Осьминог [Юрий Фёдорович Третьяков] (fb2) читать онлайн
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Юрий Третьяков Осьминог
Самая глубина была у свай старого моста. А вся-то река по пояс да по колено. На дне чистенький желтый песочек, видны все камушки, ракушки и стаи пескарей. Сядешь в воде, замрешь на минуту — они и соберутся кругом, тычутся носом, чуть трогая тебя губами. Крупной рыбы как будто не было, но все мальчишки верили: она есть, в каждой реке должна быть, только живет, наверное, в той самой яме, у моста — иначе, где же ей еще находиться? Там, по-соседству со склизкими от водорослей и бодяги сваями, и прячутся огромные щуки, язи в полруки, а может и сам сом, черный, усатый дремлет где-нибудь в темноте и ждет, когда его кто-нибудь поймает. Но поймать его некому, кроме Тимки Утенка. Тимка так и знал: поймает и пронесет через поселок всем на зависть и удивление. Сом — это не пескарь: ловить его полагалось особым способом. Такой способ Утенок знал. Он сам его изобрел. Вернее, он изобрел спиннинг. То есть не изобрел, а сильно усовершенствовал: вместо латунной блесны привязывал к крючку живую рыбку. Потому что сом тоже не дурак — станет он есть железку! Живая приманка — другое дело; любой рыбе, не только сому, приятнее ловиться на живца, чем на железку. Пусть себе другие рыбаки-чудаки этого не знают. Сом попадется Утенку, не им. Одно плохо: живцы, как сговорились, — сразу же умирать. Не успеет какая-нибудь самая жизнерадостная рыбешка попасть на крючке в воду и — готово — перевернулась кверху животом. Спасибо соседскому пацанишке Диму: тот удочкой, самой обыкновенной, ерундовой, таскал пескаря за пескарем и отдавал Утенку. Очень уж хотелось Диму поглядеть на живого сома. Сом, конечно, был бы вытащен давным-давно, если б не множество людей, как будто сговорившихся этому помешать. Во-первых, девчонки. Они приходили с утра, целыми толпами бултыхались в воду, барахтались, брызгались и визжали, визжали, брызгались и барахтались, — и так целый день. Мелководье кишело ими, как головастиками. Маленькие ребятишки туда же: плевались с моста, кидали в воду щепки и камни. Правда, кое-кому досталось удилищем по спине, — так сразу перестали. Но хуже всего, когда является длинный Горька со своей компанией. У Горьки обязательно то крючок оборвется, то еще что-нибудь случится, или ему просто надоест глазеть на поплавок, и он слоняется по берегу, надоедает всем разговорами о разных книгах. А что ему сделаешь, если за него все мальчишки от Набережной до Полевой? Сегодня, например, он с ребятами притащил откуда-то здоровенную доску, и все плавали на ней, как на лодке. От этого сделались такие волны, что даже пескари у Дима перестали клевать. Наконец, мореплаватели окончательно выбились из сил и, стуча зубами, разлеглись на припеке. А Горька повернул свое черное от загара лицо к Утенку: — Поймал? Что на меня уставился, как Бармалей? — Я рыбу ловлю, — буркнул Утенок, отворачиваясь, — а вы купаетесь тут… — Ну и что? — А то, что мешаете… Совести нет! Горька подумал минутку и сказал: — Это у тебя нет совести. Ты — кто? Речка — твоя? Речка общая. Если ты так говоришь, значит, ты — единоличник. И загорланил: — Эге-гей! Смотрите сюда! Как обезьяны плавают! Сейчас покажу! Горька нырнул, перевернулся в воде вниз головой, заболтал руками, ногами, всё нарочно, конечно. За ним полезли в воду и остальные ребята. О сваи забились такие волны, что Утенок плюнул: — Ладно. Увидим, кто «единоличник». «Бармалей»! Сам-то ты и есть Бармалей, длинноногий чорт! Он смотал свою снасть и ушел. Но на следующий день опять был у моста. Солнце только всходило. Кругом — ни души. Лишь эскадра чьих-то уток, с селезнем впереди, вытянулась строгой цепочкой к камышам на другой стороне реки. Тимка подошел к телеграфному столбу и, оглядевшись, прилепил бумажку:
ОБЪЯВЛЕНИЕ
Милиция сообщает, что купаться в реке запрещено с 10-го июня, так как в реку заплыл осьменог. Купаться запрещено, особенно в глубоком месте. Штраф 100 руб. МИЛИЦИЯ Это всё сам Утенок сочинил и написал. — Покупаетесь теперь! — сказал он, прихлопывая бумажку кулаком, — увидим… Затем он спустился на сваи, размотал свой спиннинг, вынул из консервной банки полуживого пескаря, ожидавшего своей участи еще со вчерашнего дня, прицепил к крючку и забросил его в воду. Скоро появилась стайка самых вредных девчонок. Они хохотали и визжали еще издали. Одна задержалась у столба, прочитала объявление и окликнула подруг. Те вернулись, столпились вокруг столба и загалдели все разом. Потом трусливо приблизились к берегу, сели на траве и уставились в воду, тихо о чем-то переговариваясь. Посидев так немного, они поднялись и побежали обратно в поселок. Утенок самодовольно ухмыльнулся. За девчонками прибыл и Горька с друзьями. Они вели купаться лохматого горькиного пса Барбоса, а он не хотел, упирался. Горька увидел объявление, лениво подошел, глянул мельком и вдруг заорал и запрыгал, будто его змея ужалила в пятку. Барбоса бросили, и он удрал. Горька скатился вниз по свае кубарем, чуть Утенку на голову не сел: — Тимка, читал, а? Видал, а? Не больно-то хотелось Утенку с ним разговаривать, он кивнул — просто так. Горька ничего не заметил: — Ты скажи! Осьминог! У нас — осьминог! Осьминог живой! Ты не знаешь, он еще никого не утаскивал? Нет? — Почем я знаю… Остальные ребята тоже забрались на сваи. Горька вертелся, вздыхал и, жмурясь, тряс головой: как будто это и вправду такое большое счастье — осьминог в реке. Но такой уж человек был Горька, читавший книги даже за едой.— Осьминог! Как в настоящем море! Я ж о нем давно мечтаю! Теперь нам бы акулу, правда? Или лучше — пару акул. Как ты думаешь, Тимка? Утенок подумал, что даже одного осьминога чересчур довольно, если б ему и в самом деле вздумалось погостить в этой реке, но согласился, что, конечно, хорошо добавить в реку и акулу, а пара акул — и еще лучше. Остальные мальчишки не особенно радовались и молчали. Только Юрка, врачов сын, который и сам читал книги, и всегда с Горькой спорил, сказал: — По-моему — ерунда это. Откуда он к нам попадет? Утенок только начал придумывать, что бы такое соврать, но у Горьки уже готов ответ: — Как откуда? Из моря. Географию знаешь? Наша речка впадает в другую, другая в третью, третья — в море… Вот он и приплыл. Очень просто. — А что ему у нас делать?! — Это уж он сам знает. Может, захотел попутешествовать. Или ему там у себя надоело. Или еще что. Откуда я знаю? — А, может, он дальше поплыл… — Куда он поплывет? — забеспокоился Горька. — Зачем? Не знаешь, а говоришь. Плохо ему у нас? Глубоко. Ямы есть. Вода чистая. Еды много. — А что он ест? — спросил Вовка, который за всю жизнь прочитал только одну книжку — «Лягушка-путешественница» — и во всем верил Горьке. — Ест? Что угодно. То есть все живое: кошек, собак, рыб, но больше всего любит людей. — А… какой он? Тут уж Горька разошелся. Что касается осьминогов, акул, змей, то о них он мог говорить хоть целый день. — Восемь щупалец — это такие длинные лапы. Сам липкий, холодный, весь в присосках. Сидишь вот ты сейчас и вдруг: из воды высовываются щупальца, хвать тебя за ногу — и под воду. Запоешь! Все поджали ноги и стали смотреть на воду. Странно, Утенку тоже почему-то захотелось податься куда-нибудь подальше от воды. Но он всё-таки смело добавил: — Да-да. Правда-правда. И я слышал. Сидит в воде, спрятался и поджидает. Как кто в воду, он его — хоп. Он умный. Все понимает. — Осьминог! — стонал Горька. — Даже не верится. А я проснулся сегодня утром, так у меня радостно на душе: ну, думаю, обязательно сегодня случится что-нибудь хорошее! Или найду какой-нибудь зарытый старинный пистолет или еще что… И оказалось — осьминог! — Может, его уже поймали? — шопотом выразил надежду Женя. — Как же ты его поймаешь! — окрысился Горька. — Нашелся ловец! Так он тебе и дался! Ты, может, думаешь, это тебе головастик? Вот подожди: к будущему лету разведутся здесь осьминоги. — Всё-таки я что-то не верю, — заикнулся Женя. — Неправда это… — А если неправда, — посоветовал Утенок, — если неправда, — лезь сейчас в воду. Ну, лезь. — Чего мне лезть? — сразу притих Женя. — Сам лезь, если хочешь. У меня горло болит… И пришел я сюда просто так. Дальше всё пошло — лучше некуда. Горька рассказал вычитанную им где-то страшную историю, которая Утенку ужасно понравилась. Как плыл по морю один корабль и ему повстречался другой корабль. А потом оказалось, что с него всех матросов потаскали осьминоги, и эти самые осьминоги чуть не потаскали матросов и с первого корабля. И всех спас один матрос — он начал поливать осьминогов кипятком из шланга. Женя, который прошлый год был в Крыму и теперь этот самый Крым приплетал почти к каждому разговору, попробовал было рассказать о каких-то там дельфинах, которые зачем-то подплывают к купающимся, но Горька его сразу перебил: мол, дельфины — это ерунда, дельфины ему даром не нужны, потому что только дурак может сравнивать всяких паршивых дельфинов с осьминогом, и что теперь свою речку он не променяет ни на какое Черное море. Утенок ликовал: самому ничего выдумывать не надо. А Горька пустился расписывать муки, которые испытывает человек, схваченный осьминогом. Откуда он только знал? Можно было подумать, что его самого сколько раз схватывал осьминог. — Представь: вот ты плывешь, ни о чем не беспокоишься. Вдруг что-то прикасается к ноге. Липкое такое… холодное. Ты ногой — дёрг, а никак: не пускает. Потом за другую ногу, за руки — и под воду. И видишь: такое зеленое чудовище, два глаза, как человеческие, на тебя смотрят… — Знаете что, ребята, — сказал вдруг, дернув плечами, Женя, — я на берег пойду. Позагораю. А то что-то сыро тут, тень, замерз… Он поспешно вскарабкался по сваям на мост и побежал к берегу. Дим с завистью глянул ему вслед, потом на Горьку и — остался. Только к старшим ближе придвинулся. Непонятно почему, но и Утенку стало жутковато… Знаешь ведь, — никакого осьминога нет, сам его выдумал, а всё равно: представишь, что прячется в реке у сваи такое чудовище с глазами, — сразу мороз по спине… Незачем смотреть в воду, а смотришь. Вода в омуте наверху светлая, а в глубине — как чернила. Оттуда, из темноты, выплывают на свет мальки, поводя хвостами. Мелькнут на поверхности и опять скроются в темноте, как растворятся. Со дна, время от времени, поднимаются и лопаются с бульканьем какие-то пузырьки. Сваи, как зеленой бородой, обросли тиной и водорослями, которые извиваются, как живые… Вдруг там и вправду кто-то есть?.. Ну, пусть не осьминог, — откуда он? — а еще что-то такое, неизвестное, страшное… Вдруг леса туго натянулась. Утенок бросил вертеть катушку, подёргал концом удилища — держалось крепко. Значит, крючок где-то зацепился. Такой крючок где найдешь: три острейших жала в стороны, как якорь? Обрывать жалко. Поплыть, отцепить — пустяк, конечно, но теперь лезть в воду как-то неохота. — Что будешь делать? — с интересом спросил Горька. — Что! Лезть придется. Отцеплять. — И не боишься? — изумился Вовка, — я бы ни за что не полез. — И я… — сказал Женька. — Плюнь, — сказал Горька, — лучше дерни и оборви. Может, он и в самом деле там. — Да нет… я уж как-нибудь. Утенок разделся и опустил ноги в воду. Эх, выскочить бы из воды, и — ноги на сваю. Но он с замиранием сердца окунулся и поплыл. Ребята встали, вытянув шеи, глядели на него, как на чудо. Доплыв до места, где зацепился крючок, Утенок нырнул, перебирая по леске пальцами, открыл глаза и вдруг увидел прямо перед самым носом в мутно-зеленом полусвете огромное зеленое чудовище с длинными шевелившимися от течения щупальцами по бокам… Он хлебнул воды и рванулся на поверхность, чувствуя, как что-то липкое, холодное прикоснулось к животу и обвило ноги…
Ребята увидели только, как из-под воды быстрее пробки выскочил Утенок, забился и заорал так, что, наверное, слышно было в поселке. В тот же миг Горька, как был — в рубашке, трусах и сандалиях — очутился в воде. За ним бросились в воду Вовка и Юрка. — Тимка! Тимка! Держись, Тимка! — подбадривал Горька, разрезая воду, как щука. — Тимка! Держись! — отчаянно кричали Вовка и Юрка, изо всех сил работая руками и ногами. Женька не умел плавать, но вбежал в воду по горло и протянул руки: — Тимка! Да Тимка же! Тут Утенку удалось высвободить ноги, и он, бестолково барахтаясь и вопя, поплыл к берегу. Ребята сомкнулись вокруг него, Горька плыл последним, то и дело угрожающе оборачиваясь назад.
А когда, толкаясь локтями, все выскочили, как из кипятка, на берег, увидели: на утенковых ногах прилипли спутанные, похожие на пучки длинных тонких зеленых волос, водоросли. — Т-тина… — заикаясь сказал Утенок. — Верно — тина, — подтвердил Горька, потрогав для верности рукой. — А… осьминог? — Его… нет! — обрадовался Утенок. — Это я его сам… изобрел. Горька понял не сразу: — Совсем нет? — Н-нет. — А как же объявление? — Я… написал, чтоб сома… ловить. — Эх, ты, — сказал Горька, и лицо его сразу стало скучным. — Я так и знал. И ошибка еще там — «осьменог»… Эх, ты — «осьменог»… И вдруг он влепил такого пинка Утенку, что тот кувыркнулся в траву, но — не обиделся: сидел и улыбался, хоть по щекам и текли слезы. А ребятам при взгляде на Утенка стало отчего-то радостно. Один только мокрый, тяжело дышавший Горька отвернулся и принялся стягивать через голову рубашку.
Последние комментарии
1 час 27 минут назад
10 часов 19 минут назад
1 день 3 часов назад
1 день 4 часов назад
1 день 4 часов назад
1 день 4 часов назад