Пули на васильковом поле (СИ) [Freude der Berge] (fb2) читать онлайн
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
========== Глава 1 ==========
…Обдумывая впоследствии произошедшее, Коля со всей уверенностью мог заявить, что сам не понял, как всё произошло. Он весьма устойчиво (при его уровне истощения, конечно) стоял, а после — миг — и он понял, что летит вниз с моста. А он всего-то немного подался корпусом вперед поглядеть на падающий танк.
В лицо ударил холодный и влажный от воды порыв ветра, в ушах засвистело, и мир перевернулся с ног на голову. Сноп брызг окатил его, когда «Пантера» рухнула в воду, взрезая гладь воды. Николай не думал ни о чём в этот миг, растянувшийся в короткую вечность, лишь смотрел и чувствовал. Внутренности от падения будто менялись местами, и ему казалось, он вот-вот выплюнет какой-нибудь из них.
Он успел услышать кинувшийся за ним вдогонку крик Степана и зажмурился, прежде чем с головой ушёл в ледяную, взрытую танком воду. Дыхание отбило, колени и ступни обожгло огнём, а из носа вверх по скуле настойчиво полезли к поверхности пузырьки воздуха. Ивушкин как можно ближе подтянул к себе колени, понимая, что вот прямо сейчас наткнется ими на металлическую поверхность танка и, скорее всего, сломает себе что-нибудь.
Но всего этого пока не было.
Вода отрезала звуки, от давления заложило нос и сдавило его внутри, будто при болезни. Он слышал, как колотится собственное сердце в оглушительной тишине: лихорадочно, панически быстро. Холод залил поясницу, а одежда тут же стала мокрой и ужасно тяжёлой. Речка под водой перестала быть речкой вовсе: потеряла берега, своих подводных обитателей, дно и фрица с его «Пантерой» — и превратилась в одно большое хранилище воды, спокойствие которого, кроме самого Ивушкина и пробивающихся с поверхности рассветных лучей, не нарушало ничего.
Под Николаем разверзлась темнота и пустота, и, будто в глубокую пещеру, он медленно и неподвижно шёл ко дну. Он было дернул руками, понял, что в левой всё ещё сжимал винтовку, но скованные кожаной курткой верхние конечности лишь безвольно всколыхнули толщу воды, плыть в которой было по меньшей мере невозможно.
Поняв это, Николай вдруг просто прикрыл глаза. У него совершенно не было сил делать хоть что-то. Накатила сонливость, такая настойчивая, что он широко зевнул бы, если б не вспомнил, что воздух ужасно ценен. В вакууме было мирно, спокойно и колюче-холодно, но если не двигаться, последнее ощущение смазывалось и почти пропадало.
И было бы прекрасно просто уснуть вот так, здесь, в окружении тишины и спокойствия, не сдавливай так сильно горло и грудь. И чем больше проходило времени, тем яростней жгло внутри от нехватки воздуха, разбивая умиротворение. Он дёрнулся, краем сознания понимая, что всё происходящее — неправильно.
Но почему? Что не так?
Неожиданно мощная волна разбила вдребезги все заторможенные мысли и с силой толкнула вверх, наружу. Он будто упал снизу-вверх, преодолевая гравитацию и силу сопротивления.
Он вынырнул, ощущая жгучую смену температур, тут же глотнул воздуха и зашёлся кашлем, чувствуя, как саднит горло и грудину.
Он мог снова дышать.
И Коля дышал, жадно и нетерпеливо, медленно и беспрепятственно сносимый течением до тех пор, пока что-то не зацепилось за его ногу. Он опять с головой был утянут под воду, липкий холод пробирался через короткий ряд жёстких волос на затылке; с трудом сквозь речную муть разглядел тело немца, который безжизненно дрейфовал на глубине около трети метра, как упавшая в воду деревяшка или… впрочем, неважно. Коля раздраженно выдохнул, но всё же подплыл к нему ближе и с усилием потянул на себя, сжимая в кулаке темно-серый китель.
— Степа-а-ан, — хрипло прокричал он, отплёвываясь от воды, — Василё-ёнок!
Никто не ответил ему.
Раскрыть глаза было сложно — вода жгла, но он заставил себя сделать это и с трудом сфокусировался на мутной линии берега, погрёб к нему. Пару раз, когда Ивушкин уходил с головой под воду, он думал «всё, не доплыву», потому что одеревеневшие от холода и голода мышцы не слушались его.
Однако вновь делал рывок и вновь глотал ледяной после воды воздух. Его «марш-броску» мешали не только дополнительный вес и жуткое истощение, но и что-то металлическое, гонимое течением, хоть раз в пару минут, но бившее его по бокам.
Ещё и немец, сука, ни капельки не помогал, явно находясь без сознания. Ледяная вода щипала свезённые скулу и костяшки пальцев, но то были такие мелочи по сравнению с лесным пожаром в лёгких, честное слово. Коля вытолкнул на склон берега сначала чужое тело, потом — своё, подтянулся, вылезая на сушу и упал без сил, всё ещё краем сознания чувствуя не желающие отпускать волны, бившие его по голеням.
Чуть переведя дыхание, Ивушкин с трудом подобрался. Привстал на локти, забрался выше, наконец доползая до более ровной земли, втащил немца за собой, толкнул на живот. Застыл на пару секунд, опуская голову и хрипло дыша, и с силой впечатался плечом в чужой живот. Ягер, отплевываясь от воды, выгнулся, приходя в себя, и судорожно закашлялся. Коля шумно, выдохнул, не в состоянии чувствовать что-то по этому поводу: не сейчас. Сил не было — ни капли, пусто, выжато до дна. Фриц рядом только сипло, рвано дышал, перевернувшись на спину и не подавая никаких других признаков жизни.
Мокрые штанины неприятно облепили ноги, а всё тело колотило от холода и усталости крупной дрожью. Коля лежал и слушал навалившиеся на него после оглушительной тишины звуки природы. Клонило в сон.
— Danke… schön… — вдруг послышалось сиплое со стороны немца.
Он едва расслышал, прикрывая глаза — сон удержать было уже невозможно.
***
«Директор Фьюри!» — раздался в наушнике голос Марии Хилл.
По тревожному тону Николас понял — недолгие спокойные будни закончились.
Мария уже пересылала на его компьютер данные об объекте Z12, попутно докладывая о ситуации, и, судя по иногда сбивающемуся дыханию, неслась куда-то.
Агент говорила о вспышке активности секретного объекта, обращала внимание на ранние документы о нём, которые Ник перечитывал параллельно, вновь напоминала, что первые увеличения радиуса покрытия были замечены пару месяцев назад, сразу после создания огромного прорыва в небе над Нью-Йорком, и хотя изменения были незначительными…
— Агент Хилл, — оборвал её Фьюри, — давайте по существу. Насколько силен всплеск? Мог ли он, подобно Тессеракту, разорвать ткань пространства?
— Думаю, да, сэр, — вынесла неутешительный вердикт Мария, — так же я могу предположить, что сигнал засекла и организация ГИДРа.
— Н-да, — цокнул себе под нос директор, барабаня пальцами по подлокотнику дорогого кожаного кресла. — Готовность пять минут. И, Хилл, включите в команду захвата Наташу и Стива. Пусть вылетают немедленно.
— Есть, сэр, — отозвалась уже спокойнее Хилл, охваченная собранностью солдата, получившего четкий план действий. — Уже сообщила.
Через пару минут ему пришло сообщение о взлёте джетта.
***
Ивушкин пришёл в себя от того, что кто-то тянул его за ногу. Порядком недоумевая, он открыл глаза, совершенно не понимая, что происходит. И едва не шарахнул затылком о камень, когда увидел перед собой изуродованную, частично в разводах крови, рожу фрица. Тот глядел куда-то за него, потом перевёл взгляд и красноречиво приложил палец к губам, с опаской косясь в сторону и отползая с ровной линии берега обратно на склон обмелевшей речки. Коля повернул голову и едва не выпучил сухие глаза — шагах в сорока от них вперевалочку брёл к реке чёрный медведь.
Там расстояние между водой и сушей сокращалось почти втрое, и лесному чудовищу приходилось только немного пригибаться. Косолапое, худое, не слишком большого размера, оно уже почти добралось до реки и начинало слабо водить носом, выискивая еду. Ивушкин сглотнул внезапный комок в горле и стал как можно тише отползать вслед за немцем назад к реке. Он чувствовал, как вода вновь нахолодила штанины, зато в этом закутке хищник вряд ли бы заметил их.
Николай всё ещё был в том подвешенном состоянии, которое наступает после резкого пробуждения. Истощение заставляло его глаза закрываться снова, а ледяная вода подбадривала, пуская волны дрожи по всему телу. Он чувствовал, как скользят руки по мокрой глине склона, но это не добавляло ему ощущения реальности. Ивушкин услышал выдох рядом и повернул голову: это немчура провожала взглядом удаляющегося медведя, перекусившего рыбой.
Он и сам выдохнул, подтягиваясь обратно до ровной покрытой зеленью земле и уткнулся лбом в траву, позволяя себе свободно дышать. Спать ненадолго перехотелось — вид перекатывающихся под шерстью мышц отрезвил его. Коля открыл глаза, всё ещё не поднимая подбородок с земли, и поглядел вперед. Подтянись он на пару сантиметров ниже, угодил бы лбом на камень. Тут, где они оказались, было ещё сумрачно, но он легко разглядел частые мелкие камушки среди высокой зеленой травы, обломанные сучья, опавшие, явно прошлогодние листья, муравьёв, что бродили тут и там в поисках материала для своего жилища. Впереди, сколько хватало глаз, высились деревья, и земля была усеяна их вздыбившимися корнями. Он скосил глаза вверх — рваные клочки полу тусклого неба подтверждали мысли о рассвете.
Лежать было спокойно, и его вновь потянуло вздремнуть, но земля больно давила на подбородок и Коля со вздохом сел нормально, помогая и немцу вылезти из запруды. Тот неловко забирался, опираясь только на одну ногу, а вторую подтягивая волоком. Весь измазанный разводами крови и земли, растрепанный, он походил на раскрытого разведчика, которого успели здорово попинать, и, Ивушкин полагал, он и сам выглядел не лучше.
Он вздохнул. Этот чёртов немец слишком часто появлялся рядом в последние пару лет: сначала Нефедово, потом злополучный концлагерь, побег и вот сейчас. События менялись, а эта фашистская гадина была постоянно под боком. Вот и пойми: невезение это или..?
Стоило его, конечно, пристрелить, по-хорошему. Внизу, на склоне осталась лежать его чудом выжившая винтовка. Которая, если и согласна работать дальше, то только после чистки и сушки. А даже если она была бы в идеальном состоянии у него под рукой, сил выстрелить всё равно не было. А даже если бы и были — они не пойми где, пуль мало, а фриц всё равно в ногу раненый, далеко не убежит.
Николай вздохнул, косясь на эту ногу. Тут был либо перелом, либо вывих, не меньше. А в этом случае нужны шины.
***
Короткая пробежка, казалось, выкачала из Клауса все с таким трудом восполненные силы, и теперь он не мог заставить себя даже открыть глаза. В груди догорали последствия пожара, но дышать уже было намного легче. Ягер, впрочем, совершенно не думал об этом. Его гложила досада, что умереть в бою не вышло.
«Теперь, — подумалось ему невесело, — есть два пути: быстрая смерть от пули или же медленная — в советском лагере».
Вариант того, что он скоро станет военнопленным, грозился перерасти в факт, если только немецкая разведка не найдет их первой — не с его ногой куда-то бежать.
«Ну уж нет, — тут же решил Клаус, — сейчас, только рука немного окрепнет, и сразу убью себя».
Но чем спокойнее билось сердце, тем меньше хотелось умирать. Он знал, что должен это сделать если не для себя, то для страны, но сил сделать решительный шаг всё равно не находил.
Меж тем Николай встал на ноги, и Клаус подобрался весь, как смог, ожидая.
«Стреляй же, — с напряжением подумал он, — давай же, ну!»
Но Ивушкин только отряхнул колени, сделал пару шагов прочь и ушёл куда-то. Клаус почувствовал замешательство, но всё равно не смог заставить себя открыть налившиеся тяжестью веки. Мир вокруг затих, и лишь где-то наверху раздавались заливистые рулады птиц.
«Может, — запоздало пришла мысль, — он просто решил бросить меня тут? С раненой ногой, наедине с медведями — я недолго протяну. И врага прикончит, и рук не запачкает».
Ягер подумал над этим, и понял, что, наверное, это лучший вариант для них обоих — разойтись без боя. Может быть, ему даже хватит сил встать и добраться до одного из немецких аванпостов или удачливости, чтобы натолкнуться на отряд. Определённо, лучшее решение.
И вдруг ему совершенно неожиданно подумалось, что тогда их противостояние с Ивушкиным оборвется, ведь вряд ли они уже пересекутся. Эта возвращённая жизнь, спасение из реки, в обмен на жизнь Николая, которую Клаус выторговал в стенах концлагеря, слишком напоминала конец, расхождение дорог их судеб.
Клаус не понимал, почему так не хотел этого конца. Слишком много стало этого русского за последние пару лет в его жизни. Пусть лучше застрелит.
А меж тем Коля, совершенно не подозревая о терзаниях своего невольного спутника, вернулся с несколькими крепкими ветками. Бросил их рядом, потянулся к сапогу. Немец, лежащий на земле приоткрыл глаза и от неожиданности дернулся так, что впечатался затылком в траву.
Ивушкин фыркнул от смеха, поглядывая на него:
— Не боись, калечить сильнее не стану. Ты и так пришибленный. На голову, — ехидно добавил он, вспоминая их рукопожатие.
Клаус по интонации догадался, что Ивушкин не собирался пока что его убивать, и потому постарался не дергаться, только вот зашипел сквозь зубы, когда Николай перехватил его подмышки и сильнее втащил на траву. Пересел и аккуратно стянул сапог. Лодыжка посинела и распухла: возможно, даже закрытый перелом. Он вздохнул, поднял глаза на немца, который поглядывал на ногу обречённо, будто уже потерял её или будто она — его смертный приговор.
Что, в принципе, было правдой.
Ивушкин прикусил с силой внутреннюю сторону щеки. С ногой надо было что-то делать. Но не аптечки, ни даже тряпки перевязать у него нет. Хотя…
Николай скептически оглядел лежащего без движений на спине немца и решительно склонился над ним, дергая за полы чужого кителя и вытряхивая того из рукавов. Потянулся к рубашке, спешно выдавливая пуговицы из петель. Ягер оторвал взгляд от неба, дернулся и с возмущенным недоумением покосился на русского, заговорил что-то на своём.
Сил уговаривать его или что-то объяснять не было. Николай чувствовал, что если ещё и заговорит сейчас, быстро отключится от усталости, а потому продолжал молчать, делая то, что задумал. Он сорвал с немца рубашку, заставив выпутываться из узких манжет, и утянул серо-белую от воды ткань себе на колени. Немец укутался в мокрый китель, растирая плечи ладонями. Николай краем глаза успел заметить следы от нескольких пулевых на животе и левом плече, но у него не то, чтобы было время и желание разглядывать.
Ягер мельком подметил, пока Иван возился с его вымокшей одеждой, что сейчас, вероятно, было раннее утро — солнце ещё не показалось из-за высоких деревьев, лишь лучисто рыжело где-то за широкими кронами. Они действительно оказались в лесу. Клаус с недоумением вспоминал карту — а этот участок он в связи с операцией изучал тщательнее других, — и никак не мог понять причины такого коренного различия ландшафтов. Первая мысль о том, что их снесло течением, разбилась вдребезги о доносившийся грохот водопада левее, и река явно брала начало там, а значит вынести их по реке сюда не могло.
Но и если бы их нашли, какой смысл было, во-первых, вылавливать их, во-вторых, переносить на новое место и, в-третьих, топить снова? Этот вариант ещё более невероятен.
Николай тем временем спокойно поддел небольшим ножичком нитки на стыке плеча и рукава и, дернул, рванул по шву раз, затем — второй. Бросил получившуюся безрукавку обратно владельцу, а лоскутами обернул распухшую ступню, зафиксировал её под прямым углом к голени, подложил ветку под подошву. Приделал к конструкции ещё пару хворостин покрепче с двух сторон и оглядел свой шедевр, едва не морщась от топорной работы.
Он вздохнул, вытянул сначала свой пояс, а потом и ремень фрица — пафосный кусок черной лакированной кожи, — из петель и стянул им художество потуже. Главное — чтоб держалось. Тут не госпиталь, чтоб в перчаточках да со стерильными бинтиками.
С этой мыслью Ивушкин откинулся от пострадавшего к своей части камня и перевел дух, борясь с голодным обмороком.
Поглядел краем глаза, как немец быстро дрожащими от холода пальцами натянул сначала безрукавку, как потом накинул поверх голых плеч китель. Ивушкин задумчиво поскреб подбородок, глядя на него.
— С погонами надо что-то сделать, — пробормотал он сам себе, вздохнул, понимая, что снова придется вставать и решительно придвинулся полулежащему немцу обратно, опять приставая к его верхней одежде: поддел ножом левый погон и одним рывком тут же срезал его.
Клаус, ощутив нож в опасной близости от горла, предусмотрительно не стал дергаться, но когда понял, чем был занят русский, тут же оттолкнул того изо всех сил, обжёг яростным взглядом прищуренных глаз и начал выплевывать проклятья на родном языке — по интонации всё и так было понятно. Невольно потянулся рукой к оставшимся торчать ниткам, боязливо и медленно, словно к открытой ране. Николай на это фыркнул, хоть и без всякого веселья, поглядел на спутника:
— Избавься от них. Наткнемся на кого — сочтут за мелкую сошку. Тебе ж лучше.
Клаус долго смотрел на него, будто через зрительный контакт понимал доводы чужой позиции. И явно понял: со вздохом отобрал ножик у настороженно косящегося Ивушкина и срезал второй погон сам. Не останавливаясь на этом, опять стянул китель и принялся за петлицы на вороте, отстегнул оба Рыцарских креста, значок «За танковую атаку», оставляя только золотой «За ранение», ведь смысла убирать его не было — шрамы на своём лице он не спрячет. С ощутимым сожалением Клаус передал все металлические пластины Николаю, который изучающе поглядывал на него всё это время. Тот взял, но явно неохотно — вражеские награды, казалось, жгли ему пальцы. Ивушкин огляделся, приметил сапог, в который опухшая нога Ягера уже явно не влезала, хмыкнул и спрятал всё внутри, а сам сапог замотал, как мог покрепче, и приткнул под корневище одного из замерших неподалеку деревьев. Отступил и поглядел на творение своих рук, добавил пару веточек для прикрытия и перевёл взгляд на поднятые в безмолвном удивлении брови немца. Фыркнул со смеху себе под нос, довольный проделкой:
— Идем давай, пока ещё силы есть.
***
Им потребовалось три с половиной часа, чтобы добраться до Калифорнии.
Кэп, сидевший вторым пилотом, завороженно глядел в лобовое окно. Национальный парк приближался хребтом Сьерра-Невада, острой, протяжной махиной, чертой, разделявшей мир на принадлежавший людям и тот, что так и остался непокорен. Стоило пересечь вершины хребта, как всё внизу утонуло в зелени. Высадиться в конечной точке не представлялось возможным, пришлось делать это южнее, где была площадка, пустая от деревьев, к которой узкой змейкой вилась тропа, протоптанная редкими туристами. Несколько километров на север, и они должны были выйти к реке, что привела бы их к водопаду. Где-то там должен был находиться вход в одно из секретных хранилищ Щ.И.Та — их конечная цель.
Снаружи было влажно и сыро, а потому, несмотря на близившееся лето, холодно. Сложнее всего оказалось выйти к реке: подлесок стоял плотной, совершенно нетронутой стеной. Изредка встречались следы забредавшей сюда живности: той было мало, ведь артефакт, как полагали ученые Щ.И.Та, действовал на живые организмы угнетающе.
— Кэп, разрешите обратиться?
С ним поравнялся солдат из отряда. Стив оглядел его, вспомнил: видел пару раз на базе. Бойкий, веселый мальчишка.
— Вольно, солдат, — усмехнулся он, замечая взволнованное лицо, — Парламентёр?
— Скорее, народный избранник, сэр, — парнишка явно смутился, но ответил в прежнем задорном тоне.
— И что же хочет знать «народ»? Никак насчёт артефакта?
— Так точно, сэр.
— Информация совершенно секретна, сам знаешь.
— Так мы через час сами всё увидим, сэр, — отмахнулся тот, — нам без подробностей. Только бы узнать: он — как тот, синий? Который пришельцы унесли?
Стив прислушался и понял, что разговоры перебрасывавшихся шутками солдат, шедших за ними, притихли — все ждали ответа в напряженном молчании.
Боялись.
Он вздохнул, чуть повышая голос:
— Значит, так. Этот камень не сравнится по силе с тем, о котором вы думаете. Он во много, много раз слабее. Так что никакая очередная армия Читаури нас в засаде не поджидает, ясно? Отставить панику.
— Что вы, сэр, никто не паникует, да, парни? — засмеялся избранный для переговоров парень и тут же сам себя перебил: — Но тогда зачем с нами послали вас и агента Романофф? Да и «захват» подразумевает цель. То есть, прорыв был…
— Был, — спокойно подтвердил Стив, — и продлился он, судя по нашим данным, одну целую пятьдесят семь сотых секунд. Это не дыра над Нью-Йорком, провисевшая почти полчаса. Даже если оттуда кто и выбрался, то это единичные особи, и мы в состоянии справиться с ними. Даже если это Читаури — наша задача схватить их, желательно живыми, и предоставить нашим учёным для дальнейшего изучения. Вам всё ясно? Успокойтесь.
— Будет исполнено, — сглотнув, отдал честь солдатик и отбежал к своим.
Стив вздохнул, надеясь, что они поверили.
На самом деле, всё было так, как он и сказал, но с одной маленькой неточностью — они не знали, вышел ли кто из прорыва, вошёл ли или произошло что-то совершенно иное. Это могло оказаться всё что угодно. Но энергии было зафиксировано несравнимо меньшее количество, чем при открытии портала Локи, когда тот только украл Тессеракт — её было недостаточно для открытия «двери» между мирами.
Но тогда для чего её было достаточно?
========== Глава 2 ==========
Они успели сделать с сотню шагов, оставляя позади место, где пришли в себя, как Ивушкин, почувствовав, что мир совершенно возмутительным образом пришёл в движение, оступился и закачался, как ГАЗик на раздолбанной разрывами дороге. Немец, передвигавшийся с помощью Николая, пошатнулся, но всё же сумел удержать равновесие и помог Коле осесть на землю, прислонив спиной с дереву.
— Твою ма-ать… — с обреченно-веселыми интонациями простонал тот, когда перед глазами всё сильнее и сильнее поплыли чёрно-белые фигуры.
Он переждал, выравнивая дыхание. Сознание осталось при нём. Картинка, достигнув критической отметки, когда весь внешний мир превратился в один сплошной пёстрый фон ярких точек и темных провалов, стала медленно приобретать реальные очертания и проясняться. Как будто ухнул человек в воду и теперь поднимается к поверхности, выталкиваемый водой обратно. Коля попробовал пошевелиться, встать, только ноги, слабые и ватные, были будто чужими.
«Вот что бывает, когда жрёшь одну хрень, капусту да морковку, как косой. Не надо было позволять Серафимке схарчить тот качан в одну морду», — с досадой подумалось ему.
Как говорится, умная мысля…
Главное, само чувство голода не терзало его: было серым, незаметным, привычным, неотделимым, утратившим всякие очертания — а сил не было ни на что.
Клаус тем временем опёрся о камень; восстанавливая дыхание, оглядел далекое светлеющее небо и покосился на русского, на его болезненный, потрёпанный вид и решил, что всё это от голода и усталости, и ничем смертельным, кроме нахальности, тот не болен. Ягер подозревал, что и сам выглядел не лучше, — чувствовал, как по вискам катился от боли холодный пот, как липла рубашка к спине, как сводило всё внутри от напряжения. Нога всё время напоминала о себе, а стоило её задеть или резко дёрнуться, взрывалась искрами перед глазами. Он должен как можно скорее найти полевой госпиталь или хоть какого-нибудь санитара, иначе быть ему калекой. Клаус вздохнул и принялся разглядывать чащу, простирающуюся вокруг них во всех направлениях.
С одной стороны, оставаться на месте означало мало того, что просто глупо терять время, так ещё и подвергаться опасности нападения животных, медведей в частности. С другой — отдых, даже небольшой, не помешал бы им обоим. Далеко они сейчас в любом случае не уйдут: русский не встанет от усталости, а он не сможет двигаться без русского.
Вывод напрашивался сам — нужны были отдых и еда.
И если с первым проблем почти не возникало, сел и сиди, оглядывайся только по сторонам иногда, то со вторым…
Еда… Где её искать, если они двигаются с минимальной скоростью и лишних патронов не имеют?
Ягер оглянулся на реку позади себя и, неловко поджав ногу и используя всё, что попадалось на пути, в качестве опоры, побрел к ней. Ивушкин, заставивший себя открыть глаза, чтобы не потерять сознание, с трудом сфокусировался на фрице и молча следил за его угловатыми передвижениями. Тот неловко сел-упал на край, за которым начинался пологий береговой склон, и неотрывно уставился вниз.
— Чего там разглядываешь? — не выдержав, хрипловато уточнил Коля.
Немец услышал говор, поднял голову и молчаливо кивнул на воду:
— Там рыба.
Ивушкин только вздохнул. Зачем спрашивал, интересно? Будто смог бы понять ответ. Этот-то по интонации догадался, о чём вопрос.
Ягер задумчиво, устало оглядел его, едва удерживающегося на грани сознания и сна и медленно приходящего в себя, усмехнулся слабо и сделал вертикальную волну рукой, подсказывая: вот такое, вьющееся, тонкое, в воде, Ивушкин, не тормози…
Тот хмыкнул: понял.
«Так забавно, — отстраненно подумал Николай, чувствуя, что реальность всё ещё плавает, а его иногда то обдавало потоком холода, то окатывало жаром отступающая слабость, — еда, вот она, в метре, а сил поймать нет».
Клаус покосился на русского, опустил руку на колено и перевел глаза обратно в воду. Поверхность иногда искажалась кольцами и слабыми волнами. Но как эту рыбу поймать, с его-то ногой? Без опоры он вряд ли устоит против течения. Но и на русского полагаться нельзя: этого вышеупомянутое течение просто снесет, не заметив сопротивления. Что же делать?..
Он снова глянул на Ивушкина и удивленно застыл. Тот, чуть раздвинув ноги и согнув их в коленях, устроился ровнее и теперь копался в земле, врезаясь в неё сведенными вместе пальцами; он вдруг замер, осторожно вытаскивая из земли своё белковое сокровище, и устроил его у себя на ладони. Клаус разглядел розоватого длинного дождевого червя и невольно сморщил нос, когда иван, мизинцем очистив того, как смог, от земли, быстро сунул находку в рот.
— Гадость редкостная, — выдал он, с закрытыми глазами шустро двигая челюстью, но немец так и не понял, бахвалился тот или жаловался.
Они посидели так ещё немного: фриц — у камней на краю речки, русский — раскапывая себе ранний завтрак, разжевывая и глотая его так быстро, как глотал ложку рыбьего жира под пристальным взглядом матери в далеком детстве. Вскоре Ивушкин почувствовал себя лучше. Клаусу думалось, это больше самоубеждение, чем реальное последствие «перекуса», но факт оставался фактом: кряхтя, русский поднялся. Потянулся, чуть пошатнувшись, подошел к краю, поглядел на плещущуюся рыбу, чему-то кивнул и обернулся к немцу.
— Поднимайся, — велел он и, объясняя, схватил того за плечо и потянул вверх.
Позволяя опираться на себя, довел до первого дерева, росшего шагах в десяти, и не слишком заботливо сбросил там. Вернулся к краю, стянул куртку, тщательно сворачивая её вокруг отобранной у немца кобуры, лямку винтовки, тюремную робу, от которой не успел избавиться раньше, а после стало поздно, остался в одних трусах и полез в воду.
Ноги ошпарило холодом, он заохал и заулыбался, чувствуя быстро возвращающуюся жизнь. Сначала часто оглядывался на берег, опасаясь из-за того, что все оружие пришлось оставить там, в опасной близости от немца. Конечно, пока тот бы поднялся и проковылял почти пятнадцать шагов до брошенной Ивушкиным кучи вещей, тот, скорее всего, успел заметить эти поползновения, но тревога все равно была.
Пока Николай вглядывался в воду, мимо него постоянно мелькали, проплывая, металлические обломки. Когда один из них ударил по быстро коченеющей ноге, Ивушкин перехватил его, вытягивая на сушу и встряхивая. Это оказалась широкая труба сантиметров десять-пятнадцать в длину, и русский с некоторым удивлением и недоумением признал в ней обломок дула танка, будто обрезанный умелым сварщиком. А чуть погодя, по маскировочной окраске, даже понял, какого именно.
Это была «Пантера», буквально разорванная в клочья. Мимо него все это время проплывали её части.
Как вообще такой танк, как фашистская «кошка», оказался настолько раскуроченным, будто распавшимся на маленькие кусочки? Связано ли это как-то с ними двумя? Кто бы знал…
Ивушкин вздохнул, вновь поворачиваясь к реке, вцепляясь в проплывающую мимо рыбку мертвой хваткой и отправляя её к парочке своих собратьев в выемку на берегу.
Мысли его теперь, когда появилось время для них, завертелись вокруг последних событий на мосту.
Неясно, что значило то рукопожатие для Ягера, ведь Ивушкин не мог читать его мысли (да что мысли, он даже просто спросить об этом не мог, ведь не знал его языка). Оставалось лишь гадать: благодарность? прощание? примирение? А кто его знает. Впрочем, Николай знал кое-что другое: что оно означало для него самого.
Выбор. Спасать врага или позволить тому умереть. Он решился, он потянулся вперед, подал ему руку, как сослуживцу, как нуждавшемуся в помощи, потому что мог спасти. Потому что протянуть руку было правильно.
Не спас — упал сам. А потом всё равно спас. Что за издевательство?..
Однако здесь, в лесу, или где они тут оказались… тут всё было совершенно иначе. Что двигало ими обоими раньше теперь не имело значения. Новые условия — новые причины действовать, и не важно, каких усилий стоило ему протянуть свою дурацкую ладонь.
Кто они отныне, застрявшие неизвестно где и успевшие уже спасти друг другу жизни? И что руководит ими теперь?
Ивушкин считал, что с ним самим всё и без того предельно ясно: добраться до своих и не попасться врагу снова. Возможно, даже привести пленного языка.
А мог бы привести офицера и получить награду за заслуги. Зачем сдернул чертовы погоны, спрашивается? По-хорошему, стоило гада застрелить, и дело с концом. Куда они уйдут с его-то ногой? Скорее попадутся только. Да только рука не поднималась. Мысли метались: в первый раз застрелить не смог, во второй — утонуть не дал, вытащил, неужели в третий, в спину, в безоружного — получится? И Николай понимал — нет. Сроду в пленных не стрелял, слишком подло. А Ягер и пистолет свой отдал, руки б ему связать, да он так грохнется только быстрее. Да и к чему, если тут вокруг один лес, у немца покалеченная нога, а у него самого — винтовка?
Кстати, о ней. Надо бы просушить после воды.
Так, о чём речь? Ах, да, Ягер. Вот же ж странный фашист, право слово. Кто ж таких фашистов видел?
Коля прозевал рыбу, которая юркой молнией проскользнула между пальцев, и красочно ругнулся, стирая брызги с лица.
И зачем он вообще подсказал немцу срезать чертовы погоны? Откуда взялся этот очередной дурацкий порыв милосердия?!
Николай вздохнул, обращая внимание на движение совсем близко, и цепко впился в рыбу.
Он вылез на берег, с трудом ступая ослабевшими, озябшими мокрыми ногами по скользкой земле и камням. Растер ладонями ступни и быстро оделся, почти сбегая от воды подальше.
— Ну-ка фриц, глянь сюда. Чистить рыбку умеешь? — спросил Ивушкин, забывая, что они говорят не на одном языке. Подождал ответа, а получил лишь поднятые в недоумении брови. Выругался с досады, почесал коротко стриженные волосы.
Немец внимательно, но смешливо поглядел на него, наверняка, кроме самого факта обращения, не понимая ни слова.
— Вот чёрт. Гляди сюда, нелюдь, — он шлёпнул рыбу на траву. Быстро и чётко разрезал её от головы до хвоста, вытащил ножичком внутренности, сгрёб их в кучу.
— Сможешь так?
Немец, поняв, что от него хотят, легко и уверенно кивнул головой. Николай перетащил к нему в распоряжение остальные три пойманные рыбёшки, все мелкие, не длиннее ладони. Подумав, аккуратно подал следом короткий нож рукоятью вперед. Клаус мягко, неторопливо принял и тут же с прилежностью и аккуратностью, заменявшими ему мастерство, принялся за дело.
Ивушкин занялся разведением огня, долгое время безуспешно. Костерок занялся лишь после тонны потраченных нервов и матов — ни зажигалки, ни спичек у них не было, только немного пороха. Искру пришлось высекать с помощью камней, многие из которых были влажными от утренней росы, земли и шумевшей неподалёку реки.
А как запылало — дело сразу и веселей пошло. Рыба красиво запекалась, теряя прозрачность и приобретая корочку. Запах от неё шёл ужасно привлекательный, дурманящий, и Ивушкин, не доверяя себе, предпочел схватить в руки винтовку и хорошенько прочистить её, воюя с дрожащими от слабости руками — боялся сорваться от голода. Клаус занимался своей ногой: развернул бинты, оглядел повнимательнее, разжевал во рту какую-то зелень, стал прикладывать, — словом, тоже активно занимался самоотвлечением.
Минут через десять было единодушно решено, что еда готова. Обжигая пальцы и языки, они быстро перебирали крупные кости ребер, отплевывались от мелких, частично пережевывая, частично проглатывая их и абсолютно не замечая того.
Не наевшийся толком, но уже довольный самим фактом состоявшегося нормального завтрака, Коля обсасывал последние косточки. Жизнь вмиг показалась легче, а ситуация, в которой он оказался, — проще и терпимее. Лес — не пустыня, с голоду не помрут. Лишится немец ноги — значит, такая его судьба, закончить калекой. Сам виноват.
Впрочем, в его силах было сделать несколько шагов ради помощи этой чёртовой ноге; кто знает, может через десяток метров в этой глуши разбили военный госпиталь, где неудавшегося пленника можно будет оставить и продолжить путь одному.
Ивушкин поднялся на ноги, прихватил с земли свой ножик, пробормотал «не сдохни, я быстро» в ответ на вопросительный взгляд фрица, — тот всё равно ничего не понял, — и углубился в лес. План был прост и состоял в том, чтобы раздобыть немцу парочку костылей, да и себя посошком не обделить. Ветки нашлись быстро — гибкие и прочные; их пришлось усердно надпиливать ножом, иначе никак сломать не выходило.
Опираясь на свою палку, Ивушкин, насвистывая, тащил две другие под мышкой, возвращаясь к месту их стоянки.
И замер у дерева.
У фрица в руках был пистолет.
— А теперь медленно брось его, — сказал Николай и не узнал в хриплом, настороженном тоне свой голос.
Ягер глянул на него через плечо, тут же оценил состояние и медленно, плавно, даже без намека на сопротивление, развернул пистолет рукоятью вперед и протянул Ивушкину.
— Он не заряжен, Николай, — негромко и ровно сказал Клаус. — Я просто чистил его, тебе не стоит так нервничать.
Русский не подошёл, нахохлившимся воробьём оставаясь стоять между деревьями. Немец вздохнул и мягко отбросил пистолет в траву, поближе к Ивушкину, и только после этого тот соизволил опустить дуло винтовки. Всё ещё глядя на пленного, присел на корточки и вслепую нашел чужой Вальтер на земле. Поднял.
Магазина не было.
Коля не поверил глазам, повертел оружие из стороны в сторону. Не показалось.
Ягер беззлобно, но насмешливо улыбался. Зараза.
Ивушкин метнулся с кобуре фрица, что висела у него за спиной. Оглядел внимательно: сверху торчал магазин, а стоило расстегнуть крепеж, внутри оказался плотно запихнутый лоскут рукава и парочка камней для веса, удачно имитирующих чертов пистолет. И когда успел только?
— Оружие необходимо было почистить, сам понимаешь. Когда ты ловил рыбу, я достал его, — довольно признался Клаус.
Расшифровывая свои слова, он махнул на реку.
— Когда еду ловил, — понял Ивушкин, цокая языком.
«И как умудрился только! Я ж глядел на тебя постоянно».
Чертов фриц смотрел с таким выражением лица, будто хотел сказать:
«Думал, мы тут пальцем деланные? Я тебе сопляк-рядовой или офицер Рейха?»
Эта последняя мысль ударила намного сильнее, чем Коля того ожидал. В ушах заревели незваные моторы юнкерсов, засвистели, оглушая, бомбы; в носу засвербело от дыма и гари, в горле запершило. Огонь охватывал всё больше домов, от удара вылетали стёкла, а потом разрывались от ужасной силы и стены, и люди…
Крик женщины, громкий, пронзительный, перепуганный, всё ещё звенел у него в ушах, когда Ягер из настоящего окликнул его:
— Николай?
Не получив ответа, он внимательно оглядел русского, подбираясь, и резким приказным тоном, которым обычно отдавал приказы подчиненным, позвал:
— Ивушкин!
Тот тут же рефлекторно вскинулся по стойке, выпрямляя спину, заморгал, дергаясь и приходя в себя, и окинул Ягера тяжелым взглядом так, что тот, распрямив плечи, сам всё понял. Не говоря больше ни слова, Клаус развернулся к нему спиной и принялся усердно закидывать костер землей.
Крик медленно таял в подсознании Николая. Слишком медленно.
Руки дрожали, и он крепче вцепился в чужой вальтер. Вытряхнул из кобуры весь сор, пихнул оружие туда, а магазин — отдельно, во внутренний карман на груди. С силой потёр ладонью глаза, проморгался. Стало немного легче.
Отошёл к границе леса, где бросил импровизированные костыли, подпихнул их ногой к немцу. Тот коротко благодарно кивнул, не говоря больше ни слова, стараясь при том даже не глядеть на него.
— Давай, идём, — хрипло окликнул его Ивушкин и первым пошёл вперед.
Нельзя сказать, что их скорость так уж и изменилась, но двигаться стало легче. Во-первых, теперь ему не приходилось тащить фрица на себе, как сослуживца, которым тот не являлся. Во-вторых, сыграл свою роль перекус. Шли они по-прежнему вдоль реки: и препятствий меньше, и ориентир всегда под боком, и запасы еды и пресной воды. Ивушкин немного отвлекся от произошедшего и наконец позволил себе задуматься, где они вообще и как могли тут оказаться, если пару часов назад были в городке в Чехии. А такие леса, с медведями, с подлеском без единого человеческого следа…
Куда они попали? Может, утонули тогда, под танком, а это — их посмертие? Немец, впрочем, выглядел совсем живым, хмурился от боли вполне по-человечески, да и сам Николай чувствовал себя отнюдь не одухотворённым созданием. Жутко хотелось курить, намного сильнее, чем даже остановиться на привал. Впрочем, пока ноги двигались, можно было и ещё немного пройти. Авось, быстрее друг от друга отделаются.
А Клаус не позволял себе погружаться глубоко в мысли. Сначала просто не мог — следил за переносом веса между палками и целой ногой, всё опасаясь, что костыль лопнет под тяжестью тела. Николай, честь ему, нашёл деревяшки на славу, и опасения Ягера не оправдались. А стоило чуть приноровиться — чутьё вдруг забило тревогу. Не меняя шага, он украдкой огляделся, но никого не заметил. Чуть прибавил ход, равняясь с Ивушкиным.
Послал ему внимательный взгляд — поймал ответку.
Тот тоже ощущал что-то. Как зуд между лопаток. Предчувствие.
Клаус первым заметил чёрную фигуру в листве и в ту же секунду отбросил костыли, изо всех сил толкая Николая к удачно расположенным недалеко заросшим мхом валунам. Что-то свистнуло над самым ухом.
«Не пуля, другой звук», — мелькнула мысль.
Ивушкин чуть не рубанулся лбом, рухнув ничком, едва успел подстраховаться локтями, сиганул за камни, ухватывая фрица за руки и подтаскивая к себе. Послышался новый свист, щелчок удара о камень, и к ним в укрытие по дуге рикошетом залетел маленький дротик.
Клаус напряженно проводил его взглядом.
«Так, — растерянно подумал он, — это очень странно».
Ивушкин не заметил дротик: он в это время аккуратно выглядывал в щель между камнями, оглядывая нападавших. Между листвой едва заметно виднелся чёрный силуэт. Потеряв цель, он осторожно шевельнулся, чуть выпрямляясь на полусогнутых, и перебежал в новое укрытие, поближе. Его покинутое место тут же заняла новая чёрная фигура. Ивушкин немного передвинулся, убирая свой правый бок с возможной траектории пули; снял с плеча винтовку, тихо щёлкнул предохранителем.
— Интересные орлы у них на камуфляже, а, фриц? Глянь иди, твои? — он указал на щель, потом себе на грудь, где увидел нашивки, и кивнул на немца, смещаясь в бок и освобождая ему место.
Тот осторожно приблизился. Перевел взгляд на Колю и уверенно мотнул головой:
— Не мои, внимательнее смотри.
Он приблизил левое плечо со своим орлом и свастикой. Ивушкин скривил губы, нехотя оглядывая его. Совсем немного не похож, так и что? Может, союзники какие европейские. Итальяшки, к примеру, снова головы подняли, кто их знает, или венгерский отряд какой Рейха.
В это время с другой стороны валуна раздались чёткие, но совсем не понятные Николаю слова. Начиная уже немного проклинать своё равнодушие в мирные годы к иностранным языкам (будто было много возможностей, право слово…) он бросил взгляд на Ягера. Тот слушал внимательно, но щурился знакомо и ответил Ивушкину совершенно уверенным, прежним выражением глаз. Коля хмыкнул: впрочем, а зачем ему вообще языки учить? С немцем, вон, и так всё понятно: выходить с поднятыми руками не собирается, раздумывает, как быудачнее сбежать. А люди в чёрном камуфляже наверняка говорят то же, что в таких ситуациях говорят все люди, превосходящие количеством патронов: сдавайтесь, мол, и вас не грохнут. И редко когда эти слова оказываются правдой.
Лес был в четырех шагах и одном рывке. Между деревьями затеряться определённо легче. Оставаться у камней в любом случае долго нельзя: кто знал, сколько их, окружат — пиши пропало.
Нужно было рискнуть.
— Так, держи давай, — Ивушкин пихнул в ладонь немца его вальтер и магазин, — Я стреляю, — он встряхнул винтовку, — ты бежишь.
Фриц, судя по азартному, предвкушающему взгляду, прекрасно понял его.
Та-ак. Главное, убедить себя, что это не самая большая ошибка в твоей жизни, да, младший лейтенант?
Он выстрелил трижды, прикрывая отход Ягера. Тот, вопреки самым стойким подозрениям, которые всё ещё не желали уходить, не убежал без оглядки (куда бежать, с его-то ногой?..), а тут же спрятался за ближайшим деревом, щёлкнул спусковым, выстрелил пару раз, позволяя Николаю рвануть. Очередной дротик прошёл прямо за спиной. Снова повезло.
«А неплохо сработали», — хмыкнул он про себя, чувствуя, как бешено заходится сердце.
Оказавшись в черте леса, Ивушкин тут же перехватил руку немца, перекинул её себе за шею, обхватил покрепче и потащил меж деревьев. Он видел, что Ягер старался изо всех сил, но уходить быстрее никак не выходило, и Николай чувствовал, что их банально пасут, позволяя выдыхаться.
Может, бросить его?..
Шумно ловя губами воздух и жмурясь в попытке избавиться от чёрных мушек, Ивушкин глянул на немца; тот был бел, как полотно.
Ему ж помощь нужна. Может, лучше его всё же тут оставить, а самому дать деру? Издалека посмотреть, что за люди им попались, а фрица и подберут, и вылечат?
Он так и не решился сбросить руку — не успел, споткнулся. Тут же почувствовал жжение в бедре, а следом рухнул, как подкошенный, и так же быстро отключился.
Ягер завалился вслед за ним, придавленный чужой неподвижной рукой. С трудом выполз, перевернулся на спину. Нашарил рукой выпавший вальтер, но ни вскинуть его, ни прицелиться не успел: чёрный силуэт мелькнул совсем близко меж деревьев, раздался свист, и Клаус, ощутив тонкий прокол сквозь китель, коротко зашипел сквозь зубы и лишь уткнулся затылком в траву, безвольно прикрывая глаза.
========== Глава 3 ==========
Когда командир, шедший во главе, объявил пару минут до готовности, все и без того редкие негромкие разговоры в отряде окончательно стихли.
Гости были совсем близко.
Стив перехватил за руку Наташу и отвёл её немного в сторону. Она поняла его немой вопрос.
— Разведчики донесли, — лаконично начала, и её красивые серо-голубые глаза, предвкушая нечто интересное, заинтересованно поблёскивали. — Их двое, мужчины среднего телосложения. Один ранен. Из оружия — винтовка, один или два пистолета, не больше, и, предположительно, что-то вроде перочинного ножичка.
Роджерс кивнул, анализируя информацию.
— Ну, Локи тоже был среднего телосложения, — наконец выдал он, подшучивая с серьёзным лицом, и прибавил шаг. — Где они?
— Нет, Локи скорее был щуплым, — педантично поправила она. — От таких всегда стоит ждать беды.
— Таких, вроде тебя?
— Это ты опустил мою фигуру или похвалил её? — уточнила Наташа но, дождавшись лишь смущенного хмыканья, сжалилась и пошла на попятную:
— Они сейчас реки, метрах в пятидесяти. Ты правильно идёшь, но если будешь и дальше так ломиться через кусты, они услышат тебя раньше, чем ты их заметишь.
— Я как мышка, — пообещал Стив и тут же с характерным хрустом обломал ветку дерева под корень.
Когда они наконец вылезли из подлеска, раздраженно выдёргивая из экипировки репейные колючки, всё было уже закончено: два тела без движения лежали на земле; несколько солдат окружили их и всё ещё держали на прицеле автоматов.
— Живы? — уточнил Стив, подходя ближе.
— Да, сэр. В глубокой отключке.
Роджерс присел перед ними на корточки и тут же прикипел взглядом в одному из мужчин. Вернее, к его форме. Слишком знакомой.
— Гидра?.. — нахмурился он.
Внимательно вгляделся в китель.
Не гидровский, вернее, похож, но… Чёрт, откуда знаком?
А потом вспомнил: не Гидра — Рейх. Третий Рейх, войска Вермахта, 45-й год.
Твою ж мать.
Он перевел дух, чувствуя, как поднимаются волоски на спине. Прошлое с удивительной периодичностью нагоняло его в будущем, будто, очнувшись у ЩИТа, он просто родился заново, и события уже прожитой жизни повторялись в свободном порядке. Однако себе Стив мог признать: он очень надеялся, что хотя бы эта война останется только историей.
Человек на земле был бледен, на скуле понемногу желтел синяк. Фуражки не нашлось, и, желая окончательно удостовериться, что он хотя бы не из Гидры, Стив потянулся глянуть на бляху на его поясе. Шлёвки оказались пустыми. Роджерс задумчиво нахмурился.
Потом опустил взгляд ниже.
Нога у мужчины оказалась распухшей, и к ней крепились с помощью ремней две шины из веток. Перелом или вывих. Сама бляшка оказалась без черепа, с какими-то надписями на немецком. Стив болезненно поглядел на них и медленно выдохнул, на корню давя гнев и недовольство. Для него с сорок пятого прошло чуть больше года — а сейчас ощущение, словно он вчера вернулся с передовой, грязный от земли и глухой от выстрелов. Что за?..
— …эп? Кэп? — Наташа даже за руку его дёрнула. — Поднимайся, давай. На пару слов.
Они отошли под деревья.
Романофф молча глядела на него в ожидании.
— Это солдаты Вермахта, — нехотя выдал он, — немецкая военная форма.
— Верхний может и да, — кивнула она спокойно, — но на втором формы нет.
— Переоделся, — дёрнул плечами Стив, — может, в разведке служил.
— Может, — кивнула она, — Только ты глаза-то раскрой, Кэп. И отвлекись от того, что сейчас внутри тебя, ладно? Думай сам — на нём под курткой, которая явно больше на пару размеров, тюремная пижама. Есть, конечно, маленькая вероятность, что он был в концлагере под прикрытием, но давай рассмотрим и другие варианты?
— И какие же?
— Гадать можно долго, — пожала она плечами, — что, по-твоему, вероятнее всего?
— Немец возвращал беглого, — подумав, предположил Стив, медленно проникаясь интересом, — обратно в концлагерь.
Он уже предугадывал вопрос Наташи и не ошибся:
— Почему просто не застрелил?
— Может, он высокого звания.
— Тогда должен был застрелить ещё при первой встрече. А ради мелкой рыбки так мучаться бы не стали, — тонко улыбнулась она. — Ещё?
Стив задумчиво пожевал губу. Нехотя выдал:
— Немец… мог содействовать побегу.
— Скорее всего, так, — кивнула она с таким выражением лица, будто Роджерс решал легкую задачку по арифметике и наконец-то дал правильный ответ.
— Это почему? — нахмурился тот.
Наташа кинула на него быстрый взгляд:
— Миллиган! — позвала она одного из оперов с винтовкой, наблюдавшего за тем, как тела грузили на носилки. Тот немедля подошёл:
— Мэм?
— Расскажи ему, что сказал мне. О том, как вели себя цели во время захвата.
— Действовали слажено, — пожал плечами солдат, — Раненый, вероятно, заметив нас, вывел Целого из-под удара. Они переместились за валун. Затем Раненый пытался прорваться в лес, пока Целый прикрывал его — выстрелил трижды; потом поменялись. Успели пробежать около шестидесяти метров, всё это время Целый помогал Раненому. Это всё.
Стив внимательно выслушал его и задумчиво прикусил губу.
Почему человек из концлагеря помогал фашисту?
Роджерс выдохнул, стараясь отрешиться от своих личных мыслей. У него есть только один четкий вывод: человек в лагерной форме всё время помогал тому, что в военной. От этого и стоит отталкиваться.
Есть множество вариантов, что могли бы объяснить это. Например, они оба — немцы, возможно, родственники, одного из которых сослали в лагерь. Второй — пленный солдат союзных войск воспылал любовью к идеям нацизма. Маловероятно, но не невозможно. Или, может, они оба — советские шпионы, засланные к врагу?
— Наташа, что ты думаешь? — наконец спросил он, понимая, что причин для того поведения, что продемонстрировали их «гости» очень и очень много.
Девушка помолчала:
— То, что они помогали друг другу — факт, — наконец протянула она, — значит, вероятно, что они сообщники. Вот только кто чей? Ладно, — выдохнула она. — Будем оставаться настороже. Идём, группа уже готова.
***
Сознание возвращалось неохотно и долго не спешило проясняться полностью. На грани яви и забытья Ивушкин вдруг подумал, что всё, произошедшее с ним накануне, было обычным сном. Во сне ведь не надо задумываться о нелогичных вещах: они происходят сами по себе, совершенно не контролируемые, и принимаются как единственно правильный выход.
Во сне вполне нормально свалиться в реку в Чехии, а очнуться в чаще леса, когда где-то слева громко бьёт водопад, и течением тебя сюда при всем желании принести не может. Нормально пытаться спасти врага, самовольно подсказывая ему срезать все знаки отличия. Нормально, что этот враг перед смертью тянет к тебе руку, чтобы крепко в последний раз пожать её, а не молить вытащить себя или мстительно утянуть следом в воду.
Но тогда где границы у этого сна? Может, и концлагерь с плетьми, и бесконечная работа, и голод, и страшная война, что длилась уже три года, забирая всё больше и больше жизней на полях сражений и в застенках, — тоже сон?
Может, он сейчас проснётся дома? А мать громко позовёт его с кухни, сетуя, что позволила сыну спать до вечера, и теперь вся работа стоит?.. А в воздухе будут витать запахи еды: яблоки-антоновки, галушек и варёной картошки…
Глаза открывать не хотелось.
Но он открыл.
Было темно, но откуда-то из-за головы бил естественный свет. Николай лежал на чём-то холодном и плоском, а запястья морозили браслеты наручников. Помещение было странным, с низким потолком и узкими стенами, и больше походило на кузов грузовика или багажный отдел самолёта.
Не сон. Всё правда.
Вот же ж.
Одежда была на нём, но оружие предсказуемо пропало, вплоть до ножика. Он повернул голову — слева в отключке на таком же столе, тут же вызвавшим ассоциации с операционным, лежал немец. Ивушкин с трудом, но разглядел на его руках такие же браслеты.
А вот это уже немного интереснее.
— Vrátil jste se do vědomí, — вдруг раздался плавный голос справа. Но при этом не было ни звука шагов, ни шорохов. Он что, не заметил человека, который всё это время сидел в каких-то…
Ивушкин повернул голову
…трёх шагах?
Это была женщина лет тридцати. Ухоженная, рыжеволосая, она сидела на прикреплённом к стене стуле в обтягивающей чёрной ткани костюма. Но не это прежде всего привлекало внимание, а её взгляд: не в пример всем девушкам, которых видел Ивушкин за последнюю пару лет, эта особа смотрела без страха и забитости, без надрыва, без тревоги — наоборот: спокойно, твёрдо и уверенно.
Это настораживало больше всего.
— Jak se cítíte? — снова спросила она, и всё очарование, что она вызывала, рассыпалось в миг.
Опять непонимание, опять незнакомый язык и чужие люди. Что ж ему так везёт?
Он запрокинул голову, чувствительно приложился и без того не прошедшим до конца затылком о металл и едва ли не простонал:
— Твоя моя не понимать, дамочка.
— Сам ты дамочка, балбес, — вдруг, явно сама удивленная, выдала она с едва заметным акцентом, но по-русски.
По-русски!
Николай поднял голову и уставился на неё удивленным взглядом:
— Говоришь по-нашему?
Женщина хмыкнула:
— По нашему, — согласилась она, красноречиво выделяя последнее слово, и заставляя Ивушкина замереть.
— Значит, соотечественница? — осторожно уточнил он.
Та усмехнулась и кивнула.
— Теперь хоть помирать можно, — негромко пробормотал он и тряхнул головой, окончательно приходя в себя.
— Помирать вам рановато… А теперь к делу, — правильно поняла его женщина, — мое имя — Наташа Романова, и я состою в организации, главной задачей которой является оберегать безопасность мирных жителей от самых… непредвиденных врагов. И у меня есть основания полагать, что вы попали под действие одного из наших секретных артефактов.
Ивушкин посмотрел на неё, с недоумением приподняв брови. Потом покачал головой:
— Вроде ж и по-русски говоришь…
— Сначала, — вздохнула Наташа и усмехнулась.
— Давай на «ты», красавица.
— Солдат, отставить панибратство, отвечайте на вопрос, — Романова спрятала улыбку в уголках губ. — Что последнее вы помните до того, как очнулись в лесу?
Ивушкин проворчал тихое: «Есть оставить панибратство» — и чуть нахмурился, собираясь с мыслями. Выдохнул односложно:
— Небольшой городок в Чехии, танк и мост. Мост в конце разрушился, — уточнил он.
Наташа поглядела на него задумчиво:
— Там вы были не один?
— Нет, полноценный экипаж танка в четыре человека…
— И всё это произошло недавно?
— Около трёх-четырёх часов, как мне кажется, — подумав, признался Ивушкин, и быстро, пока его снова не перебили, спросил: — Где мы?
Наташа выдохнула, глянула с укоризной:
— Я медленно к этому и подводила, — проворчала она, — но раз уж вам так нетерпится — вы в Йосемитском национальном парке в Калифорнии. Вы в Америке. И сейчас идёт 21-й век. Довольны?
Николай в недоумении поглядел на неё. Глупо выдал:
— Какой, простите?
— Двадцать первый.
— Вы уверены?
— Абсолютно.
— А… как… это так… случилось?
— Мы полагаем, вы попали под действие одного нашего секретного артефакта, как я уже и сказала. Проще говоря, вы оказались не в том месте и не в то время.
— А… назад?
— Заряд кончился. Назад никак.
Ивушкин замолчал, всё ещё недоуменно моргая.
— То есть… — наконец снова подал он голос, — это будущее?
Она медленно, но основательно кивнула.
— А война?..
Ивушкин выдохнул это слово тихо, на грани шёпота, но стоило этому произойти, у него, кажется, полностью кончился воздух.
— Какой у вас год? — вместо этого задала вопрос Наташа, сочувствующе поглядывая на него.
— Сорок… — у него вдруг сорвался голос; откашлявшись, он ровнее выдал: — Сорок четвертый.
— И как дела на фронте?
— Я… не уверен, что могу ответить, — он моргнул, облизывая пересохшие губы, — ещё в сорок первом я попал в плен, и только сутки назад… вроде как сутки… сбежал.
— Вы были в плену? Почти три года?
— Да.
— Как вы продержались так долго? — она чуть прищурила подведенные глаза. — Сотрудничали с немцами?
Николай посмотрел на неё в высшей степени оскорбленно:
— Скорее, менял лагеря как знатная дама перчатки, — фыркнул он, — я скрыл своё звание, делал вид, что не дослужился выше рядового и проку от меня нет. Работал, иногда бунтовал, получал по шее. Надеялся на побег, подгадывал моменты. Потом ловили, и я искал возможности сбежать снова. Я не сотрудничал с врагом, Наташа, не выдавал им информацию, или что вы там могли подумать…
Наташа молча качнула головой, принимая к сведению.
— Война? — напомнил он напряженно и тут же поймал её ответный взгляд:
— Закончилась в мае сорок пятого года победой союзных сил СССР, Франции, Англии и Америки.
— Ну слава Богу, — выдохнул он расслабляясь, потом дернулся всем телом: — постой-ка. А все эти тут откуда? Они совсем охренели, что ли?
— Второй фронт, — пожала она плечами.
— Они б его зимой сорок пятого ещё открыли!
— Ладно, тише вам, солдат. Вы всё-таки сами сейчас в Америке, — напомнила она с улыбкой, едва заметно обнажая красивые, ровные зубы, — давайте обратно к делу. Итак, теперь, когда мы выяснили, что вам ничто не грозит, назовите свое имя.
— Не грозит? — скептически уточнил он.
— Именно, — подтвердила Романова, — более того, наша организация считает необходимым предложить свою помощь вам для адаптации. Но об этом позже. Итак?
Николай взволнованно прикусил губу изнутри, сомневаясь. Всё это выглядело ужасно странно.
— Вы мне не верите, — задумчиво пробормотала Наташа, заметив его колебания, — это нормально, поверьте. Я тоже в каком-то роде не доверяю вам.
— Вы меня, конечно, простите, — были бы руки свободны, Ивушкин с большим удовольствием потёр бы лоб и виски. Пришлось обходиться приподнятыми бровями, — но все эти секретные артефакты, перемещения во времени… Это невозможно.
— Многое что считается невозможным до того, как люди всё же осуществят это: построят, изобретут, пустят в использование, — заметила Наташа, — те же прорывы в медицине, в науке, в инженерии. Систематические полёты в космос. Раньше ведь и воевали на лошадях, с копьями, верно, а танки, САУ, винтовки и самолеты казались чем-то за гранью фантастики?
Она одним грациозным движением поднялась, шагнула к Ивушкину и, наклонившись, быстро расстегнула браслеты, позволяя ему сесть.
— Оглянитесь, — предложила она, — вы сейчас — в квинджете, самолете, оснащенном технологиями будущего. У меня сейчас не так много возможностей доказать вам свои слова, — Наташа вздохнула, — но чуть позже их будет значительно больше. Я спрошу снова, хорошо? Ваше имя?
— Младший лейтенант Николай Ивушкин, — вздохнув, представился тот наконец.
— Так уже лучше. А теперь, гражданин Ивушкин, — она тонко улыбнулась, — давайте поговорим о вашем спутнике. Кто он?
Николай сглотнул. Так, это ожидаемо.
— Я… Ягер Клаус, кажется. Насколько помню.
Он поглядел в сторону стола, на обрезанные погоны немца, поднял глаза чуть выше и вдруг наткнулся на голубую радужку фрица, смотрящего прямо на него. В памяти неожиданно всплыло воспоминание с моста, где Клаус смотрел на него ровно так же за секунду до падения.
За мгновение до гибели.
С трудом оторвавшись от него, Ивушкин перевел взгляд на терпеливо ожидающую Наташу. И выдал то, чего сам от себя не ожидал:
— Он содействовал нашему побегу из концлагеря.
Романова внимательно поглядела на него, но Николай не отвел глаз.
— Он… — хрипло продолжил он. Так, теперь главное не завираться, — помог достать танк. Мы были тренировочной мишенью для «Пантер», но сбежали во время боя, — он вдруг вспомнил обломки танка на берегах реки и быстро добавил, — на самой «Пантере» же и бежали. Ягер… вел нас до Чехии.
Наташа медленно кивнула, не отрывая от него красивых цепких глаз.
— Это объясняет, почему вы защищали друг друга на реке.
Романова обратила внимание на немца:
— А что скажете вы?
— Он не говорит по-русски, — спохватившись, подсказал Ивушкин.
Наташа, отступившая было от него, развернулась обратно и прищурилась:
— Как же вы договорились?
— А-а, — Ивушкин выдохнул, улыбнулся, — среди членов экипажа был переводчик. Связь проходила через него.
Романова кивнула, принимая такой вариант.
— Ваша очередь, герр солдат, — вдруг без какого-либо акцента обратилась она к немцу, внимательно приглядываясь к нему.
— Кто вы? — щуря ярко-голубые глаза спросил тот ровно.
— Я уже все объяснила вашему спутнику. Он сам вам расскажет.
— Он не говорит по-немецки, — заметил мужчина.
Наташа холодно улыбнулась:
— Вы справитесь. Вам пока важно лишь знать, что война закончилась, и Рейх пал. Многие действия его были признаны преступлениями против человечества. Руководителей либо расстреляли, либо посадили в тюрьму за совершённые злодеяния. Солдаты отбывали свои наказания, восстанавливали разрушенные в ходе войны города СССР. Вам следует знать, что Германия жестоко поплатилась за свою идею превосходства.
По мере того, как говорила Наташа, Коля видел, что лицо Ягера становилось все белее и белее. Ивушкин не понимал ни слова, и нервничал, как бы немец не сболтнул чего лишнего, подставляя их обоих. А сам Клаус, кажется, забыл обо всём, кроме ужасных слов.
— Вы лжёте, — смог выдавить он из себя, сжимая зубы.
— Вовсе нет, — обманчиво мягко улыбнулась она, — и от ваших действий будет зависеть ваша дальнейшая судьба. Ваше имя?
— Николас Ягер, — восстанавливая самообладание ровно сказал он и вдруг уловил краем глаза напряженный взгляд Ивушкина, — Танкист.
Наташа задумчиво кивнула, глядя на него:
— Почему вы решили отдать танк русским бойцам? — спросила она и внимательно поглядела на его реакцию.
Немец выглядел удивленным, но не недоумевающим.
— Если кто и мог использовать его на сто процентов — это они.
— Вы были знакомы до концлагеря?
— Я… был одним из тех, кто разбил танк Ивушкина в сорок первом.
— Поэтому вы решили помочь ему?
— Он был достойным противником, — на миг оторопев, быстро нашёлся Клаус.
Он был удивлён осведомленностью этой женщины, но более того — странным направлением разговора. «Помочь»? Что Ивушкин наговорил ей? И зачем?
— Ваша нога будет в порядке через пару недель, — добавила эта женщина, отступая, — Растяжение, ничего серьёзного. Используйте это время для отдыха и не перетруждайтесь. Не выходите за пределы самолёта. Если ваши действия посчитают угрожающими безопасности членам команды, мы оставляем за собой право ликвидировать вас. Всего хорошего.
— Николай, — обратилась она к Ивушкину и протянула ему странный плоский прибор, — это — одно из доказательств моих слов. Теперь он ваш. Идем на воздух: пару минут и, уверяю, я научу вас этим пользоваться.
Они вышли, оставив Ягера одного в полутьме кабины самолёта.
========== Глава 4 ==========
Оставшись в одиночестве, Клаус длинно выдохнул, пропуская воздух через сухие и потрескавшиеся губы. Он прислушался к себе, замечая, как трясутся кончики пальцев, и поспешно сжал ладони в кулаки.
Всё кончено. Они проиграли.
Он медленно потянул воздух обратно в себя, пытаясь успокоиться и сохранить трезвость ума.
Почему? Что они сделали неверно?
Прикрывая глаза, он на секунду поглядел вслед вышедшему наружу русскому.
Ягеру было плевать на руководство, на рухнувшую систему, взгляды которой он никогда полностью не разделял. Но мысли о стране, о народе, побежденном, раздавленном, униженном, перебивали ему воздух.
Гитлер обещал привести Германию к процветанию и господству — в результате вышло совершенно противоположное. Выходит, он, Клаус, подвел страну, которую обязался защищать?
И зачем он позволил себе лишиться погон? Уже бы все закончилось. Одна пуля.
Дверь, выдав шипящий низкий звук, быстро раскрылась.
Николай вернулся? Не окликает почему-то.
Ягер заставил себя открыть сухие, едва заметно покрасневшие глаза. Шагах в семи, облокотившись на стену, скованно замер незнакомый человек, пристально глядя на него. Клаус подобрался, не отрывая глаз от неподвижной внушительной фигуры мужчины, но его распластанная на столе поза не позволяла в полной мере ощутить уверенность и спокойствие.
— Наташа уже рассказала? — тихим голосом спросил мужчина.
Ягер не ответил, но его взгляд наверняка сказал всё за себя.
Мужчина, внимательно рассматривавший его, подошёл ближе, осторожно поддел носком ботинка крепеж лежанки Николая и отправил её вниз, придавливая ногой ровно в предназначенный для этого паз. Присел на стул у стены, скрещивая руки на груди:
— Думаешь, раз помог русским бежать, все твои преступления аннулируются?
Клаус прищурился, поворачивая голову и смеряя человека напротив тяжелым взглядом.
— Моя ситуация схожа с вашей, — продолжил тот прохладным тоном, — ещё год назад я служил на фронте в сорок пятом году. Пошёл добровольцем, потому что не мог смотреть, сколько боли вы причиняете нашим людям…
— Вашим людям? — насмешливо переспросил Ягер, не сдержавшись. — Это кому, позволь уточнить? Американцам?
Клаус прочитал ответ в голубых глазах и осклабился, зная, что ходит по тонкому льду:
— Совершенно не понимаю, причем здесь вы. Сколько служил, на передовой вас ни разу не видел. Или ты говоришь о столкновениях с Японией? Тогда, думаю, тебе стоит поискать для этого солдата-японца, чтобы высказать ему свои недовольства. Я сражался с советскими людьми.
«Не тебе говорить о боли. А ему», — мысленно закончил он, глядя на дверь.
«А он молчит, — подумалось Ягеру, — и почему-то постоянно спасает».
Светловолосый мужчина удивленно, с проснувшимся интересом покосился на него:
— Людьми? Неужели? А как же «Славяне — принадлежат к семейству кроликов»?
Клаус поморщился:
— Фанатизм, конечно, не редкое, но и не повсеместное явление.
Мужчина замолчал, неподвижно сидя в полутени стены. Клаус не выдержал напряжения, скрутившего его и вылившегося в один единственный вопрос. Он подался вперед, насколько смог, и приподнял голову:
— Что со страной?
— Разделили, — светловолосый мужчина равнодушно повел плечами, — Сначала на четыре части, потом, на долгие годы, — на две. А между ними, через центр Берлина, построили стену. Одну часть отдали Европе, нам и капитализму, вторую — СССР и социализму. Создали два совершенно разных государства, противоположных друг другу по взглядам, — пришедший невесело хмыкнул. — Как думаешь, к чему это привело?
Ягер не ответил — понимал, — лишь стиснул сильнее зубы. Народ разделился на две части, конкурировавшие друг с другом. Отсюда и неприязнь, и презрение, и лишение единства между жителями одной некогда великой страны.
— И всё из-за вашей чертовой идеи превосходства, — процедил мужчина, — поиграли в высшую расу ценой миллионов жизней, и сами себя изуродовали.
— Замолчи.
— И ради чего?
— Заткнись, прошу тебя.
Мужчина одним рывком оказался совсем рядом:
— Так ради кого ты сражался? Пора решить уже.
— Я сражался за страну.
— И фактически уничтожил её.
Клаус прожег его яростным, больным взглядом. Всё то, о чем он думал в минуты неуверенности, этот человек вырывал наружу. И говорил: ты уничтожил всё, что хотел защитить и возвеличить.
Но мужчина вдруг отступил:
— Сейчас твоя страна — одна из самых процветающих в мире. Развитая, с передовой промышленностью, она оправилась от всех бед, собрала себя по кусочкам. Без вас и без ваших идей нацизма. Трудом. Упорством. И если ты служил ради народа — так и защищай его.
— Я знаю, кому я служил, — проговорил Клаус, — ты не в праве читать мне лекции, как сопливому юнцу.
— Просто подумай об этом, — бросил тот на прощание и вышел прочь.
Клаус перевел дух и расслабил шею, позволяя голове упасть обратно на стол. Ему показалось, что он никогда ещё не чувствовал себя настолько разбитым.
***
Николай вернулся примерно через полчаса. Помимо плоского устройства он принес с собой свежий, пахнущий хвоей воздух, дневной свет, шум листвы и ключ от наручников.
Ягер сел, растирая запястья и аккуратно свешивая раненую ногу в новой плотной обмотке.
Ивушкин заметил брошенный на неё взгляд немца:
— Наташа сказала, простой вывих, — сказал он, косясь на плоскую коробку, которая вдруг ожила и заговорила равнодушным, монотонным женским голосом, переводя фразу на немецкий.
Клаус позволил себе слегка округлить глаза, хотя чувствовал ужасное изнеможение и не ощущал в себе сил даже реагировать на что бы то ни было.
— Передовые технологии нового века, — пожал плечами Николай, и переводчик вновь ожил.
Ягер поглядел на него искоса — русский храбрился, но и сам выглядел поникшим, наполненным той подавляющей усталостью, которая часто приходила после затяжной битвы, окончившейся провалом и спешным отступлением.
— Наконец могу понимать тебя, Николай, — негромко проговорил он скорее для себя, ни на что не надеясь, но вдруг оказалось, что изобретение работало в обе стороны.
Русский выпустил смешок:
— Тоже мне, большое удовольствие.
— Лучше, чем гадать по лицу.
— Всё равно ж понимал.
На несколько секунд воцарилась тишина: Ивушкин, обойдя стол, забрался на него и устроился в полуметре от Ягера. Негромко спросил:
— Я совсем близко и безоружен. Хочешь убить меня?
— Я никогда не хотел этого, Николай.
Тот не посмотрел на немца, лишь протянул бесцветно:
— М-м. А почему?
— Ты — достойный соперник. Таких надо беречь.
Клаус поколебался, но всё же рискнул спросить:
— Вопрос в другом: почему ты так и не убил меня? — и с невеселой усмешкой добавил: — Достаточно было хоть раз не спасать.
— Не мог просто бросить, — тихо сказал Ивушкин, — не по-людски.
— Один раз, на мосту, и другой, в речке — там, понимаю, был выбор: убить или вытащить, всё зависело от тебя. Но зачем сейчас? Ты ничего мне не должен. Но ты всё равно подал голос. Что ты сказал женщине?
Помявшись немного, Николай со слабой улыбкой тихо ответил:
— Что ты, так и так, побегу содействовал. Самое интересное — почти ни слова не соврал, — он нарочито оживленно хохотнул.
Немец тоже сощурил глаза в усмешке, но его тон был невеселым:
— Зачем ты это сделал, Николай?
— Да чего ты привязался?! — вдруг возмутился тот, всплескивая руками. — Сделал и сделал, спасибо скажи.
— Боюсь, «спасибо» за это будет недостаточно.
Ивушкин внимательно выслушал перевод и серьёзно посмотрел на него:
— Думаешь, плату потребую?
— А я не прав?
Николай, рассердившись, соскочил на пол, не отвечая, и резво пошёл к выходу. Не дойдя всего пару шагов, замер.
— Наташа сказала, с войны прошло уже семьдесят лет, — сказал он негромко. Помолчав, добавил таким тоном, будто бросился в омут и теперь, зажмурившись, ждал, когда начнет захлебываться водой: — И что около двадцати назад развалился Союз. Можешь начинать злорадствовать.
— Николай! — окликнул Ягер, соскочив на целую ногу, но так и не решившись сделать шаг. — Я сожалею. Мне сказали, что Рейх пал, а страну разорвали по кусочкам. Поверь, я понимаю тебя.
— Не могу сказать, что хоть немного жалею насчет твоего Рейха, — буркнул Коля, разворачиваясь. Он оперся спиной на стену и уже не пытался уйти.
Немец лишь слабо усмехнулся, покачал головой. Николай вдруг сказал механическим голосом женщины:
— Если решишь бежать, давай быстрее, у тебя не так много времени. Сейчас почти все солдаты ушли за своим секретным артефактом.
— Думаешь, я сбегу? — спросил Клаус устало. — Сам бы сбежал, будь на моем месте?
Ивушкин прикрыл глаза, приподнимая брови, будто от головной боли:
— Честно, не знаю. Такого боевого опыта у меня не было.
— Да, мне как-то тоже не доводилось бывать в будущем, — иронично заметил Ягер.
Болтать с Николаем ни о чём было… оживляюще. Как глоток воздуха. Он никогда не ощущал такого раньше с другими людьми, не испытывал желания просто разговаривать. Ивушкин вообще был особенным человеком для него. Даже среди всех танковых сражений дуэли с ним были иными: яркими, азартными, и, несмотря на постоянную опасность, отвлекающими от мыслей о смерти. Адреналин в крови, разбитые серость и уныние реальности. Как после этого позволить себе выиграть и закончить всё это?
— Эй, Ягер, а у тебя остался кто в твоей Германии? Ты женат?
Немец удивленно покосился на него:
— Женат, — кивнул он. Потом спохватился: — В смысле, был когда-то давно. Она погибла в результате несчастного случая. До… всего этого. Детей не было.
— То есть, никто?
— Сестра осталась, — неожиданно признался он, наклоняя голову на бок, — Юльхен. Не видел её с 39-го.
— У тебя есть сестра?
— Младшая, — кивнул Ягер, — мы… почти не общались. Отправлял ей деньги, какие мог. Держал подальше от…
Он не договорил, позволяя голосу затихнуть на полуслове. И без того понятно.
— Тогда, на мосту, — вдруг снова заговорил Ивушкин через пару минут, явно не желая слушать повисшую тишину, — ты хотя б целился? Три снаряда подряд и — мимо.
— Я целился, — выслушав переводчик, усмехнулся Ягер, — вопрос в том, куда именно.
— И куда же?
— В защитный щиток, — начал перечислять тот, — в гусеницу…
— Ты халтурил! — праведно возмутился Ивушкин.
Клаус в замешательстве нахмурился, не поняв перевода:
— Прости?
— Поддавался!
— Может, в некотором роде.
Коля оборвал возмущения, заморгал:
— Ч-чего?
— Сейчас нет смысла говорить об этом, — покачал головой Клаус, но наткнулся на серьёзный, жалящий взгляд русского:
— Ты серьёзно не пытался выиграть ту дуэль? Разве ты не хотел вернуться к сестре?
— Я ведь уже говорил, что никогда не хотел убить тебя. А Юльхен — самостоятельная, взрослая, — убежденно проговорил Ягер, как нечто само собой разумеющееся, — ей без меня было бы лучше.
— С чего ты эт…
— Ивушькин, — перебил его молодой паренек в черной униформе, беззвучно возникший в проёме главного входа, — Капитан зовет вас. Он у речки, хочет узнать подробности о перемещении.
Николай недовольно на него покосился, но перевод из телефона выслушал и кивнул, вставая.
Мальчишка пропустил его перед собой и закрыл дверь, оставаясь внутри.
Клаус внимательно поглядел на него, подозревая ещё одного неравнодушного к событиям так резко и так недавно закончившейся войны. Молодой человек, однако, имел кое-что, отличавшее его от всех предыдущих посетителей.
Взгляд.
Восхищенный.
— А я верил, надеялся, что однажды мне повезет, — шепнул он в тишине взбудораженно. — Герр Ягер, знаете, по вам сразу видно, кто вы такой. Эта стать, этот взгляд… Истинный сын своей нации.
— Кто вы?
— Мир изменился не так сильно, как вам могло показаться сначала, герр Ягер, — не отвечая, продолжал шептать солдат, подходя ближе. — Идеи Гитлера не умерли вместе с ним. Мы, ГИДРА, всё ещё стремимся осуществить их. Уже совсем скоро нам удастся возродить Третий Рейх и сделать его вечным. Германия станет Великой, как ей и суждено. Вы верите мне, герр солдат?
— Да, — вдруг охрипшим голосом проговорил Клаус, цепко глядя на него холодными голубыми глазами.
— Для того, чтобы мечта стала реальностью, осталась самая малость, — вкрадчиво проговорил молодой мужчина, — нам нужен камень, артефакт, спрятанный в этих скалах. Щ.И.Т уже скоро сам принесет его нам. Мне нужна ваша помощь — заберите камень, пока я буду отвлекать охранника.
Пришелец, вероятно, заметил что-то в лице Ягера, и поспешил добавить:
— Ваша помощь докажет ГИДРЕ, что вы, как истинный ариец, всей душой поддерживаете взгляды нашего великого фюрера. Пойдемте со мной: это единственный шанс для вас сохранить честь и свободу. Мы ведь оба знаем, что вы не простой солдат, герр штандартенфюрер. В скором времени об этом узнает и Щ.И.Т. Вас либо запрут до конца дней, либо убьют. Оставаться тут нельзя. Что вам до этих людей? Они не стоят и пыли из-под наших сапог, ведь так?
Клаус медленно кивнул головой. Солдат в черном расплылся в радостной улыбке:
— Значит, сделаем так, совершенно ничего сложного. Когда отряд принесет камень, большая часть его вернется обратно в пещеру заметать следы. Я отвлеку оставшихся на себя, уведу их в лес, а вы убьете охранников и русского, вскроете сейф (я сообщу вам пароль) и заберете камень. Вот, — он подошел и вложил в руку Ягеру прохладный корпус компаса, — Оружие отдам, когда вернется группа. А после поспешите с артефактом строго на запад, там, на расстоянии в полторы мили, вас будет ждать вертолет ГИДРы. Улетайте без меня. Мы с вами встретимся позже, в великом будущем нашей страны. Вы согласны?
— Да, — чуть усмехнулся Клаус, — конечно, я согласен. Сделаю всё, как вы и сказали.
Гидровец кивнул, всё ещё поглядывая на него, как на идола. Ключ-картой открыл дверь и вдруг нос к носу столкнулся с удивленным Ивушкиным.
— О, хорошо, что ты как раз выходишь, — облегченно выдохнул тот, впуская в темное помещение яркий солнечный свет, — а то сейчас бы барабанил. Кстати, командира вашего так и не нашёл. Всё обыскал. А потом подумал, он, наверное, с отрядом за камнем уш…
Американец, не дослушав его, кинул быструю формальную улыбку, пожал плечами и скрылся.
Николай в недоумении поднял брови, глядя тому вслед:
— Вот сейчас вообще не понял, — протянул он.
Ягер, задумчиво глядя перед собой, вдруг перевел странный взгляд на русского:
— Николай, могу я просить тебя об одолжении?
Тот посерьёзнел, сложил руки на груди:
— Попробуй.
— Мужчина, голубоглазый, высокий, спортивного телосложения, русый… понимаешь о ком я?
— Они называют его «Кэп», — кивнул Коля.
— Он остался в лагере?
— Да, кажется, я видел его только что. Он проверял безопасность территории, а как по мне — на цветочки пялился.
Ягер не улыбнулся. Вскинул руку, кидая Николаю какой-то предмет. Тот поймал — обычный компас.
Постойте, но откуда у немца…?
— Как можно быстрее найти его, — распорядился Клаус, — и передай, пусть идет по компасу строго на запад ровно полторы мили.
— Отсылаешь его подальше? — колеблясь, спросил Ивушкин, — Выводишь из игры?
— Вывожу, — устало вздохнул тот, — но не его, а кое-кого другого. Сделаешь? Скажи, пусть возвращается как можно быстрее. Это важно.
— Ты всё мне объяснишь.
— Да, — согласился тот. — Чуть позже.
========== Глава 5 ==========
Отряд вернулся к обеду, ругаясь на счёт промокших при переходе через реку штанин. Бойцы расступились, позволяя командиру внести спрятанный в бокс артефакт на борт джета, спрятать его в тайник и ввести длинный муторный код. Стоило командиру показаться вне металлического корпуса железной птицы, многие из только что пришедших ребят заворчали, поднимаясь на ноги снова. Им, в числе которых значилась и Наташа, следовало возвращаться обратно, туда, откуда они только что пришли, и заняться зачисткой территории. Теперь, когда камень был в относительной безопасности, в квинджете, окружённом солдатами, можно было углубиться в разбор оставшихся на базе документов и отчётов без опасения каждую секунду попасть под удар.
Защитить же артефакт, расположенный в самом центре лагеря, было значительно проще.
Конечно, если врагов нет в самом лагере.
Хефнер Крюгер, солдат ГИДРы в рядах Щ.И.Т.а, всегда отличался особым талантом — незаметностью. Он был ничем не примечателен среди других людей до такой степени, что в пору было задумываться о сверхспособности и гене Х. Хефнер, однако, был самым обычным человеком, и, как ни парадоксально, именно умение быть невидимым привлекло к нему внимание солдат ГИДРы. Он был идеальным разведчиком, ведь на него подозрения падали всегда в последнюю очередь.
Крюгер, к своему несчастью, был плохим психологом.
И именно поэтому его план, обособленно от ситуации имевший право на существование, с треском провалился. Он понял это, когда, уйдя в лес под предлогом малой нужды, сымитировал нападение на себя, как и планировал, а после прихода ребят из группы сам оказался в наручниках.
Хефнеру оставалось лишь размышлять, где он прокололся, и надеяться, что герр Ягер, несмотря на ранение, оказался достаточно ловким и быстрым, чтобы выполнить свою часть плана, и сейчас наверняка уже был на полпути к главной базе их прекрасной организации.
Он и помыслить не мог, что это штандартенфюрер сдал его, ведь это невозможно! Чтобы человек его закалки да предал интересы своей нации?..
Клаус Ягер смотрел на него всё время, пока Хефнера пристегивали к сидению в квинджете, рядом с пилотом, которого за шкирку притащил сюда Капитан Америка.
Миссия закончилась полным провалом.
***
— Плохой из тебя фашист, Ягер, — сказал Ивушкин, когда немец рассказал ему обо всём произошедшем между Хефнером и самим Клаусом, — с русскими водишься, беглецов отпускаешь,против националистической какой-то организации, вон, пошел. А вот солдат хороший, признаю.
Он помолчал, а после как-то нерешительно спросил:
— Расскажешь мне?
— Что ещё тебе рассказать? — со слабой улыбкой устало протянул Ягер, у которого, кажется, уже хрипело горло от бесконечных объяснений и подробностей.
— Как так вышло.
— Что вышло?
— Ты вышел… такой.
Они медленно шли по границе леса, ожидая, пока американцы десять раз перепроверят артефакт, подготовят его к транспортировке и соберут свои пожитки.
— Из-за отца, думаю, — помедлив, негромко произнес немец, — он врачом был. Хорошим. Очень любил свою страну и людей, помогал каждому. А мать не спас, — он помолчал, не зная, как продолжить, — В общем, сначала она, через несколько лет — он сам, и мы с сестрой остались одни. Выучившись, я пошел в военное училище — Родине хотел служить. Вот и вся история, — Клаус остановился передохнуть, опираясь на выданный костыль, — а ты?
— А чего я… — махнул рукой Ивушкин. — Папка умер в Гражданскую, я мелким совсем был, лет шесть-семь. Мамка хотела, чтоб я выучился грамоте, научился трактором править и на земле работал — это была её мечта на мой счет. А я всё танкистом хотел стать. Знаешь, — Коля усмехнулся весело, — отец за пару лет до смерти приезжал домой и рассказывал о таких огромных страшных коробках на колесах, — он мальчишески хихикнул в кулак, поглядывая на заинтересованно слушающего переводчик Ягера горящими от воспоминаний глазами, — и я всё думал, как такой штуковиной вообще можно управлять. Когда на тракторе учился, всё представлял, что это танк. А потом призвали.
Последние звуки человеческого голоса растворились в воздухе, и Клаус иногда смешливо фыркал, слушая немецкий перевод. Под конец и вовсе, едва заметно улыбаясь, уставился себе под ноги, явно наслаждаясь тишиной и не желая её прерывать. Коля перехватил его взгляд:
— Как нога?
Ягер помрачнел, явно не считая эту тему удачной для разговора, и скривил губы:
— Как будто её и нет. Обкололи обезболивающим. Ничего особого.
Николай вздохнул, оглянулся вокруг, поглядел на ругающихся невдалеке солдат.
— Странно всё это, — озвучил он свои мысли, — вроде и похоже, но странно.
— Просто мирно, — дернул плечом Клаус.
— Мирно? — эхом повторил русский, поглядев на колышущиеся вдалеке верхушки елей, — Нет. Просто не наше. Идем, они, кажется, уже готовы к взлету.
***
Огромный город рос под ними. Низкие, далекие, редкие постройки сменялись всё более частыми и высокими, будто воюющими за каждый клочок земли и впившимися в него, как клещи. Здания походили на опята, выросшие на пеньке когда-то крепкого, хоть и старого дерева, с той лишь разницей, что габариты не совпадали. С высоты самолёта это казалось Ивушкину красивым полотняным ковром с вышивкой, и сложно было сопоставить привычные ему города с этой махиной.
Стоило им только оторваться от земли, Коля, почувствовав этот рывок в груди, словно тело-то поднималось, а внутренности оставались на земле, с силой вцепился в ремень безопасности и даже задержал дыхание. В себя его привел удивленный, даже насмешливый взгляд Клауса, сидевшего напротив, который наверняка летал далеко не в первый раз и ощущал себя не в пример увереннее. Когда им разрешили встать, Николай подошёл ближе к лобовому стеклу, наблюдая, как неторопливо менялся пейзаж под ними. Частокол зеленых верхушек деревьев казался нескончаемым океаном, но через пару минут оборвался гигантской каменной грядой, после которой квинджет будто очутился в ином мире, менее зеленом и более человеческом.
Картинка внизу менялась медленно, лететь было ещё долго, и вскоре Николаю надоело смотреть на одно и то же. Далекая земля была цветной, чуть сероватой из-за облаков картой, а к ним Ивушкин привык. Но каждый раз выводили из равновесия взгляд вниз и понимание, что если бы вдруг Коля выпрыгнул сейчас из джета, лететь ему пришлось как минимум минут пять.
Через три часа была объявлена скорая посадка, и Николаю пришлось вернуться на место и пристегнуться. Их иногда потряхивало, и тогда, забывая обо всём, Коля снова вцеплялся в ремни до побелевших костяшек. Они медленно снижались.
Местом посадки стала крыша какого-то ужасно высокого дома. Ивушкин между делом бросил взгляд вниз, к земле, и разглядел мелкие точки человеческих фигур. В голове немного помутилось от высоты, сердце застучало в животе, и Николай поспешно отошёл. Бросил взгляд на Ягера. Тот оглядывал мир вокруг настороженно-жадным взглядом, скользил им по металлическим конструкциям многоэтажек, по стекольным фасадам зданий, в которых отражалось закатное солнце.
Тяжёлый день подходил к концу.
Команда, наконец, выгрузилась, и вслед за ними Клаус и Ивушкин зашли внутрь здания. Коридоры встретили их прохладой официальных заведений, светлыми, голубоватыми в искусственном освещении стенами и проёмами. Команда зашла в металлические двери маленького помещения, створки которого тут же закрылись, и тело будто стало медленно падать, оставляя нутро наверху. Через пару мгновений всё прекратилось, движение замерло, двери открылись, и основная часть команды, охраняющая артефакт, вышла наружу и двинулась прочь по совершенно идентичному коридору.
Они стали спускаться дальше.
— Нам сюда, — Наташа нажала на кнопку, и всё снова замерло в неподвижности.
Створки открылись. Она смотрела прямо на них с Клаусом, и ничего не оставалось, как поспешно вылезти из странной штуковины. Стив кивнул на прощание Наташе и им двоим и, в сопровождении пары солдат и двух пленников, поехал ниже.
— Директор уже ждет вас, — сказала Романова, мельком оборачиваясь и кидая на них заинтересованный взгляд. Переводчик послушно заработал, — и как вам будущее?
Они шли по светлому коридору. Тихий шум шагов раздавался эхом.
— Я ещё не понял, — признал Николай, — но всё предельно… большое.
— Прогресс заметно шагнул вперед, — вставил Клаус, — хотя бы в сфере строительства.
Наташа довольно хмыкнула и замерла у двери, вводя код.
— Мы пришли? — взволнованно уточнил Коля.
Романова бросила на него взгляд:
— Нет, — спокойно сказала она, и дверь поддалась, — сейчас.
Она скользнула внутрь, и пару минут оттуда доносились лишь шорохи и лязганье. Вернувшись, она вручила плоское устройство-переводчик, которое когда-то дала Николаю, Ягеру и протянула каждому по наушнику, показав, как нужно правильно надевать его.
— Директор в идеале знает и немецкий, и русский, — пояснила она на английском, и в наушниках у Клауса и Коли одновременно зазвучал перевод на понятном для них языке, — а вот вам это понадобится на первое время. Играйтесь аккуратно.
Гулкое эхо шагов действовало на нервы. Ягер волновался. Когда он принимал решение рассказать обо всем Ивушкину и командиру отряда, то был полностью готов к последствиям. Здесь ему хотя бы не нужно опасаться за информацию, которой владел, как если бы он попал в плен к советской стороне, — в связи с её неактуальностью. Сам Ягер теперь ничего не значил, кроме того, что являлся, фактически, военным преступником.
Но неужели он хоть на миг мог подумать, что его ждет хорошая жизнь после всего случившегося?
Наташа негромко сказала: «Мы на месте», — остановилась у двери, оглядела их и мягко улыбнулась, открывая двери.
Ягер неслышно усмехнулся, пытаясь согнать бледность с лица и, приостанавливаясь, оперся на костыль.
Кабинет оказался просторным и не слишком светлым, а за столом в высоком кожаном кресле сидел, сложив руки у лица, одноглазый человек. Но не это сильнее всего поразило Николая.
Директор оказался чернокожим.
Ивушкин удивленно округлил глаза, видя таких людей (если, конечно, не считать почерневших от солнца и работы в поле колхозников) впервые в жизни. Хозяин кабинета и начальник организации Щ.И.Т.а тактично прокашлялся. Николай перевёл взгляд на спутников и заметил слабую насмешку в глазах Ягера. Это привело его в себя быстрее, чем могло бы вылитое за шиворот ведро ледяной воды.
Да, точно, они в кабинете очень важной персоны. Вроде маршала, например.
Представь, Ивушкин, что перед тобой сейчас сам товарищ Жуков.
Он сглотнул и вытянулся по струнке.
— Вольно, бойцы, — хмыкнул директор, рукой предлагая им сесть, — Моё имя — Николас Фьюри, а вы, насколько я понимаю, Николай Ивушкин и Николас Ягер, — он усмехнулся. — Какое интересное совпадение. Впрочем, сейчас не об этом, верно? Вы же уже ознакомлены с общей ситуацией? Причина в том артефакте, что был транспортирован сюда вместе с вами: он выдернул вас из своего времени и закинул сюда. Проблема в том, что мы не в состоянии вернуть вас обратно, как бы нам всем того не хотелось. А это значит только то, что вам придется обживаться здесь.
Он вздохнул и чуть сместился, вероятно, переставляя ноги под столом:
— Позвольте, сначала вы, мистер Клаус. Я должен вынести вам приговор, сами понимаете, и я не намерен тянуть время. Мы не можем закрыть глаза на ваши поступки во время Второй Мировой войны, даже учитывая некоторую нашу вину за то, что вы находитесь сейчас в этом кабинете. Наказания, назначенные за преступные действия солдат Третьего Рейха, были признаны не имеющими срока давности. Впрочем, у вас имеются и смягчающие обстоятельства, верно, господин штандартенфюрер?
Ягер поднял глаза, вдруг с неожиданным чувством отмечая, что Ивушкин поступил так же — впился в директора удивленно-тревожным взглядом. Директор хмыкнул и как ни в чем ни бывало продолжил:
— В частности, содействие солдатам Красной Армии при попытке побега из концентрационного лагеря, а также помощь самому Щ.И.Т.у в противодействии преступной идеологической организации и поимке предателя в рядах нашей организации. В связи с этим суд в моем лице выносит вам, мистер, особый приговор. В качестве наказания вы поступаете в распоряжение Щ.И.Т.а на срок до пяти лет. После этого Щ.И.Т. обеспечит вам новую личность и нужные для нормальной жизни документы. Могу, однако, сразу предупредить, что наблюдение за вами будет вестись вплоть до самой вашей смерти, во избежание… неприятных ситуаций. Вам понятно?
— Так точно, — внезапно сдавленным от волнения голосом выдавил Клаус, не в состоянии поверить в услышанное.
— Прекрасно, — кивнул мужчина, переводя взгляд на Николая, — мистер Ивушкин, организация Щ.И.Т.а и американское руководство приносит вам свои искренние извинения за произошедший инцидент. В связи с этим мы готовы в кратчайшие сроки обеспечить вас всеми документами, местом жительства, работой — в случае, если вы останетесь в Америке, или возможностью наладить новую жизнь в той стране, что вы назовёте.
— Ну ничего ж себе щедрость, — присвистнул Ивушкин, а мысленно одернул себя: «Маршал Жуков, Коля!».
Он помолчал, потом покосился на замершего, внимательно прислушивающегося к его словам Ягера и вздохнул, решаясь:
— Товарищ директор, я бы хотел лично следить за исправительными работами немца до окончания срока его наказания.
— Что ж, мне проблем меньше, — легко пожал плечами Фьюри, внимательно глядя на него, — Щ.И.Т. предоставит вам работу согласно вашим способностям и квартиру на территории базы. Если вы настаиваете на личном контроле, могу даже поселить вас вместе с мистером Ягером.
— А настаиваю, — лихо выдохнул Николай, тут же замечая вскинувшийся и сосредоточившийся на себя недоуменный взгляд Клауса, — а то станет ещё дисциплину разлагать и подрывать идеологию мирного населения.
Немец, слушая в наушнике его бред, нервно дернул плечом. Фьюри ухмыльнулся.
— Тогда принимайте на себя ответственность за его поведение в нерабочее время, — подленько заключил он и обратился к Клаусу: — Так, значит, вот ещё что: через две недели, когда ваша нога вернет себе полную функциональность, мы проведем тактическую полевую игру для выяснения уровня ваших навыков. А на это время вот вам, мистер Ягер, ваше первое задание: взять тетрадь и записать в неё имена-звания всех людей, что вы помните, кто удостоился награды, кто погиб, при каких обстоятельствах. Напишите всё, что знаете, о ходе боёв, в которых участвовали, ваши воспоминания о военачальниках и так далее, и так далее. Внесите, так сказать, полезный вклад в дополнение исторических памятников для новых поколений. Вас, мистер Ивушкин, я бы попросил сделать то же самое. Эту информацию мы могли бы передать руководству нынешней Российской Федерации.
При упоминании страны Ивушкин замер, вслушиваясь в звуки названия, сглотнул в волнении и коротко кивнул: «Сделаю».
— Вот и всё, бойцы, — директор откинулся на спинку кресла, — добро пожаловать в Америку.
========== Глава 6 ==========
Всю первую неделю Ивушкин провёл в выделенной им двоим комнате в полном одиночестве: Ягер долечивал ногу в госпитале. Хатёнка была двухкомнатной, и хоть Коля не знал нынешних норм в делах житейских, казалась ему роскошной. Впрочем, наверное, любое чистое и просторное помещение, которое он мог бы назвать своим, было для него сокровищем после времени, проведённом в тесных, вонючих, битком набитых людьми каморках. Налаженный водопровод, душ идеальной температуры, ароматное мыло — всё это вызывало желание мыться несколько часов кряду, что он, собственно, и делал, до жжения и крови натирая посеревшую кожу.
Наличие неограниченного и никем (почти) не контролируемого свободного времени кружило голову. Конечно, значительно остужало её полное незнание местного языка, но просто выйти и медленно гулять по улицам, наслаждаясь чистым, мирным небом, ничто ему не мешало.
Однако через пару дней воодушевление стало покидать его. Всё чаще начали сниться кошмары, будто шокированный случившимся организм наконец решил напомнить о себе: о лагерях, о далеких полях сражений сорок первого, что он застал и что навечно засели в его памяти. Просыпаясь, он, выравнивая хриплое дыхание и отирая пот, долго не мог понять, где находится, почему помещение такое большое и где другие люди, с которыми, он был уверен, засыпал бок о бок.
Это выматывало. Высыпаться не выходило, хотя его постоянно клонило в сон от безделья. Ограниченный круг доступа, ограниченный круг общения — всё это выводило его из себя сильнее, чем следовало бы.
Ему казалось, что его вырвали из реальной жизни, из движения, опасностей, когда нельзя было сидеть на одном месте долго, и запихнули сюда, в тягучее болото мирной реальности.
Ему казалось, из одних тюремных стен он угодил в другие, успев лишь на секунду глотнуть свежего воздуха.
Ему казалось, он — горсть земли с червями, что закинули в деревянную бочку и выбросили в море; черви-воспоминания всё мечутся, запертые внутри, а вода-безопасность всё прибывает, норовя размягчить сознание.
Царившая в доме тишина звенела в ушах контузией. Он всё пытался сбежать от неё, вырываясь на улицу или в городской парк. Наташа подсказывала музыку и фильмы, а Коля, открыв для себя интернет, вместо этого углубился в историю Великой Отечественной войны, и однажды, досматривая видео-воспоминания одного советского солдата о взятии Рейхстага и неосознанно широко улыбаясь, неожиданно почувствовал соленые дорожки на щеках.
Николай так не рыдал лет с восьми, когда случайно потерял папину старую будёновку, почти единственную вещь, оставшуюся от него. Он даже испугался, когда пару минут подряд не мог остановить слёзы, и так тяжело было в груди, что в пору было просто ложиться и помирать.
Видит Бог, он не хотел становиться дезертиром.
Общительный и шутливый человек, не утративший эту черту даже в концлагере, здесь он почти ни с кем не общался. Не мог, не понимал язык да и не стремился понимать. Коля, прошедший войну, не раз побывавший в сантиметрах от летевшей в него пули, не понимал людей вокруг, даже солдат Щ.И.Т.а, которые фактически ведь тоже — бывалые военные.
Отрадой для него была Наташа. Она приходила каждый день в девять утра, вела его в здание Щ.И.Т.а, рассказывая про город: перечисляла продуктовые точки, современные местные нормы поведения; они садились в свободном кабинете, и несколько часов занимались каждый своими делами: Наташа разбирала отчеты прошедших операций, выявляя ложь, логические несостыковки, умолчания, искажения фактов или просто недостоверную информацию, Коля, захлебываясь в воспоминаниях, писал мемуары, как просил Фьюри. Свои впечатления от начальства, имена товарищей, сколько из них погибло и как, описывал людей, с которыми познакомился в застенках лагерей, — всё, что мог вспомнить. Он выскабливал всю свою память изнутри чайной ложечкой, передавал её бумаге, чтобы не забыть, чтобы убедиться, что действительно было.
После они с Романов придвигали стулья поближе друг к другу, и она терпеливо начинала учить его английской грамматике и словам. Глядя на Наташу, Ивушкин снова чувствовал себя на школьной лавке и испытывал щемящую благодарность за то, что встретил её здесь.
Иногда она не могла оставаться с ним, и тогда Николай уходил бродить по улицам, не желая возвращаться в пустой дом. Часто в это время он замечал слежку некоторых молодых агентов и только вздыхал: вряд ли они ожидали от него намеренных глупостей, скорее, смотрели, чтоб ни во что по неопытности не влез.
Про «Кэпа», великого Капитана Америка, он узнал от особо ярых фанатов, которые в деталях рассказали его историю. С самим Стивом Роджерсом они почти не пересекались. Коля иногда ловил краем глаза на его нерешительный взгляд, будто тот хотел подойти. Может, его терзало желание поговорить с кем-то, кто понимал, что есть война; поговорить о чем угодно, начиная от целесообразности действий армий и заканчивая тем, какое мерзкое это чувство, когда гарь смешивается с серой, соляркой и оседает на стенках глотки, что не вдохнуть, не выдохнуть. Однако Стив, сторонясь Николая, почему-то сдерживал себя и так ни разу и не подошел.
Тоска по родине ещё не оформилась окончательно и не получила своё название, но ощущалась тянущем, настырным чувством в груди, которое несколько терялось на общем фоне.
Всё изменилось через полторы недели.
Вернувшись как-то вечером в квартиру после уроков Наташи, Ивушкин обнаружил дверь закрытой изнутри, и сразу всё понял: немец вернулся. Интересно, какими волшебными пилюлями его кормили, чтобы добиться такой скорости? Пришлось стучаться в свою квартиру, как в чужую.
(Ивушкин мимоходом напомнил себе, что это, вообще-то, общая квартира, и тут же забыл об этом).
Немец открыл быстро, но неторопливо: плавно потянул дверь на себя, поднимая взгляд на русского. Выжидающее, изучающее: «Что дальше?».
Николай шагнул в комнату, и Ягер отступил, пропуская. Остался у двери, опираясь на тумбу, и поглядел, как тот подпихнул кроссовки к стене у входа, кинул выданную ветровку на крючок. Коля искоса глянул на него, замер и откинулся на противоположную стенку в коридоре, не представляя, зачем вообще заварил эту баланду и с какого края к ней теперь подступиться. Немец, вероятно, решал те же вопросы бытия, судя по задумчивому взгляду. Его волосы, заметно отросшие, ещё не просохли после душа и влажной, растрепанной полотенцем соломой торчали в разные стороны, отвлекая внимание и добавляя картине какую-то домашнюю, совершенно не напряженную обстановку.
— Суп нашёл? — вдруг вырвалось у Ивушкина, сложившего руки на груди.
Клаус растерянно приподнял брови:
— Что?
Николай вдруг усмехнулся и побрел в комнату за наушниками с переводчиком. Пора бы уже выучить чертов немецкий. Пришлось повторять вопрос. Ягер, растерянно помедлив, всё же качнул головой:
— Ещё нет. Я только полчаса назад пришел.
Ивушкин пожал плечами:
— Тогда пошли есть. Я с утра и маковой росинки в рот не брал.
Клаус с недоумением посмотрел на него. Было ли это чувство вызвано фразой или самим предложением, Коля выяснять не стал, доставая кастрюлю и ставя её греться. Повернулся к севшему на крайний стул Ягеру, который чувствовал себя явно некомфортно.
— Давай пропустим вопрос, зачем я это сделал, потому что я сам не знаю, — предложил русский, и Клаус фыркнул, чуть насмешливо глядя на него:
— Надо… разобраться, как нам с тобой уживаться, — сказал он негромко.
— А чего разбираться? Ты убивать меня планируешь?
— Знаешь же, что нет, — выдохнул тот, едва удерживаясь от того, чтобы не закатить глаза. Этот вопрос успел ему порядком надоесть.
— Вот и я не планирую. Пока, по крайней мере, — уточнил Коля, — А до тех пор, пока в этом доме не остался хозяином только один, дела будут обстоять так: я займусь едой, а ты будешь следить за уборкой. Согласен?
— Приемлемо, — Клаус чуть улыбался. — У тебя суп кипит.
— Ах, черт, — ругнулся русский, дергая вентиль. Он осторожно разлил по тарелкам густую жидкость, в которой плавали разварившиеся кусочки картошки, морковки, нарезанные короткие полоски солёных огурцов и перловая крупа.
— Позволь уточнить, что это? — заинтересованно склонился над тарелкой Ягер.
Ивушкин пожал плечами:
— Рассольник. Ленинградский, — зачем-то уточнил он; подумав, снова добавил, — мама часто готовила.
Немец промолчал, дуя на исходящую паром ложку. Атмосфера после упоминания города ощутимо потяжелела, по всё ещё оставалась какой-то замедленно выжидающей.
Клаус пригубил и не смог не признать:
— Вкусно.
Ивушкин фыркнул: ещё бы. После госпитальной-то еды.
— Но, — продолжил вдруг Клаус, — думаю, имеет смысл нам иногда меняться обязанностями…
— Заметано, — тут же поймал его на слове Коля, пока немец не успел вставить дополнительные условия, и стал медленно опустошать свою тарелку.
Поднялся, сложив ту в раковину. Оповестил:
— Посуда на тебе.
Немец не возразил, занятый едой. Ивушкин проверил кастрюлю, где осталось уже меньше половины, вздохнул. На завтра хватит, а там думать придётся. Идея с рассольником возникла у него совершенно спонтанно: просто захотелось домашнего. А перловка к тому же напоминала о передовой. Немцу здорово повезло, что его выписка совпала с супом — были дни, когда Ивушкин перебивался исключительно хлебом.
Совершенно рефлекторно он налил чая, как раньше, когда ещё жил с матерью. Две кружки, себе и Ягеру. Поставил на стол. Тот глянул на русского с растерянным удивлением, но благодарно кивнул. Протянул шутливо:
— Из тебя бы вышла отличная хозяйка.
— Сейчас этот кипяток окажется у тебя за шиворотом, — беззлобно отозвался Ивушкин, делая первый глоток. — Что тебе Фьюри говорил? Насчет боя нашего показательного?
— А, это, — Клаус кивнул, довольно откидываясь на спинку стула на секунду и переводя дух, а в следующую уже поднимаясь и подходя к раковине. Засучил рукава, открыл воду:
— Сказал, что даст на выбор каждому из нас слабо тренированных бойцов, примерно по пять человек.
— Чего? — не расслышал Коля, у которого из-за громкого напора воды микрофон отказывался различать слова.
Немец фыркнул, в молчании домыл посуду и сел обратно, принимаясь за ещё не успевший остыть горячий чай:
— Сказал, все произойдет примерно через неделю. Мы будем выбирать себе в команду бойцов, которых он предоставит, по пять человек, — терпеливо повторил Клаус, — на одном из этажей — огромный тренировочный зал, имитирующий поле. Директор расскажет подробнее, когда придет время.
Ивушкин вздохнул, поглядывая в кружку:
— Побыстрее бы. Я тут от скуки готов на стены лезть. Как твои отчеты, кстати?
— Отчеты?
— Записи о прошлом, — подсказал Коля.
Ягер поморщился:
— Только ими и занимался, когда в госпитале лежал. Всё, что мог, уже зафиксировал.
— Оперативно, — хмыкнул Ивушкин, глядя в темное отражение на поверхности чая.
— Я могу занять свободную комнату? — уточнил Клаус в повисшем молчании.
— Дальняя моя, — вяло донеслось ему вслед.
***
Сон не шёл. По-хорошему, Коля уже должен был храпеть на весь дом, наконец зная, что за стенкой кто-то есть. Но за стенкой был фриц, враг, и за пару дней это не проходило. Он напоминал себе, что Ягер — неправильный фриц, но сон от этого не возвращался.
Зато появилось много времени на раздумья. В частности, его занимал вопрос, какого хрена он вообще, мало того, что решил остаться здесь, так ещё и настоял жить с ним, как с соседом, под одной крышей. Почему?
Как ни странно было это признавать, но вместе с опасением перед Ягером-фашистом, пришло и спокойствие перед Ягером-солдатом. Он был уверен, что пришло.
Прежде всего, потому что с приходом немца исчезла тишина. И даже если тот молча сидел в своей комнате, звона в ушах больше не ощущалось. Но главное заключалось в другом. Клаус помнил всё, что произошло по ту сторону злополучной реки: их сражения, концлагеря, войну, — он сам был там, как и Коля. Он знал, что это не было сном. И, глядя на его изуродованную половину лица, Ивушкин заново убеждался во всём. Как ужасно неправильно это бы ни звучало, здесь, в чертовой Америке двадцать первого века, Клаус был для него ближе, чем кто-либо, ближе, чем Наташа, с которой он был знаком чуть больше недели и по-прежнему не знал о ней ничего.
Николай чувствовал, что немцу от него ничего не надо, кроме одного своего присутствия, — и это тоже успокаивало его.
Может, тот ощущал что-то похожее?
Не выдержав бесцельной траты времени, Коля рывком сел, оглядел тёмную комнату и вышел в коридор. Дверь в комнату Ягера была приоткрыта, и оттуда лился тусклый свет ночника. Ощущая себя разведчиком на вражеской территории, Ивушкин подошёл ближе и заглянул.
Клаус сидел у изголовья кровати и читал, держа книгу в темно-синем переплете вертикально.
— Не спится? — не отрывая взгляда от строк спросил немец.
Он был в расправленной рубашке, а глаза немного покраснели от плохого света и напряжения. Николай сначала вспомнил, что забыл переводчик в своей комнате, а потом вспыхнул экран лежащего тут же на тумбе устройства Ягера, и механический голос ровно проговорил вопрос на русском.
— Как-то не особо, — согласился Коля, ничуть не смущенный своим разоблачением, — читаешь?
— Изучаю язык, скорее, — поправил тот, поднял и показательно покрутил в пальцах лежавший тут же карандаш.
— И как успехи?
— Тяжело, но не невозможно, — Ягер чуть улыбнулся, заложил закладку и закрыл книгу, — Чего-то хотел?
— Я? А, нет, ничего. Просто… так.
— Как видишь, дисциплину не разлагаю, — хмыкнул тот, намекая на сказанные в порыве воодушевления слова в кабинете Фьюри.
— Не разлагаешь, — негромко согласился Коля, — Спокойной.
Вышел за дверь и вернулся к себе.
И зачем приходил?
***
Клаус всегда спал чутко, частью сознания оставаясь на поверхности дрёмы и реагируя на любые посторонние звуки. Что поделать, привычка. В стенах госпиталя бездействие и сбитое расписание только усилили её, а четырех дней в стенах квартиры было недостаточно, чтобы вернуть ему давно потерянную возможность засыпать глубоко.
А потому раздавшиеся посреди утонувшей в тишине ночи квартире вскрик и бормотания тут же выдернули его из шаткого забытья. Ягер привстал на локти, прислушиваясь. Бормотания, то снова набирающие отчаянных ноток, то успокаивающиеся, повторились.
Николай.
Ягер, подумав, всё же сел на кровати, потом поднялся на ноги и тихо прокрался к чужой комнате. Дверь была открыта, но веяло из темного проёма недобро. Клаус уперся взглядом в линию порога и, тихо выдохнув, всё же переступил её.
Ивушкин, сорвав простынь и сбив её под собой в один большой ком, обнимал себя руками, неразборчиво шептал что-то, иногда поднимая голос до вскрика, перебирал ногами, дергал головой — демонстрировал все признаки кошмара.
Несмотря на то, что завтра у них обоих был запланирован плановый визит в Щ.И.Т. и стоило выспаться, Клаус решительно положил ладонь на чужое плечо и тряхнул. Кошмары — не отдых, а лишняя усталость и разбитость на весь следующий день, он знал это по себе.
Русский очнулся не сразу, и даже раскрыв глаза, так и не пришёл в себя окончательно. При виде Ягера его и без того больные глаза отразили новую гамму эмоций, от ярости до страха и бессилия. Явно пребывая под впечатлением от только что увиденного во сне, Николай не колебался: в мгновение развернулся, пиная Клауса ногами в живот, опрокинул спиной на пол и взвился следом, тут же придавливая врага к земле своим весом.
Без размаха с силой впечатал кулак в чужую скулу.
Боль в костяшках отрезвила его. Коля заморгал, ослабляя захват, взгляд стал растерянным и каким-то непонимающим.
— Почему… ты остановился? — тихо прошептал Ягер снизу.
Ивушкин сглотнул: немец не глядел на него озлобленно или обиженно, напротив, он спокойно и задумчиво продолжал сканировать лицо обидчика, будто бы рассеченная скула ничего не значила.
— Ты ведь ради этого всё затеял? Этого всё время хотел? Бей.
Клаус говорил на английском, иногда примешивая слова из родного языка и путая времена чужого, однако был уверен, что русский поймет его. Тот понял.
— Нет, черт тебя… — от странного чувства омерзения Николай отшатнулся от него, вскочил на ноги и поспешно отошел на пару шагов к стене.
Ягер остался лежать на полу, расслабленно откинув голову:
— Разве не так?
— Нет, — поспешно ответил Ивушкин.
— Ты врешь и мне, и себе, — возразил снизу Клаус, безмятежно складывая руки в замок на животе и поглядывая в темный потолок. — Тебе не нужно этого делать. Сейчас никто не осуждает тебя, Николай. Не думаю, что это вообще кто-то сделает.
— Просто свали из моей комнаты и не шляйся тут по ночам, — сквозь зубы процедил русский; его отчетливо била дрожь, и вид был усталый, понурый, брошенный.
Ягер вздохнул и сел ровнее, облокачиваясь на стену:
— Я знаю, ты не станешь затрагивать тему нашего общего прошлого днём, при свете солнца, ведь ты правильный человек, Николай, и правильно — прощать врагов, сколько бы горя они не принесли. Но оглянись — сейчас не светит солнце. Сейчас темно, и это нужно тебе. Скажи мне.
— Вы начали всё это… — помолчав, всё же решился он, — ради какого-то чертова чувства превосходства, ради того, чтобы доказать миру, что вы лучшие. Угробили миллионы, и, блять, как это вообще можно простить?!
— Верно.
— Мирную жизнь скольких стран вы разрушили?! Сколько калек и сирот оставили? Как, как ты вообще по ночам спать можешь, гнида, зная, что за тобой километровый след из трупов?!
— Продолжай.
— Это из-за тебя мы здесь сейчас, — прошипел Николай яростно, — чёрт знает где и без какой-либо возможности вернуться домой. Подумать только, ещё полгода, и я бы праздновал победу со всеми, вместе с другими восстанавливал бы города, вернулся бы к матери… а вместо этого…
— Да, Николай. Это моя вина.
— Тогда какого чёрта ты заставляешь меня говорить всё это? — устало выговорил Коля, выдыхаясь, — И, чёрт возьми, со всем соглашаешься?
— Знаешь, — чуть приоткрыв голубые глаза, Клаус пронзительно и внимательно поглядел на него, — сколько раз я слышал всё это в госпитале? От тебя, по крайней мере, звучит искренне.
Зажмурив глаза, Ивушкин скатился на корточки и спрятал лицо в ладонях.
— Не понимаю, почему они не убили меня, — задумчиво протянул Ягер, поглядывая в черноту. — Разве так не было бы проще? Почему ты не убил меня, Николай?
— Не смог, — впервые не задумываясь признался русский, — не чувствовал в тебе ответного желания убить меня. Ты, как придурок, гонялся за мной, загонял в угол, а последнего шага не делал.
— То есть, опять виноват я? — растянул губы в ухмылке немец.
— Выходит, так.
— Что за напасть. Николай?
— Чего?
— Я больше не враг тебе.
— Теперь бы только поверить в это.
========== Глава 7 ==========
Ивушкин украдкой проглотил зевок — сейчас было вообще не время для сна. Кто виноват в том, что в последний день отдыха он опять не мог заснуть допоздна, потом плюнул на всё и подбил Ягера до четырех утра смотреть фантастику, что совсем немного младше их с немцем? В половину пятого его всё-таки отрубило, а через три часа набатным звоном в ушах загремел будильник — та самая показательная тактическая битва между ним и Клаусом должна была состояться сегодня.
Ивушкин покосился на немца, стоявшего в двух шагах. Вот гад, и как у него это получается? Даже глаза в кучу не сходятся. Точно, когда в ванной был, спичек туда повтыкал.
Фьюри толкал какую-то речь, — именно речь, правила он уже объяснял, — а напротив них стояла шеренга в одиннадцать подобранных директором претендентов. Как и говорил Клаус, у каждого под руководством будут находиться по пять бойцов, выбирают по очереди. На каком-то-там этаже у Щ.И.Т.а целая тренировочная комната для подобных боёв. Фьюри хвалился — во всей своей полноте воссоздано несколько кварталов, почти тридцать домов. Коля слабо представлял, каких размеров должно быть такое помещение, но директор выглядел самоуверенно.
— А господа командиры по-нашему хоть понимают? — вдруг нахально подал голос третий в цепочке. Он был курчавым и черноглазым, стоял ровно, крепко и вид имел уверенный.
— Понимают-понимают, не боись, — в тон ему отозвался Ивушкин, начиная немного просыпаться. — А ты знаешь, что болтунов первыми косят?
— А пускай попадут сначала, — совершенно не растерялся парень, не смущенный ни официальной обстановкой, ни присутствием директора.
— Имя? — задумчиво поинтересовался Коля.
— Сэм Уитокер, сэр.
— Давай, Уитокер, оправдывай свой длинный язык, — Николай чуть усмехнулся и похлопал себя по бедру, намекая встать рядом, — Ягер, не возражаешь?
— На тебя похож, — дернул уголком губ тот, — я у себя такого не потерплю.
— Намекаешь на свою несостоятельность как командира? — подтрунил над ним Ивушкин.
— Оставлю разбираться с дисциплиной тебе, может, сам научишься, — не остался тот в долгу.
Пререкания проходили на английском, и многие в шеренге уже втихомолку улыбались. Напряжение, если такое и сковывало бойцов раньше, растворилось. Это позволило выбрать себе первого члена отряда и Ягеру: он приметил паренька, по-прежнему стоявшего спокойно и сдержанно. У него на лице не было написано никакого волнения, но он и не позволял себе расщедриться на улыбки в присутствии начальства.
Очередь перешла к Коле, и тот снова сделал выбор. Они быстро менялись местами, укомплектовывая свои команды, пока в конце не осталось трое. Два не настолько хорошо тренированных бойца и девушка лет двадцати четырех. Строгая на вид, она держала светлые волосы заплетёнными в тугой пучок, который натягивал кожу на лбу и висках.
Ягер признавал за собой довольно предвзятое отношение к женщинам и менять его не собирался. Война — мужское дело, а потому поощрять равенство в вопросе, которого и быть-то не могло, он не считал верным.
— Милочка, — позвал её Ивушкин между тем, — иди-ка ты ко мне.
Клаус проследил облегчение на её лице, мелькнувшее за маской собранности от того, что её выбрали, а не оставили на задворках, и фыркнул тихо, качнув головой. Да, весьма красива. Однако это не повод намеренно уменьшать боеспособность своего отряда. Сам он махнул рукой одному из двух оставшихся претендентов; второй исчез.
— Эй, Ягер, — весело, предвкушая хороший бой, окликнул его Ивушкин, — смотри не поддавайся на этот раз!
— В голову буду метить, — пообещал он, принимая вызов.
— Стреляете дротиками со слабым транквилизатором, — ворчливым тоном в сотый раз повторил Николас Фьюри, с беспокойством поглядывая на своих воспитанников. — Может, хоть это заставит вас со всей серьёзностью подойти к данному состязанию. Так, — он вздохнул, — у вас полчаса на обсуждения. Разошлись по комнатам в разные стороны.
***
— Ладно, — Николай длинно выдохнул и махнул рукой, — давайте все на позиции.
Ивушкин оглядел пятерых молодых людей, смотревших на него и, кажется, забыл всё английское из того, чему Наташа учила его. Он всё ещё держал переводчик под рукой на крайний случай, но надеялся, что тот не понадобится — не в этих условиях.
Черт, он в пехоте-то служил, может, недели полторы от силы, когда его первый танк подбили. И ничего, кроме правила «сначала вместе со всеми стреляй, потом вместе со всеми беги», оттуда не почерпнул.
Однако пять пар глаз выжидающе смотрели на него. Надо было начинать.
— Та-ак, — протянул он медленно, думая, с чего б начать. — Ребят, кто не знает, я Николай. К сожалению, у нас нет времени ни на знакомства, ни на притирки друг к другу. Я смутно представляю, что с этим вообще делать, поэтому вам надо сейчас быстро рассказать о своих слабых и сильных сторонах, договорились? Среди вас есть хороший снайпер? У нас пистолеты и одна винтовка, но, насколько понимаю, довольно убогая.
Все парни единодушно повернулись к девушке, которая едва-едва растянула губы в улыбке.
— Звать?
— Саша Ва…
Николай перебил её укоризненным взглядом.
— Саша, — понятливо исправилась та.
Он кивнул:
— Дальше…
Саша быстро забралась на второй этаж голого изнутри бетонного дома и принялась устанавливать и маскировать винтовку. Перед ней открывался обзор на две расходящиеся пустые центральные улицы. В воцарившейся тишине она была совершенно одна, но это нисколько не нервировало. Единственный вход она забаррикадировала, и сейчас этот этаж — едва ли не самое безопасное место на всём игровом поле. Саша чуть сдвинулась и наткнулась глазами на маленькую трещину в бетонной стене — след от прошлых тренировок других команд. Она осторожно тронула выемку, а после тряхнула головой и легко, привычно скользнула глазом к окуляру.
— Итак, что мы имеем? В первую очередь, цель: полное уничтожение врага.
— Командир, — прервал его Сэм. — Может, включите экран? Будет проще объяснять.
Он махнул рукой на висевший темный экран на стене. Ивушкин недовольно отвлёкся на секунду, даже не особо всматриваясь, и ткнул в лежавшую на столе бумажную карту и торопливо продолжил как ни в чём не бывало.
— Отсидеться в засаде тоже не выйдет, у нас временное ограничение в полчаса. Тем более, директор будет оценивать подвижность. Есть предложения?
— Очень много домов, — отметил Коди, крепкий и высокий парень с каким-то постоянным выражением сомнения и осторожности на лице. — Много мест для засады. Мы можем разбежаться по самым краям карты, окружить их и расстрелять.
— И так же легко они расстреляют нас по одиночке, — возразил Сэм.
— Может, всё же стоит оставить кого-то в тылу?
Николай качнул головой.
— Нет, нас с вами и так мало. В тылу останется наш снайпер. Это хотя бы будет полезно.
Ивушкин вдруг чуть прищурился, оглядел ребят, кивнул на одного из них, светлого и кучерявого:
— Ага, вот ты. Бегаешь быстро? Выбирай себе напарника. Будете нашей группой особого назначения.
Светлого и кучерявого парня звали Шон Трестен и теперь он застыл, совершенно не дыша. Рваные перебежки противников оборвались буквально в сорока сантиметрах, и отделяла их друг от друга теперь только холодная бетонная стена. «Немцев» было двое или трое.
«Ни в какие незапланированные бои не вступать, какой малочисленной ни была бы группа врага, это ясно? У вас своя, отдельная задача».
Шон неслышно перевёл дух, когда шаги возобновились, и враги стали отдаляться. Он сделал жест напарнику, и они тенями выскользнули из дома, двигаясь дальше по пустой улице.
— Сашка, тебе особое поручение, — поддел её Ивушкин, — ты идешь вот сюда, — он указал на дом, находящийся почти на самом краю территории. Выбор для винтовки был хорошим — чистый обзор на две улицы, откуда может прийти враг, да и своих видно, по большей части, подстраховать можно.
— А теперь мы с вами, — обратился он к оставшимся двоим. — Мы пойдем вместе, на небольшом отдалении, друг за другом, — Коля потыкал в постройки пальцем. — Пока команда «немцев» зайдет с юга и будет двигаться вверх по карте, мы зайдем с севера и успеем занять нужные позиции.
— Друг друга стараться держать в поле зрения, — напутствовал их Коля, глядя на приунывшие лица, — за ситуацией следить, на одном месте долго не находиться — сами всё это знаете, не маленькие. Под пули не кидаться, от пуль не бегать. Ясно? Тогда вперёд.
***
Оставить кого-то одного за спиной было рационально.
— Выжидай, — говорил Кевину Клаус, — если выдашь месторасположение, тут же его меняй.
Ягер чувствовал слабую атмосферу пренебрежения и недоверия вокруг себя, однако ему было невпервой восстанавливать дисциплину.
— Если хотите опозориться — пожалуйста, — повел плечом он, — или вы всё-таки чего-то стоите? Докажите мне.
Его слушали.
— На перекрестке, — сказал он, обращаясь к основной команде, — делимся на две группы; я пойду с первой, вторая уйдет вправо. Основная угроза — дома. «Русские» не будут ждать вас посреди улицы, как идиоты. Держитесь максимально внимательно. Вперёд.
Зазвучал сигнал начала. Отсчет пошёл.
Ягер проследил, как скрылась среди домов высокая фигура Кевина. Приказал отряду двигаться вперёд.
Кварталы были воссозданы мастерски. На земле изредка встречался даже бумажный и пластиковый сор. Стояли контейнеры для мусора, пустовали парковки, цвели невысокие пальмы в кадках. Не было только ветра, и это напоминало Клаусу о том, что битва не совсем настоящая, а пули в его магазине на самом деле дротики.
На пересечении дорог отряд, как и планировалось, разделился. Аарон Турсан, спокойный молодой человек, первый привлекший его внимание, повёл вторую группу на восток. Минут пять все продвигались молча, ни единого звука не упало на полотно напряженного воздуха: огляделся, скользнул за новое укрытие, затаился, прикрывая следующего. Медленно, но сравнительно безопасно.
Клаус поймал отблеск искусственного освещения на металле, перехватил за плечо рванувшегося было вперёд солдата и усадил его обратно. Прищурился. Выстрелил.
Судя по начавшейся ответной пальбе — мимо. Через пару секунд перестрелки неудобно устроившийся сосед Ягера попал под дротик и выпал из укрытия. Выстрелы из засады не прекратились полностью, но стали реже — солдат отходил, меняя позицию. Ягер знаком приказал своему бойцу мониторить его, а сам перебежал улицу и спрятался за другим углом. Поймают, никуда не денется.
За углом открылся хороший вид на тыловую сторону ряда домов, но самого «русского» не было. А буквально через несколько секунд выяснилось, почему.
Человек Ивушкина пересек бегом оставшиеся фасады домов и выскочил на дорогу, наверняка играя приманку. Второй боец Клауса решил воспользовался легкой возможностью и, аккуратно выглянув из-за угла дома и присев, «убил» его. Однако, — Ягер прищурился с раздражением: приманка, как она есть, — тут же покосился и рухнул на бок.
«Снайпер».
***
Льюис чувствовал дрожь, пробегавшую по позвоночнику от каждого неожиданного шороха. Конечно, это была далеко не первая его около-боевая тренировка, но он нервничал, как на первой. Зачем же ему тогда было пытаться пробраться в военную организацию? Он и сам не знал. Но работа в Щ.И.Т.е виделась чем-то совершенно необычным и секретно-захватывающим, а сам Льюис был человеком упрямым и принципиальным: хочу — добьюсь. Кроме того, материальное состояние позволяло, и отец одобрял, считая работу в Щ.И.Т.е довольно престижной.
И вот теперь он шёл по воссозданному кварталу, выполняя задание под началом какого-то появившегося из воздуха немца старой закалки.
Льюис сглотнул и за пару шагов перебежал в новое укрытие, поближе к Аарону, бывшему впереди. Они мелькали между домами, осматривали улицу и уходили обратно в проулки, чтобы через пару домов повторить всё снова. Примерно семь минут назад прогремели выстрелы с северо-запада; у них самих было пока тихо.
Когда до конца ряда зданий осталось два дома, Аарон знаком остановил их двойку под укрытием бетонного угла и расположенной тут же кадки с пальмой, поймал взгляд напарника и указал куда-то на два часа.
Льюис от желания увидеть врага даже прищурился. Выждал время, скользнул к Аарону за угол и шепнул:
— Это… Сэм, да?
— Ага, кажется, он.
Он вскинул винтовку.
И тут в металлический столб, расположенный буквально в пятнадцати сантиметрах от головы Аарона, врезался дротик, заставляя их обоих крупно вздрогнуть. Льюис тут же пригнулся и поспешил присесть, приникая спиной к стене; оглянулся на напарника, сделавшего то же самое, но пока не спешившего менять убежище.
— Ты сам с этим разберешься? — вдруг уточнил Аарон, имея в виду засевшего за домом Сэма.
— Ч-чего? — сглотнул Льюис.
— Я снайпера засек. На северо-востоке, примерно через шесть домов. Оттуда выстрел.
— Саша?
— Похоже на неё.
Лью только вздохнул, облизал пересохшие губы и кивнул.
Аарон легко кивнул в ответ, развернулся, тут же пригнулся и побежал, наверняка планируя обойти пару домов и подобраться к вражескому снайперу сбоку. Ему оставалось только пожелать удачи.
Льюис мотнул головой, приходя в себя, и перевёл взгляд на Сэма. С придурком надо было что-то решать.
Он выглянул из укрытия. Того на месте уже не было: услышал выстрел и сменил позицию. Вот же чёрт. Лью, выдохнув, перебежал за соседний угол, а потом рывком пересек дорогу. Выглянул из-за дома, снова перебежал. И нашёл его.
Сэм быстро менял укрытия, поглядывая по сторонам, но пока не замечая врага. Стоило только Лью вскинуть пистолет и прицелиться, «русский» оглянулся и тут же выстрелил, но чудом промазал; выстрелил снова. Лью спрятался и ругнулся под нос. Подумав, стал обходить дом, но не с той стороны, с которой Сэм точно ждал его, а ринулся прямо в противоположную, что было медленнее. Быстро прошёлся вдоль нескольких тихих домов, внимательно оглядываясь и, не выдавая себя ни единым шорохом, нашёл глазами противника. Тот напряженно оглядывался, ожидая какой-либо пакости. Не желая раскрыть себя, Льюис присел за углом и выстрелил на выдохе.
Фигура впереди пошатнулась и без вскрика упала плашмя. Льюис с облегчением выдохнул, роняя голову на стену на пару секунд.
И тут же услышал шаги. Вскинулся и наткнулся на уставившееся на него дуло пистолета. Ему показалось, что он не уловил даже звука выстрела.
***
Ивушкин перевел дух, поглядев на упавшее тело «немца». Покосился на Сэма.
Ситуация была не самая плохая: он лишился как минимум двоих, когда Ягер — троих. Это, конечно, ничуть не определяло исход сражения, ведь люди Николая были разбросаны по всему полю, и собрать их вряд ли бы вышло. А в данном квадрате он вообще остался один.
Со стороны Саши вдруг послышались выстрелы: один, второй, третий, — почти одновременно, и вдруг всё затихло.
«Кажется, сняли нашего снайпера», — удрученно решил Коля и вздохнул.
И резко, но ожидаемо — единственный сухой щелчок из самого начала поля — его группа особого назначения пришила немецкий резерв.
—… Будете нашей группой особого назначения.
— Что это значит? — удивленно скосил на него глаза солдат.
Ивушкин усмехнулся:
— Сейчас расскажу, — пообещал он. — Зная этого фри… э, в смысле уважаемого господина Ягера, как и ты, парень, он захочет перестраховаться. Это логично, да? Первое желание — сохранить кого-нибудь в тылу, резерв, на случай, если основную команду разобьют. Однако так он ослабляет основной отряд, а потому больше одного-двоих в тылу не останется. Ваша задача — найти этот резерв и избавиться от него. На словах просто, — качнул головой Коля, — на деле сложнее.
Он наклонился к карте и внимательно рассмотрел её.
— Вы пойдете по самому краю территории, под прикрытием домов, — протянул он, ведя пальцем по маршруту. На карте вились многочисленные улицы. — Вначале мы вас прикроем, конечно. Но дальше сами.
— Да, сэр.
***
Ягер оглянулся на звук выстрела, совсем рядом, буквально через пару домов. Подобрался, аккуратно скользнул туда, приближаясь.
Тихие шаги: из проулка, крадучись, двое «русских». Обошли их по периметру, иначе мимо отрядов было бы не пробраться. Надо было предусмотреть это. Теперь исправлять.
Клаус прислонился спиной к стене, сполз на корточки и осторожно выглянул. Последовательно взял на мушку крайнюю долговязую фигуру, выстрелил. Мягко ушёл из зоны видимости, без спешки пересёк несколько домов, меняя позицию и оказываясь вне зоны видимости находящегося в взвинченном состоянии оставшегося бойца. И плавно выстрелил снова.
***
«Вот же ж черт», — мысленно протянул Коля, уловив сначала несколько четких выстрелов со стороны Саши, а затем — от предполагаемо уничтоженного врага на юге.
Николаю подумалось, что его зеленые бойцы не заметили второго «резерва», страхующего первый, а выстрелы означали их перебранку. Оставалось лишь надеяться на их удачливость.
Снайпер молчал: скорее всего, его уже не было. Как бы он сам не остался последним. Было так же интересно, где лазал Ягер; не пристрелили ли его уже.
Поле молчало, секунды текли. Нужно было двигаться вперед.
Он вылез из укрытия и на полусогнутых пошёл вдоль стены. Открытая улица, тишина и пустота. Ни шороха.
И вдруг — мелькнувшая тень в ряду домов напротив. Ивушкин немедля выстрелил и быстро ушёл в сторону. Судя по всему — не попал. Он тут же рванул вдоль дома, прижался к смежной стене, и отчетливо уловил цоканье дротика там, где был пару мгновений назад. Николай принялся обходить ряд зданий, присел на корточки и осторожно высунул нос наружу. Рядом тут же ударил дротик.
— Да твою ж мать, — дернулся обратно Коля.
Точно гребаный фриц. Только эта гадина так могла.
Он выждал немного времени, поднял маленький камешек и, размахнувшись, швырнул его в противоположную сторону, тут же выскакивая и перемещаясь за стоявшее в метре от дома черное авто. Перевел дыхание.
И, подавляя прерывистый вздох, услышал тихий шорох шагов. Те приближались, мягко ступая всё ближе и ближе. Ивушкин приготовился стрелять, положил палец на курок, медленно переместился к краю машины. Когда враг подошел совсем близко, Коля выглянул из-за дальнего бока машины, выбрасывая вперед пистолет.
Там было пусто.
Он быстро развернулся — Клаус, улыбаясь, стоял в трех шагах от него и целился из пистолета.
— Бах, — выдохнул он, но не выстрелил. — Я выиграл.
— Сукин ты ж сын, — беззлобно выдохнул тот, пытаясь успокоить начавшую активно развиваться тахикардию.
Ягер только усмехнулся довольно.
Через пять секунд зазвучал сигнал окончания игры.
***
— Это… довольно занимательно, — проговорил Николас Фьюри с небольшой задержкой, не отрываясь от экрана. — Напомни-ка мне, сколько они знакомы?
— По известным нам данным, — с расстановкой произнесла Хилл, — впервые пересеклись в бою, через три года — в концлагере, где контакт продолжался примерно около месяца…
— Изучили друг друга, — усмехнулся директор, — надо как-нибудь поставить их в пару. Это обещает быть интересно. Объявляй завершение.
— Да, сэр, — кивнула Мария.
Послышался сигнал.
========== Глава 8 ==========
Работа, выпавшая на долю Ягера, особенно ввиду его… особенной ситуации, выходных не предполагала. Однако они негласно, как запаздывающие хорошие вести, приходили сами.
Первый такой «условный выходной» вышел на конец июня, примерно через два месяца после начала его «исправительной службы».
Клаус даже мысленно запнулся об эти злополучные два слова, что так его раздражали. Как человек, так и не успевший прочувствовать горечь народного поражения, вакханалии, царившей накануне и после падения системы, душевного опустошения и бессильной ярости, а только после узнавший обо всём из исторических источников, он испытывал по этому поводу смешанные чувства недоверия, потерянности и обособленности от произошедшего.
Для него война была событием недельной давности. Он отчётливо помнил тесноту танка и оглушающие выстрелы пушки. Закрывая глаза, мог фантомно ощущать скрипящую форму на теле, давление фуражки на лоб, камни и осколки разрушенных зданий под берцами. Для него всё это так и осталось незаконченным, обрезанным, замершим в сознании в статическом положении. И никакие источники и воспоминания участников событий, теперь уже седых, сморщенных стариков, которые были одного года рождения с самим Ягером, не могли убедить его.
Те два злополучных слова, которыми Фьюри обозвал его службу в Щ.И.Т.е, по ощущениям, преследовали только цель принизить и напомнить о положении победителя и побежденного; по факту же работа мало чем отличалась от той, к которой привык Клаус: постоянные вылазки и операции, бумажная волокита и отчеты, тренировки и контроль сверху.
Ничем не отличалась, честное слово.
Разве только привычной «Пантеры» под рукой не было. Без неё он часто ощущал себя безоружным во время операций их отряда. На скорую руку сколоченная команда заслуживала отдельного комментария. С одной стороны, своей неопытностью она сильно напоминала солдат Ягера. Однако с другой…
Это были совершенно чужие люди, в которых Клаус не видел ничего общего не только с собой, — чему уж тут удивляться — но и между ними самими. Это было постоянное соперничество, какая-то обособленность людей друг от друга, и Ягер, как ни старался, не мог объединить их. Оставалась только маленькая надежда, что проблема заключалась в коротком сроке совместной работы, и позже станет лучше.
Он с тоской вспоминал своих людей, вверявших ему свои жизни и выступавших под его началом. Простые солдаты всегда были ближе ему, чем люди собственного положения; Клаус не искал у начальников одобрения или покровительства, не пытался взобраться выше, чем ему выпадало. Он просто делал то, что ему приказывали: делал ответственно и основательно. За это-то снискал уважение и любовь своих солдат, компании которых не чурался.
Ягер вздохнул. На самом деле, всё, конечно, было сложнее: случались и конфликты со своими людьми, и прикрикивать на них приходилось постоянно, но теперь, в сравнении с настоящим, прошлое казалось ему более приближенным к идеалу.
Впрочем, это уже детали. А важно было то, что сегодня раньше срока успешно окончилась совместная миссия оперативников Щ.И.Т.а с его непристрелянным отрядом, и в награду за прошедшие без осложнений действия их всех распустили на отдых. И вот начало второго дня, а он уже почти дома.
В квартире пусто — Ивушкин наверняка на своих курсах переквалификации в здании Щ.И.Т.а. Первым делом Клаус тут же направился в душ, с наслаждением смывая с себя пот и пыль мощной струей горячей воды, переоделся в домашнее, помыл обувь, убрал её, заглянул в комнату, отмечая одежду Николая в вещевой корзине, добавил свою и поставил стирку. Заглянул между делом в холодильник, организовал себе по-быстрому обед из вареной картошки и нескольких кусочков мяса.
Что определенно вызывало удивление у Клауса — так это технологии. В душе падкий на нововведения в военной промышленности, он с интересом изучил все предоставленные организацией бытовые приборы, которые, как оказалось, являлись теперь типичными и зачастую доступными для любого человека. Однако, пользуясь приспособлениями для облегчения хозяйственных забот, он парадоксально не доверял аппаратам для переговоров, беспроводным телефонам в частности, и старался минимизировать своё пользование ими.
Информацию он предпочитал хранить на бумажных носителях, в дневниках и записных книжках, к которым тоже испытывал сильную тягу, а их складывал, не запирая, в ящике стола, зная, что Ивушкин вряд ли воспылает к ним интересом, ведь Николай, хоть и делал начальные шаги в изучении немецкого, занимался этим нехотя и совершенно бессистемно.
Через некоторое время Ягера сморил сон. Открыв глаза примерно через два с половиной часа, он принялся за свои обязанности по хозяйству, разделённые с Николаем. Стоило отдать тому должное, еда в доме всегда была, иногда необычная, но всегда съедобная и сытная. Иногда Клаус с усмешкой замечал попытки Коли навести порядок в доме: наивные и поверхностные попытки, к слову.
Закончив, он решил заняться русским языком, грамматика которого упорно ему не давалась. Возникала даже мысль обратиться за объяснениями к Ивушкину, но, вздыхая, Ягер раз за разом отказывался от этой идеи: русский оставался удивительно несведущим в основах и зачастую на вопрос «почему?» отвечал «ну, потому что так», что, конечно, не исчерпывало интереса немца к проблеме.
Ивушкин загремел ключом в замочной скважине около шести, потом неловко отрывисто постучал. Кивнул Клаусу в качестве приветствия, окинув его удивленным взглядом. Вошёл в квартиру, тут же бросая ключи на тумбу, а обувь — под неё, широкими шагами прошёл в ванну. Клаус вернулся к себе и снова взялся за справочник, улавливая сначала шум воды, потом — громыхание кастрюль и писк микроволновой печи, звяканье посуды.
Через пятнадцать минут Николай заглянул к нему:
— Ты сегодня рано, — начал он на английском с жутким акцентом, будто пытался подстроить чужие слова под русское произношение.
Вынужденные жизнь бок о бок с носителями языка, они оба довольно быстро выучили разговорную его составляющую, и она стала неким мостом понимания между ними: переводчики наконец были убраны прочь.
— Быстро окончилась миссия, — кивнул Клаус, откладывая книгу и долгим изучающим взглядом упираясь в русского, который, привычно облокотясь на косяк, так и не пересек порога комнаты.
— Погода хорошая, — заметил Коля, поглядывая на него не то неловко, не то отстраненно. — Есть предложение проветрить голову.
— Вполне неплохое предложение.
Ягер едва слышно хмыкнул, чуть растягивая губы в улыбке.
На улице было жарко, но не душно; прошедший рано утром дождь проредил воздух и прибил к земле пыль и вонь машин. Было много людей, и каждый второй почитал своим долгом оглянуться на Клауса и пристально рассмотреть изуродованную шрамами половину лица. Он сначала держался уверенно и спокойно, но вскоре постоянное внимание надоело ему. Коля, часто кидавший на него обеспокоенные взгляды, всё норовил выбрать тропу побезлюднее, и в конце-концов они вышли к окраинам парка.
К вечеру становилось прохладнее и дышалось легче. Тёзки шли молча, выдерживая между собой небольшое, но красноречивое расстояние и иногда косо поглядывая друг на друга.
— Как работа? — вдруг спросил Коля, глядя перед собой.
Ягер моргнул, сгоняя сонливую отрешенность.
— Мало отличается от старой, — наконец произнес он, вызывая улыбку у собеседника.
— Да уж, — пробормотал тот, — та же военка. Только американская. Ты до этого был в Америке?
Клаус, не раздумывая, отрицательно качнул головой. Когда б ему?..
— И я не был, — признал Ивушкин, — может, поэтому всё такое…
— Какое? — уцепился немец.
— Странное, — после минутного молчания выдал Николай, — чужое. Враждебное, может даже. Я один это чувствую?
Клаус понимающе глянул на него и не ответил: и так ясно.
— Ты Стива видел? — снова заговорил Ивушкин, — который Капитан Америки или как его там называют. Вроде же союзник, тоже с вами воевал, — Ягер на это чуть приподнял брови, намекая на нарушение нейтральной зоны общения. — А всё равно он другой, — не обращая на чужую мимику внимания, закончил Коля.
— Думаю, всё же дело в геолокации, — задумчиво отметил Клаус, чуть поджимая губы и щуря глаза на солнце. — Вполне логично, что чужая страна, к тому же, в ином времени, будет непохожа на то, к чему ты привык. Разве это не очевидно? Неужели ты думал, что здесь будет как в твоём Союзе?
Ивушкин с досадой выдохнул:
— Душно тут. Дыхание перебивает.
— Лето, — качнул плечом немец, — жара спадёт, будет легче.
Николай покосился на него и поймал спокойный, умный взгляд. Конечно, он всё понял, но во избежание неприятностей решил отговориться.
Ивушкин длинно выдохнул, потирая глаза ребром ладони.
— Чёрт с тобой, — беззлобно выдал он наконец.
Клаус смешливо фыркнул.
— Больше всего сейчас скучаю по тридцать-четверке, — неожиданно даже для себя вдруг выдохнул Коля.
— Понимаю, — протянул немец, — мир слишком большой без танковых стен.
— И такой яркий, — подхватил русский. — А ещё не хватает этого чудесного запаха солярки и пыли.
— Забыл про пороховую гарь.
— Вши…
— О мой бог, Николай, об этих демонах я точно не скучаю! — Клаус смеялся глазами, пытаясь сохранять возмущенное выражение лица.
— Затекших ног и спины, — продолжал Ивушкин.
— Духоты и пота, заливающего глаза…
— Вечно рассеченного от резких торможений лба…
Николай не выдержал и после своих слов прыснул со смеху, пуская по вискам и скулам сотни морщинок. Успокоившись, отдышался, видя, как, по своему обыкновению, с мягким прищуром смотрит на него немец. На душе стало немного легче, но в то же время — грустнее.
***
Весна пришла дождливой и хмурой, и, насколько Ивушкин мог припомнить, она оказалась самой тоскливой из всех, что были тут до неё. Быстро и насыщенно, лениво и медленно, но пять лет минули в одночасье, обернувшись самым слякотным апрелем.
Николай открыл глаза, оставаясь лежать в постели без движений. В стекло пятого этажа бил дождь. Мерный стук капель приводил в состояние меланхолии, затягивал глубже в мысли, но не усыплял, как это обычно бывало.
Нельзя сказать, что в Щ.И.Т.е он праздно проводил будни. Николай сам настоял на том, чтобы пройти дополнительные профессиональные курсы, и с тех пор на официальной основе часто устраивал будущим сотрудникам организации практические упражнения: планировал тактические игры, отрабатывал приемы командной работы — в общем, издевался над ученичками, как того желало изнывающее от скуки сердце.
Иногда он напрашивался и в антитеррористические или другие специальные операции, куда его сначала с неохотой, с подсказок Фьюри, а потом все активнее принимали. Николай обрастал дружескими связями, доводил до идеала разговорный американский, как можно насыщеннее проводил дни — и все равно оставался одиноким и чужим для этих людей человеком.
Он часто поглядывал на перманентно уставшего Клауса, возвращавшегося с работы. Тот тоже не выглядел довольным жизнью. Немцу, впрочем, и не положено было, все же исправительные работы, однако иной наслаждался бы и профессиональной компанией, и возможностью остаться в военной сфере, и умным, хоть и иностранным начальством.
Ягер не наслаждался. Часто он подсаживался к Коле и телевизору, совершенно не выказывая желания предъявить претензии на пульт или передачу, и просто молча сидел рядом. И Ивушкин отчего-то чувствовал, что понимает его. Атмосфера, царившая в Щ.И.Т.е по отношению к фрицу, не изменилась ни на йоту после первого впечатления. Конечно, многие, например, добровольцы из их показательной тренировки, которые после составили основной костяк отряда Ягера, уважали его за мастерство и тактический склад ума, но основная часть работников продолжала по-прежнему посылать неприязненные взгляды в спину. Но больше всего наверняка угнетала атмосфера рабочего места, где он так и не стал «своим». И, сидя вечерами бок о бок с Колей, Клаус отдыхал в самом спокойном для него обществе.
Сам Николай давно перегорел к нему. Нет, дело не в том, что он забыл все беды, что принес враг их стране, — не забыл, и никогда не забудет. Но сам Клаус уже не был тем, кто тогда пересек границу Союза. Да и не ассоциировался он больше с войной, хоть от него и продолжало нести порохом и кровью, а в ящике своего стола, под кипой документов, как самое настоящее сокровище, держал он единственную оставшуюся медаль «За ранение».
В мыслях Ивушкина Клаус теперь ощущался другим: усталым, замученным выплатой долга, спокойным и молчаливым, оживающим во время их разговоров и азартным — в соревнованиях. Такой Ягер был, признаться, больше по нраву Коле — он намного сильнее походил на человека.
На самого Ивушкина.
С ним можно было говорить о чём угодно, желательно лишь обходить старые темы. Клаус пытался восполнить свои пробелы в истории, искусстве и литературе, много читал. Однако он также много пропадал и на миссиях, иногда исчезая на несколько суток.
Сейчас его тоже в доме не было: комнаты погрузились в тишину, и разбивал её только мерный стук дождя по стеклу.
Тишина больше не угнетала, как раньше. Казалось, Ивушкин к ней просто привык. Ему откровенно не хватало общности, большой компании; он часто выпивал и гулял с вояками Щ.И.Т.а, не желая походить на унылого Капитана Америку, национального героя, который даже нажраться как свинья не мог.
Сам Стив, казалось, так и не очнулся после льдов. Ивушкин ужасно не хотел утонуть в той реке в Чехословакии.
Он решительно поднялся: вот только сопли разводить не пристало.
Можно было бы сварганить чего вкусного. Макароны по-флотски, хотя б.
Проходя мимо корзины грязного белья, он невольно поглядел на небольшую кучку, едва приближающуюся к трети ведра. Клаус не позволял себе доводить даже до такого. Ивушкин фыркнул, сорвал сегодняшнюю рубашку со спинки стула и с размаха запустил туда.
Доваривая макароны и планируя по-быстрому перемешать их с мясными консервами и не напрягаться, он испытывал то чувство облегчения, которое всегда находило на него, стоило заняться чем-то знакомым из прошлой жизни. Вызывали его иногда виденные раньше вещи или запахи, звуки посылали дрожь по телу.
Часть его до сих пор не могла поверить, что война закончилась.
Коля рассуждал о предметах быта, которые, хоть и были удобными, почти не вызывали восторга, когда в замочную скважину снаружи не с первой попытки попал ключ.
(Ивушкин специально закрывался по вечерам, если был шанс, что Ягер вернётся домой посреди ночи: не просыпаться же из-за него)
Коля, перекинув полотенце через плечо, как заправская хозяйка, вышел в коридор и прислонился к косяку.
Немец, буквально убитый морально, не видя ничего, машинально разувался и стягивал куртку. Он хотел было по своей привычке пойти и сразу вымыть обувь, но оступился, с грохотом выпуская грязную пару из рук, и растянулся бы на полу, если бы Коля не подхватил его.
— О-о, — протянул он, со слабой жалостью оглядывая Ягера, — да ты, товарищ, совсем на ногах не стоишь.
И он потащил его, даже никак не отреагировавшего на обращение, в комнату. Повалил на кровать, вытряхнул из штанов и рубашки, натянул тонкое одеяло до подбородка и приказал:
— Спи.
Немец на секунду глянул на него серым мутным взглядом и тут же отключился.
***
Был вечер того же дня. Из-за облаков стемнело рано, и уже в начале шестого можно было со всей уверенностью включать электрическое освещение. Коля этого не сделал, только отыскал специально купленные на экстренные ситуации, вроде отключения света, самые простые восковые свечки, поставил одну из них в высокий стакан, налил себе чаю и принялся наблюдать.
Огонек трепетал, махонький, пугливый. Но, едва окрепнув, запылал ровно, хоть и не слишком ярко, пуская по комнате волнистые тени. Так мирно и успокаивающе было смотреть на этот язычок пламени, что Коля, не выдержав, лег головой на стол, подложив руки под щёку.
В коридоре раздались по-стариковски шаркающие шаги, и на кухню вошёл Клаус, зябко кутаясь в простынь. Его явно морозило.
— Что ты делаешь? — сиплым со сна голосом негромко спросил он на русском с едва заметным акцентом.
Ивушкин, не глядя на него, чуть-чуть улыбнулся:
— А на что похоже?
— На медитацию, — подумав, ответил тот.
— Вот считай, что это она и есть.
— А на самом деле?
— А на деле… — Коля слегда пожал плечами, весь расслабленный и растекшийся по столу. Клаус, подумав, сел напротив. — Не знаю. Просто вдруг захотелось так сделать. Тебе долго ещё осталось?
Вопрос относился к вынужденной службе в Щ.И.Т.е, и оба прекрасно понимали это.
— Примерно полторы недели, — подумав, произнес немец.
Услышав спасительные цифры, Ивушкин даже поднял голову, оживая на глазах.
— Ну наконец-то, — проворчал он с облегчением, переводя взгляд на Клауса.
Выглядел тот откровенно потрёпанным: взбитые после сна отросшие волосы, темневшие от бликов свечи шрамы на правой половине лица, углубившиеся морщины на лбу и синяки под глазами, заострившиеся скулы. Николай вздохнул, поднялся и, не включая основного света, положил ему большую порцию макарон. Ягер встретил её голодными глазами.
— Два дня ничего не ел, — признался он чуть позже, вычищая тарелку до конца, — всё гоняли террористов Гидры по городам, пока наконец не прижали. Думал, не дойду, там и свалюсь.
— Дошёл же как-то, — неопределенно качнул головой Николай, со скрытым удовлетворением наблюдая, как Ягер жадно глотал его еду.
— Потому что было куда, — невнятно выговорил тот.
Ивушкин задумчиво оглядел его, жёлто-чёрного в свете свечи:
— А что потом?
— Что? — переспросил Клаус, глядя на него снова загоревшимися, живыми кристальными голубыми глазами.
— После того, как ты закончишь… службу. Планы есть?
Ягер вдруг нервно покосился на него, облизал губы, собрался с силами и решительно сказал:
— Я… думал предложить тебе не расходиться.
Ивушкин украдкой выдохнул: он очень надеялся, что эту фразу не придётся произносить ему. Зато теперь можно было с умеренным объемом нахальности повести плечами и выдать:
— Ну-у, думаю, это не самая плохая идея.
Клаус кивнул, не отводя от него глаз. Коля поспешно заметил:
— Только уедем из Америки. Видеть её уже не могу, хуже горькой редьки надоела.
Ягер, к вящему удовольствию понявший смысл фразы, только фыркнул со смеху и поспешно закивал.
— Хочу найти потомков сестры, — сам от себя не ожидая, вдруг признался он. — Если кто вообще есть.
— Хорошая идея, — оценил Николай, — а потом мотнём в эту новую Россию. Хочу понять, так ли она не похожа на старую. Может, осталось хоть чт…
Он оборвал себя. Этому стоило оставаться внутри. Однако немец лишь поглядел на него понимающе и не стал ничего говорить.
Помолчали. Наконец, будто убедив себя в чём-то, Клаус рывком поднялся с места и подошёл ближе, замирая перед Колей, присел перед ним на корточки, оказываясь на одном уровне. Ивушкин только удивленно уставился на него.
— Николай, — официально начал он, — я давно должен был попросить у тебя прощение за действия свои и своего народа. Мы принесли твоему немало горя и…
— Просто замолчи, — резко оборвал его Николай, в тот же миг становясь серьёзным. — Войну я не забуду; просто не смогу, хоть и был на фронте всего полгода. Система ваша тоже не достойна прощения. Народ уже свое отстрадал. Ты же…
Клаус опустил глаза, однако быстро восстановил зрительный контакт.
— Ты же моё прощение давно заслужил, иначе бы я на шаг к тебе не приблизился и руки не подал. Не систему, но тебя я смогу простить. Услышал меня?
Ягер улыбнулся, пряча губы в тенях, отбрасываемых свечой.
— Весьма четко услышал, — с легкой насмешкой отозвался он, заметно расслабляясь и опираясь локтями о колени. — Знаешь, что мы сделаем первое, когда эти полторы недели закончатся? Заберем мой сапог с моими же наградами из-под того камня в Йосемите.
Вспомнив о «кладе», Ивушкин звонко прыснул со смеху, теряя вмиг весь настрой:
— Надеюсь, металл там не заржавел за всё это время. Боюсь, дорогой мой товарищ, они уже вросли в тот камень.
Ягер в показном раздражении потер лоб.
— Это была твоя идея, — проворчал он.
— Клаус, — вдруг серьёзно позвал Коля, вынуждая прекратить паясничать и обратить на себя внимание, — у меня к тебе есть один особый приказ, последний. Не смей, слышишь, не смей за эти полторы недели сдохнуть.
— Раз на кону шанс спасения моих наград, как я могу? — чуть усмехаясь и приподнимая брови, шутливо спросил тот, а глаза прожигали в Ивушкине огромную дыру, будто говоря:
«Не думай, что сможешь так легко отделаться от меня».
Последние комментарии
1 день 10 часов назад
1 день 15 часов назад
1 день 16 часов назад
1 день 18 часов назад
1 день 19 часов назад
1 день 20 часов назад