Очаровательная попрошайка: Сборник [Агата Кристи] (fb2) читать онлайн

Bestseller ОЧАРОВАТЕЛЬНАЯ ПОПРОШАЙКА А. Кристи Э. С. Гарднер Р. Чандлер

Агата Кристи Третья девушка  

 Глава 1

Эркюль Пуаро сидел за столом, сервированным для завтрака. Перед ним стояла чашка дымящегося шоколада. Он был большим любителем сладкого. К шоколаду всегда подавали бриошь с кремом. Чтобы найти сдобу, удовлетворяющую гастрономические вкусы Пуаро, пришлось поменять несколько кондитерских. Самые вкусные бриоши были в четвертой по счету кондитерской, где всеми делами заправляла толстушка-голландка.

Пуаро чувствовал приятную сытость в желудке и умиротворение... Впрочем, в последнее время он вообще был удивительно спокоен, пожалуй, даже излишне. Прошел месяц, как он закончил письменный анализ произведений наиболее известных авторов детективов, в котором осмелился презрительно отозваться о повестях Эдгара По, осудить изобилие романтических коллизий в романах Уилки Коллинза, зато превозносил до небес двух американских авторов, практически в Европе неизвестных. Он не боялся хаять признанные литературные авторитеты, если только их герои не следовали принципу «порядок и методы», и увенчивать лаврами тех, кто, по мнению читателей, вовсе не заслуживал их. Из редакции ему уже прислали гранки, он их прочитал и нашел, что, несмотря на огромное количество опечаток, его творение выглядит солидно. Оно доставило ему много радости, точно так же, как и то огромное количество книг, которые ему пришлось перечитать. Нравилось ему иногда с презрительным фырканьем швырять , книгу в угол кабинета, выражая весьма нелестное мнение об умственных способностях ее автора. Конечно, позднее он поднимал «провинившийся» томик с пола, вытирал его и ставил на определенное место в шкафу, где царил идеальный порядок, а книги были расставлены по пресловутой «методе».

Не меньшее удовольствие доставляли ему те редкие случаи, когда он имел все основания несколько раз одобрительно кивнуть головой.

Теперь у него приятная пауза ничегонеделанья, совершенно необходимая после периода напряженной умственной работы. Но вечно отдыхать невозможно. Это надоедает, а чем заняться, Пуаро не представлял себе. Снова что-то сочинять? Писать мемуары? Поначалу эта идея показалась ему заманчивой, потом он от нее отказался. Уж если быть откровенным до конца, сочинительство ему изрядно надоело. Все хорошо в меру. А всякие инфинитивные обороты, причастные и прочие конструкции, о которых надо постоянно думать... нет, спасибо, он сыт по горло. И потом, он стал плохо спать по ночам, часто просыпаться, нервничать. Неспокойное занятие, ничего не скажешь...

Пуаро покачал головой и отпил немного шоколада.

Приоткрылась дверь, и идеально вышколенный лакей Эркюля Пуаро, Джордж, остановился на пороге. Вид у него был немного смущенный, в голосе звучали нерешительные нотки:

— Одна... э... э... молодая леди вас спрашивает, сэр.

Пуаро посмотрел на него с удивлением.

— Я не принимаю никого в это время,— сказал он с едва заметным упреком.

— Да, сэр,— согласился Джордж.

Хозяин со слугой взглянули друг на друга. Подобные немые разговоры были для них не редкостью. По тону голоса Джорджа, по манере растягивать слова он почувствовал, что лакей должен ему сообщить дополнительно немаловажные сведения, но только при условии, если ему будет задан соответствующий вопрос. Ибо слуге из «хорошего дома» не положено отличаться болтливостью.

Пуаро на минуту задумался, какой же вопрос он должен задать.

— Хорошенькая? — спросил он осторожно.

— На мой взгляд — нет, но ведь о вкусах не спорят,

Пуаро обдумал этот ответ. И тут же припомнил небольшую паузу перед словами «молодая леди», которую разрешил себе Джордж, докладывая о приходе посетительницы. Джордж всегда был необычайно точен в определении сословной принадлежности людей. Он сомневался, можно ли эту молодую особу назвать «леди», но, поскольку она была женщиной, он таким образом выразил ей свое почтение.

— Но вы все же считаете, что она скорее «молодая леди», чем «молодая особа»?

— Таково мое мнение, сэр, хотя в наши дни это трудно определить.

— Она объяснила, почему хочет меня видеть?

— Она сказала,— с явным нежеланием ответил Джордж, как бы заранее извиняясь за нее,— что ей необходимо посоветоваться с вами в отношении убийства, которое она могла совершить или, возможно, совершила.

Эркюль Пуаро удивленно поднял брови.

— Может быть, совершила? Она не знает?

— Она так выразилась.

— Непонятно, на в принципе может оказаться интересным.

— А не пошутила ли она? — осторожно заметил Джордж.

— Все возможно,— согласился Пуаро,— но как-то не верится...

Он взял со стола чашку с шоколадом.

— Приведи ее сюда минут через пять.

— Да, сэр.

Лакей исчез.

Пуаро допил шоколад, отодвинул чашку и поднялся с места.

Прежде всего он подошел к камину и перед зеркалом поправил свои знаменитые усы. Вполне удовлетворенный их видом, он вернулся на место и стал ждать непрошеную гостью.

И все же, вероятно, втайне он надеялся увидеть нечто более близкое к его собственному понятию о женской привлекательности. Невольно ему приходило в голову ставшее крылатым выражение некоего автора: «Красота и несчастье». И поэтому Пуаро был разочарован, когда увидел посетительницу, вошедшую в сопровождении Джорджа. Он даже покачал головой и вздохнул. Нет, он не заметил красоты. Да и признаков отчаяния тоже не было видно. Растерянность — вот что выражало ее лицо.

— Фи! — с негодованием подумал Пуаро.— Эти современные девицы! Они даже не стараются сделать из себя нечто удобоваримое... Если бы это существо искусно подкрасилось, со вкусом оделось, сходило бы в парикмахерскую, возможно, оно бы имело вид. Но нет же!

Девушке было лет двадцать с небольшим, на ее плечи падали прямые нечесаные волосы какого-то неопределенного цвета. Зеленовато-голубые глаза, в общем-то большие и хорошей формы, имели удивительно телячье выражение. Надето на ней было именно то, что некоторые молодые люди ее возраста считали верхом изящества: высокие черные сапожки; белые, ручной выделки, гольфы; не первой свежести юбчонка выше колен и совершенно бесформенный толстенный свитер. Люди поколения Пуаро при виде такой красотки испытывали одинаковое желание — поскорее сунуть ее в ванну. Он сам частенько думал о том же самом, гуляя по улице. В городе были сотни девушек, выглядевших точно так же, как эта. Они все казались грязными. А вот эта, как ни странно, производила обратное впечатление: как будто ее недавно вытащили из реки, в которой она не потонула, потому что ее там полоскали. Эти девушки, подумал Пуаро, в действительности вовсе не были грязными, просто они приложили массу стараний, затратили кучу денег, чтобы казаться такими.

Со свойственной ему вежливостью Пуаро поднялся ей навстречу, пожал руку и придвинул стул.

— Вы хотели меня видеть, мадемуазель? — спросил он.— Садитесь, прошу вас.

— Ох,— сдавленным полустоном произнесла девушка, глядя на него внимательно.

— Да? В чем дело?

Она смутилась.

— Знаете, я лучше постою...

В ее голосе ощущалась неуверенность.

— Как угодно.

Он уселся на свое место. Девушка заерзала ногами, посмотрела на них, на окно, потом опять на Пуаро.

Тот терпеливо ждал.

— Вы и есть Эркюль Пуаро?

— Конечно. Чем могу быть вам полезным?

— Понимаете, это очень сложно... То есть я хочу сказать...

Пуаро почувствовал, что ей надо немного помочь.

— Мой слуга передал, что вы хотите посоветоваться, потому что, возможно, совершили убийство. Это так?

Девушка кивнула:

— Правильно.

— Но в таком деле не может быть никаких сомнений. Вы сами должны точно знать, виновны или нет.

— Не знаю, как и объяснить...

— Садитесь же,— с ласковой настойчивостью предложил Пуаро,— снимите с себя напряжение. Расслабьтесь. И объясните все по порядку.

— Не представляю, как... Господи, все это так сложно. Знаете, я... я передумала. Мне не хотелось бы быть невоспитанной, и я лучше уйду.

— Наберитесь смелости и расскажите все.

— Не могу. Понимаете, я намеревалась прийти, все вам рассказать и попросить мне помочь... но я не могу.

— Почему?

— Мне очень жаль, я боюсь показаться грубиянкой. Только...

— Только что?

Она глубоко вздохнула, посмотрела на Пуаро, быстро отвернулась и выпалила:

— Вы слишком стары! Никто мне не говорил, что вы... что вы так... что вы такой старенький... Не сердитесь, честное слово, я очень сожалею.

Повернувшись на каблуках, она вылетела из комнаты, как будто опасалась, что Пуаро станет ее удерживать.

Пуаро услышал, как внизу хлопнула дверь.

 Глава 2

Зазвонил телефон.

Эркюль Пуаро, казалось, этого не слышал. Но он продолжал дребезжать, этот бездушный аппарат, пронзительно и непрерывно.

В комнату вошел Джордж, неслышно подошел к столику, вопросительно посмотрев на хозяина.

Пуаро махнул рукой:

— Пусть себе...

Джордж тихо удалился. Но телефон оказался на редкость упрямым. Раздражающий звук звонка заполнил все помещение. Но вот он прекратился, но только для того, чтобы через минуту раздаться с удвоенной силой.

— Черт побери! Это наверняка женщина! Тут не может быть никакого сомнения.

Вздохнув, Пуаро поднялся с места и подошел к аппарату.

 Алло!

— Это вы, месье Пуаро?

— Я самый.

— Говорит миссис Оливер. Я почему-то не узнала ваш голос.

— Добрый день, мадам. Как вы поживаете? Надеюсь, вы здоровы?

— Да, у меня все хорошо.

Голос знаменитой писательницы, автора детективных романов, был, как всегда, энергичен.

— Наверное, я звоню вам слишком рано, но мне необходимо заручиться вашим согласием. Мне поручено уговорить вас прибыть на ежегодное общее собрание членов «Детектив-клуба» в качестве почетного гостя и рассказать о некоторых случаях из вашей практики.

— Когда это будет?

— 23 числа следующего месяца.

У телефона раздался глубокий вздох.

— Увы, я слишком стар.

— Слишком стары? Что за ерунда? Откуда вы это взяли? Вы совсем не стары.

— Вы считаете, что нет?

— Разумеется нет. Вы потрясающий человек. Такого второго детектива не знает свет. Вы сумеете рассказать нам столько интересного!

— Кто захочет меня слушать?

— Все. Месье Пуаро, что случилось? Какая-то неполадка, я чувствую. Слышно по голосу, что вы расстроены.

— Вы правы, я расстроен. Мои чувства... ну, да это не имеет значения.

— Расскажите же мне, что произошло?

— Может, не стоит?

— Почему же? Постойте, приезжайте-ка сюда, и мы обо всем поговорим. Когда вы приедете? Давайте днем. Я угощу вас хорошим чаем.

— Я не пью чай днем, мадам.

— В таком случае вам подадут кофе.

— Днем кофе вреден.

— Шоколад со взбитыми сливками? Или же фруктовый сок, вы всегда его любили. Оранж, лимонад, мало ли напитков! Постойте, у меня же имеется растворимый кофе...

— Мадам, вы слишком любезны.

— Одну минуточку, вы же поклонник сиропов и ликеров. А у меня припрятаны бутылки с надписью «Рябина на коньяке». Это прекрасно!

— Что такое рябина?

— Не знаю. Русское название каких-то не то ягод, не го плодов.

— Мадам, вы искусительница. Рябину, да еще на коньяке, я никогда не пробовал. Меня трогает ваше внимание. И поэтому я с удовольствием приеду к вам.

— Вот и хорошо. А за столом мы с вами поболтаем о всех ваших неприятностях.

Она повесила трубку.

Немного подумав, Пуаро набрал телефонный номер.

— Мистер Гоби? Говорит Эркюль Пуаро. Вы очень заняты в данное время?

— До безумия,— раздался пронзительный, даже слегка визгливый голосок мистера Гоби,— сверх головы... Но из уважения к вам, месье Пуаро, если вы, как всегда, спешите, я откровенно могу признаться, что мои мальчики совершенно спокойно справятся со всеми теми делами, которые им сейчас поручены. Конечно, хороших сыщиков сейчас очень трудно найти... Нынешняя молодежь, с их теоретической подготовкой, о себе такого высокого мнения, что не желает прислушиваться ни к чьим советам. Поэтому в самом начале с ними приходится трудно. Постепенно спесь с них сходит, наука подзабывается, и они уже кое на что делаются пригодными. Впрочем, к великому сожалению, старую голову невозможно переделать на молодую. Я буду счастлив поступить в ваше распоряжение, месье Пуаро. По-видимому, задание обычное: сбор информации?

Он внимательно слушал, пока Пуаро подробно объяснял ему, что именно он желает узнать.

Следующим был звонок в Скотланд-Ярд. Старинный друг Пуаро теперь стал важным начальником, поэтому его не сразу соединили с его кабинетом.

Выслушав просьбу Пуаро, этот человек засмеялся.

— Не слишком ли много вы хотите, а? Любое убийство в любом месте. Время, место и жертва неизвестны. Старина, ваше задание вроде «пойди туда, не знаю куда...». Похоже, что вы вообще ничего не знаете.

Последнее было сказано с явным порицанием.

В 4 часа 25 минут того же дня месье Пуаро сидел в нарядной гостиной миссис Оливер и с аппетитом пил шоколад со взбитыми сливками, шапкой поднявшимися над чашкой. Тут же в хрустальном графинчике стояла обещанная «Рябина на коньяке», весьма вкусный и крепкий напиток. Все это дополняло блюдце птифуров, в общем, угощение было на славу.

— Шер мадам, как вы любезны!

Поверх большой чашки он с некоторым недоумением поглядывал на прическу своей хозяйки. Потом перевел взгляд на обои. И то и другое было для него новинкой. Когда он в последний раз видел миссис Оливер, ее волосы были зачесаны почти с монашеской строгостью. Сейчас же хитроумное сооружение из локонов, волн, завитков на голове миссис Оливер напоминало огромный холм. Пуаро заподозрил, что это изобилие волос было искусственным. Поэтому он с любопытством задал себе вопрос, сколько каштановых завитков упадет на пол, если миссис Оливер по своей давней привычке запустит в голову пятерню, а то и обе. Что же касается обоев..

— Это вишни, они новые? — спросил он, кивая в сторону стены. У него было ощущение, что его всунули в огромный мешок с ягодами.

— Вы считаете, что вишен слишком много? — с сомне-нием в голосе спросила миссис Оливер.— С обоями вечно одна и та же история. Заранее не скажешь, как они будут выглядеть на стене. Вам кажется, что старые были лучше?

Пуаро смутно припомнил засилье ярко раскрашенных птиц в густом тропическом лесу, который когда-то пышно зеленел на стенах этой самой гостиной. Ему очень хотелось сказать, что «хрен редьки не слаще», но он был человеком воспитанным и не привык обижать женщин.

— А теперь,— попросила миссис Оливер, когда ее гость с довольным видом откинулся на спинку кресла и принялся белоснежным платком обтирать с усов остатки сливок,— расскажите мне, вччем дело?

— Все объясняется оченц просто. Утром ко мне пришла одна девушка. Когда Джордж ей сказал, что в это время дня я не принимаю посетителей, она заявила, что у нее срочное дело, она должна немедленно со мной поговорить, потому что она, возможно, совершила Убийство.

— Господи, что за странное заявление... Что же, она не знала?

— В том-то и дело. Какая-то нелепица. Я велел Джорджу ввести ее в кабинет. Она отказалась сесть и осталась стоять возле двери, глядя на меня широко раскрытыми глазами. Мне даже показалось, что она немножечко не в себе. Я попытался ее подбодрить. И тут она совершенно неожиданно заявила, что она передумала и что хотя ей не хочется говорить грубости, но я очень старый. Слишком старый.

Миссис Оливер поспешила его утешить:

— Господи, нынешние девушки все на один манер. Человека старше 38 лет они считают полутрупом. У девушек совсем нет здравого смысла. Вы должны об этом помнить.

— Я страшно огорчился,— сказал Пуаро.

— На вашем месте я бы не обратила на ее слова никакого внимания. Безусловно, воспитанный человек никогда не разрешит себе такой бестактности.

— Вы меня не поняли. Дело вовсе не во мне и не в моих переживаниях. Понимаете, я обеспокоен. Весьма обеспокоен.

— Забудьте об этом досадном недоразумении, месье Пуаро. Вы больше никогда не увидите эту грубиянку...

— Мадам, меня как раз и волнует судьба этой девушки. Она пришла ко мне за помощью, но решила, что я слишком стар, чтобы оказаться ей полезным. Само собой разумеется, она ошибается, но досадно то, что она убежала. А я уверен, что девушка и правда в беде.

— Простите меня, месье Пуаро, но в этом ошибаетесь. Девушки вечно поднимают шум по пустякам.

— Нет. Ей нужна помощь.

— Не думаете же вы, что она на самом деле кого-то убила?

— Почему же нет? Она ведь так сказала.

— Да, но...

Миссис Оливер помолчала, а затем продолжила:

— Она же говорит, что могло так случиться. Что она имела в виду, как вы считаете?

— Вы правы. Бессмысленное заявление.

— Кого она убила или считает, что убила?

Пуаро пожал плечами.

— И зачем ей было кого-то убивать?

— Впрочем, причин-то могло быть сколько угодно,— с воодушевлением заговорила миссис Оливер, давая

волю своему богатому воображению,— и, если подумать, ее заявление вовсе не лишено смысла. Например, она могла кого-то сбить машиной и не остановиться. Или же на нее напал мужчина. Они стояли на краю обрыва. Завязалась борьба, и она столкнула его вниз. Или же она могла нечаянно дать кому-нибудь ошибочно лекарство. За последнее время у молодежи вошли в моду особые вечеринки, на которых они дерутся. Да, да, мне говорили об этом. И она могла кого-нибудь ударить ножом...

— Прекрасно, мадам, прекрасно...

Но миссис Оливер теперь было не остановить, она «завелась».

— Если она работает операционной сестрой, она могла по невнимательности ввести больному слишком большую дозу анестезирующего средства. Или же она...

Ей не хватило деталей, поэтому она торопливо спросила:

— Как это выглядит? А как выглядит она?

Пуаро задумался.

— Офелия, лишенная внешней привлекательности.

— Здорово! — воскликнула миссис Оливер.— Я ее почти вижу! Надо же так охарактеризовать человека. Не всякий писатель способен найти такие слова.

— Мне она представляется так: не слишком расторопная. Не из тех, кто может справиться с любым испытанием. И уж, конечно, она не способна предусмотреть все последствий, особенно вредные, которые могут явиться результатом того или иного поступка. И если кому-то понадобится жертва, «козел отпущения», как принято выражаться, то этот человек сразу же остановит на ней свой выбор.

Миссис Оливер его больше не слушала.

Она вцепилась обеими руками в свою прическу. Именно этого и опасался совсем недавно Пуаро.

— Обождите,— вскричала она голосом, в котором звучала неподдельная мука,— обождите!

Пуаро помолчал, вопросительно приподняв брови;

— Вы мне не сказали, как ее зовут,— заметила миссис Оливер.

— Она не сообщила своего имени.

— Обождите! — с прежней страстностью воскликнула миссис Оливер. Она опустила руки, но было уже поздно. Из прически посыпались многочисленные шпильки, часть волос распустилась и повисла до плеч, а пара наиболее эффектных локонов вообще свалилась на пол. Пуаро наклонился и незаметно положил их на стол. Он не был уверен, надо ли замечать подобные вещи или нет.

— Та-ак...

Миссис Оливер постепенно успокоилась. Она даже заколола сзади выбившиеся пряди волос, но, конечно, ее потрясающая прическа погибла.

— Кто рассказал этой девушке про вас, месье Пуаро?

— Никто, насколько мне известно. Несомненно, она слышала обо мне.

Миссис Оливер про себя подумала, что «несомненно» было самым неподходящим словом. Несомненно было только то, что Пуаро воображал, будтр его имя известно всем и каждому. На самом деле большинство людей младшего поколения недоуменно таращили глаза, если упоминали имя Эркюля Пуаро.

«Но разве я могу сказать ему такое? — подумала миссис Оливер.— А необходимо. Как бы это ухитриться сделать так, чтобы он не обиделся?»

— Мне кажется, что вы ошибаетесь,— заговорила она,— молодые люди, и особенно девушки, не слишком-то осведомлены о детективах и тому подобных вещах. Часто про них вообще ничего не знают.

— Но уж об Эркюле Пуаро все знают! — категорично сказал он. Это было его твердым кредо, разбить которое никто бы не смог.

Однако миссис Оливер гнула свою линию.

— В наши дни молодежь такая невежественная. По-моему, им известны имена эстрадных певцов, артистов кино да спортсменов. Так что, если тебе нужен кто-то специальный, например врач, дантист или детектив, тебе надо у кого-то попросить рекомендацию такового. И кто-то непременно скажет: «Моя дорогая,-обратись к тому-то на улице королевы Анны. Это настоящий чудотворец. Он три раза дунет тебе на голову, сделает какие-то знаки, и все твои болезни исчезнут без следа». Или же: «У меня украли все мои драгоценности, Генри был вне себя. Поэтому я не смела обратиться в полицию, чтобы он окончательно не разозлился. И тут мне порекомендовали потрясающего детектива. Причем гарантировано полнейшее соблюдение тайны!» Вот как все это бывает, месье Пуаро. Можете не сомневаться, кто-то направил эту девушку к вам.

— Вряд ли, мадам.

— Даже если бы она и знала ваше имя, она бы не обратилась к вам, пока бы ей этого не посоветовали. Самое же интересное то, что направила ее к вам я сама!

Пуаро изумился.

— Вы? Но почему тогда мне сразу этого не сказали?

— Потому что я только что сообразила... Когда вы заговорили об Офелии, длинные, кажущиеся мокрыми волосы, непримечательная наружность... Ваше описание соответствовало, видите ли, наружности девушки, которую я и правда видела. Совсем недавно. Ну, а теперь я поняла, кто это такая.

— Кто же?

— Вообще я не знаю ее имени, но могу легко выяснить. Зашел разговор о частных детективах, и я рассказала о тех потрясающих вещах, которые вы часто проделываете.

— Вы дали ей мой адрес?

— Нет, конечно. Я не имела понятия, что ей нужен был совет детектива. Беседа завязалась случайно. Но ваше имя я повторила не менее десяти раз, ну, а найти его в телефонной книге всякий может.

— Вы говорили об убийствах?

— Этого я не помню. Даже не представляю, как разговор зашел о детективах. По всей вероятности, она направила его.

— В таком случае расскажите мне все, что вам известно об этой девушке, даже если вы не зраете ее имени.

— Это произошло в прошлый уик-энд. Я гостила у Лоримеров. Их роль ограничивалась только тем, что вместе с ними я отправилась на коктейль к их друзьям. Народу было немного. Признаться, я откровенно скучала, потому что я не любительница спиртного, а глядеть в трезвом состоянии на подвыпивших людей весьма неприятно. Ну, а потом, все считают своим долгом объяснять мне, как им нравятся мои книги, как они мечтали познакомиться со мной и так далее. Ну что отвечать на такие вещи? Невольно начинаешь себя чувствовать невозможной тупицей... Так вот, я все же как-то справилась с этим делом. Даже переварила и то, что им всем нравится мой идиотский детектив Сван Хьерсон. Знали бы они, как я его ненавижу! Правда, мой издатель ругает меня за то, что я так говорю. Кажется,ч после этого мы и заговорили о детективах в действительной жизни. Я им рассказала несколько случаев из вашей практики, а ваша Офелия стояла рядом и слушала. Понимаете, когда вы назвали ее Офелией, меня как будто что-то подтолкнуло: где я видела такую девушку? Кого она мне напоминает? И тут до меня дошло: ну конечно же, это девушка, которая была на той вечеринке. Если только я не спутала ее с кем-то.

Пуаро вздохнул. Разговаривая с миссис Оливер, человек должен был запастись терпением!

— С кем вы пошли в гости, к кому?

— Кажется, их фамилия Трефузис. Или же Трехари. Нечто такое. Он — богач, большая шишка в Сити, но большей частью живет в Южной Америке.

— Он женат?

— Да, на очень красивой женщине, много моложе его. Масса золотистых волос. Вторая жена. Дочь от первого брака. Кроме того, я видела дядюшку, глубокого старца. Практически он совершенно глухой. Но зато какая-то важная персона, после его имени десяток всяких букв. Не то адмирал, не то маршал авиации. Кажется, к тому же и астроном, если только это не его хобби.

Была там еще молодая иностранка, вроде бы на побегушках или в няньках при старшей даме. Возможно, что она исполняет должность секретарши у старика. Точно, мне говорили, что она с ним ездит в Лондон. По-видимому, следит, чтобы он не угодил под машину. Хорошенькая, я бы сказала.

Пуаро мысленно сортировал сведения, сообщаемые ему столь беспорядочно миссис Оливер. Ему всегда казалось, что она является в этом отношении настоящим счетно-решающим устройством.

— Значит, дом принадлежит мистеру и миссис Трефузис?

— Теперь я вспомнила. Их фамилия — Рестарик.

— Но ведь это совсем другое имя?

— Да, корнуэльское, если я не ошибаюсь.

— Подведем итоги. Там живут супруги Рестарик, уважаемый старик дядя... Его фамилия тоже Рестарик?

— Он сэр Родерик какой-то.

— Затем компаньонка или секретарша, ну и молодая девушка, дочка мистера Рестарика... Других детей нет?

— Сомнительно, но точно не знаю. Дочка с ними не живет. Она работает в Лондоне и просто приехала на уик-энд. По-видимому, у нее нелады с мачехой. Как я полагаю, та не одобряет избранника ее сердца.

— Вам очень много известно про это семейство!

— В провинции такие вещи легко узнаются. К тому же Лоримеры ужасно болтливы, их самое любимое занятие — перемывать косточки наших общих знакомых.

 Невольно узнаешь всю подноготную и про их соседей, и про родню. К сожалению, слушала невнимательно, так что могла что-то перепутать. Очень бы мне хотелось припомнить, как звали эту девушку: ее имя у меня ассоциируется с какой-то модной песенкой... «Улыбнись же мне, Тора...». Тора, Тора... нечто подобное... Или Майра? «...Майра, тебя одну всегда люблю... Казалось мне, весна пришла...» Норма? Или же Марина? Норма... да, Норма Рестарик. Точно, ее зовут Нормой. Она третья девушка.

— Мне показалось, что вы сказали, что она — единственный ребенок?

— Да, по-моему, это так.

— Тогда что же вы имеете в виду, называя ее «третьей девушкой»?

— Великий боже, неужели вы не знаете, что такое «третья девушка»? Разве вы не читаете «Таймс»?

— Почему же, читаю отдел смертей, свадеб и рождений. Ну и те статьи, которые, если можно так выразиться, имеют для меня профессиональный интерес.

— А я говорю о первой странице с объявлениями. Только теперь они уже печатаются не только на первой странице. Поэтому я даже хочу выписать для себя другую газету. Сейчас я вам все покажу.

Она подошла к стоящему в углу журнальному столику, схватила «Таймс», с лихорадочной быстротой стала листать страницы, видимо, нашла то, что нужно, и протянула газету Пуаро.

— Вот, пожалуйста. «Третья девушка для комфортабельной квартиры на втором этаже, отдельная комната, центральное отопление. Эрлс Корт». «Нужна третья девушка в квартиру, отдельное помещение, плата 5 гиней в неделю». «Ищем четвертую девушку. Род-Ленч Парк. Отдельная комната». Понимаете? Так сейчас живут все девушки. Куда лучше, чем общежитие или пансионат. Старшая, так сказать, снимает на свое имя меблированную квартиру, а потом подбирает себе жиличек, чтобы не так дорого платить. Вторая девушка, как правило, приятельница. Если они больше не знают никого, то третью они уже находят по объявлению. Нередко бывает так, что в целях экономии они стесняют себя еще больше и подыскивают четвертую девушку. Первая, понятно, занимает лучшее помещение, ну, а последней достается собачья конура. Соответственно, квартирная плата делится в зависимости от занимаемой комнаты. Они решают между собой, в какой день недели каждая из них получает в полное свое распоряжение всю квартиру. Во всяком случае, это разумная организация совместной жизни.

— Ну, а где живет та девушка, которую, возможно, зовут Нормой? В Лондоне?

— В Лондоне. Но вообще-то я про нее ничего не знаю.

— Но сможете узнать?

— Да, мне думается, это будет не очень сложно.

— Вы уверены, что никто не упоминал в тот раз о какой-нибудь неожиданной смерти?

— Вы имеете в виду смерть в Лондоне или в доме Рестариков?

— Где угодно?

— Вряд ли, но вы не огорчайтесь, я непременно что-нибудь для вас выясню.

Глаза миссис Оливер сверкали от энтузиазма. Она уже загорелась желанием действовать.

— Можно приступать, месье Пуаро?

— Это было бы в высшей степени любезно с вашей стороны.

— Я позвоню Лоримерам. Сейчас самое время.

Она подошла к телефону.

— Только мне надо придумать благовидный предлог, изобрести что-нибудь подходящее.

Она с сомнением посмотрела на Пуаро.

— Разумеется, мадам. Иначе невозможно. Но ведь вы женщина с богатым воображением, думаю, что это не составит для вас особого труда. Только не слишком увлекайтесь, чтобы все это выглядело правдоподобным... Я за умеренность.

Миссис Оливер понимающе посмотрела на него.

Набрав требуемый номер, она пронзительно зашипела:

— У вас есть карандаш и бумага или же записная книжка, чтобы написать имя и адрес?

Вопрос был излишним: Пуаро уже приготовил малюсенький блокнотик и авторучку.

Повернувшись к нему спиной, миссис Оливер занялась разговором, к которому Пуаро прислушивался с неослабевающим вниманием.

— Хеллоу, могу я поговорить с... Ох, это вы, Ненси? Говорит Ариадна Оливер... Да, их было так много... Вы имеете в виду старика... Нет, понимаете, я не... Практически слеп? Я думала, что он ездит в Лондон с маленькой иностранкой... Да, должно быть, по временам это для них весьма обременительно, но, кажется, она с ним прекрасно управляется... Я позвонила вам еще и потому, что хотела узнать адрес этой девушки... нет, не Рестарик. Где-то в Южном Кене как будто? Или же в Найтбридже? Я обещала ей книжку, записала адрес, но, как всегда, посеяла, даже имени ее как следует не знаю. Торма или Норма?.. Ага, я тоже помнила, что Норма... Обождите секундочку, сейчас возьму карандаш... Да, готова... 67, Бородин-Меншен... Знаю, знаю, такой серый громадный домина, похожий на тюрьму. Да, я слышала; что квартиры там великолепные, с центральным отоплением и всяческими удобствами... Кто те девушки, с которыми она живет? Ее приятельницы? Или по объявлению?.. Клавдия Рис-Холланд. Ее отец — член парламента? Подумать только! А вторая? Ах, вы не знаете? Наверное, тоже милая девушка... На всякий случай захвачу с собой три книжки, чтобы не было обид... А чем они занимаются? Мне почему-то кажется, что все эти девушки работают секретарями-машинистками..- неужели она работает декоратором по внутреннему убранству? Вы считаете... связана с художественной галереей? Нет, Ненси, вообще-то меня это совершенно не интересует, так, к слову пришлось. Знаете, глядя на современных девушек, невольно задаешь себе вопрос, на что они пригодны? А мне нужно быть в курсе таких вещей из-за моих книг. Нельзя же отставать от времени... Что вы мне говорили об этом молодом человеке... Боже мой, пропащее дело... Девушки все равно поступают так, как им заблагорассудится. У него ужасный вид? Такой небритый неряха... А, их много... парчовый жилет и вьющиеся каштановые волосы по самые плечи. Верно, мне тоже затруднительно сразу сказать, молодой ли это человек или девушка. Но если у него приличная наружность, тогда это довольно живописно. В стиле Ван Дейка. Что вы говорите? Рестарик его не выносит?.. Даже ненавидит? С мужчинами такое случается... Мэри Рестарик? Ну, с мачехами ссоры — явление нормальное. Не сомневаюсь, что она была просто счастлива, когда девушка отыскала себе в Лондоне работу. Как, неужели они не в состоянии выяснить, что с ней случилось? Уж я бы... Кто сказал?.. Да, но что они стараются понять? Ага, медсестру, разговаривала с гувернанткой Дженнерс?.. Вы имеете в виду ее мужа?

Ясно — врачи не могли установить... Да, но люди так злы! Я с вами совершенно согласна. Такие вещи, как правило, оказываются чистой выдумкой... Ага, гастрит? Как странно. Вы хотите сказать, что люди утверждают, будто он, как его зовут? Эндрю... Вы имеете в виду, что в настоящее время при изобилии всяких ядов против сорняков это было бы несложно... Но ведь это не тот случай, когда годами накапливается ненависть к жене, она у него вторая жена, гораздо моложе его, весьма привлекательная... Да, вот это могло быть, но тогда какова роль этой иностранки?.. Вы хотите сказать, что она была недовольна всем тем, что ей говорила миссис Рестарик?.. Вообще-то она очаровательная крошка, так что мистер Эндрю вполне мог за ней приволокнуться. Ничего серьезного, разумеется, но это могло не понравиться Мэри.

Краешком глаза миссис Оливер заметила отчаянные сигналы, которые ей подавал Пуаро.

— Одну минуточку, дорогая,— торопливо заговорила в трубку миссис Оливер,— явился булочник. Придется прервать разговор.

Она быстро положила трубку на место и повернулась к Пуаро.

— Что за знаки вы мне подавали?

Пуаро, которого слегка покоробило слово «булочник», чувствовал себя оскорбленным.

— Назвать меня булочником!

— Вовсе не вас. Мне надо было поскорее отделаться от этой болтуньи, потому что я не понимала смысла вашей жестикуляции. Чего вы от меня хотели? И поняли ли вы...

Пуаро не дал ей договорить.

— Подробности вы мне сейчас расскажете, основное же мне ясно. Вас же я прошу, зная ваш талант импровизации, придумать какой-нибудь благовидный предлог для того, чтобы я попал к Рестарикам. Скажем, в качестве вашего старинного приятеля, оказавшегося в тех краях...

— Положитесь на меня. Я что-нибудь придумаю. Вы хотите приехать туда под чужим именем?

— Нет, разумеется. Пусть все будет как можно проще.

Миссис Оливер кивнула и снова поспешила к телефону.

— Ноэми? Я уже не помню, о чем мы говорили. Не понимаю, почему, как только люди найдут животрепещущую тему для разговора, непременно кто-то или что-то их прервет... Сейчас я даже не могу вспомнить, из-за чего я вам позвонила. Ах, да, адрес Торы, то есть Нормы. Вы мне его сообщили. Но ведь мне нужно было что-то еще... Ага, я вспомнила. У меня имеется старинный приятель. Самый потрясающий человек на свете. Вы должны знать его: недавно я о нем говорила вам подробно. Эркюль Пуаро. Он собирается поехать к кому-то неподалеку от Рестариков и жаждет познакомиться со стариком, сэром Родериком. Он его знает не то по военной линии, не то по научной, но, как он мне сказал, ему бы хотелось лично выразить ему свое почтение. Как вы считаете, это будет удобно? Да? Так вы их предупредите, чтобы он не свалился совершенно неожиданно на их головы. Подскажите им, чтобы они заставили его рассказать кое-какие эпизоды из своего прошлого... Он... что? Ага, портниха. Ну, конечно же, идите. До свидания, дорогая.

Она откинулась в кресле и сказала со вздохом:

— К ней пришла такая же портниха, как ко мне булочник... Впрочем, дело не в этом. Все получилось олл райт?

— Неплохо,— наклонил голову Пуаро.

— Я решила, что лучше вас пришпилить к старику. Вас, конечно, интересует все семейство, а не это ископаемое, но вы это уже организуете на месте. От женщин никто не требует точности, когда они говорят о научных вопросах, а к тому времени, как вы попадете к Рестарикам, вы придумаете что-то более солидное. Так вы хотите слышать, что она мне рассказала?

— Как я понял, ходят слухи в отношении здоровья миссис Рестарик?

— Точно. У нее какое-то непонятное заболевание, подобное гастриту. Ее положили в больницу, она выздоровела, однако причина ее недомогания так и остается загадочной. Но когда возвратилась, все началось сначала. Врачи снова с умным видом чешут затылки и не находят источника заболевания. Естественно, начались разговоры. Первоисточником была медсестра, поделившаяся своими сомнениями с приятельницей, ну, а дальше дело ясное. Люди высказывают предположения, что миссис Рестарик хочет отравить ее муж. Однако в данном случае это маловероятно. Потом мы с Ноэми одновременно подумали — или же секретарша старика. Но тоже вроде бы у нее нет оснований подмешивать отраву миссис Рестарик.

— Я слышал, как вы высказывали сразу несколько таких оснований.

— Вы должны согласиться, что в известной мере они все возможны...

— Хм... убийство задуманное, но не осуществленное,— сказал Пуаро.

 Глава 3

Миссис Оливер завернула во внутренний двор Боро-дин-Меншен. На месте автостоянки стояло с полдюжины машин. К счастью, одна из них уехала, так что миссис Оливер получила возможность втиснуть свою машину в образовавшуюся щель.

Она вышла, хлопнула дверцей и подняла голову вверх. Здание было выстроено недавно на том месте, где от войны оставалась страшная воронка и развалины. Первоначально оно предполагалось под правление какого-то синдиката, но компания лопнула, и предприимчивые дельцы приспособили его под меблированные квартиры. Дом казался исключительно строгим, и этому в немалой степени способствовало отсутствие каких-либо украшений.

Время было горячее. Приближался конец рабочего дня, во дворе то и дело мелькали люди и машины.

Миссис Оливер взглянула на свои часы-браслет. Без десяти семь. Как раз пора, как она считала. Именно в это время возвращаются домой работающие девушки. Либо для того, чтобы переодеться, частенько в экзотического вида узенькие брючки, либо для того, чтобы заново подкраситься и снова уйти по своим делам или же заняться домашним хозяйством: что-то постирать, починить, привести в порядок. Во всяком случае, стоило попробовать нанести незваный визит в девичью обитель.

Здание было абсолютно симметричным, в центре находились большие вращающиеся двери. Миссис Оливер сперва двинулась в левое крыло, но тут же обнаружила свою ошибку: тут были квартиры от номера 100 до номера 200. Пришлось идти в другую половину.

Номер 67 оказался на шестом этаже. Миссис Оливер нажала кнопку вызова. Дверь отворилась, как пасть зевающего чудовища, но миссис Оливер без колебания вошла эту пасть, хотя, откровенно говоря, она не любила лифты и не доверяла им.

Стук! Двери сдвинулись, кабина поползла вверх и остановилась почти немедленно. Это тоже пугало. Миссис Оливер поспешно выскочила из этого чуда техники.

Посмотрев на указатель, повернула в правый конец коридора и вскоре увидела дверь, посредине которой на фоне желтого квадрата виднелся номер 67, составленный из двух металлических цифр. Семерка, по всей вероятности, была прикреплена неплотно, и, когда миссис Оливер подошла к двери, она упала к ее ногам.

— Вижу, что я пришлась не по вкусу этому месту,— усмехнулась миссис Оливер. С трудом наклонилась, подняла злополучную семерку и прикрепила ее на место. После этого она позвонила, хотя была почти уверена, что в квартире никого нет.

Против ожидания, дверь открылась почти сразу же. На пороге стояла высокая красивая девушка, одетая в темный хорошо сшитый костюм с очень коротенькой юбкой. Его оживляли белая шелковая блузка и изящные туфли. Каштановые волосы были подняты вверх, она, как сразу определила миссис Оливер, умела великолепно подкрашивать лицо, так что практически это не было заметно, хотя и создавало необходимое впечатление. Но по известной причине девушка не понравилась миссис Оливер.

Боясь сказать что-нибудь невпопад, миссис Оливер осторожно спросила:

— Скажите, мисс Рестарик у себя?

— Нет, к сожалению, но я могу передать ей от вас записку.

Такая возможность была предусмотрена, и миссис Оливер достала из сумочки довольно неаккуратный пакетик коричневого цвета.

— Я обещала мисс Рестарик книгу. Одну из моих, которую она еще не читала. Надеюсь, я правильно запомнила название. По-видимому, она вернется не скоро?

— Не могу сказать. Я не знаю, что она делает сегодня вечером.

— Ах, вот как... Вы, по-видимому, мисс Рис-Хол-ланд?

Девушка удивилась.

— Да.

— Я встречалась с вашим отцом,— торопливо объяснила миссис Оливер.— Возможно, вам известно мое имя, я сочиняю книги, меня зовут миссис Оливер.

Последнее было заявлено с тем виноватым видом, который всегда появлялся у миссис Оливер, когда она была вынуждена сделать такое признание.

— Вы не войдете?

Миссис Оливер охотно приняла приглашение, и Клавдия Рис-Холланд ввела ее в общую гостиную. Во всех квартирах этого дома стены были оклеены одинаковыми по рисунку обоями, только разных оттенков. Жильцам было предоставлено право украшать их картинами, рисунками или фотографиями в соответствии с собственным вкусом. В комнате имелись стенные шкафы, полки для книг, убирающиеся в стенку диваны и столы, то есть последние достижения в области встроенной мебели. Они были удобны, но не добавляли уюта в человеческое жилище. Последнее зависело уже от вкуса и фантазии съемщиков. В этой гостиной тоже можйо было заметить кое-какие признаки индивидуальности: йа одной стене немного грустно улыбался арлекин, изображенный в пастельных тонах, на второй — скалила зубы веселая обезьянка.

— Представляю, как обрадуется Норма, получив вашу книгу, миссис Оливер. Не хотите ли чего-нибудь выпить с дороги? Шерри, джина?

У девушки были энергичные манеры расторопной секретарши.

Миссис Оливер отказалась.

Подойдя к окну и щурясь от лучей солнца, ударяющих прямо в глаза, она сказала:

— Отсюда открывается великолепный вид!

— Да. Но когда лифт выходит из строя, жизнь теряет . свою привлекательность.

— Неужели такое бывает? Вот уж не подумала бы, что такой лифт может портиться. Слишком уж он напоминает робота.

— Его пустили совсем недавно, но действует он ничуть не лучше обычного. А возможно, даже хуже. Механик говорит, что его надо налаживать гораздо чаще.

В квартиру влетела другая девушка, говоря на ходу:

— Клавдия, ты случайно не знаешь, куда я задевала...

Она замолчала, увидев посетительницу.

Клавдия поспешила с важным видом представить:

— Фрэнсис Кери — миссис Оливер. Миссис Ариадна Оливер!

— Неужели? Вот это здорово!

Это была тоже высокая, но очень тоненькая девушка с черными волосами и сильно набеленным лицом. Круто изогнутые брови и загнутые вверх ресницы, были густо намазаны тушью. На ней были надеты узкие бархатные брюки и толстенный свитер. Сразу можно было сказать, что это полная противоположность быстрой и энергичной Клавдии.

— Я завезла книгу, которую я обещала Норме Рестарик,— объяснила миссис Оливер.

— Ох, как- досадно, что она все еще за городом!

— Разве она не вернулась?

Почему-то сразу воцарилось молчание. Миссис Оливер показалось, что девушки незаметно переглянулись.

— Мне кажется, .что она работает в Лондоне,— продолжала миссис Оливер, великолепно выражая удивление.

— Да,— подтвердила Клавдия,— в конторе по внутреннему убранству помещений. Иногда ее посылают в провинцию с новейшими образцами декоративных тканей, обоев, обшивок. Понимаете,— она улыбнулась,— как ни странно, мы живем здесь довольнообособленно. В том смысле, что свободно приезжаем, уезжаем, не затрудняя себя всякими предупреждениями, записками. Но вашу книгу я ей сразу же передам, как только она вернется домой.

Все это звучало вполне правдоподобно, да и небрежный тон казался естественным.

Миссис Оливер поднялась.

— Большое спасибо вам за милый прием.

Клавдия проводила ее до дверей.

— Непременно похвастаюсь папе, что познакомилась с вами. Он большой любитель детективной литературы.

Закрыв дверь за своей гостьей, Клавдия вернулась в гостиную.

Фрэнсис высунулась из окна, ее интересовала машина миссис Оливер.

— Я, кажется, сказанула что-то не то?

— Я просто ей ответила, что Нормы нет дома.

Фрэнсис пожала плечами.

— Ума не приложу, Клавдия, куда она подевалась? Почему не вернулась в понедельник? Куда уехала?

— Не представляю.

— Не заболела ли она? Уехала она к своим на уик-энд, это я твердо знаю.

— Ее там нет. Я им специально звонила.

— Наверное, все это пустяки... но, понимаешь, она вообще какая-то странная.

— Не более странная, чем все остальные.

Однако на этот раз в голосе Клавдии не было обычной уверенности.

— Не спорь, она точно не вполне нормальная. Иной раз она меня просто пугает.

Она громко рассмеялась.

— И ты знаешь это не хуже меня, только не хочешь признаться. Из уважения к своему шефу, как я полагаю.

 Глава 4

Эркюль Пуаро шагал по центральной улице Лонг Зейсага. Конечно, можно назвать центральной единственную улицу в этом местечке. Лонг Зейсаг принадлежал к числу тех деревушек, которые имеют тенденцию вытягиваться в длину, оставаясь такими же узкими. Посредине поселка возвышалась довольно импозантная церковь с колокольней и развесистыми дуплистыми ивами на кладбище. По обе стороны места самые разнообразные. Здесь были даже два антикварных магазина, один побогаче, где можно было найти старинные книги, фарфор, викторианское серебро, картины и так далее. Второй было бы правильнее назвать магазином подержанной мебели, но это смертельно оскорбило бы его владельца.

В Лонг Зейсаге было также два кафе, оба весьма неприглядного вида, веселенькая лавочка со всевозможными поделками из ивняка: начиная от всевозможных корзинок и до всевозможных садовых гарнитуров. Почти половину площади Занимал кондитерский магазин. Была также мастерская, где можно было заказать себе решительно все, начиная от бюстгальтера и кончая смокингом. Затем сапожный магазин и сапожная мастерская, огромный галантерейный магазин с неоновыми и аргоновыми надписями над стеклянными витринами. В одном ларьке продавали газеты и табак, во втором писчебумажные принадлежности и сладости. Наиболее аристократической считалась лавка шерстяных изделий. Там распоряжались две седовласые суровые дамы, которые с первого раза подбирали тебе гарус или другие нитки для любого вязания и очень сердились, если ты осмеливался робко заявить, что это не совсем то, что тебе требуется. Недавняя скромная лавка зеленщика и бакалейщика по непонятной причине именовалась «супер-маркетом». Это привело к появлению новой роскошной вывески и значительному повышению цен на некоторые наиболее ходовые товары. Правда, владелец открыл здесь отдел с новейшими упаковочными средствами, порошками, пастами в ярких картонных коробочках.

Это перечисление было бы неполным, если бы мы не упомянули швейную мастерскую, на .единственном окне которой витиеватыми буквами было написано слово «Дайлла», а на манекене выставлена французская блузка с надписью «шикарно», ярко-голубая плиссированная юбка и красный в полоску джемпер. Возле последних было написано: «Модно в сезоне». Под манекенами чьей-то небрежной рукой было набросано в хаотическом смешении множество кусочков пестрых шелков.

Все это Пуаро замечал с живейшим интересом.

Несколько отступая от общего порядка, в глубине аккуратных садиков притаились небольшие домики, почти уже не сохранившие первоначальной джорджианской скромности. У большинства из них появились викторианские балкончики, фонарики, террасы, итальянские окна. У одного из них был даже сооружен внешний лифт, совершенно ненужный, но, несомненно, составляющий предмет особой гордости его владельца. Рядом с ним, тоже вне общей линии построек, стояли коттеджики. Многим из них можно было дать куда больше лет, чем им было в действительности. Другим и правда давно перевалило за сотню лет, и они тщательно скрывали водопроводы, электрические и газовые плиты, как бы стыдясь этой уступки новым временам.

Пуаро шел не спеша, замечая все и всему слегка улыбаясь и удивляясь. Если бы с ним была его нетерпеливая приятельница миссис Оливер, она бы давно уже гневно спросила его, почему он напрасно теряет время, поскольку тот особняк, который являлся целью его путешествия, находился в полумиле от деревни. Конечно, Пуаро мог бы ей ответить, что он постигает местную атмосферу, потому что это часто является весьма важным. В самом конце поселка стоял ряд одинаковых домиков, перед которыми зеленела полоска изумрудной зелени, а двери и рамы были выкрашены самыми разнообразными красками. За домиками раскинулись поля и дорога, окаймленная зеленой изгородью. Там и сям, казавшиеся отсюда темными зарослями деревьев, располагались так называемые имения, совершенно изолированные от любопытных глаз прохожих. Действительно, высокая изгородь, часто выше человеческого роста, и тополя ревниво стерегли тайны этих микромирков. Еще дальше на дороге Пуаро заметил строение, остроконечные башни которого и стрельчатые окна выдавали принадлежность к стилю «ложной готики». Но позднее, пожалуй, всего несколько лет назад, оно было достроено и теперь больше тяготело уже к Мекке, к Востоку.

Пуаро остановился перед воротами. Сбоку, на каменном столбе, имелась надпись: «Кросс-ходжес». Стоявший за воротами дом казался самым обыкновенным, построенным, видимо, в начале XX века. «Стандартный» — пожалуй, это слово характеризовало его точнее других. Вот сад был действительно хорош. В свое время в его разбивку было вложено много изобретательности, любви и вкуса. Теперь, к сожалению, он был в несколько запущенном состоянии. Правда, в нем сохранились зеленые лужайки, множество цветочных клумб, хитро подобранные заросли кустарников, подчеркивающие красоту ландшафта. Здесь, несомненно, трудился садовник,— подумал Пуаро. А вот любви в этом саду не чувствовалось. Впрочем, он заметил, что над клумбой с какими-то яркими цветами склонилась женщина. Издали ее голова казалась сверкающим шаром из чистого золота. Сама она была статная, широкоплечая.

Пуаро просунул руку, отодвинул задвижку и вошел в сад. При звуке его шагов женщина выпрямилась и вопросительно посмотрела на него.

Она не пошла ему навстречу, а осталась на месте, держа в руке садовые ножницы. Он отметил про себя выражение страшного недоумения на ее смазливом, но не слишком умном лице.

— Чему обязаны? — спросила она.

Пуаро, сразу став типичным иностранцем, снял шляпу и широким жестом поклонился.

— Миссис Рестарик?

— Да. Я...

— Надеюсь, я не отвлек вас от важных дел, мадам?

Она слегка улыбнулась:

— Нет, конечно нет. Вы?..

— Я взял на себя смелость нанести вам визит. Мой большой друг, миссис Ариадна Оливер...

— Ну да, я знаю, кто вы такой. Месье Эркюль Пуаро.

— Месье Пуаро к вашим услугам, мадам. Я оказался в этих краях и зашел к вам в надежде, что мне разрешат нанести визит сэру Родерику Хорсфилду.

— Да. Ноэми Лоример говорила нам, что вы можете зайти.

— Надеюсь, что это вам не обременительно?

— Нет, что вы! Ариадна Оливер была у нас в прошлый уик-энд. Приезжала с Лоримерами. У нее весьма занимательные книги. Не так ли? Но, пожалуй, детективные истории вам не кажутся занимательными? Ведь вы сами настоящий детектив?

— Во мне все самое настоящее! — гордо ответил Эркюль Пуаро.

Он заметил, что она с трудом подавляла улыбку. Теперь он имел возможность разглядеть ее более тщательно. В красоте ее была какая-то искусственность, начиная от золотой подкраски причесанных в парикмахерской волос и до аккуратных ярко-красных ногтей. Пуаро показалось, что внутренне она не вполне уверена в себе, сомневается, удачно ли она играет роль английской дамы, увлекающейся своим садом. Интересно, каково ее социальное происхождение?

— У вас изумительный сад! — похвалил Пуаро.

— Вы любите сады?

— Но не так, как англичане. Англичане обладают особым талантом садоводов, и поэтому сад для них совсем не то, что для нас.

— Для французов?

— Я не француз, а бельгиец, мадам.

— Верно. Помнится, миссис Оливер об этом тоже говорила. Вы когда-то работали в бельгийской полиции?

— Точно так. Я старая бельгийская полицейская ищейка,— совершенно серьезно ответил Пуаро.

Он вежливо рассмеялся и развел руками.

— Но ваши английские сады я обожаю. Я кланяюсь вам за них земным поклоном. Французы и бельгийцы предпочитают сады при дворцах. Например, сад при Версале. Для них основное — это затейливая планировка. Планировка, конечно, очень важна. Тут она тоже имеется, но у англичан самое важное пышные цветники. Не правда ли?

— Да, мне кажется, вы правы,— согласилась Мэри Рестарик,— пройдите же в дом. Вы пришли навестить моего дядю?

— Я явился нанести ему визит вежливости. Но я счастлив, миссис Рестарик, что получил вместе с тем возможность выразить и вам свое самое искреннее восхищение. Когда я встречаюсь с красотой, я отдаю ей должное!

Она засмеялась немного смущенно:

— Вы не должны расточать мне столько комплиментов.

Они вошли в дом через огромное французское окно-дверь. Пуаро объяснил:

— Мы встречались с вашим дядей в 1944.

— Бедняга за эти годы сильно состарился. Он почти ничего не слышит.

— Да, много воды утекло с тех пор. Возможно, он и позабыл про тот случай. Тогда решался вопрос промышленного шпионажа, как теперь говорят. На карту была поставлена судьба одного важного научного открытия. Но изобретательный сэр Родерик предложил один весьма остроумный план* который привел к желаемым результатам. Надеюсь, он охотно встретится со мной.

— Не сомневаюсь, что он будет в восторге. Сейчас жизнь у него скучная, “мне приходится много времени проводить в Лондоне. В настоящее время мы подыскиваем там подходящий дом.

Вздохнув, она добавила:

— Иногда немолодые люди бывают такими трудными.

— Верно,— согласился Пуаро,— я тоже частенько бываю трудным.

— Ну, что вы, месье Пуаро! Пожалуйста, не притворяйтесь, будто вы старик!

— Иногда мне это говорят в глаза... молодые девушки.

— Какая бестактность. Впрочем, наша дочка вполне может выкинуть подобное.

— У вас есть дочь, мадам?

— Да. Точнее, падчерица.

— Очень рад, что смогу с ней познакомиться,— внезапно заметил Пуаро.

— Боюсь, что это неосуществимо. Она сейчас в Лондоне. Она там работает.

— Да, сейчас все молодые девушки работают.

— От всех требуют какого-то «общественно полезного труда»,— сказала миссис Рестарик,— даже после того, как девушки выйдут замуж, их все время заставляют вернуться на работу в промышленность или же заниматься преподаванием.

— И вас, мадам, тоже заставляют к чему-то возвратиться?

— Нет. Я выросла в Важной Африке и приехала с мужем сюда сравнительно недавно. До сих пор мне многое представлялось весьма странным.

Она без всякого энтузиазма осмотрелась. По мнению Пуаро, комната была обставлена богато, но в ней не чувствовалось ничего личного. На стенах висели два портрета, это было единственное отступление от общепринятого стандарта «гостиной в зажиточном доме». На первом была изображена женщина с тонкими губами в сером вечернем платье. Затем висел портрет мужчины лет тридцати с гаком.

— По всей вероятности, вашей дочери скучно в деревне?

— Да, она себя чувствует гораздо лучше в Лондоне. Здесь ей все не нравится.

Помолчав, она неохотно добавила:

 — Я ей тоже не нравлюсь!

— Невозможно! — воскликнул Пуаро с французской вежливостью.

— Почему «невозможно»? Как мне кажется, такое часто случается. Взрослой девушке нелегко примириться с мачехой.

— Ваша дочь была очень привязана к родной матери?

— По всей вероятности. Трудная девушка... как и все девушки вообще.

Пуаро сказал со вздохом:

— В нынешнее время родители имеют гораздо меньше власти над детьми. Теперь не то, что было в прежние добрые времена.

— Да, к сожалению.

— Конечно, так говорить не полагается, но меня страшно возмущает, мадам, что современные девушки так неразборчивы при выборе своих... э... приятелей.

— В этом отношении Норма доставляет массу переживаний своему отцу. Но, как я считаю, мои наставления все равно ничего ей не дают. Люди в конечном счете должны обжечься хотя бы раз, чтобы научиться прислушиваться к советам более опытных родственников или друзей. Я должна провести вас наверх к дяде Родди, его апартаменты находятся на втором этаже.

Она пошла к выходу. Пуаро оглянулся. Скучное, даже мрачное помещение. Комната была без «характера», если не считать эти два портрета. Если судить по фасону женского платья, они написаны несколько лет назад. Если это первая миссис Рестарик, то Пуаро сильно сомневался, что она была милой особой.

На всякий случай он заметил:

— Какие превосходные портреты, мадам.

— Да. Они принадлежат кисти Лансберга.

— Лансберг? — Ага, это был прославленный, исключительно дорогой портретист, имя которого гремело лет двадцать назад. Его беспощадный натурализм сейчас вышел из моды, а после его смерти его практически забыли. Некоторые критики называли его творения фотоизображением платья, но Пуаро находил, что такая характеристика далека от объективности. Нет, почти в каждом из портретов художник выпячивал на первый план негативные черты своей модели, которые втайне выявил в ней.

Поднимаясь по лестнице, Мэри Рестарик сказала:

— Их только что привезли от реставраторов...

Она замолчала на полуфразе и остановилась, держась одной рукой за перила.

Над ними из-за поворота показалась фигура человека, стремившегося спуститься вниз. Фигура, казавшаяся удивительно неестественной, какой-то надуманной. Можно было подумать, что этот человек спешит на костюмированный бал. Во всяком случае, к этому дому он явно не подходил!

На улицах Лондона Пуаро просто не обратил бы на него внимания. Даже на каких-то вечеринках этот парень казался бы вполне уместным. Типичный представитель нынешней «золотой молодежи».

На нем был надет черный пиджак, какие-то замысловатые вельветовые брюки со множеством карманов, бляшек, хлястиков и прострочек, настолько плотно облегающие тело, что было неприятно смотреть, как бы они не лопнули по всем швам. Каштановые кудри падали на плечи. Красотой природа его не обделила. Но нужно было очень внимательно приглядываться к его подбородку и ногам, чтобы определить, какого же он все-таки пола.

— Дэвид! — резким голосом обратилась к нему Мэри Рестарик.— Что вы можете тут делать?

Молодой человек нисколько не смутился.

— Я вас испугал? Прошу извинить.

— Что вы здесь делаете, в нашем доме?.. Или вы приехали сюда с Нормой?

— С Нормой? Нет. Я рассчитывал найти ее здесь.

— То есть как это «здесь»? Вы же знаете, что она в Лондоне!

— Но, моя дорогая, ее там нет. Во всяком случае, ее нет в квартире на Бородин-Меншен.

— Она уехала туда, как всегда, вечером в воскресенье,— все так же сердито ответила миссис Рестарик.— Почему вы не позвонили в дверь и никому не сказали, что приехали? На каком основании вы разгуливаете в полном одиночестве по всему дому?

— Честное слово, милочка, вы, кажется, воображаете, что я собираюсь стибрить ваши серебряные ложечки или что-то другое. Но воры, как правило, предпочитают для этого ночное время, ибо днем могут натолкнуться на бодрствующих хозяев. Поэтому я спокойно вошел в раскрытую дверь. Я не вижу в этом ничего особенного.

— Ну, а мы люди со старыми взглядами, и нам это не нравится.

— О, господи,— вздохнул Дэвид,— подумать только, как люди любят поднимать шум по пустякам. Так вот, дорогая, раз меня не собираются здесь встречать с распростертыми объятиями, а вы не знаете, где искать вашу падчерицу, тогда я поеду. Не вывернуть ли мне предварительно карманы?

— Не говорите глупостей, Дэвид!

— В таком случае — пока!

Молодой человек прошел мимо них, помахал рукой и исчез за дверьми нижнего этажа.

— Ужасное существо! — воскликнула Мэри Рестарик с такой злобой, что Пуаро удивленно взглянул на нее.— Я его просто не выношу! Терпеть не могу! Почему их столько развелось нынче в Англии?

— Ах, мадам, не расстраивайтесь по пустякам. Все дело в моде. Моды существуют с незапамятных времен. В провинции таких типов сравнительно мало, но посмотрите на Лондон, там ими хоть пруд пруди.

— Отвратительно! — воскликнула Мэри с брезгливой гримасой.— Нездоровая женственность и тяга к экзотике.

— Однако же этот человек буквально сошел с одного из портретов Ван Дейка, мадам, не так ли? Увидев его портрет в дорогой золоченой раме, в кружевах и атласном камзоле, вы не назвали бы его ни женственным, ни экзотичным.

— Осмелиться явиться сюда тайком,— продолжала кипеть миссис Рестарик.—Эндрю будет вне себя! Вы даже не представляете себе, как он это переживает. Дочери могут приносить массу неприятностей. Порой мне кажется, что Эндрю совершенно не знает Норму. Конечно, он уехал за границу, когда она была еще маленькой, ее воспитание было полностью доверено матери. Теперь она для него — самая настоящая загадка. Ну и для меня тоже. Лично я считаю, что она в высшей степени странное существо. Правда, сейчас для молодежи не существует авторитетов, а что касается молодых людей, то тут действует правило: «Чем хуже, тем лучше». Норма совершенно потеряла голову из-за своего Дэвида Бейкера. Тут уж ничего не поделаешь. Эндрю запретил ему переступать порог нашего дома, и вот смотрите: он разгуливает с самым наглым видом. Мне кажется, что лучше об этом инциденте не упоминать при Эндрю. Зачем его волновать без нужды? Конечно, в Лондоне Норма встречается с этим кошмарным типом. И не только с ним одним! Ведь бывают экземпляры и пострашнее. Вы видели таких: грязные, небритые, с длинными бородами и в засаленных штанах.

Пуаро сказал бодрым тоном:

— Мадам, мадам, не расстраивайтесь из-за такой глупости. Заблуждения молодости проходят бесследно.

— Надеюсь, что это так. Норма очень, очень трудная девушка. Иногда мне кажется, что у нее не все в порядке в голове. Она такая странная... или со странностями, уж не знаю, как и выразиться. Порой видно, что она где-то очень далеко. И потом, вы бы знали, какие у нее бывают бурные проявления антипатий ко...

— Антипатий?

— Меня она ненавидит. Самым настоящим образом. Наверное, она была привязана к своей матери, но ведь не мог же ее отец до конца своих дней жить в одиночестве? Вполне естественно, что он женился вторично.

— Так вы считаете, что она ненавидит вас в полном смысле этого слова?

— Я в этом не сомневаюсь. У меня есть сколько угодно доказательств. Вы даже не представляете, как я была счастлива, когда она заявила о своем намерении уехать в Лондон. Мне не хотелось неприятностей...

Она резко замолчала, будто вдруг впервые сообразила, что разговаривает с совершенно незнакомым человеком.

Пуаро обладал даром внушать к себе доверие. Разговаривая с ним, люди считали, что они просто высказывают затаенные свои мысли вслух, «раскрывают душу», а кому — это не имело значения.

Коротко рассмеявшись, миссис Рестарик смущенно заметила:

— Великий боже, сама не понимаю, зачем я все это вам рассказываю. По-видимому, подобные проблемы имеются в каждой семье... Несчастные мачехи, нам достается больше других!.. Вот мы и пришли...

Она постучала в дверь.

— Входите, входите!

— К вам посетитель, дядя,— сказала Мэри Рестарик, входя в комнату.

Пуаро шел следом.

По кабинету взад и вперед разгуливал широкоплечий старик с красивым раздраженным лицом. Он сразу же шагнул им навстречу. За маленьким столиком в углу сидела молодая женщина, занятая сортировкой каких-то конвертов и бумаг. Она низко наклонила свою черноволосую голову.

— Это месье Эркюль Пуаро, дядя Родди,— представила миссис Рестарик.

Пуаро сразу же заговорил:

— Ах, сэр Родерик, прошло много, очень много лет с тех пор, как я имел удовольствие встречаться с вами. Вам придется мысленно вернуться к событиям войны. Если я не ошибаюсь, последний раз мы виделись в Нормандии. Прекрасно помню, что при этом присутствовали также полковник Рейс и генерал Аберкомби. Ну и, разумеется, маршал авиации сэр Эдмунд Коллингтон. Какое нам предстояло принять ответственное решение!.. И сколько трудов нам стоило сохранение тайны! Помните, какие только меры мы не принимали? Ах, нынче слова «военная тайна» утратили всякое значение, так же как «разведка» и «безопасность». Припоминаю разоблачение этого опасного вражеского агента, которому так долго удавалось водить нас за нос. Он называл себя капитаном Хендерсоном или Хендертсоном?

— Хендерсон, точно Хендерсон. Эта проклятая свинья. Его уличили...

— Я так боялся, что вы не вспомните меня, я Эркюль Пуаро.

— Ну как же, я вас отлично помню. Тогда мы все были на волосок от гибели. Вы представляли тогда Францию, не так ли? Их было два или три человека, с одним мне все не удавалось связаться. Теперь уже не помню его имени. Садитесь же, садитесь. Что может быть приятнее старых воспоминаний?

— А моего коллегу, месье Лиро, вы не помните?

— Нет, я помню вас обоих. Да, то были великие дни! Воистину великие!

Девушка поднялась из-за стола и вежливо придвинула Пуаро стул.

— Молодец, Соня,— похвалил ее старик.— Разрешите вам представить мою очаровательную секретаршу. Она просто незаменимый человек, не только моя правая рука, но часто и обе сразу. Не представляю, как бы я без нее обходился.

— Я в восторге, мадемуазель!

Девушка пробормотала что-то подобающее случаю. Она была маленького роста, черные волосы ее были коротко подстрижены под мальчика. Пуаро она показалась робкой и застенчивой. Ее темно-синие глаза были скромно потуплены, но она очаровательно улыбнулась в ответ на слова своего хозяина.

Сэр Родерик потрепал ее по плечу и щеке.

— Не знаю, что бы я делал без нее! — повторил сэр Родерик с чувством.— Я бы просто пропал.

— Ну, что вы,— запротестовала она.— Я вовсе не такой уже незаменимый работник... я печатаю медленно.

Она снова улыбнулась.

— Вы печатаете вполне удовлетворительно. Главное другое: вы моя память, мои глаза и уши. И многое другое.

Она снова ему улыбнулась.

— Припоминается много историй, которые в то время циркулировали о ваших подвигах,— заговорил Пуаро,— только никогда не можешь быть уверенным, правда это или армейские анекдоты. Например, я слышал, что кто-то у вас похитил машину...

Он досказал до конца то, что ему удалось узнать у старых вояк.

— Ха-ха-ха, конечно, многое здесь преувеличено. Но в целом факты верны. Удивительно, что вы все это помните после стольких лет. Но я вам расскажу кое-что поинтереснее.

Он принялся с увлечением что-то рассказывать. Пуаро слушал, восхищался, восторгался, где нужно поддакивал или ахал. Так прошло минут сорок. Решив, что «визит вежливости» должен подойти к концу, Пуаро взглянул на свои часы и поднялся с места.

— Я не должен вас дольше отвлекать,— сказал он.— Вы заняты серьезной работой. Только потому, что я случайно оказался в этих краях, я набрался смелости к вам зайти. Годы ускользают, но вы, как я смотрю, не утратили ни своей энергии, ни вкуса к жизни.

— Ну, что же, у вас есть основания так говорить. Только не захвалите меня. Однако я не отпущу вас без чая. Впрочем, Мэри вас непременно напоит чаем. Славная женщина!.. Ах, она уже ушла? Да, славная женщина...

— Верно. И очень красивая. По всей вероятности, все эти годы она была для вас верным другом.

— Да нет. Они совсем недавно поженились. Она — вторая жена у моего племянника. Буду с вами совершенно откровенен. Племянника я никогда особенно не жаловал, хлюпик какой-то. И в то же время беспокойный. Моим любимцем был его старший брат Саймон. Правда, его я не очень-то хорошо знал. Что же касается Эндрю, он вел себя отвратительно по отношению к своей первой жене. Уезжал на край света. Практически бросил ее на произвол судьбы ради какой-то грязной девки. Это всем известно. Но он потерял голову и ничего не желал слышать. Колдовство какое-то! Через пару лет все кончилось. Болван! Эта женщина, на которой он сейчас женился, вроде бы олл райт. Как мне кажется, в ней нет ничего плохого. Саймон, тот был правильный малый, только скучный до невозможности. Откровенно признаться, я не был в восторге, когда моя сестра выскочила в эту семью замуж. Конечно, ее привлекали деньги, но ведь они далеко не все. У нас было правило родниться с домами военными. Со стариками я не был особенно близок.

— Кажется, у них есть дочь? На прошлой неделе ее видела моя хорошая знакомая.

— Норму-то? Глупая девушка. Разгуливает в кошмарных платьях, подружилась с каким-то непутевым малым. Ну, они все на один манер в нынешнее время. Длинноволосые молодые люди, разные битники, битлсы, как их только не называют. Меня от них тошнит, от одного их вида. Практически мы с ними разговариваем на разных языках. И кому нужно мнение старого человека? Так что лучше молчать, чтобы не напороться на неприятность! Даже Мэри, хотя она на меня производит впечатление вполне уравновешенной, разумной особы, в некоторых отношениях способна впадать в истерику. Главным образом по поводу своего здоровья. Ну, скажите, какой бы молодой женщине нашего поколения взбрело в голову ложиться на обследование? Хотите выпить? У меня есть отличное шотландское виски. Не хотите? Жаль, а может быть, вы все же останетесь на чай?

— Большое спасибо, но ведь я остановился у своих друзей.

— Ну, что же, должен сказать, что наша беседа доставила мне огромное удовольствие. Так приятно вспомнить отдельные эпизоды из прошлого. Соня, дорогая, проводите месье Пуаро к Мэри вниз.

— Нет, нет,— Пуаро отклонил предложение,— я и не помышляю снова беспокоить мадам. Не беспокойтесь за ч/теня, я великолепно и сам разыщу обратную дорогу. Как удачно, что я застал вас дома.

Он вышел из кабинета, не забыв поклониться маленькой Соне.

— Не имею ни малейшего представления, кто он такой! — воскликнул сэр Родерик, как только Пуаро закрыл за собой дверь.

— Вы не знаете, кто это такой? — поразилась Соня.

— Признаться, сейчас не могу вспомнить и половину тех людей, с которыми мне доводилось встречаться. Но ладо высоко держать честь своей марки. Понимаешь, вскоре ты выработаешь систему того, как следует себя держать в подобной ситуации. Так же и в гостях. К тебе .подходит человек и с радостной улыбкой говорит: «Возможно, вы меня не помните, последний раз мы виделись где-то в 30-е годы». Мне приходилось отвечать, что я его отлично помню, хотя не имею понятия, где мы с ним познакомились. Старость не радость, но кому хочется сознаваться в собственной подслеповатости и глуховатости? В конце войны у нас было много друзей — лягушатников, вроде этого месье Пуаро. Лягушатниками тогда мы называли всех французов, говорят, что они едят лягушек. Лично я этого не наблюдал. Теперь я практически не помню ни одного из них. Этот работал в самых верхах, я знаю многих из тех людей, о которых он упоминал. Лишь кое-кто знал про мою украденную машину. Конечно, история здорово приукрашена. Уж не без этого, да и фабула-то больно забавная. Надеюсь, он не догадался, как мне кажется. Он такой типичный лягушатник! Все эти поклоны, ужимочки, комплименты... Ну да ладно, на чем же мы остановились?

Соня подала ему какое-то письмо и незаметно протянула пару очков. Но сэр Родерик их с негодованием отверг.

— Это еще зачем? Я прекрасно вижу без них!

Сощурившись сильно, он уставился на написанное, постепенно отодвигая листок все дальше и дальше. Однако, убедившись, что у него ничего не получается, попросил:

— Пожалуй, будет лучше и удобнее, если вы прочитаете мне его вслух.

Соня принялась за дело.

 Глава 5

Эркюль Пуаро на секунду задержался на площадке. Внизу царила мертвая тишина. Тогда он подошел к окну на площадке и выглянул наружу. Мэри Рестарик находилась внизу на террасе, она занималась чем-то в саду. Пуаро удовлетворенно кивнул и пошел чуть не на цыпочках вдоль коридора, поочередно заглядывая во все комнаты... Ванная, кладовая для постельного белья, запасная спальня с двухспальной кроватью, жилая спальня с одной кроватью — не Мэри ли Рестарик? Рядом находилась, как он полагал, комната Эндрю Рестарика, ибо между двумя помещениями имелась дверь. Пуаро двинулся в другую сторону от площадки. Прежде всего он отворил дверь в спальню на одного человека. Сейчас, по-видимому, в ней никто не жил, но ее наверняка занимали по субботам и воскресеньям. На туалетном столике лежал набор всевозможных щеток.

Прислушавшись к тишине дома, Пуаро затем осмелился войти внутрь и заглянуть в гардероб. Да, внутри висела какая-то одежда, так называемые дачные платья.

В углу стоял письменный стол, но на нем ничего не было. Пуаро осторожно выдвигал один ящик за другим. В них лежали кое-какие пустяки, несколько писем тривиального содержания, полученные давно. Осмотр ящиков ничего не дал.

Спустившись по лестнице, Пуаро вышел в сад, где самым любезным образом попрощался с хозяйкой. Он не поддался на ее уговоры в отношении чая, объяснив, что дал слово не опаздывать на прощальный обед к своим друзьям, поскольку вечером ему предстояло уехать в Лондон.

— Может быть, вам вызвать такси? Или же я отвезу вас на машине?

— Ну, что вы, мадам! Вы очень любезны!

Пуаро так же неторопливо возвращался по уже знакомой ему деревенской улице и, обогнув лужайку возле церкви, пересек небольшой ручеек по горбатому мосту. Под кущей высоких тополей стояла его роскошная машина, предупредительный шофер стоял у распахнутой дверцы. Усевшись на обитое серой кожей сиденье, Пуаро первым делом скинул свои изящные лакированные туфли и испустил вздох облегчения.

— Теперь мы возвращаемся в Лондон,— сказал он.

Машина мягко тронулась с места, мотор курлыкал или пел какую-то монотонную песенку. Побежали назад дорожные столбы. На обочине стоял какой-то молодой человек, который яростно жестикулировал. В этой картине не было ничего примечательного, а его необычайно пестрый костюм только заставил Пуаро подумать, что стиляги начинают наводнять провинцию. И только уже миновав просителя, Пуаро понял, кто это такой.

Он дотронулся до плеча шофера:

— Будьте добры, остановитесь. И было бы неплохо, если бы вы вернулись немного назад. Я видел, что какой-то человек просил его подвезти.

Привыкший совершенно к другому, шофер с недоверчивым видом посмотрел на хозяина. Уж от него-то он никак не ожидал услышать такие слова. Но поскольку Пуаро в подтверждение приказа наклонил немного голову, он послушно развернулся и поехал в обратном направлении.

Молодой человек, которого звали Дэвидом, бежал навстречу.

Запыхавшись, он сказал:

— Думал, что ради меня вы не станете останавливаться. Поднял руку на всякий случай... Премного обязан.

Сев на мягкое сиденье, он небрежно скинул под ноги небольшой рюкзак, пригладил и как-то по-женски привел в порядок свои роскошные волосы и весело добавил:

— Выходит, вы меня узнали?

— Во всем повинна ваша нестандартная одежда.

— Вы так считаете? Но ведь я один из многочисленного братства.

— Школа Ван Дейка? Весьма живописно.

— Вот уж никогда об этом не думал. Впрочем, в известной степени вы правы.

— Я бы посоветовал вам еще обзавестись широкой шляпой с полями и пером и плоским воротником, если не из настоящих кружев, то хотя бы из нейлона.

— К сожалению, так далеко мы вряд ли зайдем,— рассмеялся юноша.— До чего же миссис Рестарик не любит меня даже за один мой вид! Впрочем, мои чувства к ней точно такие же. Да и сам Рестарик мне не по душе. Как вы считаете, в преуспевающих богачах действительно есть что-то удивительно отталкивающее?

— Все зависит от точки зрения. Как я понял, вы особо выделяете дочку?

— Какая милая фраза! «Особо выделять». Что же, это звучит куда приятнее, чем «ухлестывать», «обхаживать» или даже «гулять». Наверное, в данном случае ваше выражение очень хорошо рисует положение вещей. Только следует заметить, что в данном случае, в данном конкретном случае «выделения» осуществляется соотношение 50 на 50. Она тоже не обходит меня своим вниманием.

— Где сейчас находится мадемуазель?

Дэвид быстро повернул голову:

— А почему вы меня об этом спрашиваете?

— Я бы хотел с ней познакомиться.

— Сомневалось, чтобы она пришлась вам по вкусу. Не больше, чем я. Норма сейчас в Лондоне.

— Но вы только что говорили...

— Мачехам далеко не все рассказывается.

— Так... А где она в Лондоне?

Она работает в мастерской но внутреннему убранству помещений, где-то в Чепен на Кинг-Роуд. Никак не припомню имя владельца. Вроде бы Сьюзен Фелпс.

— Но ведь живет она наверняка в другом месте. У вас имеется ее адрес?

— Да, конечно. У нее комнатенка в огромном многоквартирном доме. Только я никак не пойму причину вашей заинтересованности.

— Меня интересует очень многое.

— Что вы имеете в виду?

— Например, что привело вас в этот дом — как его там? - Кроссходжес сегодня? И почему вы тайком пробрались внутрь и поднимались по лестнице?

— Я просто воспользовался черным ходом.

— Что вы искали на втором этаже?

— Это уже мое дело. Мне не хотелось бы говорить грубости, но не кажется ли вам, что вы суете нос не в свое дело?

— Да, я проявляю известное любопытство. И мне бы очень хотелось знать, где находится эта молодая леди?

Понятно! Дражайшая Мэри и Эндрю наняли вас... Черт бы их обоих побрал! Выходит, они пытаются ее разыскать?

— Пока, как мне кажется, они не подозревают, что она исчезла.

— Но кто-то должен был вас нанять?

— Вы исключительно прозорливы,— насмешливо заметил Пуаро, откидываясь на подушки сиденья.

— Меня сразу заинтересовало, чего вы добиваетесь,— продолжал Дэвид. - Вот почему я и поднял руку, рассчитывая, что вы остановитесь и кое-что мне объясните. Она моя девушка. Полагаю, это вам известно.

— Как я понял, такое мнение существует,— осторожно ответил Пуаро,— но если это так, то вы должны знать, где она находится, мистер... мистер... Прошу прощения, но я не помню ваше имя полностью. Слышал, что вас называли Дэвидом.

— Дэвид Бейкер.

— Может быть, мистер Бейкер, вы поссорились?

— Ничего подобного. С чего вы это взяли?

— Уехала ли мисс Норма из Кроссходжеса вечером в воскресенье или в понедельник утром?

— Трудно сказать. Оттуда имеется ранний утренний автобус, который прибывает в. Лондон в самом начале одиннадцатого. В этом случае она немного опаздывает на работу, поэтому предпочитает выезжать в воскресенье вечером.

— Так она уехала в воскресенье вечером, но не появилась в Бородин-Меншен.

— По-видимому, нет. Так сказала Клавдия.

— Иначе говоря, мисс Рис-Холланд. Не так ли? Скажите, она была удивлена или обеспокоена?

— Стала бы она беспокоиться. Эти девушки не следят друг за другом.

— И вы решили, что она вернулась снова сюда?

— На работе тоже не появлялась... Они вне себя, можете мне поверить.

— Вы сами обеспокоены, мистер Бейкер?

— Нет. Хотя естественно... будь я проклят, если я знаю. Вроде бы у меня нет оснований для волнений, только вот время проходит. Что у нас сегодня, четверг?

— Так она с вами не ссорилась?

— Я уже говорил, что нет.

— И все же вы обеспокоены за нее, мистер Бейкер?

— А вам какое дело?

— Конечно, это не мое дело. Но, насколько мне известно, дома были неприятности. И тамошняя атмосфера ей не нравится.

— Вполне естественно. Эта женщина — настоящая сволочь. Из тех, кто умеет мягко постелить, а спать не просто жестко, а невозможно. Она очень не любит Норму.

— Ведь миссис Рестарик болела, верно? Ей пришлось лечь в больницу?

— Вроде бы правда, она находилась в какой-то частной лечебнице. Только это все от безделья. Она здорова, как лошадь.

— Так вы считаете, что миссис Рестарик ненавидит свою падчерицу?

— Норма временами бывает слегка неуравновешенной. Знаете, когда они доведут ее до ручки. Впрочем, все девушки ненавидят своих мачех.

— Но разве всегда их мачехи от этого заболевают, причем так серьезно, что вынуждены ложиться в больницу?

— Куда это вы, черт подери, клоните?

— К занятию садоводством или же к ядохимикатам...

— А при чем тут ядохимикаты? Или же вы предполагаете, что Норма... что она могла додуматься...

— Люди болтают. Среди соседей Рестариков идут разговоры...

— Вы хотите сказать, что кто-то из них обвинил Норму в том, что она пыталась отравить свою мачеху? Но это же просто смешно! Полнейший абсурд!

— Да, это маловероятно,— согласился Пуаро,— и вообще-то люди этого не говорили.

— Прошу прощения, значит, я вас неверно понял. Так что же вы имели в виду?

— Мой дорогой друг, вы должны понимать, что героем подобных случаев почти всегда бывает муж.

— Как, старина Эндрю? Какая ерунда! Честное слово!

— Да, да. Мне это не кажется весьма правдоподобным.

— Ладно, все же для чего вы сюда приезжали? Ведь вы детектив, да?

— Да.

— Ну, и...?

— Прошу прощения, но вы должны меня извинить за то, что я не смогу ответить на ваш вопрос. Во всяком случае, это не имеет никакого отношения к возможному отравлению. Моя задача — в высшей степени деликатная и разглашению не подлежит.

— Совершенно ничего не понимаю.

— Я приехал сюда повидаться с сэром Родериком,— торжественно заявил Пуаро.

— С этим старым ослом? Но ведь он же... как бы это поделикатнее высказать? Он же практически впал в детство!

— Этому человеку известно огромное количество государственных секретов. Я вовсе не хочу сказать, что он имеет отношение к тайным вещам, но знает он многое... Не забывайте, что во время войны он занимал большой пост и был знаком кое с кем.

— Но ведь прошло столько лет!

— Да, и его роль в тех событиях сыграна. Однако вы же должны понимать, что кое-какие вещи и сейчас еще полезно узнать.

— Например?

— Лица, скажем. Сэр Родерик может узнать некоторые лица. Или манеру держаться, привычки, обороты речи, крылатые словечки, жесты. Такие вещи долго не забываются. Старые люди скорее расскажут тебе о событиях двадцатилетней давности, чем то, что произошло на прошлой неделе или месяц назад. И частенько они помнят того, кому этого вовсе не хочется. От них иной раз можно узнать весьма интересные вещи, подробности о какой-нибудь женщине, или мужчине, или о тех событиях, в которых они сами были замешаны... Конечно, я говорю иносказательно, но суть вам должна быть ясна. Я приезжал к нему за информацией.

— К этому... старому напыщенному ослу? И вы получили ее?

— Давайте скажем так: я вполне удовлетворен.

Дэвид внимательно посмотрел на Пуаро и вдруг усмехнулся:

— Интересно знать, действительно ли вы приезжали к этому старику или же к его молоденькой секретарше? Наверное, вам любопытно было узнать, что она делает в этом доме? Я сам несколько раз задумывался над этим вопросом... Так вы предполагаете, что она заняла этот пост для того, чтобы выудить кое-какие сведения от сэра Родерика, связанные с прошлым?

— Я твердо знаю одно: рассуждать об этом бесполезно. Она мне показалась в высшей степени преданной и внимательной, эта маленькая секретарша.

— Помесь больничной сестры, няньки, секретаря, компаньонки и «правой руки» у дядюшки... Да, ее можно охарактеризовать многими эпитетами. Он ею очарован. Вы это заметили?

— При данных обстоятельствах в этом нет ничего удивительного.

— Вот уж кто ее не выносит, так это наша Мэри!

— Но она, возможно, тоже не жалует Мэри Рестарик?

— Так вот что вы предполагаете? Угу, Соня до такой степени не переносит Мэри Рестарик, что даже стала интересоваться, где в доме хранятся ядохимикаты? Ну, нет, это же нелепица! Сплошная несуразица... Ладно, большое спасибо, что вы меня подвезли, мне тут будет удобнее сойти.

— Вот как? Но ведь до Лондона еще добрых семь миль.

— И тем не менее я здесь выхожу. До свидания, месье Пуаро.

— До свидания!

Хлопнула дверца. Пуаро покачал головой и откинулся на мягкую кожаную подушку.

Миссис Оливер ходила взад и вперед по своей гостиной. Она испытывала страшное беспокойство. Час назад она отослала в издательство напечатанную на машинке рукопись, которую только что закончила править. Вынудили ее к-этому бесконечные звонки редактора, который страшно опасался, чтобы у него «из-под носа» не вырвали очередного ее творения.

И теперь миссис Оливер вела вслух односторонний разговор с этим человеком:

— Вот, получайте,— говорила она,— надеюсь, вам она понравится. Мне — нет! Я считаю ее рыхлой. Впрочем, по всей вероятности, вы вообще не знаете, есть ли среди моих книг стоящие или нет. Вам важно, раскупят ли их. Но я вас честно предупредила, что это отвратительно. Что вы мне ответили? Что вы не верите ни одному моему слову? Так пеняйте же теперь на себя!

Остановившись посреди ковра, миссис Оливер подняла вверх руку:

— Обождите немного — и вы сами убедитесь в моей правоте! Минуточку терпения.

Рукопись уже, наверное, была отправлена бандеролью, ибо таково распоряжение, полученное расторопной Эдит от своей вечно сомневающейся хозяйки. Так что теперь ее нельзя было ни дополнить* ни сократить, ни переделать...

— А теперь чем я займусь? — спросила с недоумением мисс Оливер.

Она возобновила свое хождение по комнате.

— Пожалуй, я бы хотела, чтобы у меня снова были тропические птицы и пальмы, а не эти идиотские вишни. Тогда мне казалось, что я где-то в джунглях. Вот сейчас выскочит тигр, лев, леопард или же мартышка. А в вишневом саду разве что скворец поселится?

Посмотрев с неодобрением на красные ягоды, она пожаловалась:

— Мне уже не по возрасту и не по комплекции чирикать, как птичка, и клевать вишенки... вообще, я бы съела десяток вишенок. Интересно...

Она подошла к телефону. Через минуту необычайно воспитанный голос Джорджа ей ответил:

— Сейчас сообщу, мадам.

И тут же раздался второй голос:

— Эркюль Пуаро к вашим услугам, мадам.

— Где вы пропадали? — спросила она.— Вас не было целый день. По-видимому, вы ездили к Рестарикам. Так ведь? Видели ли вы сэра Родерика? Что узнали?

— Ничего,— ответил Эркюль Пуаро.

— Как это скучно.

— Да нет, мне это вовсе не представляется скучным. Меня удивляет, что я ничегоне обнаружил.

— Почему это так удивительно? Я что-то не понимаю.

— Потому что это означает, что либо там нечего искать, а это, разрешите заметить, не соответствует фактам, либо что-то весьма ловко скрывается. А это, как понимаете, уже интересно. Кстати, миссис Рестарик не знала, что девушка пропала.

— Вы хотите сказать, что она не имеет никакого отношения к ее исчезновению?

— Похоже на то. Я там познакомился с ее молодым человеком.

— Тем самым «неподходящим типом», который никому не нравится?

— Совершенно верно. Неподходящий молодой человек.

— Вы тоже нашли его неподходящим?

— С чьей точки зрения?

— Ну, как я полагаю, не с точки зрения самой девушки.

— Та девушка, которая приходила ко мне, вне всякого сомнения, пришла бы от него в дикий восторг.

— У него кошмарный вид?

— Он очень красив.

— Красив? Терпеть не могу красивых мужчин!

— Девушкам это нравится.

— Да. Вы совершенно правы. Они обожают красивых молодых людей, или смазливых молодых людей, или хорошо одетых, «шикарных» молодых людей. Но это не мешает им восторгаться и весьма неопрятными длинноволосыми и небритыми молодчиками, у которых такой вид, как будто они всю жизнь занимались бродяжничеством.

— Похоже, что он тоже не представляет, где в данный момент скрывается эта девушка.

— Или же не хочет об этом говорить.

— Очень может быть. Он приезжал туда, а чего ради? Входил в дом и постарался, чтобы никто его при этом не заметил. Опять-таки, почему? По какой причине? Искал ли он девушку? Или же что-нибудь другое?

— Вы полагаете, что он что-то искал?

— Да, он что-то искал в комнате девушки.

— Откуда вы знаете? Вы что, его там видели?

— Нет, я видел его уже только тогда, когда он спускался по лестнице, но я обнаружил кусочки сырой глины на полу в комнате Нормы, которые, несомненно, были занесены туда на подошвах ботинок. Конечно, не исключено, что она сама попросила его раздобыть что-то в этой комнате. Вариантов сколько угодно. В доме есть еще одна девушка, весьма привлекательная. Так что парень мог приезжать на свидание с ней. Да... объяснений сколько угодно.

— Что же вы теперь собираетесь делать?

— Ничего.

— Господи, какая скучища! — неодобрительно протянула миссис Оливер.

— Возможно, я получу кое-какую информацию от тех лиц, которым я поручил заняться ее сбором. Хотя вполне вероятно, что они ничего не узнают.

— Но неужели вы намерены сидеть сложа руки?

— Конечно, я не буду ничего предпринимать до той минуты, пока не настанет нужное время.

— Это не в моем характере. Я буду действовать.

— Только, пожалуйста, миссис Оливер, будьте предельно осторожны!

— Что за ерунда! Ну что со мной может случиться?

— Там, где речь идет об убийстве, можно ожидать чего угодно. Это говорю вам я, Эркюль Пуаро! 

 Глава 6

На стуле сидел мистер Гоби.

Это был маленький морщинистый старичок, настолько незаметный, что его практически можно было бы назвать «невидимкой».

Он не сводил глаз с ножки старинного стола в виде львиной лапы и адресовал все свои слова ей одной. Обращаться непосредственно к человеку — такой привычки у него не было.

— Рад, что вы раздобыли для меня имена, месье Пуаро. В противном случае, понимаете, можно было бы потратить слишком много времени. А теперь мне удалось разузнать некоторые факты и неофициальные разговоры, которые часто бывают весьма полезными... С вашего разрешения, я начну с Бородин-Меншен?

Пуаро наклонил голову, он был согласен.

— Множество портье,— сообщил мистер Гоби.— Я начал отсюда. Обратился к двум-трем молодым людям. Дороговато, но затраты оправдались. Не хотел, чтобы создалось впечатление, что кто-то специально наводит справки. Могу ли я называть имена полностью или должен ограничиваться псевдонимами?

— Внутри этих стен можете всех называть их именами.

— Про мисс Клавдию Рис-Холланд говорят, что она весьма симпатичная особа. Отец ее — член парламента, его имя частенько мелькает на страницах газет. Она единственная дочь. Выполняет секретарскую работу. Девушка серьезная. Никаких битников или пьяных сборищ. Делит квартиру с двумя другими девушками. Номер два работает в галерее на Зонд-стрит. Тип художницы. Якшается с завсегдатаями Челси. Бывает во многих местах, организуя всевозможные выставки и распродажи.

Третья — ваша. Давно там не была. Общее мнение, что у нее «не все дома»... Слегка «чокнутая», как мне кто-то сказал. Однако это всего лишь слова, никаких фактов никто не приводит. Один из портье страшный сплетник. Поставь ему пару стаканчиков спиртного — и тебе не переслушать все то, что он тебе наговорит. Кто пьет, кто увлекается наркотиками, у кого неприятности с фининспекторами, кто прячет свои сбережения в чулок. Конечно, не все можно принимать безоговорочно на веру. Так или иначе, он рассказал мне, что как-то вечером была стрельба из револьвера.

— Стреляли из револьвера и были жертвы?

— В этом отношении имеются сомнения. По словам портье, однажды вечером он услышал звук пистолетного выстрела, побежал, чтобы навести порядок, и увидел вашу девушку. Она держала оружие в руке, но тут прибежала не то одна, не то обе ее приятельницы. И мисс Кэри — это художница — говорит: «Норма, что ты натворила?» Вторая же, мисс Рис-Холланд, накинулась на нее: «Неужели ты не можешь подождать, Фрэнсис?».

Она подошла к мисс Норме, протянула руку и сказала: «Отдай его мне». Девушка тут же преспокойно дала ей револьвер, а мисс Рис-Холланд спрятала его к себе в сумочку. В этот момент она подошла к Микки, моему информатору. Она подошла к нему и со смехом спросила: «Наверное, вы перепугались, да?» Микки, естественно, согласился, что он здорово струсил, а она говорит: «Все это пустяки. Признаться, мы не подозревали, что эта штука заряжена, ну и принялись дурачиться... Во всяком случае, если вас начнут расспрашивать об этой истории, объясните, что все олл райт». После чего она взяла Норму под руку и они втроем поднялись к себе наверх.

Однако Микки уверяет, что он продолжал сомневаться. Поэтому он вышел во двор и как следует все проверил.

Мистер Гоби близоруко сощурился и прочитал по своей записной книжке:

— «Скажу вам, я кое-что нашел. Вот как! Я нашел мокрые пятна. Провалиться мне на этом самом месте, если это не так. Это были капли крови. Я их потрогал пальцами. Послушайте, что я предполагаю. Кто-то пристрелил какого-то мужчину, когда он убегал прочь... Я поднялся наверх и спросил, не могу ли я поговорить с мисс Рис-Холланд. И я ей говорю „Мне кажется, кого-то могли застрелить". Она молчит. „Во дворе видны капли крови, мисс".— „Великий боже, не смешите меня,— отвечает она,— как вы не догадались, что это голубь". А потом добавляет: „Извините, если вы из-за нас испугались. Забудьте про эту историю". И сунула мне в руку пять долларов. Представляете? Естественно, после этого я уже помалкивал».— После второй порции виски он рассказал мне еще кое-что: «Если вас интересует мое мнение, она стреляла в этого молодого проходимца, который иногда к ней захаживал. Наверное, у них произошла ссора, вот она в него и пульнула. Так я думаю. Но чем меньше говорить, тем скорее все забывается. поэтому я никому про все это не болтаю. И коли меня кто-нибудь начнет расспрашивать, я отвечу, что не знаю ничего, о чем идет речь».

Мистер Гоби помолчал.

— Интересно,— сказал Пуаро.

— Да, но не исключено, что в этой истории нет ни одного верного слова. Похоже, что больше никто не Ихмеет понятия о данной истории. Правда, упорно болтают о шайке малолетних хулиганов, однажды вечером проникшей во двор. Произошла потасовка, пошли в ход ножи и все такое.

— Понятно. Другой возможный источник капель крови во дворе,— сказал Пуаро.

— Можно предположить и другое: Микки подслушал, как во время ссоры ваша девица пригрозила пристрелить своего молодого человека. Вот он и объяснил два инцидента, особенно если в тот момент услышал выхлоп газов из проезжавшей мимо машины.

— Да.— вздохнул Пуаро,— этим, несомненно, многое объясняется.

Мистер Гоби перевернул несколько страничек в записной книжке и поискал глазами, кому бы сообщить, что там написано. На этот раз его выбор пал на электрорадиатор.

— Фирма «Джошуа Рестарик» — чисто семейное предприятие. Существует свыше сотни лет. В Сити пользуется хорошей репутацией. Всегда весьма разумны. Никакой показухи. Была основана в 1850 году мистером Джошуа Рестариком. Разрослась после первой мировой войны, большие капиталовложения за границей, особенно в Южной Африке и Австралии. Последние Рестарики — Саймон и Эндрю. Саймон — старший. Он умер с год назад бездетным. Его супруга умерла за несколько лег до того. Эндрю Рестарик всегда отличался беспокойным характером. Душа у него никогда не лежала к бизнесу, хотя, как все считают, он человек способный. Кончилось тем, что он сбежал с какой-то женщиной, бросив жену и пятилетнюю дочку. Перебрался в Южную Африку, Кению и тому подобные места. Его жена умерла два года назад. На протяжении некоторого времени была инвалидом. Он же много путешествовал. И не напрасно, вернулся с хорошими деньгами. В основном заработал на минеральных концессиях. Все, за что он брался, процветало.

После смерти брата он, по-видимому, решил, что пора осесть на одном месте. Он снова женился и вернулся назад, рассчитывая дать своей дочери новую мать. В данный момент они живут вместе с дядюшкой, сэром Родериком Хорсфилдом. Это дядя первой миссис Рестарик. Но это лишь временно. Его жена занята подыскиванием подходящего дома в Лондоне. Цена их не смущает. Они купаются в золоте.

Пуаро снова вздохнул.

— Я выслушал историю сплошного благополучия. Все преуспевают. Все из хороших семейств и пользуются всеобщим уважением. Их родственники тоже люди весьма уважаемые. В деловых кругах о них прекрасное мнение. И всего лишь одно темное облачко на этом лучезарном небосклоне. Девушка, у которой «не все дома», которая завела дружбу с сомнительным юношей, неоднократно попадавшим на заметку полиции. Девушка, которая, возможно, пыталась стрелять, пыталась отравить мачеху и которая страдает от галлюцинаций либо действительно совершила преступление. Так вот: все это совершенно не вяжется с той картиной, которую вы мне только что нарисовали.

Мистер Гоби печально покачал головой и заявил:

— В каждой семье есть своя черная овца.

— Нынешняя миссис Рестарик очень молодая женщина. Как я полагаю, это не та особа, с которой он когда-то болтался?

— Нет, нет. Та афера скоро кончилась. По всем отзывам, это была чуть, не уличная девка, да к тому же и с ужасным характером. Как ей удалось его обкрутить — не представляю. По молодости и глупости, наверное.

Захлопнув записную книжечку, мистер Гоби вопросительно посмотрел на Пуаро:

— Вы хотели бы, чтобы я еще сделал что-нибудь?

— Да. Я хочу знать несколько подробнее о первой жене Эндрю Рестарика. Она была инвалидом, часто лежала в больницах. Что это были за лечебницы? Не психиатрические ли?

— Мне уже ясно, месье Пуаро.

Мистер Гоби хотел подняться, но Пуаро добавил:

— Ну и все случаи ненормальности в семье по обеим линиям.

— Теперь я вас покидаю,— сказал Гоби,— до свидания, сэр...

После ухода Гоби Пуаро еще долго сидел с задумчивым видом. Несколько раз он поднимал и опускал брови. Было ясно, что что-то его сильно удивляет.

Потом он позвонил миссис Оливер.

— Я уже предупреждал вас о необходимости быть осторожной. Повторяю еще раз: будьте предельно осторожны!

— Чего же я должна остерегаться!

— Прежде всего самой себя. Я почти не сомневаюсь, что эта история чревата последствиями, вернее, опасностями. Вы легко увлекаетесь. Опасность же грозит всем тем, кто будет проявлять неумеренное любопытство и совать свой нос туда, где он нежелателен. В воздухе пахнет убийством. Я не хочу, чтобы вы оказались жертвой.

— Получили ли вы предполагаемую информацию?

— Да, кое-что. В основном сплетни и слухи, но похоже, что в Бородин-Меншен что-то произошло!

— Что именно?

— Кровь во дворе.

— Господи! Совсем как заголовок в старинном романе: «Пятно на лестнице». Теперь же чаще встречаются заголовки типа: «Она сама добивалась своей смерти».

— Очень может быть, что в действительности никакой крови во дворе не было, она явилась плодом фантазии ирландца-портье.

— Кто-нибудь расплескал бутылку молока, на земле получились мокрые пятна, ну, а в темноте он не разобрался... Все же, что там случилось?

Пуаро прямо не ответил.

— Девушка считала, что она «могла совершить преступление». Не имела ли она в виду это убийство?

— Вы хотите сказать, что она кого-то и правда застрелила?

— Можно предположить, что она в кого-то стреляла, но, скорее всего, промазала. Несколько капель крови — только и всего. Никакого трупа.

— О, господи! Какая неразбериха! Честное слово, если человек способен удрать с того места, где в него стреляли, никто не посчитает его убитым.

— Мне думается, все это куда более сложно,— сказал Пуаро и повесил трубку.

— Я очень беспокоюсь,— сказала Клавдия Рис-Холланд.

Она налила себе кофе из стоящего посередине стола кофейника. Фрэнсис Кери зевнула. Девушки завтракали на своей маленькой кухоньке. Клавдия была готова отправиться на работу, на Фрэнсис все еще были надеты пижама и цветной халат.

— Беспокоюсь из-за Нормы,— продолжала Клавдия.

Фрэнсис снова зевнула.

— Я бы не стала на твоем месте беспокоиться. Не сомневаюсь, что рано или поздно она позвонит сюда или явится.

— Так ли это? Знаешь, Фрэн, я не могу не думать...

— Не могу никак тебя понять,— протянула Фрэнсис, наполняя вторично свою чашку. Она осторожно поднесла ее к губам и сделала глоточек.

— Я вот что хочу сказать: вообще-то Норма не наша забота, верно? Ведь мы не приставлены смотреть за ней или кормить ее с ложечки. Она не малое дитя и просто разделяет с нами общую квартиру. Откуда в тебе материнское участие? Нет, меня она нисколько не волнует!

— В этом я как раз и не сомневалась. Ты вообще не способна ни о чем волноваться. Но у меня, к сожалению, другой характер. И потом, у нас разное положение...

— Потому что ты ответственная квартиросъемщица, что ли?

— Как ты не понимаешь, что у меня довольно щекотливое положение...

Фрэнсис зевнула во весь рот.

— Вчера я слишком поздно легла. Вечеринка у Базеля. Ужасно себя чувствую. Голова просто раскалывается. Надеюсь, черный кофе мне поможет. Налей себе еще, пока я не выпила все... Базель заставил нас пробовать новые пилюли — «Изумрудные грезы». Честное слово, сомневаюсь, стоит ли пробовать на себе все эти глупости.

— Ты опоздаешь к себе в галерею.

— По-моему, это не имеет значения. Никого это не беспокоит и не трогает. Даже не заметят.

Через минута она добавила:

— Знаешь, я вчера видела Дэвида. Он был замечательно одет и выглядел настоящим красавцем.

— Послушай, Фрэн, только не говори, что и ты в него влюбилась. По-моему, он отвратителен.

Ты, конечно, не можешь его одобрить. Откуда в тебе столько рассудительности, а?

— Дело вовсе не в рассудительности, но мне не по душе ваша художественная братия, ваши нравы и развлечения. Нанюхаться или накуриться какой-то дряни до умпомрачения, так что потом превращаешься в какого-то зверя и набрасываешься с кулаками на людей...

Фрэнсис рассмеялась.

— Я вовсе не наркоманка, дорогая, но мне хочется узнать, что все это дает. И потом, кое-кто среди нашей своры вполне олл райт. Дэвид неплохо рисует, если хочешь знать, когда он не ленится.

— Однако последнее с ним случается нередко?

— У тебя всегда для него припасен камень за пазухой. Клавдия:.. Ты ненавидишь его и сердишься, что он приходит сюда к Норме... Поскольку речь зашла о нем...

— Да?

— Я долго колебалась, рассказать тебе или нет?

Клавдия взглянула на свои часики.

— Слишком долго думала. Сейчас у меня нет ни одной минуты больше. Коли ты думаешь мне что-нибудь рассказать, в твоем распоряжении будет весь вечер. Да и потом, у меня дурное настроение... Господи, знала бы я. что мне делать!

— В отношении Нормы?

— Ну да. Не уверена, нужно ли сообщить ее родителям, что мы не знаем, где она.

-- Это было бы не по-товарищески. Падшая Норма, почему ей нельзя немного повольничать, если пришла такая охота?

— Ну, Норма не совсем...

Клавдия помолчала.

— Ясно. Ты хотела сказать, что наша Норма в психическом отношении не совсем нормальная? Звонила ли гы в то ужасное место, где она работает? «Хоумбердс» или как она называется? Верно, звонила. Ты мне говорила. Теперь припоминаю.

— Где же она? Дэвид тебе вчера ничего не говорил?

— Похоже, что он не знает. Честное слово. Клавдия, я не могу понять, что тут особенного? Какое это может иметь значение?

— Для меня имеет. Потому что мой босс ее отец. И если только с ней что-нибудь стряслось, они же с меня спросят, почему я их не предупредила, что она пропала.

— Верно, они могут на тебя накинуться. Но с другой стороны, ведь такой договоренности не было, чтобы Норма нам докладывала, когда ей взбредет в голову день или два не появляться дома. Или даже неделю. Ведь она же взрослая девушка, а в наш монастырь парня не приведешь! Нет, нет, ты за нее не отвечаешь.

— Да, но мистер Рестарик мне говорил, что он очень доволен тем, что Норма живет со мной в одной квартире.

— Разве это обязывает тебя бежать к нему и наушничать каждый раз, когда Норма не ночует дома? Скорее всего, она завела себе нового дружка.

— Она была без ума от Дэвида,— ответила Клавдия.— Послушай, а ты уверена, что она не скрывается у него?

— Да нет, вряд ли. Понимаешь, на самом деле он ее совсем не любит.

— Тебе просто хочется так думать, потому что ты сама неравнодушна к этому Дэвиду.

 Глава 7

Миссис Оливер проснулась с чувством недовольства. Впереди ее ожидал «пустой день», который ей нечем было заполнить. Правда, в тот момент, когда она заворачивала в бумагу свою рукопись, чтобы отправить ее в издательство, она испытывала естественное чувство облегчения: закончен изнурительный труд. Теперь она сможет отдохнуть, насладиться радостями жизни, ходить в гости, бывать в театрах, на концертах, рано ложиться спать и поздно вставать. Блаженное ничегонеделанье, пока в один прекрасный день она вновь не почувствует непреодолимое желание заняться сочинительством.

Она бесцельно расхаживала по квартире, не зная, чем бы заняться. Без нужды перекладывала с места на место какие-то книги, переставляла безделушки, изредка поглядывая с отвращением на порядочную пачку писем, ожидавших ее на письменном столе. На них давно бы следовало ответить, но столь нужное и бесполезное занятие ее совершенно не устраивало. Ей хотелось чего-то интересного...

Чего-то такого...

В самом деле, чего ей хочется?

Ей припомнился разговор с Пуаро. Почему он так настойчиво предупреждал ее о возможной опасности? Какая чушь! В конце-то концов, почему бы ей не принять участие в решении этой проблемы, которая так заинтересовала этого маленького бельгийца? И потом, если действительно существовала какая-то опасность, то она распространяется и на него тоже! Конечно, у Пуаро свой метод работы! Он сидит себе дома в удобном кресле, сложив на животе руки, и дает задания своим «серым клеточкам», совсем как программисты это делают с какой-нибудь счетно-решающей машиной. Возможно, для него это было и хорошо, но миссис Оливер нисколько не устраивало. И после получасовой беготни по своему кабинету писательница пришла к бесповоротному решению, что она должна что-то предпринять. Пожалуй, надо поподробнее узнать все, что связано с этой таинственной девушкой. Где скрывается Норма Рестарик? Чем она занимается? И где те источники информации, которые смогут дать ответ на эти вопросы?

Шаги Ариадны Оливер становились все более неровными, она то останавливалась на месте, то принималась метаться из угла в угол. Что она могла сделать? Решить далеко не просто. Куда поехать и начать расспросы? В Лонг Зейсаг, возможно? Но Пуаро там уже побывал и выяснил, по всей вероятности, все то, что можно было выяснить. Да и под каким предлогом она может появиться в доме Рестариков?

Так, ну а если повторить визит в Бородин-Меншен? Может быть, там еще можно что-то разнюхать? Только надо как следует обставить свое появление. Пока она еще не придумала подходящего предлога, но ей казалось, что это единственное стоящее место, где можно приложить свою энергию по части получения сведений. Который час? Ага, самое время. Начало одиннадцатого. Значит, у нее есть какие-то шансы...

По пути миссис Оливер обдумывала предлог. Ничего оригинального ей не приходило в голову. Ей хотелось бы изобрести нечто интригующее, но она должна была согласиться, что все же разумнее придерживаться чего-то обыденного, тривиального.

Подъехав к суровому в своей простоте зданию Бородин-Меншен, миссис Оливер занялась медленным обходом двора, внимательно его рассматривая.

Один из портье разговаривал с грузчиком большой крытой машины для перевозки мебели. Возле служебного лифта миссис Оливер догнал разносчик молока со своей тележкой. Он стал доставать из нее корзины, в которых позвякивали бутылки, выражая свое прекрасное настроение веселой песенкой.

Миссис Оливер рассеянно смотрела на грузовик.

— Это переезжает номер 76,— пояснил ей молочник, неправильно истолковывая причину ее задумчивости.

Он перенес в лифт одну порцию бутылок.

— Вообще-то она сама уже успела переселиться, выражаясь фигурально,— добавил он, возвращаясь за второй порцией своего товара. Это был необычайно общительный человек.

Он поднял вверх большой палец.

— Выбросилась из окна — седьмой этаж — всего неделю назад это было. В пять часов утра. Надо же было выбрать такое дикое время!

Почему «дикое», подумала про себя миссис Оливер.

— Почему?

— Почему она покончила с собой? Никто не знает. Говорят, психически неуравновешенная.

— Она была молодая?

— Куда там! Старая карга. Лет пятьдесят, самое малое.

Двое грузчиков с трудом втискивали в машину старинный громоздкий комод. Он всячески противился этой процедуре. Из него с треском вывалились на пол два ящика. Какой-то клочок бумаги, несомый ветром, прижался к юбке миссис Оливер, она машинально взяла его в руки.

— Эй, Чарли, это тебе красное дерево, 1а не дрова! Осторожнее! — крикнул весельчак-молочник и повез свой груз наверх.

Грузчики затеяли спор, как лучше разместить мебель в грузовике, а когда миссис Оливер протянула им пойманный ею листок, на нее даже внимания не обратили.

Она сунула его к себе в карман. Подчиняясь какому-то импульсу, миссис Оливер вошла в здание и поднялась к номеру 67. Из-за двери раздалось какое-то шарканье, и вскоре на пороге стояла розовощекая особа средних лет с мокрой тряпкой в одной руке и шваброй в другой.

— Ох! — начала миссис Оливер со своего излюбленного восклицания.-- Скажите, кто-нибудь дома?

— Нет, мадам. К сожалению, никого. Все ушли на работу.

— Да, конечно... Этого и следовало ожидать. Но, видите ли, дело в том, что, когда я здесь была в последний раз, я оставила свою маленькую записную книжечку. Такая досада! Она должна быть где-то в гостиной.

— Насколько мне известно, мадам, я ничего подобного не встречала. Конечно, я не знала, что эго чужая вещь. Может, вы войдете?

Она радушно распахнула дверь, поставила в угол швабру и пошла следом за миссис Оливер в гостиную.

— Ага,— словоохотливо заговорила миссис Оливер, решившая любой ценой завязать дружеские отношения с уборщицей,— вот та книжечка, которую я оставляла для мисс Нормы Рестарик. Она уже вернулась из-за города?

— По-моему, она в данный момент тут не живет. Ее постель не смята. Скорее всего, она все еще гостит у своих родных. Я знаю, что она туда собиралась на прошлой неделе.

— Да, да, по всей вероятности... А она так просила, чтобы я принесла ей одну из моих последних книг!

Но «одна из моих последних книг» не произвела никакого впечатления на уборщицу.

— Я сидела вот здесь,— продолжала миссис Оливер,— во всяком случае, так мне кажется, а потом подошла к окну и вроде бы к дивану...

Она торопливо подняла подушку на кресле, а миссис со шваброй проделала то же самое на диване. Конечно, никакой записной книжечки обнаружено не было.

— Вы даже не представляете, как отвратительно терять подобные вещи! — пожаловалась миссис Оливер.— У меня там было записано все, что мне надлежит сделать чуть ли не на месяц вперед. Отлично помню, что сегодня я должна была встретиться с каким-то ответственным лицом, а вот с кем? Или же завтра? В таком случае сегодня у меня званый ужин. А вдруг нет, и я приду к этим людям и только поставлю их в неудобное положение? Кошмар какой-то!

— Представляю, как вы переживаете, мадам,— посочувствовала уборщица.

— Какие здесь симпатичные квартирки,— заявила миссис Оливер уже другим тоном.

— Только высоковато.

— Но зато отсюда прекрасный вид, не так ли?

— Верно, однако если окна обращены на запад, то зимой стоит страшная холодина из-за ветра. Эти тоненькие металлические рамы его совершенно не задерживают. Так что некоторые жильцы даже заказали себе вторые рамы. Нет, меня бы такая квартира на зиму совершенно не устроила. Я предпочитаю первый этаж. Никаких лифтов. Особенно если у тебя есть детишки. И коляску тогда можно ставить прямо у двери на площадке... Только подумайте, что будет, если начнется пожар? Ведь отсюда не выбраться!

— Да, конечно, это было бы ужасно. Но, наверное, здесь есть пожарные лестницы?

— Да, конечно, но не всегда доберешься до пожарной лестницы и до пожарной двери. До смерти боюсь огня. С самого детства. Вы не поверите, если я скажу, сколько они платят в месяц. Вот почему мисс Рис-Холланд пришлось впустить еще двух девушек.

— Да, да. Я знакома с ними обеими. Мисс Кери — художница, не так ли?

— Работает в какой-то художественной лаборатории или галерее. Работает-то она с прохладцей. Она немного рисует коров и деревья — вы никогда не догадаетесь, что это такое... Неряха. В каком состоянии ее комната — страшно смотреть! Вот у мисс Рис-Холланд все блестит и сверкает. Одно время она работала секретарем в Угольном управлении, а теперь она личный секретарь где-то в Сити. Говорят, что это ей больше нравится. Ее хозяин — очень богатый человек, только что вернувшийся из Южной Америки или Африки. Он отец мисс Нормы, он и попросил мисс Рис-Холланд пустить ее квартиранткой, когда прежняя молодая девушка, занимавшая третью комнату, вышла замуж и помещение освободилось. Вы сами понимаете, что она не может ему отказать. С хозяевами лучше не спорить.

— А она хотела отказать?

Женщина фыркнула.

— Наверное, захотела бы, если бы знала заранее.

— Что знала?

Задав вопрос, миссис Оливер сразу же поняла, что он был слишком прямолинеен.

— Не мое дело встревать в эти дела. Так что лучше мне ничего не говорить.

Теперь уже миссис Оливер не повторила своей ошибки. Вид у нее был слегка заинтересованный, и поэтому миссис, убиравшая комнаты, продолжала:

— Я не могу сказать, что она несимпатичная или взбалмошная девушка. Рассеянная и невнимательная, но они все такие. Однако я считаю, что ее должен проверить врач. Бывает, что она сама не знает, что делает или где находится. И это пугает. У нее такой вид, какой бывает у племянника моего мужа после припадка. Только у мисс Нормы не бывает припадков. Может быть, она принимает какие-то лекарства? Сейчас это модно у молодежи.

— Говорят, что ее семья не одобряет ее молодого человека?

— Я тоже так слышала. Пару раз я видела его, вернее сказать, мельком видела, как он к ней приходил. А так — разглядеть не удалось. Из нынешних модников: узкие штаны и длинные волосы. Мисс Рис-Холланд он очень не нравится, но что тут поделаешь? Девушки, они никого не слушаются.

Состроив печальную мину, миссис Оливер изрекла:

— Да, я тоже иной раз просто расстраиваюсь, глядя на современных девушек.

— Плохое воспитание, вот как я считаю.

— Боюсь, что вы правы. Невольно думаешь, что такой девушке, как Норма Рестарик, куда лучше было бы находиться дома, а не болтаться по Лондону и зарабатывать какую-то ерунду!

— Дома ей не нравится.

— Правда?

— У нее мачеха. А взрослые девушки не любят мачех. Как я слышала, мачеха у нее заботливая, старалась с ней подружиться, ну и повлиять на нее, конечно, она заявила, что такому вертопраху, как ее дружок, не место в их приличной семье. Она понимает, что дружба с ним к добру не приведет. Иной раз...

После красноречивой паузы уборщица добавила:

— Благодарю Бога, что у меня нет дочерей.

— А сыновья?

— У нас их двое. Один учится в школе, им учителя не нахвалятся. А второй — наборщик, работает на совесть. Очень удачные ребята. Но, учтите, мальчишки тоже могут доставлять массу неприятностей. Но девочки хуже. Потому что, если они что-то вобьют себе в голову, их не переубедишь.

— Да, верно,— задумчиво сказала миссис Оливер,— у меня тоже такое мнение.

Она заметила, что уборщица уже несколько раз взглянула на свою швабру. Значит, пора было заканчивать.

— Такая неудача в отношении моей записной книжечки,— сказала миссис Оливер.— Большое спасибо за ваше милое участие. Надеюсь, я не слишком много отняла у вас времени?

— Пустяки. Желаю вам найти потерянное,— ответила миссис с видом великосветской дамы.

Выйдя из квартиры, миссис Оливер на минуту остановилась в коридоре, раздумывая, что же ей теперь сделать. Вроде бы на сегодня можно ей успокоиться, а вот план на следующий день начал вырисовываться.

Вернувшись домой, миссис Оливер достала совершенно новенькую книжечку в сафьяновом переплете, открыла ее на первой странице, сверху написала: «Факты, которые я выяснила»,— и записала под соответствующими номерами все то, что ей удалось узнать. Вообще-то фактов было маловато, но миссис Оливер, верная своему принципу и призванию, ухитрилась извлечь из них гораздо больше того, что они сообщали. Возможно, то, что Клавдия Рис-Холланд работала у отца Нормы Рестарик, было наиболее важным открытием. Миссис Оливер сама об этом раньше не знала и сомневалась, что Пуаро был в курсе дела. Сначала она решила было позвонить ему по телефону и сообщить ему эту новость, но потом передумала ввиду своих планов на завтрашний день. Фактически в этот момент миссис Оливер чувствовала себя больше не знаменитой писательницей, а самой, настоящей собакой-ищейкой, пущенной по горячему следу. Голова опущена, нос не отрывается от земли, а завтра утром... да, завтра утром они посмотрят...

В соответствии с этим новым планом миссис Оливер поднялась рано утром, выпила чашку чая, съела одно яйцо всмятку и отправилась на розыски. Она вновь приехала в район Бородин-Меншен. Боясь, что она успела примелькаться тамошним обитателям, она не стала входить во двор, а прогуливалась между двумя входами в здание, внимательно вглядываясь в фигуры людей, выходящих в утренний туман, чтобы поспешить на работу.

В основном эго были девушки, удивительно похожие одна на другую. Как странно выглядят люди, подумала миссис Оливер, если ты незаметно наблюдаешь за ними в тот момент, когда они чем-то озабочены и не думают о своей внешности. Настоящие муравьи. А само здание — это же огромный муравейник. К муравейникам в лесу люди относятся удивительно бездумно, равнодушно разрушая их носком ботинка только для того, чтобы посмотреть, как встревожатся муравьи, как они замечутся, заспешат ликвидировать аварию.

Она немного времени походила но тротуару, предаваясь своим философствованиям, потом заметила знакомое лицо и торопливо повернулась спиной ко входу.

На ступеньках крыльца показалась Клавдия Рис-Холланд. Она шла торопливой походкой человека, спешившего по делу. Как обычно, она была превосходно одета.

Как только Клавдия отошла на порядочное расстояние, миссис Оливер пошла следом за ней. Дойдя до конца улицы, мисс Рис-Холланд, не снижая скорости, завернула в переулок, через который вышла на центральный проспект. Подойдя к автобусной остановке, она встала в очередь. Миссис Оливер пришла в. замешательство. А что, если Клавдия повернется и узнает ее? Однако девушка была настолько погружена в свои мысли, что вообще ни на кого не смотрела. Миссис Оливер стояла за ней через три человека. Наконец, появился требуемый автобус, и толпа с воплем бросилась вперед. Клавдия втиснулась в машину и сразу же поднялась наверх, а миссис Оливер, проявив несвойственную ей прыть, проникла внутрь и пристроилась третьей на сиденье близ выхода. Неприятности начались, когда к ней подошел кондуктор, ибо она не имела понятия, куда они едут и сколько ей полагается платить. К счастью, ей припомнились слова уборщицы о том, что мисс Рис-Холланд работает в одном «из этих новых зданий возле Святого Павла», так что она на него и ориентировалась. И когда показалось прославленное во всем мире строение, она была уже наготове, не спуская глаз с тех, кто спускался по лестнице сверху. Вот-вот появится ее Клавдия. Ага, вот и она, такая элегантная, такая удивительно опрятная в своем великолепно сшитом костюме. Она сошла на остановке, миссис Оливер — следом, придерживаясь более или менее безопасного расстояния.

«Господи, до чего же интересно! Впервые я сама повисла на хвосте,— подумала она,— до сих пор этим занимались только мои герои. И наверное, у меня это получается здорово, потому что она не имеет понятия, что я сзади».

Действительно, было видно, что мисс Рис-Холланд озабочена собственными неприятностями.

«У этой девушки весьма деловой вид,— подумала миссис Оливер.— Из нее получилась бы ловкая преступница. И убийство она бы спланировала и осуществила со знанием дела, умно и расторопно!»

К несчастью, еще никого не убили, если, конечно, Норма не ошиблась, уверяя, что она кого-то, возможно, убила.

Эта часть Лондона не то была осчастливлена, не то, наоборот, пострадала от большого количества новостроек. Высотные здания, казавшиеся миссис Оливер воплощением безвкусия, поднимались к небу, издали напоминая детские сооружения из кубиков или спичечных коробков.

Клавдия зашла в одно из этих зданий.

«Теперь я все точно узнаю,— подумала миссис Оливер и храбро устремилась следом. В холле четыре лифта двигались вверх и вниз с умопомрачительной скоростью.— Вот теперь начнутся трудности».

Однако, к се великой радости, кабины оказались необыкновенно вместительными, и миссис Оливер в последнюю минуту втиснулась в ту же самую, куда вошла и Клавдия, пропустив перед собой, как барьер, большое количество высоких мужчин.

Выяснилось, что мисс Рис-Холланд выходит на пятом этаже. Спрятавшись за троицей мужчин потолще, миссис Оливер благополучно вышла тут же. Как раз вовремя, чтобы увидеть, за которой из трех дверей в конце коридора скрылась девушка, преследуемая ею. Подойдя к этой двери, она убедилась, что на ней золотыми буквами было написано: «Джошуа Рестарик».

После этого миссис Оливер почувствовала некоторое сомнение: что же дальше? Так, она нашла-таки контору отца Нормы и то место, где работает Клавдия, но, если судить беспристрастно, это не было особенно важным событием. Ну что это давало? Фактически ничего.

Несколько минут миссис Оливер походила взад и вперед по коридору в надежде, что в контору может зайти какая-нибудь интересная личность.

Две или три девушки, по ее мнению, не заслуживали ее внимания. В конце концов миссис Оливер снова спустилась на лифте в вестибюль и, не зная, что предпринять, вышла из здания. На всякий случай она решила, что стоит обойти кругом весь квартал и заглянуть под конец в собор Святого Павла.

«Можно подняться на галерею Тайных вздохов,— подумала она,— и загадать желание... Кстати, а как бы эта галерея подошла для убийства».

Подумав, она отвергла такую возможность. Слишком уж искусственно. Для романа не годится. Сейчас, слава Богу, двадцатый век, и люди не любят показухи. Даже в смерти они остаются людьми дела.

Она медленно двинулась в сторону Мереди-театра. Вот здесь, решила она, куда больше возможностей.

Она вернулась назад к новостройкам. Сейчас ей захотелось есть: одно яйцо и чашка чая — это нельзя было назвать «существенным завтраком».

Миссис Оливер завернула в ультрасовременное кафе. Нельзя сказать, что оно было переполнено, но все же там имелись посетители, которые либо запоздали со своим первым завтраком, либо поспешили со вторым. Миссис Оливер осмотрелась в поисках подходящего места и от неожиданности ахнула. В самом углу за столиком сидела Норма, а напротив нее довольно смазливый молодой человек с длинными волнистыми волосами, облаченный в ярко-красный бархатный жилет и совершенно умопомрачительный пиджак с золотыми пуговицами.

«Настоящий попугай,— подумала миссис Оливер.— Дэвид, вне всякого сомнения».

Они с Нормой, о чем-то возбужденно беседовали.

Торопливо обдумав план действий, миссис Оливер осторожно пересекла весь зал и скрылась за дверью, на которой имелась скромная надпись: «Для дам».

В данный момент Норма вроде бы смотрела на одного Дэвида, но кто знает, что ей придет в голову?

— По всей видимости, я все же могу как-то себя преобразить?

Миссис Оливер посмотрела на себя в зеркало, засиженное мухами, которое администрация кафе представляла в распоряжение «дам». По ее мнению, самой выдающейся чертой женской наружности были волосы. Уж кто-кто, а миссис Оливер убеждалась в этом много раз, потому что она столько раз меняла свою прическу, что уже сбилась со счета. Самое же важное, что частенько из-за этого ее не узнавали даже самые близкие друзья. И она принялась за дело. В сумочку попало несколько локонов, волосы были разделены на прямой пробор и закручены на затылке скромным узлом. Маскарад был завершен когда надела темные очки. Она превратилась сразу же в типичную старую деву, «почти учительницу», по определению самой миссис Оливер. При помощи губной помады она изменила форму губ и уже смело вошла в зал, но шла она очень осторожно, ибо черные очки ей мешали, но все же она благополучно добралась до свободного столика рядом с Нормой и ее кавалером. Уселась она таким образом, чтобы видеть Дэвида и быть поближе к обращенной спиной к ней девушке. Но ма могла увидеть ее только в том случае, если бы повернулась к ней лицом.

Миссис Оливер заказала себе кофе со сливками и слоеные булочки.

Теперь ее положение было полностью легализовано.

Норма и Дэвид даже не заметили, что у них появилась соседка. Они были заняты важным спором. Прислушиваясь, миссис Оливер вскоре стала ясно различать их голоса.

 — ...Ты просто все это воображаешь, это плод твоей фантазии. Моя дорогая девочка, поверь мне, все это глупости в самом чистом виде.

— Не знаю. Я не могу быть так уверена.

В голосе Нормы чувствовалась растерянность.

Миссис Оливер слышала ее слова хуже, чем Дэвида, поскольку Норма сидела к ней спиной, но ее поразила безысходная тоска, прозвучавшая в ответе девушки.

Что-то было неладно. Невольно на ум пришла история, которую Норма рассказала Пуаро. Она предполагала, что кого-то убила, что творилось в душе этой девушки? Мучили ли ее галлюцинации?

Может быть, и правда она была не совсем здорова в психическом отношении? Или же девушка тогда сказала чистую правду, а теперешнее ее состояние — следствие перенесенного шока?

— Если ты спросишь меня, то во всем виноваты вопли и шум, поднятые твоей Мэри. Она же настоящая идиотка, придумывает себе несуществующие болезни, а ты, глупая, слушаешь ее бред.

— Она была действительно больна.

— Пусть так: она была больна. Любая разумная женщина в таком случае вызовет на дом врача, а не летит неизвестно зачем в больницу. Ей предписывают постельный режим, какие-нибудь антибиотики.

— Она воображает, что это я ее отравила. И отец ей верит.

— Повторяю, Норма, тебе все это кажется!

— Ты это говоришь, чтобы утешить меня, Дэвид. Но допустим, что я действительно подсыпала ей эту отраву?

— Как это «допустим»? Ты должна твердо знать, делала ты это или нет. Что за ребячество, Норма? Такими вещами не шутят.

— Я не знаю.

— Ты упорно твердишь одно и то же! «Не знаю», «не знаю». Но ведь так не бывает!

— Ты не понимаешь, как это страшно. И тебе неизвестно чувство ненависти. А я ее возненавидела с первого взгляда.

— Ты мне об этом говорила.

— Вот видишь, как страшно. Я тебе уже говорила, не помню когда. Понимаешь? Частенько я что-то говорю людям. Рассказываю, что я бы хотела сделать, или что я уже сделала, или что намерена сделать. А потом начисто про это забываю. Как если бы все это мне приснилось во сне. Или как будто все это и правда плод моих фантазий, но нередко они прерываются, и тогда я говорю с людьми о своих думах как о чем-то реальном... Наверное, я бестолково объясняю. Но ты постарайся меня понять... Вот видишь, я тебе рассказала о своей ненависти к мачехе— я не помню об этом.

— Ну что же тут особенного? Такие вещи люди часто говорят: «Я ее ненавижу, я готова ее убить...» «С какой радостью я бы ее отравила!» «Будь на то моя воля, я бы...» Но это же пустая болтовня, все равно что сказать: «На твоем месте я бы могла сделать то-то и то-то». Все равно ты никогда не будешь на месте этого человека, и, значит, все это болтология.

— Ты так думаешь, что все такие угрозы пустые? Мне думается, этим грешат только ребятишки, которые в ходе игры по сто раз грозят оторвать друг другу голову. Или я гак и не вышла из детства?

В некоторых отношениях ты осталась настоящим ребенком. Вот и сейчас тебе необходимо просто взять себя в руки, понять, как ты глупо себя ведешь. Ну какая разница, ненавидишь ты свою мачеху или нет? Все равно, ты ушла из дома и не собираешься с ней жить больше.

-- Почему я не могу жить в собственном доме с родным отцом? — со слезами в голосе спросила Норма.— Это же нечестно. Сначала он бросил маму, а теперь, когда он раскаялся и вернулся ко мне, он женился hq этой Мэри. Конечно, я ее ненавижу, а она ненавидит меня. И я часто думала, чтобы ее убить. Даже думала, как эго можно сделать. Мне эти мысли доставляли удовольствие. Но потом, когда она действительно заболела...

Дэвид беспокойно спросил:

— Но ведь ты не считаешь себя колдуньей или чем-то в этом роде? Ты не лепишь фигурки из воска и не протыкаешь их иголками?

— Ну что ты! Какая глупость... То, что я делала, было настоящим... реальным...

— О чем ты говоришь?

— Пузырек лежал у меня в ящике. Да. я выдвинула ящик и увидела его там.

— Какой пузырек?

— «Драконовый эктерминатор». кажется, это так называется. Там он стоял. Ядохимикат, предназначенный для борьбы с сорняками и вредителями полей. Сама бутылка темно-зеленого цвета, жидкость надо разводить и ей опрыскивать растения. Авнизу череп и две кости и надпись: «Осторожно. Яд».

— Ты его покупала? Или ты его просто нашла?

— Понятия не имею, где я его раздобыла, но пузырек был спрятан у меня в комоде, наполовину опустошенный.

— И тогда ты вспомнила?

— Да,— неуверенно ответила Норма,— я, кажется, вспомнила... Наверное, я действительно пыталась ее отравить. Ведь ты тоже так считаешь, Дэвид?

— Честное слово, Норма, никак я тебя не пойму. Мне-то кажется, что ты все это себе внушила бесконечными думами...

— Но ведь она ложилась в госпиталь для обследования. Врачи сказали, что они удивлены... Ну, а потом заявили, что у нее ничего нет, и тогда она возвратилась домой и тут же снова разболелась. Вот тогда я испугалась. Папа начал на меня так страшно поглядывать, а затем приехал доктор, и они заперлись у папы в кабинете, где долго о чем-то совещались. Я даже подкралась к окошку и пыталась подслушать. Меня страшно интересовало, о чем они говорят. Они обсуждали, как бы отослать меня в такое место, где я буду находиться взаперти. Доктор говорил о каком-то курсе лечения. Тут я убедилась, что они считают меня ненормальной, и перепугалась еще больше, потому что, понимаешь, я не была вполне уверена, делала я это или нет.

— И тогда ты сбежала?

— Нет, это случилось позднее.

— Расскажи мне.

— Я больше не хочу разговаривать на эту тему.

— Но ведь раньше или позже тебе придется им сообщить, где ты находишься?

— Вовсе нет! Я их ненавижу! Ненавижу отца не меньше, чем мачеху. Как бы я хотела, чтобы они оба умерли. Тогда, как мне кажется, я снова буду счастлива.

— Не говори глупостей! Послушай, Норма...

Он смущенно замолчал.

— Знаешь, я довольно прохладно смотрю на женитьбу и весь этот вздор... я сомневался, что когда-нибудь решусь на подобный шаг. Во всяком случае, в ближайшие годы. Не хочется себя связывать, понимаешь. Но, пожалуй, это самое правильное, что мы сейчас можем предпринять... пожениться. В мэрии или в Бюро регистрации браков ты скажешь, что тебе уже двадцать один год. Сделай на голове прическу, нацепи на нос пенсне. Сразу же будешь выглядеть старше. И если нас обвенчают, твой отец уже ничего не сможет сделать. Он не отошлет тебя никуда, потому что потеряет над тобой всякую власть.

— Я его ненавижу.

— Похоже, что ты всех ненавидишь.

— Нет, только отца и Мэри.

— Послушай, но почему он не мог жениться вторично? Это же вполне естественно.

— Вспомни, как он поступил с моей матерью.

— Но ведь это было давно?

— Да, я была совсем ребенком, но я все помню. Он присылал мне подарки на рождество, на пасху и ко дню рождения. Но сам не показывался. Если бы я встретилась с ним на улице, я бы даже не догадалась, что это мой отец. Тогда он для меня ровно ничего не значил. Знаешь, мне кажется, что он погубил мою маму. Не знаю как, не знаю, что с ней было, иной раз я думаю... Я думаю, Дэвид, что у меня и вправду не все благополучно с головой и в один прекрасный день я могу из-за этого натворить что-нибудь ужасное... Вроде истории с этим ножом.

— С каким ножом?

— Неважно. Нож как нож.

— Неужели ты не можешь мне объяснить, о чем ты говоришь?

— Мне показалось, что на нем были пятна крови... он лежал у меня под чулками.

— Ты понимаешь, что ты говоришь? Ты помнишь, как ты прятала туда этот ножик?

— Вроде бы... но я совершенно не помню, что я делала с ним до этого. Не помню, где я была... В тот вечер у меня как-то половина времени выпала из памяти. Но ведь где-то я должна была быть и чем-то заниматься?

— Тише! — шикнул на нее Дэвид, заметив, что к их столику приближается официантка.

— Все будет олл райт, я сам о тебе позабочусь. А сейчас давай закажем что-нибудь свеженькое..

Громко, уже обращаясь к официантке, он сказал:

— Попрошу вас заказать нам пару шницелей с жареными бобами.

 Глава 8

Эркюль диктовал своей секретарше мисс Лемон:

— «И хотя я в высшей степени ценю оказываемое вами доверие, я должен с сожалением сообщить...»

Раздался телефонный звонок.

Мисс Лемон потянулась за трубкой.

— Да? Кто, вы сказали?

Она прикрыла трубку рукой:

— Это миссис Оливер.

Эркюль Пуаро был несколько раздосадован перерывом в работе, но все же ответил писательнице:

— Алло, миссис Оливер! Эркюль Пуаро слушает.

— Ох, месье Пуаро! Какое счастье, что вы дома! Я вам ее отыскала!

— Прошу прощения?

— Я отыскала ее для вас. Вашу девушку! Ту самую, которая совершила преступление или считает, что она его совершила. Она об этом очень много рассуждает. Мне думается, что она не совсем в своем уме. Но сейчас это не имеет значения. Вы хотите приехать и застать ее?

— Где вы находитесь, мадам?

— Где-то между Святым Павлом и театром Мереди, на Бостон-стрит... Как вы считаете, вы сумеете сюда быстро добраться?

Она на всякий случаи выглянула из телефонной будки, из которой вела разговор.

— Они?

— Ну да, они — она и, по всей вероятности, ее неподходящий приятель. Он вообще-то весьма симпатичный парень и очень любит ее. Не понимаю почему. Такие странные люди. Понимаете, я занимаюсь слежкой, зашла в кафе и увидела их здесь.

— Вы необычайно умны, мадам!

— Да нет, никакого ума на это не потребовалось. Чистая случайность или везение. Я захотела есть, заглянула в кафе и увидела вашу девушку.

— В таком случае вы родились в сорочке, мадам. А это почти так же важно, как иметь хорошую голову!

— Я сидела за соседним столиком, а она повернулась ко мне спиной. Впрочем, сомневаюсь, чтобы она меня узнала. Я изменила прическу. Да и разговаривали они так, как будто кроме них двоих никого в зале не было, а когда они заказали себе новое кушанье — шницели с бобами — сама я их терпеть не могу и не понимаю, как люди могут есть эти бобы...

— Бог с ними, с этими бобами. Продолжайте же. Вы оставили их, чтобы позвонить мне по телефону? Так?

— Ну да, потому что на приготовление шницелей с бобами требуется порядочно времени. Сейчас я выйду в холл и буду ждать вас там. Только поспешите!

— Как называется кафе?

— «Веселый Шамрок»,' но только ничего веселого в нем нет. Здание просто мерзкое, но. само кафе неплохое.

— Все понятно. Возвращайтесь. Я скоро подъеду.

— Все понятно. Великолепно. Я жду вас!

Миссис Оливер повесила трубку.

Мисс Лемон — образец расторопности и предупредительности — первой выскочила на улицу и успела поймать для него такси. Она не задавала никаких вопросов и не проявляла любопытства. Не сообщила Пуаро, чем она будет заниматься в его отсутствие. Это было излишне. Она всегда прекрасно знала; что надо сделать в первую очередь, и никогда не допускала ошибок.

Пуаро прибыл на угол Бостон-стрит через двенадцать минут. Выйдя из машины и оглянувшись в обе стороны, он сразу же увидел «Веселый Шамрок», но подле него не было никого, кто хотя бы отдаленно напоминал миссис Оливер, даже если допустить, что она была переодета. Он дошел до следующего угла и повернул назад. Миссис Оливер не появилась. Значит, либо интересовавшая их пара ушла из кафе и миссис Оливер занялась слежкой, либо.....

Чтобы ответить на это второе «либо», он подошел к двери «Веселого Шамрока». Снаружи трудно было судить о том, что творилось внутри, из-за запотевших окон.

Пришлось отворить дверь и войти.

Он сразу же заметил девушку, которая приходила к нему несколько дней назад. Она сидела в одиночестве за столиком возле стены и курила сигарету, устроившись в углу й уставившись на какую-то невидимую точку. Очевидно, она была погружена в свои думы.

Он спокойно пересек весь зал и тихонько сел на стул, стоящий против нее.

Тогда она подняла голову, и Пуаро обрадовался, заметав, что его узнали.

— Вот мы и встретились снова, мадемуазель,— заговорил он вкрадчивым голосом.— я вижу, что вы меня узнали.

— Да. да, узнала.

— Всегда приятно, когда тебя узнает молодая девушка, с которой ты встречался всего один раз, да и то на протяжении нескольких минут.

Она молча смотрела на него.

— А как вы меня узнали, разрешите спросить?

— По усам. Таких вторых ни у кого нет,—сразу же ответила девушка.

Он был польщен ее словами и горделиво погладил свои усы, которыми не считал зазорным хвастаться.

— Да, вы совершенно правы. Не так-то много найдется усов, которые могут потягаться с моими.

— Да, да, наверное.

— Вряд ли вы, мадемуазель, разбираетесь в усах, но я смею вас заверить, мисс Норма Рестарик, не так ли? Они и правда великолепные.

Он нарочно сделал ударение на ее имени. Поначалу она казалась такой далекой, такой не от мира сего, что он усомнился, заметит ли она эту уловку. Но она заметила и вздрогнула.

— Откуда вам известно мое имя?

— Верно, вы не сообщали своего имени моему слуге, когда приходили тогда ко мне...

— Откуда же вы его узнали? Кто вам сказал?

Он увидел ее тревогу, ее испуг.

— Мой друг,— ответил он.— Друзья иной раз бывают крайне полезны.

— Кто ваш друг?

— Мадемуазель, вы же не пожелали делиться со мной своими маленькими секретами. Вот и я предпочитаю не разглашать свои тайны.

— Не представляю, как вы могли узнать, кто я такая.

— Я же Эркюль Пуаро,— с присущей ему важностью ответил бельгиец. После этого он решил, что пора предоставить инициативу ей, откинулся на спинку стула и с улыбкой посмотрел на нее.

— Я бы...— начала она и остановилась.

— Я знаю, что в тот день мы не особенно далеко ушли,— сказал Пуаро,— вы только успели мне сказать, что вы совершили убийство.

— Ах, это...

— Это, мадемуазель.

— Но, разумеется, я говорила тогда не серьезно. Это была всего лишь шутка.

— Вот как? Вы явились ко мне довольно рано, во время завтрака. Заявили, что у вас срочное дело. Срочное, потому что вы, возможно, кого-то убили. Так вы так понимаете шутки?

Официантка, уже несколько минут ходившая кругом их столика, решительно подошла к Пуаро и протянула ему нечто, напоминающее бумажный кораблик, которые взрослые делают для детей, чтобы они их .пускали в ванне.

— Это для вас? Месье Пуаро? Это оставила одна дама.

— Наверное, мне. Как вы догадались, что я — это я?

— Леди сказала, что я вас узнаю по усам. Сказала, что подобных усов я раньше никогда не видела. И она была права,— добавила она, восхищенно поглядывая на предмет гордости Пуаро.

— Большое вам спасибо.

Пуаро забрал у нее кораблик, развернул его и разгладил на столе. На смятой бумажке было наспех нацарапано несколько слов:

«Он уходит. Она остается, ее поручаю вам, сама пойду следом за ним».

Стояла подпись — «Ариадна».

— Понятно,— сказал Пуаро, снова свертывая кораблик и засовывая его себе в карман.— Так о чем же мы с вами беседовали? Кажется, о вашем чувстве юмора, мисс Рестарик?

— Вам известно только мое имя или же все остальное?

— Некоторые факты я знаю. Вы — мисс Норма Ре-' старик. Ваш лондонский адрес: Бородин-Меншен, 67. Домашний адрес: Кроссходжес, Лонг Зейсаг. Вы там проживаете со своим отцом, мачехой, дядей и компаньонкой. Как видите, я хорошо информирован.

— Вы приставили ко мне кого-нибудь для слежки?

— Ничего похожего. Даю вам слово, что вы ошибаетесь.

— Но вы ведь не из полиции, верно?

— Я не имею никакого отношения к полиции.

Постепенно ее подозрительность и настороженность  ослабевали.

— Не знаю, что мне делать,— пожаловалась она.

— Я не настаиваю на том, чтобы вы обратились ко мне за профессиональной помощью,— сказал Пуаро,— потому что вы правы, заявив, что я слишком стар. По годам это так. Но поскольку я все равно знаю, кто вы такая, я не вижу препятствий для того, чтобы по-дружески обсудить ваши заботы. Не забывайте, что хотя старики и не способны к такой бурной деятельности, как молодые, но зато они обладают большим жизненным опытом, на основе которого могут подойти к решению почти любой проблемы!

Но Норма все еще нерешительно поглядывала на него. Ее широко раскрытые глаза таили в себе то же самое страдальческое выражение* которое прошлый раз так встревожило Пуаро. Однако на этот раз она, в известном смысле, попалась в западню, да и потом.. как казалось бельгийцу, она давно уже стремилась найти такого человека, с которым ей можно было посоветоваться, ну, а Пуаро самой природой был создан для роли отца-исповедника.

— Они считают меня сумасшедшей,— сказала она с отчаянием,— да и мне тоже иной раз кажется, что я. сумасшедшая.

— Очень интересно, - спокойно заметил Пуаро,— для таких вещей много наименований, придуманных психиатрами, психологами и обывателями. Слово «ненормальный» подходит. как известно, к великому множеству людей, поступки которых по той или иной причине отличаются от обычной нормы поведения в обществе. Поэтому состояние «ненормальности» не обязательно означает нечто серьезное. Такого рода вещи легко излечиваются, если только на них обратить внимание. Состояние «ненормальности» вызывается нервными, умственными нагрузками, волнениями, переживаниями, скажем, усиленными занятиями перед экзаменами, ненормальные отношения в семье, сильные Страсти, любовь, ненависть, неудачные романы- все это может привести к нарушению нервной системы и к «ненормальности»

— У меня есть мачеха, которую я люто ненавижу А теперь мне кажется, что я и отца тоже ненавижу. Конечно, последнее вам кажется диким, верно?

Как правило, ненавидят одного из двух, но чего не бывает на свете? По всей вероятности, вы очень любили свою мать. Что. ваш отец ее бросил, или она умерла?

----- Умерла два с лишним года назад.

— Вы ее очень любили?

— Да, по-видимому. То есть, разумеется... Она была больна, часто лежала в больницах и санаториях.

— А ваш отец?

— Отец задолго до этого уехал за границу. В Южную Африку. Мне тогда было около шести лет. Я думала. что он хотел, чтобы мама дала ему развод, но она не согласилась. В Африке он занялся горнорудным делом. К праздникам он мне писал. Присылал подарки. Иной раз мне их привозили люди, приезжавшие в Англию. Вот, пожалуй, и все. Поэтому он не казался мне реальной фигурой. А вот год назад он вернулся домой, потому что ему нужно было заниматься финансовыми делами его дядюшки, совсем уже старичка, ну и все такое. Я обрадовалась, что я не буду одна, но он привез с собой вторую жену.

— И вы на него вознегодовали из-за этого?

— Да-

— Но ведь ваша мать к этому времени умерла, мужчины часто женятся вторично при подобных обстоятельствах. Особенно если они с женой на протяжении многих лет жили отдельно. Кстати, вы не знаете, ваша мачеха — та самая леди, на которой он хотел жениться, когда просил вашу мать о разводе?

— Ну, нет, эта совсем молодая. Красивая. И держит себя так, как будто отец принадлежит ей одной.

Немного помолчав, Норма продолжала голосом обиженного ребенка:

— Я надеялась, что, когда он вернется домой, он будет любить и баловать меня, что я ему стану необходимой, но разве она ему это позволила бы? Она настроена против меня. И она меня оттеснила на задний план. Папа меня практически не замечает.

— Послушайте, в вашем возрасте это уже теряет всякое значение. Наоборот, я бы сказал, что для вас это лучше. Разве вы нуждаетесь в чьем-то надзоре? Вы можете самостоятельно распоряжаться вашей судьбой, наслаждаться жизнью, выбирать друзей...

— Вы бы не стали так говорить, если бы познакомились с обстановкой в нашем доме. То есть в отношении свободного выбора друзей.

Пуаро улыбнулся:

— Девушки никогда не мирились с критикой их подруг и, особенно, приятелей.

— Раньше все было не так,— воскликнула с горестным видом Норма.— Отец совершенно не походит на того, каким я его запомнила в пятилетием возрасте. Вы меня поняли? Тогда он со мной играл целыми днями, был таким веселым. Сейчас он разучился улыбаться. Вечно озабоченный, хмурый, агрессивный. Ну совсем другой!

— Прошло почти пятнадцать лет. Люди меняются.

— Но неужели так сильно!

— Он и внешне изменился?

— Дело не в этом. Если вы взглянете на портрет над его головой, то, хотя он на нем и изображен гораздо более молодым, все равно видно, что это тот же человек. Но лот характер у него совершенно переменился!

— Моя дорогая леди, люди иногда не оказываются такими, какими мы их помним. Годы идут, мы наделяем их такими чертами, которые нам хотелось бы у них встретить, и нам кажется, что мы это помним. И коли тебе угодно запомнить его веселым, ласковым и остроумным, то все остальное отойдет на второй план. Ты запомнишь человека лишенным всяких отрицательных черт.

— Вы действительно так считаете?

Помолчав, она вдруг спросила:

— Но почему же, как вы считаете, я хочу убивать людей?

Норма спросила его так же просто и деловито, как и все предыдущее. Она не рисовалась, не бравировала, хотя, как почувствовал Пуаро, наконец-то они подошли к самой сущности их беседы.

— По всей вероятности, это весьма интересный вопрос,— спокойно ответил Пуаро,— я не сомневаюсь, что специалист мог бы дать на него исчерпывающий ответ. Скорее всего это сделал бы врач. Соответствующей специальности.

Она сразу же отреагировала:

— Я не пойду к врачу. Я даже близко к нему не подойду. Они тоже настаивали, чтобы врачи заперли меня в сумасшедший дом, откуда меня не выпустят до конца моей жизни. Нет, я этого не желаю!

Пуаро видел, что она готова бежать из кафе.

— Я не имею ни права, ни основания вас куда-то посылать,— рассмеялся он добродушно,— так что вам нечего тревожиться. А к. доктору вы можете обратиться сами, по личной инициативе. Прийти к нему и рассказать все то, что вы говорили мне, спросить, почему такие вещи происходят.

— То же самое мне говорит и Дэвид. Только мне кажется, что он не понимает. Я же буду должна сказать доктору, что, возможно, я и пыталась кое-что сделать...

— Почему вы так думаете? '

— Потому что я часто не помню, что со мной было на протяжении довольно продолжительного времени. Представляете? Час-два совершенно выпадают из моей памяти... Однажды я находилась в коридоре возле ее двери. И у меня что-то было в руке. Не могу вам сказать, откуда я это взяла... Она шла мне навстречу по коридору. Но когда подошла совсем близко, у нее изменилось лицо. Оно стало совершенно не ее лицом. Да и сама она превратилась в другого человека.

— По всей вероятности, вы припоминаете сон. Во сне люди часто меняются.

— Нет, это был не сон. Я подняла револьвер. Он лежал у моих ног...

— В коридоре?

— Нет, во дворе. Она подбежала и отняла его у меня.

— Кто?

— Клавдия. Она отвела меня наверх и дала мне выпить какое-то горькое лекарство.

— Где в это время находилась ваша мачеха?

— Там же... хотя нет, ее не было. Она была в Кроссходжесе или в больнице. Там выяснилось, что ее травили и что это делала я.

— Почему непременно вы? Отравить ее мог и кто-то другой. Например, ее муж.

— Отец? Не смешите меня. Зачем отцу отправлять на тот свет Мэри? Он же ее боготворит. Потерял из-за нее голову.

— Но ведь в доме есть и другие?

— Старый дядя Родерик? Глупости!

— Разве можно в ком-то быть уверенным? Возможно, он неуравновешен в умственном отношении. У людей преклонного возраста часто возникают самые бредовые идеи. Например, он посчитает своим патриотическим долгом отравить эту хорошенькую женщину, которая в действительности является вражеским лазутчиком.

— Как интересно! — загорелась Норма, ее голос сразу стал совершенно нормальным.— Знаете, дядя Родерик в молодости имел много дел со шпионскими организациями и контрразведкой... Кто там еще? Соня? Конечно, она могла бы выступить в роли прелестной шпионки, но мне она кажется не совсем подходящей для этого.

— Ах, так? Да и потом, кажется, у нее нет особых оснований отравить вашу мачеху? Ну, а слуги, садовник?

— У нас постоянной прислуги нет, только приходящая. Ну и потом, как вы сами сказали, они не из тех людей, у которых могли бы быть для этого веские основания.

— Она сама могла это сделать?

— Наложить на себя руки? Как та, другая? Знаете, никогда не поверю, что Мэри способна на такую штуку. Она слишком разумна и уравновешена. Да и зачем бы ей это?

— Так вы считаете; если бы она захотела покончить с собой, она бы сунула голову в газовую плиту или легла бы в постель и приняла усиленную порцию снотворного? Так?

— Пожалуй, уж скорее так... Вот и получается, что это, должно быть, сделала я.

— Ага, меня весьма интересует ход ваших рассуждений. Похоже, что вы предпочли бы, чтобы именно ваша рука подмешала яд. Да, да, вам нравится ваша мысль.

— Какое право вы имеете говорить мне такие ужасные вещи?

— Потому что я считаю, что так оно и есть. Остаетря только решить, почему мысль о том, что вы пытались отравить мачеху, так вас приятно волнует.

— Это интересно, но неверно!

Сомневаюсь...

Она схватила свою сумочку и стала ее закрывать дрожащими пальцами.

 — Я не намерена здесь дольше оставаться и выслушивать все те гадости, которые вы мне говорите.— Она подала знак официантке, которая тут же подошла к ней. протягивая счет.

— Разрешите мне,— сказал Пуаро, забирая листочки и доставая бумажник.

— Нет, я не хочу, чтобы вы за меня платили!

 — Как угодно.

Он уже увидел то, что его интересовало: счет был за двоих,, выходило, что Дэвид, со всеми его высокими словами, не имел ничего против того, чтобы за него платила влюбленная в него девушка.

Получается, что эго вы приглашаете своего друга к завтраку?

— Откуда вы знаете, что я была не одна?

— Я же вам сказал, что Эркюль Пуаро все знает. Это моя специальность.

Я ухожу. сказала она, поднимаясь со стула,— я запрещаю вам следовать за мной.

 — Сомневаюсь, чтобы мне эго удалось,— усмехнулся Пуаро,— не забывайте про мой преклонный возраст. Если бы вы побежали по улице, я бы ни за что вас не догнал.

Она его не слушала.

— Не смейте за мной ходить.

— Во. всяком случае, разрешите открыть для вас двери?

Он сделал это весьма изящно.

— До свидания, мадемуазель.

Она посмотрела на него с подозрением и торопливо пошла по улице, несколько раз оглянувшись на ходу, чтобы удостовериться, что он не идет следом. Пуаро оставался стоять на пороге. А когда она скрылась за углом, он вернулся в кафе.

— Какого дьявола все это значит? — пробормотал он про себя.

Официантка не проявила большого энтузиазма, заметив его возвращение, Она совершенно правильно определила, что этот посетитель не закажет ни коньяк, ни шампанское.

— Чашку кофе, пожалуйста.

Сердито поводя плечами, она удалилась, и через пару минут перед Пуаро стояла чашка коричнево-серой бурды. Отпив глоток, бельгиец поморщился.

— Какая гадость!

Поднявшись с места, он пробормотал про себя:

— Странная история. Очень странная.

 Глава 9

Миссис Оливер сидела в автобусе. Она слегка запыхалась, потому что преследование молодого человека в действительности оказалось делом не легким. «Павлин» был необычайно энергичен. А миссис Оливер терпеть не могла быструю ходьбу. Пока они шли по набережной, она держалась от него примерно в 20 ярдах. У Черинг-Кросса он вошел в метро. Миссис Оливер юркнула следом за ним. Он вышел на Слоун-сквер и миссис Оливер тоже. Она встала в очередь на автобус через трех или четырех человек за ним. Он вскочил в автобус. Проявив чудеса проворства, она повторила то же самое. Сошел он на Нордзине, миссис Оливер там же. Он пустился в путаницу переулков между Кингс-Роуд и рекой и зашел на площадку строительного склада. Она постояла у входа, посмотрела, как он завернул за угол, и отправилась следом по дорожке. «Павлин» внезапно исчез. Только тут миссис Оливер постаралась определить, куда она попала.

Правильнее всего это место можно было назвать

пустырем. Оно было во всех направлениях перерезано дорожками, тропочками, соединяющимися одна с другой и перерезающими одна другую. Миссис Оливер потеряла всякую ориентацию и неожиданно для себя вторично очутилась перед тем же строительным складом.

В это мгновение за ее спиной раздался голос, хотя и звучащий весьма вежливо, но перепугавший ее:

— Надеюсь, я шел не слишком быстро для вас?

Она сразу же повернулась. И вот преследование, которое только что доставило ей такое огромное удовольствие, веселая охота, предпринятая скорее для удовольствия, чем ради дела, превратилась в свою прямую противоположность: миссис Оливер почувствовала, как ее сердце сжимается от страха. Да, она боялась. Ей показалось, что вокруг все ей враждебно: серые стены двора, дорожки и сам пустырь. Однако голос был вежливым и слегка насмешливым, хотя в нем все же чувствовался гнев. И именно эти тщательно скрытые нотки привели ее память к тем заметкам, которые чуть ли не ежедневно читаешь в газетах. На пожилую даму в пустынном месте напала банда подростков, жертва в тяжелом состоянии увезена в больницу. Подростки, юноши, не знающие сострадания или жалости, движимые исключительно одним желанием творить зло. Современные, непонятные старшему поколению. Садизм. И она беспечно отправилась следом за типичным представителем нынешней «золотой молодежи». Он с самого начала заметил ее и заманил на этот пустырь, а теперь стоит таким образом, что у нее отрезан путь для отступления. В Лондоне часто случается, что ты только что находился в толпе людей, а смотришь, рядом с тобой ни души. Несомненно, где-то возле этого пустыря стоят дома, мчатся автомобили, кипит жизнь, но от всего этого ее отделяет грозная фигура расфранченного «павлина» с сильными, цепкими руками. Она внутренне почувствовала, что в данный момент он намеревается пустить эти руки в ход... Павлин! Хвастливый павлин. Облаченный в нелепый пестрый костюм, соответствующий требованиям моды, говорящий притворно вежливым голосом, за которым ты ясно чувствуешь еле сдерживаемый гнев.

Миссис Оливер судорожно глотнула. Видимо, привычка «выпутывать» своих героев из всяческих затруднений помогла ей в одну минуту придумать систему своей защиты. И начала она с того, что опустилась на стоявший возле самого забора мусорный ящик.

— Господи, до чего же вы меня напугали! — сказала она.— Я не подозревала, что вы скрываетесь здесь. Надеюсь, вы на меня не очень сердитесь?

—Так вы следили за мной?

— Да, боюсь, что это так. По-видимому, вы... вам это действовало на нервы. Понимаете, я подумала, что было бы грешно упускать такую великолепную возможность. Наверное, вы страшно рассердились, но вообще-то у вас нет на это оснований. Настоящих, понимаете... Видите ли...

Миссис Оливер устроилась поудобнее на своем ящике и продолжала несколько увереннее:

— Понимаете, я пишу книги. Сочиняю детективные романы. А сегодня утром я была страшно обеспокоена. Вышла подышать на улицу, потом зашла в кафе выпить чашечку кофе и все как следует обдумать. В своей новой книге, которую я пишу от первого лица, я дошла до описания преследования преступника. Ну, и мне надо было изобразить все переживания преследуемого и преследователя. Вы сами понимаете, что никакого опыта в этом деле у меня нет. Мои герои десятки раз проделывали это и в моих книгах, и в сценариях, да и у других авторов есть описание техники слежки, а что касается эмоциональной стороны — об этом никто не писал. Тогда я решила, что мне придется это самолично проделать и тогда уж я все буду знать наверняка, потому что даже если обратиться к детективам-профессионалам из платных сыскных агентств, то и они могут наплести тебе Бог знает что. Случилось так, что я подняла голову и заметила за соседним столиком вас. Не обижайтесь, но я подумала, что вы как раз такой человек, которого исключительно хорошо выслеживать.

Он продолжал смотреть на нее своими холодными голубыми глазами, но она была уверена, что напряжение прошло.

—Почему так?

— Ну, вы такой декоративный, одежда — почти средние века, поэтому вас трудно спутать с кем-то еще. Так что, когда вы вышли из кафе, я пошла следом. И скажу по секрету, дело было вовсе не легкое... Может быть, вы мне скажете, сразу ли вы узнали, что я слежу за вами?

—Нет, не сразу.

— Ясно,— задумчиво произнесла миссис Оливер,— но, конечно, я не такая заметная, как вы. В том плане, что меня не так-то просто отличить от других немолодых женщин. Я не очень выделяюсь?

— Так вы пишете книги, которые печатаются? Я когда-нибудь с вами знакомился?

— Ну, я не знаю. Возможно. Я написала их 43 штуки. Меня зовут Оливер.

— Ариадна Оливер?

— Значит, вы знаете мое имя? Это, конечно, весьма приятно, хотя, по всей вероятности, мои книги не могут вам сильно нравиться. Вы их наверняка находите устаревшими, недостаточно напряженными и лишенными сексуальности.

— До этого вы меня не знали?

Миссис Оливер покачала головой.

— Нет, я вас не знаю, то есть не знала.

— Ну, а девушку,- с которой я был?

— Вы говорите о тон, с которой вы завтракали бобами в кафе? Нет, вряд ли. Конечно, я видела ее только со спины. И потом, она мне показалась... понимаете, сейчас все девушки какие-то удивительные, все одинаковые. Верно?

— А вот она с вами знакома! — неожиданно резким голосом сказал молодой человек.— Как-то она мне упомянула о том, что встретилась с вами недавно. С неделю назад, если я не ошибаюсь.

— Где? Наверное, на каком-нибудь вечере. Я каждый раз знакомлюсь с десятками самых разнообразных людей. Как ее зовут? Может быть, я ее знаю?

Он явно не знал, называть ли ему имя Нормы или нет, но при этом внимательно следил за выражением ее лица.

— Ее зовут Норма Рестарик.

— Норма Рестарик? Постойте... Ну, как же, я уезжала за город в местечко, называемое... минуточку... минуточку, кажется, Лонг Пертси? Название дома я не помню. Я попала туда с моими приятелями. Вряд ли я узнала бы мисс Рестарик снова, хотя она беседовала о моих книгах и я даже обещала ей подарить мой последний роман. Странно, что я выбрала в качестве объекта моей слежки человека, который находился в обществе более или менее знакомого мне лица. Нет, в книге такого не стоит помещать. Строгие критики немедленно завопят о надуманной ситуации.

Миссис Оливер поднялась со своего сиденья.

— Боже мой, на чем это я сидела, на мусорном ящике? И таком отвратительном.

Она потянула носом, потом чихнула.

— Куда это я попала?

Дэвид с улыбкой смотрел на нее, и она внезапно почувствовала, что недавно все поняла абсолютно неправильно.

«Какой абсурд было предполагать все эти мелодраматические опасности. Обвинить его чуть ли не в стремлении задушить меня? Да он — само обаяние. И конечно, хоть такие кудри по плечам не вяжутся со внешностью молодых людей моего времени, но, возможно, это не так уж плохо?»

— Чтобы понять, куда вы забрели, следуя за мной, поднимитесь еще на эту лестницу,— сказал Дэвид с чарующей улыбкой.

И он показал на ветхую наружную лестницу, прилепившуюся возле стены какого-то строения, похожего на сарай.

— Подняться наверх? — с сомнением спросила миссис Оливер. Во-первых, она не была уверена, что эти ступеньки выдержат ее солидный вес. а во-вторых, кто знает, не заманивает ли «павлин» ее в .этот сарай, чтобы там пристукнуть?

Но она тут же одернула себя.

«Не малодушничай, Ариадна! Ты пустилась в эту авантюру, чтобы раздобыть сведения, так будь же последовательной до конца и4 выясни все. что можно выяснить!»

— Вы считаете, что ступеньки не провалятся подо мною? Мне они кажутся полугнилыми.— спросила она.

— Не сомневайтесь, они в порядке. Я пойду вперед, чтобы показать вам дорогу.

Миссис Оливер без всякого энтузиазма принялась подниматься по ступенькам, которые фактически почти не отличались от перекладин на стремянке. Вся эта история ей не понравилась. Где-то в глубине души у нее не проходил страх. Боялась она уже не столько самого «павлина», как- того, куда он ее вел. Впрочем, это она скоро выяснит. Вот он отворил дверцу на верхней площадке, нагнулся и вошел внутрь. Это было просторное, почти пустое помещение, превращенное в импровизированную мастерскую художника. На полу в разных местах лежали матрацы, к стене были прислонены холсты, посредине стояли два-три мольберта. Сильно пахло красками. В комнате находилось двое людей: у мольберта стоял бородатый юноша, он рисовал. При звуке шагов он сразу же повернул голову.

— Хэллоу, Дэвид,— сказал он,— привел к нам гостью?

«Господи, какая же грязнуля!» — подумала, невольно содрогаясь, миссис Оливер. На шею и на глаза ему падали сальные волосы, подстриженные «подковами». Вся физиономия, не говоря уже о бороде, заросла щетиной, растущей какими-то неровными клочьями, а то, что на нем было надето, вряд ли можно было назвать одеждой, настолько все это было замаслено и затерто.

Миссис Оливер посмотрела на девушку, которая позировала для него. Она сидела в какой-то неестественной позе, откинув голову назад и почти полностью закрыв лицо черными прядями волос. Миссис Оливер сразу узнала ее. Это была вторая из трех обитательниц Бородин-Меншен. Миссис Оливер помнила только ее имя: Фрэнсис.

— Познакомьтесь с Питером,— сказал Дэвид, указывая на неряшливого художника,— это один из наших расцветающих гениев. Ну, а Фрэнсис позирует ему для его картины, которая изображает обманутую девушку, нуждающуюся в аборте.

— Заткнись, трепло,— незлобно огрызнулся Питер.

— Мне кажется, мы с вами знакомы? — спросила с самым любезным видом миссис Оливер, хотя по ее лицу было видно, что она в этом совершенно не уверена.— Кажется, мы с вами где-то встречались? Причем совеем недавно.

— Вы ведь миссис Оливер, не так ли? — спросила Фрэнсис.

— Так мне было сказано,— заметил Дэвид,— это верно?

— Где же мы с .вами встречались?— продолжала с самым невинным видом миссис Оливер.— Где-то в гостях? На вечере? Нет? Дайте-ка сообразить. Ой, знаю, в Бородин-Меншен.

Фрэнсис выпрямилась на стуле и заговорила. Тон у нее был усталый, что, по всей вероятности, считалось «элегантным».

Питер застонал:

— Господи, ты погубила всю композицию! Такая была удачная поза! Неужели ты не можешь посидеть спокойно, а не заниматься этими глупыми разговорами?

— Все равно я не смогла бы дольше так сидеть. У меня заболела шея и заломило плечо,— буркнула Фрэнсис.— Сам бы попробовал вот так попозировать...

— Знаете,— с глупейшей улыбкой заявила миссис Оливер,— я сегодня попробовала преследовать, или следить, выслеживать человека. Оказывается, «висеть на хвосте» невероятно трудно... Скажите, это что, мастерская художника?

Она стала вертеться во все стороны, показывая свою крайнюю заинтересованность.

— Сейчас такие студии считаются наиболее «современными»,— проворчал Питер.— По сути дела — это неудобный чердак. И еще счастье, если ты не провалишься сквозь пол.

— Чего тебе еще надо, неблагодарный? — расхвастался Дэвид.— Северный свет, много свободного места, внизу — подобие кухни и грошовая арендная плата. Могу поспорить, что если поискать, то в твоем шкафу найдется пара бутылочек.

Повернувшись к миссис Оливер, он сказал предельно вежливым тоном:

— Не хотите ли выпить, миссис Оливер?

— Я не пью,— ответила посетительница.

— Леди не пьет? Кто бы этому поверил? — воскликнул Дэвид.

— Вообще-то это довольно грубо, но вы совершенно правы. «Леди не пьет». Большинство людей признавались мне, что они считали, будто я пью, как сапожник,— пожаловалась миссис Оливер.

Она открыла сумочку, из которой тут же на пол выпали три крутых локона. Дэвид их поднял и протянул владелице.

— Ох, спасибо,— смутилась миссис Оливер,— у меня сегодня утром совершенно не было времени заняться своей прической. Не знаю, есть ли у меня дополнительные шпильки?

И она довольно ловко принялась прикреплять локоны к вискам и затылку.

Питер громко захохотал.

— Вт это да!

«Какая глупость,— подумала про себя миссис Оливер,— ну как только мне могла прийти в голову такая бредовая мысль, будто эти люди способны мне причинить какое-то зло? Пусть у них действительно диковатая внешность, да и манеры не совсем привычные, но вообще-то они милые и славные. Недаром меня все знакомые упрекают в странной мнительности. Нельзя давать столько воли своему воображению».

Покончив с прической, она сообщила, что ей пора уходить. И Дэвид с галантностью и изяществом настоящего средневекового кавалера помог ей спуститься с дрожащих ступеней и объяснил, как всего быстрее добраться до Кингс-Роуд.

— Ну а там,— добавил он,—г вы сядете на автобус или на такси, которое и довезет вас до дома.

— Такси, только такси,— сказала миссис Оливер,— мои ноги меня больше не слушаются! Чем скорее я окажусь в такси, тем лучше. Большое вам спасибо за гостеприимство, за то, что вы не рассердились на меня за мое сумасбродство... Конечно, вы не могли принять меня за частного детектива или настоящего сыщика, у меня не тот вид.

— Ну, как сказать... Так вы запомнили? Сначала надо налево до первой дороги, потом направо и еще раз влево, пока не увидите реку. А тогда надо идти прямо по дорожке, никуда не сворачивая.

Как ни странно, но, пока она шла по захламленному двору, к ней снова возвратилось чувство близкой опасности.

«Я не должна разрешать своему воображению продолжать с собой такие штучки»,— подумала она.

Она оглянулась назад на покосившуюся лесенку и на окно «студии», Дэвид все еще стоял, глядя ей вслед;

«Трое милейших молодых людей,— стала уговаривать себя миссис Оливер,— веселых и добродушных. Ага, здесь налево, а потом направо. Только потому, что у них странный вид, ты начинаешь в каждом подозревать злодея. Теперь снова направо или налево? Вроде бы налево. Господи, как болят у меня ноги. Да в довершение всех удовольствий начал накрапывать дождик!»

Кингс-Роуд казалась бесконечно далекой. Миссис Оливер почти не слышала звука транспорта. И куда же девалась река? По всей вероятности, она что-то перепутала...

«Ну, да теперь уж все равно, куда-то я добреду: до реки ли, до Путнея или Бендорвуда».

Она спросила дорогу у встречного мужчины, но тот объяснил, что он иностранец и не говорит по-английски.

Уже еле передвигая ногами, миссис Оливер снова повернула направо — и тут перед ней сверкнула река. Она поспешила к ней по узенькой тропиночке, услышала за собой шаги, полуобернулась, но тут на ее голову обрушился страшный удар, и она упала лицом вниз, теряя сознание.

 Глава 10

Раздался голос:

— Выпейте это!

Норма дрожала, глаза у нее были затуманены. Она подалась назад на стуле. Команда повторилась:

— Выпейте же!

Она не посмела ослушаться, сделала пару больших глотков и закашлялась...

— Это... это очень крепко...

— Как раз то, что вам нужно. Через минуту вы почувствуете себя гораздо лучше. Посидите и отдохните.

Действительно, чувство головокружения и тошноты постепенно исчезло. Она стала меньше дрожать, щеки у нее слегка порозовели.

Впервые она осмотрелась, стараясь сообразить, куда она попала. Недавно ее угнетало ощущение страха и безысходности, сейчас вроде бы все становится на свои места. Комната средних размеров, обставленная удивительно знакомо. Письменный стол, кушетка, глубокое кресло и обычный стул.

На маленьком столике возле стены несколько стетоскопов и каких-то приборов, которые, как она считала, использовались при лечении глазных болезней. Потом ее внимание перешло от общего к частному. И прежде всего к человеку, который велел ей выпить коньяк.

Он был высокий, худощавый, с огненно-рыжими волосами и удивительно уродливым, но привлекательным лицом. Он ей по-приятельски кивнул:

— Начинаете приходить в себя?

— Вроде бы так... Я... Но скажите, что случилось?

— Вы не помните?

— Машина, они... они надвинулись на меня и.

Она взглянула на него.

— Я попала под машину?

-— Нет. не успели. Я об этом позаботился.

— Вы?

— Вижу, что вы стоите посредине дороги, не глядите по сторонам, а на вас летит машина. Я только-только успел отдернуть вас в сторону. Интересно, о чем вы так задумались, если гак позабыли об осторожности?

— Не знаю. По-видимому, и правда я о чем-то думала.

— С одной стороны на огромной скорости мчался «ягуар», а навстречу ему двигался перегруженный автобус. Скажите, машина не пыталась на вас специально наехать, как вам показалось?,

— Я... нет, разумеется, нет... То есть я...

— Вот я и подумал, нет ли тут чего-то другого...

— Что вы имеете в виду?

— Это могло быть и не случайностью.

— В каком смысле?

— Просто мне пришла в голову мысль, не задумали ли вы покончить счеты с жизнью? — спросил он удивительно будничным голосом.— Было похоже на то.

— Я — нет, что вы! Нет, конечно нет!

— Удивительно глупый и ненадежный способ, если это так!

В его голосе послышалась строгость.

— Послушайте, ведь что-то вы должны помнить!

Она снова задрожала.

— Я подумала. Подумала, что все будет кончено. Подумала, что...

— Ясно, вы пытались убить себя, так? Но ведь такое желание не появляется просто так. Можете вы мне объяснить, что случилось? Какой-нибудь неверный приятель? Обычно девушки очень остро переживают подобные измены. Ну и потом, всегда существует отрадная мысль, что, покончив с собой, вы заставите его горько пожалеть о содеянном им зле. Впрочем, этим не следует себя обольщать. Люди не любят в чем-то раскаиваться, не любят признавать свою вину. Все, что мог сказать ваш приятель, это нечто вроде: «Я всегда знал, что она неуравновешенная и недалекая девушка. Так что все к лучшему». Вспомните мои слова, когда в следующий раз вам придет охота броситься под «ягуар». Не говоря уж о том, что надо считаться и с тем человеком, который сидит за рулем. Так я верно определил характер ваших переживаний? Ваш приятель стал ухаживать за вашей подругой?

— Нет,— ответила Норма,— все было как раз наоборот... Он хотел на мне жениться.

— Но это же не повод для того, чтобы бросаться под колеса!

— Еще какой повод! Дело в том...

Она остановилась.

— Расскажите-ка мне все по порядку.

— Как я сюда попала?

— Я привез вас на такси. Похоже, что вы отделались несколькими шишками и синяками. Но, конечно, напугались до полусмерти. Самое страшное — последствия шока. Когда я спросил ваш адрес, вы посмотрели на меня так, как будто я разговаривал на иностранном языке. Начала собираться толпа. Тогда я остановил такси и привез вас сюда.

— В кабинет врача?

— Это консультационная врача, а сам я врач. Моя фамилия Стиллингфлит.

— Я не хочу видеть врача! Не хочу разговаривать с врачом!

— Успокойтесь, успокойтесь. Вы же разговариваете с врачом уже десять минут, и с вами ничего не случилось. Чем вам так неугодны врачи?

— Я боюсь, боюсь, что доктор скажет...

— Послушайте, моя дорогая девочка, вы же не советуетесь со мной профессионально. Считайте меня посторонним, у которого хватило прыти и энергии, чтобы спасти вас от смерти или, что гораздо страшнее, от пожизненного увечья. Есть еще и другиеосложнения. Прежде всего вас могут привлечь к суду за попытку покончить с собой. Так что лучше не скрытничать, а выяснить все до конца со мной, потому что, как говорит пословица,— ум хорошо, а два лучше. Начните с того, что плохого вам сделали врачи?

— Ничего. Они мне ничего не сделали. Но я боюсь, что могут...

— Что могут?

Доктор Стиллингфлит приподнял свои песочные брови и посмотрел на нее.

— Ну и ну, странное же у вас представление о врачах! Почему я стану вас куда-то запирать? Не хотите ли выпить чашечку кофе или чая? Или же вы предпочитаете «Пурпурное сердце» или «Успокоитель»? Кажется, в настоящее время молодые люди предпочитают эти напитки вышедшим из моды чаю или кофе... Вы, если я не ошибаюсь, тоже к ним принадлежите?

Она покачала головой.

— Нет, они мне не нравятся.

— Что-то мне не верится. Иначе откуда это упадническое настроение и тревога? Вы же не душевнобольная? По вашему виду этого не скажешь. Заверяю вас, что врачи не любят «запирать» людей в психбольницы, которые и без того переполнены, так что туда и кошка-то не втиснется. Наоборот, за последнее время появилась тенденция выпускать тех, кто не страдает острым помешательством, конечно, если быть беспристрастным, они еще не вылечились, и риск рецидива не исчез. Да, больницы и госпитали Англии в плачевном состоянии.

Помолчав, он спросил ее совершенно серьезно:

— Вы так мне и не ответили, предпочитаете ли вы что-нибудь из моего шкафа с наркотиками или же дать вам старомодную английскую чашечку чая?

— Чая, конечно.

— Индийский или китайский? Кажется, так всегда спрашивают. Честно предупреждаю, что китайского у меня. нет.

— Я больше люблю индийский.

— Вот и хорошо.

Он подошел к двери, распахнул ее и громко попросил:

— Анни, принесите нам чаю на двоих!

Вернувшись назад, он уселся на стол напротив

Нормы и сказал:

— А теперь пора прекратить играть в молчанку. Как вас зовут, кстати сказать?

 — Норма Рест...— Она замолчала.— Норма Рест.

— Прекрасно. Так вот, мисс Рест, давайте-ка поставим точки над «и». Я вас не лечу, вы не явились ко мне за врачебной помощью. Вы — жертва дорожной аварии, вот как мы это назовём. По всей видимости, вы намеревались придать вашему самоубийству такой именно вид? Н-да, вы и не подумали, каково было положение того бедняги, который сидел за рулем «ягуара».

— Сначала я хотела броситься с моста в реку.

— Правда? Знаете, эго вовсе не гак легко осуществить Нынешние мостостроители — люди предусмотрительные. Я хочу сказать, что сначала надо забраться на высокий парапет, и эго уже не просто, особенно если крутом ходят люди и неусыпно дежурят полицейские. Вас непременно остановили бы. Так вот. продолжаю свой рассказ. Я доставил вас сюда в шоковом состоянии, так что вы не смогли сообщить мне своего адреса*. Сделайте это сейчас, прошу вас.

— У меня нет адреса... я... я нигде не живу.

— Интересно,— протянул доктор Стиллингфлит,— это случай так называемого «неопределенного местожительства»? Так что же вы делаете? Просиживаете ночи напролет на набережной?

Она с подозрением посмотрела на него.

— Я мог бы сообщить полиции о несчастном случае, но я вовсе не обязан этого делать. Предпочитаю придерживаться той точки зрения, что, переходя улицу, вы по девичьей рассеянности позабыли сначала посмотреть налево.

— Вы что-то совсем не походите на врача,— засмеялась Норма.

— Правда? Дело в том, что я постепенно начинаю разочаровываться в своей профессии. В этой стране у нас связаны руки. В итоге я решил отказаться от здешней практики и перебраться в Австралию примерно через пару месяцев. Так что с моей стороны вам не грозит никакая опасность. Даже если у вас имеется желание поведать мне, как розовые слоны у вас на глазах выходили из стены или как деревья сгибались, чтобы обхватить вас своими ветками и придушить, или же как дьявол заглядывал в глаза прохожих и превращал их в автобусы, трамваи и прочие виды транспорта, я все равно и пальцем не шевельну в этом отношении. Внешне вы выглядите совершенно здоровой и нормальной, так что с меня взятки гладки.

— Сомневаюсь, чтобы это было так.

— Ну, что же, я тоже могу ошибаться. Давайте доказывайте свою точку зрения.

— Я забываю про многие мои поступки. Я рассказываю людям, что я сделала, но не помню, как я это говорила.

— Иными словами, у вас скверная память.

— Вы не понимаете. Это все — страшно, странные жестокосердные поступки...

— Религиозная мания? Что же, это бывает весьма интересно.

— Дело вовсе не в религии, а в ненависти.

Послышался стук в дверь, вошла пожилая экономка с подносом, на котором стояли яркий чайник, две чашки, сливочник, сахар и какое-то печенье. Поставив все это на небольшой журнальный столик, она бесшумно удалилась.

— Сахар? — спросил доктор Стиллингфлит.

— Да, пожалуйста.

— Разумная девушка. Сахар совершенно необходим, если ты перенесла нервное потрясение.

Он налил две чашки чая, придвинул ей печенье, сахар и сливки.

— Приступайте, не жеманничая... О чем же мы говорили? Ах да, о ненависти.

— Ведь может же случиться так. не правда ли, что вы настолько кого-то ненавидите, что мечтаете его убить?

— Да, конечно,— весело согласился доктор,— весьма возможно. Даже естественно. Только все дело в том, что, если человек по-настоящему кого-то возненавидит, рад бы от него избавиться, дойти до такого состояния, чтобы приступить к осуществлению желаемого, могут лишь единицы. Природа наделила людей естественной тормозной системой, которая вступает в ход в нужный момент автоматически.

— У вас все это звучит так прозаически,— протянула она. В ее голосе чувствовалось некоторое раздражение.

— Потому что мы рассуждаем о самых прозаических вещах. У детей повышенная возбудимость могла бы наделать бог знает каких бед, если бы не эти тормоза. Вы наверняка знаете, как они легко выходят из себя, грозятся рубить», «побить», «изувечить» своих сверстников. Родители, если они люди разумные, не обращают на это никакого внимания. Ребенок подрастает, он по-прежнему кого-то ненавидит, но теперь он уже не кричит о своем намерении убить и изувечить. Потому что он знает, что это пустые слова. Ну, а коли он попытается исполнить свои намерения — тогда он попадет в тюрьму... Кстати, вы не разыгрываете меня?

Она вспыхнула от негодования.

— Стала бы я возводить на себя такую напраслину.

— Почему же, иногда люди этим занимаются. Рассказывают про себя самые кошмарные вещи, это доставляет им удовольствие...

Он взял пустую чашку, вновь налил в нее чаю и протянул девушке.

— А теперь вам стоит мне все объяснить подробнее. Кого вы ненавидите, почему и что бы вы желали им сделать?

— Любовь может превратиться в ненависть.

— Прекрасное начало для средневековой баллады. Вы забываете, что еще чаще ненависть превращается в любовь. Так что оба превращения возможны. «Он был моим парнем, и он меня предал». Не этот ли мотив?

— Нет, ничего похожего. Моя мачеха...

— Мотив жестокой мачехи. Но это пустяк! В вашем возрасте вы можете просто уйти от мачехи. Что она вам сделала плохого; если не считать того, что она осмелилась выйти за вашего отца? Вы его тоже ненавидите или же настолько любите, что не желаете ни с кем делить его привязанность?

— И снова вы все не так поняли. Когда-то я его действительно очень любила. Он был... он был... мне он казался удивительным.

— Одну минуточку, послушайте меня. Я хочу вам кое-что предложить. Вы видите эту дверь?

Норма повернула голову и с удивлением посмотрела на входную дверь.

— Самая обычная, верно? Не заперта. Открывается и закрывается, как все двери. Вы видели, как через нее дважды проходила моя экономка, верно? Никаких иллюзий. Встаньте же и сделайте то, что я велю.

Все еще не понимая ничего, Норма подошла к двери, распахнула ее и остановилась у порога, повернув к нему голову.

— Прекрасно. Что вы видите? Самый обычный холл, который надо бы отремонтировать, заново обставить, но поскольку я все равно уезжаю в Австралию, то пусть этим займется мой последователь. Теперь подойдите к наружной двери и убедитесь в том, что в ней тоже никаких трюков. Выйдите наружу, пройдитесь по тротуару, и тогда вы поймете, что никто вас не стремится ни задержать, ни запирать, как вы изволили выразиться. После этого возвращайтесь назад, садитесь в это кресло против меня и расскажите мне все про себя. Тогда я смогу дать вам, возможно, толковый совет. Вы можете его принять или не принять, дело ваше, люди не любят придерживаться чужого мнения, но услышать его не мешает. Понятно? Договорились?

Норма сделала несколько неуверенных шагов, прошла действительно по самому обычному холлу, отворила входную дверь, запертую на стандартную задвижку, и постояла на ступеньках вычурного, но не слишком приметного здания. Норма не подозревала, что доктор Стиллингфлит следит за ней через тюлевую занавеску на окне. Девушка постояла минуты две, потом повернулась и куда более решительно поднялась снова по ступенькам, аккуратно закрыла на задвижку входную дверь, вытерла ноги и вошла в комнату.

— Олл райт? Убедились, что я ничего не утаиваю? Все честно и откровенно?

Девушка кивнула.

— Вот и прекрасно. Устраивайтесь поудобнее. Вы курите?

— Я...

— Только «рифери с наркотиками»? Неважно, мне не обязательно об этом говорить.

— В жизни своей не пробовала такой гадости!

— Хм, врач обязан считать, что пациент говорит ему правду. Хорошо, расскажите мне о себе.

— А что рассказывать? Нечего... Вы не хотите, чтобы я легла на кушетку?

— Как вас понять? А, вы имеете в виду свою память на всякие видения и все такое прочее. Нет, меня интересует, так сказать, подоплека. Где вы родились, где жили, были ли у вас братья и сестры и так далее. Когда умерла ваша мать и очень ли вы по этому поводу переживали?

— Само собой разумеется! — возмутилась Норма.

— Я вижу, вы очень любите такие эмоциональные выражения, мисс Рест. Кстати, Рест ведь не ваше настоящее имя, верно? Пусть будет. Рест, Вест или Ост, даже Норд, лишь бы оно вам нравилось. Что же было после того, как скончалась ваша матушка?

— Она очень долго болела перед тем, находилась в различных лечебницах. Я жила со своей старенькой тетушкой в Девоншире. Она была двоюродной сестрой мамы. Примерно полгода назад вернулся домой отец. Это было как чудо.

Лицо ее внезапно просветлело, она не обратила внимания на то, каким внимательным, каким всепонимающим взглядом смотрел на нее доктор.

 — Понимаете, я его едва помнила. Он от нас уехал, когда мне исполнилось пять лет. Ну, и я не надеялась его снова увидеть. Мама о нем предпочитала не вспоминать. По-моему, она до последнего дня надеялась, что он оставит згу женщину и вернется к ней.

— Какую женщину?

— Он уехал с кем-то. Говорили, что она была чуть ли не падшей... одним словом... вы понимаете, что я имею в виду? Мама отзывалась о ней очень дурно, отца она винила не меньше.' Но мне казалось, что папа не такой скверный, как она считает, во всем виновата эта интриганка.

— Они поженились?

 — Нет. Мама сказала, что она никогда не даст отцу развод, потому что это против ее убеждений.

— Но они и дальше жили вместе? Как звали эту женщину? Или это тоже тайна?

— Фамилию ее я не помню,— Норма покачала головой.— кажется, они скоро расстались... Понимаете, я не очень осведомлена об этих делах. Они уехали в Южную Африку, там начались бесконечные ссоры, эта особа уехала. Именно поэтому мама надеялась, что папа одумается и приедет домой. Но он этого не сделал. Он даже не писал, ни ей, ни мне. Но по всем праздникам я получала от него подарки.

— Он вас любил?

— Не знаю. Откуда мне знать? Ведь про него у нас в доме никто не вспоминал. Лишь иногда дядя Саймон, его брат. Он работал в Сити и страшно сердился на папу за его безрассудство. Уверял, что он всегда был таким легкомысленным, не мог остановиться на одном каком-то деле. Но в действительности он был «добрым малым», а его «заскоки» проявлялись из-за слабоволия. С дядей Саймоном я виделась нечасто. У нас в доме бывали только мамины друзья. Большинство из них были бесконечно скучными. Да и вся моя жизнь была такая унылая и безрадостная...’

Поэтому я была в восторге, что папа возвращается, и пыталась припомнить его, все, что он мне говорил, те игры, в которые мы играли. Как он меня смешил. Когда-то у нас в доме было много любительских снимков, но те, на которых был он, исчезли. Наверное, их уничтожила мама.

— Значит, она ему ничего не простила?

— По-моему, больше всего она злилась на Луизу.

— На Луизу?

Он заметил, как девушка на секунду как бы окаменела.

— Да, ту женщину звали Луизой, а вот ее фамилии я не помню... Мама говорила, что она слишком много, пила и злоупотребляла наркотиками, а это до добра не Доводит.

— А ее дальнейшая судьба вам неизвестна?

— Я вообще ничего не знаю.

Она пришла в страшное волнение.

— Я бы хотела, чтобы вы меня не расспрашивали. Говорю вам, мне про нее ничего не известно. Я больше про нее и не слышала. Совсем про нее позабыла, пока вы со мной не заговорили о ней. Повторяю: я ничего не знаю!

— Зачем так нервничать? — спросил доктор Стиллингфлит.— Нет никаких оснований переживать из-за прошлого. Давайте лучше подумаем о будущем. Что вы намерены теперь предпринять?

Норма глубоко вздохнула.

— Не знаю. Мне некуда идти. Я не могу — мне было бы лучше, гораздо лучше покончить разом со всем — только...

— Только у вас не хватит духу повторить снова эту попытку, это вы хотели сказать? С вашей стороны било бы непростительной глупостью предпринимать что-то в этом отношении, поверьте мне, моя девушка. Неприятности, какие бы серьезные они ни были, когда-нибудь приходят к концу, а солнце остается... Итак, вам некуда идти, некому довериться... Есть у вас деньги?

— Да, у меня имеется счет в банке, отец кладет на него ежеквартально большие суммы... только я боюсь, что они уже успели меня хватиться. А я не хочу, чтобы меня нашли.

— Это не обязательно. Это я сумею для вас устроить. Имеется местечко под названием «Кеввей корт». Конечно, это не курорт и не отель «Ритц». Это дом отдыха для выздоравливающих, для которых основное лекарство — покой и тишина. Там нет ни врачей, ни санитаров, двери там не запираются, на окнах нет решеток. Так что это не тот «сумасшедший дом», которого вы так опасаетесь. При желании вы можете даже завтракать в постели или же, наоборот, целыми днями находиться на свежем воздухе. Там вы отдохнете, наберетесь сил, и в один прекрасный день я к вам приеду, и мы потолкуем славно. Это вам подходит?

Норма долго смотрела ему в лицо, потом молча кивнула.

Вечером в тот же день доктор Стиллингфлит разговаривал по телефону.

— Прекрасно проведенная операция по похищению или умыканию, не знаю, как правильно выразиться. Она находится в «Кеввей корте». Поехала туда, как .овечка. Однако я почти ничего еще не могу вам сказать. Девушка набита наркотиками. По-моему, она принимала «Пурпурное сердце», и «Радостные грезы», и, возможно, «ЛСД»... Так что на протяжении какого-то времени она была невменяемой, взбудораженной. Она уверяет,- что не увлекается наркотиками, но я бы не слишком прислушивался к ее заверениям.

Он послушал, что ему говорит его собеседник.

— Не просите меня! Тут надо проявить предельную осторожность. Она легко пугается... Да, либо она действительно чего-то боится, либо притворяется, что боится.

— Я еще не знаю, не могу сказать вам. Ведь наркоманы хитрый народ. Не всегда можно верить их словам. Нет, нет, мы не можем торопить события и испугать ее.

— В детстве комплекс отца, как мне кажется, мать она не очень любила, она, по-видимому, была угрюмой особой, изображающей из себя несчастную кроткую* жертву. Ну, а отец был веселый, беспечный человек, который не вынес тягости семейной жизни. Кстати, вы не знаете никого по имени Луиза?.. Почему-то это имя ее пугает. Я бы сказал, эта Луиза была предметом первой ненависти девочки. Луиза увела от пятилетнего ребенка ее любимого отца. Конечно, в таком возрасте дети не разбираются в подобных вопросах, но они живенько воспринимают, кто виноват и причиненном им горе. С отцом она не виделась на протяжении долгих лет. Он возвратился лишь несколько месяцев тому назад. По всей вероятности, она лелеяла мечты о том, что к ней вернутся счастливые дни ее золотого детства, что она станет другом, товарищем своего папочки, станет его единственной любимицей. И она жестоко разочаровалась. Отец привез молодую, хорошенькую жену. Кстати, ее ведь не зовут Луизой? Нет? Нет, ничего, я спросил на всякий случай. Сейчас моя цель ввести вас в курс дела, нарисовать примерную картину.

Его собеседник живо спросил:

— Что это вы сказали? Повторите-ка еще раз.

— Сказал, что стремлюсь нарисовать вам общую картину.

Наступила пауза.

— Кстати, есть один факт, который вас, возможно, заинтересует... Девушка довольно неуклюже пыталась покончить с собой. Это вас удивляет?

— Ах, нет?.. Нет, она не проглотила ни одного пузырька снотворного и не совала голову в газовую духовку. Она хотела броситься под колеса «ягуара», проносившегося мимо на повышенной скорости. Можно сказать, я в последнюю минуту успел схватить ее за хвост... Мне показалось, что это было предпринято под влиянием минуты. Она не отпирается. Обычная классическая фраза о том, что она хотела «сразу покончить со всем этим».

Выслушав поток слов на другом конце провода, он заговорил снова:

— Не знаю. На этой стадии я не могу быть уверенным. Вроде бы картина ясна. Девушка нервная, от избытка наркотиков у нее помутилось сознание. Нет, я не могу вам точно сказать, какие это наркотики. Их такое множество, и все они производят несколько отличное действие. Одни вызывают смущение, чувство робости, другие — потерю памяти, неверие в свои силы, замешательство, жажду насилия, настоящее безумие. Конечно, трудно предугадать, какова будет окончательная реакция, если смешать все эти препараты. Есть две возможности: либо девушка действительно такова, какой она кажется. И это вполне возможно. Либо все это вранье. Возможно, по какой-то причине она все выдумала, ей нужно создать абсолютно неверное представление о своей личности, но если так, то делает она это весьма умно. Понимаете, что бы она ни рассказывала, всегда чувствуешь что-то в ней не совсем правильное. Можно ли предположить, что она искусно играет эту роль? Или же она на самом деле такая вот истеричка? Что вы казали? Ох, «ягуар». Да, он мчался слишком быстро, с недозволенной скоростью. Так вы полагаете, что здесь была не столько попытка покончить с собой, сколько с ней?

Подумав, он сказал:

— Не могу сказать, возможно, так и было. Но только я как-то не подумал о случившемся под таким углом зрения. Знаете, что ни прикинешь, все вроде бы возможно. Так или иначе, но в скором времени я вытяну из нее побольше. Сейчас и хочется мне поверить, и боязно. Поэтому я боюсь излишней поспешности, чтобы не испортить то малое, чего мне удалось достигнуть. Уверен, что через несколько дней она убедится, что я ее не обманул, и станет более откровенной. Если только она не притворяется, то в конце концов она непременно захочет излить перед кем-то свою душу, а я постараюсь не пропустить эту минуту. Но сейчас она чего-то боится...

— Ну, коли она водит меня за нос, тогда необходимо будет выяснить причины этого. Пока же она в «Кеввей корте» и, как я надеюсь, там останется.

Я бы посоветовал вам поручить кому-нибудь вести наблюдение за этим домом отдыха. Кто знает, а если вдруг она попытается удрать? Но в таком случае важно, чтобы она не заметила слежки.

 Глава 11

Эндрю Рестарик выписывал чек, при этом он недовольно хмурился.

Кабинет у него был огромный, красиво обставленный, но и там не чувствовалась индивидуальность. Такой кабинет можно было увидеть в доме каждого второго богача. Мебель, драпировки, арматура — все это было приобретено при Саймоне Рестарике, а Эндрю не пожелал ничего изменить, если не считать кое-каких мелочей: вместо бывших картин он повесил два поясных портрета, привезенных им из загородного дома, а на третьей стене появилась акварель «Столовой горы» работы модного художника.

Эндрю Рестарик был человеком средних лет, начавшим полнеть, однако удивительно мало изменившимся по сравнению с тем, как он был изображен на портрете пятнадцати летней давности, висевшем прямо над столом.

Тот же выступающий вперед упрямый подбородок, твердо сжатые губы, вопросительно приподнятые брови. Фигура не слишком-то приметная, распространенный тип человека, к тому же не очень счастливого, по крайней мере в данный момент.

В кабинет вошла его секретарша.

Дождавшись, когда мистер Рестарик поднял голову, она подошла к его столу.

— Пришел некий месье Пуаро. Настаивает, что он договорился с вами о встрече, но у меня это нигде не отмечено.

— Месье Эркюль Пуаро?

Имя показалось смутно знакомым мистеру Рестарику, но он сразу не мог припомнить, в связи с чем его слышал.

— Удивительно, никак не соображу, кто он такой, но имя его мне известно. Опишите-ка мне его внешность.

— Очень невысокого роста, иностранец, я бы сказала, типичный француз с колоссальными усами...

— Ну, конечно же! Припоминаю, как Мэри мне рассказывала про него. Он приезжал к старине Родди. Но откуда же он взял про наше с ним свидание?

— Он утверждает, что вы ему написали.

— Не помню, даже если и писал... или же Мэри? Ну, да это не имеет значения, пригласите его сюда. Самое правильное будет выяснить, в чем тут дело.

Через пару минут Клавдия Pиc-Холланд ввела в кабинет невысокого человека с яйцеобразной головой и большими усами, щеголевато одетого в великолепный темный костюм, лакированные ботинки и светлую рубашку.

Держался он в высшей степени уверенно, даже надменно, как человек, знающий себе цену, причем цену немалую.

Все это полностью соответствовало тому описанию, которое мистер Рестарик слышал от своей жены.

— Месье Эркюль Пуаро,— сообщила Клавдия Рис-Холланд.

Она сразу же вышла.

Мистер Рестарик поднялся навстречу незнакомому гостю.

— Месье Рестарик? Я — Эркюль Пуаро, к вашим услугам.

— Да, да. Очень приятно. Моя супруга рассказывала о вашем визите к нам, вернее, к дяде Родерику. Чем могу служить?

— То есть как это? Я не понимаю. Я явился в ответ на ваше письмо...

— Какое письмо? Я вам не писал, месье Пуаро.

Пуаро сделал большие глаза. Потом достал из кармана аккуратно свернутый листок бумаги, расправил его и молча протянул мистеру Рестарику.

— Смотрите сами, месье.

Рестарик взял протянутую бумагу. Это оказался его именной бланк, на котором текст был напечатан на машинке, а внизу стояла собственноручная подпись. Подпись мистера Рестарика, сделанная чернилами.

«Дорогой месье Пуаро!

Я был бы весьма признателен, если бы вы заехали ко мне по вышеуказанному адресу в самое ближайшее время, удобное для вас. Я понял со слов моей жены, а также по наведенным в Лондоне справкам, что вы тот человек, которому можно доверить ответственное поручение, требующее деликатности и умения хранить тайну.

Искренне ваш,

Эндрю Рестарик».

Мистер Рестарик быстро спросил:

— Когда вы это получили?

— Сегодня утром. Поскольку в данный момент у меня не было особо срочных дел, я сразу же приехал.

— Чрезвычайно странное дело, месье Пуаро. Я не писал этого письма.

— Вы его не писали?

— Нет. Моя подпись выглядит совсем иначе. Можете лично убедиться.

Он поискал глазами, что бы можно было предъявить для подтверждения своих слов, и без особых раздумий раскрыл чековую книжку, демонстрируя свою размашистую подпись.

— Видите? Подпись на письме совершенно не походит на мою.

— Действительно, чрезвычайное происшествие,— изумился Пуаро.— Можно мне спросить, кто же, в таком случае, мог послать мне это письмо?

— Я сам задаю себе тот же вопрос!

— Прошу прощения, этого не могла сделать ваша супруга?

— Нет, нет. Мэри не могла сделать ничего подобного. Да и зачем бы она стала подписываться моим именем? Ну и потом, она предупредила бы меня об этом, о том, что вы должны приехать.

— Выходит, вы не имеете понятия, почему кто-то задумал прислать мне такое письмо?

— Ни малейшего.

— И вы не догадываетесь, мистер Рестарик, на какое такое дело намекается в письме?

— Как я могу догадаться?

— Извините меня, по-видимому, вы не до конца прочли его. Обратили ли вы внимание не приписку, сделанную после подписи?

Рестарик снова взял в руки листок. Действительно, на обратной стороне его вверху было написано:

«Вопрос, по которому я хочу проконсультироваться с вами, касается моей дочери Нормы».

Манеры Рестарика изменились, лицо его потемнело.

— Так вот оно что! Но кто мог узнать, кто вздумал вмешиваться в это дело? Кому о нем известно?

— Послушайте,— сказал Пуаро,— а не вздумал ли этот человек таким вот манером заставить вас обратиться ко мне? Послушайте, вы действительно не догадываетесь, кто этот неизвестный доброжелатель?

— Не имею ни малейшего понятия.

— И у вас нет никаких неприятностей или недоразумений, связанных с вашей дочерью Нормой?

Рестарик заговорил спокойно:

— У меня действительно есть дочь Норма, мой единственный ребенок.

Его голос слегка дрогнул, когда он произнес последние слова.

— С ней случилась какая-нибудь неприятность?

— Мне об этом неизвестно.

Но это было сказано без особой уверенности.

Пуаро наклонился вперед:

— Сомневаюсь, чтобы это было абсолютно верно, мистер Рестарик. Почти не сомневаюсь, что действительно существует какая-то трудность или неприятность в отношении вашей дочери.

— Откуда у вас такая уверенность? Или же вам кто-нибудь что-то говорил в этой связи?

— Я руководствуюсь исключительно интонацией вашего голоса, мистер Рестарик. Сейчас у многих людей неприятности из-за дочерей. Как мне кажется, молодые люди обладают талантом попадать в беду и создавать своим близким ужасные трудности. По всей вероятности, и в вашей семье нечто подобное?

Рестарик несколько минут молчал, выстукивая какой-то мотивчик косточками пальцев на столе.

— Да, Норма меня беспокоит,— сказал он наконец.— Она — трудная девушка. Нервная, склонная к истерии, я, к несчастью, ее плохо знаю.

— Неприятность, несомненно, в связи с молодым человеком?

— Отчасти да, но не только это меня волнует. Я думаю,— он бросил оценивающий взгляд на Пуаро;— должен ли я понимать, что вы действительно умеете хранить чужие тайны?

— В моей профессии иначе невозможно.

— Понимаете, речь идет о необходимости отыскать мою дочь.

— Ах, так!

— Как всегда, она приехала к нам в наш загородный дом в прошлый уик-энд, а вечером в воскресенье вроде бы вернулась в квартиру, которую она разделяет в Лондоне еще с двумя девушками, но сейчас я выяснил, что она туда не доехала. Ушла или уехала куда-то в другое место.

— Короче, она исчезла?

— Такое заявление звучит уж слишком мелодраматично, но, по существу дела, вы правы. По всей вероятности, существует естественное объяснение, но на моем месте волновался бы любой отец. Видите ли, она не позвонила и ничего не объяснила девушкам, вместе с которыми живет.

— Они тоже обеспокоены?

— Да нет, я бы этого не сказал. Как мне кажется, они легко смотрят на подобные вещи. Девушки страшно независимые существа. Когда я уезжал из Англии 15 лет назад, такого не было.

— Что в отношении того молодого человека, которого, как вы сказали, вы не слишком жалуете? Не могла ли она уехать вместе с ним?

— От всего сердца надеюсь, что нет. Вообще-то это возможно, но мы с женой почему-то сомневаемся. Как будто вы его видели в тот день, когда приезжали к нам за город навестить моего дядюшку.

— Ах, это он? Да, да, припоминаю этого молодого щеголя. Очень красивый юноша, но, разумеется, ни один отец не пожелал бы такого мужа для своей единственной дочери. Я заметил, что и ваша жена не была от него в восторге.

— Моя жена не сомневается, что он в тот день намеренно тайком пробрался в дом, рассчитывая, что его никто не заметит.

— Возможно, он знает, что не является там желанным гостем?

— Великолепно знает!

— Но в таком случае естественно предположить, что ваша дочь присоединилась к нему?

— Просто не знаю, что и подумать. Сначала мне как-то не верилось в такую возможность.

— Вы обращались в полицию?

— Нет.

— Когда кто-то пропадает, самое правильное заявить в полицию. Они тоже не болтливы, и в их распоряжении много таких средств, которыми, скажем, я совершенно не располагаю.

— Я не желаю обращаться в полицию. Вы же должны понимать, что дело касается моей дочери! Моей дочери! Коли она захотела на короткое время куда-то уехать... если она не сообщила нам об этом, то ей видней. У меня нет оснований предполагать, что ей грозит какая-то неприятность. Но я бы хотел ради собственного спокойствия знать, где она скрывается.

— И все же, мистер Рестарик, мне кажется, что вас волнует не только это?

— Почему вы так считаете?

— Потому что в наши дни нет ничего особенного в том, что девушка куда-то уехала на несколько дней, не спросив разрешения у родителей и не предупредив приятельниц. Так что я практически убежден, что данный факт тревожит вас в связи с чем-то еще.

— Ну, что ж, возможно, вы и правы...

Он снова с сомнением посмотрел, на Пуаро.

— О таких вещах очень тяжело говорить с незнакомым человеком.

— Поверьте мне, о таких вещах гораздо легче говорить с чужим человеком, чем с друзьями и знакомыми. И если вы хорошенько подумаете, то согласитесь со мной.

— Возможно, возможно. Мне ясна ваша точка зрения. Ну, что же, приходится сознаться, что я тревожусь за свою девочку. Понимаете, она не совсем такая, как все остальные, и в ней есть нечто такое, что давно уже меня беспокоит... беспокоило нас обоих...

— Ваша дочь, по всей вероятности, находится в том трудном возрасте, когда из эмоциональных побуждений молодые люди способны выкинуть нечто такое, на что они никогда бы не решились уже через несколько лет. И окружающие тоже с трудом верят в возможность случившегося. Не обижайтесь на то, что я беру на себя смелость высказывать предположение... Возможно, ваша дочь возражает против появления у нее мачехи?

— К несчастью, вы совершенно правы, хотя у Нормы нет для этого решительно никаких оснований. Нужно учитывать, что я со своей первой женой расстался давно.

Помолчав, он продолжал:

— Уж если быть откровенным, то до конца! В конце концов, никакой тайны никто из этого не делал. Мы с женой разъехались более пятнадцати лет назад. Я тогда познакомился с одной женщиной, в которую влюбился без памяти. Это было какое-то безумие. Ради нее я уехал из Англии в Южную Африку. Моя жена относилась резко отрицательно к разводам, и я не стал ее даже уговаривать в этом отношении. Вместо этого я обеспечил в финансовом отношении и жену и дочку, которой в то время было пять лет...

Новая пауза.

— Оглядываясь назад, я понимаю, что на протяжении некоторого времени тяготился семейной жизнью. В детстве во мне жила страсть к путешествиям. В молодости я ненавидел сидение в скучных кабинетах, занятия «делами». Мой старший брат неоднократно упрекал меня за то, что я работаю спустя рукава и не занимаюсь как следует делами фирмы, что я взвалил на него все самое ответственное, такая жизнь меня совершенно не привлекала. Характер у меня был беспокойный, в голове одни мысли о приключениях, о диких, необитаемых местах, о дальних странах...

Он резко замолчал.

— Вообще-то, вряд ли вас интересует история моей жизни. Я поехал в Южную Африку. Луиза отправилась вместе со мной. Как я уже говорил, поначалу я был в нее безумно влюблен, но мы ссорились с утра до ночи. Ей была ненавистна жизнь в Африке, она мечтала о возвращении в Лондон или Париж, где жизнь била ключом. И через год мы расстались...

Он вздохнул.

— Вообще-то, мне следовало тогда же вернуться, но одна мысль о «тихой пристани» приводила меня в дрожь. Отговаривался я тем, что вряд ли моя жена примет меня с распростертыми объятиями. Но уж если быть честным, она посчитала бы это своим долгом, а она в этом отношении была женщиной честных правил...

Пуаро отметил про себя, что последняя фраза была сказана с нескрываемой насмешкой.

— Конечно, я должен был больше думать о Норме. Ну да что говорить о прошлом, его не воротишь. Девочка спокойно жила с матерью, в материальном отношении они ни в чем не нуждались. Иногда я ей писал, посылал подарки, но о возвращении в Англию даже не помышлял. Вскоре это стало в каком-то отношении оправданным. Я занялся делом, которое требовало моего постоянного присутствия в Африке. И мне казалось, что такой «кочующий» отец лишит ребенка покоя. Короче говоря, я считал, что поступал правильно.

Теперь Рестарик говорил очень быстро, как будто он испытывал облегчение от представившейся ему возможности излить перед кем-то свою душу. Это была реакция, с которой Пуаро сталкивался и раньше. Естественно, он ее всячески поощрял.

— Вам так ни разу и не захотелось вернуться домой?

Рестарик решительно покачал головой.

— Нет. Видите ли, я жил так, как мне нравилось. Меня вполне устраивал такой образ жизни. Я перебрался из Южной Африки в Восточную. В финансовом отношении у меня началась полоса удач. Все мои начинания оборачивались победами, те проекты, которые иной раз я осуществлял один, на свой страх и риск, а иногда в компании с другими людьми, приносили большие доходы. Ну и потом, я много бродил по лесам. Это меня страшно прельщало. Понимаете, по своему характеру я не домосед. Наверное, из-за этого, женившись на своей первой жене, я почувствовал себя как зверь в западне и поспешил вырваться на свободу. Нет, нет, мне и в голову не приходила мысль о возможности возвращения к размеренной и респектабельной жизни в столице.

— Но в конце концов вы все же вернулись?

Рестарик вздохнул.

— Да, вернулся. По-видимому, годы дают себя знать. Ну и потом, у меня появилась одна концессия, которая требовала моего присутствия в Лондоне, дабы добиться разрешения на разработку и так далее. Раньше в подобных случаях я все поручал брату, но после его смерти я стал единственным представителем нашей фамильной фирмы. Вот тут я и столкнулся с вопросом, стоит ли привлекать к делу посторонних людей или же все сосредоточить в своих руках. Поразмыслив я пришел к твердому убеждению, что настало время мне осесть в Сити.

— Возможно, ваша жена, вторая жена...

— Да, конечно, и это тоже. Я женился на Мэри месяца за два до смерти брата. Вообще-то Мэри родилась в Южной Америке, но она несколько раз приезжала в Южную Африку, и ей здесь страшно понравилось. Кажется, больше всего ей улыбалась мысль обзавестись настоящим английским садом и хозяйничать в нем. Ну а я, пожалуй, впервые подумал, что и мне будет неплохо в Англии. К тому же меня мучила мысль о Норме. Ее мать умерла за три года до того. Мы обсудили положение с Мэри, и она сказала, что с радостью поможет мне создать дом для моей дочери. Планы казались великолепными, но вот...

Он вздохнул и покачал головой.

— Вот я и вернулся домой.

Пуаро посмотрел на портрет, который висел за спиной Рестарика. Здесь он был лучше освещен, чем в загородном доме. Сразу было видно, что художник изобразил того же человека, который сейчас сидел за письменным столом. Многое осталось прежним: вздернутый упрямо подбородок, насмешливо приподнятые брови, поворот головы. Исчезла только молодость.

И тут Пуаро пришла в голову идея, новая мысль. Чего ради Эндрю Рестарик перевез этот портрет в Лондон? Два портрета кисти одного художника, изображавшие его и его первую жену, сделанные в одной и той же манере, составили известный ансамбль. С художественной точки зрения их было неразумно разъединять. А вот Рестарик почему-то пожелал повесить один портрет в своей лондонской конторе. Было ли это проявлением тщеславия с его стороны, желанием подчеркнуть свое значение, свое богатство и, в известной мере, вкус? Но ведь он предпочитал, по его собственным словам, бродяжнический образ жизни, так что такой стилизованный портрет не мог ему особенно нравиться. Или, наоборот, глядя на него, Рестарик черпал новые силы продолжать жизнь бизнесмена в Сити?

«Скорее всего, все дело в тщеславии,— подумал Пуаро.— Этим портретом он доказывает всем владельцам, что по праву занимает данное место».

«Даже у меня бывают приступы тщеславия»,— скромно подумал Пуаро.

Нарушая не замеченное ими обоими молчание, Рестарик заговорил извинительным тоном:

— Не вините меня, месье Пуаро, я вижу, я наскучил вам своими воспоминаниями.

— Вам не за что извиняться, мистер Рестарик. Ведь вы говорили о своей жизни только в том плане, как это могло отразиться на вашей дочери. Мне совершенно ясно, что вы о ней серьезно беспокоитесь. И все же я чувствую, что подлинную правду по этому поводу вы мне до сих пор не сказали. Вы говорите, что хотите ее разыскать?

— Да, хочу.

— Вы этого хотите, ясно. Но хотите ли вы, чтобы это сделал я? Ах, не смущайтесь! Все эти условности необходимы в обществе, а в делах можно обходиться и без реверансов. Так вот, выслушайте совет Эркюля Пуаро: коли вы хотите, чтобы ваша дочь была разыскана как можно быстрее, обратитесь в полицию, которая располагает для этого всеми необходимыми средствами. И насколько мне известно, они тоже умеют быть скромными.

— Я не хочу обращаться в полицию... до самой последней возможности.

— В таком случае вы предпочитаете частное агентство?

— Да. К сожалению, я с ними никогда не имел дела и не знаю, кому именно можно доверять. Доверить столь деликатный вопрос...

— А что вы знаете обо мне?

— О вас мне кое-что известно. Например, что вы занимали ответственный пост в Интеллидженс-сервис во время войны, о чем мне доложил родной дядюшка. А это уже говорит само за себя.

Насмешливое выражение лица Пуаро не было замечено мистером Рестариком. Пуаро-то знал, что этот «факт» был выдуманным. И хотя Рестарик прекрасно знал, как мало можно было полагаться на память дядюшки Родерика, он проглотил без раздумий все то, что Пуаро говорил о своем прошлом. Конечно, он оперировал именами многих известных людей, упоминая о фактах, но... но это было лишь доказательством хорошо известной Эркюлю Пуаро истины, что ничьи слова нельзя принимать на веру, не проверив их предварительно. «Подозревайте всех» — это давно стало аксиомой всей его деятельности.

— Позвольте сообщить,— без всякого смущения заговорил Пуаро,— что вся моя карьера отмечена сплошным успехом. В некоторых отношениях я являюсь непревзойденным специалистом.

Как ни странно, данное заявление подействовало на Рестарика обратным образом. У англичан такое самовосхваление всегда вызывает подозрение.

Он осторожно спросил:

— А каково ваше личное мнение, месье Пуаро? Уверены ли вы, что сумеете найти мою дочь?

— Возможно, не так быстро, как бы это сделала полиция, но в конце концов я ее обязательно найду.

— А если вы это сделаете...

— Но если вы желаете, чтобы я ее нашел, вы должны мне рассказать обо всех обстоятельствах...

— Я уже все рассказал. Время, место, где она должна быть. Я сообщу вам имена ее друзей.

Пуаро энергично покачал головой:

— Нет, нет, мне нужна правда.

— Так, по-вашему, я сказал вам неправду?

— Вы мне рассказали далеко не все. Тут я сомневаюсь, чего вы боитесь? Каковы те неизвестные факты, с которыми мне необходимо познакомиться, если я намерен добиться успеха? Ваша дочь невзлюбила мачеху. Это ясно. В этом нет ничего странного, я бы сказал, вполне естественная реакция. Нужно учесть, что она могла на протяжении нескольких лет тайно идеализировать родную мать. Такое часто случается при распаде семьи, когда ребенку наносится тяжелый удар в его привязанностях. Да, да, я знаю, о чем говорю. Вы мне скажете, что дети забывают. Это верно лишь отчасти. Ваша дочь действительно забыла все в том плане, что она могла не узнать ваше лицо или голос, когда создала о вас собственное представление. Но она ни на секунду не забывала о том, что где-то существует ее папа, она мечтала о вашем возвращении. Можно не сомневаться, что ее мать запрещала ей говорить о вас, и от этого она еще больше думала о вас. Вы значили для нее не меньше, чем если бы находились рядом с ней. Более того, постепенно она стала винить в случившемся не вас, а свою мать. Она твердила себе, что вы ее очень любите, а вот маму — нет. И в итоге вы стали в ее представлении какой-то полуреальной фигурой. Что бы ей про вас ни говорили, она бы этому все равно не поверила! Да, да, это — обычное явление, поверьте мне. Я разбираюсь в психологии людей. Так что, когда Норма узнала, что вы возвращаетесь, что вы снова будете с ней, к ней возвратились все те воспоминания, которые она так тщательно от себя гнала. Ее отец возвращается! Они будут так счастливы вместе. Ну, а мачеху она всерьез не принимает до той самой поры, пока не видит ее. А тут в ней пробуждается ревность! Да, в этом нет ничего неестественного, уверяю вас. Ревнует она частично потому, что ваша жена красивая женщина, со вкусом, находчивая и остроумная. Последнее часто раздражает девушек, потому что они сами не уверены в себе. Сама она, судя по вашим словам, страдает от комплекса неполноценности. Вот и получилось, что, как только она увидела свою компетентную и уверенную в себе мачеху, она проникается к ней ненавистью. Такой слепой ненавистью, которую иногда испытывают дети.

— Ну,— Рестарик все еще колебался,— то же самое нам сказал врач, когда мы с ним советовались...

— Ага, значит, вы обращались к врачу?.. Ну, что ж, для этого у вас, наверное, было основание...

— Никакого, поверьте...

— Не советую говорить подобные вещи Эркюлю Пуаро. Без оснований к врачам не обращаются. Основание у вас было, и весьма серьезное. Прошу вас, расскажите мне, потому что, если я буду знать, что творится в голове у девушки, у меня появятся шансы на успех.

Рестарик долго молчал. Наконец, он решился:

— Но это строго между нами, месье Пуаро! Я могу положиться на вашу скромность, вы даете слово?

— Само собой разумеется... Так в чем же дело?

— Я. не вполне уверен...

— Как я понимаю, ваша дочь предприняла какие-то действия против вашей супруги? Нечто посерьезнее, чем детские грубости, желание доставить неприятность. Постойте, не напала ли она на нее физический

— Нет, это не было нападением, не открытый факт... так что ничего нельзя было доказать...

— Слушаю.

— Моя жена почувствовала .себя неважно...

— Ага, понимаю... И какова была природа ее заболевания? Желудочно-кишечные неурядицы, по-видимому? Форма энтерита?

— Вы сообразительны, месье Пуаро. Дажевесьма. Да, это было желудочное заболевание. Причем жалобы жены были необъяснимы, потому что у нее всегда было превосходное здоровье. Под конец домашний врач рекомендовал ей лечь в больницу на обследование. На проверку.

— И какие результаты?

— Вскоре она совершенно поправилась и вернулась домой. И сразу же все началось сначала. Мы стали более осторожны в отношении ее еды, приготовления пищи. Внешне можно было сказать, что она страдает от периодического отравления, причину которого нельзя было объяснить. Тогда были исследованы блюда, которые подавались к столу, ну и выяснилось, что кое-куда подмешивали определенную субстанцию. То. есть, если быть точным, только в те блюда, которые готовились специально для жены.

— Короче говоря, ей специально систематически подмешивали мышьяк? Так?

— Совершенно верно. Дробными дозами, которые в конечном итоге произвели бы кумулятивное воздействие.

— Вы заподозрили дочь?

— Нет.

— Уверен, что да. Кто бы мог еще это сделать? Вы заподозрили дочь? Так?

Рестарик тяжело вздохнул:

— Откровенно говоря, да.

Как только Пуаро переступил порог дома, Джордж сообщил ему:

— Вам звонила особа по имени Эдит, сэр.

— Эдит?

Пуаро нахмурился.

— Она, как я понял, находится в услужении у миссис Оливер. Она просила вам передать, что миссис Оливер находится в госпитале Сент-Хилл.

— Что с ней случилось?

— Как я понял, ее... э... э... стукнули по голове.

Джордж не стал добавлять вторую половину услышанных им слов о том, что «все случилось по милости вашего месье Пуаро».

Пуаро прищелкнул языком.

— Ведь я ее предупреждал, просил не делать глупостей. Я с самого начала предполагал, что такое может случиться. Когда вчера вечером я позвонил ей и не получил ответа, я почувствовал тревогу... Ох, уж эти женщины!

 Глава 12

— Давайте купим павлина! — неожиданно громко сказала миссис Оливер. При этом она не открывала глаза, и голос у нее еле прозвучал, хотя он был полон возмущения.

Трое мужчин одновременно посмотрели на нее. Она продолжала:

— Удар по голове.

После этого она открыла глаза, посмотрела и постаралась сообразить, где находится.

Первое, что она увидела, это совершенно незнакомые лица. Какой-то молодой человек быстро писал в записной книжке, лежащей у него на приподнятом колене.

— Полицейский,— решила миссис Оливер.

— Извините, мадам?

— Я сказала, что вы полицейский. Верно?

— Да, мадам.

— Преступное нападение,— с удовольствием сказала миссис Оливер и закрыла глаза. Когда она открыла их вторично, она уже видела и соображала лучше. Ага, она уложена в неуютную, но идеально чистую кровать, какие встречаются только в больницах. Нет, это не ее дом.

— Больница или лечебница,— сказала она. В дверях стояла медсестра с видом строгого блюстителя порядка, другая находилась в ногах ее кровати.

Слегка поведя глазами, миссис Оливер увидела четвертого человека. Разве можно было ошибиться в этих усах.

— Что вы здесь делаете, месье Пуаро?

Эркюль Пуаро подошел к постели:

— Мадам, мадам, ведь я предупреждал вас о необходимости соблюдать осторожность.

— Каждый может заблудиться,— несколько туманно ответила миссис Оливер,— до чего же болит голова!

— На то есть основания! Как вы только что сами заявили, вас ударили по голове.

— Да. Павлин.

Полицейский обеспокоенно заерзал и сказал:

— Извините, мадам, вы уверены, что на вас напал павлин?

— Разумеется. У меня на протяжении некоторого времени было беспокойное чувство, вы знаете, атмосфера.

Она попыталась махнуть рукой, чтобы наглядно изобразить атмосферу, но тут же застонала.

— Ох, лучше не шевелиться!

— Мою пациентку нельзя волновать! — с грозным лицом предупредила сестра.

— Не можете ли вы мне сказать, где на вас напали?

— Не имею ни малейшего представления. Я заблудилась. Я вышла из подобия художественной мастерской или студии. Страшно неряшливой. Даже просто грязной. Второй молодой человек не брился больше недели. Одет он был в замасленный рваный кожаный лапсердак.

— Он на вас напал?

— Нет, другой.

— Не могли бы вы сказать...

— Ну, а что я делаю? Я пошла следом за ним, понимаете, от самого кафе, только я не слишком хорошо умею следить за людьми. Нет практики. Это куда труднее, чем вы думаете.

Ее глаза остановились на полицейском:

— Вы-то, по всей вероятности, все знаете об этом. Наверное, у вас был целый курс, как надо следить за людьми? Неважно, это не имеет значения... Понимаете,— заговорила она страшно быстро,— все очень просто. Сошла я у конца света, если я не ошибаюсь. Естественно, я полагала, что он остался с остальными. Но вместо этого он крался за мной.

— Кто он?

— Павлин. Он меня испугал. Очень напугал. Ты непременно пугаешься, если видишь, что все пошло кувырком. Понимаете, он следил за мной, а не я следила за ним, только это случилось раньше. А после этого мной овладело беспокойство. Честно сознаться, я боялась. И сама не знаю почему. Он говорил в высшей степени вежливо, а мне было страшно. Так или иначе, но он подходит ко мне и говорит: «Поднимитесь наверх посмотреть студию». Тогда я поднялась по очень ветхой лестнице. Она походила на стремянку и подо мной так и ходила ходуном. Внутри был второй молодой человек, страшная грязнуля, он писал картину. А девушка служила ему моделью. Она как раз была очень чистенькая. И довольно хорошенькая. Они все держали себя мило и вежливо. А потом я сказала, что мне нужно идти домой, они мне объяснили, как быстрее добраться до Кингс-Роуд. Только, по всей вероятности, они меня обманули. Впрочем, я тоже могла ошибиться, вы же знаете: когда тебе говорят, сначала направо, потом два раза налево и через три дорожки снова направо, ты иной раз делаешь все наоборот. Во всяком случае, со мной так бывает. Вот и получилось, что я попала на какую-то непонятную свалку возле самой реки, и я совершенно ни о чем не думала, когда «павлин» меня ударил.

— Мне кажется, она бредит,— сказала авторитетным тоном медсестра.

— Ничего подобного,— обиделась миссис Оливер,— я знаю, о чем говорю.

Сестра открыла было рот, но увидела предостерегающий жест старшей сестры, стоявшей около двери, и сразу же его закрыла.

— Бархат, атлас и длинные волосы, вьющиеся,— пояснила миссис Оливер.

— Павлин в атласе? Настоящий павлин, мадам? Вы считаете, что видели в Челси возле реки павлина?

— При чем здесь настоящий павлин? Что за глупый вопрос... Что может делать настоящий павлин на набережной в Челси?

На это никто вроде не мог ответить.

— Он ходит с таким важным и напыщенным видом, что я его прозвала «павлином». Строит из себя неизвестно кого. Тщеславие, наверное, горд своей внешностью. По всей вероятности, его многие считают красавцем. Особенно женщины.

Миссис Оливер посмотрела на Пуаро.

— А зовут его вообще Дэвидом каким-то. Вы должны знать, кого я имею в виду.

— Вы уверены, что этот Дэвид, прозванный вами «павлином», и ударил вас по затылку?

— Уверена.

— Вы его видели?

— Нет, я его не видела. Я ничего об этом не знаю. Просто услышала за собой шорох, но прежде, чем я успела обернуться, на меня обрушился удар. Искры посыпались из глаз. Мне показалось, что упала тонна кирпичей, не меньше... А теперь мне очень хочется спать...

Она слегка пошевелила плечами, сразу же болезненно сморщилась, осторожно повернула голову на подушке и закрыла глаза.

 Глава 13

Пуаро редко пользовался ключом от своей квартиры. Он предпочитал нажимать на кнопку звонка и дожидаться, пока это живое чудо, его незаменимый Джордж, не откроет дверь. Однако на этот раз после его визита в больницу к миссис Оливер ему отворила мисс Лемон.

— У вас двое посетителей,— сообщила она, понижая на несколько тонов голос, но все же не переводя его в шепот.— Один из них — мистер Гоби, а второй — пожилой джентльмен по имени Родерик Хорсфилд. Не знаю, кого вы захотите ..увидеть в первую очередь?

— Сэр Родерик Хорсфилд?

Пуаро склонил голову набок, отчего сразу стал походить на скворца, который решает, с которого конца выгоднее ухватить червяка. Однако в этот момент со свойственной ему внезапностью из соседней комнаты появился мистер Гоби. Это была «святая святых» мисс Лемон, ее «машинописное бюро», доступ куда разрешался далеко не всякому смертному.

Пуаро снял пальто. Мисс Лемон повесила его на распялочку, а мистер Г оби обратился к секретарше, сидящей к нему спиной:

— Я выпью чашечку чая в кухне с Джорджем. Я не спешу, так что смогу обождать.

И тут же исчез на кухне.

А Пуаро отправился в гостиную, по которой неторопливыми шагами расхаживал сэр Родерик Хорсфилд.

— Я узнал о вас по телефону, мой дорогой,— сообщил он,— потрясающие удобства!

— Вы запомнили мое имя? Я польщен.

— Ну, имя-то я не особенно запомнил. Вы же знаете, имена никогда не были моей сильной стороной. Зато я обладаю великолепной памятью на лица. В этом отношении я не уступлю ребятам из Скотланд-Ярда. Кстати, я туда позвонил.

— О!

Пуаро был несколько ошеломлен, но потом сообразил, что иного сэр Родерик не мог сделать.

— Меня спросили, с кем я хочу говорить. Отвечаю: соедините меня с главным начальником. Золотое правило, которого я придерживаюсь всю свою жизнь: никогда не обращаться к заместителям и помощникам. Это ничего путного не даст. Конечно, я сообщил, кто я такой. Ну и меня соединили с шефом. Он оказался в высшей степени вежливым малым. Я сказал, что мне нужен адрес человека, с которым я когда-то служил в Союзной разведке там-то и там-то. Он, видимо, растерялся, я спрашиваю его: догадайтесь, о. ком я спрашиваю? Француз или бельгиец, зовут его вроде Ахиллес, но только не Ахиллес. Невысокого роста. Огромные усы. И тут до него дошло. Только он сказал, что вас зовут не Ахиллесом, а Геркулесом. И сообщил мне номер вашего телефона. Весьма обязательный человек, такой внимательный и вежливый, несмотря на занимаемый им высокий пост.

— Рад вас видеть,— сказал Пуаро, прогоняя прочь неприятную мысль о том, что ему предстоит объясняться с «шефом», который информировал Родерика. Впрочем, он не сомневался, что это был вовсе не большой начальник, а какой-то офицер, которому вменено в обязанность вежливо объясняться с крупными деятелями, которые, обращаясь в Скотланд-Ярд, непременно требуют соединить их с его шефом.

— Самое главное, что я здесь,— с гордым видом заявил сэр Родерик.

— Я в восторге. Разрешите предложить вам что-нибудь освежающее. Чай, гренадин, виски с содовой, фруктовый сироп.

— Великий боже, нет,— воскликнул сэр Родерик, испугавшись «фруктового сиропа»,— если уж вы так настаиваете, я выпью стаканчик виски. Не то чтобы мне его рекомендовали, но все врачи болваны, им самое главное что-то запретить, особенно то, что человеку по душе.

Пуаро вызвал звонком Джорджа и отдал ему соответствующие распоряжения. Через пять минут перед сэром Родериком стояли графин с виски, сифон с содовой и соленые сухарики.

— Чем могу быть вам полезен? — спросил Пуаро.

— У меня, старина, есть для вас работенка.

После прошедших дней он казался еще более уверенным в тесной связи между Пуаро и им. Это вполне устраивало бельгийца, который был заинтересован в том, чтобы сэр Родерик соответствующим образом охарактеризовал его своему племяннику.

— Бумаги,— пояснил сэр Родерик, понижая голос,— я потерял кое-какие бумаги, которые совершенно необходимо найти. Вот я и подумал, что, поскольку зрение у меня далеко не прежнее, да и особой памятью я не могу похвастать, я лучше обращусь к компетентному человеку, которому я могу полностью доверять. Ясно? Вот и получается, что вас прислало ко мне само провидение, потому что у меня нет других знакомств в этом мире.

— Интригующее дело! — сказал Пуаро.— Не могу ли я узнать, что за бумаги у вас пропали?

— Поскольку вам придется их найти, то ваш вопрос совершенно правомочен. Документы государственной важности, строго секретные. Во всяком случае, они когда-то такими были. И похоже, что в ближайшее время они снова станут таковыми. Это был обмен посланиями. Политика меняется. Вы прекрасно знаете, как это бывает. В начале войны была такая неразбериха, что мы не сразу поняли, то ли мы на голове, то ли на ногах. Ну и потом, сейчас мы союзники Италии, а через пару лет уже ее враги. Никакой стабильности, не знаю, что хуже. В первую войну японцы были нашими дорогими союзниками, а в следующую они смели с лица земли Пёрл-Харбор. Так что у человека нет никакой уверенности. Поверьте, Пуаро, самый сложный и неопределенный вопрос — это вопрос о союзниках. Они меняются на протяжении. нескольких дней.

— И вы потеряли кое-какие бумаги?

Пуаро постарался вернуть старика к действительности.

— Да. У меня множество бумаг. 'Недавно, фактически несколько дней назад, я решил привести их в порядок. Они были сданы на хранение в банк, а тут я забрал их из банка домой, потому что задумал начать писать мемуары, а для этого нужны факты, а не одна только водица. Сейчас писание мемуаров стало повальным увлечением. И Монтгомери, и Аленбрук, и Очишлек— все они уже завоевали себе имя в литературе. Чем я хуже других? Ведь я был в гуще событий, всех событий, и у меня есть что рассказать.

— Не сомневаюсь, что ваши мемуары сильно заинтересуют читателей!

— Безусловно. С кем я только тогда не встречался! На многих из них тогда смотрели с благоговением и почтением. Никто не догадывался, какие это были бараны. А вот я никогда не ошибался в их оценке. Вы были бы поражены, если бы я вам рассказал, какие недозволенные ошибки допускали эти господа! Вот я и принес домой свои бумаги и занялся их сортировкой. Мне помогала малышка. Замечательная девушка, тихая, спокойная и смекалистая. Правда, не очень в ладах с английской грамматикой, но в остальном ее не в чем упрекнуть. Так вот, мы более или менее разобрались в этой неразберихе, однако те бумаги, которые я искал, исчезли.

— Их там не было?

— Не было. Сначала мы. решили, что просто их проглядели, повторили разборку сначала, и вот тут, Пуаро, я убедился, что не хватает многих документов. Вообще-то материал, который я искал, не был особенно важным, то есть; если быть точным, никто его в прежнее время не считал таковым, иначе бы мне никто не разрешил его держать у себя. Так или иначе, но этих писем мы не нашли.

— Не хотелось бы проявлять ненужной любознательности, но не могли бы вы приблизительно хотя бы сказать мне, каково их содержание?

— Не обижайтесь, старика, но я не уверен, что имею право это сделать. В общих чертах дело обстоит так: один человек сейчас кричит на всех перекрестках о том, каким он был великим деятелем в военное время. Вранье чистой воды. Данные письма доказывают это с исчерпывающей убедительностью. Понимаете, я вовсе не хотел поднимать открытого скандала и ограничился бы тем, что снял бы с них копии, послал бы их ему и посоветовал бы вести себя поскромнее. После этого, конечно, этот человек, этот зазнайка приумолк бы. Понятно? Думаю, что вам такой тип знаком.

— Вы совершенно правы, сэр Родерик. Ваша позиция мне понятна, я на вас не в претензии, но, с другой стороны, войдите в мое положение: как я могу понять и искать то, о чем я не имею ни малейшего представления?

— Самое главное установить: кто же мог их похитить, дабы исключить возможность повторения подобной истории в будущем. А вдруг среди моих бумаг найдутся еще такие, которые приобретут со временем большую важность?

— Лично у вас нет никаких соображений?

— Вы считаете, что они должны у меня быть.

— Ну, с первого взгляда...

— Знаю, знаю! Вы хотите сказать, что естественно заподозрить в первую очередь мою малышку. Ну, так нет, я этого не думаю. Она уверяет, что не трогала писем, и я ей верю. Понятно?

— Понятно,— с еле слышным вздохом ответил Пуаро.

— Прежде всего потому, что она слишком молода. Откуда ей знать, что эти вещи важны? Это преждевременно.

— Не мог ли ее инструктировать в этом отношении кто-нибудь еще?

— Да, да, это, конечно, верно. Но с другой стороны, слишком уж очевидно.

Пуаро снова вздохнул. Он ясно видел, что спорить с сэром Родериком бесполезно.

— У кого еще был доступ к вашим бумагам?

— Эндрю и Мэри, разумеется. Однако мне кажется, что Эндрю такими вопросами и вещами не интересуется. Да и потом, он всегда был исключительно честным парнем. С самого детства. Конечно, знал я его плохо. Жили мы врозь, вот и все. Правда, он бросил жену и привез из Африки молоденькую красотку, но такое в наши дни случается со многими, особенно если первая жена такая, как была Грейс. Да и ее тоже я не часто встречал. Она была из тех женщин, которые вечно ходят повесив нос и думают только о благочестии... Во всяком случае, трудно поверить, что такой парень, как Эндрю, может оказаться шпионом. Ну, а что касается Мэри, я могу сказать то же самое. По-моему, ее интересуют только розовые кусты в саду да новые цветы. В доме из прислуги есть садовник, но ему пошел девятый десяток, и он всю жизнь прожил безвыездно в деревне. Ну и пара поденщиц приезжает или приходит убирать в доме. Они изрядные сплетницы, всем своим соседям косточки перемоют, но для того, чтобы заниматься шпионажем, этого маловато. Конечно, Мэри носит парик,— довольно непоследовательно сообщил сэр Родерик.— Я хочу сказать, что она старается изменить свою внешность, надевая парик, но тут дело совсем в другом. Когда ей было 18 лет, она заболела малярией, и у нее вылезли все волосы. Представляете, каково это для молодой женщины? Я не догадывался, что это не ее собственные волосы, а парик. Но как-то она зацепилась им за розовые шипы, и парик повис на ветке. Да, ужасно ей не повезло!

— Так вот оно что. А я еще подумал, как она странно причесана,— сказал Пуаро.

— Во всяком случае, опытные шпионы никогда не носят париков,— сообщил ему сэр Родерик.— Некоторые бедняги подвергались пластическим операциям, чтобы изменить свою внешность. Впрочем, все это ерунда! Важно выяснить, кто же мудрил с моими бумагами.

— А вы не допускаете, что вы положили эти письма в какое-нибудь другое место? Когда вы их видели в последний раз?

— Примерно год назад.

— Вы не подозреваете своего племянника, Эндрю Рестарика, его жену и всех домашних. Ну, а их дочь?

— Норма? Норма, конечно, чокнутая, я бы сказал. Конечно, я могу допустить, что она клептоманка, которая присваивает чужие вещи, не соображая, что делает, но мне не поверить, что она рыскала в моих бумагах.

— Тогда что же вы предполагаете?

— Ну... Вы же были в доме. Видели, каков он. Туда в любое время может незаметно войти кто угодно. И так же незаметно выйти. Там двери вообще не запираются и не запирались.

— Запираете ли вы дверь своей комнаты, если, к примеру, уезжаете в Лондон?

— Я не считал это необходимым. Теперь-то я стал это делать, но какой от этого прок? Слишком поздно. Да и потом, замок моей двери можно отпереть любым ключом, даже булавкой. По-видимому, кто-то явился со стороны. Сейчас только и слышишь, что тот дом обворовали, в ту квартиру забрались... Все это совершается среди бела дня, чуть ли не на глазах у соседей и той же полиции... Самое главное — идти с независимым видом, никого и ничего не опасаясь. Внешне они могут выглядеть настоящими громилами, но ведь нынешние битлсы или битники тоже более походят на бандитов, чем на порядочных людей, однако же никто не осмелится спросить: «Черт возьми, откуда такое чудовище?» Да и потом, лично меня затрудняет, понимаете ли, определение, какого они пола, эти длинноволосые. А Лондон набит ими. Мне кажется, что среди них есть и приятель Нормы. В прежние дни такое было бы невозможно, ей бы этого не разрешили. Но попробуй выставить такое страшилище из дома, а потом выясняется, что это был виконт Эндерелейт или же леди Шарлотта Мардж Фрибенкс! Да, сейчас все переменилось...

Помолчав, сэр Родерик горестно добавил:

— У меня надежда только на вас, Пуаро.— Налив себе последний стаканчик виски, он залпом выпил его и поднялся с места.— Так что вот как обстоят дела... Но вы ведь меня не оставите в беде, верно?

— Я сделаю все, что зависит от меня,— пообещал Пуаро.

Раздался звонок у входной двери.

— Это моя малютка,— пояснил сэр Родерик,— аккуратна до минуты. Удивительно, не правда ли? Без нее я просто не отважился бы отправиться в Лондон. Слеп, как крот... На перекрестках не вижу световых сигналов.

— Почему бы вам не носить очки?

— Да они у меня есть, только либо они у меня валятся с носа, либо я их куда-то задеваю. И. потом, я терпеть не могу очки, они придают человеку сходство с совой. Еще в 65 лет я читал без очков, а теперь мне уже не хочется, чтобы все видели, каким я стал немощным.

— Ничто не вечно,— сказал Пуаро.

Джордж ввел в гостиную Соню. Она выглядела необычайно хорошенькой. Ей страшно шла застенчивость и то, что она поминутно краснела, подумал Пуаро.

Он двинулся ей навстречу с галльской предупредительностью.

— Какая неожиданная честь, мадемуазель,— заговорил он, склоняясь над ее рукой.

— Ведь я не опоздала, мистер Родерик, не правда ли? — заговорила она, не обращая никакого внимания на Пуаро.— Я не заставила себя ждать.

— Вы точно до минуты, моя девочка. Безупречны, как всегда,— ответил старик.

Соня была смущена.

— Ну, ходили в кондитерскую? Не забыли, что я вам велел зайти и попить чайку и скушать пару эклеров или сдобных булочек, уж не знаю, что предпочитают нынешние молодые люди? Вы меня послушались, да?

— Ну, в какой-то мере я нарушила... Понимаете, я воспользовалась свободой, чтобы купить себе новые туфельки. Посмотрите, разве это не прелесть?

Она выставила вперед одну ножку.

Ножка и правда была прелестна. Сэр Родерик, при всей своей слепоте, это заметил.

— Ну, что же,— сказал он,— нам надо идти, чтобы не опоздать на поезд. Я, конечно, старомоден, но я предпочитаю ездить поездом. Выезжаешь в определенное врёмя. А машины, они вечно стоят у перекрестков в часы пик, и у них портится мотор, или делаются проколы. В итоге на поездку уходит в два раза больше времени против ожидаемого. Нет, машины не для меня.

— Не попросить ли Джорджа достать для вас такси? — спросил Пуаро.— Уверяю вас, сейчас вы доберетесь до вокзала без помех.

— Такси уже ждет,— сказала Соня.

— Вот, пожалуйста,— воскликнул сэр Родерик,— она обо всем подумала.

Он похлопал девушку по плечу. Она посмотрела на него такими глазами, что даже Пуаро умилился.

Он проводил их до выхода и сразу же вернулся. Мистер Гоби незамедлительно вышел из кухни. Он стоял в холле, наблюдая процедуру прощания. Любой человек принял бы его за техника, явившегося проверить исправность газовой плиты.

Джордж запер входную дверь.

Первое, что у него спросил Пуаро, было:

— Каково ваше мнение об этой молодой леди, Джордж?

— Если вы позволите, сэр, то я бы сказал, что для него это тяжелый случай. Он от нее без ума.

— Мне кажется, вы совершенно правы,— согласился Пуаро.

— Такое нередко случается с джентльменами в его возрасте. Я припоминаю лорда Маунтбрюека. В молодости у него было много любовных приключений. Он был беспечен, как мотылек. Но вот он состарился. И что вы думаете? К нам ходила молодая женщина, доставляла телеграммы. И он начал ее задаривать подарками. Когда же ее брат попал в беду, он помог ему выпутаться, все это было совершенно платонически. Да, опасный возраст для джентльмена. Причем им больше по душе девушки скромные, а не напористые.

— Да, да, Джордж. Вы абсолютно правы,— сказал Пуаро.— Однако вы мне не ответили на вопрос. Меня интересует ваше мнение о молодой леди.

— Ну, конечно, я не могу утверждать, но она совсем другого типа. Внешне — сплошная скромность и робость. Но она знает, что делает, я бы сказал. Тут все рассчитано!

Пуаро улыбнулся и прошел в гостиную, за ним следом затрусил Гоби. Он сразу же уселся на стул с прямой спинкой, сжав колени, пятки вместе, носки врозь. Вынув из кармана записную книжку, он уставился на графин с водой и заговорил:

— Вы просили меня заняться семейством Рестарик. Респектабельное. Пользуется хорошей репутацией. Никаких скандалов. Отец, Джеймс Патрик Рестарик, по отзывам, был весьма сведущ в делах людей, у него был великолепно развит коммерческий нюх... На протяжении трех поколений фирма остается семейным делом. Она была основана дедом Саймона Рестарика, дела шли отлично. Но два года назад у Саймона признали заболевание коронарной системы, а год назад он умер от тромбоза.

Младший брат, Эндрю Рестарик, вошел в дело вскоре после возвращения из Оксфорда. Он женился на мисс Грейс Болдвин. Их единственная дочь — Норма. Бросив жену, он уехал в Южную Африку. С ним поехала некая мисс Бирелл. Мистер Эндрю Рестарик не возвращался при жизни первой жены, которая умерла два с половиной года назад. Некоторое время она сильно болела. Мисс Норма Рестарик училась в пансионате Медоусфильдс. Относительно нее нет никаких замечаний.

Позволив себе скользнуть глазами по лицу Эркюля Пуаро, мистер Гоби заметил:

— Фактически все в отношении этого семейства кажется о’кэй.

— Никакой психической нестабильности или «паршивой овцы», как принято выражаться?

— Вроде бы нет.

— Хм, это меня разочаровало.

Мистер Гоби посчитал возможным не отреагировать на данное замечание. Откашлявшись, он перевернул страницу в своей книжице.

— Дэвид Бейкер. Отзывы неблагоприятные. Дважды был условно осужден и взят на поруки. Им интересуется полиция. Он вроде был замешан в нескольких довольно сомнительных аферах, однако прямых улик против него не нашлось. Например, похищение произведения искусства. Сам он художник. Определенных средств существования у него нет, но живет он превосходно. Не брезгует пожить на счет очарованной им девицы. По-моему, абсолютно аморальный тип, способный на любое криминальное преступление, но имеющий достаточно соображения, чтобы явно не переступать черту закона.

Мистер Гоби внезапно посмотрел на Пуаро.

— Вы с ним встречались?

— Да.

— Каково ваше впечатление, разрешите узнать?

— Совпадает с вашим. Отрицательный тип.

— Нравится женщинам. Нынче порядочные, трудолюбивые молодые люди не в моде. Девицам нравятся, прошу прощения за грубое слово, всякие подонки, а особенно альфонсы. Про таких они говорят: «У него не было возможности проявить себя. Бедняга!»

— Расхаживает с важным видом, как павлин.

— Совершенно верно. А девицы млеют.

— Как вы думаете, он мог бы кого-нибудь обворовать или ударить?

— Никто его ни в чем подобном не обвинял. Конечно, с точки зрения его морали, он способен на все, что угодно. Но мне думается, это не его стиль. Понимаете, он скорее аферист, даже шантажист, но не сторонник физического насилия.

— Да, я тоже с вами согласен. Ну, а подкупить его возможно? Что вы скажете?

— Господи, да он продаст отца родного, я уже не говорю о его возлюбленной, если ему предложат приличное вознаграждение.

И снова Пуаро кивнул. В этот момент он припомнил: как Эндрю Рестарик показал ему чек, желая продемонстрировать свою подпись. Пуаро при этом успел заметить, что чек был выписан на крупную сумму Дэвиду Бейкеру. Интересно, стал бы Дэвид колебаться, взять ему чек или нет? Вряд ли, конечно. Мистер Гоби определенно считал, что ради денег он готов на любое предательство. Нежелательных молодых людей с давних пор было принято покупать, им давали «отступное», и тут же их великая любовь исчезала. Впрочем, точно так же действовали и в отношении «неугодных» молодых женщин. Сыновья проклинали жестокосердных родителей, дочери рыдали, но деньги побеждали. Дэвид предлагал Норме жениться на ней в любой день. Был ли он искренен? Действительно ли он ее любил? Но если так, то его не могли так легко подкупить. Во всяком случае, слова его звучали совершенно искренне. Норма ему верила. А вот они, умудренные опытом люди, расценивали его иначе. Вряд ли они все ошибались.

Откашлявшись, мистер Гоби продолжал:

— Мисс Клавдия Рис-Холланд? Она вполне олл райт. Против нее никаких данных. То есть ничего сомнительного. Отец — член парламента, человек обеспеченный.

Никаких скандалов. Закончила специальные курсы, сначала работала секретарем у врача с Харлей-стрит, потом перешла в Угольное управление. Первоклассная секретарша. Последние два месяца работает у мистера Рестарика. Никаких специальных привязанностей, хотя есть друзья среди молодых людей. Ничто не указывает на то, что между ней и Рестариком есть... э... э... э... Вы меня понимаете? Лично я считаю, что ничего нет. Три года снимает квартиру в Бородин-Меншен. Там весьма высокая плата, поэтому она обычно пускает двух девушек. Они, так сказать, появляются и исчезают. Вторая девушка, мисс Фрэнсис Кери, живет там уже порядочно времени. Она работает в Веддернбернской галерее, это известное учреждение на Зонд-стрит. Специалист по организации ' художественных выставок в Манчестере, Бирмингеме, иногда за границей. Она ездит в Швейцарию и Португалию. Сама из артистической среды. Много дружков и подружек в этой среде.

Он помолчал, откашлялся и снова посмотрел в свои записи.

— Я пока еще не получил многие сведения из Южной Африки. Сомневаюсь, что вообще их получу. Рестарик много переезжал: Кения, Уганда, Золотой Берег, некоторое время жил в Южной Америке. Неспокойный малый. Непоседа. Вроде бы никто его как следует не знает... У него было много свободных денег, так что он мог себя не стеснять. Зарабатывал он колоссальные суммы. Ему нравилось бывать в необжитых, диких местах. Все, кто с ним встречался, были от него в восторге. Но он сам ни с кем близко не сходился. Если не ошибаюсь, трижды сообщалось о его смерти, когда он исчезал на продолжительное время и от него не было известий. Но в конечном счете он всегда появлялся. Случалось, что он месяцев шесть или семь пропадал. И появлялся в самом неожиданном месте.

В прошлом году в Лондоне скоропостижно скончался его брат. Его не сразу могли отыскать. Смерть брата его потрясла. Возможно, он был уже сыт по горло своей бродячей жизнью. Или же он повстречался с подходящей ему женщиной. На много лет моложе. Порядочная, настойчивая. Так или иначе, но он твердо решил вернуться домой и осесть в Англии. Помимо того, что он сам очень богатый человек, он унаследовал все деньги брата.

— История сплошных успехов и несчастной девушки,— сказал Пуаро.— Хотел бы я знать побольше о ней самой. Вы собрали для меня все те факты, которые были мне нужны. Про людей, окружавших девушку, которые могли бы оказывать на нее влияние и, возможно, его оказывали. Скажите, вы уверены, что в связи с этой девушкой не было никаких смертей?

— Этим даже не пахнет,— ответил мистер Гоби.— Она работала в фирме «Хоумбердс», находившейся накануне краха. Они ей платили какие-то гроши. Мачеха недавно лежала в больнице для обследования. Не здесь, а в деревне. По этому поводу ходит много слухов, но, кажется, они все противоречивые.

— Она не умерла,— вздохнул Пуаро,— а мне нужна смерть.

Мистер Гоби высказал сожаление, что не может удовлетворить его требований, и поднялся со стула.

— В данный момент вам больше ничего не надо?

— В смысле информации — нет.

— Очень хорошо, сэр.

Уже пряча свою записную книжку, он сказал:

— Прошу прощения, месье Пуаро, я говорю без спросу, но та молодая девица, которая только что была здесь...

— Да, слушаю?

— Ну, вообще-то я сомневаюсь, чтобы это имело какое-то отношение к интересующей вас проблеме, но...

— Прошу вас, говорите. По всей вероятности, вы видели ее раньше?

— Да. Пару месяцев назад.

— Где?

— В Нью-Гардене.

— В Нью-Гардене? — удивился Пуаро.

— Я следил не за ней. А за кем-то другим, за тем человеком, которого она встретила.

— Кто же это был?

— Мне кажется, для вас, сэр, это не имеет значения. Это был один из младших атташе одного зарубежного государства.

Пуаро выразительно поднял брови.

— Интересно. Да, весьма интересно. Нью-Гарден? Подходящее место для свиданий. Приятное.

— В свое время я тоже так думал.

— Они разговаривали друг с другом?

— Нет, сэр. Вы бы никогда не сказали, что они вообще знакомы. У молодой леди была с собой книга. Она села на скамейку, почитала немного, потом закрыла книгу и положила ее подле себя. Потом появился мой подопечный и сел на ту же самую скамейку. Девушка почти сразу же поднялась, ну, а книга осталась лежать на прежнем месте. Вскоре ушел и он, прихватив с собой книгу. Вот и все.

— Да,— сказал Пуаро,— это интересно!

Мистер Гоби взглянул на часы и пожелал ему спокойной ночи. С этим он и вышел.

Пуаро громко вздохнул.

— Боже мой, это слишком много даже для меня!.. Теперь еще прибавился шпионаж и разведка, а мне нужно всего лишь одно вульгарное убийство. Начинаю подозревать, что оно произошло всего лишь в возбужденном мозгу наркоманки.

 Глава 14

— Шер мадам,— наклонился Пуаро, протягивая миссис Оливер букет, составленный в лучших традициях викторианства.

— Месье Пуаро! Как мило с вашей стороны и как это подходит вам! Все мои цветы в самом плачевном состоянии.

Она посмотрела на большую вазу с беспорядочно подобранными хризантемами разных оттенков и размеров, потом на ровный кружок совершенно одинаковых роз в его руках.

— И как мило с вашей стороны прийти меня навестить! Да, мне кажется, что я уже совсем выздоровела.

Она осторожно повертела головой и добавила:

— Правда, головные боли у меня не совсем прошли. И даже очень сильные.

— Мадам, мадам! Помните, как я вас просил не делать ничего опасного?

— Фактически сидеть смирно и не нарываться на неприятности. По-видимому, я именно это и сделала. Знаете, какое у меня тогда появилось странное чувство? Близость какого-то злого начала. Я перепугалась и стала себя за это ругать, потому что вроде бы у меня не было никаких оснований бояться. Ведь я же была в Лондоне. Кругом народ. Светло. Не то чтобы одна, посреди темноты, темного леса...

Пуаро задумчиво посмотрел на нее.

Интересно, действительно ли миссис Оливер почувствовала тогда этот необъяснимый, беспричинный страх, сознание того, что кто-то замышляет против нее недоброе, что ей грозит опасность, или же все это она домыслила уже позднее? Он-то прекрасно понимал, что последнее могло просто случиться. Сколько он наслушался подобных историй от своих клиентов: «Я знал, что что-то было не так, что что-то должно было случиться!» В действительности они ничего подобного не испытывали.

Каким человеком была миссис Оливер?

Сама она себя считала чрезвычайно одаренной с точки зрения интуиции. Получалось так, что одна интуитивная догадка с завидной быстротой сменяла другую, а миссис Оливер в конечном счете признавала то решение, которое оказывалось правильным, объясняя его все той же «чисто женской интуицией».

И, однако, общеизвестно, что иногда человек, как кошки или собаки, испытывает перед грозой чувство тоски, приближающейся беды, которая ему представляется реальной, он в ней уверен, хотя и не знает, в чем именно она выразится.

— Когда у вас появился этот страх?

— Когда я сошла с главной дороги. До того я была страшно заинтересована и приятно возбуждена, хотя и несколько обескуражена, так как преследование оказалось делом нелегким.

— Совсем как игра,— продолжала она после некоторого раздумья,— а потом уже никакой игры не было, потому что, куда ни посмотришь,— всюду маленькие кривые улочки, незнакомое заброшенное место, за которым — огромный пустырь, расчищенный для новостроек... Мне все это трудно объяснить, но это был другой мир. И отсюда чувство того, что ты видишь дурной сон. Вы знаете, как это бывает во сне? Начинается с одного, скажем, ты находишься в гостях, а потом, совершенно неожиданно, кругом тебя джунгли, и все такое зловещее...

— Джунгли? — спросил Пуаро.— Интересно, что вы так выразились. Итак, вам показалось, что вы находитесь в джунглях и боитесь павлина.

— Я не могу сказать, чтобы я особенно его боялась. В конце концов, в павлинах нет ничего грозного. Ну, а я думала о нем в том плане, что он является таким орнаментальным, таким красноречивым, ярким. Все павлины отличаются яркостью своего оперения, правда? Точно так же, как этот отвратительный парень.

— До того, как вас ударили, вы догадывались, что за вами кто-то идет следом?

— Нет, нет... Но мне кажется все же, что он дал мне неверные указания.

Пуаро задумчиво кивнул.

— Да, несомненно, меня мог ударить только «павлин»! — сказала миссис Оливер.— Кто же другой? Грязнуля в засаленной одежде? От него мерзко пахло, но он не был опасен. Ну и не эта тоненькая Фрэнсис, она была полураздета, все ее лицо закрывали черные распущенные волосы. Вылитая актриса.

— Вы говорите, она позировала для картины?

— Да, но не «павлину», а «грязнуле». Что-то не помню, вы ее видели или нет?

— Не имел еще этого удовольствия, если это удовольствие...

— Вообще-то она по-своему пикантна, но только какая-то неаккуратная, искусственная... Изобилие косметики, наведенные тона, подведенные глаза, пуды туши на ресницах, так что я даже не представляю, как она выглядит без этой штукатурки. Поскольку она работает в художественной галерее, ей сам Бог велел находиться среди разных битников и работать у них натурщицей. Но только как эти девушки идут на такое? Впрочем, она могла влюбиться в «павлина». Впрочем... что это ко мне привязалось это слово? Я хочу сказать, что мне не верится, что она могла меня ударить так сильно по голове.

— Лично я, мадам, думаю о другой возможности. Кто-то мог заметить, как вы следите за Дэвидом, и сам принялся преследовать вас.

— Кто-то видел, как я иду по следам «павлина», после чего они пошли следом за мной?

— И так же кто-то мог уже находиться где-то по дороге, наблюдая за жилищем тех людей, куда вы попали.

— Знаете, а ведь это идея,— проговорила, загораясь, миссис Оливер,— интересно, кто бы это мог быть?

Пуаро громко вздохнул:

— Это сложно, слишком сложно. Множество людей, предметов, поступков. Поэтому я не вижу пока ясной схемы. Вижу я только девушку, которая мне заявила, что, возможно, совершила убийство. Только этим я могу руководствоваться, но даже здесь масса трудностей.

— Что вы называете трудностями?

— Подумайте сами.

Миссис Оливер никогда не любила размышлять, она предпочитала действовать.

— Вы меня вечно сбиваете с толку,— проворчала она.

— Я говорю об убийстве, но где оно, это убийство?

— По-видимому, убийство мачехи.

— Мачеха жива и здорова.

— Боже мой, вы невероятный путаник... Неужели вы никак не можете обойтись без этого убийства?

Пуаро выпрямился на стуле, сложил вместе кончики пальцев и, как решила миссис Оливер, приготовился поразвлечься.

— Так вы наотрез отказываетесь размышлять? Но чтобы чего-то достигнуть, нам необходимо этим заняться.

— Я не хочу ни рассуждать, ни думать... Меня гораздо больше интересует, чем вы занимались все те дни, пока я болела? Наверное, вы сидели вот так, в позе бесконечного спокойствия. Должны вы были что-то делать?

Пуаро не обратил внимания на ее слова.

— Нам придется начать с самого начала. Однажды вы мне позвонили. Я был в расстроенных чувствах. Да, сейчас я могу признать это открыто, я был страшно расстроен. Мне сказали исключительно неприятную вещь. Вы, мадам, были сама доброта. Вы меня утешили, подбодрили. Вы меня угостили потрясающей наливкой. Больше того, вы не только предложили мне помощь, но вы мне на самом деле помогли. Помогли отыскать приходившую ко мне девушку, из-за которой возникло данное запутанное дело. Давайте же, мадам, подумаем вместе об этом убийстве... Кто был убит? Где? Почему?

— Остановитесь, прошу вас. Боюсь, что у меня снова заболит голова, а я этого не хочу.

Пуаро и ухом не повел.

— Есть ли у нее хоть какое-нибудь убийство? Вы говорите — мачеха, на что я совершенно справедливо отвечаю, что ее никто не убивал. И получается, что пока мы не знаем ничего об убийстве, которое, понимаете ли, должно было бы произойти. Поэтому я в первую очередь спрашиваю, кто же был убит? Для того чтобы двигаться дальше, мне нужно убийство.

— Послушать вас, так подумаешь, что вы страшно кровожадный человек.

— Я уже давно ищу убийство, но ничего не нахожу. Даже в Скотланд-Ярде справлялся. Я потерял покой. Именно поэтому я прошу вас подумать вместе со мной.

— Постойте! Мне пришла в голову великолепная мысль! Предположим, Эндрю Рестарик убил свою первую жену, прежде чем уехать в Южную Африку... Вы думали о такой возможности?

— Разумеется, я не думал ни о чем таком,— с возмущением ответил Пуаро.

— Зато я подумала... Это не очень интересно. Он влюбился в эту другую женщину, он хотел с ней уехать, ему пришлось покончить с первой женой, которая ему мешала. И никто ничего не заподозрил.

Пуаро протяжно вздохнул.

— Его жена умерла лишь через одиннадцать или двенадцать лет после того, как он уехал в Африку, а в пятилетием возрасте ребенок не может быть замешан в убийстве собственной матери!

— Она могла дать матери неверное лекарство. Или же Рестарик сказал ей, чтобы она это сделала. А потом, мы даже не знаем, на самом ли деле она умерла?

— Я наводил справки. Первая миссис Рестарик умерла 14 апреля 1963 года.

— Откуда вам это известно?

— Я специально поручил одному человеку раздобыть для меня всяческую информацию. Умоляю вас, мадам, не делайте таких, как бы это выразиться, скоропалительных выводов.

— Мне показалось, что я рассуждаю очень умно,— упрямо сказала миссис Оливер,— если бы дело происходило в моей книге, я бы именно так это обставила. Девушка в моей книге в той или иной мере участвовала бы в этом. Не преднамеренно, а по указке отца, который велел ей «отнести мамочке вот этот порошок» или стаканчик горячего молока, в который был брошен яд.

— К сожалению, такого не случилось.

— Ладно, как вы себе это представляете?

— Увы, мне нечего сказать. Я ищу убийство, а его нет...

— Вам что, мало того, что Мэри Рестарик заболела и легла в больницу на обследование? Там ей сразу стало лучше. А когда она вернулась домой, все началось снова. Кто знает, может быть, он порылся в вещах Нормы и нашел что-то вроде мышьяка.

— Именно это они и нашли.

— Великий боже, месье Пуаро, чего еще вам надо?

— Я хочу, чтобы вы обратили внимание на значение языка. Девушка сказала мне то же самое, что и Джорджу. Ни разу она не обмолвилась о том, что она «пыталась кого-то убить» или что она «покушалась на свою • мачеху». Ничего подобного. Она совершенно определенно говорила о том, что уже случилось. Произошло, свершилось.

— Я сдаюсь,— вздохнула миссис Оливер,— вы просто не хотите верить тому, что Норма стремилась покончить со своей мачехой.

— Почему? Я считаю это весьма возможным ивероятным. С точки зрения психологии, нет никакого разрыва. Особенно если принять во внимание состояние ее ума. Только это не доказано. Поэтому любой мог предпринять это действие, припрятать мышьяковый препарат среди вещей Нормы. Даже тот же супруг.

— Вы всегда считаете, что излюбленное занятие мужей — убивать своих жен.

— Супруг, действительно, всегда является наиболее подозрительной фигурой,— согласился Пуаро,— поэтому его и учитываешь в первую очередь. Продолжая свою мысль, могу сказать, что это могла сделать и Норма, и любой слуга, и секретарша, и сам сэр Родерик. Наконец, сама миссис Рестарик.

— Что за ерунда! Зачем?

— Какие-нибудь причины могли существовать. Конечно, с первого взгляда они представляются надуманными, но не выходящими из пределов допустимого.

— Честное слово, месье Пуаро, вы готовы подозревать всех и каждого!

— Между нами, именно так я и делаю. Подозревать всех без исключения. Сначала подозреваю, потом отыскиваю обоснования.

— Ну какие мотивы могли быть у этой несчастной девушки-иностранки?

— Все зависит от того, что она делает в доме, с какой целью она вообще приехала в Англию и так далее.

— Господи, вы сошли с ума!

— Или это мог сделать месье Дэвид. Ваш «павлин».

— Притянуто за уши. Дэвида же там не было. Он и к дому-то не подходил!

— Почему? В тот день, когда я приезжал туда, он спокойно разгуливал по второму этажу.

— Но не подкладывал же он мышьяк в комнату Нормы?

— Откуда вы знаете?

— У нее с этим отвратительным типом роман. Они любят друг друга.

— Внешне вроде бы так.

— У вас какая-то страсть усложнять все на свете,— пожаловалась миссис Оливер.

— Ничего подобного. Это я получил данные в таком запутанном деле. Мне нужна информация, которую я могу получить лишь от самого лица. А оно исчезло.

— Вы говорите о Норме?

— Да, о Норме.

— Почему исчезла? Я же ее нашла?

— Она вышла из кафе и снова исчезла.

— И вы позволили ей уйти?

Голос миссис Оливер дрожал от негодования.

— Увы!

— Вы позволили ей уйти? И даже не попытались ее снова отыскать?

— Я не говорил, что не пытался.

— Но до сих пор вам не удалось этого сделать? Месье Пуаро, вы меня страшно разочаровали.

— Существует определенная связь и схема,— почти мечтательно заговорил Пуаро,— да, она существует. Но поскольку не хватает одного фактора, вся схема утратила смысл. Вы со мной согласны, да?

— Нет,— ответила миссис Оливер, у которой действительно разболелась голова.

Пуаро продолжал говорить больше для себя, чем для нее. Впрочем, последняя и не слушала. Она была возмущена бездеятельностью Пуаро и мысленно десять раз повторяла, что мисс Рестарик была права, когда сказала Пуаро, что он слишком стар. Подумать только, она отыскала девушку, позвонила ему по телефону, чтобы он приехал вовремя, отправилась следить за вторым подозрительным типом, подвергая при этом свою жизнь опасности. Она оставила девушку на Пуаро, и что же он сделал? Потерял ее! Впрочем, чем вообще занимался Пуаро! От него не было никакого прока!.. Да, он ее безумно разочаровал. Как только он закончит свои бесконечные рассуждения, она все это выскажет ему в лицо!

Тем временем Пуаро спокойно и методично обрисовал то, что он называл «схемой».

— Все смыкается. Именно это и порождает трудности. Одна часть связана с другой, но ты тут же обнаруживаешь, что она связана еще с чем-то таким, что вроде бы не имеет никакого отношения к данному делу. Однако же никакого противоречия тут нет, и новые люди попадают в круг подозрительных. В чем их подозревать? Новый вопрос. Все началось с девушки, и поэтому в переплетении этого запутанного рисунка — или схемы — я должен искать ответ на все тот же вопрос: является ли девушка жертвой, грозит ли ей опасность? Или же она хитрит? Вдруг из каких-то собственных соображений она создает о себе неверное представление? Мы не можем целиком отбрасывать такую возможность. Мне надо еще что-то. Определенный показатель. И он где-то есть.

Миссис Оливер рылась в своей сумочке.

— Не понимаю, почему мне никогда не найти аспирина, когда он мне нужен? — сказала она жалобным голосом.

— Прежде всего у нас имеется группа родственников: отец, дочь, мачеха. Понятно, что их жизни взаимосвязаны. Ну и престарелый дядюшка, полуромантик, обитающий вместе с ними. Далее эта девушка Соня... Она связана с дядюшкой, работает у него. Прелестные манеры, милое обращение. Он от нее в восторге. Но какова ее роль в этом деле и в этом доме?

— По-видимому, хочет овладеть как следует английским,— сказала миссис Оливер.

— Она встречается с одним из членов иностранного посольства в Нью-Гардене. Она, понимаете, с ним встречалась, но не разговаривала. Она оставляет на скамейке какую-то книжицу, которую он потом забирает.

— Это еще что такое?

— Имеет ли эта часть какое-нибудь отношение к основной схеме? Пока мы этого не знаем. Кажется, неправдоподобного в этом ничего нет. Кто знает, не наткнулась ли Мэри Рестарик, сама не зная того, на что-то такое, что может быть опасным для девушки?

— Только не пытайтесь меня уверить, что данная история имеет отношение к шпионажу и тому подобному!

— Я вовсе не пытаюсь вас в чем-то уверить. Я просто рассуждаю.

— Вы сами только что говорили, что сэр Родерик настоящий рамолик.

— Рамолик он сейчас или нет, это особого значения не имеет. Важно то, что во время войны он занимал ответственный пост в военном министерстве. Через его руки проходили секретные документы. Ему писали важные письма, которые он имел полное право оставить у себя, как только они теряли свою актуальность.

— Война-то была сто лет назад!

— Верно, но прошлое не всегда уходит даже после многих лет. Сейчас возникли новые союзы. Политика меняется. Общественные деятели что-то поднимают на щит, от чего-то отказываются, придумывая то, чего никогда и не было. Допустим, что до сих пор сохранились кое-какие письма, компрометирующие какого-либо деятеля. Естественно, что он кровно заинтересован в том, чтобы они были уничтожены или же переданы какому-то иностранному правительству... Я рассуждаю теоретически. Вы понимаете? Так вот, кто же справился бы с подобным заданием лучше, чем очаровательная молоденькая девушка с обходительными манерами и застенчивой улыбкой? Можно пойти дальше в своих предположениях: не эта ли робкая особа что-то положила в пищу излишне любопытной миссис Рестарик, а потом помогла направить подозрение против Нормы?

— Господи, но что у вас за изобретательная голова? Вечно вы вывернете шиворот-навыворот... Лично я считаю, что подобные вещи просто не могли произойти!

— А я о чем говорю? Слишком много разных схем. Которая же правильная? Норма уходит из дома, перебирается в Лондон. Она, как вы мне объяснили, третья девушка, разделяющая общую квартиру с двумя другими девушками. Обе эти девушки ей чужие. Но что я узнаю позднее? Клавдия Рис-Холланд — личный секретарь у отца Нормы. Новая связь. Или же случайность? Или же за этим скрывается какая-то схема? Вторая девушка, как вы мне говорили, позирует у художников. Она знакома с Дэвидом — «павлином», в которого влюблена Норма. И это тоже связь. А какова роль в данной истории Дэвида-павлина? Влюблен ли он в Норму? Вроде бы да. Но ее родители, естественно, относятся к этому в высшей степени отрицательно.

— Мне тоже показалось странным, -что мисс Рис-Холланд работает секретарем у мистера Рестарика,— сказала задумчиво миссис Оливер.— Как мне показалось, она исключительно оперативный и опытный работник. Все, за что она ни взялась бы, будет у нее спориться. Может, это она столкнула с седьмого этажа ту женщину..

Пуаро с открытым ртом обернулся к писательнице.

— Что вы такое говорите?

— Одна из обитательниц этого многоквартирного дома — я даже не знаю ее имени, но она не то выпала, не то выбросилась из окна. Ну и разбилась, понятно.

Впервые Пуаро вышел из себя. Позабыв о почтительном отношении к женщине, он грозно вскричал:

— И вы ни словом не обмолвились об этом?

Миссис Оливер сделала большие глаза.

— Не понимаю, что вы горячитесь?

— Чего я горячусь? Я целый час толкую о том, что мне необходима смерть. Смерть, любая, понимаете ли? А вы твердите, что никаких смертей не было. Максимум, что вы предлагали, это попытка кого-то отравить, а между тем в том же самом доме имела место самая натуральная смерть! Ведь вы говорите о Бородин-Меншен?

— Да.

— И когда это случилось?

— Это самоубийство или что это там было? По-моему, за неделю до моего прихода.

— Отлично! Превосходно! Каким образом вы про это узнали?

— Мне сказал молочник.

— То есть как это молочник?

— Не придирайтесь к словам. Разносчик молока, если хотите точно. Невероятный болтун. В его изложении история прозвучала удивительно печально. Кажется, все это случилось рано утром.

— Как ее звали?

— Не знаю. Он вроде не называл ее.

— Молоденькая или средних лет?

Миссис Оливер задумалась.

— Специально я не спрашивала, но поняла, что ей было лет 50 с небольшим.

— Интересно... Она знакома кому-то из этих трех девушек?

— Откуда мне знать? Я не спрашивала.

— Ну как вы не подумали, что это необходимо рассказать 'мне?

— Честное слово, месье Пуаро, я до сих пор не понимаю, какое отношение имеет это самоубийство к нашей истории! Впрочем, конечно, такая связь может существовать.

— В том, что связь имеется, можете не сомневаться. Норма живет в этом доме. В один прекрасный день кто-то кончает с собой, по общему мнению. Точнее говоря, кто-то выбрасывается из окна и разбивается. А потом? Через несколько дней Норма, услыхав на вечеринке, какие вы мне распевали дифирамбы, приезжает ко мне и заявляет, будто боится, что она могла совершить убийство. Разве вы не видите? Смерть, а через несколько дней появляется девушка и заявляет, что она кого-то убила. Да, конечно, это наверняка то самое убийство.

Миссис Оливер хотела сказать: «Глупости»,— но не посмела. Однако подумала про себя.

— Именно этих сведений мне и не хватало. Теперь все свяжется воедино. Пока я еще не знаю, каким образом, но это должно быть так! Нужно подумать. Вот чем мне необходимо заняться. Сесть в свое кресло и спокойно увязать разрозненные звенья в единое целое, ибо ключевая информация, которая даст возможность найти правильное решение...

Поднявшись с места, он сказал:

— До свидания, мадам, шер мадам!

Только после того, как за ним закрылась дверь, она пришла в себя.

— Ерунда! — произнесла она с чувством.— Ерунда! Боюсь, что четыре пилюли аспирина многовато, но из-за этого месье Пуаро у меня разболелась голова. 

 Глава 15

Перед Эркюлем Пуаро стоял стакан с настойкой, приготовленной ему Джорджем. Он отпивал из него маленькими глоточками и думал о себе. Некоторые люди убивают время, собирая складные картинки из отдельных кусочков дерева. А вот он давно уже занимается подбором фактов. Для того чтобы найти каждому из них подобающее место, их надо было сначала должным образом взвесить и оценить, найти внутренние связи, проверить, какие признания являются существенными, а какие случайными, ложными.

У него побаливали ноги, обутые в изящные лакированные полуботинки с узкими носками. Отсюда он и начал. Направила его по этому трудному пути его старинная приятельница миссис Оливер. Мачеха. Вот он стоит на садовой дорожке возле калитки. Женщина, только что склонившаяся над розовым кустом и вырезавшая из него слабые побеги, поднимает голову, чтобы взглянуть на него. Что он может найти полезного для себя в этом воспоминании? Ничего. Золотистая головка, цвета спелого колоса, волны и завитки волос, по форме напоминающие знаменитые искусственные локоны миссис Оливер. Тут Пуаро позволил себе слабо улыбнуться. Однако волосы у Мэри Рестарик находились в гораздо более аккуратном состоянии, чем у писательницы. Золотая рамка для ее миниатюрного личика, казавшаяся для него немного великоватой. Сэр Родерик уверяет, что ей приходится носить парик, так как у нее из-за болезни вылезли собственные волосы. Большая неприятность для молодой женщины. Действительно, если как следует подумать, то голова миссис Рестарик была уж в слишком идеальном порядке. Если она действительно носила парик — полностью полагаться на заверения сэра Родерика не стоило,— то об этом обстоятельстве следует подумать. Любой парик таит в себе известные возможности... Он припомнил состоявшийся с ней разговор. Было ли сказано что-нибудь важное? Вроде бы нет.

Следующее воспоминание — та комната, куда они вошли. Безликая гостиная в доме состоятельных людей. Два портрета на стене. На одном из них изображена женщина в сизовато-сером туалете. Узкие губы крепко сжаты. Серовато-коричневые волосы. Первая миссис Рестарик. Внешне она была старше своего мужа. Его портрет висел рядом. Лансберг был великолепным портретистом. Пуаро мысленно остановился на портрете мужчины. В тот первый день он не рассмотрел его подробнее, как позднее, в кабинете Рестарика...

Эндрю Рестарик и Клавдия Рис-Холланд. В этом что-то было? Перешагнула ли их близость чисто официальные рамки? Вроде бы нет. Он недавно вернулся в родные края, после многолетнего отсутствия, у него уже не осталось здесь ни друзей, ни знакомых, и он сильно переживал из-за странного поведения своей единственной дочери. С другой стороны, именно в таком положении ему было бы естественно обратиться к своей исключительно компетентной секретарше и попросить ее рекомендовать для его дочери подходящее помещение для жилья. Ну, а она, не все ли равно ей было, кого пускать жить, поскольку она все равно искала «третью девушку»? Третья девушка... Почему-то это выражение, впервые услышанное им из уст миссис Оливер, все время приходило ему на ум. Как если бы оно было наделено каким-то другим значением... пока еще ускользавшим от него...

В комнату вошел Джордж, аккуратно прикрыв за собой дверь.

— Пришла молодая леди, сэр. Та самая, которая приходила сюда на днях.

Эти слова как бы перекликались с думами Пуаро. Он выпрямился на стуле.

— Та молодая леди, которая приходила во время завтрака?

— Нет, сэр. Я имею в виду ту, которая приходила сюда за сэром Родериком.

— Ага, ясно.

Приподняв удивленно брови, Пуаро добавил:

— Пригласите ее сюда. Где она сейчас?

— Я провел ее в кабинет мисс Лемон, сэр.

— Понятно. Пусть зайдет сюда.

Соня не дождалась, пока Джордж доложил о ней. Она вошла в кабинет раньше него с довольно воинственным видом.

— Мне было очень трудно уехать из дома, но я приехала. Я хочу вам сказать, что я не трогала этих бумаг. Я никогда ничего не ворую! Понятно?

— Кто-нибудь обвинил вас в воровстве? — спросил Пуаро.— Садитесь, мадемуазель.

— Я не хочу садиться. У меня мало времени. Я просто пришла вам заявить, что это совершенно неверно. Я — честный человек и требую, чтобы мне это было сказано.

— Мне все ясно. Вы заявляете, что не трогали этих бумаг, документов, писем или сведений, которыми располагает сэр Родерик в своем доме? Так?

— Да. Я пришла вам заявить об этом. Он мне верит. Он знает, что я не способна на такие поступки.

— Прекрасно. Я принимаю ваше заявление.

— Вы полагаете, что сумеете отыскать эти бумаги?

— У меня имеются другие расследования, куда более срочные. Но дойдет очередь и до бумаг сэра Родерика.

— Он переживает, страшно переживает. Есть одна вещь, которую я не могу ему сказать. Вам я расскажу. Он теряет вещи. Они находятся не там, где он рассчитывает их найти, потому что, как бы это выразиться? Он их прячет в самые неожиданные места. Я-то знаю, что вы подозреваете меня. Меня все подозревают, потому что я иностранка. Потому что я приехала из другой страны. Они считают, что я ворую секретные документы и занимаюсь шпионажем, как это любят описывать в дурацких романах. Я не такая. Я не дура!

— Вот это всегда бывает приятно услышать... Больше вы мне ничего не хотите рассказать?

— О чем мне с вами еще разговаривать?

— Кто знает?

— О каких других расследованиях вы упомянули?

— Мне не хочется вас задерживать. Возможно, у вас выходной?

— Да, раз в неделю у меня имеется возможность делать то, что мне хочется. Именно поехать в Лондон. Ходить в Британский музей.

— В музей Виктории и Альберта тоже?

— Совершенно верно.

— А в Национальной галерее полюбоваться картинами. А в хороший день можно отправиться погулять в Кенсингтон-Гарденс или даже в Нью-Гарден.

— Почему вы вспомнили про этот сад?

Он заметил, что на какое-то мгновение она просто замерла, голос у нее изменился.

— Потому что там великолепные цветы, кустарники и деревья. Ах, вы должны непременно там побывать. Входная плата там небольшая. Пенни, как мне кажется, или два. И за это ты можешь гулять, сколько угодно любоваться тропическими растениями или же посидеть на скамеечке и почитать книжку.

Он ей добродушно улыбнулся и с интересом наблюдал, как усилилось ее беспокойство.

— Но я не смею вас больше задерживать, мадемуазель. Возможно, вы сегодня договорились о встрече с кем-нибудь из друзей в одном из посольств.

— Господи, откуда у вас такие мысли?

— Ну, ведь вы, как вы справедливо заметили, иностранка. Так что вполне естественно предположить, что у вас могут найтись друзья в вашем собственном посольстве.

— Вам кто-то что-то наговорил! В чем-то меня обвинили. Поймите, он глупый старик, который все забывает и теряет. Это все. И он совершенно не разбирается в важности документов. У него нет ни секретных, ни вообще стоящих бумаг. И не было.

— Мадемуазель, вы говорите, не думая... Время проходит, понимаете ли. Он действительно когда-то занимал большой пост, и ему доверяли государственные секреты.

— Вы стараетесь меня запугать.

— Ну, что вы, мадемуазель. Я никогда не страдал, мелодраматизмом.

— Миссис Рестарик. Вот кто вам все это наговорил. Она меня не любит.

— Она мне этого не говорила.

— Ну, так я ее не люблю. Таким женщинам я не доверяю. Убеждена, что у нее имеются тайны.

— Правда?

— Да. У нее имеются тайны от своего мужа. Она наверняка ездит в Лондон и в другие места, чтобы встречаться с каким-то мужчиной.

— Как интересно! Вы предполагаете, что у нее роман с другим?

— Да. Она ездит в Лондон чуть ли не ежедневно.

И не всегда говорит мужу правду о причине ее отсутствия. Послушать его, так она каждый день осматривает новый дом. По-моему, в Лондоне и не найдется такого количества пустых особняков. Он занят в конторе и не задумывается над тем, почему его супруга проводит больше времени в Лондоне, чем в деревне. И она притворяется, будто страшно любит работать в саду.

— Вы не представляете, с кем она там встречается?

— Откуда мне знать? Я за ней не слежу. Мистер Рестарик по природе не подозрителен. Он верит каждому слову своей жены. Ну, и, конечно, беспокоится за свою дочь.

— Да, несомненно, за дочь он переживает. Кстати, что вам о ней известно? Хорошо ли вы ее знаете?

— Не очень. Если вас интересует лично мое мнение, то она сумасшедшая.

— Вы считаете ее сумасшедшей? Почему?

— Она иногда говорит странные вещи. Или видит то, чего в действительности нет.

— Видит вещи, которых в действительности нет?

— Да, людей, которые на самом деле совсем в другом месте. Иногда она шумно возбуждена, веселится без причины. А в другое время ходит как во сне. Ты с ней говоришь — она тебя не слышит. И мне кажется, что она очень желала бы смерти некоторым людям.

— Вы имеете в виду миссис Рестарик?

— И ее отца. Она смотрит на него с ненавистью.

— Потому что они оба не разрешают ей выйти замуж за того молодого человека, который ей нравится?

— Да, они не хотят, чтобы это случилось. Они, разумеется, правы, но она-то выходит из себя.

Соня несколько раз бодро кивнула головой и продолжала:

— Мне думается, в один прекрасный день она наложит на себя руки. Конечно, я бы не хотела, чтобы она творила всякие глупости, но влюбленные теряют способность здраво рассуждать.

Она презрительно пожала плечами и добавила:

— Ну — теперь я пошла.

— Скажите-ка мне еще одну вещь. Носит ли миссис Рестарик парик?

— Парик? Откуда мне знать?

Она на минуту задумалась.

— Вообще-то это возможно. Парик удобен в дороге. Ну, а потом, сейчас это модно. Иной раз я его надеваю вместо шляпки со своим осенним пальто. Говорят, он мне идет. Так я пошла?

 Глава 16

Сегодня у меня много дел,— объявил Эркюль Пуаро, поднимаясь из-за стола после завтрака на следующее утро и присоединяясь к мисс Лемон,— нужно провести расследование. Надеюсь, вы приготовили всякие документы?

— Конечно,— сказала мисс Лемон, подавая ему небольшую папку. Пуаро мельком проверил ее содержимое и удовлетворенно кивнул головой.

— Я всегда могу положиться на вас, мисс Лемон,— сказал он,— это потрясающе.

— Честное слово, месье Пуаро, я не вижу в этом ничего потрясающего. Вы дали мне соответствующие указания, я их выполнила. Вполне естественно.

— И вовсе не так уж естественно,— сказал Пуаро,— разве частенько я не даю соответствующие указания водопроводчику, электротехнику, работнику газовой станции и так далее? Но всегда ли они их выполняют? Очень, очень редко.

Он вошел в холл.

Джордж стоял у вешалки.

— Пальто потеплее, Джордж. Мне кажется, начинаются осенние холода.

Он снова просунул голову в комнату вечно занятой секретарши.

— Кстати, что вы думаете о той молодой женщине, которая приходила вчера?

Мисс Лемон, только что собравшаяся положить пальцы на клавиши машинки, ответила односложно:

— Иностранка!

— Да, да.

— Типичная иностранка.

— Больше вы ничего про нее не думаете?

Мисс Лемон задумалась.

— Я не имела возможности проверить ее способности... Вообще-то она была чем-то расстроена.

— Да. Понимаете, ее подозревают в воровстве. Но не денег, а бумаг своего хозяина.

— Господи, господи,— сказала мисс Лемон,— и важные бумаги?

— Весьма вероятно. Впрочем, не менее вероятно, что он вообще ничего не терял.

— Ах, так? — спросила мисс Лемон, поглядывая на Пуаро тем взглядом, который означал, что она жаждет от него избавиться и заняться своим излюбленным делом.— Что же, я всегда говорила, что лучше не гоняться за заграничными вещами, а покупать английские товары.

Эркюль Пуаро вышел. Его первый визит был в Бородин-Меншен. Он нанял такси. Выйдя из двери, он оглянулся. Одетый в униформу портье стоял возле двери, насвистывая довольно унылую мелодию.

Когда Пуаро подошел к нему, он сказал:

— Да, сэр?

— Я подумал,— сказал Пуаро,— не могли бы вы мне что-нибудь рассказать о том весьма печальном событии, которое здесь недавно случилось?

— Печальное событие? Что-то я не знаю такого.

— Леди, которая выбросилась или, скажем, выпала из окна на верхнем этаже и разбилась.

— Ах, это... Я здесь работаю всего неделю, поэтому ничего про это не знаю. Эй, Джо!

Из противоположного флигеля вышел второй портье и направился к ним.

— Ты знаешь что-нибудь о леди, которая выпала из окна на седьмом этаже? Случилось это месяц назад.

— Поменьше,— сказал Джо. Он был пожилой положительный человек.— Страшное это было дело.

— Она умерла моментально?

— Да.

— Как ее звали? Понимаете, возможно, она мне родственница,— объяснил Пуаро. У него никогда не появлялось сомнений, стоит ли ему отклоняться от правды, если это было ему выгодно.

— Вот как, сэр! Печально слышать. Ее звали миссис Чарпантьер.

— Она довольно долго жила в этом доме?

— Дайте припомнить. Около года. Пожалуй, полтора. Или даже почти два... В номере 76 на седьмом этаже.

— Это самый последний этаж?

— Да, сэр.

Пуаро не стал требовать подробностей о внешности своей «родственницы», поскольку считалось, что такие вещи ему должны быть известны. Вместо этого он осведомился:

— Когда это произошло? Вызвало ли это событие много разговоров?

— Мне кажется, в пять или шесть часов утра. Без всяких предупреждений. Она упала совершенно неожиданно. Но несмотря на ранний час, сразу собралась толпа, они лезли во двор прямо через загородку, вы же знаете, как люди любят всякие сенсации!

— Ну и полиция появилась, конечно?

— Да, полиция приехала очень быстро. Ну и врач, разумеется. И санитарная машина. Это как всегда,— добавил портье тоном человека, который не меньше двух-трех раз в месяц наблюдает, как люди выбрасываются из окон седьмого этажа.

— Представляю, сколько народу набежало с других этажей!

— Не так уж много. Прежде всего, из-за шума машин на улице в доме практически ничего не слышно из того, что творится во дворе. Вроде бы кто-то слышал, как она вскрикнула, падая вниз. Но если это правда, то все равно ее вопль не был достаточно громким, чтобы поднять тревогу. Так что практически происшествие видели одни прохожие на улице. Тут они стали лезть на забор, заглядывать внутрь, а обитатели дома заметили это и присоединились к зевакам...

Пуаро заверил портье, что ему известно, как люди воспринимают уличные происшествия.

— Она жила одна! — полувопросительно-полуутвердительно сказал Пуаро.

— Точно.

— Но у нее наверняка были приятели среди других обитателей дома?

Джо пожал плечами и покачал головой.

— Возможно, но я не могу этого утверждать. Ни разу не видел ее в ресторане ни с кем из наших жильцов. Правда, она иногда обедала с посторонними. А со здешними нет, она не водила компании. Так что, если хотите узнать о ней поподробнее, обратитесь к мистеру Мак-Фарлейну, здешнему администратору.

— Большое вам спасибо. Наверное, я так и сделаю.

— Его кабинет вон в том флигеле. На первом этаже| Вы увидите надпись на двери.

Пуаро отправился, куда ему было сказано. Из своего портфеля он достал одно из писем, напечатанных для него мисс Лемон. На конверте значилось: «Мистер Мак-Фар лейн».

Мистер Мак-Фарлейн оказался довольно привлекав тельным прозорливым человеком лет сорока пяти. Пуаро вручил ему конверт. Тот его распечатал и прочитал содержимое.

— Ах, так. Понятно.

Он отложил его в сторону и посмотрел на Пуаро.

— Владелец дома просит меня помочь в отношении расследования печальной смерти миссис Луизы Чарпантьер. Что именно вы хотите узнать, месье? — он снова заглянул в письмо месье Пуаро.

— Все это, разумеется, абсолютно конфиденциально,— сказал Пуаро.— Но родственники связались с полицией и с поверенным, когда они узнали, что я нахожусь в Англии, они попросили меня выяснить побольше личных фактов, если вы понимаете, что я имею в виду. Страшно неприятно, когда о близком тебе человеке узнаешь только из официальных документов.

— Да, совершенно согласен с вами. Я охотно расскажу вам все то, что мне известно.

— Сколько времени она здесь жила и каким образом получила квартиру в вашем доме?

— Жила она тут — я могу проверить точно — около двух лет. Как мне кажется, та леди, которая раньше занимала номер 76, была знакома с миссис Чарпантьер и предупредила ее заранее, что она съезжает. Ту звали миссис Вайдлор. Работала в Би-би-си. Довольно долго прожила в Лондоне. Прежде чем уехать в Канаду. Весьма симпатичная особа. Сомневаюсь, чтобы она хорошо знала умершую. Возможно, просто упомянула ей, что квартира скоро освободится. Миссис Чарпантьер приехала и сразу же оставила номер за собой.

— Она оказалась хорошей жилицей?

От Пуаро не укрылось, что мистер Мак-Фарлейн ответил несколько нерешительно.

— Удовлетворительной, да.

— Можете меня не стесняться,— усмехнулся Пуаро,— у нее в квартире бывали пьяные сборища, не так ли? Она любила, скажем это так, чересчур шумные увеселения?

После этого мистер Мак-Фарлейн понял, что деликатность не обязательна.

— На нее иногда жаловались соседи, но, как правило, все пожилые люди.

Пуаро сделал многозначительный жест.

— Совершенно верно, она имела излишнее пристрастие к бутылке. Причем, как правило, в шумной компании. Из-за этого частенько возникали недоразумения.

— И она любила джентльменов?

— Ну, я бы не зашел так далеко.

— Все ясно, иногда слова не нужны.

— Конечно, она была не первой молодости...

— Наружность часто бывает обманчивой. Сколько ей лет вы бы дали?

— Трудно сказать, 40—45... Здоровье у нее было неважное...

— Понятно.

— Слишком много пила, в этом нет сомнения. И порой впадала в мрачность. Нервничала за свое будущее. Бегала по врачам, но не верила тому, что они говорили. У женщин, особенно в этом возрасте, появляется боязнь рака. Миссис Чарпантьер была уверена, что она им больна. Доктора ее разуверяли, но она не желала их слушать. Ее лечащий врач на дознании показал, что на самом деле она была здорова, если не считать последствий алкоголя. Это частое явление... Она взвинтила себя таким образом, и в результате...

— Печально слышать,— вздохнул Пуаро,— не знаете ли вы, не было ли у нее друзей среди живущих в доме?

— Я не знаю. Вообще, наш дом мало похож на обычные пансионаты, он скорее напоминает гостиницу. Населен он в основном людьми работающими.

— Я-то думал персонально о мисс Клавдии Рис-Хол-ланд. Интересно, были ли они знакомы?

— Мисс Рис-Холланд? Нет, мне кажется, что нет. То есть они могли знать друг друга, здороваться, разговаривать, поднимаясь одновременно в лифте, и все такое. Но я сомневаюсь, чтобы они были знакомы. Начать с того, что они принадлежат к разным поколениям. Я хочу сказать...

Мистер Мак-Фарлейн был немного взволнован.

«Почему бы это?» — подумал Пуаро.

Он сказал:

— Если я не ошибаюсь, вторая девушка, которая разделяет с ней квартиру, знала миссис Чарпантьер. Я имею в виду Норму Рестарик.

— Вот как? Не знаю. Она переехала сюда совсем недавно, так что я знаю ее только с виду. Внешне неприятная девица. Как я полагаю, она совсем недавно окончила школу.

Помолчав, он добавил:

— Могу ли я еще чем-то быть полезным, сэр?

— Нет, большое спасибо вам. Вы были исключительно любезны. Скажите, а не мог бы я увидеть квартиру? Просто, чтобы иметь возможность сказать...

Пуаро замолчал, не уточняя, что именно он мог рассказать.

— Давайте подумаем. Сейчас ее занимает мистер Траверс. Он целыми днями занят в Сити. Да, сэр, если желаете, давайте поднимемся вместе.

Они вошли в лифт и очутились на седьмом этаже.

Как только мистер Мак-Фарлейн вставил в замок ключ, к ногам Пуаро упала одна из металлических цифр с двери, лишь чудом не попав на его лакированный полуботинок. Пуаро инстинктивно отскочил назад, потом наклонился и поднял ее с пола. Он осторожно вставил ее на свое место.

— Эти цифры слабо закреплены,— сказал он.

— Весьма сожалею, сэр. Я позабочусь об этом. Да, да, время от времени эти зажимы ослабевают... Ну, вот мы и на месте.

Пуаро вошел в общую комнату. В данный момент она показалась ему ужасно безликой. Обои на стенах имитировали деревянную обшивку. Мебель была достаточно удобной, но самой стандартной. Единственным исключением являлись большой телевизор да полка с книгами.

— Понимаете, все квартиры наполовину обставлены,— пояснил мистер Мак-Фарлейн,— так что съемщики не обязательно привозят свою мебель, если они этого не желают. Мы в основном ориентируемся на временных жильцов.

— И обстановка всюду одинаковая?

— В основном. Что касается обоев, сейчас вот этот рисунок «под дерево» очень модный. Их у нас десять вариантов. Съемщики выбирают по своему вкусу. Вот видите, это японский вид, он весьма изящен, не так ли? Есть изображение английского сада, яркие птички на ветках, вид с деревьями, арлекин в белом костюме, абстракционистская картина, состоящая из переплетенных линий и прямоугольников самых контрастных цветов. Обратите внимание, это не какая-то дешевка, а настоящее художественное произведение. То же самое в отношении мебели: два сорта обивки на выбор. В гарнитур входит все необходимое, остальное они при желании могут добавить, но такое случается очень редко.

— По всей вероятности, они не принадлежат к породе любителей создавать себе дом.

— Совершенно верно, перелетные птицы... Или же люди, заинтересованные в солидном комфорте, ванной, водопроводе и так далее, но не в модных занавесках, хотя у нас есть и несколько индивидуалистов, отказавшихся от нашей мебели. Нам даже пришлось включить в договор для них особый пункт о том, что при освобождении квартиры они обязуются вывезти все свои вещи и оплатить работу носильщиков.

Они отошли весьма далеко от вопроса о смерти миссис Чарпантьер.

Пуаро подошел к столу.

— Отсюда? — спросил он негромко.

— Да, вон из того левого окна. С балконом.

Пуаро посмотрел вниз.

— Семь этажей,— вздохнул он,— далеко!

— Да, смерть была мгновенной, конечно, это мог быть и несчастный случай.

Пуаро покачал головой.

— Вряд ли вы можете всерьез предполагать это, мистер Мак-Фарлейн. Это наверняка было предпринято специально.

— Конечно, всегда хочется предполагать более вероятную возможность. Боюсь, что она не была особенно счастлива.

— Еще раз благодарю вас за ваше содействие. Я смогу теперь нарисовать ее родственникам во Франции весьма ясную картину.

К сожалению, его собственные представления о случившемся были далеко не такими ясными, как ему хотелось бы. До сих пор ничего не доказывало, что смерть Луизы Чарпантьер была так важна, как он предполагал. Он несколько раз повторил ее имя: Луиза, Лу... Почему это имя так его терзало? Что в нем было загадочного и примечательного?

Покачав головой, он распрощался с мистером Мак-Фарлейном. 

 Глава 17

Старший инспектор Нилл выглядел за своим объемистым письменным столом очень недоступным и важным, но Пуаро он встретил вежливо и указал ему на кресло. Но стоило только выйти из кабинета молодому сотруднику, проводившему сюда бельгийца, как манеры старшего инспектора резко изменились.

— За кем вы теперь охотитесь, скрытный вы человек?

— Что касается этого, то вы знаете не хуже меня!

— Да, конечно. И я, можете быть уверены, не поленился поднять данное дело. Боюсь только, что вам нечем будет поживиться. Знаете, вы мне всегда напоминаете хитрого кота, замершего возле мышиной норки в ожидании ее хозяйки. Поверьте, на этот раз чутье вас обманывает. Никакой мышки там нет. Конечно, кое-что сомнительное вы можете откопать.

Уверен, вы не хуже меня знаете, что представляют собой финансисты: рудники, концессии, нефть и все такое. Но фирма Джошуа Рестарика пользовалась солидной репутацией. Когда-то она была исключительно фамильным делом, но теперь уже не так. У Саймона Рестарика не было детей, а у Эндрю Рестарика всего лишь одна дочь. У Нормы Ресгарик имелась престарелая тетка по материнской линии. Девочка жила у нее после окончания школы, когда уже умерла ее мать. Тетка скончалась полгода назад от удара. Она была немножко помешанная, как я считаю, и принадлежала к каким-то многочисленным довольно странным религиозным обществам. Совершенно безвредным. Саймон Рестарик был типичным умным бизнесменом, женился он довольно поздно на девушке своего круга.

— А Эндрю?

— Эндрю с детства страдал жаждой странствий. Против него нет никаких фактов. Он нигде не оставался на длительный срок, изъездил вдоль и поперек всю Южную Африку и всю Южную Америку. Его брат уговаривал его возвратиться на родину, но он отказался. Ему не нравился ни Лондон, ни его бизнес, но, видимо, у него было рестариковское «умение делать деньги». Он увлекался минеральными ископаемыми, он не занимался ни охотой на слонов, ни археологией, ни поисками редких растений. Все его начинания имели деловой характер и всегда заканчивались успешно.

— Так что по-своему он тоже человек обычный?

— Да, пожалуй. Точно не скажу, что его заставило возвратиться в Лондон после смерти брата. Скорее всего — новая жена: он женился вторично. Хорошенькая женщина и намного моложе его. Сейчас они живут со старым сэром Родериком Хорсфилдом, сестра которого была замужем за дядей Эндрю Рестарика. Но мне кажется, что это только временно. Сообщил ли я вам что-нибудь новое?

— Большую часть я уже слышал. Скажите, в семье были случаи сумасшествия по той или иной линии?

— По-моему, нет, если не считать старую тетку с ее религиозными заскоками. Но это дело обычное для одинокой старухи, старой девы.

— Так что ваши сообщения сводятся к тому, что в семье много денег,— задумчиво произнес Пуаро.

— Очень много денег. И все вполне респектабельно. Часть из них в свое время Эндрю Рестарик вложил в фирму. Ну, а когда в полной мере начнут давать барыши южноафриканские разработки, шахты и концессии или же будут проданы, то состояние станет исчисляться миллионами.

— Кто его унаследует?

— Все зависит от того, как им распорядится Эндрю Рестарик. Решает он, но, конечно, в любом случае имеются явные наследники: его жена и дочь.

— Выходит, что в один прекрасный день они обе надеются стать миллионершами?

— Выходит, так. Ну, конечно, имеются разные накладные расходы, доверенности и прочие обязательства, характерные для бизнесменов.

— А нет ли еще одной женщины, которая может претендовать на эти деньги?

— Об этом ничего не известно. Я считаю это маловероятным. Ведь у него такая молоденькая и хорошенькая жена, новая жена.

— Молодой человек,— задумчиво проговорил Пуаро,— без труда мог все это уяснить.

— И жениться на дочери? Конечно, его ничто не может остановить. Правда, отец мог бы ее тогда лишить наследства.

Пуаро взглянул на листок бумаги, покрытый аккуратными буквами.

— А что вы знаете про Веддернбернскую галерею?

— Я удивился, как вы до нее добрались?.. Или к вам кто-нибудь обратился по поводу подделки?

— А они занимаются подделками?

— Как сказать... Было одно довольно некрасивое дело. Один миллионер из Техаса с их помощью приобрел картину, за которую заплатил сумасшедшие деньги. Даже две: Ренуара и Ван-Гога. Рейуар — это маленькая головка девушки и в отношении ее возникло какое-то сомнение. У нас нет оснований предполагать, что Веддернбернская галерея сама не сделала промаха и не купила картину в святой уверенности, что им достался ранее неизвестный шедевр. Дело до сих пор остается незавершенным. Но это точно не Ренуар, а весьма ловкая подделка. Впрочем, для экспертизы вмешалось такое огромное количество специалистов и их мнения оказались настолько противоречивыми, что теперь и виноватого не сыщешь. Галерея не отказывается взять картину назад. В любом случае скандальная история взвинтила на нее цену. Ну, а миллионер тоже колебался, потому что полного единодушия нет. А вдруг это и правда неизвестный Ренуар? В полиции на этот счет сомнений нет, и поэтому галерея попала на заметку.

Пуаро посмотрел в свой список.

— А что в отношении мистера Бейкера? Вы не отыскали его?

— Это обычный подонок, такой, каких теперь много, они разгуливают бандами и врываются в ночные клубы. Всякие наркотики: героин, «Пурпурное сердце», «Кок». Девушки по нему с ума сходят. Они проникаются к нему симпатией, когда он красочно описывает, какие лишения он перенес в детстве и какой он гений. Его художественные опусы не ценятся. Ничего, кроме старого, доброго секса, если вас интересует мое мнение.

И новый взгляд на листок.

— Что вам известно о мистере Рис-Холланде, члене парламента?

— Политически у него прекрасная карьера. Великолепный оратор. Но вообще-то человек скользкий. Был замешан в нескольких сомнительных историях, из которых выходил незапятнанным. Сколотил приличное состояние, и снова есть некоторые сомнения в отношении его источников.

Пуаро подошел к последнему вопросу.

— Каково ваше мнение о сэре Родерике?

— Симпатичный старик, но почти что впал в детство. Знаете, Пуаро, меня просто поражает ваша способность всюду совать ваш нос. Нюх у вас потрясающий. Действительно, в Специальном отделе за последнее время много хлопот, во всем виновата повальная тяга писать мемуары. Один Бог знает, какие вещи выйдут на свет Божий. Все пожилые люди — и военные и гражданские — спешат осчастливить свет своими воспоминаниями о том, что не имеет значения, но иногда... вы сами понимаете... Кабинеты меняют свою политику и не хотят у кого-то возбуждать подозрительность... Вот мне и приходится умерять пыл некоторых ретивых старичков. Некоторые из них оказываются не в меру упрямыми. И вот беда: иногда важные документы не уничтожены. А у нас есть доказательства того, что некоторые державы кое-чем интересуются. Они не сделали соответствующих выводов и...

Пуаро шумно вздохнул.

— Разве я не помог? — спросил старший инспектор.

— Я очень рад узнать реальную обстановку из официальных кругов. Но нет, я не думаю, чтобы я извлек пользу из того, что вы мне рассказали.

Он вздохнул и потом сказал:

— Что вы подумаете, если кто-то между прочим вам скажет, что женщина носит парик?

— В этом нет ничего особенного,— сказал старший инспектор Нилл,— например, моя собственная жена надевает парик, когда мы путешествуем. Это избавляет ее от необходимости думать о своей прическе.

Когда мужчины уже прощались друг с другом, Нилл внезапно вспомнил:

— Полагаю, вы получили все данные в отношении того самоубийства, которое вас заинтересовало?

— Да, благодарю вас. Конечно, это всего лишь официальные факты.

— Знаете, в ходе нашей беседы что-то несомненно напомнило эту историю. Дело было печальное, хотя и весьма тривиальное. Веселая женщина, большая любительница мужчин, с достаточными средствами для бездумной жизни, много пила и все быстрее катилась под гору. А потом у нее возник пунктик в отношении здоровья. Вы знаете, как некоторые женщины-истерички вбивают себе в голову, что у них рак или что-то пострашнее. Они бегут к врачу, он их успокаивает, что у них ничего нет, но они не верят... Как я считаю, причиной этого является то, что они перестали быть такими привлекательными, как некогда, для мужчин. Именно это их угнетает. Да, такое случается во все времена. Они страдают от одиночества, бедные существа. Миссис Чарпантьер была одной из этих женщин. Не думаю, чтобы...

Он на секунду замялся.

— Ну, конечно, я вспомнил. Вы меня спрашивали о мистере Рис-Холланде? Так он тоже из когорты весельчаков. И Луиза Чарпантьер одно время была у него любовницей. Вот и все.

— Это была серьезная связь?

— Ну, вряд ли... Они вместе появлялись в каких-то сомнительных клубах и различных «злачных местах», мы же незаметно наблюдали за такими вещами. Но в прессе об этом не попадалось ни слова. Дело до скандала не дошло.

— Понятно.

— Но связь длилась некоторое время, их довольно часто видели вместе на протяжении полугода. Я не думаю, чтобы она у него была единственной, да и он у нее тоже... Так что вряд ли это вам что-нибудь дает,верно?

— Пожалуй.

— И все же,— говорил он про себя, спускаясь по лестнице,— все равно, это уже какая-то связь. Пусть тонюсенькая, но если говорить беспристрастно, то довольно постыдно признаваться, что член парламента мог сожительствовать с такой женщиной, как Луиза Чарпантьер. Наверное, из-за этого и был смущен мистер Мак-Фарлейн. Конечно, может быть, все это ничего не значит, и все же...

— Я слишком много знаю,— сердито сказал Пуаро.— Мне известно понемножку обо всех и обо всем, но пока мне общая схема не ясна. Наполовину эти факты взаимосвязаны... Необходима общая схема... Полцарства за такую схему!

— Прошу прощения, сэр? — обратился к нему мальчик лифтер.

— Не обращайте внимания, мой друг,— смутился Пуаро. 

 Глава 18

Пуаро задержался у входа в Венддернбернскую галерею, чтобы рассмотреть картину, на которой были изображены агрессивного вида коровы с вытянутыми туловищами, над которыми нависла какая-то хитроумная мельница, которая угадывалась только по крыльям ветряка. Пожалуй, самым примечательным в картине была их окраска: одна была лазоревого цвета, другая — нежнорозового.

— Интересно, верно? — спросил мурлыкающий голос.

Возле Пуаро стоял мужчина средних лет, показывающий в широкой улыбке изобилие очень белых зубов.

— Такая свежесть.

Руки у него тоже были белые, пухлые, и он ими картинно жестикулировал.

— Умная выставка. Закрылась на прошлой неделе. Выставка произведений Клода Рафаэля открылась позавчера. Пройдет успешно, и даже очень.

— Да? — спросил или сказал Пуаро, и его тут же провели через серые портьеры в. длинный зал.

Он выдавил из себя несколько осторожных замечаний, подавленный тем, что было изображено на полотнах. Толстяк в полном смысле слова «прибрал его к рукам». Многолетний опыт подсказывал ему, что этого забавного иностранца нельзя отпугнуть. У него, несомненно, имеются деньги. В живописи же он ровным счетом ничего не понимает. Толстяк понимал, что посетитель должен сразу же почувствовать себя желанным гостем в галерее, которому будут рады до конца рабочего дня, лишь бы он сделал покупку. И второе: посетитель должен понять, что его окружают прекрасные картины, даже если в первый момент они ему такими не показались. Даже восхитительные. Именно люди, несведущие в живописи, легче всего поддаются такому внушению.

Начав с ничего не значащих фраз, типа: «Не правда ли, как это здорово?», мистер Бескомб постепенно перешел к более определенным: «Удивительно, что вы так сказали. Сразу видно, что природа вас наградила художественным чутьем. Реакция далеко не обычная. Большинство людей предпочло бы нечто более очевидное, вроде этого вот...»

Вдоволь налюбовавшись каким-то оранжевым шаром, с которого свешивались два глаза, соединенные подобием черного паука, и убедившись, что мистер Бескомб окончательно и бесповоротно причислил его к безмозглым, ничего не смыслящим денежным тузам, Пуаро, в свою очередь, пошел в наступление.

— Если я не ошибаюсь, у вас работает некая мисс Фрэнсис Кери?

— Да, да. Наша Фрэнсис — умная девушка. Компетентная, с хорошо развитым художественным вкусом.

Она только что вернулась из Португалии, где организовала для нас выставку. Колоссальный успех. Сама превосходный художник, но не слишком плодовитый, если вы меня понимаете. Куда полезнее на административной работе. По-моему, она и сама это признает.

— Я слышал, что она покровительствует художникам.

— Да, она сочувствует молодым. Подбадривает начинающие таланты, уговаривает меня устроить выставку для своих протеже. В прошлом году мы организовали показ работ группы молодых художников. Представьте, успех был потрясающий. Вся пресса отметила наше начинание. Да, да, она умеет выбирать своих протеже.

— Понимаете, я немножко старомоден. Некоторые из этих молодых людей...

Не закончив фразы, он воздел руки к потолку, сказав, что мистер Бескомб должен его понимать.

Мистер Бескомб понял.

— Ах, нельзя судить на основании их нынешнего вида! Все дело в этом, не больше. Длинные волосы, бородки, парчовые жилеты и кружевные жабо. Пройдет, как проходило и все другое.

— Дэвид какой-то, не помню его фамилии. Кажется, мисс Кери весьма высокого мнения о нем.

— А вы не имеете в виду Питера Кардиффа? Он ее нынешний протеже. Учтите, я в нем вовсе не так уверен, как она. Лично я считаю его не столько передовым, сколько отсталым художником. Он совсем такой, каким в те годы был Пери-Джонс. Однако никогда наверняка не скажешь. Бывают неожиданные трансформации. Она иногда служит ему моделью.

— Дэвид Бейкер, вот какое имя я пытался припомнить,— сказал Пуаро.

— Он не плох,— заметил мистер Бескомб без всякого энтузиазма.— Маловато оригинальности, как я считаю. Он один из той группы художников, о которой я упоминал, но он не произвел большого впечатления. Хороший рисовальщик, но без изюминки. Подражатель.

Пуаро вернулся домой. Мисс Лемон сразу же представила ему кучу писем для подписи, и, когда ею были украшены все аккуратно напечатанные послания, она их унесла к себе в обитель.

Джордж подал на стол пышный омлет со специями. Втайне он покровительствовал своему хозяину, но делал это весьма незаметно.

После ленча месье Пуаро устроился в своем удобном кресле и только что собрался насладиться чашкой ароматного кофе, как раздался телефонный звонок.

— Миссис Оливер, сэр,— сказал Джордж, поднимая трубку.

Пуаро неохотно протянул руку. Он был уверен, что она начнет опять настаивать, чтобы он занялся чем-то таким, что он не был расположен делать.

— Месье Пуаро?

— Да, это я.

— Чем вы занимаетесь? И что вы сделали?

— Я сижу в кресле и раздумываю.

— И это все?

— Это очень важное занятие. Но преуспею ли я в нем или нет — я не знаю.

— Вы обязаны отыскать эту девушку. Возможно, ее похитили?

— Похоже на то,— согласился Пуаро.— Вот передо мной лежит письмо от ее отца, пришедшее с дневной почтой, в котором он просит приехать к нему и рассказать, чего я добился.

— Так чего же вы добились?

— В данный момент — ничего.

— Честное слово, месье Пуаро, вы должны взять себя в руки.

— И вы тоже.

— Как прикажете понимать?

— Вы должны заставить меня действовать.

— Почему вы не поехали в Челси, где меня ударили по голове?

— Чтобы меня тоже ударили?

— Я просто не понимаю этого,— сказала миссис Оливер,— я дала вам в руки такую путеводную нить, указав девушку, вы от этого не можете отказаться.

— Знаю, знаю.

— Что в отношении той женщины, которая выбросилась из окна? Вам это что-нибудь дало?

— Я навел справки.

— Ну?

— Ничего. Эта женщина одна из многих. Они в молодости были привлекательны, у них были многочисленные любовные связи, прошли годы, страсти не улеглись, а красота исчезла. Они заливают горе вином, придумывают себе всякие неизлечимые болезни, а под конец от отчаяния и одиночества выбрасываются из окна.

— Вы же сами сказали, что ее смерть была очень важной, это что-то да значит!

— Должно было бы быть.

— Вот как?

Не поняв, что должно было означать последнее восклицание Пуаро, миссис Оливер положила трубку.

 Глава 19

В этот день Клавдии Рис-Холланд не было в кабинете. Вместо нее Пуаро встретила пожилая женщина. Она сказала, что мистер Рестарик ожидает его, и провела к хозяину.

— Ну?

Рестарик даже не мог дождаться, пока Пуаро перешагнет через порог.

— Какие новости в отношении моей дочери?

Пуаро развел руками.

— Пока — никаких.

— Но послушайте, дорогой, это невероятно! Не могла же девушка провалиться бесследно?

— Девушки и раньше выкидывали такие номера. И впредь будут их выкидывать.

— Поняли ли вы, что не следует останавливаться ни перед какими затратами? Я больше так не могу!

К этому времени он, по-видимому, дошел до точки. Похудел, глаза покраснели.

— Я представляю, как вы беспокоитесь, но заверяю вас, я сделал все, что было в моих силах, чтобы отыскать ее. Увы, в таких делах спешить нельзя.

— Возможно, она потеряла память или... заболела.

Пуаро понял, почему в середине предложения прозвучала пауза. Рестарик, вне всякого сомнения, не осмелился сказать, что его дочь сошла с ума.

Присев на стул у противоположного края стола, он сказал:

— Поверьте мне, именно понимая ваши переживания, я еще раз рекомендую вам обратиться в полицию. Это намного ускорило бы дело.

— Нет!

Ответ прозвучал с необычной силой.

— У них больше возможностей. Вы, конечно, возлагаете основные надежды на деньги. Но никакие деньги не могут сравниться с хорошо организованной полицейской службой.

— Перестаньте говорить со мной на эту тему. Я не ребенок и сам знаю, что мне необходимо. Норма моя дочь. Притом единственная. Вам это ясно?

— Рассказали ли вы мне решительно все о своей дочери, мистер Рестарик?

— Что еще я могу вам рассказать?

— Это вам решать, а не мне. Например, у нее в прошлом не было никаких инцидентов?

— Что вы имеете в виду?

— Определенного проявления психической неуравновешенности.

— Вы думаете, что она... что она...

— Откуда мне знать?

— А откуда мне знать? — с нескрываемой горечью повторил Рестарик.— Что мне известно о ней! Все эти годы Грейс была тяжелым человеком. Из тех, кто ничего не забывает и не прощает. Иногда я думаю, что ей нельзя было доверить воспитание дочери.

Он вскочил со стула, принялся бегать взад и вперед по кабинету, потом снова опустился на место.

— Безусловно, я не имел морального права бросать жену и оставлять на нее ребенка. Но в то же время я себя оправдывал. Грейс была искренне предана дочери, отличным стражем ее интересов. Так мне казалось. Но было ли это действительно так? Грейс написала мне несколько писем, все они были пропитаны злобой и жаждой мести. Наверное, это вполне естественно. Меня не было все эти годы. А я обязан был приезжать хотя бы для того, чтобы девочка не отвыкала от меня. И чтобы наблюдать за тем, как она растет...

Он быстро повернул голову.

— Когда я впервые увидел Норму, я решил, что во всем виноваты ее нервы и отсутствие дисциплины, надеялся, что они с Мэри подружатся. Однако я не считал Норму вполне нормальной. Поэтому я решил, что ей действительно будет лучше жить в Лондоне и работать, имея возможность проводить у нас уик-энды, а не находиться все время в обществе Мэри. Но, по всей вероятности, это было неправильное решение. Где же она, месье Пуаро? Где она? Как вы считаете, могла она утратить память? О таких вещах часто приходится слышать.

— Да,— согласился Пуаро,— это возможно. И она просто не представляет, кто она такая... Или же с ней произошло какое-нибудь несчастье. Последнее меня волнует. Поэтому я навел справки во всех моргах и во всех больницах. Нет, нечего.

— Так вы надеетесь, что она жива?

— Если бы она умерла, ее было бы легче отыскать. Пожалуйста, успокойтесь, мистер Рестарик. Учтите, что у нее могут быть друзья, о которых вы не имеете понятия. Друзья в любом конце Англии, с которыми она познакомилась, еще живя с матерью. Или же вы должны подготовить себя и к такой возможности — она находится у кого-нибудь из своих приятелей.

— Дэвид Бейкер? Если бы я...

— У Дэвида Бейкера ее нет. Это я проверил первым делом,— сухо отрезал Пуаро.

— Откуда мне знать ее друзей?

Он вздохнул.

— Если я ее разыщу... нет, лучше сказать так: когда я разыщу ее, я непременно вытащу ее из этой ямы.

— Из какой ямы?

— Из Англии. Приехав сюда, я почувствовал себя птицей, запертой в клетку. Мне всегда ненавистна была жизнь в Сити. Рутина конторских дел, постоянные совещания с адвокатами и финансистами. Нет, мне по душе вольное существование, путешествия, переезды с места на место, необжитые, «дикие» уголки. Мне не следовало от всего этого отказываться, лучше бы я послал за Нормой. Она бы тоже поняла очарование такого существования. Именно так я поступлю, когда я ее отыщу. Бог с ними, с этими доходами и сверхприбылями. Уже сейчас вокруг меня вертятся денежные тузы, делающие самые заманчивые предложения. Я возьму деньги и вернусь в Африку вместе со всей своей семьей!

— Ага, а что на это скажет ваша жена?

— Мэри? Но ведь она привыкла к такой жизни. Она оттуда родом.

— Для женщины с большими деньгами Лондон кажется весьма привлекательным.

— Она меня поймет.

У него на столе зазвонил телефон. Рестарик взял трубку.

— Да? А, из Манчестера? Да. Если это Клавдия Рис-Холланд, то соедините незамедлительно.

Он с минуту подождал.

— Алло, Клавдия? Говорите громче, я вас не слышу. Они согласны? Ах, жаль... Нет, я считаю, что вы поступили правильно. Хорошо... Олл райт. Возвращайтесь с вечерним поездом.

Он положил трубку на место.

— Толковая девушка,— сказал он.

— Мисс Рис-Холланд?

— Да, одень компетентная. Снимает массу работы с моих плеч. Я дал ей карт-бланш в отношении одного дела в Манчестере. Понимаете, в моем нынешнем состоянии я просто не способен на чем-то сосредоточиться. В некоторых вопросах она не уступает мужчине.

Он посмотрел на Пуаро, неожиданно возвращаясь к действительности.

— Да, месье Пуаро, я совершенно... я не могу взять себя в руки... Скажите, вам больше не надо денег на расходы?

— Нет, месье. Заверяю вас, что я сделаю все, зависящее от меня, чтобы вернуть вам дочь живой и здоровой. Я принял все меры предосторожности.

Выйдя на улицу, он поднял голову и посмотрел на небо.

— Определенный ответ на один вопрос, вот что мне нужно! — сказал он. 

 Глава 20

Эркюль Пуаро с одобрением осмотрел фасад величественного джорджианского особняка, который прежде украшал площадь городского рынка.

Теперь появились современные «супермаркеты» с разными магазинами подарков, косметическими кабинетами и Пор-кафе в районе Крофт-Роуд, ибо старая Хай-стрит стала им тесна.

Медный молоток у двери был начищен до блеска. Но все же он предпочел воспользоваться электрическим звонком.

Дверь отворила почти сразу же высокая, представительная женщина с гладко зачесанными наверх седыми волосами и энергичными манерами.

— Месье Пуаро? Вы очень пунктуальны. Входите.

— Мисс Беттерсбай?

— Конечно.

Она закрыла дверь. Пуаро вошел, положил шляпу на вешалку и прошел дальше в приятную комнату, выходящую окнами в чистенький садик.

— Вы, как мне говорили, бывшая руководительница Медоусфильдского пансионата?

— Да. Я ушла в отставку год назад. Как я поняла, вы хотели меня видеть по поводу моей бывшей ученицы Нормы Рестарик?

— Правильно.

— В своем письме,— продолжала мисс Беттерсбай,— других подробностей вы мне не сообщили. Я знаю, кто вы такой. Именно поэтому я хотела получить дальнейшую информацию, а уж потом вести беседу. Например, не собираетесь ли вы взять к себе на работу Норму Рестарик?

— Нет, мадам.

— Учитывая род ваших занятий, вы не должны удивляться моей любознательности. Не привезли ли вы мне письма от родителей Нормы?

— Опять-таки нет. Я позднее объяснюсь.

— Благодарю вас.

— Фактически меня нанял отец мисс Рестарик, Эндрю Рестарик.

— Ах, он недавно возвратился в Англию после многих лет отсутствия.

— Совершенно верно.

— Но рекомендательного письма вы от него не привезли?

— А я его у него и не просил.

Мисс Беттерсбай вопросительно посмотрела на него.

— Он стал бы настаивать, чтобы поехать вместе со мной,— сказал Эркюль Пуаро,— а это не дало бы мне возможности побеседовать с вами совершенно откровенно и задать вам все те вопросы, которые меня интересуют, потому что они тоже могут причинить ему боль и страдания.

— Что-нибудь случилось с Нормой?

— Надеюсь, что нет, но такая возможность существует. А вы ее помните, мисс Беттерсбай?

— Я помню всех своих учеников. У меня превосходная память. Не говоря уже о том, что Медоусфильдс — небольшое учебное заведение. Двести девочек, не больше.

— Почему вы ушли в отставку, мисс Беттерсбай?

— Извините, месье Пуаро, мне кажется, что это вас не касается.

— Совершенно верно, я просто выражаю свое вполне естественное любопытство.

— Мне уже 70 лет, разве это недостаточная причина?

— Не для вас, я бы сказал. Совершенно ясно, что вы полны сил и энергии. Вам под силу продолжать свою деятельность на учебном поприще еще многие годы.

— Времена меняются, месье Пуаро, но я бы сказала, что эта перемена не всех устраивает. Я удовлетворю ваше любопытство. Мне не хватает терпения иметь дело с родителями. Их планы в отношении дочерей — близорукие, если не сказать откровенно: глупые.

Пуаро было известно, что мисс Беттерсбай была превосходным математиком.

— Не подумайте, что я веду праздный образ жизни. Просто теперь работа стала для меня более приятной. Я репетирую учеников старших классов. А теперь я хотела бы узнать причину или цель вашего визита.

— Дело сводится к тому, что она пропала.

Мисс Беттерсбай не была потрясена.

— Вот как? Когда вы мне сказали «пропала», вы, по-видимому, имели в виду, что она уехала из дома, не сообщив родителям, куда именно она отправляется. Впрочем, поскольку умерла ее мать, то практически она не сообщила об этом отцу. В наши дни это уже почти норма поведения, месье Пуаро. Мистер Рестарик не стал обращаться в полицию?

— Отказался наотрез.

— Можете мне поверить, что я не представляю, куда девалась девочка. Я от нее не получала ни строчки с тех пор, как она уехала отсюда. Боюсь, что я не могу вам ничем помочь.

— Вообще-то говоря, меня интересует не совсем эта информация. Я хотел бы узнать, что это за девушка. Не с точки зрения внешности, а как человеческий индивидуум.

— В школе Норма была середнячком, она ни в чем не проявляла себя. Особых дарований у нее не было. Но занималась она старательно и с заданиями справлялась.

— Истеричка?

Мисс Беттерсбай на минутку задумалась.

— Нет, я бы этого не сказала. Конечно, нервы у нее были в несколько натянутом состоянии, но уже ничего иного нельзя было и ожидать, учитывая ее семейную обстановку.

— Вы имеете в виду ее больную мать?

— Да. Дома, семьи как таковой, у нее не было. Отец, к которому, по-моему, она была очень привязана, уехал с другой женщиной. Ее мать не скрыла этого факта от дочери. И по всей вероятности, громко принялась его обсуждать. Ну, а Норме это было неприятно.

— Пожалуй, мне следует спросить ваше мнение о покойной миссис Рестарик.

— Вас интересует мое личное мнение?

— Если вы не возражаете.

— Почему же, я без всяких колебаний могу ответить на ваш вопрос. Домашнее окружение играет важную роль в формировании характера подростка. Поэтому я всегда старалась выяснить его как можно подробнее... Миссис Рестарик была особа весьма добродетельная и уважаемая во всех отношениях, и строгих правил. Я понимаю, что это звучит несовременно. Ко всему тому следует добавить, что она была безнадежно глупа.

— Ага,— удовлетворенно хмыкнул Пуаро.

— Ну и потом, ее вечные жалобы на мнимые недуги. Она же не выходила из лечебниц и здравниц. Весьма неудачная атмосфера для Нормы, которая сама-то довольно слабовольная, неуверенная в себе, лишенная честолюбия. Лично я считаю, что она создана для роли преданной жены и любящей матери, но не больше.

— Простите за мой следующий вопрос, но вы ни разу не замечали у Нормы признаков психической неуравновешенности?

— Психической неуравновешенности? Глупости.

— Вот как вы отвечаете. «Глупости». И не истеричка?

— Любой подросток, сталкиваясь с трудностями жизни, может на первых порах нервничать. Девушек иногда влечет к совершенно не подходящим, даже опасным молодым людям. Родители теперь не обладают возможностью предотвратить надвигающуюся беду. Отсюда — обреченные на неудачу браки и все прочее, а в конце — развод. Так что Норма тоже могла сбежать к такому проходимцу, в чем, с современной точки зрения, нет ничего ненормального.

 Глава 21

Пуаро сидел в своем знаменитом кресле с прямой спинкой. Руки его покоились на подлокотниках, глаза уставились на рисунок обоев, но не замечали его. Возле него на журнальном столике аккуратной стопкой лежали различные документы: донесения от мистера Гоби, сведения, полученные от старшего инспектора Нилла, ряд отдельных листков, озаглавленных «разговоры, слухи, сплетни».

В данный момент Пуаро не прикасался к этим бумагам. Они уже были несколько раз изучены и перечитаны, а на столике лежали на тот случай, если ему понадобилось бы перепроверить какой-нибудь факт.

Каковы были его ощущения в отношении данного дела, что это было за дело?

Пожалуй, мало начать с общего и перейти к частностям. Каковы были основные положения? Что являлось движущей силой?

Деньги, разумеется. Как и почему, он еще не знал, но не сомневался, что это так. Да, деньги... И в нем все сильнее росла уверенность, что где-то тут замешано злое начало. Беда в том, что пока он не знал, где его искать. Он принял некоторые меры, чтобы нейтрализовать его действие, и надеялся, что их будет достаточно. Что-то должно было случиться. Приближалось нечто такое, что еще не было совершено. Но кому-то грозила опасность. Если такой опасности на самом деле не было, тогда он вообще мог ошибиться в своих рассуждениях.

Пуаро перешел к людям, пытаясь определить, какую роль они играли.

Прежде всего — Эндрю Рестарик. Возможно, в действительности он вовсе не был такой сильной личностью, как это казалось с первого взгляда? Вся жизнь Эндрю Рестарика была из сплошных успехов. Так что его слабость проявлялась, возможно, лишь в отношении женщин. Он допустил с самого начала ошибку, женившись на не подходящей ему женщине... Может быть, на это толкнула его семья? А потом он встретился с другой. Но только ли с ней одной? Если же у него было много любовниц? Во всяком случае, ради одной из них он бросил родину и семью и поехал на край света.

И все же все это не совсем соответствовало созданному им портрету Эндрю Рестарика... Портрет... Это слово заставило его немедленно вспомнить портрет Рестарика в его кабинете на стене за письменным столом. Все-таки почему он был привезен в Лондон из загородного дома, где имелся парный портрет первой миссис Рестарик? С художественной точки зрения, их нельзя было делить. Тем более что нынешняя миссис Рестарик казалась женщиной разумной и не страдала излишней ревностью.

Мысли Пуаро переключились на Мэри Рестарик. И его поразило то, что он про нее ничего не знал. Это же было неестественно! Однако же его сведения заканчивались на том, что она, несомненно, была волевой особой, но какой-то неестественной. Возможно, все дело было в предполагаемом парике.

Как Мэри Рестарик относилась к Норме?

Если учесть, что Норма была исключительно глупой девушкой, водившей компанию с отрицательным молодым человеком, который, по всем данным, раздражал, более других, Эндрю Рестарика, что она могла думать о падчерице, которая, по-видимому, пыталась ее отравить.

Впрочем, для Пуаро вопрос о том, кто мог подмешать яд миссис Рестарик, до сих пор оставался открытым. Сам мистер Рестарик не сомневался, что это дело рук Нормы.

В этой связи он задумался над фигурой Сони. Чем она занималась в этом доме? Ради чего она согласилась там жить? Возможно, ее планы были чисто материальными — старики в возрасте Родерика Хорсфилда часто женятся на молоденьких предприимчивых девушках. В материальном смысле Соня могла без труда «сделать выгодную партию». Или же у нее были совсем другие намерения? Не лежали ли у нее между страницами романа пропавшие бумаги сэра Родерика, когда она ходила посидеть на скамейке в Нью-Гарден?

И не заподозрила ли ее Мэри Рестарик, и не по этой ли причине в ее блюдах появился мышьяк в небольших дозах, который постепенно наращивал в ней явления, вполне сходные с гастроэнтеритом?

После этого Пуаро занялся рассмотрением трех девушек, разделивших одну квартиру.

Клавдия Рис-Холланд, Фрэнсис Кери и Норма Рестарик. Первая — дочь известного парламентского деятеля, обеспеченная, уверенная в себе, интересная, расторопная, секретарь, с которой можно работать. Фрэнсис Кери, дочь провинциального нотариуса, талантливая, некоторое время занималась в драматической школе, потом перешла в студию, но тоже бросила это занятие, в настоящее время работает в художественной галерее. Зарабатывает прилично, одета ультрамодно, имеет много друзей среди артистической богемы. Она знакома с Дэвидом Бейкером, но вроде бы лишь поверхностно. А не влюблена ли она в него? Как понимал Пуаро, он не нравился только родителям и полиции, что же касается девиц, то они таяли при виде его нагловатой смазливой физиономии.

Дэвид Бейкер. Что можно сказать о нем? На заметке у полиции, не за настоящее криминальное дело, а за мелкое хулиганство, драки, пьяные дебоши. Вообще-то он был неплохим художником, но предпочитал ничего не делать и не гнушался пожить на средства очарованных им девушек. Он был тщеславен, заносчив, весьма высоко ценил собственную наружность.. Настоящий павлин. * И это все? Пуаро не знал.

Третья девушка, подумал Пуаро. Да, все сходится на ней. И тут он доходил до точки. Обрывались все его «схемы» и раздумья.

Норма Рестарик.

Он припомнил, как она пришла к нему за советом, современное создание, ничем не отличающееся от множества других девушек, с такими же длинными путаными волосами, в таких же бесформенных платьях, не прикрывающих коленки.

И ее по-детски наивное восклицание:

«Простите, вы слишком стары!»

Возможно, она была нрава.

Что он сделал для нее после того, как она обратилась к нему, пусть не с полностью высказанной просьбой помочь ей? Обеспечил он ей безопасность? Самое малое. Если, конечно, ей это было необходимо. Именно это и было центральным вопросом. Нужно ли было ее оберегать? А ее не то признание, не то заявление: «Я думаю, что могла совершить убийство».

И он искал это убийство и никак не мог его найти.

И лишь когда мимоходом миссис Оливер сообщила ему о самоубийстве какой-то женщины из того же самого дома, где жила Норма Рестарик, он увидел свет.

Это наверняка было то самое убийство, о котором толковала девушка.

Пуаро протянул руку и достал со стола красиво отпечатанное резюме о жизни этой женщины, голые факты о существовании миссис Чарпантьер, вернее, Луизы Чарпантьер, поскольку она вовсе не была француженкой.

Почему имя «Луиза» было так знакомо Пуаро?

Его пальцы перебирали один листок за другим.

Ага, вот оно! Всего одна фраза о том, что ту девицу, ради которой Эндрю Рестарик бросил свою семью, звали Луизой Бирелл. В итоге она почти не сыграла никакой значительной роли в жизни Рестарика, не прошло и roдa, как они расстались. Он нисколько не сомневался, что Луиза Чарпантьер была раньше Луизой Бирелл.

Но даже если и так, как это можно увязать с Нормой? Не встретились ли Эндрю Рестарик и Луиза Чарпантьер снова, когда он возвратился в Англию? Пуаро в этом сильно сомневался. Их жизни разошлись много лет назад. То, что они снова пойдут по одной линии, казалось практически невозможным... То было короткое и случайное увлечение, про которое Эндрю Рестарик наверняка даже и не вспоминал. Его теперешняя жена вряд ли могла приревновать своего мужа к его бывшей любовнице так сильно, что решилась ее вытолкнуть из окна.

Единственный человек, который мог пронести свою обиду и ненависть сквозь все эти годы, была первая миссис Рестарик, но она умерла.

Зазвонил телефон.

Пуаро не шевельнулся, сейчас он меньше всего на свете хотел, чтобы его тревожили. Ему казалось, что впервые он напал на действительно горячий след... Ему хотелось пуститься по нему...

Телефон угомонился. Слава Богу, мисс Лемон разберется и одна.

Нет, дверь отворилась, и мисс Лемон просунула голову:

— С вами хочет переговорить миссис Оливер.

Он замахал обеими руками.

— Она говорит, что только что кое о чем вспомнила. В свое время она позабыла вам рассказать о каком-то обрывке незаконченного письма, которое выпало из письменного стола в каком-то небольшом фургоне. Говорила она удивительно сбивчиво, так что я ее плохо поняла,— сказала мисс Лемон с явным неодобрением.

Пуаро отчаянно замотал головой.

— Боже упаси, не теперь!

— Я скажу ей, что вы заняты.

Мисс Лемон удалилась.

И снова в кабинете воцарилась тишина.

Пуаро почувствовал себя безумно утомленным. Он слишком много думает. Человеку необходимо отдыхать. Да, отдыхать. Напряжение должно пройти, и вот, когда он почувствует блаженное расслабление, тогда он увидит схему.

Пуаро закрыл глаза. Все компоненты схемы были налицо. Теперь он уже твердо знал, что ему больше нечего узнавать извне. Ответ должен прийти изнутри.

И внезапно решение пришло.

Все стало на свои места и приобрело смысл: 5 часов утра, женщины, их парики, напыщенный «павлин»... И все сводилось к той самой фразе, с которой он начал:

«Третья девушка... Возможно, я совершила убийство... Ну, конечно же!»

Боже мой, все это его дожидалось! Разумеется, ему еще придется здорово потрудиться, собрать разрозненные куски воедино.

Самое главное — теперь он знал!

В комнате снова появилась мисс Лемон.

— Доктор Стиллингфлит настаивает, чтобы я его немедленно с вами соединила. Он уверяет, что у него срочное дело.

— Скажите этому доктору, чтобы он убирался... Постойте, вы сказали — доктор Стиллингфлит?

Он бросился мимо нее и схватил трубку:

— Слушаю. Пуаро слушает... Что-то случилось?

— Она ушла от меня.

— Что?

— Вы слышали меня? Она ушла. Вышла через парадную дверь!

— И вы ей разрешили?

— Что еще я мог сделать?

— Вы могли бы ее остановить!

— Нет.

— Отпустить ее было безумием.

— Нет.

— Вы не понимаете.

— Такова была договоренность. Она имеет право уйти в любую минуту.

— Вы не представляете, каковы могут быть последствия.

— Возможно, и не понимаю. Но зато я знаю, что она делала. Если бы я ее не отпустил, вся та работа, все то, чего удалось достигнуть, пошло бы насмарку. Моя работа и ваша — не одинаковы. И цели у нас разные. Уверяю вас, я добиваюсь успеха всегда. В этот раз я добился успеха настолько, что почти не сомневался, что она не уйдет.

— Так, понятно, мой друг. И все же она ушла?

— Совершенно откровенно, я этого не понимаю. Мне не ясна причина такого обратного хода.

— Что-то произошло?

— Да, но что?

— Она кого-то видела, с кем-то говорила, кто-то обнаружил, где она скрывается?

— Не представляю, как это могло произойти... Мне думается, вы до сих пор не понимаете, что она была вполне вольна в своих поступках. Именно это было залогом успеха.

— Кто-то на нее наткнулся. Кто-то выяснил, где она живет. Скажите, не получила ли она письма или телеграммы? Не разговаривала ли по телефону?

— Нет, это исключено. В этом я совершенно уверен.

— В таком случае — ну, конечно же, газеты. В вашем учреждении, по всей вероятности, есть газеты?

— Конечно. Самая обычная жизнь, никаких отклонений ни в чем.

— Так вот как они до нее добрались... «Нормальная жизнь без отклонений». Какие газеты вы получаете?

Стиллингфлит назвал пять газет.

— Когда она уехала?

— В половине одиннадцатого.

— Понятно. После того как просмотрела утренние газеты. Какую газету она, как правило, читала?

— Мне кажется, у нее нет в этом отношении определенности. Иногда одну, иногда — другую, иногда — все, а то едва глянет в их сторону.

— Ну, мне нельзя терять времени на разговоры.

— Так вы предполагаете, что она увидела какие-то объявления или нечто в этом роде?

— Какое другое объяснение можно найти? До свидания, пока я больше ничего не могу сказать. Мне нужно отыскать такое объявление, после чего приниматься действовать как можно быстрее.

Он положил трубку на место.

— Мисс Лемон, принесите мне две газеты! «Морнинг Пост» и «Дейли Комет», за остальными отправьте Джорджа.

Развернув газеты на отделе «Частные объявления», он продолжал размышлять.

Он не должен опоздать... Он узнает вовремя... Уже одно убийство произошло. Второе нужно ждать с минуты на минуту. Да, но он, Эркюль Пуаро, постарается его предотвратить... если только он не опоздает. На то он и был Эркюль Пуаро, защитник невиновных. Разве он не говорил, вызывая непременные улыбки у легкомысленных людей, что он «не одобряет убийства»? Им казалось, что он кокетничает, рисуется. На самом же деле это было трезвое заявление, констатация факта, без всякой мелодрамы. Он же не одобрял убийства.

Появился Джордж с пачкой газет.

— Все утренние, сэр.

Пуаро взглянул на мисс Лемон, стоящую поблизости в ожидании дальнейших указаний.

— На всякий случай просматривайте после меня эти объявления. Вдруг я что-нибудь пропущу.

— Частные объявления, да?

— Да. Как я предполагаю, в том или ином виде должно быть упомянуто имя Дэвида. Или же прозвище девушки. Написать открыто Норме они не осмелятся. Во всяком случае, это будет призыв о помощи. Просьба о свидании, возможно.

Без особого удовольствия мисс Лемон взяла газеты. Она была исполнительным работником и давно научилась подавлять свои желания. Такое задание ей было не по вкусу, но в данный момент Пуаро нельзя было терять ни одной минуты, потому он «бросил дополнительные силы в бой».

Сам он расстелил на столе «Морнинг Пост». Это было самое обширное поле для поисков: в газете имелись целых три колонки.

Он склонился над мелко напечатанным текстом.

...Леди желает продать свое меховое пальто... Ищут попутчиков для автомобильной поездки за границу... Продается очаровательный стильный особняк... Пансионат со столом... Няня для больных детей... Шоколад домашнего изготовления... «Джулия, никогда не забуду. Всегда твой»...

Это, пожалуй, ближе к искомому. Пуаро призадумался, но потом отверг. ...Мебель Луи XX... Женщина средних лет ищет помощницу управлять отелем... «В отчаянном положении. Должен тебя видеть. Немедленно приезжай в квартиру 4. 30. Наш код Голиаф».

Пуаро услышал звон колокольчика в тот самый момент, когда он крикнул:

— Джордж, такси!

Он успел набросить себе на плечи пальто и выскочить в холл в то самое мгновение, когда миссис Оливер влетела туда же с лестницы. Они чуть было не столкнулись в тесном помещении, но все же оба сумели удержаться на ногах.

 Глава 22

Фрэнсис Кери, неся в руках свой дорожный саквояж, быстро шагала по Медоусвилл-Роуд, весело болтая со своей приятельницей, которую она только что повстречала на углу. Впереди темнела громадина Бородин-Меншен.

— Ей-Богу, Фрэнсис, довелись мне жить в этом уроде, я бы чувствовала себя как в тюремном здании. Ни дать, ни взять,— Вермокраусс-Вуд.

— Глупости, Эллен. Поверишь ли, внутри эти квартиры весьма комфортабельны. Я так счастлива, что попала сюда. Да и Клавдия прекрасная напарница, ты просто не чувствуешь ее присутствия. Потом, у нее столько вкуса и уменья создать уют. Я страшно довольна.

— Разве вас всего двое? Мне казалось, у вас была еще и третья девушка.

— Похоже, что она нас покинула.

— То есть как это? Отказывается платить свою долю? И вы ее выгнали?

— Да нет, в отношении денег все олл райт. Просто у нее какой-то романчик с ее приятелем.

Эллен потеряла всякий интерес. Приятели и романы с ними было делом обыденным, само собой разумеющимся, и о них не стоило разговаривать.

— Откуда ты теперь возвращаешься?

— Из Манчестера. Там была организована частная выставка. Колоссальный успех.

— Ты и правда на будущий месяц поедешь в Вену?

— Да, надеюсь. Все уже договорено. Интересно, верно?

— Я всегда думаю, какой был бы ужас, если бы украли одну из картин!

— Они все застрахованы. Они действительно очень ценные.

— Как прошла выставка твоего приятеля Питера?

— Боюсь, что не слишком хорошо. Правда, в «Ари-сто» была прекрасная заметка, а это уже много значит.

Фрэнсис завернула во двор Бородин-Меншен, а ее приятельница зашагала дальше, к небольшому дворику, расположенному на той же улице.

Сказав «добрый вечер» портье, Фрэнсис с улыбкой вошла в кабину лифта и поднялась к себе на шестой этаж. Идя по коридору, она напевала про себя веселый мотивчик.

Остановившись возле двери, она вставила в замочную скважину ключ. В холле горел свет. Клавдия должна была вернуться с работы лишь через полтора часа. Но в гостиной, дверь в которую была неплотно прикрыта, было светло.

Фрэнсис удивилась:

— Горит свет? Как странно!

Она сняла пальто, бросила на пол свой саквояж, распахнула дверь в гостиную и переступила порог...

Точнее сказать, замерла на пороге... молча открыв и сразу закрыв рот. Ей показалось, что она утратила способность двигаться, ее глаза были прикованы к неподвижной фигуре, распростертой на полу. Потом она медленно перевела глаза на зеркало, в котором отразилось ее собственное мертвенно-бледное лицо...

Прошло несколько минут; прежде чем она смогла вздохнуть. Моментальный паралич прошел, она откинула назад голову и отчаянно закричала.

Споткнувшись о саквояж в передней и отбросив его ногой в сторону, она выскочила в коридор и неистово забарабанила в дверь соседней квартиры.

Ей открыла пожилая женщина.

— Господи, в чем дело?

— Там лежит... кто-то умер... умер,— бессвязно пробормотала она,— и мне кажется, я знаю этого человека... Это Дэвид Бейкер. Он лежит на полу, по-моему, его закололи... наверное, его закололи... Кровь, понимаете, всюду кровь...

Она истерически разрыдалась.

Миссис Джекобс сунула ей в руки стакан.

— Оставайтесь здесь и выпейте это.

Фрэнсис послушно сделала пару глотков, в то время как миссис Джекобс устремилась в 67 номер, дверь в который оставалась распахнутой.

Она была не из тех особ, которые поднимают крик или падают в обморок. Остановившись на пороге, она поджала губы и принялась все осматривать.

Представившаяся ее глазам картина больше напоминала горячечный бред. На полу лежал красивый юноша, руки у него были раскинуты в стороны, каштановые волосы рассыпались по плечам.

На нем был надет пиджак, ярко-красный бархатный пиджак, а белая рубашка с кружевным жабо была вся перепачкана кровью.

Через минуту она заметила, что кроме нее в помещении находится еще один человек: спиной к ней, повернувшись лицом к стене, на которой висело изображение смеющегося арлекина, замерла девушка.

Она была одета в шерстяное платье белого цвета, ее светло-русые волосы, прямые и казавшиеся давно не мытыми, свисали ниже плеч.

В руке у нее был зажат кухонный нож.

Миссис Джекобс уставилась на нее. Девушка обернулась и уставилась на миссис Джекобс.

— Я его убила... На руках у меня кровь с ножа... Я пошла в ванную, чтобы смыть ее, но такие вещи трудно смываются, верно?.. А потом я снова вернулась сюда, чтобы проверить, действительно ли это так... Нет, мне это не приснилось... Бедный Дэвид... По всей вероятности, я должна была это сделать...

Видимо, только шоковым состоянием можно было объяснить ответ миссис Джекобе. Произносимые ею слова ей самой казались нелепыми и неуместными:

— Правда? Почему же вы должны были сделать такую вещь?

— Не знаю... или знаю? У него были какие-то большие неприятности. Он послал за мной — и я пришла... Но мне хотелось от него освободиться. Хотелось уйти от него. По всей вероятности, я его по-настоящему не любила...

Она осторожно положила нож на угол стола и села рядом на стул.

— Знаете, ненавидеть кого-то очень... опасно. Потому что ты сама не знаешь, на что способна... как с Луизой...

Потом она спокойно спросила:

— Не считаете ли вы, что сейчас надо позвонить в полицию?

— Потерявшая способность что-либо понимать миссис Джекобе набрала номер 999.

Сейчас в комнате с арлекином на стене собралось восемь человек. Прошло уже много времени. Полиция приезжала и успела уехать.

Эндрю Рестарик казался ошеломленным. Пару раз он повторял одни и те же слова:

— Я не могу поверить...

Когда ему позвонили по телефону, он моментально примчался из своей конторы вместе с Клавдией Рис-Холланд. Неприметно и неназойливо она сумела как-то навести порядок и все организовать. Позвонила адвокатам, потом в Кроссходжес, позднее в два агентства по продаже недвижимого имущества, стараясь отыскать Мэри Рестарик. Она дала снотворного Фрэнсис Кери и уложила ее спать.

На диване рядком сидели Эркюль Пуаро и миссис Оливер. Они подъехали одновременно с полицией.

Последним явился, уже после того, как члены полицейской бригады уехали, сделав свое дело, спокойный, немногословный человек с седыми волосами, старший инспектор Нилл из Скотланд-Ярда, который приветствовал Пуаро едва заметным наклоном головы, а затем обратил свое внимание на Эндрю Рестарика.

Возле окна, спиной ко всем остальным, стоял молодой человек высокого роста с неистово рыжей шапкой коротко остриженных волос.

Чего они все ожидали?

Миссис Оливер никак не могла понять. Тело уже убрали, фотографы и сотрудники технического отдела все сделали. Их самих, поначалу загнанных в спальню Клавдии, снова пригласили в гостиную. И вот они сидят и чего-то ждут.

И когда появился старший инспектор Нилл, Ариадна Оливер на всякий случай спросила:

— Если вы настаиваете, чтобы я ушла...

Инспектор был изысканно вежлив:

— Вы ведь миссис Ариадна Оливер, не правда ли? Нет, если вы не возражаете, я бы попросил вас остаться. Понимаю, что испытание было не из приятных.

— Знаете, мне все показалось нереальным...

Миссис Оливер закрыла глаза, и перед ней сразу же

воскресла страшная картина.

«Павлин», раскинувшийся в настолько эффектной позе на полу, что это убийство напоминало театральную постановку, в которой режиссер не пожалел красной краски.

И девушка, совсем юная, уже не лишенная привлекательности Офелии, как ее когда-то охарактеризовал Пуаро, с достоинством покорившаяся своей судьбе.

Пуаро попросил разрешения позвонить по телефону. Один звонок был в Скотланд-Ярд, и полицейский сержант дал свое согласие лишь после того, как, не стараясь скрыть недоверие, предварительно справился в Управлении.

Пуаро звонил им из спальни Клавдии, тщательно закрыв за собой дверь.

У сержанта по-прежнему оставался недоверчивый взгляд, он даже поделился своими сомнениями с подчиненными:

— Там мне ответили, что это олл райт. Интересно, кто он такой? Внешность у него весьма странная.

— Иностранец, верно? Не из особого ли отдела?

— Вряд ли. Он спрашивал старшего инспектора Нилла.

Полицейский выразительно приподнял брови и только что не свистнул, опасаясь, что ему может попасть за такую вольность.

Переговорив по телефону, Пуаро вышел из спальни и пальцем поманил Ариадну Оливер, стоявшую срастерянным видом посредине комнаты. Она обрадованно подошла к нему, после чего он снова притворил дверь.

— Как бы мне хотелось иметь возможность что-то сделать! — воскликнула миссис Оливер, верная своей привычке действовать.

— Терпение, шер мадам.

— Неужели вы ничего не можете предпринять?

— Я уже позвонил тем лицам, которым было необходимо позвонить. До тех пор, пока полиция не окончит осмотр места преступления, мы должны сидеть смирно и не вертеться у них под ногами.

— Сначала вы позвонили инспектору, ясно. А потом кому? Ее отцу? Неужели он не может внести за нее залог?

— Залог не допускается там, где речь идет об убийстве,— сухо ответил Пуаро.— Полиция сразу известила ее отца. Мисс Кери сообщила им номер его телефона.

— А где она сама?

— Как я понял, она закатила истерику в комнате соседки. Это она обнаружила тело. По-видимому, сильно разволновалась. Выскочила отсюда с воплями.

— Она художница, да? Вот мисс Холланд, та не теряет головы.

— Согласен, она весьма уравновешенная особа.

— Тогда кому же вы звонили?

— Сначала, как, возможно, вы слышали, инспектору Ниллу из Скотланд-Ярда.

— Этим типам придется не по вкусу, если он приедет и вмешается в их действия?

— Он приедет не для того, чтобы вмешиваться. Последнее время по моей просьбе он проверял кое-какие факты и наводил справки, которые могут пролить свет на случившееся...

— Ах, так?.. Ммм... Ну, а кому еще вы звонили?

— Доктору Джону Стиллингфлиту.

— Кто он такой? Надеюсь, он скажет, что бедняжка Норма ненормальная и не может убивать людей?

— Его специальность, в случае необходимости, позволяет ему дать такого рода показания в суде.

— Знает ли он что-нибудь про нее?

— Очень много, я бы сказал. С того дня, как вы ее нашли в кафе, она находилась под его наблюдением в его лечебнице.

— Кто ее туда отправил?

Пуаро улыбнулся:

— Я. Прежде чем поехать к вам в кафе, я отдал соответствующие распоряжения по телефону.

— Что? Выходит, что все это время, когда я так умоляла вас что-то предпринять и обвинила вас в бездеятельности, вы фактически действовали? И ничего не говорили мне? Ну, знаете ли, месье Пуаро... Ни единого слова... Как вы можете быть таким... таким... даже не подберу подходящего слова!

— Не сердитесь, мадам, прошу вас. Я это сделал из самых лучших побуждений.

— Люди всегда это говорят, если они сделают что-то особенное... неудобоваримое... Что еще вы натворили?

— Обставил дело таким образом, что ее отец договорился со мной как с частным детективом. Это дело дало мне возможность принять кое-какие меры для обеспечения ее безопасности.

— Вы имеете в виду доктора Стиллингфлита?

— Да.

— Ну, а это-то как вам удалось? Как мне кажется, ее отец никогда бы не избрал вас в качестве того лица, которому он мог бы поручить столь ответственное дело. По-моему, он предубежден против иностранцев.

— Я силком «подкинул» ему самого себя, как шулер подкидывает нужную карту. Приехал к нему, притворившись, будто получил от него письмо, в котором он этого просит.

— И он вам поверил?

— Естественно. Я предъявил ему такое письмо. Оно было напечатано на машинке из его конторы и подписано его именем, хотя, как он указал, подпись не совпадала с его собственной.

— Иными словами, вы самолично написали это письмо?

— Разумеется. Я совершенно правильно рассудил, что это пробудит его любопытство и он непременно пригласит меня к себе в кабинет. Ну, а все остальное зависело от моего таланта.

— Вы ему рассказали о своих планах в отношении доктора Стиллингфлита?

— Нет, про это я никому не говорил. Это было опасно для Нормы.

— Опасно для Нормы?

— Для Нормы. Или же Норма была опасна для кого-то. С самого начала существовали две возможности. Факты можно было интерпретировать и так, и этак. Попытка отравить миссис Рестарик не казалась убедительной, она была слишком «растянутой», так людей не убивают. Затем произошла промежуточная история с пистолетным выстрелом в Бородин-Меншен и другая история о поножовщине и пятнах крови на тротуаре. Каждый раз, когда что-то такое случалось, Норма не имела об этом ни малейшего представления, не могла припомнить и так далее. Она находит мышьяк в своем комоде, но не помнит, как она его туда положила. Уверяет, что у нее бывают провалы в памяти, она не в состоянии бывает припомнить, чем занималась довольно продолжительное время. Невольно задаешь себе вопрос, говорит ли она правду или же по той или иной причине придумала все эти вещи. Является ли она потенциальной жертвой какого-то чудовищного заговора или движущей силой его? Не играет ли она девушку, страдающую психической неуравновешенностью именно потому, что у нее на счету и правда убийство и она рассчитывает таким образом смягчить свою вину?

— Сегодня она была совсем другой,— задумчиво сказала миссис Оливер,— вы заметили?

Пуаро кивнул.

— Не Офелия, а Ифигения.

В гостиной поднялся какой-то шум, который привлек к себе их внимание.

— Как вы думаете...

Миссис Оливер не закончила свою фразу. Пуаро встал с места, подошел к окну и выглянул во двор. В ворота въезжала санитарная карета.

— Они что, приехали за телом? — спросила миссис Оливер, почему-то шепотом добавила:

— Бедный «павлин»!

— Вряд ли он был положительной личностью,— ответил Пуаро.

— Он был весьма декоративен... и так молод! — воскликнула миссис Оливер.

— Этого достаточно только для женщин! — не сдавался Пуаро.

Он подошел к двери спальни и осторожно, стараясь не шуметь, приоткрыл ее и выглянул наружу.

— Вы разрешите мне оставить вас на минутку? — обратился он к писательнице.

— Куда это вы . идете? — с сомнением в голосе спросила та.

— Насколько я понимаю, в Англии подобный вопрос считается неделикатным,— ответил он ей с упреком.

— Ох! Извините.

— И туалет совсем с другой стороны! — прошипела она ему вслед, в свою очередь прижимая глаз к щелке.

Потом она подошла к окну, чтобы посмотреть, что творится во дворе. А, когда Пуаро тихо возвратился, Оливер вкрадчиво спросила:

— Удалось ли вам проникнуть в комнату Нормы, или вы на самом деле ходили туда, куда говорили?

— Комната Нормы заполнена полицейскими.

— Представляю, как вы раздражены... Что у вас в этой черной папке, или это портфель, которую вы держите под мышкой? ,

Вместо ответа Пуаро сам задал вопрос:

— Скажите, что спрятано у вас в холщовом мешке, на котором изображены не то лошади, не то коровы?

— Начать с того, что это лани... Это моя хозяйственная сумка, в ней лежат груши, которые я купила утром.

— В таком случае будьте добры, положите в нее еще и мой портфельчик. Только, ради Бога, не сядьте на него, не надавите на него и вообще обращайтесь с ним поделикатнее.

— Что там у вас спрятано?

— Именно то, что я надеялся найти — и нашел... Ах! Вещи начинают проясняться.

Миссис Оливер не поняла, относились ли последние слова к содержимому черного портфельчика Пуаро или же к усиливающемуся шуму за дверью.

Ясно выделялся гневный голос Эндрю Рестарика. Клавдия подошла к телефону. Послышались тяжелые шаги полицейского: это отправился в соседнюю квартиру стенографист, он должен был взять показания у Фрэнсис Кери и миссис Джекобе. «Обследование места убийства» шло своим чередом, хлопали двери, щелкали фотоаппараты, вспыхивали лампочки.

Наконец, представители технического отдела удалились, закончив все то, что им было положено.

Следующим событием было неожиданное вторжение в комнату Клавдии Рис-Холланд рыжеволосого широкоплечего молодого человека.

Не обратив никакого внимания на миссис Оливер, он заговорил с Пуаро:

— Что она натворила? Убийство? Кто это? Ее приятель?

— Да.

— Она призналась?

— Похоже на то.

— Как скверно!.. Она не сомневалась?

— Я не слышал ее заявления и не имел возможности видеть ее и задать ей хоть один вопрос.

В спальню просунулась голова полицейского.

— Доктор Стиллингфлит? С вами хотел поговорить полицейский хирург.

Доктор Стиллингфлит кивнул головой и вышел из спальни.

— Так вот каков этот доктор Стиллинглит, то есть Стиллингфлит! — воскликнула миссис Оливер.

С минуту подумав, она добавила:

— Знаете, а в нем что-то есть!

 Глава 23

Старший инспектор Нилл придвинул к себе листок бумаги, на котором было что-то записано, прибавил еще какие-то заметки, потом поочередно посмотрел на всех собравшихся в комнате. Голос у него звучал совершенно официально:

— Миссис Джекобс? — Он посмотрел на полицейского, стоявшего около двери.— Сержант Конноли взял у нее показания. Но я хотел бы задать ей лично несколько вопросов.

Через несколько минут в комнате появилась миссис Джекобс. Нилл вежливо поднялся, приветствуя ее.

— Я старший инспектор Нилл,— отрекомендовался он, пожимая ей руку.— Извините, что мне приходится вас беспокоить вторично. Но на этот раз мы будем говорить неофициально, просто я хочу иметь ясное представление о том, что вы видели и слышали. Боюсь, что вам это неприятно, но...

— Неприятно? Нет, почему же,— затараторила миссис Джекобе, усаживаясь на предложенный ей стул,— конечно, это был известный шок, но мои чувства не были затронуты.

Оглянувшись, она добавила:

— Вижу, вы здесь прибрались.

Нилл решил, что она говорит об увезенном трупе.

Ее глаза поочередно останавливались на всех присутствующих, ясно выражая свое отношение к наблюдаемому ею индивидууму: откровенное удивление при виде Пуаро — «это еще что такое?», любопытство при взгляде на миссис Оливер, одобрение рыжей шевелюры доктора, дружеская улыбка и легкий кивок по-соседски Клавдии, женское сочувствие Эндрю Рестарику.

— Должно быть, вы отец девушки? — обратилась она к нему.— Слова утешения от незнакомого человека ничего не стоят, так что лучше их и не произносить. Мы живем в тяжелое время, мир изменился. Или мне так кажется? По-моему, девушки слишком много занимаются. Это им не под силу.

Потом она повернулась совершенно спокойно к Ниллу:

— Да?

— Я попросил бы вас описать собственными словами, что вы видели и что слышали?

— Боюсь, это будет несколько отличаться от того, что я говорила раньше,— неожиданно сообщила миссис Джекобс,— такое случается. Я стараюсь описать все как можно точнее и поэтому употребляю огромное количество слов. Разумеется, потом их точно воспроизвести невозможно. И вовсе не потому, что ты хотела что-то приукрасить, не потому, что неосознанно ты домысливаешь и объясняешь себе то, что видишь или слышишь. Однако я постараюсь сделать все, что в моих силах и возможностях. Прежде всего я услышала дикие крики. Я испугалась, подумала, что кто-нибудь упал, разбился. И пошла к дверям, чтобы выяснить, что же произошло. В этот момент кто-то со всей силой забарабанил ко мне в дверь, не переставая неистово вопить. Я распахнула дверь и увидела, что это одна из трех девушек, живущих в соседнем со мной номере 67. Боюсь, что я не знаю ее имени, хотя с виду она мне хорошо знакома.

— Фрэнсис Кери,— сказала Клавдия.

— Говорила она что-то несвязное, заикаясь на каждом слове. Я только поняла, что кто-то умер. Какой-то знакомый ей Дэвид Бранд или Болд, одним словом, на букву «Б». Я как следует не разобрала. Девушка всхлипывала и дрожала, как осиновый лист... Я пригласила ее к себе, дала ей немножко бренди, после чего отправилась выяснять, что же могло случиться.

Все это было сказано столь убедительно, что присутствующие почувствовали, что достойнейшая миссис Джекобс иначе и не могла поступить.

— Вам известно, что я обнаружила.

— Коротенько, прошу вас.

— Молодой человек, один из современных молодчиков, которых называют то стилягами, то битниками, яркая немыслимая одежда и длинные волосы. Он лежал на полу. Не было никакого сомнения, что он умер... его рубашка затвердела от крови.

Стиллингфлит заерзал на стуле, его глаза неотрывно смотрели на миссис Джекобс.

— Потом я заметила, что в комнате находится еще и девушка и что она в руке держит кухонный нож. Мне показалось, что она совершенно спокойна и невозмутима. Пожалуй, это меня больше всего поразило.

— Стиллингфлит не выдержал:

— Она что-нибудь говорила?

— Сказала, что хотела смыть кровь с рук, но что такие вещи смываются плохо.

— Олимпийское спокойствие,.как у леди Макбет?

— Да нет, леди Макбет она мне совершенно не напомнила. Она, как бы это объяснить? Превосходно держалась. Аккуратно положила на стол нож и села рядом на стул.

— Что еще она вам сказала? — спросил теперь уже старший инспектор Нилл, скосив глаза на лежащий перед ним листок.

— Что-то в отношении ненависти. Будто бы ненавидеть кого-то крайне опасно.

— Ведь она также говорила и про «бедного Дэвида», не правда ли? Во всяком случае, вы так заявили сержанту Конноли. Что ей хочется от него освободиться?

— Про это я позабыла. Да, она действительно вскользь упомянула, что он заставил ее сюда приехать. И еще про какую-то Луизу.

— Что она сказала про Луизу? — живо откликнулся Пуаро.

Миссис Джекобс с сомнением взглянула на «усатого иностранца».

— Да ничего особенного, просто назвала такое имя. Говорит: «так же, как Луиза». На этом остановилась. Перед этим она рассуждала в отношении ненависти, а потом вот эту фразочку.

— А потом?

— После этого она совершенно спокойно сказала, что надо бы известить полицию. Что я и сделала. И мы сидели рядом, пока полиция не приехала... Мне казалось, что я не имею права оставить ее одну. Мы ни о чем не разговаривали. Она была погружена в свои думы — а я... откровенно говоря, я просто не знала, что я могу сказать.

— Вы ведь ясно видели, что она была психически неуравновешенной, не так ли? — умоляющим, чуть ли не плачущим голосом спросил Эндрю Рестарик.

— Если признаком психической неуравновешенности является полнейшее спокойствие и собранность после того, как человек совершил убийство, тогда я с вами соглашусь.

Но по голосу миссис Джекобс было ясно, что она как раз с ним не согласна.

Раздался голос Стиллингфлита:

— Миссис Джекобе, скажите, призналась ли она в том, что это ее рук дело?

— Да, да. Мне следовало раньше упомянуть. Первым долгом она мне об этом и заявила. Как если бы я задала ей вопрос, а она на него ответила. Она сказала: «Да, я его убила». А после этого уже рассказала, что ходила мыть руки.

Pecтарик застонал и закрыл лицо руками. Клавдия положила ему на плечо свои пальчики.

Пуаро сказал:

— Миссис Джекобс, вы говорите, что девушка положила нож, который до этого был у нее в руке, на стол. Это было возле вас? Вы его хорошо рассмотрели? Вам не показалось, что нож тоже был вымыт?

Миссис Джекобс с сомнением посмотрела на старшего инспектора Нилла. По всей вероятности, вопросы Пуаро, по ее мнению, не соответствовали столь серьезному и официальному расследованию. Но инспектор ничем не выражал своего недовольства, и поэтому она была вынуждена ответить:

— Нет, мне показалось, что нож и не обмывали и не обтирали. На нем были темные неприятные пятна какого-то густого липкого вещества.

— Ага!

Пуаро с довольным видом откинулся на спинку стула.

— Я была уверена, что вы и без меня все выяснили в отношении ножа,— с упреком заявила миссис Джекобе, обращаясь к старшему инспектору Ниллу,— как могло случиться, что полицейские про него забыли? На мой взгляд, это просто легкомысленно!

— Полиция ничего не забыла,— серьезно ответил Нилл,— и легкомыслия не проявила, но при следствии бывает полезно выслушать показания разных свидетелей.

— Я понимаю, вас интересует, насколько точны показания ваших свидетелей.

Она внимательно посмотрела на него.

— Вас интересует, насколько они добавили от себя и что они видели на самом деле...

Слегка улыбнувшись, она продолжала:

— Я ничего не придумала.

Нилл наклонил голову.

— Уважаемая миссис Джекобс, у нас нет никаких оснований сомневаться в отношении правильности ваших показаний. Вы — превосходный свидетель.

— Роль свидетельницы мне не доставляет никакого удовольствия. Но раз уж так вышло, я обязана выполнить свой долг.

— Вы совершенно правы. Большое спасибо, миссис Джекобс.

Оглянувшись, Нилл спросил:

— Больше ни у кого не имеется вопросов?

Оказалось, что они имелись у Пуаро.

Недовольная миссис Джекобс задержалась у двери.

— Да?

— Меня интересуют слова девушки про Луизу. Вы случайно не знаете, кого она имела в виду?

— Откуда мне знать?

— Не считаете ли вы возможным, что она говорила о миссис Луизе Чарпантьер? Сами вы с ней были знакомы, не так ли?

— Нет.

— Но вам известно, что недавно она выбросилась из окна на седьмом этаже в вашем здании?

— Про это я, конечно, слышала. Только я не знала, что ее звали Луизой. Ну и потом, мы с ней не были лично знакомы.

— Как я полагаю, вы не слишком к этому стремились?

— Не хотелось бы так говорить, потому что о покойниках не судят. Но вообще-то вы совершенно правы. Она была весьма неприятной жиличкой, и я так же, как и многие другие обитатели этого дома, неоднократно жаловалась управляющему на ее поведение.

— На что же именно?

— Уж если быть совершенно откровенной, она была алкоголичкой. Ее комната располагалась непосредственно над моей. Этажом выше. У нее ежедневно бывали сборища, пьянки, когда бьют посуду, опрокидывают мебель, орут, кричат, поют и бесконечно хлопают дверями.

— Возможно, она была одинокой женщиной? — высказал предположение Пуаро.

— Знаете, такое впечатление она никогда не производила,— с кислой миной ответила миссис Джекобс,— правда, на дознании была выдвинута идея, что она переживала и волновалась за свое здоровье. Но это, конечно, было плодом ее фантазии. Она была здорова, как дай Бог каждому.

Произнеся эту далеко не доброжелательную эпитафию недавно умершей миссис Чарпантьер, миссис Джекобс удалилась. По ее лицу было видно, что она довольна собой и не раскаивается, что отступила от правила «не судить покойников».

Пуаро обратил свое внимание на мистера Рестарика.

Он у него осторожно спросил:

— Прав ли я в своем предположении, мистер Рестарик, что одно время вы были близко знакомы с миссис Чарпантьер?

Рестарик ответил не сразу. Потом он глубоко вздохнул и пробормотал:

— Да, когда-то, много лет назад, я действительно хорошо ее знал... Но только не под фамилией Чарпантьер. Тогда она называла себя Луизой Бирелл.

— Вы были... эээ... влюблены в нее?

— Да, я был в нее влюблен... Как говорится, влюблен без ума. Ради нее я оставил жену. Мы вместе уехали в Южную Африку. Но не прошло и года, все это разлетелось, как мыльный пузырь. Она возвратилась в Англию. После этого я о ней ничего не слышал, меня совершенно не интересовала ее дальнейшая судьба.

— Что же в отношении вашей дочери? Она тоже была знакома с Луизой Чарпантьер?

— Во всяком случае не настолько, чтобы помнить ее. Не забывайте, что в то время ей было всего пять лет.

— Но все же она знала ее? — настаивал Пуаро.

— Да,— медленно ответил Рестарик,— она знала Луизу. То есть Луиза приходила к нам в дом. Она любила играть с девочкой.

— Так что не исключено, что девушка могла ее помнить, несмотря на эти годы?

— Не знаю. Просто не знаю. Не представляю, как она выглядела, насколько могла измениться. Я имею в виду Луизу. Мы с ней больше не встречались, как я уже говорил.

Голос у Пуаро стал необычайно вкрадчивым.

— Но ведь вы получили от нее весточку, мистер Рестарик? Уже после вашего возвращения на родину?

Новая продолжительная пауза и второй не менее тяжелый вздох.

— Да, я получил от нее известие...

Сделав это признание, он спросил, не в силах преодолеть свое любопытство:

— Откуда вам это известно, месье Пуаро?

Пуаро достал из кармана аккуратно сложенный кусочек бумаги. Он развернул его и протянул Рестарику.

— Вот, пожалуйста.

Рестарик озадаченно посмотрел на него, на лбу у него появились складки.

«Дорогой Энди!

Из газет я узнала, что ты снова дома. Мы должны встретиться и обменяться рассказами о том, чем мы оба занимались все эти годы...»

На этом месте письмо прерывалось. Следующий отрывок начинался со слов:

Энди!

Догадайся, от кого это письмо? От 'Луизы. И не смей говорить, будто ты меня позабыл!.. Мы должны встретиться. Не мог бы ты приехать ко мне на следующей неделе вечером в понедельник или во вторник?

Энди, дорогуша, я должна тебя снова видеть!.. Я никогда никого не любила так, как тебя. Я не хочу даже думать о том, что ты мог меня позабыть!»

— Откуда вы это раздобыли? — с недоумением еще раз спросил Рестарик, дотрагиваясь до письма.

— От моего большого друга, через фургон для перевозки мебели,— ответил Пуаро, поглядывая на миссис Оливер.

— Я иначе не могла поступить,— заговорила миссис Оливер, по-своему интерпретируя взгляд бельгийца,— по всей вероятности, перевозили ее мебель. Когда грузчики, два здоровенных парня, выносили из дома письменный стол, из него выпал ящик, и все содержимое разлетелось по двору. Я сумел# подобрать эти два кусочка и пыталась их всунуть обратно грузчикам, но они меня только обругали, потому что вещи были старинными, очень тяжелыми, и грузить их вдвоем было очень тяжело. Я и думать забыла про свою находку. Сунула себе в карман пальто, и все. Сегодня же утром я подумала отправить

. пальто в чистку. Ну и стала все вынимать из карманов. Так что, видите, я не виновата.

Если учесть, что все это было выпалено на одном дыхании, нет ничего удивительного в том, что миссис Оливер даже слегка запыхалась.

Пуаро обратился к Рестарику:

— В конце концов, она получила от вас ответ?

— Да, получила, но не в форме письма. Я решил, что отвечать не стоит. Дабы не возобновлять знакомства.

— Так вы больше не хотели ее видеть?

— Она была последним человеком, которого я хотел бы видеть. Понимаете, она была исключительно трудной женщиной. Всегда, с самого начала. Ну и потом, я был наслышан о ее нынешних привычках. Хотя бы о том, что она превратилась в горькую пьяницу. Ну, и про многое другое.

— У вас сохранились ее письма? Кстати, которое из этих вы получили?

— Самый формальный вариант. Но и его я немедленно порвал.

Доктор Стиллингфлит громко спросил:

— Ваша дочь когда-нибудь заговаривала о ней?

Рестарику, по всей видимости, не хотелось отвечать.

Но от доктора Стиллингфлита не так-то легко было отделаться.

— Поймите, возможно, это очень важно!

— Ну да, один раз она заговорила о Луизе.

— Что именно она говорила?

— Совершенно неожиданно она мне сказала: «На днях я видела Луизу, папа». Я поразился и спросил, где она могла ее видеть. Норма ответила, что в ресторане того самого дома, где она живет. Естественно, я был несколько, смущен. Я ей сказал, что никак не мог предположить, что она ее помнит. Норма же ответила: «Я ее не могла позабыть при всем своем желании. Мне этого не позволила бы мама».

— Да,— наклонил рыжую голову доктор Стиллингфлит,— это и правда может иметь решающее значение’.

— Скажите, мадемуазель,— Пуаро внезапно обратился к Клавдии Рис-Холланд,— вам Норма ничего не говорила про миссис Чарпантьер?

— Да, говорила. Уже после ее самоубийства. Она тогда что-то болтала о своей жестокости. Понимаете, это было настолько по-ребячески, что я не восприняла это всерьез.

— Вы сами были здесь в тот вечер, то есть, если быть точным, в то раннее утро, когда миссис Чарпантьер покончила t собой?

— Нет, меня тогда не было. Я уезжала. Я приехала только на следующее утро и узнала о случившемся.

Она повернулась к Рестарику.

— Вы помните? Это было 23-го числа. Я тогда ездила в Ливерпуль.

— Да, конечно. Вы должны были представлять меня на правлении Гарверского треста.

Пуаро спросил:

— Но Норма ночевала в ту ночь дома?

— Да.

Клавдия почему-то нервничала.

— Клавдия? — Рестарик положил ей на руку свои пальцы.— Что вам известно про мою Норму? Я вижу, вы что-то скрываете.

— Ничего! Что я должна про нее знать?

— Вам кажется, она не совсем нормальная? — общительным тоном спросил доктор Стиллингфлит.— И то же, самое предполагает черноволосая девушка. Да и вы сами,— он повернулся к мистеру Рестарику.— Вы все ведете себя крайне деликатно и всячески избегаете разговора на эту тему. Хотя все без исключения думаете одно и то же. Я не говорю о старшем инспекторе. Потому что он ничего не предполагает, а просто собирает факты. Сумасшедшая или убийца? А что вы на это скажете, мадам?

— Я?

Миссис Оливер даже подпрыгнула от неожиданности.

— Я... я не знаю!

— Вы оставляете за собой право последней высказать свое мнение? Я вас не виню. Это очень трудно. В целом большинство людей согласятся с вами. Они называют это по-разному: «чокнутая», «невменяемая», «не все дома» и так далее. Есть и более научное название. Думает ли хотя бы один из вас, что девушка нормальная?

— Мисс Беттерсбай,— ответил Пуаро.

— Черт побери, кто же такая эта мисс Беттерсбай?

— Начальница школы.

— Если у меня когда-нибудь будет дочь, я пошлю ее в эту школу. Конечно, я принадлежу к другой категории. Потому что я знаю все об этой девушке.

Отец Нормы вытаращил глаза.

— Кто этот человек? — обратился он к инспектору Ниллу.— На каком основании он утверждает, что может все знать о моей дочери?

— Она находилась у меня под наблюдением на протяжении последних десяти дней,— пояснил доктор Стил-лингфлит.

— Но каким образом она попала к нему?

— Доктор Стиллингфлит,— сказал Нилл,— высококвалифицированный психиатр.

— Но каким образом она попала в его заведение? Без того, чтобы испросить на то мое согласие? — возмутился мистер Рестарик.

— Спросите «усы»,— усмехнулся Стиллингфлит, кивая в сторону Пуаро.

— Вы? Вы?..

Рестарик так обозлился, что едва мог говорить.

Пуаро оставался невозмутимым.

— Я только выполнял ваши инструкции. Вы хотели, чтобы ваша дочь, когда она будет найдена, была окружена заботой и вниманием. Вы требовали, чтобы ей была обеспечена безопасность. Я ее отыскал, сумел заинтересовать в ней доктора Стиллингфлита, смею заверить, мистер Рестарик, что ей действительно грозила опасность. Страшная опасность.

— Вряд ли ей могла угрожать большая опасность, чем сейчас, когда она арестована по обвинению в убийстве!

— Фактически ей еще не предъявлено обвинение,— пробормотал Нилл.

Он продолжал:

— Доктор Стиллингфлит, должен ли я понять, что вы хотите сообщить свое профессиональное мнение относительно психического состояния мисс Рестарик, объяснить причину и значение ее поступков?

— По-видимому, вас сейчас интересует одно: девушка нормальная или ненормальная? Олл райт, я вам отвечу. Эта девушка абсолютно нормальная, ничуть не меньше, чем все, собравшиеся в этой комнате.

 Глава 24

Они все уставились на него.

— Вы этого не ожидали, верно?

Рестарик сердито сказал:

— Вы ошибаетесь. Эта девушка даже не знает, что она сделала. Она невиновна. Абсолютно невиновна. Ее нельзя привлекать к ответственности за то, что она натворила, не подозревая того.

— Дайте мне слово. Не сомневайтесь, я знаю, о чем говорю. Вы — нет. Эта девушка вполне в своем уме и отвечает за свои поступки. Через пару минут она придет сюда и сама будет говорить за себя. У нее до сих пор* не было возможности объясниться. Ну да, ее заперли в спальне, приставив к ней полицейскую матрону. Но до того, как задать ей несколько вопросов, я хочу сначала кое-что доложить, чтобы вы не блуждали в потемках. Когда эта девушка пришла ко мне, она принимала наркотики.

— И он их ей давал! — заорал Рестарик.— Этот дегенерат! Мерзавец!

— Несомненно, он пытался ее к этому приучить.

— Благодарение Господу! — неожиданно воскликнул Рестарик..

— За что вы благодарите Господа?

— Я вас неправильно понял. Я-то подумал, что вы намереваетесь бросить ее на растерзание львам, когда начали настаивать на том, что она совершенно нормальна. Да, да, я в вас ошибался. Во всем виноваты наркотики. Наркотики заставили ее совершать вещи, которые она по доброй воле никогда бы не сделала. Больше того, она даже не знает, что натворила.

Стиллингфлит подал голос:

— Разрешите говорить мне, вместо того чтобы самому столько рассуждать в полной уверенности, что вам все решительно известно. Прежде всего, она не наркоманка. Следов инъекций не видно. Она не нюхает «снег». Кто-то, возможно, тот молодой человек, а может быть, кто-то другой, подсыпал ей наркотики так, что она об этом не знала. Причем не просто «Пурпурное сердце» или два каких-то снадобья, как теперь стало модно. Довольно оригинальная смесь наркотиков. ЛСД, который вызывает смену ярких сновидений, кошмары сменяются мечтами. «ХСМО», разрушает фактор времени, так что она могла воображать, что событие длилось час, а не несколько минут. Или наоборот, так... И множество других любопытных веществ, так что, если их все обрисовать, уйдет много времени. Человек, хорошо разбирающийся в наркотиках, сотворил черт знает что для этой несчастной девушки. В итоге она превратилась из разумного существа в полуавтомат. Стимулянты, снотворное, возбуждающее, успокоительное, все они сыграли свою роль в ее формировании. В итоге она сама видела в себе другого человека.

Рестарик прервал его:

— Именно это я и говорю. Норма не может отвечать за свои поступки. Кто-то под гипнозом, если можно так сказать, принуждал ее делать эти вещи!

— Я вижу, вы все еще ничего не поняли! Никто не в состоянии заставить девушку сделать то, что она не желает делать! Но в их возможности было заставить ее воображать, что она это сделала. А сейчас мы ее пригласим сюда и посмотрим, что с ней произошло.

Он вопросительно взглянул на старшего инспектора.

Тот кивнул головой.

Повернувшись, доктор Стиллингфлит спросил у Клавдии:

— Куда вы дели ту, вторую девушку, которой вы дали снотворное? Насколько я понял, вы ее увели от миссис Джекобе? Ах, в ее комнате? На собственной постели? Знаете, я бы посоветовал ее немножно порастрясти и привести сюда. Нам необходимы показания всех людей, которые имели хоть какое-то отношение к данной истории.

Они оба вышли из комнаты.

Стиллингфлит вскоре вернулся, поддерживая легонько за плечи Норму и грубовато подбадривая ее:

— Вот так, умница... Никто не собирается вас съесть. Садитесь-ка сюда.

Она послушно села. Вид у нее был перепуганный.

Полицейская матрона, оставшаяся на пороге, была явно недовольна.

— Единственное, чего я у вас прошу, это говорить правду. Это совсем не так трудно, как вы думаете.

Пришла и Клавдия с Фрэнсис Кери. Последняя зевала во весь рот. Ее растрепанные черные волосы свисали на лицо, наполовину закрывая его. Видимо, она еще не окончательно проснулась, во всяком случае вид у нее был ошарашенный.

— Вам надо дать горячего чая,— сказал Стиллингфлит.

— Лучше бы вы разрешили мне пойти и заснуть,— пробормотала Фрэнсис.

— До тех пор, пока все не будет выяснено, никто пусть и не помышляет о сне... Ну, Норма, теперь отвечайте на мои вопросы... Та женщина, соседка по коридору, уверяет, что вы признались ей, будто убили Дэвида Бейкера. Это верно?

Она ответила дрожащим голосом:

— Да. Я убила Дэвида.

— Закололи?

— Да.

— Откуда вы знаете, что вы это сделали?

Она немного удивилась.

— Я не знаю, что вы имеете в виду. Он же лежал вон там мертвый.

— Где был нож?

— Я его подняла.

— Он был в крови?

— Да. И рубашка тоже.

— Какова она была на ощупь, эта кровь на ноже? В которой вы перепачкали себе руку так, что вам пришлось ее смывать?

— Она походила на джем из черной смородины, клейкая...

Она вздрогнула.

— Так противно. И я не могла отмыть руки...

— Совершенно верно. Ну, что же, теперь все увязалось воедино. Жертва, убийца, вы, оружие... Вы не помните, как вы это сделали? Ну, сам акт?

— Нет, этого я не помню./. Но ведь я должна была это сделать, верно?

— Не спрашивайте меня! Меня там не было, вам говорить, а не мне... Ведь до этого имело место другое убийство, не так ли? Оно произошло раньше?

— Вы имеете в виду Луизу?..

— Да, Луизу... Когда вам впервые пришла мысль убить ее?

— Много лет назад. Очень много лет назад.

— Когда вы были ребенком?

— Да.

— Вам пришлось долго ждать, верно?

— Я совершенно позабыла про это.

— Пока снова не увидели ее и не узнали?

— Да.

— Когда вы были девочкой, вы ее ненавидели? Почему?

— Потому, что она забрала у меня моего папу!

— И сделала несчастной вас и вашу маму?

— Мама ненавидела Луизу. Она все время повторяла, что Луиза была злой женщиной.

— Она с вами, наверное, много о ней говорила?

— Да. Как бы я хотела, чтобы она этого не делала... Мне было так тяжело это слушать.

— Я понимаю. Ненависть, она не обладает творческим полетом. Скажите, когда вы ее снова увидели, вы действительно хотели ее убить.

Норма задумалась, на лице у нее появилась заинтересованность.

— Знаете, вроде бы нет... Все это было так давно. Я просто не могла поверить, что я...

— Вы не были уверены, что вы ее убили?

— Да. У меня было ощущение, что я тут ни при чем. Что мне все это приснилось. А она и на самом деле сама выбросилась из окна.

— Ну, а почему же?..

— Теперь я знаю, что это сделала я. Я же, помните, рассказывала об этом.

— Рассказывали, что убили ее? Кому?

Норма покачала головой.

— Я не должна... Этот человек всегда ко мне был так добр, так старался мне помочь! Она притворялась, будто ничего не знает...

Теперь Норма говорила быстро, захлебываясь словами:

— Я стояла возле двери комнаты Луизы, а жила она в номере 76. Я выходила из нее. И мне показалось, что я разгуливаю во сне... Они... она сказала мне, что произошел несчастный случай. Внизу во дворе. Она упорно повторяла, что я не имею к этой истории никакого отношения. Никто никогда не узнает... А я не могла припомнить, что же я сделала, но у меня в руках был материал...

— Материал? Какой материал? Кровь?

— Нет, не кровь. Оторванный кусочек от шторы. Когда я выталкивала ее наружу.

— Так вы помните, как вы ее выталкивали?

— Да нет же. Это и есть самое странное. Я ничего не помню. И это вселило в меня надежду. Поэтому я и отправилась...

Она посмотрела на Пуаро.

— К нему...

— Я никогда не могла вспомнить то, что я делала. Я все больше и больше пугалась. Постепенно таких провалов в памяти становилось все больше и больше. Я не могла сказать, где я была или чем занималась на протяжении нескольких часов. А позднее я находила разные вещи, которые, наверное, я сама в те периоды прятала. Выходило, что я подсыпала яд Мэри. В больнице установили, что это было так. А у себя в ящике я нашла ядохимикат, так называемый «Истребитель сорняков», который был запихнут в самый уголок. Потом я нашла у себя в комоде финский нож и револьвер, про который я ровным счетом ничего не знала. Где я его взяла? Когда купила? Получается, что я убивала людей, а вот как это я делала — я не помню. Теперь вы видите, что я настоящая убийца, я просто сумасшедшая. Наконец, и я это определила. Я безумная, и я ничего не могу с собой поделать. Нельзя судить за то, что ты делаешь в припадке безумия. Если я ухитрилась приехать сюда и убить Дэвида, то теперь уже все сомнения отпали.

— И вам нравится быть безумной?

— Да... нет... не знаю.

— Если да, то почему вы признались кому-то, что это вы выбросили или вытолкнули женщину из окна? Кому вы это говорили?

Норма нерешительно повернула голову, но потом ткнула пальцем в мисс Рис-Холланд.

— Говорила Клавдии.

Клавдия была возмущена.

— Ты мне ничего подобного не говорила.

— Говорила, говорила!

— Когда, где?

— Не знаю.

— Она мне рассказывала, что во всем виновата, что призналась тебе,— невнятно заговорила Фрэнсис.— Я-то тогда подумала, что у нее истерика и она все это придумала.

Стиллингфлит посмотрел на Пуаро.

— Она могла бы все это и придумать,— заговорил тот рассудительно,— но если это так, то у нее должен был иметься важный мотив желать смерти этим двум людям: Луизе Чарпантьер и Дэвиду Бейкеру. Детская ненависть? С которой все было покончено много лет назад? Она сама говорила, что совершенно позабыла про эту женщину. Это глупости, конечно. Дэвид? Решиться на убийство только ради того, чтобы избавиться от него? За такие вещи не убивают! Нам надо найти куда более сильный мотив. Всепоглощающая жажда денег, жадность — это может толкнуть человека на самые страшные преступления!

Он оглянулся и заговорил совсем другим тоном:

— Нам нужна дополнительная помощь. До сих пор отсутствует один человек. Почему, месье Рестарик, все еще не появилась ваша супруга? Где она пропадает?

— Ума не приложу, куда запропастилась Мэри. Я звонил, Клавдия звонила, предупреждала всех во всех местах, где она бывает. Казалось, ей пора уже давно позвонить откуда-нибудь.

— Возможно, у нас неверное представление,— сказал Пуаро,— кто знает, не присутствует ли мадам хотя бы частично в нашем кругу, если можно так выразиться.

— Черт побери, что вы имеете в виду? — сердито выкрикнул Рестарик.

— Могу ли я вас побеспокоить, шер мадам?

Пуаро наклонился к миссис Оливер.

Та удивленно посмотрела на него.

— Пакет, который я вам доверил...

— А!

Миссис Оливер нырнула в свою объемистую сумку с устрашающими ланями и достала черный портфельчик.

Пуаро услыхал за своей спиной чье-то учащенное дыхание, но не повернул головы.

В портфеле оказался пакет, завернутый в папиросную бумагу. Не выказывая торопливости, Пуаро начал снимать один слой за другим.

Из бумаги показался пышный золотой парик.

Пуаро приподнял его на руке.

— Миссис Рестарик здесь нет,— сказал он,— а ее парик здесь.

— Господин Пуаро, где вы его раздобыли? — спросил изумленный Нилл.

— В дорожном саквояже мисс Фрэнсис Кери, из которого она не имела возможности его убрать, поскольку в квартире много народу. Не посмотреть ли нам, как он к ней подойдет?

Ловким движением Пуаро надел парик на голову Фрэнсис, не забыв предварительно откинуть в сторону ее черные патлы, которые почти полностью закрывали лицо девушки. Не ожидая ничего подобного, Фрэнсис даже не попыталась отскочить в сторону или как-то отклониться.

Первой опомнилась миссис Оливер.

— Великий боже, да это же миссис Рестарик собственной персоной!

Фрэнсис метнулась к двери, но там возвышалась, напоминая непреклонного стража, дородная матрона.

Рестарик вскочил с места, чтобы прийти ей на помощь, но огромная ручища старшего инспектора Нилла, привыкшего обращаться с самыми разными типами, пригвоздила его к стулу.

— Спокойнее, уважаемый! Мы не допустим каких-либо эксцессов. Ваша игра проиграна, мистер Рестарик, или вас лучше называть Робертом Орвеллом?

Поток самой отборной ругани полился из глотки Рестарика.

Фрэнсис громко закричала, в голосе ее слышались ярость и презрение:

— Заткнись, проклятый болван!

Пуаро осторожно опустил свой трофей, золотистый парик, на стол, он привык уважительно относиться к любым предметам женского туалета, а затем подошел к Норме.

В голосе его звучала несвойственная ему нежность:

— Ваши мученья закончились, мое дитя.. Намеченный для заклания агнец так и не будет принесен в жертву. Вы не сумасшедшая и никого не убивали. Эти два бессердечных и весьма изобретательных человека составили против вас настоящий заговор. Вам ловко подсыпали и подмешивали разнообразные наркотики, вас опутывали ложью, стараясь изо всех сил либо довести вас до самоубийства, либо вселить в вас уверенность в собственном безумии и виновности.

Норма в ужасе смотрела на Рестарика и Фрэнсис.

— Мой родной отец?.. Мой отец?.. И он мог решиться так поступить со мной? Мой папа, который так меня любил?

— Он вовсе не ваш отец, мое дитя, а всего лишь человек, явившийся сюда после его смерти, чтобы под его именем наложить лапу на его колоссальное богатство. Лишь одно лицо могло бы узнать, что это самозванец, и открыто заявить, что этот человек не имеет ничего общего с настоящим Эндрю Рестариком,— это Луиза Чарпантьер, которая пятнадцать лет назад была его любовницей!

 Глава 25

В комнате Пуаро собрались четыре человека.

Пуаро в своем геометрически правильном кресле с видимым наслаждением отпивал небольшими глоточками вишневый сироп, настолько густой, что он задерживался на стенках хрустального бокала.

Норма и миссис Оливер устроились на диване. У миссис Оливер был необыкновенно парадный вид в костюме из зеленовато-желтой парчи, который ей очень не шел.

Сооруженная на голове прическа по праву могла быть названа «чудом парикмахерского искусства», однако не прибавляла обаяния знаменитой писательнице.

Доктор Стиллингфлит избрал себе кресло напротив, его длинные ноги были вытянуты до половины комнаты, на лице было глуповато-счастливое выражение.

Миссис Оливер кипятилась:

— Заранее заявляю вам, месье Пуаро, что у меня масса вопросов, на которые вы обязаны дать самые подробные ответы.

По тону ее голоса можно было предположить, что бельгиец совершил самые гнусные злодеяния и она теперь собирается вывести его на чистую воду.

Пуаро поспешил пролить бальзам на кровоточащие раны.

— Мадам, подумайте сами. На этот раз своими успехами я обязан исключительно вам одной. Все, решительно все мои толковые мысли были подсказаны вами.

Миссис Оливер была стреляным воробьем, ее не гак-то легко было умилостивить.

Он продолжал с еще большим жаром:

— Разве вы не обратили внимания на фразу «третья девушка»? Отсюда я начал и на этом же закончил: на третьей девушке из трех, живших в одной квартире. Норма всегда была, фигурально выражаясь, третья девушка. Пожалуй, даже официально. Но вот, когда я взглянул на вещи с более правильной стороны, все встало на свои места. Поэтому-то искомый ответ, недостающее звено в загадке всегда было одним и тем же — третьей девушкой. Я хочу сказать, это всегда было то лицо, которого в тот момент не хватало на месте. Она явилась для меня всего лишь именем, не более.

— Как ни странно,— затараторила миссис Оливер, я никогда ее не соединяла с Мэри Рестарик... А ведь я встречалась с Мэри в Кроссходжесе, беседовала с ней. Конечно, когда я впервые встретилась с Фрэнсис, все ее лицо было закрыто черными прямыми волосами, свешивающимися в виде дождя. Это кого угодно сбило бы с толку.

— И опять-таки, мадам, вы обратили мое внимание на то, как резко изменяется наружность женщины в зависимости от того, как причесаны ее волосы. Не забывайте, что у Фрэнсис Кери было хотя и небольшое, но все же драматическое образование. Конечно, она великолепнобыла знакома с искусством быстрого перевоплощения и требующегося для этого грима. В случае необходимости она умела менять свой голос. В образе Фрэнсис у нее были длинные черные волосы, наполовину закрывающие лицо, огромное количество пудры, крема, туши, румян и так далее. То есть настоящая маска, подчеркнутая соответствующей одеждой и тягучим хриплым голосом. А у Мэри Рестарик золотистые волосы всегда тщательно завиты и уложены ровными волнами. К тому же сугубо респектабельное представление о дорогих туалетах, легкий колониальный акцент, торопливая манера речи. Контраст по всем направлениям. И однако же ты с первого момента, с самого начала чувствовал, что она была какая-то не совсем реальная. Ты не верил тому, что тебе показывали. Что она была за женщина? Лично я не сумел в этом разобраться. Вы понимаете? Я — Эркюль Пуаро — в отношении ее не проявил ни дальнозоркости, ни ума, ни находчивости.

— Господи,— непритворно поразилась миссис Оливер,— что с вами случилось, месье Пуаро? Здоровы ли вы, голубчик? Впервые слышу, чтобы вы себя не одобряли... Нет конца чудесам!

Доктор Стиллингфлит широко улыбнулся, его позабавило это замечание.

Миссис же Оливер продолжала:

— Только зачем ей понадобилось играть сразу эти две роли? По-моему, это без нужды все запутало.

— Ну что вы. Это для нее имело колоссальное значение. Ведь в любую минуту у нее имелось постоянное алиби, подумать только, что все это было у меня перед. глазами, а я, как слепой крот, ничего не замечал! Взять хотя бы парик. Подсознательно он меня страшно беспокоил, но я не отдавал себе отчета в том, что это, чем объясняется такое беспокойство. Ни разу никто не видел двух женщин вместе. Их существование, распорядок их жизни были организованы таким образом, что никто не спрашивал ни ответа, ни отчета. Мэри чуть ли не ежедневно каталась в Лондон то за покупками, то в различные агентства в поисках подходящего дома, то просто побывать в магазинах и «встряхнуться» от скуки деревенского житья-бытья, такое времяпрепровождение всем казалось вполне естественным. Фрэнсис же едет то в Бирмингем, то в Манчестер, даже летит за границу для организации очередной выставки. Она завсегдатай Челси, у нее амплуа эффектной молодой женщины, которую с удовольствием рисуют художники... Эти самые «художники» появляются в разных амплуа, но надо сразу оговориться, закон не одобрял бы род их занятий. Выяснилось, что для Веддернбернской галереи заказывались особые, полые внутри рамы под картины. И вот какое-нибудь новоявленное длинноволосое светило устраивает выставку своих творений в этой самой галерее, которая принимает все необходимые меры для того, чтобы пресса подняла на щит очередного самородка. На рекламу не жалеют средств. Зарубежные дельцы скупают, не вызывая никакого подозрения, модные картины, в которых самым ценным являлись рамы, забитые пакетиками героина. И это далеко не полная деятельность Веддернбернской галереи. Искусная подделка произведений старых мастеров. И душой, и главным исполнителем этого рэкета была «малютка Фрэнсис». Хотя, пожалуй, не столько исполнителем, сколько организатором. Ну, а наш «павлин», Дэвид Бейкер, был одним из работающих на нее художников. Оказывается, он был замечательным копировщиком... или как это называется? Великолепно копировал любого художника.

Норма пробормотала:

— Бедный Дэвид! У него и правда были незаурядные способности. Когда я с ним познакомилась, я считала его гением.

— Тот портрет,— задумчиво продолжал Пуаро,— снова и снова я мысленно возвращаюсь к нему. С какой целью Рестарик перевез его в свой лондонский кабинет? Какое он имел для него особое значение? Господи, сколько мне потребовалось времени, чтобы добраться до истины! Это непростительно с моей стороны.

— Я ничего не понимаю про портрет.

— Это была необычайно умная идея. Портрет играл роль своеобразного удостоверения личности. В свое время известный портретист того времени сделал два «поясных» портрета мистера и миссис Рестарик. Они были сданы куда-то либо на хранение, либо лежали в какой-то кладовой. И вот Дэвид Бейкер получает заказ вместо Рестарика нарисовать Орвелла, но только на двадцать лет моложе. Основное требование сохранить, выдержать стиль художника. Никто и подумать бы не смог, что это подделка, настолько все было выдержано, вплоть до полотна и сорта красок. И Рестарик номер два повесил свой отличнейший портрет над своей головой в кабинете. Если бы и пришел сюда человек, некогда знавший Эндрю Рестарика, он бы непременно сказал: «Как же вы сильно изменились! Я вас с трудом узнал». Но тут же, поглядев на портрет, подумал бы про себя, что в сущности большой перемены нет, просто человек состарился, а вот он сам действительно совершенно позабыл, как когда-то выглядел «старина Рестарик».

— Боже мой, и как этот Рестарик, то есть Орвелл, не побоялся такого огромного риска! — воскликнула миссис Оливер.

— Риск был куда меньше, чем вы считаете, ведь Эндрю Рестарик в молодости не был особо выдающейся фигурой в Сити, а всего лишь одним из участников уважаемой фирмы. И вот он возвращается домой после 15 лет отсутствия, когда скончался его брат, чтобы продолжить семейную традицию. Все достаточно объяснимо и убедительно. Он привозит с собой молоденькую миловидную жену, на которой недавно женился за границей, и поселяется в одном доме со своим полуслепым и придурковатым уважаемым дядюшкой по первому браку, который его никогда как следует не знал и видел подростком считанные разы. Разумеется, сэр Родерик принял его с распростертыми объятиями. У него, я говорю снова о «мистере Рестарике», не было других родственников, кроме дочери Нормы, которая в последний раз видела отца пятилетним ребенком. Когда Эндрю Рестарик уезжал в Африку, в конторе оставались два престарелых клерка, которые за эти 15 лет успели умереть. Ну, а младший персонал нынче вообще ничего и никого не помнит. Семейный поверенный тоже скончался. Конечно, положение вещей было самым тщательным образом подготовлено Фрэнсис после того, как они договорились об этой операции. Вроде бы она познакомилась с ним в Кении два года назад. Как говорится в народной пословице, «рыбак рыбака видит издалека». Они оба мошенники, авантюристы, хотя и с совершенно разными интересами. Он подвизался во всяких других фирмах в качестве геологоразведчика. Судьба свела его с Эндрю Рестариком, который разведал какие-то минеральные залежи в совершенно дикой местности. На этот раз предприятие было самым настоящим. Примерно в то время разнеслись слухи о гибели Рестарика, возможно, вполне обоснованные, но позднее они были опровергнуты.

— На карту, по всей вероятности, были поставлены огромные деньги? — спросил доктор Стиллингфлит.

— Колоссальные. Совершенно верно, грандиозная игра для грандиозного выигрыша. И все сошло самым наилучшим образом. Эндрю Рестарик сам по себе был страшно богатым, к тому же он являлся наследником своего старшего брата Саймона. Никто не усомнился, что это именно он. И вдруг неожиданно случилось нечто непредвиденное. Как гром с ясного неба. Рестарик получает письмо от женщины, которая, если ей только доведется его увидеть, сразу же заявит, что это вовсе не Эндрю Рестарик. Но когда пришла беда, то отворяй ворота... Дэвид Бейкер принялся их шантажировать.

— Этого-то следовало как раз ожидать,— заметил Стиллингфлит.

— И все же они об этом не подумали,— покачал головой Пуаро,— потому что Дэвид никогда раньше ничего подобного себе не разрешал. По-видимому, ему бросилось в голову сказочное богатство Рестарика. Подумав, он решил, что та сумма, которую ему заплатили за подделку портрета, который, по сути дела, являлся чуть ли не паспортом для Орвелла, слишком ничтожна. Ему захотелось большего. И тогда Рестарик выписал ему огромный чек и притворился, что он дал ему его в виде «отступного» от дочери, чтобы расстроить этот нежелательный брак. Хотел ли «павлин» действительно жениться на мисс Норме — сказать не могу, возможно и да. Ведь так или иначе, но она все равно была богатой наследницей. Дело не в этом. Ему следовало бы понимать, что шантажировать таких людей, как Орвелл и Фрэнсис Кери,— безумно опасно.

— Так вы считаете, что эта пара совершенно хладнокровно запланировала убить и Луизу, и Дэвида? спросила миссис Оливер, в забывчивости поднимая руки к своей «пагоде» на голове. '

По-видимому, эта мысль ее ужаснула.

— Они могли бы и вас добавить к своему списку намеченных жертв,— с поклоном ответил Пуаро.

— Меня? Так вы полагаете, что меня ударил по голове один из них?.. Верно, Фрэнсис могла это сделать. Но бедный «павлин»?

— Сомневаюсь, чтобы эго сделал «павлин». Встаньте на минуту на место этой пары. Вы уже побывали в Бородин-Мешнен. Кто знал, не явились ли вы следом за Фрэнсис? Могла же она подумать такое? Вот она и выскользнула следом за вами из дома и постаралась отбить у вас охоту соваться не в свое дело, что же, она думала, что ваше любопытство после этого ослабеет... Вы же не пожелали меня слушать, когда я говорил вам, что чую близкую опасность.

— Знаете, мне до сих пор как-то не верится, что она была способна на такое! Вы бы видели, как она позировала в духе героинь Мэри Джонс в грязной студии на чердаке. Но почему...

Миссис Оливер взглянула на Норму, потом на Пуаро.

— Почему они ее избрали в качестве козла отпущения? Почему они доводили ее до безумия, спаивали всякой дрянью, заставляли уверовать, что она повинна в смерти двух людей?

— Вы сами и ответили на свой вопрос, мадам. Им требовалась жертва...

Он подошел к Норме.

— Мое дитя, вам пришлось пережить ужасные дни. Надеюсь, что ничего подобного с вами больше не повторится. Запомните раз и навсегда, что вам надо быть полностью в себе уверенной. Лично я считаю, что такое личное непосредственное знакомство со злом вооружает человека против всех неожиданных сюрпризов, которые ему может уготовить жизнь.

— Наверное, вы правы, месье Пуаро,— заговорила Норма.— Поверить тому, что ты ненормальная, поверить окончательно и безоговорочно, это ужасно...

Она вздрогнула.

— Даже сейчас я не понимаю, почему я все же могла спастись, почему нашелся один человек, который не поверил тому, что это я убила Дэвида... Ведь даже я в этом ни капельки не сомневалась!

— Кровь была не та,— деловито заметил доктор Стиллингфлит,— она начала коагулировать. От нее рубашка «стояла колом», как выразилась миссис Джекобс, а не была влажной. А ведь, по «сценарию», вы убили Дэвида всего за пять минут до того, как Фрэнсис подняла вопль.

— Но как же ей удалось... она же была в Манчестере? — заволновалась миссис Оливер.

— Она вернулась домой на раннем поезде, переоделась, как Мэри Рестарик, еще в поезде. В этом обличье она явилась в Бородин-Меншен и поднялась на лифте. Незнакомая блондинка, только и всего. Вошла в квартиру, где ее дожидался Дэвид согласно их договоренности. Он не ожидал ничего плохого, и она его заколола. После этого быстро выскочила из дома и стала дожидаться, пока появится Норма. В общественной уборной она преобразилась во Фрэнсис и вместе с какой-то знакомой официально возвратилась домой из Манчестера. Не сомневаюсь, что она разыграла свою роль не только превосходно, но и получила от этого огромное удовольствие. К этому времени вызвали полицию. Они не подумали, что кто-то заметит неувязки во времени. Знаете, Норма, вы даже не представляете, в какое вы нас всех поставили ужасное положение. Вы так упорно настаивали на том, что убили этого Дэвида...

— Я только мечтала об одном: поскорее бы все это кончилось... Скажите, а вы думали, что я действительно могла его убить?

— Я? Интересно, за кого вы меня принимаете? Я великолепно знаю, что могут сделать мои пациенты и чего они не могут. Я ничего не стоил бы как специалист, если бы не разбирался в таких элементарных вопросах. Но я понимал также и то, что вы можете усложнить все дело. Я сомневался, насколько далеко пожелает зайти старший инспектор Нилл. Ибо данное дело, с точки зрения полиции, было не совсем ортодоксальным. Но старший инспектор назначил месье Пуаро своим наместником — и все пошло как по маслу.

Пуаро улыбнулся.

— Мы со старшим инспектором Ниллом знаем друг друга много лет. Ну, а потом, полиция уже успела кое-что расследовать. Выяснилось, мадемуазель, что вы даже Не приближались к квартире Луизы. Фрэнсис просто перевесила номерки на вашей двери. Как вы знаете, номера держатся просто на острие, их можно снять в любую минуту. В тот день Клавдия была в отъезде, она не ночевала дома. Фрэнсис опоила вас наркотиками, так что вы находились в невменяемом состоянии. Истина прояснилась для меня как-то неожиданно. Я понял, что единственным другим человеком, имеющим возможность убить Луизу, была настоящая «третья девушка», то есть Фрэнсис Кери.

— Знаете,— сказал Стиллингфлит,— ведь вы, Норма, чуть было не узнали ее. Помните, как вы мне описывали, как у вас однажды одно лицо превратилось совсем в другое?

Норма задумчиво посмотрела на него.

— Вы были грубы с людьми,— неожиданно заявила она.

Он поразился:

— Груб?

— Послушайте, какие вещи вы говорите людям. Как вы орете на них.

— Ну, может быть, так и бывало... У меня случаются такие казусы. Иной раз люди бывают раздражающе глупы...

Доктор неожиданно подмигнул Пуаро:

— Она еще совсем ребенок, верно?

Миссис Оливер со вздохом поднялась с кресла.

— Сами вы два больших младенца... мне уже пора отправляться домой, но сначала я хочу знать, что вы намерены сделать в отношении ее?

Они оба сделали большие глаза.

— В данный момент она живет у меня, это ясно и понятно,— продолжала миссис Оливер,— и говорит, что вполне счастлива. Но ведь это временная мера. Но я имею в виду основную проблему. У Нормы масса денег, которые ей оставил отец. Настоящий отец, разумеется. Ну, а это влечет за собой массу осложнений, всякие весьма сомнительные поклонники, письма от просителей, вымогательство и все такое. Она могла бы вернуться к сэру Родерику и подселиться опять в его доме, но это не слишком-то весело для молодой девушки. Он уже совершенно оглох и окончательно выжил из ума... Кстати, что выяснилось в отношении исчезнувших бумаг? И какую роль сыграла в этой истории девушка, любившая романтические прогулки в Нью-Гарден?

— Они нашлись в том месте, где, как и полагал сэр Родерик, он уже их искал,— ответила Норма.— Дядя Родерик и Соня должны пожениться на следующей неделе...

— Нет дурнее дурня, чем старый дурень! — проворчал Стиллингфлит.

--- Ага! - сказал Пуаро.--- Так что молодая леди предпочла жизнь в Англии сомнительному удовольствию быть высланной из страны за политику. Ну, что ж, малышка совсем не дура!

— Можете не сомневаться! — отрезала миссис Оливер.— Однако меня больше волнует судьба Нормы. И тут нужна не теория, а нечто конкретное, практическое. Девушка не может же сама понять, что делать, что она хочет делать. Она дожидается чьего-то совета.

Она сурово посмотрела на обоих мужчин.

Пуаро предпочел просто улыбнуться.

— Совета! — живо откликнулся Стиллингфлит.— Ну, что же, Норма. Я могу вам предложить нечто совершенно реальное и конкретное. Через неделю во вторник я уезжаю в Австралию. Сначала мне надо там осмотреться, проверить, все ли соответствует тому, что мне было обещано. Ну а потом, я пришлю вам телеграмму, и вы сможете присоединиться ко мне. Мы обвенчаемся. Можете мне поверить, что меня в вас интересуют вовсе не ваши деньги. Я вовсе не из тех ненормальных врачей, которые мечтают создать огромный исследовательский центр и прославить свое имя в науке. Нет, меня интересует просто человек. Ну и потом, я считаю, что вы со мной будете обращаться должным образом. Ведь я-то никогда не замечал, чтобы я был груб с людьми... Конечно, немного странно думать, что после всех тех переживаний, которые выпали на вашу долю, не я буду шефствовать над вами, а вы надо мной... Но такова диалектика жизни!

Норма стояла неподвижно и внимательно, почти в упор смотрела на Джона Стиллингфлита, как будто она впервые увидела человека в ином свете.

Потом она улыбнулась, очень мило и доверчиво.

— Олл райт, я согласна.

И вдруг рыжеволосый суровый доктор просиял, как самый обыкновенный влюбленный юнец.

Норма же подошла к Пуаро.

— Я тоже была грубиянкой,— сказала она,— в тот день, когда я пришла к вам сюда во время завтрака. Я тогда сказала, что вы слишком стары, чтобы мне помочь. Конечно, это было неделикатно и неверно...

Она положила обе руки ему на плечи и нежно поцеловала его в обе щеки, как это делают маленькие дети.

Потом она повернулась к Стиллингфлиту.

— Вызвали бы вы такой.

Доктор кивнул головой и послушно вышел из комнаты.

Миссис Оливер занялась сборами. Вынула из сумочки перчатки, накинула на плечи меховое пальто.

Норма тоже оделась и направилась к двери.

— Мадам, одну минуточку...

Миссис Оливер обернулась. Пуаро поднял с дивана хорошенький локончик серовато-дымчатого цвета.

Миссис Оливер всплеснула руками:

— Вечная история! Что бы я ни приобрела, все это никуда не годится! Совершенно разучились делать хорошие вещи. Эти локоны не держатся на голове, не успеешь и глазом моргнуть, как они уже на полу.

Она вышла из комнаты, недовольно хмуря брови.

Не прошло и минуты, как дверь снова приоткрылась и высунулась голова миссис Оливер, которая на этот раз была украшена малюсенькой шапочкой, непонятно почему державшейся на вершине замысловатой прически.

— Не беспокойтесь, все в порядке, я отправила ее вниз... А теперь скажите мне, вы специально направили ее к этому доктору?

— Конечно, он большой авторитет в...

— Бог с ним, с его авторитетом! Вы великолепно понимаете, что я имею в виду! Он и она...

— Уж если вы так интересуетесь, то да, предвидел.

— Поразительно, как это вы всегда обо всем подумаете и все примете в расчет, месье Пуаро!

Эрл Стэнли Гарднер Очаровательная попрошайка  

 Глава 1

 Делла Стрит обратилась с просьбой к Перри Мейсону:

— Пожалуйста, примите ее, шеф.

Мейсон нахмурился.

— У меня на 10.30 назначена встреча, Делла, а сейчас я занялся бы... Ладно, не хочу портить тебе с утра настроение. В чем там дело?

— Она только что приехала в Лос-Анджелес с Востока, по-моему, из Гонолулу. С письмом от ее дядюшки, в котором тот велел ей связаться с вами сразу же, как только она вернется из путешествия.

— Она не посылала телеграммы с просьбой о свидании? — спросил Мейсон.

— Нет. Этой наивной, застенчивой девушке года 22. Она неразговорчива и очень взволнованна.

— Так ей было приказано повидаться со мной сразу по прибытии?

— Да. Ее дядя, Горас Шелби, написал ей письмо и...

— Что сказано в письме?

— Не знаю. Она сказала, что дядя не разрешил ей показывать письмо никому, кроме Перри Мейсона.

Мейсон вздохнул.

— Ладно, тащи ее сюда. Я постараюсь немедленно попасть в точку, отделаюсь от нее и...

Не дослушав до конца фразу, Делла выскочила в соседнюю комнату.

Мейсон усмехнулся. А затем поднялся, встречая прелестную молодую особу, которую привела Делла.

— Это Дафния Шелби,— сказала она, потом повернулась к девушке: — А это мистер Мейсон.

Дафния задумчиво пробормотала приветствие, открыла сумочку, вынула из нее конверт и сказала:

— Большое вам спасибо, мистер Мейсон, что вы согласились меня принять. Полагаю, мне следовало послать телеграмму, но я так расстроилась, что просто об этом не подумала... Простите меня, я постараюсь не отнимать у вас лишнего времени и объясню все как можно короче.

Делла протянула письмо вместе с конвертом адвокату.

Мейсон взял его, внимательно приглядываясь к Дафнии.

— Не присядете ли вы? — сказал он.

Она робко опустилась на стул, стоящий наискосок от письменного стола адвоката, а не на удобное кожаное кресло, предназначенное для посетителей.

Мейсон продолжал изучающе разглядывать ее.

— Сколько вам лет? — спросил он.

— Двадцать два года.

— Вы хотели меня срочно видеть по поводу вашего дядюшки?

— Да, Гораса Шелби.

— А ему сколько лет?

— Семьдесят пять.

— Он ваш родной дядя?

— Да,— ответила Дафния,— я дочка Роберта Шелби, который был на 15 лет моложе брата.

— Ваш отец жив?

— Папа и мама у меня погибли в автомобильной катастрофе, когда мне был один год. Меня забрал к себе дядя Горас, и я выросла в его доме.

 Он женат?

— Нет, он вдовец, но у него была замечательная экономка, которая вела все хозяйство. Мне она заменяла мать.

— Она все еще работает у него?

— Нет, она умерла два года назад... Пожалуйста, мистер Мейсон, прочтите это письмо, и тогда вы поймете, что данное дело не терпит отлагательств.

Письмо было написано чернилами. Почерк, размашистый и неровный, свидетельствовал о том, что рефлексы писавшего изменились с годами.

«Моя дорогая Дафния!

Не показывайся дома, пока не исполнишь того, что я прошу. Никому не говори, что ты получила от меня письмо. Я не смогу приехать встречать пароход. Сразу же бери такси и поезжай в контору Перри Мейсона, адвоката. Уговори его поехать с тобой в банк, реализуй вложенный в письмо чек и передай деньги Перри Мейсону. Пусть он ими распоряжается в твоих интересах, но так, чтобы никто ничего не узнал;

После этого возвращайся домой, но держи себя в руках. Заранее подготовься к неприятной неожиданности.

Попроси Перри Мейсона подготовить завещание, по которому все мое состояние переходит к тебе. Завещание должно быть ясным, коротким и готово как можно скорее. Когда мистер Мейсон все сделает, пусть он придет ко мне домой для подписи. Попроси его захватить с собой необходимых свидетелей. При первой же возможности пускай он мне передаст это завещание. Никто, кроме мистера Мейсона и свидетелей, не должен знать, что он явился с заранее подготовленным завещанием, которое останется только подписать. В данном деле необходимо соблюдение абсолютнейшей тайны.

И помни, Дафния, что бы ни случилось, я тебя очень люблю.

Твой дядя Горас».

Мейсон, читая письмо, все сильнее и сильнее хмурился.

— Действительно, похоже на то, что дело срочное. Вы не имеете представления, что это может быть?

— Письмо это было прислано мне в Гонолулу. Я путешествовала три месяца. Решили, что мне надо отдохнуть.

— Кто решил?

— Дядя Борден и его приятель.

— Борден Шелби?

— Нет, его фамилия Финчли. Он его сводный брат. Они с женой приехали навестить дядю Гораса. Он привез с собой своего приятеля Ральфа Экзеттера, и поскольку тетя Элина была там...

— Тетя Элина? — спросил Мейсон.

— Это жена Бордена. Она обещала заняться хозяйством. Они же старались убедить меня, что я переутомлена и что мне необходимо хорошенько отдохнуть. Ну и я отправилась в морское путешествие, дабы «позабыть обо всем, кроме самой себя».

— Вы долго отсутствовали?

— Почти три месяца.

Мейсон протянул руку.

— В письме находится чек, не так ли?

Она отдала ему бумажный пакетик.

— Вот он.

Мейсон взглянул на чек и неожиданно выпрямился на стуле, брови его вытянулись в одну линию. Снова посмотрев, он сказал:

— Это чек на 125 тысяч долларов?

— Видела...

— Ну и что вы думаете?

— Я ничего не понимаю.

— Совершенно очевидно, что вашего дядюшку что-то тревожит...— сказал Мейсон, взглянув на часы.

— Олл райт, пойдемте в банк и реализуем чек. Вас там знают?

— Да. Я всегда занималась дядиными банковскими делами.

— Достаточно ли у него денег на счету, чтобы мы могли предъявить такой чек?

— Когда я уезжала, там было около 145 тысяч. Я вела все его книги учета, платила по счетам... ну и все прочее.

— Но счета он подписывал сам?

— Ну а как же?

Мейсон обеспокоенно посмотрел на Деллу.

— У меня деловое свидание в 10.30,— сказал он,— пожалуйста, извинись, что мне пришлось неожиданно отлучиться и я немного задержусь...

— Что вы хотите сделать с этими деньгами? — обратился он к Дафнии.— Нельзя же бегать по городу с такой огромной суммой в кармане.

— Нет, нет. Дядя же пишет в письме, что деньгами должны заняться вы, а я могу ими пользоваться, но так, чтобы никто не знал об этом.

Мейсон нахмурился.

— Что-то мне не хочется браться за такое дело, но, конечно, я смогу найти место для хранения ваших денег, пока мы с ними... одним словом, пока все прояснится.

— У вас есть сколько-то в наличии? — спросил он, когда они двинулись к двери.

— По правде сказать, нет. Дядя Горас снабдил меня путевыми аккредитивами, когда я отправилась путешествовать. Но все оказалось гораздо дороже, чем я предполагала. Последний аккредитив я потратила в Гонолулу, оставалось лишь немного денег, которые я заплатила за такси сюда. Так что мне придется платить за такси, которое довезет меня до дома, уже из тех денег, что вы получите по чеку. Понимаете,— добавила она извиняющимся тоном,— я же не ожидала ничего подобного. Была уверена, что дядя приедет к пристани на машине... Так что я нищенка.

— Все ясно,— рассмеялся Перри Мейсон.

Когда они ожидали кабину лифта, он спросил девушку:

— Так ваш дядя Горас человек состоятельный?

— Очень. Я так считаю. У него имеется кое-какая недвижимая собственность, акции и другие ценные бумаги, не говоря уже о наличных.

— Понятно... я так и подумал.

— Да, он любит иметь свободные деньги, которые может пустить в оборот, не затрагивая ни счета, ни акции.

Они спустились на лифте вниз, прошли два квартала до банка, и Мейсон спросил у Дафнии:

— Вы знаете одного из этих джентльменов у окошечка кассира?

— Да, я знаю нескольких. Вон тот мистер Джонс, к нему небольшая очередь.

Она заняла место. Мейсон стоял с ней.

Вскоре наступила ее очередь, Дафния подписала чек и протянула его через раздвижное окошко.

— Это вы, Дафния? — сказал кассир, узнав девушку.— Вклад?

— Нет, я хочу получить по чеку.

Кассир выдвинул ящик.

— Хорошо, какими купюрами вы хотите получить? Вы...

Тут он взглянул на чек, его поднятая рука замерла в воздухе, он торопливо пробормотал:

— Извините меня, пожалуйста, я отлучусь на минуточку...

Он исчез за перегородкой, а через пару минут вернулся со старшим кассиром.

Тот посмотрел сначала на Дафнию, потом на Перри Мейсона.

— Как поживаете, мистер Мейсон? — сказал он.

Мейсон поклонился в свою очередь.

— Он с вами? — спросил кассир у Дафнии.

Она кивнула.

— Я очень сожалею, Дафния,— сказал он,— но на счету нет таких денег.

— Нет денег? — удивилась девушка.— Но послушайте, это невозможно... Когда я уезжала, у дяди было...

— Счет был закрыт по решению суда,— пояснил кассир,— деньги переведены опекуну. Я думаю, что вам лучше повидаться с вашим дядюшкой. Мистер Мейсон может объяснить, что случилось.

— Боюсь, что нет,— показал головой адвокат.— Каков точный статус счета?

— Судебное решение с назначением опекуна. Опекун, Борден Финчли, запросил количество денег по счету и выписал чек на всю сумму, переведя ее на свой счет.

— Когда это случилось? — поинтересовался Мейсон.

— Позавчера.

Кассир сочувственно посмотрел на Дафнию, возвращая ей чек.

— Мне очень жаль... Но, вообще говоря, чек необычный.

— Да, вы правы. Но таково было желание дяди Гораса.

— Я советую с ним переговорить. Да и с Борденом Финчли тоже. Вы его знаете?

— Да, он тоже мой дядя, сводный брат дяди Гораса. Он приехал в гости к нему.

Кассир бросил взгляд на Перри Мейсона, затем снова обратился к Дафнии:

— Вы уезжали?

— Да, почти на три месяца.

— Очевидно, хорошие дела произошли в ваше отсутствие! — воскликнул кассир и потом, заметив длинную очередь, выстроившуюся у его окна, заторопился.

— Ну, я не сомневаюсь, что Мейсон не даст вас в обиду.

Он подбодрил ее улыбкой и отошел на свое рабочее место.

Мейсон придержал Дафнию за локоть.

— Отдайте-ка мне этот чек, Дафния, да и письмо пусть хранится у меня. Сейчас у меня деловое свидание, которое я просто не могу отменить. Этот человек уже ожидает у меня в конторе. Вам же я советую: садитесь на такси, поезжайте домой и, если удастся, побеседуйте со своим дядей. В любом случае позвоните мне и...

— Но почему вы сомневаетесь в том, что я смогу поговорить с дядей Горасом?

— Не знаю... С ним мог случиться удар или еще что-то тяжелое. Вы же понимаете, что в таком возрасте с человеком происходят всякие неприятности. Возможно, за ваше отсутствие события приняли драматический характер... Если по какой-то причине вам не удастся повидаться с дядюшкой, сразу же возвращайтесь ко мне в контору. Можете предварительно предупредить по телефону мисс Стрит о своем приезде.

Ее лицо выражало тревогу.

— Так вы считаете, что мой дядя...

— Не знаю. Во всяком случае, в тот момент, когда ваш дядя Горас писал это письмо, он был в полном порядке. Однако, вне всякого сомнения, что-то стряслось... Возможно, что он не поладил со своим сводным братом.

— Очень может быть. Он ведь очень не хотел, чтобы они приезжали.

— Хорошо, вот вам двадцать долларов на такси и прочие непредвиденные расходы. Не теряйте времени даром, ищите машину. А я возвращаюсь в контору. Вы обязательно позвоните мисс Стрит, потому что меня крайне интересует ситуация с вашим дядюшкой.

Адвокат ободряюще похлопал ее по плечу, поднял руку, чтобы остановить проезжающее мимо такси, посадил в него Дафнию, сам же, решив, что не стоит дожидаться автобуса, пошел назад пешком.

 Глава 2

Когда Мейсон собрался пойти поесть, Делла Стрит сообщила:

— Она вернулась, шеф.

— Кто?

— Дафния Шелби.

— Я хочу ее видеть, Делла.

Секретарша пошла приглашать посетительницу’.

— Ну, что случилось, Дафния? Дурные новости? сразу же спросил Мейсон.

По покрасневшим глазам девушки можно было понять, что она плакала. Более того, она даже почти утратила дар речи после перенесенного шока:

— Они сделали что-то ужасное, мистер Мейсон!

— Кто?

— Борден Финчли, Ральф Экзеттер и Элина.

— Что же они сделали?

— Увезли дядю Гораса.

Она снова расплакалась.

— Спокойно, спокойно: Держите себя в руках. Вы же знаете, слезами горю не поможешь. Расскажите мне все по порядку... Что значит «его увезли»?

— Они добились того, что его объявили не то слабоумным, не то недееспособным, я точно не знаю, забрали себе весь дом, мою комнату заперли на ключ. И не хотят мне ничего рассказывать про дядю.

Мейсон сразу помрачнел.

— Садитесь. Давайте проясним всю картину.

Он потянулся к телефону.

— Герти? Попросите зайти ко мне Пола Дрейка, если он на месте. Скажите, у меня к нему дело.

Потом он обратился к девушке:

— А теперь постарайтесь на секундочку расслабиться, Дафния. Пол Дрейк очень хороший частный детектив. Его контора находится на этом же этаже, так что он сейчас появится. А тем временем я хотел бы, чтобы вы обрисовали мне общую ситуацию.

— Что именно вас интересует?

— Вы провели на Востоке три месяца?

— Да. Это было продолжительное морское путешествие. Я побывала в Гонолулу, Японии, Гонконге/ на Маниле.

— За это время вы получали письма от дядюшки?

— Получала.

— Какого рода письма?

— Милые, жизнерадостные письма.

— А потом, в Гонолулу, вы получили вот это?

— Если бы я не спешила так сойти на берег, мне бы его вручили сразу, как только судно пришло в порт, и тогда бы я позвонила, пересела на самолет или приняла какие-нибудь другие меры. Но во время пути я познакомилась с молодыми людьми из Гонолулу. Они меня пригласили к себе, и я чуть ли не первой поспешила сойти с лайнера, а назад вернулась за минуту до отплытия. Я оставалась на палубе до конца, потому что мои новые друзья меня провожали. Я спустилась в каюту уже после того, как корабль вышел в открытое море. Дядино письмо я прочла, когда мы проплывали мимо Алмазной головы. Почему-то письмо сначала не произвело на меня особого впечатления. Подумала, что дядя Горас соскучился. У него плохое настроение, он решил, что мне понадобятся наличные деньги и... Что греха таить, я подумала, что это и своего рода увертка от подоходного налога. Вы же знаете, что такие штуки проделывают...

Мейсон покачал головой:

— Если бы это было так, не нужна была такая таинственность. И он мог бы просто открыть на ваше имя счет в банке, перевести на него деньги, и все было бы в порядке... Нет, зачем он послал вам этот чек?

— Я не знаю.

— Вы говорите, что его письма были жизнерадостными?

— Да, но, если хорошенько поразмыслить, в его письмах была какая-то натянутость, как если бы... Верно, когда вы упомянули об этом, я начинаю многое припоминать... Дядины письма были стереотипными, как если бы он не хотел меня огорчать и поэтому скрывал всякие неприятности.

— Теперь расскажите про сегодняшнее утро. Как вы туда приехали...

Адвокат не договорил, потому что в этот момент послышался условный стук Пола Дрейка у входной двери.

Мейсон кивнул Делле Стрит, та поднялась и впустила его.

Пол Дрейк, высокий, немного расхлябанный, с обманчиво ленивыми манерами и безразличным взглядом, вместо приветствия подмигнул присутствующим.

Мейсон пояснил:

— Пол, это Дафния Шелби. Посиди, послушай, мы как раз с ней разбираемся в случившемся. Потом мы сообща спланируем дальнейшие действия. Сейчас же самое главное — во всем хорошенько разобраться.

Мейсон снова обратился к Дафнии:

— Опишите, как вы приехали домой.

— Вы сами понимаете, что я страшно волновалась и торопилась как можно скорее увидеть дядю Гораса, так что я отперла дверь собственным ключом, влетела в комнату и закричала: «Бууу-хууу, вот я!» Мне никто не ответил. Я сразу же заглянула в комнату дяди Гораса, но она была пуста. Не было его и в спальне, и в кабинете. Тогда я побежала наверх в свою комнату, но она оказалась запертой.

— У вас есть от нее ключ?

— В том-то и дело, что нет. Он всегда торчал в замке изнутри, а у меня не было привычки запираться.

— И вдруг комната оказалась закрытой.

— Да. Тогда я пошла искать дядю Бордена, Ральфа Экзеттера или тетю Элину.

— С кем же вы разговаривали?

— С тетей Элиной.

— Как это было?

— Тетя Элина улыбнулась и сказала: «Хэллоу, Дафния. Поездка была интересной?» На это я ответила: да, спасибо. Но что случилось? Где дядя Горас? А она мне заявляет, что его пришлось увезти. Он находится в таком месте, где окружен вниманием и заботой. И что я, как они полагают, захочу отсюда уехать, как только уложу свои вещи. Тут она мне улыбнулась ледяной улыбкой и сказала: «Мы заперли твою спальню, чтобы сохранить твои вещи. Я прошу тебя к завтрашнему вечеру освободить помещение, ибо Борден собирается сдать дом в аренду с меблировкой. За него он получит приличную сумму».

— Так... продолжайте.

— Я недоуменно поглядела на нее и говорю: «Но это же мой дом. Я в нем живу чуть ли не с рождения. И не собираюсь из него уезжать. Я хочу повидаться с дядей Горасом и узнать от него, что все это значит». И тут тетя Элина рассвирепела, я ее никогда прежде не видела в таком состоянии. Превратилась в холодный гранит и в то же время буквально кипела от возмущения. Она начала кричать:

«Нет, юная леди, можешь не рассчитывать, здесь ты не останешься! Ты достаточно подоила своего дядюшку». Я, конечно, обиделась: «Что значит, я его подоила? Не забывайте, что я заботилась о нем, исполняла обязанности его секретарши. Вы же сами говорили, что я слишком много работала и нуждаюсь в длительном отдыхе».

— Ну и что она ответила на это?

— Она ответила, что после моего отъезда она многое узнала про меня, и что ее мужа назначили опекуном над состоянием Гораса Шелби, и что он намерен действительно беречь и хранить это состояние, чтобы его не разбазаривали. Она заявила, что располагает доказательствами того, что я собиралась обвести дядю Гораса вокруг пальца и прибрать к рукам все его деньги еще до его смерти, что я была настолько жадной, что обворовывала его и в большом, и в малом, и что дядина экономка, спевшись со мной, помогала мне в этом. Хорошо еще, что ее Бог прибрал, а то мы бы вдвоем пустили дядю Гораса по миру.

— Что потом?

— Я уже была в слезах и не могла спокойно выслушивать ужасные обвинения, которые она предъявляла мне. Я повернулась к ней спиной и убежала, а она вслед кричала, чтобы к завтрашнему вечеру моих вещей не было в доме, в противном случае она сама их вышвырнет на улицу.

— Дальше?

— Боюсь, что со мной случилась истерика. Я... единственное, что я могла придумать, это как можно скорее возвратиться к вам, потому что... потому что произошло что-то страшное. Теперь я понимаю, что все это было спланировано заранее, что они насели на дядю Гораса, воспользовавшись его щедростью и доверчивостью, а меня специально услали на. три месяца из дома под предлогом необходимости отдохнуть. После моего отъезда они наверняка начали заводить свои порядки, изводили дядю Гораса, раздражали его так, что у него лопалось терпение; дядя Горас, жалея меня, ничего про это не писал, ему хотелось, чтобы я отдохнула и хорошо провела время.

Мейсон нахмурился.

— Посылая вам этот чек, дядя думал, что располагает гораздо большим временем, чем у него было на самом деле. Или же он надеялся, что назад вы полетите самолетом. Так или иначе, но родственники ополчились на него куда раньше, чем он ожидал, и, как я понимаю, сумели добиться судебного решения.

Мейсон повернулся к Делле Стрит:

 Делла, позвони-ка судебному исполнителю и узнай, в каком районе слушалось дело Шелби позавчера или два дня назад, какой судья вынес решение, и выясни положение вещей в данный момент.

Затем обратился к Полу Дрейку.

— Пол, а тебе поручается узнать, где сейчас находится Горас Шелби. Полагаю, что они вывезли его санитарной машиной. У них должен быть врач, посвященный в их планы или нет, и они наверняка использовали какой-то наркотик.

После этого снова вопрос к Дафнии:

— Скажите, ваша тетка или второй дядя имеют какое-нибудь представлении о медицине?

— Да, тетя Элина имеет сестринское образование.

— Понятно.

Мейсон становился все более мрачным.

— Существуют такие препараты, которые способны успокоить пожилого человека, если он находится в слишком возбужденном состоянии, но и есть и такие, которые делают его совершенно психически неуравновешенным. Боюсь, Дафния, что он пал жертвой хитро задуманного заговора... Вы знаете, каково состояние вашего дядюшки?

Она покачала головой:

— Миллион долларов как минимум. Возможно, более, учитывая стоимость недвижимости, все акции и облигации.

Мейсон задумался.

— Пол, я хочу, чтобы ты узнал еще кое-что. Мне помнится, у тебя есть кое-какие знакомства в банковских кругах. Конфиденциальной информации ты не получишь, но общий план ты сумеешь выудить. Я имею в виду то, что у них сообщается всем работникам... Меня интересует судьба счетов Гораса Шелби.

Делла, выходившая звонить в соседнее помещение, явилась с известием.

Судебное решение о назначении Бордена Финчли опекуном Гораса Шелби было вынесено судьей Поллинге-ром позавчера. Борден Финчли подписал обязательство и сразу же вступил в свои права.

— Олл райт,— сказал Мейсон, поглядывая на часы,— мне известно, что судья уезжает на завтрак домой рано, а вот его секретарь задерживается всегда до половины первого. Позвони-ка секретарю и спроси у него, сможет ли меня в половине второго принять судья Поллингер. А если нет, то когда ему удобнее, но только я должен его видеть сегодня до того, как он отправится на вечернее заседание. Скажи, что это крайне важно.

Делла занялась телефонными переговорами и вскоре выяснила, что судья придет к началу заседания, но если Перри Мейсон подъедет без четверти два, то он сможет увидеть судью и лично договориться с ним о встрече. Судья сегодня завтракает с кем-то и поэтому задержится с перерыва.

— Я его поймаю,— сказал Мейсон.

Он повернулся и увидел убитое горем, осунувшееся личико Дафнии.

— Где ваш багаж? — спросил он.

— В такси. Я его так и не вынула из багажника, потому что мне его некуда положить... Ведь я понимаю, что все эти камеры хранения ужасно дороги. Я живу на одолженные у вас деньги, своих у меня нет ни одного цента.

— Это ерунда. Мы временно позаботимся о вас.

— Я... мне придется подыскать себе где-то работу, но все это явилось для меня такой неожиданностью...

Мейсон повернулся к Делле Стрит.

— Делла, отправляйся с мисс Шелби и разыщи для нее комнатку в каком-нибудь тихом отеле, подальше от центра. Возьми в кассе долларов двести, пусть у нее будет достаточно денег на личные нужды.

— Ох, мистер Мейсон, я не могу принять от вас эти деньги. Я не хочу быть... попрошайкой.

Мейсон улыбнулся.

— Перестаньте плакать, Дафния. Если бы все попрошайки были такими очаровательными, как вы, мы бы жили в удивительном мире... Но вы вовсе не попрошайка, вы моя клиентка, а я ваш адвокат.

— Но ведь* я не смогу, вам ничего, заплатить. А судя по тому, как сейчас обстоят дела, вряд ли смогу и в дальнейшем... Скажите, если дядя Горас оставил завещание в мою пользу, а они нашли его и просто сожгли, что можно сделать?

Лицо у Мейсона напряглось.

— Возможно, и ничего, если только нам не удастся доказать, что такое завещание на самом деле существовало, что ваш дядя написал подобное завещание.

— Он говорил мне, что собирается.

— Судя по его письму, он этого не успел сделать. Мне кажется, Дафния, что вам надо быть готовой к худшему. Повторяю, вы стали жертвой хитрого заговора, но вообще-то в нем нет ничего нового. У богатого родственника существуют всевозможные близкие ему люди и не слишком близкие. Последние являются к нему в дом, поселяются в нем, отделываются от людей, близких к старику, затем, пользуясь их отсутствием, заявляют, что богач «впал в детство» и что он легко может стать жертвой беспринципных и наглых людей. Всеми правдами и неправдами они добиваются, чтобы их назначили опекунами, уничтожают, если получают к нему доступ, всякое неугодное им завещание и автоматически становятся законными наследниками... Все это старо, как мир.

— Но разве... разве он не может составить новое завещание?

— После того, как его признали недееспособным, нет. Тем-то и хороша эта схема!

— Но каким образом можно объявить человека ненормальным, если он совершенно здоров?

— Эта чертовски хитрая часть всего дела, но, опять-таки, ничего трудного в этом нет. Если взять любого человека преклонного возраста, который привык к любви, заботе, преданности и верности, затем окружить его людьми, которые не колеблясь могут дать ложные показания, сами же специально раздражают его, вызывают у него припадки ярости, а зачастую и вообще прибегают к наркотикам, а потом в нужныймомент вызывают врача и добиваются постановления о его невменяемости или слабоумии. Но что касается вашего дядюшки, он вообще мог попасть в ловушку.

— Какую ловушку?

— Это письмо к вам.

— А что в нем особенного? Видимо, он хотел позаботиться обо мне независимо от того, что произошло...

— В этом нет сомнения, но если они явились в суд с заявлением, что данный человек разбазаривает свое состояние— вот только что послал племяннице чек на 125 тысяч долларов наличными и велел ей спрятать деньги в такое место, где их никто не отыщет,— то их требование назначить опеку над его имуществом никому не показалось бы чрезмерным.

У Дафнии округлились глаза.

— Вы предполагаете, что они использовали это письмо?

— Очень может быть. Наверняка сказать нельзя, но это не исключено. Так или иначе, вы сейчас же отправитесь с Деллой Стрит, а я тем временем поговорю с Полом Дрейком о подробностях наших действий. Он примется за работу, ну, а около двух часов я повидаюсь с судьей Поллингером и буду куда более осведомленным, чем сейчас.

— Что делать с моими вещами в доме?

— Пусть они там и остаются, если только там нет ничего такого, что вам срочно нужно.

— Они же пригрозили мне завтра вечером выкинуть их.

— Кто знает. Может быть, завтра вечером вы уже будете у себя дома, а им придется забирать свои вещи.

— Но, мистер Мейсон, я не представляю, как я с вами буду расплачиваться.

— Позднее и это утрясется. А пока вам полезно вспомнить, что я офицер суда, один из жрецов богини Правосудия. Вы же наивное создание, ставшее жертвой огромнейшей несправедливости. Хотя бы из принципа я постараюсь вмешаться. Так что отправляйтесь с Деллой.

Мейсон кивнул секретарше:

 Делла, не забудь, что мисс Шелби не ела. Да и ты тоже.

 Глава 3

Судья Поллингер влетел, запыхавшись, в здание суда без двадцати минут два.

— Хэллоу, Перри! — закричал он.— Понимаешь, времени у меня в обрез, я все рассчитал до минуточки, но у меня сегодня было очень важное деловое свидание за ленчем.

Мейсон прошел за судьей в кабинет и с интересом наблюдал, как тот надевает на себя мантию.

— В два часа начинается очередное заседание,— пояснил судья,— я могу опоздать минуты на две-три. Какое у вас дело?

— Может случиться так, что я буду выступать в вашем суде со спорным вопросом. Не подумайте, что я намерен усложнять вашу позицию или мою, обсуждая сейчас это дело, но я хотел бы знать его предысторию и, если возможно, узнать, на каком основании вами было принято данное решение.

— Что за дело?

— Об опеке Гораса Шелби.

— Как же, помню, дело слушалось всего лишь пару дней назад.

— Совершенно верно.

Судья Поллингер бросил на адвоката вопросительный взгляд.

— Вы предполагаете, что в деле не все гладко?

— Давайте не будем касаться чего-либо другого, кроме предыстории. Но я вам буду очень благодарен, если вы выскажете свое мнение.

— Я всегда готов обсудить дело об учреждении опеки. И суд бывает благодарен за любые сведения, которые он может получить.

— Учтите, я вовсе не хочу услышать того, что при решении спорного дела может фигурировать в качестве доказательства с вашей стороны.

— Я и сам не намерен сообщать вам подробные сведения. Но мои личные соображения сколько угодно. Горас Шелби — старый человек, он, несомненно, был страшно смущен и растерян. Говорил он несвязно, сразу виднр, что он эмоционально возбудим, неуравновешен. Ну и, кроме того, он выдал чек на 125 тысяч молодой особе, которая жила в его доме. Вы сами понимаете, что когда сталкиваешься с подобной комбинацией, то начинаешь думать, что что-то следует сделать. Я назначил опекуна временно, оговорив в решении, что суд пересмотрит данное дело, как только выяснятся дополнительные факты.

Судья снова посмотрел на Перри Мейсона.

— Вы полагаете, что сможете представить другие факты?

— Возможно.

— Хорошо,— сказал судья Псллингер,— решение может быть пересмотрено в свете этих дополнительных фактов. Завтра в десять часов вам не слишком рано?

— Думаю, что нет.

— Завтра в 10 часов утра... Нет, обождите минуточку. На 10 я назначил слушание другого дела. Мы можем созвать суд раньше. Договоримся на 9.30. Я не намерен просить привезти Гораса Шелби в суд, потому что, как мне кажется, судебные заседания его расстраивают. Но я просмотрю весь тот дополнительный материал, который будет мне представлен, и, если решение нужно будет отменить или изменить, я охотно это сделаю. Это вас устраивает?

— Превосходно,— сказал Мейсон.

— Приготовьте записку для противной стороны, чтобы не отнимать слишком много времени... Ну, мне пора, я уже задержался на целых две минуты.

Он пожал Мейсону руку и вышел в зал заседаний.

Мейсон же поспешил к себе в контору и, проходя через приемную, спросил у секретаря:

— Делла вернулась?

— Да, минут 20 назад.

Мейсон вошел в кабинет.

— Как дела, Делла?

— Все о’кей... Бедняжка буквально ничего не могла есть... Ну слышали ли вы когда-либо о таком чудовищном вероломстве?

— К сожалению, подобные вещи случаются гораздо чаще, чем вы думаете.

— Как вы договорились с судьей Поллингером?

— Назначил дополнительное слушание дела на завтра в 9.30 утра. Позаботься о том, чтобы был предупрежден поверенный противной стороны. Кстати, кто их представляет?

— «Дентон, Мидллсекс и Мелроз». В суде присутствовал младший партнер Дарвин Мелроз.

— Вообще это солидная фирма, никто из них не взялся бы за дело в том случае, если бы знал, что в нем есть подтасованные факты. И они досконально изучают материал, прежде чем берутся за дело. Ты еще не разговаривала с Полом Дрейком?

— Нет еще. Насколько я поняла, он что-то разнюхивает в банке.

— Так вот займись подготовкой, Делла. Позвони Дафнии и предупреди ее, что завтра в 9.30 мы должны быть в суде. Пусть она приезжает сюда к девяти, и мы вместе поедем. Ты бы заехала к ней вечером, Делла, я не хочу ее без нужды расстраивать.

Делла кивнула в знак согласия и спросила:

— Ну, а как держался судья Поллингер?

— Ну,— Мейсон подмигнул,— судья не желает обсуждать ничего такого, что могло бы быть компрометирующим материалом для противоположной стороны, поскольку судебное решение будет опротестовано. Но с другой стороны, судья Поллингер не вчера родился на свет, и он великолепно знает, как некоторые родственнички ведут себя наподобие верблюда, который сначала всунул голову в палатку, потом втиснул в нее все тело, а под конец выбросил на холод самого хозяина.

— Но сам он этого ведь не сказал? — спросила Делла с улыбкой.

— Нет, этого он не сказал, но что мысли у него так заработали, тут уж можешь не сомневаться.

— Завтра утром будет интересное заседание?

— Возможно.

В дверь постучался Пол Дрейк.

— Вот и Пол! Я приглашу его, а сама займусь бумагами.

Распахнув дверь, она сказала:

— Входите, Пол. У меня срочная работа. Босс только что вернулся. Вторичное слушание состоится завтра в 9.30 утра.

— Да, с учетом новых фактов,— подтвердил Перри Мейсон.

— Ну, что же, кое-какие факты я для вас раздобыл,— сказал Дрейк.

— Что именно?

 — Стэнли Пэкстон очень переживает за старика Шелби. Он хотел бы ему как-нибудь помочь.

— Он будет' давать показания?

— Конечно. Если только он узнает, что завтра повторное слушание, он непременно там будет.

— Прекрасно. Расскажи мне про Пэкстона.

— Пэкстон — заместитель президента банка, который наблюдает за всеми активными счетами, особенно за крупными.

— Насколько хорошо он знает Гораса Шелби?

— Они знакомы главным образом на деловой почве. Но большинство банковских операций проводилось через Дафнию.

— Что он думает о ней?

— Говорит, что она одна из милейших и симпатичнейших девушек, которых он встречал на протяжении многих лет. Уверяет, что она хорошо разбирается в делах. По его мнению, Шелби поставили в такое положение, что он теперь не сможет выразить собственное желание, а эти «опекуны» Финчли сделали ход конем, чтобы прибрать к рукам все состояние старика.

Шелби очень любит Дафнию, он к ней привязан, как к собственному ребенку, во всем полагается на нее, и она ни разу не обманула его доверия и всегда защищала его интересы.

Он также скажет, что не слышал ни про Бордена Финчли, ни про Элину Финчли, ни про их приятеля Ральфа Экзеттера до тех пор, пока Дафния не отправилась в поездку. В ее отсутствие Борден Финчли вел себя непристойно любопытно. Он пытался выведать у Пэкстона размеры сбережений Шелби и его состояния вообще. Борден Финчли показался Пэкстону обманщиком, чтобы не сказать мошенником, пройдохой, действующим исключительно в собственных эгоистических интересах.

Мейсон усмехнулся:

— Конечно, этого он не скажет под присягой.

— Ну почему все, только, может, не такими словами и покороче,— возразил Дрейк,— но, если он нечаянно выскажет свое мнение, суду все станет ясно. Пэкстон умный и тонкий человек. Можешь не сомневаться, когда ты его пригласишь на свидетельское место и начнешь задавать вопросы о Горасе Шелби, он улучит возможность высказать свое мнение и о Бордене Финчли.

— Что ты скажешь о Ральфе Экзеттере?

— Экзеттер что-то вроде тени Финчли, но никто толком не знает, что их связывает. К Шелби, разумеется, он не имеет никакого отношения.

— Ты в этом уверен?

— Почти. Не забывай, что я очень торопился и не имел возможности проверить все, что мне хотелось, но вроде бы Финчли задолжал Экзеттеру огромную сумму денег, тот стал голубчика прижимать, вот поэтому Финчли и привез Экзеттера к своему богатому сводному брату, дабы тот убедился, что рано или поздно Финчли разбогатеет.

Мейсон задумался.

— Что ж, картина начинает проясняться. И конечно, Экзеттер выяснил, что Горас Шелби собирается все оставить Дафнии и...— Адвокат медленно покачал головой.— Пол,— улыбнулся он.— Экзеттер слабое звено в этой цепи. Я хочу узнать все, что тебе удастся выяснить про этот долг Бордена Финчли Ральфу Экзеттеру. Фигура Экзеттера приобретает особое значение, поэтому нам нужно знать его прошлое. В судебном заседании я буду расспрашивать Финчли не о Шелби, а об Экзеттере... Откуда ты получил эти сведения, Пол?

— От экономки, которая приходит ежедневно к Финчли.

— А кто готовит?

— Сейчас Элина Финчли. А до приезда Финчли все это лежало на Дафнии. Запросы старого Шелби весьма простые, Дафния великолепно знала, что он любит и как нужно все приготовить. Все говорят, что вертелась, как белка в колесе, и страшно уставала. Вот почему им и удалось уговорить Дафнию отправиться в это длительное морское путешествие. Она старалась изо всех сил угодить незваным гостям и дядюшке, быть любезной хозяйкой. Она и правда нуждалась в отдыхе. Затем, после того как они весьма ловко выставили Дафнию из дома, отыскали эту экономку. Очень часто берут обеды на дом из ресторана.

Мейсон подмигнул детективу:

— Не хочу показаться тебе хвастуном, но мне думается, что завтра утром в 9.30 у нас будет весьма занимательное судебное заседание. Но для этого тебе необходимо как-то подобраться к Ральфу Экзеттеру. Нам необходимо его досье, если можно так выразиться. Меня интересует основа его взаимоотношений с Финчли. Если Борден Финчли ему действительно много должен, про это тоже необходимо знать.

— Деньги-то он ему точно должен. Экономка сама слышала, как Экзеттер говорил Бордену, что он не намерен дожидаться неизвестно сколько времени или сидеть сложа руки, не получив того, что принадлежит ему, ожидая, пока кто-то умрет. Он сделан не из такого теста. Ему нужны деньги, чтобы пустить их в оборот. Потом они заметили, что кто-то ходит поблизости, и переменили тему разговора.

Мейсон кивнул.

— Все тебе ясно, Пол? Всю подноготную об Экзет-тере. Можешь не стесняться в расходах, занимая столько своих ребят, сколько потребуется. 

 Глава 4

Ровно в половине десятого судья Поллингер поднялся на возвышение и сообщил:

— Слушается дело об учреждении опеки над состоянием Гораса Шелби. В предыдущем решении оговорено, что при появлении новых фактов суд может потребовать пересмотра дела, чтобы учесть их и не допустить ошибки. Сейчас суд желает послушать дополнительные сведения и свидетельские показания. Мистер Мейсон, можете ли вы что-нибудь представить суду?

  — Могу,— ответил адвокат.

— Вы желаете представить свидетеля или же взятые под присягой свидетельские показания?

— У меня имеются показания Дафнии Шелби, племянницы Гораса Шелби, охватывающие время вплоть до последних трех месяцев, когда ее убедили отправиться в длительное морское путешествие, оставив Гораса Шелби на попечение Бордена Финчли, его жены и Ральфа Экзеттера, гостившего в доме. Три месяца назад Горас Шелби был совершенно здоров. У меня также имеются показания Стэнли Пэкстона из Национального банка, где Горас Шелби на протяжении многих лет хранил свои сбережения. Мистер Пэкстон считает, что мистер Шелби абсолютно компетентный человек и дееспособен, что он проявляет хорошие деловые качества во всех своих начинаниях, что на протяжении года его состояние увеличилось, что его капиталовложения всегда были дальновидными и оправданными, что Дафния Шелби во всем защищала его интересы и была исполнительным и аккуратным делопроизводителем. Мне известно также, что с того момента, как Дафнию Шелби принудили поехать в путешествие, Борден Финчли принялся разнюхивать, каково финансовое положение Шелби, расспрашивая всех банковских служащих, сколько денег у него на счету и каково вообще его состояние. Пэкстон свидетельствует, что, когда он вызвал мистера Шелби по телефону, тот держался совершенно нормально и здраво судил о своем бизнесе.

На основании тех фактов, которые я намерен подтвердить показаниями под присягой, ваша честь, я предлагаю аннулировать опеку Гораса Шелби. Или же, если суд найдет необходимым все же такую опеку утвердить, назначить опекуном Дафнию Шелби, в настоящее время возвратившуюся из своей поездки, поскольку она гораздо ближе мистеру Шелби, чем чета Финчли. В качестве доказательства моего предложения я намерен вызвать для дачи показаний Бордена Финчли.

Судья Поллингер хмуро посмотрел на последнего.

— Примите присягу, мистер Финчли,— вы уже раз присягали по ходу данного дела, но я считаю полезным заставить вас повторить эту процедуру, дабы позднее не возникло никаких недоразумений.

Борден Финчли, коренастый человек лет шестидесяти с бычьей шеей и кривыми ногами, поднял руку и громко произнес слова присяги, затем поднялся на место для свидетелей и злобно уставился на Перри Мейсона маленькими голубыми глазками.

— Итак, вы Борден Финчли, сводный брат Гораса Шелби, и вы намеревались перебраться сюда на постоянное жительство, обратившись в суд с просьбой назначить вас опекуном над состоянием Гораса Шелби?

— Совершенно верно.

— Вы приехали к мистеру Шелби погостить?

— Да.

— Сколько времени вы у него гостите?

— Около шести месяцев.

— Другими словами, вы прожили здесь три месяца до того, как Дафния Шелби уехала в путешествие?

— Да.

— Кто в настоящее время находится в доме, мистер Финчли?

— Моя жена Элина и Ральф Экзеттер.

— Ральф Экзеттер?

Это было спрошено с достаточным изумлением, не ускользнувшим от судьи.

— Разве Ральф Экзеттер — родственник мистера Шелби?

— Нет.

— В таком случае его близкий друг?

— Да, он близкий друг, только не Гораса Шелби, а мой. Он приехал вместе с нами на тихоокеанское побережье. Мы путешествовали в его машине.

— И вы вместе с ним въехали в дом Г ораса Шелби?

— Мы остановились навестить Гораса, но, когда заметили, что он умственно слабеет, нам пришлось задержаться, чтобы оказать ему помощь. Разобраться в положении вещей.

— И Ральф Экзеттер помогал вам разбираться в положении вещей?

— Он прибыл вместе с нами, мы, как уже было сказано, путешествовали в его машине. Нам было просто неудобно попросить его уехать. Он же проявил свою деликатность, не бросив нас в трудную минуту, когда события приближались к кульминационному моменту.

— Кульминационным моментом вы называете, очевидно, тот момент, когда вам удалось убрать с дороги Дафнию Шелби и прибрать к рукам финансы Шелби?

— Я вовсе не это имел в виду. Я говорил о том, что Ральф Экзеттер, как настоящий друг, не посчитался с собственными планами и согласился остаться со мной, пока положение не прояснится.

— Что вы понимаете под «прояснением положения»?

— До того времени, пока мой брат освободится от вредного влияния молодой женщины, которая, пустив в ход все свои чары, сначала стала распоряжаться всеми его делами, а затем заставила его послать на ее имя чек на. 125 тысяч долларов, которые она должна была получить и передать поверенному так, чтобы их никто не смог найти.

— Понятно,— наклонил голову Мейсон.— Вы узнали про это письмо.

— Я знал про него.

— Каким образом?

— Видел письмо до того, как оно было отправлено.

— Где вы его видели?

— На письменном столе брата.

— Вы подумали, что письмо адресовано вам?

— Нет, этого я не думал.

— Знали ли вы, кому оно адресовано?

— Совершенно точно.

— И, однако же, вы его прочитали?

В голосе Мейсона звучало такое недоверие, как будто чтение чужих писем является тягчайшим преступлением.

— Да, прочел! — рявкнул Финчли.— Сначала прочитал сам, а потом позвал жену, она тоже прочла письмо и видела чек на 125 тысяч, который должен был уйти с письмом, и вот тут-то я решил, окончательно решил, что пора положить конец этому безобразию и не разрешать совершенно чужому человеку разбазаривать состояние брата.

— Совершенно чужому человеку? Вы имеете в виду мисс Дафнию Шелби, его племянницу?

— Я имею в виду Дафнию Раймонд, которая неизвестно почему именуется Дафнией Шелби и представляется администрации банка и всем деловым знакомым Гораса Шелби как его племянница. В действительности же она дочь домоправительницы и не состоит в родстве с моим братом.

Мейсон, ветеран судебных боев, ухитрился ничем не проявить своего изумления, он просто улыбнулся и спросил:

— Полагаю, вы неоднократно слышали, как ваш сводный брат называл мисс Дафнию своей племянницей?

— Слышал,— угрюмо ответил Финчли,— и при этом каждый раз думал, что это является новым доказательством слабоумия Гораса и что льстивые речи и лицемерие этой молодой особы достигли своей цели.

— Но он действительно мой дядя! — со слезами на глазах закричала Дафния.— Он же...

Судья Поллингер постучал карандашом.

— Вам будет предоставлена полная возможность изложить свою сторону дела. А сейчас прошу удержаться от всякого рода высказываний.

— Вы понимаете, ваша честь,— с постной физиономией продолжал Финчли,— я не хотел давать этому делу официальный ход, потому что мне не хотелось портить репутацию молодой особы, но, разумеется, если она будет настаивать, мы представим факты суду.

— Каковы эти факты? — спросил судья.

— Мария Раймонд была весьма привлекательной женщиной, в Детройте у нее был неудачный роман. Она явилась в Лос-Анджелес в поисках работы без копейки денег, без друзей, к тому же не имея никакой специальности или опыта работы... Так что ей не оставалось ничего иного, как пойти в прислуги. Она дала объявление в газету, и случилось так, что Горас его увидел. Он договорился о встрече. Мария Раймонд произвела на него благоприятно^ впечатление и стала работать у него экономкой. В тот момент Мария Раймонд опасалась, что она беременна, но точно еще не знала. Позднее, когда врачи подтвердили ее подозрения, она призналась во всем Горасу Шелби. Мягкосердечный мечтатель согласился, чтобы она продолжала у него работать, имея ребенка. Позднее, когда младший брат Гораса и его жена погибли в автомобильной катастрофе, Шелби решил, что они всем заявят, будто дочка Марии была в действительности ребенком его погибшего брата и его жены. Таким образом, Дафния получит имя, и ее школьные подруги ничего не будут знать о ее незаконном рождении. Так и сделали.

— Вы можете это доказать? — полюбопытствовал судья Поллингер.

— Конечно могу. У меня сохранились письма, написанные Горасом Шелби мне и моей жене, в которых он подробно рассказывает об этой истории.

— Каким образом Дафния получила паспорт?

— Со слов Гораса Шелби,— ответил Борден Финчли.— Случилась так, что здание судебного архива в том городе, где они жили, сгорело, так что свидетельства о рождении Дафнии не было. Могу только добавить, что Горас, хотя и не женился вторично после смерти своей первой жены, всегда легко поддавался женским чарам, то есть верил в искренность льстивых слов и всяческих заверений в любви и преданности. У нас нет оснований предполагать, что между Марией Раймонд и Горасом существовали интимные отношения, но все же ей удалось заставить моего брата дать ее дочери имя Шелби, Дафния же воспользовалась этим и втерлась к нему в доверие. Я не сомневаюсь, что он был к ней искренне привязан, что девица, прекрасно сознавая, это, постаралась использовать расположение брата с максимальной для нее выгодой.

— Где в настоящее время Мария Раймонд?

— Она умерла немногим более двух лет назад. И вот тогда мы с женой решили проверить положение вещей, потому что мы стали серьезно опасаться, как бы Горас не стал жертвой авантюристки. И хотя мы считали, что необходимо любой ценой скрыть факт незаконного происхождения Дафнии Шелби, но ввиду последних событий мы заявляем, что данное судебное разбирательство неправомочно, ибо Дафния Раймонд является совершенно чужим человеком для Гораса Шелби, а раз так, то Перри Мейсон, ее адвокат, не имеет никакого статуса перед судом и не должен подвергать сомнению решение суда и допрашивать свидетелей.

Судья Поллингер, который терпеть не мог слишком «подкованных» ответчиков, которые, как он считал, стремились подменить собой его, заговорил недовольным голосом:

— Одну минуточку, мистер Финчли. Положение действительно своеобразное. Однако следует помнить, что прошлое судебное решение не было окончательным, и независимо от того, кто предоставит дополнительные факты, близкий родственник, или знакомый, или совершенно чужой человек, суд обязан его пересмотреть в свете этих новых сведений. Если вы возражаете против вопросов Перри Мейсона, на мои вопросы вы отвечать обязаны.

Сразу поднялся с места Мелроз.

— Мы вовсе не возражаем против самой тщательной проверки и перепроверки обстоятельств дела, но мы стараемся предупредить необоснованное и противозаконное слушание дела, когда совершенно чужой человек станет притязать на то, на что он не имеет юридических прав.

Перри Мейсон усмехнулся. Молодой защитник Финчли явно не знал, как надо вести себя с судьей Поллингером.

Судья Поллингер с хмурым видом повернулся к Бордену Финчли.

— Итак, вы утверждаете, что Горас Шелби стал жертвой авантюристки?

— Да, мы решили, что это вполне возможно, и решили сами все проверить.

— Это «мы» — Ральф Экзеттер и ваша жена?

— Да, это я и моя жена. Ральф Экзеттер ничего не знал до тех пор, пока мы не прибыли сюда.

—- Ну, и вы поняли, разумеется, что эта молодая особа настолько втерлась в доверие вашего брата, выражаясь опять-таки вашими словами, что он может оставить завещание в ее пользу, сделав ее своей единственной наследницей?

Финчли растерялся, глаза у него забегали.

— Мы как-то не задумывались над этим моментом.

— Такие мысли не приходили вам в голову? — настаивал судья.

— Нет.

— Но зато вы понимали, что, если вы добьетесь

назначения опекуна, если вы докажете суду, что Горас Шелби не способен заниматься собственными делами и ему грозит опасность попасть под влияние бессовестных и беспринципных людей, тогда вы помешали бы ему составить такое завещание, которое в глазах закона является правомочным.

— Ничего подобного! Мы вовсе об этом и не думали!

Перри Мейсон обратился к Дафнии:

— Дайте-ка мне это письмо.

Она протянула ему послание Гораса Шелби.

Мейсон поднялся.

— Ваша честь, я не вполне уверен в моем статусе в данном деле и не хочу прерывать расследование суда, однако, учитывая тот факт, что свидетель только что заявил, что он читал письмо, полученное Дафнией в Гонолулу, я считаю, что суду стоит также ознакомиться с содержанием этого письма.

И Мейсон протянул листок судье Поллингеру.

Судья прочитал письмо очень внимательно, потом повернулся к Бордену Финчли.

— Вы утверждаете, что вам не приходило в голову, что ваш сводный брат может составить завещание, лишающее вас наследства?

Финчли растерянно пробормотал:

— Не-ет..,

— Всего лишь несколько минут назад вы категорически утверждали, что даже и не думали о такой возможности, теперь же картина изменилась... Вы колеблетесь, но все еще отрицаете?

— Совершенно верно.

— Не желаете ли вы изменить свой ответ?

— Нет.

— Однако в том письме, которое я держу сейчас в руках, в том самом письме к Дафнии, которое вы читали, черным по белому сказано, что Горас Шелби просит Перри Мейсона составить завещание, по которому все его состояние переходит к Дафнии. Учитывая, мистер свидетель, что вы показали под присягой, что это письмо вы читали, вы продолжаете утверждать, что ни разу не подумали о возможности лишиться наследства?

— Ну, конечно, после того как я прочел это письмо, мне пришла в голову подобная возможность.

— Именно после ознакомления с текстом этого письма вы предприняли шаги, чтобы вы были назначены опекуном?

— Вообще-то я думал об этом уже давно, долгое время и...

— Отвечайте просто «да» или «нет». После прочтения данного письма вы принялись хлопотать о том, чтобы вас назначили опекуном над состоянием Гораса Шелби?

— Да.

— Где находится Горас Шелби в настоящее время?

— Он в частном санатории. Его было необходимо поместить в лечебное заведение. Он стал весьма неуравновешенным и буйным в настоящее время, так что мы просто не могли с ним справиться и решили, что он нуждается в профессиональной помощи.

Финчли кивнул в сторону жены:

— Моя супруга — дипломированная медсестра, она работала в больнице. В свое время она видела множество подобных больных, и она сразу же заявила, что Горас Шелби страдает от старческого маразма.

— Совершенно верно,— раздался гортанный голос миссис Финчли,— я могу подтвердить справедливость всего того, что сказал мой муж.

Судья Поллингер нахмурился.

— Вы еще не свидетельница, миссис Финчли, потому что вас не привели к присяге. Однако, я хотел бы у вас спросить, видели ли вы то письмо, которое Горас Шелби написал Дафнии?

— Да, я его видела.

— Кто вам его показал?

— Мой муж-

— До того, как его положили в конверт?

— Я видела его лежащим в конверте.

— Письмо было подписано?

— Да.

— Сложено?

— Не помню.

— Постарайтесь припомнить.

— Не могу.

— Что вы сделали с письмом после того, как прочли его?

— Сунула снова в кон...

Она прикусила язык.

— В конверт?

— Да.

— Так вы держали конверт над паром, чтобы распечатать его?

— Да.

— Итак, вы послали его?

— Нет, мы запечатали конверт и положили его снова на стол Гораса. Он сам отнес его на почту.

— У меня нет времени дальше заниматься этим делом, — заявил судья Поллингер,— потому что на 10 часов назначено слушание другого дела. Но эта история требует самого тщательного рассмотрения...

Он повернулся к судебному клерку.

— Когда у нас ближайшее свободное время... Обождите, если я не ошибаюсь, дело Дженсен против Нибеди откладывается? Значит, у нас половина завтрашнего дня?

Клерк кивнул.

— К завтрашнему полудню, точнее, к двум часам,— рассуждал вслух судья,— мы покончим с этим процессом. И к этому времени я хочу видеть Г ораса Шелби в суде. Кроме того, я намерен назначить сам врача, который осмотрит его и вынесет квалифицированное решение. Так в каком частном санатории он находится в настоящее время?

Финчли заколебался.

— Санаторий «Гудвилл» в Эль-Мираре,— ответил Дарвин Мелроз.

— Прекрасно. Итак, завтра в два часа я буду свободен. Назначенный мной психиатр осмотрит мистера Шелби в санатории. Суд не дисквалифицирует Перри Мейсона и не возражает против его появления в суде в качестве адвоката Дафнии Шелби, или Дафнии Раймонд, неважно, каково ее имя. Решение по этому поводу будет вынесено позднее, после того как дело будет должным образом изучено.

Перри Мейсону будет разрешено на завтрашнем заседании продолжить допрос свидетелей в качестве поверенного заинтересованной стороны, ибо это не противоречит первому решению суда, где было сказано, что опекун назначается временно и что при появлении дополнительных сведений будет назначено доследование.

Суд откладывается до двух часов завтрашнего дня.

С этими словами судья Поллингер покинул зал заседаний.

 Глава 5

Дафния вцепилась в руку Перри Мейсона точно так же, как тонущий хватается за проплывающее мимо него дерево.

Борден Финчли насмешливо посмотрел на нее и вышел из помещения.

Дарвин Мелроз подошел к Перри Мейсону и смущенно сказал:

— Мне не хотелось подрубать сук, на котором вы сидели, но иного выхода у меня не было.

— Пока вы еще не подрубили никакого сука,— любезно улыбаясь, ответил адвокат.— Правда, меня несколько удивило, что такая уважаемая фирма взялась за столь некрасивое дело, но...

Легонько обняв Дафнию за плечи, он весело сказал:

— Пошли отсюда.

Они прошли в соседнюю комнату для свидетелей.

— Посидите здесь,— сказал он,— пока остальные не очистят зал заседаний. После этого за вами начнут охотиться репортеры, особенно из тех, кто насобачился сочинять статейки на тему «Бедная богатая девушка».

— Мистер Мейсон,— горячо заговорила Дафния,— это же совершенно невероятно. У меня такое впечатление, что рушится весь мой мир. Великий Боже, представляете, что я пережила за...

— Я все знаю и все понимаю. Но теперь вы уже взрослый человек, вы вышли из детского возраста, из сказочного дворца в большой и не всегда добрый мир. Вам придется научиться отражать удары, а иногда и давать сдачи. А теперь подведем итог и посмотрим, с чего мы начнем наступление.

— Что мы можем сделать? — спросила Дафния.

— Прежде всего мы можем проверить одну вещь. Впрочем, мне думается, что они уверены в тех фактах, которые сегодня были оглашены. Иначе бы они не действовали так откровенно, ибо это было бы равносильно самоубийству.

— Я все еще ничего не могу понять.

— Родственнички почувствовали, что они будут лишены наследства, но рассчитали, что в том случае, если у Гораса Шелби не будет завещания, они смогут контролировать его материальное состояние. Вот они и заявились к нему с визитом, сумели выпроводить вас из дома и подстроили дела так, что смогли заявить о его старческой недееспособности, слабоумии и необходимости уберечь бедного брата от происков беспринципных людей... Вы сами понимаете, что «бессовестным» лицом они называют того, кому достанется состояние Гораса Шелби, на которое они сами точат зубы. Если им удастся убедить суд в необходимости назначить опекуна или наблюдателя, это сильно облегчит их дальнейшую задачу. Если нет, тогда все равно останутся протоколы судебных заседаний, и, когда дело дойдет до апробации завещания, коли таковое все же будет составлено, они снова завопят об отсутствии завещательного права, нежелательном постороннем влиянии и так далее:

— Я никогда не думала, что существуют такие люди! — вздохнула Дафния.

Мейсон внимательно посмотрел на нее.

— Разве вы только сегодня родились на свет?

— Нет, конечно, но проявить такую низость, такое вероломство... и по отношению к такому замечательному человеку, как дядя Горас. Вы даже не знаете, какой он добрый, какой отзывчивый и щедрый!

— А что вы скажете про Бордена Финчли?

— Мне он всегда не нравился.

— Ну а Горасу Шелби?

— Я этого не знаю, но его раздражал их затянувшийся визит. Вот тут-то дядя Борден заговорил о необходимости дать мне хорошенько отдохнуть, поехать в морское путешествие, и дядя Горас сразу же ухватился за эту идею. Я ведь прекрасно понимала, как ему будет без меня плохо и одиноко, что он вынужден будет терпеть присутствие в доме этих троих неприятных людей, мириться с неудобствами, но все это меркло перед желанием доставить мне удовольствие. Я вам говорила, что тетя Элина раньше работала медсестрой, она стала уверять, что я доведу себя до чахотки, что у меня слишком много обязанностей, что он взвалил на мои плечи непосильный труд... ну и так далее.. Все это, разумеется, было сказано для того, чтобы поскорее выпроводить меня из дома.

— Олл райт,— сказал Мейсон,— пойду проверю, очистился ли берег и нет ли поблизости писательской братии; если все в порядке, то вам надо уезжать. Только никому не говорите, где вы живете, и постарайтесь избегать репортеров. Но если уж вас кто-то из них изловит, скажите просто, что вы ничего не желаете сообщать в мое отсутствие. Таково распоряжение вашего поверенного.

— А вы не боитесь журналистов?

Мейсон рассмеялся:

— Ох, дорогая, я всегда знаю, что мне можно сказать и что нельзя, что выгодно и что невыгодно...

— Хорошо, я никому ничего не скажу. Да и говорить-то мне не хочется. У меня не укладывается в голове, как такое могло произойти.

— Наша юридическая система не безупречна. Но вы рано вешаете голову. Дело-то еще не закончено. Возможно, у них действительно имеется письмо, в котором написано о вашем происхождении, но ведь подобные письма не являются вещественными доказательствами, пока сам мистер Горас ничего не подтвердит. Так что сидите себе спокойно и не давайте волю нервам!

Она покачала головой.'

— Легко сказать!

Уголки ее губ опустились.

— Незаконнорожденная. Никто. Вы сами понимаете, что впредь мне придется самостоятельно зарабатывать себе на жизнь, а я ничего не умею. У меня нет ни профессии, ни навыков. До сих пор мое единственное занятие было забота о дяде Горасе, у меня просто не было времени учиться.

— Но печатать вы умеете, не так ли? — спросил Мейсон.

— Да, печатаю. Но я не умею стенографировать и ни разу не пробовала что-то писать под диктовку. До сих пор я сама составляла деловые письма и приносила их дяде Горасу на подпись. По-моему, теперь уже никто так не действует.

— Вы умеете печатать слепым методом?

— Благодарение Богу, да. Сперва я поняла, что, если я хочу стать настоящей машинисткой, мне надо отказаться от этой вредной привычки, и овладела слепым методом.

— Ну, что же, вам нечего волноваться. Если фортуна от вас отвернется и вам действительно придется зарабатывать себе на жизнь, место вы себе найдете.

— Фортуна уже отвернулась от меня, наступило самое страшное. Меня доконали.

Неожиданно она распрямила плечи.

— Нет, ничего подобного! И я не собираюсь стать нищей попрошайкой. Я сама проложу себе дорогу в жизни, но сначала я посмотрю, чем я смогу помочь дяде Г орасу. И не разрешу этим мерзким людям распоряжаться его жизнью.

— Вот это сила духа! — похвалил Мейсон.

Она улыбнулась ему и сказала:

— И я не намерена быть нищей попрошайкой, слышите?

— Вы подписали тот чек на 125 тысяч долларов, когда пытались реализовать его в банке?

Дафния кивнула.

— Итак, у вас остался чек на 125 тысяч, на обороте которого вы расписались, что может оказаться и не очень удачным, и письмо, посланное вашим дядей, которое свидетельствует...

— Мистер Мейсон,— прервала она,— я просто не могу поверить, что он мне чужой. Ох, это ужасно, какой-то ночной кошмар, от которого я никак не могу отделаться.

Мейсон потрепал ее по щеке.

— Очень может быть, что все действительно рассеется, как дурной сон. Опыт многих лет учит меня, что подобные вещи выглядят гораздо страшнее, чем они есть в действительности. Честное слово, девяти моим клиентам из десяти я имею полное право сказать: «Вещи никогда не бывают такими ужасными, какими они кажутся».

— Благодарю вас за ваши старания подбодрить меня, но я просто не знаю, что же мне теперь делать. Как я стану жить до того, как найду работу. Каким образом я найду себе комнату и...— Нет, нет,— поспешно вмешалась она, когда Мейсон открыл рот, чтобы что-то сказать,— не вздумайте сказать, что вы меня финансируете. Не могу же я жить на ваши подаяния.

— Это вовсе не подаяние, а помещение денег... Дайте мне чек и письмо. Я их положу в свой сейф.

— Боюсь, что это письмо показывает, что дядя Горас — или я должна говорить «мистер Шелби»? — так и не оставил завещания в мою пользу, да и вообще никакого завещания.

— Не будьте столь уверены. Очень часто, к вашему сведению, человек пишет завещание вообще от руки, что совершенно законно, а потом решает заменить его формальным документом на бланке, составленным адвокатом и подписанным в присутствии свидетелей.

— Разве завещание, написанное от руки, не требует подтверждения свидетелей?

— В этом штате да,— сказал Мейсон,— но при условии, что оно написано с начала и до конца, подписано и датировано. Разумеется, имеются всякого рода юридические придирки и оговорки. Например, на листе бумаги не должно быть никаких других отметок и помарок. Затем, если что-то написано другими чернилами или напечатано на машинке, к примеру, месяц, год и дата, тогда такое завещание является неполным и недействительным. Затем, в тексте должно быть точно написано, что это волеизъявление подписавшегося. Нельзя забывать о дате. Распоряжение касательно имущества должно быть исчерпывающе ясным и полным. Внизу должна стоять подпись. Вот я предполагаю, что ваш дядюшка Горас, будучи настоящим бизнесменом, наверняка составил такое рукописное завещание.

— Возможно, но если они добрались до его бумаг, то могли найти его и уничтожить. Это такие наглые люди, что они не остановятся ни перед чем.

Мейсон пожал плечами.

— Пока мы можем лишь гадать. Безусловно, такая возможность существует. Помните, что мы уже сильно попортили игру Бордена Финчли, который сначала несколько раз громогласно заявлял, что даже и не помышлял о возможности лишиться наследства, а потом, когда судья припер его к стенке с письмом Гораса Шелби, он пошел на попятную. А проделывать такие штучки под присягой не рекомендуется. Вы, наверное, видели, как после этого на него ополчился судья Поллингер? Не надо обманывать себя, Дафния, дела выглядят не блестяще, но надо продолжать борьбу. Так что не вешайте головы и не сдавайтесь раньше времени! Пока у вас достаточно денег?

Девушка кивнула.

— Да, благодаря вашей щедрости.

— Повторяю, я просто выгодно поместил свои деньги. После того как вы добьетесь своего, вы мне вернете долг и заплатите солидный гонорар.

Она печально улыбнулась.

— Боюсь, что ваши шансы получить солидный гонорар, как и шансы вернуть «вложенные» в меня деньги, очень малы. Лишь получив работу, я смогу вам возвращать по 10—15 долларов ежемесячно. Вряд ли такая перспектива вас устраивает.

— Разрешите мне дать вам добрый совет: перестаньте тревожиться за будущее. Сейчас ничего нельзя предугадать.

Войдя к себе в кабинет, где Делла Стрит что-то печатала, сидя за маленьким столиком, Мейсон сказал:

— Бедное дитя! Мне так ее жалко... Она права, в одно мгновение весь ее привычный уютный мир рухнул и развеялся как дым.

— Есть ли у нее. хоть какие-то шансы?

— Не знаю. Если мне удастся добиться отмены решения об опеке и если Горас Шелби именно такой человек, каким я его себе представляю, тогда еще не все потеряно. Однако нужно думать, что с Горасом Шелби безобразно обращались, искусственно взвинчивали и добивались истощения нервной системы, не говоря уже о химическом воздействии каким-нибудь наркотическим препаратом, противопоказанным при его состоянии. Последнее могло и правда повредить его умственные способности. Их стратегия ясна, как дважды два. Избавившись от Дафнии на продолжительное время, они делали все возможное, чтобы сделать Шелби психически неуравновешенным. Затем, когда они уже не осмеливались затягивать исполнение своего плана, они обратились в суд. Конечно, тот факт, что они заявили о его намерении отдать племяннице, которая к тому же, кажется, ему не сродни, 125 тысяч долларов, то есть практически почти все, что у него лежало в банке, сыграл огромную роль в вынесении судебного решения об учреждении опеки. Поставь себя на минуточку на место судьи, к которому являются родственники пожилого возраста и начинают излагать подобные вопиющие вещи. Могу поспорить, что ты бы тоже решила, что несчастный Шелби нуждается в охране его собственных интересов.

Делла Стрит кивнула головой.

— Вы правы, шеф... Кстати, вас дожидается мистер Стэнли Пэкстон.

— Пригласи его. Тем временем займись-ка вот чем, Делла. Нужно вызвать фотографа, чтобы сфотографировать чек на 125 тысяч с подписью Дафнии на обратной стороне, а также письмо к ней от Гораса Шелби. Сейчас их надо спрятать в сейф.

Делла протянула руку.

— Пока они останутся у меня. Живее веди сюда мистера Пэкстона. Он человек занятой, его временем надо дорожить.

Делла Стрит отправилась в другую комнату и тотчас же возвратилась в сопровождении заместителя президента банка.

— Мистер Мейсон,— заговорил банкир,— я оказался в довольно неловком положении.

Мейсон приподнял брови, молча задавая вопрос, жестом руки приглашая своего посетителя сесть в кресло.

Пэкстон уселся, пригладил волосы и обеспокоенно посмотрел на адвоката.

— Время от времени нам приходится сталкиваться с аналогичными вещами, и мы научились оценивать людей. Вы понимаете, первоочередная задача любого банкира — защищать интересы вкладчиков.

Мейсон кивнул.

— Горас Шелби наш старый клиент, ну а его опекун, с точки зрения банка, чужак, захватчик, человек, вмешивающийся в дела других.

— Но по распоряжению суда,— улыбнулся Мейсон.

— Совершенно верно, по распоряжению суда...

Вздохнув, Пэкстон добавил:

— Именно по этому поводу я и пришел с вами посоветоваться.

Мейсон снова кивнул.

— Я вас слушаю.

— Конечно, это некоторое отступление от правил, потому что вы не его адвокат, а его племянницы.

Мейсон молчал, ожидая продолжения.

Пэкстон сложил кончики пальцев и уставился вдруг в какое-то пятно на полу, находившееся от него на расстоянии пяти футов. Слушая его, можно было сразу заметить, что он имел привычку обращаться с цифрами и точными формулировками. А поэтому предельно ясно выражает собственные мысли, дабы избежать возможности их неправильного толкования.

— В операциях с опекунами обычно принято, чтобыопекун заполнил бланк вкладчика, приложил к нему нотариально заверенную копию судебного решения, после чего мы переводим счет на имя опекуна.

— В данном случае эта процедура не была соблюдена?

— В данном случае,— сказал Пэкстон,— я отлично помню формулировку судебного решения, потому что я имел возможность прочитать ее. Там было сказано, что Борден Финчли, как опекун, получил право распоряжаться всеми вкладами Гораса Шелби, находящимися на сохранении в Национальном банке, в целях сохранения этих вкладов. Аналогичное распоряжение получила и расчетная группа банка. После этого Борден Финчли, очевидно, не доверяя нам, выписал чек полностью на всю сумму вклада Гораса Шелби.

— И открыл новый счет на свое имя как опекун? — спросил Мейсон.

— Да, но только временно. Он действительно открыл новый счет в качестве опекуна, но примерно через два часа отправился в другой банк, открыл там счет уже на имя Бордена Финчли и перевел туда решительно все, что было у него на счету.

Мейсон усмехнулся.

— Значит, этот тип миндальничал с вами до тех пор, пока вы не перевели ему все денежки Гораса Шелби, а потом, прошу прощения за грубые слова, наплевал на вас?

— Вероятно, он почувствовал, что мы ему не слишком симпатизируем. Мы лично считаем Гораса Шелби хотя и пожилым, но весьма проницательным дельцом. Вы же знаете, что бывают дряхлые старцы в 70 лет и полные сил мужчины в 90!

— А Горас Шелби был полон сил, и умственных и физических?

— Мы все считали его исключительно порядочным, приятным человеком и умным и дельным бизнесменом, как я уже говорил... Уж если быть откровенным, он был порой рассеянным, но с кем такого не случается, однако полностью полагался на ‘Дафнию. Ну а та была сама аккуратность.

— Каково ваше мнение о Дафнии?

— Это не девушка, а клад. Очаровательная, горячо любящая и преданная, которая посвятила всю свою жизнь старику дяде и нисколько этим не тяготилась. Самое же основное, что она ухаживала за ним из искренней привязанности, а вовсе не из расчета. Личная выгода ее ни капельки не интересует.

Мейсон кивнул несколько раз.

— Значит, он воспользовался решением суда и сразу же забрал деньги из вашего банка?

— Совершенно верно. Может, было бы лучше, если бы Финчли не нарушал этого неписаного закона, то есть по-прежнему оставил бы прежний счет Шелби и лишь заставил бы нас делать пометку, что с этого счета без его, Бордена Финчли, разрешения ничего нельзя брать.

— Что вы имеете в виду? — встрепенулся адвокат.

— А только то, что вчера на счет Гораса Шелби поступило 50 тысяч долларов.

— Что???

Пэкстон кивнул.

— Это был последний взнос по контракту. Горас Шелби продал какой-то старый завод в Брайтоне в кредит, взносы делались на его счет в нашем банке. Основная сумма была выплачена раньше какими-то переводами. Эти последние 50 тысяч поступили, как я уже сказал, вчера днем. Покупатель ничего не знал о назначении опекуна, поэтому действовал так, как было оговорено в соглашении.

Мейсон тихонечко свистнул.

— И теперь мы попали в крайне странное положение,— продолжал Пэкстон,— если мы известим Бордена об этих 50 тысячах, он просто выпишет еще один чек и переведет их на свое имя. Но нужно ли нам ставить его в известность?

— Непременно. Это ваша прямая обязанность.

На лице Пэкстона появилось разочарование.

— Вам следует ему немедленно написать письмо и объяснить что к чему.

Пэкстон поднялся с кресла.

— А я-то надеялся, что вы мне посоветуете что-нибудь другое.

Мейсон покачал головой.

— Это единственный этичный способ решения данной проблемы. Идите в банк, напишите соответствующее письмо. Впрочем, я пойду вместе с вами. Мне все равно нужно туда сходить, вдвоем нам будет веселее.

— Если бы Горас Шелби узнал про эти деньги, он бы непременно что-нибудь предпринял, чтобы они попали в руки Дафнии.

— Мы ничего не можем сделать,— сказал Мейсон.— Ваш юрисконсульт скажет вам то же самое.

— Я в этом не сомневаюсь...

Пэкстон тяжело вздохнул.

— Понимаете, мистер Мейсон, вы пользуетесь репутацией весьма находчивого и предприимчивого адвоката, вот почему я и обратился к вам.

— Я очень рад, что вы это сделали. Банк находится неподалеку: давайте пройдем туда пешком.

— Так вы считаете, что я должен написать про эти деньги Финчли?

— Немедленно.

Они спустились на лифте вниз и направились к зданию Национального банка. Пэкстон буквально едва тащил ноги.

— Конечно,— заговорил он снова,— каждому понятно, что старался сделать мистер Шелби. Он пытался обеспечить Дафнию в финансовом отношении. Вот что его беспокоило. Если бы не этот чек на ее имя, суд с большей осторожностью подошел бы к вопросу назначения опеки.

— Думаю, что вы правы... Кстати, что вы скажете про мой кредит в вашем банке?

— Ваш кредит? — Пэкстон был удивлен.— Абсолютно безукоризненный.

— Я бы хотел сделать заем в 75 тысяч.

— Я думаю, это можно будет устроить... У вас имеется какое-то обеспечение?

— Никакого обеспечения. Я дам расписку.

Пэкстон собрался было покачать головой, потом нахмурился.

— На сколько времени вам потребуются деньги, мистер Мейсон?

— Примерно минут на 10.

Пэкстон недоверчиво поглядел на адвоката.

— 75 тысяч на 10 минут?

— Да.

— Великий Боже, что вы намереваетесь с ними сделать?

Мейсон подмигнул.

— Я подумал, что имеет смысл положить их на счет Гораса Шелби.

— Вы с ума сошли? Вы...

Внезапно он остановился посреди дороги, с ошеломленным видом посмотрел на адвоката и разразился громким хохотом.

— Пошли! — закричал он.— Давайте поскорей пойдем в банк!

Походка у него сразу стала энергичной, так что и Мейсону пришлось тоже удлинить свои шаги.

Они вошли в здание банка. Пэкстон позвал секретаря.

— Если вы не возражаете, мистер Мейсон, я должен продиктовать письмо Бодену Финчли, чтобы сообщить...

— Я думаю, правильнее будет адресовать письмо Горасу Шелби через Бордена Финчли, опекуна.

Пэкстон усмехнулся.

— Все ясно. Это юридический нюанс, весьма важный.

Пэкстон повернулся к секретарю.

— Отправьте письмо Горасу Шелби через Бордена Финчли, опекуна.

«Дорогой мистер Шелби. На ваш счет поступило 50 тысяч долларов, последний взнос за проданную вами недвижимую собственность в Брайтоне, официальное подтверждение о чем нами было отправлено сразу же. Эти деньги в настоящее время перечислены на ваше имя.

Искренне ваш и так далее».

Мейсон кивнул.

— А теперь не могли бы мы зайти в отдел кредита?

— Сразу же, мистер Мейсон.

Пэкстон продолжал:

— Мне думается, мистер Мейсон, что при данной ситуации я вам разрешу данный заем. Вы желаете получить 75 тысяч?

Мейсон кивнул.

— Я оформлю его на 30 дней?

— На любой срок, который вас устраивает. Мне эти деньги не нужны на столько времени, но, если вам это необходимо для отчетности или для чего-то еще, пусть будет на тридцать.

Пэкстон написал расписку, Мейсон расписался.

— В какой форме вы желаете получить эти деньги?

— Предпочтительно наличными, 75 тысячедолларовых купюр.

Пэкстон сам отправился в хранилище и возвратился оттуда с требуемой суммой.

— Я думаю,— сказал он, обращаясь к Мейсону,— что теперь нам лучше действовать по регулярным каналам.

— Совершенно верно,— согласился адвокат, пожимая ему руку.

Мейсон сунул деньги во внутренний карман и прошел к окошечкам кассиров, написал приходный ордер и терпеливо занял очередь в цепочке вкладчиков.

— Пожалуйста, положите эти деньги на счет Гораса Шелби,— сказал он.

Кассир удивленно посмотрел на приходный ордер.

— Вы вносите 75 тысяч наличными? — спросил он.

— Совершенно верно.

— Мне кажется, этот счет был переведен... Очень сожалею, но...

— Разве банк не может принять вклад?

— Пожалуй, это возможно.

— В таком случае примите от меня деньги на названный мною счет.

— Прошу извинения, но я должен посоветоваться с администрацией.

Он отсутствовал несколько минут, а когда вернулся, то любезно сказал:

— Если вы настаиваете на этом вкладе, мистер Мейсон, то у нас нет иного выхода, придется его принять.

— Вот и прекрасно. Сосчитайте купюры.

Получив корешок ордера с пометкой кассира о получении денег, Мейсон отправился в другую половину отделения касс, где занимались расходными операциями.

Здесь тоже была порядочная очередь, отстояв в которой Перри Мейсон протянул кассиру чек на 125 тысяч, подписанный Дафнией Шелби.

— Я хотел бы получить по этому чеку наличными 125 тысяч.

 Вы хотите реализовать чек на 125 тысяч долларов? — недоверчиво спросил ошеломленный кассир.

— Совершенно верно.

Кассир недоуменно посмотрел на квадратную бумажку, и вдруг лицо у него прояснилось, и он пробормотал:

— Одну минуточку, я только наведу справки.

Этот тоже отсутствовал всего пару минут. Вернувшись, пояснил:

— Случайно на счету оказалось достаточно денег, чтобы выдать по этому чеку.

— Количество денег на счету меня совершенно не интересует. Мне просто необходимо реализовать этот чек.

Кассир все же заметил, что это крайне необычная ситуация.

Мейсон зевнул.

— Для вас она, может быть, и необычная!

И многозначительно посмотрел на свои часы.

— Какими купюрами выдать вам деньги, мистер Мейсон?

— Предпочтительно тысячедолларовыми.

Кассир вынужден был сходить вниз в кладовую банка, и через 5 минут адвокату была вручена солидная пачка новеньких хрустящих бумажек.

— Спасибо,— поблагодарил Мейсон.

Он спрятал деньги в карман и отправился за стеклянную перегородку, где находился столик Стэнли Пэкстона.

— Мистер Пэкстон, я только что получил в вашем банке 75 тысяч долларов в кредит.

— Да, совершенно верно, я видел, мистер Мейсон, вашу расписку о получении денег с обязательством уплатить их в 30-дневный срок.

— Правильно.

— Ну так что же?

— Я выяснил, что мне эти деньги больше не понадобятся. Поэтому я хотел бы вернуть их незамедлительно.

— Но это же не принято!

— Я все понимаю, но уж слишком быстро нарастают проценты. За сегодняшний день мне придется уплатить 20 долларов и 32 цента.

Адвокат с самым серьезным видом выложил на стол банкира 75 тысячедолларовых банкнот, две 10-долларо-вых и мелочь.

— Необычайное происшествие,— еще раз воскликнул Пэкстон.— Но, конечно, раз вы настаиваете на немедленном погашении своего долга, мы не можем вам воспрепятствовать. Одну минуточку, прошу вас.

Пэкстон спрятал деньги в ящик письменного стола, поднял трубку внутреннего телефона и распорядился:

— Пришлите мне расписку Перри Мейсона на 75 тысяч долларов, прошу вас. Сделайте пометку об уплате. Да, совершенно верно. Да, да... Я знаю, что она только что поступила... Вы слышите? Поставьте штамп «Погашено».

Минуты через три появился молодой банковский служащий с требуемой распиской.

— Вот, пожалуйста,— сказал Пэкстон,— сожалею, что вам не пригодились наши деньги. Мы всегда бываем рады услужить нашим хорошим вкладчикам.

— Я в этом не сомневаюсь... У меня есть 50 тысяч долларов наличными. Я хотел бы приобрести на них 10 кассовых чеков по 5 тысяч с обязательством уплатить их Дафнии Шелби. Надеюсь, вы знакомы с мисс Шелби?

— Да, конечно, мы хорошо ее знаем... Она обычно приходит к нам по делам своего дядюшки... Так вам нужно десять кассовых чеков по 5 тысяч каждый?

— Совершенно верно.

— Если вы сможете еще немного подождать, вам все это принесут.

Через десять минут в руках у Мейсона находились требуемые чеки.

— Большое вам спасибо, мистер Пэкстон.

Банкир поднялся из-за стола.

— Я уже один раз пожал вам руку, мистер Мейсон, но хотел бы пожать ее еще раз. Прошу меня великодушно простить за мимолетные сомнения, которые у меня появились по поводу вашей находчивости. Когда я явился к вам в контору, нарушая банковские правила сохранения тайны, я надеялся вопреки всему, что вы отыщете способ решить данный вопрос. И потом мне на минуту показалось, что все мои надежды погибли... теперь-то мне ясно, что я должен был испытывать к вам больше доверия.

Банкир схватил руку адвоката обеими руками и крепко пожал ее, потом похлопал Мейсона по плечу.

— Желаю и в дальнейшем удачи!

— Еще раз большое спасибо. Вам лично и Национальному банку, который принимает так близко к сердцу интересы своих клиентов. Поверьте мне, что ваш благородный поступок когда-нибудь будет оплачен вам сторицей.

Выйдя из банка, Перри Мейсон поехал к Дафнии Шелби в отель.

Увидев девушку, он весело воскликнул:

— Ну, Дафния, больше вы не очаровательная попрошайка!

— Что вы имеете в виду?

Мейсон разложил перед ней 10 кассовых чеков.

Она поочередно взяла в руки каждый, глядя на них округлившимися от изумления глазами.

— Господи, что это за чудо?

— Подпишите-ка один из них на мое имя. «Выплатить Перри Мейсону». Подпись. Дата. Знаете, как это делается?

— Это ваш гонорар?

— Нам еще рано говорить о гонораре. Просто я хочу его реализовать, чтобы у вас были наличные деньги. Более пяти тысяч вам в настоящее время иметь при себе неразумно. Впрочем, даже будет лучше потом получить на большую часть аккредитивы. Примерно на 4 с половиной тысячи. А остальные чеки останутся на черный день. Ясно?

 Глава 6

Не успел Мейсон вернуться к себе в контору, как раздался условный стук Пола Дрейка в дверь, выходящую непосредственно в коридор. Делла Стрит впустила детектива.

Тот шлепнулся прямо в кресло и объявил:

— Ну, Ральф Экзеттер сидит у меня на булавке.

— Что ты про него выяснил?

— Его настоящая фамилия Камерон, а имя у него какое-то странное — Бослей. Никогда такого не слыхал! Он из Лас-Вегаса. Сам он игрок, Борден Финчли должен ему более 150 тысяч долларов.

—  Этим многое объясняется,— заметил Мейсон.

—  Это еще далеко не все. Камерон сам в долгу, как в шелку, и если только не получит денег с Финчли по его распискам, то его дела плохи: он не посмеет показаться на глаза своим дружкам. Короче говоря, Камерон скрывается. Вот почему он назвался Экзеттером из Бостона, штат Массачусетс.

— Ну, Пол, на этот раз ты превзошел самого себя! Поразительная работа!

Дрейк покачал головой.

— Практически я ничего не сделал. Совершенно случайно я наткнулся на след людей, которые пытаются найти Камерона.

— Каким образом?

— Чистое стечение обстоятельств. Финчли весьма обтекаемо объяснил, где он был, чем занимался, но та женщина, которая приходит к ним делать уборку, заметила, что на их чемоданах были наклейки из Лас-Вегаса и что они очень старательно пытались их счистить. Это было на следующий день после приезда. Ты помнишь, Финчли говорил, что они путешествуют на машине Экзеттера? Я проверил номерной знак на машину, он действительно был выдан в Массачусетсе. Тогда я позвонил по телефону и выяснил, на чье имя была зарегистрирована машина, когда они выехали из штата. Оказалось, что тот человек поехал в Лас-Вегас, его вовлекли в игру, и Камерон, которому он задолжал свыше тысячи долларов, предложил продать ему машину в счет этого долга. А разницу отдать ему. У парня не было иного выхода, он отдал автомобиль Камерону, официально не оформляя сделку. Было решено, что это они сделают позднее, когда Камерон выправит для себя водительские права. Располагая этими сведениями, я звонил в Лас-Вегас и узнал, что Камерон один из тех азартных игроков, которые сегодня в облаках, а завтра опускаются на дно морское. Он проигрался в пух и прах в покер, выдал несколько долговых расписок, объяснил своим приятелям, что один голубок задолжал ему полторы тысячи долларов и что он уже сообразил, откуда их достать, но что требуется некоторое время, прежде чем его план осуществится, и что он намерен поехать вместе с голубком и подгонять его. После этого Камерон исчез. Сначала люди, обладающие долговыми расписками Камерона, довольно стойко ожидали его появления, затем стали беспокоиться и очень бы хотели знать, где он скрывается.

Мейсон ухмыльнулся.

— Ну, что же, Пол, похоже, что мы начинаем

нащупывать почву. Располагая таким огнестрельным оружием, можно начинать артподготовку.

— Какая жалость, что мы не знали всего этого при первом слушании дела!

— Ничего, припасем для второго тайма!

Зазвенел телефон.

Делла Стрит взяла трубку, потом посмотрела на адвоката.

— Вы ответите Дарвину Мелрозу?

— Разумеется.

Мейсон взял протянутую ему трубку.

— Хэллоу, Мелроз. Чем могу быть полезен?

Мелроз был настолько возбужден, что говорил со скоростью пулемета:

— Какого дьявола вы натворили? Нам сообщили, что на счет Гораса Шелби были переведены 50 тысяч долларов, последний взнос за продажу недвижимости.

— Да?

— Мы обратились в Национальный банк, но нам ответили, что на счету Гораса Шелби нет ни одного пенни. Тогда мы спросили о судьбе 50 тысяч, и нам ответили, что на данный счет поступили два вклада, сначала на 50 тысяч, а потом на 75, после чего они реализовали чек, выданный на имя Дафнии Шелби, который и поглотил все деньги.

— Все совершенно верно. По-моему, ничего непонятного здесь нет. Данный чек фигурировал в суде. Вам и вашему клиенту было известно о его существовании.

— Одно дело — знать про чек, другое — получить по нему деньги.

— Не понимаю, чего вы кипятитесь? Чек был оставлен Дафнии Шелби. На счету Гораса Шелби было достаточно денег, чтобы погасить его. Банк имел полное право это сделать, а Дафния Шелби — получить то, что ей причиталось.

— Но ведь банк прекрасно знал о назначении опекуна.

— Банку было сообщено, что опекун назначен для того счета, каким он был в то время. Ни одного слова не было сказано ни о последующих счетах, ни о вкладах.

— Мы просто не посчитали необходимым сделать подобные оговорки, поскольку сняли все со счета.

— Очень сожалею, что вы неправильно разобрались в положении вещей. Но ваше распоряжение в банк было специфичным. Там было сказано о необходимости перевести на счет опекуна все деньги Гораса Шелби, находившиеся на его счету на день получения распоряжения.

— Мне это не нравится! Сомневаюсь, чтобы суд одобрил ваши действия. Это мошенничество.

— Мне кажется, что вы не разобрались в положении вещей. Это было не мошенничеством с моей стороны, а недосмотром с вашей... Обращайтесь в суд, если хотите, посмотрим, что вам скажет судья.

— Именно это я и собираюсь сделать!

— Это ваше право. Поспешите, я буду в суде и отвечу на все ваши притязания. Это все, что вы хотели мне сказать?

Дарвин Мелроз, не ответив, бросил телефонную трубку.

Мейсон подмигнул Полу Дрейку.

— Этот Дарвин Мелроз настоящая черепаха и тугодум. Разве ему по плечу такое скользкое дело?

— Я понял из вашего разговора, что ты быстренько воспользовался его ошибкой?

— На то и щука в море, чтобы карась не дремал... Ну а Дарвин Мелроз принадлежит к тем адвокатам, которые любят оригинальничать и чересчур умничать. Если бы ему пришлось описывать лошадь с левой передней ногой белого цвета, он бы описал ее как лошадь с одной левой передней ногой белого цвета. Разумеется, он точно выяснил, сколько денег имеется на счету у Гораса Шелби, ну и соответственно составил распоряжение именно эту сумму перевести на счет опекуна. Ему и в голову не пришло, что после этого на счет Шелби могли поступить новые деньги.

— А кто-то их перевел? — заинтересовалась Делла.

— Да, перевел.

— Вы имеете отношение к этой истории?

— Кое-какое,— признался Мейсон, ухмыляясь.— Мы просто частично использовали желание Гораса Шелби, ну а теперь, благодаря полученным тобой сведениям, Пол, возможно, нам удастся вообще довести дело до победного конца.

— Ты, наверное, посодействовал тому, чтобы твоя клиентка не осталась на бобах.

— Да, сейчас она кое-что получила.

— А тебе не кажется, что она излишне наивна? — спросил Дрейк.

— Что ты имеешь в виду?

— Для девушки, которая занималась всеми финансовыми делами своего дядюшки, вела деловую корреспонденцию, в конечном счете имела отношение к многотысячным сделкам, она представляется ненатурально бескорыстной.

Мейсон внимательно посмотрел на детектива.

— Знаешь, Пол, я думал то же самое. Меня брало сомнение, не скрывается ли за этим милым детским личиком расчетливый и трезвый ум. Но учти, банк имеет с ней дела на протяжении многих лет. Они великолепно знают о характере ее взаимоотношений с Горасом Шелби и стоят за нее горой.

— Видимо, она и правда замечательная, но все равно меня берет сомнение... Как думаешь, знала ли она о своем происхождении и просто скрывала это от мистера Шелби, так что он не догадывался о ее подозрениях?

Мейсон покачал головой.

— Провалиться мне на этом месте, если я знаю, Пол... а что ты думаешь по этому поводу, Делла?

Делла погрозила пальцем.

— Моего мнения я вам не скажу.

— А у тебя таковое имеется?

— Да.

— Почему же ты не хочешь высказать его вслух?

— Потому что я не имею достаточных оснований. Это всего лишь женская интуиция.

— Как знаешь... Мы, во всяком случае, изо всех сил стараемся помочь ей. Конечно, ей еще придется попереживать, но, как я считаю, в итоге все кончится вполне благополучно. Скажи, Пол, какого врача назначил суд?

— Этого я еще не выяснил; но как только...

Ему не дал договорить телефонный звонок.

Делла подняла трубку.

— Это тебя, Пол. Звонит твоя контора.

Пол взял трубку, выслушал и попросил:

— Повторите-ка мне еще раз это имя. Понятно. Спасибо.

Он положил на место трубку и повернулся к адвокату.

— Перри, теперь я могу ответить: суд назначил в качестве эксперта доктора Грантланда Олма.

Делла Стрит немедленно принялась листать телефонную книжку и через минуту смогла сообщить дополнительные сведения.

— Его адрес — Центральное здание, 602, а телефон: Лейвин 3681.

— И,— сказал Мейсон,— любая попытка повлиять на него разъярила бы почтенного доктора, но я не вижу препятствий к тому, чтобы мне, адвокату Гораса Шелби, не повидаться с ним прежде врача.

— У тебя на это нет ни малейшего шанса,— покачал головой Пол Дрейк.

Мейсон подмигнул.

— Если они его держат взаперти решительно от всех друзей, про это тоже полезно узнать.

Он посмотрел на часы.

— Почти наверняка доктор у себя в конторе. Вряд ли он захочет осматривать Шелби раньше завтрашнего утра. Позвони-ка его старшей сестре, Делла.

— Старшей сестре?

— Ну да. У врачей вместо секретарш бывают старшие сестры.

Делла Стрит поколдовала с телефоном и кивнула адвокату.

— Алло, это Перри Мейсон, адвокат, я очень хотел бы поговорить по телефону с доктором Олмом. Если это невозможно, тогда я бы просто хотел задать ему вопрос, на который ему легко 'будет ответить. Дело крайне срочное.

Женский голос на другом конце провода сказал:

— Я его старшая сестра. Может быть, вы соблаговолите задать этот вопрос сейчас, поскольку доктор очень занят и освободится не скоро?

— Я ведь не ошибаюсь, доктору Олму поручено судом осмотреть Гораса Шелби до начала судебного заседания, которое должно состояться...

— Я уверена, что доктор не станет разговаривать ни с вами, ни с кем другим по этому вопросу!

— Я этого и не хочу. Меня просто интересует, не нарушу ли я планов доктора, если сейчас поеду навестить мистера Шелби в санаторий «Гудвилл»?

— Без всякого сомнения, он не будет против. Но при условии, что вы ничем не расстроите и не встревожите больного. Вы ведь один из адвокатов по делу?

— Да.

— Не волнуйте его, если он принадлежит к легковозбудимым людям.

— Благодарю вас, вы очень внимательны... Кстати, в какой палате он находится?

— По-моему, он лежит в изоляторе. Сейчас посмотрю... совершенно верно. Бокс 17.

— Еще раз большое спасибо.

— Не за что.

— Не забудьте передать доктору Олму, что я звонил.

— Непременно.

Мейсон повесил трубку, улыбаясь.

— Если тебе нужны сведения, то самое правильное действовать открыто.

Дрейк расхохотался.

— Хороший частный детектив раздобыл бы тебе информацию через двое суток при оплате 50 долларов в день... Мне поехать с тобой, Перри?

— Нет, пожалуй, лучше ехать одному.

— Знаешь, в таких местах служащие не отличаются любезностью.

— В определенных обстоятельствах и я не ягненок,— хмыкнул Перри Мейсон.

 Глава 7

Санаторий «Гудвилл» и дом отдыха в Эль-Мираре представляли собой сочетание бывшего мотеля и старинного трехэтажного особняка, стоявших на соседних участках.

Теперь они были окружены деревянным забором, причем на окнах мотеля и на первом этаже большого здания имелись либо замысловатые железные украшения-решетки, либо самые обычные набитые крест-накрест полосы.

Перри Мейсон все это осмотрел и мысленно взвесил, затем, не таясь, прошел сквозь ворота по широкой подъездной аллее к парадной двери, над которой красовалась надпись «Офис».

Сбоку висела менее импозантная записочка: «Требуется молодая особа с покладистым характером для выполнения общей работы». Мейсон несколько удивился подобной формулировке, потом решил, что это писала не женщина. Аналогичное объявление было приклеено сбоку на оконном стекле. Написаны они были от руки, и Мейсон сообразил, что в данном учреждении кадры поломоек и уборщиц не задерживались и замещать их нелегко.

Мейсон вошел в контору.

Длинная стойка разделяла помещение на две половины. С внутренней стороны находился коммутатор и стул. По одну сторону стол, заваленный бумагами, обшарпанный вращающийся стул и два простых кресла с прямыми спинками. По другую — нечто вроде стеллажа с углублениями для почты, над которыми были написаны номера комнат.

Свет горел только над коммутатором. Знакомое адвокату громкое гудение показывало, что звонят сюда.

Мейсон подошел к стойке.

Из двери, что находилась в дальней стене помещения, торопливо вышла женщина средних лет. Едва взглянув на Мейсона, она поспешила к коммутатору и надела наушники.

— Алло,.. Санаторий «Гудвилл».

Послушав немного, она ответила:

— Его еще нет. Я предупредила секретаря. Он зайдет, как только вернется... Нет, я не могу сказать, когда он вернется... Да, он вам позвонит, доктор... Сразу же, как вернется. До свидания.

Она вытащила штекер и повернулась как-то нехотя к адвокату.

— А вам что нужно? — спросила она.

— У вас здесь находится Горас Шелби.

Женщина моментально стала как бы неживой, глаза у нее приобрели отчужденное выражение.

— Ну и что?

— Я хочу его видеть.

— Вы родственник?

— Я адвокат.

— Вы представляете его?

— Я представляю его родственницу.

— Приемные часы окончились.

— Но мне крайне важно его видеть.

Она решительно покачала головой.

— Вы должны явиться в положенное время:

— А когда именно?

— От двух до трех часов дня.

— Вы хотите сказать, что я не смогу его видеть до завтрашнего дня?

— Я не уверена, что и завтра вы его увидите. Вам надо сначала поговорить с доктором. У мистера Шелби пока еще состояние не из блестящих. Против его фамилии есть пометка «посетителей не пускать»... Как вы себя назвали?

— Мейсон. Перри Мейсон.

— Я скажу доктору, что вы приходили.

— Какому доктору?

— Доктору Бекстеру. Тиллману Бекстеру. Он руководит этим местом.

— Он врач?

— У него имеется лицензия на руководство этим местом. Это все, что мне известно. И я думаю, что вам не имеет смысла сюда возвращаться. Вряд ли Горас Шелби будет в состоянии принимать посетителей.

Она резко повернулась к нему спиной и скрылась за дверью, показывая, что разговор окончен.

Мейсон вышел во двор, осмотрелся и пошел туда, где стояла его машина.

Около его автомобиля стоял какой-то человек.

— Вы доктор, назначенный судом? — спросил он.

Мейсон задумчиво посмотрел на человека.

— Какой врач, назначенный судом?

— По делу Шелби.

— А что?

— Я хочу поговорить с вами.

— Могу ли я узнать, на какую тему?

— Вы не ответили на мой вопрос — вы доктор, назначенный судом?

— Нет. Я — Перри Мейсон, адвокат. Так для чего же вам понадобился док...

Человек не стал дожидаться, пока он закончит фразу, бегом пустился к машине, стоявшей перед автомобилем Мейсона, юркнул в нее, сказал что-то водителю, и машина сорвалась с места.

Мейсон попытался разглядеть регистрационный номер, но до машины было слишком далеко, так что он смог разобрать только то, что она из Невады.

Мейсон притворился, будто он возвращается в санаторий, в действительности же обошел свою машину сзади, вынул из кармана ключ, сел за руль и быстро помчался по дороге.

Однако машины с невадским номером он не заметил: она, по всей вероятности, свернула на боковую улицу.

Адвокат проехал несколько кварталов, все еще надеясь натолкнуться на машину, но она как сквозь землю провалилась.

И тогда он вернулся в контору.

Делла Стрит ему сразу же сообщила, что звонил доктор Олм. Он просил передать, что готов поговорить с адвокатом в любое время, как только он вернется.

Мейсон кивнул.

— Герти закрыла контору и пошла домой. С ним говорила я сама. Вас соединить?

Она быстро набрала требуемый номер.

— Доктора Олма, пожалуйста. С вами будет говорить мистер Мейсон.

Она кивнула адвокату.

Мейсон взял трубку:

— Алло! Перри Мейсон у аппарата.

— Доктор Грантланд Олм, Мейсон, вы хотели со мной поговорить?

— Да. Как я понял, судья Поллингер поручил вам побеседовать с Горасом Шелби и выяснить его физическое и психическое состояние.

— Правильно.

— Вы собираетесь скоро с ним повидаться?

— Я не могу увидеть его раньше завтрашнего утра, но я предупредил дежурного, что буду в санатории в 10 часов.

— Стоило ли их предупреждать о времени вашего приезда?

— Я думаю, что да. Потому что я предупредил, чтобы сегодня после 8-ми часов ему не давали никаких наркотических средств, чтобы мне подготовили описание всех тех средств, которые ему были выписаны, и чтобы при осмотре в комнате не было никого, кроме моей собственной сестры.

Мейсон широко улыбнулся.

— Благодарю вас, доктор.. Теперь мне ясно, почему суд назначил именно вас для проведения экспертизы... Я как раз и намеревался спросить вас, будут ли приняты все меры предосторожности для того, чтобы пациент был поставлен в совершенно объективные условия.

— Я прекрасно понимаю, о чем вы говорите. Я даже могу добавить, что существуют определенные наркотические средства, которые при интравенозном введении вызывают у больного глубокий сон. Но некоторые типы при этом становятся дезориентированными, даже несколько невменяемыми на несколько дней. Другие же наркотики у больных, страдающих атеросклерозом, вызывают явления психической недостаточности.

— Можно ли обнаружить, что эти наркотики применялись?

— И да, и нет. Если я заподозрю нечто подобное, я проверю кровь пациента, но и без того не так трудно сказать, естественное ли это состояние или вызванное искусственно. Доказать труднее. Мне известно все про вас и про вашу репутацию, мистер Мейсон. Я слышал, что вы представляете племянницу Шелби или ту молодую особу, которая считала себя его племянницей. Говорят, она за ним преданно ухаживала и очень его любила. Могу по секрету добавить, что санаторий принялся спорить со мной, когда я запретил после 8-ми часов вводить Шелби какие-либо препараты. Якобы пациент беспокойный, легко раздражается, не спит по ночам, так что ему необходимо снотворное. Тогда я спросил, какое именно снотворное они используют, и мы по этому поводу снова поспорили. Мне пришлось все же назвать одно совершенно безвредное средство, которое не может оказать никакого нежелательного воздействия. Считаю своим долгом предупредить, что я намерен самым тщательным образом разобраться в этом деле. Так мне было сказано, но и без этого все равно я поступил бы только так.

— Огромное спасибо,— сказал Мейсон.— Я как раз хотел выяснить, какие у вас намерения.

— Мне думается, я теперь знаю, какие намерения у вас,— посмеиваясь, сказал доктор Олм. — Не сомневайтесь, Мейсон, я буду совершенно объективен, но предельно строг.

— Не знаю, как вас и благодарить. Искренне ценю ваше доброе отношение.

Адвокат повесил трубку и сказал Делле Стрит:

— Мне думается, надо запирать контору и идти домой. Доктор Олм прекрасно знает, что он делает. Он не новичок, в последствиях применения наркотиков отлично разбирается, и я не удивлюсь, если завтрашний день окажется решающим в нашем сражении. Что же касается санатория, то я не завидую его руководителю!

— Кстати, какое он произвел на вас впечатление?

— Это «то» заведение. Не сомневаюсь, что тип, которого они именуют доктором, столько же понимает в медицине, сколько и я. Просто он имеет лицензию на заведование домом отдыха и извлекает из этого максимум выгоды праведными и неправедными путями. Некоторые из этих частных заведений вполне приличные, но большинство — нет. Господи, помоги тому человеку, который угодит в последнее! К сожалению, очень часто родственники не желают, чтобы им мешал какой-нибудь старичок или старушка, которые с годами становятся забывчивыми, рассеянными, неаккуратными. Вот они его и задирают в такую лечебницу, умывают после этого руки, считая, что проявили достаточно заботы, и практически забывают о его существовании. Однако такая лечебница, при условии, что она получает ежемесячно переводы, все же заботится о своих питомцах, дабы те не стали капризничать и не перебрались в другое заведение, но есть учреждения совсем иного плана. Их руководители прекрасно разбираются, по какой причине привезенный к ним «пациент» внезапно становится слабоумным. И пускай себе этот несчастный старается вырваться из такой лечебницы, пока его опекун или просто богатый родственник не скупится на плату, он может спать спокойно: все будет шито-крыто за высокими стенами частного заведения!

— Так вы полагаете, что «Гудвилл» относится к заведениям последнего типа?

 Во всяком случае, это бы меня не удивило ни капельки! Давай-ка закрывать наши двери и расходиться по домам.

 Глава 8

Когда Перри на следующее утро явился в контору, Делла Стрит разбирала принесенную корреспонденцию, подразделяя ее на три кучки: «Срочная», «Важная» и «Неважная».

Мейсон мельком просмотрел кое-что из первой стоики и сказал:

— Давай-ка, Делла, поговорим о деле. Дафния тебе звонила?

— Нет еще.

Мейсон посмотрел на часы.

— Через час доктор Олм должен быть уже в санатории, чтобы обследовать мистера Шелби. Полагаю, что-то будет с их стороны предпринято.

— Что именно?

— Либо они дадут ему наркотики, несмотря на предупреждение Олма, либо придумают отговорку для того, чтобы не' показать ему Шелби.

— Ну а что сделает доктор Олм?

— Из того, что я заключил о характере доктора на основании разговора с ним, я предполагаю, что он потребует показать ему больного, пригрозив персоналу санатория вызвать их в суд за оскорбление суда и за невыполнение его решения.

— Ну а если он находится под воздействием наркотика?

— Доктор Олм об этом узнает и так и доложит суду.

— А если нет?

— А если нет, то могу поспорить на что угодно, что Горас Шелби в психическом отношении так же здоров как мы с тобой, не исключено, что он сильно ослабел, благодаря всему тому, что ему пришлось перенести, но он ответит связно и логично на все вопросы врачами я надеюсь, что нам удастся добиться отмены судебного решения об учреждении опеки. Ну, а как только это случится, Шелби выставит Финчли с супругой и сомнительным приятелем из дома, и все будет о кей!

— Послушайте, шеф, а у вас не будет неприятностей из-за реализации того чека?

— Возможно, они и попытались бы, но, как мне кажется, им будет не до этого. В подобных случаях лучшим средством обороны является контрнаступление... Олл райт, давай-ка разделаемся с некоторыми из этих писем.

Адвокат принялся диктовать.

В 10 часов он потянулся и зевнул.

— Пока хватит, Делла. Все равно я не могу думать ни о чем ином, как о санатории «Гудвилл» и о том, что там творится... Позвони-ка Дафнии. Пускай поднимается... Не исключено, что сегодня утром вся оппозиция рухнет...

— Вы сегодня оптимистически настроены,— сказала Делла Стрит, протягивая руку к телефону.

— Прекрасно выспался ночью, вкусно и сытно позавтракал, а главное то, как со мной разговаривал по телефону доктор Олм. Я убежден, что он очень компетентен. В то самое мгновение, когда врач такого масштаба переступает порог подобного заведения, он вносит смуту в сердца противников. Если руководители этого санатория или дома отдыха опасаются, что у них отберут лицензию, они легко могут удариться в другую крайность.

Делла сказала в трубку:

— Мисс Дафнию Шелби, пожалуйста. Ее комната 718.

Она несколько секунд прислушивалась к гудкам в трубке, потом взглянула на часы и удивленно сказала:

— Она не отвечает.

— В таком случае, Делла, попроси ей передать, что звонил мистер Мейсон и просит ему позвонить, как только она вернется.

Делла сообщила просьбу адвоката, затем повесила трубку.

— Скорее всего, она проспала, а сейчас завтракает в столовой,— сказал Перри Мейсон.

— Или отправилась по магазинам... После вашего финансового трюка у нее есть возможность позволить себе такое удовольствие.

— Никакого трюка здесь не было... Просто Дарвин Мелроз из таких адвокатов, которые за кучей мелочей способны проглядеть- главное. На этот раз он был так озабочен тем, чтобы на счет Бордена Финчли были переведены все деньги до последнего пенни, хранившиеся в тот день в банке, что полностью упустил в своем распоряжении упомянуть такой «пустяк», что Финчли назначен опекуном над всем состоянием Шелби. Он же ограничился тем, что дал возможность Финчли выбрать полностью содержимое счета в Национальном банке и открыть счет на свое имя в другом. Так что, если Мелрозу захочется придираться ко мне, я стану придираться к нему.

— Ну, а что на это скажет судья Поллингер?

— Не знаю, на меня он не производит впечатления судейского крючкотвора, как мне кажется, он подозревает, что в этом деле есть нечто такое, что не устоит перед тщательной проверкой. Конечно, тот факт, что Дафния не родственница Гораса Шелби, сильно пошатнул наши позиции. Если бы не это, я вообще пошел бы в суд и устроил бы там фейерверк. Но сейчас у меня практически в глазах суда нет официальной основы для тяжбы.

Зазвонил телефон. Делла взяла трубку.

— Соединяй, Герти.— И Мейсону: — Наверняка это звонит Дафния.

Мейсон кивнул, потянулся к трубке, но замер, пораженный выражением лица Деллы.

Та сказала:

— Это доктор Олм. Он говорит, что ему срочно нужно с вами посоветоваться.

Мейсон подошел к аппарату.

— Да, слушаю.

Бас доктора Олма был слышен на весь кабинет:

— Мистер Мейсон, я приехал в так называемый санаторий «Гудвилл». Как вам известно, явился я туда по распоряжению суда освидетельствовать мистера Гораса Шелби.

— Ну да, конечно. Что с ним? Надеюсь, ничего страшного?

— Вы правы, с ним таки кое-что случилось...

— Великий Боже! Он не умер?

— Не знаю. Его здесь нет.

— Его там нет?

— Совершенно верно.

— То есть как это? Они позволили Финчли его куда то увезти?

— Не знаю, но очень хочу узнать. Человека нет. Мне говорят, что он «удрал». Прежде чем тут успели намудрить с вещественными доказательствами, я хочу все выяснить... Если не ошибаюсь, у вас имеется весьма опытный детектив, частный, который всегда работает вместе с вами?

— Совершенно верно.

— Да и вы сами легендарная личность. Не могли бы вы приехать сейчас сюда со своим детективом?

— А нас впустят?

— Впустят ли? — взорвался доктор Олм.— Я сам вас впущу. Я не оставлю здесь камня на камне, если они rte выложат своих карт на стол и не перестанут играть со мной в кошки-мышки.

— Выезжаю.

Мейсон бросил трубку на аппарат, схватил шляпу, на ходу крикнул Делле Стрит:

— Вызывай Пола Дрейка. Пусть садится в машину и едет прямиком в санаторий «Гудвилл» в Эль-Мирар. Позвони еще раз Дафнии Шелби. Предупреди ее о случившемся... Пусть никуда не выходит из отеля, пока я не позвоню ей.

— А если она не ответит?

— Пусть ее вызовут, громко выкрикивая фамилию... Я уехал.

Через 35 минут езды на бешеной скорости адвокат добрался до Эль-Мирара.

Он поставил машину на место для стоянки транспорта близ ворот санатория, автоматически отметив про себя, что исчезло объявление о том, что санаторию нужна уборщица, и что входная дверь распахнута настежь.

Тощая грымза, которая накануне едва разговаривала с ним, сегодня была сама любезность.

— Доктор вас ожидает, мистер Мейсон. Он в боксе номер 17. Это по коридору направо.

— Благодарю... С минуты на минуту должен подъехать частный детектив по имени Пол Дрейк. Направьте его тоже в 17-й номер.

— Да, конечно.

Ее губы изогнулись в угодливой улыбке, голубые глаза оставались холодными и враждебными.

Изнутри доносились сердитые голоса.

Бокс № 17 был маленький коттеджик, стоящий в ряду таких же, к которым попадаешь через основное здание.

Мейсон подошел к двери и распахнул ее.

Высокий человек лет сорока со слегка сутуловатой спиной повернулся сразу же к адвокату, на лице его было написано крайнее возмущение.

Его собеседник, человек много старше по возрасту, примерно на голову ниже ростом, выглядел испуганным и, по всем признакам, защищался.

Мейсон с одного взгляда разобрался в ситуации.

— Доктор Олм? — обратился он к высокому.

Горящие возмущением глаза доктора Олма уставились на адвоката, потом их выражение смягчилось.

— Вы Перри Мейсон?

— Точно.

Они пожали друг другу руки.

— А это доктор Тиллман Бекстер.

Мейсон последнему руки не подал.

— Доктор Бекстер,— продолжал доктор Олм,— получил лицензию на диетическое лечение в другом штате. У него имеются особые теории в отношении питания больных.

— Я получил лицензию на заведование этим домом отдыха! — заявил Бекстер.

— Несомненно! — хмыкнул доктор Олм.— Но надолго ли у вас сохранится эта лицензия — вопрос другой! А теперь я хочу услышать решительно все про Гораса Шелби. Вы заявили, будто не ведете историй болезней?

— Это же не больница, а дом отдыха.

— И в домах отдыха регистрируются все назначения врача. Или же у вас вообще не принято записывать методику лечения?

— В важных случаях мы записываем.

— Что вы называете «важными случаями»?

— Все, что указывает на какое-то изменение в физическом или психическом состоянии больного.

— Вы заявили, будто не учитываете прописываемые наркотики?

— Мы недаем наркотиков. Как правило.

— Ну а что же вы делаете?

— Мы обеспечиваем наших пациентов отдыхом, покоем и здоровой пищей. Мы...

— Мне было сказано, что Горас Шелби находится под воздействием сильного снотворного. Кто ему его дал?

— Сильного снотворного? — ненатурально удивился доктор Бекстер.

— Так я понял.

— Медикаменты мистеру Шелби прописывал посторонний врач. Мы, разумеется, относимся с уважением к распоряжениям лечащих врачей наших пациентов.

— Кто его лечащий врач?

— Не помню его фамилии.

Мейсон осмотрелся, стараясь запечатлеть в памяти железную больничную койку, умывальник, комод с зеркалом, потертый линолеум на полу, ветхие тюлевые занавески на окнах.

— Куда ведет эта дверь?

— В ванную,— ответил доктор Бекстер.

Мейсон распахнул дверь: старомодная, неудобная ванна, туалет еще более старый, чем линолеум, наполненный доверху ящик для бумаги, кривое зеркало над маленькой аптечкой,

— А вторая дверь?

— Стенной шкаф. В них пациенты хранят свою одежду.

— Я туда заглядывал,— сказал доктор Олм,— одежды нет.

В шкафу прямо на стенке был набит ряд гвоздей.

— Он все забрал? — спросил Мейсон.

— Насколько нам известно, все,— ответил доктор Бекстер.— Конечно, у него практически ничего и не было. Брил его парикмахер... У него была собственная зубная щетка и тюбик с пастой, они остались в ванной. Ну, а затем у него была только та одежда, в которой он сюда приехал.

— Другими словами,— гнул свою линию Перри Мейсон,— он не имел понятия, что его везут в санаторий, когда его доставили сюда?

— Я этого не говорил, да и не мог бы сказать, потому что, откровенно говоря, не знаю.

— Отправляясь в санаторий, человек берет с собой, по крайней мере, чемодан с носильными вещами, пижамы, белье, рубашки, носки, носовые платки.

— Так поступает нормальный человек,— сказал доктор Бекстер.

— А Горас Шелби не был нормальным?

— Ни в коем случае. Он был раздражительным, нервничал, выходил из себя, грубил и огрызался.

— Кто привез его сюда?

— Его родственники.

— Сколько их было?

— Двое.

— Борден Финчли и Ральф Экзеттер?

— Один был точно Финчли, имени второго я не знаю. С ними была медсестра.

— Миссис Финчли?

— Вроде бы да.

— И они втроем силком затолкали мистера Шелби в этот бокс.

— Они зарегистрировали его как положено. Он начал проявлять беспокойство, и сестре пришлось прибегнуть к наркотику.

— Вы знаете, что это был за наркотик?

— Она ввела его подкожно.

— Но вы хотя бы спросили, что это за наркотик?

— Она сказала, что это средство было ему предписано его постоянным лечащим врачом.

— Посмотрели ли вы рецепт? Узнали ли фамилию врача?

— Я поверил ей на слово. Она же дипломированная медсестра.

— В нашем штате?

— Нет, как будто из Невады.

— Откуда вы знаете, что дипломированная сестра?

— Так она отрекомендовалась. Ну и потом, из того, как она обращалась с мистером Шелби, было видно, что она имеет опыт работы с подобными больными.

Мейсон неожиданно схватил один из стульев, поднес его к стенному шкафу, влез на него и принялся шарить рукой на верхней полке.

— А это что такое? — спросил он, вытаскивая связку толстых ремней.

Кашлянув, доктор Бекстер смущенно сказал:

— Ремни.

— Все понимают, что не ленточки... для чего они здесь?

— Мы их используем, чтобы усмирять пациентов, которые имеют склонность к буйному поведению... Вы прекрасно знаете, что во всех психиатрических больницах существуют либо смирительные рубашки, либо ремни.

— Иными словами, вы связываете человека в постели?

— Когда этого требует его состояние.

— И Гораса Шелби тоже привязывали?

— Не уверен. Возможно — на протяжении какого-то времени.

— Какого именно?

— Очень недолго. Мы прибегаем к помощи ремней, только когда с пациентом совершенно невозможно справиться, ну и потом, когда у нас не хватает обслуживающего персонала. Вы же сами видели, мистер Мейсон, что ремни были убраны.

— Убраны, говорите? Они перерезаны острым ножом.

— Боже мой, вы совершенно правы! — воскликнул доктор Бекстер, разглядывая две половинки ремня.

— В таком случае, если Горас Шелби на самом деле сбежал, как заявляете вы, значит, ему помог кто-то со стороны. Ибо он был привязан к своей постели все время, не стоит этого отрицать. Ну а привязанному к этой железной койке человеку даже руки не протянуть, не то чтобы куда-то сбегать!

Бекстер промолчал.

Мейсон посмотрел на доктора Олма.

Тот возмущенно воскликнул:

— Обещаю вам разобраться не только в данной истории, но и проверить, что это за странное учреждение! Это вы организовали санаторий, Бекстер?

— Доктор Бекстер.

— Вы его сами организовали? — переспросил доктор Олм, возвышая голос.

— Нет, я купил его у человека, организовавшего этот санаторий и дом отдыха.

— Он дипломированный врач?

— Я не занимался вопросом его квалификации. Я посмотрел лицензию, разрешающую ему заведовать этим лечебным заведением, и переправил ее на свое имя.

— Кто это сделал?

— Лицо, продавшее его мне.

— Советую вам сегодня в 2 часа быть в суде,— сказал доктор Олм,— не сомневаюсь, что судья Поллингер захочет с вами потолковать.

— Я не смогу быть в суде. Это невозможно физически. У меня множество пациентов, а обслуживающего персонала не хватает. Мы делали все, чтобы набрать штат компетентных работников, но у нас ничего не получилось.

— Сестры? Санитарки?

— У нас имеются сестры-практикантки, а дипломированная сестра всего одна, но самое трудное найти хороших санитарок и уборщиц. Так что мы все в настоящее время выполняем двойную работу.

На ступеньках крыльца раздались шаги.

Голос Пола Дрейка произнес:

— Хэллоу, Перри!

— Входи,— пригласил Мейсон.

Дрейк вошел в помещение.

Мейсон представил его.

— Доктор Грантланд Олм — мистер Дрейк. И доктор Бекстер.

— Вы — детектив? — спросил доктор Олм.

— Точно.

— Я думаю, что мистер Мейсон обнаружил ключ,— сказал доктор Олм.

— Ключ?

— Да, к исчезновению Гораса Шелби.

— К бегству Гораса Шелби,— поправил доктор Бекстер.

— Что касается меня,— сердито буркнул доктор Олм,— я рассуждаю так: человек исчез, и не знаю, как это случилось, куда он отправился и кто его отсюда забрал.

— Он сам себя забрал! — снова крикнул Бекстер.

— Вы так считаете?

— Да.

— В таком случае извольте объяснить противоречия в ваших собственных показаниях.

— Что вы имеете в виду?

— Вы держали его здесь в качестве человека, страдающего старческой неполноценностью, то есть полнейшая дезориентация, неспособность позаботиться о собственных нуждах и управлять своими делами. Когда он стал возражать против подобного отношения, вы привязали его ремнями к кровати, вы не пропускали к нему посетителей, вы даже не разрешили его поверенному увидеть его.

А теперь вы пытаетесь внушить, что этот человек оказался достаточно ловким и находчивым, чтобы найти способ перерезать ремни, которые приковывали его к койке, подняться с постели, пройти по коридору главного здания, выйти незамеченным из ворот на улицу... и все "это проделал пожилой, обессилевший мужчина, у которого даже денег не было на автобус. И все же ему удалось скрыться. После этого попробуйте заявить в суде, что он был немощным, по-старчески слабоумным, нуждающимся в постороннем уходе, и давайте посмотрим, кто вам поверит!

— Одну минуточку, одну минуточку,— забеспокоился доктор Бекстер,— конечно, ему могли и помочь. Просто я утверждаю, что этого не сделали сотрудники данного учреждения. Другими словами, мы не старались его куда-то перевезти, чтобы скрыть от суда и сорвать заседание...

— Это вовсе не то, что вы собирались нам сказать, а то, что сказали,— фыркнул доктор Олм.— Лично я высказал все. Сейчас я возвращаюсь и напишу рапорт суду. Не стану скрывать мое впечатление о данном, с позволения сказать, лечебном заведении... впрочем, не стоит повторяться... Что вы скажете, Мейсон?

— Мне думается, я ничего не выиграю, оставаясь здесь,— покачал головой адвокат, насмешливо поглядывая на сникшего доктора Бекстера.— Особенно потому, что мы все сегодня должны быть днем в суде... Полагаю, доктор Бекстер получил повестку с вызовом на заседание?

— Если и нет, то получит,— сразу же отрезал доктор Олм.— Этим я займусь.

— Одну минуточку, одну минуточку. Я не смогу явиться. У меня не хватает персонала, как я уже го...

— Понимаю,— с насмешливой симпатией заговорил доктор Олм.— Со мной время от времени случается то же самое, меня вызывают в суд как эксперта, и я теряю целый день. Но ведь это одна из обязанностей нашей профессии, доктор?

Мейсон двинулся в сторону к выходу и отвел Дрейка в угол.

— У тебя есть машина с телефоном?

Дрейк кивнул.

— Олл райт. Направь людей на работу. Я хочу, чтобы на протяжении 24-х часов весь твой штат был в моем распоряжении.

— Что значит «весь штат»? Для чего они тебе понадобились?

— Чтобы установить слежку за Экзеттером, Финчли, мистером и миссис, этим самым доктором Бекстером, ну и выяснить, каким же образом Гораса Шелби удалось увезти и куда.

Дрейк кивнул.

— Кто-то не стал терять времени даром. Кстати, вчера я заметил два объявления о том, что санаторий нуждается в обслуживающем персонале. Сейчас этих бумажек уже нет. Это значит, что вчера кто-то явился сюда и предложил свои услуги, возможно, как я думаю, в качестве новой санитарки. Попробуй выяснить в отношении этой особы, ибо это могло быть подставное лицо, направленное сюда Борденом Финчли с целью упрятать Гораса Шелби в такое место, где его невозможно найти и обследовать перед судом. Если тебе удастся найти эту особу, коли мои предположения правильны и новая санитарка или уборщица была принята на работу, не жалей средств, чтобы выудить у нее информацию.

Дрейк кивнул.

— Будет сделано. Платить-то тебе, Перри, а мне получать.

— Черт с ним, мне сейчас не до денег!.. Если я ввязался в борьбу, я обязан победить! 

 Глава 9

Ровно в 2 часа судья Поллингер занял свое место.

— Пора, согласно предварительной договоренности, продолжать слушание дела об учреждении опеки над имуществом мистера Гораса Шелби. Я вижу, что доктор Олм, которому суд поручил обследовать Гораса Шелби, находится на месте. Доктор Олм является свидетелем суда. Суд просит вас, доктор, выйти и принести присягу.

Дарвин Мелроз вскочил с места.

— С разрешения суда, я хотел бы сделать предварительное заявление.

— Какое? — спросил судья.

— Мистер Перри Мейсон, поверенный Дафнии Шелби, нашел способ обойти решение суда о назначении опекуна над состоянием мистера Шелби, чтобы его не обманула весьма умная и беспринципная особа. Он так все подстроил, что 50 тысяч со счета Шелби были вручены мисс Дафнии, не состоящей с мистером Горасом Шелби в кровном родстве и посягательств которой суд как раз и опасался.

— Как же он это сделал? — удивился судья.— Разве вы не переслали в банк копию решения суда?

— С разрешения суда, я приготовил для банка частное решение, по которому все деньги, находящиеся на счету Г ораса Шелби, до последнего пенни должны, были быть переданы его опекуну Бордену Финчли.

— Банк это не выполнил?

— Нет, выполнил.

— Как же Мейсон получил 50 тысяч из этих денег?

— Не из этих денег, а из других.

— Предусмотренных распоряжением? — спросил судья Поллингер.

Мелроз заколебался.

— Продолжайте!

— Эти деньги не были упомянуты ни в частном распоряжении, ни в объяснительной записке к нему. Но, конечно, они были предусмотрены самим духом судебного постановления об учреждении опеки.

— Ладно, прежде чем разбираться в этом вопросе, давайте узнаем, насколько неправоспособен Горас Шелби,— сказал судья.— Мне прекрасно известно, как сильно занят доктор Олм. В это время дня перед его кабинетом сидит огромная очередь больных, поэтому я хочу обо всем его расспросить, чтобы как можно скорее отпустить к себе на работу.

Судья Поллингер повернулся к доктору Олму, и у Дарвина Мелроза появилось неприятное ощущение, что инициатива у него отнята.

— Вы видели Гораса Шелби, доктор?

— Нет.

— Почему нет?

— Потому что его больше нет в санатории, или так называемом доме отдыха.

— Где же он?

— Не знаю.

— Как это случилось?

— Опять-таки не знаю. Но у меня появились кое-какие идеи: на основании того, что я обнаружил.

— Что вы там обнаружили?

— Этот так называемый санаторий даже нельзя назвать домом отдыха. Им руководит человек, который называет себя доктором, но, по моему мнению, он совершенно ничего не понимает в психической медицине. Мы нашли доказательство того, что Горас Шелби был привязан ремнями к койке, по всей вероятности, с того самого момента, как поступил в это учреждение. Мы нашли, что персонал не ведет ни историй болезней, ни учетных карточек, по моему мнению, это место совершенно неподходящее для человека, которого там держат против его воли.

Я пытался узнать, убежал ли мистер Шелби Оттуда по собственной инициативе или же его переместили сотрудники санатория, не желая, чтобы я произвел порученное мне обследование. В связи с этим я услышал весьма примечательное заявление человека, руководящего этим заведением. Он уверял, что мистер Шелби сбежал самостоятельно. Означает ли это,— спросил я его,— что мистер Шелби, который, по заявлению своих родственников, не способен заниматься собственными финансовыми делами и которого пришлось привязать к койке, ибо с ним не мог справиться персонал, проявил достаточно сообразительности и изобретательности, чтобы раздобыть нож, перерезать ремни, одеться и незаметно улизнуть из санатория, не имея денег не только на такси, но даже на автобус, и спрятаться так, что его не могут найти. Я сказал Бекстеру, что одно из этих заявлений исключает другое, они — несовместимы.

— С разрешения суда,— вмешался Мелроз, лицо которого покраснело не то от негодования, не то от стыда,— я настаиваю, что это неправильное и недопустимое заявление психиатра, даже если он был назначен судом. Он делает выводы, не обследовав пациента, а из личных соображений и оценки слов доктора Бекстера о побеге пациента.

Судья Поллингер в задумчивости нахмурился.

— Весьма логичный вывод,— сказал он наконец,— знает ли кто-нибудь о местонахождении Гораса Шелби в данный момент? Я задаю этот вопрос главным образом адвокату, ибо он в первую очередь отвечает за действия своих клиентов по делу.

Мелроз ответил:

— Я заверяю суд, что не имею представления, где находится Горас Шелби, и мои клиенты, мистер и миссис Финчли, заверили меня, что они тоже не располагают никакими данными в этом отношении. Ральф Экзеттер, гостивший в их доме, сказал мне то же самое. Однако, как я понимаю, Дафния Шелби, молодая женщина, претендующая на родство с мистером Шелби, не находится в своем отеле. И. хотя она знает, что слушание дела назначено на два часа, ее в суде нет. Более того, я убежден, что ее поверенный тоже не знает, где она. *

Судья Поллингер нахмурился.

— Мистер Мейсон, объясните,— попросил он.

Мейсон медленно поднялся, слегка повернул голову, так как услышал, как скрипнула входная дверь, и, не изменив выражения лица, спокойно заявил:

 Поскольку Дафния Шелби только что сама вошла в суд, пусть она и отвечает.

Дафния подбежала к Перри Мейсону.

— Прошу прощения, мистер Мейсон, я попала в пробку на улице, весь транспорт стоял, и я...

— Хорошо,— сказал Мейсон,— садитесь.

Потом он повернулся к судье.

— Что касается меня, исчезновение Гораса Шелби явилось для меня настоящим ударом. Меня вызвал в санаторий доктор Олм, вот так я узнал об этом новом осложнении дела.

Судья Поллингер объявил:

— Суд не может вынести решения вслепую. Слушанье дела откладывается до того момента, когда доктор Олм обследует Гораса Шелби.

— Но какое решение будет вынесено в отношении тех 50-ти тысяч, которые мистер Мейсон обманным путем передал Дафнии Шелби?

Судья Поллингер посмотрел сначала на Перри Мейсона, потом на Мелроза. На губах у него появилось подобие усмешки.

— Нарушил ли мистер Мейсон какое-то специальное постановление суда?

— Никакого постановления в отношении самого мистера Мейсона не было, ваша честь.

— Нарушил ли банк какое-нибудь постановление суда?

— Полагаю, банк был предупрежден о назначений опекуна.

— Банк выплатил деньги, переведенные на счет опекуна?

— Нет, ваша честь, банк выплатил эту сумму до того, как опекун о ней узнал.

— Разве распоряжение, переданное в этот банк, не охватывает все счета, кредиты, деньги на депозите? И разве опекун не распорядился написать свое имя на счет Шелби?

— Все было сделано не совсем так. Распоряжение, спущенное банку, гласило, чтобы банк выплатил опекуну все деньги, находящиеся на счету Гораса Шелби.

— Откуда же взялись эти 50 тысяч?

— Эти деньги были переведены на счет Шелби уже позднее и были сняты с него до того, как опекун узнал об их существовании.

— Но они не были специально оговорены в распоряжении, переданном банку?

— Эти деньги — нет. Не были.

Судья Поллингер покачал головой.

— Тогда чего же вы хотите? В будущем, мистер Мелроз, не допускайте таких промашек... Что же касается мистера Мейсона, то он действовал исходя из положения, что мистер Шелби совершенно дееспособен и может защищать свои интересы и заниматься собственными делами, раз он проявил умение и находчивость и сумел без посторонней помощи убежать из учреждения, где его держали привязанным сыромятными ремнями к койке. Да и я начинаю сомневаться, что такого человека можно назвать рамоликом, впавшим, как принято выражаться, в детство.

— Мы не знаем, помогал ли кто ему или нет!

— Совершенно верно, этого мы не знаем! И именно это беспокоит суд, потому что открывает весьма жуткие возможности. Если только выяснится, что Гораса Шелби увезли из санатория для того, чтобы доктор Олм не мог его обследовать, суд предпримет самые решительные меры и привлечет виновных к уголовной ответственности сразу по нескольким статьям.

Слушание дела переносится на 4 часа дня следующей среды.

Мейсон поманил Дафнию, подзывая ее к себе, и они опять прошли в комнату для свидетелей.

— Вы должны поддерживать со мной связь, Дафния,— сухо заявил адвокат.— Мне необходимо было с вами увидеться, но я никак не мог до вас дозвониться. Моя секретарша все утро добивалась вас, для вас оставляли записки, и...

— Я очень сожалею,— она прервала его,— мистер Мейсон, очень прошу вас простить меня на этот раз. Я была занята одним делом и... я не могу сейчас ничего объяснить. Но сюда бы я действительно не опоздала, если бы не попала в уличную пробку. Машин на проезжей части было так много, и они вынуждены были ехать одна за другой, не имея возможности лавировать.

— Это-то как раз вполне можно простить. Я говорю о том, что вы должны поддерживать со мной постоянную связь. У вас есть мой номер телефона, не думаю, что время от времени звонить по нему было бы так трудно.

Она избегала его взгляда.

— Да, да. Я знаю...

— Послушайте, Дафния, чем это вы были заняты? Что вы задумали?

Ее наивные, широко раскрытые глаза посмотрели на него с самым невинным видом.

— То есть как это я что-то задумала?

— Мне кажется, вы чувствуете за собой какую-то вину?

— В чем?

— Не знаю... Вам было известно, что ваш дядя исчез из санатория?

Она горько сказала:

— Это меня ни капельки не удивило. Они бы ни за что не осмелились показать его специалисту, назначенному судом.

— Дело выглядит вроде бы так. Но я хорошо знаю, что очевидный вывод не обязательно бывает правильным. А теперь я прошу вас запомнить следующее: поддерживайте связь с моей конторой и своим отелем. Так чтобы, если бы я попросил там оставить для вас какое-то сообщение, вы могли его быстро получить. Все ясно?

— Да, я очень сожалею, мистер Мейсон.

— Вы сказали, что попали в пробку... Так вы с кем-то катались...

— Нет, нет. Я воспользовалась машиной друга.

— Какого друга?

— Дяди Гораса.

— Его машина? Но Финчли забрал ее одновременно со счетом в банке и всем остальным!

Она опустила глаза.

— Про эту машину мистер Финчли ничего не знал.

— Послушайте, молодая леди. Сейчас мне надо срочно возвращаться к себе в контору, у меня нет времени на разговоры с вами. Но через час извольте сами туда явиться, потому что я должен все это выяснить до конца.

— А что вам надо выяснить?

— Не знаю... И поэтому хочу разобраться. Каким образом вы раздобыли другую машину, принадлежавшую Горасу Шелби?

— Это была его машина.

— О которой они не знали.

— Да.

— Хорошая машина? На ходу?

— Практически новая.

Послышался стук & дверь.

Мейсон отворил ее.

Судебный служащий сказал:

— Вас просят к телефону, мистер Мейсон. Сказали, что это крайне важно. Чтобы вы сразу подошли.

— Олл райт. Извините меня, я на минутку, Дафния.

Мейсон прошел вслед за служащим в зал для заседаний.

Телефонный аппарат стоял на столе у секретаря суда.

Взяв трубку, Мейсон услышал голос Пола Дрейка, вибрировавший от возбуждения:

— Перри, Дафния явилась в суд?

— Да.

— Она рассказала тебе, где была?

— Нет.

 Но ты собираешься подробно расспросить, чем она занималась и где пропадала?

— Уже начал.

— Отпусти ее с миром, пускай уезжает. Вели ей позвонить тебе завтра утром. А сейчас пусть едет.

— Она ведет себя весьма странно, Пол. Утверждает, что существует другая машина, про которую Финчли не знают.

— Есть-таки... есть многое такое, о чем никто ничего не знает... У меня нет времени для объяснений, но, ради Бога, отпусти ее. Мне важно, чтобы она отправилась. Позднее, Перри, я приду к тебе и все расскажу.

— Постой, Пол. Я начинаю различать свет. Ты проверил мою версию в отношении особы, которая устроилась на работу в санаторий?

— Точно.

Оглянувшись через плечо и убедившись, что никто не прислушивается к их разговору, Мейсон спросил, понизив голос:

— Так есть возможность...

— Это разговор не для телефона. А такая возможность даже большая. Встретимся у тебя, и не показывай Дафнии вида, что ты что-то подозреваешь.

— О’кей, Пол. Приеду через 20 минут.

Мейсон вернулся в комнату для свиданий. Дафнии и след простыл.

Тогда он пошел в комнату перед кабинетом судьи Поллингера и обратился к секретарю:

— Будьте добры, спросите у судьи, не могу ли я повидаться с ним на несколько минут по весьма важному делу?

Секретарь позвонил по телефону, передавая просьбу Мейсона.

— Судья просит вас пройти к нему в кабинет.

Мейсон кивнул и приоткрыл дверь кабинета.

— Мистер судья,— начал он,— я сделал заявление на заседании, которое в то время было совершенно правильным. Но после того положение несколько изменилось.

Судья Поллингер взглянул на него дружелюбными, чуть насмешливыми глазами.

— Вы помните, надеюсь, мистер Мейсон, что это спорное дело и что я не хочу слышать от вас ничего такого, что могло бы в какой-то мере связать руки вам или мне.

— Я все помню... Речь идет о том, что я тогда заявил, будто не знаю о местонахождении Гораса Шелби.

Глаза Поллингера приняли суровое выражение.

— Так это заявление было неправильным?

— Тогда оно было абсолютно правильным.

— Но после того вы успели выяснить, где он находится?

— Нет, но я считаю себя обязанным вам сообщить, что обнаружил ниточку, которая может привести меня к мистеру Шелби до того, как будет возобновлено слушание данного дела.

Судья Поллингер обдумал эти слова, потом сказал:

— Я думаю, вы можете мне сказать, что это за ниточка, потому что суд крайне заинтересован в том, чтобы доктор Олм связался с мистером Шелби как можно скорее... Фактически, не раскрывая своих карт, я могу даже сказать: чем быстрее это случится, тем лучше.

— Я понимаю и потому могу вам рассказать.

— Повторяю, я считаю, что вправе услышать от вас такие сведения.

— Так вот: не исключено, что Дафния Шелби знает, где скрывается ее дядя.

Судья Поллингер приподнял брови. Чисто человеческое любопытство перебороло сдержанность судьи, . и он спросил:

— А что заставляет вас так думать?

— Есть данные о том, что Дафния Шелби приобрела машину и сразу же на ней куда-то поехала. Скорее всего, она отправилась в Эль-Мирар, где ее никто в лицо не знает, и там устроилась ночной сиделкой.

— Это было вчера вечером?

— Это было вчера вечером.

— Вы спрашивали саму Дафнию Шелби об этом?

— Я не имел возможности сделать это, так как узнал про это всего несколько минут назад.

Неожиданно судья Поллингер откинул голову назад и рассмеялся.

Мейсон молча ждал продолжения.

— Мейсон, я не могу ничего сказать, не скомпрометировав себя. Однако, если это вас удовлетворит, учтите, что этот суд не сегодня родился на свет. Я рад, что вы про это сказали, потому что я немного успокоился в отношении дела, которое меня сильно тревожило. Но поскольку этот разговор зашел все равно слишком далеко, он должен остаться строго между нами. Я и правда считаю, что вы должны были мне все это сказать. Добавлю вот что еще: в случае, если у вас будет возможность лично встретиться с Горасом Шелби, не забудьте, что я хочу, чтобы доктор Олм его немедленно осмотрел. По причинам, которые я не намерен упоминать и которые, как мне кажется, не нужно уточнять, я считаю, что крайне важно, чтобы это обследование было проведено как можно скорее.

Мейсон кивнул.

— Думаю, я все понимаю.

— Не сомневаюсь, что это так... Вы тоже не вчера родились на белый свет.

 Глава 10

Когда Мейсон вошел к себе в кабинет, воспользовавшись запасным входом из коридора, он увидел Пола. Дрейка, ожидающего его с большим нетерпением.

Первым делом. Мейсон спросил у Деллы Стрит, не звонили ли ему.

Делла покачала головой.

После этого Мейсон обратился уже к Дрейку.

— Ну, что случилось, Пол?

— Я не могу сказать тебе наверняка, потому что боялся выдать себя, задавая слишком много вопросов, но вот вкратце вся история. Вчера днем молодая девушка, по приметам схожая с Дафнией Шелби, остановила новенькую машину перед зданием санатория «Гудвилл» и заявила, что зашла по объявлению о том, что они нуждаются в санитарке. Похоже, что в этом санатории полным-полно пациентов, а персонала раз два и обчелся. Им срочно требовался человек, в обязанности которого входило: общая уборка помещений, заправка коек, смена белья, мытье полов и даже присмотр за некоторыми больными. Кроме того, у них ушла «ночная няня», которая дежурила от десяти вечера до семи утра, и наш дорогой доктор Бекстер был в отчаянии. Эта девушка, я буду называть ее Дафнией, потому что я не сомневаюсь, что это была она, обещала выйти на работу к 10-ти вечера. Никтс не обратил внимания на новый знак на ее машине. Она назвалась Ив Джонс и сказала, что имеет некоторый опыт ухода за старыми больными людьми.

Доктор Бекстер, боясь, как бы она не передумала, не стал спрашивать у нее никаких бумаг или рекомендаций. Впрочем, они готовы были взять кого угодно, лишь бы этот человек согласился работать.

Она проработала всю смену, проявив расторопность, трудолюбие и сметку. Доктор Бекстер поднялся наверх и проверил, как дела. Казалось, всё идет прекрасно. У них имеется кухарка и еще две так называемые «санитарки», которые приходят к шести часам утра, чтобы приготовить завтрак, а после завтрака они же застилают постели. Это опытные люди, работающие в этом учреждении несколько лет и знающие тамошние порядки. А вот «ночную няню» они никак не могли подыскать.

Новую девушку последний раз видели примерно без четверти шесть. Когда кухарка явилась в санаторий, новенькая была на месте. Ей полагалось оставаться на работе до семи, чтобы помочь разнести завтрак, но после того, как новенькая поздоровалась с кухаркой, ее больше никто не видел.

Некоторое время все были заняты завтраком и уборкой. Наконец пришло время накормить обитателя бокса № 17, который, как правило, доставлял всем массу хлопот. Они должны были прежде успокаивать его.

Кровать оказалась пустой. Исчезли и Горас Шелби, и новая санитарка. Они не слишком удивились последнему, решив, что она неправильно поняла, когда ей следует сменяться, а сегодня вечером в десять часов снова явится на дежурство.

 — Я представился им работником кредита, заинтересованным каждым новым сотрудником «Гудвилла», и под этим предлогом стал расспрашивать об Ив Джонс, они назвали мне ее адрес, самое главное, описали ее внешность. Я поехал по адресу, но, как и следовало ожидать, никакой Ив Джонс там не было. Да и вообще девушки, отвечающей приметам Ив, там не знали. Думаю, Перри, нетрудно сделать соответствующий вывод. Дафния купила машину, на ней отправилась в санаторий и оставила ее где-то поблизости. В ночное время она не решалась действовать, понимая, что за ней легче уследить, а дождавшись утра, она проскользнула в бокс своего дядюшки, перерезала ему ремни, воспользовавшись для этого столовым ножом, взятым ею из кухни. Она помогла Шелби одеться, провела его незаметно через здание во двор и на улицу, где ждал автомобиль.

Мейсон задумчиво кивнул:

— Что ты выяснил про машину?

— Я нашел, наконец, департамент мототоваров. Дафния Шелби приобрела машину марки «форд» последней модели и в пригородном агентстве вчера потребовала, чтобы ее немедленно оформили. За машину она рас-платилась кассовым чеком Национального банка на ее имя. Так как она проявила такую спешку, работники агентства заподозрили неладное, отвезли чек в банк, однако там его им без слов обменяли на наличные. И тогда они доставили ей машину. Номер лицензии ЛИЛ 851, но, как я упомянул, никто в «Гудвилле» не заметил, какой знак был на том новеньком «форде», на котором явилась «ночная няня».

Мейсон, присевший на угол письменного стола, в задумчивости хмурил брови.

— Наша наивная, неискушенная девушка, на всем данным, имеет голову на плечах и отличается предприимчивостью.

— Что на все это скажет суд, Перри?

— На что?

— Я имею в виду все эти факты. Если Гораса Шелби обманным путем представили недееспособным, одно дело, но, если Борден Финчли действовал с твердой уверенностью, что Дафния обманывает старика и втирается ему в доверие, чтобы получить себе львиную долю состояния, тогда картина совсем иная.

— Если Гораса Шелби освидетельствует Олм, тот ему расскажет все как было, как с ним обращались в санатории, почему привязывали к койке и держали под наркотиками. Если участники заговора действительно обманом довели его до такого состояния, что суд признал возможным учредить опеку, то они не могут допустить этой встречи. Они должны предотвратить ее любой ценой.

— Что ты имеешь в виду под «любой ценой», а?

— Убийство,— спокойно сказал Мейсон.

— Убийство! — воскликнула Делла.

Мейсон кивнул.

— Но как им поможет убийство?

— Само по себе убийство не поможет. Им хорошо бы совершить нечто такое, вину за что можно свалить на Дафнию Шелби. Тогда они расскажут весьма простую историю: Дафния вызволила Гораса из санатория и заставила его написать завещание в свою пользу, а ночью он умер. Его смерть внешне вызвана самыми естественными причинами, но в действительности ему помогла отправиться на тот свет Дафния Шелби... Короче говоря, Пол, нам необходимо найти Дафнию, чтобы защитить ее от самой себя и от других.

— Я поручил своим ребятам следить за Дафнией с того момента, как она вышла из здания суда. Нам известен номерной знак машины, на которой она ездит, так что через несколько минут нам будет известно, где она скрывается.

— Она могла на этот раз поехать и не прямиком в свое убежище.

—  Что нам сделать, когда мы ее увидим?

— Предупредить доктора Олма, отвезти его туда, чтобы он смог обследовать Гораса Шелби.

— А если Шелби действительно находится в невменяемом состоянии?

— Тогда мы поместим его в хорошую больницу под наблюдением доктора Олма, отправимся в суд и посмотрим, не удастся ли нам добиться назначения другого опекуна.

—  А если он совершенно нормален?

Мейсон усмехнулся.

— Тогда мы обвиним Финчли в преступном заговоре, полностью их дискредитируем, добьемся того, что суд объявит Гораса Шелби правомочным, а затем, если он того пожелает, составим завещание, по которому все его состояние будет передано Дафнии. Ну и тогда представление будет окончено.

— Финчли все поставили на карту! — покачал головой Пол Дрейк.

Мейсон кивнул.

Зазвонил внутренний телефон.

Делла Стрит подняла трубку.

—  Это вас, Пол.

Детектив потянулся к трубке.

— Дрейк у телефона... Да, алло? Джуж?.. Что-о?.. Но как же это могло случиться?

Дрейк довольно долго слушал объяснение собеседника, потом спросил:

—  Где вы сейчас?.. О’кэй, ждите инструкций.

Повернувшись к адвокату, Дрейк удрученно заявил:

— Очень сожалею, Перри, но они ее потеряли.

— Потеряли?

Мейсон даже побледнел.

— Точнее, они не теряли, но она их перехитрила.

— Каким образом?

— Мне приходилось работать в спешке,— пожал плечами Дрейк.— Я поставил одного своего оперативника у здания суда, чтобы он ее «принял», когда она покажется на улице. Как это часто бывает, при выезде с места стоянки получилась небольшая заминка, во время которой Дафния ухитрилась вырваться вперед. Но я думаю, что дело было вовсе не в этом, а в том, что она наверняка знала о слежке и поспешила улизнуть.

— Что заставляет тебя так думать?

— Она приняла хитроумные меры предосторожности для того, чтобы никто не мог За ней последовать.

— Какие, например?

— Она ехала в колонне машин, вроде бы совершенно не обращая внимания на окружающие автомобили, затем повернула в поперечную улицу и вдруг совершенно неожиданно сделала подковообразный поворот в неположенном месте, воспользовавшись перерывом в потоке транспорта. Конечно, она при этом сильно рисковала, ибо у нее просто могли бы на некоторое время отобрать права, не говоря уже о штрафе. Но на сей раз ей это сошло, зато ее преследователь растерялся и потом должен был довольно далеко проехать вперед, пока не нашел то место, где смог повторить ее маневр.

В итоге между Дафнией и моим оперативником вклинились машин 15—20. Дафния завернула в боковую улицу, обогнула квартал и выехала на такой перекресток, где она могла ехать прямо, налево и направо.

Мой оперативник решил, что она поехала прямо, потому что ее не было видно. Впрочем, дальнейшее ясно и так, если ты потерял человека, то нужно особое везение, чтобы наткнуться на него вторично. Он добрался До следующего перекрестка, завернул здесь направо, потому что, как правило, скрываясь от преследования, сворачивают именно вправо, на это уходит меньше времени. Где-то он ошибся в своих расчетах, и ей удалось скрыться.

— Ну,— покачал головой Мейсон,— и заварила же Дафния кашу! Ведь если она не перестанет вести эту неумную игру, суд решит, что она намеренно противится его решениям. Ну, а если она все это делает от чистого сердца и если Бордену Финчли удастся найти ее раньше, чем нам, тогда опасность грозит не только ей, но и Горасу Шелби.

 — Неужели вы считаете возможным, что они не остановятся перед убийством?— пришла в ужас Делла Стрит.

 — Не знаю, но это весьма возможно, ну а адвокаты привыкли считаться с возможностями. Пол, вызывай всех своих свободных людей. Направь их на дорогу к Эль-Мирару. Пусть следят, не появится ли машина Дафнии.

 — В Эль-Мирар она не поедет, она не посмеет сунуться туда! — возразил Пол Дрейк.

 — А я считаю, что это единственное место, где она осмелится находиться! Поставь себя на ее место, она приехала в санаторий «Гудвилл» посмотреть, не сможет ли она найти там себе места. Устроившись на работу, она рассчитывала удрать оттуда вместе со своим дядюшкой и была достаточно находчива, чтобы провести эту операцию в то время, когда все были чем-то заняты. Но с другой стороны, она не могла быть вполне уверена, что никто из сотрудников санатория не видел, как они вместе покидали это. место, или же что, в силу каких-то непредвиденных ею обстоятельств, их бегство не было обнаружено до того, как они успели далеко уехать. Поэтому умнее всего ей было бы съездить в Эль-Мирар, зайти в какой-нибудь мотель, объяснить, что ей нужен двойной номер и что позднее к ней присоединится ее дядюшка... Позднее, когда пьеса была разыграна, она просто показалась бы там с Горасом Шелби. Я, кстати, заинтересовался ее объяснением причины опоздания к началу судебного заседания. Она пожаловалась, что на шоссе был затор, транспортная пробка, поэтому у нее ушло больше времени на переезд, чем она предполагала. В тот момент я еще не знал, что она водит машину, и долго соображал, что же она имеет в виду. Так вот, по-моему, она неосознанно сказала правду, а уж потом до нее дошло, что ей не следовало бы этого говорить.

 Дрейк кивнул.

 — О’кей, Перри, давай-ка я пойду к себе. Там я пошевелю своих ребят, а то, когда я сижу у тебя, они немного расхолаживаются.

 — Проверь мотели в Эль-Мираре, Пол. Авось тебе удастся обнаружить новую машину Дафнии Шелби перед одним из них.

 Глава 11

В тот момент, когда Перри Мейсон и Делла Стрит собрались закрывать контору, раздался условный стук Пола Дрейка.

Делла Стрит поспешила открыть дверь.

Мейсон сказал:

— Мы всё ждали твоего появления или, на худой конец, твоего звонка, Пол. Потом решили пойти поужинать и выпить по коктейлю, по дороге захватив и тебя. Но, как говорится, на ловца и зверь бежит. Так что, раз мы уже все собрались, то давайте пойдем без промедления.

Дрейк ухмыльнулся.

— Не соблазняй меня без нужды, тем более что я твердо решил послать за бутербродами и жидким кофе из бумажных стаканчиков.

— Что так?— спросил Мейсон.— Или твои ребята напали на след?

— Они не только напали на след, но и разыскали Дафнию Шелби.

— Вот это да! И где?

— Твоя догадка оказалась правильной. Я направил ребят проверить автомашины, стоящие около мотелей, в Эль-Мирар, ну и нашли ее «форд» перед «Сирин Сламбер». В этом мотеле она занимает номер 12 и находится там одна.

— Одна?

Дрейк кивнул.

Мейсон вернулся назад к столу, уселся во вращающееся кресло и принялся выстукивать на сукне какой-то марш кончиками пальцев.

— Ну и что же случилось с Горасом Шелби? — спросила Делла Стрит.

Мейсон покачал головой.

— Она могла его где-то спрятать... неподалеку, в другом мотеле или отеле.

— В «Сирин Сламбер» его нет,— прервал его Пол Дрейк.— Мои ребята это все проверили самым тщательным образом. Побывали они и во всех остальных заведениях, разговаривали лично со всеми управляющими. Во всем Эль-Мираре не нашлось ни одного пожилого мужчины, который бы один занимал номер. Дафния Шелби с самого начала явилась сюда одна, и номер у нее одиночный.

— Под каким именем она зарегистрировалась? — спросил Мейсон.

Дрейк подмигнул.

— Под своим собственным.

— Благодарение Богу, что это так... Мы сумеем хоть за что-то зацепиться, когда они ее сцапают.

— Ее сцапают?

— Вероятно. Но в данный момент нас интересует больше всего Горас Шелби. Можно не сомневаться, что свора Финчли организовала на него форменную охоту, и, если, не дай Бог, им удастся разыскать его до того, как доктор Олм его осмотрит, вы сами догадываетесь, чем все это кончится! Пол, сейчас тебе необходимо приставить к ней опытного «хвоста» и посмотреть, не приведет ли она нас к какому-то другому месту, где скрывается ее дядя.

— Зачем ей было его где-то прятать?

— По всей вероятности, она опасается, что ее сумеют выследить, вот она и подумала о двух тайных местах... Если ее и найдут, Горас Шелби все же останется на свободе. Пошли, Пол, ты отправишь своих людей на работу, а мы втроем отправимся в ресторан. Закажем коктейли, в меру румяные бифштексы, жареный картофель с маслом и большим количеством жареного лука...

— Прекрати, ты меня совращаешь, Перри.

— Ваши бутерброды будут на черством хлебе, а жидкий кофе совершенно остынет, пока его принесут к вам в контору,— подхватила Делла Стрит.

— Уговорили,— воскликнул Дрейк.

— Пошли. Ты предупредишь у себя в конторе, где они тебя смогут разыскать в случае необходимости.

— Чует мое сердце, что дело предстоит -горячее, так что я должен находиться где-то рядом с телефоном.

— Мы найдем местечко где-нибудь рядом,— обещал Мейсон.

— Ладно, коли я уже поддался уговорам, теперь можешь больше не утешать.

Они остановились у конторы Дрейка, идя к лифту. Дрейк отдал соответствующие распоряжения оператору на коммутаторе, после чего с обеспокоенным видом сказал Мейсону:

— Только давайте провернем это дело поживее. Могу поспорить, что мы усилим аппетит коктейлями, закажем бифштексы, и в тот самый момент, когда официант принесет их на стол, зазвонит телефон, срочно требуя меня.

— Ничего, тогда вы получите бутерброд с бифштексом на свежей французской булке, сдобренной маслом,— засмеялась Делла,— это все же лучше того, что вы собирались получить на ужин.

— Правильно! Вы, конечно, подтрунивали надо мной, но я именно так и сделаю! Блестящая идея.

Они отправились в ресторан «Красный лев», в котором частенько бывал Мейсон, поскольку до него было 5 минут езды.

Они одновременно заказали коктейли и ужин.

— Принесите картонную коробочку для бутербродов, побольше свежесбитого масла для жареного картофеля и для сэндвичей с бифштексами,— попросил Мейсон официантку с самым серьезным лицом.

— Сэндвичи с бифштексами? Как это понять? Я могу принести три лишних отбивных или...

— Может случиться так, что этот человек не дождется ужина и убежит из ресторана голодным. Поэтому ему нужно заранее приготовить такие бутерброды.

— Понятно,— сказала официантка, улыбаясь.— Я немедленно подам коктейли, а хлеб, масло и коробочку принесу с ними.

— Замечательно,— усмехнулся Мейсон,— а в том случае, если эта предосторожность окажется излишней, мы сможем позавтракать этими самыми бутербродами перед работой.

— И все же, какого черта она сидит там совершенно одна, Перри? — недоуменно спросил Дрейк.

— Ждет дальнейшего хода событий. Но в одном можно не сомневаться: она не разрешит Горасу Шелби болтаться по городу без надзора, даже если бы он мог по состоянию своего здоровья совершенно спокойно это сделать.

— Так что?

— Так что в скором времени ей придется подумать об его ужине. В конце-то концов, понимаете, человек должен есть.

— Будем надеяться, что она не снабдила его недельным запасом бутербродов и целым термосом кофе из какого-нибудьмотеля... Все это очень вкусно в свежем виде, но, когда ты их кладешь в бумажный мешочек, хлеб черствеет, а сыр и ветчина... Вообще-то в этом нет ничего плохого, но я уничтожил такое количество того и другого, сидя у себя в конторе у телефона, что и мне они больше не нравятся.

— А почему ты не заказываешь что-нибудь другое? — улыбнулся Мейсон.

— А что еще могут тебе прислать? И мясо, и гарнир в холодном состоянии еще хуже любого сэндвича на самом черством хлебе! А если к нему добавить большое количество мелко нарезанного сладкого лука, то это вообще мечта.

— Ты непоследователен, Пол! То тебе не улыбается подобный ужин, то ты называешь его мечтой.

— Слишком часто повторяющаяся мечта превращается в кошмар!

Официантка принесла коктейли и для Пола Дрейка коробочку для бутербродов, французский хлебец, взбитое масло и холодные эскалопы.

Дрейк принялся демонстративно намазывать масло на два толстых ломтя хлеба.

Они благополучно покончили со своими коктейлями, и через несколько минут официантка принесла аппетитно пахнущее жаркое.

Делла Стрит поступилась своей женской прерогативой: кивнув в сторону Пол Дрейка, она сказала:

— Обслуживайте его в первую очередь, он и правда - ждет с минуты на минуту вызова по телефону.

В это время к их столику подошел старший официант.

— Кго-то из вас мистер Пол Дрейк? Вас вызывают. Может быть, перенести аппарат к вашему столику?

Пол Дрейк застонал.

Мейсон кивнул.

— Да, будьте любезны, принесите телефон сюда.

Дрейк со вздохом подцепил на вилку румяный бифштекс с тарелки и положил его между двумя ломтиками хлеба. Второй же порезал и сразу же принялся есть. Когда ему поднесли телефонный аппарат, он заговорил с полным ртом:

— Да, это говорит Пол Дрейк.

В трубке раздавались какие-то квакающие звуки. Детектив внимательно слушал, потом сказал:

— Одну минуточку.

И повернулся к Перри Мейсону.

— «Хвост» докладывает о Дафнии Шелби. Она сходила в китайский ресторан и заказала пищу на вынос: жареный рис. варенье из апельсиновых корок с имбирем, молочного поросенка, запеченного целиком, и особо приготовленные ананасы. Я вернусь в контору и...

— Оставайся на месте,— прервал его Мейсон,— у тебя просто не будет времени туда добраться. Что она сейчас делает?

— Ожидает, когда будет готова пища. Мой человек проскользнул к телефону.

— Она не знает, что за ней установлена слежка?

— Вроде бы нет. Правда, она оглянулась, выйдя из мотеля, но похоже, что она чувствует себя в полной безопасности.

— Скажи своему оперативнику, чтобы он с нее глаз не спускал, мы не можем допустить, чтобы на этот раз она нас провела. Нам необходимо узнать, куда она направляется. Сейчас она повезет эти блюда Горасу Шелби.

— Так, по-твоему, я должен спокойно сидеть и продолжать ужинать? — спросил Пол.

— Совершенно верно. Ты себе ужинай, работать должен твой оперативник. Только предупреди его, чтобы он ни при каких обстоятельствах не потерял ее!

Дрейк отдал инструкции по телефону, после чего вытащил свой бифщтекс из коробки, куда успел его положить вместе с холодными бутербродами, полил жареную картошку растопленным маслом, добавил янтарного лука и восторженно, вздохнул.

— Иной раз, Перри, ты мне кажешься настоящим рабовладельцем, но на этот раз я за тебя на миллион процентов. Я ведь воображал, что ты погонишь меня выискивать Гораса Шелби, так что мне пришлось бы эту божественную пищу есть в виде сомнительного сэндвича.

Мейсон покачал головой.

— Я сначала хочу узнать, что затеяла Дафния Шелби. Она что-то задумала, но я не представляю, что именно.

— А вы не допускаете, что старик и вправду свихнулся, вот она и прячет его?

— Сомневаюсь. Если бы он действительно плохо соображал, если бы ему требовалась постоянная нянька, она никогда не решилась бы оставить его одного и... В конце концов, Пол, Шелби всего 75 лет, а в наше время^ когда существуют разные витамины, диета и прочие вещи, это вовсе не настоящая старость, а всего лишь зрелость.

— И все же в старости многие становятся немного чокнутыми. Не забывай, Финчли запасся заключением врача, который нашел Шелби недееспособным из-за помрачения сознания.

— Дорогой мой, мы ведь не знаем, какими препаратами его напичкали перед тем, как показать врачу.

Старший официант унес телефон.

Дрейк атаковал свой бифштекс, заглатывая его большими кусками, которые запивал горячим кофе.

Мейсон и Делла ели медленнее.

Официантка, чувствуя, что клиенты действительно торопятся, не отходила от их стола.

Пол Дрейк отправил в рот последнюю жареную картофелину, обильно политую маслом и присыпанную красным перцем.

— Давно я так вкусно не ужинал! Ты не поверишь, Перри, как меня выматывает моя работа. Особенно если расследуется твое дело!

— Признаю, мне всегда нужно как можно больше фактов. Ну а потом мои дела почему-то развиваются необычайно быстро.

— Ты и есть этот фактор скорости. Уж коли ты взялся за что-то, ты торопишься прийти к заключению. Другие адвокаты, для которых я работаю, свято чтут часы работы своей конторы, уходят домой ровно в 4.30 или в 5 часов, забывая о делах до девяти-десяти часов следующего дня.

— У них не мой стиль работы.

— Такого стиля вообще ни у кого нет.

С извиняющимся видом вновь появился старший официант, на этот раз уже с телефоном в руках.

— Вас, мистер Дрейк.

Дрейк благодушно улыбнулся.

— Теперь я поужинал, и не черствыми сэндвичами, благодарю Бога.

Он приложил трубку к уху.

— Дрейк у телефона... Давай, Джим, выкладывай все, .что тебе известно.

Через пару минут детектив прикрыл трубку рукой и обратился к Мейсону:

— Она отвезла все кушанья, в мотель «Северные огни», остановила свою машину прямо перед номером 21, осторожно постучала в дверь, потом вошла, неся две большие сумки с судками и термосом.

— Что было потом?

— Она закрыла дверь. И сейчас еще находится там. Там на углу стоит телефонная будка, мой оперативник звонит из нее.

— Вели ему держать глаза широко раскрытыми и особенно обратить внимание на время. Мне важно знать, когда она туда вошла и когда оттуда выйдет. Ну, потом, куда поедет после этого... Ты не хочешь еще кофе, Пол?

— Ты что, смеешься?

— Почему? Я спрашиваю совершенно серьезно.

Дрейк передал инструкции Мейсона по телефону, уселся поудобнее в кресло и задумался. Потом, не обращаясь ни к кому особенно, внезапно продекламировал:

Мейсон рассмеялся.

— Пол Дрейк на завтра может даже придумать меню по собственному усмотрению... и разнообразить сегодняшнее меню чем-то еще. Как мне думается, Дафния пробудет там некоторое время, так что нам нужно тут посидеть, ожидая новых сообщений.

Теперь уже не спеша они приступили к десерту.

— Что теперь? — спросил Дрейк, когда они закончили:

— Мы все еще ждем.

— Можно поехать ко мне в контору,— предложил Пол Дрейк.— Ведь все мои ребята звонят сначала туда, а уже оператор соединяет их с тем местом, где я в тот момент нахожусь.

Мейсон кивнул:

— Ладно, звони к себе. Предупреди, что мы выезжаем.

— Надеюсь, ты понимаешь, что творится. Лично я нахожусь в потемках.

— Для меня тоже,— сознался Мейсон,— не все ясно, но я хочу запастись несколькими фактами — хорошими картами, прежде чем потребовать партнера показать свои.

— А ты хочешь этого потребовать?

— Мне непременно нужно это сделать.

— Сегодня?

Мейсон кивком позвал официанта, подписал чек, оставил чаевые обслуживавшей их официантке и сказал:

— Я вас от всей души благодарю за ту дружескую помощь и за отличное обслуживание, которыми вы нас сегодня порадовали.

Ее лицо расцвело от удовольствия.

— Да что вы, огромное вам спасибо. Вы такой симпатичный.

Проходя мимо старшего официанта, он еще раз поблагодарил его за первоклассное обслуживание, присовокупив, что благодаря этому в их ресторан приятно приходить.

Старший официант поклонился.

— Это одна из наших лучших официанток. Я специально направил ее к вашему столику, мистер Мейсон.

— Спасибо.

Уже в машине Дрейк спросил:

— Зачем столько пышных фраз, Перри... Деньги, вот что ценят эти люди.

Адвокат покачал головой.

— Нет, похвала каждому приятна, особенно когда она заслуженная.

— Ты показал ее своими чаевыми.

— Нет, Пол, деньги без слов вульгарны, а слова без денег дешевы.

— Знаешь, я как-то никогда' над этим не задумывался... Возможно, именно поэтому тебя так превосходно обслуживают в ресторанах.

— А ты и не догадался?

Дрейк подмигнул.

— Понимаешь, я обычно посылаю свою секретаршу в ближайшее кафе за бутербродами, горчицей и сладким луком. Ну и за кофе, разумеется. Она приносит все, улыбаясь. Так сказать, «сервис с улыбкой».

— Нам придется взять шефство над твоим питанием,— покачал головой Мейсон.

— Твои речи ласкают мой слух. Когда я узнал, как вы с Деллой сибаритствуете, я больше не хочу одних бутербродов!

Они оставили Пола Дрейка в его конторе, сами же предпочли пойти к себе.

— Она ужинает с Горасом Шелби? — спросила Делла.

Мейсон кивнул.

— Вас очень тревожит это дело?

Снова кивок.

— Почему?

— Прежде всего потому, что моя клиентка стала действовать в обход закона. Мне это не нравится. Во-вторых, она не доверяет мне. Это очень скверно. В-третьих, то, что она придумала какой-то хитроумный план, чтобы спрятать его, доказывает, что либо она слишком далеко зашла в своей игре, либо опасается, как бы Финчли не сумели силой вернуть Гораса Шелби снова в санаторий «Гудвилл».

— Ну, что же, после того, как человека привязывали к койке и держали фактически насильно в сумасшедшем доме, он непременно должен бояться попасть туда снова.

— Скорее всего, этим все и объясняется, но положение может быть куда более серьезным, чем это кажется с первого взгляда... Как ты думаешь, чем заняты Борден Финчли и его жена? А Ральф Экзеттер? Вряд ли можно предположить, что они сидят сложа руки.

— Разве Дрейк не приставил, к ним своих людей?

Мейсон покачал головой.

— После того как они отыскали Дафнию Шелби, я сосредоточил все внимание на ней. Остальные сравнительно не так важны, а мне не хочется, чтобы Финчли пожаловался суду, что за ним установлена слежка.

— А вы полагаете, что он догадывается о наличии хвоста?

— Он как раз из тех типов, которые могут догадаться о такой вещи. Опытный оперативник на протяжении какого-то времени может незаметно следить за человеком, но. когда тебе приходится устанавливать наблюдение сразу за тремя объектами, кто-то непременно замечает за собой «хвост». А потом, после того как он сообщает об этом товарищам, они становятся подозрительными и тоже замечают преследователей. Разумеется, если не жалеть денег, то это можно все обставить иначе: менять преследователей, прикомандировывать машины к каждому объекту, приставить по нескольку оперативников: не только позади него, но и впереди. В общем такое групповое преследование бывает гораздо более эффективным, но в данном-то случае нам нужно найти Гораса Шелби, так что не стоит усложнять нашу задачу. Добравшись до него, мы сорвём банк.

— Что вы намерены предпринять после этого?

— Все зависит от того, в каком он состоянии. Я буду вести честную игру. Как только мы будем совершенно уверены, что обнаружили его. я свяжусь с доктором Олмом и устрою их встречу. Если Шелби в порядке, я посмотрю, что мне удастся сделать с Дафнией. Если же нет и ему действительно нужен человек, который будет за ним смотреть, тогда, конечно, положение меняется. В этом случае надо заставить суд пересмотреть свое решение в отношении Бордена Финчли и подобрать какого-то более подходящего опекуна.

Мейсон принялся бесцельно шагать взад и вперед по кабинету.

Ю Очаровательная попрошайка

Делла, великолепно зная, что при этом он всегда что-то обдумывает, устроилась в мягком кожаном кресле и старалась совершенно не шевелиться, чтобы не мешать адвокату.

Ночная тишина воцарилась в огромном конторском здании.

Ее нарушил звонок «неофициального» телефона, номер которого был известен троим: самому Перри Мейсону, Делле Стрит и Полу Дрейку.

Поэтому адвокат нетерпеливо схватил трубку и спросил:

— Да, Пол?

Действительно, это был Дрейк:

— Мой оперативник только что звонил. Она возвратилась в мотель «Сирин. Сламбер». У него не было возможности позвонить, когда Дафния вышла из «Северных огней»: она сразу же вскочила в машину и взяла с места на третьей скорости, так что ему не оставалось ничего иного, как последовать за ней. В данный момент он ждет у телефона указаний.

— Вели ему дождаться нашего приезда, разумеется, если она снова никуда не поедет. Ну а если такое случится, пусть он продолжает слежку и сообщит при первой же возможности. Сейчас мы просто не можем ее потерять.

— Твоя машина или моя?

— Обе. Возможно, в дальнейшем нам придется разделиться. Делла поедет со мной. Мы присоединимся к тебе у твоих дверей и выедем одновременно.

Мейсон повесил трубку, кивнул Делле, которая уже держала руку на выключателе.

Они поспешили по коридору к конторе Пола Дрейка. В ту самую минуту, когда они подошли к освещенному прямоугольнику перед его дверью, сам детектив вышел им навстречу.

— Готов? — спросил Мейсон.

— Все. Поехали.

Адвокат знал, что у Пола Дрейка в машине имеется телефон. Они с Деллой ехали сзади, и Мейсон видел, как Дрейк несколько раз прикладывал трубку к уху. Очевидно, узнавал у своих подручных, как быстрее и удобнее добраться до «Сирин Сламбер».

Дрейк вел машину очень ровно на хорошей скорости, потом пару раз мигнул задними огнями, очевидно, обращая внимание адвоката на замаячившую впереди неоновую надпись «Сирин Сламбер мотель», а внизу, ближе к дороге, менее шикарная вывеска извещала, что в мотеле нет свободных мест.

Мейсон замедлил ход машины и направился к свободному местечку в цепочке стоявших у обочины машин, почти в самом ее конце.

Мейсон и Делла подошли к Полу Дрейку, который уже разговаривал с каким-то высоким человеком, почти невидимым в тени деревьев.

— Мне кажется, вы знакомы с Джимом Инскипом,— сказал Пол Дрейк, представляя своего оперативника.— Это Делла Стрит, секретарь Перри Мейсона.

Инскип поклонился.

— Мы уже раньше встречались, мистер Мейсон, и я счастлив знакомству с мисс Стрит. Наша подопечная в домике № 12.

— Есть ли признаки того, что она собирается куда-то снова уехать или же, наоборот, улечься спать?

— Ни тех, ни других. Ее машина здесь. В домике горит свет, вон там, видите...

Детектив ткнул пальцем в желтые прямоугольники окон.

— Как будем действовать, Перри? — спросил Дрейк.

— Инскип остается здесь и ведет наружное наблюдение. Ему придется остаться с Дафнией Шелби в любом случае. Если мы выйдем и уедем, Инскип не должен к нам приближаться. Пусть сидит себе в машине и ждет, потому что у Дафнии хватит сообразительности выключить свет и выглянуть из бокового окна. Позднее мы свяжемся по телефону.

— Ты хочешь, чтобы я пошел с тобой? — спросил Пол Дрейк.

— Пожалуй, но, возможно, позднее я буду вынужден попросить тебя уйти. Понимаешь, все то, что клиент говорит своему поверенному, является профессиональной тайной. И наоборот. Секретарь адвоката имеет право присутствовать при подобных разговорах, но любого другого человека можно вызвать на свидетельское место и спросить его о любом разговоре, состоявшемся в его присутствии. Возможно, кое-что в нашей беседе окажется конфиденциальным. Конечно, многое зависит от того, что она намеревается сделать и на что рассчитывает.

Они втроем прошли по общей подъездной дороге, от которой отходили подходы к кабинкам. Мейсон тихонько постучал в дверь номера 12.

Изнутри не доносилось никаких звуков, хотя слабый свет пробивался сквозь занавеси.

Мейсон постучал еще раз.

Третий стук был уже громким и требовательным.

Через секунду ручка повернулась, дверь слегка приоткрылась, и Дафния Шелби спросила:

— Кто... кто там... Чего вы хотите?

— Добрый вечер, Дафния,— с изысканной учтивостью сказал Мейсон.

Дафния, глаза которой еще не привыкли к темноте снаружи, попыталась захлопнуть дверь, но Мейсон и Дрейк, не сговариваясь, нажали на створку, и Дафния отлетела в сторону.

Мейсон распахнул полностью дверь, пропуская вперед Деллу Стрит.

Только сейчас Дафния узнала его, и ее глаза широко раскрылись от изумления.

— Вы? — воскликнула она.— Но как же вы попали сюда?

Мейсон заговорил почти сурово:

— Дафния, я хочу задать вам несколько вопросов. Я прошу вас отвечать на них крайне вдумчиво. Все, что вы говорите, является профессиональной тайной, если при этой беседе присутствуем только мы с Деллой Стрит. Но поскольку здесь же находится мистер Дрейк, наш разговор не может оставаться в тайне. Дрейка могут вызвать в качестве свидетеля. Таким образом, если некоторые мои вопросы вас затруднят или смутят или вы захотите сообщить мне нечто очень важное, предупредите Пола Дрейка, и он либо выйдет, либо пройдет в ванную. Понятно?

Она молча кивнула.

— Олл райт, Дафния, Как вы считаете, что вы затеяли?

— Я стараюсь сохранить разум дяди Гораса. Если бы я не вырвала его из этого санатория, он попросту бы сошел с ума. Или вы не знаете, что это я увезла его оттуда?

— Знаю, конечно. Почему вы мне ничего не сказали о своем намерении?

— Я не посмела. Побоялась, что вы меня остановите.

— Почему?

— Ваши идеи о профессиональной тайне и этике...

Мейсон задумчиво посмотрел на девушку.

Через минуту она тихо спросила:

— Полагаю, вы уже все про меня знаете?

— Вы приехали в санаторий. Увидели на дверях несколько объявлений о том, что им нужны санитарки и уборщицы. Ну и устроились на работу.

Она кивнула.

— Вы приобрели новую машину.

— Да.

— Вы получили это место и стали работать. Что дальше?

— Я никогда не забуду, что я увидела, когда вошла туда. Я принялась за работу. Лишь часа через два я осмотрелась и проскользнула в бокс № 17, где они держали дядю Гораса.

— Каково было его психическое состояние?

— А каково было бы ваше психическое состояние на его месте? Бедненького увезли силком из дому, лишили всего имущества, поместили в этот кошмарный санаторий и, не скрывая, говорили, что он в нем останется до самой смерти... К тому же делалось все, чтобы конец наступил как можно скорее. Он был привязан ремнями к койке настолько крепко, что практически не мог пошевелиться. Дядя Горас всегда страшно боялся сделаться беспомощным, если он не сможет двигаться. И вот его связали. Представляете? Вы бы видели, как он вертел головой, пытаясь дотянуться до ремней и перегрызть их! Он был разъярен и предельно взвинчен... и...

— Он вас узнал? — спросил Мейсон.

Она с минуту поколебалась, потом негромко сказала:

— Пожалуй, мне больше не стоит говорить на эту тему, мистер Мейсон, пока мы не останемся с вами вдвоем.

— Хорошо. О чем мы можем сейчас поговорить?

— Я вернулась утром, после того как вся работа была выполнена, как раз перед тем, как явилась утренняя смена. Кухарку я видела и с ней поздоровалась. В кухне я взяла острый нож и перерезала ремни, которыми связали дядю. Его одежда была спрятана в стенном шкафу. Я помогла ему одеться, посадила в автомобиль и увезла.

— Вы подумали, что вас станут преследовать?

— Да.

— Почему вы не поселили дядю тут, рядом с собой?

— Я решила, что ему будет безопаснее устроиться отдельно от меня.

— Он вас узнал утром, когда вы пришли к нему?

— Еще бы!

— Каково его психическое состояние сейчас?

— Почти нормальное, но стоит упомянуть про санаторий, и он готов лезть на стенку. Честно говоря, он недалек от полного нервного истощения из-за пребывания там.

— Вы считаете, что они узнали, что похищение — дело ваших рук?

— Я чувствовала, что это возможно.

— Знали ли вы, что вас разыскивают?

— Именно потому я и поместила дядю Гораса в такое место, где его никто не сумеет отыскать.

Мейсон вопросительно приподнял брови.

— Его никто там не найдет! — повторила уверенно Дафния.— И там он останется до тех пор, пока нервы у него не придут в полный порядок и он сможет доказать всем без исключения, какой негодяй этот Борден Финчли! Дядя Горас рассказывал мне, что не успела я уехать в путешествие, как они принялись всячески раздражать его, не давали ему покоя, во все вмешивались, спорили с ним, обращались с ним как с неразумным, капризным ребенком. Они не разрешали ему делать то, что ему хотелось, и постепенно он все сильнее и сильнее начал нервничать. Он предполагал, что тетя Элина давала ему какой-то наркотик, который его страшно возбуждал. Он не мог спать, а когда пожаловался ей на бессонницу, она стала пичкать его какой-то дрянью, называя ее снотворным. Примерно дней через 10 он настолько привык к этому препарату, что без него просто не решался лечь спать, потому что примерно через час он просыпался и до самого утра ворочался с боку на бок.

— Неужели ему не приходило в голову, что миссис Финчли дает ему какой-то наркотик, противопоказанный ему при таком состоянии?

— Сначала нет. Она ему столько толковала о том, что все это является естественным нарушением привычной для него обстановки, когда я была всегда рядом, но что мне просто необходимо было поехать в это морское путешествие, потому что я бы не выдержала и слегла от переутомления. Эта нахалка бесстыдно заявляла, что он невероятно капризный и требовательный и кого угодно доведет своими фокусами до чахотки! Сама же давала ему все в больших дозах какие-то снотворные и успокоительные порошки. Наконец до него дошло, что они стараются сделать. И тогда он написал мне то письмо.

— Почему он его написал, с какой целью, вы не спросили?

— Он хотел, чтобы я взяла в банке со счета побольше денег на тот случай, если они затеют судебный процесс об учреждении над ним опеки, чтобы не оказаться совершенно беспомощным.

— Значит, мистер Шелби понимал, что они задумали?

— К этому времени да. Это бросалось в глаза... Вы сами подумайте, какая это кошмарная история, мистер Мейсон. Ни с того ни с сего человека волокут в суд, объявляют его слабоумным, не способным управлять собственными делами и лишают всего, что он сумел накопить на протяжении своей жизни. Ну как бы вам понравилось, если бы вы сумели отложить достаточно денег для спокойной и независимой жизни в пожилом возрасте, а потом бы нагрянули какие-то ваши родственники, отобрали бы у вас все до последнего пенни, заперли бы вас в так называемый санаторий, который мало чем отличается от уголовной тюрьмы!

— Я бы чувствовал себя отвратительно. Но дело-то вовсе не в этом. Каковы ваши теперешние планы?

— Я собиралась связаться с вами...

— Долго же вы собирались...

— Ну, мне пришлось позаботиться о том, чтобы дяде Горасу было удобно и спокойно.

— Где он? — спросил Мейсон.

Она упрямо сжала губы и покачала головой.

Мейсон улыбнулся.

— Не хотите мне этого сказать?

— Я вообще никому про это не скажу. Вот почему я отвезла его в такое место, где его невозможно найти и где он наберется сил и успокоится, пока не почувствует себя способным выступить в суде и начать сражение за свои права. Тем более, сейчас его никто не станет одурманивать наркотиками.

— А он был одурманен наркотиками, когда его привезли в суд?

— Разумеется! Не воображайте, что им удалось бы добиться этого решения об опеке, если бы они не позаботились о том, чтобы дядя не был в состоянии нормально разговаривать на самые обычные темы.

— Но ни судья, ни обследовавший его доктор не заметили, что он находится под воздействием наркотиков?

— Финчли действовали весьма хитро на протяжении целых трех месяцев, они умело и целенаправленно действовали ему на психику. Не забывайте про эту подготовку! А за три месяца пожилого человека можно довести до

  Бог знает какого состояния, если только по-умному взяться.

— Как он себя чувствует?

Она долго колебалась, прежде чем ответить:

— Лучше!

— Вы дали ему денег?

— Я дала ему 40 тысяч!

— Сорок тысяч?

Она кивнула.

— Я купила машину, и у меня еще достаточно денег для того, чтобы сделать все то, что нужно сделать. А остальные я отдала ему.

— Сказали ли вы ему про то, что вы не его родственница?

— Мне не хочется в настоящее время об этом говорить. Но вот что я могу сказать: сейчас он написал завещание.

Мейсон прищурил глаза.

— Как вы не понимаете! Этого я и боялся очень. Вам бы следовало сначала посоветоваться со мной. Именно этого ему не следовало делать!

— Почему?

— Этим вы подыгрываете Финчли и компании! Ведь они и в суде заявили, что, если только вам удастся снова бесконтрольно руководить его действиями, вы принудите его составить завещание в вашу пользу. То письмо со вложенным в него чеком на 125 тысяч долларов было именно тем доказательством, которого им не хватало. И если только они сумеют доказать, что мистер Шелби, как только вы вытащили его из санатория, составил завещание, сделав вас своей единственной наследницей, это будет самым большим козырем в их игре!

— Но это же была его собственная идея! — воскликнула она со слезами на глазах.— Он хотел это сделать. Он настаивал на этом. Он считал, что в этом случае больше не будет никаких спорных вопросов и сомнений.

— Тогда ему следовало это оформить через адвоката с соблюдением всех установленных законом правил. Документы нужно было заверить двум свидетелям... Какого рода завещание он составил?

— Он сказал, что рукописное завещание является правомочным, если оно полностью написано завещателем, если на нем проставлены число и подпись. Вы говорили то же самое. Именно такой документ дядя Горас и составил.

— У кого он сейчас?

— У меня.

— Давайте его сюда.

Она с минуту замерла в нерешительности, потом открыла сумочку, достала из нее сложенный пополам лист бумаги и протянула его адвокату.

Мейсон внимательно прочитал документ.

— Здесь все написано им самим?

— Да.

Мейсон проверил все пункты.

— Дата... подпись... Объяснение, что это выражение последней и единственной воли... Лучше разрешите мне хранить его у себя, Дафния?

— С большим удовольствием.

— Я очень прошу вас ничего не говорить про эту бумагу, пока у вас о ней не спросили. Я хочу встретиться с Горасом Шелби, и, если он находится в хорошей форме, я предложу ему составить новое завещание по всей форме, чтобы, как говорится, комар не мог носа подточить. А теперь поедем к Горасу Шелби.

Но Дафния затрясла головой.

— Я не собираюсь вам говорить, где он сейчас.

— В таком случае давайте прокатимся вместе с вами и зайдем с ним потолковать.

Она улыбнулась.

— Вам меня не купить, мистер Мейсон. Я вовсе не такое наивное дитя, каким меня многие считают.

— Наивной вас не назовешь, но и умной тоже,— буркнул Мейсон.— Вам бы следовало разбираться, кто вам враг, а кто настоящий друг.

Он кивнул многозначительно Делле и глазами показал на телефонную книжку. Делла Стрит спокойно прошла за стулом Дафнии к тумбочке с телефоном, перелистала справочник, нашла требуемый адрес и номер и записала все на кусочке бумаги, который молча протянула адвокату.

Дафния Шелби упрямо вздернула голову и сказала с вызовом:

— Я все равно вам ничего не скажу, и вам не провести меня этими дешевыми штучками. Я знаю, что не сказала вам ничего такого, что послужило бы вам указанием. Да, я все знаю о такой методике получения информации.

Мейсон насмешливо улыбнулся.

— Очень может быть, что вы и знаете. Но ведь я у вас ничего не спрашиваю. Наденьте-ка шляпку и поедем прокатимся...

— Хорошо, я с вами поеду, но вы от меня ничего не узнаете о том, где дядя Горас... Ему необходим отдых, необходима уверенность, что он снова принадлежит сам себе. Вы не можете себе представить, как тяжко, как убийственно подействовало на него пребывание в санатории!

— Вы дали ему 40 тысяч долларов? — спросил Мейсон.

— Да.

— В какой форме?

— Я переписала 7 кассовых чеков на дядю, а один разменяла наличными.

— Человек в его положении не должен иметь при себе столько денег. Фактически никому не рекомендуется иметь такие «карманные деньги», вашему же дяде Горасу в особенности.

— Это же его деньги! — возмутилась Дафния.— И я не могла их ему не отдать, потому что ему было необходимо почувствовать себя снова хозяином положения, состоятельным бизнесменом, имеющим право тратить свои средства по собственному желанию.

— Олл райт, пойдемте в машину. Возможно, Пол, тебе стоит поехать за нами в своей?

— Договорились,— кивнул головой детектив.

— Может быть, вы будете так любезны и все же скажете, куда вы меня повезете? — с негодованием спросила Дафния.

Мейсон усмехнулся.

— Прокатимся по шоссе. Не сомневайтесь, мы привезем. Там находится один человек, которого я должен повидать.

С высоко поднятой головой Дафния прошла к машине адвоката.

Две машины плавно помчались по автостраде, повернули направо, «продефилировали» мимо мотеля «Северные огни» и немного проехали дальше. Мейсон внимательно смотрел на Дафнию, но та сидела с совершенно каменным лицом. Она даже бровью не повела, когда впереди показались первые строения мотеля.

Пол Дрейк, ехавший сзади, дал два коротких гудка и мигнул фарами.

Мейсон сразу же прижался к обочине. Пол Дрейк подъехал к ним вплотную.

Адвокат опустил боковое стекло.

— В чем дело, Пол?

— Полиция.

— Где?

— С другого конца мотеля. Две машины!

— Ох!

— Что будем делать?

— Дотянем до угла и остановимся, ты отправишься на разведку. Прямых вопросов не задавай, так, полюбо-пытничай.

— Ясно.

Когда детектив тихонько поехал вперед, Мейсон повернулся к Дафнии и злым голосом отчеканил:

— Допрыгались со своими шалыми выдумками? Теперь сами видите, что натворили? Так всегда получается, когда предают собственного адвоката и берутся за то, в чем ни черта не понимают. Финчли выяснил, куда вы так остроумно спрятали своего дядю Гораса. Финчли обвинил его в том, что он сбежал из санатория, куда его поместили по распоряжению суда, и, очевидно, призвал полицию, чтобы вернуть его назад.

Дафния, которая до этого храбро молчала, внезапно разрыдалась.

— Если они его отправят назад в этот ужасный санаторий и привяжут опять к кровати, это его сразу убьет.

— Мы попытаемся не допустить этого,— сказал Мейсон.— Сейчас проедем дальше, поставим машину и поглядим, что можно, сделать.

Доехав до поворота, Мейсон собирался свернуть направо, но тут с угрожающим ревом на дороге показалась полицейская машина, и адвокату пришлось срочно прижаться к обочине.

Черная машина проехала было мимо них, но внезапно затормозила и остановилась. Красный луч прожектора осветил внутренность машины Мейсона.

— Ну и ну! — раздался голос лейтенанта Трэгга.— Посмотрите, кто здесь!

— Как, это вы, лейтенант? Но что вы здесь делаете?

— Пожалуй, мне следует первому задать столь простой вопрос, и задать вполне официально...— сказал Трэгг.— Что вы тут делаете?

— Я ездил повидаться с клиентом по вопросу о взятии на поруки, и...

— Ваш клиент живет в мотеле «Северные огни»? — перебил его Трэгг.

Мейсон усмехнулся и покачал головой.

— А что?

— Мы расследуем то, что касается убийства.

— Что-о???

Мейсон не поверил своим ушам.

— Убит какой-то тип из номера 21. Похоже, что кто-то накормил его китайской пищей, сдобренной барбитуратом. А затем, когда тот заснул, включил газ и был таков. Обитатели соседнего номера почувствовали запах газа, вызвали управляющего. Тот открыл двери и окна в 21-м номере, но было уже слишком поздно.

— Умер?

— Умер, можете не сомневаться... Вы об этом ничего не знали? Э?...

— О смерти этого человека? Господи, нет! Понятия не имел, что речь идет о смерти, пока вы мне об этом не сказали.

— Я просто проверил, только и всего. Неожиданное совпадение, что вы оказались рядом, поблизости. Поехали!

Когда полицейская машина отъехала, Мейсон повернулся, чтобы взглянуть на Дафнию.

Она сидела совершенно неподвижно, лицо у нее побелело, глаза были широко раскрыты.

— Ну? — спросил Мейсон.

Она посмотрела на него, попыталась что-то сказать, но тут же свалилась на пол машины.

Адвокат сделал подковообразный поворот, вернулся к углу и тут заметил в тени деревьев машину Инскипа. Поравнявшись с нею, он притормозил.

— Скажите Полу, что мы возвращаемся в «Сирин Сламбер»,— сказал Мейсон,— пускай он возвращается туда, как только узнает, что тут творится.

Добравшись до мотеля, где была комната у Дафнии, Мейсон вместе с Деллой Стрит помог Дафнии выйти из машины. Дафния протянула ему ключи холодными, негнущимися пальцами. Адвокат отворил дверь и провел Дафнию в комнату.

— Олл райт, возьмите себя в руки, Дафния. Имеете ли вы какое-нибудь отношение к смерти своего дяди?

Она покачала головой. Губы у нее дрожали.

— Я его любила. Он был мне настоящим отцом. Я большую часть своей жизни отдала тому, чтобы ему было хорошо...

— Все это прекрасно, но факты говорят о другом!

— Какие факты?

— Давайте рассуждать вместе. Вы не являетесь кровной родней Горасу Шелби, поэтому вы не можете унаследовать его состояние без завещания. Сводный брат Шелби написал в суд заявление, что вы ведете дальновидную и хитрую политику, стараясь обвести его вокруг пальца, затем, чтобы он в конечном счете отдал вам свое состояние. В протоколах суда записано, что Горас Шелби послал вам чек на 125 тысяч долларов. Суд назначает опекуна, чтобы защитить деньги вашего дядюшки от расхищения, вы похищаете его из дома отдыха, куда он был помещен по приказу врача, и перевозите в «Северные огни». Вы заставляете его срочно написать завещание в вашу пользу, а через час после того, как завещание написано, мистер Шелби оказывается мертвым.

— Думаю,— сказала она еле слышно,— что дядя был в таком угнетенном состоянии, что мог решиться на самоубийство, хотя мне такая мысль никогда не приходила в голову.

— Мы дождемся приезда Пола Дрейка. Очевидно, у полиции есть основания предполагать, что в данной истории какую-то роль сыграл барбитурат. Вы приобрели сегодня вечером для мистера Шелби китайские блюда?

— Да.

— Привезли их в картонной коробке?

— Да.

— У вас были вилки, которыми вы ели прямо из этих картонок?

— Дядя любит пользоваться китайскими палочками для еды. Я купила их 4 штуки, вот ими-то мы и ели.

— А что вы сделали с пустыми картонками?

— Совершенно пустых не было. Мне нужно было уезжать, и дядя Горас сказал, что вечером он доест оставшееся, вымоет картонки под краном, чтобы от них не пахло, и выбросит их в корзину для использованной бумаги. В конце концов, этот номер не приспособлен для стряпни, всего лишь комната и ванная с туалетом, и я подумала, что у нас могут быть неприятности, если мы станем использовать эту большую корзину в качестве помойного ведра. Вот я и сказала дяде, что если он что-то не доест, то пусть спустит в уборную.

— Если на это посмотреть с точки зрения полиции, то они непременно скажут, что остатки пищи в уборную спустили вы сами, дабы уничтожить вещественные доказательства. Но этого вам показалось мало, и вы даже вымыли картонки горячей водой... Ведь именно так вы велели поступить вашему дяде?

— Да.

Раздался условный стук Дрейка.

Его впустила Делла Стрит.

Дрейк выглядел озабоченным.

— Очень плохо, Пол? — спросил Мейсон.

— Очень.

— Давай рассказывай.

— Кто-то из номера 22 уходил ужинать. Возвратившись к себе, он почувствовал запах газа, доносившийся из номера 21-го. Поставили в известность управляющего мотелем. Он принес запасной ключ и вошел в помещение. Запах газа чуть не свалил его с ног. Он распахнул дверь, добежал до окон, устроил сквозняк и вытащил бездыханного мужчину наружу. Он поставил в известность полицию. Полиция приехала и попробовала привести несчастного в чувство, но ничего не получилось.

— Почему они говорят так уверенно об убийстве, а не о самоубийстве? — спросил Мейсон.

— Газовая печка вентилируется. Кто-то отвинтил подводящую трубу, так что газ выходил прямо в комнату. Этот человек ел китайские блюда. Приехавший доктор заподозрил барбитураты. Он быстро произвел обследование. Очевидно, пища была обработана снотворным. Мне кажется, что нашли наркотики в ванной.

Мейсон взглянул на Дафнию Шелби.

Она не смела взглянуть ему в глаза.

— Вы оставались у дяди, пока вы оба ужинали этими китайскими кушаньями?

— Я ушла до того, как он кончил есть.

— Дали ли вы ему какие-то барбитураты?

— Я... я не знаю.

— То есть как это вы не знаете?

— Я же вам говорила, что он совершенно не мог спать без снотворного. Дядя настолько к нему привык, что оно стало ему необходимо. Я это знала, так что, когда уходила, оставила ему специальные пилюли.

— Где вы их взяли?

— Мне их дал врач, тот же самый, который наблюдает за дядей Горасом. Помните, когда я уезжала, я была страшно усталой и нервной. Тогда этот доктор дал мне какое-то снотворное на случай, если у меня будет бессонница. Но мне оно не потребовалось. С того момента, как я взошла на палубу судна, все мои неприятности окончились, я спала как бревно. Я подумала, что дяде Горасу не уснуть без лекарства, ну и дала ему свои таблетки.

— Вот и получается, что вы сделали все, чтобы вас обвинили в убийстве первой степени.

Заговорил Дрейк.

— Владелица мотеля заподозрила, что дело не совсем чисто. Она сказала, что номер снимала какая-то молодая особа для своего дяди, который, как та объяснила, прибудет позднее. На всякий случай она записала номер новенького «форда», на котором эта особа приехала.

Мейсон повернулся к Дафнии.

— Видите, как все просто?

Пол Дрейк мотнул головой, давая знак Мейсону, что он хочет с ним потолковать с глазу на глаз.

— Прошу простить, на минуточку,— сказал Мейсон, отходя с детективом в дальний угол комнаты..

Дрейк заговорил почти шепотом:

— Послушай, Перри, ты попался,— потому что твоя клиентка выдала себя с головой... В то самое мгновение, как она предъявит завещание, она сама себя уличит в убийстве. Эта девушка отнюдь не милое, любящее, наивное создание, она весьма умна, находчива и решительна. Она обнаружила своего дядю. Увезла его из этого учреждения. Она сообразила, что не стоит его помещать в один с собой мотель, а устроила его в другом. Все, что она делает, говорит о ее сообразительности и изобретательности. Она узнала, что в действительности не является родственницей Гораса Шелби, то есть без завещания она не сможет претендовать на его деньги. Что же она делает: увозит его из-под надзора властей, заставляет написать завещание, после чего бедняга быстренько отдает Богу душу. Так вот, если ты хочешь забыть про это завещание, я про него тоже забуду.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Мейсон.

— Это самый сильный и убедительный фактор против нее. Советую тебе, возьми и сожги это проклятое завещание. Убеди ее, чтобы она никому про него даже не заикалась. И тогда, возможно, тебе удастся что-то сделать.

Мейсон покачал головой.

— Почему нет? Ведь я тоже страшно рискую. У меня могут отобрать разрешение на руководство моим агентством, но я все же хочу дать твоей клиентке шанс на спасение жизни.

— Дело не в том, Пол. Прежде всего, как офицер суда

  я никогда не позволю себе подтасовывать свидетельские показания. Да и ты, официальный детектив, тоже не имеешь права обманывать правосудие. Во-вторых, я давно убедился, что любая правда является самым сильным оружием в арсенале защитника. Беда состоит в том, что адвокаты часто сами не знают правды. Они оперируют полуправдой, узнанной ими из свидетельских показаний или от своих клиентов. Коль дело касается нас, мы...

Мейсон резко замолчал, услышав тяжелые шаги на деревянных ступеньках мотеля. Тут же раздался требовательный стук в дверь.

— Позвольте мне, Дафния,— сказал Мейсон, прошел через всю комнату и отворил дверь.

На пороге стоял лейтенант Трэгг, за которым виднелась фигура полицейского в форме.

Лейтенант не сумел скрыть своего удивления.

— Какого дьявола вы тут делаете? — воскликнул он.

— Разговариваю со своей клиенткой.

— Если ваша клиентка — владелица новенького «форда», стоящего перед зданием, ей действительно нужен защитник! — сказал лейтенант Трэгг.

— Входите же,— пригласил Мейсон.— Дафния, это лейтенант Трэгг из Департамента Насильственных Смертей. Лейтенант Трэгг, а это Дафния Шелби.

— О-го! Передо мной забрезжил зеленый свет. В штабе говорили, что разыскивают Гораса Шелби, которого увезли из санатория «Гудвилл» в нарушение постановления суда.

Трэгг повернулся в сторону к своему спутнику.

— Приведите женщину. Посмотрим, опознает ли она мисс Шелби.

На крыльце снова раздались шаги, и офицер ввел в комнату женщину.

— Посмотрите хорошенько,— предложил Трэгг,— не узнаете ли вы кого-нибудь среди присутствующих здесь людей?

Женщина сразу же указала на Дафнию:

— Как же, вот эта молодая особа сняла у меня номер 21. Она сказала, что его будет занимать ее дядя.

Трэгг повернулся к Мейсону с усмешкой.

— На этом роль ваша заканчивается. Вы уходите, в дальнейшем мы великолепно обойдемся без вас.

Мейсон учтиво поклонился.

— Плохо верится, лейтенант, что вы могли позабыть недавнее постановление Верховного Суда, по которому мисс Шелби имеет право на защитника, представляющего ее на всех стадиях расследования.

Повернувшись к Дафнии, он добавил:

— Прежде чем отвечать на вопросы, Дафния, посмотрите на меня. И если я покачаю головой, не отвечайте. А если кивну, отвечайте и говорите чистую правду.

— Это будет черт знает что за допрос свидетельницы! — возмутился Трэгг.

— Возможно, это действительно усложняет допрос свидетельницы, но зато это единственный путь допроса возможной подзащитной,— отпарировал Мейсон.— Не желаете, чтобы я предварительно ввел вас в курс дела, дабы облегчить вашу задачу?

— Что именно вы хотите заявить?

— Это Дафния Шелби. Вплоть до недавнего времени она была совершенно уверена, что является родной племянницей Гораса Шелби. Независимо от того, существует ли между ними кровное родство или нет, Дафния сильно привязана к человеку, которого она считала своим дядей. Она жила в его доме и наблюдала за его весьма ограниченной диетой. Она сама была на грани нервного истощения, отдавая много сил и энергии уходу за дядей и ведению всего хозяйства. КогдаГораса Шелби отправил в санаторий «Гудвилл» его опекун и врач, нанятый другими родственниками Шелби, Дафния устроилась на работу в этот санаторий. Она нашла Гораса Шелби привязанным ремнями к койке. Тогда она взяла нож, перерезала ремни, увезла Гораса Шелби в мотель «Северные огни» и устроила его в номере 21. Так что вот исходная позиция, с которой вы можете начинать, лейтенант.

Трэгг повернулся к Дафнии.

— Вы приносили ему сегодня какую-нибудь еду?

Мейсон покачал головой.

Дафния промолчала.

— Китайские кушанья, в частности, мы знаем, что вы это сделали, ,так что отмалчиваться не имеет смысла. В конце-то концов, мисс Шелби, нам нужно добраться до истины. И если вы не виновны, вам нечего опасаться правды.

Мейсон снова покачал головой.

— Черт, побери! — чертыхнулся Трэгг. Потом обернулся к Мейсону:

— Вы не возражаете, если она опознает тело?

— Нет, разумеется.

Трэгг повернулся к Дафнии Шелби и протянул руку.

— Будьте любезны дать мне свое снотворное, мисс Шелби. Те таблетки, которые вы оставили.

Дафния машинально потянулась к сумочке, но тут же заметила предостерегающий жест Мейсона.

— Не пойдет, лейтенант! Нам бы не хотелось, чтобы вы прибегали ко всяким уверткам, потому что в этом случае нам придется перестать помогать вам.

Лейтенант горько сказал:

— Не понимаю, что думал Верховный Суд, когда он снял наручники с подзащитного и надел их на руки честного офицера, который старается провести в жизнь закон.

— Что-то я не замечаю никаких наручников.

— Зато я их чувствую.

— Вы намеревались опознать тело? — напомнил Мейсон.

— Олл райт, поехали...

Повернувшись к Дафнии, он сказал:

— Нам придется на некоторое время конфисковать у вас «форд». Это — улика, нам нужно машину идентифицировать.

— Хорошо,— ответил Мейсон.— Поступайте так, как считаете нужным. Мы будем всячески помогать.

— Хорошая мысль! — проворчал Трэгг, проводя пальцем по шее.— Я уже ощущаю необычайную сердечность вашей помощи!

Обращаясь к офицеру, Трэгг сказал:

— Пришлите сюда эксперта по дактилоскопии. Пусть проверит «форд» на отпечатки пальцев.

После этого он обратился уже к Дафнии:

— Вы едете со мной.

— В таком случае я тоже в вашей машине,— сказал Мейсон.

Трэгг покачал головой.

— Исключено.

— Тогда Дафния поедет со мной.

Трэгг на секунду задумался.

— Пусть она едет с вами. Следуйте за нашей машиной.

— Ну а я буду завершать процессию,— заявил Пол Дрейк.

— Пошли, Делла. Вы с Дафнией сядете на заднем сиденье в моей машине,— распорядился адвокат.— Учтите, Дафния, вы не должны отвечать ни на какие вопросы, если при этом нет меня и если я не посоветовал вам ответить!

Девушка кивнула.

— А теперь приготовьтесь к удару,— добавил Мейсон, понизив голос,— они хотят, чтобы вы опознали тело вашего дяди: вы опознаете его и только, и на этом точка. Никаких заявлений или ответов на вопросы. Вы поняли?

Она снова кивнула, губы у нее слегка дрожали.

— Это будет крайне тяжело, и я понимаю, что за последние сутки у вас было множество всяких переживаний. Но все равно вам необходимо взять себя в руки и сделать то, что от вас требуется. Лейтенант, поехали.

Три машины направились к мотелю.

У «Северных огней» уже ждал фургон с останками убитого.

Лейтенант Трэгг подошел к носилкам, схватил за уголок простыню, которой они были полностью закрыты, и чуть приподнял ее.

— Подойдите сюда, мисс Шелби.

Она подошла к офицеру. Мейсон стоял рядом, придерживая ее за локоть.

Трэгг откинул простыню.

Неожиданно Мейсон почувствовал, как Дафния замерла. Она вцепилась в руку адвоката, потом как-то странно охнула.

Мейсон похлопал ее по плечу.

— Это же не дядя Горас! — сказала она.— Это Ральф Экзеттер.

Лейтенант Трэгг был озадачен.

— А кто такой был Ральф Экзеттер?

Онемевшие губы Дафнии дважды пытались выговорить какие-то слова, прежде чем она все же произнесла:

— Приятель дяди Бордена.

— А кто такой дядя Борден?

— Сводный брат Гораса Шелби.

Мейсон сказал:

— Это два разных вопроса, лейтенант, ответы на которые вам придется искать самому.

Женщина, опознавшая Дафнию Шелби, подошла к офицерам.

— Хотите взглянуть? — спросил ее Трэгг.

Та кивнула.

Трэгг снова сдернул простыню.

— Этот человек не похож на того, который должен был жить в 21-м номере. По-моему, он три часа назад занял номер 20.

— Как он сюда попал? — спросил Трэгг.

— У него собственная машина с массачусетсским номером. С ним, кажется, была еще женщина. Сейчас принесу регистрационную карточку.

— Пошли вместе.

Он прошел с ней в контору и через минуту возвратился с регистрационным листком.

— Ну а где же его машина? Куда она девалась? Ее здесь нет.

Наступило недолгое молчание, после чего Трэгг предложил:

— Давайте взглянем на номер 20, авось в нем что-то можно узнать.

Он повернулся к Мейсону:

— Поскольку вы мне ничем не можете помочь на данной степени расследования, вы и ваша клиентка можете отправляться, но я хочу, чтобы вы находились поблизости, так чтобы при первой необходимости я мог вас отыскать.

Мейсон сказал:

— Извините меня, Дафния. Это займет всего пару минут...

Мейсон отозвал в сторону Пол Дрейка и заговорил тихим голосом:

— Пол, Горас Шелби был в этой хижине, а сейчас его нет. Либо он сам удрал, либо его увезли. Если последнее, то он попал в беду. Я хочу быть уверенным, что он может и впредь действовать без посторонней помощи.

Дрейк кивнул.

— Отправь своих парней проверить все агентства такси.

Новый кивок.

— Самое ужасное будет, если полиции удастся внушить хозяйке мотеля мысль, что Ральф Экзеттер — тот человек, которого Дафния привезла в мотель. Дафнию она видела, опознала ее и даже записала номер машины Дафнии. Постарайся повлиять на нее раньше полиции. Важно, чтобы она заявила, что не может узнать ту женщину, с которой Экзеттер приехал в машине в этот мотель. Я ведь знаю, как легко подобные свидетели поддаются внушению. Стоит Трэггу с ней «потолковать», как начнет она во всем сомневаться, а дальше, чем больше она станет об этом думать, тем сильнее будет казаться, что в машине Экзеттера сидела Дафния. Мы с тобой прекрасно знаем, что персональное опознание — самая ненадежная улика, особенно если человека видишь только мельком, а потом предъявляют фотографии.

— Конечно, мы все это прекрасно знаем,— согласился Дрейк.— И поэтому я постараюсь сделать все, что в моих силах. Что еще?

— Пока все. Запускай своих людей. Воспользуйся телефоном в машине, чтобы ничего не терять в смысле времени. Сейчас лейтенант Трэгг занят номером 20, так что ему не до хозяйки.

— Бегу. С чего начать?

— С разговора с хозяйкой. Сейчас это самое важное. Возможно, Трэгг в 20-м номере задержится на долгое время. 

 Глава 12

Мейсон обнял Дафнию Шелби за плечи и довел ее до машины. Он чувствовал, что она дрожит, словно осиновый лист.

— Спокойнее, Дафния, спокойнее! По-видимому, нам приходится бороться против какого-то сложного и запутанного заговора. Этого человека нашли в 21-м номере. Какой номер вы сняли для дяди?

— Этот самый, 21-й.

Мейсон усадил Дафнию на заднее сиденье, заставив Деллу Стрит передвинуться в другой угол, и продолжал расспросы:

— Вы ходили в китайский ресторан и там брали кушанья на вынос?

— Да.

— Кто вас обслуживал?

— Понятия не имею. Какая-то девушка.

— Не китаянка?

— Нет. Повар был китаец.

— Каким образом вы попали в этот ресторан?

Дафния ткнула пальцем:

— Их реклама видна отсюда.

Мейсон взглянул в ту сторону: высоко в небе горели зеленые буквы:«Китайская кухня. Отпуск обедов на дом».

— Когда лейтенант Трэгг спросил вас о снотворных таблетках, вы стали открывать сумочку?

Дафния кивнула.

— Они и правда у вас есть?

— Нет, просто он протянул руку и так спросил, что я машинально полезла в сумочку. На какое-то мгновение я позабыла, что оставила их дяде Горасу.

— Так и вспоминайте дальше про эту подробность. Не отвечайте ни на какие вопросы относительно снотворного. Дальше, Экзеттер прибыл в этот мотель где-то среди дня. Выходит, они знали, куда вы поместили своего дядюшку и просто выбирали наиболее подходящее время, чтобы добраться до него.

— Почему же они не вызвали полицию и не вернули его в санаторий? — возразила Дафния.— Ведь именно этого мы с ним больше всего боялись.

— Скорее всего, потому, что они опасались, что назначенный судом врач сразу же обследует его, а им надо было предварительно «обработать» его, а потом уже допускать к нему доктора Олма.

— Так вы предполагаете, что они увезли с собой дядю Гораса?

— Вполне вероятно.

— Что будет теперь?

— Они станут пичкать его наркотиками, они станут всячески терроризировать его. А когда он будет доведен до практически невменяемого состояния, вернут его в санаторий и известят доктора Олма.

— Неужели этому никак нельзя помешать? Надо постараться отыскать дядю Гораса.

— Я еще ничего не знаю... Надо учесть две возможности... Первое — это то, что ваш дядя уехал отсюда с Борденом Финчли. Но почему-то я не верю в эту возможность.

— Что же тогда еще?

— Он уехал отсюда по собственному желанию.

— Но почему? Зачем это ему понадобилось?

Мейсон посмотрел ей прямо в глаза.

— Потому что он убил Ральфа Экзеттера.

— Боже мой, дядя Горас не стал бы...— Она замолчала.

— Вот именно. Вы не можете знать всех подробностей его пребывания в доме без вас и в этом санатории. Вы не знаете его психического состояния. Вы дали ему снотворное. Допустим, Экзеттер занял соседний номер и после того, как вы уехали из мотеля, явился к вашему дяде и стал предъявлять различные требования. Учтите, что в действительности Экзеттер вовсе не приятель Бордена Финчли. Его интересовало только одно — получить деньги, а деньги могли прийти к нему только от Гораса Шелби.

Предположим, Экзеттер потребовал от вашего дяди 125 тысяч за свое с ним сотрудничество. Далее, допустим, что Экзеттер сказал, что он ничего не ел и принялся уничтожать остатки кушаний в картонках. Горасу страшно хотелось отделаться от этого человека, и он подмешал снотворное в острые китайские блюда. Растереть таблетки в порошок — одна минута! Возможно, первоначально он намеревался усыпить Экзеттера и удрать. Но после того, как он увидел, что один из его врагов лежит совершенно беспомощный перед ним, он решил отомстить хотя бы ему за все свои страдания.

Дафния покачала головой.

— Только не дядя Горас! Он не способен на такие вещи. Он бы и мухи не обидел.

— В таком случае, если Горас Шелби ни при чем, остается всего один подозреваемый.

— Кто?

— Вы!

— Я?

Мейсон кивнул.

Она решительно затрясла головой.

— Нет, дядя Борден мог так поступить, но ни я, ни дядя Горас не способны на такие кошмарные вещи.

— Вашего дядюшку Бордена мы не оставим без внимания,— серьезно сказал Мейсон.— Мы его непременно проверим.

— Когда?

— Немедленно,— сказал Мейсон, выключая мотор.

— А что я должна делать? — спросила Дафния.

— Вы поедете в свой отель и останетесь в нем. Если вы снова начнете проявлять активность и куда-то удирать, вас обвинят в преднамеренном убийстве.

— Ральфа Экзеттера?

— Да.

— Но ради чего я стала бы его убивать?

— Я могу привести с полдесятка причин... Одна из них, что он является движущей силой против вашего дяди Гораса. Именно он оказывал давление на Финчли. Ну а если я придумал пять причин, полиция изобретет десяток. Вы еще не выбрались из трясины, молодая леди. Вы под подозрением, можете в этом не сомневаться. Существуют люди, которые полагают, что за покровом ангельской невинности скрывается расчетливая интриганка, пытающаяся любой ценой обеспечить свое будущее.

— Я буду с вами совершенно откровенна, мистер Мейсон. И я до сих пор вас ни в чем не обманула.

— Точно. Вы рассказали мне все то, что хотели рассказать. Вы выложили на стол все те карты, которые хотели мне показать. Но я относился бы к вам с большим доверием, Дафния, если бы вы не затеяли всей этой истории с освобождением вашего дядюшки из так называемого санатория, ибо я совершенно не уверен, сделали ли вы это ради себя или ради него, но в любом случае вы не пожелали посчитаться со мной. Я не буду говорить, что в итоге вы страшно все усложнили, если не сказать: погубили. Я многим рисковал, раздобывая для вас деньги, и вам следовало бы относиться ко мне с большим доверием и помогать мне во всем.

— Я все понимаю, мистер Мейсон.— Не думайте, что я не ценю вашего отношения.

— Если вы вернули эти деньги дядюшке, то это большой плюс в вашу пользу, однако не обольщайтесь: еще до завтрашнего дня полиция начнет за вами охоту. Если к вам явятся, я хочу, чтобы вы настояли на том, чтобы позвонить мне. Я вам дам номер телефона, по которому меня можно будет отыскать ночью. Ни при каких обстоятельствах не отвечайте ни на какие вопросы. И тем временем не подвергайте сомнению все то, что буду делать я.

— Не понимаю, почему я вдруг могу подвергнуть сомнению ваши поступки?

— Потому что я, если мне представится возможность, намерен подкинуть полиции вашего дядю Гораса в качестве ложной приманки.

— Как это?

— Постараюсь внушить им мысль о том, что Ральфа Экзеттера убил он и что в тот момент он был если не с юридической, то с медицинской точки зрения невменяем.

 Глава 13

Условный стук Пола Дрейка раздался в 11-м часу.

Делла Стрит открыла дверь.

Страшно уставший, даже осунувшийся Пол Дрейк буквально свалился в кресло со словами:

— Я старался справиться поскорее, зная, что вы мечтаете попасть домой. Но это была чертовская работа!

— Что же ты выяснил? — спросил Мейсон.

— Нечто, о чем полиция умалчивала. Я узнал, почему они заговорили о барбитуратах.

— Как же?

— В ванной комнате номера 21, где найден мертвец, они заметили высокий стакан из толстого стекла, которые обыкновенно встречаются в комнатах мотелей.

Мейсон кивнул.

— Знаю такие.

— Внутри этого стакана находился футляр от зубной щетки и немного белого порошка. Лейтенант Трэгг проверил стакан на отпечатки пальцев.

— Что-нибудь нашли?

— Нашли. Возможно, это следы Гораса Шелби, но наверняка они не знают.

— Продолжай, Пол.

— Кто-то использовал этот футляр, чтобы растолочь таблетки снотворного в этом стакане. Стакан послужил как ступка, а футляр — как пестик.

— Откуда это известно?

— Крупинки препарата пристали к донышку футляра.

— Трэгг дотошный малый.

Пол Дрейк кивнул.

— Что это был за препарат?

— Барбитуратовое соединение называется сомнифероном, действует быстро и одновременно продолжительно.

— Каким образом они сумели установить, что это именно сомниферон?

— У них теперь имеется специальная рентгеновская аналитическая установка. Трэгг в первую очередь занялся отпечатками пальцев, а потом помчался в полицейскую лабораторию. Сомниферон был прописан Горасу Шелби тем врачом, которого пригласил Борден Финчли после своего приезда в дом брата. И этот же препарат он рекомендовал Дафнии. Перед тем как ей отправиться в свое длительное морское путешествие, она заказала в аптеке трехмесячный запас этого снотворного.

— Дальше?

— Полиция еще всего не знает, но они идут уже по правильному следу.

— Что ты называешь правильным следом?

— Твою клиентку. Эта девица замечательная актриса. Посмотришь на нее — сама простота и наивность, а в действительности она... ее голыми руками не возьмешь.

— Что она сделала?

— Отправилась в китайский ресторан и приобрела там кое-какие китайские блюда. Привезла их в номер 21. Растолкла в стакане с помощью футляра от зубной щетки несколько таблеток снотворного. Пригласила на совещание Ральфа Экзеттера. Она подмешала наркотик в его еду, потом спустила все остатки пищи в туалет и даже вымыла картонки. Ну а после того как он заснул, она разъединила газовую трубу и удрала. Она прекрасно знала, что может больше не думать о Ральфе Экзеттере.

Мейсон покачал головой.

— Я не приму твою версию, Пол.

— А тебе и не надо принимать. За нее ухватится полиция.

— Она купила китайскую пищу для Гораса Шелби.

— Ничего подобного. Шелби уехал задолго до этого. Мы обнаружили таксиста, который получил вызов подобрать пассажира на углу той улицы, где находится мотель «Северные огни». Таксист туда поехал. Пожилой мужчина, казавшийся несколько растерянным, ждал его на улице. Усевшись в машину, он был настолько не уверен, куда же ехать! Сначала велел доставить его на объединенный вокзал, потом передумал и велел везти себя в аэропорт. Они туда и поехали. У пассажира было много денег. Он достал из кармана целую пачку бумажек, причем самая мелкая купюра была сотенная. Таксисту пришлось идти с ним в кассу аэропорта менять деньги.

— Время?

— За целый час до того, как Дафния пошла в китайский ресторан и принесла оттуда еду в картонных контейнерах, которые отвезла в «Северные огни».

— Это косвенные доказательства, а мы еще не раздобыли всех прямых, Пол. У Дафнии не было мотива убивать Ральфа Экзеттера.

— Не обманывай себя. Она больше всех ненавидела именно Экзеттера из всей их своры. Ведь Бордена Финчли она считала своим дядей, а его жену теткой. Ну а Экзеттер являлся корнем зла. Он оказывал на них на всех давление, и она это великолепно знала.

— Что ты выяснил насчет Бордена Финчли? Где он находился в то время?

— У Бордена Финчли и его жены имеется алиби.

— Ты проверял?

— Проверял. Вообще-то это показания мужа и жены, но они подтверждены посторонними. Супруги Финчли были заняты тем, что убирали вещи Дафнии из се комнаты, составляя на все подробную опись, не пропуская ни одежды, ни туалетных принадлежностей, ни бумаг. На это у них ушло три часа.

Экономка большую часть времени находилась внизу, проливая слезы по поводу происходящего. Миссис Финчли спустилась вниз, отругала ее и отправила домой.

— Пол, нельзя забывать, что имеется целая группа из Лас-Вегаса, которая сильно заинтересована в данном деле.

Когда я впервые приезжал в санаторий «Гудвилл», ко мне подошел какой-то человек и спросил, не я ли врач, которого суд направил на освидетельствование Гораса Шелби. Я сказал, что нет, и он поспешно удрал, сел в машину, стоявшую на некотором расстоянии впереди и укатил. Полностью номер машины я не мог разглядеть, но успел заметить, что она из Невады. Мне не хотелось слишком явно пускаться за ним следом, потому что они могли наблюдать за мной в заднее зеркало, поэтому я сделал вид, будто возвращаюсь в санаторий, а потом вроде 6ы передумал. Я поехал за ними специально посмотреть номер их машины, но они успели скрыться.

— Возможно, конечно, но факт остается фактом: в то время как твоя клиентка вроде бы ужинала в номере с Горасом Шелби, сам Горас Шелби был далеко.

— Никакого сомнения во времени?

Дрейк покачал головой.

— Никакого, Перри.

— Олл райт, придется иметь с Дафнией откровенный разговор. Она что-то слишком часто и слишком много стала от меня скрывать важных вещей.

Мейсон крикнул Делле Стрит:

— Соедини-ка меня с ней, Делла.

Через секунду та уже говорила:

— Я бы хотела поговорить с мисс Шелби.— Немного подождав, она пробормотала: — Бедняжка, наверное, заснула. Трудный ей выдался денек.

— И где это вы нашли «бедняжку», Делла? — насмешливо спросил Пол Дрейк.— Очень может быть, что эта «бедняжка» затеяла что-то новое, оттого и не отвечает.

Все трое напряженно ждали ответа. Через пару минут Делла спросила:

— Вы уверены, что звоните в новый номер? Да? Будьте любезны, повторите еще разок на всякий случай.

Новое ожидание, потом Делла сказала:

— Большое спасибо, мы позвоним позднее. Нет, передавать ничего не надо.

Делла повесила трубку.

— Ответа нет. Либо ее нет в комнате, либо...

Она не закончила фразы.

Перри Мейсон поднялся и кивнул остальным:

— О’кей, придется ехать!

— На одной машине? — спросил Дрейк, пока они спускались на лифте.

— Возьмем такси. Чтобы не искать места для стоянки, когда приедем туда. А когда будем возвращаться, наверняка перед отелем будет сколько угодно машин.

Мейсон сообщил водителю название отеля Дафнии, и уже минут через 7 они были на месте.

С самым независимым видом Перри Мейсон прошел к лифту и сказал «седьмой этаж», как если бы он был здешним завсегдатаем. Когда они вышли из лифта, он сразу же повернул налево и пошел по коридору.

Двери лифта закрылись.

Мейсон подождал, пока кабина не скрылась из вида, и только тогда посмотрел на номера над дверьми.

— Не то направление,— сказал он,— мне не хотелось, чтобы лифтер догадался, что мы здесь не ориентируемся.

— Какой номер? — спросил Дрейк.

— 718.

На двери была приколота записка: «Просим не беспокоить».

Заговорила Делла:

— По-моему, вы не учитываете того, что бедняжка всю ночь проработала в санатории. Самое малое 36 часов она без сна. Совершенно естественно, что она повесила такую записку на дверь и легла спать.

— Не менее естественно было ей проснуться от телефонных звонков и взять трубку,— сердито буркнул Мейсон.

— Не скажите, в молодости люди умеют спать так, что и пушкой их не разбудишь.

Мейсон постучал в дверь.

Ответа не последовало. Он постучал еще сильнее — и снова безрезультатно.

Тогда Мейсон повернулся к Делле:

— Делла, мне очень не хочется тебя об этом просить, но я хочу видеть внутренность этой комнаты. Спустись на лифте, выйди из отеля, потом вернись назад, смело подойди к стойке и спроси ключ от номера 718. Если ты спросишь достаточно уверенно с нужной позой, он отдаст тебе ключ. Если он спросит имя, назовись Дафнией Шелби. Если он станет настаивать, сошлись на меня, скажи, что я жду наверху, что Дафния — моя клиентка. Я не могу попасть к ней в комнату и страшно боюсь, что ее либо опоили наркотиками, либо убили. Во всяком случае, к дверям она не подходит, но, уж коли дойдет до этого, тогда попроси детектива при отеле сопровождать тебя сюда.

— Шеф, вы и вправду думаете?..

— Откуда мне знать? Одно убийство уже произошло. Возможно, будет и второе. Но вот что важно помнить: если сюда явится местный детектив, Делла, ему ты скажешь, что я жду наверху с частным детективом. Тогда он не придерется к тому, что ты просишь ключ от чужой комнаты.

Делла кивнула.

— Думаешь, тебе это удастся?

— Постараюсь,— улыбнулась девушка.

— Самое важное незаметно выйти из холла, чтобы клерк не обратил на тебя внимания.

— Ну, а если Дафния взяла ключ с собой?

— В отелях, как правило, по два ключа к каждой комнате на доске, а третий, запасной, в ящике стола на тот случай, если два других потеряются...

— Вы будете здесь?

— Да.

Делла Стрит подошла к лифту и вызвала снизу кабину.

Перри Мейсон на всякий случай снова постучал в дверь. Не получив ответа, он прижался спиной к стене и сказал со вздохом детективу:

— Черт подери! Новые осложнения!

— Все, разумеется, зависит от того, что случилось?

— Неважно, что случилось, осложнения налицо. Если она действительно внутри, но не ответила ни на звонок, ни на стук в дверь, тогда мы можем обнаружить либо труп ее, либо найти ее в таком состоянии, что нам останется как можно скорее отправить ее в больницу.

— А если ее в комнате нет, тогда перед нами возникает действительно сложная проблема!

— Например?

— Допустим, лейтенант Трэгг пожелает ее допросить. Он приказал ей никуда не уезжать, находиться поблизости. Если ее нет в комнате, Трэгг расценит это как бегство, а в данном случае бегство равносильно признанию вины.

— Ox! Ox!

Они прождали минуты 4-5, наконец, лифт снова остановился на 7-м этаже. Делла Стрит вышла из кабины, кивнула головой лифтеру и пошла по коридору к ним.

— Получилось? — спросил Мейсон.

Вместо ответа Делла протянула ключ с металлической овальной биркой, прикрепленной к кольцу.

— Я сам отопру дверь,— сказал Мейсон,— если она заперта на задвижку изнутри — одно дело, тогда мы столкнулись с весьма сложной проблемой. Если она не на задвижке, я — ее поверенный, так что лучше мне входить первому.

Ключ щелкнул в замке. Мейсон осторожно нажал на ручку, поднажал плечом на дверь, но тут же повернулся к своим спутникам:

— Все ясно. Дверь закрыта изнутри.

— Это значит, что она у себя?

Адвокат кивнул.

Дрейк предложил:

— Давайте пригласим местного детектива?

— Попробуем еще раз.

На этот раз он стучал в дверь совсем не деликатно.

Когда и это ничего не дало, Мейсон заявил решительно:

— Олл райт, нам придется вызвать детектива и взломать дверь. Мы...

Он не договорил, так как изнутри раздался звук отодвигаемой задвижки.

Дверь распахнулась.

Дафния Шелби, одетая в одну ночную сорочку, стояла на пороге, сонными глазами глядя на них.

— Что... у меня кружится голова... помогите...

Она упала на пол.

Делла Стрит первой подскочила к ней.

Мейсон сказал:

— При отеле должен быть врач. Его нужно пригласить. Но сначала не давайте ей заснуть. Пол, принеси холодных компрессов. Положи ей на голову и шею.

— О’кей, Перри, но сначала ее снова надо отнести на кровать и...

— Никакой кровати! Это для нее самое опасное, если она наглоталась наркотиков, пусть она ходит. Делла, держи ее под руку, я возьму под эту. Ей необходимо двигаться. Принесите холодные полотенца.

— Я отыщу какую-нибудь тряпку,— сказала Делла.

Она поспешила к стенному шкафу, принесла оттуда большой плед, которым они и закутали девушку, после этого Делла и Мейсон возобновили свое хождение. Дрейк поспешил в ванную.

Дафния сделала пару шагов, потом ноги ее подкосились. Она простонала:

— Ох, как я хочу спать... спать.

Дрейк принес из ванной холодные полотенца, которые положил Дафнии на шею и на голову.

— Ходите, Дафния, ходите...

Мейсон спросил:

— Что случилось, Дафния?

— Мне кажется, я отравилась,— сонным голосом ответила она.

— Вы считаете, что вас отравили?

— Я остановилась около кафе и выпила шоколада. Больше я ничего не хотела. Всего лишь большую кружку шоколада и тостик... Я так устала... я же не спала всю ночь.

— Знаю,— сказал Мейсон,— продолжайте.

— Шоколад был очень вкусным... Я отходила на пару минут к телефону, шоколад оставался на столе... За крайним столиком сидела очень странная женщина. Я попросила официантку не уносить шоколад...

Внезапно Дафния перестала рассказывать, ноги у нее подогнулись, она опустилась на колени, повиснув мертвым грузом у Деллы и Мейсона на руках.

Те с большим трудом снова подняли ее на ноги. Появился Дрейк с новым холодным полотенцем.

Мейсон попросил:

— Позвони-ка по телефону, Пол. Пускай сюда срочно поднимется здешний врач. Скажи ему — это случай со снотворным...

Мейсон откинул плед и провел холодным влажным полотенцем по спине Дафнии.

— Оо-ох...

Она задрожала.

— Холодно...

— Вам сразу станет легче... Ходите же, ходите. Не останавливайтесь.

Дрейк отошел от телефона.

— Доктор придет через несколько минут.

— Позвони в отдел обслуживания... Пусть принесут две чашки крепкого черного кофе.

— Пожалуйста... пустите меня! — взмолилась Дафния.

— Меняйте все время полотенца,— распоряжался Мейсон.

— Нет, нет,— запротестовала она.— Я же насквозь промокла.

— Когда мы закончим, вы действительно будете мокрой. Делла поможет вам принять ванну как стимулирующее средство, чтобы вы не простудились. Нужно, чтобы ванна была всего на несколько градусов теплее температуры тела.

Мейсон продолжал водить Дафнию по комнате. Делла заказывала по телефону черный кофе. Из ванной доносился звук текущей воды.

Дафния вздохнула. Ее голова упала адвокату на плечо. Ноги снова подкосились.

Мейсон снова поставил ее на ноги.

— Ходите, Дафния, ходите. Вы должны нам помочь. Должны ходить. Я не могу носить вас на руках! Ходите!

— Я не чувствую пола,— пожаловалась она,— мои ноги ничего не касаются.

— Так вы считаете, что сидевшая неподалеку от вас женщина что-то подсыпала вам в шоколад?

— У шоколада был странный вкус, горьковатый, но я подложила сахару...

— Не можете ли вы ее описать? Вы знаете, как она выглядела?

— Нет... я не могу сосредоточиться... Мне очень жаль, что я вас так подвела, мистер Мейсон.

И снова ее ноги стали подгибаться.

Мейсон и Делла с трудом подняли ее.

И тут адвокат отвел назад левую руку и сильно шлепнул Дафнию по мягкому месту.

Девушка вздернула голову и сразу выпрямилась.

— Не смейте больше делать такие вещи! — гневно закричала она.

Застонала и упала на пол.

На этот раз ни адвокат, ни Делла Стрит не сумели заставить Дафнию сделать усилие, чтобы подняться на ноги. Она просто оставалась лежать инертной массой на полу.

Мейсон постоял над ней, глядя на нее внимательными глазами, затем обратился к Делле Стрит:

— Давай-ка перенесем ее на кровать.

— Но она сразу же впадет в бессознательное состояние. Вы же сами мне это говорили.

— Знаю... Перенесем ее на кровать.

Раздался стук в дверь.

Пошел открывать Дрейк.

Невысокий человек с черным саквояжем сообщил:

— Я доктор Селкирк.

Мейсон пояснил:

— Похоже, что этой женщине была дана повышенная доза барбитурата.

— Олл райт,— спокойно сказал доктор,— мы сделаем ей промывание желудка.

— Меня очень интересует его содержимое,— сказал Мейсон.

—Найдется ли здесь какая-нибудь посудина? — спросил врач.

— В ванной есть таз для воды.

— Ну что же, сойдет. Нам нужно немного кофе.

— Уже заказали.

— А сейчас ее надо хорошенько укутать и держать в тепле... Я сейчас произведу очищение желудка.

Это было проделано необычайно быстро и ловко, после чего врач выслушал стетоскопом грудь девушки. Он нахмурился и принялся считать ее пульс, затем подошел к тазику с содержимым желудка. Мейсон же прошел в ванную и сказал Дрейку:

— Замени-ка эту воду холодной. Чем холоднее, тем лучше.

— Что? — недоверчиво спросил детектив.

— Повторяю! Самой холодной.

Доктор Селкирк отозвал в сторону Мейсона:

— Можно вас на минуточку?

Мейсон отошел. Доктор понизил голос, осторожно взглянув в ту сторону, где Делла Стрит причесывала Дафнию, на лицо которой нависли мокрые волосы.

— В этой истории есть что-то странное. Пульс у нее сильный, хорошего наполнения, дыхание ровное, вполне нормальное, но в содержимом желудка действительно имеются остатки каких-то таблеток.

— Вы хотите сказать, что таблетки не были переварены? Проглотила ли она их в шоколаде?

— Она пила шоколад на протяжении последнего часа,— подтвердил доктор Селкирк,— но я сомневаюсь, чтобы таблетки были приняты одновременно с шоколадом. Мне кажется, что гораздо позднее.

— Вы не против, доктор, если я проделаю небольшой эксперимент?

— Эксперимент? Какого рода?

Мейсон повысил голос.

— Я попросил мистера Дрейка, частного детектива, приехавшего вместе со мной, наполнить ванну теплой водой. Я хочу...

Доктор Селкирк сразу же закивал головой:

— Я считаю, что теплая ванна предохранит ее от простуды,— продолжал Мейсон.

Доктор Селкирк собрался что-то сказать.

Мейсон поднял палец, привлекая внимание врача, й, когда тот посмотрел на него, весьма красноречиво подмигнул.

— Давай, Делла, отведи ее в ванную. При необходимости мы тебе поможем. Пусть она помокнет минут 10.

— Она ослабнет и заснет, возможно, впадет в глубокий транс,— сказал доктор Селкирк.

— Давайте все же попробуем,— сказал Мейсон.— Мы всегда ее можем вытащить из ванны.

— Я не собираюсь ее раздевать,^— сердито сказала Делла,— если желаете, позовите хотя бы горничную или медсестру.

— Можешь оставить ее в ночной рубашке и даже плед не убирать. Сунешь ее в теплую воду, и все.

Делла сказала:

— Вы должны помочь мне.

— Хорошо, помогу.

Они вдвоем дотащили Дафнию до ванны, приподняли над краем и раскачали.

— Вы проснулись, Дафния? — спросил Мейсон, видя, что у нее затрепетали ресницы. Но это была единственная реакция со стороны девушки.

— Хорошо, Делла. Отпускай ее!

Они разом отпустили плечи и ноги Дафнии, и она шлепнулась в ванну, подняв фонтан брызг.

Раздался пронзительный вопль:

— Какого черта вы делаете? Это же ледяная вода. Ах вы, сукины...

— Хватит, Дафния! — прикрикнул адвокат.— Вы отлично играли роль, но номер не прошел. Делла останется с вами, принесет вам из шкафа сухую одежду. После этого вы выйдете к нам и объясните, какова истинная подоплека всей этой комедии.

Мейсон вышел из ванной, прикрыв за собой дверь.

— Я окоченела! — пожаловалась Дафния, как только они остались вдвоем с Деллой.

— Снимите с себя эти мокрые вещи.

— Умоляю, добавьте горячей воды в ванну, я приму теплый душ, чтобы согреться.

— Черт подери, как ты узнал, Перри? — спросил Пол Дрейк.

— Понимаешь, когда мы начали ее водить по комнате, первые два шага она сделала совершенно нормально, потом вспомнила, что находится в состоянии наркотического сна, и сразу же ноги у нее стали ватными. А еще через минуту вообще повисла на наших руках мертвым грузом. Потом начиналось все сначала, играла она весьма старательно, но не знала, как ей следует вести себя.

— Что сделать с содержимым ее желудка? — спросил доктор Селкирк.

— Забыть про него,— ответил Мейсон,— спустите его в туалет и обмойте тазик. Счет пришлите мре, доктор. Я — Перри Мейсон — адвокат. Вы помогли мне узнать все, что меня интересовало.

— Знаете, вы приняли довольно суровые меры... Девушка рассчитывала попасть в теплую ванну...

— Я ожидал, что это вызовет реакцию, но не рассчитывал на столь бурную.

Он замолчал, потому что раздался уверенный стук в дверь.

Доктор Селкирк вопросительно посмотрел на адвоката.

— Это комната девушки,— пробормотал адвокат,— по-моему, мы не должны отворять дверь.

Стук сделался более настойчивым.

Голос лейтенанта Трэгга потребовал:

— Отворите. Именем закона.

Мейсон пожал плечами.

Доктор Селкирк нахмурил брови.

— Я здешний врач. Мы не имеем права не подчиняться таким распоряжениям.

Он подошел к двери и отворил ее.

Трэгг удивился.

— Мисс Дафния Шелби у себя?

И, только тут заметив Перри Мейсона, с усталым вздохом в третий раз повторил все ту же фразу:

— Бога ради, вы-то что делаете здесь?.

Мейсон пояснил:

— Мисс Шелби больна. Ее отравили барбитуратом. С ней в ванной комнате находится Делла Стрит. Я хочу с ней поговорить, когда она выйдет оттуда.

— И я тоже,— заявил Трэгт.

Он повернулся к доктору Селкирку.

— Кто вы такой?

— Я доктор Селкирк, здешний врач.

Мейсон сказал:

— Учтите, доктор, что вы были вызваны сюда как представитель своей профессии. И вам следует испросить согласия своей пациентки, прежде чем отвечать на подобные вопросы.

Доктор Селкирк смутился.

— Не поддавайтесь увещеваниям этого ловкого адвоката... Это она вас вызвала?

— Меня вызвал кто-то из этого номера.

— Вы врач при отеле?

— Да.

— Иными словами, вы представляете отель?.. Так что же с ней случилось?

— Но... я не готов еще дать точный ответ.

Трэгг подошел к тазику, стоявшему на полу возле кровати.

— Что это?

— То, что мы выкачали из ее желудка.

— А это что за розовые штучки?

— Таблетки. Они частично переварены.

— Кто-то пытался дать ей наркоз?

— Именно поэтому я и сделал ей промывание желудка...

— Будь я проклят...— пробормотал растерявшийся Трэгг.

С некоторым сомнением в голосе доктор продолжал:

— Однако я бы сказал, что эти таблетки были приняты самое большое 15 минут назад. Мы здесь находимся почти столько же времени. Я как врач заявляю, что она проглотила это снотворное как раз перед тем, как открыть дверь этим джентльменам.

Торжествующая улыбка появилась на лице Трэгга.

— Это именно та улика, которую я искал... Я не знал, что мы ее так легко найдем...

Мейсон спросил:

— Вы полностью уверены в своем диагнозе, доктор?

Доктор Селкирк усмехнулся.

— Похоже, что вы полностью уверены в своем!

Мейсон подошел к дверям ванной и сказал:

— Пришел' лейтенант Трэгг. Он хочет задать вам несколько вопросов, Дафния. А я не хочу, Дафния, чтобы вы ответили хотя бы на один из них. Ни одного слова, ясно?

— Одну минуточку,— прервал его Трэгг.— Такая тактика может навлечь на молодую особу массу неприятностей.

— Какого рода неприятностей?

— Я заберу ее в Управление.

— Под арест?

— Возможно.

— Увезти ее вы можете, только арестовав ее. А если вы ее сейчас арестуете, то впоследствии не оберетесь стыда, когда на свет божий появятся новые факты.

Трэгг на секунду задумался, потом уселся в кресло, в самое удобное кресло в комнате.

— Доктор,— обратился он к Селкирку,— я не хочу, чтобы вы с кем-нибудь разговаривали по этому делу, пока я не задам вам несколько вопросов. Сейчас вы можете идти, если, по вашему мнению, опасность миновала.

— Никакой опасности нет,— заверил его доктор Селкирк.— Пульс у нее ритмичный, хорошего наполнения, разве что немножко частит. Тоны сердца точные и ясные. Дыханье превосходное. Реакция зрачков нормальная. Ей было сделано очищение желудка. Тот барбитурат, который в ней остался, поможет ей спокойно проспать всю ночь, но это совершенно безвредно.

Трэгг подошел к письменному столу, вырвал листок перекидного календаря, сложил его наподобие лопаточки с острым носиком и принялся с его помощью выуживать таблетки из тазика.

— Прямо скажем, отвратительное занятие,— сказал он,— но я думаю, что это будет уликой, именно такой уликой, которую я искал.

Делла Стрит крикнула из ванной:

— Будьте добры, дайте мне одежду, которая находится на стуле возле кровати.

Мейсон подошел к стулу, взял вещи, небрежно перекинутые через спинку стула, подошел к двери в ванную и постучался.

Делла Стрит приоткрыла небольшую щелочку, и Мейсон просунул туда всю кипу.

Трэгг сказал:

— Перри, я собираюсь забрать эту девицу в Управление. Если это необходимо, я арестую ее по подозрению в убийстве. У меня достаточно данных, оправдывающих такую меру.

— Валяйте, действуйте, но только я попрошу ее не отвечать ни на один ваш вопрос, если меня не будет при этом. Почему вы не можете дать ей спокойно проспать ночь и допросить ее утром?

— Мы дадим ей выспаться, но только в таком месте, где мы будем спокойны, что она снова не наглотается снотворного.

— Что ж, поступайте, как считаете правильным!

Трэгг внимательно посмотрел на него.

— Перри, я вижу, вы о чем-то упорно думаете. В чем дело, а?

— Просто мне кажется, что вы можете нажить себе крупные неприятности, предпринимая необдуманные шаги до того, как у вас появится полная ясность и уверенность в их целесообразности.

— Вас волнуют свои проблемы, меня мои...

Через несколько минут из ванной вышли Делла Стрит и Дафния Шелби.

— Я очень сожалею, мисс Шелби,— заговорил лейтенант Трэгг,— но вам придется поехать со мной в Управление. Я должен поместить вас в такое место, где смогу вас наверняка застать завтра утром. Я обещал Перри Мейсону, что дам возможность вам хорошенько ночью выспаться, но в то же время приму все меры для того, чтобы вы больше не баловались наркотиками. Сколько вы их приняли?

— Не отвечайте ни на какие вопросы,— предупредил Мейсон.

Трэгг вздохнул:

— Олл райт, принесите свои вещи. Я не стану обыскивать здесь вашу сумочку, но предупреждаю, что в камере предварительного заключения все ваши вещи будут проверены... Вы получите тюремную одежду и никакого снотворного!

Дафния подошла к дверям, голова у нее была высоко поднята, глаза сверкали. Уже на самом пороге она повернулась к Перри Мейсону и яростным тоном прошипела:

— Вы, умник-разумник, с вашими холодными купаньями!

Мейсон предупредил:

— Оставьте это ребячество, Дафния. Я же пытаюсь вам помочь. Все ваши старания по меньшей мере кустарщина!

— Зато ваши исключительно профессиональны и отвратительны.

Лейтенант Трэгг с любопытством прислушивался к столь необычной беседе. Наконец он холодно и резко сказал:

— Поехали.

Перри Мейсон тихонько сказал:

— Не отдавайте ключи, Делла.

Все вместе они спустились вниз в лифте. Трэгг быстро провел Дафнию через холл и посадил в полицейскую машину.

Тогда Мейсон скомандовал:

— Быстренько возвращаемся в комнату Дафнии. Дорога каждая минута.

— Почему? — спросил Дрейк.

— Как ты считаешь, зачем Дафнии нужно было принимать снотворное?

— Чтобы вызвать к себе симпатию. Чтобы создать впечатление, что кто-то другой покушается... нет, что это не она колдовала с китайскими кушаньями...

Мейсон покачал головой.

— Мы поймали ее врасплох, когда я постучал в ее номер. Она не осмелилась открыть дверь, пока не разделась, не нацепила на себя ночную рубашку, не проглотила несколько таблеток и не разыграла комедию.

— Но для чего?

— Чтобы помешать нам. задуматься о том, что она делала, пока мы стучали в дверь и ждали в коридоре.

— Что же она делала?

— Если только я не слишком ошибаюсь,— усмехнулся Перри Мейсон,— она была в соседней комнате. Ей нужно было выйти из этой комнаты, запереть на ключ соединяющую дверь, надеть на себя ночную рубашку, предварительно раздевшись, проглотить несколько таблеток, а потом пошатываясь подойти к двери и разыграть все последующее так, чтобы никто из нас не заподозрил, почему на самом деле она не сразу открыла дверь.

— Что за дикое предположение? — воскликнула Делла Стрит.

Адвокат подмигнул.

— Возможно, и так, но все же мы вернемся в комнату Дафнии, постучим в соединительную дверь и посмотрим, что произойдет. А пока я буду заниматься этим перестукиванием, ты Пол, покарауль в коридоре, чтобы уважаемый Горас Шелби не попытался от нас улизнуть... Одним словом, пошли! 

 Глава 14

Мейсон сразу же подошел к двери, находящейся на правой стороне комнаты Дафнии и связывающей это помещение с соседним.

Адвокат попробовал открыть дверь, она была на задвижке.

Совершенно бесшумно Мейсон отвел ее в сторону, нажал на ручку и осторожно надавил плечом на створку.

Дверь отворилась без скрипа: комната была совершенно пуста.

Мейсон для порядка заглянул в ванную и стенной шкаф, а потом поспешно выглянул в коридор.

Пол Дрейк стоял у поворота.

— Никто не выходил,— сказал он.

— Живо! Он догадлив. Он ускользнул, пока мы здесь были с Дафнией, выходит, она нам морочила голову не только для того, чтобы защитить себя, но и чтобы дать емувозможность удрать. Бежим!

Адвокат и правда побежал к лифту, нетерпеливо нажал на кнопку, а когда кабина подошла,- протянул лифтеру 5-долларовый билет и скомандовал:

— Без остановки вниз!

Дверца захлопнулась. Улыбающийся оператор в одно мгновение опустил кабину до холла. Мейсон поспешил к стойке кассира.

— Номер 720 рассчитался с вами?

— Да, несколько минут назад.

— Как выглядел этот человек?

— Пожилой, худощавый, респектабельный, но нервный... Да вон он проходит!

— Где?

— Выходит через вращающуюся дверь на улицу...

Мейсон побежал к выходу, выскочил на улицу и попросил швейцара:

— Раздобудьте нам такси, живее.

Снова 5-долларовая бумажка свершила чудо.

Мейсон, Пол Дрейк и Делла Стрит вскочили в машину.

— Куда?

— Следом вон за тем мужчиной, который идет по улице,— распорядился Мейсон.— Но не давайте ему дать заметить преследование. Все это вполне законно, но несколько щекотливо. Вот 20 долларов, дабы вас не слишком терзала совесть.

Водитель рассмеялся.

— За 20 долларов моя совесть вообще не проснется.

Он подмигнул, сунул бумажку в карман.

— Это добавка к счетчику,— пояснил Мейсон.

— Разве мы не станем его останавливать? — спросила Делла Стрит.

— Нет, боже упаси. Надо проверить, куда он направляется.

Человек шел к гаражу отеля.

— Он выедет оттуда на машине, и мы не должны потерять его из виду... Пол, вон будка телефона-автомата. Вызови-ка свою контору, пускай поднимут на всякий случай пару оперативников... Сколько у тебя машин, оборудованных телефонами?

— Две.

— Запускай обе в работу. Одна пусть направляется на восток, вторая на юг/

Дрейк поспешил к автомату.

Прошло не менее 10 минут, прежде чем показался преследуемый ими человек: он ехал на машине с массачусетсским номером.

Мейсон всего разок взглянул на машину и сразу же схватил Дрейка за локоть.

— Да ведь это номер машины Экзеттера!

Потом он обратился к водителю:

— Вам необходимо ехать, следом за этой машиной... Как только она выберется за городскую черту, это станет трудным. Но вы уж постарайтесь.

— Да, среди потока машин я могу как угодно за ним угнаться, но на прямой придется попотеть. Здесь-то приходится считаться со светофорами, и с пешеходами, и с автобусами, а там все зависит от мотора...

— Все понятно, просто сделайте все, что в ваших силах.

Пожилой беглец вел машину осторожно, не рискуя, точно соблюдал все правила, так что такси без труда ехало следом.

Но вот они и на шоссе Санта Эн. Здесь скорость сразу возросла.

Однако все же водитель такси с честью выдерживал соревнование.

Через 10 минут машина остановилась перед бензозаправочной станцией.

— Горючее не требуется? — спросил Мейсон.

— Пока есть запас.

— Подъезжайте ко второй колонке и тоже заправьтесь.

— А это не опасно? — спросила Делла.

— Он же не знает, как мы выглядим.

Водитель машины с массачусетсским номером отправился в ресторан.

Мейсон подошел к служителю с зажатой в руке 5-долларовой бумажкой и поинтересовался, нельзя ли сделать так7 чтобы их обслужили раньше той машины.

Парень сразу сообразил, что к. чему.

— Я могу, если желаете, малость попридержать ту машину.

— Пожалуйста...

Пол Дрейк уже звонил по телефону.

— Вызови-ка свою машину, которая поехала в южном направлении. По всей вероятности, она где-то на этом шоссе. Сообщи им наши координаты: Пусть они постараются нас подобрать.

Таковы были инструкции Мейсона.

Сам он в нетерпении ходил по бетонированной дорожке близ станции.

Наконец из ресторана показался их преследуемый, и Мейсон получил возможность вглядеться в него. Лицо аристократа, тонкий нос с горбинкой, пушистые седые усы, высокие скулы, голубые глаза.

Человек упорно оглядывался через плечо, его глаза беспокойно во что-то всматривались. На такси он не обратил внимания, но Мейсон из предосторожности старался не выходить из-за колонки.

Из будки автомата вышел Пол Дрейк.

— Та машина примерно в пяти милях позади. Но к тому времени, как нам отсюда уезжать, она нас нагонит.

— Замечательно, Пол! Эти автомобильные телефоны себя окупают!

— Боюсь, Перри, что, если мы поедем следом, он заподозрит недоброе!

— Вот почему я хочу отъехать первым. Он теперь привязан к шоссе, мало шансов, чтоб он вздумал свернуть в сторону.

— Но если он свернет, тогда мы останемся с носом.

— Что же делать, приходится рисковать... В нашем деле редко бывает, чтобы ты действовал наверняка.

Служитель кивнул Перри Мейсону:

— Баки заполнены.

Мейсон заплатил по счету, потом попросил водителя:

—. Поезжайте вперед, но не слишком спешите. Пускай эта машина обгонит нас, коли пожелает.

— Очень трудно распознавать машины, перегоняющие тебя с тыла, все они выглядят одинаковыми.

— Точно. Ну да ничего, попробуем.

— Эй, Перри, вот и моя машина! — закричал Пол Дрейк.

Их нагнал черный блестящий автомобиль обтекаемой формы. Водитель дважды коснулся гудка, подавая сигнал.

— Прижмитесь к обочине,— попросил водителя Мейсон.— Вот еще 20 долларов. Это покроет путь сюда и назад. И разрешите мне записать ваш номер, если вы мне понадобитесь в качестве свидетеля.

— Вы ведь Перри Мейсон — адвокат? — спросил таксист.

— Точно.

— Я с удовольствием дам для вас любые показания. Вот моя карточка.

Такси остановилось. Пассажиры пересели в черную «сигару».

Через несколько минут Дрейк, не спускавший глаз с заднего окна, предупредил:

— А вот и наш приятель, Перри.

— Сколько у нас горючего? — спросил. Перри у водителя.

Дрейк усмехнулся.

— Не волнуйся, Перри, у нас закон выезжать с полными баками. Куда бы ни ехать, даже на самое короткое расстояние, предварительно машина заправляется.

— О’кей, тогда все будет просто.

Массачусетсская машина промчалась мимо.

— Немного поварьируйте со скоростями... Не надо держаться на постоянном расстоянии,— сказал Мейсон.

Мейсон усмехнулся, увидев, как Пол Дрейк недовольно покачал головой. Надо было понимать, что его водитель изучил до тонкости искусство преследования и не нуждался в подобных советах.

— Я нервничаю, как кошка перед мышиной норой,— пожаловался адвокат.

— Я что-то ничего не понимаю,— в тон ему пожаловался детектив.— Почему Горас Шелби ведет машину Ральфа Экзеттера, и чего ради Дафния поместила своего дядюшку в соседнюю комнату?

— Попридержи свои вопросы до того момента, когда мы раздобудем ответы,— посоветовал Мейсон.

Делла Стрит покачала головой.

— Это не жизнь для образцовой служащей... К тому времени, когда мне полагается отпирать контору, мы будем где-нибудь возле Таксена.

— Скорее, в Энсенаде,— сказал Мейсон.

Они приготовились к длительному преследованию, но, к их великому изумлению, первая машина остановилась у мотеля Сан-Диего, и седовласый мужчина снял комнату, назвавшись X. Р. Доусеном.

— Мы вас освободи^ при первой возможности. Нам нужно для этого дела несколько человек. Вы будете рапортовать по телефону в контору Дрейка. Вам придется торчать поблизости, чтобы не упустить из виду интересующий нас объект, но, конечно, вам кто-то должен помочь.

— Все хорошо. Я могу продежурить всю ночь, если изредка буду иметь возможность выпить чашку черного кофе. На всякий случай у меня есть пилюли, которые не дадут мне заснуть, если будет уж очень невмоготу.

— Поддерживайте связь по телефону,— напомнил Мейсон.

Потом повернулся к Полу Дрейку.

— Позвони-ка по телефону в свое отделение в Сан-Диего, пусть вышлют оперативника.

Дрейк кивнул и велел своему оперативнику:

— Позвони в контору, попроси еще две запасные машины.

— Предпочтительно одну из них с телефоном,— вмешался Мейсон.

— Эта уже уехала на шоссе Сан-Бернардино. Я распорядился вернуть ее назад. Она будет здесь к трем часам утра.

— Мы немедленно организуем вам замену,— обещал Мейсон оперативнику.— А пока нам нужна машина, чтобы вернуться назад.

Водитель воспользовался телефоном, чтобы вызвать им такси. Мейсон попросил доставить их до пункта проката машин, и через час адвокат, Делла Стрит и Пол Дрейк уже ехали назад, на север, на взятой ими напрокат машине.'

— Ты хоть представляешь себе, что все это означает? — спросил Пол Дрейк.

— Я еще не уверен, но кое-какие мысли у меня появились.

— Не следует ли нам доложить, чем мы заняты?

— Зачем?

— Горас Шелби стал подозреваемым в убийстве Эк-зеттера, когда сел за руль его машины.

— Кто его подозревает?

— Полиция...

— Но только не я. Прости меня небо, но мы-то знаем, что ничего подобного он не мог сделать.

— Откуда мы знаем?

— Потому что сама Дафния так заявила. По ее словам, «дядя Горас и мухи не обидит».

— Возможно, они договорились выгораживать друг друга. Или же мы преследуем совершенно другого человека? Я чувствую себя неуютно, так как мы не поставили в известность полицию, что обнаружили машину убитого.

— Полиция не просила нас об этом, мы должны предоставить Горасу Шелби эту возможность.

— Какую возможность?

— Ему необходимо почувствовать себя на протяжении некоторого времени нормальным человеком, возвратить утерянную веру в собственные силы. Ну и как можно дольше поводить за нос полицию. Если его сводный брат станет снова стараться доказать его недееспособность и неполноценность, мы в ответ заявим, что он перехитрил самого лейтенанта Трэгга, а для этого надо иметь хорошую голову на плечах.

— А я думала, шеф, что вы постараетесь доказать, что убийца как раз он, но что в тот момент он был невменяемым и не может нести юридической ответственности за свой поступок,— сказала Делла.

Мейсон усмехнулся.

— Хороший главнокомандующий меняет план кампании в соответствии с изменившимися факторами.

— А факторы изменились?

— Сильно... Пол, нам необходимо, кое-что сделать, прежде всего направить оперативника в мотель «Северные огни». Пусть он там все проверит. Это нужно сделать сегодня же вечером. Позвони ему из ближайшего автомата.

— Зачем такая спешка?

— Потому что уже завтра утром там все заполнится. Сегодня же единственное свободное место — это номер 21. Полиция труп увезла, комнату сфотографировала, ну и к тому времени ее с удовольствием сдадут. Так что, если твой человек заявится в мотель сейчас, ему дадут номер 21. Далее, другой оперативник, вооруженный официальным удостоверением частного детектива, пусть отправляется туда утром. Он попросит показать ему регистрационные книги и спишет оттуда номера всех автомобилей из Невады.

Если таковые окажутся, нужно немедленно проверить, кто является их владельцами, чем они занимаются и где находятся в настоящее время.

— Сделаем,— пообещал Пол Дрейк.— Как в отношении того, чтобы мне сесть за руль? Путь домой очень длинный.

— Обожди еще с полчасика. Потом я сяду спокойно сзади и хорошенько обо всем подумаю.

Делла Стрит усмехнулась:

— Иными словами, нам предлагается сидеть тихо и не приставать с глупыми вопросами

 Глава 15

Плохо отдохнувшая Делла Стрит, появившись на следующее утро в конторе в 10 часов, к своему величайшему изумлению, застала Перри Мейсона уже на месте.

— Перри, и давно вы пришли?

— Примерно полчаса назад... Выспались?

— Ровно наполовину. Господи, до чего же не хотелось вставать.

— События стали разворачиваться. Оперативник Пола Дрейка звонил, что Горас Шелби пересек границу, проехав через Тихуану, и теперь едет на Энсенаду. Похоже, он не догадывается, что за ним установлена слежка. Сейчас он ведет машину менее осторожно, на большой скорости. И он едет не на массачусетсской машине.

— Да?

— Ту он оставил на стоянке в Сан-Диего, а себе приобрел подержанную за наличные в одном из многочисленных магазинов, которые, как мне кажется, вообще не закрываются.

— Что слышно про Дафнию?

Мейсон сразу посуровел.

— У них против нее нет ни одной серьезной улики, но прокуратура прочитала все доклады полиции, нашла что-то между строк, решила, что вещественных доказательств хватает с избытком, и назначает суд. По их мнению, они выиграют дело.

— А вы что думаете?

Мейсон подмигнул.

— Я играю на противоположных интересах. Но ведь я представляю одну Дафнию, больше никого, независимо от того, чего она ждет от меня, я защищаю ее интересы.

— Ну и что вы сделали?

— Потребовал предварительного слушания.

— Достаточно ли у них данных, чтобы обяза-ть ее явиться в суд?

— Они считают, что да. Они убеждены, что Ральф Экзеттер находился в этом номере мотеля уже после того, как Горас Шелби уехал, что Дафния купила все эти китайские кушанья для него и что они ужинали вдвоем с Экзеттером.

— И в таком случае она подсыпала ему барбитурат? — спросила Делла Стрит.

Мейсон кивнул.

— Почему они так уверены, что Гораса Шелби там не было?

— Они тоже нашли того таксиста, с которым разговаривал Пол Дрейк.

— Есть еще какие-то новости?

— Человек Пола Дрейка уже снял номер 21 в «Северных огнях».

— Были затруднения?

— Никаких. А теперь, Делла, нам нужно посоветоваться с Вилли Хедли, детективом-физиком.

— Это тот, кто специализируется на автомобильных авариях?

Мейсон кивнул.

— Он прекрасно знает металлургию и теорию изнашиваемости материалов, поэтому может определить, на какой скорости двигалась машина перед столкновением. Вот я и подумал, что он должен взглянуть на эти разъединенные части трубы и сказать нам нечто такое, до чего еще пока не додумалась полиция. Они восприняли газовую трубу как нечто само собой разумеющееся, но в дей-ствительности-то голыми руками это не сделаешь. Для этого нужны инструменты, а что бы ни воображала полиция, никакое жюри не поверит, что Дафния могла возить с собой набор слесарных инструментов, при помощи которых можно разъединить газовые трубы.

Лицо Деллы Стрит прояснилось.

— Вот это мысль! Я об этом даже не подумала!

— Сомневаюсь, чтобы Гамильтон Бюргер, окружной прокурор, тоже думал на эту тему! — усмехнулся Мейсон.— Вызови-ка ВиЛли Хедли по телефону.

Через минуту Мейсон уже говорил со специалистом.

— Вилли, вы помогли мне при разборе нескольких автомобильных аварий. На этот раз я хотел бы, чтобы вы приняли участие в выяснении дела об убийстве. Поезжайте в мотель «Северные огни», пройдите в номер 21. Там было совершено убийство, во всяком случае, полиция считает это убийством. Там разъединили газовую трубу, в результате чего умер человек, предварительно усыпленный барбитуратом.

— Чего вы от меня хотите?

— Узнайте, что там произошло.

— Вы полагаете, что я ясновидец?

— Внимательно осмотрите газовую трубу. Газовые трубы одними пальцами не разъединяют.

— Сумею ли я туда проникнуть? — спросил Хедли.— Нужно ли мне действовать силой или же...

— Нет, нет. Поезжайте туда как можно скорее. Занимающий этот номер человек предельно любезен или станет таковым, как только вы отрекомендуетесь. Труба была присоединена снова. Поглядите, что вы сумеете выяснить.

— Как я понимаю, мне надо захватить с собой фотоаппарат и сделать снимки.

— Привозите все, что хотите: аппарат, микроскоп, осветительную технику...

— О’кей, что еще?

— Смотрите, чтобы никто посторонний не узнал, чем вы занимаетесь. Жилец номера не в счет.

— Хорошо. Кое-что у меня начинает проясняться. Так что часов в 5 или даже раньше мы там будем.

— Только не вызывайте подозрений.

— Не беспокойтесь, я буду провинциальным туристом, самым натуральным болваном,— обещал Хедли.

Мейсон повесил трубку и сказал Делле Стрит:

— А теперь поеду к Дафнии и узнаю, как она провела ночь.

— Бедняжка,— вздохнула Делла.

— Все зависит от того, как смотреть на это дело. Ты должна согласиться, что она поступила опрометчиво, поместив своего дядюшку в соседнем номере, а затем разыграв эту комедию со снотворным.

— Боюсь, что они используют это против нее,— покачала головой Делла.

— Не сомневайся, Трэгг вытащил все до единой таблетки или их остатки из гадости, которую отторг ее желудок.

И тут же рассмеялся.

— Не могу забыть, как она завизжала, когда плюхнулась в холодную воду, ожидая . очутиться в теплой ванне:

Достаточно было одного взгляда, чтобы убедиться, что Дафния Шелби провела бессонную ночь. Но Мейсона не разжалобили ни темные круги у нее под глазами, ни бледность.

— Кажется, вам невозможно внушить, что вы должны вести себя честно по отношению к собственному адвокату,— сказал он.

— Что я теперь сделала?

— Вернее, что вы не сделали. Вы позабыли предупредить меня, что ваш дядюшка Горас занимает соседний с вами номер 720 в том же мотеле и что вы не слышали, когда я первый раз постучал в вашу дверь, потому что уходили в его комнату.

— Мистер Мейсон,— сказала она,— давайте раз и навсегда выясним одну вещь. Я хочу быть с вами во всем честной, но не ждите от меня ничего такого, что может хоть в какой-то. мере повредить дяде Горасу.

— До сих пор только вы ему и вредили, Дафния.

— Неправда.

— Не будем спорить, у нас для этого нет времени. Теперь-то вы уже знаете, что вы ему не родственница?

— Ну и что же? Все равно я его люблю. Я росла в его доме как дочь, я ухаживала за ним, а. теперь он стал стареньким и нуждается в заботе и уходе. Разумеется, я буду всячески его оберегать от всяких неприятностей.

— Офицерам известно, что он находился в соседнем помещении?

— Думаю, что нет.

— Значит, вы им про это ничего не говорили?

— Боже упаси, нет!

— Из их вопросов не явствовало, что они догадываются об этом?

— Нет.

— Известно ли вам, что он ездил на машине Ральфа Экзеттера..

Она с вызовом посмотрела ему в глаза, глубоко вздохнула и сказала «нет».

— Олл райт,— нахмурился Мейсон.— Я вижу, игра продолжается. Вы стараетесь водить меня за нос, чтобы выгородить дядюшку. Теперь я вам кое-что объясню. Я представляю вас. И я постараюсь, чтобы с вас сняли подозрение в данном убийстве. Я не представляю вашего дядю и никого другого, помимо вас. Я прибегну к любой законной и этичной стратегии, которая мне известна. Это мой долг. Вы меня понимаете?

— Да.

— Вам придется здесь еще остаться на некоторое время.

— Я уже стала привыкать.

Мейсон поднялся, собираясь уходить.

Неожиданно ее пальцы схватили его за руку.

— Пожалуйста, мистер Мейсон, поймите, что я могу с этим смириться. Я молода и вынослива. Я стерплю многое. Но если бы дядя Горас угодил в такую камеру, если бы на его окнах была решетка, а у дверей дежурил бы часовой и все такое прочее, он бы окончательно помещался.

Мейсон улыбнулся.

— Дафния, я защищаю вас, адвокат не в состоянии иметь более одного подзащитного. Вам необходимо привыкнуть к этому.

— А я защищаю дядю Гораса. Вы тоже должны привыкнуть к этому!

Мейсон усмехнулся.

— К сожалению, я давно уже это понял, а вот вы не хотите понять, что оказываете своему дядюшке поистине медвежьи услуги.

В конторе Перри Мейсона ждал Пол Дрейк с важным донесением. В мотеле «Северные огни» действительно была зарегистрирована машина из Невады. Ее владелец назвался Гарвеем Майлсом из Карсон-Сити, но машина-то была записана на Стэнди Фриэра из Лас-Вегаса.

— Получил сведения?

— На Фриэра? Да. «Майлс» вроде бы просто имя, а Фриэр — сборщик.

— Сборщик?

— Да, к его услугам прибегают, когда какой-нибудь проходимец пытается уклониться от уплаты карточного или другого долга.

— Методы?

— Поскольку подобного рода долги в большинстве штатов не признаются законными, методы Фриэра тоже являются нелегальными, но, как мне сказали, в высшей степени успешными. Так вот, если Экзеттер задолжал многим из этих людей, в том числе большую сумму этим парням из Лас-Вегаса, а Фриэр нашел его и подсказал, что Горас Шелби занимает номер 21 в мотеле «Северные огни», то можно не сомневаться, что Экзеттер отправился туда, чтобы вытрясти из Шелби деньги. Во всяком случае, я так себе это представляю.

Мейсон задумался, потом сказал:

— Что ж, Пол, это похоже на истину. Какие-то парни из Невады следили за санаторием «Гудвилл». Им не терпелось поговорить с врачом, назначенным судом. Это означает, что игрокам надоело ждать и что они решили сами поторопить события. Они могли обнаружить, когда Горас Шелби уехал из санатория и куда направился. Потом они сообщили Экзеттеру, что не намерены дожидаться смерти Гораса Шелби, что дело Экзеттера раздобыть деньги, иначе... После этого сборщик поехал посмотреть, что делает Экзеттер, и, если бы тот не справился с заданием, он мог с ним расправиться.

— Вполне возможно,— согласился Дрейк,— такие сборщики прибегают к крайним мерам, дабы держать в страхе остальных должников. Если распространяются слухи, что какой-то злостный неплательщик внезапно преставился, остальные начинают шевелиться. Правда, обычно они начинают с того, что избивают нерадивого до потери сознания...

Мейсон снова задумался.

— Знаешь, Пол, жюри может поверить в такую версию. Возможно, что я сам ее приму.

 Глава 16

Марвин Мошел, один из заместителей окружного прокурора, обратился к судье Линдену Кайлу, который только что поднялся на свое место.

— Могу ли я произнести вступительное слово, ваша честь?

— На предварительном слушании такое не принято,— сказал судья.

— Я знаю, ваша честь, но цель моего вступительного слова заключается в том, чтобы суд разобрался в сущности показаний, которые будут принесены, и увязал их з единое целое.

— Мы не возражаем,— сказал Мейсон.

— Говорите, но покороче. Не думайте, что судья без ваших разъяснений не сумеет разобраться в сути показаний.

— Хорошо, я изложу суть дела в коротеньком резюме,— сказал Мошел.— Обвиняемая, Дафния Шелби, вплоть до недавнего прошлого считала себя родной племянницей Гораса Шелби, человека 75 лет. Она вела себя как племянница Шелби и, как покажут свидетели, снискала его полное доверие и намеревалась материально обогатиться из-за этого родства. Но вот к Горасу Шелби приехали в гости его сводный брат Борден Финчли с женой, Элиной, и приятелем. Они были поражены тем, что узнали, а именно, насколько этой молодой особе удалось втереться в доверие к Горасу Шелби и подчинить его себе.

— Одну минуточку,— прервал его судья.— Вы сказали, что обвиняемая считала себя племянницей Гораса Шелби?

— Совершенно верно, ваша честь. Сейчас, с вашего разрешения, я перехожу к этому моменту.

— Пожалуйста, суд крайне заинтересован в столь необычной ситуации.

— Финчли посоветовали, чтобы обвиняемая уехала на три месяца, сказав, что за время ее отсутствия они позаботятся о Горасе Шелби и займутся домашним хозяйством. Обвиняемая нуждалась в отдыхе, мы должны с этим согласиться, она очень ревностно относилась к своим обязанностям по уходу за человеком, которого она считала своим дядей. Обвиняемой была выдана большая сумма, чтобы она могла совершить морскую поездку на Восток, рассчитанную на три месяца, как я уже говорил. Во время ее отсутствия Финчли узнали, что Горас Шелби не только намеревался сделать ее своей единственной наследницей по завещанию, но и давал ей огромные деньги.

  Выражайтесь точнее, что вы называете «огромными деньгами»? — спросил судья.

— Чек на 125 тысяч долларов, именно этот шаг Гораса Шелби принудил чету Финчли принять законные меры защиты.

— На сколько? — переспросил судья.

— 125 тысяч,— повторил Мошел.

— Была ли эта женщина его племянницей?

— Нет, ваша честь. Между ними не существовало кровного родства. Она была дочерью экономки Гораса Шелби, появившейся в результате мимолетной связи на другом конце континента. Однако я должен указать, что обвиняемая была абсолютно уверена, что Горас Шелби ее дядя. Он сам приучил ее к этой мысли.

— А мать?

— Ее мать умерла сравнительно недавно. Она работала экономкой у Гораса Шелби почти двадцать лет. Финчли установили, что Горас Шелби впал в детство, что он совершенно неверно представляет себе свои обязанности по отношению к обвиняемой, что обвиняемая проводит политику, в результате которой этот весьма пожилой человек может оказаться без единого цента. А когда Финчли узнали, что Горас Шелби намеревается послать этой особе чек на 125 тысяч долларов, они отправились в суд и попросили назначить ему опекуна.

— Это вполне понятно,— сказал судья, с любопытством поглядывая на Дафнию.

— Когда Дафния возвратилась с Востока,— продолжал Мошел,— и узнала, что состояние, которое она рассчитывала в скором времени получить, стало для нее недосягаемым, она впала в ярость. Горас Шелби был помещен родственниками в санаторий на излечение. Дафния Шелби поступила на работу в это учреждение под другим именем и в первый же день помогла Горасу Шелби тайно бежать оттуда. Она поместила его в мотеле «Северные огни» в номере 21. С этого времени никто из настоящих родственников Гораса Шелби не слышал и не видел его. Полиция не сумела его найти... С помощью обвиняемой Горас Шелби исчез, после того как написал завещание, что оставляет ей все состояние. Более того, обманным путем, во время назначенной судом опеки, обвиняемая ухитрилась получить из банка 50 тысяч долларов со счета Гораса Шелби. Убитый, Бослей Камерон, он же Ральф Экзеттер, был. другом семьи Финчли и в качестве такового был в курсе происходящего. Кажется, Экзеттеру каким-то образом удалось выследить Гораса Шелби в мотеле «Северные огни». Свидетельские показания докажут, что обвиняемой удалось заманить Экзеттера в комнату, занимаемую Горасом Шелби, почти сразу же после того, как сам Горас Шелби уехал из мотеля.

Обвиняемая отправилась в ближайший китайский ресторан, получила пищу в картонных контейнерах и принесла все это в номер. Затем она растерла снотворные таблетки в высоком стакане, использовав вместо пестика футляр от зубной щетки, и подсыпала порошок в блюда, предложенные ей Экзеттеру. После того как Экзеттер заснул, она отсоединила трубу, по которой в комнату поступает газ. Тело Экзеттера было найдено, когда обитатели соседнего помещения почувствовали запах газа. Он к этому времени уже умер. Смерть наступила в результате отравления газом, но предварительно он был одурманен барбитуратом. Затем эта молодая женщина отправилась в отель «Холланд-Хис». Когда офицеры обнаружили ее там, она поспешно проглотила несколько таблеток снотворного того же состава, которыми был усыплен Ральф Экзеттер, рассказав офицерам неправдоподобную историю о том, как ей кто-то подсыпал таблетки в шоколад, который она пила в кафе. Очевидная цель последнего поступка была убедить офицеров в том, что кто-то третий убил Ральфа Экзеттера.

Теперь я бы хотел обратить внимание суда на то, что данное дело разбирается сейчас благодаря вынесению постановления Верховного Суда, направленного на защиту невиновных, которое невероятно усложняет обязанности прокурора и полиции. Эта молодая женщина отказывается нам помогать. Она отказывается отвечать на любые вопросы, если при этом нет ее адвоката. Ее адвокат посоветовал ей не делать никаких заявлений по ключевым моментам следствия, и в результате нам не оставалось ничего иного, как передать дело в суд с теми немногими данными, которыми мы располагаем. Мы в данное время намерены только показать, что было совершено преступление и что у нас есть серьезные основания полагать, что оно совершено обвиняемой. В этом случае суд обязан передать дело на рассмотрение в суд высшей инстанции.

Мошел опустился в кресло.

Заговорил судья:

— Если представленные обвинения подтвердятся доказательствами и окажутся убедительными, дело, без всякого сомнения, будет передано в суд присяжных. Что касается недовольства, выраженного помощником прокурора, то мы не уполномочены отменять или изменять законы, принятые вышестоящими организациями. Продолжайте слушание дела.

 — Могу ли я сделать вводное заявление? — поднялся с места Перри Мейсон.

— Да, конечно, если вы того желаете, хотя это идет вразрез со всеми правилами,— буркнул судья Кайл.

Мейсон заговорил:

— Свидетельские показания докажут, что Финчли на протяжении многих лет не интересовался Горасом Шелби. Однако, когда они узнали, что мистер Шелби стал состоятельным человеком, они приехали к нему с визитом. Выяснив же, что Шелби составил в пользу моей подзащитной завещание или намеревался его составить, передав ей по нему все свое состояние, они поспешно отправили девушку на Восток и за три месяца, пока Горас Шелби находился в их руках, довели его до такого состояния, что человек пришел в отчаяние. Узнав об их намерениях отправить его в санаторий, Шелби пытается получить хотя бы часть своих денег наличными, чтобы при помощи этой суммы оспаривать дело, если они действительно обратятся в суд. Поэтому он просит мою подзащитную получить для него эти деньги.

Она пыталась это сделать, но не смогла, так как суд успел уже назначить опекуна над состоянием Шелби. Что касается тех 50 тысяч долларов, которые, как старался убедить суд прокурор, подзащитная якобы получила обманом, я должен официально заявить, что эти деньги были получены совершенно законно, благодаря моей помощи. Получив деньги, подзащитная передала большую часть этой суммы Горасу Шелби, так чтобы он имел возможность распоряжаться ими как собственными средствами. Мы намерены показать, что Ральф Экзеттер был профессиональным игроком, сильно задолжавшим другим игрокам. Финчли же, в свою очередь, был должен ему, и поэтому Экзеттер всячески нажимал на него, требуя, чтобы Борден Финчли использовал свое родство с Горасом Шелби и получил от него немедленно деньги. Мы намереваемся показать, хотя бы с помощью косвенных улик, что Ральф Экзеттер узнал, где находится Горас Шелби, и стал требовать от последнего значительную сумму денег, угрожая, что в противном случае вернет его в санаторий.

Мы намерены доказать, что Шелби растер несколько таблеток снотворного, которые ему дала подзащитная, подсыпал их в кушанья Экзеттера с единственной целью вырваться из когтей своих слишком заботливых родственников. Мы убеждены, что после того, как наша подзащитная уехала к себе в отель, и после того, как Горас Шелби тоже уехал, в помещение, где спал одурманенный Ральф Экзеттер, проник кто-то еще и разъединил газовую трубу.

— Вы можете это доказать? — спросил заинтересованный судья.

— Мы можем это доказать,— сказал Мейсон.

Судья Кайл несколько минут оставался в задумчивости, потом повернулся к Мошелу:

— Ну что же, представьте свои доказательства.

Мошел вызывал одного свидетеля за другим. Приводимые ими косвенные доказательства выглядели довольно неубедительно.

Доктор Тиллман Бекстер, опознав Дафнию, рассказал, как она обратилась к нему в поисках работы и как помогла убежать Горасу Шелби.

Состояние последнего он описал медицинскими терминами. По его словам, у Шелби была первая стадия «сенильной деменции», но суд поручил доктору Грант-ланду Олму освидетельствовать состояние Гораса Шелби как раз в тот день, когда того вывезли из санатория.

Доктор Бекстер заявил, что он не сомневался, что его диагноз подтвердит столь маститый психиатр, и что действия Дафнии помешали узнать, каково действительное состояние Гораса Шелби, и прервали только что начатый курс лечения.

Лейтенант Трэгг описал, как был найден Ральф Экзет-тер, который также известен под именем Бослея Камерона. Далее было сообщено о том, как стеклянный стакан был кем-то использован в качестве ступки, чтобы растереть в нем футляром от зубной щетки таблетки снотворного. Впоследствии обвиняемая приняла несколько таблеток такого же лекарства, как раз в тот момент, когда к ней в отель явился ее адвокат с целью предупредить ее о неизбежном визите полиции.

Лейтенант Трэгг с явным удовольствием обрисовал, как происки обвиняемой были разоблачены ее же собственным адвокатом, который распорядился посадить ее в ванну с ледяной водой, перед тем громко объявив, что вода будет теплой.

После Трэгга выступил фармацевт из аптеки близ мотеля «Северные огни». По его словам, обвиняемая в тот самый день заходила в аптеку и приобрела зубную щетку, зубную пасту, щетку для волос и расческу, пачку безопасных бритв, крем для бритья и небольшой пакет из пластика, куда это можно было уложить. Она объяснила, что ее дядя потерял весь свой багаж, поэтому она ему все это покупает.

Официантка из китайского ресторана узнала Дафнию, которая брала несколько блюд. Их положили в картонные коробки, чтобы она смогла их отнести своему дяде, который, со слов обвиняемой, очень любил блюда китайской кухни.

Официантка добавила, что, пока Дафния ожидала, чтобы ей все запаковали, она очень волновалась.

Мейсон слушал показания свидетелей, выказывая праздное любопытство, как если бы это относилось к совершенно неинтересному для него делу, все показания не содержали ничего существенного. Он даже не потрудился подвергнуть перекрестному допросу ни одного из этих людей, пока лейтенант Трэгг не был вызван вторично на возвышение для дачи окончательных показаний.

Тогда Мейсон поднялся и дружески улыбнулся офицеру.

— Вы говорите, что труба, подающая газ к газовой печке, была отсоединена?

— Да.

— И вы считаете, что это было сделано уже после того, как покойный потерял сознание, наглотавшись барбитуратов?

— Как офицер следственной группы, я считаю это вполне логичным объяснением. Данные вскрытия подтвердили правильность моих заключений. Я принял во внимание, что отвинтить такую трубу сразу невозможно, и вряд ли можно предположить, что Экзеттер сидел бы сложа руки, пока делались подобные приготовления.

— Если это только не было самоубийством,— сказал Мейсон.

Лейтенант Трэгг торжественно улыбнулся.

— Если бы он покончил с собой, мистер Мейсон, -тогда при нем имелось бы орудие, а когда такого на месте происшествия не оказывается, мы не принимаем в расчет теорию самоубийства.

— Орудие? — переспросил Мейсон.

— Да, небольшой гаечный ключ. Газовая труба была присоединена к печке прочно, чтобы не было утечки, так что ключ понадобился, чтобы ослабить трехдюймовую секцию соединительной трубы. В комнате никакого гаечного ключа не было.

— Ах, так,— с вежливой улыбкой сказал Перри Мейкон,— я как раз собирался перейти к этому, лейтенант. Вы буквально предвосхитили мой вопрос. Так вы говорите, что для того, чтобы ослабить секцию трубы, потребовался бы гаечный ключ?

— Да, конечно.

— Во избежание утечек газовые трубы, как правило, свинчиваются очень плотно?

— Да.

— Чтобы разъединить их, необходимо значительное усилие. Не так ли?

Трэгг избежал ловушки.

— Не такое уж значительное, во всяком случае, молодая, здоровая женщина справится с подобной задачей, если вы это имеете в виду.

— Нет, лейтенант, я не это имею в виду. Дело в том, что гаечный ключ должен удерживать трубу достаточно крепко, чтобы отвинтить ее в месте присоединения.

— Совершенно верно.

— У гаечных ключей имеются губки с острыми краями. Так?

— Так, сэр.

— И именно по следам, оставленным острыми краями инструмента, вы и узнали, что газовую трубу отвинтили гаечным ключом.

— Да, сэр.

— Сфотографировали ли вы эти следы на трубе, лейтенант?

— Фотографировать их?

— Разумеется.

— Нет, сэр, чего ради я бы стал их фотографировать?

— В таком случае, вы вывинтили эту секцию трубы, чтобы представить ее в качестве вещественного доказательства?

— Да нет же! Выходил газ, так что мы как можно скорее привинтили трубу на прежнее место.

— Но вы заметили отметки на трубе?

— Да, сэр.

— Подумали ли вы, лейтенант, что они могут оказаться крайне важными?

— Ну, конечно. Они доказали, что злоумышленник прибег к помощи гаечного ключа, чтобы отвинтить трубу.

— Исследовали ли вы отметины под микроскопом?

— Нет.

— Под увеличительным стеклом?

— Нет, сэр.

— Вы ведь знаете, лейтенант, что в случае, когда используют нож, щипцы, а также стамеску, отвертку или сверло, то на дереве или на металле остаются характерные следы. Так что можно безошибочно узнать инструмент, которым действовали?

— Разумеется, это всем известно.

— Обратили ли вы внимание на то, что на следах, оставленных на газовой трубе, имеется особая отметка, показывающая, что одна из губок ключа или надломлена, или затупилась?

По лицу лейтенанта Трэгга было видно, что он неожиданно понял, куда гнет Перри Мейсон; и оценил всю важность вопроса.

— Мы не меняли трубы,— сказал он,— она находится на прежнем месте.

— Но ее привинтили, и печка действует?

— Да, сэр.

— И до сих пор вы не знаете, есть ли на следах, оставленных гаечным ключом на трубе, характерные отметины, которые дадут нам возможность опознать ключ?

Лейтенант с явно смущенным- видом заявил:

— Должен признаться, мистер Мейсон, что в вашем вопросе имеется рациональное зерно. Нет, я этого не выяснил. И мне думается, что правильнее всего будет обследовать эти следы под микроскопом. Я стараюсь всегда быть вполне справедливым. Расследование преступления часто становится научным вопросом. Я допустил оплошность, мне действительно следовало осмотреть эти отметины хотя бы через лупу и -непременно сфотографировать их.

— Огромное вам спасибо, лейтенант, за крайне ценное заявление. С вами приятно работать, вы исключительно добросовестный человек... Дальнейших вопросов не имею.

Судья Кайл сказал:

— Ну что же, джентльмены, за сегодня мы много сделали. Полагаю, что завтра нам для решения этого дела хватит двух часов.

— Думаю, что да,— сразу же согласился помощник прокурора.

После этого судья произнес привычную фразу. Суд был отложен до 9.30 следующего дня. 

 Глава 17

Вернувшись в контору, Мейсон увидел у себя в кабинете Пола Дрейка. Он пришел рассказать о Горасе Шелби.

— Он себя чувствует превосходно. Разгуливает по Энсенаде, греется на солнышке, и уверенности у него, видно, прибавилось, да и вид стал куда более здоровый.

— С ним никто не разговаривал?

— Специально — нет, но один их моих ребят вовлек его в беседу, когда тот прогуливался по молу, и он уверяет, что Шелби совершенно здоров во всех отношениях.

Мейсон вздохнул.

— Олл райт, думаю, что теперь он перенесет еще один удар.

— Ты туда поедешь?

— Поеду... Сначала долечу до Сан-Диего, в Тихуане пересяду на «Франсис-Муноз» и... Одним словом, распорядись, чтобы твой парень искал меня, мы встретимся перед мотелем.

— Будет сделано.

— Тем временем я должен быть спокоен, что ты. тут не упустишь ни Бордена Финчли, ни его прекрасную Элину. Они должны находиться под наблюдением непременно. Направь, если это необходимо, двоих или троих оперативников с машинами.

— Уже все сделано.

— Ну и чем занимаются Финчли?

— Живут нормально. Ездили в суд на заседание, затем вернулись домой.

— Наблюдай за ними особенно тщательно. Надеюсь на тебя, Пол. А мы с Деллой уезжаем в Энсенаду. Пошли, Делла.

— Без обеда? — спросила Делла.

— Обед будет восхитительным, настоящий черепаховый суп, жареные куропатки, отбивные из дикой оленины, коли ты их любишь... прекрасное вино «Санго Томас».

— Короче говоря, мы обедаем в Мексике?

— Совершенно верно... Ну, не мешкай... Чем скорее мы отправимся, тем лучше.

Делла Стрит вздохнула:

— Вот и попробуй соблюдать диету. В Энсенаде никак не ограничишься кусочком овечьего сыра и стаканом апельсинового сока...

Ее палец привычно набирал номер на диске аппарата.

Мейсон снова повернулся к Полу Дрейку.

— Послушай, Пол, ты сумел бы отвинтить кусок трубы гаечным ключом, но предварительно обернув его кусочком замши, чтобы не оставалось следов?

— Я видел, как это делается.

Мейсон протянул детективу кусок трубы.

— Поручи своему парню в «Северных огнях» отвинтить ту секцию трубы, которая примыкает непосредственно к печурке, и заменить ее этим куском.

Пол Дрейк взял в руки трубу.

— Это подойдет?

— Подойдет, не сомневайся. Все было измерено самым тщательным образом.

Дрейк стал медленно поворачивать кусок.

— О, да на нем следы гаечного ключа, а вон тут какие-то вмятины. Наверно, на инструменте была зарубка.

— Совершенно верно.

— Послушай, Перри, но ведь это подмена вещественного доказательства!

— Доказательства чего?

— Ты прекрасно знаешь чего. Убийства. Преднамеренного или нет, но убийства.

— Тщательно спрячь ту секцию трубы, которая в настоящее время находится в газопроводе. Смотри, чтобы нигде не осталось твоих отпечатков. Не забудь обернуть трубу замшей, чтобы она сохранилась точно в таком виде, как сейчас. Сразу же отвези твой трофей в тюрьму, сдашь там на хранение. А как только Трэгг потребует, отдашь ему.

— И все же это сокрытие улики!

— Сокрытие улики, ты тут мне наговоришь! Улику-то мы сохраняем, если хочешь' знать, причем такую, о которой Трэгг думать не думал. Так что шевелись, все надо проделать до того, как кто-нибудь вспомнит про такую возможность.

Дрейк вздохнул.

— Ох, и отчаянный же ты человек, Перри! Ни один адвокат не решился бы на такие трюки, которые ты придумываешь. Говорю это тебе с полной ответственностью. А ведь я со многими работал.

— Так ты немедленно объяснишь своему оперативнику суть задания?

Дрейк кивнул.

— Повторяю, немедленно. От этого очень многое зависит. Мне нужно, чтобы это было проделано в течение часа, пока Трэгг докладывает, как проходило заседание в суде.

Делла сообщила:

— Нас будет ожидать самолет, задержки не будет ни на секунду.

— Пошли,— скомандовал Мейсон.

— Мы вернемся сегодня вечером?

— Конечно, утром же назначен суд.

 Глава 18

Такси остановилось перед мотелем «Каса де Мана-ка».

Мейсон помог Делле Стрит вылезти из машины и расплатился с водителем.

— Ждать не надо? — спросил тот.

— Не надо,— улыбнулся адвокат.— Большое спасибо, грасиас.

Водитель поблагодарил Мейсона за чаевые, завел мотор и уехал.

Мейсон и Делла Стрит остались стоять в том месте, где он их высадил.

Вдруг они услышали свист из стоящей неподалеку машины. Это подавал сигнал поджидавший их оперативник Пола Дрейка, Инскип.

Мейсон и Делла Стрит подошли к нему.

— Пятый номер,— сказал Инскип,— он там.

Адвокат попросил:

— Обождите нас здесь, Инскип. Потом довезете до аэропорта, и на этом ваше задание закончится.

Адвокат с Деллой прошли под банановыми деревьями мимо конторы, затем по длинному коридору до двери с номером пять.

Мейсон постучался.

Никакого ответа. Внутри ничто нешевельнулось.

Мейсон постучал вторично.

Дверь слегка приоткрылась.

Мейсон увидел взволнованное л^цо и улыбнулся.

— Мистер Шелби, я — Перри Мейсон, а это моя секретарша Делла Стрит. Мне кажется, пришло время нам с вами поговорить.

— Вы... вы... Перри Мейсон?

— Точно.

— Но как вам удалось... впрочем, это к делу не относится... Входите.

Шелби распахнул дверь.

— Я собирался укладываться спать,— сказал он извиняющимся тоном.

Мейсон ободряюще похлопал его по плечу, прошел в номер и присел на краешек постели. Делла Стрит уселась на тяжелый стул с кожаным сиденьем. Горас Шелби расположился на другом стуле.

— Для вас это было долгое и изнурительное сражение,— сказал Мейсон.

Шелби кивнул.

— Вы адвокат, представляющий Дафнию?

— Да.

— Бедняжка...

— У нее крупные неприятности.

Шелби поднял голову.

— У нее неприятности?

— Точно так.

— Почему? Она не должна иметь никаких неприятностей!

— Знаю.

— Неприятности какого рода?

— Ее судят за убийство Ральфа Экзеттера.

На лице Гораса Шелби отразились удивление, испуг, злоба.

— Вы сказали — за убийство?

— Да. За убийство.

— Ральф Экзеттер,— с негодованием произнес Шелби,— дешевый вымогатель, игрок и нахал. Так он умер?

— Да, он мертв.

— Вы говорите, что это убийство?

— Да.

— Кто его убил?

— Полиция говорит, что Дафния.

— Она не могла бы это сделать.

— Полиция так не думает.

— Где его убили?

— В номере 21 мотеля «Северные огни».

Шелби долго молчал, что-то обдумывая,

Делла Стрит незаметно вытащила из кармана свой блокнот для стенографирования и принялась делать заметки.

Наконец Шелби сказал:

— Что ж, мне думается, я должен держать ответ.

— Ответ? — спросил Мейсон.

— Если его нашли мертвым в той же комнате, которую занимал я, значит, я его убил.

— Каким образом?

— Дал ему повышенную дозу снотворного,— сразу же ответил Шелби.

— А не расскажете ли вы мне все по порядку?

— Рассказывать-то нечего. Я прошел через ад, мистер Мейсон, через самый настоящий ад.

— Мне кое-что известно про ваши переживания.

— Всего вы не знаете. Вы же рассматриваете все это с точки зрения совершенно здорового и психически уравновешенного человека. Я же, к сожалению, далеко не молод, а порой замечаю за собой рассеянность, забывчивость. Временами я чувствую себя превосходно, а временами бываю каким-то вялым, сонным. Я не реагирую так, как следовало бы. Я засыпаю под чужие речи. Да, да, я не юноша!

Но с другой стороны, я не рамолик... Я вполне в состоянии позаботиться о себе. Я прекрасно знаю, как мне следует поступать с моими деньгами, что мне выгодно, а что нет. Я хочу сам заниматься бизнесом. И вы не можете себе представить, что чувствует человек, когда все это отнимают, оставляют без центовой монетки в кармане, лишают буквально всего, заставляют подчиняться другим лицам, смиряться с бесконечными уколами, с тем, что тебя привязывают к койке. Я не согласился бы пройти снова через эти муки.'

Мейсон сочувственно кивнул головой.

— Дафния вырвала меня из этого кошмара, дай ей Бог всего хорошего в жизни. Она привезла меня в эту комнату мотеля «Северные огни».

— Что было потом?

— Она велела мне сидеть тихонько, никуда не вылезать, сама же отправилась за пищей.

— Ну и привезла ее?

— Да, она сходила в китайский ресторан и принесла оттуда кое-какие китайские блюда.

— Дальше?

— После того как она ушла, раздался стук в дверь. Сперва я решил не отвечать, но стук повторился, а мне не хотелось привлекать внимание к своему убежищу, не открывая двери. Я открыл ее. На пороге стоял Экзеттер со своей отвратительной масляной улыбкой. «Я войду, Горас»,— сказал он и буквально оттеснил меня в сторону, силой ворвавшись в помещение.

— Говорите все, не пропуская подробностей. Меня крайне интересует личность Ральфа Экзеттера,— сказал Мейсон.— Так что же было?

— Повторяю, Экзеттер ворвался в комнату и без обиняков заявил, что он распоряжается моим будущим, что, если я заплачу ему 125 тысяч долларов, он отпустит меня на все четыре стороны и позаботится о том, чтобы Борден Финчли с супругой исчезли с моего пути, так что я смогу свободно распоряжаться остальными моими деньгами. Но если я не пожелаю с ним «поделиться», то он немедленно передаст меня в руки властей, покажет под присягой, что я совершенно невменяем, так что до конца дней своих я буду находиться в санатории под воздействием наркотиков, да еще привязанным к койке.

— Продолжайте.

— Вы не представляете себе, что я почувствовал, мистер Мейсон. Если бы я до этого не побывал в «Гудвилле», я бы поднял его на смех, подошел бы к телефону и вызвал полицию. Но в подобной ситуации никто бы не принял моих слов всерьез. Меня считали ненормальным. Я был в отчаянии.

— Что вы сделали?

— Дафния дала мне несколько таблеток снотворного на тот случай, если я не смогу без этого заснуть. Я пошел в ванную, бросил несколько штук в стакан, вернулся обратно к Экзеттеру, надеясь, что мне удастся подсыпать их ему в еду или в питье. Экзеттер буквально играл мне на руку. Когда я вернулся он разглядывал китайские блюда, оставленные Дафнией. Он спросил у меня: «У вас найдется тарелка, куда бы я мог положить эту снедь?» Я ответил, что у меня есть несколько палочек, что это остатки того, что у меня было на ужин. Он потребовал палочки.

Я позабыл сказать, что таблетки я растолок, использовав для этого футляр от зубной щетки. Ну и вот в тот момент, когда Экзеттер занимался палочками, мне удалось всыпать снотворное в еду. Наверное, он был очень голоден, потому что съел все до капельки.

Я сказал ему, что постараюсь обдумать, как достать требуемую сумму. В принципе я не возражаю, но такие деньги в кармане не лежат, нужно все организовать, тем более что надо мной учреждена опека. Снотворное подействовало на него почти сразу же. Через несколько минут он растянулся на моей кровати,, зевнул и погрузился в крепкий сон.

— Что вы тогда сделали?

— Вымыл картонки, в которых Дафния принесла еду, вышел из номера, сел в машину и поехал в отель «Хол-ланд-Хис», где мне посчастливилось снять номер рядом с комнатой Дафнии.

— Почему вы взяли его машину?

— У меня не было другого выхода, чтобы раздобыть машину, я должен был выйти на перекресток и долго стоять в ожидании проходящего мимо такси. А это было опасно. Днем я испытал это удовольствие,

— Куда вы ездили на такси?

— Поехал в город, на Центральный вокзал. Потом решил, что разумнее ехать в аэропорт. У меня были деньги, и я хотел взять напрокат машину. В районе аэропорта есть несколько бюро прокатных машин, как вы, наверное, знаете. Но ни в одном из них мне не дали машину, поскольку у меня не было с собой водительских прав.

— Разве у вас их нет?

—  У меня вообще не было никаких документов, да и вещей, кстати, тоже. Дафния купила мне пижаму, зубную щетку, туалетные принадлежности и кое-какие мелочи, вот и весь мой багаж.

— Что же вы сделали?

— Доехал автобусом до Эль-Мирара и четыре квартала прошел пешком к мотелю.

— Продолжайте, что произошло после того, как вы приехали в отель «Холланд-Хис»?

— Дафния сидела в моей комнате, она не слышала, как к ней кто-то постучался. Она повесила специально на двери надпись «Не беспокоить», но допустила ошибку, заперев комнату изнутри на задвижку, так что ее посетители сразу же узнали, что она дома. Ей необходимо было что-то быстро предпринять. Она проглотила остальные таблетки, которые оставались у меня, скинула с себя одежду, надела ночную сорочку и легла в постель. После этого она поднялась, чтобы отпереть дверь. Девочка рассчитывала, что она как-то протянет время, пока не начнет действовать снотворное... Так или иначе, но она дала мне возможность незаметно скрыться.

— Что же вы сделали после этого?

— Дафния довела дело до конца. Мне же пришлось немного подождать, чтобы не натворить глупостей. Я положил все то, что она мне купила, в пакет, спустился вниз в холл и расплатился, после чего вывел из гаража машину Ральфа Экзеттера и доехал до Сан-Диего. Там я оставил ее на официальной стоянке, провел ночь в мотеле, утром пошел на склад подержанных машин, где никого не интересуют формальности вроде водительского удостоверения, если человек располагает необходимой суммой денег, и приобрел себе подержанную машину.

Мне хотелось уехать куда-то подальше, в Мексику, это конечный пункт, далее требуется туристическое удостоверение, а чтобы его получить, надо предъявить соответствующие документы.

— Правда ли, что Дафния дочка вашей экономки?

Шелби посмотрел прямо в глаза адвокату:

— Правда. Но кроме того она и моя дочь.

— Что???

— Я сказал вам чистую правду. Я хотел жениться на матери Дафнии, но она не была разведена и не могла добиться развода. Потом мой брат с женой погибли при автомобильной катастрофе, ну я и воспользовался этим, чтобы представить Дафнию как свою племянницу. Но, конечно, Борден Финчли знал, что это не так, поэтому я сказал ему, что она дочь моей экономки, которая поступила ко мне на работу уже беременной, когда я приехал с Востока. Борден Финчли никогда не питал ко мне никаких родственных чувств, так же как и я к нему. Он даже не знал о моем финансовом положении. Полагаю, именно Ральф Экзеттер сообщил ему о том, что я довольно состоятельный бизнесмен. Борден сильно задолжал Экзеттеру, проиграл ему огромную сумму в карты. Экзеттер стал на него нажимать, требуя эти деньги. И тогда они все втроем приехали ко мне, так сказать, на разведку.

Это был первый визит Бордена и его жены за двадцать с лишним лет. Начали они с дьявольского плана отделаться от Дафнии, а потом принялись меня всячески изводить и раздражать, пока не довели меня до черт знает какого состояния.

Вы даже не представляете, как они издевались. Ну а под видом лекарств они начали накачивать меня наркотиками, да так, что у меня в голове вскоре все перемешалось... Ну да хватит об этом. Теперь я снова стал самим собой. Я вернусь и не побоюсь ответить за то, что я сделал. Если Ральф Экзеттер действительно умер от слишком большой дозы снотворного, которое я подсыпал ему в еду, пусть меня за это накажут. Но я-то просто старался усыпить его, чтобы суметь удрать из этого мотеля. Клянусь вам, это так!

Мейсон улыбнулся.

— Снотворное его не убило. Кто-то отвинтил газовую трубу, он отравился газом.

— Что? — Шелби был потрясен.

Мейсон кивнул.

Шелби подумал о чем-то несколько минут, потом сказал со вздохом:

— Боюсь, что мне придется ответить и за это. Вряд ли кто-нибудь поверит, что все произошло совсем не из-за меня.

— Полиция обнаружила, что вы уехали из мотеля на такси где-то днем. Им известно, что Дафния для кого-то покупала китайские кушанья в ресторане, ну и они решили, что для Ральфа Экзеттера, поскольку вы успели уехать.

— Я уехал и приехал. Поступив таким образом, я нарушил обещание, данное Дафнии. Она просила меня оставаться в номере, но я стремился обеспечить себе средство для спасения в случае нужды, мне хотелось иметь свою машину, на которой я мог бы свободно разъезжать повсюду.

Мейсон посмотрел на часы.

Горас Шелби еще раз вздохнул, достал из-под кровати новенький чемодан и принялся складывать в него одежду.

— О’кей,— сказал он,— через 10 минут я буду готов.

 Глава 19

Суд собрался в 9.30.

Судья Кайл произнес обычную формулу:

— Народ против Дафнии Шелби.

Марвин Мошел уже стоял наготове.

— С разрешения суда, я хотел бы еще раз вызвать лейтенанта Трэгга для дачи показаний.

Лейтенант Трэгг поднялся на ступеньки.

Мошел начал:

— Вчера возник вопрос об отметках, оставленных инструментом на газовой трубе в мотеле. Вы заявили, что не использовали эту трубу в качестве улики. Скажите, лейтенант, со вчерашнего дня не произошло ли изменений в положении вещей?

— Произошло, сэр.

— Какова теперешняя ситуация?

— Сегодня утром я побывал в номере того мотеля и удалил секцию соединительной трубы. Она теперь здесь.

И лейтенант Трэгг протянул помощнику прокурора отрезок трубы.

— Мы возражаем,— заявил Мейсон,— на том основании, что это не доказано должным образом.

— Что вы под этим подразумеваете, мистер Мейсон? — спросил судья.

— Вы же сами подняли вопрос о том, что из-за того,  что полиция не удалила участок трубы, они не сохранили улику! — вмешался Марвин Мошел.

— Это верно,— согласился Мейсон,— но ведь полиция не может сейчас доказать, что это та самая труба, которая была в 21-м номере в тот момент, когда было совершено убийство.

Судья Кайл махнул рукой.

— Это технические мелочи...

И повернулся к лейтенанту Трэггу:

— Было ли видно, что с этой трубой что-то делали после того, как вы ее впервые увидели, лейтенант?

— Труба была в полном порядке.

— А следы инструмента, замеченные вами в тот раз, похожи ли они на те, которые вы видите в настоящее время?

— Они выглядят совершенно такими же.

— Очень хорошо, я принимаю трубу в качестве вещественного доказательства,— объявил судья.

— Приступайте к перекрестному допросу! — бросил Мошел Мейсону.

Мейсон поднялся и подошел к лейтенанту Трэггу.

— Изучили ли вы следы, оставленные на металле трубы инструментом, через увеличительное стекло?

— Нет, сэр, поскольку я раздобыл эту трубу как раз перед тем, как отправиться в суд. Я подумал, что в случае необходимости мы можем это проделать на месте.

Мейсон достал из кармана увеличительное стекло, внимательно разглядел через него вмятины от гаечного ключа на трубе, потом передал и трубу, и стекло лейтенанту.

— Прошу вас теперь как следует вглядеться в эти следы,— сказал он.

Лейтенант 'Трэгг медленно поворачивал трубу под увеличительным стеклом, и вдруг все увидели, что он замер.

— Что-то увидели? — спросил Мейсон.

— Мне кажется,— осторожно ответил Трэгг,— что здесь имеется свидетельство того, что на одной из губок гаечного ключа существует либо раковина, либо зазубрина.

— Так что можно будет опознать тот инструмент, при помощи которого эта труба была отсоединена?

— Пожалуй,— согласился Трэгг.

— В таком случае вы признаете, что проглядели весьма существенную улику?

Трэгг заерзал на месте и довольно невнятно пробурчал, что улика теперь находится перед судом.

—. Благодарю вас,— сказал Мейсон,— у меня все.

— Обвинение кончило изложение дела,— заявил Мо-шел.

— Будет ли выступление защиты? — спросил судья Кайл.

— Защита будет выступать,— спокойно объявил Перри Мейсон.— В качестве моего первого свидетеля я вызываю Гораса Шелби.

— Кого? — подпрыгнул на месте Мошел.

— Моим первым свидетелем будет Горас Шелби,— повторил Мейсон.

— С разрешения суда, это является страшной неожиданностью для прокуратуры,— заговорил Мошел,— могу ли я попросить сделать перерыв на 15 минут? Я намерен доложить о ходе событий лично окружному прокурору.

— Хорошо, я даю вам эти 15 минут,— сказал судья Кайл,— ибо дело и правда принимает неожиданный поворот.

Когда судья вышел из зала, Мейсон повернулся к Дафнии.

— Дафния,— сказал он,— вам необходимо приготовиться к шоку. Я не стану вам больше ничего говорить. Пусть это явится для вас сюрпризом... Они станут следить за вашей реакцией. Пускай все увидят ваше удивление.

— Вы и вправду вызываете сюда дядю Гораса в качестве свидетеля?

Мейсон кивнул.

— Ох, не делайте этого!

— Почему?

— Потому что они схватят его и снова упрячут в тот ужасный санаторий. Они...

— Вы, наверное, считаете меня новичком в подобных делах, Дафния? Я заставил трех врачей-психиатров обследовать мистера Шелби, один из них это сделал вчера поздно вечером, двое других сегодня утром. Ваш дядя спокойно спал. Он превосходно себя чувствует. Все трое нашли его абсолютно здоровым во всех отношениях, никаких психических отклонений от нормы у него не обнаружено, вы не представляете, как это его обрадовало. Эти врачи-специалисты — звезды в своей области. Самое большое, что Борден Финчли мог представить в пользу своего заявления, было заключение обычного терапевта и того типа, который заведует санаторием. Кстати, им вплотную занялся доктор Олм, и я сильно сомневаюсь, чтобы «Гудвилл» просуществовал больше недели. Ну а мистера Шелби обследовали специалисты и признали его нормальным.

— Господи, до чего же я рада! Вы даже не представляете!

— Вы его любите, да?

— Я его и уважаю и восхищаюсь им, мистер Мейсон.

— Ну что же, Дафния, мы подождем несколько минут, а потом, как мне кажется, положение начнет изменяться к лучшему. Посидите здесь, Дафния, и ни с кем не разговаривайте. Я вернусь через пару минут.

Мейсон двинулся к тому месту, где сидел Пол Дрейк.

— Ну как, твои люди следят за всеми объектами?

Дрейк кивнул.

— Ты должен знать, что делаешь, Перри.

Мейсон рассмеялся.

— Скажи, у меня уверенный вид?

— Такой, как будто у тебя на руках все четыре туза.

— Это замечательно. В действительности у меня лишь пара двоек, при помощи которых я рассчитываю сорвать банк.

— И знаешь, Перри, я почти не сомневаюсь, что у тебя это получится!

— Будем надеяться.

Вдруг в зал энергичными шагами вошел Гамильтон Бюргер, окружной прокурор, и Мошел сразу же позвал его на совещание.

— Видишь, что я имел в виду? — засмеялся Мейсон.— Мошел позвонил своему шефу, и тот сразу же примчался самолично проверить, что здесь творится.

Судья Кайл вернулся на свое место, призвал суд к порядку и сказал:

— Я вижу, что сам окружной прокурор явился в суд. Вас заинтересовало дело, мистер Бюргер?

— Весьма, ваша честь. Я намерен следить за развитием событий с большим вниманием.

— Могу ли я спросить почему?

— Потому что, если обвиняемая не убила Ральфа Экзеттера, тогда это сделал Горас Шелби. И я намерен проследить за тем, чтобы все законные нормы были соблюдены и мы не оказались в таком положении, когда не сможем привлечь к уголовной ответственности Шелби.

— Очень хорошо,— сказал судья,— продолжайте, мистер Мейсон. Попросите мистера Шелби подняться на возвышение.

Шелби присягнул, ободряюще улыбнулся Дафнии и занял свидетельское место.

— Одну минуточку, ваша честь,— заговорил Гамильтон Бюргер.— Прежде всего я хочу предостеречь этого свидетеля, что он подозревается в причастности к убийству либо как действующий самостоятельно, либо как соучастник обвиняемой Дафнии Шелби. Я хочу его предупредить, что все, сказанное им в дальнейшем, может быть использовано против него.

Мейсон поднялся с кресла.

— Ваша честь, я возражаю против этого явного нарушения норм судебной практики, ибо расцениваю слова окружного прокурора как явную попытку запугать свидетеля защиты в такой мере, чтобы он отказался от дачи показаний.

— Далее,— повысил тон Гамильтон Бюргер,— я возражаю против того, чтобы этот свидетель давал показания на том основании, что он страдает заболеванием, называемым «сенильной деменцией».

Мейсон ответил с улыбкой:

— Я бы хотел, чтобы окружной прокурор, если он действительно уверен в неправоспособности Гораса Шелби, на минуту задумался о характере собственных действий. Зачем же было его предупреждать о том, что все, сказанное им в дальнейшем, может быть использовано против него?

Судья Кайл улыбнулся, затем повернулся к свидетели).

— Суд желает задать вам несколько вопросов, мистер Шелби.

— Да, сэр.

— Вы понимаете, что это зал судебных заседаний?

— Да, сэр.

— Тогда зачем вы здесь?

— Я вызван сюда в качестве свидетеля защиты.

— Вы были объявлены неправоспособным судебным решением этого округа?

— Это не так. Меня осадили жадные родственники, которые без моего ведома давали мне наркотики, отправили меня в так называемый санаторий вопреки моей воле и даже привязали ремнями к койке. Мне известно, что суд, вынесший решение об учреждении опеки, позднее поручил врачу-специалисту обследовать меня.

Наступила очередь давать объяснения Перри Мейсону.

— Должен сообщить суду, что доктор Грантланд Олм, которому суд поручил обследовать мистера Шелби, сделал это и признал мистера Шелби совершенно компетентным и психически здоровым. Два других известных психиатра также обследовали его и подтвердили заключение доктора Олма, заявив, что мистер Шелби совершенно здоров и в состоянии заниматься своими делами. Если суд желает, я могу попросить этих врачей подняться на свидетельское место.

Судья Кайл улыбнулся.

— Продолжает ли окружной прокурор настаивать на своем заявлении?

Гамильтон Бюргер шепотом посовещался с Марвином Мошелом, затем сказал:

— С разрешения суда, имеются два врача, которые подтверждают, что мистер Шелби страдает старческой деменцией.

— Два практикующих врача, не являющихся специалистами в области психиатрии,— с самым любезным видом утЬчнил Перри Мейсон,— причем в данный момент Врачебная Коллегия вообще решает вопрос о лишении доктора Бекстера звания и права заниматься лечебной практикой. Если вам хочется отнимать время суда и слушать спор трех специалистов-психиатров с этими двумя врачами общего профиля, мы можем доставить вам такое удовольствие.

Гамильтон Бюргер снова посовещался со своим помощником, затем сказал:

— Мы временно снимаем возражение, ваша честь, но мы желаем, чтобы этого свидетеля предупредили.

Судья повернулся к Горасу Шелби.

— Мистер Шелби, суд не хочет вас никоим образом запугивать, но в то же время считает необходимым предупредить вас, что в соответствии с заявлением прокурора данного округа вы можете считаться сообщником или даже основным преступником по тому делу, по которому судится обвиняемая. Поэтому суд предупреждает, что все, сказанное вами позднее, может быть использовано против вас и что вы имеете право на собственного защитника на любой стадии процесса. Скажите, представляет ли вас мистер Мейсон как поверенный?

— Только в той степени, что он доказывает мою правомочность и здравый смысл.

— Он не представляет вас в связи с возможным обвинением, которое может быть вам предъявлено по делу об убийстве Ральфа Экзеттера?

— Нет, сэр.

— Желаете ли вы иметь собственного защитника, который будет давать вам советы в отношении ваших прав, обязанностей и привилегий в связи с данным преступлением?

— Нет, сэр.

— Желаете ли вы добровольно давать показания?

— Да, сэр.

— Вы понимаете природу этого процесса?

— Да, сэр.

— Вы учитываете предупреждение суда о том, что ваши показания впоследствии могут быть использованы не в вашу пользу?

— Да, сэр.

— Понимаете ли вы, что вы не обязаны отвечать на те вопросы, которые могут вас инкриминировать?

— Да, сэр.

— Очень хорошо. В таком случае, мистер Мейсон, продолжайте ваше расследование.

— Мистер Шелби, существует ли какая-нибудь родственная связь между вами и обвиняемой? — спросил Перри Мейсон.

Шелби высоко поднял голову и громко сказал:

— Да, сэр. Она моя дочь!

По задним рядам прокатился шепот. Судья постучал молотком, призывая к порядку.

— Будьте любезны объяснить, как вас следует понимать? — спросил Мейсон.

— Ваша подзащитная — дочь той женщины, которая на протяжении многих лет была у меня экономкой и которую я сильно любил,— сначала я не мог на ней жениться из-за юридических осложнений, а позже было решено оставить наши взаимоотношения такими, какими они были, но при условии, что Дафния будет называться моей племянницей. Чтобы защитить й обеспечить ее, я составил завещание, по которому, разумеется, все должно было перейти к матери Дафнии. После того как она умерла, я намеревался переделать свое завещание, объявив своей единственной наследницей дочь, но у меня все не доходили руки, пока... пока не было уже слишком поздно.

— Теперь вы составили такое завещание?

— Да.

— Оно было написано вами по вашей доброй воле, без постороннего нажима?

— Да.

— Вас содержали в санатории «Гудвилл»?

— Да, сэр.

— Добровольно или против вашего желания?

— Насильно, ваша честь.

— Что случилось?

— Дафния меня освободила.

— А что было потом?

К этому времени Дафния уже тихонько плакала, утираясь носовым платком. В зале стояла мертвая тишина, настолько все заинтересовались показаниями Шелби.

Горас Шелби подробно описал свое пребывание в «санатории», как он оттуда бежал, поселился в мотеле «Северные огни», визит Ральфа Экзеттера и его требования, каким образом он усыпил его, а потом украл машину.

Гамильтон Бюргер время от времени совещался шепотом со своим заместителем.

Наконец Мейсон повернулся к столу обвинения.

— Желаете допросить свидетеля?

Гамильтон Бюргер ответил:

— Если суд разрешит, это заявление застало нас врасплох. Сейчас уже почти полдень, мы бы просили сделать перерыв до двух часов, чтобы спланировать нашу стратегию.

— Хорошо,— сказал судья Кайл.— Объявляется перерыв до двух часов дня.

Судья Кайл вышел из зала.

Горас Шелби поспешил к Дафнии, крепко обнял ее.

Дафния плакала и одновременно смеялась.

Газетные репортеры, обрадованные драматическим поворотом событий, побежали к телефонам.

К Перри Мейсону подошел Пол Дрейк.

— Нечто странное, Перри,— сказал он тихим голосом.

— Что?

— Во время утреннего перерыва, после того как лейтенант Трэгг дал свои показания, Борден Финчли поспешил к своей машине. Он сел в нее, доехал до свободного места на площадке, густо поросшей сорняками, посмотрел во все стороны, проверяя, не интересуется ли кто тем, что он делает, достал из-под переднего сиденья гаечный ключ, вылез из машины, походил и незаметно положил инструмент в траву.

— Твой человек следил за ним?

— Да.

— Он отыскал ключ?

— Нет еще, у него не было возможности это сделать, потому что он продолжал следить за Борденом Финчли.

— А чем занят Финчли?

— Снова сел в машину и вернулся в зал заседаний, чтобы присутствовать на втором заседании.

Мейсон подошел к лейтенанту Трэггу, который разговаривал с одним из репортеров.

— Не могли бы вы уделить мне минуточку внимания, лейтенант? — спросил он.

— Конечно,— сказал Трэгг и отошел с адвокатом в угол комнаты.

Мейсон сказал:

— Сегодня утром вы довольно опрометчиво утверждали, что это была та же самая труба.

— Ох, Перри, для чего быть столь придирчивым к таким пустякам? Вы знаете и я знаю, что это одна и та же труба. Конечно, я не просидел возле нее целую ночь, формально я не могу присягнуть, что она та же самая, и я не расписался на ней, но я имел возможность опознать ее.

— Вы ошиблись,— сказал Мейсон.

Трэгг прищурил глаза.

— Что вы хотите сказать?

— Я вынул ту секцию трубы, действуя при этом при помощи замши, которую подложил под губки гаечного ключа, и заменил ее другой, на которой были следы, специально нанесенные инструментом, на одном из краев которого была сделана зазубрина.

У Трэгга вспыхнуло лицо.

— Вы понимаете, что вы говорите, Мейсон?

— Полагаю, что да.

— Вы уничтожили вещественное доказательство в деле об убийстве.

— Ничего подобного. Вот тот кусок трубы, который я оттуда забрал. Истинное вещественное доказательство. Если оно, по вашему мнению, представляет какой-то интерес для следствия, вот этот кусок. Я принял все меры предосторожности, чтобы сохранить его в целости и сохранности.

По глазам Трэгга было видно, что он не находит слов от ярости.

— Понимаете,— продолжал Мейсон с невозмутимым видом,— я все это проделал для того, чтобы тот человек, который в действительности отвинтил гаечным ключом газовую трубу, убедился, что на его гаечном ключе имеется зазубрина, которая оставила вполне ясные отметины на трубе. К вашему сведению, во время утреннего перерыва Борден Финчли побежал к своей машине, поехал на пустырь и запрятал гаечный ключ в сорняки, после чего возвратился в суд. Теперь, если я вызову Бордена Финчли в качестве свидетеля и неожиданно преподнесу ему эти улики, я сумею добиться от него необходимого признания. Но тогда Отдел Насильственных Смертей будет выглядеть' весьма бледно. С другой стороны, если вы сами приметесь за него в течение двух часов перерыва, то к началу заседания вы сумеете добиться от него признания. Вы весьма искусны в подобных делах. И в этом случае никому никогда не потребуется узнать, что труба была заменена, полиции достанутся все лавры за раскрытие преступления. Гамильтон Бюргер ликвидирует дело против Дафнии Шелби, мы станем свидетелями счастливого семейного торжества.

— Где этот пустырь? Куда он забросил свой гаечный ключ?

Перри Мейсон поманил пальцем Пола Дрейка.

— Пол, позови своего оперативника, который следил за Борденом Финчли, пусть он работает совместно с лейтенантом Трэггом.

Адвокат, повернувшись к Дафнии, улыбнулся и сказал:

— Увидимся после ленча.

Дафния, руки которой обвивали шею Гораса Шелби, посмотрела на него глазами, полными слез:

Мейсон подмигнул Делле Стрит:

— Самое время нам удалиться. 

 Глава 20

Когда в два часа суд возобновил свою работу, Гамильтон Бюргер поднялся и обратился к судье Кайлу:

— С разрешения суда, обвинение желает сделать весьма важное сообщение.

— Пожалуйста.

— Благодаря блестящей детективной работе полиции, в частности Отдела Насильственных Смертей во главе с лейтенантом Трэггом, убийство было разоблачено, полиция получила письменное признание Бордена Финчли.

Изложу вкратце ход событий. Борден обнаружил Ральфа Экзеттера в бессознательном состоянии. При таких обстоятельствах он был уверен, что сумеет безнаказанно разъединить газовую трубу и отравить Экзеттера, а свалить вину за это преступление на Гораса Шелби.

Своим извращенным умом он решил, что если Шелби будет казнен за убийство, то он останется единственным наследником. Однако его основной целью было отделаться от Ральфа Экзеттера и от нажима, который тот оказывал на него, требуя значительную сумму карточного долга.

Поэтому я хотел бы публично поблагодарить лейтенанта Трэгга. Прокуратура желает прекратить дело против Дафнии Шелби.

Гамильтон Бюргер опустился на место.

Судья Кайл, глаза у которого хитро поблескивали, посмотрел на Перри Мейсона.

— Со стороны защиты нет возражений?

Мейсон улыбнулся.

— Никаких, ваша честь.

Судья заявил:

— С моей стороны было бы нечестно, если бы я не констатировал, что такое решение доставило суду огромное удовольствие. Дело против Дафнии Шелби прекращено, и она освобождается из тюрьмы. Суд откладывается.

Громкие крики восторга раздались в переполненном зале. А когда судья Кайл вышел, мужчины окружили плачущую Дафнию, поздравляли ее и пожимали руку улыбающемуся Горасу Шелби.

Лейтенант Трэгг подошел к Перри Мейсону.

— Если вы когда-нибудь проговоритесь про замененную трубу, я отрекусь от всего.

— Почему? Все прошло замечательно.

— Вы чертовски умны и изобретательны, Мейсон. На этот раз вам удалось выйти сухим из воды, но не искушайте дальше судьбу!

Мейсон подмигнул лейтенанту.

— Терпеть не могу статику, Трэгг, мне как раз нравится искушать судьбу... Финчли сказал вам, как ему удалось разыскать Шелби?

— Его нашли игроки из Лас-Вегаса и поручили Экзеттеру попробовать добиться финансового соглашения. Парень из Лас-Вегаса нашел Шелби для Экзеттера, а потом умыл руки. Он не хотел вредной для игроков Лас-Вегаса гласности.

Финчли понимал, что им надо действовать как можно умнее и осторожнее. Они с женой надумали убрать из дома вещи Дафнии. Жена занималась этим, он же поехал в мотель проверить, как обстоит дело. Он нашел Экзеттера спящим после принятия большой дозы снотворного.

Финчли решил, что случай подарил ему возможность освободиться от Экзеттера и его компании. Достав гаечный ключ от своей машины, он отвинтил газовую трубу, закрыл комнату, быстро вернулся назад и велел жене обеспечить ему алиби.

Мейсон кивнул.

— Что ж, похоже на истину.

Трэгг неожиданно пожал руку адвокату.

— Спасибо за эффективную помощь!

Фотограф из газеты заснял эту сцену. К Мейсону сразу же подошел репортер.

— Что вам сказал Трэгг?

Мейсон усмехнулся.

— Лейтенант указал, что, если бы я раскрыл ему свои карты немного раньше, они бы никогда не арестовали Дафнию Шелби.

Трэгг улыбнулся адвокату.

Репортер казался огорошенным.

— Ну а почему же вы этого не сделали?

Мейсон повернулся в ту сторону, где Горас Шелби выписывал чек.

— Чтобы не лишить себя солидного заработка! — ответил он. .

Репортер рассмеялся, а фотограф запечатлел на пленке, как Мейсон принимает этот чек.

Раймонд Чандлер Король в жёлтом 

 Глава 1

Джордж Миллер, ночной портье отеля «Карлтон», был красивый мужчина с мягким глубоким голосом певца народных песен. Сейчас, когда он говорил в микрофон гостиничного коммутатора, он старался его приглушить. Глаза его зло поблескивали.

— Извините, пожалуйста. Этого больше не повторится. Сейчас же пошлю кого-нибудь наверх разобраться.

Он снял наушники, бросил их на панель соединения и быстро вышел из-за застекленной перегородки в холл.

Был уже второй час ночи, и «Карлтон» на две трети был занят постоянными клиентами. Светильники в вестибюле, куда вели низенькие ступени, были погашены, ночной сторож уже окончил уборку. В этом большом помещении с темной мебелью и толстым ковром словно все вымерло. Только где-то в глубине звучало радио. Миллер спустился и направился туда. Пройдя через арку, он заметил мужчину, который лежал на кушетке, подложив под себя все подушки, какие только можно было найти в холле. У него были сонные глаза. Лежа на боку, он слушал стоящее рядом радио.

Миллер рявкнул:

— Эй, ты! Как ты думаешь, мы держим тебя здесь за частного сыщика или за домашнюю кошку?

Стив Грейс неторопливо повернул голову и посмотрел на Миллера. Это был черноволосый, высокий мужчина лет двадцати восьми, с глубоко посаженными спокойными глазами и мягкими линиями рта. Он показал на радио и усмехнулся:

— Играет Кинг Леопарди, Джордж. Послушай его дудку. Шелестит,' как ангельские крылышки. Не правда ли?

— Просто невероятно! А теперь марш наверх и убери его самого из коридора.

На лице Стива отразилась смесь обиды и удивления:

— Как, опять? Я думал, эти птички уже в клетке! — Он спустил ноги на пол и встал, оказавшись на целую голову выше Миллера.

— Гость из 816-го утверждает, что. этот тип опять в коридоре и с ним двое прохвостов. Одет он только в желтые шелковые исподники и с тромбоном в руках. Они устроили там адскую какофонию, а одна из девиц, которых Квиллен поместил в 811-й, возле них приплясывает. Беги, Стив! И смотри, заставь их на этот раз заткнуться!

Стив Грейс криво усмехнулся и ответил:

— Леопарди и этот отель явно не подходят друг другу. Можно применить хлороформ или ограничиться резиновой дубинкой?

Широко шагая длинными ногами по светло-зеленому ковру, он прошел через вестибюль и направился к единственному лифту, который стоял открытый и освещенный, закрыл дверцы и поднялся на восьмой этаж. Затем быстро вышел в коридор.

Гвалт донесся до него, как внезапный взрыв ветра. Тут аж стены дрожали. Поддюжины дверей были открыты, из них выглядывали встревоженные постояльцы, одетые в халаты и пижамы.

— Ничего, ничего, господа,— поспешно проговорил Стив.— На этот раз мы их определенно угомоним, минуточку терпения!

Он свернул за угол, и громоподобная музыка едва не оглушила его. Трое мужчин стояли, опершись спинами о стенку возле распахнутых дверей комнат, из которых в коридор лился свет. Средний из них, тот, что с тромбоном, был статным, красивым парнем с тонкими усами. Ростом более метра восьмидесяти. На нем были Желтые шелковые кальсоны с большой черной монограммой, вышитой на левой штанине, и больше ничего. Голый торс был шоколадным от загара.

Оба его приятеля — рядовые красавцы, каких можно найти в любом джазе, были в пижамах. От выпитого они едва держались на ногах. Один что есть мочи дул в кларнет, а другой в саксофон-тенор.

Перед ними вертелась и подпрыгивала златоглавая девица. Она кружилась, горделиво вскинув руки, а иногда так прогибала пальцы, что карминовыми ногтями почти касалась тыльной стороны ладоней. Она часто подпрыгивала в такт словам. Ее пение походило на хрип и было таким же фальшивым, как ее ресницы. На этой девице были шлепанцы на высоких каблуках и черная пижама с длинным пурпурным шарфом.

Стив остановился напротив них и резко замахал рукой:

— Сворачивайтесь, убирайтесь отсюда и слегка поостыньте. Завяжите узелок и оставьте на память — представление окончено! А ну, испаряйтесь, да побыстрей!

Кинг Леопарди опустил тромбон и заорал:

— Туш в честь местного шпика!

Все трое пьяных снова загремели так, что затряслись стены. Девица глупо захохотала и дернула ногой. Ее шлепанец, соскочив, ударил Стива в грудь. Он поймал его, подскочил к девице и схватил ее за руку.

— Мисс, кажется, очень храбрая, да? — оскалился он.— Тогда я с тобой первой разделаюсь!

— Вперед! — заорал Леопарди.— Рвите его пополам, дайте стукачу по шее!

Не слушая его, Стив подхватил девицу под мышки и быстро потащил из коридора. Она верещала и пыталась лягнуть его. Он лишь засмеялся и мимоходом заглянул в одну из освещенных комнат. Под шкафом там стояли грубые мужские ботинки. Он подбежал к следующей освещенной двери, вбежал в номер, толчком ноги захлопнув дверь, затем повернул ключ, на котором висел номерок. В этот же момент в дверь стали сильно стучать. Стив и бровью не повел.

Он протащил девицу по узкому коридору в ванную, где выпустил ее. Она отскочила от него, оперлась спиной о комод. Глаза, на которые спадали пряди мокрых, подернутых золотом волос, выражали бешеную злобу. Задыхаясь, оскалив на Стива зубы, она странно затрясла головой.

— А не упрятать ли тебя за бродяжничество, сестренка?

— Иди к чертям! — крикнула она и плюнула в его сторону.— Кинг — мой приятель, ясно тебе? Лучше держи свои лапы от меня подальше, шпик проклятый!

— Значит, ты из компании этих подонков?

Она снова плюнула.

— А ты откуда узнала, что они устроились тут на ночлег?

На кровати, спиной к стене, лежала еще одна девица. Ее взлохмаченные черные волосы наполовину закрывали бледное лицо. Одна штанина пижамы была разорвана. Она была неподвижна и стонала.

Стив грубо сказал:

— А, дьявол, тут, кажется, кто-то хочет разыграть старую комедию с разорванной пижамой. Ну, нас на это не поймаете, деточки, мы люди ученые. Так что послушайте, красотки, либо сейчас же спать, тогда останетесь здесь до утра, либо немедленно убирайтесь! Выбирайте сами.

Брюнетка застонала еще громче, блондинка крикнула:

— Выметайся из номера, стукач несчастный!

Она схватила с туалетного столика зеркальце и бросила в него.

Стив присел. Зеркальце ударилось о стену и упало, но не разбилось.

Затем Стив, плечом прикрыв за собой дверь, прошел мимо ванной в другую комнату. Кинг Леопарди был в номере один.

Король джаза сидел, развалясь в кресле, около него стоял высокий запотевший стакан. Играя, он описывал тромбоном мягкие круги, так что на инструменте плясали блики света.

Стив закурил сигарету, выпустил облако дымы и сквозь этот дым смотрел на Леопарди с выражением полувосхищения-полубрезгливости.

Потом он тихо сказал:

— Кончай дудеть, желток. Дуешь в трубу ты сказочно, и твой тромбон вполне можно слушать. Но здесь он не к месту. Я уже один раз предупреждал тебя об этом. Давай сворачивайся, убирай свою игрушку.

Леопарди злорадно усмехнулся и изобразил тромбоном клокочущий, вибрирующий звук, похожий на дьявольский хохот.

— Ошалел? — спросил он.— Леопарди делает, что хочет и когда хочет. И никто еще не посмел ему что-либо запретить. Ты, следопыт, давай вали отсюда!

— Спрячь трубу,— сказал Стив и приблизился к этому черноволосому дылде.— Люди хотят спать. Такие чудаки, понимаешь? Ты мировой парень, когда выходишь на эстраду, но во всех других местах ты просто тип с кучей денег и репутацией, которая смердит до самого Майами... У меня своя работа, и я намерен ее выполнять. Попробуй дунуть в эту свою трубу еще раз, и я обмотаю ее вокруг твоей шеи.

Леопарди опустил тромбон и отхлебнул из стакана, стоявшего около его локтя, большой глоток. Глаза его злорадно поблескивали. Он поднес тромбон к губам, набрал полные легкие воздуха и так затрубил, что дом; казалось, покачнулся. Потом с невероятной быстротой вскочил и стукнул Стива по голове тромбоном.

— Всю жизнь терпеть не мог гостиничных шпиков,— ухмыльнулся он.— Воняете, как общественные уборные.

Стив слегка попятился и тряхнул головой. Он искоса посмотрел на Леопарди, выставил вперед одну ногу, размахнулся и ударил его открытой ладонью. Удар казался несильным, но Леопарди, закачавшись, пролетел через всю комнату, ударился о ножку кровати и остался сидеть на полу, засунув правую руку в открытый чемодан, стоявший рядом.

На мгновенье оба мужчины застыли без движения. Затем Стив откинул ногой тромбон и смял сигарету в стеклянной пепельнице. Его черные глаза казались застывшими и ничего не выражали, губы побелели.

— Если хочешь неприятностей,— сказал он,— то можешь их иметь. У меня на родине их запросто фабрикуют.

Леопарди натянуто усмехнулся закрытым ртом, вынул руку из чемодана, и в ней блеснул револьвер. Он пальцем оттянул курок. Уверенно держа револьвер в руке, он спокойно целился.

— Ну, что ж, посмотрим, на что ты способен,— сказал он и выстрелил.

Оглушающий треск в закрытом помещении был невероятно силен. Зеркало на комоде разбилось, осколки разлетелись во все стороны. Один из них, точно лезвие бритвы, полоснул щеку Стива, и по лицу тоненьким ручейком потекла кровь.

Он мгновенно упал на колени и правым плечом ударил в голую грудь Леопарди, левой рукой вырвал у него оружие и бросил его на кровать. Затем быстро перекинулся направо и вскочил с колен.

Охрипшим голосом он сказал:

— Не на того напал, братец!

Он снова бросился к Леопарди, схватил его за волосы и потянул с такой силой, что поставил его на ноги. Леопарди взвизгнул и дважды ударил его в подбородок. Но Стив лишь- усмехнулся, не выпуская из рук черные, длинные волосы музыканта. Он крутанул рукой, и голова Леопарди повернулась вместе с ней. Третий удар пришелся Стиву в плечо. Он схватил руку, нанесшую ему удар, за запястье и выкрутил ее так, что Леопарди заскулил и упал на колени. -Стив снова поднял его за волосы и всадил три страшных «прямых» ударапод ложечку. Потом, после четвертого удара, при котором его кулак почти до запястья погрузился в живот Леопарди, он выпустил его волосы.

Леопарди-повалился на колени, и его начало рвать.

Стив отошел от него, направился в ванную и снял с вешалки полотенце. Вернувшись в комнату, он бросил полотенце Леопарди, вытащил из-под кровати открытый чемодан и стал бросать в него вещи.

Леопарди вытер лицо и кое-как поднялся на ноги, но блевать не перестал. Он закачался и вынужден был опереться об угол шкафа. Лицо у него было белое, как полотно.

Стив сказал:

— Одевайся, Леопарди, или мотай отсюда как есть. Мне лично все равно.

Держась за стенку, словно слепой, джазист поплелся в ванную.

 Глава 2

Когда двери лифта распахнулись, Миллер так и замер у себя за стойкой. Лицо его стало испуганным и побледнело так, что коротко подстриженные черные усики показались полоской сажи.

Первым из лифта вышел Леопарди. Шарф небрежно висел около шеи, легкое пальто было переброшено через руку, шляпа надета набок. Он шел неуклюже, чуть наклонившись вперед, с пустым взглядом. Лицо его было зеленовато-серым.

Стив, с чемоданом в руке, вышел вслед за ним. Шествие замыкал ночной швейцар Чарли, который нес еще два чемодана и два черных кожаных футляра с инструментами.

Подойдя к стойке, Стив сказал хриплым голосом:

— Счет мистеру Леопарди. Он уезжает от нас.

Миллер вытаращил на него глаза, смотря поверх разделяющей их мраморной доски.

— Я... Я... Кажется, все уплачено...

— Прекрасно. Я так и думал, что платить он не будет.

Леопарди усмехнулся зло, проходя через обрамленные медью «летающие» двери гостиницы, которые придерживал швейцар. Рядом стояли два ночных такси. Один из шоферов очнулся от сна и подъехал ближе ко входу. Швейцар уложил вещи Леопарди. Тот сел в такси, высунул голову в окно и медленно, с трудом проговорил:

— Жаль мне тебя, стукач, жутко жаль.

Стив Грейс отступил назад и холодно посмотрел на него. Такси тронулось, повернуло за угол и исчезло.

Стив повернулся на каблуках, вынул из кармана четверть доллара, подбросил эту монету, ловко поймал и положил на ладонь швейцара.

— На чай от короля,— сказал он.— Спрячь, будет что показывать внукам.

Он вернулся в отель. Не взглянув на Миллера, вошел в лифт, поднялся на восьмой этаж, прошел по коридору и отпер универсальным ключом двери номера Леопарди. Войдя, заперся, отодвинул кровать и пролез между ней и стеной. Подняв с ковра револьвер 32-го калибра, засунул его в карман и стал искать на полу гильзу. Она валялась около корзины для мусора. Стив наклонился, чтобы поднять ее, и застыл в этом положении, устремив взгляд в корзину. Губы его твердо сжались. Он поднял гильзу, рассеянно опустил ее в карман и принялся с любопытством копаться в мусоре. Ему попался кусок бумаги, на котором было наклеено несколько слов, вырезанных из газеты. Он вынул его, потом поднял корзину и, придвинув кровать на место, к стене, высыпал на нее весь мусор.

Из кучи он выбрал несколько клочков бумаги, на которых, как и на первом, были наклеены вырезанные из газеты слова, отнес их на письменный стол и сел за него. Через несколько минут все обрывки были сложены точно по мозаике разрывов, и Стив смог прочитать всю записку, целиком составленную из слов и букв, вырезанных из газет и наклеенных на лист бумаги. Вот что он прочел:

«Леопарди, гони десять кусков вечером в четверг.

На следующей день после начала выступлений в клубе „Шалот“, иначе тебе — аминь. Ее брат».

Стив Г рейс положил обрывки в конверт с гербом отеля, спрятал его в нагрудный карман и закурил сигарету.

«Этому парню нельзя отказать в храбрости»,— подумал он,— это можно причислить к его хорошим качествам. Ну, и его трубу тоже, само собой».

Он запер дверь, секунду прислушался, стоя в коридоре, теперь совершенно притихшем, потом подошел к номеру, в котором жили те девицы. Тихонько постучав, он приложил ухо к дверям. Послышался скрип стула, и к двери приблизились чьи-то шаги.

— Кто там? — Девичий голос звучал холодно и настороженно. Это не был голос блондинки.

— Детектив отеля. Могу я поговорить с вами минутку?

— Вы уже говорите.

— Нет, без дверей между нами, леди.

— Имеете отмычку — воспользуйтесь ею.— Шаги удалились.

Стив отпер дверь своим универсальным ключом, тихо вошел и запер ее за собой.

Стоявшая на письменном столе лампа с абажуром в оборочку отбрасывала неяркий свет. На краю кровати громко храпела блондинка, вцепившись одной рукой в свои отливающие металлическим блеском волосы. Черноволосая сидела на стуле у окна и, по-мужски перекинув одну ногу через другую, пустым взглядом смотрела на Стива.

Он подошел к ней вплотную, указал на длинную прореху в штанине ее пижамы и негромко сказал:

— Вижу, что вы в порядке, это не с перепою. Это было порвано давно. Так что у тебя под черепушкой? Поприжать Кинга?

Девица продолжала спокойно на него смотреть и молча курила.

— Его тут уже нет,— сказал Стив.— Это дело ты проворонила, сестричка.

Он наблюдал за ней, как коршун за добычей, не спуская с ее лица внимательных глаз.

— Дрянь! Меня от вас, от гостиничных шпиков, просто-напросто тошнит! — крикнула она с внезапной яростью.

Она тут же вскочила, шмыгнула мимо него в ванную, закрылась там.

Стив пожал плечами, подошел к блондинке и пощупал ее пульс. Он бился тяжело и медленно, как пульс алкоголика.

— Бедняги! Пропащие вы шлюхи! — шепнул он про себя.

На глаза ему попалась большая красивая сумка, лежащая на комоде. Он лениво потянулся за ней, поднял и снова опустил. Сумка вдруг громко стукнула по стеклянной поверхности, как если бы в ней лежал кусок олова. Стив поспешно открыл ее и сунул туда руку. Его пальцы коснулись холодной стали револьвера, на дне лежал револьвер 25-го калибра. Затем взгляд его привлек белый листок бумаги. Он поднес его к свету. Это была квитанция на оплату жилья с именем и адресом. Сунув ее в карман, Стив закрыл сумку. Когда девица вышла из ванны, он уже стоял у окна.

— Черт побери, ты все еще торчишь тут? — набросилась она на него.— А знаешь, что бывает отельным шпикам, если они ночью со своей отмычкой влезают в номера к дамам?

Стив небрежно возразил:

— Конечно, могут быть неприятности, например, кое-кто в тебя может выстрелить.

Девица онемела. Украдкой скосив глаза, она посмотрела на красную сумочку. Стив наблюдал за ней.

— С Леопарди ты познакомилась во Фриско? — спросил он.— Здесь он не выступал уже два года. А тогда был тромбонистом в оркестре Вана Ютигора — так себе, паршивенький оркестришко.

Девица скривила губы, прошла мимо Стива и снова села у окна. Лицо у нее было бледное и неподвижное.

— Блоссом была знакома с ним. Та, что дрыхнет,— сказала она.

— Ты знала, что сегодня он ночует в этом отеле?

— А тебе что?

— Не могу понять, каким образом он сюда попал,— ответил Стив.— У нас такое тихое заведение. В толк не возьму, как это именно сюда кто-то явился выжимать из него денежки.

— Топай раздумывать об этом куда-нибудь в другое место. Мне надо выспаться.

— Приятных сновидений, милочка. И не забудь запереть дверь,— сказал Стив, выходя из номера.

Худенький мужчина с редкими светлыми волосами стоял возле стойки портье и тонкими пальцами барабанил по мраморной доске. Миллер все еще был за стойкой, оставаясь таким же бледным и перепуганным. Худощавый мужчина был одет в темно-серый костюм с шарфом, концы которого были затравлены за борта пиджака. Он выглядел так, как будто только что встал с постели.

Медленно переводя взгляд серо-зеленых глаз, он выжидательно смотрел на Стива, который, выйдя из лифта, подошел к стойке и бросил на нее ключ с подвеской.

— Это ключ Леопарди, Джордж. У него в номере разбитое зеркало, а на ковре валяется его ужин — в основном только виски.— Затем Стив обернулся к стоящему мужчине.— Вы хотели со мной говорить, мистер Питерс?

— Что произошло, Грейс? — У худого мужчины был властный голос человека, который привык, что люди ему всегда лгут.

— Леопарди и двое его ребят поселились на восьмом этаже, остальная часть этой банды на пятом. Те, что с пятого, ушли спать. Две отъявленные шлюхи сумели получить номер через дверь от Леопарди. Познакомились с ним и устроили невероятно шумный базар в коридоре. Чтобы это прекратить, мне пришлось с ними обойтись довольно круто.

— У вас кровь на щеке,— холодно сказал Питерс. — Вытритесь.

Стив потер щеку носовым платком. Тонкая струйка уже засохла.

— Девочек я запрятал в номер,— продолжал Стив.— Те два лабуха позволили себя уговорить и уползли, а Леопарди вообразил, что здешние постояльцы мечтают, чтобы он еще поиграл им на тромбоне. Я пригрозил, что обмотаю ему эту трубу вокруг шеи, а он меня треснул ею по голове. Ну, я влепил ему оплеуху. Тогда он вытащил пугач и выстрелил в меня. Вот он.

Стив вынул из кармана пистолет и положил его на стойку. Потом достал и гильзу.

— Ну, пришлось его вразумить, а потом выбросить отсюда,— добавил он.

Питерс снова забарабанил по мрамору.

— Вы поступили с присущей вам деликатностью.

Стив уставился на него.

— Но он выстрелил в меня,— повторил он спокойно.— Из револьвера. Простите, но на такие дела я довольно чувствительный. Правда, он промахнулся. А что, если бы он попал? Меня мое брюхо устраивает таким, какое оно есть, только с двумя отверстиями — одно туда, другое обратно.

Питерс нахмурил белесые брови и с чрезвычайной учтивостью сказал:

— В наших ведомостях вы значитесь как ночной служащий, ибо слово «детектив» нам не нравится. Но ни ночные служащие, ни детективы не выбрасывают наших гостей, предварительно не согласовав этого со мной. Так не годится, мистер Грейс.

Стив возразил:

— Но этот парень стрелял в меня. Понимаете? Надеюсь, вы не думаете, что это мне понравится и что я не пискну, так ведь?

Лицо его слегка побледнело.

Питерс сказал:

— Сообщу вам нечто, что стоит принять во внимание. Большая часть акций этого отеля принадлежит мистеру Джумбо Уолтерсу. Он является также и владельцем клуба «Шалот», где Леопарди в среду вечером начинает свои выступления. Поэтому Леопарди согласился остановиться у нас. Теперь отгадайте, что я хотел бы сказать вам еще.

— Еще бы не угадать! Что я вылетаю, да? — ответил Стив.

— Совершенно верно, мистер Грейс. Спокойной ночи.

Затем он вошел в лифт, и ночной швейцар повез его наверх.

Стив посмотрел на Миллера.

— Этот Уолтерс слишком хитрый мужичок,— сказал он мягко.— Трудно поверить, что в эту дыру можно заманить ту же публику, что и в клуб «Шалот». Интересно, Питерс посылал Леопарди приглашение поселиться тут?

— Думаю, посылал, Стив.— Голос Миллера звучал глухо и подавленно.

— Тогда почему же его не сунули в отдельные апартаменты с балконом за 28 долларов в день, где он мог бы вести себя, как ему вздумается? Почему его поместили на самом дешевом этаже, куда пихают случайных клиентов? И как случилось, что Квиллен подпустил тех девок так близко к его белому телу?

Миллер теребил свои черные усики.

— Кинг, вероятно, был на мели и заливался виски. А что касается девочек, тут я не знаю...

— Меня выкинули за то, что я не позволил этому спесивому бродяге устроить на восьмом этаже бордель. да еще со стрельбищем. Черт побери! А ведь мне будет скучно без этой дыры.

Стив шлепнул ладонями по стойке.

— А мне без тебя, Стив,— искренне признался Миллер.— Но не на этой неделе. С завтрашнего дня я беру недельный отпуск. У моего брага есть хата в горах.

— Я и не знал, что у тебя есть брат,— рассеянно сказал Стив, сжимая и разжимая ладонь.

— Он редко появляется в городе. Этот парень сам как гора. Когда-то он был боксером.

Стив кивнул и отодвинулся от стойки.

— Ну и ночка выдалась! Как же мне ее закончить? — сказал он.— Пожалуй, лучше всего прилечь... Убери куда-нибудь этот револьвер, Джордж.

Он невесело улыбнулся, спустился по ступенькам в сумрак вестибюля, где было радио. Встряхнув подушки на бледно-зеленой кушетке, он достал из кармана квитанцию, которую взял из красной сумки брюнетки,.и прочитал. Мерилин Делорм сняла на неделю комнату 211 в Реджленд Эпарчемент — Корт-стрит, № 311.

Вложив эту квитанцию в бумажник, Стив продолжал стоять, глядя на молчащий радиоприемник.

— Стив, мне кажется, тебе еще придется поработать,— прошептал он,— что-то мне во всем этом не нравится.

Он втиснулся в телефонную будку в углу вестибюля и набрал номер радиостанции, работавшей всю ночь. Ему пришлось набирать номер четыре раза подряд, прежде чем освободилась линия ведущего программы «Для сов».

— Могу я вас попросить передать еще раз пластинку Кинга Леопарди «Одиночество»?

— У меня тут завал заявок. Эту пластинку передавали уже два раза. Кто звонит?

— Стив Грейс, ночной служащий отеля «Карлтон».

— А, наконец-то один трезвый человек, который занят делом. Для вас — что угодно, приятель!

Стив вернулся, лег на спину на кушетку, положив руки за голову, и включил радио.

Через десять минут из приемника донеслись высокие, проникновенно-сладкие звуки, а труба Леопарди, приглушенная почти до шепота, так долго держала верхнее «до», что трудно даже было поверить, что такое возможно.

— Поди ж ты,— пробурчал Стив, когда пластинка закончилась,— парень, который умеет так играть... Пожалуй, я обошелся с ним слишком уж круто!

 Глава 3

Корт-стрит — самая старая часть города, район итальянцев, район мошенников, район разных других сомнительных личностей. Он тянется через гребень Банкер-Хилл, и везде вы встретите там кого угодно #— от бывших обитателей Гринвич-Вилледж, которые оказались на мели, до беглых преступников, прячущихся от закона, от девочек, доступных всем, до благотворительных обществ.

Здесь много красивых старых домов с резными столбиками на верандах, паркетными полами и красиво изогнутыми ограждениями из редкостных пород деревьев: белого дуба, красного дерева, черкесского ореха — на лестницах.

Некогда был красивым районом — этот Банкер-Хилл. От тех времен тут осталась забавная маленькая подвесная канатная дорога, которую называли «Полет ангела», она ползает по желтой глинистой насыпи сверху вниз и обратно.

Был уже полдень, когда Стив Грейс — на этот раз, единственный пассажир — вышел из вагончика наверху. Он шел освещаемый яркими солнечными лучами — высокий, плечистый, ладно сложенный молодой человек в сером костюме хорошего покроя.

Свернув на запад, он внимательно разглядывал номера домов на Корт-стрит. Тот, который он искал, оказался вторым от угла, почти напротив погребального бюро, находящегося в красном кирпичном здании с позолоченной надписью на фасаде:

«Паоло ПЕРУДЖИНИ. Дом усопших».

Перед занавесом, прикрывающим вход в этот дом, стоял смуглый, с проседью в волосах итальянец в жилетке. Он терпеливо покуривал трубку в ожидании, когда кто-нибудь умрет.

Номер 311 представлял собой четырехэтажный деревянный доходный дом. Стеклянные входные двери были хорошо замаскированы грязной сетчатой занавеской. На полу в коридоре лежала дорожка полуметровой ширины. Сюда выходили грязно-серые двери с небрежно намалеванными темной краской номерами. В глубине виднелась лестница. Латунные столбики ее перил сверкали в сумраке.

Стив Грейс поднялся наверх и тихо прошел в переднюю часть дома. Комната 211, где жила Мерилин Делорм, располагалась с правой стороны, ее окна выходили на улицу.

Стив негромко постучал. Нигде ничего не шелохнулось ни за дверями, ни в коридоре. Потом на другой стороне кто-то сильно закашлялся и не мог остановиться.

Стива, стоящего в этом жутком сумраке коридора, вдруг пронзила мысль: а зачем, собственно, он сюда пришел? Мисс Делорм прятала пистолет в сумке. Леопарди получил письмо с угрозами, которое разорвал и выбросил. Мисс Делорм покинула «Карлтон» через час после того, как узнала, что Леопарди выехал. Но именно поэтому...

Стив вытащил кожаный футляр для ключей и внимательно осмотрел замок в дверях. Ему показалось, что при желании с этим замком можно легко договориться. Он сунул одну из отмычек, повернул ее и... тихо вошел в помещение. Хотел закрыть дверь на ключ, но отмычкой этого сделать не смог.

В комнате стоял полумрак — занавески на обоих окнах были задвинуты. Пахло пудрой. Обстановка состояла из светлой полированной мебели. Двуспальная откидная кровать была опущена, но не постелена. На ней лежал какой-то журнал, стояли стеклянная пепельница, полная окурков, и наполовину выпитая бутылка виски. Две подушки, которые когда-то подкладывали, видимо, для удобства, под спину, валялись, все еще смятые, посреди кровати.

Туалетный прибор на комоде не был ни дешевым, ни дорогим, еще лежали гребень с очесом черных волос и маникюрный прибор. Всюду была рассыпана пудра. В ванной не было ничего. В шкафу, рядом с постелью, висела уйма одежды и стояли два чемодана. Обувь была одного размера.

Стив стоял около кровати и почесывал подбородок.

— Скорее всего, здесь живет только Мерилин, та красотка в разорванных штанах. Блоссом, той блондинки, здесь нет,— пробормотал он про себя.

Он подошел к комоду и выдвинул ящик. В верхнем, под бумагой, он обнаружил коробочку с патронами для револьвера. Затем взял пепельницу и перебрал все окурки. Везде были следы губной помады. Стив снова почесал подбородок, потом махнул рукой.

— Ерунда какая-то,— сказал он тихо.— Зря тут тратишь время, дорогой мой.

Он направился к двери, взялся за ручку, но потом вдруг вернулся к постели и поднял ее наверх.

Под кроватью на боку лежала Мерилин Делорм. Ноги в коленях были согнуты, на одной надета туфля, вторая — босая. Над чулками виднелись застежки пояса и какое-то темное пятно на коже. На ней было не очень чистое платье с короткими рукавами и вырезом каре. Открытая шея усеяна кровоподтеками. Лицо темно-сливового цвета, глаза мутные, рот широко открыт. Она была холодна, но еще не совсем окоченела. Должно быть, смерть наступила между двумя и шестью часами.

Красная сумочка была широко открыта и лежала возле хозяйки. Стив не дотронулся ни до одной из вещей, которые высыпались на пол. Ни оружия, ни бумаг среди них не было.

Он снова опустил постель, потом прошелся по комнате и вытер все предметы, к которым прикасался, а также массу других, потому что не помнил, трогал он их или нет.

Минуту он прислушивался у двери, потом вышел. В коридоре было по-прежнему тихо и пусто. Стив спустился по лестнице, осмотрел почтовые ящики и пересек вестибюль, направляясь к единственным дверям в глубине.

За дверью монотонно скрипело кресло-качалка. Стив постучал, и ему ответил женский голос. Обмотав руку носовым платком, он открыл дверь и вошел.

В стоящем посреди комнаты кресле качалась женщина. Ее обмякшее тело устало развалилось, точно было без костей. Бурое лицо было грязным, волосы висели патлами, на ногах были надеты серые бумажные чулки — обычная консьержка в доме на Банкер-Хилл. Она смотрела на Стива глазами, в которых было столько же выражения, сколько в глазах мертвой рыбы.

— Кто тут у вас управляющий?

Женщина перестала качаться и во все горло крикнула:

— Эй, Джек, тут пришли!

Затем снова принялась раскачиваться. За полуотворенной дверью в соседнюю комнату послышался щелчок двери холодильника, затем показался невероятно грузный мужчина с банкой пива в руках. У него было рыхлое, как тесто, лицо дебила. Толстая, грубая шея и такой же подбородок. На темени лысой головы торчали клочья, напоминавшие пух, а желтые поросячьи глаза выражали столько же мыслей, сколько глаза супруги. Побриться он забыл еще дня два назад. Незастегнутая рубашка без воротничка открывала широкую, мощную грудь, заросшую волосами. Штаны держались на подтяжках пурпурного цвета с огромными, под золото*пряжками.

Он протянул банку с пивом жене. Она ее быстро схватила и сказала плаксиво:

— Измучилась так, что ног под собой не чую...

Муж ответил:

— С чего? Лестницу-то едва подмахнула...

— Делаю, что могу,— ответила она и принялась жадно глотать пиво.

Стив посмотрел на мужчину и спросил:

— Вы управляющий?

— Ну, я... Джек Стоянов. Сто сорок килограммов чистого веса. Силенки еще есть.

Стив спросил:

— Кто живет в 211-м номере?

«Силач» чуть согнулся в поясе и дернул себя за клок жидких волос. Выражение его лица не изменилось, только кожа на огромном подбородке слегка натянулась.

— Одна леди,— сказал он.

— Одна?

— Ну, дальше! Можете выпытывать сколько душе угодно!

Он протянул руку и взял трубку, лежащую на_краю крашеного стола. Трубка плохо разгоралась и пускала клубы вонючего дыма, словно в ней горел не табак, а тряпка. Мужчина ткнул ее себе в рот с такой силой, словно боялся, что его губы против нее заартачатся.

— Спрашиваю — отвечайте,— сказал Стив.

— Ладно, перейдемте в кухню,— сказал толстяк.

Он обернулся и придержал дверь. Стив прошел мимо него.

Когда дверь захлопнулась, скрип качалки смолк.

Управляющий открыл холодильник и вынул две банки пива, откупорил их и одну подал Стиву.

— Коп?

Стив отпил пиво и поставил банку на край мойки. Затем достал из бумажника совершенно новую визитную карточку, которую получил только сегодня утром, и подал мужчине.

Тот прочитал ее, положил на мойку, снова взял и прочитал второй раз.

— Так вот что ты за пташка,— проворчал он между двумя глотками пива.— И что же она выкинула?

Стив пожал плечами и сказал:

— Думаю, что то же самое, что и другие. Обычный номер с разорванной пижамой. Только на этот раз ей удалось кое-что сорвать...

— Да ну? А ты что, спишь с ней? Эта штучка, должно быть, тертый калач!

Стив кивнул.

— Так идите и спокойненько с ней договоритесь,— предложил управляющий.

— Вы не будете возражать, если я слегка намну ей бока?

Управляющий искренне рассмеялся.

— Не крути, братец,— сказал он вполне обходительно.— Ты частный сыщик, так что замнем... Мне-то какое дело, иди, побалакай с ней. Если бы тут кого и зашибли, мне безразлично. Так что беги, только не мешкай долго. Не беспокойся, Джеку Стоянову ни один коп язык не развяжет.

Стив молчал, не сводя с него глаз.

Толстяк становился разговорчивее, видно, эта тема стала его занимать.

— А в общем,— сказал он, помахивая трубкой,— я очень мягкосердечный. Ни за что бы не обидел женщину. Поверишь, ни одну, даже самую драную кошку, не способен даже пальцем тронуть.

Допив пиво, он бросил банку в мусоропровод под мойкой, вытянул вперед руку и потер большим пальцем по сложенным вместе указательному и среднему.

— Ну, разве мне с этого что-нибудь перепадет...

Стив спокойно сказал:

— Больно лапы у тебя большие, вполне могли бы и придушить кого-нибудь.

— Ты что? — Маленькие, мутные, желтые глазки сузились и стали внимательными.

— Возможно, что ты тут и ни при чем, но из-за этих твоих ручищ копы тебя наверняка заберут.

Толстяк отступил чуть влево от двери. Его правая рука свободно висела вдоль тела. Он сжал зубы так крепко, что трубка почти подпалила ему нос.

— Какого черта? Куда ты клонишь? — рявкнул он.— Что ты собираешься мне пришить, собака? Да я...

— Ну, хватит,— медленно проговорил Стив.— Она мертвая. Задушена. Лежит в комнате на полу под кроватью. Я бы сказал, что это случилось утром. И сделано это большими ручищами, вроде твоих.

Управляющий очень расторопно вытащил пистолет. Оружие появилось так неожиданно, словно выросло на ладони.

Стив нахмурился, но не пошевелился. Толстяк измерил его взглядом.

Слышь, фраер,— сказал он.— Я слишком долго сидел за решеткой, чтобы не разбираться в людях. Вижу, ты твердый орешек, но бывают и потверже. Давай выкладывай все по порядку, только быстро!

— Я постучался к ней в дверь. Никто не ответил. Вижу — замок на дверях — детская игрушка, вошел. Чуть было не упал, потому что постель была опущена, и перед этим она, видно, сидела на ней и читала журнал. Никаких следов драки не было. Уже уходя, я догадался заглянуть под кровать. Она была там. Мертвая. Вот так... А теперь, мистер Стоянов, уберите свой пугач. Минуту тому назад вы сами говорили, что ни один полицейский не заставит вас развязать язык.

Толстяк просипел:

— С одной стороны, могут, с другой, нет. Не скажу, чтобы я их особенно любил, то и дело привязываются. Ни за что, ни про что... Но, говоришь, тебе мои руки не нравятся, шеф?

Стив покачал головой.

— Это' так, для острастки. У этой девчонки на шее царапина от ногтей. А у тебя ногти начисто обкусаны, это тебя спасает.

Управляющий не стал смотреть на свои руки. Он был очень бледен. Под черной щетиной на подбородке у него выступил пот. Он все еще стоял неподвижно, наклонившись вперед, когда в соседней комнате послышался стук в дверь. Визгливым голосом женщина прокричала:

— Джек, посетитель!

Он кивнул головой на дверь.

— Эта старая кляча не слезет с кресла, если даже дом загорится,— сказал он глухо.

Затем прошел к двери, приоткрыв ее, пролез в щель и запер за собой.

Стив быстро осмотрел кухню. Рядом с мойкой было высокое окно и откидная заслонка мусоропровода. Никакого другого выхода не было. Он взял свою визитную карточку, оставленную Стояновым, и сунул в карман.

Из нагрудного кармана он вытащил револьвер системы «Детектив-специаль», с которым он никогда не расставался. Неожиданно за стеной загремели выстрелы, приглушенные, но довольно хорошо слышные. Их было четыре, и они слились в один непрерывный звук. Стив отступил и ногой, согнутой в колене, ударил в дверь. Дверь выдержала, а Стива здорово тряхнуло. Он чертыхнулся, взял разбег через всю кухню и саданул по двери плечом. На этот раз она поддалась.

Он влетел в комнату. Женщина, сидящая в качалке, наклонилась вперед. Лицо у нее было пепельно-серым, голова свесилась на одно плечо, ко лбу прилипли пряди седых волос.

— Это стреляли, да? — забормотала она почти Невнятно.— Где-то близко... Наверное, где-то на улице...

Стив пробежал через комнату, распахнул входную дверь и выскочил на лестницу.

Толстяк еще держался на ногах, опираясь о стену.

Он стоял в коридоре, метрах в трех от выхода на улицу. У ног его лежал револьвер.

Наконец, левое колено у него подломилось, и он тяжело упал.

Одна из дверей распахнулась, из нее равнодушно выглянула какая-то женщина. Затем дверь захлопнулась.

Толстяк поднялся с колена. Нога его мелко тряслась под штаниной.

Он снова упал, теперь на оба колена, дотянулся до револьвера и пополз к выходу. Потом уронил голову на пол и, обдирая лицо, старался ползти.

Наконец он перестал двигаться. Тело его обмякло, ладонь разомкнулась, и револьвер упал из нее.

Когда Стив выбежал на улицу, то увидел уезжающий серый «седан». Стив остановился, выпрямился и поднял револьвер. . Но в этот момент машина свернула за угол и скрылась из вида.

Из одного из домов на противоположной стороне улицы выбежал мужчина. Стив, не останавливаясь, махнул ему рукой — спрячься, мол.

На бегу сунул револьвер в карман. Когда достиг конца улицы, «седан» уже исчез.

Стив свернул на тротуар, пошел вдоль домов, потом остановился.

За полквартала от него какой-то мужчина припарковал машину, вышел из нее и зашел в ресторан. Стив подождал немного, поправил шляпу и тоже направился к ресторану.

Войдя, он сел у стойки и заказал кофе.

Через несколько минут послышались звуки полицейской сирены.

Стив допил кофе, попросил еще чашечку и выпил ее. Затем закурил сигарету. Из ресторана он направился на Пятую авеню и через Банкер-Хилл вернулся к станции «Полет ангела», где вывел с парковки свою машину.

Стив направился в сторону Вермонта, к небольшому отелю, где утром снял себе комнату. 

 Глава 4

Билли Докери, управляющий клуба «Шалот», покачивался на носках, стоя у неосвещенного входа в ресторан. Было мертвое время — час коктейля уже прошел, а для ужина было слишком рано, как и для главной приманки этого заведения — элегантного азарта.

Докери был видный мужчина в темно-сером смокинге с красной гвоздикой в петлице. Под черными, будто отлакированными волосами располагалось чело в два пальца шириной, лицо было приятное, хотя и тяжеловатое. Быстрые карие глаза с очень длинными изогнутыми ресницами, которые он любил прищуривать, чтобы спровоцировать куражившихся пьяниц броситься на него.

Швейцар в ливрее открыл дверь, и Стив Г рейс вошел в холл.

Докери громко зевнул, постучал ногтем по зубам и всем весом своего тела наклонился вперед. Он неторопливо прошел в вестибюль, чтобы встретить гостя.

Стив остановился возле двери и пробежал глазами по высокому помещению со стенами из матового стекла, сквозь которые пробивался свет.

На стеклах были изображены парусники, звери джунглей, сиамские пагоды, храмы Юкатана.

Стеклянные двери были отделаны полосками хромированного металла и выглядели как рамочки для фотографий. В клубе «Шалот» все, что было достойно внимания, было из стекла, и голоса, которые доносились из бара, звучали совсем не назойливо. Тихая испанская мелодия, доносившаяся откуда-то из глубины помещения, шелестела, словно ажурный веер.

Докери приблизился к Стиву и чуть наклонил прилизанную голову.

— Чем могу служить?

— Можно видеть Кинга Леопарди?

Докери выпрямился, вид у него уже не был таким услужливым.

— Этого музыканта? Он начинает здесь с завтрашнего вечера.

— Я рассчитывал его тут найти... Во всяком случае... хотел попытаться...

— Он ваш приятель?

— Мы с ним знакомы. Не подумайте, что я ищу место, я не джазмен.

Докери стал покачиваться на носках. Он не имел музыкального слуха, и Леопарди значил для него не больше, чем мешок картошки. Он усмехнулся.

— Минуту назад он был в баре.

Докери указал направление движением квадратного подбородка, будто высеченного из камня.

Стив Грейс направился в бар. Он был наполнен только на одну треть. Здесь было тепло и приятно: не слишком сумрачно и не слишком светло. В нише небольшой испанский оркестр играл под сурдинку легкую музыку с чарующей мелодией, которая скорее была похожа на воспоминание о музыке, чем на саму музыку.

Здесь не было танцевальной эстрады — только длинная стойка бара с удобными стульями и небольшие круглые столики с инкрустацией, расставленные поодаль друг от друга. Вдоль трех стен тянулась длинная скамья. Официанты летали между столиками, как мотыльки.

Леопарди сидел в дальнем углу с молодой особой. Столики вокруг них не были заняты. Молодая особа была ослепительно хороша.

Она казалась высокой, ее волосы имели оттенок пылающего кустарника, если на него смотреть сквозь облако пыли. На голове был черный бархатный берет с двумя бантами и искусственными бабочками из перьев в крапинку, приколотыми длинными серебряными булавками. На ней было винно-красное шерстяное платье, через плечо перекинута чернобурая лиса, этак с полметра шириной.

Глаза у девушки были большие, дымчато-синие. Она явно скучала, лениво покручивая рукой в перчатке стоящую на столике рюмку.

Леопарди сидел напротив, наклонившись над столом. В бежевом спортивном пиджаке из пушистой шерсти он выглядел широкоплечим. Сзади, на смуглой шее, к воротничку конусом спадали волосы. В тот момент, когда Стив вошел в бар, Кинг смеялся, глядя на сидящую напротив девушку, и смех его казался надменным.

Стив остановился, собираясь сесть за соседний столик. Леопарди почувствовал движение позади и оглянул-, ся. Увидев Стива, он широко открыл глаза, стал медленно поворачиваться всем корпусом, как заводная игрушка.

Обеими небольшими некрасивыми руками Леопарди оперся о стол, на котором стоял бокал с виски. Улыбнулся. Потом оттолкнулся от стола вместе со стулом и встал. Одним пальцем он пригладил свои тонкие усики, и сделал это красивым театральным жестом. Затем медленно, отчетливо выговаривая каждое слово, произнес:

— Это ты, сукин сын?

Мужчина, сидевший за одним из столиков, повернул голову и нахмурился. Приближавшийся к ним официант сразу повернулся и исчез.

Девица посмотрела на Стива, откинулась на спинку стула и кончиком пальца правой руки, на которой не было перчатки, пригладила каштановые брови.

Стив не дрогнул. На его скулах появился румянец. Он тихо сказал:

— Вот это ты забыл в отеле, думаю, что это еще понадобится. Ты — взрывчатка.

Он вынул из кармана сложенный лист бумаги и подал ему. Улыбающийся Леопарди взял бумагу, развернул ее и прочел аккуратно склеенный текст, бросил записку на пол, быстро подошел к Стиву и повторил еще громче:

— Сукин сын.

Мужчина, который перед этим оглядывался, встал и резко повернулся. Он категорично сказал:

— Я не позволю подобных выражений в присутствии моей жены.

Даже не взглянув на нега, Леопарди бросил:

— Иди выспись со своей женой!

Лицо мужчины побагровело. Его жена нервно встала, взяла сумку, пальто и вышла. Немного поколебавшись, мужчина последовал за ней. Теперь уже все присутствующие стали проявлять внимание к Леопарди и Стиву.

Официант, который за минуту до этого исчез, внезапно появился и торопливо вышел в фойе.

Леопарди сделал шаг вперед и ударил Стива в подбородок. Он покачнулся, ухватился рукой за ближайший столик и перевернул стакан. Не успел он извиниться перед сидевшей за столом парочкой, как Леопарди подскочил опять и нанес ему удар в ухо.

В дверях появился Докери. Растолкав двух официантов, как бильярдные шары, и ощерив зубы, он быстро пересек зал.

Стив, слегка задохнувшись, отступил в сторону. Обернувшись, он хрипло произнес:

— Да погоди ты, псих... Это еще не все... Еще у меня...

Леопарди сделал быстрый выпад и ударил его прямо по зубам. Изо рта Стива показалась тонкая струйка крови, пробежавшая морщинкой у рта и заблестевшая у подбородка. Рыжеволосая девушка Леопарди побледнела от гнева, взяла сумку, собираясь встать из-за стола.

Леопарди вдруг повернулся на каблуках и собрался уйти. Докери протянул руку, чтобы его остановить.

Стив не дрогнул. Он тихо сказал:

— Погоди!

Рыжеволосая девушка снова положила сумку на стол и уронила носовой платок. Она посмотрела на Стива и спокойно сказала:

— Вытрите кровь, а то запачкаете рубашку.

Голос у нее был мягкий и звонкий.

Докери, с лицом, искаженным от гнева, подошел к ним, взял Стива за руку и всем телом повис на нем.

— Ну, вот что, хватит, топай отсюда!

Стив не шелохнулся. Уверенно стоя на ногах, он смотрел на рыжеволосую. Он пытался улыбнуться. Докери, не сумев его сдвинуть с места, отпустил его руку и кивнул двум официантам. Те подскочили к Стиву, но не дотронулись до него.

Стив тщательно вытер рот, посмотрел на испачканный кровью платок и обернулся к сидящим за столиком.

— Мне очень неприятно,— сказал он,— я потерял равновесие.

Девушка, стакан которой он перевернул, вытирала платье салфеткой с бахромой. Она посмотрела на него с улыбкой и сказала:

— Вы не виноваты.

Внезапно официанты со спины схватили Стива под мышки. Докери отрицательно качнул головой, и они отступили.

Докери резко спросил:

— Вы ударили его?

— Нет.

— Что-то сказали обидное, и он вас ударил?

— Нет.

Рыжеволосая нагнулась, чтобы поднять с полу платок. С трудом ей это удалось, и она, снова протиснувшись за стол, сказала:

— Это правда, Билл. Просто Кинг решил еще раз продемонстрировать, как любезно он умеет себя вести по отношению к присутствующим.

Докери повернулся к ней.

— Да?

Потом снова посмотрел на Стива.

Стив сердито сказал:

— Он дал мне три порядочные оплеухи, при этом одну сзади. Я не пытался дать ему сдачи, попробуйте сделать это за меня.

Докери, смерив его взглядом, спокойно ответил:

— Ладно, твоя взяла. Ничего не буду пробовать... А вы исчезайте! — резко приказал он официантам.

Они отошли. Докери понюхал свою гвоздику и примирительным голосом произнес:

— У нас тут не ринг. В драках мы не нуждаемся.

Он улыбнулся рыжеволосой и пошел между столиками, успокаивая посетителей, в сторону фойе.

Стив еще раз вытер рот, спрятал платок в карман, но продолжал стоять, глядя на пол.

Рыжеволосая вдруг сказала:

— Мне кажется, я знаю, что вы ищете, я подняла это вместе со своим платком. Не хотите ли присесть?

Ее голос казался ему знакомым, будто он уже где-то слышал его.

Он опустился на стул, где перед этим сидел Леопарди.

— Что будете пить? — спросила девушка.

Стив заказал подошедшему официанту:

— Кока-колу и немного водки.

Официант спросил:

— А леди?

— Бренди с содовой, пожалуйста.

Девица усмехнулась:

— Кока-кола и капля водки? И это пьют в Голливуде! Чего у вас тут не насмотришься!

Стив посмотрел ей в глаза и ответил:

— Приходится держаться. Я — «квартальник», то есть парень, который пьет квартами... Зашел на одно пиво, а очнулся в Сингапуре с бородой по грудь.

— Так я вам и поверила! А вы давно знаете Кинга?

— Познакомились вчера ночью. И, представьте, не сошлись характерами.

— Это я уже заметила.

Она засмеялась. Ее смех был полон всевозможных оттенков.

— Дайте мне ту бумажку, мадам.

— А, значит, вы из нетерпеливых? Потерпите же.

Рукой в перчатке она крепко сжимала носовой платок, в который была завернута записка.

— Вы снимаетесь в кино?

— Избави боже!

— Меня тоже. Правда, я для этого слишком длинная — всем этим киношным красавцам пришлось бы встать на ходули, чтобы иметь возможность прижать меня к своей мужественной груди.

Официант поставил на стол стаканы с напитками и отошел, помахивая салфеткой.

Стив спокойно, но настойчиво повторил:

— Верните мне ту записку, мадам.

— Прекратите меня так называть. Можно подумать, что имеешь дело с полицией.

— Я не знаю, как вас зовут.

— А я не знаю, как зовут вас. Где вы встретились С Леопарди?

Стив вздохнул. Музыка испанского оркестра стала минорной, преобладал приглушенный звук гитары. Стив слушал, склонив голову набок.

— Струна «до» звучит на полтона ниже. Очень изысканно,— сказал он.

Девица с интересом посмотрела на него.

— Я бы этого никогда не заметила, хотя меня считают хорошей певицей... Но вы не ответили на мой вопрос.

— Вчера ночью я еще работал в «Карлтоне». Был там гостиничным детективом. Эта должность называлась «ночной служащий». Леопарди поселился там и принялся превращать отель в конюшню. Я его выбросил вон, а за это выбросили меня.

— А, теперь понимаю,— сказала она,— он разыгрывал короля, а вы — детектива, который за пинком в карман не полезет.

— Вроде этого... А теперь, не будете ли вы добры...

— Вы еще не сказали мне, как вас зовут?

Он вынул бумажник, достал новенькую визитную карточку и протянул своей собеседнице, а пока она читала, отхлебнул из стакана.

— Красивое имя,— сказала она.— Но адрес не из наилучших, да и должность «частный детектив» не звучит. Лучше было бы напечатать «информация» — вот здесь, в левом углу и помельче.

— Крупными буквами сообщать просто нечего! — засмеялся Стив.— Ну, теперь все? Прошу вас...

Она протянула руку через стол и положила ему на ладонь бумажку, скомканную шариком.

— Вы знаете, что я этого не читала, и, и то мне хотелось бы прочесть, вы тоже знаете. Уж это вы могли бы мне доверить...— Она снова заглянула в визитную карточку и добавила: — Стив... Вот как. А ведь вы могли бы иметь офис в каком-нибудь старинном георгианском особняке, а может быть, и в современном здании, где-то около бульвара Сансет. Жили бы в роскошных апартаментах, носили бы шикарные костюмы... Серьезно, Стив. Черт-те что! Ведь кто в этом городе не хочет бросаться в глаза, тот должен выглядеть как прогоревший банкир.

Он улыбнулся ей. В глубине его черных глаз вспыхнули огоньки. Она. положила его визитную карточку в сумку и, поправив мех на плечах, отпила почти половину стакана бренди.

— Мне пора идти.

Она кивнула официанту и расплатилась с ним. Затем встала.

Стив приказал:

— Сядьте.

Она удивленно взглянула на него. Потом села. Стив наклонился и спросил:

— А как давно знаете Леопарди вы?

— Ну, собственно, уже mhoiгo лет. А что вам до этого? Только, ради бога, не пытайтесь меня допрашивать. Терпеть не могу властных мужчин... Когда-то я пела у него в оркестре, но не долго. У Леопарди недостаточно только петь, вы понимаете?

— Пришли с ним сюда выпить?

Она слегка кивнула.

— С завтрашнего дня он будет здесь играть. Хотел уговорить меня снова выступать с ним. Я отказалась. Но, может быть, я все-таки буду вынуждена принять предложение на неделю или две. Дело в том, что владельцу этого клуба принадлежит также и радиостанция, где я часто выступаю, а у меня с ним контракт.

— Джумбо Уолтерс?— спросил Стив.:— Говорят, что он дошлый тип, но вполне порядочный. Я никогда не встречался с ним, а хотел бы. Мне, в конце концов, надо искать работу. Кумекаете?

Он протянул руку через стол и положил перед ней бумагу.

— А как вас зовут?

— Долорес Чиоз.

Стив повторил это имя по слогам.

— Гм... Мне нравится. И ваше пение тоже. Я часто вас слушаю. Вы не пускаете слезу над каждой песенкой, как это делают большинство сентиментальных певичек.

Глаза у него снова замерцали. Его собеседница разложила на столе бумагу и медленно, с неподвижным лицом прочитала ее. Потом спокойно спросила:

— Но кто это разорвал?

— Вероятно, Леопарди. Вчера ночью эти обрывки валялись в мусорной корзине у него в номере. Когда он выезжал, я подобрал и сложил их. Он все-таки отважный парень... или просто привык получать такие письма.

— А может быть, он думал, что кто-то подшутил над ним.— Она посмотрела на него через стол, сложила бумагу и вернула ему.

— Может быть. Но если он такой тип, каким слывет, то тогда когда-нибудь достукается. Кто-нибудь выжмет из него не только денежки...

Долорес Чиоз сказала:

— Он именно такой тип, каким слывет.

— То есть любая женщина без труда может подцепить его? В том числе и такая, которая носит с собой револьвер?

— Да, и, если хотите знать,— продолжала она,— нашлось бы немало людей, которые охотно помогли бы ей в этом. Я бы на вашем месте выкинула все это из головы. Если он нуждается в охране, то Уолтерс может его этим обеспечить, и не только через полицию. Ну, а если он не нуждается, то кому какое дело? Мне так определенно безразлично. По мне, пусть катится к...

— Вы, мисс Чиоз, тоже крепкий орешек. По крайней мере, в некоторых отношениях.

Она промолчала. Лицо ее было чуть бледнее прежнего.

Стив опорожнил свой стакан, отодвинул стул и, взяв шляпу, встал.

— Благодарю за выпивку, мисс Чиоз. Теперь, когда мы знакомы, я с ещебольшим удовольствием буду слушать ваше пение.

— А вы, ко всему, еще, кажется, и чертовски вежливый! — сказала она.

Он засмеялся.

— Ну, пока, Долорес!

— Пока... Стив. Желаю счастья и удач в этой вашей работе... Если что-нибудь услышу...

Он, пройдя между столиками, покинул бар.

 Глава 5

Огни Голливуда и Лос-Анджелеса мигали во тьме осеннего вечера.

Прожектора шарили по -безоблачному небу, словно искали бомбардировщики.

Стив выбрался с парковки на своем спортивном автомобиле и поехал по бульвару Сансет. На углу Ферфакс он подъехал к тротуару, купил вечернюю газету и пролистал ее. О событиях в доме 311 на Корт-стрит в ней даже не упоминалось.

Он поехал к своему отелю, поужинал в маленьком кафе возле него, потом пошел в кино. После сеанса купил вечерний выпуск местной «Трибюн». И там была информация об обоих убитых.

Полиция предполагала, что Джек Стоянов мог удушить ту девушку, но о ее репутации ничего не говорилось. Газета сообщила, что она писательница, в последнее время не имевшая определенных занятий. Ее фотография не была помещена, но фото Стоянова там красовалось. Он выглядел на ней как на отретушированной тюремной фотографии. Упоминалось, что полиция ищет мужчину, который разговаривал со Стояновым незадолго до смерти.

Несколько свидетелей сообщили, что это был высокий мужчина в темном костюме. Более подробными описаниями полиция не располагает или не хочет их обнародовать.

Стив усмехнулся. Он зашел в кафетерий на вечернюю чашку кофе, потом поднялся наверх в свой номер. Еще отпирая дверь, он услышал телефонный звонок.

Закрыв дверь, он остановился, вспоминая, где находится телефон.

Потом прошел темной комнатой прямо к аппарату, сел в кресло и поднял трубку телефона, стоящего на маленьком столике.

— Алло!

— Это Стив? — спросил взволнованно мягкий женский голос.

— Да. Это Стив. Я слушаю вас и узнал, кто звонит.

Раздался короткий глухой смех.

— Когда-нибудь из вас все-таки получится настоящий детектив. И кажется, я буду вашей первой клиенткой! Вы могли бы ко мне сейчас же приехать? Адрес — Ренфру, 2412. Это в северной части... От фонтана надо проехать с полблока... Увидите такое местечко с виллами. Мой дом последний в заднем ряду.

Стив сказал:

— Хорошо, конечно приеду. А что случилось?

На мгновенье она умолкла. На улице перед отелем загудел клаксон. Затем она тихо сказала:

— Леопарди... Не могу от него избавиться. Понимаете, он совершенно раздет и лежит у меня в спальне...— Раздался тонкий смех, который не вязался с этим голосом.

Стив так сильно сжал трубку, что у него заболели пальцы. Глухим, стесненным голосом он ответил:

— Я приеду, но это обойдется вам в двадцать долларов.

— Естественно. Но прошу вас, поспешите.

Он положил трубку и еще некоторое время(, сидел в темноте, глубоко дыша. Потом сдвинул шляпу на затылок, снова нахлобучил ее на лоб и громко рассмеялся.

— Ну и ну! — произнес- он.— Стало быть, надо заняться делом.

Ренфру вовсе не был районом вилл. Здесь неровным рядком стояли шесть домиков. Все обращены фасадами в одну сторону, но располагались так, что из одного домика не было видно дверей другого. Позади тянулась кирпичная стена, за ней выглядывал костел. Вдоль домов тянулась длинная, ровная лужайка, которая казалась посеребренной светом месяца.

К дверям дома 2412, с обеих сторон которого висело по фонарю, вели две ступеньки. В дверях было оконце, загороженное решеткой. Когда Стив постучал, оно отворилось. Показалось девичье лицо с дужками выщипанных бровей, под волнистыми русыми волосами. Глаза были похожи на два спелых каштана.

Стив бросил сигарету и растоптал ее.

— Мисс Чиоз ждет меня. Я Стив Г рейс.

— Мисс Чиоз легла спать,— ответила язвительно девушка.

— Оставь это, детка, слышала, что мисс Чиоз меня ждет?

Оконце захлопнулось.

Стив ждал, хмуро глядя на низкий, освещенный месяцем газон. Значит, так дело оборачивается. Ну, что же, проехаться при луне за двадцатку не так уж плохо.

Замок щелкнул, и дверь открылась. Стив прошел мимо горничной и оказался в теплой уютной комнате со старомодными кретоновыми занавесями и чехлами на мебели. Светильники не были ни старыми, ни новыми, их было много, и стояли они в надлежащих местах. Перед камином, закрытым медным экраном, располагался диван. В углу был бар с вмонтированным радиоприемником.

Горничная чопорно сказала:

— Извините, мисс Чиоз забыла мне сказать, что ждет вас. Садитесь, пожалуйста.

У нее был приятный, хотя и с нотками фальши, голос. Она прошла через комнату к дверям. На ней было короткое платье, прозрачные чулки и туфли на десятисантиметровых каблуках-шпильках.

Стив сел и положил шляпу на колено. Он хмуро уставился в стену. Скрипнули створки дверей. Он вынул сигарету, размял ее пальцами, потом скомкал ее так, что остался только клочок бумаги и немного табака, который он бросил за каминную решетку. Появилась Долорес Чиоз. На ней была домашняя пижама из зеленого бархата, подпоясанная шнуром с золотистыми кистями. Она крутила один конец шнура в руке и улыбалась неискренне. Лицо без грима было чистым, веки глаз устало подергивались.

Стив встал и разглядывал ее ноги, обутые в зеленые атласные туфли, выглядывающие из-под пижамы при каждом шаге. Только когда она подошла совсем близко, он поднял глаза, посмотрел ей в лицо и сказал:

— Привет!

Она взглянула на него пристально и ответила высоким звучным голосом:

— Уже поздно, но я знаю, что вы привыкли не спать по ночам, поэтому я решила поговорить с вами кое о чем. Не хотите ли присесть?

Стив сказал:

— Я никогда не ложусь спать раньше двух часов ночи. Не беспокойтесь.

Она подошла к камину и нажала кнопку звонка. Через минуту появилась горничная.

— Принесите лед, Агата, потом можете идти домой, уже поздно.

— Слушаюсь, мисс.— И она исчезла.

Наступила тишина. Хозяйка дома рассеянно вынула из ящика сигарету и поднесла ее ко рту. Стив ловко зажег о* подошву спичку. Она поднесла сигарету к пламени, и в этот момент ее дымчато-синие глаза встретились с его черными глазами.

Горничная вернулась с медным ведерком для льда, придвинула между ними столик с индийским латунным подносом, поставила на него лед, сифон, стаканы с ложечками и трехгранную бутылку, покрытую серебряной филигранью, с затейливой пробкой, которая, очевидно, была наполнена виски. Потом Агата вышла.

Долорес Чиоз сказала довольно учтивым тоном:

— Не нальете ли вы нам выпить? С содовой, пожалуйста.

Стив налил в стакан виски, разбавил его содовой и протянул ей. Она отпила и покачала головой.

— Слишком слабо.

Он добавил еще виски.

— Теперь куда лучше,— сказала она, усаживаясь поудобнее в углу дивана.

Горничная снова вошла в комнату. На ее волнистых волосах теперь была надета кокетливая шапочка, она была в сером пальто, отделанном прекрасным мехом, в руках держала черную парчовую сумочку, в которой поместились бы запасы небольшого холодильника.

— Спокойной ночи, мисс Чиоз,— пожелала она.

— Спокойной ночи, Агата.

Девушка вышла, тихо прикрыв за собой дверь. Ее каблуки застучали по дорожке, потом где-то хлопнула дверца автомобиля и раздалось урчанье мотора.

Шум отъезжающей машины стих вдали, и снова наступила тишина — это был удивительно тихий уголок города.

Стив поставил свой стакан на поднос, пристально посмотрел на свою собеседницу и сурово сказал:

— Таким образом, мы от нее избавились. Так?

— Да. Она приезжает на своей машине, но на студию, если меня вызывают, например как сегодня, возит меня на моей. Не люблю ездить сама.

— Ну, хорошо, так чего же мы ждем?

Рыжеволосая застывшим взглядом смотрела на каминный экран, за которым лежали незажженные поленья. На щеке у нее чуть подергивался мускул.

Мгновение спустя она сказала:

— Сама удивляюсь, почему я позвала вас, а не Уолтерса, ведь он имеет возможность помочь мне гораздо быстрее, чем вы. Только он не поверил бы мне, а я надеялась, что вы поверите... Я не приглашала к себе Леопарди... Насколько мне известно, мы с вами единственные люди, которым известно, что он здесь...

Что-то в ее голосе заставило Стива насторожиться.

Долорес вынула из кармана маленький белоснежный платочек, уронила его на пол, торопливо подняла и приложила к губам. Внезапно она задрожала, словно осиновый лист.

Стив быстро сказал:

— Не надо, ради Бога... Я этого негодяя одной рукой вышвырну вон! Вчера вечером я сумел привести его в чувство... А ведь у него тогда был пистолет, и он выстрелил в меня.

Глаза ее стали огромными от страха.

— Это не мог быть мой пистолет,— сказала она дрожащим голосом.

— Что? Конечно, не мог... Но...

— Дело в том, что на этот раз там лежит мой пистолет,— сказала она, не спуская со Стива глаз.— Вы же сами сказали, что к нему легко могла бы пробраться женщина с пистолетом...

Стив потерял дар речи и пристально смотрел на нее. Лицо его побледнело, в горле пересохло.

— Он не пьяный,— сказала она,— он мертвый. На нем желтая пижама, и он лежит в моей постели. С моим револьвером в руке... Вы ведь почувствовали, что дело тут не в пьянстве, верно, Стив?

Он резко поднялся с дивана и вытянулся в струну, глядя на Долорес, и, только когда прошло оцепенение, сказал сдавленным голосом:

— Идемте, посмотрим на него...

 Глава 6

Комната находилась в задней части дома, с левой стороны. Девушка вынула ключ и открыла дверь. Стив прошел мимо нее тихим кошачьим шагом. От лампы лился слабый свет. Окна были занавешены.

Леопарди лежал посреди кровати — большой, красивый, точно восковой. Полуоткрытые глаза, напоминающие стеклянные шарики, казалось, никогда не имели способности видеть. Он лежал навзничь, на простыне, а одеяло было перекинуто через спинку кровати.

Кинг лежал в желтой пижаме, которая надевалась через голову и имела отложной воротничок. Пижама была свободная, из тонкой шелковой ткани. На груди виднелось темное пятно, там кровь впиталась в шелк, как в промокательную бумагу. Немного крови было и на обнаженной смуглой коже шеи.

Стив минуту разглядывал его, а потом сказал:

— Король в желтом... Когда-то я читал книгу с таким названием. Наверное, он очень любил желтый цвет. Я так считаю потому, что складывал eго вещи в чемодан. Трусом он не был, хотя такие парни обычно бывают большими трусами.

Девушка пересекла комнату и села на табурет в углу.

Комната была очень красивая. Она служила гостиной. На полу лежал пушистый ковер цвета кофе с молоком. Мебель была инкрустирована разными породами деревьев и отличалась строгостью формы. Туалетный стол с выдвижными ящиками по обеим сторонам был скорее похож на письменный. Над трехстворчатым зеркалом на стене был укреплен матовый светильник. В углу стояли стеклянный столик с хрустальной фигуркой и лампа под шарообразным абажуром.

Стив закончил осмотр комнаты и снова сосредоточил внимание на Леопарди. Осторожно приподнял пижаму и осмотрел рану. Она была как раз над сердцем, и кожа вокруг казалась обожженной.

Крови виднелось немного. Смерть наступила мгновенно.

В правой руке, откинутой на простыню, Леопарди сжимал крохотный маузер.

— Мастерская работа,— сказал Стив, указывая на рану.— Здорово, ничего не скажешь Я считаю, типичный выстрел с близкого расстояния. Для этого я и приподнял пижаму... Слышал, как это делается... Маузер... Вы уверены, что он ваш?

— Да,— ответила она, продолжая смотреть в пол.— Он лежал на письменном столе в гостиной. Незаряженный. Там же были пули. Не знаю, почему кто-то мне подарил этот маузер. Я даже понятия не имела, как его заряжают...

Стив улыбнулся.

Она внезапно подняла глаза и, увидев улыбку на его лице, задрожала.

— Я так и знала, что мне никто не поверит,— сказала она.— Лучше бы было сразу позвать полицию...

Стив рассеянно кивнул, сунул сигарету в рот и слегка покачивал ее между губами, которые до сих пор были слегка припухшими после удара Леопарди. Наконец он чиркнул спичкой о ноготь большого пальца, выдохнул облачко дыма и спокойно сказал:

— Только никаких копов! Пока еще нет! Расскажите мне все.

— Конечно. Я пою на радиостанции КФЛС, как вы знаете. Три вечера в неделю — в четыре часа для автомобилистов. Сегодня был как раз такой день. Мы с Агатой вернулись домой... Ну, где-то около половины одиннадцатого. У самых дверей я вспомнила, что у нас кончилась содовая, и послала Агату за ней в бар, через три улицы от нас. А сама вошла в дом. В комнатах стоял странный запах... Не знаю, что это было... Как будто тут побывало много людей или что-то в этом роде. А когда я вошла в спальню, он лежал... Точно так, как сейчас. Я увидела пистолет... Наклонилась, чтобы рассмотреть поближе, и тут мне стало ясно, что мои дела плохи. Я не знала, что предпринять... Ведь если бы полиция даже установила мою невиновность, все равно, куда бы я потом ни обратилась...

Стив резко прервал ее:

— Как он сюда попал?

— Этого я не знаю.

— Продолжайте.

— Я заперлась в спальне. Потом переоделась... Прямо при нем... Пошла в ванную принять душ, но прийти в себя все еще не могла. Когда я потом вышла из спальни, то заперла ее и ключ взяла с собой. Агата уже вернулась, но мне кажется, что она меня не видела. Ну, после душа я немного выпила, а потом позвонила вам.

Она помолчала, пальцем пригладила брови и продолжила:

— Это все, Стив... абсолютно все.

— Горничные порой бывают очень любознательными, но эта ваша Агата, если я не ошибаюсь, еще любопытнее других.

Стив подошел к двери и осмотрел замок.

— Держу пари, что в доме нашлось бы еще три или четыре ключа, которые подошли бы к этой двери.

Он подошел к окну, попробовал шпингалеты, осмотрел сквозь стекла жалюзи и как будто мимоходом спросил через плечо:

— Кинг был в вас влюблен?

Она ответила сердито:

— Он никогда не любил ни одной женщины. Два года назад, в Сан-Франциско, во время гастролей с его оркестром, о нас распространяли глупые сплетни. Теперь газеты опять их оживили, чтобы привлечь внимание к его здешним выступлениям. Сегодня утром я ему сказала, что мне это не нравится, что я не хочу, чтобы меня так или иначе с ним связывали. Его личная жизнь была омерзительной. Смердила, как помойная яма. Об этом знает каждый, кто интересуется нашей профессией. Впрочем, она и есть то самое поле; на котором никто не ищет душистых лилий.

Стив спросил:

— Значит, ваша спальня была единственной, куда он не мог пробраться?

Она покраснела до корней своих рыжих волос.

— Это грубо, но я должен знать, что к чему,— сказал он.— Хоть немного угадал, да?

— Да... По крайней мере, я так думаю. Но я не сказала, что моя спальня была единственной.

— Идите в соседнюю комнату и налейте себе чего-нибудь.

Она встала и посмотрела ему прямо в глаза.

— Я не убивала его, Стив. Не я впустила его сегодня вечером в дом. Я не знала, что он придет, не думала, что у него есть хоть какой-нибудь повод для этого. Хотите верьте, хотите нет. Но что-то во всем этом деле не вяжется. Леопарди был единственным человеком на этом свете, который никогда не покусился бы на свою драгоценную жизнь.

— А он и не покушался, ангел мой... Идите, выпейте,— сказал Стив.— Леопарди убит. Все это подстроено, и тот, кто это сделал, учитывал, что Джумбо Уолтерс ради вас все замнет. Так что идите.

Он стоял тихо, не шевелясь, так что по шороху, донесшемуся из гостиной, понял, что она уже там. Тогда он вынул носовой платок, достал револьвер из руки Леопарди и тщательно вытер его. Потом вытряхнул обойму и аккуратно вытер также и ее. Высыпал все патроны и один за другим протер. Потом снова зарядил пистолет, вложил его в мертвую руку, сжал пальцы вокруг оружия, а указательный положил на курок. Сделав все это, поднял и отпустил эту руку, чтобы она упала на постель как можно естественнее.

Стив ощупал постель и нашел стреляную гильзу. Ее он тоже вытер и положил на прежнее место. Поднеся платок к носу, понюхал его и усмехнулся, затем обошел кровать и открыл шкаф.

— Да насчет одежды, парень, ты особенно разборчив не был,— негромко сказал он.

Грубый кремово-желтый пиджак висел на вешалке поверх темно-серых брюк с ремешком из кожи ящерицы. Рядом висела желтая сатиновая рубашка и красный галстук. Угол платка того же цвета высовывался сантиметров на десять из нагрудного кармана пиджака. На полу стояли спортивные ботинки из коричневой замши, в которых торчали носки. Рядом валялись желтые сатиновые пижамные штаны с большой черной монограммой.

Стив осторожно сунул руку в карман серых брюк и вынул кожаный футляр для ключей. С ними он вышел в коридор и поперечным коридорчиком вышел на кухню.

Там была прочная дверь с хорошим патентованным замком, в котором торчал ключ.

Стив вынул его и испробовал по очереди все ключи из футляра. Наконец, нашел один, который подходил. Он вернул на место первый ключ и вошел в гостиную.

Девушка неподвижно сидела на диване.

Он закурил, опершись на каминную доску.

— Пока вы были в студии, Агата все время была с вами?

Долорес кивнула.

— Думаю, что да... Значит, у него был ключ, вы это проверяли?

— Да. Агата у вас давно работает?

— Около года.

— Крадет? Я имею в виду, разные мелочи?

Девушка пожала плечами.

— Какое это имеет значение? Это делают почти все... Немного крема для лица, пудру, носовой платок, ну, может быть, пару чулок... Думаю, что иногда крадет. Горничные считают это более или менее своим правом.

— Порядочными таких считать нельзя, мой ангел.

— Но, видите ли... У меня она имеет очень неудобное рабочее время. Я работаю ночью, часто возвращаюсь довольно поздно. Она не только следит за домом, но и помогает мне одеваться.

— Вы вообще-то ее знаете? Может быть, она курит марихуану или нюхает кокаин? А выпить любит? Не было ли у нее истерических припадков?

— Думаю, что нет. А при чем здесь все это, Стив?

— Моя прекрасная леди, эта барышня продала кому-то ключ от вашего дома. Это ясно, как день. Вы ему ключа не давали, управляющему домом не пришло бы в голову, а у Агаты был свой ключ. Ведь так? •

В ее глазах отразился испуг. Губы мелко дрожали. У нее под рукой стоял нетронутый стакан виски. Стив наклонился и немного отпил из него.

Она медленно сказала:

— Мы теряем время, Стив. Надо позвонить в полицию. Иначе мы ничего не выясним. Моя репутация погибла, даже если мне удастся выпутаться из этого. Будут говорить, что это была ссора между любовниками и что я его застрелила. Это уж точно. И даже если мне удастся убедить их, что этого не было, достаточно того, что он застрелился у меня в спальне, чтобы мне был капут.

В общем, мне остается только стиснуть зубы и приготовиться к наихудшему.

Стив мягко сказал:

— А теперь смотрите, как делала моя мать.

Он поднес палец ко рту и приложил затем его к ее губам, улыбнулся и сказал:

— Сейчас мы поедем к Уолтерсу... Собственно, не мы, а вы пойдете к нему. Он сам найдет нужных полицейских. И те, которых он выберет, не будут устраивать фейерверк или по секрету шептаться с репортерами. Они приедут сюда по-тихому. Уолтерс в подобных делах мастак.

— Уверяю вас, что убийца на это рассчитывал.

— А я тем временем отправлюсь к Агате. Мне очень хочется знать, как выглядел типчик, которому она продала ключи. Уж это я узнаю, будьте спокойны. Да, кстати, вы должны мне двадцатку за то, что я сюда приехал. Так что не забудьте.

Она встала и улыбнулась.

— А вы дошлый парень, это надо признать,— сказала она,— почему вы так уверены, что его убили?

— На нем не его пижама. Его помечена монограммой. Я вчера упаковывал его вещи, прежде чем выставить его из «Карлтона». Так что одевайтесь, ангел мой, и дайте мне адрес Агаты.

Он зашел в спальню и прикрыл простыней труп Леопарди, но, прежде чем опустить ее на тихое, высокое чело, минуту подержал ее над ним.

— Спи спокойно, парень,— сказал он.— Ты был порядочной дрянью, но музыку знал, в этом тебе не откажешь...

Это был небольшой деревянный домик на Брайтон-авеню, вблизи Джефферсон-стрит, в квартале, состоящем из таких же домишек, старомодных, с террасами у входа. К дому вела узкая бетонированная дорожка, которая в свете месяца казалась гораздо беЛее, чем была на самом деле.

Стив поднялся по ступенькам и посмотрел на широкое светящееся окно. Постучал. Послышались шаги. Какая-то женщина открыла и стала рассматривать его через сеть против москитов, укрепленную на крючках. Это была усталая, состарившаяся женщина с кудрявыми седыми волосами. Ее бесформенное тело было закутано в халат, обмякшие ноги засунуты в слишком большие шлепанцы. В глубине комнаты, у стола, сидел в плетеном кресле мужчина с бельмами на глазах и совершенно лысый.

Он не переставал хрустеть пальцами рук, сложенных на коленях. На дверь он даже не взглянул.

Стив сказал:

— Я от мисс Чиоз. Вы мать Агаты?

Женщина тупо ответила:

— Да. Только ее нет дома, мистер.

Мужчина, сидевший в кресле, извлек откуда-то носовой платок и, высморкавшись, глухо захохотал.

Стив стал объяснять:

— Мисс Чиоз себя сегодня плохо чувствует. Она хотела бы, чтобы Агата вернулась и переночевала у нее.

Мужчина снова захохотал, и на этот раз громче.

Мать Агаты сказала:

— Мы понятия не имеем, где она пропадает. Она не приходит домой. Мы тут с отцом сидим, ждем, когда она явится, а она таскается где-то. Толку-то от нее чуть!

Старик добавил писклявым голосом:

— Дошляется! Когда-нибудь ей надерут вихры!

— Отец у нас почти ослеп,— сказала женщина,— поэтому и брюзжит.

Стив покачал головой и стал вертеть шляпу в руке, как герой ковбойского фильма.

— Я должен ее разыскать. Где она обычно бывает?

— Кто ее знает! Уж где-нибудь таскается с какими-то никчемными людьми,— проворчал ее отец.— Со щелкоперами в шелковых шарфиках вместо галстуков. Были бы у меня силы, я бы так отстегал ее ремнем, что и не встала бы.

Он так сжал поручни кресла, что на руках выступили узловатые вены. Вдруг он расплакался. Слезы полились из его белесых глаз и растеклись по белой щетине на щеках.

Женщина подошла к нему, вынула из его руки носовой платок, вытерла ему нос и лицо и вернулась к двери.

— Кто ее знает, где она бродит,— сказала она Стиву.— Город-то большой, господин хороший. Просто я не знаю, что вам еще сказать?

Стив удрученно произнес:

— Я зайду еще раз. Если придет, то задержите ее. Какой номер вашего телефона?

— Какой у нас номер телефона? — крикнула женщина через плечо.

— Не скажу,— заупрямился отец Агаты.

— А, вспомнила, вспомнила! 24-54, Юг. Звоните когда хотите. Нам с папой все равно делать нечего.

Стив поблагодарил ее и по белой дорожке вернулся на улицу. Он подошел к своей машине, которую оставил неподалеку.

Подойдя к своей машине и собираясь сесть, случайно взглянул на другую сторону улицы и замер.

Все дома в этом квартале выглядели одинаково, только тот, напротив, имел табличку в окне: «Сдается внаем», а в конце газона, перед домом, виднелось объявление конторы по продаже недвижимости.

Дом казался запущенным и нежилым, но перед ним на узкой дорожке стояла красивая черная двухместная машина.

Стив сказал сам себе:

— Это только предположение! За дело, Стив!

Чуть ли не на цыпочках он перешел через пыльную улицу, держа руку в кармане, на холодном револьвере, а подойдя к автомобилю, остановился и прислушался.

Потом тихо обошел машину, оглядел улицу и заглянул в открытое окно с левой стороны.

Девушка сидела за рулем, словно собиралась вести машину, но голова была слишком запрокинута. На ней были шляпка и серое пальто, отделанное мехом. В отраженном свете луны виднелся ее широко открытый рот с вывалившимся языком. Каштановые глаза неподвижно уставились в потолок автомобиля.

Стив не прикоснулся к ней. Ее не пришлось поворачивать и осматривать, чтобы заметить синие шрамы на шее.

— У этих типов явно зуб на женщин,— шепнул он.

Большая парчовая сумка девушки лежала на сиденье и была открыта.

— Господи, упокой ее душу...

Он стал пятиться, пока не оказался под пальмой на краю тротуара. Улица была безлюдна, как театр в нерабочее время. Стив вернулся к своей машине, сел и уехал.

Обычное дело. Девушка одна возвращается домой, и в паре шагов от дверей родного дома какой-то негодяй нападает и душит ее.

Стив прибавил газу и помчался прочь.

На углу Вашингтон и Фигероа-стрит он зашел в ночной бар, закрыл за собой дверь телефонной будки, стоящей в глубине заведения, и бросил в автомат десятицентовую монетку.

Набрав номер полицейского участка, он попросил соединить его с дежурным, которому сообщил:

— Запишите то, что я вам сейчас скажу, сержант: Брайтон-авеню, блок 30-200, западная часть, въездная дорожка к пустующему дому... Записали?

— Да. И что там такое?

— Машина, а в ней труп женщины,— сказал Стив и повесил трубку.

 Глава 7

Квиллен, главный управляющий отеля «Карлтон», дежурил ночью, так как Миллер ушел в отпуск и не было портье. Была половина второго, и Квиллен скучал. Он давно управился со всеми делами, ведь у него был опыт работы в отеле более двадцати лет.

Ночной швейцар закончил уборку и ушел в свою каморку под лифтами. Один лифт был освещен и открыт, как всегда. Центральный вестибюль был убран и свет в нем приглушен. Все как обычно.

Квиллен был толстяком невысокого роста со светлыми, быстрыми лягушачьими глазами, которые казались приветливыми, хотя на самом деле не выражали ничего. Волосы у него были светлые, но их было совсем немного. Белые руки он держал сомкнутыми на мраморной стойке. Его роста хватало как раз на то, чтобы опереться о стойку и при этом не производить впечатления развалившегося на ней.

Взгляд его был устремлен на противоположную сторону вестибюля, но он не видел ничего, потому что дремал с открытыми глазами. Но если бы ночной швейцар чиркнул в своем закуточке спичкой, Квиллен это тотчас бы услышал и позвонил ему.

Облицованные медью двери, ведущие на улицу, открылись и вошел Стив Г рейс — воротник летнего пальто поднят, шляпа надвинута на лоб, в уголке губ — сигарета. Он держался непринужденно, бодро и уверенно.

Он подошел к стойке и забарабанил по ней пальцами.

— Проснись,— улыбнулся он.

Квиллен заморгал глазами и сказал:

— Есть свободная комната с окнами на улицу и ванной. Но мы здесь решительно не терпим беспорядков. А затем, здравствуй, Стив! Значит, тебя, наконец, выставили вон! И как раз тогда, когда ты меньше всего этого заслуживал. Что ж, такова жизнь!

Стив сказал:

— Что поделаешь... Уже наняли нового ночного служащего?

— Мы в нем не нуждаемся. И по-моему, никогда в нем не нуждались.

— Будете в нем нуждаться до тех пор, пока такие дельцы, как ты, станут совать шлюх на один этаж с типами вроде Леопарди.

У Квиллена сузились глаза, но он тут же их открыл как ни в чем не бывало и сказал равнодушно

— Не я их принимал, приятель. Но ошибиться каждый может. Миллер у нас, в сущности, ревизор, а не портье.

Стив оперся спиной о стойку, лицо его стало неподвижным.

Он усмехнулся не вполне вежливо:

— А почему Леопарди поместили в номере за четыре доллара, а не в люкс за двадцать восемь долларов в день?

Квиллен отплатил ему за эту усмешку.

— Повторяю, я Леопарди не принимал, ты, любознательный! Он зарезервировал номер, и, предполагаю, именно такой, какой хотел. Некоторые лабухи не любят зря тратиться. Есть еще вопросы, мистер Грейс?

— Само собой. Номер 813 был свободен вчера ночью?

— Там кое-что ремонтировали, и поэтому он был свободен. Испортился водопровод! Прошу дальше!

— Кто установил, что там нужен ремонт?

Квиллен отвел в сторону свои блестящие, непроницаемые глаза, и они у него точно оцепенели. Он не ответил.

— Я тебе скажу, в чем тут дело. Леопарди был в 815-м номере, а те две девицы — в 811-м; Их разделял только 813-й номер. Кто-то, имеющий универсальный ключ, мог войти в 813-й номер и открыть задвижки на обеих соединяющих номер дверях. Если бы люди в тех номерах сделали то же самое, то они имели бы целые апартаменты.

— Ну и что же? — спросил Квиллен.— Что нам не доплатили за третью комнату? Ну, такое случается и в лучших отелях, чем этот!

Стив сказал:

— Это мог сделать Миллер. Но все это чертовски не вяжется. Миллер не такой псих. Рисковать репутацией ради пары кусков? Фу? Миллер не падок на доллары.

Квиллен сказал:

— Ну, ладно, сыщик, выкладывай, что у тебя в голове!

— Одна из девок, та, из 811-го, имела пистолет. Леопарди вчера получил письмо с угрозами. Не знаю, откуда и как. Но его это не тронуло. Он просто разорвал его. Поэтому я и узнал о нем. Собрал обрывки в мусорной корзине... А дружки Леопарди отсюда, наверное, уже выехали, да?

— Конечно. Поселились в «Нормандии».

— Позвони в «Нормандию» и попроси к телефону Леопарди. Если он еще там, то, наверное, лакает в какой-нибудь компании.

— Это почему же? — спросил Квиллен.

Стив помолчал и ущипнул себя за подбородок.

— А если его нет,— продолжал он,— попробуй узнать, куда он ушел.

Квиллен выпрямился еще раз и внимательно посмотрел на Стива, потом зашел за матовую перегородку. Стив стоял очень тихо и прислушивался, опустив сжатую в кулак руку вдоль бока, а другой барабаня по стойке.

Минуты через три Квиллен вернулся.

— Его там нет,— сказал он.— В его апартаментах ему устроили пышный прием, собралась какая-то компания, и дым там коромыслом. Я разговаривал с каким-то парнем, который еле держится на ногах. Он говорит, что около десяти часов Леопарди кто-то позвонил — какая-то девочка. Он ушел расфранченный, как павлин. Так сказал тот парень. Говорит, что хвастался, что свидание у него — первый класс. Парень, видно, был в хорошем подпитии, вот он мне все и выложил.

— Ты мировой мужик,— сказал Стив.— Мне жутко неприятно, что я не могу тебе всего рассказать.

И вообще, мне нравилось тут работать. Но вот не задержался...

Он направился к выходу. Квиллен смотрел ему вслед, а когда он открывал дверь, то вдруг окликнул его.

Стив обернулся и неторопливо подошел к нему.

Квиллен сказал:

— Я слышал, что Леопарди стрелял в тебя. Думаю, что они не приняли этого во внимание... Сюда, в канцелярию, этого никто не сообщил. Мне кажется, что Питерс этого по-настоящему не взял в толк, пока не увидел то зеркало в 815-м. Если бы ты захотел сюда вернуться, Стив...

Стив закрутил головой.

— Спасибо за все, Квиллен.

— Когда мне рассказали про эту стрельбу,— добавил Квиллен,— я кое о чем вспомнил. Два года назад в 815-м номере застрелилась одна девушка...

Стив чуть не подскочил.

— Какая девушка?

Квиллен удивленно посмотрел на него.

— Вот этого я не знаю. Не помню, как ее звали. Она была из тех бедняг, которые прошли через все, что можно выдержать, и хотели умереть в чистой постели...

Стив потянулся через стойку и схватил Квиллена за руку.

— Папку с делами отеля! — крикнул он.— Там должны быть газетные вырезки: все, что писали об этом газеты. Мне необходимо посмотреть эти вырезки!

Квиллен некоторое время смотрел на него, потом сказал:

— Хочешь играть втемную? Ладно. Ты умеешь прикрыть свои карты, в этом тебе надо отдать должное... Я-то тут зевал и не знал, как убить время!

Он нажал кнопку в конце стойки. Дверь каморки ночного швейцара отворилась, и он пошел к ним через холл. Увидев Стива, он кивнул ему и улыбнулся.

Квиллен попросил его вежливо:

— Посиди тут за меня, Чарли, мне надо на минутку заглянуть в канцелярию мистера Питерса.

Он обернулся к сейфу и вынул из него ключ. 

 Глава 8

Хижина стояла высоко на склоне холма среди густых зарослей дубов и кедров. Это было сооружение, выложенное из камня, крытое дранкой и прочно укрепленное.

При дневном свете его кровля была зеленой, а стены темно-кирпичными. Оконные рамы и ставни — красные. В таинственном сиянии луны, которое бывает в горах только в середине октября, хижина просматривается до мельчайших подробностей, правда, цвета различить бывает трудно.

Расположена она за автострадой, в четверти мили от остальных домов поселка.

Было пять часов утра.

Стив погасил фары и свернул на дорогу, ведущую к дому. Удостоверившись, что это тот самый дом, он остановил машину, вылез и пошел дальше пешком. Его шаги приглушал ковер из диких ирисов.

Дорога заканчивалась около гаража из толстых сосновых бревен, а оттуда тропинка вела к веранде хижины. Гараж был заперт. Стив осторожно открыл дверь, прошел в темноте к машине и потрогал капот радиатора. Он был еще теплый.

Стив достал из кармана электрический фонарь и осветил машину. Это был серый «седан», весь запыленный, указатель количества бензина был почти на нуле.

Он погасил фонарик, старательно прикрыл дверь гаража и воткнул деревянный колышек в петлю щеколды. Потом направился вверх к дому.

За окном, затянутым красной занавеской, горел свет. Веранда у фасада была высокой, на ней лежал ворох-веток можжевельника. На дверях виднелась задвижка, а над ней грубая деревенская скоба.

Стив взошел по ступенькам — не слишком тихо, не слишком шумно, поднял руку, глубоко вздохнул и постучал.

Потом нащупал рукоятку револьвера в кармане, но не вынул его.

Заскрипел стул, кто-то по полу зашаркал ногами, потом спросил:

— Кто там?

Это был голос Миллера. Стив наклонился к самой двери и сказал:

— Джордж, это я, Стив. Не разбудил?

В замке послышался щелчок ключа, дверь отворилась. Джордж Миллер, щеголеватый ночной портье из «Карлтона», сейчас выглядел отнюдь не щеголевато. Он был в старых штанах и грубом сером свитере с закрученным воротом. На ногах были узорчатые шерстяные носки и шлепанцы с отделкой из меха барашка. Старательно подстриженные черные усики казались кривой полоской на его бледном лице.

Две электрические лампочки светились в патронах, прикрепленных к низкой балке.

Настольная лампа освещала большое кожаное кресло с высокой откидной спинкой. В открытом камине лениво тлел огонь под кучей пепла.

Миллер сказал грубым хрипловатым голосом:

— А, это ты, Стив! Рад тебя видеть... Как это тебе удалось нас найти? Ну... проходи, приятель.

Стив зашел, и Миллер запер за ним дверь.

— Городская привычка,— улыбнулся он.— Здесь, в горах, никто ничего не запирает... Садись, согрей ноги. Ночью снаружи холодно.

Стив сказал:

— Да, очень холодно.

Он сел в кресло, положив шляпу и пальто на край массивного дощатого стола, стоявшего рядом, нагнулся вперед и протянул руки к огню.

Миллер сказал:

— Ну, как все-таки ты нашел нас?

Стив спокойно ответил, не глядя на него:

— Это было очень просто. Вчера вечером ты говорил, что у твоего брата здесь дом, помнишь? Ну, поскольку делать мне теперь нечего, я подумал, не поехать ли мне к вам позавтракать. Тот парень в трактире на гребне не знал, какой дом здесь кому принадлежит. Ему больше хотелось иметь дело с приезжими. Я позвонил в гараж, но там не слышали, чтобы здесь имел дом некий Миллер. Потом я заметил, что дальше по улице загорелся свет в угольном складе, и этот тип, который тут у вас за лесничего, за помощника шерифа и за продавца дров, бензина и бог знает еще чего, как раз выезжал из гаража, потому что собирался ехать за товаром в Сен-Бернарден. Очень расторопный мужичок! Не успел я сказать, что твой брат бывший боксер, он тут же мне все объяснил. Ну, вот я и здесь.

Миллер почесывал усики. Где-то в глубине дома заскрипела кровать.

— Понимаешь, он до сих пор живет под тем именем, под которым выступал на ринге. Гафф Толли. Сейчас мы разбудим его и напьемся кофе. Мне кажется, ты вроде меня. Человек привыкает работать по ночам, а потом не может спать. Я сегодня даже не прилег.

Стив взглянул на него и сразу отвел взгляд. Грубый голос у них за спиной сказал:

— Гафф уже проснулся. Кого это к тебе принесло, Джордж?

Стив небрежно встал и обернулся. Прежде всего посмотрел этому человеку на руки. Это были большие руки, безупречно чистые, но грубые и безобразные. Один сустав был сломан. Мужчина был могучий и рыжий. На фланелевую пижаму у него был наброшен фланелевый жилет. Лицо жесткое и невыразительное. Скулы в шрамах. Тонкие белые рубцы пересекли его щеки и углы губ. Нос расплюснутый и вспухший. Было видно, что это лицо молотило много боксерских перчаток. Только глаза отдаленно напоминали взгляд Миллера.

Миллер сказал:

— Это Стив Грейс. До вчерашнего вечера ночной служащий в отеле.— Он слегка усмехнулся.

Гафф Толли подошел к гостю и потряс его руку.

— Рад познакомиться,— сказал он,— пойду накину на себя что-нибудь, потом сочиним завтрак. Я уже выспался, а вот бедняга Джордж и не вздремнул.

Он прошел через комнату к дверям, из которых перед этим появился. Около них остановился и оперся о старый граммофон, положив огромную ручищу на кипу пластинок в бумажных конвертах. Так он и остался стоять, не двигаясь с места.

Миллер спросил:

— Ты уже нашел себе какую-нибудь работу, Стив? Или еще не занимался этим?

— Нет, почему же... В общем, более или менее... Это пока еще так, мечта... Но я хочу попробовать как частный детектив. На многое, правда, рассчитывать не приходится. Но разве что посчастливится сделать себе небольшую рекламу.

Он пожал плечами, потом очень спокойно сказал:

— Кто-то кокнул Кинга Леопарди.

У Миллера отвалилась челюсть. Он сидел так почти целую минуту, совершенно неподвижно, с открытым ртом. Гафф Толли подпирал стену, уставившись в пространство, без всякого выражения на лице.

Наконец Миллер поинтересовался:

— Убит? Где? Неужели...

— Нет, не в отеле, Джордж. Этого еще не хватало, а? Он убит в доме одной дамы. Но она порядочная девушка и не заманивала его туда... Все было подстроено как самоубийство, но только вряд ли кто попадется на эту удочку... А эта особа моя клиентка...

Миллер и тот верзила не пошевелились. Стив, прижавшийся спиной к каминной доске, спокойно сказал:

— Я пошел сегодня днем в клуб «Шалот», хотел извиниться перед Леопарди. Это было глупо, поскольку извиняться перед ним было не в чем. Он сидел в баре с девушкой. Стукнул меня раза три и пошел себе... Той девочке это не понравилось, ну, слово за слово, и мы с ней сошлись во взглядах. Опрокинули по стаканчику, а потом, поздно ночью, она мне позвонила и сказала, что Кинг находится у нее, раздетый догола, и что она не может от него избавиться. Я пошел туда. Но он вовсе не был раздетым. Он лежал у нее в постели в желтой пижаме.

Верзила поднял левую руку и почесал голову. Миллер оперся о грань стола так осторожно, будто боялся порезаться о нее. Его губы подергивались под тонкими усиками.

Он хрипло выдавил:

— Ну и дела!

Толли продолжил:

— Такое и не померещится...

Стив сказал:

— Но это была не его пижама. На его пижаме была большая черная монограмма. А эта была сатиновая, а не обычная, шелковая. И в руке у него был пугач — кстати, он принадлежал той девушке. Но сам себе в сердце он не стрелял, это точно. Копы это сразу раскусят. Вы, ребята, может быть, не слышали о пробе Ленда, когда с помощью парафина устанавливают, кто последний стрелял из оружия... Это убийство замышлялось еще вчера ночью в отеле, в номере 815. Я это дело поломал, потому что выбросил его за дверь раньше, чем та черноволосенькая из номера 811 -го смогла добраться до него. Вот так, Джордж.

Миллер ответил:

— Я бы сказал, да, если бы знал, о чем ты говоришь.

Стив неторопливо сказал:

— Думаю, что ты очень хорошо знаешь, о чем я говорю, Джордж. Может быть, в этом и была бы, как говорится, рука судьбы, если бы Леопарди пристукнули в номере 815... Потому что как раз в этом номере два года назад застрелилась одна девчонка, которая записалась под именем Мэри Смит, но обычно отзывалась на Толли, а на самом деле была Евой Миллер.

Верзила тяжело навалился на граммофон и грубо сказал:

— Я что, сплю? Или уже проснулся? Если я не ошибаюсь, то тут нам что-то шьют? Да, у нас была сестра, которую звали Евой, и она застрелилась в «Карлтоне». Ну, и что же из этого?

Стив криво усмехнулся и сказал:

— Послушай, Джордж. Ты мне сказал, что тех двух девок поселил в номере 811 Квиллен. Но сделал это ты. Ты сказал, что Леопарди вместо порядочных апартаментов взял себе номер на восьмом этаже потому, что он скупердяй. Но он не был скупым, ему было просто все равно, где жить, лишь бы под рукой было женское общество. А ты постарался, все спланировал. Даже Питерса заставил написать Леопарди во Фриско и пригласить его поселиться в «Карлтоне», когда он сюда приедет, поскольку отель принадлежит тому же хозяину, что и клуб «Шалот». Будто такого кита, как Джумбо Уолтерс, может интересовать, где поселится какой-то лабух.

Лицо у Миллера было мертвенно-белым и без всякого выражения. Голос его дрожал.

— Стив... Ради Бога, Стив, о чем ты тут говоришь? Да разве я мог...

— Мне очень жаль, приятель. Я любил с тобой работать. И вообще ты мне здорово нравился. Думаю, что я тебя и сейчас люблю. Но мужчин, которые душат женщин, я очень не люблю, особенно тех, которые убивают из мести. А чтобы отвести от себя подозрение, расставляют сети ни в чем не повинным девчонкам.

Он выбросил было руки вверх, но замер.

Верзила приказал:

— Глянь сюда.

В руке Граффа был кольт 45-го калибра. Он процедил сквозь зубы:

— Я думал, что гостиничные шпики ни на что не годятся, но вот относительно тебя, кажется, ошибся. Г олова у тебя варит. Черт побери, бьюсь об заклад, что ты побывал и на Корт-стрит, 311, угадал?

— Угадал. Видел мертвую девицу с синяками на шее от твоих пальцев. Их можно измерить, приятель... То, что ты служанку Долорес Чиоз удушил таким же образом, было твоей большой ошибкой. Сравнят те и другие пятна, установят, что та черноволосая девушка была вчера в «Карлтоне», и шаг за шагом размотают эту историю.

Если узнать, что произошло в отеле, можно раскусить это дельце в два счета. Даю вам фору две недели, если вы быстро отсюда испаритесь. А когда я говорю: быстро, это значит — мигом.

Миллер облизал сухие губы и тихо сказал:

— Куда нам спешить? Наша работа закончена. Может быть, она не слишком красиво проведена и не слишком хитро, но халтурой ее не назовешь. Мы, любили сестру, а Леопарди превратил ее в шлюху. Она была неискушенным ребенком и влюбилась в этого надутого подонка, а когда он сделал карьеру, то выкинул ее на улицу ради какой-то рыжей певички, которая ему угождала лучше. Он разбил ее сердце. Вот почему она и застрелилась.

Стив резко сказал:

— Ну, а вы в это время чем занимались? Маникюри-ли ноготочки?

— Нас не было тут, когда это случилось. Пока мы узнали, что и как, ушло время.

Стив негодовал:

— И этого вам было достаточно, чтобы четверых отправить натот свет, да?! Если хочешь знать, Долорес Чиоз даже ноги не стала бы вытирать о Леопарди, ни тогда, ни когда-либо. Но вы все-таки решили втянуть ее в эту подлость. Меня тошнит от тебя, Джордж. Скажи своему тупоумному братишке, чтобы он не двигался, поскольку руки у него так и чешутся от желания убивать. • Верзила ухмыльнулся:

— Хороши шуточки, а, Джордж? Посмотри, есть у него пистолет при себе. Да не становись ты у него за спиной! Спереди тоже... Моя пушка может продырявить насквозь вас обоих.

Стив спокойно и пристально смотрел на кольт, который держал Гафф. Лицо у него было твердым, губы сжаты в холодной пренебрежительной улыбке, глаза казались ледяными.

Тихо шаркая туфлями, подшитыми мягкой кожей, Миллер обошел вокруг стола, сбоку подступил к Стиву и ощупал его карманы. Потом, отступив, указал пальцем:

— Там у него...

Гафф Толли рявкнул:

— Подальше от него!

Он тяжелым шагом пересек комнату, грубо ткнул Стива кольтом в живот и одновременно левой рукой вынул пистолет из кармана его пиджака. Потом, глядя ему прямо в глаза, передал пистолет Джорджу.

Миллер опять обошел стол и остановился на другом конце, Гафф Толли отступил от Стива.

— С тобой кончено, мудрец! — сказал он.— Сам должен понимать. С этих гор ведут только две дороги, и нам нужно время. А ты, конечно, никому не сказал, что поехал сюда. Значит, все ясно?

Стив стоял, как скала. Усмешка слегка подергивала уголки губ. Спокойный взгляд был устремлен на верзилу, держащего револьвер.

— Это необходимо, Гафф? — спросил Миллер.

Его голос утратил приятный глуховатый тон и звучал теперь словно кваканье.

Стив чуть повернул голову и, посмотрев на Миллера, сказал:

— Сам знаешь, что необходимо, Джордж. Вы двое — в конце концов только парочка обыкновенных мерзавцев, отвратительных садистов, которые строят из себя мстителей за поруганную девичью честь. Герои дикого Запада! Да ведь вы уже сейчас, в эту самую минуту, годитесь только чертям на съедение.

Гафф Толли захохотал и положил палец на курок кольта.

— Помолись, мальчонка! — продолжал он.

— Кто тебе накуковал, что ты можешь застрелить меня этой железякой? Она не заряжена, ты, душитель! Уж лучше бы, ты придушил меня, как тех женщин, голыми руками.

Верзила на мгновение опустил глаза и растерянно заморгал. Потом громко захохотал.

— Дева Мария! Что за старые трюки! Ну, смотри у меня!

Он нацелил револьвер в пол и нажал курок. Раздался слабый щелчок в пустом магазине. У Гаффа судорожно задергалось лицо.

На какой-то момент все замерли. Потом Гафф повернулся и посмотрел на брата.

Он сказал почти ласково:

— Это ты сделал?

Миллер облизал губы и сделал глоток. Ему пришлось несколько раз открывать рот, прежде чем он смог ответить:

— Да, Гафф. Я стоял у окна, когда Стив вылез из машины там, на шоссе. Я видел, как ой вошел в гараж, где стояла наша еще не остывшая машина... Хватит уже убийств. Их было более чем достаточно. Поэтому я разрядил твой револьвер.

Миллер надавил пальцем на курок пистолета, который он забрал у Стива. Гафф выпучил глаза. Он, как зачарованный, смотрел на короткое дуло оружия. Затем бешено бросился вперед и замахнулся пустым кольтом. Миллер собрал все силы и спокойно остался на месте, потом вялым старческим голосом сказал:

— Прости, Гафф!

Револьвер трижды подскочил в небольшой холеной руке. Из дула лениво выходил дым. В камине разломился остов сгоревшего полена.

Гафф как-то странно улыбнулся, наклонился и некоторое время неподвижно стоял в этой позе. Кольт упал к его ногам. Он прижал свои огромные руки к животу и, медленно шевеля непослушным языком, сказал:

— Ты хорошо сделал, мальчик... Хорошо. Я думаю... Я думаю, что...

Он замолчал, и ноги стали подламываться под ним. Верзила стал падать медленно, как подрубленное дерево. Стив сделал три шага и с силой ударил Миллера в подбородок. Он пролетел через всю комнату и ударился о противоположную стену, с полки упала бело-голубая тарелка и разбилась. Пистолет выпал из руки Миллера. Стив подскочил и поднял его. Миллер скорчился в углу, не спуская с брата глаз.

Голова Гаффа Толли склонилась к полу, он приподнялся немного на руках, потом спокойно лег на живот, будто смертельно устал, и затих.

За красными занавесками окон рассветало. В камине чадило развалившееся полено. Огонь прогорел, и только под кучей мягкого пепла еще мерцало алое пятно.

Стив с трудом произнес:

— Ты спас мне жизнь, Джордж... или, по крайней мере, предупредил порядочную перестрелку... Я рискнул пойти на это, потому что мне очень нужны были доказательства... Теперь сядь за письменный стол, напиши все по порядку и распишись.

Миллер спросил:

— Он умер?

— Да. Джордж. Ты убил его. Об этом тоже напиши.

— Странное дело... Я хотел сам, собственными руками расправиться с Леопарди, когда он был в зените славы и ему было что терять... Просто стукнуть его, а потом нести наказание, какое бы оно ни было. Но Гафф все решил по-своему. Он у нас такой грубый парень... Его сроду никто не воспитывал. Он все спекулировал и комбинировал, где бы чего урвать... Может быть, потому и покупал недвижимость, вроде того доходного дома на Корт-стрит, где у него управляющим был Джек Стоянов... Как ему удалось обвести вокруг пальца служанку Долорес Чиоз, я не знаю, но ведь это и не важно, верно?

Стив сказал:

— Сядь и все опиши. Это ведь ты звонил Леопарди и выдавал себя за ту девицу, не так ли?

— Да,— согласился Миллер.— Я все напишу, подпишу, а потом ты позволишь мне уйти... Дай мне только один час времени. Ты сделаешь это, Стив? Я прошу фору только один час. Этого-то можно ждать от старого друга, тебе не кажется?

Миллер улыбнулся. Это была еле уловимая улыбка.

Стив наклонился к вытянувшемуся на полу телу и пощупал его шейную вену. Потом поднял голову и сообщил:

— Совсем готов... Ладно, получишь час форы, Джордж... Если обо всем подробно напишешь.

Миллер подошел к дубовой конторке с рядами ящиков, обитых поблекшими бронзовыми гвоздиками, поднял крышку, сел, взял ручку, откупорил пузырек с чернилами и начал писать своим красивым канцелярским почерком.

Стив Грейс устроился у камина, закурил сигарету и задумался, глядя на тлеющий пепел. Левой рукой он придерживал лежащий на колене револьвер.

На улице начинали петь птицы, а в доме не было слышно ничего, кроме скрипа пера.

 Глава 9

Солнце стояло уже высоко, когда Стив вышел из дома, запер его, спустился по крутой тропинке, а потом по узкой щебенчатой дороге прошел к своей машине.

В гараже было пусто. Серый «седан» исчез.

Стив завел машину, проехал поворот около двух старых вагонов, приспособленных под жилье, и свернул на главное шоссе, по которому через какое-то время выехал на гребень.

Припарковал машину на оживленной улице, перед трактиром «На краю света», выпил у стойки чашку кофе, после чего направился в телефонную будку и попросил телефонистку соединить его с номером Джумбо Уолтерса в Лос-Анджелесе и, когда его соединили, попросил хозяина клуба «Шалот».

Шелковый голос сказал:

— Резеденция мистера Уолтерса слушает.

— Это Стив Грейс. Попросите, пожалуйста, к телефону мистера Уолтерса.

— Минутку, прошу вас.

В трубке звякнуло, потом другой голос, более энергичный, ответил:

— Да?

— Это Стив Грейс. Я хотел бы поговорить с мистером Уолтерсом.

— Извините, но мы, кажется, не знакомы. Рановато вы звоните, дружок. Что вам угодно?

— Был ли мистер Уолтерс у мисс Чиоз?

— А... Вот в чем дело!.. Так вы тот самый сыщик?

Понимаю. Подождите у аппарата, приятель.

И еще один голос — сонный, с едва уловимым признаком ирландского акцента:

— Говорите, дружок, Уолтерс слушает.

— Меня зовут Стив Грейс. Я тот самый...

— Я все знаю, сынок. И кстати сказать, у известной вам дамы все в порядке. Она здесь, и думаю, что спит. Ну, дальше...

— Я в горах, а именно в Эрроузе. Леопарди убили два человека. Один из них Джордж Миллер, ночной портье из «Карлтона», второй — его брат, бывший боксер, которого звали Гафф Толли. Толли мертв, его застрелил брат. Миллер скрылся, но оставил мне письменное признание — подробное, собственноручно подписанное.

Уолтерс неторопливо сказал:

— А ты умеешь здорово работать, сынок. Если это не розыгрыш, приезжай-ка сюда как можно скорее. Почему они это сделали?

— У них была сестра...

Уолтерс тихо повторил:

— Была сестра... А что будет с тем парнем, который смылся? Я не слишком заинтересован в том, чтобы какой-нибудь провинциальный шериф или честолюбивый окружной прокурор узнали...

Стив спокойно перебил его:

— Думаю, что из-за этого не стоит беспокоиться, мистер Уолтерс. Я, кажется, догадываюсь, куда он подался.

Позавтракав в кафе, не потому, что был голоден, а потому, что чувствовал слабость, Стив Грейс сел в машину и поехал длинным, пологим спуском с гребня к Сен-Бернардену по широкому, вылощенному бульвару, вьющемуся по краю крутого обрыва над глубокой долиной. Иногда шоссе, огороженное белым парапетом, совсем близко подходило к краю пропасти. В двух милях от гребня оно круто поворачивало вокруг скалы. Здесь на щебне около асфальтированной дороги стояли машины — несколько частных машин, одна полицейская и одна аварийная. Белый парапет был разрушен, и около пробоины стояли люди и смотрели вниз.

А там на глубине тридцати метров лежали под утренним солнцем окровавленные останки водителя серого «седана».

 Коротко об авторах

Агата Кристи (Agata Christie)

 Один из крупнейших мастеров детектива XX века (1890—1976). Ей принадлежат около 70 романов, множество рассказов, пьес, разошедшихся тиражом почти 0,5 млрд экз. по всему миру. Произведения писательницы переведены более чем на 120 языков. С 1958 года Агата Кристи была бессменным президентом Английского детективного клуба. Королева Елизавета II пожаловала ей дворянский титул за литературные заслуги.

Из автобиографии Кристи известно, что она была младшей дочерью в семье Миллеров — переселенцев из США; получила домашнее образование, немного училась музыке во Франции, в середине 10-х годов приобрела специальность медсестры и во время первой мировой войны работала в госпитале.

С Агатой Кристи на карте детектива появилась, все более расширяясь, «добрая старая Англия» — преимущественно провинциальная, сохраняющая традиции викторианской эпохи со своим неспешным образом жизни, отсутствием сколько-нибудь заметных перемен, стандартным набором персонажей (небогатые владельцы усадеб и замков, отставные военные, местная интеллигенция), с не менее стандартными криминальными интересами (борьба за получение наследства, ревность, жажда обогащения). Это, конечно, не единственная область интересов писательницы, но, пожалуй, самая характерная.

Перечисляя все достоинства Агаты Кристи, надо сказать, что ее всемирная популярность объяснима не только мастерством конструирования «головоломок» и детективного расследования, но и тем, что даже в самых ее «разоблачительных» произведениях не могут остаться незамеченными доброта и жалость к людям.

А эти чувства идут напрямую к сердцу — пока «серые клеточки» разгадывают очередную загадку «старушки Агаты».

Эрл Стенли Гарднер (Erie Stanley Gardner) 

Родился в г. Мэлден, штат Массачусетс. В начале 20-х годов занялся совмещением юридической практики с литературным трудом, поставляя в неимоверных количествах вестерны и загадочные истории в различные журналы, но стал профессиональным писателем лишь в 1933 году, после выхода первого детективного романа «The Case of the Velvet Claws».

Гарднер называл себя Fiction Factory («фабрика по производству художественной литературы») — ибо свои романы он не писал, а наговаривал на диктофоны, переписыванием с которых был занят целый штат секретарш. Самая знаменитая его серия, состоящая из 72 романов, посвящена частному адвокату Перри Мейсону, которому помогают очаровательная секретарша Делла Стрит и владелец детективного бюро Пол Дрейк.

Романы Гарднера отличают легкость слога, запутанность сюжета и увлекательное юридическое лихачество главного героя, которого называли «тигром социальных джунглей».

В Книге рекордов Гиннесса (1988) было отмечено, что на 1 января 1986 года во всем мире было продано 319 млн экз. книг Гарднера, переведенных на 37 языков.

Э. С. Гарднер умер на своем ранчо в Темекуле, Калифорния, И марта 1970 года. В тот момент в производстве находилась 141 книга писателя.

Раймонд Чандлер (Raymond Chandler)

Родился в 1888 году в Соединенных Штатах Америки. В детском возрасте уехал с матерью в Европу и стал подданным Британской короны. Образование получил во Франции и Германии, служил в армии Канады и Англии, потом вернулся на родину, где переменил несколько профессий (работал на ранчо, был репортером, бухгалтером...). С 1933 г. профессионально занялся литературой, а в 1956 г. снова принял американское гражданство.

С 1939 по 1958 г. Чандлер написал семь романов, в которых развил линию жесткого детектива, доведя концентрацию трупов, драк и перестрелок почти до предела. Главный герой этих романов — частный сыщик Филип Марлоу, герой-фаталист, человек чести, ревностно относящийся к системе нравственных ценностей.

Криминальные сюжеты романов Чандлера не отличаются особой изысканностью: все они из области обыденной жизни. Но искусство портретирования, пристрастие к эмоциональному «пейзажу-настроению» в сочетании с глубоко индивидуализированным образом главного героя дали основание критикам сожалеть о том, что писатель свой талант растрачивает на «несерьезную», то есть детективную литературу.

В последний год жизни Чандлера избрали президентом Американского детективного клуба.

Умер в 1959 году.

Оглавление

Агата Кристи Третья девушка  

   Глава 1

   Глава 2

   Глава 3

   Глава 4

   Глава 5

   Глава 6

   Глава 7

   Глава 8

   Глава 9

   Глава 10

   Глава 11

   Глава 12

   Глава 13

   Глава 14

   Глава 15

   Глава 16

   Глава 17

   Глава 18

   Глава 19

   Глава 20

   Глава 21

   Глава 22

   Глава 23

   Глава 24

   Глава 25

Эрл Стэнли Гарднер Очаровательная попрошайка  

   Глава 1

   Глава 2

   Глава 3

   Глава 4

   Глава 5

   Глава 6

   Глава 7

   Глава 8

   Глава 9

   Глава 10

   Глава 11

   Глава 12

   Глава 13

   Глава 14

   Глава 15

   Глава 16

   Глава 17

   Глава 18

   Глава 19

   Глава 20

Раймонд Чандлер Король в жёлтом 

   Глава 1

   Глава 2

   Глава 3

   Глава 4

   Глава 5

   Глава 6

   Глава 7

   Глава 8

   Глава 9

 Коротко об авторах