Неслучайные сестры [Ирина Васильевна Василькова] (fb2) читать постранично, страница - 2

веры. Как говорил отец Александр: «Эти перегородки до неба не доходят».

Точнее и достойнее путеводителя по жизни, нежели Христовы заповеди, не знаю.

3. Считаете ли Вы, что мир катится к стандартизации и отсутствию индивидуальности?

Внешний мир, возможно, и катится, но индивидуальность всегда прочнее и упорнее, чем внешний общий мир. Она ему противостоит — и победоносно.

4. Какую музыку Вы любите?

Люблю классику. Моцарта, Шопена, Глинку, Рахманинова. Музыка, кстати (см. 1-й вопрос), тоже способна мощно и иррационально вдруг настроить меня на стихи.

5. Ваше любимое литературное направление?

Акмеизм, конечно. Мне очень близки основы этого великого и последнего течения в рамках Серебряного века — своей приверженностью к земной детали, оттолкнувшись от которой можно высоко взлететь в небо. Я была счастлива в непростой и трудоемкой работе над антологией «АКМЭ. Библиотека студента. Стихи. Манифесты. Статьи. Заметки. Мемуары», которую составляла несколько лет (М., «Московский рабочий», 1997).

6. Как Вы относитесь к нетрадиционному оформлению стихотворений (графически)?

Спокойно. Сама в таком «нетрадиционном оформлении» никогда необходимости не испытывала. Но если я вижу, что поэту, например, мешают знаки препинания и он от них отказывается, — то я вполне уважаю его выбор.

7. В одном из своих стихотворений Вы пишете:

Часто ли Вы ощущаете, что находитесь в скорлупе, и как Вам удается выбираться из-под нее? Помогает ли Вам кто-нибудь ее расколупать или Вам проще делать это самой?

Интересный вопрос. Это стихотворение раннее, 30-летней давности. Я тогда была очень скована, застенчива, страдала от разницы меж «внешним» и «внутренним». Еще раньше, лет в 20, я написала: «Ненавижу свою оболочку. / Понимаю, что, как ни смотри, / видно черную зимнюю почку, / но не слабую зелень внутри…». Или еще: «О, где ты, дорога прямая, / от внутренней сути до внешней?».

Но впоследствии я так раскрепостилась, что можно утверждать: оболочка, скорлупа, загородка разбита в осколки. Теперь я порою даже тоскую по прежней закрытости, хочу стать снова сдержанней, но… Скорлупа обратно не нарастает.

Такая вот личная метафизика природы.

8. Мечтаете ли Вы, чтобы все люди вокруг были хорошими?

Нет, так наивно я уже давно не мечтаю. Не утопистка. Скорее, я мечтаю теперь, чтобы люди научились понимать и прощать друг друга в связи с неизбежной «нехорошестью».

9. Кажется ли Вам, что творчество Виталия Пуханова двойственно?

Что наряду с потрясающими вещами вроде «Нет сумрака под небесами…» там появляется чистой воды издевательство над словом?

Виталий Пуханов представляется мне хорошим, серьезным поэтом. Издевательство над словом? Нет. Скорее — боль, традиционное слово или порядок слов корежащая.

10. Какие приемы, кроме портрета, Вы любите?

Портрет — не прием, а, условно говоря, жанр… Люблю в поэзии автопортрет, который выражает нечто большее, нежели частное, отдельное «я», и даже автошарж.

11. Какое место занимает в литературе психологизм?

Психологизм и самоанализ (в какой бы форме они ни выражались) — основа серьезной словесности.

12. Ваше отношение к театру?

Отношение к театру несколько раз трансформировалось по ходу жизни. В юности я с ума сходила от любви к театру Товстоногова и к театру Эфроса. И там, и там посмотрела все спектакли, а к Эфросу в Ленком мне даже в середине 60-х посчастливилось ходить на репетиции.

Потом подолгу от театра совсем отходила…

Кстати, временами меня очень даже тянуло (и до сих пор тянет) в цирк: трагическая клоунада, яркость красок и жестов, одухотворенный риск, укрощение хищных зверей…

Сейчас я от театра, увы, далека — хожу от раза к разу, если кто пригласит.

13. Ваше отношение к Набокову?

Набоков — огромный талант. Моя любимая у него вещь, таинственная и глубокая, — это роман «Защита Лужина» (вот где тот самый психологизм!).

Из стихов самое любимое — «Расстрел» («Бывают ночи: только лягу…») с потрясающим финалом: «Россия, звезды, ночь расстрела/ и весь в черемухе овраг!».

14. Ваше отношение к нормам в современной литературе?

Норма (тем паче в литературе) — вещь условная и подвижная.

Все хорошо, что раскрывает замысел.

И все же матерщину и порнографию душа моя не вполне жалует, — хотя я отнюдь не ханжа!

15. Играет ли для Вас большую роль признание общественности?

Увы, да. С сожалением констатирую: когда замечают и хвалят, — самооценка моя повышается. Хотя мне бы хотелось быть совсем независимой от внешних знаков моды и поощрения. «Ты сам свой высший суд…»

16. Считаете ли Вы нужным экспериментировать в поэзии?

Специально — нет. Не ставлю перед собою такой рациональной задачи. Хотя мои читатели и критики говорят, что с годами Муза моя стала ближе к авангардизму, что они слышат