Знакомая девчонка [Джером Дейвид Сэлинджер] (fb2) читать постранично, страница - 6


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

передо мной навытяжку, рассказывал об ужасных измывательствах над евреями в Вене. Вряд ли мне приходилось дотоле видеть столь благородное, исполненное состраданием к безвинным жертвам лицо. Но все же, любопытства ради, я велел ему закатать рукав. И на самом предплечье увидел татуировку с номером группы крови – такую носили все матерые эсэсовцы. Вскоре я вообще перестал задавать интересующие лично меня вопросы.

Кончилась война, и спустя несколько месяцев мне довелось везти в Вену кое-какие документы. Жарким октябрьским утром мы еще с одним военным сели в джип и на следующее утро – оно выдалось еще жарче – были уже в Вене. Нам пришлось ехать через русскую зону, там нас продержали пять часов. Двое караульных никак не могли налюбоваться нашими наручными часами. За поддень попали мы в американскую зону, там-то и находилась улица, где некогда жили и я, и Леа.

Я расспрашивал продавца в табачном киоске на углу, аптекаря, женщину-соседку (когда я с ней заговорил, она от неожиданности даже подпрыгнула), мужчину, который уверял, что в 1936 году мы ехали с ним в одном троллейбусе. Двое сказали мне, что Леа нет в живых. Аптекарь посоветовал обратиться к доктору Вайнштейну – тот только что возвратился из Бухенвальда, – даже дал мне его адрес.

Я сел в джип, и мы поехали к штабу. Мой спутник, шофер, сигналил чуть ли не каждой девушке, а мне нескончаемо долго жаловался на армейских дантистов.

Мы отвезли документы, я сел за руль джипа и уже один поехал к доктору .Вайнштейну

На свою старую улицу я попал под вечер. У дома, где некогда жил, поставил машину Сейчас здесь были расквартированы офицеры. На первом этаже за столом сидел рыжий старший сержант и чистил ногти. Он поднял на меня глаза, но, поскольку я не был старше чином, взгляд его сделался пустым и равнодушным – в армии так смотрят часто. При других обстоятельствах и я бы тем же ответил.

– Что, никак нельзя заглянуть наверх, хоть на минутку? Я здесь жил до войны.

– Здесь, приятель, только для офицеров.

– Да знаю. Я ж только на минутку.

– Никак нельзя, извини, – и он снова принялся чистить ногти перочинным ножом.

– Мне б на минутку только, – повторил я.

Он спокойно отложил нож.

– Послушай, парень. Я пропускаю только тех, кто здесь живет, ясно? Могу и пояснее сказать, если не понял. Да будь ты хоть сам Эйзенхауэр. У меня приказ… – на столе вдруг зазвонил телефон, и сержант осекся. Поднял трубку, но глаз с меня не сводил. – Да, господин полковник. Я у телефона, да, сэр… слушаюсь, сэр… Я велел капралу Сантини поставить их на лед. Сию же минуту. Холодное вкуснее. Оркестр, по-моему, лучше посадить на балкон. Там всего-то трое… Да, сэр. Я передал майору Фольцу, он говорит, дамы могут оставить пальто у него в кабинете… Да, сэр. Совершенно верно, сэр. Вам бы лучше поспешить. Стоит ли пропускать такую ночку, ха, ха, ха! Слушаюсь, сэр. До свидания, сэр! – сержант положил трубку, лицо у него повеселело.

– Ну так как? – прервал я его мечты. – Можно на минутку, а?

– Да что ты там забыл-то? – уставился он на меня.

– Ничего не забыл, – я глубоко вздохнул, – поднимусь только на третий этаж, взгляну на балкон. В той квартире раньше жила знакомая девчонка.

– Ишь ты! А где она сейчас?

– Погибла.

– Ишь ты! Это как же?

– Ее с семьей сожгли в крематории, насколько я знаю.

– Ишь ты! Еврейка, что ли?

– Да. Ну так можно?

Нетрудно было заметить, что интерес сержанта увядает. Он взял карандаш, провел им по столу слева направо.

– Ох, прямо не знаю, что с тобой делать. Заметят тебя, мне крепко всыпят.

– Да я только на минутку.

– Ну, валяй. Да поживее.

Я взбежал по лестнице, заглянул в свою комнату. Там стояли три по-армейски заправленные койки. В 1936 году все было по-иному. Сейчас же повсюду на вешалках офицерские мундиры. Я подошел к окну, открыл его, выглянул – внизу на балконе когда-то стояла Леа. Я спустился на первый этаж, поблагодарил сержанта. Уже на пороге он окликнул меня: что делать с шампанским? Класть бутылки набок или держать стоймя, черт бы их побрал? Я ответил, что ничего в этом не понимаю, и вышел из дома.