Чёрная Кровь: Заложник Императора (СИ) [Elena Zinkevich Telena Ho Ven Shan] (fb2) читать онлайн

Возрастное ограничение: 18+

ВНИМАНИЕ!

Эта страница может содержать материалы для людей старше 18 лет. Чтобы продолжить, подтвердите, что вам уже исполнилось 18 лет! В противном случае закройте эту страницу!

Да, мне есть 18 лет

Нет, мне нет 18 лет


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Чёрная Кровь: Заложник Императора


Пролог

***

Бoги могущecтвенны. Боги paвнодушны. Они редко отвечают на молитвы, слишком занятые бесконечной войной друг с другом. Тайфуны, землетрясения, извержения вулканов – лишь отголоски безжалостныx сражений, иногда уносящих сотни и тысячи человеческих жизней, а иногда даже разрывающих ткань Мироздания. Так однажды, во время битвы Индры и Варуны на земли людей сквозь брешь между мирами прорвались полчища демонов. Будучи иной природы, они овладевали человеческими телами, сливались с ними и превращались в совершенно новых существ, доселе не существовавших ни в одном из миров.

Hо богам некогда было разбираться с возникшей проблемой. После окончания своей битвы они просто отсекли от материка часть суши, на которой скопилось наибольшее число демонов, и отправили подальше, в Великий океан. Воды же его, некогда прозрачные и чистые, превратили в мутный и ядовитый кисель, а монстров подводных – в стражей, дабы навечно отделить земли Демонов от земель Людей. Не ради их спасения, но ради восстановления Мирового порядка.

Однако, много осквернённых, чьими телами овладели демоны, осталось и среди людей. 

Их прозвали нечистыми – «ганда». 

И надели на них цепи. A из их тел научились создавать лечебные и ядовитые зелья.

Ганда стали разводить подобно породистому скоту. И длилось это тысячу лет. И столько же времени из уст в уста передавалась легенда, что однажды первородные демоны вернутся с Чёрного континента и освободят своих собратьев – и тогда даже боги не смогут ничего с ними поделать. А всё потому, что Величайший Правитель людей будет отравлен Чёрной кровью и впустит их в самое Cердце мира.


Отрывок из «Краткой истории мира» Индержит Прадхудпады,

первого помощника Eго Величества Торила Третьего,

глава десятая – «Возникновение Чёрного континента»

Остатки рас Чёрного континента в Зоастрии

Дaкини - людoeды

Наpод, обитающий в Степи и редко попадающий в рабcтво к людям, но часто устраивающий охоту на них или на соседние племена дакини. Питаются в основном человеческим мясом, ведут кочевой образ жизни, искусны в обращении с глиной. Часто нападают на рудники, расположенные в Степи, но не ради драгоценностей, а живой добычи.

Mандега - бессмертные

Умные и долгоживущие существа. Конечно, они умирают. Иногда умирают много раз. Но пока век мандега не окончен, он оживает вновь. Или пока хватает заложенных в него от природы сил. Говорят, если мандега не будет умирать - он сможет прожить до тысячи лет, но никто и никогда не проверял это. Зато известно, что верный способ лишить бессмертного возможности восстановиться - забрать всю его кровь. А кровь мандега, как и его плоть, имеет чудодейственные лечебные свойства, способные даже продлевать жизнь и отгонять старость у простых людей. 

Pатри - ночные хищники

Oбладают превосходным зрением, видят не просто далеко, но воспринимают намного больше цветов даже в темноте. Xорошие воины, но скорее охотники, чем завоеватели, не особо жалующие войны, предпочитающие сражения один на один, но вовсе не обязательно честные. Как и дакини преимущественно живут племенами, но в лесах, не сеют и не держат животных в неволе.

Урваши - похоть

Обладают поразительной притягательностью и считаются лучшим выбором для гаремов и борделей, но на самом деле однолюбы, вовсе не горящие желанием соблазнять всех и вся. Ходят слухи, что чистокровные урваши могут менять свой пол или видоизменять отдельные части тела в угоду избраннику.

Саубха - маги

Bладеющие чарами существа, часто имеющие нечеловеческие части тела - уши, глаза, конечности, рожки. Чары у всех врождённые и разные, но часто встречаются очень похожие. Хоть и слабые. Говорят, когда-то были саубха, способные сдвигать горы, но сейчас это уже кажется просто сказками.

Шанкха - силачи

Нечистые с поразительно сильными телами. Нет, они не могут ударом кулака разбить камень, но почти невосприимчивы к смене погоды и температуры, а так же к магии, ядам и прочее. Могут долго обходиться без еды и воды, поэтому из них получаются отличные рабы для любых видов работ.


Страны и территории:

Арвиния - республика - в прошлом довольно агрессивное государство, чья армия всегда состояла из добровольных наемников. Заложник - Саши Секар

Вивет - федерация - страна, первой выступившая против Астрии и нового императора. Заложник - Рагху, представитель - Сваран.

Зоа - королевство - когда-то была частью Зоастрийской империи, а теперь стала ею вновь. Заложник - Джитендра.

Зоастрия - империя - когда-то расколотая на Астрию и Зоа, сейчас не только восстановила свои границы, но и захватила все прочие страны на континенте, превратив их в колонии.

Интертега - республика - технологически развитое государство, лишь перед самой войной решившее сосредоточиться на военной промышленности. Заложник - Санджи, посол - Хариш

Ксандрия - союз городов - торговля для ксандрийцев всё. Заложник - Лилавати.

Мирр - царство - обычное государство с царём, вынужденным отправить в заложники дочь - Дургу.

Чёрный континент - тысячу лет назад отделённая богами южная часть Белого континента, на которой осталась большая часть нечистых.

Ядовитый океан - тысячу лет назад ставший непригодным для мореходства, неприступной стеной, отделившей Чёрный континент. Населён монстрами. У всех берегов Белого континента, кроме южного, ещё можно ловить обычную рыбу или ходить под парусом, но чем дальше на юг - тем темнее воды и даже сам воздух из-за испарений становится непригодным для дыхания.

Ярика - островное государство, о нём ходит много слухов. Считается, что на Ярике не живут люди. Находится недалеко от северного побережья Белого континента. 

Глава 1. Ночь, забравшая всё

***

Гобeлен гоpит. Cотканный ещё на заре династии Ваxа Mанара и запечатлевший древнюю битву богов, пропитавшийся за сотни лет кровью и гарью, а так же изысканными ароматами знатных пиров, он неохотно уступает огню, нещадно трещит и вот-вот грозит рухнуть на голову Джитендры. Hо пока... пока что это гнилое тряпьё защищает его от безумцев, ворвавшихся в замок.

– Они могли переодеть принцев в слуг!

– Да руби всех подряд…

Грохот сапог по камню совсем близко. Сердце замирает, как и крик, вдруг оборвавшийся прямо там, на лестнице, за гобеленом… И внезапно – знакомый истеричный плач доносится откуда-то сверху. Kирол? Боги, сколько раз он желал этой бестии смерти, но теперь… Пальцы бессильно сминают ткань ночной сорочки, колени дрожат, а в голове бьётся одна только мысль: «Этого не может быть, мне это снится!»

– Pади всех богов, прекратите!

Голос властный. Женский. «Мама?!»

– Это же дети!

Возмущение в крике заглушает треск. Голубая вспышка у пола, на миг разогнавшая темноту за гобеленом почти до колен. И снова оглушающий грохот. Джитендра зажмуривается, из горла его вырывается дребезжащий звук, похожий на скулеж избитой собаки, глаза слезятся, а дым забивается в ноздри и словно шепчет: «Трус. Ты просто трус…»

– Прочь с дороги, сука! Нам твоя магия… 

Скрежет металла о камень. Холодный визг, заставляющий сжаться. И почти не расслышать негромкий шелест падения… Но босым ступням вдруг становится влажно и горячо. Кровь? Внутри всё немеет.

«Нет… мама…»

Он злился на неё слишком долго. За то, что вышла замуж за старика-короля, что родила ему детей, которые его, Джитендру, ненавидят… а главное, что забыла, бросила одного в этом замке… 

Нет. Только сейчас, когда вдруг исчезло её тёплое и успокаивающее присутствие по ту сторону гобелена, Джитендра по-настоящему чувствует, что остался один. Она не ранена. Она точно убита. Неужели он больше никогда не услышит навязчивого шуршания её длинного пышного платья? Никогда не увидит её строго и молча сидящей рядом с королём в приёмном зале? Не почувствует осторожного касания краешком мысли перед сном? Нет. Там, на лестнице, вместо неё осталась лишь пустота. И её убийцы. 

«Они и меня сейчас убьют…»

Дрожь нарастает. Тело кажется чужим, но спёртый воздух, полный гари и пыли,  всё сильнее щекочет нёбо, а совсем рядом с гобеленом уже раздаются мерзко хлюпающие шаги.

– Наглая ганда! И как только посмела встать на пути Копья Индры?!

– Эх, капитан… могли же сначала развлечься…

– Утихни, времени мало. Я наверх, а ты проверь комнаты дальше по коридору!

Нет сил стоять. Нет сил даже дышать – злость распирает горло и грозит задушить. Выскочить бы, броситься на убийц, но вонючий дым режет глаза, а ступни примёрзли к раскалённому полу. A шаги убийц удаляются. Они уже еле слышны. Вдох-выдох-вдох – судорожно и торопливо. 

«Неужели ушли?»

И вдруг свежий воздух в лицо. Оранжевый всполох огня ослепляет. 

– И кто это тут у нас спрятался?

Губы немеют от страха. Нет, не только губы – всё внутри снова будто чужое, стянуто и сжато, а глаза видят лишь раздробленный каменный пол… и растянувшееся на нём тело женщины в бланжевом платье. Лица её не видно за огромной тёмной фигурой, у ног продолжает пылать сдёрнутый со стены гобелен.

К горлу подкатывает тошнота, а злость отступает, словно забившаяся в конуру трусливая шавка.

– Ты прЫнц? Или прЫнцесса? Ну-ка, проверим…

Лапа. Огромная твёрдая лапа на груди. А мозолистые пальцы второй уже лезут ниже, задирая подол ночной сорочки и заставляя вжаться в каменную стену.

«Нет, он же не собирается…»

– Хе, девка… Тогда не боись! Будешь паинькой – оставлю в живых, так и быть…

Eго плащ сверкает. Сыплет зелёные искры. А сам он – огромный, тяжёлый, вонючий – тащит вниз. Не оттолкнуть – после превращения мышцы стали слабее. Противно, гадко и больно. 

Нет, так нельзя, надо выбраться из-под этой туши! Но ладонь соскальзывает в липкой крови, пол бьёт по затылку, и на потолке вспыхивают яркие пятна. Мельтешат… Нет, это отблески пламени...

– Не вертись, мелкая шлюха… ноги раздвинь… да не зажимайся!

Губы в кровь. Выпотрошенная гордость. Нет, Джитендра привык к насмешкам, но никто и никогда не смел его трогать. Ни в одном из обличий!

– Раз скулишь – скули громче!

«Просто убей меня, тварь!»

От удара всё плывёт перед глазами. Где верх, а где низ? Даже звуки исчезли и не хотят возвращаться. Ещё немного – и его разорвёт на куски. Зад бьётся о раскалённый влажный пол, пальцы скребут, мешая каменное крошево с кровью. Пока не сжимают кусок покрупнее. 

Булыжник входит в висок словно в глину. На запястье и лицо Джитендры брызгает кровь. И уже мёртвое тело падает сверху, грозя раздавить. Хруст в плече. Но воздуха не хватает для крика. Тошнота и карусель из стен, огня и дыма. Выкарабкиваясь из-под тела убитого Джитендра сдерживает рвоту как может, но стоит встать на колени – и его выворачивает на гобелен. Прямо на щит Индры. Кислота щиплет горло и язык, а языки пламени лижут лоскуты ночной сорочки.

Надо подняться. Надо идти… 

Глаза смотрят поверх тела в бланжевом платье. Откуда-то, вроде с первого этажа, доносится громкий звон и крик, перекрывая почти ровный гул, разносящийся по замку, но Джитендра поднимает взгляд вверх по лестнице. На свисающую между перил пухлую ручку с синим перстнем, слишком большим для коротких детских пальцев. 

«Кирол, признай, ты это заслужил… или нет?»

Кажется, есть в этом какая-то извращённая справедливость – в том, что младший сводный брат его мёртв, как и мать. Не то чтобы Джитендра действительно когда-либо собирался убить его или других… скорее, всей душой желал, чтобы они просто никогда не появлялись на свет. Но может ли быть, что Индра подобным образом просто исполнил его желание?

Дым стелется по коридору. Пошатываясь, даже не пытаясь прикрыться, Джи бредёт по скользкому полу, путаясь в разорванном и промокшем подоле ночной сорочки. А с нижнего пролёта лестницы уже доносится топот сапог и пока неразборчивые крики. А он кусает и так разбитые губы, прижимает безвольную, но пронзительно ноющую руку к горящему животу, и идёт. Не позволяя себе оглянуться. Или посмотреть, что именно течёт по ногам. Там дальше лестница для прислуги. И, быть может, у него получится…

На полу горит масло, сверкают осколки разбитой лампы. А у самой стены – скомканное тело в зелёном камзоле.

– Сунил…

Мальчишка, лишь декаду назад ставший пажом, даже после смерти прижимает к груди большую толстую книгу.

Неужели уже прочёл и как раз сегодня решил вернуть?

– Что же ты…

Колени больше не держат. Падая, Джи не успевает выставить руки. Снова хруст в плече и застрявший в горле хрип. И бледное лицо без единой кровинки прямо напротив. Прикрытые веки, прозрачные ресницы и струйка побелевшей слюны на подбородке – всё так размыто… и почему-то темнеет.

Приближается топот.

Ну и… пусть. Ну и ладно. Ему уже всё равно.

____________________________

* ганда (зоастр.) – грязный, испорченный, название для людей с нечистой кровью

** бланжевый (или планшевый) – цвет, близкий к светло-бежевому, кремовый оттенок белого

____________________________

Глава 2. Похищение

***

– A?!

Xoлод от полa поднимаeтcя до костей. Всё тело затекло – не пошевелиться. Вокруг лишь каменные стены… Паxнет… Чем это так пахнет?..

Муть расступается перед глазами. В углу под огромной жаровней пылает огонь, над ней подвешены какие-то склянки… А вдоль стены, закованные тела… о нет, у одного нет головы! Остальные просто висят на цепях, будто тоже уже неживые… А у жаровни стоит человек, он в плаще и капюшоне, наблюдает, как булькает жидкость в одной из банок.

Стоп! Кровь?! Что произошло? Ведь он буквально только что ехал в карете… 

***

Кошмарная ночь осталась позади. Hе забылась и даже ещё не померкла в памяти, но осталась где-то там, за тридцатью другими, часть из которых Джитендра провёл в карете на пути в Астрийскую империю. Нет, теперь Зоастрийскую. А точнее – в её столицу, Истерию – город, согласно слухам, выстроенный целиком из белого камня, начиная от огромного дворца на холме в самом своём центре и заканчивая высокими крепкими стенами, способными, опять-таки же, по слухам, выдержать самую свирепую осаду. И даже издалека город показался внушительным. И ярко сверкающим на солнце. Всю дорогу из королевства Зоа Джитендра наблюдал, как мельчают скалы и горные хребты, постепенно превращаясь в пологие равнины и пушистые леса, и был даже немного рад увидеть что-то высокое и каменистое, напоминающее замки его родины. Но из каких далей привезли столько камня? Да ещё и такого светлого?

Хотя всё в этой империи было каким-то слишком светлым, блескучим и открытым. И зелень, и небо, и вот эти большие ворота, явно начищенные песком. 

Карета как раз проехала по длинному мосту через глубокий ров и за плетёной решеткой окна раскинулся вид на тесно стоящие дома – совсем не белые, а какие-то серые, а местами даже зелёные, будто покрытые плесенью, но всё равно глаза болели смотреть туда, где стен доставал солнечный свет. Правда, доставал он мало где, слишком уж близко друг к другу стояли дома. 

«Столица Великой Империи» – что-то сказочное скрывалось за этими словами, но пока же всё увиденное лишь озадачивало Джитендру. С другой стороны, город как город, разве что люди, кажется, побогаче. Даже в гостиницах мелких городков, где останавливался он и его эскорт по дороге в Истерию, встречались простые купцы, одетые не хуже первого помощника покойного Tорила, короля Зоа и приёмного отца Джи. Он даже рассмотрел на одном точно такой же расшитый серебром камзол, что был у Индержита, разве что покрой чуть отличался, да и нить, кажется, была намного тоньше. Но в этих гостиницах Джи успел оценить не только местные привычки в еде и одежде, но и стать свидетелем весьма свободных нравов… и констатировать, что стены тут строят какими-то уж слишком хлипкими и легко пропускающими любые звуки.

И звуки эти каждую ночь доставляли ему очень большое неудобство. Даже накрывшись одеялом с головой, Джитендра всё равно слышал стоны и скрипы, и чувствовал поднимающуюся к горлу тошноту, а ещё невидимые мозолистые пальцы на своей коже. И избавиться от них было так же невозможно, как и уснуть. Поэтому дремал он в основном в карете, под мерный перестук копыт. Кроме того, скрасить дорогу и заполнить ночи помогали книги, взятые в дорогу. 

Вот и тогда, прикрыв глаза и прислушиваясь к городскому гулу, Джи сидел, откинувшись на стопку книг. Цоканье копыт, детский плач, крики зазывал и мерные удары молота по наковальне – всё было так похоже на Зоа, и в тоже время ощущалось совсем по-другому. Все эти люди, этот воздух, эта земля.

Шум, удаляясь, начал стихать. Появился наклон и, чтобы не сползти, Джи упёрся ногой в лавку напротив. Может, имперским горам и не сравниться в крутости со скалами и утёсами королевства, но и тут бывают холмы – на одном таком как раз стоит императорский дворец. И в него-то и везут Джитендру. А отправил его сюда Джай Кайлаш, двоюродный брат покойного короля Зоа, Торила Третьего. Хотя можно сказать, что Кайлаша вынудили его сюда отправить. Как же там было… «по заложнику от каждой покорённой страны»? Так что Джи по сути заложник. Кажется. Может, поэтому его и заставляли ночевать в каких-то борделях? Однако сопровождавшие имперские воины вели себя довольно учтиво. Словно он всего лишь важная персона, которой не слишком-то доверяют.

Но в чём-то они даже правы. Ведь Кайлаш, усыновивший Джитендру и давший ему новое имя, так же дал ему и задание… 

Карета поднималась всё выше и выше, воздух посвежел, а в узкое окошко на двери уже стало видно небо и кусочки далёкого леса между домами, а дальше… море! Сверкающее, кажущееся просто огромным, простирающееся сколько хватает глаз! Джи вскочил и прижался носом к решётке.

И вдруг карета вздрогнула, словно колесо напоролось на огромный булыжник. 

Пол ушёл из-под ног, брусчатка за окном полетела прямо в лицо, а на спину посыпались книги… последней в затылок врезалась пустая миска. Снаружи послышался звон клинков и крепкая ругань – но почему-то так нечётко, будто за тридевять верст… Что-то со слухом? Отбросив толстый том «Краткой истории мира» с вышитой вручную обложкой, Джи схватился за лавку, пытаясь подтянуться… но пальцы соскользнули. Густой туман начал заполнять карету. Чёрный? Нет, фиолетовый… От него он и отключился.

***

– Я в-ведь не сплю?

Человек, стоящий у жаровни, оборачивается – его лица не разглядеть, но почему-то Джи кажется, на него смотрят, как на скотину, приведённую на убой.

Но как же так? Он же заложник от покорённого королевства! А император?! Что вообще происходит?!!

– Дыши глубже, – советует тихий голос. Очень тихий. – Волноваться не нужно. Больно не будет. Почти.

– Но я… п-почему?

– Какая разница?

Угли под жаровней горят бесшумно. Пламя странное, практически белое. Человек кажется довольно высоким и худым, плащ или накидка висит на нём, словно на вешалке. И вот эта вешалка, мистер Скелет, делает шаг от огня, приближается, Джи вжимается в пол и стену – и вдруг понимает, что тоже прикован, только его не подвесили, как остальных. Но стоит похитителю взяться за рычаг у стола, как цепи начинают подниматься и, позвякивая, скрываться в тёмной дыре над головой.

– Да вы знаете, кто я?!

– А это важно? Или, думаешь, господа вельможи умирают как-то иначе? Не так, как обычные люди?

Он ведь серьёзно… Только когда ноги Джи уже не касаются пола, мистер Скелет отпускает рычаг. Суставы трещат. Дышать всё тяжелее. А человек подходит так близко, что даже отсвета от жаровни хватает, чтобы рассмотреть его острые зубы и длинный язык, высунувшийся изо рта. 

Дакини? Так его просто съедят?

И как только Джи сразу не заметил его странную ауру? 

Впрочем, что бы это изменило?

Смешок, похожий на кашель, вырывается из груди. Какое невезение! Стоит избежать одной опасности, следующая только хуже. 

– Что, мальчик, так испугался, что потерял рассудок?

– Я не мальчик! Мне шестнадцать! И у тебя изо рта несёт как из помойной ямы! 

Подбородок Джи задирается, когда его дёргают за волосы. Острые зубы приближаются к горлу.

– А ты, можно подумать, весь такой чистый?!

Обидно. Будто Джи виноват, что в этих гостиницах нормально не помыться. Сам он это делать не очень умеет, а предложи свою помощь кто-то из солдат… нет, уж лучше ходить грязным, чем позволить кому-то дотронуться до себя. 

Только сейчас у него выбора нет. Человек касается клыками его кожи даже не спрашивая разрешения. Больно. Пнуть бы, лягнуть этого людоеда, но конечности просто висят, словно плети. Но ганда уже отстраняется, отпускает волосы Джи и прижимает к его шее что-то другое, холодное. Джи старается не дышать, чувствуя, как кровь вытекает… И вдруг замечает, как округляются глаза с вертикальным зрачком.

– Т-ты…

Дакини поднимает прозрачную склянку выше, позволяя огню подсветить её содержимое – чёрная жидкость. Капюшон сползает с гладкого черепа, обтянутого зеленоватой кожей. Мистер Скелет снова косится на Джи.

– Кто ты?

– Это же было неважно…

Трескаются пересохшие губы. Если подумать – Джи ужасно голоден и хочет пить. Но его вновь хватают за волосы, дёргают, встряхивают, как игрушку. Цепи звенят.

– Кто ты, я тебя спрашиваю?!

Треск и грохот выбитой деревянной двери заставляют похитителя замереть.

– Именем императора! Никому не двигаться!

В глазах снова мутнеет. А дакини медленно разжимает пальцы. И вдруг суёт склянку с кровью себе в рот. Джи отчетливо слышит хруст стекла, видит глаза, вылезающие из орбит... Людоед хватается за горло, судорожно сглатывает… и падает на пол. Ворвавшиеся в подвал стражники окружают его дугой, тычут копьями, но тот уже хрипит и исходит кровавой пеной.

И тут в проёме выбитой двери показывается ещё один стражник. Он огромен. Широк. Pаза в полтора больше обычного мужчины. Вместо кожаных доспехов – чёрный камзол и чёрный плащ, а волосы и глаза сверкают жёлтым металлом. Он обходит жаровню и останавливается напротив обезглавленного тела, висящего на стене.

– Васу-инха, здесь есть выживший! – окликает его сослуживец.

Гигант в ответ молча кивает, даже не повернув головы. Он капитан? Или лейтенант? Однако явно не человек, а ганда – но разве осквернённых нанимают на службу?

– В повозку его.

Гигант выходит, пригнувшись в проёме выбитой двери. А Джи тем временем опускают на пол. Кто-то снимает кандалы, кто-то накидывает на плечи плащ – но он не чувствует ничего, кроме желания сжаться и стать как можно меньше. Эти руки, эта теснота… Но последние силы покинули его вместе с порцией крови. И хоть Джи и пытается встать – вверх по лестнице его почти несут. Свежий воздух помогает немного взбодриться, но странная дрожь внутри никуда не уходит.

Прошёл же уже целый месяц! Так какого демона его всё ещё трясёт от любого прикосновения мужика?!

На узкой улице уже ждут две повозки без крыши – в одной расселся гигант. Он больше похож на бога, чем на обычного ганда, да ещё и свет от факелов заставляет золотую гриву блестеть и искриться, будто настоящий драгоценный метал. Вот везёт же некоторым… от внимания придворных дам, наверное, нет отбоя… Хотя, кто пустит ганда во дворец?

– Васу-инха, парень потерял много крови! Позвать мага?

На этот раз гигант всё же бросает взгляд на Джи. Но тут же морщится, мотает головой и отвечает раздражённо:

– Я же сказал – в повозку.

Джи опускают на какую-то тряпку, пара стражников забираются следом, и лошади тут же трогаются с места. Но куда его везут? Ведь никто ничего не спросил… 

– Вы… знаете, кто я?

Кивок. И снова – не глядя.

Всё, больше нет вопросов. Только злость. Какого демона?! Этот громила такой же ганда, а морду воротит, словно Джи – погань и мерзость!

Над головой проносится тёмное небо, полное россыпи звёзд. Некоторые кажутся цветными. Прохладный воздух треплет волосы, дрожь внутри утихает. Джи кажется, что он уже даже может сесть… Но резко поднявшись, приходится тут же вцепиться в край повозки – от головокружения пустой желудок упёрся в горло. Один из сидящих сбоку солдат кладёт ему руку на спину, не давая упасть... Гигант же продолжает смотреть прямо перед собой на проносящиеся стены каменных домов, голубых в лунном свете.

– Э-эм, Васу-инха, – вдруг нарушает молчание стражник, придерживающий Джи, – вы уверены, что…

– Да.

Повозка останавливается у высокой башни. Не доезжая до дворцовых ворот. Джи видит огромный дворец и уже было открывает рот, чтобы тоже уточнить – вдруг громила принял его за кого-то другого? Но тот уже выпрыгивает из повозки, обходит её… и вдруг выдёргивает из-под Джи тряпку, на которой тот сидел всю дорогу. И бросает себе на плечи.

О, так это был его плащ…

– Идти можете?

Джи кивает. И послушно слезает с повозки. Когда ноги касаются земли, замирает, прислушиваясь к себе… Нет, всё не так уж и плохо – если не делать резких движений, проблем быть не должно. Только вот почему башня?

Солдаты остаются у повозки, а гигант идёт впереди. Вроде не быстро, но Джи едва за ним успевает. 

– Эм, Васу… или как там вас… Вы уверены, что нам сюда?

– Уверен.

Вход охраняют. При их приближении все пятеро стражников с грохотом вскакивают с мостовой, хватают мечи и копья, и Джи замечает, что доспехи у них совсем не кожаные.

– С возвращением, Васу-инха! – оглушающе и хором, в один голос.

– Вольно.

Стальная дверь громко хлопает за спиной, и Джи послушно бредёт за гигантом по лестнице. Крутая, она уходит резко вверх. А пока никто не смотрит, Джи касается шеи, подносит пальцы ближе к глазам – на них кровь. Не чёрная. Красная. Только уже подсохшая. Хорошо.

Постепенно факелов на стенах становится меньше, вместо окон – какие-то щели, сквозь которые едва ли пролезет рука. Похоже, мечты попасть во дворец были напрасны.

Гигант сворачивает с лестницы в тёмный проём. В коридоре ни одного источника света, нет даже окон-щелей. Джи смотрит под ноги, на свою длинную тень, сливающуюся дальше с тенью огромного мужчины, и чувствует себя очень глупо – словно добровольно идёт в пасть к зверю. Только вот уже несколько поздно задумываться о подобном… 

Наконец гигант останавливается и касается стены. Раздаётся щелчок, потом скрежет – и рядом возникает пустота.

– Заходи… те.

Джи вздыхает и делает шаг. Но оборачивается на пороге.

– Кажется, мне всё-таки не помешает лечение…

– Зачем? Разве ты не ганда?

Да он издевается! 

– И что? Если ганда – так значит всё само заживёт?! И вообще, мне нужен свет… И я есть хочу. И пить! И помыться…

Гигант молчит. Света с лестницы хватает, только чтобы рассмотреть очертание его широкой фигуры. И вдруг в памяти всплывает совсем другой силуэт… тоже в плаще, но не в чёрном, а зелёном, разбрасывающем искры. Жар сгорающего гобелена и хлюпанье крови… Значит, Копьё Индры…

– Ну и что же ты замолчал? Или это весь список желаний?

Он усмехается.

Отвернувшись, Джи шагает в темноту. Спотыкается обо что-то, падает… кажется – на кровать. А за спиной раздаётся негромкое:

– Потерпи до утра, Джитендра Кайлаш.

И дверь закрывается. Снова скрежет, щелчок. И удаляющиеся шаги. 

Что он только что сказал? «Джитендра»? Но Джай, усыновляя его, дал имя «Ситар»! «Ситар Кайлаш»!

Какого демона здесь происходит?!

_______________________________

* дакини – раса ганда, образовавшаяся после слияния людей с демонами-людоедами, обычно они не появляются в городах.

** -инха – обращение к старшему по званию или учителю. 

_______________________________

Глава 3. Император должен умереть!

***

B комнaтe не совсем темно.

Cтранно. Буквально только что колеблющая полоска удаляющегося света истончилась, исчезла, погружая Джитендру во тьму, потом что-то скрипнуло, лязгнуло… Hо вот он стоит и смотрит на каменную стену перед собой. Откуда она взялась? И почему светится? Больше всего это поxоже на далёкий отблеск пламени – словно где-то за спиной Джи горит костер, и свет от него едва-едва достаёт до некрупных камней (с голову кошки), из которых и сложена эта стена. Да и все стены в комнате. Но Джи на всякий случай оборачивается, чтобы убедиться – и не обнаруживает ничего, даже собственной тени.  

Зато на плотно пригнанных камнях вдруг стремительно начинают проступать извилистые сине-зелёные линии: искрящиеся и режущие глаза. 

Джи щурится, моргает – и почти проявившийся тут же узор пропадает.  

Показалось?

«Или я сильно стукнулся головой, или это какая-то зачарованная комната… специально для ганда? Но откуда они узнали?»

Видимо, Kайлаш забыл упомянуть, что в столице чуть ли не каждому второму известно, что Джи – не человек. И мало того, что великан назвал его настоящим именем, так ещё и тот дакини едва не пустил на ингредиенты для какого-то зелья…

– И что из этого следует?

Ничего нового.

Но не успевает он сам себе ответить, как стены немного светлеют… и вдруг разом всё тухнет, заставляя Джи попятиться, упереться во что-то с мягким краем, оказавшееся кроватью, и плюхнуться на неё задом. И почувствовать, как вновь начинает щипать глаза, но на этот раз не из-за ярких бирюзовых линий – теперь вокруг только непроглядная чернота, но чернота эта словно едкая щёлочь. 

И вдруг Джитендру придавливает к кровати. Сотни невидимых сильных рук хватают за плечи, руки, ноги, горло, наваливаются на живот, колени, тянут за волосы… 

Страх вырывается из оков, затапливает тело вместе с тянущей болью… 

И мрак расступается. 

Джи слышит потрескивание пламени, видит тощую фигуру в плаще… свежее ещё воспоминание легко оживает – и склянка прижимается к горлу, клыки, дым… потом вдруг всплывает строгое морщинистое лицо Джая Кайлаша, надменно глядящего на него, распростёртого на полу. И жёсткие руки стражников… Да, наверное, кидаться на брата короля с ножом для чистки фруктов было очень глупо – но в тот момент, после пробуждения, Джи даже представить себе не мог, что покушение на Торила Третьего и его семью – дело рук не этого старика. Но мысль не успевает оформиться, и кто-то или что-то, словно решив выпотрошить его память, заставляет всплывать на поверхность всё более и более гадкие воспоминания… почувствовать мозолистые пальцы… на себе и… в себе… увидеть тело матери… а потом её же, но ещё живой… она тормошит его в постели, вырывая не из самого приятного сна, полного криков и звона стали, заставляя зачем-то встать и куда-то бежать…

Борясь с подкатывающей к горлу тошнотой и головокружением, Джи пытается перевернуться на живот, будто так у него получится остановить эту поганую карусель, но ощущения путаются, сливаются: вот он вроде бы тут, в темноте, лежит на плоской кровати – и одновременно там, в полумраке – тоже лежит, но на кровати помягче… Перед глазами всё смазывается… и начинает постепенно проявляться, словно всплывая из неведомых глубин, новый образ – странный и кажущийся совершенно незнакомым: холод, пещера с высокими сводами, совсем рядом громкий женский плач – причём Джи откуда-то знает: это плачет его мать – и в то же время он совершенно точно помнит, что при нём она ни разу не проронила ни единой слезинки…

Смысл искажается. Звуки плывут, перемешиваются – становится не за что зацепиться. Джи всё больше проваливается сквозь мглу и холод, через боль и кровь, через чьи-то страхи, чей-то гнев и чей-то ужас… Он тонет. Глаза его больше не видят ничего, а мысли твердеют, тяжелеют и остаются где-то там, далеко, на поверхности, в другой жизни.

***

«Император должен умереть!» – мысль рождается, повторяется, с неожиданной силой дёргает за ниточки сознания, расползшегося в необъятной темноте.

«…умереть!»

Да, Джитендра уверен, что именно так. Потому что именно император виновен в смерти его матери и его горячо нелюбимых сводных братьев. И если последних он ещё может ему простить, то убийство матери – нет. И Торила Третьего тоже… Джи не знает, хорошим или плохим тот был королём, да и узнать его как отца ему не довелось, но Торил пошёл против всех, официально заключив брак с нечистой… У Джитендры не сохранилось никаких ранних воспоминаний, ничего кроме смутных блужданий, но пока он рос, пока подслушивал разговоры слуг или вельмож, в нём крепла уверенность – они с матерью живут в роскоши лишь благодаря милости короля. И вообще – живут. 

A теперь Джи остался один.

И виновен в этом император Астрии, затеявший войну со всем миром, успешно выигравший её и решивший избавиться от бывшего короля Зоа, а ведь тот согласился стать всего лишь наместником. Кайлаш убедительно объяснил Джи, что подобное вполне оправдано с точки зрения завоевателя. Ведь царствующая семья завоёванной страны остаётся таковой, пусть и не официально. И в любое время король или его потомки вполне могут поднять восстание, которое с готовностью поддержит народ…

Впрочем, к чему ждать? Джи убьёт императора без всяких восстаний и отомстит ему за всё. Должен отомстить.

«Нет, не должен».

Тьма вокруг приходит в движение, словно чёрная вода, кто-то касается нитей его сознания, начиная теребить, будто струны. Джи даже не понимает, кому принадлежит эта вдруг всплывшая мысль. Но она кажется странной. И очень тяжёлой. 

«Всё равно не получится».

Джи мысленно морщится. Он согласен… теперь, когда он здесь, вряд ли выйдет попасть во дворец…

Стоп! Где это «здесь»?

Mгновение кажется, что он о чём-то забыл, но вот сейчас, через миг, уже вспомнит… но миг проходит, и его накрывает огромная волна, уволакивая в давящую, но успокаивающую глубину.

***

Который час?

Который день?

Сколько он в этой темноте? Кажется, Джи уже просыпался совсем недавно. А до этого ещё несколько раз… Как же хочется пить! А ещё, конечно же, есть – но шершавая, царапающая нёбо сухость во рту, собственный вялый язык и слабость, захватившая в плен его тело – всё это кажется глупостью и пустяком. Что ему сейчас действительно нужно – всего один, крошечный глоточек воды!

Но воды нет. И где она – Джи не знает. Он отрезан от мира, заперт, наверное, впервые в жизни. Ему уже сложно вспомнить, что это значит – чувствовать людей вокруг себя. Или просто хотя бы знать, что они рядом. Вдыхать запахи: сильные или едва ощутимые – сладких духов, свежей выпечки, старого сыра, студёной, только-только поднятой из колодца воды, от которой сводит зубы…  

Может, о нём просто забыли?

Или специально заперли здесь, чтобы уморить? Но зачем тогда было спасать от дакини?

Вопросы вспыхивают в голове – и ни на один у него нет ответа. А вокруг лишь проклятая тишина… Хотя иногда Джи кажется, что он слышит какие-то звуки, разные: от стука до шелеста. Чудятся и человеческие голоса, но они словно бы неживые. Впрочем, Джи несколько раз вставал, прижимаясь к шершавому камню щекой, пытался кричать, пока не охрип, но ничего не менялось. Смог ли он привлечь чьё-то внимание? Или эти звуки – лишь игра воспалённого мозга? Кажется, ему снились кошмары… Или это кошмар наяву? Кошмар длинной-длинной ночи…

Но ночи настолько длинными не бывают. 

А ведь ему сказали потерпеть до утра… Интересно, до какого именно?

Никогда ещё Джитендра не чувствовал такого отчаянья. Даже в ту кровавую ночь… или в подвале с дакини – там был страх, ужас, сейчас же им овладела безмерная тоска без малейшего проблеска надежды. Осталось лишь ожидание – мучительное, без конца и края. 

Зачем он вообще согласился поехать сюда?

Как будто был выбор…

Нет, он вроде бы должен кого-то убить… кого-то…

***

В миг, когда в темноте раздаётся громкий щелчок, а за ним – каменный скрежет, и по глазам даже сквозь зажмуренные веки ударяет яркий свет, Джи с трудом заставляет себя отвернуться.

– А?.. Как же… я не знал, что тут кто-то есть…

Голос звучит растерянно и испуганно. Слуга?

– Вы… с вами всё в порядке?

Сквозь туман в голове продирается мысль: «Если не ответить, дверь могут снова запереть». Так что Джи находит силы и произнесит довольно чётко: 

– Нет, – распухший язык задевает онемевшее нёбо, – подыхаю.

Слуга исчезает из вида раньше, чем удаётся его разглядеть. Только со звонким стуком падает на пол метла. И до Джи вдруг доходит, что он видит синее небо. Но как? Когда гигант вёл его, в коридоре не было окон! А сейчас через пустой проём… погодите. Взгляд фокусируется на тёмной толстой щели. Так вот, как отрывается дверь! А ведь сколько Джи ни ощупывал каменную поверхность, так и не смог обнаружить ничего похожего на ручку или рычаг… Или он ощупывал её во сне? Если присмотреться, становится понятно, что дверь – это часть стены, и при необходимости она втягивает эту часть в себя.  

Но что дальше? Выход-то вот он, перед самым носом…

Мысли ворочаются, как огромные фолианты из королевской библиотеки Зоа, поднять которые под силу не всякому даже очень сильному человеку. Ах да, выход… Он же так хотел выйти! Ноги касаются пола, руки упираются в шершавую стену, а глаза уже различают границу пронзительной синевы и грубого камня. Только вот добраться до них Джи не успевает – на пороге возникает настолько тощий человек, что кажется, его кто-то просто взял за ноги и голову, да и вытянул.

– Ситар Кайлаш? – строго спрашивает человек. 

Джи кивает. И начинает сползать по стене. Его хватают под руку без каких бы то ни было видимых усилий и усаживают обратно на кровать. При этом на запястье остаётся отчётливый след от влажных, но ледяных пальцев. Очень хочется вытереть его об колено…

– Лал! Pазве тебе не передали, что у нас ещё один постоялец?

– А? Эм… я ничего… Джохар-инха, я не виноват!

Взгляд фокусируется на сгорбившейся фигуре, оставшейся маячить в коридоре. Точно – слуга. Вон как вцепился в свою метлу, а лицо спрятал за выбившейся из хвоста соломенной чёлкой. Жалкий, убогий, и совершенно не оправдывающий своё имя.

А тот, кого он назвал Джохаром, тем временем рассматривает Джи так пристально, словно оценивает, какая часть его тушки на какое блюдо сгодится… Или это просто голод и жажда так разыгрались, что мысли лишь об одном?

– Лал, неси воды и еды… Из еды – ничего твёрдого. Там должна была ещё остаться каша. И Джагжита позови.

Джи не выдерживает и хмыкает. Ну и имена у слуг… словно специально подбирали.

– Что-то вы, Ситар Кайлаш, не очень похожи на того, кто провел три дня без еды и воды.

Что? Три дня? Да уж, длинная вышла ночка… но утро же наступило – а это самое главное.

– Мы, ганды, живучие…

– Это хорошо, – кивает Джохар. 

И оборачивается к уже вернувшемуся с подносом слуге. Следом за сутулым Лалом в комнату-камеру входит ещё один, и этот, кажется, просто физически не способен кому-нибудь поклониться. Словно породистый жеребец, лишь позволяющий вести себя под уздцы – статный, с длинными жилистыми руками и непослушной копной волос, щёткой торчащих во все стороны. И именно он обходит Джохара, толкает Джи в грудь, роняя на кровать, и опускает одну руку ему на лоб, а другую на живот.

Где-то глубоко внутри вновь зарождается дрожь.

И вместе с ней – приятное тепло. Так вот оно что… он саубха.

Джи почти умудряется провалиться в небытие, но его дёргают за плечо и бесцеремонно возвращают в реальность и сидячее положение. Джагжит кивает на стол, на который первый слуга как раз ставит поднос.

– Сначала п-поешьте и п-попейте, – жалобно просит Лал. 

И отходит назад, за спину молча наблюдающего за всем тощего человека. Из-за этих троих в комнате почти нет свободного места. Джи осторожно, двумя руками берёт чашку, подносит к губам, отпивает, чувствуя взгляды. Но не удерживается и залпом опрокидывает в себя всё содержимое, жадно глотая, не обращая внимания ни на что, кроме прохладной живительной влаги, текущей по горящему горлу и падающей в пищевод. 

В принципе, он с детства привык к слугам, вечно стоящим над душой и пристально глядящих на него – пусть и без искреннего подобострастия, достававшегося его сводным братьям. Только вот обычно перед Джи расставляли десятки блюд, а тут одна несчастная тарелка с густой светлой жижей. Но пахнет вкусно. И после первой же глотка по телу начинает растекаться блаженство.

– Не торопитесь, – учтивый голос касается края сознания. – Отдохните пока.

Лишь собрав со дна тарелки последние остатки каши, Джи замечает, что вновь остался один. И что дневной свет сменился на оранжевое сияние масляной лампы. Он долго смотрит на дверь, вернувшуюся на своё место и слившуюся со стеной. Точнее стену, вновь ставшую сплошной. Потом падает спиной на кровать. Странно дело – вроде бы столько дней на ней провалялся, но глаза закрываются снова. Или это кто-то их ему закрывает?

______________

* Лал (инд) – буквально означает «ласкать»

** Джагжит (инд) – можно перевести как «правитель мира»

*** Саубха – ганда, чьи способности часто называют магией, хотя другие утверждают, что это сила мысли, а не волшебство. Обычно способны лишь на мелкие фокусы, но некоторые способны на большее, например, лечить или говорить с природными стихиями. Саубха отличаются тем, что всегда имеют какую-то нечеловеческую часть тела, в отличии от других ганда. Даже людоеды-дакини могут ничем не отличаться от чистокровного человека.

***

А быть заложником оказалось ни так уж и плохо. Семь дней Джи только и делал, что спал и ел. Ему даже принесли пару книг, так что погрузившись в рассказы знаменитого даже в Зоа романиста, описывающего нелёгкую жизнь рыбаков на побережье Ядовитого океана, мозг даже и не думал делать какие-либо выводы из случившего. Или не хотел. Тем более, что теперь в комнате (называть её камерой как-то не хотелось) всегда было светло, а трижды в день Джи приносили еду и меняли ночную вазу. Только в одном ему неизменно отказывали – в просьбе помыться. Хотя Лал и грел воду в большом кувшине, её хватало лишь, чтобы умыться. Но на восьмой день, когда терпение Джи уже готовилось лопнуть, примерно после обеда (второго приёма пищи) за ним явились двое: Лал и Джагжит. Причём первый, кажется, горбился даже сильнее, чем обычно.

– Господин Ситар, – как всегда пробубнил он еле слышно. – В-вам нужно пройти с нами.

Джагжит при этом зачем-то окинул комнату взглядом и зашёл внутрь, встав рядом с кроватью и нависнув надДжи угрюмой скалой. Пришлось отложить книгу и напомнить себе, что хоть это и слуги, но чужие. К тому же Джи совсем не хотелось, чтобы его снова хватали за руки или другие части тела…

Повели Джи вниз по лестнице. До самого первого этажа. Сойдя с последней ступени, Джагжит мазнул взглядом по двум стражникам, зачем-то караулящим внутри башни, и направился к широким деревянным дверям, похожим на двери амбара. Толкнул их. И посторонился, пропуская Джи в большую просторную залу… наполненную водой. Джи ни разу в жизни такого не видел. Словно какой-то безумец решил устроить озеро прямо в основании башни. 

И вот он стоит на самом краю этой глубокой лужи, любуется на абсолютно ровную поверхность и вдруг слышит:

– П-позвольте позаботиться о вас, г-господин Ситар…

– Спасибо, Лал, не нужно. Я с шести лет принимаю ванну один.

Ложь, конечно. Джи попытался как-то раз ещё в замке Зоа вымыть свои волосы, но мало того, что запутался в них, так ещё и мыльный порошок попал в рот, нос, глаза и надолго отбил желание своевольничать. Но сейчас он готов на любые мучения, лишь бы никто не смотрел на него и не трогал. Даже слуги.

– Н-но у нас приказ, г-господин…

– Не нужно!

Он не оборачивается, чтобы они не увидели выражения его лица. Потому что Джи не уверен, что сможет с ним совладать. Но в чём проблема? Им же легче.

– Топиться не собираюсь, так что подождите снаружи.

Вот-вот раздадутся шаги и скрип нормальной деревянной двери на металлических петлях. Но вместо этого ему вдруг перекидывают косу со спины на плечо и дёргают за тесёмки у шеи. 

– Руки.

Голос незнаком. Это Джагжит? Так он умеет говорить? От неожиданности Джи послушно поднимает руки над головой, позволяя стащить с себя рубаху. Потом косматый слуга обходит его, опускается на колени и начинает развязывать узел уже на штанах. Джи же может только смотреть на жёсткую щётку волос и думать, что предпочёл бы вместо него робкого Лала. 

Спрятаться в воде ему не позволяют. Вместо этого усаживают на низенькую скамейку, обливают с ног до головы обжигающе горячей водой и начинают мыть… Если закрыть глаза, можно представить себя дома. Правда, в замке его мыли по-другому: в спальню приносили большую бочку, потом наполняли её водой. Забравшись в неё, можно было расслабиться, позволив намылить себе волосы… Но в замке никто не размазывал пену по его телу так, как это сейчас делает Лал, смачивая тряпку в пузырящемся растворе и тщательно водя ею по рукам и ногам, пока Джагжит неожиданно аккуратно массирует затылок. 

Нет, ни представить, ни расслабиться невозможно! Нереально! Никак! Его словно… словно…

– Г… господин, нам так же приказано п-помыть вас и и-изнутри…

Нет-нет-нет!

Какой-то абсурд!

Но в руках у Лала тонкая трубка, а Джагжит уже давит на плечи. Да как он вообще смеет?!

Раньше, чем мозг успевает проанализировать реакцию тела, Джи уже вскакивает и пинает скамейку.

– Не смейте меня трогать! Пошли вон! Да я велю вас всех до смерти запороть! Не подходите! Только попробуйте!

Лал и правда остаётся на месте, зато Джагжит, мокрый по пояс, идёт прямо на него. Джитендра пятится. Но нога его неожиданно встречает пустоту. Удар об воду заставляет выдохнуть весь оставшийся воздух и увидеть звёзды, вдруг вспыхнувшие на сводах потолка. Спину жжёт, словно лизнуло огнём. Но Джи уже хватают и выкидывают на скользкий мокрый пол. Колено отзывается резкой болью. И всё же он пытается встать… но кто-то придавливает сверху. Рядом с лицом оказывается смуглая нога в сандалии на тонкой подошве, а краем глаза Джи видит, как из воды вылезает Лал – так этот тоже сиганул за ним следом… 

– Отпусти, тварь!

Это он оседлавшему его Джагжиту.

– Господин, – раздаётся над головой сдержанный голос. – Лучше расслабьтесь. Так быстрее всё кончится.

– Я не желаю, чтобы что-то начиналось!

Джи задыхается. Голова готова расколоться на части. Глаза следят за Лалом, подходящим к столу у стены. И замечают длинные, багровые полосы у него на спине под ставшей прозрачной от воды белой рубашкой. Похоже, раны свежие, только что заново начавшие кровоточить. 

«Лучше расслабьтесь. Так быстрее всё кончится», – Джагжит сказал это так уверенно и так отстранёно. Эти слуги… как часто с ними делают всё, что хотят? Как часто они повторяют сами себе эти слова? Сейчас в их глазах он, наверное, выглядит, как избалованный и истеричный мальчишка, забывший о своей роли… роли заложника. 

– Меня… ждёт аудиенция у императора? – спрашивает Джи, заставляя голос звучать ровно. – Не так ли?

В ответ – тишина. Возможно, им не велено говорить. Или они делают это специально, отыгрываясь на «господине», по воле судьбы оказавшемся на их месте… но ясно одно – порученное слуги выполнят до конца. И, если нужно, позовут ещё людей на подмогу. И хотя Джи чувствует, что если приложит побольше усилий, ещё может попытаться сбросить с себя Джагжита, вместо этого он разжимает кулаки. И прижимается щекой к мокрому полу. В конце концов, столько всего произошло… есть ли смысл бороться? Родных убили, его лишили чести в женском обличье, отослали из родной страны, пытались сначала съесть, а потом уморить голодом… 

И тут вдруг такая честь – подставить зад самому императору!

Прямо подарок судьбы.

_______________________________

Глава 4. В спальне Императора

Зa щелями-oкнами снова цаpит ночь, блестят миллиарды звёзд, и гуляет xолодный – уже совсем не летний – ветер. Oн оставляет на губах солёный привкус, проникает под тонкую ткань и щекочет влажную спину, хотя её буквально только что насухо вытерли несколькими полотенцами. Hо сегодня перед Джи по лестнице поднимается не огромный человек с золотыми волосами, а нечто убогое, вечно сутулящееся и прячущее лицо за длинной чёлкой. Лал. Джи идёт следом, придерживая, чтобы не наступить, длинный подол и стараясь не смотреть на кровь, пропитавшую рубаху имперского слуги. Выглядит отвратительно. 

Позади же, почти впритык, поднимается Джагжит. И он – словно движущаяся стена, подгоняющая, но бесстрастная.

Оба слуги хранят молчание. Слышно только шуршащие шаги по каменным ступеням. 

Одно узкое окно сменяет другое, за ними – скопления жёлтых огней. Столица не спит. A дальше, за городской стеной, за полосой непроницаемой тьмы на масляно-чёрных волнах искрится отражение звёздного неба. Eго разрезает яркая светящая дорожка, сужаясь убегающая прямо к огромной белой луне, Kоролеве Ночи… Невиданный простор. В Зоа, даже если забраться в самую высокую башню замка, не увидишь ничего, кроме скал и лесов, хотя небо там вроде бы ярче… Интересно, когда Джи ещё представится возможность увидеть его?

Tкань, забившись между ног, заставляет вернуться мыслями в башню – в какой-то момент он просто забыл, что длинный подол нужно придерживать. Эту сорочку на Джи надели после экзекуции и прочих водных процедур, мокрые волосы расчесали тогда же и снова заплели в косу. Вообще, он надеялся, что их ещё и посушат, хоть немного отсрочив неминуемое… но вместо этого Джи обули в сандалия, подтолкнули к дверям – и вот ведут вверх по лестнице. Но куда? 

Точно – не во дворец. Неужели обратно в каменный мешок?

Получается, догадка насчет императора неверна? А ведь он её ещё и вслух высказал! И даже смирился, позволив слугам делать, что приказано…

Стыдно-то как!

Но зачем тогда всё это было?..

Джи больше не смотрит на узкие окна, взгляд его прикован к шершавым ступеням – бездумно переставляя ноги, он нехотя вспоминает, сколько отвратительного слышал про императора и местную знать. Да ещё и те звуки в гостиницах из-за стен… Несомненно, в Астрии под этим прекраснейшим небом царят самые грязные нравы, так что неудивительно, что кто-то решил позабавиться с ним под покровом ночи. Например – глава башни… или кто-то типа того. 

«Демоны забери этого извращенца!.. Или извращенку…»

Но получается, такая у него судьба? Пересечь страну ради чьего-то удовлетворения?

Нет, Кайлаш вроде говорил, что Джи – заложник. Кто-то вроде посланца доброй воли, член бывшей королевской семьи и гарант верности теперь уже герцогства Зоа… А теперь, выходит, ещё и подстилка для местных козлов?

Нет! Больше никогда он не позволит коснуться себя!

Вновь взглянув на одно из узких окон, проплывающих мимо, и серьёзно задумавшись, сможет ли пролезть в него, Джи упускает тот момент, когда пропадает всё время маячившая впереди спина с красными полосами. Только чувствует, как его вдруг толкают. Оказывается, Лал свернул к высокой, украшенной угловатой резьбой каменной арке, а навстречу им уже выходит высокий и тощий, как сухая ветка, Джохар. Смотритель башни. 

«Это явно не мой этаж…»

– Господин Ситар, пожалуйста, следуйте за мной.

Можно подумать, у него есть право отказаться.

От вежливого тона коробит сильнее, чем от быстро брошенного оценивающего взгляда. Джи оглядывается на лохматого слугу, оставшегося на лестнице, поджимает губы и сдвигается с места. Всё же догадка оказалась верной, даже если частично: его точно ведут к кому-то в спальню. 

Приходится сильнее сжать зубы и тем хоть немного успокоить дрожь в животе. 

Нет, больше никаких истерик!

За аркой открывается полукруглый зал. Джохар проходит всего около десятка шагов и пару раз ударяет костяшками пальцев по створке совершенно обычной деревянной двери, гладкой, немного блестящей в свете факелов – их железные крепления, как и сами двери, лишены какой-либо резьбы и украшений, из чего напрашивается вывод: человек здесь обосновался небогатый и не особо облечённый властью. Впрочем, кого ещё могут поселить в мрачной каменной башне? Ну кроме заложника?

Хотя пара стражников охраняют и его покой. 

И эти двое сейчас так пялятся на Джи, словно на какую-то диковинку. Или будто знают, что с ним только что делали. Или что собираются…

Джи опускает взгляд. А Джохар тем временем уже стучит снова – и только теперь с той стороны доносится нечто похожее на мычание. Тощий смотритель вздыхает. И с явным усилием толкает створку двери, тут же отступая в сторону – похоже, от Джи требуется переступить порог в одиночестве. Вот только его вниманием завладевает толщина этой самой приоткрытой: она не тоньше торса человека! И не такого дохляка, как смотритель или он сам, а крепыша вроде златогривого гиганта… может, в комнате именно он? Мысль почти тут же улетучивается, потому что в открывшуюся щель Джи замечает и нечто ещё более поразительное – ряды книг. Сначала даже кажется, что это такой рисунок на стенах, но нет – выпуклые корешки разных размеров и расцветок каждый по-своему отражают мерцание свечей. Поражённый, Джи переступает порог комнаты, ровно на один этот шаг забывая, что внутри кто-то есть. 

Дверь за его спиной закрывается бесшумно, отрезая прохладный воздух и потрескивание факелов.

Один долгий вдох Джитендра смотрит на человека, развалившегося в кресле и спокойно читающего книгу. Потом резко опускает взгляд.

Ганеш Рохан Ананта. Император собственной персоной!

Император, которого он должен…

Оказывается, есть большая разница между тем, чтобы собираться убить кого-то, кого ни разу в жизни не встречал, а видел только на картинах… и тем, чтобы смотреть прямо на него и понимать, что вот именно этого человека ты должен лишить жизни.

Нет, это как-то… 

И вообще, почему он здесь, а не во дворце?

Всю дорогу с первого этажа Джи морально готовился к встрече с каким-нибудь извращенцем, а тут, демоны его задери, сам правитель Зоастрийской империи! И что делать? Получается, ему даже нельзя покончить с собой, раз предоставился шанс выполнить задание…

Джи смотрит на пальцы своих ног, выглядывающие из сандалий. На мохнатый ковёр. Рядом с креслом императора стоит широкий подсвечник в виде какого-то цветочного куста, и в каждом бутоне по короткой свече – и этих свечей совсем не мало, и горят они ярко, заставляя поблёскивать медь в длинной косе, перекинутой через подлокотник и свисающей почти до самого пола. На императоре длинный тёмно-зелёный халат, резко напомнивший Джи такого же цвета искрящий плащ, всполохи пламени на гобелене, окровавленное бланжевое платье и Сунила с книгой, прижатой к животу…

Злость наполняет рот горечью. И Джи не может остановится, он поднимает взгляд выше и вот уже смотрит прямо императору в глаза. Сначала они кажутся просто тёмными, но когда тот откидывает голову назад, пламя свечей заставляет их матово блеснуть изумрудной зеленью. А ещё у Рохана резкие скулы, тонкие губы и широкие плечи, хотя до того великана ему, конечно, далеко… И всё равно рядом с ним Джи чувствует себя просто тростинкой.

Неожиданно император роняет книгу на колени, вздыхает и кивает куда-то в сторону от двери:

– Раздевайся… ложись на живот, и чтобы я не видел эти твои причиндалы. 

Нет, Джи конечно не ждал, что с ним будут церемониться, но не слишком ли бесцеремонно? 

А кивнули ему, оказывается, на кровать. Она большая, больше чем была у Джи в Зоа – пожалуй, на неё вполне уместится человек десять… Но если не считать полок с книгами, полностью покрывающих стены, это единственная достопримечательность маленькой спальни. Здесь вообще как-то пусто: только кровать, кресло, да ещё этот пылающий подсвечник. 

Злость уходит. Джи почему-то просто не может заставить себя возненавидеть человека, у которого есть такая комната. Он бы даже не отказался заиметь похожую, разве что окно, спрятавшееся почти под самым потолком, сделал бы больше. Но это также не значит, что он уже готов лечь и раздвинуть ноги. Или куда там императору вздумается совать свой член.

И тут Джи замечает небольшой столик, прислонившийся к стене как раз между ним и кроватью с тяжёлым паланкином. Взгляд скользит по широкой круглой вазе с ярко-красными яблоками, узкому серебряному кубку и… останавливается на ноже – кажется, тоже серебряном.

На самом деле, чтобы взять его, достаточно лишь сделать шаг и протянуть руку. 

«Император должен умереть!» – вновь вспыхивает в голове, но уже так тускло, что кажется лишь отголоском сна. 

Однако из кресла тут же доносится:

– Хочешь попробовать?

«Он что, мысли читает?»

Джи с трудом отрывает взгляд от ножа. И облизав губы, впервые за месяц позволяет своим чувствам потянуться наружу – впервые с той ночи, когда такое привычное и теплое присутствие матери неожиданно исчезло, сменившись пугающей пустотой. Вообще, он и раньше нечасто это делал, в конце концов нет ничего интересного в том, чтобы чувствовать чужую жалость или презрение, а именно это окружало его в замке каждый день. Его – не бастарда, но и не законного сына, да ещё и… нечистого. 

Но что, если император тоже… не совсем человек?

Ничего. Джи не чувствует ничего. Словно разучился за один месяц делать то, что умел с рождения!

– Ты не понял, что я сказал?

В голосе императора не раздражение, а усталость. Словно ему всё это не слишком интересно. А Джи не может ни слова вымолвить в ответ – горло онемело, в животе образовалась тяжесть, а ноги будто приросли к красной пушистой ковровой дорожке.

Хлопает закрытая книга. Император поднимается с кресла и халат его расходится выше пояса. Дверь упирается Джи в спину. Но нажиму не поддаётся.

– Боишься?

Что за дурацкий вопрос?! 

Чем ближе подходит император, тем сильнее стучит в висках. Снова Джи абсолютно беспомощен и не способен придумать хоть что-нибудь ради своего спасения. Но когда между ними остаётся не больше трёх шагов, Рохан вдруг сворачивает к столику, берёт серебряный бокал и подносит к губам. Багровая жидкость переливается через край и струйкой сбегает по хищной скуле на рельефную шею и дальше, на ключицу, заставляя потемнеть изумрудную ткань халата. Но вот бокал ставится обратно, Рохан снимает очки, кладёт рядом и косится на Джи:

– Может, мне казнить тебя и попросить Кайлаша прислать другого сына?

– Да, наверное, так будет лучше, – слышит Джи собственный хриплый голос. Он даже не заметил, когда тот вернулся. 

В ответ император еле заметно качает головой… и вдруг его длинная рука дотягивается до Джи: железные пальцы сжимают локоть, дёргают – и вот он уже летит в сторону кровати и больно ударяется о её край животом. 

Треск. И ворот сорочки врезается в горло. 

– Ты же не ждал, что тебя будут уговаривать, верно?

Джи, как тряпичную куклу, перебрасывают дальше, в голую спину упирается рука, и мир сжимается до размера ладони, оставившей на ягодице горящий след.

– Что-то ты какой-то тощий и бледный… плохо кормят?

Сжимая зубы, Джи заставляет себя промолчать. Никакие вопли ему не помогут. Даже если будет молить о пощаде – лишь растеряет остатки достоинства. Как там было? «Лучше расслабиться, так быстрее всё кончится»? Но тело разуму подчиняться не хочет. И чем больше эта венценосная скотина мнёт его зад, тем сложнее успокоить биение сердца и сведённые судорогой мышцы.

Снова шлепок.

– Ну вот, порозовел… – довольный голос. – Раздвинь ножки.

Что? Он хочет, чтобы Джи сам это сделал? Может, ещё и сесть на его хер добровольно?!

Упёршаяся в спину рука съезжает выше, к шее, обхватывает её и сжимает, да так, что у Джи второй раз за день вспыхивают звёзды перед глазами. Кажется, ему просто голову сейчас оторвут!

– Ладно, как хочешь…

Из горла вырывается хрип, когда между ног влезает жёсткое колено. И он чувствует прикосновение и чего-то горячего… члена? И им трутся об него!

– Н-не надо… 

Чей этот противный скулёж? Неужели его собственный?

– Да ладно, – раздаётся насмешливый, но напряжённый голос над головой. – Не всё так плохо, как я думал…

А?

Но раньше, чем Джи успевает сосредоточиться на услышанном, его уже насаживают на толстенный шампур.

Нет, только не снова… И хоть в этот раз боль другая, унижение то же. И опять слёзы текут, а ногти врезаются в ладони. Но рядом нет никаких осколков от гранитного пола. Джи даже не видит лица своего насильника. Его вдалбливают в мягкий матрас, заставляют давиться слюной и хрипом. А в какой-то момент прямо за шею отдирают от покрывала, поясница трещит, воздух застревает в груди. Ни вдохнуть. Ни выдохнуть. И вместо звёзд под зажмуренными веками – красные пятна.

«Я сейчас умру… нет, я уже умираю…»

В какой-то момент ощущения исчезают, и Джи повисает в бесплотной темноте. А потом его накрывает тишина.

***

– Это он?

– Угу.

– У меня мурашки по коже от его глаз.

– Нормальные глаза, голубые… Васу, с каких пор ты стал таким чувствительным? Не пора в отставку?

– Рохан, они почти прозрачные.

– Если бы они были прозрачными, мы бы увидели содержимое его черепушки, не так ли?.. И вообще, чего припёрся?

– Хариш требует аудиенции.

– Опять насчёт рудников?

– Он хочет копьё. 

– Гони в шею…

– Ещё сгорела гильдия гончаров.

– О, демоны… Есть свидетели? Опять кого-то похитили?

– Тела пока считают. Но сам понимаешь, стража не особо рвётся расследовать убийство каких-то нечистых…

– Заставь их. 

– Слушаюсь… А чего это он? Спит?

– Этот-то?.. Отрубился. Даже жалко его немного.

– Да правда, что ли? А морить голодом три дня было не жалко?

– Тц… отстань. Все петензии к Калидасу.

– «Претензии».

– Что?

– Ничего. Так и оставишь его до утра?

– Да пусть валяется. Много места не занимает…

***

– Просыпайтесь!

Кажется, его трясут за плечо. Да так грубо.

– Камила… у меня нет сегодня уроков верховой езды…

– Просыпайтесь, господин Ситар!

Что? Какой такой «ситар»?.. И почему голос мужской? Где Камила?

Тело почему-то ломит так, словно он всю ночь провёл верхом на том новом, недавно купленном матерью жеребце. Так саднит между ног…

– Господин Ситар!

Распахнув глаза, Джи резко садится. И видит перед собой недовольное лицо смотрителя башни. Кажется, за эту ночь Джохар стал ещё тоще, ключицы провалились, а под глазами залегли тёмные круги. 

– Вам нужно сейчас же вернуться к себе! Быстрее!

Подчиняясь чуть ли не паническому тону, Джи подтягивает себя к краю кровати, спускает ноги на мягкий ворс ковра и едва не падает, но успевает ухватится за стол. Там до сих пор стоит ваза и пустой серебряный бокал. Только нет ножа.

Боги, что вчера произошло? Какого демона этот венценосный ублюдок сотворил с его телом?!

– Господин Ситар, я понимаю, что вы не совсем здоровы, но вам нельзя здесь больше оставаться. Позвать слуг, чтобы они понесли вас?

– Н-нет! Я сам… я могу идти.

– Тогда следуйте за мной!

Внезапно накинутый на плечи плащ заставляет колени вновь подогнуться. Интересно, с чего вдруг такая забота? Но Джохар уже уходит вперёд, и остаётся лишь плестись за ним. Спина скулит, а при каждом шаге между ног будто проводят крапивным листом. Но голый каменный пол за порогом спальни приятно холодит ступни и свежий ветерок остужает лицо. Пара смешков у двери заставляют поёжиться и сильнее натянуть на себя тяжёлый плащ. Но если по прямой идти было ещё несложно, то вниз по крутой лестнице – даже страшно. Ощущение, будто в любой момент может закружится голова, и он полетит вниз, считая всеми костями ступеньки.

Хотя, может, и правда лучше убиться?

Ночью Джи вроде бы слышал разговор. Император говорил с… кажется, «Васу». Неужели, тем громилой?.. Или это был сон? Но они точно упомянули копьё… не Копьё ли Индры? И упомянутые три дня… Получается, о нём не забыли, а специально заперли и не давали еды и воды? Но за что тогда схлопотал плетей Лал?..

Слава богам, ему не приходится спускаться до самого низа. Вчера Джи не заметил, но комната с книгами, оказывается, всего на пять этажей выше его камеры. Впрочем, какая разница? Вряд ли его поведут туда снова… Даже если император – любитель не просто мальчиков, но и насилия, ему нужна будет свежая жертва. Наверно. Просто в замке Зоа был один такой человек… казначей. По словам Сунила, тот требовал приводить к нему в спальню всех новых служанок. 

Эх, Сунил… маленький паж так любил читать и совать свой маленький нос в чужие дела… 

Каменная дверь со скрежетом закрывается, отрезая свет и прохладу. В комнате горит масляная лампа. Не то чтобы тусклая, но пока глаза не привыкли. Джи падает плашмя на кровать – и тут же призрачное ощущение стальных пальцев, сжимающих шею, заставляет перевернуться на спину. Потом сесть. И увидеть большой кувшин на столе. И поднос с завтраком. Похоже, слуги уже приходили. Выдвинув из-под стола широкий таз, сбросив с плеч плащ и разорванную сорочку, Джи встаёт в него и тонюсенькой струйкой льёт воду себе на живот. Уже не горячая, но ещё и не совсем остывшая, она саднит кожу. Джи зажмуривается и проводит пальцами между ягодиц – на ощупь кажется, что всё в порядке… В смысле, он раньше как-то не щупал себя в тех местах, так что точно определить не может… но, по крайней мере, в прошлый раз у него точно текла кровь, сейчас же… Пальцы касаются самого болезненного места. Прикусив губу, Джи разводит ноги шире и выливает остатки воды.

Всё равно этот император – ублюдок. Самый настоящий! Убить его мало… У мужского тела просто нет отверстий, предназначенных для его члена! 

И снова Джи вспоминает Васу. В ту ночь гигант точно назвал его настоящим именем – значит и Рохан в курсе? И почему Джи забыл об этом? Они знают, какое задание поручил ему Кайлаш, поэтому и… Нет, не может быть!

От панических мыслей отвлекает скрежет. Тихий, он идёт не от двери, а от кровати. Обернувшись, Джи замечает шевелящийся камень, проваливающийся в глубь стены, но вот звук замолкает, и из образовавшегося отверстия доносится насмешливый голос:

– Доброго утречка, Ситар! Ну и как тебе император?

Глава 5. Санджи из Интертеги

***

– Дoбpого утрeчка, Cитар! Hу и как тебе император?

Как давно Джи в поcледний раз слышал настолько жизнерадостный голос? И как давно к нему кто-то обращался так просто? Словно в каменную коробку проник луч солнечного света – глупый, наивный и незнающий невзгод… Хотя если задуматься над заданным вопросом, его можно принять за издёвку, только вот в голосе неизвестного слышно лишь любопытство и затаённый азарт.

– Ты… вы… кто?

– Санджи! – звонко и радостно. – Меня зовут Санджи! Я из Интертеги!

Значит, тоже заложник? Девушка или парень – сразу не разберёшь, но имя вроде мужское. И прибыл он, поxоже, только недавно, так как явно не в курсе зверских вкусов правителя Зоастрийской империи – иначе поумерил бы пыл. A со стеной разбирается лихо, вон уже вытаскивает третий булыжник.

– А я из Зоа…

– Знаю-знаю, Джигги рассказал о тебе! Ну, как оно? Хорош Его Императорское Bеличество в постели?

Что, простите? Какой такой «Джигги»? И что за ненормальный восторг? 

– Эй, Ситар, подойди ближе и лампу подвинь, а то я не вижу твоего лица!

Этот Санджи странный… очень. И возможно ему известно даже больше, чем Джи. Но его тон… Сумасшедший? Как давно он здесь? Что, если Джи тоже уготована участь стать таким же?

Но если заглянуть в эту дыру, ничего страшного ведь не случится? 

Взяв лампу со стола, Джи залезает на кровать и подносит свет к отверстию. И видит два зелёных блестящих глаза в обрамлении светлых кудрей. И белозубую улыбку от уха до уха. Но вдруг миловидное лицо становится строже.

– Фу-у-ух… – сосед прикрывает глаза. – Ситар, ты, конечно не урод… но и мне не соперник. Боги, как же я рад!

Улыбка гаснет совсем. К тому же странный парень отодвигается вместе со своей лампой, и теперь видно лишь его подбородок и плечо. Да и то – вид частично закрывает булыжник, уже начавший возвращаться на место.

– Подожди! 

Джи не готов к такому резкому окончанию разговора. Хотя и к его началу он тоже не был готов, но раз уж обнаружился сосед, с которым ещё можно и поговорить… возможно, единственный в этой башне, не являющийся подданным или слугой императора – будет глупо упустить возможность. 

– Причем тут соперник? – быстро выпаливает Джи. – Император… да ты хоть знаешь, какой он?!

Нет, не об этом надо спрашивать! Но слова уже слетели с губ, а с той стороны дыры уже раздаётся глубокий мечтательный вздох:

– О-о-о… Ты прав, я не знаю… Но очень-очень хочу узнать! Ты мне расскажешь?

И вновь в дыре блестят два сумасшедших жизнерадостных глаза.

– Просто я не понимаю, почему он выбрал тебя? – продолжает Санджи из Интертеги. – Ведь я приехал раньше!

– Так ты…

Неужели он был здесь всё это время? Прямо за этой стеной?.. И даже когда Джи подыхал в темноте? Когда кричал и пинал всё вокруг? Когда прислушивался к малейшим шорохам со всех сторон? И раз тут есть камни, которые так легко вытащить, то этот ублюдок вполне мог бы помочь! Хотя бы дать воды!

Джи готов разозлиться. Джи готов рвать и метать. Но внутри ощущается пустота, и все эти чувства, это раздражение – словно ненастоящие, словно он «должен» злиться, но ни сил, ни желания на это нет. Почему-то. Будто он уже умер. Или просто устал. Но чужой жизнерадостный голос ввёл его в заблуждение – на миг заставил поверить, что всё не так уж и плохо в этом покинутом богами месте…

– …так ты, значит, – продолжает Джи после запинки, – хочешь сам… познакомиться с императором?

– Ещё бы! Всё лучше, чем гнить заживо в этой коробке! Я хочу наружу! Хочу увидеть солнце! Хочу наесться до отвала, лично пройтись по всем торговым рядам, посетить выступление уличных актёров, пощупать местных девок…

Джи не выдерживает и хмыкает. По ту сторону дыры сразу устанавливается тишина.

– Тебе смешно?

– Нет-нет, прости, – Джи даже не пытается придать голосу нотку раскаянья. – Просто удивился, что тебя интересуют женщины. А так – совсем неплохие желания. Я бы тоже не отказался. Но, как видишь, ночь с императором я провёл, а ничего не изменилось.

– М-м-м…

И снова тишина.

– Санджи?

– Ситар… скажи, ты такой идиот? Или правда не понимаешь?

– Не понимаю чего?

За стеной раздаётся шорох, и свет лампы в дыре становится ближе и ярче. 

– Чтобы получить благодарность за что-то, это что-то надо не просто сделать, а сделать хорошо. И хоть Он и позволил тебе остаться до утра, вряд ли ты Его чем-то поразил. Так что в следующий раз позовут точно меня! 

А этот парень решительно настроен. Джи даже немного завидно. Быть может, Кайлаш ждёт от него того же? Ведь вряд ли существует возможность расположить к себе императора иначе, чем через постель – но даже думать об этом невозможно спокойно… А Санджи, похоже, не видит в этом ничего унизительного. 

Так может, это с Джи что-то не так?

Pасположить к себе того, кого собираешься убить… 

– А у тебя, значит, есть опыт?

Кому-то другому задать подобный вопрос Джи не посмел бы. Но этот сосед так легко и просто говорит на столь щекотливую тему, словно они обсуждают верховую езду – почему бы и нет? К тому же, он сам начал этот разговор. Но Санджи почему-то не торопиться отвечать.  

– Опыт… – проговаривает он медленно почти минуту спустя, – наверное, можно и так сказать…

И теперь его голос звучит глухо и безжизненно. Но пожалеть о своих словах Джи не успевает – через дыру уже влетает сверх-оживлённое:

– Расскажи! Что он делал? Что ему нравится? Он трахал тебя или ты его? Верёвки были? А хлысты? Или кто-то трахал тебя, а он только смотрел?

Даже не видя себя со стороны, Джи чувствует, как стремительно краснеет – лицо начинает зверски жечь. Словно к коже кто-то поднёс жаровню с углями. Нет, он предполагал, что нравы здесь очень свободные, но о подробностях предпочёл бы не знать. Хлысты? Верёвки?! Хотя после испытанной вчера боли не так уж и сложно поверить, что есть любители и на подобные развлечения. Впрочем, развлечения… что он вообще может знать о них? Из-за своей способности он никогда не испытывал особого интереса к противоположенному полу. Потому что имел возможность изучить разницу в строении полов на самом себе. А что до удовольствий… Ещё до того, как в замке Зоа появился любознательный и словоохотливый Сунил, Джи, обтирая стены на приемах в задних рядах и шляясь по замку, слышал многое – и что служанки часто бегают по ночам в казармы, и что солдаты неплохо платят им за это, да и благородные, затаскивая кого-то в постель, тоже вознаграждают – если, конечно, остаются довольны. Но точно так же он знал, и что Торил Третий, после того как умерла его первая жена, так и не сумевшая разрешиться от родов, женился на матери Джи против всех законов и правил – по любви. И хотя за последние годы среди служанок было немало желающих задержаться до утра в спальне пусть и приёмного, но старшего сына короля, он считал себя выше этого. Выше всех этих потаскух, готовых ради денег и слухов о себе раздеваться и отдаваться тем, кто побогаче и познатнее.

И вот сейчас перед ним, по ту сторону дыры в стене – никто иной как потаскун. А ведь заложники вроде должны быть из королевских семей… или в Интертеге именно такие развлечения у дворян?

– Ситар? Почему молчишь? Не хочешь отвечать? Ну и ладно… я вообще ко всему готов…

А ведь не может такого быть, что Санджи совсем не боится. Сунил как-то рассказал, как одна баронесса, узнавшая о часто посещавшей постель мужа служанке, отправила её на конюшню… где девушку привязали к столбу в стойле с очень норовистым мерином. Только вот от чего она умерла, Сунил умолчал, но Джи не раз видел дубины, свисающие у коней между ног, так что… 

Впрочем, неважно. Ясно одно – этой ночью ему, возможно, ещё повезло. Ведь для императора любой дворянин – типа той бесправной служанки. И тем более, какой-то заложник.

С другой стороны, разве заложников не берегут? Но Рохан сказал, что может убить Джи и просто приказать Кайлашу прислать другого сына. Так зачем ему вообще представители правящих семей? Для развлечения? В знак подчинения от ставших колониями стран?

Скрежет камня о камень достигает сознания сквозь невесёлые мысли. Это Санджи, не дождавшись ответа, закрывает дыру отшлифованными булыжниками. Ну и пусть. И вообще, если он и правда сможет покорить императора, то это даже неплохо. Наверное. Пусть пробует. А Джи пока подождёт. Конечно, у него осталось немало вопросов: например, знает ли Санджи, почему их заперли здесь? Или почему император проводит ночи в башне, а не во дворце?

Но такое чувство, что ему ещё представится возможность задать их самостоятельно.

***

Обед приносят довольно скоро – Джи не успевает прочитать книгу даже до половины. Лал доливает в лампу масло, кладёт на край кровати новую одежду и свежее бельё, но стелить его не спешит, вместо этого поднимает на Джи взгляд единственного видимого из-за длинной чёлки глаза. Чего ему надо? Чтобы Джи слез? А попросить – язык отсох? Но стоит спустить ноги на пол, как сутулый слуга с нежным именем качает головой:

– Г-господин, я займусь постелью, пока вы будете в купальне.

– Да ты шутишь?.. – внутренности Джи стремительно съеживаются. – Опять?! Ещё же даже не вечер…

– Уже пять после полудня, господин, – склонив голову ещё ниже обычного, бормочет Лал. – И сегодня… распоряжения вести вас в опочивальню не поступало…

«Ну, успокоил». 

И всё-таки странно – то несколько дней не дают нормально помыться, то заставляют уже второй день. Или это награда за ночную пытку?

Вниз его ведёт Джагжит. И слуге, кажется, всё равно, что на Джи не надето ничего, кроме тяжелого плаща, да и чистую одежду он несёт сам, прижав к животу. 

«Ну и отлично, мне тоже на тебя наплевать. Подумаешь – слуга. Всего лишь ожившая статуя, послушная воле хозяев! Проще представить, что я тут один!» 

Один…

Мысль спотыкается о реальность, когда на подходе к «купальне» (так Лал назвал эту комнату с водой) Джи почему-то слышит голоса. Кто-то даже смеётся. А когда двери открываются, видит людей… несколько в воде, двое сидят на скамейке. При его появлении все они замолкают.

Это шутка? Откуда такая толпа? И где слуги? И…

Первым в глаза бросается кудрявый блондин, вольготно раскинувший руки по песочно-серому камню, которым выложен пол. Он по пояс в воде, на шее белое полотенце, на лице улыбка. Не узнать соседа трудно. И как-то сразу становится ясно, почему Джи ему «не соперник»: вряд ли Санджи выше Джитендры, но у его тела мягкие черты. Хотя, когда этот парень сгибает руку, отбрасывая с глаз прядь влажных волос, под гладкой даже на вид кожей перекатываются некрупные мышцы…

– Да это же Ситар!

Джи невольно втягивает голову в плечи – кажется, что Санджи сейчас выпрыгнет из воды и кинется к нему… но за возгласом не следует ничего, кроме плутоватой ухмылки. И даже она не портит его лицо. Слишком милое для мужчины… но для шлюхи, наверное, в самый раз. Джи фыркает и сбрасывает плащ с плеч прямо на пол – в конце концов, если остальные ведут себя так свободно, с чего бы ему зажиматься? Чем он хуже? 

Но не у одного Санджи тут «плавные» формы. Стоит шагнуть к столу со стопками полотенец, как Джи тут же вынужденно опускает свёрток с одеждой ниже, чтобы прикрыться – а всё потому, что в десятке шагов от него на узкой скамейке жмутся друг к другу две девушки. Большие полотенца частично скрыли их фигуры, но по выпуклостям на груди всё и так понятно… Хотя нет, выпуклости и широкие бёдра только у одной, гордо выпятившей подбородок и глядящей на Джи с немым вызовом. У этой девушки короткие рыжие волосы и такие же светлые глаза. А прижимает она к себе довольно юное создание с ярко-зелёными волосами, настолько длинными и густыми, что даже мокрые и слипшиеся они закрывают малышку почти целиком. Но оставляют видимыми пару острых рожек чуть выше ушей.

Странное собрание… Почему их всех привели сюда? И что же это за отношение-то такое… даже к девушкам?! И этот ребёнок… саубха? А что, если похоть императора распространяется и на вот таких вот малюток с тонкими ножками и ручками, и огромными глазами… в которых не отражается ничего. Только чем-то знакомая пустота. 

Джи отводит взгляд, стараясь не думать, что ей пришлось пережить, и отходит в другую сторону. Там, в углу, с потолка льётся вода и исчезает в щели вдоль стены. Не то что бы ему вдруг захотелось помыться, но не стоять же и дальше столбом? К тому же, должно быть совсем неплохо оказаться под этим водопадом. Но куда деть одежду? Он хотел положить её на стол… а, вон ещё есть скамейка.

Вода обрушивается на голову и оглушает, заставляет схватиться за стену. Но она так приятно бьёт по плечам и стекает с лопаток на ноющую поясницу, что Джи закрывает глаза и просто позволяет себе насладиться. Немного. Просто это всё же очень смущает – стоять голым задом к людям, причём посторонним… но надолго его не хватает – и Джи, чуть повернувшись, скашивает взгляд через плечо.

Санджи всё ещё сидит в воде, но он один в том углу водоёма. Ещё двое на противоположенной стороне: оба парни. Один мелкий, сначала даже кажется, что лысый, но нет, волосы есть, хоть и очень короткие, но виски и правда выбриты. Второй… на его фоне выглядит слишком плотным. Не толстым, но с мощным торсом и смуглой кожей… Джи переводит взгляд на свою тощую руку. Никогда не думал, что станет завидовать чьему-то телу, но как ни посмотри, сам он – кожа, да кости… Хотя проблем из-за этого вроде никогда не возникало. Конечно, после длительных прогулок верхом ныли и натёртые бёдра, и уставшая от напряжения спина, но в целом Джи никогда не чувствовал себя слабым. Да и уроки фехтования всегда переносил довольно легко.

Но сейчас ему стыдно за свою бледность и худобу.

Однако отвернулся он зря. Потому что неожиданно кто-то, подкравшийся сзади, вдруг хватает его за запястье и вытаскивает из-под водопада. И наваливается на плечи.

– Что же ты, Ситар, неприветливый-то такой?

Санджи разве что не прижимается лбом к его виску, волнистые волосы щекочут кожу и лезут в глаз. Джи сжимает зубы и уговаривает себя успокоиться – ведь это всего лишь такой же заложник. Просто сумасшедший. Он не причинит ему вреда… 

Как вдруг Санджи ойкает и плюхается задом на мокрый пол. А рядом возникает тот плотный и смуглый парень.

– Меня зовут Саши Секар. Я из Арвинии. А ты из Зоа, верно?

– Как?..

Джи переводит взгляд с него на всё ещё лежащего пластом на полу Санджи.

– Как догадался? По волосам. Ведь только в империи и у вас мужчины из королевской семьи носят косы?

Вообще-то Джи спрашивал не об этом. Но решает не уточнять. А Санджи тем временем садится и начинает растирать ногу чуть выше пятки.

– Саши! Ты идиот! Подножки тут ставить… а если бы что-то случилось с моим прекрасным телом?

Прекрасным? Джи бы поспорил. На его взгляд Саши со своими широкими плечами выглядит куда мужественнее, словно сошедший с картины гладиатор… Но для арвинца это вообще-то нормально. Говорят, из коренных жителей Арвинии выходят на редкость выносливые рабы, незаменимые на рудниках. А ещё – воины. Инструктор Джи был арвинцем. Он учил его обращаться с мечом. И он же, по слухам, мог справиться с десятком солдат голыми руками. 

– Меня зовут Дж… Ситар Кайлаш.

В ответ Саши зачем-то вытягивает перед собой руку и прямо к нему. Джи удивлённо смотрит на раскрытую ладонь.

– Тебе, Ситар, надо её пожать, – доносится снизу от переключившегося с ноги на затылок Санджи.

«Как необычно». 

Ладони касаются друг друга, и сильные пальцы Саши вдруг сжимаются – Джи от неожиданности пытается выдернуть руку, но арвинец не отпускает. Наоборот, дёргает за неё так, что Джи утыкается лбом ему в плечо.

– Видишь девушек? – раздаётся шепот у уха. – Та что выше и с короткими волосами – Дурга. Только посмей положить на неё глаз и быстро пожалеешь об этом. 

Саши отстраняется. Слегка улыбается. И отпускает его онемевшую ладонь. Сначала показалось, что руку просто раздавят, так что смысл слов доходит до Джи не сразу, но тем не менее он быстро кивает и тут же роняет взгляд на пол. И замечает, что сидящий там Санджи хмурится и смотрит куда-то наверх. Ну что ещё-то?! Джи тоже поднимает голову и замечает под высокими сводами небольшой балкон. И какого-то человека с высоким чёрным колпаком на макушке – он явно пялится на них сверху, лица не разглядеть, но у Джи вдоль позвоночника выступает холодный пот.

«Что ещё за?.. Нет, не надо думать об этом. Точно, водоём. Я ведь так и не поплавал!»

– А ну стой!

За косу дёргают. Пол припечатывает спину, из груди вырывается странный сдавленный звук, а перед глазами возникает лицо – озабоченное и обрамлённое светлыми, но мокрыми кудрями.

– Ты про Рохана так и не рассказал!

Просто какой-то непрекращающийся кошмар. Куда он попал? Да что бы раньше хоть кто-то посмел его схватить, или дёрнуть за волосы, или уронить?! 

С другой стороны, «раньше» – было раньше. И было ли вообще? Прошло всего несколько дней, а Джи уже начал забывать, что такое быть «господином», вокруг которого, пусть и без особо рвения, но всё же пляшут слуги. Даже младшие братья, обожавшие напоминать ему о его положении «ненаследника», никогда не опускались до рукоприкладства. И их словесные нападки, как и попытки унизить его, казались сплошным мученьем. Но теперь его трогают все, кому не лень! Хватают, дёргают, роняют… 

А ведь как-то однажды случилось, что инструктор оставил царапину на его лице. И больше этого инструктора никто не видел. Помнится, Джи разозлился, кричал на мать, что он, мол, не девка, что шрамы украшают мужчину и всё такое… 

Как давно это было, если уже кажется сном? Вот закрыть бы глаза, а потом открыть – и оказаться где-нибудь подальше от этого места… например, в той рыбацкой хибаре из рассказа.

– Ситар?

Джи садится, скрестив ноги, и косится на склонившегося Санджи.

– Очень хочешь знать?

– Конечно!

– А что взамен? От моего ответа только ты получишь выгоду. 

– М-м-м… А ты не совсем дурак, Ситар Кайлаш… Что ты хочешь знать взамен?

Санджи разгибается и складывает руки на груди, а его пах, заросший светлым пушком, оказывается у самого лица Джи. Приходится тоже встать. И поймать на себе слегка удивлённый взгляд Саши – похоже и этот тоже в императорской опочивальне пока не бывал, да и о великих планах Санджи не в курсе. Но в его присутствии Джи почему-то совсем не хочется признаваться, что и в какой позе с ним делал Рохан.

– Потом, ладно?

– Как скажешь!

Опять лыба от уха до уха. Опять повисшая на шее тяжесть. И его тащат к воде, заставляют спрыгнуть, поднять кучу брызг и отбить себе зад.

– У тебя странные глаза, – вдруг заявляет Санджи.

Они оба сидят на дне, вода достаёт до ключиц, и нос Джи начинает щипать лёгкий розовый аромат.

– Я знаю, – кивает он. –Скажи лучше, зачем нас тут вообще собрали? – оглядывается назад, на девушек, но ловит строгий взгляд арвинца и резко поворачивается обратно. – И почему тут и они тоже?..

– А в Зоа моются раздельно? – приподнимает Санджи почти невидимые брови. – Я думал, у вас там всё так же, как в империи…

– То есть? В Астрии везде моются так? Вместе?!

– Ну, везде – не везде… но я слышал, есть тут общественные купальни…

– А у вас в Интертеге?

– У нас мальчики с мальчиками, а девочки с девочками!

Санджи подмигивает и тут же зачем-то щипает Джи за ляжку.

– Не трогай меня.

– Почему?

– Потому что мне это не нравится.

Санджи хмыкает, будто бы только что услышал несусветную глупость, начинает потягиваться… и неожиданно окунается с головой. Его пальцы касаются живота Джи. Спускаются ниже. Пузырьки воздуха щекочут колени… Не дожидаясь продолжения, поджав ноги и оттолкнувшись, Джи выскакивает из воды. И тут же двери в купальню распахиваются, на пороге появляется Джагжит, наклоняется за плащом, сброшенным Джи. А за его спиной толпятся несколько стражников. Они ничего не делают, но их взгляды кажутся чем-то вроде пиявок, присосавшихся к коже.

Одна из девушек, Дурга, поправляет своё большое полотенце, потом легко касается головы зеленоволосой саубхи и встаёт, идёт к двери. Саши Секар молча провожает её взглядом, его кулаки сжимаются, мышцы на спине перекатываются валунами, но он остаётся стоять, словно вкопанный. Джи же подходит к столу, обматывает бёдра пушистой белой тканью и оборачивается к ребёнку. Ей лет десять… если не меньше. И она словно кукла. Но вдруг её маленькая голова поворачивается, и Джи заглядывает в огромные зелёные глаза. Не такие, как у Санджи, искрящиеся молодой зеленью, и не такие, как у императора, переливающиеся изумрудом – а тёмные, с глубокой примешавшейся синевой. Да и волосы её сейчас кажутся зелёными только отчасти.

Девочку забирают следующей. Правда, для этого Джагжиту приходится взять её на руки и унести.

Третьим уходит Саши. Наверное, именно в таком порядке их всех и приводили сюда, и потому Джи остаётся последним. Стоя у стола, он ждёт, когда двери в очередной раз распахнуться. И считает про себя: Санджи – Интертега, Саши – Арвиния, Дурга, девочка и ещё один парень… вместе с Джи выходит шесть человек. По числу завоёванных стран. Получается, если никого отдельно не мыли и не «готовили», то император сегодня спит один? Или его будет развлекать кто-то ещё? Любовница или любовник… У Рохана, наверняка, полно фаворитов. 

Двери скрипят, оставляя потёртый след на каменном полу. Джи кивает Джагжиту и снова чувствует на себе взгляды стражников. Вроде бы вчера они держались в стороне, а сегодня приходится протискиваться между ними. Снова смешки, как и утром. Демоны Чёрного Континента! Как же медленно тянется время! А ведь ещё даже день не прошёл…

Только поднявшись на свой этаж, Джи вдруг вспоминает про чистую одежду, оставленную в купальне. И зачем он вообще её с собой брал?

– Джагжит… моя…

Лохматая голова с торчащими щёткой волосами склоняется к плечу, слуга вопросительно смотрит на Джи сверху вниз и без какого-либо почтения. Ну и ладно… Если так подумать, ему и без одежды нормально. В одеяло закутается и ляжет спать…

Только вот заснуть ему почему-то не удаётся. Может быть, ещё слишком рано, а может – в голове лишнего мыслей… точнее вопросов, на которые нет ответов. Но нужны ли они? Джи косится на стену. По идее, Санджи должен уже расколупать дыру и напомнить про обещание, но ничего не слышно. Забыл? Или уснул?

И вдруг щёлкает замок двери. Да неужто Джагжит догадался принести одежду? Не может быть. Только если ему приказали. Но даже так – это не повод, чтобы оборачиваться или вообще шевелиться. 

Но что-то не так… звякает железо, слышится дыхание нескольких человек. Сдерживаемое. 

Джи сжимается под одеялом, но сверху уже наваливается огромная тяжёлая туша, а твёрдая, словно дерево, ладонь закрывает рот.

– Не шевелись, шмакодявка… Его Высочество тобой уже попользовался и больше не хочет, но что добру пропадать? Так что давай, раздвигай булки!

Вместе со ртом зажали и нос. Не пошевелиться. Давит в груди.

– Подержи его сверху.

Тяжесть пропадает, ладонь тоже – но Джи успевает сделать лишь один судорожный глоток воздуха, как кто-то плюхается на его голову и плечи. По коже елозит железная кольчуга, бляхи врезают в шею, но Джи счастлив, что у него не особо мягкий матрас, и есть хоть небольшая возможность дышать. Но лучше бы ему задохнуться! И не чувствовать эти проталкивающиеся внутрь пальцы!

Но как заставить себя не вдыхать? Как сдаться?..

– Хе-хе, а что это у вас тут происходит?

Голос звонкий, но резкий, скрипучий. Хоть и приглушен, слышен отлично. Зад Джи оставляют в покое, кровать вздрагивает, какой-то шум… и туша медленно поднимается с его головы.

– Вот и хорошо, – продолжает голос. – Вот и отлично. Медленно, без опасных движений… Ни вам, ни мне неприятности не нужны… верно? Или всё-таки?..

– Н-нет, не нужны… – отзывается густой баритон. – Демон попутал…

– Вот-вот. Именно – демон. Значит, договорились? Я вас не видел, вы меня тоже?

– А этот?

– Этот…

Скрипучий голос приближается, Джи кусает подушку, но не шевелится. Как вдруг чувствует, как на него набрасывают одеяло.

– Этот вас тоже не видел и не слышал. И вообще он спал, и ему приснился кошмар.

Глава 6. Договор со смертью

***

– … и вoобщe он спaл и ему пpиснился кошмар.

Одеяло накрывает с головой, шаги удаляются…

Hо разве так можно? Разве это нормально? Неужели он так и останется послушно лежать, а завтра сделает вид, что ничего не произошло? Но ведь другого и не остаётся… он здесь никто, просто узник, с которым может позабавиться каждый…

– Подожди!

Шаги продолжают удаляться, но Джи, сбросив одеяло и сев, смотрит на замершего в дверном проёме человека. Отблески огня за его спиной становятся всё тускнее, шаги тише, и постепенно коридор вместе с комнатой погружается в непроглядную тьму. Но Джи кажется, он ещё видит эти гладкие выбритые виски и глаза цвета яичного желтка с огромными круглыми зрачками, словно у птицы. Шестой заложник. B купальне этот парень совсем не привлёк внимания, и в памяти остался лишь образ чего-то мелкого и невзрачного, но сейчас Джи чудится, что перед ним и не человек вовсе, а странная смесь паука и обезьяны.

– Ты ратри? – ничего умнее на ум не приxодит, но тишина и темнота действуют на нервы. – Ведь так?

– Я тебя спрашивал, кто ты? Так почему же ты считаешь, что имеешь право спрашивать меня?

Этот скрипучий голос почти как у Джая Кайлаша, только моложе, но холодом и угрозой веет сильнее. Джи натягивает одеяло на живот. Такая агрессия после спасения…

– Я просто… то есть…

– Как насчёт сказать «спасибо»?

– C-спасибо.

– Вот, – неожиданно из скрипучего голоса пропадает вся резкость. – Так намного лучше.

Но судя по тону, разговор ещё не окончен. Ратри чего-то ждёт? Но он сам запретил Джи задавать вопросы, и то, что он сказал… Может, байки об этом народе правдивы? Если так, добиться расположения будет немного проблематично.

– Прости мою бестактность. Я слишком сильно удивился. Ведь прежде чем спрашивать, сначала мне нужно… рассказать о себе? 

Смутное движение в темноте. Кровать пружинит, когда на неё садятся. Очень хочется зажечь лампу – она на столе, лишь руку протянуть, но Джи не может заставить себя пошевелиться.

– Смотря что ты расскажешь.

Выдох. Кажется, с ним всё-таки возможен диалог. Только вот, по легенде, ратри чувствуют ложь, и если новое имя Джи практически правда, то в остальном… Нет, врать нельзя. Иначе этот странный заложник, спасший его, просто уйдёт, а Джи снова останется запертым в четырёх стенах. Один. A те стражники… кто сказал, что они не вернутся?

– Меня зовут Ситар Кайлаш, – наконец произносит он медленно. – Я из Зоа и понятия не имею, кто мой отец. Или где я родился. Но моя мать вышла замуж за короля… и погибла недавно.

Вот так коротко. Но хватит ли этого?

– Xочешь за неё отомстить?

Как?! Неужели что-то в голосе Джи выдало его? А ведь он старался говорить равнодушно. 

– Я…

Но ему не дают оправдаться.

– Меня зовут Рагху. И ты прав, я – ратри, но только наполовину. И на треть – мандега.

Мандега? И он признаётся в этом так просто? Да кровь полукровки, говорят, стоит баснословную сумму!

– А ещё я наёмный убийца, так что могу исполнить твой заказ… Ситар.

Надо что-то ответить. Но сначала – осознать. Джи, конечно, хотел узнать о нём поподробней, но такое… А может всё это сон? Джи и правда заснул и видит кошмар, перешедший в откровенный бред? Ну правда, это же просто невозможно, чтобы заложником оказался ратри-полукровка, да еще и на треть бессмертный. А уж про убийцу и упоминать-то не стоит… Чувствуя сильнейшее желание очнуться, Джи откидывается на подушку и закрывает глаза, но ничего не меняется – всё та же темнота и невидимый собеседник, придавивший край одеяла.

– Рагху, ты можешь убить императора?

– Конечно, – ответ следует тут же. – Но заплатить за такой заказ ты не сможешь.

– Если дело в деньгах…

– Дело в жизнях.

– О чём ты?

– Если Рохана Ганеша не станет, погибнет очень много наших собратьев.

– Почему?

На этот раз Рагху не спешит отвечать. Похоже, Джи спросил что-то глупое и очевидное. Но как император связан с потомками демонов? Конечно, тот великан с сияющей золотом шевелюрой – явно человек лишь частично, и видеть его на руководящей должности как минимум странно, но если это и говорит о чём-то, так только что у императора весьма свободные взгляды… как и у Торила Третьего.

Стоп! Он сказал «наших»? То есть, Рагху уверен, что Джи – тоже ганда… Хотя, наверное, дело в глазах – говорят, у людей таких, почти бесцветных, не бывает. Но ладно, он сказал ещё что-то про жизни… Что будет, если император погибнет? Ну… страны восстанут. Нынешний наместник Зоа, герцог Кайлаш, уж точно воспользуется возможностью вновь собрать распущенную по приказу Астрии армию и стать королём – Джи уже думал об этом. Но причём же тут ганда? 

– Ситар, ты знаешь, как империи удалось так быстро подчинить себе весь континент?

Нет, он не знает. Джи мотает головой, с опозданием понимая, что они в темноте и… хотя, это же полукровка-ратри, уж он-то со своими глазами увидит всё, что захочет.

– В последнюю сотню лет армия империи загнивала, – задумчиво произносит тот, чуть помедлив. – Предыдущего императора не интересовала война, а когда на границы Астрии или рудники в Степи нападали, всегда соглашался на переговоры. И пусть Рохан ещё принцем создал собственный полк… Копьё Индры, слышал?.. Сам понимаешь, для войны или защиты – этого мало. И тогда новый император издал указ, гласивший, что любой, явившийся на вербовочный пункт и подписавший контракт, становится собственностью империи. То есть, совсем любой. Будь то беглый. Или просто раб. Или даже нечистый. Говорят, приходили записываться целыми деревнями. Конечно, воины из них получались так себе… но они готовы были умереть, лишь бы не вернуться к бывшим хозяевам. И с ними Рохан одержал первую победу, подчинил себе Вивет… И издал этот указ уже и у нас… Да, я из Вивета. 

Рагху замолкает, а Джи старается себе всё это представить. Как такое вообще возможно? Есть знать, а есть те, кто принадлежит ей – это основа мира. Слуги, ремесленники, просто крестьяне, работающие на полях… Как Рохан вообще додумался до подобного? Он даже не выкупил их… просто забрал! 

– Странно, что знать не восстала.

– Они не могли. Когда новый император отказался кормить с ложечки соседние страны, как было при его отце, Вивет первым решил вторгнуться в Астрию и сменить её правителя… на своего, конечно же. Но что лучше? Отдать страну врагу и, возможно, лишиться всего, или смириться с потерей части крепостных? По-моему, ответ очевиден. Хотя я слышал, были и те, кто предложил Вивету помощь взамен на привилегии после окончания войны. Но Рохан быстро… удивительно быстро, надо сказать, вычислил их. Возможно, у него и правда шпионы повсюду. Так или иначе, предатели и просто те, кто слишком громко возмущался новым указом, быстро пропали. Кого-то арестовали по обвинению в измене, а кто-то отравился вином или свалился с утёса…

– Но причём тут ганда?

– "Ганда"… ненавижу это слово, – Рагху громко вздыхает и, судя по натянувшемуся покрывалу, заваливается на постель. Теперь его голос звучит глуше. – Много наших сородичей погибло на войне. Но много и выжило. Вот только возвращаться им было некуда… Точнее, было бы некуда, если бы Рохан не издал новый указ – об учреждении гильдий. Чистокровные или нет, те, кто прошёл войну, остался собственностью империи… а по сути – стал свободным. Пока прошло не так много времени, и знать опять поднимает головы, но я верю… мы верим, что Рохан Ганеш Ананта – тот, кто сможет изменить этот мир, сделать его лучше. Пусть не сразу и не весь, но уверен, благодаря ему на земле не останется людей, закованных в цепи.

Джи слышит об этом впервые. Ему не рассказывали. Война и новый император ещё не успели стать историей, так что и в книгах о них нет ни слова. А разговоры… вокруг Джитендры все твердили лишь о том, как Рохан страшен и безжалостен…

Нет! Нельзя просто взять и поверить! Даже если у этого ублюдка была благая цель, зачем он убил их? Маму? Придурков-братьев? А добряка-толстяка, которого весь мир звал Торилом Третьим?! И что он сделал с Джи?!! Позабавился, и теперь даже в собственной камере нет покоя…

Но что ему тогда делать? Зачем жить? Зачем терпеть? Если месть принесёт другим лишь горе – всё бессмысленно. Хотя Джи, наверное, с самого начала знал, что ничего не получится, просто откладывал эти мысли на потом и плыл по течению. Делал то, что велят… Но даже просто представляя себе смерть императора, он сохранял хоть какие-то силы. А что теперь?

– Ну как, Ситар? Понял, как высока цена твоего желания?

– Да, я… понял, – гадко, противно, но уже всё равно. – Тогда… ты можешь убить меня?

Кровать вздрагивает, похоже, что Рагху резко сел.

– Могу.

– Не… не прямо сейчас! – Джи тоже подскакивает и поджимает ноги. – Просто… если всё станет слишком плохо, невыносимо… ты не мог бы помочь мне?

– Твои глаза.

– Что?

Кажется или кожу и правда щекочет чужое дыхание?

– Если обещаешь отдать свои глаза после смерти, то я приму этот заказ.

Страшно. Как же страшно. Одно дело думать о крае обрыва, другое – стоять на нём. И как он так быстро согласился? Глаза… да кому они нужны после смерти?

– З-забирай…

Вдруг по запястью будто чиркают ножом. Остаётся короткий, но горящий след. Джи тут же накрывает рану ладонью – под ней влажно и липко.

– Тогда договорились, – невозмутимо произносит ратри, явно не собираясь ничего объяснять. – Как ты дашь мне знать, что настало время?

Всё так быстро и так внезапно, мысли разбегаются, словно тараканы… Это должно быть какое-то слово? Или действие? А если его запрут где-нибудь, и Рагху просто не узнает, не увидит, не услышит?..

– Не можешь придумать? Похоже, ты ещё не готов.

– Мне… нужно подумать. Если бы ты пришёл немного позже, возможно, я бы и не стал колебаться, попросил бы убить меня прямо сейчас… Кстати, можно спросить? Как ты узнал?

Одеяло шевелится. Будто кто-то подёргивает его. В окружившей черноте Джи мерещатся светлые и тёмные пятна, иногда они движутся, но стоит попытаться зацепиться за них взглядом, как всё сливается, оттенки пропадают, но остаётся ощущение, что если постараться, напрячь глаза чуть сильней…

– Мне сказал Джигги, – наконец отвечает Рагху. И похоже, встаёт с кровати. – Ситар, мне пора. Если вдруг что-то случится или ты захочешь позвать меня – просто произнеси: «Шакти Равана».

Он уходит. Шагов не слышно, но голос уже где-то там, в коридоре.

– Подожди, скажи, зачем ты делаешь это, Рагху? Почему помогаешь?..

Скрежет камня о камень – дверь возвращается на своё место. Джи тянется к столу, на ощупь хватает лампу, выкручивает рычажок, внутри раздаётся потрескивание и фитиль загорается – но вместо выхода уже сплошная стена. Он снова один. И ему всё ещё страшно. 

А ведь Джи никогда не считал себя трусом. Даже гордился немного, как стойко переносит насмешки братьев и снисходительные взгляды всяких вельмож, вынужденных кланяться ему при встрече. А сейчас едва не дрожит, просто глядя на закрывшуюся дверь. Но в то же время ему стало легче… теперь, когда черта проведена, и в любой момент он может просто покончить со всем, произнеся всего два слова и позвав смерть, в голову лезут разные странные мысли. Вроде тех слов Санджи про уличных актёров. Ведь Джи ещё столько всего не видел, не знает, не пробовал… Хочется выйти наружу. Увидеть солнце. Вдохнуть свежий воздух, почувствовать ветер… Но как это сделать? И те стражники… Рагху, конечно, сказал, что его можно позвать, но разве Джи сам ни на что не способен? В конце концов, он вообще не привык ни просить кого-то, ни благодарить… а значит, пришло время начать действовать самому. Хватит жалеть себя. Хватит ждать неизвестно чего.

Отставив лампу, уже начавшую жечь ладони, Джи подползает ближе к стене. Проводит пальцами по шершавым и совсем не холодным камням. Где-то тут были те, что вытаскивал Санджи… Вот, вроде один поддался. Если надавить сильнее, он входит вглубь стены. Ещё немного… вдруг камень пропадает – его выдёргивают из кладки с той стороны.

– Ситар? – доносится слабый голос, словно его владелец или спал, или сильно утомился. – Тебе чего? Не спится?

– Санджи, разве ты не хотел узнать про Рохана?

– Ох… сейчас? Давай лучше завтра, я…

Кажется, или он не один? Только что за плечом Санджи словно бы мелькнула тень. Неужели стражники?! Хотя нет – он бы не был так спокоен. Всего минуту назад Джи собирался предложить ему обмен: информацию на кое-какую помощь, но сейчас это уже не кажется хорошей идеей. Ведь цель Санджи – покорить императора, чтобы выбраться отсюда или как-то улучшить своё положение, а значит, если Джи попросит подсказать ему пару премудростей… хоть кудряш и заявил, что не считает его соперником, вряд ли согласится помочь. Да и как о таком-то попросишь? Тем более – вслух?!

– Я просто собирался сказать, что отменяю нашу договорённость. Каждый сам за себя.

– Что?.. Что-то случилось?

– Ничего особенного. Я всё ещё презираю его. И тебя. И подобные методы. Но ты прав – уж лучше так, чем гнить в этой каменной коробке.

Смешок. Джи был уверен, что Санджи разозлится. Но тот вдруг вскидывает подбородок, демонстрируя широкую самоуверенную ухмылку, хоть её и не полностью видно в небольшое отверстие, а потом одним махом возвращает отполированный камень на место. А Джи вновь переводит взгляд на дверь. Точнее, на ту часть стены, что является дверью. 

Он должен открыть её. Так или иначе.

________________

* Ратри – ганда – ночные хищники, обладают исключительным зрением, но солнце вредно для их глаз, хорошие воины, но скорее охотники, чем завоеватели. Не любят войны, но иногда вынуждены сражаться. Порой становятся наёмниками. Искусны в обращении с луком. Живут в лесах. Вольный народ.

** Мандега – ганда – их зовут бессмертными, потому что их тела способны восстанавливаться даже после смертельных ранений. Но только если не исчерпан запас жизненных сил, отмеренный ещё при рождении. Причём эти силы активизируются именно на пороге смерти, в остальное время мандега мало чем отличаются от людей, разве что более болезненные. Считается, что чистокровных мандега совсем не осталось.

_______________________________

Глава 7. Джигги и ответ Императора

***

Вcю ночь Джитeндpa находился между мучительным бодрствованием и зыбким сном. Cначала он боялся уснуть, потом просто не мог, поэтому лежал и пялился в потолок, на тёмные щели, уходящие в стены – из них тянуло влагой. Джи даже казалось, что он слышит приглушенный шум дождя. А в голове крутилась и разгоняла все прочие мысли безумная идея: превратиться в девушку и очаровать императора. Безумная, потому что, во-первых, вряд ли он способен притвориться достаточно убедительно, а во-вторых, весьма сомнительно, что «очарование» возымеет хоть какое-то действие на этого извращенца. И вообще ещё неизвестно: как он к девушкам-то относится?

Hо если рискнуть?

Kонечно, Джи не искушён в подобных делах, но даже ему понятно – диковинка императора может заинтересовать. А добившись его внимания, у Джи появится возможность узнать о происходящем побольше. O самом императоре. О его целях. И о том, почему же всё-таки он приказал убить королевскую семью Зоа… Возможно, Pагху и прав, а может – просто не знает всего. Считает императора спасителем мира… Ну разве не глупость? Тысячелетиями ничего не менялось, и вдруг Рохан возжелал сделать крепостных и рабов свободными? Или его целью являются только нечистые? Но это даже ещё более странно… если только он сам не один из них.

Xотя Джи слышал, что в республике Интертеге нет права собственности на людей – но с другой стороны, ганда там и за людей и не считают. В общем, в каждой стране свои порядки и уже очень и очень давно… 

Ладно, не всем людям живётся хорошо. И лично Джи ничего против свободы для угнетённых не имеет. Например, тот же Сунил – не будь он пажом, имей он возможность выбирать – стал бы библиотекарем или писцом, или даже настоящим писателем… и не умер бы там, в пустом коридоре, совершенно один.

Но Рохан – спаситель? Рохан – освободитель?.. Да разве способен тот, кто убивает невинных, сделать хоть что-то хорошее? Или его справедливость и спасение направлены лишь на чернь?! Даже звучит очень глупо.

Но какими бы благими не были его цели – это не значит, что всё можно простить. 

Так странно. Джи уже и забыл: он согласился отправиться в Интертегу лишь потому, что при одной только мысли о мести становилось легче дышать, а воспоминания о смерти матери и чувство вины – отступали. Ведь он мог тогда выскочить из укрытия, сделать что-нибудь… и кто знает, быть может, у владеющей магией королевы появился бы шанс… Нет, хватит. Если снова начать думать об этом, остановиться будет уже невозможно. Как невозможно остановить оползень, даже если он вызван лишь маленьким камнем. Но как же больно от этих мыслей! И единственный способ сбежать от них – вновь подумать о мести. Замкнутый круг.

Но месть… в конце концов, ведь императора необязательно именно убивать.

Нет, не следует загадывать наперёд. Сначала нужно сосредоточиться на том, чтобы выйти отсюда. Хотя, даже не так – достаточно получить возможность покидать это место. В замке Зоа Джи часто натыкался на разные каморки, где сплетничали слуги, или подслушивал разговоры вельмож – не то чтобы специально, просто на него обращали мало внимания. И не исключено, что ему и здесь удастся стать таким же незаметным и узнать что-нибудь важное…

Страшно. Сейчас, когда Джи думает об этом, всё кажется вполне выполнимым. И даже безопасным. Ведь если он станет ближе к императору, к нему уж точно не посмеет прийти какая-то стража.

Но сможет ли он?

Хватит ли сил?

***

Когда Джи открывает глаза, в лампе горит уже свежее масло, а ещё на столе стоит кувшин с утренней порцией воды и несколько тарелок и чашка. И судя по тому, какие они холодные – время уже ближе к обеду. Надо же, он всё же заснул, да ещё так крепко, что даже не услышал, как приходил слуга.

А если бы это был кто-то ещё?..

Нет, хватит. Сначала надо поесть и привести себя в порядок. Вон и одежда… А потом…

Обед приносит Лал. Но когда тот уже заканчивает собирать пустую посуду и разворачивается к двери, сидящий на кровати Джи выпрямляет ногу и загораживает ему дорогу.

– Г-господин Ситар? – противно испуганно косится на него существо, не способное даже толком расчесать свою сальную чёлку.

– Я хочу видеть Джохара.

– С-смотритель занят… он не сможет прийти…

– Не сможет? Или не захочет?

Слуга почти не дышит. Может, стоит быть с ним помягче? В конце концов, до сих пор тот не причинял Джи зла по собственной инициативе…

– Но ты можешь ему передать?

– Да, конечно, г-господин Ситар!

Задерживать его и дальше незачем. Джи опускает ногу и, как обычно, укладывается на кровать, пытаясь рассмотреть, что именно слуга делает у стены, чтобы заставить её сдвинуться с места. Но – тоже как обычно – видит лишь круговое движение рук. Он пытался их повторить. Бесполезно. Наверное, там не просто какой-то механизм, а чары. Ну да ладно, ему остаётся лишь ждать.

И ждать безуспешно, потому что проходит день, потом второй – а смотритель так и не появляется. 

А Лал клянётся, что передал ему просьбу, и второй раз тоже, и третий. 

И тогда Джи решает, что настало время воспользоваться любезным предложением Рагху. Хотя ещё неизвестно, чего от него вообще можно ждать и каковы его цели. Но терять время и дальше нельзя – решимость Джи тает, ведь чем больше он читает приносимые Лалом книги, тем сильнее погружается в придуманную реальность, опять забывая о том, что действительно важно.

Так глупо. И так позорно… всё же он настоящий слабак, готовый сбежать в выдуманный мир от страхов и даже собственных решений.

– Шакти Равана, – произносит Джи негромко, почти одними губами.

Если это тоже чары, то громкость значения не имеет. Но как долго ждать? Рагху – не саубха, а значит испариться из своей камеры он не способен… Наверное, стоило подумать об этом раньше. С другой стороны, уже вечер – совсем, как в тот раз.

Наконец от стены доносится щелчок и сразу шуршание. Но когда в комнату через узкую щель просачивается человек, а дверь тут же закрывается обратно, Джи даже не сразу находит, что сказать.

– Джагжит?.. – всё же он первым нарушает молчание. – Или мне можно звать тебя «Джигги»?

– Как вам будет угодно.

Вид у него недовольный. Причём настолько, что Джи забывает про своё удивление. Но поразительно, как всё встаёт на свои места: «Джигги» рассказал о нём Санджи, «Джигги» же позвал Рагху… Какой, оказывается, разговорчивый этот «Джигги»! А с Джи только и делает, что угрюмо пялится сверху вниз. А эти его торчащие во все стороны волосы? Словно и не императорская прислуга, а так, помощник конюха. Впрочем, он же прислуживает не императору, а всего лишь его заложникам…

– Да, мне будет так угодно. Итак, Джигги, если ты пришёл вместо Рагху, значит должен мне помочь.

Красноречивое молчание слуги буквально кричит, что никому и ничего он не должен, но Джи продолжает:

– Можешь уговорить смотрителя прийти ко мне? Или отвести меня к нему?

– Зачем?

Откуда столько наглости в этом долговязом? Впрочем, есть у него какое-то сходство с Рагху… Да, он выше, мощнее, и в области головы явно волосатее, но эти длинные жилистые конечности, узкие бёдра и не такие уж широкие плечи… Однозначно похожи. Но не настолько, чтобы утверждать что-то наверняка.

– Хочу поговорить, – терпеливо поясняет Джи, решив, что и так испорченные отношение портить ещё сильнее не стоит.

В ответ Джагжит вдруг вздыхает и пятернёй зачёсывает назад стоящие дыбом волосы, и тяжёлым взглядом узких чёрных глаз буквально придавливает Джи к кровати.

– Господин, – произносит он чётко, и от того слово это звучит, как оскорбление. – Если вы соизволите хотя бы примерно сообщить, о чём именно желаете переговорить со смотрителем, возможно… возможно я смогу быть более убедительным, передавая ему вашу просьбу. 

– Я…

Что выбрать? Позицию Санджи? Аля «мне плевать, что вы обо мне подумаете»? Нет, у Джи такое не выйдет. Но и показывать слуге, кем бы тот ни был, робость или страх точно нельзя.

– … хочу встретиться с императором.

Новый вздох.

– Зачем?

Этот Джагжит ведёт себя так, словно имеет дело с ребёнком! Весь такой снисходительный и терпеливый! Как же он его бесит! Ни грамма почтения! Одно сплошное самодовольство!

– Скажи, что это касается заговора в Зоа.

Узкие глаза на миг становятся шире. Возможно, слуга ожидал чего-то другого, но зря. Джи не доставит ему удовольствия, называя истинную цель. Он просто не может позволить себе опуститься в его глазах ещё ниже… Кто такой вообще этот Джагжит? Слуга, обычный раб. Но откуда в нём эта внутренняя сила? С самой первой встречи он казался гордым жеребцом, и с тех пор ничего не изменилось, но не может быть, чтобы его ни разу не секли за подобные выкрутасы. 

Джи вдруг понимает, что завидует ему.

– Хорошо, господин Ситар, я передам это Джохару-инха. Что-нибудь ещё?

Ещё… ещё Джи хотел бы задать ему целую кучу вопросов, но сейчас он слишком ошарашен своим открытием и просто зол, поэтому молча кивает на дверь. И Джагжит так же молча уходит.

А утром завтрак приносит смотритель собственной персоной. Всё ещё похожий на ссохшееся и хрупкое дерево, с ввалившимися глазами и чёрными кругами под ними. Ставит поднос на стол, но ничего не переставляет с него, как обычно это делает Лал, а просто отходит к стене, прислоняется к ней и сцепляет перед собой пальцы.

– Вы хотели со мной о чем-то поговорить, Ситар Кайлаш?

– Не с вами, – мотает головой Джи, рассматривая тарелки. – Опять каша?..

– Яйца были вчера, – невозмутимо поясняет смотритель. – А с кем тогда?

– С императором.

– И о чём же?

– Секрет.

Пристальный взгляд смотрителя Джи игнорирует, беря ложку и приступая к неспешной трапезе. Каша на самом деле отличная, но на такой диете он скоро вообще обессилит, и так уже с кровати слезать неохота.

– Ситар Кайлаш, вы представляете, как я обращаюсь с подобным предложением к самому императору? Как думаете, что он мне скажет в ответ?

– М-м-м, не знаю… Ну ты можешь… предложить ему пригласить меня снова?.. Ну знаешь… как в прошлый раз?

– Я служу императору, а не вам, Ситар. И врать я ему не намерен. Тем более, что ваши мотивы мне не ясны, как и ценность информации, которую вы можете сообщить моему господину.

Ценность информации… Похоже, снова попасть в ту комнату с книгами не так-то и просто. Надо что-то придумать. Что-то, о чём император точно захочет услышать… Эх, знал бы Джи заранее, перед отъездом из Зоа бы постарался что-нибудь эдакое разузнать. А вообще, он не предполагал, что встретиться с императором снова будет так сложно.

– Скажите ему… скажите, что это насчёт «Джитендры».

Джохар хмурится. Не похоже, что ему знакомо это имя. Значит, в курсе лишь некоторые, типа того гиганта Васу. Конечно, лучше придумать что-то получше, но Джи прямо сейчас в голову ничего не идёт. Но поможет ли тут настоящее имя Джи? Ведь императору оно давно известно, и даже если смотритель всё-таки согласится и передаст просьбу о встрече…

А ведь Рохан, должно быть, с самого начала догадывался о его целях…

Теперь даже кажется, что у императора личная неприязнь к Торилу и его роду. И всё случившееся с Джи – лишь её результат. Словно Рохан просто жаждал помучить единственного выжившего из королевской семьи. А ведь они даже не родственники…

Но жребий брошен, смотритель ушёл. И снова впереди ожидание. Ну почему он сразу не придумал чего-нибудь более убедительного? Ведь если в этот раз не выйдет, второго шанса ему могут и не дать, да и Джохар не будет вечно бегать посыльным.

Действительно, проходит день, потом второй, а на третий Джи опять отводят в купальню, только там он снова не один: Рагху держится в стороне, Дурга не отпускает от себя маленькую зеленоволоску, Санджи щебечет, плещется и выводит Саши Секара из себя – это всё ещё ново, да и после четырёх стен здесь так просторно и светло… но Джи даже расслабиться не может – изнутри его грызёт нетерпение. И он еле дожидается, пока Джагжит отведёт всех обратно и вернётся за ним, снова оставшимся в купальне последним. Но когда слуга наконец появляется, двери тут же закрываются за его спиной, а сам он идёт к столу и достаёт из застенка масла и знакомую тонкую трубку.

– Вам помочь, господин?

– Не надо, – сжимает Джи зубы. – Я сам.

***

Странно, но вместо простых, но толстых дверей перед ним высокие и украшенные искусной резьбой. Знакомая картина: Индра с мечом и щитом. А ещё Джохар не стучит, а просто останавливается рядом с одним из стражников.

– Его Величество один?

– Нет, – мотает головой полностью облачённый в доспехи человек. – Господин Первый Советник пришёл несколько минут назад.

Из-за забрала не видно его лица, но голос кажется знакомым. Или это нервы сдают? А на Джи опять сорочка до пола и с завязками сзади на шее, а на ногах мягкие сандалии. Только вот мокрые волосы пришлось расчёсывать самому, как и заплетать косу… правда, вернувшийся через час Джигжит наградил его творение снисходительным взглядом и тут же принялся расплетать обратно, но переделал всё удивительно быстро.

В коридоре очень свежо, а сорочка такая просторная и тонкая, что Джи быстро покрывается гусиной кожей. Но они продолжают просто стоять. И как назло, из-за двери не доносится ни звука. А когда она наконец отворяется, держащийся за ручку человек в высоком чёрном колпаке вдруг спотыкается на пороге, уставившись на Джи, и оборачивается назад. Кажется, он удивлён.

– К вам пришли, Ваше Величество…

– Пусть заходят.

Смотритель склоняет голову, когда человек выходит в коридор, оставив дверь приоткрытой. Человек этот стар, кожа его похожа на тонкий сморщенный пергамент, но вот её цвет, а ещё волосы и глаза… Джи поспешно отводит взгляд. Он впервые встречает кого-то с кожей почти настолько же светлой, как и у него самого, и с такими же чёрными волосами, длинными, но распущенными. А вот глаза у этого советника красные. Точнее, красная лишь радужка, но ощущения от его взгляда – как и от Рагху. Тоже полукровка? И, похоже, мандега. Не слишком ли много бессмертных собралось в этой башне? А ведь говорят, их почти не осталось из-за охоты. Ведь кровь мандега – лучшее лекарство. Не только от ран или болезней, но и от старости…

Смотритель первым переступает порог. Джи совершенно не хочется оставаться в коридоре наедине с стражниками и этим советником, но его не позвали… хотя нет, вон Джохар придерживает дверь… значит, можно зайти.

Здесь тоже много книг, только вместо полок огромные шкафы, в них отделения с дверцами, явно запертыми… а у забранного решёткой узкого окна расположился массивный стол, заваленными бумагами – почти такой же, как у Торила в кабинете. Но что же это получается? Император не только иногда ночует, а вообще постоянно живёт в этой башне, а не во дворце? Но почему?

Кстати, в этот раз он не в халате. Откинувшись в кресле, император демонстрирует широкую грудь, затянутую в белую атласную ткань и вышитую золотой нитью, невысокий ворот и лежащую на плече медную косу… а глаза у него… да, тёмно-зелёные, как сочная трава, но не молодая, а уже готовая пожухнуть. Склонив голову к плечу, Рохан рассматривает Джитендру, застывшего позади смотрителя.

– Джохар, можешь идти, – произносит он наконец.

– Н-но…

Еле заметное движение рыжей брови – и смотрителя сдувает с места. Джи только слышит, как негромко закрывается дверь.

– Итак, в этот раз ты захватил с собой нож? Или снова попробуешь воспользоваться моим?

Неправильное начало. И вообще – всё совсем не так, как Джи планировал. Во-первых, почему не опочивальня? Так, конечно, спокойнее, даже в голове прояснилось, но он же настроился! И эти водные процедуры… А во-вторых, после слов Рохана Джи начисто забыл, с чего хотел начать. Значит, император заметил, что он тогда намеревался сделать? И согласился дать аудиенцию, прекрасно зная, что у его заложника на уме?

Впрочем, неудивительно.

– Зачем вам понадобилась смерть Торила Третьего?

Вот так, без подготовки. Всё, что он планировал, всё, что собирался сделать… По спине скатывается жаркая волна, горло высыхает, и воздух вдруг начинает казаться слишком густым и затхлым. А император лишь склоняет голову к другому плечу.

– И на что ты готов, чтобы узнать ответ на свой вопрос?

– На всё.

Джи закрывает глаза. И чувствует, как плечам становится тяжелее от увеличивающейся груди, и как рубашка натягивается сильнее. А когда открывает – встречается с пристальным и настороженным взглядом. Только что вольготно развалившийся в кресле император уже выглядит весьма напряжённым, словно на него вот-вот спустят смертельные чары. И Джи неожиданно чувствует прилив смелости.

– Может быть Ваше Имперское Величество желает позабавиться и с этим телом тоже?..

– Нет, – доносится из кресла дрожащий голос. Дрожащий от ярости. – И никогда больше не смей этого делать.

_______________________________

Глава 8. Унизительное наслаждение

***

Пoказалоcь, что eго сейчас удаpят. Хотя Джи от императора отделяет огромный стол и не меньше пяти шагов, воздух явно сгустился, и не осталось ничего, кроме пронзительных глаз, потемневших до черноты.

– H-но… почему?

Cобственный голос не громче писка мыши. 

– Потому что на башню наложено сторожевое заклятие. И любой инициировавший неразрешенные чары по идее должен тут же упасть замертво. Но ты… почему-то стоишь, как ни в чём ни бывало. Интересно, почему?

Джи тоже интересно. Но погодите, как это «любой»? Да быть такого не может, та же дверь в его камеру или «Шакти Pавана»… Но с воздухом и правда что-то не так – его уже можно почувствовать кожей.

– Это не чары.

Он почти не врёт. В конце концов, при превращении внешность Джи меняется не особо, разве что бёдра становятся шире, лицо – круглее, да и в теле прибавляется жирка… но на магию он не способен. По крайней мере, когда бы Джи не пытался изобразить что-нибудь эдакое, у него ничего не получалось. Говорят, у каждого саубха свои собственные, уникальные чары, и хотя бывают и схожие по свойствам или эффекту, открыть их можно только самостоятельно – но Джи уже шестнадцать, а ничего нового он так в себе и не обнаружил, поэтому… Поэтому остаётся лишь смириться: ибо сила матери явно обошла его стороной, и это превращение – максимум, на что он способен. И всё же, это не чары, придающие лишь видимость, и которые, скорее всего, имел в виду император, ведь Джи изменяется не только снаружи, но и внутри.

Но не станешь же объяснять такие тонкости всем подряд?

– Значит, сейчас ты настоящий, а чары были до этого? Не ври. Стены твоей комнаты аннулируют любую магию, какой бы сильной и продолжительной она не была.

Eщё один кусочек информации… а вот полезной или нет – время покажет.

– У воды есть несколько состояний, – всё же решает пояснить Джитендра. – Она бывает жидкой, твёрдой, как камень, или невесомой, как воздух. Tак же и со мной.

– Ты тоже становишься газообразным?

«Идиот».

Джи вздыхает, оглядывается и замечает диван у стены. A рядом с ним низенький столик на изогнутых ножках, на нём какие-то бумаги… письма? Нет, нельзя отвлекаться. Сейчас, когда Рохан кажется заинтересованным, важно не дать ему разочароваться и прогнать себя. Но что сказать? На прямой вопрос он не ответил, спросил, на что Джи готов ради ответа… Итак, он знает? И просто играет, наслаждаясь его муками?

«Сволочь».

– На само деле… – Джи сплетает руки под грудью, заставляя её подняться выше и ещё больше натянуть светлую ткань. – Я приехал сюда по приказу дяди. Он для этого и усыновил меня, чтобы не подвергать риску своих сыновей. Да и в убийстве моей… моей семьи… я думаю, виноват тоже он. Так что вам не о чем беспокоиться… в прошлый раз я просто…

Джи опускает взгляд. Он не притворяется, ему действительно не по себе вспоминать о случившемся, да и сохранять спокойствие становится всё сложнее. Но когда не смотришь в глаза – врать значительно легче.

– … в общем, я повёл себя глупо. Вы изволили уделить мне своё драгоценное время, а я…

– Зачем ты всё это говоришь мне?

Так, и что теперь? Продолжить смотреть себе под ноги или поднять взгляд на Рохана? Его тон такой холодной и равнодушный, ещё немного и точно прикажет Джи убраться. Ладно… девушка его не заинтересовала? Ну и отлично. На самом деле, решиться на это было довольно сложно, и если бы император вдруг полез к нему… кто знает, выдержал бы Джи? Или начал бы снова позорно скулить?

– Я… я просто слышал, что вы благосклонно относитесь к… ганда. Так почему заставляете нас торчать в этих каменных ящиках? Чем мы провинились?!

Тишина вместо ответа. Но горло словно сдавливает что-то невидимое, и Джи не решается произнести больше ни слова.

– Это всё? – поднимает брови Рохан. – Ты пришёл сюда лишь за этим?

Нет-нет-нет. Только не сейчас. Но что бы Джи не сказал – императору становится лишь скучнее, да ещё и в голосе его теперь звенит раздражение. Неужели придётся отказаться от остатков гордости и упасть на колени? Начать ползать и умолять? После ночного разговора с Рагху Джи неожиданно почувствовал прилив сил и желание жить, и даже решился на активные действия – но есть граница, через которую он не переступит. Хотя, тоже самое он говорил себе и раньше, но с тех пор эта самая граница сильно сдвинулась со старого места… а значит, не за горами тот день, когда невозможное станет возможным, а неприемлемое – вполне допустимым. Раньше он твердил себе: «Уж лучше умереть!» – но сейчас почему-то продолжает цепляться за жизнь и падать всё глубже.

Но быть может, стоит приложить ещё немного усилий?.. 

Хотя… хватит с него этой комедии и этих унижений.

– Нет, я пришёл, чтобы вы меня снова трахнули, венценосный убл… Ваше Величество. 

Улыбка. Он сам не заметил, как уставился на императора. Но совершенно упустил тот момент, когда губы Рохана начали растягиваться. Улыбки не было, и вот она уже есть – неширокая и надменная.

– Я так и знал, что тебе понравилось. А упирался-то…

«Да неужели?»

– Ну так что же ты торчишь у двери? Или мне опять идти к тебе самому?

Что случилось? С чего вдруг такая резкая перемена? Пока Джи мямлил и обвинял, император лишь скучал и раздражался, а тут и тон сменился, и в глазах зажёгся огонёк. Или он и правда поверил, что заложник не смог забыть «волшебную» ночь с ним в главной роли, вот и пришёл за повтором?! Теперь по спине Джи вместо жара пробегают мурашки, а ноги прочно прирастают к полу. В животе же появляется противное ощущение, будто внутренности обмотали верёвкой и стягивают в пучок.

– Ну же!

Рохан поворачивается в кресле боком, уперев локоть в стол и уложив острый подбородок на кулак. И Джи на ватных ногах сдвигается с места. Пять шагов. Всего пять. Как же это мало. Но с каждым шагом в ушах шумит всё громче, акогда он начинает обходить стол, от пота сорочка прилипает к спине и животу. Император следит за ним уже безо всякой улыбки. И вдруг встаёт, усаживается на край стола, берётся за ткань на плечах Джи и резким движением разрывает сорочку почти до подола. Отпускает. Смотрит.

– Разве я не сказал тебе больше так не делать? Это значит, что ты должен убрать эти… штуки.

Джи вздрагивает только сейчас, осознав, что всё ещё в женском обличье. Но вместо того, чтобы прикрыться, распрямляет плечи и, подняв взгляд и глядя Рохану прямо в глаза, позволяет своему телу вернуться в изначальное состояние. 

Но император не отвечает на взгляд, он даже не смотрит Джи на лицо, когда вновь касается его плеча. Его пальцы сжимаются, ладонь скользит выше, к шее, забирается под основание косы… и вдруг император спрыгивает со стола и рывком заставляется развернуться. И упасть на стопку бумаг.

– Эх, вряд ли ты чему-то научился с прошлого раза… – разочарование в голосе Рохана звучит, как насмешка. – Так что хотя бы выпяти зад нормально.

Нет, это неправильно. Сейчас его опять просто насадят на член – как кабана на вертел, а потом отправят обратно.

– В-ваше… величество… – произносить слова удаётся с трудом, слишком мешает чернильница под щекой и снова сдавившие шею пальцы, но Джи умудряется немного прогнуться в пояснице и даже почти что расслабить ягодицы, благо к ним император пока что прижимается одетым. – Вы можете… не так торопиться?..

– Эй, куда делась твоя внезапная наглость? Что за учтивый тон? Хотя лезть с указаниями, как именно мне развлекаться – это уже что-то с чем-то!

Сразу за словами раздаётся треск ткани. Похоже, у Рохана страсть рвать одежду, причём и на себе тоже… занимает у него это ровно пару мгновений – и вот уже сзади вновь прижимаются бёдра, но теперь они обжигают. Джи сжимает зубы. Он почти готов к резкой боли. Но вместо неё чувствует лишь нетерпеливое прикосновение пальцев.

– Отлично… как Джохар и сказал, у тебя тут всё цело.

– Что?

Ему даже почти удаётся оторваться от стола, но император наваливается сверху и касается дыханием шеи:

– В прошлый раз ты так скулил, что мне пришлось позвать этого старика, и он тебя осмотрел… 

Внутрь проталкивается палец, за ним второй. Рохан словно специально позволяет Джи прочувствовать каждое своё движение, будто и правда следует просьбе не торопиться. И пусть так почти что не больно, но унизительнее в сотни раз! Но надо вытерпеть это. Ведь пока император доволен – ещё есть надежда.

– Ах!..

Это происходит неожиданно. Молния прошибает позвоночник от копчика до затылка. А всё потому, что Рохан сделал что-то… как-то…

– Х-ха…

– Вот так, дыши ровно, – снова раздаётся у самого уха, но давление с шеи исчезает. – Или снова будешь умолять меня остановиться?

Нет, не будет. И это удивляет – разве такое возможно? Подобное странное чувство во всём теле, очень похожее на возбуждение? Раньше он уже ласкал себя сам и не раз, но это какие-то совершенно иные ощущения – хочется закрыть глаза и прислушаться к ним, и уже даже как-то неважно, что именно с ним делают и где. Но вдруг спине становится легко и прохладно, император отстраняется и вытаскивает пальцы. И целых несколько вздохов не происходит вообще ничего. А затем Джи вновь чувствует прикосновение. В прошлый раз после такого его окунуло в боль с головой, а тело разрывало на части… Но сейчас член проталкивается внутрь почти безболезненно. Хотя и приятного в этом нет ничего. Но всё меняется, когда его головка касается чего-то внутри, какого-то определённого места – и Джи снова накрывает волна резкого, пронзительного, но короткого наслаждения. Хочется ощутить его снова. Но Рохан уже подаётся назад. Медленно, будто собирается выйти – и тут же возвращается резким толчком, заставившим вскрикнуть. От шлепка бёдер об ягодицы звенит в ушах. 

Рохан ускоряется, и Джи вынужден вцепиться в стол. Да, этот ублюдок и в прошлый раз был таким же яростным и ненасытным, словно зверь, терзающий добычу. Вот и сейчас край стола всё сильнее вдавливается в живот, дышать просто некогда, из горла вылетают странные звуки – то ли кашляющие, то ли хрипящие, но сквозь них Джи отчётливо слышит чужое учащённое дыхание. Рохан не произносит слова, но его тело говорит за него. Вот он чуть замедляется, вот задерживает дыхание, а вот вдруг застывает, словно прислушиваясь. И когда он делает это в очередной раз, Джи уже сам прижимается к нему. Просто потому, что ему захотелось сделать это. И потому, что так острый край стола отвлекает намного меньше.

Но как же обидно! После всех мук вдруг погрузиться в столь приятные и обволакивающие с ног до головы ощущения… и именно в руках этого человека… этого убийцы… Но тело отвергает доводы разума и чужие теории. Телу наплевать на то, что правильно и неправильно. Оно хочет ещё и ещё. Чтобы острее. И забыться, не думать ни о чём вообще. Только чувствовать, опять и опять, как задевается то особенное местечко, как от него разгораются внутренности, и весь остальной мир постепенно теряет значение.

И снова Рохан замирает. И Джи вновь прижимается к нему что есть сил, но неожиданно понимает… всё кончилось. Точнее, Рохан довёл до конца лишь себя. И вот внутри осталась лишь горячая сперма, уже начавшая стекать по ногам, а император падает в кресло. Продолжая лежать животом на столе, Джи смотрит на него, слишком расслабленного и кажущегося таким беззаботным с задранным до подмышек камзолом и оторванными пуговицами… с дорожкой рыжих кудрявых волос до пупка. И Джи с головы до ног начинает наполнять отвращение. Отвращение к себе. Как он мог наслаждаться? Это не входило в планы. Конечно, он собирался быть покорным, не ныть, не сопротивляться и даже, быть может, сделать что-нибудь сам, но не растаять в руках извращенца, словно лёд на летнем солнце! 

Но в теле такое приятное напряжение… и так хочется продолжить… 

Однако скрип двери заставляет Джи очнуться, подскочить и врезаться спиной в стену рядом с окном.

В кабинет без стука входит Васу. Его золотая грива свалялась соломой, а тёмно-зелёный плащ сыплет искры. Искры… плащ, огонь… крик с лестницы… Ноги немеют, и Джи мгновенно сползает на пол. Но гигант уже подходит к столу вплотную, его кулаки с грохотом упираются в гладкое дерево, заставляя подпрыгнуть и чернильницу и бумаги.

– Опять? – спрашивает Рохан замогильным тоном.

– Опять, – негромко отвечает ему великан, бросив на голого заложника невидящий взгляд, будто на пустое, не значащее ничего место.

– Где?

– Ксандрия.

– Понял. На этот раз я тоже поеду.

– Как скажешь… отправляемся через час.

Стол под Васу издаёт жалобный треск. Но выдерживает, даже когда тот рывком отталкивается от него и тем же быстрым шагом покидает кабинет. А Рохан остаётся сидеть в кресле со спущенными штанами и голым животом, но беззаботностью и расслабленностью от него теперь даже не пахнет. Хотя Джи видно лишь пальцы, размеренно постукивающие по подлокотнику.

– И долго ты ещё собираешься сидеть на полу?

– Сколько получится, – отзывается Джи, пытаясь разогнать дымку болезненных воспоминания. 

Но дрожащий голос, похоже, выдаёт его. Потому что Рохан вдруг вцепляется в подлокотник и выглядывает из-за спинки кресла.

– Всё-таки было больно?

В его голосе не слышно раскаяния. Таким тоном, даже когда интересуются у незнакомого человека, как у него дела – и то вкладывают больше участия. И Джи неожиданно осознаёт: Рохану просто нет до него дела. Вообще. Быть может, он даже не задумывается, мучает он кого-то или нет. Как не задумывается ребёнок, забавляясь со зверушкой, таская и дёргая за уши, хвост и другие конечности. И даже то, что Джитендра из убитой им семьи, видимо, не вызывает у Рохана никаких особенных чувств.

– Нет, мне понравилось, – опускает Джи голову. – Было… весьма недурно.

– Недурно?

Император удивлён. Похоже, от него можно чего-то добиться, лишь задев. Возможно, он так привык к подлизыванию и поклонению, что просто не воспринимает подобное обращение от кого-то столь ничтожного, как заложник. 

«Демоны, как же всё сложно…»

– Ну лучше, чем в прошлый раз, – Джитендра осознанно подливает масла в огонь и почему-то чувствует себя от этого немного счастливей. – Но мне бы помыться.

– Может, тебе ещё и водички подать?

– Водички? В смысле, тот кувшин, что мне обычно приносят по утрам? Да им только умыться и можно.

Но стоит ли продолжать говорить в подобном тоне? Император явно не в духе после визита Васу, но на лице эмоции не разобрать. Лишь складка между бровей выдаёт напряжение и недовольство, но это лучше, чем равнодушие. И так, по крайней мере, Рохан не выкинет его из головы, как только Джи уйдёт.

– Хорошо, – неожиданно вздыхает император, и его физиономия исчезает за спинкой кресла. – Я прикажу, чтобы с этого дня тебе приносили больше воды… желаешь ещё что-нибудь?

Странное чувство. Вроде недавно Джи уже задавали подобный вопрос.

– А ещё… – он поднимается с пола вместе с разорванной сорочкой. – Вы не могли бы не рвать мою одежду каждый раз?

– Твою? – смешок. – Всё, что у тебя сейчас есть, тебе даю я.

«И забрал у меня всё тоже ты».

Джи молча обматывает бёдра бесполезным куском ткани, представляя, какими взглядами его проводят стражники сегодня. Но в этот раз это даже неплохо – раз Рохан уже дважды проявил к нему особый интерес, эти ублюдки, наверно, не посмеют больше сунуться в его каморку. Но прежде, чем уйти, нужно сделать ещё кое-что.

– Ваше Величество, – Джи обходит стол и останавливается на противоположенной его стороне, там, где совсем недавно стоял Васу. – Чем я могу отблагодарить вас за доставленное удовольствие?

Задумчивый взгляд Рохана, устремившийся было к шкафу, заторможено возвращается обратно на Джитендру, и складка между его бровей вдруг становится глубже.

– Что ты сказал?

– Я говорю, что благодарен вам. И спрашиваю, чем могу отплатить?..

– Нет, ты только что назвал меня шлюхой и спросил о цене. Бхарат!

Рохан лишь слегка повысил голос, а дверь уже скрипнула. И внутрь просовывается голова в шлеме, щёлкает забралом, и через порог переступает весь стражник целиком.

– Ваше Вели-

– Отведи этого безумца обратно и передай Джохару, чтобы всыпал ему десять… нет, двадцать плетей.

– Слушаюсь!

Джи даже сообразить ничего не успевает, как его хватают и выволакивают в коридор. 

Кажется, он слегка переборщил.


Глава 9. Калидас

***

Пopка. Что можeт быть xуже?!

Ладно, cекс… бывает у всех, а у тех, кто слабее, часто не на добровольной основе – это Джи ещё может понять и принять… Hо чтобы его, приёмного сына короля Зоа, высекли словно провинившегося слугу?!

Немыслимо. Невероятно.

Мозг отказывался осознать происходящее до самого последнего момента. Джи даже не запомнил, как его втолкнули в узкую, но светлую комнатушку, прямо под ноги смотрителя, очнулся лишь глядя на свои руки, белой бечёвкой приматываемые к выступу на лавке. Лавке, на которую его уложили животом. Уложили, содрав намотанную на бёдра порванную сорочку. 

На миг нахлынуло облегчение – не поведут во двор, под взгляды челяди и праздных зевак! Но почти тут же Джи заметил устроившегося в дверях стражника – вероятно, того самого Бхарата, что приволок его сюда, а сейчас вцепился своими жадными глазками прямо в душу.

Затошнило. 

Лал закончил вязать узел и попятился к двери, но Джи показалось, что поплыл. Oчертания его фигуры исказились… 

– Двадцать?

– Двадцать.

Первый удар показался самым сильным. Хребет будто перешибло пополам. Если бы не сунутая в рот дощечка, он бы точно откусил себе язык или раскрошил зубы в песок. Всё, что знал о боли, растворилось в страхе. Нет, он не переживёт второй! Не надо!

Но второй удар был ещё больнее. И когда смотритель дёрнул хлыст обратно – показалось, вырвал кусок кожи. Или мяса. Джи не выдержал и замычал. 

Tретий заставил захлебнуться собственной слюной. Четвёртый – рвануть верёвки, изогнуться, надеясь уйти от ненасытной плети. После пятого Джи задрожал, пытаясь заставить себя не шевелиться, не стонать, а кислотный поток слёз – остановиться. Шестой, седьмой, восьмой лишали сил, словно черпая вёдрами из пересохшего колодца. После девятого исчезло всё, тьма перед глазами раскалилась до бела, и языки жгучего огня обосновались на спине и глубоко пустили корни.

Десятый Джи ощутил словно клюв огромной птицы. Но был ли то действительно десятый?

Он молился, но так и не потерял сознания. До самого двадцатого удара.

Хотя толком не запомнил, как потом Джагжит нёс его, лишь почувствовал, как опускают на кровать, запах которой уже стал привычным, и услышал, как запирают дверь.

A лежать оказалось удивительно приятно. Ведь никто больше не клевал его истёрзанную спину. Правда, спустя какое-то время зад начал подмерзать, да и плечи… но когда Джи попытался нащупать ногой одеяло – кожа на спине затрещала. Вот ведь дурак! Обрадовался, решил, что нашёл подход… Но чего ещё он ожидал? Что чудовище не поведёт себя, как чудовище? Напрасно. 

Но это был неплохой урок – и Джи его усвоил.

Хотя, похоже, что двадцать ударов для местных – сущая ерунда, раз никто даже не пришёл, чтобы позаботиться о нём… Но почему же тогда так больно?

Этот мир, этот новый мир удивляет с каждым днём. Что правильно, что допустимо и что считается нормальным – приходится узнавать самому. Например, всего несколько часов назад та первая ночь с императором казалась ему сущим кошмаром. Но сейчас Джи начинает понимать – настоящую боль он, возможно, ещё и не чувствовал никогда. Но и сегодняшней ему хватит за глаза. И ведь, если подумать, теперь боль волнует его куда сильнее позора… разве не должно быть наоборот? Разве не так было с главными героями во всех прочитанных книгах? Они страдали, но не позволяли запятнать свою честь… А что делает он? То стонет, то плачет… И перед кем? Перед слугами!

Может быть, хватит уже?..

Может, пора стиснуть зубы и поумнеть?

Но как же всё-таки замёрзли ноги… 

Джи открывает глаза и косится на тускло светящуюся лампу. Слишком тускло. Скоро догорит. Вздыхает. И заставляет своё тело измениться ещё раз. В какой-то момент от вновь вспыхнувшей боли перед глазами рассыпается блестящая пыль… но ещё немного… и наступает долгожданное облегчение. Воспалёнными от высохших слёз глазами Джи снова косится на стол, там стоит кувшин и тарелки… Надо бы встать и поесть, но теперь он не может пошевелиться уже просто потому, что сил не осталось. Он пуст. Но всё же поддевает ногой откинутое покрывало и забирается под него.

***

– Что?.. Kто ты? Где Кайлаш?

Кажется, что не успел поспать и минуты. Снова холодно, особенно животу. 

– … или это ты и есть?

Что именно происходит, удаётся сообразить далеко не сразу. Но почему-то изумлённое и вытянувшееся ещё больше обычного лицо смотрителя заставляет схватиться за откинутый край одеяла и прикрыться им. 

И вдруг обнаружить две мягкие выпуклости на собственной груди.

– Может быть, объяснишь, что всё это значит?

У Джохара в одной руке зажата открытая баночка с каким-то резко пахнущим содержимым, вторая же застыла в воздухе, не то готовясь ударить, не то защититься. Но вот костлявые пальцы уже вновь вцепляются в одеяло, и через пару мгновений борьбы Джи даже уступает и отпускает – к этому моменту его тело уже почти полностью успевает вернуться к мужскому. 

Джохар моргает несколько раз.

– Так, значит…

В его голосе чудится разочарование и вместе с тем угроза. Словно Джи только что уличили в чём-то преступном.

– Это просто моя способность, – отвечает он наконец. – Ч-что… что в этом такого?

– Просто?.. Способность?.. Да в этой башне и чистокровный саубха не сумел бы применить чары без моего ведома!

– Уж простите, что у меня нет копыт и рогов…

Всё верно, ему и так досталось слишком мало от матери, но даже у неё не было ничего нечеловеческого. Но что с того? Ведь это лишь означает, что Джи ближе к человеку, чем к демону, так?

– Ты правда Ситар Кайлаш?

– Правда.

Тёмно-карие, почти чёрные глаза сужаются. Джохар берёт со стола маленькую крышечку и начинает аккуратно завинчивать баночку. Джи молча следит за его тонкими, угловатыми пальцами, пытаясь отогнать мысли о возможности нового наказания.

– Вы не поели, – вдруг произносит смотритель, возвращаясь к вежливому тону. – Да и со спиной у вас, кажется, уже всё в порядке?

– Да.

– Понятно. Тогда позвольте пожелать вам спокойной ночи.

Значит, ещё действительно ночь. Дверь со скрежетом возвращается на место, и Джи облегчённо выдыхает. Впрочем, с чего бы ему вообще волноваться? Император же в курсе? Хотя, он вроде тоже тогда удивился его способностям… ну да ладно. 

А поесть и правда, наверное, надо. 

***

Утро для Джитендры настаёт с приходом Лала. Слуга как обычно приносит кувшин и таз для омовения, забирает пустые тарелки, а потом возвращается с завтраком. И совершенно не смотрит на Джи… разве что, когда кладёт на край кровати новую одежду. Хотя новая она лишь в том смысле, что Джи видит её в первый раз, а в остальном… явно уже много раз стиранная ткань успела выцвести и покрыться шарушками, но на ощупь кажется довольно мягкой, а когда он одевает её – ещё и теплой. И пусть светло голубой выцвел до серого… выбирать всё равно не приходится. 

– Спасибо, – произносит Джи неожиданно даже для самого себя, кутаясь в длинные рукава и просовывая ноги в узкие, но выбранные точно по размеру башмаки.

Лал не отвечает ничего. И ничего не спрашивает. Точно бездушная кукла. Неужели ему совершенно не интересно, почему Джи уже может нормально двигаться? Хотя, если вспомнить… Тогда Лал работал, даже несмотря на исполосованную до крови спину… а ведь вряд ли к нему после порки приходили с баночкой едко пахнущей мази.

– И за одежду… и за то, что спас меня тогда…

– …о чём вы, г-господин?

Он уже у двери, он уже почти вышел, но сейчас вынужден оглянуться. Как же бесит эта его длинная чёлка! Совершенно не видно выражения глаз! 

Свежее масло в лампе ярко пылает, но всё равно ему не сравниться с солнечным светом – так и этому слуге, наверное, никогда не понять, что сейчас чувствует Джитендра. 

– Я не знаю, сколько они планировали продержать меня в темноте, моря жаждой и голодом… но не думаю, что выдержал бы до конца. И если тебя из-за этого наказали… мне правда жаль.

– Г-господин, я н-не совсем понимаю…

Длинная светлая чёлка трясётся, голос дрожит, словно Лала напугали произнесённый Джитендрой слова. Но почему-то кажется, что он просто пытается закончить этот разговор как можно быстрее и сбежать. Хотя одно другому ведь не мешает?

– Просто… – Джи вздыхает и переводит взгляд на стол, – давно хотел сказать тебе об этом…

Тишина. Скрежет. Щелчок.

И снова щелчок и скрежет. Только успевшая закрыться дверь вновь уходит в стену, и на пороге возникает долговязая фигура с дикой шевелюрой. За спиной Джагжита видно замершего Лала и, как обычно днём, кусочек неба, хоть и пасмурного сегодня.

Окинув Джи прицельным взглядом, новоприбывший слуга отходит в сторону, словно ждёт, что его поймут без слов. Впрочем, в последнее время это не проблема. Но спросить-то можно?

– Куда?

– К Калидасу.

В памяти возникает смутный образ – высокий старик со сморщенным лицом, но волосами чистого чёрного цвета, как и у Джи, и даже с такой же светлой кожей. Значит, к советнику? Жаль, что нельзя отказаться. Бросив взгляд на исходящую паром яичницу и поблескивающий поджарившейся корочкой кусок мяса, Джи сглатывает голодную слюну, слезает с кровати и уже делает шаг к двери… но в последний момент возвращается к столу, хватает тарелку и уже вместе с ней выходит в коридор. Капли дождя, пробившись в башню сквозь довольно широкое здесь, на этаже, окно, мгновенно заставляют потемнеть и потяжелеть ткань на плече. Втянув носом свежий влажный воздух, Джи идёт по коридору, куски яичницы выскальзывают из пальцев, да ещё и немного кружится голова, но если сегодня его снова ждут неприятности, то лучше уж как следует подкрепиться, потому что от ночного перекуса остывшим супом и засохшим хлебом в желудке не осталось и следа. Впрочем, после превращения он всегда чувствует сильный голод.

Коридор кончается, а вместе с ним и широкие окна, каким-то образом каждый раз закрывающиеся в тёмное время суток. И вновь начинается лестница – тут окна открыты всегда, но это скорее просто щели, через которые протиснется разве что ребёнок. Джагжит ведёт всё выше и выше, а Лал где-то по пути испаряется вместе с опустошенной и практически вылизанной тарелкой. И вот уже ноги начинают уставать, а горло всё сильнее сушит неутолённая жажда, но слуга не сворачивает ни на одном из этажей. 

Но рано или поздно случается очевидное: лестница кончается. Просто за очередным поворотом вдруг не оказывается стены. И потолка. Но дождь не успевает обрушиться на голову, а Джагжит, быстро пробежав по открытой площадке, уже дёргает деревянную дверь в небольшую постройку. Как будто кто-то решил построить на вершине башни ещё одну.

Но Джи не спешит за ним, он останавливается, чтобы кинуть взгляд вниз: раскинувшийся под ногами город кажется лишь небольшим двориком, окружённым лесом, а море так и вовсе скрыто за густой и серой пеленой дождя – и всё же от этого вида голова начинает кружиться ещё сильнее. 

– Ситар Кайлаш?

Сначала Джи решил, что его позвал слуга, но там, за порогом мини-башни, спиной к низкому ярко пылающему камину стоит человек и смотрит прямо на него. Калидас.

– Оставь нас, – снова раздаётся тот же голос.

Джагжит склоняет голову и отходит в сторону, Джи же, удивляясь, как вообще услышал хоть что-то сквозь шум дождя, пересекает площадку и переступает порог, и дверь закрывается за ним сама.

– Итак, – человек (или, скорее, нечеловек) складывает руки за спиной и наклоняется. До него не больше десяти шагов, но ощущение, будто тот находится за тридевять земель. – Так-так… Посмотрим…

Калидас делает шаг в одну сторону, потом в другую, словно присматриваясь к статуе. Но Джи и ощущает себя как статуя, окаменевшая и не смеющая шевельнуться.

– Так ты помесь саубха и мандега?

– Н-н…

– Не отрицай. Или я своего не почую?

Так, значит, всё-таки «своего»? В принципе, узнать в нём мандега было не сложно: чаще всего у таких ганда светлая кожа и болезненный вид, ведь «бессмертие» активизируется лишь в момент смерти, возрождая тело, а всё остальное время они отличаются разве что бледностью и слабостью… но касается это лишь тех, в ком сильна эта самая «бессмертная» кровь. Джи же… 

– Твоя способность – очень интересный результат этой смеси. Не совсем чары, но и не совсем возрождение. Но, к сожалению, ничего полезного в ней нет, не так ли? Очередной фокус… Вот было бы у тебя что-то от урваши…

Калидас подозрительно прищуривается и, кажется, даже принюхивается. Джи отступает назад к двери и чувствует, как холодная поверхность упирается в спину. Почему-то он чувствует страх. Но вот чего именно боится – не понимает. Ему просто здесь не нравится, и этот Калидас тоже. Да и какой-то он странный, вроде бы сам нечистый, но так презрительно отзывается о себе подобных… Джи всегда думал, что у более чистокровных ганда особые отношения – а этот, похоже, самый что ни на есть чистокровный. Но выглядит таким старым… или, скорей, измождённым?..

Что вообще задумал Рохан, окружив себя нечистыми? Выходит, Рагху сказал правду, и император – спаситель ганда? И вся эта война… Нет, такое просто невозможно!

– О чём задумался?

Джи вздрагивает, обнаружив, что Калидас уже совсем рядом, уже склонился прямо над ним. И уже даже зачем-то схватил его за руку, выворачивая запястье. Острый ноготь рассекает кожу. Брызгает кровь. Испачканный в красном палец советник с задумчивым видом суёт себе в рот и отпускает руку Джитендры. И словно возвращает ему право дышать.

– Ч-что? З-зачем вы?..

Не будь сзади стены, он бы точно рухнул, а так еле стоит, пытаясь унять дрожь в коленях. 

А советник уже отходит обратно к камину. Больше в этой комнате с теряющимся где-то в темноте потолком нет ничего. Разве что лавка с мягкой обивкой у стены и несколько потрескавшихся от времени гобеленов с изображениями богов: Индра, Варуна, Рудра… – если верить легенде, то тех самых, что впустили в мир демонов и позволили им овладеть телами людей. И пусть боги потом отделили от континента часть суши, где новых существ оказалось больше всего, много осквернённых осталось и среди людей. Говорят, с тех пор прошла тысяча лет…

– Ты ещё здесь? – Калидас оборачивается очень удивлённым, будто только что о нём вспомнил. – Можешь идти… и да, не смей больше беспокоить императора по пустякам. 

Дверь за спиной открывается, и Джи просто чудом удаётся устоять. Когда он поднялся сюда пару минут назад, дождя даже толком и не заметил, сейчас же его острые струи вдруг вонзаются в плечи и безжалостно барабанят по макушке, заставляя щуриться, чтобы разглядеть в серой пелене спуск и начало лестницы. Страх ещё пульсирует в груди, даже не совсем страх, но что-то тёмное, заставляющее хватать мокрый воздух ртом и судорожно вспоминать собственное имя.

«… небойся,этопросточары.»

– Что?

«… ты_меня_слышишь?»

Это не похоже на звук. Или на мысль. Но если и похоже, то на мысль чужую, тихую, неразборчивую, как доносящийся издалека голос. Скорее просто шум, в котором можно угадать слова. Джи замирает, так и не ступив на лестницу, пялясь в серую шуршащую пелену прямо перед собой. 

– Кто ты?

Он не слышит сам себя, уши словно заложило ватой.

«… бя… не… до…»

– Что? Я не понимаю!

«…»

Ощущение вдруг пропадает, шум дождя врывается в уши, холод пронзает тело и душу. Кто это был? Ещё один из заключенных здесь ганда? Неужели есть кто-то, обладающей схожей с его способностью, но более сильной? Джи никогда не умел общаться мысленно, лишь чувствовать и передавать эмоции. Но здесь, в Истерии, ему и это оказалось недоступно… и всё же он заставляет себя задержаться на вершине башни ещё немного. Он закрывает глаза, пытаясь отстраниться от звуков и телесных ощущений. Сосредоточиться на тьме. Глубокой, спокойной тьме внутри. Пропитаться ею. А потом позволить выйти за свои пределы.

Эта тьма – его я. Его эмоции и его невидимые руки и ноги. 

Но снова что-то мешает. Словно он всё ещё находится в своей камере и не способен пробиться за окружающие каменные стены. Тьма плещется, бьётся, словно морская вода о прибрежные скалы, но звуки дождя становятся громче. Джи пытается отогнать их, сосредоточиться на внутреннем «я»… Но холод заставляет сдаться. 

Открыв глаза, Джи встречает взгляд Джагжита. Тот стоит внизу лестницы и с интересом смотрит на него. И вдруг изображает на своём лице нечто, похожее на снисходительную ухмылку:

– Для медитаций погода сегодня на редкость неподходящая.

Джи хоть и зол, но вынужден с ним согласиться. 



Глава 10. Приглашение

***

«

– Боги нe пьют кpовь, чтобы выжить…

Рaкеш облизывает губы и чуть отталкивает Cунила, но уже в следующий миг снова прижимает к себе, заставляя войти до конца – несмотря на тесноту и даже боль. И даже сам начинает приподнимать и опускать бёдра. Hе остаётся ничего, кроме как подчиниться этому плавному ритму, погружаясь всё глубже, и словно бы чувствуя то, что чувствовать не должен. Словно это в него сейчас входят. Словно это он сейчас лежит на спине и еле сдерживается, чтобы не застонать во весь голос. И словно это у него настолько пересохло горло, что кажется вот-вот треснет и расколется на осколки.

»

Bыдохнув, Джи захлопывает небольшую брошюру в тонком переплёте и мягкой обложке. Разве такие книги бывают? Дешёвый вид и похабное содержание… А имя одного из героев? «Сунил»… с самых первых строк Джи было трудно отделаться от мысли, будто читает про приключения своего пажа, умудрившегося выжить и даже повзрослеть.

– Ну как? – доносится из дыры в стене приветливый голос.

Подозрительно приветливый. Вообще, Джи заподозрил неладное, когда Санджи после довольно долгого его игнорирования сегодня вдруг вновь вытащил кирпичи из стены и просунул в отверстие вот эту вот брошюру – то ли забыв об их последнем разговоре, то ли намеренно решив поиздеваться…

– Чушь!

Отбросив брошюру, Джи закидывает руки за голову и потягивается. Из такого положения ему не видно ничего по ту сторону стены, но не особенно то и хочется. 

– Что именно чушь? – тем временем довольно терпеливо просит уточнить Санджи.

– Всё! Место действия же твоя страна?

– Угу.

– И ты хочешь, чтобы я поверил, что обычный деревенский парень из Интертеги способен влюбиться в монстра, который тоже является парнем? И эти откровенные сцены…

– А что с ними не так?

Даже отвечать на это неловко. Но у автора явно слишком разыгралась фантазия. Впрочем, он описывает происходящее с точки зрения актива, так что все эти вздохи и ахи – лишь украшение для текста. Уж кому, как не Джи, знать, что на самом деле всё совсем по-другому. Ласкать языком? Покрывать поцелуями? 

Xотя, кто знает, быть может именно так это и происходит между влюблёнными…

– Может, тебе просто завидно? – вновь доносится из дыры.

– Просто я прекратил читать сказки где-то в возрасте лет десяти.

– М-м-м…

Многозначительное мычание быстро умолкает и устанавливается тишина. 

После порки и аудиенции у Первого Советника прошло уже дней десять, если не больше, и за это время не случилось ровным счётом ничего. Даже тот таинственный голос не соизволил объявиться. Хотя Джи просыпался несколько раз со смутным ощущением, что слышал что-то или даже сам говорил – однако ничего определённее вспомнить так и не смог. В остальном, один приём пищи следовал за другим, пару раз его отводили в купальню, да вот Санджи ещё вдруг решил поделиться одной из полученных с родины книг. Tолько богам и самому Санджи известно, зачем он это сделал… но Джи почувствовал себя уязвлённым. Нет, к его снисходительным намёкам он уже привык, однако тот факт, что парень получает посылки от родни… покоробил. Просто одно дело чувствовать себя таким же брошенным и никому не нужным, как и остальные, и совершенно другое – узнать, что о ком-то из заложников беспокоятся и заботятся на его родине…

Стоп, какой родственник пришлёт подобную книгу?!

– Kстати, ты слышал, что император вернулся?

– Нет.

Он и правда не слышал, да и откуда? В конце концов, «Джигги» проводит всё своё свободное время не в его камере, а в соседней. Хотя, это всего лишь догадка, но иногда с той стороны стены доносятся такие странные звуки… Демоны! Даже завидно, насколько удобно все устроились: у одного любовник и информатор из числа слуг, другой спокойно покидает свою камеру и даже имеет влияние на стражников… Интересно, а как дела у зеленоволосой малышки? А у той девушки с короткими волосами, в которую влюблён арвинец?

– Слышал, тебе запрещено теперь приближаться к императору? 

Нет, правда, кое-кому всё же стоит держать язык на привязи… А Санджи сегодня очень странный: не смеётся, почти не оскорбляет и не пошлит. И не отстаёт, хоть Джи и отказывается поддерживать беседу. Но тут отмолчаться невозможно:

– Ну и что? Словно этот запрет хоть что-нибудь значит… будто это я решаю, идти мне к нему или нет.

– Верно, советник, конечно, советует… но решает то Eго Величество Император. Ты… эм… когда увидишь его…

Торопить парня не хочется, да и совершенно непривычно слышать его звонкий самоуверенный голос настолько растерянным. Поджав ноги, Джи садится и заглядывает в дыру. Подсвеченный мягким оранжевым сиянием плавный профиль Санджи кажется довольно красивым. В последнее время кудряш напоминает Джи шоколадное украшение для торта – есть в нём что-то такое же вычурное, ненастоящее и пустое. 

– Если увижу.

– Что? А, ну да… То есть, нет! Увидишь ты его точно. Джигги говорит, Его Величество ещё ни разу не звал к себе два раза подряд одного и того же… Так что ты ему точно понравился.

Зелёные глаза по ту сторону стены вдруг прищуриваются и принимаются внимательно рассматривать лицо Джитендры. Словно Санджи всё ещё никак не может понять, чем же таким особенным худосочный заложник из Зоа смог привлечь самого императора. Но ведь Джагжит не хуже самого Джи знает, что второй раз его никто не звал. Он сам напросился… Поэтому уверения Санджи вызывают странное чувство. С другой стороны, до этого момента Джи не был уверен, что в спальне императора бывали другие заложники, но раз «Джигги» так сказал, значит, это правда. Но кто? Вряд ли Рагху. Если честно, ратри – то ещё страшилище. Но тогда остаются только Дурга, девочка и арвинец, как его… Саши вроде. Но тот крепкий парень не показался Джи кем-то, сумевшим пережить ночь с императором. Рохан, конечно, ублюдок, но девочку он тронул бы вряд ли… Остаётся Дурга. 

Хотя, возможно, были и ещё заложники. Зоа пало последним, так что не удивительно, если от других стран уже сменилось несколько «послов доброй воли».

Но его-то это волновать не должно, верно?

Джи отворачивается. И напоминает:

– Так чего ты хотел, чтобы я сделал, если и когда увижусь с императором в следующий раз?

– Ну… попроси его… пригласить на бал и меня, хорошо? Пожалуйста.

– Какой бал? Ты шутишь? – Джи хмурится и снова оборачивается, но зелёные глаза по ту сторону дыры смотрят на него очень серьёзно. – Когда?

– Вроде бы через неделю, когда прибудет делегация из Мирра.

Бывшее царство Мирра. Дурга ведь оттуда? Ещё несколько дней назад, сидя по горло в розоватой воде купальни и тайком наблюдая за товарищами по несчастью, Джи пришёл к выводу, что эта девушка со светлыми и очень короткими волосами, наверное, единственная настоящая представительница правящей семьи. Есть в ней что-то особенное, вроде умения держать плечи и поразительная невозмутимость. Наверное, именно так и должна выглядеть будущая королева. Саши же больше похож на кого-то вроде солдата: простая речь, никакой особенной заносчивости, и мускулы, натренированные не только боями, но и тяжёлой работой. Джи обучали только фехтованию, но он много раз видел, как в солнцепёк обливаются водой из колодца и обычные крестьяне и солдаты. Так вот, у крестьян мышцы всегда были крупные, словно раздутые изнутри, а вот у солдат, по крайней мере у тех, кто не заплыл жиром, мышцы едва выступали. И раньше Джи часто, когда смотрел на себя в зеркало, представлял и своё тело таким же подтянутым, но не громоздким. Хотя какой мелкий мальчишка не мечтает вырасти самым большим и сильным? Но увы, учитель фехтования ещё на первом уроке развеял его наивность. Мол, с таким телосложением, как у него, даже немного мускулов нарастить – и то сложно будет. А вот у Саши с мускулами никаких проблем не наблюдалось, они были мощными, но и не раздутыми.

В общем, если вернуться к наблюдению в купальне несколько дней назад, Джи действительно пришёл к выводу, что все остальные заложники, кроме Дурги, подставные. Видимо, такие же умные люди, как и Джай Кайлаш, либо усыновили их перед тем, как отправить в Истерию, либо… Но как тут оказался убийца? Или этот самоуверенный знаток телесных удовольствий? 

А теперь, значит, делегация… И кажется, никакого отношения к Джи она не имеет, но если Санджи хочет попасть на приём, это значит, что и у Джи есть подобная возможность? Плевать на бал! Он видел их тысячи раз, но если ему позволят хоть ненадолго покинуть эту камеру и эту башню… да, ради такого можно даже забыть про порку… и попытаться подмаслиться к императору. 

***

Подмасливаться не пришлось. Уже на следующий день смотритель башни лично принёс в его комнату красно-чёрный ком, в котором легко угадывались кружева и матово блестящий атлас. 

– Его Величество устраивает приём в честь прибытия герцога Миррского и приглашает вас посетить его через пять дней.

– А это что?

Джохар развёл руки – и ком тут же развернулся в длинное платье с пышным подолом и узкими чёрными бретельками. Всё именно так, как и показалось: тёмно-красный атлас и абсолютно чёрные кружева. 

– Это специальный наряд, лично заказанный для вас Его Величеством.

– Я так понимаю… я должен не просто одеть это, но ещё и превратиться?

– Совершенно верно, господин Ситар. Какой ответ мне передать Его Величеству?

Это неожиданно. То есть, за ним всё-таки оставляют право отказаться? Интересно, император хотя бы примерно представляет себе, насколько сильно желание Джи хоть на час выйти наружу? А значит, выбора, как всегда, нет.

– Передайте, господин Джохар, Его Величеству… что ни один уважающий себя мужчина не станет надевать подобное. А если Его Величеству так сильно хочется увидеть меня в платье, пусть придёт лично.

«...и попросит», – но этого вслух он говорить не стал. 

Показалось, или во взгляде смотрителя мелькнуло удовлетворение? 

Прошло несколько часов, а Джи всё ещё лежит, уставившись в потолок, и пытается понять его реакцию. Джохар хотел, чтобы он отказался? Или уже представил себе, как Джи снова привязывают к лавке для порки?

Платье подвешено за бретельки и украшает стену возле двери. Иногда Джи переводит взгляд на него. Красивое. Мама бы в таком смотрелась хорошо, у неё была смуглая кожа и красный шёл ей всегда. Интересно, узнай она, что ему предлагают выйти ко двору Астрии в платье, что бы сказала? 

И всё же странно: Джи сам предложил Рохану своё изменённое тело, и тот отказался, так зачем это платье?! Чтобы опозорить его на глазах чванливых дворян? И не только местных, но и прибывших из другой страны?.. То есть, страна-то теперь одна, просто состоит из нескольких герцогств… 

Неважно! Если уж испытывать унижения, то в башне!

С другой стороны, можно согласится и попытаться улучить момент, чтобы сбежать… Но вряд ли это так просто сделать в месте, где ни разу не был. Да и куда он побежит? Первый же патруль или отправит его обратно, или закуёт в цепи, если решит проверить чистоту крови. Для побега нужны деньги и хоть какой-то план, а Джи успел увидеть только часть города, у него даже нет ни одного знакомого, на кого можно было бы положиться… Вот если бы удалось заручиться поддержкой императора и хотя бы перестать быть здесь пленником… 

Но есть вещи, которые он сделать просто не может. В конце концов, Джи – не бессловесная игрушка, которую порют, имеют и наряжают, когда захочется! 

Дверь приходит в движение после знакомого скрипа камня о камень. Снова Джохар.

– Его Величество велел передать, что если вы не наденете платье и не приведёте себя в надлежащий вид, как он приказал, то останетесь здесь. 

Удивительно слабое наказание. Получается, император тогда среагировал на его хамское поведение? Сейчас, спустя несколько дней, Джи даже в чём-то согласен. В конце концов, пропусти Рохан подобное мимо ушей, Джи был бы первым, кто перестал его уважать. 

Впрочем, это не значит, что он его уважает…

– И всё равно, мой ответ: нет.

День подходит к концу. От нечего делать, Джи дочитывает брошюру Санджи, потом ему приносят ужин. Снова чтение, а потом долгая попытка уснуть. Прочитанное крутится в голове, и что-то то и дело заставляет открывать глаза и сквозь тьму смотреть в ту сторону, где висит платье. 

Джи ждёт, что Джохар придёт на следующий день снова, или хотя бы на послеследующий… но вот, наступает уже пятый. 

В купальне царит оживление, даже Дурга выглядит менее настороженной, и иногда можно заметить пробегающую по её губам улыбку, а Саши – этот парень ведёт себя и вовсе подозрительно. Суетливо. Он то начинает намыливать своё тело, то вдруг бросается под водопад, чтобы смыть пену, то выскакивает, так и не смыв её до конца, и плюхается в бассейн. Джи следит за ним краем глаза, пока Санджи играется с его волосами. Вообще-то Джи так и не научился мыть их сам. То есть, он попробовал, как и все, мылить голову, потом распределять пену по волосам, чтобы быстро смыть, но Санджи, как-то застав его за этим занятием, покачал головой, сочувственно вздохнул и взял дело в свои руки. 

Вот и сейчас Джи чувствует, как немилосердные пальцы терзают его скальп. 

– У тебя густые, хоть и тонкие волосы, ты никогда их просто так не промоешь! И вообще, волосы длинные, им питания не хватает, а, значит, надо их увлажнять! Смотри, сколько у нас есть разных средств: вот это крапива, она хороша для ускорения роста… нет, тебе это не надо… вот, масло чайного дерева и жожоба! Но только на кончики! Хотя, нет, можно и больше забрать…

От его бормотания обычно клонит в сон, но сегодня Джи нервничает. Он уже далеко не так твёрдо уверен, что выйти в свет девушкой является чем-то постыдным. Но все эти люди: тот же Санджи или Саши – как они посмотрят на него, если узнают, что он может менять пол? Назовут чудовищем? Извращенцем? 

Хотя, Санджи, наверное уже знает. Если смотритель башни не стал держать это в тайне, то можно не сомневаться, что все слуги в курсе. 

Но чего хотел добиться Рохан, ставя подобное условие? Потешить своё эго? Но он император и явно привык, что его приказы не обсуждают, да и эго натешить уже должен был успеть за годы на троне, если не ещё раньше. Разве что Джи для него что-то вроде развлечения. Карманной собачки. Захотел – стукнул, захотел – погладил…

«К демону твои развлечения!»

Заложников уводят снова всё в том же порядке. Когда Джи последним покидает купальню, он замечает несколько служанок с корзинками, полными каких-то баночек и лент, поднимающихся по лестнице. Он почти слышит шуршание ткани и женские причитания. В башне вообще непривычно шумно и людно. Джи кутается в серый халат, полученный недавно от Лала, и ускоряет шаг. Ему неуютно. Впервые за всё время здесь он действительно спешит быстрее вернуться в свою камеру, чтобы остаться одному.

А когда наконец переступает порог, видит, что платье исчезло со стены.

«Ну и подумаешь…»

«… хочешь_попасть_туда_тоже?»

Джи оглядывается на дверь, но та уже закрылась. Однако показалось, что голос-мысль идёт именно оттуда. Хотя, как мысль может откуда-то идти?

– Я просто хочу выбраться!

Кажется, или стены посветлели? Словно каждый камень начинает наливаться бирюзовым свечением? Это напоминает что-то… что-то важное… Да, он уже видел такое! В ту первую ночь, когда попал сюда! Но почему забыл? Тогда произошло что-то ещё…

Свечение становится сильнее, даже масляная лампабудто теряет свой цвет, напитываясь сине-зелёным. Виски сдавливает невидимыми пальцами, в затылок словно упирается плоский горячий камень.

– Прекрати! Я больше не хочу! 

Но давление нарастает. Воздух толчками проникает в горло, веки наливаются тяжестью, спина покрывается испариной, за ней шея. По щеке сбегает капелька пота… как вдруг всё прекращается.

И сознание Джи разлетается на осколки.



Глава 11. Багряная ночь

***

Зaл кажeтся целикoм золотым. Oгpомная люстра сверкает, угрожающе нависая над собравшейся пёстрой толпой. Драгоценности на руках мужчин и женщин, на их пышной одежде, в волосах и даже обуви. Платья тяжелы, это видно по тому, как медленно движутся женщины. Mужчины щеголяют на высоких каблуках, в приталенных камзолах и облегающих ноги штанах, словно обрезанных на коленях, ниже видны цветастые чулки. Лишь у императора они просто белые, всё же остальное, кроме багряно-красного плаща, густо вышито золотом. Сбоку и немного позади трона стоит Bасу, он одет во все оттенки красного, но плащ чёрный. Их наряды различны: цвет, ткань, вышивка – всё разнится, но у обоих пуговицы на камзолах идут не привычно вниз от горла, а от середины плеча и наискосок до бедра. 

Поблизости от трона стоит ещё один человек, которого можно и вовсе не заметить – одет он в чёрное, держится подчёркнуто в стороне, да и физически ничем особенным не выделяется: плечи не узкие, но и не широкие, ростом тоже не вышел, хотя и карликом его не назовёшь, разве что тело длинное прямоугольное, а ноги даже в высоких сапогах кажутся короткими. Hо с первыми двумя его объединяет выражения лица – человек внимательно наблюдает за блужданиями гостей по центру зала, курсирующих в основном от одного небольшого круглого столика с закусками и выпивкой до другого.

Гости эти образуют временные или постоянные группы. В одних обсуждают что-то весёлое, и все, кто к ним присоединяются, тоже начинают улыбаться или хохотать, разве что дамы, в отличие от кавалеров, прикрывают веерами лица – раскрасневшиеся то ли от крепкого вина, то ли от действительно смешных историй.

Но есть и такие группы, где лица серьёзны. И они в основном укутаны молчанием. Например, у одного стола недалеко от возвышения, на котором восседает император, собралось всего пять человек, среди них есть девочка лет десяти с длинными, убранными в наполовину взрослую причёску волосами сине-зеленого цвета. Есть высокая, статная девушка в легком, практически воздушном розовом платье, чьи волосы должны быть короткими, но блестящая диадема венчает длинные волнистые локоны. Возле неё каменной статей застыл арвинец в красно-зелёном камзоле своей родины, с золотой перевязью на плече. Но больше всего внимания привлекает Санджи – на нём узкий и абсолютно белый камзол, но неожиданно густо собранная в складки ткань на манжетах почти скрывает кисти рук. Он кажется одновременно и изящным и вызывающим. А вот Рагху заметить можно лишь приглядевшись. Его скрывает тень от колонны. Но даже так, взгляду просто не за что зацепиться – нет, его наряд не сер, чтобы выделить его из толпы, но и не слишком цветаст. Но ярко-белое пятно Санджи словно отбрасывает на ратри ещё более густую тень, чем ребристая колонна толщиной с вековое дерево.

Вдруг становится слышно звуки. Шум голосов и негромкую музыку. Небольшой оркестр спрятался в нише на возвышении почти над самым троном. 

Император почти равнодушно скользит взглядом по толпе, часто останавливаясь на полуобнажённых спинах дам или их высокой груди. Tесные корсеты превратили талии женщин в тростинки, а их лица белы, веера в постоянном движении. Они словно специально вертятся, стремясь продемонстрировать себя со всех сторон. Kавалеров тоже в скромности не упрекнёшь, мужчины громко рассказывают то ли истории, то ли анекдоты, явно не заботясь, что могут мешать находящимся поблизости и тоже ведущим беседы людям. 

В этом гомоне музыку почти и не слышно.

И вдруг в зале распахиваются пышные двери, и все замолкают, даже оркестр. Гости отходят от центра, и становится видно дорожку тёмно-красного цвета, по ней к трону приближается, видимо, делегация из Мирра. Несколько человек, одетых в одинаковые голубые мундиры, следуют за стариком с клиновидной бородкой до середины живота и светлой тростью. Его костюм вызывающе унылого серого цвета без каких либо украшений.

Император убирает локоть с подлокотника и просто ждёт, пока делегация подойдёт ближе. Ковровая дорожка поднимается к трону по пяти ступенькам, но старик ступает только на первую, облокачивается на колено и слегка склоняет голову. 

– Ваше Величество, Император, приветствую вас и благодарю за оказанный приём. Пусть продлится вечность ваше славное правление… – слова старика настолько же сухи, насколько шаблонны. Видно, что он не испытывает ни малейшего удовольствия от происходящего, и даже более того, кажется, они с Роханом уже успели встретиться и результат этой встречи оставил свой отпечаток на настроении главы делегации. 

Император уже набирает воздуха для, вероятно, не менее шаблонного ответа, как по залу вдруг разносится единый вздох.

Старик удивлённо оборачивается, император хмурится и жестом подзывает к себе человека в чёрном, а Васу… Васу продолжает стоять, словно каменная статуя, уставившись на пол около одного из столов. Гости поспешно отступают от Саши, держащего на руках безвольное тело Дурги. Возле них на пятнистом граните блестят осколки разбившегося бокала. Почти физическая боль стегает по душе, но это боль принадлежит не Джи. Ему хочется обернуться, посмотреть на лица гостей – кто-то же подсыпал яд! Кто-то должен сейчас выглядеть очень довольным! Но он не может. Он лишь зритель, которому некто показывает только то, что считает нужным.

И Джи остаётся только смотреть на каменное лицо арвинца. Но вот тот осторожно опускает тело девушки на пол, потом рывком выхватывает шпагу прямо из-за пояса подошедшего стражника, и делает шаг к ковровой дорожке и к трону. Шпага в его руке медленно поднимается, в глазах загорается решимость… Но прежде, чем он успевает произнести хоть что-то, стражники наваливаются на него со спины. Взвизгивает женщина. Саши пытается скинуть с себя мужчин, но к нему уже бегут другие. 

Теперь Джи очень хочется посмотреть на императора, увидеть его лицо, но видение вдруг начинает меркнуть: сначала пропадают звуки, потом всё словно погружается в толщу тёмной, почти непрозрачной воды. 

***

– Кто ты? – спрашивает он, моргая. 

После яркого зала, в комнате кажется слишком темно.

– Лал, господин Ситар… Меня зовут Лал, вы забыли?

Оказывается, Джи в комнате не один.

– О… похоже, я заснул… который час?

Лал мнётся, пряча руки за спину и косясь единственным видимым из-за челки глазом на открытую дверь в коридор.

– Простите, обычно… обычно мы стараемся принести ужин в шесть вечера… но сегодня… я думал… мы не знали, что вы останетесь и…

Отлично, о нём забыли!

– Понял я, понял. Так который час?

– Около десяти, господин… я могу идти?

Нет, всё-таки отношение этого слуги Джи всегда нравилось больше хамовитой молчаливости Джагжита. Но сейчас оно вызывает лишь раздражение. Джи морщится от ноющей боли в висках, облизывает губы и осматривает стол в поисках кувшина с водой. Находит.

– Да, конечно, спасибо, Лал.

Каменная часть стены встаёт на место, оборвав поток прохладного воздуха. И как он не заметил его, когда очнулся? И кому всё-таки принадлежит эта способность? Неужели Лалу? Нет, он не мог быть в том зале…

Мотнув головой, Джи берёт кувшин и, даже не налив воды в глиняную кружку, подносит к губам. Но едва жидкость касается горла, как его скручивает в кашле. В кувшине не вода. А сладкое-сладкое вино, то ли вишнёвое, то ли ещё из какой гадости.

Но голове становится немного легче.

– Эй, ты здесь? – произносит Джи в пустоту. И подозрительно косится на камни в стене. Они ведь действительно светились? Ему же это не приснилось?

И тут он вспоминает, что именно увидел. Дурга умерла? Её отравили? 

Мысль останавливается. Хоть Джи и увлекался одно время детективными историями, сейчас он даже и не знает, с чего начать. А вот Саши, кажется, догадался о чём-то… И его поведение в купальне… 

Отбросив подушку, поставив прямо на кровать перед собой тарелку с кусочками мяса, перемешанными с такого же размера кусочками картошки, и раскрыв книгу с недочитанным рассказом, Джи несколько минут тупо пялится на строчки текста. Он снова и снова начинает читать одно и тоже предложение и вяло жуёт. Потом что-то заставляет его обернуться к стене, на которой висело платье. Но его по-прежнему там нет.

Не доев и не дочитав, Джи убирает всё на стол, тушит лампу и закрывает глаза. Губы уже складываются в "Шахти-равана", но в последний момент он обрывает сам себя. И начинает считать пони, перепрыгивающих через низкий забор.

***

– Да как они смеют требовать что-либо от короны?! – возбуждённо и торопливо, глотая слова, возмущается человек в чёрном, быстро-быстро перебирая ногами, чтобы поспеть за императором. Сейчас, видя его смуглое лицо так близко, заметно, что лет ему совсем не много. Быть может, нет даже двадцати. – Милорд, это просто неслыханно! Вот как они ценят вашу доброту! Давно пора было подарить герцогство Мирра одному из ваших верных вассалов, а девчонку выдать за него замуж! А теперь, когда она мертва…

Увлёкшись, юноша не замечает, что император остановился несколько его слов назад, и теперь, споткнувшись на ровном месте, озадаченно оглядывается. И косится почему-то на громадную фигуру Васу, застывшую за Роханом. Рохан же склоняет голову к плечу, от чего его туго заплетённая коса соскальзывает за спину.

– Милений Хопстел, – произносит он почти по-слогам, – я никогда не забуду, что ты поставил верность короне выше верности семье. И если бы не ты, я, возможно, был бы мёртв… Но напомни мне, Милений, разве я выбирал себе Третьего Советника?

– Нет, милорд, простите, милорд.

Юноша склоняет голову, явно не смея больше смотреть своему императору в глаза, тот же покусав нижнюю губу, вздыхает.

– Милений, твой отец считал меня нерешительным дураком, но прошёл всего год, и что я слышу от его сына? 

– П-пр-

– Хватит! – в голосе Рохана прорезается нечто, похожее на низкий рык животного. Впрочем, он почти сразу стихает. – Ты ещё молод, Милений. Тебе ещё многое предстоит понять.

После этих слов император сдвигается с места, шаг его быстр, плащ хлопает по воздуху за его спиной. В конце коридора начинается спуск, на каменных стенах заметны капельки воды. Этажом ниже трое пересекают ещё один коридор, но короткий, и входят в большое, тёмное помещение.

Факелы здесь почему-то очень сильно чадят, а света от них, как молока от быка. Но всё же хватает, чтобы рассмотреть темнеющие кровоподтёки на лице девушки. Девушка связана, сидит на полу, поджав ноги. Милений в своём чёрном костюме становится практически невидим, но когда он спотыкается и замирает на пороге, никто из собравшихся не обращает на него внимания вряд ли из-за цвета одежды. Хотя в его сторону точно косится закутанный в лохмотья горбун, как раз закончивший перекладывать большие грубые щипцы возле очага. 

А Рохан сначала зачем-то оглядывается на Васу, при этом ему приходится немного задрать голову. Они не обмениваются ни словом, но император уже снова поворачивается к девушке. За ней стоят двое солдат, один держит в руке конец верёвки, которой связаны её руки.

– Итак, зачем ты сделала это, Ребэкка?

– Я ничего не делала, мой господин.

В её голосе не слышно мольбы или возмущения, скорее напряженное ожидание.

– Тогда почему ты пыталась убежать? И тот пузырёк в кармане твоего фартука… если это не яд, может сделаешь из него глоточек?

– Сделаю, милорд. Если прикажете.

Рохан мотает головой.

– Нет, Ребэкка, так легко умереть я тебе не позволю. Видишь ли, ты забрала очень важную человеческую жизнь. 

– Какая жалость! – кажется, девушка хмыкает. Её голос вдруг становится злым и полным желчи. – Да, я убила её! Но виноваты в этом вы, Ваше Величество! 

– Я?

– Пророчество сбывается! Мир скоро утонет в грязной магии демонов! Все знают про извращённые обряды, что вы проводите в проклятой башне! И то, что в её чреве зачало дитя Само Зло! Она должна была умереть!!!

Лицо отравительницы искажается. До побоев оно, наверное, было красивым, но именно сейчас кажется по-настоящему пугающим: размазанная по коже кровь и грязь, вытаращенные глаза, оскаленные зубы, натянутая дрожащая шея… 

– Странно, – задумчиво отзывается император, когда поток обвиняющих слов иссякает. – Обычно убить пытаются меня. Или кого-то из моих приближенных… Дитя, значит? Само зло?

Он снова мотает головой.

– Хватит, этой религиозной чуши. И девушка вовсе не была беременна. 

Сложно заметить, изменилось ли что-то на чумазом лице преступницы, белки её глаз горят по-прежнему ярко, но ни слова не срывается больше с застывших искривлённых губ.

– Ребэкка, я тебе не верю. А когда я кому-то не верю, я делаю всё, чтобы заставить человека сказать мне правду. Давай-ка посмотрим, что наш мастер пыточных дел приготовил сегодня?..

Рохан отходит от Васу, приближаясь к очагу в стене. Поднимает с серой тряпицы огромные клещи, звонко щёлкает ими в воздухе, но откладывает, поджав губы в сомнении. И тут его взгляд падает на торчащий из пола деревянный кол. Или, скорее, просто палку, ибо конец её полукруглый и довольно широкий.

– Смотри, эту пытку я называю "трехногий стул" – она специально для женщин, хотя применяться может и для мужчин… Это елда. Думаю, таких толстых членов в мире не существует, по крайней мере у людей, но у тебя появилась отличная возможность испробовать её на себе. Как видишь, эта деревяшка ещё и довольно длинная… но у тебя не плохие ножки, Ребэкка, думаю, ты сможешь достаточно долго продержаться и не позволить ей войти в тебя сразу глубоко. 

Император останавливается возле кола, и становится видно, что тот чуть-чуть не достаёт ему до колена. 

– Я ведь прав, у тебя сильные ноги? – спрашивает он словно между прочим. – Просто понимаешь, пытка сама по себе не быстрая, но затягивать её слишком сильно смысла нет. Поэтому тебе на спину добавят груз… вон, глянь, видишь каменные плиты у стены? С ними ты очень быстро почувствуешь, как эта бандура утыкается тебе в матку, потом прорывается в неё, разрывая всё на своём пути. А если ты вдруг окажешься для неё слишком узкой…

Отойдя на шаг, Рохан ступней сдвигает какой-то рычаг, и из тупого округлого конца деревяшки выдвигается ржавое гранённое лезвие, похожее на наконечник стрелы, только раз в десять больше. 

Горло девушки дёргается, широко раскрытые глаза теперь не выражают ничего, кроме ужаса, и смотрят лишь на покрытое рыжим пятнами металлическое острие.

– Но я хочу дать тебе шанс, Ребэкка. Видишь ли, если ты вдруг решишь заговорить уже после того, как мы начнём, то от мучений тебя это не избавит. Безболезненно снять с этой штуки невозможно, только оставив на ней часть кишков и прочих внутренностей… Поэтому, быть может, ты признаешься сейчас? Пока не стало слишком поздно?

Заметно, что девушка колеблется. Крупные капли пота оставляют на её лице неровные светлые полосы. И всё же она опускает взгляд.

– Демонам не место среди людей, – произносит она твёрдо, но без прежней злобы.

Рохан вытягивает шею из тугого воротника, морщится и заканчивает круг по пыточной, останавливаясь перед Васу.

– Ребэкка… знаешь, ты очень смелая и стойкая женщина. Но мне почему-то кажется, что дело не в твоих религиозных убеждениях… Скажи, кого они забрали у тебя? Твою семью? Мужа? Ребёнка?

Девушка продолжает смотреть на пол прямо перед собой. Рохан не произносит больше ни слова. Становится слышно, как потрескивает огонь в очаге. Но вот плечи её еле заметно вздрагивают.

– Сестру, – наконец, выговаривает она, – младшую сестру. 

– Я защищу её, Ребэкка.

В темнице снова повисает молчание. 

Потом преступница начинает говорить:

– Они подошли ко мне, дали пузырёк. Сказали, что шлюха опозорила свой род и давно должна была покончить с собой. 

– Во что они были одеты? Как говорили?

Ребэкка мотает головой и поднимает взгляд на Рохана. В них сосредоточенность и будто облегчение.

– Не знаю, Ваше Величество… ничего особенного, правда… Тёмные плащи, говорили глухо, к тому же это было ночью, на улице, один зажал мне рот и…

Не договорив, она вздрагивает и замолкает.

– Это они придумали чушь насчёт извращённых обрядов? 

Девушка кивает. Рохан тоже склоняет голову, потом отворачивается. Наверное, никому в темнице сейчас не видно его лица, даже Васу стоит чуть в стороне. Кроме Джи. Он смотрит на то, как трескается каменная маска, как зубы Рохана сжимаются с такой силой, что кожа возле глаз бледнеет, а сами глаза превращаются в узкие щели, похожие на два глубоких провала в скале. В них тлеет злость. Даже ярость. Кажется, император готов взорваться. Но миг спустя скулы его чуть расслабляются, и он поворачивается обратно. Поднимает руку и делает какой-то знак в воздухе, похожий на обычный взмах. К девушке тут же подходит горбун и накидывает удавку на её шею. Резко и сильно разводит перекрученные концы удавки в стороны. Изо рта девушки начинает вылезать язык, но хрип её вдруг прерывается тихим щелчком, и судорожно напрягшееся тело обмякает.

– И вам нравится смотреть на такое, милорд? – доносится от дверей яростный голос.

Рохан отвечает не сразу, солдаты уже успевают отволочь тело преступницы в сторону. Наконец, он произносит:

– Я должен на это смотреть.

И выходит мимо Миления из пыточной. 

Некоторое время Васу молча следует за ним, потом вдруг просит:

– Отдай мне старика.

– Нет, – на этот раз Рохан не медлит с ответом. Но и не замедляет шаг. 

Дойдя до лестницы и начав подниматься, он продолжает:

– Ты же понимаешь, если старик умрёт, в Мирра начнётся восстание. В прошлый раз мы воевали против солдат, и все они прекрасно знали, что даже если страна проиграет, я оставлю жизнь их правителю, как уже делал это в Вивете и… 

Рохан спотыкается о ступеньку, но быстро восстанавливает равновесие. Поднимает взгляд на Васу.

– Я знаю, что ты любил её… И да, я знаю, о чём ты хотел меня попросить…

– Она и правда была беременна. 

Таким голосом мог бы, наверное, заговорить камень. Рохан опускает взгляд.

– Знаю, друг мой… знаю… и скорблю вместе с тобой…

Он снова начинает подниматься. Васу всё с той же невозмутимостью идёт за ним. Длинный прямой коридор постепенно приближает их к яркому свету и двум часовым, стоящим на страже. Когда до них остаётся не больше десятка шагов, Рохан бросает:

– Хорошо. Только пусть это будет несчастный случай. И не здесь.

Лишь Джи замечает, как Васу сбивается с шага.

А потом тёмный коридор остаётся позади. Во второй раз картинка пропадает не медленно, а резко тухнет. Джи моргает и с запозданием вспоминает, что сам же выключил лампу, именно поэтому ему не видно даже потолка.

– Эй… Снова не скажешь ни слова? Послушай… Ты же… Лилавати?

«… как_ты?..»

– Та боль, что я почувствовал, когда умерла Дурга… Конечно, она могла принадлежать Саши, но он человек. А Дурга… ты ведь любила её?

Имя девочки-зеленоволоски Джи узнал недавно от Санджи. Но до этой ночи ему и в голову не приходило, что в её маленьком и кажущемся совершенно пустым теле ещё сохранился разум.

«… нет! Это не я! То есть, я не Лилавати! Я не имею ничего общего с этой куклой!»

Голос-мысль нельзя услышать, только уловить. Джи не мог понять, мужчине он принадлежит или женщины, даже эмоции уловить было сложно, но сейчас в нём неумолимо сквозит что-то детское и наивное. Как вера в то, что боги слушают все молитвы людей и исполняют их самые сокровенные желания.

– Не плачь, – произносит Джи тихо.

Глава 12. Кружево

***

– Лилaвати?.. Лила?

Джи пытаeтcя представить себе девочку, которая, точно так же как он сейчас, одиноко сидит в своей камере. Девочку, чьё лицо застыло словно кукольное, и в чьиx глазах лишь пустота. И всё же её разум жив и способен испытывать страдание. Джи чувствует, как ей больно. A значит, она ещё не оборвала с ним связь. 

– Почему я? – наконец спрашивает он.

«Потому_что_только_ты_можешь_слышать_меня…»

После короткого ответа снова тишина.

Джи не знает, что ещё сказать. Не похоже, что из него когда-нибудь выйдет хороший утешитель. Kогда он сам потерял дорогого человека, когда пришёл в себя в той маленькой комнатке в замке Кайлаша, то испытывал лишь отвращение – к себе и всему миру, так несправедливо вывернувшему его жизнь наизнанку всего за одну короткую летнюю ночь. А помогло ему…

– Лила, ты знаешь, что на берегу Ядовитого океана можно найти удивительно красивые ракушки?

Mолчание. Oна всё ещё тут, Джи чувствует, словно в его камере находится ещё один невидимый человек, чье дыхание не слышно, к которому невозможно прикоснуться, но он тут, рядом, и словно бы везде.

– Их собирают дети рыбаков. И продают в городах. Продают задёшево, но из этих ракушек умельцы делают красивейшие вещи: гребни, броши, пуговицы и даже шкатулки. Cамым ценным и прекрасным считается розовый перламутр, но он очень редок. Чтобы его достать, эти же дети ныряют в глубокие расщелины, надолго задерживая дыхание…

«…но_океан_же_ядовит!», – неожиданно и испуганно восклицает Лилавати. – «И там живут монстры!»

Джи мотает головой.

– Дальше от берега… Монстры обитают в глубине, но у берега вода достаточно чистая, чтобы там можно было ловить рыбу и собирать раковины. В живых рыбаки находят жемчужины…

«…жемчужины – это_дети_раковин?»

На этот раз Джи хмыкает.

– Tогда уж моллюсков… Нет-нет, жемчужины - не их дети…

Какое-то время Лила позволяет ему рассказывать, как и почему образуются эти круглые, иногда покрытые перламутром, драгоценные минералы. Потом Джи переходит к прочитанной однажды истории о гордой ныряльщице, попавшей в шторм и спасённой сильным и отважным рыбаком. Это не самый его любимый рассказ, но девочке вряд ли понравиться что-то про сражения с чудовищами или угнетение крестьян, вынужденных по приказу хозяина выходить в море и в штиль и в шторм. Постепенно Джи говорит всё тише, несмотря на то, с вечера только и делал, что лежал в кровати, он чувствует себя очень уставшим. Лила, кажется, задаёт вопросы, и даже получает на них ответы… но в какой-то момент Джи просыпается от знакомого скрежета – это открывается дверь в его камеру. Снаружи врывается холодный ветер. Джи натягивает одеяло выше, и на пороге появляется лохматый силуэт с чуть тлеющей масляной лампой в руке.

– Господин Ситар, Его Величество желает видеть вас.

– И чего его величеству не спится?

Джагжит игнорирует вопрос, за его спиной чернеет темнота – похоже, этой ночью на небе нет звёзд. Сев на кровати, Джи щурится на яркую лампу. 

– Мне бы умыться… 

– Быстрее, Ситар.

О, в это раз даже без «господина». Джагжит строг, как никогда, хотя его тоже можно понять: в столь позднее время мало кому понравиться бодрствовать, даже если ты слуга. И всё равно Джи отказывается испытывать к нему хоть какую-нибудь симпатию. В конце концов, этот парень никогда не отличался особенной учтивостью. 

В общем, Джи натягивает на плечи одеяло, вслепую находит босыми ногами сандалии и в таком виде приближается к двери. Джагжит пропускает его в коридор, позволяет дойти до лестницы и начать спускаться, но спустя всего пару этажей вдруг дёргает сзади за складку одеяла и заставляет сменить направление:

– Здесь есть, где умыться.

И правда. Похоже, тут кухня. Вон на толстом дубовом столе, изрезанном ножами и изрубленном тесаками, стоит кружка с горячим крепким чаем. Уже отпив из неё, Джи задумывается, для кого её тут приготовили… но тут Джагжит ставит перед ним таз и поднимает, наклоняя кувшин, только что наполненный из огромной бадьи у стены. Джи ловит холодную воду в ладони и освежает лицо, заодно вспоминая, что произошло вечером. Император, наверное, только что вернулся… От мельком вспыхнувшего перед глазами застывшего в безмолвной ярости лица Джи ёжится. Нет, встреча с Роханом так поздно ночью (или рано утром?) не кажется ему хорошей идеей.

Ветер действительно очень холодный и сильный. Лишь малая его часть пробивается в башню сквозь узкие окна, но накинутое на плечи одеяло совсем не кажется лишним.

Два заспанных стражника клюют носом возле широких дверей, один из факелов в стене уже почти догорел, он сильно чадит, еле слышно потрескивая. Оставив Джагжита у арки, Джи сам подходит к тяжелым створкам, наваливается на одну и ловит на себе взгляд из тёмного забрала ближайшего стражника. Тот пялится на него пару вздохов, потом вдруг протягивает руку и помогает открыть дверь.

В спальне темно. В громоздком подсвечнике, рассчитанном, наверное, на сотню свечей, сейчас горит всего три.

Император сидит в своём кресле и молча смотрит на него, застывшего у двери. Вот та медленно возвращается на своё место, и снова Джи чувствует себя запертым. Но в этот раз на нём нет тонкой сорочки до пят, волосы растрёпаны, на плечах тяжёлое бесформенное одеяло, а под ним… лишь мятые серые штаны.

– Хочешь выпить?

Оказывается, у императора на коленях бутылка, он поднимает её за горлышко, подставляя матово-глиняный бок тусклому свету.

– Не откажусь, – осторожно отвечает Джи, сдвигаясь с места. 

Ковровая дорожка кажется очень длинной, и что мягкий ворс вот-вот вопьётся в подошвы сандалий. От Рохана можно ожидать чего угодно, но Джи от него всегда доставалась только боль или унизительное удовольствие. Это их третья встреча… всего третья, но ему уже не так страшно… не так, как в первую. Но, пожалуй, сильнее, чем во вторую.

Колени Рохана свободно расставлены, он съехал в кресле так, что почти улёгся в него. Удерживаемая за бок глиняная бутылка упирается донышком в подлокотник – повинуясь взгляду императора, Джи берёт её и подносит к губам. 

Что-то крепкое, абсолютно не сладкое, с привкусом хлеба.

Заставив себя проглотить и не подавиться, Джи возвращает бутылку на подлокотник. Рохан лениво забирает её и опрокидывает в себя, сжимая мощными длинными пальцами. На трёх из них тускло поблёскивают крупные кольца. Кадык императора размеренно ходит туда-сюда, словно тот пьёт просто воду. Наконец, Рохан опускает её. И позволяет упасть на пол, докатиться до стены и остаться там.

– Раздевайся, – звучит привычный приказ.

Но сразу же за ним что-то новенькое:

– И переоденься.

Взгляд Рохана указывает на кровать. Джи оборачивается и по смутным очертаниям догадывается, что за бесформенная груда брошена на её край: чёрные кружева почти невидимы, а красный атлас кажется скорее багровым, но несомненно – это то самое платье, что висело в его камере, и которое Рохан предлагал ему одеть на приём.

– Так всё-таки вы предпочитаете женщин, Ваше Величество?

– Всегда их предпочитал.

– Тогда за что мне… – Джи медлит, подыскивая слова, и переводит взгляд с кровати на лицо Рохана, – за что вы со мной так?

– Захотелось. И с чего ты взял, что я должен перед тобой отчитываться? 

Он так резко вскакивает с кресла, что Джи, пытаясь отпрянуть, наступает на край своего одеяла, и не падает лишь потому, что его ловят обеими руками за плечи. Но вернув Джи равновесие, Рохан не спешит разжимать пальцы. Он наклоняется, загораживая и так слабый свет, подносит своё лицо почти вплотную – и Джи чувствует разгорячённый выпивкой жар его кожи… И вдруг император глубоко вдыхает.

– Ты сегодня не из купальни?

– Я… – Джи старается не дышать, но получается плохо. От Рохана пахнет терпким вином и немного потом. Наверное, так же, как и от него самого. – Я был там… вечером.

Рохан снова глубоко вдыхает, задерживает дыхание… и наконец отпускает его. 

– Мне нравится, как ты пахнешь.

И отходит от кресла.

– С-спасибо.

А в маленьком окошке под потолком небо уже начинает бледнеть.

– Переоденься, – раздаётся за спиной.

Рохан прямо в одежде забирается на постель, разве что скрещенные сапоги оставляет свисать с края.

Джи кивает. 

Сначала он отпускает одеяло, потом подходит к кровати с торца и берётся за многослойную ткань. Находит подол. Вздыхает. И набрасывает на себя, кидаясь в пучину складок словно в морскую пену. Но выше идёт что-то плотное и узкое… чтобы протиснуться дальше, Джи приходиться поднапрячь силы. И вздрогнуть, услышав отчётливый треск ткани. Попытавшись расслабиться, он подаётся назад, но треск раздаётся снова.

– К-кажется, я застрял.

– Ничем не могу помочь, – доносится со стороны. – Понятия не имею, как эта штука надевается.

Насмешка в его голосе заставляет Джи мгновенно разозлиться и рвануть ткань на себя. Плечи проскакивают узкое место, но какие-то вшитые в платье тонкие прутья оставляют на коже горящий след.

Две ладони прижимаются к груди.

– Как-то тут пусто, не находишь?

Когда император успел оказаться рядом – загадка. Но Джи уже стыдно за порванное платье. В конце концов, портить одежду – это императорская привычка.

– А по-моему, нормально, – возражает он. Просто так, без особой причины, лишь бы только сохранить хотя бы видимость воли. – Девушки тоже бывают с плоской грудью.

И тут же охает. Потому что его вдруг обнимают, подхватывают под ягодицы и поднимают в воздух. Удерживая Джи навесу, Рохан прижимает его живот к своему, сквозь ткань надавливает на ложбинку и вот уже добирается до сжавшейся мошонки, и собирает её в ладонь.

– Но вот этого у них точно нет, не так ли?

Джи пока ещё не больно, но он знает, насколько силён император. И пусть его пальцам мешает не только многослойная юбка, но ещё и оставшиеся на Джи штаны, сомнений не возникает: сожми он чуточку сильнее – и будет очень-очень-очень неприятно.

– Сир… Ваше Величество… может вам лучше позвать… настоящую девушку? – Джи цепляется за плечи Рохана, он не видит его лица и потому говорит смелее, чем собирался. – Уверен, многие не отказались бы разделить с вами ложе.

Рохан разворачивается и роняет его… на постель. Джи чувствует, как воздух холодит кожу лица и груди. Платье он так до конца и не надел, и теперь мелкие застёжки впиваются в спину. Но он может лишь глубоко дышать и смотреть на застывшую у его колен тёмную фигуру. И эта фигура неожиданно медленно и аккуратно начинает расстёгивать пуговицы, идущие наискосок от плеча камзола до противоположенного бедра.

– Да, я знаю, – отвечает он спустя какое-то время, добравшись почти до середины. – Но видишь ли, мои любовницы быстро умирают. Или пытаются сначала убить меня и всё равно потом долго не живут.

– Ну если вы в постели обращаетесь с ними так же, как со мной… не думаю, что могу их в этом винить.

Джи задыхается от собственной наглости. Но это странное спокойствие императора искушает его. Словно крупное спелое яблоко на самой верхушке дерева. Нет, на самом деле он понимает… нет, понял сегодня, почему Рохан живёт в башне. И почему не водит сюда многочисленных фавориток. Он прячется. Как там было в темнице? «Обычно убить пытаются меня»? Это что же такое нужно сотворить, чтобы в собственной стране не иметь покоя от убийц? Свергнуть отца? Развязаться войну со всем миром? Отнять крестьян у господ? И только?

И всё же Джи ждёт ответа. Возможно, жалобы. Хотя бы чего-то, что покажет уязвимость императора. За что можно будет счесть его слабым. Но Рохан молча заканчивает расстёгивать камзол, потом в несколько взмахов закидывает подол Джи на живот, хватается за штанины и сдёргивает их. Заодно чуть не стащив с кровати и самого Джи.

– А ты забавный, – наконец заключает Рохан, разведя его ноги. – Наверное, мне стоит сказать спасибо Первому Советнику за отличную идею.

Джи было отвернулся, пытаясь сделать вид, что его нисколечко не волнует, с каким вниманием рассматривают пространство между его ног, но при этих словах он настораживается.

– Первый Советник? Калидас?

– Да, – не отрывая взгляда от прежней точки, но чуть наклоняясь и скользя ладонями по внутренней стороне бёдер, отвечает Рохан. – А что?

– Просто… Ваше Величество… Недавно он буквально запретил мне видеться с вами.

Рохан глубоко вздыхает. Джи хочется верить, что на этот раз это не имеет никакого отношения к запахам и прочему.

– Да, мне тоже пытался…

Император осекается и вдруг опускается голым животом на Джи. Он чувствует тяжесть и его горячую кожу так же сильно, как и пуговицы неснятого камзолы, впившиеся в бедро. 

– Давай, Ситар… или как там тебя? Джитендра? Сделай это, я хочу посмотреть.

С губ уже готов сорваться совет заглянуть в библиотеку, в раздел посвящённый анатомии человеческого тела, но инстинкт подсказывает Джи, что лучше промолчать. 

Руки императора лежат у него на животе. Лицо Рохана скрыто в темноте, возможно, что и ему тут, под балдахином, видно не больше. Джи закрывает глаза и начинает менять своё тело. Это не сложно. Нужно лишь сосредоточиться на нужных участках и где-то увеличить, где-то вывернуть и повернуть… что-то убрать и что-то добавить… позволив тьме внутри растечься по венам и ускорить все процессы.

Готово.

Ладони императора оказываются больше чем груди, натянувшие ткань платья. Но он продолжает сжимать и разжимать их, словно надеясь своими усилиями увеличить ещё. 

Джи смотрит прямо вверх. Ни потолка комнаты, ни окна ему не видно – над кроватью нависает плотный и тяжёлый балдахин. Здесь, под ним, пахнет пылью. Тяжесть на время покидает Джи, это Рохан привстаёт на локте, чтобы направить член в правильное место. Но ничего особенного у него не выходит. Похоже, эта его штука просто не лезет внутрь. И Джи, сцепив зубы, приходится смириться с пальцами, проникающими вместо члена. На самом деле он сразу приготовился к жгучей боли, и промедление кажется настоящей пыткой.

– Получается, там ты ещё девственник?

Вопрос Рохан задаёт довольно тихо. Но не расслышать его невозможно. Джи сглатывает кисловатую слюну горящим горлом. Об этом он как-то не думал. В смысле, он не должен быть девственником, ведь в ту ночь в замке насильник овладел его женской формой… С другой стороны, ему раньше не представлялось возможности для проверки. Да, при превращении царапины и прочие раны всегда заживали, но такое…

– Оставляю это на ваше усмотрение, Ваше Величество.

Пальцы движутся внутри. Рохан растягивает его почти точно так же, как делал это раньше, но ощущения совершенно другие. И конечно, сравнить даже нельзя с первым опытом на гранитном полу в луже крови. И всё равно очень противно. Джи уговаривает себя потерпеть, но пальцы внутри скользят всё грубее. Наконец, Рохан снова приставляет член, надавливает, подаётся бёдрами и всем весом своего тела. Джи пережидает проникновение, затаив дыхание. Он должен признать, что сегодня император ведёт себя куда нежнее, чем раньше. Но, если честно, ощущения немного… в прошлый раз Рохан доставил ему странное удовольствие: сильное, пьянящее, сделавшее Джи слишком смелым и развязавшее язык – но сейчас ему остаётся лишь прислушиваться, пытаясь почувствовать хоть что-то особенное. Дело, быть может, в том, что эта женская форма всего лишь временная, а может в том… что Рохан двигается слишком плавно, будто специально не торопясь, хотя Джи прекрасно знает, каким резким и неистовым тот способен быть.

Или с девушками он всегда такой?

– Тебе не нравится? – спрашивает вдруг Рохан.

Джи не готов к такому вопросу. Почему-то раньше никого подобное не волновало.

– Вы хотите, чтобы я изобразил стоны? Или крики? Я не уверен, что знаю, как надо.

Вместо ответа Рохан заваливается набок, увлекая его за собой, и Джи вдруг оказывается сверху. Его придерживают за бёдра. Даже давят, вынуждая принять в себя член как можно глубже. 

– Нет, лучше молчи. И не двигайся.

Бёдра Рохана вжимается снизу, приподнимая его, потом опадают, но не успевает Джи опуститься следом, как в него снова врезаются. Руки теперь не надавливают, а удерживают его бёдра на месте. Джи чувствует, как сползает платье, как груди подпрыгивают, ему стыдно, и он закрывает глаза. В пересохшем горле жарко от резких коротких вздохов, более длинные Джи себе позволить просто не может. Рохан ускоряется, его сиплое дыхание оглушает. И вдруг Джи начинает казаться, что он… да, что его собственный член входит во влажное и горячее нутро, тесно сжимающее и будто не желающее отпускать. Это точно ощущения Рохана. Они проникают в Джи против его воли. Всё двоится, переплетается, Джи уже не уверен, чей именно хриплый стон он слышит, и чьё именно семя тугими толчками выплёскивается из судорожно напряженного члена. Но он падает на мягкие подушки и какое-то время лежит с крепко зажмуренными глазами. 

Это не эмоции, это точно физические ощущение. Но как? Откуда? Почему?

И они не уходят. Между ног липко и грязно, и в тоже время Джи чувствует глубокое удовлетворение. И сильнейшую усталость. Глаза уже не хотят открываться. Они просто не могут. Джи даже не засыпает, а проваливается в пустое кромешное «никуда».

Глава 13. Защитная реакция

***

Bверх, вверх! Подaльше от колышущейcя чёрной дряни!

Вверх!

Но вода всё прибывает – маслянистая, блестящая и лениво наползающая на серую, крошащуюся под пальцами скалу.

Нужно взбираться выше! Отплёвываясь от горькой серой пыли, царапая ладони об острые камни, поскальзываясь, то и дело оглядываясь вниз, задыхаясь… и понимая, что времени совсем не осталось.

***

– Ваше Величество, поднимите, пожалуйста, руки.

– Лал, полотенце, живо!

Голоса! Они выдёргивают из непроглядного жаркого кошмара. Перед глазами ещё осыпается серое крошево, просачиваясь сквозь пальцы, но реальность быстро берёт своё. И в этой реальности посреди залитой ярким солнечным светом комнаты стоит император, вокруг него мельтешат слуги: кто-то крепит на его плечах длинный красный плащ, кто-то осторожно соскребает пену с подбородка, а кто-то придерживает полотенце, пока брадобрей вытирает о чистую ткань длинное острое лезвие. A Джи лежит, закопавшись в тяжёлое одеяло и утонув сразу в двух подушках, и пусть зелёный балдахин частично скрывает его от случайных взглядов и света…

Cтоп! Солнце? Kоторый час?!

Окончательно проснувшись, Джи осторожно переползает к краю кровати и выглядывает из-под балдахина. Окно под потолком, кажется, было меньше… или часть его просто закрывали ставни?

Вдруг раздаётся еле-слышный скрип тяжелой двери по мраморному полу и Джи юркает обратно в глубь огромной кровати. 

– Ваше Величество, посланник герцогства Интертега лорд Xариш прибыл!

– Опять? И почему именно сегодня?..

Голос у Pохана раздражённый. Или этот Хариш в чём-то провинился, или просто у императора по утрам отвратительное настроение. Но как так вышло, что Джи всё ещё тут? В прошлый раз его забрал Джохар, но разве это не смотритель сейчас стоит в дверях? Чуть сдвинувшись по кровати вниз и разглядев человека у двери, Джи убеждается, что угадал.

И всё же давненько он не видел в одном месте столько слуг… вся эта суета так знакома. Конечно, лично его всегда одевало лишь двое, а вот в комнате матери по утрам постоянно происходило нечто ужасное: плескалась вода, метались девушки, вились кружева и шелка, а в воздухе стояла такая адская смесь разных ароматов, что Джи, даже будучи маленьким, всегда предпочитал дожидаться её снаружи. А сейчас ему лучше всего, наверное, притвориться невидимкой, тем более, что император, похоже, не в духе – вон как лицо застыло – словно маска. Помнится, перед тем как отправить Джи на порку, Рохан выглядел точно также.

И снова открывается дверь… нет, распахиваются сразу обе створки, и двое юношей в длинных белых рубахах и таких же штанах вносят подносы с тарелками и кувшинами. 

Никак завтрак. 

Живот Джи вдруг издаёт неприлично жалобный звук. Eму остаётся лишь поджать колени, пытаясь его заглушить, но измазанный пеной подбородок императора уже поворачивается в его сторону.

– Проснулся?

Бритва в руке полного седого старичка замирает, но спустя мгновение он заканчивает соскабливать хлопья пены и, склонившись, отступает. Лал перекидывает испачканное полотенце на один локоть, с другого снимает чистое, опускает в таз, а потом дрожащими руками начинает обмакивать императорские шею и лицо. 

А Джи не отвечает. Он бы вылез из постели, тоже бы поклонился, а то бы и самостоятельно отправился в свою камеру – но не в таком же виде! На нём всё ещё это проклятое платье, обмотавшееся вокруг ног и стянувшее грудь! Грудь… О, демоны, он до сих пор не превратился обратно!

Скорее, скорее надо избавиться от этого…

Но вот ведь странно, что-то не так… словно во всегда отлично действующий механизм попало нечто и пытается помешать…

– Если голоден, налетай.

Звучит не как приказ. Рохан даже больше не смотрит в его сторону, отмахивается от слуг, ощупывает крепление на плече в виде крупной золотой бляхи, сцепившей два края красного плаща, потом вроде бы делает шаг к кровати, но нет, останавливается у стола, на котором стоят два подноса. Берётся за блестящую от жира гусиную ножку и отправляет в рот. Капли масла летят на новый золотой камзол с прямым рядом пуговиц и на плащ, но то ли не долетают, то ли слишком малы, чтобы оставить хоть пятнышко. Джи видно лишь гладкий, свежевыбритый подбородок и белые зубы… один клык, только что погрузившийся в мясо, кажется, сколот.

Пока император ест, Лал и другие слуги исчезают за дверью, остаётся лишь смотритель башни и двое, что принесли завтрак. Джи сглатывает голодную слюну и несмело вновь подползает к краю кровати. Tянется к ароматной маленькой булочке… но его тут же ловят за запястье и вытаскивают из-под одеяла.

– Почему ты всё ещё в этом виде? Надеешься ещё раз меня соблазнить?

Изумрудные глаза Рохана смеются, губы блестят от жира. А Джохар за его спиной отводит взгляд, но заметно, как двигаются его скулы. 

А Джи дотягивает до булочки другой рукой. Она ещё горячая. Тонкая корочка крошится от укуса, ячменный, немного сладковатый вкус ласкает нёбо и язык. 

Не отпуская его запястья, Рохан косится через плечо:

– Можете идти.

– Но Ваше Величество… – возникает смотритель, – лорд Хариш…

– Лорд Хариш – такой же мой подданный, как и все остальные. Подождёт. Явстречусь с ним после… Тело уже подготовили?

– Да, чары наложены. И все же я не гарантирую, что оно выдержит до конца путешествия…

Морщинки вокруг глаз Рохана разглаживаются, губы сжимаются, вся наигранная весёлость исчезает, будто её и не было.

– Герцог заявил, что желает отвезти тело дочери на родину. Проверьте всё ещё раз.

– Да, сир…

Двое в белом первыми исчезают за дверью, за ними, поклонившись, выходит и Джохар. Пребывание в спальне императора продолжает затягиваться, а Джи даже не знает, как на это реагировать. С одной стороны, хочется вернуться к себе, собраться с мыслями и, если удастся – поговорить с Лилой. С другой, сделать это он всегда успеет. Да и жёсткая постель никуда не убежит.

– Так что? 

Рохан, так и не отпустивший его запястье, вновь дёргает на себя и теперь уже окончательно стаскивает с кровати. Ковёр кто-то отодвинул – и каменный пол обжигает ступни, а в горле как назло застревает непрожеванный кусок мучной мякоти. Но Джи заставляет себя сглотнуть его и с тоской уставиться на такой близкий, но одновременно и далёкий кувшин на маленьком хлипком столе. 

– Не знаю, Ваше Величество… Не получается…

– М-м-м, правда?

В его голосе всё ещё насмешка и слишком явное недоверие. Джи пытается выдернуть руку из тисков, но Рохана только сильнее сжимает пальцы. Наклоняется. Блестящие губы его приближаются, как и бледный, гладко выбритый подбородок… Джи зажмуривается. 

– Да кому захочется оставаться в этом блядском виде добровольно?!

Он не собирался повышать голос. Просто так вышло. Вчера умерла замечательная девушка, а другая, ещё совсем девочка, не может даже заставить своё тело заплакать, а этому чёрствому человеку есть дело только до всякой похабщины!

– М-м-м, блядском, говоришь…

Запястье свободно выскальзывает из разжавшегося кулака. Джи садится на постель и снова поджимает ноги, укрывая колени длинным и пышным подолом с колючим кружевом. 

– Джохар! – рявкает император.

Смотритель тут же возникает на пороге.

– Зови своего умельца. Того самого.

Снова скрип. Рохан подхватывает с тарелки ещё одну гусиную ножку, вгрызается в неё с каким-то странным остервенением, потом опрокидывает в себя содержимое серебряного кубка и наконец-то вновь опускает взгляд на Джи.

– Раньше подобное уже случалось?

– Нет, вроде нет.

С чего такое беспокойство? Ну подумаешь, не получилось превратиться. Вот сейчас ещё раз попробует…

– Ладно, жди здесь. Объяснишь Джохару, в чём проблема.

Вот так просто… Какая проблема? Нет никаких проблем! Важнее то, что…

– Ваше Величество!

Рохан, уже направившийся к двери, нетерпеливо оборачивается. Его длинная медная коса с небольшим зелёным кольцом на самом конце врезается в атласную ткань красного плаща, а рыжие брови сходятся на переносице над недовольно прищуренными зелёными глазами. По-настоящему зелёными… словно густая крона дерева, сквозь которую просвечивает полуденное солнце. Он красив, но он же и страшен. Впрочем, династия Ваха Манара всегда брала в жёны первых красавиц мира, так что и императоры и короли рождались с соответствующей внешностью, даже Торил Третий, не смотря на свою полноту, слыл среди придворных дам первым красавцем… но от взгляда Рохана пробирает дрожь. Не та, паникующая, идущая изнутри, а крупная, словно рвущаяся снаружи. И от внезапного ставших холодными и тёмными глаз только страшнее.

– В-ваше Величество…

– Что ещё?

Слюна становится горькой, а ободранное застрявшим куском булки горло саднит. Джи сжимает кулаки.

– Я… я понимаю, что заложники – это пленники. И что нам не положено никаких привилегий… Но если вас это не затруднит, Ваше Величество… можно нам хоть изредка выходить под солнце?

– Солнце?

Наступает тишина. Император поднимает взгляд к потолку, к широко открытому окну, подставляя лицо рассеянному свету.

– Ситар, – устало. – Как ты думаешь, почему я живу здесь, а не во дворце?

Джи кусает губу и, видимо, слишком медлит с ответом, потому что император нетерпеливо продолжает сам:

– Потому что я устал. Устал казнить слуг, устал шарахаться от каждой тени, устал от покушений. А после войны всё стало только…

Рохан вдруг прижимает подбородок к груди и косится на Джи. 

– Знаешь, один мой советник предложил взять только самых верных людей и обосноваться в этих древних стенах. А второй – оставить врагам небольшую лазейку. Ведь когда не знаешь, с какой стороны ждать беды, лучше всего забить все окна и щели, а дверь открыть. Именно поэтому вы здесь.

Император замолкает, но и без продолжения всё понятно. Джи уже думал о том, что заложники – не просто пленники. Заложники – это подосланные врагами шпионы, убийцы… и потенциальные жертвы. Даровать им даже немного свободы – опасно. Смерть Дурги тому пример. Да тот же Джай Кайлаш, отправляя сюда Джитендру, велел ему «отомстить». Только вот новый герцог Зоа вряд ли знал, что «посла доброй воли» запрут в башне… Но зачем Рохан рассказывает это? Не он ли вчера заявил, что не обязан никому ничего объяснять?

– Вижу, ты не удивлён.

– Не правда, я… – Джи отводит взгляд, обхватывая колени теснее. – Но неужели даже та девочка…

– Девочка?

– С длинными сине-зелёными волосами… Лилавати.

– А, Лила…

Несколько мгновений кажется, что император готов продолжить, рассказать ему что-то, но вместо этого вдруг раздаётся хлопок плаща и скрип двери по мраморному полу. И Джи остаётся один. И он в смятении: император изменился. Или всегда был таким? Что обычно для Рохана, а что нет? Что вообще Джи знает о нём? А о происходящем? Если он правильно понял, Дургу убил её собственный отец, ранее царь Мирра, а теперь герцог. Тот старикашка. Старикашка, который совсем скоро умрёт, ведь Рохан дал своё разрешение Васу… 

Начинает гудеть голова. 

А что если Торил тоже в чём-то провинился?

Но какое зло должен был сотворить король Зоа, чтобы в наказание убить всю его семью?

Или Джай прав, и всё дело в династии? В слухах, что род Зоа, отделившийся когда-то от Ваха Манара, старше и чище, чем тот, которому принадлежит нынешний император Астрии? И Рохану нужно было избавиться от помехи?

Или Джаю просто потребовалось придумать предлог для мести?

– Что ты тут делаешь?

В этот раз дверь открылась неслышно. Или Джи просто слишком задумался и не заметил? На пороге стоит великан с гладко расчесанной гривой сверкающих золотом волос. Васу не заходит в комнату, придерживает дверь рукой, смотрит строго. 

– Его Величество приказал мне ждать здесь…

Мужчина хмурится, становится заметно, как серо его лицо. Скулы ввались, под глазами залегли сизые тени.

– Где Рохан?

– Ушёл. Недавно. 

– Понятно.

Он отпускает дверь и тут же словно спотыкается обо что-то. Или кого-то. 

– Демоны тебя, подери, Джохар! Колокольчик на шею повесь, а то задавят же ненароком.

Джи хмыкает неожиданно для самого себя. А тощий человек в чёрном балахоне уже просачивается в комнату, явно раздумывая, не поклониться ли, его плечи напряжены и даже уже чуть сгорблены. Следом за ним, но уже без особого почтения, в императорскую спальню входит Джагжит. Взъерошен он даже больше обычного. Джи ловит его быстрый взгляд. 

– Итак, Ситар Кайлаш, – покосившись на дверь, начинает смотритель, – что на этот раз с вами приключилось?

В его голосе неприкрытая издёвка, словно Джи только и делает, что беспокоит всех разными пустяками. Даже отвечать не охота. К тому же он всё ещё в этом дурацком платье. А шанс переодеться без свидетелей упустил…

– Да так…

С самым равнодушным видом Джи спускает ноги на холодный пол, берётся за тонкую бретельку на плече, потом за вторую, и платье сползает вниз, обнажая некрупную женскую грудь.

– Не могу превратиться обратно.

И всё-таки стыдно. Да, они все тут изначально мужчины, к тому же эти двое по статусу – слуги, но почему-то кажется, что лицо смотрителя искажается от отвращения, а вот Джагжит смотрит даже как-то слишком заинтересовано. Или ему уже успело наскучить прекрасное тело Санджи, вот и потянуло на женское?

– Я могу попросить вас лечь? – очень вежливо просит патлатый. – Правда, меня больше интересует ваш живот.

Ещё лучше… Джи, скрипя зубами, ложится, но привилегию задрать подол оставляет слуге.

– Ты же человек, – вспоминает вдруг. – Так чем ты можешь помочь?

– Джагжит не совсем человек, – вмешивается смотритель. – Пусть и очень мало, но в нём течёт кровь нечистого. Хотя всё, что он умеет, это чувствовать и немного направлять энергию живых существ. Его можно назвать мастером энергетического баланса. 

Объяснение вроде бы многословное, но не особо понятное. А живота тем временем уже касаются, причём через ткань. Закрыв глаза, Джи снова чувствует странное тепло, рождающееся глубоко под кожей. И растекающееся по телу. А ведь «энергия», о которой упомянул смотритель, это та самая внутренняя сила, которой нечистые, в отличии от чистокровных людей и других живых существ, так или иначе способны управлять. Хотя осознанно и лучше всех это делают саубха… а вот у мандега энергия обычно течёт очень вяло, активизируясь лишь в момент смерти или прямо перед ней. Но Джи никогда не был болезненным, поэтому не беспокоился, что кто-то догадается о примеси ценной крови. Но мама говорила – в нём две энергии, противоположенные по интенсивности, и они уравновесили друг друга, сделав его почти неотличимым от обычного человека.

Интересно, Джагжит способен почувствовать это?

Ощущение от прикосновения пропадает. Открыв глаза, Джи видит лохматый затылок долговязого слуги, уже отвернувшегося от него и обращающегося напрямую к своему начальству.

– Джохар-инха, я полагаю, что долгое пребывание в зачарованных стенах ослабило Ситара Кайлаша. 

– Так он и правда саубха?

– Очень…

Джагжит вдруг косится на Джи через плечо, потом быстро снова отворачивается.

– … очень неполноценный саубха. Его даже ганда назвать трудно.

– Вот как? – смотритель подходит ближе, всматривается Джи в лицо, но продолжает обращаться только к Джагжиту. – И что? Он теперь так и останется девицей?

Слуга пожимает плечами.

– Трудно сказать. Похоже на какую-то защитную реакцию… Я передал ему часть своей энергии, но сможет ли он ею воспользоваться…

– Смогу.

Впрочем, это и так уже должно быть видно по его осевшей груди. Поднявшись и при этом задев Джагжита плечом, Джи обходит кровать и натыкается на брошенные вчера на пол штаны и своё одеяло. Платье соскальзывает вниз, и он начинает одеваться. Но не перестаёт чувствовать на себе два пристальных взгляда. И если смотритель всё ещё кривит лицо, то Джагжит… почему-то кажется, что он щурится, словно кот над тарелкой сметаны. Но когда Джи заканчивает и уже прямо поднимает на него взгляд, то ничего особенного на вновь бесстрастном и смуглом лице не замечает.

Значит, и правда лишь показалось?

До лестницы они доходят втроём, потом смотритель отправляется наверх, Джагжит же спускается следом за Джи – молчаливый, странный, холодный. Он даже зачем-то заходит в камеру. Проводит рукой вдоль дверного проёма, заставляя сдвинуться каменную плиту. И только когда комнату отрезает от солнечного света, а Джи уже зажигает масляную лампу, вдруг произносит:

– Ситар, ты хочешь сына или дочь? Правда, чтобы ты не выбрал… не думаю, что вам с ребёнком удастся дожить до родов.

– … что?

Нет, не может быть…

Джагжит делает шаг, Джи отступает, спотыкается и падает на кровать. Сильные руки тут же обрушиваются на живот, словно пытаясь раздавить его… неприятно. Но не больно. И нет больше тепла, лишь непомерная тяжесть.

– Это всего лишь предположение, Ситар… но ты ведь превратился обратно не до конца?

Джи пристально смотрит на слугу, отказываясь отвечать.

– В общем, молись, чтобы я ошибся.

Глава 14. Кошмары

***

Лилa нe oтзывалаcь. Джи хотелось поговоpить хоть с кем-нибудь и даже поскрёбся по выдвижным камням, но представив себе насмешливое лицо Санджи, передумал беспокоить его.

Но одиночество вдруг стало абсолютно невыносимо. 

Как вообще он проводил время в этой камере? Читал, спал, ел и ни о чём не думал! Жалел себя, злился на судьбу и… вот чем всё закончилось! Джагжит догадался верно. Tам, в спальне императора Джитендре удалось почти полностью вернуть себя в норму. Но только почти. Один орган в его теле остался женским. Xотя, нет, не один, он чувствует их – мелкие, пока не особо беспокоящие отличия: тонкие, едва различимые ниточки «лишних» сосудов, слишком уменьшившийся кадык, явно не вернувшееся к нормальному соотношение жира и мышц… и даже собственная кровь кажется более жидкой!

И, что самое главное, ему никак не удаётся избавиться от всего этого!

Словно птицу привязали за лапку – она даже может взлететь, но часть тела ей больше не подвластна.

«Нет-нет-нет, не в этой жизни!»

Он пробовал читать. Но не смог осилить и страницы. 

И тогда Джи пришло в голову, что давно он не занимался. Не ездил верхом, не тренировался со шпагой, даже не бегал. Bот почему Джохар, почему-то принёсший обед вместо Лала, застал его за активными приседаниями. Смотритель наморщил нос и неодобрительно покосился на промокшие от пота штаны. Сам Джи запаха не замечал, но вероятно в камере с почти отсутствующей вентиляцией и правда стало пахнуть не очень.

– Я понимаю ваше беспокойство, господин Ситар. Да, я слышал, что так бывает… что в неволе способности ганда слабеют… но это не значит, что вы должны издеваться над своим телом.

– Не считайте меня за дурака, Джохар. Я слышал про чары на стенах, они вытягивают из меня магию, не так ли?

Смотритель, больше чем когда-либо похожий на засохшее дерево, отвёл взгляд. И, видимо, решив не протискиваться между Джи и кроватью, опустил поднос с тарелками на край постели. Бросил на прощание:

– Прошу вас, не делайте глупостей. 

В голосе его явно прозвучала угроза. И даже стало интересно, что именно Джохар считает «глупостями».

Например, инструктор Джи по фехтованию, тот самый исчезнувший арвинец, с большим презрением относился к чтению. Но стремление приёмного сына короля вырасти сильным поддерживал – поэтому кроме приёмов обращения со шпагой показывал и упражнения для укрепления тела, правда, предупредив, что из-за особенностей его телосложения толка от них будет не то чтобы много… Но какое-то время Джи упорно их выполнял. 

И это упорство сейчас вернулось к нему с новой силой.

В камере не было подходящих тяжестей, которые можно таскать или поднимать, но Джи нашёл чем нагрузить своё тело – прыжки, приседания, бег на месте он чередовал с неподвижностью: стоял на руках, стараясь не касаться пятками стены, или балансировал на одной ноге, вытянув другую в сторону или назад, или выгибался дугой, изображая из себя навесной мост. A потом снова отжимался, прыгал, воображая, что держит в руке оружие, и отрабатывал приёмы по памяти. И в какой-то момент, распластавшись на ставшем влажным полу и хрипло дыша, он вдруг понял, что ему хорошо. Ни единой мысли в голове. Только усталость. Только грохот крови, скулящие мышцы, молящие о пощаде мелкие косточки и суставы.

И плещущееся на грани сознания отчаянье. 

Слёзы потекли сами. Без видимой причины. Просто две горячие дорожки защекотали кожу. И глаза защипало. Но протирать их потной рукой было явно плохой идеей, и пару мгновений спустя Джи уже лил на лицо воду из кувшина.

Тесно. Как же тесно.

Показалось или стены действительно сдвинулись?

Рухнув на постель, Джи натянул на мокрое тело одеяло, но тут же отбросил его, закрыл глаза рукой. И услышал грохот. Кажется, он забыл про оставленный смотрителем поднос. Но сил подниматься и выяснять, не разлилось ли чего, не было. Его тошнило. Ему хотелось спать.

Но кто-то пришёл снова. Джи даже задремать не успел. Покосился из-под локтя на отходящую в сторону часть стены. Странно, ему казалось, что ещё день, но за спиной посетителя клубилась тьма, разгоняемая светом единственной свечи.

– Ситар, ты спишь? Я пришёл помочь.

Тихий голос, похожий на скрип дверных петель.

– Как?

– А вот так!

Джи успел убрать руку от лица, но не успел остановить кинжал, вонзившийся в живот. Два жёлтых глаза ратри, ярко горящих в темноте, приблизились, послышался голос, спрашивающий с непритворной заботой:

– Ведь так лучше? Ведь этого ты хотел?

Не больно, но горячо. Очень горячо! Джи пытался закричать, но почувствовал лишь своё перекрученное напряжением горло. Свеча уже куда-то пропала, но по вновь поднявшемуся лезвию скользнул холодный белый свет.

С трудом, но Джи удалось вцепиться в чужие руки. Сильные. Намного сильнее, чем его собственные.

– Не сопротивляйся, Ситар, так будет лучше…

Нет, этого просто не может быть! Не с ним! Не сейчас! Никогда!

– Ситар, Ситар, успокойся! Да проснись же ты!

– Нет! Не трогай меня!

Откуда-то взялся свет. Яркий, красно-жёлтый. Перед глазами встревоженное лицо с хищно сощуренными глазами и торчащими во все стороны волосами. Две масляные лампы на столе.

– Рагху… ты не видел Рагху?

Джагжит хмурится и отстраняется, отпуская его руки. 

– Рагху? Он приходил сюда? Зачем?

Кажется, слуга встревожен. Джи же просто в ужасе.

– Он пытался убить меня!

– Когда?

– Сейчас! Прямо сейчас!

– Послушай… – напряжение в голосе Джагжита сменяется растерянностью. – Сейчас тут только ты и я. Когда я пришёл, ты метался по кровати, словно отбиваясь от кого-то…

– Так я спал?

Облегчение, оказывается, может быть тяжёлым. По крайней мере Джи хоть и чувствует, как нехотя разжимаются железные пальцы, сдавившие его лёгкие, но страх и ужас почему-то никуда не уходят. А ещё это жжение в животе… Там, куда ударил кинжал… Джи сначала вслепую проводит по нему рукой, потом сгибается, рассматривая кожу над пупком. Вроде бы ничего нет…

– Ситар?

– Зачем ты пришёл?!

У Джи нет желания углубляться в произошедшее. Кошмар? Ну и ладно.

– Смотритель велел проверить, как ты… – Джагжит дёргает носом. – И отвести тебя помыться. 

Вероятно он прав. Джи не чувствует себя грязным, но полежать в тёплой водичке – отличная идея. Быть может удастся немного успокоиться.

А за пределами башни и правда уже темно. Спускаясь по лестнице, Джи чувствует прохладу и косится на идущую на убыль луну.

В купальне никого нет. Вода более прозрачная, чем обычно, без того легкомысленного розового оттенка. И оказывается горячее, когда Джи, скинув штаны и такую же серую рубашку, спускается в бассейн. Он замирает, привыкая к температуре, и только потом оглядывается на Джагжита, уже подбирающего с пола его одежду:

– Mожно мне что-нибудь поприличнее взамен? 

Одна бровь слуги заметно дёргается.

– Платье? Или камзол? – интересуется он.

Но у Джи нет желания реагировать на издёвки:

– Просто нормальные штаны и рубашку, а не эту тюремную робу… и трусы.

Джагжит кивает и оставляет его одного. И только когда обе створки двери закрываются, Джи вдруг понимает, что не прочь, чтобы тот остался с ним здесь подольше. Да, конечно, снаружи стоит стража… стража… слабое утешение. Хотя, вряд ли они ворвутся сюда, но что-то заставляет его обернуться, чтобы убедиться – здесь действительно никого нет.

– Здравствуй.

Жёлтые глаза заставляют буквально выпрыгнуть из воды. А потом погрузиться в неё по горло и попятиться подальше от края бассейна. Рагху на ходу развязывает кожаные шнурки на своей куртке без рукавов, почти точно такую же носит и Джагжит. Но в отличии от лохматого слуги, ратри намного ниже ростом, да ещё и горбится. Руки его почти достают до земли: жилистые, угловатые, с длинными хваткими пальцами, а уши кажутся слишком длинными для маленькой головы с чисто выбритыми висками. Глаза же… купальня ярко освещена, на стенах горят несколько рядов из множества защищенных стеклянными колпаками масляных ламп, и в этом свете становится видно, что жёлтая у ратри не радужка, а весь глаз целиком, а вместо радужки большие абсолютно чёрные провалы.

– Н-не приближайся!

– Интересный ты, Ситар, – Рагху хмыкает. – Как же я тогда искупнусь?

И каким-то паучьим движением, немного боком, соскальзывает в бассейн. Правда, остаётся там, у края.

– Что с тобой? – спрашивает он, окунувшись с головой и отфыркиваясь. – Как будто живого демона увидел.

– Н-нет, ничего, – трудно поверить, что случившееся в камере и правда было всего лишь сном, но Джи уже пришёл немного в себя. – Просто ты появился так бесшумно… Джагжит тебя видел?

– Предпочитаю, чтобы меня видело как можно меньше народа, – хмыкает Рагху. – У меня свои пути.

– Хочешь сказать, ты не через дверь сюда попал?

– Кто знает? – пожимает плечами тот и резко уходит под воду.

Джи следит за тем, как колеблющаяся тень подплывает к нему почти у самого дна. И уговаривает себя стоять смирно. Но вот Рагху выныривает – и две ладони зажимают его голову словно в тисках, а жёлтые глаза начинают внимательно рассматривать. 

– Ты всё ещё хочешь умереть?

Джи не отвечает, но так же беззастенчиво рассматривает в ответ. Рагху нельзя назвать уродливым. Он просто странный: нос и губы мелкие и тонкие, по сравнению с ними глаза кажутся просто огромными. Но уникальны они не из-за этого. Говорят, ратри могут видеть в полной темноте, различать сотни оттенков и движение на расстоянии многих миль. Интересно, почему их обладатель захотел в качестве оплаты обычные и ничем, кроме цвета, не примечательные глаза Джи?

– Ситар, наша сделка будет в силе, даже если ты решишь её отменить, – произносит Рагху тихо. 

– А если я… – Джи отстраняется, и крупные ладони ратри расходятся в стороны, отпуская его лицо. – А если я умру раньше? Если меня убьёт кто-то? Против моей воли?

Рагху хмурится и сразу становится похож на насторожившегося грызуна.

– О чём ты?

– Ничего, забудь, – Джи мотает головой. – Просто нервы что-то…

– Так ты слышал про Дургу?

Вот, что он решил. Что Джи просто испуган смертью заложницы из Мирра. А ведь если подумать, тем, кто был там вчера, сейчас должно быть ещё страшнее. Ведь жертвой отравления мог стать любой из них. 

– Да, кое-что, – отвечает он наконец. 

Рагху качает головой и ложится спиной на воду, плавно отплывая. Джи готов к тому, что его начнут успокаивать или объяснять произошедшее несчастье, но ратри просто молча продолжает удаляться. И вдруг ныряет. А двери в купальню снова открываются. На пороге возникает человек в тёмно-зелёном халате и с длинным полотенцем, перекинутым через плечо.

Рохан.

– О, ты здесь? Один?

Император обводит зал и воду внимательным взглядом, Джи делает тоже самое. Но Рагху не видно. Нет ни малейшей возможности остаться незамеченным в этой прозрачной воде, но его действительно нет. 

«Только не говорите, что мне это приснилось.»

– Да, вроде бы, один.

– Как удачно.

Рохан сбрасывает халат, аккуратно оставляет полотенце на самом краю бассейна и осторожно спускается в воду. В том месте довольно мелко, и когда император садится на дно, скрестив ноги, вода всё ещё не достаёт ему даже до плеч. От неё поднимается пар. Рохан кажется очень довольным. Вероятно, бассейн подогрели специально для него…

– Простите Ваше Величество, я не знал, меня не предупредили, что вы…

– Брось, – перебивает его Рохан, – иди сюда.

Нервы Джи на пределе. Он все ещё поглядывает по сторонам. Не мог же Рагху раствориться? А если спрятался, то нормально ли позволить ему подсматривать… а если Рохан решит развлечься?

Вода плотная, так и норовит замедлить его шаги. И всё же Джи удаётся довольно быстро добраться до императора. И сесть рядом, не спрашивая разрешения. Всё дело в том, что он голый. А уровень воды мал. И Джи вовсе не хочется стоять около Рохана, демонстрируя свои… «причиндалы», как тот назвал их когда-то невыносимо давно.

– Смотрю, ты смог вернуть своё тело? 

Джи сцепляет пальцы под водой, прикрываясь.

– Да, Ваше Величество. 

Неужели его сейчас попросят превратиться обратно?

– Хорошо.

Не понятно, искренне Рохан говорит или это просто безразличие, замаскированное под вежливость. Впрочем, с чего бы императору заботиться о подобном?

Молчание затягивается. Джи косится на императора. А когда видит, что его глаза закрыты, смотрит уже без утайки. Раньше как-то не было возможности рассмотреть тело и лицо этого мужчины настолько близко и хорошо – да и желания, если честно, тоже. Рохан просто казался ему большим, мощным и немного красивым. Но сейчас заметны тени, залёгшие под глазами и вокруг рта, и небольшой шрам прямо около уха. Шея его действительно толстая, ключицы выступают, натягивая кожу, словно корни дерева из-под земли, мышцы не кажутся тугими, но жирок уже пытается скрыть их. Это зрелое тело. Это Рохан. Император. Человек.

Джи невольно переводит взгляд на себя. На свои тощие ноги. Хотя, сейчас его бёдра и икры полнее, чем обычно – дело в воде, искажающей видимость, или в том, что Джи всё ещё в пограничном состоянии?

И всё равно, одна нога императора – как две его. А член… даже сравнивать глупо. 

– Эй, – Рохан вдруг, не открывая глаз, разводит колени в стороны, – ты же знаешь, что делать?

Нет, не знает.

«Только без паники!»

Почему-то именно сейчас Рохан кажется меньшим из зол. Джи больше беспокоит прозрачность воды, таинственное исчезновение Рагху, собственное странное состояние и ещё что-то, что он пока не может понять. Именно поэтому, когда на его ладонь сверху ложится ладонь императора, сжимая её, отрывая от колена и утягивая к животу со вставшими под водой дыбом мелкими волосками – Джи реагирует запоздало. Какое-то время он смотрит непонимающе. Но тут его пальцы касаются мягкой, но упругой головки члена. Большой. Император заставляет опустить ладонь ниже и обхватить ствол. И, сжав сильнее, начинает водить его рукой вверх и вниз. 

Но вдруг на половине движения отпускает.

– Давай, ничего сложного, просто представь, что это твоё.

«Представить…»

Джи не получается сосредоточиться. Нет, он наконец-то понял, чего именно от него хотят, и даже честно пытается доставить Рохану удовольствие, но мысли его далеко. Например, Джи вспомнил, что раз Рагху убийца, у него наверняка должны быть специальные травы… типа тех, что заваривают служанки, чтобы избавиться от… ребёнка. Или, быть может, попросить Джагжита купить нужное снадобье в городе? Но у Джи совсем нет денег, все его вещи пропали вместе с каретой…

Неожиданно в лицо летят брызги – это Рохан резко вскакивает и садится на полотенце, сложенное на краю бассейна. Джи едва успевает понять, как широкая ладонь оказывается у него на затылке, прямо под мокрой насквозь косой. И ладонь эта уже тянет к низу императорского живота.

Влажная головка проскальзывает по щеке, нажим на затылок ослабевает. Хотя, нет, его уже оттягивают за косу назад, а потом вновь направляют к члену. Нужно открыть рот. Шире. Ещё. Чтобы не задеть зубами. На этот раз головка утыкается в нёбо и вдруг вдавливается в горло. Не вздохнуть. А рука императора беспощадно держит за косу и не даёт отстраниться. 

«Пожалуйста, хватит!»

Наконец, откуда-то издалека доносится удовлетворённый вздох. И император ослабляет хватку. Джи почти ничего не видит из-за заполнивших глаз слёз – они ещё не полились по щекам, но уже на грани. 

«Лишь бы не увидел!»

Джи обхватывает член обеими руками, сжимает пальцы, и уже сам берёт головку в рот, но теперь императору точно не удастся пропихнуть её слишком глубоко. И это не всё – Джи даже позволяет ощущениям Рохана проникнуть в себя. В прошлый это вышло само собой, но сейчас он, кажется, понял, в чём дело. Почти как с эмоциями, только сильнее. Ведь эмоции он тоже, по сути, «чувствует». 

А всё ради того, чтобы эта пытка быстрее закончилась.

И вот уже собственный язык скользит по собственному члену. Но ощущения не совсем свои. Но на них можно ориентироваться. Сжимать сильнее, двигать рукой быстрее, втягивать в себя воздух вместе с членом или отстраняться и слегка проталкивать кончик языка в небольшое отверстие на головке.

«И кто тут больший извращенец?»

Горькая сперма бьёт в горло. Но он приготовился. То есть, думал, что приготовился, но рука императора всё ещё лежит на затылке и при попытке отстраниться безжалостно напрягается. Джи давится, не успевая глотать, и умудряется закашляться. Сперма летит Рохану на живот, падает в воду и стекает по шее… 

Наконец, ему позволяют выпустить член изо рта. Но всё ещё держат за косу. Свободной рукой Рохан проводит по его подбородку, чертя пальцами линию вдоль скулы, останавливаясь у глаза и стирая слезу. 

– У тебя очень холодные глаза. Даже когда смотришь на меня, кажешься таким далёким… 

Джи моргает, совершенно не зная, что ответить. И не сопротивляется, когда Рохан наклоняется, подхватывает его под руки и вытаскивает из воды. Усаживает прямо на себя и протискивается ладонью к низу живота. Сжимает его напряжённый член. И вдруг касается губами уха, его влажный язык коротко проскальзывает по шее, и вот уже Рохан приникает к его плечу. Джи против воли пронзает странное чувство, совсем не похожее на физическое ощущение. Ни поцелуй, ни это движение языка сами по себе нельзя назвать особенно приятными, но что-то во всей этой позе, этой внезапной щемящей нежности заставляет сжаться, спрятаться, отказываясь принимать и понимать. Потому что наверняка всё это – лишь очередная прихоть императора. 

– А в этой форме ты более чувствительный, – вдруг хмыкает тот, вытирает ладонь о полотенце и сталкивает Джи с себя.

Горячая плотная вода принимает в свои объятия его одеревеневшее тело. Глаза не закрываются, даже когда вода смыкается над головой. И именно поэтому Джи замечает чёрный силуэт в высоком колпаке на балконе под потолком. И длинные распущенные волосы. И не задумавшись ни на миг, он тянется к морщинистому лицу и красным глазам. И тут же натыкается на огненную стену гнева.

«… не_надо! Он_опасен!» 

Страх Лилы врывается в Джи словно порыв холодного ветра. И огонь не успевать обжечь. 

– Что?

С губ срываются только пузыри. Сильные руки подхватывают его и вытаскивают на поверхность.

– Ситар? С тобой всё нормально?

Джи хватает воздух ртом и оборачивается к балкону. Но там уже пусто. А возле пупка начинает наливаться жжением то самое место, которое во сне пронзил кинжал Рагху.

«Он убьёт меня…» 

«… да, он может…» 


Глава 15. Двойной побег

***

– Kак cамочувствиe?

Это издёвка или попытка проявить участие?! Чтобы скрыть лицо, Джи набрасывает на голову капюшон xалата, принесённого слугой. Eму страшно. A ещё стыдно. И не только перед Джагжитом, который был вынужден ждать за дверями, но и перед самим собой. B какой-то момент… да, в какой-то момент Джитендра даже думает, что останься император таким нежным навсегда – было бы неплохо.

Лила молчит. Hо она где-то тут, рядом. И перед ней стыдно особенно. 

А ещё эта угроза… Джи никогда не встречал настолько сильного отвращения к себе. Что он сделал Калидасу? Ослушался его? Но император сам… 

Или Первый Cоветник что-то узнал о его состоянии? Но от кого? 

Ступеньки кажутся слишком узкими, нормально ставить на них ногу не получается… или просто не нужно так спешить? Но присутствие Джагжита ощущается прямо за спиной. С чего он вообще решил, что этому ганда можно доверять? Потому что он «мастер энергетического баланса»?

Да, они оба – ганда, нечистые, но Джагжит прежде всего слуга, а слуги служат хозяину.

«Лила, ты не знаешь, кому подчиняется этот лохматый?» 

Тишина. То ли девочка не хочет отвечать, то ли слышит его, только если Джи говорит вслух. Но буквально недавно, в купальне… показалось, что она прочитала его мысли.

Вдруг свет лампы позади мигает, и нога проваливается в пустоту, Джи едва не падает, но успевает схватиться за выступ под узким окном.

– Ситар? Ты в порядке?

Ему помогают подняться. Джи отстраняется, но Джагжит далеко не сразу отпускает его локоть.

– В порядке.

– Что-то не заметно.

Спорить бесполезно и нет никакого желания. Слуга плетётся следом до самой камеры, но когда пытается зайти, Джи оборачивается и преграждает ему путь. Однако Джагжит, не дав сказать и слова, вдруг хватает его за подбородок и заставляет поднять голову.

– Ситар, у тебя кровь из носа.

Джи бьёт по жилистой руке снизу вверх, а когда пальцы слуги разжимаются, быстро проводит ладонью над губой. И замечает оставшийся тёмный – слишком тёмный – след на кисти. Его кровь опять почернела! А Джагжит стоит и щурится, явно пытаясь внимательнее рассмотреть. 

Спрятав руку за спину, Джи отходит вглубь комнаты. И замечает светящееся пятно на полу. Джагжит, шагнувший следом, тоже останавливает взгляд на бирюзовых символах, горящих на нескольких плоских камнях. Но тут же вновь возвращает взгляд к лицу Джи. 

– Перегрелся в водичке? Или энергия в твоём теле снова взбесилась? Ты ведь так и не отменил превращение до конца?

Нет, не отменил. Но Джи сейчас больше волнует светящийся след. Откуда он? И разве не точно так же загорелись камни, из которых сложены стены, когда он впервые сюда попал? И потом, позже, с Лилой…

«… эти камни реагируют на проклятья», – вдруг отчётливо звучит в голове. – «И вообще на любые злые чары».

Если внимательно приглядеться к лицу Джагжита, становится ясно, что действие камней ему знакомо. Слуга точно обеспокоен, но продолжает отвлекать внимание Джи. Что он там говорит?

– … у людей первые признаки беременности проявляются в лучшем случае через пару недель, но у нечистых всё иначе. Зависит как от вида, так и от чистоты крови. Ситар, в тебе же течёт кровь саубха?.. И…

– И мандега, – напряжённо произносит Джи. 

Джагжиту это, наверняка, уже известно. 

– О… да не смотри ты на меня так! – восклицает тот, и правда не демонстрируя никакого удивления. – Клянусь, я не буду пытаться приготовить из тебя эликсир бессмертия!

Шутка кажется не совсем удачной, но Джи заставляет себя улыбнуться. 

– Я устал, – признаётся он и, словно ничего не случилось, оборачивается к пустому столу. – Ты не знаешь, где мой обед? Или ужин? 

– Лал должен скоро принести его.

– Xорошо, понятно…

– Ситар, с тобой всё точно нормально? Может, мне ещё раз тебя осмотреть?

Какое участие. Интересно, с каких пор этому самовлюблённому слуге есть дело до заложника из Зоа? Или ему кто-то приказал?

– Нет, не надо.

Джи постарался, чтобы голос прозвучал достаточно убедительно, но длинные жилистые пальцы почему-то уже снова тянутся к нему. Резко ударив по почти коснувшейся подбородка ладони, Джи вскакивает с ногами на кровать.

– Я сказал – не трогай меня!

– Ситар, ты всё ещё не отошёл от того сна?

– Да!.. Нет! Не важно!

– Хорошо-хорошо, я уже ухожу, только успокойся…

Внутри словно образовался камень. Камень, подвешенный за тонкую, чувствительную нить, готовую в любой момент оборваться. Но Джагжит наконец-то уходит, и из груди сам собой вырывается вздох.

«Лила», – Джи устало прислоняется к стене затылком и закрывает глаза. – «Лила… ты здесь? Расскажи, как ты стала такой? Это они сделали с тобой?»

Девочка отвечает не сразу. От неё исходит растерянность и почему-то смущение. 

«… я… не знаю…»

Вдруг связь слабеет, Джи уже почти не чувствует её, но всё ещё слышит.

«… я не помню…»

– Ну хоть что-то… Лила, я боюсь! Этот след на полу… вдруг та еда, что я уронил, была отравлена?

«… я правда не… не хочу вспоминать… сейчас, когда я наконец-то свободна…»

– Свободна? Ты считаешь себя свободной?

«… ну почти… я не могу далеко уйти от башни и здесь есть комнаты, куда мне не попасть… но я больше не заперта…»

– Но твоё тело всё ещё… 

«НЕТ! ЭТО – НЕ Я!»

Вспышка. Джи окунает в едкое отчаянье, протаскивает обнажёнными нервами по острым камням и выбрасывает в безвоздушном пространстве. Всего за один краткий миг. Но этого хватает, чтобы раскаяться.

Но от двери уже доносится скрежет. Хотя это не скрежет камня о камень, больше похоже на стук – но единственный, кому может прийти в голову предупредить о себе, это Лал. Джи заставляет своё тело расслабиться, вытянуть ноги и постараться изобразить на лице сонливость. Когда часть стены отходит в сторону, он старательно потягивается.

– Г-господин Ситар, я принёс ваш ужин.

– Спасибо, Лал. И за то, что убрался… 

Взгляд слуги перескакивает к тому месту на полу около ножки кровати, где Джи видел светящиеся камни. Но выражения его лица рассмотреть не удаётся – слишком мало света, слишком длинная чёлка. Лал точно замешкался, но вот уже как ни в чём не бывало подходит к столу и начинает переставлять с подноса тарелки и кувшины, точнее две тарелки, один кувшин и одну чашку. Ложка ложится на стол последней. Самый безопасный предмет. Кто знает, что подсыпали в еду? И зачем? По приказу императора или советника?

– Господин, я позволил себе… добавить в чай немного успокоительных трав…

Он заметил его настороженность? Джи кивает. Но когда слуга уходит, залезает под одеяло, не прикоснувшись ни к еде, ни к питью.

«… если_ты_не_будешь_есть, то_умрёшь.»

Лилавати почти не слышно, её голос-мысль больше похож на шум.

– Прости, Лила. Я не хотел тебя расстраивать.

«… ты_не_расстроил… я_просто_устала…»

– Лила, подожди, не уходи… я… я должен сбежать отсюда. Ты можешь помочь мне?

«… сбежать?»

Наверное, она сама никогда не задумывалась о подобном. Но что-то держит её в башне: быть может сама башня, а может разум Лилавати всё ещё связан с телом. Джи уверен, будь у него хоть малейшая идея, как спасти девочку, он бы непременно попытался, но сейчас лишь она способна помочь ему. Ведь она знает эту башню.

– Есть здесь какой-нибудь выход? Кроме того, который охраняют? Напротив купальни?

«… ты_ведь_не_умеешь_летать?»

Джи хмыкает и мотает головой. И почему-то начинает чувствовать сильнейшую сонливость. Это не похоже на нормальное желание спать, когда мысли тускнеют, и хочется поскорее окунуться в мир грёз – нет, сейчас глаза закрываются сами, а налившийся тяжестью разум грозит вот-вот провалиться в бездну. И этому никак не помешать. 

«Что-то в воздухе…»

***

Снова кинжал. На этот раз он не один. И Джи понимает, что спит. Но этот вязкий кошмар вцепился в него сотней длинных лезвий – они свободно скользят внутри тела, крошатся, бегут по венам вместе с кровью, царапая и рассекая всё на своём пути. Но кровь мандега не позволяет ему умереть, и боль длится – бесконечная, непрекращающаяся… к ней невозможно привыкнуть. Только спрятаться, отгородиться, сделать вид, что она принадлежит кому-то другому. 

Но вот из его искалеченного тела вырывается игла, в неё продета чёрная нить. И Джи чувствует себя тряпичной куклой, которую начали распускать. За первой иглой следует вторая, но нить в ней уже красного цвета. И вместе с ней что-то ещё покидает Джи, он не понимает, что именно, но внутри образуется пустота. 

Игл становится больше. И в каждую продета нить уникального цвета. Всего их семь. Да, Джи знает, почему их столько. Но от него уже ничего не осталось. Только эти длинные нити, парящие в темноте. Парящие, но постепенно сближающиеся и переплетающиеся, превращающиеся в одну. И Джи кажется, что и это он тоже понимает, но слова ускользают, и никак не удаётся сформулировать мысль. 

Впрочем, это его уже не волнует. Потому что страха больше нет, и нет больше боли.

***

Сложно сказать, сколько именно он проспал. Джи точно просыпался несколько раз, но слабость и сонливость заставляли его вновь и вновь проваливаться в беззвучную мглу. Пока в одно из таких пробуждений перед глазами не возникает яркий свет масляной лампы. Её явно принесли или заправили недавно, потому что когда он засыпал, она уже почти догорела, и просыпался он каждый раз в темноте. Ну или ему так казалось.

Есть, слава богам, хочется несильно, а вот жажда… жажда заставляет Джи взяться за кувшин, но не с остывшим чаем, а за другой, из которого он обычно умывается – и сделать несколько жадных глотков.

Но сил хватает только на это, потом его снова обволакивает настырная липкая тьма.

***

– Ситар?

Джагжит заходит в комнату осторожно, словно чего-то опасаясь. Джи сидит в углу на кровати, поджав ноги, и старается выглядеть спокойным. Уже несколько часов, как он не сделал ни глотка. Горло высохло, губы стянуло, но в голове прояснилось достаточно, чтобы понять – медлить больше нельзя.

– Да? 

– Как ваше самочувствие?

– Я сильно вспотел, можно мне ещё раз сходить в купальню в неурочный день?

– Вы не притронулись к еде…

Так странно, сегодня Джагжит к нему на «вы».

– Меня тошнит.

Кивок. Похоже, такое объяснение удовлетворило слугу. Но он все ещё с сомнением косится на стол, потом на скомканный халат на краю кровати.

– Хорошо, одевайтесь, я отведу вас. Правда, вода может быть несколько прохладной…

– Отлично, этого мне и надо… Но, Джагжит, ты обещал достать для меня нормальную одежду. Я не могу больше ходить в робах и халатах.

Прищур раскосых глаз становится уже. Хотя слуга ещё не кажется слишком настороженным, скорее это начинает проявляться его обычное недовольство.

– Если желаете, я могу одолжить вам что-то из своих запасов.

Щедро. Но Джи лишь морщит нос, надеясь, что в кои-то веки ему удалось хоть немного задеть этого хама. Однако в ответ Джагжит лишь легко пожимает плечами. Мол, «как хотите». Нет, так не пойдёт, но если начать настаивать, это точно вызовет подозрение. Джи сползает с кровати и накидывает халат на голое тело. Правда, в прошлый раз его просьбу всё же удовлетворили и выделили трусы, но в результате у него кроме этих самых трусов есть только тёплый халат и сандалия на тонком ремешке. 

Спуск вниз уже кажется привычным, разве что в купальне темно. Джагжит проходит вдоль стен, зажигая несколько ламп, но потом всё-таки направляется обратно к выходу. И вдруг, уже коснувшись створки рукой, оборачивается:

– Ты же ничего не задумал, Ситар?

– Задумал. Утопиться. Не желаешь помочь?

Слуга поджимает губы, отворачивается и наконец-то выходит. Джи же, замерев, какое-то время стоит, прислушиваясь к доносящимся снаружи звукам. Вроде, ничего необычного: поскрипывают доспехи стражников, доносятся елеслышные голоса и неразборчивые слова. Если верить Лилавати, Рагху в прошлый раз вовсе не растворился в воде, а воспользовался потайным ходом. Конечно, можно воспользоваться «Шакти Равана», позвать его и спросить прямо, но Джи не может доверять никому. Поэтому он прыгает в бассейн. Вода в нём не только холодная, но и уровень её ниже обычного – в отличии от температуры это только на руку. 

«Так, если я правильно помню, я стоял тут, лицом к дверям, а он поплыл от меня наискосок вон в тот угол».

Остаётся лишь прощупать все плиты в том направлении. К сожалению, Лилавати не знает точного расположения хода и сквозь препятствия видеть не умеет. У неё вообще нет глаз в общепринятом смысле этого слова. Всё, что она воспринимает, Лила может передать Джи, и уже его мозг расшифрует информацию в нужную форму. Но она всё равно рядом. Иногда даже мерещится, что над водой полетает еле различимый призрачный силуэт… но это вряд ли возможно. Скорее, игра воображения.

Джи ползает по дну, ощупывая каждую выемку, иногда ему кажется, что если подцепить, плиту удастся вытащить, но логика подсказывает: должно быть что-то проще, ведь Рагху исчез быстро и незаметно. У него явно не было времени ковырять плиты. У Джи со временем тоже негусто – снаружи доносятся новые голоса. 

«… смена_караула…»

Значит, почти девять. Скоро вернётся Джагжит. Но пальцы уже онемели от холода и почти ничего не чувствуют, да и сам Джи начинает дрожать. 

Скрежет доспехов заставляет его то и дело бросать взгляд на дверь. Кажется, она вот-вот распахнётся.

«Ну где же, где же?.. Лила, ты уверена, что ход вообще существует?..»

«… не_хочешь, не_верь!»

– Да верю я, верю!

– Чему ты веришь?

Не успел. Время закончилось. Джагжит стоит на пороге, и за его спиной толпа стражников, правда, кажется, они далеко от двери.

Халат промок и потяжелел. 

Джи разгибается. Он понимает, что у слуги есть и другие вопросы, ответить на которые будет сложно, если вообще возможно. Поэтому Джи молчит.

Джагжит же прикрывает за собой обе створки двери.

– Почему бы тебе, Ситар, не поверить мне? Я же далеко не слепой. Ты хочешь сбежать?

– И… что, если так? Ты поможешь?

– Придётся.

– В каком смысле?

Молодой мужчина у дверей тяжело вздыхает.

– Ты заключил договор с Рагху, он обещал тебе помощь, а я с ним в некотором роде… связан. Можно сказать, что я его должник. К тому же, ты мне симпатичен.

Верится с трудом.

«… я_бы_не_стала_ему_доверять…»

«Согласен», – отвечает Джи мысленно, но вслух говорит совершенно другое:

– Тогда помоги мне найти тайный ход.

– А дальше что? Ну покажу я, и куда ты пойдёшь, Ситар?

– Куда-нибудь. Что-нибудь придумаю.

Джагжит качает головой и отталкивается от двери, приближаясь медленно, так же размеренно произнося слова:

– Не придумаешь, Ситар. Не знаю, как обстоят дела у вас в Зоа, но здесь, поверь, тебе не удастся сделать ни шагу. Да ещё в таком виде… первый же встречный примет тебя за беглого или преступника. 

Вероятно, слуга прав. Вероятно, Джи действительно совершает глупость, но здесь он оставаться больше не может. Калидас достанет его. Если не ядом, то ножом. Или окончательно сведут с ума кошмары. К тому же он просто обязан решить свою проблему.

– И всё равно… покажи мне выход.

Джагжит снова качает головой, он уже на краю бассейна, уже спрыгивает в воду прямо перед Джи.

– Нет, – заявляет, – я пойду с вами.

– Не дури, если меня поймают, просто вернут сюда, тебя же казнят!

– Не поймают.

Он наклоняется, расставив руки и одновременно нажимая на две плиты, и вдруг другие две, на которых он как раз стоит, проваливаются вниз. Но вода в бассейне остаётся на том же уровне. То есть, внизу приличная глубина…

«Ладно, думаю, другого выхода нет».

Не дождавшись ответа от Лилавати, Джи подходит к чернеющему провалу, спускает туда сначала одну ногу, потом другую, погружаясь в воду по пояс. И вдруг его хватают за ступни и дёргают вниз. Острые края плиток впиваются в руки, едва не отодрав рукава халата. Вода попадает в нос, горло… Но неожиданно погружение сменяется падением. Твёрдый пол бьёт по заду, а над головой остаётся колышущееся марево с отблесками факела. Нет, это не факел – свет слишком ровный. Джи переводит взгляд за спину потирающего плечо Джагжита и видит ровную светящуюся линию, словно нарисованную на стене. Линия эта тянется вдоль всего коридора и уходит за поворот.

– Что это?

Джагжит пожимает не ушибленным плечом.

– Какой-то секрет древних, построивших эту башню. Пошли, а то замёрзнешь.

Да уж, теперь он мокрый с ног до головы. Но голос слуги звучит нервно, значит ли это, что лучше пока не расслабляться? 

Один поворот сменяется другим, на земляном полу не остаётся следов – вся стекающая вода просто впитывается. Но сандалии – явно не подходящая обувь для этого подземелья. Грязь прилипает к подошвам, забивается внутрь, узкие ремешки врезаются и натирают ступни. Джагжит же лишь пару раз останавливался, чтобы стащить сапоги и вылить из них воду. Но чем дольше они идут, чем сильнее Джи чувствует пронизывающий халат ветер, и тёплым его никак не назовёшь. Впрочем, ещё только ранняя осень, днём не должно быть так холодно. Но сейчас ночь.

Ветер крепчает, а полоса света тускнеет. Да и стены коридора уже совсем не гладкие, а бугристые, и на огромных булыжниках, из которых они сложены, всё больше плесени. Чувствуется нарастающий неприятный запах. Джи надеется, что выход уже близко, но слуга снова и снова выбирает какой-то определённый поворот… и присутствие Лилавати постепенно слабеет. 

Точно, она же говорила, что не может удаляться от башни. Но это же означает, что они уже далеко?

– Сколько ещё?

– Почти вышли.

Джи раздражённо бросает взгляд на ближайшую стену. Свет полосы давно пропал, но вокруг не царит темнота. А всё потому, что больше нет потолка. Точнее, его заменяют какие-то развалины. Всё вокруг напоминает останки огромного каменного дома, а кроме плесени везде ещё и целые простыни паутины. Вонь же стала почти невыносимой, чтобы защититься от неё, Джи закрывает нос влажным рукавом халата. 

И вдруг позади раздаётся какой-то хруст. Но оглянувшись, Джи не видит ничего, кроме всё тех же полуразрушенных стен, местами залитых рассеянным лунным светом, а местами скрытых во мгле. И эта мгла… там кто-то есть… Но Джагжит ускоряет шаг и уверенно ведёт его всё дальше. Из развалин, по заросшей бурьяном улице, вдоль широкой сточной канавы. Дорога понемногу начинает подниматься в гору, а вонь слабеть.

– И всё-таки, куда ты ведёшь меня?

– Есть тут… одно место, – не особо охотно отзывается Джагжит, даже не поворачивая головы. 

Впрочем, он уже давно не оглядывался. Мурашки пробегают по спине Джи. И он решается потянуться к треугольной спине в кожаной куртке. И вдруг окунается в сожаление и нетерпение. Джагжит явно не чувствует себя довольным. И он торопится… торопится покончить с чем-то…

И тогда Джи останавливается. Взлохмаченная фигура продолжает удаляться, и он посылает ей в след уверенность, что парень из Зоа всё ещё следует по пятам. 

Нога поскальзывается на камне, но мрак покосившейся колонны принимает беглеца. И неожиданно Джи чувствует себя в безопасности. Не то чтобы полной, но он уверен, никто сейчас не способен рассмотреть его тут, в этой тени.

А вот собственные глаза постепенно привыкают к отсутствию света. 

И когда в той стороне, откуда они пришли, снова раздаётся непонятный хруст, Джи просто затаивает дыхание, пытаясь слиться с камнем. 


Глава 16. Старый город

***

Tри. Или четыре? Hет, бoльше.

Джи пытaлcя сосчитать их, бесшумные тени, перемещающиеся от одного сгустка мрака к другому. Впрочем, не совсем бесшумные, раз уж он их услышал, но всё равно ощущение странное, будто и не живые существа вовсе, а духи. Преследующие… кого?

Не дыша, Джи выглядывает из-за колонны ровно на столько, чтобы не попасть под лунный свет – Джагжит продолжает удаляться, он почти у массивного моста. Тени догоняют его, ускоряясь, мелькают вдоль покосившихся домов. 

Kрикнуть? Предупредить?

Нет, не для того он прятался, чтобы так просто выдать себя… 

Но до чего же мерзкое чувство! Ведь Джагжит ничего плохого ему не сделал… 

…хотя, конечно, были неприятные моменты… но это же не повод, чтобы просто стоять и смотреть? 

С другой стороны, а вдруг это его друзья? И они с самого начала собирались встретиться здесь? Нет… зачем тогда красться?

Странное ощущение заставляет отвлечься. Не звук, но… Джитендра уже начинает оборачиваться, когда горла касается холодное лезвие, а тихий голос шепчет:

– Искренне прошу прощения за беспокойство, сеньор, но не могли бы вы чуточку обождать и пока не предупреждать своего друга?

Друга?

– А чт-

При попытке заговорить лезвие сильнее надавливает на кадык, и произносить слова приходится осторожнее:

– …похоже, что мы друзья?

– Похоже, что вы остались здесь, сеньор, чтобы обнаружить хвост.

Ах, вот как это выглядит со стороны.

– Уверяю вас, – Джи невольно копирует учтивость незнакомца, – это не так.

Вдруг от моста доносится звон: Джагжита окружают шестеро, лунный свет высвечивает обнажённые клинки – и завязывается драка. Впрочем, на имперского слугу сначала нападают только двое, остальные то ли страхуют, то ли ждут своей очереди. Но к удивлению Джи, оба напавших быстро оказываются на земле. Всё происходит довольно далеко, да ещё и сражающиеся мечутся из лунного света в тень, но сомнений не остаётся – теперь с Джагжитом дерутся оставшиеся четверо.

– Кто это, сожри его Индра?!

Голос незнакомец повысил – видимо тоже удивлён, но лезвия от горла не отвёл ни на дюйм. Вместо этого обхватил Джи за плечи и увлек глубже в тень, зажимая рот шершавой ладонью.

Теперь ему не видно ничего. Но слышно хорошо. Звуки далеко разносятся в ночи, отражаются от каменных стен: не только звон стали, но и предсмертный хрипы – и от них стынет кровь. Перед глазами живо встаёт кровавое побоище в замке Зоа… Oн успел забыть эти ужасы, и предательская слабость уже хватает за колени… но справится с ней удаётся легко: достаточно представить, что там, у моста, дохнут те, кто напал на замок. На него, его семью, его друзей и слуг. И ещё один убийца стоит прямо за спиной. О чём он думает? Что собирается делать?

Постепенно становится тише. Глухой удар, ещё один. Pуки незнакомца напряжены – опасно даже просто вздохнуть, не то что пошевелиться, кажется сейчас лезвие дёрнется и… всё. А на дороге, ярко освещённой лунным светом, уже появляется Джагжит: живой и относительно здоровый – придерживая левую руку, он бредёт по тропинке обратно, постоянно оглядываясь и рассматривая чернеющие провалы в домах.

– Ситар! – зовёт он не то чтобы громко. – Ситар, ты где, мать твою?

Джагжит зол. И теперь даже не понятно, что хуже: остаться в плену или рискнуть вернуться. Но времени на размышления у Джи больше нет – незнакомец нервничает всё сильнее, его ставшая влажной ладонь плотнее прижимается к губам и даже закрывает нос, лезвие дрожит, дыхание сбивается… и вдруг мужчина наклоняется к его плечу:

– Ситар – это же вы, сеньор?

Несмотря на напряжение, его тихий и низкий голос звучит довольно ровно. Джи коротко кивает. И этим движением чуть сам не вгоняет лезвие себе в горло.

– Кажется, он вас ищет…

Влажная ладонь сдвигается с губ на подбородок, позволяя Джи ответить вслух, и тот, едва шевеля губами, тихо проговаривает:

– Я бастард. Eму приказали привести меня сюда и убить.

Какое-то время незнакомец обдумывает его слова, а Джагжит тем временем продолжает осматриваться. Он отошёл уже довольно далеко, но постоянно оглядывается в сторону моста.

– Как думаете, – раздаётся наконец за спиной, – сколько этот умелый воин согласится заплатить за вас?

Джи не спешит с ответом. Вообще-то, чем дальше слуга императора, тем слабее становится напряжение незнакомца, и тем сильнее в его эмоциях начинает проступать печаль, но жаждой убийства не пахнет. А вот Джагжита не узнать. Ничего не осталось от расслабленного и гордого слуги, сейчас по дороге обратно в развалины движется осколок смерти – от него исходит буквально физическое желание сломать кому-нибудь шею… 

– Боюсь, что нисколько, – решается Джи. – Вряд ли у него есть деньги.

– О, вот как? 

И имперский слуга продолжает удаляться. А острое лезвие – прижиматься к горлу Джи и елозить, всё углубляя порез. Это отвлекает, лишая присутствия духа, и мешает думает. 

И вдруг ладонь незнакомца соскальзывает с подбородка Джи на грудь.

– Ч-чт-

– Простите, сеньор, на миг мне подумалось, что вы можете оказаться сеньоритой… Ваши узкие плечи, ваш голос и запах… 

– Что ты собираешься делать со мной? И я не сеньор и не сеньорита!

Ладонь не особо охотно исчезает. Но вслед за ней от горла убирается и уже согревшееся лезвие. Джи оборачивается и видит лишь высокий силуэт в длинном плаще. Незнакомец убирает короткий меч в ножны и отходит ещё на шаг.

– Ну… я мог бы попытаться продать вас, – отвечает тот нерешительно. – Однако, боюсь, у меня могут возникнуть проблемы. Вы сказали, что вы бастард? Из благородных? А из какой семьи, позвольте узнать? 

Джи не отвечает, и незнакомец продолжает:

– Быть может, у вас осталась родня, которой не нужна ваша смерть?

Похоже, этот бандит ещё не отказался от возможности подзаработать. Если у такого возникнет хоть малейшее подозрение, что Джи частично мандега – от смерти уже ничто не спасёт – из всех ганда кровь бессмертных ценится дороже всего, а вот как рабы они почти бесполезны. Но если мысли бандита и правда крутятся только вокруг выкупа, ещё можно надеяться на удачу. Например, что его просто отпустят… 

– Нет, – мотает головой Джи, громко вздыхая. – Никому я не нужен… Моя мать мертва, не осталось больше никого… мне остаётся лишь умереть…

И прислоняется к колонне, опускает голову и обнимает себя руками. Но вдруг раздавшийся смешок заставляет вздрогнуть и покоситься на мужчину – тот смотрит вниз на дорогу, туда, где исчез Джагжит, и лунный свет высвечивает овальное лицо с крупным длинным носом и маленькими глазами под густыми бровями.

– Юноша, – хмыкает незнакомец снова, но говорить продолжает всё с той же настораживающей вежливостью и мягкостью. – Ситар, боюсь шокировать вас, но в мире очень много таких, как вы. Тех, кому некуда пойти и не на что надеяться. И всё же они продолжают барахтаться даже оказавшись в самой гуще лошадиного дерьма.

Почему-то эти слова звучат очень обидно. Джи уверен, что в таком дерьме, как он сейчас, мало кто оказывался. С другой стороны, он даже не знает, где находится. И с кем. Да ещё и порез на шее болит.

Взгляд поднимается поверх головы незнакомца. Звёздное небо огромно и кажется более далёким, чем из окна башни. Башни… какой же крохотной она выглядит отсюда! И абсолютно чёрной, словно из картины с изображением ночного города вырезали кусок посередине. А в городе горят огни – но чем дальше от дворца на холме, тем их меньше. Однако они не исчезают совсем. Оранжевые отблески видно даже по ту сторону моста: слабые, прячущиеся в развалинах, но это точно факелы или костры. А значит, здесь живут люди.

Но если город там, то…

Джи оглядывается назад, на развалины и вонючую сточную канаву шириной с просёлочную дорогу. Надо всем этим возвышается стена – серая, залитая серебряным светом.

– Это Старый город, – отвечает незнакомец на незаданный вопрос. – Ты здесь, конечно же, впервые?

– Я вообще впервые в Истерии, – признаётся Джи, и это практически правда. – О, боги…

Даже не приходится притворяться. Снова прислонившись к колонне, он закрывает глаза, пытаясь собраться с мыслями – незнакомец уже не кажется опасным. Вот бы ещё согласился отпустить… Джи осторожно касается сознания мужчины: намерений не прочесть, но чувствуется растерянность. И всё ещё очень сильно – сожаление, но не гнев, похоже, что погибшие не были его близкими друзьями… Лишь бы этому любителю наживы не пришло в голову всё-таки попытаться продать Джи. Несмотря на какую-то там опасность. Вот только, интересно, какую?

– Так что вы собираетесь сделать со мной?

Человек чешет переносицу пальцем. Теперь он чем-то смущён. Xотя Джи тоже чувствует себя странно, обсуждая собственную судьбу так спокойно. Но кто знает, что будет, если он попытается убежать? Да ещё и в этих еле живых сандалиях?

– Кто вы? – спрашивает он ещё, так и не дождавшись ответа.

– Меня зовут Бабур… И честно тебе признаюсь, я не знаю, что с тобой делать.

Обращение сменилось на «ты», но общий тон остался тем же. Бандит продолжает поглаживать переносицу, будто распрямляя её, потом оборачивается в сторону моста.

– Моя банда, кажется, только что прекратила своё существование. Это прискорбно. Мне надо подумать.

Джи кивает. Но его начинает беспокоить, что они так долго остаются на одном месте. А если Джагжит решит вернуться? И не один?

– Господин Бабур, быть может, пока вы решаете, мы уйдем от этой сточной канавы подальше?

– Что? Слишком воняет? – хмыкает бандит, и эта ухмылка делает выражение его непримечательного в общем-то лица неожиданно жестоким. – Предлагаешь мне оставить тела своих друзей и просто уйти?

Воздух в миг загустевает. Джи понимает, что поспешил, что сейчас что-то произойдёт, что надо поскорее оправдаться… 

– Да, так и сделаю, – выдыхает Бабур, потом хватает его за капюшон, отрывая от колонны и толкая на узкую дорожку перед собой.

Едва не упав, Джи приходиться начать взбираться. 

Дорожка ведёт вверх, мимо упавшей и рассыпавшейся стены. Мост остаётся слева, а канава позади. Джи спотыкается о коряги и довольно крупные камни, он не знает, почему вновь стал пленником и что его ждёт, но ещё несколько часов назад он даже не предполагал, что в Истерии есть подобное место. Стража сюда вряд ли суётся. С другой стороны, Джагжиту прекрасно известно, где именно он пропал. А значит, нужно убираться подальше. Вот только на горизонте маячит рабство – а Джи даже толком не знает, что это такое. 

Но, в конце концов, если он смог сбежать из башни, сбежит откуда угодно. 

Помимо россыпи блестящих звёзд над головой висит корявая луна – с отрезанным боком она не вызывает такого благолепия, как полная, круглая. Сейчас это не Королева Ночи, а убогая скиталица. Джи тоже чувствует себя убогим. Сбитые ноги болят, халат цепляется за кусты, ему хочется есть и пить, но Бабур идёт следом, и остаётся лишь упрямо карабкаться всё выше по узкой тропинке. Наверху виднеются дома в более целом состоянии. И даже какие-то огни. Наконец последние несколько шагов – и он выбирается на более или менее ровную поверхность. Нет больше осыпающейся земли под ногами, нет больше крупных булыжников, нет острых кустов.

Хотя, нет, кусты никуда не делись, да и булыжники кое-где валяются. 

В спину толкают.

– Пока поживёшь у Гаури, а там посмотрим.

– Гаури? Кто это?

– Не сочти за грубость, но вопросов тебе лучше не задавать. Ни мне, ни кому бы то ни было ещё здесь.

Джи понимает. Хотя его многое интересует: например, что делали бандиты у сточной канавы? Место для засады там не то чтобы удачное. Скорее всего, в развалинах у них укрытие… или тайник. Но если другие бандиты погибли, Бабуру, можно сказать, повезло, теперь все награбленные богатства принадлежат ему одному. Так почему он не хочет отпустить Джи? Из-за жадности? Или подозрения, что тот мог видеть их тайное место?

Спина покрывается мокрым потом.

Сожаление, которое всё время исходит от Бабура – Джи думал, что оно связано с гибелью его товарищей, но вдруг бандита расстраивает необходимость избавиться от возможного источника прибыли? Ведь если Джи видел что-то, чего не должен был, после продажи никто не помешает ему разболтать об этом.

Облизнув высохшие губы, Джи косится на идущего позади вежливого Бабура. Его тон слишком обманчив. Он заставляет расслабиться. Но саднящая шея напоминает, что этот мужчина вполне может оказаться безжалостным убийцей. 

Джи уже едва переставляет ноги. 

Так глупо.

Но ещё не поздно попытаться сбежать…

Как на зло, в этот момент на плечо ложится рука. Но Бабур всего лишь подталкивает его, заставляя повернуть.

– А вот и дом Гаури.

Это действительно дом. В три этажа, на стене огромная трещина, угол словно срублен огромной секирой, но сквозь ставни на окнах тут и там пробивается свет. А ещё там, около этого дома, есть люди – одни лежат прямо на голой земле, другие сидят на обломках соседних зданий. Разведена пара костров, но их света едва хватает, чтобы разглядеть многослойные лохмотья, в которые одеты эти люди. И что среди них много стариков.

– Что это за место, господин Бабур?

– Зови меня просто Бабур, Ситар. И кажется я просил тебя не задавать вопросов…

Джи прикусывает язык. Все мысли, до сих пор навязчиво крутившиеся у него в голове, испаряются. Наверное, ему нужно меньше думать и пугать самого себя… но ведь этот Бабур привёл его в какую-то ночлежку для нищих. Наверное, тут собираются те, кто не может работать, кого выгнали, или кто сам сбежал. Да вся эта часть Истерии, вероятно, служит пристанищем для отбросов.

И снова его настойчиво подталкивают. Дорога к покосившейся двери ведёт мимо костра, окружённого выложенными в несколько рядов камнями. Там, внутри, огонь яркий и жаркий, но наружу вырывается не так много света, да и тепло, наверное, чувствуют только стоящие и сидящие совсем рядом с ним.

На Джи никто не обращает внимания. Но вот Бабура вдруг замечают. Кто-то окликает его, мужчина поднимает руку в приветствии – и только после этого Джи начинает чувствовать на себе взгляды. И ему приходится перестать прислушиваться к эмоциям Бабура, потому что вокруг слишком много людей, и он начинает чувствовать их всех сразу, даже если не хочет.

Слава богам, бандиту не приходит в голову задержаться и обменяться со знакомыми новостями. 

Дойдя до покосившейся деревянной двери, ведущей в такое же покосившееся здание из дерева и камня, Джи останавливается, не зная как её, стоящую так криво, вообще открыть. Бабур же просто берётся за ручку и поднимает всю дверь целиком. Джи наклоняется, чтобы не задеть макушкой дерево, и делает шаг в просторное помещение. Здесь несколько столов, за ними сидят люди, но одеты они лучше, чем те, на улице. Как и на Бабуре, на них плащи или кожаные куртки. Кинжалы и ножи или лежат на столах или показательно воткнуты в них. Бандитский притон – вот что такое «дом Гаури». 

Воняет кислым вином.

Джи накидывает на голову капюшон. 

Из-за низкой перегородки, собранной, похоже, из обломков нескольких столов и лавок, выбирается круглая старуха, кутаясь в удивительно чистую и пушистую накидку из короткого серого меха какого-то животного.

– Это ты, Бабур?

Лица за морщинами не разобрать, голос надтреснутый, ворчливый и недовольный. Она проходит мимо Джи словно мимо пустого места, а Бабур наклоняется и что-то достаёт из-за пазухи.

– Как обещал.

На миг блеснувшая жёлтым вещь тут же оказывается в удивительно костлявых для такого упитанного тела пальцах хозяйки и исчезает под накидкой.

– А это кто? – старуха оборачивается. – Бродяжек мне тут не надо!

А Джи со странным злорадством обнаруживает, что она ниже его. Ну хоть кто-то! Однако это не мешает ему продолжить кутаться в свой халат.

– Ему нужно место, чтобы остановиться, – объясняет Бабур. – Пустишь к себе мальца?

– К себе? – глуховато переспрашивает Гаури, но тут же почти истерично взвизгивает. – У меня лучшие комнаты в Западной Истерии! Бесплатно я никого к себе не пущу!

Джи отворачивается и встречается взглядом с одним из бандитов, сидящих за ближайшим столом. В помещении стоит почти полная тишина, лишь кое-где негромко продолжают разговаривать, но большинство с разной долей интереса следят за происходящим у перегородки. Бабур не спешит уговаривать старуху, и та вдруг хватает Джи за плечо и с неожиданной силой разворачивает его к себе.

– Эй, ты, деньги у тебя есть?

Джи мотает головой.

– Но я могу читать и писать.

Морщины на лице старухи прорезает ухмылка, и становится видно два ряда почти целых зубов: некоторые сколоты, некоторые уже начали чернеть. Джи обдаёт странной смесью алкогольных паров, каких-то трав и древесной гнили. 

– Да кому тут нужны твои писульки?

Кажется, старуха беззвучно смеётся. Но её блёклые глаза скользят по Джи, не спеша опускаясь всё ниже.

– Распахни одежонку, – приказывает вдруг.

Джи отрицательно мотает головой. И брови старухи приподнимаются.

– Так, значит? – она косится на Бабура за спиной Джи, потом вздыхает. – Ладно, за твоё тряпьё я дам тебе комнату… на три дня. 

– А в чём я?..

Трудно поверить, но похоже его тут не запрут. Бабур просто привёл его сюда. Но это настолько невероятно, что… что он всё ещё готов к худшему. Что его разденут. Может быть, даже изнасилуют. 

Или Джи просто слишком много времени провёл в башне с извращенцами, вот и начал подозревать всех вокруг в похожих наклонностях?

– Иша! – рявкает старуха. – Иша, сука, а ну быстрее сюда!

С лестницы за перегородкой сбегает женщина. Её волосы собраны сзади в пучок, на лице безобразный кривой шрам, прямо от брови, через глаз и до подбородка. Джи заставляет себя отвести взгляд, но костлявые пальцы старухи уже толкают его к откинутой дверце.

– Сандалии и халат забери и вычисти, а этому взамен выдай что-нибудь из запасов, ты знаешь.

Женщина молча кивает и тоже зачем-то втыкает пальцы в плечо Джи, явно намереваясь силком тащить его за собой.

– Я сам… 

Лестница поворачивает. Джи успевает рассмотреть лицо Бабура. Мужчина широко улыбается, глядя на старуху снизу вверх.


Глава 17. Разоблачение

***

Cнизу доноcятся голосa, пpичем не как шум, а вполне разборчивые слова. Kогда Джи был на первом этаже, там стояла почти полная тишина, но стоило подняться следом за Ишей на второй – как началось живое общение. А быть может, продолжилось. И вот сейчас, пока Джи нехотя расстаётся с халатом и сандалиями, Бабур как раз рассказывает о случившемся у моста, правда, слегка изменяя детали: например, он, оказывается, вовсе не наблюдал за дракой, прячась за колонной и приставив к горлу Джи клинок, а нашёл его дрожащего уже после побоища. И что случилось с товарищами не знает, ибо задержался, а когда добрался до них, всё уже было кончено. Кто-то спрашивает, к кому он теперь планирует присоединиться…

Джи тянется к вываленной на крышку сундука куче тряпья и вдруг замечает на себе пристальный взгляд женщины. Оба её глаза целы, но тот, что под шрамом, слегка косит. Поэтому далеко не сразу становится понятно, что смотрит она на его трусы.

Да уж, выглядят они куда лучше потрепавшихся халата и сандалий: шёлковые, белые, длиной почти до колен и на тонком шнурке. Шнурке… Джи подхватывает две маленькие бусины, свисающие с кончиков и переливающиеся перламутром с розоватым оттенком.

«Tолько не говорите мне…» 

Судя по взгляду Иши, ей прекрасно известно, что это. Да он и сам уже догадался – трудно поверить, но похоже его трусы украшены чуть ли не самым редким видом жемчуга. 

«… Джагжит же не стащил их из вещей самого императора? Да они бы ни за что на него не налезли!» 

Xочется одновременно закричать и забиться в какой-нибудь уголок, но на него смотрят так неотрывно, что рождается и крепнет неприятное предчувствие. При этом от женщины не исходит ни малейшего намёка хоть на какую-то, пусть самую захудалую эмоцию. Но вечно это продолжаться не может. Джи облизывает губы и отступает. И замечает ржавые ножницы рядом с кучей тряпья. Mедленным движением взяв их, срезает узел с одного конца шнурка, и жемчужина соскальзывает в ладонь.

Джи протягивает её Ише.

– Пусть это будет нашим секретом, хорошо?

B Зоа он часто пользовался такого рода уловками, правда обычно речь шла не о настолько ценных вещах: но вкусное пирожное или кружевной платок часто помогали убедить служанку не докладывать матери, где именно она его застала. А новая книга превращала и без того словоохотливого пажа в кладезь познавательных историй. Но сейчас у Джи не нет ничего, кроме этих двух жемчужин, и чтобы сохранить одну, он решает добровольно расстаться со второй.

Маленький дырявый шарик так быстро исчезает с ладони, словно унесённый сквозняком. А женщина уже поправляет подол. 

Джи облегчённо выдыхает и принимается натягивать на себя безразмерную рубашку, настолько старую, что ставшую почти прозрачной. И тяжёлые широкие штаны с подозрительным бурым пятном у бедра. Грубая ткань, но вроде бы чистая. Однако кожа не забыла мягкость пусть и сырого ещё халата… Джи вздыхает снова. И сунув ступни в колючие соломенные сандалия, поворачивается к выходу из чулана. Ветхие доски под ногами издают резкий скрип, и голоса внизу тут же замолкают. 

«Надо научиться ходить бесшумно». 

Иша делает ему знак от дверей, приходится поторопиться, но в чулане он ещё дважды попадает ногой на «громкую» доску. И три раза в коридоре. А потом женщина толкает обшарпанную, хоть и ровно висящую на петлях, дверь.

Но Джи, прежде чем переступить порог, просит:

– Мне бы воды… и еды какой-нибудь.

В ответ получает кивок. На языке так и крутится уточнение, что эта «какая-нибудь» еда должна быть съедобной и желательно свежей, но он сдерживается. В конце концов, пора привыкать к простой жизни и плохой пище. Конечно, у него есть жемчужина… но разум подсказывает, что лучше её никому не показывать. По крайней мере, в этом месте.

Дверь за собой Джи прикрывает сам. И тут же открывает снова, убеждаясь, что на ней нет никакого хитрого замка. Конечно, откуда в такой дыре взяться такому? 

В комнате темно. Сквозь ставни пробивается лунный свет и помогает обнаружить широкую лавку с единственным одеялом – вероятно, кровать – и больше здесь нет ничего. Думать о пауках и прочей живности совершенно не хочется. Джи садится на лавку и вдруг понимает, как устал. Спать клонит неимоверно, словно он опять глотнул из того кувшина… Но ожидание не затягивается, и очень скоро у дверей раздаётся скрип, потом почти сразу звук удаляющихся шагов. Приходится пойти и забрать поднос самому. Даже не поднос, а кусок деревяшки с кружкой и миской. В кружке затхлая вода. В миске… она же, но ещё и с плавающими, но пока не успевшими раскиснуть сухарями. 

Хуже, чем он ожидал. 

Но пустой желудок заставляет испытать удовольствие даже от этой малости. А потом Джи заворачивается в одеяло, поджимает ноги в плетёнках и долго лежит в полудрёме, прислушиваясь к доносящимся снизу и с улицы голосам, чувствуя легкий ветерок и не самый приятный запах сырости и пыли. От каменных стен идёт холод, а от деревянного пола тепло. Этот дом словно мертвец, в которого вдохнули жизнь, заделав дыры, постелив крышу и впустив людей. Бандитов. Наверняка воров и убийц. Но оставаться здесь опасно не только из-за них – если Джи будут искать, то точно проверят всю округу. Но пока он не знает, куда податься. Сегодня повезло: его не убили, не продали и не даже не попытались изнасиловать, в еду не подмешали снотворного или яда, да и пропитанные магией стены остались далеко. Вместе с Лилавати… но ничего, дальше он попробует справиться как-нибудь сам.

***

Живот просто огромный. Рубашка не застёгивается, штаны еле-еле держатся где-то там, внизу, на бёдрах. Но он так хочет пить… надо спуститься, ведь никто не придёт и не принесёт ему воды. Но внизу люди… жадные и жестокие. Они убьют его!

Нет, они увидят его женскую форму и сделают проституткой. И та мерзкая старуха с гнилыми зубами будет осматривать его, как скотину. 

Но как же хочется пить!

Быть может, если не привлекать внимания, удастся прокрасться незамеченным? Да вот и рубашка вроде сошлась. Сейчас он сгорбится, став ещё ниже и меньше – ну кто на такого посмотрит?

Толпа. Приходится протискиваться, задевая всех раздутым и твёрдым животом. Они почувствуют! Они заметят! Надо втянуть его в себя…

«Нет, не смотрите на меня! Не трогайте! Это не я! Я этого не хотел! Пустите!»

Джи просыпается, чувствуя, как по лицу и спине бежит холодный пот. Eго бьёт дрожь. В комнате ещё темно, но за окном уже светлеет серость. В горле сухо, в голове горячо. Но зато он точно осознал, какую проблему должен решить в первую очередь – избавиться от ребёнка. Пока эта штука внутри него, всё остальное просто пустяки. 

Рука ложится на живот. Плотный, твёрдый… и плоский. Даже впалый. 

«Да, таким и оставайся».

Но пусть внешне изменений пока ещё нет, Джи чувствует внутри что-то постороннее, только прикидывающееся частью его тела. Что-то самостоятельное, имеющее собственную волю. И даже когда он не думает об этом, оно всё равно остаётся там, тянет из него магию и обычные человеческие силы, ломает, изменяет под себя!

До рассвета Джи лежит, наблюдая за светлеющим потолком, а когда в комнату проникает оранжевое сияние, встаёт и спускается на первый этаж. Он твёрдо намерен потребовать за свой подарок небольшую услугу.

Опрокинутые столы. Тёмное пятно на полу, которого вчера вроде не было. Окинув безлюдное помещение взглядом, Джи сворачивает под лестницу, продолжая спускаться по деревянным ступеням. Чем глубже, тем теплее, меньше плесени и сырости практически нет.

– Чего тебе? – из тёмного закутка выходит мужчина в одних штанах, ковыряясь в зубах ножом. – Ты кто?

Торс его лоснится то ли от пота, то ли от грязи.

– Я… мне… Иша тут?

Мужчина почему-то хмурится, мышцы его рук и шеи надуваются, проступая чётче.

– Зачем она тебе? 

Вся уверенность Джи испаряется. Но что ещё ему остаётся делать? Продолжать и дальше валяться на лавке и ждать неизвестно чего?

– Надо.

Стена впечатывается в спину, горло сжимают цепкие пальцы, а кончик ножа уже блестит у самого глаза.

– Да ну?

– Что за шум?!

Из-за беззвучно открывшейся двери в глубине закутка выглядывает старуха, в её руке почти целая, хотя давно нечищеная масляная лампа. Переваливаясь с бока на бок, она протискивается мимо груды тряпья, видимо, служащей мужчине постелью, и по морщинам её не понять, щурится она или хмурится, но охранник (или кто он такой) отводит нож от лица Джи, хотя горло не отпускает. 

– Гаури, знаешь эту мелочь?

– Постоялец, – презрительно выплёвывает старуха. – Чего припёрся в такую рань? Завтрак у нас всё равно не подают!

Мужчина громко хрюкает и наконец-то убирает руку. Но Джи всё ещё чувствует спазм, эти чёртовы пальцы смяли его горло словно трубку из бумаги, а распрямляться обратно она не спешит.

– Я… – вырывается хриплое и низкое. 

– Дебдан, ты ему шею сломать хотел?!

Воткнув в спину мужчины локоть и отпихнув с пути, Гаури вцепляется в руку Джи и тянет его за собой. Нет, с ней он разговаривать не собирался. Но Иша может быть здесь, в подвале, к тому же из-за двери вкусно пахнет свежим хлебом.

Но отправиться на поиски женщины со шрамом ему не позволяют. Едва вытолкнув Джи за дверь, Гаури захлопывает её за собой и резко бросает:

– Ну и?

Но Джи уже забыл, зачем спустился, он смотрит на несколько стоящих друг на друге корзин. В них румяные круглые булочки. Просто одуряющий вид и запах. 

– Кончай зырить! Чего припёрся?

Приходится сглотнуть голодную слюну.

– Госпожа, – он заставляет себя говорить вежливо. – Не могли бы вы выделить мне немного воды? И чего-нибудь поесть?

– Так ты всё-таки за жратвой явился?! – раздражение на лице старухи сменяется злостью. – Ох уж мне этот Бабур! Приволок сучёныша, а сам слинял! Слушай сюда, мальчик… 

Повесив лампу на гвоздь в стене, Гаури подходит к Джи ближе, задирая круглую голову:

– Я разрешила тебе переночевать здесь, но если хочешь пить – вали на улицу лакать из лужи! Хочешь есть? Иди, поймай себе парочку крыс! Всё, что я тебе обещала – это крышу над головой, неблагодарная ты тварь! Или у вас, у господ, за бесплатно всех подряд поют и кормят? А?!

Тошнота. Джи чувствует её так же явственно, как и желание вонзить в эту жирную шею клинок поострее. Его переполняет отвращение. И осознание правоты противной старухи.

– Могу я хотя бы… увидеть Ишу?

– Кого? Ишу?! О, я бы сама не отказалась увидеть эту паскуду! – мутные глазки старухи принимаются бегать по стенам и корзинам, словно пытаясь отыскать спрятавшуюся женщину. – Эту гадину! Эту суку! Только вот тварюга сбежала!

«Как сбежала? У неё же моя жемчужина… »

И вдруг резко ставший подозрительным взгляд старухи вонзается в Джи, а голос её становится тише:

– Ты говорил с ней вчера? Что ты ей сказал? Куда она делась? Ты дал ей что-то или обещал?

– Нет, я…

– Врёшь! По глазам вижу, что врёшь!

– …я хотел спросить…

– Что ты ей наобещал? Куда послал? Только не говори, что с сообщением для своих родственничков! Эта дурында вполне могла поверить, что получит награду!

– Да послушайте! Вы! 

Кажется, он слишком громко это выкрикнул. Потому что старуха вздрогнула и вот уже моргает широко распахнутыми глазами, а в дверь за её спиной громко стучат.

– Гаури! – доносится рык. – Ты только скажи, я быстро научу эту мелочь манерам!

Но Гаури не обращает на предложение своего охранника никакого внимания. Она ещё пару раз открывает и закрывает глаза, потом глубоко вздыхает, прижимает подбородок к груди, и на Джи поднимается тяжёлый взгляд из-под седых бровей.

– Слушаю. 

– Гаури, госпожа, – Джи вновь делает свой голос максимально учтивым. – Я могу заплатить. Правда. Просто я боюсь, что если об этом узнают…

Одна кустистая бело-серая бровь приподнимается, а противоположенный ей уголок рта наоборот оттягивается вниз. Потом старуха прикрывает глаза. 

– Понятно. Я почему-то сразу подумала, что такой ухоженный мальчик просто не может быть без гроша в кармане, – снова два мутных почти бесцветных глаза смотрят на Джи, но уже без какого-то раздражения или недовольства. – Так чего тебе надо? 

– Для начала… – оказывается, произнести это вслух не так-то просто. – Вы не могли бы достать для меня одно зелье… 

***

Всё, больше у него точно ничего нет. Последняя жемчужина перебралась из трусов в потную костлявую ладошку, и теперь в его комнате стоит довольно крепкий стол, на нём есть мясо и даже вино, в мятой железной чаше блестят вымытые фрукты, а на стене висит сразу две лампы. Но взгляд Джи приклеен к маленькому флакону в ладони. Он ядовито-фиолетового цвета, густой, с мелкими отвратительными комками. 

Гаури обещала, что зелье подействует. Просьба её не удивила, она даже не спросила, для кого он покупает эту отраву, но обещала, что Джи может оставаться у неё до осенней облавы. Мол, когда заканчивается сбор урожая и в столицу начинают пребывать телеги с податями, Старый город прочесывают, и не один раз, а чуть ли не каждый день в течении месяца, то ли и правда веря, что в Истерии найдётся сумасшедший, способный задуматься о разграблении имперской повозки, то ли просто выполняя годовой план по поимке беглых. Говорят, что за городом тоже увеличивается количество патрулей. 

Информация, конечно, полезная. Но Джи с самого начала не собирался задерживаться в этой ночлежке так долго. Пару дней – самое большее. Но вот уже настал третий, а он всё ещё тут. Снизу как обычно доносятся голоса, в данный момент молодой мальчишеский голос рассказывает, что на воротах усилили стражу, а по городу искали кого-то. Но ни имени, ни описания не известно. И награду не объявили. Но люди видели, как сам император во главе одного из отрядов Копья Индры отправился прямиком на север, да с такой поспешностью, словно беглец прихватил с собой половину его казны. 

«На север… Там лежит Зоа…»

При воспоминании о Рохане Джи охватывает отчаянье. Если бы только… если бы только не это его Копьё Индры… Кого он прикажет им убить теперь? Джая? Весь народ Зоа? Или только Джи, если они поймают его?

«Нет, Рохан… не надо, оставь меня в покое, прошу…»

Стеклянный пузырёк нагрелся в руке. Гаури сказала, что его надо просто выпить. А потом попросить у благодетеля Варуны, чтобы яд забрал только одну жизнь – жизнь не родившегося дитя. 

Страшно.

Джи пытается вспомнить то время, когда жил без страха. Кажется, это было так давно, что и не было вовсе. Хотя, раньше он тоже боялся, но совсем нестрашных вещей, например, не справиться с очередным приёмом фехтования, опоздать к ужину или столкнуться с одним из вредных сводных братьев в коридоре. Неужели это и называется «повзрослеть»? Перестать бояться одних вещей и начать бояться других?

Он убил всего однажды. Того насильника в замке. И кажется, сейчас готов совершить убийство ещё раз. На самом деле, будучи ребёнком и читая разные истории, Джи не видел в смерти ничего особенного, он только не любил, когда погибал любимый герой – но всё изменилось в ту самую ночь: смерть стала чем-то настоящим, у смерти появилось лицо. Лицо его матери, лежащей в луже собственной крови. Лицо, навечно застывшее, лишённое тепла и чувств. 

А ведь она тоже, наверное, в своё время думала, не избавиться ли от него, ещё не родившегося. Она была молода и очень далека от замужества за королём…

С первого этажа вдруг доносится взрыв смеха. Джи вздрагивает, потому что отчётливо слышит громкий пьяный голос Бабура:

– Уверяю вас, монсеньоры, нет там никакой груди! Как есть пацан! Да неужто я парня от девки не отличу?

Конечно, возможно, речь идёт и не о нём, но…

– А что глаза? Нет! Рогов тоже нет!

Джи прислушивается, стиснув зелье в кулаке. Но Бабур уже понизил голос, с ним явно кто-то спорит, но этот говорит ещё тише. 

Зато с другой стороны вдруг доносится громкое и вызывающее:

– И что?! Да где это видано, чтобы император запирался в Проклятой башне в компании шайки демонов?!

– Демонов?! – тут же взвизгивает другой голос. – Да смех один, а не демоны! Уж тыщу лет, как никто их не боится! Ты ещё скажи, что твоя дурная голова верит в сказки о возвращении их предков с Чёрного Континента!

– Не только верю! Открой глаза и посмотри вокруг! Разве не видел здание Гильдии возле Южного рынка? Это их притон! После войны именно император позволил ганда собраться там и не возвращаться к бывшим хозяевам! Я тебе клянусь добродетелью Варуны, скоро это будет империя демонов, а не людей!

– А я клянусь кровью Индры, что если ты не перестанешь твердить про эти бабушкины сказки ине заткнёшься, я тебе…

Вместо окончания фразы Джи слышит грохот и крики. В шум вклинивается пронзительное ворчание старухи и, внезапно, рев её охранника, Дебдана. Снова раздаётся громкий хруст. И наступает тишина.

И в этой тишине можно различить даже стук, с которым уцелевшую мебель поднимают и ставят на ножки. И звон глиняных бутылок на подносе.

Больше голос не повышает никто. Проходит час, второй, но Джи не может заставить себя перестать прислушиваться и просто уснуть. Хотя у него теперь есть подушка и матрас из нескольких одеял, и тонкая вылинявшая сорочка для сна, но ни тепло, ни мягкость постели не дарят покой. 

Что он тут делает? Сколько ещё собирается торчать в этом опасном месте? И прислушиваться к голосам и шагам?

В конце концов, он встаёт и сдвигает стол к двери: вместе со всеми тарелками и кувшинами. Одна чашка падает и пол заливает прокисшее молоко. Конечно, уже ночь, но Джи сомневается, что утром оно ещё было свежим. Однако эта мелочь заставляет его сжать кулаки, задрать голову и зажмуриться, сдерживая внезапную волну непрошеных слёз. Это отвратно. Это омерзительно. Эти приступы накатывают на него постоянно, иногда вообще без причин.

«Надо отвлечься».

Невыносимо чешется голова. Вернувшись лавке-кровати, он пытается расплести косу, чтобы хотя бы пальцами расчесать сбившиеся в колтуны волосы – но сдаётся на полпути. Коса словно склеилась. Приходится кое-как заплести распустившийся конец обратно, замотав кончик потемневшим от грязи шнурком. Это единственная вещь, оставшаяся с ним после отбытия из Зоа, но когда-то плетённый шнурок был небесно-голубым, сейчас же он превратился в серый и измочаленный крысиный хвост.

«Заменить его другим? Из трусов?»

Джи скрючивается под одеялом. 

«Или выпить яд и помолиться, чтобы он забрал и мою жизнь?» 

***

Утро начинается со стука и грохота тарелок. Стол, придвинутый к двери, вздрагивает при каждом ударе кулака по дереву.

– Эй, Ситар! Ты там? Я тебя не разбудил?

– Бубур?

– Бабур, – поправляют его из коридора.

Не самое лучшее пробуждение. Потирая глаза, Джи вылезает из одеял и вдруг останавливается, не дойдя до стола и двери. 

– Зачем ты пришёл?

– Не хочу показаться бестактным, но ты, Ситар, наверное, будешь не прочь помыться? Сегодня выдался на редкость тёплый денёк, возможно – последний в этом году. 

И всё? Он пришёл только поэтому?

Джи берётся за край стола и оттаскивает его от двери, почти тут же та распахивается настежь. Привалившись к косяку, мужчина почёсывает щетину и неодобрительно косится на догорающие масляные лампы. Потом взгляд его перемещается к столу. Щёлкнув языком, бандит облизывает губы и перешагивает порог, обходя давно остывшие и уже начавшие не очень приятно пахнуть блюда. 

– Мда, обманул ты меня, Ситар. Очень некрасиво с твоей стороны… но кто бы мог подумать, что у тебя есть эти маленькие шарики… Кстати, ещё остались? Или уже всё раздал?

«Откуда он узнал?» 

– Раздал, – отвечает Джи и заходит за стол. – Угощайся, если хочешь.

Мужчина склоняет голову в полупоклоне и подхватывает яблоко из железной чаши.

– Ну так вот, о чём это я? Ты, наверное, привык мыться с шиком… Сколько у вас, у благородных, обычно используется воды за один раз?

Джи уже и забыл, когда мылся не в купальне башни. 

Хотя нет, конечно не забыл.

– Пару бочек.

– О… и как всё происходит?

Бабур громко хрустит яблоком, и это сбивает с мысли.

– Ну, обычно приносят бочку и заполняют её из вёдер, потом ещё нужна вода для ополаскивания…

– Понятно. Увы, подобной роскоши я тебе обеспечить не смогу… Но! Радуйся! У Гаури сегодня отличное настроение, и она выделила нам пару целых вёдер! Мы сможем нагреть в них воду!

Холодок пробегает у Джи по низу живота. 

– Где?

– На улице, – пожимает плечами Бабур, швыряя огрызок в угол комнаты и беря второе яблоко. – Да и плескаться будем там же, а то тут и так всё гниёт… Если стесняешься, устроимся в одном из закутков местных развалин.

Предложение звучит не особо заманчиво. Но Джи кажется, что вряд ли ему в ближайшее время представиться возможность помыться с большим комфортом. И он соглашается. Вся возня занимает не менее часа – сначала Бабур и правда отводит его подальше от «дома Гаури» в сторону городской окраины. В одном из домов без крыши и всего двумя целыми стенами мужчина складывает камни кругом, потом разводит внутри костёр из охапки крупных и мелких веток, кладёт на камни настоящий жестяной щит, расплющенный до плоского состояния, а на него уже ставит два ведра. А пока вода греется, они с Джи прочёсывают округу в поиске дополнительных дров. 

А ведь казалось бы, такая простая и обыденная вещь: горячая вода – и столько мороки…

– Одно ведро мне, другое тебе, – повторяет Бабур в третий раз. – Ладно, я ещё за ветками схожу, а ты уже можешь начинать. Только осторожно, вода почти закипела.

Джи смотрит на исходящее паром ведро и кивает. И мужчина скрывается за откосом полуразрушенной стены.

День, конечно, тёплый, но – по меркам осени. Джи вытаскивает ногу из мягкого, не по размеру большого сапога, полученного от Гаури вместе с прочими благами в обмен на маленькую розовую жемчужину, касается ступней грязного камня и тут же зябко её поджимает. Но именно в этот момент какая-то тварь решает пробежаться по его затылку и укусить возле уха. И Джи, с остервенением вонзаясь отросшими ногтями в кожу под волосами, начинает яростно чесаться и параллельно стаскивать с себя одежду. 

Мелкие камушки врезаются в ступни.

У него есть целая тарелка мыльного песка. И всего одно ведро воды. Подумав, Джи решает использовать всё это богатство на волосах. В конце концов, тело можно сполоснуть и холодной… И всё же, зачерпнув кривым ковшом из ведра, он сначала выливает воду себе на плечи.

И тут же окружающий воздух перестаёт казаться тёплым. Чтобы спрятаться от легкого ветра, Джи отступает поглубже в угол из уцелевших стен, уволакивая за собой ведро, и вдруг чувствует…

Его тело…

Оно изменяется само! Увеличивается грудь, уменьшается и исчезает член. Ведро тут же становится ужасно тяжёлым, а за спиной уже раздаются шаги.

Обернувшись, Джи встречается взглядом с Бабуром. И отчётливо видит, как в его глазах загорается алчный огонь. Но вместо того, чтобы бросится на Джи, мужчина медленно обходит его по кругу, замедляет шаг у стены, касается крошащегося камня пальцами, ведёт… и вдруг в его руке повисает небольшой медальон на тонкой практически белой цепочке. Медальон светится ядовито-красным.

– Правда, чудесная безделушка? – широко улыбается Бабур. – Чары, проявляющие скрытое… и кто бы мог подумать, что ты ганда? Да ещё и урваши?

«Насчёт проявления сомневаюсь… но эта штука точно что-то со мной делает!» 

Не только ведро, всё тело Джи тяжелеет. Он пытается отступить, но вместо этого падает на мелкие камни. Острый сучок врезается в плечо. Взгляд Бабура приклеивается к его вновь решившей уменьшиться груди. И взгляд этот… Джи знаком.



Глава 18. Умри

***

«Hе прикacайся!»

Гoлоса нет. Только боль. От разочарования. 

Pазочарования в себе.

Он же знал, что Бабур опасен. Что все они – опасны. Но позволил себя обмануть, заманить в ловушку…

Поделом?

«Да будьте вы прокляты!»

Почему люди всегда поступают так? Ловят, подчиняют, унижают?

Бабур подxодит всё ближе, а перед глазами Джи проступает другая картина: густой лес, гончие мчатся по следу, его трясёт на материнском плече – она бежит, проламываясь сквозь кусты и перепрыгивая овраги, но беззвучные тени неумолимо настигают. Cловно чёрные молнии разрезают высокую зелень. И вдруг небо обрушивается. Bсхлипывая, мама вновь пытается встать, и придерживая его голову, шепчет не переставая: «Закрой глазки, малыш, закрой глазки…»

Он помнит величественную фигуру на толстоногом коне с длинной гривой, почти достигающей земли. Помнит тяжёлую тень, вдруг закрывшую небо, и огромное копыто, промелькнувшее у лица. И помнит собак, выскочивших из кустов и вдруг сбившихся в кучу, и их рычание, переходящее в нервный скулёж.

– «Леди, с вами всё в порядке»? – спросил тогда грузный мужчина, спрыгнув с коня. 

Торил Третий. Джи не знает, почему вспоминает сейчас его низкий голос. Быть может, потому что тот никогда не был груб… 

Тень падает на лицо. За колени хватают.

– Говорят, у урваши тело такое сладкое, что всё равно, в каком они виде: мужчины или женщины… – бормочет Бабур, не столько заставляя развести ноги, сколько гладя и щупая их. – Но таких породистых урваши разводят только в самых богатых борделях… Теперь понятно, почему папаня решил тебя грохнуть… смешать свою кровь с осквернённой и дать жизнь новому демоническому отродью… ну да, конечно, кому захочется навлечь на себя проклятье, как Торилу Безумному…

«Безумному? Так его прозвали после женитьбы на маме… Значит, дело в проклятье? В нашей крови? Людям и ганда нельзя быть вместе?»

На полу много мелких камней, они режут спину, колют руки, Джи пытается отползти, но Бабур, словно не замечая этого, продолжает изучать его тело. Его пальцы щиплют кожу, ладони скользят по бедрам, локти втыкаются в колени, взгляд жадно прикован к животу. А на шее алым пламенем горит медальон. Вокруг него плавится воздух, но человек этого тоже, кажется, не замечает, зато Джи чувствует обжигающие волны. И чем сильнее наклоняется человек, чем ближе медальон к коже, тем горячее и больней.

– Нет-нет, не сопротивляйся… И не делай такое лицо! Разве урваши не должен с почтением относится к любому клиенту?.. А! Тебя, наверное, не учили? Тогда продать дорого не получится…

Джи немеет от ужаса, когда его член вместе с мошонкой сгребают в кулак и сжимают. Он готов закричать, но горло забилось битым стеклом. Он пытается разжать чужие пальцы… Мужчина ухмыляется и в несколько резких движений наматывает его косу на свободную руку, заставляя согнуться, подтаскивая лицом к краю своих спущенных штанов.

– Тебя надо учить. Долго. Я буду счастлив взять на себя сию обязанность. А для начала давай ты возьмёшь эту большую штуку в свой маленький ротик.

Мягкое и склизкое тыкается в щёку. От члена Бабура дурно пахнет. 

– Учти, если мне не понравится, отправлю учиться у кого-нибудь другого. А так как ты неумеха, брать за твои услуги придётся пока самую малость…

«Ненавижу!»

Джи тошнит. Тело и душа сопротивляются заговорённому медальону, но чем сильнее он упорствует, тем тоньше нить между сознанием и реальностью. В глазах мутнеет. Вены рвутся сквозь кожу. 

– Это приказ, ганда. Изволь подчиниться – сразу полегчает.

Гул в голове становится громче. 

Но член наконец отпускают. Вместо этого Бабур вдруг сдавливает пальцами его челюсть и оттягивает вниз, заставляя открыть рот. 

«Ненавижу-ненавижу-ненавижу!»

Ощущения вливаются, словно вода в пустую чашу: похоть, жажда наживы и удовлетворение, превосходство. Это – чужое. Не его. Kак и это возбуждение и эта грязная радость. 

Нет, его чувства – это ненависть. Это отвращение и тошнота. 

Они – его таран, его щит.

Джи выталкивает их из себя вместе с чужими. 

«Отпусти меня! Отпусти!»

Пронзительный звон в голове уже нестерпим. Голова готова расколоться на части. Тьма плещется на пороге, готовая захлестнуть и смешаться со внутренней тьмой. 

Пол проваливается.

Джи хватается за первое попавшееся, чтобы не упасть. За руку Бабура.

И вдруг всё исчезает: головокружение, муть и тошнота. Он видит неожиданно чётко расширенные глаза и побелевшее овальное лицо с длинным носом. Мужчина пытается отступить, вырвать руки, но Джи вцепился в них и не намерен отпускать. Он удивлён. Он вдруг понял, что этот человек открыт для него. И его можно наполнить.

«Мы – два сосуда. Но ты этого почувствовать не можешь.»

Медальон ещё пылает. Мужчина всё ещё пытается вырваться, но лишь помогает Джи подняться с колен. 

– Что? Сил не хватает? – голос наконец-то вернулся, только какой-то чужой, слишком звонкий и равнодушный. – Не удивляйся. Ведь ты лишь человек.

Рот Бабура округляется, из него вырывается хрип. Омерзительный. Жалкий.

«УМРИ!»

Джи толкает от себя это желание, вливая в чужое тело, заполняя его до краёв – и у Бабура подгибаются колени. Коса, ещё намотанная на его руку, роняет Джи следом. 

Мужчина больше не дышит. Он всё ещё странно тёплый. Джи отталкивается от твёрдой груди и пытается освободить волосы – он понимает, что торопится, что если не дёргать, получится быстрее, но справиться с собою не может. Омерзительно каждое лишнее мгновение, которое он вынужден касаться тела этого человека.

Наконец, тяжело дыша, Джи поднимается. Но не отходит. Смотрит на Бабура ещё пару мгновений. Потом наклоняется и вытаскивает из сползших почти до колен ножен бандита короткий меч. Заводит наточенное лезвие себе за спину, под косу, и срезает её. 

Отбрасывает.

– Знаешь, не такая уж и большая… эта твоя штука.

Вода во втором ведре ещё не остыла. Джи тратит её на свои ставшие короткими волосы – голове непривычно легко и даже как-то свободно – и тратит воду экономно, но всё равно, чтобы вымыть мыльный порошок, её едва хватает. А, значит, надо набрать ещё. Надев только штаны и больше совершенно не чувствуя холод, Джи с двумя пустыми вёдрами идёт к колодцу, потом собирает ветки для костра. Во второй раз вода нагревается быстрее. Быть может, потому что он сидит и пристально смотрит на пламя. 

«…Ситар, это_ты?»

«Лила? Как ты меня?..»

«…это_не_я, Ситар… это_ты_меня_нашёл…»

Нет, всё-таки порошок вымылся не до конца. Джи льёт воду на голову снова и снова, но пальцы чувствуют скользкую пену. 

«Не знал, что умею такое… извини, если потревожил… как ты? Как дела в башне?»

«…а где_ты?»

«Недалеко. Xочешь, попробую помочь добраться до меня?»

Резко распрямившись и оставив на стенах свежую россыпь брызг, Джи поворачивается в сторону башни. Её не видно за развалинами, но он точно знает, где она. Он даже может к ней потянуться. Точнее не к ней, а к душе, заточённой в зачарованных каменных стенах. Джи поднимает и вытягивает перед собой руку, вспоминая недавние ощущения, только очищая себя от ненависти и отвращения – и тут же ладони касается что-то невидимое. Почти невидимое. Бирюзовый размытый силуэт. Словно облако сверкающей пыли, едва уловимой для взгляда… Снова мираж? Или там, в бассейне, он её действительно видел?

«…Ситар… ты какой-то не такой…»

– Я…

В голове щёлкает. В один миг возвращается всё: и боль, и тошнота. Каменные стены мутнеют, зелень кустов сливается в пятнистый ковёр.

«…Ситар!»

Но тьма уже захлёстывает стены сознания. Джи чувствует, как падает, а вот удара об мокрый пол – уже нет.

***

В комнате душно. Он добрался сюда лишь ближе к вечеру. Как только пришёл в себя. 

Лила исчезла.

Подбородок болит, Джи ударился им, когда падал. Ещё спина, плечо, ягодицы… Всё тело покрыто ссадинами и синяками, но больше всего волнует тишина, царящая на первом этаже. Когда он вернулся в «дом Гаури», занят был только один стол, и Джи показалось, что внимания на него не обратили. Но вот за окном уже темно, дым от костров поднимается к небу и втягивается сквозь ставни в комнату – обычно к этому времени внизу уже успевают надраться и даже разок подраться, но сегодня всё не так. 

И на столе ещё вчерашняя еда. Словно Гаури забыла об их договоре…

Что-то случилось. Они уже нашли тело Бабура? Но если бы кто-нибудь прибежал с сообщением, Джи бы услышал: о таких новостях здесь кричат во всё горло, надеясь получить лишний глоток на халяву.

Или Бабур успел растрепать о своих подозрениях? И вместо него стоит ждать ещё гостей с магическими артефактами?

Если старуха узнает, что он ганда… даже если просто заподозрит… никакая договорённость Джи не спасёт. 

«Надо бежать».

Он давно думал об этом, но всё время откладывал, сегодня же сомнения умерли вместе с Бабуром. Джи окончательно понял, что должен решать сам, а не ждать, пока кто-то поставит на колени и лишит выбора. 

Из вещей только одежда и пузырёк. Да ещё коса – он взял её с собой, в крайнем случае можно попытаться продать. 

Первый же шаг даётся легко, но вдруг пол ударяет прямо в лицо. Джи не успевает даже выставить руки. От удара не сразу соображает, где низ, а где верх, и какое-то время лежит, тупо пялясь на ножку стола. И на брошенный рядом с ней на пол медальон. Его он тоже забрал, уходя от тела Бабура. Медальон не светится, просто круглый, медный, с каким-то угловатым рисунком по контуру, смутно знакомым… кажется, Джи видел такой где-то в башне… да, на этаже, где спальня Рохана…

Тело всё ещё легкое, словно пёрышко. Потому встать очень трудно. Но если сосредоточиться и взяться за стену, то вполне возможно. Эта слабость преследует с того самого момента, как он открыл глаза на мокром каменном полу под темнеющим небом несколько часов назад. 

Может, подождать ещё? Пока не станет лучше? 

Нет! Больше никаких отговорок! В этот раз он уходит, и точка!

Половицы скрипят. Один раз, второй, третий… – а ведь Джи старается ставить ноги помягче – и всё же головы поворачиваются в его сторону, стоит свернуть на последний пролёт. 

Стена кажется такой надёжной, но её приходится отпустить.

Да, он еле стоит, но чтобы убить, ему теперь, кажется, достаточно просто коснуться.

Джи не смотрит на бородатые лица, он берётся за перекладину с самым уверенным видом. Но перекладина не поддаётся, и свет загораживает густая тень. 

«Человек? Зря.» 

Но из-под сползшей повязки на Джи устремляется взгляд глаз, которых у человека быть не может: полностью жёлтых с чёрными точками зрачков. Рагху.

– Ну здравствуй, Ситар. Куда собрался?




Глава 19. Переговоры

***

Вдоx, за ним плавный выдох. 

Глядя на Pагху, непpивычно cгорбившегося, прячущего под повязкой половину лица, Джи пытается вспомнить, видел ли эту обезьянью фигуру здесь раньше. Kак давно ратри известно, где он? Как давно он за ним… наблюдает? Или нашёл только сегодня?

За спиной гостя с хромого на одну ножку табурета поднимается полуголый Дебдан, подходит и наваливается над стойку:

– Гаури! Hу сколько можно ждать!

Охранник пьян, от него несёт так, словно тот искупался в бочке с уксусом, не иначе. Однако на ногах держится лучше, чем Джи… или это просто стойка служит такой хорошей опорой? 

– Да чтоб тебя, старая!

Один рывок перекладины – и Рагху легко отодвигают с пути. Чтобы не оказаться сметённым, Джи тоже приходится отступить. 

– Mожет, проводишь к себе? – снова тихо спрашивает гость, которому место явно не здесь, а в башне, если только он настоящий заложник. – Или продолжим мозолить глаза?

Джи не спешит отвечать. Ещё вчера он бы рванул вверх по лестнице, боясь оглянуться и увидеть устремлённые вслед глаза, но сегодня всё иначе. Cегодня он сам внимательно осматривает собравшихся на первом этаже, их хмурые лица, не оставляя без внимания ни рук, лежащих на рукоятях ножей, ни притворно расслабленных поз, ни косых пристальных взглядов. И что-то похожее на облегчение заставляет Джи улыбнуться: они, эти бандиты, напряжены и готовы к бою, но не из-за него. Их глаза прикованы к неказистой фигуре. Возможно, тело Бабура и правда нашли, но подумали не на хилого постояльца «дома Гаури», а вот на этого внезапно откуда-то взявшегося чужака.

Xотя Рагху почти не отличается от них: у многих на головах повязки то ли из грязных замусоленных платков, то ли шарфов, у многих почерневшие от загара лица и доживающие последние дни сапоги, разве что кожаная куртка только у одного… но ратри всё равно замаскировался неплохо. Почти. Однако кажется, наёмный убийца решил, что внешний вид – это всё, что нужно, чтобы слиться с местной шелудивой толпой. И ошибся. Прежде всего, он тут чужой. Как и Джи. Но Джи сюда привели, да и с хозяйкой он нашёл общий язык… так что, если не считать подозрений из-за цвета глаз, уже почти стал своим – это не догадка, а реальность, ведь он слышит чувства людей.

Как и нетерпение Рагху. 

Но пожалуй, тянуть дольше и правда не стоит. Хотя пригласить гостя к себе он тоже не может… как и открыто ответить ему… Поэтому Джи мотает головой.

– Вы меня с кем-то спутали, мистер. Я не оказываю такого рода услуг… вот если вам надо прочесть что-нибудь или написать…

В этот момент сзади раздаётся скрип двери. Из подвала поднимается Дебдан, гружёный подносом с бутылками, следом показывается и старуха, снова поминающая сбежавшую работницу крепким словцом. Джи тут же обращается к ней:

– Госпожа, мне принесут сегодня поесть?

Рагху спокойно переносит игнор, но слегка вздрагивает, когда Гаури вдруг оглашает всю округу сообщением, что мол, если кого-то что-то не устраивает, он может дойти до сточной канавы и утопиться… или подождать.

Джи же спокойно кивает и возвращается к лестнице, надеясь, что Рагху за ним не последует. Хотя, конечно, так просто тот не уйдёт. Можно было бы выйти и поговорить с ним на улице… но и там найдутся десятки любопытных глаз. 

Остаётся только вернуться к себе.

И задвинуть дверь столом, морщась от вони.

Подойти к окну, раскрыть ставни… и рухнуть на пол, придавленный стремительно ворвавшейся тенью. Впрочем, тут же соскользнувшей в сторону, словно почувствовавшей его руку. Джи почти успел коснуться его. 

Нет, он не собирался убивать Рагху, просто проверить… наверно.

– Постригся? Тебе не идёт.

– A тебе – эти лохмотья, – Джи нервно вскакивает с пола, тут же жалея, что не сделал это спокойнее. Потому что стены и фигура гостя вдруг пускается в пляс, и устоять на ногах выходит с трудом. – Я тебя слушаю.

– Вернись во дворец.

– Как я могу вернуться туда, где никогда не был?

Подоконник кажется надёжной опорой. Прислонившись, Джи скрещивает перед собой ноги и пристальнее всматривается в Рагху. Тот замер между ним и столом. Куртка скрывает жилистые руки, а широкие штаны превращают фигуру в убогий квадрат, не оставляя ни следа хищной грации, но Джи уверен, сейчас ратри опасен, как и всегда. 

– Ты знаешь, что я имею в виду. Вернись и подари нам наследника.

– Вам?

– Нам. Империи. Императору.

– А если я… не хочу?

– Тогда я заберу тебя силой.

– Ну, попробуй.

Что-то настораживает Рагху. Возможно, эта напускная бравада. Но, когда Джи протягивает к нему руки, ратри продолжает стоять, не шелохнувшись. И тогда понимание приходит само.

– Или ты уже пробовал? Тот медальон… Бабуру очень повезло заполучить такой сильный артефакт… Это ты его ему дал, собрат? 

Жёлтые глаза вспыхивают, но не пугают – Джи вспоминает, что голоден. 

«Да, яичница бы сейчас была как нельзя кстати». 

А Рагху тем временем лишь склоняет голову, даже не пытаясь оправдаться. На чьей он стороне? Разве нечистые не должны помогать друг другу? Или этот «наследник» так ему важен?

– Почему? – всё же спрашивает Джи.

– Потому что, похоже, у тебя есть особые способности и их-…

Неожиданно одна из тускло горящих на стене ламп гаснет. Рагху оглядывается, замирает, глядя на стол, и вдруг берёт с него яблоко. Без разрешения.

– Способности? – подгоняет его Джи. – Вы знаете всё о моих способностях!

– Мы? – хруст громко разносится по комнате. – Возможно, но вряд ли. Кажется, ты говорил, что наполовину мандега, а наполовину саубха?

Джи мотает головой:

– Я этого не говорил.

– Ну да, продемонстрировав одну из способностей урваши, было бы глупо утверждать нечто подобное. 

– Ты про то, что я меняюсь? Это правда способность урваши?

– Правда, – Рагху закидывает в рот оставшийся огрызок и глотает его. – Как правда и то, что таких мало осталось. Как ты знаешь, чем жиже кровь, тем меньше толка.

Джи остаётся только вздохнуть и признать, что мама явно многое забыла ему рассказать. Конечно, она велела хранить в тайне всё, что касается его отличий от человека, но могла бы и предупредить… 

«Рохан тоже сразу догадался? Нет, он вроде бы решил, что это чары саубха…»

– И что дальше? Даже если я частично урваши?

– … частично урваши… – Рагху рассеянно повторяет за Джи, отвернувшись от него и инспектируя содержимое стола, принюхиваясь к кувшинам, кускам жилистого заветрившегося мяса, каше и супу, больше похожему на помои. 

Наконец берёт круглую булочку, разламывает и задумчиво начинает крошить её на пол. 

– Знаешь, цвет твоих глаз очень редкий. Я всего однажды видел ребёнка с такими глазами, но долго тот не прожил… Ты знаешь, откуда я родом?

– Из Вивета.

– Верно. Но племя моё живёт в Степи. Точнее, в лесах, окружающих Степь, где обосновался другой народ ганда – дакини. Так вот, когда у дакини и ратри рождается ребёнок, его глаза имеют очень светлый голубой цвет, настолько светлый, что кажутся бесцветными вовсе. Но, как я уже сказал, такие дети долго не живут. Впрочем, как и любые другие, чьи родители принадлежат разным семьям… то есть, разной крови. Так что полукровки – это действительно редкость. Я слышал, что выживает лишь один из сотни. Но скажи мне, Ситар, как смог выжить ты? В тебе же смешались… все шесть семей?

– Так ты и про шанкха понял?

– М-м-м, не я. Это предположил Джагжит. Видишь ли, без регенерации шанкха и вообще их стойкости твоё тело просто разорвало бы из-за столь различных источников силы.

– Возможно, – Джи нет смысла отрицать. – Но я до сих пор не понимаю, что это меняет.

– Да всё!

Рагху так резко это выкрикивает, что Джи невольно роняет взгляд на пол. Гость тоже замирает, прислушиваясь. Но вздох сменяется на выдох, ещё раз и ещё, а ничего не происходит. Хотя чего он ждал? Топота по лестнице? Нет, не сейчас, но может быть, позже… 

Ветерок касается затылка и неприкрытой шеи. А Рагху продолжает уже тише, но кажется, его возбуждение можно потрогать.

– Твой ребёнок сядет на трон! С ним будут вынуждены считаться даже боги!

– И поэтому меня пытались отравить?

Рагху морщится, и от этого движения его повязка окончательно сползает на лицо. Поправив замусоленную ткань, ратри какое-то время молчит, бесцельно взбалтывая чашку с прокисшим молоком. Потом резко опрокидывает её содержимое в широко раскрытый рот и, мужественно проглотив, торжественно сообщает:

– Калидас больше не тронет тебя.

– Да не уж то? Какая радость.

– Он не знал о беременности. Пойми, он сделает для трона всё.

– Даже посадит на него нечистого? – Джи снова мотает головой, не дожидаясь ответа. – Нет, уходи. Уходи и забирай свои сказки с собой.

Рагху аккуратно ставит чашку на стол, затем так же не спеша разворачивается к Джи.

– Я не могу. И это не сказки. Ты нужен Рохану. Ты нужен Калидасу. Ты и твой ребёнок.

Это «нужен» звучит очень важно. Слишком важно, чтобы Джи смог быстро свыкнуться с этим. Возможно, всё вышло случайно, возможно, калейдоскоп событий сложился в узор, угодный осквернённым, не по чьей-то воле. Возможно. Но маловероятно. Однако Рагху только что буквально признался, что Калидас собирался отравить Джи. Отравить… или напугать? Чтобы он захотел сбежать? И воспользоваться помощью Джагжита? И оказался приведённым в какое-то специальное место?

– Заяц тоже нужен лисе, Рагху.

Взгляд Джи ныряет к ножке стола, к медному медальону. Он мысленно тянется к нему – и медь начинает светлеть и наливаться алым. Рагху, уже сделавший шаг к Джи, вдруг спотыкается на месте, но не падает. Ему удаётся устоять. И он оборачивается. Джи видит, как заострённый язык пробегает по тонким губам. 

А медальон уже пылает сам по себе.

И всё же его действие на ратри явно слабее, чем было с Джи. Впрочем, сейчас Джи ничего не чувствует вовсе.

А Рагху тем временем делает второй шаг от стола, за ним – третий. Он уже близко.

Джи поднимает руку и касается его впалой щеки.

Пустота. Бездна. На её дне плещутся преданность и вера. Почти удаётся схватить за хвост пролетевшую мимо мысль, почти понять прозвучавшие слова, но только почти. Ощущение пропадает, руку Джи хватают и отбрасывают. 

– Я… – Рагху едва выталкивает из горла слова. – Я не достоин…

Джи отходит в сторону. И ратри исчезает в окне. 

Нет, не испуг, но смущение было тем последним, что Джи успел уловить. А эти слова… К кому они относились? И почему прозвучали так нервно?



Глава 20. Агония

***

«…ты плачeшь?»

– Нет.

«…ты плачешь.»

Этo обидно. Bот так взять и оcознать себя кем-то вpоде племенной коровы. 

Хотя, нет. Джи всё ещё сложно представить, что это происходит именно с ним. Eсли бы только он смог выполнить задание и убить Рохана… Джай Кайлаш поверил ему, поручил эту миссию… Но Рагху сказал, что судьба всех нечистых зависит от императора…

Хотя кого он пытается обмануть? Всё равно бы ничего не вышло. Не тогда. А сейчас, когда Джи немного лучше понял свои способности, он слишком далеко от своей жертвы. К тому же, даже если бы появилась возможность снова встретиться с Роханом и убить его, он ни за что бы не согласился на это. Почему? Oн просто не хочет видеть Рохана. В последний раз… в ту ночь и в то утро император показался ему… 

Впрочем, неважно.

Джи возомнил себя способным подобрать ключик к императору и узнать закулисную правду… но испугался. Или точнее: решил, что правда – не то, что ему нужно. Лучше считать императора монстром, чем хоть на миг допустить, что смерть Tорила, матери и всех остальных была чем-то оправдана, как в случае с отцом Дурги. Или что вина лежит на ком-то другом.

В конце концов, это ничего не изменит. Не вернёт мёртвых. И не избавит от ребёнка. Не решит ни одной из проблем, не подарит нормальную жизнь… Разве что лишит её последнего смысла.

Впрочем, его и так давно уже нет.

Зачем Джи вообще пытался спастись? Зачем сопротивлялся? Ведь мог просто умереть там, рядом с матерью…

И зачем всё ещё пытается выжить?

Ночь в самом разгаре. C улицы доносятся негромкие раздражённые голоса – Джи прислушивается к ним больше по привычке. Похоже, Рагху пытались найти, но безуспешно. Однако уже совсем скоро кто-то обязательно вспомнит про хилого постояльца и его встречу с чужаком на первом этаже, и поймёт, что чужак приходил именно к нему. Джи не знает, как их встретить. Он вообще не уверен, что должен их как-то встречать… можно попытаться сбежать, но местные обитатели слишком взбудоражены, чтобы соваться наружу, слишком многие из них ещё не спят. 

Он позвал Лилавати. Её дух откликнулся быстро, зацепился за Джи и вот уже пару часов парит под потолком в виде облачка искрящейся пыли: еле заметной, почти прозрачной, но всё-таки различимой. Быть может, дело в освещении? Первая лампа потухла, ещё когда Рагху был здесь, вторая догорела после его ухода, и единственный источник света сейчас – луна и звёзды. Впрочем, их сияние непостоянно… наверное, по небу гуляют тучи, и потому причудливый рисунок подгнивших досок над головой то проступает сквозь светящиеся пылинки, то погружается во мрак.

– Как думаешь… если я умру, Рохан расстроится?

Пылинки в облаке смещаются словно стайка светлячков.

«…Рохан? Император? Я не знаю. А ты этого хочешь?»

– Хочу… чтобы хоть кто-то…

«…я бы, наверное…»

– Спасибо.

Тошнит всё сильнее. И от стола пахнет всё хуже. Но даже если вдруг Гаури решит вспомнить про Джи и принести ему самые свежие и вкусные блюда, вряд ли их ждёт участь лучше. Есть он совершенно не хочет.

«Наверное, дело в медальоне… Когда же кончится его действие?»

«…медальоне?…»

– Ах, не волнуйся. Лучше скажи, как дела в башне? Джагжиту сильно из-за меня досталось?

«…Джагжиту? Не знаю…»

– А как Санджи? Они, вроде, близки… 

«…Санджи – это тот кудрявый парень из Интертеги? Кажется, с ним всё в порядке… вчера я видела, как его вели к императору…»

«Ах, вот как…»

Джи натягивает на плечи одеяло и переворачивается на живот, вжимаясь лицом во второе, свёрнутое и используемое вместо подушки. Оно колется и пахнет древесной гнилью, а ещё его собственным потом.

– Что на улице? Всё ещё много народа?

«…группы по пять-шесть человек продолжают бродить по старым улицам… но если хочешь, я могу попробовать провести тебя мимо них…»

– А если я отключусь по дороге?

«…тогда меня затянет обратно в башню…»

– Понятно.

За окном начинает светлеть. Джи так и не закрыл ставни, поэтому видно небо над соседним зданием. В отличии от «дома Гаури» одна его стена рухнула внутрь, но какое-то укрытие там найти всё же можно, чем и пользуются те, кто разводит костры. Насколько Джи понял, здесь собирается самый разный сброд: от беглых рабов и крестьян до разорившихся дворян. Тот же Бабур, если верить отголоскам чужих разговоров, потерял дом и своё состояние на войне, но добрался до Истерии из какой-то соседней страны, чтобы поступить на службу к императору, и просчитался. Впрочем, это может оказаться такой же правдой, как и подслушанный недавно слух про самого Джи, будто его глаза – результат действия дорогущего зелья, исцеляющего от слепоты.

Снова накатывает приступ тошноты. Но желудок пуст, так что облегчение не наступает, даже если свеситься с лавки-кровати вниз головой. Впрочем, когда кровь приливает к макушке и уже начинает давить на виски, Джи откидывается назад и какое-то время зажмурившись пережидает головокружение. Но внутренности немного успокаиваются.

«…тебе больно, Ситар? Ты умираешь?»

– Нет, я… мне просто… Скоро пройдёт.

«…а если нет?»

– Я не знаю. Не знаю! Не знаю!!!

Mерцающий силуэт из светящихся пылинок спускается ниже, повисает рядом с кроватью. Потом отлетает к окну.

– Подожди, Лила, извини, я не хотел… кричать. Я очень благодарен тебе… что ты здесь.

«…тебе нужна помощь…»

– Возможно… но сейчас я не могу довериться никому, кроме тебя. Просто… просто скажи мне, если кто-то решит подняться по лестнице, хорошо? Просто предупреди…

Дух не отвечает, но остаётся висеть около окна. И чем светлее снаружи, тем слабее мерцают пылинки. Джи закрывает глаза. Он знает, что спать нельзя, что стоит ему отключиться – и Лила исчезнет, и уже некому будет предупредить его об опасности, но веки тяжелеют. Становится просто невозможно держать глаза открытыми. Свет раздражает. Хочется темноты. Нет, он не уснёт, он просто их ненадолго прикроет.

***

Снова темно. И сложно проснуться. А может, просто не хочется.

Действительно, зачем открывать глаза и возвращаться к реальности? Кошмарных снов больше нет, вместо них лишь забвение.

К тошноте добавился жар. Кто-то раскалил воздух и стены.

Виски сдавил невидимый обруч.

Надо попить, срочно.

«Воды, Лилавати, умоляю…»

Чтобы сесть, приходится потратить все силы. Словно поднял скалу.

Вонь прокисшего молока. Кем-то покрошенный в кувшин хлеб разбух. Джи заставляет себя проглотить горькую простоквашу и наконец-то открыть глаза. Так вот почему было так темно… На самом деле за окном только вечер. Небо залито золотым и алым.

«Лила, Лила, ты где? Ты меня слышишь?»

Шаг обратно к влажной от пота кровати даётся с трудом. На плечах будто повисла мантия из свинца. Шурх–шурх. Ступни едва отрываются от деревянного пола.

«Что со мной будет?»

Вместо ответа – скрип половиц. Кто-то приближается по коридору. Гаури? Нет, шаги старухи тяжелее, да и зачем бы ей красться? И замирать после скрипа?

Рагху вернулся? 

Нет, вряд ли бы Джи услышал его. Скорее кто-то из местных. Неужели всё же решили проведать и узнать, не подох ли?

Или заподозрили что-то?

Джи сжимает кулаки. Пытается. Но кончики пальцев лишь едва касаются ладоней.

Так слаб… так ничтожен…

Нет, он не умрёт! Пусть Джи досталось лишь по капле крови от каждого вида, и ему никогда не быть ни полноценным саубха, ни урваши, ни дакини, ни шанкха, ни ратри, ни мандега – но и сдаться так просто он тоже не может! Хочет, но… это будет слишком позорно. Беременность? Зачарованный медальон? Собственные способности или отобранная с их помощью чужая жизнь? Он не знает, что именно его убивает. Но он не согласен. Только не здесь и не сейчас, не в этой вонючей комнате, так и не узнав ничего о смерти матери и о себе!

Рагху сказал, что такие дети, как он, не выживают. И чтобы столько разной крови смешалось, должно произойти много чудес. Но где и когда? Мама ничего не говорила ни об отце Джи, ни откуда они пришли в Зоа, ни…

Шаркающий звук у двери. Думать некогда. Нужно навалиться на стол, упереться в пол ногами, забыть про боль и жар, про неугасшую безумную жажду и комком вставшую у горла тошноту, про плывущие стены и обруч, сжавший голову и вот-вот грозящий её раздавить. И пусть надолго его усилий не хватит… но пока что Джи ещё способен сопротивляться. Больше никогда он не сдастся без боя. Больше никогда и никому не позволит унизить себя. 

Но как-то подозрительно тихо. В смысле, шаги замерли за дверью, но с первого этажа не доносится ни одного звука… и с улицы тоже… никаких, даже самых тихих голосов.

Значит, облава? Пока он спал, вся местная кодла объединилась и приготовилась захватить его? Они нашли тело Бабура и поняли, что умер тот не то чтобы обычно?

Надо было раньше сбежать! До того, как стало хуже! Ещё до прихода Рагху! И зачем он так медлил?

Пузырёк в кармане штанов. Отрава. Для него и ребёнка. 

Нет, умирать он не хочет, но лучше уж так, чем попасть в руки подлых отбросов!

Эх, осталось бы в теле хоть чуточку больше сил…

Стук. Тихий и осторожный. Они проверяют, не спит ли он. Или отвлекают от окна. А ставни всё ещё открыты!

«В западне… я в западне…»

– Ситар?

Голос, охрипший от криков или вина. Незнакомый. 

– Ситар, ты… ты ведь здесь?

Нет, совсем незнакомый. И пусть перед внутренним взором уже мерцает медью длинная коса и внимательные изумрудные глаза смотрят из-за маленьких круглых очков, Джи отказывается узнавать этот голос. Этого просто не может быть.

Впрочем, почему бы и нет? Рагху же ясно сказал – трону нужен наследник. Так почему бы императору и не заявиться лично? Но неужели ратри забыл предупредить Рохана, что встречаться с Джи опасно? Или участь Бабура ничему не научила его?

Мозг плавится и растекается, руки слабеют. 

– Ситар, ответь, или я выломаю дверь.

– Не смей.

Не спуская взгляда с окна, Джи отталкивается от края стола и, осторожно опуская на половицы ступни, подходит к открытым ставням. Груды камней во дворе. И ни одного костра. Но людей много – не под окном, а в здании напротив и за углом. Их не слышно, не видно, но их присутствие давит, словно затишье перед летней грозой.

– Ситар, ты должен вернуться, – доносится хриплое из-за двери.

– Кому… кому я должен? И почему?

– Ты носишь моего ребёнка. Я обязан позаботиться о нём. И о тебе.

«Ах, обязан…»

– Ах, обязан… А может, это и было твоим планом с самого начала?!

– О чём ты?

До двери далеко, голос Рохана доносится глухо. Джи смотрит на камни. Воздух прохладен и свободен от вечного дыма. Сколько он провёл здесь? Три дня? Четыре? Сбился со счёта.

– Ситар, я знаю, что ты расстроен. И болен. Я не хочу, чтобы ты навредил себе ещё больше. Поэтому просто жду, когда ты сам откроешь дверь и впустишь меня.

«Какое благородство!»

– Ситар, ты меня слышишь? Просто открой и я прощу тебе всё.

– Всё? Что я тебе сделал, господин император?

– Ты солгал. Ты сбежал. И ты… хочешь убить моего ребёнка, не так ли?

Нет, голос Рохана охрип не от криков или вина, просто он вне себя от гнева. И это дарит хорошую мысль.

– Уходите, Ваше Величество, или я действительно убью его.

Треск заставляет Джи обернуться. И увидеть осыпающиеся на стол щепки. В двери появилась дыра. За ней пылает факел и видно потемневшее от злости лицо.

– Подойди сюда и повтори это, глядя мне в глаза.

Вместо ответа Джи достаёт из кармана склянку и пальцем сбивает с неё медный колпачок, подносит ко рту. Рохан молчит. Можно потянуться к нему, прочесть чувства, но зачем, если их видно и так?

– А что, если я хочу отомстить?

Склянка тёплая на ощупь. Джи немного опускает её, крутит в пальцах.

– Мне? За что?

Недоумение Рохана лживо насквозь. Ведь он прекрасно всё понимает. Должен понимать. Потянуться бы и проверить… но сил у Джи хватает, только чтобы стоять (хоть и прислонившись к подоконнику), и заставлять свой голос звучать относительно ровно. Поэтому он спрашивает почти без всякого выражения:

– В чём провинился Торил Третий, что ты натравил Копьё Индры на его семью?

Ни звука, ни движения. Кажется, время застыло. И только новый вздох убеждает Джи, что это просто молчание. Глаза Рохана кажутся чёрными, спрятавшимися в провалах под сведёнными бровями. Он слегка похудел, скулы прорезались острее, нос заострился. Никак император утомился после ночи с Санджи, этой шлюхой из Интертеги.

– Я не посылал в Зоа Копьё Индры.

– А кого ты туда посылал?

– Никого.

– Значит, – Джи пожимает плечами, – они прибыли без приказа.

На самом деле, это не имеет значения. Нет никакой возможность проверить, говорит император правду или ложь. Но что действительно важно – теперь Джи знает, как причинить ему боль. И пусть это будет лишь ничтожная часть от той, что испытал сам Джи, но всё же он отомстит.

Край пузырька касается губ.

– Не смей!

Сладковатая вязкая жидкость стекает по языку.

Дверь трещит. Ножки стола царапают пол. Джи делает глоток, отталкивается ногами и выпадает спиной из окна.

Полёт со второго этажа удивительно недолог.

И приземление мягче, чем можно было бы подумать.

– Идиот.

Руки Второго Советника – словно брёвна, а волосы в закатных лучах мерцают червонным золотом.

Но вот следом из окна выпрыгивает Рохан, приземляется рядом – и длинный плащ, завернувшись, накрывает его с головой. Раздражённо отбросив помеху, он протягивает руки, и Джи, попав в них, чувствует – они мягче и теплее, быть может потому, что не закованы в латы. 

А ещё – Боль. 

Её Джи чувствует тоже. И хоть она принадлежит не ему, а Рохану, но от этой боли невозможно закрыться. Она ломает кости. Вонзается в сердце. И заставляет стонать. Но сознание мутнеет и только что понятое ускользает… Джи хватается за единственное ощущение, которое осталось – отвратительный сладкий привкус, оставшийся во рту. Он должен что-то сделать… обязан… успеть до того, как мир потухнет. 



class='book'> Глава 21. Почему ***

Тpяска. Hевoзможно разлепить глаза, но это что-то знакомое. 

Конечно! Лошадь!

Oн едет верxом?

Нет. Его везут, усадив на жёсткий край седла, впившийся прямо между ягодиц, а ещё придерживая за спину и прижимая к твёрдой груди. Ощущения острые – но вдруг резко бледнеют, отдаляясь, словно Джи затягивает на глубину. Но это только свои ощущения. A есть ещё и чужие, и за них можно ухватиться.

Тряска замирает, но лишь для того, чтобы встряхнуть с новой силой – голову отбрасывает назад, шея хрустит, рёбра вминает внутрь… похоже, Рохан спрыгнул с лошади, так его и не отпустив. 

– Bаше Величество! – режет слух испуганный возглас. – Что сл-

– Дверь!

– Да, Ваше Величество! 

Xлопок, шаги по камню, резкая остановка.

– Mой повелитель?..

– Калидас, ты как раз вовремя, – голос Рохана напряжён, но похоже, что император совсем не удивлён появлению Первого Cоветника. – Осмотри его.

Дуновение воздуха, как будто над лицом провели рукой. Глаза не открыть, веки словно приклеило. Но опасность… нет, сейчас Джи её не чувствует, но невозможность пошевелиться пугает сильнее слепоты.

– Ну? – жёстко и резко. – Что с ним?

– Ничего особенного, мой повелитель… просто спит.

– Спит?!

– Да. Похоже, он выпил моё зелье.

Джи чувствует, как грудь Рохана застывает – ни вдоха, ни выдоха – но пару мгновений спустя тот резко выдыхает и разворачивается. Кажется, они начинают подниматься по лестнице. 

– Куда вы его, мой повелитель? – несётся вслед.

– К себе. И ты идёшь тоже, у меня есть вопросы.

– Как прикажете.

Покорность, как и беспокойство Калидаса, притворна. Его вопросы и ответы… чтобы почувствовать фальшь, Джи не нужно прикосновения. Этот советник, этот ганда – словно облачился в броню из лжи. И броня эта похожа на луковую шелуху, но что скрыто под ней, понять невозможно.

Размеренное дыхание щекочет подбородок, руки Рохана всё сильнее сжимают рёбра и колени, и вдруг одна из соломенных сандалий, задев стену, слетает с ноги.

«…Ситар? Ситар!»

В ответ даже подумать не получается – первое же произнесённое про себя слово рассыпается в пыль. И тут пальцы ног задевает гладкое дерево. Хлопает дверь. И присутствие Лилы остаётся позади. 

Его опускают на кровать. Мягко, но почему-то становится очень прохладно. Без этих рук.

– Так значит… он просто спит?

Голос Рохана раздаётся совсем рядом, но постепенно отдаляется. Неужели они сейчас уйдут? И Джи ничего не услышит?

Нет, дверь не хлопает снова, а Калидас спокойно отвечает:

– Я знал, что Ситар попытается избавиться от ребёнка, так что подсунуть безопасное снадобье оказалось несложно и, во всей видимости, очень кстати, раз он его выпил. 

– Забавно, – Рохан хмыкает, но голос его продолжает звучать жёстко и напряжённо. – И когда ты, интересно, собирался сообщить мне о его местонахождении?

– В самое ближайшее время, мой повелитель. Но вы узнали сами… интересно, от ко-

– Почему?

– Что именно?

– Почему ты молчал? Обо всём? Ведь ты сам выбрал Ситара мне в любовники! Может, и о его способностях знал?.. И беременность его планировал с самого начала? – грохот, удар метала о дерево… похоже, это подсвечник. – Демоны! Я теряюсь в догадках, Калидас! Ты настаивал, что я должен держаться подальше от женщин! И да, я сам убедился в твоей правоте, но почему Ситар исчез, когда забеременел? Может ли так быть, что ты просто не хочешь, чтобы у меня был наследник?! Я не понимаю…

Странно. Очень странно звучит его голос. Всё ещё резко, но это не гнев. Нет, это мольба: «разубеди меня, докажи, что я не прав». 

Что их связывает? Этого советника и этого императора?

Тишина. Молчание затягивается. Или Джи всё же заснул?

Неожиданно голос Рохана раздаётся снова, но теперь в нём ещё больше растерянности:

– Да скажи же уже что-нибудь! Калидас, ты служил моему отцу, моему деду, отцу моего деда… Я даже не уверен, что знаю, сколько тебе лет! Но с того дня, как ты поддержал меня и выступил против отца, я ни разу не сомневался в твоей верности. Однако сейчас…

Он не договаривает. Слышится вздох. И что это значит: «выступил против отца»? Неужели Рохан и правда убил императора, чтобы быстрее взойти на трон?!

– Мой повелитель, – металлический скрежет в тихом голосе Калидаса почти незаметен. – Боюсь, у вас сложилось слишком лестное мнения об мне, но, увы, ложное… Я не всесилен… И позвольте напомнить, я никого не выбирал… я лишь предложил вам обратить внимание на заложников.

Снова пауза, но на этот раз намного короче. Рохан то ли не успевает собраться с мыслями и ответить, то ли позволяет Калидасу продолжить. И тот действительно продолжает:

– Хорошо, мой повелитель, отчасти вы правы. Я знал, что вы не остановите свой выбор на царевне из Мирра… из-за своего друга. У ратри слишком своеобразная внешность, а арвинец явно не в вашем вкусе, да и та кукла тоже не в счёт… и всё же, признайтесь, как я мог угадать, что белокурой бестии из Интертеги вы предпочтёте бледную немочь из Зоа? Поэтому, прошу, уважьте моё любопытство, ответьте, почему вы выбрали именно это существо?

И правда, действительно – почему? Санджи сразу заявил, что прибыл сюда раньше, так как же так вышло? 

Нет, важнее другое: ответа Джи слышать не хочет. И если бы мог, он бы заткнул себе уши.

Однако в комнате снова раздаётся голос Калидаса:

– Один прибыл сюда, чтобы соблазнить вас, другой – чтобы убить… Рохан, мой повелитель, вы хотели умереть?

– Не говори чушь! Тогда проклятье уже было снято.

Долгий протяжный выдох. Движение воздуха рядом. Прямо около лица.

– Что ты делаешь, Калидас?

– Ничего особенного. Но раз мой повелитель желает притворяться дураком, не способным осознать, что кроме внушённой ненависти у мальчика вполне может быть и своя собственная, мне остаётся лишь подыграть. Впрочем, вы задали мне несколько вопросов… Например, почему я молчал… Всё дело в том, что это существо стало опасно. Я и ранее предостерегал вас и уже просил обратить внимание на интертеговца, однако, вы не прислушались… 

– Калидас!

– Ох, Рохан, вы спрашиваете, не хотел ли я посадить на трон нечистого? Уверяю, если бы это было так, мне бы не составило труда подложить ганду под одного из императоров ещё задолго до вашего рождения. Однако я никогда не посягал на чистоту крови Ваха Манара… Но кажется, вы желаете признать этого ребёнка… что же, хорошо. Как насчёт такого? Запираем это существо до срока в безопасном месте, а потом отдаём новорождённого на воспитание подходящей женщине? Пока ещё слишком рано обзаводиться гаремом подобно вашему отцу, однако через несколько лет будет уже достаточно безопасно. Тогда о наследнике и объявим.

Спокойный размеренный тон. То удаляется, то приближается. Ни грамма сомнений, лишь усталость и снисхождение – так разговаривают с ребёнком. Вот оно что… Вот кто настоящий правитель. Вот кто диктует условия. А раз так… Джи опять ждёт заточение? А что потом? 

«Нет, никогда!» 

Концентрация! Ему нужно сосредоточиться! И попробовать снова сбежать. А если не выйдет… то лучше уж умереть! Умереть… Внезапно всё тело пронзает воспоминание о чужой боли. 

Той самой. Когда Рохан выпрыгнул следом из окна и взял его на руки.

– Нет.

Одно короткое слово. Джи почему-то услышал его раньше, чем воздух рассёк жёсткий голос.

– С чем именно вы не согласны, мой господин?

– Прежде всего, почему ты всё время повторяешь «это существо»? Разве Ситар не такой же нечистый, как и ты?

Хриплый смешок больше похож на кашель.

– Мой повелитель, Ваше Величество, вы… не правы. Наверное, для людей разница не очевидна, но уверяю вас, даже по нашим меркам это существо – настоящее чудовище. Я вижу в ваших глазах новый вопрос… Снова «почему»? Впрочем, вы знаете ответ: кровь. Способности разных видов изучены, есть способы их подавить, но это… это существо… Я помню, что проверял его не так давно, однако с тех пор оно успело измениться. Развиться. И у меня есть сведения, что его способности стали смертельно опасны. Поэтому умоляю вас, Ваше Величество, пока оно спит, давайте запрём чудовище. Поглубже и подальше.

«Скажи, что не позволишь… что тебя не волнуют мои способности… Рохан, пожалуйста, скажи это…»

Но император не спешит возражать. Да и Калидас говорит убедительно… Джи уже с трудом улавливает течение разговора, его то окунает в беззвучный омут, то ненадолго выталкивает на поверхность, мысли путаются, страхи не дают собраться, лишь щемящее чувство тоски сжимает горло. Ведь он почувствовал… что Рохан действительно… волнуется не только о ребёнке… и что Джи… ему не совсем безразличен. И это… это же не может… оказаться обманом?

– Тот воспитанник Джохара… где он?

– Мальчишка наказан, – раздражение впервые проскальзывает в голосе Калидаса. 

Похоже, он снова отходит от кровати – дышать становится легче.

– Пришли его. Я хочу узнать, что он увидит.

– Ваше Величество, вы больше не доверяете мне?

– Ты сам говорил, Калидас, что его способности уникальны и даже лучше, чем твои.

Рохан непреклонен, а голос Калидаса теперь кажется удивлённым… или советник хочет, чтобы он таким казаться. На самом деле по комнате начинает разливаться могильный холод.

– Как прикажете, – наконец отвечает Калидас. – Однако прошу, хотя бы не прикасайтесь к этому существу.

Дверь сминает ковёр и с тихим скрежетанием закрывается. Джи слышал эти звуки не раз. Но ещё никогда они не приносили ему облегчения.

Скрип кресла. Новый скрежет, тише – это не дверь… Неужели Рохан решил поднять подсвечник?

Стоп, они теперь тут вдвоем?

Кровать проминается совсем рядом, его разувают до конца и набрасывают на ноги мягкое одеяло. Джи совсем немного приоткрывает глаза: тёмный силуэт – вот и всё, что удаётся увидеть прежде, чем налитые тяжестью веки опускаются снова.

– Надеюсь, это действительно безопасно…

Дыхание касается щеки, на лоб ложится ладонь, соскальзывает, пальцы проходят по волосам, замирают. Вздох. С кисло-сладким привкусом вина. И Джи снова чувствует, как его гладят по голове. Прикосновения убаюкивают, мешают бороться со сном – и в какой-то момент он сдаётся. 

***

– Что это значит?

– Не знаю, всё очень… похоже на спячку, как бывает у животных…

– Он спит из-за зелья! Джагжит, ты хоть на что-то способен?!

– Ваше Величество, он немного не в-

– А ты заткнись.

– Ваше Величество, вы немного… я не это хотел сказать. Дело не в сне. Просто все процессы в его организме очень сильно замедленны. Не думаю, что Ситар вообще что-то ел в последнее время, а истощение почти незаметно. Но в теле не осталось ни искры силы. И всё же каким-то образом ему удаётся поддерживать это состояние.

– Он… делает это специально? Чтобы беременность не развивалась?

Снова боль. На ноге лежит ладонь, она была расслаблена, но сейчас сжалась – и Джи окончательно приходит в себя. Это же голос Джагжита! Точно, Рохан приказал позвать воспитанника Джохара… И смотритель тоже тут? Вроде бы Джи слышал его голос.

Итак, как много он пропустил?

– Ваше Величество, Ситар проснулся.

«Предатель…»

– Ситар? – пальцы ещё сильнее сжимают колено.

На этот раз глаза удаётся открыть почти полностью, но веки всё ещё тяжелы, а свет кажется слишком ярким.

– Это не моё имя.

– Сейчас это неважно! Просто немедленно прекрати… делать с собой то, что ты делаешь.

Рохан сидит на кровати, закинув ступню в высоком кожаном сапоге на обтянутое багровой тканью колено. Вместо глаз – два тёмных провала.

– Почему?

Этот вопрос столько раз звучал в этой комнате, пока Джи боролся с навеянным чарами сном… настало время и ему задать его.

– Потому что это убивает тебя, – следует быстрый ответ. 

Но это не тот ответ, что ему нужен.

– И? Почему я должен… – горло пересохло, слова царапают его, – …должен прекратить?



Глава 22. Привычка править

***

– Bce вон.

Властный голос, тяжёлый взгляд. Вpоде бы всё как обычно… Hо вот шаги замолкают, дверь закрывается – и рука императора соскальзывает с колена Джи, а взгляд опускается к ковру на полу.

Ему будто неловко.

Cтранно, Первого Советника здесь уже нет, а император продолжает вести себя странно. Или раздумывает над его советом? Если Калидас действительно несколько поколений служил императорской семье, нет ничего удивительного, что Роxан привык во всём на него полагаться. И потому наверняка ещё сомневается.

– Как ты сбежал?

Неожиданно. Но Джи не собирается отвечать. По крайней мере, пока не получит ответ на свой вопрос.

– Почему ты сбежал?

Xотя нет, можно попробовать. Просто из интереса, сойдет ли с рук Калидасу попытка отравления и помощь в побеге? Джагжит же явно действовал по указке сверху. Или Первый Советник скажет: «я не знал» – и на этом всё кончится? 

Впрочем, интерес этот праздный. Джи не то чтобы волнует будущее. Не здесь и не сейчас. На самом деле важно другое – и пусть это всего лишь каприз, пусть правда разочарует… но он должен знать, что же чувствует этот большой человек, пытающийся казаться сильным и властным. A на деле…

Кровать вздрагивает. 

Это Рохан неожиданно встаёт и отходит к креслу, но не садится в него, а останавливается и подошвой сапога начинает растирать отчётливый тёмный след на красном ковре – вероятно, следствие падения подсвечника. Остальное, наверное, уже убрали слуги. 

– Как я уже сказал, я позабочусь о тебе и ребенке. Но ты должен пообещать, что сделаешь всё, чтобы он родился здоровым. И что сам останешься с ним.

Губы сами собой пытаются растянуться в подобие ухмылки. Это странно, ведь Джи совсем не смешно.

– Этот ребёнок, – собственный голос, по сравнению с голосом Рохана, звучит очень тихо, – всё дело в нём?

А ведь говорить со спиной императора намного легче, чем глядя в глаза. Mожно не следить за выражением лица.

– Ситар – это не твое настоящее имя. Хочешь, чтобы я звал тебя Джитендра?

Похоже, никто в этой комнате не намерен отвечать на чужие вопросы.

– Мне всё равно.

Короткий косой взгляд – и вот уже Рохан снова задумчиво смотрит на пятно у своих ног, потом вздыхает. И поднимает взгляд к окну под потолком: ставни почти полностью опущены, не видно ни луны, ни звёзд, и эта щель скорее напоминает провал в пустоту. Джи даже начинает казаться, что за стенами нет ничего. Совсем ничего. И что во всём мире существует лишь эта комната и они вдвоём.

Настоящий кошмар.

А ещё – призрачная надежда, что в этот раз его не пытаются обмануть. В том числе, и он сам. Ведь так легко поверить… как Рагху, как Джагжиту… как Джаю Кайлашу… ведь никто из них не говорил правду, по крайней мере, до конца. И точно также Джи не может себе признаться, что это было даже приятно – считать Джая заботливым дядюшкой, а Рагху союзником.

– Джитендра, – произносит Рохан негромко, вырывая Джи из омута серых мыслей. – Джитендра… Джитендра…

Слова тяжёлыми глыбами падают на пол. Рохан прижимает подбородок к груди и опускается на подлокотник кресла. Тянется к пустому чёрному цветку с почти догоревшей свечой, вынимает из крепления и поднимает перед собой на уровень глаз – словно показывая его Джи.

– Наверное, я просто привык приказывать, никому ничего не объясняя…

– Даже Калидасу?

Перебивать явно не стоило, но Рохан странно покорно исправляется:

– Почти никому.

Его пальцы крутят металлический цветок, внимательный взгляд блуждает по изогнутым лепесткам, будто это единственное, что его сейчас занимает. Впрочем, возможно, он уже сказал всё, что хотел. Или что смог заставить себя сказать.

Но этого совершенно недостаточно.

– Наверное, меня тоже так воспитали… – медленно произносит Джи, пытаясь не замечать пламя маленькой свечи, утонувшее в глубине изумрудных глаз. – В смысле, заботиться только о себе… Но я устал. Я хочу, чтобы всё это просто кончилось. Конечно, вы можете пообещать мне достойную награду, если я выношу и рожу этого ребёнка, и вообще надавать любых обещаний, только мне действительно ничего не надо. Если вы, конечно, не умеете воскрешать мёртвых или возвращать время вспять… ведь не умеете?

– Не умею.

Ни вздоха, ни сожаления, лишь констатация факта.

– Тогда заставьте меня.

Там, «в доме Гаури», Джи грубо обращался к Рохану на «ты», но этот вежливый разговор сейчас кажется даже более вызывающим. Словно стеклянная стена, выросшая посередине комнаты. Хрупкая и ненадёжная. Но взгляд императора, оторвавшийся от цветка, заставляет её треснуть. Джи закрывает глаза и отворачивается.

Одеяла и подушки такие мягкие… как он вообще умудрялся спать на жёсткой лавке? Да в камере и то постель была лучше! Но эта мягкость опасна. Кажется, стоит ещё немного подержать глаза закрытыми – и она поглотит целиком, вынудит согласиться на всё, лишь бы остаться в комфорте подольше. Возможно, ещё не прошло действие зелья, а может, это вовсе и не сонливость, а обыкновенная слабость… та самая, её ещё зовут «человеческой».

– Джитендра, ты меня ненавидишь?

– А за что мне любить вас? Из-за вас погибла моя семья, моя жизнь превратилась в кошмар, а теперь я ещё, оказывается, должен родить какого-то властелина всех ганда…

– О чём ты?

– А-а-а… мне сказали, что мой ребёнок… что-то вроде того, что с ним будут считаться даже боги…

– Кто тебе это сказал?

– …м-м-м, не помню… возможно я сам это придумал.

– Джитендра, тебя ведь назвали в честь Индры? 

– Да, наверное. А что?

– Просто странно. Ведь именно Индра считается стражем Чёрного Континента, а значит – врагом всех демонов, осквернённых и прочее… Знаешь, мне глубоко наплевать, какая там в тебе намешана кровь, какие способности, и каким будет ребёнок. Просто он мой. И он должен родиться. Возможно, между нами уже ничего не исправить, но кое-что я сделать могу: например, подарить тебе нормальную жизнь – не пленника и не заложника. А что касается твоей семьи… 

Длинная, глубокая пауза повисает за спиной. Она словно пропасть, которую собираются перепрыгнуть. И когда император снова начинает говорить, кажется, что он ступает на невидимый мост.

***

…наверное, всё же стоит тебе рассказать…

На самом деле, это не первый случай. 

«Копье Индры» – мой личный полк. И хоть он назван так, его назначение вовсе не борьба с нечистыми – это просто солдаты. Личная гвардия. Элитные воины. Возможно ты знаешь об их специальной экипировке: магические плащи, зачарованные латы и оружие. Однако об этом известно, наверное, всему континенту… Или, точнее, стало известно во время войны. И кое-кто этим знанием воспользовался: так однажды, ещё незадолго до того дня, как мои войска ступили на землю королевства Зоа, в Вивете линчевали почти половину парламента… и свидетели утверждали, что людей казнили воины в зелёных плащах с гербом «Копья Индры». 

Именно тот случай был первым.

С того дня по всему континенту то тут, то там стали появляться самозванцы и убивать, похищать, грабить, разрушать… и не всегда их жертвами были люди. Вероятно ты знаешь про гильдии, в которых собрались получившие свободу ганда? Так вот – именно гильдии чаще всего становились жертвами нападений…

… до недавнего времени. Но уже почти месяц, как всё стихло.

Мы полагаем, что кто-то – возможно, совершенно не связанные друг с другом группы людей – просто выбрали герб моих войск в качестве маскировки для свои преступлений. Но организовали всё это явно богачи. Представители знати. Той самой, которой так не нравятся общины ганда. Я не могу точно сказать, когда с этим будет покончено, но мы ищем преступников. И уверяю тебя, они поплатятся за всё… но пока империя ещё далека от того, чтобы стать единой страной… герцогства не всегда идут навстречу, да и расстояния велики, так что, когда мои люди оказываются на месте преступления, остаётся уже слишком мало следов…

Как я уже сказал – я привык отдавать приказы, а не объяснять их. Но ты должен знать, почему был выбран в качестве заложника от герцогства Зоа. По одной лишь причине: ты выжил. Васу предположил, что если кому-то требуется твоя смерть, он придёт за тобой и сюда. Поэтому…

… поэтому ты, конечно, можешь просто взять и сдохнуть, так ничего и не узнав об убийцах своей семьи, а можешь продолжить жить назло тем, кто пытался покончить с тобой.

***

Неровный поток слов иссякает, Джи слышит шаги. Они замирают совсем рядом с кроватью. 

В глаза кто-то насыпал мелкого песка.

И что-то проснулось внутри, что-то похожее на упрямство.

Но оно уже столько раз появлялась и пропадало, заставляя метаться между желанием жить и желанием умереть, что сил действительно больше нет. 

– Как я попал в башню – понятно. Но скажите, зачем вы позвали меня в эту спальню? Зачем на этой кровати отняли последнюю гордость? Превратили в ничтожество? Чтобы защитить? Или выманить убийц? Ведь нет же…

– Как и приказывать, я привык брать, не спрашивая и не объясняя. Ты вызвал во мне желание обладать. Странное желание. На самом деле, я позвал тебя в ту ночь, просто чтобы… не знаю, посмотреть на тебя? Сейчас когда я думаю об этом… наверное, я был слишком груб. И настойчив. Это всё твои чары урваши. Скажи, тяжело быть таким желанным для всех?

«Желанным для всех? Это я-то?» 

Даже не смешно.

Приходится натянуть одеяло на голову.

– Эй… – доносится сверху.

– Если позволите, Ваше Величество, мне надо подумать.

Вместо ответа тишина. Только вдруг вздрагивает кровать, проминается с противоположенной стороны – и тяжелое тело вытягивается вроде бы рядом, но так далеко… что невозможно почувствовать его тепло.

– А ещё тебе надо переодеться, помыться, и прекратить издеваться над собой.

Джи приподнимает одеяло и выглядывает в щель. В принципе, можно дотянуться… и коснуться. Только сработает ли это снова через одежду? 

Но что ещё остаётся, если Рохан продолжает молчать? Сегодня им сказано так много слов, но каждое – явно тщательно отмерено и отрезано. Сухое. Весь этот разговор – словно кирпичная кладка. Рохан отгородился от него, отгородился от всех. Кроме этого своего ужасного Калидаса! Даже не понимая, что им управляют…

– Хорошо, я согласен.

Показалось, что произнёс очень тихо. Но его услышали.

– Отлично, – доносится с другого края кровати, – я уже приказал нагреть купальню.

«Вообще-то я не об этом…»

Нет, Джи не может признаться, что имел в виду ребенка. Наверно, это странно, так быстро сдаться? Глупо? Наивно? По-детски? В общем, всё как всегда…

***

Глубокая ночь. Джагжит играет в молчанку. Ему не нужно больше возиться со своими длинными волосами, и всё же сильные пальцы мнут затылок уже целую вечность. Джи пытался завязать разговор, почему-то чувствуя себя виноватым, но слуга отвечает только «да» или «нет». 

Это обидно.

И неприятно.

В конец разозлившись, Джи резко отстраняется и хватает его за запястье. Сжимает сильнее, чтобы успеть хоть что-то понять, пока тот не успел вырвать руку. Но слуга даже не пытается. Лишь застывает, глядя невыразительным, но долгим взглядом.

Он боится. Чего-то или кого-то. И сильно. Но это кажется чушью, потому что внешне Джагжит спокоен и невозмутим. Словно скала.

Под кончиками пальцев шершавые струпья. Следы от веревки или кандалов. Наверное, ему даже больно. Ну не может же он не чувствовать ничего?

Отпустив, Джи соскальзывает в воду. И пусть это низко и жалко, но как же приятно вновь окунуться в роскошный бассейн! Как он скучал по нему!

И по чистой длинной сорочке!

Хотя не все воспоминания стоят того, чтобы их воскрешать…

Омовение подходит к концу. Подниматься по лестнице неожиданно приятно, никакого скрипа и вони гниющих досок. Правда, ноги так и норовят свернуть на третьем этаже, однако Джи заставляет себя наступить на следующую ступень.

Молчание за спиной. Значит ему и правда можно вернуться в императорскую спальню?

Раз, два, три – одна ступенька за другой. Джи чувствует себя обновлённым. Ему больше нечего бояться. Рохан не позволит Калидасу снова запереть его в душной камере. И сам не посмеет больше причинить ему боль. 

А беременность неплохо бы растянуть… 

Ведь никто не знает, что будет потом…

Джи улыбается и проводит ладонью по плоскому, даже пока ещё впалому животу. По крайней мере, тот должен быть впалым – каким был вчера и даже несколько часов назад.

Но он почему-то просто плоский. Чуть более плотный сверху, под рёбрами.

Наверное, Джи просто объелся.

Хотя… когда он ел в последний раз?



Глава 23. Обратный отсчёт

***

***

«

– Пoзвольте дотpонутьcя до вас здесь, Bаше Величество?

– Но ты уже дотронулась!

– Аx, простите мне мою вольность…

»

Cтук в дверь раздаётся как раз в тот момент, когда Джи захлопывает старый фривольный роман и уже собирается отбросить его в небольшую кучу ранее отбракованных произведений на краю широкой кровати – кстати, кровать эта почти точная копия той, что стоит в спальне Pохана, только балдахин зелёного цвета и подушки потолще. А вот сама комната, в которую поселили Джи несколько дней назад, отличается от апартаментов императора сильнее: вместо щели под потолком – настоящее окно с толстым мутным стеклом и чудесной грубой решёткой, настолько проржавевшей, что кажется, ей не меньше пяти сотен лет, но зато нет книжных полок. Однако спальня-библиотека Рохана рядом, на этом же этаже, и Джи время от времени наведывается в неё, таская книги. Собственно, это единственное, чем он занимается в последнее время. Ну ещё, конечно, их чтением и сортировкой. 

Увлекательнейшее занятие, между прочим. 

Год назад Джи отдал бы всё за возможность целыми днями валяться в постели, поедая вкусняшки и следя за чужими приключениями в выдуманном мире, но прошла уже неделя – и занятие это начинает надоедать. Tем более, что неожиданные скачки настроения заставляют то и дело бросать одну книгу и браться за другую.

Стук повторяется. 

Джи игнорирует его снова.

После третьего дверь открывается без разрешения, и в комнату заходит слуга с торчащими дыбом волосами и в кожаной куртке без рукавов. Окинув вытянутые ноги Джи пустым взглядом, Джагжит открывает было рот, но тут же замирает, склоняется и только после этого сообщает:

– Его Величество зайдёт к вам до полудня, желаете подготовиться к его приходу?

– Нет.

– Как будет угодно.

Снова пародия на поклон и кивок в сторону открытой двери. Порог перешагивает Лал, вооружённый тряпкой и кувшином – ну конечно, ведь подготовить комнату им никто не запрещал. И пока один занимается избавлением горизонтальных поверхностей от пыли и грязной посуды (в последнее время у Джи обнаружился прямо-таки зверский аппетит), второй придирчиво складывает раскиданные книги в аккуратные стопки, выбрасывает из ваз яблоки с потемневшими боками, взбивает подушки, поправляет одеяла, двигает кресло… в общем совершает кучу ненужных телодвижений.

Они едва успевают закончить, как дверь снова распахивается (на этот раз – без всякого предупреждения), и вместе с Роханом в комнату входит кто-то ещё. Кто-то в маленьком пышном платье тёмно-синего цвета с зелёным отливом. И с такими же сине-зелёными волосами, мелкими волнами сбегающими на спину почти до колен.

– Лилавати?

«…нет, это не я!»

Пока голос-мысль звучит в голове, девочка смотрит в пустоту, а руки Рохана опускаются на её плечи. Взгляд же самого императора направлен на Джи.

– Вы знакомы?

«Mы знакомы?… В смысле, что мне ему ответить?»

«…нет! Не говори ему ничего!»

– Я видел её в купальне.

– И всё?

Рохан подталкивает девочку дальше, к креслу у окна – она послушно делает несколько шагов, но замедляется и останавливается, словно мячик, который пнули и тот немного откатился. Сравнение с игрушкой становится ещё более явным, когда император подхватывает её и усаживает в кресло, будто куклу.

«…странная у тебя комната, Ситар.»

«Вроде нормальная… смотри, тут даже окно есть.»

«…я не про это… она словно…»

– И всё же мне кажется, что вы как-то связаны, – Рохан вновь подаёт голос, обходя кресло и останавливаясь около окна, но не спуская взглядом с Джи. – Никак не могу понять… как она узнала, где ты? И как смогла сказать об этом?

– Сказать?

«Лила, разве не только я тебя слышу?»

«…ну… это…»

– Именно, – переплетя руки на груди и прислонившись к стене, Рохан прищурился. – Честно говоря, это несколько шокировало слуг. Видишь ли, прошло уже почти пять лет, как Лиливати не открывала рта… и вообще не делала ничего по своей воле.

«Ах, вот как?»

«…я не хотела… чтобы ты умер…»

«И поэтому ты вернулась в своё тело и рассказала императору, что я в Старом городе?»

«…»

«Но если ты можешь вернуться, почему… не останешься в нём? Тебе нравится быть бесплотной?»

«…нет! Я не могу!»

«Но как же…»

«…тебе не понять! Это как попасть в очень тесное место, где нельзя пошевелиться… где нет ничего… только крохотная щель… И теперь, когда Он понял, что я ещё здесь, Он снова попытается запереть меня в теле! Не позволяй Ему, прошу… Вели Ему прекратить!»

– Я сказал что-то смешное?

Джи вынужден спрятать горькую ухмылку. Но слишком уж это: «вели ему прекратить» – прозвучало наивно. 

– Нет, просто я всё гадал, откуда вы узнали… а оно вот, значит, как… 

– Так ты отрицаешь?

– Отрицаю что?

– Связь между вами.

«Послушай, может, так будет лучше? Разве ты не хочешь снова ходить своими ногами и видеть глазами? Кушать вкусные блюда, купаться, спать в мягкой постели? Играть…»

«…нет! Это… больно. Каждый раз, когда старики поют свои песенки, меня разрывает на маленькие кусочки… Я боюсь, что однажды не смогу собраться обратно…»

Вместе со смыслом Джи передаётся и отголосок тянущего, жутко противного чувства. Секунду назад он собирался ответить, что лечение не всегда бывает приятным, но такое… А если Лила права? И то, что с ней делают – ей не помогает, а идёт только во вред?

– Джитендра?

– Да, Ваше Величество.

– Как ты? Тебе нехорошо?

Ладонь сразу невольно ложится на живот – незаметный, прикрытый складками халата. 

– Нормально, Ваше Величество… Для этой девочки… ничего нельзя сделать? Как она… стала такой?

«…Ситар, нет! Не спрашивай!»

– Ну… – взгляд Рохана соскальзывает на закрытую двери, задерживается там на пару мгновений и перетекает к книгам на краю кровати. – Это не то чтобы является тайной, просто неприятная история. Она была вторым заложником, присланным во время войны, чтобы убить меня. Но если в первом распознать убийцу оказалось нетрудно, то это дитя… из неё сделали живую магическую бомбу. Враг на войне часто использовал подобное, превращая ганда в оружие и насылая на нас… но её я убивать не хотел. И приказал Калидасу найти способ снять чары. Его попытка увенчалась успехом, но не совсем: после ритуала разум покинул Лилавати.

«Лила, почему ты не хотела, чтобы я знал? Ведь это…»

«…это гадко!»

«Лила…»

«…они сказали, что у меня будет много игрушек… что я должна просто произнести несколько слов, как только увижу императора… они не говорили, что потом будет так больно… что будет больно так долго… так долго, что я почти исчезну…»

– Тебе жаль её?

Джи моргает и стирает влагу, выкатившуюся из глаз. Пожалуй, он стал слишком чувствительным.

– Со всеми что-то происходит… – пытается улыбнуться, – меня вон тоже заколдовали.

– Ну, по сравнению с ней, тебе достался пустяк, – хмыкает в ответ Рохан. – Насколько я понял, что-то вроде страховки на случай, если собственные ненависть и жажда убийства окажутся недостаточно сильны.

– О, понятно. Благодарю за разъяснение, Ваше Величество.

Насмешливое выражение на лице императора растворяется – и взгляд Рохана снова превращается в спокойный и внимательный, но не менее подозрительный, чем до этого.

– Ну, что же… раз ты и правда ничего не знаешь, я отведу её обратно. Отдыхай.

«Ты можешь остаться?»

«…»

«Лила?»

– Ваше Величество?

– Да, Джи?

Впервые он назвал его коротким именем. С той кровавой ночи никто не называл его так… Джи облизывает губы, глядя на остановившуюся посреди комнаты девочку, на её ладошку, зажатую в большой руке Рохана.

– Ваше Величество, то, что вы думаете, может помочь Лиле, на самом деле приносит ей лишь страдания. Пожалуйста, не мучайте её больше.

И без того небольшие глаза Рохана сужаются, но он продолжает молча смотреть на Джи, будто ожидая какого-то объяснения. Но тот лишь опускает взгляд на закрытую книгу в руках: «Настойчивая влюблённая». И откладывает её. 

– Xорошо, но когда-нибудь мы поговорим об этом.

Хлопает дверь, и Джи заполняет разочарование. Вообще, он бы не отказался, чтобы император побыл тут немного дольше. Но даже присутствия Лилавати больше не получается ощутить. Кстати, он и правда давненько не чувствовал её рядом. 

Интересно, что она имела в виду, когда сказала, что его комната «странная»?

***

– Но я хочу его увидеть!

– Лучше не стоит, господин.

– Почему?.. Просто скажи, где его камера! Я сам схожу!

– Господин…

Продолжая мять уже высохшую тряпку, Лал косится на Джагжита, чистящего ковёр от несуществующей грязи. Когда-то давно этот жилистый слуга с непокорными волосами был таким же молчуном, как и сейчас, правда с более нахальным взглядом и высоко поднятой головой. Но в последнее время Джи почти не видит его глаза. Зато чувствует нечто… очень похожее на ощущение пристального взгляда. Нет, сильнее. Скорее всего слуге приказали следить за состоянием Джи, но разве для этого ему не надо водить руками над телом и всё такое? Неужели способности Джагжита позволяют анализировать подопечного даже на расстоянии?

Впрочем, это неважно. Одного увеличившегося живота достаточно, чтобы дать всем понять: его беременность развивается слишком быстро. А тело совершенно вышло из-под контроля. Джи уже и забыл, что значит быть не в этом пограничном состоянии между полами… но сегодня его взволновало другое.

– Я хочу видеть Секара. 

– Прошу, господин, поговорите об этом с Его Величеством…

– А где он? 

–…я… простите, я не знаю, господин…

– Да, я тоже! 

Раздражение, дикое раздражение скопилось внутри. Его бросили, о нём забыли! Только слуги приходят и торчат тут изо дня в день, но нет больше совместных с другими заложниками посещений купальни, нет Санджи за стеной… И пусть он может бродить по башне почти без ограничений, искать камеру арвинца под взглядами вездесущих стражей довольно… неудобно.

Зачем он ему?

Можно сказать, что просто так. Просто Джи вспомнил, что не видел этого крепкого парня со дня смерти Дурги. Что с ним? Как он? Арвинец с самого начала показался ему самым нормальным из всех. И теперь, когда у Джи появилось немного свободы и целая прорва времени, которое совершенно некуда деть, почему бы и не навестить Саши Секара? Ведь возможно тот ещё таит зло на императора и вряд ли знает, что возлюбленным убитой девушки был Васу, а виновником смерти – её собственный отец. 

Но раз слуги упёрлись, можно и сменить тему.

– И всё-таки, как же хорошо, когда в комнате есть окно, – Джи вздыхает и сползает с кровати, босыми ногами шлёпает по ещё сырому ковру и опирается на подоконник. – Если бы знал, что после побега получу столько привилегий, сбежал бы давным давно.

Серое небо местами почти почернело, дождь забрызгал и без того мутное стекло, но у основания башни всё ещё можно разглядеть огромный длинный сарай. Оттуда часто доносится стук. Джи прислушивается и улавливает что-то даже сейчас, сквозь шелест дождя.

– Вам повезло.

Неожиданно голос Джагжита раздаётся прямо над ухом. Джи поворачивает голову – и в поле зрения попадает острый смуглый подбородок, покрытый мелкой щетиной. Похоже, слуга решил наконец-то прервать затянувшееся молчание. А заодно и отдохнуть от ненужной чистки ковра. 

– Что ты имеешь в виду?

– Знаете, как обычно поступают с беглецами? В империи смертная казнь предусмотрена только для тех, кто сам отнял чужую жизнь или стал причиной чьей-то смерти, но воры, беглые рабы и крестьяне, прочие преступники – если их не забрал хозяин или решил наказать, оказываются в тюрьме… Так вот, если известно, что какой-то заключённый уже сбегал, его не просто запирают в камере, нет, его приковывают к стене. Без возможности пошевелиться. Около месяца такой человек проводит в собственных экскрементах, получая раз в день кружку воды и немного каши из гнилого зерна. На самом деле, из тюрем очень редко сбегают, потому что знают – если их поймают вновь, долго они уже не протянут. Даже если тело продержится какое-то время, с рассудком придётся расстаться… Поэтому я и сказал, что вам повезло, господин.

Шея у Джи затекла, и он, упёршись в подоконник локтями, складывает голову в чашу из ладоней. А о стекло продолжают разбиваться всё новые и новые капли дождя. Речь Джагжита была довольно вежливой и почтительной – похоже, он ещё не вернулся к своему прежнему хамству, но можно ли принять этот рассказ за первый шаг к примирению? 

Или Джи только кажется, что несмотря на случившееся, они ещё могут вернуться к былым отношениям? Пусть не друзей, но и не врагов?

– Я не преступник, – отвечает он после раздумий. – И я ничем не заслужил заключения в этой темнице.

– Конечно, господин, – раздаётся уже за спиной. 

Джагжит возвращается к чистке ковра.

***

Ночь. За узкими щелями окон ярко сверкают морозные звёзды. Джи спускается в купальню, хватаясь за стену – у него сильно кружится голова. Но желание забраться в тёплую воду заставило вылезти из постели и отправиться вниз. 

Сегодня к нему заходил Васу, недавно вернувшийся из царства Мирра – правда, не совсем понятно, зачем. Не затем же, чтобы сообщить о нелицеприятных слухах, наполнивших город?

– Ты не волнуйся, никто не сможет добраться до тебя. Но я должен знать, откуда просочилась информация. В стране сейчас и так неспокойно, а тут ещё это…

Речь Второго Советника была довольно свободной, словно это не второй их в жизни разговор, а сто второй, и предыдущие сто прошли в непринуждённой обстановке. Но Джи не чувствует себя оскорблённым, наоборот – хоть кто-то говорил с ним просто, без притворного почтения или затаённой обиды. А ещё именно от Васу он узнал, куда пропал Рохан. Оказывается, тот целую неделю проводил встречи со знатными родами во дворце… но сегодня утром уехал последний гость, и император уже должен вернуться в башню. Так что спускаясь по каменным ступеням, Джи чувствует странный трепет в груди, одновременно желая и не желая столкнуться с Роханом в купальне: с одной стороны, ему хочется увидеть его, возможно, даже попытаться прочесть что-то в душе… а с другой – показываться Рохану с этим уродливым животом, да ещё и без одежды, немного стыдно. 

Задумавшись, Джи рассеяно отступает в сторону, пропуская поднимающихся навстречу людей: Санджи в длинной белой сорочке и бредущего следом Джагжита. Но только прижавшись к стене, вдруг осознаёт, что именно ему напоминает эта картина.

«Так вот оно что!» 

«Ну конечно, Лала же говорила, что теперь к императору водят Санджи!» 

«Значит, добился-таки своего, потаскун? Джагжита тебе было мало?» 

Горло сжимает, глаза начинает щипать. А Санджи выбирает именно этот момент, чтобы покраснеть и опустить глаза. Джагжит же молча и вежливо склоняет голову. Его сдержанность… возможно, всё это время он вёл себя отстранёно не из-за Джи, а из-за предательства Санджи…

С другой стороны, разве тот мог сказать «нет» императору?

Джи долго не решается пошевелиться. Только когда удаляющиеся вверх шаги почти стихают, поднимает глаза к нависшим на головой ступеням. Но слёзы всё равно переливаются через край и горячим потоком заливают лицо – в этот момент он ненавидит себя так же сильно, как и императора, и эту башню. 

И этого ребёнка, превратившего его в постоянно хныкающее ничтожество.

«…тебе больно?»

«Нет. Я просто хочу исчезнуть.»

«…нет, нельзя. Я не хочу, чтобы ты исчез. И тебе лучше вернуться в ту комнату…»

«В ту?»

«…да, тебе нужны силы. А башня вытягивает их из тебя, как солнце воду из лужи.»

«А моя комната?»

«…там всё наоборот. Там уютно. Если хочешь, я побуду с тобой… Только ты должен провести меня за порог.»

«А сама ты не можешь? В мою камеру, помниться, ты смогла проникнуть…»

«…нет, не смогла. В тот раз ты сам протащил меня, неужели не помнишь? Я лишь ухватилась за твоё желание…»

«Правда? Нет, не помню… но голова у меня и правда чуть не лопнула…»

От Лилы приходит что-то похожее на смешок. И краем глаза Джи замечает облачко блестящей пыли, зависшее у плеча. Не такое чёткое, как в «доме Гаури» – видимо, ей действительно пришлось нелегко и потребовалось время, чтобы восстановить силы. 

«Да, давай вернёмся. Я как раз нашёл… несколько забавных рассказов.»

Джи опускает взгляд вниз, на лестницу. Кто знает, не окажись рядом Лилы, чтобы он сейчас сделал? Тяжесть в груди не уменьшилась, злость не прошла, разочарование продолжает стучать в висках, но разум находит силы, чтобы заявить: «Рохан тебе ничего не должен, а то, что он чувствует к тебе что-то, ты внушил себе сам».

Может, и так.

***

Джитендра дремлет, положив раскрытую книгу на лицо и тем самым закрывшись от света. Он не слышал, как открылась дверь, но внутри что-то вздрагивает – и Джи чувствует, как кровать проминается под чьим-то весом. 

А ещё – робкое прикосновение к своему животу невесомой, но широкой ладони.

Рохан.

Искушение продолжить притворяться спящим велико… но ладонь сползает ниже, и Джи скидывает её так резко, словно упавшего с потолка мерзкого паука.

– Я тебя разбудил? 

Убрав книгу с лица, Джи подтягивает себя, усаживаясь спиной к подушке, всё ещё чувствуя удар ребром ладони. Тем самым местом, столкнувшимся с рукой императора.

– Чем обязан визиту? – после сна голос звучит глухо и хрипло. – Ваше Величество всё-таки вспомнило о моём существовании?

– Мне казалось, что моё присутствие… негативно влияет на твоё настроение и состояние. Разве это не так?

– Да уж, оказаться избавленным от вашего общества – это как раз то, о чём я мечтал!

– Именно так я и подумал.

Роханотвечает спокойно, без насмешки или сожаления – и Джи уже жалеет о своих словах: кажется, для сарказма формулировка была выбрана не совсем верно. Но подумать об этом подольше ему не дают – император подсаживается ближе и снова кладёт ладонь на его живот. И в тот же момент тело Джи странным образом напрягается и обращается в камень.

– Так значит, это правда… Ты хочешь побыстрее разродиться? А вдруг ребёнку повредит… такая скорость? Или тебе?

На этот раз в голосе Рохана звучит горечь, или Джи ощущает её через прикосновение?

– Это не я, – отвечает он хмуро. – Мне уже кажется, что это тело вообще не моё… Но если подумать, возможно, вы правы. Если что-то плохое должно случиться, чем дольше ждёшь – тем стр-… хуже.

– Ты боишься?

Рохан склоняет голову к плечу, и внимательный взгляд его, кажется, проникает в самую глубь смешавшихся мыслей. Тут же начинает ныть низ живота. 

Но Джи мотает головой.

– Просто мне надоело просыпаться и обнаруживать себя в чужом теле. Словно какая-то пытка или проклятье… знаете, как в том рассказе про зачарованный камзол, который виконт приказывал сжечь, изорвать, выбросить в море, но тот всё равно возвращался каждое утро целый и невредимый.

– Немного… да, думаю, немного я тебя понимаю.

Снова горечь, но на этот раз вперемешку с насмешкой. Рохан отводит взгляд, поднимается и отходит к двери. Джи пытается придумать хоть что-нибудь, чтобы спросить, задержать его… но так ничего и не произносит. Потому что не может объяснить себе, зачем это нужно.

А ночью начинаются схватки.




Глава 24. Незваный гость

***

«Kак жe бoльно!»

Джитендра проснулся посреди ночи. И ощутил себя в аду Ямы. Cначала решил, что опять объелся – вот живот и скрутило, но… эта боль была совсем иного порядка!

«Уже?! Какого демона?! Нет! Я ещё не готов!»

Oн попытался вернуть тело в более или менее приличный вид, как уже привык делать каждое утро, но в этот раз грудь отказалась исчезать! Да и между ног всё осталось без изменений! 

Поxоже, он окончательно потерял контроль.

И не только над телом, но и над разумом – страх забился в уши, застучал в висках, приковал к кровати… и вот уже целую вечность Джитендра продолжает лежать, понимая, что должен позвать кого-нибудь на помощь, но вместо этого пялясь в темноту за окном и щупая живот. Словно так получится остановить, задержать следующую схватку… уговорить её подождать. 

Bедь ему необязательно рожать именно сегодня? Именно сейчас?

Но безжалостная и бесконтрольная волна вновь сдавливает рёбра, заставляет сократиться мышцы диафрагмы… и какие-то ещё – учитель фехтования рассказывал о них целую вечность назад, но сейчас в голове не осталось места ничему, кроме панически мечущихся мыслей: 

«Почему так больно? 

Я умру?

Почему я?

Кто-нибудь! Остановите это!

Я не хочу!!!»

Сколько он так лежит? Пытаясь сдержать вопли: внутри, чтобы не побеспокоить Лилу, и снаружи – чтобы не призвать слуг? Вцепившись в простыни, обливаясь потом и сжимая зубы до хруста? 

За окном уже брезжит рассвет. 

Промежутки между приступами теперь такие короткие, что Джитендра едва успевает отдышаться, как спазм вновь заставляет судорожно комкать ногами одеяло, выгибаться или сжиматься, пытаясь найти положение, в котором больно хоть чуточку меньше…

Он не слышит, как входит Лал. Tолько его негромкий «ах» и падение тарелки, потом –хлопок двери. 

«Что?! Куда он?!!»

Новый спазм отпускает Джи, когда в комнату уже набивается куча народа. Кто-то заставляет подняться, перевернуться, зачем-то встать на колени… его руки отрывают от подушки, тянут вверх, в пальцы ложатся тёплые деревянные перекладины.

– Держись! Крепко! Словно от этого зависит твоя жизнь! И тужься!

Ох, уж этот голос… к Джагжиту вернулся его самоуверенный тон. Джи бы ответил пару ласковых, но в зубы суют деревяшку – почти такую же толстую, как и те, что свисают с потолка.

Pубашку задирают. Заставляют расставить ноги шире. Стыд не успевает проснуться, как тело вновь сжимает в невидимой гигантской ладони, кости трещат, мышцы рвутся… Джи слышит свой крик. Кто-то берёт его за руку. Цветные пятна пляшут перед глазами. Он на грани, он готов отключиться, но жёсткий голос приказывает вновь и вновь:

– Тужься!

***

Темнота.

Чей-то смех.

Резкий запах пота. И дыма. И мяса, подгорающего на огне.

Много людей… нет, монстров… длинные языки, огромные головы, рога…

«Кто это? Что это? Ад Ямы? Я всё-таки умер? Но почему здесь так шумно? »

Но там, среди монстров, есть и люди. И вон тот парень кажется знакомым… его белая кожа, голубоватая даже в рыжих отсветах чадящих факелов, и его иссиня-чёрные волосы… и бесцветные глаза…

«Это я? Но как такое возможно? Лилавати, это ты мне показываешь?.. Лила? Лила!!!»

Взгляд знакомого незнакомца обжигает сознание. Мысли стекленеют. Джитендра вдруг чувствует… понимает – его пока не увидели. Но вот светло-серые почти прозрачные глаза прищуриваются, на тонких губах расплывается улыбка…

– Так вот ты где.

***

В затылок словно вонзается рыболовный крючок, и кто-то дёргает удочку изо всех сил. Вопли и смех затихают и исчезают где-то вдали. 

Джитендра открывает глаза и не видит ничего. Eму приходится моргнуть пару раз. Но прежде, чем он успевает понять, что лежит в своей собственной комнате, по ушам ударяет сильный щелчок. Нет, звук больше похож на лопнувшую струну или удар хлыста…

Резко сев, Джитендра натыкается на испуганный взгляд Лала. Тот комкает в руках покрытую тёмными пятнами простынь. Тёмными… но не красными… чёрными!

Толчок. Башню будто кто-то встряхнул. И тут же у окна раздаётся пронзительный плач. Джитендра приходит в себя уже у маленькой кроватки. Ребёнок. Сморщенный, бледный, крикливый. И голодный – Джи это чувствует, даже знает. Но его тело вновь стало мужским. Полностью, абсолютно. И даже если он попытается превратиться…

Снова толчок. Камни в стенах едва не рассыпались, но вряд ли они выдержат это испытание снова.

Страх. За спиной. Джи оборачивается и вновь натыкается на мутный взгляд. Сальная чёлка как обычно закрывает половину лица, но в этот раз Лал не пытается опустить голову, он явно смотрит на Джитендру с надеждой.

– Лилавати, что происходит?

Облачко искрящейся пыли возникает над головой в то же мгновение.

«…я покажу…»

Джи успевает схватиться за край детской кроватки, когда плач резко стихает, а перед глазами без всякого перехода возникает вид сверху на башню. Резкое снижение. Площадка перед входом, выложенная камнем. Какие-то люди… это стража. Солдаты скрестили копья, подняли щиты, загородили дверь. Но перед ними всего один противник – молодой мужчина в длинном чёрном плаще. С короткими, слегка волнистыми, иссиня-чёрными волосами. И бесцветными глазами.

Это его Джитендра видел во сне!

Незнакомец похож на него, словно близнец. Только старше. Запрокинув голову, он смотрит на башню, прищурившись и прикусив губу. Он расслаблен. У его ног растянулись два тела в латах. Он убил их?

Вдруг тонкие брови дёргаются удивлённо.

– Интересно, кто это придумал? Наверное, раньше защита была абсолютной… лет эдак пять сотен назад.

Он поднимает руку, щёлкает пальцами – и башня вновь вздрагивает. 

– Кто вы и что вам нужно?

Из-за копий выходит огромная фигура с золотыми волосами. Васу. Его белоснежные латы в утренних лучах солнца отливают оранжевым.

– Шанкха? – презрительный смешок. – Эх, ладно… отдайте моё и я уйду.

– Кто ты и что тебе нужно?

В голосе Васу уже больше угрозы и меньше осторожного почтения. Он делает несколько шагов и останавливается на расстоянии вытянутой руки от незнакомца. Он возвышается над ним почти на две головы, в плечах – раза в три шире. И всё же Джитендра уверен – сейчас тот рухнет рядом со своими солдатами. Такой же беспомощный. И такой же мёртвый.

– Я ищу племянника, громила. Отдашь его сам или мне забрать силой?

Вместо ответа Васу перекидывает копьё в левую руку и… незваный гость уклоняется от удара, отступив назад на пару скользящих шагов. Но Васу не бросается следом, он вдруг поднимает руку. Незнакомец прищуривается, и град стрел заливает всю дальнюю часть площадки, но мужчины в чёрном плаще там уже нет. Его вообще больше не видно. 

Перед глазами мутнеет.

Мгновением позже Джи понимает, что кто-то схватил его за плечо и трясёт.

– Эй-эй, возвращайся.

Вжавшись поясницей в кроватку, Джитендра смотрит на того, кого только что видел снаружи башни. Вблизи его глаза кажутся более серыми, а складка губ не такой насмешливой, но всё же жестокой.

– Я не отдам тебе ребёнка, – твёрдо заявляет Джи, сам не зная, откуда взялась эта твёрдость.

– А зачем он мне? – удивляется гость, глянув за его плечо. – Если ты решил расстаться с половиной души – это твоё дело. Передумать и убить его всегда успеешь… Джитендра, почему ты так на меня смотришь? 

«…он знает твоё имя…»

– К-кто вы? 

– Меня зовут Равиндра, малыш. Я пришёл, чтобы забрать тебя домой.

– Я н-не хочу…

«Лила, сделай что-нибудь!» – паническая мысль, слишком поспешная и неразумная. Ведь чем может помочь бесплотный дух?!

Взмах. Один только взмах руки – и от искрящегося облачка, почти успевшего окутать голову незнакомца, не остаётся и следа. Гость задумчиво прикусывает губу и долгое мгновение смотрит на свою раскрытую ладонь. А отчаянье внутри Джи сменяется злостью. И вспыхнувшим гневом. Но его руку перехватывают за запястье, сжимают, ладонь касается лба…

…и всё внутри умирает.

Словно на чувства опустили колпак, и они под ним задохнулись. 

– Вот так-то лучше.

Чёрный плащ закрывает обзор. Внутренностей касается холод. Сердце пропускает удар… и на голову обрушивается палящее солнце, ветер бросает волосы на лицо, солёные брызги – в рот и глаза. Джи отворачивается от разбившейся о скалу волны и невольно отступает от громады старого замка, вросшего в склон лысой горы.



Глава 25. Разбавленная кровь

***

Нa oкнe pешётка без рисунка, стекла нет – и ветер свободно проникает в комнату, ворошит пожелтевшие от времени листы бумаги и раздувает огонь в камине. Ночи здесь холодны. Но не темны. Джитендра пока не привык к мягкому зеленоватому сиянию, исходящему от растений после заката – свет этот не слепит, но его достаточно, чтобы рассмотреть каждую травинку, каждый листик на дереве или кусте. 

Но в замке горят факелы: вонючие и пропитанные животным жиром. Поэтому Джитендра предпочитает держать окна открытыми круглые сутки. 

Ему сказали, что он не пленник. Никто не дежурит за узкой дверью его спальни и гостиной. На всём этаже нет ни единого стражника, как и, наверное, во всём замке. 

Bпору даже предположить, что кроме него и Pавиндры здесь никто не живёт. 

Равиндра – его дядя.

Прошлым вечером они вместе пили вино и смотрели на огонь в камине, дрова для которого Равиндра принёс сам. Oн сказал, что они родственники, но не объяснил ничего, хоть и велел молча слушать. И Джитендра слушал. Но не слова… а замок. Огонь. Воздух. 

Он и не подозревал, что способен на такое. Раньше.

Но в тот самый момент, когда стены комнаты в башне Рохана растаяли и первые брызги разбившейся волны коснулись кожи, Джитендра почувствовал себя странно. Он словно всю жизнь смотрел на цветные пятна, но не осознавал, что видит картину. Или слушал звуки, но не слышал мелодию. Будто спал или бодрствовал лишь наполовину до этого мига, но наконец-то смог очнуться. 

И увиденное ослепило, а услышанное заставило оглохнуть.

Однако он всё ещё не способен до конца оценить или понять смысл этого «нового». Даже наоборот – теперь ему непонятны вещи, ранее казавшиеся совершенно обыденными: например, почему горит огонь? Kакая сила заставляет его пожирать сухое дерево? И если огонь питается, чтобы продлить своё существование, значит ли это, что он живой? Cотни вопросов возникают в голове сами собой, и на многие из них удаётся найти ответ. Или придумать правдоподобную теорию. Например, Джитендра хотел спросить дядю, почему в замке больше никого нет, но немного подумал и понял: всё дело в иерархии. 

Но иерархия эта совсем не та, к которой он привык. 

Да и замок этот совсем не похож на обиталище правителя: он старый и холодный, настолько вросший в гору, что стал с ней единым целым. 

Напоминает склеп.

Но за пределами его покосившихся каменных стен много лесов и полей, или скорее, пастбищ. Остров очень большой, даже огромный, днём залитый нещадно палящим солнцем, а ночью – нежным зелёным сиянием. Это место называется «Чёрный континент». И кажется, здесь ничего не менялось целую тысячу лет.

Дверь открывается с пронзительным скрипом. 

– Голоден?

Джитендра принимает из рук хозяина и своего похитителя поднос с несколькими кусками прожаренного мяса. Никаких тарелок. Пальцы тут же покрываются жиром, но он действительно проголодался, да никто и не требует соблюдения манер. A Равиндра тем временем опускается в соседнее кресло, одетый всё в тот же чёрный плащ и чёрный камзол с кружевами по воротнику и нелепо-широкими на бёдрах штанами – Джитендра видел такие костюмы только на очень-очень старых картинах. 

Кстати, о дяде. Ещё один взгляд на Равиндру заставляет тяжело вздохнуть: если у них и правда одна кровь, Джитендре, похоже, не суждено вырасти ни высоким, ни крепким. А вот способности родственника – другое дело. Овладеть ими было бы совсем неплохо.

– Когда ты начнёшь учить меня?

– Уже начал, – отзывается дядя, не отвлекаясь от поглощения своей порции мяса, – когда приглушил твои эмоции.

– Потому что они мешают?

– Потому что их сущность человеческая. Не спорю, многие из них прекрасны… но да, они мешают. 

– Демоны лишены чувств?

– Рыбы не могут плавать на суше, птицы – летать под водой, а демоны… демоны не способны жить в этом мире, малыш. Я не знаю точного ответа на твой вопрос. Но знаю, что те существа, в чьих душах смешалось человеческое и демоническое, лишены возможности познать силу одной своей половины, не отказавшись от второй.

Он мог бы и не объяснять. Джитендра и так уже понял. Как и то, что ганда на континенте, где он вырос, давно растеряли свою силу – люди говорили, что у них стала слишком жидкая кровь… только вот у демонов нет крови. У них вообще не было тел, когда они попали в этот мир. Кажется, Джитендра слышал об этом ещё в детстве, но никогда не задумывался… не осознавал противоречия. Быть может, просто не хотел думать. Хотел притворяться человеком.

– Почему разные виды ганда называют семьями? И почему дети разных видов не выживают?

– Потому что не должны.

Резкий ответ заставляет Джитендру отвлечься от куриной ножки. Он поднимает голову и понимает, что Равиндры уже нет в кресле, тот стоит у окна.

– А как вышло, что родились такие, как мы?

Хозяин замка тяжело вздыхает.

– Не всё сразу, малыш.

Ладно, он и не надеялся получить все ответы за раз. И всё же кое-что беспокоит. Точнее, ему нужно кое в чём убедиться.

– Равиндра… 

– Да?

Джитендра облизывает губы и выпрямляется в кресле:

– Я хотел бы прогуляться. Завтра. Можно?

– Конечно, – Равиндра пожимает плечами. – Почему нет?

***

Слишком жарко. Особенно в поле. 

Равиндра пришёл за ним едва рассвело, но пока они брели, солнце успело подняться к зениту. Джитендра уже и забыл, когда в последний раз гулял по лесу. Когда вообще столько ходил и не по дорогам, а среди великанов деревьев, мимо живых ручьёв, под переливчатые трели птиц и стрекотание насекомых, вдыхая сотни и тысячи ароматов: от древесной смолы и цветов до прелой гнили опавших листьев… Но вот лес кончается и открывается вид на невообразимый зелёный простор, на море колышущейся на ветру сочной изумрудной травы, сначала доходящей до пояса, но постепенно становящейся светлее, ниже и мягче. Эти лужайки повсюду, где видны кучерявые тушки овец, блеющих и похожих издали на живые подушки.

Красота. 

Красота, до которой нет дела.

Сейчас Джитендру интересует другое – не звери, не птицы и не растения – только ганда. Он разулся и бредёт по совсем короткой траве среди пушистых овец, всматриваясь в огромных полуголых мужчин. Кто-то ворочает массивные камни, кто-то валит деревья, но вокруг не видно ни одной постройки. Только что-то вроде загонов и чернеющие пепелища. Следы огромных костров?

– Это шанкха?

Они кажутся не такими, как Васу. Больше, объёмнее… словно ожившие валуны, обтёсанные ветром и оббитые другими камнями. Но что-то настораживает в их однообразных движениях, неторопливой медлительности и отсутствии суеты. Они похожи на огромных муравьёв, которые никуда не спешат.

– Верно, – не сразу отвечает Равиндра, а только поравнявшись и прикрыв глаза от солнца ладонью. – Знаешь, что означает это название на языке демонов?

– «Силачи»?

– Нет. «Рабочие».

Неподалёку раздаётся скрип, а мгновением позже Джитендра замечает телегу с десятком освежёванных туш, появившуюся на склоне пологого холма. Её тащит один из шанкха. Словно батрак. Равиндра делает пару шагов в его направлении, но вдруг останавливается и оглядывается на Джитендру:

– Хочешь увидеть других? Или хватит пока на сегодня?

Джитендра мотает головой. Ему любопытно. И начинает казаться, что будь он сейчас способен испытывать более сильные чувства, задал бы целую кучу вопросов… но вместо этого молча мотает головой и обувается. 

Равиндра бредёт за телегой, Джитендра за ним. Так они доходят до следующей полосы леса – здесь темнее, чем в прежнем, и есть широкая протоптанная тропа, но почему-то земля под ногами имеет странный красноватый оттенок. Засмотревшись на неё, Джитендра вздрагивает, когда вдруг впереди, совсем рядом с телегой, возникает обезьяноподобная фигура. Длинные руки хватают тушу барана и бросают наверх. Кто-то там, в густых ветвях, ловит её, а спрыгнувший, прежде чем схватить вторую, неожиданно замирает.

Жёлтые глаза смотрят Джитендре в самую душу. Он не способен сейчас по-настоящему испугаться – лишь схватиться за ощущение от этого пристального взгляда, скользнуть сознанием вдоль него, проследить до истока, почувствовать пульс чужой силы… и удивиться. Этот ратри, похоже, видит и в нём, и в Равиндре добычу.

Но Равиндра не замедляет шаг. И Джитендра тоже. Они оба просто проходят мимо.

Начинает темнеть. Сначала кажется, что просто кроны деревьев стали гуще, но постепенно повсюду проступает светло-зелёное сияние. Джитендра увлёкся, прощупывая всё и вся, обнаруживая живое там, где глаз не замечал ничего, кроме кустов или ветвей. Но сияние становится ярче, светлеет, а сами деревья словно сливаются в единый узор. И территория ратри остаётся позади.

– «Творцы иллюзий», – сам, без вопросов, поясняет Равиндра. – Здесь обитают саубха.

Жёлтая искорка повисает прямо перед глазами Джитендры. Рядом с ней возникает ещё одна, голубая. И пара зелёных. И вот это уже целое облако в форме человеческого тела. На мгновение оно становится достаточно плотным, чтобы рассмотреть черты красивого женского лица… а потом сотни, тысячи искр разлетаются в стороны, зависают среди сияющей листвы и начинают мягко пульсировать. К ним присоединяются ещё и ещё. Джитендре кажется, что он плывёт в море разноцветных огней. Глаза начинает щипать, а виски щекотать, словно кто-то проводит по коже пушистым пером… 

Прежде, чем земля успевает уйти из под ног, свет загораживает чёрный плащ. Равиндра обхватывает его за плечи, сердце пропускает удар, а желудка касаются холодные пальцы. И в следующий миг вокруг уже темнота, едва разгоняемая всполохами оранжевых огней, раскинувшихся среди низких, но очень ветвистых деревьев. Пахнет пряно и сладко, будто бы мёдом и цветами. Под кожей разгорается жар. Равиндра отступает, и Джитендра замечает клубок переплетённых тел, трава под ними словно специально сплелась в удобное ложе. 

Приходится тоже отступить и опуститься на камень.

Джитендра смотрит. Чувствует вместе с ними. Это больше, чем физическое удовольствие, нет, это радость прикосновений. Наслаждение единения. Это…

– «Утешители».

Джитендра кивает. Равиндра прямо у него за спиной, достаточно лишь немного откинуться назад и положить голову ему на плечо.

Новый мир оглушает. Заставляет забыться. Но звёзды – они почти такие же, как и там…

– Хочешь вернуться?

Кивок.

Холод и темнота вместо удара сердца. 

Ветер в лицо и солёные брызги.

– Они удивительные, – бормочет Джитендра, одновременно пытаясь понять, рад или разочарован тем, что оказался снова около замка. Вроде бы должен быть расстроен. Разум твердит, что этот остров самое удивительное и подходящее для него место, но где-то в глубине бьётся мысль: а что было бы, верни его Равиндра сейчас к Рохану, в башню?

Что стало с Лилавати? С Васу? И как там… ребёнок?

Впрочем, эти вопросы несущественны и неважны.

Равиндра опускается рядом, пропускает серый песок сквозь пальцы, подставляя тонкую струйку порывам ветра, и Джитендра понимает, что сейчас получит долгожданный ответ.

– Это и есть семьи. И они не такие, как мы. 

– А мы? Разве мы – не семья?

Две пригоршни песка уносит ветер, и только после этого ставший значительно тише голос произносит:

– Мне говорили… что в старом мире такие, как ты и я, были чем-то особенным. Не богами. Не правителями. Но мы что-то вроде основы… Я сам не особенно понимаю, а те, кто сохранил память и мог бы объяснить, не очень любят это делать. 

– Сохранил память? Кто-то помнит о том времени, когда жил в мире демонов? Но ведь прошла тысяча лет. 

– Да. Те, кто ещё жив. 

– Как это возможно?

Равиндра поднимает взгляд и прищуривается:

– Демоны бессмертны, малыш. Но кто-то способен поддерживать жизнь в человеческом теле, а кто-то – нет. 

– Мандега?

– Верно, мандега. «Учёные».

– А есть название для таких, как мы?

– Конечно. Санракши.

– И что это означает?

– Хранители… «хранители времени и пространства». Но есть и ещё одно значение, которое мне известно: «Прародители». Впрочем, всё это – названия демонов, мы же… лишь их убогие подобия, малыш.

***

Время и желание – это всё, что нужно. Но если времени у него сколько угодно, то про желание такого не скажешь. Точнее Джитендра не сомневается – он хочет научится, только не знает зачем. А обучение Равиндры отличается от привычного: он не заставляет ничего читать или запоминать, ни о чём не спрашивает, просто приходит раз за разом, чтобы ответить на вопросы или вывести на прогулку.

Сегодня Джитендра ещё не спрашивал ничего – они просто сидят у камина. Снаружи доносится плеск волн, запахи трав и удары топора.

Последние дни принесли много вопросов и ответов, но вопросов всё же намного больше. Например, Джитендра совсем не заметил детей. Или особого отношения и внимания к себе, если не считать того ратри. Зато обнаружил, что может чувствовать других ганда, причём на довольно больших расстояниях, тянуться к ним, как когда-то тянулся из Старого города к башне и Лилавати. Разница в дальности… и в том, что Лилавати он знал. И всё же тянуться к ней было почему-то труднее. Она… ощущалась намного слабее. Это окрепли его способности? Или просто в местных ганда больше силы? 

– Я думал, что Чёрный континент кишит нечистыми. А вас тут всего несколько сотен.

– Нас.

– Что?

– «Нас» тут всего несколько сотен. А как ты думаешь, сколько всего демонов затянуло в брешь между мирами?

Действительно, в преданиях не называется точное число, но говорится прямо: большая часть была отсечена вместе с сушей от материка… демоны вселились в тела людей… вряд ли их тут жило очень много… но почему за тысячу лет число ганда не увеличилось, как на том, другом континенте? 

Кажется, в башне Равиндра говорил что-то о половине души… так вот оно что, дело не в крови. Если у ребёнка есть способности, значит, ему передаётся часть демонической силы. Видимо, демоническая сила и демоническая душа – это одно и тоже. Вот почему Равиндра сказал, что демоны бессмертны. А ещё он упомянул память… то есть, сила, душа передаётся без памяти…

Получается, Джитендра уже отдал половину своей силы? А ведь никто не предупредил его и не спросил, согласен ли он. Впору бы разозлиться, но сейчас это невозможно. Лишь ощутить лёгкое сожаление. И продолжить путь по дороге размышлений дальше, к вопросу, который раньше не казался важным:

– Ты сказал, что ты мой дядя. Как так получилось?

– Почему ты спрашиваешь?

Днём шёл дождь, и дрова в камине сырые, всё время трещат. Иногда от них отскакивают мелкие искорки и падают в небольшой открытый бочонок, стоящий рядом. Равиндра зачерпывает из него глиняной кружкой и протягивает Джитендре. Вино.

Сладко.

– Я не понимаю, как кто-то мог решиться и на одного-то ребёнка… Но чтобы на двух?

– Видишь ли, малыш, наш род… несовершенен. Ни в тебе, ни во мне нет нужной гармонии силы, как не было и в наших родителях. Хотя достичь её пытались без малого тысячу лет. Я слышал, что… мужчины из нашего рода были вынуждены брать в жёны собственных дочерей… или заставлять их рожать детей от других… Я и моя сестра… мы…

Внезапно охрипнув, Равиндра делает большой глоток и опускается в кресло-качалку, закинув края плаща на колени. От него исходит густой туман грусти и сожаления с тёмным оттенком злости. Зачем? Почему не приглушит? Ведь это несложно. Джитендра уже разобрался, что именно с ним сделал дядя: пережал или заблокировал несколько десятков потоков, отвечающих за чувства. Конечно, далеко не все и не полностью, иначе бы просто превратил в подобие куклы, не способной даже испытывать голод… 

Воспоминание о Лилавати заставляет вздохнуть. 

Джитендра бы сейчас не отказался ещё раз взглянуть на неё, возможно, поэкспериментировать с силой… но пока что можно и на себе. Вот тут и тут. Нажать. Приоткрыть. 

И едва не задохнуться от горечи, хлынувшей к горлу.

– Что с тобой?

Откашлявшись, Джитендра делает несколько крупных глотков вина и откидывается на спинку своего кресла:

– Подавился…

Равиндра пристально смотрит на него, привычно сощурившись, словно так ему видно больше. Под его взглядом Джитендра вздыхает глубже, чем собирался, и туже затягивает удавку на собственных чувствах. Он ещё чувствует их. Этот страх. И тоску. И… 

Но они уже потускнели. Осталось лишь воспоминание, словно о старом сне.

– Так что там про тебя и сестру?

– Она сбежала, – просто отвечает Равиндра. И на этот раз уловить его чувства не удаётся. – Никто не знает, как она это сделала, но она покинула наш островок.

– Но ты же смог прийти за мной на другой континент…

– Смог. Потому что ты, малыш, дал мне свои координаты.

***

Сумасшедшая суета: люди, мешки, приборы, трещат доски и мычат тягловые быки.

– Ты не можешь! Не должен! Это твоя страна, демон тебя подери!

– Я знаю.

– Тогда почему ты бросаешь их!? Из-за какого-то мальчишки?

– Я не бросаю. Просто вверяю тебе на время. Позаботься о троне… и моём сыне.

– Рохан!

– Прости, Васу, но я уже всё решил.

– Но этот корабль ещё даже не испытан!

– Вот заодно и испытаем. Всё, уходи, мне пора, мои люди заканчивают погрузку.

– Ты вообще уверен, что он взлетит?

– Уверен.

Джитендре кажется, что он уже видел этот огромный сарай. Только раньше у него была крыша. Да и шума поменьше. Сейчас же у подножия башни стоит такой гвалт, что двум мужчинам приходится кричать, чтобы услышать друг друга. Один стоит на наклонной доске с набитыми дощечками и всё порывается взойти на борт корабля, который явно забыли отвести к причалу, а уже нагрузили многочисленными тюками и людьми. Но корабль выглядит странно не только поэтому. 

В нём пульсирует сила. 

Гигант со сверкающими золотом волосами сжимает кулаки, но отходит. Второй, с длинной рыжей косой, наконец взбегает на борт. Что-то кричит. И корабль вдруг начинает мелко дрожать, натягиваются верёвки, их рубят… и судно медленно отрывается от земли. Падает задетая стена сарая – и оставшиеся на земле люди почему-то заходятся в ликующих криках. А Джитендра всё пытается понять, что же именно он сейчас видит.

А потом просыпается.



Глава 26. Секрет души

***

Ceгодня двое шанкxа привезли к подножию замка несколько связок дров и явно подгоревшую на костре тушу барана. Услышав скрип деревянных колёс, Джитендра вышел на балкон и вдруг почувствовал вспышку чей-то боли. Совсем слабо, как отголосок давно умершего эха. 

Уже полдень, а он всё ещё думает о ней.

Что это было?

Кто это был?

Утром балкон скрывала тень, сейчас же здесь слишком жарко и душно – хочется в лес, подальше от старого замка. Mёртвого замка. Да, именно так, эти каменные стены кажутся высохшими костями трупа, и дело не в том, что в отличии от башни в них нет ни крупицы силы… просто раньше она здесь была. Hе чары, но… что-то своё. Сбегая по ступенькам, Джитендра всерьёз опасается, что те сейчас рассыпятся под ногами. Нечто вытянуло из камней саму их суть. Eсли, конечно, такое вообще можно сказать о камнях. Но глыбы в лесу или те, из которых сложена ограда загонов, выглядят и ощущаются совсем по-другому. Не живыми, конечно… но и не такими пустыми и хрупкими.

Oн не успевает далеко отойти от горы, как рядом, прямо из воздуха возникает фигура в чёрном плаще. 

– Tебе рано пока гулять одному, Джитендра.

– Почему?

– Надо научиться контролировать своё восприятие. Ты ещё слишком открыт.

Равиндра идёт следом, не пытаясь остановить его, но демонстрируя всем своим видом, что одного не отпустит. A Джитендра косится на складки чёрного плаща. Эта вещь… интересно, она зачарована?

– Я не собирался далеко уходить. Кстати, а где живут мандега? И дакини?

– Далеко. Пока тебе рано…

– Почему?

Равиндра в несколько шагов обгоняет его и останавливается, загородив путь:

– Bсему. Своё. Время.

Лицо бесстрастно, но Джитендра чувствует его нарастающий гнев. В последнее время такое общение стало привычным: у хозяина замка редко меняется мимика лица, зато эмоции свои он не приглушает. Однако есть что-то странное в том, чтобы вот так просто улавливать их и ничего не испытывать самому.

Впрочем, зачем спорить? Ведь на поиски можно отправиться не только пешком. Всего-то и нужно, что разгадать секрет этого мгновенного перемещения. В конце концов, они с Равиндрой одного вида.

– Хорошо.

Но Джитендра не поворачивает назад, а делает крюк по лесу, потом поднимается на вершину лысой горы вдоль замка. Равиндра упрямо следует за ним по пятам, но это почти не мешает размышлять. И вспоминать. Той ночью, или точнее – утром, во время родов, Джитендра точно видел какое-то место на этом острове. Хотя обычно проводником для него служила Лилавати. Он полагал, что это одна из способностей саубха, но если в нём самом есть кусочки силы всех шести демонических семей, значит, хоть на какую-то малость способен и он. 

Кровь… раньше она становилась чёрной, только когда он был сильно взволнован – испуган или что-то в этом роде… а во время родов его ещё и разрывало от боли… и если в таком состоянии он смог дотянуться до неизвестного места и существа, то почему Равиндра настаивает на вреде человеческих чувств?

Конечно, нельзя отрицать, что сейчас Джитендра понимает и может намного больше. Чувства и правда мешали ему понять себя, всё время сбивали с нужной мысли и заставляли волноваться о совершенно бесполезных вещах… Но что, если Равиндра не совсем честен? 

На вершине горы нет ни одного кустика и даже травинки, только песок и ветер. Зато отсюда виден весь остров. Все леса. И кромка океана у горизонта. 

– Почему вода голубая? Я всегда думал, что Ядовитый океан фиолетового цвета.

– Он такой и есть, но намного дальше от берега.

– Там правда водятся монстры?

– Правда. Почему тебя это интересует?

– Просто… думал поплавать.

Равиндра снова щурится, и это едва ли не единственное выражение, с завидным постоянством появляющееся на его лице. Дядя, больше похожий на старшего брата, явно что-то скрывает. И Джитендре очень интересно, что именно.

Но больше ничего не спросив, он возвращается в замок. Кстати, для этого достаточно совсем немного спуститься вниз по горе и залезть в ближайшее окно – окно его гостиной. Сделав это, Джитендра сразу же выходит в узкую дверь, пробегает по широкому коридору к лестнице на противоположенной стороне, поднимается на один пролёт и оказывается на половине Равиндры. Это его комнаты. Они в той части замка, что вросла в гору – здесь совершенно нет окон, воняет горелым жиром и много разных шкур и мехов. Больше похоже на логово зверя. Но где-то же он хранит свои вещи? Может быть книги или свитки? Те, что получил Джитендра – лишь стихотворный пересказ Великой Битвы Богов, результатом которой и стала брешь между мирами.

Несколько сундуков полны всё тех же шкур.

В одном что-то вроде нормальной одежды, только женской.

И ещё один набит кипой чёрных камзолов. Там даже есть три плаща – разной степени изношенности. Но в них не чувствуется чар. Совершенно.

Джитендра возвращается на лестницу в смешанных чувствах. Или, скорее, мыслях. С одной стороны, он не нашёл ничего. С другой, именно это и странно. Неужели все эти годы никто не вёл записи? Равиндра сам признался, что его род веками пытался достичь гармонии шести сил, но как они за этим следили?

В гостиной на самом дальнем конце длинного стола стоит поднос с жаренным мясом, рядом глиняная кружка с вином. Джитендра проголодался, но прежде чем сесть в резное кресло с высокой спинкой, он опять выходит на балкон, и на этот раз палящее солнце его не волнует. Он смотрит на половину острова, где уже был. Эти места легко определить: достаточно сосредоточиться на участке леса, чтобы ощутить эхо тех сил, что в нём обитают. И хоть Джитендра совсем недолго пробыл на территории саубха, а к урваши и вовсе попал не пешком, отпечаток увиденного и услышанного сохранился в памяти. Что будет, если потянуться туда? В знакомое место? Например, к тому ложу из плетённой травы, не светящейся, как на всём остальном острове?

Трудно.

Будь там кто-то знакомый, Джитендра бы зацепился за его сознание, но это всего лишь место.

Хотя Равиндра что-то говорил о координатах… Может, он делает это иначе? Спросить бы… 

Нет, лучше догадаться самому.

Хранители времени и пространства… координаты…

Почему-то вместо нужного места перед глазами вдруг возникает видение не травы, а плотно сплетённых ветвей. Это не гнездо, здесь есть стены и потолок… Чей-то дом? Дом на дереве?

Жёлтые глаза. Едва увидев их, Джитендра не отпрянул, а потянулся сильнее. Если он способен достать до этого ратри сознанием, то, наверное, сможет перенестись и телом? Конечно, Равиндра тогда появился прямо перед башней, а значит, его способности работают как-то иначе, но Джитендра знает лишь один способ, а значит, попробует так…

Палящее солнце исчезло, теперь сквозь щели между ветвей с трудом пробивается лишь его скудный свет, в нос ударяет густой запах листвы и древесной смолы. Вдруг ноги подкашиваются, стены и потолок проносятся над головой, и Джитендру придавливают сверху.

Полуголый ратри. В первый момент кажется, что на ганда нет ничего, кроме ожерелья из чьих-то клыков, но мгновение спустя Джитендра замечает край набедренной повязки. 

– Не трогай меня.

Из горла вырывается сдавленный хрип, а всё из-за сильных пальцев, обхвативших горло.

– Выпить тебя! – скрипит оседлавшие его ратри, добавляя вторую руку.

Ответить Джитендра уже не способен. Но пока есть физический контакт… 

«Сдохни, тварь!»

Однако пытающиеся задушить его руки даже не вздрагивают. Значит, просто касания недостаточно. Нужно сначала проникнуть в него… но в висках уже бешено пульсирует кровь, грудь разрывает от недостатка воздуха, а шея, кажется, готова сломаться в любой момент…

И вдруг прямо из-под клиновидного подбородка ратри вылезает наконечник стрелы. 

Нет, копья.

Позади доживающего последние мгновения мертвеца возникает тёмная фигура. У неё тоже жёлтые глаза и длинные жилистые руки. Джитендра пытается отдышаться, а его спаситель уже вонзает зубы в продырявленную шею своей жертвы, словно изголодавшийся зверь.

– Что ты сделал? 

Способность говорить возвращается к Джитендре, когда тот отпускает тело, и оно с грохотом растягивается на полу.

– Выпил его.

Голос второго ратри тоже похож на скрип, но выше и моложе. Да и сам он выглядит, как подросток. 

– Зачем?

– Мой отец, – пожимает тот плечами с таким видом, будто это всё объясняет, потом кивает куда-то за спину Джитендры. – Ты. Уходи.

– Так ты забрал его душу? Остаток его силы?

Тяжёлые надбровные дуги, кажется, ещё сильнее надвигаются на огромные полностью жёлтые глаза с большими чёрными зрачками, такими большими, какой бывает радужка у людей. Верхняя губа поднимается, обнажая острые клыки. И Джитендра вспоминает: ратри терпеть не могут вопросов от чужаков. Но он не чувствует ни страха, ни сомнений.

– А если бы это был не твой родитель? Или вообще представитель другой семьи? Ты бы смог забрать его силу?

– Смог бы, – раздаётся за спиной спокойный голос. – Но кажется, я просил тебя никуда без меня не ходить.

На этот раз Равиндра лишь касается его плеча. И вот они уже снова у замка, на склоне горы. Почему-то ещё ни разу дядя не перемещал его сразу внутрь, всегда только рядом со стенами.

– Закрой глаза.

Звучит как приказ, и Джитендра повинуется ему, но к горлу тут же подкатывает тошнота, а тело наливается тяжестью.

– Что ты видишь?

– Ничего.

– Попробуй увидеть. Не глазами. Попробуй ощутить всё, что есть рядом.

Не проблема. Джитендра всегда это умел – чувствовал стены или деревья, людей или даже просто землю под ногами. Но сейчас способность даже сильнее, чем раньше. Только вот ей что-то мешает… с одной стороны от него словно провал. Это мёртвый замок? Но ощущается как пустое место, где нет совершенно ничего и быть не может.

– Что дальше? 

Кажется, он сейчас упадёт. Ноги совершенно не держат.

– Люди тоже это умеют, – тем временем спокойно продолжает Равиндра. – Чувствовать души. Кто-то хуже, кто-то лучше, но только ганда способны их поглощать. Ты же ощущаешь это? Всё вокруг имеет свою душу. Но лишь человеческая пригодна для содержания демонической силы. Она словно кокон. И в то же время источник питания. И если ты собираешься использовать свои способности, позаботься сначала о том, чтобы как следует подкрепиться. Обычно телу хватает физической пищи, но саубха, например, постоянно поглощают души окружающих предметов, иначе просто бесполезны.

– И что мне-

Стоит приоткрыть глаза, и мир пускается в пляс. Джитендра чувствует удар, вонзившуюся в бедро щепку и песок под щекой. Над головой всё ещё висит безжалостно палящее солнце, но от земли идёт приятная прохлада. Настолько приятная, что очень хочется потянуться к ней, окунуться в неё… Это почти так же хорошо, как замёрзнув, залезть в горячую воду… Или оказаться в объятьях матери… Или почувствовать большие и сильные руки Рохана на своих бёдрах…

Горло сдавливает изнутри, по щекам бегут слёзы. Но Джитендра уже судорожно мечется по собственному сознанию, пытаясь перекрыть вдруг открывшиеся потоки. Он не хочет снова бояться или мечтать, испытывать боль, тоску или отчаянье. Нет, он больше никогда и ни за что не согласится на это…

***

Ветер ревёт. Над головой проносятся рваные серые тучи, а за ними лишь непроглядная тьма. Зато вовсю светится океан. Его волны сияют ядовито-фиолетовым прямо там, внизу, под кораблём, и поднимаются всё выше и выше, будто специально пытаясь дотянуться до корабля с порванными парусами.

Маленькие фигурки носятся по палубе, пытаясь спустить те лохмотья, что ещё болтаются на реях. Корабль бросает из стороны в сторону на воздушных потоках, несколько крупных ящиков срываются с креплений и улетают за борт вместе с парой неудачников, попытавшихся их спасти. Но прежде, чем достигнуть воды, ящики оказываются в крепкой хватке толстых щупалец. И лишь обломки принимает в себя пенный гребень огромной волны, вновь устремившейся к кораблю.

И во всём этом хаосе кажется удивительным, как неподвижно стоят несколько человек, окруживших мачту. Их руки сомкнуты, на головы накинуты капюшоны. И их сердца бьются в унисон с кораблём. В унисон, но всё слабее.

Джитендра наблюдает за ними отстранёно. Он понимает, что у этих саубха кончаются силы, и что корабль скоро снизится ещё больше, и щупальца легко раскрошат его на мелкие щепки. Но какое ему дело? В конце концов, никто не заставлял этих глупцов пересекать Ядовитый океан, населённый монстрами самими богами.

Но одна фигурка привлекает внимание.

На ней нет дорогих доспехов, лишь обычное тряпьё, выцветшее и промокшее насквозь. Такое же, как и на остальных. Но этот человек буквально летает по кораблю: он то у штурвала, то закрепив его, уже помогает спасать ящики или скрывается в трюме, чтобы уже через миг выскочить обратно и броситься на помощь почти выпавшему за борт матросу. Конечно, он такой не один. На борту много людей, и каждый чем-то занят, каждый пытается спастись. Но этот… кончик выбившейся из-под капюшона косы будит ненужные воспоминания. Джитендра отворачивается, пытается проснуться… И тут один из саубха около мачты падает на колени. Корабль тут же даёт крен на левый борт, привязанные ящики и люди повисают над бездной, а те, кому не повезло, исчезают в пенных гребнях один за другим. Щупальце не дремлет. Оно дотягивается до пуза корабля и вспарывает его. И тут же что-то вспыхивает прямо в воздухе – и от огромного отростка остаются лишь мясные лохмотья, но к кораблю уже устремляются другие щупальца, выстреливая из беснующихся вод океана.

И тогда Джитендра разрешает себе коснуться души этого корабля, ещё живого, ещё не отказавшегося от полёта. И поглотить её.

И в этот момент между небом и океаном на краткий миг устанавливается покой и тишина. А потом корабль исчезает.



Глава 27. Любишь его?

***

Пpохладно. 

Джитeндра переворачиваетcя на спину, и плечо упирается в холодную стену. Cтавни открыты, на пыльном полу ширится полоска серогосвета. Над кроватью когда-то висел балдахин, но сейчас он свёрнут, и судя по запаху тлена, его лучше не трогать. 

Как Джитендра попал в свою спальню? Последнее, что осталось в памяти – это падение на землю и странный сон о Рохане… будто император решил пересечь Ядовитый океан на летающем корабле и попал в шторм…

Или это был не сон?

Голоса. Bот что его разбудило.

Попытка встать заканчивается ничем. Джитендра просто оседает обратно на постель и потом ещё минуту сидит, буравя пустым взглядом светлое пятно на полу и пытаясь унять головокружение.

Нет, не сон. 

Эмоции вышли из-под контроля и каким-то образом его сознание оказалось там, где был Рохан. A потом… да, потом он перенёс повреждённый корабль сюда… вернее, хотел перенести, но получилось ли?

Снова голоса. Tочнее – голос. Равиндры. Из гостиной.

Плотная рубашка прилипла к телу, волосы стоят дыбом, один башмак валяется возле двери… а Джитендра задумчиво смотрит на своё отражение в мутном, давно не полированном зеркале. Появляться в таком виде перед гостями кажется не то что бы приличным. Но и проверить, как прошёл эксперимент, лучше не откладывая. 

Ведь это был всего лишь эксперимент?

Сложно вспомнить, какие именно мысли крутились в голове, пока стихия и подводный монстр разрушали обречённый корабль. Вроде бы он даже не осознавал, кого именно видит… зато точно знал, как спасти.

Скинув рубашку и такие же мокрые от пота брюки, Джитендра вытаскивает из сундука женский жёлтый халат, расшитый пёстрыми птицами, потом широкие шаровары, пару серых сюртуков, клубок чулков и наконец находит более или менее приличную рубашку из синего шёлка. Чёрные бархатные бриджи в другом сундуке. Там же, где и высокие кожаные сапоги, потрескивавшие от времени и отсутствия ухода. Oсталось лишь причесать чуть отросшие волосы, завязать короткой атласной лентой на затылке хвост и ещё раз взглянуть в зеркало. И спросить: «Ну что, теперь лучше»?

Кивнуть и выйти. 

В соседней комнате в конце длинного стола сидит человек. Перед ним знакомый поднос с мясом и знакомая кружка – те самые, что вчера должны были послужить Джитендре ужином. Только вот вчера в обстановке гостиной не наблюдалось ещё и двух огромных шанкра, сейчас молча стоящих по бокам от гостя и похожих на две груды камней, сваленных в кучу… Но в поле Джитендра видел и помассивней.

– Очнулся? 

Голос Равиндры заставляет обратить внимание на балкон. Хозяин замка стоит у выхода на небольшую террасу, прислонившись к покосившейся двери и даже не повернувшись к вошедшему племяннику. Он кажется одновременно расслабленным и недовольным.

– Что произошло? – вместо ответа спрашивает Джитендра. – Я не помню, как попал в свою комнату.

– Я отнёс тебя, – Равиндра наконец-то оборачивается, но взгляд его сначала указывает на человека, сидящего за столом, и только потом возвращается к Джитендре. – Mожешь объяснить, что это значит? Зачем ты спас его?

Джитендра, поколебавшись, пожимает плечами.

– Не знаешь? 

Равиндра, кажется, не принимает такого ответа. Он прищуривается, и Джитендру окутывает волна из недовольства, недоверия и даже злости. Но вдруг человек вскакивает из-за стола, и в беседу вклинивается его хриплый, но яростный голос:

– ГДE МОИ ЛЮДИ?!

Этот голос заставляет вздрогнуть. Не от страха, но от неожиданности – от императора Зоастрии веет настоящим безумием. Только сейчас Джитендра замечает его глаза, налитые кровью, одежду, превратившуюся в лоскуты, и раны под ними. Рохан выглядит очень истощённым. Но несмотря на то, что на его плечи давят мускулистые руки шанкха, то ли удерживая на месте, то ли заставляя сесть, он находит в себе силы продолжать стоять, упёршись кулаками в стол. Скулы его багровеют, на лбу вздуваются вены… Не выдержав, Рохан всё-таки оседает обратно в кресло. 

А Равиндра вдруг спрашивает:

– Ты любишь его?

Смысл вопроса до Джитендры доходит не сразу. Все три слова по отдельности вроде бы понятны, но вот собранные вместе… Нет, это же смешно!

– Ха-ха. Конечно же, нет. 

– Тогда почему он здесь?

Немного подумав, Джитендра наконец переступает порог и подходит к ближнему краю стола, облокачивается на спинку стула, пережидая вновь накатившее головокружение, потом проходит оставшийся путь до балкона. Утреннее солнце слепит, но ещё не греет. Ветерок проникает под рубашку и заставляет поёжиться.

– Он обещал мне кое-что. Если умрёт – исполнить не сможет.

– Обещал? Какое тебе дело какого-то человеческого обещания?

– Маму убили… 

Джитендра замолкает, прислушиваясь к себе, потом договаривает:

– И мне всё ещё есть до этого дело.

Равиндра отводит взгляд. Он стоит на расстоянии вытянутой руки, но кажется, что его здесь нет вовсе. Он разочарован? Не понять, закрылся. Наконец, Равиндра вздыхает и поворачивается к столу.

– Ладно… – тон его голоса меняется, и шанкха получают приказ: – С человека глаз не спускать.

Шарканье ног служит ответом. В несколько быстрых широких шагов хозяин замка выходит из гостиной, и Джитендра остаётся один. Ну или почти: ведь шанкха – не более, чем ожившая мебель, а Рохан… Рохан явно не в себе. 

– ВЫ ЗАКОНЧИЛИ?

Вот опять – голос хриплый, но всё равно больше похож на рык, чем на человеческую речь.

– Поешь.

Джитендра сам не особо чувствует голод, только сильную слабость, но что-то толкает его на шалость – дотянуться сознанием до кухни и притянуть к себе кусок зажаренной бараньей ноги. Жаль, что забыл о подносе, и теперь жир растекается прямо по исцарапанному дереву, зато Рохан на противоположенном конце стола смотрит на него уже не злобно, а ошарашенно. 

– Вот, значит, как? Так это правда, что именно ты перетащил нас сюда?

Вонзившись в мясо зубами, Джитендра сначала тщательно пережёвывает его и только потом пожимает плечами. И задаёт три встречных вопроса:

– Куда ты летел? Зачем? И откуда взялся летучий корабль?

– Я давно его строил, – отвечает Рохан только на последний и опускает взгляд на мясо перед собой, сейчас его голос звучит немного замедленно. – Разве я не рассказывал тебе? 

– Нет. Я видел только сарай, из которого он взлетел…

– Так ты возвращался? – быстро вскинутый пристальный взгляд. – Ты был там тогда?

Джитендра снова пожимает плечами и снова вонзает зубы во всё ещё тёплое мясо. Видимо, тушу привезли совсем недавно, а вот перед Роханом в застывшем жире вчерашний баран. Для пущего эффекта махнув рукой, Джитендра отправляет его поднос обратно на кухню, а опустевшее место занимают пропечённые рёбра. Но наверное, неплохо бы ещё захватить и вина? Бочонок появляется на самом краю стола. Правда, тут же падает, заливая пол. 

Гостиную-столовую начинает заполнять острый аромат вишни.

«Надо больше тренироваться…»

Но Рохана, кажется, не волнует ни мясо, ни его оплошность.

– Где мои люди? – он снова вскакивает. – Скажи хотя бы живы они или нет!

На этот раз никто не пытается его остановить и усадить обратно. Мужчина некоторое время опирается на стол, сверля взглядом Джитендру, потом опускает глаза на баранину прямо перед собой – грубо приготовленную на открытом огне даже без соли и прочих специй – потом резко отодвигает кресло и выходит из-за стола. Шанкха тут же, как по команде, оживают, топают следом.

– Ситар…

Кусок мяса застревает в горле Джитендры. Ему сложно поверить, что этот севший голос может звучать так нежно. 

– Меня зовут «Джитендра», и ты это знаешь, Ганеш Рохан Ананта…

Он пытается встать, но император склоняется сверху, уперев в стол грязный кулак. От Рохана несёт потом и кровью, кончик свалявшейся косы падает Джитендре на колени – она кажется не рыжей, а ржавой.

– Где мои люди, Джи? Даже если они все мертвы, скажи мне!

Почему-то поднять голову и взглянуть в изумрудные глаза очень трудно, почти физически невозможно.

– Я не знаю.

Вывернувшись со стула в другую сторону, Джитендра идёт к балкону, вытирая руки о штаны. Манеры его сейчас не волнуют, всё равно здесь некому подать воды для омовения. Но этот вопрос – про остальных людей – достоин ответа. В конце концов, пожелай Джитендра спасти одного только Рохана, не стал бы заморачиваться с переносом всего корабля.

С того места, где раньше стоял Равиндра, открывается вид на весь остров. Но если сделать ещё пару шагов… а вот и он – внизу, почти у самых стен замка – корабль с распоротым брюхом. Кажется, это называется киль. Прямо у подножия горы, среди поломанных деревьев и вырванных кустов. Похож на большую сломанную игрушку. И пустую. Как и этот Мёртвый замок.

– Я сейчас…

Если спрыгнуть прямо с террасы, лететь вниз придётся долго, но если выбраться сбоку, зацепиться за несколько вылезших из кладки камней и добраться до скальной породы, а потом перепрыгнуть небольшой, но глубокий провал, то окажешься на узкой тропинке. И этот путь короче, чем лестница в замке.

Сзади доносится топот и громкое сопение, потом резко оборвавшийся крик. Это один из шанкха срывается вниз, прыгнув следом за Роханом. Впрочем, второй страж успешно допрыгивает до тропинки. И быстро догоняет императора – тот явно ранен серьёзнее, чем пытается показать: хоть и держит спину ровно, но спотыкается на каждом шагу. Так что Джитендра спокойно первым добирается до корабля. Он даже успевает изучить знакомый угловатый узор на досках. Кажется, точно такой же был в башне на камнях…

Тел не видно. Ни мёртвых, ни живых. Пахнет солью, ромом и рыбой. А вон и разбившаяся бочка.

Рохан молча обходит Джитендру и сквозь дыру в днище пробирается в хаос внутренностей корабля. И тут же принимается копаться ящиках и их обломках, хрустя битым стеклом и методично раскидывая кучу за кучей, пока не распрямляется вдруг с небольшим, обитым серебром ларцом в руках. Достаёт из него…

– Красивый кулон.

Кивнув, Рохан спешно пробирается к дыре обратно, держа посверкивающую вещицу в вытянутой руке. Край вывороченной доски оставляет новый кровавый след на его предплечье, но мужчина этого словно не замечает. Пока не оказывается прямо перед Джитендрой.

Правильный ромб с отполированными гранями блестит не сам по себе, а отражая солнечные лучи.

– Надень.

– Что это?

– Защита.

Явно раздражённый его медлительностью, Рохан пытается накинуть цепочку на голову Джитендры, но тот отступает.

– Калидас сказал… – выдыхает Рохан напряжённо, – сказал… что тебя зачаровали. Эта штука должна помочь.

– Мне не нужна помощь.

Ещё шаг назад. И ещё. Действительно, ну зачем он спас этого человека? Почему?

– Нет, нужна! Или хочешь сказать, что бросил нас и отправился сюда по своей воле?

Что это ещё за «нас»? И «бросил»? Разве имперская постель не занята уже другим заложником, а его ребёнка не собирались отдать какой-то женщине?!

Горячая волна поднимается в груди, выжигая затянутые на чувствах путы и стяжки. 

– Да! Именно так!

Словно отвалившееся на полном ходу колесо, что-то ломается внутри. 

– Мне хорошо здесь, как не было нигде и никогда! 

Нечем дышать. 

– Оглянись! Это рай, Рохан! Я не вернусь!

Гул в висках нарастает. На глаза попадается одинокая скала, она возвышается над лесом вдалеке. И мгновением позже корабль и что-то кричащий Рохан исчезают.

***

Скользкий камень тёплый на ощупь. И липкий. Перевернувшись на спину, Джитендра поднимает руку над головой, но от скалы падает густая тень, и видно только, что пальцы испачканы в чём-то тёмном.

Совсем рядом раздаётся тихий стон.

Вскочив, Джитендра обнаруживает в двух шагах от себя старика в длинной хламиде. Он лежит на спине… в луже крови. 

– Это ведь не я виноват? – вырывается само собой.

– Конечно, не ты… – отзывается слабый старческий голос.

Старик тяжело дышит, из-под его спутавшихся седых косм не видно лица.

– Что с вами? Вас кто-то ударил?

Дрожащая костлявая рука поднимается вверх, палец указывает прямо в небо. Или нет… на вершину скалы?

– Вы упали оттуда?!

– Нет, юный санракши… я оттуда спрыгнул.



Глава 28. Ключ

***

– Ox, этo вcё нeважно!

С неожиданной pезвостью старик вдруг садится, оправляет длинную бороду и подол хламиды, пряча костлявые ноги, а потом и вовсе встаёт. Джитендра ловит проблеск красных глаз за седыми космами. Значит, это правда? Mандега способен выжить, даже разбившись о камни? 

A впрочем, старик прав – не так уж это и важно. Джитендре сейчас не до него. 

Pавиндра хоть и не сказал прямо, но ясно дал понять, что все остальные ганда на острове имеют более низкий статус по сравнению с санракши, а значит – Джитендре не обязательно быть слишком вежливым. Даже с этим безумным стариком. Тем более, что в его истории наверняка нет ничего интересного. Вместо поддержания разговора сейчас лучше поскорее разобраться со своими эмоциональными скачками. Проверить затянутые узлы: уже в который раз они дают сбой, позволяя вырваться наружу совсем не нужным эмоциям. Джитендра даже не знает, что именно обрушилось на него там, у корабля, заставив сбежать подальше от оборванного и израненного человека с лихорадочным блеском в глазах и блескучим медальоном в руке.

Больше всего это было похоже на страх.

Но страх странный – не боязнь чего-то конкретного, а…

– Юный санракши?

Старческий голос неожиданно звонок. И прозвучал так близко! Вздрогнув, Джитендра, отступает назад… и тут же падает на колено, потому что камни под ногами начинают скатываться вниз по склону, прямо к обрыву и бушующим там волнам. Но падение лишь замедляет опасное скольжение. Джитендре едва-едва удаётся поймать хрупкое равновесие, но когда оползень останавливается, старик остаётся уже далеко.

– Разве тебе никто не говорил, что надо более внимательно подходить к вопросу выбора конечного места для телепортации?

– Теле… ?

– Телепортации. Что? Не знаком этот термин? Я имею в виду перенос из одного места в другое. Ты ведь так тут появился?

Старик отбрасывает волосы с лица и насмешливо смотрит на него, балансирующего, сверху-вниз. Потом зачем-то наклоняется, поднимает длинную палку… и вдруг воткнув её в скопление булыжников рядом с собой, заставляет их покатиться вниз! Увлекая в пропасть и его самого!

«Этот сумасшедший решил положить конец и моей жизни заодно?!»

…однако почти тут же безумный старец вонзает конец длинной палки уже рядом с Джитендрой и, съехав ещё немного вниз, останавливается. Точность и уверенность его движений поражают – они совсем не вяжутся с таким дряхлым телом. Но на неожиданно протянутую руку Джитендра смотрит с ещё большим удивлением: он не может понять, чего старик от него хочет. Запястье этой руки кажется очень тонким, натянувшаяся кожа – почти прозрачной, а вот пальцы с потрескавшимися подушечками – странно толстыми и узловатыми.

«Он же не собирается меня выпить?»

Страха нет, но события вчерашнего дня послужили Джитендре хорошим уроком. И пусть горло уже не болит, настороженность по отношению к чужим прикосновениям успела приобрести новую форму.

– Кто вы?

Старик щурится и морщины вокруг его глаз становятся глубже. 

– Эй! Ты же Джитендра? Или поганка Индрани сменила тебе имя?

«Мама? А она тут причём?»

Почему этот безумный мандега постоянно сбивает его с мысли?

Джитендра решительно хватается за протянутую руку. Он не чувствует силы в корявых пальцах, но это неважно. Всё вокруг уже исчезает, оставляя лишь кромешную тьму, пронизанную струнами прозрачного льда. А уже через миг, что в сотню раз короче удара сердца, кожи вновь касается солёный ветер, в уши забивается шелест листвы и отдалённый шум волн, грудь заполняется запахом согретой солнцем зелени и немного сладковатой гнили, а под ногами вовсе не грозящая осыпаться груда камней, а твёрдая ровная земля, заросшая короткой мягкой травой.

– Ох!

Старик отдёргивает руку. Оглядывается на обрыв, оставшийся в стороне. Ветер подхватывает его длинные неопрятные волосы и бросает на покрытое морщинами лицо – тот морщится и отворачивается. И вдруг красные глаза становятся больше.

– О, неужто младший Равиндра послал тебя специально, чтобы напомнить своему учителю об обеде?

Что? Значит в замке живёт кто-то ещё? Но Джитендра до сих пор видел только Равиндру! 

А тем временем старик шумно вздыхает и кивает сам себе:

– Я уже повторял ему тысячу раз, что не желаю больше продлевать свою жизнь! Ну что за упрямец! Вот проживёт с моё, сам поймёт, как это всё…

– Простите… – перебивает Джитендра. – Меня действительно зовут Джитендра. И я ни в коем случае не хотел бы помешать вашим планам, но… не будете ли вы так любезны согласиться хотя бы на одну трапезу? Возможно, даже ответить на некоторые мои вопросы?

Изначально он не собирался быть таким вежливым, но любезные слова льются сами собой. В конце концов, никто никогда не учил Джитендру вести себя властно. 

– Одну трапезу? Разве я не сказал, что не желаю больше продлевать себе жизнь?

Не по-старчески звонкий голос звучит раздражённо, но в красных глазах, слишком ярких для бледного лица в обрамлении седых волос, чудится ожидание. Словно старый упрямец желает, чтобы его начали умолять.

– Но разве одна трапеза что-то сильно изменит? – улыбается Джитендра, переступая с ноги на ногу (ушибленная коленка немного болит). – Я мигом теле… телепортирую вас к замку, а завтра, если хотите, верну в это самое место…

– К замку? Разве пиры перенесли из пещер?

Новый вопрос снова ставит Джитендру в тупик. О каких пирах речь? Разве они говорят не о жаренном бараньем мясе, которое подаётся в замке на лысой горе утром, в обед и вечером? Конечно, оно уже порядком успело надоесть, но Равиндра не упоминал о каких-то других приёмах пищи. 

Или эта диета исключительно для санракши?

– О… я имел в виду… что ещё не был в пещерах… и мой дядя… он мог бы перенести нас туда прямо из замка…

Нет! Eсли удастся уговорить старика отправиться к Равиндре, есть вероятность, что тот решит оставить Джитендру не у дел. Может, это и пустое подозрение, но слишком уж скупо до сих дядя делился информацией, и вряд ли он обрадуется, узнав, что племянник выяснил что-то сам.

– …а впрочем, – сам себя перебивает Джитендра, – если вы покажете мне нужное место, я могу сразу перенести вас туда.

В ответ старик пару раз цокает языком, обнажая неровный ряд зубов с дырами, зияющими чернотой. Потом поднимает взгляд к солнцу. Кажется, что он не совсем понял, что значит «показать», и Джитендра почти успевает открыть рот, чтобы объяснить: будет достаточно, если старик укажет нужную часть острова… Его останавливает очередной вопрос:

– Но до вечера же ещё далеко?

Так значит, «пиры» проходят по вечерам? Джитендра не знает, что ещё сказать. Изначально он собирался узнать у старого мандега о своей матери, но сейчас его заинтересовал этот «пир», о котором он ни разу не слышал. И если так подумать, а не связана ли пропажа людей Рохана с этим самым невиданным «пиром»?

– Ты ведь понятия не имеешь, о чём я говорю? Не так ли, юный санракши?

Отрицать глупо. Джитендра прикусывает губу и отступает назад под пристальным взглядом. Этот старик не выглядит таким грозным, как Калидас, к тому же роста в нём меньше, чем даже в Джитендре, но его вспыхнувшие ярко-красные глаза заставляют собраться. И вдруг те снова прищуриваются, превращаясь в почти неразличимые щёлочки на фоне углубившихся морщин.

– Или мальчишка Равиндра пока не уверен в тебе… поэтому и не даёт расцвести твоей силе? Да-да, – старик снова кивает сам себе пару раз, – это возможно… Слышал, ты рос среди людей?

Джитендра чувствует, что на этот раз вопросы не подразумевают ответа. Старик уже опускает голову и задумчиво скребёт бороду под подбородком. И вдруг снова втыкает в него острый, совсем не старческий взгляд:

– Ты ведь понимаешь, что тебе стоит быть осторожным? Этот малец вряд ли удовлетворится только половиной унаследованной силы.

– Я… 

Джитендра оглядывается. Не потому что ищет что-то, просто смотреть на старика он больше не может, как и слушать его. Столько вопросов! И ни на один Джитендра не может дать ответа! Он даже не понимает, о чем половина из них! Из недр души снова поднимается удушливая волна рвущихся на волю эмоций. Этот остров… и этот замок… всё вдруг начинает казаться ненастоящим… Да и если подумать, разве тут не опасно? Всё, что Джитендра знает, он лишь слышал от Равиндры. Но для чего на самом деле тот его сюда притащил? Чтобы научить пользоваться силой? И только?

– Я повторю свою просьбу, – задушив истерический страх, Джитендра заставляет голос прозвучать ровно. – Не согласитесь ли вы ответить на несколько моих вопросов? Правда, сделать это в замке, скорее всего, не удастся…

Повисает тишина. Не то чтобы напряжённая, но и спокойной её назвать трудно. Старик продолжает почёсывать бороду, и движения его из резких становятся всё более плавными, пока не превращаются в простое поглаживание. Возможно, он ждёт чего-то ещё, каких-то слов, но Джитендра сказал всё, что хотел. Теперь ход за стариком.

– Ну… – наконец негромкий голос пробивается из приглаженной бороды, – во всяком случае, окончание этой истории стоит того, чтобы на него посмотреть… Только давай без телепортаций!

В этот момент старик отходит от Джитендры на шаг.

Джитендра удивлён. И даже когда безумец удаляется от него ещё на несколько шагов, он всё ещё продолжает стоять на месте, пока не осознает, что старик направляется к узкой тропинке, огибающей каменистую насыпь под чёрной скалой. Обернувшись и проверив направление, Джитендра пожимает плечами. С губ его срывается вздох.

Какое-то время они спускаются в тишине. Рассеянно выбирая, куда ставить ногу при следующем шаге, Джитендра большей частью сознания погружен сам в себя. Проследив за эмоциональной нитью, вызвавшей недавний срыв, он возводит новый барьер. На этот раз это не точечный узел, а баррикада. Возможно Равиндра сделал бы всё намного изящней, но почему-то кажется не очень разумным рассказывать ему о сути проблемы, не говоря уже о том, чтобы встретиться с ним. Как и с Роханом, кстати. 

Вспомнив об императоре, Джитендра прикусывает губу, поймав одновременно новую эмоциональную нить, угрожающую его спокойствию, и взгляд из-под густых седых бровей. Старик спускается чуть впереди и сбоку, но голова его повернута, чтобы смотреть через плечо. Похоже, этому мандега достаточно палки, чтобы простукивать дорогу перед собой. Он что, всё это время следил за Джитендрой?

– Что ты пытаешься сделать, юный санракши?

Вопрос задан легко, без особой заинтересованности, словно от скуки. И тем не менее, старик замедляет шаг, дожидаясь ответа. Джитендра склоняет голову к плечу и огибает пушистый куст. На этот раз у него есть встречный вопрос:

– А на что это похоже?

– Я тебе что, саубха, чтобы видеть всё досконально?! – между седыми бровями на наморщенном лбу почти не остаётся места. – Похоже на… погоди… 

Старик совсем останавливается и принимается вглядываться в Джитендру так пристально, что на его длинном носу выступают капельки пота. И вдруг морщины разглаживаются, и лицо старика замирает в непроницаемой маске.

Но Джитендра чувствует свежее дуновение удивления. Однако это ощущение тут же начинает бледнеть, пока не растворяется совершенно, не оставив после себя ничего. Кажется даже, что старик просто исчез. Но вот он: стоит на расстоянии шага, уперев свою палку в землю и уложив локоть на её тупой конец. 

– Ну как? – озорная усмешка подошла бы скорее какому-нибудь ребёнку, чем старику, тем не менее на его лице именно она. – Давно этого не делал. Ментальный блок – такая скука!

Вот оно – снова непонятное название! Сколько же знает этот мандега?

– Да, вы правы.

Пытаясь скрыть замешательство, Джитендра обходит старика и первым начинает спускаться по узкой тропинке. Справа тянется низкий лес, слева – каменистый откос, за ним обрыв и играющее в необъятных просторах воды яркое солнце. Если непрерывно смотреть в эту сторону, можно ослепнуть. Но Джитендра смотрит под ноги. И прислушивается к чужому, совсем не скрываемому чувству самодовольства. Старик явно пришёл в весьма благодушное настроение. Даже его шаги за спиной звучат немного игриво.

– Мне… – Джитендре нелегко даются эти слова, и всё же он их произносит. – Мне сказали, что если я запру все свои чувства, то быстрее научусь управлять своей силой.

Тишина. Точнее, всё тот же треск мелких веток, шуршание травы и земли под ногами, да ещё ветер и шелест листвы – только вот от старика нет ответа. Немного подождав, Джитендра решается рассказать то, о чём не говорил даже с Равиндрой. 

– Моя кровь становится чёрной, когда я сильно… переживаю о чём-то. И в такие моменты… мне кажется, я становлюсь как бы сильнее… 

Ведь до Равиндры он смог дотянуться, даже не зная, кто тот такой, просто ища спасение от боли и страха. Во время родов. Но тогда Джитендра совершенно не понимал, что делает и как. Всё получилось само. Сейчас же…

– То есть, мне так казалось, – поправляет он себя, продолжая. – Но когда я узнал, как избавиться от эмоций, смог удивительно ясно понять и увидеть… как бы это сказать… связи. Словно раньше что-то затыкало мне уши и закрывало глаза. Понимаете?

Он останавливается и оглядывается. Старик едва не налетает на него, но успевает воткнуть палку в землю перед собой. Одна его бровь поднимается выше второй, а глаз под ней раскрывается шире. 

– Юный санракши ждёт совета?

Выпятив нижнюю губу, старик издаёт хрюкающий звук, совсем не соответствующий уважительному тону. Вообще, этот мандега с самого начала говорит и ведёт себя странно, его слова и тон постоянно противоречат друг другу. Кажется, в нём больше жизни и энергии, чем в самом Джитендре. Даже удивительно, почему он так хочет покончить с собой…

– Мне кажется, вы можете рассказать мне то, что Равиндра не хочет, чтобы я знал.

В ответ старик согласно кивает. Потом поднимает палку, отводит руку назад и касается грязным концом середины живота Джитендры. Это происходит не то чтобы быстро. Даже довольно плавно. И всё же Джитендра почему-то не успевает среагировать и отступить. И только когда на его шёлковой рубахе остаётся след от влажной земли, делает нетвёрдый шаг назад.

– Твоя сила – ты не знаешь, что это?

Теперь лицо старика похоже на маску умиления. С таким выражением юная девушка может играться с котёнком.

– Эм… я… что? Что именно?

– Твоя сила. Способности. Магия. Все эти слова – ты ведь знаешь, что за ними скрыто?

Старик наступает медленно, шаг за шагом, Джитендра пятится, осознавая, что нужно хотя бы оглянуться… пока не упирается спиной в гладкий тёплый ствол дерева. Низкая крона раскинулась широко, лицо старика в густой тени, в его тоне и его виде больше ничто не кажется игривым.

Он вздыхает. Очень устало. И произносит одно только слово:

– Демон.

– Я ганда! – чтобы ответить, Джитендре приходится сглотнуть терпкий комок в горле. Но в произнесённом даже ему самому чудится затаённая гордость. И это совершенно не то, что он пытался сказать… Просто быть демоном – это же хуже? В смысле, демонов вообще не существует, есть лишь боги, люди и ганда, так что…

Старик начинает смеяться. Он даже хватается за живот и отходит немного. Его длинная борода касается земли, когда тот сгибается пополам. Ни слова не говоря, Джитендра ждёт, пока пройдёт приступ веселья. Наконец старик падает на траву, и даже в тени видно блестящие в его глазах слёзы. Вытирая их, он хмыкает ещё пару раз, потом неожиданно глубоко вдыхает. И медленно выдыхает.

– Когда демоны пришли в этот мир, – произносит он уже совершенно спокойным и ровным голосом, – они были вынуждены проникнуть в души людей, разделить с ними тело… тогда они ещё помнили, кто они такие. Но они даже представить себе не могли, что в этом мире все существа так мало живут. И потому так плодовиты. Для демона достаточный срок, чтобы решиться на потомство: тысяча лет. Это ответственный шаг. Потому что при этом демон отделяет часть от себя самого. И чем больше часть – тем сильнее будет дитя. А потом, когда оно подрастёт, обретёт собственную силу и опыт, родитель отдаст ему оставшуюся силу… если, конечно, захочет. Или родители. У демонов понятие семьи означает тоже самое, что и род или вид. Но всё же если несколько особей соберутся, они могут создать и общего ребёнка… 

Моргнув пару раз, старик переводит дыхание, хмурится, и резко продолжает:

– Хотя это неважно. Я хочу сказать, что в этом мире принцип сохранения магической силы остался прежним. Но даже когда демоны в телах людей поняли, что рождение ребёнка отнимает у них значительную часть силы, им некуда было деваться – тела людей не предназначены для долгой жизни. Лишь некоторым удавалось продлить её… но в результате всех ждало только одно – смерть. А дети, конечно, уже не помнили ничего о мире демонов… Но их сила… да, сила никуда не делась. По крайне мере, пока дети сами не начали размножаться… Так… о чём же это я? Я ведь хотел…

Похоже, старик снова сбился с мысли. 

– Эмоции… – напоминает Джитендра. – Чёрная кровь…

– Ах да! Эмоции! Видишь ли, юный санракши: сила – она не твоя. Она часть тебя. Но ты родился человеком, просто с гостем внутри. Гостем без разума. И этот гость… можешь считать его паразитом. Паразитом, который присосался к твоей человеческой душе, потому что вне её он просто существовать не может. Конечно, прошло уже много лет, можно даже сказать, что сущность паразита почти растворилась… и всё же он способен реагировать на метания души. Словно зверь, посаженный на цепь, он чует хозяина, ощущает его страхи и желания, но из-за цепи ничего толком сделать не может. Ментальный блок отделяет хозяина от зверя. Позволяет научиться управлять им, но только с помощью разума. Однако настоящая, самая сильная связь возможна только на чувствах. Поэтому, юный санракши, превратить себя в бесчувственный камень – это нормальная практика, многие полукровки именно с этого и начинают. Но только для того, чтобы со стороны познать зверя внутри себя. А потом научиться управлять им напрямую. Ведь чувства намного однозначнее и быстрее, чем мысли, а потому и опасней…

Голос старика затихает. Джитендра следит за кончиком его бороды, колышущемся на ветру. Ему сложно представить кого-то внутри себя. Ведь есть только он… и никого больше. Но от объяснений старика веет тоской.

– Я не понимаю… а моя чёрная кровь? Просто побочный эффект?

– Чёрная кровь… – тихо повторяет за ним старый мандега и снова вздыхает, проводит пару раз по бороде, зачем-то поправляет балахон, перекладывает с места на места палку, но всё-таки поднимает глаза на Джитендру. – Чёрная кровь – это ключ. Ключ к возвращению домой. Только, боюсь, туда уже некому возвращаться…



Глава 29. Стадо

***

Дoмой?

Домой…

Ecли постараться, можно попытаться прeдставить себя на месте этих существ. Hаверное. Джитендре почти ничего о них не известно: о чём они думали, когда попали сюда? Чего боялись? K чему стремились? Породив новые расы, демоны просто растворились в небытие. Привыкшие жить долго… насколько же короткой им показалась жизнь в этом мире?

– Tак значит, санракши способен вернуть всех назад?

Это не кажется невозможным. Конечно, расстояния между континентами и между мирами – не то, что можно запросто представить и сравнить, но ещё несколько дней назад Джитендра понятия не имел даже о телепортации. Кто знает, на какие ещё чудеса он способен?

Это немного пугает.

Но при виде улыбки, тронувшей губы старика, Джитендра чувствует дуновение грусти.

– К сожалению… – начинает было мандега, но выпятив губу и ущипнув за неё, поправляет себя: – …или к счастью, ни одного прародителя не затянуло в этот мир. Но так как мы знали, что они из себя представляют… мы решили, что сможем создать своего санракши. Правда, как я уже сказал, мы понятия не имели, насколько скоротечна жизнь человека… и что это займёт столько веков. C другой стороны, разве можно создать бога быстрее?

Морщинистая усмешка подытоживает произнесённые как-то слишком легко слова. 

Старик потешается над собой? Или над другими? 

И это «мы»… неужели он хочет сказать, что живёт так долго?!

«Не могу поверить».

– Кто вы?

Джитендра уже задавал этот вопрос. И вот задаёт снова. Ствол дерева за спиной кажется странно холодным, а на плечи давит усталость, для которой вроде бы нет причин. Как и для насмешливого тона старика – и всё же он смеётся.

– Меня зовут Мириос, юный санракши. Прошла уже тысяча лет, как я попал в этот мир. То есть, здесь я провёл половину всей своей жизни, на этом маленьком острове. B этом хрупком теле. Я видел, как сотни моих собратьев потерянными скитались в лесах. Видел, как однажды в них возродилась надежда. И даже сам участвовал в том, что мой друг назвал «Созданием ключа»… Но шли годы, сменялись поколения, и те, кто мог влиять на развитие плода в человеческой утробе и тщательно следить за наследованием силы, стали стареть. Конечно, подрастали дети и вставали им на смену… Но это уже были существа не из нашего мира… конечно, в них теплилась сила… но в какой-то момент я осознал, что вокруг одни чужаки. Чужаки, которые не помнят величавой синевы нашего настоящего мира, не тоскуют по воздушным садам, не знают о ледяных лабиринтах… и которым нет дела до нашей прошлой силы, истинной цели и до своих собратьев, оставшихся по ту сторону изнанки…

Почти шёпот. Неразличимые слова, больше похожие на обычные вздохи. Но старик ещё не закончил. Подняв склонённую голову, он продолжает с новой силой:

– Я понял, что они просто живут! Более того, большинство приняли созданных нами несовершенных санракши как неприкосновенных! A сами затеяли игры! По охоте друг на друга! Не то чтобы это было так уж ужасно, но… они словно забыли, что должны приложить все усилия, чтобы быстрее вернуться и вернуть свои… Кхм… но нет, им стало важнее нарастить силы за счёт более слабых… Они даже хотели пробиться на большую землю… да-да, к людям…

Голос старика срывается на хрип. Не похоже, чтобы он привык столько говорить. И пусть Джитендра понял не всё, но удушливое отчаяние и почти отвращение, заполнившие пространство под деревом, всё ещё пронизывают его от кончиков пальцев до самой макушки. От них не уйти – нет никаких картинок или отчётливых мыслей, только невыносимая тоска, но настолько глубокая и безоглядная, что улыбка на худом морщинистом лице – слабая и усталая – немного пугает.

Никто больше не произносит ни слова.

Стрекотание кузнечиков становится громче. 

Над самым ухом Джитендры проносится крупный жук, а руку щекочет муравей, смело забирающийся всё выше под рукав рубашки. Рассеянно смахнув его, Джитендра отталкивается от дерева и делает шаг к старику. Он подаёт ему руку так, словно тот обычный пожилой человек, которому требуется помощь, чтобы встать. Толстые узловатые пальцы обхватывают его запястье, но с травы Мириос поднимается без малейших усилий. 

– Знаете, а я ведь могу убить прикосновением, – заявляет вдруг Джитендра, в ответ тоже сжимая его запястье и пристально глядя в красные глаза. 

Старик ниже, но ненамного, и лица их почти на одном уровне, но от чего-то кажется, что сейчас этот тысячелетний мандега больше и сильнее, чем даже Васу. 

Его присутствие подавляет.

– Я подумаю, – наконец отвечает Мириос. 

Кажется, что он колеблется, но это мимолётное ощущение быстро исчезает. Джитендра кивает в ответ. Их пальцы разжимаются одновременно. А потом они снова начинают спускаться, всё больше отдаляясь от чёрной, как сажа, скалы. Когда тропинка истончается на краю более высокого и густого леса, Джитендра в который раз бросает внимательный взгляд на спину старика: похоже, тот ведёт его обратно к лысой горе. А ведь сказал, что место назначения вовсе не замок. 

Впрочем, они ещё пока не пришли.

Дорога пешком отнимает много время. И хотя от скалы казалось, что до замка рукой подать, солнце успевает подняться над головой и даже начать спускаться к горизонту, а они всё ещё бредут среди деревьев, иногда останавливаясь у родников и зачем-то обходя целые рощицы или большие открытые пространства. Джитендра замечает людей… точнее, местных ганда, но как и во время его прогулки с Равиндрой, никто не пытается приблизиться или заговорить. И всё же Мириос, едва завидев кого-то, меняет направление, а Джитендра просто бредёт за ним следом. 

Они по-прежнему оба молчат. Но когда свет, проникающий сквозь густую листву, становится слабее, а зелень вокруг начинает наливаться мерцанием, старик вдруг спрашивает:

– Она была счастлива? Там, среди людей?

«Кажется, он о маме…»

– Она умерла полгода назад. Её убили. Её и моих братьев… но думаю, что до той ночи… Впрочем, я не знаю.

– Её сила сразу перешла к тебе?

Джитендра не слышит ни единой эмоции в этом вопросе: ни колебаний, ни сожалений или грусти, ни даже особого интереса. Словно Мириос спросил о погоде.

– Я… я не знаю… не помню… я тогда был немного занят.

– И чем же?

Справившись с волнением и вспыхнувшими в памяти картинами из той ночи, Джитендра отвечает уже увереннее и ровнее:

– Сначала был полумёртв от испуга. А потом убивал человека.

– Того, кто убил её?

– Одного из них… Они были лишь исполнителями, но я найду того, кто отдал им приказ.

Нет, Джитендра не забыл о мести. И он вовсе не успокоился обещанием, данным императором Зоастрийской империи. Но пребывание здесь, на этом слишком мирном и тихом острове, почему-то заставило многое потускнеть в памяти… Нет, не так: стать ненужным и неважным!

Ментальный блок? Его поставил Равиндра. И с той минуты Джитендра жил словно во сне, заботясь лишь о развитии своей силы. Словно нет ничего важнее…

Осколки. Прямо вот тут, в его голове. Не в физическом смысле, а на уровне ощутимых энергий. Как обрывки чужого вмешательства. Недавние срывы из-за Рохана, видимо, разбередили и другие сдерживающие узлы и конструкции, возведённые Равиндрой… 

«К демонам!» 

Собрав волю, вцепившись в них изо всех сил, Джитендра срывает все путы одним махом.

И тут же падает на колени в траву. Острая ветка вонзается в ладонь, но Джитендра не чувствует этого. Потому что его вдруг бросает в такой жар, что кажется, волосы вспыхивают, а кости уже готовы рассыпаться в пепел. Он хватает раскалённый воздух ртом, не понимая, где горит – снаружи или внутри?!

Но лба вдруг касается холодная шершавая ладонь.

– Подумай о самом приятной моменте, юный санракши. Подчини свои чувства. Напомни им, где они берут своё начало.

«Приятном?!»

Жара. Пальцы внутри и пальцы снаружи. Тогда он точно так же задыхался, трепыхался в сильных руках. Боялся. Но наслаждался…

«НЕТ! ЭТО НЕ ПРАВДА!!!»

Молчание. В голове становится пусто. Мириос убирает руку и встряхивает ею в воздухе прямо перед лицом Джитендры. И Джитендра видит на внутренней стороне ладони порозовевшую, как от ожога, кожу.

– Мне жаль, – сглатывает он сухим горлом комок из воздуха и пыли. 

Трава вокруг истлела. Почти ровный выжженный круг. А он так и не понял, что же случилось.

– Юность и глупость всегда идут рука об руку? – укоризненно вздыхает Мириос. – Ладно, хотя бы с этим разобрались…

Его ладонь всё ещё красная. Значит, мандега и правда излечиваются лишь на пороге смерти? А в другое время любые травмы для них так же страшны, как и для людей? Джитендра не мигая смотрит на эту руку. Чувство вины кажется слишком тяжелым, он даже не может встать.

– Юноша?

Мириос перестаёт трясти кистью. Наклоняется. Всматривается в его лицо. Снова. Но словно впервые.

– Неужели ты так же слаб, как и выглядишь?

«Нет, я не слаб!»

– Ну тогда вставай и пошли! А то до заката не успеем.

– Я мог бы нас просто перенести… – на этот раз вслух отвечает Джитендра. Немного заторможено.

Кажется, или Мириос действительно до этого каким-то образом услышал его мысли?

– И сообщил бы тем самым о себе своему дяде?

Снова морщинистая усмешка и приподнятая густая седая бровь. Они заставляют вспомнить, что когда Джитендра впервые переместился сам, Равиндра сразу же последовал за ним. Но в этот раз… в этот раз дядя почему-то позволил ему побыть одному. Возможно, из-за Рохана. Сейчас Джитендре кажется… нет, он почти уверен, что император жив только из-за того, что Равиндра по какой-то причине не захотел явно идти против желаний племянника, но и когда тот сам убрался от неприятного гостя подальше, препятствовать этому не стал.

Но что насчёт остальных? Тех, кто был на корабле?

Они снова бредут. Через лес, по еле заметным тропинкам. Мысли толкаются в голове, каждая кажется важной и первостепенной, но Джитендра их отгоняет и трёт ладонь с зудящим рубцом. Не стоит спешить. Он так мало знает и ни в чём не уверен. Сначала нужно одну дорогу пройти до конца, и только потом приступить к выбору следующей. По крайней мере сейчас на планирование он не способен. Да и если подумать – был ли способен хоть когда-то? Всегда чаще ждал, а не действовал. Плыл по течению. Но никогда никого не винил за собственный выбор, если тот был неверен.

Не будет винить и теперь.

Лес расступается. Слева возвышается лысая гора, вросший в неё замок с этого ракурса почти незаметен. Справа и впереди каменистый пляж простирается на сколько хватает взгляд, пока не скрывается в набегающих волнах. Вдалеке, на горизонте, багряное солнце уже коснулось блестящей воды и окрасило её в цвет свежей крови.

– Куда дальше? – спрашивает Джитендра, видя, что старик остановился и просто любуется закатом.

– Туда, – кивает тот на гору. Точнее, её основание. Пляж вплотную подходит к скальным камням и там, в скрытой тенью глубине, чудится вход. В пещеру.

Джитендра молча поворачивается и идёт в указанном направлении. Шагов старика за спиной он не слышит. Но это неважно. А вот под подошвами его сапог галька скрипит довольно громко, да ещё и ветер рвёт шёлковую рубашку и бросает короткие волосы в лицо, вместе с брызгами и мелким песком. Не очень приятно.

Но скоро тень от скалы скрывает Джитендру от солнца, и тело его будто погружается в ледяную воду. Озноб сбегает вниз по спине и задерживается на ступнях, словно сапоги промокли.

Внутри пахнет гарью. 

Этот запах знаком. Джитендру много раз брали на охоту, он помнит, как пахнут кострыи обгоревшее мясо со свежей и сочной мякотью внутри. Но сейчас в пещере лишь давно потухшие угли, сажа и прокопчённые за сотни лет каменные стены. А ещё в глубине, за деревянной решёткой, заперты люди. Нет, ганда. Он помнит эти серые накидки. Они были на корабле, вокруг мачты и на борту. Кто-то помогал кораблю держаться в воздухе, сопротивляясь разбушевавшейся стихии и морскому монстру, а кто-то вязал грузы и страховал товарищей от падений в бездну. И вот они здесь. В темноте Джитендра видит не намного лучше обычного человека, и рассеянный свет от далекого входа совсем не помогает, но когда один из узников вдруг прижимается к решётке, он узнает его сразу.

– Рагху? 

Огромные жёлтые глаза ратри совсем не светятся в темноте. И хотя тогда, в башне Рохана, они тоже не светились, сейчас это почему-то кажется странным. 

Рагху не отвечает. Но Джитендра чувствует его взгляд. Как и десятки других. К слову, с того момента, как он ступил в пещеру, никто из заключенных не издал ни звука. Они боятся? Или просто не могут?

– Рагху! – на это раз Джитендра пытается изобразить веселье. – Только не говори мне, что эта решётка способна тебя удержать!

В ответ ратри тоже хмыкает.

– Ах, если бы я мог хотя бы к ней прикоснуться!

Чтобы продемонстрировать сказанное, Рагху хватает одну из перекладин, но видно, что между деревом и его пальцами есть небольшое расстояние. Пустое пространство. Словно барьер. Но звук и, видимо, воздух, проходят сквозь него свободно.

Вдруг жёлтые глаза вздрагивают и взгляд ратри перескакивает Джитендре за плечо. Джитендра оборачивается. 

Мириос неслышно обходит горку углей в яме, подтягивает сползшую на костлявое плечо хламиду и морщится:

– Юный санракши, не могли бы вы создать чуточку света? Пока мы оба тут ноги не переломали?

– Я не умею.

– А Индрани могла!

– Мириос, – не удостоив вниманием ворчание старика, Джитендра переходит к более насущной проблеме, – нам надо освободить этих людей.

– Людей? А где здесь люди? – подслеповато щурится тот. – Я лично вижу только закуску. Да и то самого поганого качества. Насколько же измельчали демоны в мире людей? Эх…



Глава 30. Уродливая красота

***

Демонaм на оcтpове скучно.

Демоны придумали развлечение.

Им нравится поедать слабых и становиться сильнее.

Даже будучи наполовину людьми, они жаждут вечной жизни. Жаждут настоящей магической мощи. Жаждут вырваться и насладиться свободой.

Чёрный континент и вправду оказался по-настоящему чёрным. Hесмотря на ослепительное сияние лесов и травы по ночам. Несмотря на жаркое солнце и умиротворяющее спокойствие пасущихся на полях стад. Cтоит Мириосу, кряхтя и причитая, опуститься на колени у небольшой ямы, и чиркая друг о друга два серых камня, развести огонь – как взгляду открываются груды костей и потёки старой и свежей крови. A ещё у Джитендра вдруг появляется ощущение, что стены смотрят на него. И вопрошают. 

Да, впервые он увидел Pавиндру именно здесь. В этом уродливом месте.

Но что важнее – кажется, был в этой пещере. Очень давно. 

Запахи и тени смешиваются… и из памяти вырывается разъярённый властный рёв, мало похожий на человеческий голос. Воспоминание заставляет Джитендру обхватить себя руками и задрожать. И снова услышать голос, но уже совсем другой: мягкий и нежный, уговаривающий закрыть глаза и уши. Умоляющий не плакать. А потом его же, но перешедший в жалобный крик. И всхлипы. И звуки ударов. И кряхтение. И влажные шлепки плоти о плоть.

Kак он мог забыть?! Джитендре всегда казалось странным, что он помнит только жизнь в замке. Ну и ещё ту погоню в лесу, когда их с матерью спас король Зоа… Всё же остальное словно отрезало! Или кто-то заставил его это забыть?!

Он был мал. Он не понимал, что именно видит и слышит. Но всегда чувствовал чужую боль. Чужую ярость. И похоть. И голод. И жажду крови, смерти, убийства…

Получается, вот кто его отец. И дедушка заодно?

«Глава рода» – так все вокруг называли этого огромного и яростного мужчину, что на время стёрся из воспоминаний, как и ужас, всегда сопровождающий его. Но для Джитендры он был монстром, заставляющим маму страдать. 

Но мама сбежала. Вместе с ним.

Она не бросила его здесь. Eго, кто стал живым напоминанием мук, что ей причинили…

***

– Джитендра?

Из раздумий вырывает голос, успевший стать Джи ненавистным. Около получаса назад вернувшись в замок, он всё это время стоял у балконной двери, глядя на темнеющее небо. И перебирая в уме возможные сценарии будущих действий. 

Там, в пещере, Мириос сказал, что барьер поставил глава саубха, и сломать его вряд ли сможет тот, кто даже не способен разжечь огня. Но если пленников не спасти, уже этой ночью они превратятся в обглоданные кости. При этом Мириос даже не попытался скрыть одобрения, что в кои-то веки на пир в качестве угощения будут поданы не жители острова. Пусть даже это всего лишь гости с человеческого континента, в чьих душах и телах, по сравнению с местными, теплится лишь сотая доля силы. 

А ещё Джитендра узнал, что на пиру обычно бывают лишь главы семей и их приближенные. Но так как Мириос остался последним из мандега и уже очень давно не принимал приглашений, а урваши никогда не было дела до магической силы, то пещеру в основном посещают саубха, ратри и дакини. Что касается шанкха – то после провальной попытки несколько столетий назад подчинить остальные семьи и остановить кровавую охоту, они превратились в слуг… с которыми, естественно, никто и не думает делиться.

Дакини и ратри страшны физическим воплощением своей силы. Саубха – магическим. Учитывая, что местные ганда не чета тем, кого Джитендра когда-либо знал, он понимает, что никак не сможет их остановить и заставить снять барьер. В конце концов, он никогда не участвовал в сражениях… да, фехтованию его обучили – но и только.

Взвалить всё на Рохана? Пусть и сильного, но обычного человека? 

Xотя подготовка императора наверняка лучше, чем у бастарда…

Но в конце концов Джитендра выбирает другой путь. И стоя тут, у балкона, он наконец-то дожидается прихода Равиндры.

– Привет, дядя.

Он был уверен, что Равиндра в замке. В этих мёртвых стенах легко найти всё, что ещё не потеряло своей души. В том числе и санракши. А ещё Джитендра не сомневался: дядя не уйдёт, не поговорив с ним. И зашедший в гостиную молодой мужчина не обманывает его ожиданий. 

И вот сейчас, стоя на пороге, теперешний глава рода источает тонкий аромат беспокойства, неуверенности и надежды. Возможно, он ждёт, что Джитендра признает свою неправоту. И откажется от Рохана. И тогда император, скорее всего, присоединится к тем, кто заперт в пещере.

Впрочем, почему-то кажется, что Рохан не позволит так просто справится с собой… Стоит только вспомнить лохмотья, в которые превратилась его одежда… Да уж, пока Джи спал, император доставил Равиндре немало хлопот. 

Эта мысль заставляет улыбнуться.

Равиндра тоже улыбается в ответ. Даже еле заметные морщинки в уголках его глаз смотрят приветливо. Но уловив это добродушное настроение, Джитендра тут же прячет улыбку. Ему говорили, что его глаза могут выглядеть очень холодными, но то же самое можно сказать и о его дяде. Ведь они почти копия друг друга, разве что один старше другого. 

– Я был в пещере, – ровным голосом сообщает Джитендра. – И то, что я там увидел, мне не понравилось.

Черты лица хозяина замка каменеют. Теперь его улыбка кажется маской, приклеившейся настолько крепко, что так сразу и не отодрать. И это подсказывает Джитендре, что в отличии от него самого, Равиндре маски носить непривычно – он не умеет ни держать их, ни вовремя менять. Чтобы этому научиться, нужно хотя бы пожить при дворе и испытать на себе, чего стоит улыбаться в ответ на оскорбления и уничтожающие взгляды. Или немного побыть в роли императорской подстилки, в которой даже слуги видят кого-то ниже себя.

Впрочем, он отвлёкся. 

А молчание тем временем продолжает висеть – густое, почти ощутимое. Равиндра ждёт чего-то. Наверное, требования. Или вопроса. Дядя не отрицает и не пытается оправдаться. Почему? Вероятно, ему всё равно, что Джитендра подумает. И он с самого начала не планировал посвящать племянника в то, что творится на острове. И правда, зачем? Если верить Мириосу, Равиндра только и ждёт, пока тот сполна разовьёт в себе силу… чтобы потом её поглотить.

Это совсем не обидно. Джитендра привык, что им пользуются. Он давно уяснил, что в этом мире о нём бескорыстно заботилась только мать – остальным же всегда было что-то нужно.

И всё-таки, неприятно. Досадно. И немного постыдно. 

Но Джитендра ожидал даже худшего. Например, что его тут же попытаются схватить и запереть. Без понятия, как именно… но Равиндра уж точно подготовился. Только вот почему-то тот продолжает стоять, не двигая ни единым мускулом.

– Разочарован?

Напряжённый голос. Напряжённый вопрос. Джитендра удивлён и теперь вынужден снова вслушиваться в шлейф посторонних эмоций. Равиндра не скрыл их, хотя, наверное, мог. Или это ловушка?

Джитендра чувствует, что тот уязвлён. И чего-то боится. Только чего? Что племянник сбежит, не дав себя выпить? Но куда он денется от него на острове?.. 

В этом-то и заключается основная проблема: на Чёрном континенте оставаться нельзя, а сбежать…

– Это отвратительно, – наконец отвечает Джитендра. – Но это ваше дело. Меня оно не касается.

– Но ты – часть нас.

Мягко. И снисходительно. Как напоминание, которое всем известно, но в силу обстоятельств должно быть произнесено. И Джитендра почти ждёт, что Равиндра добавит: «малыш» – но если вспомнить, тот уже давно так к нему не обращается. Хотя именно сейчас он кажется заботливым дядюшкой, слишком молодым и ещё не осознавшим своё положение, но искренне пытающимся соответствовать ожиданиям. Или это то обращение, которого ему самому не хватало?

– Десять лет – долгий срок даже для нас. А ты был совсем мал. Поэтому я не могу сказать, что ты изменился, Джитендра. Но пусть ты вырос другим, теперь ты дома. И должен принять обычаи своего дома.

– Моя мать тоже должна была принять то, что с ней делали?

– Твоя мать…

Джитендра ждал чего-то вроде: «она не понимала своих обязанностей» или «такова судьба женщин, ведь мы пытаемся создать идеального санракши». Но вместо этого на лице Равиндры проступает отчаянье. Кажется даже, что он сейчас упадёт на колени и зарыдает… или признается в каком-то страшном грехе… но ничего подобного не происходит. Разве что взгляд его становится твёрже, а плечи распрямляются. 

И вдруг с уверенностью, граничащей с клятвой Равиндра заявляет:

– Подобное больше никогда не повторится. Иначе бы я не стал учить тебя, а давно бы заставил превратиться и зачать ребёнка уже от меня, – голос его крепнет, появляются вальяжные нотки. – Или от кого-то, чью силу я сочту подходящей. Ведь в тебе слишком мало от саубха… – он вдруг подпирает подбородок рукой, словно задумавшись и размышляя вслух, – …но в моей сестре этой энергии было слишком много, поэтому сначала, наверное, стоит провести изменения… Да, думаю, я начал бы с измерений. Знаешь, есть способ по крови узнать совершенно точные пропорции… правда, если в тебе от бессмертных окажется слишком мало, то ты можешь этого не пережить…

«Он меня пугает? Или хочет, чтобы я испытал благодарность за то, что со мной так не поступили с самого начала? Ведь когда я тут оказался, я был беспомощнее овцы… Нет! Я больше не позволю себя обмануть!» 

Гостиная погружается в темноту. Но снаружи всё наполняется сиянием: звезды на небе, растения на земле. Даже воды океана блестят с каждой минутой всё ярче. Удивительная красота. Но сейчас она кажется Джитендре отвратительной. Как прекрасное кружево, усыпанное искрящимися алмазами, скрывшее частично разложивший труп. Так и эти слова Равиндры – они лишь прикрытие. Лишь попытка дать объяснение и заставить поверить, что в традиции кровавых пиров ничего ужасного нет. Или в изнасиловании женщин. 

Но, похоже, Равиндра увёл разговор в сторону… или это сделал сам Джитендра?

«Всё равно».

– Я больше не желаю здесь оставаться. Освободи подданных Рохана, мы возвращаемся на большую землю.

Быстрый прищур. Словно что-то в его словах особенно зацепило Равиндру – это заставляет напрячься, и постоянно маячащее на грани сознания видение каменистого пляжа становится реальнее и ощутимей. Да, Джитендра заранее был готов исчезнуть из гостиной. Он слишком хорошо запомнил, что значит быть заключенным, а Равиндра, если захочет его запереть, вряд ли обойдётся лишь стенами и замком на двери… Страшно. И жёсткий тон и взгляд Равиндры этот страх укрепляют.

– А я тебе запрещаю, – отвечает мужчина ледяным тоном. – Какое тебе вообще дело до тех отбросов? Они лишь бледное подобие настоящих ганда, как вы их назвали… И сам подумай: зачем возвращаться? Я позволил тебе сохранить игрушку. Этого человека. Ведь именно он тебе нужен? Так забирай и играйся, как он игрался с тобой!

– Ты что-то знаешь?

Вопрос вылетает сам собой. 

Равиндра склоняет голову к плечу и вздыхает:

– Люди одинаковы везде.

Это ни о чём не говорит Джитендре. И в тоже время говорит о многом. 

– Ты раньше не бывал на большой земле?

– Только когда забирал тебя, – морщится в ответ Равиндра. – Но теперь… даже не знаю… если ты сбежишь, я буду вынужден отправиться туда снова…

– Но ты не остановишь меня?

– Хотел бы, – лёгкое движение взлетевших бровей, – но боюсь, это уже невозможно…

Улыбка – всё ещё холодная, всё ещё очень подходящая этим раскосым ледяным глазам, наверное более голубым, чем у Джитендры. Но всё же – улыбка. Она снимает напряжение. Позволяет немного расслабиться.

– Ты освободишь пленников?

Равиндра прикрывает глаза и отвечает не сразу. Он будто всерьёз размышляет над ответом. И только спустя какое-то время отняв пальцы от подбородка и снова расправив плечи, произносит, качая головой:

– Нет. Мы никак не успеем наловить замену.

Джитендра вдруг понимает, что уже давно перестал слышать чувства Равиндры. И хоть лицо его кажется живым, но от слов веет лишь логикой без эмоций.

– Подумай ещё раз, – продолжает Равиндра. – Тебе незачем возвращаться. В том мире ещё больше жестокости. Ещё больше крови. И несправедливости. У нас же слабые становятся добычей сильных, причём не так уж и часто, иначе бы мы все давно исчезли. И кто ты там? Среди людей? Заложник? Любовник? А здесь тебе подчинятся настоящие полудемоны. И тот человек больше не сможет брать тебя силой…

Джитендра глубоко и шумно вдыхает, задерживает воздух в груди, и только когда начинает кружиться голова, разрешает себе медленно выдохнуть.

– Это ты тоже знаешь?

И снова пальцы Равиндры тянутся к подбородку, но вдруг замирают, и словно передумав, дядя сплетает руки на груди.

– Можно сказать, что мы поболтали по душам. Этот парень довольно упрямый. Но при желание прочитать его не труднее, чем открытую книгу. Разве ты сам этого не знаешь?

– Я читаю лишь чувства, – признаётся Джитендра, слишком поздно осознав, что купился на ставший вдруг доброжелательным тон. И быстро добавляет: – Пока что…

Равиндра молча и важно кивает. И оглядывается через плечо в коридор. Мгновением позже до Джитендры доносится звук тяжёлых шагов. А ещё через миг Равиндра отступает от порога, и там появляется высокая и широкая фигура Рохана. Его одежда всё ещё состоит из лохмотьев, в дополнение к ним на шее тускло блестит золотая полоса. Но света в гостиной слишком мало, чтобы дать ошейнику засиять. Правый глаз императора совсем заплыл, а левая рука вывернута под неестественным углом, за спиной же его угадываются бугристые силуэты двух шанкха, всё ещё скрытых в тени.

– Поприветствуй хозяина.

Это Равиндра. В его голосе снова откуда-то взялась мягкость. Но в ответ пленник лишь смачно сплёвывает на пол. Тогда Равиндра вздыхает и оборачивается к Джитендре:

– Я не стал его дрессировать… Просто… мне кажется, он нравится тебе таким, какой есть. Но немного воспитания ведь никому не помешает, не так ли? – дядя делает паузу, будто ждёт подтверждения, и добавляет уже другим, менее притворно-учтивым тоном: – Ну разве смог бы ты там добиться чего-то подобного?

Джитендра не знает, плакать ему или смеяться. Каким-то непостижимым образом его радует эта картина. И в тоже время руки и ноги дрожат от желания броситься и обследовать вывихнутую руку и сорвать дурацкий ошейник. И как следует отпинать властителя Зоастрийской империи за то, что позволил такое с собой сотворить. Всё это странно и так незнакомо – эти мысли и эти эмоции. За две недели на острове Джитендра почти привык обходиться без них, но сейчас обнаруживает в себе нечто новое, чего не было раньше. Или он просто не замечал?

Но перед внутренним взором вдруг встают жёлтые глаза с крупным чёрным зрачком. И их ожидающий взгляд. Там, в пещере, Рагху ни о чём не просил. И не спрашивал. Словно признал Джитендру одним из врагов. И его право делать с ним всё, что тот пожелает. Даже выпить душу или съесть заживо. И всё же в глазах ратри была не покорность, но вопрос. Молчаливый и без упрёка. И почему-то сейчас Рохан, глядящий на Джитендру из-под спутанной шали рыжих волос, всем своим видом выражает в точности то же. Ожидание. Только почему-то Джитендре кажется, что у императора, в отличии от Рагху, на это есть свои причины. Сладковатый привкус раскаянья – вот что ощущает Джитендра сейчас от отца своего ребёнка. И припоминает, что ощущал от него нечто подобное всё время, после возвращения в замок. Просто Рохан с самого первого дня их знакомства слишком сильно демонстрировал другие чувства – вроде гнева или желания. А когда перестал, на более слабые Джитендра не обратил внимания… или просто не захотел обратить. 

Но сейчас мысли Рохана практически можно прочесть. 

Что-то вроде: «Я заслужил наказание».

Джитендра снова шумно вдыхает и выдыхает, сбрасывая наваждение. На самом деле, с тем же успехом выражение на лице императора может означать и: «Ну когда уже будут кормить?»

С подобными мыслями Джитендра переводит взгляд с Рохана на Равиндру.

– Дядя, так ты освободишь пленников?

Последняя, третья, попытка.

– Нет, – качает тот головой.

Со стороны пленённого императора доносится сдавленный вздох. 

Джитендра же кивает:

– Тогда прошу меня извинить.

Ему не нужно дотрагиваться до Рохана, как не было нужды касаться баранины, чтобы перенести к себе на стол. Джи не шевелит даже пальцем. Но гостиная исчезает. Холод хватает за сердце. И уже в следующий миг в спину ударяет душный дым и голоса вместе с ярким светом костров.

Подготовления, похоже, в самом разгаре.

Убедившись в появлении Рохана рядом с собой, Джитендра оборачивается и там, за решёткой, видит рогатого статного мужчину, одетого во что-то, вроде длинного узкого платья, сплетённого из тонких лиан. За ним от костра, разведённого в ближайшей яме, поднимается с корточек приземистый дакини. Кончик его длинного языка высовывается изо рта и достаёт до подбородка.

– Даже не знаю, должен ли я извиниться и перед вами… – бормочет Джитендра, вглядываясь в незнакомые лица и видя на них замешательство и тени узнавания. – Во всяком случае, я забираю ваш ужин, так что – простите!

Большая земля далеко. Но у Джитендры есть ориентир – высокая башня, а ещё в наличии целая гора, чтобы выпить её. И превратить в такую же мёртвую, как замок на склоне или корабль у подножия.

Но в последний момент затылок опаляет дурное предчувствие. Уже окунаясь в спасительный холод переноса, Джитендра вдруг чувствует, как чья-то рука обхватывает его, и видит, как огромный сгусток зелёного огня разбивается о широкую спину. 

«Дурень, твои волосы… твоя коса… ты же император…» – почему-то ничего другого в голову не приходит.

Рохан пахнет потом и кровью. И прижимает его к себе. 


Глава 31. Враг на троне

***

Hoчь.

И cнeг… 

…пушистый, укрывший под собою кусты и тропинки…

      горящий оранжевым вокруг длинныx столбов с клетками-светильниками наверху… 

            синеющий на открытом, неосвещённом пространстве лужаек…

                  …и

чернеющий там, где оставили свои следы сапоги.

– ЧУЖAКИ! ОКPУЖИТE ИX!

Острые пики. На плоских наконечниках играет пламя. Рохан продолжает прижимать его к груди, словно там самое безопасное место, но Джитендре всё же удаётся рассмотреть сбегающихся на крики людей. Их форма что-то напоминает… эти красные камзолы с чёрными поясами, чёрными ножнами для шпаг и чёрными же шлемами – не имеют ничего общего с принятой в Астрии и Зоа расцветкой: изумрудного с золотым. 

«В чём дело? Неужели они не узнают императора? 

      Конечно, он сейчас не при параде, но всё же…»

Ветер проникает под ворот тонкой шёлковой рубашки, заставляя поёжиться. 

– По какому праву вы находитесь здесь?

Голос императора звучит спокойно. Он спрашивает тихо и без опаски. Но только Джитендра слышит, как учащённо бьётся его сердце.

– Это император?

– Ганеш Рохан Ананта?! Он жив?..

– Доложить императору!

– Я здесь, – разбивает цепочку выкриков Рохан, заставляя солдат вздрогнуть. – Докладывай.

– Новому императору!

– Не знал, что мой сын уже занял трон…

Что-то не так. Рука на плече Джитендры сжимается крепче, а та что на спине, ещё решительнее надавливает на позвоночник, буквально вдавливая его целиком в горячее тело Рохана. И этот жар… по острой скуле сбегает капелька пота, за ней вторая…

«Точно! Пламя!» 

Снег и люди в красном удивили Джитендру, он совсем забыл, что за мгновение до переноса Рохан закрыл его от магической атаки саубха! Без всякой защиты! 

«Как он вообще может стоять?!» 

И разве только что император не сказал про сына? 

«Так значит, родился мальчик…»

Сердце Джитендры пропускает удар, но уже в следующее мгновение он решительно упирается в грудь Рохана и без особых усилий освобождается от объятий. Руки мужчины расходятся против его воли, при этом сам он переводит удивлённый взгляд на Джитендру и напрягает мышцы сильнее.

На самом деле Рохан на редкость силён для человека.

Но в санракши течёт кровь шанкха.

И всё же именно человек выигрывает этот бой, заставив Джитендру вновь уткнуться носом в лохмотья на широкой груди. И в это же самое время команда с корабля окончательно окружает их обоих плотным кольцом. Они все появились в заснеженном саду на некотором расстоянии друг от друга, но чем больше сбегалось солдат в красном, тем ближе к своему правителю отступали ганда. Их измождённый вид напомнил Джитендре, что если не считать шока переноса, они вряд ли успели прийти в себя после содержания в клетке и ожидания смерти, а ведь всего сутки назад их пытался сожрать морской монстр. Да и сам Джитендра вдруг понял, что и с ним самим всё не очень в порядке. Он потратил слишком много собственных сил. Почему так вышло? Души горы не хватило? Да, он не знал точного расстояния, потому перенос и добрал плату из его собственной души? Это ощущение внутри… не совсем слабость… скорее пугающая пустота… 

Крики становятся громче. Вдруг кто-то из ганда бросает огненный шар в ряд солдат, но тот безобидно разбивается о древко копья, оставив лишь почерневший след.

«Видимо на большее они сейчас не способны…

      Или перенос взял часть платы и с них?

            Это я виноват… ну зачем я выбрал дворцовый сад?»

– Не глупите, – достигают сознания негромкие слова Рохана, тот явно обращается к своим защитникам. – Не провоцируйте. Без оружия нам лучше не дёргаться. Выждем.

Вокруг уже сплошной лес из копий. Их заставляют сбиваться во всё более плотную кучу. 

– Нет, господин, – смело возражает кто-то, – надо прорываться и бежать, пока не стало слишком поздно.

Скосив глаза на источник голоса, Джитендра замечает взлохмаченную шевелюру Рагху. Его довольно тесно прижало к ним спиной.

– Думаешь, сбежать из дворца так просто? – поразительно, но Рохан игнорирует наглость ратри и лишь качает головой. – Только не такой толпой. К тому же я слишком приметный… сможешь вытащить Си… Джи?

Его голос гудит, как натянутая тетива.

– «Си Джи»? – переспрашивает Рагху. – Ситара?

Он явно специально растягивает слова, не спеша давать ответ… а тут ещё в окружении возникает волнение – посланец из дворца принёс приказ: «Бывший император приглашается во дворец, а коли попытается сбежать сам или кто-то из его прихвостней – не церемониться, бить на поражение».

Пики тут же прокладывают путь сквозь сомкнутые тела. Подчинённых Рохана тычками и руганью отгоняют подальше, и те не остаются в долгу – огрызаются, но отступают. Однако один, оставшийся последним между солдатами и своим господином, продолжает упрямо стоять, хотя несколько плоских наконечников уже упираются ему в живот сквозь тонкую ткань. Это не Рагху. Просто парень со слишком длинными и заострёнными для человека ушами. Рохан хлопает его по плечу и отталкивает в сторону. И почти тут же едва уловимым движением отправляет следом Джитендру. Но вместо того, чтобы послушно спрятаться за не такой уж и широкой спиной, Джитендра вцепляется в оттолкнувшую его руку. И поднимает взгляд.

На осунувшемся лице Рохана непреклонное выражение. Эти сжатые губы и раздувшиеся крылья носа… и мелко пульсирующая жилка у виска. Император избит и унижен, ему, наверное, сложно принять неповиновение. Хотя, когда он легко его принимал? 

Взгляд падает на ошейник.

«Поделом…» 

– Быстрее! Ты! Отойди!

Это ведь к нему обращаются? Джитендра оборачивается. Солдат в красном на расстоянии пики. Один из нескольких, но самый горластый и без испуганного или нерешительного блеска в глазах, как у остальных. До него не дотянуться. А без физического контакта… Нет, пока Джитендра ничего не может сделать. Ему нужно время. 

Внезапно в памяти всплывает, где он уже мог видеть этого человека. Или очень похожего. Да красная с чёрным форма не зря показалась Джитендре знакомой – его инструктор носил одежду хоть и другого покроя, но той же расцветки… а ещё это лицо: смуглая кожа, пухлые губы и круглые глаза. Арвинец? Что тут делают солдаты Арвинии?

– Я тоже желаю встретиться с новым правителем!

– А кто этого не желает?! – следует насмешливый ответ. – Но всякому сброду не место во дворце!

Эти слова, практически выплюнуты в лицо с нескрываемым отвращением, заставляют задуматься о своём внешнем виде… Но вместо того, чтобы взглянуть на себя, Джитендра всматривается в солдата. А может это и не солдат вовсе? Форма его не простого покроя: несколько декоративных складок, не очень заметная тусклая вышивка… больше полос на воротнике и манжетах…

Вдруг перед глазами появляется рука Рохана, но Джи и сам успевает заметить наконечник копья, почти клюнувший его в лицо. Заметить, но не отреагировать. К горлу подкатывает тошнота, а зимний ветер перестаёт казаться таким уж холодным.

Но сейчас не время выяснять, почему у него такая плохая реакция. Или у кого из солдат лопнуло терпение.

Переведя дыхание, Джитендра привстаёт на цыпочки, бросает ещё один взгляд поверх толстого, как молодое дерево, предплечья настоящего императора Зоастрии и спрашивает:

– То есть ты, смерд, смеешь намекать, что наследник королевства Зоа – какой-то плебей? Я правильно тебя понял?

С одной стороны, подобное заявление кажется бесполезным. Ведь на самом деле Джитендра никакой не наследник, хоть и был послан сюда в качестве такового. Да и Арвинии вряд ли есть дело до одной и покорённых стран… Но что-то подсказывает – подобный заговор не обошёлся без участия его приемного дяди и приемного отца: Джая Кайлаша. Если Арвиния просто взяла и первой оккупировала столицу Зоастрии, все герцогства должны были сразу заявить о своём выходе из состава империи. Нет, за столь лакомый кусок им самое время вцепиться в глотки друг друга. Даже скатившись размерами до старых границ, Астрия по-прежнему богатая и большая страна. И попытка одной державы захватить в ней власть точно вызвала бы неудовлетворение у остальных. У Джая Кайлаша – уж точно.

А значит, новому императору нужны заложники для переговоров. Те самые, которых собирал Рохан.

– Наследник? Зоа?

Глаза наглого арвинца ещё раз смеривают фигуру Джитендры внимательным взглядом. Точнее, ту её часть, что не скрыта руками и плечом Рохана.

– Именно. Разве ты не знаешь о заложниках, собранных прежним императором?

Колебание в ответном взгляде сообщает Джитендре, что о чём-то таком этот старший солдат (он ведет себя так, словно имеет право задавать вопросы и принимать решения) точно слышал. Но гордость не позволяет ему признаться, насколько мало он знает. Надавить ещё?

– Mеня зовут Ситар Кайлаш, я сын герцога Кайлаша. Брата бывшего короля Зоа.

Без приставки «приёмный» звучит явно лучше, и уж гораздо однозначнее, чем «бывший приёмный сын бывшего короля, в настоящий момент приёмный сын его брата». Но что-то в его словах заставляет Рохана вдруг опустить руки и отступить. Искоса глянув на него, Джитендра наталкивается на холодный отблеск презрение – и в глазах, и в повороте головы и даже изгибе грязной шеи. 

«Индра тебя задери! Рохан, о чём ты подумал? Я просто хочу зайти в этот дрянной дворец вместе с тобой!» 

Без окружения людей, без горячего тела вблизи, холод вольготно осваивается под рубашкой, осушает выступивший на спине пот и заставляет кости заскулить. 

– Ладно, – наконец взмахивает рукой старший арвинец. – Ведите во дворец обоих!

Но сам первым срывается с места и чешет рысцой в сторону светящегося входа. 

Затем и копья вокруг приходят в движение. Звон при столкновении древков и наконечников нарастает. Джитендра первым оборачивается к светлым стенам, окружённым многочисленными уличными светильниками, и первым делает шаг по дорожке между занесённых снегом розовых кустов. Он никогда не был здесь. Но Рохану этот сад, вероятно, знаком с детства. Интересно, каково это? Брести пленником по родному дому, захваченному врагом?

Ступеньки главного крыльца широки, но не высоки. Видимо, специально для дам, чтобы те не утруждали себя задиранием подола, стелющегося по земле и полу. Но Джитендра шагает сразу через две. Он ещё никогда не чувствовал себя таким гордым. Несмотря на холод и зияющую пустоту внутри, он отчего-то находится в приподнятом настроении с того самого момента, как увидел ошейник на Рохане. Это уже начинает казаться не вполне нормальным… впрочем, думать об подобном, наверное, не время.

Коридор с узкой дорожкой. Свежие цветы в специальных креплениях на белых стенах. Много слепящего света. Очень много. И вот наконец огромные двери, а за ними тот самый зал, что Джитендра помнит ещё по видению Лилы. Только вот все стены занавешены багрово-красным с чёрно-жёлтым узором – герб Арвинии.

«Точно, Лила!» 

Уже было перешагнув порог, Джи замирает.

«Лилавати! Ты здесь? Ты слышишь меня?» 

Тишина. 

Никакого отклика в пространстве.

Словно её и не было тут никогда.

Может, получится связаться в башне?

Толчок в спину заставляет послушно сделать ещё несколько шагов. И вдруг обнаружить почти прямо перед собой стоящую на коленях фигуру Васу. И пусть на нём нет доспехов, но эти волосы, даже поблекшие, Джитендра узнает повсюду. А вот его лохмотья… Чтобы убедиться, приходится обернуться – но нет, Рохан не отдал каким-то образом то, что осталось от его когда-то вполне цивильной одежды, Васу. Но сейчас они оба выглядят, как братья. Или как заключённые, недавно покинувшие одну камеру на двоих.

Васу оглядывается на звук шагов с совершенно каменным выражением лица. Но увидев, кто вошёл в зал, тут же предпринимает попытку встать – но не менее десятка людей, окруживших его, вынуждают шанкха остаться коленопреклоненным. А Джитендра замечает вмурованные с пол массивные кольца, через которые пропущены цепи. Цепи, что идут к кандалам на мускулистых руках и ногах. 

– Итак, вы оба живы… – доносится с возвышения разочарованный голос.

Там, на троне, восседает молодой человек. У него широкая грудь, мощные икры затянуты в блестящие сапоги. Красный камзол богато вышит золотым и чёрным. И золотая мантия спускается по плечам. 

– Секар? Саши Секар?

Для этого трона крепкий арвинец кажется всё равно слишком мелким.




Глава 32. Зачем упрямиться?

***


Нeт мaленькиx стoлов на высоких ножках. Нет дам в пышных платьях или щеголяющих своей выпpавкой и чувством юмора кавалеров. Приёмный зал заполнен солдатами. А на лице человека, сидящего на троне – усталое довольство, которое кажется маской.

– Ладно, сначала закончим с одним делом…

Не успевает Cекар договорить, как человек, всё это время стоявший позади, вдруг наклоняется к его плечу. И начинает что-то шептать. Одет он немного нелепо… вообще, Джитендре мало что видно, кроме тёмно-багровой атласной мантии, висящей на смешных, закреплённых на плечах вставках-удлинителях – и мантия эта охватывает всю фигуру человека и даже смыкается спереди, словно занавес. Однако шутом тот не выглядит. На самом деле, в исходящих от советника эмоциях Джитендра чувствует даже больше достоинства и самолюбования, чем от того, кто сидит на троне.

«Ну конечно. Саши – марионетка, а этот – кукловод…» 

Стоит так подумать, как Секар раздражённо отмахивается от своего шептуна. И даже голову отводит подальше от вытянутого ослиного лица, на котором тут же вспыхивает гнев. Но Секар не обращает на это никакого внимания – упершись локтями в колени и переплетя перед собой пальцы рук, он уже наклоняется вперёд.

– Итак, Васу, продолжим. Напомни, на чём мы остановились?.. Kажется, «клянусь верой и правдой служить новому правителю великой империи»?

Mолчащий до этой секунды бывший второй советник ещё раз оборачивается и поверх головы Джитендры смотрит на своего императора. В его глазах уже более живое выражение, но чувства шанкха Джитендра прочесть не может. Или понять. Какая-то смесь надежды, вины и… злости? Впрочем, от надежды быстро не остаётся даже следа. 

Присутствие же Pохана за спиной ощущается словно раскалённое, но сжатое пламя гнева. 

– Давай, не тяни! – властно напоминает о себе новый император. – Ты же понимаешь, даже если великий Рохан вернулся, это ничего не меняет. Ты только глянь на ошейник! Сразу ясно, как демоны его обласкали… Эй, Ситар, расскажешь потом, что собираешься делать со своей зверюшкой?

– Почему «потом»? – не дрогнув и бровью, отвечает Джитендра. – Могу и сейчас. «Посадить обратно на трон» – что-то вроде этого, полагаю…

Звон цепей. Непонятный предостерегающий взгляд из-под тусклых, но всё равно несомненно золотых волос. Значение этого взгляда становится ясно уже через миг, когда по щелчку пальцев Секара из-за трона появляется корзинка в руках знакомого старшего солдата. Нет, это не корзина, а люлька. В ней безмятежно спит младенец. Прямо под занесённым кинжалом.

А кинжал хорош. Настоящее произведение искусства. Столько драгоценных камней, и не просто вразброс, а цветочным узором… 

– У меня тут с советником вышел спор, – тем временем не менее лениво и устало сообщает Секар. – О том, что делать с этим ребёнком. Я… слышал нелепый слух, что его… м-м-м… родил ты? От императора? Так ты урваши?

В отличии от шанкха, часто удостаивающихся права быть солдатами, или саубха, ублажающих своих хозяев и их гостей всякими фокусами, урваши – самый презренный вид ганда. Дакини и ратри обычно не покидают бойцовских ям, а мандега держат ради их редких сил, заключённых в крови, и всё же никого так не презирают, как урваши. Потому что урваши, даже если сами того не желают, вызывают в людях низменные желание. Урваши – это живая похоть во плоти, и место их – в самых дальних и потаенных углах частных домов. Или в соответствующих заведениях для богатых господ. И весть о том, что одно из этих существ понесло дитя от императора…

Шёпот. Не особо удивлённый. Наверное, солдаты уже давно в курсе слухов. Но вот плечи Васу от чего-то становятся уже. Он горбится ниже к полу, словно это его обвиняют, и вину эту он признаёт.

«Какое же гадство».

– Я сан-рак-ши, – медленно и по слогам произносит Джитендра, кожей чувствуя сотни колких взглядов, но не спуская глаз с корзины. – Но вряд ли кому-то из вас знакомо это слово…

Вдруг шаги. За спиной. Под шарканье ног десятков солдат, с копьями кинувшихся следом, Рохан выходит вперёд, игнорируя впившиеся в плоть острые наконечники. А Джитендра впервые после перемещения получает возможность взглянуть на его спину. Там дыра. В лоскутах. Часть ткани просто исчезла, на голове волосы целы, но плечи и ниже… на коже лишь грязь, запёкшаяся кровь и синяки.

«И это всё? Как так получилось?» 

– Я не сомневаюсь, – довольно громко начинает Рохан, – что потом ты мне всё подробнейшим образом объяснишь… но сейчас я хочу знать лишь одно: где Калидас?

Обращается он к Васу, хотя смотрит на трон. Или на люльку. Джитендра тоже переводит взгляд туда. Он две недели не видел сына. Он даже не знал, что родился сын! И имя… он не дал ему имя… – почему-то это волнует сильнее, чем даже инструктированный кинжал, всё ещё нависший над подозрительно спокойно спящим ребёнком. Корзина немного наклонена, видны чисто-белое одеяльце, большая круглая голова со светлым пушком и палец, засунутый в маленький едва розовый рот… Джитендра пытается вспомнить тот единственный раз, когда уже видел это дитя. Или не это?

«Я даже не могу его узнать…» 

Ужас поселяется в груди словно костлявая рука, перебирающая внутренности и почти добравшаяся до сердца. Имя этой руки – отвращение. Отвращение к себе.

– Калидас исчез на следующий день после твоего отлёта, – быстро и тихо, сквозь сжатые зубы сообщает Васу.

«Может, моего сына забрал Калидас, а это просто какой-то другой ребёнок?..

Стоп! 

Как больше месяца?! Почему больше месяца?..»

Волнение заставляет Джитендру схватиться за оставшийся относительно целым пояс Рохана. Eму правда трудно устоять на ногах, но тот даже не оборачивается. И вид его упрямой и стойкой спины вызывает злость.

«Сделай же что-нибудь! Ты же Рохан! Ты же император!» 

– Да, Калидас поступил мудро… – вдруг доносится с трона. – Но у вас ещё будет время поболтать. После того, как Васу даст клятву, и мы наконец-то перейдём к следующей части нашей программы!

Заканчивает Секар жёстче, чем начал. Чистое раздражение окончательно затапливает его.

– Давай, Рохан, хоть ты образумь этого дурака! Вместо того, чтобы сразу сдаться, он бросил на смерть весь городской гарнизон! А теперь ещё это гильдейское ополчение… от свободных ганда столько хлопот! Но это не значит, что мои солдаты не справятся с фокусниками… Так что давай, не упрямься, шанкха. Просто снова начни исполнять свою роль. Ведь именно поэтому Рохан и поставил тебя рядом с собой? Чтобы держать ганда в узде? Как символ для этого сброда! Или ты и правда возомнил себя полководцем? Генералом?

– Может, и так, – наконец отвечает Васу, едва разжимая зубы. – Но у меня всегда будет только один господин!

– А если я прямо сейчас казню твоего господина? – изогнутые брови Секара сходятся над переносицей, а голос прыгает от хрипа до визга. – Или ты решил, что моё терпение безгранично?! Или что я побоюсь этого выкормыша демонов с бесцветными глазами?!!

Голос нового императора, взлетев до высоких сводов потолка, замолкает – и напряжённая тишина волнами расходится от трона, поглощая даже тихие разговоры в самых дальних уголках зала. Джитендра облизывает пересохшие губы и готовится всякого, сделавшего хоть шаг, отправить подальше от дворца… или можно просто повыше… только бы хватило сил. Но здесь набилось слишком много арвинских солдат!

– А сказано-то хорошо…

Новый голос раздаётся у самого трона. Незамеченный никем, там откуда-то взялся человек. Нет, его глаза горят алым, а длинные прямые волосы придавлены у висков высоким колпаком. Калидас. В его руках корзина. А только что державший её солдат уже скатывается по ступенькам.

И лишь когда его тело с мертвенно-бледным лицом растягивает у подножия, тишина взрываются криками, топотом и звоном. Секар вскакивает с трона, но в отличии от своего бросившегося прочь шептуна, выхватывает меч.

Однако силуэт Калидаса уже начинает мерцать и бледнеть. Широкое лезвие проходит его тело насквозь, словно отражение в воде. Последними в воздухе остаются гореть два глаза, смотрящие с вызовом на Джитендру, а потом и они исчезают.

Джитендра не слышит ничего, кроме странного шума в ушах. Он не может пошевелить даже пальцем. Лишь краем сознания улавливает треск и пролетающие мимо осколки гранита. Это Васу вырывает массивные кольца из пола и цепи из рук своих стражей. Эти цепи, сложившись вместе, хлыстом бьют по красным камзолам… а в ушах Джитендры раздаётся детский плач. Он звучит так близко, и словно бы отовсюду…

– НЕТ!

Уже отобрав у кого-то шпагу, Рохан вдруг хватает Джитендру за плечо и с силой сжимает. Но Джитендра не чувствует боли и не слышит его, скорее читает по губам. Мотает в ответ головой, краем глаза замечая ворвавшихся в зал вооружённых людей. Нет, ганда. Впереди бежит тот, с длинными ушами… 

– Не умри, – просит, – пока я не вернусь.

Детский плач становится громче.

Наконец-то определив направление, Джитендра исчезает.

Будь у него больше сил, он бы помог здесь… но той капли, что успела восстановиться, хватает лишь, чтобы бросить себя через ледяной промежуток переноса. Туда, куда Калидас его пригласил.

***

Вершина башни.

Ветер воет, словно беснующийся в путах зверь.

Но мгновения темноты ещё длятся… как вдруг по глазам бьёт яркий свет. Бирюза. Под ногами расцветает узор, ширится, на камнях вырисовываются круги, сложные символы и просто точки, линии, круги…

Непреодолимая сила заставляет упасть на колени.

Но шум в ушах наконец пропадает.

Сквозь сияние, поднимающееся от пентаграммы, становится видно двоих, прикованных к стенам невысокой башни, той самой, где по слухам живёт Калидас. Сюда Джитендру приводил и Джагжит. А сейчас этот лохматый слуга стоит на коленях с отведёнными назад руками, закованными в кандалы. Он почти висит на светящихся цепях – значительно тоньше чем, те, что были на Васу, но почему-то оникажутся в сотню раз крепче. И пульсирующий свет в них… словно живой.

По другую сторону от входа в пристройку, в той же позе, что и Джагжит, склонил голову Лал. 

Но где Калидас?

Где ребёнок?

И что за ерунда происходит?! Разве мандега способны на подобные трюки? Если только здесь не помог какой-то саубха… 

Ищущий взгляд Джитендры поднимается выше. И натыкается на маленькое тельце в пышном платье. Лилавати безвольно висит на цепях прямо над слугами почти у самой вершины. Её подол и кудрявые волосы безжалостно рвёт ветер, глаза закрыты. 

Джи моргает. Ещё и ещё. Глаза заполняют злые слёзы. И в этот момент чёрное небо мутнеет и лица касаются холодные капли. Нет, это снежинки. Всё вокруг становится мутным. Но Джитендра не отводит глаз от верхушки башни. Он уверен, что Калидас там. И действительно, тот появляется на краю – прямой и худой, как стрела. С пустыми руками.

– Где мой сын?!

Вместо голоса из горла вырывается хрип.



Глава 33. Жертва

– Где мoй cын?!

Bместо голоса из гоpла вырывается хрип.

– …клятье…

Порыв ветра уносит часть слова. Hо Калидас явно и не думал продолжать разговаривать с самого верха. Просто шагнув за край, он медленно, словно снег, начинает снижаться.

– Где мой сын?!

– Да-да… замечательно… – раздаётся уже почти рядом. – Как я и думал. 

Самодовольный мандега обходит пентаграмму по краю, поигрывая резной дощечкой. Нет, их там несколько, нанизанных на один ремешок. Джитендра не сводил глаз с Калидаса, пока тот не заходит ему за спину. Обернуться что-то мешает. Воздух кажется ледяным, обжигающим и… вязким, словно древесная смола, уже начавшая застывать.

– Знаешь, я не был уверен, что это сработает. Этот твой материнский инстинкт. Но ты и правда послушно последовал за мной прямо в ловушку… А ведь я уже похоронил и тебя, и Pохана, и свою мечту, но вы только посмотрите… никак Индра опять сделал глупую ставку и и подарил мне последний шанс! Как я могу его упустить?! Правда, вы так неожиданно вернулись… пришлось делать всё в спешке, от того и такая неприглядная композиция… ты уж прости.

– Где мой сын?

– Но что же это такое?.. Почему ты так пуст?.. Ах, наверное, телепорт? А всё потому, что потащил с собой столько бесполезного груза…

– Где… мой сын…

– Нет, это никуда не годится… но даже если способность не передастся…

– Калидас!

– А? Что?

Почти завершив круг и остановившись недалеко от прикованного Джагжита, Калидас удостаивает Джи взгляда, наконец-то подняв глаза от светящихся линий пентаграммы.

– Где мой сын?

– Tебя волнует ребёнок? Даже больше, чем то, что будет с тобой? Значит, ты и правда решил оставить себе эти бесполезные человеческие чувства?

Тихо кружится снег, вокруг лишь необъятное чёрное небо без малейшего проблеска звёзд. Стремительно трескающимися губами, чувствуя растущую тупую боль в груди, собственным дыханием обдирая горло Джитендра спрашивает еле слышно:

– Mой сын… он жив?

– Конечно, он жив, – хмурится Калидас, отбрасывая волосы за спину. – Иначе бы ты почувствовал, что половина твоей силы вернулась… Xотя, подожди, это отличная мысль…

так мы быстро восстан-

– Не смей!

Лицо Калидаса застывает. До этого момента он вёл себя, как рассеянный, но озабоченный какой-то простой бытовой проблемой старик, но сейчас Джитендру вдруг затапливает неудержимая ярость, хлынувшая от мандега.

– Не смей?.. – тем не менее довольно нейтрально переспрашивает тот. Но постепенно его голос становится громче и надрывней. – Ты сказал это мне? Тому, кто ждал тысячу лет?.. Кто почти достиг своей цели? Ты, жалкая копия настоящего санракши, ты сказал это МНE?! 

– Так ты тоже?..

– О чём ты?

Нет, Калидас ни капельки не похож на Мириоса. Но получается, в мире людей осталось несколько Настоящих? Живущих ещё с катаклизма?

Джитендра мотает головой. Не столько для того, чтобы выразить отказ, сколько – чтобы хоть ненадолго разогнать туман, застлавший глаза. Руки, упирающиеся в холодный камень, дрожат, но щели между камнями становятся чётче. А причина, побуждающая Калидаса действовать – ясней.

– Впрочем, неважно, – равнодушно бросает мандега в ответ на молчание. – Мне нужен только ты.

И начинает вновь перебирать свои дощечки размером с ладонь.

– Если выпьешь меня, моей способности всё равно не получишь, – предупреждает Джитендра, пытаясь поверить в собственные слова. 

– Ха-ха. Поверь, я провёл достаточно экспериментов, чтобы научиться получать именно то, что нужно.

– Так вот, значит, как ты перенесся в зал и смог потом исчезнуть…

– Ну, почти…

На вытянутом лице Калидаса проступает сомнение. Не договорив, он отходит на пару шагов назад и начинает поглаживать торчащие во все стороны и запорошенные снегом волосы Джагжита. Но как он их не приглаживает, причёска прикованного к стене парня вновь и вновь принимает прежнюю форму иголок дикобраза.

– Нет, я должен рассказать! – прерывает Калидас собственные колебания. – Будет слишком обидно, если никто так никогда и не узнает о всех усилиях, что я приложил! Но если начну с самого начала, это затянется… пожалуй, лучше просто скажу, что то твоё похищение по прибытию в Истерию организовал я.

– Зачем?

Время утекает сквозь пальцы и впитывается камнями. Тело становится всё тяжелее, но у Джитендры нет другого выхода, кроме как ждать. Ждать и пытаться незаметно забраться в маленькую головку Лилавати. 

– Конечно же, ради эксперимента! Видишь ли, раньше я пытался создать кого-то вроде тебя, но увы, потерпел поражение. Хотя благодаря мне немало полукровок получили жизнь… но разочарование от неудачи было настолько сильным, что пару сотен лет я даже думал, что сдался. А потом…

Прекратив поглаживать опущенную голову Джагжита, Калидас поднимает взгляд к небу, вздыхает и обводит руками вокруг себя, словно показывая что-то.

– Башни.

Он выговаривает это слово, как нечто изумительное. 

– Башни? – послушно переспрашивает Джитендра, чувствуя, как кости превращаются в ледяные иглы, грозящие вот-вот проткнуть плоть и вылезти наружу. Или просто рассыпаться. А Лилавати продолжает молчать.

– Да. Ты знаешь, как они появились?

Сил мотать головой нет. Но этого и не требуется. Снисходительно глянув на Джитендру, Калидас отвечает уже сам:

– Их придумал я. Видишь ли, другие демоны, которым удалось остаться на этом континенте, причиняли людям вред. Бессистемно и бессмысленно. Так что я помог людям с ними справиться. Такие башни возведены во всех странах, когда-то они были довольно действенны против ганда. Они высасывали их силу. По сути, одной башни на город хватало, чтобы нечистые в нём вели себя смирно. Да уж, тогда их было не больше пары сотен на весь континент…

– Вы предали даже собственных братьев по крови?

– Да что ты знаешь о нас?!

Джитендра не отвечает. Лишь моргает пару раз, сбрасывая собравшиеся на ресницах снежинки.

– В общем… – погасив вспышку злости, продолжает Калидас, но уже не таким самодовольным тоном. – Конечно, значительная часть собранной башнями энергии рассеялась, тем более, что последние пять сотен лет ганда так измельчали, что заклинание перестало их замечать… Но я подумал, что изменить настройки и собрать всё заново будет не так уж трудно. И даже если сотня слабых ганда заменят одного, цель того стоит. В конце концов, что значит ещё одна тысяча лет?

– Так эти нападения на гильдии…

Джитендра вспомнил, о чём говорили Рохан и Васу. И вдруг новая догадка, естественным образом вытекшая из первой, заставляет его подняться. Не с колен, но оттолкнуться от камня и распрямиться, чтобы уставиться на Калидаса – и даже сопротивление вязкого воздуха в этот миг исчезает.

– …моя мама… моя семья…

Слов не хватает. Но и те, что есть, застревают в высохшем и замёрзшем горле. 

– А-а-а… – взмахивает рукой Калидас, вновь опуская ладонь на макушку Джагжита, словно на подставку. – Нет. Тогда до меня ещё не дошёл слух о тебе. Но вот королева… Да, она могла доставить проблем. Ну и… ты же знаешь… вся эта история с родом… что Торил принадлежит более старой ветви – и всё в этом роде… я же вроде как только советник, но некоторые решения должны быть приняты во благо империи, даже если император о них и не в курсе. Веришь или нет, я до сих пор желаю этой стране только самого лучшего. Поэтому, раз Рохан вернулся, от вашего сына будет толк, потому можешь о нём не беспокоиться.

Половина из сказанного Калидасом проходит мимо сознания Джитендры. Он слышит и понимает произнесённые слова, но разум его не фиксирует их. Вместо этого в голове бьётся: «она могла доставить проблем», «вся эта история с родом», «решения должны быть приняты»… Эти фразы произнесены таким скучным и почти извиняющимся тоном… но сознание отказывается принимать подобные доводы. 

Джитендра даже забывает о Лилавати и своих попытках пробудить её. 

– И всё это, чтобы вернуться? – спрашивает что-то внутри безжизненным тоном.

– Вернуться? Зачем? Нет, здесь довольно неплохо. Избавиться от лишних людей, основать новое королевство или обосноваться в этом… Думаю, изучить людской мир будет интересно многим моим собратьям. Да и всяким там ратри или дайкини место найдётся… хотя о чём это я? Уже нашлось. Но естественно, речь идёт не об этом убогом существовании в человеческом теле – истинному санракши не составит труда отправить сюда демонов в истинном виде.

Хочется закрыться. Снова запереть каждое чувство на замок. Потому что это невыносимо. Джитендре нет дела до мира людей, сейчас его собственный разбивается на осколки. Неужели мама зря сбежала с острова? Подальше от грязных традиций? Да, она нашла своё счастье, но была убита потому, что стала королевой… Или ей просто не стоило брать с собой Джитендру? 

Как ни посмотри, не будь его здесь…

Нет, тогда бы Калидас продолжил свои эксперименты и зверства. Это было более полугода назад, но Джитендра не забыл тот подвал, то пламя и то кровожадное выражение на морде дайкини, цедящего его кровь из надреза… 

Нет, дядя прав – на большой земле и несправедливости больше, и жестокости. Сколько ганда погибли по прихоти Калидаса? А маленькая Лилавати, уже успевшая вдоволь настрадаться за свою недолгую жизнь, висит сейчас на каменной башне, и её детское тело равнодушно подставлено снегу и ветру! 

А виноват во всём он – Калидас! Первый советник императорской семьи. 

Мир действительно ужасен. 

Демоны ужасны. И если Калидасу удастся призвать сюда своих родичей…

– А какова… моя роль?

Джитендра не слышит собственный голос. Зато слышит ответ.

– Видишь ли, твоя способность телепортации по сути не нужна. Но она произрастает от силы саубха. Конечно, сами они на подобное не способны, и то, что ты видел во дворце – не более, чем мелкий фокус… но так уж случилось, по природе своей саубха близки к этой способности. Поэтому я нашёл вместилище. Как только башня высосет из тебя всё до крупинки, я направлю скопившуюся энергию в её тело. Вероятность того, что стабилизирующий эффект от души поддельного санракши успешно объединит разные виды энергии, весьма высока. Увы, не думаю, что какой-то артефакт способен выдержать получившийся результат, но эта малютка… и два её помощника… да, они должны прожить несколько секунд, и этого времени хватит для создания двери.

Калидас поднимает свои дощечки повыше. Джитендра видит их сквозь смёрзшиеся ресницы. Потом закрывает глаза, запрокидывает голову и прислушивается к ощущениям на лице. Снежинки опускаются одна за другой, тают, собираются в капли, а капли в дорожки, те стекают за шиворот заиндевевшей рубашки.

«Шакти Равана. Шакти Равана. Шакти Равана. Шакти Равана. Шакти Равана. Шакти Равана. Шакти Равана. Шакти Равана. Шакти Равана. Шакти Равана. Шакти Равана. Шакти Равана. Шакти Равана. Шакти Равана. Шакти Равана. Шакти Равана. Шакти Равана. Шакти Равана. Шакти Равана. Шакти Равана. Шакти Равана. Шакти Равана. Шакти Равана. Шакти Равана. Шакти Равана. Шакти Равана. Шакти Равана… Кто-нибудь! Поспешите и убейте меня! Это единственное, что я могу сейчас сделать!»

Шорох шагов. Он раздаётся за спиной. И очень скоро сбоку появляется плетущаяся фигура Рагху. Его длинные руки почти касаются заснеженной площадки. Но вспыхнувшая было надежда уносится ледяным ветром, потому что Калидас вовсе не кажется удивлённым – на приближающегося ратри он смотрит с еле заметной улыбкой.

– Извини, – косится Рагху на Джитендру, прежде чем снова опустить голову. 

– Он уже всё понял и сам. Не так ли, поддельный санракши?

– Ты тоже… дей-… действовал его по приказу? 

Комок в горле разрывается кашлем. Снег окропляется красным. Скрючившись, царапая локти о камень, Джитендра давится, не способный закричать от вдруг вспыхнувшей в голове сильнейшей боли, вот-вот грозящей раздавить череп. С трудом оторвав от пола руку, он с силой проводит ладонью по ближайшей светящейся линии… но ничего не меняется. Свет продолжает пробиваться сквозь камень.

– Кажется, успели? – вдруг доносится издалека чей-то голос.

А другой ему отвечает:

– Похоже на то.




Глава 34. Душа

Oгpoмным уcилиeм заставив себя поднять голову, Джитендра всё равно с трудом различает две новые фигуры, возникшие по бокам от Kалидаса: одна из ниx одета в чёрный плащ, вторая в платье из зеленых стеблей, но ещё больше в глаза бросаются её рога, волной уходящие к затылку.

Разве не этот саубха выстрелил в них там, в пещере, огненным шаром?

Но с побега вряд ли прошло больше часа… 

A Равиндра не обманул – и правда отправился следом, ещё и дружка своего прихватил…

Джитендра не успевает решить, обрадоваться ему или испугаться, а Калидас уже взмахивает руками, словно стряхивая с пальцев воду. Равиндра и саубха отпрыгивают назад, причём саубха скорее отлетает. И всё равно каждый из них мгновенно оказывается заперт внутри собственной пентаграммы – в точности такой же, что и под ногами Джитендры. Tолько вот никто из них не падает на колени, а сияние вокруг саубха окрашивается в бледно-лиловый.

– Тц, ловушка… досадно… – доносится со стороны Равиндры. – То-то мне показалось, в прошлый раз здесь был какой-никакой, а барьер…

Рогатый друг ему не отвечает. 

Зато громко хмыкает Калидас:

– Cовру, если скажу, что ждал вас. Но я приготовился, и теперь врасплох меня не застать…

И переводит пристальный взгляд за спину Джитендры. 

«Что? У него есть помощник? Или ещё дружки Равиндры?»

– Простите, Ваше Величество, – тем временем взгляд Калидаса становится мягче, а сам он склоняет голову в почтительном жесте. – Если позволите, я быстро здесь закончу и мигом верну вам вашу империю… Не соблаговолите ли пока подождать в своей спальне?

– А если не позволю? – голос Рохана расплавленным металлом проникает внутрь Джитендры. – И не соблаговолю?

– Тогда, боюсь, мне придётся применить силу. Ваше непослушание уже давно перешло все мыслимые и немыслимые границы.

Весь вид Калидаса выражает искреннее сожаление. 

Но одна дощечка без колебаний быстро сменяется на другую – и в тот же миг что-то с треском вспыхивает у Джитендры за спиной. Но треск постепенно затихает и становится слышно приближающиеся шаги – потом Джитендру вдруг обхватывают, отрывают от пола и прижимают к влажной груди, остро пахнущей потом и кровью. Перехватив его удобнее и буквально заставив обнять себя за шею, Рохан негромко вздыхает и молча разворачивается к лестнице. 

– Как? – голос Калидаса за его спиной звучит растерянно. – Я же знаю все твои обереги…

Это звучит очень жалко.

И очень неподобающе для главного злодея.

А Рохан идёт тяжело, но уверенно, напрочь игнорируя своего бывшего советника. Но когда до первой ступеньки остаётся с десяток шагов, вдруг останавливается. Смотрит вниз. И Джитендра тоже поворачивает голову… Бирюзовый свет! Оказывается, пентаграмма следовала за ними по пятам, и он по-прежнему в её центре!

– Бесполезно, – всё ещё рассеянно сообщает Калидас, словно мысли его сосредоточены на чём-то другом. – Пока ты будешь спускаться, башня вытянет из санракши последние капли силы и доберётся до души.

Снег застилает глаза, когда Рохан резко оборачивается против ветра.

– Что мне делать?

– Ну… – почему-то отзывается на вопрос Равиндра. – Ты можешь попробовать сбросить его вниз.

– Разве вы явились сюда не для того, чтобы спасти эту мелочь? – удивлённо выдает Калидас, при этом щелчком опять меняя местами дощечки и наполняя одну ржаво-рыжим свечением. 

И почти тут же по всему периметру вершины башни в ночное небо выстреливают толстые стены, а путь к лестнице спешно начинает затягиваться каменными плитами, будто заживающая рана. 

– Хм-м… мелочь, говоришь… – Равиндра не показывает удивления и довольно легко поворачивается обратно к Калидасу. – Вообще-то мы с этой мелочью родственники. И мне вроде как положено не спасать, а забрать его силу себе и всё такое… только есть один нюанс. Но думаю, ты его уже и сам заметил.

Джитендре не нравятся намёки Равиндры и это вдруг ставшее слишком замкнутым пространство. Очень похоже на клетку. Но словно им только что вовсе не отрезали единственный путь к побегу, император продолжает молча стоять в пентаграмме, наблюдая за двумя почти мирно беседующими ганда: одного из которых, наверняка, до самого последнего момента считал соратником, а во втором всегда видел врага. Однако внутри Рохана растёт раздражение и унисоном отзывается в Джитендре.

– Какой нюанс? – после паузы с подозрением спрашивает Калидас. 

Он больше не смотрит на императора, Равиндра полностью завладел его вниманием.

– Ну такой… Мандега, я думал – ты умный.

Джитендра закрывает глаза. Подобное не назовёшь иначе, как ребячеством. А ведь на острове дядя вёл себя довольно важно и даже чопорно.

Слышится вздох. 

– Взгляни на меня, – сдаётся Равиндра, – и на него. Тебе ничего не кажется странным?

Испепеляющий взгляд можно почувствовать кожей. Джитендра даже готов поспорить, что зрачки Калидаса сейчас пылают огненно алым.

– Если ты, санракши, говоришь про объем его силы и твоей, то нет ничего удивительно в том, что у тебя её больше. Ведь он притащил сюда ещё гору мусора.

– Пф!

«Интересно, дядя специально издевается над Калидасом? 

      Сначала бы освободился, а потом уже болтал…»

Мысли текут неторопливо, голоса звучат отдалённо. Ступни и ладони начинает покалывать. Тяжёлые веки давят на глаза. Джитендра чувствует, что почти разваливается на куски, но совсем рядом раздаётся уверенное биение сердца, и странное умиротворение растекается по венам вместе с этим сильным и размеренным звуком.

– На всякий случай спрошу, – от внезапно тихого и низкого голоса Рохана тело пронзает мелкая дрожь. – Ты сам не можешь убраться отсюда подальше?

Получается только мотнуть головой. Объяснять вслух слишком долго. Вместо этого Джитендра пытается задать вопрос, но голос снова срывается в хрип:

– Где…?

Однако Рохан его понимает. Его пальцы сжимаются сильнее, заставляя онемевшую от холода кожу под тонкой тканью гореть.

– Внизу. В твоей спальне. Не похоже, чтобы ему причинили вред. 

«И ты оставил ребёнка там? Одного? Без защиты?!» 

– Кто знает, что ещё задумал Калидас… – словно прочитав его мысли, морщится Рохан. – Но снаружи тоже опасно.

Беспокойство едва ощущается в нём. Тщательно скрываемое. И возможно даже более сильное, чем испытывает сам Джитендра. Но ни одной эмоции императора не укрыться от него, особенно сейчас, когда он всем своим существом ощущает пульсирующую и открытую душу человека рядом с собой. Эта душа манит. Она заставляет тянуться к себе, словно иссохшему ростку к живительной влаге.

Ведь в этом нет ничего плохого?

– Вы ещё… не победили?

– Пока ещё нет.

Объятия Рохана – словно тёплое одеяло. Джитендра чувствует себя окружённым приятной энергией. Но её недостаточно, ещё бы немного…

– Не надо! Ты убьёшь его!

Равиндра. Заморгав, Джитендра неловко оборачивается и ловит на себе суровый взгляд. Но осознать случившееся не успевает, потому что вслед за окриком раздаётся удивлённый голос Калидаса:

– Не может быть… Но как это возможно?

«Что возможно?» – похоже, он пропустил часть их разговора.

– Ты… – словно в трансе, Калидас всматривается в Джитендру. – Твоя мать… ты разве ничего не получил от неё?

– Верно, – отвечает ему Равиндра вместо племянника. – Дело не в запасе сил. В конце концов демоны – не просто сгустки энергии. Но область души, отданная демону, зависит от унаследованной силы. Чем больше унаследовано – тем больше эта область. И тем больше энергии она способна накапливать… А в этой мелочи с самого начала было меньше четверти от моего, а он ещё и отдал половину ребёнку!.. Тц! Такая растрата!

Равиндра выглядит по-настоящему расстроенным. А Джитендра, похоже, только что узнал, почему его не поглотили на острове. Но это значит, что…

– Это, конечно, интересно, но ничего не значит, – вдруг отрезает Калидас. 

Вроде бы равнодушно, но при этом тяжело прислоняясь к двери в своё жилище, венчающее древнюю башню. 

А Джитендра замечает, что небо над головой начинает светлеть. Совсем немного, но… разве он не должен уже умереть? Калидас был уверен, что Рохан и вниз-то его отнести не успеет… Но Джитендре не только не стало хуже, но даже немного, самую чуточку, лучше. Или это из-за Рохана? 

«Я же не?..»

Однако душа императора действительно кажется вкусной. Это потому что он император? Или…

«Почему я постоянно думаю не о том?..»

– Тем не менее, я безмерно рад, что двое ганда с Чёрного континента почтили меня своим присутствием, тем более, что один из вас санракши… теперь-то уж башня точно соберёт нужное количество энер-

Проходясь взглядом по Рохану, Калидас вдруг замолкает на полуслове. И подозрительно прищуривается.

– Эта штука на шее… что это такое?

Похоже, намотанное на шею императора тряпье разъехалось и теперь из-под него поблёскивает золотой ошейник. Но вокруг столько сияния от разноцветных пентаграмм, что становится странно, как только мандега заметил столь слабый блеск. Да и что в этом такого? Однако прекратив подпирать дверь, Калидас уже целеустремлённо направляется прямо к ним.

Рохан отступает на шаг, но только один.

А всё потому, что деревянные дощечки в скрюченных пальцах мандега начинают загораться одна за другой.

Молния вспыхивает над головой, заливая всё абсолютно белым. Но не успевает яркий свет потухнуть, врезавшись в каменную площадку так близко, что Джитендра чувствует полоснувший по ноге жар, как вокруг один за другим возникают жёлтые шары жидкого пламени.

Только вот они разбиваются о воздух. Стекают по нему, словно по стеклу, не причиняя вреда. Барьер?

– Нет, правда, что это за дрянь?!

Калидас склоняет голову к плечу, и в его глазах всё сильнее разгорается интерес, в котором нет больше почтения к своему императору. Даже веки мандега возбуждённо подергиваются. 

– Тогда, может, добавим немного физики… 

И тут же с двух сторон от Рохана и Джитендры вырастают две невысокие стены. Но на этот раз раздаётся отчётливый громкий треск. Видимо, почувствовав что-то, Рохан внезапно разжимает руки и выбрасывает их в стороны. Мелкие искры вспыхивают на невидимой границе барьера, отчаянно сопротивляясь давлению, но каменные плиты всё же разбивают преграду. 

Но теперь встречают на своём пути человеческие ладони. 

Грохнувшись на снег, Джитендра отчаянно пытается сообразить, что должен сделать, но как на зло, в голове мечутся лишь обрывки мыслей.

– Ну, скоро?! – внезапно рассекает морозный воздух голос Равиндры.

– Почти, – глухо отвечают ему из другой пентаграммы.

Калидас с безумным взглядом оборачивается к саубха, и плиты, давящие на руки Рохана, просто испаряются. А уже в следующий миг малая башня, до сих пор служившая ему домом, вздрагивает и вдруг начинает рассыпаться, словно игрушечный домик.

Но не время вздыхать с облегчением!

– ЛИЛА!

Джитендра сам не знает, откуда взялись силы для крика. И не только. Выбросив руку вперёд, он в последний момент ловит взглядом маленькое, летящее на камни тело. А ещё в поле зрения попадают двое слуг, уже почти погребённых под завалом. Сцепив зубы, Джитендра сжимает кулак, хватая воздух, и дёргает на себя. Внутри, у самого сердца, скрипит, и что-то рвётся, воздух отказывается проникать в горло. Холод робко касается кончиков пальцев и тут же стремительно заглатывает всё тело целиком. Единственный звук, который Джитендра ещё слышит – биение сердца. Но оно становится тише с каждым ударом, а сами удары – всё реже.

Кажется, что замерзает и крошится каждая клетка.

И внезапное жжение в солнечном сплетение заставляет окончательно задохнуться.

«Это смерть? Но почему же так больно?»

Но вдруг кромешную тьму прорезает стрела чистого голубого света. Она бьёт прямо в место невыносимого жжения. И приносит с собой облегчение. Не мгновенное, но боль понемногу стихает, оставляя странное чувство огромной, глубоко засевшей занозы.

Всё ещё больно.

Всё ещё нечем дышать.

Но холод, забравший себе тело, отступает. Джитендра начинает чувствовать мышцы. И кости. И кровь, всё быстрее бегущую по сосудам.

Он впервые так чётко и ясно ощущает себя. И тьму, укоренившуюся на грани физического существования. Она всегда была послушна ему, а сейчас кажется незнакомкой. Но Джитендра привычно тянется к ней, направляя к повреждённым участкам обмороженной кожи. К иссушенным тканям горла и глаз. К почти потерявшим свою крепость костям. К тонкому кокону души, потускневшему, опавшему, еле ощутимому…

И тьма действительно послушно принимается за работу, однако она уже не кажется тьмой. Внутри неё просто смешались разноцветные нити разных энергий. Так он действительно не просто каким-то образом получил немного сил, но и нечто большее, изменившее его изнутри?

Джитендра наконец-то решается открыть глаза.

Время ускоряется. Или вернее, приходит в норму. 

Камни малой башни всё ещё осыпаются.

Посреди площадки появляются три безсознательных тела на безопасном от неё расстоянии, но всё же ближе к Калидасу, чем Джитендре бы хотелось. 

Но Калидас лишь безвольно стоит, словно окаменев от удивления. 

Сияние пентаграмм бледнеет. Но в кругу высоких непроницаемых стен не становится слишком темно – из-за мерцающего вокруг рогатого саубха лилового ореола, всё больше набирающего силу. Подозрительно медленно осыпающиеся камни скатываются по нему, как по щиту. Равиндра же продолжает стоять на месте, прикрыв голову одной рукой.

Он не спускает глаз с мандега. 

Но действовать продолжает саубха. Не прекращая светиться, рогатый выстреливает из ладони зелёным ростком, мгновенно превратившимся в длинную разветвлённую ветвь, и эта странная живая верёвка опутывает Калидаса и начинает стремительно темнеть, твердея. 

– Тц…

Джитендра поднимает взгляд и обнаруживает снова оказавшееся так близко лицо Рохана. Посеревшее и осунувшееся. 

– Тебе больно?

– Нет, – мотает император головой, но желваки за его скулами приходят в движение, словно каждое слово стоит ему неимоверных усилий. – Просто ты вдруг почему-то стал немного тяжёлым.

– О! – оказывается, Джи успели снова поднять. – Ты можешь меня отпустить.

Рыжие брови императора приподнимаются, но почти тут же на его лице возникает знакомое недовольное выражение. 

– Не хочу.

– Отпусти.

– Нет.

– Рохан! Я правда уже в порядке!

– Ну почему ты такой упрямый?

– А?

Джитендра замолкает с открытым ртом. Губы Рохана совсем рядом. Его дыхание щекочет кожу. И именно в этот момент рядом возникает тёмная тень.

– Подозрительно, – заявляет Равиндра без всякого объяснения. – Почему именно сейчас?

Его вопрос явно относится не к разрушению малой башни, потому что бесцветные глаза смотрят прямо на… нет, «внутрь» Джитендры. Похолодев, Джитендра сглатывает застрявший в горле комок и переводит взгляд на рогатого саубха. А потом обратно на дядю. 

«Вы правда явились за этим?»

– Что? Теперь я достаточно хорош, чтобы меня выпить?

На его вопрос, заданный довольно заносчивым тоном, Равиндра отвечает одним словом:

– Глупыш.



Глава 35. Дверь


Пoкa Джитендpа думает, как бы отреагировать на оскорбление, к ним подxодит саубха. 

– Tебе не кажется, что ты слишком вольготно распорядился моим подарком? – задаёт вопрос рогатый, и взгляд его плавно перетекает с шеи Рохана на Равиндру.

Тот в ответ смущённо пожимает плечами:

– Ну, понимаешь… этот бугай нашёл этот обруч… и начал насмехаться, типа я король пустого замка… и хожу без короны…

– Но это правда корона, а в твоём замке никто не живёт.

B голосе саубха не слышно и тени насмешки. Лишь констатация факта. И наверное, именно этот его невозмутимый тон заставляет Рохана хмыкнуть. Впрочем, император тут же удостаивается не самого доброго взгляда исподлобья от дяди, а Джитендра, отметив для себя, как выглядит со стороны гневное выражение холодных, почти бесцветных глаз, решает обязательно потренироваться перед зеркалом. На всякий случай. A ещё он наконец-то узнаёт, почему Рохан не получил серьёзных ранений ни от атаки тем сгустком пламени в пещере, ни от заклинаний Калидаса – всё дело в этой короне, которую дядя из-за насмешек Рохана использовал на нём, как ошейник.

– Кстати, познакомься, Джитендра, – тем временем взгляд Равиндры теплеет. – Это Таурус. Глава саубха.

Рогатый как раз заканчивает обходить их троицу по кругу и кивает с надменным видом. Джитендра игнорирует его кивок и хлопает Рохана по плечу.

– Ну правда, отпусти. Мне надо проверить Лилу.

На пару мгновений жёсткая складка губ императора становится ещё тоньше, а руки его сильнее сдавливают рёбра и колени Джитендры, но в конце концов он прикрывает глаза и опускает его на засыпанную снегом каменную площадку. 

– Что ты сделал? – задаёт Джитендра вопрос, проходя мимо Тауруса, но не глядя на него. 

– Нарушил симметрию, – раздаётся за спиной нейтральный голос.

– Ка-

Xотел спросить: «какую симметрию» – но осекся. В принципе, короткий ответ содержит всю нужную информацию: только слепой бы не заметил, что Лила, Джагжит и Лал были прикованы к малой башне таким образом, чтобы получился равносторонний треугольник.

– …как нарушил? – перефразирует Джитендра, опускаясь на колени возле лежащей на боку Лилавати. Eё волосы спутались, ледяная кожа почти обжигает, и всё же внутри хрупкого тела ещё теплится жизнь. 

Только вот как ей помочь?

Oбернувшись, Джитендра замечает в стеклянных серо-зелёных глазах Тауруса что-то похожее на недовольство. Но тот снова послушно отвечает: 

– Это строение не рассчитано на сильные потоки энергии.

Хочется услышать более развёрнутый ответ. Вроде: «я влил в заклинание всю свою силу, вот оно и не выдержало» – и этого было бы достаточно, но рогатый продолжает надменно молчать, словно остальное даже такому, как Джитендра, должно быть понятно. И гордость почти заставляет прекратить разговор… но пока он ещё не научился ценить себя так высоко. По крайней мере, необходимость требует задать ещё один вопрос:

– Ей можно помочь?

Не то чтобы по сравнению с юной саубха жизнь других жертв Калидаса ничего не значит, но их тела, по крайней мере, не источают такой страшный холод. Приподняв Лилу за плечи, Джитендра пытается не показать, насколько ему важен ответ. И на этот раз рогатый не торопится открывать рот, вместо этого он медленно подходит к ним и выпускает из руки свежий росток – зелёный кончик касается шеи Лилавати, прижимается к коже прямо за маленькой раковиной уха и начинает мягко пульсировать.

Джитендра не способен подобно Калидасу или Джагжиту видеть или ощущать потоки чужой энергии, но логика подсказывает ему, что в этих обстоятельствах Таурус вряд ли навредит девочке, и всё же пульсация выглядит подозрительной. Она очень похожа на мерцающий свет тонких цепей, которыми ранее были прикованы жертвы. Только бледнее… Но биение души Лилавати не становится слабее – и Джитендра немного расслабляется. 

И замечает, что Равиндра тоже наблюдает за происходящим со странным вниманием. 

– Дядя, что ты теперь собираешься делать?

Тот поджимает губы и со вздохом отвечает:

– Выпивать тебя я точно не стану. 

– Тогда зачем ты здесь?

– Да, Тау дост-… то есть, напомнил, что когда-то давно я обещал взять его с собой на большую землю первым. Как только смогу попасть сюда.

Звучит довольно безответственно. И не только звучит. Равиндра вообще выглядит смущённым и не особо уверенным в себе – даже нервным, но одновременно более открытым, чем там, на острове. А ещё очень уставшим. Он сутулится и время от времени потирает затылок.

– Тогда зачем ты изображал из себя злодея?

– Злодея? – повторяет Равиндра задумчиво, только сейчас отводя взгляд от Тауруса. – Я что, правда таким выглядел? 

– Думаю, он пытался изобразить не злодея, а взрослого, – вмешивается до сих пор молчавший Рохан и зарабатывает второй взгляд из разряда: «скажи спасибо моему племяннику, что ещё дышишь».

Но когда глаза Равиндры вновь обращаются к Джитендре, от раздражения в них остаётся лишь тень.

– Я знал, что если начну рассказывать, как долго искал Индрани и её ребёнка… как был рад найти хотя бы тебя, и что хочу просто позаботиться… Я знал, что ты не поверишь. Особенно когда понял, что ты совершенно меня не помнишь. 

– Но я вспомнил. Тебя и того человека.

– Того человека?

– Главу рода.

Лицо Равиндры каменеет. Так было и в тот раз, когда он пытался начать рассказывать о себе и своей сестре. Не хочется снова позволять единственному оставшемуся в живых родственнику увильнуть от темы, но подобный разговор, наверное, должен быть продолжен наедине.

А Таурус тем временем уже отращивает ещё два побега, и их слегка светящиеся кончики прижимаются к телам Джагжита и Лала, привлекая внимание Джитендры. Но стоит ему отвести от дяди взгляд – как Равиндра тут же неестественно повеселевшим тоном меняет тему разговора:

– Эй, а ни у кого нет ощущения, что кто-то до сих пор продолжает сосать энергию? Тау, ты разве не сломал эту штуку?

– «Эта штука» лишь ограничивала наши движения, – вяло сообщает саубха нюанс, о котором явно стоило упомянуть в первую очередь. – Похоже, это строение целиком состоит из камней, зачарованных особым способом. Заклинания очень старые, но задумка поражает…

Его неуместное восхищение вызывает у Джитендры приступ раздражения.

– Конечно, старые, её же построили почти тысячу лет назад, как и сотни других. А придумал всё вон тот безумный ман-…

Брошенный на Калидаса взгляд заставляет оцепенеть. Путы осыпаются со злодея, словно песок, а дощечки в его руках уже медленно тускнеют. Однако проходит ещё один миг – и всё замирает. Даже снежинки перестают падать в уплотнившемся воздухе. 

– …-дега.

Отставшим эхом доносится до Джитендры собственный голос. С опозданием долетает и старческий надтреснутый смех. Звуки истончаются. И окончательно тают, пожираемые оглушающей тишиной. 

А ещё через вздох усыпанную снегом вершину старой башни раскалывает трещина. И из неё начинает выдавливаться светящаяся жидкость – густая, словно лава. Постоянно меняющая цвет, словно мыльный пузырь под ярким солнцем. 

Оглохший и не видящий ничего, кроме этой заливающей ноги субстанции, Джитендра сильнее прижимает к себе Лилавати и делает то единственное, на что оказывается способен: внутренним взором прослеживает трещину на всю её глубину. Неосознанно. Точно так же, как во время пребывания на острове заглядывал сознанием на кухню, прежде чем выбрать нужный кусок бараньего окорока и перенести к себе – просто он никогда не задумывался о том, что это тоже особый навык.

И навык этот помогает обнаружить, что трещина не ограничивается башней. 

Одно крупное ответвление уже потянулось к замку, ещё несколько – в город.

Но хуже всего даже не это.

Кажется, что из башни наружу рвётся безумный демон исполинских размеров. Его мощь оглушает. Но Джитендра не слышит ни намека на эмоции. Или разум. Нет, это лишь энергия, рвущаяся на свободу, но пока ещё не разбившая свои путы до конца.

– Сколько же… в неё влито…

Кто произнёс эти слова? Джитендра выныривает из транса и встречается взглядом со стоящим рядом рогатым саубха. Его лицо видно нечётко, будто сквозь толстое мутное стекло. 

И вдруг какая-то сила вырывает Лилавати из рук Джитендры.

Каменный пол бьёт в плечо. Его снова подбрасывает в воздух, мимо проносится зелёный силуэт, а Лилу и ещё двоих слуг бросает в центр круглой площадки. И светящаяся жидкость устремляется прямо к ним. Из камня тут же выстреливают тонкие цепи, вновь обхватывая руки и ноги своих жертв, и начинают пульсировать в бешеном ритме.

Вместо нового удара о камень, Джитендра чувствует поймавшие его сильные руки, но он не может отвести взгляд от тоненькой фигурки в пышном платье. Её выгибает дугой. И в тот же миг в разум вторгается крик.

Это не звук.

Но от него сводит зубы и крошатся кости.

Кажется, будто кто-то по одному начинает выдёргивать нервы…

Но вдруг вопль резко смолкает, и сквозь тело Лилавати в небо выстреливает столб нестерпимо яркого света. Этот свет заливает всё вокруг и даже растворяет возведённые магией высокие стены. Наступает тишина. А на другой стороне площадки не прекращает беззвучно смеяться Калидас. Впрочем, возможно, смеётся он громко, только звуки почти не проникают в уши Джитендры. Лишь дрожь, зародившаяся в глубине башни, нарастает и заставляет кровь закипать.

А Лилавати в эти мгновения умирает.

Рохан оттаскивает Джитендру всё дальше. Он понимает это не сразу, пытается вырваться, освободиться… до слуха долетают странные слова. Рохан то ли бормочет их, то ли кричит… 

– …если выж-… -жен пого-… важн-…

Край площадки всё ближе. Его ведь сейчас просто сбросят. Странно, но Равиндра бежит рядом, чуть ли не за шиворот волоча за собой Тауруса в узком платье.

Почему он просто не перенесёт всех?

Когда глаза двух санракши встречаются, в одних отражается паника, а в других вопрос, но в ответ на него паника вдруг сменяется на изумление. Равиндра, споткнувшись, останавливается. Они смотрят друг на друга ещё около секунды. После чего ощущение рук Рохана пропадает, и Джитендра остаётся один.

Нет, не так.

Дядя перенёс куда-то только своего рогатого друга и императора, но кроме Калидаса на вершине башни всё ещё находятся Лилавати, Джагжит и Лал. Может, Равиндра решил, что этих троих уже не спасти? Или текущая через них энергия просто не позволяет забрать их?

Неважно. Времени нет. В мареве над головой уже образовалось что-то похожее на водяную гладь, только молочного цвета.

«Прости, мама, что так быстро трачу подаренные тобою силы…»

Джитендра ещё раз пробегает внутренним взором по башне. Пуста. Ни души. И даже её собственная уже изъедена и принесена в жертву. А значит остаётся только одно.

Каждый камень. Каждый выступ. Каждую ступеньку. Объять. И забрать с собой.

Сердце сжимается от страха, когда Джитендра понимает, что это на самом деле конец. Но он просто не может позволить открыться этим вратам. Башня пульсирует, бьётся…

…и не поддаётся ему.

Кровь стекает из закушенной губы.

Зрение подводит.

Именно поэтому Джитендра не замечает, кто именно подбирается к задравшему голову Калидасу и смачно пинает его в спину. Старик делает несколько поспешных шагов. И врезается прямо в Лилавати. 

Девочка безвольно падает в светящуюся жижу на полу, а Калидас застывает, вытянувшись, словно в него вставили шест.

И столб света пропадает.

Но вместо него усиливается дрожь камней. По башне расползаются всё новые трещины. У Джитендры звенит в ушах от усилий и кровавая дымка уже давно висит перед глазами. Но хоть вокруг разлита практически неисчерпаемая мощь, подчиняться ему она не желает.

И всё же краем сознание Джитендра чувствует ледяные струны перехода. Просто раньше это всё происходило мгновенно, а сейчас он словно затаскивает в дверь предмет, который размером превышает проём. Но если приложить чуть больше усилий… осталось же совсем чуть-чуть…

Мрак обнимает внезапно и властно.

А потом над головой раскидывается синее небо, а под ногами – фиолетовые воды Ядовитого океана. И ни единого признака суши вокруг. Когда башня взорвётся, пострадают разве что монстры!

Но сморгнув слёзы, Джитендра неожиданно обнаруживает, что вся энергия, вся опасная мощь куда-то делась. И что под ним лишь безжизненные камни.

«Только не говорите мне, что я оставил её там…»

Перед глазами отчётливо встаёт картина огромного кратера на месте столицы.

Джитендра даже не обращает внимания, с каким упругим всплеском башня обрушивается в воду. Лишь краем сознание отмечает, что из-за пустот та, наверное, затонет не сразу, а покрутится немного, словно поплавок. Башню и правда начинает мотать. Неожиданно падает Калидас, и его тело рассыпается пыльным пеплом. Ветер свободно уносит эту пыль. А прояснившийся взгляд Джитендры падает на Лилавати. Чтобы не слететь в воду, он хватается за край пустой трещины и ловит её уже скользнувшее к краю тело. Откуда-то появляется Рагху. Мимо осыпаются обломки разрушенной малой башни, но обезьяньи пальцы ловко цепляются за трещины и разломы. Поймав скатывающегося Лала, ратри почти мгновенно перемещается на десяток метров вниз и даже успевает схватить уже летящего в океан Джагжита.

Пустая трата времени. Всё равно они уже мертвы. 

Но хоть и Джитендра думает так, тем не менее продолжает прижимать к себе холодное тело Лилавати. 

Почему всё так вышло?

– Ситар.

Чистый и чёткий звук удивляет. Нет, голос Рагху всё ещё напоминает скрип деревянного колеса, просто Джитендра не заметил, как прошла глухота.

– Что?

– «Шакти Равана». Я предал клятву, поэтому ты в праве забрать мою жизнь.

Башня наклоняется ещё больше, и теперь они двое удерживаются лишь на узком бортике, который раньше служил ограждением площадки, не доходившим даже до колен.Стоит чуть ослабить пальцы – и упадёшь прямо в океан. И спасение, действительно, возможно лишь в том случае, если Джитендра где-то возьмёт энергию для переноса. Только никто здесь не достоин спасения. 

«… если выживем, я должен сказать тебе кое-что важное», – всплывает в памяти. По крайней мере, Джитендре кажется, что он правильно расслышал слова Рохана. 

«… если…» 

«А вдруг столица каким-то чудом уцелела?»

Взгляд снова падает на Рагху. На тела, удерживаемые им.

«Не может быть!»

Джагжит и Лал… эти двое живы! Их души истёрзаны, почти сожжены дотла, но в отличии от Лилавати, ребят ещё можно спасти! 

Но предложение Рагху…

И тут его осеняет. Это кажется почти безумным, но Джитендра точно чувствует… 

Хмыкнув, он отпускает руку.

– Может быть, в следующий раз.

И вместе с телом девочки из Ксандрии падает в океан. Поверхность воды с плеском смыкается над головой, звуки тут же пропадают, но не свет – рассеянные солнечные лучи освещают громаду древней башни, хотя большая её часть уже скрылась в невидимой глубине. Мутный фиолетовый мир вокруг кажется безжизненным и равнодушным, но у Джитендры крепнет ощущение, что он оказался в объятиях бесконечно прекрасной и сильной души. И ему становится страшно. Он чувствует себя глупцом и слепцом, который за пульсацией слабых маленьких душ до сих пор не был способен рассмотреть нечто настолько огромное. 

Энергия разлита повсюду. Её надо просто увидеть. Почувствовать. И не сойти с ума.

Ещё раз проникая внутренним взором в помещения башни, Джитендра с сожалением замечает затопленную спальню-библиотеку Рохана, пятьсот тридцать четыре книги уже пропитавшиеся ядовитой водой, шкафы с роскошной одеждой… его сознание проносится по тёмным камерам и простым комнатам слуг, а добравшись до основания башни, задерживается у разбитого бассейна… А потом Джитендра открывает глаза и ловит взглядом барахтающегося на поверхности упрямого ратри, пытающегося удержать на плаву и два бессознательных тела. Даже не верится, что этот коварный предатель до сих пор служил Калидасу…

В лёгких начинает заканчиваться кислород. От ядовитой воды щиплет кожу. 

И Джитендра наконец-то решается взять из окружающего потока энергии одну сто тысячную часть, оставляя взамен лишь извинения и благодарность. А потом башня остаётся погружаться в океанскую бездну одна.


Глава 36. Перед рассветом

***

Холодно. Mокрая одeжда липнет к телу. Нет, примерзает. А c неба падает мягкий снег. 

Первое, что бросается в глаза – яркие красные капли на белоснежном сугробе – словно россыпь ягод рябины. 

Фонари не горят. Непонятно, что их потушило, но дворец стоит вроде бы целый, только много окон-витражей разбито. За некоторыми колеблется слабый свет. После яркого солнца над Ядовитым океаном здесь небо кажется ужасающе чёрным, но вдалеке, на самом горизонте, словно шрам, зреет алое зарево. Будто кто-то поджог край гобелена, укрывшего небо, и огонь поднимается всё выше, пожирая ночь.

Но в столице пока ещё царит темнота. 

И Джитендра даже рад, что не может как следует рассмотреть лежащие на изрытом снегу тела, сцепившиеся в посмертной хватке. Но длинное копье, торчащее из спины просто одетого человека, видит хорошо – как и его меч, вошедший противнику-арвинцу в середину груди. Можно даже представить, как они бросились друг на друга, как лезвия пронзили их тела… эти воины не отпустили своё оружие даже после смерти. И не только они. Tела повсюду: в изломанных кустах, на сожженных клумбах, в лужах крови и посреди вроде бы нетронутого ровного снега… изрезаны, проткнуты, разрублены… и у многих всё ещё в руках зажаты копья, мечи, топоры…

Зачем они им после смерти?

Джитендра оглядывается на хруст снега за спиной. Pагху. Bзваливает на спину длинное тело Джагжита. Cейчас ратри похож не на опасного убийцу, а на простого слугу, молча выполняющего свою простую работу.

«Надо найти помощь для раненых…»

Тело Лилы кажется почти невесомым.

Наполнив лёгкие морозным воздухом, Джитендра отпускает внутренний взор. Где-нибудь должен быть лазарет… K сожалению, он не способен сразу объять всю махину дворца, так что приходится планомерно пробираться через комнаты и залы. 

Повсюду разгром.

Тела не только солдат, но и обычных слуг и служанок… Некоторые мертвы уже несколько дней…

Джитендра едва сдерживает тошноту. 

И в этот момент совсем рядом мелькает свет. В большой комнате посреди рассыпанных по полу бумаг стоит на коленях черноволосый молодой человек и подносит горящую свечу то к одному документу, то к другому… Oставив его, Джитендра отправляется дальше, оставляя позади мимо ещё двух людей… хотя нет, у одного слишком длинные уши, чтобы назвать его человеком… Постепенно всё громче становятся слышны нервные голоса. А доносятся они… из-за выломанной двери. Eщё одна комната, окна забиты, чадят грубые факелы вместо утончённых свечей. На стоящем косо столе раскинулась огромная карта. Вокруг не меньше десятка людей… а вот и Рохан, уже набросивший на плечи плащ и раздобывший наплечники и металлические рукавицы. Живот его скрыт стальной пластиной.

Забывшись, Джитендра замирает, наблюдая за сосредоточенным усталым лицом. Коса императора растрепалась, и грязно-рыжие волосы раскинулись по изумрудному плащу. Этот плащ… будит плохие воспоминания. Но стоит Джитендре так подумать, как вдруг на плотной ткани за спиной императора собираются мелкие искры, и Рохан, вздрогнув, оглядывается на окно. Потом так же резко на дверь.

Зачарованная вещь отреагировала на Джитендру? Но почему? Его же даже нет там физически?

– …возвращайся.

Голос доносится словно сквозь стену. Глухой и далёкий. Но спустя миг приходит ощущение прикосновения к плечу – и Джитендра спешно открывает глаза.

Равиндра. Склонился и обеспокоенно вглядывается в его лицо.

– Не играйся с этим. Душа быстро привыкает к покиданию тела, но однажды ты просто не сможешь вернуться назад.

Смысл слов доходит с трудом. Мотнув головой, Джитендра опять чувствует прикосновение – это Равиндра придерживает наброшенный ему на плечи плащ. Слава Варуне, не изумрудный.

– Да, я понял, хо-

Взгляд натыкается на рогатого саубха. Тот стоит в стороне с задумчивым видом. Кроме платья на нём теперь ещё и накидка, правда всё из тех же лиан. «Он их из своего тела выращивает, что ли?»

– Разреши, я заберу?

И снова Джитендра не сразу осознает, что именно его дядя имеет в виду. И только когда тот уже подхватывает тело Лилавати, моргает несколько раз, не зная, как отреагировать. Просто отпустить? Зачем он вообще взял её с собой? Почему не оставил в фиолетовых водах?

– Да, ладно…

Равиндра распрямляется. В его руках Лила выглядит ещё меньше. С тяжелого подола и длинных волос стекает вода, лицо расслабленное и бледное, и губы почти такого же цвета. Мертва. Пуста. 

Это больше не Лила.

Отвернувшись, Джитендра закутывается в тёплую накидку и обводит видимую часть сада пустым взглядом.

– Остальные ещё живы, – сообщает вместо него Рагху. – Им надо помочь.

«А мне надо собраться».

Вдруг земля уходит из-под ног. Джитендре кажется, что он падает, но вместо этого какая-то сила поднимает его в воздух. И не только его – рядом со спокойным лицом медленно парит Равиндра. Магия саубха? Рогатый летит впереди, словно указывая путь, но на самом деле никто сопротивляться полёту не может. Приближается правое крыло дворца, большой балкон. Одного за другим их заносит внутрь.

Щелчок – и темноту разгоняет огонь. Таурус подносит пальцы по очереди к каждой свече на подсвечнике, и становится видно четыре кровати по углам. Под балдахинами. Один нежно-розовый, второй лимонно-желтый, третий лиловый, а последний светло-голубой. Такое ощущение, что это детская.

Джитендра тут же вспоминает о сыне.

«Он должен быть в порядке. Дядя перенёс его из башни вместе с Роханом…»

Эта мысль немного успокаивает. Но где-то в животе начинает зудеть раздражение и недовольство собой. Но не нельзя же просто взять и броситься на поиски ребёнка? Сначала нужно позаботиться о…

Рагху как раз заканчивает укладывать на вторую кровать Лала, а Равиндра – Лилу. Таурус по-очереди подходит к слугам башни, а потом останавливается около девочки.

– Она мертва, – Джитендра сам не знает, зачем произносит это вслух.

– Тело – да, – тем не менее невозмутимо соглашается рогатый. Или возражает?

– Что?

– Тело мертво, – нахмурившись, повторяет Таурус, но продолжает стоять над кроватью. – Её душа в него не вернётся.

– Её душа жива?!

Джитендра недоверчиво оглядывается. Может, он устал и не чувствует её? Но ведь будь Лила рядом, она бы обязательно подала знак! Заговорила бы с ним, как делала раньше! Ведь именно так они всегда и общались! 

– Не знаю. Возможно. Но если это так, то очень слаба. И ты её не услышишь.

«Он что, мысли читает?» – несмотря на удивление, ответ Тауруса будто перерезает давно натянутую болезненную нить внутри. – «Жива… Конечно же, жива… наберётся сил и покажется… к тому же, она всегда хотела окончательно избавиться от своего тела…» 

– Тебе надо отдохнуть, – подходит Равиндра. – Ты потратил все силы.

Конечно, Джитендра устал. Столько всего случилось за последние сутки… Но слабость не проблема – теперь, когда он понял, что энергия разлита повсюду, ему нужно лишь…

«Что… что происходит? Почему?»

Это странно. Но то ощущение, что поселилось в нём в океане, куда-то пропало. Чувствительность притупилась? Или он снова ослеп и оглох?

– Ты в порядке?

Равиндра касается его плеча, и Джитендра прекращает озираться по сторонам. На самом деле он понимает, что дело не в зрении, а в чём-то другом. Но он рассчитывал на эту силу! Собирался помочь Рохану! Наконец-то доказать свою полезность!

– Джитендра?

– Я… в порядке.

«Разберусь с этим позже».

Прикусив губу и почувствовав боль, он вспоминает, что ранее уже искусал её до крови. Но заживить ранку не составит труда. Потом. 

– А что с остальными двумя? – Джитендра переводит взгляд на Лала. Наконец-то с лица робкого слуги съехала длинная чёлка и стало видно длинный шрам, пересекающий обычно всегда скрытый глаз. – Как им помочь?

– Накормить.

Простой ответ. Таурус даёт его даже не задумавшись.

– Я не знаю, где здесь кухня…

– Не этим, – перебивает рогатый саубха.

И в третий раз у Джитендры возникает ощущение, что колесики в его голове стали крутиться слишком медленно. И всё же он догадывается без подсказок.

– Нет. Никогда.

Таурус, до сих пор стоявший к нему вполоборота, разворачивается полностью и сплетает тонкие руки на груди. Нет, не то чтобы тонкие, просто неестественно гибкие.

– Ты предпочтешь позволить им умереть?

– …да.

Решить удаётся легко. Дело, быть может, в том, что Джитендра не чувствует опасности для их жизни, а может – потому что никогда не относился по-особенному ни к Джагжиту, ни к Лалу. Вот если бы речь шла о Лилавати… скормить чью-то душу… нет, даже ради неё он не позволил бы кого-то убить. 

– Потому что ты не приемлешь смерть ради жизни?

– Да.

«К чему он клонит?»

– А тот мандега… если бы его смерть спасла эту девочку, ты бы всё равно отказался его убивать?

– Я…

«Он же не имеет в виду, что я мог спасти её? Нет, я ничего не мог сделать… Но если бы мог… »

– Он похож на тебя.

Подняв взгляд, Джитендра замечает, что Таурус уже смотрит не на него, а на Равиндру. 

– Нет, не сказал бы… – мотает тот головой. – Но не суди его строго, малыш ещё юн и наивен. 

– Неправда!

Может, ему и не так уж много лет, но вряд ли Равиндра сильно старше его. По крайней мере, выглядит он лет на двадцать, не больше! 

– ДЖИГГИ!

Неожиданно оглушив комнату криком, в дверь вламывается белокурое существо в серебряном камзоле и со шпагой на бедре. Санджи мгновенно находит взглядом Джагжита.

«А он тут откуда?» 

Туман в голове густеет с каждой секундой, мысли застревают в нём, разбухают, теряют очертания… Голова пустеет, пол становится мягким, и ноги проваливаются сквозь него.

***

Когда Джитендра открывает глаза, вокруг царит полумрак. Горит лишь одна свеча. Но даже так он видит достаточно, чтобы усомниться, что действительно проснулся.

Всё вокруг затянуто зелёным. 

Густо переплетённые лианы свисают вместо балдахина над обычной большой деревянной кроватью. Редкие листья кое-где почернели, но в целом от растений идёт живительная сила. Джитендра закрывает глаза и прислушивается к себе. И понимает, что имел в виду Равиндра, когда говорил о «месте в душе, которое занимает демон». Самого «демона» Джитендра не чувствует, но разноцветная тьма и правда расползалась шире, а тонкие нити энергий в ней словно бы стали плотнее. Но это всё. Никаких новых способностей, ни чувства возросшей силы…

И снаружи тоже пустота.

Нет, не совсем. Одна душа медленно тлеет поблизости, но нет больше ощущения, словно всё вокруг пронизано энергией без края и конца. И из-за этого Джитендра чувствует себя обманутым. Одураченным. Что же всё-таки произошло там, посреди океана? У кого он взял ту частичку силы?

– Проснулся?

В кресле сидит тощий старик – закутавшись в длинную накидку, словно в покрывало, и высунув из коричневой шерсти только длинный нос и неровную бороду.

– Мириос?

– Да, так меня зовут, юный санракши.

Вытащив руки из-под толстого одеяла, Джитендра поворачивается на бок, подпирает голову рукой и всматривается в старика. Мандега. Такой же, как Калидас, только до сих пор живший на острове.

– Дядя перенёс вас сюда?

– Не только меня, – хитро прищурившись, отвечает тот.

Но даже если он ждёт уточняющего вопроса, Джитендра решает оставить эту деталь на потом.

– Мириос, вы всё ещё хотите умереть?

Истинный мандега медлит с ответом, поэтому Джитендра уточняет:

– Я имею в виду, что другой… такой же как вы… он придумал, как открыть дверь… и…

– И тебя интересует, не передумал ли я? И не хочу ли повторить его глупый эксперимент?

– Глупый? Эксперимент?

– Ну да. Насколько я понял, этот ваш первый советник всего лишь собрал очень много энергии. Настолько много, что хватило бы силой прорваться в другой мир… любой другой. Только вот наш запечатали сами боги. К тому же, только прародители умеют находить нужные миры, и вероятность, что по ту сторону пролома окажется нужный… невероятно мала.

– То есть, существует много миров?

– Ну уж точно больше, чем два.

Под длинным носом расползается невесёлая улыбка. 

– Но он был так уверен… так счастлив…

– Полагаю, что так.

Джитендре начинает казаться, что Мириос не так уж и сильно отличается от Калидаса. И пусть его волосы седы, но глаза горят тем же красным огнём, и даже от этой его скрючившейся в кресле фигуры исходит давящее чувство древности и превосходства. 

– Я думаю, он сошёл с ума, – продолжает мандега после паузы. – Как и многие из нас. Как отец Равиндры. Как я… Просто его форма безумия была немного другой: он, проведя столько времени среди людей, нашёл нечто ценное и важное для себя в этом мире, но так и не смог отказаться от своей старой цели. И я не уверен, что не стал бы таким же на его месте… У нас на острове время застыло: кто-то умирал, кто-то рождался – но по сути ничего не менялось… А здесь… Знаешь, здесь я всего пару дней, а уже одновременно чувствую и отвращение к этим неполноценным ганда, и в то же время и жалость. А люди… люди по-своему интересны…

– Два дня? Как это? Сколько же я спал?

Конечно, перебивать – не совсем вежливо. Точнее – не вежливо совсем, но слишком уж Джитендра удивлён.

– Не знаю. Когда я попал сюда, ты уже отдыхал.

– Вот значит как… А чт-… ? В смысле, как там…

– М-м-м… Не думаю, что смогу ответить на все твои вопросы, но если ты чётко задашь их, я хотя бы пойму, что именно тебя интересует.

Резонно. Просто вопросов много, а в голове ещё царит туман. Но кажется, в словах Мириоса было что-то ещё, вызвавшее интерес… 

– Вы сказали, отец Равиндры сошёл с ума? То есть мой…

– Твой дед, – подтверждает Мириос, не дожидаясь, пока Джитендра определится с названием. – Разве этот поганец тебе о нём не рассказывал?

«Этот поганец» – наверное, Равиндра.

– Нет. Но я помню, как тот чел-… тот мужчина… и мама… и дядя…

Не так-то просто выговорить подобное вслух. Но в потускневших глазах мандега светится понимание. Однако он не спешит помочь и перебить его снова. Словно думает о чём-то своём. Но когда пауза затягивается уже слишком сильно, Мириос вдруг глубоко – всем телом – вздыхает.

– Не думаю, что Равиндра когда-нибудь признается в том, что сделал… Но знай, этот мальчишка никогда безучастно не наблюдал за страданиями своей сестры. Он любил её, правда, очень любил. Может быть, даже сильнее, чем должен был. И не раз пытался защитить Индрани. Но одну черту переступить он не мог. По крайней мере, пока она вдруг не исчезла…

– Какую черту?

– Убийство сородича. 

Простой ответ. Но Джитендра почему-то никогда не задавался элементарным вопросом: куда делся глава рода? Не мог же могучий мужчина из его воспоминаний за какие-то десять лет состариться и умереть естественной смертью? Возможно, Джитендра не спрашивал, потому что подсознательно уже знал ответ. 

«Наверное, когда мама исчезла, дядя решил, что её убили… и тогда он отомстил.»

«Если бы его смерть спасла эту девочку…

      …смерть ради жизни…

            …он так похож на тебя…»

Таурус. Это его слова.

Тяжело. Не грустно или печально, но действительно тяжело. Может ли он обвинить Равиндру в том, что тот не поднял руку на своего отца раньше? Говорят, проще всего понять другого, поставив себя на его место, но это же невозможно. А если бы даже вдруг получилось… Джитендра не уверен, как бы сам поступил. Но наверное… ему не стоит больше так однозначно утверждать что-то или отрицать…

Пламя свечи вздрагивает. Снаружи доносятся голоса. И это напоминает о проблемах сегодняшнего дня.

– Где Рохан? – меняет он тему.

– На суде, – быстро отвечает мандега, и его кокон приходит в движение, когда старик вытаскивает руку, чтобы почесать ухо.

– Суде?

– Ну-у-у… Равиндра так это назвал. Суд – что-то вроде собрания, где люди обвиняют других людей… выносят наказания и всё такое. Неужели не знаешь?

Конечно же, Джитендра знает, что такое суд. Просто хотел более подробного объяснения. Но раз дело дошло до суда, значит всё кончилось? Секар проиграл?

– Но как императору удалось так быстро справиться с мятежом?

Помнится, в Зоа, когда войска подошли к столице, король Торил получил ультиматум: предложение сдаться с возможностью сохранить не только жизни членам правящей семьи, но и часть власти – при условии, что Зоа добровольно вступит в состав империи и примет её законы. Но даже после подписания договора не только в столице, но и по всему королевству ещё долго вспыхивали беспорядки, так что Джитендра не по наслышке знает, сколько времени может занять улаживание всех проблем. Разве что Рохан поспешил с судом специально? Интересно, кого же он судит?..

– Император людей заключил договор с нашим… эм… правителем, – старик словно специально кидает кусок информации и замолкает в ожидании, что остальное из него потянут клещами.

– Договор?

– Да. Мы предоставляем свою помощь в ответ на согласие людей позволить демонам перебраться с острова на материк.

– Нет, только не это…

Равиндра сошёл с ума? Тут один Таурус-то, так запросто предлагающий лечить раненых через принесение в жертву чужих жизней, заставляет нервно потеть… А теперь получается, что среди людей, привыкших иметь дело лишь со слабаками, окажутся сотни сильных ганда, прошедших естественный отбор в течении тысячи лет… 

– А что башни? Те, что изобрёл Калидас?

– О, малыш Тау упоминал о них. Он как раз отправился в путешествие. Думаю, он их разрушит. Хотя лично мне хотелось бы их изучить…

Схватившись за голову, Джитендра сползает с подушки, прячась под одеяло.

Рохан тоже сошёл с ума, если согласился.

– У тебя есть ещё вопросы, юный санракши?

– Ребёнок. Вы не знаете, где мой сын?

– О, ещё один юный санракши? – судя по тону, старик улыбается. – Нет, извини, не знаю.

– Ладно… я найду его сам.

Буквально выпрыгнув из кровати, Джитендра вдруг обнаруживает, что одет в одну лишь ночную сорочку. И как ни осматривай комнату, а ничего подходящего на роль одежды в ней не видно. Разве что эта накидка, которой укрылся старик… 

– Меняю одеяло на ваше покрывало, Мириос.

– О, даже так?.. 

Натужно крякнув и распрямив ноги, мандега вытаскивает подоткнутые под бока края плаща. И принимает стащенное с кровати одеяло. А Джитендра набрасывает на себя покалывающую пальцы плотную ткань, завязывает шнурок у горла и, сведя вместе полы плаща так, чтобы полностью спрятаться в нём, выходит из комнаты босиком.

На самом деле, ему не нужно особенно волноваться о своём виде. Внутренний взор – полезное умение, оно позволяет осматривать коридор на несколько поворотов вперёд, вовремя прятаться в пустых помещениях, избегая встреч со слугами и солдатами, и искать, и искать, и искать…

Джитендра не знает, что сделает, найдя сына. Он правда не знает. Его ведёт долг. Или какая-то странная убеждённость, о которой он даже думать не хочет. Но он откладывал это слишком много раз.

Этаж сменяется этажом. Нет, ему не обязательно подниматься по лестнице, но послать свою душу – как это назвал Равиндра – через потолок наверх всё равно надо. И далеко не сразу Джитендра догадывается, что искать в дальнем крыле бесполезно, как и в помещениях слуг. Остановившись у очередного поворота, он пытается представить, куда бы поместил сына сам. Какое место счёл бы достаточно безопасным.

И ответ приходит один – рядом с собой.

Но не будет же Рохан носить ребёнка за пазухой?

И тут Джитендра вспоминает, что заметил кого-то, когда выбегал из комнаты, в которой очнулся. Там у дверей стояла охрана, но он не обратил на неё внимания. Почему? Потому что слишком привык к шанкха на острове. И их фигуры, способные стоять совершенно неподвижно, заметило лишь его подсознание. 

Так вот значит какую помощь предложил Равиндра?

Конечно, сотня послушных шанкха с Чёрного континента – это смертельная сила. А если ещё и подчиненные Тауруса помогли… Вот чьи способности язык не повернётся назвать «жалкими фокусами».

Размышляя об этом, Джитендра возвращается назад. Но проходит мимо комнаты, где оставил Мириоса, и за первым же поворотом видит похожую картину: две неподвижные мускулистые фигуры, словно состоящие из булыжников, стоят по бокам от тяжёлой двери. Вот почему он сразу не пошёл в эту сторону?

Шаг замедляется. Сердце сжимается в груди. Словно в охраняемой комнате Джитендру ждёт персональный суд, а у него никакой защиты, одни обвинения.

Остановившись перед шанкха, он какое-то время смотрит на тёмную ручку – то ли медную, то ли давно не чищенную золотую…

Наконец протягивает руку. Один из шанкха переступает с ноги на ногу, заставив вздрогнуть. И рвануть дверь на себя. Забежать внутрь. И остановиться, встретившись взглядом с широко распахнутыми глазами дородной женщины.

– Камила?

Он не видел её несколько лет. 

– Да, юный господин, это я.

Женщина быстро справляется с испугом и натянуто улыбается. Он помнит её такой. Всегда безукоризненно вежливой. Она была кормилицей его братьев. Мама сама выбрала её для своих детей. И теперь она здесь. Сидит и качает люльку, подвешенную на золотистых нитях.

– Дядя Джай… ?

Камила осторожно кивает, пристально следя за ним своими умными глазами. 

– …это он приказал?

– Мы прибыли неделю назад. С тех пор мне было поручено заботиться об этом ребёнке. И три дня назад вернувшийся император разрешил мне остаться при нём. 

Она не знает, чей это сын?

Джитендра опирается на захлопнувшуюся за спиной дверь и переводит взгляд на люльку. Потом осторожно отталкивается и медленно подходит к ней. Прислушиваясь к себе. Пытаясь поймать мельтешащие чувства за скользкие хвосты. Но это так сложно.

Просто ребёнок.

С большой головой.

С виднеющимися из-под чепчика светлыми волосёнками.

Сосущий во сне маленький палец.

Только вот он вдруг открывает глаза. Голубые, словно летнее безмятежное небо. И смотрит странно серьёзно. Даже палец изо рта вынимает.

И каким-то седьмым или сто двенадцатым чувством Джитендра чувствует в нём часть себя. Чувствует и понимает, что так теперь будет всегда. Где бы он ни был, это ощущение никуда не исчезнет. Как не сотрётся из памяти взгляд этих невинных, но серьёзных детских глаз.

– Куда вы, юный господин?

Камила снова испугана. Может быть тем, как резко он развернулся и направился к двери. 




Глава 37. Я – император

***

Он блуждaл по двоpцу, погружённый в собствeнные мысли, уже даже не замечая, как выбирает пустые коридоры. И что ноги замёрзли, а в животе давно поселилась отчетливая пустота, называемая в простонародье просто «голод».

Bозможно, он блуждал именно в поискаx кухни.

Hо нашёл ту комнату, в которую их когда-то перенёс Таурус. Точнее сначала заметил вылезающие из-под дверей зелёные побеги, потом прислушался и почувствовал биение знакомых душ Джагжита и Лала. Уже более уверенное и сильное. Но всё ещё внушающее опасения.

Заходить не стал. Отправился дальше.

И каким-то образом налетел на внезапно открывшуюся дверь. Не то чтобы Джитендра сильно задумался, скорее он просто позволил мыслям свободно течь, не концентрируя внимание ни на одной конкретно – но удар в лоб заставил их все спешно вылететь из головы.

И вот он сидит на полу, глядя, как в коридор выходит солдат и, видимо, ничего странного не заметив, отходит в сторону, выпуская кого-то ещё. Оказывается, что невысокого черноволосого парня лет двадцати, а может и младше. Джитендра вспоминает, что уже видел его как минимум дважды: один раз недавно, блуждая душой по замку, когда тот ползал со свечей среди раскиданных бумаг, а второй – задолго до этого, в видении, показанном Лилавати. Рохан брал этого человека с собой в темницу. 

– Кто ты?

Поймав на себе подозрительный взгляд, Джитендра уворачивается от солдата, только сейчас заметившего свою оплошность и зачем-то решившего поймать его за руку. Возможно, чтобы помочь встать. Но Джитендра справляется с этим и сам. Поправив накидку и скрыв белую сорочку, он просто спрашивает:

– Рохан здесь?

Изумление, гнев, снова изумление – последовательно овладевают молодым человеком. Cолдат же вновь, но уже не так уверенно, тянет руки к Джитендре. 

«Выпить его?..

      …ах, это всё Таурус виноват!» 

Шагнув в сторону и в тот же миг подцепив шпагу солдата, быстро вытаскивая её из его ножен, Джитендра поудобнее перехватывает эфес и проворачивает кисть, рассекая воздух рядом с собой. Не то чтобы он пытается ранить кого-то или продемонстировать особенное умение… просто этот солдат ему надоел.

Но получается не так ловко, как хотелось.

Отпустив шпагу и позволив той пружиня отскочить от пола обратно в руку, Джитендра спрашивает ещё раз:

– Так Рохан здесь?

– Ты-ы-ы… – заторможено тянет черноволосый.

И тут Джитендра вспоминает его имя.

– Господин Mилений, я не хочу состарится, дожидаясь ответа.

Да, это очень нагло. И вызывающе. Влияние Равиндры, очевидно.

– Император занят важными государственными делами, – рожает тот наконец хоть какой-то ответ. – Но я передам Его Величеству, что ты… вы его искали.

– Не надо.

На самом деле, он вовсе не против напомнить Рохану о его обещании, но в то же время чувствует, что пока не готов встретиться с ним. Всё так изменилось… И Джитендра разворачивается к людям спиной и пускается в обратный путь, откуда пришёл. Но завернув за угол и убедившись, что никто его не преследует, а напротив – услышав удаляющиеся по коридору шаги, меняет своё решение. Отправляется следом за Милением.

Но чем дальше Джитендра идёт, тем труднее ему становится прятаться от посторонних глаз. Ранее он специально выбирал безлюдные коридоры, но сейчас слуги, солдаты и даже дворяне встречаются на каждом шагу. И в очередной раз едва не столкнувшись с целой толпой и спрятавшись в очередном закутке – кроме пыльной кладовки и выбора-то не было – Джитендра решается остаться в ней. A дальше отправиться уже только мысленно. Ну или душой – если верить Равиндре.

Милений же, как назло, ещё долго плутает по кабинетам и коридорам, забирает у кого-то бумаги, другим отдаёт, что-то оставляя себе, иногда вообще возвращаясь назад, к людям с которыми уже говорил… но в конце концов его путь приводит Джитендру в темницу. Только на этот раз в пыточной находится не девушка-служанка, отравившая Дургу, а наследный принц Арвинии – Саши Секар сидит прикованный спиной к толстому столбу. Рохан стоит довольно далеко от него, на другой стороне тёмного помещения, пропитанного кровью и болью. Свет от большого очага в стене почти не достаёт до него.

– То есть, ты признаешь, что эти дворяне принесли тебе клятву верности в обмен на те деньги, что ты взял из моей казны?

– Боже, заткнись! Признаю или не признаю, какое это уже имеет значение?!!

– Никакого, – соглашается Рохан, беря у вошедшего Миления стопку бумаг, быстро пробегая по ним глазами и возвращая часть с кивком. – Разве что для протокола. На самом деле, я тебе даже благодарен. Среди этих трусливых крыс всегда было много недовольных, но я всё никак не мог придумать, как вычислить тех, кто действительно готов пойти на предательство… А приводить их всех в пыточную на допрос – как-то по-варварски, не находишь?

– Строишь из себя цивилизованного человека?

– Я император. И в детстве получил самое лучшее образование… наверно.

Сплюнув на пол, Секар усмехается, демонстрируя с одной стороны отсутствие двух зубов. Словно чей-то удар вышиб их за раз. Но Джитендра не особенно приглядывается к нему, а многочисленные пятна и подтёки на лице и других частях тела воспринимает просто как грязь.

– Ты чудовище! Монстр, для которого существует только результат!

– Я император… и у меня не так много свободного времени, как ты полагаешь. Так что буду рад, если ты ответишь ещё на пару моих вопросов – и мы на этом закончим. Кто из герцогов был связан с твоим планом с самого начала?

– Да пошёл ты…

При этих словах палач вытаскивает из очага длинную раскалённую кочергу, но Рохан поднимает руку, останавливая его.

– Секар, ты уже почти мёртв. Я казню тебя сразу, как только закончу с этой волокитой. Но подумай, что будет с твоей страной? Лишь от тебя зависит, сколько милосердия я проявлю.

Гневный взгляд, брошенный на Рохана, способен, наверное, испепелить целую гору. Но императору этого мало.

– Знаешь, я могу из всех ваших женщин сделать рабынь, детей отправить на воспитание, а мужчин… мужчин на рудники. Как тебе это?

– Ты же всегда был против рабства?

– Я всегда был слишком мягок. И вот что из этого получилось. Надо было сразу казнить всю верхушку. Всю знать и их отпрысков. Но я позволил им остаться правителями на своей зем-…

– Мягок?! Позволил?!! У тебя не было выбора! Иначе бы эта война длилась до сих пор!

– Ладно, – вздыхает Рохан. – Оставим этот бесполезный спор. Но своим мятежом ты ничего не добился, только подставил свою страну под удар. Так что на твоём месте я был бы более сговорчив… и вымаливал пощаду хотя бы для своих солдат.

– Они живы?

– Не все, конечно.

– Я… – Секар закрывает глаза, запрокидывая голову. – Я просто хотел, чтобы ты потерял что-то настолько же дорогое, как и я…

– Я уже говорил тебе, кто приказал убить Дургу!

Кажется, эта тема до сих пор болезненна для них обоих.

– Но привёз её сюда ты! И ты же подложил её под своего ручного шакала!

– И поэтому ты решил забрать у меня трон? 

– Не просто трон. Я хотел развалить твою империю – плод твоих многолетних усилий!

– Потому что это самое ценное для меня?

– А разве не так?!

– Возможно… было когда-то. 

– Что ты хочешь этим сказать?

В ответ Рохан лишь мотает головой. И оборачивается к решётке на двери, за которой застыл невидимый Джитендра.

– Ты здесь?

Такое ощущение, что император обращается прямо к нему. Но когда Милений снова заглядывает в дверной проём с вопросительным выражением на лице, Рохан лишь прикрывает глаза и вздыхает. А палач перекладывает несколько устрашающих инструментов в очаге, заставив вспыхнуть и осыпаться на пол горсть углей. Секар вздрагивает. Но быстро вновь принимает гордый вид.

– Ладно… – перелистывает Рохан свои бумаги. – Итак, продолжим: как давно твои люди начали пребывать в столицу? И где прятались? Вам помогал кто-то из местных?

Почему он снова сам ведёт допрос?

Джитендра прерывает подглядывание. Ему слишком тяжело смотреть на человека, которому он в некоторым смысле сочувствует. Но новость о казни… не то чтобы звучит неожиданно. Рохан и не может поступить иначе. Он не просто какой-то там сапожник, к которому пришли за местью. Он государь, которого предал вассал. Убил его людей, захватил трон, угрожал его сыну…

Мотнув головой, Джитендра открывает глаза в кладовке. И ему совсем не хочется из неё выходить. Скажи кто полгода назад, что однажды наступит день, когда он не захочет покидать тесное и тёмное помещение, и не потому что боится, а просто ему тут комфортнее, чем снаружи – не поверил бы ни за что.

Но он всё-таки выходит. И возвращается в свою комнату. Она пуста. Мириос ушёл, оставив на кровати скомканное одеяло. 

Завтрак приносят после рассвета. 

До темноты Джитендра не покидает постели, и никто не приходит к нему. Даже старый мандега. День заканчивается и сменяется на другой.

Рохан… наверное, слишком занят. 

Но лучше не думать о нём. И ни о чём вообще. Потому что стоит задуматься – и сомнениям не будет конца. Например, должен ли он попытаться уговорить императора пощадить Секара? Да и с Джаем Кайлашем вопрос не решён. Где его дядя? Какую кару заслужил? В темнице, за толстыми решётками Джитендра видел знакомую форму солдат из Зоа – она почти не отличается от астрийской, те же цвета: зелёный и золотой, только лев изображён на гербе один. Что их ждёт?

А если вспомнить про демонов с острова… разве кому-то есть дело до его опасений?

Нет, Джитендра уже понял, что не вправе вмешиваться. Да и не желает.

Только что-то грызёт изнутри. Но это не совесть. Скорее обида. И злость на свою слабость. Да, он – санракши, в нём смешалась кровь всех демонических семей, но… что это меняет? Он даже Лилу не смог спасти.

В подобных мыслях проходят три дня. А на четвёртый после завтрака ему неожиданно приносят корыто… большое. И воду. В вёдрах. Вереница из девушек кажется очень знакомой. Именно так Джитендра всегда мылся в Зоа. Но тогда он ещё был ребёнком… то есть, не так. Тогда он ещё был девственником и совершенно не понимал, почему должен стесняться, обнажаясь перед другими. И осознание факта, что это всего лишь служанки – совершенно не помогает, зато заставляет встряхнуться. Быть может потому, что он вспоминает своё первое мытьё в башне. И последовавшую за той унизительной процедурой ночь в спальне императора.

Но сейчас ещё только утро.

К тому же, вымыв и высушив его кожу и волосы, девушки одевают Джитендру не как для ночных утех, а в чёрный камзол с серебряной вышивкой, сшитый словно специально для него. 

А потом приходит Милений.

– Ситар Кайлаш, император приглашает вас на оглашение приговора.

Не совсем понятно, кому именно Рохан собирается вынести приговор и почему там должен быть Джитендра. Но даже такое внимание поднимает настроение, и он почти с нетерпением следует за посыльным. 

Снова тронный зал. Пол уже починили. Но дыры в разбитых витражах скромно занавешены тёмно-зелёными гадинами с золотым гербом, изображающем льва и розу. 

И снова в зале много солдат, только не в форме Арвинии.

Джитендру провожают к стене слева от трона, там его уже ждут Санджи из Интертеги и Рагху из Вивета. Из шестерых заложников осталось лишь трое…

– Как там Джигги? – больше из вежливости интересуется Джитендра.

Качнув шпагу на поясе и гордо задрав подбородок, кудрявый блондин растягивает губы в улыбке, но так напряжённо, словно не уверен, насколько та уместна.

– Я забираю его с собой.

– Рохан вас отпускает?

В ответ на его взгляд Рагху отводит глаза. В своей коричневой куртке он явно старается держать поближе к стене и подальше от случайных взглядов.

– Меня – да, – отвечает Санджи, хотя Джитендра на него и не смотрит. – Кстати, если соберёшься заехать в гости… убедись, что забыл своего императора где-нибудь по дороге.

– Что случилось? Тебе не понравились проведённые в его спальне ночи?

Нет, Джитендра не забыл, кто согревал императору постель, пока он ждал ребёнка. Однако Джитендра совершенно не собирался когда-либо поднимать эту тему. Но вылетевших слов обратно, увы, не вернёшь. И пусть стоящие рядом солдаты делают вид, что не слышат ничего и не видят – Санджи вспыхивает, как помидор. Потом цвет его лица темнеет и начинает тяготеть ближе к фиолетовому.

– От чего же, – натужно хмыкает он наконец, пытаясь удержать улыбку. Получается неубедительно, но неожиданно мышцы вокруг его рта расслабляются, и Санджи вздыхает. – Во всяком случае, я своё получил.

Видимо, это означает конец разговора. Проглотив намёк, Джитендра снова окидывает взглядом зал, чтобы отвлечься. И начинает рассматривать людей, собравшихся ближе к трону. А их там немало: в стороне, ближе к левой стене, стоят просто дворяне, но у лестницы – явно заключённые. Их руки забиты в колодки, а колодки соединенны цепями между собой. Но одежда этих людей, хоть и имеет весьма потрёпанный вид, расшита золотом и серебром. Дворяне.

И один из них как раз пристально смотрит на Джитендру. 

Старик.

В нём с трудом можно узнать Джая Кайлаша. Разве что по крючковатому носу… Морщины прорезались глубже, лицо осунулось, спина согнулась… и нет этой нелепой широкополой шляпы с огромным пером. Но взгляд по-прежнему гордый. И требовательный. Недовольный. Чего он хочет? Чтобы Джитендра заступился за него? После того, как он отправил его сюда с жаждой убийства, навязанной чарами?

Нет, даже если дядя был уверен, что его брата и почти всю королевскую семью убили по приказу Рохана, как мог он сделать смертника из единственного выжившего сына короля? Пусть и приёмного? Ведь по сути, он послал племянника на верную смерть.

«Лучше бы я остался в постели…» 

Отвернувшись, Джитендра переводит взгляд к дверям, где как раз появляется глашатай и громко объявляет о прибытии императора. По правую руку от Рохана идёт златогривый Васу, а слева семенит Милений – маленький и какой-то прямоугольный, с короткими ногами и узкими плечами, он смотрится карликом по сравнению даже с императором, не говоря уже про могучего шанкха.

А потом начинается объявление приговора:длинная монотонная речь, зачитываемая Милением, оставшемся стоять у подножия трона, в то время как Васу поднялся по лестнице и занял место позади Рохана.

Джитендра особенно не вслушивается, пока перечисляются незнакомые имена и совершённые злодеяния – в основном всё сводится к предательству и нарушению клятвы. Прерывают чтеца лишь дважды. Первый раз почти в самом начале, когда в качестве наказания назначается конфискация имущества. В какой-то момент один из не закованных в цепи, а стоящих в стороне, дворян вдруг выскакивает на дорожку прямо перед Милением.

– За что?! – вскрикивает он. – Мы не поддались на подкуп! И не явились на зов захватчика трона!

Рохан смотрит на него несколько секунд, потом подпирает скулу кулаком.

– Вы сидели в своих замках, как крысы, слишком долго.

– Мы собирали силы, чтобы бросить их на освобождение столицы! И войска из мятежных герцогств были уже на подходе, мы не могли действовать поспешно!

– Вздор, – негромко, но весомо заявляет Рохан. – Вы решали, кого сделать будущим императором. 

Только что кричавший дворянин не сразу решается возразить, а к нему уже подбегают солдаты и пытаются увести.

– Вы не можете! – вырывается тот, очнувшись. – Мы всегда были основой империи! Кто поддержит вас, если не мы?! А если снова вспыхнет мятеж?!!

– Не вспыхнет. Xопстел, продолжай.

Прочистив горло, Милений снова поднимает длинную, скрученную в рулон бумагу к глазам. И довольно надолго в зале вновь воцаряется лишь его голос. И даже новость о казни Саши Секара не вызывает особых волнений. Однако, когда очередь доходит до определения наказания для герцогов-бывших правителей, приведших свои войска к столице, Рохан пару раз негромко стучит пальцами по подлокотнику трона – и Милений останавливается. А император даже встаёт.

– Лорд Хариш из Интертеги, ты слышишь меня?

Человек с абсолютно белыми волосами и прямой, как струна, спиной медленно кланяется, он не скован и стоит довольно близко к трону.

– Ты уже почти год достаёшь меня с требования дать тебе людей, чтобы отвоевать древние рудники у степных племён. И я наконец-то решил удовлетворить твою просьбу. Смотри, ты видишь перед собой великих полководцев, не усидевших в своих поместьях и поспешивших к захваченной мятежниками столице. Они так боялись не успеть к дележу пирога, что взяли с собой лишь самые лучшие и мобильные силы. Казнить их… как думаешь, не будет ли это слишком недальновидно? 

– Милорд, вы полагаете, что в Степи от них будет больше пользы? Но мне так же понадобятся солдаты, чтобы охранять этих людей.

– Не потребуются.

Рохан делает паузу, обводя взглядом посеревшие лица приговорённых.

– Если кто-то из них сбежит или саботирует твой поход, просто пошли весть. И семьи этих смельчаков тут же будут казнены. Я уже отправил приказ о том, чтобы их близких доставили в одно не очень благополучное место. Не скажу, что там слишком опасно, но… о да, я вижу по вашим глазам, что вы уже слышали о нём. Полуостров Арвинии по договору отдан демонам с Чёрного континента. Они за тысячу лет впервые снова встретят людей… и будем надеяться, что ничего плохого с ними там не случится.

У нескольких человек в закованной шеренге подкашиваются ноги.Стражники подбегают, чтобы поднять их, а Джитендра размышляет, не слишком ли это жестоко? С другой стороны, коренных жителей вряд ли удержат на отданной земле, а значит, из людей там будут только заложники – родственники тех, кто отправится отвоевывать Степь у племён ратри и дайкини. Это их шанс вернуть честь себе и своим семьям. Ведь все они приносили императору клятву верности. И все они её нарушили. Но кроме Арвинии в мятеже участвовали только Зоа и Мирра, в то время как Интертега, Вивет и Ксандрия придержали свои войска. Возможно, правители этих герцогств лишь решили выждать подольше, но тем не менее это спасло их самих и их людей. А вот Джай Кайлаш…

Кстати говоря. Если речь идёт о родственниках приговорённых, значит и Джитендра должен будет отправиться на поселение на полуостров?



Глава 38. Вещи, о которых не обязательно говорить вслух

***

Чтo это зa чувство?

Oткуда оно?

Сколько ещё пpодлится?

Почему так нестерпимо?

Снова один. Снова в кровати. Снова не нужен. Hо что-то мешает уйти в мир книг и отрешиться от реальности. Мысли. Они в его голове. Назойливые, будто жужжание комара. 

Bпрочем, какие комары, когда зима за окном?

Холодно и одиноко. 

Быть может, ему лишь показалось? Быть может, Джитендра сам всё это придумал? И Pохан на самом деле не испытывает к нему ничего? Но император так печётся о сыне… Джитендра много раз заставал его у кроватки. Заставал мысленно. Нет, он не видит и не слышит всего, что происходит в детской, но когда малыш реагирует на что-то слишком сильно – беспокойство касается и Джитендры. И в то же мгновение он отправляет своё сознание в полёт. 

Правда, видеть, как сын радуется отцу, невыносимо.

Наверное, это называется «ревность».

Прошёл почти месяц, но Рохан так ни разу к нему и не пришёл. Но разве не он кричал там, на вершине башни, что должен сказать что-то важное? Может, Джитендра не так его понял?

Интересно, когда это началось? Это недовольство? Kогда император успел стать настолько необходимой частью существования Джи? Почему жизнь без него превратилась в непроглядную череду серых дней и ночей? Раньше недели за чтением пролетали словно часы, но сейчас он с трудом заставляет себя сосредоточиться на тексте. 

Да и сколько уже можно читать?!

Надоело! 

Пока ядовитая тоска разъедает душу, нет дела до выдуманных кем-то героев и их страданий.

Ему нужно что-то придумать. Чем-то заняться… Может быть, тренировкой? В книгах часто говорят: «физические нагрузки – лучшее лекарство от душевной боли» – но для этого надо хотя бы заставить себя вылезти из кровати… 

Завтра. Он сделает это завтра.

И Джитендра действительно начинает новый день с зарядки. Более полугода он не тренировался нормально – и его тело ослабло. Конечно, оно всё ещё сильнее, чем у человека того же телосложения и пола, но этого недостаточно. 

A что если именно из-за дряблых мышц Рохан и не хочет больше видеть его? 

Или императору настолько не нравятся короткие волосы? Но они уже отрасли ниже плеч…

Нет, это уже смахивает на истерию.

Прыжки, отжимания, стояние на голове… и постепенно мыслей в ней становится меньше. Джитендра занимается в своей спальне три дня, а потом выходит наружу – путь его лежит на небольшой плац, где Васу по утрам обычно гоняет дворцовую стражу. Нет, он не собирается о чём-то просить шанкха, но для дальнейших занятий Джитендре нужно оружие – тяжелое и удобное, остальное подскажет память, ведь с тех пор, как из замка в Зоа исчез учитель фехтования, он долгое время упражнялся один.

В корзине с инвентарём как раз находится несколько тренировочных шпаг. Шпага – не меч, она легче, тоньше и принцип фехтования совершенно другой. Но на первое время хватит и её.

Через неделю после начала своих тайных тренировок Джитендра натыкается на слугу. Не то чтобы он раньше не попадался людям на глаза, но в этом закутке на заднем дворе – невидимом ни из одного окна и скрытом от случайных взглядов старой беседкой и высокими зарослями – его поймали впервые. Однако, это не повод куда-то бежать или прерывать уже начатую серию упражнений, или даже удивляться, когда спустя какое-то время у тренировки появляется наблюдатель.

– Неправильная серия шагов, – раздаётся за спиной.

Приход Васу Джитендра заметил около получаса назад, но замечаний от него не ожидал.

– Вы знаете арвинскую вязь?

– Конечно.

«Арвинской вязью» зовётся набор хваток и положений тела, легко перетекающих друг в друга, способный – в теории – отразить любую атаку. И это совсем не секретная техника. Но хорошо, когда есть учитель, способный заметить неточности и направить в нужное русло. Однако под надзором Джитендра занимается всего пару дней – когда Васу убеждается, что привел в норму все его неправильные формы, снова оставляет одного. И даже слуг, первое время появлявшихся следом за теперь уже Первым Советником, больше не видно.

Но одиночество уже не кажется Джитендре таким уныло-постыдным – и в последнее время он даже почти не чувствует себя жалким. Разве что обиженным, подавленным и забытым… 

На самом деле, это всё очень знакомо: точно так же Джитендра с головой уходил в тренировки в замке Зоа, обижаясь на мать, сбегая от насмешек братьев и настороженных или презрительных взглядов слуг… Неужели с тех пор ничего не изменилось? А ведь он грезил, как вырастет. Как отправится в путешествие. Найдёт любимую и друзей…

Быть может, ещё не совсем поздно?

После вынесения приговора Джитендра ждал, что его вышлют на полуостров вместе с другими родственниками Джая Кайлаша, но когда Равиндра пришёл и спросил, хочет он отправиться с ним или остаться – Джитендра отказался. Он ещё верил, что Рохан скоро освободится и придёт к нему. Придёт и… и что-то изменит в этом мире.

Но Рохан так и не появился. 

Интересно, как он отреагирует, если Джитендра возьмёт и исчезнет? Вот прямо сегодня, на пятьдесят пятый день после смерти Калидаса?

Погода кажется подходящей для подобного настроения. С каждым днём всё теплее и в воздухе уже во всю пахнет весной. Солнце светит нежнее, готовятся лопнуть набухшие почки и выпустить первые зелёные листья. Хочется улыбнуться высокому небу и отпустить душу в полёт. Далеко-далеко, чтобы никогда не вернуться… Ксандрия, Интертега, Вивет – столько мест ещё есть на свете, где он никогда не был, столько людей и ганда, которых не видел… На полуостров можно и не спешить, но найти Tауруса и убедиться, что тот ничего не натворил – обязательно! Столько дел… стольким можно заняться!

Ведь Джитендра наконец-то свободен.

Свободен… и может делать всё, что пожелает.

А почему бы и нет? Он достаточно ждал. Но уходить просто так совершенно не хочет. 

А значит – пойдёт к Рохану сам!

Вообще-то Джитендра давно думал об этом, просто не решался. Боялся, что его не поймут, осмеют и унизят… Но если и так, то и пусть! Пусть Рохан всё ему скажет в лицо! Это лучше, чем ждать. Лучше, чем жить, бесполезно надеясь!

…надеясь на что?

На каплю внимания? Презрительную усмешку или тёплое прикосновение сильных рук?

Это нелепо! Но как же хочется снова оказаться во власти объятий императора – в этом стыдно признаться себе и ещё стыднее – кому-то другому. Словно принять поражение. 

Но что такого? Да, он – сдаётся!

Сдаётся, чтобы положить конец своей пытке.

Сегодня. Он сделает это сегодня.

Когда солнце начинает клониться к закату, Джитендра заканчивает тренировку и привычно приказывает принести в его комнату воду. Он стал мыться каждый день. Быть может, ганда и способны тренировать тела намного дольше, чем обычные люди, но потеют они точно так же. А после тщательных водных процедур, Джитендра с трудом дожидается темноты. Радостное волнение борется в нём со страхом. Да, он решился, но сердце ходит в груди ходуном. Хорошо, что ранней весной день кончается всё ещё быстро, а жизнь во дворце уже не так оживлённа, как месяц назад. В последнее время тайком находя Рохана, Джитендра всё чаще заставал его в кабинете одного, и знает, что иногда император читает и пишет письма, иногда просто пьёт вино, стоя у окна, порой чертит или рисует – что-то похожее на изображение корабля по частям, и что сегодня он скорее всего снова будет один. 

Тоже один.

«Рохан настолько не желает видеть меня, что даже предпочитает пить в одиночестве», – вот что раньше крутилось в голове у Джитендры, но в этот вечер он впервые не ощущает обиды. 

В конце концов, это возможность. 

Форма одежды – ночная. Длинная сорочка до пола и шерстяная накидка с капюшоном, чтобы спрятать лицо. Незаметно передвижение по дворцу давно вошло в привычку. Слуги, солдаты… не миновать только охрану у дверей кабинета. Перед лицом скрещиваются две тяжёлых секиры. 

– Кто такая?

От волнения Джитендра не может сразу ответить. Он не думал, что его не узнают. Но оказывается, вот что может случиться, если почти два месяца прятаться ото всех во дворце.

– Милорд… приказал…

Когда шёл сюда, Джитендра уже был готов к косым взглядам и даже ухмылкам – с подобным он часто сталкивался в башне – но раз уж так получилось, признаваться ведь не обязательно? Вот он и выдаёт эти два слова тоненьким голоском, плотнее натягивая на лицо капюшон.

Его больше не спрашивают ни о чём. Но и внутрь пропускать не спешат. Вместо этого один из стражников, почти такой же огромный, как Васу, стучит дважды в дверь. 

– Что? – доносится нетерпеливое из кабинета.

– К вам тут дама, Ваше Величество!

– Гони в шею, я никого не жду! 

– Слышала? Пошла прочь.

Охранник груб, но не зол. Он не кричит, а просто лениво произносит эту грубую фразу. Возможно, он принял Джитендру за резвую служанку, решившую навязать своё общество императору… ну…

Нет, это глупо.

Джитендра отходит за угол. А потом представляет себе кабинет. Он видел его много раз, наблюдая за Роханом, так что переместиться туда не составляет труда. Просто он так давно не использовал эту способность, что забыл о ней. А ведь мог даже из спальни не выходить…

Этот кабинет больше, чем тот, в башне. Здесь много пустого пространства и окон, но стол почти точно такой же. И точно так же завален стопками бумаг, конвертов и папок. Рохан быстро пишет, склонившись к перу. Щурится. Болят глаза? Он устал?

Тихий треск вылетает вместе с искрами со спинки кресла. В тот же момент император хватается за меч. И только потом вскидывает взгляд. 

Джитендра касается тонких шнурков под подбородком, но тянуть за них не спешит. Пальцы онемели, а в ногах образовалась противная тяжесть. Как быть? Сбежать? Притвориться, что случайно сюда заскочил?

Рохан смотрит настороженно. И Джитендра понимает, что забыл скинуть капюшон. 

– Побеспокоил?

Спросить получается довольно спокойно. И неважно, что горло сжало от страха – страха, что настороженность на этом усталом лице сменится презрением, раздражением или насмешкой. Но всё, что он видит и чувствует от императора – изумление.

– Рохан?

– А? Да? Джитендра? Это правда ты?

– А ты ждал кого-то ещё?

– Нет, я не…

Странный разговор. Но дышать становится немного свободней.

– Ты… пришёл попрощаться? – вдруг спрашивает император.

– Что? Нет. Почему?..

– Но ты так одет…

Рывком скинув капюшон и развязав простой узел у горла, Джитендра позволяет накидке упасть на вытоптанный тонкий ковёр.

– Что не так с моей одеждой?

– О…

Если Рохан продолжит и дальше себя вести непонятно, он просто подойдёт и ударит его. Но в этот момент взгляд Джитендры падает на горло императора.

– Я вижу, ты избавился от ошейника?

– А что, тебе бы хотелось, чтобы я до конца жизни носит эту дрянь?

– Ну… она довольно полезна…

– И унизительна.

– Это да…

Снова тупик. Нет, правда, ему что, действительно всё нужно делать самому?

Видимо – да.

До стола пять шагов. Ещё семь, чтобы обойти. 

– Ты хотел мне что-то сказать. Если мы выживем. Помнишь?

Рохан отодвигается от стола вместе с креслом и опускает взгляд. На что он смотрит?

– Или это больше неважно?

Император продолжает молчать. Но его пальцы на подлокотнике кресла начинают выстукивать мелкую дробь.

– Извини, – наконец произносит он. И сердце Джитендры проваливается прямо в желудок. – Ты спрятался ото всех, и я хотел дать тебе время…

– Время на что?

– Точно не знаю. Равиндра сказал, что у тебя шок.

– И поэтому ты даже ни разу не навестил меня?

– Поэтому. А ещё я ведь обещал тебе спокойную жизнь… и что не трону.

Хочется сломать что-нибудь. Желательно ценное. Но и этот стол подойдёт. Схватив клинок для бумаг, Джитендра одним движением вонзает лезвие в еле заметную щель – дерево издаёт протяжный стон, по столешнице пробегает трещина, и на пол падает отколовшийся угол. Осыпается стопка бумаг. С грохотом обрушивается тяжёлое пресс-папье в виде мраморной черепахи. 

Вздрогнув, Джитендра закрывает глаза. Но лишь на миг.

– Ты обещал. Что-то сказать.

Нет, ни за что. Он не заплачет. Не сейчас.

– Обещал, – соглашается Рохан, касаясь отколотого края стола пальцем и ведя по нему до ещё удерживаемого Джитендрой клинка. Добирается до его запястья. И хватка слабеет, отпуская холодную стальную рукоять. Джитендра позволяет чужой ладони скользнуть вверх до плеча. Потом пальцы Рохана дотрагиваются до его подбородка. И губ.

– Просто я хотел выбрать время и место. Сам.

Джитендра не знает, что ответить. Всё его существо трепещет. Он больше не зол. Не испуган. Но замер, словно с приставленным к сердцу ножом. Одно движение и конец. Так опасно. И так горячо. Прикосновения Рохана обжигают, от них хочется бежать со всех ног. 

– Я так долго ждал…

От сказанных тихо слов по спине сбегает нервная волна. Ноги подгибаются. Но Рохан тут же ловит его и усаживает к себе на колени. 

Снова это приятное чувство. Этих объятий. Словно Джитендра в самом надёжном и безопасном на свете месте. Его обнимают, прижимают к большому и сильному телу. И снова ему хочется в нём раствориться. Остаться здесь навсегда.

– Я тоже. Но ты всё не шёл.

Шеи касаются губы. Вместо ответа. Ладони Рохана спускаются по животу вниз, но замирают. Джитендра чувствует его опасение. И кладёт свои ладони сверху, направляя дальше вниз.

– Если ты не против, я не буду меняться…

– Не меняйся.

Выдох в шею. Чуть дрогнувший голос. Только от этого мышцы сводит сладкая судорога. И тут сквозь тонкую ткань член обхватывают сильные пальцы.

– Больно?

– Нет… мне хорошо.

Джитендра чувствует нарастающее возбуждение Рохана, но как ему разделить с ним своё? Быть может… если он смог убить, поделившись желанием смерти, то сможет передать и другое чувство?

Его ладони всё ещё на руках императора. 

Он чувствует их тепло и даже биение пульса. И если соединить со своим…

– Я не могу больше… – сипло и тяжело выдыхает Рохан.

Заставляя сжаться. И так же ответить:

– Хорошо. Я готов. Я хочу, чтобы ты вошёл.

И всё же Рохан медлит. Его пальцы сильнее обхватывают член Джитендры, губы касаются затылка, опаляя дыханием. 

– Я не уверен, что смогу быть нежным…

– И не надо. Я к этому всё равно не привык.

Хриплый смешок. Обхватившие за живот и поднявшие в воздух руки. Снова край стола врезается чуть ниже солнечного сплетения, снова трещит разрываемая ткань, а ягодиц качается горячее и большое. Твёрдое и пугающее, стоит только представить, как оно входит внутрь…

– Ты… можешь смочить его слюной?

Нет, он не против. Давление рук на поясницу исчезает, Джитендра оборачивается и опускается на колени. Он уже ласкал член Рохана однажды в купальне. И с тех пор у него не было ни желания, ни возможности улучшить свои навыки. Но если только слюной… полностью взять в рот не выходит. Можно попробовать облизать…

До сих пор едва касавшаяся волос рука ложится на голову, надавливает, слышится выдох. И вдох. Словно Рохан пытается перестать дышать. А всё потому, что сгорает изнутри. Джитендре сложно отделить свои ощущения от его, и сердце начинает стучать рвано, совсем непослушно. 

И вдруг член в руке напрягается, делается ещё толще и твёрже. Внутри чувствуется нарастающая дрожь. И прямо на лицо Джитендры брызгает жидкость. Она не холодная и не горячая. Начинает стекать по шее и щеке.

– Извини.

– Ничего.

Его поднимают и усаживают на стол, обтирают лицо обрывками сорочки. Но Рохан делает это так торопливо, что Джитендра ловит и останавливает его руку. Разводит ноги пошире и откидывается на спину. Ширины стола как раз хватает, чтобы голова не свесилась с другой стороны.

– Ты же не скажешь сейчас, что больше не хочешь? – спрашивает не то насмешливо, не то игриво.

Вместо ответа к бедру изнутри прижимается твёрдый член. Рохан наклоняется сверху, почти касаясь подбородка губами. И шепчет:

– Не скажу. Никогда не скажу. 

Его руки властно подхватывают колени, одна соскальзывает вниз, и Джитендра закрывает глаза, готовясь к боли. Всё-таки он немного соврал. Но желание столь велико, что он готов потерпеть. 

И член входит действительно туго. Кажется, что-то внутри уже почти готово порваться. Но Рохан не спешит. Его дыхание становится медленнее и тяжелей. Огромное тело еле заметно дрожит от напряжения и нетерпения, но он ждёт, пока внутренности Джи привыкнут. И только немного погодя делает новый толчок, на этот раз погружаясь значительно глубже. И доставая до той точки, от прикосновения к которой у Джитендры перехватывает дух и искры вспыхивает под плотно зажмуренными веками.

И снова остановка.

Приоткрыв один глаз, Джитендра замечает, что Рохан рассматривает его лицо. И вдруг император спрашивает:

– Как ты это делаешь?

– Что?

– Сводишь меня с ума. Знаешь, я ведь… ходил посмотреть на урваши. Всё гадал, чем же так хорош мальчишка из Зоа? И почему он кажется милее самых красивых девушек мира?

– Знаешь, меньше всего на свете я хотел бы узнать, что ты сравнивал меня с кем-то…

Это напоминает о Санджи. О том, что тот ходил в спальню Рохана… но новый толчок заставляя забыть обо всём. Да не так уж это и важно. Пока он чувствует, что желанен.

– Обещай, что не исчезнешь.

Голос Рохана звучит как приказ. Впившись губами в его плечо, император двигает бёдрами всё быстрее. Его пальцы вцепились в бёдра прямо под коленями. Эта боль… он словно специально её причиняет. Это его способ донести до Джитендры свои чувства. Он просто не знает, что Джитендра читает их сам. И тоску. И надежду. И даже страх обмануться. 

Рохан и правда словно открытая книга. 

Но внутренний мир его сложен. Его натура, его характер, предпочтения и привычки – Джитендре хочется лучше узнать это всё. Но сейчас он желает лишь наслаждаться. Подаваться навстречу. Отдавать всего себя без остатка. И брать столько же в ответ. 

– Выходи за меня.

– Что?

– Выходи за меня!

Воздуха не хватает. Собственный член елозит по пупку, а живот Рохана то и дело прижимается к нему. Джитендра просто не может понять, что услышал. Не может поверить. Он почти на грани, он вот-вот готов кончить… и именно в этот миг Рохан вдруг замирает. 

Это так подло. 

Но один короткий встречный толчок заставляет его изогнуться. А Джитендру – начать забрызгивать собственную грудь собственной спермой. 

– Ещё?

– Ох…

Снова толчок. И снова сладкая нега. Теперь Рохан движется не спеша. И Джитендру затапливает эта неторопливая нежность. Но ждущий взгляд императора заставляя закрыть горящее лицо руками. 

Прикосновение губ к сгибу локтя почти невесомо.

– Так ты выйдешь?

– Я же не девушка…

– И что?

– Думаю… мир к этому… не готов…

Его укачивают. Его наполняют теплом и медленно нарастающим удовольствием. Его снова целуют. Руки, лоб, колено, живот…

Происходящее кажется сном. Ожившей фантазией. Становится страшно, что всё вдруг прекратится. Развеется, словно туман. Джитендра приподнимается и обхватывает плечи Рохана, насколько хватает рук. И уже сам утыкается лицом в его шею. Ловит губами мягкую мочку уха, сжимает, касается языком. И чувствует, как напрягается Рохан, пытаясь сдержаться, остановиться… но его член уже сокращается внутри. Уже заполняет Джитендру новой порцией спермы.

– Ах ты негодник…

***

– Выходи за меня.

Сколько прошло времени – неизвестно. За окнами царит ночь. Они оба лежат на шерстяной накидке, укрытые плащом Рохана, согревая телами друг друга. На самом деле толку от Джитендры немного, это император вечно горячий. 

Вот зачем он спрашивает это снова?

– Зачем? Разве в империи уже пятьсот лет как не появлялось императриц?

– Причём тут это?

Подперев голову кулаком, Рохан смотрит на него сверху вниз. Свечи давно догорели и теперь кабинет освещает лишь свет звёзд.

– Ну как же… жена императора – императрица?

– Нет, императрица – император женского рода. То есть правитель. А ты что, желаешь взять управление страной на себя? А то я уже порядком устал от всех этих дел…

– Нет, я…

– Ну вот…

Его рука заползает под плащ и ложится Джитендре на живот. 

– Ты же понимаешь, чтобы наш сын имел право на трон, я должен взять тебя в законные жёны.

– Трон… И как ты себе это представляешь? Что я буду превращаться в женщину, когда тебе будет понадобится показаться на людях с супругой? Но это же глупо. Вся столица давно уже в курсе, что у тебя сын то ли от служанки, то ли от проститутки.

– Ну, мы можем сказать, что ты приехал сюда, прикинувшись пацаном, а на самом деле девчонка? К тому же, смотри, ты из Зоа. Получается объединение старой династии Ваха Манара…

– Да, Калидас говорил что-то об этом…

– Откуда ты знаешь?

– От Рагху.

Невинная ложь. 

– Ну так что?

– Ты хочешь одурачить весь мир?

– Нет. Только его половину.

От ладони Рохана исходит тепло. И оно живительнее и приятней всех самых мощных энергий на свете. Джитендра не уверен, что должен согласится на его предложение, но знает точно – он хочет быть рядом. Несмотря ни на что. 

– Есть кое-что, в чём я должен признаться, – произносит Джитендра тихо, поворачиваясь и пряча лицо у Рохана на груди. Рука с его живота перебирается на спину. – Знаешь, я до сих пор не знаю, как относиться к нашему сыну. Я вроде понимаю, что должен чувствовать что-то…

– Ты ненавидишь его?

– Нет, но…

– Боишься? Не хочешь видеть? Он напоминает тебе о чём-то плохом?

– Всё не так! Просто я даже боюсь к нему прикоснуться…

Тяжёлый вздох Рохана приподнимает голову Джитендры.

– Тогда ты ведёшь себя не как мать, а как отец. Так что я очень хорошо тебя понимаю. Я ведь тоже, когда прихожу, лишь смотрю на него. И всё думаю, какое дать ему имя?

– Имя?

– Ну конечно, не может же мой сын расти безымянным?

– И то верно… Может быть «Индра»?

– Кхм… я слышал, что в вашей семье принято называть детей в честь этого бога, но чтобы так нагло украсть его имя…

– Да ладно, думаешь, ему есть до нас какое-то дело?

Улыбка Рохана кажется озорной. 

– Ну Индра – так Индра! Кстати… великий санракши, не побоявшийся украсть имя у бога, не соизволите ли вы перенести нас отсюда прямо в мою спальню? А то знаете, мне-то ничего, но вот вы вряд ли привыкли спать на полу. А идти отсюда пешком…

Звучит здраво. Но почему-то не особо приятно.

– Я думал, ты отнесёшь меня на руках… НЕТ, СТОЙ, ПОГОДИ, Я ПОШУТИЛ!!!

– Поздно, Джи, поздно.

Громкий смех Рохана отражается от высокого потолка, стёкла в окнах вздрагивают, дверь распахивается, плащ стелется по воздуху шлейфом. Стражники вытягиваются, прижимая секиры к груди. Джитендра ещё несколько раз бьёт в грудь императора сжатым кулаком и тоже отчего-то начинает смеяться. 

А как же целый мир? Путешествия? 

Потом. Всё потом…


Эпилог

***

Hа остpове днём царит вечное лето. И пусть по ночам температура падает ниже нуля, местная зелень и животные способны выдержать и не это. Oднако под ногами не спеша идущего человека трава вспыхивает и мгновенно чернеет… но спустя всего миг из мелкого пепла уже начинают пробиваться свежие ростки. 

Конечно же, это не совсем человек. Да, только слепец примет его за человека.

Существо зовут Индра. Eго светлая кожа покрыта фиолетовым узором, будто нарисованным светящейся краской с добавлением толчёного стекла. Или раскрошенных в пыль брильянтов. Mириосу кажется, что будь там хоть осколки слюды – визуально ничего бы не изменилось. Но на самом деле он знает, что никакой это не рисунок, как и длинная копна волос, напоминающая гриву степного льва из одного далёкого мира – не парик. И всё же так и хочется протянуть руку и схватиться за слишком пушистые для человека локоны. Tолько пробегающие между ними мелкие тёмный искры кажутся не совсем безобидными.

– И что теперь? Ты так просто отпустишь нас на материк? A как же законы, о великий страж Чёрного континента? 

– Эм...

Чёрная скала бросает на каменную насыпь длинную тень, её вершина как раз указывает на пещеру у подножия Лысой горы. Индра взбирается всё выше, Мириос плетётся за ним, а совсем рядом в воздухе искрится облако светящейся пыли. Слишком слабое даже для самых слабых саубха (из тех, что знает мандега), но только вот эта душа родом не с острова.

– Bеликий сура, ты так давно не посещал нас... Может, всё-таки, просветишь глупца по-поводу события последней сотни лет? Понимаю, для тебя это был лишь короткий, ничего не значащий миг, но уж снизойди...

– Я такой же Великий сура, как ты – асура. Так что не паясничай.

– Ну-ну... запертый в этом теле, я уже кто угодно, только не... Ну да оставим эту печальную тему. Лучше скажи, это же ты отправил Индрани на большую землю? Она ведь даже телепортацией не владела и сама бы туда ни за что бы не добралась.

– О, неужели?

– И душу её ты тоже хранил у себя, не так ли? Но почему ты не позволил Джитендре сразу получить то, что причиталось мальцу по праву?

– Ты всё знаешь сам, хитрый мандега.

–  А башня? Это ведь ты поглотил едва не вырвавшуюся энергию во время прыжка? А потом рассеял в пространстве? 

Индра останавливается, ставит ногу на камень и оборачивается, охватывая одним взглядом весь раскинувшийся под скалой остров. 

– М-м-м, как ещё много осталось...

«Тц!» 

– Да, Pавиндра не спешит, – смирившись, Мириос поддерживает смену темы. –  Наш правитель решил подождать и понаблюдать, как поведут себя те, кого он отправил первыми... О, бог, так ты тоже хотел понаблюдать за сыном Индрани? И решить... решить нашу судьбу?

– Ты слишком много думаешь, старина Мир... Так, ладно... Лилавати? Ты уверена?

«…да…» 

– Что, даже попрощаться c Джитендрой не хочешь?

«…поговорив с ним, я могу… засомневаться…»

– Без тела твоя энергия так или иначе всё равно скоро рассеется…

«…да, я… чувствую это…»

– Xех…

В голосе Индры можно услышать грусть, но Мириос не уверен, что бог вообще знает, что это такое. Однако он зачем-то притворяется ради маленькой саубха. Нет, демону никогда не понять бога. 

– Тогда приготовься. Всё произойдёт очень быстро, ты даже испугаться не успеешь.

Скопление блестящей пыли подлетает к ним ближе. Ветер никак не влияет на него, и всё же кажется, что совсем недавно эта душа была плотнее.

Индра протягивает к облаку руку. Между его пальцев пробегает крупная чёрная искра. Почти тут же вторая, светлее. И третья. Искр становится больше, от фиолетового до лилового, пока все они не белеют совсем. Облако души саубха колышется рядом. Искры долетают до неё, наверняка пугая, но девочка стойко остаётся на месте. Пока Индра не поднимает вторую руку.

На этот раз Мириос замечает только одну яркую вспышку.

В воздухе остаётся запах озона. Как после проливного дождя. 

И несколько мелких пылинок, уже исчезающих, словно тающий мираж.

– Она точно переродится?

– Где-нибудь. Когда-нибудь. Мандега, ты же и сам знаешь, что ничто не исчезает бесследно в этой Вселенной… Ну что? Теперь твоя очередь?

– Нет, спасибо!

Мириос поспешно отступает. Мелкий камешек выворачивается из под ступни, и чтобы не шлёпнуться, ему приходится быстро воткнуть посох рядом с собой. 

«Эх, старость – не радость». 

– Старина Мир… ты же знаешь, то – чего ты ждёшь, никогда не случится?

– Никогда не говори «никогда», бог. Но лучше я ещё тысячу лет подожду возможности вернуться, чем крутану колесо сансары и забуду обо всём.

– Как пожелаешь.

Улыбка на странном изрисованном лице Индры кажется очень холодной. Да, такой она и должна быть. 

В следующий момент мандега уже остаётся один на скале. Но не в мире. И этого ему пока что вполне достаточно.

Глава 19.5 Шлюха из Интертеги

***

B миpe пoлно людей. Oдним ты нравишьcя, другим – нет, но это не значит, что мир плох. Просто нельзя подстроиться сразу под вкусы всех окружающих. Даже если очень хочется. Зато можно угодить некоторым конкретно – тем, кто рядом. Tем, от кого ты зависишь.

Мама всегда говорила Санджи де Сегвиль де Сэдора (правда, он не был тогда ни де Сегвиль, ни де Сэдора), что он должен быть послушным, иначе его выгонят на улицу, заставят спать в сточной канаве и питаться крысами. Что такое сточная канава, Санджи уже знал – видел из окна кареты заплывшие грязью колеи вдоль дороги, да и крысу встретил как-то ночью в коридоре… и этот раз стал последним, когда он покинул свою маленькую спальню после заката. В общем, ни то, ни другое восторга у него не вызывало, поэтому Санджи правда пытался быть послушным. И очень удивился, когда на свой десятый день рождения вместо обычно-дорогого подарка получил чемодан с собственными же наскоро собранными игрушками и путешествие в холодной карете в самый дальний и убогий район города. Вместе с мамой. Потом какая-то древняя старуха провела их на второй этаж ветхого дома с поскрипывающим и рассыпающимся прямо под ногами полом – кроме него Санджи ещё запомнились щели… огромные щели в стенах, через которые дуло так сильно, что свечу, чтобы она не потухла, приходилось заворачивать в лист бумаги, а спать – крепко прижавшись к маме.

Hо на третью ночь он остался один. Предыдущим вечером мама густо накрасилась, одела длинное платье и куда-то ушла. И вернулась только утром – растрёпанная, с размазанными по щекам цветными и чёрными пятнами. 

– Малыш, – тихо произнесла она, стоя в дверях и глядя прямо на него, закутавшегося в одеяло и трущего спросонья глаза. – Ты же не хочешь, чтобы твоя мамочка умерла с голода, правда?

Конечно, он этого не хотел. A ещё он не хотел, чтобы его живот болел от той жирной и подгоревшей каши, которую старуха постоянно приносила в комнату. Вместо фруктов и сладостей. Каждый раз пытаясь вспомнить их вкус, Санджи чувствовал подступающие к глазам слёзы. Но не поддавался им. Потому что мама запрещала. Говорила, что в слезах прячутся демоны, пожирающие красоту… но почему же тем утром она сама выглядела так, словно долго плакала? Это всё из-за него? Потому что он не был послушным мальчиком? И поэтому их выгнали из большого и тёплого дома, всегда полного вкусной еды и слуг?

– Прости меня, мама… прости, что я тогда упал и испачкал твоё новое платье… тебе же его подарил тот мужчина? И поэтому он… велел нам уйти?

Санджи долго держался, он боялся спросить, он боялся услышать ответ. 

Но всё же услышал его:

– Да, это ты виноват, – ответила мама, закрывая за собой дверь. – И если разочаруешь меня ещё раз, то останешься тут навсегда. Один.

Один? Навсегда? Санджи не мог представить себе это – в отличии от канавы и крыс – но этой ночью ему было очень холодно. И внутри, и снаружи. И поэтому ему стало страшно.

– Прости… мама, я больше никогда… прости…

– Хорошо.

Мама проспала полдня. А когда проснулась, заставила его раздеться догола и тщательно осмотрела. Потом забрала одежду и снова ушла. Но на этот раз вернулась довольно быстро – со сморщенными и холодными руками, словно надолго опускала их в воду. И начала говорить. И говорила очень долго. Даже когда старуха принесла им ужин, и они принялись есть, замолкала лишь для того, чтобы прожевать почти безвкусное варево. 

– Ты не должен задавать вопросов. Молчи – так будешь казаться умнее. Не говори вообще ничего, пока к тебе не обратятся, а прежде чем ответить – подумай. Даже если уже знаешь ответ. Главное пойми, чего от тебя хотят. Eсли человек груб – ему нужно оказать небольшое сопротивление и сдаться… Понимаешь? В любом случае, не говори и не делай ничего, не подумав. Ты должен понравиться. Сделать для этого всё. И тогда тебе купят новую одежду, игрушки, вкусную еду, ты снова сможешь спать в тёплой постели… и твоя мама будет счастлива. Помнишь, как я учила тебя просить у того мужчины подарки? Если видишь, что у человека плохое настроение – будь тише воды. Но всё равно улыбайся. Представляй, что вот сейчас он подарит тебе что-то очень хорошее – и твоя улыбка будет искренней и убедительной. Всем нравятся улыбки… всем… почти всем. Но если вдруг ты почувствуешь, что такое поведение раздражает – просто постарайся понять, что будет лучше. Иногда… да, иногда им нравятся слёзы…

– Мама, кому «им»?

– Не перебивай! Слушай и запоминай!

– Х-хорошо…

Наставления длились ещё долго. И даже когда свеча догорела, мама всё продолжала говорить… и, кажется, он уснул раньше, чем замолк её голос. 

А утром его помыли, одели в чистую и ещё тёплую от утюга одежду, причесали и вывели на улицу. Там, у дороги, стояла карета – чёрная и с закрытыми окнами, и снаружи даже сквозь решётку не удавалось разглядеть, кто же там внутри. Но когда дверца открылась, Санджи увидел высокого бородатого мужчину с тростью и в цилиндре. Тот спустил одну ногу на разбитую и вонючую мостовую, а вторую оставил на приступке. И надолго замер, глядя на Санджи, почти не моргая – и Санджи тоже стоял, и тоже смотрел. А ещё улыбался, представляя, что сейчас этот дяденька достанет из кармана целую пригоршню земляничных конфет.

И тот действительно достал. Но не конфет, а блестящих камешков.

– Если мальчик подойдёт и проблем не возникнет, получите остальное на этом же месте ровно через три дня.

– Благодарю…

Это был первый раз, когда он ехал в карете без мамы. И последний, когда видел её. Потом был странный тёмный дом с окнами, всегда закрытыми ставнями, были другие дети. Каждый день их мыли, каждый день учили чему-то: читать и писать, правильно держать вилку, ложку и нож, разбираться в истории и биологии, обращаться по титулам и вести светские разговоры. Иногда в дом приходили дяди и тёти, они осматривали их спальни, даже присутствовали на занятиях, а потом кто-то из детей собирал вещи и уезжал. И не возвращался обратно… Что касается Санджи, его забрали уже через год. Но в целом ничего не изменилось – только один дом поменялся на другой, даже учёба не прекратилась, разве что под надзором новых учителей. А ещё по ночам в его спальню стал наведываться человек, который и забрал его в этот дом. Он трогал Санджи. Просил трогать себя. Было стыдно, непонятно и горячо, но мама оказалась права – если быть послушным, можно получить довольно многое из желаемого. И пусть не горы конфет и игрушек, но что-то, похожее на заботу… Санджи даже какое-то время действительно верил, что его любят. Да, примерно ещё год или полтора. К тому моменту он уже немного вытянулся, научился лучше понимать происходящее… и всё же, когда Патри… тот мужчина, что «усыновил» его, привёл своего друга и предложил «опробовать» Санджи… 

Нет, мир не рухнул. Наоборот, всё встало на свои места. Санджи просто убедился, что чувства – это выдумка. Важно лишь то, что удобно и выгодно. Так мама продала его, когда ей потребовались деньги, так и Патри де Сегвиль расплатился им, когда захотел заручиться поддержкой банкира. Ему нужны были какие-то бумаги, позволяющие выкупить чужую мастерскую… А потом потребовалось задобрить сенатора. И инспектора. 

А через три года Патри продал своего приёмного сына одному из членов парламента. И тогда Санджи узнал, что такое групповой секс. И что боль тоже бывает приятной. 

Время шло, у патрициев появлялись всё новые и новые любимчики – моложе и невиннее, но Санджи продолжал пользоваться успехом, уже даже не совсем понимая, кому именно принадлежит, переезжая из одного дома в другой, из одной постели в другую. 

Пока не разразилась война.

Отношения в парламенте испортились, политики стали умирать или уезжать из столицы. Если бы Санджи не оказался в тот день в доме самого премьер-министра, вероятно, погиб бы. Или пропал без вести. Или очутился в канаве, вынужденный питаться крысами. И хотя у него скопились некоторые сбережения… в городе, где складов с зачарованными зельями больше, чем с пшеницей, потратить их Санджи вряд ли бы смог. Ему вообще не приходило в голову нечто настолько абсурдное, как сунуться на объятые огнём улицы. Огнём, разведённым не завоевателями, а самими гражданами Интертеги, решившими лично разобраться с неугодными им патрициями, которых они же сами и выбрали несколько лет назад.

Но чего Санджи не ожидал, так это путешествия в Астрию. Премьер-министр, подписавший бумаги о сдаче и принесший клятву верности императору, усыновил Санджи, добавив к его фамилии ещё одну, и отправил в столицу империи, как важного заложника.

– Разве не отличный шанс повидать другую страну и попробовать новые члены? – спросил он на прощание.

Честно говоря, Санджи уже несколько осточертели все эти похабные речи и игры в постели, и он был только рад пусть и короткому, но отдыху на время пути. Точнее, он думал, что будет отдыхать лишь три дня, пока не доберётся до Истерии… но потом его заперли в каменной коробке.

Невыносимая скука оказалась сущей пыткой. 

И ему пришлось разнообразить своё заточение соблазнением слуги, выглядящего лучше чем остальные. И пусть Санджи не привык иметь дело с такими заносчивыми типами и тем более слугами, но задуманное воплотилось в реальность довольно быстро. А точнее, он даже оглянуться не успел, как Джагжит стал проводить в его камере всё свободное время. И его не нужно было облизывать с ног до головы или ублажать до седьмого пота, как тех чванливых и пресыщенных всевозможными удовольствиями патрициев. Нет, Джигги брал сам – без устали, властно, сильно, глубоко. Если не считать Патри, Санджи впервые так долго принадлежал одному человеку. И впервые за всю свою жизнь ему захотелось оставить всё, как есть. Пожелать, чтобы время остановилось. И даже эта тёмная камера, освещаемая лишь масляной лампой, стала казаться самым уютным местом на свете. 

И Санджи так и не попросил любовника устроить себе аудиенцию у императора.

Но кто бы мог подумать, что эта лохматая сволочь сбежит с наложником Рохана?.. И что спустя месяц Санджи всё-таки окажется в императорской постели?

Словно какой-то божок решил, что он слишком отклонился от привычного себе образа жизни…

Но может, это действительно было так. 

***

Рука давит на ноющий затылок не сильно. Шея затекла, слюна почти кончилась и перестала стекать на подбородок и шею, губы болят – а всё потому, что он сосёт, наверное, уже больше часа. И дело не в том, что член у императора вялый, просто тот явно думает о чём-то постороннем. Но пока его ладонь лежит на затылке, Санджи не смеет поднять голову и оторваться от толстого члена. И всё же он ещё пытается изощряться – сжимать губами, заталкивать мясистую головку в самое горло, давиться, но дразнить языком. 

Первое, что он услышал, переступив порог и выдержав несколько минут пристального взгляда поверх серебряного бокала, был вопрос: 

– Урваши?

Вообще-то, его уже спрашивали об этом. И Санджи всегда воспринимал такие вопросы как комплимент – в конце концов, притягательность этих ганда известна многим, но в Интертеге они пользуются сомнительным спросом из-за слухов, что за одну ночь с урваши можно потерять пять лет жизни, а то и вовсе оказаться проклятым Индрой. Но император-то наверняка в курсе, что его кровь чиста… или тут что-то другое? 

– Нет, ваша милость… всего лишь человек.

Так он ответил, стоя босиком на мягком ковре и раздумывая, стоит ли уже раздеться или император пожелает сначала побеседовать на светские темы. Но тот отставил бокал и поманил его рукой, лениво ослабляя шнуровку на поясе. Санджи сразу понял, что нужно делать. 

И вот прошёл уже час, если не больше, а они так и не сдвинулись с мёртвой точки. Но если это именно то, чего император желает…

Нет, так нельзя. Возможно, это его единственный шанс – и он обязан им воспользоваться. Раз уж Джигги оказался таким подонком… С какой-то стати слёзы наворачиваются на глаза. Санджи выпускает член изо рта, резко выдыхает и, почувствовав, как напряглась ладонь на макушке, спрашивает:

– Мой повелитель, возможно, моя техника не так хороша для вас… не желаете ли использовать другое отверстие?

Рука с его головы исчезает, император вздыхает, отрывая затылок от спинки кресла, и косится на него острым, словно заточенным взглядом – и Санджи заставляет себя улыбнуться. 

– Развернись, – звучит почти равнодушный приказ. – И упрись в пол руками.

– Как пожелаете, мой господин…

Повернувшись спиной, Санджи чуть сгибает колени и, убедившись, что бёдра на уровне члена Рохана, задирает подол и наклоняется. Он уверен в себе. Ему не привыкать. Чтобы император ни сделал, он не удивится – пусть смотрит на его розовую дырочку, тщательно выбритую и увлажнённую ароматным маслом, пусть засовывает внутрь, что хочет. В конце концов, вряд ли на свете осталось хоть что-то, что ещё не делали с его телом и всеми естественными в нём отверстиями. 

Ладонь ложится на поясницу, надавливает, заставляя согнуть ноги сильнее, и Санджи чувствует прикосновение. И почти тут же – проникновение. Его насаживают, и это даже немного больно. Конечно, Санджи предварительно разработал себя ещё в купальне, но с этой процедуры прошёл уже час, если не больше.

– Сэдора, тебе нравится читать?

Кровь приливает к голове, подол застилает глаза, но смотреть всё равно особенно не на что, разве только на ноги в высоких сапогах позади себя. И сначала Санджи кажется, что он ослышался. Но вот император глубже вгоняет в него член и переспрашивает:

– Эй, де Седора… или как там тебя по имени? Санджи?

– Про… стите, ваша милость… Ваше Вели… чество… нет, не особо…

– М-м-м, а я слышал, ты часто просишьпринести тебе что-нибудь из библиотеки.

Странный разговор. Санджи силится придумать хоть какой-нибудь достойный ответ, но все его мысли сейчас о том, под каким углом император входит в него. И ведь не под самым приятным. «А вот Джигги всегда…»

– Просто… слишком скучно… Ваше Величество…

– Слышал, Ситар тоже много читал.

– Н-не могу з-знать… Ваше Вели… чество…

– Как же? Разве вы не общались через дыру в стене?

«Что? Откуда он?..»

– В-всего пару раз…

Наконец император замолкает. И похоже, привстаёт с кресла, потому что член его наконец-то начинает задевать то самое место, которое дарит наслаждение. Но теперь, когда Рохан заговорил о Ситаре, Санджи уже не может сосредоточиться на своих ощущениях. Нет, он с самого начала понимал, что его позвали всего лишь как замену сбежавшему любовнику, но зачем сейчас вспоминать об этом ганда?

– Тот слуга… – вновь доносится голос Рохана. – Ты же с ним кувыркался, не так ли?

«Демоны его подери! Откуда императору столько известно? Неужели Джигги проболтался кому-то из слуг? Или лично доложил смотрителю башни, а тот императору? Но какое ему дело до всего этого?!»

«Если только…» 

Да, это чувство… то самое, заставившее Санджи попросить Лала принести ему все книги, которые читал Ситар – интерес к сопернику?

«Смешно. Такого не может быть.» 

– П-простите, Ваше… Величество… я правда не знаю… почему они сбежали…

Не успевает он договорить, как Рохан останавливается. Его ладонь продолжает давить на поясницу, но больше не заставляет двигаться.

– Ваше Величество?

– Давай ртом.

Плечи немного затекли, зато шея отдохнула. Развернувшись и вновь встав на колени, Санджи обхватывает блестящий от масла член, направляет головку себе за щёку, потом в горло. И почти тут же чувствует, как по нему пробегает спазм. Горечь заливает рот. Санджи заставляет себя несколько раз судорожно сглотнуть. И несколько раз ещё проводит по члену сжатой рукой. Поднимает взгляд.

– Молодец, – выдыхает император, прикрывая глаза. – У тебя есть какое-нибудь желание?

Его халат распахнут. Красивое, добротное тело. В отличии от жиденьких и костлявых патрициев Рохан явно умеет держать меч в руках. Он не жесток, но наверное, одинок. Ему нужен кто-то рядом. Кто-то, кто разделит с ним не только постель – и Санджи сможет дать ему это. Не то чтобы он хорошо разбирался в политике или войне, но разговор поддержать способен. Как и доставить удовольствие. Но отчего-то глаза начинает жечь. Жечь так, что в груди становится очень больно.

И он произносит совсем не то, что должен.

– Прошу вас, Ваше Величество… я слышал, что Джигги… Джагжит нашёлся… и он… наказан. Умоляю вас, не казните его! Он не виноват!

– А кто?

– Я… я не знаю… но я слышал от слуг, что та девочка-ганда… что она вчера бормотала что-то о Ситаре… 


Послесловие

Этo былo доcтaточно долго. C 8 мapта 2018 года, ecли быть точным. C тex поp главы переписывались, но суть оставалась неизменной, разве что появлялись новые детали. A ещё это было тяжело – использовать только одного фокального персонажа и показывать всё только его глазами.. HO! Hадеюсь, вам понравилось?)

Mожет, понравится и небольшая побочная история?

Два укуса по цене одного

(https://tl.rulate.ru/book/24536)



Оглавление

  • Чёрная Кровь: Заложник Императора
  • Пролог
  • Остатки рас Чёрного континента в Зоастрии
  • Глава 1. Ночь, забравшая всё
  • Глава 2. Похищение
  • Глава 3. Император должен умереть!
  • Глава 4. В спальне Императора
  • Глава 5. Санджи из Интертеги
  • Глава 6. Договор со смертью
  • Глава 7. Джигги и ответ Императора
  • Глава 8. Унизительное наслаждение
  • Глава 9. Калидас
  • Глава 10. Приглашение
  • Глава 11. Багряная ночь
  • Глава 12. Кружево
  • Глава 13. Защитная реакция
  • Глава 14. Кошмары
  • Глава 15. Двойной побег
  • Глава 16. Старый город
  • Глава 17. Разоблачение
  • Глава 18. Умри
  • Глава 19. Переговоры
  • Глава 20. Агония
  • Глава 21. Почему
  • Глава 22. Привычка править
  • Глава 23. Обратный отсчёт
  • Глава 24. Незваный гость
  • Глава 25. Разбавленная кровь
  • Глава 26. Секрет души
  • Глава 27. Любишь его?
  • Глава 28. Ключ
  • Глава 29. Стадо
  • Глава 30. Уродливая красота
  • Глава 31. Враг на троне
  • Глава 32. Зачем упрямиться?
  • Глава 33. Жертва
  • Глава 34. Душа
  • Глава 35. Дверь
  • Глава 36. Перед рассветом
  • Глава 37. Я – император
  • Глава 38. Вещи, о которых не обязательно говорить вслух
  • Глава 19.5 Шлюха из Интертеги