    - Так, говорите, старшие? Значит, у вас еще есть? А вы счастливый человек.

Вам можно только позавидовать. Вижу, встречаете кого-то?

    - Да, жену. Вот только рейс задерживается.

    Все тот же металлический голос прервал их разговор, выдав новое сообщение.

    - О, это уже наш, - сказал мужчина мальчишкам, - пойдемте, - и бережно взял букет.

    Братья сложили шахматы и пошли с отцом.

    Усатый проводил их любопытным взглядом, а затем поднялся и незаметно двинулся следом, стараясь не упускать их из виду.

    Укрывшись за колонной, он терпеливо наблюдал за происходящим. Он увидел, как стройная женщина с густыми каштановыми волосами расцеловала детей и мужа, а затем они все вместе направились к выходу из здания аэропорта. Усатый проводил их долгим взглядом и, не удержавшись, пробормотал:

    - Надо же, и чего только не бывает на свете...

                                                    Часть 1

  Суббота выдалась необычной. Весь день в квартире наверху царило странное оживление. Не было слышно ни одного слова, но по звукам все же можно было понять, что происходит. Вот что-то протащили из дальнего угла большой комнаты до ее центра, а затем послышался скрип и стук деревяшек. Стол, что ли, выдвинули на середину? Зачем? А, вот и посуда звенит! Значит, гости? Так, шаги-то его. Ну конечно! Родители еще вчера уехали на дачу. Тогда что значат все эти приготовления? Неужели гостья?

    Ленка охнула и замерла, пораженная этой страшной мыслью.

    Да ну, нет, не может быть! Она не могла не заметить, упустить из виду... Нет, здесь что-то другое.

    В подъезде хлопнула входная дверь. Ленка бросилась в прихожую и прильнула к дверному глазку, но ничего не увидела. Да и не услышала тоже. Может, это он вышел? Вот и наверху все стихло. Что ж, она подождет, ей не привыкать.

    Но ждать пришлось недолго. Ленка успела посмотреть в глазок быстрее, чем входная дверь захлопнулась. Ее догадка оказалась верна. Он прошел мимо ее двери, озабоченно глядя себе под ноги, и с тяжелыми сумками в руках стал подниматься по лестнице.

    "Для одной гостьи это многовато, - подумала Ленка, - не слониха же она.  Тогда что там за торжество намечается?" Все семейные даты своих соседей она знала, и они были не скоро.

    Гости собрались к вечеру. Жаль только, что в гостиной. Оттуда звуки всегда плохо различались, можно было только догадываться о том, что там происходит. Если гул голосов затихал, значит, кто-то произносил тост. За ним всегда раздавался звон бокалов, а потом стук ножей и вилок о тарелки.

    Сначала все было, как говорится, чинно и благородно. А когда зазвучала музыка, и несколько пар ног зашаркали по Ленкиному потолку, стало ясно, что торжественная часть завершилась, и народ переключился на танцы. Ну а потом! Тихо было только в одном месте. Наверное, свою спальню родители предусмотрительно закрыли на ключ. На всю остальную площадь этой большой квартиры безудержное веселье стало расползаться очень быстро.

    Но к тому времени Ленку уже не мучило привычное любопытство. Теперь она мечтала просто спрятаться куда-нибудь, чтобы только не слышать доносившегося сверху перестука каблуков и визгливого женского хохота. Она везде выключила свет и, прижав ладони к ушам, слонялась по пустым комнатам до тех пор, пока усталость не остановила ее. Ленка, не раздеваясь, прилегла на кровать и неожиданно для самой себя задремала.

    Когда страшный грохот наверху разорвал ее сон, она лишь забралась с головой под одеяло. Уснуть больше не удавалось, но зато она с облегчением заметила, что наверху вскоре стало совсем тихо.

    Настойчивые звонки в дверь сменились не менее настойчивыми стуками. Такой грохот мог бы поднять даже мертвого, и это было понятно тем, кто находился по обе стороны двери.

    - Дмитрий Вадимович, откройте немедленно, я знаю, что вы дома, - раздался за дверью воинственный женский голос.

    Невероятным усилием воли Димка заставил себя подняться и пошел в ванную. Он включил прохладный душ и подставил тяжелую голову под шипящие струи воды. Стало немного легче. Накинув на плечи полотенце, он вернулся в комнату. Шум за дверью не прекращался.

    - Нет, вы только подумайте, - теперь уже жаловался кому-то все тот же голос, - всю ночь гуляли, гремели, не давали спать, а сейчас у них, видите ли, тихий, спокойный сон. А вот теперь я не дам спать, - ритмично заколотили в дверь ногой.

    "Вот зараза, да ты там хоть вешайся за дверью, а я не открою", - зло подумал Димка и тряхнул шевелюрой. Пол вокруг него сразу стал мокрым.

    "Черт!" - мысленно выругался Димка и огляделся. Кругом царил не просто беспорядок - это было что-то сродни погрому. Везде, где только можно было найти горизонтальную поверхность, включая и пол, стояли тарелки с остатками пищи и пустые рюмки, бокалы и стаканы. Окурки торчали даже в плошке с кактусами. Под журнальным столиком валялось раздавленное пирожное, и следы крема тянулись от него до самой прихожей. Книжный шкаф был распахнут и почти на треть пуст. Зато повсюду лежали книги: на диване, креслах, подоконнике, а три стопки стояли на полу под телевизором.

    "Неужели еще и читали что-то?" - поразился Димка и прошел на кухню.

Увиденное там заставило его зажмуриться. Полная грязной посуды и объедков раковина оказалась прикрытой скомканным и мокрым маминым фартуком. Плита была сплошь залита сбежавшим кофе, но газ все же перекрыт чьей-то заботливой и, по-видимому, еще трезвой рукой. А вот открытый настежь холодильник пустил широкую лужу, которая растеклась до поваленной кем-то табуретки.

    - Вот это погуляли! - застонал Димка и, захлопнув холодильник, в ужасе поспешил в кабинет отца.

    На первый взгляд там все выглядело нормально, если не считать разбросанных по полу декоративных подушек и измятого покрывала на диване. И все же что-то не так. Что-то было вчера такое, отчего он пожалел, что отказался праздновать в ресторане.

    Димка вернулся в кухню, поставил табуретку на место, а на лужу бросил половую тряпку. Не найдя нигде ни банки, ни пакета с кофе, он догадался заглянуть в кофемолку и облегченно вздохнул - она была полна зерен. Приготовив себе чашку кофе, он стоя выпил ее и, наконец, обрел возможность соображать.

    Каждый свой новый день Димка обычно начинал с того, что перечеркивал на календаре день вчерашний. Вот и сейчас он отправил пустую чашку в переполненную раковину, подошел к календарю и, зачеркнув вчерашнюю субботу, вздохнул. Родители должны вернуться с дачи сегодня вечером. Нельзя допустить, чтобы они все это видели. И кто бы мог подумать, что нормальные и даже интеллигентные люди могут так разгуляться? Ну ладно, там, школьные друзья, но ведь были же и свои коллеги. Хоть они и молодые, но уже врачи. Да и повод такой, вроде, серьезный - первая Димкина книга, можно сказать, солидный научный труд с таким умным названием, что сейчас Димке даже трудно его вспомнить. А, может, все дело в девчонках? Своих-то с работы мало кого позовешь - субординация и вообще... А кого коллеги привели, так те особенно не стеснялись. Видимо, глядя на них, Зойка так разошлась. Скромнющая, даже стеснительная, сама новоиспеченный врач, работает у них без году неделя, и вдруг пустилась в такой разнос: принялась стриптизить на письменном столе отца.

    "Черт!" - чуть не заорал Димка и кинулся в кабинет. Теперь он вспомнил, после чего стал всех потихоньку выпроваживать. Сигналом к этому послужил треск письменного стола под крутобедрым Зойкиным телом. Ну вот, так и есть. Как это он сразу не заметил? Стол накренился, и под ним валялись две его отломанные ножки. Теперь понятно, почему эта стервозная Ленка так тарабанила в дверь - кабинет отца находился над ее спальней.

    Димка наклонился и зачем-то заглянул под стол, но ничего интересного там не увидел. Он покрутил ножки от стола в руках и подумал, что если использовать подходящий клей и металлические пластинки, то стол вполне можно починить. А если он не успеет сделать это до приезда родителей? Отец-то его поймет, а вот мама... Нет, после такого бардака она больше никогда не согласится на эти вечеринки. Свой дом она любит безмерно. И слишком ревностно относится к своему хозяйству.

  Димка посмотрел на часы. У-у, времени впереди уйма, он все может успеть, если сразу примется за дело. Ленке еще спасибо надо сказать за то, что разбудила.

    Она была всего на два года моложе него, но гораздо серьезнее. И жила здесь с самого рождения. Раньше все квартиры в этом доме были коммуналками, но жильцы постепенно разъезжались, а кто оставался, занимал их комнаты. Вот и Ленкина семья, где детей было уже четверо, осталась в той квартире и заняла ее целиком. Так что Ленка - старожил этого дома.

    Димкиной семье квартиру здесь дали тогда, когда его отец уже стал профессором. Димка в то время учился в старших классах и ходил в Ленкину школу. Но странно, они с Ленкой всегда почему-то будто враждовали, хотя напрямую никогда и не сталкивались. В школе она с подружками всегда хихикала над ним, а во дворе и на улице категорически не замечала. Позже, уже в студенческие годы, когда встречала его с девушками, откровенно насмешливо, как-то по-кошачьи, фыркала, не обращая внимания ни на его реакцию, ни на реакцию его девушки. Вот наверняка из-за своего дурного характера она до сих пор и не вышла замуж, хотя ей, кажется, почти двадцать восемь, и она живет одна во всех четырех комнатах. Самостоятельная. Какой-то там менеджер в какой-то там крупной фирме.

    Думая о Ленке, Димка прислушался. За дверью было тихо. Давно бы так, а то "я милицию в следующий раз вызову". Следующий раз, похоже, не скоро будет.

    Он вздохнул и пошел в гостиную. Проходя мимо своей комнаты, подергал дверь. Она была заперта. Димка внутренне порадовался - вовремя он вчера спохватился. А спальню родителей даже не стал проверять - она всегда запиралась, когда отец с матерью куда-то уезжали. Замки в дверях остались еще со времен коммуналок, и родители не захотели их убирать. Свою же комнату он запер из опасения за мамины цветы, особенно за лимон, на котором зрело пятнадцать золотистых плодов.

    Окинув поле битвы оценивающим взглядом, Димка определил, с чего начинать уборку. Конечно, с кухни, чтобы очистить подходы к стратегически важным объектам - раковине и плите. Но сначала открыл окна в гостиной и все окурки ссыпал в отдельный полиэтиленовый пакет, который тут же завязал тугим узлом - прежде всего хотелось избавиться от этого мерзкого запаха: ни сам он, ни его коллеги не курили: все окурки были со следами губной помады.

    Затем рациональный мужской ум подсказал ему, что самое время включить стиральную машину, тогда он успеет подсушить, отгладить и вернуть на место чистые вещи. Димка собрал грязные скатерти, салфетки, полотенца, а заодно и все фартуки, какие нашел на кухне, и побросал их в стиральную машину. Включил программу с кипячением и облегченно вздохнул. Пока все шло гладко. И после того как вымыл и вновь включил холодильник, взялся, наконец, за плиту и посуду.

    "А что, это даже увлекательно, если ставить перед собой конкретные задачи и заканчивать каждый этап к определенному сроку", - думал он, расставляя чистые тарелки на сушилке.

    Когда загудела центрифуга, отжимающая выполосканное белье, Димка уже домывал полы. Весь мусор он сложил в черные полиэтиленовые пакеты - получилось целых два! - и оставил у двери в прихожей. Он знал, что Ленка по воскресеньям ходит на шейпинг, и решил выбросить мусор именно в это время, чтобы случайно не встретиться с ней. По той же причине и белье развесил не во дворе, а в ванной и на кухне.

    Закончив все эти хозяйственные дела, он опять посмотрел на часы. Был всего-навсего полдень. Наверное, надо бы перекусить, но есть не хотелось. А вот пить...

Димка заглянул в холодильник и соблазнился охлажденным кефиром. С наслаждением опустошив вскрытый пакет, он сразу отнес его к остальному мусору в прихожую. Теперь можно было заняться письменным столом.

    На фоне наведенного им в кабинете отца порядка - Димка даже цветы полил - перекошенный стол словно кричал о своей боли. "Ну Зойка и корова", - беззлобно подумал Димка, разглядывая сломанные ножки стола. Но при внимательном рассмотрении все оказалось не так страшно и не столь трудно.  Обнаружилось, что ножки просто вылетели из тех пазов, в которые их вставил мастер много, очень много лет назад. Надо просто перевернуть стол и вклеить ножки на место. Можно еще и шурупами закрепить.

    Стараясь не шуметь - Димка не забывал о Ленке - он тихонько вытащил все ящики стола и сложил их в аккуратную стопку. Затем перевернул стол, нашел в кладовке клей и вставил ножки на место, примотав их еще и веревками для плотности. Нашлись и шурупы, но все же лучше дождаться ухода разозлившейся соседки, чтобы переделать все оставшиеся дела сразу - и шумные, и связанные с выходом на улицу - ведь идти надо было мимо ее двери. Да и ждать-то осталось всего часа три, не больше. За это время и клей застынет, и белье просохнет, и сам он отдохнет.

    Взгляд Димки рассеянно скользил по письменному столу и остановился на содержимом нижнего ящика, который сейчас как раз оказался сверху. Он был полон разных папок, в основном, скоросшивателей, знакомых Димке еще с детства. В таких папках отец держал доклады ко всякого рода конференциям, симпозиумам и просто семинарам. Но четыре отличались не только цветом и объемом, а еще и тем, что были тщательно упакованы и завязаны тесемочками. Димка достал их из ящика. Три - красная, синяя и серая - были пухлыми и с надписями на обложках. Четвертая оказалась самой тоненькой, коричневого цвета, без надписей и вообще была вложена в прозрачный пакет на кнопках. Димка отложил ее в сторону и прочитал надписи на первых трех. Они были настолько необычными и даже интригующими, что он, не удержавшись, взял одну из них и развязал тесемки.

    В папке лежали рассказы. Димка догадался, что у него в руках работы студентов его отца, так как рядом с названием вместо фамилии автора был проставлен номер. Он знал, что отец практиковал такой метод, чтобы не подвергаться предвзятости мнения - номера студенты распределяли между собой сами, и отец сначала не знал, кто под каким номером скрывается. Димка посчитал, что надписи на папках - это, скорей всего, заданные темы. Он еще раз просмотрел их. На красной была наклеена бумажка, где большими печатными буквами от руки было написано "Не может быть!", на синей - "Быть может...", а на серой - "Бывает...".  Димка немного подумал и открыл красную папку. Прихватив сверху несколько рассказов, он расположился поудобнее на диване и принялся их читать.

                                                 "КАРТИНА"

    Тот памятный год выдался не просто неурожайным - это было злое, беспощадное, голодное время. Рынки и все прилегающие к ним грязные и кривые улочки и тупики кишели спекулянтами, мелкими воришками и просто оборванцами, которые шныряли среди разношерстной толпы, хаотично и неспешно перемещающейся между неподвижными рядами лиц с безжизненно потухшими глазами. Часами терпеливо простаивали они с тем ценным, что еще оставалось у них, в надежде выменять свою вещь на кусок хлеба, сала или сахара.

    Служащий городского банка Иван Андреевич Кудрин, лишь вчера вернувшийся от матери и сестры с большим баулом всякой деревенской снеди, чувствовал себя королем в шумной пестроте толкучки. Он бесцельно шатался по рынку, лениво разглядывая выставленные товары, и ощущал приятную сытость и легкую жажду от съеденной утром чесночной колбасы с ломтем душистого деревенского хлеба. В этом состоянии хотя бы временного превосходства над царящей вокруг суетой ненужными и жалкими казались ему крепко сжатые дрожащими руками и еще добротные сапоги, и почти новые фраки, и потрепанные бархатные платья, и поражающие иногда своей вычурностью и изяществом дамские туфельки. Не задерживался он ни у керосиновых ламп, ни у орущего граммофона, ни у зеркал в роскошных золоченых рамах и лишь досадливо отмахивался от назойливых книготорговцев, предлагавших свой товар, как бы взвешивая его на руках.

  Внезапно его взгляд привлекла большая, в человеческий рост, картина, которую держал еще молодой, примерно одних лет с Иваном Андреевичем, мужчина. Руки его, судорожно вцепившиеся в простенькую дешевую раму, потрясали своей худобой и неживой бледностью. Узкое изможденное лицо с аккуратной каштановой бородкой и огромными серыми впалыми глазами несло на себе печать безвольной покорности судьбе. Но не оно заставило Ивана Андреевича остановиться, а картина, которую продавал этот человек.

    Тускло поблескивавшее масляными красками полотно изображало кокетливо выглядывающую из-за воздушной портьеры молодую женщину с очаровательным личиком, на котором живым блеском светились черные зовущие глаза. Густые темные локоны, падая тяжелыми длинными прядями, обволакивали обнаженное упругое тело, едва скрытое прозрачной тканью портьеры. Лукавая улыбка, игравшая на чувственных губах, была таинственной и манящей. Высокая статная фигура искусительницы слегка заслоняла роскошное ложе с небрежно откинутым покрывалом. От всей картины веяло негой, страстью и любовным томленьем.

  Иван Андреевич не спеша подошел к обладателю этого дивного полотна.

    - Продается? - спросил он, кивнув на картину.

    - Да, - коротко ответил бледный человек.

    - Что хотите?

    - Все равно, что сами дадите. Дома жена больная, а есть нечего. Художники сейчас не нужны, время такое трудное.

    - Значит, это вы написали картину? Где же вам удалось найти такую натурщицу?

    - Это моя Катерина. Тогда она была такой.

    Иван Андреевич недоверчиво посмотрел на стоящего перед ним кое-как одетого истощенного человека, но тут же, спохватившись, мягко спросил:

    - А у вас есть еще картины?

    - Нет, - со вздохом ответил художник. - Я давно уже все продал. Эта последняя. Не хотел ее трогать, но, видно, придется и с ней расстаться.

    Иван Андреевич молча стоял перед картиной не в силах оторваться от дразнящего лица.

    - Знаете что, - сказал он, - я, пожалуй, возьму ее. Только не откажите в любезности, помогите мне донести картину. Я на месте и расплачусь с вами.

    Жил Иван Андреевич недалеко от рынка на верхнем этаже  двухэтажного кирпичного дома. Большая железная кровать, дубовый стол и два тяжелых стула да еще выкрашенный белой краской умывальник в углу за пестрой занавеской составляли всю мебель его довольно просторной холостяцкой квартиры.

    Картину поставили на пол, прислонив к свободной стене. Иван Андреевич, отдав за покупку почти половину своих съестных припасов, дружески распрощался с художником. Но тот нерешительно топтался у двери и не уходил.

    - Вы считаете, что этого мало? - спросил удивленный Иван Андреевич.

    - Нет, что вы, спасибо. Я только хотел сказать... - мялся художник, - хотел сказать, что, может, она вам скоро надоест, а, может, разонравится. Я вас умоляю, не продавайте ее никому. Я не верю, что так будет всегда. Настанут и для меня благодатные дни. Тогда я сам ее у вас выкуплю. Она мне очень дорога, - тихо добавил он. - Теперь прощайте.

    Гулкие шаги прогрохотали по деревянной лестнице, и Иван Андреевич остался

наедине со своим приобретением.

    Он долго сидел перед картиной, все больше поддаваясь ее очарованию, не слыша ни хлопанья дверей внизу, ни надоедливых уличных звуков. Жадно разглядывал он каждый кусочек полотна, изумляясь тому, что лишь несколько тюбиков краски, холст да кисти, которыми водила рука талантливого живописца, могли создать такое творение, от которого веяло дыханием жизни, свежестью молодого трепетного тела и теплом уютного уголка, предназначенного для удовольствий и наслаждений.

    По мере того как в комнате сгущались сумерки, отдельные детали картины становились все менее и менее отчетливыми. Лишь нежное тело прелестницы еще слабо светилось в надвигающейся темноте. Очертания его становились неясными, все больше создавая иллюзию присутствия в комнате живого существа.

    Иван Андреевич встал и, не зажигая свечи, подошел к картине. Вблизи еще была видна зовущая улыбка лукавой кокетки и ее черные колдовские глаза. Не удержавшись, Иван Андреевич провел по полотну рукой, поглаживая не закрытое густыми темными локонами обнаженное плечо красавицы, и вдруг вздрогнул. Плечо было теплым и слегка двинулось ему навстречу. Вскрикнув, Иван Андреевич отпрянул и кинулся к свече, стоящей на столе, на ходу опрокинув стул.

    - Не надо света, - раздался вдруг в темноте вкрадчивый голос, и Иван Андреевич услышал, как босые ноги осторожно и неторопливо ступают по половицам. Едва различимые звуки шагов становились все отчетливее и неожиданно мягкие нежные руки обвили его. Он почувствовал на губах обжигающий поцелуй, и его разом похолодевшие ладони вдруг ощутили живое, страстно трепещущее тело.

    Наутро Иван Андреевич проснулся от привычного грохота проезжающих мимо окон экипажей. В комнате было уже светло. Обычное, как всегда, утро. Те же звуки за окном, те же запахи внизу, те же вещи в комнате. Лишь большая, стоящая у стены картина да валявшийся на полу стул напоминали о ночном приключении. Иван Андреевич торопливо собрался и поспешил на службу, не переставая думать о происшедшем.

    Весь день он был рассеянным и молчаливым и с нетерпением ожидал вечера, одновременно пугаясь его прихода. Теперь, в свете солнечного дня все случившееся с ним казалось нереальным, и Иван Андреевич стал мучиться сомнениями.

    "Да полно уж, - думал он, - не привиделось ли все?  Вот так задремал, скажем, слегка, да чуть со стула и не свалился. А все прочее... Что ж, дело молодое. На картину загляделся. Тут уж и не такое почудится", - успокаивал он себя.

    Но дома, наспех перекусив и тщательно убрав комнату, Иван Андреевич медленно прохаживался пред картиной, мысленно подгоняя время и благословляя наступление темноты. И, в глубине души боясь обмануться в своих ожиданиях, робко погладил он плечо женщины на холсте, когда все предметы в комнате уже потеряли свои очертания. С какой радостью ощутил он под рукой тепло живого тела! И как в прошлый раз это была ночь, полная любви, нежных объятий, страстных поцелуев и жаркого шепота ласковых слов.

    А с наступлением нового дня все становилось на свои места. Иван Андреевич просыпался один и шел, как всегда, на службу, оставляя свою картину за тщательно запертой дверью, а потом весь день находился в состоянии нетерпеливого ожидания.

    Эта странная жизнь сделала его нервным, нелюдимым и недоверчивым. Он ни с кем не встречался, ни к кому не ходил в гости и никого не звал к себе. В конце концов, он прервал всяческие знакомства, почти никуда не выходя из дому. Он заметно похудел, а погрустневшие глаза его временами вспыхивали каким-то лихорадочным блеском. Так тянулось больше года.

    За это время околдованный своей красавицей Иван Андреевич изучил каждую выпуклость и впадинку ее молодого упругого тела, различал все оттенки ее ласкового голоса, но ничего не знал о ней самой. Он называл ее Катериной, и она не возражала, однако на все вопросы нежно, но упорно закрывала ему рот мягкой ладошкой или очередным чувственным поцелуем.

  Один за другим пролетали дни, и Иван Андреевич вдруг стал замечать, что юное тело прелестницы все приметнее полнеет в талии, грудь ее набухает, но все его вопросы оставались без ответа, а сама она пылала все такой же неутомимой страстью. Подолгу Иван Андреевич рассматривал знакомые очертания стройной фигуры при дневном свете, но на картине все было таким же, как и в день покупки.

    Однажды, коротая у картины по своей теперешней привычке тоскливые часы свободного дня, Иван Андреевич услышал тихий стук в дверь. На пороге стояла бедно одетая женщина. Черты ее лица показались ему знакомыми. В руках она держала сверток, из которого тоненько попискивал крошечный ребенок.

    - Простите меня, - сказала незнакомка. - Дело в том, что я здесь никого не знаю. Муж мой умер, но он называл мне ваш адрес, когда говорил, что в случае нужды я должна обратиться к вам. Не могли бы вы побыть немного с моим ребенком, мне больше некому его оставить. Вечером я приду за ним.

    - Катерина! - вдруг воскликнул Иван Андреевич.

    - Откуда вы знаете мое имя? - удивилась женщина. - Ах, да, - проговорила она, бросив беглый взгляд на картину, - вам, наверное, муж говорил. Так вы поможете мне?

    - Да, да, конечно, - горячо заверил ее Иван Андреевич, - можете не беспокоиться, мне не трудно.

    Женщина, не задерживаясь больше, осторожно положила ребенка на кровать, поцеловала его и тихо вышла.

    Напрасно прождал ее Иван Андреевич, она так и не пришла.

    Густая темная ночь медленно опускалась на город. Иван Андреевич неподвижно сидел у кровати, на которой безмятежно спал младенец, и боялся пошевелиться, чтобы не разбудить его неосторожным движением, когда вдруг услышал рядом с собой легкие шаги и прерывистое дыхание.

    - Катерина, это ты? - шепотом спросил он, удивляясь ее появлению. Впервые она возникла в комнате без его зовущих прикосновений к полотну.

    - Тише, - прошептала она в ответ, - не разбуди его.

    Иван Андреевич потянулся к ней, жадно ловя в темноте ее плечи, но она ловко увернулась и подбежала к кровати. Проворные женские руки быстро распеленали ребенка. В тишине послышались шлепающие звуки босых ног, и затем все стихло.

    Дрожащими руками Иван Андреевич зажег свечу. В комнате никого не было, а на пустой кровати в беспорядке лежали еще теплые пеленки. В растерянности Иван Андреевич подошел к картине. Неверное пламя свечи озарило роскошное ложе, где на небрежно откинутом покрывале лежал голенький младенец, самозабвенно сосал пальчик и бессмысленно таращил глазенки. А из-за воздушной портьеры выглядывала молодая красивая женщина со счастливой материнской улыбкой на губах.

    Тщетно потом каждую ночь Иван Андреевич лихорадочно гладил знакомое тело на картине, пытаясь вернуть былое. Ладони его ощущали лишь прохладную поверхность застывшей на холсте масляной краски.

- Черт, - усмехнувшись, выдал Димка и взял следующий рассказ.

                                                  "ТУМАН"

    Никто из них уже не помнил, как началась эта глупая ссора. Они стояли друг против друга разгоряченные, с пылающими от гнева глазами и перебрасывались тяжелыми, как удары, упреками.

    И если бы он, не сдержавшись, не выплеснул на нее, в конце концов, самые жесткие и несправедливые обвинения, то эта ссора закончилась бы как и все обычные ссоры между влюбленными. Но с яростью во взгляде он обрушил на нее лавину горьких и язвительных слов и ушел, демонстративно хлопнув дверью. А его последние хлесткие фразы остались с ней, повиснув в воздухе смрадным липким туманом.

    Давно миновав городскую черту, машина, легко подчиняясь его воле, неслась по загородному шоссе. Он уже не мог бы сказать, сколько проехал вот так, неотрывно глядя на бегущую навстречу ему серую ленту дороги. Наконец, стараясь избавиться от охватившего его оцепенения, он стал время от времени бросать быстрые взгляды вправо и влево от трассы. За обочиной тянулись едва высвеченные фарами деревья, кусты и придорожные столбы.

    Он опустил стекло. В окно ворвался освежающий ветер, принося с собой запах прелой прошлогодней листвы и пробуждающейся молодой зелени. Он слегка расслабился и сбавил скорость. Теперь только шуршание шин да легкий гул мотора нарушали тишину этой укрытой ночной мглой местности.

    Неожиданно справа от автострады показался небольшой  придорожный отель с маленьким ресторанчиком внизу. Он, не задумываясь, свернул вправо. Машина мягко остановилась, отразив глянцевыми боками манящие огни отеля.

    Волна тупой усталости вдруг овладела всем его существом. Он опустил свою разом отяжелевшую голову на руки, еще сжимавшие руль, и глубоко вздохнул.  Какое-то тягостное чувство живым беспокойным комком зарождалось где-то в самой сердцевине его растревоженной души и стремительно разрасталось, пытаясь подчинить его себе. Невероятным усилием поборов это наваждение, он вышел из машины и направился к ресторану.

    Ресторанчик был небольшой и почти пуст, лишь несколько посетителей сидели за столиками, да две-три пары медленно танцевали в полумраке дальнего угла под негромко льющуюся из музыкального центра мелодию.

    Он прошел к бару и сел за стойку. Было тепло и уютно. От выпитого коньяка голова сделалась приятно туманной. Чувства стали замирать, и думать ни о чем не хотелось. Он просто сидел, наслаждаясь покоем в этой простой, располагающей к отдыху обстановке, и рассеянно посматривал по сторонам.

    Вскоре он увидел, как сверху по лестнице, ведущей из отеля в бар, спустились три кричаще одетых девицы. Они дружески кивнули бармену и прошли в ресторан, но затем одна из них вернулась и села рядом с ним за стойку, обдав его теплой душной волной пряного аромата духов. Девица смотрела на него прямо и вызывающе. Он кивнул.

    - Коньяк, - сказала она тогда низким грудным голосом.

    - Два коньяка, - обратился он к бармену.

    Они пили молча, не глядя друг на друга.

    - Мой номер наверху, - наконец, тихо проронила она.

    - Хорошо, - он снова кивнул ей, расплатился, и они поднялись по лестнице,

устланной мягким, скрадывающим шаги покрытием.

    Вопреки его ожиданию, тесный маленький номер с окном во всю стену и широкой кроватью посередине выглядел унылым и убогим. Он подошел к окну, постоял немного, вглядываясь в ночную тьму, и задернул тяжелую пыльную штору. Девица ждала его, заученно улыбаясь. Здесь, в этой душной неопрятной комнатке она казалась уставшей и будто сразу постаревшей.

    Он достал из бумажника деньги и, бросив их на край кровати, спросил:

    - Столько хватит?

    Наметанный взгляд девицы быстро оценил щедрость клиента. Она стала суетливо раздеваться, стараясь в то же время принимать соблазнительные позы. Он молчал и безучастно наблюдал за ней. Девица же, раскидав в порыве притворной страсти последние снятые с себя предметы туалета, пылко прижалась к нему, нащупывая пуговицы в его одежде. И он вдруг почувствовал, как нарастает в нем гадливость и отвращение к самому себе.

    "Почему мы отказываемся от женщины, - подумалось вдруг ему, - которая дарит нам свою любовь, ничего не требуя взамен, и пытаемся насладиться ласками, которые получаем как товар, за деньги? Какой же во всем этом смысл?" Неожиданно ясно ему представилась та, с которой он так несправедливо обошелся всего несколько часов назад, оставив ее наедине с незаслуженной горечью и обидой.

    Стараясь быть как можно более деликатным, он ласково потрепал девицу по щеке, сунул ей еще пару бумажек и вышел.

    "Кажется, она не так поняла меня", - подумал он, вспоминая ее сочувственный взгляд.

    Машина, словно обрадовавшись хозяину, глухо заурчала. Выехав на автостраду, он погнал автомобиль с максимальной скоростью. Дороги этой он не знал, но помнил, что все время ехал прямо, никуда не сворачивая. Сырой промозглый воздух со свистом летел навстречу. Его стал бить озноб. Он поднял стекло, но озноб не проходил. Это была дрожь нетерпения. Им овладела какая-то лихорадочная  поспешность. Все его мысли были теперь с той, которая сидела сейчас одна, наверняка не сумев заснуть, и ждала его, только его. Лишь он был тем единственным, кто был ей так нужен. И теперь он спешил скорей сказать ей спасительное для них обоих слово, которое, сам того не замечая, уже несколько раз произнес вслух.

    Впереди едва различимо замерцали огоньки города, но и они начали постепенно тускнеть, пока не исчезли вовсе. Туман все больше сгущался.  Казалось, машина вязнет в этих пепельно-серых клубах, но он, не сбавляя скорости, упрямо мчался вперед.

    Вздох облегчения вырвался из груди, когда он проехал первые городские постройки. Как по волшебству, целыми кварталами возникали они вдоль дороги, своими силуэтами и светом кое-где зажженных окон подтверждая, что его цель уже близка. Но внезапно возникшая из тумана огромная темная масса стремительно надвинулась на него, и в ночной тишине раздался оглушительный грохот, смешанный с резким скрежетом металла и раскатистым звоном разбитых стекол. Жгучая боль пронзила его лицо, голову, руки, и затем стало тихо и темно.

    Он был прав - она не спала. Она сидела на низкой тахте, поджав под себя ноги и тупо уставившись в одну точку. Чашка совсем остывшего кофе на журнальном столике рядом с нераскрытой книгой и незаконченным вязанием так и осталась нетронутой. Малейший шорох за дверью заставлял ее напряженно, мучительно прислушиваться, но затем тело ее вновь становилось обмякшим, а голова устало склонялась на согнутые колени. Она не знала, сколько прошло времени, просто понимала, что сидит так уже давно и что ожидание - это единственное, что занимает ее сейчас.

    Внезапно ей показалось, что рядом кто-то тяжело дышит. Она вздрогнула и боязливо посмотрела по сторонам. Как будто все было спокойно, но из едва освещенного угла комнаты, где стояло кресло, все отчетливее слышались какие-то звуки. Она поднялась с тахты и осторожно приблизилась к креслу, напряженно всматриваясь в сумеречную тьму. И тут глаза ее округлились от ужаса. На кресле, как снимок на фотобумаге, вдруг медленно стала проявляться фигура человека. Это был он! Его окровавленная голова вяло покоилась на засыпанных битым стеклом плечах. Он пытался что-то сказать, чуть заметно шевеля губами, из которых сочилась кровь. Она с рыданиями бросилась к нему.

    - Что? Что? - закричала она, не помня себя от страха. - Что с тобой?

    - Прости! - с невероятным усилием хрипло выдохнул он, наконец, - прости... - и вдруг вздрогнул, затих, а его тело, как бы тая, стало исчезать. Через несколько секунд кресло уже опустело.

    Не веря в истинность происходящего, она помотала головой, пытаясь избавиться от наваждения, но расплывшееся багровое пятно, смешанное с мелкими осколками стекла, с ужасающей реальностью алело на светлой обивке кресла.

    - Вот это авария! А все туман, будь он неладен! Наверное, это из-за него он не заметил стоящего рефрижератора. Здорово врезался в его зад. Кажется, молодой еще. Да где же он? Только что вот здесь, на сиденье лежал. В крови весь... Да-а. Похоже, мы с тобой здорово перебрали сегодня.

    - Правда, перебрали. А! Вот он! Я вижу его! Надо бы вызвать какой-нибудь дорожный патруль и скорую. Хотя, нет, скорую уже не надо...

- Черт, - прошептал на этот раз Димка и передернул плечами. - А по названию сроду не подумаешь, - пробормотал он и, порывшись в бумагах, выбрал следующий рассказ.

                                      "СИСТЕМА  КООРДИНАТ"

    В прихожей резко взвизгнул колокольчик. Борис вздрогнул и чертыхнулся - он никак не мог привыкнуть к этому звуку и, справедливо полагая, что звон сейчас может повториться, поспешил открыть дверь, мимоходом отметив про себя, что увлечение Вики антиквариатом доходит порой до абсурда.

    На пороге стояла раскрасневшаяся от мороза жена. В руках она держала огромный сверток, из надорванного угла которого торчал кусок старой позолоченной рамы. Вика была радостно возбуждена, глаза ее лихорадочно блестели, а шапочка совсем съехала на затылок и лишь каким-то чудом держалась на голове. Бережно прижимая к груди подозрительный сверток, она нетерпеливо прошла в прихожую. Борис сразу все понял.

    - Опять! - ахнул он.

    - Извини, что позвонила, но руки заняты, не смогла открыть дверь сама, - перебила его Вика, предупреждая возможное возмущение мужа по поводу своего приобретения. - Нет, ты только посмотри, какая прелесть! Настоящее венецианское! Еле дотащила, но никому не хотела доверить, боялась, что разобьют, - тараторила Вика, освобождая от бумаги и ткани старинное зеркало в массивной позолоченной раме. - Мы его повесим в спальне, а по бокам  старинные подсвечники. Ну что ты дуешься? Это я себе ко дню рожденья подарила. Вот в субботу придут гости, а я его уже повешу. Ты же сам сказал, чтобы я купила то, что мне захочется. И, кстати, это оказалось не так уж и дорого, - подсунула она еще один аргумент в пользу покупки. - Старушка одна продавала, а ее соседка со мной работает. Она меня к этой бабуле и отвела. Той срочно понадобились деньги, и мы с ней очень быстро сошлись в цене. И вот, пожалуйста, зеркало мое!

    Глядя на довольное лицо Вики, Борис снисходительно кивнул головой.

    - Что ж, остается только порадоваться вместе с тобой, хотя мне трудно понять любовь к такой рухляди в наше время.

    - А вот если бы это было зеркало, в которое смотрелась еще твоя прабабушка? - не сдавалась Вика.

    - Возможно, я и хранил бы его, как память, где-нибудь на чердаке или в кладовке. Но это не то зеркало.

    - Ладно, - засмеялась Вика, делая попытку остановить их обычную дискуссию, - пойдем ужинать.

    Вика вышла замуж за Бориса совсем девчонкой - ей только-только исполнилось восемнадцать. Борис был намного старше, но, похоже, ухитрился влюбиться, как мальчишка. Сейчас-то им все завидовали, а тогда, семь лет назад, злые языки долго перемалывали историю их брака. Ну как же, невзрачная белобрысая девчонка, правда, с папашей в хорошем кресле, смогла очаровать и даже женить на себе умного, красивого, заботливого и далеко уже не зеленого экономиста. И ничего что бедного. Однако казалось, что брак на Бориса повлиял очень благотворно. Он смог организовать собственный бизнес, дела его пошли в гору, и уже через четыре года они с Викой жили в просторной и удобной новой квартире. А позже даже смогли купить себе милый и уютный загородный домик, который между собой называли просто дачей.

    Вика стала хорошей хозяйкой, умелой и гостеприимной, но не пожелала запираться дома и потому работала. А поскольку они с Борисом решили не спешить обзаводиться детьми, Вика успела еще и высшее образование получить.

    Борис одобрял все ее действия и замыслы. И вообще был очень внимателен к жене. Он дарил ей цветы и подарки, как в пору своей влюбленности, и, несмотря ни на что, все же потакал ее, как она выражалась, маленькимприхотям, таким, как эта страсть к старинным безделушкам.

    Вика ждала гостей в конце рабочей недели и очень тщательно готовилась к этому дню. На праздничном столе в настоящих старинных бронзовых подсвечниках горели свечи, и язычки их пламени многократно отражались в серебряных кубках и кузнецовском фарфоре, призванных вызывать благоговейный трепет у особых почитателей старины: Вика отличалась от прочих коллекционеров антиквариата тем, что считала, что вещи, даже такие ценные и старинные, должны по возможности продолжать служить людям. Потому и начищенный до невероятного блеска огромный медный граммофон тоже вносил свою лепту, хрипловато мурча какой-то старинный романс. А в прихожей над дверью неустанно звенел колокольчик - одна из самых любимых вещиц Вики.

    Гости не заставили себя ждать, и специально поставленный у входа в гостиную инкрустированный столик вскоре был завален букетами, просто цветами, большими и маленькими свертками и более всего конвертами, поскольку приглашены были только близкие люди, несомненно, знающие о страстном увлечении Вики. Они считали вполне приемлемым, если она сама выберет себе подарок, по своему вкусу. Но кто больше всех удивил именинницу, так это Карина, подруга детства, которая торжественно и очень бережно вручила ей старинные настенные часы, свое наследство от деда. Часы исправно шли, отмечая каждый час мелодичным боем. Циферблат их, правда, слегка пожелтевший неравномерными муаровыми разводами, был сделан в виде солнца, а вместо цифр блестели узкие бронзовые пластинки, изображавшие солнечные лучи.

    С горящими от восторга глазами Вика расцеловала Карину.

    - Ты даже не представляешь себе, - дрожа от возбуждения, зашептала ей на ухо Вика, - какой подарок ты мне сделала. Это ведь именно то, что мне было нужно. У меня для этих часов даже место есть. Пойдем, я тебе сейчас покажу.

    Поискав глазами Бориса, она жестами объяснила, чтобы он распорядился поставить цветы в вазы, и что она скоро придет. Затем увлекла Карину за собой.

    Вот так у них всегда и было. С неприметной внешностью, но подвижная и житейски рассудительная Вика каким-то непостижимым образом верховодила в довольно крепком дружеском союзе с необычайно красивой, но несколько томной и инертной Кариной. Было видно, что их обеих это устраивает. Более того, возможно, именно на таком полном взаимном дополнении и держалась их дружба так долго. Конечно, теперь, когда они достаточно повзрослели, отношения их тоже изменились. Они не были лучше или хуже, они просто стали другими, как и сами подруги. А что касается той области дружбы, которая характерна именно для девичьего общения, то, конечно, не стало уже тех смешков над мальчишками и ужимок перед ними, как в детстве. И тех ахов и охов вроде "А он что тебе сказал?", "А ты что ему ответила?", "А он что сделал?" и прочего в том же духе, как в ранней юности. Но даже, напротив, когда у Карины почти год назад родилась маленькая прелестная девчушка, Вика так и не узнала, кто отец ребенка. А поскольку Карина сама об этом не захотела говорить, Вика не посмела ее расспрашивать. Может, еще и поэтому их дружба была так крепка до сих пор.

    Толкнув дверь спальни, Вика ввела Карину в комнату.

    Половину спальни занимала большая, сделанная под старину, кровать с витиеватыми стойками и высоким балдахином. На противоположной стене, отражая это великолепие, между двумя старинными настенными канделябрами царствовало венецианское зеркало в массивной золоченой раме. Живописно собранные в глубокие складки ночные шторы из той же ткани, что и балдахин, и множество декоративных подушек создавали таинственный полумрак и особое настроение.

    - Будуар, - выдохнула Карина. - Великолепно...

    - Подожди, я сейчас, - Вика метнулась к изголовью кровати и сняла с крючка небольшой пейзаж в золотистых тонах. - А теперь смотри, - и она осторожно повесила на освободившееся место часы. - Вот теперь полная гармония, - Вика отошла на несколько шагов в сторону и, по-детски прижав руки к груди, довольно улыбнулась.

    Карина тоже с тихой улыбкой молча смотрела на нее.

    - Ой, ну как же мне нравится! - воскликнула Вика. - Спасибо тебе! Это мой самый счастливый день рождения.

    Утром Вика проснулась поздно. Слепящее январское солнце уже пробивалось в спальню сквозь щели в ночных шторах. Из кухни раздавался звон посуды - видимо, завтракал Борис. Вика, позевывая, подошла к зеркалу и посмотрела на отражающиеся в нем часы.

    "Половина второго? Да не может быть!" - подумала она и оглянулась. Часы показывали десять тридцать. "Ну да, цифр-то нет на этом циферблате! Здесь же лучики, вот я сразу и не сообразила. Конечно, в зеркале будет отражаться половина второго".

    Вика снова посмотрела на отражение часов, потом перевела взгляд на свое лицо, но себя не увидела. В зеркале отражался только спящий Борис, а под ним часы, на которых была половина второго. Вика опять оглянулась: половина одиннадцатого, смятая постель пуста. "Ну, все, схожу с ума", - испугалась она.

    Какие-то секунды Вика постояла перед зеркалом, разглядывая спящего мужа, не в силах понять, что же происходит. Когда же совершенно неожиданно для себя вместо спящего Бориса она вдруг увидела в зеркале свое растерянное и испуганное лицо, ей стало еще страшнее.

    - Ой, мамочка, что это со мной? - шепотом произнесла она и медленно опустилась на край кровати, не отрывая от зеркала напряженного взгляда. Пока ничего необычного не происходило, и это помогло ей немного успокоиться.

    "Может, Бориса позвать? - думала она, слегка нахмурив брови. - Да нет, тогда сразу начнется: вот тебе твоя рухлядь, уже на мозги стало действовать. Нет, лучше ничего не говорить".

    Бой часов прервал ее размышления. Она вздрогнула и оглянулась. Уже одиннадцать. А в зеркале? Так и есть - час. Значит, в зеркале часы идут как бы в обратную сторону. А что под часами?

    Она опустила взгляд ниже и увидела, как Борис подошел к постели и лег.

"Так ведь он вчера в час ночи ложился! Вот оно что! Зеркало отражает прошлое, причем, момент, который отмечен на этих часах"

Вика встала так, чтобы часы в зеркале не отражались, и поднесла к волшебной поверхности руку. Она увидела свои узкие пальцы, обручальное кольцо, длинные накрашенные ногти.

    "Вот здорово! Значит, все это работает как система "зеркало-часы". Или "часы-зеркало"? Да все равно, какая разница, главное, что работает!"

    Следующий взгляд в зеркало ничего не дал. Часы отражались, но ничего необычного не было. Все снова пропало.

    "Так, - уже спокойно размышляла Вика, - осталось понять совсем чуть-чуть.  Ну уж теперь я не пропущу этот момент."

    И она с решимостью уставилась в зеркало. Ждать пришлось полчаса. Когда на отражении циферблата установилась половина первого, Вика увидела, как с началом боя часов картина в зеркале сменилась - смятая разобранная постель вдруг оказалась застеленной. "Да-да-да, в это время в спальне еще никого не было", - лихорадочно соображала она, но взгляд не отрывала. Через минуту все изменилось.

    "Здорово! - с восхищением думала Вика. -  Вот теперь я все поняла. Значит, так: увидеть можно только то, что отражается ровно в какой-то час или в половине какого-то часа. Видно все прекрасно и не так, как если бы кинопленку крутили в обратную сторону, а все вполне натурально, но вот держится это всего минуту. Ладно, надо еще немного посмотреть".

    Но теперь Вика уже не ждала полчаса. Она намеренно ничего не стала трогать в спальне, а вышла на кухню. Борис уже ушел. Все было вымыто и убрано после вчерашнего праздника.

"Какой же он заботливый. Повезло мне все-таки с мужем", - с блаженной улыбкой подумала Вика. Она сделала себе кофе и снова направилась в спальню.

   Через несколько минут часы пробили полдень. В зеркале это должна была быть полночь. Наверное, так и было, но в отражении кроме смятой постели Вика так ничего и не увидела.

    "Ну что ж, - с удовлетворением подумала она, -все ясно. Когда обе стрелки вместе, я увижу только настоящее. Теперь можно убирать постель, я уже все поняла окончательно. А интересно, заметит ли Борис?"

    Но Борис ничего не заметил. Он спокойно одевался и причесывался перед этим зеркалом, не обращая внимания на пытливые взгляды жены, и она решила ничего ему  не говорить. Сама же частенько забавлялась, заглядывая в прошлое.

    Летом они жили на даче.  Жила, конечно, в основном Вика, так как Борису было бы слишком трудно ежедневно далеко за полночь ехать за город переночевать, а рано утром снова мчаться на работу. Он бывал на даче лишь в выходные. Вика же, взяв на все лето отпуск, только пару раз в месяц ездила в город по сугубо женским делам вроде посещения парикмахерской, салона или покупки всяких дамских мелочей, без которых совершенно невозможно жить даже на даче.

    Наступившие внезапно, посреди августовской жары, холодные дни с унылым, почти осенним дождиком вынудили Вику совершить внеплановую поездку - ее любимый теплый свитер и подходящая к погоде обувь оставались в городской квартире.

    "Вот Борис обрадуется. Я, пожалуй, останусь с ним на пару дней", - решила Вика, собирая заодно нуждающееся в стирке белье.

    Квартира была пуста, значит, Борис сегодня уехал рано. Вика машинально отметила про себя, что все было убрано, посуда на кухне вымыта. Она любила чистоту и порядок, и в этом они с мужем были, к счастью, похожи. Вика выпила горячего кофе, полистала свежий журнал и, вымыв за собой чашку, прошла в спальню.

    Постель тоже была аккуратно застелена. В вазе стояли цветы. Вика улыбнулась. "А Борис, наверное, все-таки ждал меня сегодня. Он всегда покупал для меня цветы", - подумала она, доставая из шкафа пушистый свитер.

    В это время часы прозвонили свою нехитрую мелодию. Вика оглянулась и посмотрела на бронзовое солнышко. Девять часов утра. По привычке она заглянула в зеркало и остолбенела...

    Часы показывали три часа ночи. В спальне горел ночник. На тумбочке в вазе стояли цветы. А на постели под часами из-под обнаженной спины Бориса виднелось смуглое плечо Карины и ее прекрасное лицо с закрытыми глазами и закушенной в страсти нижней губой. Ее пышные темные волосы в беспорядке разметались по подушке.

    Вика закрыла лицо руками. Она не помнила, сколько так простояла, стараясь ни о чем не думать и ничего не чувствовать, но в памяти ее все время всплывало прелестное личико девчушки - дочки Карины. Теперь стало понятно, кого напоминали ей эти черты.

    Когда часы пробили снова, Вика не смогла удержаться, чтобы не взглянуть в зеркало, в котором на этот раз во весь рост отражалась обнаженная Карина с победной улыбкой на красивых губах, а перед ней на коленях Борис, обхвативший ее ноги руками. Дрожа от ярости, Вика сорвала со стены часы и швырнула их в зеркало. Сотни мелких осколков разлетелись по комнате. Рухнув на подушку, Вика громко, по-бабьи, завыла.

"Нет, - подумал Димка, - по названию трудно угадать, о чем там написано"

Подложив под голову побольше подушек, он прилег на диван и стал читать все рассказы подряд, не выбирая.

                                             "МАТЬ  И  СЫН"

    Он остался один. Жестокий жаркий бой разметал по полю всех его товарищей. Их истерзанные тела обмякшие и безжизненные, пугали своей неподвижностью и уже вечным молчанием. А враг все не унимался.

    Молоденький белокурый солдат дрался яростно и неистово. Когда же была брошена последняя граната, и вышел последний патрон, он с быстротой развернувшейся пружины бросился на стрелявшего в него в упор врага. Уже раненый, собрав всю свою волю, стараясь не потерять сознания, он не разжимал рук, пока последние силы не покинули его.

    А в далеком сибирском селе, утонувшем в зеленом кедровнике, в старой бревенчатой избе глухой темной ночью на чисто выскобленном полу перед темными ликами святых, едва проглядывавшими под мерцающим светом лампадки, стояла на коленях маленькая седая женщина и усердно била поклоны, творя свою вечернюю молитву. Смиренно шептала она что-то, просяще заглядывая в глубокие мудрые глаза, беспрестанно крестясь и утирая тихие слезы.

    Закончив свое действие, она устало поднялась с колен и, кряхтя и охая, стала укладываться, по привычке разговаривая сама с собой.

    - Ох, что-то на сердце у меня тяжело сегодня. Видно, чует оно недоброе. Не смогу уснуть, наверное. Ноги-то как ломит, еле хожу. Знать, немного уж осталось. Только бы Алешеньку дождаться, повидать напоследок, а там уж и помереть можно.

    Она загасила лампу и, продолжая вздыхать, прилегла на широкую скрипучую кровать. Через несколько минут ее охватил чуткий, беспокойный сон.

    И снилась ей ее молодость, красивый и сильный муж, их дети, живые, здоровые и, наконец, младшенький и самый любимый Алешенька. Он бежал босиком по залитому солнцем лугу, приминая сочную изумрудную траву, и протягивал к ней худые загорелые ручонки. А она, тогда еще здоровая и крепкая, легко подхватила сынишку на руки и подбросила его вверх. Его детское тельце поднялось высоко в воздух, закрыв собой ослепительный свет, и вдруг все стало темно. Повеяло холодом и сыростью.

    В жутком недоумении оглядывалась она вокруг, пытаясь найти своего сыночка, но вместо цветущего луга увидела искореженную жестокой битвой землю. Тут и там вперемешку с вывернутой пожухлой травой, грязью и обгоревшим металлом лежали неподвижные тела погибших. Ей стало холодно и страшно, но она уверенно пошла к видневшемуся невдалеке пригорку со сломанной березкой, продолжая искать сына. Грязь мерзкой кровавой жижей хлюпала и растекалась под ее босыми ногами.

    Пройдя еще несколько шагов, она увидела белокурую голову Алеши и поспешно направилась туда.

    Он лежал у ее ног безмолвный и застывший, вцепившись посиневшими пальцами в горло врага. Равнодушный ветер трепал его пшеничные кудри.

    - Алешенька, - застонала мать и опустилась возле него. Она осторожно отвела его руки от мертвеца и развернула сына на спину. Бледное лицо его было безжизненным и отрешенным, на груди растеклось огромное бурое пятно.

    При виде этого еще совсем недавно горячего молодого живого тела  растерзанным и затихшим, у матери невольно вырвался громкий крик боли и отчаянья. Широкой волной пронесся он над этим бранным полем, над стоявшим невдалеке уснувшим лесом, вспугнув спящих птиц, и устремился, затухая, к темному горизонту...

    Последнее, что он помнил - это закатившиеся глаза врага и его предсмертный хрип. Затем перед его взором поплыли цветные круги, уплывающие куда-то в черноту.

    Очнулся он от страшного крика, пролетевшего над ним. Он медленно поднял будто налитые свинцом тяжелые веки.

    - Мама, - прошептал он, с трудом разлепляя спекшиеся губы. Усилием воли пытаясь удержать взгляд на молодом, памятном из далекого детства лице матери, сын слабо улыбнулся. - Ты мне снишься? - еле слышно спросил он.

    Облегченно вздохнув, мать прижала сына к груди, нежно поглаживая и тихонько раскачивая: так она делала когда-то в его младенчестве.

    - Мама, где мы? - спросил он, почувствовав под собой сырую землю.

    - Сыночек, Алешенька, вставай, я помогу тебе. Нельзя здесь оставаться, - засуетилась мать. Она бережно подложила под отяжелевшее тело сына руки и подняла его. - Я понесу тебя, обхвати меня за шею.

    - Мама, не надо, мамочка. Тебе тяжело, я сам.

    - Молчи, сынок, мы скоро выберемся отсюда, ты только ничего не говори. Ты должен жить. Один ты у меня остался, все твои братья полегли. Кто закроет мои глаза, если я и тебя потеряю? Ты пока спи, не тревожься, - уговаривала она его, как маленького, а сама все шла и шла, ни на минуту не останавливаясь, твердо ступая босыми ногами по изрытой битвой земле. Она не чувствовала ни камней, ни острых осколков, ни холодного ветра, ни тяжести слабеющего тела.

    Когда мать вышла на дорогу, тьма ночи уже принимала тусклый серый оттенок. Впереди показалась небольшая деревушка. Приблизившись к ней, она заметила кумачовый флаг над единственным двухэтажным зданием. Во дворе третьего от края деревни дома стояло несколько повозок и машин с санитарным крестом.

    Подойдя к хате, мать бережно опустила сына на крыльцо, поцеловала его в горячий лоб и громко постучала в окно...

    В окно громко постучали, а затем с треском распахнулась скрипучая дверь.  Розовощекая Варюха - деревенский пастух - заглянула в избу.

    - Матвеевна, ты что-то сегодня разоспалась. Айда коров выгонять.

    Крепкие ступни молодки дробно простучали по половицам.

    - Ты не захворала ли, Матвеевна? - участливо спросила Варюха с трудом отходящую ото сна соседку. - Давай встать-то помогу, - засуетилась она, бережно поддерживая ее, - вот так, не спеши, помаленьку.

    Откинув лоскутное одеяло, Варюха вдруг удивленно ахнула.

    - Да что это с тобой? Гляди, как постель-то грязью вывозила. Да рыжей какой-то. И где только нашла такую? - продолжала приговаривать Варюха, провожая

изумленным взглядом медленно переступающие по чисто выскобленному полу облепленные засохшей грязью ноги соседки.

                                  "ЗАМАНЧИВОЕ  ПРЕДЛОЖЕНИЕ"

    Ясным летним утром под тенью могучих деревьев старого городского сквера на скамейке сидела одинокая старушка. Немногочисленные завсегдатаи этого тихого зеленого уголка - бабушки с внуками и молодые мамаши с детьми - часто видели ее здесь. Она всегда была одета в темно-синее платье в белый горошек с белым воротничком, а голову ее украшала старомодная  черная соломенная шляпка. Лицо старушки носило следы былой красоты, поредевшие седые волосы были уложены на затылке аккуратным пучком. Она всегда приходила одна, подолгу сидела, погруженная в свои мысли и почти не обращала внимания на то, что происходило вокруг. Но к ней обычно никто не подходил.

    Старушка задумчиво смотрела на резвящуюся у фонтана парочку, когда рядом с ней вдруг раздался вкрадчивый мужской голос.

    - Вспоминаете свою молодость, Василиса Федоровна?

    Она вздрогнула и посмотрела на заговорившего с ней человека. Это был незнакомый мужчина неопределенного возраста с черными, мелко вьющимися волосами, большими залысинами и высоким лбом. Темные глубокие глаза его смотрели пристальным колючим взглядом. Тонкие губы, нос с горбинкой и острая бородка придавали лицу довольно хищное выражение.

    - Откуда вы меня знаете? - удивилась старушка.

    - Не пугайтесь так, все очень просто. Мы когда-то жили в одном доме, еще до войны. Вы меня, конечно, не помните, я тогда  был совсем маленьким, а вот вас знали все - самую красивую девушку в нашем дворе.

    - Ну-у, это было так давно. Теперь мне даже кажется, что это было не со мной.

    - Не скажите, наверное, трудно забыть такую толпу поклонников, которая каждый вечер поджидала вас?

    Легкая улыбка тронула губы старушки.

    - Это правда, много у меня тогда женихов было, да вот любила я одного только Васеньку.

    - Счастливец! Повезло, значит, ему.

    - Да, мы поженились. Но это было за год до войны. Недолго мы были вместе.  Правду говорят: не родись красивой, а родись счастливой.

    - Неужели беда случилась?

    Польщенная чужим вниманием старушка горестно закивала:

    - Как ушел мой Васенька на фронт, так и не вернулся больше. Похоронную получила в мае, перед самым Днем Победы. Вот и живу с тех пор одна. Так и не смогла его забыть. А все эта война... Отняла его у меня. А как мы с ним могли бы быть счастливы, как бы дружно жили! Много я отдала бы за то, чтобы вернуть наше золотое время, чтобы снова увидеть его живым, - на глазах старушки показались слезы. Она тихонько шмыгнула носом и достала из кармана платочек. - Ах, разговорилась я, вы уж извините. Живу одиноко, а так хочется иногда с кем-нибудь поделиться.

    - Ну что вы, я вас понимаю. Однако, война войной, но никому не дано знать  свою судьбу. Трудно сказать, как сложилась бы ваша жизнь с мужем. Может, вы еще не раз пожалели бы, что он вернулся.

    - Нет, нет, что вы такое говорите, - вскинулась старушка, - никогда, ни за что! Вы так думаете потому, что совсем не знали моего Васеньку. Он так любил меня!

    - А хотели бы вы прожить снова свою жизнь, но уже с Васенькой? Допустим, вы дождались его с войны живым.

    - О, конечно, но ведь это невозможно.

    - Это как сказать, - испытующе глядя на нее, проговорил незнакомец. - Правда, есть одно условие.

    - Какое такое условие? Кто вы? - испуганно забормотала старушка, отодвигаясь на самый край скамейки.

    - Я, кажется, напугал вас? Извините, я не хотел. Вы слышали когда-нибудь о гипнозе?

    Старушка недоверчиво кивнула, но снова пододвинулась поближе.

    - Ну вот, считайте, что это обыкновенный гипноз. А условие простое: если вы хоть раз пожалеете о его возвращении, вы потеряете все. Вы понимаете? Даже жизнь.

    - Да, да, зачем мне такая жизнь? Знаете ли вы, что такой полное одиночество? - старушка придвинулась совсем близко. - Я согласна, согласна. Начинайте! Что от меня требуется? - горячо заговорила она.

    - Хорошо ли вы помните своего мужа?

    - Он всегда в моей памяти как живой. Я его ясно представляю таким, каким провожала на войну.

    - Тогда закройте глаза, расслабьтесь, - властным голосом приказал незнакомец. - Вы видите своего мужа среди других отъезжающих на фронт...

    ...Василиса всхлипывала, уткнувшись мокрым распухшим носом в шею мужа. Перрон был полон плачущих женщин и детей. Отправляющиеся на фронт бойцы старались крепиться, но в глазах многих стояли слезы. Прощальный гудок паровоза - и потянулись дни, месяцы, годы ожидания, годы скупых солдатских писем, изнурительной многочасовой работы на заводе, голодные дни и холодные ночи. И, наконец, радость. Огромная, безмерная. Победа!

    Теплой июльской ночью, когда ожидание становилось особенно невыносимым, вдруг раздался знакомый стук. Василиса босая кинулась в прихожую и резким движением распахнула дверь. На пороге стоял Василий, постаревший, усталый, в вылинявшей гимнастерке, но глаза его светились счастьем.

    - Любимый, муж ты мой, живой, - заголосила Василиса, целуя его небритые щеки, сухие губы, колючие усы. - Вернулся, вернулся, живой, слава Богу, - повторяла она, не помня себя от радости, не замечая ни его искалеченной кисти руки, ни хромоты.

    С этого дня она будто заново родилась, летала, как на крыльях. Все-то у нее спорилось, везде успевала. Вся ее былая девичья красота снова вернулась к ней, но уже расцветшая неповторимым женским обаянием.

    А Василий, немного осмотревшись, устроился на работу плотником, хоть и трудно было ему с одной рукой. Хорошо зажили они с Василисой, да вот беда - детей у них не было. Все чаще становился вдруг Василий задумчивым, все чаще видела его Василиса с соседскими ребятишками. И всегда у него была для них или конфетка, или кусочек сахара, или леденец. В такие дни тоска сжимала сердце Василисы, и шептала она мужу жаркими ночами: "Все еще впереди у нас с тобой, все еще будет, лишь бы мы были вместе, лишь бы ты любил меня".

    Но годы шли, а все было по-прежнему. Напрасно Василиса старалась развеять печаль мужа. День ото дня он становился все угрюмее и мрачнее. Теперь Василий часто приходил с работы пьяным, грязным и злым, и тогда ругался, страшно скрипя зубами, и был посуду, проклиная Василису. Она в ответ только молчала, стиснув побелевшие от страха губы, стараясь не попадаться ему на глаза. Но однажды, не сдержавшись, он ударил ее наотмашь здоровой рукой по лицу. Из рассеченной брови брызнула кровь, заливая потемневшие в ужасе глаза. Это его сразу отрезвило. Он остановился, испуганно глядя на жену.

    - Ничего, Васенька, дорогой, - плача говорила она, вытирая окровавленное лицо, - успокойся, все будет хорошо, лишь бы ты  был со мной, любил бы меня, все пройдет.

    Долго они не спали в ту ночь, долго Василий просил прощения у жены, клялся больше не пить. И с этой ночи его как будто подменили. Он снова стал ласковым и внимательным, стал следить за собой. Это был прежний Василий. И Василиса опять чувствовала себя счастливой. Они подолгу гуляли вместе в городском скверике, когда после первой смены у Василия были свободные вечера, ходили в кино, вместе занимались своими нехитрыми домашними делами, ни словом, ни намеком не напоминая друг другу о прошлом. А когда Василиса работала в вечерней смене, муж всегда встречал ее у проходной, и они, прогуливаясь, не спеша шли домой.

    С днем рождения Василису поздравлял весь цех. Ее, спокойную, немногословную, красивую женщину все знали и любили. Подарили Василисе отрез на платье и огромный букет роз, а мастер ради такого торжества отпустил ее домой пораньше. Счастливая Василиса не торопясь шла по городу, прижимая к груди прекрасные цветы, и горделиво поглядывала на прохожих.

    В городском сквере зажглись цветные фонарики, играл духовой оркестр, и Василисе казалось, что весь город радуется вместе с ней. Она свернула в аллею, по которой они с Василием так любили гулять вместе. "Жаль, что его сейчас нет рядом", - подумала она, проходя мимо обнимающейся парочки, и вдруг остановилась, будто оглушенная, не в силах сделать больше ни одного шага. Этот родной, до боли любимый голос она узнала бы среди тысячи других. Срывающийся и хриплый от страсти, он словно окатил ее ледяным потоком, пригвоздил к месту, а каждое прозвучавшее слово она ощущала, как звонкую пощечину на своем лице. Ей казалось, что в вечернем полумраке эти постыдные звуки становятся слышны всем. Она беспомощно озиралась, и ей хотелось только одного: чтобы во всем мире наступила полная тишина. Но голос не умолкал.

    - Милая, солнышко мое, хватит, пойдем скорей к тебе, а то мне скоро идти встречать свою старуху.

    Совсем близко, почти рядом с Василисой, под отцветающими липами, обнимая здоровой рукой прижавшуюся к нему невысокую худенькую девушку, стоял ее дорогой Василий.

    - Нет, нет, - закричала Василиса, давясь злыми слезами, - так нельзя. Да за что же ты так со мной? Уж лучше бы я совсем не увидела тебя больше, чем так. Никогда, никогда, - рыдала она...

    Резвившаяся у фонтана молодая парочка, услышав крики, подбежала к скамейке, на которой, неестественно откинувшись, неподвижно лежала молодая красивая женщина в темно-синем платье в белый горошек и с белым воротничком. На голове у нее была надета черная старомодная шляпка из соломы, а волосы аккуратным тугим пучком уложены на затылке. Прекрасные свежие розы волшебным ковром рассыпались у ее ног, издавая тонкий, грустный аромат.

                                        "НА  ДОБРУЮ  ПАМЯТЬ"

    На вокзале было шумно и суетно. Сергей с Машей долго бродили в поисках укромного уголка, пока, наконец, не устроились на низенькой лавочке за киоском с мороженым. Здесь они могли спокойно попрощаться.

    Сергей пришел на вокзал проводить Машу. Она уезжала на соревнования по парашютному спорту. Маша была его невестой. И надо же было так случиться, что эти соревнования устроили за три недели до их свадьбы, когда еще столько хлопот.

    Сергей не отрываясь смотрел на Машу грустными глазами.

    - Ну, не скучай, Сереженька, я же через семь дней приеду. Ну, улыбнись.

    - Постараюсь не скучать и улыбаться, - кисло согласился он. - Ты будешь думать обо мне?

    - Конечно, буду. Все время. Я собираюсь каждый день писать тебе. Но я приеду даже раньше, чем эти письма дойдут до тебя. Потом еще вместе будем их читать, - попробовала она пошутить.

    Дальше шел обычный бессмысленный разговор влюбленных, пока он не был прерван появлением тренера.

    - Команда вся в сборе, ждем тебя. Прощайтесь быстрее. Поезд уже подали: первый путь, вторая платформа, седьмой вагон, - коротко скомандовал он и тут же исчез.

    Маша сразу заторопилась, лицо ее стало серьезным и сосредоточенным.  Сергей подхватил вещи, и они быстрым шагом направились к указанному месту.

Целуя Машу на прощанье перед самой посадкой в вагон, Сергей вдруг вспомнил:

    - Я же принес тебе фотографии! Помнишь, Сашка нас в лесу снимал? Он мне сделал две карточки. Возьми одну с собой, будешь меня вспоминать, а эту я себе оставлю. Они совершенно одинаковые. Ну, до свиданья, любимая моя, счастливо тебе там. Береги себя.

    Если бы Сергей мог знать, что он видит Машу в последний раз, то, наверное, лег бы на рельсы и не дал бы поезду тронуться с места.

    Маша разбилась в самый последний день соревнований. Ее парашют не раскрылся. Она воспользовалась запасным, но было уже поздно.

    Сергей переживал свое горе тяжело и молчаливо, как почти все мужчины. Стал хмурым и неразговорчивым, между бровей залегла глубокая морщина. Неподвижно сидел он за столом, глядя на тот единственный снимок, на котором они с Машей были вместе, и подолгу разглядывал любимые черты.

    Но время шло, и постепенно Сергей стал смиряться с тем, что Маши больше нет. Однако память о ней не ослабевала, как не затихала и его тоска о невесте.  Все так же часто смотрел он на снимок, где на освещенной солнцем полянке стояли они с Машей, взявшись за руки, молодые, счастливые и весело улыбались друг другу.

    А жизнь все же брала свое. Сергей познакомился с хорошей доброй девушкой, которая всем сердцем потянулась к нелюдимому задумчивому парню. Но короткими и нечастыми были их встречи. Сергею было скучно с Асей, и после каждой встречи он, как завороженный, нетерпеливо спешил домой к своей фотографии.

    Однако кроткая, но настойчивая девушка не оставляла Сергея в покое в надежде, что он сначала просто привыкнет к ней, а потом и полюбит. И действительно, Сергей вскоре перестал убегать от нее так рано. Все дольше длились их встречи, все длиннее были задушевные беседы, и все терпимее становился он, когда ловил на себе ее молящие взгляды. Но полюбить Асю он так и не мог. Тихими темными ночами, когда оставался совсем один, в глубокой тоске шептал он над заветным снимком: "Машенька, Машенька, не могу забыть тебя и не хочу. Одну тебя любил, люблю, и буду любить".

    Так вот и жил он, не в силах разлюбить свою погибшую невесту и не смея оттолкнуть другую девушку, которая - он видел это - всей душой любила его.

    И вот однажды тихая, но упорная Ася, так и не дождавшись заветного слова, сама призналась Сергею в любви. Он стоял, тупо уставившись на нее, не зная, что ответить ей и как теперь поступить.

    - Сережа, ну что же ты молчишь, скажи хоть что-нибудь. Ой, какая же я дура, - тоненько заплакала Ася, - зачем я тебе это сказала? Никогда себе не прощу, - ее худенькие плечи мелко вздрагивали.

    - Не надо, Ася, ну не плачь, - нерешительно топтался возле нее Сергей, - ты добрая, ты хорошая, милая, у тебя все будет замечательно... - приговаривал он, робко поглаживая ее по плечу, но тихие всхлипы Аси переросли в горькие рыдания, и, поморщившись, Сергей с досадой в голосе произнес: - Перестань, Ася, успокойся, я тоже тебя люблю.

    - Правда? Ты правду говоришь? Тогда поцелуй меня, если любишь, поцелуй!

    Возвращаясь в тот вечер домой, Сергей почти бежал, ругая себя на ходу:

    - Вот дурак, идиот, зачем я ей так сказал? Ведь не люблю же, не люблю ее, не нужна она мне, ни сейчас, ни потом. Какая же я скотина! Надо было сразу все ей объяснить, ведь дальше еще труднее будет.

    Когда ночью перед сном он, как всегда, смотрел на снимок, ему вдруг показалось, что Машенька на нем не улыбается. Снова и снова вглядывался он в милые черты, но улыбки на лице девушки и в самом деле не было.

    "Довел себя, - думал он, тяжело засыпая. - Нет, завтра же все Асе объясню.  Она хорошая девушка, должна меня понять, она простит меня".

    С этим твердым намерением он проснулся на следующий день отдохнувшим и успокоившимся. Вспомнив свое ночное состояние, он посмотрел на снимок, где они с Машей стояли, взявшись за руки, молодые, счастливые и весело улыбались, глядя друг другу в глаза.

    Однако объясниться с Асей он так и не решился ни в этот, ни в последующие дни. Сергей боялся ее обидеть. Он понимал, что любые слова, даже самые мягкие, хоть и правдивые, будут невыносимо грубыми и горькими. Все так же продолжались их встречи, все так же Ася ласкала его, а он молчал, принимая эти ласки, но все так же не любил ее. А однажды остался у Аси на всю ночь.

    Как же он был противен себе наутро! Как проклинал и свою нерешительность, и ее настойчивость!  Как мчался к своей спасительной фотографии, торопясь скорей увидеть любимое лицо, просить прощения за свою низость.

    Дрожащими руками держал он снимок, на котором стояли они с Машей на освещенной солнцем полянке, взявшись за руки, и удивленно рассматривал его. На фотографии рядом со счастливым улыбающимся Сергеем, отвернувшись от него, стояла Машенька с серьезным и грустным лицом.

    "Что это со мной? - испуганно думал он. - Я, кажется, галлюцинирую. Дожил. Это все из-за дурацкой бессонной ночи. Нет, надо что-то делать. Надо, наконец, объясниться с Асей. Конечно, что случилось, то случилось. Она хорошая, добрая, терпеливая, она поймет меня, и мы вместе решим, что делать дальше. А пока спать, спать, а то так и до чего угодно можно дойти..."

   Но вновь благие намерения Сергея так и остались только намерениями. Не посмел он все же поговорить с Асей и продолжал приходить к ней, теперь уже часто оставаясь у нее на ночь, каждый раз ненавидя себя потом за свою слабость, а к фотографии не смел даже прикоснуться.

    Дни летели, и Сергей стал замечать, что Ася уже не так счастлива, как в первые дни их встреч. Он догадывался, что все дело в нем, в его поведении, что она стала тяготиться своим неопределенным положением, но продолжал упорно молчать, не строя никаких планов на будущее.

    "Как я могу на всю жизнь связать с ней свою судьбу, если совсем не люблю ее? - думал он. - Да, она хорошая, добрая, ласковая, но этого, видно, мало для того, чтобы полюбить ее так, как я любил и до сих пор люблю свою Машеньку".

    Снова тоска по погибшей любимой девушке охватывала его с прежней силой. Все реже видела его теперь Ася. Одиноко бродил он по городу, споря с самим собой, не находя выхода из этой неприятной и все более тяготившей его ситуации.

    Как-то, вернувшись с одной из таких прогулок, он захотел взглянуть на снимок.

    "Нет, это не может быть галлюцинацией", - ужаснулся он. На фотографии, которую он уже давно не видел, Машенька стояла, отвернувшись от него, и лицо ее было незнакомо хмурым и неприветливым.

    Кое-как накинув пальто, он выскочил из дома, громко хлопнув дверью.

    "Я знаю, что надо делать. Сейчас же, немедленно объяснюсь с ней, - лихорадочно думал он, шлепая прямо по лужам. - Теперь уже меня ничто не остановит. Больше нельзя тянуть. Машенька, любимая, прости меня".

    Он почти влетел к Асе, напугав ее своим взъерошенным и решительным видом.

    - Нам надо поговорить, - твердо сказал он.

    - Да, у меня к тебе давно серьезный разговор, но я все не осмеливалась.

    Тихий и отчего-то печальный голос Аси притушил его воинственный пыл.

    - Хорошо, я слушаю тебя, - сдержанно произнес он.

    - Сергей, у нас будет ребенок. Скоро станет заметно. Я не знаю, что делать.

    Сергей опешил. Он уставился на нее, не скрывая своей досады.

    "Как же так? И как все это некстати, - думал он. - Ну уж нет! Теперь меня все равно уже ничто не остановит".

    - Ася, - решительно начал он, - надеюсь, ты меня поймешь. Конечно, я признаю, что один виноват во всем, я согласен, что надо было раньше сказать тебе это, но никак не мог решиться. Если сможешь, прости меня, но я тебя не люблю. И никогда не любил. А сказать тебе это у меня все не получалось. Я всегда любил и теперь еще люблю другую. Давай вместе решим, как нам быть дальше.

    В комнате стало тихо, только старенький будильник что-то шептал, мерно отсчитывая время.

    - Уходи, - глухим голосом сказала Ася, - уходи!

    "Все, все, все, - билась в мозгу Сергея мысль в такт его шагам, - наконец-то все станет на свои места. Маша, прости, прости, я все так же люблю тебя и помню. Прости!"  Все его думы были о том единственном снимке, где они  с Машей стояли вместе, такие молодые и счастливые, держась за руки и улыбаясь друг другу. Вернувшись домой, он жадно рванулся к дорогому прямоугольничку, стоящему на столе...

    На освещенной солнцем полянке с нелепо вытянутой рукой стоял один счастливый и молодой Сергей и, глядя куда-то в сторону, весело улыбался.

  - Черт! - опять пустил в ход свое любимое словечко Димка. - А в этом что-то есть... Даже мораль какая-то. Во всяком случае, читать интересно.

    Он посмотрел на часы, пошел на кухню, сделал себе пару бутербродов и кофе и вернулся в кабинет отца. Положив в красную папку те рассказы, которые уже прочитал, причем, в той же последовательности, в какой они там лежали, он тщательно завязал тесемки и отложил папку в сторону. Секунду поколебавшись, Димка выбрал синюю папку и открыл ее. Пристроившись с бутербродами и кофе, он взял первый рассказ и начал с него.

                                             "ПЕРЕКРЕСТОК"

    Повинуясь резкому порыву холодного осеннего ветра, крупные капли дождя дробно застучали по оконному стеклу. Егор вздрогнул.

    "Странный сегодня день, - подумал он, - мысли путаются, как у больного.  Однако надо работать. В 16.00 к Владимиру Ивановичу, а очерк еще не готов"

    Он перечитал написанное, что-то подправил и начал новый абзац.

    Из-за тонкой перегородки, разделявшей и без того небольшую комнату редакции, слышался обычный рабочий гул, хлопанье дверей и стрекотанье пишущей машинки. Вернувшаяся из командировки Ирина громко обсуждала с подругой красоты сельской природы. Егор невольно прислушался к ее красивому мелодичному голосу.

    - А воздух! Прозрачный, звенит! А сад! Громадный, идешь - боишься заблудиться. А яблоки! Во яблоки! - за перегородкой послышался гулкий стук.  Очевидно, Ирина продемонстрировала величину яблока с помощью круглой керамической вазы. - А пруд! Боже, какой пруд! Левитановский, иначе не скажешь.

    Егору вдруг вспомнилось далекое знойное лето, тихое покачивание поплавков на воде и три пары босых ног, свисающих со старого деревянного мостика.

    Это был всего лишь один из многих счастливых дней безмятежного невозвратимого детства. А на мостике сидела неразлучная, загоревшая до сизого оттенка троица - Катя, Егор и Женька. Женьке тогда страшно не везло - совсем не клевало, но он упорно сидел на месте, боясь оставить их с Катей вдвоем. Катя же, как назло, все время что-то шептала Егору на ухо, а потом беззвучно смеялась, стараясь не распугать рыбу.

    Рыбацкое счастье улыбнулось Женьке, когда солнце уже почти село, но Катя заторопилась домой, и Женька покорно стал сматывать удочки.

    Дорогой он шел сзади хмурый и молчаливый, неотрывно глядя в светлый Катин затылок, и слушал ее веселую болтовню с Егором.

    - Женька, а ты кем будешь, когда вырастешь? - обернулась она к нему.

    - Это секрет, - отвернувшись, пробурчал он.

    - И от меня секрет? - лукаво сверкнула глазами Катя.

    - А от тебя в первую очередь, - все так же угрюмо ответил Женька.

    - Ой, подумаешь, воображала. А мне это и неинтересно. Я просто так спросила, - Катя задиристо тряхнула косичками и быстро побежала вверх по тропинке...

    На столе пронзительно зазвенел телефон

    - Алло! Вы не туда попали. Вам нужен отдел писем, - Егор назвал нужный номер и положил трубку.

    - Да, работа явно не идет, - вслух сказал он. Посидел, побарабанил пальцами по столу, попробовал снова перечитать написанное, но отложил листки в сторону.

    "Катя, Женька, детство... А ведь мы так и не узнали, кем он все-таки стал, наш Женька, гдеон. Последний звонок, аттестат зрелости, выпускной бал и - как в воду канул. Даже тетка о нем ничего не знала, хотя в последние годы он ей регулярно высылал деньги. Но все из разных мест и "до востребования". Ну, он-то всегда был таким, со странностями, даже взгляд его временами становился до того отрешенным, что просто мороз по коже. А вот Катя... Эх, Катя, Катя..."

    Егор почувствовал стеснение в груди и несколько раз глубоко вздохнул. Голова слегка закружилась. Ему вдруг стало тревожно и страшно. Страх был безотчетным, необъяснимым, и от этого беспокойство Егора усилилось. Он встал и подошел к окну.

    "Вот, опять начинается. Все, как в прошлый раз. Может, я и в самом деле болен? Нет, надо как-то отвлечься, успокоиться", - пытался он уговорить себя, но память с непостижимым упорством возвращала его в прошлое.

    Два года назад, в тот горький для него день этот страх так же внезапно овладел им. Сначала просто шевелился где-то в глубине, в каких-то дальних, потайных уголках души. Потом долго мучил и терзал его, а затем уже гнал Егора длинным замысловатым путем по незнакомым улицам туда, где он всегда был спокоен и счастлив. Туда, где на столе рядом с чашкой недопитого чая его ждал вырванный из блокнота листок с непонятными, невозможными словами: "Егор, я ухожу. Я люблю другого".

    Она исчезла, его Катя, скрылась навсегда, совсем, без следа. На работе сказали, что уволилась. И с того дня ее никто не видел и не говорил с ней. Катя не взяла ни одной своей вещи. Даже сумочка с косметичкой и деньгами лежала там же, на столе, рядом с чашкой недопитого чая и недоеденным бутербродом...

    Егор уже не мог спокойно стоять на месте. Он прошел между столами, машинально поднял телефонную трубку, но тут же положил ее на место, собрал разложенные на столе листы с недописанным очерком, зачем-то пересчитал их и, как бы прислушиваясь к чему-то, медленно вышел из комнаты.

    Так странно, очень странно было видеть, как под холодным осенним дождем, не обращая внимания на удивленные и любопытные взгляды прохожих, без плаща, зонта, с непокрытой головой стремительно шагал молодой мужчина, крепко сжимая в руке намокшие листы бумаги.

    Егор не знал, куда он идет. Он чувствовал, что так надо, что ему необходимо попасть туда и как можно скорее. Какая-то неведомая сила увлекала его за собой, властно и настойчиво заставляя ускорять шаги. Он уже почти бежал. Страх, который еще недавно владел им, пропал. Была только решимость и уверенность, что он поступает правильно.

    Дом, к которому подходил Егор, был ему незнаком. Да, совершенно точно, на этой широкой лестнице с витиеватыми перилами он впервые. Вот и нужная дверь. И он почему-то знает, что она не заперта, можно войти.

Егор с силой толкнул тяжелую, обитую черным дерматином дверь и застыл на пороге.

    Его удивление граничило с ужасом. Но не Катя была в этом повинна, хота так необычна была ее кроткая грустная поза, тусклые безразличные глаза: Егор не сомневался, что увидит здесь Катю. Взгляд его был прикован к лежащему на широком низком диване под теплым шерстяным пледом седому болезненного вида мужчине, который так же, не мигая, смотрел на Егора.

    - Ближе подойди, - чуть слышно произнес больной, но в нависшей напряженной тишине эти слова прогремели мощным раскатом.

    Голос был невероятно знакомым.

    Егор медленно сделал шаг и вдруг выдохнул:

    - Ты? Это ты!

    Он застонал и опустился на стул, переведя взгляд на Катю, которая сидела на краешке дивана все в той же безучастной позе.

    - Да, это я, - сказал Женька. - У тебя такого варианта и в мыслях не было, верно? - в голосе его послышались ироничные нотки. - Тем более дорога была мне эта победа. Я-то думал, что добился ее, но теперь знаю, что ошибся, - он перевел дух, будто запыхавшийся от бега человек, и продолжил: - Прошу тебя. Егор, выслушай меня, только не перебивай. Силы мои на исходе. Никто не знает это лучше меня. Сегодняшний тоскливый осенний день, быть может, мой последний день, поэтому я и призвал тебя. А-а, ты удивлен! Не думай, я не заговариваюсь, это действительно так.

    Больной еще раз передохнул, затем, прикрыв потемневшими веками глаза, заговорил:

   - Ты ведь помнишь тот день на реке, когда Катя меня спросила... Я знаю, что помнишь, ты вспоминал его сегодня. Это я посылал тебе воспоминания, но потом все же решил позвать тебя сюда. И даже не позвать, а привести. Так вернее... Я ведь мог просто отослать Катю обратно к тебе, но ты бы ее не понял, а, возможно, и не простил. Сама она ничего не смогла бы тебе объяснить, потому что ничего не знает. Поэтому слушайте оба... Именно тот день на реке повернул и мою судьбу, и ваши судьбы тоже, потому что именно тогда я решил, чему посвящу свою жизнь. Я любил тебя, Катя, любил всегда: и тогда, и потом, и сейчас. Но я для тебя был ничем. Я всегда плелся за вами, как тень, и не мог себя заставить  уйти раньше тебя, Егор. Я ревновал страшно, до злости, до боли. Тогда и родилась эта жуткая мысль - подчинить другого человека себе, своей воле, своим желаниям. О, это был долгий и трудный путь. Надо было много знать, работать, ставить опыты и при этом не открывать своей тайны. Я понял, что приблизился к тому, что мне нужно, когда в одном институте мне предложили работать над изучением электромагнитных волн и биотоков головного мозга. Долго пришлось бы объяснять, как мне удалось достичь невозможного, сколько я провел тайных экспериментов над животными и над своими сотрудниками, заставляя их поступать так, как хотелось мне, иногда толкая их на совершенно нелепые поступки, пока, наконец, не решился... Ты, конечно, помнишь, Егор, какая Катя ходила тогда потерянная. Я так хорошо представлял себе все это: как она вдруг замирает на ходу, как неожиданно смолкает ее смех, и она начинает испуганно озираться по сторонам... Дольше всего мне никак не удавалось, так сказать, настроиться на нее... Да и характер у Кати сильный, сам знаешь, а это тоже важно. Вы тогда приписали ее состояние болезни, переутомлению, и ты мне здорово помешал, отослав ее в санаторий. Правда, я времени даром не терял, я научился усиливать свои сигналы. Сначала это был довольно громоздкий аппарат, но со временем я его усовершенствовал и мог сложить так, что он занимал места не больше, чем карманный фонарик. Как же я был рад и горд тогда! Но самому не верилось в удачу до той минуты, пока не увидел Катю, входящую в эту дверь...

    Больной надолго замолчал, собираясь с силами. Катя хмурила брови, как бы что-то припоминая. Лицо ее стало сосредоточенным. А Егор сидел, застыв на стуле и не отводя окаменевшего лица от лежащего перед ним изможденного, пугающего своей откровенностью человека.

  - Но как я ошибся, как я ошибся! - снова раздался  тихий, прерывающийся голос. -  Ведь это не сама она пришла ко мне, а я привел ее, не она любила меня, а я, я любил себя, я заставлял ее любить себя. Она была безвольной куклой в моих руках. Стоило мне оставить ее мозг без контроля, как все начинало рушиться. Я постоянно должен был следить за ней, направлять ее действия... За эти два кошмарных года я прожил целую жизнь. Я иссяк. Я выжат. Энергия моя на исходе. Для того, чтобы я мог увидеть тебя здесь, мне потребовалось просто невероятное усилие... Теперь вы знаете все. Простите меня, если сможете. Катю тебе прощать не за что. Я один виноват, я и расплачиваюсь. А сейчас идите, я страшно устал, - больной закрыл глаза и отвернулся  стене.

    Егор медленно поднялся со стула и долго стоял молча, уставившись в пол.  Наконец, он подошел к Кате и подал ей руку. Но она лишь покачала головой.

    - Я провожу тебя до двери, Егор, - услышал он тихий, но твердый ответ.

                                           "СОСТЯЗАНИЕ"

    Зловещее свинцовое небо низко зависло над влажной усталой землей.  Отчаянно взмахивая ветвями под неистовыми порывами ветра, деревья сбрасывали последнюю листву цвета старого золота, которую тут же подхватывал жадный вихрь и еще долго кружил в воздухе. По раскисшей дороге, уводящей куда-то вдаль, зябко кутаясь в большой старый платок, из-под которого выбились седые пряди волос, шла одинокая утомленная женщина с грустным отрешенным лицом.

    - "Осень", - прочитал близорукий мужчина, наклонившись над маленькой белой табличкой с названием картины. - Банально, но как написано! - и в восхищенном порыве, как бы приглашая обратить внимание, он вытянул в сторону картины руку с пригласительным билетом, на котором крупными буквами было напечатано: "Персональная выставка Александра Звонцова".

    - Что ж, Алек неплохой пейзажист, - ответил его спутник, человек лет сорока с бледным нездоровым лицом, с которым резко контрастировали живые выразительные глаза. - Кстати, вот и он. Пойдемте, я вас познакомлю, - он подвел приятеля к невысокому человеку с густой темной бородкой и пышной шевелюрой.

    Тот скромно стоял у большого окна выставочного зала и внимательно рассматривал посетителей. Увидев подошедших, он вежливо представился гостю, которого привел на выставку Николай Славин, известный в городе художник. В своей среде его все звали просто Ник.

    - Безмерно счастлив познакомиться с вами! Я в восхищении! Ваши картины дышат жизнью. Это не просто холсты, на которых запечатлены отдельные мгновения нашего суетного бытия, нет, это сама жизнь, - все так же восторженно говорил близорукий человек, пожимая художнику руку и непрестанно поправляя нервным жестом свои очки.

    - Я рад, что вам понравилось, - тихо произнес художник. - А ты как находишь? - обратился он к Нику.

    - Неплохо, очень неплохо, растешь, - ответил Ник, снисходительно похлопывая художника по плечу.

    - Да нет, просто великолепно, замечательно! Так писать можно, только вкладывая в картину кусочек своей души, - продолжал восторгаться его спутник, но Ник его прервал:

    - Однако, Алек, ты опять выставил только одни пейзажи и натюрморты. Ну, конечно, не считая нескольких бытовых сюжетов. Ни одного портрета! Настоящий мастер должен писать все, - игриво поучал коллегу Ник, подавляя злой огонек, вспыхивающий временами в его взгляде. - Надо, надо когда-то начинать, надо пробовать, учиться, наконец. А что? У меня возникла превосходная мысль! Начни хотя бы с меня. Я постараюсь быть терпеливым натурщиком, чтобы облегчить тебе задачу. А сам в это время могу писать твой портрет. А? Каково? По-моему, превосходная идея! Потом мы сравним наши работы, и ты сможешь понять, что тебе не удается, - снова перешел на покровительственный тон Ник.

    - Согласен, - коротко кивнул Алек, - правда, я пока не представляю себе, с какими трудностями могу столкнуться. Я просто, действительно, никогда серьезно не занимался портретом. Да и не было подходящей натуры. Что ж, после закрытия выставки буду ждать тебя в своей мастерской.

    Ник и Алек в среде художников слыли давними соперниками. Вернее, Ник, долгим и упорным трудом заработавший себе признание и известность, никак не мог смириться с той легкой и блестящей славой, которую принес Алеку его талант. Часто и завуалированными намеками, и прямыми высказываниями о мастерстве художника, которое может прийти лишь с годами и опытом и дается огромным трудом, Ник пытался не столько уверить в этом окружающих, сколько убедить и успокоить самого себя.

    Мастерская Алека находилась под крышей большого старого особняка.  Просторное помещение позволяло работать обоим художникам одновременно.

    Получив от хозяина ключ, Ник зачастую приходил раньше Алека, горя нетерпением показать сопернику свое превосходство. Постепенно суетливые порывистые движения художника рождали на полотне образ тихого человечка с застывшим лицом, обрамленным темными волосами и аккуратной бородкой. Ник уже заканчивал портрет, когда Алек только-только положил на холст первые мазки.

    Занятый своей работой, Ник не сразу обратил внимание на перемены, которые при этом происходили с Алеком. Между тем, его лицо сразу оживилось, глаза заблестели, порозовели щеки, ноздри же раздувались, как у гончей, взявшей след.

    Работал Алек вдохновенно и увлеченно, не отрываясь от холста, и только время от времени бросал внимательные взгляды на обеспокоенное лицо соперника. Весь его отдых теперь составляли лишь короткие перерывы на сон и еду, которые он проводил тут же, в мастерской. Напрасно Ник уговаривал его на более длительную передышку - Алек смог выйти из мастерской, облегченно вздохнув, только тогда, когда еще издающий запах непросохшей краски портрет был закончен.

Чтобы сравнить оба портрета, соперники условились встретиться в мастерской на следующий день и, холодно пожав друг другу руки, разошлись.

    Даже во времена самой захватывающей работы Ник не проводил такой беспокойной бессонной  ночи. Не в силах дольше терпеть, он с первыми лучами солнца помчался в мастерскую и сразу бросился к портрету.

    Из еще не рассеявшихся окончательно сумерек уходящей ночи на Ника смотрело бледное нездоровое лицо с упрямо сжатым ртом и надменно поднятым подбородком. От полотна веяло человеческим теплом. Казалось, задвигаются сейчас беспокойно сложенные руки, разойдутся нахмуренные брови, тонкие недобрые губы разомкнутся, и в тишине послышатся язвительные слова.

    Но сердцем этого творения были глаза. Живые, с пронзительным взглядом, они словно не были созданы рукой художника, а существовали наяву. В них можно было прочесть все: напряженное ожидание и нетерпение, злость и неприязнь, зависть и плохо скрываемое недоброжелательство...

    "Да, - с горечью подумал Ник, - это талант, это гений, если на жалком куске тряпки может так обнажить человеческую душу со всеми ее пороками. Как же мне теперь досадно, что не сумел предвидеть такого! А эти глаза... Человеку с подобным взглядом даже я не подал бы руки. Нет, этого никто не должен видеть. Я не допущу".

    Он отыскал на столе нужные краски и, взяв в руки кисть, лихорадочно принялся за работу.

    "Ты у меня сейчас их закроешь", - с мстительной усмешкой думал Ник, выводя бледные веки на том месте, где только что сияли живым блеском выразительные глаза.

    - Ну вот и все, - облегченно выдохнул он, накладывая последний мазок на полотно, и вдруг его испуганный крик потряс еще спящий дом.

    Хаотично кружа по мастерской, натыкаясь на мебель и мольберты, топча рассыпавшиеся по полу кисти и тюбики с краской, Ник истошно вопил:

    - Не вижу, я ничего не вижу! Помогите кто-нибудь, я, кажется, ослеп. Я ослеп...

                                            "СЛУШАЙ,  МАРИЯ!"

    Всю неделю в небольшом солнечном городке, раскинувшемся на берегу ослепительного лазурного моря, бушевали страсти. Они были вызваны самым популярным в стране конкурсом певцов, который устраивался раз в четыре года и неизменно приковывал к себе самое пристальное внимание всех любителей музыки.

    Это состязание всегда проходило в огромном современном концертном зале, выходящем своим фасадом на большую овальную площадь в центре городка, окруженную ресторанами, отелями и кафе.

  Шел последний день конкурса, и на площади перед залом толпились оживленные кучки поклонников и поклонниц, поджидающих своих кумиров.

    В глубине полутемного кафе под ритмичные звуки, вылетающие из музыкального автомата, томно покачиваясь в такт модной мелодии, танцевала юная парочка. Время для посетителей было еще раннее, поэтому почти все столики пока пустовали.

    Лениво откинувшись на спинку кресла, Мария сидела на затененной веранде летнего кафе. Перед ней стояла вазочка с уже подтаявшим мороженым и стакан апельсинового сока со льдом. До начала завершающего конкурсного концерта оставалось больше двух часов, и Мария не спешила покинуть уютное местечко, наслаждаясь безмятежным спокойствием уходящего летнего дня. Она неторопливо потягивала свой сок, иногда посматривая на площадь и едва заметным кивком отвечая на приветствия знакомых.

    Марию в этом городе знали все. Но не богатство ее отца - владельца самого фешенебельного отеля и ресторана - принесло ей эту славу, а ее необычайная красота и грация. Высокая, стройная, с легкой плавной походкой Мария была само совершенство. Внешность ее не поддавалась описанию обычными словами, так она была прекрасна. А когда она шла, могло показаться, что она не касается земли, а будто проплывает над нею.

    Но природа, как видно, не пожелала наделить всем, чем могла, только одного человека. Была у Марии причина ее тайных страданий. Обладая ко всему еще и необыкновенно тонким слухом и музыкальностью, прелестная девушка имела грубый, зычный, скрипучий голос. Даже при обычном разговоре из ее горла вырывались каркающие, свистящие, хриплые звуки, не говоря уже о том, что она не смогла бы спеть своим голосом ни одной, даже самой простой, музыкальной фразы.

   Не потому ли так жадно вслушивалась Мария в голоса знаменитых и пока еще не известных мастеров вокала, не пропуская ни одного концерта? Сама она всегда молчаливо сидела в своей дорогой ложе, напряженно внимая  чарующим звукам, блистательная, неприступная красавица, поневоле вызывающая откровенно восхищенные взгляды.

    Сенсацией последнего конкурса стал Антонио, молодой и малоизвестный певец с удивительно чистым, сильным и красивым голосом широкого диапазона. Когда он впервые вышел на сцену знаменитого концертного зала, в публике раздались смешки, и по рядам прокатился рокот недоумения: Антонио был чрезвычайно уродлив. Его огромная курчавая голова с длинным кривым носом, вытаращенными глазами и лошадиной челюстью сидела на слишком коротком туловище, вдоль которого свисали непомерно длинные руки.

    Но с первыми же звуками его голоса шум в зале стих. Мягкие и нежные они проникали в самое сердце, пробуждая в душе все, что в ней было прекрасного.  Хотелось сострадать и любить, жалеть и плакать. Его голос увлекал за собой куда-то вдаль, где прозрачное голубое небо сливалось с теплым ласковым морем, где нет зла и жестокости, ненависти и яростной борьбы за лучшее место под солнцем, где царит вечный мир и гармония.

    Мария сидела, завороженная этим волшебным голосом, не замечая ни уродства певца, ни затаившей дыхание публики, ни удивленных членов жюри.  Грудь ее ритмично вздымалась, глаза влажно блестели, а руки судорожно сжимали подлокотники кресла.

    Волшебный голос Антонио пленил ее. Она была очарована и покорена. Ее неудержимо повлекло к этому человеку. Теперь, оставаясь наедине с собой, она мечтала о встрече с ним. Колдовские звуки никому не известного ранее уличного певца сделали то, что не удавалось ни одному из ее холеных богатых обожателей. Своим искусным пением он затронул самые дальние, самые заветные уголки ее души, заставив холодную гордячку мучиться и тосковать.  Мария полюбила.

    Как все и предполагали, гран-при на конкурсе достался Антонио. Наконец-то фортуна повернулась лицом к безвестному доселе бедному певцу. Сразу же после конкурса ему предложили очень выгодный контракт, который он, конечно, подписал.

С этих пор жизнь Антонио круто изменилась. Потянулись дни долгих и напряженных репетиций, бесконечных гастролей и концертов. И повсюду он встречал возбужденный взгляд черноокой красавицы Марии. А она, в конце концов, добилась того, чтобы их представили друг другу, и с той минуты Мария уже не расставалась с ним.

    Антонио не верил своему счастью. Неприступная и холодная с другими красавица щедро дарила ему влюбленные взгляды и нежные ласки и с трепетом ловила каждый звук его божественного голоса. Теперь все мелодии, все его песни принадлежали ей и только ей, его Марии. Выступал ли он на освещенной юпитерами сцене или же пел в салонах светских гостиных, куда его наперебой стали приглашать, в знаменитом театре или просто на берегу моря при лунном сиянии, где они с Марией часто подолгу гуляли, всюду он пел только для нее.

    Беда обрушилась, как всегда, внезапно. На одной из репетиций, желая превзойти самого себя, Антонио сорвал голос. Лучшие врачи были приглашены для популярнейшего теперь певца, однако на восстановление голоса требовалось время, терпение и невероятный труд. К тому же Антонио грозила выплата огромной неустойки.

    Но не это больше всего беспокоило его. Любящая и нежная Мария, его любовь, мечта и вдохновение, вдруг резко охладела к нему. Когда Антонио в поисках сочувствия и сострадания сразу кинулся к своей любимой и еле слышным свистящим шепотом рассказал ей о том, какое несчастье с ним случилось, Мария вдруг с ужасом увидела перед собой коротышку-уродца с непомерно большой головой и длинными руками, которые нелепо жестикулировали в попытке помочь этому безобразному карлику что-то объяснить ей. Быстро взяв себя в руки, она с милой светской улыбкой попыталась успокоить Антонио, посоветовав хорошенько

отдохнуть, тут же выдворила его, и больше Антонио ее не видел.

    Проходило время.  Дела Антонио постепенно пошли на поправку. Он вновь начал давать концерты, опять становясь популярным и любимым певцом. Но не было прежнего счастья в его голосе. Сердечная рана, которую нанесла ему Мария, его душевная боль всегда теперь были с ним. Антонио не мог сказать, любил ли он ее так же, как прежде, но зато хорошо осознал, что Мария совсем не любила его, что ей был нужен только его голос. В него она была влюблена, а не в человека, который обладал им.

    Антонио не преследовал ее, не искал с ней встреч и не пытался объясниться. Ему и так все было ясно. Но он страстно хотел поведать Марии о своем страдании, заставить ее прочувствовать то, что терзало его сердце. С нетерпением ждал певец очередного конкурса, зная, что Мария непременно будет присутствовать там, и готовился к нему в полном одиночестве при наглухо закрытых окнах и дверях.

    И снова толпы поклонников и поклонниц осаждали знаменитый концертный зал в небольшом южном городке. Но уже не безвестным певцом вошел в него Антонио. Восторженные почитатели, скандируя его имя, на руках внесли обожаемого певца в холл концертного зала.

    Наконец, надоедливый ведущий бойко протараторил свою последнюю фразу, и конкурс начался.

    Мария сидела в своей ложе как всегда прекрасная и высокомерная. На ней было глубоко декольтированное платье, обнажавшее точеную белоснежную шею с тонкой ниточкой жемчуга. На пальце изнеженной руки, ритмично взмахивающей веером, сверкало массивное обручальное кольцо с бриллиантом. Рядом с ней, с превосходством посматривая на окружающих, сидел надменный красавец.

    Выступление Антонио было встречено взрывом оваций. Снова зал был во власти его дивного голоса, а сердце Марии опять затрепетало и вновь принадлежало только ему, и только на него был устремлен ее горящий взгляд.  Теперь уже душа проснувшейся в Марии женщины рвалась навстречу этим покоряющим звукам. Вновь Марии казалось, что поет он только для нее.

    Но это было не так. Лишь в последний день, уже став победителем, на заключительном концерте, услышав среди рукоплесканий и криков "Браво!" зычный голос Марии, Антонио взмахом руки остановил шум в зале и, сделав в тишине несколько шагов к ложе Марии, запел, глядя ей прямо в глаза.

    Это была мелодия без слов и аккомпанемента. У нее не было композитора, ее никто не сочинял. Автором это мелодии, рождавшейся прямо у ложи Марии, было любящее и раненое сердце певца.

    Антонио пел о своей любви. Сначала тихо и нежно полилась мелодия пробуждающегося чувства человека, никогда не знавшего раньше ни дружбы, ни любви, ни ласки, ни теплого участия, а лишь отвращение, презрение и горькое одиночество. И вот появилась она, его богиня, такая недоступная для других и такая благосклонная к нему. И мелодия стала меняться. Ее напевные, прекрасные, чарующие фразы словно переплетались в единое волшебное созвучие, которое устремилось прямо к Марии, заполняя собой гордое сердце красавицы. Антонио пел о лучших днях своей жизни, тех, в которые вошла она.  Его мелодия уже напоминала вечернюю серенаду влюбленного, которая вызывала образы шумных, веселых дней, заполненных встречами, песнями, поцелуями и ласками. Она навевала мечты о лунных дорожках на море и подмигивающих влюбленным золотистых звездах на небе...

    Антонио уже стоял у самой ложи Марии. Его мелодия набирала силу, росла и ширилась. Ее уже невозможно было слушать спокойно. Она волновала и будоражила чувства, манила и увлекала куда-то, и вскоре нежные, пленительные звуки, постепенно затихая, вдруг стали взрываться стонами страсти и желания. Это была уже песнь о пылких чувствах и тайных мечтах тонущего в волнах любви певца, и жар его влечения горячими толчками стал отдаваться и в пробудившемся сердце Марии.

    Прижав руки к груди, она порывисто встала с кресла и стояла так, не отрывая горящего взгляда от лица Антонио. Она не обращала внимания на гнев и возмущение своего оскорбленного спутника. Она целиком была захвачена магической мелодией без слов, понятной только двоим: ей и тому, кому принадлежал этот дивный голос, с новой силой пленивший ее.

    Однако в мелодии торжествующей любви постепенно стали проскальзывать нотки смятения и грусти. Сначала они были как капли дождя в солнечную погоду и лишь слегка настораживали, но вскоре в голосе  уже не было слышно прежней радости. Ее заменила мелодия щемящей тоски и страдания, которая была настолько пронзительна, что из глаз Марии потекли слезы. Все еще стоя в своей ложе, красавица внимала этим звукам, глядя невидящим взглядом куда-то вдаль.

    А в мертвой тишине огромного зала пение Антонио становилось диким и непереносимым. Это была уже не мелодия, не песня. Под расписными сводами, заставляя покачиваться прозрачные капли хрустальных люстр, проносились стоны боли и отчаяния, стенания страдающего сердца и вопли рыдающей души. Будто догоняя друг друга, эти звуки сливались в бешеном вихре в один мощный крик ужаса...

    Когда певец умолк, из ложи Марии вдруг раздался резкий каркающий звук.  Обмякшее тело красавицы медленно сползало на пол. Ее глаза все еще были широко открыты, но в них уже не было огня жизни. Гордое и жестокое сердце красавицы не вынесло той боли, которую сама она причинила одной безмерно любящей душе.

                                       "НАЧАТЬ  СНАЧАЛА"

    Ожидание было настолько томительным, что, казалось, стрелки часов совсем остановились.

    Молодой человек в светлом сером костюме и мягкой фетровой шляпе такого же цвета, потоптавшись на месте, несколько раз прошелся мимо большой яркой витрины с игрушками. Беспокойные взгляды, которые он украдкой бросал на часы, явно не соответствовали его праздному беспечному виду.

    Размеренный стук каблучков заставил молодого человека оглянуться, но на лице его тут же отразилось разочарование. Показавшаяся из-за угла женщина тащила за руку упиравшегося малыша. Тот кряхтел и хныкал, пытаясь вырвать свою руку у торопившейся матери.

    Внезапно малыш остановился, как вкопанный, глядя широко раскрытыми глазами на огромное сказочное окно в стене. Он стоял чуть дыша и не отводил восхищенного взгляда от большой пожарной машины, выставленной на самом видном месте. Мать, улыбнувшись, наклонилась к нему и что-то негромко сказала. Получив в ответ радостный кивок, она толкнула волшебную дверь.

    Через несколько минут счастливый улыбающийся малыш, бережно прижимая к себе алый лакированный бок машины, торопливо шел за матерью.

    "Много ли человеку надо? - философски подумал юноша и снова взглянул на часы. - Только бы она пришла, - вздохнул он, - только бы не потерять ее.  Мне больше и желать-то нечего".

    В эту минуту легкая рука легла ему на плечо.

    - Извините, я, кажется, опоздала. Но я, честное слово, не виновата, нас задержали после лекции.

    - Да что вы, я совсем недолго ждал, - весело улыбнулся молодой человек. - Ну, куда пойдем? Решайте вы.

    - А давайте просто погуляем. Хотя бы в том парке.

    Тенистая аллея парка и прохлада, приносимая легким ветерком от неутомимо бьющего струями фонтана, не спасали от обжигающего июльского зноя.

    На широкой скамейке, выкрашенной в васильково-синий цвет, сидела молодая пара. Грустными глазами смотрели они на играющих в песочнице малышей. Маленькая белокурая девчушка тщетно пыталась вылепить куличик из сухого песка. С недетским терпением наполняла она совочком ведерко и переворачивала его, каждый раз получая лишь низенькую рассыпавшуюся кучку песка вместо такого желанного, такого красивого, такого ровного куличика.

    Женщина улыбнулась, но глаза ее оставались печальными.

    Мужчина тяжело вздохнул:

    - И почему это когда хочется прохлады, всегда стоит жара, а когда хочется солнца, идет снег? Почему когда сыт, хочется пить, а когда воды хоть отбавляй, хочется есть? Почему все такое разное, красивое: люди, цветы, листва, а их тень одинаково серая?

    Женщина мягко положила ему руку на плечо.

    - Ты просто раздражен. А знаешь, мне вчера профессор сказал, что еще не все потеряно, но лечиться придется долго, причем, месяца два в санатории.

    - Правда? - в голосе мужчины послышалась надежда. - Ну и что ж, что долго, лишь бы все было в порядке, лишь бы получилось. Пусть не сразу, пусть даже через несколько лет, но только бы подержать на руках сына, своего, родного.  Больше ничего и не надо от жизни.

    Женщина опустила голову:

    - Перестань, а то я опять заплачу. Ты меня проводишь? У меня перерыв уже заканчивается.

    Дробный топот не менее десятка ног пронесся за дверью и через минуту стих где-то в конце длинного гулкого коридора. Ребенок проснулся и громко заплакал. Мать взяла малыша на руки и ласково стала его успокаивать, расхаживая по крохотной, загроможденной мебелью комнатушке.

    Отец, сидевший за столом перед стопкой исписанных мелким почерком листов, выключил яркую лампу, нажал кнопку тусклого маленького ночника и еще ниже склонился над своей работой.

    Ребенок, наконец, замолчал, и мать уже собиралась положить его в кроватку, когда в дверь настойчиво постучали.

    - Ребята, - сказал вошедший, ухмыляясь пьяненькой улыбочкой и не обращая внимания на крик вновь разбуженного ребенка, - дайте пару тарелочек. Гости у нас, посуды не хватило. А, может, пошли к нам?

    - К черту! - взорвался отец, разбрасывая по комнате листки. - К черту это общежитие, к черту гостей, к чертям собачьим столовские обеды и пирожки с

повидлом из буфета.

    - Не кричи так, ребенка испугаешь, - спокойно сказала женщина.

    - Да он уже давно испуган. Разве можно жить в таких условиях? Еще год такой жизни, и можно до конца дней лечить психическое заболевание.

    Ласковая рука женщины легла на плечо мужа.

    - Ну, ты же сам прекрасно знаешь, что ждать осталось совсем недолго. Ложись лучше, ты сегодня устал.

    Спустя короткое время, в комнате уже царили темнота и тишина.

    - Знаешь, - бормотал засыпающий муж, - когда у нас будет своя квартира, от судьбы уже и ждать будет нечего...

    Жена в ответ только тихо вздохнула.

    Весь дом спал, лишь в просторной, со вкусом обставленной комнате далеко за полночь горел свет. Мужчина, работавший за широким письменным столом, захлопнул большую пухлую папку, откинул со лба седеющую прядь волос и с наслаждением потянулся.

    "Получается, вроде, неплохо, - подумал он. - Завтра же к машинистке. Время до защиты еще есть. Наконец-то можно будет отоспаться".

    Он прошел на кухню и, стараясь не греметь, сделал себе два внушительных бутерброда и тут же стоя их сжевал, запивая остывшим чаем. Холодный чай был безвкусным и неприятным, но мужчина, погруженный в свои мысли, вовсе не замечал этого.

    "Да, хлопот еще много. Проверка, перепечатка, рецензия, оппоненты, защита...  Сколько еще сил уйдет!"

    В кухню неслышно вошла еще моложавая, но уже начавшая полнеть заспанная женщина.

    - Ты что, даже не ложился еще? Ну как можно так относиться к своему здоровью? Хочешь, я тебе котлеты разогрею?

    - Спасибо, я уже перекусил. Эх, только бы защититься! Тогда бы мы зажили... А сколько времени свободного появилось бы! Веришь, ни о чем другом сейчас и думать не могу.

    Женщина нежно погладила мужа по плечу:

    - Не тревожься ты так, все будет хорошо, я уверена. Иди спать, тебе утром вставать рано.

    Добрые глаза пожилой женщины пристально смотрели на задумчивое лицо сидевшего напротив мужа. Улыбнувшись, она тихонько дотронулась до его плеча. Мужчина вздрогнул.

    - О чем так глубоко задумался? Ты уже несколько минут размешиваешь сахар. На работу не опоздаешь?

    - Ох уж эта работа. Сдавать я что-то стал. Все действует на нервы, все меня раздражает. К середине дня так устаю, что хоть ложись и отдыхай. Скорей бы уж на пенсию. Завели бы мы с тобой садик или огород. Небольшой такой. Цветочки бы разводили, помидорчики выращивали. Как хорошо! Чего еще и желать-то?

    - Ты просто устал. Возьми отпуск. Скоро сын с женой приедут погостить, внучка. Ты с ними развеешься. Не надо поддаваться плохому настроению. Завтра выходной. Может, возьмем корзинки да по грибы?

    - Завтра будет день, и будет видно, - буркнул муж и вышел в прихожую.  Беспрерывно кряхтя, он обулся и на прощанье проворчал:

    - Я бы лучше провалялся весь день с детективчиком, чем ходить без толку по лесу. Только ноги зря бить.

    Дверной замок щелкнул с сухим треском, как бы ставя в разговоре последнюю точку.

    Седой сухонький старичок, укрывшись до самого подбородка шерстяным одеялом, лежал в постели, тупо уставившись в потолок и прислушиваясь к тихим шагам в соседней комнате. Рой бессвязных мыслей проносился в его голове.

    "Вот и прошла жизнь. Такая долгая и все же короткая. Ничего особенного сделать не успел. Ни попутешествовать, ни полюбоваться чем-то прекрасным, ни просто пожить как следует так и не получилось. И ведь вечно чего-то хотел, к чему-то стремился, чего-то добивался, а как прошла жизнь, и не заметил. Эх, если бы можно было все начать сначала! Уж не растрачивал бы время на пустяки".

    Ему вдруг почудилось легкое прикосновение к плечу. Он посмотрел в сторону и увидел почти забытое родное лицо. Такой знакомый, ласковый, тихий голос произнес:

    - Сыночек, тебе понравилась эта машина?

    Он радостно кивнул. Мать взяла его за руку и толкнула волшебную дверь.  Вскоре они снова вышли на улицу, только теперь он бережно прижимал к себе алый лакированный бок новенькой пожарной машины...

    Последним видением засыпающего сознания был молодой человек в светлом сером костюме и мягкой фетровой шляпе такого же цвета, провожающий внимательным взглядом счастливого малыша.

    Димка дочитал последний лист очередного рассказа и покачал головой.

     "Этот я переложил бы в красную папку. Это ее тема. А, вообще, конечно, захватывает. По крайней мере, заставляет задумываться".

    Телефонный звонок прервал его размышления. Он снял трубку и услышал нерешительный голос Зойки.

    - Дмитрий Вадимович, здравствуйте! Как вы себя чувствуете?

    - Спасибо, нормально, - ответил Димка. - А вы как?

    - Я хотела извиниться. Мне так неудобно. Кажется, я вчера вела себя слишком раскованно, - вместо ответа замямлила Зойка.

    - Правда? А я что-то и не заметил, - мастерски соврал Димка.

    - В самом деле? А мне так неловко... Может, вам нужна помощь?

    - Вы о чем, Зоя? - на этот раз искренне удивился он.

    - Мы же вчера такой беспорядок учинили. И посуда грязная осталась...

    - Спасибо, Зоя, я уже со всем справился.

    - Сами? Один? - недоверчиво спросила она.

    - Не беспокойтесь, все в порядке. Вы извините, у меня тут чайник кипит...

    - Да-да, до свиданья, - разочарованно протянула Зойка.

    - Всего хорошего, - и Димка положил трубку. "Ничего не поделаешь, иногда приходится и соврать. Она неплохая, эта Зойка, с ней вполне можно общаться.  Только вот в последнее время ее взгляды просто преследуют меня. Я понимаю, все я понимаю, но к серьезным отношениям, кажется, еще не готов. Тем более, к семейной жизни. Ну вот никак не чувствую потребности, - размышлял Димка, относя посуду на кухню и ополаскивая ее. -  Мне ведь неплохо живется в своей семье. А, может, просто не встретилась та, которая станет необходимой. Как это отец любит говорить: "не женись на женщине, с которой можно жить, женись на той, без которой жить не можешь".

    Привыкший контролировать свое время Димка отметил про себя, что Ленка уйдет на шейпинг примерно через час. У него есть время продолжить увлекательное занятие.

    - Ну, что тут у нас интересного, - сказал он вслух, открывая серую папку.

                                       "БУБЛИКИ  НА  ТРАВЕ"

    Сон повторялся с пугающей настойчивостью. Кто он, этот человек, Настя не знала. Она видела его только во сне. Одно и то же незнакомое лицо, которое приближалось в ней совсем близко. Этот человек всегда что-то говорил ей, почти кричал, но Настя не слышала, не понимала. Силясь различить хотя бы одно слово по движениям губ, она вся напрягалась, начинала метаться в постели, что-то несвязно бормотать, пока не пробуждалась...

    В комнате было еще темно, но рассвет уже прокрадывался сквозь широкое окно, едва высвечивая встречающиеся на своем пути предметы, светлеющие стены, лица спящих девушек.

    Настя лежала неподвижно, постепенно приходя в себя.

    "Даже во сне, даже во сне, - с отчаянием думала она. - Неужели так будет всегда, всю жизнь?"

    Ей стало тоскливо, захотелось плакать, но она боялась разбудить спящих соседок по комнате.

    Насте шел двадцатый год. Она была тиха, застенчива, молчалива. В споры никогда не вступала, но и во всеобщем веселье оставалась безучастной, только слабо улыбалась, глядя на всех огромными серыми глазами. Задушевных подруг у нее не было, но отношения со всеми были хорошие, добрые.

    Настя работала на фабрике и жила в фабричном общежитии, а по выходным ездила в деревню навестить больного отца.

    Лежа в седеющей темноте с широко раскрытыми глазами, Настя вдруг уловила теплый хлебный запах. Пахли бублики, которые она еще с вечера купила для отца и положила на тумбочку рядом с кроватью. Она осторожно привстала, взяла один и с наслаждением, словно это был цветок, стала вдыхать такой родной, с детства любимый запах. Он всегда почему-то напоминал ей именно детство, далекие счастливые дни. Она ясно видела перед собой и дом, и лес, и поле, и навеки оставшуюся молодой мать. Ей слышался почти забытый шелест листвы, шепот сосен, шуршанье травы под босыми ногами и звон ребячьих голосов над озером.

    Так и уснула Настя с улыбкой на губах, крепко сжимая в руке душистый золотой бублик...

    Беда случилась, когда Насте шел восьмой год. В знойный и душный июльский день косили они с матерью траву на лугу. Косила, конечно, мать, а Настя сгребала пахнувшую свежестью зелень и охапками накладывала ее на телегу. Грозу принес невесть откуда налетевший ветер. Крупные прохладные капли тяжело посыпались с помрачневшего вдруг неба. Мать и дочь с визгом и смехом бросились под единственный на лугу раскидистый дуб.

    Все произошло мгновенно.

    Когда Настя очнулась, она увидела возле себя неподвижно лежавшую мать с почерневшим лицом и застывшим взглядом. И еще ее поразила тишина, стоящая вокруг, хотя снова светило солнце, колыхалась трава от тихого ветра, и в разом просветлевшей вышине резвились ласточки.

    Не сразу поняла тогда Настя, что эта единственная молния, сверкнувшая в тот день над лугом, убила ее мать, а Настю лишила слуха.

    Но речь у Насти сохранилась, и отец, не теряя надежды, бросился с мольбами к докторам. Однако сделать так ничего и не удалось. Слух упорно не возвращался, хотя все специалисты в один голос твердили, что слуховой аппарат у девочки не поврежден.

    Настя же тем временем научилась хорошо понимать речь людей по движениям губ, мимике, жестам, и общение с родными и знакомыми давалось ей не слишком трудно, но, тем не менее, онаостро чувствовала свою неполноценность, особенно с незнакомыми, тяготилась этим и часто становилась вдруг замкнутой и неразговорчивой.

    Как-то, спустя почти три года после несчастья, отец приехал домой на грузовой машине с высокой плотной женщиной, на голове которой красовалась затейливо уложенная копна рыжих волос.

    - Вот, дочка, - немного смущаясь и растягивая слова, сказал он, - это тетя Валя. Она теперь будет жить с нами. Ты как, согласна?

    Настя молчала, угрюмо рассматривая женщину, но та твердыми шагами подошла к девочке, чмокнула ее в щеку пухлыми, ярко накрашенными губами и, ни слова не говоря, стала выгружать из машины многочисленные узлы. Так в их доме поселилась Валентина.

    Отец работал тогда шофером на молокозаводе, и Валентина там же. Настя мало их видела и долго не могла определить своего отношения к новому члену семьи. Валентина не была злой или доброй, крикливой или тихой. Она не была ленивой, но и не стремилась показать себя хорошей хозяйкой. Однако в доме с ней стало чище, на столе не переводились пироги с разными вкусными начинками, да и отец с Настей были ухожены. Нельзя было сказать, что Настя полюбила Валентину, но она к ней притерпелась, свыклась с ней, как с чем-то неизбежным в жизни. И все же после окончания школы не пожелала остаться с отцом и его женой, а надумала уехать в город, работать на фабрике. Так поступали многие их девушки, правда, почти все возвращались обратно.

    - Хорошо там, - говорили они, - жить можно, даже общежитие дают - люди-то всегда требуются. И работа ничего, если бы не грохот.

    - Ну, мне-то шум не помеха, - с горькой усмешкой говорила Настя.

    А через год после ее отъезда отец попал в аварию. Руки-ноги, как говорится, целы, но после сильного сотрясения мозга работать шофером больше не смог.  Он как-то сник, ушел в себя, постарел, голову его покрыла седина, и Настя вдруг ощутила, насколько он дорог ей. Она испытывала неведомую прежде жалость к этому родному человеку, такому сильному и подвижному раньше и настолько слабому, тихому и больному теперь. Старалась чаще навещать его, привозила из города любимые им лакомства и даже рада была Валентине и благодарна ей за то, что она с таким терпением и любовью ухаживает за ее отцом.

    А сон повторялся с пугающей настойчивостью. Настя не знала кто этот человек, она никогда его не встречала, видела только во сне и уже узнавала его. Одно и то же лицо, которое было совсем близко. Незнакомец что-то говорил ей, почти кричал, но Настя не слышала, не понимала. Силясь различить хотя бы одно слово по движениям губ, она вся напрягалась, начинала метаться в постели, что-то несвязно бормотать, пока не просыпалась.

    В распахнутое настежь окно вовсю светило утреннее солнце. Девушки уже сидели за столом и неторопливо завтракали. Настя улыбнулась им.

    - Что, разоспалась? А мы не стали тебя будить, решили, пусть хоть в выходной день отоспится, - старательно выговаривая слова, сказала старшая из всех. - Ну как, хорошо спала сегодня?

    Настя в ответ только грустно покачала головой.

    - Что, неужели опять? И опять он? Ну, Насть, не иначе это твоя судьба, не иначе встретишь его.

    - Да хватит печалиться, иди с нами чай пить, - позвала Настю смешливая на вид девушка, кивая в сторону пузатого чайника, - до электрички еще долго.

    Деревня, где жил отец Насти, находилась километрах в четырех от железнодорожной станции. Правда, можно было доехать и автобусом. Быстрее, да и остановка в сотне шагов от дома. Но Настя любила именно ту неблизкую дорогу, которая от станции проходила через лес, а потом по лугу и мимо того самого дуба. Настя шла не торопясь, набирала небольшой букетик лесных и луговых цветов и всегда оставляла его у самых корней дерева.

    Народу в электричке в этот раз было много, и Насте пришлось поискать вагон, где было свободнее. Ехали в основном туристы с распухшими рюкзаками, яркими палатками, гитарами и закопченными котелками. Настя повесила сумку с гостинцами, села у окна и сразу же уткнулась в книгу.

    Вообще-то она любила смотреть в окно на мелькавшие мимо дома, высокое небо, уходящие вдаль земные просторы, но тогда, случалось, кто-нибудь обращался к ней, а она, сидя спиной к говорившему и не видя его, не сразу отвечала, и всегда выходила неловкость. Книга в таких случаях была настоящим спасением: Настю тревожили крайне редко, а если кто и пытался заговорить с ней, но не получал ответа, то приписывал это тому, что девушка увлеклась чтением.

    Читать Настя и вправду любила. Книги уводили ее в прекрасный мир вымышленных героев, где ей были рады, ждали ее и делились с ней своими радостями и тревогами. После работы Настя обычно никуда не ходила и почти все вечера отдавала чтению, погружаясь в атмосферу то утешающих и успокаивающих, то возбуждающих и вызывающих сладкие мечты событий.

    Настя так увлеклась, что не заметила, как электричка подъехала к ее станции. Она поспешно сняла с крючка свою сумку, положила туда книгу и прошла в тамбур.

    И тут она увидела его. Она его сразу узнала, хотя в жизни никогда не встречала, только видела во сне. Это был рослый, крепкий, загорелый парень с красивыми темными глазами и вызывающей улыбкой. За его плечами висел рюкзак, в руках он держал гитару. Его спутники - чем-то неуловимо похожий на него паренек и две тоненькие девушки - что-то оживленно ему рассказывали, но они говорили слишком быстро, и Настя не смогла понять ни одного слова. Она, как зачарованная, смотрела прямо в глаза незнакомца, не в состоянии даже пошевелиться. Сознавала, что ведет себя глупо, но никак не могла выйти из этого оцепенения.

    К счастью, электричка остановилась, и веселая компания стала выходить.  Настя почему-то обрадовалась, что им по пути - дорога-то от станции к озеру, куда, по-видимому, и направлялись туристы, была одна и проходила мимо деревни, где жил отец Насти. Она не стала обгонять своих попутчиков, пропустила их вперед и пошла сзади, однако потом поняла, что так продолжаться не может, потому что ее напряженный настойчивый взгляд был уже замечен, на нее время от времени оглядывались и особенно девушки.  Настя решила отстать, свернула с дороги в лес и, отчасти по привычке, отчасти чтобы успокоиться, стала собирать цветы. Она медленно брела между деревьями, наклоняясь то за цветком, а то и за мелькнувшей в траве красной ягодкой, однако мысли ее были заняты странной встречей с человеком из тревожных сновидений.

    Дорога, наконец, вышла из лесу и потянулась по лугу. Уже видна была и верхушка того самого дуба. Правда, после рокового удара молнии половина дерева отмерла, но другая его часть каким-то чудом уцелела и каждую весну покрывалась нежной молодой зеленью, а осенью на землю с глухим стуком падали крупные крепкие желуди.

    Направляясь к дереву, Настя увидела, что под ним расположилась встретившаяся ей в электричке группа туристов, но было еще слишком далеко, чтобы понять, собираются ли туристы уходить или только сейчас присели немного передохнуть в тени. Она замедлила шаг и не знала, как теперь поступить - не могла она пройти мимо дуба, не оставив свой букетик у его корней, не прижавшись щекой к грубой, как бы покрытой глубокими морщинами, коре, но и подойти к дереву не осмеливалась.

    Между тем расстояние сокращалось. Уже можно было различить силуэты людей. Настя напряженно всматривалась в них, поневоле отыскивая того, кто занимал сейчас ее мысли, и, конечно, без труда нашла его. Парень стоял под деревом и, прикрыв глаза ладонью, смотрел вверх. Настя невольно залюбовалась его статной фигурой с длинными прямыми ногами. Но вдруг, высоко подпрыгнув, он схватил нижнюю ветку дуба и стал сильно ее раскачивать, похоже, пытаясь отломить. Пушистая зеленая ветка покорно склонялась под безжалостными руками, но потом внезапно вырывалась и упруго взмывала вверх, теряя измятые листья. Однако незнакомец, войдя в азарт, не оставлял своих попыток. Вновь и вновь подпрыгивал он, хватаясь за ветку.

    Если бы самой Насте вдруг стали выкручивать руки, то, наверное, она не чувствовала бы той боли, которая сдавила ей грудь при виде этой картины.

    "Да что же это? Зачем? Что он делает?" - пронеслось в ее голове. Не помня себя, Настя с громким криком стремительно понеслась к дубу и с разбега вцепилась в парня, не давая ему прыгать. Но тот, не сразу сообразив, что происходит, пытался вырваться, чтобы продолжить свое занятие. Настя же не отступала. Нелепо изогнувшись и шумно пыхтя, она цепко держала его за одежду, не пуская к дереву. Парень оглянулся. Увидев Настю, он удивленно рассмеялся и снова подпрыгнул вверх.

  - Не смей, - закричала Настя, - не смей, уходи! - Она забарабанила ему в спину кулаками.

    С перекошенным от злобы лицом, с покрасневшими вдруг глазами парень обернулся к Насте и стал что-то выкрикивать, широко размахивая руками. Его лицо с презрительно шевелящимися губами было совсем близко, но Настя не понимала, что он говорит. И тут сильный, тяжелый и жгучий удар по щеке свалил ее на землю. Горячая удушающая волна прокатилась по ее телу, а в уши ворвался громоподобный шум. Настя обхватила голову руками, зажав уши и закрыв глаза, и не двигалась. А когда осторожно сдвинула ладони, то вдруг услышала шелест травы, пение птиц, заливистый лай какой-то невидимой собачонки, гудок далекой электрички... Это было, как музыка. Наверное, так и звучит музыка жизни...

    Настя сидела на истоптанной траве и плакала, не замечая ни раскиданных цветов, ни рассыпавшихся бубликов, ни своих трусливо убегающих обидчиков.

                                                   "УЗНИК"

    Торжественно-радостный перезвон огромных башенных часов взмыл ввысь вслед за напуганными этим звуками птицами, завис на мгновенье над площадью и раскатистым фейерверком осыпался на город. А вдогонку уже неслись первые гулкие удары.

    - Раз, два, три,... - хором считают дети, играющие на площади.

    - ...Четыре, пять, шесть... - озабоченно хмурит брови домохозяйка, выходя из магазина.

    - ...Семь, восемь... - сверяет свои часы с городскими спешащий по делам служащий.

    - ...Девять, десять, одиннадцать... - шепчет молоденькая продавщица и тихонько вздыхает - до вечера еще далеко.

    Каждый раз звуки эти, долетавшие до тюрьмы, будоражили ее обитателей.  Одни слушали их с тоской и болью, другие - с надеждой и ожиданием, третьи - с отчаянием и ненавистью.

    Но был здесь человек, который всегда оставался равнодушным к этому пульсу городской жизни. Он не вел счет ни дням, ни годам. Зачем? Пожизненное заключение не давало ему никакой надежды на свободу. Да он как будто и не помышлял о ней. Пил, ел, спал, дышал - вот  все, что составляло его существование. Часами мог лежать на узкой тюремной лежанке, бездумно уставившись в потолок остекленевшими глазами. Никогда не заговаривал с надзирателями, ничего не просил и не требовал, был всегда тих и безразлично спокоен. И глядя на его маленькую тщедушную фигурку, на простодушное бледное лицо с бесцветными глазами и белесыми ресницами, можно было только теряться в догадках о том преступлении, за которое так страшно был наказан этот неприметный человечек.

    Время шло, облетал ароматный цвет садов, гнули ветки к земле тяжелые спелые плоды, окутывало золото опавшей листвы пушистое снежное покрывало, вновь набухали почки под весенним солнцем, и все это было где-то там, в другой, яркой, далекой и забытой жизни. Весь мир заключенного сузился до пределов крохотной, душной, полутемной камеры, где не было ни дня, ни ночи, а текло одно безликое и протяжное Время.

    Но как-то среди дневной дремы почудился узнику еле слышный перезвон. Он был очень тихий, но настойчивый и вносил в душу какую-то непонятную сумятицу. Узник долго лежал, затаив дыхание и прислушиваясь к странным звукам, пока, наконец, не понял, что это просто весенняя капель. Ему вдруг стало отчего-то тревожно и тоскливо. Это было необычно, непонятно и как-то пугало. Он сел, свесив босые ноги и крепко охватив голову руками, пытаясь унять неожиданно взявшийся откуда-то озноб, но это не помогло. Тогда он быстрыми нервными шагами заходил по камере - казалось, так легче справиться с внезапно охватившим его волнением, но неожиданно заметил на грязных стенах и закопченном потолке солнечные зайчики и ощутил такой горячий толчок в груди, что поневоле снова сел.

    Этот день навеки поселил в нем беспокойство и тоску. Звонкая весенняя капель словно пробудила узника от долгой спячки. Он напряженно вслушивался во все долетавшие до него звуки и даже стал внимательно присматриваться к людям, которые по долгу службы посещали его камеру. Он заметил, что они разного возраста, очень непохожие друг на друга, да и запах у каждого был свой: от одного пахло крепким трубочным табаком, от другого мятными жвачками, а третий, самый молодой, всегда был надушен одеколоном, резкий запах которого надолго оставался в камере.

    Весна в том году выдалась особенно скоротечной, бурной. Рыхлые бело-голубые сугробы вдруг почернели под ослепительным солнцем, съежились, опали и, как по волшебству, растеклись веселыми быстрыми ручейками.

    Но талая вода скоро сошла, не было больше солнечных бликов, не звенела капель, а беспокойство заключенного не проходило. Однажды, машинально поглощая ложку за ложкой тюремную похлебку, он вдруг выловил из миски перышко зеленого лука. Узник долго рассматривал его и вдруг беззвучно заплакал.

    С тех пор всякий раз, как ему приносили еду, он осторожно и с подозрительностью разглядывал ее прежде, чем начать есть, но часто и вовсе отказывался от пищи и подолгу лежал на спине, о чем-то напряженно думая и, видимо, вспоминая.

    А в городе уже вовсю кипела сирень, цвели сады, и воздух дрожал от жужжания пчел. И чудилось, что аромат этот проникает сквозь толщу старых стен, лишая обитателей тюрьмы покоя и сна.

    Ночи заключенного стали так же тягостны, как и дни. Иногда ему удавалось впасть в тяжелое глухое забытье, но вскоре начинало казаться, что он падает вниз и долго летит в кромешной тьме. Он вздрагивал и просыпался, а потом уже никак не мог заснуть, перебирая мрачные мысли.

    В одну из таких ночей услышал узник странный шорох в углу камеры. От испуга он резко вскочил и увидел смутно белеющую в темноте фигуру женщины. Она стояла, прислонившись спиной к стене, и не шевелилась. Узник жадно всматривался в знакомые черты.

    - Это ты? - выдохнул он. - Ты жива? Как ты сюда прошла?

    - Ты хотел меня видеть? - шепотом спросила женщина. - Вот я здесь.

    - Почему ты говоришь шепотом? А, тебе, наверное, больно? - тоже вдруг зашептал он, не сводя взгляда с сине-черных пятен на ее шее. - Да, да, я хотел тебя видеть, но никак не думал, что это возможно, - продолжал он, пытаясь дотронуться до едва различимой в сумраке руки.

    Женщина слегка отодвинулась от него.

    - Зачем я была тебе нужна? Ты что-то хочешь сказать мне? - все так же тихо спросила она.

    - Да, да, я много думал, долго, - лихорадочно заговорил узник. - Я все понял. Я не имел права. Жизнь - это святое. Это все, что у нас есть. Я тоже хочу жить. Я боюсь смерти. Я понял самое главное. Что бы ни случилось, я не имел права... Нет ни у кого такого права - отнять у другого его жизнь, оборвать ее. Скажи мне, ты простила? Простила меня? Куда же ты? Постой! Где ты? Я не вижу тебя!

    Дверь камеры загремела, и вошел привлеченный шумом надзиратель. Он наклонился над спящим узником, прислушиваясь к его неровному дыханию, а затем, подозрительно озираясь, вышел.

    А крики из камеры заключенного стали повторяться каждую ночь, и постепенно к ним привыкли, как привыкли и к тому, что узник почти перестал есть, все время лежал, бессвязно бормоча что-то про себя, и однажды утром тюремный врач, которого привел толстый, добродушный, пропахший табаком надзиратель, увидел перед собой исхудавшего и ослабевшего человека с заострившимися чертами бескровного лица. Узник пытался что-то сказать.  Привычным движением нащупывая пульс, врач наклонился к нему и услышал:

    - Она простила меня, простила, пожалела... А я вот ее не пожалел...

    Голова его поникла, и врач ощутил, что тонкая ниточка жизни, бившаяся в его руке, оборвалась.

                                                 "ВОЗВРАЩЕНИЕ"

    Я никогда не был любителем так называемых курортных романов, хотя наслышан о них предостаточно. Возможно, дело было в том, что на отдых в самой ранней юности мы начали ездить большими дружными  группами, в среду которых посторонних вводить было нежелательно. А потом эти наши группы постепенно стали распадаться на пары, и как-то так незаметно получилось, что бесхозными оказались трое: я, Пашка и Антон. Раза три мы так и ездили отдыхать втроем и прекрасно проводили время, без разногласий, нескучно и к тому же в единодушном убеждении, что отдых должен быть полноценным, от всего, в том числе и от женщин.

    Но в то лето я отправился на юг один. И вовсе не потому, что оказался самым стойким холостяком. Просто на этот раз никак не совпадало время наших отпусков. В надежде на то, что этот вопрос все-таки удастся как-то решить, я дотянул до последнего, а потому посчитал самым разумным воспользоваться горящей путевкой и в результате попал пусть не в самый известный, но все же в очень милый и уютный санаторий с отличным доброжелательным персоналом и не слишком шумными отдыхающими.

    И вот надо же было так случиться, что в самый первый день я увидел ее.  Сначала был какой-то толчок, как будто я встретил давнюю знакомую, но не могу вспомнить, кто это и как ее зовут, просто захотелось оглянуться вслед. А вскоре мне уже приходилось бороться  с желанием находиться рядом с ней или хотя бы где-нибудь поблизости. Захотелось познакомиться, но... Первейшая трудность заключалась в том, что эта женщина почти не бывала одна. С ней всегда находилась очень подвижная, а порой даже бурная, то ли сестра, то ли подруга.

    Пока я размышлял, как бы найти такой предлог, чтобы мое знакомство с ней получилось вполне естественным, подвернулся очень удобный случай.

    Надо сказать, санаторий, в котором мы отдыхали, затерялся среди огромных совхозных абрикосовых садов. Он был небольшим, уютным, но находился довольно далеко от моря. Однако для отдыхающих организовывались регулярные поездки к морю на автобусе, и каждая такая экскурсия всегда вызывала веселое оживление. Для меня же это был прекрасный шанс в располагавшей к тому обстановке завязать долгожданное знакомство.

    Как я и думал, безмерно общительная подруга предмета моего внимания первой влетела в автобус, увлекая за собой толпу успевших подружиться с ней отпускников. Та, которая меня интересовала, естественно, поспешила за ней. Я проявил немного расторопности и оказался рядом со своей мечтой. Теперь уже просто по этикету полагалось представиться друг другу, что мы и сделали.

    Мою попутчицу звали Варенькой. Она оказалась полной противоположностью своей подруги - сентиментальная, задумчивая, порой серьезная, с тихим низким голосом и плавными неторопливыми движениями. Всю дорогу она то и дело с беспокойством оглядывалась на заднее сиденье автобуса, где, отчаянно размахивая веточкой кипариса, ее неугомонная подруга Вероника дирижировала разноголосым хором отдыхающих, бойко исполнявших один за другим куплеты какой-то смешной песенки.

    Я уже понимал, что рассчитывать на полное внимание Вареньки не приходится и, не удержавшись, спросил:

    - Простите меня за любопытство, но я заметил, что вы все время опекаете свою подругу, ни на шаг не отпускаете ее от себя, хотя она производит впечатление сильной и самостоятельной натуры. И вы с ней такие разные. Если не секрет, как вы с ней подружились?

    Варенька стрельнула в меня быстрым внимательным взглядом и пожала плечами.

    - Веронику я знаю давно. Мы с ней жили в одном дворе и вместе пели в школьном хоре. А вот ей потом пришлось со мной знакомиться заново.

    - Неужели такая серьезная ссора?

    - Нет, что вы. Это довольно трагическая история. -  Варенька опять с тревогой оглянулась назад и, придвинувшись ко мне поближе, заговорила чуть тише. -  Вероника раньше была другой, совсем другой. Правда, такая же увлекающаяся, но гораздо спокойнее. Не было в ней раньше этой порывистости, а уж безудержного веселья, вот так, как сейчас... - Варенька махнула рукой и поморгала ресницами, сдерживая подкатывающие слезы. - Когда мы заканчивали учебу в институте, Вероника вышла замуж. Они очень любили друг друга. А уж после рождения Максимки и вовсе друг в друге души не чаяли. Я часто им тихонько завидовала. По-хорошему, конечно. Радовалась за них. Дружили мы крепко. Они все любили меня, и Максимка их тоже. Когда совсем маленький был, просто не сходил с моих рук. А когда у них появилась дача, мы почти всегда туда ездили вместе, особенно когда Максимка стал часто болеть. Ему тогда уже пять лет было. Нам всегда так нравилось там - свежий воздух, покой... Но так получилось, что именно в тот день я поехать с ними не могла. Случай ли, судьба ли, как хотите, назовите. Дорога эта через лес проходит, не очень оживленная, только дачники да случайные туристы. Обнаружили их часа через два после аварии. Вероника была без сознания, а ее мужу и Максимке помочь было уже невозможно. Страшная картина... - Варенька поежилась. - Разбитая машина, искалеченные люди, кровь - и музыка из приемника на весь лес... Сознание вернулось к Веронике на третьи сутки. Я дежурила у нее. Ей сначала ничего не говорили, но она все поняла сама. Лежала прямая, как столб, только слезы все текли и текли. Потом уснула. Спала, не просыпаясь, больше десяти суток. Врачи сказали, что это летаргический сон. Я так тревожилась за нее, ждала, когда она проснется, но в то же время и боялась этого. Как оказалось, не зря. Когда Вероника проснулась, обнаружилось, что она все забыла. Она ничего не помнила, совсем ничего. Не могла вспомнить даже своего имени, не говоря уже о том, что с ней случилось. Вот тогда ей и пришлось знакомиться со мной заново. Когда она окрепла, мы ездили с ней на дачу по той самой дороге, но и это ничего не дало - она и там ничего не смогла вспомнить. Только когда увидела фотографию Максимки, долго смотрела на нее, хмурила брови, как бы стараясь что-то понять, но потом равнодушно отложила ее в сторону. С первого дня после своего пробуждения она вот такая, как сейчас. Врачи тогда только руками разводили: либо такой она будет всю свою дальнейшую жизнь, либо память все же вернется. А я все время ужасно боюсь: что будет, если она все же вспомнит? Вы верно подметили, я даже на минуту боюсь оставлять ее одну, хотя это не всегда легко для меня. Вот вы даже представить не можете, с каким трудом мне удалось взять отпуск именно в это время, чтобы поехать с ней сюда.

    И Варя снова с тревогой обернулась назад. Вероника, все так же энергично дирижируя, весело подмигнула ей.

    Солоноватый запах моря, залетающий с легким шаловливым ветерком в салон автобуса, мы почувствовали задолго до того, как увидели это зеленовато-голубое пространство, над которым с пронзительными криками носились суетливые чайки.

    Наш водитель всегда привозил экскурсантов на одно и то же место. Это был довольно приличный, хотя и небольшой, пляж, обрамленный полукружьем не слишком высоких скал, живописное нагромождение которых в целом придавало этому пейзажу ощущение таинственности и какой-то неясной тревоги даже при ярком солнечном свете.

    Высыпавшие из автобуса отдыхающие оживленно устраивались на пляже: кто-то натягивал тенты, надувал матрасы, кто-то, едва успев раздеться, уже плыл в море, а неутомимая молодежь затеяла игру в волейбол.

    Посвежевшая от прохладной морской воды Варенька блаженно подставляла лицо с наклеенной на нос бумажкой жаркому южному солнцу.

    - А ведь до аварии Вероника не то что нырять, даже плавать боялась, - сказала она вдруг, наблюдая за подругой, которая вновь и вновь прыгала в воду с небольшого утеса, выступающего в море, и каждый раз перед прыжком приветливо махала нам рукой.

    К полудню солнце стало палить уже нещадно. Мы с Варенькой перебрались под тент. Да и многие последовали нашему примеру. Те, кто постарше, достали карты. Молодежь оставила волейбол и не вылезала из воды. Даже Вероника, приходя в себя после многочисленных прыжков в воду, отдыхала на своем утесе. Дивная тишина наступила во всем мире. Куда-то исчезли и чайки, унеся с собой свои надоедливые крики.

    Кто-то из отдыхающих, не желавший тишины, включил приемник. "Маяк" передавал концерт по заявкам радиослушателей, которые, очевидно, были любителями исключительно классической музыки. Мы прослушали арию мельника, "Вальс цветов" из "Щелкунчика", арию Снегурочки, что нас особенно развеселило в такую жару, и что-то из Моцарта. Но вот некий Сидорчук из Днепропетровска захотел услышать "Мелодию" Глюка. Нежные звуки флейты, сливаясь с шепотом моря, казались волшебными. Я украдкой любовался очаровательным профилем Вареньки, но она не замечала моего взгляда, наблюдая за Вероникой с постепенно возрастающей тревогой. Вскоре ее беспокойство передалось и мне. Теперь уже и я, не отрываясь, смотрел в сторону утеса.

    Там, наверху, вскочив на ноги и судорожно прижимая руки к груди, стояла испуганная Вероника. Вся ее поза выражала невыносимое страдание. Варя стремительно вскочила и побежала к утесу, крича на бегу:

    - Ника, милая, что с тобой? Спускайся скорее! Я здесь! Я с тобой!

    Но подруга не слышала ее. Она металась по крохотной площадке утеса, выкрикивая непонятные слова, смешанные с рыданиями. Подбежав к утесу вслед за Варей, я смог различить только "тормоз" и "Максимка"...

    Мы с Варенькой потом часто вспоминали этот день. Она считает, что все дело в той "Мелодии" Глюка. Это она окончательно разбудила Веронику. Наверное, именно ее передавали по радио в тот момент, когда произошло несчастье. Но спросить это у Вероники никто из нас никогда не решится. Даже ее любимчик - наш Андрейка, который называет ее "другая мамочка", и которому она многое позволяет.

                            " В  ПОРЯДКЕ  ЭКСПЕРИМЕНТА"

    Лениво подкатываясь к берегу, морские барашки нежно поглаживали ноги двух сидевших у самой кромки воды женщин. Обе они были одинаково загорелыми, головы их украшали одинаково сплетенные из соломки шляпы с широкими полями, да и по годам они выглядели ровесницами, находясь в том самом возрасте, который деликатно принято называть элегантным.

    Обе женщины приехали из Москвы, но до этой встречи на юге знакомы не были.

    Теперь же, когда срок их отдыха подходил к концу, а загар стал предельно шоколадным, когда разговоры о Москве возникали все чаще, а о личной жизни все откровеннее, они были уже почти подругами. И сейчас, сидя на неудобной колкой гальке и болтая в воде ногами, они поверяли друг другу свои сердечные тайны.

    - Нет, Тамарочка, я оказалась не такой везучей, как ты. Правда, я тоже была когда-то замужем, но теперь мне уже кажется, что это было в каком-то далеком сне. Хотя его карие глаза и мягкий взгляд помню до сих пор.

    - Зачем же тогда надо было расставаться?

    - Не знаю. Наверное, слишком несхожими были наши характеры. А, может, по молодости не дали себе труда понять друг друга, притереться, так сказать.

     - Что ж, Аня, бывает. Сплошь и рядом бывает. Ну, а потом? Так никто и не встретился больше?

    - Как не встретился? Попадались, всякие были, но замуж выходить я уже не решалась. Помню, был у меня один, бухгалтер. Мы с ним в метро познакомились. Так получилось, что ездили на работу в одно и то же время, да еще и в одном и том же вагоне. Тихий такой, ласковый, во всем со мной соглашался.

    - Вот и хорошо, чего тебе еще надо было?

    - А мне хотелось, чтобы хоть раз вспылил, возразил мне, пытался настоять на своем. Так нет, все ему ладно, все головой кивает. Начнешь его ругать, спорить с ним, пытаться его расшевелить, а он отмолчится, пока не устану, пока весь мой пыл не пройдет. Прогнала его, не выдержала. Так он и ушел - тихо и молчаливо, будто спал на ходу. А я из-за него работу поменяла, чтобы этой дорогой больше не ездить.

    - Так никогда и не виделись с ним?

    - Нет, не встретились. А тут другая страсть. Мой начальник на новой работе оказался холостяком. Интересный такой мужчина. Наши все от него без ума были, даже замужние. Ну, понятно, я тоже не была исключением. И закрутилось - портниха, парикмахер, косметический кабинет, маникюры, педикюры - что только ни делала. Сама себя перестала узнавать. Иду мимо зеркала, брошу привычный взгляд и прямо вздрагиваю от неожиданности. А он хоть бы что.

    - Бывают же такие непробиваемые!

    - Да нет, пробиваемый. Но как, думаешь, мне удалось его охмурить?

    - Даже представить себе не могу.

    - Как-то напутали что-то в чертежах, и пришлось две недели без выходных сидеть и корпеть над бумагами. Какой там маникюр-педикюр! Я причесываться и то не успевала. Задерживалась дольше всех - я ведь без семьи, а другим надо домой бежать, муж, дети ждут. Вот сделали мы все, исправили.  Начальник этот нам всем руки пожал, спасибо сказал, а мою руку задержал в своей и пригласил поужинать вместе. В ресторан, конечно. Поужинали. Раз, другой, а потом уж дома стали ужинать. Да только недолго.

    - Неужели и с этим?..

    - Да еще как скоро! Это оказался не человек, а какой-то фанат производительного труда. Веришь, ему не нужны были все эти наши ухищрения - локоны, стрижки, помада, тени, приталенный силуэт... Вот если вкалываешь целый день, как отбойный молоток, то ты человек, тебя и полюбить можно. А просидишь на работе от и до, не горишь до дыму, то все, ты рядовой, безликий, неинтересный служака, серость. Бывало, за весь день не улыбнется ни разу.  Сбежала я и от него самого, и из-под его подчинения. Ну, скажи, неужели я такая разборчивая?

    - Что ты, Анечка, я бы тоже так не смогла.

    - То-то и оно. Ну а потом повстречался мне просто замечательный человек. Добрый, внимательный. С ним я дольше всех прожила - почти три года. Но...

    - Разошлись? - всплеснула руками Тамара.

    - Да, ничего не поделаешь. Всем был хорош, пока на него не находило.

    - Как это - находило?

    - Ну, запои его. По целым дням пил, даже на работу не являлся. Потом отпускало его, и снова ласковый и замечательный. Ладно, я терпела, нравился он мне... Хороший, славный человек был бы, если бы не это. И уговаривала, и ругала, и плакала... Сам, говорит, все понимаю, а поделать с собой ничего не могу. Терпела, терпела, пока он под парами руку на меня не поднял.

    - Ну, это уж слишком.

    - Вот-вот, я тоже так посчитала. Решила: раз уж начал, то так будет всегда.  Подумала, подумала, да и отпустила на все четыре стороны. А ведь так жалко его было. Вот потому все одна и одна. Так до сих пор и живу.

    - А где же муж? Ну, тот, первый?

    - Не знаю, ни разу не виделись больше. Да у него теперь уж наверняка дети взрослые. Если уж откровенно, любила я его, да и замуж по любви выходила.  Но... Может, и вправду, не подходили мы друг другу? Почти каждый день ссорились и все из-за каких-то пустяков. Но это я теперь понимаю, что из-за пустяков. Да, жаль...

    Приятельницы замолчали, наблюдая за скользившим по воде маленьким юрким катерком и думая каждая о своем.

    - А сейчас хочешь замуж выйти? - спросила Тамара.

    - А сейчас уж меня никто и не возьмет. Вон молодых сколько, новеньких, любую выбирай. Зачем же им старенькие? - Аня подозрительно зашмыгала носом.

    - Да брось ты, не расстраивайся. А знаешь, в нашем институте будут испытывать одну электронную машину. Наша разработка. Вот в эту машину закладывают данные на несколько сотен людей, и эти данные она обрабатывает. А наши сотрудники хотят попробовать заложить не просто данные мужчин и женщин, а с их пожеланиями к выбираемому спутнику жизни, и посмотреть, как машина справится с этой задачей. Это они так забавляются, на самом деле машина предназначена совсем для других целей. Не хочешь попробовать?

    - Мне кажется, глупости все это. Тут сама в себе не разберусь, где уж машине.

    - Попробовать же можно, тебя от этого не убудет. Вот тебе мой телефон, приедем в Москву - звони. Конечно, попасть к нам трудно, но я все устрою.

    - Думаю, ничего путного из этой затеи не выйдет, - со вздохом ответила Аня, тем не менее бережно пряча кусочек бумаги с цифрами в кошелек.

    Вспомнила она о летнем разговоре глубокой московской осенью, когда не было уже золотой листвы, но и кружившие в воздухе крохотные парашютики-снежинки не успевали застелить землю белым ковром. Это была та самая пора, когда тоска и непогода вместе давали такой резонанс, что одиночество становилось особенно невыносимым.

    Аня отыскала заботливо переписанный в записную книжку номер телефона и сняла трубку...

    - Вот, Анна Владимировна, в этой комнате вас ожидает человек, с которым вы, возможно, свяжете свою дальнейшую судьбу, - остановил Аню перед закрытой дверью молодой мужчина с холеной бородкой. - Прошу вас, не волнуйтесь, ведите себя естественно. Вы оба знаете, почему вы здесь, поэтому не должно быть никаких двусмысленностей. Ведь вы оба входите в экспериментальную группу людей, добровольно согласившихся помочь нам в наших исследованиях, за что мы вам безмерно благодарны. По результатам, полученным с машины, вы оба отвечаете требованиям, предъявляемым вами к выбираемому спутнику жизни с учетом особенностей ваших характеров. Ну, будьте непринужденнее, - еще раз подбодрил он. - Прошу вас, сюда.

    Дверь бесшумно отворилась, и Аня вошла в небольшую, обставленную по-домашнему мягкой мебелью, комнату.

    За журнальным столиком, просматривая свежую газету, сидел кареглазый темноволосый, но с уже тронутыми сединой висками, мужчина. Он поднял голову и с любопытством посмотрел на вошедших.

    - Это ты? - одновременно раздались два голоса - мужской и женский, сливаясь в один удивленный и радостный возглас.

                                      "ПРАВДА,  СМЕШНО?"

    - Вот видите, мы знакомы всего два часа, а вы уже назвали меня хохотушкой.  Да что вы, я не обижаюсь, я к этому привыкла. Такой уж у меня характер. Меня так еще в школе называли, и, надо сказать, все меня любили за веселый нрав. Помню, в последнем классе мы дружили с одним мальчиком. Он был самым красивым и эрудированным во всей школе. Девчонки его просто обожали, а мне страшно завидовали. Только моя подруга Нелька Волкова его терпеть не могла, называла его выскочкой и "ерундитом". Когда он после уроков догонял нас, чтобы проводить меня домой, она всегда фыркала и сразу же уходила. Представляете, как я смеялась, когда они вдруг поженились? Мы тогда уже оканчивали институт. Он меня, как обычно, провожал после занятий и вдруг пригласил на свадьбу. Я так хохотала, что чуть в обморок не хлопнулась. И на их свадьбе веселилась больше всех. Как они живут? Не знаю, я ведь тогда переехала в другой город. Окончила институт и уехала по распределению. Наверное, хорошо живут, ведь он мне на своей свадьбе признался, что еще в школе любил Нельку. Как на новом месте? О, меня встретили хорошо. Даже квартиру дали. Как молодому специалисту. Коллектив замечательный, добрые все такие, отзывчивые. И скучать не давали. В гости просто нарасхват, наперебой приглашали. Душой компании называли. Я, конечно, ценила такое отношение: когда аврал и на работу могла в выходной выйти, и с чьим-то ребенком посидеть. А что? Я ведь свободная и всегда веселая. А потом познакомилась с хорошим человеком. Влюбилась прямо с первого взгляда, а он мне почти сразу и предложение сделал. Свадьба у нас была комсомольская. В кафе пришлось праздновать, так много народу было. Умер? Почему же умер - мы разошлись. О, это уж совсем смешная история вышла. Вообразите: через неделю после свадьбы он мне вполне серьезно заявляет, что женился на мне из-за квартиры. Давай, говорит, разводиться и делить квартиру. Оказывается, у него уже давно была невеста, а теперь она должна вот-вот родить, но жить им негде. Поэтому он и решился на такой мерзкий поступок, прости, мол, меня, негодяя, а друзьям скажем, что ошиблись в чувствах. Я так хохотала, что чуть совсем не слегла. Зачем же квартиру делить, говорю, живите, а мне одной и в общежитии не тесно. Правда, смешно? Невообразимо смешно. Да, вы угадали, я потом уехала, решила перебраться поближе к югу. Всегда, знаете ли, тепло любила. Да и здоровье что-то стало... Нет, замуж я больше не выходила, не решалась. Танечка? Танечка - его дочь. Ну какой же вы смешной, простых вещей не понимаете. Танечка - его дочь, я просто ее растила. Ах, так вы не знали? Он ведь меня потом нашел, разыскал даже в другом городе. Раз иду с работы, поздно уже было, а у двери  двое дожидаются - мужчина и девочка. Я и подумать не могла, что это ко мне. А пригляделась, да так и ахнула - он! Но в таком виде! И девочка... Вся бледненькая, худенькая, плохонькая, одета кое-как. Ну, пригласила я их, поужинали, чаем напоила, поговорили. Да все в толк не возьму, о чем это он. А как поняла, ручьем слезы из глаз, уж тут изменила своему веселому нраву. Девочка-то, оказывается, сирота. Мать умерла - это та его невеста. А он, как видно, уже тогда пил, вида только старался не показать.  Короче, оставил он Танечку мне. Помогать, правда, нам не смог, да и не надо было, нам и моей зарплаты хватало. Вон, какая из нее теперь невеста получилась, красавица, умница, ласковая такая. Правда, грустит часто, не в меня. Оно и понятно, я ведь ей не родная мать. Только она не любит об этом, мамочкой меня называет. Да и жених ее, то есть с сегодняшнего дня уже муж, тоже меня стал так называть.  Как же, говорит, мамочка, вы без нас тут жить будете? Правда, смешно? Разве ж я пропаду? Слезы? Это, наверное, от смеха. Почему ж одна? Скоро ее отца из лечебницы будут выписывать, у меня будет жить. Он мне так и заявил: дочь, мол, вырастила, теперь меня выхаживай, тебе все равно больше не для кого жить. Ну разве не смешно? А вот и музыка!  Пойдемте, пойдемте, на свадьбе полагается веселиться.

    Димка зевнул и вернул рассказ в папку.

    "Что ж, я, вообще-то, не специалист... Может, и неплохо, но первая папка, на мой взгляд, интереснее".

    Он встал, потянулся и, перейдя в гостиную, остановился у окна. Ждать оставалось недолго. Через несколько минут дверь подъезда открылась, и из нее вышла Ленка с небольшой спортивной сумкой через плечо. Она оглянулась и посмотрела на окно Димкиной квартиры. Тот отпрянул, но тут же рассмеялся.

    "Нет, я не боюсь, но словить себя не дам", - все еще смеясь, подумал он.

    Не желая терять времени, Димка быстро переоделся и, прихватив пакеты с мусором, выскочил во двор. Избавившись от мешков, он сходил за свежим хлебом и вернулся домой.

    Укрепив ножки стола шурупами, он установил его на место, задвинул ящики и только после этого с замашками опытной хозяйки разложил гладильную доску и, включив утюг, принялся за белье. Но все это время с его лица не сходило озабоченное выражение, а в движениях чувствовалось какое-то странное нетерпение. Догладив белье, он с облегчением отключил утюг.

  "Нет, видимо, произошла какая-то генетическая ошибка. Наверное, вместо меня должна была родиться девочка, - подумал он. - Мужчины просто не могут быть настолько любопытны, а я уже ничего не могу с собой поделать", - с досадой отметил он этот очевидный для него факт и, пройдя в кабинет отца, достал из нижнего ящика коричневую папку.

    - Интересно, что там может быть? - бурчал он себе под нос, раскрывая папку прямо на гладильной доске. - Совсем тоненькая. Может, пустая?

    В папке был всего один рассказ. Горя от нетерпения, Димка достал его и тут же, стоя, принялся читать.

                                                   "ЗАКЛИНАНИЕ"

    Тонким пронзительным голоском запел свисток чайника на плите, звонко стукнула упавшая на пол ложка, злобно зашипела вода в кране, где-то наверху глухо охнула захлопнувшаяся дверь - и Вадим Евгеньевич проснулся. Он посмотрел на часы. Начало восьмого, можно было не спешить. Из кухни доносились шлепающие шаги Лиды и ее монотонный голос, отчитывающий Димку за вчерашнюю тройку по контрольной. Вадим Евгеньевич поморщился. Он уже давно стал замечать, что голос Лиды его раздражает. Как он мог когда-то слушать ее часами, восторженно заглядывая в глубокие карие глаза и перебирая пальцами ее длинные черные локоны? Куда все это ушло? Теперь он, каждый день наблюдая эту раздраженную, рано начавшую седеть растрепанную женщину, неустанно спрашивал себя: как могло случиться, что они связали свои судьбы, они, такие разные,такие ни в чем не похожие люди? Конечно, хозяйка она хорошая - всегда вовремя готов обед, всегда есть свежая рубашка и выглажен костюм. Да и дома, надо отдать справедливость, всегда чисто и уютно, всегда порядок, а уж о Димке и говорить нечего - такую мать, как Лида, еще поискать. Но почему ей нет дела до своей внешности? Почему у нее нет глубоких интересов? Почему она не растет, не развивается? Она совсем потерялась среди этих кастрюль, тряпок, утюгов, веников и тазов. А фигура? Куда подевалась ее талия, которой когда-то завидовали все девчонки из ее группы? Нет, что ни говори, а с Олей ее даже сравнивать нельзя. Оля...

    Вадим Евгеньевич повернулся на бок и вздохнул.

    Олю он заметил еще на первом занятии фольклорного кружка, руководителем которого он был. Да, он сразу обратил внимание на высокую русоволосую девушку, которая, затаив дыхание, ловила каждое его слово. На кружок она всегда приходила раньше всех и не пропустила ни одного занятия.

    Оля оказалась глубоко и страстно увлекающейся натурой, вдумчивой и необычайно работоспособной. Уже через полтора года существования кружка она стала его старостой и правой рукой Вадима Евгеньевича. Больше того, во многом благодаря именно ее увлеченности и энергии, их кружок стал настолько популярным на факультете, что среди желающих попасть в него стали проводить конкурсный отбор.

    Каждое лето несколько групп из кружка ездили по селам в поисках былин, сказаний, песен, обычаев и обрядов, а осенью проводились семинары - отчеты этих поездок.

    Вадим Евгеньевич вспомнил тот теплый июльский деревенский вечер, насыщенный запахом скошенной травы, когда они с Олей под звездным небом возвращались от местной песенницы. Шли медленно, прогуливаясь. Шли и молчали под впечатлением интересной встречи, всего услышанного и записанного. Потом долго стояли под березами на берегу деревенского пруда и вслушивались в нарушаемую сказочными звуками тишину. Вдруг, тихонько вздохнув, чистым высоким голоском Оля задумчиво запела:

                      - Снежки белы ли да пушисты

                      Покрывали все поля,

                      Одного лишь поля не покрыли -

                      Горя люта моего,

                      Есть кусочек среди поля,

                      Одинешенек да стоит.

                      Он не клонит к земле да ветки

                      И листочков нет и да на нем,

                      Только я одна, бедна-несчастна.

                      Все горюю по милом;

                      День горюю, всю я ночь тоскую,

                      Понапрасно слезы лью.

                      Слеза канет, снег да растает,

                      В поле вырастет и да трава.

                      Никто травушку ли да не любит,

                      Никто замуж не берет.

                      Пойду я с горя в чистое поле,

                      Сяду я на огород,

                      Посмотрю я в ту дальнюю сторонку,

                      Где мой миленький да живет.

    Повинуясь настроению этого чудного вечера, присутствию молодой

необыкновенной девушки, своему душевному подъему, Вадим Евгеньевич низким мягким голосом негромко подхватил:

                      - Уж вы, мысли мои,

                      Вы скажите про несчастье про мое:

                      Долго ли мне жить-то будет до такой беды напасти?

                      Бедно сердце мое,

                      Постоянно оно тужит, сердце мое,

                      Тоскует-горюет оно

                      Все по прежней своей воле-волюшке...

                      Куда воля делась у меня,

                      Куда спо... ох, сподевалась?

                      Кабы мне-то, молодчику, ох, кабы разудаленькому

                      Нажить прежня своя воля-волюшку,

                      Взвился бы я очень далеко-далеко,

                      Где бы мне прилюбилось, молодцу,

                      Тут бы я, ох, как спустился ко своей бы любушке,

                      Сел бы я на... ох, как на крылечко,

                      С красного крылечка, ох, на окошечко,

                      Стал бы я свою любушку честь лестью уговаривать,

                      Ласковым словечушком убаивать...

    Широко раскрытыми глазами Оля смотрела на него. Ее дрожащие горячие руки опустились ему на плечи. Забыв обо всем на свете, он жадно целовал ее теплые мягкие губы и пылающие щеки...

    С этого вечера и открылась их непонятная молчаливая любовь. Они ни  слова не сказали о ней друг другу, но оба о ней знали.

    А осенью у Оли начался последний курс, очень насыщенный и очень трудный, но она аккуратно посещала все занятия кружка, после которых Вадим Евгеньевич провожал ее домой, не обращая внимания на перешептывания ее любопытных подруг...

    Шаркающие просторными тапками шаги Лиды оторвали его от приятных воспоминаний.

    "Идет будить", - подумал он и крикнул:

    - Я уже встал. Завтрак готов?

    - Как всегда. Иди, мойся, - ответила Лида через дверь и вернулась на кухню.

    Завтракали вдвоем. Димка уже бегал во дворе, откуда из раскрытого окна доносились крикливые голоса юных футболистов. Вадим Евгеньевич молча и сосредоточенно жевал, уткнувшись в газету.

    - Ты не забыл, что мы сегодня идем к Потаповым?

    - Угу, - хмуро кивнул Вадим Евгеньевич.

    Настроение его сразу испортилось. Раньше они часто собирались вместе.  Верочка Потапова была веселой и общительной женщиной. Она тренировала пловцов в городском бассейне, а ее муж, редактор детского журнала, был на редкость интересным собеседником. Но с тех пор, как Верочка однажды вечером, возвращаясь из бассейна, встретила Вадима Евгеньевича с Олей... Он просто провожал  девушку с очередного занятия фольклорного кружка. Но Верочка посмотрела на него таким все понимающим взглядом, что Вадим Евгеньевич стал всячески избегать общения с этой замечательной семьей. А уж если им и удавалось все же сойтись вместе, он старательно прятал от Верочки взгляд и тщательно следил за тем, чтобы не оставаться с ней с глазу на глаз.

    - Ты должен еще успеть съездить на дачу. Ранняя клубника уже, наверное, поспела. Привезешь к столу бидончик. Я бы с удовольствием съездила с тобой, но мне надо бы в парикмахерскую успеть, а то совсем уж... - продолжала Лида, расставляя чистую посуду по полкам.

    Дача была гордостью жены. Все там сажалось и выращивалось ее руками.  Аккуратные грядки с клубникой, редисом, зеленым лучком, салатом были похожи на декоративные клумбы. Раскидистая малина и кусты томатов всегда заботливо подвязаны, а слишком отяжелевшие от плодов ветви деревьев непременно поддерживались специальными подпорками. Во всем чувствовалась ее хозяйственная рука и кропотливый труд.

    Дача досталась Лиде в наследство от отца. Вадим и Лида ездили туда еще до замужества, с удовольствием помогая страстному садоводу копаться в земле, таскать воду на участок, подвязывать ветви и снимать прожорливых гусениц. Вадим Евгеньевич давно уже не помощник Лиде и в этом занятии - увлекательная работа на кафедре, а теперь вот еще и Оля захватили все его время и мысли.

    Оля, Оля... Сидя за рулем машины, Вадим Евгеньевич опять думал о ней.  Надо что-то решать. Скоро ей предстоит защищать диплом, а потом ей, вероятно, придется уехать, и они больше не смогут видеться и, скорей всего, никогда уже не будут вместе. Нет, об этом даже думать тяжело. Она нужна ему, просто необходима! Как она вчера была хороша! Они шли по вечернему городу, а над ними плыли тяжелые темные тучи, которые словно злились оттого, что никак не могут разродиться дождем.

    - А знаешь, Оленька, сегодняшний семинар был для меня самым интересным за все время существования нашего кружка. Ведь я когда-то, еще на первом курсе, очень увлекался старинными обрядами, да и обрядовыми песнями тоже.  Самым странным мне всегда казался обряд опахивания. Я знаю, что его проводили в Калужской губернии в деревне Мухино. Это было очень давно, в двадцатых годах. Стояло засушливое лето, у скота начались обычные в таких случаях болезни. И вот старушки, вспомнив о таком старинном обряде, который, якобы, помогал в этой беде, уговорили женщин села использовать это средство. Дикий и жуткий обряд. А вот самый интересный - это, конечно, свадебный. Мне кажется,  молодые должны помнить такую свадьбу всю жизнь. Ведь раньше свадьба была не просто шумным застольем с криками "Горько!". В свадебный обряд входили и сговорки, и рукобитье, и девишник, а потом уж день венчанья и "княжий стол" - это на другой день после свадьбы. А затем еще третий день и отводины, когда молодые ходили из дома в дом родных и у каждого угощались  закусками, чаем и водкой. Вот только с окончанием отводин свадьба и считалась законченной.

    - А я тоже помню увлечение первого курса. Меня тогда особенно интересовали заклинания, заговоры. Я их собирала и по книгам, и по журналам, особенно по старым этнографическим сборникам. А потом уж и по деревням. Это трудно, потому что люди не любят об этом говорить. К тому же эти заговоры противоречивые, если рассматривать одни и те же, но из разных мест. А как их много! Чуть ли не на все случаи жизни. Больше всего от болезней. Они чаще всего, как принято говорить, шепчутся. Ну, например, заговоры от лихорадки, от зубной боли, чтобы кровь остановить. А есть и, так называемые, бытовые, например, чтобы помочь пастуху собрать свое стадо, чтобы скотина не болела, чтобы избавиться от муравьев, чтобы сохранить оружие от порчи... Всех и не перечислить. Но самые поэтичные - это любовные: всякие присушки, отговорки. Какие они напевные. А какой в них иногда слышится накал страстей: слезы, отчаяние, стремление обладать, подчинить себе другого. А вот, послушайте, какое романтическое заклинание, чтобы увидеть своего суженого. Того, кто предназначен судьбой. Произносят его на развилке дорог, и звучит оно, как песня:

    "Ой, выйду я, да не во чисто поле, да не на зелен луг, да не в подвосточну сторону, а в подзакатную, и да на вилку-развилку да трех путей дороженек. Ой, да стану я лицом к подзакатной стороне, да оглянусь ли в подвосточную. Ой, да я кликну ли своего суженого-ряженого, своего милого дружка. И будем мы всю жизнь любоваться-миловаться, детушками обрастаться, будем мы всегда с ним вместе: и днем, и ночью, и утром, и вечером, в полдень и заполдень, в полночь и заполночь, на ветхом месяце и на молодике, и на перекрое, во всякое время и безвременье. Появись, покажись, да судьбой нарекись".

    - Ну а потом надо сосчитать до семи и оглянуться. Тогда и увидишь того, кто назначен тебе судьбой. Так раньше гадали девушки в Ярославской губернии.

    Вадим Евгеньевич уже давно проехал городские дома. Теперь справа и слева мелькали молодые сосновые посадки. Впереди показалась дорога, сворачивающая к дачному поселку.

    Теплый ветерок залетал в окошко автомобиля. Из приемника чуть слышалась нежная мелодия. Было тихо и грустно. Вадиму Евгеньевичу вдруг нестерпимо захотелось увидеть Олю. Усмехнувшись своей невероятной мысли, он резко затормозил и, хлопнув дверцей машины, упругими мальчишескими прыжками выбежал на развилку. Широко раскинув руки, глядя вверх на парящую высоко в небе птицу, он повторял звучавшие в ушах магические слова: "Ой, выйду я, да не во чисто поле, да не на зелен луг..." Ему виделись рассыпавшиеся по плечам пшеничные волосы Оли, ее серые задумчивые глаза, что-то шептавшие губы.

    - Появись, покажись, да судьбой нарекись! - почти выкрикнул он последние слова и замер, сам поражаясь своей выходке. Он стоял, не смея шелохнуться, и настороженно прислушивался к тишине, царящей вокруг.

    "Ах, да! - спохватился он, - надо же сосчитать до семи и оглянуться. А может, не надо?" - мысленно спросил он сам себя и медленно начал отсчет:

    - Один, два...

    За какие-то мгновения буря чувств пронеслась в его душе, фантастически переплетая радужные надежды с горькими сожалениями, дерзкие мечты с мелкими страхами, жгучие желания с острым чувством потери.

    - Семь, - выдохнул он, наконец, и зачем-то зажмурился.

   И вдруг услышал, как сзади него хрустнула ветка. Вадим Евгеньевич резко оглянулся. Перед ним стояла удивленная Лида.

    - Долго ты еще будешь здесь торчать? Тащишь меня за собой, когда у меня времени в обрез, да еще вздумал разгуливать. Что это на тебя нашло?

    - А ничего, - рассмеялся Вадим Евгеньевич. - Просто вспомнил, как мы с тобой ходили этой дорогой, когда еще не было у нас этой машины, а мы были совсем молодыми. Даже Димки тогда не было на свете. Когда еще ничего не было, только мы с тобой, только самое наше начало, - уже совсем тихо договорил он и ласково сжал ладонями не знающие отдыха руки своей суженой.

    Дочитав последние слова, Димка какое-то время не мог даже думать. А, опомнившись, вслух произнес:

    - Черт! Вот это да! Это же все про нас: про мать, отца, про меня, про всю нашу семью. И даже имена наши, не изменены. Ай да батя! Никогда бы не подумал... Да, жаль, что не курю. Сейчас, наверное, был бы самый момент.

    Димка достал из холодильника минералку, налил стакан и залпом выпил.

    "А что, собственно, я взбрыкиваю? Что случилось-то? Ведь ничего не произошло. Да, возможно, у отца был какой-то такой острый момент, но ведь все обошлось, как видим. Правда, похоже, не из-за его благоразумия... Кажется, девушка оказалась стоумовой. Написала такой рассказ, что у бати открылись глаза шире некуда. И он, как видно, с радостью согласился с ней. А могло пойти и по-другому. Ну, если бы он посчитал, что она не права, и стал бы настаивать на другом сюжете. Но он ведь не настаивал. А почему? А потому, что, скорей всего, не был уверен в своих чувствах, если тянул время, колебался. Вот девушка и применила такую фишку, такой литературный, так сказать, прием. Умница! Ведь напрямую о намерениях она спросить не посмела бы - образ у нее не тот. Но образ образом, а человек она живой и хочет знать наверняка, чем же все это кончится. Время, быть может, подпирает, и вообще... Значит, нужен какой-то толчок, но очень благоразумный и желательно поблагороднее. Так? Так. А тут как раз удобный случай - тема для рассказа. Ее ведь можно обыграть как угодно... Да, вот это фишка! На такую способна только женщина".

    Порассуждав подобным образом, Димка успокоился, отнес папку с рассказом на место и завершил, наконец, свою уборку, развесив чистые полотенца и поместив выглаженные скатерти в шкаф. Осталась мелочь - сложить гладильную доску. Он подошел к ней, оперся о ее поверхность руками и задумался.

    "Интересно, а батя не пробовал на самом деле проверить весь этот фокус? А вдруг он действует, этот заговор? Ведь все, что там написано - это подлинники, все идет, так сказать, из глубины веков. Ну, вот, вдруг?" - думал Димка, качая головой.

    - Нет, сказал он вслух, - не могу больше. Если я это не сделаю, буду потихоньку сгорать от любопытства.

    Он снова принес папку, разложил ее прямо на гладильной доске и достал рассказ.

    - А где же я найду эту вилку-развилку? - растерянно произнес он. Но его вдруг осенило: это было единственное место в квартире, где длинный коридор от самой входной двери упирался в стену ванной, и затем одна его часть вела в кабинет отца, а другая - в кухню. - Так, а где же у нас тут подвосточные-подзакатные стороны? - уже более воодушевленно продолжил Димка, потирая ладони.

    Вспомнив, с какой стороны светит в их квартире солнце в самый полдень, он быстро сообразил, что встать ему надо спиной к входной двери. Прихватив с собой рассказ, он занял исходную позицию и с абсолютно серьезным лицом начал четко, стараясь не сбиваться, и с выражением читать вслух:

    - Ой, выйду я, да не во чисто поле...

    Он произносил слова вдохновенно, стоя прямо, как на сцене, и водя пальцем по строчкам, пока, наконец, не дошел до счета.

    "Вот сейчас оглянусь, а там Зойка", - подумал он вдруг, представляя ее крутые бедра.

    - ...Семь! - почти выкрикнул он и замолчал. Все было тихо. На его лице расплылась облегченная улыбка. С ней он и оглянулся. Улыбка его тут же погасла. У дверей стояла растерянная Ленка. На ней был стильный костюм для шейпинга, и на лбу трикотажная повязка с какими-то буквами. Ленка удивленно озиралась.

    - З-здравствуйте, Дмитрий Вадимович, - наконец, нерешительно поздоровалась она.

    - Здравствуй, - сказал Димка и замолчал. Он снова широко улыбался, откровенно разглядывая Ленку. Но она смогла быстро взять себя в руки и строго сказала:

    - Должна вас предупредить: если вы еще будете вести себя подобным образом, как сегодня ночью, я приму меры.

    - Хорошо, - согласился Димка, продолжая улыбаться.

    - До свиданья, - опять сникла Ленка и медленно вышла, тихо притворив за собой дверь.

    "Черт! Какие у нее глаза! А фигура! Что ж я раньше-то не замечал? А может, в этом, действительно, что-то есть? - думал Димка, завязывая папку. - Вот прямо завтра же... А вдруг она уже в кого-то влюблена? Что ж, тогда придется повоевать. А что, это даже интересно",

    Димка и не заметил, что улыбка уже не сходила с его лица.

                          Часть 2

    Ленка медленно спускалась по лестнице, растерянно глядя себе под ноги. Она была потрясена. Ну как она могла оказаться сейчас у Димки в квартире да еще в таком виде? Она ведь только что была в фитнес-клубе. Почему же она не помнит, как вообще попала сюда? Она что, так и шла в этом костюме? Пусть даже всего два квартала. А где же тогда ее сумка с вещами? Где ключи? Как же она теперь войдет в квартиру?

    Она остановилась у своей двери и прислушалась. Было тихо. Застонав от досады, она стукнула по двери кулаком и вздрогнула: та оказалась незапертой.  Ленка осторожно вошла и боязливо осмотрелась.

    По всему было видно, что она здесь уже побывала: в прихожей горел свет, сумка с вещами стояла на полу у кресла, а на полочке у зеркала лежали ключи.  Значит, она, действительно, добралась сюда прямо так, не переодеваясь? Да что это с ней? Она же совсем ничего не помнит! Неужели это рецидив? Неужели все повторится?

    Ленка подошла к зеркалу и внимательно посмотрела на свое отражение.  Ничего необычного, только вот темные круги под испуганными глазами. Она потрогала припухшие веки и вздохнула:

    - Пожалуй, это от недосыпа.

    Опустив взгляд на ключи, она, словно опомнившись, схватила их и кинулась к двери. Тщательно заперев ее, она заодно набросила и цепочку и только после этого немного успокоилась.

    - Да, вот до чего я опять себя довела. Можно сказать, почти свихнулась. Нет, с этим надо что-то делать. Дальше так жить нельзя. Но сначала как следует выспаться. Завтра уже на работу, - бормотала она по пути в ванную, на ходу стягивая с себя костюм.

    Она быстро освежилась под душем, выпила стакан подогретого молока и сразу легла спать. Уснула она мгновенно. У нее даже мелькнуло ощущение, что ее словно выключили.

    У Ленки был секрет. Свой секрет, личный, который она тщательно ото всех оберегала. Да что там секрет! Это была ее большая тайна. А заключалась она в том, что Ленка уже много лет была безответно и безнадежно влюблена в своего соседа, в Димку. С первого же взгляда, с первой встречи.

    Это произошло в тот самый день, когда в комнаты над ее квартирой вселялись новые жильцы.

    С самого утра наверху раздавался жуткий  топот, гулкие голоса и грохот передвигаемой мебели. Такие же звуки были слышны и в подъезде. Они даже разбудили Ленку.

    - Жильцы новые вселяются, - пояснила мать, когда Ленка с недовольным заспанным лицом появилась на кухне. - Одни всю квартиру займут, а их всего-то трое. Сам - профессор какой-то. С бородкой, но моложавый. Я его уже видела, когда за молоком ходила. Вежливый такой, - не отходя от плиты, продолжала делиться новостью мать, но Ленка ее уже почти не слушала. Вспомнив, что вчера не успела доделать уроки, она скрылась в ванной, откуда тут же раздались звуки льющейся воды.

    Была ранняя осень. Ленка тогда только-только пошла в седьмой класс.  Занятия у нее в тот год проходили во вторую смену, так что в ее распоряжении было целое утро. Она даже порадовалась тому, что ее разбудили раньше, чем она обычно вставала. Ленка быстро выучила все, что было задано на дом, а еще и написала заметку в стенгазету. Потом собрала портфель, крикнула матери "Пока!", выбежала в подъезд и толкнула дверь на улицу. В этот момент впервые и увидела его, Димку, симпатичного высокого парнишку с роскошным чубом и веселыми глазами. Несмотря на то, что у него в руках были тяжелые связки книг, он отступил назад, пропуская Ленку, и в этот миг она вдруг растаяла. Медленной и, как ей казалось, важной походкой она прошла мимо, на ходу бросив короткое "спасибо". Так же не спеша дошла до угла дома, но, скрывшись за ним, неожиданно побежала, то и дело подпрыгивая и отчего-то вскрикивая при этом: - "Ой, ой, ой".

    Ленка не понимала, что это вдруг с ней произошло, но точно знала, что никогда до этого ни такой радости, ни такого восторга еще не испытывала. А когда чуть позже увидела Димку в своей школе, почувствовала, что все окружающее стало теперь другим: и друзья, и учителя, и школа, и жизнь в ней. Да что там школа! Даже сама Ленка стала другой.

    Проявлялось это во всем. В первую очередь отразилось на ее привычках, поведении, характере и, уж конечно, настроении. Заметнее всего было то, что она стала меньше спать и больше уделять внимания своей внешности, только старалась не делать этого в чьем-то присутствии, даже если это были родные или подруги.

    Научилась она и время свое распределять так, чтобы его на все хватало: на уроки, на помощь матери по дому, на всякие общественные дела, которые ей очень любили поручать. Делалось это для того, чтобы у нее оставалось больше времени для себя, личного, такого, когда она могла бы уединяться. Тогда она, по настроению, либо мечтала, либо пыталась оценить свою внешность как бы со стороны, чтобы поискать в ней изъяны и подумать, как же их изжить.

    Находиться дома ей вдруг стало тягостно. Она рвалась в школу, ей трудно было дождаться начала занятий. И все потому, что там теперь учился Димка. Там она могла видеть его каждый день, на любой переменке. Ведь он, хоть и был старше на два года, учился в одну смену с ней.

    Школьный мирок очень тесный. Там все про всех всё знают, если это кому-то интересно. Ленке было интересно. И она о Димке очень скоро многое узнала:  какой он, как к нему относятся другие ребята и особенно девчонки. И то, что она узнавала, не только радовало, но почему-то и льстило ей, хотя она не имела к этому ну совсем уж никакого отношения.

    Выяснилось, что Димка веселый, добродушный, не жадный и не занудный. И очень справедливый. Он хорошо учился и старался дружить со всеми, поначалу никого не выделяя из общей среды. Это уже потом, постепенно, получилось так, что самые доверительные отношения у него сложились только с одним мальчишкой, да и то, наверное, потому, что тот сразу почувствовал в Димке своего защитника. Этот мальчик в средних классах очень медленно рос и был самым хилым из всех своих сверстников, за что другие ребята его дразнили.

Такая привычка осталась у них даже тогда, когда Сёма - так звали мальчика - всего за одно лето вымахал чуть ли не вполовину, превратившись в долговязого, но все такого же не уверенного в себе Семёна. Удалось узнать Ленке и то, что, несмотря на свое приветливое отношение ко всем, от первоклашек до учителей, Димка был достаточно скрытным в том, что касалось его личной жизни. Он почти ничего никому не рассказывал ни о себе, ни о своей семье, ни о своих увлечениях, умело отшучиваясь даже от прямых вопросов. И никогда никого не приглашал к себе в гости. Поэтому о круге его интересов было известно только то, что он очень любил книги и, наверное, поэтому много знал. Да, больше всего на свете он любил читать, но вот что предпочитал, сказать было трудно. Скорей всего, читал все подряд.

    С девчонками Димка был по-взрослому галантен, но пока учился в школе, так и не обнаружил ни к кому повышенного интереса.

    Ох уж эти девчонки! Они липли к Димке просто как назойливые мухи на липучку. Это из-за них Ленка всегда так нервничала перед долгожданными школьными вечерами. Тщательно готовилась к ним и ожидала до трепета, до внутренней дрожи, потому что там будет он, Димка, и она может находиться рядом с ним, совсем близко. Но она до сковывающего ее ужаса страшилась увидеть его танцующим с какой-нибудь девчонкой, смотреть на его длинные и тонкие, как у музыкантов, пальцы, лежащие на талии какой-нибудь дурочки в кудряшках. И когда это действительно случалось, Ленка отчаянно страдала.  Заставляла себя отвернуться, чтобы не смотреть на эту мучительную для нее картину, но не могла. Ну, не получалось это у нее, и она, не отрывая от танцующих завороженного взгляда, саркастически улыбалась, чтоб хотя бы другие не догадались о ее состоянии. Отпускало ее только тогда, когда она вдруг осознавала, что ни с одной из девчонок Димка не танцевал дважды. Тогда Ленка заметно веселела, начинала оживленно шутить и сама уже не пропускала ни одного танца.

    Но все же самыми черными днями для нее были дни каникул. Хоть и были они с Димкой соседями, она почти не видела его. Ей было скучно, она целыми днями маялась, не зная, куда себя деть. Она старалась хоть чем-нибудь занять себя, но ей ничего не нравилось, а в голову лезли всякие противные мысли. Было как-то не по себе, и она считала дни до того момента, когда в школе начнутся, наконец, занятия, и ей снова станет хорошо. Тогда она еще не знала, что взрослые такое состояние называют словом "тоска".

    Ленка жила так изо дня в день, словно околдованная, и совсем не думала о том, что будет дальше, поэтому, когда Димка окончил школу и, получив аттестат зрелости, покинул ее, испытала настоящий шок. Все опять изменилось. Ей стали неинтересны не только уроки, переменки и даже самые любимые предметы, но и праздники, школьные вечера, вообще вся школьная жизнь. Да и сама школа тоже. С отвращением думала она теперь о том, что первого сентября ей опять придется идти на занятия, но Димку она уже не увидит ни на переменках, ни на вечерах, ни по дороге домой.

    К счастью, уныние Ленки длилось недолго. Ее вдруг осенило: ведь он же ее сосед! Она может видеть его каждый день, если захочет!

С этих самых пор центр ее внимания переместился в их дом. Теперь уже вся дальнейшая жизнь Димки проходила под неусыпным вниманием его постепенно взрослеющей соседки. Ленка обнаружила возможность не только видеть, но и слышать: в ванной и на кухне из разговоров соседей сверху иногда можно было различить почти каждое слово, поэтому Ленка была в курсе многого из того, что происходило в жизни Димки. От ее внимания не ускользнули не его вступительные экзамены в медицинский, ни его дальнейшие успехи, ни трудности, ни маленькие беды. Знала она и о кое-каких его друзьях и, надо сказать, немногочисленных подругах.

    Ленка не задумывалась о том, плохо ли, хорошо ли она поступает. Она просто добывала те сведения, которые ее интересовали. А вот каким способом это делалось, ей было все равно, и она всегда старалась не упускать подвернувшуюся возможность узнать что-нибудь еще. Самым важным для нее было лишь одно: никто не должен не только знать, но даже догадываться о ее тайне, и ей это удавалось. Ни мать, ни самые близкие подруги, ни сестры и не подозревали о том, что происходило с Ленкой уже который год.

    Семья у них была большая: мать, отец и четверо детей. И все девчонки.  Получилось так потому, что отец страстно мечтал о мальчике с самого первого дня, когда жена сказала ему, что у них будет ребенок. Но родилась девочка. Отец тогда утешился тем, что будет кому помогать матери, когда родится второй ребенок. И уж на этот раз обязательно мальчишка. "Знаешь, как в народе говорят? - любил он высказываться, когда бывал в особо благодушном настроении. - Сначала должна быть нянька, а потом лялька. О!" При этом он нравоучительно поднимал вверх указательный палец и чему-то искренне радовался.

    Каждый раз ожидание следующего ребенка давало ему неослабевающую надежду, но когда на свет появилась уже четвертая дочь, он с какой-то виноватой улыбкой сказал:

    - Ну, что поделать? Видно, не судьба.

    Ленка была второй дочерью в семье. И теперь уже единственной незамужней. Все ее сестры, и даже самая младшая, давно устроили свои личные жизни, причем, очень удачно. Старшая вышла замуж за поляка еще в институте и потом уехала в Польшу, а самая младшая оказалась в Германии и туда же перетащила третью сестру с ее мужем. Родители тоже не удержались на месте. Когда у старшей родилась двойня, да еще и мальчики, отец вдруг разволновался и затосковал. Мать, видя его состояние, помалкивала. Ей было жаль Лену. Она считала, что вот этой дочери в личной жизни не повезло, и думала, что та без них будет чувствовать себя брошенной, одинокой, да и за здоровьем ее некому будет следить.

    Ленка догадалась обо всем быстро и сама же предложила:

    - Пап, мам, а почему бы вам не поехать понянчиться со своими внучатами? Что вам около меня сидеть? Я взрослый человек, самостоятельный, все умею делать. Сама уже и зарабатываю. А там вы гораздо нужнее.

    Они так обрадовались, что и не пытались это скрыть. Отец даже прослезился:

    - Вот спасибо, дочка. Я уж и не думал, что смогу маленького на руках подержать. И не обижайся на нас с матерью. А хочешь, все вместе поедем?  Может, там и тебе повезет?

    - Да я не считаю себя неудачницей, пап. Я просто такая разборчивая, - отшутилась Ленка. - А вы мне фотографии оттуда пришлете. Интересно ведь на племянников посмотреть.

    Это было давно. Племянникам-двойняшкам уже по пять лет. Но потом появились дети и у других сестер, и родители поехали в Германию нянчить других внуков и, по иронии судьбы, тоже мальчишек. Там они и жили до сих пор. Звали и Ленку к себе, но она упорно отказывалась.

    - Есть такая профессия - Родину любить, - шутила она, откладывая в сторону очередное только что прочитанное письмо с приглашением.

    Любила она Димку. Это из-за него она никуда не хотела ехать. Она была словно приклеена к этому дому, будто обречена жить в нем до тех пор, пока он тоже находится здесь.

    Она изучила все его привычки и режим дня, различала его голос среди других голосов, знала тех друзей, которые к нему приходили и даже тех девушек, которых он удостаивал своим вниманием. Сам Димка об этом и не догадывался. Но наиболее невероятным было то, что они друг с другом ни разу даже не разговаривали!

    Однако Ленка об этом и не думала. Она вообще не строила никаких планов в отношении Димки, как и предположений о том, сколько все это может продолжаться и куда заведет ее столь безумное увлечение. Правда, сама не считала свою любовь безумием. По крайней мере, до определенного момента.  А пока она была уверена, что жизнь сделала ей ценный подарок, непостижимым образом устроив ей встречу с Димкой в тот осенний день, когда его семья поселилась в их доме. И ценность эта для Ленки выражалась в том, что сама она изо всех сил старалась соответствовать предмету своего тайного обожания, его вкусам, отношению к жизни и к людям. Открылось ей это не столько от прямых наблюдений за ним, сколько  из тех самых постыдных подслушиваний, которыми она не стеснялась пользоваться.

    Так, она знала, что людей он любит интересных, образованных, умных и начитанных, и это относилось и к девушкам. Даже больше всего как раз к ним.  Внешность же противоположного пола в их доме никогда не обсуждалась. Во всяком случае, Ленка этого не слышала. Правда, однажды прозвучала фраза, что "слишком полная женщина выглядит неэстетично", и сказано это было именно Димкой. Но при этом, выдержав паузу, он добавил, как бы делая попытку оправдать этих несчастных дам, что чаще всего их полнота свидетельствует о заболевании, а не о распущенности. Но для Ленки важнее оказалась фраза начальная.

    А вообще она старалась не упускать из семейных разговоров своих соседей сверху даже мелочей. Ведь потому ей и удалось узнать, что Димке нравится, например, когда женщина одевается со вкусом, умеет поддерживать чистоту и готовить дешево и вкусно. Прямо-таки школа жизни для молодых девушек. И Ленка не ленилась даже делать кое-какие заметки в своей записной книжке, подписывая эти высказывания фамилиями разных знаменитостей. Ну, на тот самый случай, если кто-нибудь на эти самые заметки нечаянно наткнется. А что? Афоризм! Попробуйте, докажите, что это не так.

    Вот и получалось, что Димка, сам того не ведая, еще и жизненную программу Ленке задавал. Она успешно окончила школу и сразу же поступила в институт на экономический. Конечно, пиком счастья для нее был бы медицинский, но она не смогла бы выдержать вид крови, даже ради Димки. Зато, когда случайно увидела объявление об открытии курсов бальных танцев для людей всех возрастов, она без колебаний записалась на них только потому, что занятия проводились в соседнем с медицинским институтом здании. За все время посещения этих курсов она ни разу не столкнулась в этом районе с Димкой, но сердце ее всегда заставляла трепетать одна лишь мысль о том, что, возможно, где-то поблизости находится и он.

    Что же касается его пассий, то Ленка, чтобы иметь возможность получше их разглядывать, купила себе бинокль. Самый обычный, театральный. А натолкнуло ее на это все то же любимое занятие - подслушивание. Телефон-то у Димки на кухне стоял, а оттуда слышимость была почему-то хорошая. Был еще параллельный у его отца в кабинете, как раз над Ленкиной комнатой. Так что Ленка почти всегда знала, когда Димка приглашал очередную девушку на интеллектуальное свидание. Обычно в театр, иногда на концерт. Для Ленки это было даже удобнее, чем встреча пары в кафе, потому что ей не надо было ходить за ними по пятам, выслеживать, прячась так, чтобы не обнаружить себя ненароком. А тут она просто, не теряя времени, старалась купить билеты на тот же самый спектакль или концерт для себя и какой-либо из своих многочисленных приятельниц и, прихватив бинокль, приступала к наблюдениям.

О, ей достаточно было увидеть их вместе всего однажды, чтобы все понять.  Каждый раз каким-то безошибочным женским чутьем она улавливала, что Димка не только не влюблен, но даже недостаточно увлечен. Вот не горел его взгляд, не дрожали руки, не прикасался он постоянно к своей спутнице так, словно боялся, что она внезапно исчезнет. И успокоившаяся Ленка сразу теряла к этой новой пассии интерес. А было их не так уж и много. Да и встречался Димка с каждой не больше трех месяцев, перерывы же были и того длиннее.

    Но однажды Ленка забеспокоилась не на шутку. Это был тот самый год, когда Димка уже заканчивал учебу в институте, на его последнем курсе.

    Наверное, они вместе учились, потому что Ленка ни разу не слышала, чтобы он по телефону назначал кому-то свидание, а между тем Ленка встретила их совершенно случайно в кино. Она и две ее подружки уже сидели на своих местах, когда Димка, проводя эту девушку за руку, пробирался по проходу к своему ряду. Настроение у Ленки сразу испортилось. Весь фильм она ерзала, беспрестанно посматривая в ту сторону, где они сидели, а незадолго до окончания сеанса вышла, сказав девчонкам, чтобы они ее не ждали, что у нее прихватило живот и что она пойдет домой. Сама же спряталась за газетным киоском у выхода из кинотеатра и стала наблюдать. Когда увидела Димку с девушкой, очень умело следила за ними столько, сколько у нее получилось, чтобы ее не заметили, а это было часа полтора, пока они прогуливались по городу, а затем он провожал ее до институтского общежития. Хорошо еще, что было тепло, только-только началась осень. Как тогда, когда Ленка впервые, еще школьницей, увидела Димку.

    Он встречался с этой девушкой как ни с кем долго. Весь свой последний курс. Целых девять месяцев, по Ленкиным подсчетам. Такого с ним еще не бывало.

    И Ленка занервничала. Она стала невнимательной на занятиях, рассеянной и угрюмой с подругами, молчаливой и замкнутой дома. Она плохо спала и потеряла аппетит. На все расспросы о том, что с ней, отмалчивалась или говорила, что тревожится из-за предстоящей сессии. Так, лишь бы отвязались. Но все знали, что учеба ей всегда давалась легко.

    Кульминация наступила, когда ей удалось подслушать разговор Димки с матерью. Он предупредил ее, что в выходные приведет гостью, и попросил мать побыть дома, не уезжать на дачу, хотя был уже май, горячий для дачников месяц.

    Два дня Ленка была сама не своя из-за этого невероятного события. Раньше ей такого не доводилось испытывать. На чей-то взгляд дело выеденного яйца не стоило, но только не для нее. Ведь впервые Димка вообще привел девушку к себе домой, а тут еще ту самую, с которой встречался уже почти год. Да и привел не в пустую квартиру, что само по себе было бы вполне обыденным делом, а тогда, когда там находились родители, даже просил их об этом. Знакомил? Неужели все настолько серьезно?

    Ленка запаниковала. Весь вечер она ходила по квартире на цыпочках чуть дыша, чутко прислушиваясь к звукам сверху, но так ничего и не услышала. Было уже поздно, когда наверху гулко хлопнула входная дверь, по лестнице перекатился топот ног и после того, как скрипнула дверь подъезда, стало тихо.  Ленка осторожно выглянула в окно. По двору, все больше удаляясь от дома, передвигались две тесно прижавшиеся фигуры.

    "Ага, пошел провожать", - отметила про себя Ленка и устроилась с лекциями в широком кресле прихожей.

Так бывало не один раз, и матери по поводу выбора такого странного места для занятий она сразу выдала совершенно дурацкое объяснение: "Мне здесь лучше запоминается".

Но в этом случае она никак не хотела пропустить момент возвращения Димки домой.

    Ленка не спала всю ночь. Она добросовестно разлепляла глаза, когда им хотелось хоть на минуточку закрыться, и с усилием таращилась в тетрадь, пытаясь хоть что-то прочесть из того, что записывала на лекциях. Она протирала лицо мокрым полотенцем и пила крепкий кофе. Она делала бодрящие упражнения и вспоминала выученные когда-то наизусть стихи, чтобы справиться с дремотой. И все время прислушивалась к звукам за входной дверью...

    Она дождалась его. Он пришел рано утром, тихонько поднялся по лестнице, осторожно отомкнул свою дверь, и через пару минут в ванной наверху зажурчала вода. Ленка выключила свет в прихожей и, не раздеваясь, бухнулась в постель.

    Проснулась она только в полдень, и пробуждение ее было странным. Стоило ей открыть глаза, как она ощутила непонятные перемены. С ней явно что-то произошло. Она чувствовала какую-то необычную пустоту в голове, и в душе. Ее вдруг все перестало волновать. Ей все было теперь безразлично. Память ее была в порядке. Она все хорошо помнила,  знала, что ей надо делать, и вроде бы выполняла все как обычно, но это были чисто механические действия, инерционные. Она ходила в институт, справлялась со своими привычными обязанностями по дому и даже пару раз посетила занятия по танцам. Но вот когда вернулась домой с последнего, вдруг наступил кризис, и Ленка окончательно слегла.

    Поставить диагноз сразу не удавалось. Это было невероятное сочетание  то повышенной, то слишком низкой температуры с бредом, резкими перепадами настроения и какими-то странными явлениями со стороны психики.

Но Ленке повезло. Она попала к хорошему доктору, который во всем этом хаосе симптомов смог распознать обычный невроз и настоял на том, чтобы Ленке оформили академический отпуск и пролечили ее в больнице - экзамены сдавать она все равно не смогла бы.

    Все это заняло около четырех месяцев, а уже через полгода Ленка и вовсе почувствовала себя превосходно. Ее любовь к Димке не прошла, но она научилась относиться к ней, да и вообще ко всему, что касалось предмета ее страсти, несколько по-другому, ведь с ней работали, кроме всего прочего, и опытные психологи. Правда, Ленка и от них смогла уберечь свою тайну, сваливая все на страх и напряжение перед предстоящей сессией. Но, тем не менее, их советы ее многому научили. Пусть не все у нее получалось с первого же раза, но Ленка очень старалась. К тому же она с приятным изумлением обнаружила, что та самая почти невеста, которую Димка даже познакомил со своими родителями, вдруг куда-то исчезла. Димка всегда былодин или со своими друзьями, и никаких девушек возле него не было ни видно, ни слышно. Сам же он выглядел не менее счастливым, чем раньше, что Ленку чрезвычайно радовало. Как ей удалось узнать, Димка теперь продолжал учебу в интернатуре.

    Может, вкупе со всем этим, а, может, благодаря правильному лечению, но болезнь Ленки не просто отступила, а вообще оставила ее, и Ленка со временем не только успешно окончила свой институт, но затем еще и курсы менеджеров и иностранных языков. Это позволило ей устроиться на работу в солидную компанию, в которой имелась возможность быстрого роста по служебной лестнице, и Ленка эту возможность не упускала.

    Она взрослела, набиралась опыта и жизненного, и профессионального, и менялась. Она становилась другой, совсем не той Ленкой, что с завидным упорством подглядывала и подслушивала за соседским мальчишкой, следя чуть ли не за каждым его шагом, но все же продолжала со стороны наблюдать за ним и при случае все с тем же неиссякаемым интересом улавливать разговоры, доносящиеся сверху. Ну, тогда, когда ей неожиданно представлялась такая возможность. Правда, теперь она стала намного спокойнее и ко многим вещам, которые раньше вызывали у нее нервную дрожь, относилась гораздо благоразумнее. Может, потому случившийся с ней однажды срыв больше не повторялся. А, возможно, способствовало этому и то, что Димка после той ночи так ни с кем больше и не встречался.

    И тут вдруг эта кошмарная гулянка наверху чуть ли не до рассвета! А самое ужасное в ней - эти веселые женские голоса. Из-за них-то Ленка и не спала всю ночь. Она была уверена, что среди гостей наверняка была та, ради которой Димка и устроил эту вечеринку именно у себя дома. Уж не осталась ли она там до утра? Интересно было бы взглянуть на нее. А вот взять, да и застать их, голубчиков, тепленькими.

    Уже не в силах больше сдерживать себя, Ленка поднялась наверх и забарабанила кулаками по двери.

    - Дмитрий Вадимович, откройте немедленно, я знаю, что вы дома!

    Вот так. А она-то думала, что вылечилась, что все прошло...

    Днем Ленка успокоилась, даже мысленно поругала себя за дурную выходку и, собравшись в фитнес-клуб, ушла. Но все же взглянула на окна Димкиной квартиры, однако его присутствия там не ощущалось.

    То же, что произошло затем вечером, напугало ее. Она вспомнила свой прежний нервный срыв, лечение, тревогу близких за нее и, пока принимала душ, дала себе твердое слово пересмотреть, наконец, свое отношение к Димке, к его жизни, к своей жизни и к жизни вообще.

    Но даже в своих самых невероятных мечтах она не смогла бы представить, что подобное решение в это же самое время зрело и в голове ее соседа сверху. И оно тоже касалось их двоих. Только в отличие от Ленки, спал он в ту ночь плохо: часто просыпался, а потом долго ворочался с боку на бок и никак не мог заснуть снова. А на следующий день то и дело удивлял своих коллег.

    Да, таким во время работы они его еще ни разу не видели. Он был не в меру задумчив, часто чему-то рассеянно улыбался, вызывая шушуканье медсестер, на самые простые вопросы отвечал не сразу, а то и невпопад, а к концу дня и вовсе беспрестанно поглядывал на часы, причем, таким взглядом, словно хотел ускорить их ход.

    Проснулась Ленка сама, без будильника, и тут же вспомнила, что забыла вчера его завести. Порадовалась тому, что и без него не только встала, но и чувствует себя хорошо отдохнувшей, включила любимую музыку, с удовольствием позавтракала и пешком отправилась на работу - она вообще любила ходить пешком и транспортом пользовалась только тогда, когда в этом была особая необходимость. О том, что произошло накануне вечером, она и не стала бы вспоминать, если бы не расспросы встревоженной Симочки, которая заметила ее из окна офиса и, не удержавшись, выбежала навстречу ей.

    - Лен, что-то случилось? Я жутко разволновалась! Ты так внезапно вчера исчезла. Сначала я подумала, что ты просто вышла в туалет, но тебя не было уж слишком долго. Тогда я совсем перепугалась и пошла тебя искать. Не нашла нигде, ни в туалете, ни в раздевалке. Да и вещей твоих на месте не оказалось. Так и не смогла догадаться, что произошло. Весь вечер звонила тебе, но ты не отвечала. Ну что молчишь?

    Ленка рассмеялась.

    - Да ты мне ни слова не даешь сказать.

    - Ой, извини, - смутилась Симочка, - просто никак не могла тебя дождаться.  Хотела уже домой к тебе идти, если на работе ты так и не появилась бы. Так что все-таки случилось?

    - Ничего особенного. Просто неважно себя почувствовала. Обычные женские дела. Но стало не до фитнеса. Решила никого не беспокоить и тихонько уйти.  Отлежаться и выспаться. А телефон отключила, - поясняла Ленка, а сама вдруг подумала, что, наверное, и в самом деле плохо себя почувствовала, если даже не помнит, как добралась до дома. Путь, правда, небольшой, всего два квартала, но ведь должно же было хоть что-то застрять в памяти.

    - А сейчас как?

    - Что как?

    - Ну, как себя чувствуешь? Может, надо бы денек отдохнуть?

    - Да все в порядке, мне уже хорошо. Пойдем-ка, лучше, по местам. И спасибо за заботу, Симочка. Ты настоящая подруга.

    - Это тебе спасибо, Лен. Если бы не ты...

    - Ну-ну, - поморщилась Ленка, - перестань, я не люблю таких разговоров.

    - А знаешь, - мудро сменила тему подруга, - я кое-что случайно узнала. Кажется, тебя скоро ждет сюрприз. Но пока помолчу, еще не все решено. Не обидишься?

    - Да нет, - засмеялась Ленка, поднимаясь по ступенькам офиса.

    С Симочкой Ленка дружила давно, еще в школе, но в последние два года они особенно сблизились. И Симочка о Ленке знала почти все. Кроме того, что касалось Димки.

    Тогда, в школе, Ленка дружила со всеми, но Симочку выделяла среди остальных еще в то время. Трудно сказать почему, ведь они были такими разными - стройная, подвижная, общительная, уверенная в себе Ленка и, в общем-то, умненькая и добрая, но тихая и какая-то несуразная Симочка. Она была невысокая ростом, некрасивая, с кривыми зубами, да еще и картавила, и Ленке часто приходилось защищать ее от насмешек. Но после окончания школы Симочка вдруг вышла замуж за сына подруги своей матери и уехала с ним в другой город. Поспешность ее поступка никого не удивила, скорее, наоборот, ее вполне можно было понять. Для Симочки это был хороший шанс в самом начале жизненного пути устроить свою судьбу. Так что из поля зрения Ленки она исчезла почти на целых семь лет. Встретились они потом совершенно случайно.

    Погожим летним днем Ленка во время своего перерыва шла перекусить в кафе, и вдруг в толпе мелькнуло знакомое лицо. "Не может быть!" - пронеслась мысль, но Ленка все же догнала женщину и окликнула. Та обернулась. Это была действительно она, Симочка.

    - Я так и знала, - вместо приветствия сказала Симочка, радостно улыбаясь, - я была просто уверена, что обязательно встречу тебя.

    - А почему же тогда не пришла ко мне, не позвонила? - упрекнула ее Ленка так, словно они только вчера договорились о чем-то, а Симочка ее подвела. - Ты давно здесь? У родителей остановилась? Как жизнь? Ой, да что это я?  Извини. Знаешь, у меня сейчас перерыв. Пойдем в кафе? Посидим, поговорим.  Как я рада тебя видеть! Ты немного изменилась, только пока не могу понять, что теперь по-другому. Ну, что молчишь?

    - Да это... - замялась Симочка, - может, как-нибудь потом? Я могу к тебе вечерком зайти...

    - Нет уж, теперь я тебя просто так не отпущу. Да и зачем откладывать? Если так неожиданно встретились именно сейчас, значит, это знак. Ничего не бывает просто так, случайно. Пойдем-пойдем, я угощаю, - каким-то шестым чувством угадав нерешительность Симочки, сказала Ленка и, подхватив подругу под руку, увлекла за собой.

    Обеденный перерыв мог оказаться слишком коротким для такой нечаянной радостной встречи. Ленка достала из сумочки телефон и позвонила на работу.  Предупредив, что задержится, она облегченно вздохнула.

    - А теперь давай не спеша, по порядку и поподробнее.

    - Даже не знаю, с чего начать, - пожала плечами Симочка.

    - Ну, хотя бы с самого начала, с замужества. Почему не писала, не звонила, не приезжала?

    - Наверное, нечем было похвастаться, - вздохнула подруга.

    - Ну-ка, ну-ка, - вскинулась Ленка, - давай, выкладывай.

    Рассказ Симочки оказался довольно печальным.

    Сначала-то все было прекрасно. Пусть без любви, но с радостным возбуждением от положительных перемен в жизни. Почти веселые хлопоты по переезду и обустройству семейной жизни, знакомство с новыми, порой, интересными людьми, непривычные, но поначалу приятные работы по хозяйству всецело занимали Симочку, все ее время и мысли. Но постепенно все как бы утрамбовалось: одно и то же окружение уже не удивляло, домашние заботы стали даже утомлять, и восторженное возбуждение улеглось.

    Зато у Симочки появилась возможность не только понаблюдать за всем, что происходит вокруг, но и приглядеться к собственному мужу и к их отношениям.  И то, что она обнаружила, ее встревожило. Она вдруг поняла, что никаких отношений и не было. Особенно ясно стало то, что подруга мамы очень умно позаботилась и о своем сыночке, и о себе. Муж вел пусть и непраздный, но вольный образ жизни. Он делал, что хотел, ходил туда, куда его тянуло, и встречался с теми, кто нравился ему. Симочку же он постепенно от всего этого отстранил, оставив ей только возможность заботиться о нем и попутно о его матери тоже.

    И Симочка загрустила. Она осознала, что сделала ужасную глупость. Это была даже не ошибка, ведь она выходила замуж за совершенно не знакомого ей человека. Если бы она хоть немного общалась с ним раньше, имела бы какое-то представление о его характере, привычках, наклонностях, то составила бы определенное мнение о нем. Вот оно могло бы оказаться ошибочным. А тут...

    Возможно, рождение ребенка скрасило бы жизнь Симочки, во всяком случае, наполнило бы ее смыслом, но, кроме того, что муж гулял напропалую и открыто, а к Симочке не то, что не подходил, но даже не смотрел в ее сторону, выяснилось, что он вообще бесплоден. Да еще и не посчитал нужным сообщить ей перед свадьбой об этом известном ему факте.

    Грустила Симочка недолго. Она взяла себя в руки и стала серьезно размышлять над тем, что ей делать в этой ситуации. Развестись она не решалась. Во-первых, ей просто некуда было уходить, а вернуться к родителям в их тесную квартирку и сесть к ним на шею она не посмела бы. Во-вторых, очень не хотела огорчать мать - ведь она искренне радовалась тому, что так удачно пристроила дочь.

    Вот если бы Симочка имела возможность обеспечивать не только себя, тогда да, можно было бы строить какие-то планы на будущее, на перемены к лучшему. Но как это сделать? И муж, и его мать были категорически против того, чтобы Симочка пошла работать. Они об этом заявили прямо еще в самом начале, так что она и не стала бы поднимать эту тему на обсуждение. Да и куда и кем она могла бы устроиться со своим школьным аттестатом зрелости? А вот суметь получить высшее образование... Да, это для нее была бы хорошая опора в жизни, начиная от чувства собственного достоинства и заканчивая возможностью самой себя содержать. К тому же ей пришло в голову, что минусы той жизни, которую она вела, вполне можно обернуть в плюсы. Да, у нее не было детей, да и муж редко в минуты своего досуга оставался дома, но именно поэтому у нее было много свободного личного времени, а если еще научиться быстро управляться и с домашними делами...

    Короче, Симочка все же решилась завести разговор об этом. И на ее счастье все сложилось удачно.

    Мужу было на нее, грубо говоря, наплевать, лишь бы дома во всем был порядок, а его мать оказалась не против. Свекровь как всегда разумно рассудила, что, во-первых, невестка с высшим образованием - это престижно, а во-вторых, у Симочки тогда вообще не останется свободного времени на всякие опасные для семьи мысли и поступки, и одобрила ее решение.

    Месяц назад Симочка окончила институт. Однако пять лет учебы не только дали ей высшее образование, но и изменили ее. Теперь она уже совсем не хотела жить так, как прежде. Она была готова к разрыву, к уходу, к разводу, к чему угодно, но сначала надо было устроиться на приличную работу.

    - А какую ты ищешь? - спросила Ленка.

    - Денежную, - потупила взгляд Симочка.

    Ленка чуть отстранилась от подруги, оглядела ее каким-то оценивающим взглядом и внезапно, щелкнув пальцами, воскликнула:

    - Ну да, конечно, я поняла, что не так, как раньше, что изменилось! Зубы! Они ровные! И ты совсем перестала...Ой, я хотела сказать, что у тебя изменилась речь.

    - Да, - счастливо улыбнулась Симочка. - Это все пластины и логопед. Правда, это стоило денег, но муж оплатил. Думаю, что не буду потом испытывать из-за этого чувство вины или угрызения совести. Я эти деньги полностью отработала, - глаза Симочки вдруг наполнились влагой.

    - А что ты можешь? - приняв серьезный вид, отвлекла ее Ленка от грустных мыслей.

    - Английский. Но реально предлагают только учителем в школе. Знаю еще и немецкий, но все равно учителем. Еще одна сложность в том, что хочу устроиться здесь, но прописка у меня там. Не берут без нее, - вздохнула Симочка. - Замкнутый круг получается: не могу развестись, пока не устроюсь на работу, а устроиться не могу, пока не разведусь.

    - Ты так решительно настроена на развод? - спросила Ленка, пристально глядя на подругу.

    - Да, - твердо сказала Симочка. - Не один год это была моя мечта. Она давала мне силы и во время учебы, и в другие трудные моменты. А их было немало.

    - Не расстраивайся, теперь все будет в твоих руках. А насколько хорошо языки знаешь?

    - У меня красный диплом, - оскорбилась подруга.

    - Тогда запомни этот день, - торжественно произнесла Ленка, - он может стать для тебя переломным. Если честно, просто переводчики нам не нужны. Не хватает менеджеров со знанием языка. Но я тебе помогу. Подучу, натаскаю, на курсы определю. Пока возьму к себе в отдел. Вначале будет трудновато, но ты сможешь освоиться, я уверена. И заработки достойные.

    - А какие? - с надеждой в голосе спросила Симочка.

    Ленка взяла из стаканчика бумажную салфетку, что-то быстро на ней написала и протянула подруге.

    - В год? - спросила та.

    - Да ты что? - рассмеялась Ленка. - В месяц, конечно.

    - Я согласна, - простонала Симочка и, поспешно свернув салфетку, сунула ее в сумочку.

    - Тогда завтра с утра приходи ко мне. На работу пойдем вместе.

    - А как же прописка?

    - Это я возьму на себя. Для начала оформим хотя бы трудовой договор, и ты сможешь со спокойной душой разводиться, переезжать, обустраиваться. Если будут нужны деньги, я выручу. Идет?

    - Еще как идет! Ты мой ангел-помощник, Лен. Спасибо тебе, - на глазах Симочки опять показались слезы.

    - Фу, как неприятно! Не делай из меня благодетельницу. Уверена, что на моем месте ты поступила бы так же.

    - Да конечно! - воскликнула Симочка.

    - Вот видишь? А теперь извини, мне пора. Такие деньги за длинные обеденные перерывы не платят. Не обижаешься? Тогда до завтра.

    Симочка действительно запомнила этот день. Именно после него ее жизнь круто изменилась. Иногда у нее даже возникало ощущение, что она снова вернулась в детство, так беспечно ей теперь жилось. Она поспешно развелась с мужем и за несколько месяцев работы смогла купить себе небольшую, но удобную квартирку. Во всем подражая Ленке, увязалась за подругой в фитнес-клуб, старалась следить за своей внешностью и фигурой и, конечно, никогда не забывала о том, что для нее сделала Ленка.

    В особо хлопотные дни время обычно пролетает незаметно. Такими почему-то всегда кажутся понедельники. Каждый раз именно в понедельник Ленка с удивлением обнаруживала, что рабочий день уже закончился.

    Распрощавшись с Симочкой на автобусной остановке - ее новая квартира находилась почти на окраине города, - Ленка направилась в недавно открывшийся супермаркет. Она старалась придерживаться своего однажды заведенного порядка: раз в неделю закупать все необходимое, а готовить потом по мере надобности. Оказалось, что так экономится довольно много времени, Ленка специально подсчитывала.

    Вообще-то обычно закупкой продуктов она занималась по выходным, предпочитая ходить на рынок, но раз уж вчера выдался такой день...

    Вопреки ее ожиданиям, народу в магазине было немного. Ленка неторопливо выбрала все, что ей было нужно, и покатила корзинку к свободной кассе.

    Она была довольна тем, что хорошо себя чувствовала, что ее странное состояние прошло без всяких последствий, и что о вчерашнем приключении она даже не вспоминала.

    В прекрасном расположении духа Ленка и не заметила, как добралась до дома. Войдя в прихожую, она сняла туфли и с наслаждением прошлепала по полу босиком. И как это Симочка целый день может ходить на каблуках? Даже комнатные тапочки у нее на высокой танкетке.

    Передохнув, Ленка быстренько переоделась, поставила на плиту кастрюлю с водой и стала разбирать сумку с продуктами, попутно решая приятную проблему: чем же себя порадовать, что приготовить на ближайшие два-три дня? Можно зафаршировать перец или сделать голубцы. А, может, зразы? В любом случае надо перемолоть мясо и отварить рис.

    Ленка сделала посильнее огонь под кастрюлей и принялась обмывать мясо, купленное в  супермаркете. Хороший кусочек. Правда, дороже, чем на рынке, но все же... Не то, что готовый фарш. Его Ленка не любила. А здесь хоть видишь, что перемалываешь. И не так уж это долго. Пока рис сварится...

    Она бросила быстрый взгляд на кастрюлю с закипающей водой и отмерила стакан риса. И в это время в дверь позвонили.

    "Легка на помине, - усмехнулась Ленка, - ведь только недавно о ней подумала. Неужели Симочка не поверила, что со мной все в порядке?" - покачала она головой, выходя в прихожую.

В полной уверенности, что сейчас увидит подругу, Ленка распахнула дверь. На пороге стоял улыбающийся во все лицо Димка. С цветами, шампанским и тортом в руках.

    Ленка словно окаменела. Крепко сжимая стакан с рисом, она не мигая, молча смотрела на Димку.

    "Это что, призрак? Продолжение вчерашних глюков? Вторая серия под названием "Ответный визит"? - медленно протекали в ее голове глупые мысли. Но призрак, все еще улыбаясь, Димкиным голосом спросил:

    - Можно войти?

    - Д-да, пожалуйста, - Ленка отступила, пропуская его в прихожую и, остановившись, снова замолчала, неотрывно глядя ему прямо в глаза.

    - Я... Как бы это... В общем, я хотел бы извиниться за ночное беспокойство.

    Ленка молчала.

    - Лен, ну извини. Виноват. Я и сам потом не рад был, что затеял все это.  Понимаешь, я тут книгу одну написал, научную. Ее опубликовали. Ну, мы и отметили. Я уже после пожалел, что устроил все это дома. Не так надо было, наверное. Но захотелось именно в домашней обстановке, с друзьями, коллегами. Я даже подумать не мог, что... На работе они совсем другие. Расслабились так, что ли? Извини. А это тебе. Подлизываюсь. Простишь?

    Ленка, наконец, ожила. Улыбнувшись, она наклонила голову и с королевской важностью произнесла:

    - Так и быть, прощаю.

    - А куда бы все это пристроить? Ваза для цветов есть? Я тебя, наверное, от чего-то оторвал? - спросил Димка, кивнув на стакан с рисом.

    - Ой, у меня же вода кипит, - вспомнила Ленка и метнулась в кухню.

    Димка прошел за ней, сложил принесенные гостинцы на стол и с любопытством осмотрелся.

    - А у тебя тут хорошо, - нисколько не стесняясь, сказал он. - Чисто так и уютно. Так у тебя есть ваза? Давай я цветы в воду поставлю, а? Можно?

    - Конечно, вот, - согласилась Ленка, доставая из шкафчика цветочную вазу.

    - Кажется, я тебе все же помешал, - опять кивнул Димка на стакан с рисом, который Ленка все еще держала в руке. - А я-то мечтал на чай напроситься. Ты что-то готовишь?

    - Это я так, не горит, - сказала Ленка, заслоняя собой плиту с кастрюлей, под которой она уже успела выключить газ.

    - Нет, ну я же вижу, - возразил Димка. - Может, тебе помочь? Ты не стесняйся. А, правда, давай устроим целый ужин. С шампанским. А? Я умею готовить, ты не думай. Не прогонишь? Что ты собралась варить?

    - Да я это...тут..., мясо, рис, - замялась Ленка, с трудом веря в происходящее.

    - Плов, что ли?

    - Котлеты такие, с рисом внутри.

    - Зразы? Класс! Это мое самое любимое. Что надо делать? Мясо перемолоть? Я с удовольствием, только руки помою. Доставай мясорубку.

    - Я тебе сначала фартук дам, - засмеялась Ленка. - Но учти, что, несмотря на твою помощь, ужин будет готов не скоро.

    - А я никуда не спешу, - парировал Димка.

    Ужинали они при свечах. Это тоже Димка предложил. Ленка сама никогда не осмелилась бы, это же явный намек на романтику и все такое прочее. А Димка просто спросил:

    - У тебя свечи есть?

    - Какие свечи? - опешила Ленка. Она даже в мыслях не держала ничего подобного.

    - Декоративные, конечно. Ну, на худой конец, просто обычные, когда свет вдруг...

    - А-а, новогодние. Толстые такие, - дошло до Ленки. - Сейчас принесу.

    Они устроились на кухне. И тоже по его предложению. И вообще было ощущение, что всем, что происходило, руководит он. Димка накладывал еду на тарелки, разливал шампанское по бокалам, произносил тосты, что-то рассказывал, задавал Ленке вопросы, и ей оставалось только отвечать или, тихо улыбаясь, слушать его.

    - А вообще-то, - сказал вдруг Димка, - я теперь даже доволен, что все так получилось.

    - Ты о чем?

    - Да вот об этой своей нелепой вечеринке. Ведь если бы не она, возможно, и не было бы этого чудесного вечера, этого ужина вдвоем. В жизни вообще много всяких "если". Если бы с нами праздновал мой лучший и, пожалуй, единственный настоящий друг, все могло бы пойти по-другому. Но он, к сожалению, только что уехал в отпуск и теперь вернется не скоро.

    - А что за друг? Учились вместе? Он  из нашей школы?

    - Нет. Мы дружим с первого класса. Я тогда в другой школе учился. Мне пришлось ее оставить, когда мы переехали сюда, она ведь на другом краю города. Он здесь и не бывал никогда. Моя мама не очень одобряла эту дружбу.  Считала, что он грубоват. А я не хотел огорчать ни маму, ни друга, поэтому мы с ним всегда встречались на нейтральных территориях, там, где мама никак не могла бы встретить нас вместе.

    - А он что, и в самом деле грубоват?

    - Мама просто не захотела его понять. Он не груб, он прям. Он естественный и откровенный, а это иногда походит на грубость.

    - А как его зовут?

    - Женя.

    - Он женат?

    - Пока нет. Однолюб. Но девушке этой не нравился. Вышла замуж за другого, родила, потом развелась, вновь вышла замуж, но опять в стадии развода. А его то зовет, когда ей плохо, то прогоняет, когда у нее все уляжется. И ему от всего этого иногда становится невероятно трудно. Вот как сейчас, непереносимо. Наверное, поэтому он и уехал подальше и решил там побыть подольше. А мне его очень не хватает. Но... Не хочется сейчас о грустном. А ты музыку любишь?

    - Конечно.

    - А какую? Мне кажется, что классику,

    - У меня что, такой суровый вид?

    - Нет, ты просто производишь впечатление вдумчивого человека, а такие не любят всякую там попсу.

    - Я люблю красивую музыку, а какой это жанр, уже не важно.

    - А на чем ты ее слушаешь? У тебя диски?

    - Нет, самая обычная маленькая магнитола. Переносная. У меня куча кассет.  Диски я не люблю.

    - Странно. Это же не только меньший объем, удобство, разнообразие и прогресс, но еще и самое главное - качество.

    - Я все это знаю и принимаю, но дело, наверное, только во мне. Я, быть может, немного консервативна и сентиментальная: не хочу расставаться с любимыми записями только потому, что они на кассете и, возможно, устарели. А еще мне нравится под любимую музыку смотреть, как тихонько крутится пленка, и думать о чем-нибудь своем. Иногда это успокаивает, иногда помогает сосредоточиться на какой-то задаче. Словно гипнотизирует. Не всегда, конечно.

    - Да... Неожиданный ответ. А знаешь, меня всегда интересовала психология.  Даже хотел изучать психиатрию. Ну, тайны психики, души и все такое в этом русле. Мечтал помочь тем больным людям, состояние которых на грани безумства, а, может, и хуже. Но однажды случай свел с агрессивным шизофреником, и я всем своим существом почувствовал, что ничем не смог бы ему помочь. Вот тогда я понял, что это не для меня. Осознал, что если стану хотя бы просто хорошим терапевтом, то смогу больше принести пользы людям.  Вот так иногда маленький случай решает судьбу.

    Димка пробыл у Ленки допоздна. Они потом еще заваривали чай, ели торт, а напоследок допили шампанское. Когда Димка предложил ей помочь справиться с посудой, Ленка посчитала, что пора закругляться.

    - Нет, спасибо, это я сделаю сама, - решительно отказалась она. - Уже поздно, тебе завтра на работу.

    - Тебе тоже. Ты извини, я у тебя столько времени отнял.

    - Нет-нет, все в порядке, - стала расшаркиваться и Ленка.

    - А давай завтра куда-нибудь сходим, - неожиданно предложил Димка. - Ты не

занята? - спросил он, увидев растерянность на ее лице.

    - Н-нет, пойдем. А куда?

    - Все равно. Смотря, какая погода будет, какое настроение и вообще... Я зайду за тобой, можно? После работы. А?

    - Давай, - улыбнулась довольная Ленка, - заходи.

    Закрыв за Димкой дверь, она еще долго стояла в прихожей, вслушиваясь в его шаги на лестнице, и только когда тихонько открылась и закрылась входная дверь его квартиры, вернулась в кухню.

    - С ума сойти, - прошептала она, глядя на цветы и пустую бутылку из-под шампанского. "А что, так, и правда, можно с катушек слететь, а вот сейчас мне этого никак не хотелось бы", - думала она, по привычке прислушиваясь к звукам, доносящимся сверху. Когда они стихли, и стало слышно только тиканье часов, Ленка невольно обратила на них внимание. Ого! Час ночи! Она сложила грязную посуду в раковину, быстренько умылась и, поставив будильник на час позже, чем обычно, юркнула под одеяло.

    Самое главное для нее сейчас - побыстрее заснуть, а то завтра она будет выглядеть ужасно. Нет, этого нельзя допускать, ведь они на завтра договорились с Димкой... А куда же они пойдут? И как это воспринимать? Это ухаживание или нет? Дружба между соседями или все же?.. И как ей теперь вести себя с ним? Вряд ли ей удастся роль близкого друга, соседки-подружки или кого-то еще в этом роде. Нет, она не сможет выдержать его откровений об отношениях с женщинами и его сморканий в ее плечо. Но и о роли возлюбленной она и раньше-то не мечтала, и теперь даже представить себе не может. А чего сейчас гадать? Да что будет, то и будет. Неизвестное даже интересней. А кое-что невероятное уже и так произошло.

    И Ленка не смогла удержаться от счастливой улыбки.

    Было бы невозможным считать, что Ленка никогда никому не нравилась, и никто даже не пытался за ней ухаживать. Вовсе нет! Такие попытки были и, причем, с какой-то поразительной регулярностью. Но все они были неудачными. Вряд ли только потому, что ее кроме Димки никто не интересовал, иначе она и не запомнила бы никого из своих ухажеров. А ведь она иногда кое-кого и вспоминала.

    Самый первый неожиданно появился в выпускном классе, в самом начале, прямо 1 сентября, как раз тогда, когда все ученики собрались перед школой на торжественную линейку по поводу начала учебного года.

    Возбужденно-радостные от встречи одноклассники с любопытством поглядывали друг на друга, особенно те, кто все лето не виделся. Многие заметно изменились и не только внешне. Одни стали какими-то непривычно шумными, слишком громко разговаривали, смеясь и жестикулируя при этом, другие же, напротив, необычайно сдержанными, застенчивыми. Последнее больше всего касалось почему-то мальчишек. Вот именно тогда Никита, их, как говорится, первый парень на селе, то бишь, в классе, неожиданно отдал свой букет не учительнице, а ей, Ленке. Она до сих пор помнит, как вокруг них вдруг стало тихо.

    - Спасибо за великую честь, - нашлась тогда Ленка, - поздравить наших учителей и от тебя тоже, - и она, сложив два букета вместе, свой и его, вручила  их классной руководительнице.

    Никита не растерялся, захлопал вместе со всеми, но весь учебный год до самого выпускного вечера упорно донимал ее своим вниманием. Ленка нажила бы себе целое войско врагов из числа обожающих его девчонок, если бы отвечала на его ухаживания, но всем было видно, что как раз за ухажера она его и не принимала.

    На выпускном вечере, подкараулив Ленку в тот момент, когда она шла по коридору из туалета, Никита затащил ее в пустой темный класс, закрыл дверь и, прижав к стене, стал целовать. Отведавшей шампанского Ленке это сначала показалось любопытным и даже забавным, и она не то чтобы отвечала на его поцелуи, но, по крайней мере, не противилась им. Но когда распалившийся и вконец осмелевший Никита вздумал задирать ей юбку и хватать за ноги, Ленка стала отталкивать его, строго при этом приговаривая:

    - Прекрати, отстань от меня! Ты что, не слышишь? Перестань, я сказала!

    Но это только еще больше завело его. Крепко обняв Ленку, он потащил ее к парте. И тогда Ленка разозлилась. Больно пнув обезумевшего Ромео коленом, она обеими руками нашлепала его по лицу, расцарапала ему при этом лоб, и, ловко увернувшись, убежала. Совсем убежала, с выпускного бала. Впрочем, праздничный вечер все равно уже подходил к концу.

    Никиту она потом видела всего два-три раза, но они даже не поздоровались.  Он в тот год не смог поступить в институт, и его забрали в армию. Кажется, ему понравилось служить, он стал военным.

    А другой истории способствовал Димка. Косвенно, конечно. Просто студия бальных танцев, куда надумала ходить Ленка, располагалась как раз напротив его института. Зачем она туда ходила целых четыре года, Ленка и сама не могла себе объяснить. Потому что это было близко к тому месту, где учился Димка? Но шансов встретить его во дворе их общего дома было гораздо больше, чем там. Однако сознание того, что он может находиться где-то недалеко... Она ведь точно знала, что по вечерам, когда как раз и проходили занятия в студии, он сидел в институтской библиотеке, изучая все эти кости, мышцы и сосуды.

    Ну, а очередным претендентом на ее благосклонность, как нетрудно догадаться, оказался один из ее партнеров по танцам.

    Вообще-то, в противоположность Никите это был робкий и некрасивый юноша. Но это компенсировалось высоким ростом, стройностью и хорошими манерами. Быть может, именно из-за последнего качества Ленка не сразу поняла, что приглянулась ему, настолько деликатно он проявлял свой интерес к ней. Но когда к концу четвертого года занятий она объявила, что больше не сможет посещать студию, он решил проявить расторопность. Букеты, конфеты, приглашения в кафе и кино следовали уже непрерывной чередой. Но Ленке, к его досаде, было как раз не до этого, у нее в жизни выдался какой-то бурный период. А бурлило просто со всех сторон: старшая сестра собралась замуж, а у самой младшей был выпускной класс. Ленку впереди ждал трудный последний курс, а Димка заканчивал учебу в своем институте. Тут еще эта его постоянная девушка, что Ленку беспокоило больше всего. Так что понятно, что она не слишком обращала внимание на действия своего партнера по танцам. Однако стала часто ощущать какое-то напряжение, давление, исходящее откуда-то извне. А потом был случай, который все ей прояснил.

    Как-то на одной из репетиций они остались в зале одни. И во время танца он ее поцеловал. Тот самый медленный вальс, который они репетировали, поцелуев в своем рисунке не предусматривал, потому только после этого до Ленки и дошел, наконец, весь смысл и букетов, и конфет, и приглашений в кафе. Она посмотрела своему партнеру в глаза и вдруг села прямо на пол в позу лотоса.

    - Садись, - постучала она ладошкой возле себя, - поговорим.

    Тот сел напротив и выжидающе молчал.

    - Скажи мне честно, зачем все это? - спокойным голосом спросила она.

    - Ну, как, зачем? Ты нравишься мне. Давно. Я не хотел бы тебя потерять.

    - Как можно потерять то, чего не имеешь?

    - Ну, ты же говорила, что больше не будешь заниматься танцами...

    - Ну да, потому что мне уже не до этого. И ты решил поспешить?

    - Да.

    - Поспешить с чем?

    - Не знаю. Вообще... Быть с тобой.

    - А как это "быть"?

    - Ну, как все. В близких отношениях.

    - Зачем? Ты что, любишь меня?

    - А разве для этого надо обязательно любить?

    - Да нет, необязательно.

    - Вот видишь...

    - Так, ясно. Теперь я все поняла. Вопросов больше нет. И репетиция окончена. Спасибо. Мне пора.

    Она переоделась и ушла. Ушла совсем, как тогда, с выпускного бала - в студию она больше не ходила. А нервный срыв, который произошел с ней после той бессонной ночи в ожидании Димки, который до утра пробыл со своей почти невестой, и вовсе начисто стер случившийся эпизод из ее памяти.

    Однако сильная половина человечества все же не оставляла Ленку без своего внимания.

    Она уже успешно заканчивала учебу в институте, когда один из ее сокурсников вдруг решился, наконец, открыть ей свое сердце.

    Это был лучший студент курса. Правда, внешность его была невыразительна, но, несмотря на это, он настолько умело мог подать себя, что пользовался определенным успехом у довольно большого числа девушек. А если учесть еще и то, что у молодого человека были приличные перспективы, становилось понятно, что многим из них он казался очень даже привлекательным. Но Ленка не входила в их число, и когда он заговорил с ней, даже не сразу поняла, в чем дело.

    - Ты хочешь сказать, что... - дошел до нее, наконец, смысл его слов.

    - Да, я предлагаю тебе стать моей женой.

    - Но ведь мы с тобой... - она совсем растерялась.

    - Я понял. Тебя смущает, что мы совсем не знаем друг друга. Это не так. Я тебя сразу заметил и сразу же выделил среди всех прочих. Да и потом еще долго к тебе присматривался. И решил, что мы можем составить хорошую пару.

    - Но я-то ведь этого не знала. Даже внимания никогда не обращала... Ни разу не заметила. Да и подумать не могла! Я считаю, что для того, чтобы хоть немного узнать человека, надо бы какое-то время общаться  с ним, бывать вместе. А тем более, чтобы решиться на такой шаг. Надо прежде успеть понять, что вот именно с ним, с этим человеком ты и хочешь прожить всю свою жизнь.

    - Ну вот!

    - Что "ну вот"?

    - Я и понял это.

    - А мое мнение в счет не идет? Ты меня не слышал, что ли? Я ведь только что сказала...

    - Да-да, я все слышал, но, к сожалению, столько времени у нас нет. Мне предложили работу за границей, и я решил, что ты согласишься выйти за меня замуж и поехать со мной. Я считаю, что для любой девушки это хороший шанс устроить свою жизнь. К тому же, я не просто так, от нечего делать, а потому что ты мне нравишься. Я ведь люблю тебя, я о тебе мечтаю. Давно уже, - он вдруг что-то сник и замолчал.

Ленке вдруг стало смешно, но она сдержалась и как можно дружелюбнее сказала:

    - Хорошо, давай поговорим начистоту, откровенно. Ты ведь такой умный, образованный, так неужели не согласишься со мной, что девушке вовсе не обязательно выходить замуж для того, чтобы уехать за границу? А тем более за человека, которого она не только не любит, но и не знает. Так что для меня это вовсе не аргумент. А еще поясни мне, что значит "люблю и давно мечтаю"? Ты только пойми, это не любопытство, это для меня откровение. Может, я чего-то недопонимаю. Ведь с твоей стороны даже никаких намеков не было на что-либо подобное.

    - Ну, не мог же я подойти к тебе в перерыве между лекциями и рассказать, например, свои сны. А они уже просто мучили меня, - откликнулся он на ее доверительный тон. - Я даже просыпался по ночам. И всегда мне снилась только ты. Знаешь, что между нами происходило? Все! Я так тебя полюбил, что кроме тебя и видеть никого не хотел. Я мечтал о тебе постоянно, мысленно разговаривал с тобой и, вообще, представлял, что мы вместе, что... Ну, не буду же я тебе все это сейчас в подробностях рассказывать.

   - Так это ты и называешь любовью? Ой, как же ты ошибаешься, уж поверь мне. Это не только не любовь, но даже не мечты. Это просто фантазии, и они могут не иметь с реальностью ничего общего. Это я в твоих и только в твоих фантазиях такая, потому что именно такой тебе хочется меня видеть, а на самом деле, в реальной жизни, скорей всего, это не так.

    - Не хочу с тобой согласиться, но понять могу. Просто ты рассуждаешь по-женски. Это вы всю жизнь то ждете, то ищете чего-то, а при этом даже сами не знаете чего. А у нас все гораздо проще и яснее: мужчина любит, когда желает.  Или желает, когда любит. Разница небольшая. А если не желает, значит, никакой любви нет. Или, если по-другому, раз не любит, то и желать не будет. Тоже все равно.

    Ленка долго молча смотрела на него, обдумывая что-то свое, а потом сказала:

    - В таком случае мне всех вас очень жаль.

    Неудачливый жених что-то удивленно хмыкнул, а Ленка развернулась и ушла. Позже она случайно узнала, что за границу он все же уехал. Женился на одной из своих поклонниц, которая, в отличие от Ленки, была счастлива получить такое предложение, и они вместе уехали покорять, кажется, Канаду.

    Но разговор с ним Ленка не забыла. Ведь именно тогда она сделала для себя открытие. Оказывается, она совсем не знает мужчин. Она не знает, чем они в корне отличаются от женщин, что их привлекает и что отталкивает, и почему одна нравится всем, а другую никто не замечает. А что нужно делать, чтобы заметили, обратили внимание? И как это раньше она надо всем этим не задумывалась? Да и не вставали перед ней такие вопросы. Может, потому, что у них в семье росли одни девочки?

    Тогда Ленка и почувствовала, что если не найдет ответа на все эти и еще кучу других подобных вопросов, то через определенное время обнаружит, что ее личная жизнь так и не удалась.

    - Да, - сказала она себе, - это настоящая проблема, и я должна с ней обязательно справиться.

    Странно, но эту проблему она никак не связывала с Димкой.

    А Димке совсем не спалось. Он тоже улыбался, но вот уснуть у него никак не получалось. Он терпеливо лежал с добросовестно закрытыми глазами, но тщетно. Перед его мысленным взором все время всплывало Ленкино лицо.  Черт! И как это он ее не замечал раньше? А ведь все время она была где-то здесь, близко, можно сказать, под боком, даже иногда мелькала в поле зрения.  Но он почему-то не обращал на нее внимания. Хотя что-то о ней все же знал.

    Димка немного поворочался, пристраиваясь поудобнее, и глубоко вздохнул.

    Да, странная это категория - соседи. С ними можно не общаться, вообще не разговаривать, не здороваться и даже не видеть их, но удивительным образом через какое-то время уже многое о них знаешь. Вот как он о Ленке. Правда, они учились в одной школе, но это ровно ничего не значило, ведь они даже не здоровались, не то, чтобы уж разговаривать. Благодаря общей школе, он знал только то, что она на два года моложе него. А вот откуда он знает остальное?  Например, ее имя и то, что у нее три сестры? Что они живут за границей, и ее родители теперь тоже там, а Ленка одна занимает всю квартиру? Он знает, что она ходит на шейпинг, и еще много других мелочей. Но откуда? А вот потому, что они соседи. Что-то мельком видно и слышно со двора,из подъезда, из разговоров других соседей, своих же родителей. Да мало ли еще как. По быту, одним словом. А быт имеет особенность складировать в мозг много всякого нужного и не очень. Так, на всякий случай. Как запасливый хозяин в кладовку. И не важно, что это: где живет дворник, как вызвать сантехника или что за люди живут в твоем доме. Когда-нибудь да сгодится. Вот так и с Ленкой. Да и она так, наверное, что-то знает о нем. Вон, когда барабанила в дверь, Дмитрием Вадимовичем называла.

    Димка лег на другой бок и снова вздохнул. Черт! Какие у нее глаза! Так бы все время и смотрел в них. И вся она такая... До нее все время хочется дотронуться, но от одной этой мысли тут же становится не по себе. Можно представить, какая у нее будет реакция. Нет, она какая-то... необыкновенная. Она не похожа на других девушек. Во всяком случае, на тех, с кем он встречался. Да и с кем он там встречался-то?

    Димка в темноте открыл глаза и наморщил лоб, вспоминая своих подружек.  Вообще-то их было не так уж и много. На кого-то еще в школе обращал внимание, с кем-то в институте встречался, с кем-то в компаниях знакомился. Но все было как-то несерьезно и недолго. То ли некогда было, то ли не слишком нравились. Разве что Катя...

- Черт!

    Димка привстал на постели, зачем-то взбил подушку и снова лег.

Он тогда толком так и не понял, что это с ним произошло. Ведь он чуть не женился на ней. Но... Видно, вмешались какие-то высшие силы. Все разрушилось почти мгновенно.

    Они учились вместе, на одном курсе. Катя мечтала стать хорошим урологом.  Он знал ее с самых вступительных экзаменов, но виделись они чаще всего в читальном зале, иногда даже случалось так, что сидели там рядом, особенно во время сессий, когда трудно было найти свободное место. Поневоле приходилось общаться: то у кого-то паста в ручке заканчивалась, то требовалось что-то объяснить. Иногда делали вместе перерыв на обед. Но по-настоящему сблизились только к последнему курсу. К этому времени Димка знал о ней уже почти все: что учиться она приехала из далекого села, где у нее остались родители, бабушка и младшие брат с сестрой. Семья жила почти исключительно за счет скотины и огорода, так как заработки в селе были невысокие. С детства она мечтала стать врачом и потому не только старательно училась в школе, но и с невиданным упорством занималась самообразованием. Она была простой, неглупой, не капризной, и Димке было с ней легко. Как произошло то, что он привел ее к себе в гости, он и сам не понял. Ведь сначала они вроде бы просто подружились, Димка рад был ее видеть, поговорить на общие темы. Потом даже скучал иногда, когда они, бывало, долго не виделись. А если допоздна засиживались в читальном зале, он провожал ее до институтского общежития, в котором она жила. Правда, это было совсем близко, недалеко от учебного корпуса, но все же...

    А потом он как-то пригласил ее в кино. Неожиданно для самого себя.  Наверное, под впечатлением их разговора. Катя тогда как бы между прочим обронила фразу, что когда жила в селе, мечтала, что в городе будет ходить в кино каждую неделю, а теперь вот живет здесь, а в кино так и не ходит. И некогда, и одной не хочется. Вот Димка и предложил. Так, без всякой задней мысли. И билеты купил. А получилось как свидание. Катя пришла разряженная и накрашенная, он ее сразу и не узнал. И взяла его под руку. А раньше она так никогда не делала, даже когда он ее поздно вечером провожал до общежития.

    Димке не понравилась ее боевая раскраска. Катя напоминала ему новую матрешку. Но он тогда промолчал. Только после того как увидел ее без туши, румян и помады, коротко проронил:

    - А тебе так лучше.

    Она поняла. Больше он накрашенной ее не видел. Но после кино они стали встречаться не только в читальном зале. Бывало, и целовались. Так, иногда, под настроение.

    Последний курс заканчивался. В среде студентов возрастало возбуждение, а Катя вдруг стала грустной, задумчивой, притихшей. Чаще стала вспоминать о доме, о семье, о том, что скучает по родным, что ее тяготит одиночество... И как только Димке пришло в голову пригласить ее к себе в гости? Он и родителей попросил не уезжать в этот день на дачу. Может, он просто хотел согреть Катю хотя бы чужим семейным теплом? Нет, все-таки психологию ему надо было изучать.

    Димка крякнул и перевернулся на другой бок.

    Сначала все было очень хорошо. Катя не манерничала, не изображала из себя его девушку, была, как обычно, естественной. Не стеснялась, но и не лезла в помощницы по хозяйству. Они все вместе то ли поздно пообедали, то ли рано поужинали, потом немного поговорили, посмотрели телевизор, и она сама сказала, что ей пора идти. Димка, разумеется, пошел ее провожать. А по дороге, когда он направился к общежитию, Катя вдруг сказала, что ночует сегодня не там. Оказалось, ее подруга, с которой они раньше жили в одной комнате в общежитии, теперь снимала квартиру, и на выходные поехала к родным, но на это время не хотела оставлять без присмотра свою кошку.

    Димке было все равно, куда идти провожать Катю, но когда они подошли к дому, она пригласила его зайти вместе с ней.

    - Я тебя кофе напою. С коньяком. Хочешь? Мне нравится. Так приятно обжигает. Да и одной скучно.

    Димка согласился. И даже не заметил, как они очутились в постели, причем, это была не его задумка. Мало того, он даже испугался. Но Катя сказала:

    - Да ладно тебе. У меня уже и жених был, - и сделала так, что Димка не устоял.

    Когда он потом медленно приходил в себя, до его сознания стало доходить, что Катя уже давно о чем-то разговаривает с ним. А прислушавшись, даже не сразу понял, с кем это он сейчас находится. Кто эта девушка? Это была вовсе не та Катя, которую он знал и с которой не столь давно вошел в эту незнакомую квартиру.

    - Так, Димочка, - деловито говорила она. - А еще я думаю, это замечательно, что у вас четыре комнаты. Когда родится ребенок, найдется, где устроить и детскую. Даже папин кабинет можно не трогать. Прописаться у вас тоже не составит проблем при таком-то метраже. А продуктами мои родные всегда помогут.

    И она еще долго что-то говорила и говорила.

    - А что за жених у тебя был? - задал вдруг глупый вопрос Димка.

    - Да так, деревенский парень. Это он там жених. На селе непьющие мужики на вес золота. А здесь он на что годится? Вот там пусть бычкам хвосты и крутит.

    - Поздно уже, пора мне, - и Димка стал собираться

    - Ты мог бы и здесь заночевать, - обиделась Катя, - чего уж теперь?

    - Мама будет волноваться, я же не предупредил, - сказал он, обувая туфли.

    - А, ну ладно. Маму сейчас не надо раздражать, - согласилась Катя и подставила ему губы.

    - Пока, Кать, - сказал Димка, не заметив этого.

    Он шел, опустив голову и сосредоточенно глядя себе под ноги, и всю дорогу вспоминал ее жаркий разговор, горящие от вожделения глаза и возбужденный голос, которым она расписала не только как они начнут жить, но и все их дальнейшее существование, и ему казалось, что он читает ее, словно книгу, некий детектив с задуманным концом, который она вот-вот осуществит... И она ни разу ни слова не сказала о любви... Выходит, в этом плане его друг Женька гораздо счастливее его. Он, по крайней мере, знает, из-за чего на его долю выпадают страдания.

    Когда на следующий день они с Катей встретились, Димка сам удивился, насколько чужая ему теперь та, которую он знал уже столько времени. Он не стал тянуть и сразу сказал ей об этом, и тут же удивился во второй раз. Она не была убита горем и даже не разозлилась. Она была равнодушна. Только досаду скрывать не стала и неожиданно откровенно выдала:

    - Жаль... Ошиблась я. Не на того ставку сделала. Видно, все сразу не бывает: и муж тебе, и карьера, и жилье, и вообще... - махнула она рукой и вдруг горько засмеялась.

    А после учебы Катя уехала в свое дальнее село, и Димка ее больше не видел и не вспоминал. И не хотел вспоминать. Разве вот сейчас всплыло...

    Димка протяжно зевнул.

    Да-а... А потом ему было уже не до серьезных и длительных романов.  Продолжил учебу, а затем работа. Похоже, до сих пор его настоящей страстью была медицина. Нет, девушки-то его стороной не обходили, но после того случая особенно настойчивые отпугивали.

    А вот Ленку он никогда ни с каким парнем не видел и ничего не знал о них. Так получалось или он просто ее не замечал? Или она все же ни с кем не встречается? Она какая-то не такая, другая, словно неземная. С ней так хорошо и... интересно. Скорей бы уж завтра!

    Димка опять зевнул, повернулся на другой бок и не заметил, как уснул.

    Почти весь следующий день Ленка провела в борьбе с собой. В основном это выражалось в том, что от своих мыслей она начинала нервничать, а потом тут же принималась себя успокаивать. Это были не те обычные мысли всех девушек типа "а что же мне надеть?". Ленку то пугала предстоящая встреча с Димкой, да так, что она начинала желать, чтобы он вообще не пришел, то боялась, что так и случится, и это было еще страшнее. А что, вдруг он забыл?  Или передумал? А вдруг у него что-то на работе случится, и он задержится там допоздна? А что, если он вчера просто так брякнул, под впечатлением милого вечера, например, а сегодня его настроение уже переменилось?..

    Ее состояние не осталось незамеченным. Особенно переполошилась Симочка. Такой она Ленку еще никогда не видела.

    - Я же говорила, что тебе надо отлежаться, - сказала она, наконец, не выдержав Ленкиных "мучений". - На тебе же лица нет.

    - Плохо выгляжу? - обеспокоилась Ленка.

    - У тебя вид какой-то... больной, - подобрала почти удачное слово Симочка. - Как ты себя чувствуешь?

    - Наверное, просто не выспалась. Завтра все пройдет

    И даже начальник при взгляде на нее поинтересовался, удивленно вскинув брови:

    - С вами все в порядке?

    - Да, спасибо, - твердым голосом ответила Ленка, взяв, наконец, себя в руки.  - Голова что-то... Но я уже выпила таблетку, - тут же, не моргнув глазом, соврала она.

    - Ну-ну, - кивнул он. - Но если что, не стесняйтесь, можете раньше уйти.

    - Спасибо, все хорошо.

    Она еще никогда так не спешила домой после работы. Она не только не прошлась с Симочкой до автобусной остановки, как обычно, но и всю дорогу до дома почти бежала.

    Димка появился сразу после того, как щелкнул замок ее двери. Словно ждал ее где-то поблизости.

    - Ты уже дома? - задал он глупый вопрос, забыв поздороваться. - Ну, куда пойдем?

    - Да я как-то и не думала над этим, - растерялась Ленка. - Ты же сам говорил, что как сложится...

    - Ну да. А я, если честно, весь день соображал... И так, и этак. В театр или куда-нибудь на концерт могли бы опоздать. Заранее же не договаривались, я же не знал, когда ты придешь. В кино - банально, в ресторан для первого раза - пошло. Так ничего и не придумал. Может, у тебя какая-нибудь идея есть? Ну, куда тебе хочется?

    "Для первого раза...", - сразу отметила Ленка и тут же почувствовала, что все ее дневное напряжение куда-то улетучилось.

    - Знаешь, - сдержанно сказала она, изо всех сил стараясь не показать своего радостно-восторженного состояния, - мне никак не хватает времени сходить на выставку японской гравюры. Хочешь, пойдем туда вместе? Еще успеем, выставочный зал не скоро закроется. Тебя это интересует?

    - Наверное. Правда, я никогда вплотную с этим... Да, это ты здорово придумала. А потом в кафе зайдем. Согласна?

    - Потом зайдем, - кивнула Ленка, уже не сдерживая довольной улыбки.

    В отличие от картинной галереи, в кафе было много народу, шумно и суетно, но им с Димкой удалось найти свободный столик, и пока они пробирались к нему и усаживались на свои места, Димка успел заметить, что "мужики на Ленку давят косяка". Да-да, именно такая мысль засела в его голове. Потому он и пытался то и дело посмотреть на Ленку глазами этих самых мужиков, пока они с ней перекусывали и обменивались впечатлениями от выставки. И пришел к неоспоримому выводу, что она того стоит: стройная, изящная, с густыми русыми волосами, подобранными в аккуратную прическу. А со вкусом одетая она еще производила и впечатление  очень ухоженной и следящей за собой девушки. И этот умный взгляд красивых серых глаз под пушистыми ресницами! "Вы все еще не имеете возможности оценить, насколько она эрудированная и интересная", - думал Димка, всем своим видом давая понять глазеющим, что это его девушка: то какую-то крошку стряхнет, то до ее руки дотронется, то наклонится поближе, чтобы только ей что-то тихо сказать. А потом всю дорогу до самого дома лихорадочно соображал, куда бы ее пригласить назавтра. Так ничего и не придумав, он уже у самой двери просто спросил:

    - А куда бы нам сходить завтра?

    - К сожалению, завтра я занята.

    - У тебя кто-то... Ты уже с кем-то договорилась? - растерянно спросил Димка.

    - Завтра среда, у меня занятия по шейпингу. Они у меня два раза в неделю: в среду и в воскресенье, - сдерживая смех, пояснила Ленка.

    - А в четверг? - сразу воспрянул духом Димка.

    - А в четверг я свободна.

    - Может, в кино? В театр? Куда тебе хочется?

    - Мне все равно. Вернее, все нравится, все подходит. Но чтобы ты не мучился так, как сегодня, - все же не удержавшись, хихикнула Ленка, - я тебе дам свои телефоны, - она открыла сумочку и достала свою визитку. - Только знаешь, звони

мне на сотовый. Я его почти никогда не отключаю. И еще, - замялась она, - знаешь, Дим, давай будем встречаться не здесь, а где-нибудь в городе. Все-таки мы соседи. Обязательно начнутся какие-нибудь сплетни, до твоих родителей может дойти.

    - А чего ты боишься?

    - Этих разговоров и боюсь. На то они и сплетни, чтобы дойти в искаженном виде. Мне было бы спокойнее.

    - Хорошо, как скажешь. Тогда до четверга?

    - Угу. Пока.

    - До свиданья, Лен. Спокойной ночи.

    - И тебе тоже.

    К себе Димка поднялся, когда за Ленкой закрылась ее дверь.

    - А ты сегодня выглядишь намного лучше, - похвалила ее на следующий день Симочка. - Выспалась?

    - Да, - кивнула Ленка, - сегодня выспалась.

    - И на шейпинг пойдешь?

    - Пойду.

    - Здорово! Вот все и налаживается. Знаешь, когда в том, что меня касается что-то не так, я очень переживаю, места себе не нахожу, теряюсь даже.

    - А я, значит, то, что тебя касается?

    - Лен, ну как ты можешь так говорить?

    - Да ладно тебе, я же шучу.

    - Плохая шутка, мне не понравилась. А давай завтра после работы в кафе посидим? Давно уже не были.

    - Зачем же откладывать? Пошли сегодня, после фитнеса. А?

    Ленка с облегчением вздохнула, когда Симочка согласилась. Иначе ей пришлось бы что-то придумывать, чтобы объяснить ей, почему она не может пойти завтра. Она оставалась верна себе и про Димку не хотела рассказывать даже самой близкой подруге.

    Вот уже две недели Ленку не покидало ощущение, что она видит длинный-длинный красивый сон. Про себя. Но сон, напоминающий реальность, потому что она в нем, как и в настоящей жизни, ела, спала, ходила на работу, общалась с людьми, разговаривала с ними и вообще делала кучу привычных житейских вещей. Но в то же время с ней происходили невероятные для обычной жизни события: она почти каждый день встречалась с Димкой. Когда же они по какой-то причине не могли увидеться, он постоянно звонил ей, справлялся о ее делах, самочувствии, настроении и строил планы на следующую встречу. Они успели посмотреть несколько спектаклей, сходили на концерты городского романса и какой-то заезжей американской джазистки, потом еще раз на выставку картин, но другую, уже не очень известных отечественных импрессионистов. И это не считая регулярных посещений кафе - о ресторанах даже разговоров не велось: Ленка согласилась с Димкой, что это пошло. Понятно, что она иногда ощущала даже усталость от такой насыщенной программы совместного отдыха. А тут Димка предложил еще и поездку на катере.

    - Знаешь, это здорово, - сказал он. - Мы в прошлом году всем отделением ездили. Все, даже санитарки. Такие красоты повидали! Природа великолепная.  Поедешь?

    - С вашим отделением?

    - Ну что ты! Экскурсии набираются прямо там, у катера. Кто хочет, тот и едет.  Совершенно не знакомые между собой люди, каждый сам по себе. Только цель у них общая - хорошо отдохнуть на свежем воздухе. Поедем в субботу, я же знаю, что в воскресенье у тебя шейпинг, а хочется без спешки...

    Ленка согласилась. Но в субботу с утра влил такой дождь, что, казалось, мокрой становилась даже сама мысль об этой поездке.

    Димка первый позвонил ей.

    - С добрым утром! - сказал он в трубку. В голосе его слышалась паника.

    - Ты из дома? - вместо ответа спросила встревоженная Ленка. - Ты один?  Тебя кто-то слышит?

    - Родители на даче. Еще со вчерашнего дня. У них всегда есть чем там заняться. Но нам что делать? Если честно, я огорчен.

    - А пойдем в краеведческий музей, - предложила Ленка. - Мне он всегда нравился. Там так интересно. Я раньше туда часто ходила.

    - Да с удовольствием! - почти вскричал Димка. - Когда встречаемся и где?

    - А ты заходи за мной. Ну, скажем, через пару часов. А то, что из подъезда выйдем вместе... Мало ли, куда идут соседи в такую дождливую погоду. Может, им по пути. К тому же, каждый под своим зонтом.

    - Намек понял, - засмеялся Димка. - Договорились, зайду.

    В музее стояла тишина, и пахло формалином, пылью и паркетной мастикой.  Посетителей не было.

   Димка купил билеты, и они начали осмотр прямо с вестибюля, где стояли пушки и ядра петровских времен, и на стенах висели под стеклом планы старинных городских крепостей и построек.

    Залов у музея было много, и Димка с Ленкой потратили не один час на осмотр, но самый любимый зал Ленка, хорошо знающая этот музей и его экспонаты, оставила напоследок. Это был зал, представляющий помещичий быт XVIII века. Он был большим, с множеством перегородок, разделяющих его на секции, и с впечатляющим количеством подлинных картин той поры.

    Они медленно переходили из одной секции в другую, с любопытством разглядывая старинные вещи, лежащие под стеклом: лорнеты, миниатюрные табакерки, вышитые бисером дамские сумочки, бальные записные книжечки и девичьи альбомы со стихами.

    Внезапно Димка взял ее за руку и удивленно произнес:

    - Ты только посмотри! Это же вылитая ты! Просто невероятное сходство.

    Ленка посмотрела в ту сторону, куда он показывал.

    В углублении ниши над стойкой со старинными пяльцами висел портрет молодой девушки. Она стояла у окна и мечтательно смотрела куда-то вдаль. В ее руке будто дрожало только что прочитанное письмо. Если бы Ленку можно было одеть в такой наряд, их трудно было бы отличить.

    Все еще сжимая Ленкину руку, Димка подвел ее ближе к портрету.

    - Ну, я прав? Посмотри, как похожа! Такая же красивая...

    - Что? - прошептала Ленка, глядя на него округлившимися глазами.

    - А тебе что, никто этого не говорил?

    - Не помню, - все так же шепотом ответила Ленка.

    - Тогда я рад, что я первый, - сказал Димка и вдруг обнял ее и поцеловал долгим нежным поцелуем.

    У оторопевшей Ленки так закружилась голова, что она обеими руками вцепилась в Димкину спину и всем телом прижалась к нему.

    - Ой, я сейчас упаду, - жалобно сказала она.

    - Не бойся, с тобой врач, - серьезным тоном успокоил ее Димка.

    Ей от этого стало не только смешно, но и прекратилось головокружение. А Димка, не отрывая от нее внимательного взгляда, спросил:

    - Ты есть хочешь? Лично я просто умираю от голода. Тебе не кажется, что вот теперь ресторан самое то, что нам нужно?

    - Теперь кажется, - окончательно придя в себя, засмеялась Ленка.

    Ее невероятно прекрасный сон продолжался...

    К вечеру дождь прошел. Они гуляли по промокшим улицам, аккуратно обходя лужи, а когда совсем стемнело, стоя целовались в старом скверике недалеко от их дома.

    - С добрым утром, Леночка! Ты уже проснулась? Я тебя не разбудил? - позвонил ей Димка на следующее утро.

    Ленка от неожиданности чуть не спросила кто это. Ее никто никогда не называл Леночкой. Ну, кроме родных, конечно. Подвижная, веселая и легкая в общении она для всех была именно Ленкой, а не Леной или даже Еленой. На работе ее, правда, называли Еленой Викторовной, но так то ж на работе.

    - С добрым, Дим! Я уже давно встала.

    - Чем занимаешься?

    - Так, кое-какие домашние дела. Хочу успеть до занятий по шейпингу, а то завтра на работу.

    - Может, нужна моя помощь?

    - Да что ты! Спасибо. А ты почему позвонил?

    - Хотел услышать твой голос. Он у тебя очень приятный.

    - Спасибо, я и не знала.

    - Тебе и этого не говорили?

    - И этого не помню.

    - Я хочу тебя видеть. Когда мы встретимся? - в голосе Димки послышалась

тоска.

    - Думаю, завтра после работы.

    - А хочешь, я тебя встречу после шейпинга?

    - Мне эта идея не очень нравится.

    - Можно узнать, почему?

    - Я буду не одна.

    - Тебя уже кто-то встречает? - теперь в его голосе слышалась откровенная ревность.

    - Я же с подругой буду.

    - А-а, - сразу успокоился он, но его тут же осенило: - Ну и что? Она ведь потом уйдет. Или ты не хочешь, чтобы она меня видела?

    - Не хочу.

    - Так, значит, я твой секрет?

    - Да, ты моя тайна. Это плохо?

    - Еще не знаю. Я подумаю.

    - Договорились.

    - О чем?

    - Что ты подумаешь.

    - Я все понял. Извини, я тебя от дел оторвал. Тогда до завтра?

    - Угу. Пока?

    - Пока. Я тебя целую.

    - Я тебя тоже, - ответила Ленка и улыбнулась.

    Кажется, Димка уловил счастливые нотки в ее голосе.

    Всякий раз, когда ей приходилось отказываться от встречи с ним, Ленка делала это с невероятным усилием. Это можно понять, ведь она всю жизнь была в него безумно влюблена. Так почему ж теперь, когда?..

    В том-то и дело. Ленка до мелкой дрожи внутри боялась теперь его потерять.  Ей казалось, что если они будут почти все свободное время вместе, она может быстро ему надоесть. И она время от времени изо всех сил сдерживала себя, особенно когда был приличный предлог.  "Даже пирожными можно объесться до тошноты" или "Из-за стола надо выходить чуточку голодным" твердила она себе при этом.

    Возможно, что-то отложилось в ее голове и с той поры, когда она надумала заняться самообразованием. Ну, тогда, после разговора со своим однокурсником.

    Произнеся в тот момент странную для него фразу "мне всех вас очень жаль", Ленка была искренней, это было действительно так. Но после долгих раздумий вдруг осознала, что не понимает мужчин и, скорей всего, потому, что совсем их не знает. Вот тогда она и решила восполнить этот пробел. Она завела отдельную общую тетрадь и в выходные дни отправилась в библиотеку. Ленка посчитала, что для начала неплохо было бы подковаться теоретически.

    Она очень вдумчиво подошла к этой проблеме. Чего стоило то, что начала она с медицинских книг, особо обращая внимание на различия между мужчиной и женщиной. Тело, строение, мышцы, кости, мозг, гормоны - все было на серьезном научном уровне. Конечно, понимала она далеко не все, но руки не опускала. То, что она находила по конкретно интересовавшей ее теме, она старательно выписывала, и тетрадь ее пухла от цитат про тестостероны, прогестероны, адреналин, левое и правое полушария мозга.

"У большинства мужчин правое полушарие доминирует над левым, то есть они визуально ориентированы, в то время как у женщин, как правило, доминирует левое полушарие, и они ориентированы вербально".

    У Ленки от всего этого голова шла кругом, а сама она становилась все скучнее и скучнее, но свое занятие не оставляла.

    "Мужчинам легче общаться, если они имеют четкие ориентиры в разговоре - они ориентированы на цель", "Процесс обдумывания и осмысления протекает у мужчин в молчании, они высказывают только конечный результат - они ориентированы на решение", "Мужчинам сложнее  выразить свои эмоции, чем женщинам, - для них это неизведанная земля" - продолжала она старательно выписывать научные перлы. И что особенно ее потрясло: "Мужчинам гораздо сложнее, чем женщинам, говорить и делать что-либо одновременно".

    Оживилась Ленка только тогда, когда по составленному ею же самой плану стала изучать, что мужчинам нравится, что привлекает их в женщинах, причем, еще и в разные периоды их жизни. С каждым разом она делала для себя просто невероятные открытия, и в тетради на полях стали появляться ответные комментарии вроде "ого!", "вот это да!", "запомнить!", а то и просто три восклицательных знака. И, чего греха таить, нет-нет, да и мелькнет какая-нибудь неожиданная фраза, чаще всего "ну и дураки!".

    А уж совсем интересно стало, когда Ленка добралась до темы "Как привлечь мужчину". Да, как завоевать и как удержать это осторожное и пугливое, несмотря на все надпочечники и адреналины, существо? Одним словом, пошли уроки по искусству флирта. И все оказалось не так уж сложно, даже весело, а порой и просто смешно.

    Ленка поняла, что этап самой напряженной работы подошел к концу, что наступил момент, когда она может позволить себе расслабиться, и, обложившись дамскими журналами, несколько дней провела за чтением статей на интересующие ее темы. Но, несмотря на то, что все было написано мастерски, живо и интересно, вызывая у нее порой очень яркую ответную реакцию, ничего нового для себя она уже не нашла. Вот тогда и почувствовала, что теоретически она подкована уже достаточно, но без практики все полученные знания будут только бесполезным грузом.

    "Пора действовать", - подумала Ленка и стала присматриваться к своему мужскому окружению, которое на тот момент ее жизни состояло исключительно из коллег по работе и постоянных клиентов их фирмы. Это усложняло задачу.  Золотое правило "В своем районе не бомбить!" делало невозможным ее готовность перейти к практике как можно быстрее.

    Странно, но мысль о Димке при этом даже не посещала ее. А теперь, когда все сложилось таким невероятным образом, она вдруг осознала, что ни разу за все время общения с ним не воспользовалась ни одним советом из той разбухшей от записей общей тетради. И только будто встроенный когда-то в мозг чип регулярно посылал ей предупреждающие сигналы: "Не давай ему пресытиться тобой!"

    Ленка сидела за своим столом и счастливо улыбалась. Только что позвонил Димка и, горя от нетерпения, сообщил, что взял на вечер билеты в кино. На самый последний сеанс, на самый последний ряд, в самый темный кинозал города. И предложил перед фильмом где-нибудь вместе поужинать.

    - Как ты на это смотришь? - поинтересовался он.

    - Я хорошо на это смотрю, я согласна, - ответила Ленка.

    - Ты довольна?

    - Я довольна и даже очень довольна, - подтвердила она, тут же вспомнив, что ее график закупки продуктов и приготовленных заранее обедов уже давно сбился.

    В кабинет вошла Симочка. Услышав последние слова Ленки, и сопоставив их со счастливым выражением ее лица, она понимающе улыбнулась:

    - Ну вот, я вижу, ты уже все знаешь. Рада?

    - Ты это о чем? - удивилась Ленка. Симочка ну никак не могла знать о Димке или даже их разговоре, ведь он звонил на сотовый.

    - О командировке, конечно, - ответила Симочка.

    - О какой такой командировке? Кто куда едет?

    - Ой, а я думала, тебе уже сказали. Тогда я тебе даже не намекала. Ведь раз ты ничего не знаешь, значит, точно еще не решено. Получится, что я не только сую нос не в свои дела, но и способствую утечке информации. Вот  это да! - напугала сама себя Симочка и пулей вылетела из кабинета. Но уже через несколько минут Ленку вызвали к директору.

    - Присаживайтесь, Елена Викторовна, - показал он рукой на кресло против его стола.

    Ленка послушно села и внимательно посмотрела на него.

    - Хочу вас обрадовать, - без пауз продолжил директор. - Вам предстоит командировка в Америку, в Соединенные, как вы догадываетесь, Штаты. Мы тут долго раздумывали и пришли к единодушному мнению, что самой подходящей кандидатурой является ваша. Для вас это очередное, хотя и небольшое, продвижение по службе, так как открывает новые перспективы роста, а заодно и возможность постажироваться у наших иностранных коллег.

    Увидев испуганно округлившиеся серые глаза, он махнул рукой и широко улыбнулся:

    - Ну-ну, даже не думайте благодарить. Вы это заслужили своим же добросовестным трудом.

    - А... - попыталась что-то спросить Ленка, но он остановил ее.

    - Командировка продлится несколько недель. Надо будет заменить наших сотрудников. В отпуск уходят сразу два человека. Один из них руководитель филиала и вообще почти три года не отдыхал. Когда вернутся, ваша командировка, скорей всего, закончится. Но вы успеете насладиться всеми прелестями той жизни, что вас там ожидает.

    - А... - снова  сделала попытку Ленка.

    - Да, я вас понимаю. За это не беспокойтесь. Жить будете в громадном доме, который наша компания снимает для своих сотрудников. Условия замечательные. Там есть даже прислуга, которая занимается уборкой, и свой повар. А еще шикарный, я вам скажу, бассейн. Вы потом всю жизнь будете вспоминать эту чудную командировку, - закатил глаза к потолку директор. Лицо его приняло не свойственное ему мечтательное выражение.

    - А... - совсем уж отчаялась Ленка.

    - Да-да, я просто еще не успел сказать. Ехать надо срочно, но на оформление у вас уйдет вся эта неделя. Так что не позднее следующего понедельника вы сможете отправиться. Есть какие-нибудь вопросы?

    - Нет, - упавшим голосом сказала Ленка.

    - Ну-ну, не расстраивайтесь так, никто и не подумает о вас плохо. Все знают, как вы работаете. Такую командировку вы уже давно справедливо заслужили.  Надеюсь, недели вам хватит на сборы.

    - Да, спасибо. А билеты...

    - За это тоже не волнуйтесь. Обо всем позаботится компания, и все за ее счет: и оформление, и билеты, и ваше проживание, питание... Много чего. Вы все еще узнаете. Неделя только началась, поэтому у вас будет возможность уточнить детали и заодно передать свои бразды правления здесь. В этом вопросе мы полностью доверяем вам.  Одобрим любую кандидатуру, которую подберете сами. Кстати, поедете вы не одна, а с нашим сотрудником. Он повезет кое-какие документы, а заодно будет сопровождать и вас.

    Когда Ленка вышла из кабинета, ей показалось, что ее ступни прилипают к полу, так трудно было ей переставлять ноги.

    "Так вот о чем говорила Симочка! И сегодня, и еще две недели назад. Как хорошо, что я тогда сдержалась! Выходит, я должна быть благодарна ей за то, что могла две недели наслаждаться своим волшебным сном, - чуть не плача думала Ленка, медленно подходя к своему кабинету. - Интересно, а как к этой новости отнесется Димка?"

     Она не решилась сказать ему сразу. Не стала портить чудесный вечер ни себе, ни ему. Ленка понимала, что теперь до самого отъезда она будет слишком занята, чтобы иметь возможность проводить с ним столько же времени, сколько и прежде.

    Возвращались они  поздно. И только когда подошли к ее двери, она, как бы между прочим, проронила:

    - Меня тут в командировку посылают...

    - У вас бывают командировки? - отчего-то поразился Димка. - Далеко?

    - В Америку.

    - Серьезно? - недоверчиво спросил он.

    - Серьезнее не бывает, - вздохнула Ленка.

    - А... надолго? - упавшим вдруг голосом еле выговорил Димка.

    - Несколько недель. Может, около двух месяцев. Точно, кажется, еще никто не знает.

    - А что, может и больше?

    - Может и больше, - опять вздохнула Ленка.

    - Ужас, - прошептал он.

    Ленка посмотрела на него и испугалась. Она еще никогда не видела его таким расстроенным, даже за все годы ее наблюдений, подглядываний и подслушиваний.

    - Дим, ну я же не насовсем, - принялась она утешать его, - время быстро летит. Что поделать, такая уж у меня работа.

    - И часто у вас бывают такие командировки? - сделал он попытку взять себя в руки и говорить нормальным тоном.

    - У меня первый раз.

    - А что, больше некому ехать?

    - В такую - некому.

    - Значит, ты там на хорошем счету, - сделал он логический вывод.

    - Значит, да.

    - Черт! - вырвалось у него.

    - Странно, я начинаю себя чувствовать в чем-то виноватой.

    - Извини, - обнял он ее. - Я себя веду по-дурацки. Наверное, я слишком расстроился. Все это так неожиданно... А ты давно узнала?

    - В конце рабочего дня.

    - А мне почему сказала только сейчас?

    - Не хотела портить вечер. Даже сама постаралась не думать об этом.

    - А ты, оказывается, сильная, - буркнул Димка, глядя себе под ноги.

    - Ну, не расстраивайся так, я же не навсегда уезжаю, - повторилась Ленка. - Когда-нибудь эта командировка закончится. И, потом, есть же телефон, почта, в конце концов. А?

    Вместо ответа Димка крепко обнял ее и стал целовать.

    Предчувствия Ленку не обманули - такой насыщенной недели она и припомнить не могла. У нее не хватало времени даже на то, чтобы собраться, а уж про регулярные встречи с Димкой нечего было и думать. Если бы она успевала все хотя бы на работе. Но ей приходилось задерживаться допоздна.

    "Бразды правления", как выразился директор, она передала Симочке.  Несмотря на то, что у той не было достаточного опыта, Ленка ей, по крайней мере, доверяла. А что касалось опыта... У них с американским отделением была хорошо налаженная постоянная связь, так что Симочка, если что, всегда сможет обсудить с ней любой вопрос. Ну, а пока время позволяло, пришлось Симочку натаскивать здесь.

    Димка часто звонил, а однажды навязался пройтись с ней за покупками - Ленке понадобилось кое-что приобрести к командировке. Она согласилась.

    - Здорово! - обрадовался Димка. - И сумки помогу тебе дотащить, и вместе побудем.

   Ленка тоже была рада. Правда, у нее впереди было еще два выходных, но неполных - в дорогу они с сотрудником отправлялись в воскресенье вечером.

    - В нерабочий день! - возмутился Димка, когда она ему об этом сказала.

    - Я тоже так считаю, но ничего не поделаешь. Это же не в Киев к тете съездить, это же командировка в Америку. А по контракту у меня даже рабочие дни ненормированные.

    - Возмутительно! Это же угроза здоровью, тут уж я как врач говорю. И кто только такое выдумал?

    - Успокойся, пожалуйста, не надо так волноваться. И напрасно ты возмущаешься, ведь за все время работы мне почти не приходилось задерживаться. Такая ситуация впервые. А то, что все складывается так неожиданно и в какой-то спешке... - запнулась вдруг Ленка.

    Димка насторожился.

    - Тебе что-то кажется? Это связано с нашими отношениями?

    - Ну что ты! О них никто не знает. Да и никого это не касается. Я именно о работе, -  Ленка доверительно прислонилась к Димке и, понизив голос, сказала: - Конечно, руководство не обязано раскрывать мне все свои секреты, но, наверное, действительно возникла какая-то необходимость. Авралов у нас еще не было.

    Растаяв от ее невольного жеста, Димка, немного смущаясь, вдруг предложил:

    - Лен, а давай перед твоим отъездом вместе поужинаем. У тебя. Как тогда, в тот вечер. А? Со свечами, шампанским, тортом... И с цветами, конечно. Только готовить ничего не будем, я все принесу. Согласна? Ну, хотя бы в субботу. Если тебе нужно, еще раз пробежимся по магазинам, потом ты соберешь вещи, а я тебе мешать не буду, приду вечером. Ну, не мотаться же нам перед самым отъездом по ресторанам или кафе. Что ты молчишь? Ты меня считаешь наглецом?

    - Да ты просто молодец! Это как раз лучший вариант побыть вместе. Ведь в

воскресенье я не смогу с тобой даже просто попрощаться. Разве что по телефону.

    - А как же дорога? Я надеялся тебя проводить...

    - Дим, я же не одна еду. За мной машина придет. От фирмы. Я ведь говорила тебе. Давай лучше подумаем об ужине. Хотелось бы чего-нибудь вкусненького.

    Ленка всеми способами пыталась отвлечь Димку от грустных мыслей, и странные чувства возникали в ее душе. Это была невообразимая смесь радости от того, что он так переживает предстоящую разлуку с ней, и легкого раздражения из-за необходимости тратить силы на утешение такого, казалось бы, разумного и сдержанного человека. Иногда он даже напоминал ей большого ребенка, которому сообщили, что свою любимую игрушку он скоро должен будет кому-то подарить.

    Собранные дорожные сумки уже стояли в прихожей, когда в дверь тихонько постучали.

    "Кто бы это мог быть? - подумала Ленка. - Только бы не с работы".

    Она посмотрела в глазок и щелкнула замком.

    - А почему не позвонил? Я даже испугалась.

    - Руки же заняты, - оправдывался Димка, занося продукты. - И не закрывай дверь, это еще не все. У меня там шампанское в холодильнике и еще сумка.

    - А что ты сказал родителям? - покраснела вдруг Ленка.

    - Они же на даче со вчерашнего дня.

    - Тогда иди, я тебя у двери подожду.

    Димка тут же вернулся с остальными продуктами и огромным букетом алых роз.

    - Какие шикарные! - восхитилась Ленка. - Я оставлю их здесь, и они будут дожидаться моего возвращения.

    - Это здорово! - понравилось Димке. - Значит, мы вместе будем ждать тебя.  Только цветы здесь, а я наверху. А теперь давай вместе на стол накрывать. Я и свечи принес. Так, на всякий случай. Те, кажется, еще в тот раз догорели.

    Заранее ли это обдумывал Димка или все так само собой получилось, но он остался у нее на всю ночь.

    Они накрыли в гостиной стол, включили негромкую приятную музыку, открыли холодное шампанское и, освещенные золотистым пламенем свечей, долго ужинали за милой тихой беседой так, словно встретились всего во второй раз после того чудесного вечера. Они даже не вспоминали ни о Ленкиной командировке, ни о предстоящей разлуке, вообще ни о чем, что могло бы им сейчас испортить настроение. Они совсем не смотрели на часы. Пили чай с тортом, целовались, потом танцевали и снова целовались, а потом Димка вдруг шепнул ей на ушко:

    - Ты такая красивая, такая желанная, что мне уже трудно себя сдерживать.  Может, мне уже пора уходить?

    Ленка помотала головой.

    Тогда Димка подхватил ее на руки и отнес на тахту. Он долго нежно целовал ее, а потом пристально всматривался в лицо, словно запоминая ее черты.

    - Какие красивые у тебя глаза, - говорил он, - какие густые волосы, - нашептывал, перебирая волнистые пряди, а потом вдруг провел пальцем по бровям.

    - О, они у тебя как шелковые. Или нет, как тоненькие кисточки из беличьего меха - такие же ровные, мягкие и шелковистые.

    - Ты ведешь себя какмальчик-подросток, - улыбнулась Ленка.

    - А я себя таким и чувствую. Я как будто впервые вижу перед собой девушку.  Нет, правда, то ли у меня времени на это не было, то ли такой девушки, - и руки его медленно поползли вниз...

    Ленка стыдливо закрыла глаза и доверчиво отдалась его ласкам. В груди ее словно запела скрипка, тоненько и нежно, а в голове, как в старинном фильме, быстро-быстро замелькали кадры: вот незнакомый мальчишка с тяжелыми связками книг в руках отступает назад, чтобы дать ей возможность выйти из подъезда;  вот он на школьном вечере танцует с какой-то девчонкой, лица которой не видно, потому что все внимание Ленки приковано к его руке, лежащей на талии партнерши. А вот и сама Ленка: то она в полутемном зале театра разглядывает в бинокль интересующую ее пару, то напряженно вслушивается в звуки, доносящиеся из квартиры сверху, то, полусонная, сидит в кресле в прихожей и ждет возвращения Димки от своей возлюбленной.

    Она вспоминала, как только из-за него упорно отказывалась уезжать отсюда к сестрам и родителям, как четыре года ходила в танцевальную студию лишь потому, что та располагалась напротив Димкиного института, и эту ужасную ночь, когда она не могла уснуть из-за раздававшихся над ней радостно-возбужденных взвизгиваний незнакомых кокеток.

    Неужели это все в прошлом? Неужели все изменилось с того момента, когда она необъяснимым для себя образом очутилась у него на пороге в нелепом, не к месту костюме? Ведь именно после этого он пришел к ней с цветами и шампанским. Неужели это его руки теперь...

    Внезапно Ленку охватила какая-то странная дрожь, во рту отчего-то пересохло, щеки горели, дыхание стало частым и сбивчивым, и вдруг невыразимо острое блаженство будто подбросило ее ввысь, в какие-то неведомые дали...

    Протяжный Димкин стон прозвучал неожиданно, и вслед за этим Ленка ощутила, каким тяжелым стало его словно обмякшее тело.

    А потом, взявшись за руки, они еще долго лежали с закрытыми глазами и слушали тихое потрескивание свечей.

    - Пить хочется, - произнесла, наконец, Ленка.

    - Я принесу.

    - Давай лучше чай заварим. Хочешь?

    - Хочу, - и Димка нежно ее поцеловал.

    А когда уже задумчиво размешивал в своей чашке сахар, вдруг осторожно спросил:

    - Так, значит, у тебя уже кто-то был?

    Ленка даже опешила.

    - Какой странный вопрос, - сдержанно ответила она.  - У меня не просто "кто-

то был", у меня была своя личная жизнь. У тебя ведь, наверное, тоже?

    - Ну да, - немного растерянно кивнул он. - Извини.

    - Да ничего, - пожала плечами Ленка, а про себя подумала: - "Но я была уверена, что с тобой это было бы прекрасно. И ведь не ошиблась!"

    - А можно тебя попросить? - робко дотронулся он до ее руки.

    - Попроси, - почему-то напряглась она.

    - Лен, разреши мне сегодня остаться у тебя.

    Услышав такую неожиданную просьбу, Ленка от души рассмеялась.

    - Хорошо. Но с условием, что ты все же дашь мне выспаться.

    Но как раз в эту ночь она почти не спала. То ли из-за того, что было, то ли из-за того, что предстояло, но сон никак не шел к ней. А, может, просто не привыкла спать вдвоем? Быть может, мешали и мысли. Еще и этот Димкин вопрос, прозвучавший с какой-то горечью.

    А что он думал? Что она до такого возраста все еще в девственницах ходит?  Да ее уже в двадцать пять это тяготило. Может, все бы и ничего, но один случай заставил ее крепко задуматься.

    Это было вскоре после того, как она решила, наконец, применить на практике свои полученные таким настойчивым трудом теоретические знания. И пока Ленка размышляла над тем, как бы ей найти подходящую для этого кандидатуру, помог как раз случай. Банальный, правда. Банальней и не придумать. Уронила она нечаянно в гастрономе свой кошелек. Проходивший мимо мужчина, подумав, что это он ее толкнул, с извинениями бросился помочь ей собрать рассыпавшиеся монеты. Ленка поблагодарила его и при этом загадочно улыбнулась. Ну, той самой улыбкой, которая, как она теперь знала, могла бы привести к флирту. И ведь привела!

    Встречались они недолго, до того самого момента, когда очутились в постели.  "Пусть будет он, - билась в голове Ленки мысль, в то время как дрожащие от нетерпения чужие руки раздевали ее, - все равно когда-то надо начинать. Только он, наверное, ждет от меня чего-то необыкновенного, а я даже не представляю себе..."

    - Знаешь, - шепнула она ему, - если честно, я еще не... ну, никогда... Короче, ты у меня первый.

    - Правда? - недоверчиво переспросил он и заглянул ей в глаза. - Вот как, - по его упавшему голосу она поняла, что он ей поверил. - Это... неожиданность, - пробормотал он, и руки его замерли. - Ты прости, но давай как-нибудь в другой раз. К этому я, кажется, еще не готов, - и он не спеша одел ее и ласково поцеловал.

    Ленка была изумлена до такой степени, что даже ничего не сказала. Как же так? В чем дело? Ведь к этому в данном случае, по логике вещей, должна быть готова как раз она, а не он. Выходит, в ее самообразовании обнаружился серьезный пробел. Ей ничего не встречалось на эту тему или она ее просто опустила? Эх, вот досада, надо было бы у него выяснить, в чем же все-таки дело?

    Этого она так и не узнала. Во всяком случае, от него. Просто потому, что он больше не стал с ней встречаться.

    "Ну и ладно, - думала она, - не велика потеря. Главное - начать. Но повторить попытку надо. Только разумно подойти к этому вопросу. И с кандидатурой стоит быть поосторожнее, не лишь бы кто. Мне еще, кажется, повезло. По крайней мере, человек порядочный оказался. А ведь можно было и на подонка напороться. На садюгу, например, на извращенца какого-нибудь".

    От одних этих мыслей Ленке стало страшно. "А, может, это вовсе не золотое, а глупое правило, что в своем районе не бомбить? Это все-таки не так рискованно, хотя бы знаешь, с кем связываешься. Главное, чтобы от этого никому не было плохо".

    Теперь Ленка стала пытливо приглядываться к тем, с кем ей часто приходилось иметь дело. Тщательно взвешивая все "за" и "против", она остановилась на одном зрелом, но все же пареньке из соседнего отдела со стойкой репутацией бабника. "За" было много: не женат, приятной внешности, не болтлив - все знали, что ему можно доверять даже государственные тайны. А то, что бабник, так об этом сами же его девицы и трезвонили, не от него разговоры шли. К тому же, это ему как раз в плюс, ведь бабник должен быть опытным и сильным. Ну, в определенном смысле этого слова.

    И у Ленки созрел план.

    На одной из корпоративных вечеринок, сделав вид, что она несколько погорячилась с алкоголем и оттого так раскрепостилась, Ленка пустила в ход весь арсенал средств, способствующих завязке прочного флирта. Ее попытки удались: она разожгла в этом бабнике такую страсть, что у него от нетерпения не только по всему телу гулял озноб и тряслись руки, но даже голос задрожал.  Предусмотрительно закрывшись на ключ, они уединились в ее кабинете. И пока он хорошо отработанными движениями мастерски раздевал ее, она, как и требовалось по задуманной ею игре, слегка заплетающимся языком сообщила ему на ушко, что вот она, так сказать... Ну, поэтому, естественно, не слишком опытна. Но уверена, что уж он-то в этом деле ой-ой, все будет как надо...

    Он вдруг замер. Дрожь его мгновенно прошла, и каким-то усталым голосом он произнес:

    - Я на минутку, скоро вернусь. Ты подожди меня здесь.

    Она была уверена, что он решил... Что? Уйти? Убежать? Исчезнуть?  Смыться!!! Как только он вышел, она включила свет, привела себя в порядок и вышла в общий зал.

    Она была права. На этой вечеринке она его так и не увидела. А через некоторое время с удивлением узнала, что он вообще уволился. Нет, ну вряд ли из-за этого случая. Но все же...

    Но все же Ленку ее девственность стала вдруг тяготить. И она решила любой ценой избавиться от этой досадной, как она посчитала, помехи для личной жизни.  Логически рассуждая, она выявила две свои явные ошибки. Главная из них помогла ей сделать правильный вывод: во-первых, не надо никого предупреждать. Не должны они знать этого. Распалился - и в бой! А во-вторых, не надо связываться со свободными. А что? Вдруг он думает, что таким образом она хочет женить его на себе? Типа, испортил девку - отвечай за это. И еще - нужен человек уже знакомый, но с которым не приходится сталкиваться слишком часто.

    Определившись таким образом, она вычислила, что ей нужен опытный, женатый, не намного старше нее клиент их фирмы. А еще лучше, если он вообще будет из другого города. Командированный, например.

    И память тут же подсказала ей того, кто мог бы подойти для этой великой миссии. Приезжал он к ним нечасто, но всегда на нее заглядывался. Ленка же была с ним не слишком любезна, ей не нравились прилипчивые мужики. Но ради такого случая свою тактику она, разумеется, готова была поменять.

    Она достигла своей цели.

    То, что произошло, ей не понравилось, а ее партнера повергло в шок, и, несмотря на то, что она изобразила беспечность, больше она его никогда не видела.

    Потом Ленка еще часто вспоминала, как все было противно, глупо и больно, и даже боялась, что так будет всегда. Но стоило ей подумать о Димке и представить, что на месте этого женатого командированного был бы он, все менялось. Она успокаивалась, начинала мечтательно улыбаться, и в нее вселялась твердая уверенность, что в таком случае она была бы на самой вершине неземного блаженства.

    Ленка долила в вазу с розами воды и прислушалась к звукам наверху. Там было тихо. Она горько улыбнулась. Конечно, Димка стоит сейчас у окна и наблюдает за ее отъездом. Алексей, с которым она должна вместе ехать, уже понес ее вещи в машину.

    Ленка закрыла за собой дверь, положила ключи в сумочку и вышла из подъезда. И тут же почти физически ощутила направленный на нее взгляд. Она на мгновенье остановилась и оглянулась на знакомые окна. Она не ошиблась: Димка стоял в гостиной у окна, заранее широко раздвинув гардины так, чтобы его было хорошо видно. Взгляды их встретились. Он кивнул ей и махнул рукой. Ленка в ответ едва заметно опустила голову, а затем быстрым шагом направилась к машине.

    Невероятным усилием воли она заставила себя не думать о том, что происходило с ней в предшествующие сутки, и находиться только здесь и сейчас.  Она увлеченно поддерживала разговор с Алексеем и водителем, искренне реагировала на их шутки и благодарно принимала мелкие услуги, которые они оказывали ей в дороге.

    До аэропорта добрались благополучно, и там они с Алексеем остались вдвоем.  Времени до посадки оставалось чуть больше часа, и поневоле мысли Ленки стали принимать опасное направление. Настроение ее сразу стало меняться, да так, что это заметил и Алексей. Он вдруг повел себя особенно предупредительно, принялся усиленно развлекать ее, наговорил попутно кучу всяких комплиментов и был откровенно доволен, когда вызвал, наконец, на лице Ленки веселую улыбку.

    Но неприятный осадок от того, что она потеряла над собой контроль, у Ленки все же остался. Изо всех сил взывая к своему благоразумию и уговаривая себя тем, что она сейчас уже на работе, а, значит, переносить сюда личные переживания ни в коем случае нельзя, Ленка дала себе слово больше этого не допускать. Ну, хотя бы тогда, когда кто-то может это заметить.

    Расслабилась она только в самолете, уже летевшем на запад вдогонку за уходящим днем. Стюардесса неторопливо разнесла первые напитки уютно устроившимся на своих местах пассажирам и скрылась в служебном помещении.  Вот тут, откинувшись в кресле, Ленка и позволила себе вспомнить прощальную ночь. Из-под опущенных век неожиданно выскользнули две слезинки. Она поспешно вытерла их свободной ладошкой - другая сжимала подаренный ей Димкой талисман...

    Их прощание было незабываемым. Да, да, Ленка была уверена, что будет помнить его всю дальнейшую жизнь, что бы ни происходило с ней потом.

    Несмотря на все свои размышления, которые донимали ее ночью, ей все-таки удалось на пару часов заснуть. Разбудил ее Димкин взгляд. Наверное, она почувствовала его даже во сне. Димка лежал на боку, подперев голову рукой, и грустно смотрел на ее лицо.

    - Доброе утро, - сказал он ей. - Я тебя разбудил? Прости. Ты, наверное, не выспалась.

    - Утро доброе. Ничего, я потом наверстаю.

    - Как себя чувствуешь?

    - А почему ты спрашиваешь? Я плохо выгляжу?

    - Нет, ты выглядишь отлично. Думаю, это уже привычка врача. Просто мне...  Просто я... - Димка всем телом прижался к ней и стал ее целовать. И Ленка вдруг забыла обо всем на свете. И даже об этой командировке, которая несет ей разлуку с ее любимым Димкой. С ее любимым.

    А потом они пили кофе и говорили о какой-то ерунде, прогоняя мысли о скором расставании, но Ленка видела, что настроение Димки заметно портится, и ему все хуже удается это скрывать.

    - А знаешь, - сказала она тогда ему, - как только я выйду из дома, чтобы сесть в машину, которая приедет за мной, каждый мой шаг будет сделан не от тебя, а к тебе. Ведь когда-нибудь все кончается, и к этому концу идут с самого начала.

    Димка грустно улыбнулся.

    - С каждой нашей встречей, - сказал он, нежно глядя на Ленку, - ты открываешься для меня с новой стороны. Оказывается, ты не только сильная, но и разумная, - Димка вздохнул, помолчал и, словно делая над собой усилие, продолжил: - Я понимаю, что тебе надо собираться, что я скоро уже буду помехой тебе, но мне трудно уйти самому. Наверное, я просто жду, когда ты попросишь меня об этом.

    - Я воспитанная и вежливая девочка, - засмеялась Ленка, - я так не буду делать.

    - Лен, скоро полдень. Времени у тебя действительно мало. Мне и в самом деле пора. Но прежде чем уйти, я хочу подарить тебе один маленький талисман. Пусть он помогает тебе, охраняет тебя и напоминает и обо мне, и об этой прощальной ночи. Его можно даже приколоть к платью или блузке. Если захочешь, конечно.  Вот, возьми.

    Он протянул Ленке ладонь. На ней лежала маленькая брошка из серебристо-белого металла в виде хорошенькой кошечки с кокетливо поднятым хвостом и сверкающими розовыми камешками вместо глаз.

    - Тебе нравится? - спросил Димка.

    -  Да, - кивнула Ленка, - она мне нравится. Забавная и очень милая.

    - В одной европейской стране, - многозначительно понизил голос Димка, - парень, который из всех девушек  выбирает себе лучшую, дарит ей такую кошку, как знак, что эта девушка для него лучше всех. И девушку эту тоже называет своей кошкой. А теперь отпусти меня. Проводи до двери.

    Это было последнее, что вспоминала Ленка, прежде чем уснуть в самолете под равномерный гул двигателей.

                                         Часть 3

    Димка затосковал. Началось это, как только Ленка сообщила о предстоящей командировке. Но он даже представить себе не мог, что будет испытывать, когда она действительно уедет.

    Он чувствовал себя невообразимо одиноким, потерянным и совершенно равнодушным ко всему, что происходило вокруг. Стал задумчивым, рассеянным и надолго уходил в себя, так что когда к нему кто-то обращался, он частенько переспрашивал, словно ничего не слышал.

   Его коллеги, хоть и недоумевали, предпочитали делать вид, что все в порядке, а вот Лидия Михайловна к концу второй недели не выдержала.

    - Сынок, - с тревогой спросила она, когда обнаружила, что Димка за ужином почти ничего не съел, - ты не заболел? Как ты себя чувствуешь? - заглянула она ему в глаза, привычным жестом приложив ладонь к его лбу.

    - Ты его еще в лобик поцелуй, - вспылил вдруг отец, отчаянно зашуршав газетой. - Парню уже тридцать стукнуло, а ты  с ним все нянчишься. А ведь он уже взрослый мужчина, и твои "сю-сю" его просто унижают.

    - А ты, Вадим, забываешь известную истину, что мать остается матерью на всю свою жизнь. С первым же криком своего ребенка она будет всегда волноваться и думать о нем, а тем более беспокоиться о его здоровье.

    - Вот именно, о здоровье! Это ты, Лида, забываешь о том, что он сам врач. И если ему доверяют здоровье других людей, то уж о своем он и подавно в состоянии позаботиться.

   - А вот тут ты не совсем прав. Он в первую очередь мужчина и, следовательно, всегда будет нуждаться в заботливой материнской руке...

    - Я, пожалуй, пройдусь, - буркнул Димка, поднимаясь из-за стола. - Спасибо, мам. Да ты не переживай, просто я сегодня сытно пообедал.

    - Ну вот! - вскинулся отец. - А ты все: заболел, нуждается в заботе.

    Закрывая за собой дверь, Димка усмехнулся. Привычные дискуссии родителей по поводу его воспитания странным образом на некоторое время успокоили его.  Как будто все как прежде, все на своих местах, и ничего необычного в его жизни не произошло. Но стоило ему немного отойти от дома, как тоска навалилась с прежней силой. Перед ним опять возникло Ленкино лицо, ее улыбка и невероятно прекрасные серые глаза с пушистыми ресницами.

    - Черт! - вырвалось у Димки, и он тут же испуганно посмотрел по сторонам. К счастью, рядом никого не было. Зато через дорогу он увидел скверик, в котором они с Ленкой целовались, и со стоном выдохнул: - Ох, черт! М-м-м...

    Но вдруг, словно озаренный какой-то внезапной мыслью, посмотрел на часы и быстрым шагом направился к старому центру города.

    Краеведческий музей еще работал. Посетителей на сей раз было много - на экскурсию привели школьников. Они разбрелись по музею и, нисколько не стесняясь, громко обменивались впечатлениями.

    Димка сразу же нашел любимый Ленкин зал с экспонатами помещичьего быта XVIII века и тут же направился к тому самому портрету. Он долго стоял перед ним, вглядываясь в черты изображенной на нем девушки, а потом наклонился, чтобы прочитать табличку под позолоченной рамой.

    - Неизвестный художник, - раздался сзади строгий голос смотрительницы музея. - Скорее всего, из крепостных. Талантлив, очень талантлив. Девушка на портрете словно дышит, живет. Художнику удалось передать ее мечтательное настроение...

    "И Ленкины черты", - мысленно продолжил за ней Димка, а вслух произнес:

    - Да-да, я с вами абсолютно согласен. Спасибо, - вежливо поблагодарил он смотрительницу и медленно перешел к другой картине, изображавшей в полутемных тонах лесное озеро с белеющими кувшинками, а потом так же неспешно направился к выходу.

    "Словно на свидании побывал, - с мечтательной улыбкой вдруг подумал он. - Жаль, что нельзя повторять это часто. Еще подумают, что собираюсь что-нибудь украсть".

    Он представил эту ситуацию и неожиданно развеселился. Тоска вдруг отступила, и если до этого он собирался зайти еще и в кафе, где они с Ленкой любили посидеть, то теперь почти у самой его двери передумал.

    "Это уже получается просто как турне по памятным местам, - усмехнулся он. - Нет, пора брать себя в руки, а то вот уже и мать заволновалась. Знаю я их, потом еще и отец начнет выведывать. Ну, так, вроде в обычной беседе, между прочим.  Ну что я им скажу? Что без Ленки не нахожу себе места? Сон и аппетит пропал?  Черт! - размышлял Димка по дороге домой. - Хорошо хоть работа от всего этого отвлекает. О больных ведь забывать никак нельзя. Они-то чем виноваты, что их врач влюбился?" - и Димка вдруг резко остановился, пораженный внезапным открытием.

    - Влюбился? - произнес он вслух.

    - Что вы сказали, молодой человек? - переспросил его какой-то дедуля, очевидно, вышедший на прогулку перед сном.

    - Нет-нет, я не вам, извините, - ответил Димка и вдруг рассмеялся.

    "Черт! - опять мысленно продолжил он. - Да я и правда влюбился, что ли? Кто бы мог подумать? А как же это так произошло?"

    Это открытие Димку потрясло. Весь оставшийся путь он размышлял над этим, а когда пришел домой, взял из книжного шкафа "Сонеты" Шекспира в переводе Маршака, забрался в постель и читал до тех пор, пока возмущенная таким диким нарушением режима Лидия Михайловна не заставила его выключить свет.

    Звонок от Женьки был неожиданным и, как никогда, обрадовал Димку. Женька позвонил ему на работу, и они договорились встретиться в скверике у их старой школы.

    - Черт! - воскликнул Димка  и похлопал друга по плечу. - Как же я рад тебя видеть!

    - Да я тоже, - хмуро буркнул Женька, пожимая Димкину руку.

    - Ну как, хорошо отдохнул?

    - Да отдохнул...

    - А чего смурной такой? Чувствуешь себя как?

    - Нормально. Устал только.

    - Ну ты даешь! Где ж ты так отдыхал? И так долго. Я даже не думал...Теперь хоть расскажешь?

    - О твоем же спокойствии заботился. Боялся, что Любаня станет тебя своими расспросами донимать: где я, да куда уехал, да на сколько и как меня найти. А когда не знаешь, легче отфутболивать. Уф, как же я от всего этого устал!

    - Да она мне даже не позвонила ни разу.

    - Знаю, я с ней уже разговаривал.

    - А ты давно приехал?

    - Вчера. Слушай, Дим, пойдем, посидим где-нибудь. Что-то так выпить хочется...

    - А что, это мысль! Я хоть и не любитель, но сейчас и сам не против. Хотя бы за встречу. Ведь два месяца не виделись. Только надо бы местечко потише найти.  Ну, где поговорить можно спокойно.

    - Есть такое, тут недалеко. Помнишь, раньше столовая была с пристройкой-стекляшкой? А теперь там даже скатерти на столах и цветочки в вазочках. Такой ремонт сделали, просто не узнать. Везде, где надо, плитки мраморные. Кстати, кормят там хорошо и недорого. Да и народу мало, - объяснял Женька по дороге.

    Димка понял, что все разговоры об отпуске будут позже и, шагая рядом, терпеливо слушал друга. Но зато, когда они закусили после первой рюмки, выпитой с тостом "За встречу!", он настойчиво произнес:

    - Ну, рассказывай!  Где был, что делал и почему так устал?

    - К бабушке своей ездил. В Пензенскую область. Есть там небольшой такой городок, где живет моя бабушка. Я уже раньше бывал у нее. Правда, всего один раз и в детстве. Но даже тогда мне этот городок показался маленьким и каким-то игрушечным, как из книжки со сказками. Мы были там зимой. Домики стояли, припорошенные снегом, а из труб кверху вились столбики дыма. Как будто кто-то большой и толстый курил на печке огромную трубку и выпускал дым в трубу.  Было так тихо, спокойно и красиво. Да, детские впечатления очень яркие и помнятся долго, - смутился вдруг Женька, почувствовав, насколько внимательно слушает его Димка.

    - Это верно, - совершенно серьезно подтвердил тот и замолчал, всем своим видом давая понять, что ждет продолжения.

    -  В тот раз мы ездили туда втроем: мать, отец и я. Помню, на весь город там было тогда всего два такси, и они всегда дежурили у вокзала. На одном из них мы и добрались до местной гостиницы. Совсем недалеко. Помнится, гостиница в два этажа, причем первый этаж из кирпича, а второй почему-то деревянный. И лестница внутри на второй этаж тоже была деревянной. Шаги по ней гулкие такие получались. Мы остановились там потому, что мать не захотела поселиться у свекрови. Там, правда, и негде было бы гостить. Домик маленький такой, за речушкой. Да и речушка-то как ручеек, и мостик через нее словно игрушечный, и домик старенький, намного старше бабушки. Представляешь, там даже пол до сих пор был земляной.

    - В наше-то время? - изумился Димка. - Действительно, старина какая. Так ты что, все два месяца там и пробыл?

    - Ну да. Я ж три года в отпуске не был. Вот и решил на все время туда уехать.  С бабулей списался заранее. Мы с ней вообще еще с первой моей поездки задружили. А когда мать с отцом разошлись, она только от меня и получала письма. Наверное, родителям не до того стало, - с сарказмом покачал головой Женька.

    Димка кивнул. Он понимал его. Он знал его семейную историю. Вроде бы нормальные люди Женькины родители так и не смогли ужиться друг с другом.  Иногда казалось, что они даже и не пытались это сделать. Видимо, все дело было в их характерах, потому что когда вырос их единственный сын, они постарались отделить и его, чтобы иметь неограниченную возможность заниматься только своей личной жизнью. Так что Женька давно жил один и был вполне самостоятельным. А, кстати, ни у кого из его родителей личная жизнь до сих пор так и не сложилась.

    - Ну вот. Она так рада была, так ждала меня. А я-то сначала хотел просто от людей подальше уехать. От Любани и всех, кто с ней хоть как-то связан, даже просто знает о ней. Забыться хотелось, отдохнуть от всего этого. Как говорят психологи, картинку сменить.

    Димка невольно отметил про себя эту фразу. Так. Значит, Женька побывал даже на консультации у психолога, иначе у него никогда не вырвались бы такие слова, слишком уж далек он был от врачей такой специализации. Неужели все так серьезно? Неужели эта многолетняя любовь довела его до болезненного состояния? А, может, это и есть болезнь?

    Для Димки это было открытие, но он ничем не выдал себя и продолжал спокойно слушать Женькин рассказ.

    - Вот с таким настроением я и приехал к бабуле. Ну, встретились, расцеловались, наговорились. Она для меня и место приготовила, и деликатесов всяких припасла. Конечно, не то, чтобы как тут мы привыкли, а простых, народных, тамошних, которые здесь и купить-то негде. Сначала все интересно было, весело даже. Прям, праздник, да и только. А когда пожил там и осмотрелся, то столько мне всего открылось, так много для себя понял, что до сих пор во мне какая-то перемена идет. И трудно мне привыкать к себе новому, и в то же время нравится. Выпьем еще, а? - и, не дожидаясь ответа, Женька наполнил рюмки.

    - Постой, а что ж ты целых два месяца там делал? Я ж тебя знаю, ты в гамаке в саду валяться не станешь.

    - Вот то и делал: пол в бабушкиной хатенке настелил, крышу починил, штакетник подправил. Да и так, ремонт всякий мелкий - побелка, покраска. Еще и на огородике ее потрудился. А по выходным тапочки на рынок носил.

    - Тапочки? Какие тапочки?

    У Димки был такой вид, что Женька невольно рассмеялся.

    - Да бабушка моя тапочки на лосиной подошве шьет. Со всякими там узорами, отделкой меховой и прочими местными прибамбасами. Колоритно так все это выглядит. Приезжие просто охапками сметают. Бабушка в основном этим и живет. Да и не только она, у них там многие этим занимаются. Вот заготовит она их к выходным, а потом идет на рынок и там продает. Но помногу носить ей тяжело, а понемногу не один раз туда-сюда сходить придется. Ну, я и помогал.  Отнесу все сразу, бабушку на рынке торговать оставлю, а сам опять за дела.  Когда уезжал, бабуля даже прослезилась. Да и мне что-то так жалко ее стало. Пообещал зимой к ней дней на десять выбраться. А что? Здорово было бы Новый год там встретить. Печку затопить и слушать, как на ней чайник сопит.

    Женька замолчал. Димка посмотрел на его задумчивое лицо и глаза, смотрящие в какую-то уж очень дальнюю даль, и потянулся к бутылке. Наполнив рюмки до краев, он весело подмигнул и сказал:

    - А давай-ка выпьем за женщин. За всех сразу, а за наших с тобой особенно.

    Они чокнулись, выпили, и только после этого Женька спросил:

    - А про кого это ты? Ради тоста или я чего-то еще не знаю?

    Димка загадочно молчал.

    - Так, кажется, я пропустил что-то важное. А?

    На лице Димки растеклась и застыла, словно приклеенная, незнакомая глупая улыбка.

    - Влюбился, что ли? - недоверчиво спросил Женька. - Или просто

встречаешься с кем-то?

    - Еще не знаю. Может, и влюбился. Но что-то не припомню, чтобы со мной такое раньше бывало, - признался Димка, и его лицо приняло мечтательное выражение.

    - А она как?

    - Надеюсь, что тоже не безразличен ей.

    - Красивая?

    - Красивая. Да разве это главное? Она такая... Она умная, добрая, эрудированная...  Она... хорошая.

    - Так, все понятно. Ты, похоже, и вправду влюбился. Познакомишь?

    - Конечно. Только когда приедет.

    - Она что, не местная? Где ж вы познакомились?

    Димка счастливо рассмеялся.

    - Очень даже местная. Просто ее в командировку услали. И далеко, и, скорей всего, надолго. Сорок четыре дня уже прошло, а об окончании говорить еще рано.  В Америку командировка.

    - Ого, - покачал головой Женька, - такая важная птица?

    - Ну, наверное, не из последних. Работает в большой серьезной компании с обширными международными связями. А о такой командировке она уже давно мечтала. И тут как раз я... Ну, не бросать же ей работу, - вздохнул Димка, и Женьке показалось, что он утешает сам себя.

    - Скучаешь?

    - Да что-то вроде того.

    - Так где же вы все-таки познакомились?

    - Не поверишь, даже смешно. Она соседка моя. Сам теперь удивляюсь. Можно сказать, полжизни рядом прожили, а я никогда и внимания на нее не обращал.

    - А-а, - чуть нахмурившись, протянул Женька. Все, что касалось Димкиной семьи, его дома и, похоже, даже его соседей, невольно вызывало в нем напряжение. Димка сразу ощутил это и поспешил сменить тему.

    - Ну, а как Любаня твоя? - словно ничего не заметив, спросил он. - Как встретила? Мне она ни разу не позвонила. Раньше-то чуть что, так сразу ко мне.

    Это было действительно так. В самых редких случаях, когда Любаня не могла найти Женьку, она звонила Димке, так что он всегда находился  в курсе их отношений.

    Любаня - давняя и единственная боль Женьки, а история их длинная и запутанная.

    - Смотри, вон она, - на первой же переменке показал Женька на незнакомую девчонку.

    Друзья жили в соседних домах, образующих один общий двор, а учились в параллельных классах, так что Димка не мог еще знать о том, что в классе Женьки появилась новая ученица.

    Заканчивалась уже вторая четверть шестого класса, когда на урок географии классная руководительница привела новенькую. Ее отца, военного, перевели к ним с Украины, и девочке пришлось поменять школу уже в середине учебного года.

    Женька от новенькой обалдел сразу, с первого взгляда. Димка же в ней ничего замечательного не находил - полненькая простушка, неприметная, с конопушками, да еще и ушки оттопыренные.  Женька же словно помешался. На следующий год он даже попросил, чтобы их посадили вместе.

    Почувствовав свою власть над мальчишкой, Любаня очень скоро превратила его в своего раба. Он занимался с ней математикой и физикой, в чем она не была сильна, таскал после школы ее портфель, угощал на переменках яблоками и конфетами и тайком, как ему казалось, приносил к дверям ее квартиры цветы и красивые открытки.

    Тянулось это наваждение до окончания школы. А потом Любаня непонятным образом вдруг почти сразу после выпуска вышла замуж.

    Что творилось с Женькой! Димка даже испугался. Да, он тогда не на шутку беспокоился за него. К тому же в это время надо было как раз сдавать экзамены - Димке в медицинский, а Женька поступал в политехнический. Удивительно, но им обоим это удалось.

    Однако едва начались занятия, Женькины родители, посчитав, что их сын, наконец, стал совсем взрослым, самостоятельным и в них уже не нуждается, решили окончательно разойтись. Они оформили развод и разменяли квартиру таким образом, что у Женьки оказалась своя квартира. Однокомнатная, в ужасном состоянии, но все же отдельная. Это несколько взбодрило Женьку. Прекратились его приступы упаднического настроения, тоскливых мыслей, а заодно и раздражения от бесконечной череды ссор и скандалов родителей, вечно недовольных друг другом.

    Когда, наконец, закончилась эта разводно-разбежно-квартирная кутерьма, и Женька прожил в своей собственной квартире целых десять дней, он прочувствовал, как сладка свобода. Вот тогда он посчитал, что его жизнь налаживается, и вдохновенно принялся за ремонт.

    Спустя год, ни квартиру, ни Женьку было не узнать. Он легко и с удовольствием учился, активно занимался спортом, успешно защитил диплом и устроился на хорошую работу по специальности. Вот только с девушками Женька не встречался, хотя и нравился многим.

    Но тут с Любаней, у которой уже рос ребенок, вдруг расстается муж. Он ушел от нее, даже не объяснив, чем это она его не устроила, и Любаня бросилась к Женьке.

    Она плакалась, что совершила ужасную ошибку, так скоро и неблагоразумно выскочив замуж, что ей очень одиноко и невероятно трудно материально.  Говорила, что Женька единственный хороший человек, который ей встретился в жизни и вообще...

    Конечно, Женька быстро растаял, всячески успокаивал и утешал бедную Любаню и взял ее под свою опеку. Помогал по дому, снабжал продуктами, гулял с ребенком, покупал ему игрушки и находил мыслимые и немыслимые способы подработать, чтобы иметь возможность помогать им. Но однажды пришел к ней с целой сумкой провизии и застал у нее на кухне мужика в одних трусах. Он сидел за кухонным столом в тапочках бывшего Любаниного мужа, одетых на босу ногу, и с шумом наворачивал окрошку.

    - Это Петя, - пояснила Любаня, - пришел помочь мне, полочку повесить.

    - Ну и как, повесил? - подчеркнуто спокойно спросил Женька.

    - Повесил, - с вызовом ответила Любаня.

    Женька оставил пакеты с продуктами и ушел.

    Вечером он напился, а на следующий день запретил себе даже думать о Любане, а Димке говорить с ним о ней.

    Запретить-то запретил, но Димка видел, как ему было больно.

    Специалист по полочкам прожил у Любани недолго. Она его сама прогнала - работать не хотел, перебивался случайными заработками, да и те тратил только на себя. Но по слухам, которые Женьку, конечно же, интересовали, Любаня одна не оставалась. Правда, все так же ненадолго.

    Но однажды они встретились. Совершенно случайно, как посчитал Женька. И надо же было такому случиться именно тогда, когда Женьке понравилась, наконец, девушка, которая пришла к ним работать после окончания института.  Димка видел ее, и ему показалось, что это не она понравилась Женьке, а, скорее, он ей. Миловидная, не по-современному скромная, но, по сравнению с Любаней, несколько болезненного вида.

    Димка вообще обо всей этой ситуации имел свое мнение. Так, он абсолютно не поверил в то, что Любаня встретилась Женьке совершенно случайно. Наверняка до нее тоже дошли кое-какие слухи о нем. Но, тем не менее, Женька воспылал к ней новой страстью.

    Еще бы! Любаня с рыданиями молила его о прощении, называла себя мерзкой предательницей, говорила, что ей ничего от него не нужно, кроме того, чтобы он не думал о ней плохо и не отталкивал от себя...

    Женька, конечно же, все простил. Мало того, опять начались ухаживания, подарки, которые Любаня благосклонно принимала, а затем и длинные разговоры о будущем. Любаня горячо раскаивалась в своих поступках, признавала, что была неправа, говорила, что ребенку в первую очередь нужен хороший отец, а не эти мелькающие перед ним безучастные мужские морды. Убеждала, что они с сыном любят Женьку, никогда не забывали о нем и вообще считают его благородным человеком...

    Женька слушал, кивал, соглашался с ней, но молчал. Он часто и подолгу задерживался у Любани, как и раньше помогал по дому, покупал ребенку одежду, книжки, гостинцы, чему тот был очень рад, и давал Любане деньги на хозяйство.  Короче, вел себя как муж и отец ребенка. Но ни с какими переездами и обустройством не спешил. Любаня ни на чем и не настаивала, проявляла терпение и согласие со всем, что бы ни происходило. А когда Женька уже думал, что у них, наконец, будет настоящая семья, она вновь неожиданно вышла замуж.  Даже пригласила Женьку на свадьбу.

    - Ты мой самый близкий друг, - ничуть не смущаясь, сказала она.

    Димке больше всего было непонятно, как это Женька  прошляпил, что у Любани кто-то есть? Да еще и не однажды. Ведь не с Луны же сваливались эти женихи.  Неужели Женька был настолько ослеплен? Или это она такая ловкая?

    Хотя... Не зря, видно, Женька тянул время. Наверное, в глубине души все же ждал от Любани очередного сюрприза. Вот и дождался.

    А теперь Любаня опять одна. Развода пока еще не было, но и мужа уже нет. Не потому ли Женька и ездил в отпуск так далеко и так надолго? Боялся, что опять попадется на ее удочку?

    - Ты сам к ней пошел? - спросил Димка.

    - Да. Приехал, а в ящике полно записок. Во всех почти одно: "Я тебя жду, ты мне срочно нужен, нам надо серьезно поговорить". И записки такие... Не как всегда. Не ноет, но и не приказывает, как бывало. Любаня-то меня изучила лучше, чем я сам себя знаю. Видно, сейчас почуяла что-то. Мне тоже кое-что понять хотелось. Ну, я сразу и пошел. Все равно когда-то с этим разбираться придется.

    Женька замолчал. Димка с интересом смотрел на друга. Тон его был непривычным. Не таким, как раньше, когда речь заходила о Любане. Слышалась и ирония, и какая-то твердость, решимость, даже раздражение. И что-то еще, незнакомое, новое.

    - Выпьем, давай. За нас теперь, чтобы хватало на все сил и терпения, - предложил Женька, наполняя рюмки.

    Они чокнулись и выпили.

    Женька вяло ковырнул вилкой в тарелке, отставил ее и откинулся на спинку стула.

    - Представляешь, - вдруг горячо заговорил он, - вот она стоит передо мной, что-то рассказывает, объясняет, убеждает, а я ее почти не слышу. К себе прислушиваюсь. Вспоминаю, сравниваю и удивляюсь. Больше всего сам себе - да что же это такое со мной было? Столько лет! Как в угаре каком-то жил. Да и не жил, а словно спал и сон кошмарный видел. А теперь смотрю на нее и ничего не чувствую. Ну, того, что прежде. Внешность самая обычная, а тон капризный, амбициозный. Гонора выше крыши. Конечно, любить ее можно, но только нельзя ей давать собой пользоваться, не знает она предела. Да и рассчитывать на ответное чувство не стоит - ей любить не дано, не умеет она. Себя-то еще как-то любит, ну, так, по-своему, а к другим холодна, даже к собственному ребенку. И вот смотрю я на нее, а сам невольно свою бабушку вспоминаю. Ведь троих детей вырастила, а к старости никому не нужна оказалась, но все же осталась доброй.  Никаких у нее претензий нет, и только любит всех и до сих пор ждет. Все надеется, что когда-нибудь и в гости соберутся. Жалко так ее стало. Понял я, что есть все же человек, которому я действительно нужен и кто по-настоящему любит меня. Перевернулось во мне что-то. Оборвалось, лопнуло. А, может, переболел, выздоравливаю так.

    Димка слушал его, а сам все время думал о Ленке. Перед глазами возникало ее лицо, то смеющееся, то задумчивое. А в душе шевелилось неясное беспокойство, почти тревога.

    -... Короче, сыт я, кажется, своей любовью по горло. Захотелось уже окончательно выздороветь. Но тебе кайф портить не хочу, - добавил Женька, уловив, что его друг заметно погрустнел.

    - Допьем, что ли? - кивнул Димка на бутылку, не желая больше думать, отчего это ему так не по себе.

    Среди ночи Димка внезапно проснулся. Ему приснилась Ленка, их прощальная ночь и ее последний взгляд через окно его гостиной. И Димка вдруг понял, отчего в нем поселилось и растет беспокойство: его тревожили последние разговоры с Ленкой. Ее тон изменился, и не заметить этого было нельзя, как бы она ни старалась. А она старалась. Чувствовалось, что сдерживает себя, и Димку это настораживало. Было в ее голосе что-то похожее то ли на смущение, то ли на горечь, то ли на обычную усталость. Димка пытался ее расспрашивать, но Ленка отнекивалась, говорила, что ему просто кажется. А иногда ссылалась на то, что у нее много работы, новых впечатлений и сложностей и что-то бормотала про разность часовых поясов. Димка ей не возражал, даже сам пытался успокоить и ее, и себя, объясняя состояние Ленки трудностями адаптации. Но ведь сначала было не так.

    Первую неделю они разговаривали каждый день. Звонил в основном Димка.  Говорил, что скучает,что ему так ее не хватает, что не ожидал, что без Ленки все стало неинтересно. И все время расспрашивал ее о самочувствии.

    Ленка счастливо смеялась в ответ, говорила, что все нормально, только вот ночью никак не может уснуть, а днем клюет носом. Но все относятся к ней с пониманием, многие сами это проходили и поэтому работой ее пока сильно стараются не нагружать. Но она все же пытается поскорее вникнуть, втянуться, тем более что все здесь с готовностью помогают ей и опекают ее.

    Димке все было интересно знать. Он расспрашивал ее о коллективе, особенно о том, какой он - мужской или женский и каков возраст работников. Ленка отвечала, что почти все молодые, женщин и мужчин практически поровну, и среди них в основном семейные пары, которые работают здесь уже давно. Ей было даже удивительно, что она сюда попала.

    Дней через десять Ленка совсем освоилась и даже звонить стала сама. Узнала, что она имеет право на сколько-то там личных звонков за счет фирмы.  Признавалась, что тоже скучает, хочет оказаться хоть на несколько минут у себя дома и не переставала удивляться тому, что она, уснув в самолете, через несколько часов проснулась уже в другой, далекой стране. Говорила, что порой не знает, что принять за сон - то, что было, или то, что происходит сейчас.

    Димка ждал этих звонков, ловил каждое ее слово и очень эмоционально реагировал на любую информацию, исходившую от Ленки. Ему важно было все, что она рассказывала, каждая мелочь - он старался ничего не упускать.

    Она описала ему дом, который арендовала ее фирма для своих сотрудников и в котором она теперь жила - большой и красивый особняк в три этажа с зимним садом и бассейном, громадный охраняемый участок с парком, вышколенную обслугу, состоящую в основном из американцев, и свою просторную, но уютную квартирку с застекленной лоджией.

    А потом был разговор, когда Ленка сообщила, что уже приняла все дела и что те, на смену кому она туда поехала, устраивают вечеринку и затем сразу улетают в Европу в отпуск. Это означает, что когда они вернутся, ее командировка закончится.

    Меняться все стало именно после этого разговора. Ленка дня три не звонила, и Димка, не выдержав, позвонил сам. Он почему-то решил, что она заболела. Но Ленка чувствовала себя нормально, только была какой-то притихшей и то ли растерянной, то ли смущенной, разговаривала односложно, и Димке даже показалось, что она чем-то расстроена.

    Он не стал ее долго мучить и перезвонил через пару дней. Однако и этот разговор был не намного лучше. Димка словно клещами вытягивал из нее слова, но узнал только то, что оба отпускника уже уехали, и Ленке приходилось теперь работать за двоих, поэтому она сильно устает и не высыпается. Может, оттого и вялая такая? Димка сразу принялся ее утешать - адаптация у некоторых людей проходит длительно и тяжело... А Ленка благодарила его, но, как бы между прочим, сказала, что не стоит звонить так часто: ему это дорого обходится, а ее немного отвлекает и расстраивает. Даже предложила попробовать переписку - не так уж долго идут эти письма, зато как романтично. Да и написать в них можно намного больше и интереснее. Ну, а там, глядишь, и командировка ее закончится.

    Димка встал с постели, тихонько, стараясь не разбудить родителей, прошел на кухню, заварил себе чай и задумчиво уставился в ночное окно.

    Нет, ну он же помнит, как они разговаривали каждый день, взахлеб обменивались своими маленькими новостями, и он чувствовал, что она тоже скучает по нему, и что душа ее рвется обратно. А теперь... Такая огромная разница! Разговоры стали реже, короче и намного прохладнее. Ленка о себе уже ничего не рассказывает, а все только о работе. В чем же дело? Может, и правда такая трудная адаптация? Смена часовых поясов, климата, образа жизни, окружения и много еще чего, о чем Димка, возможно, и не догадывается? Или все намного проще: с глаз долой - из сердца вон? А, может, в сердце у нее и не было ничего? Бывает же так. Вон, как у Женькиной Любани.

    Димка невольно улыбнулся. Да их даже сравнивать нельзя! Нет, у Ленки, возможно, просто нервы расшалились от всех этих перемен. Может, она тоже переживает, как и он.

    "А что? - подумал вдруг Димка. - Может, она считает, что пока она там, я тут с кем-то... Она же не знает, что кроме нее мне никто не нужен. Что я ее люблю!  Черт! Да я завтра же... - Димка от досады чуть не стукнул кулаком по столу. - Да-а, как представишь себя на ее месте... Незнакомая страна, все другое - пища, вода, климат, наверное. Да и люди тоже, условия, что там еще. А в работе какая ответственность! Да и разница во времени... Конечно, трудно ей, женщина все-таки".

    А он тут сидит и выдумывает что-то. Да она нуждается в элементарной поддержке. Вот он возьмет и в самом деле напишет ей огромное письмо. И все ей расскажет: и какая она необыкновенная, и как он скучает без нее, как ждет  встречи и как ее любит. Да-да, ведь это правда, он давно уже не сомневается в этом.

    Но любовное письмо, даже письмо вообще, оказалось не таким простым делом, как думалось сначала. Димка несколько раз начинал писать, но тут же рвал лист.  Уже самая первая фраза никак не давалась ему. "Здравствуй, Леночка!", "Дорогая Леночка!", "Леночка, привет!", "Милая Леночка!", "Любимая моя Леночка!" и множество других вариантов так и остались пока в проекте. Димка решил, что сначала просто напишет письмо, а потом  по его духу подберет и подходящее приветствие.

    Он добросовестно написал целую страницу, перечитал ее и схватился за голову.

    "Черт! Это же метеосводка, а не письмо к любимой девушке".

    Ну, да, на дворе уже октябрь, и листья опали, и дожди начались... Нет, не получается у него с письмом. Надо же! Оказывается, книгу и то было легче написать. Нет, уж лучше звонить. Даже если Ленка и будет недовольна. Просто, действительно, не стоит это делать слишком часто, отвлекать ее от работы. А если бы вот так его дергали? Ну, правда, если б звонила Ленка... Но сказать ей, что любит, он может и по телефону. Вот только соберется с духом. И так, чтобы это к месту было. Может, уже в выходные. В воскресенье. Чтоб не отвлекать Ленку от работы.

    И Димка с облегчением выбросил порванные листы в мусорное ведро.

    А в субботу Зойка собирала вечеринку. Домашнюю. Праздновала день рождения.

    Она пригласила все отделение. Семейных позвала даже парами. А когда подошла к Димке, смущенно призналась:

    - Мне так у вас тогда понравилось, Дмитрий Вадимович. Такая обстановка теплая, свободно, весело, все свои. До сих пор вспоминаю. Я пока не в своей квартире живу, но мне тоже так хочется, без посторонних. И готовлю я вкусно.  Приходите.

    - Спасибо, Зоя, - ответил Димка, а сам подумал: "Да у меня как раз половина посторонних и гуляла. И откуда только эти самые свои их привели? Я тоже до сих пор вспоминаю".

    Вспоминал Димка часто, но не вечеринку, а то, что было потом. Ведь именно тогда у них с Ленкой все и началось.

    Идти не хотелось, но отказаться было неудобно: коллеги могли подумать, что он не хочет с ними общаться в неформальной обстановке.

    Зойка снимала двухкомнатную квартиру недалеко от их больницы. Под вечеринку отвела комнату побольше, но уже с порога пахло банкетом: квартира была украшена воздушными шариками и блестящими ленточками серпантин.  Зойка расстаралась: посреди комнаты стоял украшенный цветами длинный праздничный стол, который ломился от еды, напитков и фруктов. На тарелках для гостей белоснежными пирамидками возвышались накрахмаленные льняные салфетки, а вдоль стола по самому его центру в ожидании своей очереди выстроились разноцветные свечи в декоративных подсвечниках.

    Гости, и в самом деле, были все свои, разве что из семейных пар Димка кое-кого не знал. Но в остальном получилась настоящая корпоративная вечеринка, только по-домашнему. Но совсем не то, что было тогда у Димки. Да и Зойка была полной противоположностью той, которую он увидел у себя. Ну, просто букет из скромности, воспитанности и этикета.

    Вообще-то вечер удался. Произносили тосты, пили, закусывали, танцевали и наперебой рассказывали медицинские анекдоты и курьезные случаи из своей врачебной практики. Короче, веселились.

    Но Димка скучал. Ему даже взгрустнулось. Он опять вспомнил свою вечеринку

и, конечно, Ленку. И образ ее уже неотвязно находился рядом, что бы он ни делал.

    Когда гостей опять потянуло на танцы, Димка почти демонстративно уединился, взяв в руки какой-то журнал, и с самым серьезным видом стал его изучать. Он листал его до самой чайной церемонии, до чая с тортом, испеченным самой Зойкой. Это был знак, что вечеринка подходит к концу. А когда приглашенные стали постепенно расходиться, Димка даже испытал чувство облегчения.

    Провожая гостей, Зойка с милой улыбкой подносила каждому на посошок шампанское. Предложила и Димке наполненный шампанским фужер, предлагая чокнуться с ней. Он еще раз поздравил Зойку с днем рожденья, чокнулся с ее бокалом и выпил.

    Проснулся Димка под утро. Голова была тяжелой. Он даже не сразу сообразил, что находится в Зойкиной постели и совершенной голый. Зойка спала рядом.

    От неожиданности Димка  резко сел и обхватил голову руками. Он был в ужасе.

    "Что вчера произошло? Как я здесь оказался? Есть ли этому  хоть какое-то объяснение? Не от холода же я сюда залез", - завертелись в голове панические мысли. Он поспешно вскочил и стал лихорадочно одеваться.

    - Ты уже проснулся? - вдруг сонно спросила Зойка. - Еще рано. Да и выходной.  Можно подольше поспать.

   - Мы что, были вместе? - хмуро спросил Димка, дрожащими руками застегивая пуговицы на рубашке.

    - Странно, - оскорбилась Зойка. - Ты разве не помнишь? А вчера совсем другим был, такой... Я даже не устояла.

    - Я что, напился? Мне казалось...

    - Так. По пьянке, значит? А я-то подумала... Это что у вас, у мужиков, принято так, говорить потом, что пьян, мол, был, ничего не помню? Я ведь не шлюха какая-то, чтобы со мной так обращаться, - повела атаку Зойка.

    - Зоя, извините, но я и вправду ничего не помню. Сам никак не пойму, что это такое со мной случилось. Никогда не бывало ничего подобного. Я и выпил-то совсем чуть-чуть.

    - Да ладно, - смилостивилась Зойка, - чего уж там. Я не в претензии.

    - Нет, в самом деле, простите меня. Может, со здоровьем что-то? Голова до сих пор словно не моя. А может, шампанское повлияло?

    - Бросьте, Дмитрий Вадимович, - перешла вдруг на "вы" Зойка, выбравшись из постели и стыдливо заворачиваясь в халат, - хватит извиняться, вы ни в чем не виноваты. Вы же не насильничали. Все было по обоюдному желанию. И, в конце концов, мы же не старшеклассники какие-то, мы взрослые люди. Не стоит воспринимать так трагически мимолетный секс. А я обещаю вам, что на нашей работе это никак не отразится. Хотите, я вам чай заварю?

    Димка отказался.

    - И все же извините, Зоя, вы славная девушка, но другого объяснения не нахожу. Наверное, я и вправду перебрал, - виновато сказал он и ушел.

    Но сам он не верил тому, что сказал. "Я ведь почти не пил. Как же тогда могло получиться, что мы оказались в одной постели и... Черт! - размышлял он, шагая

по хлюпающей под ногами октябрьской грязи. - Да неужели все было? Но я же ничего не помню. Совсем ничего. Ну почему? А если было? Тьфу, черт! Мерзость какая. А Ленка? Ленка! Черт! Черт!" - застонал Димка и опять схватился за голову. Голова гудела. Он даже будто слышал этот гул. И так хотелось спать! - "Неужели я всю ночь... ну, был с Зойкой? Хорошо, что сегодня воскресенье. Еще можно отоспаться. Черт! Скорей бы до дома добраться..."

    Проснулся Димка к вечеру. Отец работал в кабинете, мать на кухне гладила его белый халат к завтрашнему рабочему дню.

    - Как себя чувствуешь, сынок? - спросила она, внимательно вглядываясь в его лицо. Голос ее был не очень добрым.

    - Уже неплохо, - ответил Димка. - Кажется, перегулял вчера.

    - Да уж. Я всю ночь глаз не сомкнула.

    - Прости, мам. Я не нарочно. Так получилось. Наверное, захотел почувствовать себя взрослым. Я больше не буду, - попытался отшутиться Димка, но чувствовалось, что ему не до шуток.

    - Может, кефирчику? - пожалела сына Лидия Михайловна.

    - Да нет, спасибо. Я лучше по воздуху пройдусь.

    Он шел, не обращая внимания на моросящий дождь, и в голове его роились все те же назойливые мысли, а душу все больше распирало чувство вины перед Ленкой. Как он теперь сможет с ней говорить? А смотреть ей в глаза? Держать ее за руку? Черт! Он сам себе противен. Он не знает, что теперь делать. Может, Женьке позвонить?

    Но друг ничего ужасного в этом событии не усмотрел.

    - Я могу понять твои чувства, - сказал он. - Неприятно, угрызения совести и все такое. Могу. Но только если ты давал ей клятву верности, чтоб ни с кем ни-ни.   Да, ты порядочный человек, но пока не окольцован и не давал никаких обещаний, имеешь право выбора. Ты же свободный! Так что сильно не переживай.

    - Да не выбирал я эту Зойку, в том-то и дело. Даже под хорошим градусом не потянуло бы. А тут за весь вечер пара-тройка бокалов шампанского...  Непонятно. Может, патологическое опьянение? Все симптомы налицо.

    - Это что еще за ерунда?

    - Далеко не ерунда, вполне медицинское определение. Патологическое опьянение потому так и называется, что может наступить даже от небольших доз алкоголя. Начинается внезапно. Координация движений не нарушена, но поведение человека резко меняется. Могут появиться и агрессия, и страхи, и бредовые идеи, ну и прочее. Приступ короткий, всего несколько часов, и заканчивается глубоким сном. Кстати, сопровождается амнезией, - прочел короткую лекцию Димка.

    - А, я знаю. Это потеря памяти. Что, с тобой все это и было?

    - Потеря памяти, - вздохнул Димка, - я ничего не помню. И, между прочим, глубокий сон тоже был, я потом целый день проспал.

    - Ни фига себе! С чего ж такая хрень бывает?

    - Да уж бывает. Ну, недавние заболевания и травмы мозга в прошлом - это не ко мне. А вот бессонницы, переутомление, эмоциональное напряжение... Но не настолько же я слаб.

    - И что, ты теперь всегда?..

    - Нет-нет, повторно это случается крайне редко. Можно сказать, никогда.

    - Ф-фу, - выдохнул Женька, - а я уж испугался.

    Димка рассмеялся. Разговор с Женькой успокоил его. Они еще немного поговорили, а потом, не удержавшись, Димка все же спросил:

    - Жень, а у тебя было когда-нибудь так... Ну, чтоб с кем-то...

    - Было, - признался Женька. - Я еще тогда на Любаню сильно обиделся.

    - Так ты назло?

    - Да нет, назло не получится. Просто... Ну я же все-таки не Буратино, живой человек.

    - А-а, - Димка опять засмеялся. Теперь он мог не думать об этом случае.

    Но не думать о Ленке он не мог, а позвонить ей никак не решался. Тем более сказать ей теперь, что любит ее.

    Ленка позвонила сама. Она как будто и не заметила, что прошло уже три

недели со дня их последнего разговора, но голос ее был тихим и грустным.

    "Словно почувствовала что-то", - подумал Димка.

    Разговор получился вялым и коротким. Ленка сказала, что в Нью-Йорке холодная осень и часто идут дожди.

    - А у нас уже белые мухи летали, - подхватил тему Димка.

    - Ну, ноябрь все-таки.

    - Да, уже ноябрь. Но сейчас потеплело. Это тоже не всегда хорошо. Такую резкую смену погоды многие плохо переносят. Больных много... А ты как себя чувствуешь?

    - Мерзну что-то. Голова часто болит, и все время спать хочется.

    - Не надо терпеть головную боль. Следует принять таблетку и лечь в постель, -

тон у Димки, вопреки его желанию, получался заискивающим.

    - Я знаю, - протянула Ленка и замолчала.

    Сердце Димки сжалось.

    - Хочется домой?

    - Хочется, - чуть не плача ответила Ленка, - но... Командировку опять продлили.

    "Так вот почему она так расстроена!" - осенило Димку.

    - На сколько?

    - Пока на месяц, а что будет дальше - неизвестно.

    - Как это неизвестно? Ваши отпускники уже должны были вернуться.

    - Они уволились. Оба. Им сейчас ищут замену. Когда пришлют, тогда моя командировка и закончится. А пока...

    - Так ты там уже пятый месяц за двоих пашешь? - возмутился Димка. -

Это же безобразие! Что у вас за контора такая?

    - Ничего, я уже привыкла. Да и замену найдут быстро. Сюда многие просто мечтают попасть, но отбор строгий. Я все же надеюсь, что к Новому году буду уже дома. Это скоро, так что пока не пиши, а то письма могут опоздать.

    - А у меня с ними так ничего и не получилось. Пробовал, но... Не силен я в

этом. Лучше звонить.

    - Не надо, а то я расстраиваюсь. Сама позвоню, хорошо?

    - Хорошо, - согласился Димка, почувствовав вдруг, что у него словно гора с плеч свалилась.

    - Ну, пока?

    - Пока, Лен. Целую.

    - Я тоже, - совсем упала духом Ленка, и в трубке послышались короткие гудки.

    Кошки на сердце у Димки все же скребли, но он с облегчением подумал, что нескорый приезд Ленки ему на руку. Он дает время придти в себя и избавиться, наконец, от мешающего ему общаться с Ленкой чувства вины. А когда Ленка будет уже здесь, они начнут все сначала.

    День не заладился  с самого утра, хотя ничто не предвещало неприятностей.  Лидия Михайловна, как обычно, готовила завтрак мужу, а Димка, собравшись на работу, уже допивал свой чай, стоя у окна и любуясь тихо падающим снегом.

    - Земля уже покрылась снежком, - сказал он. - Красиво.

    - Растает быстро, на сырую землю снег ложится, - ответила Лидия Михайловна,

переворачивая сырник на сковороде.

    Внезапно серое небо осветила молния, и раздался гром. От неожиданности рука Димки дрогнула, и на рубашке расплылось темное мокрое пятно.

    - Черт! - воскликнул Димка.

    - Дмитрий! - строго сказала мать, но, оглянувшись, всплеснула руками: - Надо быстрее переодеться, а то на работу опоздаешь. Пойдем, я тебе другую рубашку дам. Надо же, - добавила она, - это к какой-то нечаянности.

    - К чему?

    - Ну, к неожиданности какой-то. И гром, когда идет снег, тоже что-то означает.

    - Мам, ты что, в приметы веришь?

    - Верю - не верю, но знаю, - улыбнулась Лидия Михайловна.

    - К хорошей неожиданности?

    - Это кому как повезет.

    Димка в приметы не верил, но мысленно перебрал всех своих больных, оценивая их состояние, а заодно на всякий случай положил бумажник во внутренний карман пиджака.

    Но неожиданность подстерегала его с другой стороны.

    В вестибюле больницы его поджидала взволнованная Зойка.

    - Дмитрий Вадимович, мне надо с вами поговорить, - сказала она, увлекая его в самый дальний угол.

    Новость Димку ошеломила.

    - Как же так? - растерялся он. - Ты не ошиблась?

    - Тесты показали, - сказала Зойка.

    - Но ведь прошло всего ничего, чуть больше месяца. Ты уверена?

    - Тесты показывают и меньший срок.

    - Ну, это даже хорошо. По крайней мере, еще есть время все поправить.

    - Нет, - решительно сказала Зойка, - я на это не пойду. Я боюсь. Я же врач, знаю, что бывает после первого аборта. Я не хочу рисковать своим здоровьем. К тому же и резус у меня... Да и не по-божески это... Ну что мне теперь делать? - Зойка отвернулась и заплакала.

    - Не знаю. А от меня ты что ждешь?

    Зойка молчала и тихонько всхлипывала.

    - Ну, для начала ты хотя бы успокойся.

    - Да-а, на меня теперь всю жизнь в деревне пальцами показывать будут.  Заклюют все. И родные, и соседи. Да и ребенка обзывать будут. Скажут, нагуляла.

    - А, кстати, ты уверена, что это именно я?..

    - У меня же никого больше не было, - чуть не в голос зарыдала Зойка.

    Димка оглянулся и посмотрел по сторонам, но на них никто не обращал внимания.

    - Так. Во-первых, возьми себя в руки, - решительно сказал он, - мы все-таки на работе. А, во-вторых, нельзя обсуждать такой серьезный вопрос вот так, на бегу.  Прежде чем принять какое-то решение, мне надо хорошо подумать. Честно говоря, я в шоке. Сейчас могу обещать только то, что затягивать с этим не буду.

    Зойка молча кивнула.

    - И я очень надеюсь, что никто не будет знать о нашем разговоре и вообще об этой истории.

    Зойка опять кивнула и первая пошла в раздевалку.

    - Да, это уже не шутки, - сказал Женька, когда Димка пришел к нему со своей бедой.

    - У меня ощущение, что моя жизнь остановилась. Дальше я должен жить не так, как сам собирался, а так, как нужно кому-то другому, причем, совершенно чужому мне человеку, - сокрушался Димка. Я не хочу ее даже видеть, а не только жить с ней. Я люблю Ленку. Черт! О Ленке я теперь должен вообще забыть. Жень, я не знаю, что мне теперь делать. Это тупик.

    - Не паникуй. Выход есть из любого положения, надо только его найти. У меня

хоть и небольшой опыт, но все же есть. Самое важное, что я понял, это то, что в большинстве своем женщины лживые, коварные и хитрые. Они такие фишки умеют проделывать! Вот, Любаня. Кто бы мог подумать, что такая простушка и милашка может подобные фортели выкидывать? Так, оказалось, что и это еще не все. Она мне как-то в порыве откровенности призналась, что ее первый муж узнал, что их ребенок не от него, потому ее и оставил. И еще посмеялась, что по статистике чуть ли не треть мужиков не знают, что воспитывают чужих детей. Так что и ты смотри...

    - Да она вроде не из таких. Не замечал, чтобы с кем-то гуляла или чтобы ей на работу звонили. Да и с пациентами, хоть и молодой врач, держится строго.

    - Вот-вот, врач, а так лопухнулась, - сразу вскинулся Женька. - Может, я и недоверчивый, но это тоже, знаешь, странно. Должна бы сообразить...

    - Я понял. Спасибо тебе, Женька. Хорошо, что ты у меня есть.

    - Да ладно тебе, - смутился тот.

    - А что ж я теперь Ленке-то скажу?

    - Это еще зачем? Да и что говорить-то? Ведь еще ничего не произошло. Так, одни переговоры.

    Димка прислушался к словам друга, и его решение созрело быстро.

    - Я понимаю, - сказал он Зойке, - чего ты ждешь от меня, но я не обязан за все отвечать один. В том, что случилось, есть хорошая доля твоей вины. Ты же врач! Ты не могла не видеть, в каком состоянии я находился, должна была хотя бы принять определенные меры. А если уж и допустила такое, что ребенок был зачат в нетрезвую ночь, то должна быть готова и к тому, что последствия могут быть самыми серьезными. И наверняка понимаешь, что и во время беременности, и во время родов тоже бывает всякое. Так что я не придумал ничего справедливее, как дождаться рождения ребенка. Если он родится здоровым, и подтвердится мое отцовство - да-да, не иначе, - то я обещаю, что не оставлю это дитя без отчества и фамилии. До этого я не могу на тебе жениться, поскольку нас сейчас не связывает ничего такого, ради чего я мог бы на это пойти: ни любовь, ни расчет, ни еще не родившийся ребенок. Пока, поскольку произошла не совсем понятная для меня случайность, я воздержусь от опрометчивого шага. И ты меня очень обяжешь, если и дальше до поры, до времени никто не будет знать ни об этой истории, ни о нашем уговоре.

    Зойке ничего не оставалось, как согласиться с ним и ждать. Димка же старался возможно меньше сталкиваться с Зойкой на работе, не говоря уже о совместных праздниках и других коллективных мероприятиях. А свой почти демонстративный отрыв от коллектива Димка объяснял нехваткой времени. "Пишу следующую книгу, - говорил он, - катастрофически не успеваю".

    Это была правда. Про книгу. Он нашел хороший и полезный способ занять себя, чтобы отвлечься, наконец, от надоедливых неприятных мыслей.

    Вот так, сидя однажды за работой над книгой, он услышал какие-то подозрительные звуки внизу. Сначала подумал, что ему показалось.  Прислушался, и совершенно отчетливо под ним раздался перестук каблуков.

    Димка опрометью кинулся вниз и толкнул дверь Ленкиной квартиры. Она была заперта. Димка нажал кнопку звонка и держал ее до тех пор, пока за дверью не раздался все тот же стук каблуков и не щелкнул дверной замок.

    Перед ним стояла невысокая темноволосая девушка. В руках она держала

Ленкину шубку и теплый свитер.

    - Кто вы такая? - строго спросил Димка, войдя в квартиру и плотно закрыв за собой дверь.

    - Я Сима, подруга Лены. Елены Викторовны. Мы вместе работаем.

    - А что вы тут делаете? Как вы здесь очутились? Где Лена?

    - Она... В командировке она, в Америке. Я вам все объясню, - торопливо заговорила Симочка, когда Димка вдруг сорвался с места и заметался по квартире, заглядывая в каждую комнату. - Она оставила мне ключ. Так, на всякий

случай. Вот и случай. Зима наступила, а сколько еще продлится командировка, неизвестно. Лена... Елена Викторовна попросила меня собрать и переслать ей теплую одежду. У нас завтра курьер в Америку едет. Вот, одежду нашла, осталось только сапоги и ботиночки.

    - Так, - никого больше не обнаружив, сказал Димка. - А документы у вас есть?

    - Да. Вот паспорт и даже пропуск.

    Димка проверил документы, вернул их Симочке и извинился.

    - Ой, - воскликнула вдруг она, всматриваясь в Димкино лицо, - я же вас знаю.  Мы в одной школе учились. Я Сима, из Ленкиного класса. А вы на два класса старше были. Не помните меня?

    Димка внимательно посмотрел на нее и покачал головой.

    - Ну конечно, мы для вас тогда мелюзгой были. А я вас хорошо помню, просто не сразу узнала. Вы так ...набросились на меня.

    - Извините. Просто я подумал, что... Ну, думал... а вдруг воры? Бывает ведь.

    - Ничего, я вас понимаю. Это даже хорошо, что соседи такие бдительные и дружные. Не страшно, если что. Я ведь теперь тоже вашей соседкой буду.  Временно, конечно, до приезда Елены Викторовны. Лены. Она мне на это время уступила свою квартиру. В моей сейчас капитальный ремонт.

    Но Димка ее, казалось, не слышал.

    - До свиданья, Сима, - сдержанно попрощался он. - Елене Викторовне привет передавайте. От соседей.

    - Спасибо, передам.

    Димка вернулся к себе и зачем-то занял выжидательную позицию у окна гостиной. Не так скоро во двор въехала машина с шашечками, из подъезда вышла Сима с двумя огромными сумками, села в такси и уехала.

    - Черт! - стукнул кулаком по подоконнику Димка.

    - Ты меня звал? - пришла из кухни Лидия Михайловна. - Я котлеты жарю, а они так громко шкворчат. Мне показалось, что ты меня позвал.

    - Нет, мам, это у меня книга упала.

    Димка ушел в свою комнату и закрылся. Он был расстроен. На него нахлынули воспоминания. А еще эта ваза с засохшими розами в Ленкиной гостиной...

    - Черт! - прошептал он.

    А как все могло бы быть!

    В который уже раз он пожалел, что родился не девчонкой. Они поревут, поревут, и их отпустит. А тут... Ну как справиться с этим нестерпимым желанием увидеть Ленку, если он даже услышать ее не может? Они больше так и не разговаривали - после разговора с Зойкой Димка не посмел ей звонить, а она, видно, не хотела.

    Он вышел в прихожую, оделся и крикнул матери:

    - Я немного пройдусь.

    Погода была по-настоящему предновогодней: медленно опускались на землю снежинки, а легкий морозец подкрашивал щеки и носы прохожих. Улицы тоже напоминали о предстоящем празднике сверкающими гирляндами разноцветных

огней в витринах магазинов и многочисленными елочными базарами.

    Димка быстро добрался до нужного ему здания и, пропустив вперед молодую парочку, вошел в знакомый вестибюль, где были выставлены пушки и ядра петровских времен, и на стенах висели под стеклами планы старинных городских крепостей и построек.

    Портрет девушки, читающей письмо, находился на том же месте. Димка в зале

был один. Он стоял перед портретом и не отрываясь смотрел на лицо девушки.

    "Это ты, Ленка, это твое лицо. Я не знаю, как это получилось, но это твой

портрет. Как хорошо, что в тот счастливый день ты привела меня сюда! Теперь у меня есть возможность видеть тебя, когда станет совсем невыносимо. Жаль только, что нельзя поговорить с тобой. А мне так много хотелось бы тебе сказать!"

    Но Ленка все же вскоре позвонила. Это было под самый праздник. Она поздравила Димку с наступающим Новым годом и пожелала ему здоровья, счастья и любви. Тон ее был спокойным и ровным. Димка тоже поздравил ее и спросил о подруге. Ленка подтвердила, что Симочка сказала правду, и поблагодарила Димку за заботу. Она не говорила "до свидания", она сказала "всего хорошего" и сразу отключилась.

    Димка расстроился уже во время разговора, а, слушая затем короткие гудки, понял, что это был их последний разговор.

    Он оказался прав.

    Такси подъехало к одному из новых домов на окраине и остановилось.  Симочка расплатилась с водителем и, подхватив объемистые сумки, вошла в подъезд. На седьмом этаже лифт мягко стал, дверцы его раздвинулись, и Симочка увидела смеющееся Ленкино лицо.

    - Я тебя ждала, в окно смотрела. Давай, помогу.

    - Нет-нет, мне не тяжело, а тебе нельзя, - возразила Симочка. - И зайди в квартиру, простудишься.

    Пропустив Ленку вперед, Симочка занесла сумки в прихожую и пока раздевалась, в красках расписывала подруге визит ее соседа.

    - Я потом всю дорогу смеялась, - добавила она.

    Ленке не было смешно. Ее лицо становилось все более расстроенным.

Симочка посмотрела на нее понимающим взглядом и предложила:

    - А давай чайку попьем. С печеньем. Хочешь? А потом елочку будем наряжать.

   Она всегда была умненькой, эта Симочка.

    Ленка прилетела два дня назад. Но еще задолго до этого она по телефону

сказала Симочке, что у нее есть причина, по которой она не хочет пока появляться у себя дома. Она попросила подругу снять ей на ближайшие полгода квартиру где-нибудь в другом районе. Симочка предложила ей поселиться у нее, а если Ленку это не совсем устраивает, то они на время могли бы поменяться квартирами.

    - Зачем тратить лишние деньги? - рассуждала практичная Симочка. - Это неразумно. К тому же, если тебе что-нибудь понадобится, я сразу принесу.

    Ленке этот вариант понравился и, закончив еще до рождественских каникул в Америке все свои дела, она вернулась из командировки.

    Симочка встречала Ленку и как только увидела ее, сразу поняла, что уже наметившийся Ленкин животик, скорее всего, и есть та главная причина, из-за которой Ленка не хочет показываться своим соседям. Ленка же в первые минуты встречи сразу сказала подруге:

    - Только пока ни о чем меня не спрашивай. Когда придет время, я тебе все расскажу. Просто я сама еще не все понимаю.

    Симочка улыбнулась и кивнула. Больше они  к этому не возвращались.

    Из дома она привезла Ленке ее белье, кое-какие мелочи и зимние вещи.

    Сам праздник и все новогодние выходные они решили провести вместе.  Нарядили елку, испекли торт и вообще устроили праздничный стол. Они отдыхали, читали, гуляли вместе. Часто вспоминали школьные дни, обсуждали и служебные моменты. Ленка много рассказывала об Америке и своей командировке, но они так никогда и не касались темы Ленкиной беременности и ее личной жизни.

    Однако никто не запрещал Симочке узнавать то, что ей было интересно.  Поэтому, когда закончились новогодние праздники, и Симочка переселилась в Ленкину квартиру, она постаралась познакомиться с соседями из Ленкиного дома поближе. Это давало ей возможность легко узнавать все новости и тайны дома, особенно те, которые касались жизни семьи над Ленкиной квартирой.

    Симочка вовсе не была сплетницей, да и чужие секреты хранить умела. Просто она быстро сообразила, что это было бы интересно знать и Ленке, а Симочка очень хотела ей угодить.

    Ленка же больше всего боялась встретиться в городе с Димкой, и чтобы как можно лучше обезопасить себя от этого, она после новогодних праздников проработала всего месяц, затем оформила очередной отпуск, а следом сразу ушла в декрет.

    Симочка навещала ее часто. Покупала продукты, одежду на меняющуюся постепенно фигуру, книги и "выгуливала" Ленку недалеко от дома. Приносила свежие газеты, журналы и новости с работы и от ее соседей.

    Одна из новостей оказалась ошеломляющей.

    То ли это были намеренные действия Зойки, то ли кто-то подслушал их с Димкой разговор, то ли из какого-то другого источника, но до Димкиных соседей все же доползли слухи о том, что соседский сын скоро женится на той, которая ждет от него ребенка. Вряд ли об этом знали Димкины родители - они никогда не сидели с соседями на лавочках и не обсуждали с ними обстоятельства чужой жизни. Но Димкиным соседям эта новость показалась яркой, и они с удовольствием поделились ею с Симочкой.

    - Что нового? - сама спросила Ленка у подруги, когда та в выходные привезла ей продукты.

    Симочка и раньше рассказывала ей о всяких событиях, происходящих в доме: у кого-то шел ремонт, кто-то надумал менять квартиру, кто-то поехал в отпуск в Турцию. Но в тот день ее глаза горели особым блеском.

    - Да все по-прежнему, все в порядке. Так, сплетни всякие ходят.

    - Какие сплетни? - насторожилась Ленка и инстинктивно обхватила живот руками.

    - Да так, о твоих соседях сверху.

    - И что там у них наверху?

    - Там все, как всегда. Я же говорю, что сплетни.

    - А-а, сплетни, - как можно равнодушнее протянула Ленка. - И о чем сплетничают?

    - Да говорят, что их сын женится скоро. По залету. Ребенок вот-вот уже родится. Тогда они и поженятся.

    - Вот-вот? - сделала круглые глаза Ленка. - Как это "вот-вот"? - переспросила она и вдруг охнула. Под ее ногами неожиданно растеклась лужица.

    - Что это? - растерялась она.

    - Лен, ты только не пугайся, но у тебя, кажется, отошли воды. Я сейчас скорую вызову.

     - Как же так? Мне еще рано, - лепетала Ленка, когда скорая везла ее в роддом.

    - Все будет нормально, я уверена, - подбадривала Симочка, поглаживая ее руку.

    Рожала Ленка ночью. Молодая, но, по всему видно, опытная акушерка уверенно вела роды. Ленка во всем слушалась ее и старалась не стонать, а тем более кричать от боли, почему-то все время не забывая о тех, кто уже спал в своих палатах.

    Когда все благополучно завершилось, акушерка положила кричащего младенца на пеленку и, объявив, что у нее родился сын, показала его Ленке.

    Увидев ребенка, Ленка отвернулась и тихо заплакала.

    - Я так и знала, - беззвучно прошептала она.

    Зойка родила сына.

    Роды были внезапными и преждевременными - Зойка только-только оформила декретный отпуск. Младенец, хоть и родился семимесячным, был крупным и здоровеньким. И можно было не проводить генетическую экспертизу - так он был похож на Димку.

    Но Димка от своего решения не отступил. И пока не был готов анализ, никаких действий не предпринимал. Однако экспертиза подтвердила, что отец этого ребенка он, и Димке пришлось смириться.

    Они с Зойкой отнесли заявление в ЗАГС и назначили день свадьбы. Своим свидетелем Димка позвал Женьку. Свидетелем Зойки должна была стать ее подруга, тоже врач.

    Только после этого Димка все сообщил своим родителям, стараясь сделать это как можно деликатнее, чтобы не ввергнуть их в шок. Но, вопреки его опасениям, они с радостью отнеслись к этой новости и даже захотели увидеть малыша как можно скорее.

    - Что раньше-то молчал? Тут нечего стыдиться. Сейчас это никого уже не удивляет. Вон, наша соседка снизу. Тоже ребенка родила. Приехала из Америки, из командировки, и родила. Без мужа, между прочим. Ребеночка, правда, никто еще не видел. Стесняется, наверное. Днем не выходит и к себе никого не пускает, кроме своей подруги. Гуляет с ребенком, только когда совсем стемнеет. А чего таиться? Дело-то житейское. Кто ж за это сейчас осудит? Ну, разве посплетничают немного.

    Димке больно было это слушать, но ведь и у него самого... Он пытался увидеться с Ленкой, но ничего не получилось. Звонил и стучал к ней в дверь - она ему не открыла, подстерегал ее гуляющей с ребенком - она словно знала это, а на телефонные звонки не отвечала вообще.

    День его свадьбы неумолимо приближался. Накануне Димка весь вечер сидел дома и грустил. Родители взяли кое-какие хлопоты на себя и крутились у Зойки с внуком - Димка был категорически против того, чтобы до свадьбы Зойка находилась в этой квартире, пусть даже и с ребенком.

    По странному совпадению была середина августа, как и тогда, когда Димка собрал у себя вечеринку, из-за которой возмущалась Ленка. Димка вспомнил это, и ему так захотелось перечеркнуть этот ужасный год и вернуться хотя бы в тот момент, когда он увидел Ленку на пороге своей квартиры в костюме для шейпинга. Как он хочет прожить этот год заново, но уже по-другому! Ах, если бы это было возможно!

    Димка глубоко вздохнул.

    Нет, не может он забыть Ленку, не может заставить себя не думать о ней. Ну почему она не хочет его видеть? Хотя бы просто поговорить, объясниться. А ведь он так и не успел сказать ей, что любит ее. Черт! Как же он сможет жить с этой Зойкой? Просто какая-то злая шутка судьбы получается. Уж никак не ее он хотел видеть своей суженой. Черт!

    Димка вдруг вспомнил, что однажды уже пытался узнать... Да-да, ведь именно тогда каким-то непонятным образом Ленка и появилась здесь. Так что, это нелепая случайность? Или нелепая случайность - это Зойка? А что, если...

    Димка вдруг кинулся к отцу в кабинет, нашел заветную папку и достал оттуда листки.

    "А вдруг я сейчас Зойку увижу? Как и тогда?" - подумалось ему вдруг.

    - Выгоню отсюда, - зло сказал он вслух и нашел нужное заклинание. Не веря самому себе, что делает это, громко прочитал его. Торопливо досчитав до семи, Димка оглянулся.

    В дверном проеме стояла заплаканная Ленка. Он даже не удивился тому, что она здесь. Он только смотрел на нее и счастливо улыбался. Но видение вдруг всхлипнуло и голосом Ленки сказало:

    - Дим, у меня ребенок заболел. Я не знаю, что делать. Я не хочу его в больницу.

    Ленка неожиданно зарыдала.

    - Да-да, - опомнился Димка, - я посмотрю его, пойдем. Только инструменты захвачу, - и, быстро собравшись, спустился в Ленкину квартиру.

    - Какой прелестный малыш, - пробормотал он, увидев младенца.

    Димка был поражен. В детской кроватке лежал крошечный негритенок.

    - Ой, ну что с ним? Он весь горит. Дим, а это опасно? С ним ничего не случится? Я так боюсь за него, - ревела рядом Ленка.

    Но Димка уже осматривал малыша. Затем достал стетоскоп и стал его внимательно слушать.

    - Ничего страшного. Это всего лишь бронхит. Не надо было его сильно кутать.  Я назначу лечение и сам за ним прослежу. Не волнуйся, все будет хорошо. Есть у тебя термометр? Тогда надо ему измерить температуру, а я пока выпишу рецепты.

    Уже уходя, у самой двери он погладил ее по плечу и ободряюще улыбнулся:

    - Да не пугайся ты так. Я навещу вас завтра. А если что - звони мне.

    - Дим, - нерешительно замялась Ленка, - а... ты никому не скажешь, что у меня... ну... такой ребенок?

    - Такой загорелый? - засмеялся Димка. - Не скажу никому, пусть сами потом увидят. А ребенок у тебя замечательный.

    - Правда? - заулыбалась Ленка. - Спасибо тебе. А знаешь, я его очень люблю.

    - Я уже понял, - грустно вздохнул Димка. - Ну, лечитесь тут, я пошел.

    - Пока, Дим, спасибо тебе.

    "Вот это фишка! - думал Димка, поднимаясь по лестнице, - как же так могло произойти? Ленка - и вдруг негритенок! А что? Вот так, как и у меня - Зойка и мой ребенок. Черт!"

    Он чуть не плюнул с досады, вспомнив вдруг о Зойке и своей свадьбе. Стоило ему увидеть Ленку, как он обо всем на свете забыл. А ведь если бы не эта свадьба, он, пожалуй, даже не посмотрел бы на то, что у Ленки этот негритеночек, лишь бы быть с ней.

    Оставшись одна, Ленка сделала все, что советовал ей Димка, и, укрыв ребенка, присела в кресле у детской кроватки. И только тогда осознала, что произошло.

    Как же она решилась на это, и каким таким чудесным образом оказалась у Димки в квартире? Совсем как тогда, год назад. Все повторяется. Стоит ей перенервничать, как она сама себя не помнит. На этот раз, правда, все из-за

ребенка.

    Да, она не обманывала Димку, она любит этого малыша, боится за него. Он все, что у нее есть. Теперь они всю жизнь будут вдвоем. Да и кому она будет нужна с таким ребенком? А когда он начнет ходить, на них еще и оглядываться будут, шептаться за спиной. Да и в школе потом... Что ж, видно, такая ее судьба. Но и ей, раз уж без Димки, тоже никто теперь не нужен. Так уж все случилось...

    Невероятно, но Ленка до сих пор так и не знает точно, что же произошло на самом деле. Ну, никак не может разобраться в том, что с ней случилось. Как колдовство какое-то. Зато она хорошо помнит, когда все пошло не так, потому что именно в тот день она потеряла талисман, который ей подарил Димка. Ту самую кошечку из белого металла с розовыми камешками вместо глаз и кокетливо поднятым хвостиком. Из-за этой потери Ленка тогда так расстроилась, что все обитатели их дома принялись искать пропавшую брошку, даже их американская обслуга. Но все поиски так ни к  чему и не привели. Ленка до сих пор помнит, как сжалось тогда ее сердце от нехороших предчувствий. Это было в день вечеринки, которую устраивали отъезжающие в Европу отпускники.

    Ох уж эта вечеринка! Ленке казалось, что все это она уже видела раньше. В американских фильмах о подростках.

    Нелепая, почти карнавальная, с налетом пошлости одежда, безудержное веселье, море алкоголя самой разной крепости и, очевидно, как следствие, не совсем нормальные поступки.

    Было все: пили, танцевали, опять пили и устроили караоке. Пили и играли в какие-то глупые, но смешные игры. Опять пили и танцевали, но уже на столах и со стриптизом. Потом снова пили и плавали обнаженными в бассейне. Что было дальше, Ленка уже не помнила.

    На следующий день она проснулась в незнакомой комнате на огромной кровати совершенно нагая в какой-то шутовской шапочке с помпончиками. Сначала ей стало даже смешно, несмотря на то, что жутко трещала голова, но засмеяться она не успела: увидела, что в этой же кровати спали еще двое, те самые отпускники, которые и устраивали вечеринку в честь своего отъезда. Они тоже были голыми.  Ленка завизжала, и они тут же проснулись.

    Ленка схватила простыню и стала поспешно в нее заматываться, но они просили ее не смущаться: когда переберешь, мол, всякое бывает, они не могут ее ни за что осуждать, все в порядке. На ее вопрос, было ли ночью что-то такое, они только как-то странно пожимали плечами и смущенно переглядывались. Сама она ничего не помнила, а от них так и не смогла ничего добиться. Оставила это на потом. Но в тот же день они уехали в Европу - у них уже давно были билеты на самолет.

    После этой вечеринки Ленка была до того растеряна и расстроена, что не могла себе даже представить, как она сможет теперь общаться с Димкой. А в мозгу ее просто гвоздем застрял вопрос: так было что-то в той кровати или не было?  Надежда была на то, что когда отпускники вернуться, она все же добьется от них правдивого ответа. Но они задерживались. К тому времени Ленка уже знала, что беременна, но вот от кого? И когда ей сообщили, что они вообще уволились, и что теперь им ищут замену, Ленка окончательно пала духом. Больше всего ее теперь тревожило то, что один из них был негром. Только в самом дальнем уголке ее души теплилась очень слабая надежда на то, что они тогда все трое просто свалились на этой кровати от усталости и выпитого за весь вечер алкоголя и сразу уснули. А ребенок мог быть и от Димки, ведь с ним она провела целую ночь и, в отличие от вечеринки, помнит это.

    Ленке ничего не оставалось, как положиться на судьбу - будь что будет. А Димке она решила ничего не говорить до последнего, до самого рождения ребенка, она ведь и сама еще не знала истины. Но когда Симочка сообщила о том, что у Димки будет ребенок от другой, и он на ней женится... Она даже ничего не успела ни понять, ни подумать, только почувствовала, что у нее внутри словно что-то взорвалось.

    Истина же открылась ей в тот момент, когда она впервые увидела своего  ребенка. Вот теперь, кажется, Ленка знала все ответы на свои вопросы. Только после этого она и рассказала Симочке о той вечеринке.

    Реакция подруги была неожиданной. Симочка долго смеялась и махала руками, не в силах остановиться, и только когда смогла успокоиться, сказала:

    - Вот уж этого никак не может быть, потому что оба эти отпускника чистые геи.  Они женщину никогда и не знали, и это известно всем, даже мне. Они этого и не скрывали. Мало того, в отпуск в Европу они и поехали только затем, чтобы официально оформить свои отношения то ли в Дании, то ли еще где-то. И с работы уволились, потому что им намекнули, что такая семья будет портить репутацию фирмы. Так, оказывается, этого не знала только ты?

    В положении Ленки это ничего не меняло. Так что, ей теперь и дальше терзаться мучительными вопросами по поводу того, что произошло? Но вот же он, ребеночек. Зачем теперь размышлять и переживать? Пусть это и покажется кому-то странным, но она и в самом деле очень любит его. Стоило ей только поднести его к груди.

    Она понимает, что о Димке, конечно, можно уже и не мечтать. Но она ведь и раньше на него не претендовала. Да и на судьбу ей обижаться не за что - она все же подарила ей те две романтические недели, что они были вместе, и ту последнюю волшебную ночь. С ней навсегда останутся эти воспоминания. Да и с Димкой они могут и видеться, и разговаривать. Пусть просто по-дружески...

    Малыш завозился во сне и захныкал. Ленка погладила его, поправила одеяльце, поцеловала его горячий кулачок и обнаружила, что ее щеки мокры от слез.

    Димка сдержал свое слово, зашел проведать Ленкиного ребенка. Малышу было заметно лучше, а Ленка держалась намного спокойней и выглядела почти счастливой.

    - Лечение надо продолжать, а я буду вас проведывать, - сказал Димка, прослушав ребенка. - Пока все идет нормально. Температуру сегодня мерила?

    - Да, утром. 37, 3.

    - Вот видишь, уже лучше. Так что не беспокойся. Я еще не знаю, как у меня завтра сложится, в какое время я смогу, но зайду обязательно. А сейчас извини, мне пора.

    - Спасибо, Дим. Это ты меня извини, от дел тебя отрываю.

    "Эх, - подумал Димка, - если б ты знала, от каких дел. Просто как на плаху иду".

    Он и в самом деле уходил от них с тяжелым сердцем. И потому, что ему надо было спешить на эту нелепую свадьбу, и потому, что вдруг почувствовал, как его тянет к Ленке и этому черненькому малышу, и потому, что он ощутил, как он им обоим нужен. Димка опаздывал на собственную свадьбу.

    - Никаких свадебных кортежей, - заявил он сразу и родителям, и Зойке, а ей отдельно сказал: - И платье пусть будет поскромнее.

    С ребенком у Зойки остались Димкины родители, там же накрывался и свадебный стол. Только для молодоженов, их родителей и свидетелей - Димка вовсе не собирался афишировать это событие.

    Он посмотрел на часы и остановил такси. Невеста со своими родителями и свидетели ожидали его в ЗАГСе.

    Женька встречал Димку у самых дверей.

    - Все уже там, в большом зале, - сказал он, - тебя ждут.

    - Да мне бы в туалет и освежиться. Есть еще время.

    - Мужской туалет у них ремонтируют. Трубу прорвало. Пойдем, я тебя в дамский проведу, я тут уже все разведал.

    Они незаметно пробрались к двери с черным женским силуэтом на ней.

    - Мне тоже надо, - сказал Женька, - я ведь здесь уже давно топчусь.

    Кабинок оказалось всего две.

    - Давай в одну уместимся, - предложил Женька, - а то вдруг кто-нибудь придет, дожидаться будет, а тут мы из обеих кабинок вываливаемся. А в одной, если что, дождемся, чтоб ушли. Я отвернусь, если стесняешься.

    - Да брось ты, свои люди. К тому же я все-таки врач, у нас свое отношение к физиологическим потребностям организма, - отшутился Димка, и они заперлись в одной кабинке.

    Женька как в воду глядел. "Если что" наступило быстро. Они не успели выйти, как хлопнула дверь, и раздались женские голоса. Один из них был знаком уже обоим.

    - Тут закрыто, - произнес он, - только одна кабинка работает.

    - Тогда иди ты первая.

    Дамы сделали свои дела и перешли в "предбанник". Раздался щелчок зажигалки, и оттуда потянуло табачным дымом.

    Друзья в кабинке замерли и одновременно кивнули головой. Они оба решили дождаться, чтобы дамы ушли первые. Да и как они могли бы показаться вместе из одной кабинки, да еще и в дамской комнате. Что о них подумают?

    - А ты, подруга, деньги-то остальные когда мне отдашь?

    - Люсь, ты же понимаешь, что у меня сейчас проблемы. Ребенок, свадьба, родители тут... Я и так тебе отдала все, что успела скопить на квартиру.

    - У меня тоже проблемы, потому и спрашиваю. Твои же я помогла тебе решить.  Да еще и за такие гроши! Думаешь, просто было обменять твоего негритенка на нормального мальца? Еще и крепыша того оформить тебе как недоношенного.  Ты когда родила, я скорей и вторую акушерку чаем со снотворным напоила, да и потом перетряслась, что кто-нибудь в родовую зайдет, а у меня там твой негритенок припрятан. А вообще, везучая ты, как я посмотрю. Ну все сложилось!  Сначала повезло, что в ту же ночь одинокая рожала. Да еще и подруга ее привезла. А если б муж был? Да он бы тут же до истины докопался. Такой скандал мог бы получиться! А эта, видно, как и ты, нагуляла. Как увидела негритенка, заплакала только и отвернулась.

    - Да я не нагуляла, - прозвучал другой голос. - Случайно все вышло.

    - Ничего себе случай! Негра родила.

    - Вот в этом и случай. Если б встречалась, была бы осторожней. А так... На Димкиной вечеринке перебрала я что-то... Ну, так получилось. То ли на голодный желудок выпила, то ли слишком много приняла, теперь уж и не вспомню. А, как на грех, мужики туда каких-то шалав с собой привели. Скучно там этим девкам стало, они и свалили первыми. А меня, упитую,  с собой позвали. Я сдуру и пошла. А что? Вижу, Димка от меня нос воротит и все глаза круглые делает, что мы там в квартире у него так куролесим. Я, помню, что-то разозлилась и пошла с этими девками. Они завалились в какой-то бар со стриптизом, где у них знакомые девчонки работали. И пить-то мы там мало пили, но после добавки замкнуло меня конкретно. В результате оказалась в постели с негром в какой-то незнакомой квартире... Ничего не помню. Только то, что он студент, заканчивает учебу, не могу даже вспомнить, где. Да я б сейчас его и не узнала. Они мне все на одно лицо, не различаю я их. Мне и в голову тогда не пришло, что могу забеременеть.  А когда ты мне сказала, что уже восемь недель, я чуть не окаменела.

    - Да, ты меня тогда напугала. Белая стала, как мой халат. Что ж ты мне тогда сразу не сказала про эту историю? А то почти перед самыми родами: "Люсь, может так случиться, что ребенка надо будет заменить". Вот тогда и я окаменела. Если б не были нужны деньги, и не посмотрела бы, что подруга. Я же говорю, что везучая. Но на аборт ты зря не согласилась.

    - Ты что? Я и так потом два дня в полуобморочном состоянии была. С абортом я рисковать не хотела. Я подумала, подумала и решила рискнуть по-другому.  Использовать это с пользой для себя: и ребенка родить, и мужа заполучить. Про то, что может родиться негритенок, мне только потом в голову пришло, когда уже поздно было.

    - Как же тебе Димку удалось в постель затащить?

    - А мне и не удалось. Да я на это и не рассчитывала, знала, что не получится.  Я придумала себе день рождения, а на гулянке ему кое-что подлила. Хоть и крепкий парниша, но свалился махом. Здоров, еле раздела его.

    - А если б не пошел?

    - Нет, от коллектива он отрываться не стал бы, тут я его знаю. Потому  и устроила праздник только для нашего отделения. Никаких подружек и посторонних.

    - Не боялась, что поинтересовался бы, когда у тебя настоящий день рождения?

    - Не-а, не боялась. А ты, Люсь, прям, как чекистка. Если б спросил, сказала бы, что в деревне в свидетельство о рождении не ту дату вписали, ошиблись, и паспорт потом по свидетельству выдали. А настоящий день рождения под эту придумку можно любой выбирать, хоть 30 февраля.

    - Ну ты и Умка! Но все равно, удача явно с тобой, даже завидно иногда. Димка-то твой, не совсем лох, проверял на отцовство. И как это могло совпасть? Ума не приложу. Просто на уровне чуда какого-то.

    - Так он же беленького проверял, не негра. Может, та девчонка родственница какая. А, может, и правда, повезло мне. Сама удивляюсь. Да мне-то теперь какая разница? У меня через десять минут уже регистрация назначена.

    - Вот видишь? А если б не я? Так, когда отдашь остальные?

    - Люсь, ну потерпи хоть недельку. Кроме подарков, наверное, и деньги будут дарить. Гостей особых нет, но я на работе стол устрою, тоже, небось, скинутся.  Отдам, не думай. Только жених что-то задерживается. Я уже волноваться начинаю.

    - Да ты не переживай, Зой, здесь я, - раздался совсем рядом Димкин голос, и тут же он сам вышел из кабинки.

    - Ты все слышал... - застонала Зойка.

    Димка подошел к входной двери, плотно подпер ее спиной и спокойно произнес:

    - Ну, а теперь, дамы, все поподробнее, обстоятельно, не торопясь. Спешить все равно некуда. Никакой свадьбы, как вы понимаете, не будет. И это в лучшем случае, - добавил он, выразительно глядя на Зойкину подругу.

    - А мы от всего откажемся, - с вызовом сказала она, - да, Зой? Скажем, оболгали, клевета. Свидетелей-то разговора нет.

    - Вот тут, дамы, вы жестоко ошибаетесь, - сказал, выходя из кабинки, Женька.  - Есть. Самый настоящий свидетель.

    В детской в своих кроватках спали два малыша - черненький и беленький.  Димка с Ленкой полюбовались на них и, прикрыв за собой дверь в детскую, вышли в гостиную. Они были счастливы.

    Димка сразу тогда все рассказал Ленке.  Ее он ни о чем не расспрашивал.

Дальше все сложилось как нельзя лучше.

    Зойка отказалась от ребенка в пользу Димки, и он забрал малыша себе на вполне законных основаниях, так как его отцовство было официально подтверждено генетической экспертизой. За сговорчивость Зойки он не стал возбуждать уголовных дел ни против нее, ни против ее подруги, дав им возможность просто уволиться по собственному желанию. Негритенок остался у Ленки, которая и так считалась его законной матерью. Ленка счастлива и  любит обоих малышей.

    - Как ты думаешь, сможем мы воспитать двух сыновей? - хитро прищурившись, спросил ее Димка.

    - Мы сможем вырастить даже больше, - в тон ему ответила Ленка, - и я всех их буду любить.

    - А меня ты любишь? - с надеждой в голосе спросил он.

    Ответ Ленки потряс его.

    - Если б ты только знал! Я так давно люблю тебя! Всю свою жизнь!

113