Непокорный талисман (СИ) [Ольга Павловна Цокота] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Цокота Ольга Павловна Непокорный талисман

ГЛАВА 1. СТРАННАЯ ВСТРЕЧА

Вечерело. За окнами в свинцовых переплетах бесчинствовала буря. Угрюмому вою ветра вторили грозные всплески волн у подножия отвесного утеса, вздымавшегося над морем.

Казалось, маленькую крепость, выросшую на его вершине, вот-вот подхватит воздушная круговерть и сбросит в жадный зев водной пучины. Но замок уже несколько столетий упрямо держался за скудный клочок земли. И, невзирая на бесчинство стихии, этим вечером, как и прежде, весело потрескивали сучья в огромном очаге под сводчатым потолком, а обширный зал уютно освещало пламя факелов в бронзовых кольцах, укрепленных на потемневших стенах.

Сейчас отблески огня таинственно мерцали на золотых нитях и каменьях огромного покрывала, разложенного на длинном столе. Семнадцать женщин вышивали бесценную завесу для дворца своего повелителя его величества Рилана Шестого.

Работа близилась к концу. На тяжелой парчовой ткани причудливо сплетались венки из дивных цветов, порхали удивительные птицы и бабочки.

Но день рождения правителя был уже не за горами. Времени оставалось в обрез. Они так спешили, что сегодня даже не затянули грустные тягучие песни, спасавшие от монотонности работы. Стих и привычный гомон голосов.

Две старухи, несколько женщин во цвете лет, тесная группка девушек и пара девчушек трудились, молча, лишь изредка перебрасываясь словами. Самая младшая (ей едва ли минуло десять весен) мрачно разглядывала плоды своих усилий. Что-то у нее не ладилось. Вроде бы, точно следовала намеченному художником рисунку, но вышивка получалась скучной, неживой.

Сделала еще несколько стежком, поморщилась, иголка больно уколола палец. Капелька крови бурым пятнышком испортила золотую ткань.

Элис исподтишка взглянула на соседок. Кажется, никто не заметил. Впрочем, нет, рыженькая Коллет, годом постарше нее, украдкой подмигнула. Она не выдаст. Элис поспешно выхватила из корзинки самую крупную рубиновую бусину, прикрыла ею свой огрех.

Удивительное дело, узор сразу ожил, заиграл, словно, этого и дожидался. Старая Зелди, незаметно подошедшая сзади, одобрительно коснулась плеча:

— Молодец! Не только руки у тебя ловкие, но и глаз хороший.

За вечерней трапезой Коллет уселась рядом, приветливо улыбнулась:

— Видишь, как славно все получилось.

Лупоглазая толстуха Димла, любительница сплетен и скандалов, тут же насторожила уши:

— Вы о чем, девахи?

Элис сразу же дала ход своему воображению:

— Одноухий котище едва не сцапал воробышка-слетка. Но мамаша воробьиха налетела и чуть не выдрала ему глаз. А птенчик, не будь дурак, от страха замахал крылышками, взлетел и сумел упорхнуть.

Димла прищурилась недоверчиво и зло:

— Чему же тут радоваться? Бедный котик остался без обеда.

Коллет смущенно пожала плечами. А Элис подняла ясные серые глаза, и в них замерцал тот стальной блеск, от которого многим становилось не по себе. Димла стушевалась, недовольно поджав губы. До конца ужина она больше не проронила ни слова. Но в ее движениях, в раздувающихся ноздрях ощущалось холодное бешенство. Эту перезрелую барышню, тяготившуюся почти монастырским укладом маленького замка, всегда раздражала Элис. В присутствии девочки, исполненной удивительного достоинства и грации, Димла ощущала себя намного ниже и примитивней этой маленькой гордячки и невольно, вопреки собственному желанию, подчинялась ей.

В большой, тесно заставленной громоздкими кроватями спальне, в отличие от общего зала, было сыро и неуютно. Все поспешно раздевались до нижних сорочек, чтобы поскорее забраться под истрепанные ватные одеяла. Спали вчетвером, теплом своих тел согревая друг друга. И лишь две младшие делили тонкий тюфячок поверх кованого сундука в небольшом алькове.

Напряженная работа последних дней вконец измотала женщин. Заунывный рев бури не мешал, напротив, баюкал, словно колыбельная. Все уснули мгновенно. Лишь Элис все ворочалась на своем жестком ложе, пока Коллет не наподдала ей под ребра острым локотком и не прикрикнула сонным голосом.

Девочка притихла, и постепенно зыбкая дымка растопила границы яви. Она уже очутилась на тропинке зеленого леса своего раннего детства, когда слабый чуждый звук разбудил ее. Кто-то тихо и тонко всхлипывал за дверью. Но как только Элис шелохнулась, наступила тишина. Снова опустила голову на комковатую подушку, однако тревога не отпускала. Набросив верхнее платье на плечи, вроде шали, она на цыпочках подкралась к двери, осторожно приоткрыла тяжелую дубовую створку.

Коридор скупо освещал лишь лунный свет, струившийся через полупрозрачное пузырчатое стекло узкого окна. В этом призрачном сумраке Элис с трудом различила очертания странного существа, едва достававшего ей до пояса. Девочка была не робкого десятка. Но все же ей пришлось собрать все свое мужество, чтобы прикоснуться к уродцу.

Маленькое тельце сотрясала крупная дрожь. Странное создание снова заплакало. Вероятно, оно знало или догадывалось, что, согласно закону, все необычные творения подлежали сожжению, как порождения тьмы.

Лишь одно убежище пришло в голову Элис (нужно отметить, не самое надежное из убежищ) — старая полуразрушенная часовня в дальнем конце их сада. Порою, она сама ненадолго пряталась там от назойливых глаз и голосов. Словно в ответ на эти мысли, крохотная ручка с острыми коготками легла в ее ладонь.

Резкий порыв ветра едва не сбил их с ног. Косые струи хлестали наотмашь. Ноги разъезжались на раскисшей земле. И все же они добрались до часовенки, которая, потеряв часть кладки стен, как ни удивительно, сохранила достаточно крепкую кровлю.

— Веди себя тихо, — строго сказала девочка подопечному уродцу. — Я забегу к тебе днем, принесу еды и питья.

Крошка обиженно засопела. Очевидно, она уловила смысл сказанного и боялась оставаться здесь в одиночестве. Но все же забилась в уголок за алтарем, присела на покрытую истертым бархатом ступеньку и покорно сложила ручки на коленях.

Надежда на то, что непогода поможет их предприятию, оказалась недолговечной. Когда Элис ступила за порог, в шум дождя и свист ветра внезапно вплелись гомон голосов, бряцание металла и приближающаяся тяжелая поступь.

В смятении она отступила назад, опустила щеколду, задвинула тяжелый засов, прислонилась к холодному камню. Эта предосторожность вряд ли могла помочь им. Там и сям в стенах зияли прорехи. Вломиться сюда даже в обход двери не составляло особого труда.

— Негодяйка с чертушкой здесь, я знаю, — визгливый голос Димлы звенел торжеством. Странное сувщество прижалось к девочке, от ужаса его колотило. Оно сунуло в ладонь своей спасительницы какой-то маленький предмет, наверное, пыталось ее задобрить, надеясь на помощь. От жалости к беззащитной малютке сжалось сердце, Элис даже почти перестала бояться за себя и от всей души пожелала крохе исчезнуть отсюда, вернуться в собственный мир, в собственный дом. И в то же мгновение огненная точка возникла перед ними. Она росла, превращаясь в туманный полукруг. Пахнуло озоном, туман стал прозрачным. Фиолетовая листва колыхнулась на фоне сиреневого неба. Маленько создание стремительно прыгнуло в открывшиеся врата, которые тут же сомкнулись.

Дверь задрожала и рухнула под напором могучих рук. Элис окружили суровые бородатые воины, которых прежде никогда не было в их замке. За их широкими плечами притаился серый силуэт Димлы.

ГЛАВА 2. ПОВОРОТ СУДЬБЫ

Главное — не подавать виду, что ты испугалась. Это Элис усвоила еще в ранние годы. В тесном мирке отгороженного от всех и вся замка отстаивать свои интересы непросто. Достаточно суровая и однообразная жизнь не благоприятствует теплоте человеческих отношений. С детьми обращались здесь строго, без скидок на юный возраст. Шалости и своеволие не приветствовались. Наказания были суровы. Но главная экономка и старшая наставница старая Зельди отличалась прямотой и справедливостью. И Элис не испытывала особого дискомфорта. Привычный уклад выработал и линию поведения, не дававшую загнать себя в тупик.

Угрюмые солдаты не застали странного создания. Одних только свидетельств Димлы вовсе недостаточно, чтобы доказать его существование. Тем более, что Лупоглазая — известная лгунья. А коли так, то и обвинить Элис не в чем. Ну, побежала ночью в часовню. Так, просто испугалась грозы, хотела здесь помолиться, попросить Всевышнего не гневаться, не губить. Да, именно так. Лучше всего, прикинуться глупой малышкой, которая считает смертным грехом свою злость на старую Зельди. Ведь наставница заставила их вышивать покрывало десять часов кряду. Эти успокоительные мысли давали надежду на благополучное завершение беспокойной ночи.

Грязь хлюпала под босыми ногами, девочка промокла и совсем окоченела в платьице потертого сукна поверх тонкой многажды латанной сорочке. Но до замка было совсем близко, а огоньки в его окнах сулили тепло и отдохновение. Однако коренастый закованный в черную кирасу командир резко отстранил Зельди, попытавшуюся увести Элис в спальню.

В сопровождении двух латников и их угрюмого командира девочка спустилась по узкой выщербленной лестнице в какой-то бесконечно длинный и низкий, словно склеп, подземный коридор. О существовании его она до сих пор даже не подозревала. Грубые руки втолкнули испуганного ребенка в крошечную вонючую камеру. С лязгом захлопнулась решетчатая дверь. Скрип ключа, несколько раз повернувшегося в замке, поверг Элис в полное отчаянье.

Никто так и не спросил ее об удивительном маленьком госте. Назойливую Димлу оттерли в сторону с той же бесцеремонностью, что и старую Зельди. И эта непонятная неизвестность казалась особенно опасной и настораживающей. И зачем только она проснулась среди ночи! Неужели таинственный маленький уродец так опасен, что на его поимку послали этих страшных и безжалостных солдат?

Но что Элис могла поделать, не бросать же малыша в беде. И старая Зельди всегда твердила, что Господь наш учил сострадать даже самым недостойным и падшим. Конечно, далеко не все с ней соглашались. Подопечные, та же Димла, к примеру, ей не прекословили, но за спиной передразнивали. А вот святой отец Петримус, живший в дальнем флигеле замка, как-то резко оборвал Зелди, заявив, что жалеть еретиков и порождения тьмы — непростительный грех.

Девочка нащупала под ногами охапку соломы, в изнеможении опустилась на нее. Что-то пискнуло и зашевелилось под нею, по полу зашуршали мышиные лапки. Впрочем, это уже не произвело никакого впечатления. Не осталось ни сил, ни эмоций, накатила смертельная усталость. Элис провалилась в темный провал забытья, лишенный ощущений и сновидений.

Она очнулась, как обычно, на рассвете. Но абсолютная темнота и сочащиеся влагой стены каменного мешка, без единой щелочки, без намека на окошко, лишали ощущения времени. Элис находилась в неимоверно мучительных Нигде и Никогда.

Шаги человека, спускавшегося по ступенькам, и слабый огонек возродили ее к жизни. Но узловатая рука просунула сквозь прутья узкий кувшин с водою и швырнула прямо на пол кусок черствого хлеба. А затем девочка опять осталась во Внемирье.

Наощупь нашла кувшин, отпила несколько глотков пахнущей затхлым воды. Есть не хотелось. Чтобы согреться, сунула руки в карманы. И внезапно пальцы коснулись округлого камешка. Во всей кутерьме прошедшей ночи Элис запамятовала, когда надела на себя впопыхах наброшенное на плечи вроде шали платьице, когда опустила в карман дар странного существа, непонятного уродца, ставшего причиной всех ее нынешних неприятностей.

Но внезапно кто-то не столько словами, сколько чувствами мысленно возразил, нет, причина в другом. И будто предложил прислушаться к голосам, зазвучавшим словно бы рядом.

Сначала тонкое, надломленное возрастом, сопрано Зелди:

— Но девочка ничего плохого не делала! Она послушная, религиозная. Наверное, испугалась грозы, побежала помолиться. Элис часто бывает в часовне…

Затем грубый нетерпеливцй бас:

— Убирайся отсюда, старая дура! Не твоего ума это дело. Девчонка будет в темнице до утра. Затем мы увезем ее, потому что ты не умеешь, как следует, охранять вверенную тебе преступницу.

— Какую преступницу! Она здесь почти что с самого рождения, обычный ребенок… Я буду жаловаться императору…

Издевательский хохот:

— У меня приказ Высочайшего Рилана Шестого. Девчонка опасна. Здесь ей не место.

— Вы ее убьете? — чувствовалось, старушка с трудом сдерживает слезы. — Но за что? За что?..

— Мы ее увезем! Эй, ребята, вытолкайте вон эту старую ведьму!

Камешек выскользнул из ослабевших пальцев. Голоса смолкли. Элис охватила паника. Ее собираются увезти отсюда и убить. Сердце колотилось, ее бросило в жар, на лбу выступила испарина. Воображение нарисовало жуткие картины истязаний и казни. В детстве так трудно осознать и принять вероятность своего исчезновения из жизни. Элис вспомнилась ее подружка Юлика, умершая в прошлом году от сухотки. Неужели и ей скоро предстоит лежать в гробу неподвижным негнущимся пожелтевшим трупом!…

Ледянящий страх буквально сковал девочку, стало трудно дышать. Усилием воли, Элис попыталась отвлечься от этих страшных мыслей. Чтобы как-то занять себя, начала искать удивительный подарок маленького незнакомца. Камешек упал в прогнившую солому. Найти его удалось не сразу. Шаря в соломе, наткнулась на попискивающих мышат, брезгливо отдернула руки. Однако еще через несколько мгновений заставила себя вновь взяться за поиски. Зато, когда овальный окатыш оказался в руках, сразу стало спокойнее на душе.

Девочка невольно поглаживала гладкую округлую поверхность и тосковала по хотя бы самому крошечному пятнышку света. Ей даже стало мерещиться, что стены начали слабо светиться. А затем она поняла, что и в действительности во тьме стали проступать очертания ее камеры, ворох грязной соломы, кувшин на полу и стальная решетка с дверцей посредине, отгородившие ее от тесного коридора. На противоположной стороне проступала такая же забранная железными прутьями стена другой камеры. Оттуда на нее пристально смотрели красные, горящие, будто уголья, глаза. Раздалось шипение. Невероятно длинный тонкий раздвоенный язык всего несколько дюймов не дотянулся до ее клетушки. Девочка невольно отшатнулась к дальней стене. Камешек опять выпал из ослабевших пальцев. Свечение стало гаснуть.

Вновь пришлось ползать на коленках по полу, ворошить вонючее колкое, облюбованное мышатами ложе. Но все это уже было неважно, Элис поняла, что чудесный талисман может ей помочь и, вероятно, спасет от неминуемой гибели

Поэтому, обнаружив пропажу, она первым делом вытащила из "кулиски" платьица тонкий поясок, крепко крест-накрест обвязала окатыш и повесила себе на шею. А затем, положив на него руки, вообразила небесную синеву, яркое солнце и теплые волны, ласкающие босые ноги. Совсем, как в удивительной книжечке стихов, которые порой читала им вечерами старая Зельди.

Каморка вдруг опрокинулась, завертелась, голова закружилась, смерч подхватил девочку. Тающие стены тюрьмы — последнее, что Элис увидела, проваливаясь во тьму.

Глава 3: МЕСЯЦ ПАДОЛИСТ…9 года. ВЕСТНИК

Он шагал через анфиладу дворцовых залов, привычно выпрямив спину, надменно откинув голову. Тяжелые веки полуприкрыли глаза. Это всегда помогало скрывать нерешительность и отчаянье так же, как громоздкая бархатная мантия, пышные буфы и пена кружев маскировали болезненную худобу, острые углы локтей и колен.

Гвардейцы, отсалютовав, распахнули золоченные двустворчатые двери. Наконец-то в тиши личных покоев императору можно было хоть ненадолго стать самим собою.

Рилан тяжело опустился в резное кресло. Верный Фредерик стащил с него сапоги тончайшей, словно шелк, кожи. Но и от них устало гудели вспотевшие ноги. Пурпурный бархат кровавой лужей стек на пол. Искалеченные подагрой пальцы освободили голову от сдавливающего золотого венца. Но разве правителю дано право на отдых?

Шарканье ног предвосхитило появление первого министра. Волару, согласно древнему этикету, позволялось входить к императору без доклада. Но старик старался не злоупотреблять привилегией. Его приход был всегда нарочито шумлив, а донесения действительно важны и лаконичны:

— Ваше величество! Прибыл маг-ведун из Задолья. Встревожен. Просит выслушать его без промедления. Придворный кудесник Симорин будет крайне признателен, если дозволите ему присутствовать на встрече с задольцем.

Фредерик, не дожидаясь приказа, поднес владетелю кубок с горячим имбирным медом. Настоянный на разнотравье напиток встряхивал, помогал Рилану обрести силы. На плечи императора вновь лег груз кроваво красного бархата, голову увенчала корона. Единственным благом были мягкие расшитые каменьями туфли вместо ненавистных сапог.

Чародеи вошли почти одновременно. Высокий русый молодец в простом деревенском кафтане опустился на колени:

— Дозволь говорить, государь.

Симорин, посверкивая угольями глаз, отвесил глубокий поклон и стал по правую руку от императора. Тот несколько мгновений молчал, словно прислушиваясь к внутреннему голосу. Затем тяжело и медленно упали слова:

— Говори.

И задолец начал свой рассказ:

— Последний день месяца Покосов — время празднеств и гаданий. Но неладно начался он в нынешнем году. На рассвете разбудила меня соседка, Кобыла ее принесла двуглавого мертвого жеребенка. Скверный это был знак в самом начале праздника. Поэтому я сразу же отнес несчастную тварь к жертвеннику Черной Асы. Попросил забрать бренные останки, полил их дорогим заморским пахучим маслом, положил вокруг спелые колосья и поджег, отдавая все богине смерти.

Пламя взметнулось, и в нем ясно увидел я странную птицу, похожую на зигзаг молнии. Отчаянно трепыхала она крыльями, пытаясь взлететь, но никак не могла оторваться от двуглавой мертвечины. И вдруг взмыла вверх, вылетела из костра, за ней потянулись огненные руки со скрюченными пальцами, пытались схватить, удержать, но не сумели. Птица поднялась высоко, исчезла в облаках. И трубный голос возвестил:

— Не будет этой земле покоя, покуда не вернется в ее землю утраченный оберег-талисман.

В зареве пламени возникла туманная фигура женщины. Слова ее тоже были туманны:

— Если птенец, заброшенный далеко, вновь воссядет в гнезде отцов, лишится головы супостат. Если же погибнет слеток, падет двуглавый конь, воцарится на земле этой голод и мор, а затем захватит ее вражье племя.

В серых глазах задольца плескался испуг:

— Пробовал я после этого иные гадания, бросал руны, читал по звездам. И все выходило, что утерялось что-то очень важное для государства нашего, а потому стоит оно на краю своей гибели.

Император стиснул костлявые пальцы. Казалось, он не слышал сказанных слов. Лицо его было бледным и отрешенным, Симорин сочувственно взглянул на властителя, затем обратился к ведуну, все еще стоящему на коленях:

— Государь выслушал твои речи. Благодарим, что принес важную весть. И хотя невесела она, получишь награду. Иди к Рагнару, он отвесит тебе серебра.

Сельский чародей тяжело поднялся, неловко потоптался на месте:

— Не за золотом-серебром пришел я сюда. Грядет беда. Может, и моя сила пригодится.

— Иди, — властно повторил Симорин. — Коли надо будет, кликнем и тебя.

Скрипнули двери, затворяясь за серым мужицким кафтаном. И такие же серые трясущиеся губы прошептали хрипло:

— Симорин, посмотри в заветном ларце, вот…

Крошечый простого железа ключик почти выпал из скрюченных болезнью пальцев. Чародей успел подхватить его, вопросительно посмотрел на властителя. Тот кивком указал на заморский сундучок, опиравшийся на гнутые ножки в форме когтистых волчьих лап:

— Нажми на средний глазок павлиньевого хвоста лицевой стенки, а затем на коготь большого пальца правой лапы.

С мягким шорохом отворилась потайная дверца в орнаменте сбоку. Симорин достал небольшую нефритовую шкатулку без узоров и отделки. Не без любопытства повернул ключик, откинул крышку и поднял на государя разочарованное лицо:

— Пусто…

Император откинулся на жесткую высокую спинку стула. Несколько томительных мгновений казалось, он лишился чувств. Симорин подбежал к нему, рванул ворот шелковой нательной рубахи. Но иссохшая рука властно отстранила его пальцы:

— Оставь. Я жив. Повелеваю, немедленно отряди людей, привезите мне дитя.

— Опасно, государь. Я не слишком верю этому деревенщине, но все же коню о двух головах не жить, государству о двух властителях не быть.

— А земле нашей не стонать под чужеземным игом, — резко возразил император. — Много на совести моей черных дел. Но изменником своей Родины я не был и не буду.

— Подумай о своем чаде, Великий!

— Это — моя постоянная боль и, думаю, — расплата за грехи мои.

Чародей нахмурил кустистые брови, но возражать не решился, попытался перевести разговор на другую тему:

— Но, кто мог украсть талисман, второй ключ ведь утерян. Да и зайти сюда постороннему невозможно.

Император грустно покачал головой:

— Говорили мне, что талисман — не вещь, живой он. И если захотел покинуть нас, ничто не могло удержать его. Талисман сам находит свои, неведомые смертным, пути.

Зашуршала тяжелая парча. Из-за завесы вышла ладная молодая женщина с печальными голубыми глазами. За ее руку крепко держался белокурый малыш лет пяти. На прелестном личике лежала печать того блаженного счастья, которым боги наделяют лишенных разума. Ребенок указал пальчиком на удивительные напольные часы работы знаменитых мастеровых братьев Лавровых:

— Тик! — внезапно звонко сказал он.

— Вот видите! — Ваш сын заговорил! — взволнованно закричал Симорин. Императрица залилась слезами, упала к ногам чародея, целуя полу его расшитого звездами плаща:

— Благодарю тебя, мудрый старец, — ты вылечил моего мальчика!

Государь потрясенно смотрел на наследника.

— Тик! — повторил малыш, восторженно глядя на громоздкий механизм, мерно отстукивающий минуты. Из маленького окошечка в верхней створке его выглянула кукушка и трижды прокуковала, возвестив время обеденной трапезы.

Императорской семье накрыли стол в малом столовом покое с самыми близкими придворными. Симорин же, ввиду неотложных дел, обедать не остался.

У его кельи уже подпирали стену просители. Повелительным жестом отправил он всех восвояси, кроме мрачного коренастого воина с короткой курчавой бородкой.

В просторном, удобном помещении, мало напоминающем келью затворника, чародей пронзил офицера таким зловещим взглядом, что тот буквально прирос к полу, ощущая непривычную слабость в коленях:

— Накир, ты уже провалил предыдущее задание. Если не справишься и теперь, пощады не жди. Волчонок должен погибнуть. Мне не нужны твои доклады и пустые слова. Привези его голову. А затем поразмыслим, как исправить твою ошибку на острове.

Чернявый попытался что-то сказать в оправдание, но умолк под пылающим взором колдуна, как-то сник, съежился и понуро вышел из комнаты.

ГЛАВА 4. НАЙДЕНЫШ

Легкий ласковый ветерок погладил Элис. Вокруг звучали громкие голоса, но слов было не различить. Казалось, стая буревестников клекотала над нею о чем-то совершенно непонятном человеческому уху.

Еще несколько мгновений девочка не открывала глаз, пыталась сосредоточиться и понять, что происходит, как вести себя. Но чьи-то руки бесцеремонно тормошили ее, на лицо обрушился водопад холодных брызг.

Элис помотала головой, пошевелилась, под нею поскрипывали, покалывая тело, песчинки. Она попробовала сесть и осмотреться. Мужчина со шрамом во всю щеку поддержал, жестом показывая: не надо торопиться. Солнце было слишком ясным и жарким, слепила нереальная синева неба. Рядом мягко шумел прибой. Море тоже выглядело непривычно — сияющее, поразительно яркое.

Вокруг столпились смуглые курчавые люди с обветренными лицами в домотканой, пропахшей рыбой одежде. Их речь звучала тарабарщиной. Но вот вперед выступил скрюченный старик и заговорил более-менее внятно, несколько коверкая привычные слова:

— Кто твоя, маленький девочка?

— Я — Элис, а кто вы? Где я?

— Наш деревня — Златберег. А кто привез твой сюда? Где пап и мам?

— Не знаю, не помню, — Элис расплакалась искренне. После всех испытаний ее отчаянье прорвалось очистительными слезами. Ей было жутко от воспоминаний, о том, что пришлось пережить, и страшно от непонятной новизны и чуждости места, в котором она теперь очутилась. Но в то же время был в ее слезах и некий расчет. Запуганный ребенок пытался оттянуть время, обдумать, что стоит говорить чужакам, а что — нет. И девочка решила притвориться утратившей память. Рыбаки восприняли это без особых сомнений. Малолетка казалась доверчивой и бесхитростной. К тому же, в маленькой общине, где большинство детей не доживало до пяти весен, здоровому и красивому ребенку всегда рады.

Рыбацкая деревушка пришлась беглянке по нраву. Ее приютили и пригрели бездетные Питер и Мавра. Эти простые люди отличались добрым нравом, и с ними девочка впервые за долгие годы ощутила тепло настоящей семьи.

Названный отец, тот самый мужчина со шрамом, которого она впервые увидела, едва придя в себя, был молчалив, надежен и как-то робко, очень скрытно нежен. Он почти не проявлял своих чувств перед женой и дочерью. Но каждый раз, возвращаясь с рыбалки, приносил ребенку что-то интересное: красивую ракушку, забавную черепашку, морскую звезду или причудливо источенный кусочек коралла.

А с Маврой на пару девочка стряпала, ходила за живностью, ухаживала за маленьким огородом и распевала песни на два голоса. Вернее, вначале Элис лишь тянула мелодию. Но, достаточно быстро освоив местную речь, вошла во вкус задиристых песенок, которые озорница Мавра знала без счету.

Подошла пора дождей, когда хозяйкам только и остается, что прясть, чинить сети, шить и вязать. В их уютном домике стало тесно от сельских женщин, любивших приходить сюда со своим рукоделием. Коротали время за разговорами и песнями, порою засиживались до первых звезд.

Сноровисто орудуя прялкой и вплетая свой голосок в общий слаженный хор, Элис часто вспоминала похожие вечера в замке на высокой скале. Она ничуть не тосковала о прежней более сытой, но безрадостной жизни, лишь скучала по старой Зельди и задушевной подружке Коллет.

Однако более всего ее занимала непостижимость произошедшего с нею. Дивилась не только мгновенному перемещению с севера на далекий юг. Самым загадочным было то, что из осени…9-го года она вернулась в лето за три года до этого. Вначале об этом не задумывалась, а теперь, повзрослев, услышала о грядущих торжествах во славу тридцатипятилетия имереатора и вдруг — будто мороз по коже. Значит, в одно и то же время она пока еще девяти весен от роду, сейчас на высоком утесе над Зимним морем расшивала занавес для Рилана Шестого и заодно, уже двенадцативесенной девицей, чинила рыбачьи сети у моря Синего, на южной оконечности громадной Империи. Это было совершенно непостижимо! И хотя, слыла она девочкой очень неглупой и развитой, детский ум отказывался понимать случившееся.

Однажды во сне явилось спасенное ею странное существо и попыталось все объяснить. Но она ничего не поняла, а утром напрочь забыла все, что говорил маленький приятель. Осталось лишь чувство, что не стоит ничему удивляться. Такова ее необычная судьба, и с этим стоит смириться.

Но, если взрослые в селении приняли и полюбили найденыша, то со сверстника отношения не складывались. Деревенские дети побаивались и остерегались молчаливой девочки с нездешней светлой кожей, льняными волосами и глазами-льдинками. А ее тоже отчего-то не тянуло к их шумным играм. Весьма примитивным играм, как считала она втайне. Не хватало ей и книг, что давала когда-то Зельди. Да и удивительных повествований старой наставницы тоже очень не хватало.

Вот и получилось, что Элис подружилась с серебристой чайкой, точно так же державшейся поодаль от прочих громогласных птиц своей породы. Девочка вечерами частенько сидела на берегу, любуюсь багровым диском, уплывающим за горизонт. А птица, молнией скользнув над головою, неуклюже ковыляла к ней на непривычных к земле лапах. Брала из детских рук мелкую рыбешку, позволяла тонким пальчикам гладить и ерошить серебристо-белые перышки.

И все чаще чудилось Элис, что чайку эту знает она с самого младенчества, и крепкая нить судьбы издавна связала их воедино.

Дождливая зима этих краев не страшила морозами, зато липкая сырость губила гнилью. Дома в эту пору покрывались зеленовато-серыми пятнами лишайников и черными кляксами грибков, людей настигала легочная хворь. Не обошла эта напасть и славный уютный домик, в котором заброшенный издалека ребенок отогрелся душою.

Злой неутихающий кашель вконец обессилил Мавру, она слегла в горячке. Суровое лицо Питера потемнело от горя. Он по-прежнему был скуп на слова, но шрам, пересекавший щеку, все чаще подергивался нервной судорогой.

Заглянув к ним в очередной раз, бабка Травница кивком позвала отца и дочку на крыльцо, а там, прислонившись спиною к тщательно закрытой двери, печально обронила:

— Не жилица она.

Элис вырвалась из утешающих объятий, ворвалась в дом, упала на колени, уткнувшись лбом в истончившиеся ноги больной, жар которых чувствовался даже сквозь прикрывавшую их холстинку. Твердый камешек, висевший на шее, уперся девочке в грудь. Стиснув его в кулачке, он взмолилась:

— О, пусть она выздоровеет! Пусть живет!!!

Камешек запульсировал, обволакивая лежащую женщину мягко светящейся аурой. Через несколько мгновений свечение погасло, но Элис чувствовала тонкую паутинку теплой энергии, обернувшую страдалицу.

Питер осторожно тронул хрупкое плечико:

— Не убивайся, родная! Ничего тут не поделаешь.

— Нет! — крикнула Элис, — она не оставит нас!

Так и простояла девочка на коленях возле приемной матери ночь напролет. Утром Питер с изумлением увидел, что дыхание жены стало ровным, на впалых щеках появился слабый румянец. А вот у дочки колени не разгибались. Отец осторожно поднял ее, отнес на лавку, помассировал затекшие ноги, помогая ребенку их распрямить.

Через неделю Мавра уже хлопотала по дому. Бабка Травница, только головой качала, глядя на чудом ожившую молодку. А Элис превратилась для родителей в настоящее божество. По утрам, заплетая ее золотистые косы, мать все шептала:

— Деточка моя дорогая! Ведь только твоя любовь и спасла меня от смерти.

И лишь одно портило девочке радость. Серебристая чайка исчезла. Не выдержав, поделилась огорчением с отцом и матерью. Питер улыбнулся, пошел в угол, где лежало снаряжение для рыбалки, покопался в сумке и протянул дочке руку:

— Думал подарить тебе к празднику. Нашел как-то в желудке у трески. Понимаю, живую птаху она не заменит, но все же…

На мозолистой ладони серебряным зигзагом лежала брошь в виде чайки. Пол качнулся под ногами Элис. И эту крохотную птицу когда-то знала и ведала ее утратившая воспоминания младенчества душа.

ГЛАВА 5. ТАИНСТВЕННЫЙ ПРОТИВНИК

Неприметный человечек с невнятными чертами лица остановился у дверей в "келью" Симорина. Пропыленный серый плащ не вызвал почтения у стражников. Палаши скрестились перед носом пришельца:

— Маг занят. Никого не принимает.

Невзрачное лицо в венчике мышиных волос осталось бесстрастным:

— Передайте ему этот перстень. Симорин ждет меня, — в глазах цвета ржавчины светилась такая уверенность, что один из гвардейцев, кивнув, осторожно постучал в дверь.

Через несколько минут человечек уже вольготно расположился на низком диване чужеземной работы, заметно диссонирующим с остальной обстановкой апартаментов. Кустистые брови мага сдвинулись, но он смолчал. А дерзкий посетитель пригладил волосенки мышиного колера и вкрадчиво спросил:

— Итак, что нового у великого мага? — и после секундной паузы, не сводя с колдуна острых ржавых буравчиков, продолжил холодно и веско. — Солнцеликий недоволен вашим бездействием. Рилан до сих пор жив, а его сын, судя по просочившимся к нам слухам, на пути излечения от слабоумия.

— До излечения очень далеко, — поджал губы Симорин и добавил извиняющимся тоном, — он начал разговаривать, но…

— Можете поздравить его родителей, — саркастически перебил ржавоглазый, не скрывая издевки. — Что же сталось с вашими хвалеными чарами?

Колдун сник, суетливо поправил кружевной воротник:

— И сам не пойму. Что-то слишком могущественное противодействует мне. Почти такой же мощи, как Носитель Талисмана.

— Так значит, Носитель вернулся? — расплывчатые черты вдруг отвердели, сильное, умное и жесткое лицо выражало неприкрытую ярость.

— Нет, это невозможно, — прохрипел чародей, — я переворошил дворец вдоль и поперек, снизу доверху, проверил всех, вплоть до последней дворовой девки и золотаря. Было у меня опасение, что дело в самом Талисмане, вырвавшемся на волю, но его здесь тоже не обнаружилось.

Незнакомец в раздумье потер подбородок и снова вперился в обливающегося потом от страха Симорина:

— То есть, вы, дорогой наш, в данном случае бессильны?

— Вы меня не поняли! — чародей постарался придать голосу звучность и даже пустил грозовые сполохи вдоль рукавов синей хламиды. На человека с мышиными волосам это не произвело абсолютно никакого впечатления. Ржавые буравчики источали пренебрежение и насмешку.

— Мне требуется время, — убеждал его колдун. — Чары этой земли всегда обладали невероятной силой. Недаром остальные черные маги нашей страны сразу же отказались от этого задания. Лишь я решил взяться за него, и, уверен, сумею довести дело до конца. Империя падет под ноги нашему великому хану или…

— … или под ноги ему падет голова одного нерадивого колдуна, — хлестко заметил посланец Солнцеликого. Щуплый человечек, казалось, стал выше ростом, плечи его распрямились, глаза обдавали таким холодом, что Симорин сник, съежился, и его хвастливые слова прозвучали неуверенно и неубедительно:

— Я единственный, кто сумеет обессилить и свалить Имперское Светлоземье.

— Удачи! — саркастическое пожелание звучным плевком припечатало уязвленное самолюбие колдуна. И невзрачный человечек с мышиными волосами исчез из дворца так же незаметно, как и появился.

А Симорин долго еще мерил шагами свой просторный кабинет. Настроение было испорчено окончательно. Колдун и сам понимал, что его успехам пришел конец. Он пытался нащупать ниточку, чтобы распутать, наконец, клубок неудач. Остановившись перед серебряным зеркалом в драгоценной оправе, опять поправил кружево на шее. Поколебался немного и направился к большому хрустальному шару, покоившемуся на невысокой круглой колонне сандалового дерева.

Прежде всего, он опустился на пол в позе "риг" и начал медитировать. Когда знакомое покалывание в кончиках пальцев возвестило о предельной концентрации энергии, он медленно поднялся, не позволяя силе расплескаться, и возложил руки на холодную хрустальную окружность. Тянулись долгие мгновения, но матовая поверхность оставалась тусклой и безжизненной.

Чародей вопросил снова теперь уже, назвав другое имя разыскиваемого, но с тем же результатом. Наконец, уже не надеясь на удачу, колдун в третий раз воззвал к темным силам.

Внезапно хрусталь стал прозрачным и живым, внутри магического ока заклубился желтый туман, затем пелена рассеялась, и проступило лицо подростка: еще не утративший детской округлости овал лица с твердым подбородком и ясными синими глазами. Склон горы позади мальчика лежал бугристой спиною огромного медведя.

Юнец взволнованно крикнул невидимому собеседнику:

— Михель! Мой амулет упал в расщелину.

— Сейчас, сейчас, мой господин, я прикрою вас. — отозвался старческий голос. Изображение дрогнуло и исчезло.

— Что ж, недаром я был убежден, что с волчонком все не так просто. Значит, его пестун Михель не просто ведун, а сильный чародей, — хмыкнул Сидорин, — Теперь не стоит удивляться тому, что даже мне не удалось отследить их путь. Однако, нынче мальчишка в моих руках! Склон горы Локис не перепутать ни с чем, — он удовлетворенно потер руки. Еще раз прошелся по комнате. Вновь теперь уже весьма самодовольно оглядел свое изображение в полированном серебре. К нему вернулись уверенность и спесь. Трижды хлопнув в ладоши, повелел немедленно возникшему слуге вызвать Накира.

Чернобородый воин явился незамедлительно. Он выглядел непривычно подавленным. И это встревожило колдуна настолько, что Симорин снизошел до расспросов.

Накир отвечал скупо. Ему было неловко признаваться в таких, по его мнению, чисто женских слабостях, как головная боль и кошмары, мучающие по ночам:

— Мне все чудится, позабыл что-то важное. Во сне память возвращается, но с нею появляется нелепая уверенность, что я совершил нечто злое и скверное. Утром же все забываю, но тяжелое чувство не покидает.

— Подойди ко мне поближе, — мягко, чуть-чуть нараспев произнес чародей. Он внимательно посмотрел в глаза собеседнику, сделал несколько пасов, и с его губ слетела и поплыла к воину замысловатая вязь слов, шипящих, как змеи.

Взгляд Накира стал пустым и бездумным. А когда он очнулся от транса, снова превратился в молодцеватого офицера с жесткой складкой у рта и едва сдерживаемым рвением беспрекословно исполнять все приказания своего господина.

Симорин опять поправил кружево ворота и торжествующе промолвил:

— Где находится волчонок, я знаю. И сейчас он — твоя главная цель. Но о девчонке тоже не забывай. Если ее нет на побережье Зимнего моря, нужно искать по всей Империи, вплоть до самых дальних уголков. Необходимо разослать сообщения во все концы, причем не с посыльными, а с помощью световых сигналов, которые передаются почти мгновенно. Это значительно ускорит поиск.

— Но за одну неделю малолетняя девчонка не могла забраться слишком далеко, — попытался было возразить изумленный воин.

— Для этой твари нет ничего невозможного, — негодующе прервал его колдун. Запомни, она — нечисть, которую необходимо истребить, во что бы то ни стало и, как можно, скорее.

В коридоре давно стихли четкие шаги Накира, а черный маг все еще был недвижим. Только в мрачных, словно темный омут, глазах пылали ненависть и злоба. Но на самом их донышке прятался страх, тщательно скрываемый Симорином даже перед самим собою.

Чуждым был для него этот мир, чуждыми и губительными были для колдуна чары света. Слишком быстро под властью неведомого светлого мага таял морок, наведенный Симорином на здешних людей. Зачарованные пробуждались, выходили из-под его власти. И колдун вовсе не был уверен, что сможет еще долго противостоять этой силе, рожденной самой землею ненавистной ему Империи Светлоземья.

Глава 6. ОПАСНОСТЬ

Деревенские дети недолюбливали Элис, но трогать не трогали. Опасались, как Питера с его тяжелой рукой, так и Мавры, скорой на расправу с обидчиками любимого чада. Впрочем, за три минувших года девчонка, сроднившись с семьею приемных родителей, для сверстников оставалась чужачкой, держалась особняком, все больше — в стороне от ребятни, когда работой занята, когда сидит себе на берегу, кормит птиц, любуется морем или вдруг замирает, глаза ее словно бы не замечают окружающего мира, и лишь богам ведомо, где бродят причудливые мысли странной девчонки.

А вот над дурачком Бомзей потешались все, кому не лень. Но полуумок все равно лез к ребятне, раскроет рот слюнявый, вперится мутными глазками и весь светится от счастья, если не прогоняют. Только зачем гнать, если можно поиздеваться всласть. Особенно изглалялся обычно главный заводила всех игр, драк и шалостей Гош. И Криста-подпевала тоже усердствовала, она ведь за Гоша маму родную бы удавила.

Незадолго до сумерек собралась ватага за деревней, на лугу невдалеке от мелколесья, которое затем перекатывалось в горы и поднималось темно-зеленой волной лесного массива. Гош поковырял прутиком в муравейнике, лизнул его, причмокнул и протянул Бомзе, притулившемся в нескольких шагах от шумного сборища. От такого расположения вожака дурачок запылал ушами, робко подполз к благодетелю, облизал остатки муравьиной кислоты, восторженно улыбнулся.

Гош покровительственно хлопнул его по плечу:

— Видишь, как вкусно! А, если сунуть язык прямо в муравейник, будет еще вкуснее.

Ватажок сноровисто и безжалостно расковырял муравьиную кучу:

— Ну, давай же скорее, а то они снова все отстроят и ничего у тебя не получится.

Бомзя послушно улегся на пузо. Через мгновенье дикий крик огласил окрестности. Несчастный катался по земле от боли, а ребятня надрывала животики от смеха.

Элис как раз отвязывала козу Свиристелку, с утра пасшуюся на лугу. Она стрелой метнулась к бедному дурачку, заставила приложить подорожник к мгновенно распухшему языку, смерила всю компанию ледяным взглядом:

— Все вы здесь безголовые, почище Бомзи! Но он — безобидный, а вы — дураки без совести и стыда!

Развернулась и потащила блаженненького к бабке Травнице.

Наутро спозаранку Гош топтался у опрятной зеленой калитки. Он заступил дорогу Элис, выводившей Свиристелку на пастбище:

— Слушай, ты того… не серчай. Ну сглупил я, понимаешь… Не думай, вовсе я не злой, просто…

Холодок светло серых глаз растопила веселая искорка:

— Да, уж постарайся больше не позволять себе такого. Если ты действительно умнее и сильнее других, не стоит этим кичится, и так заметно. Важно, чтобы от этого не только тебе самому, но и другим прок был.

Гош проводил ее до луга и обратно. Вдруг стало ему как- то легко и радостно возле этой девчонки. Но у Элис было много дел по дому и в огороде, да и его на берегу поджидал отец, чинивший прохудившуюся лодку. Тоненькая фигурка скрылась за палисадником. А паренек, все еще улыбаясь, повернул в сторону моря.

И тут дорогу ему заступила Криста. Глаза ее сузились и подозрительно блестели:

— Ты чего это к этой гусыне замириться ходил?

— А тебе какое дело, — вскипел Гош, — эй, сверчок, знай свой шесток! Ты что это за мной следитьнадумала?

— Следить за тобой мне ни к чему, сдался ты мне! — процедила Подпевала-прилипала и, резко повернувшись, чтобы не заметил ее слез, побежала к себе домой.

Во дворе было шумно. Отец тремя подводами выезжал в город. Хитрый и зажиточный, он давно уже метил на пост старосты, да все не выходило, недолюбливали его односельчане. Потому вся надежда была на генерал-губернатора Приморского края. Проведав, что его превосходительство любил выкушать водочку под соленую рыбку, вез Протей хорошо провяленную жирнющую тарань хозяину края вместе с челобитной.

Криста захлюпала носом, стала проситься с тятенькой. Папаша не устоял перед любимицей меньшенькой:

— Ну, девка, чегой-то ты надумала в последний миг! Ждать долго тебя не стану, одна нога здесь, другая — там. Успеешь, поедешь, а запоздаешь — пеняй на себя.

Прохладным, но ясным осенним днем с проселочной дороги на центральный тракт выползли три телеги, духовито сообщавшие окружающему миру о своей поклаже.

Губернский Кирам встретил их суетой и гомоном. Горожаночки поджимали губки и воротили носики от рыбных благоуханий. Мужчины принюхивались не без удовольствия. Ражий детина крякнул:

— Эх! Да под кружечку эля такую рыбешку-то. Где торговать станешь, дядя?

— Иди-иди своей дорогой! — отмахнулся Протей.

Ко дворцу его превосходительства подъехали, разумеется, со стороны черного хода. Пока разгружались да толковали с управляющим насчет челобитной, Криста во все глаза рассматривала смешливых нарядных служанок, втайне завидуя их ярким одеждам и самоуверенной бойкости. За всем этим она и не углядела, как рядом с ней оказался толстеньки уютный и словоохотливый дядечка, который завел разговор о всякой всячине, справился, откуда приехали, поинтересовался, есть ли в их деревне пришлые, да кто и что они. Дядечка, как дядечка, обычный сельский пузанчик, даже не отличишь от множества точно таких же в любом конце края. Только вот взгляд у него, будто просвечивал тебя насквозь.

Криста заметила, как блеснули его глазенки, когда упомянула мерзавку Элис. Тут уж она, оживившись, выложила все, что знала и что домыслила. Человечек кивал и поддакивал, а напоследок посоветовал присмотреться к этой девчонке как следует. Может статься, речь идет о настоящей преступнице. Скоро к ним прибудут солдаты для выяснения личности Элис. И если она действительно злодейка в розыске, Кристу ожидает награда. Только пока что она должна держать рот на замке. Никому ни слова, даже отцу родному.

Папаше девица, разумеется, ничего не поведала. Больше того, сказавшись больною, стала отпрашиваться сейчас же в обратную дорогу, вместе со старым Лукою, который спешил к разбитой параличем жене и собирался ехать в ночь.

Протей рассердился не на шутку. Что за капризная девчонка! То слезы лила, чтобы взял с собою, теперь глаза на мокром месте, потому как домой хочется! Но Криста знала тятеньку, как пять пальцев. И умела добиться от него всего, чего ей требовалось. А Лука не противился. Ибо самому пришлось бы трястись домой на старой кляче, а для путешествия с хозяйской дочкой дали ему доброго жеребчика.

Домой приехали на исходе следующего дня. Поздним вечером горсть камешков застучала в окошко Гоша. Скрипнула калитка.

— Ну, чего тебе? — прозвучал недовольный голос.

Тут уж наступил момент торжества Кристы. Очень ей хотелось, чтобы Гош понял, какую змею они пригрели в деревне, убедился, что дружить с ней ему только во вред.

Паренек выслушал ее внимательно, похвалил, что с такими новостями пришла к нему сразу же. Молоденькой и глупой еще была Криста. Подлости ей хватало, а вот хитрость и изворотливость лишь предстояло обрести с годами. Приняла все за чистую монету. Не заметила, как брезгливо скривился Гош, когда погладила его по плечу. Счастливая, полная надежд, возвратилась домой.

А предмет ее мечтаний проводил наушницу недобрым взглядом, огляделся по сторонам и, хотя темнота уже окутала поселок, не улицей, а огородами отправился к избе Питера и Мавры.

…Волны трясли и швыряли утлую лодчонку. Элис изо всех сил прижималась у ребристому днищу, но ветер свистел и рычал, грозя перевернуть крошечное суденышко…

Девочка с трудом вынырнула из кошмара, спросонья не сразу осознав, что это Мавра тормошит ее, пытаясь добудиться:

— Вставай, милая! Уезжать нам надо срочно1

Встревоженные лица приемных родителей, торопливые недолгие сборы, обернутые соломой копыта чалого Жолика, тряская телега, подпрыгивавшая на ухабах. Все отложилось в воспоминания о той ночи, трещиной разделившей тихую мирную жизнь в рыбацком поселке и последовавшие за ней странствия и невзгоды.

Но именно тогда Элис по-настоящему осознала, насколько дорога она своим приемным родителям. Ведь насколько она поняла из короткого пересказа сбивчивого повествования Гоша, эти рачительные и хозяйственные люди именно из-за тревоги за нее решились оставить все нажитое и поднимавшейся в горы дорогой налегке отправиться в неизвестность.

— Но почему все решили, что речь идет обо мне? Ведь разыскивают девочку много моложе?

Отец, сидевший на козлах, оглянулся и внимательно посмотрел на дочку:

— Откуда ты это взяла? Гош ничего не говорил нам о возрасте той, кого ищут.

Немного смутившись, Элис пожала плечами:

— Просто мне почему-то показалось, что упомянули о какой-то малышке.

Мать обняла ее:

— Какая разница, кого они ищут на самом деле. Ты — пришлая, а значит станут подозревать. Пока же сыр-бор да выяснения всякие, схватят, а потом всякое может случится, — Мавра вытерла глаза рукавом.

Обычно дорога убаюкивает. Но на этот раз их знобило от острого ощущения опасности, дышащей в спину. И все происходящее в мельчайших деталях навсегда отпечаталось в памяти Элис.

Вершины гор на востоке присыпало розовым, затем первые лучи солнца выпустили свои тонкие стрелочки. Рассвет в горах был так невероятно хорош, что девочка, засмотревшись, не обратила внимание на тревожное ржание Жолика. И только резкий крик Питера-"обвал!" — вернул ее в реальность.

Дорогу впереди перекрыл каменный завал. Отголоски сильнейшего камнепада все еще звучали в дробно осыпавшихся мелких камешках. Облако пыли застилало все впереди.

Но и назад пути им не было. Поэтому, взяв самое необходимое и отпустив дрожащего жеребчика, начали подниматься горной тропкой на противоположной от обвала стороне. Идти было нелегко, но вот за поворотом узенькая стежка уперлась в гранитную глыбу. На ней восседал огромный лесной кот и недобрыми желтыми глазами в упор рассматривал незваных пришельцев.

ГЛАВА 7. ХОД КОНЕМ

Приторный запах благовоний окутал щуплую фигуру, переступившую порог громоздкого помпезного дворца Солнцеликого. Ее обладатель с трудом удержался, чтобы не поморщиться. Еще пару часов назад резвый конь нес его сквозь омытый осенними дождями лес. После свежего, вкусно пахнущего грозою и хвоей воздуха, щербетная атмосфера роскошных покоев казалась удушающей.

Все здесь подавляло: огромные залы с низко нависшими золочеными сводами и стенами, облицованными черным мрамором, красным гранитом, темно-синим лазуритом. На них сплетались узоры мозаичных инкрустированных драгоценными камнями панно, изображавших мрачные сцены кровавых битв, казней, вереницы захваченных пленников и крошечных жалких покорных рабов, распростертых у ног исполина Солнцеликого.

Свет едва пробивался сквозь узкие окна-бойницы. Залы освещались светильниками в колпаках прозрачной слюды цвета запекшейся крови.

Однако, за невзрачной внешностью пришельца таились недюжинный ум и железная воля. Его мысли и чувства, как правило, скрывали столь мощные щиты, что пробиться сквозь них не удавалось, даже весьма искусным мыслечтецам. Более того, он умел выстраивать великолепную защиту из лжевоспоминаний и лжечувств. И если когда-либо Тиран сумел бы проникнуть сквозь них, то даже он содрогнулся бы от той темной бездны, что таилась за этой неприметной оболочкой.

Покрытые пластинами листового золота двери и тяжелые парчовые завесы бесшумно распахивались и отодвигались перед человеком с рыжеватыми глазками-буравчиками. И, наконец, тщедушная фигурка, сопровождаемая стражниками, остановилась у сверкающего проема, занавешенного сияющим струящимся паутинным шелком. Властный голос приказал ему войти.

За спиной пришельца сомкнулись раздвижные резные створки. Воины остались за порогом. Однако ржавоглазый знал, рядом с властителем прячется, по крайней мере, дюжина чернокожих охранников. Они лишены языков и не обучены письму, а, значит, не смогут никому передать то, о чем здесь говорится. Но воины эти, с младенчества воспитывавшиеся в угрюмых покоях повелителя, бесконечно преданны Солнцеликому и в любое мгновение уничтожат каждого, в ком заподозрят опасность для своего господина.

Лазутчик Солнцеликого опустился на колени, ползком приблизился к возвышению, где на блестящих подушках возлежал толстяк в богато расшитых одеждах.

— Ты можешь подняться, Реваз, — голос повелителя был обманчиво мягок и казался текучим, как шелка, на которых расслабленно покоились необъятные телеса, — так чего же вы с Симорином смогли добиться в Светлоземье?

В складках жира прятались проницательные глазки, в них светились ум и холодный расчет. Этот могущественный человек, державший в своих пухлых пальцах судьбы десятков миллионов подданных, начинал свою жизнь в пастушеской юрте. Его путь в эти роскошные покои был устлан трупами и обильно орошен кровью. Но возвышению способствовала не только невероятная жестокость, а, прежде всего, способность мыслить неординарно и великолепное понимание психологии человеческой толпы. И также умение терпеливо, сосредоточенно, тщательно плести сложнейшие интриги.

Ржавоглазый докладывал скупо и четко, ничего не прикрашивая и не утаивая, ибо знал, что правитель не терпит лжи. Для завоевателя важна подлинная картина происходящего, а не приятная ложь, ведущая к поражениям.

Реваз замолчал. Лишь слабое потрескивание угольков в жаровне с благовониями нарушало повисшую в покое тишину. Лазутчик старался не показывать страха, но в глубине живота пульсировала леденящая точка. И с каждой секундой затянувшейся паузы мертвящий ужас внутри разрастался и грозил, невзирая на всю его могучую волю, полностью подчинить себе невзрачного человечка. Ибо груда жира, сидевшая напротив, обладала не менее сильным и к тому же не всегда предсказуемым характером.

— Итак, от нашего мага проку немного, — наконец подвел итог беседы Солнцеликий. — Полагаю, ты не можешь удовольствоваться нынешним положением вещей. Есть ли у тебя какой-либо новый план?

— Всемогущественный проникает в самую суть вещей, — раболепно склонился шпион, — да, у меня возникла некая идея. Как я уже говорил, нам не удалось захватить Волчонка и девчонку. Весьма вероятно, дело именно в том, что маленькая ведьма оказалась невдалеке от щенка. Насколько нам известно, у нее много странных особенностей. В том числе и возможность перемещаться во времени и пространстве.

— Во времени? — изумленно переспросил владыка, — но это же невозможно!

— Увы! Возможно, — вздохнул Реваз, — Я изучал их древние летописи, раздобытые Симорином. Это свойство пробуждается лишь в случаях крайней опасности или сильнейшего душевного волнения. К тому же девчонка не получила должного воспитания и обучения, поэтому ее поступки непродуманны, спонтанны, но все равно затрудняют наши действия.

— И что же теперь ты намерен делать?

— Солнцеликий! Ваши воины схватили мальчишку из рыбацкого селения. Он предупредил ведьму о предстоящем аресте. Каратели вначале даже уверились, что им в руки попался Волчонок. Очень уж подходил под его описания этот юнец-рыбак, — ржавоглазый умолк на мгновение, протянул руку к небольшому столику инкрустированному черным и белым перламутром. Из стоявшего на нем шахматного войска он выбрал эбонитового коня с развевающейся гривой, — Великий, Вы часто повторяете, что это ваша любимая фигура в замечательной игре. В ней привлекает необычность движения, сбивающая противника с толку. Вот таким шахматным конем может стать и поселковый мальчишка, удивительно напоминающий Алексиса.

— Подмена? Но что нам это даст?

— В Светлоземье распространилось предсказание, что если трон не будет возвращен законному наследнику, Империя падет. К тому же засуха, свирепствующая в этих краях последние два года, поставила страну на грань голода.

— Да, хотя бы в этом Симорин постарался, — колыхнулся складчатый подбородок.

Добрый знак вдохновил лазутчика. Ледяная рука страха разжалась, и он уверенно продолжил:

— Правления Рилана Шестого вызывает теперь явное недовольство в народе. Ну а среди придворных есть несколько отпрысков боковых ветвей царской фамилии, желающих заполучить власть. Пожалуй, поначалу они согласятся и на регенство при юнце, ничего не смыслящем в управлении государством. Ибо от регенства до Хрустального трона всего один шаг. Ведь именно так поступил в свое время Рилан, оказавшись регентом при племяннике.

Пухлые руки властителя рассеянно поглаживали шелк подушки. Красноватые отблески играли на золоченных ногтях:

— В твоих словах есть резон, — лицо правителя стало отстраненным, как случалось всегда, когда он обдумывал ту или иную политическую интригу. Он протянул руку и взял коня из слоновой кости, повертел его, рассматривая будто впервые, — а уверен ли ты в этом мальчишке-рыбаке? Он ведь однажды уже… Впрочем… впрочем, будучи непокорным власти, он проявил верность этой девчонке. А это уже говорит в его пользу. Порядочных людей легче обвести вокруг пальца, чем негодяев.

Он ни в коем случае не должен подозревать о наших подлинных намерениях относительно маленькой ведьмы. И попытайся уверить его, что он истинный царевич, похищенный в раннем детстве. Важно, чтобы подменыш действовал искренне. Тогда в него поверит и народ Светлоземья.

Властелин сдвинул брови, обдумывая новый план действий. Тишину нарушило воркование голубки за окном. Правитель раздраженно поморщился и сделал знак. Темная тень выскользнула из-за парчовой портьеры. Через несколько секунд голос птицы прервался.

— В твоем предложении есть очень слабое звено, — наконец молвил Солнцеликий, — известно, что лишь истинно Царская Кровь Светлоземья может восседать на Хрустальном Троне…

— Верно, но когда наши войска захватят Империю, необходимость в марионетке-наследнике отпадет. Да и сам по себе Хрустальный Трон вместе с Дворцом, скрывающим тайны власти нынешней правящей династии, необходимо полностью уничтожить.

Проницательные глазки под тяжелыми веками благосклонно взирали на щуплого человечка.

— Мы довольны тобою, Реваз, — промолвил Солнцеликий.

Человечек вновь опустился на колени и в таком же положении попятился к двери. Он низко наклонил голову, дабы скрыть от проницательных глаз в щелочках жира свою почти непристойную радость. Ибо сегодняшний день принес ему одну из важнейших побед в достижении своей собственной цели, о которой тучному повелителю "половины мира" не следовало даже подозревать.

ГЛАВА 8. НЕПРОШЕНАЯ ГОСТЬЯ

От небольшого очага струились волны тепла. В расписной глиняной миске, стоявшей перед Элис, дымилось пахнущее разнотравьем жаркое. Пещера, почти не различимая снаружи, внутри была гораздо уютней многих домиков рыбацкого поселка.

Седобородый старик прочел молитву, произнес благословение трапезе, разломил лепешку, положив по кусочку каждому из сидящих за грубо сколоченным столом, и улыбнулся девочке:

— Ешь, не стесняйся. Ты выглядишь совершенно измученной, нужно подкрепиться.

Этот человек спас ее от разъяренного дикого кота, сторожившего вход в пещеру и одним мановением лапы унесшим в неизвестность приемных родителей Элис. Старец казался доброжелательным, но в его присутствии девочка ощутила что-то вроде слабой щекотки в голове. Такое случалось порою и в замке на Высокой Скале, когда ее пристально разглядывал святой отец Петримус. И теперь она снова привычно начала строить внутреннюю стеночку, отгораживаясь от вторжения в свой ум. Никто не учил ее такой защите, ребенок пришел к этому инстинктивно.

Во взгляде старого Михеля промелькнуло изумление, он задумчиво сгреб в горсть белую бороду, покачал головой:

— Покушай, отдохни и расскажешь нам немного о себе. Мы живем здесь в глуши, интересно послушать и последние новости большого мира, не правда ли Лело?

Подросток никак не отреагировал на эту реплику. Его красивое лицо выражало явное недовольство. Он выглядел неправдоподобно чистеньким и аккуратным. Элис, пожалуй, еще не приходилось видеть подобных мальчиков. Разве что в самых ранних воспоминаниях ей смутно мерещились вот такие ухоженные дети.

Поев, Лело встал и, не сказав ни слова, "нырнул" в округлый "зев", служивший входом в соседнюю "комнату".

Элис покоробила его надменность. Но она никак не показала это. Девочка все еще была оглушена произошедшим, не могла прийти в себя от очередной страшной потери. Куда исчезли чудесные добрые люди, ставшие для нее родными? Однако, ее короткая жизнь так изобиловала ужасами и утратами, что она привыкла держать себя в руках, пряча эмоции глубоко внутри, не позволяя чужим распознать ее подлинные чувства. Как правило, от жутких мыслей отвлекали обычные будничные занятия. Поэтому Элис, молча, помогла старику собрать и вымыть посуду. К ручью спускались под неотрывным бдительным взором зеленых глаз с вертикальными зрачками. Но рядом с Михелем девочка не боялась сурового пушистого стража.

Когда они со стариком вновь устроились в уютном тепле возле очага, Михель было взялся за починку своей протершейся на локтях куртки. Но девочка отобрала у него шитье. Тогда в стариковских руках появился сапог с оторванной подошвой.

В их неспешной беседе по-прежнему сквозили недоговоренность и недомолвки. Не раз и не два выцветшие глаза под лохматыми бровями останавливались на нежном личике девочки, пытаясь проникнуть в скрывавшиеся за ним мысли и стремления. Старый Михель чувствовал, что этот "ангелочек" не так прост, как хочет казаться. Наконец, он спросил напрямую:

— Ты из рыбачьего поселка в нескольких лигах отсюда, однако, прекрасно говоришь на языке северного Светлоземья. К тому же, тут крайне редко встречаются люди со светлыми волосами.

Элис кивнула головой, решив прибегнуть к уже привычной спасительной полуправде:

— Вероятно, я именно оттуда родом. Но два года тому назад меня нашли здесь на побережье без сознания. И я совершенно ничего не помню о том, что было прежде. Возможно, я путешествовала с родителями на корабле, потерпевшем крушение. Так думала сельская знахарка. Она говорила, что иногда после страшных событий люди теряют память.

Старик хмыкнул, но не стал возражать. Он и позже, словно случайно, время от времени задавал наводящие вопросы, но Элис всегда была наготове. Михель, казалось, поверил тому, что ее отца собирались арестовать за браконьерство (якобы тот не отдал для отправки в столицу выловленных лососей). С некой долей иронии отреагировал старик на повествование об обвале, перекрывшем дорогу, из-за которого девочка с родителями выскочили из телеги. Было непонятно, как они едва ли не мгновенно очутились в глубине огромного массива Темных Гор, на расстоянии почти семи лиг от тракта, по которому ехали, спасаясь от властей.

А вот Лело относился к незваной гостье почти так же, как в свое время Гош к дурачку Бомзе — с презрением и насмешкой. Элис иногда мерещилось, что они даже немного похожи — Гош и Лело: высокие, ладно скроенные, с копной каштановых волос.

И, хотя изысканный подопечный Михеля выглядел настоящим аристократом, девочке был гораздо милее босоногий мальчишка, оставшийся в рыбачьем поселке. Она с удивлением ощущала, что тоскует по нему почти также сильно, как и по приемным родителям.

Но однажды крепкая внутренняя броня Элис дала трещинку.

Погода стояла ненастная. Во второй пещере, служившей Лело и старику спальней, и своего рода кабинетом, было холодно. Проливной дождь не позволял выйти на улицу. Поэтому наставник занимался с подростком возле очага. А девочка сидела тут же с рукодельем.

Повторяя балладу о рыцаре Мальони, Лело споткнулся. И Элис невольно продолжила любимое стихотворение. Осознав свой промах, она вскрикнула и замолкла.

Мальчишка фыркнул со злой насмешкой. Но старик встал, подошел к ней и поднял опущенное лицо за подбородок:

— Так, кто же ты, дитя? Откуда знаешь куртуазную поэзию?

Элис молчала, в глазах ее стояли слезы. Она устала лгать и изворачиваться. А строки великого трубадура пробудили в ней воспоминания о теплых руках и любящем взгляде старой наставницы Зельди, на долгие годы заменившей канувшую в неизвестность родную мать.

— Она — лазутчица Рилана, — закричал Лело, — Убей, убей ее немедленно!

— Да нет, она не подослана императором, — решительным жестом отмел его возмущение наставник, — обычный человек никак не смог бы пройти через ограждающую нас завесу. А волшебников я, как правило, распознаю. И все же, ребенок, в тебе есть тайна.

Но Лело был разгневан не на шутку, он со злостью топнул ногой:

— Ты клялся, что НИКТО, слышишь, НИКТО не пройдет через твою завесу. Но, тем не менее, эта побирушка здесь! Ты признавался, что не сумел проникнуть в ее мысли. Так как же можно ей доверять? Зачем тратить волшебство для того, чтобы укрыть и прокормить еще одного человека? Твои возможности, старик, не безразмерны. Я и так живу вовсе не в таких условиях, какие мне пристали по праву рождения.

— Успокойся, Лело! — Михель положил руку на плечо подростка, но тот гневно сбросил ее:

— В конце концов, ты повинен слушаться моих приказаний! Я требую, чтобы ты уничтожил эту девку! Иначе я сам убью ее!

Элис отступила к выходу. Но дикий кот, лежавший у порога, поднялся, выгнул спину и зашипел. Его шерсть стала дыбом, распахнулась пасть, усеянная острыми зубами.

Безотчетно она подняла руку и сжала свой заветный медальон, в котором к камешку прикрепила и подарок приемного отца — крошечную чайку. Внезапно страх отступил, нахлынули отстраненность и безмятежность. Почудилось, что своды пещеры растаяли. Нечеткими расплывчатыми виделись фигуры людей и кота. Но зато поразительно ярко горели внутри них пылающие точки: теплая желтая — в Михеле, красная яростная — в Лело и багровая, источающая ненависть, — в страже пещеры.

На какое-то мгновение душа Элис словно воспарила над всей этой картиной, ей открылось прошлое и будущее этих существ, и не тонкий детский голосок, но звучный женский голос вырвался из ее уст:

— Светлоземье ждет тебя, Алексис. Но Хрустальному трону нужна не только царская кровь. Сердце, умеющее сожалеть, сострадать, ощущать свою причастность к своему народу, ко всему сущему и способное болеть и сжиматься от собственных ошибок и прегрешений, — вот стержень владыки Светлых Земель. Это свойственно даже твоему дяде-узурпатору и позволило ему воссесть на священном троне. А вот ты почти утратил такую способность.

Кудесник Михель, ты совершил великую ошибку, призвав себе в помощь чуждые и не вполне подвластные тебе силы. Тот, кто носит обличье дикого кота, таит в себе не только слугу, но и опасность! Я попытаюсь уменьшить его силу воздействия на царевича. Остальное — в твоих руках, в твоей воле.

И берегитесь, шпионы вышли на ваш след. Не только Рилан, но и Солнцеликий разыскивает Алексиса. Именно восточный властелин грозит царевичу гибелью. Бегите отсюда, как можно скорее!

Элис мысленно коснулась багровой точки, успокаивая и приглушая кипящую разрушительную мощь демона, сторожившего вход.

Затем, ощущая, что ее собственные силы уже на исходе, так же мысленно шагнула за трепещущую неровную дымку, окутавшую все вокруг. В душе ее все еще царил кто-то иной, близкий и дружественный, но не вполне подвластный ребенку.

… На пороге холодной пещеры съежился дикий кот, понурив лобастую голову на вытянутые лапы. Огонек в очаге едва теплился. Пораженные и оглушенные люди в изумлении оглядывались вокруг. Девочка исчезла.

— Я же говорил, она — шпионка! — гневно повторил царевич.

— Она, — Талисман Хрустального трона, — возразил его наставник. — Покуда она была с нами, тебе ничего не грозило. А вот теперь все гораздо сложнее. Нам необходимо срочно бежать отсюда.

ГЛАВА 9. В ФУРГОНЧИКЕ БРОДЯЧИХ АКТЕРОВ

Любимый постулат, что жизнь, как заморская лошадка, расцвечена черно-белыми полосами, в последние полгода уже не казался Леопольдо убедительным.

Двое ведущих артистов балаганчика навеки упокоились в братской могиле зачумленного Кирона. Остальным вроде бы повезло не подцепить заразу и вырваться оттуда, обойдя все посты стражи, окружившей вымирающий город плотным кольцом. Но контрабандист, проведший их тайным подземным ходом, забрал, практически, всю наличность. Фургон, служивший верой и правдой долгие годы, остался в феерическом переплетении карнавала и смерти, пропитанном миазмами гниющей плоти.

Смирная кобылка-пони прошла с ними по сырым катакомбам и затем несколько месяцев усердно тащила наспех сколоченное хлипкое сооружение на колесах, лишь отдаленно напоминающее великолепный балаганчик прежних лет. Но две ночи тому назад их атаковала волчья стая. Отбиться удалось, однако, Пончика они лишились.

И вот теперь накануне спектакля в крошечном заштатном городишке утонул юный акробат и жонглер Рафаэло, исполнявший ко всему прочему и женские роли.

— Какого черта, парня понесло купаться в здешнем пруду! — горестно сопел директор истаявшей труппы.

Панталоне, мужик зверского вида и нежнейшего сердца, трубно высморкался, рукавом вытер глаза и отсыревшие от слез усы:

— Слишком много мальчишка всех этих Коломбин играл, совсем обабился. Сам знаешь, вечно мылся-наряжался. После поездки все ему чудилось, что потом воняет.

Худой, как щепка Арлекин (а в некоторых случаях также Пьеро), уныло строгавший какую-то деревяшку, не поднимая головы, буркнул:

— Что теперь уже мальчишке кости мыть, Отмучился он. Нам, видать, тоже недолго осталось. Какое представление втроем. Курам на смех, да и только… Лошади нет, жратвы тоже, выступать некому.

Легкий ласковый ветерок вдруг всколыхнул марлевую занавеску в ярких цветных заплатках в виде сердечек и цветочков. Тонкая гибкая фигурка, возникшая словно ниоткуда, остановилась у кособокого сооружения из гнилой фанеры на разбитых колесах.

Вопреки всем невзгодам, с приходом юной Элики в существовании павших было духом фигляров наступила светлая полоса. У девчонки был чудный голос, прекрасное чувство равновесия и хорошие актерские способности. К тому же ее еще не оформившуюся фигурку можно было вполне вырядить "под мальчика", потому что в этих краях женщинам строго-настрого запрещалось выступать на подмостках.

Девчонка отлично готовила, споро, ловко и вроде незаметно навела в фургончике порядок и уют. Характер у Элики был хороший, она оказалась отличным товарищем для бродячих актеров. Правда, Арлекин попытался было перевести их отношения в область лирическую. Но два других его собрата сразу сбили спесь с героя-любовника.

— Только посмей к малышке подкатиться, придушу, — играя желваками, пообещал Леопольдо. А Панталоне просто взял паганца за шкирку, приподнял над землей, встряхнул хорошенько, и тема была закрыта.

Хуторок из пары десятков домишек, поначалу встретивший их весьма неприветливо, покидали и вовсе в приподнятом настроении. У самого зажиточного крестьянина единственный сынок едва не отдал Богу душу. Укус черной гадюки, как правило, означает верную смерть. Старик отец как раз пререкался с Леопольдо, просившим разрешения выступить перед поселянами, когда в доме за его спиной раздался отчаянный крик…

Элика не только высосала яд из ранки (и осталась после этого в живых!), но и приложила к ней какие-то травки, напоила отваром из других, росших неподалеку и до сих пор не считавшихся на хуторе целебными. И случилось чудо. уже через день мальчишка снова стал шустрым сорванцом.

Из хуторка их балаганчик увозила небольшая лошадка, правда, слепая на один глаз, но крепкая и выносливая. Панталоне и Арлекин, бывшие тягловой силой после гибели Пончика, сияли, как медные копеечки. А Леопольдо твердо уверовал в симпатичный маленький талисман по имени Элика, принесший их труппе удачу.

Они двигались на север. И вскоре девочка перестала использовать ореховый отвар, чтобы казаться такой же смуглой, как и все остальные. Светлокожие блондины попадались все чаще, она в своем природном обличье уже не выглядела странной и чужеродной. Теперь можно было, наконец, выходить на сцену существу женского пола, но девочка предпочитала облик задиры-шалуна в клетчатой кепке. Леопольдо попробовал было спорить с ней, но упрямица не уступила и его директорскому авторитету.

Ясным, одуряющее пахнувшим цветущим разнотравьем весенним днем к ним присоединился еще один попутчик. Под курлыканье журавлей, приветствовавших вновь обретенную отчизну, совершенно неслышно к костру посреди лесной поляны подошел высокий статный мужчина. Холщовая рубаха навыпуск и волосы, стриженные под горшок, но в жестах и посадке головы отнюдь не мужицкая уверенность. Впрочем, Элика ощутила какую-то странную внутреннюю растерянность, но спешить с выводами не стала.

Влас был скуп на слова. Предложил свою помощь в уходе за лошадкой и прочих тяжелых вспомогательных работах. Взамен попросил довезти его до столицы. Зачем идет туда отвечать не стал. Элика по "аканью" и отдельным словечкам распознала в нем задольца. Говор этот она знала отлично. Из тех краев были две женщины, обитавшие с нею в башне над Северным морем.

А еще Элис (ведь это была именно она) почувствовала в нем Дар и поспешила основательно "закрыться".

Затем пришли слухи. Вначале разрозненные и непонятные, затем все более и боле набирающие силу, облекающиеся во плоть подробностей и деталей. Говорили о нашедшемся царевиче Алексисе, который с триумфом возвращался в столицу. Странным казалось, что казенные люди, доносчики и клеветники, эти слухи разжигали и поддерживали, а стражники вовсе не спешили хватать и тащить в каталажку людей, приветствовавших царевича, так долго пребывавшего в изгнании.

Влас все больше хмурился и мрачнел. Арлекино-Пьеро насмешничал над ним, допытывался, чем не люб ему законный наследник. Задолец молчал, но однажды не утерпел:

— А ты уверен, что это настоящий царевич?

— То есть, как это "настоящий"? Какой же еще?

— Да, вот такой. — зло сплюнул случайный попутчик, — подменный лже царевич! Что не думал о таком?

Актеры дружно высмеяли его, но все же задолец посеял в них зерна сомнения.

А в Хорлане им привелось встретиться с тем, о котором и вслух и шепотом говорило уже все Светлоземье.

Третий по величине город империи, но нередко по праву именовавшийся Жемчужиной Светлоземья, поражал изысканной красотой вознесшихся к небу шпилей, увенчанных причудливыми флюгерами и разноцветными хрустальными шарами. Однако продвигаться по запруженным толпою улицам в фургончике оказалось невозможным. Поэтому актеры оставили его возле рыночной площади под охраной Власа и пошли побродить по местным улочкам.

Толпа становилась все гуще, раздавалиьс истерические женские крики. Все спешили к Бычьим воротам. Оказалось, туда пополудни должен был прибыть кортеж с Алексисом.

Пробираться среди скопления потных людей, разгоряченным вестью и выпивкой, оказалось непросто и неприятно. Но профессия фигляра включает не только ловкость, но и умение манипулировать другими. Не раз и не два Арлекино делал страшные глаза, взвизгивал, пялясь на якобы нечто ужасное, и люди в испуге шарахались в сторону, расчищая путь нашей четверке. К полудню они, наконец, добрались до заветных ворот. И почти стрзу же тяжелые кованные створки распахнулись.

Лицо высокого юноши, скакавшего в окружении закованной в панцири свиты было бесспорно хорошо знакомо юной артистке. И так же бесспорно это был не Алексис.

— Это не царевич Алексис, — хрипло выдохнул над ухом бас задольца. Леопольдо оглянулся и побледнел от негодования:

— Ты, что тут делаешь, негодяй! На кого оставил фургон и лошадку?

Но непослушный "рабочий сцены" не обратил на него никакого внимания. Мощной рукою разбросал он стоявших перед ним людей, внезапно блеснул миниатюрный арбалет.

Пальцы девочки инстинктивно потянулись к двум амулетам на шее. Не отдавая себе отчета, она рванула нитку с крошечной чайкой. Птичка ожила, забилась, взмахнула крылышками и опередила рванувшийся из горла крик:

— Берегись, Гош!

Ореховые глаза под пышным плюмажем встретились с прозрачными.

— Элис, — шепнули губы царевича, он протянул руку и машинально стиснул ткнувшуюся в ладонь бронзовую птичку-невеличку, на лету сбившую смертельный болт, выпущенный из арбалета.

Двое стражников навалились на Власа. Хлипкий человечек с красноватыми, будто ржавыми глазами повернул лошадь в сторону девушки. Она же вдруг закричала так пронзительно и звонко, что даже стражи, вязавшие задольца, замерли на мгновения. И этого оказалось достаточно. Девчонка с неожиданной силой рванула мужика в сторону толпы и мгновенно растворилась в ней. Люди испуганно озирались, но этих двоих нигде не было видно.

Позже в роскошных палатах, отведенных царевичу, человечек с глазами-буравчиками попросил Алексиса-Гоша показать ему ту спасительную вещичку, что бросила наследнику странная девочка.

Юноша в раздумье посмотрел на собеседника. Он сразу распознал, что представляет собой его новый опекун, а совместное странствие через половину империи лишь подкрепило его мнение. И тем не менее… И тем не менее он не мог отделаться от ощущения, что этот страшный человек ДЕЙСТВИТЕЛЬНО хорошо относится к нему и заботится о нем совершенно искренне. Он медленно вынул из кармана и протянул командиру стражников невзрачный медальончик. Но тот даже не притронулся к нему. Лишь склонил голову набок и прошептал:

— Удивительно! Вот что значит судьба, — а затем добавил, — Ваше высочество, Вы должны носить этот талисман, не снимая. Сейчас распоряжусь, принесут цепочку. И знайте, Хрустальный трон ждет Вас. Вы вовсе не случайная пешка в Большой Игре. — его голос вдруг осип, — берегите себя… мой мальчик!

На пыльной дороге у городской стены, за которой виднелись диковинные купола и тонкий шпиль минарета, пронзавший небо, сидели огромный плечистый мужчина и хрупкая девочка с очень светлыми прозрачными глазами. Оба всклокоченные и гневные.

— Что ты неделала! — кричал задолец, — Обрекла свою страну на позор и разруху. Если пдлинный царевич не вернется…

— Чайка, как и Хрустальный трон, верна лишь истинно царской крови, — каким-то чужив взрослым и звучным голосом отозвалась девчонка. Ведун отшатнулся, на мгновение вместо замызганной актерки он увидел высокую сияющую женщину с глазами сверкавшими будто звезды.

Но тут их окружил десяток смуглых воинов в тюрбанах с кривыми ятаганами. Клекочущий язык был непонятен обоим. Лишь слово "гяур" на все лады перекатывалось в гортанной речи. Девочку перебросили через седло, мужчину привязали к его луке. Вот так пленными и беспомощными впервые увидели они ослепительную роскошь Города Городов, Бриллианта Бриллиантов Полуденного Султаната. Очень скоро обоим пришлось убедиться, что столь же поразительной была и бездны нищеты и отчаянья, заполонившая множество человеческих душ в воспетой тысячами певцов сказочной Отохарте — Сладости Мира. Тем не менее, все чаще и чаще ее именовали иначе — Гульмакар — Бездонный Колодец, подразумевая немыслимое число загубленных здесь душ и растраченных сокровищ.

ГЛАВА 10. ЕЩЕ ОДИН НАСЛЕДНИК ХРУСТАЛЬНОГО ТРОНА?

Предвидение — штука тонкая. Иногда, вроде бы "накатило", вроде бы прорвался кудесник сквозь зыбкие, но неуступчивые границы времени, и было ему Явление, а затем оказывается, что зрил он всего лишь ментальный мираж.

Поэтому Михель, подобно немногим серьезным волшебникам, вводя себя в транс, не прибегал к помощи весьма действенных ядовитых грибов красношляпников или цветов змеекустарника. Очень уж часто именно они вызывали галлюцинации и лишь подобия подлинных видений.

И все же то, что явилось ему промозглым вечером сразу после исчезновения девочки-талисмана, вначале тоже показалось "обманкой"

В отчаянии от того, что он упустил защиту и спасение, которые были так возможны рядом с этим чудесным ребенком, кудесник решил заглянуть в будущее. Требовало это немалых сил, могло не только утешить, но и разочаровать. Однако он чувствовал, относительно безмятежному существованию пришел конец, необходимо принимать какое-то необычное решение, кардинально меняющее их жизнь. Иначе наследника вряд ли удастся спасти.

Михель удалился в дальний угол центральной пещеры, отгородился пологом невидимости и, совершив трудный многоступенчатый ритуал, проник в будущее сквозь сложное плетение вероятностей Пространства-Времени.

Он явственно увидел мощеную улицу, ведущую к огромным кованым воротам большого города и запрудившую ее бушующую толпу. Повсюду слышались крики: "Слава царевичу! Долгие лета и здравие Алексису!".

Тяжелые створки распахнулись, въехала кавалькада всадников. Среди пышно разодетых придворных в окружении латников на горячем белом жеребце скакал юноша, действительно неуловимо напоминающий законного наследника, но это определенно был не Алексис. Вместо прохладной небесной синевы глаза молодого всадника отсвечивали медом и орехами.

Однако самое удивительное заключалось в том, что истинным зрением провидца старый Михель распознал на челе отрока знак крови подлинного преемника Хрустального Трона.

Это было так невероятно, что старец очнулся и не смог более вернуться в Трансцентидетнтальность ни в этот же вечер, ни в последующий день.

Он пробовал бросать руны. Они лишь подтвердили: есть под небесами этого мира ровесник Алексиса, имеющий равное с ним право стать правителем Светлоземья.

Волшебнику припомнились давние дворцовые сплетни. Он не особенно интересовался ими, в пол уха слышал какие-то обрывки разговоров. Впрочем, их было столько, что он более-менее знал, у рано погибшего старшего сына покойного царя Веломира был внебрачный ребенок.

Но, как известно Хрустальный Трон принимал лишь законных наследников. Так что эту версию следовало бы отбросить. Следовало бы, но никак не удавалось, ибо юноша, отмеченный Знаком, согласно гаданиям, действительно существовал.

Старик кудесник не сдержался и поделился своим открытием с Лело. И сразу же понял, что совершил непростительную глупость. Конечно, он замечал, что у его воспитанника характер изменился далеко не в лучшую сторону. Но еще не разу ему не доводилось видеть царевича в таком бешенстве. Алексис бушевал и неистовствовал. Казалось, в него вселился подлинный дьявол. Брызгая слюной, он требовал от наставника призвать все силы ада, чтобы сейчас же, немедленно, стереть с лица земли новоявленного соперника.

С ужасом глядя в налитые кровью и безумьем глаза юноши, Михель ощутил исходящую от него жуткую инфернальную силу и понял правоту их маленькой и, как оказалось, неслучайной гостьи. Эта удивительная девочка, внезапной яркой вспышкой озарившая их здешнюю жизнь и так же внезапно исчезнувшая, предупредила, что призванный им на службу демон отнюдь не полностью подвластен волшебнику. На самом деле эта тварь тлетворно влияла на его воспитанника, искажала и поглощала личность царевича.

Злобный рык заставил Михеля обернуться. Дикий кот, выгнув спину, излучал темное сияние и скалил острые зубы. Он уловил исходящую от волшебника опасность и жаждал уничтожить его, чтобы беспрепятственно полностью овладеть своей юной жертвой.

Старый кудесник изо всех сил сжал резной посох, напряг всю свою мощь и бросил в горящие уголья адских глаз самое мощное убийственное не только для врага, но и для него самого заклятие.

… В растерянности смотрел Алексис то на пятно серой гнили, оставшееся вместо сраженного зверя, то на горстку праха, в которую обратился его наставник. Страх и беспомощность заполонили душу царевича.

Подросток разрыдался. Его спутники, его опора истребили друг друга в нечеловеческой схватке. Он почувствовал себя оставленным на растерзание и поругание всем недобрым силам, от которых до сих пор был защищен и оберегаем.

Впоследствии Алексис даже не мог определить, сколько часов провел он в состоянии ступора. Очнулся то ли от чувства голода, то ли от холода, пробиравшего до костей, то ли от какого-то тревожного звука.

Набросив на плечи подбитый мехом плащ, он поднялся на близлежащий гребень горной гряды, отгородившей их укрытие от кипящей жизнью долины. Лишь неприметной тонкой тропкой можно было подняться к камню, на котором прежде восседал демон в образе дикого кота.

И вот там, где, как было известно царевичу, змеилась ниточка тропинки, в бледнеющем свете предрассветных звезд посверкивали искорки подозрительных отблесков. Сомнения не было, цепь латников двигалась в сторону его убежища.

Да, с гибелью старого кудесника перестало действовать и заклятие невидимости, наложенное Михелем на оберег своего подопечного.

С ужасом глядя на никчемную деревяшку, висевшую на его груди, Алесис мысленно воззвал к той, которую еще день тому назад презирал и ненавидел.

Элис шевельнулась, сквозь сон в шелесте дождя, плясавшего по хлипкой крыше фургончика, ей послышался отчаянный крик о помощи.

Дорогу между Сном и Явью с одной стороны окружал мрак и ощущение края пропасти, с другой же- свет, пахнувший свежестью утренней росы. Именно отсюда на одном из поворотов к ней шагнуло знакомое забавное существо. Теперь оно вовсе не казалось девочке уродливым. Напротив, лучистые кроткие глаза были по-настоящему прекрасны.

С радостным возгласом она наклонилась обняла и поцеловала малыша, он смущенно моргнул и протянул ей свою ручонку. Вот так вместе и явились они Алексису. Прозрачная эфирная фигурка девочки, приведшая к нему странного, хотя и явно добродушного спутника.

— Не бойся, это друг, —колокольчиком прозвучал знакомый голос, — он выведет тебя отсюда. Но теперь, когда Михеля нет, тебе самому предстоит сражаться за свою жизнь, идти к своей цели, своему предназначению. Постарайся отбросить спесь и кичливость. В мире много хороших людей. Они могут стать тебе добрыми друзьями и надежной опорой. Но, прежде всего, добрым другом и опорой должен стать для них ты.

Рассвет окрасил розовым тонкую ткань стеночек балаганчика. Хотя Панталоне пропитал ее маслом дикого вьюна для придания водоотталкивающих свойств, она все же была влажной, и в фургоне пахло сыростью. Но дождь, хлеставший всю ночь, под утро закончился.

Девочка села на постели из одеял, прикрывавших сложенные у задней стенки немудреные декорации, приподняла лоскуток, служивший ставенкой, выглянула наружу. Все вокруг сверкало чистотой умытой земли, пахло свежими травами с густой медвяным привкусом акации. И у нее на душе было тепло и светло.

— Должно быть оттого, что снова встретила своего маленького приятеля, — подумала Элис. Oтчего-то у нее даже не возникало сомнений, что путешествие между Сном и Явью случилось на самом деле, и царевич Алексис был теперь в надежных ручках ее настоящего друга.

Очевидно, она сказала что-то вслух, потому что от кучи одеял возле самой двери, на которой спал Леопольдо, донесся его сонный голос:

— Алексис, Алексис… И ты туда же. Дался вам всем этот мальчишка. Говорят, он уже где-то в этих краях. Как и мы, движется к Хорлану. Может, и увидим хваленного царевича, который нашелся и возвращается к Хрустальному Трону.

Элис нахмурилась. Внезапно объявившийся наследник никак не мог быть Алексисом. Ведь только нынешней ночью она видела его в знакомой пещере. Однако Время-Пространство творило с нею самой такие непонятные и поразительные вещи, что девочка уже перестала удивляться непостижимому. Возможно, то, что ей почудилось в ночи, на самом деле произошло гораздо раньше, и она просто совершила очередной "прыжок" в прошлое, а затем вернулась обратно.

Она отбросила непокорную прядь волос, упавшую на лицо и вместе с нею сомнения и тревоги. Если действительно удастся в ближайшем городе встретить Алексиса, она будет только рада удостовериться, что у царевича все в порядке.

Они выехали на мощенную дорогу. Звонко цокая копытами, их одноглазая лошадка приблизилась к огромным роскошным городским воротам, окованным бронзой.

Юную белую чайку подхватил ветер Вероятностей. Хлопая крыльями, она билась в тенетах Пространства-Времени. Ее alter ego только подъехала к беспокойному Хорлану и всего лишь намеревалась краешком глаза взглянуть на непонятно откуда взявшегося в этих краях наследника. А в нескольких филях отсюда уже звенел болт, метивший в сердце юноши с ореховыми глазами, в знойном небе вырисовывались надменные купола Отохарты, и связанной пленницей на горячем жеребце въезжала Элис в город городов Полуденного Султаната.

… Алексис и странное существо тоже наблюдали за рассветом. Багровое полушарие солнца медленно поднималось из сизых волн, окрашивая их дивными полосками нежно розовой дымки и бирюзовых отблесков. Полосатый парус, возникший на горизонте, был чужероден, нарушал гармонию единства стихий воды и воздуха.

Малыш потянул царевича за рукав. Указал пальчиком на приближающееся судно, а затем отступил в сторону, как-то мгновенно переместился к зарослям чахлого кустарника, цеплявшегося за пологий холм над берегом, усеянным золотистым песком и словно растворился в них.

Царевич проводил его изумленным взглядом. В изнеможении от всего пережитого он опустился на песок и стал наблюдать за кораблем. Когда же тот, наконец, приблизился достаточно, чтобы спустить лодку, и Лело увидел разбойные лица людей, сидевших в ней, его охватила паника. Но бежать было слишком поздно.

ГЛАВА 11. СОПЕРНИЦЫ

Блеск золота и драгоценностей, ласкающие прикосновения шелка, изысканные яства и мрачная роскошь дворца, — все это до сих пор тешило Солнцеликого, будило в нем детский восторг, тщательно скрываемый от всех, находящихся в его власти. Он даже слегка завидовал подлинным аристократам, для которых подобное было естественным и не вызывало трепета. Ведь сам Великий появился на свет в грязной убогой юрте нищего кочевника.

Поэтому и образцом женской красоты служили ему не тонкие и гибкие, как виноградная лоза, юные девы, а девицы в соку самых пышных форм с мощными грудями и множеством жировых складочек на чашеобразных животах. То бишь, такие, которым было доступно есть вволю, а следовательно их пухлые тела символизировали достаток и богатство.

Очередная красотка, доставленная в его гарем, как раз и отвечала всем этим требованиям. Но, к тому же, она, хоть и не обладала особым умом, страстно любила плести многоходовые интриги. Это смешило и развлекало Солнцеликого. А потому Димла быстро завоевала его расположение и очень скоро стала главной фавориткой властителя.

Жарким полуденным днем они расположились в беседке, посреди которой переливалось зеркало небольшого бассейна. От него тянуло свежестью. Димла сидела на краю, опустив в воду пышные белые ноги. Служанка расчесывала ее длинные темные волосы. Солнцеликий возлежал на огромном мраморном ложе, чернокожий раб массировал ему ступни, а он любовался атласной кожей любимой наложницы с жемчужными капельками воды, переливающимися на покатых плечах.

— Не нравится мне этот Реваз, — внезапно обернулась к повелителю дева.

— Опять подсматривала, маленькая негодница, — ласково пожурил властелин. Собственно говоря, он сам разрешил своей любимице наблюдать сквозь щелочку между залом для аудиенций и спальней за его переговорами с доверенными лицами. Ее природная склонность к фальши позволяла распознавать фальшь и в других. Поэтому Солнцеликий прислушивался к ее суждениям и, насколько это было для него возможным, доверял этой девице, ибо ее благополучие целиком и полностью зависело от его собственного.

— В нем есть двойное дно, — продолжила Димла.

— Но у кого его нет? — рассмеялся Великий.

Девица покачала головой:

— Мой несравненный, я проследила за ним, прошла ведущим из спальных покоев тайным ходом с глазками. Выйдя отсюда, в отдаленных коридорах, где, как он думал, никто его не увидит, Реваз позволил себе улыбаться надменно и насмешливо, словно ему удалось словчить, обхитрить, совершить очень выгодную сделку.

Солнцеликий посмотрел на нее внимательно.:

— У меня достаточно шпионов, следящих и за ним самим. А что ты задумала, моя птичка?

— Он слишком хитер, обычных ищеек распознать сумеет. Здесь нужна женщина.

— Уж не ты ли?

— О нет, мой повелитель, — вскричала девица с непритворным испугом, — я предлагаю рыжую Коллет.

Тучное тело властителя заколыхалось от хохота. Ну, разумеется, весь этот разговор затеян с одной единственной целью, убрать из его гарема рыженькую милашку, попавшую сюда вместе с его нынешней любимицей. К этой малютке с пламенеющей кудрявой гривой у него была своя слабость. Он был ей противен, девчонка этого не скрывала. А потому каждое соитие с нею превращалось в укрощение дикой зверушки. И в этом была особая прелесть, ибо не одна другая пленница гарема не позволяла себе подобрного.

— Оставь свою рыженькую подружку в покое, — Солнцеликий утер слезы, выступившие от смеха, — к тому же, Реваз не позволяет женщинам проникнуть в свое сердце.

— Но ведь есть еще его новый подопечный — подставной царевич, — возразила Димла и добавила, — не нравится мне этот замысел. Есть в нем какой-то подвох, не знаю какой, но есть. Поэтому и надо, чтобы рядом с этим мальчишкой показалась твоя кукла-зомбушка, через которую мы сможем узнавать обо всех его поступках.

— Ах, вот как, даже "зомбушка"! А ты знаешь, насколько это опасно для всех нас. Тебе так хочется вытащить соперницу из моей постели, что ты сама готова дать ей связь псевдожизни? Это ведь нужно сделать добровольно, по собственному желанию. И на свете существует несколько могучих колдунов, которые по этой связке могут выйти и на тебя, сделав уже своею "зомбушкой". Нет, нет, моя жемчужина, твой план никак не годится.

И все же эта беседа занозой засела в мозгу Солнцеликого. Несколько дней он гнал от себя назойливо грызущие его сомнения, а затем все же обратился за советом к кудесникам. Но ни один из магов и колдунов его окружения не смог посоветовать ничего дельного, не смог высказать нечто новое, чего не знал бы и сам властитель.

Всемогущий поделился своими размышлениями с Димлой. Девица выслушала его, внутренне ликуя, и, как бы невзначай, обронила, что евнухи гарема толкуют о некоем волшебнике из заморских стран, недавно поселившемся за городом, на излучине реки Дармаи. Он выстроил себе хижину в зарослях густого камыша, где звенят комариные стаи, снуют лисицы, гуляют выдры, порхают фазаны и с хрюканьем топочут дикие кабаны, ведя свои пестрые полосатые выводки. Но даже это не отбивает охоту у поселян отправляться на поклон к ведуну, ибо он помогает даже тем, от кого отступились прославленные чародеи.

Солнцеликий послал за знахарем, но тот отказался идти во дворец. И даже усиленная охрана не сумела доставить старика перед очи Властителя. Он, как никто другой, умел отводить глаза и становиться невидимым даже для дворцовых колдунов.

Пришлось повелителю водрузить свои необъятные телеса в паланкин и самому отправиться к безымянному никчемному деревенскому ворожею. Разумеется, впереди него шли десятки крестьян, прорубавших просеку в густых прибрежных зарослях. Бежали рядом с ним по колкой стерне и босоногие рабы, оставляя за собой кровавые следы и опахалами отгонявшие кровососов от Солнцеликого.

Ведун с изборожденным морщинами лицом цвета меди сидел на пороге своей хижины. Он так и не поднялся, остался недвижим, когда паланкин с Всемогущим опустили на землю рядом с ним, лишь обронил чистым звучным голосом:

— Как много живых существ ты погубил, добираясь ко мне, властитель!

— Я никого не убивал по пути к тебе, — изумился Великий.

— А срубленный камыш, птичьи гнезда посреди его зарослей, детеныш выдры, разрубленный косою, множество раздавленных комаров…

— Ты сожалеешь о ничтожных комашках?

— Нет ничего ничтожного из созданного Творцом, — в словах старца звучала печаль, — так, что же ты хочешь от меня, повелитель?

С тем же непроницаемым видом выслушал он Солнцеликого и задумчиво промолвил:

— Ну что ж, значит так предопределено, рыжеволосая девочка станет спутницей царевича. Пришли ее ко мне, а с нею и ту, что готова пожертвовать своей душею, чтобы превратить неугодную ей в пустую куклу-марионетку.

— Ты сделаешь все, чтобы я получал нужные сведения, но никто не сумел добраться через "зомбушку" до меня самого?

— Да, в моих силах дать тебе глаза и уши в чужом стане, но не позволить никому оттуда проникнуть к тебе. Клянусь, я сделаю это. И слово, и клятва мои крепки и надежны, тому порукой небо и земля, текучая вода и камыш, растущий на ее берегах, звери и птицы, живущие здесь.

… Почти год Коллет не покидала унылых покоев гарема, подавляющих нарочитой тягостной роскошью. И теперь, на скользких подушках в паланкине, она вдыхала живительный воздух внешнего мира, колышущий тяжелые занавеси, закрывающие ее от прохожих.

Девочка была уверена, что ее везут на казнь. Еще бы! В предыдущую ночь, не выдержав издевательств жирного борова, именуемого Солнцеликим, она плюнула ему в лицо. Ей никогда не забыть полного злобы взгляда, которым обжег ее Всемогущий. Остаток ночи она пролежала на земляном полу в сарайчике возле конюшне.

Но теперь она вновь вымыта, причесана, подобающе одета, окружена щелком, парчою и бархатом. Зачем это все осужденной на смерть?

Паланкин мягко покачивало. Хорошо обученные рабы ступали осторожно, не причиняя ей неудобств. Она отбросила все мысли и просто наслаждалась мгновеньями покоя, вдали от гаремных сплетен, недобрых взоров Димлы и липких прикосновений жирных, унизанных перстнями пальцев властителя.

Паланкин опустили на землю. Шторки раздвинулись и появилось опротивевшее ей лицо Димлы. В глазах навыкате сияло торжество:

— Ну, голубушка, как видишь опять мы вместе. Вылезай поскорее, иди навстречу своей судьбе.

Но Коллет не испугала ядовитая сладость визгливого голоса. На нее внезапно снизошли покой и уверенность в благополучном исходе этого путешествия. Ей было хорошо под чистым небом в зарослях камыша, пахнувших свежестью реки. И меднолицый старик, изваянием сидевший на порогеубогой хижины, не внушал ей трепета:

— Подойдите ко мне, девицы, промолвил он чистым молодым голосом, — подойдите и посмотрите в Зеркало Истины.

Небольшая лужица у его ног внезапно сверкнула и поднялась рядом с ним, обернувшись серебряным зеркалом. И единый вздох вырвался у обеих девушек:

— Это — Он!!! — ибо юноша, глядевший на них из Зазеркалья был тем самым, о котором каждая из них грезила в своих снах.

ГЛАВА 12. ГОРЬКИЙ ВКУС НЕВОЛИ

Квадратный люк наверху распахнулся. Свет и свежий морской воздух хлынули в вонючие темные недра трюма, ослепляя и опьяняя пленников. Лающие окрики и пинки заставили несчастных, едва держащихся на затекших ногах, подняться на палубу. Однако некоторые так и остались лежать. Они уже оказались вне досягаемости земных насильников и пиратов.

Среди умерших ночью были юный южанин с доверчивым детским лицом и милый степенный человек средних лет, которые все несколько недель плавания подбадривали и поддерживали Алексиса.

Пленных окатили холодной водой. От морской соли заныли ссадины и раны, оставленные веревками на руках и ногах, защипало глаза. Пока царевич тер воспаленные веки, послышались высокие, звенящие страхом голоса. Из другого отделения тюрьмы под палубой испуганной стайкой показались женщины.

Пиратское судно стало на якоре в обширной бухте, где уже разместилось с полдюжины кораблей. Песчаную отмель, желтеющую за пеной прибоя, пятнали разномастные шатры и палатки.

Все здесь было чуждо Алексису, все было картинно ярко и чрезмерно. Небо, море, песок — их будто раскрасил художник, любивший аляповатые режущие глаз краски. Глухая тоска волной захлестнула царевича. Тоска по высокому бледно-голубому своду небес, серебристым рекам и ручьям, неброским цветам и кустарникам его милого Светлоземья.

Бойкий толстенький перекупщик упругим мячиком прыгал на палубе, снуя между пленниками, ощупывая их короткими жирными пальцами и пронырливым взглядом, притаившимся в щелочках глаз.

Он отобрал с десяток самых сильных и красивых. Наиболее горячий торг разгорелся у него с капитаном из-за Алексиса. Атаман морских разбойников запросил за него немалую цену и не собирался уступать. Юноша не только был здоров и очень красив, в нем чувствовалась порода.

Алексис словно со стороны наблюдал за происходящим, видел самого себя бледного отрешенного, будто бы не имеющего отношения к гнусному действу. Торг напоминал ему театральное представление. Купец брызгал слюной, колотил себя в грудь пухлыми кулаками, несколько раз изображал, что порывается не заключать столь "проигрышную" для себя сделку. Но, в конце концов, он ударил с пиратом по рукам.

В плоскодонке, отчалившей от корабля с полосатыми парусами, было невыносимо тесно. Веревки, скрутившие запястья царевича, впивались в кожу. От боли и унижения он готов был броситься в воду и покончить счеты с жизнью. Но хитрый торговец живым товаром и его подручные предусмотрительно крепко привязали пленников к скамейкам.

На берегу их вновь окружила говорливая суетливая толпа мелких перекупщиков, ошивавшихся, словно шакалы, возле крупных хищников, закупавших большие партии невольников.

Визгливые голоса, липкие потные руки, теребящие "живой товар", непривычный зной, нестерпимый, невзирая даже на близость моря, слепящие лучи безжалостного солнца совершенно измучили обессиленного Алексиса. Он испытал облегчение, когда очутился в закрытом фургоне, именуемом здесь арбою.

Мерная неспешная поступь мулов, запряженных в повозку, убаюкивала. Дремота полупрозрачной стеной отгораживала от ненавистной реальности, давала краткое отдохновение душе и телу.

Но вот повозка остановилась. Юноша, пошатываясь, спустился на землю. Они находились внутри ограды, сложенной из крупных необработанных камней песчаника. Несколько длинных строений без окон, распахнутые двери которых выплескивали вонь немытых человеческих тел и испражнений, предназначались для рабов. У коновязи под навесом, крытым огромными разлапистыми листьями, нервно крутили хвостами мулы, отгоняя кровососов, Над ними возвышались диковинные горбатые животные с отвислыми губами и очами, полными вселенской печали.

Миска густой похлебки, источала аромат незнакомых пряных приправ. Виднелись в ней и крошечные кусочки мяса. Эта простая еда показалась изголодавшемуся царевичу невероятно вкусной.

— Подкармливают, чтобы на торгах мы выглядели получше, — хмыкнул крепыш с курчавой шевелюрой. Он говорил на общем с заметным певучим акцентом, свойственным обитателям Картеласа, лежащего за южной окраиной Империи.

— И когда же нас выставят на продажу? — поинтересовался мужчина, в каштановых волосах которого уже поблескивала седина. Его происхождение Алексис не смог определить точно. То ли ириец, то ли литавен.

— Думаю, завтра, — картеласец, жадно жевал жесткое мясо, — сейчас в период большой ярмарки, нет смысла тратить лишний день и деньги на наше содержание.

Рослый человек со спутанными русыми прядями, спадавшими на высокий лоб, сидел у стены напротив Алексиса и пристально глядел на него. Черты лица и какие-то неуловимые признаки в манере держаться выдавали в нем уроженца Светлоземья.

На время кормежки пленникам развязали руки, но спутали веревками ноги. И, тем не менее, земляк наследника, помогая себе могучими руками, подобрался к нему поближе. Не обращая внимания на возмущенные восклицания тех, кого он задел по пути и потеснив курчавого крепыша, сидевшего возле юноши, русоволосый водрузил свое громоздкое тело рядом с царевичем и внезапно властно потребовал:

— Посмотри мне в глаза.

Совершенно неожиданно для себя изумленный Алексис подчинился. Последовало несколько секунд тягостного молчания. Затем великан шумно вздохнул и почтительно склонил голову:

— Простите мне невольную дерзость. Хотел убедиться, что это действительно Вы, ибо воочию видеть Вас доселе не доводилось, — он избегал титулов и положенной формы обращения, но его тон более слов свидетельствовал, что русоволосый знал, к кому он обращается.

Слова на светлоземском явно были непонятны остальным, но, тем не менее, нескрываемое почтение, оказываемое могучим невольником юнцу, заставило всех обернуться в их сторону. Светлоземец, заметив это, тут же перешел на обычный тон разговора:

— Не серчайте, я должен вести себя с Вами, как с самым обычным своим соплеменником, — он наклонился, осмотрел опухшие щиколотки подростка, затем ласково и снисходительно потрепал его по голове, прибавив на известном многим общем, — ничего, жить будешь. Лекарь из меня не самый лучший, но постараюсь облегчить твою боль, — таким образом он объяснял свое внимание к юноше обычной заботой врачевателя-эмпата, которому трудно переносить слишком острую боль находящихся поблизости от него.

Разумеется, тут же со всех концов посыпались просьбы о помощи. Поэтому светлоземцу пришлось изрядно потрудиться в тот вечер.

Утром их подняли спозаранку. На завтрак дали лишь по горсти сухофруктов и орехов. Бывалый крепыш пояснил, что кормят так скудно, чтобы не было особой нужды в отправлении естественных надобностей во время торгов.

Скованных цепями по трое невольников колонной должны были гнать к городу, поднимавшему купола и шпили всего в полумиле от временных бараков.

Но Алексиса, еще одного миловидного мальчика и пяток самых красивых девушек снова усадили в запряженную мулами арбу.

Угрюмый русоволосый великан, расставаясь с царевичем, с горечью промолвил:

— Уже второй раз иду я к стенам этого ненавистного города. Попал в плен пару недель назад, пытался бежать, но стражники поймали и, дабы избежать лишних хлопот, тут же сбагрили этому перекупщику. Его холуи приволокли меня избитого в здешний сарай, дали отлежаться, а теперь вот снова ведут на продажу. Но я не тот человек, которого удержишь цепями и веревками. И тебя, царевич, спасу во что бы то ни стало. Потому как не верю в случайность нашей встречи. Знаю, предначертано мне вызволить тебя из неволи и вернуть Светлоземью.

Жилистый надсмотрщик с жестким взглядом щелкнул кнутом. Два дюжих молодчика швырнули русоволосого в колонну, защелкнув его кандалы на цепи, уже сковавшей курчавого крепыша и седеющего ирийца или литавена. Им предстояло идти до торжища пешком. Дорога, вьющаяся среди мелкого и редкого сухого кустарника еще не утратила ночной прохлады. Через несколько часов ступать по ней босыми ногами будет сущей пыткой. Купец и надсмотрщики спешили. Невольников следовало доставить на рынок в "товарном" виде.

Алексиса втолкнули под душный полог арбы, где же уже жались юные красавицы и горько плакал хорошенький большеглазый мальчик.

Царевич попытался утешить ребенка, но тот только качал головой и лепетал что-то невнятное на непонятном юноше языке. Одна из девушек, волоокая и тонкобровая владела общим, она и разъяснила Алексису:

— Вы оба предназначены для продажи богачам, возможно, даже султану. Такие красавчики служат евнухами в роскошных дворцах. Малыш очень боится умереть от боли и кровотечения во время кастрации.

Сквозь застилающий глаза туман юноша едва услышал испуганные девичьи крики и голос тонкобровой:

— Ой! Что с тобою, не падай.

Спасительные мрак и забытье поглотили законного наследника Хрустального Трона.

ГЛАВА 13. ОКОВЫ ТЬМЫ

Протяжный стон расколол хрупкую тишину императорской опочивальни. Рилана мучили кошмары. Он лежал на раскаленных камнях, в источающем зной небесном мареве над ним неистово кружили стервятники. Остервенело хлопали крыльями. Нетерпеливый клекот наполнял его ужасом, ожиданием предстоящей невыносимой боли.

Одна из птиц, черная с кроваво алым пятном на груди, стремительно ринулась вниз.

— Она целится прямо мне в глаз, — мелькнула жуткая мысль. Император проснулся, несколько секунд еще не осознавая, что привидевшееся уже кануло в небытие, морок отступил, и тончайшие простыни его ложа влажны от пота, а не от крови.

Рилан оттер лоб. Прикосновение массивного императорского перстня, который он никогда не снимал, успокоило и, казалось, придало сил. Но тревога не отпускала. Он протянул руку и не ощутил рядом теплого женского тела. Очевидно, Кира опять сидела у постели сынишки.

С тех пор, как ребенок пошел на поправку, она не только радовалась этому, но отчего-то стала беспокойнее. Матери все мерещились злоумышленники и тайные темные силы, стремящиеся навредить ее малышу.

Как ни старался император успокоить себя отговорками о бабьих предрассудках и странностях, однако и ему в непростом и долгом выздоровлении царевича многое казалось странным

В малом тронном зале, примыкавшем к личным покоям Рилана, Светозар оживал, становился резвым и все более и более сообразительным, разговаривал связно и внятно. А вот после ночей, проведенных в своей уютной, устланной шелками и бархатом спаленке, его чистые голубые глаза нередко снова становились бессмысленными, пустыми.

Мощные стены и массивные двери отгораживали императорскую опочивальню от посторонних звуков. Занавешенные и запертые окна не пропускали воздуха и лунного света. Темнота и тишина душили, отдавали в ушах нереальным несуществующим звоном.

Правитель Империи ощутил себя малым и слабым, он начал задыхаться. Порывисто встал, подошел к окну, резко отдернул парчовый занавес, ткань сорвалась с замысловатых заморских крючков, обвислый край упал на босые ноги. Рилан вздрогнул от этого прикосновения и еще более нервным движением рванул запор кованого переплета, заполненного искусно подобранными стеклышками, днем цветными и яркими, ночью же наполненные зловещей теменью.

Свежий воздух коснулся разгоряченного лица, бледный свет растущего месяца и мерцающие звезды ослабили оковы тьмы. Внезапно узкий серп на миг скрыло набежавшее облако, которое затем сгустилось, превратилось в черный смерч, стервятником ожившего кошмара упало на главную башню фронтона и словно растворилось в ней.

Трясущимися руками Рилан запер окно, выскочил из опочивальни. Верные надежные гвардейцы беспробудно спали, прислонившись к золоченым дверям. Факелы на стенах окутал неимоверно чадящий туман. И все вокруг было заполнено все той же чуждой живому организму дворца звенящей тишиной.

Ему чудилось, что каждое движение, каждый шаг, даже вдох и выдох набатным колоколом отдается в самых дальних закоулках погруженного в мертвую тишь дворца, а несуществующий звон в ушах лишь подчеркивает малейший оттенок реальных звуков.

У опочивальни сына ему стало трудно двигаться. Тишина и вязкий чадный полумрак сгустились в осязаемую преграду. Но он упорно продвигался, раздвигая руками липкую субстанцию. Там, где ее касался, императорский перстень, вспыхивала яркая искорка и мерзость, мешающая продвижению вперед, исчезала. Последние несколько шагов дались Рилану с особым трудом, однако он добрался до дверей, у которых также беспробудно спала стража. А шагнув за порог, император остолбенел. В тусклом задыхающемся чадом пламени трехсвечника увидел он силуэт огромной змеи, раскачивающейся в изголовье детского ложа.

И лишь теперь Рилан осознал свою оплошность. Он был безоружен. Возвращаться к лежащим за дверью гвардейцам за мечом или алебардой означало потерю времени. В нем проснулась безумная ярость, наполнившая больное тело невероятной силой. Обычно хилый и немощный Рилан, одним прыжком преодолел расстояние в несколько ярдов, стиснул шею чудовища. Коснувшись шершавой холодной кожи, перстень внезапно стал горячим, затем раскаленным будто уголь. Но несчастный отец не разжимал пальцев, не выпускал гадину, которая вначале извивалась и боролась, а потом обмякла и истаяла в его руках. Безумный крик сотряс дворец.

И тогда проснулись все остальные звуки. Люди шевельнулись, начали приходить в себя. Вскинулась Кира:

— Мой муж, когда Вы вошли? Что-то случилось? Светозар… с ним все в порядке?

Оба склонились над кроваткой. Мать поднесла к кроватке свечу. Мальчик был бледен, дышал немного прерывисто, но на его личике не замечалось признаков слабоумия.

Кира осталась у постели сынишки. Муж понимал ее состояние. Хотя он не сказал ей всей правды, сердце матери не обманешь. И все же, увидев, что ребенок цел, невредим и наваждение отступило, она просветлела лицом и согласилась прилечь на лавке у стены. Служанки засуетились, расстилая покрывала и раскладывая пуховые подушки. Рилан осторожно поцеловал сынишку, коснулся губами лба Киры, на котором уже залегли слишком ранние горестные морщинки.

Обожженные ладонь и пальцы горели. Он с трудом превозмогал боль от ожога, стараясь вновь не растревожить измотанную жену. Хотелось поскорее вернуться в свои покои к верному Фредерику, который постарается облегчить его страдания.

В коридоре теснились растерянные стражники. Послышались торопливые шаги. Стражников растолкал чернявый крепко сбитый офицер. Он тоже выглядел огорошенным и потрясенным:

— Ваше Величество! Симорин… С ним что-то неладно. Он повелел мне прийти к нему к полуночи. Однако на подходе ко дворцу меня задержала драка пьяных матросов. А здесь я на время словно бы потерял рассудок. Пришел в себя от жуткого вопля, раздававшегося из покоев чародея. Симорин не отвечает на стук и на просьбы открыть двери. Засовы же его невероятно крепки и запечатаны могучими заклятьями…

— Полагаю, смогу отпереть их, — промолвил государь. Морщась от нестерпимой боли, Рилан в который раз подумал о грустной участи повелителя, вся жизнь которого подчинена долгу. О, если бы это было известно ему в юности, когда всем его существом владела единственная цель — захватить корону, воссесть на Хрустальном троне…

У покоев Симорина гнилостный запах колдовского чада, еще не выветрившегося полностью из дворцовых стен, ощущался особенно явственно.

Собрав всю свою волю, Император сконцентрировался на отблесках света, играющих на золоте заветного перстня. Это требовало всех его сил и следовало делать лишь в крайних случаях. Затем он медленно обвел перстнем периметр двери. Она вспыхнула и растаяла.

Чародей лежал на полу среди осколков магического шара. Его почерневшее лицо с распухшим языком, вывалившимся изо рта, и багровая до черноты полоса на шее свидетельствовали об удушении. Но никого более в покоях не оказалось, а окна были крепко-накрепко заперты изнутри.

— Колдовствво, — голос стражника, высказавшего общую мысль, дрожал.

Рилан заглянул в громоздкий фолиант, раскрытый на вычурном столике, возле которого лежал труп, и отшатнулся. Ибо на исписанном непонятными значками листе был и рисунок: ужасный смерч, обращающийся в гигантского змея. Так вот, кто вызвал демона, затмевавшего разум Светозара!

Он брезгливо указал на труп чародея:

— Уберите его отсюда и непременно сожгите. И я должен при этом присутствовать, чтобы удостовериться, что прах колдуна развеян по ветру.

Имератор обвел присутствующих внимательным взглядом, задержался на чернявом офицере. Обычно собранный и подтянутый служака сейчас утратил обычную уверенность. Он казался потерянным и недоуменно морщил лоб, будто пытаясь поймать ускользающее воспоминание.

— Накир, — Рилан и сам изумился, что припомнил его имя, — сопроводи меня в личные покои, — он чувствовал, что ночная встреча назначалась колдуном неспроста. Но помимо всего, Рилану действительно требовался сопровождающий. Накир, не вел а буквально нес на себе обессиленного повелителя.

Пока верный Фердинанд возился с обожженной рукой императора, тот расспрашивал Накира о цели его визита к Симорину. Но офицер лишь недоуменно качал головой:

— Государь, не знаю, что со мною. Мысли путаются, будто я долго спал и лишь сейчас просыпаюсь. Я приехал откуда-то издалека, но привез не пакет, а некое устное сообщение от маленького хилого человечка с глазами-бусинками цвета ржавчины…

— И что же ты должен был передать Симорину? — тихо почти ласково спросил император, пристально глядя на еще недавно бравого служаку. Он пытался понять, насколько можно верить этому человеку, который, то ли был в плену темных чар колдуна, то ли оказался великолепным актером, искусно изображающим частичную потерю памяти.

Впрочем, Накир, покачав головою и будто очнувшись от забытья, продолжил:

— Он велел передать: "Устройте Лжеалексису проверку прикосновением к Хрустальному трону. В тот момент, когда артефакт уничтожает самозванца, царский перстень лишен магической силы, а император беззащитен, словно обычный смертный."

— Даже так… Лжеалексис. А где же подлинный царевич?

— Его след утерян, — каждое слово давалось офицеру с трудом, но все же под пытливым взором властителя память возвращалась к нему, воспоминания медленно проступали сквозь пелену, застилавшую его разум.

— А что с девочкой, с Элис, почему не привезли ее в срок?

— Элис! — Накир внезапно задохнулся криком. Глаза его расширились, он пошатнулся и упал в обморок у ног императора.

ГЛАВА 14. СНЫ НАЯВУ

Повозка, в которой в какую-то дальнюю неизвестность везли Коллет, была разубрана драгоценными тканями, словно праздничный шатер. Вооруженные до зубов стражники, писклявые пухлые евнухи и молчаливые рабы — все были невероятно почтительные и услужливы с юной наложницей Солнцеликого.

Вероятно, все это должно было бы удивлять, ибо, как известно, Всемогущий не из тех людей, которые прощают плевок в лицо, даже, если случился он не прилюдно, а в потаенных недрах его опочивальни.

Да, должно было бы удивлять…. Но не удивляло. Коллет находилась в каком-то странном оцепенении, на нее словно бы навалилась сонная одурь. Все окружающее казалось нереальным. Она не жила, а будто грезила во сне. Чувства и ощущения притупились: ни страха, ни гнева, ни потрясения от внезапно переменившейся жизни.

Вокруг сменялись пейзажи. Осталось позади раздолье степей, окутанное солнечной тишиной, напоенное запахом полыни, Теперь в воздухе с обманчивой умиротворенностью пахло хвоей, а темная подавляющая громада леса обступила их тесным кольцом. Здесь все шуршало, шелестело, перекликалось птичьим клекотом, пересвистом, уханьем, в которые изредка вплетались звериные голоса, вой и рычание. Рабам приходилось прорубать просеку, чтобы небольшой караван мог двигаться вперед.

Заметно похолодало. Сидевший возле Коллет главный евнух Устахан набросил ей на плечи пушистую меховую накидку. День отчего-то длился слишком долго. Затем враз стемнело. Утомленная тряской монотонностью пути юная женщина задремала, откинувшись на шелковые подушки. Проснулась же от лязга мечей и оглушающих криков.

Устахан растормошил ее и едва успел вытащить из-под загоревшегося полога. Общая суматоха помогла им вместе с еще двумя стражниками скрыться в зарослях.

В предрассветный час четверо добрались до опушки леса. Высокие сосны зеленой стеной уперлись в хорошо утоптанный тракт. Старший из воинов Селим, сняв доспехи и саблю и сунув за голенища и нарукавники дополнительные ножи, отправился в разведку. Вернулся он верхом, ведя в поводу еще двух крепких крестьянских лошадок. Морды и копыта животных были обернуты соломой и обвязаны. Разумеется, Селим не мог позволить себе купить лошадей.

Устахан торопил их. На Коллет напялили слишком большую для нее мужскую куртку, на голову нахлобучили шапку, скрывшую огненные кудри, и усадили ее на лошади впереди Селима. Она слышала, как евнух коротко бросил соратнику:

— Думаю, море уже близко, в паре-тройке дней пути. Корабль нас ждет. Нужно поспешить, но следует двигаться осторожно, ибо дорога эта опасна, можно наткнуться на дозор имперцев.

Вначале им везло, удавалось незамеченными продвигаться с заката до рассвета. Днем таились в лесной чаще. Но вот леса пошли на убыль, перешли в в кустарник, покрывавший невысокие холмы. В воздухе повеяло той знакомой Коллет с детских лет свежестью, что предвещает приближение к огромным водным просторам.

Несколько удачных воровских набегов на придорожные хутора позволили небольшому отряду обрядиться в местную одежду. Однако, не так легко было скрыть под крестьянскими лохмотьями стать и мускулы воинов. К тому же, внешность Устахана и Селима выдавала иноземцев. А вот младший стражник Ил, подобно Коллет, не отличался от местного населения. Высокий светлоглазый с копной каштановых волос, он здесь сходил за своего и, как выяснилось, разговаривал на местном наречии свободно, почти без акцента. Поэтому, если приходилось вступать в разговоры с кем-либо, эту роль брал на себя именно он.

И все же на исходе третьего дня их везению пришел конец. У переправы через полноводную реку, широко разлившуюся в преддверье слияния с морем, они напоролись на отряд светлоземцев. Хотя кафтаны тех были обычного покроя и расцветки имперского войска, на фуражках у солдат и офицеров красовались необычные кокарды с изображением орла с орленком.

Седоусый капрал сразу задержал цепкий взгляд на желтоватом узкоглазом лице Селима и оливковой коже Устахана. Внимательно присмотрелся он и к юному крестьянскому парнишке, сдернул нахлобученную на глаза шапку. Ворох огненных курей ниже пояса ярким отбеском отразился в глазах имперцев:

— Гляди, девчонка!

— Эти чурки похитили тебя? Из какого ты селения, девочка?

Но Коллет лишь смотрела на вопрошавших широко открытыми зелеными глазами. Она не могла говорить, что-то связывало, подавляло ее волю. Внезапно Устахан отодвинул в сторону Ила, пустившегося в туманные объяснения по поводу своей умственно неполноценной сестры. Евнух извлек из-за пазухи бляшку невзрачного серого металла, протянул седоусому со словами:

— Передайте Ревазу, главному советнику царевича.

Капрал нахмурился, но серую бляшку взял, повертел в руках, аккуратно положил в поясную сумку. Еще раз окинул внимательным взглядом неуклюжего толстого писклявого человечка с умными глазами-щелочками, утонувшими в лоснящихся щеках.

Захваченных под конвоем препроводили в раскинувшийся неподалеку военный лагерь. Вскоре Устахана увели. Вернулся он заметно повеселевший, велел собираться в дорогу, поинтересовался, где шайтан носит Ила. Селим лишь пожал плечами.

— Что ж, будем отправляться без него, время не ждет, — с досадой буркнул евнух.

Внезапно дверь отворилась и в палатку шагнул высокий стройный юноша, следом за которым шел человечек с узким насупленным крысиным лицом. Молодой человек тоже был крайне раздражен, он даже топнул ногою:

— Не понимаю, отчего мы должны позволить нашему врагу Солнцеликому отправить красотку в дар другому врагу Средиземья — правителю Полуденного Султаната.

При звуке этого голоса Коллет словно очнулась. Она подняла голову и увидела явившееся ей в зеркале ведуна лицо. Буря чувств поднялась в ее сердце. Но было в этом смятении не только присущее ей самой удивление. В ней словно бы возникло нечто иное чуждое ее открытой чистой душе — хищное желание захватить в свое полное владение этого красивого молодца, полностью подчинить его себе. И эта сила властно заставила ее бестрепетно устремить зеленое пламя своего взгляда в ясные глаза медового цвета.

— Эта девица останется здесь, — в звучном голосе прорезалась хрипотца.

— Ваше Высочество! Она давно не девица. Солнцеликий посылает свою бывшую "подстилку" султану. Я Вам объяснял, почему с точки зрения политической сейчас лучше не раздражать их обоих из-за подобного пустяка и позволить евнуху отвезти наложницу…

— Достаточно. Реваз! Я уже слышал тебя. Девушка остается со мною!

Крысомордый побледнел. Рыжие глаза-буравчики потемнели от гнева. Царевич (судя по всему, это был именно он) внимательно наблюдал за своим подчиненным, затем коротко и четко бросил, как отрезал:

— Хватит пререканий, — обернулся и громко хлопнул в ладоши. Два высоченных гвардейца, согнувшись, переступили порог палатки, — Отведите эту девицу в мои покои. И если с ней что-либо случится, вам не сносить головы!

Почти те же слова услышал от лженаследника и Реваз:

— Я очень ценю тебя и твое мнение, но в данном случае будет так, как я сказал. Девицу я забираю, и если хоть волос упадет с ее головы, неважно по твоей или по чьей-либо иной вине, в ответе ты и только ты!

Глаза-буравчики подернулись пеплом. Любому другому, кроме этого еще недавно босоногого мальчишки из рыбацкого поселка, подобные слова в адрес Реваза обошлись бы весьма дорого. Любому другому, но только не этому юному глупцу, не ведающему, насколько сильна его власть над страшным маленьким человечком:

— Хорошо, Ваше Высочество. Вы знаете, что я всецело принадлежу Вам и готов исполнить все Ваши желания. Главная моя забота — сохранить Вашу жизнь, уберечь Вас от опасности. Позвольте же, по крайней мере, провести одну из важнейших проверок, выяснить, не является ли эта прекрасная особа куклой-зомби, которая может Вас погубить, выполняя чужую враждебную вам волю…

Царевич нахмурился, поковырял землю острым носком белого сапога, недовольно буркнул:

— Ладно, согласен. Ты, конечно, перестраховщик, но мне, безусловно, верен. Впрочем, мое условие таково: я должен присутствовать при этой проверке, чтобы, паче чаянья, чародей-инквизитор не вздумал подогнать результат под желаемое тобою.

… Солнцеликий хохотал до слез:

— Попался, мальчишка! А Реваз действительно уж слишком усердно его опекает. Ты — умница, звезда моего сердца! Иди ко мне, моя радость…

Димла нехотя пододвинулась к жирному неповоротливому мужчине. Впервые ей было почти невыносимо терпеть его назойливые грубые ласки. Жирные пальцы бесцеремонно шарили по ее телу, она закрыла глаза и попыталась представить, что это другой, тот самый, высокий и стройный юноша, который теперь так часто являлся ей во сне.

Ее душили слезы и гнев. Сейчас, когда ее лапает этот омерзительный боров, рыжая стерва, вероятно вот-вот окажется в объятиях прекрасного принца. Впрочем, она ведь связанна с Коллет и мыслями, и чувствами, а, значит, сможет пережить и радости физической близости с царевичем. Это чуть-чуть успокоило.

— Что с тобой, дорогая? Ты сегодня холодна, как дохлая рыба, — недовольно пробурчал Повелитель.

ГЛАВА 15. КЛУБОК ЗМЕЙ

Разморенная жарой, изнеженная трудом многочисленных рабов Гульмакара, столица Полуденного Султаната, дремала. Но унылый факир, медленно бредущий по ее сонным улицам, знал, что покой этот — лишь видимость. Невольники по-прежнему трудились, не покладая рук. Правда, сейчас это приходилось делать как можно более тихо, дабы не потревожить послеобеденное отдохновение разомлевших господ.

Мешок за плечами шевельнулся: кобра, свернувшаяся в нем, устраивалась поудобнее. Всего лишь одна кобра! А ведь за стенами беломраморных дворцов с высокими стрелами башенок и минаретов, устремившихся к небу, крутятся, вьются, жалят друг друга, свиваются в клубки множество подлинных ядовитых гадин. И мысли тамошних хозяев и обитателей очень далеки от небесной чистоты и ясности.

Факир поморщился. О, как хотелось бы ему вновь очутиться в своей хижине среди зарослей камыша и диких зверей. Они гораздо искренней и прямодушней большинства богачей и аристократов, проживающих в прекраснейшем городе Султаната.

Однако веление сердца и долг чести привели старика сюда, в центр ненавистных ему хитросплетений интриг, порожденных человеческой жадностью и стремлением к власти над себе подобными. Где-то здесь тревожно бились сердца, которые необходимо было спасти для блага Светлоземья. Да, что там Светлоземья! Для блага всего этого мира! Ибо, если они погибнут, Тьма обрушится и обречет несчастную Вселенную на долгие тысячелетия полновластия Зла и Разрушения.

Пестрая многолюдная и многоголосая базарная площадь почти вплотную подступала квысоким глухим стенам, за которыми начинались дворцовые сады. В глубине их поднимались обманчиво близкие, а на самом деле весьма удаленные башни роскошной обители правителя Города Городов и всего Полуденного Султаната.

Между этими стенами рая и мельтешением торговых рядов располагалась самая жуткая часть столицы — лобное место. Властитель и его подручные при желании могли с высокого парапета любоваться мучениями и изуродованными телами непокорных и неугодных. А подвластным им мелким людишкам стоило постоянно иметь перед глазами напоминание о каре, грозящей провинившимся перед султаном.

Сейчас здесь к позорному столбу был прикручен высокий могучий мужчина явно иноземного происхождения. Веревки жгутами впились в крепкое светлокожее тело, исполосованное кровавыми следами плетей, русые волосы потемнели и слиплись от пота.

Несмотря на ужасные страдания, ни стона не срывалось с крепко сжатых губ. Но от жары, жажды и боли несчастный время от времени впадал в беспамятство. Тогда стражники в белых тюрбанах, накрученных на металлические шлемы, обливали его водой. На закате иноземца должны были казнить. В обязанности стражей было сохранить обреченному жизнь для долгой и мучительной казни.

Старый факир даже мельком не взглянул на ужасный столб и привязанную к нему жертву. Но свой изношенный коврик бросил неподалеку от лобного места. Поставил рядом плетенную корзинку, прежде висевшую у него на плече, осторожно приоткрыл крышку, черная молния выскользнула из нее и исчезла за ближайшим сарайчиком. Затем старик развязал мешок, положил его рядом с ковриком, уселся, скрестив ноги, и пальцы его заплясали на флейте, извлекая из нее тягучие заунывные звуки. Вокруг него тут же столпились зеваки.

Под монотонную мелодию над краем мешковины начала подниматься длинная шея с постепенно раздувающимся на ней "капюшоном". Круг любопытствующих расширился, вокруг факира образовалось довольно значительное пустое пространство. Впрочем, зрители и не собирались расходиться, ибо, как известно, наблюдать, как кто-то другой играет с опасностью — весьма распространенная человеческая слабость.

Вдруг раздался истошный вопль:

— Змея! Здесь змея!

— Разумеется, змея, иначе было бы не интересно, — меланхолически заметил тучный человек с пятнами пота, расплывающимися под мышками.

— Да нет, здесь среди нас! — испуганно глядя себе под ноги, дрожащим голосом воскликнул щуплый простолюдин в небрежно повязанной чалме.

— Черная гадюка!!! — истерический женский голос всколыхнул толпу. Все закричали, засуетились и сразу увидели множество черных молний, снующих у их ног.

Одни замерли, боясь пошевелится, другие в страхе разбегались во все стороны. С десяток ополоумевших от ужаса людей отбежали к позорному столбу. И оттуда послышались проклятия стражников, которые тоже начали дергаться и озираться.

Оставшийся в одиночестве факир тихо засмеялся, на морщинистом лице цвета меди появилось лукавое выражение.

Мелодия флейты успокоила и усыпила кобру, вновь опустившуюся в мешок и задремавшую там. Старик завязал мешок и, постучав по плетенной корзинке, прошептал:

— Нири! Возвращайся ко мне. Умы этих ротозеев уже сотворили полчища твоих фантомов.

Черная молния объявилась незамедлительно. Ведун осторожно опустил ее в корзинку.

Внезапно небо потемнело. Собиралась гроза, совершенно немыслимая здесь в это засушливое время года. Повеяло свежестью. На мощеную плитами опустевшую площадь упали первые капли. Привязанный к столбу человек шевельнулся. Его веревки вдруг ослабели и упали. Кто-то шепнул ему прямо в ухо:

— Ты сможешь идти сам?

Пленник напряг все силы, пытаясь устоять на подгибающихся ногах. Неведомый освободитель перекинул его руку через свою шею и поддержал. Русоволосый сделал шаг, другой. Ноги заплетались, но силой воли он заставил себя двигаться. Избавитель не торопил его, но было понятно, что нужно спешить. Обостренным опасностью чутьем ворожея русоволосый ощущал колдовскую природу грозы и мощное противоборство ее с чарами, противостоящими тем, что вызвали эту нежданную и разительную перемену погоды.

— Ну, вот Влас, — мы немного отошли от лобного места, присядь на минуту и выпей эту жидкость, — произнес темный силуэт, склонившийся над ним.

— Кто ты? Откуда знаешь мое имя?

— Поговорим позже. Я — твой друг и хочу спасти тебя. Пей. Я не могу слишком долго удерживать эти темные тучи, заволокшие небо. Целая свита чародеев султана противоборствует мне. Пей быстрее, Влас! Это придаст тебе силы. Мы должны исчезнуть отсюда до того, как обнаружат, что у столба стоит лишь твой призрак, фантом.

Пряное питье с имбирным привкусом обожгло горло и разлилось по жилам, возвращая телу силу и сноровку.

— Меня все равно опознают, кто-либо донесет.

— О нет, и ты и я теперь в других личинах.

Тучи разошлись. Солнечный свет с прежней беспощадной откровенностью залил город городов. Степенный купец среднего возраста в богатой одежде важно шествовал по мостовой. Рядом, растерянно озираясь, шел высокий тонкий черноглазый юноша. За ними следовали слуги с поклажей, подросток и мальчик, оба тонкие гибкие, словно бы скользящие по земле со змеиной грацией.

Они зашли в ворота скромного, но приличного постоялого двора.

— Готова комната для моего племянника? — отрывисто бросил купец?

— Разумеется, господин! — угодливо склонился сухощавый хозяин с хитрым прищуром глаз.

— Молодой господин устал с дороги, не беспокойте его понапрасну. Еду подайте через час, — распорядился "дядюшка".

Они заняли две смежные комнаты. Освободитель посоветовал Власу прилечь:

— Скоро закончится действие питья, поставившего тебя на ноги. Наступит полный упадок сил. Тебе следует отдохнуть. Когда принесут еду, постарайся поесть, даже через силу. Надеюсь, к завтрашнему дню ты придешь в себя, и мы сможем предпринять что-либо для тех двоих, за которых ты так тревожишься..

— Завтра будет поздно! — русоволосый попытался вскочить с постели, на которую усадил его незнакомец. Но у него внезапно закружилась голова, — завта будет поздно… — в его голосу звучала горечь, — потому что..

— Погоди, — перебил его старший товарищ, — здесь даже у стен есть уши, и нередко найдется тот, кто ведает наречие твоего родного края.

Только теперь Влас осознал, что они с этим удивительным человеком разговаривают на языке Светлоземья. Он вопросительно посмотрел на собеседника. Тот покачал головой:

— Позже, мой друг, позже. Все разъяснения и прочее. Я делаю все, что могу, но не стоит привлекать к себе слишком пристального внимания и опасно прибегать к помощи тех сил, которые могут распознать издалека те, чье внимание нам вовсе ни к чему. Отдыхай и набирайся сил. Они тебе понадобятся очень скоро.

Но задолец все не мог успокоиться. Он жестом попросил чародея наклониться к нему, шепнул тому на ухо:

— Но ведь хозяин сообщит ищейкам султана, что ты привел постороннего.

— Ошибаешься, — уголки гул незнакомца приподнялись в улыбке, — он уже видел тебя, вернее того молодца, каким ты выглядишь. Мы приехали сюда вместе, но вторая комната еще не была прибрана, поэтому мы вышли прогуляться по городу. Не тревожься, до завтра ничего непоправимого не случится. Спи. И, кстати, меня зовут Зоар.

…Холеное красивое лицо султана было темнее недавних грозовых туч:

— Целый сонм бездельников-чародеев, которым надлежит охранять мой дворец, не оградил его от враждебного нам колдуна и до сих пор не в силах отыскать его!

— Светлейший и Могущественнейший! Колдун не смог проникнуть на территорию дворца, — подобострастно, но не без твердости заявил седобородый старец в усеянном звездами колпаке и атласной мантии. — Лобное место не было прикрыто нашими чарами. Никому в голову не приходило…

— Не приходило в голову тому, кому эта голова вовсе ни к чему, — в голосе султана появились пугающие мертвящие интонации. — Не уверен, что ваши чары действительно защищают мое обиталище. Ведь сбежавший преступник сумел проникнуть в него. И был уже неподалеку от стен нашего гарема.

— Он не смог прибегнуть к чарам, Могущественнейший. И не было у него помощников-колдунов. Этот человек действовал в одиночку. Он невероятно силен физически и сумел оглушить нескольких стражников. Ко всему прочему, его проникновение на территорию дворца позволило обнаружить недостатки в обходе и чередовании стражей. Надеюсь, глава твоей гвардии понял это и наведет теперь порядок.

— Этот бездельник будет наводить порядки за темной пеленой, в царстве теней. Но ты говорил, что в преступнике, пробравшемся на территорию дворца, есть Сила.

— Да, у него есть даже не Сила, скорее — Дар. Очевидно этот мужлан — ведун. Именно Дар помог ему сбежать с торжища рабами. Но презренный не смог по-настоящему им воспользоваться в Вашем саду, покрытом защитными чарами. А, когда он все же попытался, поднявшись к самому высокому, опасному для него самого, пределу волошбы, мы смогли его отыскать. Территория дворца защищена надежно.

Султан пристально и холодно посмотрел на Звездочета:

— Не уверен, что действительно отгорожен от чужого и враждебного нам колдовства. Вчера ночью мне привели новую рабыню. Она чудо как хороша, и желание мое было воистину велико. Но… в последний момент чья-то злая воля лишила меня мужской силы. Подобного со мною не приключалось еще ни разу. Об этом говорю лишь тебе. Если узнает кто-либо еще, ты будешь заживо сварен в кипящем масле.

Девчонку приведут ко мне и нынешней ночью. Берегись, если то, что случилось повторится.

Волшебник побледнел, торопливо забормотал:

— Я сделаю все необходимое. У меня есть особое питье с рогом дивного белого зверя…

Султан сделал нетерпеливый жест, прерывая словоизлияния:

— Твое питье мне ни к чему. Кстати, завтра должны кастрировать этого прекрасного нового невольника. Ты сделаешь все, чтобы он не умер, как тот северный юноша, за которого мы отдали так много золота. Этот стоил еще дороже. Он должен остаться жив. Этот мальчик мне тоже нужен для услад в опочивальне.

ГЛАВА 16. В СВЯТИЛИЩЕ ЧЕРНОЙ АСЫ

Что остается делать, если потеряно все? Питер обвел глазами сожженную солнцем землю, отделенную от раскаленного без единого облачка небосвода лишь тонкой линией горизонта. Жухлые стебли в предсмертных судорогах скорчились на растрескавшейся почве.

За спиной тяжело вздохнула жена. Рыбак обернулся, невольно улыбнулся внезапной мысли:

— Только что мне казалось, я лишился всего — дочери, дома, родного края. Но ведь ты со мною, значит, жизнь еще не кончилась.

Измученное лицо женщины тронула улыбка. Еще ни разу не слышала она подобных слов от своего молчаливого мужа. Вот ведь как, получается, нужно оказаться на краю света без крова, еды и питься, чтобы узнать насколько ты любима и дорога!

И все же к исходу дня их оптимизм почти иссяк. Пройденные мили так и не изменили окружающего унылого ландшафта. Ноги гудели, были стерты в кровь, но, казалось, рыбак и его жена даже не сдвинулись с места. Все так же, куда ни глянь, расстилалась грязно желтая пустошь. И только солнце слегка поблекло, а затем налилось кровью, склоняясь к закату.

Питер встряхнул флягу, слабо булькнул остаток воды. Мавра упрямо покачала головой, поправила выбившуюся из-под косынки прядь, в которой муж внезапно увидел белые нити:

— Оставим на завтра. А вот что потом…

— Давай, пока не будем об этом, — вопреки желанию Питера, его голос прозвучал сипло и безрадостно.

Лишь под утро стало немного прохладней, и ночной ветерок чуть-чуть облегчил их страдания. Но затем злой сгусток пламени снова выкатился на привычную небесную тропу, иссушая и раскаляя все вокруг.

После обеда, заглянув в воспаленные уже ничего не замечающие вокруг глаза Мавры, рыбак силой заставил ее проглотить последние капли из разогретой обжигающей пальцы фляги. Однако, это не помогло. Еще через несколько шагов женщина потеряла сознание. Питер нес ее, сколько мог, а затем и сам упал и больше не смог подняться, уплывая в в спасительную дымку забвения.

Очнулись они одновременно. Ночь окутывала блаженной прохладой. Звезды, большие и яркие сияли, буквально, рядом. Мавра приподнялась на локте. Что-то было не так. Питер тоже сел, потирая опухшие глаза.

— Где мы? — испуганно прошептала женщина.

Они лежали на какой-то подстилке внутри большой пещеры. Огоньки, сверкавшие на своде и отблески костра, плясавшего у входа, позволяли лишь осознать огромные размеры этого помещения. Пахло незнакомыми пряными травами. И нечто грозное, чуждое человеческому естеству витало в самом воздухе, словно насыщенном предгрозовой колючей, но невидимой субстанцией.

Внезапно в дальнем конце пещеры послышались шорохи, шевельнулись и поднялись странные силуэты.

Мавра вскрикнула. Питер сжал ее руку. Одна из теней нерешительно двинулась к ним. Прозвучали какие-то непонятные слова. Затем другие, короткие и свистящие. Наконец, незнакомец обратился к ним на понятном языке, впрочем, искаженном чудовищным акцентом:

— Кто вы? — толстый человечек в смешном колпаке, сбившемся набок, подошел к ним поближе.

Через час рыбак с женою сидели у костра и беседовали с троицей, которая называла себя актерами. Все они с изумлением слушали рассказы друг друга, походившие на бред воспаленного воображения.

Впрочем, история о том, как фургон фигляров, медленно катившийся по обледеневшему тракту, был захвачен, внезапно налетевшей вьюгой и выброшен в знойное лето далекого края, не вызвала особого удивления. Мавра и Питер и сами пережили подобное. Но бродячая жизнь, бросавшая артистов во множество отдаленных уголков Империи и за ее пределы, позволила им познакомиться со многим, о чем простые люди из рыбацкой деревушки знали лишь понаслышке.

— И прямо вот так своими глазами вы видели принца Алексиса? — Мавре было трудно поверить в такое чудо.

Толстяк в колпаке, назвавший себя Леопольдо, обиделся:

— Да, уж поверьте! И не только мы. Весь Хорлан восторженно встречал царевича. Этакий красавец! Все женщины просто сошли от него с ума.

— Ну, ну, это уж ты чересчур… Весь Хорлан! Целый город? А. как же наш приятель убийца, который едва не застрелил его? — насмешливо протянул тощий субъект, обряженный в черно-белое трико.

— Погодите! Слышите!…- огромный зверского вида актер вскочил на ноги.

А следом и остальные. Теперь все они тоже уловили низкий протяжный вибрирующий звук, возникший в дальних недрах непонятной пещеры и с каждой минутой набирающий силу и мощь. Хотелось стремглав бежать из прохладного убежища в непроглядную душную липкую ночь, царившую снаружи. Но ноги словно приросли к полу.

Немыслимым усилием воли Питер преодолел оцепенение, обнял дрожащую жену, притянул ее к себе. Но больше ничего он сделать не мог.

Костер вспыхнул ослепительным зеленым пламенем, обрушившим сноп холодных искр на застывших испуганных людей. Стук посоха заглушил треск костра и вибрирующий гул. В проеме входа показался скрюченный силуэт старушки, опирающейся на палочку. Но с каждым шагом она распрямлялась, становилась стройнее и выше. Через несколько секунд красивая молодица с гривой пышных волос, перехваченных ремешком, на котором искрились самоцветы, обвела людей жгучим испепеляющим взглядом.

— И кого же теперь Ветер Судьбы Наперекор Времени занес в святилище Черной Асы?

Мавра вздрогнула всем телом, попыталась непослушной рукою сделать отвращающий жест. О древней богине Светлоземья и ее святилище ходили противоречивые и зачастую пугающие слухи.

Резной костяной посох снова стукнул о землю, будто свернув и забрав с этим стуком все звуки. Даже дыхания не слышалось в пугающей нереальной тишине.

Огромные бездонные глаза медленно скользили по застывшим фигурам. Людям казалось, что взгляд их проникает в самое сердце, в самые потаенные мысли и желания.

Затем натяжение незримой нити, державшей всех в напряжении, лопнуло, вернулись дыхание, треск сучьев в костре, шорохи ночи, таившейся за полукружьем входа.

Жрица недоуменно покачала головой. Показалось, что и она не вполне понимает причины происходящего:

— Вас призвали Далекие, живущие в Иномирье. Их тревожит будущее нашей земли, а оно во многом зависит от Талисмана. Ваши судьбы пересеклись с Летящей Сквозь Время. У Иных пока что нет возможности повлиять на ход событий, помочь в борьбе с Погибелью. Но вы связаны с той, от которой зависит исход этой битвы. И здесь, в древнем средоточии Силы Светлоземья вы прикоснетесь к Могуществу Земли, обретете стойкость и мощь, чтобы помочь Талисману защитить Империю.

— Но твои чары, связаны с Царством мертвых, с жертвами человеческими, Я не желаю принимать их, не стану участвовать в злом колдовстве, — гнев Мавры пересилил ее страх.

— Ты веришь россказням врагов Светлоземья. Их стараниями люди забыли о смысле древних обычаев и древних святилищ, ослабели узы, соединяющие с родной землею. И оттого стали они беспомощными перед натиском врагов.

Никто не приносил и не приносит Черной Асе в жертву людей. Но мы с нею поддерживаем тех, кто переступает грань бытия, помогаем им найти верный Путь в ту страну, откуда нет возврата. Жизнь и Смерть нераздельны. Нельзя пугаться ни того, ни другого. Поэтому наше святилище, словно пупок соединяет единство Бытия и Небытия этого края.

— Но почему именно мы? — недоуменно пожал плечами тот, кого именовали Арлекино. — Даже смешно, великую миссию доверяют людям маленьким и незначительным, — он с комическим видом развел руками и притопнул ногой, затянутой в черно-белое трико.

— Я вовсе не считаю себя маленьким и незначительным, — резко прервал его Питер, — меня удивляет другое. Мы с женою — жители окраины Империи. Приморский край далек от Светлоземья. Даже язык у нас другой. А актеры и вовсе иностранцы. Отчего же именно нам с ними доверено спасать эту землю.

Жрица улыбнулась:

— Как разобрать, где свои, где чужие? Столетия и события перемешивают тела и души. Все мы из разных концов Империи, несхожи наши языки. На каком наречии я сейчас обращаюсь к вам? Не ведаете. Так знайте же, что есть и слова единые для всего сущего. Моими устами говорит Богиня, ее голос понятен всем. А разве вы сами не ощутили, что "близко" и "далеко" вовсе не абсолютные и неизменные представления. Ветер Судьбы Наперекор Времени в мановение ока забросил вас всех за тридевять земель и за много месяцев от того места, где вы были им застигнуты.

Сейчас мы боремся не только за Светлоземье. На кону весь наш Мир. А в битве добра и зла на нашей стороне люди с добрыми сердцами и светлыми душами.

Арлекино расхохотался:

— Посмотрите на зверскую физиономию моего дружка Панталоне…

— Важна не внешность, а суть. Но мы должны поспешить. Той, что нашла в вас опору, вновь необходима помощь, — жрица ступила внутрь костра, и он заиграл всеми цветами радуги. — А теперь станьте вокруг, возьмитесь за руки, ощутите силу Светлоземья и дайте ей перелиться через вас к находящейся на краю гибели…

Пламя взметнулось ввысь и в нем возникло видение. Тесно заставленная, заваленная рукописями, завешанная чучелами животных келья. Старик в расшитой звездами мантии, колдующий над кипящей на спиртовке жидкостью. В кресле напротив него полулежала юная девушка. Ее руки и ноги охватывали браслеты из сгустков тьмы. Такой же обруч сковывал голову. Видно было, что несчастная испытывает неимоверные страдания. Лицо ее было залито слезами, губы искусаны до крови.

— Элика! Элис! — восклицания смешались.

— Быстрее становитесь в круг! Беритесь за руки! — голос ведуньи звенел от напряжения.

Руки сомкнулись. Люди, такие различные, оказались едиными в стремлении спасти девочку, завоевавшую их любовь и доверие.

Звездочет плеснул жидкость на основание огромного хрустального шара, поверхность которого будто поглощала скудный свет, льющийся через мелкие стеклышки черной и багровой окраски:

— И быть тебе лишенной силы, покорной и безгласной…

Девушка выгнулась, и вдруг ее путы разлетелись в клочья. Старик обернулся к ней, вскинул руку, но было поздно. Шар лопнул. Воздушная волна выбила забранное решеткой окно, черно-красным дождем брызнули осколки.

В пелене рассыпавшихся длинных светлых волос внезапно возникли очертания крыльев. Белая чайка взмыла над креслом и вылетела в оконный проем. Колдун кучей старого тряпья осел на пол.

Золотой луч солнца украдкой заглянул в огромную пещеру. Пятеро обессилено сидели вокруг погасшего костра. Дряхлая старушка с клюкою принесла кувшинчик с ароматным питьем, разлила по глиняным чашкам.

— Вот и вырвалась наша птичка на свободу. Что ждет ее впереди? — в голосе Мавры смешались радость и печаль.

— Ей суждено еще немало испытаний, — взгляд морщинистого лица утратил пронзительность, он стал спокоен и ласков, — но теперь ее уж никому не одолеть.

— Свидимся ли с нею снова? — смущенно прошептал толстяк в колпаке.

— Всенепременно, — ободрила его ведунья.

День разгорался. И точно также разгоралась надежда в сердцах друзей юной Элис.

ГЛАВА 17. ЗАЛОЖНИКИ ЧУЖИХ СТРАСТЕЙ

Хорлан с его крикливыми жадными до зрелищ толпами давно остался позади. Но память не отправила воспоминания о нем в захламленный дальний чуланчик. Более того, на их фоне померкло даже оглушительное удивление, испытанное Гошем, когда внезапно открылась правда о его царском происхождении.

Жизнь словно разделилась на три неравные части. В калейдоскопе последних событий уже подернутое дымкой полузабвения босоногие детство и отрочество в рыбацкой деревушки, закончившиеся отрешенно-испуганными взглядами родителей, сознавшихся, что им передали его на воспитание еще во младенчестве вместо их внезапно скончавшегося малыша.

Затем месяц, стоивший многих лет: триумфальное продвижение к Хорлану со свитой телохранителей и придворных. Упоительное прикосновение шелков и бархата к его не избалованному подобной лаской телу.

А после — вихрь рыжих кудрей и пронзительно беспомощное, будто вопль раненного олененка, сияние дивных зеленых глаз. В них плескались отблески детских страхов и обид, настороженность котенка, загнанного в угол, и восторженное ожидание чуда, надежда на то, что он, Гош, сильный и бесстрашный, спасет, укроет эту девочку от зла и бед, кишащих вокруг. Тогда все пережитое прежде исчезло, пропало, утратило смысл. Все, кроме нее, юной хрупкой женственной и совершенно беззащитной. Коллет! Коллет!!!

Гош-Алексис помнил каждое мгновение их первой встречи, их первых полных юного пыла ночей. И потому шумный пыльный и претенциозный Хорлан, где все это случилось, стал для него святым и незабвенным.

Верный преданный Реваз не понимал этого и даже, кажется, ревновал Гоша к его избраннице. Он даже пытался разубедить юношу пожертвовать городу 100 золотых дукатов на обновление ратуши, площадь перед которой царевич желал украсить мраморной скульптурой, изображающей его с ненаглядной Коллет. Гош будто воочию видел их обоих в белом мраморе: рука в руке, глаза в глаза. Не разъединить, не разлучить вовеки!

И все же и над этим бездонным безмерным счастьем проплывали темные тучи. Прежде всего, претендента на трон тревожило требование Реваза проверить Коллет у экзорциста. Конечно, сам он не сомневался в ошибочности предположения, что любимая — всего лишь зомбушка, кукла-обманка, руководимая чужой и злобной волей. Но необходимость подвергнуть это юное существо унизительной процедуре вызывала у него непреодолимое отвращение.

Беспокоила его и непредсказуемая неуравновешенность Коллет. Обычно она была милой нежной, открытой. Но порою в зеленых очах вдруг разгоралось темное пламя, взгляд обжигал и страшил. В такие мгновения страсть ее становилась необузданной, дикой, иногда даже непристойной. Чудилось, прекрасным телом овладевало иное существо, жадное и беспощадное в ласках и желаниях.

Гош видел, что любимая и сама не понимает, отчего это происходит, а впоследствии мучительно переживает случившееся. Тогда тонкие пальчики скользили по его исцарапанным в кровь плечам, осторожно касались глубоких ранок, оставленных ее острыми зубами:

— Тебе больно? Ах, как я могла это сделать! Отчего ты терпишь меня?

Ему приходилось долго и нежно целовать, ласкать, уговаривать… Но еще некоторое время в зелени ее глаз пряталась затравленность.

Но если бы Гош-Алексис действительно сумел заглянуть в потаенные мысли Коллет, он пришел бы в ужас, от глубины той пропасти отчаянья, в котором она обреталась.

Ибо слишком многое в ее речах и поступках было абсолютно неподвластно ей самой. Случалось, она даже слышала знакомый насмешливый голос, оскорбляющий и унижающий ее:

— Дурочка! Ты думаешь этот красавец любит тебя? Да, кому ты нужна, рыжая кошка, не способная доставить мужчине удовольствие в постели! Если бы не я он никогда бы не узнал, что такое подлинная страсть!

И вслед за этим ее охватывала волна дикой похоти, когда хотелось, буквально, разодрать дорогого ей человека на кусочки, сожрать его, высосать из него душу.

Коллет пыталась противиться этому и порою долго сдерживалась, доводя себя до обморочного состояния. Но затем защита ее ослабевала, и внутренний демон захватывал волю и тело.

Из-за этой внутренней борьбы эйфория от влюбленности перемежалась с глубокой депрессией. А все вместе поглощало ее время и силы. Поэтому юная женщина была так погружена в свои переживания, что все окружающее отдалилось, она жила словно в пустоте. Лишь отдельные отзвуки, отголоски внешнего мира порой касались ее измученного сознания.

И слово "экзорцист", несколько раз случайно мелькнувшее на периферии восприятия, совершенно не задело ее. Но зато не прошло незамеченным для Димлы, зорко и зло наблюдавшей за своей "зомбушкой".

Да, рыжая девчонка вызывала у ее соперницы жгучую ненависть. Однако, благодаря ей, Димла получила доступ к прекрасному царевичу. Ощущая его прикосновения, даже пребывая в теле Коллет, она забывала о липких руках с короткими жирными пальцами, которые по- хозяйски жали и мяли ее плоть бесчисленное количество омерзительно долгих ночей.

Но, погружаясь в сладкий дурман не принадлежащей ей по-настоящему страсти, было нестерпимо тяжело выныривать из него, возвращаться в постылую реальность. И все труднее становилось изображать восторг на ложе Солнцеликого. А это уже само по себе грозило опасностью. Ибо Повелитель обладал недюжинным умом и был весьма прозорлив. Уже несколько месяцев полнотелую фаворитку лишь изредка требовали в опочивальню властелина. И она бы вздохнула свободнее, если бы не осознавала, что власть и влияние ускользают от нее.

Подслушанная новость требовала немедленного свидания с господином и давала возможность поправить пошатнувшуюся позицию любимейшей наложницы.

Отношения с главным евнухом гарема у Димлы сложились преотличные. Для этого даже не пришлось прилагать особых усилий, уж слишком они с ним были схожи в таланте приспособленчества, в завистливом неприятии доброты и чистоты в людях. А еще — в подлости и коварстве. Разумеется, фаворитка одаривала такого нужного ей раба с несвойственной ей щедростью. Поэтому Солнцеликому незамедлительно передали ее просьбу. И вот уже она омытая и умащенная в прозрачных шелках возлегла на массивное ложе и утонула в пуховых объятья перин рядом с неповоротливой тушей Великого.

На сей раз Димла так жаждала помощи Солнцеликого, что это вновь, как прежде, позволило ей не замечать его уродства. Шаловливая ручка потянулась к укромным уголкам его необъятных телес. Но властитель остановил ее, повелев прежде поведать о том, что тревожит. Женщина отодвинулась, села на постели, задумчиво накрутила на палец прядь волос:

— Владыка! Меня беспокоит, прежде всего, поведение Реваза. Он знает, что девчонка была послана тобой в подарок правителю Полуденного султаната. Даже, если ты приготовил обманку для султана, ему следовало бы, прежде всего, обратиться к тебе, испросить совета, как вырвать рыжую из объятий мальчишки-лжецаревича, чтобы отправить ее по назначению.

— Реваз сделал это, — прервал ее Солнцеликий.

— Он испросил твоего разрешения и на проверку ее у эзорциста?

Глаза-щелочки полузакрылись, повелитель не ответил на этот вопрос, сурово обронил:

— Девчонку мы в любой момент уберем до того, как ее разоблачат. Так что беспокоиться не о чем. Ты довольна,

Димлу бросило в жар. Она, конечно же, желала Коллет самой гнусной и мучительной смерти, но лишь после того, когда она сама по-настоящему окажется рядом с Самозванцем:

— Великий! Эта паскудная девка заслужила такой конец. Беда лишь в том, что с ее гибелью мы утратим сведения о поведении Реваза, а я действительно считаю, что он ведет себя крайне подозрительно. Мне кажется, он верен не тебе, а этому мальчишке.

— Тяжелое обвинение, — Солнцеликий пожевал губами и внимательно посмотрел на фаворитку, — так ты предлагаешь пока что оставить девицу в живых? Ну, что ж… если это нужно для пользы дела. А, может быть, тебе тоже понравилось участвовать в ее постельных играх с этим молодчиком?

У Димлы перехватило дыхание:

— Светлейший! Не обижай меня! Будь добр, передай мою службу кому-то другому из твоих вернейших слуг!..

— Непременно сделаю это, но для этого тебе необходимо будет вновь отправиться к старику-кудеснику, живущему в болоте. Ибо, как ты помнишь, он во дворец явиться отказался. Ну а сейчас, милочка, оставим дела в покое. Ну- ка садись на меня верхом!…

Фаворитка покорно исполняла все капризы и прихоти Солнцеликого, но ее не покидало отчаянье. Когда Властелин, наконец, был удовлетворен и отправил ее из своей опочивальни в гарем, в ее лихорадочно напряженном уме возник план достижения заветной цели. И еще она поклялась уничтожить не только Рыжуху, но и Реваза, по вине которого ей пришлось пережить сегодня немало тяжких испытаний.

А проклинаемый ею невзрачный человечек с рыжими глазами-буравчиками в это время нервно мерил шагами просторную спальню во дворце мэра очередного светлоземского города, гостеприимно распахнувшего ворота перед Лже-Алексисом. Реваз тажело дышал, в висках пульсировала кровь. Все его хитроумные построения могли рассыпаться в прах из какой-то никчемной девчонки. Цель жизни, к которой он так долго и мучительно шел, не жалея никого, даже себя, оказалась в опасности. Но самое скверное, что против него выступил тот, кто был ему дороже всех на свете:

— Гош, глупый мой мальчик! — прошептал шпион, — неужели ты повторишь ошибки своих отца и деда? Неужели и тебя погубит женщина?

ГЛАВА 18. ГРУСТНЫЕ УРОКИ

Горы атласных подушек, сладкие ароматы, воскуряемые листочками неведомых растений, что, потрескивая, умирали в пламени жаровен, приторные лакомства на затейливо расписанном блюде… Все здесь было СЛИШКОМ. Даже вода в драгоценном полупрозрачном кувшине отдавала назойливым запахом роз.

В этой тесно заставленной резной, обитой бархатом и шелками мебелью комнате, где все от парчовых драпировок до пушистых цветастых ковров, дышало утомительной режущей глаз роскошью, юноше и мальчику, забившимся в уголок низкого дивана, было на редкость неуютно.

Малыш слишком долго плакал и, наконец, обессилев от слез, уронил кудрявую головку на колени старшего товарища, забылся тревожным сном. Время от времени он даже в полудреме жалобно всхлипывал и сжимался.

Алексис старался, по возможности, не шевелиться. Он внимательно рассматривал ребенка. При всей его ангельской красоте было заметно, малыш — из простонародья. Босые ступни загрубели от беготни босиком, голени были в цыпках от колючек и всевозможных царапин. Маленькой ладошке, выглядывавшей из-под загорелой щеки, на недолгом ее веку уже пришлось потрудиться. Судя по запаху разнотравья и золотистому загару, малышу уже приходилось пасти деревенских коров или гусей.

И все же пастушок, рожденный в нищете и убожестве, не радовался великолепию нынешней его обители. Он даже не притронулся к изысканным сластям. Мальчик с ужасом ожидал своей участи.

Зашуршала тяжелая парча портьеры, звякнул металл. Рослый гвардеец с высокомерным лицом шагнул в комнату, остановился у дивана, встряхнул ребенка за плечо, прозвучали короткие отрывистые фразы.

Мальчик проснулся, снова разрыдался, судорожно вцепился в Алексиса. Тот прижал его к себе. Но стражник снова начал грубо оторвать малыша от старшего товарища. Пытаясь защитить мальчика, царевич оттолкнул хищную руку. И тут же его запястье сжала железная хватка. Смуглое лицо оскалилось в неприятной ухмылке, а затем крепкие пальцы развернули его, больно и зло ущипнули пониже спины.

Вновь зашуршала завеса, писклявый голос негромко, но властно прервал унизительную сцену. Тучный человечек в шелках и драгоценностях бросил всего лишь несколько слов. В его высоком голосе и надменно поднятой голове чувствовалась презрительная брезгливость к мускулистому стражнику. И тот сразу сник, опустил глаза, мгновенно испарился из комнаты..

Пухлые пальцы, унизанные перстнями, осторожно погладили кудрявую голову рыдающего мальчугана. Толстый вельможа опустился на диван, жестом указал взъерошенному, все еще красному от стыда и бешенства юноше сесть рядом:

— Эта собака будет наказана за свои вольности, — он говорил на общем, в произношении этого человека был заметен акцент, но речь была правильной. — Успокойся и постарайся успокоить ребенка. Он, конечно, не понимает твоего языка, но явно тебе доверяет.

Знаю, как вам обоим сейчас тяжело. Мне ведь тоже в детстве пришлось пережить кастрацию. Утешь себя тем, что, как видишь, и в подобном положении можно достичь богатства и власти. Поверь, в определенном возрасте это значит гораздо более, чем все остальное.

Несмотря на ободряющие слова и уверенный тон, в глазах евнуха светилось неподдельное сочувствие. Алексис едва сдержался, чтобы не дать волю слезам. Он попытался как можно спокойнее произнести:

— Позволь нам с мальчиком еще немного побыть в этой комнате. Дай хотя бы привыкнуть к мысли, что такая судьба для нас неизбежна.

— К сожалению, привыкнуть вы так и не сможете. Поэтому лучше пройти эту процедуру как можно быстрее. Насколько мне известно, придворному лекарю даны строжайшие указания: провести операцию как можно менее болезненно, и обеспечить тебе наилучший уход после нее. Султан очень дорожит тобою. Но, так и быть, побудьте здесь еще немного, пусть малыш немного утихомирится. Я велю прислать вам подкрепляющего и утешающего питья.

Они вновь остались одни. И ребенок, восхищенно посмотрел на Алексиса. Он робко что-то прошептал, явно — слова благодарности. Малышу казалось, что этот стройный сдержанный юноша действительно спас его от беды.

Царевич испытал неловкость от этого доверия, от детской надежды на его всемогущество, всего этого он, на самом деле, не заслужил ни в коей мере.

Тонконогий раб в одной набедренной повязке бесшумно возник рядом с ними, поставил на низкий столик серебряный поднос с терпко пахнущим напитком.

Алексис не сомневался, что в жидкость подмешано снотворное, но жестами уговорил мальчика осушить один из кубков. Однако сам он к зелью не притронулся. Почему-то вспомнились слова учителя Михеля о том, что беду следует встречать, не теряя разума.

Мысли невольно вернулись к годам, проведенным со старым наставником. Сегодня они представали перед ним в новом свете, а раздражавшие прежде поучения внезапно обрели смысл.

Он осторожно уложил уснувшего малыша на подушки, еще раз оглядел покои, подошел к окну и заметил, как по тяжелой завесе прошла волна. За нею кто-то прятался. По всей видимости, служитель, которому требовалось, в случае необходимости, предотвратить побег или самоубийство пленников.

Царевич сделал вид, что не заметил соглядатая. Он сел на широкий подоконник и попытался, как советовал Михель, успокоиться, расслабиться, дать мыслям возможность течь спокойно и непринужденно. Порою именно так находилось решение, казалось бы, неразрешимой проблемы.

Наследник вспоминал не только эти уроки и наставления. Сейчас, когда он стал таким же бесправным рабом, как и простой крестьянский мальчуган, Алексис испытал жгучий стыд за свою юношеское высокомерие и уверенность в собственной исключительности. Ведь Михель всегда говорил, что престола воистину достоин лишь человек милосердный, не кичливый. Учитель часто повторял: "Подлинный аристократ не подчеркивает свое превосходство над нижестоящими по рождению. Он видит в своих подданных не только слуг, но, прежде всего, людей, защищать которых — его первостепенный долг".

К сожалению, уроки старого наставника царевич усвоил со слишком большим запозданием, и поэтому его осознание мудрости старика было окрашено горечью. Истина открылась, когда применить ее на практике не представлялось возможным. Если раньше Алексис жил надеждой на возвращение ему трона, то теперь прекрасно понимал, что будущего у него нет. Смириться с ожидавшей его участью он, безусловно, не мог. Юноша жаждал прервать свое существование до того, как безжалостный нож навеки изуродует его тело. Однако, судя по всему, сделать это было крайне сложно.

Хриплый возглас ужаса прозвучал рядом с ним. Шуршащая завеса сорвалась с карниза под тяжестью рухнувшего тела. На полу из-под жестких складок виднелись ноги в шальварах, заправленных в сапоги мягкой кожи. Те самые сапоги, которые носил отвратительный стражник. Ноги свело судорогой, они еще раз дернулись и замерли. Тонкая черная ленточка скользнула среди вороха затканной золотом ткани.

Алексис замер, не смея верить своему везению. Смертельный укус опаснейшей гадюки мог в считанные мгновения избавить его от предстоящих физических и душевных мучений. Не колеблясь, он протянул руку и схватил ядовитое существо.

Гибкое тело изогнулось, сверкнули немигающие глаза на черном треугольнике, острые зубы впились в руку. Уже холодея, царевич непонятно зачем прошептал:

— Пожалуйста, избавь и малыша от страданий.

…Влас споткнулся и ругнулся вполголоса.

— Осторожнее. Помни золотое правило: спешить нужно медленно.

Руки задольца непроизвольно сжались в кулаки. Он прорычал:

— Если мы опоздаем!…

— Если ты сломаешь в пути ногу, мы точно можем опоздать, — мягко, но твердо ответил факир.

Но его разумные речи не остудили тревоги и беспокойства ведуна. Его колотила нервная лихорадка. Влас до сих пор считал неоправданным безумием сымитировать смерть наследника при помощи слабой дозы яда, впрыснутой юноше. Он с трудом сдерживал жгучую ненависть к идущему рядом гибкому юнцу-диморфу, бывшему одновременно и черной гадюкой.

— Влас, у нас не было иного выхода, — терпеливо, словно неразумному ребенку, повторил Зоар. — Охранные чары дворца поддерживаются десятками чернокнижников. Даже гибель Звездочета не облегчила мне противостояния им. Все, что я мог, — замаскировать лишь волшебную суть крошечной змейки.

— Ей следовало, прежде всего, умертвить тирана, а не царевича!

— Проникнуть сквозь защитную завесу личных покоев султана, не сможет даже волшебный муравей. Но я повторяю тебе, мы успеем спасти Алексиса, нам следует только…

Факир не успел закончить фразу. Где-то неподалеку ухнула сова, резкий порыв ветра ударил им в лицо, пахнуло чуждыми чарами, и ночное небо вспыхнуло фиолетовыми зигзагами. Послышался треск, тень огромного дерева, перечеркнув озаренный молниями небосвод, рухнула им под ноги, перегородив дорогу.

… Солнцеликий вопросительно посмотрел на обтянутое кожей лицо стоявшего перед ним человека в темном иноземного покроя халате. Ему могло быть и двадцать, и сорок, и все шестьдесят лет:

— Ты уверен, что эта задержка поможет? Откровенно говоря, я не совсем понимаю, зачем ты мне демонстрируешь все это. Мальчишка уже не опасен. Народ приветствует Лже-царевича, с помощью которого мы уничтожим Хрустальный трон и без особых трудностей захватим Светлоземье. К тому же, если уж нужно убивать, сделай это на месте, а не таким сложным многоходовым путем, что это напоминает мне шахматную партию.

Узкие глаза на непроницаемом лице полыхнули булатным блеском и не сникли под испытующим взглядом умных глазок в щелочках жира. Голос иноземца же был холоден и бесстрастен:

— Человек! Ты обратился к силам Тьмы. Я — их посланник. Юноша должен быть уничтожен равно, как и тот, кого ты зовешь Лже- царевичем. Эта партия действительно сложная и трудная игра, но не отдельных жалких людишек, а сил могущественных и грозных. У Скалы морских чаек, где прислужники сулатана сбрасывают мешки с трупами, издревле возникла полоса отчуждения. Там теряют силы чары. И мне туда путь заказан.

Солцеликий с трудом сдержал гнев. Впервые в своей жизни он испытывал сомнение в правильности своего поступка. Да, силы зла всемогущественны. Но, пожалуй, даже слишком. Возможно, не стоило прибегать к их помощи, ибо даже прислужник их опасен для него самого.

… Алексис очнулся от холода и влаги, он попытался шевельнуться, ощутил прижатое к нему пахнущее разнотравьем холодеющее тело маленького пастушка. Рука коснулась грубой мокрой рогожи, окутавшей их тела. Он со своим товарищем по несчастью находился в мешке, погружавшемся в воду.

ГЛАВА 19. МЕСЯЦ ПАДОЛИСТ…10 ГОДА

Еще и года не минуло с тех дней и ночей, полных ужаса и отчаянья, что почти бесследно миновали со смертью придворного мага. Черный колдун Симорин, тайно служивший врагам империи, отошел в мир иной, и воздух во дворце очистился от скверны.

Рилан YI отложил в сторону бумаги, которые просматривал в своем кабинете с самого утра. Яркие лучи солнца, бившие в окно со стороны Захода, возвещали о том, что уже не менее двух часов пополудни. У императора от долгой сидячей работы затекли шея и ноги.

Он поднялся, сделал несколько шагов, сбрасывая цепкую хватку неподвижности, покрутил головой, расправил плечи. Теперь, когда отступила изнурительная слабость, и тело вновь обрело прежнюю мощь и силу, он с особым удовольствием ощущал бьющую внутри себя энергию. Даже острое чувство голода радовало. Ведь долгое время одни только мысли о пище вызывали у него тошноту.

И как раз вэтот момент за дверью прозвучали шаркающие шаги верного Фредерика. Старик заглянул в комнату, ворчливо заметил:

— Государыня и ребенок заждались Вас! Куда прикажете подавать обед?

— В малый покой рядом с опочивальней, — улыбнулся император. Он видел, с какой заботой и нежностью смотрит на него вырастивший его слуга, замечал, в этом взгляде радость и удивление, маскируемые притворной строгостью. Фредерик, как и сам Рилан, все еще боялся поверить чуду, буквально, воскресившему уже дышавшего на ладан царя.

Переступив порог малого покоя, властитель уловил беспокойство и в глазах Киры:

— Вы так мало отдыхаете, мой супруг, совсем себя не жалеете.

— Моя дорогая, я вполне здоров и счастлив, что у меня есть силы…

Но тут маленький Светозар, не заботясь о приличиях, бросился к Рилану, обхватил правителя тонкими ручонками. Его звонкий смех и неподдельная радость при виде отца будто осветили покой, развеяли тревоги и сомнения. Император взъерошил мягкие льняные волосы. Он любил неповторимые мгновения единства со своею семьею. Поэтому, если не было особых торжеств или знатных гостей, предпочитал обедать в этой сравнительно небольшой, лишенной пышного убранства комнате, где все дышало уютом и спокойствием. Из предметов роскоши здесь была лишь шитая золотом и самоцветами завеса, отделявшая небольшое пространство с обеденным столом и поставцами для посуды от той части зала, где в помещении с малым троном Рилан принимал приближенных к нему советников и слуг, а также визитеров, прибывших инкогнито.

Как ни странно, золото и драгоценные камни, покрывавшие великолепную ткань завесы, не выглядели неуместно в достаточно скромной обстановке. Возможно, оттого, что искусная вышивка была действительно прекрасна сама по себе и придавала покою особое очарование. Но, помимо этого, Рилану чудилось, что от диковинных цветов и ярких бабочек, порхающих среди них, струится мягкое тепло, окутывающее все вокруг умиротворением и дарующее чувство защищенности.

Кира, Светозар и старый Фредерик, кажется, тоже ощущали нечто подобное. Все они любили это небольшое и скромное помещение. Именно здесь малыш впервые начал разговаривать, и его ум словно пробудился от спячки. А вот Симорин в малом покое явно чувствовал себя неуютно. К завесе же он старался не приближаться.

Год назад тяжело больной император не обращал на это внимания. Но позднее, анализируя все случившееся, призадумался и решил, что необходимо внимательнее присматриваться к поведению своего окружения именно здесь, где, очевидно, обитает добрый гений императорского семейства.

— Батюшка! Я опять видел ту чудесную птичку, — голосок Светозара переполнялся восторгом. Куда девался ребенок, которого все считали слабоумным и немым. Теперь сынишка Рилана стал говорливым, смешливым и умным мальчиком, который ежеминутно задавал множество вопросов и рассказывал о всяких интересных происшествиях, приключавшихся с ним на каждом шагу.

— И что же это за пичуга такая необыкновенная? — Рилан с нежной улыбкой смотрел на раскрасневшееся и личико и блестящие от переполнявших чувств голубые глазенки.

— Ну. та самая птичка, что однажды я выпустил вот оттуда, — император перевел взгляд в направлении, указанном малышом, и от потрясения несколько мгновений не мог вымолвить ни слова. Наконец, он справился с волнением, хотя в голосе все еще слышались непривычные сиплые нотки:

— Ты хочешь сказать, что однажды открывал ларец на волчьих ножках?

Мальчик кивнул. Он почувствовал перемену в отце, и, казалось, немного испугался. Рилан постарался смягчить тон и успокоить Светозара. Однако от ребенка все равно не удалось добиться внятного рассказа. Судя по всему, малыш и сам не знал, каким образом он сумел открыть заветный ларец, из которого тут же вылетела удивительная птаха. Она размахивал ручками, пытаясь изобразить птичку.

Неожиданно Фредерик, обычно на людях старавшийся быть незаметным, наклонился над ребенком:

— Ты устал, маленький. Пойдем. уложу тебя. Когда уснешь, непременно снова увидишь чудесную птичку, — он бережно поднял мальчика на руки и, не обращая внимания на ошеломленного царя с царицей, унес его из покоя. Вернулся через несколько минут и объяснил, — государь, это великое предзнаменования. Ваш сын отмечен судьбою и обрел ангела-хранителя. Но это и сильное потрясение для такого малыша. Поэтому и позволил я себе такую вольность.

Подобное случалось лишь несколько раз в истории Империи. Об этом не писали в хрониках, но передавали изустно, главным образом, воспитатели наследников.

— Итак, Талисман вернулся в Светлоземье, — задумчиво молвил император.

Как ни странно, в этот момент он не испытывал ни радости, ни торжества. Расслабленность и умиление от предвкушения милой семейной трапезы сменили напряженные размышления обо всем, приведшем страну на грань катастрофы. Откровенно говоря, в первую очередь, вина за это лежала на нем самом, а, следовательно, последствия могли сказаться на самых близких и дорогих людях. Рилан устало закрыл глаза, провел по лицу ладонью, будто стирая закравшийся в душу страх.

Фредерик осторожно коснулся его рукава и тихо сказал:

— Государь, успокойтесь, мальчик отмечен милостью богов, с ним будет все в порядке. Садитесь к столу, вам необходимо подкрепиться.

После обеда, прошедшего как-то скомканно и непривычно тихо, императрица поспешила в опочивальню сына, а Рилан, жестом приказав Фредерику следовать за ним, вернулся в свой кабинет. Там он вынул из кипы донесений несколько листов и протянул их старику:

— Прочти, хотелось бы знать, что ты об этом думаешь.

Обычно бесстрастное лицо хорошо вышколенного старого слуги выразило недоумение. Он знал о безграничном доверии государя к нему. Но, как правило, царя интересовало мнение Фредерика о том или ином придворном. Рилан полагался на умение своего "дядьки" разбираться в людях, хотя, порою, и не во всем соглашался с ним, как это было, например, с изначальной неприязнью старика к Симорину. Государь не принял ее всерьез и едва не поплатился за это своей жизнью и разумом наследника.

В кабинете повисло молчание. Пауза затягивалась. Фредерик глубоко вздохнул и поднес первый документ к подслеповатым глазам. Он читал, слегка шевеля губами. Не промолвив не слова, взял второй листок. Опять вернулся к первому, покачал головой:

Ваше величество, вряд ли я скажу Вам то, о чем Вы и сами не задумались.


Император пожал плечами:

— Мне непонятна фигура советника Реваза. Если юноша не подлинный царевич, этот человек ведет его на верную смерть. Хотя, быть может, он рассчитывает сотворить нечто в те секунды, когда Хрустальный трон направит всю свою Силу на уничтожение Лже наследника…

— Позволю напомнить Вам, что сие ведомо лишь членам царской семьи да с этой минуты еще и Вашему покорному слуге.

Рилан потрясенно закрыл глаза:

— Я действительно позволил себе расслабиться, но ты — единственный, кому я доверяю безоговорочно. Однако, на что ты намекаешь? Не может быть, чтобы существовал еще один законный наследник. Старший сын моего покойного дядюшки, совершенно точно погиб. Его же сын — бастард!

— А если нет, — слова, произнесенные тихим стариковским шепотом, гулко и весомо упали в вязкую тишину.

Император не сразу нашелся:

— Я от всей души сожалею, что отдал приказ разыскать и возвратить наследника царя, у которого я отнял корону. Мой дядя был плохим правителем. Вряд ли стоит ожидать иного от его потомства. На Хрустальном троне воссядет мой сын!

Верный слуга покачал головой:

— Государь, простите мою смелость, но, возможно, ваша болезнь и слабость, а также испытание, посланное, его высочеству Светозару, были даны небесами для того, чтобы вы прозрели и очистили свою душу от совершенного греха. Хрустальный трон — таинственный предмет. Иногда, мне кажется, и не предмет, а удивительное существо. Нередко он сам принимает решение. Как знать, не он ли продиктовал вам решение искупить свою вину. Позвольте ему разобраться во всем, что происходит. Это будет во благо Светлоземья.

И я еще раз повторяю, Светозар храним небесами.

Прошу вас, переговорите также с бывшим главою стражи Накиром. Его отправили в тюрьму по подозрению в связи с покойным Симорином. Мне сказывали, что он немного не в себе, заговаривается. И все его речи о светлоглазой девочке, сосланной на отдаленный остров. Быть может, то, о чем он твердит, связано с донесением об удивительной девушкой, проживавшей в рыбачьем поселке.

— Девушке, а не девочке, — поправил его император, — девушке, которая значительно старше ребенка, которого нам не удалось разыскать.

— Мне помнится, рассказ вашего батюшки о том, что Талисману подвластно Время, — заметил старый слуга.

Беседу прервал настойчивый стук в дверь. В распахнувшемся проеме стоял растерянный гвардеец:

— Ваш…личество! Из тюрьмы исчез государственный преступник Накир.

ГЛАВА 20. ЛИКИ ПЕТРИМУСА

Есть люди, которые легко и быстро вживаются в новую обстановку, с удовольствием впитывают иные обычаи, необычные традиции, непривычный климат, словом, все, определяемые словом "чужое". Петримус относил их к мимикрам и приспособленцам. Сам же он, подобно, коту, привязывался даже не к людям, а к своему обиталищу. И необходимость расставания с обжитыми стенами для него оборачивалась серьезной душевной травмой.

Однако, как говорится, все наши беды, от нас самих. Житейская стезя, избранная этим сухопарым педантом, оказалась слишком извилистой и швыряла его в разные весьма отдаленные уголки обитаемого мира.

В свое время по велению Симорина отправился он в Замок на Скале, чтобы присматривать за опасной для придворного чародея девчонкой. Конечно же, с комфортной придворной жизнью в столице расставался не без слез. Но затем пообвыкся на далеком острове, почувствовал вкус приволья и свободы. Тысячи миль между ним и императорским дворцом избавили от навязчивого контроля со стороны Симорина и императорских чинуш. А должность главного пастыря при слабых женщинах и немногочисленных слугах давала ощущение собственной значимости.

И вот все рухнуло в один единственный миг. Проклятый Симорин прислал головорезов, даже не известив об этом заранее своего подручного. А то, что вернул его во дворец, преподносил Петримусу, как величайшее благодеяние. Святой же отец, приcтрастившийся к свежему морскому воздуху и постоянному страху в глазах своих подопечных, буквально, задыхался в душных покоях и снова чувствовал себя мелкой букашкой среди раззолоченных мундиров и шуршащих шелков высшей знати.

Но более всего не хватало ему привычного насиженного кресла, знакомого дубового стола, где все необходимое лежало под рукой, и всей его удобной обжитой "кельи", в которой каждую вещь он мог найти с закрытыми глазами.

Когда-то склонность к некромантии и возникшие в связи с этим проблемы с односельчанами привели его к Симорину. Тот извлек из тюрьмы приговоренного к сожжению чернокнижника и сделал из него своего верного раба. Тогда избитый, растерянный, смертельно напуганный подросток с блудливыми глазами готов был согласиться на любые условия лишь бы спасти свою дрянную жизнь. Более того, стать прислужником ставленника темных сил, участвовать в ритуальных убийствах, держать в руках человеческие души — было пределом мечтаний начинающего колдуна.

Но позднее он осознал, что подписанный кровью договор, сделал его игрушкой в руках того, для кого жизнь и судьба подручного не стоила и полушки. Личные пристрастия и желания вассала не имели никакого значения для его коварного сюзерена. Заполучив должность придворного чародея, Симорин стал осторожен в своих действиях. Поэтому о радостях некросадистских развлечений им обоим пришлось на время позабыть.

Пребывание в Замке на скале отчасти компенсировало Петримусу эту "потерю". Он познал, что такое духовный садизм, научился тонко и хитроумно изводить доверенную ему "паству". И расстаться с этой возможностью оказалось для него непоправимой потерей.

"Святой отец" даже начал задумываться о том, как избавиться от "сеньора" и взять на себя его роль. Но тут счастливый случай чужими руками устранил колдуна, сделавшего его своею марионеткой.

Впрочем, как выяснилось, прозорливостью и дальновидностью Петримус и в зрелом возрасте не отличался. Избавившись от "патрона" он ничуть не приблизился к исполнению своей цели — получить весомый статус. При дворе он был известен мало. Карьеру "делал" ему высокий покровитель. Со смертью Симорина его подчиненный не только утратил свое положение, но и оказался в числе подозреваемых в темном колдовстве. Уже был отдан приказ о его аресте, десяток гвардейцев, гулко чеканили шаг по мозаичным плитам дворцовых переходов и двигались по направлению к его весьма скромной комнатушке. Петримус это ощущал своим особым нюхом. Ибо у этого посредственного колдуна был один-единственный значительный талант, он великолепно чувствовал грозящую ему опасность. В такие мгновения у него словно бы открывалось третье око, которое видело и уготованную ловушку, и варианты спасения из нее.

Не мешкая ни секунды, с непривычной для него прытью "святой отец" схватил сумку с самым необходимым (со времен юности, когда его едва не сожгли, дорожная сума у него всегда была сложена и готова на случай необходимости внезапного бегства) и выскочил за двери. Он свернул в небольшой коридорчик, где вполне ожидаемо столкнулся с коренастым чернявым офицером. Крепко ухватив его за локоть, чернокнижник вперил мрачный взгляд в темные глаза своей жертвы и произнес отрывистую фразу.

Накир, лишь начавший пробуждаться от воздействия чар Симорина, оказался на диво легкой добычей. Лицо измученного душевными терзаниями человека вновь отвердело, обрело жесткое и холодное выражение. Впрочем, на колдуна он посмотрел внимательно и покорно.

— Мы уходим нижними подвалами. Знаешь, где тайный ход?

Накир кивнул:

— Конечно, это здесь рядом.

— Тогда поспешим, — отрывисто бросил Петримус. В эту роковую минуту он мог использовать только освоенный, благодаря Симорину, гипноз, но никак не свои чары. У Рилана еще оставалось несколько волшебников способных отыскать некроманта по его колдовскому следу. Секрет хода, ведомый лишь императорской фамилии, случайно оказался в руках Симорина. Поэтому он был известен и воину, чьими услугами для самых мерзких делишек пользовался покойный.

Лже священник в последний раз оглянулся, мысленно проклял свою судьбу, уводившую его опять в какие-то чужие и чуждые места, и шагнул следом за Накиром в узкую дверцу, спрятанную за старинным гобеленом.

Через несколько недель в шумном балаганном Хорлане объявился неприметный цирюльник с крепышом-помощником. Он не только стриг и брил, но также умело рвал зубы, ставил пиявок и отворял страждущим кровь, а заодно оказывал и некоторые другие услуги. В общем, был ведуном, правда, весьма скромным. Поэтому вновь прибывший легко затерялся в суете большого города, где люди чересчур заняты собой и не склоны пристально приглядываться к соседу.

Помощник вскорости оставил его, очевидно, подался в иные края искать лучшей доли. И в крошечном ветхом доме, который снял пришлый, компанию ему теперь составляли лишь тощий одноглазый кот да растрепанный филин с перебитым крылом.

Иногда сквозь плотно закрытые ставни в хижине на отшибе до третьих петухов пробивался неяркий свет. Впрочем, всем известно, ведуны и цирюльники ведут странноватый образ жизни. Эгоцентричным жителям Хорлана было недосуг обращать внимание на такую мелкую сошку, как этот тощий тип с таким же тощим кошельком.

Петримус не без удовольствия обживался в этом суетливом городе, еще и потому, что шальные ветры заносили сюда немало разномастного народу. Разумеется, хватало и волшебников. Хорлан был до краев полон самого причудливого и запутанного переплетения чар. Поэтому и колдовать здесь можно было, не опасаясь оказаться в этом замеченным.

Впрочем, сухопарый человек со слегка оттопыренными ушами и ранней лысиной соблюдал осторожность. Своею Силой он пользовался довольно редко, лишь для того, чтобы время от времени проверять действия Накира. Угасавшее было наваждение, подкрепленное заново, вновь вело воина по следам Элис и Алекса. Сейчас в нем опять исчезли человеческие чувства, и он превратился в орудие убийства, в гончего пса, идущего по следу выбранной хозяином дичи.

Вечер вкрадчиво поплутал по хаотичной сети улиц и переулков беспокойного города. Мишурный блеск осыпался. Торговцы заперли свои пестрые лавки. По рыночным рядам сновали крысы. Вместе с ними в горах отбросов копошились нищие и убогие, безжалостно выброшенные кичливым Хорланом на свалку жизни. В воздухе еще витали ароматы пряностей и притираний. Но их уже перекрывала вонь разложения гниющих остатков и нечистот.

Сгорбленная фигура с обвисшей грудью в крикливом платье, озираясь, наклонилась, подняла с земли какой-то огрызок и жадно начала чавкать. Судя по одежде, это была вышедшая в тираж "жрица любви". Но теперь ей не находилось места там, где яркие фонари зазывали клиентов в дома развлечений к привлекательным шлюхам. Слишком быстро состарившуюся больную бездомную женщину мучил безумный голод.

Дни поздней осени коротки. Серая дымка сменилась тьмой. Резко похолодало. Сухонькое тело старой проститутки в тонком, порядком изодранном платье сотрясала крупная дрожь, остатки зубов стучали от холода.

Внезапно цепкие пальцы сжали ей локоть.

— Сколько ты стоишь, красавица? — спросил гнусавый тенорок.

Старуха приосанилась, кокетливо захихикала, попыталась распрямиться:

— С такого красавчика, как Вы, господин хороший, много не попрошу. Обслужу по первому классу за две медные денежки.

Плащ с капюшоном из грубой мешковины лег ей на плечи, чуть-чуть ослабив укусы пронизывающего ветра. Престарелая путана вспомнила лучшие времена и радостно последовала за своим избавителем, хотя, возможно, в молодости ее бы насторожила его манера надвигать капюшон, скрывая лицо, и двигаться лишь по безлюдным улочкам, избегая фонарей.

Дверь в кособокий домишко захлопнулась за ними, причмокнув, будто ненасытная пасть. Ветхий и невзрачный снаружи, внутри домик был выложен пористым ракушечником, завешен по стенам толстыми ватными одеялами, глушившими всякие звуки. Поэтому предсмертных криков старой проститутки не услышал никто.

Обмакнув палец в дымящуюся кровь, Петримус нарисовал пентограмму на небольшом квадрате из черных плит, выложенном в углу мрачной комнаты с низким потолком. Алым пламенем вспыхнули черные свечи во всех пяти углах. Хрустальный шар в центре пяти лучей налился светом. В нем явственно проступило лицо Накира.

— Ответстуй, нашел ли ты дичь? — вопросил чернокнижник.

Карие глаза воина излучали неуверенность:

— Я получил известие, что щенок мертв, а девчонка исчезла в неизвестном направлении. Но амулет, данный тобою, свидетельствует о том, что в мальчишке еще теплится жизнь, и он находится где-то здесь, неподалеку от меня. Хотя, судя по всему, Алексис в смертельной опасности. Так что эта проблема, должно быть, разрешится и без моего вмешательства.

Некромант сдвинул брови:

— Ты должен лично удостовериться в его смерти. Иди, согласно, указаниям амулета. Необходимо разыскать наследника, жив ли он или мертв. Если жив, именно ты уничтожишь его. Мне требуется сердце Алексиса. И лучше всего вырвать его из груди еще живого мальчишки.

Алое пламя мигнуло и погасло, оставив смрадный запах тлена. Петримус поднялся с колен. Он испытывал удовлетворение. Накир оказался надежным слугою. Хрипло мяукнул кот. Вторя ему, ухнул филин. Колдун посмотрел на них и коротко кивнул головой. В мановение ока животные бросились к плоскому камню с углублением, где лежало скрюченное тело старухи. Несмотря на небольшие размеры, эти твари были невероятно прожорливы. Через час последняя косточка хрустнула в не по-кошачьему длинных и острых зубах, и от трупа не осталось и следа.

;

ГЛАВА 21. КТО ОХОТНИК, КТО ДИЧЬ?

Удар еще удар. Коллет не успевала уворачиваться. Кулак рассек ей скулу, на губы сползла тяжелая соленая капля с металлическим привкусом. Минутное замешательство оказалось роковым, из нее, буквально, вышибло дыхание. От резкой боли в груди согнуло в три погибели. А затем взорвалась черепная коробка, перед закрытыми, залитыми кровью и потом глазами вспыхнули радужные звезды…

… На этот раз Димла собиралась особенно тщательно. О своем внешнем виде она заботилась меньше всего. Услужливые служанки привычно хлопотали вокруг нее. Выкупали в пахнущей лавандой воде, удалили лишние волоски на коже, подровняли и насурмили брови, выкрасили соски и ногти. Вымытые в разнотравье локоны высушили полотенцами и опахалами, уложили в сложную прическу, размяли и умастили тело.

Оправляя нарядную шелковую одежду перед серебряным зеркалом, она повелительным жестом приказала девушкам удалиться, и лениво направилась к занавешенному углу. Востроглазая Зебинисо подобострастно отодвинула ширму и потянулась к разукрашенному ночному сосуду.

— Оставь меня, — прикрикнула Димла, — ты же знаешь, для того, чтобы оправиться, мне не нужна твоя помощь! — пальцы, закрытые тонким шелком рукава, коснулись златотканого пояс, в котором пряталась булатная сталь.

Солнцеликий возлежал на груде подушек. Шелковый халат был полураспахнут, но мужское достоинство надежно скрывали многочисленные складки жира. Димла усилием воли подавила возникшую брезгливость, постаралась отодвинуть в сторону воспоминание о стройном мускулистом теле юноши, которое лишь несколько часов назад ласкала чужими руками. Попыталась, как в первое время пребывания в гареме, возбудить себя мыслями о богатстве и могуществе мужчины, которого ей предстояло ублажить.

Димле казалось, что она преуспела в своих стараниях. После ее долгих усилий Солнцеликий, наконец, хрипло выдохнул, застонал, обмяк и задремал, привалившись к ее плечу. Женщина осторожно высвободила руку, потянулась к порядком растрепанным косам, стянутым златотканой лентой. Пальцы нащупали спрятанный в волосах маленький острый стилет. И в ту же минуту ее запястье сжал железный захват.

Она лежала на полу, избитая в кровь. Медленно восстанавливалось дыхание, выбитое безжалостным ударом под дых. Босая ступня черного до синевы раба-телохранителя тяжело давила на плечо, не давая возможности шевельнуться. Жирные телеса на подушках колыхались от хохота:

— Как же так, моя бесценная? Тебе надоела роль фаворитки? Жаждешь пыток и смерти? И кто же тебя надоумил, жемчужинка? Или взбрело в твою прелестную головку, что сама сможешь управлять моими головорезами?

Наконец, натешившись вволю, повелитель жестом отослал телохранителя. Теперь он смотрел на наложницу изучающее:

— Говори, дорогая!

И Димлу прорвало. Она знала, в любом случае, все кончено. Этот не помилует. Загнанный в угол зверь кусается. Женщина в подобной ситуации бьет словами.

Солнцеликий терпеливо, не перебивая, выслушал язвительные насмешки относительно своей мужской силы (чем иным могла еще допечь его Димла). Медленно склонил голову:

— Вот значит как. Насколько понимаю, тебя испугало мои размышления о необходимости избавиться от Коллет и лжепринца. Очевидно, уж очень понравилось тебе вместе с Рыжей делить с ним ложе. Что ж, возможно, и встретитесь все вы по ту сторону Реки забвения. Только не надейся, что тебе выпадет обычная смерть или обычные пытки. Нет, тебе предстоит такое, по сравнению с чем гораздо лучше быть сваренной заживо в кипящем масле. Потому что обычные пытки кончаются смертью, а тебя ждут бесконечные муки.

Властитель обнажил неровные желтые зубы в холодной зловещей усмешке, протянул руку и золотой тростью с рукояткой слоновой кости отодвинул небольшую ширму возле ложа.

На невысоком яшмовом столике стоял угловатый сосуд непривычной и неприятной человеческому глазу формы. Такими же неприятно-тяжелыми для человеческого уха были звуки, слетевшие с губ Солнцеликого. Вторя странным словам, произносимым с трудом шевелившимися толстыми губами, сосуд наливался мерцающим багрянцем. В густой кровавой массе проступили жуткие немигающие глаза без белков. Их взгляд, казалось, затягивал в бездну. Димла вскрикнула от ужаса и упала замертво.

Ее властелина тоже трясло от страха, но он продолжал с натугой выговаривать слова призыва, ибо прервав заклятие, он выпустил бы чудовище на волю и дал бы ему власть над собою. Демон обретал облик, поднимаясь из сосуда. Голова его почти коснулась высокого потолка, когда он наконец обрел возможность говорить. Рокочущий голос обрушил на Солнцеликого все мыслимые проклятья:

— Сын свиньи и собаки! Ты запугал девчонку до смерти. К чему мне эта падаль! Душа ее отлетела прочь!

Однако сильная воля властителя позволила ему взять себя в руки и, стараясь не проявлять, страха, прикрикнуть на чудовище:

— Пока что ты в моей власти. Твое имя известно мне, а потому служи мне верой и правдой.

— Я голоден! — заревело чудовище.

— Ты получишь пищу в следующий раз, — ответствовала гора жира на шелковых подушках.

— Я не могу ждать, без свежей души моим силам в твоем мире приходит конец. Дай мне каплю хотя бы своей крови!

Солнцеликий похолодел. Он вновь произнес магическое заклинание, с трудом сдерживая разъяренного монстра. Затем крикнул:

— Дарвай! Ко мне!

Чернокожий раб медленно выполз из-за тяжелой завесы. Он тоже был парализован страхом. Не имея языка, который вырывали, у всей приближенной челяди, телохранитель лишь мычал. На лоснящемся теле от ужаса выступил пот.

— Ближе, ближе! — командовал трясущийся повелитель. Слуга двигался, медленно переступая ноги, весь во власти налитых кровью глаз. Наконец, он приблизился настолько, что чудовище перегнувшись схватило извивающееся тело и с мерзким хлюпаньем высосало из него душу.

— Вот теперь я к твоим услугам, — промолвил Демон и угрожающе добавил, — постарайся в дальнейшем не оставлять меня полумертвым от голода. Ибо однажды ты перепутаешь слова призыва и, будучи голоден, я мгновенно выпью тебя, а затем буду вечно переваривать твою душу.

Чудовище захохотало. Солнцеликий коротко объяснил, что необходимо сделать и отослал монстра прочь.

Но еще долго сидел он неподвижно, вперив невидящие глаза в забрызганные кровью Димлы шелковые простыни. И в который раз проклинал принятое в молодости решения вызвать Демона Преисподней. Чем дальше, тем труднее давались ему встречи с жутким слугою. Властитель безумно боялся, что однажды он действительно ошибется в заклинании и утратит власть над чудищем. А вместе с тем утратит и жизнь, обрекши свою душу на вечные муки.

Он встряхнул головой, отгоняя устрашающие видения. Предстояло многое сделать. Солнцеликий похвалил себя за принятое в конце-концов решение, лжепринца сейчас устранять не стоит. Он позволит ему дойти до столицы и устроить там переполох. Ведь это действительно затем откроет путь войскам завоевателя. Девчонку тоже можно пока оставить в живых. Любовь расслабляет мальчишку. А Коллет мало обычной смерти. Хотя бы эту он собственноручно скормит Демону, наслаждаясь ее стонами и мольбами.

Но вот предателя Реваза действительно нужно убрать. Что ж, надо полагать, его прислужник из Преисподней с удовольствием справится с этим заданием.

… Демон ухмыльнулся. Он и на расстоянии все еще наблюдал за жалким человечишкой, возомнившим себя его повелителем. Адское порождение должно было выполнять приказы этого червяка, владевшего тайной Имени и Заклинанием. Но Демон не собирался по собственному желанию раскрывать зазнавшемуся ничтожеству все тайны, о которых тот не спрашивал. Итак, глупец решил оставить мальчишку в живых.

Что ж это лишь приближает сладкий момент, когда ничтожная душонка "властителя" попадет в жадную пасть его, так называемого, слуги! А вместе с ним Демон сможет завладеть и сотнями тысяч других человеческих душ, ибо безжалостная рать Солнцеликого — наилучшее лакомство для порождения Ада.

…Гош стоял на коленях над бездыханным телом Коллет. Он не хотел ни слышать ни видеть никого более:

— Отойди от нее! — закричал он надломленным голосом. И с ненавистью бросил опешившему Ревазу, — ты затеял эту бессмысленную проверку, ты повинен в ее гибели.

— Успокойся, царевич! — жрица Черной Асы говорила с юношей терпеливо и тихо, как с неразумным ребенком. — Твоя любимая пока еще жива. Она во власти смерти иного существа, с которым была связана чарами. Возьми ее за руку и позови. Если твоя любовь сильна, она услышит. Если ее любовь такова же, — вернется к тебе.

Тепло любимой руки и самый дорогой голос вырвали Коллет из темноты и безумия. Ей все еще мерещились злобные алые глаза, следящие за нею издалека. Но видение таяло, исчезало, будто кошмарный сон. Лишь тело все еще терзала безумная боль.

Прохладные пальцы коснулись лба, сметая липкую паутину кошмара. Коллет вздохнула и шевельнулась.

Жрица поманила Реваза в сторону. Он упрямо мотнул головою:

— Она во власти иных недобрых нам сил. Она — лишь кукла-зомби. Ее необходимо…

Худощавая ладонь закрыла ему рок. Высокая женщина потянула его за рукав:

— Ты не прав, Скрывающий Свою Сущность. Девочка БЫЛА в чужой власти. И это случилось не по ее воле. Она действительно любит того, кто тебе дороже всех на свете. И она создана для него, поверь и прими это.

Сейчас она свободна. Та, что держала ее своей волей, мертва. Гибель женщины-"кукловода" едва не погубила бедную девочку. Но теперь связь разорвана. Коллет вернулась к своему нареченному тропою любви. Не мешай им, иначе ты погубишь не только их обоих.

— Я никому не позволю стать на пути царевича, — жестко сказал Реваз, рывком вырывая свой рукав из тонких сильных пальцев жрицы.

— Царевича? — задумчиво повторила Жрица, — Ты прав, но лишь отчасти. Впрочем, хорошее в твоем подопечном скорее всего, возобладает над дурным.

— Что ты знаешь, ведьма? — меч ржавоглазого оставил на тонкой белой шее алую царапину. — Ты сомневаешься в его царском происхождении?

Зеленые глаза смотрели спокойно, будто холодное жало меча не имело ни силы, ни власти над бренным телом жрицы:

— Я сомневаюсь в том, что твои планы и амбиции ему действительно по душе. В свое время этот юноша сам сумеет решить, нужен ли ему Хрустальный Трон.

— Реваз! Она очнулась! — закричал Гош-Алексис, — вели седлать лошадей!

— Погоди, — остановила его жрица, — девочке надо прийти в себя. Еще день-другой ее нельзя трогать. Я буду поить ее лечебным питьем.

Царевич просверлил женщину жестким взглядом и нехотя кивнул, а затем добавил, твердо глядя на Реваза:

— В таком случае и я останусь здесь еще несколько дней.

Стража не без страха смотрела на перекошенное бешенством лицо командира, вышедшего из святилища Черной Асы. Он отдал короткие приказы. Большая часть отряда осталась у пещеры, охранять царевича. Лишь несколько воинов в вороненых кирасах сопровождали Реваза к основному лагерю расположения войск, идущих за Алексисом.

Ржавоглазый скакал, ощущая безумную тревогу. Он жаждал остаться возле Гоша, но хорошо понимал, что нельзя оставить армию без руководства даже на несколько дней.

Собственная безопасность и собственная жизнь интересовали его лишь постольку, поскольку были необходимы для защиты интересов юноши с глазами цвета меда. И скверное предчувствие томило его, казалось, это сердечное стеснение педвещает угрозу для мальчика. Реваз пришпорил коня. Он не мог предугадать, что тому, кому посвятил он себя, предстояла долгая и славная житейская стезя. А вот ему самому оставалось жить совсем недолго.

За поворотом со старого раскидистого дуба слетела стая воронов. Огромная черная птица спикировала на маленького человечка, а затем ринулась в небеса. Темный дым окутал всадника и коня, вызвав небывалый переполох в маленьком отряде. Когда же он развеялся, соратники сняли с седла труп с искаженным страданием лицом.

… Демон долго отплевывался. В душе, казавшейся ему черной до сладости, сиял крошечный огонек искреннего, возвышенного чувства. И это испортило все удовольствие, отзывалося болью в желудке. Исчадие ада в который раз дало себе слово, как можно скорее добраться до лишеного всякой человечности нутра Солнцеликого и уж тогда попировать вволю.

ГЛАВА 22. УГРОЗА МИРОЗДАНИЮ

Опалесцирующая трава сверкала и переливалась, как обычно. Нежно-зеленое небо расцвечивали привычные фейерверки крошечных мирных молний. Но Одесто было не по себе. Потому что далеко-далеко на самом горизонте его восприятия росла и набухала темно-багровая полоса. Еще филь назад это была лишь тончайшая ниточка. Но теперь она уплотнилась, стала выпуклой, вобрала в себя квинты переваренных ею горестей и страданий. Раздуваемое злой волей Тьмы Охило заметно ускорило свой рост.

Одесто потер воспаленные глаза и почесал в затылке чисто человеческим жестом. Сказывался период пребывания в условном времени. Даже в качестве наблюдателя он был чересчур вовлечен в жизнь людей. Их слова скрипели, вязли, хрустели на зубах. Их виденье мира порой затмевало его собственное зрение, не искаженное конкретным пространственно-временным континиумом. Их переживания во многом стали ему понятны, а порою даже близки. Как оказалось, в этом был резон. Ибо то, что некогда представляло опасность лишь для отдельного мира, на данном этапе стало угрозой и для замкнутой в отдельном измерении Квинты.

Подобное уже имело место в иных дальних филях. Мудрейшие предупреждали об этом тех, кто лишь только-только ступил на тропу между Прошлым, Настоящим и Будущим Многомирья. Но Начинающим не дано осознать все сразу. Поэтому Нарушение Равновесия обрушилось на них внезапно и отрезвляюще, ломая и круша представления о гармонии и порядке. Впрочем, и Мудрейших озадачивал неожиданный поворот, ибо в известных им вероятностях реальности не наблюдалось подобного стремительного расползания Охило.

— Как на дрожжах, — подумал Одесто, опять употребляя человеческий оборот речи.

На Квинте возникла теория непредвиденной мутации в одном из Континиумов. Ученые рассуждали, втискивали непонятное в рамки новых определений и вешали на него ярлыки (Опять! Да ну его, с этими заманчиво образными людскими детерминациями! От них совершенно невозможно избавиться!). Одесто же со товарищи, как водится с нижестоящими по иерархии, пытались выжить.

Они решали сложнейшую задачу и вели тяжелейшую битву, сплетая и расплетая тонкие материи. Но, кажется, это уже не помогало. Начинающие оcознавали необходимость решительных действий. Если равновесие нарушено, пора прекратить мыслеизлияния о невмешательстве в грубую материю мира людей, который внезапно вышел за рамки своих изначальных координат, как реальных, так и ирреальных, и оказался на данном этапе и в совокупности всех филей Краеугольным Камнем Мироздания. На небольшой планете конечной ветви Многомирья, открылась иллюзорно-реальная дыра, по которой материя утекала в необъятное брюхо Тьмы, воплотившейся в Охило.

А чудище испытывало безумный все возрастающий голод. Его кипящая субстанция выплевывала из себя демонов, которые могли потреблять грубую и тонкую материи и превращать их в съедобный для чудовища эфир. Но для того, чтобы монстры добрались до пищи, им требовался Призыв. И, хотя Охило вторглось в пространственно-временной континиум, из которого к нему тянулись необходимые заклинания(колючие и ломкие, отдающие безмерной жадностью, похотью и стремлением к власти), их было недостаточно. Чудище разбухало, его поглощающей свет и разум плоти требовалось все больше и больше пищи. Колоссальный объем и обезумевшая от потребности в еде сущность были на грани Перерождения в саму Тьму. Тогда бы отпала необходимость в посредниках для потребления живой энергии, и Охило смогло бы беспрепятственно поглотить все Мироздание, а потом впасть в спячку, из которой пробуждалось бы лишь на мгновение, чтобы схарчить любой возникающий росток Жизни.

Одесто мигнул. Слезы катились по пушистой шерстке лица. Он ощущал свою хрупкость и микроскопические размеры по сравнению с уже сейчас необъятной мощью Охило. Такими же уязвимыми были люди. Их рост, вдвое превышающий рост Одесто и его соплеменников, казался абсолютно ничтожным по отношению к заполонившему значительную часть Мироздания порождению, а в ближайших филях и тождеству Тьмы.

Но маленький эл не понаслышке знал, как о безднах человеческой глупой подлости, так и о невероятных высотах духа, свойственной некоторым из людей. Своим Иным зрением он видел, что именно эти внешне слабые создания могут противостоять Жути, пожирающей Мироздание. И Начинающий понимал, что нельзя в угоду традиции и поучениям Мудрых стоять в стороне.

Он не столько ведал (еще не хватало широты взгляда на множественность вероятностных временно-пространственных континиумов), сколько чувствовал, что борьба с супермонстром грозит растворением и ему самому. Подобная участь страшила, Одесто не был героем, но он был чрезвычайно ответственным существом, а потому решил идти выбранной Тропой до последнего филя. Он многого не мог сделать из-за чисто физических ограничений, но ментально уже обрел некую силу.

……………………….

Петримуса познабливало. Он до судорог боялся встреч с Демоном. И в то же время мысль о собственном всемогуществе, поднимающем его над стадом жалких людишек, была мощным стимулом для продолжения опасного действа. Старинный манускрипт, по чьему-то недомыслию попавший после обыска в апартаментах Симорина не в закрытый архив, а в совок уборщицы, а затем в груду мусора на заднем дворе, достался ему почти случайно, когда он, озираясь и трясясь от страха за свою шкуру, бродил вокруг дворца, размышляя, куда бы податься. И вот теперь в руках мелкого колдуна, всегда прозябавшего на вторых ролях, оказалось мощнейшее заклятие, способное даровать ему все и, прежде всего, власть. Он начал чертить пентаграмму. Ладони вспотели от страха, мелок скользил в непослушных пальцах. Филин негодующе ухнул, а одноглазый кот презрительно зашипел.

Эти двое исчадий нашли его сами. Тогда он подумал, что сие — перст судьбы. Ведь животными они были лишь внешне. У этих тварей не было сердца, да и иные органы, характерные для живых творений, тоже отсутствовали. Внутри них царила создавшая их Тьма. Петримус понял это, когда попытался использовать псевдоживотных для черномагическтих заклятий. Он был и напуган, и горд одновременно. Прикосновение к Отрицанию сущего казалось ему посвящением, которого достойны немногие. Колдун не осозновал, что Жуть уже завладела им, не он подчинил Тьму, а наоборот стал ее рабом, ее марионеткой. Все желания и устремления его теперь были нацелены на то, чтобы ускорить коллапс Вселенной, угодный его повелительнице.

………………………

Алексис все еще не мог шевелиться, но ощущения уже пробудились. Он чувствовал холодную ткань, мокро льнущую к телу. Вода, просочившаяся в мешок, забивала нос и уши. Он не мог дышать. В голове звенело, перед глазамы поплыли кровавые пятна. Жизнь уходила из него тяжело и мучительно. Царевич снова забылся. А,когда вновь очнулся, то этих последних его мгновений в памяти не осталось. Да, их и не было, просто не существовало. Люди тащившие мешок с "трупами" царевича и его маленького товарища, валялись без сознания. Острое лезвие распороло грубую ткань, в полутьме склонившиеся над ним лица расплывались.

— Вы можете подняться? — спросивший тяжело дышал, его бас показался Наследнику оглушительным.

— Он не сможет идти. Тебе придется нести царевича, — голос второго был негромок и тверд. — Ребенка возьму я.

…Одесто совершенно обессилел. Ему пришлось в пределах одного филя отменить настоящее, где Зоар с Власом не успевали прийти на помощь царевичу и Алексис погибал, а затем воссоздать несколько подправленную действительность. Это было сложной задачей даже для опытного эла, а уж для Начинающего — и подавно. Но он не мог позволить себе расслабиться, ибо на ином конце континиума еще один корыстный и недалекий человечек впивался взглядом в древний манускрипт, произнося жуткие звукосочетания. Материя корчилась и истончалась от этих заклятий, призывающих Демона. Маленький эл рисковал жизнью, ступая на Тропу и включая свой жизненный потенциал на максимум. Он был сейчас слишком слаб и не рассчитывал победить, но остановить колдуна требовалось немедленно. Ибо каждый приход каждого Демона способствовал тому, что Охило росло и жирело. А жадное и подлое человеческая существо, само того не ведая, ускоряло энтропию Мироздания и готовило погибель не только себе.

Эл успел. Оказался в лачуге раньше, чем зазвучало последнее скрежетание разбивающих реальность хрипов и рвущего Завесу визга. Ударом сбил черную свечу в одном из углов пентаграммы. Мир взорвался протуберанцами кровавых ослепительных отблесков и диким нечеловеческим воем. Надсадно замяукал кот. Щуплый чернокнижник упал без сознания. Но его твари бросились в атаку. Одноглазый хищник когтями пригвоздил Одесто к земле, а острый клюв филина долбил череп эла. Плавая в темном тумане, Одесто почти бессознательно позвал ту, что однажды уже пришла ему на помощь. Реальность забурлила. Невоплотившийся, но уже близкий Демон трепыхался и барахтался в ней. А по Тропе среди урагана, поднятого монстром, бесстрашно шла светловолосая девушка с прозрачными глазами.

Она возникла в логове чародея из Ниоткуда. Мерзкие колдовские твари попятились. Элис подхватила давнего знакомца и вынесла его на Тропу. Одесто сразу стало легче. В Межмирье испытывают ужас Иного, Не Обретшего Формы. Но обычные для материальных существ ощущения исчезают. Не чувствуешь боли, голода, холода. И все же Одесто дрожал.

— Ничего не бойся, — успокаивающе сказала Элис. Она теперь была старше и могущественнее. И Одесто, как прежде, доверчиво вложил крошечную ручку в надежную теплую ладонь. Им было по пути.

ГЛАВА 23. ОПАСНЫЙ СПУТНИК

Леопольдо, Панталоне и Арлекино опять остались втроем. "Старички", создавшие труппу, по-прежнему волокли на себе нелегкий груз представлений, а вот новое пополнение у них как-то не задерживалось. После того, как утонулюый акробат Рафаэло, пришлые и вовсе появлялись и исчезали с невероятной скоростью.

Чудесная талантливая девочка Элика, неизменно приносившая их выступлениям удачу, неожиданно растворилась в хорланской суете вместе с хмурым мужиковатым Власом, который был отличным конюхом, кучером и работником сцены.

Его физическую силу и сноровку отчасти восполнил худощавый жилистый Ил, прибившийся к ним как раз после того, как лицедеи покинули Хорлан. Этот юноша, с виду настоящий северянин, говорил, однако, на светлоземском наречии с едва заметным акцентом. Распросов о себе он не любил, отвечал крайне скупо и сразу же обрывал разговор под тем или иным предлогом. В движениях молодого гибкого тела была особая хищная грация. Ил великолепно исполнял номер с булавами, бесподобно жонглируя ими.

Зрителям особенно нравились шутовские поединки Ила с Арлекино. Нужно сказать, что "герою-любовнику" в черно-белом трико в этих стычках "понарошку" приходилось очень даже нелегко. Актеры не сомневались, их новому спутнику, несмотря на молодой возраст, довелось немало сражаться и на настоящих, а не фальшивых саблях.

В то же время наблюдательный Леопольдо и бывалый фехтовальщик Арлекино отмечали необычность его стиля, коренным образом отличавшегося от той манеры боя, с которой они были знакомы.

Простак Панталоне не задумывался над подобными тонкостями, но именно он однажды сказал товарищам:

— Этому мальчишке больше бы подошли узкие глаза и шапка с лисьим хвостом, как у воинов Солнцеликого.

И у его товарищей словно глаза открылись. Действительно своими повадками Ил больше всего напоминал степняков, совершавших набеги на пограничные районы Светлоземья.

Конечно, с этим пареньком бродячие фигляры выступали гораздо успешнее, и денежные сборы вновь стали более весомыми, но, тем не менее, в душах их поселился страх. Они начали обращать внимание на многие прежде ускользавшие мелочи. Например, на то, что одежда Ила отличалась хорошим качеством, но была слишком разнородна и не всегда ему по размеру. Словно досталась от разных владельцев. Троица подозревала, что произошло это к тому же вопреки желанию тех, кто носил эти вещи прежде.

Ибо вряд ли кто-то по собственной воле отдал бы голодранцу без единого гроша в кармане голубой кафтан рытого бархата, что пристал бы разве что аристократу. Или прочные сапоги телячьей кожи грубой выделки, явно принадлежавшие прежде торговцу средней руки. Сорочка из простенького миткаля, из тех, что носят бродячие студенты, никак не сочеталась с роскошным купеческим шелковым поясом, прошитым золотой нитью.

Чувствовалось, что и с обычаями здешних краев пришелец знаком лишь отчасти. Обычно он внимательно слушал разговоры актеров, но сам отмалчивался. Но однажды не удержался. Товариши как раз вспоминали свои многочисленные приключения. Разумеется не обошлось и без рассказа о посещении святилища Черной Асы. Ил округлил глаза:

И вы не испугались богини Тьмы?

Повисло минутное молчание. Культ богини смерти был чтим по всей Империи. Леопольдо осторожно ответил:

Черная Аса — богиня смерти и скрытого будущего, но она не имеет отношения к Тьме. Жизнь и Смерть неразрывны, это естественное двуединство. Мертвое тело, возвращаясь в землю, дает ей новые силы для новых ростков, а значит — тоже служит Жизни. А вот Абсолютная Тьма таит в себе гибель для всего живого.

Из каких же ты уголков Империи, парень, что не ведаешь о почитании Черной Асы?

Ил нахмурился:

— Я родом отсюда. Но в раннем детстве меня захватили в плен и долгие годы держали взаперти враги нашего рода. Со временем я открою вам свою тайну.

Леопольдо недаром сумел прожить на свете достаточно долго, невзирая на опасную бродячую профессию. Предчувствия его не обманывали, интуиция не подводила ни разу.

В ту же ночь он поставил Ила в караул. А сам с товарищами соорудил хитроумную обманку. Втроем они выбрались из фургона, аккуратно и бесшумно расшнуровав его заднее полотнище и оставив "спящих" кукол. Все ценности и самый необходимый скарб директор труппы заранее спрятал в лесной схоронке. Рядом со своей постелью в сундучке, в котором хранилось оружие, поставил капкан.

Далеко разнесшийся зверинный вопль оповестил актеров о том, что разбойник попался в ловушку. Даже с зажатой в железной пасти рукой Ил был страшен. Но силач Панталоне скрутил его. Арлекино хотел повесить негодяя, но Леопольдо и Панталоне не решились взять грех на душу. Леопольдо даже перебинтовал Илу раненную руку и велел отправляться на все четыре стороны. Он пригрозил негодяю передать его властям, если их дороги пересекутся еще хотя бы раз.

— Напрасно вы оставили в живых эту мразь, — проворчал Арлекино, усаживаясь на козлы. — Надеюсь, нам он больше не встретися, а вот других не пожалеет, это точно.

Дальше они ехали в полном молчании. Панталоне только сопел и громко вздыхал. Леопольдо был мрачен. Лишь вечером, отыскав самое что ни есть укромное местечко в глубокой лощине, он, наконец, промолвил:

— Думаю, ты прав, мой старый друг Арлекино, мы совершили глупость. Но не каждому под силу убить человека, даже если он — отпетый мерзавец.

— Я бы смог, — хмуро ответил Арлекино, кромсая ножом дикий лук для супа. — Бывают случаи, когда это необходимо сделать, чтобы уберечь от опасности множество ни в чем не повинных людей.

Он был прав. Ибо несколько месяцев совместного путешествия с актерами подготовили Ила к тому, чтобы сойти за своего в лагере Гоша-Алексиса.

Хотя в свое время, сопровождая Коллет на пути из ставлки Солнцеликого, он был схвачен патрулем "царевича" вместе с Устаханом и Селимом, Ил тогда быстро сумел ускользнуть из плена. Вряд ли кто-либо из имперцев запомнил его. К тому же, за полгода скитаний этот молодчик, хорошо умевший приспосабливаться, порядком изменился. Практически, исчез легкий акцент, едва заметный прежде. Ил теперь был гораздо более осведомлен об обычаях и нравах этого края.

Он появился в ставке лже наследника как раз в разгар паники, охватившей разношерстное войско. Таинственная и зловещая гибел Реваза в эмоциональном пересказе ее свидетелей обросла еще более невероятными подробностями и внушала ужас. Отсутствие Гоша, который остался в святилище Черной Асы до выздоровления Коллет, только подогревала бушевавшие страсти. В войске зрела смута.

Именно в этот момент пришлый паренек с забинтованной рукой подбросил пороху в разгорающийся костер страхов и сомнений. Он словно бы случайно обмолвился, что девчонка, приворожившая наследника, возможно на самом деле ведьма. Может быть, и с самим царевичем дело нечисто. Иначе зачем бы их так долго удерживала жрица богини. Скорее всего согрешившие попросту наказаны Черной Асой.

Сразу же стал наростать новый вал слухов и домыслов. Все чаще звучали речи о необходимости самим выбрать другого главнокомандующего и решить, что делать дальше. К вечеру толпа солдат уже ревела и бурлила. Офицеров, пытавшихся навести порядок, скрутили и нескольких из них (отличавшихся особой требовательностью к подчиненным) тут же вздернули на росших неподалеку деревьях. Остальные в испуге подчинились общему озвережу.

Ил мелким бесом сновал среди возбужденных солдат. Там слово, тут два. Он подзуживал и подначивал вояк, предвкушая опустошительные набеги на близлежащие города и селения, где можно будет как следует поживиться и дать волю жившей в нем жажде крови и разрушения.

Внезапно сильная рука стиснула ему плечо. Разгоряченный парень обернулся и замер. Давний знакомец — Селим — щерил зубы в нехорошей усмешке:

— Наконец-то ты нашелся, дорогой. Наш повелитель весьма обеспокоился исчезновением своего верного слуги.

— Что ты тут делаешь? Шпионишь? Не боишься, что выдам? — пытаясь не показать свой испуг, Ил пошел в наступление, с ужасом осознавая, что сморозил глупость. Точно так же в шпионаже могли обвинить и его самого.

— Возглавляю посольство Солнцеликого к царевичу Алексису, — холодно и веско отчеканил Селим, брезгливо вытирая руку, которой прикасался к Илу. — И ты сейчас же отправишься в мой шатер, разберемся, что сумел разузнать об этом крае. Запомни, тварь, Властитель поддерживает наследника. Если с ним что случится, ответишь головой.

В беснующейся толпе, еще недавно бывшей, упорядоченным войском, вряд ли кто-либо обратил внимание на внезапное исчезновение шустрого молодчика, разжигавшего недоверие к "царевичу". Но яд его речей уже продолжал свое разрушительное действие. Кипение человеческой массы достигло апогея. Гоша с Коллет, возвратившихся с небольшим отрядом охраны, встретили горящие ненавистью глаза и злобные крики. Еще бледная и осунувшаяся возлюбленная Лже Алексиса с ужасом глядела на искаженные яростью лица, окружившие их плотным кольцом.

ГЛАВА 24. ВАЖНЕЙШАЯ СОСТАВЛЯЮЩАЯ ЖИЗНИ

Гульмакар-Отохарта просыпался рано. Голоса муэдзинов раздирали предрассветную тишину, Резкие звуки рвали в клочья сладкие сны, слетавшие в предверие утренней зари. Под надраенными крутобокими котламии оживал огонь, такой же рыжый и шалый, как гулкая медь, которую он жадно и жарко лизал. На улочках, сбегавших к рыночной площади, шлепали босые ноги служанок, звучала торопливая поступь небогатых матрон.

Женщины спешили к подлинному средоточию всей здешней жизни, служившему основной страсти гульмакарцев — чревоугодию. Их чуткие носы, казалось, еще на расстоянии улавливали запах бьющих хвостами рыбин, сверкающих серебром и золотом влажной чешуи. Подведенные сурьмой или углем глаза жаждали лицезреть глянцевую яркость спелых сочных плодов, пенистость свежего молока, выплескивающегося из глиняных кувшинов, тревожную красочность кровавых кусков мяса.

Таинственный аромат прянностей пьянящей волной вздымался над рынком и накрывал весь город. Нищий Гулькамар просыпался, чтобы трудиться до седьмого пота. Пресыщенная ожиревшая Отохарта просыпалась, чтобы жрать, пить и удовлетворять свою похоть.

Алексис заворочался. Звуки и запахи неохотно продирались в его отуманенное сознание. Легие пальцы почти невесомо скользнули по влажному лбу. Царевич с трудом разлепил отяжелевшие веки. Смуглый мальчуган с тревогой и надеждой смотрел на него.

— Твой дружок не отходит от тебя ни на шаг, — вслед за густым знакомым басом перед глазами юноши возникло лицо русоволосого богатыря, с которым он познакомился на корабле работорговцев. — Славный малец. Жаль, что не могу понять ни слова из того, что он бормочет. Ну, как вы, царевич?

Сухие губы беззвучно швельнулись, в горле стоял ком.

— Трудно разговаривать? — спросил незнакомый старик. — И не надо пока что. А ты, Влас, поосторожнее. Здесь мы будем называть нашего юного друга просто Али. Я уже предупреждал, в этом городе и у стен есть уши. Неважно, на каком наречии говорим, всегда может найтись тот, кто поймет его.

Русоволосый нахмурился:

— Ты прав, Зоар. Я тоже чувствую, Зло сгущается и рыщет вокруг всего живого. А этот город и вовсе полон недобрых мыслей и скверных деяний. Нам нужно поспешать, но понимаю, что наш "Али" вряд ли сможет встать на ноги сегодня или даже завтра. Он слишком слаб.

Алексис напрягся. Ему показалось, что он сражается не с собственным бессилием, а с реальным монстром, тупо и жадно пялившимся на него из кровавого тумана, застилавшего глаза.

Детская ручонка снова коснулась лица царевича. И струя свежести и чистоты будто омыла юношу изнутри. Он приподнялся на кровати, жестом остановил напуганных этим мужчин:

— Мы можем отправляться в путь хоть сейчас.

— Почему ты не спрашиваешь о цели нашего путешествия? — Голос сухопарого старика был мягок, но он смотрел на Алексиса внимательно, изучающе, словно заглядывая в самые потаенные уголки души.

Мир вдруг качнулся, затуманился. Из бледной дымки выплыли полузабытые стрельчаты башни, голубые с золотом купола и огромный зал, служивший лишь обрамлением сверкающему мириадом искорок трону из прозрачного, чистого, льдистого хрусталя. Легкокрылая бабочка, будто вздох, слетела с парчовой завесы, села на плечо голубоглазому малышу. И губы Алексиса прошептали, прежде чем он смог осмыслить произносимое:

— Нас ждет Светлый град и Хрустальный трон. Мы должны торопиться, должны успеть, ибо Тварь не дремлет. Охило голоден, он поглощает все больше темного в душах и скоро, совсем скоро воплотится в Абсолютную Тьму.

Очнувшись, царевич не смог припомнить сказанного. Не мог разъяснить и непонятного имени "Охило".

Для Власа оно тоже являлось загадкой, но само звучание странного слова вызывало у него дрожь и тошнотворный ирреальный страх.

Факир Зоар сперва посмурнел лицом, но затем внезапно оживился и стал невероятно деятельным. Куда девалась старческая слабость! Он расправил плечи и словно помолодел.

Теплое питье, в которое волшебник добавил несколько капель тяжелой, пахнущей весенней листвой жидкости, взбодрили Алексиса. Двое худеньких вертких слуг помогли ему искупаться в большой лохани, где плескалась и пенилась голубоватая пузырящаяся вода.

Оделся царевич уже сам. И впервые за долгое время ощутил спокойствие и уверенность в том, что ему суждено вернуться в отчий край.

Черноглазый малыш старался держаться поближе к нему. В отличие от остальных, ребенок казался неуверенным. От него веяло тоскливым испугом. Влас вполголоса заметил Зоару, что им не стоит брать мальчика с собою в полное опасностей путешествие. При этих словах мальчуган, явно не понимавший светлоземского, внезапно разрыдался и, прижав руки к груди, что-то быстро забормотал.

Кудесник присел рядом с ним на корточки, погладил спутаные кудряшки и, успокаивающе промолвил несколько мелодичных фраз, а затем повернулся к Власу:

— Мой друг, для всех нас сейчас случайных встреч не бывает. Ты ведь тоже ощущаешь, как истончается, рвется материя Всемирья. Она сопротивляется Тьме и дает нам последние шансы на победу. Этот ребенок — тоже ее проявление, ее знак, ее помощь и подсказка. Маленький Шафир поедет с нами. И наша задачи — уберечь его от гибели.

Наследник взялся за ручку двери, но Зоар остановил его, пояснив, что царевичу желательно покинуть таверну в ином облике. Он сделал несколько пасов. И, к изумлению своему, Алекис увидел, что малыш стал подобием одного из гибких помощников волшебника. Влас понял его состояние и, улыбнувшись, потрепал юношу по плечу:

— Если бы ты, мой господин Али, смог увидеть себя со стороны, то обнаружил бы схожесть со вторым слугою.

— А где же они?

Зоар подмигнул и заговорщически похлопал по дорожной суме. Оттуда выглянула треугольная змеиная головка, кивнула оторопевшему царевичу.

— Поторопимся, лошади уже оседланы, — отрывисто бросил волшебник и первым вышел из комнаты.

Шаткая лестница поскрипывала под ногами. Тучный хозяин в засаленной чалме старался одновременно уследить за входом в харчевню и за вертелом с бараньей тушей, который поварачивали мускулистый здоровяк и тощий долговязый подросток. Разносившая дымящие миски служаночка в рванной юбке обернулась к лестнице. Маленькие цепкие глазки трактирщика тоже метнулись в сторону постояльцев.

— Съезжаем, — коротко сазал Зоар, высыпая на прилавок звякнувшие монеты.

Алексис уловил легкое, почти незаметное движение пухлых пальцев. Тощий куховар мгновенно оторвался от своего занятия и беззвучно растворился в дверном проеме. Своим новым обостренным чутьем наследник понял, что содержатель таверны послал весть страже об отъезжающих постояльцах. Позднее Зоар подтвердил его наблюдение, объяснив, что в Полуденном Султанате фискальство и слежка стоят на очень высоком уровне. Здесь подозревают всех и во всем. Особенно это касается иноземцев.

Впрочем, четверо путников, пристроившиеся к большому купеческому каравану, покидавшему Город Городов, тоже выглядели солидными пожилыми купцами, ничуть не напоминавшими прежних постояльцев трактира. Правда, начальник стражи, собственноручно проверявший отъезжающих, внезапно сбился со счета, сверяя наличие реальных торговцев и записанных в подорожнюю. Он несколько мгновений растерянно моргал, затем решил, что солнце в этот день жарит уж чересчур, и не стал особо придираться к солидным коммерсантам.

— Ты думешь, нас заподозрили? — Влас явно был поражен как дотошностью досмотра, так и предусмотрительностью Зоара.

— Тут подозревают всех приезжих, — хмуро ответил волшебник, — ведется тотаальная слежка, совсем, как у Солнцеликого. Так что лучше перестраховаться. Другое дело, что уже через пару часов обнаружат наше непонятное исчезновение, в обход имеющихся ворот. Тогда непременно вышлют погоню. Но догнать нас никто уже не сумеет.

— Коли так, не лучше ли было бы уйти Особыми Тропами? Ведь ты, мнится мне, умеешь на них выходить?

На вопрошающий взгляд Власа факир отрицательно мотнул головой:

— Во-первых, это требует слишком много сил, а мощный выброс магии сразу же всполошил бы чародеев султана. Во-вторых же, такое действо в пределах городской черты оставляет слишком заметный след. Это нам сейчас совершенно ни к чему.

Через несколько лиг четверка отделилась от каравана. Маг постарался, чтобы купцы позабыли своих случайных попутчиков.

Небольшие пригорки теплых коричневых оттенков, поросшие чахлым кустарником, сменились гладью желтого песчаника, на котором с трудом удерживались корявые колючие растеньица. Однообразие ландшафта нагоняло скуку. Монотонность дороги усыпляла. Царевич чувствовал, что у него слипаются веки.

— Гляди-ка! — Влас потянул волшебника за рукав.

На горизонте возникла фиолетовая полоса. Она быстро расползалась по раскаленному полдневной жарой небосводу. В теплый запах разогретой почвы ворвалась тошнотворная гнилость.

Всадники остановились. Зоар нацелил свой посох в сторону стремительно надвигающейся опасности. Он начал плести заклинание. Но полоса уже свилась воронкой смерча, протянувшего к ним свою жадную пасть. Воздух вокруг них начал сгущаться и темнеть, стал вязким, зыбким и, казалось, поглотил даже вздохи и шорохи.

Зловещую тишину прорезал звонкий детский голос. Маленький Шафир гневно грозил кулачком нависшей над ними громаде смерча. И тотчас же исчезло оцепенение, охватившее его взрослых спутников. Зоар бросил последнее слово заклинания. Сверкнула сиящая пелена, и монструозный вихрь, бессильно ударившись о защитный купол, сник, поблек и скукожился, а затем бесследно расстаял.

Влас предлагал побыть под защитой еще хотя бы несколько часов. Но волшебник уверил их, что в ближайшее время повторение пережитого ужаса им не грозит:

— Тот, кто вызвал этот зловещий смерч, сейчас обессилен полностью. Ибо ему пришлось послать мощнейшее колдовство на огромное расстояние. След выплеснувшихся чар ведет к Хорлану. Поэтому не стоит терять время и зря расходовать магию.

— В этом ребенке тоже есть Сила? — ведун глазами указал на Шафира. — Я почему-то ничего такого в нем не ощущаю.

— А в малыше и нет ничего такого, — покачал головой Зоар. — Просто этому ребенку пришлось пережить слишком многое. Он потерял родителей, был захвачен работорговцами. И поэтому всей душой привязался к нашему юному другу, единственному человеку, кторый в это трудное время проявил к нему доброту и участие. Он возмутился безжалостным роком, грозившим гибелью Алексису. О себе мальчик в этот момент даже не думал. А у вот таких беззаветных любви и дружбы есть особая сила, которая иногда превосходит даже Силу магическую.

— Значит, это дитя спасло всех нас, а, возможно, и Светлоземье, — пораженно молвил Влас, растерянно взъерошив рыжеватую бороду.

— Выходит, что так, — улыбнулся волшебник, — я же говорил, для нас сейчас случайных встреч не бывает.

Дальше они ехали молча. Малыш, сидевший впереди Алексиса, задремал, уткнувшись кудрявой головой в жестковатое плечо наследника. Лицо царевича при этом впервые за долгие месяцы тронула теплая ласковая улыбка. Влас сосредоточенно осматривал обманчиво спокойную равнину. Зоар наблюдал за ними и размышлял, что людям, по сути дела, важны не только жизненно необходимые вещи, то бишь, удовлетворение плотских желаний, но, прежде всего, такие "излишества", как душевная привязанность, забота о ком-либо и всепоглощающее желание защитить, уберечь, спасти близких и дорогих. Именно эта особенность делает человека Человеком и может противостоять Злу.

В последнее время он почти разуверился в возможности победы над Тьмою. Слишком много скверного видел он вокруг. Но теперь робкая надежда сменилась уверенностью: Всемирье будет существовать!

ГЛАВА 25. ОРУДИЕ КОЛДУНОВ

Пробуждение для Накира теперь всегда было пыткой. Душа, блуждавшая тайными тропами сновидений, казалось, в этих скитаниях находила ответы на тревожившие ее вопросы. Поэтому, возвращаясь в действительность, мужчина старался удержать свои видения, эти будоражившие его, но мгновенно ускользающие по утрам откровения. Но все растворялось в туманном забытье, оставляя Накира с мокрыми от слез щеками.

Выпростав руку из-под тяжелого суконного плаща, отяжелевшего и отсыревшего за ночь, черноволосый потянулся к фляге с водой. Влажная от росы трава, коснувшись запястья, обожгла холодом.

Силуэт стреноженного коня четко выделялся на фоне уже посветлевшего неба. Еще часа полтора и оно станет прозрачно бесконечным, похожим на глаза странной девочки, которую ему никак не удавалось настичь.

Был еще и мальчишка. Его, по правде, мужчина помнил лишь только-только ставшим на ноги малышом. Но, как бы Волчонок не переменился за пролетевшие полтора десятилетия, скрыть особую сияющую ауру от Идущего По Следу не представлялось возможным. Покрытый рунами невзрачный браслет из блеклого колдовского волария, надетый на чернявого еще Симорином, давал слуге чародеев особое зрение, особый нюх и особую защиту.

Жеребец поднял голову и тихонько заржал. Накир даже не обратил на него внимания. Он не боялся разбойников, наемников всех мастей или нечисти. Сила амулета отводила их от того места, где сейчас отдыхал этот воин.

И эта же Сила, обострившая все чувства и разбудившая новые ощущения, неведомые обычному человеку, заставила его изменить свой курс, который первоначально был направлен в сторону Полуденного Султаната. Идущий По Следу ощутил, что Алексис через несколько дней каким-то непостижимым образом должен появиться в Светлом Граде, столице Светлоземья. Там же чернявому суждено было отыскать и молоденькую ведьму с прозрачными, словно горный хрусталь, глазами.

Накир встал, потянулся, разминаясь и похрустывая костями. Ему нравилась прохлада, глаз отдыхал на неярких красках, окружающее приобрело привычные очертания. Ослепительный чувственный юг успел утомить и пресытить его своей чужеродностью.

С каждым движением ночное наваждение ослабляло свою хватку. Исчезли растерянность, неприятное ощущение позабытой вины. Пустой шелухой слетели эмоции. Он снова стал собранным и цельным. Черноволосый вынырнул из своей человеческой сущности, обрел черты и свойства бездушного берсеркера, полностью подчиненного чародейской узде своего колдуна-господина.

Лес тоже пробудился, полный утренней жизни и птичьих трелей. Но неулыбчивый воин, седлавший коня, уже не ощущал его очарования, не обращал внимания ни на что, не имевшее отношения к его заданию. Он поправил невзрачный серый браслет, еще раз прислушался к нашептыванию застрявшего в черепе голоса и, выехав на едва заметную тропу, двинулся в сторону большого тракта, ведущего на северо-восток.

Прежде оживленная и бойкая теперь эта широкая наезженная грунтовая дорога обезлюдела и притихла.

Лишь изредка, вздымая серую пыль, скакала по ней курьерская троица. Ибо курьерам одиночкам появляться здесь стало опасно. Исчезли поезда экипажей, потому что мало кто решался отправиться в гости за несколько верст. Не тюхали и неспешные крестьянские телеги, запряженные волами. В разоренных хозяйствах не хватало продуктов для пропитания, куда уж что-то везти на продажу.

В братоубийственной войне между сторонниками Рилана и приверженцами законного наследника полегло немало крепких и силных мужчин. Осиротевшие семьи и земли пережили немало страшных набегов стервятников Солнцеликого. А недород и засухи полностью обескровили эти края. Неуютными и тревожными стали дороги Империи, еще недавно слывшие лучшими в подлунном мире.

Впрочем, Накира мало тревожили подобные обстоятельства. Простор и безлюдность тракта давала возможность ехать без помех. И это могло бы даже радовать хмурого воина, если бы в данный момент он мог ощущать хотя бы какие-то эмоции.

Колдовской амулет отводил от него взгляды, но не делал совершенно невидимым. Ведь отпечатки невидимых копыт на дорожном грунте привлекут гораздо больше внимания, чем какой- то неприметный всадник, проскакавший мимо. Редкие крестьяне, копошившиеся на пересохших полях, даже не поднимали голов, когда гнедой жеребец скакал мимо них. Большинство хуторов и деревень, мимо которых проезжал Накир были либо покинуты, либо в состоянии крайнего запустения.

Но вот темные точки, возникшие на горизонте, превратились в скопище солдатских палаток. Послышался гул голосов, прерываемый тревожным ржанием лошадей. Чернявый подъехал к лагерю, отмечая тяжелую недобрую атмосферу, сгустившуюся над этим местом. На него, как водится, не обратили внимания.

Люди с перекошенными красными лицами столпились на площадке возле самого высокого шатра. Многие размахивали оружием. Полтора десятка крепких воинов сгрудились вокруг юноши и девушки, сидевших на рослых породистых лошадях.

Молодой человек в роскошной одежде поднял руку, и было столько повелительной гипнотической силы в этом простом жесте, что гомон внезапно стих. Юноша молчал, глаза его налились холодом. Еще несколько томительных минут царило молчание, затем он заговорил:

— Не узнаю своих соратников, — звучный голос был негромок, но его слышали даже стоявшие позади всей толпы. — Реваз мертв, а вам вздумалось бунтовать. Воины! Вы собрались под моим знаменем, выполняя волю богов и императора. Рилан раскаялся в преступлении, совершенном против моего отца. Божья кара пала не только на него, но и на все Светлоземье. Ваши отцы и матери, братья и сестры, жены и дети живут, страшась того, что нынче происходит.

Жрица Черной Асы, ведуны и ведуньи предрекают: лишь мое воцарение спасет наш многострадальный край. Вы шли за мною, поддерживали меня, наконец, возвращенного богами моей родной земле. Что же стряслось? Отчего же сейчас вы жаждете, отринув меня, вновь отдать ее на растерзание и поругание темных сил? Какая нечисть проникла в ваши ряды и смутила столь ясные и благородные умы?

Еще минту назад озлобленные, разгоряченные, шалые молодцы внимали юноше, словно зачарованные. Накал страстей утих.

Но тут в тужело повисшем молчании вдруг раздался писклявый голос:

— Докажи!

Царевич вопросительно поднял бровь. Толпа вытолкнула вперед хилого мужичонку в подобии солдатского обмундирования. Тот был бы жалок на вид, если бы глаза его не горели фанатичным блеском:

— Докажи, что ты истинный наследник, а не самозванец. Я сам слышал, как в Хорлане один задолец крикнул: " Это не Алексис!".

И как же мне доказать истину? — с насмешкой поинтересовался тот, кто называл себя царевичем. — До Хрустального Трона пока еще неблизко, недели две пути.

А в Задоль-Каменец успеем добраться еще до заката, — не дрогнув, ответствовал мужичонка. — Там есть пещера святого старца Аникея. И в ней хранится меч Светлого Ратника, первого царя Светлоземья. Повествуют, что и этот меч может взять в руки лишь законный потомок великого героя.

Глаза медового цвета вспыхнули таким ярким огнем, что кольцо сгрудившихся вокруг юноши воинов раздвинулось. Все в невольном страхе отпрянули от него.

— Отлично! Сейчас же спешно собираемся в дорогу, — прекрасное молодое лицо предводителя войска горело азартом. — Мне не терпится заполучить заветный меч знаменитого предка!

Селим, стоявший в стороне, нахмурился и сжал висевший на груди амулет с эмблемой Солнцеликого. Все шло не так, как следовало. Но повернуть все вспять, пожалуй, уже не было никакой возможности. Его мало тревожила грядущая через несколько часов гибель самозванца. Больше всего Селим дорожил своей жизнью, которая теперь висела на волоске. Ибо Солнцеликий не прощал своим слугам ошибок истинных или мнимых. Если его планы что-то нарушало, всегда находился виновник, которого следовало наказать в назидание другим.

Накир завороженно смотрел на юное лицо с глазами медового цвета. Он слишком хорошо представлял себе ауру подлинного наследника и не мог ошибиться, этот молодой человек не был Алексисом. И все же… и все же в нем текла кровь царей Светлоземья. Но, самое удивительное заключалось не в этом…

… Пертримус мерил шагами свою захламленную чародейскими причандалами конуру. Он жевал губами, тер воспаленные от бессонницы глаза, однако в голове царил сплошной кавардак. Вызвать демона вновь колдун не решался. Он был достаточно обессилен и напуган предыдущим общением с монстром и опасался, что сейчас не сможет удержать чудовище в подчинении. В то же время донесение Накира поразило его. Если чернявый не лгал (а сомневаться в искренности слуги, окольцованного заговоренным воларием, не приходилось), то в затеянной темными силами игре не все складывалось верно.

Чародей обессиленно опустился в колченогое дубовое кресло и тут же подскочил, как ужаленный. Когти тощего кота, свернувшегося на сидении, глубоко вонзились в жеский зад Петримуса. Захлопал крыльями филин. Обе твари со злостью таращились на обескураженного колдуна. Тот взвыл от ужаса и, прижимая ладонь к окровавленым штанам, выскочил на улицу, громко хлопнув дверью. Глотнув свежего воздуха, отдышался, и, в конце концов, принял, как ему показалось, единственно верное решение.

… Обычному человеку противоречивые указания действуют на нервы, выбивают его из привычной коллеи. Но Идущий По Следу раб амулета скорее кукла, механизм, но уж никак не человек. Поэтому Накир не удивился и не разозлился, получив новое указание и вновь покорно сменил направление пути. Теперь гнедой жеребец нес своего седока на восток, к владениям Солнцеликого.

Смеркалось. Стая ворон, кружившая над одиноким деревом вдали, явно устраивалась на ночевку. Накир ехал неспешно, прикидывая стоит ли и ему заночевать здесь или проехать дальше к слабо различимому вдали пригорку. Он так привык к защите браслета, что не обратил внимания на громкое скрежещущее карканье, прозвучавшее прямо над головой. А в следующий миг раскаленная молния пронзила голову, глаза застлало алым, затем свет померк, померкли все мысли и чувства.

… На рассвете группа всадников остановилась над телом, распростертым у кривобокого дерева. Один из них, отличавшийся от остальных тонкостью бледного лица и перекинутой через плечо сумой, которую обычно носят лекари, соскочил с коня, наклонился над лежавшим, нащупал шейную артерию и коротко бросил:

— Жив.

Плотный немолодой предводитель с цепким взглядом узких глаз внизапно заметил:

— Отверни ка рукав, что это за браслет у него? Осторожно! Не приасайся к этой железке!

— Красивый молодчик с нагловатым лицом лениво обронил:

— Колдовская штучка. Еще наведет на нас мага.

— Не наведет, если все сделать правильно, — отрезал пожилой и, холодно взглянув на красавчика, приказал:

— Ну-ка, Ил, берись за дело. Руби ему руку выше браслета, — он обернулся к остальной свите, — дайте серебряный сосуд для хранения воды. В него и бросим кисть руки с браслетом. Вода и серебро перекроют связь с колдуном. А ты, лекарь, зашей и перетяни потуже культю. Нам нужно доставить слугу чернокнижника нашему повелителю. — Селим насмешливо посмотрел на побелевшего Ила, — не трусь, мальчик! Будь мужчиной. Если браслет тебя все-таки уничтожит, умрешь героем, а не дезертиром. И тем самым порадуешь Солнцеликого.

… Петримус очнулся от резкой боли в руке. Он лежал на полу в луже блевотины. Вчера вечером его голова внезапно будто взорвалась изнутри, но сознание не сразу оставило его. Он бесконечно долго плыл во Внемирье и жадные зубы его чудовищных спутников кота и филина мучительно раздирали уже не плоть, а остатки того, что когда-то было душой. Сверлящий голос ядовито нашептывал:

— Презренный червь, ты хотел утаить от меня свои мысли, быть сам себе господином. Не получится, мразь! Ты — мой раб и теперь подвластен только мне!

Колдун попытался пошевелить рукою, потом приподнял ее и, почти обезумев, уставился на культю, лишенную кисти.

ГЛАВА 26. КАРТЫ СПУТАНЫ

Голубизна неба выцветала, подернувшись серой вечерней дымкой. В сумеречном свете зыбко качались тени деревьев, в вое ветра звучали призрачные голоса. Впрочем, возможно, полное изнеможение порождало звон в ушах. Мавра остановилась, ее ноги гудели от усталости. Ей показалось, что слева возле большого пальца в туфель попал мелкий камешек. Сняла обувь, вытряхнула песчинки. Питер присел, внимательно осмотрел ее ступню, нахмурился:

— Нам нужно сделать привал. Ты напрасно терпела так долго. Нога стерта в кровь.

Оба от души жалели, что отказались продолжать путь вместе с актерами. Чересчур совестливая и щепетильная Мавра опасалась быть в тягость бродячим лицедеям.

Теперь же и она осознавала свою ошибку. По совету жрицы Черной Асы они, как и троица веселых чужеземцев, направлялись в столицу Светлоземья. Дорога предстояла неблизкая. Супруги почти не знали языка этой части империи. Разумеется, Леопольдо, Панталоне и Арлекино, владевшие не только светлоземским, но и родным наречием рыбака и его жены, были бы для них незаменимыми спутниками, не говоря уж о потеряной возможности ехать в фургончике. Теперь же паре приходилось добираться до Светлого Града своим ходом. Случалось их подвозили добрые люди. Но на большом тракте в эти смутные времена повозки встречались лишь изредка, чужаков, объяснявшихся в основном жестами, опасались. Большую часть пути приходилось идти пешком.

— Тут негде заночевать, — тихо сказала Мавра, — дойдем вон до того холма. — Она улыбнулась, глядя на обеспокоенное лицо мужа, — поверь, я смогу пройти это расстояние. Это ведь не более получаса. Мой дорогой, останавливаться здесь, на открытом пространстве, небезопасно.

Оптимизм женщины быстро иссяк, когда они снова двинулись в путь. Каждый шаг отдавался мучительной болью. Отдых лишь подчеркнул, насколько жаждут покоя ее израненные ноги и обессиленное тело. Труднее всего было сохранять невозмутимое выражение лица. Мавра старалась скрыть свои страдания от мужа. Казалось, она неплохо держится и не показывает виду, насколько ей тяжело в действительности, но испытующий взгляд Питера становился все тревожнее.

Дорога до вожделенного пригорка заняла более часа. Они были уже неподалеку от покрытого молодой травой холма, когда позади раздался перестук колес. Оглянулись одновременно, ощущая вполне понятный испуг. Слишком пустынными были эти места. Но, когда в свете бледного месяца увидели на козлах знакомую долговязую фигуру, оба невольно рассмеялись.

— Ну, что, бродяги, не надоело вам еще ковылять на своих двоих? — весело поприветствовал их Арлекино.

Оказалось, актеры дали немало представлений в придорожных поселках и оттого, к счастью для рыбацкой пары, несколько задержались в пути. Забравшись в фургончик, Мавра невольно расплакалась, настолько уютной и удобной показалась ей эта скромная повозка, а добродушные лицедеи были теперь, словно вновь обретенные родственники. И даже известие о том, что они по дороге сделают небольшой крюк и заедут в Задоль-Каменец, теперь не беспокоило рыбака и его жену. Путешествовать в компании хороших и надежных людей — это не то, что бить ноги в длинной дороге по чужому краю.

И все же усталость и эмоциональное напряжение долго не давали уснуть Мавре. Она ворочалась, не без зависти прислушиваясь к мерному дыханию спящих мужчин. Повозку на ночь поствили в небольшой дубовой роще неподалеку от проселочной дороги. Резкие крики ночных птиц, далекий печальный вой одинокого волка, шелест травы и шуршание листвы — все это женщина слышала с какой-то особой отчетливостью и тревогой. Забылась она лишь в предрассветные часы. И проснулась, когда повозка уже весело тарахтела по мощенным улицам города. Слишком шумным, чересчур громогласным улицам.

— Как ты? Отдохнула? — большая теплая ладонь мужа легла на ее запястье.

— Где мы? Что здесь творится?

— Это Каменец-Задольск. Говорливый и шумливый, — хмыкнул Питер.

— Да, нет, здесь не всегда так, — пробормотал Леопольдо. — Нам случалось бывать тут раньше, но никак не припомню подобного гвалта. — Он, кряхтя, подобрался к передней стенке фургончика и приподнял занавеску. Пошептался с Панталоне, восседавшем на козлах и обернулся к рыбаку с его женою, — кажется, мы попали сюда в интереснейший исторической важности момент. В город прибыл царевич Алексис, чтобы взять хранящийся Каменец-Задольске меч своего великого предка Светлого Ратника.

— Забавно, — Арлекин, чистивший бутафорские доспехи, оторвался от своего занятия, — Насколько мне помнится, эти доспехи находятся в пещере святого старца Аникея. В свое время было предсказано, что должны они послужить храброму воину царской крови для спасения дальних…

Повозка резко накренилась и едва не опрокинулась, актеры, Питер и Мавра скатились к опустившейся стенке, Арлекино сильно ушибся, ударившись головою об угол сундука с реквизитом.

Панталоне с трудом нашел в этой сутолке относительно тихое укромное местечко подальше от шумного людского водоворота, который грозил перевернуть и смять легкий фургончик. Рана пострадавшего была не опасной, но сильно кровоточила. Леопольдо осторожно промыл ее, накрыл листком подорожника, наложил повязку. Несколько слоев белого полотна, обернутого вокруг головы, сделали Арлекина похожим на жителя Полуденного Султаната.

Мавра предложила посидеть с больным. Ее разбитым, растертым ногам тоже требовался отдых. Остался с ними и добряк Панталоне. Он рассудительно заметил, что опасно оставлять раненого и слабую женщину одних неподалеку от бушующей кипящей толпы. Питер посмотрел на его внушительную фигуру, бугры мускулов, выступающих под одеждой, и согласился составить компанию Леопольдо.

Пробираться по улицам, запруженным народом, оказалось непросто. Но затем они просто отдались течению человеческой реки, которая, буквально, вынесла их на обширную территорию между внешней и второй внутренней стенами города.

Каменец-Задольский насчитывал тысячелетнюю историю. Когда-то это было довольно скромное поселение с замком сеньора и несколькими десятками домиков и лавок, окруженное крепкой каменной оградой со сторожевыми башенками. Постепенно снаружи к ней прилепились новые строения — жилища людей, согнанных со своих земель набегами степняков. И новое защитное кольцо, опоясало разросшийся город.

В последующие столетия с ростом амбиций Полуденного Султаната, тянувшего жадные руки даже к рубежам дальних стран, и активностью кочевников, объединявшихся под руководством сильных вождей, войны и кровавые пограничные стычки привлекли в Каменец-Задольский тысячи новых жителей. И новая крепстная стена вобрала в себя даже часть гористой, поросшей лесом местности, которую тоже отвоевывали у природы вновь прибывшие.

Вот так и получилось, что пещера Вечного Старца Аникея оказалась внутри городской черты. Впрочем, святой человек по-прежнему жил затворником, практически, не показываясь на глаза людям. По слухам ему минуло уже триста лет и был он хранителем великой реликвии — меча Светлого Ратника. Горожане приносили ему еду и питье, оставляли неподалеку от пещеры, но не осмеливались тревожить покой Старца. Никто не видел, когда он выходил из своего добровольного заточения.

Но на сей раз возбужденное человеческое море затопило все окрест священной пещеры. В обычно тихом уголке города, среди гряды холмов, поросших кустарником, на сей раз царили гомон и гвалт.

Леопольдо, невзирая на тучность, отличающийся необыкновенной ловкостью, сумел пробраться сквозь густую толпу почти к самой пещере. Следом за толстяком, каким-то непостижимым образом разрезавшим человеческую массу своим увесистым брюхом, в первые ряды зрителей просочился и Питер.

Внезапно крики стихли, толпа раздалась, образуя коридор. Показался конный отряд. Рыбак ахнул, почти инстинктивно прикрыв ладонью рот. Он сдержал рвущийся крик, сознавая, насколько опасны слова, грозившие сорваться с его языка, и даже отступил за спину Леопольдо, чтобы даже случайно его не смог узнать стройный юноша, восседавший на породистом белом скакуне.

Вскинув руку, Гош поприветствовал народ. Ликующий крик вознесся над толпой и стих, повинуясь повелительному жесту молодого человека. Этот красивый юнец обладал какой-то поразительной уверенностью и природным умением воздействовать на людей, подчинявшихся не только жестам тонкой кисти с длинными пальцами, но даже, казалось, движению прямых, словно нарисванных, бровей над глазами цвета меда.

И вновь разнесся одновременный многолюдный вздох. В отверстии пещеры возникла иссохшаяся фигура. Волна белых волос струилась по плечам Старца до самой земли, борода спускалась ниже колен. Ветхое одеяние было на удивление чистым. Иссохшаяся рука cжимала деревянный посох, на котором распустились зеленые листья.

Как только Аникей вышел из пещеры, сверкнула молния, и раздался оглушительный грохот. На глазах изумленных зрителей холм, в котором чернел зев входа в жилище отшельника, раскололся. Земля осыпалась неестественно ровным полукругом. Посредине него на небольшом возвышении лежал меч. Он казался совсем простым, но выглянувшее из облаков солнце скользнуло лучом по его лезвию, и оно засияло ослепительным светом.

Взгляды Старца и юноши встретились. С минуту они внимательно смотрели друг на друга, затем Аникей отступил в сторону. Гош решительно направился вперед. Последний шаг отчего-то дался ему с трудом. Возникло ощущение тугой завесы на подступе к серому выщербленному веками камню. Юношу пробрал озноб, но он преодолел препону, коснулся рукояти… Толпа вскрикнула.Высокую гибкую фигуру молодого человека охватил ореол невыносимо яркого пламени, рассыпвшегося мириадом сверкающих искорок.

Гош взмахнул мечом и засмеялся. Следом за ним облегчение и счастье затопило сердца окруживших его людей. Возликовал и Питер, до сего момента не веривший своим глазам. Да, маленький приемыш его соседей, воистину оказался отмеченным перстом судьбы.

… За несколько лиг до бурлящего Каменец-Задольска на пустынной дороге возник небольшой пыльный смерч. В его кружении проступила серебристая завеса. Из нее вышел худощавый мужчина, несший на руках мальчика, высокий русоволосый молодец с рыжеватой бородой и очень бледный и очень красивый юноша, оглядевшийся вокруг растерянно и беспокойно.

Внезапно Зоар остановился и в изнеможжении опустился на землю. Лицо его стало отстраненным, взгляд расфокусированным. Влас удержал рванувшегося к факиру Алексиса:

— Погоди! У него Видение!..

Волшебник обмяк, глаза его обрели осмысленное выражение:

— Удивительно! — Зоар выглядел изумленным, — свершилось! Меч Светлого Ратника Ролана обрел законного владельца.

— Но этого не может быть! — закричал Алексис. — Меч может взять лишь законный наследник Хрустального Трона!

— Верно, это спутало карты, изменило наше представление о том, как нужно трактовать древние и недавние предсказания. Возможно, надвигающийся хаос нарушил прежде царившую целостность нашего мира, — факир не столько отвечал царевичу, сколько размышлял вслух. Помолчав, он добавил, медленно роняя слова. — Однако, прежде всего, согласно легендам, Завладевшему Мечом суждено стать великим воином. Ему предстоит великая миссия и дорога приведет его в неведомые всем нам дали. В любом случае, и тебя, царевич, ждет Светлый Град. Мне все же представляется, что Хрустальный Трон предназначен именно тебе, Алексис. Но сейчас я не в силах разглядеть будущее Светлоземья. В переплетении Вероятностей слишлком много фигур. А в центре его сияет звезда Талисмана.

— Талисман сейчас в руках Рилана, — удрученно промолвил юноша.

Но Зоар отрицательно качнул головой:

— Талисман — не игрушка, не вещь, он полон жизни, эмоций, желаний и стремлений. Но в то же время частица его может быть заключена в предмете, растении, животном или птице, которых он наделяет душой и волей.

Царевич растерянно потер виски:

— Если ты, чародей, абсолютно ничего не можешь рассмотреть в грядущем, то, возможно, тебе открыта картина всего сущего в настоящем?

— Я вижу мир разделенным на две неравные части. Большая часть уже затянута тьмою. И только яркая звездочка и несколько крохотных огоньков разгоняют мрак. Мне хочется верить, что в этих искорках отражаемся и мы с тобою и Власом. Нам нужно идти вперед, Алексис. Думай не только о Хрустальном Троне. Опасность нависла над всем Мирозданием.

ГЛАВА 27. ПОДРУЖКА СВЕТОЗАРА

Не каждому дано видеть переплетение нитей Пространства-Времени, судеб Мироздания и порожденных им существ. Мало кому открываются пути, ведущие в прошлое-будущее и параллельное время. Чудесные воды озерной глади Блисмерса отзываются на призыв далеко не всякого. И удержать видение очень даже непросто. У Одесто пока что изображение Всемирья держалась недолго. Легкая рябь пробежала по поверхности озера. И вот оно уже просто ровный аметистовый овал в обрамлении белых гор. Прозрачная ровная поверхность извечных вод отражала сиреневое небо и расстроенную физиономию маленького эла.

— Все слишком запутано, подумал Одесто, — может это потому, что жадная сущность Охило проела множество дыр в пространство-временном континиуме?

Он всей своей мохнатой шкуркой ощущал диспропорцию, покорежившую прежнюю гармонию Вселенной. А его живой и деятельный ум подмечал несуразицы и сбои ритмов происходящего. В картине, которую он только что видел, то там, то сям следовало что-то переделать, а порою и полностью изменить.

— Ах, если бы это была живопись, — грустно размышлял эл. — Я запросто мог бы многое исправить: штрих, мазок, точки, и все в порядке. Все стало бы на свои места, а так… О Вселенная! И люди, и демоны, и эта прожорливая глотка Охило, — они ведь попросту не ведают, что творят! — Одесто задумчиво почесал голову, — кажется, один лишь Талисман чувствует то же, что и я, но ему мешает излишняя эмоциональность. Мечется в поисках выхода из этого тупика. Поэтому и норовит разорвать путы и запреты. Непокорный Талисман у нас сейчас, однако.

………………………………………………………………………………………

Петримус тоже ощущал растерянность. Он уже отчаялся понять логику коварного демона. Обладая незначительными колдовскими способностями, Петримус, тем не менее, был наделен определенным нюхом и поэтому нутром чуял некий подвох. Слишком много недомолвок сквозило в речах чудовища, являвшегося на его призыв. Мелкий интриган интуитивно ощущал обман, но его ограниченному мышлению не дано было постичь цели Тьмы. А посему Петримус возомнил, что все-таки сумеет перехитрить всех и вся и непременно осуществит свой собственный замысел и станет властителем Империи.

Безглазая бестелесная Тьма, пронзившая Мироздание мириадами своих незримых, но всепроникающих щупалец, равнодушно наблюдала и за маленькой спесивой козявкой, и за лопающимся от нелепого самомнения демоном. С интересом взирала она лишь на чавкающую тварь, поглощающую все сущее, дабы в ближайшие фили пространства-времени, раздувшись до запределья макро-минимума, наконец, спариться со своей Владычицей и в ограстическом экстазе вместе с нею поглотить абсолютно все, именуемое Жизнью и Разумом.

Тьма разрушала все, к чему присасывалась слишком сильно, ибо ее целью, сутью, смыслом являлся Хаос. Посему при всей индифферентности для того, чтобы ускорить Энтропию и заполонить собою Всемирье, она направляла и исправляла действия тех, кто отдался ее власти. Но сама по себе эта мелюзга не имела ровно никакого значения. Исполнив свое предназначение, людишки годились разве что на слом. Корежа творения Жизни, Тьма испытывала нечто подобное удовольствию.

Мрачными дырами глаз кота и филина глядела она на происходящее в жалкой хижине колдуна.

На углах пентаграмы оплывал воск красных и черных свечей. Пламя чадило, издавая мерзкую вонь. Высохшая рука, начертавшая опасный геометрический символ, в какой-то момент дрогнула. Линия в одном месте прервалась. Однако подслеповатые глаза колдуна, слезившиеся от разъедающего их дыма, не уловили крошечной погрешности.

В отличие от своей верховной властительницы, демон отличался эмоциональностью. Он довольно захохотал: мелкая козявка, вызывая его в очередной раз, допустила ошибку. Кровавые глаза пылали торжеством. Впочем, он не торопился выпить душу ничтожного червяка. Вместо этого сделал маленький осторожный глоток, нанес непоправимый ущерб разуму Пертримуса и гнусно хихкнул, предвкушая потеху.

Колдун же, поднявшись с колен, ошалело оглянулся вокруг и не сразу осознал, что находится в своем домишке. Ощущая на себе тяжелые пристальные взгляды кота, почти растворившегося в полутьме, и взъерошившего перья филина, Петримус безрезультатно попытался стереть кровавый поте, оставшийся на замызганных штанах после начертания пентаграммы. Тряхнул головой и внезапно на него снизошло озарение. Теперь колдун точно знал, что ему нужно делать. Перед внутренним зором его сиял Хрустальный Трон, у подножия которого валялось изувеченное тельце морской чайки.

Домашние "любимцы" все так же неотрывно следили за лихорадочными сборами чернокнижника. Сверкнула молния, ослепительная вспышка пробилась даже через щели в ставнях, почти наглухо закрытых, хотя вечер еще не наступил. Дальний раскат грома сотряс ветхую халупу. Проливной дождь забарабанил по дранке кровли. Дробный стук отзывался головной болью. Но Петримус не обращал внимания на грозные предупреждения измученного Мироздания.

С трудом завязав тесемки плаща (левая рука теперь заканчивалась ни на что не пригодной культей), он натянул шапку по самые брови. Колдун слишком спешил, а потому отбросил обычную осторожность и безбоязненно пустил самое мощное заклятие, на пределе своих сил. Взмах костяного посоха, и в хижине возник фосфорсцирующий квадрат перехода.

Далеко-далеко от сотрясавшегося в пароксизмах бури Хорлана ничто не предвещало нависшей опасности. Напротив, в детской царило то уютное затишье, которого так не хватало Рилану в его повседневной жизни. Именно затишье, а не абсолютная тишина, в гулком звоне которой так некстати всплывают ненужные воспоминания и грызущее душу чувство вины.

Здесь же нянюшки, рукодельничая переговаривались полушепотом, а царица рассматривала с царевичем прекрасные иллюстрации диковинной заморской книги, вполголоса объясняя сынишке удивительные картинки.

Ребенок прислонился к плечу матери, волнистые льняные кудри рассыпались по плечу Киры.

Император невольно залюбовался этой картиной, ему стало хорошо и покойно. Малыш ткнул пальчиком в рисунок:

— Вот! Та самая птичка, с которой я дружу!

Рилан подошел и взглянул на изображение. Над синими волнами парила подобная зигзагу молнии чайка. Он погладил светлую голову сына и осторожно спросил:

— А где живет эта твоя подружка?

Мальчик удивленно поднял на него голубые глаза:

— Везде, батюшка. Она отзывается мне в тронном зале, возле той красивой завесы с цветами. И в саду, и возле шкафчика на волчьих ножках. И здесь, в моей спаленке. А летаем вместе с нею, когда я сплю. Мы тогда отправляемся далеко-далеко туда, где живут смешные малыши, непохожие на нас. У них такие круглые глазки, небо у них сиреневое, а трава и листочки, словно матушкины аметисты. Но они добрые и тоже боятся Страшилища.

— Кого, кого? — изумленно переспросила Кира.

— Страшилища, мамочка! Оно огромное и хочет всех нас съесть. Я его тоже немножко боюсь, в Эля совсем-совсем — нет. Когда я как следует научусь ходить по сереньким тропкам, мы с ней и с малышами победим Чудище.

Кира побледнела и вскрикнула, прижала к себе ребенка. Рилан оттер капельки пота, выступившие на лбу. Он обернулся и, поймав взгляд Фредерика, кивнул ему на дверь.

В своем кабинете император от волнения принялся ходить из угла в угол, пытаясь переварить услышанное. Наконец, обернулся к верному слуге:

— Что скажешь?

Старик наклонил седую голову:

— Я уже говорил, Ваше Величество, Светозар отмечен судьбою.

Рилан внезапно вспылил:

— Глупости! Мне кажется, на него странным образом действует привезенная из Замка На Утесе завеса. На замок этот пала кара божья. Тогда посланный за Элис отряд нашел лишь трупы погибших обитателей. Воины привезли кое-что из уцелевшего ценного имущества, в том числе и эту завесу. Уже тогда я опасался проклятия, лежавшего на творении погибших женщин, но поддался уговорам и позволил повесить его в тронном зале…

— Однако же царевич именно тогда пошел на поправку, а злодей Симорин избегал приближаться к этой ткани, — тихо заметил верный слуга. — Напомню Вам и о том, что возглавлявший отряд Накир оказался прислужником колдуна. Возможно, не стоит принимать на веру его доклад о произошедшем. Кстати, все воины, сопровождавшие его, были затем отправлены на границу с владениями Солнцеликого. Недавно я проверил, что с ними сейчас. Получил донесение: в живых не осталось никого. Причем далеко не все пали в приграничных стычках. Многие скончались от желудочных колик.

Император тяжело опустился в кресло. Тревога за сына путала его мысли. Он хрипло спросил:

— Но почему Элис снится ребенку? И что означают видения о жутком Страшилище? Пожалуй, я действительно никуда не годный правитель, потому что не желаю своему сыну судьбы героя, павшего в боях за Отчизну. Хочу, чтобы он жил, был здоров и счастлив…

— К сожалению, мы не властны над своей долей, Государь. И даже провидцам, заглядывающим в будущее, как правило, не дано видеть то, что суждено им самим и их близким. Будем верить, что Светозар не только совершит подвиги, но и проживет долгую счастливую жизнь.

Рилан поднял лицо, залитое слезами:

— Это расплата за мои прегрешения…

Фердинанд не успел ответить ему. В коридоре послышался шум. Громкие крики сменились звоном оружия. Дверь личного кабинета императора сотрясли удары. Затем она распахнулась.

На лице высокого статного начальника стражи читалась растерянность. Прерывающимся голосом он сообщил, что в детской неожиданно возник сухопарый человечек. Глаза его сверкали безумием, а пальцы судорожно сжимали костяной посох, по которому бежали кровавые сполохи. Колдун схватил царевича и выбежал в переплетение коридоров дворца. При этом всех присутствующих охватило странное оцепенение, никто не мог двинуться и помешать злодею.

За спиной командира стражников возникло еще одна бледная от страха физиономия:

— Они… в малом тронном зале… Там грохот и дым…

Дейтвительно из плотно закрытых золоченных дверных створок сердцевинного зала дворца выползалии темные маслянистые отвратительно пахнувшие клочья. Рилан решительно оттолкнул ошеломленных стражников, рванул замысловатую бронзовую ручку, исчез в клубах зловонного дыма. Следом за ним в объятую мороком комнате бросилась царица.

Внезапно опаловый луч пронзил ирреальный мрак. Зигзаг крыльев с каждым взмахом все более развеивал объявшую зал тьму. Наконец все обрело четкие очертания. Изумленные очевидцы узрели мальчика стоявшего у двери в большой зал, где находился Хрустальный Трон. Раскинув руки в стороны, ребенок словно защищал проход в святая святых Светлоземья. Кира охнула и бросилась к сыну. Рилан же, стиснув кулаки, шагнул к сухонькому человечку с безумными глазами. Посох в руках колдуна еще источал слабые разряды молний. Питримус поднял его и с неожиданной силой обрушил на голову императора, затем протянул скрюченные пальцы к Светозару, с ужасом взиравшему на распростертое тело отца. И тогда словно ниоткуда вновь возник белый зигзаг крыльев. Чайка ударилась о невидимую преграду, взлетела повыше, спикировала опять, но вновь не смогла преодолеть защиту прислужника Тьмы.

Тот кривил губы в злобной усмешке, но все же невольно отступал, явно опасаясь крылатой воительницы. Шаг, еще один, еще… Спина колдуна коснулась великолепной расшитой самоцветными узорами завесы. В ту же секунду Питримус дико закричал, начал корчиться. Тело его таяло, растворялось в лучах заходящего солнца, заливавших комнату красноватым закатным светом.

Царица склонилась над мужем. Рилан шепнул: "Прости…", перевел взгляд на подошедшего сынишку, затем глаза его устремились ввысь в поисках чайки. Но птица вновь исчезла. Император вздохнул и преставился.

ГЛАВА 28. ЗЛО ВО ИМЯ ЛЮБВИ?..

Немногочисленный отряд псевдо Алексиса продвигался на удивление бысто. С каждой милей пути нетерпение Гоша возрастало. Его пробирал знакомый каждому озноб от предвкушения ожидаемого. Впереди маячило блистательное будущее.

Он фантазировал на тему предстоящей встречи с Риланом. Размышлял, получится ли вести себя ровно и доброжелательно с узурпатором, погубившим законного царя, отца Гоша. Отгонял от себя сомнения в добрых намерениях дядюшки, но все же не мог избавиться от гнетущих подозрений. Настроение портила навязчивая мысль: а что, если заманчивое предложение вернуться в столицу на самом деле — гибельная ловушка?

Пока рядом находился Реваз, в преданности которого Гош отчего-то был абсолютно уверен, юноша чувствовал себя защищенным. Гибель ржавоглазого лишила его надежной опоры и защиты.

Люди, окружавшие лжецаревича, излучали подобострастие и услужливость. Но в их верности он все же несколько сомневался. Особенно тревожился Гош за судьбу Коллет. Хрупкая, уязвимая, юная в случае неудачи своего возлюбленного она становилась слишком легкой добычей для негодяев всех мастей. А таковых в каждом войске всегда немало.

За время похода Гош вполне прилично освоил язык сердцевинной части Светлоземья. Это давалось ему с необыкновенной легкостью. Все слова, обороты речи были будто бы уже давно знакомы, нужно было лишь чуть напрячься и вспомнить позабытое. Иногда казалось, что кто-то иной, неведомый ему самому, просыпается внутри и руководит и произносимым, и действиями.

Но все же окружающее было внове. Высокое легкое, тающее в вышине небо, неяркая прелесть природы и светлокожие люди — блондины, русые, рыжие. Впрочем, Гош не очень отличался от них. Даже медовый цвет его глаз не слишком выделялся здесь, где почти не встречались кареглазые. Потому что у многих рыжеволосых случались похожие, лишь с легким оттенком зелени.

Но в небольшой опрятной деревушке за обедом у местного старосты Гоша обжег темный взор из-под низко повязанного черного плата. Смуглая кожа молодой женщины, прислуживавшей за столом, тоже напоминала о его родной южной стороне. Да и резкие черты лица с тонким ястребиным носом показались знакомыми.

Юноша был так поглощен этим странным ощущением, что не заметил настороженного взгляда, который бросила на него Коллет. От дородного степенного старосты тоже не укрылась заинтересованность "царевича". Он кашлянул, пригладил окладистую бороду и словно невзначай заметил:

— Невестка моя вдовая. Старшего сына женкой была. В южные края занесла его армейская служба. Оттуда и привез.

В голосе крестьянина слышались нотки осуждения. То ли все еще негодовал он на покойного сына, выбравшего чужеземку. То ли до сих пор смуглянку эту отвергало его сердце. То ли не понравилось, что наследник уж слишком пристально рассматривал вдовицу.

Впрочем, Гош не обратил на него никакого внимания. Отобедав, утомленная дорогой Коллет вернулась в горницу, отведенную им в качестве спальни. Лженаследник вышел на крыльцо отдать распоряжения новому командиру отряда Платону. Немолодой офицер и крутившиеся вокруг предводителя адъютанты, получив указания, отправились их выполнять. А юноша присел на ступеньку, с удовольствием вдохнул теплый весенний воздух.

Скрипнула дверь:

— Не хотите ли воды, царевич?

Гош вздрогнул, этот голос был ему хорошо знаком. Обернулся, взтретил темный взгляд, сверкавший из-под низко надвинутого траурного платка, изумленно промолвил:

— Криста? Что ты тут делаешь? Как оказалась здесь? Ах, да, вышла замуж…

За неполный год угловатая девчонка, в свое время назойливо прилепившаяся к нему, изменилась до неузнаваемости. И не только внешне. Прежде, небось, сразу же бросилась бы ему на шею, а теперь лишь сдвинула густые броси, резко выделявшиеся на пожелтевшем от бледности лице:

— Так сложилось, Гош. Ох, простите, Ваше Высочество…

— Оставь, тряхнул головой "царевич", — рассказывай, что у тебя приключилось и, как живешь теперь. Не стесняйся, если нужна помощь. Помогу, чем сумею.

Криста склонила голову набок, чем-то напомнив нахохлившуюся ворону. Скупо поведала, что один из солдат, присланных на розыски Элис, влюбился в нее. Папенька Протей вначале не хотел отдавать кровиночку чужеземцу. Но Кристе было невмоготу оставаться в родном селении (не стала пояснять, почему, а Гош уклонился от расспросов на эту тему). В общем, любящему папаше пришлось благословить молодых. Слишком уж хорошо знал он свою ненаглядную дочурку. Если что-то втемяшила в голову, спорить с ней бесполезно. Протей понимал, в случае отказа, все равно сбежит девка. И тогда точно, позору не оберешься.

Молодая пара уехала из рыбацкого поселка еще до того, как Гоша признали Алексисом. Но отчего-то, казалось, Криста вовсе не удивилась, что царевичем оказался босоногий приятель ее детства. Без особой печали поведала она и о внезапной смерти мужа, скончавшегося от желудочной колики.

Их разговор прервал Сташек, ведавший хозяйственными делами. Нужно было срочно разобраться с заготовкой провизии.

Гош, выросший среди простый людей, хорошо помнил ужасные последствия безжалостной экспроприации продуктов для армии. На его памяти воинские отряды совершали на селение рыбаков набеги почище пиратских. Поэтому "царевич" требовал честности в закупке провизии у крестьян.

Однако, юноша, никогда не распоряжавшийся даже сравнительно небольшими деньгами, получив в свое распоряжение неизмеримо большие суммы, оказался неразумно расточительным. И теперь приходилось изрядно ломать голову над тем, как потратить каждый оставшийся грош. Деньги, выделенные Риланом таяли, а до столицы еще оставалось с десяток дней пути. Воинов (мужчин, в основном, молодый и крепких) нужно было кормить, и кормить достаточно сытно.

Гош терпеть не мог эти подсчеты, бумагомарание, щелканье костяшек абака. Но выхода не было, Сташек стоял над душей, и был совершенно прав. Юноша насупился и поплеся в дом вслед за своим интендантом.

Криста проводила его долгим взглядом. Она многое рассказала ему, но умолчала о главном, о тех невыносимых для нее днях и ночах, которые последовали за бегством Элис, ее названых родителей и арестом Гоша.

Именно тогда окончательно вызрело в ней все страшное и темное, что с малолетство пустило ростки в сердце, полном зависти и недоброжелательности. Из мелкой хитрюги-обманщицы она превратилась в законченную лицемерку, которая теперь не открыла бы душу ни одному живому существу. Для Прилипалы существовал лишь один человек, которому она желала бы посвятить свою жизнь. И для того, чтобы вернуть себе Медовоглазого, Криста была готова на ВСЕ.

Девушка прекрасно отдавала себе отчет, что надеяться на человеческую помощь в подобном деле не имеет смысла. Поэтому и решила обратиться к казавшимся всемогущими силам. Тем самым силам, которыми ее, как и прочих сельских ребятишек, пугали в самом нежном возрасте.

Сказать, что она боялась тех, к кому воззвала, не сказать ничего. Ее просто трясло от ужаса даже от мыслей о тех жутких сущностях, которых пыталась призвать. Да, и не знала девка, как следует обратиться к ним. Потому как бабка Травница не стерпела даже легкого намека, сразу дала от ворот поворот, отчитала, рассердившись не на шутку, и пригрозила доложить не только тятеньке, но и сельским старейшинам.

Потому Криста до всего доходила своим собственным умишком. Рассудила, что к порождениям Тьмы дорога ведет через кровь и жертвы. Попробовала в полночь зарубить сначала кота, затем приблудного пса. Но ничего из этого не вышли. Останки сожженного кошачьего трупа бросила в речку, и — с концами. А вот пса хватился деревенский дурачок Бомзя. Привязался он к пришлой животине. Искал-искал да и нашел отрубленный хвост на погосте. В спешке позабыла его там начинающая ведьма. Снова был тяжелый разговор с Травницей.

Но остановить девчонку было уже невозможно. Как раз кочевал неподалеку цыганский табор. Приглядела себе Криста там чудного малыша, беленького, как лен, ничуть не похожего ни на развеселых конокрадов, ни на местных жителей. Только-только ходить начала эта кроха.

Как удалось его сманить, Прилипала и сама потом не могла толком припомнить. Боялась ужасно, что узнают цыганские гадалки правду, а мужики их лихие пришибут ее саму, не задумываясь. А, может, прежде еще и поглумятся над нею, как следует.

Но была она словно не в себе. Боялась, ужасы себе представляла, но отступать не желала. И даже крики истекающего кровью мальчонки не тронули ее, не предостерегли. А, как только отлетела невинная детская душа, явился к ней тот, чье имя и произносить то не следует. Протянул когтистые лапы, провел борозду на груди и вонзился изогнутый черный коготь прямо в сердце возжаждавшей Тьмы.

Сразу стало легче, расстаяли все страхи и сомнения. Демон пообещал помощь и дал ей напуствие, завлечь в свои сети одного из солдат, рыскавших по деревне. Даже если не люб, выйти за него замуж и отправиться в центр Светлоземья.

Ох и трудно пришлось Кристе! До омерзения, до дрожи доводили ласки нелюбимого парня. Как только добрались до его родного села, постаралась молодая жена избавиться от муженечка. И в этом помог ей Демон.

А теперь, когда, как и было обещано, встретила она Гоша, окончательно уверилась Прилипла в верности выбранного пути. Нужно было еще уморить рыжую девчонку, которую ее Сладкий Принц желал называть своей женкой. Впрочем, убийство для вдовушки тепрь никакой проблемы не представляло. Более того, полюбились ей страдания жертв и ощущение своего всемогущества, своей власти над жизнью и смертью иного существа.

До вечера было еще далеко. Но Коллет просто умирала от усталости. Не только тяготы пути были тому причиной. Слишком многое пришлось ей пережить в последние дни. Жрица Черной Асы с большой тревогой отпустила юную женщину из Святилища раньше, что следовало бы по ее мнению. Ужас, пережитый по возвращению в отряд, когда молодую пару встретило разбушевавшевавшееся, вышедшее из-под контроля войско, тоже не прошел даром. Коллет пыталась держать себя в руках, не показывать "наследнику" свою слабость, но получалось это не слишком правдоподобно.

Поэтому, когда она смогла, наконец, прилечь на застеленную пуховой периной лавку, то сразу же провалилась в бездонный омут сна. И благо бы обошлось без кошмаров, неотступно преследовавших ее в последнее время. Так нет, красноглазый сгусток Тьмы снова опустил ей на грудь тяжелую лапу и гнусно захохотал, приговаривая:

— Прощайся с жизнью, молодушка! Скоро-скоро Солнцеликий вытрясет из тебя душу. А я с удовольствием буду жрать ее и наслаждаться этим неимоверно долго!..

Демон тряс и теребил еще не отдохнувшее тело. Коллет с трудом разлепила тяжелые веки. Темноокая женщина в черном платки склонилась над нею:

Просыпайся! Вставай побыстрее! Нам надо спешить.

В ответ на недоуменный взгляд рыжеволосой женщина торопливо поправила сползающий на глаза черный плат:

— Жизнь твоего любимого в опасности. Только ты можешь спасти его своей любовью! — коллебания недоумевающей Коллет она истолковала по-своему, — боишься! А ведь он за тебя без раздумья нечистому продал бы душу!

— Откуда вы его знаете?

Черноглазая передернула плечом:

— Из одной деревни, росли мы вместе, как братишка с сестрою. Просто не признал он меня сразу. Я ведь замужем уже побывала. Сюда меня суженный привез, да и помер в одночасье. Знаю, что такое вдовья судьба. Ни за что тебе такой не пожелаю! Ну что, не можешь решиться? Идем, идем быстрее. Время не ждет.

Вдовица помогла все еще одурманенной сноведением и этой спешкой Коллет одеться. Она поддержала возлюбленную Гоша, когда они шли через горницу, где топилась печь.

Уже потом Коллет подумала, что люди, сидевшие там, были странно неподвижны, словно застыли посреди движения.

Ночь уже опустила темное беззвездное покрывало. Цепкая костлявая рука до боли сжала маленькую ладонь Коллет. Они шли сквозь туман. Холодная сырость не прочищала голову, а напротив делала происходящее нереальным. И опять не удивляла тяжелая мутная тишина, повисшая над деревней, не настораживало отсутствие встречных людей и животных.

Запах леса донесся будто бы издали. А затем грубые мужские руки обхватили Коллет, ее рот зажала пахнувшая дурманом тряпица. И она уже не слышала слов обращенных к ее коварной спутнице:

— Ну, что ж, девка, со своим заданием ты справилась, держи серебряный гривеник. Возвращайся. Когда принесешь нам голову этого царевича, тогда и получишь сполна. Не боись! Солнцеликий награждает своих слуг.

Криста изобразила восторг и послушание, но предупредила, что дело это непростое. Так что пусть себе везут девчонку, а она постарается втереться в доверие к наследнику. Такие дела сразу не делаются.

— А нам и не надо сразу, — прервал ее собеседник. — Отправляйся вместе с ним в столицу. Главное, не дать ему подступиться к Хрустальному Трону.

…Громкий крик потряс домик старосты:

— Принцесса! Принцесса исчезла!

Гош белый, как мел стоял в дверях комнатенки, отведенной под спальню. Жена старосты с ужасом смотрела на дергающийся уголок его рта.

— Что случилось? — в округлившихся глазах Кристы читалось неподдельное изумление.

— Я не знаю, что, — хрипло выдохнул Гош, — но, если мою жену не найдут, я сожгу это поселение до тла и уничтожу всех его жителей!

… Демон хохотал так, что гроза, разразившаяся над несчастным краем, унесла не одну человеческую жизнь. Двух пастушков убили разряды молний. Крестьянин, искавший отбившуюся от стада корову, утонул в разлившейся обычно струившейся ручейком речушке.

Ил с Устаханом скакали, не останавливаясь. Молодой дезертир надеялся, что драгоценная пленница смягчит ожесточившееся против него сердце Солнцеликого. Устахан холодно улыбался. Он гораздо лучше знал своего властелина. Ни ценные сведения, полученные от захваченного ими прежде Накира, ни Рыжеволосая, которую им удалось заполучить, не могли вернуть доверие к тому, кто однажды попытался покинуть Властителя.

ГЛАВА 29. ТРУДНЫЕ ВОПРОСЫ

Гош скомкал принесенные бумаги, со злостью швырнул их на пол да еще и поддал неряшливый ком носком сапога. В его груди кипела и бушевала жаждущая выхода ярость. Хотелось разломать, разбить, уничтожить все попадавшееся под руку. Глаза застилала кровавая пелена безумия. Он начал неистово колотить ребром ладони по столешнице. Затем метнулся к бревенчатой стене. Изо всей силы ударил по теплой, словно живой, древесине. Испуганный Сташек выскочил из комнаты и с размаху врезался в командира отряда. Тот глянул на его побелевшее лицо, решительным движением отстранил интенданта в сторону и шагнул в горницу, сотрясаемую их вышедшим из себя предводителем.

Крепкие руки Платона сжали плечи Гоша, силой усадили на стул.

— Успокойтесь, царевич, — голос бывалого служаки был тверд, но во взгляде его сквозило неподдельное участие. — Горячность вам не поможет. Остудите вашу голову, вместе поразмыслим, что могло случиться, и составим план действий для поиска госпожи.

— Но почему?.. — почти всхлипнул юноша, — почему это стряслось? Неужели оттого, что на меня свалилось это бремя — быть законным наследником? Судьба внезапно вознесла меня слишком высоко, а теперь за это приходится расплачиваться. Может быть, я теперь обречен на несчастья и буду приносить несчастья тем, кого я люблю?

Он вскочил, опять зашагал из угла в угол, нервно похрустывая пальцами и, словно заклинание повторяя: "Зачем…зачем… зачем мне жить теперь?". Остановился, как вкопаный, посреди комнаты, спрятал лицо в ладонях, затем поднял на стареющего служаку свои золотистые глаза. В них читалась отчаянная решимость:

— Даю тебе слово, Платон, я сию же секунду откажусь от претензий на Хрустальный Трон, если только это поможет мне вернуть Коллет.

Лицо немолодого воина внезапно отвердело, стало жестким:

— Слишком поздно, Ваше Высочество. От вас теперь зависят люди, поверившие вам и пошедшие за вами. Высокий титул — не игрушка, а высочайшая ответственность. К тому же, полагаю, в госпоже, при всей ее хрупкости, тоже есть и твердость, и сила. Мужчина, утративший стойкость духа, вряд ли станет ей достойной парой. Впрочем, меч великого предка сделал свой выбор. И, коли пал он на вас, значит вы того достойны.

Юноша отвел потускневшие глаза. Безумный блеск в них погас, но отчаянье плескалось темной волной:

— Я сожгу эту чертову деревню! — он пытался вновь разжечь себя, потому что слепая ярость отчасти приглушала боль. Но слова Платона сбили неуправляемое пламя, заставили призадуматься. В голосе Гоша уже не было прежнего неистовства.

Верный служака уловил эту перемену и поспешил закрепить ее обоснованными доводами:

— И ничего этим не добьетесь. Мертвые не умеют говорить, а жестокость — плохой слуга. Если вас возненавидят, то и добровольной помощи от людей не ждите. А в житейских передрягах не стоит полагаться лишь на себя самого, — жесткие пальцы, сжимавшие плечо Гоша, разжались. Командир отряда задумчиво качнул головой и добавил, — прежде всего, нужно попытаться понять, кому и отчего выгодно исчезновение госпожи.

В глазах юноши Платон прочел почти детскую надежду, но внутренне он и сам не был полностью уверен в собственных словах. У сурового воина невольно мелькнула мысль: "О боги, сжальтесь над этими юными существами! Неужели у любви их столь короткий век?". А затем он с горечью подумал и о собственной доле, и о судьбе отчего края.

Хотелось верить, что возвращение наследника принесет Светлоземью желанный мир и покой. Но так ли оно на самом деле? И действительно ли этот растерянный мальчик — то самое дитя-избавитель, о котором твердят ясновидящие и пророки?

………………………………………………………………………………..

Невидящими глазами смотрела Кира на тело мужа, вытянувшееся в золотом обрамлении помпезного гроба. Перед мысленным взором был не изможденный покойник со спокойным и даже просветленным лицом, а пылкий статный красавец, которого полюбила всей душою вовсе не за корону, лежавшую на светлых чуть волнистых волосах.

Она вспоминала какие-то вроде случайные слова, дохнувшие в ухо страстным шепотом, теплые нежные пальцы, гладившие ее тело, шуршащую под ногами листву сада, по которому они вместе бродили, сплетая руки…

Кто-то потянул ее платье. Запрокинутое к матери личико сынишки утратило свойственную ему живость. Мальчик был растерян и подавлен.

— Почему? Почему папа другой? Совсем-совсем другой.

— Почему? — этот вопрос назойливой птицей бился и в мозгу царицы. За что ей выпала такая ужасная судьба утратить любимого, стать вдовою в неполные двадцать два года? До сих пор молодой женщине не верилось во все шепотки и слухи о ее покойном супруге, паутиной оплетавшие дворцовые углы и закоулки. Рилан для нее являлся образцом рыцарской чести. Даже в тяжкое время, когда разум Светозара был затуманен, муж служил ей опорой и утешением. Но теперь крепкая стена, защищавшая от внешних бурь, рухнула. Киру терзали страх и неуверенность в том, что она сумеет защитить себя и сынишку в переплете интриг, всегда окутывающих царский трон.

Но, помимо всего, она не могла не спросить саму себя честно и откровенно, не наказаны ли они с мужем за то, что прошлое Рилана оказалось небезупречным, и на Хрустальном Троне воссел он вовсе не по праву, а вопреки заону и совести.

— Неужели за грехи отцов в ответе малые дети? — прошептали ее губы.

— И вам, и ребенку необходимо отдохнуть, — Фредерик был рядом. Его доброта и забота ощущались физически, как теплое ненавязчивое прикосновение, которое смягчает боль.

Уже в своей горнице, уложив малыша, в свою собственную кровать, царица обернулась к верному слуге:

— Фредерик! Неужели мы прокляты, и нет спасения?

Старик смигнул непрошенную слезу:

— Возможно, вы и господин мой наказаны, Ваше Величество. Очень страшно наказаны, но мне верится, что в маленьком Светозаре действительно заключена частичка света, а значит Тьме не дотянуться до мальчика и не погубить его.

Царица долго молчала, пальцы ее беспокойно теребили край широкого пояса. Фредерик смотрел в окно, распахнутое за спиной его повелительницы. Свинцовое небо рождало грозу. Вдали сверкнула молния, где-то громыхнуло. Пахнуло особой свежестью, порождаемой буйством огненных зигзагов. Старик вдруг подумал о том, что весенние грозы приносят очищение. Возможно, через несколько часов в разрыве туч проглянет голубизна такая же чистая, как взор Светозара. И тут же назойливый голосок сомнения вопросил, действительно ли он уверен в этом? И старый слуга никак не сумел ответить на этот вопрос.

…………………………………………………………………

Элис сидела на краю лилового утеса, бесшабашно свесив босые ноги в пропасть, под которой сиреневым овалом лежало Озеро. Одесто устроился чуть поодаль. Он лежал, раскинув руки, и наблюдал за золотистыми перестыми облаками, скользившими по родному небу. Короткий филь спокойствия, прервал звенящий обидой голос девушки:

— Ну почему я не могу жить обычной нормальной жизнью? Мне надоело быть на перекрестке чужих проблем, в сердцевине интересов далеких от меня людей и созданий!

Маленький эл грустно вздохнул и уселся на траве, подтянув короткие ножки:

— В тебе есть особая Сила, девочка. И разве не замечательно иметь возможность помочь другим?..

— А кто поможет мне хотя бы на мгновение остаться наедине с самой собою? — резко прервала его Элис. — Мне кажется, я уже не принадлежу себе. Так утомительно ощущать, что тебя беспрестанно дергают во все стороны, причем не снаружи, а изнутри. Боли и беды, горести и сомнения — я в водовороте эмоций иных людей, но и у меня ведь тоже есть свои потаенные чувства и желания! Устала! Не хочу, не желаю быть Талисманом! — она резко качнула ногою и едва не потеряла равновесие. Раскинувшееся внизу бездонное озеро притягивало и манило, обещая покой и забвение.

Одесто успел вытянуть ручку и невидимой сетью желания удержал ее на краю. Затем положил пушистую мордочку на острые коленки:

— Вот так всегда. Одинокие плачутся о своей заброшенности и ненужности никому из живущих, а те, к кому тянутся окружающие, иногда жаждут освобождения от своего окружения, мечтают об абсолютной свободе и одиночестве. Но этого не дано.

Моя дорогая, даже в очень любящей семье муж и жена, родители и дети иногда устают друг от друга. Каждому необходимо собственное пространство. И у тебя оно когда-нибудь появится. Но сейчас идет битва, бой не на жизнь и даже не на смерть. На кону стоит существование Мироздания. И ты нам необходима для победы над Тьмою. Поэтому у нас с тобою нет временя для самих себя.

— Мне порой хочется полного забытья, — угрюмо сказала девушка, — чтобы исчезли все эти "надо", "нужно", "необходимо", чтобы лопнули невидимые путы, бесчетные ниточки, которые тянутся ко мне и причиняют боль всякий раз, когда больно и страшно Коллет, Гошу, Кире и прочим, и прочим… даже, представь себе, — Солнцеликому! Не хочу видеть переплетение струн Пространства-Времени-Вероятностей, представлять всевозможные варианты развития событий и наблюдать, как люди умирают или теряют человеческий облик!

Между прочим, самое важное, что касается меня самой, отчего-то скрыто пеленою. Там маячит лицо мужчины, который кажется мне удивительно знакомым, но не могу вспомнить, кто это. И в то же время убеждена, что видела и вижу его многажды. Это непонятное ощущение занозой сидит в моем сердце.

Эл сочувственно моргнул. Он то очень хорошо знал, о ком говорит Элис, но не решался вмешаться в действия Всемирья. Если девушка до сих пор не узнает самого близкого человека, а он ее, значит в этом заключен некий смысл. Но встревоженной бабочкой порхала мысль, а, возможно, в неестественном разрыве подобной связи повинен Хаос, выплетаемый Тьмою?

— И еще есть вещи, о которых мне не хочется знать и не хочется их разгадывать, — тонкая рука откинула прядь светлых волос, прозрачные глаза заледенели. — Ты просто не понимаешь! Даже само Всемирье горько и страшно рыдает во мне на разные голоса!

Эл промолчал, он как раз очень хорошо представлял то, о чем говорила Элис, потому что и сам захлебывался в водовороте эманаций чужих жизней, струящихся во множестве филей. Однако, элы все же больше наблюдатели и конструкторы, соединяющие нужные вероятности в Реальность. А Талисман — чуткая и ранимая душа сущего, обнаженый нерв Всемирья, а потому девушке приходилось особенно тяжело.

Больше всего Одесто тяготило то, что в Мироздании, почти наполовину сожранном Тьмою в образе Охило, уже почти не осталось надежды на то, что от их собственных усилий будет какой-либо прок. На тот вопрос, что он мысленно много раз задавал Вечности, ответа маленький эл так и не получил. Оставалось лишь надеяться, что они не впустую тратят свои силы на жестокую борьбу. Подобно Элис, Одесто нередко мечтал оказаться как можно дальше от всей этой бурной деятельности, а, если нет такой возможности, то попросту раствориться в забытьи.

………………………………………………………………………………….

Накир двигался быстро. Он почти не спал. В последнее время в нем появилось нечто новое, словно он утратил не только эмоции, но и вообще все ощущения. Не хотелось ни есть, ни пить, ни даже отправлять естественные потребности. Когда при падении разбил локоть, даже не почувствовал боли. Увидев кровь, чисто автоматически забинтовал руку обрывком одежды, просто понимая, что это нужно сделать.

Несколько дней тому назад с ним приключился непонятный инцидент. Прямо посреди дороги он вдруг остановился, почувствовав странную пустоту, словно вдруг разжалась безжалостная рука, сжимавшая его голову, и умолк повелительный голос, звучавший в его мозгу. Он опустился на пыльный тракт.

Солнце стояло высоко. В этот день оно было не по-весеннему жарким. Раскаленные лучи жадно пили влагу, иссушая все вокруг. Молодая трава, юные побеги кустарников и деревьев по обочине тревожно трепетали в иссушающем мареве. Но Накира охватил ледянящий озноб. Все тело сотрясала крупная дрожь. К приступу физической слабости прибавилось ужасное чувство вины и потери. Казалось, еще несколько мгновений и он вспомнит забытое, которое рванными клочьями кружилось перед его глазами, но все не могло собраться в единую картину.

Отчего с такой отчаянной надеждой смотрит на него высокий властный человек с золотым обручем, стянувшим рано поседевшие волосы? Почему вместе с худощавым стариком торопливо усаживают они маленького капризного мальчика в коляску с наглухо закрытыми окнами? Что значит для него эта девочка с бестрепетным и раздражающе бесстрашным взглядом прозрачных глаз? И куда подевалась милая женщина с нежным лицом, торопливо целующая его на прощание и в последний миг делающая рукою отвращающий знак. Чудилось, вот-вот он вспомнит ответы на мучающие его вопросы.

Но тут нечто чуждое, крайне раздраженное, злое, отдающее безумием ворвалось в его измученный мозг. Накир потерял сознание. Когда же очнулся, уже вечерело. Внутреннее раздвоение исчезло. Заодно исчезли вопросительные интонации его души. Да и душа словно бы онемела. Он встал и механической куклой зажагал по еще недавно оживленной, а теперь заброшенной и опустевшей дороге, даже не замечая, что опять сменил направление.

………………………………………………………….

Всемирье отчаянно сопротивлялось наступающей Тьме. Но Охило разросталося и острыми зубами Хаоса впивалось в истончившуюся ткань Мироздания. И все же, как ни удивитльно, в битве этих колоссов основное значение имели не ихгигантские размеры. Силы поддерживала невидимая эманация, струящаяся от крошечных сущностей, обитавших в разных уголках, различных измерениях и разнообразных филях Пространства-Времени-Вероятностей. Добросердечность, бескорыстие, любовь — с одной стороны. Жадность, зависть, похоть — с другой. Когда-то обе стороны Жизни были уравновешены, но нынче все изменилось Ржавчина соблазнов разъела слишком много дыр в судьбах всевозможных существ и сообществ. И даже та, что держала в своих руках самые важные нити, устала и не хотела больше сражаться.

Люди, элы, вартинги, сниты… — все они задавали слишком много вопросов, мучительно искали ответы, теряя мгновения, в которыох требовались решительные действия. Мироздание содрогалось и корчилось от боли и ужасного осознания приближающегося конца. Вместе с ним содрогалась и корчилась душа юной девушки с прозрачными глазами.

ГЛАВА 30. "ИГРУШКА" ЖЕЛАЕТ БЫТЬ СВОБОДНОЙ

Комар навязчиво звенел над самым ухом. Коллет слабо шевельнула тяжелой, еще не проснувшейся, рукой. Кажется, она забыла здернуть тонкосетчатый противомоскитный полог над своей кроватью, а служанки и евнухи не обратили на это внимание…

Она с трудом выплывала из тяжелого сонного оцепенения. Легкий ветерок коснулся лица. Ветерок или поцелуй? На груди вдруг расцвели бледно розовые цветы. Они колыхались, нежно касаясь кожи. Прикосновения стали более настойчивыми. Нет, это не лепестки щекочут ее соски, а пальцы любимого ласкают и возбуждают их…

Горячие губы прильнули к ее губам, но их вкус ей незнаком, как незнаком и запах чужого тела, навалившегося на нее и подмявшего под себя. Резкий крик разорвал тишину. Крик на ненавистном ей языке Солнцеликого:

— Сын шакала! Как смеешь ты прикасаться к этой женщине! Она принадлежит Повелителю. Так вот отчего так крепко спят остальные. Негодяй! Ты подмешал сон-траву в нашу еду!

Мужчина оторвался от нее. Она услышала его насмешливый хриплый голос:

— И что же ты не поел как следует, Селим? С голодухи у тебя слишком скверное настроение.

— Щенок! Ты хитер, но глуп. Тебе неведомы все тайны верных слуг Великого Господина, неведомы те охоронные снадобья, которые не позволят нас усыпить или отравить!

Леденящий свист сабли… звон скрестившегося булата… тяжелое с присвистом дыхание сражающихся мужчин…

Молодая женщина с трудом разлепила веки. Не было сил приподняться и сесть, но она видела силуэты высоких деревьев на фоне неба, уже покрытого пеленой сумерек. Сделав невероятное усилие, она повернула голову. У почти совсем потухшего костра лежало несколько мужчин. Лишь по их храпу можно было догадаться, что они живы, но погружены в крепчайший сон. Поодаль на небольшой поляне сражались двое. Один высокий и кряжистый, второй — стройный, гибкий, стремительный.

Свежий воздух действовал благотворно, Коллет пришла в себя, взгляд ее сфокусировался, и она с ужасом узнала в сражающихся тех, с кем ей уже однажды довелось путешествовать в эти края — начальника отряда стражников Солнцеликого Селима и молодого воина Ила, так удивительно походившего на кореного жителя Светлоземья, что он явно был похищен отсюда в детстве, а, когда вырос, стал одним из отборных гвардейцев-чужеродцев, именуемых янычарами. Она прижала руки к груди, так вот, что предвещал этот полусон на грани пробуждения! Она опять ощутила себя в гареме жирного Властителя. Неужели злая воля судьбы опять бросит ее в руки этого ужасного человека!

Но как она очутилась здесь? Мысли все еще были неповоротливыми и тягучими, но постепенно она вспоминала худую востроглазую чернявую, как галка, женщину, назвавшуюся давней знакомой ее милого Алексиса. Впрочем, эта вдовица порою, сбиваясь, именовала его Гошем.

В памяти всплыла картина: они спешат, почти бегут к темнеющему вдали лесу. Затем сжимавшие ее запястье костлявые пальцы разжались, Коллет схватили грубые руки, зажали рот дурно пахнущей тряпицей, и сознание покинуло ее. Впрочем, в последние мгновения она услышала обрывок разговора. Предательница обещала погубить царевича.

Ужас, охвативший пленницу при этом воспоминании, внезапно придал ей силы. Она села, подтянула ноги, пытаясь встать, но этого не получилось. На поляне раздался громкий вскрик. Селим покачнулся, недоуменно уставился на свои вываливающиеся внутренности и повалился на землю.

Его ноги еще конвульсивно бились о землю, а пальцы бессильно скребли ее, когда победитель вытер саблю пучком травы, повернулся, подошел к лежащим на земле мужчинам и неторопливо перезал каждому из них горло ножом, а затем направился к объятой страхом Коллет.

Он присел рядом с нею, жадно вглядываясь в прекрасное бледное личико. Протянул к ней руку и рассмеялся, когда она в испуге отшатнулась:

— Тебе не стоит меня бояться, девочка! С тех пор, как я впервые увидел тебя, ты в моем сердце. Пытался забыть тебя, но не мог. Ночами видел волну твоих рыжих волос, твои глаза, что зеленей самых прекрасных изумрудов. В своих сновидениях я называл тебя своею, и твое тело отдавалось мне с пылкой страстью.

Красноречивые признания нисколько не успокоили Коллет. И эти нежности, и жадный взгляд, в котором таилась похоть, смешанная с безумием, и пятно крови на рукаве — все в этом молодом красивом мужчине вызывало в ней отвращение, которое она даже не пыталась скрыть. Ил почувствовал это и у него снова вырвался хриплый смешок:

— Тебе будет хорошо со мной, милая! Теперь уже никто и ничто не помещает нам получить удовольствие, — его горячие руки снова стиснули ее тело.

Слезы и гнев душили Коллет, она отбивалась, кусаясь и царапаясь, но это лишь разжигало насильника. Он был слишком силен и ловок, поэтому, хотя и не без труда, сломил сопротивление юной женщины. Ил не солгал, в любви он тоже оказался достаточно искусен. Поэтому, вопреки своей воле, Коллет в конце-концов тоже ощутила трепет желания и мгновение конечного экстаза. И это оказалось для нее самым мучительным испытанием. Она чувствовала себя грязной, униженной и бесчестной, ибо, испытав удовольствие с чужим мужчиной, тем самым предала своего мужа.

А молодой воин был был в восторге. Приподнявшись на локте, он уже по-хозяйски смотрел на свою жертву, ощущая свою мужскую привлекательность. Он перебирал спутавшиеся рыжие кудри, снова покрывал поцелуями уже безвольное тело и снова жаждал близости.

В этот день он не отпускал ее до самого вечера, опять и опять предаваясь любви неподалеку от мертвых тел. Но жужжание мух и клекот ворон, над покойниками в конце концов заставили его собрать вещи и приготовиться к путешествию.

Только теперь Ил задумался о том, что Коллет разыскивают, и за ними, безусловно, уже выслана погоня. Но его охватил какой-то дикий кураж и непонятная уверенность, что ему помогают незримые силы. Янычар всегда считал себя избранным, мечтал выйти из подчинения Солнцеликому и его слугам. Время, проведенное в фургоне актеров, лишь укрепило в нем это желание. Быть вольным разбойником — вот в чем заключалась его мечта.

Он оставил себе переметные сумы с едой и бурдюки с водою. В поясах убитых им стражников были кое-какие деньги. При Селиме же оказалось полтора десятка полновесных золотых монет, целое состояние, на которое можно прожить целый год, а то и более.

Немало стоили и лошади, но Ил решил взять лишь одну запасную. В лесу было непросто передвигаться с таким количеством верховых животных, а на большой дороге он тем более привлек бы внимание, ибо совсем не походил на солидного купца, ведущего полдесятка породистых лошадей на продажу. Он тщательно осмотрел и отобрал оружие, каждая добрая булатная сабля была на вес золота. Из пистолей же, которые ценились гораздо меньше, он выбрал только самые лучшие. Так же поступил и с одеждой. Обмотал свою талию тончайшим шелковым шарфом Селима, снял подходящие по размеру сапоги с одного из убитых, спрятал их в седельной сумке.

Ил хотел снова обрядить Коллет в мужскую одежду, но ей все было велико. Впрочем ее платье, даже изорванное и помятое, благодаря великолепию ткани и кроя, все же сохраняло впечатление богатства и изысканности, поэтому он велел ей поплотней укутаться в кисейное покрывало, загодя приготовленное для этого еще Селимом.

Чувствовать себя пленницей, безвольной игрушкой в ненавистиных руках было, к сожалению, для Коллет не внове. Но после того, как она познала настоящую любовь, ощутила себя личностью, достойной не только жажды обладания, но уважения и подлинного преклонения, женщина не могла более терпеть нынешнее унизительное положение. Ил не понимал или не хотел понять этого. Ее подавленность казалась ему покорностью. Он самоуверенно полагал, что мужская сила и владение техникой соития, сделало его неотразимым и единственно желанным партнером для рыжеволосой красавицы. Поэтому, несмотря на обычную недоверчивость и осторожность, с нею он понемногу утратил свою бдительность, хотя по-прежнему спал достаточно чутко. Так что Коллет пришлось оставить несколько пугавшую ее мысль о возможности зарезать насильника во время сна.

Через два дня они выбрались к широкому тракту, но еще какое-то время ехали по нему лишь ночью, днем же пробирались лесом или же пережидали. Наконец, на перекрестке дорог обнаружился гостиный дом. Хозяин не без опаски окинул спутников цепким опытным взором, он угадал в молодом мужчине хищника, от которого лучше бы держаться подальше. Но деньги сыграли свою роль. Путники получили ночлег и пищу.

Тяжелые перепетии, выпавшие на долю Коллет, обострили и ее интуицию. Как ни хотелось ей броситься в ноги толстяку с добродушным лицом и просить его о помощи и защите, она понимала, что ничего этого от него не получит. Хотя на первом этаже крутилось несколько дюжих слуг, хозяин, судя по всему, робел перед Илом. К тому, же жадно заблестевшие при виде монеты глаза явно свидетельствовали о преклонении перед золотом, которым располагал опасный молодчик. Поэтому Коллет безропотно поднялась в снятую комнату. Это успокоило беглого янычара, и вечером он позволил ей вместе с ним спуститься в обеденный зал.

В сомнительной чистоты задымленом помещении стоял гвалт. Группка оборванцев в остатках солдатского обмундирования (вероятно, дезертиров) не желала или не могла расплатиться за выпитое и съеденое. Дюжие работнички выдворяли их наружу, заодно снимая то немногое, что еще могло пригодиться, например, сапоги или почти целый кафтан.

Угловой столик у окна занял надменный седой старец с вихрастым подростком, то ли его учеником, то ли прислужником. В глубине зала расположились несколько купцов со своей

челядью.

Через опущенные ресницы Коллет исподтишка рассматривала всех этих людей. И пока что не находила того, кто сумел бы вызволить ее из беды.

До сих пор они много дней перебивались, питаясь всухомятку, так как из боязни быть обнаруженным Ил старался не разводить костров. И вот теперь он блаженствовал, поглощая уже вторую миску ароматной мясной похлебки. Его спутница ковырялась в миске без особого аппетита. Она так надеялась, встретив других людей, получить помощь, и теперь испытывала глубокое разочарование.

Но вот дверь отворилась, и в зал ввалилась несколько необычная компания. Трое мужчин в пестрых нарядах, судя по всему, были заезжими лицедеями. А вот двое их спутников (явно — супружеская пара) выглядели простолюдинами, но только их оливковая кожа и резкие черты лица отличались от мягкой смуглости актеров и достаточно привычных, хотя и очень выразительных физиономий лицедеев. Одежда мужа и жены тоже выдавала в них жителей дальней южной окраины Империи. Эти люди очень редко появлялись в здешних краях. И они очень напомнили Коллет вдовушку, продавшую ее слугам Солнцеликого.

Коллет заметила, что, увидел вновь прибывших, ее мучитель надвинул шапку по самые брови и пересел на другую скамью спиной к этим людям.

Тощенький мальчик, бывший в услужении купцов, подавая, одному из них тяжелый кубок, нечаянно накренил его, пролив несколько капель на пол. Торговый человек молча взял кубок, поставил его на стол, а затем отвесил подростку такую тяжелую оплеуху, что мальчишка полетел на пол.

Купцы загоготали. Громадный мускулистый лицедей же с неожиданным проворством оказался у их стола, помог худенькому подростку встать, обнял его за плечи и повел к своему столу. Хозяин мальчика попытался возразить, однако гигант обернулся и нахмурил брови. Эта гора мускулов выглядела так грозно, да и товарищи актера тоже встали с таким угрожающим видом, что купчишка и его спутники умолкли, понурив глаза.

Чернявая женщина с выражением живого участия пододвинула мальчугану миску с большим куском мяса и ненароком вытерла глаза, глядя, как подросток сначала несмело, а затем с невероятной скоростью принялся уплетать доселе немыслимую для него снедь. Актеры потребовали от трактирщика принести в их комнату еще пару одеял и тюфяк для своего нового компаньона.

Коллет на мгновение облегченно закрыла глаза. Она почему-то уверовала, что эти люди посланы ей добрым ангелом-хранителем.

Лишь когда странная компания удалилась, Ил нетерпеливо дернул ее за рукав. Его лицо было сумрачно, он прошипел сквозь зубы ругательство. А когда они вернулись в комнату, велел ей не высовывать носа и ждать, пока "он не обтяпает одно дельце". Отчего-то она почувствовала, что это как-то связано с актерами, которых ее мучитель явно боялся и ненавидел.

В замке повернулся ключ. Что делать? Коллет бросилась к раскрытому окну, глянула вниз и обомлела. Жилые комнаты выходили окнами во внутренний дворик, из которого доносился свирепый лай. Она разглядела мощные черные тени, здесь несли свою вахту свирепые охранные псы.

И все же иного выхода для нее не существовало. Жуткая смерть страшила, но еще хуже было бы оказаться навсегда прикованной к такому отвратительному субъекту, как Ил. Поэтому она перекинула ноги через подоконник и ступила на узенький карниз, опоясывавший дом.

Когда Ил вел ее в комнату, трактирный слуга заносил тюфяк через две двери от той, что вела в их обиталище. Тонкий слух Коллет уловил и громоподобный бас великана, звучавший там. Следовательно ей нужно было миновать всего лишь два окна, а третье должно было стать спасительным. Но ее охватил панический ужас, когда она прижалась спиной к дому, ощущая под ногами бездну, в которой затаились грозящие разорвать ее псы. Тогда она закрыла глаза и представила себе лицо любимого. И глаза цвета меда поддерживали ее все время, когда она пядь за пядью продвигалась по узкому карнизу в сторону заветного окна.

Казалось, что силы уже на исходе, когда она наконец достигла своей цели. К счастью, и здесь дальняя створка была распахнута. Коллет буквально ввалилась в чужую комнату, упала на пол, а поднявшись, встретилась с обеспокоенными взглядами и разрыдалась на груди у черноглазой женщины с добрым лицом.

От волнения она запиналась, ей не хватало воздуха, но зато хватило сообразительности начать рассказ не со своих злоключений, а с реакции Ила на их появление в гостинном доме. Услышав о его угрозе, толстяк, бысший здесь за главного, внезапно стукнул себя по лбу и воскликнул:

— Так это тот подлец, которого мы поймали в капкан, — он повелительно кивнул мужчинам, — собирайтесь ребята, этот негодник явно хочет помешать нам благополучно уехать отсюда. А вы, девочки, и ты, малыш, увязывайте вещи. Очень может быть, мы покинем этот гостеприимный дом раньше намеченого. Ты, рыженькая, ведь, как я понимаю, с нами?

Коллет кивнула головой и почувствовала, что у нее снова щиплет в носу, и слезы подступают к глазам.

ГЛАВА 31. ЧЕРЕДА НЕУДАЧ

Глядя на раболепно торчащий кверху зад слуги, прибывшего с донесением, Солнцеликиий не мог отделаться от ощущения фальши происходящего. Иногда такое накатывало на него. И тогда он с четкостью простолюдина от рождения ясно видел мишурность своего нынешнего величия. Человек, принесший добрую весть, все равно трепетал перед ним, испытывая в душе страх и ненависть к Властелину. А ведь этот воин физически был и моложе, и сильнее заплывшего жиром, обрюзгшего Повелителя.

Отчего-то в последнее время Солнцеликий едва ли не в каждом из окружающих видел опасность, ему везде мерещились заговоры и непокорность. Он был достаточно умен, чтобы понимать болезненность своего состояния, поэтому сдержал себя и, вместо того, чтобы, вопреки здравому смыслу, приказать казнить коленопреклоненного человека (а именно этого ему сейчас хотелось больше всего), бросил ему золотую монетку. И тот, пятясь задом, удалился из роскошно убранных покоев.

Впрочем, через нескоторое время неугодного все же бросили в чан с кипящим маслом, а до того подвергли длительным пыткам, потому что донесение оказалось ложным. То есть оно соответствовало истине, когда Селим, торопливо набросавший строки о выполном приказе, с гордостью посмотрел на рыжеволосую пленницу и вручил свиток посыльному. Но Солнцеликий так и не дождался желанной добычи.

Слуги, посланные на разведку позднее, обнаружили лишь трупы Селима и остальных стражников. А вот пойманный ими накануне дезертир Ил, о котором тоже сообщил командир отряда, и непокорная девчонка Коллет исчезли в неизвестном направлении.

Эта вроде бы пустяковая неудача всерьез взволновала Повелителя, потому что была не первой в длинной череде неприятностей, случавшихся с ним в последнее время. Предательство Димлы, сомнительная деятельность Реваза, угрозы Демона — все звенья складывались в цепь, грозившую затянуться на складчатой жирной шее того, кто считал себя властелином обширнейших степей и мечтал подчинить себе великую Империю Светлоземья.

Обостренное чутье хищника подсказывало, что удача начала отворачиваться от него. Исчезло удивительное, пьянящее в молодости чувство, что все трудности преодолимы, все битвы будут выграны, а самые недостижимые цели — непременно достигнуты. Тогда действительно все складывалось, все получалось у сметливого, хитрого, настойчивого и безжалостного пастушка, выросшего в простой юрте кочевников. А вот теперь, восседая на золотом троне в мощных стенах своего неприступного дворца-крепости, Солнцеликий ощутил, что земля под ним покачнулась, и почва уходит из-под ног.

Он долго размышлял, кому поручить розыски рыжей девчонки и молодого янычара. По всему получалось, довериться можно было лишь главному евнуху Устахану. И дело было не только в его уме, способности находить выход из сложных ситуаций и умении располагать к себе людей. Устахан оставался в числе немногих, к кому Властитель все еще испытывал определенную симпатию, и в ком находил такое же ответное чувство. Порой, когда они часами сидели за шахматным столиком, наслаждаясь тонкостями изысканной игры, Солнцеликий думал, что, пожалуй, они могли стать друзьями. Правда, лишь в том случае, если бы юный кочевник навсегда осталась в отцовской юрте. Ибо у Повелителей друзей не бывает. У них есть лишь верные слуги.

…Виноградные грозди на блюде тончайшего фарфора были ощипаны вплоть до последней янтарной ягоды с полупрозрачной кожицей. Сладкий щербет, разбавленный недозволенным для простолюдинов вином, выпит, и лишь нежное послевкусие с оттенком розовой воды осталось во рту. Безъязыкий слуга несколько раз пытался забрать с резного столика опустевший поднос, но Солнцеликий останавливал его недовольным взглядом, и немой торопливо прятался за златотканным шелком завесы.

Устахан не имел права первым прервать затянувшуюся паузу, а Властитель все сидел, погруженный в свои думы. Судя по кривившимся губам, были они не из самых приятных. Холодные раскосые глаза в щелочках жира впились в спокойное, будто отлитое из меди, лицо главного евнуха:

— Устахан, какую цену тебе должны были бы предложить, чтобы ты меня предал?

Меднолицый не вздрогнул, не отвел взгляда:

— Жизнь не имеет цены, Повелитель! Предав же тебя, я рано или поздно буду убит. Весьма вероятно, последние мои часы или дни будут полны пыток и страданий. Поэтому меня не купить золотом, женщины мне не нужны, а власть, на мой взгляд, — слишком тяжелое бремя. Наличие здравого смысла сделало меня неподкупным.

Толстяк на возвышении из парчовых подушек колыхнулся от короткого недоброго смешка:

— Ты один из немногих, в чью искренность я действительно верю, ибо ты не лизоблюд, не слащавый льстец, но — человек дела. Есть некое обстоятельство, в котором мне нужна твоя помощь. Однако, спроси себя и ответь мне честно, сумеешь ли с ним справиться. Мне кажется, с тех пор, как в моем гареме появилась одна рыжеволосая мерзавка, слишком многое пошло наперекосяк. Я вовсе не суеверный простак, но думаю, что она действительно настоящая ведьма. И пока эта девчонка жива, удача не на моей стороне. Но вот хватит ли у тебя силы духа противостоять ей, мой верный слуга и мой истинный друг?

Устахан вздрогнул. Он не боялся брани Властелина, пожалуй, по-настоящему не испугали бы его и угрозы. А вот такое неожиданное доверие, такое удивительное расположение, то, что Солнцеликий поставил его почти вровень с собою, могло грозить настоящей непоправимой бедой. На этот раз евнух не спешил с ответом. И только, когда молчание стало совсем неприличным, сцепил пальцы в дорогих каменьях перстеней и тихо, едва ли не шепотом промолвил:

— Мой Повелитель! Клянусь, я сделаю все возможное и даже более… И буду молить судьбу, чтобы она была ко мне благосклонна. Хочу надеяться, что смогу привезти непокорную девчонку и бросить к вашим стопам.

— Не только девчонку, но и предателя янычара Ила, — также негромко, но веско обронил Солнцеликий, а затем добавил то, что, как понял Устахан, было самым главным, — Ты должен выяснить также, что творится в Светлоземье, и чем или кем в действительности является тот, кого мы считали Самозванцем. Только что я получил еще одно донесение от верного человека. Мальчишка взял в руки Меч Ролана. Мне кажется, покойный Реваз неспроста делал свою ставку на никому, кроме него самого, не известного наследника Хрустального Трона.

Я полагаю, этот царевич воистину опасен для меня. Ведь, насколько мне помнится, у светлоземцев есть легенда о Могучем Воине-Защитнике, избраннике Меча Ролана…

Верховный евнух склонил голову:

— Его необходимо убрать, и как можно скорее.

— Как можно скорее, — эхом откликнулся Солнцеликий. — Ты выезжаешь на рассвете, Устахан. И до рассветного часа, я постараюсь узнать, в чем слабость этого отрока, где его уязвимое место.

Устахан уже отдавал распоряжения слугам и следил за укладкой дорожной сумы, а Властитель все сидел неподвижно, незряче уставившись в пустое фарфоровое блюдо. Но когда на нежный цветочный узор, окаймлявший посудину, легла черная рука слуги, он снова гневно отослал его прочь и начал готовиться к страшному постылому ритуалу. Лишь демон мог дать ему ответ на интересующие вопросы. А для того, чтобы выстоять в словесном поединке с порождением Тьмы, необходимо было стать прежним уверенным в себе грозным Повелителем. Солнцеликий собрал все свои силы и ужасные звуки заклинания стали сухо и ломко падать в звенящую тищину.

Раб за шелковой завесой задрожал и упал на колени, сжавшись от страшного предчуствия.

И когда прозвучал приказ, он, покоряясь чуждой страшной воле выполз из своего укрытия и покорной марионеткой повлек непослушное тело туда, где горели красные глаза ненасытного чудовища.

— Надеюсь, в следующий раз ты дашь мне полакомиться собою, а не этой жалкой душонкой, — проворчал обнаглевший монстр. И несколько съежился под гневным стальным блеском глаз Солнцеликого. Ибо увидел не жирного растерявшего былое величие человечка, а прежнего Властелина, полного беспощадной злой силы. И даже демон затрепетал.

… Солнце только готовилось распрямить свои первые робкие лучи и выглянуть из-за горизонта, когда Устахан с тремя всадникам выехал за массивные ворота стены, опоясывающей ставку Солнцеликого. Евнух был задумчив. То, что поведал ему Повелитель, рождало надежду на успех опасного предприятия. И все же таинственное редко подводившее его чутье назойливо грызло изнутри, не давая покоя.

ГЛАВА 32. НЕСЛУЧАЙНАЯ ВСТРЕЧА

Дом, стоящий на отшибе был стар, в нем колыхались тени ушедших, вздыхали расстаявшие звуки, и в оплетшую углы паутину залетали обрывки забытых мыслей. Штукатурка кое-где отвалилась, деревянные ступени растрескались, ветер свистел в лишенных стекол окнах, забранных диковинными чугунными решетками, которые, как это ни странно, не тронуло время.

Внутри тоже было нечто сохранившееся, на удивление, прекрасно. Например, в неглубокой нише на облупленной стене одной из комнат сияло серебром высокое зеркало. Резную раму красного дерева покрывал такой толстый слой пыли, что было невозможно рассмотреть все ажурные завитушки, виноградные листья и розанчики, которые в свое время извлекла из дерева рука искуссного мастера. Но вот блестящая ровная поверхность сияла первозданной чистотой.

Стукнула входная дверь, вызвав настоящую пыльную бурю. Впервые за много лет заскрипели ступени, голоса разбудили гулкое эхо в просторных комнатах, и дом стряхнул сонное оцепенение.

— Здесь такое запустение, но я отчего-то не чувствую страха, — Алексис огляделся. В зале на нижнем этаже почти не было мебели. Лишь несколько стульев с выцветшими бархатными сидениями, да овальный стол, за которым могли бы разместиться несколько десятков едоков.

Шафир выглянул в окно, что-то весело крикнул, но Зоар положил ему руку на плечо и тихо промолвил несколько слов на непонятном остальным наречии. Малыш притих, только вертел головой, с любопытством рассматривая все вокруг.

А Влас был напряжен. Не то, чтобы ему здесь не нравилось, но было нечто странное в атмосфере этого дома, нечто неуловимо чужое и чуждое, хотя и вполне доброжелательное. Факир окинул его внимательным взглядом, улыбнулся:

— Это дом, где сходятся Тропы из разных миров. Бояться его не стоит, если впустил нас, значит доверился, признал достойными. Но, тем не менее, здесь нужно вести себя осмотрительно, осторожно. Я попросил мальчугана не шуметь и не баловаться, потому что необходимо слушать и слышать, смотреть и замечать. Мы спокойно укроемся здесь на ночь. Однако, хотелось бы надеяться, что, помимо ночлега, получим и еще нечто.

— Что именно? — недоуменно спросил царевич.

— Не знаю, — обычно спокойный Зоар на сей раз тоже казался несколько ошеломленным, — может быть, — Знак, может быть, — спутника. А, случается, что в подобных местах открываются новые пути. Но не стоит тревожить дом понапрасну, то, что суждено, произойдет, тот, кто должен найти, найдет нас. Сейчас же давайте выбирать место для ночлега.

По шатким ступеням они поднялись на второй этаж и в первой же комнате обнаружили спальню с несколькими лежанками, застеленными, словно бы только вчера. Да и помещение это казалось на диво опрятным. Зоар вниательно осмотрелся по сторонам и признал, что именно здесь дом предлагал отдохнуть своим усталым гостям.

Опасения не помешали Власу заснуть. Сон царевича и Зоара тоже был крепок. А маленький Шафир, хотя и старался изо всех сил, но глаза его сами собой раскрывались, дорожка лунного света будоражила воображение и влекла в какую-то манящую неизвестность.

Малыш осторожно приподнялся, чтобы не потревожить старших товарищей. За недолгое время путешествия он привык к этим людям, полюбил их и даже начал понимать кое-что из того, что они говорили. Это было непросто. Большей частью все беседовали на языке, родном для Алексиса и Власа. Только Зоар прекрасно знал, и родное наречие мальчугана. С ним Шафир мог разговаривать совершенно свободно, но мальчик немного робел в присутствии мудрого факира.

Алекса, своего старшего друга и, как он считал, избавителя, мальчик просто обожествлял. Могучий задолец Влас вызывал у него восторг. В этом странном доме Шафир тревожился не столько за себя, сколько за всех этих хороших людей, поддержавших и окруживших его заботой в самую трудную минуту.

Лунная дорожка, призывно протянулась к двери. Мальчик опустил ноги на пол, сделал шаг, другой, третий… Дверь отворилась, даже не скрипнув. И половицы под легкой поступью не завели обычный скрипучий разговор. Он сам не понял, что и как привело его в последнюю по коридору комнату. И знакомый ему лучик месяца встретил там Шафира, как давнего друга. Он танцевал по серебристой поверхности, сверкающей в нише одной из стен. Повинуясь этому зову, мальчик подошел к удивительному зеркалу. И отчего-то ничуть не удивился, увидев в нем не собственное отражение, а маленькое ушастое существо с огромными круглыми глазами.

Утром все сбились с ног в поисках мальчугана. Но Зоар открыл последнюю дверь и с облегчением воскликнул:

— Он здесь!

Малыш с трудом отвел затуманенный взгляд от зеркала и несколько недоуменно посмотрел на взрослых, бросившихся к нему. Потом улыбнулся и заговорил на языке Светлоземья так легко и чисто, словно родился и вырос в этих краях:

— Они спешат сюда. Нам нужно немного подождать. Элис и Одесто помогут нам. Главное, ничего не надо бояться. Но сражаться придется всем, ведь Гош даже с Мечом Ролана один не справится с войском, в котором столько демонов. И Охило… — его речь стала сонной и бессвязной, ребенок зевнул и сказал, — ужасно хочу спа…

Лишь маленьким детям случается засыпать, не добежав до кровати и растянувшись прямо на полу перед последним шагом. Шафир уснул на полуслове. Пока ошеломленные Алексис и Влас только размышляли над его непонятными словами, Зоар поднял мальчика, на руках отнес в спальню. Уложив его, он сказал своим встревоженным спутникам, что Шафиру здесь ничего не грозит, ему нужно дать выспаться, а им всем лучше спуститься вниз и за завтраком спокойно обсудить услышанное.

— Не понимаю, — Влас нервно мял в руках уже зачерствелую горбушку хлеба, — я не чувствую в мальце Силы, но ведь явно было ему видение.

— Отнюдь, — Зоар аккуратно налил в походные кожаные чаши воду из небольшого бурдюка. — Это не видение. Зеркало — окно или дверь в иные миры. Но открывается далеко не всякому. Необходим особый душевный настрой тех, кто находится и по эту, и по другую сторону прохода. Доверчивость и открытость нашего маленького друга помогла существам из Иномирья найти к нему путь.

— Но, что означают все эти имена? Кто эти существа или люди? Как нам отыскать их? И отчего Меч Ролана сумел взять самозванец? — Алексис с трудом справлялся с волнением. Его вовсе не страшила предстоящая битва, скорее, даже привлекала. Молодая бурлящая кровь жаждала подвигов. Однако его самолюбие было серьезно задето наличием соперника, который завладел воспетом в легендах оружием предка.

— Я уже говорил, он не замозванец, — поправил его Зоар. — Все не так просто, как тебе кажется, царевич. — Волшебник жестом остановил возмущенного Алексиса, который, набрав воздуха, жаждал бурно излить свое несогласие. — Успокойся, все откроется в самое ближайшее время. Я это чувствую, как чувствую то, что предстоящая нам битва будет на редкость жестокой и кровепролитной. Прежде всего, дождемся наших будущих спутников, о которых поведал Шафир.

— Отчего ты решил, что они станут нашими спутниками? — Влас пытался сопротивляться умиротворяющему влиянию этого дома и мягкого и вместе с тем властного голоса факира.

— Малыш сказал, что мы должны дожидаться здесь неведомых путников. Ну, а в этом доме случайных встреч не бывает.

Зоар уселся прямо на пол неподалеку от окна и застыл в малоудобной, с точки зрения Алексиса, позе. Легкий сквознячок, залетавший через пустые оконницы, пробирался сквозь чугунные решетки и весело трепал пряди седых волос. Но факир был отрешен и неподвижен.

Царевич завидовал ему. Время тянулось с занудной неторопливостью. Влас тоже явно тяготился ожиданием, но в разговоры пускаться ему не хотелось. И лишь, когда вниз спустился Шафир, все ожило. Зоар вышел из своего ступора, задолец и Алексис оживились.

Они вновь попытались распросить мальчугана о том, что увидел или услышал он из зазеркалья. Но на заспанной мордашке появилось лишь удивленное выражение. Ребенок не помнил ничего. Все случившееся забылось, как сон, когда он пробудился. Впрочем, все это, вроде бы, вовсе не обеспокоило волшебника. Он снова достал оставшиеся припасы и разделил между всеми, включая двух тонких гибких слуг, вновь принявших человеческий облик.

Небольшая группа людей заняла краешек огромного стола. Мальчик, блестя черными глазками, весело болтал, радуясь тому, что теперь его понимают абсолютно все, и не задаваясь вопросом, отчего это случилось. В это время раздался стук колес и умолк, поравнявшись с домом. Зоар поднял голову, сделал успокаивающий жест слугам, Влас застыл с недонесенным до рта кусочком вяленой дыни, Алексис поднял голову, а Шафир нетерпеливо заерзал на месте, затем вскочил и вприпрыжку бросился навстречу людям, появившимся в дверном проеме.

Женщина с сединой в черных косах, уложенных вокруг головы, улыбнулась и обняла мальчугана. Он прижался к ней с доверчивостью потерявшегося было и вновь найденного котенка. Мужчина рядом с нею добродушно потрепал малыша по кудрявой головке. Троица пестрых личностей не без опаски, но вполне доброжелательно смотрела на расположившихся за обеденным столом. А вот юная рыжеволосая красавица, увидев Алексиса, на несколько мгновений буквально застыла на месте с расширенными от удивления зрачками, а затем с коротким вздохом разочарования опустила глаза.

Затянувшееся молчание прервал Зоар, он поприветствовал вновь прибывших и коротко представил их своим товарищам, называя только их имена, не используя титулов и не вдаваясь в излишние подробности. Но троица в пестрых костюмах признала во Власе знакомца еще до того, как было названо его имя. Задолец тоже узнал лицедеев и неожиданно смутился. Он был человеком слова, а потому испытывал неловкость от того, что в свое время так внезапно покинул странствующих актеров, доверивших ему охранять их лошадь и ярко разукрашенный фургон.

Толстяк в забавной шляпе, назвавшийся Леопольдо, церемонно поклонился, извинился за вторжение, объяснив его тем, что дом показался им пустым. Волшебник успокоил его, поведав, что и он сам со своими друзьями здесь непрошенные гости, но тут же поправился:

— Впрочем, неверно, и нас привели сюда дороги судьбы, и дом был готов к этому, он ожидал нас. Садитесь, разделите нами трапезу. И, если можно, назовите ваши имена.

Назвавшись, гости начали рассаживаться вокруг стола. И тут Алексис обратил внимание, что стульев хватило на всех, хотя еще вчера их было всего лишь четыре, но уже утром оказались места и для вочеловеченых змеек, а сейчас как-то незаметно появилось еще шесть недостающих стульев, обитых потертым бархатом. Для тех, кого дом ожидал, он действительно был гостеприимным хозяином.

Рыжеволосая Коллет замешкалась, она явно хотела, но не решалась заговорить.

— Вас что-то смущает? — спросил Зоар и получил неожиданный ответ:

— Этот ваш юноша носит имя царевича и очень похож на него. Он самозванец?

Алексис вскочил, его обычно бледное лицо пошло пятнами:

— Как вы смеете?

Волшебник махнул рукой, останавливая его, и с интересом осведомился у красавицы:

— Вам знаком истинный царевич?

Юная женщина гордо вздернула подбородок:

— Он — мой супруг!

Ее слова потонули в общем гомоне голосов. Зоару с трудом удалось навести порядок. Он еще раз оглядел присутствующих и вновь уверился в великой закономерности случая, собравшего всех их вместе. А затем предложил каждому рассказать все, что ему известно о молодом человеке, именуемом наследником и ведущим свое войско в столицу.

Когда все стихли, удивленно поглядывая друг на друга, изумляясь тому, что пути каждого из них необъяснимым образом пересеклись с загадочным юношей, на мгновение показалось, что он среди них, и в глазах цвета меда можно прочесть такое же удивление, как и в глазах всех соприкоснувшихся с ним:

— Как загадочны и необъяснимы дороги наших судеб!

Зоар пожал плечами:

— Ну, что же, обладатель Меча Ролана, беспорно, царской крови. И, хотя не совсем понятно, чей он потомок, у него тоже, должно быть, есть право на Хрустальный Трон. Однако, милое дитя, — обратился волшебнк к Коллет, — смею заверить вас, он не Алексис. Подлинный царский сын с этим именем сидит по правую руку от меня. Имя вашего мужа — Гош.

Коллет закусила губу, затем нахмурила брови, что-то припоминая и не без запинки промолвила:

— Да, именно так несколько раз назвала его та молодая вдова, что продала меня слугам Солнцеликого.

— Он всегда был необычным мальчиком, — внезапно сказала молчавшая до сих пор Мавра. — И в семье своих приемных родителей Гош появился внезапно. Они как-то путанно объясняли, что нашли его на торной дороге. Очевидно, лгали. Им отдали этого ребенка на воспитание.

За разговорами незаметно подкрался вечер. Зоар ничуть не удивился, что в их спальне появились еще четыре кровати, а в комнате по соседству, вдруг засиявшей чистотой, обнаружились две лежанки для женщин.

Однако и эта ночь не обошлась без сюрпризов. В полночь тонкая гибкая фигурка, словно сомнамбула, двинулась по коридору в сторону самой дальней двери. Ее магнитом притянула к себе бластящая поверхность ярко сиявшего во тьме огромного зеркала. Увиденное заставило сначала шагнуть вперед, едва не ударившись о стекло, напоминавшее застывшее сияния. Затем она отшатнулась, в испуге зажав рот, а потом отчаянный крик прорезал тишину, но, отразившись от безмолвных стен, так и остался трепетать в этой комнате, не нарушив покоя спящих по соседству.

Ранним утром Коллет в бессознательном состоянии нашли на полу возле серебряного зеркала. Она бредила, кричала, что Гошу необходимо помочь, окликала его самого, плакала, умолялала обернуться, потому что к нему подкрадывались убийцы.

Рыжеволосая пролежала в горячке почти сутки. Но, как только она пришла в себя, уже все вместе странники двинулись в путь. До крепостной стены, окружающей центр столицы, оставалось не более полутора дней пути.

ГЛАВА 33. НА ПЕРЕКРЕСТКЕ ДОРОГ

На столе царил ужасный беспорядок. Криста хотела отодвинуть в сторону громоздившиеся свитки, чтобы поставить миску с похлебкой, но интендант зашипел и замахал на нее руками. Она примостила свою ношу с краю, насупилась и проворчала:

— Царевичу нужно поесть, посмотрите, он ведь уже на тень похож.

Гош поднял больные глаза. Они желтовато светились на отливающей желтизной пергамента коже. У женщины прехватило дыхание, ей так хотелось обнять и утешить этого надломленного мужчину. Но горе возвело вокруг него еще более крепкую стену, чем прежний туман страсти, в котором он жил, когда рядом мелькала Рыжая.

Сташек вознамерился отчитать наглую бабенку, но посмотрел на наследника внимательней и, вздохнув, сам расчистил небольшое пространство, подвинул еду поближе к господину. Тот запротестовал:

— Не хочу я есть! Давай, побыстрее закончим с этими чертовыми счетами. Проклятые бумажки меня доконают!

Интендант, как и остальное окружение Лже Алексиса, уже привык и к его просторечные выражениям, и к внезапным вспышкам гнева. Все знали, как о вспыльчивости, так и об отходчивости царевича. Поэтому Сташек деликатно, но настойчиво ответил:

— Бумаги подождут с четверть часа. Вам необходимо подкрепиться. Впереди еще два перехода. Ваше прибытие в столицу должно быть впечатляющим, а у вас сейчас совершенно измученный вид.

Гош нехотя начал ковыряться в тарелке. И еда, и ежедневные обязанности руководителя, и даже необходимость вставать, одеваться, отвечать на приветствия — все превратилось в пытку, в тяжкую непосильную ношу. Его уже не интересовало приближение к еще недавно вдохновлявшей цели. Исчезли мечты о Хрустальном Троне, словно бы утратившем прославленные блеск, сияние, могущество.

Юношу раздражало внимание окружающих, тяготила навязчивая опека Кристы. Вдовица увязалась за ним, предложив себя в качестве служанки. Обычно твердый и резкий командир отряда Платон не устоял перед натиском напористой крестьянки… По правде говоря, бравый служака даже был доволен ее рвением и заботой о наследнике, явно сдавшем после исчезновения своей молоденькой жены.

А Кристе приходилось несладко. Гош иногда превращался в такого капризного и раздраженного ребенка, что сладу с ним не было никакого. Но она не подавала виду, держалась и все искала выход из создавшейся ситуции. И еще опасалась наемных убийц. Будучи прожженной интриганкой по натуре, влюбленная женщина прекрасно отдавала себе отчет, что рано или поздно слуги Солнцеликого проведают о том, что своего обещания уничтожить Гоша она не выполнила. Новые посланцы степей постараются "исправить" это упущение, а заодно и наказать ее, предательницу. Солнцеликий никогда и никому не прощал измены.

Самое скверное заключалось в том, что у вдовы не было сообщников, она ни на кого не могла положиться. Понятно, о полном доверии речь и не шла. Криста не забывала "урока", полученного от обожаемого ею мужчины, когда в свое время доверила ему секрет о предстоящем аресте Элис. И все же она осторожно присматривалась к окружению, в надежде отыскать того, кого смогла бы сделать своим послушным орудием. Однако, среди воинов такого человека не находилось. Те, кто поглядывали на нее с определенным интересом, были либо чересчур глупы, либо слишком хитроумны, либо же нерасторопны. Не годилось ни то, ни другое, ни третье.

Забрав, наконец, миску, в которой осталась большая часть наваристой мясной похлебки, Криста, неодобрительно покачала головой и вышла из комнаты. Отряд Гоша расквартировался в большом, но неудобном гостевом доме на перекрестке двух важнейших дорог Светлоземья. На всех места в доме не хватило. Походные солдатские палатки разбили прямо на обширном подворье.

Несмотря на общее запустение, царящее ныне в государстве, здесь, всего в полутора десятках лиг от столицы, было заметно оживленее, чем в местах, удаленных от центра. А с прибытием немалого воинского подразделения жизнь и вовсе закипела.

Предвечерняя прохлада опустилась на землю, Криста, уставшая от дневной суеты, вышла за калитку. Провожая взглядом крестьянскую телегу, вдовушка внезапно ощутила глухую тоску по прежней вольготной жизни в отцовском доме. Но тут же одернула себя, вряд ли она сегодняшняя смогла бы радоватьсянемудренным сельским развлечениям и удовольствиям. Да и жизнь вдали от Гоша ей теперь казалась нестерпимой. Хотя рядом с ним, отчужденным и отстраненным, Криста тоже страдала, но все же у нее оставалась надежда, что рано или поздно она сумеет завоевать его любовь.

Размышляя обо всем, вдова тем не менее зорко поглядывала по сторонам. На подворье въехало несколько всадников, за ними — груженые телеги, навьюченные мулы и лошади. Похоже, небольшой купеческий караван. Торговцы долго пререкались с хозяином, который, размахивая руками, пытался объяснить, что гостевой дом забит до отказа. Но в конце концов он сдался. Солдат немного потеснили, втиснули еще несколько шатров. Начали распрягать лошадей.

В суете и мельтешне, острый глаз крестьянки уловил какое-то постороннее, выпадавшее из общей картины, движение. Из-под соломы, устилавшей днище одной из подвод с громоздившимися тюками, выскользнула высокая стройная фигура. Сначала человек затерялся среди приезжих и работников, разгружавших телеги и распрягавших животных, подхватил один из тюков и, чуть прихрамывая, двинулся к одному из складских помещений, но оттуда он так больше и не появился.

Когда совсем стемнело, Криста отправилась в этот сарай, прихватив с собой приблудившегося и прикормленного ею пса, которого, на всякий случай, держала при себе. Вот это искусство подкармливать и привязывать к себе путами благодарности или необходимости женщина освоила не слишком давно, но надежно.

На самом деле, она никогда не испытывала жалости или сострадания. И людей, творивших благодеяния, поначалу глубоко презирала, считая попросту недоумками. Но постепенно хитрая и неглупая крестьянская девчонка убедилась, что они невольно вызывают уважение окружающих. Конечно, случается, их добрые дела вовсе не оплачивают благодарностью. И все же, в большинстве случаев, им симпатизируют, сочувствуют, идут навстречу. А уж если совершать хорошие поступки не "за так", а с дальним прицелом, с учетом слабостей и пристрастий людей и животных, то из этого можно извлечь немалую выгоду.

Кто-кто, а она умела это делать превосходно. Потому и папенькой в свое время умудрялась вертеть, и у Гоша ходила в прихвостнях, и в близких подружках числилась у многих деревенских глупышек, да и покойного мужа сумела взять именно такой вот рассчетливой доброжелательностью.

Конечно, она немного боялась человека, спрятавшегося в сарае. Его быстрые точные движения вызывали ощущение опасности. Вздумай он напасть на нее, пожалуй, и верный пес не смог бы с ним справиться. Но Криста не привыкла отступать от задуманного. К тому же за час до этого она раскинула камешки, которыми ее наделил в свое время вызванный демон. По раскладу этому выходило, что поставить себе на службу незванного гостя она сумеет без особых трудностей.

С большим амбарным замком, навешенным на двери склада, особых хлопот не было. Этому искусству она научилась еще в детстве, наловчившись залазить и в папенькину мошну, и в маменькину шкатулочку. Тогда подозрения падали то на батрака, то на кого-то из других детей, но никогда не на нее, такую честную и открытую с виду девочку. Криста от души веселилась, наблюдая, как вместо нее розги и затрещины получали ни в чем не повинные. А умение отпирать запоры очень пригодилось и во взрослой жизни.

Дверь отворилась с легким скрипом. Звук кремня, черкнувшего по кресалу, гулко разорвал затаившуюся тишину. Слабое пламя свечи озарило лишь середину заполненного тюками склада. Пес залаял на угол, где громоздкая куча была особенно высока. Криста прикрикнула на него, собака притихла, но продолжала злобно рычать.

Вдова опустила на пол баклагу с водой, завернутый в тряпицу шмат сала с краюхой хлеба и, как можно более спокойно, промолвила, обращаясь в пустоту:

— Не знаю, кто ты, добрый человек, но чувствую, что тебе нужна помощь. Тут еда и питье. Завтра принесу еще. Ты вовсе не должен показываться мне и докладывать, кто ты и что ты. Делаю это от чистого сердца, ведь и самой пришлось пережить немало бед. Покойной тебе ночи, незнакомец!

Для выполнения задуманного ей необходимо было остаться в этом гостинном дворе еще хотя бы на пару дней. Но командир отряда горел желанием двинуться в путь с самого утра. Всю ночь Криста ломала голову, как отстрочить отъезд. Однако все разрешилось и без ее участия, хотя и не так, как ей бы хотелось.

Гош расхворался не на шутку. Ослабевший от переживаний и отсутствия аппетита, он подхватил лихорадку и слег в жару. Криста растревожилась. Весь день она хлопотала у постели больного. И лишь поздней ночью вспомнила о спрятавшемся в складе незнакомце. Но оставлять Гоша в таком состоянии она не хотела, поэтому поначалу решила махнуть рукой на подозрительного мужчину. Пусть сам решает свои проблемы. В конце концов, будет ли он ей полезен еще под вопросом.

Но тут в горницу, где лежал Гош, заглянул Сташек:

— Эй, бабонька, да ты ведь здесь с самого утра! Ты хоть ела сегодня? — по ее виду он понял, что нет, и потребовал, — ну, ка иди отсюда, поешь, поспи немного, только потом возвращайся. Если сляжешь, кто станет ухаживать за царевичем? И даже, если найдется кто, так, как ты, за ним никто не проследит. Давай, давай, марш в свою каморку! Чтобы я до рассвета тебя здесь не видел! До полуночи сам с ним посижу, а потом найду, кого поставить в дежурство.

Криста вышла из комнаты на подгибающихся ногах. Но врожденное упорство не позволило сразу пойти в отведенный ей чулан. Даже в эти тягостно-тревожные минуты ее рассчетливый ум решил использовать подвернувшуюся возможность и продолжить "приручение" опасного незнакомца.

На этот раз в сарай она отправилась одна, рассудив, что беглец не решится выйти из укрытия в присутствии крупного пса. А вот слабой женщины он явно бояться не станет. И действительно, не успела она поставить плошку с едой на пол, как услышала позади себя едва слышный шорох, а затем сильные руки легли ей на горло:

— Отвечай, кто послал тебя следить за мною? — в резком голосе слышался едва уловимый акцент.

Хотя от жестких холодных интонаций легкий озноб пробежал по позвоночнику Кристы, ответила она с насмешливой непринужденностью:

— Если бы мне хотелось выдать тебя, достаточно было бы лишь сказать словечко командиру расквартированного здесь отряда. Видать, ты — парень не промах. Да только тут таких, как ты, целая рота.

Насчет роты она конечна перегнула палку, в распоряжении Гоша была неполная сотня солдат. Но эти слова, вкупе со спокойным тоном, возымели действие. Цепкие пальцы ослабили хватку.

— Что тебе от меня нужно? — этот молодец тоже оказался не из доверчивых простаков.

— Хочешь верь, хочешь нет, просто посочувствовала тебе. Похож ты чем- то на моего покойного муженька. Ему тоже пришлось немало странствовать на чужбине.

— Кем он был?

— Забрили его в солдаты. В далекой стороне встретил он меня, увез домой. Его папаня и маманя совсем не обрадовались чужеземке. Муж, конечно, в обиду не давал. Только недолго длилось наше счастье. Помер мой суженый, а свекровь со свекром… Да, что говорить, — Криста с горечью махнула рукой.

Была она прирожденной актрисой, талантливой настолько, что и сама в этом момент почти верила своим росказням. Даже слезы выступили, хотя тот, кто сдавил ей горло, не мог их видеть. Но услышал, как зазвенел голос, и, вроде бы, поверил, отпустил ее. Скорее всего, он ранен, дышит тяжело, и идет от него сладковато гнилостный запах запекшейся крови. Своей или чужой? К тому же, еще вначале она приметила, что, несмотря на быстроту его движений, была в них какая-то скованность. Ну, и замеченная ею хромота тоже, вполне вероятно, — следствие недавней стычки. Опасный звереныш. Но вдова справлялась и с такими тоже.

Незнакомец схватил ее за плечи, быстро развернул к двери, при этом оставаясь у нее за спиной, чтобы так и не увидела его лица, сказал с нарочитой грубостью:

— Ладно, уходи, не оборачивайся. Завтра приходи пораньше, сразу, как стемнеет. Принеси жратвы с запасом дня на два. Тогда и поговорим, — внезапно руки его жадно скользнули по телу, больно сдавив грудь. Но он тут же отпустил и даже оттолкнул ее, — иди, иди, не мешкай.

Кристе стало смешно. Оголодавший по женщине парень желал ее, но боялся подвоха, хотел еще подождать и проверить. Он намекнул, что хочет уйти завтра, но сделал это с умыслом, дабы, если она кем-то послана, всполошить пославших и заставить их проявить себя.

Если бы не болезнь Гоша, она сейчас испытывала бы настоящее торжество. Но тревога за любимого грызла, не давая покоя. Сейчас следовало бы отдохнуть, но Криста все же решила еще раз заглянуть к больному. К своему удивлению, возле флигеля, в котором он лежал, она углядела чужеземца, стоящего у окна горницы, где лежал Гош. Свет лампы, падавший из комнаты, осветил невысокого полного человечка в шелковом халате, полы которого были подвернуты и заткнуты за пояс. Очевидно, кто-то из прибывших сегодня купцов. Но что он делает здесь? И почему возле флигеля нет стражи. Впрочем, вон возле раскидистого дерева маячит фигура часового. Вот тень солдата отделился от тени старой липы, двинулась к подозрительному субъекту. Мужчины обменялись жестами. Отблеск светильника упал и на человека, склонившегося к толстяку. Криста едва сдержала крик ужаса. На черной, как сажа, физиономии пугающе сверкали белки глаз.

Поступь Кристы всегда отличалась легкостью, но торговец оглянулся на нее. Женщина не заметила легкого движения его руки, но ее интуиция сработала мгновенно. Да и в быстоте реакции ей было не отказать. И все же, если бы не верный пес, внезапно выскочивший из темени подворья и с рычанием бросившийся под ноги незнакомца в халате, ей бы пришел конец. Увернувшись от чего-то, просвистевшего над ухом, Криста опрометью бросилась к двери, заколотила в нее изо всех сил и заорала не своим голосом. Мгновенно открывший солдат и стоявший посреди комнаты Сташек тоже казались испуганными, но не без удивления посмотрели на бледную, как смерть, Кристу, первым делом метнувшуюся к столу и задувшую свечу. Впрочем, их уже подготовило к непредвиденному странное происшествие. Только что царевич вдруг закричал, обращаясь к далекой возлюбленной:

— Коллет! Но я не вижу убийц, о которых ты мне твердишь.

Вся дрожа, Криста рассказала о незнакомцах, заглядывавших в окно и об отсутствии стражи возле дома. Интендант выскочил в коридор, закричал, созывая тех, кто находился во флигеле.

Трех солдат, несших караул, нашли задушенными. Платон, осмотревший их шеи, констатировал, что действовали на восточный манер, душили, очевидно, тонким шелковым шнуром. Пес валялся на земле со свернутой шеей. Купца и его сообщника. найти не удалось. Хотя Криста видела их лишь мельком, она была убеждена, что найти злодеев сумеет запросто. Но, когда поднялся переполох, кавалькада всадников стремительно покинула подворье. Все торговцы испарились, оставив телеги, товары и даже нескольких слуг, нанятых, как оказалось, уже в Светлоземье.

Криста испугалась, что начнут обыскивать склады и обнаружат раненого. Но Платон, очевидно, понял, что поиски на подворье не дадут результатов. Он только коротко выругался, сплюнул и процедил сквозь зубы:

— Ушли собаки! Чую, не обошлось здесь без руки Солнцеликого, — затем блеснул глазами и заорал, — снаряжаем погоню!

ГЛАВА 34. У КАЖДОГО СВОЙ ИНТЕРЕС

Ил грыз ногти. Скверная привычка осталась с раннего детства. Малыш, захваченный во время набега чужаками, попал вначале в лапы работорговцев, затем в суровые условия отряда, где растили будущих янычар. Он не понимал языка, на котором к нему обращались. Непривычно было сидеть на полу, а не на лавке. Вокруг все было чуждым и жестоким. Тогда он все норовил спрятаться, забиться в дальний угол и, обгрызая ногти до самого основания, с дрожью ожидал, разыщут его или нет, мечтал о бегстве и спасении.

И теперь взрослый мужчина ощущал себя тем же загнанным ребенком. В нем кипело бешенство от воспоминаний о стычке с актерами. Он тогда как раз перерезал сухожилия немолодому, но еще крепкому коню лицедеев. С наслаждением представлял, как через четверть часа обольет маслянистой горючей жидкостью и подожжет двери в их комнату.

Они, конечно, попытаются выскочить через окно. Но даже их хваленная ловкость не очень поможет в битве со свирепыми псами. А, если кто-то и спасется, то в конюшне его ожидает неприятный сюрприз с лошадью и затаившийся здесь враг. Пока они будут возиться с раненым конем, он захлопнет ворота, заранее измазанные горючей дрянью, и поднесет к ним горящий фитиль.

Своих лошадей Ил заранее оседлал и привязал к изгороди затейливыми узлами, которые развязываются мгновенно. Он предвкушал, как скачет вдаль вместе с Коллет, с наслаждением прислушиваясь к ревущему позади пламени. Разумеется, беглого янычара мало интересовали прочие люди, которым предстоит погибнуть вместе с его врагами.

Но все пошло наперекосяк. В конюшню неожиданно ворвались двое ненавистных ему актеров вместе с крепким мужиком, составлявшим им компанию за ужином. Драться все они умели, особенно здоровяк Панталоне. Поднялся шум. Сбежавшаяся челядь обнаружила изгвазданные липким черным веществом двери и привязанный к их скобе фитиль. Его руки были тоже в клейкой черной субстанции, запах ее красноречив. Все ясно указывало на намерения поджигателя. И народ, буквально, осатанел.

Великолепная выучка все же помогла Илу вырваться, вскочить на своего коня и перемахнуть через ограду. Но весь его скарб, а, главное, Коллет остались на подворье. Конечно, при нем имелось несколько золотых, зашитых в поясе. Однако, беглец понимал, что за ним скорее всего уже выслали погоню. А избитый окровавленный человек, даже заплативший золотом, вызовет подозрения у любого трактирщика или владельца подворья. Само собой, о нем сразу же сообщат преследователям.

Хуже всего было то, что дорога пролегала здесь через густые леса. Ил так и не нашел ни одного крестьянского домишки, в который он смог бы проникнуть и отлежаться где-нибудь в укромном углу сеновала или чердака.

Норовя, как можно более увеличить расстояние между собой и погоней, он что есть силы стегал скакуна, и тот, не выдержав, пал. Мужчина едва успел выпрыгнуть из седла. Положение стало отчаянным. Острый слух его различил отдаленный стук копыт. Ил захромал к лесу. Идти было трудно, Он залег в мелком овражке и, затравленно наблюдая за дорогой, сжал в руке нож, пообещав дорого продать свою жизнь.

Однако увидел не погоню, а небольшой купеческий караван, остановившийся возле издыхающей лошади. К своему ужасу в низкорослом толстяке, явно главенствующем в этой группе людей, он узнал главного евнуха Солнцеликого. Впрочем, Ил быстро пришел в себя. Он заметил, что среди слуг есть и местные крестьяне. Некоторые выглядели неповоротливыми простаками и лишь выполняли указания немногочисленных чужеземцев. Беглец осмелел. Невзирая на раны, он был еще достаточно ловок. Одна из подвод остановилась, в нескольких шагах от того места, где он затаился.

Осторожно пучком травы Ил оттер кровь, сбегавшую по лицу и раненной руке, на всякий случай, протер подошвы сапог, морщась от боли в подвернутой ноге. Уловив момент, когда степняки, окружившие павшего коня, не смотрели в его сторону, превозмогая боль, выскользнул из укрытия и забрался в телегу под ворох тюков, спрятавшись под ворохом соломы, которая толстым слоем устилала дно подводы.

Наблюдавшие за господами растяпистые крестьяне ничего не заметили. Караван тронулся в путь. Ил лежал, сцепив зубы, чтобы не закричать. Каждое движение отдавалось мучительной болью. Он слышал, как торговцев настигли гнавшиеся за ним люди. Бесцельные распросы немало потешили его, даже боль отступила на несколько мгновений. Его преследователи решили, что, коль беглец лишился коня, искать его нужно в лесу. А купеческий караван, проехав еще пол лиги свернул в обширное, заполненное солдатскими палатками подворье.

Тут ему тоже удалось спрятаться, не попавшись на глаза тем, кому была знакома его физиономия. А теперь вот судьба одарила его еще и благосклонной вдовушкой. Впрочем, взращенная на службе у Солнцеликого недоверчивость не давала ему покоя. Ил встревоженно грыз ногти и размышлял о своей негаданной защитнице.

В темноте и тесноте склада, едва-едва освещенном огарком свечи, он не смог рассмотреть ее, как следует. И, тем не менее, не оставляло ощущение, что он уже где-то встречал эту женщину, слышал эти обманчиво бархатистые интонации низкого голоса. Но узнавание ускользало. Ил снова с острой болью подумал об утраченной Коллет. Рыжеволосая занозой застряла в его душе. Его сердце едва не выпрыгнуло из груди, когда он вновь увидел это бледное личико и зеленые глазищи. Хотелось растерзать Селима, подхватившего осевшее в обмороке тело и бесцеремонно разлядывавшего добычу…

Стоп, стоп! Ил хлопнул себя по лбу. Точно! Его, так называемая, спасительница — та самая девка, что привела в лес рыжую красавицу и получила за это деньги. Кажется, она обещала еще и убить этого непонятного царевича-нецаревича (слухи о нем ходили разные)…

В это время за стеной раздались крики и шум. Он услышал стук копыт, топот множества пробегающих ног. Беглый янычар хотел было снова спрятаться в своем углу, но что-то твердило ему, если начнут обыскивать склад, то лучше быть поближе к выходу, чтобы успеть выскочить. Потому как, если начнут искать всерьез, то отыщут и за грудой тюков и мешков у самой дальней стены.

Было понятно, что суета эта не имела к нему никакого отношения, иначе военные заявились бы прямиком сюда. Но, что стряслось? Он приложил ухо к щели среди неплотно пригнаных досок. Сначала из криков, обрывков команд, коротких междометий, которыми перебрасывались снующие мимо сарая люди, ничего невозможно было понять. Затем, буквально, рядом остановились двое:

— Так что, это симпатичная молоденькая вдовица в черном платочке обнаружила тех купцов-убийц?

— Она самая, служанка царевича. Вроде даже с ним в свойстве.

— Постельное свойство! — хмыкнул первый.

— Да, нет, — второй казался возмущенным, — ты что не видишь, как он убивается по этой пропавшей рыженькой. — Совсем на других баб не смотрит.

— А этот жирный узкоглазый с бабьим голосом сразу показался мне подозрительным. И, смотри, какой шустрый. Удрал!

Кто-то окликнул болтунов, они побежали в другой конец подворья.

Ил отодвинулся от щели и опять начал грызть ноготь. Что-то не складывалось в образе черноглазой вдовушки. Если она в услужении этого самого как бы Алексиса, то убить его она бы уже сумела давно. Бабонька решительная, не из тех, что мешкают. Значит, не было у нее такой цели. Но, если так, то Устахан ей не менее опасен, чем ему самому. Беглый янычар едва не расхохотался, обнаружив секрет непонятной девки. Ну, что ж, на эту тайную пружинку он сумеет нажать, как следует.

На сей раз, когда она объявилась к вечеру, он спокойно вышел из закутка, оглядел ее с ног до головы, кивнул:

Отойдем в сторонку.

Ил не торопился начинать разговор, сперва неспешно поел. Потом, притянув к себе смуглянку, насмешливо спросил:

— Давно мужика не было? — и также неспешно овладел ею, стараясь не только получить, но и доставить удовольствие. Янычар, тоже знал, как привязывать к себе нужных женщин.

Они лежали на мешках, пахнувших заморскими ароматами. Под рогожей шелково шелестели рулоны ткани. Криста расслабилась. Она любила Гоша, но привыкла использовать свое тело, как приманку для мужчин. А с этим парнем все получилось еще и не без приятности. И вдруг он ее огорошил вопросом:

— Как понимаю, царевичу ты верна, а, что же продала его женку слугам Солнцеликого?

Вдова отшатнулась. Но мужчина не дал ей вскочить, креко сжав плечи:

— Так, в чем же дело, голубушка? Не поделили любимого? — Ил сказал это наобум, но по пронзившей женщину дрожи понял, что попал в точку. И теперь он стал хозяином ситуации.

Криста была оглушена и ошеломлена, парень оказался, куда опасней, чем она думала. Она лихорадочно соображала, как его убрать со своей дороги. О том, чтобы обратиться к воинам не могло быть и речи. Узнав о ее роли в похищении жены, Гош собственноручно разорвет ее на мелкие кусочки.

Ил прекрасно понимал ее состояние. Он усмехнулся и лениво растягивая слова обронил:

— Не бойся, душечка! У нас с тобой общие цели. Признавайся, что ты хотела от меня: убить собак Солнцеликого, идущих за тобой и царевичем по следу? Могу тебе сообщить, что у меня та же цель: избавиться от этих псов. С большим удовольствием перережу глотку жирному хряку, которого ты сегодня поймала, а ваши ротозеи снова упустили.

Криста понемногу начала приходить в себя. Ей, конечно, совсем не нравилось, что подозрительный беглец теперь командовал ею. Но решила пока не показывать норова, выждать, а уж затем… А ушлый раненый, словно читая таившееся в ее душе, продолжил уже серьезным тоном:

— И насчет рыжей не беспокойся. Мне нужно ее найти, но только не для твоего красавчика. Понятно?

Криста растерялась:

— Но она же у этих степняков!

— Уже нет, — холодно оборвал ее мужчина, — девчонка где-то неподалеку. И тебе, и мне лучше, чтобы своего мужа она больше не увидела. Но, если вздумаешь, ее убить, не завидую твоей смерти, — его ледяной тон действительно не предвещал ничего хорошего. — Запомни, голубушка, у каждого из нас свой интерес, но, пока они совпадают, нам стоит быть вместе. Тогда и слугам Солнцеликого не сдобровать, и рыжая будет моею, а ты сможешь залезть в постель царевича.

Криста повернула голову и ее глаза встретились с жестким взглядом наглых глаз беглеца. Он опять рассмеялся, теперь уже с хриплым придыханием:

— А пока опять займемся приятным делом, — Ил снова притянул к себе ничуть не сопротивляющуюся Кристу.

Ночью она принесла ему одежду и оружие, наложила на раны заживляющую мазь и как следует забинтовала их, а утром на подворье не досчитались еще и доброго коня.

Выросший среди степняков Ил хорошо знал их повадки и обычаи. Главная задача Устахана, по-видимому, уничтожить того, кто назвал себя Алексисом. В этом случае, он со своими подопечными продолжит следить за царевичем. Но внешность степняков и негра-телохранителя слишком приметна. Они разительно отличаются от светлоземцев. После того, как их видели на подворье гостиного дома, изображать купцов они уже не смогут. Значит, должны будут затаиться в лесу. Разумеется, отряд Гоша станет прочесывать лес на своем пути. Что же делать в этом случае? Беглый янычар на мгновение задумался и повернул коня в направлению, обратном движению отряда царевича.

Он не ошибся. К полудню он выехал к скрытой за деревьями избушке лесника. Его не смутили трупы зарубленных хозяев домика. Равнодушно посмотрел и на изуродованные тела подростка и двух юных девочек. Их долго и жестоко насиловали прежде, чем убить. Ил сыто улыбнулся, после бурной ночи с Кристой подобное его вряд ли бы привлекло. Внимательно осмотрев разгромленное жилище, в котором люди Солнцеликого также поели и отдохнули, мужчина вышел из дома и стал искать следы. Далеко не каждый сумел бы их обнаружить. Степняки умели исчезать незаметно. Вернее, ПОЧТИ незаметно. Ил, бывший одним из них, умел находить это "почти".

Отряд Устахана опять двинулся за сотней царевича, которая к этому времени поднялась и отправилась в путь. Ил следовал в отдалении. Он спешился, оставил коня на привязи и, пробираясь где пешком, где ползком, подобрался к засаде степняков. Вместе с ними он лишь проводил глазами войско Лже Алексиса. Еще не оклемавшийся царевич ехал покуда в закрытой повозке с занавешенными окнами. Подобраться к нему не представлялось возможным, убить выстрелом издалека тоже.

Изрядно утомленный нелегким преследованием Ил даже позавидовал ему, он покуда не мог позволить себе спокойно разлеживаться даже на травке. И Устахан испытал зависть к царевичу. Тучному евнуху, давно отвыкшему от подобных эскапад, тоже мечталось об отдыхе. В конце концов он все же решил остановиться на ночлег, а перед рассветом опять отправиться в дальнейший путь. Но встретить рассвет ему так и не довелось. Ил орудовал шелковой удавкой не хуже чернокожего телохранителя.

Он взял одного из стреноженных неподалеку коней и до столицы ехал верхом. Впрочем, ночевал он по-прежнему в лесу, а, когда лес перешел в мелкий кустарник, отважился попроситься на ночлег в крестьянский дом, стоящий на отшибе.

Осторожные поселяне в дом его не пустили, но дали еды и позволили переночевать на сеновале. Вот тут их батрак и обмолвился, что за день до этого у соседей тоже останавливались проезжие, трое балаганщиков, чужеземные муж с женою, чернявенький мальчик и очень красивая рыжая девица. Говорили, что едут в столицу, даже упоминали, у кого собираются остановиться. Есть у них, у шутов то есть, знакомый трактирщик со смешным, а потому запомнившимся батраку именем Патрикей Егоза.

Усталость и сон, как рукой сняло. Поев и передохнув с полчасика, Ил снова сел на коня. Но очень скоро пожалел об этом. Снова разболелись раны, лечебная мазь, что дала ему Криста, кончилась. Он с трудом держался в седле. И тут он сначала услышал гомон множества голосов, а потом и увидел военный лагерь, разбитый прямо в поле. Там шла суета, по всему, готовились к въезду царевича в столицу. Ил спешился и как раз решал, куда припрятать оружие, которым снабдила его вдовушка, опасаясь, что кто-то из служивых опознает свою собственность, как вдруг увидел и саму Кристу, несущую корзину с бельем к речушке неподалеку.

Он хотел было подойти, вдовушка улыбнулась и махнула рукой в сторону речушки. Ил, спотыкаясь, добрел до извилитого бережка, тяжело опустился и растянулся на упругой траве. Криста сочувственно взглянула:

— Ты, мой дорогой, совсем плох. Сбегаю-ка я да принесу мази и полотна для перевязки, а заодно еду и вино, оно тебя немного взбодрит.

— Погоди, — остановил ее мужчина. Ему, обычно сдержанному, на сей раз не терпелось рассказать о своей расправе над слугами Солнцеликого.

— Молодец! — вдовушка даже раскраснелась от радости, — Не ожидала, что справишься так быстро. Теперь вот еще бы твою зазнобу разыскать.

Невзирая на боль и слабость, Ил расцвел улыбкой и рассказал пораженной Кристе о том, что и это уже не проблема.

— Отведу я тебя все же в наш стан, — вдруг решительно сказала женщина, — скажу, что мой дальний родственник. Негоже тебе здесь возле воды лежать, того и гляди совсем худо станет, — она поднялась, протянула ему руку, чтобы помочь встать, а, когда Ил с трудом распрямился, крепко обняла его, и стальное лезвие пронзило сердце беглого янычара. Изумление еще сквозило в его взгляде, когда он упал на траву ничком.

Кристе даже немного жалела этого дерзкого сильного парня. Но он выполнил свою задачу, а оставить в живых того, кто знал о ее предательстве, она никак не могла. И Рыжую тоже необходимо было уничтожить. А уж в этом Ил не стал бы ей помогать ни за что на свете.

Криста отшвырнула корзину с бельем и бегом помчалась к лагерю, размахивая руками и крича во весь голос. Воины бросились навстречу несчастной молодой женщине, которую едва не изнасиловал возле речки неизвестный проходимец. Все поражались ее мужеству. Это же надо! Негодяй угрожал ей ножом, а она, такая хрупкая с виду, выбила оружие из его рук и расправилась с обидчиком.

ГЛАВА 35. БИТВА

Ожидание становилось невыносимым. Минуло всего несколько дней с тех пор, как демон перенес Устахана с отрядом в Светлоземье, но Владыке казалось, что уже прошло много месяцев. Монстр заверил, что отправит евнуха с головорезами в ближайшее прошлое, чтобы у них было время для подготовки и для действий. При всем своем уме, Солнцеликий не совсем представлял себе эти игры с Пространством-Временем. Они его даже несколько пугали. Но приходилось довольствоваться уверениям опасного союзника, что именно это позволит добиться наилучшего результата. Пришлось согласиться. Ничего другого просто не оставалось.

И, тем не менее, Властителя не оставляло скверное предчувствие, а своей интуиции он доверял, как никому другому. Еще никогда он не нервничал так, как ныне. Еда не лезла в горло. Отсутствие аппетита и тревога повлияли на него даже чисто внешне, повелитель степняков резко похудел. Кожа обвисла, вместо упругих мясистых складок и заплывших жиром щек на лице колыхались обвисшие брыли, многослойный подбородок превратился в жалкую дрожащую "тряпку".

Слуги трепетали, боялись попадаться ему на глаза. За несколько суток Повелитель отправил на казнь полтора десятка человек, а уж поротых было и вовсе не счесть. Он теперь постоянно присутствовал в пыточной камере. Наложниц и хорошеньких мальчиков приводили к нему целыми стайками. Но все эти "развлечения" не могли развеять тягостные мысли, пригасить разъедающую душу тоску и ноющую тревогу.

На третье утро, обессиленный бессоницей Светлоликий долго ворочался на смятых мокрых от пота простынях, еще хранивших ароматы нескольких девственниц, лежавших на них этой ночью. На сей раз они вызвали у него лишь гнев и разочарование, ибо мужская сила покинула Повелителя. Пылая ненавистью к девчушкам, не вызвавшим у него никакого желания и ставших свидетельницами позорного бессилия, он размышлял о том, какую придумать им казнь. И вдруг его осенила "счастливая" идея. Этих девок он скормит своему проклятому слуге.

Уже несколько раз порывался он вызвать демона, но каждый раз, протянув руку к колдовским атрибутам, тут же в испуге отдергивал ее в. На сей же раз сомнений не возникло. Хлопнув в ладоши, он повелел мгновенно возникшему слуге вновь привести ему мерзавок, побывавших в его постели нынешней ночью. Подумал еще мгновение и окриком остановил прислужника, рванувшегося исполнять приказание. Потребовал доставить в опочивальню еще и подростка, не ответившего ему взаимностью за день до того, а также второго советника, который отчего-то стал ему антипатичен.

Красноглазое чудовище долго и сладострастно причмокивало, выпивая все эти души. Но затем, поморщившись резюмировало, что по-настоящему вкусным оказался лишь советник. Молодежь была слишком чиста и невинна. Впрочем, милостиво добавил демон, сегодня он все же неплохо насытился, а потому постарается, как можно лучше исполнить пожелания Вызвающего.

Однако, когда он доложил о последних событиях, Солнцеликий вскипел:

— Как же так! Ты обещал Устахану успех, а, на самом деле, он сейчас валяется дохлым вместе с моими отборнейшими бойцами!

— Я ничего не обещал, — омерзительный голос насмешливо растягивал и подчеркивал слова, — я лишь сообщил, что нашлю на Гоша болезнь, он станет слабым и немощным. Отряд будет вынужден на несколько дней застрять на большом гостевом подворье. И, к тому же, в охрану царевичу поставят неопытных новичков. У евнуха были все возможности исполнить задуманное, и не мне отвечать, если он оказался растяпой.

Наглая тварь вывела степняка из себя:

— Тебе следовало самому уничтожить мальчишку-самозванца!

— Это не в моих силах. В его жилах течет кровь царей Светлоземья. А это наилучшая защита от нашего воздействия. Даже наслать на него хворь было делом нелегким и потребовало от меня немало сил. Уморить такие человеческие особи очень трудно. Мой приятель, который помогал покойному Симорину, потратил несколько лет лишь на то, чтобы сын Рилана впал в слабоумие. И даже подобное колдовство оказалось нестабильным. Когда оно развеялось, мальчишка мгновенно выздоровел.

— Отчего же ты скрыл от меня, что Гош действительно потомок царственного Ролана?

— Мое дело отвечать на прямо поставленные вопросы и выполнять твои приказания, — гнусно хихикнула тварь. — Не припомню, чтобы ты спрашивал о подлинном происхождении этого благородного рыбака.

Солнцеликого трясло от гнева, но спорить сейчас не имело смысла. Времени оставалось в обрез, действовать следовало решительно. Он собрался с мыслями и отдал приказ. Демон даже поперхнулся, немного замешкался, пожаловался на то, что это опять потребует от него непосильного труда. Но Повелитель Степей был тверд:

— Не прикидывайся и не набивай себе цену. Гибель множества людей тебе только на руку. Представляю себе, как ты со своим войском будете пировать на поле боя!

— Все равно, это непросто, — разумеется, демон жаждал роскошествовать на ристалище, но своей закопченной шкурой он чувствовал опасность, исход битвы был ему неясен.

Разгневанный Повелитель уже собирался произнести заклятие наказания демона, не выполняющего своих обязанностей, но чудище понуро кивнуло головой:

— Приготовься и сообщи своим людям, что я перенесу их к лагерю Гоша. И они, да и ты тоже примут самые грозные обличья.

… Растормошенный Охило подобрал свою разползуюся тушу, свернулся огромным тугим клубком. Сейчас он не пил, а отдавал свою энергию, и голод грыз его, но ужасное порождение Тьмы ощущало, что еще немного и из крохотной точки на крошечной планете польется мощная волна страданий и смертей, и тогда, разростаясь и расширяясь оно, наконец, сольется со своей владычицей Тьмою.

…Жрица Черной Асы закрыла лицо руками. Она так ждала и так боялась этого мига решающей битвы. Но необходимо было пересилить этот страх. Будущее сверкало множеством граней и поэтому было неясным. Жрица знала лишь одно, исход зависит от каждого существа Многомирья. Важно не только участие, но и душевный настрой, желание Победы. Кто же окажется сильнее Свет или Тьма? Кому отдадут свои сердца и души бесчисленные обитатели Пространтсва и Времени?

…Кира расчесывала льняные кудри своего малыша. Внезапно он напрягся:

— Мне пора, мамочка! Ничего не бойся! — малыш исчез, женщина застыла, драгоценный гребень выпал из рук. Она подбежала к окну. Огромная черная туча наползала с востока.

… Ослик, запряженный в пестро размалеванный фургончик актеров, задрал голову, издав тревожный рев. Влас, управлявший дряхлым экипажем, соскочил с козел. Остальные тоже высыпали наружу, услышав низкий вибрирующий гул, от которого перехватывало дыхание и шел мороз по коже. Вдали над походными солдатскими палатками из темени наползающей тучи взвихрилась воронка смерча.

— Там… — шепот Коллет гулко разнесся в наступившей тиши, — там лагерь моего мужа! — тоненький дрожащий пальчик указал на снующие среди палаток фигурки в солдатском обмундировании. Над центральным шатром развевался стяг с гербом Алексиса.

Внезапно из воронки хлынула конница. Огромные воины, закованные в доспехи вороненной стали, ведомые могучим великаном, обрушились на лагерь Гоша. А среди них сновали такие жуткие твари, которых еще не видывал этот мир. Коллет вскрикнула и побежала в ту сторону. Вслед за ней туда же бросился Влас.

…Накир опять застыл на месте. Его мозг и тело сотрясала страшная почти непосильная для него борьба.

— Помоги мне, — взмолился он, не зная кому, а затем у него внезапно вырвались непонятные слова, — помоги, моя девочка!

… Фиолетовые горы содрогнулись. Одесто съежился, в его голосе прозвучала хрипотца отчаянья:

— Пора! Нам пора, Элис! Выхода нет. Хочешь или не хочешь, от нас зависит слишком многое!

Элис подняла залитое слезами лицо и позволила Всемирью войти в свою душу. Множество существ во множестве миров, измерений и филей времени заговорили, засмеялись, закричали, заплакали в ней. Это было непосильно. Она ощутила, что вот-вот утратит себя и провалится в забытье. Ручка Одесто легла в ее руку, но и это не помогло. Внезапно стало легче, будто кто-то разделил с ними ношу. Сквозь красную пелену, туманящую взор, девушка разглядела маленькую светловолосую фигурку, стоящую рядом.

— Я пришел вам на помощь, — прозвенел голосок Светозара.

Втроем они справились с колоссальным напряжением, обратная связь со Всемирьем окрепла. И мирриады Мыслящих смогли сделать свой выбор, отдавая души Свету, который призывно струился в самые дальние уголки Мироздания через девушку, эла и мальчика, застывших, словно изваяния над фиолетовым овалом озера. Они стали линзой, фокусирующей эманацию всего живого в Мироздании.

Враги застали Гоша посреди лагеря. При нем был лишь пистоль и кинжал, знаменитый меч остался в шатре. Однако он гордо вскинул голову и вскинул пистоль. Хлопнул выстрел, один из темных всадников покачнулся, из дыры в его кирасе повалил черный дым. Но запасных патронов у юноши не было, он отбросил использованное оружие и хотел было схватиться за кинжал, но в это время рукоять Меча Ролана мягко ткнулась в его руку. Он торжествуеще закричал и обрушил сияющее неземным светом лезвие на окруживших его врагов.

Великий меч оказался воистину удивительным. Одно лишь его прикосновение меняло обличья наступающих. Из рослых великанов они превращались в обычных людей, зубастые твари же просто таяли в воздухе. А разил он, буквально, наповал. Скоро вокруг Гоша лежала стена мертвых тел. Он перепрыгнул этот страшный барьер и бросился вперед, за ним пошли в атаку его воины.

Но в этом бою все решали не только азарт, умение и воля к победе. Порой людей царевича охватывала невероятная слабость, их движения замедлялись, а затем внезапно они опять переполнялись энергией, поющей в каждой клеточке тела. В какой-то момент силы противников уравновесились. Люди и монстры сражались отчаянно, не столько понимая, сколько ощущая, что битва идет не на жизнь, а на смерть. А со всех сторон прибывали все новые и новые бойцы. Они бежали со стороны дороги, из леса и от белеющей вдали городской стены. И кто-то из них на бегу вдруг обрастал вороненными доспехами сил Тьмы. Другие же вливались в войско царевича.

Чернявый мужчина нетвердыми шагами продвигался к ристалищу. На нем было появились темные латы, но он упрямо тряхнул головой, сжал кулаки, колдовская броня расстаяла, и Накир стал плечом к плечу с большинством светлоземцев.

Арлекино увидел, что к Гошу подкрадываются сзади несколько многоголовых монстров, он взмахнул своим бутафорским мечом, и тот вдруг запел голосом булатной стали. Панталоне крошил нечисть неизвестно откуда взявшейся увесистой дубинкой. И даже немолодой Леопольдо, казалось, вернулся в свои юные годы, когда он слыл лихим рубакой и дуэлянтом.

А Влас творил заклинания, уничтожавшие личины и чудовищ иных миров. Этим же занимались десятки, если не сотни ведунов и волшебников всех мастей. И среди них все прибывало тех, кто выбрал Свет.

Бледная Криста в своем вдовьем платке пыталась пробиться поближе к Гошу. Но внезапно она ощутила, что ее тело начало стремительно меняться. Шипящей змеей скользнула она к его ногам и почувствовала непреодолимое желание впиться в этого дорогого ей мужчину и сделать его своим навеки. Гнусный смех красноглазого демона прозвучал в ее затуманенном мозгу. И тут оказавшаяся рядом безоружная Коллет вытянула руки вперед. В этот поразительный день, когда магия была просто разлита в воздухе, даже у обычных людей очень сильные эмоции воплощались в волшебство. Яркие молнии сорвались с пальцев рыжеволосой. Гадюка упала замертво.

Нападавшие дрогнули, их ряды редели, темное войско начало отступать. Ведший их гигант заорал, размахивая булатной саблей невиданных размеров и бросился навстречу Гошу. Многорукие чудовища с щупальцами вместо пальцев сметали всех и вся позади царевича, опасно приближаясь к нему с тыла. И тут рядом с Гошей возник удивительно похожий на него голубоглазый молодец.

Подлинный Алексис спиной к спине со своим соперником взмахнул мечом, подхваченным у павшего в битве солдата. Его рука была крепка, а умение сражаться пришло словно само собой.

Солнцеликий в обличье гиганта впервые за много лет вновь ощущал себя могучим и несокрушимым. Он навис над мальчишкой-царевичем и занес громадный меч для последнего сокрушительного удара. Но, когда ему навстречу рванулось нестерпимо сияющее лезвие, вдруг утратил и силу, и сноровку. Одно лишь прикосновение святого оружия Рилана вернуло его прежний облик. Голова с обвисшими щеками покатилась наземь, обезглавленное грузное тело безвольным тюком свалилось на спину обезумевшего скакуна. И над полем битвы внезапно повисла тишина.

Далеко отсюда раздался негромкий хлопок и крошечный темный комочек, еще не так давно бывший грозным Охило, исчез навеки. Тьма трусливо съежилась и уползла на свою законную половину Мироздания. Ее исчадия исчезли, а люди, в чьих сердцах она поселилась пока еще не полностью, так же боязливо уползали и пятились в разные стороны. Сторонники Света недоуменно оглядывались вокруг. Все кончилось так неожиданно. Гош и Алексис посмотрели друг на друга немного настороженно. Внезапно маленький светловолосый мальчик, неожиданно и непонятно откуда появившийся рядом, протянул им обоим руки и потянул за собой к видневшимся вдали крепостным стенам. К ним подбежал кудрявый черноглазый малыш и тоже схватил Алексиса за руку.

Среди убитых шла девушка с почти бесцветными прозрачными глазами, в которых не было привычной холодноватой отстраненности, но сверкали горесть и боль. Она налонилась над сплетенными телами погибших, присела возле едва дышещего чернявого мужчины. Он был ей так знаком. И не только по страшным казематам Крепости на Скале. Теперь она вспомнила его нежным и любящим.

— Отец! — прошептала Элис.

Накир с трудом разлепил веки:

— Моя девочка, я… утратил…

— Ты утратил память и волю, дорогой отец, — она продолжила то, что хотели произнести его непослушные губы. И, сжав его руку, добавила сквозь слезы, — но полностью подчинить твою душу они не сумели. Поэтому в решающий миг ты вырвался из оков Тьмы и выбрал Свет.

Черноволосый вдруг улыбнулся:

— А помнишь, как мы играли в прятки в саду, а твоя мама смеялась, глядя на нас с балкона?

— Да, я вспомнила, я все помню, отец…

Радостный огонек сверкнул и погас в его глазах. Элис наклонилась и поцеловала холодеющий лоб.

ГЛАВА 36. ЭПИЛОГ

Хрустальный Трон искрился бесчисленными переливами радужных отблесков. Кудрявый хорошенький мальчуган смотрел на него, широко распахнув восторженные черные глазищи. Стоящего рядом с ним светловолосого малыша сверкавшее чудо не интересовало вовсе. Он с любопытством поглядывал на группу взрослых, расположившуюся неподалеку. Его мать выглядела встревоженной, но Светозар знал, что опасения ее совершенно напрасны.

— Итак, у Трона есть три наследника, — нарушил звенящую тишину Зоар.

— Два, — внезапно поправил его высокий юноша с глазами цвета меда. — Кто бы ни был моим настоящим отцом, я не чувствую в себе стремления к власти. Даже командуя небольшим отрядом, я устал от того, что нужно вникать во множество хозяйственных и организационных мелочей. Для меня центр Мироздания — моя любимая! — он с нежностью посмотрел на прильнувшую к его плечу рыжеволосую красавицу и решительно добавил. — Но воинский долг и честь важны для меня не менее. Когда рукоять Меча Ролана в моей руке, чувствую в себе неверояную силу и знаю, что могу и должен сокрушать Зло. А его очень много и на нашей земле, и в иных мирах. Вон Полуденный Султанат тоже точит зубы на Светлоземье. И кому, как ни мне, становиться на защиту своей страны и своей любимой.

Когда меня призовет Отечество, я тут же отправлюсь на битву. Коллет это знает, она — верная и надежная спутница воина.

— Что ж, — заметил волшебник, — это — твое решения. Отношусь к нему с уважением. Откровенно говоря, я тоже не знаю толком твое происхождение…

— Гош — внук Велемира от его старшего сына, — внезапно вмешалась в разговор жрица Черной Асы. — У властителя Светлоземья было три сына. Отцом Алексиса был Хорив, сменивший на Троне Велемира и коварно убитый Риланом. Хорив воцарился потому, что его старшего брата Звенислава к моменту кончины Велемира уже тоже не было в живых. И к этому тоже, к сожалению, приложил руку младший из братьев.

Дело в том, что, вопреки воле отца, Звенислав выбрал себе в жены незнатную девушку, дочь одного офицера, выбившегося из простонародья. Рилан донес отцу об их романе, так очернив избранницу брата, что Велемир потребовал ее казни. Молодая пара бежала из столицы на дальнюю окраину Империи. Но и там ее настигли подосланные убийцы. Звенислав сражался и погиб, спасая беременную жену. Впрочем, брак их был тайным, ни отцу, ни брату не было о нем известно. Ребенок родился через полгода после трагической гибели отца. Вскорости его мать умерла от горя и тоски. Гоша спас его дед по матери Реваз.

— Он был моим дедом! Так вот отчего… — потрясенный внук ржавоглазого запнулся, ему не хватало слов.

— Именно так, — внезапно подтвердила Элис, — поэтому он так любил тебя и стремился посадить на Хрустальный Трон. А Рилана он ненавидел всей душой, справедливо обвинял в несчастьях и смерти дочери. Но слепая ненависть привела его в стан врагов. Хотя, нужно признать, он был неискренен в отношениях с Солнцеликим. Думал использовать его мощь для того, чтобы помочь внуку. А степняк был уверен, что Хрустальный Трон уничтожит самозванца, и в этот момент на считанные секунды сам по себе станет уязвим. Уничтожив же его, захватчики лишали Светлоземье могучей защиты. К тому же, из-за козней Симорина, служившего Солнцеликому, из дворца исчезла девочка — Талисман, еще один хранитель государства.

— Дитя, тебе теперь открыто многое, — с почтением промолвил Зоар. — С таким могущественным Талисманом Империя надежно защищена.

— Нет, — покачала головой девушка, — мне эта роль больше не по силам. Мечтаю пожить с названными родителями где-нибудь в глуши и в тиши. Я вижу, что Шариф тоже привязался к Мавре и Питеру, буду очень рада, если он станет моим младшим братиком. Но Светлоземье не останется беззащитным. Посмотрите, на чье плечо села Чайка, еще одна ипостась Талисмана.

Все взоры обратились к светловолосому малышу. Светозар смутился и осторожно погладил птицу, чьи коготки впились в полотно его рубашечки.

Влас подошел к Алексису:

— Что ж, царевич, Хрустальный Трон ждет тебя. Беды и несчастья очистили тебя от гордыни, научили ценить верных друзей, понимать беды и нужды простых людей. Именно такой властитель нужен нашей измученной стране.

Но Алексис медлил, он вспомнил себя прежнего, избалованного Лело, доставляющего немало обид доброму наставнику и всем окружающим. Капризный эгоистичный мальчишка был недостоин Хрустального Трона. К тому же, ведь был момент, когда им овладел демон в обличьи дикого кота.

— Прошлое не стоит забывать, но оно не должно мешать движению вперед, — серьезно сказал маленький неказистый эл. — Демоны живут во многих из нас. Но победить их возможно. Ты освободился от своего не только ценою жизни твоего наставника. Даже после того, как Михель уничтожил дикого кота, в твоей душе шла долгая борьба. Сочувствие к товарищам по несчастью, забота о малыше, попавшем в рабство, — все это и многое другое очистило от скверны. Хрустальный Трон ждет тебя!

Взгляд царевича встретился с прозрачными глазами Элис. Он шагнул к ней, взял за руку:

— Пожалуйста, не оставляй меня. Ты очень нужна мне!

Девушка сдержанно улыбнулась, но в глазах ее зажегля лукавый огонек:

— Возможно… вероятно, я вернусь к тебе, но только сейчас мне необходимо отдохнуть от всего. Сейчас меня с Шафиром и названными родителями ожидают друзья в трактирчике со смешным названием "У Патрикея Егозы".

— Она вернется, — уверенно пообещал Одесто. — Вернется к тебе и ко всем нам. Равновесие Мироздания так хрупко. Ему нужна твоя помощь, милая Элис, и твой добрый меч, Гош, и ваша Сила, могущественный Зоар, ведун Влас, жрица Черной Асы.

Алексис окинул взглядом своих друзей, таких разных, но единых в стремлении творить и защищать добро. Он повернулся к сверкающей громаде Хрустального Трона и шагнул вперед.



Оглавление

  • Цокота Ольга Павловна Непокорный талисман
  •   Глава 3: МЕСЯЦ ПАДОЛИСТ…9 года. ВЕСТНИК
  •   Глава 6. ОПАСНОСТЬ
  •   ГЛАВА 36. ЭПИЛОГ