Polunochny dozhd [Андрей] (fb2) читать онлайн

- Polunochny dozhd 1.09 Мб, 262с. скачать: (fb2)  читать: (полностью) - (постранично) - Андрей

 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]


Перевод группы https://vk.com/bambook_clubs Переводчица: Елена Ковалева

Редакторы: Ника Гарская, с 12. гл Аня Мурзина

Бета-вычитка: Аня Мурзина

Русификация обложки: Ника Гарская

Приятного прочтения и помните - книга переведена для

ознакомления, не для коммерческих выгод. Просим Вас

уважать труд наших пчелок, не присваивать его себе и не

выкладывать, без согласования с администрацией

группы-переводчика, данный материал на сторонних

сайтах.

Спасибо ;-)


Аннотация


Эта история обо мне, о том, кем я являюсь, о том, как я стала

такой, и о людях, которые помогли мне преобразоваться в Макайлу

Карли. Наступает момент, когда жизненные разочарования начинают

прибавляться. Когда ты больше не можешь проронить ни одной

слезы. Когда больше не можешь чувствовать приступов паники или, когда не можешь молить еще об одном дне. Интересно, мы люди, имеющие духовные переживания или же мы духи, обладающие

человеческим опытом? Что все это значит? У нас у всех есть цель?

Говорят, я была героем — могла добиться всего, что задумала. Как я

могла быть героем, если у меня не было выбора? Меня никто не

спросил. Я сделала то, что, надеюсь, любой, читающий это, сделал

бы. В то время как одну жизнь забрали слишком рано, другой нужно

было жить, жить по-настоящему. Ей нужно было быть центром чьей-

то вселенной. Я была этой вселенной. Я чувствовала ее, прямо как

Горошинку под матрасом.


Глава 1


Блейк всю ночь крепко прижимал меня к своей груди. Я не знала, что теперь будет с нами, мы могли бы, наверное, остаться на

некоторое время в доме на Стейтен-Айленд. Я скучала по своей

маме. Боже, как мне хотелось поговорить с ней. Удерживая себя от

создания нового шедевра на своей руке, я лежала совершенно

неподвижно и прислушивалась к дыханию Блейка. Может ничего

страшного, может это просто уплотнение. Я передвинула руку и

снова пощупала его пальцами; оно по-прежнему было там.

В течение нескольких часов я лежала без сна и размышляла, что

же это могло означать. Все, о чем говорил Блейк, никогда не

осуществится; мне не суждено жить долго и счастливо с ним и Пи.

Нам не суждено стать жизнерадостной семейкой, которую описал

Блейк. Мы не откроем наш маленький театр, и не будем учить детей

играть на чем-нибудь. Нам не суждено ничего из этого сделать. Я

последую по стопам своей матери. Я умру.

К тому времени, когда я услышала голоса, раздававшиеся за

дверью, дневной свет пробрался в комнату. Блейка не было, а Пи

крепко спала рядом со мной, по-видимому, усталость взяла верх в

предрассветные часы, что я даже не заметила, как Пи забралась к

нам в кровать. Может оно исчезло. Моя рука скользнула вверх по

футболке к моей левой груди, я обхватила ее, ощупывая на предмет

чего-нибудь ненормального, и села. Оно пропало, я вообще ничего

не почувствовала. А потом, почувствовала; там же, где оно было

прошлой ночью. Близко к подмышке, так что я предположила, что

оно уже распространилось на мои лимфатические узлы, как и у моей

мамы.

Предполагая, что такова моя судьба, моя участь, что Бог послал

меня на землю для этого, я тяжело вздохнула и встала с кровати.

Оно было там, и никуда не исчезнет.

Я поцеловала головку Пи и набросила одеяло на ее попку в

белых с какими-то фиолетовыми рисунками трусиках, думаю, это

должны были быть монстры из Корпорации Монстров, но они

больше походили на пушистые шарики с ножками. Пройдя по

коридору, я услышала голоса, которые, по всей видимости, спорили.

Я вошла в ванную комнату и тихо прикрыла за собой дверь; подойдя

к открытому окну справа, я прислушалась.

— Нет, я увезу их сегодня отсюда. Я уже позвонил своей матери.

Я не позволю им иметь с этим дело, — сказал Блейк, настаивая на

своем. Иметь дело с чем? Что он имел в виду?

— Блейк, ты скрывал нашу внучку от нас в течение пяти лет.

Микки — дочь Барри. Ты не можешь лишить нас права знать их.

— Не притворяйся, будто бы ты не знала, Сара. Ты знала. Вы

все знали о Макайле. Где вы были, когда она нуждалась в вас? Где

был ты, Холден? Ты хоть представляешь, через что она прошла?

— Не учи меня, мальчишка.

— Перестаньте! — сказала я громким шепотом, идя по коридору

в сторону голосов. Я остановилась и повернулась к окну. Это был тот

же самый шум, который я слышала из окна ванной. Все замолчали и

посмотрели на меня с жалостью, Сара погладила меня по спине, а

Барри улыбнулся мне. Они уже знали, что я умираю? — О, Боже! Кто

все эти люди?

— Пресса, но не волнуйся, мы сваливаем отсюда к черту. Ларри

уже на пути сюда, чтобы забрать меня. Я собираюсь съездить в

пентхаус, чтобы забрать кое-какую одежду, и мы уедем. Мы поедем к

моей матери на некоторое время, — объяснил Блейк. Даже не глядя, я знала, что его рука заменила руку Сары. Я узнала это

прикосновение. Оно обжигало мою кожу и не теплом.

— Нэшвилл? — спросила я.

Блейк перевел свое внимание с чуть приоткрытых занавесок на

Холденов. Мне стало жалко Сару, Блейк снова забирал у нее Пи.

Рука Барри, казалось, поддерживала ее.

Большим пальцем Блейк погладил мою поясницу. Он улыбнулся, когда я взглянула на него. Это причинит боль. Ну почему он такой

правильный?

— На данный момент. Мы обсудим это позже?

Тьфу! Теперь что? Я не хотела, чтобы Блейк оставался в городе.

Я хотела, чтобы у Пи был дом, как у меня на Бегония Драйв с

соседями и тротуаром, на котором она сможет кататься на

велосипеде. С другой стороны, я хотела, чтобы Сара узнала Пи, и я

хотела, чтобы Пи узнала Сару. Дженни бы этого хотела. Я не могла

поверить в то, что творилось на улице перед домом. Обычно такое

вы видите по телевизору, но не в обычной жизни. Я наблюдала, как

один парень оттолкнул оператора со своего пути и повернулся

обратно к Холденам. Глубокие морщины пролегли между бровями

Барри, но я не думала, что в этом виноват возраст. Он беспокоился о

своей жене, о том, что Блейк забирает у нее Пи. Почему все должно

быть против меня? Почему нельзя сделать жизнь проще для всех?

Одно

было

наверняка,

Пи

обладала

завораживающим

магнетизмом, которое влияло на каждого, с кем она общалась, и кто-

нибудь должен был пострадать.

— Кофе есть? — спросила я, испытывая необходимость отойти.

Это было слишком. Мне нужно было уйти и собраться с силами. Как

я могла позаботиться обо всем и сделать всех вокруг счастливыми?

Как же мне удержать всех вместе?

— Да, пойдем со мной, — Сара по-матерински улыбнулась мне.

Знаю, все это звучит безумно. Сара была мне никем, в моих венах

не текла ее кровь, но все же, я чувствовала сильное притяжение к

ней тоже.

Она заботилась обо мне, она улыбалась мне, как моя мама

когда-то. Это согревало мое сердце.

— Не ругайся, — тихо сказала я Блейку. Мой взгляд метнулся к

Саре и Барри, когда он фыркнул и поцеловал уголок моего рта. Ох!

Мое лицо сразу же стало красным, как амбарные ворота. Блейк сжал

мою руку, и я одарила его строгим взглядом. Он не мог делать это на

людях. Боже мой.

— Микки, — громким шепотом позвала Пи из коридора. Я

почувствовала, как румянец вернулся на мои щеки, когда увидела ее

голову.

—Ты пьешь со сливками? — спросила Сара.

— Да, я приду через минуту.

Пи приоткрыла дверь и позволила мне протиснуться в комнату.

— У меня больше нет штанишек.

— Я знаю. Твой папа собирается съездить домой и привезти нам

одежду. Тебе придется походить в тех же шортах. Бабушка Сара их

постирала.

— Иди, принеси их. Мне надо пописать.

— Тебе пройти прямо через коридор. Ты не можешь пописать

без шорт?

— Нет. Кто-нибудь увидит моих монстров, — захихикала она,

разворачиваясь

попкой

и

тряся

предо

мной

маленькими

зверюшками.

— Ах, ладно. Не волнуйся. Я тебя прикрою. Подожди, — сказала

я, абсолютно ее понимая. Мое лицо только что превратилось из

бледного в ярко-красное от одного невинного поцелуя. Я понимала

ее.

Достав шорты, которые полетят в мусорное ведро, как только у

нас появится одежда, я зашла в ванную, нанесла зубную пасту на ее

щетку, пока она писала, и писала, и писала. Бог ты мой.

— Мы собираемся жить тут?

— Нет, мы собираемся навестить бабушку Грейс ненадолго.

— Как мы сделали на Рождество?

— Да, вот. Вымой руки.

— Подожди. Что это? — я не пыталась остановить ее, когда она

выглянула в окно. Толпа на улице была громкой. Пи тоже это

услышала. — Мы знамениты?

Я засмеялась и протянула ей мыло. Радостное волнение на ее

лице убедило меня, что она счастлива быть знаменитой. Глупышка.

— Только ты. Пойдем. Мне нужно кофе.

— Фу, на вкус он, как уголь.

— Откуда ты знаешь, какой вкус у угля?

— Я лизнула его, когда мы жили в доме у леса.

Пихнув ей в руку зубную щетку, я хмуро посмотрела на свое

отражение в зеркале.

— Зачем?

— Он вкусно пах.

— А на вкус?

— Как кофе.

— Чисти зубы. Я пойду на кухню. И не лижи больше ничего, что

вкусно пахнет, — предупредила я, открывая дверь Блейку. Мое лицо

снова покраснело. По ухмылке на его губах и блеску в его глазах я

поняла, что было у него на уме.

— Ты прекратишь смущаться в моем присутствии? — спросил

Блейк, пытаясь взять меня за руку. Я отняла ее и открыла дверь в

нашу комнату.

— Нет, ты перестанешь целовать меня на людях, — возразила я, сдергивая покрывало с кровати. Блейк продолжал улыбаться и

схватил покрывало, чтобы помочь, или это я так думала. Он потянул

его к себе, пытаясь дернуть меня на кровать. Я отпустила его.

— Блейк, перестань. Пи скоро придет, — предупредила я, когда

он бросился вперед и повалил меня на кровать. Он навис надо мной, и его рука мгновенно потянулась к моей футболке.

— Не могу, — признался он, целуя меня в губы. — Я не хочу

останавливаться, никогда.

Слава Богу, я почистила зубы. Правда что ли? Мать честная!

Прежде чем я поняла, что происходит, Блейк был между моих ног, и

я стонала в его губы. Его руки скользили по моей спине, и я забыла

обо всем на свете, обо всем, кроме чувств, которые вызывал во мне

этот мужчина. Я обхватила его ногами, мои бедра двигались в такт с

его бедрами. Одежда, разделявшая нас, едва ли была препятствием

желанию, возникшему между нами. Я не сомневалась, что кончу

лишь от одной эрекции, выпиравшей из джинсов Блейка, но я

остановила его прежде, чем это случилось.

— Господи, Блейк, — выдохнула я, отворачиваясь от него, но он

не остановился. Его руки продолжали исследовать мое тело, пока

его губы оставляли настойчивые, теплые, влажные поцелуи на моей

шее и груди. Я почти снова потеряла контроль. Мои глаза снова

закрылись, а бедра опять начали тереться о него. Мой клитор

требовал большего, и на короткий миг, я почти позволила этому

случиться. Пока Пи не прервала нас. Я хихикнула Блейку в губы.

Тут. Тук.

— Пенни.

Тук. Тук.

— Пенни.

Тук. Тук.

— Пенни.

— Кто такая Пенни, черт побери? — спросил Блейк, вопросительно выгнув бровь. Боже, как я любила этого ребенка.

— Тссс, — прошептала я, целуя его в губы. Я выскользнула из-

под него и на цыпочках подошла к двери, потянув за собой Блейка. Я

взялась за холодную дверную ручку и подождала.

Тук. Тук.

— Пенни.

— БУУУУУУУУ! — закричала я, хватая Пи на руки, когда она

завизжала. Я засмеялась, на крик прибежали Холдены.

Черт.

— Святой Боже. Что случилось? — спросила Сара, Барри бежал

следом.

Я спустила Пи с рук и извинилась.

— Ой, простите, мы просто играли.

Барри улыбнулся нелепой, во все тридцать два зуба улыбкой. Я

отвела глаза. Ничего не могла с собой поделать. Я еще не была

готова улыбаться ему в ответ.

— Пи, хочешь помочь мне приготовить оладьи? — Сара

протянула к нам руку.

Конечно же, Пи улизнула и взяла ее за руку.

— Да! Ты можешь сделать жирафа? Микки может, но всегда

ломает ему шею. Потом мы поливаем его сиропом, и из него течет

кровь. — я покачала головой на ее объяснение про кровь и

повернулась к Блейку, который все еще стоял в спальне. Ей

обязательно нужно было продолжить и рассказать об этом. Ее

бабушка с дедушкой рассмеялись. Слава Богу, я больше не была

никудышней няней.

— Пойдем, выпьем кофе.

— Я не могу.

Пожалуйста, не смотрите. Пожалуйста, не смотрите. Кричал мой

мозг моим глазам, будто зная, что произойдет. Я посмотрела.

Проклятье.

Блейк затащил меня обратно в комнату и закрыл дверь. Зажав

меня между дверью и своей эрекцией, то есть своим телом, он снова

поцеловал меня.

— Мы должны заняться этим. Я не могу больше терпеть.

— Нет. Нужно было заниматься этим прошлой ночью.

— Ты была расстроена.

— Я не буду заниматься этим здесь, когда Сара и Барри прямо

там!

— Думаешь, это первый раз, когда я занимаюсь сексом на этой

кровати, когда они там? Я собирался жениться на их дочери. Мы

провели тут много времени, — тон Блейка был умоляющим, но его

слова окатили меня, словно ледяная вода.

Его слова ударили меня, словно пощечина.

— Ты занимался сексом с Дженни здесь? — спросила я, отходя

от него. Мне не нужно было поворачиваться, когда я услышала

громкий стук, я знала, что это Блейк ударился головой об дверь. Я

уставилась на незаправленную кровать. Я совсем недавно спала с

Блейком в той же кровати, в которой он спал с Дженни. И почему

меня это так увлекало?

— Что, Макайла?

— Что? Почему ты так говоришь?

— Как? Я скучал по тебе. Я просто хочу быть с тобой, а ты все

усложняешь, — ласково сказал Блейк, притягивая меня к себе. Не

дикой и жаждущей хваткой, а нежно, словно он пытался сделать то, чего я хотела.

— Я не хочу, чтобы наш первый раз произошел здесь, когда они

поблизости.

Блейк раздраженно вздохнул и поцеловал меня в лоб.

— У нас это не в первый раз. Все в порядке. Давай, иди. Я пойду

в душ и позабочусь об этом, — заявил он, отпуская меня.

Я посмотрела вниз, затем снова на него. И почему мне не очень

комфортно по этому поводу? Я знала, о чем он говорил, он

собирался подрочить. Я не могла это обсуждать. Ни за что. Я

краснела лишь при одной мысли об этом. Сладостная тяжесть внизу

живота усилилась, и я сразу же почувствовала, что стала мокрой.

Наверно, мне тоже понадобится душ.

— Не делай этого, Блейк. Я поеду с тобой. Мы вместе съездим в

пентхаус. В любом случае, ты не знаешь, что взять.

— Нет. Оставайся здесь. Я возьму только одежду. За остальным

мы вернемся потом. Я не хочу, чтобы ты сталкивалась с прессой.

Они не очень милые люди.

— Мы не преступники.

— Ты можешь поехать, если действительно хочешь, но мы там

ничем заниматься не будем. Холден тоже едет.

— Я останусь здесь, — сказала я уступая.

То, чем он собирался заняться в душе, не выходило у меня из

головы. Блин. Я хотела это видеть.

Блейк поцеловал меня и повел из комнаты. На этот раз именно я

перешла в наступление. Мои руки скользнули вверх по его рубашке к

ребрам.

— Пожалуйста, не делай этого.

— Не делать чего?

— Ты знаешь, о чем я говорю. Я не хочу, чтобы ты это делал. У

нас ведь будет время сегодня ночью, правда? — спросила я. Я даже

не понимала, какого черта происходило.

— Надеюсь. Это беспокоит тебя?

— Немного. Я не хочу, чтобы ты думал, что я не хочу тебя. Я

хочу. Очень. Я просто не хочу делать это здесь.

Блейк поцеловал меня легким, нежным касанием.

— Ты такая невинная.

— Ты смеешься надо мной.

— Нет. Как я могу смеяться над тобой? — усмехнулся он.

Он надо мной смеялся. Точно.

— Ты считаешь меня незрелой.

— О, я так не думаю. Я это знаю. Ты только что до чертиков

напугала всех в этом доме.

— Хмм. Верно подмечено. Нам лучше убраться отсюда, пока они

не подумали, что мы тут чем-то занимаемся.

— Боже, милая, да им плевать! Ты действительно думаешь, что

они этого не делают?

— Фу. Идем, — хотя я была уверена, что они этим занимались, я

не хотела думать об этом и на самом деле не могла поспорить по

поводу комментария о своей незрелости. Я только что до смерти

напугала Пи. Мне это понравилось. Я была в восторге от того, как ее

глаза стали огромными, как она моментально завизжала и как

попятилась назад, приседая на корточки. Это было эпическое

зрелище, и я была уверена, что сделаю это снова.

Я наблюдала, как Ларри увез Блейка с Холденом, пока Сара

занимала Пи. Я не хотела, чтобы она увидела Ларри со всеми этими

журналистами на улице. Сара увела ее в кабинет Холдена, чтобы

показать тропических рыбок. У меня экзотические рыбки не

вызывали такого интереса, как у Пи. Она охала и ахала над каждой

из них. Меня больше интересовали фотографии, висевшие на

стенах и стоявшие на полках.

Я видела фотографии Дженни на ее странице в Фейсбуке, но то

были

обычные

снимки,

джинсы

и

волосы,

собранные

в

растрепанный пучок. Эти фотографии были профессиональными и

великолепными. Ух ты. Дженни была красивой, я никогда с ней не

сравнюсь. Я не смогу выглядеть так даже после пластической

операции и со всей косметикой мира.

— Пи, иди сюда, — сказала я, потянувшись к ее руке. Не я

должна была говорить ей об этом, но девочке было почти пять лет, а

она и понятия ни о чем не имела. Пора кому-то сообщить ей

новости.

— Да? — спросила она, отвлекаясь от светового шоу, которое

Сара включила ей в этом громадном аквариуме. Господи. Спорим, я

могла бы купить машину за те деньги, которые он стоил. Я не

смотрела на Сару, боясь увидеть ее взгляд, говорящий, что я лезу не

в свое дело. Вчера она провела с Пи целый день, она могла

поговорить с ней. Я усадила Пи себе на бедро так, чтобы ее глаза

оказались на уровне фотографий ее матери. Это был снимок

Дженни в детстве, может двенадцати лет или около того. Она стояла

перед табличкой Зазен Ризорт в красивом цвета морской волны

бархатном платье. Огни вокруг входа в великолепный отель

придавали золотистое сияние ее сливочной коже.

— Ты знаешь, кто это? — спросила я, перемещая немного ее

вес. Клянусь, она каждый день набирала по килограмму.

— Да, это моя мама.

Сара смотрела на меня, слегка улыбаясь, когда я повернулась к

ней.

— Она увидела эту фотографию, — объяснила Сара, показывая

мне семейный портрет на столе Барри.

— Она похожа на меня, — сказала мне Пи.

— На тебя? — спросила я, опуская ее на пол. — Тебе сколько

лет?

— Прости, я имела в виду, я похожа на нее.

Пи вернулась к световому шоу. Я смотрела, как она играла с

пультом, создавая игру света среди рыб. Крошечные белые скалы

поменяли цвет, переливаясь яркими красками.

— А Блейк это видел? — спросила я, держа в руках точную

копию Пи. Те же бирюзовые глаза смотрели на меня.

— Ни разу с рождения Пи. Потрясающе, не правда ли?

— Правда. Она тоже ненавидела свои вьющиеся кончики, как и

Пи?

Сара засмеялась,

— Уверена, мы потратили тысячи долларов, пытаясь от них

избавиться. У тебя они тоже есть. Как и у твоего отца.

— Он мне не отец, и мне плевать на свои волосы. Меня это

никогда не беспокоило. Я не слишком переживала, что у меня

вьющиеся волосы, — спокойно ответила я, стараясь скрыть

внезапно появившуюся злость. Я не хотела быть грубой, но все же.

Твой отец? Серьезно?

— Он говорил о тебе не переставая в течение нескольких

месяцев.

— Да, мы могли бы не говорить об этом? — спросила я, переводя взгляд на Пи. Я использовала ее, как предлог, чтобы

избежать этой темы.

— Прости. Просто не могу видеть его в таком состоянии. Он

сожалеет. Очень сильно. Он не знал, Микки.

— Да, да. Я знаю.

— Как бы я хотела, чтобы твоя мама позвонила мне, я бы

позаботилась о тебе. Пожалуйста, знай это, Микки.

— Почему? Ты знала о ней. Ты знала, что он делал с ней в

течение многих недель.

— Иди сюда, я хочу кое-что показать тебе.

— Нет. Мне и так не плохо. Вот, что меня больше всего сейчас

волнует, — заверила я ее, кивнув в сторону Пи. Нам не нужно было

говорить об этом. Я не хотела делать этого. Я не хотела быть

дочерью Барри. — Я лишь хочу, чтобы вы с Пи общались.

— Пи, ты в порядке? Мы собираемся пойти в мою комнату. Если

хочешь, можешь пойти с нами, — предложила Сара.

— Нет, я хочу поиграть с рыбками. Почему они не плавают задом

наперед?

— Хмм, хороший вопрос. Давай разберемся с этим позже, —

предложила я, направляясь к ней. Я пыталась использовать рыбок и

пытливый ум Пи, чтобы не ходить с Сарой. Я не хотела ничего

видеть. Сара взяла меня за руку и повела дальше по коридору в их

спальню. — Сара, мы не должны это делать, — заныла я, как

обычно вела себя Пи, когда не хотела что-то делать. Я, наверное, даже топнула ногой. — Меня не волнует, что делает Барри. Я просто

хочу, чтобы он хорошо относился к Пи.

— О, он будет. Он от нее без ума. Сядь здесь, — скомандовала

Сара, почти заставив меня сесть на подоконник. Это окно выходило

на парк, разбитый во внутреннем дворе. Не удивительно, что Сара

любила этот дом. Я тоже его полюбила.

Сара села рядом со мной с белым альбомом с фотографиями.

На обложке каллиграфическими золотыми буквами была сделана

надпись Дженни Линн Холден. Великолепно. Я не хотела смотреть, как росла Дженни, я хотела, чтобы Сара показала его Пи, а не мне.

Я не являлась частью этой семьи и не хотела ею становиться.

Только Пи. Почему ей так трудно это понять?

Я посмотрела на нее, когда она открыла альбом. У меня сразу

же возникло сильное желание взять в руки ручку.

— Моя мама, — сказала я, слова застряли у меня в горле.

Торжественное открытие в Атланте было написано тем же

каллиграфическим шрифтом. Она была такой красивой, но я не

понимала. — Как ты можешь хранить эти фотографии, когда знаешь, что она тебе сделала?

— Дженни ничего об этом не знала. Мы никогда не позволяли ей

услышать наши ссоры в тяжелые время нашего брака.

— Как ты можешь просто простить его за это? Как ты можешь

хранить эти фотографии?

— Я храню их из-за этого, — указала она, — посмотри на лицо

Дженни. Твоя мама была особенным человеком в ее жизни. Твоя

мама познакомила Дженни с роялем и привила любовь к музыке, я

никогда не думала, что в ней это есть. Дженни так и не узнала о

твоей маме и ее отце. Виктория была для нее идолом, и иногда ты

делаешь что-то, чтобы защитить своего ребенка от вещей, которые

могут ему навредить. Ей не нужно было знать об этом. Твоя мать

любила ее.

— Ух ты. Ты — настоящая находка.

— Что ты имеешь в виду?

Я перевернула страницу и засмеялась. Это была моя мама.

Дженни и моя мама, вымокшие до нитки, держались за руки и

танцевали под ливнем. Они обе подняли лица к небу и открыли рты.

— Я просто имею в виду, не у многих есть способность ставить

интересы других выше собственных. А у тебя есть. Ради Дженни ты

проглотила обиду, которую моя мама причинила тебе. Это правда.

— Твоя мать спасла мою семью.

— Что ты имеешь в виду? — теперь была моя очередь

спрашивать.

— Посмотри на нее. Посмотри, какая она счастливая на этих

фотографиях, — я улыбнулась. Она всегда была счастливой. Даже

когда испытывала ужасную боль, она по-прежнему могла найти над

чем посмеяться. Вот таким человеком она была. — Теперь, посмотри на меня.

— Ты красивая, — сказала я, глядя на успешную женщину, одевающуюся в дорогие платья и костюмы.

— Я не была такой красивой, как твоя мама.

— Конечно, была. Просто другим видом красоты.

— Нет, я была уродливой. Очень уродливой. Меня волновало

только одно, деньги и следующий курорт. Мы с Барри построили все

это вместе. Именно он захотел притормозить и создать семью, я

этого не хотела. Мы были в самом расцвете лет, живя мечтой, которая была лишь видением в нашем сознании. Только после

романа твоей мамы с моим мужем я увидела, в чем заключались

мои приоритеты. Твоя мать научила меня этому. Твоя мать показала

мне, что вот эта маленькая девочка — самое важное в жизни, —

объяснила Сара, указывая на фотографию Дженни.

— Ты выясняла отношения с моей мамой? Она знала, что ты

знала? — спросила я, перевернув следующую страницу. Дженни и

моя мама стояли спина к спине в купальниках с водными

пистолетами в руках, готовые выстрелить.

— Да, ситуация накалялась. Я ненавидела ее всей душой.

— Думаешь, она любила Барри?

— Я не знаю. Может быть. Она любила Дженни, это точно. Я

удивлена, что она не вышла замуж, я была уверена, что какой-

нибудь счастливчик покорит ее. Она была такой молодой и полной

жизни.

— У нее не было времени со мной, оркестром и ее работой, думаю, это все, чего она хотела. Я никогда не видела свою маму в

одиночестве. Никогда, — объяснила я. И это не было ложью. Мы

были заняты и мы были заняты, развлекаясь. Только это имело для

нее значение, убедиться, что я жила полной жизнью.

— Нисколько в этом не сомневаюсь. Я научилась этому у нее. В

тот день, когда твоя мама собрала свои вещи, чтобы уехать, я

пришла повидаться с ней. Я сказала ей, что не хочу, чтобы она

когда-либо связывалась с Барри или Дженни в будущем. Она

пообещала, что не будет и в пятидесятый раз попросила прощения.

Она кое-что сказала мне тогда, что изменило мою жизнь.

— Кое-что сказала?

— Да.

— Что?

— Она плакала. Она сказала мне, что я не вижу Дженни, что

даже не знаю, какая она.

— Это не так. То есть, кто тогда сделал все эти фотографии? —

задала я вопрос. Этот ребенок фотографировался ежедневно.

— Я узнала ее по этим фотографиям. Барри нанял студентов

колледжа на летнюю практику, Дженни была частью их практики.

Твоя мама и Дженни собрали этот альбом.

— Моя мама сделала это вместе с Дженни? — спросила я.

— Да. Я хочу, чтобы ты взяла его себе.

— Нет. Я не могу.

— Можешь. Ты хочешь смотреть на них и вспоминать ее такой, как на этих снимках.

— Я ничего не взяла.

— Ты ничего не взяла? — спросила она.

— Да, я убежала. Когда она умерла, я не вернулась в нашу

квартиру. Я должна была. Я даже не знаю, где она похоронена.

— Мне так жаль, что ты прошла через это одна, милая.

— Тебе грустно, Микки? — спросила Пи, встав прямо передо

мной. Я даже не слышала, как она вошла.

— Нет, детка. Мне не грустно. Посмотри сюда. Это твоя мама и

моя мама, как классно, правда?

— Это? — спросила она. Я подняла альбом и она забралась на

мои колени. Конечно же, ей нужно было начать сначала.

— Что это, бабушка? — спросила она, указывая на фотографию

двух счастливых девочек в свитерах и бейсболках. Я услышала

радость в голосе Сары, и должна признать, у меня на сердце тоже

потеплело, когда она назвала ее бабушкой. Дети действительно

забавные существа. Я переживала, как все пойдет, как она будет с

этим справляться, но, по правде говоря, она справлялась намного

лучше, чем я. Для меня это оказалось намного тяжелее, чем для

нее.

— Это первая игра команды Atlanta Braves (Атланта Брэйвз -

американская профессиональная бейсбольная команда. Прим.пер.), которую посетила твоя мама.

— Моя мама любила их, — улыбнулась я счастливым

воспоминаниям.

— О, поверь мне, я знаю, — заверила меня Сара, — Дженни

тоже обожала их, спасибо твоей маме.

— Ты тоже туда ходила? — спросила Пи Сару.

— Да. Твой дедушка купил твоей маме сезонный абонемент на

ее день рождения. В тот год мы часто туда ходили. У меня есть эти

счастливые воспоминания благодаря очень особенной девушке, которая любила твою маму.

— Твоя мама, — объявила Пи, глядя на меня. Никогда не знала, что моя мама была такой важной частью их жизни. Это не должно

было меня удивлять. Моя мама оказывала такой эффект на людей.

У нее не было ни единого врага. Ни одного. Слушая истории о

Дженни и о моей маме, мне хотелось взять в руки ручку, моему мозгу

нужно было чем-то занять себя. Мне нужно было остановить это. У

меня в горле образовался сухой комок, я отодвинула Пи в сторону и

вышла. Я собиралась расплакаться. Должна была.

Вернувшись в комнату, в которой я провела прошлую ночь, я

подошла к окну. Умоляя себя не плакать, я сдерживалась, делая

глубокие вдохи, пытаясь побороть слезы. Ух ты. Неожиданно. Я

щелкала пальцами и размахивала руками, расхаживая по комнате.

Затем я так сильно сжала руки в кулаки, что костяшки побелели, и я

снова потрясла ими, пытаясь сдержаться. Не сейчас. Не сейчас. Не

сейчас. Я отодвинула занавеску и снова сделала глубокий, долгий

вдох.

— Прости меня, Микки. Я не хотела расстраивать тебя. Я лишь

хотела показать тебе, что очень многим обязана твоей матери. Мой

брак распадался, я видела лишь богатство и успех, и не знала свою

дочь. Я поняла это только тогда, когда Дженни полюбила твою мать

больше, чем меня, когда Барри захотел твою мать больше, чем

меня. Я обязана твоей матери всей своей жизнью. Я просто хотела, чтобы ты это знала, чтобы знала, каким особенным человеком она

была.

— Я так по ней скучаю, — всхлипнула я. И вот оно. Проклятье.

— Если бы ты была моей дочерью, я подошла бы и обняла тебя.

Я не знаю, что делать, Микки. Мне уйти и оставить тебя в покое?

— Да, пожалуйста. Просто займи Пи чем-нибудь на пару минут.

Я в порядке. Все хорошо. Я рада, что ты рассказала мне. Я

счастлива, что моя мама заставила тебя увидеть, какой особенной

была ваша семья. Мне просто нужно немного времени, — объяснила

я, повернувшись к ней спиной. Я не хотела, чтобы она видела мои

слезы. Фу. Я была подавлена. Откуда вообще это взялось?

— Хорошо, не торопись.

Я повернулась к двери, когда услышала щелчок. И еще одна

дверь закрылась. Теперь, мне нужно убедиться, что следующая

откроется. У меня была довольно хорошая идея, что я должна была

делать, но мне нужен план. План, в конечных результатах которого

меня уже не будет. План, который оставит Пи и Блейка счастливыми.

Вот, что мне было нужно.

Вот о таком чудо-плане я мечтала. О двери, которую мне нужно

открыть.


Глава 2


Это прощание вошло в историю самых грустных прощаний. Сара

пыталась держать себя в руках. Я обняла ее и поблагодарила за все, что она для нас сделала. Я пообещала, что она встретится с Пи

через несколько дней, и Блейк поторопил нас на выход. Мне было ее

ужасно жаль. Она только что нашла Пи, и казалось, опять ее теряла.

Я не собиралась позволить этому случиться, я бы нашла способ, чтобы Сара стала частью жизни Пи. Она должна была. Пи

нуждалась в ней также сильно, как и Сара нуждалась в Пи.

— Ларри! — закричала Пи, запрыгивая на заднее сиденье.

Ларри, широко улыбаясь, крепко обнял ее.

— Микки, — кивнул он, все с той же улыбкой.

— Привет, Ларри, спасибо, что делаешь это.

— А, да не за что. Я сделаю все, что угодно для вас, девочки.

— Давайте притворимся, как будто мы знаменитости и только

что снялись в фильме, а все те люди преследуют нас, потому что

хотят получить мой авто, авто, мою подпись! — воскликнула Пи

прямо перед тем, как запрыгнула на сиденье.

— Автограф. Слово - автограф, — пояснила я. Мы с Блейком

встретились взглядом, когда оба взяли ее за руку, думая об одном и

том же. Мы ее немного приподняли, и я, перекинув ремень

безопасности через нее, застегнула между нами.

Наши пальцы встретились, и переплелись.

— Жми на газ! — крикнула Пи водителю. Конечно же, мы все

рассмеялись, и конечно же толпа репортеров последовала за нами

в…в…в…АЭРОПОРТ?

— Блейк, мы не полетим. Почему мы не можем поехать на

машине?

— Я хочу летать, — воскликнула Пи, представляя свое видение

ситуации. Ну, конечно.

Я ощутила пальцы Блейка в своих волосах прямо у основания

шеи. Боже! Клянусь, этот мужчина мог коснуться меня локтем, и мое

тело отреагировало бы на это.

— Это бессмысленно, Макайла. Зачем нам ехать 15 часов на

машине, когда мы можем долететь за два?

— Я ненавижу это. Ты ведь знаешь, так?

— Но, ты сделаешь это, и мы приземлимся до того, как ты

поймешь, правда?

— А что если вы с Пи полетите, а я встречусь с вами завтра? —

Блейк засмеялся. Я не пыталась быть смешной. — Ларри поедет со

мной, мы поведем машину по очереди. Что скажешь, Ларри? Ты в

деле? — Ларри тоже засмеялся.

— Прости, Микки. Я здесь только потому, что сегодня у меня

выходной. Не думаю, что миссис Дефрей согласится на это.

— Ты летишь, — приказал Блейк, успокаивающе сжав мою шею.

Господи. Нам нужно было заняться сексом. Напряжение между

нами было слишком велико.

Все, что я чувствовала до этого, осталось на земле. Как я могла

думать, что умру от болезни, развивающейся в моем теле, когда

собиралась погибнуть в авиакатастрофе? Ничто другое не имело

значения. Тревога сдавила грудь, а душа ушла в пятки, мне уже

просто было не до других страхов.

— Блейк, серьезно. Я не могу этого сделать. Я ненавижу это. Я

настолько ненавижу самолеты, что мне будет плохо. Пожалуйста, не

заставляй меня это делать.

Я твердо уперлась ногами в асфальт. Ну, типа того. Но не

устояла. Блейк потянул меня вперед, и мне пришлось идти, иначе я

упала бы плашмя на землю. Пи была уже на полпути вверх по

траппу и кричала нам, чтобы мы бежали от папарацци. Один раз я

оглянулась, даже не знаю зачем. Я знала, что пресса была

остановлена у ворот. Но для Пи, они все еще преследовали ее. Я

улыбнулась, когда Пи остановилась на верхней ступеньке, повернулась и, махнув рукой, послала воображаемой толпе три

воздушных поцелуя. Сумасшедший ребенок.

— Ты три дня жила среди диких животных в лесном

заповеднике, клянусь, это было намного опаснее, чем полет. Ты в

порядке. Мы не разобьемся.

Я сделала два шага и развернулась обратно, уткнувшись прямо

в грудь Блейка. Он взял меня за руки и поцеловал, заставляя

подняться на одну ступеньку вверх.

— Я думала, ты говорил, что любишь меня, — надулась я, целуя

его снова и снова.

Блейк опять поцеловал меня,

— Я настолько сильно люблю тебя. Ты не имеешь ни малейшего

представления, насколько я в тебя влюблен.

— Тогда, не заставляй меня делать это. Пожалуйста. Умоляю

тебя. Ты не понимаешь, Блейк, я не могу летать.

— Я буду держать тебя за руку, и целовать тебя весь полет.

Обещаю.

— Ты не можешь целовать меня на глазах у Пи.

— Да, могу. Разворачивайся и поднимайся на борт.

— У меня начнется приступ паники.

— Микки —

— Я тебя ненавижу, правда.

Блейку пришлось нежно подтолкнуть меня. Мои ноги двинулись, но неохотно. Я ненавидела это. Ненавидела больше всего на свете.

Я не знаю почему, просто так было. Меня это пугало до чертиков.

Пи, конечно же, было все равно; она выглядывала в маленький

иллюминатор и кричала пилоту, чтобы тот поторапливался.

Папарацци приближались на космических кораблях и собирались

захватить нас. Дверь самолета закрылась, словно подписав мне

смертный приговор. Вскоре, я упаду на землю с высоты в тридцать

тысяч футов.

— Клянусь Богом, с тобой ничего не случится.

— Если не считать, что я умру от приступа паники.

— Я тебе этого не позволю. Садись. Почему ты так сильно

боишься летать?

— Просто ненавижу. — Я действительно ненавидела это. Я не

пыталась особо настырничать, это было правдой. — Пи, пристегнись, — обратилась я к ней, она все еще выглядывала в окно

в поисках того, кто собирался нас преследовать до самого Теннесси.

Блейк сел рядом со мной в белое кожаное кресло и взял меня за

руку. Пи уселась напротив нас и пристегнула ремень безопасности. Я

ненавидела взлет, это была худшая часть полета. Как и посадка, и

турбулентность, и шумы. Тьфу, я ненавидела летать в самолете.

Блейк крепко сжимал мою руку, пока мы выруливали на взлетную

полосу, набирая скорость, до тех пор, пока самолет не начал

взлетать. Вот дерьмо.

— С тобой все хорошо. С нами все хорошо, — успокаивал

Блейк, позволив мне сжать его руку. Как только мы набрали высоту, я

немного расслабилась. Пи отстегнула свой ремень безопасности и

перелезла на диван, чтобы посмотреть Ральфа.

— Микки, ты можешь посмотреть мультик со мной, — она

вытянута ноги и заложила руки за голову, подойдя к просмотру

серьезно.

— И где я буду сидеть? — подразнила я дрожащим голосом. Пи

захихикала и предложила мне лечь рядом с ней. — Нет, я не

сдвинусь с этого места, — заверила я ее.

— Не хотел бы я чувствовать, как ты сжимаешь мою руку, когда

будешь рожать, — сказал Блейк и потряс рукой, которую я с силой

сжимала и даже не заметила этого.

— Подожди, пока мы не приземлимся, — предупредила я. У нас

этого не будет. У нас с Блейком не будет общих детей, Пи — все, что

у нас есть. Это должно было нас сблизить, другого не дано. Мне

стало грустно. Я в течение многих лет умоляла маму о сестренке, она не хотела больше детей. Она всегда говорила, что мы пара, а не

тройка.

— Давай поговорим о чем-нибудь, чтобы тебя отвлечь, —

предложил Блейк, потирая мою напряженно вытянутую руку. Я ни за

что не расслаблюсь, пока не окажусь на земле. Ох. Я ненавидела

полеты. Посмотрев в окно, я не увидела ничего, только облака; земля исчезла из вида, ее заменили пушистые белые клубы пара.

— Давай, не будем. Как насчет ручки. Давай сделаем это.

— Нет, расскажи мне что-нибудь.

— Что, например?

— Эй, папа, — позвала Пи с другой стороны, — мы можем

открыть окно и посыпать облака Skittles?

— Нет, мы не можем открыть окно.

— Почему? Я хочу сделать дождь из Skittles.

— И что ты отвечаешь в таких случаях? — спросил Блейк. Он

был серьезен, и это выглядело чертовски мило.

Я взглянула на руку Блейка поверх моей.

— Спроси ее, где она достанет Skittles.

— Ладно, покажи мне свои Skittles.

Пи скользнула своей ручонкой в карман и вытащила пол

упаковки Skittles. Я засмеялась.

— И что теперь, всезнайка?

— Клянусь, я не знала, что они у нее есть.

— Как мы откроем окно? — спросила она, забыв о Ральфе.

Я объяснила Пи, почему мы не могли открыть окно,

— Самолет герметизирован для больших высот. Снаружи

недостаточно воздуха и очень холодно.

— Ой, а почему ты держишь моего папу за руку? Ты

собираешься за него замуж?

Я отняла свою руку у Блейка,

— Нет. Я думала, ты хотела посмотреть мультфильм?

— Хотела, но сейчас я хочу сделать что-то другое. Но почему вы

держитесь за руки? Ты любишь моего папу?

Тьфу. И почему я не готова к подобному? Ах да, потому что я

была еще незрелой. Я даже не была достаточно взрослой, чтобы

быть зрелой. Двадцатилетние девушки не влюблялись в мужчин, имеющих маленьких дочек. Восемнадцатилетние девушки учились в

колледже, встречались с парнями и пытались выяснить, кем они

являлись. Мне никогда не суждено это испытать.

— Иди сюда, Пи, — сказала я, изо всех сил стараясь

игнорировать шум, который я слышала под самолетом. Сев ко мне

на колени, она переплела свои маленькие ручонки с моими. —

Помнишь, когда мы приехали в домик у леса, и я сказала тебе, что

не знаю, что произойдет дальше, но с нами все будет хорошо?

— Да, ты не знаешь, любишь ли моего папочку? — задала она

вопрос. Мой взгляд метнулся на Блейка, который пристально

смотрел на меня.

— Я знаю, что люблю твоего папу, и я знаю, что люблю тебя, но

давай сделаем так, как делали в прошлый раз. Давай просто

двигаться постепенно, и посмотрим, куда это нас приведет, ладно?

— Ну, ладно, Но, может на этот раз, мы будем жить в замке. Мы

сможем, папа? О, это моя любимая часть! — сказала Пи, прыгнув

обратно на свое место. Ральф и принцесса, наконец, подружились.

— Должен ли я ответить на вопрос о замке? — спросил Блейк.

Это было так чертовски мило, и от того, как сильно он старался, на

душе у меня потеплело.

— Блейк, тебе не нужно стараться делать все правильно.

Посмотри на нее, она уже забыла об этом, — сказала я, глядя на Пи, которая сейчас примостилась с краю белого кресла и была

полностью поглощена мультиком.

— Нет, я не забыла. Я просто хочу сначала посмотреть это, —

заверила меня Пи.

— Да, и ты не всегда будешь прав, — признала я, когда Пи

подставила меня, обратив на меня все свое внимание.

— Ты хочешь остаться в Нэшвилле? — спросил Блейк, заменив

руку Пи своей. Теперь мои руки были похожи на маленькие ручки Пи

в моих руках. Сжав пальцы, он почти заставил их исчезнуть.

— Можем мы просто подождать, пока не доберемся туда, Блейк?

Я не знаю, чего хочу. Я даже не знаю, что происходит вокруг. Мне

просто нужно погрузиться в это, промариноваться. Я не знаю.

— Но ты хочешь меня?

Черт. Я не хотела этого делать. Не сейчас. Никогда.

— Это всего лишь турбулентность, Макайла, — успокоил меня

Блейк, сжав немного мою руку. Мое тело сразу же напряглось, когда

самолет задергался. — Я чувствую, что что-то произошло, пока мы

были в разлуке.

— Нет, это не так, Блейк, — тихо ответила я. Как, черт возьми, я

должна объяснить ему, не рассказав об этом? Я не могла просто

вывалить это на него. Что я должна была сказать? Кроме того, если

бы он узнал правду, он заставил бы меня пойти к врачу. И именно

это я бы отказалась сделать. Я бы не стала тратить свои последние

дни на земле на пребывание в больнице, подвергаясь уколам и

капельницам, теряя волосы и вес, этого я не могла себе позволить.

Я никогда бы не стала таким человеком, и Блейк с Пи не стали бы

свидетелями этого. Ни за что на свете я не позволила бы этому

случиться. Не в этой жизни.

— Тогда, что это? У нас все хорошо?

— Можем мы поговорить об этом позже, когда не будем на

волоске от смерти?

— Да, ладно, — грустно ответил Блейк. Я не пыталась изменить

что-либо между нами. Я просто не могла дать ответы на вопросы о

несчастливом будущем.

— Расскажи мне что-нибудь о Дженни.

Блейк растеряно посмотрел на меня. Уверена, я бы тоже

растерялась. Продолжительность концентрации внимания у меня

была еще хуже, чем у Пи.

— Зачем?

— Хочу узнать ее. Хочу, чтобы Пи узнала ее. Сара показала мне

фотоальбом, моя мама была на многих фотографиях там.

— Она рассказывала о твоей маме, — тяжело вздохнув, сказал

Блейк. Я знала, что смущала его; я даже себя сбивала с толку. Я

прижалась к его груди, и он обнял меня. Это ощущалось так

правильно; мое тело идеально подходило ему, и мои пальцы с

легкостью сплелись с его, как будто там было их место.

Я смотрела на ясное голубое небо, и мое сердце привязалось к

этому мужчине немного больше.

— Она рассказывала? Расскажи мне, что она говорила.

— Порхающий мизинчик, — рассмеялся он.

Я тоже засмеялась,

— Ты об этом знаешь? Это секрет моей мамы. Благодаря ему

она была лучше всех. Знаешь, не каждый может это сделать? — Я

улыбнулась, вспоминая порхающий мизинчик моей мамы. Вся

фишка заключалась в выборе правильного момента, и это трудно

было сделать. Вы должны были знать, когда нужно его использовать, или звучание будет таким, словно вы облажались. Вы слегка

задеваете клавишу до того, как выдаете реальную ноту. Именно

пауза между нотами создавала музыку. Я уверена, что моя мама

научилась этому у кого-то еще, но я также убеждена, что Дженни

узнала этот секрет от моей мамы, а Блейк узнал его от Дженни.

— Да, она была супер. Я не могу сделать этого. Думаю, мои

пальцы слишком большие, — признался Блейк, проводя туда-сюда

своим мизинцем по моему соску, который сразу отреагировал на

ласку.

— Блейк, перестань, — тихо произнесла я. Я знала, что каждый

сантиметр моего тела, к которому прикасался Блейк, был связан с

возбуждением, растущим у меня между ног, но Святой Боженька.

Мой напряженный сосок был напрямую связан с клитором. Я

почувствовала пульсацию между ног, когда он ущипнул его, отчего

тот затвердел словно камушек, пока теплое дыхание Блейка

обдувало мои волосы. Я убрала его руку, когда он обхватил и сжал

мою грудь. Господи. Мы должны были заняться сексом.

Признавая то, что мы уже и так знали, Блейк вздохнул,

— Мы должны держаться на расстоянии друг от друга.

— Расскажи мне о том дне, когда ты встретил Дженни. Сколько

лет тебе было?

— Двенадцать, я рассказывал тебе об этом.

— Но не саму историю. Расскажи мне эту историю.

— Я никогда не хотел играть на фортепиано. Меня заставили

играть, как только я мог сидеть на скамье. Мой отец не хотел иметь

сына, который не умел играть на фортепиано.

— Он заставлял тебя играть?

— Типа того. Я никогда не говорил ему, что не хочу это делать. Я

просто бунтовал, пытаясь показать ему свое нежелание.

— Как? — спросила я, проводя пальцами по его руке.

— Когда мне было семь, я сломал эти два пальца, взбираясь на

дерево, сломал оба запястья, пытаясь перепрыгнуть через машину

на велосипеде, а потом повредил копчик, пытаясь покачаться на

виноградной лозе, из-за чего не мог сидеть на жесткой скамье. Я

боролся с ним всеми средствами, чтобы не заниматься, но никогда

не говорил ему, что не хотел играть.

— Ты подошел к этому серьезно, — поддразнила я его.

— Пока Дженни Линн Холден не вошла в аудиторию со своей

мамой.

— Расскажи мне.

— Я собирался убраться к чертовой матери оттуда. Было почти

пять вечера, и я собирался посмотреть Форсаж.


***


25 июня 2001 г.


— Я ухожу, — сказал я своему отцу, когда увидел самую

прекрасную девочку в мире. Длинные темные волосы струились

вниз по ее спине, а выражение ее лица было печальным, уязвленным.

— Прошу прощения, мэм, — обратился мой отец к матери, —

мы не такого рода заведение. У меня длинный список студентов, ожидающих своей очереди, чтобы попасть сюда.

— Не могли бы вы просто послушать, как она играет? У нее

очень хорошо получается.

— Я могу предложить вам список рекомендаций, учителей,

которые очень хороши в своем деле.

— Я не хочу очень хороших, — услышал я самый приятный

голос, когда-либо слышанный мною. Такой сладкий, что можно

было испортить зубы. — Я хочу Конли Коуста. Я хочу лучшего.

— Мне нравится твое рвение, правда, но мы просто не

работаем здесь так. Если я сделаю для тебя исключение, мне

придется делать это для всех. Извини. Я могу дать тебе

заявление на прием и включить в лист ожидания.

— И насколько большой лист ожидания? — печально спросила

она.

— Около трех лет.

— Я помогу, — взвизгнул я из-за спины своего отца.

— Ты поможешь? — спросил он меня, нахмурившись.

— Я помогу с ее обучением. У нас есть свободное место.

— Тебе самому еще нужен учитель.

— Подожди, никуда не уходи, — сказал я самой красивой

девочки в мире. Какого цвета были ее глаза? Что-то между

голубым, как вода в бассейне, и бирюзовым цветом. Ее длинные

волосы ниспадали вниз по спине.

Она повернула голову и посмотрела на меня. С Дженни Линн

мое детство закончилось. Я больше не был маленьким мальчиком, который боялся подцепить вшей от девочек. Я бы с радостью

принял ее вшей.

Я оттащил своего отца в сторону и стал умолять его,

— Папа, прими ее. Пожалуйста.

На его лице появилась та усмешка, какой он обычно

пользовался, когда насмехался надо мной.

— Почему?

— Ты знаешь, почему. Посмотри на нее, — сказал я, видя, как

они обе перешептывались. Казалось, ее мать пыталась

образумить свою дочь, но та стояла на своем. Она не собиралась

сдаваться.

Это одна из вещей, которые мне нравились в ней с самого

начала. Дженни обладала такой силой воли, которую невозможно

было сломить.

— В прошлом месяце у тебя случился чуть ли не припадок, потому что ты должен был держать Шайенн за руку на свадьбе.

— Это потому что ты предложил мою помощь для свадьбы

людей, которых я даже не знал. И от нее воняло грязными ногами.

— Тебе придется увлечься кем-нибудь другим. Я не собираюсь

нарушать правила ради девчонки, которую ты в следующем

месяце возненавидишь.

— Я не возненавижу ее. Пожалуйста, папа. Ладно, как насчет

этого, я буду усердно заниматься и внимать каждому твоему

слову.

— Нет, не будешь. Ты говорил это на прошлой неделе, когда

просил видео игру. Я по-прежнему должен заставлять тебя

заниматься.

— Тебе больше не придется заставлять меня; обещаю, я буду

заниматься. Я даже выступлю на весеннем концерте. — Я

ненавидел выступать перед людьми. Это было его мечтой, не

моей. Я хотел стать следующим Тони Хоуком (Тони Хоук -

американский профессиональный скейтбордист. Он является

первым зарегистрированным скейтбордистом, выполнившим

трюк Indy 900. Прим пер.), а не следующим Янни (Янни

Хрисомаллис - греческий музыкант, основатель музыкальной

группы «Yanni», исполняющей инструментальную музыку. Прим.

пер.). До появления Дженни Линн, во всяком случае. Ради нее я бы

стремился стать Бетховеном.

— Сынок, я не могу подвинуть кого-то вверх в трехлетнем

листе ожидания лишь потому, что ты обещаешь мне кое-что, за

что совсем не собираешься отвечать.

— Я буду, пап. Дай ей испытательный срок. Дай мне

испытательный срок. — Я обошел его и направился прямо к

ясноглазой

девочке.

Если

мы

дадим

тебе

месяц

испытательного срока, обещаешь, что выложишься на сто

процентов? — спросил я, нуждаясь в большем подтверждении.

— О, да. Более того, я выложусь на все двести. Я просто хочу

выступить на этой сцене весной.

— Ради этого концерта ты должна изрядно потрудиться.

Этот концерт для студентов, которые проучились здесь как

минимум три года. Но у тебя может получиться, — заверил я ее,

— у нас обоих может получиться, если достаточно заниматься.

Это ведь возможно, правда, папа?

— Конли Коуст твой отец?

— Да, я Блейк Коуст, — улыбнулся я. Она улыбнулась в ответ

и пожала мою руку. Ее глаза улыбались так же, как и ее губы.

— Я — Дженни.

— Ты кого-то здесь знаешь? Почему ты так жаждешь

поступить сюда? — спросил мой отец. Он видел огонь в ее глазах, и я понял, что выиграю.

— Девушка, которая учила меня играть, когда-то играла

здесь. Она выступала тут однажды, когда училась в школе.

— Кто?

— Ее зовут Виктория Карли.

— Ах, да, я ее знаю, она выиграла эту возможность в конкурсе.

Она настоящая находка. Как давно ты играешь, где ты играла, и

что планируешь получить в итоге?

Мой взгляд метался туда-сюда от отца к Дженни и обратно.

Она не вела себя, как любая из девчонок, с которыми я ходил в

школу. Она была, хмм — более взрослой, полагаю. Я был очарован

тем, как она покорила моего отца абсолютной решимостью.

— Викки научила меня играть, когда мне было семь, и мой

отец купил мне рояль Августа Ферстера на мой восьмой день

рождения. Это был любимый инструмент Виктории. С тех пор я

училась самостоятельно. Я никогда не задумывалась над

рассказом Викки, как она играла здесь, пока мои мама с папой не

привезли меня сюда в прошлом месяце. Я прошла большое

испытание, — улыбнулась она, вспоминая награду. — Все, о чем я

могла думать, это, как она играла здесь, полностью осознавая, что это был Театр Конли, о котором она рассказывала. Викки

скупила все ваши DVD диски. Она говорила, что научилась у вас

большему, чем у всех своих профессоров вместе взятых. Она

отдала эти диски мне перед отъездом.

— Она это сделала? — спросила ее мать, как будто не знала

об этом. На тот момент я подумал, что это странно, но теперь

я знаю, почему.

— Да, так что я думаю, последние пять лет Вы учили меня, мистер Коуст. Могу показать Вам, если хотите.

— Мы владеем отелями Зазен Ризортс. Деньги - не проблема,

— сказала ее мать, заверяя моего отца, что заплатит за то,

чтобы оказаться в верхней части листа ожидания.

— Боже мой, мама!

— Что? Я просто сказала.

— Забудьте, что моя мама сказала это. Я не хочу, чтобы вы

приняли меня, потому что она может заплатить. Я хочу, чтобы

меня взяли, потому что я больше всего на свете желаю этого. Я

хочу, чтобы вы приняли меня, потому что я могу сразить наповал

этот театр, — уверенно возразила Дженни.

— Не переживай, деньги не могут купить тебе здесь место.

Однако, твоя настойчивость — может. Покажи мне что-нибудь,

— сказал мой отец, жестом указав на рояль в аудитории.

Лицо Дженни озарилось, и она устремилась к черной скамье. С

закрытыми глазами она сделала три глубоких вдоха. Внезапно, моя цель в жизни изменилась, я хотел так играть, я хотел

чувствовать то, что чувствовала она, и что заставляла

чувствовать всех присутствующих. Дженни Линн Холден была

настоящей находкой. Артистки, подобные ей, рождались не

каждый день.

Благоговейное выражение, застывшее на лице моего отца, сказало мне, что я могу вывесить флаг победы, он был в шоке.

— Ты сама научилась так играть?

— Нет, я училась по вашим DVD дискам. Я училась у вас.

— Порхающего мизинчика там нет. Это то, что я сам

придумал.

— Ну, вы, должно быть, научили этому Викторию, а она

научила меня, как это делать.

— Даже я не могу этого делать, — сказал я, озвучивая свое

мнение. Я думал, что это какая-то глупая уловка моего отца, чтобы заставить меня заниматься. Я по-настоящему не пытался

упражняться с порхающим мизинчиком. Да это даже звучало глупо.

— Я дам тебе месяц испытательного срока, при условии, что

мой сын выполнит свои обязательства и будет заниматься с

тобой. Если в течение следующего месяца ты убедишь его

воспринимать это также серьезно, как делаешь ты, то ты

принята. Занятия три раза в неделю по два часа здесь и

нескончаемые часы дома. Как думаешь, ты справишься с этим?

— Я уже делаю это, — она обратилась ко мне, — если ты

будешь стоить мне этого места, я отрежу тебе пальцы. Понял?

— Я буду. То есть, я не буду. Я имею в виду, хорошо, я тоже

буду заниматься и не буду стоить тебе твоего места. Обещаю.

— Господи, с чего я начал так нервничать?


***

— Я сплю в этих фантиках и укуталась, как бродяжка, — сказала

нараспев Пи со своего места. В тот момент я поняла, насколько

расслабленной я была. На протяжении всей истории Блейка я не

думала о том, что самолет разобьется.

— Что, черт возьми, она сейчас сказала? — прошептал Блейк

мне на ухо. Я засмеялась и села.

— Она повторяет Ванилопу из мультика.

— Я никогда не научусь всему этому.

— Научишься. Ты хорошо справляешься. — Я подумала, а что

бы я сказала на это несколько месяцев назад. Я бы сказала ему, что

это его вина. Я по-прежнему должна была изредка напоминать себе, что только настоящее важно. Он старался, и это все, что он мог

делать.

— Сколько еще? Мне нужно в туалет.

— Иди, — кивнул Блейк. Он закатил глаза, когда я посмотрела

на него. Я не собиралась отстегивать ремень безопасности до тех

пор, пока самолет не приземлится. Ни за что.

— Я подожду. Как долго еще лететь?

К сожалению, мы пробыли в полете дольше, чем я надеялась, но

время пролетело быстро, и я, до посадки больше не паниковала.

Блейк читал сказку, пока Пи, свернувшись калачиком, сидела у меня

на коленях и настаивала, что не хочет спать.

Она уснула еще до того, как принцесса почувствовала горошину.

Блейк перенес ее на другую сторону и накрыл одеялом.

— Что ты делаешь? — возразила я, когда мой ремень

безопасности был отстегнут, и губы Блейка опустились на мои.

Единственное, что я получила в ответ, это то, что мои губы

раскрылись, чтобы впустить его язык. Он обнял меня одной рукой, и

я была вынуждена прислониться к окну. Я не чувствовала бабочек, порхающих

в

моем

животе,

я

чувствовала

фейерверки,

взрывающиеся в тех местах, которые жаждали его прикосновений. Я

откинула голову и тяжело дышала. Губы Блейка не пропускали ни

миллиметра, они скользили от моего подбородка вниз к шее. Моя

грудь вжималась в его, нуждаясь в прикосновении также сильно, как

и мой пульсирующий бугорок. Я оттолкнула его, когда мои бедра

начали ерзать по его эрекции.

— Перестань, — задыхаясь, сказала я.

Теплые слова Блейка жаром отразились на моих губах,

— Я не могу держать свои руки при себе.

— Позже.

Блейк застонал и отодвинулся. Его твердый член выпирал с

правой стороны, и у меня возникло острое желание дотронуться до

него, даже через его джинсы. Пульсация между моих ног усилилась, когда он сделал это сам. Он выпрямил ноги и схватил его. Он

зашипел и сжал головку, прежде чем сел.

— Тебе известно, что я не продержусь и двух минут, когда, наконец войду в тебя, не так ли? — предупредил он.

— Господи, Блейк, заткнись к чертовой матери, — приказала я. Я

не могла больше сдерживаться. Я собиралась трахнуть его на

высоте в тридцать тысяч футов. И он переживал о том, что не

протянет и двух минут, а я переживала, что и двух секунд не

продержусь.

Мы держались за руки и болтали весь оставшийся полет, флиртуя и целуясь. Я была так сильно влюблена в этого мужчину, я

не могла насытиться им. Жизнь - дерьмо. Я не понимала в чем

смысл. Мы заслуживали счастливого конца. Оба заслуживали. Черт

побери. Это было несправедливо. Все это было несправедливо.


Глава 3


Когда мы, наконец, приземлились, Грейс ожидала нас в

аэропорту. Это была самая ужасная посадка в моей жизни, и я

никогда больше не собиралась этого повторять. Я бы в первую

очередь поехала автостопом. Я как раз говорила Блейку об этом, когда мы увидели Грейс.

— Бабуля! — закричала Пи, бросившись к ней.

— Мне нужно в туалет.

— Надо было сходить в самолете, — напомнил мне Блейк.

— Я говорила тебе, что не стану этого делать.

— Нет. Я имел в виду после посадки, до того, как покинула

самолет.

— Ох, дурачок, почему ты не сказал об этом раньше? —

пожаловалась я, сжав ноги, чтобы не описаться.

— Мы сейчас вернемся. Макайла хочет в туалет, — крикнул

Блейк своей маме, разворачиваясь к лестнице. Слава Богу.

Присутствие Блейка прямо у двери туалета привело к

очередным страстным поцелуям. На этот раз было чуть горячее.

Мое тело было зажато между ним и холодной дверью туалета, мои

ноги стали ватными, а сердце бешено колотилось. Я ощутила его

руки на своей коже под кофтой и застонала. Моя голова двигалась в

унисон с нашими языками, и я в очередной раз забыла обо всем, кроме Блейка. То, как я чувствовала себя в его руках, так и должна

ощущаться любовь. Я не многое знала о парнях и отношениях, но я

точно знала одно. Это не было чем-то обыденным. Это было что-то

особенное, и я это понимала.

— Черт, — прохрипел он у моего уха, когда скользнул рукой

между моих ног. Я пыталась остановить его, но не очень рьяно.

Вместо этого я застонала.

— Блейк, пожалуйста, перестань, — взмолилась я, прерывисто

дыша. Он, также как и я, знал, что может заставить меня кончить в

считанные секунды.

— Я спущусь через минуту, я должен избавиться от этого, —

сказал он, произнося непристойности мне в губы. Его пальцы

медленно скользнули вверх по моей щелочке, и он отступил. Я

быстро вывернулась из его рук и умчалась от него прочь. Господи.

Боже. Этот огонь нужно потушить. Быстро.

Я села впереди, с Блейком, а Грейс ехала на заднем сидении с

Пи, которая без умолку болтала. Она рассказала ей все о нашем

путешествии, которое длилось месяц, включая то, как она ходила по-

большому в лесу.

Я покраснела, когда она сдала меня, рассказав, что я тоже это

делала. Пи лишь захихикала, когда я сказала ей, что у нее длинный

язык. Мои пальцы коснулись руки Блейка между сиденьями, и мы

постоянно встречались взглядами. Слава Богу, Грейс на это тоже

обратила внимание.

Не успели мы зайти в дом, как она заявила, что забирает Пи в

гости к своей подруге Пэт. Они строили платформу для парада

цветов, чтобы это ни было. Пи была невероятно взволнована, когда

Грейс сказала ей, что та сможет ехать наверху платформы во время

парада. Она осчастливила Пи этим летом.

— Ты уезжаешь? Мы только приехали, — возмутилась я.

Грейс потянула меня на кухню, когда Блейк и Пи понесли наши

вещи в две свободные спальни.

— Вы, двое, разве не провели вчерашнюю ночь вместе?

— Да, а что?

— Напряжение между вами двумя настолько нелепо.

— Это так заметно? — улыбнулась я. — Мы этим не занимались.

У меня вчера вроде как был нервный срыв. О многих вещах стало

известно за последние несколько дней.

— Мы поговорим об этом позже, иди, позаботься о моем сыне; мы вернемся около семи. Я запланировала просмотр фильма и

домашнюю пиццу для нас. — Грейс широко улыбнулась и крепко

обняла меня. — Я так рада, что вы здесь, и надеюсь, что вы решите

остаться. Это прекрасно, если подумать, вся семья Блейка живет

здесь, в Нэшвилле.

— Я знаю, но у Пи есть родня в Нью-Йорке тоже. Я хочу, чтобы

она общалась с ними.

— Да, нам нужно поговорить об этом за бутылочкой вина. Я

знала это. Я знала, что та мерзкая женщина не может быть мамой

Пи.

— Бог мой, правда?

Блейк стоял в коридоре, а я стояла около двери, провожая его

маму и Пи.

— Тащи свою задницу сюда. Сию же секунду, — приказал Блейк, указывая на пол. Черт возьми.

Он уже был возбужден.

Я прищурилась и сняла свою кофту через голову,

— Думаешь, ты тут командуешь? — спросила я, расстегивая

пуговицу на своих шортах. Я сделала шаг к нему.

— У меня слюнки текут.

— Правда? — спросила я, опуская вниз молнию и придерживая

края. Я наблюдала, как его глаза двинулись к кусочку черного шелка.

— Да. Ты можешь командовать. Думаю, мне нравится, когда ты

командуешь.

Дерьмо. У меня замечательно получалось, пока он не сказал

это. За долю секунды я из уверенной превратилась в трусишку. Вот

что я имела в виду, говоря, что это что-то особенное. Блейк

почувствовал мое внезапное смущение и обнял меня. Черт. Я хотела

сделать все до конца. Я хотела снять перед ним всю одежду, соблазнительно подходя к нему.

Одним щелчком мой лифчик оказался у него в руках. Мы

безостановочно целовались, пока он шел назад в нашу спальню. Я

почти не помню, как разделась. Я уверена, что сняла шорты, пока

Блейк поцелуями толкнул меня на кровать. Я помню, как посмотрела

вниз на его эрегированный член и раздвинула ноги. Я закатила

глаза, когда он резко и глубоко вошел в меня. Что-то между

мычанием и эротическим стоном сорвалось с моих губ в его губы.

Наши тела и души стали одним целым, наши бедра поддерживали

идеальный ритм, а наши языки посвящали себя друг другу.

— Ох, черт, детка, — застонал Блейк, скользя в меня и обратно.

— Быстрее, — выдохнула я, отвернувшись, чтобы он не смотрел

на меня. Клянусь, я почувствовала, как он стал еще тверже. Его губы

опустились на мою шею, а его руки сжали мою задницу. О, черт. О, блин. Новый угол проникновения и сильное давление на мой клитор, все, что было нужно. Это началось в моих сжавшихся пальцах и

проследовало выше по ногам, прямо к моей крайне чувствительной

жемчужине. Я впилась ногтями ему в спину, пока взлетала все выше

и выше. Как только я достигла вершины, обратного пути не было.

Толчки Блейка были глубокими и быстрыми. Волны оргазма

прокатились по моему телу. Мои внутренние мышцы сжимали его

член, пока он не толкнулся в меня еще один раз. Мы взорвались в

едином оргазме. Эротические звуки и то, как наши тела слились в

единое целое, лишь обострило те чувства, которые я боялась

испытывать.

— Я люблю тебя, — выдохнул Блейк, зарываясь в моих волосах.

— Я тоже тебя люблю, Блейк, — ответила я. Я действительно

любила Блейка. Я так сильно его любила, что у меня болело сердце.

— Пойдем. Примем душ, — сказал он, поднимая меня на ноги.

— Вместе?

— Да. Вместе. Пойдем.

Блейк не оставил мне выбора. Я наблюдала, как его голая

задница направилась по коридору в ванную комнату.

Это тоже было сложно для меня. Мне было неудобно

разгуливать обнаженной перед Блейком. Я не знала, будет ли когда-

нибудь по-другому.

Я стояла перед Блейком, лицом к стене. Горячая вода лилась на

мои волосы, выпрямляя мои локоны своей тяжестью.

— Я никогда не видела его таким раньше, — призналась я, обращаясь к серой плитке.

— Каким?

— Ты знаешь. Когда он не возбужден.

Я почувствовала спиной, как он усмехнулся,

— Ты имеешь в виду вялый?

— Ага.

— Повернись.

— Нет. Я не могу.

— Нет, можешь. Повернись. — Мне просто нужно было

высказаться. Блейк развернул меня за плечи и поцеловал в губы, —

посмотри вниз.

Я захихикала,

— Я не могу сейчас. Из-за тебя это слишком неловко.

— Ладно, я тоже посмотрю, если ты посмотришь.

Я снова хихикнула, Господи, я любила его.

— Уверена, что ты так и сделаешь.

— Посмотри вниз.

Я уперла руки в бока и посмотрела вниз,

— Он не симпатичный, — сказала я, качая головой.

— Он и не должен быть симпатичным. Он мужественный.

— Он уродливый.

— Это не так. Пять минут назад ты не считала его уродливым.

— Да, но он так не болтался с твоими шарами.

— Ты не можешь называть мой член уродливым.

— Но он такой.

— Возьми свои слова обратно.

— Я хочу его потрогать.

— Валяй, — сказал Блейк с ухмылкой. Он оперся руками о

стены и прижал свои бедра ко мне. Он поцеловал кончик моего носа, и снова толкнулся бедрами.

— Они мягкие.

— Ты — ад кромешный для моего эго.

Смеясь, я взяла вялый член и погладила его рукой. Я

почувствовала, что снова возбуждаюсь, когда он дернулся и стал

увеличиваться с каждой лаской. Боже. Что я наделала? Я даже не

задумывалась о сексе в душе. Я лишь хотела увидеть, как он

выглядит, когда не возбужден. Наши губы снова встретились, и мы

оба отреагировали на физическое влечение между нами.

Я подумала, что мои ноги перестанут меня держать, когда Блейк

опустился на колени и прижался языком между моих ног. Они

раздвинулись сами собой, я не возражала, но вот со следующей

просьбой у меня возникли проблемы. Блейк закинул одну мою ногу к

себе на плечо и сильно всосал мой клитор. Я даже с этим

смирилась, а вот по поводу следующих действий я возразила.

— Закинь мне на плечо вторую ногу, я подниму тебя вверх по

стене.

— Ни за что.

— Сделай это, — приказал он, толкая меня спиной к стенке

душевой кабины. Я тихо взвизгнула, когда он переместил мою ногу

себе на плечо и встал. Я сидела на его плечах с его лицом, уткнувшимся в мою промежность. Я сцепила ноги и оперлась руками

о боковые стенки душевой кабинки, так же, как ранее делал Блейк. Я

объезжала его лицо, толкаясь бедрами к его с каждой проходящей

минутой все больше терзающему рту. Ничего не могла с собой

поделать. Позже мне будет стыдно. В считанные минуты я

ухватилась за его мокрые волосы обеими руками и вознеслась на

волне оргазма на его лице. Я все еще кончала, когда Блейк опустил

меня вниз и снова вошел в меня. Я хотела заниматься этим до конца

своей жизни. Ну, не именно так, но, если бы у меня впереди была

долгая жизнь, как у большинства людей, я могла бы. Блейк

занимался со мной любовью, пока мы оба не обессилили.

— Я не считаю его уродливым. Я, правда, считаю его

симпатичным.

Блейк фыркнул, брызнув водой на мои губы, как моторная лодка, когда мои ноги опустились вниз с его талии.

— Можем мы просто не думать о том, как он выглядит? Я не

хочу, чтобы он был симпатичным.

— Ладно, прости, мы не будем обсуждать, насколько

симпатичным я считаю твой пенис.

— Знаешь, что еще может быть симпатичным?

— Что? — спросила я, прижимаясь к его обнаженному телу. Я

обхватила его руками за шею, и он крепко меня обнял.

— Отпечаток моей руки на твоей попке.

— Хмм, в стиле «Пятьдесят оттенков серого»? Может мне и

понравится.

— Господи, перестань. Я еще не готов повторить.

Я засмеялась и отошла. Не знаю, то ли из-за того, что я только

что скакала на лице Блейка, пока он стоял, прижимая меня к стене

своим ртом, или еще что. Но что-то изменилось в тот день. Я

перестала стесняться перед ним своей наготы. После того дня я не

могла за закрытой дверью находиться в одежде. Я больше никогда

не хотела быть рядом с Блейком одетой.


***

Следующая пара недель была самой счастливой в моей жизни.

Я ни о чем не думала. Я жила сегодняшним днем, не прошлым, не

настоящим. Я все больше влюблялась в Блейка, и он тоже

влюблялся в меня. Я точно это знаю. Мы не могли и двух минут

прожить, не коснувшись друг друга. На третий день Пи перестала

спрашивать о том, почему мы держимся за руки или целуемся. Это

происходило постоянно. Она комментировала это тысячу раз в день.

Я сидела у него на коленях, моя рука постоянно находилась в его

руке, и мои губы чувствовали одиночество, когда долго не касались

его. Я не могла насытиться им.

Я даже позволила себе задуматься о визите к врачу. Может все

не так плохо, как я думала.

Может она никуда не распространилась.

Блейк шлепнулся на кровать и поднял мою футболку,

— О чем задумалась, любимая? — спросил он, целуя мой живот.

Я улыбнулась ему и опустила руку. Пробежавшись пальцами по его

волосам, мне стало грустно. — Что случилось?

— Ничего. Расскажи мне еще о Дженни.

— Я думал, мы займемся чем-нибудь другим, — поддразнил он, потянув за атласную тесемку, удерживающую мои хлопковые

шортики.

— Я не могу, сейчас те самые дни месяца. Я говорила тебе об

этом сегодня утром. Расскажи мне побольше о Дженни. Она помогла

тебе? Ты выступил на весеннем концерте?

Блейк глубоко вздохнул и сел. Не знаю, он так расстроено

вздохнул из-за того, что ему не удалось уложить меня в кровать, или

из-за моей просьбы рассказать больше о его жизни с моей сестрой.

— Иди сюда, — сказал он, прислоняясь к мягкому изголовью

кровати. Я разместилась между его ног и легла ему на грудь. Наши

обнаженные ноги сплелись, и пальцы рук переплелись. Мне

нравилось так лежать. Еще больше я любила, когда Пи ложилась

между моих ног, и мы вместе читали.

— Она помогла тебе? Она заставила тебя больше заниматься?

— Ей не пришлось это делать. Я хотел заниматься, чтобы быть

рядом с ней, я хотел заниматься дома, чтобы впечатлить ее, и я

хотел быть на той сцене с ней предстоящей весной.

— Получилось?

— Ты хочешь поиграть в пятьдесят вопросов или услышать

рассказ?

Он нежно поцеловал меня в висок, и я выбрала рассказ.


25 июня 2001 года.

Я не сводил с нее глаз. Она ловила каждое слово, произнесенное моим отцом, а я ловил каждое слово, каждое

движение, каждое мгновение и каждый звук, рождаемый ее

пальцами на фортепиано. Это было ее первое занятие с моим

отцом. Целых четыре часа мы слушали, как мой отец рассказывал

нам о Бетховене и каких-то музыкальных шутках. Я особо не

прислушивался. До тех пор, пока мой отец не обратился ко мне и

заставил меня выглядеть дураком.

— Посвящена любимой...? — спросил он, доставая из своих

карманов воображаемые пистолеты и наставляя их прямо на

меня.

— Да? — сказал я, качая головой. Класс рассмеялся. Все, кроме

одного человека. Взгляд Дженни метал молнии. Какого черта?

— Лунная соната, — ответил он за меня и, не моргнув и

глазом, продолжил лекцию.

Я задержался после занятий, надеясь улучить минутку с ней

наедине, до того, как мама заберет ее. Все двадцать учеников

собрали свои вещи и вышли из класса следом за моим отцом. Все, кроме нее. Я медленно плелся между рядами, притворяясь, будто

тоже направляюсь к двойным дверям. Дженни направилась в

противоположном направлении, к ступенькам, ведущим на сцену. Я

обернулся и увидел, как она села за фортепиано и нежно коснулась

клавиш. Я сел, когда три ноты раздались под ее пальцами.

— Думаешь, это шутка? — спросила она, держа руки на

клавишах и глядя прямо перед собой.

Хотя я знал, что она обращалась ко мне, я все же оглядел

класс.

— Извини? — спросил я, указывая на себя большим пальцем.

— Для меня это важно. Это мечта. Я не хочу, чтобы ты все

испортил.

— Я не испорчу.

— Испортишь. Ты не чувствуешь того, что чувствую я. Я это

знаю.

— Нет, чувствую.

— Правда? — спросила она, повернувшись и пристально

посмотрев на меня.

— Да.

— Ты ничего не знаешь о Бетховене, не так ли? А что насчет

Моцарта? О нем ты что-нибудь знаешь?

— Я знаю достаточно.

— Не думаю, что знаешь. Разве ты не считаешь, что

художник должен знать работы Пикассо? Архитектор должен

знать, кто такой Фрэнк Ллойд Райт? А композитор должен знать

все, что нужно знать о тех гениях, которые могут научить тебя?

Я верю в это всей душой, Блейк, — умоляющим тоном объяснила

она. Я понял это четко и ясно. Она была права, для нее это

значило больше, чем для меня, и я не мог ей все испортить.

— Расскажи мне.

— Что?

— Расскажи мне о Бетховене.

— Слишком много рассказывать.

— У меня есть время. — Оно у меня действительно было. У

меня была вся оставшаяся жизнь, и я бы смотрел в те глаза до

конца своей жизни.

— Что ты о нем знаешь?

— Э-э.

— Я так и думала.

— Просто расскажи мне какой-нибудь факт.

— Зачем? Тебе ведь все равно.

— Не все равно. Я хочу знать. Давай. Расскажи мне, — умолял

я.

— Он был ужасным человеком, постоянно враждующим со

своей семьей и коллегами. Ты знал об этом?

— Нет.

— Ты знал, что он болел? У него были различные болезни и

недуги.

— Правда?

— Да, думаю, это помогло ему.

— Что ты имеешь в виду?

— Это отражает его борьбу, за которой последовал триумф.

Это так печально и эмоционально.

— Разве твоя мама еще не приехала, чтобы забрать тебя?

— Нет. Мой отец поговорил с твоим отцом. Он сказал, что не

против, если я останусь и позанимаюсь еще час. Тебе бы стоило

сделать тоже самое. У меня есть всего лишь месяц, чтобы

привести тебя в форму.

— Ты ведь понимаешь, что мой отец не выгонит тебя из-за

меня?

— Да, я знаю, но все же предпочитаю сдержать свое

обещание.

После того дня я узнал все, что можно было узнать о

Бетховене, и Дженни была права. Это повлияло на мою игру. Я не

мог дождаться занятий в среду, чтобы рассказать ей о том, что

я узнал. Жизнь Бетховена была, как говорится, не сахар. У него

была тяжелая жизнь, и к двадцати восьми годам он полностью

потерял слух. Хотя это его не остановило, он превозмог свой

недуг и продолжил сочинять некоторые из самых потрясающих

композиций в истории. Даже мой отец высказался по поводу моих

непрошеных занятий. Я делал это не для него; я занимался ради

нее, ради Дженни.

Мы с Дженни быстро подружились, постоянно общались по

телефону или зависали друг у друга в гостях. Чтобы заниматься, конечно. Я действительно научился больше любить фортепиано, и я действительно стал так называемым музыкантом, но кое-что

другое привлекло мое внимание, что-то, с чем я никогда не

сталкивался. Дженни происходила из богатой семьи, и Барри

Холден стал моим примером. Я хотел стать таким, как он. Я

хотел владеть пентхаусом на вершине мира, загородным домом

на Стейтен Айленд, роскошными автомобилями и ездить

отдыхать. И все это я хотел с Дженни Линн Холден.

Мы с Дженни выступили на весеннем концерте в том году, но

из-за него у нас была куча неприятностей. Она всегда втягивала

меня в неприятности, заставляя меня делать то, чего я не хотел

делать. Мы репетировали в течение десяти месяцев подряд, и

мой отец был очень счастлив, когда услышал произведение, которое мы хотели сыграть дуэтом. Однажды вечером, после

ужина в Нью-йоркском Стейк-хаусе в паре кварталов от школы, наши родители заняли места в первом ряду. Это был наш

единственный шанс убедить моего отца позволить нам

выступить с нашей собственной композицией.

Разумеется, я чувствовал это. Эмоциональное напряжение, заполнившее концертный зал, ощущалось физически. Мы с Дженни

сидели лицом друг к другу и выложились до конца. В некоторых

местах она закрывала глаза, но я не отрывал от нее взгляда.

Между нами было какое-то нереальное космическое единство, когда Дженни и я играли. Это было великолепно. Гениально.

Когда мы оба сделали порхающий мизинчик, она на ноте си, я

на ноте фа, она улыбнулась мне. Это была не просто улыбка. Это

было что-то, что объединило нас. Красивые звуки, вылетавшие

из-под ее пальцев, танцующие в акустике зала — это было что-

то космическое. Дженни встала первой с той же улыбкой до ушей

и протянула мне руку; я встал и присоединился к ней в центре

сцены. Она взяла мою руку, и мы оба поклонились зрителям, которые бурно рукоплескали нам, стоя. Мой отец хлопал громче, чем я когда-либо слышал раньше, а обе наши матери смахивали

слезы. За всю свою жизнь я не чувствовал ничего подобного. Я

понял. Стоя прямо там, выступая перед нашими родителями, я

осознал. Я понял, почему Дженни так сильно этого хотела.

— Да, Да! Вы двое участвуете в концерте. Если вы сможете

исполнить эту пьесу именно так, вы можете выступать на

весеннем концерте, — воскликнул мой отец, сияя от гордости.

Все эти годы он пытался заставить меня подготовиться к

выступлению на весеннем концерте, и все, что потребовалось, это девочка. Не просто какая-то девочка. Дженни Линн Холден.

— Это было мое самое первое выступление, — сказала

Дженни, сжимая мою руку. У меня это выступление тоже было

первым, и я хотел это повторить — с ней.

В следующий понедельник, после занятий, я понял, сколько

проблем могла доставить эта девочка. Как только учеников

отпустили, и мой отец ушел в свой кабинет, она отловила меня.

— Знаешь, кто такой Милий Балакирев? — спросила Дженни, сев рядом со мной на скамейку. Здорово. Опять учить.

— Это вопрос с подвохом?

— Нет, он был русским композитором.

— О, я знаю этого. Это — не говори мне. Я знаю, — я

вспоминал о том занятии, когда мой отец рассказывал о русском

композиторе. Это вертелось у меня на языке, что-то про

фантазию.

— Фантазия…

— Близко, Восточная фантазия «Исламей». Давай сыграем ее

на весеннем концерте.

— Ты с ума сошла. Если я правильно помню, эта композиция

одна из пяти самых сложных для исполнения.

— Но мы можем выучить ее.

— Тебе повезло, что мой отец позволил нам играть «К Элизе»,

— заверил я ее. Это было одно из самых легких, но все же

красивых произведений Бетховена. Это было безопасно. Мы не

могли облажаться.

— Мы ему не скажем.

— Что ты имеешь в виду?

— У нас есть месяц. Если мы будем тренироваться каждый

день, мы справимся.

К тому времени я смотрел на Дженни Линн так, будто у нее на

щеке был не один прыщик, а целых пятьдесят. Не то, чтобы это

что-то значило. Я уверен, будь у нее волосатая родинка между

глаз, я бы все равно считал ее красивой. Единственной

косметикой, покрывавшей ее молодую кожу, был тональный крем, которым она воспользовалась, чтобы попытаться скрыть

крошечный прыщик. Тональный крем привлекал больше внимания к

нему, чем сам признак полового созревания.

— Мы не будем играть Восточную фантазию. Мой отец

выйдет из себя.

— Хорошо, давай просто сыграем песенку для малышей.

— Это не песенка для малышей. Ты видела реакцию наших

родителей. Они расчувствовались до слез, — напомнил я ей.

— Я сказала, хорошо. Я тебя не держу. Можешь уходить.

— Разве мы не будем заниматься?

— Я буду. Ты свободен. Мне не нужно репетировать это

произведение. Я играла его с семи лет. Единственная причина, по

которой мои родители так эмоционально отреагировали, заключалась в атмосфере. Они никогда не видели меня на сцене, они никогда не слышали, как звучит фортепиано в помещении с

такими размерами, и они никогда не испытывали тех эмоций, которые поразили их из-за этого. Любой родитель испытывал бы

такое, даже твои, а твой отец Конли Коуст.

Я был уверен, что должен был бы обидеться на это

замечание, но я был в замешательстве.

— Что это должно значить?

— Что я говорила; для меня это значит больше, чем для тебя.

Ты можешь идти. Продолжай заниматься, встретимся во время

концерта.

— Ты всегда так делаешь?

— Что?

— Делаешь по-своему? Ты — большой ребенок. Что, черт

возьми, ты хочешь, чтобы я сделал? Я даже не знаю с чего начать.

— Ладно, садись. Мы сделаем это. — И вот так просто

Дженни усилила хватку на моей шее. Восточная фантазия? Милий

Балакирев? Серьезно? Дженни Линн Холден была сумасшедшей.

Следующие тридцать дней были адом. Я не виделся со своими

друзьями, я завалил тест по математике, потому что был

слишком занят разучиванием композиции, которую нереально

выучить. Дженни была счастлива, что меня наказали на неделю; больше времени для занятий. Мне приходилось заниматься на

своем синтезаторе с выключенным звуком, чтобы отец не

услышал. Каждый из нас записал свою игру на аудиокассету, чтобы

мы могли играть дуэтом дома. Каждую субботу и воскресенье мы

проводили в театре. Первые две недели я был уверен, что мы

умрем. Нам ни за что не провернуть это. Гордость и радость

моего отца обернутся катастрофой. Наши имена попадут на

первые полосы за то, что мы испортили весенний концерт Конли.

Меня посадят на домашний арест до восемнадцати лет.

В пятницу, перед концертом, Холдены устроили вечеринку в

честь Дженни и за ее успех. Тогда я впервые увидел ее в чем-то

помимо джинсов и футболки. Спускаясь по лестнице, она украла

мое дыхание. Тогда впервые я подумал о ее груди. Либо под черным

платьем было что-то подложено, либо там было что-то еще.

Мне понравилось, что из всех глаз в комнате, ее глаза

остановились на моих.

— Надо же, ты приоделся.

— Спасибо, ты тоже.

— Смотри, что мой отец купил мне. Тебе тоже такой надо, чтобы мы могли переписываться.

— Тебе купили мобильный телефон?

— Ага. Моя мама так разозлилась на отца. Она всегда

говорила, что у меня не будет мобильного, пока я не начну водить

машину, и он мне понадобится.

— Да, мой отец тоже так говорит. Дай посмотреть.

Мы с Дженни сели за причудливо накрытый стол, пока

остальные гости общались, потягивая вино и угощаясь

закусками. Ее телефон был потрясным. В нем даже была камера, и

мы обнаружили, что можно делать селфи с обратной стороны.

Тогда я впервые испытал собственнические чувства. Какой-то

блондинчик с торчащими волосами сел прямо рядом с ней.

— Привет, дай мне свой номер. Будем переписываться.

— Хорошо! Здорово, — воскликнула она. Я не хотел, чтобы

этот парень посылал Дженни сообщения. Я сам хотел писать

сообщения Дженни.

— Записал. Мне пора. Марк и Диллон собираются украсть

бутылку вина. Мы собираемся зависнуть у бассейна, если хочешь, приходи.

— Ладно, может, придем.

— Кто это был?

— Дрейк, его отец работает на моего отца.

— Почему ты хочешь переписываться с ним?

— А что? Тебя это волнует? — Дженни наклонила голову и

улыбнулась.

— Нет, почему меня это должно волновать?

— Пойдем. Моя мама машет мне, если мне суждено терпеть

мучения, то и тебе тоже.

— Сначала я переговорю с отцом. Встретимся наверху через

минуту.

— Хорошо. Блейк? — позвала Дженни, когда я повернулся, чтобы найти своих родителей.

— Да?

— Это не плохо, если ты ревнуешь.

Мои губы скривились сами по себе. Я тяжело вздохнул и, покраснев, кивнул. Мои родители стояли в сторонке, и я понял

еще до того, как подошел к ним, что они ругались. Мои родители

редко ругались, но время от времени ссорились. Когда я подошел

ближе, то понял, что причиной ссоры стало количество выпитого

моим отцом алкоголя.

— А вот и мой Шопен, — похвастался отец, поднимая вверх

наполовину пустой бокал.

— Пап, можно мне купить мобильный телефон?

— Нет, до шестнадцати лет нельзя, — сказала мама, забрав

бокал из рук отца, и ушла.

— Ты слышал свою мать, — сказал мой отец, оглядываясь

вокруг в поиске другого подноса с выпивкой.

— Да ладно. Мне он нужен. Пожалуйста? Дженни купили, потому что ее родители гордятся ею. Ты тоже должен гордиться

мной.

— Ты понятия не имеешь, как я тобой горжусь.

— Тогда разреши мне иметь мобильный телефон. Я

достаточно взрослый.

— Нет. Твоя мать и так уже злится на меня. Я не буду

перечить ей до конца вечера.

— Что если я научусь играть «Восточную фантазию»? Ты

купишь мне телефон?

— Да, к тому времени, когда ты научишься играть

произведения Милия Балакирева, тебе исполнится шестнадцать,

— мой отец похлопал меня по спине и ушел. Я улыбнулся победной

улыбкой. Одно я знал наверняка о своем отце, он всегда держал

данное слово. К понедельнику у меня будет такой же телефон, как

у Дженни.

Осознание того, что мы делаем, накрыло меня на следующее

утро. Как только я открыл глаза, то потерял самообладание. Я

побежал к радиотелефону и вернулся с ним в свою комнату.

— Почему ты звонишь мне на домашний телефон? Я сказала

тебе звонить на мой мобильный.

— Я забыл. Дженни, мы не можем это сделать.

— Боже мой, ты ведь не струсил. Мы готовы. Ты не

облажался, по крайней мере, раз пятьдесят. Ты — золото.

— Мой отец будет вне себя от ярости. Я не шучу. У него удар

случится.

— Надень голубой камербанд (Широкий пояс для фраков.

Прим.пер.). Я передумала.

— Дженни!

— Знаешь, что? Лучше возьми голубой и розовый. Я снова могу

передумать.

— Дженни!

— Увидимся в шесть. Я буду в голубом платье, а может в

розовом.

— Дженни!

У меня нервы разыгрались не на шутку. Отец думал, что это

из-за концерта в целом, а не потому, что Дженни заставляла меня

делать кое-что, из-за чего я буду заперт в своей комнате до конца

своей жизни. Моя жизнь кончена.

— Перестань волноваться. Мы творим историю, — взяв меня

за руку, заверила Дженни. При ее поддержке мои влажные ладони

сразу же высохли. Я глубоко вздохнул и поправил свой розовый

галстук.

Зал затих, и я последовал за Дженни к двум фортепиано, которые стояли на сцене, повернутыми друг к другу.

Подобно Моцарту, я откинул полы своего фрака назад и сел

одновременно с Дженни.

Не знаю, как звучала наша игра, не знаю, какая реакция

отразилась на лице моего отца, и я не знаю, допускал ли ошибки.

Я ни разу не отвел своего взгляда от Дженни. Ее глаза сверлили

меня, пока мы выкладывались по полной. Только на последней

ноте, сыгранной порхающим мизинцем, мы улыбнулись. Мы, черт

возьми, отлично справились.

Не было ни одного сидящего человека, не было ни одной руки, чтобы не хлопала, и не было более гордого отца в мире. Мой отец

почти выдернул нас с наших мест и потащил на середину сцены.

Держа нас обоих за руки, он поднял их вверх, затем поклонился, потянув нас за собой.

— Теперь я получу мобильный телефон, правда?


Глава 4


— Ух ты, ты исполнял «Восточную фантазию» в двенадцать лет?

— спросила я Блейка.

Я почувствовала его улыбку на своих волосах,

— Я все время забываю, что ты разбираешься в этих вещах

лучше меня.

Я засмеялась и передвинулась на свою сторону кровати,

— Полежи со мной, — попросила я. Блейк прижался грудью к

моей спине, и я, улыбаясь, закрыла глаза. Дженни была маленькой

бунтаркой, а Блейк был маленьким щенком на коротком поводке.

— Я тебя люблю, — прошептал он мне в волосы.

— Я тоже тебя люблю, Блейк, — сказала я, сделав глубокий

вдох. Как бы сильно мне ни хотелось не думать об этом, я знала, что

должна. Но сегодня ночью я хотела заснуть с улыбкой, представляя

себе Блейка и Дженни на той сцене, бросающими вызов его отцу. Я

буду волноваться о том, что мне делать, в другой раз. Я была

слишком счастлива, чтобы беспокоиться о том, что покину их.

Проблема заключалась в том, что я всегда была слишком

счастлива.

На следующее утро, еще и восьми часов не было, а уже Пи

барабанила в дверь. Она была взволнована предстоящим парадом.

— Открыто, — крикнула я, видя, что рычажок замка находился в

горизонтальном положении. Мы оба одеты, поэтому не было смысла

закрывать дверь прошлой ночью. Блейк застонал и откатился от

меня.

— Сегодня день парада. Давайте, пора собираться.

— Пи, парад начнется не раньше четырех, у нас весь день

впереди.

— Ну, нам сначала нужно позавтракать.

— Пойдем, малышка, бабушка сделает вафли. Пусть они

лентяйничают, мы просто соберемся без них.

Я улыбнулась улыбке Пи, она любила свою бабушку Грейс. Это

заставило меня вспомнить о бабушке Саре — она не видела ее

почти две недели, и мне стало стыдно за себя. Я должна была

придумать, как все это заставить работать, и чтобы все

благополучно остались в жизни Пи. Это было сложно, учитывая, что

расстояние стало преградой, они жили в разных штатах. Мне

нравился район, в котором жила Грейс, и мне нравился обычный

дом. Именно это я и хотела для Пи. Я хотела такой же дом с задним

двориком в безопасном районе. Но в каком районе? Исходя из

информации, которую я нашла в своем телефоне, я знала, что

Роанок, штат Вирджиния находился посередине, но все же в шести

часах езды в каждую сторону. Может, стоит найти сначала театр.

Это должно было стать в значительной степени решающим

фактором. Он по-прежнему должен был быть стоящим. Какой-то

заброшенный театр в городе-призраке, возможно, не привлек бы

большую толпу. Нэшвилль был бы идеальным местом, за

исключением того, что находился так далеко от Холденов.

Я громко вздохнула и посмотрела на спящего Блейка.

— Почему ты так тяжело вздыхаешь? Что творится в твоей

маленькой симпатичной головке?

— Ты написал ей сообщение? — я фыркнула и сказала ему, о

чем думала именно в тот момент.

— Ты все еще думаешь об этом?

— Да. Так написал?

— Конечно. Я писал ей каждый раз, когда появлялась

возможность, — сказал Блейк, перекатываясь на спину. Он закинул

одну руку у себя над головой, а другую положил мне под голову. Я

перекатилась в его объятья и насладилась теплыми губами на моем

лбу. — А ты помнишь телешоу под названием «Фактор Страха»?

— Да, я смотрела его с мамой.

— Я воспользовался этим шоу, как предлогом, чтобы написать

ей. Все, что мне надо было сказать — «Ты смогла бы?» Она бы

поняла, что я имел в виду текущее задание в шоу.

— Бог мой, я помню, какое испытывала отвращение от того, что

им иногда приходилось есть или делать.

— Змей, больше всего я ненавижу змей, — признался Блейк.

— Я ненавижу самолеты больше, чем змей.

— Как только Дженни узнала об этом, она пользовалась моим

страхом, чтобы помучить меня.

— Что ты имеешь в виду?

— Резиновые змеи. Холден присоединился к ней, как только

услышал, как я однажды вопил, как девчонка, у нее дома. Он

привозил ей резиновых змей отовсюду, куда ездил. Нормальные

девочки

собирали

кукол

Барби,

Дженни

Линн

Холден

коллекционировала ненастоящих змей с единственной целью, чтобы

помучить меня.

— Это здорово. Я люблю ее, но тебе наверно было тяжело

держать это в себе.

— О, нет, я научился сводить счеты. Будь я на твоем месте, я

оставил бы эту тему в покое. Я довольно хорош в мщении.

— Ты мне угрожаешь?

— Именно это я и делаю.

— Тебе ведь известно, что, если много будешь знать, скоро

состаришься?

— Не делай этого, кисуля, — Господи, он говорил о кошке, а не о

мгновенной пульсации у меня между ног. Полагаю.

— Давай вставать, твои подмышки воняют, иди, прими душ.

— Пойдем со мной.

— Ни за что, я тебе не доверяю.

— Я к тебе не притронусь.

— Врунишка. Я не буду принимать с тобой душ. Пи задает

слишком много вопросов.

— Можешь сказать ей, что ходила в туалет, ей этого будет

достаточно.

— Я не буду принимать с тобой душ.

— Камень, ножницы, бумага.

— Нет. У меня месячные.

— Я не буду прикасаться к тебе.

— Ты врешь.

— Я не дотронусь до тебя, если ты сама не скажешь мне это

сделать.

Я села, перекатилась поверх него и прижалась своими бедрами

к его промежности.

— Я не буду заниматься этим, — заверила я его, целуя в губы. Я

посмотрела на него сексуальным взглядом и оставила одного. Блейк

последовал за мной, и я побежала, стараясь успеть закрыть дверь

ванной на замок прежде, чем он поймал бы меня.

— Ой! — заскулил он, когда его ногу зажало дверью, — открой

дверь.

— Нет, это ловушка.

— Нет, это не так. Просто отпусти мою ногу!

— Обещаешь, что сдаешься?

— Да, Боже, открой дверь.

Конечно же, глупенькая я повелась на это. Как только «я дала

ему палец, он был готов откусить всю руку», и стоял внутри ванной

комнаты, обнимая меня.

— Блейк, перестань! Мне нужно в туалет, — воскликнула я, извиваясь под его терзающими пальцами. Я ненавидела щекотку.

— Да здравствует Король.

— Нет!

— Скажи это! — приказал Блейк, сжав пальцами мои бедра.

— Я приветствую короля, — побеждено прокричала я. Блейк

отступил и направился к унитазу. Я наблюдала, как он спустил свои

баскетбольные шорты и прицелился.

— Что? — спросил он, обернувшись.

— Ничего, ты возбужден?

— Нет, то есть да, ты всегда меня возбуждаешь, но сейчас мне

просто нужно облегчиться. И благодаря тебе, я не могу.

— Я тебе помогу, — предложила я, встав рядом с ним. Он

позволил мне заменить его пальцы своими, и я прицелилась.

— Вперед, — уговаривала я, закусив верхнюю губу. Если бы он

понял, что я готова рассмеяться, он бы оттолкнул меня.

— Это мне не помогает.

— Сделай это, — я почувствовала под своими пальцами толчок, и затем струю. Живот Блейка напрягся, будто он действительно

прилагал усилия. — Господи, теперь я знаю, откуда это у Пи, —

поддразнила я, задумавшись, остановится ли он вообще когда-

нибудь.

— Твоя очередь.

— Я не буду писать перед тобой, у меня тампон вставлен. Иди в

душ.

— Не-а. Писай, — приказал он, кивая в сторону унитаза. Я

сделала это не потому, что он приказал, а потому что очень хотела в

туалет. Я не позволила ему видеть меня, я держала ноги вместе, и

писала.

— Прими со мной душ. Обещаю, я не притронусь к тебе.

— Хорошо, зайди в кабинку, чтобы я могла вытащить тампон.

Блейк включил воду и снял свои шорты.

— Ладно, но просто чтобы ты знала. В тебе нет ничего, что

внушило бы мне отвращение.

Я не стала с ним спорить, он мог так думать, если хотел. Я

думала по-другому. Не было ничего приятного в месячных. Я должна

была понять, что это ловушка.

— Стой там, — указала я пальцем, когда встала под душ. Блейк

прислонился к кафельной плитке, и я устроила ему шоу, используя

намыленную мочалку, чтобы привлечь его внимание к запрещенным

местам.

— Знаешь, мы могли бы просто трахнуться? — предложил он. Я

проигнорировала его и использовала горячую воду, как средство

совращения.

Выгнув спину, я прижалась грудью к нему. Когда я опять

посмотрела на него, атмосфера вокруг слегка накалилась. Блейк

держал свой твердый член в ладони, скользя по нему вверх-вниз.

Проклятье. Он бил ниже пояса. Это была самая сексуальная

вещь, которую я видела в своей жизни. Дурацкие месячные.

— Я знала, что это была плохая идея.

— Ты не хочешь кончить?

— Блейк, — взмолилась я, склонив голову.

— Это не грязно.

— Это слишком грязно.

— Только если ты будешь так считать. Просто развернись и

позволь мне войти в тебя сзади.

Мой разум кричал — нет, но он не контролировал мое тело.

Пульсация у меня между ног забрала весь контроль. Я развернулась

и оперлась руками на серую плитку.

Блейк не терял ни секунды, его руки были на моих бедрах, а его

твердый член вошел в меня. Я застонала, моментально забыв о

причине, почему я отказывалась от этого. Он начал ласкать мой

клитор пальцами, отчего тот затвердел.

— Тсс, — предупредил Блейк, скользя внутрь и наружу.

— О, Боже, я не могу.

— Повернись.

Развернувшись к нему лицом, мой взгляд опустился на член

Блейка. Он напомнил мне о моих художествах, которые я создавала

на своей руке, только это был не черный дождь, он был красным.

Блейк был прав, меня совсем не коробило от этого зрелища. И мне

не казалось это грязным. Это было похоже на Микки и Блейка. Я

чувствовала, что это что-то значило. Я прислонилась спиной к

прохладной кафельной плитке, а мои ноги обвили его талию. Мою

кровь на члене Блейка смыли потоки воды, стекающие между

нашими телами. Это совсем не было отвратительно, а наоборот —

чертовски эротично.

Рот Блейка накрыл мой, когда я снова застонала, не знаю, возможно ли это физически или нет, но этот оргазм был другим. Не

могу быть уверенной на сто процентов, что я не испытала струйный

оргазм. Я раскачивалась на бедрах Блейка, и эта позиция

располагала его член под идеальным углом. Может, все дело было в

месячных, не знаю, но, даже когда Пи вмешалась с другой стороны

двери, я не могла остановиться.

Тук, тук.

— Пенни.

Тук, тук.

— Пенни.

Тук, тук.

— Пенни.

— Не останавливайся, — выдохнула я в губы Блейка. Он не

остановился. Он проглотил мои стоны и начал жестко вдалбливаться

в меня, изо всех сил пытаясь сохранять свое собственное

удовольствие бесшумным.

— Микки! — заныла Пи, когда ее глупая выходка не сработала.

Я плыла на гребне затяжной волны моего оргазма, пока Блейк

достигал своего.

— Микки! Я хочу писать. Папа! Пустите меня!

— Подожди, Пи, — ответила я, задыхаясь.

— Почему? Открой, — удар, — эту, — удар, — дверь! — удар.

— Пи, я в туалете, а папа — в душе. Подожди.

— Ну, я хочу писать.

— Поставь меня на ноги, — прошептала я, целуя его. Блейк

отпустил мои ноги, и мы оба наблюдали за тем, что должно было

быть отталкивающим, как моя кровь, смешиваясь с его спермой,

кружилась в водовороте, стекая в водосток. — Иду, перестань, —

крикнула я Пи, когда она снова заныла. Я быстро ополоснулась и

вышла из душа. Завернувшись в полотенце, я тихо открыла замок на

двери и стала ждать, когда она снова начнет канючить. Обхватив

пальцами дверную ручку, я рассчитывала напугать Пи до чертиков.

— Микки.

— Р-Р-Р-Р-А-А-А-А-У-У-У-У, — закричала я. Очко в мою пользу.

Пи отскочила назад, упав на колени, и закричала, замахав руками.

Это был грандиозный испуг. Бесценно.

— А-а-а-а, я ненавижу, когда ты так делаешь!

— Не будь занудой, я сказала тебе, что сейчас открою. Почему

ты не могла пописать в туалете бабушки Грейс?

— Я просто хотела войти. Я уезжаю с бабушкой.

— Уезжаешь куда? Я думала, мы все вместе пойдем на парад?

— спросила я, направляясь по коридору в нашу комнату. —

Отвернись, сказала я, доставая тампон из своей сумки.

— Зачем?

— Потому что мне нужно воспользоваться тампоном.

— И засунуть его себе в попу?

— Отвернись, мы поговорим об этом через несколько лет, — мне

стало грустно. Я быстро ввела тампон и натянула трусики. Не ко мне

она придет с этим вопросом, ей придется обсудить это с одной из

своих бабушек. Моя печаль усилилась, когда я подумала о том, что

Блейк встретит другую, и она должна будет рассказать Пи об этом.

Что если она не будет любить Пи так, как я? Я не хочу, чтобы кто-то

другой был рядом с Блейком и Пи. С другой стороны, полагаю, что

для них будет лучше двигаться дальше и забыть обо мне. Тем не

менее, это расстраивало меня.

— Мы уходим, мы собираемся отправиться на нашу платформу, поэтому я буду держать рот на замке. Бабуля Грейс сказала, я

должна уйти от тебя.

— Что? Почему? — спросила я, озадаченно натягивая джинсы и

кофту.

— Потому что она сказала, что я открою тебе секрет.

— Какой секрет?

Грейс выдернула малышку Пи в коридор.

— Никаких секретов. Давай, болтунишка. Пойдем.

— Грейс, о чем она говорит?

— Ни о чем, ты же знаешь, что у нее богатое воображение. У

нее всегда есть секрет. Увидимся на параде.

— Я не доверяю ни одной из вас. Вы что-то задумали, —

прищурившись, я упрекнула их.

— Нет, ничего мы не задумали. Скажи ей, Пи.

— Не-а, мы просто собираемся на нашу платформу. Увидимся

позже, — улыбаясь, сказала Пи. Я даже не успела высказать свое

мнение о ее новом маленьком сарафане с красными клубничками.

Она выглядела так мило.

Грейс нравилось возиться с Пи. Она светилась от счастья. Я

была не против иметь Грейс под рукой, она постоянно занимала Пи

чем-нибудь, в то время как ее отец занимал меня.

— Куда они собрались? — спросил Блейк, присоединившись ко

мне с полотенцем, обернутым вокруг его талии. Боже правый. Я

стала озабоченной. Глядя на его влажную грудь и четко выраженные

мышцы пресса, мне захотелось снова запрыгнуть на него.

— Не знаю, но думаю, ты знаешь.

— О чем ты?

— Твоя мама хотела увести Пи из дома, чтобы она не раскрыла

мне секрет. Какой секрет, Блейк?

— С какой стати ты спрашиваешь об этом меня? Думаю, что

твой мозг работает, как у Пи. Ты опять ее напугала?

Я засмеялась, подумав об этом,

— Да, это было грандиозно. Видел бы ты ее лицо.

— Не понимаю тебя.

— И никогда не поймешь. Я собираюсь приготовить нам завтрак.

Поторапливайся и оденься, мне тяжело сдерживаться, —

призналась я, прикоснувшись рукой к его влажной груди и поцеловав

его в губы. Я не могла насытиться им. Господи.

Мы с Блейком расположились на заднем дворике и ели овсянку

с тостами и кофе. Я определенно собиралась переодеться в шорты, синоптик обманул, на улице было намного теплее, чем двадцать

пять, о которых он объявил по радио. Я не собиралась разгуливать в

джинсах весь день, так как не хотела зажариться до смерти.

— Давай собираться и выдвигаться. Погуляем по улицам, прошвырнемся по всем торговым палаткам и побездельничаем.

— Хорошо, звучит весело. Но сначала, я хочу переодеться в

шорты, на улице жарко.

— Да, конечно. Ты должна это сделать, — признал Блейк, непристойно улыбаясь. Я засмеялась, он тоже не мог мной

насытиться, и я знала, что это правда.

Наш день был наполнен весельем, и, если такое возможно, я

влюблялась еще больше. Гуляя по улицам, взявшись за руки и

наслаждаясь теплым летним днем, я чувствовала себя хорошо. Я

хотела этого. Я хотела всего этого. Блейк заставил меня захотеть. Он

купил Пи длинный, тонкий носок обезьяну, а мне — колье из

прозрачного горного хрусталя. Дама, торговавшая ими, сказала, что

горный хрусталь использовали для исцеления. Не знаю, верила я в

такие вещи или нет, но я купила и для Пи одно, просто на случай, если в ней тоже есть этот ген.

После, Блейк повел меня к палатке, где продавали самое

вкусное в мире домашнее клубничное мороженое. Мы сидели за

одним из столиков для пикников, расставленных на тротуарах, и

ждали торжественного завершения праздника. Мне не терпелось

увидеть выражение лица Пи на платформе. Убедившись, что

батарея на моем телефоне заряжена, я заметила уведомление из

Facebook.

— Мне это нравится, — сказала я, наклоняясь, чтобы

поцеловать Блейка в губы. Это был всего лишь небольшой глупый

рисунок с надписью: «Я проснулся этим утром, потому что ты есть в

моей жизни». Это было мило. Мне нравилось видеть свою стену

заполненной смешными снимками Пи, этими глупыми короткими

сообщениями, и всеми «я тебя люблю», о которых можно только

мечтать. Я сделала селфи наших губ в поцелуе и послала ему.

— Расскажи мне побольше о Дженни, — попросила я, держа его

руку. Его рука покоилась на внутренней поверхности моего бедра, и

он поцеловал меня в лоб. — Расскажи мне, как впервые поцеловал

ее.

— Ты ведь знаешь, что я никогда не рассказывал о ней, не так

ли?

— Я верю, но думаю, что это глупо. Ты должен говорить о ней, она была большой частью твоей жизни. Она сделала из тебя

Блейка, и я думаю, Пи должна слышать, как ты рассказываешь о ее

мамочке.

— Ты ведь не говоришь о своей маме.

— Я знаю, но эта тема для меня еще достаточно болезненна.

— Уже больше года прошло.

— Я не знаю, где она, и это я ненавижу больше всего.

Блейк снова поцеловал мой лоб и сделал то, что мне нужно

было, чтобы он сделал.

— Когда у нее день рождения?

— Третьего сентября.

— Серьезно? Ее день рождения тоже в сентябре? Какая

ирония?

— Знаю, правда?


***


Я проснулся тем утром в понедельник от жужжания моего

сотового на прикроватной тумбочке. Это снова была смутьянка.

Дженни хотела, чтобы я прогулял школу, она хотела пойти в

зоопарк в Бронксе и понаблюдать за рождением львят. Как только

я понял, что еще не было даже половины шестого, я перевернулся

на другой бок и закрыл голову подушкой. Сумасшедшая девчонка.

Конечно же, это не остановило Дженни, она что-то задумала, и я

точно буду наказан.

— Алло, и нет, я не собираюсь прогуливать школу, чтобы

пойти в зоопарк. Кто так делает?

— Ты ведь знаешь, что сегодня мой день рождения, да?

— Дженни, еще даже утро не наступило, и не волнуйся, у меня

кое-что есть для тебя. Я отдам это тебе сегодня вечером во

время занятий.

— Давай встретимся перед отелем «Зазен» в девять. Зельда

рожает, говорят, это займет несколько часов. У тебя есть

бинокль? Принеси его. Я знаю идеальное место.

— Я не пойду в зоопарк, у меня контрольная.

— Нет у тебя контрольной. Я уже спрашивала тебя об этом

вчера. Ты врешь. Встреть меня у отеля моего отца в семь.

— Думаешь, он не заметит, что ты слоняешься перед его

отелем?

— Ой, правда. Ладно. Давай встретимся в двух кварталах от

отеля, около того нового книжного магазина.

— Какой новый книжный магазин? Нет. Мы не будем это

делать. Я иду в школу.

— Это на другой стороне улицы, прямо рядом с ювелирным

Кэллоуэй Джувелс. Увидимся полдевятого, не забудь бинокль!

— Дженни! — закричал я, но она уже отключилась. Как, черт

возьми, она думала, я попаду туда? Мой отец убил бы меня.

— Мам, сможешь подбросить меня до Мэтта? Я собираюсь

поехать с ним в школу сегодня. У его отца новый Корвет. — Это

звучало, как правдоподобная ложь для четырнадцатилетнего

парня.

— Нет, посмотришь на него в другой раз. У меня встреча

этим утром.

— А ты, пап? — спросил я, уже зная ответ.

— Полагаю, что да. Мне в любом случае нужно в музыкальный

магазин, тебе бы лучше не опаздывать.

— Я не опоздаю, — соврал я, будучи слишком взволнованным.

Ух ты. Это было просто. Непростой частью было постучать в

дверь Мэтта без предупреждения.

— Привет, Блейк, Мэтт уже ушел, только что.

— Вот, блин. Ничего, если я поищу в его комнате свой CD

диск? Он сказал мне, что я могу заскочить и забрать его, — я был

опытным лжецом; Дженни Линн Холден превращала меня в

преступника. Я помахал рукой отцу и зашел в дом, когда мать

Мэтта впустила меня. Я снова солгал, сказав миссис Фернандез, что не смог найти диск, и, должно быть, Мэтт забрал его. Я все

равно поблагодарил ее и прошел девять кварталов, чтобы

встретиться с Дженни, все время матерясь себе под нос.

— Ты принес бинокль? — спросила она, надев темные очки.

— Да, и тебе повезло, что сегодня твой день рождения.

— Давай, пойдем, я не хочу это пропустить, — уговаривала

она, потянув меня за собой навстречу неприятностям.

К счастью для Дженни я не успел еще потратить деньги, заработанные за стрижку трех газонов. Глупая девчонка даже не

взяла с собой деньги. У меня было достаточно, чтобы заплатить

за вход и купить нам очень дешевый обед. Возможно, нам

пришлось бы даже разделить одну порцию на двоих. Цены в

зоопарке были возмутительными.

Я снова возразил, когда она захотела прошмыгнуть за забор, доступ туда был только для сотрудников, так гласила большая

желтая табличка.

— Я не собираюсь туда забираться, из-за тебя нас арестуют.

— Да ладно, я делала это раньше. Мы должны или ничего не

увидим. Ее ведь сейчас не показывают, идиот.

— Дженни. Боже, мой, — возразил я, наблюдая, как она

перелезала через бетонную стену, доступ за которую также был

только для работников зоопарка.

Конечно же, я последовал за ней. Я бы последовал за Дженни

Линн прямо в пасть медведя, если бы она приказала мне. Не знаю, почему, но действовала она на меня именно так.

Дженни не лгала, она делала это раньше. У нее было

идеальное место, скрытое среди деревьев. Мы разместились на

ложе из красновато-желтой сосновой хвои и стали ждать. И

ждали. И ждали.

— Смотри, что моя мама подарила мне на день рождения, —

сказала она, показывая мне серебряный браслет с болтающимися

подвесками. Я посмотрел на каждый из них с притворным

интересом. Меня больше волновала ее рука в моей руке, даже в

этом нежном возрасте четырнадцати лет, я знал, что всегда

буду держать ее за руку. — Я собираюсь добавить сюда льва. Ты

разве не рад? — пронзительно воскликнула она. Судя по ее

волнению, можно было подумать, что мы наблюдали за рождением

младенца Иисуса. Меня не волновало, был ли это какой-то

дурацкий лев; я прятался в запрещенном месте с Дженни. Мир мог

остановить свое вращение, а мне было бы все равно.

Мы болтали о школе и ее друзьях. Мы оба только что

перевелись в средние классы. Дженни посещала школу для девочек

Святой Марии, и ненавидела ее. Она не хотела ходить в школу

только для девочек, но ее отец настоял на этом, он не хотел, чтобы она отвлекалась на мальчиков. И хотя я тоже был

мальчиком, Барри, на самом деле, никогда не воспринимал, как

угрозу. Он рассматривал меня больше, как одну из ее подруг.

— Я собираюсь попросить твоего отца поработать на него

следующим летом, — заявил я, глядя на крупный план львицы,

которая находилась как минимум в ста ярдах от нас. Она ничего

особо не делала, только разгуливала по маленькой клетке. Двое

служащих сидели на земле у клетки, но на мой взгляд не было ни

каких следов львят. Я даже не был уверен, что львица беременна, мне она такой не казалась.

— Ты должен получить высшее образование, тебе только

четырнадцать, ты не можешь работать на моего отца.

— Я буду работать в почтовом отделе или что-то подобное.

— Почему ты хочешь этим заниматься? Я думаю, нам стоит

договориться о выступлении с Фрэнком и Сэсси.

Я засмеялся и опустил бинокль, чтобы посмотреть на нее,

— Ага, потому что Фрэнк и Сэсси нуждаются в парочке

подростков, играющих на их концерте. Ты под кайфом.

— Такое может произойти. Я собираюсь отправить им CD

диск, где мы играем Восточную фантазию.

— Ты имеешь в виду кассету?

— Нет, CD диск. Мне подарили резак (резак, сл. — устройство

для записи компакт-дисков. Прим.пер.) Мы теперь можем

записать компакт-диск.

— Ни за что! Правда? Тебе подарили резак? Повезло.

— Ага, тебе повезло, что ты мой лучший друг. Ты тоже

можешь им пользоваться.

— Я?

— Ты, что? — спросила Дженни, снова глядя в бинокль.

— Твой лучший друг. Ты считаешь меня своим лучшим другом?

— еще раз спросил я для ясности.

— Конечно же.

— Почему? Потому что никто другой не будет делать то, что ты говоришь им делать?

— Я не заставляла тебя приходить сюда.

— Нет, заставляла. Как думаешь, я когда-нибудь смогу быть

кем-то большим? Ну, например, когда мы повзрослеем?

— Типа моим парнем?

Я почувствовал, как кончики моих ушей стали малиновыми от

смущения, и повернулся к Зелде. Иметь красный прыщ посередине

лба уже было достаточно неприятно. Я не хотел, чтобы она

увидела, как я покраснел.

— Да, — пропищал я девчачьим голосом. Откашлявшись, я

постарался это замять.

— Я уже вроде как думаю так.

— Правда? — спросил я чуть более шокировано, чем хотел бы

показать.

— Да, а ты?

— Это значит, что мы теперь парень и девушка? — спросил

я, стараясь сдержать улыбку.

— Значит, если ты этого хочешь.

Я повернулся и вытащил маленькую розовую коробочку, и

протянул ей. Дженни Линн Холден была моей девушкой. Огромный

метеор мог бы уничтожить землю в тот момент, и я бы умер

счастливым человеком.

— Я уже знал, что твоя мама собиралась подарить тебе

этот браслет, это к нему подойдет, — объяснил я, передавая ей

упакованную коробочку.

Дженни открыла крошечную коробочку, и у нее отвисла

челюсть,

— Боже, мой. Мне нравится! — воскликнула она, вытаскивая

крошечную подвеску в виде пианино. — Надень ее, — потребовала

она, положив подвеску мне на колени. Я нацепил маленькую

подвеску со всеми остальными и улыбнулся ей, радуясь, что она

уговорила меня прогулять школу.

— Можешь поцеловать меня, если хочешь.

Первые поцелуи должны быть неловкими, но этот не был

таким. Совсем. Губы Дженни подходили моим идеально. Я не знаю, откуда знал, что делать, но я делал. Как только губы Дженни

раскрылись, я скользнул языком внутрь, и наши языки

встретились. Это было похоже на громкий выстрел пушки и яркие

фейерверки вокруг.

Наш первый поцелуй был космическим, нереальным, и я

никогда не забуду его. Никогда. Мне никогда не хотелось целовать

другие губы. Никогда. Вот насколько могущественным был

поцелуй Дженни. Впечатляющим и больше, чем жизнь.

— Нам лучше наблюдать за Зельдой, — тихо сказала она, произнося слова в мои губы. Я открыл глаза и посмотрел в ее

бирюзовые глаза, и почувствовал, что влюбился. Сильно.

Это был один из лучших дней в моей жизни. Мы тусовались

под деревьями около четырех часов прежде, чем Зельда решила

хоть что-то делать. Первый львенок родился в десять

пятнадцать утра, Дженни назвала его Уинстон, в честь

Уинстона Черчиля. Мама-львица оставила малыша прямо в

соломе, Дженни забеспокоилась, когда она не подошла к нему

сразу. Я слушал ее рассказ о том, что иногда мать может

отказаться от новорожденных детенышей, и их приходится

кормить из бутылочки. У Зельды это был второй помет, и я

заверил Дженни, что она примет их. Она уже делала это однажды, она знала, что делать.

— Смотри, появляется еще один! — крикнула она, держа

бинокль у глаз. Я не смотрел. Меня не волновал единственный в

жизни шанс увидеть рождение львят. Радостное волнение Дженни

было мне более интересно.

— Эй! Вы не можете здесь находиться. Что вы, ребята, тут

делаете?

— Черт. Беги! — закричала Дженни. У нас не было времени

убежать; два служителя зоопарка встали рядом с нами прежде, чем мы успели собрать свои вещи. Ох, блин. Ну вот, опять. Мы

попались.

— Запрыгивайте, мы вывезем вас отсюда. Вам повезло, что

именно мы поймали вас. Если бы это был Джон, вы были бы уже на

пути в тюрьму. Что вы вообще тут делали? — спросила

женщина.

Мы с Дженни сели сзади на мягкое сиденье гольф-кара, и я

задумался о своей смерти. Мой отец убьет меня, я буду мертв, а

мой отец будет доживать остаток своих дней в тюрьме. Моя

бедная мать умрет смертью старой одинокой кошатницы.

— Мы просто хотели посмотреть на рождение детенышей. Я

ждала этого все лето, — объяснила Дженни.

Она

не

должна

была

забеременеть,

ей

давали

противозачаточные,

объяснила

женщина

служащая.

Я

посмотрел на нее через плечо. Может она собиралась отпустить

нас. Она была слишком милой для того, кто собирался нас

повесить.

— Ой, у нее еще один родился. Кенсингтон. Давайте назовем

его Кенсингтон, в честь Кенсингтон Гарденс (Кенсингтон-Гарденз

— большой парк в Лондоне; примыкает к Гайд-Парку. Прим.пер.) —

заявила Дженни.

— Мне нравится. Разве вы, ребята, не должны быть в школе?

— Да, — на этот раз ответил я. — Меня зовут Блейк, а это

— Дженни, сегодня у нее день рождения, и это все, что она

хотела. Она хотела посмотреть, как Зельда рожает потомство.

Пожалуйста, не заявляйте о нас, мы никому не навредили, —

взмолился я. Я больше молил за свою жизнь, чем за ее. Я знал, на

каком коротком поводке Дженни держала своего отца. У меня не

было такой роскоши.

— С днем рождения. Сколько тебе лет?

— Четырнадцать.

— О, сложный возраст. Я ненавидела те годы. Я — Венди, а

это — Мэлоун. Я — один из ветеринаров.

Джени ахнула и повернулась, чтобы взглянуть на нее,

— Правда? Вы собираетесь посмотреть на детенышей?

— Если будет нужно. Пока мама выполняет свои обязанности, мы не вмешиваемся.

— Она будет выполнять. Я знаю, что будет.

— Хотите посмотреть поближе?

— Серьезно?

— Почему бы и нет? Это твой день рождения, но вы не

можете никому рассказать. Вам не разрешено находиться за этой

стеной. Вы должны пообещать, что не сделаете это снова.

— Мы обещаем, правда, Блейк?

— Да, конечно, — согласился я, зная, что сделаю это опять, если она скажет мне.

Во время рождения следующих двух детенышей мы находились

в первом ряду. Малыши уже были названы, но Дженни это не

волновало, она все равно дала им имена. Еще летом в зоопарке

проводился конкурс, и они уже выбрали имена. Дженни ловила

каждое слово ветеринара о Зельде, а я ловил каждое слово, произнесенное Дженни.

— Лондон! — воскликнула Дженни, когда родился последний

детеныш.

— Лондон? — спросила ветеринар, странно посмотрев на

Дженни.

— Да, знаете, Лондонский Тауэр, Собор святого Павла и

теарт «Глобус». Ноттинг Хилл, Бомбоубежище Кабинета

(официальное

название

бывшей

подземной

штаб-квартиры

Черчилля, а ныне музея в Лондоне. Прим.пер.), Букингемский

дворец. — объяснила Дженни, пребывая в восторге от последнего

детеныша. Она была так увлечена этим. Ее совершенно не

волновало, что ни один из детенышей не будет носить имена, придуманные ею, ей было все равно, она называла их так, как

хотела.

— Я собираюсь оставить это имя; ты только что выиграла

конкурс, чтобы назвать единственную девочку. Оно такое

впечатляющее, само звучание этого имени уже впечатляет, ты

так не считаешь?

Дженни не могла мечтать о лучшем дне рождения. Мы поели с

работниками зоопарка, посмотрели, как Зельда прижимала к себе

своих четырех детенышей, а затем ожидали в офисе, когда

родители приедут за нами.

К несчастью для меня, лишь мой отец был свободен. Излишне

говорить, что я потерял свой телефон и был посажен под

домашний арест еще на одну неделю.


Глава 5


— О, Боже, Блейк, ты идиот. Я думала, это Фарра назвала Пи

Лондон. Почему ты не рассказал мне эту историю раньше?

— Фарра и назвала ее Лондон, она знала эту историю, и назвала

ее этим именем.

— Но это было ради Дженни, разве нет?

— Думаю, да.

— Теперь я буду снова звать ее Лондон, это имя кое-что значит.

— Нет, не будешь. Дженни бы понравилось прозвище Пи, и его

значение понравилось бы ей больше, чем какой-то глупый детеныш

льва. Пусть ее называют Лондон, когда она пойдет в школу. На

данный момент мне нравится Пи.

— Я хочу, чтобы ты рассказал ей эту историю; она будет рада

услышать ее.

— Может и расскажу. Интересно, сможем ли мы найти тут где-

нибудь льва в придачу, — спросил Блейк, глядя по сторонам на

уличную ярмарку. Уж я бы постаралась найти одного, прежде чем

отправиться домой. Это была гениальная идея. Пи это понравится.

Мы с Блейком стояли вместе с остальной толпой, когда

услышали оркестр марширующих музыкантов. Я прижалась к его

груди, и он обнял меня. Мне не терпелось увидеть лицо Пи. Лучше

бы ей кинуть мне конфетку. Все платформы были украшены

ромашками, даже члены почетного комитета были одеты в некое

подобие цветочных костюмов. Я знала, что на Пи будет розово-

белая шляпа, она сказала мне об этом. Еще она сказала, что это

секрет, и она не должна была говорить мне. Она как раз готовилась

рассказать о табличке, которую собиралась держать, когда Грейс

потащила ее прочь, чтобы та помогла ей с разбрызгивателем на

заднем дворе.

Платформы были такими забавными, несомненно, много усилий

ушло на их оформление и подготовку.

— Где Пи? Боже. Они в самом конце? — заныла я, желая

увидеть ее платформу. Она была так взволнована.

— Она скоро появится. Я скоро вернусь, никуда не уходи с этого

места, — сказал Блейк, целуя меня в шею сзади.

Я схватила его за руки, чтобы он не уходил.

— Куда ты собрался?

— Мне нужно отлить, — прошептал он мне на ухо, — никуда не

уходи.

— Хочешь, я пойду с тобой?

— Нет, оставайся здесь на случай, если она появится.

Я не спорила. Мне не хотелось упустить Пи из виду.

Я поняла, что это была она еще до того, как смогла убедиться в

этом; хмурясь, я огляделась вокруг, боясь, что Блейк все пропустит.

Он должен был подождать.

Чем ближе подъезжала платформа, тем больше я волновалась.

Их платформа была нереальной, бесспорно лучшей на параде.

Голубые герберы, сделанные из воздушных шаров, парили над

платформой, покрытой цветами. Моя нелепая улыбка стала еще

шире, а потом скривилась, когда цветочная штуковина приблизилась

ко мне. Что Холдены делали в Нэшвилле? Почему они участвовали

в параде? У него даже отеля нет в Нэшвилле.

Я помахала Пи, когда она отчаянно замахала мне ручонкой. Я

даже не заметила, что меня толкнули вперед; я подумала, что это

просто толпа передвинулась для лучшего обзора. Я смотрела, как

Пи подняла вверх свою цветочную табличку, и только тогда

заметила, что стою практически на дороге, и сзади меня никого нет; они все отошли назад. Что, черт побери, происходит? Я снова

посмотрела на табличку в руках Пи и еще больше нахмурилась.

Это безумие.

Я прочитала надпись четко и ясно.

«Ты будешь моей мамой?»

Я прочитала следующую цветочную надпись, которую держал

Барри.

«Могу я быть твоим отцом?»

А затем последнюю цветочную табличку, которую держали Грейс

и Сара вместе.

«Можем мы быть твоими мамами?»

Где, черт возьми, был Блейк?

Я прикрыла рукой рот, когда платформа медленно продвигалась

мимо, и на другой стороне, как по волшебству, появился Блейк. Он

опустился на одно колено, держа в руках одну-единственную

ромашку и маленькую коробочку.

— Иди сюда, — сказал он с безумной улыбкой. Я отчаянно

замотала головой. Ни за что. О, Боже мой.

Как? Когда? Черт.

Он поманил меня к себе пальцем, кто-то толкнул меня в спину, и

этот толчок был таким сильным, что я не смогла противостоять ему, и мои ноги двинулись вперед. Я свалю это на свою маму.

— Блейк? Что ты делаешь?

— Я люблю тебя, Макайла. Когда я потерял Дженни, то

поклялся, что никогда не полюблю так сильно снова. Я сторонился

своей собственной дочери, чтобы избежать этого. Ты снова научила

меня любить. Ты открыла мое сердце навстречу к жизни, о которой я

не позволял себе думать. Я стольким тебе обязан, а ты даже не

знаешь об этом. Нет на этой земле другого пальца, на который я

хотел бы надеть это кольцо. Ты выйдешь за меня?

Не знаю, или я глотала слезы, или откуда, черт возьми, взялось

столько слюны, но мой рот наполнялся ею в огромных количествах.

Я снова сглотнула и заметила свои дрожащие пальцы.

Почему моя рука была протянута? Я не сказала «да», я не дала

ему свою руку, так ведь? Я услышала, как дрожащим голосом

произнесла «да», но была уверена, что не сказала этого только что.

Следующее, что я поняла, что Блейк целовал меня, а я обнимала

его за шею, толпа ликовала, а Пи повисла на моей ноге. Какого

черта только что произошло? Я сказала «да». Блин. Я сказала «да».

Все было таким нереальным. Как будто все происходило не по-

настоящему. Холдены? Ух ты.

— Мне нужно присесть, — призналась я, когда Блейк с такой

силой сжал меня, что мне стало трудно дышать.

— Пойдем, у нас есть планы на ужин, — сказал Блейк, взяв Пи

на руки. Толпа снова зааплодировала, приветствуя громкими

возгласами, когда Блейк повел нас прочь. Я следовала за ним, потому что он тянул меня за руку, и я была слишком рассеяна, чтобы

сопротивляться. Мой взгляд опустился на бриллиант на моей левой

руке, и я снова сглотнула. Что? Я сказала «да»? Серьезно?

Это был не единственный сюрприз в этот день. Они все

продолжались. У нас не был заказан ужин, как я предполагала. Нет.

Это было слишком просто.

Блейк уводил нас прочь от труб и барабанов, подальше от

толпы. Мы пересекли несколько переулков, я не проронила ни

слова, просто следовала за ним, куда бы он там не вел меня. Думаю, мы прошли целую милю, прежде чем Пи, наконец, заныла.

— Я передумала, я хочу поехать со своими бабушками, —

сказала она, Блейк и ее тащил за руку.

Он опять посадил ее себе на плечи и поцеловал меня в губы. На

его лице по-прежнему была та же нелепая улыбка.

— Я тебя люблю.

Я лишь фыркнула, изобразив что-то на подобии улыбки в ответ.

Я все еще пребывала в шоке.

— Мы почти на месте, Пи, — заверил он ее. Почти на месте, я

понятия не имела, где. Я не могла спросить; я не была уверена, что

вообще смогу снова разговаривать. Мысли кружились в моей голове, но ни одна из них не сформировалась в слова.

Я поняла и без объяснений, что это здание со старой билетной

кассой было новым театром.

Блейк планировал остаться в Нэшвилле. Не осознавая, я знала, что это было его следующим приключением. Чего я не знала, так

это, что Барри будет делать в данном случае. Все трое были уже

внутри заброшенного здания, когда мы вошли. Там воняло мокрой

псиной и затхлым подвалом, только в десять раз сильнее.

— Вы все коварные лжецы? — спросила я, когда Сара

притянула меня в теплые объятья. В ее глазах стояли слезы, отчего

я тоже прослезилась. Да, я была одной из тех, кто плакал, потому

что вы плакали, ничего не могла с собой поделать. Следующей меня

обняла Грейс, и, конечно же, ей тоже нужно было заплакать. Я почти

почувствовала себя плохо, когда увидела счастливое, но все же

грустное выражение на лице Барри. Я не обняла его, не смогла.

Следующая новость стала полной неожиданностью. У отеля по

соседству появились новые владельцы, как и у офисного здания

рядом с этим. «Зазен Резортс» не только открывался в Нэшвилле, но

он также был единственным из оставшихся. Барри был в процессе

продажи своей успешной сети отелей, чтобы быть рядом с Пи. Они

все были коварными лжецами

Можно было бы предположить, что этого было достаточно для

одного дня, но нет. Сюрпризы продолжались. Наши планы на ужин

состояли из барбекю на заднем дворе. Ошеломляющим сюрпризом

стало объяснение Сары, что они хотели быть рядом с Пи, они не

хотели провести остаток своей жизни, преуспевая в бизнесе, они

хотели бездельничать и наслаждаться жизнью. Кто бы подумал? Их

новый дом был прекрасен. Он располагался на угловом участке

нового надела. Пи понравится бассейн.

Большую часть вечера я провела как в тумане. То есть, я

пребывала в раю, наслаждаясь жизнью. Это могло бы быть тем

самым. Они могли бы быть моей семьей. Они все любили меня. Еда

была вкусной, а красное вино приятно скользило по моему горлу.

После третьего бокала мои нервы успокоились, и я расслабилась.

Посетив дамскую комнату, я остановилась у двери и выглянула

наружу. Холден помогал Пи сделать воображаемую удочку из палки

и зубной нити. Им предстояло выловить всех пираний из бассейна.

Грейс и Сара обсуждали свадьбу весной, а Блейк смотрел прямо

на меня. Наши взгляды встретились сквозь прозрачное стекло, и я

сделала едва уловимый, глубокий вдох. Я его так сильно любила.

Почему все должно было быть именно так? Почему я не могла

прожить свое долго и счастливо? Я тоже хотела жить долго и

счастливо; я хотела, чтобы у Блейка и Пи это тоже было. Они это

заслужили.

Я улыбнулась, прочитав его по губам. «Иди ко мне». Я открыла

дверь и направилась прямо в его объятия.

— Мы собираемся уходить. Увидимся дома, — заявил Блейк

около шести вечера. Я была готова уйти. Какой был день. Мне нужна

была ручка и какое-нибудь укромное место, чтобы все это

переварить.

Единственной проблемой было —

— Что теперь? Что это? Где мы находимся? — спрашивала я

семь минут спустя. Я знала, что прошло ровно семь минут, потому

что я посмотрела на часы; было шесть ноль четыре, а теперь -

шесть часов одиннадцать минут. Какого черта он сейчас делал? Мой

мозг думал о бестолковых цифрах на часах, пока я ждала, когда

Блейк откроет мою дверь.

— Я никакого отношения не имею к театру или отелю, это все

Холден; я не вложил ни цента, ни в одно из них. То, что они покупают

тут дом, это идея Сары и моей мамы, к этому я тоже не имею

отношения. А вот это, однако, мое. Ну, я, по крайней мере, на это

надеюсь. Я еще не подписал бумаги, но хочу сделать это. Я хотел

сначала услышать твое мнение.

— О чем?

— Тебе нравится дом?

— Он для нас?

— Ты имеешь хоть малейшее представление, как трудно найти

дом, который продается, на Бегония Драйв?

Я нахмурилась.

— Что?

— Иди сюда, посмотри, — похвастался Блейк, вытащив меня из

машины. Я взглянула на зеленую табличку в конце подъездной

дорожки.

— Я не понимаю, — призналась я, читая табличку с таким же

названием улицы, на которой находился мой старый дом.

Тот, в котором я жила до того, как моя мама заболела.

— У тебя глаза светятся, когда ты рассказываешь о Бегония

Драйв. Я хочу, чтобы твои глаза светились каждый раз, когда ты

приходишь домой.

Я засмеялась и обвила его шею руками. Дорог не подарок, а

внимание.

— Ты установил эту табличку на подъездной дорожке, —

упрекнула я.

— Да, знаю. Это потому что мне очень, очень, очень нравится

этот дом.

— Пойдем, посмотрим его, — сказала я, чувствуя себя словно во

сне. Я ничего так больше не хотела, как прожить эту жизнь с

Блейком и Пи.

Мне понравился дом. Я имею в виду — я в него ВЛЮБИЛАСЬ! Я

бы не смогла выбрать лучше, даже если бы моя жизнь зависела от

этого. Он был идеальным. Мне понравились его открытое

пространство, высокие потолки, второй этаж с нашим собственным

балкончиком, розово-белая комната для Пи и бассейн с подходящей

по стилю гидромассажной ванной на заднем дворе. Этот дом был

мечтой любой девушки. Это мечта, которой у меня никогда не было.

Я никогда не думала об этом дне или о своей свадьбе. Я думала

только о том, чтобы моя мама поправилась.

— Блейк, — тихо сказала я, ступая в его объятия.

Мы целовались, стоя в нашей потрясающей кухне.

— Что? — прошептал он мне в губы и снова поцеловал меня.

— У меня месячные, и ты сделал мне предложение. Ты самый

глупый парень на планете.

Блейк прижался своим лбом к моему, и застонал,

— Я не думал все это планировать.

— Сегодняшний день невероятный. Мы живем тут только две

недели, как ты все это организовал?

— Я же сказал тебе, я сделал только это, — сказал он, оглядывая дом. Мне нравился этот дом. Очень сильно. — И это, —

добавил он, беря меня за руку, — мне нравится видеть его на твоем

пальце.

— Мне тоже здесь нравится, — призналась я. Ничего не могла

поделать. Я знала, что обманывала его, и знала, что будет очень

больно, когда все рухнет. Лучшее, что я могла сделать, это

смириться с этим; по крайней мере, до тех пор, пока я не пойму, что

все находятся именно там, где должны быть. Все решалось само

собой, и мне не пришлось ничего делать. Все встало на свои места, включая меня. Еще несколько месяцев не причинят вреда. Может, мне стоило подождать до Рождества. Я не собиралась пропускать

его. По крайней мере, хотя бы еще одно. Просто нужно сделать это

прежде, чем мы вплотную займемся подготовкой к свадьбе.

— Хочешь съездить в Toys‘R’Us? (Toys‘R’Us — сеть магазинов

игрушек и детской одежды. Прим.пер.)

— Что? — захихикала я в его губы.

— Мы не купили льва.

— Да, поехали за самым большим львом, которого сможем

найти.

Так мы и сделали. Мы купили льва в натуральную величину и

четырех детенышей. Пи с ума бы сошла. С тележкой, наполненной

львами, мы с Блейком блуждали по магазину, флиртуя друг с другом.

Я бы никогда не поцеловала его так на людях. Но мне было плевать, даже если весь мир видел, как мы целуемся. Даже когда мы

действительно поцеловались у стойки с велосипедами. Лишь

хихиканье парочки проходящих мимо девушек заставило нас

оторваться друг от друга.

— Угадай, что я еще прихватила вместе с животными? —

спросила я, дразня его губы своим языком.

Застонав, он ответил страстным поцелуем.

— Это.

Мне буквально пришлось сесть на пол, чтобы не описаться. Я

никогда не слышала от него такого пронзительного девчачьего визга.

О, Боже. Это было лучше, чем пугать за дверью Пи. Блейк до ужаса

боялся змей, даже резиновых, это, возможно, был лучший день в

моей жизни. Ну, если не брать в расчет месячные.


— Я скучала по тебе сегодня, — сказала я, опуская сиденье на

унитаз и присоединяясь к Пи.

— Я забыла кинуть тебе конфетку.

Я улыбнулась и взяла ковш, чтобы сполоснуть ее волосы.

Слушать детскую болтовню Пи было лучше всякого десерта. Она все

болтала и болтала о своих бабушках и дедушке, бассейне, театре, параде. Рассказала о том, как провела день, и я слушала, ловя

каждое слово.

— Иди сюда, — ласково позвала я, когда она задрожала. Я

обернула ее в теплое полотенце и крепко обняла. — Я рада, что у

тебя был хороший день. Я та-а-а-ак сильно тебя люблю, — сказала

я, сжимая ее еще крепче.

— Я потеряла свой воздушный шарик высоко в небе, — сказала

она, заканчивая свою историю.

Я вытерла ее насухо полотенцем.

— Твой папочка купил сегодня тебе кое-что получше воздушного

шарика.

— Где?

— Иди, спроси своего папу. Так, подними ногу, — попросила я.

Она закачалась и схватилась за раковину, пока я натягивала на ее

попку трусики.

— Что это?

— Тебе придется найти папу и посмотреть, — ответила я, натягивая ей через голову ночную рубашку. Я позвала ее почистить

зубы, но ее и след уже простыл. Я вымыла ванну и стала набирать

воду себе. Я нуждалась в долгой горячей ванне. Может, мне удалось

бы смыть какую-то часть этого безумного дня.

Я выключила воду, когда Грейс потащила меня в конец

коридора. Блейк и Пи лежали на полу в гостиной с пятью

игрушечными животными. Пи, прислонившись к маме львице, держала в руках двух детенышей. Она перелезла на колени к

Блейку, когда он назвал ей их имена.

— Почему моя мамочка не назвала этого? — спросила она, поднимая игрушечного львенка, оставшегося без имени.

— Она назвала, малышка, но я, хоть убей, не помню, как. Я

помню только Зельду, Кенсингтона, Уинстона и Лондон. Я не могу

вспомнить имя этого. Может, ты дала бы ему имя.

— Нет, нам лучше выяснить это, возможно, в зоопарке нам

скажут.

— Хм, сомневаюсь, но ты можешь спросить у бабушки Сары.

Может твоя мамочка рассказала ей об этом.

— Позвони ей.

— Сейчас? Уже почти девять вечера, она, должно, быть спит.

— Пожалуйста, папочка.

И вот они; волшебные слова. Мы с Грейс улыбнулись друг другу, когда он отодвинул ее немного и достал свой телефон.

— Бабушка, мой папа купил мне маму львицу и четырех львят из

зоопарка. Я не могу подыскать имя последнему.

Я прикрыла рот рукой, чтобы не засмеяться. Сара бы точно не

поняла, о чем она говорит с таким объяснением.

— Нет, нет. Моя мама уже назвала их. А папа не может

вспомнить, как звали последнего. — Пи кивнула головой и издала

короткое - угу.

— Почему ты повесила трубку? — спросил Блейк.

— Это Фэшн.

— О, Боже, точно. Твоя мама назвала его Фэшн в честь

лондонской недели мод. Мы болтали об этом, пока ждали, когда

родятся детеныши. Твоя мама заставила меня пообещать, что я

свожу ее туда однажды.

— И ты свозил? — спросила Пи, держа в руках игрушечного

львенка по имени Фэшн.

— Нет, у меня не было возможности. Она сильно заболела.

— Мама Микки болела также сильно, как и моя мама, — сказала

Пи, зевая.

— Да, так и было. Ну, ладно. Думаю, ты, вероятно, захочешь

спать со всеми этими львами, да?

— Да, со всеми. Они должны услышать сказку.

— Бабушка Сара привезла тебе новую книгу. Ты ее уже читала?

Я шмыгнула обратно в ванную, а Грейс побежала в свою

комнату. Мое сердце было переполнено любовью. Я так любила эту

жизнь. Я разделась перед зеркалом, пока аромат ванили витал в

воздухе, а ванна была заполнена пеной. Завязав волосы в пучок на

затылке, я спустила вниз по плечам ярко розовые лямки. Я стояла

голая, подняв руки над головой, как моя мама научила меня. Не

было никаких видимых бугорков, но надавливание напомнило мне о

том, что это все еще было там. Кончиками пальцев я обвела каждый

сантиметр своей груди, откладывая худшее напоследок. Я вздохнула

и опустила руки, когда нащупала ее. Она все еще была там. Она не

стала больше, но и не уменьшилась. Пофиг! Я ничего не могла

поделать, лишь позволить судьбе взять бразды в свои руки. Я знала

эту болезнь, как свои пять пальцев, и я уже понимала, что ее

невозможно контролировать. Врачи лгали, и они не сделали все, что

могли бы. Если бы сделали, она по-прежнему была бы здесь.

Я вытащила тампон, надеясь, что он чистый. Это было не так.

Проклятье! Опустившись в обжигающе горячую воду, пар с ароматом

ванили заполнил мой нос и обжег мою кожу. Я погрузилась в воду до

подбородка и закрыла глаза, задержавшись в своих мечтах чуть

дольше. Вода помогла, я расслабилась и, улыбаясь, вспомнила этот

день. Мои мысли вернулись к утреннему душу, но прервались на

нелепом предложении. Насколько здорово это было? Насколько

потрясающе, что Блейк вообще сотворил все это?

— Составить тебе компанию?

— Конечно, — сказала я, подвинувшись, чтобы освободить

место для Блейка.

— Ты устала? Выглядишь уставшей, — спросил Блейк, раздевшись и скользнув в воду позади меня. О, нет, это уже

началось. Моя мама тоже очень быстро утомлялась. Я устала; я

вымоталась, но у меня действительно был насыщенный эмоциями

день. Прижавшись спиной к его груди, я расслабленно вздохнула.

Вот теперь это было идеальное окончание идеального дня.

— Полагаю, ты новый лучший друг Пи.

— Это точно. Тебе стоит посмотреть на нее. Она вся покрыта

львами.

— Посмотрю, — засмеялась я. Я начала говорить о

воспоминаниях про детеныша по имени Фэшн, но остановилась. Я

решила оставить это между Блейком, Дженни и Пи. Она была их

малышом, не моим. Я понятия не имею, что делала. Я даже не

думала об этом. Я развернулась и оседлала колени Блейка.

Возвышаясь над ним, я обхватила руками его лицо и страстно

поцеловала. Тупая боль от сильных эмоций между нами наполнила

мою грудь.

Блейк обнял меня за талию, и я опустилась на его член. Его рука

ввела его внутрь, и я наклонилась к нему, чувствуя, как его член

скользнул глубоко в меня. Наши рты приоткрылись, прервав

поцелуй, и чувства взяли верх над нашими телами. Я накрыла его

губы своими, когда почувствовала стон, готовый вырваться из меня.

— Вытащи пробку, — отрывисто сказал Блейк. Его губы

последовали за мной, пока я тянулась к сливу, и он легонько втянул

в рот мой сосок. Я вытащила пробку и подтолкнула его руку и рот к

другому соску. Ванна была тесной, но это было эротично. Без

расплескивающейся через края ванной воды мои бедра двигались

интенсивнее, принимая его так глубоко, насколько это было

возможно.

— Я люблю тебя, Блейк, — призналась я, сдерживая слезы, эмоциональной волной нахлынувшие на меня, как острый разряд.

Желание расплакаться было почти невыносимым, и я даже не

знала, почему. Потому, что я была очень счастлива, или потому, что

это не принадлежало мне, и я не могла сохранить это?

Ничего из этого; ни Блейка, Пи, Грейс, Сару, ни даже Барри

Холдена. Какой смысл давать ему шанс лишь с тем, чтобы потом

отобрать его снова?

— Бл*дь, детка. — Слова страсти разлились по моей груди, пока

Блейк придерживал мои бедра, с каждым движением толкаясь

глубже. Ему пришлось сдержать мои стоны своим ртом, когда я

почувствовала приближение оргазма. Он появился из ниоткуда; я

даже не поняла, что была готова, я даже не знаю, сколько времени

прошло, это не имело значения. Это были настоящие Блейк и

Макайла. Мы оба отдавали себя полностью. Хотя, я старалась не

делать этого, но безуспешно. Не было безболезненного способа

сделать это.

— Я буду любить тебя всю оставшуюся жизнь, — пообещал

Блейк.

— А что если это всего шесть месяцев? — черт! Я не

собиралась говорить это вслух.

— Зачем ты такое говоришь? Это не смешно. Ни капли не

смешно. Никогда больше так не говори.

— Прости. Я не... — мои слова были прерваны его поцелуем. Он

не собирался позволить мне все испортить.

— Вставь пробку обратно в ванну и добавь еще пены, но не

смотри вниз.

— Все так плохо?

— Нет, это ты и я. И все. Включи воду.

Я подчинилась. Мне не нужно было это видеть. Я поверила ему

на слово.

Это было окончание идеального вечера. Лежа в объятиях

Блейка, держа его за руку и слушая его рассказ о театре и всех

планах, связанных с ним, было самым лучшим. Я имею в виду, забудьте глазурь, взбитые сливки, декоративную посыпку, все это.

Этот вечер был венцом всего. Это был тот вид раздражающей

любви, который заставляет вас закатить глаза при виде ее.

Как только мы были покрыты ароматной пеной, и снова удобно

устроились в ванной, я спросила о Дженни.

— Расскажи мне еще что-нибудь о Дженни.

— Ни за что. Ты потом используешь это против меня.

Блейку не нужно было говорить, что он имел в виду змею в

магазине игрушек.

— Прости меня.

— Ты такая врунишка.

— Клянусь. Пожалуйста, Блейк, — заныла я своим лучшим

печальным голосом Пи, какой смогла изобразить.

— Здорово, просто то, что мне нужно, еще одна. Что ты хочешь

узнать?

— Мне все равно, что угодно. Мне нравится слушать о твоей

жизни с ней. Я чувствую, будто знала ее.

— Это потому что ты очень на нее похожа.

— Как так?

— Например, до смерти пугая Пи, это то, что сделала бы

Дженни.

— Расскажи мне, как вы впервые занялись сексом.

— Тебе не захочется об этом знать. Это неприятно.

— Почему? Ты кончил раньше, чем прикоснулся к ней?

— Нет. Она все время плакала.

— Почему? Она не хотела это делать?

— Нет. Не поэтому. Я пытался остановиться. Она не позволила

мне. Это просто был грустный день.

— Расскажи мне, — взмолилась я, положив свою руку поверх

его.

Я немного передвинулась, устраиваясь поудобнее, когда Блейк

сделал глубокий вдох. Я не ожидала услышать то, что услышала, но

все же была рада этому. Я была счастлива, что Блейк открылся мне

и рассказал об этом.


***


Я проснулся с улыбкой на губах, услышав знакомый звук. Это

был звук пистолета. Мэтт прислал его мне в качестве мелодии

на звонок, а я придумал, как сделать его уведомлением, чтобы

знать, когда звонит Дженни.

Это был громкий пушечный выстрел, который должен был

снова втянуть меня в неприятности.

— Тебе вернули телефон?

— Да, наконец-то. Я собирался написать тебе только что.

— Хорошо, давай встретимся у входа в отель в половине

девятого. Я хочу посмотреть на детенышей.

— Ни за что! Увидимся на занятиях. Я только что получил

свой телефон обратно.

— Блейк Рейн Коуст! Я думала, что я твоя девушка.

— Нет, Дженни. Ты не воспользуешься этим. Мы не пойдем в

зоопарк. Иди в школу.

— Я разрешу тебе меня опять поцеловать.

— Дженни, пожалуйста, иди в школу.

— Я не хочу идти в школу. Пожалуйста, пойдем со мной.

— Я не буду брать вину на себя на этот раз.

— В этот раз нас не поймают, обещаю.

— Да, конечно. Ты покупаешь обед.

Проклятье. Я снова лишусь своего телефона. Почему она не

могла просто пойти в школу? Я подъехал к театру вместе со

своим отцом, как делал это каждое утро. Закинув рюкзак на плечо, я направился в сторону парней, с которыми обычно проходил

несколько кварталов до Сант-Томас. Одетый в синие брюки и

белую рубашку с галстуком, я повернул направо через пару

кварталов.

— Увидимся завтра, ребята. Скажите мистеру Ригелю, что я

заболел.

— Ты серьезно? Опять? Куда ты собрался?

— Не знаю. Просто собираюсь прогулять уроки.

— У нас будет тест, — напомнил мне Уэйн. Черт. Я совсем

забыл о нем. Я снова о нем забыл, когда вспомнил обещание

Дженни. Поцелуй от Дженни или тест по английскому, который

будет стоить мне половины оценки? Это был трудный выбор.

— Я все улажу. Просто, скажи, что я болен. Я свяжусь с тобой

попозже.

— Да, созвонимся, — ответил Уэйн разочарованно. Какое, на

хрен, ему было до этого дело? Это была не его задница. О, Боже.

Отец сдерет с меня шкуру живьем. Я был по уши влюблен. И

почему я не мог влюбиться в хороших девчонок? В тех, которые

каждый день ходили в школу?

Я прибавил шаг и помчался к отелю «Зазен Ризортс», открыв

телефон, чтобы проверить время. Я не стал отвечать на

сообщение, в котором спрашивалось, где я. Я был уже почти на

месте и задолжал ей одно сообщение. Я знал, что она будет

стоять в дверях ювелирного магазина «Кэллоуэй Джувелс» и

выглянет наружу, посмотрев в северном направлении, ожидая

моего появления. Я не собирался появляться с той стороны.

Я дошел до кафе рядом «Кэллоуэй Джувелс» и набрал ее номер.

Я чуть живот не надорвал от смеха, когда услышал, как Afroman (

Афромен — Джозеф Эдгар Форман — американский рэпер и

музыкант, самый известный хит, сингл которого — Because I Got High был номинирован на премию Grammy в 2002г. Прим.пер.) поет

о школе; он собирался идти в школу, но накурился.

— Ты где?

— Меня поймали. Я в полицейской машине.

— Господи. Куда они тебя везут?

— К твоему отцу. Я сказал им, что прогуливаю школу из-за

тебя. Они собираются рассказать твоему отцу.

— Ты, ублюдок! Поддержал меня, называется. Ненавижу тебя.

— Я закрыл свой телефон и сделал пару шагов в ее сторону. Она

вышла на тротуар, больше не беспокоясь, что ее поймают. Я

знал, что у Дженни взрывной характер, но я никогда не слышал, чтобы она так разговаривала. Ее мать вымыла бы ей рот с

мылом.

— Ты ешь этим грязным ртом? — спросил я, схватив ее со

спины.

— Ох, Боже. Ты — задница! — закричала она. Я засмеялся и

получил два удара по груди.

— Привет, почему на мой звонок песня Afroman? У меня для

тебя другой рингтон.

— Какой? — спросила она, беря меня за руку. — Поехали на

электричке.

Дженни держала мою руку одной рукой, а другой набрала мой

номер. Второй номер на быстром наборе; второй после 911.

Это было довольно важно. Она улыбнулась мне и закрыла свой

телефон, когда Джей Ло пропела ей, как я не могу перестать о

ней думать.

— Это значит не то, что ты думаешь, — заверила она меня.

— Что?

— Песня. Afroman. На прошлой неделе, после того, как мы

попались, я слушала ее и постоянно продолжала повторять одну и

ту же часть. — «Я собирался в школу сегодня, но накурился». Я

тоже. Я была под кайфом весь день.

Я улыбнулся ей, и затем мы оба посмотрели вверх

одновременно. Сильный аромат кофе наполнил мой нос, когда мы

сошли с тротуара возле Старбакса. Дженни потянула меня за

руку, спасая от такси, чуть не наехавшего на меня. Что-то было

не так. Самолеты пролетали над городом, но не так. Он летел

низко и не в том направлении. Мир остановился, и весь Нью-Йорк

посмотрел вверх.

— Что это? — спросила Дженни. Ей на самом деле пришлось

повысить голос из-за приближающегося шума. Я не знаю, что я

тогда думал о том, что происходило. Нападение инопланетян?

Конечно, это могло прийти в голову после последнего фильма, который мы с Дженни смотрели, «Искусственный интеллект». Я

притянул Дженни ближе к себе. Казалось, это заняло больше

времени, чем было на самом деле, но даже тогда это не имело

смысла. До первого контакта. Улицы из мрачной тишины

превратились в громкую панику. Мы были так близко, мы все это

наблюдали. Дженни отвернулась и уткнулась лицом в мою грудь, когда самолет протаранил башню.

— Что происходит, Блейк?

— Я не знаю. Пойдем. Давай убираться отсюда.

Я потащил её по улицам, обгоняя испуганных людей. Те вещи, которые я слышал, никто никогда не думал услышать. Беги, террорист,

утечка

газа,

башни-близнецы,

звуки

были

оглушающими. Я помню, как один мужчина кричал людям, чтобы

они бежали со всех ног. Все так и сделали. Все боялись, что это

конец.

— Не смотри! — приказал я, когда одна женщина закричала, что люди выпрыгивают из окон.

— О, Боже. Они и правда, Блейк. Люди выпрыгивают.

— Я говорил тебе не смотреть. Не смотри. Бежим, Дженни.

Держись за мою руку и бежим.

— Ладно? — мне пришлось остановиться и потрясти ее за

плечи, чтобы успокоить. Слезы черными струйками текли по ее

щекам, и она тяжело дышала. — Успокойся, Дженни. Я вытащу нас

отсюда, хорошо? Пожалуйста, перестань плакать. С нами все

хорошо. Все хорошо, — повторял я.

Мы бежали и бежали, подальше от этого места. Люди

кричали, чтобы все убегали. Я даже услышал, как какой-то человек

закричал, что прямо на нас направляется реактивная ракета. Я

остановился и начал лихорадочно оглядываться по сторонам, чтобы определить, в какую сторону идти, когда пожарный сказал

нам, что мы не можем идти вниз по улице. Я знал, что она

приведет нас обратно туда, откуда мы бежали. К этому времени

дым и гарь добрались до наших легких, и мы закашляли. Мы

развернулись и пошли не в том направлении, после того, как

пожарный пресек нашу попытку свернуть в переулок. Казалось, мы

бежали совсем недолго, но в новостях тем вечером рассказали, что второй самолет врезался в другую башню восемнадцатью

минутами позже. Мы остановились и посмотрели вверх, когда

вторая бомба взорвалась. Дженни снова закричала, но я не

остановился. Я продолжал идти, держа ее за руку мертвой

хваткой.

— Папа! — закричала Дженни, отвечая на свой телефон. Мы

были очень напуганы, и я был не более чем трусом. Я не знал, что

делать. Не знал, куда идти, или какого черта происходило. —

Нет, я в порядке. Я с Блейком. Мы туда сейчас направляемся. О, Боже. — Обломки и осколки разрушенного здания сыпались, как

конфетти в канун Нового года. Я потянул ее сильнее.

— Пойдем, — закричал я. Ее телефон взлетел в воздух, и мы

оставили его. Звук взрыва был оглушающим. Я никогда не смог бы

его забыть, и я просто хотел, чтобы она была в безопасности.

Мне плевать было на телефон. Что-то ужасное происходило

прямо у нас на глазах. Что-то, что навсегда изменило нас.

Мои родители оставались у Холденов весь день. Мы все были

прикованы к экрану телевизора, пока ситуация все больше

ухудшалась. Около восьми вечера Дженни, наконец, была сыта по

горло новостями. Я единственный, кто обратил внимание на ее

неожиданный

уход.

Взгляды

всех

остальных

оставались

прикованными к новостям. Ничего нового уже не передавали, просто постоянно повторяли одно и тоже, показывая в основном

те же кадры, но иногда у них появлялось что-то новое. Многие

люди воспользовались своими видеокамерами на телефонах и

засняли то же самое, но с другого ракурса. Я знал, что

выпрыгивавшие из окон люди, которых показывали более крупным

планом, были теми же людьми, падение которых мы с Дженни

наблюдали.

— Ничего, если я поднимусь с Дженни? — спросил я, глядя на

Холденов. Барри обнимал свою жену, мой отец обнимал мою маму, и я хотел обнять Дженни. Она страдала, и я был частью этого. Я

хотел быть с ней, а не сидеть на краю дивана со всеми

остальными.

— Да, можешь пойти, — кивнул Барри, впервые дав мне

разрешение остаться с Дженни наедине в ее комнате. Его взгляд

вернулся к телевизору вместе со всеми остальными.

— Заходи, — позвала Дженни.

— Ты в порядке?

— Нет. Что происходит, Блейк?

— Я не знаю, Дженни. Пожалуйста, не плачь больше.

— Останови это. Займись со мной любовью, Блейк.

Это совсем не то, чего я ожидал. Вообще не то. Дженни сняла

свою кофту через голову, и я попятился назад. Она напугала меня

до смерти. Мое сердце колотилось в груди также быстро, как

когда я увидел, как первый самолет врезался в первую башню.

— Что? Нет. Оденься. Ты не втянешь нас в неприятности.

Пожалуйста,

Блейк.

Пожалуйста.

Заставь

меня

почувствовать что-то другое. Ты ведь любишь меня, разве нет?

— Конечно, люблю, но это не поможет. Мы еще даже не

подростки.

— Я уже подросток. Тебе придется подождать до декабря.

— Дженни, перестань раздеваться. — Мать честная. Какого

черта она делала?

— Просто сделай это, Блейк. Ты ведь знаешь, что думал об

этом. — Я потерял дар речи. Я ничего не мог сделать, и мое тело

предало меня. Мои руки обняли ее, а ее маленькие груди прижались

к моей груди. Черт. Джении была голой. Полностью обнаженной.

— Дженни, — взмолился я.

— Если ты не сделаешь этого, я начну думать самое плохое.

Я решу, что это из-за меня, что ты меня не хочешь.

— Конечно же, я хочу тебя. Я ничего в жизни так не хотел.

— Тогда докажи это, Блейк.

— Это реплика парней

— И моя тоже. Я могу сказать это, если хочу.

— Дженни, пожалуйста.

— Пожалуйста, Блейк. Пожалуйста, сделай это. Займись со

мной любовью. Пожалуйста.

Я знал, что не должен был делать этого. Она испытала

эмоциональное потрясение. Я знал, что это было бы неправильно.

— У нас даже презерватива нет.

— Мне все равно. Меня это не волнует, Блейк, просто

останови это.

Я понятия не имел, какого черта делал. Я видел ее

обнаженной, но не видел ее. Она тоже меня не видела. Я не

разделся, только расстегнул ширинку. Мое сердце выпрыгивало у

меня из груди, когда я положил ее на кровать. Я поцеловал ее и

направил свой член между ее раздвинутых ног. Проклятье.

Дерьмо. Черт.

— Черт, Дженни. Ты в порядке? — спросил я, остановившись.

— Да, не останавливайся.

Я никогда не рассказывал Дженни об этой части; я даже не

был полностью внутри нее, когда кончил. Я притворился и входил

в нее полуэрегированным членом. Несмотря на то, что ее ноги

расслабились подо мной, я мог сказать, что она не чувствовала

этого так, как я. Она не могла.

— Все те люди, Блейк. Почему? Кто сделал бы такое?

Я оставался внутри Дженни, понимая, что у меня и моей

правой руки больше никогда не будет тех же взаимоотношений, как раньше. Мне хотелось умереть внутри нее. Я осушил

поцелуями ее слезы, желая подобрать правильные слова. Но я не

знал, что сказать. Понятия не имел. Ни малейшего понятия.


Глава 6


— Но, я думала, ты сказал, что это случилось на рояле? Ты

сказал мне, что Дженни потеряла девственность на крышке рояля.

— Да, рояль, по мнению Дженни. Я считаю, что в первый раз это

случилось, когда мир остановился. Первый раз предполагал не секс, это было эмоциональной отдушиной для Дженни.

Понятия не имею, как долго мы с Блейком оставались в ванне, но это было довольно долго. Я продолжала спускать остывшую воду

и наполнять ванну горячей. Я не хотела, чтобы он останавливался; время замерло, пока Блейк держал меня за руку, целовал меня и

рассказывал то, чего я ещё не знала. Блейк и Дженни наблюдали за

тем, как первый самолёт врезался в здания. Подробности того, что

он чувствовал, и как сильно он был напуган, вызвали холодный

озноб по моему позвоночнику.

— Пойдём в кровать. Ты должен пообещать мне, что

расскажешь эту историю Пи. Не сейчас, оставь её до тех пор, пока

она не подрастет, но ты должен рассказать ей об этом.

— Да, может, и расскажу, — согласился Блейк.

Следующие несколько недель были сумасшедшими. Между

ремонтом в театре и наведением порядка в нашем новом доме, мы с

Блейком были готовы передохнуть. Мы продали большую часть

современной серебристо-черной мебели из пентхауса, дизайн

которой не особо подходил к семейному дому, и я была рада. То, что

Грейс и Сара находились рядом с Пи, было благословением

Божьим. Я не понимала, как много уделяла ей времени, пока не

получила помощь.

Это было здорово, но я безумно скучала по ней. Казалось, я

пропускала все веселье в развешивании занавесок.

И это было хреново. Блейк задерживался в городе все чаще и

допоздна, будучи одержимым мечтой, которую когда-то имел его

отец.

Он даже нанял тех же самых парней по акустике, что и его отец

много лет назад. Блейк клялся, что ни один театр в мире не имел

таких же акустических характеристик, как театр Конли. Думаю, он

был прав, моя мама не раз говорила мне то же самое.

В одну из пятниц, поздно вечером я ждала, когда Блейк заберет

меня из нашего нового дома и отвезет обратно в дом его матери на

ночь. Это единственное, что имело для меня значение; по крайней

мере, Блейк приедет домой. Полагаю, я не думала об этом в таком

ключе, то есть, я должна была догадаться, так как Блейк всегда был

трудоголиком, но эти приходы в десять-одиннадцать вечера очень

быстро стали нормой.

Я вздохнула и осмотрела наш милый дом. Я закончила. Все, что

я могла сделать сама, было сделано. Теперь мне нужна была только

мебель. ТЬФУ. Если Блейк еще раз пообещает мне, я закричу. Я села

на нижнюю ступеньку и посмотрела на свой телефон. Никаких новых

сообщений, но у меня было уведомление с Фейсбук, я улыбнулась и

открыла его. Это было селфи Блейка перед новой сценой. Пол

блестел также ярко, как и его белоснежная улыбка. Подпись гласила, что он уже в пути и что любит меня. Я посмотрела на время

сообщения, выставленного сорок минут назад, и стянула резинку со

своих волос. Мне казалось, что он уже должен был быть здесь. Я

потрясла головой, позволяя волосам свободно рассыпаться по спине

и плечам, и откинулась назад, облокотившись на ступеньку.

Пролистав последние несколько постов, которые я уже

просматривала, я решила немного пошалить. Я расстегнула

верхнюю пуговицу своей рубашки и улыбнулась в камеру. Ложбинка

была недостаточно видна. Я расстегнула еще пару пуговиц и

приподняла свою грудь вверх, пытаясь сделать сексуальное селфи с

декольте. К сожалению, с грудью размера В такая роскошь была

невозможна. Я сжала руками свою грудь и соблазнительно

улыбнулась в камеру. «Поторопись» — такую надпись я собиралась

поставить под этим фото, что должно было заставить его приехать

быстрее.

— Я рад, что не был за рулем, — заявил Блейк, стоя в дверях.

Он прислонился к дверному косяку и скрестил руки на груди. Я

мгновенно покраснела, а усмешка на его губах подсказала мне, что

он стоял тут уже довольно долго. Замечательно.

— Ты — придурок! — закричала я, застегивая свою рубашку.

Блейк засмеялся и направился ко мне. Позволив ему взять меня

за руку, я встала и упала в его объятья. И почему падать в его

объятия было так легко? Я позволила его теплым губам унять

румянец на моих щеках.

— Ты получил уведомление, — сказала я ему в губы. Он

улыбнулся и посмотрел на мою провалившуюся попытку быть для

него сексуальной.

— Мне нравится. Думаю, нам стоит опробовать ступеньки. Что

скажешь?

— Я скажу — нет. Пойдем. Я зла на тебя, ты сказал мне, что

будешь дома в восемь. Пи уже уснула.

— Тогда нам некуда торопиться, верно? — успокоил меня Блейк, целуя в шею и пытаясь усадить на ступеньки. Я села, но лишь для

того, чтобы он отстал, при первой же возможности я увернулась от

него.

— Отвези меня за мебелью, я устала от этого, я уже хочу тут

жить. Разве ты не хочешь уже переехать? Я закончила, я не могу

больше ничего сделать без мебели.

— Мы поедем в понедельник.

— Понедельник? А что случилось с завтра? Мы могли бы уже

спать тут к понедельнику.

— Я не могу. Ребята по акустике работают все выходные. Если

мы продолжим в том же темпе, мы сможем открыться в начале

следующего года.

— Здорово. Поехали. Я устала и хочу есть. Ты ел?

— Детка, обещаю, мы съездим за мебелью в понедельник. Не

понимаю, зачем я вообще тебе для этого нужен, я хочу, чтобы ты

сделала этот дом своим. Покупай, что захочешь, заставляй его, чем

захочешь, мне все равно.

Блейк посмотрел на меня, и я скрестила руки на груди.

— Здесь так здорово. Идеальный вечер, чтобы расслабиться в

джакузи с бокалом вина, тебе так не кажется?

— Почему ты не хочешь ехать без меня? Моя мама и Сара будут

рады тебе помочь. Можешь поехать с ними завтра. — Блейк взял

меня за руку, и я последовала за ним к машине его матери. — Я

люблю тебя.

Я улыбнулась, когда его губы встретились с моими.

— Я тоже тебя люблю, но, возможно, я любила бы тебя

немножечко больше, если бы у нас был дом. — Блейк накинул на

меня ремень безопасности и пристегнул его.

— У тебя есть дом. Мы переедем в него раньше, чем ты

поймешь. — Я расстроено вздохнула и посмотрела, как он обходит

машину спереди. Он не понимал.

— Обещаешь, что поедешь со мной в понедельник? — спросила

я, продолжая наш разговор. Мне нужно было его слово.

— Эм. Нет.

Я отняла от него свою руку и надулась, скрестив руки на груди.

— Я не собираюсь лгать тебе, Макайла; я уже знаю, что бригада

по свету запланирована на этот день. Мне нужно быть там.

— Ладно, как угодно.

— Не будь такой. Как только мы все это сделаем, мы будем

свободны.

— Нет, не будем. Ты все время проводишь там, работая, точно

так же, как тогда, в «Зазен Ризортс». Тебя никогда не будет дома. Я

не об этом мечтала.

— Что ты имеешь в виду?

— Ничего. Забудь. Ты заедешь к Wendy’s? (Wendy’s —

американская сеть ресторанов быстрого питания. Прим.пер.).

— Я не хочу, чтобы ты злилась на меня.

— Тогда перестань вести себя, как идиот. Пи скоро исполнится

пять, а у нее даже дома нет!

— У нее есть дом, а ты все слишком преувеличиваешь. Делаешь

из мухи слона.

— Я не собираюсь спорить по этому поводу. У нас будет дом, когда у тебя появится свободное время, полагаю.

— Макайла …

— Что? Я уже ненавижу этот театр, тебя никогда не будет дома с

нами.

— Я буду, любимая, обещаю. Я хочу быть дома, честно, просто

позволь мне закончить с театром, и потом я весь твой. Обещаю.

Я покачала головой в темноте, закатила глаза и тихо вздохнула.

Мне не хотелось выбирать мебель с Грейс и Сарой; Я хотела

выбирать ее с Блейком. Я не собиралась валяться на диване с

Сарой или Грейс. Мне был нужен Блейк, и плевать, если я вела

себя, как сопливый ребенок, я хотела получить то, что хотела и

точка. Коротко и ясно.

Меня не волновало, что Пи спала. Я сразу направилась в ее

комнату и заняла место Зельды. Ее волосы все еще не высохли

после ванны, и она пахла, как Пи.

— Я думала, ты приедешь до того, как я искупаюсь в ванне, —

пожаловалась она.

— Это твой папа виноват, у него не получилось пораньше уйти

из театра, — добавила я, перекладывая всю ответственность на

него. Это была его вина, и я не собиралась выпутываться из этого

самостоятельно.

— И поэму ты не села за руль сама? — спросила Пи, зевая.

— Поэму? Что это?

— Мои слова слишком сонные, — я приподняла верхнюю часть

ее пижамы с изображением героев из мультфильма «Холодное

сердце» и, прижавшись губами к ее животику, издала «пукающий»

звук.

— Ты такая умная. И почему я сама до этого не додумалась? —

именно так я и должна была сделать. Думая об этом, я сделала

первый шаг. Я должна была начать принимать меры к своему уходу; мне нужна была машина на мое имя, которую я могла бы водить. —

Засыпай. Я уже все закончила в нашем доме, осталось только, чтобы твой папа свозил нас за мебелью. Завтра мы придумаем что-

нибудь интересное.

— Клянешься?

— Да, пять раз. Я тебя люблю, малышка, — призналась я, целуя

ее в животик, голову и в обе щечки.

— Спокойной ночи, я тоже тебя люблю, а Зельда — нет. Ты

разбудила ее.

Пи повернулась на бок и положила свои ручонки под щеку. Я

передвинула слишком большую для этой кровати львицу обратно на

её законное место, рядом с ее четырьмя детенышами, и поцеловала

Пи еще раз. Ее рука обвилась вокруг шеи львицы, и ее глаза

закрылись.

Блейк только что вышел из душа, когда я присоединилась к

нему. Он помог мне раздеться, но на этом все. Я заставила его уйти.

Я хотела быстро принять душ и какое-нибудь антацидное средство, этот чили от Wendy’s прожигал мой желудок, стоило подумать, прежде чем есть его на ночь. Я думала, что никогда не смогу лечь.

Однако, небольшая изжога не смогла бы помешать мне забраться

голой к нему в постель.

Позволив горячей воде литься по моему телу, я расслабилась, позволяя напряжению стечь в водосток, ну или попыталась, во

всяком случае. Что если я раздобуду машину? Что тогда? Что

потом? Куда я поеду? Уеду ли я из Нэшвилля?

Мысль о том, чтобы оставить Пи, причиняла сильную боль.

Вопросы роились у меня в голове, и я понимала, что должна уже

прийти к чему-то определенному. Решив, что этот вечер не

подходящий, я перестала об этом думать. Я была слишком

уставшей, чтобы задумываться об этом.

Грейс ела пирог и читала книгу, в то время как Блейк валялся на

диване и смотрел новости, или я так думала. Присмотревшись

получше, я поняла, что он спал.

— Привет, хочешь кусочек пирога?

— Нет, но я бы лучше приняла Тамс или Ролэйдс (препараты от

изжоги. Прим.пер.). Мне стоило подождать и поужинать твоими хот

догами, этот чили убивает меня, — пожаловалась я, прижимая руку к

груди. — Что читаешь? — возможно, это то, что мне было нужно, хорошая книга, чтобы отвлечься от всего.

— Там есть что-то, на второй полке, над специями. Я не

уверена, что это, я только начала, — она перевернула книгу, показав

мне обложку, Джетти Вудрафф, «Вся правда о Мак». Довольно

неплохая. Эта девица чокнутая.

— О чем ты? — спросила я, направляясь за спасительным

флакончиком.

— Ты должна это почитать. Она — сумасшедшая.

— Мне и в жизни безумия хватает, — призналась я, присев на

край дивана. Блейк приподнял свои ноги, едва открыв глаза, и

положил их мне на колени. — Ты смотришь это? — спросила я

Грейс, прежде чем переключила канал.

— Нет. Блейк смотрел. Я ненавижу новостные каналы, помнишь?

Я ненавидела новости и ненавидела, когда Блейк смотрел их.

Ничего хорошего в новостях не было, и вся эта шумиха только для

рейтингов.

— Хорошо, идет «Теория большого взрыва». Мне нужно

посмеяться. (the Big Bang Theory — «Теория большого взрыва», американский

комедийный

сериал

о

двух

физиках

и

их

привлекательной соседке, а также об их друзьях. Прим.пер.)

— Почему? Что случилось? Хочешь поговорить?

— Нет, ничего такого; я просто волнуюсь по поводу нового дома

и все. Мне нужна мебель.

— Давай устроим из этого девичник, утром я позвоню Саре. Я

знаю один новый магазин, недалеко от Мэдисона.

— Звучит довольно весело, но я правда хочу сделать это с

Блейком и Пи, если ты не против, — я почти чувствовала себя

виноватой, разрушая ее воодушевление.

— Да, я все понимаю. Я в восторге, — Грейс сияла от радости, и

я опять почувствовала вину. Она была рада за Блейка. Я уже

говорила с ней об этом, я знала, что она чувствовала, и Грейс

понимала, что ее сын снова начал жить. Она рассказала мне, как

перестала навещать его и даже Пи из-за того, в кого он превратился.

Сейчас Блейк был совершенно другим человеком, не таким, как в

тот день, когда я врезалась в него на улице. Он больше не относился

ко всему, как какой-то формальности, он снова жил, и я собиралась

отнять у него это. — Я иду спать, сделай себе одолжение, возьми эту

книгу, — добавила Грейс, оставляя меня наедине с комедией и

моими мыслями. Я улыбнулась Блейку, пока он спал. Я не должна

была так вести себя с ним, я понимала, что он просто волновался о

театре.

Я улыбнулась, когда увидела, как Шелдон колотил в дверь

Пенни. Мои пальцы барабанили по подлокотнику дивана, мои губы

изогнулись в полуулыбке, а глаза скользнули к Блейку. Даже со

смехом в ситкоме в комнате, казалось, стояла гробовая тишина.

Прикусив нижнюю губу, я посмотрела на ручку, лежащую рядом с

блокнотом прямо передо мной. Склонив голову на бок, постаралась

сосредоточиться на том, что Пи нарисовала на бумаге. Я

остановилась на жирафе с четырьмя детенышами. Подождите. Нет.

Это была львица. Зельда и ее львята, я была в этом уверена. Я

наклонилась и взяла ручку, затем повернулась посмотреть, пошевелился ли Блейк. Он даже не шелохнулся. Он был вымотан.

Одна прямая линия тянулась вниз по внутренней стороне моего

предплечья. Не знаю, что изменилось, почему я сделала это.

Сначала всегда было перо. Всегда. Я не думала о своей

ослабевающей, умирающей матери, ни разу. Мои мысли вернулись к

моей молодой, энергичной маме. Я увидела нас двоих, хихикающих

у рояля, она повернулась и улыбнулась мне, а я улыбнулась ей в

ответ. Только это была не я, это была Дженни. Моя мама любила ее, как я люблю Пи. Почему это дошло до меня именно в этот момент —

тайна моего пера. Сара говорила мне, что моя мама спасла ее

семью; я была уверена на сто процентов, что моя мама вызвала

пробуждение в семье Холденов. Я действительно верю, если бы она

не появилась в их жизнях на несколько коротких недель, Дженни

продолжали бы растить няньки.

— Господи, Макайла, это просто восхитительно, — тихо сказал

Блейк.

Мой взгляд метнулся к его глазам, затем обратно к

великолепному творению на моей руке; впечатляющая сосна

наклонилась вправо. Эта деталь была смешной; как будто дерево

позировало. Заштрихованный каскад лунного света создавал

величественную тень с правой стороны. В черном цвете, который

был единственным цветом, этот рисунок выглядел темным и

таинственным.

— Ты уснул на мне, — улыбнулась я, смущенно прикрыв свою

руку другой рукой.

— Я наблюдал за тобой долгое время. О чем ты думала? —

спросил Блейк, потянувшись к моей руке. Я взяла его руку, и он

потянул меня к себе. Мне пришлось неловко передвинуть его ноги, чтобы добраться до него, мое тело приземлилось наполовину на

него, наполовину с боку. Я положила свою ногу ему на талию, чтобы

удержаться от падения. — Расскажи мне.

— На самом деле, я ни о чем таком не думала.

— О своей маме?

— Да, но мне не было грустно. Я думала о ней до ее болезни.

Когда она была просто обычной медсестрой Викки, молодой и

полной жизни Викки, у которой был роман с роялем длинною в

жизнь. Я думала о том, как она учила Дженни играть. Как думаешь, Дженни стала бы играть на фортепиано без моей мамы?

Блейк поднял мою руку и пристально посмотрел на

впечатляющую сосну,

— Не знаю. То есть, думаю, она бы полюбила это в любом

случае, независимо от того, кто познакомил бы ее с роялем,

настолько она была увлечена музыкой.

— Моя мама была такой же. Она говорила на языке музыки. Мы

могли гулять по торговому центру, и она останавливалась, как

вкопанная, когда слышала ее. Рождество было самым худшим

временем.

— Лифты; я ненавидел лифты. Дженни заставляла нас кататься

на них, они были ее любимыми песнями. Мы часто ходили в одно

место, так называемая «ловушка для туристов», гостиница «Мэйпл», где подавали самые вкусные теплые пирожные брауни. Там играли

музыку знаменитых пианистов со всего мира. Я ходил туда за

пирожными, Дженни обычно съедала лишь половину своих, а

оставшиеся отдавала мне. Ей просто нравилась атмосфера.

— Может перепихнемся по-быстрому? — ляпнула я. По

выражению лица Блейка было ничего не понятно, но растущий член

под моей ногой был очень даже заметен. Я только прикоснулась к

парню, а он уже возбудился, он едва лишь коснулся меня, и я уже

была такой же возбужденной. Блейк ненадолго застыл, а потом я

оказалась на спине с Блейком, возвышавшимся надо мной.

— Не здесь.

— Тс-с-с, все спят.

— Блейк, перестань, я не собираюсь делать это на диване твоей

мамы.

— Хорошо, просто лежи так, чтобы я смог.

Я безуспешно попыталась перевернуться, пока он возился со

своими шортами и сдвинул в сторону мои трусики. Я знала, если не

возьму ситуацию под контроль до того, как он прикоснется ко мне, я

не смогу…

Черт.

А-ах-х …

— Ненавижу тебя, — резко воскликнула я, расслабляясь под

ним. Мои ноги опустились вниз, а мои руки скользнули вверх под его

рубашку, расположившись на его напряженной спине.

— Я люблю тебя.

— Мне нравится, как твое тело разговаривает со мной, когда ты

делаешь это.

— Мое тело разговаривает с тобой?

— Да, расскажи мне, когда еще ты задействуешь эти мышцы с

этими, — соблазнительно спросила я, покусывая его ухо, пока мои

руки скользили по его рукам вверх, к плечам, — и эти мышцы, —

прошептала я сексуально, целуя его горло, — с этими? —

продолжила я, скользнув руками вниз, чтобы ухватить его за

задницу. С каждым толчком каждый мускул его тела отвечал мне.

— Макайла?

— Хм-м-м?

— Ты владеешь языком моего тела.

Я засмеялась,

— Да. И я также права.

— Ты права. Все внутри моего тела разговаривает с тобой; говоря тебе, как сильно я тебя люблю, насколько абсолютно

счастлив я, что ты наткнулась на меня, и как сильно мне нравится

быть внутри тебя.

Я приблизила свои губы к его.

— Мне нужно, чтобы ты поцеловал меня.

— Почему? — спросил он, обдав мой рот своим горячим

дыханием.

— Не думаю, что смогу быть тихой.

— Ты собираешься кончить?

— Определенно, — призналась я, схватив его за волосы и

притянув его губы к своим. Последние три толчка подвели меня к

краю. Блейк вошел чуть глубже и остался во мне чуть дольше.

— Бл*дь, детка, — простонал он, отстранившись от моих губ. Я

впилась зубами в его плечо и еще сильнее сжала свою руку в его

волосах. Дрожь зародилась в моем животе и устремилась к моей

жаждущей сердцевине, смешиваясь с удовольствием Блейка. Мы

оба замерли, когда услышали и увидели свет от холодильника.

Это была Пи или Грейс? Пожалуйста, пусть это будет Пи, ее

легче отвлечь. Грейс не купилась бы на ложь о занятиях борьбой

или игрой в лошадки.

— Что ты делаешь папочка?

— Эм... мы просто разбирались с нашими налогами. Ты попила?

— спросил Блейк. У него получилось это довольно невозмутимо. Его

шорты были снова на месте, и он встал с дивана и повел ее обратно

в кровать. Я сбегала в ванную и потом легла в нашу кровать. Я

собиралась убить его с помощью пыток, медленно и болезненно.

— Фух, пронесло, — сказал Блейк, присоединяясь ко мне в

кровати.

— Я пыталась сказать тебе, что это была плохая идея, но ты не

послушал меня. Налоги? Она даже не знает, что это значит!

— Это первое, что пришло мне в голову. Сработало ведь, не так

ли?

— Нет. Нет, это не сработало. Пи — умная девочка, она

использует это против тебя, когда ты меньше всего этого ожидаешь.

Даже если она была в полусонном состоянии, она это не забудет.

— Ты слишком много волнуешься. Иди сюда. — Я зевнула и

перевернулась к нему. Я позлюсь на него, когда проснусь. — Я не

хочу сейчас спать. Будешь мороженое?

— Нет, и ты тоже не будешь.

— Могу я включить телевизор?

— Нет, расскажи мне еще о Дженни.

— Серьезно? Я рассказал тебе все, о чем было рассказывать.

Ты все о ней знаешь.

— Нет, не знаю, и мне нравится слушать истории, например, о

том, что вы делали. Мне кажется, будто я ее знаю, когда ты

говоришь о ней так, а не просто «Дженни умерла от рака», — я

почувствовала, как Блейк замер и его пальцы, гладившие меня по

спине, остановились. — Прости. Я хотела сказать по-другому. Я

просто имела в виду, что она была кем-то большим, чем просто

Дженни, которую я представляла себе раньше.

— Что это значит?

— Как моя мама. Когда я думала о Дженни, я представляла ее

бледной, плоскогрудой, кожа да кости. Больной, как и моя мама. Ты

заставил меня узнать другую Дженни. Мне это нравится. Я хочу, чтобы Пи узнала именно такую Дженни.

— Она выглядела, как твоя мама, она болела.

— Но я не хочу слушать об этом; расскажи что-нибудь другое.

Вы всегда были вместе? Никогда не расставались?

— О, расставались. Мы расстались в средней школе в

выпускном классе.

— Расскажи мне об этом, — попросила я, прижимаясь к нему

чуть крепче. Если бы я умерла на следующий день, я бы умерла

счастливой. Я так сильно любила Блейка Коуста, что ничего не

видела вокруг. Да и не хотела.


***


— Что случилось? — спросил я Дженни, садясь рядом с ней на

скамейку у рояля.

— Тебе нравится какая-то девочка по имени Эштон?

— Что?

— Фарра видела тебя.

— О чем, черт побери, ты говоришь? Я не видел Фарру.

— Вот именно, она видела тебя. Почему ты не сказал мне, что ходил гулять прошлым вечером? Я думала, ты делал уроки.

— Дженни, все было совсем не так. Я делал уроки. Мэтт и

Джером зашли ко мне и попросили меня сходить в Spikes. Мы поели

пиццу и выпили кувшин Пепси. Это все.

— С ней?

— Она была там.

— Фарра сказала, ты обнимал ее.

— Я не обнимал ее! Я помогал ей стрелять, это была видео

игра. Можешь оставить свой телефон и выслушать меня?

— Нет, посмотри на это, Блейк. Скажи мне, на что это

похоже для тебя.

Я посмотрел видео плохого качества на ее телефоне и

покачал головой. Я чертовски ненавидел Фарру.

— Ладно, хорошо, я флиртовал с ней. Больше ничего не было.

Это все. Я ушел с Мэттом и Джеромом.

— Ты чертов мудак. Мне это не нравится. Ты ведешь себя, словно это ничего не значит, посмотри на себя, Блейк. Твои руки

на ее гребаных бедрах!

— Дженни. Боже, мой. Не делай из мухи слона. Мне не нужна

Эштон Мэнди. Мне нужна ты.

— Эштон Мэнди? Мой отец всегда говорит не доверять

мужчинам с двумя именами; полагаю, это относится и к девушкам.

— Что? В этом нет никакого смысла, и это двойная фамилия, а не имя.

— Ты меня любишь?

— Дженни, пожалуйста, не надо. Между мной и Эштон ничего

нет. Клянусь Богом. Можем мы теперь начать заниматься? Мой

отец будет орать, если не услышит ни звука в ближайшее время.

Прости меня.

— Ты клянешься Богом, но не отвечаешь на мой вопрос. Ты

меня любишь?

— Ты ведь знаешь, что я люблю тебя, я люблю тебя с той

самой минуты, как ты вошла сюда. У меня ничего нет с Эштон.

Клянусь.

— Поклянись моей жизнью.

— Клянусь твоей жизнью, клянусь своей жизнью, клянусь

Богом. Теперь хватит. Иди сюда, — сказал я, потянув ее за руку.

Как только я почувствовал, что она успокоилась, я поцеловал ее и

забрал ее телефон. Я не хотел, чтобы она злилась на меня

каждый раз, как посмотрит на него. Как только я увидел, какой

расстроенной она была, мне стало не по себе. Но не предыдущим

вечером. Чувствовать, как другие девочки, помимо Дженни, восхищались мной, было неплохо. Я имею в виду, другие девчонки

западали на меня, то, что я был профессиональным пианистом

очень влияло на них. Они слетались ко мне. Чем старше я

становился, тем больше я получал. Но то же можно сказать и о

Дженни. Мы привыкли смеяться над этим.

— Хочешь пойти со мной на вечеринку к Джерому завтра

вечером? — спросил я, стараясь сгладить свою дурацкую выходку.

— Не знаю, с твоими друзьями я чувствую себя не в своей

тарелке, и я пообещала Фарре и Джоли, что пойду с ними на

«Шесть демонов Эмили Роуз».

— Нет, ты не можешь смотреть этот фильм без меня, мы

посмотрим его вместе.

— Хорошо, я лучше посмотрю его с тобой.

— Эй, кто-нибудь будет заниматься сегодня? Или вы не

хотите выступать на рождественском концерте?

— Да, мы сейчас начнем, — закричал я.

— Эй, Блейк, хочешь играть в ресторане? Мой отец сказал, чтобы я спросила у тебя. Маргарет не хочет заниматься этим в

праздники.

— Хм, не знаю. А ты? Это ведь каждые выходные.

— Да, я хочу, мне нравится смотреть на влюбленных, танцующих под мою музыку. Ты не обязан это делать, но он

сказал передать тебе, что позволит тебе быть на подхвате в

его офисе на рождественских каникулах, если ты согласишься.

— Черт возьми, да. Я в деле. — Это все, что требовалось.

Власть этого мужчины до чертиков привлекала меня, мне

нравилось, как все преклонялись перед ним, целовали его задницу и

называли его Зазен. Насколько здорово это было?

Парень даже имя свое изменил, чтобы соответствовать

своему успеху. Дженни собиралась играть ради удовольствия; я —

ради того, чтобы находиться рядом с Холденом на протяжении

двух недель.

Тем вечером я поклялся жизнью Дженни. Я приехал к ней домой

в районе шести вечера, думая, что заскочу ненадолго, перед

нашим уходом, но она была еще даже не одета.

— Привет, почему ты спишь? — спросил я, она лежала на

диване, и я разбудил ее.

— Привет, сколько времени?

— Шесть. Ты заболела?

— Нет, не думаю, я просто устала. Я сейчас сгоняю в душ, это займет всего минуту. — Это была одна из вещей, которую я

любил в Дженни, она действительно могла собраться за десять

минут и выглядеть так, словно она только что вступила на

взлетно-посадочную полосу. Мне нравилось, когда она небрежно

собирала свои волосы вверх, оставляя отдельные пряди свободно

свисающими.

Мне

казалось,

это

выглядело

чертовски

сексуальным, конечно, она так не думала. Она вечно покупала

какое-нибудь средство для выпрямления волос. Я не понимал

этого. Мне нравились ее кудряшки.

— Где твои родители?

— Мама в офисе, а отец в отеле, а что?

— Просто интересно.

— Ты хотел разобраться с нашими налогами? — поддразнила

она.

— А?

Она улыбнулась и приподняла голову,

— Этим мои родители всегда занимались с того момента, как

я застукала их, занимающихся сексом, когда мне было пять лет.

Мой отец сказал мне, что они разбирались с налогами, и с тех пор

они каждый раз пользовались этим определением. Если их спальня

была закрыта, я знала, что они разбирали свои налоги.

Я улыбнулся в ответ и поцеловал ее пальцы над тем местом, где находилось предобручальное кольцо, которое я подарил ей еще

до того, как узнал, что оно означало.

— Ты горячая, ты уверена, что не заболела?

— Нет, я в порядке. Я скоро вернусь.

Дженни сделала пару шагов и остановилась.

— Что случилось?

Она смешно посмотрела на меня, положив руку на грудь и

пошла дальше. Я ждал внизу, переключая каналы и поглядывая на

время

на

своем

телефоне.

Мне

хотелось,

чтобы

она

поторопилась, я был чертовски голоден.

Прошло пятнадцать минут, а она все не возвращалась.

— Блейк!

Я сделал глубокий вдох и закатил глаза, я ненавидел, когда она

спрашивала мое мнение о том, что надеть. Не имело значения, что я говорил, даже если я говорил, что мне нравится, она все

равно переодевалась.

— Да. Мне нравится. Надень это, — сказал я, приближаясь к ее

комнате.

— Я не смогу пойти, думаю, я заболела.

Дженни не волновалась о своей одежде, она даже до душа не

дошла. Она лежала на своей кровати, свернувшись калачиком.

— Что случилось? — спросил я, ложась рядом с ней.

Она приподняла голову и положила ее на мою руку,

— Я не знаю, просто чувствую себя нехорошо.

— Где у тебя болит?

— Не знаю, Блейк. Мне просто нехорошо. Можем мы остаться

дома сегодня вечером? Посмотрим фильм и закажем пиццу или

еще что-нибудь.

— Ага, конечно.

— Просто иди. Я останусь дома. А ты иди гулять.

— Нет. Я не собираюсь идти на вечеринку, на которую меня

позвали полгода назад, в то время как ты останешься дома

больная. Что хочешь посмотреть?

— Ты такой придурок. Может нам стоит отдохнуть друг от

друга, знаешь, повстречаться с другими людьми.

— Ты этого хочешь?

— Звучит так, будто ты этого хочешь.

— Господи, Дженни, когда я вообще такое говорил? Ненавижу, когда ты приписываешь мне свои слова. Я никогда не говорил, что

хочу встречаться с другими девчонками.

— Но ты предпочел бы пойти на вечеринку, чем побыть со

мной.

— Ты больна, ты просто будешь лежать тут весь вечер.

Я немного отодвинулся от Дженни, когда дверь открылась.

— Ты пытаешься словить пулю? — спросила Сара.

— Нет, простите, — ответил я также, как отвечал всегда, когда она открывала дверь. Я не боялся Сары, я боялся отца

Дженни, но его не было дома.

— Чем собираетесь заняться вечером, ребята? Куда идете, кто там будет, и будет ли там алкоголь?

— Я не иду, Блейк идет на вечеринку, там будет кучка его

друзей, и, да, много алкоголя.

Я вздохнул,

— Я не иду, Дженни.

— Почему ты не идешь? — спросила Сара.

— Я плохо себя чувствую, просто хочу остаться дома и

полежать.

Сара подошла и положила руку на лоб Дженни.

— Ты горячая. Принесу тебе Тайленол. Блейк, почему бы тебе

не отправиться на вечеринку?

— Нет, я не пойду без Дженни, — заверил я ее. Я бы никогда не

услышал конца этой истории.

— Блейк, ты можешь идти. Правда. Я не злюсь. Я просто хочу

забраться в постель и побыть со своей мамой сегодня вечером.

Я бы солгал, если бы сказал, что не был взволнован. Я имею в

виду, я в любом случае не мог ничего сделать. Мы бы просто

поругались, потому что она была больна, а я хотел погулять.

— Я чувствую себя ужасно.

— Не стоит. Я просто хочу побыть с мамочкой, ладно. Ты

можешь идти.

— Ты уверена?

— Да. Я тебя люблю. Теперь иди. Напиши мне позже.

— Я позвоню. Надеюсь, тебе станет лучше.

— Спасибо.

Я ушел, помчавшись к своей машине. Часть меня боялась, что

она передумает. Я должен был остаться с ней, я не должен был

оставлять ее. Я буду сожалеть об этом дне всю свою оставшуюся

жизнь.

К десяти вечера я был пьян. Я не позвонил и не проверил, как

там Дженни, потому что был слишком занят, потирая свою

промежность о задницу Эштон. Не то, чтобы это служило

оправданием, но она сама начала, а я напился. Я не трахнул ее, но

был чертовски близок к тому. Она была гораздо настойчивее, чем

Дженни. Дженни была петардой, но не такой. Она была намного

сдержаннее, чем эта.

Проследовав за мной в туалет, Эштон накинулась на меня и

поцеловала. Моя задница была прижата к раковине, а ее руки — на

моем ремне. Мать честная!

— Я... у меня кое-кто есть, Эштон, — возразил я, отстраняясь от нее. Первое, о чем я подумал, был вишневый

блеск для губ Дженни. На вкус Эштон была не такой, как Дженни.

— Я не жду, что ты пойдешь и расскажешь ей, как и я, мой

парень сейчас в колледже. Кому какое дело? Мы здесь, а они —

нет.

— У меня нет презерватива, — сказал я, моля о пощаде. Мой

член был твердым, как скала. Я не мог этого сделать, но у меня

не было сил остановить ее. Мне было слишком любопытно, и я

задавался вопросом, какова на ощупь ее грудь, которая была

намного больше, чем у Дженни. Была ли она округлой и торчащей, как у нее; становились ли ее соски похожими на бусинки, когда к

ним прикасались.

— Я не собираюсь с тобой трахаться, давай просто

подурачимся. Нам не обязательно заходить так далеко, в таком

случае, это не измена.

— Нет, в каком-то роде измена, — возразил я, пытаясь

заставить свой член успокоиться. Он просился наружу.

— Так ты не хочешь, чтобы я отсосала тебе?

Вот черт. Она просто задала это вопрос, пока вытаскивала

мой член из штанов, обхватив его рукой. Она скользнула два раза

своей крошечной рукой вверх-вниз по моему члену, и я сдался.

Минет никому не навредит, и Дженни никогда не узнает об этом.

Я не сказал да или нет, просто застонал и схватил ее за волосы.

Собрав пряди ее волос в кулак, я толкнул ее голову до тех пор, пока головка моего члена не уперлась в заднюю стенку ее горла.

Бл*дь. Я медленно трахал ее рот, чувствуя каждый его дюйм. Кто

бы знал?

— Нет так быстро, — сказала Эштон, с силой всосав головку

моего члена. Я обхватил его рукой, поглаживая, когда ее губы

покинули его. Проклятье. Я не был готов к тому, что она

остановилась.

— Твоя очередь, — поддразнила она, задрав свою юбку. Говоря

о наглости, Дженни никогда бы не сделала такого.

Не в то время, в любом случае. Эштон развернула меня и

заняла мое место на раковине, только ее ноги были широко

разведены в стороны. Мать твою. Я даже с Дженни не дошел еще

до этого. Она мне не позволяла. В то время еще нет...

Сначала я воспользовался своими пальцами и дотронулся до ее

клитора так, как делал это с Дженни. Ее бедра не дергались так, как дергались бедра Дженни. Я был глупым, бестолковым

мальчишкой. У меня в руках горячая цыпочка, а я хотел уйти от

нее. Я не хотел ласкать пальцем ее киску, как делал это с Дженни, и мой мозг также не мог заставить мои пальцы скользнуть

внутрь нее, как с Дженни. Эштон попыталась двигать моей рукой

сама, но тут я остановился. Вот тогда я понял, что мой член уже

не был больше твердым. Она не сделала этого. У нее не было

надо мной той власти, которой обладала Дженни.

— Прости, Эштон. Я не могу, — извинился я.

— Ты, бл*дь, издеваешься надо мной?

Проклятье, она была в бешенстве.

— Прости. Мне пора идти.

Я сбежал вниз по ступенькам и направился к своей машине.

Тяжело дыша после своего забега, я проверил телефон. Было уже

почти одиннадцать вечера, и я даже не позвонил ей. Я был

ужасным,

противным

человеком.

Боясь

разбудить

ее,

я

воздержался от того, чтобы позвонить ей. Вместо этого я

отправился домой и погряз в собственном стыде. Как я мог

позволить такому случиться?


Глава 7


Я знала, что чувствовал Блейк. Я точно знала, что он

чувствовал, потому что я тоже обвиняла себя. Я обвиняла всех: свою маму, себя, Бога, докторов, своего никчемного отца, всех и вся.

— Ты не виноват, что она заболела раком, Блейк.

— Я поклялся её жизнью за день до того, как был с Эштон.

— Именно тогда она заболела?

— Вскоре после этого.

—Ты рассказал ей?

— Давай спать.

— Хорошо, — согласилась я. Я понимала, что он был на грани, и

не хотела давить на него. Мне нравилось слушать о том, как Блейк

рос, по двум причинам; первая — мне нравилось узнавать о Дженни, и вторая — я любила сказки. У меня никогда такого не было. Я

провела годы своей средней школы в больницах, но я на самом деле

поняла его. В любом случае, уже было поздно, и Пи будет полна сил

и бодрости к восьми утра.

Думаю, Блейк уснул позже, чем я. Когда я, наконец, провалилась

в сон, он большим пальцем все ещё гладил мою руку. Я ничего не

слышала. Следующее, что я поняла, что уже наступило утро, и я

была одна в кровати, а Блейк ушёл. Перевернувшись на бок, я

поискала свой затерявшийся телефон.

— Девять часов? — садясь в кровати, сказала я сама себе. Где

все? Где Пи? Она никогда не позволяла мне спать так долго. Я

прошла по коридору в ванную и по пути заглянула в гостиную и на

кухню. Когда я проверила свой телефон и увидела уведомление с

Facebook, у меня на лице сразу же появилась улыбка. Но, когда я

увидела, что это всего лишь сообщение, а не глупая картинка, моя

улыбка исчезла.

Блейк: «Прости, что рассказал тебе о той чепухе прошлым

вечером, мне не стоило этого делать. Мне стоило рассказать

тебе счастливую историю. Я люблю тебя!»

Я открыла диалоговое окно и отправила ему сообщение.

Макайла: «Я рада, что ты рассказал мне. Я не стала хуже

думать о тебе. Сейчас ты уже далеко не такой сексуально-

озабоченный, хотела бы я, чтобы ты не был таким в

семнадцать. Я тоже тебя люблю. Приди домой пораньше.

Возможно, я буду той, кто совершенно изменит тебя».

Я удивилась, когда услышала уведомление об ответе.

Внезапно, я стала относиться к гигиене своей ротовой полости, как

Пи, я сплюнула зубную пасту и прополоскала рот, едва лишь

проведя зубной щеткой по зубам.

Блейк: «Я безумно тебя ЛЮБЛЮ!!! Не могу дождаться, когда

назову тебя своей женой».

Макайла: «Означает ли это, что ты собираешься прийти

домой пораньше? Мы скучаем по тебе».

Блейк: «Дай мне всего лишь два дня. Я буду дома, чтобы

уложить Пи спать. Обещаю».

Макайла: «А что насчёт меня?»

Блейк: «Эм, возможно...»

Макайла: «Ты гад. Я просто воспользуюсь этой маленькой

фиолетовой вибрирующей штучкой».

Блейк:

«Если

ты

воспользуешься

этой

маленькой

фиолетовой вибрирующей штучкой без меня, я тебя прибью».

Макайла: «Приди домой пораньше. Сегодня суббота.

Пожалуйста».

Блейк: «Пожалуйста, не заставляй меня чувствовать себя

виноватым из-за этого».

Макайла: «Я не пытаюсь, я просто не понимаю, почему ты

должен делать это прямо сейчас. Неужели Пи и меня

недостаточно на данный момент?»

Блейк: «Я думал, ты этого тоже хочешь? Я считал, что ты

была в восторге от театра и восстановления связи с «Зазеном».

Ты точно была взволнована, когда мы обсуждали обучение и

все те концерты, которые мы организуем. Что случилось со

всем этим энтузиазмом?»

Макайла: «Он все еще здесь, Блейк. Клянусь, просто я хочу

переехать в наш собственный дом. Я не хочу больше жить на

чемоданах. Я хочу, чтобы Пи обжилась в новом доме до того, как пойдет в сад, я хочу готовить на своей собственной кухне и

хочу разложить все свои вещи. Ненавижу носить косметику в

ванную в сумке. Вот и все, Блейк».

Блейк: «Хорошо. Я могу это понять. Мы купим мебель на

следующей неделе, я обещаю. Ладно?»

Макайла: «Ладно. Не задерживайся».

Блейк: «Люблю тебя».

Макайла: «Ррр. Я тоже тебя люблю».

Я зевнула и пошла искать Пи. К этому времени она всегда уже

не спала.

— И когда мне будет пять лет, я буду ездить на школьном

автобусе. — Пи была занята раскрашиванием очень зеленой

принцессы в, судя по всему, новой раскраске. Волосы были

зелеными, платье было зеленым, туфли были зелеными, перчатки

тоже были зелеными, и солнце уже было близко к тому, чтобы стать

зеленым.

— Доброе утро, — сказала Грейс через стол, — ты вероятно

очень устала.

— Я знаю, так? Я ничего не слышала. Я даже не слышала, как

Блейк встал и ушел.

Я поцеловала Пи в макушку и сказала ей, каким красивым был

ее рисунок.

— Микки разбиралась с налогами с моим папой допоздна.

Поэтому она спала так долго. Правда, Микки?

— Спала. Да. Мы разбирались с налогами.

— На диване, — добавила она, не поднимая головы от своих

рисунков.

— Вы разбирались с налогами на моем диване? — спросила

Грейс.

Вот блин. Она тоже была в курсе про эту фигню с налогами. Я

что единственная, кто не знал, что разбираться со своими налогами

означало кое-что другое, а не налоги?

— Эм, Блейк это делал, — обвинила я его.

— Святой Боже, — воскликнула Грейс, складывая газету.

Покраснев, я отвернулась к кофеварке.

— Итак, чем хочешь заняться сегодня, Пи?

Сменить тему — это лучшее, что можно было сделать. Я

собиралась убить Блейка. Он мог бы предупредить меня.

— Думаю, я получу свою лицензию агента по недвижимости, —

решила она так, словно это было верхним пунктом в ее списке. Я

внимательно посмотрела на ее сосредоточенное лицо одновременно

с Грейс. Когда наши с Грейс взгляды встретились, мы обменялись

улыбками. Вот почему я так сильно любила Пи, только она могла

ответить что-то подобное.

— Я подумала, мы могли бы найти какое-нибудь приключение

или еще что. Может, ты получишь свою лицензию агента по

недвижимости завтра?

— Завтра — воскресенье. Магазин по выдачи лицензий не

работает в воскресенье. Я сделаю это на следующий день после

воскресенья.

— Отличная идея. Может, мы могли бы сходить в зоопарк.

— А там есть львы?

— Конечно. А ты что думаешь, Грейс? Хочешь сходить с нами в

зоопарк?

— Не могу, мы с Сарой готовим праздник на день рождения.

Знаешь, не каждый день тебе исполняется пять лет.

Пи подняла глаза и улыбнулась, она была именинницей, которой

исполнялось пять. Я была расстроена, потому что именно я хотела

планировать этот праздник. Они могли бы сделать это на ее шести, семи, восьми и даже шестнадцатилетие. Я хотела организовать

именно этот праздник. Черт возьми!

— Пи, иди, оденься. Обуй кроссовки. Мы будем много ходить.

— Подожди, мне нужно сначала раскрасить это.

Я потягивала свой кофе, думая о том, как не разочаровать Грейс

и сообщить эту новость. Я не хотела, чтобы она считала меня

эгоисткой, но они с Сарой могли организовать праздник в

следующем году. Но не в этом.

— Всё, теперь можешь его повесить, бабуля, — сказала Пи, протянув рисунок через стол.

— Как красиво. Спасибо. Я повешу его в своей комнате, чтобы я

могла любоваться им, как только проснусь. — Пи горделиво

улыбнулась и в мельчайших деталях объяснила, что она раскрасила.

Грейс слушала ее очень внимательно, ловя каждое ее слово.

— Пи, давай собираться. Ты хочешь пойти посмотреть на львов?

— Вам нужна моя машина? Я могу попросить Сару забрать

меня.

— Пи, иди, — я снова попросила ее. Она убежала, стягивая

через голову пижамную рубашку.

— Грейс, я не знаю, могу ли я такое говорить или нет. Я новичок

в этом.

— Можешь говорить все, что пожелаешь. Я всегда готова тебя

выслушать. Присядь.

Я скользнула на стул Пи и сделала глубокий вдох.

— Речь ведь пойдет не о налогах, правда? Нам не нужно это

обсуждать.

Я криво усмехнулась и покачала головой,

— Нет, это о Пи. Я вроде как хотела организовать этот праздник

в нашем новом доме. Я нашла очень крутой интернет магазин для

вечеринок, они могут предоставить все необходимое. Могу показать

тебе. Я бы хотела, чтобы темой праздника были львы. Поэтому я

веду Пи в зоопарк, хочу попробовать и сделать хорошую

фотографию ее со львами, но мне бы не хотелось кого-либо

обидеть.

— О, Господи, дитя. Не смей беспокоиться об этом. Мне это

нравится. Очень. Но...

Ох, началось.

— А мы можем прийти?

Я широко улыбнулась и кивнула,

— Конечно, вы можете прийти! Я буду рада. Пи будет очень

рада.

— Я позвоню Саре! — Грейс была такой же невыносимой, как и

Пи, она была взволнована до предела. — Я в зоопарке уже сто лет

не была.

Мой день был наполнен радостью. Я имею в виду совершенно

незабываемым блаженством. Пи собиралась стать сторожем

зоопарка, когда вырастет, а может просто смотрителем за львами.

Несмотря на то, что мы обошли почти весь зоопарк, большую часть

времени мы провели со львами. И я точно знала, что подарю Пи на

день рождения. Ее маме и четырем детенышам нужен был папа.

Она получит не только папу льва, я собиралась найти для нее целый

львиный прайд. Этот ребенок был без ума от кошек. Она наблюдала

за каждым их движением, мы даже обедали, сидя за столом для

пикника, расположенным прямо перед вольером со львами. Именно

тогда я решила, что подумаю о своей проблеме, только после ее дня

рождения. Я придумаю какой-нибудь план после ее праздника, я

была слишком счастлива, чтобы переживать об этом прямо сейчас.

Я была еще счастливее, когда оставила своих девочек, чтобы

ответить на звонок от своего мужчины.

— Алло.

— Привет, ты где?

— В зоопарке с Пи, твоей мамой и Сарой, а что? А ты где?

— Подъезжаю к дому. Ты там долго собираешься быть? У меня

для тебя сюрприз.

— К нашему дому? Ты не на работе?

— Да, к нашему дому. Нет, я закончил пораньше. Ты заставила

меня чувствовать себя виноватым.

— Я говорила тебе, что у меня не было такого намерения.

— Знаю, но ты права.

— Правда? Это значит, что ты угомонишься?

— Хм, вероятно, нет, но сейчас я дома. Приезжай домой.

Блейк что-то задумал. Это было понятно по его тону.

— Что ты натворил?

— Что ты имеешь в виду? Я ничего не творил.

— Я тебе не верю, но позволь мне собрать наш отряд, и мы

приедем.

— Сначала заскочи домой и возьми с собой одежду.

Так и знала, что он что-то задумал.

— Одежду для чего?

— Просто что-нибудь на ночь и пижаму для Пи.

— Ты что, купил мебель без меня?

— Макайла, перестань задавать вопросы и приезжай ко мне

домой, я тебя люблю.

— Тоже тебя люблю. Скоро увидимся.

Какого черта он делал? Если Блейк выбрал мебель без меня, я

бы взбесилась с большой буквы В. Я хотела выбрать мебель вместе, как семья, с Пи. Он обещал мне это.

— Эй, Пи, твой папа дома. Он хочет, чтобы мы приехали в наш

новый дом. Собирай свои вещи.

— Мы теперь будем там жить?

— Не знаю. Он сказал заехать домой и взять с собой одежду.

Полагаю, мы останемся там, по крайней мере, на ночь.

— Ура! Мы сможем покупаться?

— Может быть, пойдем.

— Ты торопишься? — спросила Грейс, выкидывая мусор.

— Немного, — улыбнулась я. Счастливые выражения на их

лицах мгновенно заставили меня почувствовать себя виноватой. Я

всех обманывала, не только Блейка, всех. Но, я не собиралась

думать об этом. Пока нет. У меня было еще три недели до дня

рождения Пи. Решив, что я это заслужила, я позволила себе эту

ложь. Три недели в любви и счастье. Это я и делала.

Я радовалась, слушая, как Сара и Грейс планировали сходить в

кино и поужинать вместе. Я представляла их лучшими бабушками

друзьями. Мой смех заполнил машину, когда они добавили в планы

своего совместного вечера поход в бар.

Было забавно думать о том, как Грейс и Сара вместе напьются.

У Грейс было больше чувства юмора, чем у Сары. Но Сара все

время несла какую-то серьезную, но неожиданную ерунду. Этим она

напоминала Пи. Она всегда заставляла меня смеяться над вещами, над которыми сама не смеялась. Пи делала это со мной постоянно, и я не могла понять, была ли она на самом деле серьезной или нет.

Иногда я просто ждала, чтобы узнать. Как, например, с ее лицензией

агента по недвижимости; она может никогда больше не вспомнить об

этом, или вполне может оказаться, что мне придется разгуливать с

ней по жилому району, пока Пи будет демонстрировать мне объекты

недвижимости. С ней никогда не угадаешь. Сара была такой же. Она

заставляла меня хмуриться от недоумения каждый раз, когда была

рядом.

Обе бабушки помогли мне перестать думать о том, что Блейк

купил мебель без нас с Пи. Я решила подождать, пока мы не

доберемся до дома, чтобы понять, как реагировать. Если он

справился с выбором, возможно, я не буду злиться, но, если он

купил какой-то жесткий, серебристого цвета диван, я буду в

бешенстве.

То, с чем мы с Пи столкнулись, было последним, что пришло бы

мне на ум. Заскочив к Саре, мы с Пи взяли машину Грейс и

встретились с Блейком дома.

Пи уронила всех четырех львов у двери.

— Ого! — воскликнула она.

Я взглянула на Блейка, который направлялся ко мне с глупой

улыбкой. Я уверена, что на моем лице отразилось выражение:

«Какого хрена?» Блейк обнял меня одной рукой и притянул к себе

для поцелуя. Я не ответила на поцелуй, уставившись на загадочное

сооружение посреди гостиной.

— Что это? — спросила я, присоединяясь к Пи.

— Мы идем в поход.

— Очевидно, — согласилась я, глядя на огромную палатку

посреди комнаты. — Ты ведь знаешь, что сейчас август, да? На

улице, кажется, градусов тридцать, — объяснила я ему то, что Блейк

и так уже знал. — Огонь? Серьезно?

— Да, любимая. Я знаю. Прохладное место готово. Мы не можем

поджаривать зефир без огня, а теперь можем?

Я покачала головой, увидев металлические прутья. Блейк обо

всем подумал, одна большая палатка, три спальных мешка, уютный

костер, три уличных шезлонга и какая-то веселая музыка, звучащая

из его телефона.

— Папочка, это так круто! — воскликнула Пи, прыгая к нему в

объятья. Блейк обхватил ее одной рукой и крепко держал, пока она

обнимала его за шею. Очко в его пользу. Широченная улыбка

Блейка,

когда

эта

маленькая

девочка

выразила

свою

признательность, была эпичной. И я влюбилась в него немного

больше. Это было гораздо лучше, чем покупка мебели.

Мы провели вечер, купаясь в нашем бассейне и поедая хот-доги, представив, что это был наш обед. Львы были нашей работой, и они

отдыхали в своей клетке под столом с зонтом. Мы все вместе

посидели в джакузи, а потом у камина в доме. Блейк включил звуки

леса на своем телефоне, пока Пи рассказывала нам историю; конечно речь шла о прайде львов. Блейк переплел свои пальцы с

моими за ее маленьким креслом. Это был лучший вечер в моей

жизни.

— А у мамочки львицы появилось еще четыре детеныша. Конец.

Теперь ты можешь рассказать историю, папа, — попросила Пи, пересев к нему на колени. Блейк отодвинул ее кресло, держа ее

одной рукой, пока двигался ко мне. Я взяла Пи за руку, а Блейк взял

обе наши руки в свою. Умереть — не встать.

— Какую историю?

— Эм, о мамочке.

— Хочешь услышать другую историю о своей мамочке?

— Да.

— Хм, дайка подумать. Ладно, эта история не о том, какой милой

была твоя мама, а о том, какой нехорошей она была. Твоя мама

была королевой реалити-шоу еще до того, как это стало модным.

— Моя мама была королевой?

Улыбка Блейка сверкнула в свете мерцающего пламени,

— Конечно, была. Ты же принцесса, помнишь?

— Ах. Да. Ну, что за реалити-шоу?

— Это шоу о том, как быть настоящей, твоей маме подарили

видео камеру на один из дней рождения, думаю, нам было по

пятнадцать...

***


— Дженни Линн Холден! Я не шучу, твой отец убьет нас.

— Нет, не убьет, не после того, как увидит это видео.

— Я не буду это делать. Эта камера предназначалась, чтобы

записывать наши выступления, а не пугать до смерти его

гостей.

— Перестань ныть. Мы не пугаем их, мы их развлекаем. Это

костюм снеговика, а сейчас Рождество, мы лишь обеспечиваем

развлечение.

И почему я должен был влюбиться в самую сумасшедшую

девушку на земле? Я понесу за это ответственность. Именно мне

прочитают нотацию о том, чтобы я держал Дженни подальше от

неприятностей, и все же, я не мог удержать ее от них.

Она не стала слушать меня.

Развлечение

подразумевает

приятный

тихий

фортепианный дуэт, а не это. Где ты вообще раздобыла эти

вещи? — спросил я, неся дурацкую голову.

— Я позаимствовала их в драмкружке.

— Великолепно, теперь меня посадят в тюрьму за ношение

украденных вещей. — Дженни не заимствовала их. — Позволь мне

быть оператором. А ты надевай костюм.

Дженни рассмеялась, неся дурацкое круглое туловище, и

развернулась на каблуках. Я врезался в нее, а она встала на

носочки, чтобы дотянутся до меня. Поцелуй сработал, и она это

знала.

— Обещаю, ты не попадешь в неприятности, — солгала она.

Попаду. Всегда попадал.

— Ты хоть представляешь, сколько своих обещаний ты

нарушила? — упрекнул я легкомысленным, немного занудным

тоном.

— Много, но я хочу, как лучше, и я люблю тебя, это что-нибудь

да значит. Тебе ничего не нужно делать, просто стоять у двери, совсем не двигаясь. Жди, пока люди будут проходить мимо, и

тогда пошевелись. Уверена, кто-нибудь точно до чертиков

испугается.

— Ага, я тоже, а потом нас обоих накажут на неделю.

— И что? Какой скучной была бы твоя жизнь последние

несколько лет без меня, заставляющей тебя делать вещи, находящиеся вне зоны твоего комфорта?

— Мне хорошо в моей зоне комфорта, — заверил ее я. Дженни

взяла меня за руку и повела в отель. План был таков: она

прячется за меня и рождественскую елку со своей видео камерой.

Поцелуй и ее затянутая в перчатку рука в моей были

достаточной причиной, чтобы я вышел из своей зоны комфорта.

Ради нее я перепрыгнул бы через десять зон комфорта. Хотел я

этого или нет.

Дженни решила, что главный вход не подойдет, когда увидела, как много людей там было. Я даже не позволял себе подумать, что это заставит ее передумать. Нет, только не Дженни

Холден. Она нашла место получше, на двадцатом этаже. Это

были номера — люксы в собственности, то есть люди, которые

их занимали, были единственными, кто владел ими круглый год, и

заселение в эти номера было распланировано. Отели «Зазен

Резортс» всегда были переполнены во время праздников со всеми

этими местными развлечениями и рождественскими покупками.

Этот этаж, по крайней мере, был лучше, чем центральный вход, и

возможно, Холден не узнает.

Дженни заняла свое место с видео камерой, а я просто встал у

лифта. Если дежурил Фрэнк, он сказал бы, что ничего не видел, но,

если — Гаррет, то этот подхалим побежал бы прямиком к

Холдену. Шансы, что меня не поймают, были пятьдесят на

пятьдесят. Здесь возможности не попасться были выше, чем

внизу, в вестибюле.

— Хочешь поехать с нами в Лос-Анджелес на Рождество? Моя

мама сказала, что она не против.

— Не могу. Мои родители никогда не позволят мне уехать на

праздники, — объяснил я, стоя перед ней в дурацком костюме

снеговика. Я еще не надел голову, было слишком жарко, и у меня

была куча времени напялить ее до того, как двери откроются.

— Нет, мы поедем на следующий день после Рождества, у нас

же тут выступление в канун Рождества, дурачок. Мы собираемся

отпраздновать там Новый год.

— Я спрошу. Не знаю, согласится ли на это мой отец. Это

слишком далеко от дома.

— Ну, я хочу, чтобы ты был там. Я не хочу отмечать Новый

год без тебя.

— Не хочешь?

— Нет, и, если ты не поедешь, я не буду отмечать его, пока

мы не вернемся обратно.

Я повернулся в своем пышном, белом костюме и поцеловал ее.

Поцелуй был бесконечным. Я не хотел, чтобы он заканчивался, я

хотел бесконечно смаковать ее клубничные губки, вдыхать запах

ее волос и чувствовать, как ее тело прижимается к моему

— Лифт! — воскликнула она, наконец, отталкивая меня.

— Дженни, — попытался я в последний раз.

— Надень голову. Поторопись.

Я действительно смеялся. Я смеялся так сильно, что это уже

не казалось смешным. Первая пара, вышедшая из лифта, владела

одним из пентхаусов. Они спорили, но игриво.

Мужчина в смокинге и его красавица жена вышли из лифта.

— Если ты тащишь меня на этот концерт, я затащу тебя в

казино.

Я не собирался этого делать, я даже не сам пошевелился. Это

было слишком похоже на вмешательство. Мне пришлось выйти из

своего замороженного состояния, иначе бы я упал. Дженни

толкнула меня.

— Хорошо, я пойду в — А-а-а!!! — женщина закричала и

вцепилась в пиджак своего мужа. Не знаю, кто смеялся сильнее, Дженни или ее муж. Я снял голову снеговика и засмеялся вместе с

ними.

Даже его жена смеялась. Они оба подпрыгнули от испуга, и

Дженни записала это на камеру.

— Спасибо. Нам это было нужно, — сказал парень, протягивая

Дженни пятидесятидолларовую купюру, — добавьте это в

бюджет своей школы кинорежиссуры.

— Спасибо, — сказала Дженни, взяв деньги, — вы ведь не

расскажете моему папе об этом, правда? — спросила она.

— Нет, Дженни. Мой рот на замке.

— Здорово. Спасибо, Тони!

— Нет, спасибо тебе. Я не слышал, чтобы Клер так кричала с

тех пор…

— Тони! — осуждающе воскликнула его красивая жена, заставляя его продолжить свой путь. Мы с Дженни обменялись

понимающим взглядом. — Счастливого Рождества, — улыбнулась

она и пошла за ним.

— Боже мой. Это было незабываемо! Не могу дождаться, когда увижу запись. Ты видел его лицо? Он испугался так же

сильно, как и она.

— Он был очень клевым, но можем мы на этом закончить? То, что ты попала на одну милую пару, не значит, что тебе повезет

еще раз.

— Да, нам повезет. Все на этом этаже наблюдали, как я расту

здесь, и я слышала, что Тони Роулингс может быть настоящим

мудаком. Но он никогда не был таким по отношению ко мне.

— Я верю тебе. Ты самый везучий человек, которого я знаю.

Когда-нибудь твоя удача закончится. Помяни мое слово.

— Тсс, кто-то идет. Надевай голову. На этот раз встань

прямо у лифта и, когда они будут выходить, просто повернись.

И снова это было бесценно. Думаю, в это раз муж кричал

громче. Дженни оказалась права насчет них тоже, они знали ее по

имени и пообещали, что не пожалуются на нас. Они хотели

получить копию съемки и даже дали Дженни еще двадцать баксов

и адрес электронной почты. Какого черта? Она забирала все

деньги, а я проделывал всю работу. Не говоря уже о том, что

именно мою задницу поджарят, если наша затея плохо кончится.

И двадцати минут не прошло, как появилась следующая пара, и они были последними. Пара, которая втянула нас в

неприятности, но не нарочно. Жена полагала, что кто-то должен

поговорить с нами после того, что случилось. Я снова стоял с

Дженни у елки, когда двери лифта открылись. Я не шевелился.

Сразу было понятно, что там происходило. Парень задрал

короткое вечернее платье девушки, и его рука была, ну..., прямо

там.

— Дрю, перестань. Пожалуйста, — умоляла она.

— Кончай, Морган, — приказал он, неистово двигая рукой у нее

между ног. Спасибо Господу за костюм снеговика. Мои джинсы

незамедлительно стали тесными. Боже, этот парень собирался

заставить ее испытать оргазм прямо там, в лифте.

Великолепная красотка застонала, его голова наклонилась, и

выражение полнейшего экстаза на ее лице было очевидным. Она

собиралась кончить.

— А-а-ах, Дрю, — простонала она, обернув свою ногу вокруг

его талии. Его пальцы замерли, и я понял, что она сжималась

вокруг его пальцев, поглощенная оргазмом. Господи. Я хотел

сделать то же самое с Дженни.

Бип.

Бип.

Бип.

БЛ*ТЬ!

Парень повернулся к рождественской елке, прямо ко мне.

Девушка поправила свое платье, и они вышли из лифта. Дерьмо!

Серьезно? Она забыла отключить звук на своем телефоне? Я

собирался убить ее.

— Мне жаль, мистер Келли. Мы собирались лишь напугать

вас, мы не хотели шпионить, — сказала Дженни, выходя из-за

елки.

— Вам следовало объявить о своем присутствии, покашлять

или еще что-то. Что бы сказал твой отец об этом, Дженни?

— Он был бы очень расстроен, сэр. Мне очень жаль. Сними

голову, Блейк, — потребовала она. Я не хотел.

Я ничего из этого не хотел.

— Нам действительно очень жаль, сэр. Мы должны были

сообщить вам о нашем присутствии.

— Я пойду в номер, — уходя прочь, ответила смущенная

девушка.

— Я не в восторге от этого. Вы доставили моей жене

ненужное неудобство.

— Ну, технически, вы не должны были...

— Да, вы правы, сэр. Мы полностью понимаем. Нам ужасно

жаль, — рассыпался я в извинениях, перебивая Дженни до того, как

она смогла распустить свой длинный язык.

— Убирайтесь отсюда к чертовой матери, — сказал он, указывая на лифт.

Мы с Дженни быстро скользнули в лифт. Мы спустились вниз, а затем сразу же поехали обратно.

— О, Боже, ты это записала?

— Мне пришлось. Я ведь не могла просто вытащить камеру

из-за елки, да? Он, вероятно, разбил бы тебе ее об голову.

Я громко фыркнул,

— Именно ты записала это, именно ты втянула меня в это, и

именно из-за тебя мы всегда попадаем в неприятности. Можешь

забыть про Новый год со мной. Мой отец выгонит тебя из своей

школы, а моя мама скажет мне держаться от тебя подальше.

— Нет, они этого не сделают. Они меня любят. Я — сама

невинность.

— Потому что я беру всю вину на себя! — воскликнул я.

— Хорошо, на этот раз я приму удар на себя.

— Ладно, дерзай, — я прислонился к задней стене лифта и

скрестил руки. Тьфу!

— Мы должны вернуться обратно.

— Наверх?

— Моя видео камера все еще за елкой.

— Здорово. Иногда я жалею, что ты не просто скучная, глупая

девчонка. И почему ты не можешь быть нормальной?

— Блейк? — спросила Дженни тихим, напряженным тоном.

Она откинула волосы за плечо и взглянула на меня, а потом

отвела глаза, уставившись перед собой.

— Что? — надулся я.

— Обещай, что когда-нибудь сделаешь со мной такое же.

— Обещаю, — прохрипел я, прочищая горло. Клянусь своей

жизнью!

— Что вы, двое, замышляете? — спросил Фрэнк.

— О, да ничего, просто болтаемся, — солгала Дженни, когда

двери открылись перед одним из лифтеров с тележкой, полной

чемоданов, и еще одной парой в дорогих нарядах. У меня было

такое чувство, что все возвращались с одного и того же

концерта, судя по их нарядам.

Фрэнк кивнул и пристально посмотрел на мой пышный

костюм.

— Уматывайте отсюда.

Мы вышли из одного лифта и зашли в другой.

— Мы точно покойники, — забеспокоился я.

— Нет. Он не расскажет.

— Могу поспорить, что расскажет.

Мы с Дженни спорили об этом всю дорогу, пока поднимались

наверх, а потом оба занервничали.

— Боже, о, Господи, Боже мой, о Боже, — в панике она искала

везде. — Она пропала. Должно быть, он нашел ее! Черт!

— Боже, мой. Ну, всё. Нам крышка.

— Мы должны забрать ее.

— Что? Нет, не должны! Ни за что, Дженни. Что ты

собираешься делать, постучать в дверь и спросить, можно ли

забрать видео с тем, как он трахал пальцами свою жену? Ты

просто напрашиваешься на неприятности.

— Хорошо, Блейк. Оставайся трусом на всю жизнь, мне

плевать, но я должна вернуть камеру.

— Зачем? Я куплю тебе другую.

— Я верну ее.

— Ладно, Дженни. Хорошо. Я прикрою тебе еще раз, чтобы

тебя не убили, но на этом все. С меня хватит. Я больше не хочу

этого делать. Нам нужно расстаться.

— Как, по-настоящему? Ты расстаешься со мной?

— Да, я больше не могу. Я слишком молод для всех этих

сердечных приступов. Мы слишком молоды, чтобы быть парой.

Мы можем тусоваться в театре.

— Ты расстаешься со мной, потому что мою камеру стащили, и я хочу вернуть ее?

— Нет, я расстаюсь с тобой, потому что ты такая

чертовски незрелая.

— Отлично, в любом случае, я устала от твоего постоянного

нытья. Мне нужен такой же мечтатель, как и я. А ты можешь

осторожничать с какой-нибудь благоразумной девчонкой.

— Господи, Дженни, не так сильно, — велел я, когда она со

всей силы заколотила по двери в конце коридора. Эта девушка

желала своей смерти.

Как только Дрю Келли открыл дверь, наши глаза метнулись к

телевизору. Видео камера была подключена к нему, но там не было

никакого фильма о пугающем снеговике. Там была Дженни. Не

удивительно, почему она хотела вернуть пленку. Она стояла

голая в своей спальне и обращалась ко мне.

— Да, так как я была слишком смущена сделать это перед

тобой в тот раз, я подумала, что сделаю это таким образом. Мне

было немного обидно, когда я поймала тебя за разглядыванием

того журнала Playboy, словно меня тебе недостаточно. Ты

подразнил меня и сказал, что это из-за того, что я не голая. Что

ж, вот она я, дарю все это тебе. Это я голая спереди, это я голая

сзади, а это я голая...

— Выключите это! — закричала Дженни, рванув мимо Дрю к

своей видео камере. Выдернув провода из телевизора, Дженни

вытащила кассету. Она открыла заслонку и выдернула всю пленку

до конца.

— Дженни, мне жаль. Я только начал.

— Вот, теперь на ней ничего нет. Мы оба избавились от

неприятностей.

— Дженни, я перемотал ее в начало. Я не знал.

— Без разницы, дело сделано, — пластиковая кассета

звякнула о металлическую мусорную корзину, и Дженни выскочила

из номера. Я еще раз извинился и пошел за ней.

— Дженни, остановись.

— Нет, теперь ты счастлив? Можешь сказать это. Скажи, Блейк. Скажи мне, что я это заслужила, что мне это послужит

уроком. Скажи «я же говорил».

— Дженни, я не хочу этого говорить. Я хочу сказать спасибо,

— сказал я, хватая ее за руку и разворачивая.

— Правда?

— Да, я лишь жалею, что ты не отдала ее мне.

— Я собиралась сделать тебе подарок на день рождения. И

эту часть я собиралась добавить в конце.

— Мне нравится, что ты сделала это для меня. И, нет, я

смотрел тот журнал не потому, что мне тебя недостаточно. Я

разглядывал его потому, что Уэйн засунул его мне в рюкзак, и он

там был. Я предпочел бы смотреть на тебя.

— Правда?

— Да. В любой день. А теперь заходи в лифт, чтобы я мог

целовать тебя всю дорогу, пока мы спускаемся.

— Только целовать?

— О, Господи. Да. На сегодня с меня достаточно опасных

ситуаций.

— Это была не опасная ситуация. Мы спалились.

Я целовал Дженни, пока мы не почувствовали, как лифт

замедлился.

— Итак, хочешь быть моим парнем? Мой порвал со мной, —

подразнила она, беря меня за руку.

Я последовал за ней,

— Ты серьезно? Какой идиот мог сделать такое? Конечно же, я хочу быть твоим парнем.


Глава 8


— Вот это да. Не думала, что это превратится в историю для

взрослых, — улыбаясь, поддразнила я Блейка.

— Я тоже, по крайней мере, пока Пи не уснула. Я собирался

просто рассказать о том, насколько на самом деле Дженни обожала

розыгрыши, но так все и произошло.

— Положи ее спать, — кивнула я в сторону палатки и

прищурилась. Блейк хорошо понимал меня, он точно знал, чего я

хотела. Когда он вылез из палатки, я встала и, покачивая бедрами, направилась к лестнице. Блейк следовал за мной.

К тому времени, когда мы добрались до нашей пустой спальни, я

была полностью обнажена. Блейк закрыл за собой дверь и притянул

меня в свои объятия. Стащив с него рубашку через голову, я

застонала, когда наши тела прижались друг к другу. Я представила

себе, что Блейк с Дженни смотрели в том лифте, и это было похоже

на кино. Я встречала этих двоих в отеле, у них было двое маленьких

сыновей. Он был невероятно сексуальным, и она была ему под

стать в своей женской сексапильности. Я пялилась на них однажды

днем, когда мы с Пи обедали в ресторане. Это было до нас с

Блейком, но я все равно фантазировала о том, как мы с ним были

влюблены друг в друга с такой же страстью, хотя в тот момент я все

равно считала его мудаком. Может я всегда любила Блейка.

Он развернул меня к закрытой двери. Дополнительная

поддержка не помешала, когда, лаская мое тело, он начал

спускаться вниз. У меня перехватило дыхание от того, как он зажал

между зубами мой напряженный сосок, а затем приласкал его

губами. Он слегка сжимал и ласкал мою грудь, и это вызвало у меня

внезапную панику. Я боялась, что он почувствует уплотнение, и уже

собиралась убрать его руки, когда он сам это сделал. Блейк

проложил дорожку нежных поцелуев вниз по моему телу к моей

киске.

— Блейк, я не могу делать это стоя, — прошептала я хриплым

голосом, разведя для него ноги в стороны. Какого черта? Я не

собиралась этого делать. Не важно. Мои мольбы остались

незамеченными, и Блейк продолжил своё нападение.

Губами он выводил круги на моем пульсирующем клиторе,

одновременно посасывая его, сначала легонько, затем сильнее.

— Ты делал это, Блейк? — спросила я, тяжело дыша.

Блейк, конечно, понял, о чем я говорила.

— В лифте? С Дженни? — спросил он, поднимая взгляд. Я

прикусила верхнюю губу, когда почувствовала, как он ввел в меня

два пальца. Большим пальцем он кружил по моему клитору, наши

взгляды встретились. — Да, много раз, — признался он. Я закрыла

глаза и представила, что мы делали то же самое.

Я хотела, чтобы Блейк сделал такое со мной. Я хотела пережить

с ним все те же чрезвычайно сексуальные истории, какие у него

были с Дженни. Я это и делала, но у меня просто было не так много

времени. Я знала наверняка, что у меня не было шансов испытать

все.

Месяц назад я бы ни за что не предстала перед ним в таком

виде; отдаваясь на милость его губ и языка, но сейчас, я не могла

насытиться.

После крышесносногого оргазма, я опустилась на колени, чтобы

доставить ему удовольствие тоже. Блейк, стоя на коленях, откинулся

назад и позволил мне совершить задуманное. То, в какой позе он

сидел, как придерживал мои волосы, собрав их в хвост, и, как

направлял мою голову навстречу своим бёдрам, было самым

эротичным, что я когда-либо испытывала. Трепет между моих бедер

усилился в десятки раз, и я стала сосать жёстче. Это был минет всех

минетов. Я вложила в него всю себя.

— О, Боже. Остановись, Макайла, — взмолился Блейк, отстраняясь от моего рта. — Я сказал, хватит! — процедил он сквозь

зубы. Мне не понравился его тон и, черт возьми, его взгляд мне тоже

не понравился. Откуда, черт побери, это взялось? Как будто что-то

щелкнуло, и Блейк разозлился. Какого черта. Он злился?

— Развернись, детка, — прошептал он, в его глазах была только

любовь. Неужели мне это привиделось?

Хотя Блейк быстро скрыл следы своего гнева, я все равно

чувствовала его. Я ощущала это в движении его бедер и рук. Он не

сказал, что любит меня, так, как обычно говорил, и все закончилось

очень быстро. В этой самой позе.

— Мне жаль.

— Тебе жаль, что не довел меня до оргазма, или что разозлился

на меня? — спросила я в упор. Это съело бы меня живьем, позволь

я мариноваться своим сомнениям всю ночь.

— Я не злился на тебя. Я был готов кончить тебе в рот и хотел, чтобы ты остановилась. Прости меня, за это тоже, если я тебя

обидел. Я не хотел. Я тебя люблю.

Я закатила глаза и улеглась на полу, потянув за собой Блейка.

Мы лежали так довольно долгое время, обнаженные и в обнимку, на

новом ковре в комнате без мебели. Мне казалось, что я никогда не

куплю новую мебель, потому что Блейк не собирался везти нас в

магазин. Нам предстояло жить в палатке, пока он не закончит с

театром.

— Тебе не нравится говорить о Дженни? Мне кажется, я могу

чувствовать связь между вами двумя, когда ты рассказываешь о ней.

— Сейчас меня это не так сильно беспокоит. Думаю, мне

нравится идея о том, чтобы Пи узнала о ней.

— Тебе кажется это странным, рассказывать мне о своей

сексуальной жизни с ней?

Блейк фыркнул и сел.

— Я тебе о ней не рассказываю. Ты знаешь об этом лишь в

общих чертах. Не думаю, что это странно, то есть, ты ведь ее не

знала. Я собираюсь в душ.

— Блейк? — позвала я, когда он собрался уходить.

— Да?

— Я чувствую, что тебя что-то беспокоит. Ты всегда заставлял

меня принимать душ вместе.

— Прости, любимая. Брось. Я просто устал.

— Ты уверен?

— Да, дело не в тебе, а в театре. Честно. Я просто устал. Иди

сюда.

Я улыбнулась и пробежала мимо него, получив шлепок по своей

голой заднице. Может, дело во мне, но позже он, казалось, успокоился. Мы даже еще раз по-быстрому занялись сексом, внизу, в его рабочем кабинете. Стол был идеальной высоты, и на этот раз

Блейк позаботился и обо мне тоже, дважды. Я лежала в его

объятиях в палатке рядом с Пи и, испытывая облегчение, счастливо

заснула.

Блейк провел весь следующий день с нами в нашем доме, и мы

оторвались по полной. Пустые комнаты стали идеальной игровой

площадкой. Мы скользили по полу в носках, представляя, что это

лёд. Мы прошлись по вымышленному зоопарку наверху, залезали на

выступы водопада, чтобы попасть в тропический лес, и ели

аллигатора, поджаренного на костре. Воскресенье было наполнено

весельем и играми с Пи, и флиртом и поцелуями с Блейком. День

закончился ещё одной историей о Дженни. Только об этом Пи и

хотела слушать. Я оставила их с Блейком и забралась в свою новую

ванну. У меня не было пены для ванны, но шампунь тоже неплохо

справился. Было так приятно понежиться в воде и расслабиться.

Мои мышцы ныли после всех этих приключений.

Вернувшись к Блейку и Пи, я была удивлена, что он вырубился с

Пи, уснувшей у него на руках. Я сделала фото и разместила ее на

стене Блейка в Facebook. Какая милота. Решив, что еще не устала, я

направилась во внутренний дворик, всеми силами стараясь не

обращать внимания на ручку, лежащую на барной стойке.

— К черту, — прошептала я, взяв ручку.

Чувствуя себя счастливой, я вышла на улицу, вооружившись

авторучкой. Это не заняло много времени, и одна линия пролегла

вниз по моей руке. На этот раз перо появилось при мыслях о моей

маме. Она была бы так счастлива за меня сейчас. Вся ситуация

была отстойной, и я ничего не могла с этим поделать.

Ничего. Я подумала о своей маме и о том, как сильно мне

хотелось, чтобы она тоже была здесь. Если бы обстоятельства

сложились по-другому, думаю, моя мама и Сара могли бы стать

лучшими подругами. Я знала, что она полюбила бы Грейс. Ее нельзя

не любить.

— Ты давно тут сидишь. Ты в порядке?

Я продолжала выводить ручкой завиток буквы «И» в конце

имени Пи. Имя Лондон превратилось в мост, а Пи шло следом в

виде волны сразу под ним.

— Я в порядке. Просто жалею, что не могу познакомить тебя со

своей мамой.

— Иди сюда, — попросил Блейк, беря меня за руку.

Мы пересели на шезлонг, и я скользнула между его ног.

— Ты когда-нибудь скучаешь по отцу? Ты никогда не говоришь о

нем.

— Я очень сильно по нему скучаю. Мне тоже жаль, что не могу

познакомить тебя с ним. Ты бы ему понравилась.

— Расскажи мне о той ночи, Блейк. Ты никогда не рассказывал

мне об этом. Ты никогда не рассказывал о нем. Тебе ведь было

только семнадцать?

— Да, мне только исполнилось семнадцать. Пойдем спать.

— Я не хочу, я хочу, чтобы ты рассказал мне о своем отце. Что

случилось?

— Я говорил тебе, что случилось. Он напился и покончил с

собой.

Блейк водил своими пальцами по моим, пытаясь отвертеться. Я

не позволила ему это.

— Ты очень злишься из-за этого, правда?

— Мы должны это обсуждать?

— Нет, но я хотела, чтобы ты поделился этим со мной. Где ты

был?

Блейк тяжело вздохнул и обнял меня.

— Я был с Дженни.


***

— Что насчет этого? Тебе оно нравится? — спросила

Дженни, отодвигая вешалки с платьями назад.

— Да, оно мне нравится. Они все мне нравятся. Ты уже

выберешь одно? Пожалуйста? Мы пропустим фильм.

— Я больше не хочу идти в кино.

— Не хочешь?

— Нет. Я хочу вернуться к тебе домой. Твоя мама в Теннесси, а твой отец на том рождественском бенефисе. Поехали к тебе.

Закажем пиццу и посмотрим какой-нибудь фильм. Я немного

устала.

— Ты всегда устала, и потом твоя одежда оказывается на

полу.

Дженни засмеялась и, пританцовывая, развернулась к моим

губам.

— Я тебя люблю.

— Я тоже тебя люблю. Ты великолепна в синем. Он

подчеркивает бирюзовый цвет твоих глаз.

— Серьезно? Я нравлюсь тебе в синем?

— Да. Очень.

— Ладно, хорошо. Давай возьмем то, которое мы смотрели

первым.

— Ты имеешь в виду первое, на которое мы смотрели час

назад. Ты серьезно?

— Перестань вести себя как ребенок. Ты ведь хочешь, чтобы

моя одежда оказалась на полу?

— О, определенно. Давай уже.

Купив платье по кредитке Холдена, Дженни была полностью

готова к рождественскому концерту. Мне, возможно, пришлось бы

надеть синий камербанд, но и это могло измениться. Дженни

меняла свои решения чаще, чем цвет лака на пальцах рук и ног, а

это происходило очень часто.

Я привез нас обратно к себе домой, и мы зависали в моей

комнате, смотрели телевизор, ели пиццу и занимались очень

непристойными вещами друг с другом. Мы как раз собирались

выйти к бассейну, когда раздался звонок стационарного

телефона.

— Привет, мам. Как там родственнички?

— Ты имеешь в виду своих дядю Тима и дедушку?

— Да, этих людей, — поддразнил я, шлепнув Дженни

полотенцем по заднице. Черт, я обожал ее задницу в том бикини.

— Чем ты занят? Ты сходил в кино с Дженни?

— Нет, мы просто заказали пиццу и остались дома.

— Дженни у нас дома, да?

— Да, мам. Что ты так переживаешь? Мы не собираемся

делать ничего, чего не делали раньше. Мы осторожны, перестань

волноваться.

— Все равно это ненормально. Тебе семнадцать.

Я не стал шокировать ее новостями, что мы занимались

сексом уже в четырнадцать. Лучше всего было позволить ей

думать, что, когда пару месяцев назад она нас застукала, это был

наш первый раз. Так было лучше.

— А ты предпочла, чтобы я был у Уэйна? У него вечеринка, пока его родители в отъезде. Я мог бы пойти туда, если ты

хочешь.

— Перестань. Веди себя прилично. Ты разговаривал со своим

отцом?

— Нет, а должен был?

— Нет, просто я пыталась до него дозвониться. Он не

отвечает.

— Возможно, он на вечеринке.

— Да, полагаю, что так. Ладно, не балуйся. Увидимся через

два дня.

— Хорошо, передавай всем привет от меня.

— Передам. Будь осторожен, когда повезешь Дженни домой.

— Хорошо. Увидимся.

— Я люблю тебя, Блейк.

— Я тоже тебя люблю, мама.

Повесив трубку, я повернулся посмотреть на Дженни.

— Я думал, мы пойдем плавать? — спросил я, увидев ее с

закрытыми глазами на диване. Она свернулась калачиком, натянув

одеяло на свое сексуальное бикини. Проклятье.

— Давай просто посмотрим телевизор. Я плохо себя

чувствую. Думаю, грибы были испорченные.

— Ты уверена, что не беременна? Тебе становится плохо

каждый раз после еды.

— Иди сюда. Можешь взять пульт.

— Может это после секса, тебе становится плохо, либо

после секса, либо после еды.

— Может, погладь мои ноги.

Я сел в конце дивана и гладил ее ноги, в то время как она

распоряжалась пультом. Я ненавидел фильм «Лиззи Магуайер».

Ненавидел! Почему она смотрела это дерьмо?

— Ну же, Дженни Линн. Переключи.

— Подожди.

— Я не буду гладить твои ноги под «Лиззи Магуайер».

Переключи на «Гриффинов».

— Ни за что. Я ненавижу этот сериал.

— А я ненавижу этот.

Я отодвинул ее ноги, когда снова зазвонил телефон. На этот

раз это, должно быть, мой отец звонил, чтобы проверить нас.

Клянусь, они обращались с нами, как будто нам было двенадцать,

а не семнадцать.

— Да, пап. Я дома и Дженни тоже здесь. Я доставлю ее домой

к одиннадцати и сразу же вернусь.

— Могу я поговорить с Грейс Коуст, пожалуйста?

— Ее нет в городе. Могу я передать ваше сообщение, —

спросил я, глядя на часы. Кто, черт возьми, мог звонить после

девяти вечера? Голос был серьезным, но я его не знал.

— Это Дэвид Сандерс, я детектив из нью-йоркского отдела

полиции. Можете дать мне номер телефона, по которому я мог

бы связаться с миссис Коуст?

— Зачем она вам? — попытался узнать я. Зачем отделу

полиции звонить моей маме?

— А с кем я разговариваю?

— С ее сыном, Блейком Коустом.

— Блейк, твой отец попал в аварию. Его отвезли в

медицинский центр Квинса.

— С ним все хорошо? Что произошло?

— Он не справился с управлением во время движения к северу

от Риго-Парка и врезался в дерево.

— Я позвоню маме и буду там через двадцать минут.

Скажите ему, что я люблю его, и, чтобы он держался. Мы скоро

будем.

— Блейк? Что такое? — с тревогой спросила Дженни.

— Мой отец. Иди, оденься, Дженни. Он попал в аварию.

— Он в порядке?

— Не знаю. Они не сказали, сказали лишь, что его доставили в

медицинский центр в Квинсе.

Я побежал наверх и стал ждать Дженни.

— Дженни, давай же.

— Иду, — задыхаясь, ответила она и села на мою кровать, чтобы надеть джинсы. Я знал, что она плохо себя чувствовала, но

у меня не было на это времени. Я натянул ей через голову

толстовку и потащил вниз по лестнице в свою машину.

— Что они сказали? Скажи хоть что-нибудь, Блейк, —

взмолилась Дженни.

— Пристегнись. Я ничего не знаю, вот все, что они сказали.

Набери мою маму, — приказал я. Я ехал со скоростью сто

пятнадцать километров в час при разрешенных пятидесяти

шести. Я должен был следить за дорогой.

— Блейк, лучше не станет, если мы тоже попадем в аварию.

Сбавь скорость. Успокойся. Я уверена, с ним все в порядке.

— Точно? Позвони моей маме.

Дженни передала мне телефон, и я немного сбавил скорость, но ненамного.

— Привет, Блейк.

— Мам, папа попал в аварию. Они отвезли его в медицинский

центр Квинса.

— Что случилось? Он в порядке?

— Я не знаю. Это все, что мне сказали. Он врезался в дерево,

— мой голос дрогнул, пока я пытался держать себя в руках. Я не

мог позволить Дженни увидеть свою слабую сторону. Я был

мужчиной. Я должен был быть сильным.

— Я вылетаю следующим же рейсом. Держи меня в курсе, пока

я не сяду в самолет.

— Хорошо. Мам, поспеши, — попросил я. Я не хотел проходить

через это в одиночку. Что если им понадобится разрешение на

операцию, чтобы отрезать ему ноги, или еще хуже — пальцы? Я

не хотел быть мужчиной; я хотел быть сыном. Мне нужна была

моя мама. Я проглотил ком в горле и глубоко вздохнул.

Пожалуйста, будь в порядке. Пожалуйста, будь в порядке.

— Я здесь, с тобой, Блейк. Ты ведь это знаешь? — спросила

Дженни, положив руку мне на колено. Я притормозил в этот самый

момент. Казалось, она поняла, как и я. Я убрал руку с руля и накрыл

ее руку. По какой-то неведомой мне причине, я понял. Я знал, что

больше не было необходимости спешить. Я действительно верю, что именно в тот момент его сердце сделало последний удар. Я

понял, что он умер. Я почувствовал это.

— Я знаю, Дженни.

Но понимание этого не помогало уменьшить боль. Я никогда

не чувствовал такой боли в груди, словно мою грудную клетку

раздробили битой. Дженни держала меня за руку, пока доктор и

медсестра объясняли всю ситуацию.

— Ваш отец получил травму мозга, с которой мы не в силах

были справиться. Мы ничего не смогли сделать. Мы пытались.

Сделали все от нас зависящее. Мне очень жаль.

Вот и все. Вот и все, что сказал доктор. Он был грустным, и

я чувствовал, что ему действительно жаль, но это не имело

значения. Мой отец умер. Я проводил взглядом доктора и

медсестру, которые вышли за дверь и удалились по коридору. Мой

отец скончался. Умер. Его больше нет. Я никогда больше не увижу

его. Мой отец умер.

— Блейк?

— Я должен позвонить маме.

— Блейк, остановись на секунду. Тебе нужно немного времени, чтобы переварить услышанное.

— Нет, не нужно. Я в порядке.

Я стал обходить Дженни, когда понял, что это она сейчас

сломается. Слезы текли по ее щекам, и она крепко сжимала свою

кофту в кулаке. Дженни тоже любила моего отца. Она пыталась

быть сильной, но у нее не получилось. Я обнял ее, и она зарыдала.

Я тоже заплакал. Я плакал, уткнувшись лицом в ее волосы и

пытаясь понять, что произошло. Мой отец умер. Я никогда

больше не смогу поговорить с ним. Никогда не смогу покидать с

ним мяч. Никогда больше не сыграю на его концерте. Он никогда

больше не будет кричать на меня за то, что я не занимаюсь. Он

умер. Мой папа умер.

— Дженни! — крикнула Сара, подбегая к нам, Холден бежал

следом. Дженни отпустила меня и побежала навстречу своей

маме. Я хотел, чтобы это была моя мама. Я хотел бежать к своей

маме. Холден утешительно приобнял меня за плечи. Я отпрянул

от него, нуждаясь в пространстве.

— Блейк! — крикнула мне Дженни. Я остановился, чтобы

посмотреть в ее глаза. Наши взгляды вели свой странный диалог, как и в первый раз, когда мы встретились. Я сказал ей взглядом, что люблю, и побежал вниз по лестнице, задыхаясь при каждом

шаге. Что я собирался сказать своей маме? Как я собирался ей

рассказать?

Я даже не знаю, сколько лестничных пролетов я пробежал до

того, как на моем телефоне раздалась какая-то песня, которую

Дженни, должно быть, установила. Я даже не слушал Келли

Кларксон.

— Мам, — закричал я в телефон, — все плохо. Поторопись.

— Знаю, детка. Я сейчас сажусь в самолет. Буду там через

пару часов. Где Сара? Отправляйся к Саре, пока я не доберусь

туда, Блейк.

— Она здесь. Хорошо, просто поторопись.

— Я уже в пути. Люблю тебя, сынок.

— Я тоже тебя люблю.

Я даже не знал, что Дженни была тут. Я не слышал, как она

подошла, пока не почувствовал ее рядом с собой. Она погладила

меня по спине, я развернулся и сжал ее в объятиях. Я так сильно

ее сжимал, я был уверен, что она тоже не могла дышать. Больно.

Было очень больно. И как бы сильно я не желал и не любил Дженни, я больше хотел, чтобы моя мама была рядом. Дженни ничего не

говорила, она сидела, не двигаясь, и позволила мне цепляться за

нее, когда я потерял самообладание. Я распадался на части. Я не

был мужчиной и не хотел играть эту роль. Я хотел быть

маленьким мальчиком с мамой и папой рядом. Я не был мужчиной.

Не был. Я был ребенком, маленьким мальчиком.

Только когда моя мама приехала, я смог узнать все детали.

Мой отец был самым осторожным водителем; он всегда

пользовался

ремнем

безопасности,

никогда

не

ездил

с

превышением разрешенной скорости и, когда садился за руль, он

не уподоблялся другим жителям Нью-Йорка, которым было

присуще сумасшедшее агрессивное поведение на дорогах. Он был

осторожным водителем. Он даже капал мне на мозги по поводу

того, как много денег он сэкономил на авто страховании, потому

что был аккуратным водителем.

Тот же самый доктор сидел перед моей мамой, мной, Холденами и Дженни, но на этот раз история была другой. Они

вообще не пытались что-либо сделать. Его череп размозжило о

лобовое стекло. У него не было шансов.

— Подождите, вы уверены? Я имею в виду, может нам стоит

опознать его. Мой отец всегда пользовался ремнем безопасности.

Всегда. Мам, скажи ему, — попросил я, слегка подтолкнув ее

локтем.

— Я опознала его, Блейк. Это твой отец.

Я недоуменно посмотрел на Барри.

— Но, я не понимаю. Он не сел бы за руль не пристегнувшись.

Я знаю, что он бы так не сделал. — Это не имело никакого

смысла. Ни малейшего. Мой ответственный отец не сделал бы

такого.

Доктор продолжал объяснять ситуацию, и я смутно помнил, что он говорил.

Маленькая ручка Дженни в моей руке помогала мне держаться.

Она, словно нить, собирала меня воедино. До тех пор, пока…

— Уровень алкоголя в крови вашего мужа в три раза выше

разрешенного.

— Подождите. Вы ошиблись, он не может быть моим отцом, мой отец не сел бы за руль даже после бокала вина. Мам, скажи

ему. Он бы не сделал этого. Правда? Скажи им! — произнес я чуть

громче. Дженни сжала мою руку, и я стал взглядом умолять маму

прекратить все это. Все изменилось. Я перестал чувствовать

одиночество и боль, я почувствовал откровенную ярость. Как он

мог так поступить? Как мог оставить нас вот так?

В тот день моя жизнь изменилась. Из жизнерадостного

Блейка я превратился в злого на весь мир, и всем сердцем

надеялся, что мой отец смотрел на нас сверху. Я молился, чтобы

он мог увидеть мою мать, лежащую на его темно-красном гробу и

рыдающую над ним, не в силах отпустить его. Я ненавидел его. Я

ненавидел его всей душой за то, что он сделал с ней, со мной.

— Я не знаю, что сделать, чтобы помочь тебе, Блейк, —

призналась Дженни, держа меня за руку в задних рядах церкви. Я

так и не подошел к блестящему ящику. Я не хотел туда идти.

Зачем?

Его там не было.

— Я в порядке. Ты делаешь все, что можешь, и я счастлив, что

ты здесь, — я снова посмотрел на своего дядю Тима, который

пытался оттащить мою мать. Я был рад, что это последний

день. Видеть свою мать в течение трех дней такой потерянной и

испытывающей

боль

было

слишком

тяжело

для

семнадцатилетнего парня, чтобы справиться с этим. Он это

сделал. Он сделал это, и я ненавидел его за это. Что за

эгоистичный ублюдок.

— Блейк?

— А? — буркнул я, как идиот. Я даже не почувствовал, как

тетя Труди положила руку на мое плечо, и не слышал, что она

сказала.

— Хочешь поехать с нами в мемориальный парк?

— Имеешь в виду кладбище? Можешь произнести это. Он

мертв.

— Блейк! — я слышал, как Дженни звала меня, когда побежал к

своей машине и начал что есть мочи колотить кулаками по

крыше. Со всей силы я хлопал дверью, снова и снова. Ярость

кипела во мне, и непрошеные слезы потекли по щекам с каждым

ужасным обвинением, слетавшим с моих губ.

— Я, бл*дь, ненавижу тебя! Ты, чертов, гребаный кусок

дерьма. Как ты мог? Ты, подонок, эгоистичный ублюдок. Ненавижу

тебя. Ненавижу! — я выкрикивал оскорбления снова и снова, пока

моя машина принимала на себя основной удар моего гнева. Я

чувствовал, что Дженни стояла прямо за моей спиной в своем

черном пальто, скрывавшим черное траурное платье. Вся эта

ситуация была хреновой.

Я прошелся взглядом по случайным свидетелям в одинаковых

мрачных черных одеждах. Они походили на полоски зебры на фоне

свежевыпавшего снега, белым полотном покрывшего землю.

— Почему мы в черном, Дженни? Почему мы все в черном? Это

чертовски мрачно.

— Блейк, — тихо сказала Дженни, шагнув ко мне. Я ненавидел

этот взгляд на ее лице. Ненавидел темные круги под ее глазами, свидетельствовавшие о том, что она плакала три дня подряд. Я

ненавидел всех этих гребаных людей в черном и их дурацкую

жалость. Я не хотел их жалости, я хотел своего чертового отца.

Мой зависший в воздухе кулак опустился на машину, оставив еще

одну вмятину на ее капоте.

— Идемте, вы двое, — приказал Холден, глядя на нас тем

строгим взглядом, который всегда заставлял меня уважать его.

Этот раз ничем не отличался. Приобняв каждого из нас за

плечи, Барри повел нас к своей ожидающей машине.

Рука Дженни скользнула за его спиной и ухватилась за шлевку

моих черных брюк. Моих мрачных, черных брюк.

— Я должен поехать со своей мамой. Я в порядке, — сказал я,

уходя прочь.

— Оставь его в покое ненадолго, Дженни Линн. Пусть идет к

своей маме, — я услышал, как Барри сказал за моим плечом. Я не

остановился, боясь, что если сделаю это, то мои ноги

перестанут двигаться. Я не хотел, чтобы моя мама видела меня

таким. На нее и так много навалилось. И вот, что я сделал. Я

сыграл свою роль. Сложную роль сильного, занявшего место папы

мужчины.

Дженни села рядом со мной в первом ряду, как только мы

прибыли к месту его последнего пристанища, и взяла меня за руку

в то время, как я держал за руку свою маму. Вот и все. Конечный

пункт назначения. Последняя остановка. Как только мы покинем

эту могилу, мы больше никогда не увидим моего отца снова. И

останется только фотография, которая не сможет заменить

его. Это тяжело. Понимание того, что мой отец был в этом

ящике, и я больше никогда не увижу его. Никогда.

У меня перехватило дыхание и сдавило грудь. Внезапное

чувство клаустрофобии, которое я ощутил, невозможно было

вынести. В ушах раздался пронзительный, громкий звук. Люди, которые пришли выразить свое уважение, стали размытым

черным пятном. Рука Дженни выскользнула из моей и метнулась к

моей матери. Я не почувствовал, как мамина рука ускользает из

моей руки. Я не понял, что ее тело покинуло холодный

металлический стул, пока Дженни не склонилась над ней. Именно

Сара позаботилась о моей маме, помогла ей встать на ноги и

повела к машине Холдена. Я не мог себя контролировать.

Остаток дня прошел примерно в том же духе. Люди приходили

и уходили, приносили еду, которая нам была не нужна, и без конца

выражали соболезнования. Я хотел, чтобы все просто ушли.

Разошлись по домам и позволили нам самим справляться с нашим

горем. К четырем вечера с меня было достаточно. Если бы еще

хоть один человек сказал, как ему жаль, я бы закричал. О чем они

вообще сожалели? Они ведь не заставляли моего отца сесть

пьяным за руль.

— Как ты? — присаживаясь рядом со мной на скамейку у

пианино, спросила меня мама, которая сама еле держалась.

— Я в порядке. А ты?

— Нет. Совсем не в порядке, но буду. Я криво усмехнулся.

— Я не понимаю, мам. Зачем ему бы ему это делать? Мне

кажется, что в любую секунду из-за угла появится Эштон Кутчер.

Как будто это все большая долбаная шутка.

— Осторожно, приятель, — отчитала она, — Я знаю. Я тоже

не понимаю, Блейк. Действительно не понимаю. Мы вызывали

такси, выпив пару бокалов. Я не знаю, зачем он сел за руль. Твоя

бабушка — единственная, кто сказал что-то разумное.

— Правда? И что же? — спросил я, видя, как дядя Тим утешал

мою бабушку.

Теперь, он ее единственный сын.

— Она говорит, что пришло его время. И неважно, случилось

бы это, когда он спал или еще как. Просто пришло его время.

— Это дерь…это херн... Он умер, потому что напился и

пытался доехать до дома.

— Милый, он оставил нас не специально. Он бы никогда так не

поступил. Ты ведь знаешь это.

— Ага, поэтому он сел за руль пьяный. Где Дженни? — спросил

я, оглядываясь.

Моя мама похлопала меня по коленке, печально улыбаясь, и

сообщила мне, что видела ее наверху. Я встал со скамейки и

поднялся в свою комнату.

Серьезно? Мой отец лежал в земле, а она спала? Весь мир

полетел к чертям. А Дженни свернулась калачиком, подтянув свои

ноги в черных колготках к груди. Моя кожаная куртка прикрывала

ее обнаженные руки, и, если бы я моментально не разозлился, что

она спала в такое время, я бы подумал, что это самое милое, что

я когда-либо видел.

— Иди сюда, — сказала она, слегка приподняв ресницы. Я лег

позади нее и испытал стыд, что разозлился. Она спала, потому

что чувствовала себя плохо. Она была горячей. В этом я тоже

обвинил своего эгоистичного придурка отца. Надо было ему

выбрать середину декабря, чтобы покончить с собой.

— Ты в порядке?

— Нет. Не знаю, буду ли когда-нибудь снова в порядке.

— Не могу поверить, что его больше нет. Я все продолжаю

думать о завтрашнем занятии. Как будто завтра все закончится,

и он будет орать на нас, чтобы мы перестали дурачиться и

начали играть. Что теперь будет с театром, Блейк?

— Не знаю. Ты заболела? Ты горячая, — спросил я, целуя ее

голову.

— Я в порядке. Думаю, я простудилась. У меня немного

першит в горле.

— Дженни, ты мне нужна. Я просто хочу забыться хоть на

немного. Подумай о чем-нибудь другом.

— Хорошо, — согласилась она, повернувшись ко мне. Она

прижала ладонь к моей щеке, и я поцеловал ее запястье.

— Ты вкусно пахнешь, но ты все еще горячая.

— Закрой дверь, — прошептала она, прижавшись ко мне

мягкими, подрагивающими губами.

Тогда впервые мы занялись яростным сексом. Это был

чертовски впечатляющий, самый эмоциональный опыт в моей

жизни. Я брал Дженни в каждой возможной позе, и она кончила

больше раз, чем когда-либо раньше. Не потому что я старался, а

потому что мы оба испытывали настоящие, неуправляемые

эмоции.

— Сядь на меня спиной ко мне, — приказал я, поднимая ее с

четверенек. Я наблюдал, как ее прекрасное тело опустилось на

мой член и замерло. Держа ее за бедра, я стал двигаться внутрь и

обратно, наблюдая за каждым дюймом.

— Блейк, подожди. Мне больно. Я не могу так.

— Я буду двигаться. Ты ничего не делай. Я буду осторожен, —

я не позволил Дженни соскочить, а также не дал ей возможности

сидеть, не двигаясь. Я входил и выходил из нее, заставляя

принимать мой ствол глубоко в себе. Она сжала руками мои

запястья, державшие ее за талию, но я не подумал, что она

сделала это потому, что я делал ей больно. Толкнувшись в нее на

всю длину, я понял, что причинил ей боль. Она взвыла от боли, но я

этого не знал. Я думал, что это было удовольствие.

Дженни убрала мои руки со своего тела, как только я

перестал содрогаться внутри нее, и слезла с меня. Вот тогда мы

оба заметили кровь. Боже. Что ж, это объясняло боль. Фу-ты, черт!

— О, Господи! — воскликнула она, схватив мою рубашку, и

выбежала из комнаты в коридор.

— Эй, по крайней мере, мы не ждем ребенка.

— Да еще даже не время. Не смотри.

Мы с Дженни так и не вышли из комнаты в тот день. Сара

принесла нам ужин около семи. Она немного поругала Дженни за

то, что та была в трусиках и моей рубашке в моем присутствии.

Они все знали, что я собирался жениться на Дженни, и знали, что

мы занимались сексом. Ну и что. Мы не делали ничего такого, чем

бы ни занимались другие. Я просто был рад, что у меня была

Дженни.

Мы посмеялись над тем случаем, когда нарядились, как пара, на Хэллоуин; я был девочкой, Дженни — мальчиком. Мой отец

посмотрел на нас и спросил, может ли он нам помочь. Дженни

объяснила необходимость проникнуть в его школу под видом

двенадцатилетних мальчика/девочки. У нее не получилось, но это

сработало. К тому времени, как он подвез нас к школе, мы уже

умирали со смеху.

Мы говорили о том, каким ребенком он был на прошлое

Рождество, когда ему удалили миндалины. Минуты переходили в

часы, а смех — в слезы. Ни один раз. Дженни не оставила меня той

ночью. Дженни даже не покинула моей кровати той ночью, и нам

обоим было наплевать. Она была моим ангелом, моей скалой и

моей опорой. Дженни была моим всем.

Глава 9


— Она уже тогда была больна, Блейк? — спросила я. Лучше бы

не

спрашивала.

Наши

веселые

выходные

обернулись

эмоциональными «американскими горками». Я не к этому

стремилась, я лишь хотела, чтобы он выговорился.

Блейк проигнорировал мой вопрос и сказал другое:

— Я никогда об этом раньше не говорил.

— Я рада, что ты доверился мне. Я не могу сказать, что знаю, что ты чувствуешь, Блейк. Я наблюдала, как моя мама угасала в

течение четырех лет. Думаю, если бы все случилось также внезапно, было бы легче.

— Что ж, мне тоже пришлось наблюдать. Я иду спать.

— Блейк, я не имела в виду …

— Все хорошо, Дженни. Забудь.

— Я — Микки.

— Точно. Извини, Макайла. Просто я сейчас подумало ней.

Прости меня, давай утром поговорим. Я устал.

— Я скоро приду.

Проклятье! Я только что взяла и все испортила, еще больше

запутав. Мне не нравилось то, что происходило между нами в

последнее время. Ни капельки не нравилось. Я собиралась

притормозить с расспросами о Дженни, может, это было слишком

для него, может быть, Блейк не был готов ко мне. Может, было бы

лучше, если бы я ушла.

К тому времени, когда меня стало клонить в сон, чернила в

ручке полностью закончились. Я в последний раз сильно встряхнула

ее, не знаю, почему мне было так важно, дорисовать голову льва, я

все равно собиралась смыть рисунок со своей руки, как только

закончу. Вот тогда я и заметила перемены. По моему лицу текли

слезы, но я не знала, почему плакала. Я была напугана и не знала, что делать. Впервые с тех пор, как Блейк привез меня сюда, я

почувствовала одиночество. Мое художество размыло черным

дождем, который стекал по моей руке, превращая счастливые

деревья и яркие солнышки в черные потоки дождя. Я не понимала, что это было. Счастья больше не было. Осталось одно грязное

месиво. Мои слезы смешались с прохладным моросящим дождем,

который только начинался. Время на телефоне показывало одну

минуту после полуночи, и тогда я решила отправиться спать. Я

подставила руку под полуночный дождь, и мокрые чернила

превратились в грязь. Мне это не нравилось. Это было некрасиво, и

я не знала, почему. Мне не стоило отталкивать его.

В понедельник утром Блейк ушел еще до того, как мы с Пи

проснулись. Я вылезла из палатки первой, и посмотрела на Пи, которая до сих пор была наполовину снаружи палатки. Прежде чем

отправиться на кухню, я наклонила голову и попыталась сообразить, где находилась ее нога, а потом, как она туда попала.

У меня все было. Кофе, кружки и даже кофеварка. Не хватало

лишь стола и стула, чтобы насладиться горячим напитком.

Грейс позвонила в дверь десять минут спустя, после того, как я

встала. С улыбкой на лице она держала в каждой руке по стакану

кофе. Грейс всегда улыбалась.

—Ой, у тебя машина Сары. Я забыла, что взяла твою, но кофе у

меня есть. У меня есть все, кроме мебели.

— О, хорошо. Этот кофе отстойный, просто был по пути. Что не

так с этим парнем? Хочешь, я поговорю с ним? — спросила Грейс, проходя мимо меня. Она остановилась, как вкопанная, когда

увидела палатку. — Он не шутил, — заявила она.

Я рассмеялась, но мой смех получился печальным,

— Да, он купил палатку.

— Ты в порядке? — спросила Грейс, уловив мое настроение. У

нее это хорошо получалось. Прямо как у моей мамы.

— Да, я в порядке. Какие планы?

— Барри привезет Сару, мы надеялись умыкнуть Пи. Приезжает

цирк, а мой двоюродный брат, Джон, работает на арене, и он сказал, что мы можем привезти Пи и понаблюдать за тем, как они выгружают

животных. Ты тоже можешь поехать с нами, если хочешь.

— Пи будет в восторге.

— В восторге, от чего? — спросила Пи, вылезая из палатки. Ее

ножки запутались в спальном мешке, а руки распластались на полу.

Как только она, хихикая, смогла подняться на ноги, мы с Грейс тоже

засмеялись. Все еще смеясь, я пошла открывать дверь Саре.

Моя улыбка тотчас же исчезла, как только я отворила дверь.

— О, привет, — сказала я, отводя глаза в сторону, когда увидела

Барри. Он отодвинулся и позволил Саре войти.

— Посмотри на это, Микки, — воскликнула она, вытаскивая из

пакета комбинезон с нагрудником.

Это определенно вызывало улыбку.

— Ребята, вы слишком балуете ее, но это самая милая вещица, которую я когда-либо видела. Штанины на молнии отстегиваются, превращаясь в шорты. Как это круто! Пи, смотри, что бабушка Сара

тебе принесла, — сказала я, держа джинсовый комбинезон в руках.

— Ух ты, клево. Прямо как у Ральфа.

— У кого? — спросила Сара. Грейс не нужно было спрашивать.

Последние полтора месяца мы жили у нее, поэтому она уже была

знакома с Ральфом. Я наблюдала, как она, стоя за спиной Пи, выстрелила себе в голову из воображаемого пистолета.

— О, это лучший мультфильм в мире, Сара. Вам с Барри стоит

достать его, чтобы он у вас был, когда Пи приедет в гости. Вам он

понравится, — пообещала Грейс. Я посмеялась над ее хитрым

планом познакомить Сару с Ральфом и велела Пи идти одеваться. Я

последовала за ней несколькими минутами позже, чтобы проверить, как она почистила зубы, и сделать хоть что-нибудь с ее

непослушными волосами.

— В кофейнике свежий кофе, — заявила я, следуя за Пи.

— Можешь застегнуть их? — спросила Пи, пытаясь засунуть

пряжку в застежку.

— Надо развернуть ее вот так, — объяснила я. Пи

проигнорировала меня и потянулась за носками.

— Пи, обрати внимание. Если ты собираешься носить этот

комбинезон, ты должна научиться снимать его.

— Я не хочу снимать его.

— А если ты захочешь писать?

— Мои бабушки сделают это за меня.

— Конечно, сделают, но тебе уже почти пять лет, так что им не

нужно это делать. Так ведь? Ой, подожди. Может, тебе исполнится

только четыре в этом году?

— Не-а. Мне будет пять.

— Что ж, пятилетки умеют одеваться самостоятельно. Смотри.

Вставляешь, а затем поворачиваешь так, чтобы попала в петельку.

— Мне нравится, когда бабушка это делает, — сказала Пи тихо,

и я взглянула на нее, прочитав ее, как книгу. Она говорила мне, что

впервые в жизни у нее были две бабушки. Она хотела, чтобы ее

баловали.

— Хорошо, пусть они тебя балуют. Тебя так избалуют, что ты

начнешь попахивать, — поддразнила я, щекоча ее животик. Она

завизжала и резко ударила коленкой мою грудь. Ой. Это было

больно.

— Я буду пахнуть конфетами, — хихикала она, не замечая, что

ее коленка прошлась по моей левой груди.

— Ты будешь пахнуть детскими подгузниками, — возразила я. —

Расческа, — постаралась я ее успокоить, пихая ей в руку расческу.

— Ой, не надо расчески. Просто собери их в хвост.

— Нет. Ты уже говорила это прошлым вечером. Поэтому твои

волосы все спутались. Если бы ты позволила мне вчера их

расчесать, сегодня все было бы не так плохо.

— Я расчесывала их вчера вечером.

— Ничего страшного, я не сделаю тебе больно. Эй, догадайся, куда вы пойдете? — спросила я, пытаясь отвлечь Пи.

— Куда?

— Продолжай расчесывать. Приезжает цирк, и твоя бабушка

поведет тебя посмотреть, как разгружают животных.

Пи ахнула и затем выпалила:

— Правда? Настоящие животные? Львы?

— Да, уверена, там будут львы.

— Да! Да! Да! — запела она и задергалась в каком-то

непонятном танце. Или это был приступ?

— Не дергайся. Продолжай расчесываться, непоседа.

— Микки, я хочу, чтобы ты тоже пошла.

— Волосы собрать наверху или внизу? Прополощи рот, —

сказала я, протягивая ей картонный стакан. — Я собираюсь остаться

здесь и поделать кое-какие дела. А ты иди, развлекайся.

— Наверх, животные могут подумать, что я тоже животное, если

сделать хвостик внизу.

— Отлично придумано, — согласилась я, хмурясь на свое

отражение в зеркале. Я собрала ее волосы в хвост и завязала их в

небрежный пучок на макушке. — Ты такая красивая. Я тебя люблю.

Иди и повеселись. И проследи, чтобы твоя бабушка прислала мне

фотографии. Хорошо?

— Хорошо, может мне стоит попросить телефон на свой день

рождения, чтобы я сама могла делать фотографии.

— Ну, сомневаюсь, что твой папочка согласится на это, но есть

такая вещь, как фотоаппарат. Можно фотографировать без

телефона, — объяснила я, беря ее маленькую ручку в свою.

— Можно? Как это?

— Фотоаппаратом. Так люди делали фотографии до появления

смартфонов.

— А они были сделаны из дерева?

— Нет, Лондон Пи Коуст. Хотелось бы мне побывать в твоей

голове один денек.

— Это весело.

Я рассмеялась и повела ее дальше. Глупышка.

Я пристегнула Пи на заднем сиденье и поцеловала ее в

макушку. Я отвела взгляд от Барри, когда поняла, что он пристально

наблюдал за мной. Он поцеловал Сару и затем Пи, а потом сел в

свою машину. Я почувствовала печальный взгляд Сары, когда не

ответила на его прощание. Я попрощалась с Пи еще раз и вернулась

в дом. У меня своих проблем было достаточно. Я не собиралась

иметь дело ни с одним из Холденов, все будет хорошо.

Я налила себе кофе и вышла на задний дворик. Утреннее

солнце коснулось моих ног, когда я села на тот же шезлонг, на

котором мы сидели вчера с Блейком. Тень скрывала мою голову и

экран моего телефона.

Макайла: «Привет, ты не разбудил меня перед уходом».

Я уставилась на свой телефон в ожидании, когда Блейк увидит

мое сообщение. Спустя десять минут я подумала, может он меня

игнорирует. Открыв Facebook, я нажала на иконку своего

единственного друга, Блейка, и написала на его стене, что люблю

его. Просматривая фотографии его с Дженни, я улыбнулась. Даже

через фото я чувствовала, как они любили друг друга.

Я заметила «линию времени» справа от моего имени и

задумалась об истории сообщений на странице Блейка. У меня эта

история занимала всего два года, но у него должно было быть

больше. Так и было. В его профиле было намного больше

информации. Возможно больше, чем мне стоило читать. Я села и

сделала глоток кофе. Блейк не всегда был единственным другом

Дженни, у нее было много друзей. Только позже они стали

единственными друг для друга. Чем больше я читала, тем больше

понимала, почему. Во многих своих постах Блейк злился. Он даже

был груб с Дженни в нескольких из них. Была там одна фотография

их двоих в окружении друзей. Дженни подписала ее «лучшая пицца

в Нью-Йорке», Блейк оставил комментарий: «Мило, Дженни. Почему

бы тебе не рассказать миру, что мы едим и на завтрак тоже?»

Я пролистала чуть ниже и поняла, что тогда все изменилось.

Блейк тоже размещал всякие глупости на своей стене, но только до

декабря 2008 года. Он изменился, это можно было прочитать по его

взгляду. Выражения лиц их обоих изменились. Блейк выглядел

злым, а Дженни — больной.

В дверь позвонили, и я подпрыгнула, разлив кофе на свою

рубашку и экран телефона.

— Отлично, — сказала я вслух, вытирая телефон об ногу, и

пошла открывать. Распахнув дверь, я обнаружила на пороге Барри.

Снова. Теперь что?

— Привет, можно войти?

Я пожала плечами, задаваясь вопросом, что у него в коробке, и

отошла в сторону.

— Просто оставь это там, на стойке. Я скажу Блейку, что ты

завез ее.

— Там еще две. Они не для Блейка, Макайла. Это тебе.

— Мне? Зачем? Мне от тебя ничего не нужно.

— Технически, это не мои вещи. Я просто ждал подходящего

момента, чтобы отдать их тебе, но, кажется, этот момент никогда не

наступит.

— Что там? — спросила я, озадаченно. Я не собиралась

спрашивать его об этом. Он не заслуживал внимания.

— Когда я увидел тебя в первый раз в ресторане отеля, я нанял

частного детектива. Домовладелец вашего здания сказал, что у него

есть несколько коробок для тебя. Он хотел, чтобы ты их забрала.

— Чарли?

— Да, думаю, так его звали.

— Ладно, хорошо. Спасибо. Я не хочу открывать их сейчас.

— Да, я понимаю. Я также хотел кое-что у тебя спросить.

— Что?

— Твоя мама похоронена на кладбище среди посторонних

людей. Если хочешь, я мог бы перевезти ее куда пожелаешь.

— Я подумаю об этом.

— Годится. Я принесу оставшиеся две коробки.

На долю секунды я пожалела, что мама воспитала меня

хорошим человеком. У меня было сильное желание сказать ему, что

это он виноват в том, что моя мать похоронена на том кладбище, среди чужих людей. Властям штата нужно было где-то похоронить

ее. Кто еще мог это сделать? Я наблюдала, как Барри занес еще две

коробки с нашими вещами, у меня разрывалось сердце, а я даже не

знала, что внутри. Что, черт возьми, произошло? Из влюбленной я

превратилась в одинокую и напуганную девушку. Почему? Почему я

чувствовала себя так?

— Ты ведь довольно близок с Блейком? — спросила я.

Разговаривать о Блейке было безопаснее, чем говорить об этих

коробках. Иначе, я бы расплакалась.

— Можно мне чашечку кофе? — спросил Барри, кивая в сторону

полупустого кофейника.

— Да, наливай, — кивнула я в том же направлении.

— Когда Дженни и Блейку было по пятнадцать, мы с Конли

Коустом напились в стельку и ударили по рукам, обещая друг другу, что, если что-нибудь случится, мы не останемся в стороне. Я бы

позаботился о его семье, если бы его не стало, и он пообещал то же

самое. Я всегда чувствовал себя обязанным Блейку.

— Он стал твоим генеральным директором, потому что ты

чувствовал, как будто был должен ему, или потому что он заслужил

эту должность?

— И то и другое. После смерти его отца он стал вести себя

немного деструктивно.

— Что ты имеешь в виду?

— Я не знаю, как много знаешь ты.

— Неважно. Расскажи мне. Дженни была и моей семьей тоже.

Казалось, Барри удерживал мой напряженный взгляд несколько

минут. — Ты идеальное сочетание их обеих — ты такая красивая.

Иногда у тебя такое же выражение лица, какое было у Дженни. Я

знаю, что это звучит нелепо, потому что ты никогда ее не встречала,

но это правда.

— Блейк тоже говорит мне это, — я слегка улыбнулась.

— И Пи тоже. Господи, иногда мне кажется, что она — это еще

одна Дженни. Я бы луну достал с небес ради нее.

— Да, она оказывает на людей такое влияние.

— Благодаря тебе. Думаю, я хотел не обращать внимания на эту

сторону жизни Блейка. То есть, как бы я не ненавидел его за то, что

Фарра забеременела, я понимал. И Сара тоже. Она тоже не могла

его ненавидеть. Ему было очень больно, и мы полагали, что, таким

образом, он избавлялся от этой боли. Я ни разу не подумал о том, что она может быть моей внучкой. Ни разу, — объяснил он.

— Хочешь посидеть снаружи? У меня нет стульев. — Какого

черта? Я не хотела этого делать, но опять же сделала. Мне хотелось

услышать об этом, хотелось услышать другую точку зрения.

— С удовольствием.

— Ты сказал, что Блейк стал вести себя немного деструктивно.

Что это значит?

— Он был зол. На всех. Я делал все возможное, чтобы

поддерживать его интерес к миру бизнеса. Думаю, это единственное, что сдерживало его от безумств. Его очень интересовал мой бизнес, поэтому пока я отвлекал его новыми проектами, он был в порядке.

Он когда-нибудь рассказывал тебе, как поймал моего предыдущего

генерального директора на воровстве? Он украл у меня более

пятисот тысяч долларов, прежде чем Блейк вывел его на чистую

воду.

— Нет, я этого не знала, — я удивленно подняла брови, глядя на

него поверх края моей кружки.

— Да, он это сделал. Блейк сделал для компании очень много.

Это он настоял, чтобы в каждом ресторане каждого гостиничного

комплекса, которым мы владели, стояло фортепиано. Наши отели

стали приносить целое состояние. Сеть отелей «Зазен Ризортс»

имела лист бронирования на три недели вперед. Только очень

важные персоны могли заполучить столик в моих ресторанах.

— Как Тони Ролингс и Дрю Келли, — уточнила я.

— Откуда тебе вообще известно, кто это?

— Блейк рассказывал мне о том, как они пугали твоих гостей в

костюме снеговика.

— А, да. Я был готов убить обоих в тот день. Дрю Келли был вне

себя от бешенства.

— Думаю, ему пришлось подождать, пока он не попал в свой

номер, — я засмеялась.

— Дрю Келли не ждет. Дрю Келли живет по своим собственным

правилам, но некоторые из других гостей остановили меня, чтобы

рассказать, как им было весело и, как Блейк с Дженни порадовали

их. Уверен, и мистер Келли согласился бы с этим, если бы его жена

так не визжала.

— О, так это она визжала, — подразнила я. Он засмеялся, и это

было... было приятно. — До тех пор, пока они не усвоили свой урок.

Так ведь?

— Да, если бы это было так. Дженни было мало. Она

отправилась на улицу и спряталась за мусорным баком. К счастью

для них с Блейком, я знал того полицейского.

— Это же не противозаконно переодеваться и пугать людей.

— Нет, но, если прогуливаешь школу достаточное количество

раз, это всплывает наружу.

Я снова засмеялась, зная, что Дженни подбила Блейка на это.

— Значит, Блейк начал работать на тебя сразу после смерти его

отца?

— Да, практически. Он также допил весь алкоголь в домашнем

баре Конли.

— Серьезно? Как долго это продолжалось?

— Недолго. В марте Дженни заболела. Он изменился в один

момент, прямо в тот день, когда узнал. У Блейка с Дженни были

чувства друг к другу с первого дня, как я увидел их вместе, я понял, что они всегда будут вместе. Блейк был потрясающим пианистом, моя Дженни была потрясающей пианисткой, и когда их двоих сажали

перед клавишами, творилась магия.

— Он все еще играл после этого?

— Играл, но его игра изменилась. Блейк больше не исполнял

«Шепот Сары». Своей игрой он выражал ненависть и злобу. Его игра

была красивой, но очень темной.

— Что, например?

— То, что он сам сочинял. Если он не работал со мной, он сидел

за фортепиано с нотной тетрадью.

— Или с Дженни, — предположила я.

— Нет, тогда нет. Они разошлись на пару месяцев. Думаю, Блейк

был с любой, которая была не против.

— Серьезно? Они расстались? — не-е-е-ет, плакало мое сердце, сокрушаясь над историей любви, в которую мне так хотелось верить.

Блейк не мог так с ней поступить, он бы не стал.

— Думаю, это было взаимно. Дженни тоже встретила кого-то, с

кем хотела развлекаться. Блейк был не против, но, когда Дженни

поехала на экскурсию в колледж, и там ее сопровождал

симпатичный первокурсник, ей захотелось принять его предложение

о свидании. Блейк пришел в ярость. Он не хотел, чтобы она

виделась с кем-нибудь еще.

— Но он же встречался с другими?

— Я слышал много ссор, — Барри пожал плечами. — Слышал

много криков, раздававшихся за ее дверью. Я знаю ее претензии, но

я никогда не спрашивал его напрямую.

— Почему? Я имею в виду, она была твоей дочерью. Он делал

ей больно.

— Я смотрел на это по-другому. Я видел две вещи: Блейк

обладал большим энтузиазмом, он не боялся работать по многу

часов. Отношения между ними испортились настолько, что они не

могли находиться в одной комнате, не начав ссориться. И второе, я

понимал, как сильно он запал Дженни в душу. Все, что она делала, это оставалась в своей комнате и плакала или спала, это было так

не похоже на нее. С самого рождения она была егозой. Уверен, твоя

мама рассказывала тебе о Дженни.

Я чуть не ляпнула, что причиной ее сонливости была болезнь, но сдержалась. По опыту я знала, что вы не думаете о таких вещах.

Я ни на мгновение не задумалась, что моя мама заболела, когда

внезапно она стала слишком уставать, чтобы ходить на концерты.

Она работала полный рабочий день медсестрой и играла в

симфоническом оркестре, конечно же, она уставала. И я понимала, что депрессия могла увести её в том же направлении.

— Это был Райан? Тем парнем из колледжа был Райан?

— Да. Блейк ненавидел меня за то, что я нанял его.

— Зачем ты это сделал?

— Я считал его хорошим малым. Я знал, что он любил Дженни,

он смотрел на нее такими же глазами, как и Блейк.

— Я уверена, все прошло хорошо.

— Проблема была в том, что Дженни не вспоминала прошлое,

— Барри снова пожал плечами. — Даже, когда они пытались быть

упрямыми, они пристально наблюдали друг за другом.

— Как это? Что ты имеешь в виду?

— Много чего. Блейк привел какую-то девушку, Тристу, на день

рождения своей мамы, а Дженни привела Райана. Весь вечер они

только и делали, что метали молнии друг в друга. Сара и Грейс

заставили их сыграть пьесу, которую Блейк с Дженни написали

вместе, и она произвела неизгладимое впечатление на всех

присутствующих. Я совсем не шучу, Микки. У всех мурашки по коже

побежали от их игры. Они играли друг для друга. Их глаза были

закрыты, а пальцы разговаривали. На последней ноте Дженни

умчалась наверх, и Блейк побежал за ней. Конечно, их матерям, всюду сующим свои носы, пришлось попросить спутников Блейка и

Дженни уйти. Райан оказался достаточно милым, чтобы проводить

спутницу Блейка домой.

— И что произошло после?

— Не знаю. Сначала они кричали, а потом затихли. Я убрался

оттуда к чертовой матери, подростки — не мой конек. Я справлялся

с ними намного лучше, когда они были помладше, до того, как их

дружба переросла во что-то большее.

— Думаю, это всегда было что-то большее, чем дружба.

— Думаю, ты права. Я также думаю, к тебе это тоже относится.

— О чем ты говоришь?

— Такой взгляд у Блейка я видел лишь дважды. Сначала с

Дженни, а теперь с тобой.

— Он смотрит на меня, как смотрел на Дженни?

— Ты ведь не сомневаешься в любви этого парня к тебе? Ты

хоть представляешь, сколько времени у него ушло, чтобы снова

испытать эти чувства? Он встречался с другими, я в этом даже не

сомневаюсь, у Блейка было много женщин, но он не любил их.

Можешь мне поверить.

— Зачем ты мне это говоришь? Он что-то сказал?

— Нет, вовсе нет. Просто, я считаю, что вы оба должны бороться

за свои отношения. Вы созданы друг для друга. Послушай, мне

лучше вернуться к ремонту, рад, что мы поговорили, Макайла. Знаю, что прямо сейчас этот разговор мало что для тебя значит, но я

пообещал твоей маме, что позабочусь о тебе. И я собираюсь это

сделать.

— Ты не разговаривал с моей мамой, — упрекнула я, взглянув

на него, когда он поднялся.

— Я разговаривал с ней на ее могиле. Она услышала меня.

Я не ответила. Я не могла найти слов. Я не знала, что сказать.

Барри ездил к моей маме. Что я чувствовала насчет этого?

Я проверила телефон, ожидая увидеть сообщение от Блейка, и

вздохнула. Почему он не отвечал? Он никогда не молчал так долго.

Решив перестать играть в игры, я набрала его номер. Не было

смысла сидеть и волноваться весь день. Может и проблемы то

никакой не было. Он был занят работой.

— Да, — сразу же ответил он. Музыка на заднем плане не была

фортепианной. Я знала эту песню, потому что моя мама пела ее, когда дурачилась. Я слышала, как парень пел что-то о том, что он

слегка пьян и обречен.

— Привет, ты не ответил на мое сообщение.

— Я собирался. Я просто зашел сюда за сэндвичами кое с кем

из строительной бригады.

— Зашел куда? Ты в баре?

— Да, но это и ресторан тоже.

— О, ладно, а потом ты снова вернешься на работу? Нам стоит

пойти к твоей маме, или мы поедем завтра по магазинам?

— Что бы ты не решила, я не против. Да, завтра мы поедем за

мебелью.

— Блейк?

— Что, Макайла?

— У нас все хорошо?

— Да, да. Все хорошо. Увидимся позже. Напиши мне, чтобы я

знал, где вы будете. Передай Пи привет от меня.

— Она с твоей мамой и Сарой, но, когда вернется, я передам.

— Хорошо. Увидимся позже.

— Ладно.

Блейк не сказал, что любит меня. Он всегда говорил мне, что

любит меня. Я заправила наши спальные места в палатке,

расправила спальные мешки и подмела вокруг. Было не так уж и

много дел. Я уже все это сделала раньше, несколько раз.

Я взглянула на коробки, и меня пробрало любопытство. Я села

на прохладный плиточный пол и открыла первую. Когда я увидела

мистера Зелибобу, на моем лице сразу же появилась улыбка. Я

совсем о нем забыла. Уверена, я была с Пи одного возраста, когда

смогла выйти из дома без него. Моей маме однажды даже пришлось

выискивать его, когда я забыла мистера Зелибобу в такси, я тогда не

спала три ночи. Я прижала его потрепанную старую шерстку к себе, почувствовав приступ ностальгии. Я бы все отдала, чтобы снова

вернуться в то время. Моя старая мягкая игрушка не пахла так, как

раньше, тяжелый аромат кондиционера для белья, который мама

использовала при стирке, давно выветрился, оставив вместо себя

затхлый запах. Я отложила игрушку в сторону и достала мамину

шкатулку с драгоценностями. Я ахнула, увидев, что все осталось на

месте. Ничего не пропало. Как будто она просто оставила ее. Ее

жемчуга, кольцо с сапфиром, которое она давала мне поносить, серьги с бриллиантами и другая дизайнерская бижутерия. Все это

было здесь.

Я намотала вокруг шеи длинную нитку бусин Марди Гра и

продолжила копаться в том, что осталось от моей жизни. Чарли

сделал большое дело. Все, что он сохранил, очень много значило

для

меня.

Даже

раскрашенный

камень.

Я

предавалась

воспоминаниям о каждой вещице внутри картонной упаковки.

Следующая коробка была завернута в пузырчатую пленку. Когда я

сообразила, что внутри, я ахнула.

— О боже, боже мой, — воскликнула я вслух в пустой кухне.

Такого просто не бывает. Всё и все были связаны. Об этом я тоже

совсем забыла. Раньше мне нравилось рассматривать бабушкину

коллекцию, которую она мне завещала. Красивые хрустальные

львы, львята и львицы. Моя бабушка Ронда обожала львов, как и

Пи.

Мне хотелось, чтобы они были у Пи, я хотела, чтобы они стояли

в освещенной витрине, где огни отражались бы от зеркал и играли в

хрустальных гранях. Я нашла идеальный подарок Пи на день

рождения.

Я не заметила, сколько времени прошло, пока не услышала звук

закрывающейся

двери

машины.

Быстро

замотав

несколько

хрустальных фигурок, что я достала, в пузырчатую пленку, я закрыла

коробку.

Дверца

микроволновой

печи

class="book">стала

для

меня

импровизированным зеркалом, и я проверила, не остались ли на

моем лице следы слез. Все было в порядке.

— Микки! Микки! — воскликнула Пи и помчалась ко мне так

быстро, как ее маленькие ножки могли ей позволить.

— Что? — спросила я, подхватывая ее на руки. Она обхватила

меня ногами вокруг талии, а ее ладошки прижались к моим щекам.

Это было что-то серьезное. Ей нужно было все мое внимание.

— Угадай, что случилось?

— Не знаю. Расскажи мне. — Грейс и Сара светились от

гордости. Этот ребенок был счастливчиком.

— Мне удалось его потрогать. Льва. Я погладила льва.

Я перевела полный ужаса взгляд на не столь здравомыслящих

бабушек. Это мне полагалось быть глупой.

— Не волнуйся. Дрессировщик был рядом, а Вэнити — это

большой ребенок. Он полюбил ее.

— У него действительно большая грива и мне удалось причесать

ее. Один раз я подумала, что он меня съест, и слегка вскрикнула, но

он всего лишь устал. Поэтому зевнул.

— Ты немного попахиваешь львом. Ты видела еще кого-нибудь?

Других животных?

— Да, и угадай, сколько там было львов? Пять. Но только один

лев. Девочек зовут львухами, — объяснила Пи, неправильно

произнеся слово. Ей было наплевать на других животных, она

хотела рассказать мне только об одном. — Их отведут в шатер, и они

будут выполнять трюки, а дрессировщик наденет смешные штаны и

будет говорить, что им делать. — Я думаю, что поняла большую

часть того, что она пыталась рассказать мне на одном дыхании. — И

мы все пойдем на представление, — радостно сообщила мне Пи, разведя руки в стороны, как будто собирала нас всех.

— Что ж, похоже, будет очень весело. Мне уже не терпится

пойти.

— Это завтра в семь, правда, бабушки? — мы все засмеялись

над ней.

Она была чертовски милой. Мне нравилось, когда она была

такой взволнованной. Не уверена, что мои эмоции были столь же

яркими, как и ее. И почему она не мечтала стать балериной или

рисовать панорамные виды океана? Почему ей надо было так

сильно любить львов?

— Да, завтра. Дедушка Холден отвезет нас всех на ужин, а затем

в цирк, — ответила Сара.

— Кажется, будет довольно весело. Иди, вымой руки, я хочу

поговорить с твоими бабушками.

— Я тоже хочу послушать, — заверила она меня, сползая с рук

на пол.

— Но тогда ты услышишь, как я спрашиваю, у кого из них ты

останешься ночевать.

— У меня! — воскликнули они одновременно. Здорово. Я не

хотела, чтобы они устраивали соревнования по перетягиванию

каната из-за Пи, я просто хотела, чтобы одна из них забрала ее на

ночь.

— Ну, думаю, мы просто устроим пижамную вечеринку, и ты тоже

можешь присоединиться, Микки.

— Давай так и сделаем, Грейс. Мы останемся у тебя дома, посмотрим Ральфа и поедим попкорн, — радостно согласилась

Сара. Грейс была обеими руками за, кроме мультика, конечно.

— Мы возьмем в прокат что-нибудь, что еще не смотрели.

Микки, ты с нами?

— Нет, иди и вымой свои липкие ручки, Пи, — снова сказала я.

— Зачем мне просить вас забрать ее на ночь, если бы я не

пыталась, ну вы понимаете — намекнула я.

— Избавиться от меня, — ответила Пи равнодушно. Она

побежала мыть руки, как будто в этом не было ничего особенного.

Для нее веселье продолжалось.

— Да, то, что она сказала.

— Все хорошо? — спросила Грейс, глядя на коробки. — Ты сама

их пересмотрела?

— Нет, то есть, да, не все, но я в порядке. Я бы хотела провести

вечер одна с Блейком.

— Мы все поняли. Не надо дальше объяснять.

— Расслабься, Грейс. Я не собиралась вдаваться в детали о

твоем сыне, хотя должна сказать, он может …

Грейс заткнула уши и запела: — Ля-ля-ля! Ничего не слышу.

Ничего не вижу.


Глава 10


Я отправилась в местный супермаркет и купила продукты. В

надежде, что мебельный магазин организует доставку в тот же день, я затарилась. Жаркое с картофелем и морковью звучало

замечательно, и Блейк обожал это блюдо. Я даже купила бутылку

вина. Парень в магазине вообще не спросил о моем возрасте. Он

просто пробил алкоголь вместе со всем остальным. Неплохо. У меня

все ещё оставалось несколько недель до того, как мне исполнится

двадцать один.

Жаркое тушилось в духовке, продукты были убраны, а вино

охлаждалось. Всё, что мне оставалось сделать, это принять душ и

ждать. Что я и делала. Я ждала. И ждала. И ждала. Впервые с того

времени, когда мы с Блейком сблизились, позвонить ему казалось

не такой хорошей идеей, и я не понимала почему.

Я поужинала в одиночестве у бассейна в восемь. В девять

убрала всё со стола. К десяти выпила полбутылки вина, а к

половине одиннадцатого уже была пьяна. Налив вино в кружку в

третий раз, я снова посмотрела на свой телефон. Хрень собачья.

Абсурд. Если он собирался быть задницей, хотя бы объяснил мне, почему. Я отправила ему сообщение и сделала большой глоток

вина.

Макайла: «Где тебя черти носят?»

Ну, это получилось немного злее, чем я планировала.

Блейк: «На подъезде. Сейчас буду».

Я швырнула телефон на столешницу и пошатываясь потопала к

двери. Ого. Блин.

Я была пьяной. Пьяной и в бешенстве, и я хотела, чтобы он знал

об этом. Только, может, не стоило топать так сердито, я ведь не

хотела упасть.

— Где ты был? Я отправила Пи к Холденам, чтобы мы могли

поговорить.

— Ты не говорила мне об этом, ты только сказала, что

находишься здесь. О чем ты хочешь поговорить?

— Не знаю. Почему ты пошел в бар?

— Макайла, в чем дело? Я съел сэндвич и вернулся на работу. Я

знал, что завтра не буду работать. Хотел сделать как можно больше

сегодня.

— Я приготовила ужин и купила вино, — сообщила я, подняв

вверх почти пустую бутылку.

— И выпила ее заодно?

— Не смейся. Я действительно зла на тебя.

— Мне жаль, детка. Иди сюда.

Вот черт. Почему все всегда происходит не так, как я задумала?

Я растаяла за две с половиной секунды. Какого хрена?

— Прости меня. Прости, что был резок с тобой сегодня, и мне

жаль, что меня не было рядом, чтобы помочь тебе выпить это.

Я что, сходила с ума? Или была параноиком? Блейк был

Блейком. Тем же самым Блейком, которого я любила до того, как

начала сходить с ума. Господи. Должно быть, это опять эти дни. Я не

знала, говорить ли ему о том, что я подумала, будто он меня больше

не хочет, или нет. Я не относилась к тем девушкам, которые сидят, сложа руки, и ноют из-за недостатка внимания. Черт. Да, я была

такой. Именно такой я и была. В этом то всё дело. Весь этот стресс

мог пошатнуть любые отношения. Я чувствовала себя нуждающейся

плаксой. Я была такой девушкой. Мне можно. Правда, ведь?

— Иногда я жалею, что мы ухватились за идею театра так

быстро, — призналась я. Споткнувшись, я навалилась на Блейка, когда попыталась быть сексуальной и ... Я была слишком пьяной для

этого.

— Не волнуйся об этом. Хорошо? Все сложится так, как должно

быть. Так всегда бывает.

— Что это значит? — спросила я, посмотрев на него.

— Ничего. Перестань принимать всё близко к сердцу. Что ты

пьешь? Ты пахнешь алкоголем и шоколадом, или это мята? —

прошептал Блейк мне в губы.

— Все вместе. Я съела мятную конфету в шоколаде.

— Я от тебя без ума, — запрокинув голову назад, Блейк

захохотал.

— Я тоже тебя люблю, но от тебя слегка попахивает.

— Ты говорила, тебе нравится, как от меня пахнет, когда я

прихожу домой с работы.

— Я имела в виду, когда от тебя пахнет стрессом и Фордом

Томом, а не потом.

— Это Том Форд (Tom Ford - линия мужской парфюмерии.

Прим.пер.). Есть что поесть? Я умираю с голода.

— Да, но тебе придется есть на полу. Ты ведь знаешь, у нас нет

ни стола, ни стула, ни дивана, ни...

— Да, да, любимая. Я знаю. Завтра. Я обещаю.

— Иди, прими душ, — я обняла его за шею и поцеловала. — Я

разогрею тебе жаркое с картофелем и морковью.

— Боже, ты серьезно?

— Да, иди в душ, — я засмеялась и отошла назад.

Десять минут назад мне казалось, что мой мир рушился, а

теперь я таяла от любви. Остаток вечера прошел в том же духе.

Блейк был таким же любящим, как и всегда, очень внимательным по

отношению ко мне и игривым.

— Что это? — спросил он, заходя на кухню. Он был без рубашки

и босой, джинсы сидели низко на талии. Подсушив волосы

полотенцем, он бросил его на кухонный остров. Святые угодники, он

ходячий секс.

— Ну, э-э, Барри. Они мои, — я покачала головой и проглотила

слюну, которая начала собираться у меня во рту.

— Что? — Блейк усмехнулся над моим косноязычием.

— Господи, Блейк. Я просто превратилась в сексуальную

маньячку, как мне хочется тебя трахнуть. Очень хочется.

За этим последовал смех, а потом чертовски страстный поцелуй.

Ну, спасибо. Как будто это помогло мне справиться с трепетом

между ног. Его ли тело заставило меня попятиться назад или его

губы, неизвестно. Его руки, скользнувшие вверх по моим ребрам, и

холодная сталь холодильника, которой коснулась моя спина, вызвали чувства, о которых я никогда не думала.

Он отстранился первым.

— Могу я сначала поесть?

— Да, — ответила я, почти шепотом. Мой мозг был абсолютно

занят мыслями о сексе. Блейк отошел, взглянув на меня так, что я

поняла, он тоже меня хотел.

— Что в коробках? — снова спросил Блейк. Он взял свою

тарелку и опустился на пол, у стены. — Мне они нравятся. Ты их

купила? — спросил он, разглядывая мои новые тарелки.

— Да, и спасибо. Они мне тоже нравятся, — я вылила остатки

вина в кружку и протянула ему.

— Барри привез коробки. Помнишь, когда мы первый раз

столкнулись с ним в ресторане? После этого он провел

расследование. Так он узнал, кто я такая. Управляющий в нашем

доме собрал эти вещи в коробки, надеясь, что я когда-нибудь

вернусь за ними.

— Правда? — с набитым ртом спросил Блейк.

— Он никогда не рассказывал мне об этом.

— Потому что считал, что мы с тобой воровали у него, помнишь?

— Да, но я имею в виду даже теперь. Он вообще не говорил, что

у него были все эти вещи, или, что он собирается привезти их тебе.

Ты открывала коробки?

— Да, боже, Блейк, подожди, пока не увидишь это. Нам надо

найти для Пи витринный шкаф с подсветкой и с зеркалом на задней

стенке.

— Зачем ты хочешь купить ей шкаф? — растерянно спросил

Блейк.

— Я не вспоминала о них много лет. Я совсем забыла, что моя

бабушка коллекционировала их. Вернее, я много раз думала об ее

коллекции хрустальных фигурок, просто никогда не задумывалась о

самих фигурках, — медленно я распаковала из пузырчатой пленки

хрустального льва. — Этот, выполненный в мельчайших деталях, представляет собой пресс-папье.

Блейк поставил тарелку на пол и взял его у меня из рук.

— Откуда это у тебя?

— Что? О чем ты? Это принадлежало моей бабушке.

— Нет, это не так, — Блейк перевернул фигурку и улыбнулся. —

Он принадлежал твоей маме. Смотри. У меня есть второй. Такой же.

Я прочитала надпись, гласившую: «Ты мой...»

— На втором написано «лучший друг».

Я подвинула коробку ближе к Блейку, и он снова начал есть.

— Я вроде как припоминаю эту историю. Моя мама покупала

подарок на день рождения для моей бабушки. На нем должна была

быть надпись «С Днем рождения». Маленькая Дженни, хотела, чтобы надпись гласила «лучшие друзья». У моей мамы не хватило

духу сказать ей «нет», вот почему здесь эти слова.

— Я подарю ее Пи, — с гордостью объявил Блейк.

— Замечательно, у нее будет одна фигурка от моей мамы, одна

от ее мамы. Мне не терпится увидеть все эти фигурки, снова

выставленными на витрине. Давай отнесем их в ее комнату и удивим

Пи.

— А почему ты не хочешь оставить их себе? Я имею в виду, они

ведь семейная реликвия. Ты должна сохранить их, — заверил меня

Блейк, разговаривая с полным ртом еды.

— Перестань говорить с набитым ртом. Это отвратительно. Я

хочу, чтобы они были у Пи, для нее они будут значить больше. Я

ведь даже не вспомнила об этой дурацкой коллекции, — печально

ответила я, взяв в руки следующую фигурку. Я вспомнила, как мы с

мамой пересекли целый штат, чтобы заполучить ее.

— Прости, я умираю с голоду. Это печальные воспоминания? —

спросил Блейк.

— Следовало раньше домой прийти.

— Я бы пришел, если бы знал, что получу такой ужин. Так это

печальные воспоминания?

— Нет, — засмеялась я, — вовсе нет. Было очень весело. Она

нашла ее в каком-то ломбарде, почти в Иллинойсе.

Я провела пальцами по золотой гриве и кончику хвоста. Как я

могла забыть об этой фигурке, ума не приложу, я ведь ее обожала. Я

знала, что у бабушки Ронды такой не было. Золотая грива и хвост

были невероятно блестящими, а хрустальное тело мерцало

собственной магией.

— Сколько тебе было лет?

— О, боже, может пять. Эта фигурка ехала на моих коленях всю

дорогу домой. Мама сказала, что она очень дорогая и должна

оставаться завернутой в коробке. Я поклялась, что буду осторожна, если она позволит мне держать ее.

— И она позволила?

— Да, но видишь этот небольшой скол здесь? — спросила я, окунаясь в воспоминания, — я ударила ее пряжкой ремня

безопасности. Хвост сразу же откололся, и я заплакала. Я знала, мама была в шоке, что я только что разбила очень дорогую

хрустальную фигурку, но сдерживалась.

— Она разозлилась?

— Она этого не показывала, но я знала, что она злилась. Она

посмотрела на меня и сказала: «Хорошо, что кто-то решил

изобрести суперклей, правда, Микки?» — сказала я, услышав голос

своей матери в той машине. Мне давно не удавалась сделать это. Я

скучала по ее нежному голосу. — А потом у машины спустило

колесо, пока мы пытались заменить его, пошел дождь, а потом мы

получили штраф за превышение скорости. Лучшая девчачья

поездка, — сообщила я, заворачивая хрупкую фигурку обратно в

пузырчатую пленку.

— Пи разобьет их, нельзя ей их давать.

— Готова поспорить, что она будет обращаться с ними

осторожнее, чем я, — меня не волновало, что сказал Блейк, я все

равно собиралась отдать фигурки Пи. Я знала, что Пи единственная, кто будет ценить их больше всего на свете.

Пока Блейк доедал свой ужин, мы распаковали весь

сверкающий хрусталь. Фигурки расположились на полу вокруг нас

одним большим львиным прайдом. Та, что с отбитым хвостом, была

прямо посередине. Я жалела, что не обращала раньше на них

должного внимания. Я бы хотела рассказать историю о каждой из

них, но не могла. Вот поэтому-то для Пи они были бы важнее. Ей бы

захотелось узнать подробности о каждой.

— Что в других коробках? — спросил Блейк, помогая мне

завернуть фигурки и сложить их обратно в коробку.

— В одной куча вещей. Чарли посчитал, я захочу сохранить их.

Он был добр ко мне, он знал, что моя мама болела, и, хотя он тоже

не был богат, но в холодную или дождливую погоду он приносил нам

ужин.

— В смысле? Причем тут холодная или дождливая погода? —

Блейк встал и засунул коробку в кладовую для продуктов. — Ух ты, ты действительно затоварилась. О, печенье с шоколадной крошкой.

— Внимание Блейка переключилось в мгновение ока, как это обычно

бывало у Пи.

— Когда мама чувствовала себя совсем плохо, я ходила в

бесплатную столовую и приносила нам домой ужин. Она готовила, когда могла, и я тоже, но мне там нравилось. Это не было

благотворительностью, я отрабатывала, я помогала обслуживать

посетителей в те дни, когда могла.

Блейк откусил печенье и присоединился ко мне на кафельном

полу.

— Мне не нравится, что ты ходила в бесплатную столовую.

— А я, наоборот, рада, что ходила туда. Это помогло мне стать

тем, кем я сейчас являюсь. Я ничуть не лучше, чем любой из тех

пьяниц, которые приходили за бесплатной едой. Их жизни были

намного тяжелее, чем моя.

— Сара права, ты добрая душа. Откуси кусочек. Ты это

заслужила, — подразнил Блейк, пихая печенье мне в лицо. Мне

ничего не оставалось, как откусить.

— Спасибо, — я подвинула коробку, которую уже просмотрела, ближе к Блейку. Я показала ему ювелирные украшения, а потом

пихнула локтем в живот, когда он назвал моего мистера Зелибобу

крысой.

— Прости. На, съешь еще кусочек.

Я взяла печенье зубами и держала его во рту, в то время как

Блейк откусил с другой стороны, позволяя крошкам упасть между

нами. Я задрожала, когда он слизал их с моей груди и засмеялся.

— Ты замерзла?

— Нет, это твой язык виноват. Я же говорила тебе, что готова

была сорвать с себя одежду, как только ты приехал.

— Я собираюсь позволить тебе снять с себя одежду, но мне

хочется посмотреть. Я очень хорошо знаю Макайлу. Покажи мне, кто

такая Микки.

Я улыбнулась и достала мешочек с камнями. Они благополучно

лежали в том же фиолетовом бархатном мешочке, в который я

положила их много лет назад. Это была веселая ночь перед тем, как

мою бабушку положили в больницу. Я вытащила золотую нить и

раскрыла ладонь Блейка, красивые самоцветы всех цветов легли на

его ладонь. Он улыбнулся и повертел их, создавая на стене

разноцветное сияние.

— Где ты их взяла?

— Это был мой первый и последний поход до Пи. Я хотела

совершить его на свой день рождения. Бабушка Ронда и мама не

горели желанием, но все-таки согласились. Это было ужасно. Никто

не додумался проверить палатку до того, как мы добрались до

места. В ней оказались дырки, и не хватало двух дуг. Дождь лил на

наши ноги, и все наши сухие вещи промокли. Потом пришло какое-то

животное и съело всю нашу еду, а наша машина застряла в грязи.

— И ты нашла клад? — спросил Блейк, пересыпав

разноцветные самоцветы на мою ладонь, а я отправила их обратно в

мешочек.

— Мы остались только на одну ночь, потому что все были очень

расстроены. По дороге домой бабушка Ронда увидела старый

деревянный указатель, в котором говорилось что-то о поисках

сокровищ и добычи золота. Светило солнце, но я не чувствовала

себя доброй и пушистой. Ведь это была поездка на мой день

рождения, и она была ужасной. Мама взяла целых два дня отпуска

ради той ужасной ночи.

— Так или иначе, это было место для добычи золота и поиска

сокровищ. Эти вещи были спрятаны повсюду. Мы часами гуляли по

участку в поисках сокровищ, Мне дали бесплатную маленькую

черную сумочку, но мама и бабушка, прикончив бутылку виски Crown Royal, подарили мне этот мешочек. Мы остановились в домике на

дереве, и они напились. Это был самый лучший день рождения. Я

собираюсь отдать их Пи, — улыбнулась я, взяв мешочек.

Я отложила его в сторону, и мы с Блейком просмотрели все

содержимое коробки. Я нашла керамического единорога, которого

любила, но не помнила, откуда он взялся. Сколько я себя помнила, он стоял на моем комоде. Еще в коробке были бесформенный

браслет из разноцветных резинок для волос, поздравительные

открытки, карманный нож, который я нашла в парке, снежный шар, который я выиграла на ярмарке, и маленький сарафан, который

сшила мне мама, когда я была маленькой. Все, что Чарли упаковал

в коробки, имело для меня определенное значение, и это согрело

мне сердце. Все эти вещи пробуждали счастливые воспоминания, и

я дорожила теми чувствами, которые они во мне вызывали.

Вспомнив, что в моей жизни были хорошие времена, что я была

счастлива, и что у всего произошедшего была причина, я положила

последний предмет обратно в коробку.

— Твоя очередь. Барри сказал, что вы с Дженни расстались. Ты

никогда не рассказывал мне об этом, — сказала я, отпихивая

коробку ногой.

— Что? Зачем он тебе сказал об этом? Почему он вообще об

этом говорил?

— Я спросила его. Мне хотелось знать.

— Почему? Я бы предпочел послушать про тебя. Что здесь? —

кивнул он в сторону третьей коробки.

— Я едва взглянула на нее. Коробка с фотоальбомами. Не

уверена, что уже готова увидеть их.

— Что самое ужасное может произойти? Ты начнешь снова

рисовать на себе? Я задницу отсидел. Давай перейдем на ковер.

— Не смешно. Ты говоришь о нашей палатке? — поддразнила я, позволив ему поднять меня на ноги.

— Ну, всё. Никакой тебе мебели.

— Прости меня, пожалуйста, отвези меня за мебелью. Беру свои

слова обратно.

— Хорошо, но я все равно хочу увидеть твои детские

фотографии.

— Расскажи мне о своем расставании с Дженни.

— Я с ней не расставался, это она бросила меня.

— Почему? Барри сказал, что ты действовал разрушительно.

Блейк фыркнул и включил камин.

— Напомни мне не рассказывать тебе ничего.

— Блейк, здесь жарко. Почему? Почему ты так сказал? Я хочу, чтобы ты мне все рассказывал.

— Да, но я не хочу, чтобы ты потом трезвонила об этом на всех

углах.

— О, понятно. Но это же ты. Если бы Барри рассказал что-

нибудь плохое о твоей маме, я бы ей не сказала.

— Но мне ты скажешь, что он считал мое поведение

разрушительным?

— Но ведь это ты, — заявила я опять.

— То есть, ты утверждаешь, что все мне рассказываешь?

Вот черт. И кто меня за язык тянул. Я подошла и села рядом с

ним на походный стул.

— Да, — нагло соврала я, переплетая наши пальцы. Он поднял

мою руку к губам и, тяжело вздохнув, поцеловал костяшки. Почему?

Почему он так вздохнул? И почему у меня такое чувство, будто я его

подвела?

— Что ты хочешь знать?

— Расскажи мне, как Дженни бросила тебя.

— Будет больно.

— Мне или тебе?

— В основном тебе. Ты создала этот волшебный маленький

пузырь вокруг нас с Дженни; идеальный пузырь, который ничто или

никто не сможет проколоть. Все было совсем не так, мы не были

идеальными, и мы не всегда были идеальной парой.

— Я этому не верю. Между вами была связь с первой встречи.

Ты сам говорил мне об этом.

— То, что она была моей самой сильной зависимостью, не

значит, что мы были идеальной парой.

— И почему у меня возникает такое чувство, будто ты

собираешься оправдываться за что-то?

— Я не оправдываюсь. Я делал так раньше. Очень долго.

Знаешь, почему я перестал оправдываться?

— Почему? — спросила я, желая, чтобы мы снова оказались на

полу. Я хотела быть к нему ближе, хотела, чтобы он обнял меня.

— Потому что однажды в мою жизнь ворвалась одна девушка, источник неприятностей, которая перевернула мой мир. Она была

вздорной, но совсем невинной. Она вынудила меня взглянуть на

вещи под другим углом, что я отказывался раньше делать. Она

заставила меня впервые услышать, как смеётся моя дочь, и

заставила меня понять, что я облажался. Что я был подростком, старавшимся во всем разобраться, и это нормально. Это нормально

признаться в этом и не искать оправданий. Я обидел Дженни по

причинам, которые не мог контролировать. Я боролся с проблемами, которые разрушали меня, и то, что я вредил себе, это еще мягко

сказано.


***

— Ты собираешься идти? Я хочу попасть туда до того, как

всё выпьют.

— Мы еще не вернулись. Мы едем.

— Какого черта, Дженни. Это ведь была ознакомительная

поездка в колледж. Почему ты еще не дома?

— Я хотела, не торопясь, все осмотреть. Если я собираюсь

там жить, я хочу все досконально проверить.

— Проехали. Встретимся там.

— Я напишу тебе.

Дженни: «Ты идиот! Ты ведь знаешь, что я с родителями. Они

не повезут меня на вечеринку. Приезжай за мной».

Блейк: «Сколько еще?»

Дженни: «Не знаю, может, минут тридцать. Ты не можешь

подождать полчаса, прежде чем напиться, а я проведу вечер твоей

нянькой?»

Блейк: «Тебе не обязательно идти...»

Дженни: «Ты - мудак. Ладно, иди один. Мне похер».

Блейк: «Господи боже, Дненни Линн. Перестань истерить! Я

буду через тридцать минут».

Дженни: «Истерить? Я истеричка? Дай мне час. Мне нужно

принять душ».

Блейк: «Как скажешь».

Я отправился к своему приятелю, Джерому, чтобы подождать, когда Дженни вернется домой, и с радостью выпил первую рюмку.

К тому времени, когда она позвонила мне, интересуясь, где меня

черти носят, я был сильно пьян.

— Привет, Дженни. Я как раз собирался тебе звонить, —

произнес я в телефон заплетающимся языком.

— Здорово, Блейк. Ты напился.

— Ага, мне лучше не садиться за руль. Ты ведь знаешь, что

случается, когда мужчины семейства Коуст водят пьяными.

— Я так не могу. Неважно, Блейк. Поговорим завтра. Я все

равно устала.

— Конечно же, ты устала. Увидимся.

— Увидимся?

Я отключился, не желая, чтобы ее сердитый голос испортил

мне настроение. Был вечер пятницы, родителей не было дома, а

выпивка рекой текла. О, и сексуальные цыпочки, прогуливавшиеся

вокруг бассейна Джерома. Нью-Йорк в январе заставил меня

радоваться тому, что у меня был богатый друг с крытым

бассейном. Повсюду были полуобнажённые тела.

Я ни разу о ней не вспомнил. Я был слишком занят, развлекаясь

и заигрывая с сексуальными цыпочками в бикини.

Жизнь была великолепна.

— Давай, пойдем потанцуем.

— О, не могу, но спасибо. Я вроде как не один, сказал я, улыбаясь паре идеальных округлых сисек.

Вот это да.

— Конечно, можешь. Её здесь нет, а ты наблюдал за нами весь

вечер.

— За вами?

— Да, за мной и моими девочками, — объяснила она, поймав

меня с поличным.

— Лучше не стоит. Она все узнает.

— Отстой. Она одна из этих?

— Что ты имеешь в виду? Нет, я говорил о том, что мы

вращаемся в одних кругах. Одна из этих девиц сразу же ей

позвонит.

— Это ведь просто танец. Пожалуйста?

Я глубоко вздохнул и снова посмотрел на ее малышек.

— Ладно.

— Тебя ведь зовут Блейк Коуст?

— Да, а ты — Тиа. Ты подруга Хлои, — ответил я, прижимая

ее к себе.

Ух ты. Не знаю, что за музыка играла, думаю, техно. Басы

были отпадные, и джинсы мгновенно стали тесными. Тиа была

выше Дженни, и я понимал, что мой возбуждённый член упирался в

ее промежность. Я очень хотел ее трахнуть. Я это сделал, только не тем вечером.

Дженни появилась со своей новой лучшей подругой. Она мне не

понравилась ещё до того, как я встретился с ней тем вечером.

Дженни все время говорила; «мы с Фаррой то, мы с Фаррой сё», и

меня уже тошнило от одного напоминания о ней.

Они познакомились прямо перед тем, как мой отец решил

стать идиотом. Они сблизились после того, как я решил вести

себя как идиот, потому что мой отец повел себя как идиот. Я

проводил с ней гораздо меньше времени, чем раньше. Она

познакомилась с Фаррой на каком-то банкете, на который я не

захотел пойти. Закончилось тем, что они начали тусоваться

вместе и теперь были словно давно пропавшие сестры.

Наши тела покачивались в такт музыки, и Тиа прижималась

бедрами ко мне. Одну руку я держал на ее бедре, притягивая ее

ближе к себе, а во второй была пустая пивная бутылка. Я

ужасно хотел просунуть палец или два между ее ног.

Если бы это была Дженни, я бы так и сделал. Сама мысль об

этом возбудила меня ещё сильнее.

— Чувак, Дженни наблюдает за тобой, — сообщил мне Уэйн, как будто бы случайно столкнувшись со мной.

— Мать твою, — произнес я, подняв глаза и увидев ее

бледное, словно у приведения, лицо. Мне никогда не забыть его.

Она выглядела также, как я, когда мне позвонили насчёт отца.

Словно я ударил ее бейсбольной битой.

— Отлично, увидимся. Ненавижу выяснять отношения, —

сообщила Тиа. Она ушла, кинув меня, а я остался стоять на

месте. Я не отводил взгляда от Дженни. Мне было наплевать на

Тию. Дженни отвела взгляд, опустив глаза на мой явно

выпиравший возбужденный член, который уже начал опускаться, но недостаточно быстро.

— Дженни, подожди, крикнул я, когда она развернулась.

— Я тебя чертовски ненавижу. Оставь меня.

— Дженни, ничего не было. Только танец.

— Ага, только потому, что тебя, мать твою, поймали. Не

прикасайся ко мне, — закричала она, толкая меня в грудь.

— Пойдем, Дженни Линн, — ее тупая подруга уговаривала ее.

— Отвали от нее! — воскликнул я, отпихивая ее руку.

— Не трогай меня, — рявкнула она.

— Сучка, просто отвали нахер. Я разговариваю со своей

девушкой, — процедил я сквозь зубы, встав между ними. Да кем

эта телка себя возомнила?

— Блейк, просто дай мне уйти. Иди, веселись дальше.

— Нет, Дженни. Мы поговорим об этом.

— Отпусти, Блейк! — потребовала она сквозь зубы, пытаясь

вырвать руку из моей хватки.

— Копы! — крикнул кто-то из гостиной. В доме начался хаос, и

люди побежали. Это был сумасшедший дом.

— Давай сматываться, — взмолился я, потянув Дженни за

собой.

— Нет! Это не я пила. И не мне попадать в неприятности.

Дженни вырвалась, а я сделал то, что должен был. Я побежал.

К сожалению, не достаточно быстро. Меня забрали за

употребление алкоголя, будучи несовершеннолетним, и мне

досталось от Холдена по первое число. После этого случая он все

больше загружал меня работой. Я понимаю, что он делал это ради

моей мамы, пытался помочь ей справиться со мной, когда она уже

не знала, что со мной делать. И, по правде говоря, я рад, что он

был рядом. Не знаю, где бы я был без него.

Тем вечером мама забрала меня из полицейского участка, а

Дженни не хотела со мной разговаривать. Вечер за вечером я

ходил из угла в угол по своей комнате. Я видел Холдена каждый

день в отеле, но он мне не собирался помогать.

— Блейк, успокойся. Сосредоточься на получении школьного

диплома и поступлении в колледж. Отдохни от Дженни, это

пойдет на пользу вам обоим, — сказал мне Холден. Чем дольше она

со мной не разговаривала, тем безумнее я становился. Я ведь ни с

кем не трахался. Вокруг меня было более тридцати человек. Она

не имела права так злиться на меня.

На шестой вечер я сходил с ума. Я никогда так долго не

разговаривал с Дженни.

Я был в своей комнате, уставившись в окно, с телефоном в

руке, когда мама постучала в дверь.

— Куда ты собралась? — спросил я, глядя на вечернее платье

и туфли на каблуках.

— Я тебе уже говорила. Я иду на ужин и художественную

выставку с Холденами. Закажи себе пиццу. Вот двадцать

долларов.

— Ладно, увидимся позже, — безразлично ответил я и

отвернулся.

— Блейк, я не могу видеть тебя таким. Позвони Уэйну.

Сходите в кино.

— Я не хочу смотреть кино, я хочу видеть Дженни. Подожди, а

она там будет?

— Ты не пойдешь. Тебе ведь даже не нравятся картины.

— Так будет?

— Нет, Блейк. Ты не пойдешь.

— Она там будет. Пожалуйста, мам. Умоляю. Я буду себя

очень хорошо вести. Я не буду с ней ругаться. Обещаю. Я просто

хочу ее увидеть. Я даже костюм надену. Пожалуйста, — начал

умолять я, как делал это, когда был ребенком.

— Не думаю, что это хорошая идея. Оставайся дома. Всё

само собой образуется.

— Не образуется. Прошу тебя.

— Сара меня убьет.

— Не убьет. Сара меня любит, — радостно воскликнул я и

помчался в душ.

— Поторопись! — крикнула мне мама вдогонку. Без проблем.

Вообще никаких проблем. Мне и самому не терпелось побыстрее

собраться.

И я даже не возражал против костюма. Мама взяла меня под

руку, и хостес проводила нас на вечеринку; к Дженни. Дженни

сидела между Фаррой... и каким-то чуваком!? Какого. Хрена?

— Веди себя прилично. Он, возможно, пришел с ее подругой, —

прошептала мама. Он был не с ее стервозной подругой. Он

пришел с Дженни. Шок, отразившийся на ее лице, стал тому

подтверждением. Холден встал и пожал мою руку. Его взгляд и

боль от его очень крепкого рукопожатия успокоили меня. Его

предупреждение было четким и ясным.

Я кивнул в знак приветствия Саре, а потом Фарре.

Встретившись глазами с Дженни, я сел прямо напротив нее.

— Дженни, — произнес я с той же любезностью, — кто твой

друг? Прошу прощения, не думаю, что мы встречались. Я Блейк, парень Дженни.

— Боже ты мой, Блейк. Серьезно?

— Блейк, — произнес Холден с укором.

— Я Блейк, а ты? — улыбнулся я, протягивая руку.

— Э-э, Райан. Приятно познакомиться.

— Аналогично.

— Блейк, — снова предупредил Холден.

Я заткнулся и сердито посмотрел на Дженни. Холден с

Райаном обсуждали его учебу на факультете бизнеса, и Холден

долго рассказывал о своем бизнесе. Я слушал их беседу с

отвращением, нервно дергая ногой под столом. Я весь горел. Я

был просто ослеплен яростью. Райан стелился перед Холденом, как сучка во время течки. Это было отвратительно. Даже при

чрезмерном напряжении, повисшем между нами, вечер был

забавным. Я наблюдал за Дженни, как ястреб, а Райан пытался

очаровать всех сидящих за столом. Чертов самозванец.

Мы с Дженни были единственными, кто отказался от

десерта. Райан как раз собирался рассказать о том, как окончил

школу среди лучших выпускников своего класса.

— Дженни, давай потанцуем, — вмешался я. Я бросил

салфетку на стол и предложил ей свою руку.

— Блейк, — предупреждающе произнес Холден. Я и бровью не

повел. Я стоял, расправив плечи, и ждал, когда она возьмет меня

за руку.

— Все в порядке, папа. Нам нужно поговорить наедине, —

ответила Дженни. Она встала и бросила свою салфетку на стол.

Я был таким идиотом. Та девица, Тиа, пахнущая, как

французская шлюха, и в подметки Дженни Линн не годилась.

Наши тела были созданы друг для друга, и я вдохнул ее

аромат. Боже, как я скучал по ней.

— Прости меня, Дженни. Не знаю, почему я это сделал.

Прости, что сделал тебе больно.

— Заткнись. Я не хочу больше плакать.

— Ты плакала?

— Последние шесть ночей. Мои родители правы, Блейк. Мы с

детства вместе. Думаю, нам нужно отдохнуть друг от друга. Я

не хочу тебя больше видеть. Как только твоя мама продаст

театр, у нас больше не будет причин видеться. Мы не должны

учиться в одном и том же колледже.

— Нет, должны. Это ведь наш план. Мы не расстаемся, Дженни. Я облажался. Мне очень жаль.

— Все, что ты хочешь — это выпивать.

— Тебе тоже нравиться это делать.

— Не постоянно, когда мы вместе. Ты такой мрачный и

обозленный. Ненавижу это.

— Прости меня, Дженни. Но это не отменяет того факта, что ты привела сюда парня? Кто он такой, черт возьми?

— Приятный ужин в компании милого молодого человека

ничто по сравнению с тем, как ты терся своим хозяйством об

какую-то шлюшку.

— Я знаю, и я говорил тебе, что был пьян. Я ничего не делал с

той девчонкой.

— Нет, но думаю, что мог бы сделать. Честно, думаю, не

появись я там, ты бы зашел гораздо дальше.

— Нет, клянусь. Давай просто уйдем отсюда. Возьмем машину

моей мамы, поедем куда-нибудь и поговорим.

— Я не хочу, Блейк. Я больше не хочу тебя видеть. Мы молоды.

Давай отдохнем друг от друга.

— Да не нужен мне этот долбаный отдых, — в десятый раз

повторил я.

— Перейди в другой колледж, Блейк. Мне нужен перерыв.

Постарайся найти себя.

— Без тебя я никто.

— Блейк, пожалуйста, не усложняй. Мне и так тяжело. Мое

сердце разбито, и мне необходимо пространство.

— И поэтому ты привела своего кавалера?

— Мой отец пригласил его, а ты дурак. Надеюсь, ты во

всем разберешься.

Дженни отстранилась от меня, и я держал ее за руки, боясь

отпустить.

— Дженни Линн, послушай. Я тебя люблю, я не хочу быть без

тебя. Это была худшая неделя в моей жизни.

— Прощай, Блейк.

Вырываясь, она оттолкнула меня, и я почувствовал ту же

боль, которую испытал после смерти отца. Я ненавидел эту боль.

Я не мог потерять Дженни.

Глава 11


— Это никак не повлияло на мое отношение к тебе, Блейк. У

тебя были проблемы, ты был молод, — заверила я его. Я всегда

полностью растворялась в его словах. Я могла чувствовать

напряжение между Блейком и Дженни, а, ведь я даже никогда не

встречала ее.

— Теперь я это понимаю, но для этого понадобилось какое-то

время. Тебе достаточно? Ты удовлетворена?

— Нет. Я знаю, что ещё о многом ты можешь рассказать, но уже

поздно, и у нас завтра много дел.

— Ты должна показать мне свои детские фотографии. Ты

обещала.

— Блин. Иди и принеси коробку, но надо выключить этот камин, а то ты меня заживо поджаришь.

Блейк наклонился и нежно поцеловал меня.

— Сними пока свою одежду, — я наблюдала за его удаляющейся

задницей, и во мне разгоралось желание. Я хотела дотронуться до

его сильной спины, зарыться пальцами в его волосы и

почувствовать, как его тело прижимается к моему.

Я пересела на пол, надеясь разместиться между ног Блейка или

просто быть ближе к нему, чем сидя на стуле. Он опустил коробку на

пол, сел и прислонился спиной к стене.

— Иди сюда, — потребовал он, притягивая меня за талию к

себе. Я не хотела смотреть на содержимое этой коробки. Блейк и так

уже был на грани после воспоминаний о своем прошлом, мне не

хотелось усугублять ситуацию ещё больше. Это могло быть опасно.

Я развернулась и села ему на колени, надеясь отвлечь его и

отложить эти воспоминания на другой раз. Я раздвинула языком его

губы и схватила за волосы, приподнимая его голову.

— Ты тянешь время.

— Я не хочу смотреть фотографии. Я хочу заняться тобой. Я

скучаю по тебе.

Блейк наклонился вперед, заставив меня откинуться назад,

— Хорошо, но я хочу увидеть каждую твою фотографию. Хочу

пережить то, что чувствовала ты, пока будешь рассказывать мне, о

каждой из своих фотографий. Поняла? — спросил он суровым

сексуальным тоном, стягивая с меня футболку через голову.

Я кивнула и приподняла бедра. Мой взгляд скользнул к окнам, чтобы проверить, что шторы задернуты. Убедившись, что никто за

нами не наблюдает, я расстегнула пуговицу на его джинсах и

потянула вниз молнию. Боже правый! Никакого нижнего белья, и это

было чертовски сексуально. Блейк возвышался надо мной, целуя

меня в шею, я же в это время скользнула рукой в его джинсы и стала

поглаживать его член. Я не хотела, чтобы он снимал их, пока, зрелище было безумно возбуждающим. Мышцы на его теле

бугрились от напряжения, пока он нависал надо мной, вытворяя

своими губами и языком волшебные вещи. Я отвечала ему каждой

клеточкой своего тела.

Я взглянула на него, в то время как он, закрыв глаза, провел

моей рукой между моих ног. Я одернула ее и закрыла глаза, когда

его язык погрузился в мой рот. Застонав, я снова дернула рукой, гадая, какого черта он задумал. Казалось, он пытался заставить

меня потрогать себя.

— Прикоснись к себе, — прошептал он мне в губы и снова

подвинул мою руку.

— Нет, я не могу.

— Можешь. Вот так, — тихие слова Блейка и его рука, подталкивающая меня, заставили подчиниться ему. Я закрыла глаза.

Уф. Ну почему он такой извращенец? Он ведь знал, что мне не

очень нравится, что-то новое. Я растерла пальцами свои соки по

пульсирующему клитору и застонала. Черт побери.

— Да, именно так, детка. Продолжай, — хрипло прошептал он

мне на ухо. Я почувствовала, как он убрал руку, и продолжила

двигать своей. Против моей воли три пальца обвели мой клитор. —

О-о-о, м-м-м, да, именно там, малышка. Приласкай свою киску для

меня.

Я

распахнула

глаза,

когда

почувствовала,

как

Блейк

передвинулся.

Вот черт...

Он разместился между моих ног и спустил свои джинсы вниз. Ух

ты. Мои ноги были широко разведены, и я зажмурилась. Я

ненавидела это так же сильно, как и желала.

— Открой глаза.

Я начала поднимать правую ногу, но он остановил меня, прижимая ее так, как ему было нужно. Я наблюдала, как Блейк

поддразнивал мою изнывающую плоть каждым движением своего

кулака, сжимавшего член, приближаясь ко мне, но не прикасаясь. Он

был так близко. Не знаю почему, но я вспомнила, как мама однажды

рассказывала о занятии любовью. Она сказала мне, что если это

настоящие чувства, то ощущения будут такими, как будто ты

впервые выступаешь перед миллионами людей. Что я испытаю

страх, радостное волнение и возбуждение одновременно. Именно

так я себя сейчас и чувствовала: неуверенной и выставленной на

показ. Это то, что она имела в виду? Я была рада, что разделяла это

с Блейком. Я бы не смогла сделать это ни с кем другим.

Это было изумительно, эротично и чертовски возбуждающе.

Блейк прижимал одну руку к внутренней поверхности моего бедра, не давая мне сжать ноги, когда я начала извиваться под своими

пальцами. Вот и все. Я действительно собиралась это сделать. Я

почувствовала, как зарождается мой оргазм, начиная с головы.

Сильнейшие ощущения быстро распространились вниз по моему

телу, вызвав внутренний взрыв. Блейк сильнее сжал свой член и

ускорил движение рукой, что заставило меня еще больше надавить

на клитор, и я закричала, испытав настоящее блаженство. Волны

экстаза все еще накрывали мое тело, когда он придвинулся и

погрузился глубоко в меня. Я выгнула спину и застонала, совершенно потеряв контроль. Занятия любовью были для меня

чем-то необыкновенным. Я не понимала, как два человека могут

стать одним целым, находясь вместе; как это возможно, чтобы всё

остальное потеряло значение, и ничего вокруг больше не

существовало. Кроме этого. Настоящего. Того, что происходило

прямо сейчас и здесь.

Блейк удерживал себя надо мной, опираясь на руки, и смотрел

мне прямо в душу. Мои пальцы слегка касались его груди, и я

удерживала его взгляд. Именно тогда я поняла, что на мне все еще

был розовый лифчик. Почему? Обычно именно эту вещь Блейк

снимал с меня первым делом.

— Что? — спросил он, читая мои мысли. Я лишь покачала

головой. Блейк знал. Он знал, что я была больна. Каждая клеточка

моего тела говорила мне, что он знал. Почему он ничего не говорил?

— Ничего, — ответила я.

— Я люблю тебя.

Я вяло улыбнулась и провела рукой по его плечу и вниз по руке.

Я не могла ответить ему тем же, слова застряли в горле. Одинокая

слеза скатилась по моей щеке, и я отвернулась, чтобы он не увидел

ее. Блейк опустился ниже и поцеловал меня в уголок глаза. Его

попытка остановить мои слезы провалилась, вызвав обратную

реакцию.

— Дай мне встать, — сказала я, изворачиваясь и стараясь не

поворачиваться к нему лицом. Я не хотела, чтобы он видел меня

такой. Не хотела, чтобы он видел, как его объятия разрушают меня.

Блейк отстранился, и я улизнула от него, едва замечая, как быстро

поднялась по лестнице. Я закрыла дверь в нашу спальню и

побежала в ванную, захлебываясь от рыданий. Я чувствовала себя

такой открытой и уязвимой от нахлынувших эмоций; никогда такого

не испытывала. Плеснув в лицо холодной водой, я постаралась

успокоиться. Единственной проблемой было то, что я не понимала, почему чувствовала себя такой расстроенной. Он знал. Я

чувствовала каждой клеточкой своего тела, что Блейк знал. Я

боялась стольких вещей. Что, если он больше не хотел меня?

Стойте, это не имело значения, это я не хотела его. Я не могла

позволить ему снова пережить такое. Сам дьявол не заслуживает

такой боли. Возможно, это было из-за отказа. Может поэтому я была

так напугана? Что мне придется справляться с этим самой, что

никого не будет рядом?

— Макайла?

— Я в порядке, — рявкнула я в закрытую дверь.

— Открой дверь.

— Нет. Просто оставь меня в покое, Блейк. Со мной все хорошо.

Я просто хочу побыть одна.

— Ты расстроена.

— Я в порядке! — крикнула я с такой злостью и ненавистью. Это

несправедливо. Всё должно было быть по-другому. Я должна была

просматривать журналы и выбирать дурацкое свадебное платье.

Этого не должно было случиться. Я огляделась вокруг в поисках

чего-нибудь, на чем можно было бы выместить свою ярость. Мне

нужна была ручка. Мне необходимо было что-нибудь сломать, что

угодно. Я лишь хотела, чтобы это прекратилось. Это было

правильно. Это не было...

Вся в слезах я резко развернулась к выбитой двери и

сломанным петлям. Блейк выглядел злым. Замерев на месте, я

была не в состоянии пошевелиться, когда он ворвался в ванную в

одних джинсах. Мне было все равно, что под ними у него ничего

больше не было. Меня вообще ничего не волновало. Я даже не

понимала, какого черта тут происходило. Я рыдала на груди Блейка, а он крепко прижимал меня к себе, понятия не имею, как долго. Как

минимум, минут десять, а то и больше. Я не могла остановиться, вся

злость и разочарование на выпавшие мне карты выплескивались с

новой силой. Я не просила таких карт, да я вообще не хотела играть

в эту дурацкую игру.

— Давай. Пойдем в кровать.

— В кровать? — спросила я, отстраняясь. Мой голос дрожал, но

по крайней мере я могла говорить. Идти в кровать?

Без шуток?

Блейк наклонил голову и улыбнулся.

— Ладно, на самом деле у нас нет кровати, но я принес наверх

наши спальные мешки и подушки. По крайней мере, мы можем спать

в нашей комнате. — Его печальная улыбка была заразительной, заставив меня также усмехнуться, и я обошла его.

— У нас есть только один спальный мешок и одна подушка, —

сообщила я.

— Проклятье, нам придется поделиться.

Я расстегнула лифчик, единственный предмет одежды, который

оставался на мне, и бросила его. Блейк снял джинсы и заполз ко мне

в спальный мешок. Боже, я так сильно его любила. Я не хотела, чтобы это заканчивалось. Я не была готова к тому, чтобы это

закончилось.

Я вытерла последние слезы.

— Блейк?

— Нет, Макайла. Спи. Мы не будем ничего обсуждать. Не

сегодня. Через несколько часов мы заберем Пи, и я отвезу вас обеих

полакомиться оладьями.

— Правда? — улыбнулась я.

— Да, и мы встретимся с тем парнем, который восстанавливает

антикварные вещи. Его зовут Джоэл. Он работал над акустической

системой.

Он

показал

мне

некоторые

предметы,

которые

отреставрировал, чертовски хорошая работа.

— Серьезно? — мне хотелось побольше поговорить об этом.

— Да. Я надеюсь, у него есть витринный шкаф для Пи. Думаю, мы могли бы поехать сначала к нему, тогда нам проще будет

подобрать мебель для ее спальни к этому шкафу.

— Может у него есть спальный гарнитур для нее.

— Хм, возможно. Было бы здорово.

Вот о чем мы с Блейком говорили: о покупке мебели, о дне

рождения Пи, об отделке нашего дома, о чем угодно, лишь бы не

касаться реальной жизни. Той, которую отнимут. Блейк прошептал, что любит меня, целуя мое обнаженное плечо, и я ответила ему тем

же. Я действительно любила Блейка Коуста.

Я очень сильно любила Блейка. Всем сердцем.

Эмоциональное истощение накрыло нас около трех ночи. Когда

я последний раз смотрела на распределительную коробку, нуждавшуюся в подставке, было без семи минут три, и потом раз и

наступило утро. Совершенно неожиданно. Минуту назад мы

разговаривали, а в следующую — просыпались. Блейк занялся со

мной любовью в спальном мешке до того, как мы встали; и все это

время не произнося ни слова. Было странно; как будто камень с

души упал, но это не так. На самом деле мы ни о чем не поговорили, и я даже не была уверена, что же все-таки Блейк знал. В смысле, я

догадывалась, но не совсем. Я не понимала, как он так просто мог

забыть об этом.

— Поехали за кроватью. У меня спина болит, — Блейк

улыбнулся мне в губы. А-а-ах, какой замечательный способ

проснуться. Мои бедра дернулись, когда он выскользнул из меня, намеренно скользнув своим членом по моему сверхчувствительному

клитору. Блейк хмыкнул, словно поставил восклицательный знак

после оргазма, до которого только что довел меня.

— Я соскучился по Пи. Поехали за ней.

Не знаю, как у нас получилось, но мы это сделали. День начался

замечательно. Пи сидела на заднем сиденье и снова рассказывала

нам о цирковых львах.

— А мы поедем сегодня вечером туда, Микки?

— Да, сегодня вечером мы поедем в цирк, — я улыбнулась

Блейку.

Он улыбнулся в ответ, но не такую улыбку я надеялась увидеть.

Я взяла его за руку и снова улыбнулась.

Он сжал ее и взглянул на Пи в зеркало заднего вида.

— Последний раз я ходил в цирк тут, в Нэшвилле, в тот же

самый, в который мы собираемся.

— Правда? — спросила Пи.

— Пи, перестань так делать. Ты растягиваешь свою футболку, —

сделав ей замечание, я хотела, чтобы она убрала колени из-под

футболки. Слишком поздно. — Ну вот, посмотри теперь на нее.

Выглядит так, будто у тебя под футболкой обвисшая грудь.

Пи захихикала, и я засмеялась.

— Что? — спросила я, повернувшись к Блейку, который смотрел

на меня непонимающим взглядом. Господи, я даже слово грудь

сказать не могу? Понимаю, что это была щекотливая тема, но блин.

— Я ходил с твоей мамой, она приехала сюда со мной, когда

умер мой дядя.

— Я его знаю, он также дядя бабушки Грейс, он был стариком и

ехал на инвалидном кресле. Я тоже такое хочу.

— Он был старым и не ехал, а ездил, — ничего не могла с собой

поделать. Пусть ее бабушки позволяли ей быть трехлетним

ребенком, я заставляла ее быть пятилетним. — Тебе не нужно такое

кресло. Оно для людей, которые не могут ходить, бегать и играть.

— Ну, я просто хочу притвориться такой, — сообщила она, снова

засунув колени под футболку.

— Расскажи ей о цирке, — попросила я и отвернулась, чтобы

смотреть на дорогу. Пи что-то задумала, и она была более упертой, чем я. И это было тяжело. Я могла бы спорить с ней до конца

поездки о том, почему ей не нужно инвалидное кресло, и это все

равно не имело бы значения. Она по-прежнему хотела бы иметь

такое.

Мне нравилось слушать, как Блейк делился с Пи своей историей

любви. Она слушала его очень внимательно. Блейк рассказал о том, как они приехали сюда на похороны, и Дженни поехала с ним, чтобы

поддержать его. Блейк на самом деле даже не знал этого человека, но воспользовался ситуацией в своих интересах. Мне понравилась

эта история, она произошла еще во времена их идиллии, которую

никто не мог нарушить; до того, как отец Блейка сел пьяным за руль, и до того, как Дженни заболела.


***

Мы стояли в вестибюле, какого-то арендованного зала, ожидая, когда толпа поредеет. В очереди, должно быть, было

человек тридцать, и еще тридцать, таких как я, умирали с

голоду.

— Спорим, это цирковой шатер.

— Что? — спросил я, повернувшись к Дженни. Она смотрела в

окно этим ее взглядом.

— Я уверена, это цирковой шатер.

Я посмотрел в направлении ее взгляда.

— Да, похоже, и что? — ответил я, поворачиваясь обратно к

очереди. Проклятье. Она нисколько не продвинулась.

— Пойдем.

Я засмеялся,

— Не пойдем.

— Да ладно. Я больше не могу находиться рядом со всей этой

смертью. Ненавижу всю эту печаль и траур. За исключением

тебя, конечно.

— Меня? Что ты имеешь в виду?

— Ты совсем не грустишь. Думаю, ты обманул меня, чтобы

заставить приехать сюда. Мне стоило остаться дома и

упражняться.

— Я не обманывал тебя. Что это значит? — спросил я, повернувшись к такому же, как и шатер, красно-белому

полосатому шпилю. — Дженни Линн, пожалуйста. Я не могу

попрощаться без тебя. Мне нужно, чтобы ты была рядом и

держала меня за руку. Пожалуйста, не заставляй меня хоронить

моего любимого дядюшку без тебя. Пожалуйста, Дженни.

Моя упрямая девушка ответила, передразнивая меня,

— Когда ты в последний раз общался с этим парнем?

— Ему было семь лет, — между делом ответила за меня моя

несговорчивая мама. Какого хрена?

— Видишь, именно об этом я и говорю. Ты ведь даже не знаешь

этого человека. Ты обманул меня. Своди меня в этот цирк, мы

вернемся еще до того, как нас кто-либо хватится. Я всего лишь

хочу посмотреть на животных.

— Нет, Дженни. Нет. Нет. И еще раз нет! Мы не покинем это

здание.

— Ладно, — ответила она таким тоном, который я слишком

хорошо знал. Меня совсем не удивило, когда она толкнула двойные

двери и вышла на улицу.

— Я ее убью, — сказал я вслух. Невысокая, полная женщина

хмуро посмотрела на меня, когда я последовал за Дженни.

Она сняла туфли и взяла их в руку. Я с весельем наблюдал, как

она повернулась ко мне, желая ещё немного позлиться. На ней

было чёрное платье с ниспадающим подолом, и в котором она

выглядела намного лучше босоногой, и белый свитер. Дженни

ненавидела туфли на каблуках. Я улыбнулся, видя, как притворная

Дженни превращается в ту, которую только я знал. Она завязала

свитер вокруг талии и сердито посмотрела на меня.

— Я думала, тебе надо оплакать мертвеца. Ну, того, о

котором ты вообще ничего не знаешь.

— Перестань. Нам надо поесть, потому что я умираю с

голоду. И мы сходим, и взглянем только одним глазком на цирк и

сразу же вернемся обратно. Договорились? — я протянул ей руку, чтобы скрепить уговор. Когда Дженни согласилась, я дернул ее к

себе и поцеловал, понимая, что она только что уломала меня. Мне

было все равно. Она могла выигрывать хоть всю оставшуюся

жизнь, я обожал эту ее улыбку. — И ты должна позволить мне кое-

что сделать сегодня вечером.

— Слишком поздно. Мы уже пожали руки. Кроме того, из-за

тебя нас чуть не поймали прошлым вечером.

— Но, я не...

— Посмотрим. Хочешь пиццу? — спросила она, размахивая

туда-сюда нашими соединёнными руками.

— Хмм, нет. Давай поедим тако.

— Отличная мысль. Блейк?

— Да? — спросил я, отпустив ее руку, чтобы обойти

дорожный указатель. Это было в стиле Дженни. Не спрашивайте, почему она это делала. Она обходила каждый встречавшийся на

нашем пути дорожный указатель с другой стороны, а жизнь в Нью-

Йорке означала наличие очень много таких указателей. Она

отпускала мою руку и хватала ее снова, как только мы обходили

их. Сейчас это казалось естественным. Я даже не обращал на это

внимание.

— Как думаешь, мы поженимся?

— Ты уже носишь мое кольцо обещания. Как считаешь?

— Но я имею в виду по-настоящему. В следующем году мы

закончим учебу. Ну, не знаю, у нас же целая жизнь впереди. Чем ты

хочешь заниматься?

— Что значит, чем? Я хочу работать на твоего отца. Ты

знаешь об этом.

— Да, но нам нужно позаниматься какой-нибудь ерундой. Мы

же не можем просто пойти в колледж, и вырасти, вот так, — она

пыталась убедить меня, снова отпуская мою руку. Появившийся

между нами знак указывал, что еда уже близко. Слава богу.

— Как раз можем. Именно это мы и должны делать. Может, мы будем работать вместе, и твой отец даст нам собственный

отель в управление, или что-нибудь в этом роде.

— Я этого не хочу. Я с рождения находилась в «Зазен

Ризортц».

— Я знаю, везунчик.

— Я не хочу жить в пентхаусе на верхнем этаже одного из

отелей моего отца. Я хочу жить в квартире-студии с кирпичными

стенами и пожарной лестницей.

— Ты хочешь жить в гетто, — уточнил я, схватив ее за руку и

снова притянув к себе. Это тоже была одна из причуд Дженни.

Клянусь, она была бы уже тысячу раз обрызгана проезжающими

мимо такси, если бы я не оттащил ее обратно на тротуар. —

Будь внимательна, — в миллионный раз я сделал ей замечание.

— Нет, не в гетто. Просто, в обычном районе. А потом, когда

у нас появятся дети, я хочу такой дом, как у тебя. С двориком и

качелями на крыльце, на которых мы будем качаться и читать

книги нашим детям.

— Хорошо, но это будет, когда мы станем старше, после

тридцати. Я хочу жить в пентхаусе, пока поднимаюсь по

служебной лестнице.

— Ладно, — огрызнулась Дженни, отпуская мою руку, чтобы

обойти столб светофора. Она нажала кнопку для перехода и

скрестила руки на груди.

— Ты злишься на меня, потому что я хочу жить в высотке с

видом на мир? Дженни, нам всего семнадцать. Думаю, об этих

вещах мы можем поспорить позже.

— Я не злюсь. Я просто хочу знать, хочешь ли ты того же, что и я. Я не такая как ты. Мне нравится планировать свою

жизнь.

— О Господи! — засмеялся я, потянув ее за руку, чтобы

перебежать дорогу, — ты самый спонтанный человек, которого я

знаю. Мы сбежали с похорон моего дядюшки ради похода в цирк.

— Но существует разница между спонтанностью и наличием

плана. Это две разные вещи.

— В каком смысле? Это не так.

— Нет, так. Мне нравятся приключения, и всегда, как только

появляется возможность, я хочу пробовать что-то новое, но я все

еще знаю, чего хочу.

— Ладно, мисс Ответственные Штанишки. Скажи мне. Где

ты видишь себя через пять лет?

— Мне тогда будет двадцать два. Хм? — спросила она. —

Пойдем в эту сторону, — сказала она, перебивая себя, пока думала

над ответом.

— Нет, мы не пойдем по темному переулку, давай сюда, —

возразил я. Боже. — Как, черт возьми, ты до сих пор жива? У тебя

словно девять жизней.

Дженни захихикала и позволила мне повести ее более

безопасной дорогой.

— О, вон мексиканский ресторанчик. Хочешь зайти туда?

— Не знаю, он выглядит дорогим. У меня только семнадцать

баксов.

— Как только семнадцать? Еще вчера у тебя было девяносто.

— Да, знаю, но мне пришлось заправить машину, я купил ту

новую шляпу, которую надевал ранее, и... кхм, видео... кхм, игру.

— И ты еще называешь меня безответственной! У меня есть

папина кредитка, я воспользуюсь ею. Ты можешь оставить

чаевые.

— Или ты можешь прибавить их туда же, а я смогу сохранить

свои семнадцать баксов.

— Я собираюсь найти себе нового парня, который не будет

таким скрягой. Столик на двоих, пожалуйста, — обратилась

Дженни к хостес.

— Вам придется надеть туфли, мисс, — улыбаясь, сказала

она, кивнув на болтающуюся в руке Дженни обувь.

— Ой, простите, конечно, — ответила Дженни, бросив туфли

на пол. Я держал ее за руку, чтобы она не упала, пока поправляла

ремешок.

— Дженни, обед здесь займет слишком много времени. Я думал

больше о «Тако Белл».

— У нас есть время. И еще не известно, сколько придется

ждать. Сейчас обед. Обеды всегда обслуживаются быстрее.

Поверь, я знаю. — Я верил ей. Мне нравилась идея иметь внизу

ресторан. Еда в доступе всегда, когда пожелаешь. Кто бы этого

не хотел?

— Сегодня вас будет обслуживать Дженет, она сейчас к вам

подойдет, — с улыбкой объяснила нам хостес, направляя нас к

угловой кабинке. Черное кожаное сиденье было полукруглым, и мы

с Дженни скользнули в угол и сели рядом друг с другом.

Следом подошла официантка со столовыми приборами, завернутыми в бордовые льняные салфетки.

— Могу я для начала предложить вам напитки?

— Я буду порцию Маргариты с водкой "Серый Гусь", а этому

трусишке-параноику мы возьмем цыплячий сок.

Официантка рассмеялась над ее словами, понимая, что

Дженни еще недостаточно взрослая, чтобы заказывать такие

напитки.

— Колу нам обоим, — заказал я.

— Как ни странно, у нас на самом деле есть коктейль под

названием "Цыпленок", я могла бы приготовить его без

добавления алкоголя, если пожелаете?

— А что в нем?

— Спрайт, ананасовый сок, лимон и водка, но ее можем не

добавлять.

— Все в порядке, мы будем просто колу, — заверил я ее.

— Мы возьмем два. Он спустил свои деньги в "Best-Buy" (Best-Buy — Американская компания, владеющая крупной сетью

магазинов бытовой электроники и сопутствующих товаров.

Прим.пер.), так что-о-о...

Официантка снова засмеялась и ушла делать нам цыплячий

коктейль. Фу, гадость. Одно название чего стоит.

— Напомни-ка мне, почему я умолял тебя поехать сюда со

мной?

— Во-первых, ты меня любишь. Во-вторых, ты соврал, что

был близок со своим покойным родственником. В-третьих, ты не

мог находиться вдали от меня больше двух суток. В-четвертых, я

нужна тебе, чтобы заставлять тебя заказывать такие напитки

как "Цыпленок". И в-пятых, потому что я люблю тебя.

Улыбнувшись, я поцеловал улыбающуюся Дженни. Всё, что она

сказала, было правдой. Я любил ее за то, что она сводила меня с

ума, и она была права, я бы даже не узнал, что такое "Цыпленок", если бы она не заставила меня его попробовать. Должен

признаться, коктейли были довольно вкусными. После, мы делали

их очень часто.

— Ладно, ответь на мой вопрос. Пять лет. Где ты себя

видишь? — спросил я.

Дженни закрыла глаза и глубоко вдохнула.

— Я сижу на качели на крыльце. Во дворе перед домом

маленькая девочка по имени Лондон играет со своим папочкой. Я

покачиваюсь вперед-назад, держа на руках ее маленького

новорожденного братика.

— А папочка — это я?

Дженни приоткрыла один глаз,

— Ты хочешь быть папочкой?

— Через пять лет?

— Да, мне не нужен мир бизнеса. Я хочу давать уроки игры на

фортепиано и находиться дома со своей семьей.

— А я могу все еще находится в мире бизнеса?

— Я бы предпочла, чтобы ты давал уроки фортепиано вместе

со мной. Мир бизнеса будет отнимать у тебя все твое время.

Поверь, я знаю это. У тебя не будет времени на нас.

— Такого никогда не случится. Я всегда найду время для тебя.

— Обещаешь?

— Честно-пречестное слово, — ответил я, взяв ее за руку.

Чтобы попасть в цирк, мы с Дженни пролезли под забором и

потом также под шатром. Мое "нет" этой затее не сработало, потому что Дженни все равно сделала по-своему. И как всегда, я

последовал за ней, как побитый щенок. Единственный плюс в той

ситуации — нас не поймали, но мы действительно сделали

несколько классных фотографий на свои телефоны. Моя мама

даже не звонила, разыскивая нас, пока мы, взявшись за руки, не

пошли обратно. Я сказал ей правду, что мы ходили в цирк и уже

почти вернулись. Она мне не поверила. Если бы я ей соврал, она

бы поверила. А когда я говорил правду, она не верила.


Глава 12


С того дня я была в полном замешательстве.

Блейк никогда не вел себя лучше. Как он и обещал, сначала мы

остановились, чтобы позавтракать оладьями. Пи съела целых три

штуки — она либо умирала с голоду, либо это был внезапный скачок

роста. Конечно же, она начала жаловаться, что объелась, как только

мы оказались на тротуаре, пока Блейк вел нас в сторону склада, где

работал его друг.

— Папа, возьми меня за руку тоже, — попросила Пи. Я

нахмурилась, удивляясь, почему она не втиснулась между нами, как

постоянно это делала. Обычно, она ревностно требовала именно

моего внимания, а не Блейка.

Мы с Блейком улыбнулись, когда она отпустила его руку, чтобы

обойти уличный знак. Она снова взяла его за руку и улыбнулась ему.

Это была самая милая вещь на свете. Весь путь до склада Блейк

играл с ней в игру, и ему это очень нравилось.

Друг Блейка не просто делал мебель, он создавал шедевры. Как

только мы вошли внутрь, я была крайне впечатлена его талантом. И

это был не совсем склад, на мой взгляд, по крайней мере. С

фасадной

стороны

располагались

окна-витрины,

что

свидетельствовало о том, что когда-то здесь было что-то другое

помимо склада.

— Микки, мне надо тебе кое-что сказать, — заявила Пи, потянув

меня за руку.

— Подожди, Пи. Ух ты. Это потрясающе. Только посмотри, Пи.

Хочешь выбрать себе здесь мебель для спальни?

— Нет. Мне надо тебе что-то сказать.

— Что такое, Пи? — поинтересовался Блейк, взъерошив ей

волосы.

— Нет, я должна сказать это Микки, а не тебе, — ответила Пи с

серьезным видом.

Блейк поднял руки вверх и отступил. Она была очень

настойчива.

— В чем дело, Пи? — спросила я.

Именно в этот момент к нам подошел друг Блейка и

представился, сначала Пи.

— Твой папа постоянно рассказывает мне о тебе. Очень приятно

с тобой познакомиться. Он забыл упомянуть, что ты такая

красавица. А ты, должно быть, Макайла. Меня зовут Джоэл.

Я пожала ему руку и призналась, насколько была впечатлена его

работой, а ведь мы только вошли.

— Микки! — заныла Пи. На несколько минут я превратилась в

свою маму, игнорируя Пи, насколько это было возможно, чтобы не

показаться грубой.

— Микки! — снова захныкала она, только на этот раз Пи дернула

меня за руку и топнула ногой.

— Что, Пи? Ты ведешь себя не очень вежливо.

— Это потому что ты не слушаешь меня.

— Ты должна подождать, пока другие закончат разговаривать.

Нельзя так перебивать, когда кто-то говорит. Это грубо.

— Но я же первая говорила.

Верно подмечено.

— Что ты хотела сказать, Пи?

— Мне надо сказать тебе это на ушко.

Я глубоко вздохнула и наклонилась к ней.

— Я хочу какать.

— Прямо сейчас? — нахмурившись, спросила я обычным тоном.

Она притянула меня обратно к себе и прошептала на ухо,

— Да, я съела слишком много оладий. У меня живот болит. Но не

рассказывай тому дяде, ладно?

— Я никогда так не подставлю тебя. Я на твоей стороне, малышка, — подмигнула я. Что ж, она была права.

Она пыталась сказать мне до того, как Джоэл подошел к нам.

— А у вас есть тут туалет? — спросила я, влезая в их с Блейком

разговор о пустяках.

— Конечно. Прямо за той дверью. Раковина в туалете не

работает, но в коридоре есть служебная, можете воспользоваться

ею.

— Спасибо, — я взяла Пи за руку, и она поспешно потащила

меня в туалет. Она не дурачилась.

Ей действительно нужно было в туалет. Немедленно.

— Пойдем.

— Я иду. Беги. Я подожду здесь.

Пи не стала возражать. Я уверена, она была на унитазе до того, как я подошла к двери. Фотографии старых зданий Нэшвилля

украшали стены, и я не спеша рассматривала их, пока ждала Пи.

— Случилось кое-что плохое.

— Что ты натворила? — в испуге я повернулась к Пи, которая

выглядывала из-за двери.

— Почему ты всегда винишь меня?

— Ну, ты единственная, кто находится в туалете, так что, если

случилось что-то плохое, то это сделала ты.

— Но я не хотела. Думаю, тут слишком много туалетной бумаги.

— О, господи. Пи...

Я открыла дверь и увидела туалетную бумагу, плавающую

сверху.

— Что нам делать? — прошептала она.

— Поищи вантуз, — успокаивающе произнесла я, шаря вокруг в

поисках, чем бы прочистить унитаз.

Здорово.

— Я нашла швабру.

— И что ты собираешься ею мыть? Будем надеяться, она нам не

понадобится. Посмотри-ка в том шкафчике.

— Э-э, Микки. Происходит что-то очень ужасное.

— О, Пи. Теперь можешь брать швабру.

— И что же нам теперь делать?

— Без вантуза я не знаю. Как много ты покакала?

— Много. Смотри. Вода опускается. Думаю, все починилось.

Мы с Пи стояли возле унитаза и наблюдали, как вода медленно

уходила в канализацию. Слава богу.

Она была бы так смущена, если бы нам пришлось звать

владельца склада. Я поспешно вытерла все, что пролилось через

край, и смыла воду в унитазе еще раз. Пришлось сделать это три

раза, прежде чем унитаз нормально заработал.

— Микки, не рассказывай никому, ладно? — взмолилась Пи, глядя на меня снизу-вверх.

Я взяла ее за руку и улыбнулась,

— Никогда.

Мы

действительно

нашли

красивый

черно-серебристый

витринный шкаф, и я влюбилась в него. Я не могла поверить в цену

и думала, что он должен стоить намного больше восьмисот

долларов. Блейк согласился и даже слегка поддразнил Пи, сказав

ей, что подарок на ее день рождения займет все три полки. Она

умоляла его рассказать ей о подарке.

Следом Джоэл показал Пи очень необычный спальный гарнитур.

Мне он очень, очень, очень понравился.

— Ему более двухсот лет, — похвастался Джоэл, проведя рукой

по отделанной черным поверхности. Мебель была потрясающе

красива.

— Я его не хочу.

Мы с Блейком оба, нахмурившись, посмотрели на нее.

— Почему? Ты серьезно, Пи? Ты не считаешь эту мебель

красивой?

— Да. Я думаю, она красивая, но ей двести лет.

— Больше, — продолжая хвастаться, улыбнулся Джоэл.

— Пи, именно это и делает эту мебель такой особенной, —

сказал Блейк, опускаясь на колено перед ней.

— Я такую не хочу, я хочу новую кровать.

— Она новая, — возразил он.

Я вмешалась, когда поняла, в чем дело.

— Все в порядке. Мы посмотрим в другом магазине. Но ты ведь

не против витринного шкафа?

— Не против.

— В чем дело? — прошептал Блейк. Я улыбнулась, когда он

украдкой поцеловал меня.

— А ты подумай.

— Что?

— Хочешь леденец? — спросил Джоэл Пи.

Она заглянула в банку в виде плюшевого медвежонка и

задумчиво поджала губы,

— Они без глютена, в них содержится искусственный сахар?

— Э-э...

— Забей. Не нужно ей больше ничего есть, — заверила я

Джоэла.

Сара... Она как раз рассказывала мне, сколько сахара

содержится в пончике с шоколадной начинкой, который я с

удовольствием поедала. Даже после лекции я все равно

наслаждалась им. Как и Пи. Она еще недостаточно сильна, чтобы

отказаться от любимых сладостей. Могу поспорить на свои большие

пальцы.

Блейк договорился о доставке шкафа, и мы снова отправились в

путь. Рука об руку, держась за руки. Пи опять шла с краю и каждый

раз отпускала руку, чтобы обойти встречавшийся на пути знак.

— Пи, почему ты не захотела тот гарнитур в спальню? Он был

великолепен, — поинтересовался Блейк.

— Потому что ему двести лет.

— Не понимаю. Именно поэтому он такой особенный.

— Ну-у, придется спать там, где мертвецы спали. Я хочу новую

кровать.

— Мертвецы? О чем ты?

Я прыснула со смеху. Боже, я ее обожала.

— Понимаешь, люди не живут двести лет. Поэтому они

мертвецы.

— Что? — спросил Блейк, все еще стараясь постичь ее

маленький разум. По его лицу было видно, что он понятия не имеет, о чем она говорит.

— Она пытается сказать, что тот, кто спал на этой кровати, сейчас уже мертв. Она не хочет спать там, где спал тот, кто уже

умер.

— Да, это заморочка Пи, — заявила она, пиная камушек по

дороге.

— Это глупо, — прошептал Блейк так, чтобы только я смогла

услышать.

— Для меня это имеет смысл, — пожала я плечами.

— Конечно, имеет.

Выбирать мебель с Блейком и Пи было здорово, и я снова

подумала, что, может, он ничего не знает. Может, я сама создавала

ненужную драму. Этот Блейк был веселым и беззаботным.

Мы все втроем полежали на диване, или, должна сказать,диванах. Думаю, мы их все перепробовали. Не говоря уже о целом

ряде кроватей. Блейк с Пи сняли обувь и помчались наперегонки

через весь ряд, пока я ждала возвращения продавца-консультанта, который должен был узнать стоимость кровати, выбранной Пи. Пи

выиграла у двуспальной кровати, обогнав отца на один матрас. Она

очень постаралась, и то, что она выбрала, должно было отлично

смотреться с витринным шкафом. Я не могла дождаться, чтобы

установить всю мебель в ее комнате.

Мы в буквальном смысле ходили по магазинам, пока не

свалились с ног. Я очень устала, как и Пи. Мы устранились от

заполнения бумаг и легли поперек кровати, пока Блейк заканчивал

оформление покупок.

— Расскажи мне сказку, — зевая, попросила Пи.

— Нет. Ты тогда уснешь.

— Расскажи мне сказку про принцессу, — опять попросила она, скрестив ноги и закинув руки за голову.

— Я снова хочу есть, а ты? — поинтересовалась я, укладываясь

в такой же позе.

— Нет. Мой живот еще полон оладий.

— Уже нет.

— Да, да. Смотри, — произнесла она, задирая рубашку. Она

выпятила живот и выгнула спину. Я начала ее щекотать, а когда она

завизжала, прикрыла ей рот рукой.

— Тихо.

— Расскажи мне, Микки, — заныла она, подпрыгивая вверх и

вниз.

— Давным-давно жил-был принц, который хотел жениться на

принцессе, но она должна была быть настоящей принцессой.

— Как я.

— Да, как ты, Пи, — я действительно думала, что она заснет.

Думаю, так и случилось бы, если бы мы полежали там подольше. И

я бы тоже уснула. Поздняя ночь с Блейком и удобная кровать

возымели действие. Быстро. Непрекращающаяся зевота Пи только

усугубляла положение.

— Ладно, идемте, девочки. У меня хорошие новости. Они смогут

доставить нам мебель сегодня вечером. Единственная проблема, мне придется пропустить цирковое представление, — сообщил

Блейк.

— Нет, — ответила я, сползая с кровати. Я ухватила Пи за

лодыжки и потянула к краю кровати.

— Нет?

— Угу. Мы будем снова спать в палатке.

— Папочка, мне надо показать тебе льва, которого я гладила.

— Макайла, если они не привезут мебель сегодня, они не смогут

доставить ее до четверга. Это еще два дня.

— И что? Мы хотим сходить в цирк. У нас планы.

— Ты ведь хотела эту мебель, помнишь? Последние двадцать

минут я только и делал, что уговаривал того парня доставить нам ее

сегодня вечером.

— Мне нравится палатка, — вставила Пи, помогая мне.

— Мне тоже, — согласилась я.

— Понятия не имею, как сделать вас счастливыми, вас обеих. Я

сдаюсь.

— Не переживай, папочка. Мы всего лишь энигма.

— Что-о-о? — растерянно спросил Блейк. Я покачала головой и

пожала плечами.

— Понятия не имею, о чем она, — заверила я его и повела Пи на

выход.

Снова взявшись за руки, мы шли по тротуару, за исключением

тех случаев, когда Пи приходилось отрываться от нас, чтобы обойти

знак. Мы находились в Нэшвилле, тут было много уличных знаков.

Из чистого любопытства я должна была спросить о громком

слове, которое она использовала в разговоре с отцом. Я имею в

виду, что она воспользовалась им в правильном контексте, но знала

ли на самом деле, что оно означает?

— Эй, Пи. Где ты услышала это слово, энигма?

— Хм, папа сказал его бабушке Грейс. Сказал, что ты энигма, загадочная как Вселенная. Я тоже хочу быть энигмой, как

Вселенная.

— Я не это сказал, — Блейк резко посмотрел на меня большими

от удивления глазами.

— Правда? — спросила я, наклонив голову и прищурившись, —

И что же ты сказал, Блейк?

— Я... я...

— Проехали. Купи нам что-нибудь поесть. Я голодна.

— Я тоже.

Нахмурившись, я посмотрела вниз на Пи, до этого, десять минут

назад она есть не хотела.

Она и потом была не голодна. Пи едва притронулась к

закрытому пирогу, но опять же, я пыталась сказать ей, что там есть

горох. Она заверила меня, что выковыряет его. Я же съела свой

пирог до последней крошки. Он был очень вкусным.

— Нам нужно что-нибудь еще? Полотенца, посуда, шторы, что-

то еще? — поинтересовался Блейк. Было видно, что он уже устал от

походов по магазинам, по правде говоря, я тоже.

— Нет, я купила все необходимое еще пару недель назад. Нам

нужна была только мебель.

— Я пытался доставить ее для тебя сегодня, — оправдывался

он, свалив вину на меня.

— Да, мы это знаем. Я же энигма, загадочная как Вселенная.

— Я никогда не говорил такого.

— Да, папа, говорил.

— А ты не лезь, — приказал Блейк, указав на Пи ложкой. Она

захихикала, подняв глаза от буквы "п", которую составляла из

маленьких зеленых горошин.

Этот день войдет в историю, как лучший в жизни. Пи осталась у

Грейс и легла поспать, чтобы отдохнуть перед походом в цирк, пока

мы с Блейком перевезли оставшуюся одежду в наш новый дом.

Все было на месте, все, за исключением мебели, которую мне

теперь придется ждать. Ну ладно, я не собиралась отказываться от

похода в цирк вместе с Пи, а, может, я и сама была взволнована. Я

никогда не ходила в цирк, и в каком-то роде испытывала радостное

возбуждение.

Взволнованной я была до тех пор, пока Блейк не придвинул

коробку с фотографиями.

— У тебя тут есть какие-нибудь фотографии из цирка?

— Нет, я никогда там не была.

— Серьезно? Ты никогда не была в цирке?

— Не-а. Поэтому я хотела...

— Что случилось? — спросил Блейк, когда я перестала

развешивать его одежду в нашем встроенном шкафу.

— Ничего. Поэтому я хотела сходить с Пи в цирк. Для нас обеих

это впервые.

— Нет. Ты остановилась, словно о чем-то задумалась. Словно

что-то вспомнила. Это из-за фотографий?

Я отодвинула и расправила вешалки, следя, чтобы расстояние

между ними оставалось на два пальца. Этому правилу меня научила

мама. Столько места необходимо, чтобы одежда не мялась. Если

вешалки находятся ближе, значит пора навести порядок в шкафу.

— Дело совсем не в них.

— Тогда в чем?

— Просто я повесила твою одежду в один шкаф с моей, —

объяснила я. Я не понимала, насколько глупо это звучало, пока сама

не услышала свои слова. Блейк улыбнулся и положил коробку с

фотографиями на пол.

— Знаешь, что? — спросил он, направляясь ко мне.

— Что?

— Я думал о том же, когда ты развешивала свою.

— Правда?

— Да. А знаешь, что еще?

— Мы не будем заниматься сексом.

— Не будем?

— Нет.

— Почему? У нас куча времени. И я в общем—то хотел трахнуть

тебя в душе.

— Хотел? — спросила я, ощущая пульсацию между ног.

Мои губы раскрылись для поцелуя, который был совсем

мимолетным.

— Да, с открытой дверью.

— С открытой дверью? — переспросила я. Руки Блейка

заскользили вверх по моей рубашке, а его язык погрузился в мой

рот. Некоторое время мы целовались, прежде чем он, тяжело дыша, ответил мне в губы.

Кнопка на моих джинсовых шортах щелкнула и звук

расстегиваемой молнии был оглушающим.

— Да. С открытой дверью я смогу наблюдать, как ты будешь

прижата к стене, а твои ноги обвиты вокруг моей талии, пока я

трахаю тебя.

— О, — ответила я, словно сказанное им было в порядке вещей.

Мой мозг перестал рационально мыслить, как только я смогла

дотянуться до Блейка. Я дернула его рубашку вверх и стянула через

голову. Сердце заколотилось сильнее, когда Блейк скользнул

пальцами в мои расстегнутые шорты, потянув меня за собой.

Пылкий поцелуй не позволил мне потерять самообладание, пока его

рука направляла мою вдоль мокрых складочек. Нет.

Не мокрых. Сочащихся влагой. Господи...

— Так хорошо?

Я простонала ему в рот, потому что он не дал мне времени на

ответ.

— Угу.

— Продолжай двигать своими пальцами, — прошептал он мне в

шею, пока стягивал мою рубашку через голову.

Спуская шорты вниз по моим бедрам, Блейк оставлял следом

нежные поцелуи на моей коже, остановившись для того, чтобы

провести языком между моими пальцами по возбужденному клитору.

Пальцы застыли на месте, пока его язык кружился по складочкам.

Освободившись от остатков одежды, я оставила свои шорты

валяться на полу.

— Продолжай ласкать себя, — попросил он, используя свою

руку, чтобы заставить мою снова двигаться. Тогда меня осенило, что

я стояла перед дверью встроенного шкафа. Той, что с зеркалом во

весь рост. Неудивительно, почему он продолжал заглядывать через

мое плечо. Этот спектакль продолжался до тех пор, пока мы оба не

остались полностью обнаженными и безумно возбужденными. Как

будто это зрелище не могло стать более эротичным. Святые...

Или могло?

Неожиданно Блейк развернул меня. Мой взгляд встретился в

зеркале с его, и я на секунду замерла. Руки Блейка опустились на

мою, помогая мне снова начать ласкать себя. Боже милостивый. Я

не могла это делать.

— Доведи себя до оргазма, Макайла, — прошептал он в мне в

шею и плечи. Он продолжал накрывать мою руку своей, пока не

удостоверился, что я сохраняю заданный ритм.

Я лишь раз попыталась молить о пощаде.

— Блейк, я не могу сделать это вот так.

— Нет, можешь. Прошлым вечером ты позволила мне смотреть,

— напомнил он мне об этом вызывающем неловкость факте.

— Да, но я не смотрела, и ты заставил меня.

Блейк улыбнулся мне через зеркало,

— Кончи, Макайла.

Что я и сделала. Мне пришлось. Ничего не могла с этим

поделать. Это был еще один из тех моментов, о которых говорила

моя

мама.

Пугающее,

головокружительное,

эмоциональное

возбуждение наполняло мои вены адреналином. Блейк приподнял

мою правую ногу и прижал меня к груди одной рукой.

— Открой глаза.

— Не могу.

— Открой глаза.

— Блейк, — застонала я слишком поздно. Оргазм был быстрым, пронесся через меня быстрее, чем я успела понять, что происходит.

Мои пальцы задвигались резче, доставляя больше удовольствия, а

глаза закрылись, и я уронила голову Блейку на грудь. Однако, на

этот раз он не заставил меня их открыть. Не думаю, что он вообще

смотрел на мои глаза.

— Да, Макайла. Потри его, вот так, детка, кончи для меня.

Не знаю, кто тогда контролировал мой голосовой аппарат, но это

точно не я. Я никогда не была такой громкой. Никогда. И вновь, прежде чем я пришла в себя, Блейк опять неожиданно развернул

меня. Дверь шкафа закрылась позади нас, и моя спина оказалась

прижатой к холодному зеркалу. Блейк приподнял меня за задницу, и

я обернула ноги вокруг его талии.

— Черт, любимая, — прохрипел Блейк, скользнув в меня. Ну, я

думаю, что именно это он и сказал. Мой разум был где-то далеко. На

небесах, полагаю.

— Блейк, я не смогу... смогу... а-а-ах... Черт... Черт, черт, твою

мать, — вскрикнула я, позволяя ругательствам эхом разнестись по

шкафу. Мои бедра подпрыгивали вверх-вниз, и я ощутила, как волны

нового оргазма прошлись по моему телу и передались Блейку. Его

лицо напряглось, и на шее выступили вены. Изливаясь внутри меня, Блейк перестал сдерживаться, пристально смотря в мои глаза.

Клянусь, когда мы с Блейком кончали вместе, происходило что-то

необыкновенное, что-то, чего можно достичь только такой связью.

Это было феноменально. Божественно.

— Ого. Видишь, вот об этом я и говорил. Ты такая же

загадочная, как Вселенная, вселенская энигма. Именно такими были

мои слова. Господи, Макайла, — воскликнул Блейк.

— Почему ты считаешь меня загадочной?

— Ты продолжаешь удивлять меня.

— Как сейчас?

— Как, например, когда я заглянул сегодня в круглое окошко в

двери и увидел, как ты вытираешь пол. Я понял, что Пи засорила

унитаз или что-то вроде того.

— Божечки, так и было. Она боялась, что кто-нибудь узнает, что

она покакала, — объяснила я.

Воспоминания о наших дневных злоключениях казались мне

веселыми. Но не для Блейка.

Блейк говорил серьезно. Я замолчала, когда увидела его взгляд.

Он не хотел слышать о том, как Пи использовала столько туалетной

бумаги, что ее хватило бы десяти маленьким девочкам.

— Например, ты можешь отчитать Пи, не ругая ее. Ты можешь

залезть мне под кожу, так же как раньше Дженни, но никто больше.

Мне нравится, как ты это делаешь. Я не знаю, что это, но в этом есть

что-то волшебное, что-то, что не с каждой парой происходит. Теперь

я знаю, что это факт. У меня было много женщин, и сейчас я могу

подтвердить, что обычные пары так не занимаются любовью.

Поверь, Макайла, — Блейк объяснял мне это, словно пытался

убедить меня. В этом не было необходимости. Я верила ему

безоговорочно. Я тоже это чувствовала.

— Я тебе верю, — ответила я, потеряв радостный, в стиле Пи

тон, и вторя его напряженному, тихому. Блейк поцеловал меня

долгим, страстным поцелуем и опустил мои ноги на пол. Спасибо

господу за поцелуй. Я бы не устояла на ногах, если бы он просто

отпустил меня. Мои ноги были похожи на желе.

— А теперь ты позволишь мне увидеть тебя с веснушками?

— Откуда ты узнал, что у меня были веснушки?

— Просто догадался.

— Потому что у Дженни они были? У Пи нет веснушек.

— Знаю, у Дженни их тоже не было. Ее кожа была такой же как у

Пи, сливочной с легким загаром и сияющей.

— У меня не было веснушек.

— Не было?

— Не-а, ни одной. Пойдем в душ. Нам скоро ехать.

— У нас почти два часа. Ты соберешься быстрее меня.

Пожалуйста. Если увидишь что-нибудь, что на твой взгляд может

тебя расстроить, мы остановимся.

— И почему тебя так волнуют эти дурацкие фотографии?

— Потому что я знаю, что ты не хочешь смотреть на них по

какой-то причине. И я хочу, чтобы ты взглянула в лицо этой причине.

Я хочу, чтобы ты смогла покончить с ней и двигаться дальше.

Перестань думать о том, что там, и просто посмотри.

Вот черт. Слова Блейка ударили меня, словно пощечина, осознанием того, о чем я не хотела думать.

Я боялась тех изображений, которые, как я знала, увижу.

— Ты прав. Ладно, мы их посмотрим, но я все равно хочу

сначала принять душ и одеться.

— Идет.

Блейк понял, что я обманула его, когда начала медлить с

одеванием. Потом мне надо было высушить волосы. Затем, нанести

макияж. Потом накрасить ногти. Затем...

— Нет. Нет, тебе вовсе не надо подтвердить встречу с интернет-

провайдером, — раздраженно заверил меня Блейк.

— Да ладно, это всего лишь электронное письмо. Я просто хочу

его быстро проверить.

— Макайла. Это первое и последнее предупреждение. Положи

телефон и садись рядом со мной. Это приказ.

— Ты не можешь... А-а-а-ай! — закричала я, когда он повалил

меня на пол. — Перестань! А-а-а! Блейк, хватит! Ладно! Хорошо! —

кричала я, извиваясь под ним. Ох! Я терпеть не могла, когда он так

делал. Просто ненавидела!

— Вот. Давай начнем с этого.

— Ты — придурок! Теперь мои волосы совсем растрепались. А я

только их уложила. Эй, где ты это взял?

— Что?

— Этот альбом. Он не мой.

— Не твой?

— Нет. Я никогда его раньше не видела. Дай посмотреть.

Я села рядом с Блейком и прислонилась к стене. Тонкий, желтый

альбом был украшен голубыми герберами и перевязан маленьким

голубым бантиком. Я потянула за ленточку и открыла первую

страницу.

Я склонила голову, когда поняла, что держу в руках то, что моя

мама не хотела, чтобы я видела. Вот почему я никогда не знала о

нем. Я прищурилась и посмотрела на Блейка.

— Это что-то вроде домашнего задания? — поинтересовалась я.

— Не знаю. Что там говорится?

«Цели и требования. Моя жизнь в течение следующих

двенадцати месяцев».

«Я, Виктория Рейн Карли, соглашаюсь быть открытой и

честной, включая, но не ограничиваясь, в любых отношениях,

которые у меня могут быть. Любой работе. С любыми

друзьями. В любые праздники. Я понимаю, что буду

записывать здесь всё, что собираюсь делать в течение

следующих двенадцати месяцев, с единственной целью

этого

социального

эксперимента.

Я

согласна

очень

аккуратно вести этот альбом и в конце семестра передать

его профессору Скарлет за восемьдесят процентов моей

оценки.

Виктория Р. Карли».

— Она получила пять с плюсом, — сказала я, глядя на большую

красную цифру.

— И смайлик.

«Удачи» было написано той же красной пастой рядом со

смайликом. Я перевернула первую страницу и резко подняла глаза

на Блейка. Конкурс мокрых футболок? Серьезно? Моя мама?

Правда?

— Что ж, это выглядит забавно, — пошутил Блейк.

— Это расстраивает.

— Почему? Посмотри на ее лицо. Посмотри, как ей весело.

Я улыбнулась,

— Она действительно выглядит счастливой. Просто я немного

удивлена. Обычно она читала мне мораль о том, какой

ответственной была в колледже, и что я должна держать себя в

руках и не участвовать в вечеринках, когда отправлюсь в колледж.

— Она врала тебе, — поддразнил Блейк, перевернув страницу.

Она была пьяной. Ужасно пьяной с красным пластиковым

стаканчиком в одной руке и открытой бутылкой пива в другой. Мне

это понравилось. Я была рада, что увидела эту сторону жизни моей

мамы. Я была счастлива узнать, что у нее были такие друзья,

которые смеялись и жили на полную катушку, как и она. Думаю, я

просто никогда не представляла ее такой. Я всегда считала ее

ответственной. Но она такой не была. В альбоме были фотографии, где она находилась на сцене, выступая, и где танцевала в обнимку с

каким-то сексуальным парнем. Моя мама была большой тусовщицей

в колледже. Вот ведь маленькая проныра. Я впервые узнала о своей

маме с этой стороны и была рада, что Блейк заставил меня

посмотреть.

Думаю, мы просмотрели четверть альбома, когда я села ровнее.

Это был снимок мамы в большой розовой панаме. Она стояла за

вывеской, воткнутой рядом с большим котлованом.

На вывеске было написано «Идет ремонт, но открыт для

бизнеса. «Зазен Ризортс».

— В тот год она забеременела мной, — воскликнула я.

— Хочешь остановимся?

— Здесь должны быть фотографии Дженни. Хочешь, чтобы я

остановилась?

— Нет, я в порядке. А ты?

— Да, да, все хорошо. Я хочу посмотреть.

Блейк включил свой телефон и сообщил мне, что мы должны

выйти через пятнадцать минут. Поход в цирк больше не казался мне

таким уж необходимым. Это была важная часть жизни моей мамы.

Моей жизни.

— Давай продолжим вечером, — решила я.

— Ты уверена?

— Да. Давай сходим в цирк.


Глава 13


Ужин в пиццерии «Марио», где подают самый тягучий сыр, прошел очень весело. Мы с трудом оттащили Блейка и Пи от

игрового авто симулятора. Не знаю, слышала ли я когда-нибудь, чтобы Пи так сильно смеялась. Она заливалась смехом каждый раз, когда машина подпрыгивала. Пи сидела на коленях Блейка, держа

руль, и он накрыл ее ручки своими большими ладонями. Я уверена, что Блейк специально налетал на каждое препятствие на дороге, чтобы услышать ее хихиканье.

— Пи, ну, в самом деле. Нам достанутся плохие места. Идём, —

недовольно возразила я, когда она попросила ещё один доллар.

— У меня билет на место в первом ряду, правда, бабушка

Грейс?

— Да, радость моя, но нам все равно пора. Мы вернёмся сюда

потом.

— Завтра?

— Посмотрим. Пойдем. Ты можешь поехать со мной.

— Ладно, — согласилась она, позволив Грейс взять ее за руку.

— Блейк, перестань, — закричала я, когда он схватил мою руку и

потянул меня к себе на колени.

— Нет, я хочу, чтобы ты управляла моим рычагом передач.

Мое лицо окрасилось в миллион оттенков красного, и я

посмотрела на ухмыляющиеся лица Грейс и Сары.

Ох! Придурок. Я ненавидела Блейка Коуста.

— Идиот, — упрекнула я зло, посмотрев на него и спрыгнув с его

колен. Даже у Барри на лице была усмешка. Я возненавидела его

вдвойне, когда Сара с Грейс засмеялись.

— Не смущайся. Это мило, нам нравится видеть вас такими

влюблёнными.

— Я в него не влюблена. Он мне даже не нравится.

Мои слова вызвали смех у всех троих. Я взяла Пи за руку и

пошла от них прочь.

Эта шалость была быстро забыта, как только Блейк положил

руку на мое колено в машине. Я забыла, что снова злилась на него, ведь на самом деле я любила его. Очень сильно.

В цирке было очень круто. Должна признать, что радостное

волнение больше вызывал восторг на лице Пи, чем само

представление. Я была уверена, что слоны станут ее новыми

любимыми животными. Особенно, когда она увидела их громадную

величину. Джон, двоюродный брат Грейс, взял Пи за руку и повел ее

в начало очереди. Когда ее подняли и посадили на спину слона, выражение ее лица было бесценным. И таким оставалось на

протяжении всей двухминутной поездки по кругу манежа.

— Я еще раз хочу, — сказала она, когда Джон опустил ее вниз.

— Мы должны дать другим детям попробовать.

Догадаетесь, что мы сделали после этого? Мы попрощались с

Барри и бабушками и снова встали в очередь.

НА ЦЕЛЫЙ ЧАС! Пи не только влюбилась в новое животное, но

также задумалась о новой карьере.

Она собиралась носить костюм с блестками и качаться туда-

сюда на веревочных качелях. Будем надеяться, она передумает.

Я не переставала улыбаться всю дорогу домой. Пи держала на

коленях все свои сокровища, включая маленького серого слоника. У

нее были надувная обезьяна на палочке, книга о цирке, пакет с

наполовину съеденной сахарной ватой, гелиевый шарик в виде

жирафа и пластиковый стакан с арахисом.

Когда мы подъехали к дому, Блейк вытащил сонную Пи из

машины, а я собрала все ее сокровища с ее колен. Кроме мягкого

слоника, его она не отпускала.

— Вот черт! — воскликнула я, потянувшись за гелиевым

шариком.

— Эй, догони его, — приказала Пи, поднимая голову.

— Прости, Пи. Он выскользнул.

— И как же мы теперь его вернём?

— Никак, малышка. О Господи. Не плачь. Пожалуйста, не плачь.

Прости меня. Я куплю тебе ещё один, ладно?

— Хорошо, — плакала Пи, вытирая лицо маленькими

пальчиками. Я понимала, что ее слезы были больше от усталости, чем от чего-либо еще. Обычно Пи не расстраивалась из-за мелочей, ей это было несвойственно. Как правило, она была слишком

счастлива, чтобы париться по пустякам. Я знала, что к утру она

забудет о шарике, но все равно мое сердце болело. Мне было

больно смотреть, как она плачет.

Блейк опустил ее на пол, и я направилась в ванную, чтобы

помочь подготовиться ко сну.

— Я почищу зубы утром. Хорошо?

Сейчас они очень хотят спать.

— Нет. Ты почистишь их сейчас, — возразила я. — Ты ела

попкорн, сладкую вату, шоколад и бог знает, что ещё. Гнилозубые

монстры будут лакомиться твоими сладкими зубками всю ночь.

Подними руки, — попросила я, стягивая с нее кофту. — Ты ведь

этого не хочешь? — поинтересовалась я, пихнув ей в руку щётку с

зубной пастой. — Чисти.

— Р-р-р, — проворчала она с вибрирующей зубной щеткой во

рту. Я расстегнула ее сандалии и сняла с нее шорты. Пи выплюнула

пасту.

— Продолжай чистить. Я схожу за пижамой.

— Нет, бабушка Сара подарила мне футболку. Я хочу надеть ее.

— Ладно, где она?

— В моем рюкзаке, но она чистая. Честное слово.

Я засмеялась и отправилась за рюкзаком. Снова захихикав, я

показала Блейку длинную футболку, на которой были изображены

большие пальцы рук, указывавшие туда, где должна была бы быть

ее грудь, и надпись, гласившая «Именно поэтому я и принцесса, и

босс».

Блейк посмотрел на футболку и спросил:

— Когда ты это сделала? — он развернул экран телефона ко

мне и показал фотографию Пи, сидящую на его коленях и

хихикающую самым девчачьим смехом. Я могла слышать ее смех

даже через фотографию.

— На протяжении всего дня, — призналась я. Он улыбнулся и

провел пальцем по экрану. Я, наверное, разместила фотографий

пятьдесят за этот день. И, может быть, сделала одну, украдкой

засняв беспорядок, который Пи сотворила в ванной.

— Я могу уже закончить? — позвала Пи со второго этажа.

— Нет, я иду.

Я натянула на Пи через голову футболку, которая была довольно

большой, доставая ей почти до колен, и выглядела, как ночная

рубашка. — Давай-ка тебя причешем.

— Ни за что-о-о, — закричала она, прячась под моей рукой.

Отпустив ее, я вымыла раковину от зубной пасты. Пи не

соглашалась с моей теорией, что утром легче будет расчесываться, если расчесать волосы перед сном. Она уверяла меня, что так

придется терпеть боль дважды. Полагаю, в этом был смысл.

Я освежилась и переоделась в баскетбольные шорты и одну из

белых футболок Блейка. Сев на нижней ступеньке лестницы, я

услышала его разговор с Пи.

— Бабушка Сара рассказала тебе, откуда она взялась?

— Да. Она сказала, что это любимая футболка моей мамочки, вот почему этот большой палец немного потерт. Потому что она

спала в ней все время.

— Я тоже помню эту футболку. Она прятала ее десять лет.

Знаешь почему?

— Да, потому что бабушка Сара собиралась порезать ее на

кусочки и сшить одеяло, а моя мамочка этого не хотела. А потом

мама забыла о ней и не помнила, где спрятала. А бабушка Сара

нашла ее внутри плюшевой игрушки.

— Да, именно тогда я впервые увидел эту футболку. Твоя

бабушка нашла ее и решила завернуть в качестве рождественского

подарка. Твоя мама была так счастлива, что, думаю, ее радостные

крики услышали даже на Луне. Она клялась, что это была самая

удобная футболка в мире.

— И она отгоняет плохие сны.

— А тебе снятся плохие сны?

— Нет. Только хорошие. Потому что я счастлива. — Обалдеть.

Ее слова растопили мое сердце.

А последняя часть просто потрясла.

— Потому что у меня есть ты и Микки, и мои бабушки и дедушка.

И все меня любят.

— Это потому что ты такая особенная.

— Нет, это потому что я и принцесса, и босс.

Блейк засмеялся, и Пи захихикала. Господи, я так сильно

любила эту семью. Я залезла к ним в палатку, решив оставить эту

историю об особой футболке между ними. Я была не против.

— Мне очень жаль, что я упустила твой шарик, — произнесла я, садясь рядом с Пи.

— Не страшно. Завтра мы купим другой.

— Пойду, приму душ, — сказал Блейк, подставляя меня. И где, черт побери, я должна взять наполненного гелием жирафа?

— Залезай, — пробормотала я, раскрывая спальный мешок с

изображением героев мультфильма «Холодное сердце». Пи

забралась внутрь, и я застегнула ее в до самой шеи. — Рассказать

тебе сказку?

— Да, про принцессу на горошине.

— Я тебе ее уже сегодня рассказывала.

— Но она же моя любимая, и я ведь принцесса и босс.

— Я тебе покажу принцессу босса, — шутливо припугнула я, защекотав ее животик. Пи завизжала и высвободила руки из

спального мешка.

— Ну, ты ведь упустила моего надувного жирафа.

— Ты маленькая хитрюга. Вот ты кто.

— А кто это?

— Тот, кто вызывает чувство вины, чтобы добиться своего.

— Да, я — хитрюга. А теперь рассказывай сказку.

— Давным-давно, в миллионный раз.

— Микки! — заныла Пи. Я легла на ее подушку и уставилась в

потолок

палатки,

и

стала

рассказывать,

как

положено,

остановившись лишь, когда поняла по ее дыханию, что Пи уснула.

Проведя рукой вверх по ребрам, я прощупала пальцами опухоль и

вздохнула.

— Иди сюда, у меня есть вино, — прошептал Блейк у входа в

палатку. Я убрала руку от признака страшной болезни и выползла

наружу.

— Откуда ты его взял?

— Холден подарил на новоселье.

— Врешь. Ты попросил его принести вино.

— Давай выпьем по бокалу, посмотрим на альбом твоей мамы.

Чем мы и занялись. Я разместилась между ног Блейка, мое

любимое место, и открыла альбом. Мы сделали по глотку вина и

перевернули страницу с фотографией мамы перед отелем.

Следующий снимок, приклеенный с четырех углов липкой бумагой, украшала розовая надпись: «Угадайте, кто только что получил

работу в Атланте, штат Джорджия, на лето? Эта девушка. Я буду

тусоваться с семилетней девчонкой, пока ее родители заняты

ремонтом. Как круто?»

Блейк немного напрягся, когда увидел ее. Я это почувствовала.

Она выглядела грустной, сидя на скамейке в зеленом платье с

оборками и белых перчатках. Надпись гласила: «Это самый

миленький ребенок в мире. Почему она такая отстраненная?»

На следующей фотографии была та же грустная девочка, она

сидела рядом с моей мамой на скамейке перед пианино. В комнате

определенно

велся

ремонт,

пластиковая

стена

являлась

неопровержимым тому доказательством. Дженни смотрела на мою

маму, и так продолжалось на нескольких следующих страницах: небольшие заметки и фото моей мамы и Дженни, играющих на

старом пианино в зоне ремонтных работ. Она имела огромное

сходство с Пи. Я наблюдала, как лицо Дженни менялось вместе с

маленькими платьями в оборку.

Я громко ахнула, когда прочитала следующую надпись и

увидела футболку. Моя мама в нелепой футболке и с грустным

лицом. Под ней была фотография Дженни в роскошной кровати с

шелковым постельным бельем в той же самой футболке.

«Сегодня я отдала свою самую любимую футболку», — гласила

надпись над ее фотографией с печальным лицом. А под

улыбающейся девочкой в футболке моей мамы было написано:

«Новая принцесса и босс. Не могла не отдать ее особенному

человеку».

Следующая часть альбома начиналась с фото молодого

красавца Барри с молитвой вместо подписи: «Прошу тебя, Боже, дай

мне силы». Он был одет в костюм с галстуком и улыбался прямо в

камеру.

Мы с Блейком пили вино и наблюдали, как расцветала любовь

не только к Блейку, но и к Дженни тоже.

Мама любила эту малышку, и каждая страница служила тому

доказательством. Я ни капли не сомневалась, что, если бы мама не

поддалась искушению, Дженни всегда присутствовала бы в ее

жизни. Думаю, если бы она не испытывала чувство вины перед

Сарой за то, что причинила ей боль, она бы поддерживала связь с

Дженни. Я всем сердцем в это верю. По крайней мере, ее внимание

было направлено на Дженни, а не на всемогущий доллар.

«Карма — та еще сука», — такой была следующая подпись,

прямо над черно-белым УЗИ снимком.

— Это ты, — прошептал мне на ухо Блейк.

— Да, — монотонно ответила я. Это я, и моя мама была

влюблена в Барри Холдена. Тяжело было смотреть на фотографии

мамы с разбитым сердцем и, как она переживала все это в одиночку.

Отчаянные попытки связаться с ним на протяжении всей

беременности были подписаны оскорбительными надписями над

фотографиями подавленной женщины.

«Три месяца, а ему по-прежнему плевать», — фото мамы с

рукой на животе.

«На шестом месяце, и мой номер теперь заблокирован», —

снимок разбитого беспроводного телефона на полу и вмятина на

стене. И я была уверена, что разбила она его ногой, судя по

многочисленным кусочкам и деталям, валявшимся вокруг.

«Как я могла быть такой глупой?» —

фотография

с

грудой

подарков, брошенных в самодельный костер. Плюшевый мишка, несколько CD дисков, толстовка, билеты, театральные программки и

старая книга.

«Я так сильно по нему скучаю», — это чье-то фото, вырезанное

из журнала и вклеенное в альбом. Печальные глаза и стекающая

черная тушь.

«Господи, как больно», — на следующем снимке опять была не

моя мама. Это было изображение девушки на коленях, молящейся

небесам с протянутыми руками. Я чувствовала ее отчаяние, агонию

и опустошение, но это была боль не незнакомки, а моей мамы. Она

действительно любила Барри Холдена. Она никогда мне об этом не

рассказывала. По ее словам, это был всего лишь летний роман.

«Я не могу сделать это в одиночку», — на следующей

фотографии моя мама была очень грустной. Судя по размеру ее

живота, я должна была родиться очень скоро.

«Господи, я все испортила для Дженни Линн», — четыре

фотографии Дженни: одна — смешная с респиратором на голове; другая — в ручье с закатанными джинсами; третья — сидя на

коленях моей матери и играя на пианино, и четвертая — с ее отцом.

«Позвони мне, чертов ублюдок!» — еще один разбитый телефон, этот белого цвета.

«Да и пожалуйста! Ты мне не нужен», — это был снимок Барри

без рубашки с улыбкой в глазах и на губах.

Фото было разорвано на семь кусочков и склеено скотчем

обратно.

«Я думаю, что ты — ничтожество», — надпись была сделана под

статьей об открытии Зазен Ризорт в Питтсбурге, в которой

говорилось,

насколько

жители

города

взволнованы

новыми

рабочими местами и реконструкцией целого квартала. И фото Сары

с Барри и Дженни.

«Надеюсь, ты будешь гореть в аду!» — еще одна статья: «Зазен

Ризорт открывается в Чарльстон».

«Это девочка. Как вам имя Макайла?» — новое фото УЗИ.

Стрелочка указывала на определенную часть тела, подтверждая, что

это девочка.

«Святой Боже на небесах. Я влюбилась. Вполне возможно, впервые в жизни. Я же говорила, что ты мне не нужен...» —

слова

были написаны прямо над ее головой, и на последних двадцати

страницах альбома надписи стерты. Больше не было печали, больше никакой боли и никакой мольбы. Одинокое разбитое сердце

исцелилось. Моя бабушка стояла у больничной кровати и целовала

новорожденную малышку, которую держала моя мама, в голову.

Целовала меня.

На самой последней фотографии была я, и надпись гласила:

«Это любовь всей моей жизни. Может, я и не последовала за своей

мечтой в Вегас, но у меня теперь есть кое-что получше.

Для меня не существует ничего, кроме этой девочки. Я только

что записалась в школу для подготовки медсестер и, должна сказать, немного этим взволнована. Я буду продолжать играть, и когда-

нибудь буду выступать в Чикагском симфоническом оркестре.

А пока, я собираюсь заниматься этим прекрасным маленьким

человечком. Я ее так сильно люблю и, завершая свой год, заявляю

следующее:

Я, Виктория Рэйн Карли, провела лучший год в своей жизни. Я

являюсь идеальным примером человека, который благодарит Бога

за не отвеченные молитвы. Это того стоило, и я не задумываясь

сделала бы это снова».

Вздохнув, я зарыла альбом.

— Моя мама любила его. Почему она мне об этом не

рассказала?

— Не знаю, думаю, это было серьезнее, чем просто летний

роман, — Блейк притянул меня ближе к себе и поцеловал в щеку.

— Несомненно. То есть, я же родилась в сентябре, и почему я

не подумала об этом раньше? Она забеременела мной где-то в

январе, следовательно, ее летний роман длился дольше, чем то

лето.

— Ты ведь знаешь, что он ответит на любые твои вопросы?

— Думаешь? Думаешь, он знал об этом? Я имею в виду, мама

пыталась рассказать ему с самого начала.

— Нет, не думаю, что он знал. Барри — хороший человек. Это

правда. Он бы позаботился о тебе, даже если бы ему пришлось

скрывать это он нее.

— Твоя очередь. Расскажи мне, что было после того, как ты

потерял отца.

— Я полагал, что просто помогу тебе избавиться от этих

баскетбольных шорт.

— Может, я и позволю тебе это... Если ты закончишь свой

рассказ.

— Нет, достаточно для одного вечера. Я все еще не видел тебя

маленькой.

— Ты тянешь время, и ты видел. Я была манипуськой.

— Ты и сейчас крохотулечка.

— Блейк...

— Я больше не хочу об этом говорить. Это бессмысленно.

Пойдем спать. Завтра у меня трудный день.

— Ладно, оставайся лицемером. Я иду спать.

— Ты не можешь сказать такое и уйти, — Блейк крепче сжал

меня, не позволяя сбежать. — Что это значит? Почему это я

лицемер?

— Как часто ты об этом говорил? О том, что случилось с

Дженни?

— Не часто. Никогда. Ни разу. И меня это вполне устраивает. Я

могу рассказывать Пи истории о ней, когда вспоминаю что-нибудь

интересное. Разве не в этом смысл? Ты ведь об этом и говорила.

— А ты говорил... Что я не хочу смотреть на старые фотографии

по какой-то причине. Ты хотел, чтобы я взглянула в лицо этой

причине, чтобы смогла оставить ее в прошлом и двигаться дальше.

Ты ведь сказал мне перестать думать и просто смотреть. Именно эти

слова и делают тебя лицемером.

— Нельзя сравнивать это с тем, что пережил я.

— Почему? — меня мгновенно охватила злость, я отстранилась

и повернулась к Блейку. — Потому что ты видел, как умирала

Дженни, и это отличается от того, через что прошла я? У тебя была

мама, Барри и Сара по-прежнему находились рядом. У меня не

было никого. Мне все приходилось делать самой. Не смей говорить, что твоя история печальнее моей. Мне тоже больно, Блейк.

— Утратить любовь всей своей жизни не то же самое, что

потерять родителя. Если помнишь, мой отец тоже умер? Но ты и

понятия не имеешь, каково это лишиться того, с кем тебя так много

связывало.

На этот раз Блейк не удерживал меня. Я встала и посмотрела на

него. Его слова больно ранили меня. Грудь сдавило, и на глаза

навернулись слезы. Дженни была любовью всей его жизни, и мне

никогда не сравниться с ней.

— Да, ты прав. Не стоит нам говорить об этом. Спокойной ночи.

— Макайла.

— Все хорошо, Блейк. Пойдем спать.

— Нет, не хорошо. Я ранил твои чувства и сожалею об этом. Иди

сюда, пожалуйста.

— Нет, все хорошо. Я устала. У нас был насыщенный день, —

внешне мне удавалось держаться намного лучше, не показывая

своих истинных эмоций. Внезапно я почувствовала острое желание

схватить гелиевую ручку.

— Точно?

— Да, Блейк. Правда. Ничего страшного. Не переживай.

Я забралась в палатку и, сдерживая слезы, подождала, когда

Блейк выключит везде свет и залезет следом. Одна слезинка

скатилась по переносице, когда он придвинулся ко мне сзади и

поцеловал в затылок. Заставляя себя расслабиться, я старалась

дышать спокойно, глубокий вдох и медленный выдох.

— Я люблю тебя, Макайла.

Я не ответила ему. Не могла, иначе бы он понял, что я плакала

или, по крайней мере, пыталась сдержаться. Вместо слов, я

прижалась к Блейку еще теснее, показав тем самым свою любовь.

Мне были ненавистны все эти эмоции, которые я испытывала. Мой

разум хотел думать о маме и о том, почему она никогда не

рассказывала о своей любви к Барри. Мой мозг также хотел понять, почему я чувствовала себя такой уязвленной и преданной Блейком.

Может, на самом деле дело было в том, что меня никогда не

поднимут на тот же пьедестал, что и Дженни?

Или я, таким образом, пыталась оттолкнуть его чуть больше? Я

подождала, пока дыхание Блейка выровняется, и выскользнула из

его объятий. Мне нужна была ручка.

— Макайла, — тихо позвал он с грустью в голосе.

Я остановилась на полпути. Решительно, но тихо я произнесла:

— Не надо, — и вылезла из палатки. Блейк не последовал за

мной, и у меня было стойкое ощущение, что он тоже стоял на своем.

Я схватила сумочку и поднялась на второй этаж, подальше от

Блейка. Некоторые люди подсели на наркотики, другие — на

алкоголь; я увлеклась чернилами.

Выбрав комнату Пи, я закрыла дверь и включила приглушенный

свет над окном. Раздвинув шторы, я глянула на окрестности. Дом

идеально подходил для семьи, и обе бабушки и дедушка жили

недалеко. Качели, установленные через дорогу, говорили о том, что

в этом квартале жили и другие дети. Пи не помешали бы друзья. И

это делало меня счастливой. Я наблюдала, как молодая пара в

джипе подъехала к обочине через пару домов дальше по улице.

Парень подождал, пока его девушка подойдет к двери и помашет

ему, а потом отъехал. Я тяжело вздохнула и провела прямую линию

по руке. Конец линии закруглился, и я нарисовала перо.

Скрытые намеки, которые мама посылала мне на протяжении

всей моей жизни, стали обретать смысл. Барри Холден разбил ей

сердце. Вот почему у нее никогда не было никого другого. Мама

больше никому не позволяла приближаться к ней так близко. Слова

мудрости прозвучали ее голосом у меня в голове: «Только ты

делаешь меня счастливой, Микки, помни об этом. Никогда не

позволяй мужчине доводить тебя до слез. Никогда не давай им такой

силы. Только ты можешь быть причиной своей грусти. Уходи от

всего, что вынуждает тебя чувствовать грусть, одиночество или

злость. А все, что заставляет тебя улыбаться — держи и не отпускай.

Ты всегда сможешь взять себя в руки. Ты не Шалтай-Болтай, и

королевской рати не существует. Не трать время на людей, которые

любят тебя только когда им это удобно. Если ты улыбаешься только

внешне, ты несчастлива. Пора двигаться дальше. Помни, что быть

счастливой — это выбор. Если ты не счастлива, значит, делаешь это

неправильно. Счастье — это внутренняя работа. Никогда не

передавай эту власть мужчине».

Я поняла, двигая ручкой по коже, что с самого моего рождения

мама внушала мне эти принципы. Всю мою жизнь она говорила о

том, как сильно любила моего отца. С самого первого дня защищала

меня, не хотела, чтобы я пережила такую же боль. Мама подсказала

мне смысл жизни, и поэтому я смогла все пережить. Благодаря ей я

сидела тут и рисовала на своем запястье крошечную букву П.

— Дженни встречалась с Райаном, когда я узнал, что она

больна.

Я перестала рисовать и дернула головой в сторону темного

силуэта, застывшего в дверном проеме. Я молчала и не двигалась.

Блейк подошел ко мне и сел рядом со мной. Схватив за лодыжки, он

подтянул меня к себе, положив мои ноги поверх своих. Затем взял

мою руку и повернул к свету.

— Это офигенно. В смысле, твой рисунок очень похож на Зельду

и львят. Нарисуй мне тоже.

— Что? — спросила я, пытаясь скрыть улыбку. Боже. И почему

он должным быть таким правильным?

— Нарисуй это мне. Вот тут. И это тоже, — попросил он, указывая на слова «Я люблю Пи», выведенные каллиграфическим

почерком. Я над ними как раз работала, когда он прервал меня.

Крошечная горошинка, которую я всегда пририсовывала в конце ее

имени.

— Давай, нарисуй. У меня есть для тебя история.

Я заглянула ему в глаза, размышляя, стоит ли это делать. Блейк

пошевелил рукой и поцеловал меня в губы. И я начала с прямой

линии позвоночника Зельды.


***


— Не могу поверить, что ты это делаешь. Папа бы этого не

хотел, — закричал я на мать.

— Блейк, он этого хотел. Твой отец организовал все это еще

до того, как покинул нас. Он хотел, чтобы мы поехали домой в

Теннесси.

— Это не мой дом. Я даже не помню, чтоб там жил. Я туда не

вернусь. Не могу поверить, что ты собираешься продать театр, над которым он работал всю жизнь. Просто продашь за деньги.

— Это не имеет никакого отношения к театру. Все дело в

Дженни Линн, — Моя мать умела ударить в лицо правдой, о

которой ты даже не подозревал.

— Что? Нет, это не так. Проблема в том, что ты ожидаешь, что я уеду из дома, и хочешь продать дело всей жизни моего отца.

— Правда? Я вот вижу совсем другое, — я внимательно следил

за тем, как мама взяла мою футболку с концерта «Линкин Парк», встряхнула ее и продолжила складывать выстиранное белье на

кухонном столе. — Я думаю, ты боишься оборвать эту нить.

— А?

— Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю. Дженни ушла, и

ты не можешь с этим смириться. Если она перестанет

приходить в театр, на этом всё, ты больше не сможешь ее

видеть.

— Дело не в этом.

— Отпусти ее, Блейк. Она заслуживает большего. Позволь ей

найти себя.

— Не могу.

— Тебе придется, Блейк. Займись учебой, получи диплом. Ты не

хуже меня понимаешь, что театр тебе не нужен. Ты хочешь

стоить карьеру, и это нормально. Если это сделает тебя

счастливым. И мы с тобой знаем, что твой отец хотел, чтобы

его дело продолжали с такой же любовью, какую испытывал он. И

это не ты.

— Но Дженни любит этот театр.

— Именно об этом я и говорю, Блейки.

— Перестань меня так называть! Я не знаю, как жить без нее.

Я не хочу!

— Понимаю, это тяжело. Мы все через это проходили хотя бы

раз в жизни.

— Правда? Твое сердце разбивали?

— Да, в тот день, когда мы похоронили твоего отца. Он

всегда был для меня единственным.

— Как бы мне хотелось, чтобы нам снова было по

тринадцать. Чтобы Дженни снова втянула меня в неприятности.

Мне так хреново.

— Я знаю. Но обещаю, все наладится. Ты еще школу даже не

закончил. Ты еще влюбишься и подаришь мне полдюжины

маленьких внучат.

— Чёрта с два! — мы с ней засмеялись, и я знал, что она

права.

Как только все бумаги были подписаны, театр больше нам не

принадлежал. И у Дженни больше не было причин со мной

разговаривать. Мой план показать ей, что она мне не нужна, летел в тартарары. Ей было все равно. Она лишь хотела

продолжать жить без меня. Она все портила. У нас ведь были

планы на совместную жизнь.

Еще до закрытия театра она игнорировала меня, но я хотя

бы видел ее. Это было лучше, чем после закрытия. Я последовал

совету Холдена и делал все возможное, чтобы занять себя. Я

освоил работу отдела бухгалтерии как свои пять пальцев.

Оставался допоздна, изучая доходы и расходы компании, пока

глаза не начинали болеть. Хотя это помогало, и мне нравилось

работать на Холдена, всё было по-другому. С каждым днем я

скучал по Дженни все больше. И лучше не становилось. Вообще.

Как-то в пятницу вечером я болтался с парнями из школы, мы

пили пиво и слушали музыку. Не было никакой вечеринки, никаких

девчонок, лишь несколько парней зависали в гараже Джерома.

Напиваться было хуже всего, и я каждый раз клялся, что

больше не буду. Алкоголь лишь усиливал тоску по Дженни. Боже, я

просто хотел Дженни. Я бы все отдал, чтобы вернуть ее.

Блейк: «Привет, прогуляем уроки вместе?»

Я не ожидал, что она ответит. И это хорошо, потому что

она не ответила.

— Эй, я сваливаю, ребята, — сказал я, вставая с перевернутой

вверх дном корзины.

— Ты сможешь сесть за руль?

— Да, я выпил только две банки. Остальное допью дома.

Увидимся, неудачники.

— Пока, дружище.

Я подхватил упаковку с двенадцатью банками подмышку и

направился к машине. Ой, погодите. У меня осталось всего пять.

А это означало, что мне, вероятно, не стоило садиться за руль.

Я был пьян.

Да и хрен с ним.

В отличие от моего отца, мне нечего было терять. Да и

какое это имело значение? У меня не было проблем с вождением. Я

нормально вел машину. Просто поехал не домой. Не к себе домой.

Я понял, что она дома, и мне стало немного легче.

Припарковавшись у обочины, стал наблюдать, как в ее окне

менялся цвет. В комнате было темно, но включен телевизор.

Внимательно следя за окном, я отправил ей сообщение.

Блейк: «Я перед твоим окном».

Конечно же, штора дернулась, и я стал ждать. Через

несколько минут Дженни открыла входную дверь в длинной

футболке. Она сердито посмотрела на меня и потопала в мою

сторону босиком. Господи, какой красивой она была.

— Ты чокнутый? — заорала Дженни.

— Залезай в машину.

— Нет. Что ты тут делаешь?

— Что ТЫ тут делаешь? Еще нет и девяти. У твоего дружка

денег не хватает вывести тебя на свидание?

— Чего тебе надо?

— Прости. Я не хотел. Пожалуйста, сядь на минутку.

— Блейк, ты должен остановиться.

— Пожалуйста, сядь в машину. Ты стоишь на улице

полураздетая.

— У меня под футболкой шорты, ревнивец, у которого нет

никакого права ревновать, — я тоскливо улыбнулся, наблюдая, как

Дженни обошла машину спереди.

— Ладно, я сижу. Чего ты хочешь?

— Тебя.

— Блейк, пожалуйста, перестань. Мне нужно, чтобы ты меня

отпустил.

— Я в это не верю. Ты с ним трахалась?

— О, господи! Я ухожу.

— Это закономерный вопрос. Думаю, у меня есть право знать.

— Серьезно? У тебя кто-нибудь был за последние семнадцать

дней?

— Восемнадцать.

— Еще нет полуночи. Так был?

— Да, — я тяжело вздохнул, барабаня пальцем по рулю.

— Ага, я так и думала. Подружка Фарры, Лесли, рассказала ей.

— Я даже не знаю, кто такая Лесли, и я ненавижу эту Фарру.

Перестань с ней тусить.

— Нет. Разве ты не хочешь теперь узнать о том, как я

трахаюсь в Райаном? Разве не таков был уговор? Ну, скажи мне?

Или мне рассказать? Разве ты не хочешь узнать, как, сидя у него

на коленях, я раскачиваюсь на его …

— Перестань. Просто остановись, Дженни. Мне очень, очень

жаль. Прости меня за все, что я сделал. Черт побери, ты

обращаешься со мной, как с убийцей. Твое наказание не

соответствует преступлению. Я ненавижу это. Ненавижу, что

ты не разговариваешь со мной. Где он сейчас? Думаешь, он сидит

и думает о тебе, как я? Вовсе нет. Он хочет тебя из-за твоего

отца. Открой уже глаза, мать твою!

— Вообще-то, он пригласил меня сегодня на свидание. Он

собирался на вечеринку своего братства. Вот так-то.

— Почему ты здесь? Папочке не нравится, что ты

встречаешься со студентом?

— Сейчас мой отец доверяет Райану больше, чем тебе. Черт

возьми, твой отец по-дурацки погиб, сев пьяным за руль. И от

тебя воняет, как от пивной бутылки.

— Тогда почему ты тут сидишь?

— У меня разболелся живот, хотя это не твое дело.

— Дженни, мы можем все исправить? Можем хотя бы

попытаться?

— Ты нарисовываешься тут пьяный и хочешь, чтобы я

попробовала? Мы оба уже знаем, что хотим от жизни разного. Ты

давай, строй свою карьеру. А я просто хочу заниматься музыкой.

— Я тоже этого хочу. Я подарю тебе столько детей, сколько

пожелаешь. Пожалуйста, детка.

— Не называй меня так, — усмехнулась она. — Все кончено, Блейк. Пожалуйста, живи дальше.

— Я этому не верю. Не верю ни на секунду, что ты так

думаешь.

— Это правда, Блейк. Отпусти меня.

Дженни не остановила меня, когда я развернул ее к себе и

поцеловал в губы. Она не поморщилась, но и не остановила меня.

Это был всего лишь легкий, нежный поцелуй, но достаточный, чтобы я возненавидел себя еще больше. Я так скучал по ее

поцелуям.

— У тебя губы горячие. Ты в порядке?

— Да, я ходила к врачу. Он назначил антибиотики.

— От чего? Что с тобой?

— Стрептококк.

— И ты только что поцеловала меня? — поддразнил я.

Дженни печально улыбнулась, и я всем сердцем хотел, все

исправить.

— Технически, это ты поцеловал меня.

— Ты ведь знаешь, что я тебя люблю?

— Знаю, Блейк. Я тоже тебя люблю, но думаю, нам с тобой

надо немного повзрослеть, прежде чем задумываться о будущем.

— Думаю, ты права, но я все равно женюсь на тебе, и я по-

прежнему буду хреново относиться к Райану.

— Ты сводишь моего отца с ума. Я слышала, как он

рассказывал маме, что ты разбираешь его компанию по

косточкам.

— Ага, но спроси его, как много денег я ему уже сэкономил.

— О да, он знает. Я слышала, как он говорил ей об этом. Он

гордится тобой и волнуется за тебя. Как и я.

— Почему? Со мной все нормально.

— Ты выпил и за рулем, Блейк.

— Ну, в моих мыслях это не казалось таким глупым, хотя

сейчас, когда ты произнесла это вслух, кажется.

— Позвони маме, чтобы она приехала и забрала тебя.

— Нет. Я в порядке, но обещаю, что больше не буду так

делать.

— Как хочешь, увидимся как-нибудь, — Дженни наклонилась, чтобы поцеловать меня, и я придвинулся ближе.

— Позвони маме, — произнесла она над моими губами. Только я

подумал, что она поцелует меня, как Дженни вытащила мои ключи

и выскочила из машины. Я позвал ее, но она не остановилась. Мне

оставалось либо позвонить матери, либо устроить сцену и

разбудить Холдена. Я не хотел ни того, ни другого.

Следующим утром я все еще спал, когда Холден постучал по

стеклу и отдал мне ключи.

— Отправляйся домой, Блейк.


Глава 14


— И почему мне кажется, что ты собираешься сказать, что

хочешь остановиться? — поинтересовалась я. Блейк заправил прядь

волос мне за ухо, и я задумалась, был ли Барри тем единственным

для моей мамы. Таким же, как Дженни была для Блейка, а Блейк для

меня. Любила ли она его также сильно? Эта мысль вызвала во мне

ещё больше ненависти к Барри. Он лишил ее любви, разбил ей

сердце и не дал ей шанса найти когда-либо новую любовь.

— Потому что так и есть. Ты меня поражаешь. Это же искусство.

Может, тебе стоит заняться татуировками.

— Могу я написать на твоей груди?

— Гм, конечно.

Блейк поцеловал меня, когда стянул футболку через голову. Над

его бьющимся сердцем я вывела тем же вычурным шрифтом буквы

ДЛХ.

— Дженни Линн Холден, — произнес он, касаясь пальцами

надписи.

— Да, Дженни всегда будет здесь.

— Это правда, — Блейк усмехнулся и взял меня за обе руки.

— И это хорошо. Она может оставаться тут, но ты должен

сделать себя счастливым. Никто, даже Пи, не может сделать это за

тебя. Всё зависит от тебя самого. Нельзя больше винить своего отца

или Дженни. Такова жизнь. И в ней случается всякое.

— Почему ты умнее меня? Я старше, это я должен давать тебе

советы.

— Я хочу услышать об этом, Блейк.

— Хорошо, только не сегодня.

— Ты много раз оттягивал этот разговор, в следующий раз

начнешь с самого важного. Не хочу слушать о мудаке Райане или

стервозной Фарре. Я хочу узнать о тебе и Дженни.

— Зачем? Микки, ты ведь уже знаешь, чем все закончилось.

— Разве?

— Пойдем спать.

Я не сомневалась, что на этот раз Блейк действительно заснул, и в скором времени я тоже вырубилась.

Прижавшись спиной к груди Блейка и положив руку на спину Пи,

я почувствовала себя лучше. Кажется, я начала понимать маму, и

почему она не показывала мне это задание из колледжа. Она не

хотела, чтобы я увидела, как сильно она любила Барри, но мне

хотелось большего. Я собиралась поговорить с ним еще раз.

Вздох.

— Микки?

— Микки?

— Микки?

— Хм, что такое, Пи? — пробурчала я, пытаясь открыть глаза.

— Хочу, чтобы ты уже проснулась.

— Который час? — я громко потянулась и зевнула.

— Не знаю, мне только четыре.

Я повернула голову к пустой подушке Блейка и поискала свой

телефон. Его нигде не было. Пока я не заметила его у окна со

стороны Пи.

— Ты можешь прочитать время на микроволновке.

— Я забыла, как выглядит восьмерка.

— Вот так, — показала я, нарисовав цифру на ее ладони. — Чем

хочешь сегодня заняться?

— Покататься на инвалидном кресле.

— Идём, чудачка. Мне надо в туалет.

— Я есть хочу.

— Ладно, дай мне минутку. Хочешь поплавать сегодня в

бассейне? Может, нам стоит сходить и познакомиться с соседями. Я

видела детские качели через дорогу. Спорим, там живет маленькая

девочка, с которой ты можешь поиграть?

— Нет. Мальчик. Я ему язык показала в окно.

— Какое окно?

— В машине бабушки Грейс.

— Почему ты так сделала? Это нехорошо. Может, он хотел

подружиться с тобой и вместе играть.

— Ага, он же ведь мальчик, так что-о-о.

Откуда дети берут это?

— Что хочешь на завтрак? — спросила я.

— Ты много писаешь.

— Я спала. Ты тоже много писаешь после сна. Иди в свою

комнату и поищи мой телефон. Хорошо?

— Ладно, — Пи убежала и затопала по ступенькам. Она больше

походила на стадо слонов, чем на маленькую девочку.

— Будешь овсянку? — крикнула я ей. Она держалась за перила, спускаясь по лестнице и ступая на каждую ступеньку сначала правой

ногой.

— Буду. Потом мы можем покататься на инвалидном кресле?

Господи боже!

— Пи, мы не можем просто взять и кататься на инвалидном

кресле, где ты предлагаешь нам это делать?

— В больнице, глупая.

— О, конечно. Мы не можем это сделать.

— Нет, можем.

Посмотрев на часы, я вылила остатки молока в кружку Пи и

проигнорировала ее слова.

— Я хочу шоколад.

— У нас его нет, придется сходить в магазин до прихода папы.

Иди, запиши в список.

— Я не знаю, как это слово пишется.

— Я тебе помогу.

Овсянка Пи остыла на кухонной столешнице еще до того, как

она закончила выводить слово из семи букв. Она растянула его на

весь лист и закончила буквой «д», скругленной по краю страницы.

Мы с Пи оделись и позвонили Грейс. Я даже молока купить не

могла, потому что у меня не было дурацкой машины.

Грейс тоже не было дома. Они с Сарой покупали подарки на

день рождения Пи. Здорово.

— Алло.

— Привет, можешь привезти мне машину? А Барри тебя заберет.

У нас нет молока.

— Может, я привезу молоко, когда поеду домой с работы?

— Да, хорошо. Нам нужна еще одна машина.

— На твое имя?

— В смысле?

— Ничего. Забудь. Мне нужно идти, Макайла. Я привезу молоко.

— Ладно, — что, черт побери, это значило? На мое имя? — Нам

не повезло, у нас нет машины, — объяснила я Пи.

— Ну, значит, идем гулять.

— Хочешь погулять? Хорошо. Неплохая идея. Может быть, ты

сможешь поиграть с соседским мальчиком.

— Может, не смогу.

Я засмеялась и помогла Пи обуться. Наш район был идеальным

для прогулок. Ухоженные лужайки, и все такие дружелюбные.

— Хочешь, я расскажу тебе историю? — спросила Пи, подбирая

с земли палку.

Не особо...

— Конечно.

— Ладно, это история о девочке, которая жила в цирке, — я

слушала ее вполуха, когда мой взгляд остановился на открытом

гараже на углу.

— Подожди, Пи. Расскажешь чуть позже. Идем.

— Куда идем? Мы не знаем этих людей.

— Оставайся здесь. Никуда не уходи.

— Почему?

— Просто делай, как я говорю. Подожди тут, — велела я, указав

пальцем на ее растерянное лицо. Я оставила ее стоять посреди

тротуара, пока сама постучала в дверь.

— Привет, чем могу помочь?

— Это прозвучит очень безумно, но я хотела спросить, можно ли

позаимствовать у вас ненадолго инвалидное кресло?

— Что, простите?

— Я же говорила, — прыснула я со смеху, — это прозвучит

безумно. Видите ту малышку вон там? — спросила я, оглядываясь

на Пи, которая смотрела на меня так, будто у меня вырос драконий

хвост, — она вынесла мне весь мозг, желая покататься на

инвалидном кресле. Не знаю, зачем ей это нужно. Не понимаю, откуда у нее берется половина таких идей.

— У меня ест внучка примерно ее возраста, — улыбнулась дама

в ответ, вытирая руки полотенцем, — Лейси все время играет с этим

креслом, когда приезжает в гости. Пару лет назад я сломала ногу и

вынуждена была пользоваться им. Берите, не стесняйтесь. Просто

поставьте потом на место, когда наиграетесь.

— Спасибо вам огромное. Она будет ужасно счастлива.

— Да не за что. Я рада, что смогла порадовать ее.

Я снова поблагодарила ее и пошла за своей растерянной Пи.

— Ладно, идем.

— Что это было?

— Ты в порядке? Кажется, ты слегка прихрамываешь. Ты

поранилась?

— Нет. Не думаю. Я не падала.

— О, очень жаль. У тебя должно что-нибудь болеть, чтобы

ездить на инвалидном кресле.

Пи упала на землю и схватилась за коленку. Я расхохоталась и

взяла ее на руки.

— Микки, мы в тюрьму попадем, — с беспокойством произнесла

Пи, когда я посадила ее в кресло.

— Не попадем. Я спросила разрешения. Эта леди одолжила

тебе кресло.

— Правда? — спросила Пи, хватаясь за колеса.

— Ага, но мы должны будем вернуть его на место, когда

накатаемся.

— Не трогай. Я сама могу это делать.

— Хорошо, езжай направо. Нет, направо. А это налево, —

произнесла я, когда она повернула туда, откуда мы пришли. Мы с Пи

продержали кресло два часа. Я поместила фото Пи на стене Блейка

и заволновалась. Он ничего не написал под ним. А потом я

успокоилась, он же работал. У Блейка не было времени

просматривать мои глупые снимки в Фейсбуке. Как бы там ни было, я перестала об этом думать и провела день с Пи. Закончив

прикидываться раненными, мы отправились купаться и устроили

пикник во дворе. Я сидела в кресле у бассейна, и когда Пи

забралась ко мне на колени, я поняла, что она вот-вот заснет.

— Хочешь пойти прилечь в палатке? На улице ужасно жарко.

— Нет, я не устала, — заверила меня Пи, прижавшись к моей

груди. Я покачала головой и устроилась поудобнее. Если бы только

она знала, какой тяжелой была, когда засыпала, она не заставила

бы меня нести ее на руках. Пи бормотала что-то о том, чтобы

запустить в бассейн золотых рыбок, и я не стала говорить ей, что

они умрут. Она стала бы настаивать, чтобы мы попробовали. Я

включила телефон и вздохнула, от Блейка по-прежнему ничего не

было. Казалось, всё было хорошо, но не совсем. И почему я не

могла просто позвонить ему? Или отправить сексуальное или

смешное сообщение? Почему всё должно быть именно так?

Я просматривала фотографии своей счастливой жизни, пока Пи

спала у меня на коленях. Я чуть не выронила телефон из рук, когда

на экране высветился список моих контактов. Я даже не думала об

этом. Нажала кнопку вызова и поднесла телефон к уху.

— Привет, Микки. Я как раз думал о тебе.

— Можешь приехать?

— Сейчас? Все в порядке?

— У меня есть вопросы. Ты знал, что моя мама любила тебя?

Я замолчала, ожидая, что он повесит трубку.

— Я в пятнадцати минутах от вас. Скоро буду.

Я занесла Пи в дом, положила ее в палатку поверх спального

мешка и сходила наверх за фотоальбомом. Я хотела, чтобы он

увидел то, что видела я. Я желала, чтобы Барри узнал, через что он

заставил пройти мою маму. Вытаскивая коробку из шкафа, один из

клапанов зацепился за ковер, и коробка развалилась.

Отлично. Я начала собирать с пола фотографии, и тут заметила

мамин ноутбук. Мое сердце бешено заколотилось, словно я сделала

что-то запрещенное, мне казалось, что она начнет ругаться, что я

взяла ее ноутбук. Я расстегнула молнию на пластиковом пакете, в

котором он находился, и вытащила шнур. Ноутбук сразу же

включился, и я улыбнулась, ожидая, пока откроются окна. Очень

медленно, но, в конце концов, он загрузился, и на экране появилась

наша с ней фотография, на которой мы играли в видео игру, когда

она в очередной раз лежала в больнице. Это была игра «Crash Bandicoot». В ней я была профессионалом. Если я не делала

домашнюю работу или не рисовала на руке, я играла в эту дурацкую

игру.

Я посмеялась над несколькими документами в папке под

названием «Школьные работы Микки». Просмотрела доклад об

акулах и презентацию, которую должна была сделать для рекламы

хозяйственного мыла. На глаза навернулись слезы счастья, пока я

смотрела, как мама сняла с головы бандану и опустила ее в

мыльную воду, а когда потянулась к тазу и вытащила ее обратно, это

оказался длинный парик.

Боже, как я по ней скучала.

Ее смех вперемешку с моим хихиканьем был музыкой для моих

ушей. В тот день она ужасно себя чувствовала, но все равно встала

с дивана и позволила мне снять на камеру, как она воспользовалась

волшебным мылом. Парик был ее идеей. Как только мы всё сняли, она снова рухнула на диван. Я смахнула слезы и открыла папку под

названием «Сохраненные письма». Я склонилась над экраном, когда

увидела письмо Саре:

«Сара,

Я понимаю, что извинения не исправят того, что я тебе

сделала, но это всё, что у меня есть. Ты и представить себе не

можешь, как я скучаю по вам, ребята. Я знаю, ты чувствуешь, что, будучи твоим другом, я предала тебя. Клянусь, это не так. Мы с

тобой сблизились только в самом конце. Твое отношение к своим

мужу и ребенку служили мне оправданием в моей голове. Я говорю

это не в плохом смысле. Я просто говорю, что для тебя важнее

был гостиничный комплекс, а не семья. Ты отмахивалась от

Дженни, чтобы разобраться с электриками, картой вин, новым

декором или что там еще требовало твоего внимания. Я

оправдывала

свои

чувства

к

твоему

мужу

и

ребенку,

воспользовавшись отсутствием внимания и заботы с твоей

стороны.

Я действительно желаю вам с Барри всего наилучшего и

надеюсь, что Дженни продолжит показывать вам, насколько она

особенная, и вы оба продолжите это видеть. Знаю, я была

неправа, и, если бы я могла все исправить, я бы это сделала. Я

понимаю, что ты не хочешь это слышать, Сара, но я любила его.

И до сих пор люблю. Думаю, мы все запутались в клубке эмоций, и, наверное, Барри искал что-то, что не мог получить дома. Я не

искала ничего, кроме работы. А нашла запретную любовь, и мне

очень жаль. Я не хотела влюбляться в него. Тем не менее, это всё, что я могу. Я попросила твоего прощения, и я простила себя.

Уверена, ты знаешь, что я пыталась связаться с Барри. Не для

того, чтобы вернуть его.

Я собираюсь подарить жизнь его дочери. Буквально в любой

день. Уже перехаживаю три дня установленного срока. Это моя

последняя попытка связаться с ним. Мне ничего не нужно. У меня

все хорошо, и она тоже будет в порядке, но я просто хотела, чтобы он знал. Что он решит делать дальше, зависит только от

него.

Виктория Карли».

Почему люди, которых я, как мне казалось, любила, превращались в людей, с которыми я не хотела иметь ничего

общего? Я больше не хотела разговаривать с Барри, мне надо было

поговорить с Сарой. Каждый раз, когда я думала, что все поняла, меня снова чем-нибудь ошарашивали. Сара знала обо мне, она

скрывала это от Барри. Я ненавидела ее. Она могла бы рассказать

ему.

Я могла бы знать Дженни.

Я вытерла слезы и побежала открывать дверь. Злость

наполняла меня с каждым вздохом. Я вдыхала ярость, а выдыхала

гнев.

— Она знала! Сара знала обо мне с самого начала! — закричала

я, стараясь при этом не разбудить Пи.

— Выйди сюда, Макайла, — попросил Барри тихим, вымотанным голосом. Он выглядел усталым, словно постарел с

нашей первой встречи. Я вытерла глаза обеими руками, как обычно

это делала Пи, и села на бетонную ступеньку.

— Мама рассказала ей. Она отправила ей письмо на

электронную почту еще до моего рождения. Почему ты не

перезвонил ей?

— Я боялся.

— Чего? Что ты имеешь в виду?

— Я боялся, что не смогу отпустить ее. Я ее тоже любил, Микки.

Любил очень сильно, и мне было ужасно тяжело отказаться от нее.

— Но тебе не пришлось бы этого делать, если бы Сара

рассказала тебе. Она знала, Барри. Разве тебя это не бесит?

— Нисколько. Тогда это не имело бы значения, Макайла. Твоя

мама спасла мой брак. Если бы она не вмешивалась в то, как мы

растили нашу дочь, я не знаю, где бы мы были. Мы были заняты, пытаясь воплотить мечту. Я был влюблен в твою маму, но благодаря

ей, я влюбился в свою жену, возможно, впервые. Твоя мама сделала

это, вмешавшись в мою жизнь. Она сводила меня с ума. Каждый раз, когда я оборачивался, Дженни была в джинсах. Ты знаешь, каким

предприятием я управляю. Мне нравится, чтобы всё было

продумано и продуктивно, чтобы всё соответствовало требованиям.

Дженни и Виктория, бегавшие в джинсах и футболках с глупыми

высказываниями, не вписывались в общую картину.

— Расскажи мне, как это произошло. Когда начался ваш роман?

— Примерно спустя месяц, после ее приезда.

— Расскажи мне.

Барри тяжело вздохнул и вложил мою руку в свою. Я посмотрела

на него, а затем снова опустила глаза к его рукам, сжимавшим мою

ладонь.

— Кругом был бардак. Отель работал, но повсюду шли

ремонтные работы. Твоя мама и Дженни болтались, в основном, в

соседнем здании. Когда-то это был французский ресторан, и мы

купили его вместе с гостиничным комплексом. Мы оставили старый

обеденный зал работающим, пока соседний перестраивался.

Дженни с твоей мамой обитали там.

— Потому что там оставили пианино, — произнесла я, скорее

утвердительно, а не как вопрос.

— Да. Однажды вечером твоя мать пришла и нашла нас, чтобы

потащить меня туда и показать, как играет Дженни. Сара была по

уши в бумагах, пытаясь ускорить получение лицензии или что-то в

этом роде. Как бы то ни было, я тоже был занят. Твоя мама стояла и

наблюдала, как я разговариваю с парой гостей. Я посмотрел на нее

раздраженно поверх их плеч, и она скрестила руки на груди и

топнула ногой. Когда наконец я спросил ее, какого черта она делает, твоя мама взяла меня за руку и повела через участок, где шло

строительство. Неважно, как сильно я протестовал. Она хотела мне

что-то показать.

— Я снова устроил ей взбучку, когда увидел Дженни, сидящую

на скамейке у пианино в джинсах с закатанными отворотами и без

обуви. Я все болтал и болтал о ее наряде и о беспорядке, в котором

она могла на что-нибудь наступить. Твоя мать велела мне

заткнуться. Никто не затыкал мне рот, черт возьми.

Это вызвало у меня улыбку. Молодец, мама.

— Я замолчал, когда Дженни сыграла первую ноту. Я перестал

дышать, пока смотрел, как она закрыла глаза, и почувствовал то, чего никогда раньше не испытывал. Моя дочь была следующим

Шопеном. Я был потрясен. Дженни была прирожденной пианисткой.

Я посмотрел на твою маму, стоявшую позади Дженни с улыбкой на

губах. Мы не сводили глаз друг с друга до последней ноты. Думаю, тогда всё и началось. Прямо там, на ровном месте. Я на самом деле

ее любил, Микки, но свою семью я любил больше. Не надо

ненавидеть Сару за то, что она не рассказала мне. Я бы не поехал к

твоей маме тогда, я даже не уверен, что смог бы заботится о тебе

финансово. Моя жизнь была тогда совсем другой, и я любил свою

семью.

— Она заставляла тебя делать разные вещи. Например, с

Дженни?

— Да, но Сара в этом не участвовала. Сара могла разозлиться, и мы скандалили из-за того, что сбегали в океанариум, когда

оставалось еще столько работы. Каждый вечер я заканчивал

работать в пять, а ее день продолжался до поздней ночи. Ей не

хотелось играть в прятки на стройке, ходить в зоопарк или кататься

на лодке. Было много работы.

— Когда она изменилась? Не Сара, моя мама, ее отношение.

Когда это переросло во что-то большее?

— Как-то вечером я поднялся в пентхаус и обнаружил, что Сары

нет; она все еще работала в офисе. Я знал, что Дженни в своей

комнате, и пошел за ней. Твоя мама открыла дверь в полотенце и, ну, ты знаешь, как это бывает. В ней было что-то такое, что я не мог

контролировать. Я хотел её. Всю её. Начиная с ее тела и заканчивая

ее независимой личностью. Не думаю, что твоя мама была способна

на что-то, кроме счастья. Сомневаюсь, что она могла злиться на

кого-либо.

— Могла и злилась. Она злилась на тебя.

— Мне жаль, Микки.

Я уставилась на крошечный камешек, застрявший между

трещинами на тротуаре.

— Барри?

— Да?

— Тебе не кажется это безумием, что моя мама и Дженни, обе

умерли от рака?

— Кажется, но ведь твоя мама умерла от рака груди?

— У моей мамы рак был везде. Он распространялся, как

медленно двигающийся лесной пожар, пока ничего не осталось. Но, да, у нее был рак груди. А с чего началось у Дженни?

— Блейк тебе об этом не рассказывал?

— К сожалению, нет. Блейк не рассказывает о Дженни. То есть, он сейчас больше времени проводит с Пи и показывает ей

фотографии, но он не рассказал мне об этом.

— Ему было тяжело. Когда она узнала о раке, они уже

class="book">расстались.

— Барри?

— Что?

— Можешь помочь мне купить машину?

— Разве ты не хочешь, чтобы Блейк помог тебе?

— Нет. Он сейчас очень занят. Я хочу сделать это сама, но на

самом деле не знаю, как.

— Позволь мне купить ее тебе, Микки.

— Не надо. У меня есть деньги. Блейк платил мне жалование до

того, как я сбежала с Пи. Я никогда много не тратила, и теперь могу

воспользоваться этими деньгами, они больше не заморожены из-за

всей этой ерунды с Райаном. Я сама могу купить машину.

— Ты ведь знаешь, что о тебе всегда будут заботиться? Ты

больше ни в чем не будешь нуждаться. Я понимаю, что этим не

исправить прошлое, но это все, что я могу сделать. Прости меня, Макайла.

— Я тебе верю, но все равно мне не нужны твои деньги. Если ты

откладывал для меня, пожертвуй их. Передай их в науку, чтобы они

нашли лекарство.

— Я делаю это ежемесячно, — улыбнулся он.

Я не знала, что чувствовала по отношению к Саре после всего

этого. Вероятно, я не собиралась осуждать её, хотя бы до того, как

поговорю с ней. Я многим была ей обязана.

— Как насчет обеда и новой машины? — поинтересовался

Барри с более радостным выражением на лице. Возможно в этот

момент лед между нами треснул еще больше. Я знала, что он был

влюблен в мою маму. Я также понимала, что он чувствовал себя

обязанным перед своей семьей.

— Мы уже пообедали.

— Мороженое?

— Знаешь, ведь моя мама мне врала. Она сказала, что ты был

лишь летним увлечением, но всё было намного серьезнее. Ты по-

прежнему с ней виделся после ее отъезда. Так ведь?

— Да, так. Месяцами я старался держаться от нее подальше, не

звонить и не писать ей, но не смог. Я отвез ее на Фиджи на

новогодние праздники, и там она рассталась со мной.

— Погоди. Она рассталась с тобой?

— Да, она попрощалась. Сказала, что как только мы покинем

остров, больше никогда не увидим друг друга. Она никогда не

просила бросить Сару ради нее, ни разу. Виктория сказала мне

вернуться домой к семье и любить их всей душой. Сначала она

сменила номер телефона и не отвечала на мои электронные письма.

Я думал, что умру. Я так сильно по ней скучал, думал, у меня сердце

перестанет биться.

— Но потом она обнаружила, что беременна и пыталась с тобой

связаться.

— Да, полагаю, что так. Но к тому времени у нас с Сарой все

наладилось, и я был счастлив. Я не хотел всё испортить.

— Да, понимаю.

Обернувшись на звук открывающейся двери, я притянула Пи к

себе на колени.

— Что случилось, малышка? — спросила я, вытирая ей слезы.

— Я не могла тебя найти. Думала, ты ушла.

— Я тут, никуда не ушла. Мы просто сидели тут и разговаривали

с твоим дедушкой. Он приехал, чтобы отвести нас за мороженым и

новой машиной.

— Новой машиной?

— Ага, так что нам больше не придется сидеть дома. Нам нужна

собственная машина.

— Я хочу красную. Эй, дедуля, угадай, что я делала? —

спросила Пи, забыв о новой машине.

— И что же ты делала? — поинтересовался Барри, сияя от

гордости.

— Я ездила на инвалидном кресле по всему этому тротуару и

тому тоже, — объяснила она, указывая на улицу. Ах, как легко

сделать ее счастливой. Я подвинула Пи в сторону и зашла домой за

нашей обувью, пока она деловито рассказывала о своем очень

увлекательном дне.

Сказал бы мне кто-нибудь раньше, что я проведу хоть какое-то

время с Барри Холденом, я назвала бы их безумными лжецами.

Никогда в своем буйном воображении я не представляла себе, что

поеду с Барри за машиной. Всё было хорошо, и возможно это только

начало. В тот день я простила его и даже почти больше не злилась

на Сару. Не мне ее судить, я ведь понятия не имела, как повела бы

себя в такой ситуации. Думаю, я сделала бы все, что в моих силах, лишь бы держать ее подальше от своей семьи.

Барри не собирался позволить мне заплатить за машину. Он

заставил весь дилерский центр облизывать нас с Пи, относясь к нам

словно к принцессам. Мы даже получили особое обслуживание, потому что продавец оказался троюродным братом Грейс или что-то

такое. И мы купили красную машину, красный «Форд Эйдж» с

подогревом кожаных сидений и телевизором с Wi-Fi сзади для Пи.

Будь на то воля Пи, мы уехали бы на маленьком иностранном

кабриолете. Она была уверена, что у ее отца такой есть.

Барри был типичным американцем и довольно настойчив в

своем желании приобрести американский автомобиль. Хотя всё же

пообещал Пи на ее шестнадцатилетие красный кабриолет.

К тому времени как мы уехали от Барри в своей новой машине, наступил вечер, и Пи начала капризничать. Покупка автомобиля —

занимает много времени. Это не то, что за молоком сходить.

Я попыталась позвонить Блейку с телефона из моей новой

машины, но он не взял трубку.

«Я занят, поговорим позже» — пришло сообщение в ответ. Я

печально вздохнула, но не позволила этому испортить мне

настроение. Мы с Пи заехали в магазин и заказали себе пиццу.

Вечер был прекрасным, не было такой жары и духоты как раньше.

Мы ели пиццу у бассейна и наслаждались прохладным вечером.

После изысканного ужина у бассейна, мы с Пи убрались и пошли

в дом. Мы как раз играли в прятки, когда Блейк вернулся домой. Я не

ожидала, что он вернется раньше, чем мы ляжем спать. Блейк

открыл ближайшую дверь, чтобы убрать свою обувь, и посмотрел

вниз.

— Что ты делаешь?

— Прячусь, залезай сюда.

Я потянула Блейка за подол рубашки, и он сел передо мной.

— Чья это машина на нашей подъездной дорожке?

— Моя. Барри мне ее купил.

— Зачем?

— Не знаю, потому что я хотела машину. Меня бесит, что я без

машины. — Из-за темноты в шкафу я не могла разглядеть

выражение его лица и старалась понять, соответствует ли оно его

тону. Он злился?

— Микки! Выходи, выходи, где бы ты не пряталась, —

приближаясь, позвала Пи.

— Ш-ш-ш, — зашипела я.

— Папочка! — воскликнула Пи, увидев Блейка, когда нашла

меня прячущейся в шкафу

— Привет, Пи. Как дела у моей девочки?

— Угадай, что я делала?

— И что же ты делала?

— Если хочешь, можешь искупать ее. Я пойду, приберусь на

кухне, — предложила я, прервав историю с инвалидным креслом.

Блейк держал Пи, которая обхватила его ногами за талию, и

пристально смотрел на меня. Ага, он был в бешенстве. Пофиг. Я

ушла, оставив его с Пи послушать историю, которую слышала уже

четыре раза. Нет, пять. Она также рассказала почтальону о своем

приключении с инвалидным креслом.

Я вымыла несколько грязных тарелок и направилась к лестнице, чтобы принять душ.

Остановившись у двери в ванную на первом этаже, я слушала, как Пи без умолку болтала о мороженом, которое она ела с

кондитерской обсыпкой. Увидев Блейка через приоткрытую дверь, я

поняла, что он расстроен. Он смотрел с улыбкой, как Пи разводила

еще больше пены, болтая руками и ногами. Атмосфера в доме снова

перестала быть нормальной, и я не понимала, почему. Потому ли, что мы по-прежнему избегали основной проблемы, или дело было

просто в том, что я купила машину без него? А это вообще причина, чтобы злиться? мне никогда не разобраться в этих отношениях. А

еще говорят, что женщин трудно понять.

Я взяла свой ноутбук и заняла себя, пока Блейк гонялся за Пи по

всему дому с пеномётом. Понятия не имею, что это такое. Пи

называла его мячиковой пушкой. Мягкий мячик вылетал из трубы с

помпой. Ей очень надо было купить его в продуктовом магазине. По

крайней мере, между ними с Блейком ничего не изменилось, а это

самое главное. Так ведь?

Веселье закончилось плачем Пи и чувством вины Блейка. Он

обхватил ее за талию и поцарапал ей живот своими часами. Я

передвинула ноутбук с колен на пол, чтобы позаботиться о Пи, но

затем остановилась. Вернувшись на место, я стала наблюдать.

Блейку не нужна была моя помощь. Пи не нуждалась во мне. Он

прекрасно справился сам. Пока она лежала в палатке, прикрыв рану

прохладной тряпкой, Блейк читал ей книгу, и я снова вернулась к

тому, чем занималась.

Увидев высветившийся номер Барри на экране телефона, я

нахмурилась.

— Алло.

— Ты хотела бы пойти учиться?

— Что, прости?

— Учиться, ну то есть, в колледж. Не знаю, почему раньше не

поинтересовался об этом. Если ты этого хочешь, я всё устрою. Блейк

говорит, что ты замечательно рисуешь. Может, когда Пи пойдет в

школу, ты захочешь посещать какие-нибудь занятия?

— Э-э, ну это слегка неожиданно.

— Да, знаю. Прости. Меня тут просто осенило. Можешь об этом

подумать, если хочешь.

— Я не хочу учиться, Барри, но спасибо, что думаешь обо мне.

— Что ж, если передумаешь.

— Ладно, конечно. Можем мы поговорить позже?

— Хорошо, пожелай Пи спокойной ночи от нас.

— Пожелаю.

— Спокойной ночи, Микки.

— Спокойной ночи, Барри.

Что ж это тоже было странно. Какого черта всё вдруг стало не

как всегда?

— Барри, значит? Вы теперь лучшие друзья? — спросил Блейк, вылезая из палатки. Какого хрена?

— Что? — удивилась я его тону.

— Ничего. Неважно. Пи уснула. Я иду в душ.

Я не ответила. Не знала, как ответить. Блейк вел себя как мудак.

Большой мудак. Да и хрен с ним. Мне просто нужно было двигаться

дальше, покончить с этим праздником в честь дня рождения и

следовать плану.

Обычно Блейк садился рядом со мной. Вместо этого он сел со

своим ноутбуком напротив камина. Периодически мы сталкивались

взглядами друг с другом, но никто из нас не произнес ни слова. В

конце концов именно я нарушила молчание.

— Я не понимаю, почему ты на меня злишься, Блейк. Как я могу

знать, если ты обращаешься со мной как с дерьмом и игнорируешь

меня?

— Я не обращаюсь с тобой как с дерьмом, Макайла. Я не

специально.

— Тогда почему ты злишься на меня?

— Прямо сейчас я злюсь на тебя из-за той дурацкой машины, —

Блейк закрыл свой ноутбук и подсел ко мне.

— Почему? Мне не нравится сидеть тут без машины.

— Знаю, именно поэтому всего лишь через двенадцать дней у

дома должна была стоять совершенно новая модель.

— Бред. Ты что ее уже купил?

— Да, и теперь у тебя будет два совершенно одинаковых

автомобиля «Форд Эйдж». Я хотел сделать тебе сюрприз на день

рождения.

— Прости меня. Я не знала. Мог бы и намекнуть.

— Я не думал, что это необходимо. Я сказал Пи.

— А ты сказал ей, чтобы она мне не говорила?

— Да.

— Она рассказала, — призналась я, — она сказала, что ты купил

мне на день рождения красного ежа.

— Эйдж, еж, одно и то же. Что ты делаешь? — Блейк прыснул со

смеху и обнял меня.

— Пытаюсь получить мамину медицинскую карту, но приходится

преодолеть миллион препятствий, чтобы её достать.

— Зачем?

— Не знаю. Из любопытства, наверное. Хочу узнать, где у нее

начался рак, просто мне нужны некоторые ответы.

— У нее был рак груди.

— Да, знаю. Но ей сделали мастэктомию только на второй

стадии рака. На самом деле я не знаю всех подробностей, она

держала меня в неведении. Не хотела, чтобы я знала. А теперь я

хочу узнать.

— Почему?

— Просто интересно, — соврала я. Блейк понимал, что это ложь.

Он вздохнул и расстроенно ударился головой о стену. Словно он

постоянно давал мне возможность признаться и всё рассказать, а я

этого не делала.

Снова и снова. Я не осмеливалась.

— Твоя бабушка тоже ведь умерла от рака?

— Не совсем, у нее образовался рак кожи на щеке. Она умерла

от осложнений во время операции; реакция на наркоз, не рак убил

ее. Все было не так, как с моей мамой. Нас даже не было рядом.

Мама собиралась забрать меня из школы после работы, и мы

должны были заехать за ней. Это была простая операция, ей даже

не нужно было оставаться в больнице на ночь. Расскажи мне о раке

Дженни. Расскажи, когда ты узнал об этом. Я хочу знать. Мне это

нужно.

— И почему тебе так надо узнать об этой агонии? В этом нет

ничего приятного.

— Я не прошу тебя рассказывать о том, как ужасен рак. Знаешь, я ведь меняла своей матери памперсы.

Блейк громко вздохнул, дважды.


Глава 15


С тех пор, как продали театр, я больше не видел Дженни, зато каждые выходные встречался с ее парнем-мудаком. И надо

было Барри взять его на практику. Он мне не понравился с

первого взгляда, и как только я его увидел, понял, что он что-то

задумал.

— Тебе, наверное, пора. Разве тебе не нужно играть на

пианино или что-то в этом роде? — спросил Райан, войдя в мой

кабинет. Ну, на самом деле, он не был моим, но Барри разрешил

мне им пользоваться. Когда-то тут была копировальная комната, пока ее не перенесли. Мне нравилось притворяться, что это мой

кабинет, я даже мог представить вид из моего воображаемого

окна. Когда-нибудь, в один прекрасный день я буду сидеть в том

угловом кабинете, и руководить своим собственным гостиничным

комплексом. Мне просто нужно было доказать Холдену, что мне

это под силу.

— Иди на х**. Что тебе надо? Проваливай из моего кабинета.

— Мне ничего не надо, школьник. У меня уже есть все, что

нужно, и, если ты слишком тупой, чтобы догадаться, это

подсобка, а не твой кабинет.

— Если ты серьезно думаешь, что Дженни выберет тебя

вместо меня, то ты ошибаешься. Между нами есть то, чего у вас

никогда не будет.

— И что же это? Детская влюбленность? Именно я веду ее

обедать через десять минут, и, если мне не изменяет память, в

чем я абсолютно уверен, прошлым вечером именно мой, а не твой

член был в ней.

Этих слов было достаточно, чтобы он вылетел в коридор. Я

ударил его прямо в лицо, а затем в живот. Когда он упал, я бил

этого мерзкого ублюдка со всей жестокостью, пока тогдашний

генеральный директор не оттащил меня от него. Барри появился

там буквально сразу же и затащил меня в свой кабинет.

— Какого черта с тобой происходит? — закричал он, закрывая

за собой дверь.

— Ты что не понимаешь, какой этот парень изворотливый?

Он не любит Дженни, ему нужны твое влияние и твои деньги, а не

она.

— Хватит! Это продолжалось достаточно долго, и я хочу, чтобы это прекратилось. При условии, что ты получишь

степень, у тебя всегда есть работа здесь. Ты далеко пойдешь, и

ты это знаешь, но не таким образом. Больше никакого пьянства и

вождения в нетрезвом виде, никаких избиений моих сотрудников и

появления в моем доме пьяным. Держись подальше от Дженни и

Райана и приди уже в себя, пока не разрушил свою жизнь. Хватит, Блейк. Твой отец задал бы тебе изрядную трепку, если бы увидел, как ты себя ведешь.

— Моему отцу было по хер.

— Твой отец был самым заботливым из всех, кого я знаю. Он

облажался и поплатился за это своей жизнью. Смирись, ты ничего

не сможешь поделать с этим. Образумься и возьми себя в руки, пока ты не потерял не только Дженни. Мы все теряли кого-то, кого любили, намеренно или случайно, Блейк. Это характерная

особенность человека. Ты не единственный, кто безвозвратно

лишился кого-то. Умение прощать себя за причиненные другим

страдания – вот, что делает нас людьми. Мы все совершаем

ужасные ошибки, которые не можем исправить. Так что ты

можешь либо учиться на своих ошибках, либо позволить им

поглотить тебя, превратившись в помойную крысу, живущую на

улицах с бутылкой в руках. Тебе выбирать.

— Боже мой, Блейк, ты его ударил?

— Дженни? — произнес я, повернувшись к двери, которую она

со злостью распахнула.

— Этого не может быть. Я пытаюсь тут работать. Это

вообще никого не волнует? — Холден расстроенно развел руками

и направился к двери. — Дженни, что ты тут делаешь?

— Ты такой придурок. Не лезь... не лезь в…

— Дженни? Что случилось?

— Мне нужно сесть.

— Ты в порядке? Что такое? — поинтересовался Холден. Я

помог ей дойти до кресла перед столом Холдена, и она рухнула

вниз. Ее глаза закатились, и руки напряглись.

— Звоните 911! — закричал Холден. Не я это сделал. Я не мог

пошевелиться. Люди в волнении бросились к двери, пока я

смотрел, как Дженни кладут на пол, и она бьется в судорогах, как

рыба, выброшенная на берег. Райан подошел к ней, наклонил

голову и прислушался к ее пульсу. Все было словно в тумане. Я

слышал каждое слово, лихорадочно выкрикиваемое всеми, кто

находился в помещении, но это было похоже на сон, как будто это

происходило, но не на самом деле.

Заскочив на переднее сидение позади «скорой помощи», Райан

снова стал героем. Он позвонил Саре, чтобы она встретила нас в

больнице, а я с заднего сидения смотрел на двойные двери перед

собой, молясь богу, чтобы с Дженни все было хорошо. Умоляя о

прощении и призывая его забрать меня вместо нее. Дженни этого

не заслужила. Она никогда ничего не делала, чтобы разозлить

судьбу. Ее сердце было слишком большим для этого.

Не знаю, как, но Сара приехала в больницу раньше нас. Холден

подъехал прямо к входу и выпрыгнул из машины.

— Припаркуйся, Райан, — приказал он.

— Нет, Блейк может это сделать. Дженни — моя девушка.

— Припаркуй эту долбаную машину! — заорал он, уставившись

на кровавое лицо и рубашку Райана. Хрена с два я припарковал бы

ее. Ни черта подобного. Мне нужно было попасть к Дженни.

— Я в порядке, — улыбнулась Дженни, когда я подбежал к ней, прежде чем ее увезли. Слава богу, я услышал ее голос до того, как

ее забрали. Я бы с ума сошел. Я действительно сошел с ума, и

хотел, чтобы Райан убрался. Ему там не место. Моя мама была

прямо позади нас, обнимая Сару, пока та плакала.

— Что происходит? Что говорят врачи? — спросила мама, как только Сара немного успокоилась в третий раз.

— Пока ничего. Они полагают, что у нее опухоль. Последние

несколько недель она плохо себя чувствовала. Принимала

антибиотики от стрептококка.

— Может, это всего лишь реакция на таблетки, — с надеждой

произнесла мама, разминая мою напряженную шею сзади.

«Господи, пожалуйста, пусть так и будет», — снова взмолился

я.

— Мистер и миссис Холден? — обратилась к нам медсестра.

Я поспешил за ними, но она не позволила мне войти. Мне снова

пришлось ждать.

Блейк: «Скажи, что с тобой все хорошо, пожалуйста. Я тут с

ума схожу».

Дженни: «Я в порядке, Блейк. Не беспокойся обо мне».

Блейк: «Слава богу. Никогда больше так не делай».

Дженни: «Я не могу говорить. Из-за тебя у меня будут

неприятности».

Блейк: «Я тебя люблю! Я тебя люблю! Люблю!»

Дженни: «Что ж, раз ты меня любишь...♥»

Это не было признанием в любви, но мне хватило. По крайней

мере, сердечко что-то да значило. Я не видел, чтобы Райан писал

ей, он говорил по телефону в конце коридора.

— Блейк, нет. Не здесь. Сейчас не время, — остановила меня

мама, взяв за руку.

— Я всего лишь поговорю с ним. Я не буду его больше бить.

— Блейк, оставь это.

— Не могу. Ему тут не место.

— Ты туда не пойдешь. Оставь его в покое. Сейчас не время и

не место для этого. Дженни больна, и она единственное, на чем

тебе нужно сосредоточить свое внимание.

— Ладно, хорошо, — сдался я. Время остановилось, пока мы

находились в ожидании. В какой-то момент Холден вышел к нам и

сказал, что с ней все в порядке, но надо сдать кое-какие анализы.

В ожидании результатов прошли часы. Я лишь хотел ее увидеть.

Всего на пять минут, просто увидеть своими глазами, прикоснуться к ней и убедиться, что с ней все хорошо. Но мне не

разрешали. Почему? Что же такое происходило, что я не мог

заглянуть всего на пять минут?

Я понял, что что-то не так, как только Холден вышел из

палаты с плачущей в его руках Сарой.

Что

происходит?

спросил

я

испуганно,

но

требовательно. Кто-то должен был рассказать мне, в чем, черт

побери, дело. Немедленно. Моя попытка быть услышанным и

держать все под контролем провалилась, меня словно битой по

груди ударили.

Холден посмотрел на меня, затем на Райана. Я не понимал

выражения на его лице. И не хотел понимать. Мне оно не

нравилось. Что-то было не так с Дженни.

— Она хочет увидеть Райана, — печально произнес Барри и

ушел. Я не мог дышать. Я смотрел, как Райан, ухмыляясь своими

пухлыми губами, направился ко мне.

Я отшатнулся, когда он толкнул меня своим плечом.

— Можешь уже идти, — ехидно заметил он. Он был здесь не

ради Дженни, иначе не стал бы заморачиваться, чтобы наехать

на меня. А меня волновала только Дженни, мне даже больше не

хотелось бить этого придурка. Я хотел Дженни, хотел, чтобы

она поправилась.

Дженни хотела Райана.

Дженни не хотела меня.

— Блейк, — окликнула меня мама, когда я последовал за ним.

— Мам, я должен услышать это собственными ушами. Мне

это необходимо. Если она скажет, чтобы я ушел, обещаю, я уйду

вместе с тобой и никогда больше не побеспокою ее. Но не

пытайся меня остановить. Я иду к ней, я должен, — я отдернул

руку из ее хватки и прошел мимо занятой медсестры.

Боясь упасть на пол, я сполз по стене, сел на корточки и

переплел пальцы.

Флуоресцентный свет над моей головой был путеводным

светом, которому я молился. Я не знал, смогу ли вынести их

разговор. Это должен был быть я, а не он. Я должен был пойти к

ней. Мне не верилось, что она выбрала его, зная, что я до смерти

был напуган. Наверное, я любил ее больше, чем она меня, и это

ранило. Сильно.

— Привет, как ты?

— Со мной все будет хорошо. Спасибо, что заглянул.

Да ладно. Спасибо, что заглянул? Она бы со мной никогда так

не заговорила.

— Конечно. И табун лошадей не смог бы меня удержать.

— Мило.

Да вы издеваетесь.

— Послушай, нам надо поговорить.

— Мы можем поговорить позже. Поправляйся.

— Хорошо, но мы не станем разговаривать позже, Райан.

— В смысле? Конечно станем. Ты просто заболела. Когда

поправишься, мы продолжим.

— Райан, я не хочу ничего продолжать… с тобой.

— Позволь догадаться, с Блейком?

— Да, это всегда был Блейк и всегда будет.

— Тогда какого черта это было?

— Глупость, эксперимент, месть. Не знаю, Райан.

— Почему? Что, мать твою, есть у этого идиота, чего нет у

меня? Посмотри на мое лицо. Этот парень — животное.

— Нет, он просто защищал то, что принадлежит ему, что

всегда принадлежало. Не переживай по поводу своей работы. Мой

отец не такой. Если ты работаешь хорошо, он тебя не уволит.

Он не станет избавляться от тебя ради меня. Поверь, я это

знаю. Я сто раз ему угрожала, что сбегу из дома и никогда больше

не буду с ним разговаривать, если он не уволит Блейка.

Я улыбнулся и вознес руки к небесам. Спасибо. Спасибо тебе, Боже. Спасибо. Холодок пробежал у меня по позвоночнику, когда я

поднялся на ноги в ожидании, чтобы пойти к ней.

— Да и хрен с тобой. Вы оба еще такие дети. Надеюсь, ты

поправишься. — Райан выскочил из палаты и сердито уставился

на мою улыбку.

— Эй, Райан, — позвал я. Он дернул головой и бросил на меня

уничтожающий взгляд. Я ухмыльнулся, сжал кулак и согнул руку в

локте, тем самым говоря ему «отсоси».

— Да пошел ты.

Я развернулся и перестал улыбаться, когда увидел ее.

— Что такое, малышка?

Дженни прижалась ко мне и заплакала, тяжело дыша мне в

шею. Слезы наворачивались на мои глаза с каждым ее всхлипом.

Что-то было не так, и я без слов уже понимал это.

— Дженни, все будет хорошо. Клянусь, ты поправишься. У нас

ведь есть планы. Нам надо заполнить наш дом неуклюжими

толстыми детишками. — Это не сработало. Мои попытки ее

рассмешить не остановили слез. — Дженни, поговори со мной.

— У нас не будет детей, ни одного. Они хотят все удалить.

— В чем дело?

— Врачи еще не на сто процентов уверены, но это

прогрессирует. Они думают, что это началось в моей печени.

— Тебе только семнадцать, у тебя не может быть рака.

— Может, Блейк. У меня рак, и я никогда не смогу иметь

детей.

— Ну и что, мы усыновим.

— Это не одно и то же. Я хочу разделить это с тобой, хочу

пройти через это с тобой, как во всем остальном. Я хочу, чтобы

этот маленький человечек был частью тебя и меня. Каким

крутым был бы наш ребенок?

— Довольно крутым, но тебя я хочу больше, чем какого-то

клевого ребенка. Мы будем бороться с болезнью, и у нас будут

дети, которых мы будем любить, обещаю. Только пообещай, что

поправишься. Обещаешь? — Дженни кивнула и сглотнула. —

Скажи это. Произнеси это вслух, Дженни. Скажи: «Я обещаю, что

поправлюсь, Блейк». Ну скажи же, — я так отчаянно нуждался

услышать ее обещание, что говорил так, будто моя жизнь

зависела от этого. Так и было.

— Обещаю, Блейк.

Следующие три дня я не отходил от Дженни ни на шаг.

Всегда находился рядом с ней, за исключением тех случаев, когда

ее увозили, чтобы сделать дополнительное обследование. Холден

приходил и уходил, а моя мама и Сара тоже большую часть

времени проводили с нами. Дженни была напугана, но сохраняла

позитивный настрой. Я заставлял ее смотреть дурацкие фильмы

и пытался как можно чаще смешить. И не давал ей возможности

оставаться напуганной или грустной.

На четвертый день Дженни выписали, и совсем того не желая, я тоже отправился домой. У нас был месяц до того, как она

должна была встретиться со специалистом, и наши жизни

перевернутся. Если быть точнее, то пять недель. Я собирался

сделать эти пять недель лучшими в ее жизни. До того момента, как отвез ее на очередной анализ крови и УЗИ пару дней спустя. Я

сидел в зале ожидания, листая какой-то журнал, пока она была на

обследовании. Именно тогда у меня появилась первая безумная

идея. Единственной моей проблемой был Райан. Мне нужна была

его помощь.

В ту субботу я отправился ненадолго на работу и зажал

Райана в углу. Он вскинул руки вверх, как будто я собирался снова

надрать ему задницу.

— Чувак, успокойся, я не собираюсь тебя бить. Мне кое-что

нужно. Помнишь, как ты хвастался, что раздобыл фальшивые

документы, удостоверяющие личность? Ты действительно

можешь это сделать?

— А что? Ты серьезно полагаешь, что я для тебя что-нибудь

сделаю?

— Нет. И не хочу. Я хочу, чтобы ты сделал это для Дженни.

Как только я ему выложил всё, мне больше не пришлось

уговаривать. Никто не мог ненавидеть Дженни, и даже Райан

переживал о ее благополучии и счастье. Я позаботился об

остальном.

На следующей неделе мы с Дженни вернулись в школу и

проводили каждый день вместе либо у нее, либо у меня дома. Она

все ещё принимала антибиотики, и большинство дней нельзя

было даже подумать, что с ней что-то не так. Она с лёгкостью

напугала меня до чёртиков резиновой змеёй, подкинув ее на

сиденье моей машины. Я ведь даже знал, что это было, и все

равно завизжал как девчонка. Я был абсолютно не против, если бы

она пугала меня так до конца моей жизни.

Пару дней спустя я встретился с Райаном перед гостиничным

комплексом «Зазен». Он по-прежнему был крысой, но взял у меня

двести баксов и отдал мне мои документы. Ничего не изменилось, только нам стало по двадцать одному году вместо семнадцати.

Кроме этого факта юридические документы были законными.

— Привет, Блейк. Я перезвоню тебе позже. Я только что

вошла в школу.

— Стой.

— Что стой? — спросила Дженни.

— Не ходи в школу, встретимся у Пристани.

— Какой ещё Пристани? Я даже не знаю, что это. И это не

имеет никакого значения, у меня тест. Встретимся там после

школы. Я тебе перезвоню.

— Дженни Линн Холден, не смей вешать трубку. Жду тебя у

Пристани. Я получил кучу плохих оценок, потому что прогуливал

из-за тебя уроки. Ты у меня в долгу.

— Блейк, это действительно так важно и не может

подождать?

— У меня назначена очень важная встреча.

— Встреча?

— Там есть небольшой торговый центр со Старбаксом.

Встретимся там.

— Я не буду делать татуировку.

Я засмеялся и пообещал ей, что веду ее не за тату.

Я сидел на парковке со стаканом кофе и кексом, ожидая

Дженни и опять молясь, чтобы это сработало. Если ей что-то и

поможет почувствовать себя лучше, так это именно оно.

— Что ты делаешь? — поинтересовалась Дженни, когда я

встретил ее у ее машины.

Я поцеловал ее.

— Помнишь, я обещал тебе, что у нас будет ребенок, твой и

мой?

— Блейк? — произнесла она, глядя на меня так, словно я что-

то замыслил. Так и было.

— Идём, Дженни. Просто следуй за мной. Я знаю, что делаю.

— Идём куда?

— Давай сделаем ребенка.

— Блейк, ты спятил?

— Доверься мне. Ты меня полюбишь, когда мы отсюда уедем.

— Я любила тебя до того, как мы приехали сюда.

— Ты будешь любить меня ещё больше. Поверь.

— Это пугает.

Дженни поверить не могла, что мне удалось такое

провернуть. Никто даже не задал ни одного вопроса. Врач был

ужасный, и мне это понравилось. У нее было слишком много дел, что расспрашивать нас. Ей надо было заработать ещё несколько

тысяч долларов, прежде чем отправиться домой. У нее не было

никакого врачебного такта, и она общалась с нами как с двумя

самыми малозначительными людьми на планете. Но... Она

заверила нас в своем успехе и считала, что мы успеем за наши

короткие пять недель извлечь несколько яйцеклеток, прежде чем

Дженни начнет свое лечение. Именно это меня и волновало. Весь

визит Дженни сидела с широко распахнутыми глазами. Возможно, они у нее на лоб полезли, когда я выписал чек на десять тысяч

долларов со своего личного счета. Меня не волновало, что мама

прибьет меня за это. Пока Дженни была счастлива, мне было

наплевать, что станет со мной.

— Ты сумасшедший. Ты это понимаешь? — поинтересовалась

Дженни и бросилась в мои объятия. Придерживая ее за

задницу, я направился к машине, пока она целовала меня и

говорила, что я лишился рассудка.

— Я с ума по тебе схожу. И знаешь что?

— Что?

— У тебя будет своя Лондон.

— У нас, а не у меня. А если это будет мальчик?

— И что с того. Думаю, Лондон и для мальчика тоже

подходит.

— Согласна. Я тебя люблю, и знаешь что?

— Что?

— Нигде не сказано, что я не могу сесть к тебе на колени и

притвориться, что мы делаем ребенка по-старинке.

— Серьезно? Ты не против?

— Нет. Сегодня я хорошо себя чувствую. Совсем не тошнит.

— Тогда, договорились. Поехали ко мне. Там правда

беспорядок, но мамы нет дома.

Я опустил Дженни на землю, и она взяла меня за руку.

— Она действительно собирается переехать в Теннесси?

— Да, но я ее не виню. У меня скоро начнется учеба в

колледже. Вся ее семья живёт там, а моя — здесь, — улыбаясь ей, объяснил я.

— Это делает меня счастливой. Давай больше никогда не

расставаться. И если захочешь напиться и потереться своим

членом о какую-нибудь телку, пусть лучше это буду я.

— Клянусь, никого другого никогда не будет. Просто

поправься ради меня. У нас есть малышка Лондон, чтобы любить.


***


Мне было неважно, что рассказал Блейк. Это была идеальная

история любви. Красивая трагичная история любви.

— И вы все это провернули?

Да,

нам

пришлось

придумать,

как

потянуть

еще

дополнительную неделю, чтобы сделать процедуру. Холден и Сара

были в ярости. Они хотели, чтобы Дженни начала действовать, ознакомилась с планом лечения. Они не понимали необходимости

еще одной недели. Дженни принимала все необходимые для

процедуры лекарства, о чем не знали ни ее родители, ни онколог. В

тот месяц мы прогуливали школу чаще, чем когда-либо, не только

из-за того, что ходили к врачу-репродуктологу, но и забавы ради.

Благодаря нашим поддельным удостоверениям личности мы делали

многое из того, что нам не было позволено.

— Например, купить выпивку в баре? — поинтересовалась я.

Блейк взял мою руку и поднес ее к своим губам.

— Нет, мы не пили. Не хотели, чтобы что-нибудь помешало

предстоящей процедуре. У нас был всего лишь один шанс.

— Я рада, что у вас получилось

— Я тоже.

— Так значит, Райан знал? Он знал с самого начала?

— Да, но не позволяй себя одурачить, он использовал это в

своих интересах. Я имею в виду, он помог нам, и я благодарен ему, но это всегда омрачало настрой. Я не мог дождаться, когда Фарра

забеременеет, и мы наконец-то сможем рассказать всем, что мы

делали, куда уходили деньги, и почему анализы крови Дженни были

полностью испорчены, когда мы, наконец, пришли на прием к

специалисту.

— Не могу поверить, что Холден ждал целый месяц, не говоря

уже, что ты смог уговорить его подождать еще немного. Я бы стояла

с Пи на пороге больницы, требуя начать лечение немедленно.

— Ты ведь знаешь, как это происходит. Онкологам нужно время, чтобы составить план лечения, провести обследование и

определить лучшую стратегию по борьбе с болезнью, — засмеялся

Блейк, вспомнив то время. — Знаешь, как Дженни вытребовала

дополнительную неделю?

— Как?

— Она хотела, чтобы у нее еще раз прошли месячные. Они

были бы последними в ее жизни до лечения.

— И это сработало. Хотелось бы мне, чтобы их у меня никогда

больше не было.

— И ей тоже. Она жаловалась по этому поводу все четыре дня.

— Я рада, что ты мне рассказал, Блейк. Тебе не нужно

рассказывать мне о плохом, я об этом уже знаю, мне достаточно, чтобы ты поделился со мной хорошими воспоминаниями.

— До самого конца, да? А потом что, Макайла?

— А?

— Ничего. Я могу продать машину. Ничего страшного.

— Блейк, перестань так делать. Просто выкладывай, ненавижу

это.

— Ты выкладывай, Макайла. Тебе слово, — тон Блейка не был

сердитым, он был тихим и опустошенным. Как будто он знал, что я

собиралась сказать.

— Идем спать.

— Да, хорошо.

Блейк встал и поднял меня за руки. Мы стояли, обнявшись, и

целовались. Я старалась, как могла, понять его, определить, что он

чувствовал. Но не получалось. Я чувствовала отчаяние, но не знала, почему.

— Несмотря ни на что, я люблю тебя, — прошептал мне в губы

Блейк.

— Несмотря на что?

— Идем спать.

Ох!

— А что насчет этих баскетбольных шорт? — спросила я, — ты

не можешь поцеловать меня вот так, а потом оставить в

подвешенном состоянии.

— Идем в ванную. Я наклоню тебя над раковиной.

Одним быстрым движением мои белые шорты оказались на

полу. Лучше так, чем говорить о неизбежном. Намного лучше. Блейк

постарался, чтобы это был не просто быстрый секс, как

предполагалось, и я была совсем не против. Он довел меня по

первого оргазма своим ртом, затем были еще три, и все в разных

позах. После второго, возможно, остался небольшой беспорядок, но

Блейку это нравилось, а мне нравилось выражение его лица, когда

он заставлял меня это делать. Он закончил с моими ногами вокруг

его талии и моей задницей на раковине.

Мы перенесли все разочарования, которые накопили по

отношению друг к другу, в совершенно новую область; оба

перенаправили эмоции из нашей ситуации сюда. В это волшебное

место, в котором я могла оказаться только с Блейком.

И снова мы легли спать, ничего не обсудив. Я пока не могла

сделать это, а Блейк, очевидно, собирался продолжать отмахиваться

от данной проблемы. Если бы я могла отвлечь его сексом еще

немного, я бы это сделала. Мне пришлось.

Я продолжала думать о медицинской карте своей мамы, пока

мои глаза не закрылись. Я лежала на обнаженной груди Блейка, слушая его ровное спокойное дыхание, пока он спал. Я резко

открыла глаза, когда вспомнила, что сказал Блейк.

— Блейк? — позвала я, расталкивая его.

— Хм?

— Ты сказал, Дженни думала, что рак у нее начался в печени.

Так? Оттуда все началось?

— Что?

— Ты так сказал. Он начался у нее в печени?

— А что?

— Мне нужно знать.

— Нет. Он начался в легких. Можем мы больше об этом не

говорить сегодня? Спи.

Адреналин несся по моим венам.

— Сейчас вернусь, мне нужно в туалет.

Блейк что-то пробурчал и повернулся на бок. Я отправилась в

пустую спальню прямо к шкафу.

На этот раз мне нужна была не ручка, а мои давно потерянные

вещи. Я взяла мамин альбом с вырезками и перелистала страницы к

фотографиям мамы с Дженни в пыльной комнате. Респиратор

должен был быть явной уликой. Не самые лучшие новости, но хоть

что-то. Возможно, я не была обречена с самого начала. Вдруг, то, чем я болела, можно было вылечить. Возможно, это не являлось

проклятием, передаваемым из поколения в поколение. Может быть, когда мама жаловалась бабушке Ронде на все эти визиты в солярий, все это не имело ко мне никакого отношения

Я открыла ноутбук мамы и ждала, пока эта медленная машина

загрузится.

Мои пальцы стучали по клавишам, пока ожидая, я повторяла

себе снова и снова, что мне не нужна ручка. Я помнила тот день, как

будто это было вчера, но я не боялась, ни разу. Мама заверила

меня, что с ней все будет в порядке, даже когда я спросила, что

происходит, она убедила меня, что с ней все в порядке. Я никогда не

знала подробностей, от чего ее лечили, потому что она не хотела, чтобы я об этом знала.

Я проверила каждый файл. Ничего. Проклятье. Мне нужны были

ее медицинские записи. Почему Чарли не мог дать мне что-нибудь

полезное? Погодите-ка... Может, он и дал. Я отодвинула ноутбук и

начала просматривать содержимое последней коробки, которую

толком не перебрала. Ту, которою приберегла на другой день.

Я немного отвлеклась, когда увидела свои фотографии. Я была

счастливой. У меня была прекрасная мать, которая любила меня

больше жизни. Мне не нужен был Барри, мне никогда не был нужен

отец, и этот фотоальбом служил тому доказательством. Мама

научила меня ездить на велосипеде. Она собрала эти качели с

миллионом болтов. Читала мне сказки. Научила меня играть на

пианино. Прыгала со мной на батуте. Я не нуждалась в отце.

Никогда. Мамы было достаточно, ее всегда было достаточно.

Я вытащила из пластикового кармашка фотографию, где я была

беззубой малышкой, и отложила в сторону. Следующие двадцать

минут я смотрела на успехи своей мамы. Снимки, как она играла на

пианино, исполняя свою мечту, я ею так гордилась. За свои короткие

тридцать девять лет она достигла большего, чем большинство

людей за восемьдесят.

Я нашла один документ. Вот оно. Сложенная желтая копия из

приемного покоя. Я вспомнила ту ночь, мне едва исполнилось

тринадцать. Мама заболела пневмонией, она сказала мне, что это

была пневмония. «Метастазы?» — спросила я вслух, сидя у своего

пустого шкафа. Не глядя, я разблокировала телефон, ввела слово в

Google поиск и прочитала определение:

— Перенос болезнетворных организмов или злокачественных

или раковых клеток в другие части тела через кровеносные или

лимфатические сосуды или мембранные поверхности.

Что это значило? В тот день она уже знала, что болезнь

распространилась? Что она мне тогда сказала? Что же? «Рак

печени», — снова произнесла я вслух в пустой комнате. Возможно

ли это? Я сошла с ума? Нет. Я не сумасшедшая.

— Что ты делаешь?

Прищурившись от яркого света за спиной Блейка, я села и

вытерла слезинку, скатившуюся к уголку моих губ.

— Э-э, да. Не знаю, но я тебя люблю. Можешь посидеть с Пи

немного? Мне кое-что надо сделать, — попросила я, встав на

колени, и стала убирать беспорядок, который навела вокруг себя. Я

запихнула все как попало обратно в коробку и взяла конверт с тем, что нашла.

— Макайла?

— Я вернусь через час.

— Куда ты едешь? Скоро мебель привезут.

— Мне нужно кое с кем поговорить. Объясню позже.

— Макайла! — позвал Блейк, следуя за мной.

Я вышла на улицу и обнаружила Пи, сидящую на нижней

ступеньке.

— Что случилось, Пи? — поинтересовалась я, сев рядом и

притянув ее к себе на колени. Она зарыдала у меня на груди. — Что

такое, солнышко?

— Папа сказал, что нам надо разобрать палатку. Она мне

нравится.

— Разве ты не ждёшь нашу новую мебель? Не хочешь сидеть на

диване и смотреть телевизор или читать книги?

— Мне нравится делать это в палатке.

— Посмотри на меня, — попросила я, обхватив ее личико. — У

меня идея. Помнишь про гостевую спальню в конце коридора? Что

если мы поставим там палатку вместо кровати? И, возможно, время

от времени, не всегда, конечно, мы могли бы там ночевать. Мне

нужно ненадолго уйти, но уверена, что ты сможешь помочь папе

перенести ее туда до того, как доставят нашу мебель.

Губы Пи дрогнули, и она взглянула наверх лестницы.

— Можно, папа?

— Конечно, малышка. Иди, тащи наши спальные мешки в

комнату.

— Хорошо, — и вот так просто Пи снова была счастлива.

— Ты мне скажешь, что происходит?

— Да. Я люблю тебя, люблю эту малышку и этот дом. Я вернусь

через час и все тебе расскажу.

— Мне стоит бояться? Куда ты направляешься?

— Нет. Не бойся. Я вернусь.

— У меня работа, — крикнул Блейк мне в след. В ответ я лишь

махнула рукой.


Глава 16


Сара даже не удивилась, увидев меня. Она открыла дверь и

печально улыбнулась.

— Заходи. Я только что сварила кофе.

— У меня не так много времени. Нам сегодня мебель привозят.

— Барри сказал, что ты нашла письмо в электронной почте.

— Да, но я не за этим пришла.

— Мне нужно это сказать, Микки. Я пыталась это сделать, как

только познакомилась с тобой.

— Я больше на тебя не злюсь. Я не знаю, что именно

происходило в тот момент в твоей жизни. Не могу судить тебя за то, что сама никогда не переживала. Я все еще не простила тебя за то, что ты знала обо мне, но со временем это придет. Не хочу заполнять

свое сердце сожалениями.

— Сожалениями?

— Да, как если бы я обижалась на то, за что должна быть

благодарна.

— Ничего не понимаю, ты должна сердиться. А теперь ты

благодаришь меня?

— Это глупо. Мама всегда говорила мне, что у всего есть какая-

то цель и причина. Если бы ты рассказала Барри о том письме, возможно, я бы выросла с Дженни как со своей сестрой.

На лице Сары было написано замешательство.

— Да? — спросила она, ожидая, что я продолжу. Она все еще не

поняла. Тьфу ты.

— Сара... Ты серьезно? Мне надо все тебе разжевать? Я на сто

процентов уверена, что не стала бы спать с Блейком, зная об этом

заранее. Всё это часть цели и плана. Разве ты не понимаешь?

— Я пытаюсь, Микки, правда. Я не ожидала, что ты будешь

такой понимающей. Ты должна была бы обозлиться на меня. Я это

заслужила.

— Ты этого не заслуживаешь. Если ты считаешь, что это карма, то она работает совсем по-другому. Она не вымещает твои ошибки

на ком-то другом. Ничто не предопределено для тебя, Барри или

Блейка. Дело не в тебе. И ни в ком из вас.

— Понятия не имею, о чем ты говоришь.

— Забудь. Не знаю, как объяснить всё это, чтобы было понятно.

В моей голове это все имеет смысл.

— Как и в твоем сердце, — произнес Барри в дверях. — Она

говорит о Пи. Все мы потратили так много времени, скорбя о

произошедшем, что практически перестали жить. Мы встретили

Микки и Пи не случайно. Вот о чем она говорит.

— Да, — прошептала я, — но подождите, я не за этим пришла,

— продолжила я, возвращаясь к цели своего визита.

Меня действительно всё устраивало. Возможно, мне нужно было

какое-то время, чтобы переварить то, о чем я не дала себе времени

подумать, но я не возражала. Одна тихая ночь и ручка помогут в

этом позже. В глубине души я знала, что Сара скрывала эту

информацию от Барри не из чувства мести. Я также понимала, что

моя мама, влюбилась в ее мужа не ради крестового похода против

Сары. Иногда вещи распадаются, чтобы собраться вместе. И я

действительно в это верила.

— Мне нужно узнать, что случилось с Дженни, где у нее

обнаружили рак, и как всё случилось.

— Зачем?

— Мне просто нужно знать. Чуть позже всё объясню.

— Будешь кофе? — спросила Сара, наливая кружку для Барри.

— Конечно.

Барри выдвинул для меня стул, и я села. Он первым начал

разговор.

— Я думал, что мой мир рушится. Она была такой молодой, впереди целая жизнь. Я никогда не думал, что она проиграет.

Дженни была бойцом, и когда ей стало лучше, и она вернулась в

школу и стала делать всё то, что делала с Блейком, я изменился.

Мы все изменились. Мы стали больше ценить друг друга, перестали

всё принимать как должное, и стали любить друг друга сильнее.

— Посмотрите на это, — сказала я, доставая фотографию из

конверта.

Сара улыбнулась.

— Клянусь, они были там все время, пока мы находились в этом

комплексе, — сообщила она.

— Но взгляни на это. Посмотри на всю эту пыль. Блейк сказал, что рак у Дженни начался в печени. Это правда?

— Поначалу врачи так считали, но после большего количество

анализов, они решили, что все началось с легких. А что? —

поинтересовалась Сара.

— У моей мамы рак тоже начался в легких, а затем

распространился дальше. Не думаю, что это совпадение. Я считаю, что они подверглись воздействию какого-то вещества, — я показала

им еще несколько фотографий, на одной из которых фортепиано

было чистым, а на другой — полностью покрыто пылью. Они

дышали ядовитыми пылевыми клещами и даже не подозревали об

этом.

— Ладно, в этом есть смысл, но прошли годы. Я к тому, что, какое это сейчас имеет значение? Я точно знаю, что в настоящее

время в воздухе вокруг того отеля нет ни асбеста, ни

формальдегида, — заверил меня Барри.

— Нет, нет, я знаю. Мне просто нужно было удостовериться.

Разве вы не понимаете? Наши с Пи судьбы не определены, это не

облако генетических дефектов, которое по жизни будет висеть над

нашими головами.

— Хорошо? — задал вопрос Барри.

— О, боже. Наверное, я не слишком хорошо всё продумала. Это

намного сложнее, чем я полагала. У меня опухоль. Я нащупала ее за

день до нашего отъезда из Нью-Йорка.

— Где? — спросила Сара.

— Здесь, — мои пальцы коснулись внешней стороны груди.

— Ты ведь ее проверила? — напряженно спросила Сара.

— Нет. Я боялась. Я знала свою судьбу и не хотела, чтобы Блейк

пережил всё заново. Я собиралась уехать, потому что тоже не

хотела через это проходить. Я знаю, что пережила моя мама, знаю, как много боли приносит рак, но то, что я недавно узнала, всё

меняет. Я больше не хочу уезжать. Что если всё не так страшно? Что

если это можно вылечить, а я слишком долго ждала?

Сара стояла, не веря своим ушам.

— Боже милостивый! Позвони Грейс. Мы едем к доктору.

— Что? Нет, подожди. Я поеду, но не сегодня. Нам сегодня

мебель привезут.

— Я иду одеваться. Я сама позвоню Грейс. Ее двоюродная

сестра Сью — гинеколог. Не дай ей уйти, — приказала Сара, сжав

плечо Барри.

У

Грейс

родственники

по

всему

Нэшвиллу?

поинтересовалась я. — Сара, ну правда. Я абсолютно серьезно. Я

сегодня не могу, но ты можешь записать меня на прием. Я пойду.

Обещаю.

— Ты поедешь сегодня. Блейк сам справится с мебелью.

— Но я хочу быть там. Хочу быть с ними.

— А я хочу, чтобы ты была с ними и завтра. Не спорь со мной.

— Сара... Я. Уф. Позволь мне улизнуть, — попросила я Барри.

— Ни за что. Ты не сдвинешься с этого стула до тех пор, пока

моя жена не вернется. Может ты и умна для своего возраста, но я

знаю Сару. Сиди и не двигайся.

Отлично. План провалился. Клянусь, Грейс подъехала еще до

того, как Сара спустилась вниз.

— Поехали. Доктор Бартли сказала привезти тебя немедленно.

— Сара, — мои возражения игнорировали, и стало еще хуже, когда приехала Грейс. Меня запихнули на заднее сиденье

собственной машины. Грейс хотела сесть за руль.

— Даже не знаю, обнять тебя или ударить, — сказала она, встряхнув меня за плечи.

— Можешь отпустить меня домой. Пожалуйста, Грейс. Нам

привозят мебель, я завтра съезжу к врачу. Обещаю.

— Сью по пятницам не работает, у нее гольф. Залезай в машину.

— Я поеду в понедельник.

— Ты поедешь сегодня, и не будешь думать об этом все

выходные. До сих пор не могу поверить, что ты не рассказала мне

или Саре.

— Это похищение! Ты не можешь заставить людей делать то, что они не хотят.

— Можешь, когда любишь их. Таковы правила, — заверила меня

Грейс, и Сара согласно кивнула. Я стукнулась головой о

подголовник, я не хотела сегодня идти к врачу, а может проблема

была не в этом. Я вообще не хотела обращаться к врачу, но это

ничего не значило. Мои мольбы остались без ответа, и сердце

бешено колотилось в груди. Что если мне придется вернуться домой

и сообщить Блейку плохие новости? Я не собиралась это делать. Я

не собиралась возвращаться домой. Я собиралась отправиться на

край земли, где бы он не находился.

— Милая машина. Может мне придется купить вторую себе, —

решила Грейс, забавляясь с телескопическим рулем.

— Ты знала? Не думаю, что стоит так делать во время езды.

— Да, она в моем гараже.

— Могла бы мне и сказать.

— Сара должна была сказать Барри, — ответила Грейс, передавая доллар Саре.

В связи с тем, что было еще очень рано, мы припарковались

прямо у входа.

— Это больше похоже на больницу, а не на врачебный кабинет,

— сказала я, взглянув на здание. На самом деле, оно не выглядело

как больница, но было гораздо больше, чем кабинет врача.

— Потому что тут принимает не один врач. Идемте.

— Ты мне не очень нравишься, — заявила я, когда Сара

открыла мне дверь, — и ты, — заверила я Грейс.

— Мы тебя любим и всегда будем рядом. Ты можешь

обращаться к нам.

— А что если все серьезно?

— Тогда мы будем бороться, — заверила меня Сара.

Нет, не будем. Я никому бы из них этого не позволила. Я, правда, собиралась запрыгнуть в свою машину и просто уехать куда

глаза глядят. Я бы не позволила им снова такое пережить.

Доктор Бартли встретила нас у двери и пригласила внутрь. Пара

медсестер болтали, и готовились к новому рабочему дню, доставая

карты больных и обсуждая первый прием. Я была первой на прием, девушкой, у которой вся жизнь была впереди. Почти.

— Ну, привет. Значит это ты собираешься замуж за малыша

Блейки? — поинтересовалась она. Я нервно показала безымянный

палец с обручальным кольцом. Вот и всё. Настал решающий момент

в моей жизни. Я выйду отсюда либо опустошенной, либо на седьмом

небе от счастья. Пожалуйста, пусть это будет последнее. —

Расслабься, — улыбнулась мне доктор. Ага. Легче сказать, чем

сделать.

Сара и Грейс следовали за мной. Я оглянулась через плечо и

решила, что об этом тоже стоит поволноваться. Они собирались тут

сидеть, пока я буду раздеваться? Ага. Именно это они и делали. Ни

одна из них не села на места, отведенные для семьи. Их

любопытные задницы встали прямо рядом с доктором. Я не знала, нравится ли мне, что у меня так много надоедливых мамочек.

— Сколько тебе лет?

— Четвертого исполнится двадцать.

— Можешь мне показать, где у тебя опухоль? — попросила она, передавая мне грубую больничную рубашку. — Когда ты впервые ее

заметила?

Я предположила, что не видать мне уединения, какое дают

своим пациентам нормальные врачи, и, стянув футболку через

голову, опустила бретельку лифчика.

— Здесь, — показала я пальцами. Я наблюдала за ее лицом, когда она сначала подняла мою руку и просто осмотрела. — Ой, —

воскликнула я, когда она надавила чуть сильнее, чем было

необходимо,

двигаясь

сначала

маленькими

кругами,

потом

большими.

— Больно?

Нет, дамочка. Я просто слишком эмоциональная.

— Немного.

— Думаю, у тебя их тут две. Я прощупываю чуть поменьше

сразу за этой. — Отлично. Я определенно была обречена. —

Раковая опухоль обычно не болит. Полагаю, что это фиброзная

аденома, но мы узнаем наверняка. Не волнуйся. — Не волнуйся?

Серьезно? — Чем ты предохраняешься? — Это ненастоящий

доктор. Раковая опухоль не болит? Она с ума сошла?

— Уже пару лет принимаю таблетки. Когда Блейка арестовали, я

месяц их не принимала, но потом сразу же возобновила прием. А

что? — поинтересовалась я. Я понимала, что наверно это звучало

глупо. Я была уверена, что большинство женщин, которые

приходили к ней на прием с такой же проблемой, уже знали больше, чем она. Но не я. Я не читала ни о чем. Я ничего не хотела об этом

знать. Знание не было лекарством.

— Вот, что я думаю, — ответила она, спуская вниз вторую

бретельку. Доктор Бартли продолжила обследовать мою грудь, пока

давала свой прогноз. — Без каких-либо анализов и основываясь на

опыте, могу сказать, что тебе не о чем беспокоиться. Я попрошу

Энди сделать УЗИ, и потом мы продолжим. Хорошо? — спросила

она и, улыбнувшись, отошла. Накинув зеленую рубашку на

обнаженную грудь, я кивнула.

— Так вы узнаете уже сегодня. Типа прямо сразу?

— Фиброаденому часто можно очень четко определить на УЗИ.

Если мой радиолог посчитает, что у тебя фиброаденома, значит, скорее всего, так и есть.

— А что потом?

— Существует несколько путей, которыми мы можем пойти. Мы

можем удалить ее хирургически, аспирировать или понаблюдать

полгода. Для твоего полного спокойствия, мы удалим ее полностью.

Нельзя сказать наверняка, что это, не изучив под микроскопом.

— Да, согласна. Когда вы сможете ее удалить?

Доктор, хихикнув, улыбнулась.

— Я выясню и дам тебе знать.

— Но не сегодня?

— Давай сначала сделаем УЗИ. Хорошо?

Я кивнула и глубоко вздохнула. Ничего страшного. Я вдруг

почувствовала себя счастливой, что со мной были две мамы для

поддержки. Они стояли рядом и ободряюще улыбались.

Энди

была

замечательной.

С

блеском

в

глазах

она

рассказывала мне о своем четырехлетнем мальчике, пока крутила

колесо

на

аппарате,

записывая

измерения.

Благодаря

ее

успокаивающим словам и невинности четырехлетнего ребенка мне

удалось немного расслабиться. Я слушала, пока она рассматривала

чужеродный предмет, и думала о Блейке и Дженни в больнице, где

они зачали ребенка. Зачали Пи. Я улыбнулась про себя и

почувствовала благодарность за то, что узнала ее, невзирая на

исход. Я смогла повстречать и полюбить двух людей, которые

никогда бы не вошли в мою жизнь, если бы мама и Дженни не

прошли через то, что им было уготовано. Они сделали это ради Пи.

Вернувшись в кабинет с Сарой и Грейс, я принялась

расхаживать туда-сюда. Сколько времени это обычно занимает? Ах

да, целую вечность. Мне все это было жутко знакомо. Я невольно

вспомнила, как часами сидела в приемных и смотровых кабинетах.

— Тебе Блейк звонил. Я сказала ему, что мы ходим по

магазинам.

— О, Грейс, зачем? Теперь он будет думать, что мне наплевать

на мебель. Что он ответил?

— Ничего. Я объяснила ему, что ты в примерочной примеряешь

нижнее белье. Он попрощался и сказал, что они идут плавать. Тебе

лучше привезти домой комплект белья.

Знаю, Грейс просто пыталась успокоить меня, и я оценила ее

попытку рассмешить меня. Только мне было не до смеха.

— Микки, перестань переживать. Ты же слышала Сью. Про нее

много чего можно сказать, но она не лгунья, — заверила меня Грейс.

— Эй! — огрызнулась Сью, присоединяясь к нам. Это меня

рассмешило. — Ладно, с тобой все в порядке.

Что она сказала?

— Энди уверена, что у тебя фиброаденома. И вот, что я хочу

сделать, это конечно полностью твой выбор, из-за твоего возраста и

того, что ты принимаешь таблетки, я бы хотела сейчас взять

биопсию обоих уплотнений. Мы можем сделать это прямо здесь и

сейчас под местным наркозом. Отправим ее на проверку, и, если все

пройдет так, как я думаю, будем за ними присматривать. Можно

рассмотреть другую форму контрацепции, если эта проблема

останется.

— Или можем не принимать никакой контрацепции, —

предложила Сара, а Грейс согласно закивала головой. Я сердито

посмотрела на них.

— И вы не думаете, что мне нужно сделать операцию и удалить

их? Это точно хорошая идея?

— Думаю, биопсия покажет все, что нам нужно знать. Сара как

раз рассказала мне о твоих подозрениях, я собираюсь запросить

медицинские карты твоей матери и Дженни Линн, чтобы самой

провести кое-какие исследования. Если они точны, твои шансы на

рак молочной железы просто значительно уменьшатся. Я сообщу

тебе о результатах.

— Правда? Хорошо, отлично. И что теперь?

— Пойду, позову своего анестезиолога.

Я провела несколько минут наедине с Грейс и Сарой и

поблагодарила их.

— Спасибо, что находились тут со мной.

— По-другому и быть не могло, но на будущее, обращайся к нам

в следующий раз. Не держи это в себе. Выговорись, — настаивала

Сара.

— Только не говори, что ты уже не чувствуешь себя лучше? —

добавила Грейс.

— Чувствую, — призналась я.

Грейс ахнула, увидев длинную иглу. Нас с Сарой она не

напугала. Я решила, что мы обе в свое время достаточно их

повидали, на всю жизнь хватит. Мою маму постоянно тыкали и

кололи ими.

Уверена, что Дженни тоже.

Было не так уж плохо; самым худшим был резкий щипок, когда

вытягивали иглу.

Теперь мне оставалось только ждать.

ЦЕЛЫХ ПЯТЬ ДНЕЙ!

Для меня это целая жизнь. Я пообещала своему любимому

доктору, что не буду волноваться, отправлюсь домой и спланирую

лучший день рождения для пятилетней девочки. И я собиралась

сделать именно это.

Всю поездку домой после того, как высадила Грейс и Сару, я

была взволнована, но все же грустна. Ничего не могла с собой

поделать. Кое-что не давало мне покоя. И я должна была

разобраться с этим.

— Ух ты! Мне так нравится! — воскликнула я, открыв входную

дверь. Казалось, теперь у дома появилась душа, смысл. Он стал

семейным.

— Где ты пропадала? Я жутко переживал. Мама сказала, что ты

высадила их у Сары больше часа назад.

— Мне нужно было собраться с мыслями. Где Пи? —

поинтересовалась я, бросив свои вещи на новый диван.

— Смотрит большой телевизор в гостиной, — улыбнулся Блейк.

Это была счастливая улыбка? Печальная? Я точно не знала. Он все

еще отталкивал меня, или мы вернулись к притяжению?

— Хочу на это посмотреть. — Ничего не могла поделать, отложила на время все остальное и решила просто оглядеться. Это

был мой дом.

Ноги Пи едва касались подставки для ног, руки она держала над

головой. Я влюбилась в новую гостиную. Это были мои вещи, и это

был мой дом. Я села рядом с Пи. Она повернула голову и

улыбнулась, потом снова отвернулась к огромному экрану. Ральф

был огромен.

— Сколько еще раз ты собираешься его смотреть?

— Может пять.

— Хорошее число. Ты обедала?

— Нет, папа делает мне бутерброд, и я могу съесть его прямо

тут и лимонад тоже.

— Хм, наверное, мне придется обсудить с твоим папой наше

правило «лимонад только с пиццей».

— Нет, не надо, — взмолилась она.

Я засмеялась и поцеловала ее в макушку.

— Хорошо, не в этот раз. Но существует множество причин, почему не стоит пить лимонад каждый день.

— Только не рассказывай мне о них снова. Ладно?

— Боже, я тебя люблю.

— Ну, хватит, Микки. Это моя любимая часть, — заныла Пи, когда я обняла ее и поцеловала в обе щечки десять раз подряд.

— Я сплю в этих обертках и закутываюсь, как маленькая

бездомная леди, — подхватила я за Ванилопой. Пи, не обращая на

меня внимания, оттолкнула меня в сторону, чтобы не заслоняла

мультфильм, и променяла меня на милую маленькую девочку на

экране.

— Есть хочешь? — спросил Блейк, намазывая майонез на кусок

хлеба.

— Вот это стол, только посмотри. Мне так нравится, Блейк.

— Я же говорил, что у меня вкус лучше, чем у тебя.

Я улыбнулась, чувствуя, словно гора с плеч свалилась. Мы еще

не все выяснили между собой, но, черт возьми, было приятно

почувствовать облегчение.

— Я хочу есть. Надеюсь, ты это не для Пи делаешь.

— Для нее. А что?

— Ее стошнит.

— Что?

— Серьезно. Если она съест хоть кусочек этого бутерброда с

майонезом, ее вывернет прямо на наши новые кресла. Она его

ненавидит.

— Ладно, кукурузная соломка или крендельки?

— Кукурузная соломка с ветчиной, крендельки с арахисовым

маслом. Ты тренируешься? — тихо поинтересовалась я. Блейк

положил еду Пи на ее пластиковую тарелку с изображением Свинки

Пеппы и посмотрел вниз.

— А я должен?

Я забрала тарелку прежде, чем он успел уйти, и отрезала края у

хлеба. Если бы я этого не сделала. он сразу же вернулся бы

обратно.

— Мне нужно кое-что узнать, Блейк, — подавлено произнесла я.

— Позволь мне доставить эту еду. Я сейчас вернусь.

Я заняла место Блейка и приготовила нам по бутерброду тоже.

— Приятно посидеть тут на табуретке. Мне они нравятся.

— Не помню, чтобы ты жаловалась на то, что сидела на

кухонном островке, когда я в последний раз тут ел.

— Замолчи.

— Поговори со мной, — Блейк засмеялся и сел.

Я обхватила соломку губами и слизала соль, прежде чем съесть.

— Ты собирался меня отпустить?

Больше Блейку ничего и не требовалось; он точно знал, о чем я

спрашивала. У меня сердце сжалось, когда он тяжело вздохнул, прежде чем ответить. Не на такой ответ я наделась.

— Ты должна кое-что понять.

— Нет, не должна. Я понимаю. Я тоже такое пережила, Блейк. Я

не против. Я тебя понимаю.

— Нет, не понимаешь. Я с ума сходил от страха и знал, что ты

вероятно тоже. Но, тем не менее, ты не хотела мне рассказывать. Я

предоставил тебе кучу возможностей.

— Неужели, Блейк? Ты действительно хотел, чтобы я

рассказала тебе, или ты собирался позволить мне выйти из игры?

Вернее, ты собирался сам легко выйти из игры?

— Не знаю, Макайла. Тот день, когда врач сообщил нам, что у

Дженни началась ремиссия, стал лучшим днем моей жизни.

Следующие два года мы провели, наслаждаясь жизнью. Мы сбежали

и поженились, отправились в Африку и строили школу. Пролетели на

воздушном шаре через Великий каньон, вызвались расчищать дебри

в нескольких городках штата Айова после разрушительного

наводнения. Все было замечательно, я занимал видное положение в

обществе, и Дженни была моей жизнью. Мы были счастливы, и

впереди у нас была целая жизнь. Тот день уничтожил меня, Макайла. Полностью. Ты можешь понять, что именно твое лицо я

увидел первым после того звонка? Холден просто сплавил тебя мне

и сказал избавиться от тебя.

— Я помню. Я подумала, что ты урод. Ты держал меня за руки и

смотрел так, словно собирался убить. Мне было пятнадцать.

— Я не хотел тебя убивать. Не могу объяснить, тогда я этого не

знал, но что-то в твоих глазах говорило мне, что ты понимаешь. Я

совсем забыл о тебе, никогда не думал после того дня, но теперь, оглядываясь назад, я верю, что ты была моим предвидением.

— Твоим предвидением?

— Да, будто ты была послана сообщить мне, чтобы я держался.

Что ты меня спасешь.

— Я лишь исполняла предсмертную волю своей матери: рассказать своему отцу о себе. Я ведь тебя даже не знала, но

знаешь, что забавно?

— Просвети меня.

— Я тоже заглянула в твои глаза.

— О чем ты?

— Словно ты был предвидением. Я появилась там через

несколько минут после смерти Дженни и встретила тебя через

несколько минут после того, как умерла мама. Это судьба, но я все-

таки хочу знать. Ты собирался дать мне уйти?

— Ты ищешь предлог, чтобы уйти? Что если бы я сказал, да?

— Я бы поняла.

— Нет, не поняла. Пока сама не испытала такого. Барри сказал

мне, что ты ездила к Сью. Что она сказала?

— Она сказала, ничего страшного. Фиброаденома. Полагаю, она

встречается у многих девушек моего возраста, и противозачаточные

таблетки, видимо, играют роль. Что ты хочешь этим сказать? Пока я

сама не испытаю этого?

— Я имею в виду, поставь себя на мое место, Макайла. Ты бы

забрала Пи и сбежала, чтобы не смотреть, как я угасаю у тебя на

глазах? Я бы этого хотел, но тебе не надо это делать. Я бы не ждал, что ты повторишь это. Одного раза в жизни больше, чем достаточно.

— Я бы сделала это ради тебя, Блейк. Просто я хочу знать, что

за меня стоит бороться. Даже если бы я никогда не осталась здесь и

не позволила тебе этого, мне нужно знать, что я значу для тебя не

меньше, чем Дженни.

— Ты глупая дуреха. Я ни за что не хочу переживать эту боль

снова, и мысль отпустить тебя, если бы решила уйти, мучила меня

как самая ужасная болезнь. Я понимал, что для всех было бы

лучше, если бы ты уехала. Но я также знал, что никогда бы не

отпустил тебя. Я слишком сильно тебя люблю, чтобы позволить тебе

пережить это в одиночку. Я был бы рядом.

— Мне кажется, ты так говоришь, потому что знаешь, что со

мной все в порядке.

— Серьезно? Что ж, помнишь ту ночь, когда ты разрисовала мою

руку?

— Да?

Мои брови поползли вверх, когда Блейк направился ко мне.

— Я хотел дождаться твоего дня рождения, но ты все время

портишь все мои попытки удивить тебя. — Блейк приподнял рукав до

локтя, и я ахнула.

— Черт возьми, Блейк! Она настоящая? Когда ты это сделал?

— В течение последних трех дней. Она еще не совсем

закончена. Надо еще больше затушевать льва.

Потрясенно, я провела рукой по предплечью Блейка.

— Ты сделал татуировку?

— Мне она была нужна.

— Нужна?

— Да. Мне необходимо было это постоянное напоминание. На

которое я бы смотрел каждый день и помнил, ради чего все это.

— Это мой рисунок, — произнесла я, рассматривая точную

копию того, что я нарисовала на Блейке. Точная копия рисунка, который я разместила на его руке, была заменена на стойкие

чернила. Лев был силен и высокомерен, с властным выражением

лица. Крошечное сердечко на груди львицы содержало инициалы

ДЛХ: Дженни Линн Холден. В детально прорисованных лапах

находилось имя, которое я написала каллиграфическим почерком, вплоть до крошечной горошины в качестве точки. Фраза «Я никогда

не отпущу» была выведена на бриллиантовом ошейнике, обвивавшем сильную кошачью шею, тем же шрифтом, что и имя Пи.

На круглой бирке у горла Льва виднелись буквы «М.К.».

— М.К.? — Спросила я. Я знала только одну M.К.

— А ты как думаешь?

— Макайла Коуст?

— Хм-м, может подойти.

— Ты ведь помнишь мою фамилию? Также получается М.К.

— Да, я об этом думал, но тебе не кажется, что Коуст звучит

лучше?

— Кажется, но ведь это и фамилия моей мамы тоже.

— То есть ты хочешь ее оставить?

— Нет, мама бы хотела, чтобы я взяла ту же фамилию, что у вас

с Пи.

— Карли — красивое имя для маленькой девочки.

— Не начинай и ты тоже, — я фыркнула.

— Мама и Сара?

— Да, — закатив глаза, призналась я.

— Забудь про инициалы. В принципе, я не собирался их

набивать вообще. Но все-таки набил, потому что боялся задеть твои

чувства.

— Так бы и было.

— Но не должно. Львица нарисована тобой. Посмотри на ее

морду, посмотри, какая она сильная. Эти лапы, держащие Пи, никогда ее не отпустят. Имя Дженни в этом сердце только благодаря

тебе. Я был так занят, пытаясь отпустить ее, и не понимал, что мне

не только не нужно это делать, но я и не хочу. Мне нравится

рассказывать Пи о ее маме. Мне нравится, что она будет помнить о

ней, даже не зная ее. И все это благодаря тебе.

Ух ты. Какое убедительное заявление. Какая многозначительная

татуировка.

— Я был напуган, Макайла, но ни за что бы не отпустил тебя, —

склонившись над моими губами, прошептал Блейк.

— Правда? — спросила, я, приоткрыв губы.

— Да. Я тебя люблю, и со всеми невзгодами мы будем бороться

вместе. Обещаю, и ещё одно.

— Что?

— Если ты ещё хоть раз утаишь от меня что-то подобное, я

отшлепаю тебя так, что долго сидеть не сможешь. Поняла?

— Да. Четко и ясно. Прости меня.

— И ты меня прости. Мне стоило обсудить это с тобой раньше.

Давай пообещаем, что больше не будем так делать. Никогда. Если

тебя что-то беспокоит, скажи мне. Я хочу чувствовать все то, что

чувствуешь ты.

— Я не хочу, чтобы ты снова такое переживал.

— И я не хочу для тебя такого, но, если это когда-либо случится, мы переживем это вместе, понятно?

— Да. Ты собираешься меня поцеловать или как?

Пи с тарелкой в руках прервала нас.

— Я говорю нет. Фу. Можно мне еще соломки? Мне не нравится

этот бутерброд.

— Почему? Ты едва прикоснулась к нему.

— Он с неправильным сыром. Я не люблю этот желтый сыр.

— Ты положил швейцарский сыр на ее бутерброд с ветчиной?

Блейк пожал плечами.

— Откуда ты все это знаешь?

— Ну, вообще-то она умеет разговаривать, — нахмурилась я, забирая бутерброд.

Я очень сильно любила свою жизнь. Мой дом. Мою новую

кровать. Божечки мои, у нас была кровать. Больше никаких палаток.

Тем вечером Пи выпила еще больше лимонада, потому что мы

заказали пиццу и смотрели кино. Я подкупила ее, чтобы сесть

посередине, хотела быть ближе к Блейку и к ней. Мне нужно было

сесть между ними, но еще больше мне хотелось, чтобы фильм

побыстрее закончился и Пи пошла спать.

— Пойду готовиться ко сну. И ты давай тоже. Я приду и уложу

тебя.

— Нет, папа уложит. Он собирается рассказать о том, как моя

мама наступила на пчелу и распугала парад.

Я улыбнулась Блейку и взъерошила его волосы. Позже я

собиралась расспросить его об этом, можно только представить, что

эта история повлекла за собой.

Я провела в ванной больше времени, чем когда-либо. Не

столько готовилась ко сну, сколько очень нервничала, как открыть

дверь и выйти. В очередной раз я перекинула волосы на плечо, а

потом назад.

Ох! Не могла я этого сделать. Не могла быть сексуальной. Это

было глупо. Не стоило трать деньги. Из зеркала на меня смотрело

отражение все той же трусливой Микки, которая десять минут

собиралась с мыслями, чтобы войти в магазин белья от «Виктории

Сикрет». Возможно, это была плохая идея. Может, мне стоило

подождать еще денек. Может быть, мне надо…

— Ничего себе.

— Привет.

— Ты — красавица. Это для меня?

Я пожала плечами, глядя на себя в зеркале. Я выбрала очень

дорогое, наверное, самое дорогое белье в своей жизни, черную

коротенькую комбинацию. Перед назывался «свободный». Так мне

сказала продавец. Лифчик прикрывал грудь, а вырез спереди с

прозрачной мягкой сеткой доходил до бедер. Мои трусики походили

на крошечные завязки, обхватывающие бедра, и одна — между

ягодицами. Довольно непривычно.

— Это была необходимая мне минута, о которой я тебе

говорила. Я хотела отпраздновать. С тобой.

Блейк расплылся в самой широкой улыбке и направился ко мне.

— Мне нравится. Очень нравится. Повернись, дай на тебя

посмотреть.

— Нет. Чувствую себя по-идиотски.

— Не надо, но тебе стоит накинуть что-нибудь. Пи ждёт, чтобы

ее уложили спать.

— Правда? Она сказала, что ты собирался это сделать.

— У меня не очень получается. Иди, уложи ее и позволь мне

принять душ. Встретимся через... Бог ты мой, у нас есть кровать!

— Знаю. Я сказала то же самое. Давай больше никаких походов.

— Пи хочет спать в палатке в свой день рождения.

— Давай тогда это будет последний раз.

Блейк потянул меня к себе, и я сделала шаг назад. Он обхватил

рукой мою правую обнаженную ягодицу и поцеловал. По-

настоящему поцеловал. Я сразу же возбудилась. Вот такой это был

поцелуй. Хотя, может, причиной тому стал его твердый член, которым он прижался мне между ног.

— Тебе стоит уйти, пока я не нарушил твои планы и не

отодвинул эти симпатичные трусики в сторону, и не вошёл в тебя.

— Можешь это сделать, — выдохнула я.

Мои бедра сами потянулись к пальцу Блейка, когда он коснулся

меня там. Тонкий материал нисколько не защищал от ощущений, вызванных небольшим давлением.

— Пи помешает нам, и ты на нее разозлишься. Она не станет

ждать больше…

— Микки, ты идёшь? — раздался за дверью приглушённый

голос.

— Да, детка. Иду, — откликнулась я, прошептав слово «иду» в

губы Блейка.

— Поторапливайся. Я вернусь через пять минут, — сообщила я, отстраняясь от него.

— Мне нужно только две.

— Подожди. У меня тут нет халата. Я не могу открыть дверь.

— Держи.

Блейк расстегнул свою рубашку, и мой взгляд упал на льва. Я до

сих пор не могла поверить, что Блейк сделал татуировку. Блейк

сделал татуировку.

— Подойди к двери, и я дам тебе свою рубашку, — кивнул Блейк.

— Ни за что. Я не могу.

— Придется. Ты не можешь надеть это и не позволить мне

видеть тебя в этом белье. Давай.

Я прищурилась и ответила на вызов, после того, как погладила

его эрегированный член под штанами. Я не только подошла к двери, но и устроила ему представление. Просунув два больших пальца в

стринги, я повернулась спиной и медленно спустила их по бедрам.

— Мать твою, — хрипло произнес Блейк. Я захихикала и

потянулась за его рубашкой.

— Эй, ты где? — позвала я Пи, которая только что стояла за

дверью.

— Какаю! — услышала я дальше по коридору. Я развернулась к

телефону, который зазвонил на кровати. Кровать. Ура!

— Привет, Сара, — ответила я на звонок, пока искала Пи.

— Привет. Ты в порядке? — Я улыбнулась и вошла в ванную, где

была Пи. Она махала руками, словно пыталась взлететь, и я

нахмурилась.

— Да, подожди минуточку, — попросила я, отодвинув телефон в

сторону. — Что ты делаешь?

— Не говори бабушке Саре, что я какаю.

— Хорошо, я и не собиралась. Может, тебе стоит и мне

перестать это говорить, — посоветовала я.

— Но ты чувствуешь запах.

— Это точно. Поторапливайся. Ты уже почистила зубы?

— Да, с папой. Я не могу быстрее.

— Подожду в твоей комнате. Извини, — сказала я, возвращаясь

к разговору с Сарой, — все замечательно. Спасибо, что была рядом.

Это многое значит для меня.

— Жаль, что я не всегда была рядом, Микки.

— Я понимаю и знаю, что Барри тоже жалеет об этом. Я рада, что вы есть в моей жизни. Оба.

— Это много значит. Мы тебя любим.

— Ладно, давай не будем торопить события, — пошутила я.

Сара засмеялась, попросила меня пожелать Пи спокойной ночи и

позвонить ей завтра.

— Тебе нравится моя новая кровать? — поинтересовалась Пи, забираясь в нее. Мне и правда нравилась ее кровать. Мне

нравилась любая кровать.

— Забирайся. Принцесса и босс.

— Эй, это не твоя рубашка.

— Знаю. Она твоего папы.

— Я чувствую его запах.

— Я тоже. Руки под одеяло или наружу?

— Наружу. Понюхай мою.

— Хм-м-м, — произнесла я, вдыхая весенний аромат.

— Пахнет как моя мамочка?

— Думаю, да. А ты как считаешь?

— Ага, — ответила она с улыбкой на губах и в глазах.

— Я тебя сильно-пресильно люблю.

— Я тоже тебя люблю. Спокойной ночи, Микки.

— Спокойной ночи, малышка.

Поцеловав Пи в макушку, я выключила свет и прикрыла дверь, оставив чуть приоткрытой, чтобы можно было ее услышать. У меня

слегка тряслись руки, и я покачала головой, заставляя тело

расслабиться.

— Стой, — приказал Блейк с кровати. Он лежал на животе, голый, сверкая белой, накаченной задницей. Я закрыла дверь на

замок. — Сними это.

— Твою рубашку? — поинтересовалась, расстегивая первую

пуговицу. Специально склонив голову, чтобы волосы прикрыли мое

лицо, я взглянула из-под ресниц и перешла ко второй, а затем

третьей пуговицам. Блейк кивнул головой, и я почувствовала

возбуждение, соблазнительно проведя пальцами с красными

ногтями по пуговицам. Рубашка сползла сначала с одного плеча, затем с другого. Я придержала ее и шагнула к Блейку.

— Снимай.

— Это? — поинтересовалась я, держа в руках крошечную

комбинацию.

— Да.

— Но я побыла в ней только пятнадцать минут. Я за эту штуку

заплатила семьдесят пять баксов.

— Можешь надеть ее обратно, после того, как я займусь с тобой

любовью.

Именно этим Блейк и занялся. Не было ни эротической

прелюдии, ни сжимания в кулаки покрывала от действий его рта, ни

страстных стонов, а лишь одна поза. Я лежала под ним, и мы не

отрывали глаз друг от друга.

— Болит? — прошептал Блейк, касаясь большим пальцем двух

крошечных проколов на моей левой груди.

— Нет, совсем не больно.

Его губы поцеловали больное место, и он прошептал,

— Вот, теперь лучше.

Этот поцелуй окончательно убедил меня, что все будет хорошо, и что настало наше время. Наше время быть счастливыми и растить

нашу маленькую счастливую семью, управляя нашим небольшим

бизнесом.

Сжав ноги вокруг талии Блейка, я приподняла колени, когда

ощутила,

как

желание

зарождается

внизу

живота.

Блейк

почувствовал это и поднял мои ноги еще выше. Я начала стонать.

Он завис надо мной и стал двигаться быстрее, резче, погружаясь

глубже, пока мое тело не задрожало. Наши ощущения смешались, открывая нам что-то новое, и в конце накрыли нас всепоглощающей

волной экстаза.

— Я люблю тебя, Макайла.

— Я тоже тебя люблю. Я хочу татуировку.

— Правда? — Блейк приподнялся и засмеялся.

— Да. Было больно?

— Да, жутко больно, — признался он, укладываясь на бок. Блейк

притянул меня к себе и поцеловал, шлепнув по заднице. — Иди, надень этот маленький наряд.

— Нет. Сейчас это глупо.

— Вовсе нет. Он ужасно сексуальный. Надень его.

Что я и сделала... Я бы сделала что угодно, чтобы этот мужчина

был счастлив. Я лежала в объятиях Блейка и дразнила его

прикосновением своих ног и легкими поцелуями. Я любила его.

— Если бы Дженни и моя мама могли с нами разговаривать, как

думаешь, что бы они сейчас сказали? — спросила я, покачивая

ногой из стороны в сторону и каждый раз касаясь ноги Блейка.

— Они бы сказали: «Она сногсшибательна в постели, черт

побери».

— О, нет! — сказала я, прикрыв рот. — Не это. Они такое не

видят.

— Правда?

— Да. Они видят нас только в одежде.

Блейк засмеялся и уложил меня на спину.

— Давай снова ее снимем, — предложил он, стягивая вниз по

бедрам мою вторую попытку выглядеть сексуально.

Ладно.


Ровно пять дней спустя у Пи состоялся самый лучший в мире

праздник в честь дня рождения. И я получила самые радостные

новости. Результаты биопсии были положительными, а анализы

крови хорошими. У меня все было хорошо. Я не болела. Моя судьба

не предопределена. Все зависело от меня. Я могла строить свою

жизнь по своему усмотрению и собиралась наслаждаться ею до

последней секунды. Я даже была взволнована тем, что у меня будет

эта дурацкая свадьба, и я надену белое платье для Сары и Грейс.

Впервые за очень долгое время, я была дома. Единственный черный

дождь, который я когда-либо позволила бы в своей жизни, был бы

после полуночи, и я собиралась танцевать под этим дождем.

Я была дома.


Дорогой, Мистер Санта Клаус


Мое имя Лондон и мне пять лет но меня также зовут Пи

потому что я принцесса и босс.

Моего папу зовут Блейк и он играет на пианино как и Микки, и

я. Хотя я играю не так хорошо как они. Моя мамочка умерла но

сначала сделала меня а мама Микки подарила мне ее и теперь у

нас есть семья и скоро у меня появится младшая сестренка.

Микки сказала что она родится летом и что возможно это будет

мальчик но я не хочу мальчиков только девочек. Если ты дружишь с

аистом можешь передать ему что я очень разозлюсь если у меня

будет братик и тогда я не смогу получить подарки потому что

вела себя плохо. Я хорошая но мальчишки сводят меня с ума и

иногда я показываю им язык но не бью их.

Мой список подарков на Рождество вопервых сестра но это я

уже сказала поэтому не буду тебя донимать. Меня возможно не

будет дома поэтому тебе может быть придется прийти домой к

моей бабушке. Может я буду там. Мне надо будет спросить адрес

у Микки может она пришлет его тебе в сообщении а может у

тебя есть страница в фейсбуке. Мы должны пойти в гости к

бабушке с дедушкой и вторая бабушка тоже там будет и они

должны купить мне подарки но я все равно хочу кое-что от тебя.

Мы собиралась провести праздник у нас дома но Микки не

разрешила потом, что последний раз мой папа напился с дедушкой

и вот так у Микки в животике появился ребенок. Если я не смогу

получить сестренку можешь мне тогда подарить котенка. Его бы

я хотела больше чем братика. Хотя он мог бы мне понравиться

если он будет симпатичным малышом но рисковать не хочу.

А теперь я расскажу тебе о своем списке но сначала смог бы

ты пролететь мимо дома Деймона Лексуса потому что он сломал

два моих цветных карандаша а мне их только купили. И теперь у

меня нет зеленого и также нет красного а эти цвета очень важны

для травы и всего что красное. В мой рождественский список

входит все это но то что идет сначала важнее того что в конце.

Поэтому можно мне получить первым то что в начале а потом

уже все остальное?

Я бы хотела шарф для бабушки Грейс потому что пролила

виноградный сок на ее старый и она грустила так как это был ее

любимый шарф. Можно он будет белый с черными пятнами

которые похожи на снежинки но на самом деле просто кружочки.

Можно подарить моему папе карманный нож потому что он всегда

адалживаит его у моего дедушки а дедушка говорит что у

настоящего мужчины должен быть свой нож и я хочу чтобы мой

папа был настоящим мужчиной хотя он уже почти такой.

Осталось только получить нож. Моей бабушке Саре нравится

рассматривать моих хрустальных львов в светящемся шкафу. Мы

всем им дали имена но их так много да ты и так их знаешь

потому что Санта Клаус. Они моя лучшая сопственость. Извини

если неправильно написала это слово, Микки говорила мне его по

буквам четыре раза но оно такое длинное и она думает ты его

поймешь. Мой папа говорит что она ворчит потому что устает

из-за ребенка и целый час говорила мне как писать слова но я не

думаю что это было так долго. Я считаю она ворчит потому что

у нее в животе мальчик. Но я все равно ее много сильно люблю и

хочу чтобы у нее были новые нервы на Рождество если ты

сможешь это сделать. Мой папа возил ее два раза делать

татуировку как у него но она боялась а потом он напился и

засунул ей в живот ребенка и теперь ей надо ждать. Если тебе

надо быть врачом чтобы дать ей новые нервы тогда просто

принеси ей новую куклу American girl. У меня каштановые волосы и

пусть ее волосы тоже будут каштановыми. Моему дедушке

можешь не приносить подарков потому что он богатый но

можешь принести ему конфеты. Он любит MM’s. Себе я хочу льва

с золотым хвостом. Вот ссылка если вдруг твои эльфы не знают

как

делать

хрусталь

Swarovski/dp/B003SSKJ7K/ref=sr_1_22?

s=furniture&ie=UTF8&qid=1426032574&sr=1—

22&keywords=crystal+lion

Он есть на амазоне и я его хочу. Еще я хочу еще одну золотую

рыбку потому что у меня есть аквариум но нет рыб. Абещаю что

не отпущу ее в бассейн в этот раз. Я хотела обезьянку но теперь

уже не хочу но если ты соберешься принести мне какие-нибудь

игрушки на батарейках принеси и батарейки тоже. Я хочу свою

инвалидную коляску потому что хочу кататься на ней в бассейне

когда снова наступит лето. И еще хочу острые колбаски и арахис

как в цирке и можно мне получить маркерную доску с

разноцветными маркерами и резинкой. И еще я хочу в подарок

стрижку ирокез потому что не только мальчиком должны это

разрешать потому что я тоже такую хочу а Микки не разрешает.

Я бы хотела пони но на моем дворе нет конюшни или забора

поэтому можешь сначала их построить а потом может мне его

подарят на шесть лет.

Ладно больше ничего не могу придумать и Микки не хочет

больше говорить мне как пишутся слова и она собирается

защикотать меня если я спрошу еще хоть одно. Я постараюсь

уснуть до твоего прихода но помни что я могу быть у моей

бабушки а может и нет потому что Микки сказала ей не нравится

разбираться с налогами в их доме поэтому мы можем остаться

здесь. Так что можешь просто заглянуть.


Досвиданья Санта Клаус.


Лондон Пи Дженни Коуст.