Далече от брегов Невы [Марианна Яковлевна Басина] (fb2) читать постранично, страница - 3

необыкновенную… Его ум вызывал удивление, но характер его, кажется, ускользнул от взора наставников. Он вступил в свет сильный пламенным воображением, но слабый полным отсутствием тех внутренних чувств, которые служат заменою принципов, пока опыт не успеет дать нам истинного воспитания. Нет той крайности, в которую бы не впадал этот несчастный молодой человек, как нет и того совершенства, которого не мог бы он достигнуть высоким превосходством своих дарований… Несколько поэтических пиес, в особенности же ода на вольность, обратили на Пушкина внимание правительства. При величайших красотах замысла и стиля его стихотворение свидетельствует об опасных принципах… Удалив Пушкина на некоторое время из Петербурга, доставив ему занятия и окружив его добрыми примерами, можно сделать из него прекрасного слугу государства или, по крайней мере, первоклассного писателя…

Судьба его будет зависеть от ваших добрых советов».

Письмо ничем не напоминало те официальные бумаги, которые Инзов привык получать от своего начальства.

Под письмом стояла подпись статс-секретаря Коллегии иностранных дел графа Нессельроде.

Но, как сразу понял Инзов, исходило оно от другого статс-секретаря — проницательного, умного графа Каподистрии, приятеля Карамзина, хорошо знавшего и стихи и обстоятельства жизни Пушкина.

Нессельроде же плохо знал русский язык. Русских стихов он не знал вовсе и не мог бы так тонко и сочувственно судить о Пушкине.

Письмо Каподистрии Инзов перечитал дважды. Оно наводило на размышления.

«Исполненный горестей в продолжении всего своего детства…» У Инзова тоже было невесёлое детство. Он воспитывался в чужом доме и никогда не видел родительской ласки.

Через несколько дней генерал сообщил в Петербург Каподистрии: «С Пушкиным я не успел ещё хорошо познакомиться, но замечаю однакож, что не испорченность сердца, но по молодости необузданная нравственностию пылкость ума причиною его погрешностей; я постараюсь, чтобы советы мои не были бесплодны, буду держать его более на глазах».

А пока что Инзов предоставил Пушкину полную свободу, чтобы тот огляделся, успокоился, пришёл в себя.

«Приехав в Екатеринославль, я соскучился»

Лучшим в городе считался дом купца Кожевникова. В нём обычно помещали чиновных особ, проезжающих через Екатеринослав или являвшихся сюда по казённой надобности.

Пушкин не был чиновной особой, а потому остановился в заезжем дворе купца Тимофея Тихова, а оттуда переселился в один из тех бедных домиков, которые служили жилищем большинству екатеринославских обывателей.

Оставаться наедине со своими мыслями в полутёмной хатёнке было невыносимо.

Чтобы скоротать время, Пушкин бродил по городу.

Здешними достопримечательностями считались городской сад для гулянья, казённая суконная фабрика, остатки дворца Потёмкина и фундамент собора.

Дворец Потёмкина стоял высоко над Днепром. Прежние чертоги превратились в развалины и выглядели печально. Их охранял солдат-инвалид. В просторных комнатах сквозь обвалившуюся кровлю виднелось небо. Когда-то пышный сад, спускавшийся к Днепру, порос бурьяном и крапивой. Но вид, открывавшийся с высокого обрыва, приковывал взгляд. Бурливый и узкий рукав Днепра, отделяясь от главного течения, омывал против сада песчаный островок с рощею. Гранитные утёсы, наклонившиеся к воде, как бы составляли ограду владений Потёмкина. Невдалеке через реку был переброшен длинный наплавной мост и, вырываясь из-под него, стремительно катил свои воды по каменистому руслу быстрый, широкий, сверкающий Днепр.

За Днепром простиралась степь, не имеющая, казалось, ни конца ни края и исчезающая на горизонте в туманном мареве.

Полузанесённый фундамент так и не построенной соборной церкви, стоивший казне 70 тысяч рублей, был выше на горе. Вокруг в беспорядке лежали огромные глыбы отёсанного гранита, также предназначавшегося для постройки собора.

Рассказывали, что когда архитектор Леруа осведомился у Потёмкина о величине будущего здания, тот сказал:

— Я хочу прежде всего знать величину самого большого храма в мире.

— Самым обширным, — ответил Леруа, — считается храм святого Петра в Риме. Он имеет около шестидесяти сажен в длину.

— Тогда наш храм будет иметь шестьдесят пять сажен, — решил Потёмкин.

На осмотр екатеринославских достопримечательностей хватило дня.

Перенесённый из шумного оживлённого Петербурга в захолустный Екатеринослав с его тихими безлюдными улицами, Пушкин скучал. Чтобы рассеяться, он катался на лодке по Днепру и однажды искупался. «Приехав в Екатеринославль, я соскучился, поехал кататься по Днепру, выкупался и схватил горячку, по моему обыкновению».

Год назад в Петербурге он болел горячкой. Но тогда он был дома, в квартире родителей, его пользовал известный врач Лейтон. А теперь он метался в жару в полутёмной хатёнке, без врача, без родных, бредил и, приходя в себя, видел растерянное лицо