Парадоксальные люди [Чарлз Харнесс] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Чарльз Л. Харнесс

Парадоксальные люди

Перевод с английского Белоголова А.Б.


Пролог

Он не имел ни малейшего понятия, кто он был.

И он не понимал, почему так отчаянно ступает по холодной черной воде.

Он также не знал, почему в дюжине ярдов перед ним в лунных волнах скользил огромный, потрепанный, блестящий предмет.

Видение огромных расстояний, пройденных с невообразимой скоростью, мелькнуло в его онемевшем сознании, но тотчас снова исчезло.

Голова у него ужасно болела, и он ничего не помнил.

Внезапно ослепительный луч света пронесся над водой впереди него и остановился на сломанном боку быстро тонущего корабля.

Ему показалось, что в верхней части разбитого корпуса он видит крошечного большеглазого зверька, шерсть которого прилипла к его дрожащим бокам.

Почти сразу же гладкая, отделанная медью лодка резко остановилась рядом с быстро исчезающей громадиной, и он понял, сам не зная почему, что не должен задерживаться. Убедившись, что вещь, которую он сжимал в левой руке, цела и невредима, он повернулся к далеким огням речного берега и медленно, бесшумно поплыл брассом…


1 Петля для психолога

Глаза в маске всматривались в полумрак комнаты.

За металлической дверью впереди лежали драгоценности дома Шея — сверкающая груда, которая могла бы купить свободу четырехсот человек. Оплошность в этом месте обрушила бы на него ад. И все же, в огромном городе за окном начинался рассвет, и он должен был действовать быстро. Он должен на цыпочках подкрасться к двери, поднести крошечный голосовой аппарат к центру огромной бронзовой розетки, ограбить целое состояние и исчезнуть.

Стройная фигура в черной одежде прислонилась к покрытой золотом и платиной стене, и внимательно прислушалась. Сначала к ритму своего странного сердца, а затем к окружающему миру. С другого конца комнаты, примерно в шести метрах, поднимался и опускался слабый, самодовольный храп графа Шея, когда-то имперского психолога, но более известного своим богатством и дилетантством. Его обширный желудок, несомненно, заканчивал переваривать фазана и бургундское 2127 года.

Губы Алара под маской невесело скривились.

Через дверной проем позади себя он слышал скрежет колоды карт и приглушенные голоса из комнаты, полной личной охраны Шея. Это были не сломленные духом слуги-рабы, а закаленные в боях солдаты удачи с молниеносными рапирами. Его рука непроизвольно сжала рукоять собственной сабли, и дыхание участилось. Даже такой опытный Вор, как он, не мог сравниться с шестью охранниками, которых Шей мог себе позволить. Алар уже несколько лет жил в долг, и он был рад, что это задание не было связано с «мокрым делом».

С бесшумностью кошки он проскользнул к бронзовой двери, вытащив при этом из поясного кармана маленький кубик. Чуткими пальцами он нащупал центр розетки со скрытым голосовым замком. Прижав кубик к холодному металлическому блоку, он услышал слабый щелчок, а затем пронзительные, почти неслышные слова Шея, украденные у него, один за другим, день за днем, за последние недели.

Он убрал кубик в поясную сумку и стал ждать.

Ничего не случилось.

Долгое мгновение Алар стоял неподвижно. Под мышками у него выступил пот, в горле пересохло.

Либо Общество дало ему устаревший голосовой ключ, либо появилась дополнительная, неучтенная переменная величина.

И именно тогда он заметил две вещи. Первой была зловещая тишина в зале и караульном помещении. Вторая заключалась в том, что нежный храп с кровати прекратился. Следующий миг бесконечно тянулся к своей конечной точке.

Его неверный сигнал, очевидно, вызвал какую-то невидимую тревогу. Даже когда его мозг лихорадочно работал в бешеной ярости, он на мгновение представил себе суровые настороженные лица полутысячи имперских полицейских, которые будут кружить вокруг на патрульных самолетах, а затем помчатся к этому району.

Из холла донесся слабый неуверенный скрип сандалий. Он сразу понял, что стражники озадачены, не зная, подвергнет ли их появление опасности хозяина.

Он понял, что скоро один из них окликнет его.

В мгновение ока он оказался у двери спальни, ведущей в пристройку охраны, и с шумом захлопнул ее электронными засовами. Он на мгновение прислушался к сердитым голосам с другой стороны.

— Принесите лучевой резак! — раздался крик.

Дверь скоро будет открыта.

Одновременно сильный удар пришелся ему в левое плечо, и спальня внезапно засияла ярким светом. Он резко повернулся, припал на корточки и холодно оглядел лежащего в постели человека, который стрелял в него.

В голосе Шея была странная смесь сонливости, тревоги и возмущения. — Вор! — закричал он, отбрасывая пистолет, когда понял, что свинцовые пули не годятся против экранированного тела Вора. — И у меня здесь нет клинка. Он облизал пухлые губы. — Помни, — нервно хихикнул он, — ваш Воровской кодекс запрещает причинить зло безоружному человеку. Мой кошелек лежит на туалетном столике.

Оба мужчины прислушались к отдаленному вою полицейских сирен и приглушенным ругательствам и ворчанию, доносившимся из-за двери спальни.

— Ты откроешь комнату с драгоценностями, — решительно сказал Алар.

Глаза Шея расширились.

— Мои драгоценности! — ахнул он. — Ты их не получишь!

Три сирены прозвучали совсем близко. Пока Алар слушал, одна из них внезапно замолчала. Имперские полицейские будут вываливаться из патрульного самолета, и устанавливать на улице полупортативные «Кадесы», способные испарить его, в броне или без брони.

Дверь спальни начала вибрировать в резонанс с лучевым резаком.

Алар почти небрежно подошел к кровати и встал над тяжелым лицом Шея, которое было обращено к нему дрожащей бледностью. Поразительным змеиным движением Вор схватил левое веко хозяина большим и указательным пальцами.

Шей жутко хихикнул, потом с трудом и неохотой поднял голову. Он обнаружил, что сидит на краю кровати, а потом встает рядом с ней. И когда он попытался схватить тонкое горло своего мучителя, ему показалось, что нож вонзился ему в глазное яблоко.

Пот струился по его лицу, когда мгновение спустя он стоял перед своей любимой сокровищницей.

Все сирены перестали выть. Снаружи его, должно быть, ждала сотня или больше летательных аппаратов.

И Шей тоже это знал.

Хитрая усмешка скользнула по губам психолога.

— Не делай мне больше больно, — хихикнул он. — Я открою ювелирную комнату.

Он приложил губы к розетке и прошептал несколько слов. Дверь бесшумно вкатилась в стену.

Он отшатнулся и осторожно потер глаз, когда Вор прыгнул в сокровищницу.

С методичной быстротой Алар открыл ящики из тикового дерева и сгреб их сверкающее содержимое в свою сумку. Менее опытный Вор не знал бы, где и когда остановиться, но Алар, даже потянувшись за красивым колье, стоящим сорок человек, отдернул руку и одним движением туго затянул ремень сумки.

Он в мгновение ока оказался у портала, как раз вовремя, чтобы увидеть, как дверь спальни рухнула внутрь под ослепительной массой рапир. Даже когда его собственный клинок был выхвачен из ножен и обезоружил передового стражника, он знал, что шансы слишком велики, что он должен быть ранен и, возможно, убит, прежде чем сможет выпрыгнуть из окна, расположенным на высоте в милю. Это было так потому, что прежде чем прыгнуть, он должен был привязать свой свернутый амортизационный шнур к какому-нибудь неподвижному предмету. Но к чему? Кровать Шея не была антикварной вещью. У нее просто не было ножек. Внезапно он понял ответ.

Благодаря чудесной координации и концентрации действий и мастерства он остался невредим во время своего отступления к открытому окну. Охранники, непривычные к таким массовым атакам на одного противника, делали импровизированные выпады вместо одновременных действий, и он был в состоянии парировать каждый выпад, когда он приходил. Но теперь, вероятно случайно, двое охранников набросились на него с обеих сторон. Он попытался замысловато парировать оба удара клинком, но угол сближения двух рапир был слишком широк.

Однако в тот момент, когда его клинок потерял контакт с клинком охранника справа, его левая рука вытягивала петлю амортизационного шнура из чехла на груди, и когда лезвие впилось ему в бок, он бросил левой рукой лассо в мокрое, лысеющее лицо Шея, который скорчился по другую сторону кровати.

И тогда Вор, не дожидаясь, пока петля схватит шею Шея, бросился назад. Меч так и остался торчать в его боку. Вместо этого другой меч был вырван из руки испуганного охранника. С мечом, воткнутым в бок, Алар выпрыгнул из окна в открытое пространство.

Где-то на первых тридцати метрах, отсчитывая четверть секунды, он ощупал свой бок. Рана была не так уж плоха. Лезвие рассекло плоть, но теперь его удерживала только одежда, и он вырвал меч из своего бока.

Веревка постепенно натягивалась на четвертой секунде, предполагая, что петля затянулась вокруг шеи Шея. Он подумал, что все охранники схватятся за нее голыми руками в течение большей части минуты, прежде чем у одного из них хватит присутствия духа разрубить ее своим мечом. А к тому времени Алар уже сам бы ее обрезал.

Он вдруг понял, что кружащаяся, грохочущая пятая секунда пришла и ушла, и что теперь он летит в свободном падении.

Петля не зацепилась.

Он почти с любопытством отметил, что не поддается панике и страху. Он часто думал о том, как придет смерть и как он встретит ее. Он не доживет до того момента, когда сообщит своему товарищу-воришке, что его реакция на неминуемую смерть была просто усиленным наблюдением, что он мог видеть отдельные зерна кварца, полевого шпата и слюды в гранитных блоках стены огромного здания, когда она проносилось мимо. И что все, что случилось с ним во второй его жизни, пронеслось перед ним с почти болезненной ясностью. То есть все, кроме ключа к его личности.

Ибо Алар не знал, кто он такой.

Когда мельница смерти затихла, он вновь пережил тот момент, когда два профессора нашли его, молодого человека лет тридцати. Они нашли его блуждающим в полном оцепенении по берегу реки Огайо.

Он вновь переживал их поисковые испытания тех далеких дней. В то время они были уверены, что он шпион, подосланный Имперской Полицией, и, судя по всему, так оно и было. Его амнезия была совершенно полной. Ничто из его прошлой жизни не просочилось наружу, чтобы подсказать ему, или двум его новым друзьям кем он мог быть.

Он вспомнил, как они удивлялись его жадности к знаниям, вспомнил в деталях первый и последний университетский урок, который он посещал, и как он впал в вежливую дремоту после четвертой неточности преподавателя.

Он живо помнил, как профессора, убедившись, наконец, что его амнезия не поддельна, купили ложные сведения об истории его образования. С этими бумагами он в одночасье стал доктором астрофизики Харьковского университета, находящегося в академическом отпуске и заместителем лектора Имперского Университета, где преподавали оба профессора.

Затем последовали долгие ночные прогулки, его арест и избиение Имперской Полицией, его растущее осознание окружающего его несчастья. Наконец, он увидел, как ранним утром по улицам прогрохотал вонючий, потрепанный фургон с воющим грузом, состоящим из престарелых рабов.

— Куда их везли? — спросил он об этом позже профессоров. — Когда раб слишком стар, чтобы работать, его продают, — вот и все, что он мог получить от них.

Но, в конце концов, он открыл эту тайну. Склеп. Ценой были две пули в плечо от охранника.

Из всех ночей, которые он помнил, эта была самой откровенной. Два профессора и третий человек, незнакомец с черным саквояжем, ждали его, когда ранним утром он, как слепой, прокрался в свою комнату. Он смутно помнил болезненные ощущения в плече, белые повязки и, наконец, мгновенную тошноту, которая последовала за потоком чего-то, покалывающего от головы до пальцев ног — броню Вора.

Днем он читал лекции по астрофизике. Ночью он научился изящному искусству взбираться на гладкую стену с помощью ногтей, пробежать сотню ярдов за восемь секунд и обезоружить трех нападающих имперцев. За пять лет своего пребывания в Обществе Воров он разграбил богатства Крёза, и Общество освободило с их помощью десятки тысяч рабов.

Так Алар стал Вором, и так он теперь выполнял неприятный принцип Общества Воров — ни один Вор не умирает естественной смертью.

Внезапно он почувствовал сильный удар в спину, который сорвал с него черный жилет, и понял, что амортизационный шнур, теперь тугой, как стальная проволока, отбросил его к зданию.

Его легкие наполнились до предела при первом же вдохе, который он сделал во время падения.

Он будет жить.

Его спуск постепенно замедлялся. Петля, должно быть, все-таки зацепила Шея. Он улыбнулся борьбе, которая, должно быть, сейчас шла высоко над ним — шесть дюжих мужчин держали нитевидный шнур голыми руками, чтобы сохранить источник дохода живым. Но через несколько секунд один из них догадается перерезать шнур.

Он посмотрел вниз. Он упал не так далеко, как думал. Теперь стало ясно, что он слишком быстро отсчитывал четверти секунд. Почему время так задерживается в присутствии смерти?

Теперь тускло освещенная улица неслась ему навстречу. Внизу сновали крошечные огоньки, вероятно, это были бронемашины полиции с короткоствольными полустационарными «Кадесами», а также метателями снарядов. Он был уверен, что полдюжины инфракрасных лучей освещают эту сторону здания, и знал, что это только вопрос времени, когда его заметят. Он сомневался, что полицейские смогут нанести прямой удар по его телу, но его шнур был очень уязвим. Летящий металлический осколок мог легко разорвать его.

Огни внизу теперь были пугающе большими. Алар поднял руку к контейнеру шнура, готовый включить замедлитель. Примерно в ста футах над землей он нажал на рычаг и чуть не потерял сознание от резкого торможения. А потом он с трудом поднялся на ноги, перерезал шнур и пошел по улице, едва освещенной быстро наступающим рассветом.

В какую сторону бежать? Будут ли полицейские машины с оружием поджидать его, когда он свернет за угол? Все ли улицы перекрыты?

Следующие несколько секунд должны были быть использованы безошибочно.

Луч света ударил в него слева, сопровождаемый топотом бегущих ног. Он испуганно обернулся и увидел сверкающий портшез, который несли на плечах восемь рослых рабов, чьи потные лица отражали растущую красноту на востоке. До него донесся невнятный женский голос, а затем портшез проплыл мимо.

Несмотря на растущую опасность, он едва не рассмеялся. Теперь, когда реактивные автомобили с ядерной установкой были доступны всем, пирующая знать могла отличить себя от кутящих буржуа только возвращением к носилкам средних веков. Топот ног затих вдали. Затем его поразил шок от того, что она сказала. — «Угол слева от тебя, Вор».

Должно быть, ее прислало Общество. Но у него действительно не было выбора. Он с трудом сглотнул, забежал за угол, и остановился.

Три пушки «Кадес» немедленно развернулись в трех машинах Имперской Полиции, чтобы накрыть его. Он вскинул руки и медленно пошел к машине слева.

— Не стреляйте! — воскликнул он. — Я сдаюсь!

Он с облегчением вздохнул, когда доктор Хейвен вылез из машины, закамуфлированной под полицейскую машину, с обнаженной рапирой и сделал вид, что осторожно идет ему навстречу. В одной руке он держал пару наручников.

— Награда идет тремя путями! — выкрикнули из средней машины сигнал опознавания.

Доктор Хейвен не обернулся, но поднял руку в знак приветствия.

— Спокойно, мальчик, — прошептал он Алару. — Слава богам, что ты пришел сюда. Потерял немного крови? Хирург в машине. Ты сможешь прийти на свою лекцию?

— Думаю, да, но на случай, если я потеряю сознание, драгоценности у меня в сумке.

— Прекрасно. Это дает нам четыреста свободных людей.

Он грубо схватил Алара за пояс. — Ну же, подонок! У нас есть много вопросов, на которые ты ответишь, прежде чем умрешь!

Через несколько минут машина Вора оторвалась от своих сопровождающих, сменила эмблему и помчалась к Университету.


2 Леди и долгопят

Женщина сидела перед зеркалом, спокойно расчесывая свои черные волосы. В свете лампы на туалетном столике длинные пряди блестели и переливались голубыми бликами. Густые, яркие волосы служили изумительным обрамлением ее лица, подчеркивая белизну кожи, щек и губ, которые были едва розовыми. Это было лицо такое же спокойное и холодное, как волосы — живые и теплые. Но глаза были другими. Они были большими и черными и оживляли лицо, гармонируя с волосами. Они тоже сверкали в свете лампы. Она не могла притупить эти глаза, как лицо. Она могла лишь частично скрыть их, низко опустив темные ресницы. Теперь она не сводила глаз с одного направления, ради мужчины, стоявшего за ней.

— Возможно, вам будет интересно узнать о последнем предложении, — сказал Хейз-Гонт. Он, казалось, лениво играл изумрудными кистями на туалетном столике, но она знала, что все его чувства были напряжены, чтобы уловить ее самую слабую реакцию. — Вчера Шей предложил мне за вас два миллиарда.

Еще несколько лет назад она бы вздрогнула. Но теперь... она продолжала расчесывать свои черные волосы длинными ровными движениями, и ее спокойные черные глаза искали его лицо в зеркале туалетного столика.

Лицо канцлера Американской Империи не было похоже ни на одно другое лицо на земле. Череп был гладко выбрит, но зарождающаяся линия волос открывала широкий высокий лоб, под которым были впалые жесткие умные глаза.

Зрачки были темными, огромными. Орлиный нос был слегка неровным, будто его когда-то сломали и затем восстановили.

Щеки мужчины были широкими, но плоть плотно прилегала, худая и без шрамов, за исключением одного едва заметного рубца на выступающем подбородке. Она знала его философию дуэли. Враги должны быть уничтожены чисто и без лишнего риска, специалистами в этой области. Он был храбр, но не наивен.

Губы, решила она, у другого мужчины можно было бы назвать твердыми, но у него они казались слегка раздраженными. Это выдавало человека, у которого было все, и ничего.

Но, пожалуй, самым замечательным в нем было крошечное обезьянье существо с огромными глазами — долгопят, которое в вечном страхе скорчилось на плече человека и, казалось, понимало все, что говорилось. — «Колдун и его близкий друг», — подумала Кейрис. — «Что за гротескная близость соединила их»?

Не улыбаясь, Хейз-Гонт спросил: — Вам не интересно? Он бессознательно поднял руку и погладил своего съежившегося питомца.

Он никогда не улыбался. Лишь несколько раз она видела, как он хмурится. Железная дисциплина защищала его лицо от того, что он, казалось, считал детским эмоциональным тщеславием. И все же он никогда не мог скрыть от нее своих чувств.

— Естественно, Берн, мне это интересно. Вы заключили обязательное соглашение о моей продаже?

Если ему и дали отпор, то он ничем этого не выдал, разве что незаметно напряг мышцы челюсти. Но она знала, что ему хотелось сорвать украшенный драгоценными камнями султан с его основания и швырнуть его через всю комнату.

Она продолжала расчесывать волосы в невозмутимом молчании, ее невыразительные глаза спокойно смотрели на его глаза, отраженные в зеркале.

— Насколько я понимаю, сегодня рано утром, когда рабы несли вас сюда в портшезе, вы окликнули человека на улице, — сказал он.

— Неужели? Я не помню. Возможно, я была пьяна.

— Когда-нибудь, — пробормотал он, — я действительно продам вас Шею. Он любит экспериментировать. Интересно, что он с вами сделает?

— Если вы хотите продать меня, то продавайте.

Его рот едва заметно скривился. — Пока нет. В конце концов, вы моя жена. Он произнес это бесчувственно, но в уголках его губ мелькнула легкая усмешка.

— Неужели я жена? Она почувствовала, как ее лицо потеплело, и увидела в зеркале, как густой румянец на щеках приливает к ушам. — Я думала, что я ваша рабыня.

Глаза Хейз-Гонта блеснули в зеркале. Он заметил румянец на ее коже, и она втайне разозлилась, что он это сделал. Это были моменты его удовлетворения против ее мужа — ее истинного мужа.

— Это одно и то же, не так ли? — сказал он. Легкая усмешка незаметно сменилась легкой ухмылкой.

Она была права: он выиграл и нашел свое удовольствие. Она попыталась изменить направление разговора. — Зачем надоедать упоминанием о предложении Шея? Я знаю, что доставляю вам слишком много удовольствия, чтобы обменять его на большее богатство. Больше денег не удовлетворят вашу ненависть.

Кривая улыбка на его губах исчезла, осталась только резкая линия рта. Его глаза встретились с ее глазами в зеркале.

— Теперь мне не нужно никого ненавидеть, — ответил он.

То, что он сказал, было правдой, она знала это, но это была уклончивая правда. Ему не нужно было ненавидеть ее мужа, потому что он уничтожил ее мужа. Ему не нужно было ненавидеть, но он все равно ненавидел. Его горькая ненависть и зависть к достижениям человека, которого она любила, были сильны, как никогда. Они никогда не погаснут. Вот, почему она была порабощена. Она была возлюбленной человека, которого он ненавидел, а она была средством мести мертвым.

— Это всегда было правдой, — сказала она, не сводя с него пристального взгляда.

— Нет никого, — медленно повторил он, — кого мне нужно ненавидеть сейчас. Он сделал ударение на последнем слове ровно настолько, чтобы она уловила напряжение. — Вы не можете избежать того факта, что у меня есть вы.

Она намеренно промолчала. Вместо этого она лениво переложила щетку из одной руки в другую, пытаясь придать этому движению дерзкий вид. Она сказала себе: — «Ты думаешь, что я не могу сбежать, что я остаюсь с тобой, потому что должна. Как мало ты знаешь, Хейз-Гонт»!

— Когда-нибудь, — пробормотал он, — я действительно продам вас Шею.

— Вы уже говорили это раньше.

— Я хочу, чтобы вы знали, что я говорю серьезно.

— Сделайте это в любое время, когда захотите.

Кривая улыбка вернулась к его губам. — Я так и сделаю. Но не сейчас. Всему свое время.

— Как скажете, Берн.

Зажужжал вызов на устройстве видеосвязи. Хейз-Гонт наклонился, щелкнул выключателем «входящий», и был немедленно встречен нервным хихиканьем. На экране, установленном в интимной части будуара, была кнопка ручного управления, которая требовала непрерывного нажатия кончиком пальца для двухстороннего изображения. Хейз-Гонт пальцем нажал на кнопку. Но экран оставался пустым.

— А-а, — произнес голос звонившего человека, а затем кто-то прочистил горло. — Берн! Это был Шей.

— Ну, хорошо. Граф Шей. Хейз-Гонт взглянул на женщину. Она бросила щетку на колени и поправила халат, когда он потянулся к выключателю. — Возможно, он звонит, чтобы увеличить свое и без того щедрое предложение за вас, Кейрис. Но я останусь тверд.

Кейрис ничего не ответила. Шей на другом конце провода издавал какие-то ворчливые хрипы, скорее от неожиданного приветствия, чем от затруднения. Однако она знала, что скрывается за замечанием Хейз-Гонта. Это служило не только для того, чтобы вонзить в нее еще одну колючку; Шей был проинформирован о ее присутствии и, следовательно, должен был соблюдать осторожность.

— Ну, Шей, — резко сказал Хейз-Гонт. — Что побудило вас позвонить?

— Ночью у меня произошла неприятная встреча.

— Да?

— С Вором. Шей сделал паузу для драматического эффекта своих слов, но Кейрис заметила, что на лице имперского канцлера не дрогнул, ни один мускул. Его единственной реакцией была серия быстрых, грубых поглаживаний по меху маленького животного на плече. Крошечное обезьянье существо дрожало, с дикими глазами, еще более испуганное, чем когда-либо.

— Мое горло было разорвано, — продолжил Шей, когда стало очевидно, что никаких комментариев не последует. — Мой личный врач лечил меня все утро. Послышался вздох. — Ничего серьезного, никакой серьезной боли, просто болезненность. И, конечно, некоторые повязки, которые только делают меня смешным.

— «Была причина», — подумала Кейрис с тайным весельем, — «для пустого экрана — тщеславие Шея».

Подробности нападения и побега Вора стали быстро известны. Очевидно, горло Шея достаточно восстановилось, чтобы не мешать его плавному потоку слов. В заключение своего повествования он попросил канцлера непременно встретиться с ним чуть позже в комнате Мегасетевого Разума.

— Очень хорошо, — согласился Хейз-Гонт и выключил устройство видеосвязи.

— Воры, — сказала женщина и снова принялась расчесывать волосы.

— Преступники.

— Общество Воров, — размышляла Кейрис, — это, пожалуй, единственная моральная сила в Имперской Америке. Как странно! Мы разрушаем наши церкви и пируем душой за разбойников!

— Их жертвы редко сообщают о духовном пробуждении, — возразил Хейз-Гонт.

— Что вряд ли неожиданно, — парировала она. — Те немногие, кто оплакивает свои ничтожные потери, слепы к спасению, которое дается многим.

— Неважно, как Общество использует свою добычу, помните, что оно все еще состоит из обычных Воров. Простые полицейские дела.

— Простые полицейские дела! Буквально вчера министр подрывной деятельности сделал публичное заявление о том, что если они не будут уничтожены в течение следующего десятилетия…

— Знаю, знаю, — нетерпеливо перебил ее Хейз-Гонт.

Кейрис не хотела, чтобы ее прерывали. — Если они не будут уничтожены в течение следующего десятилетия, Воры разрушат нынешний «благотворный» баланс между свободным человеком и рабом.

— Он совершенно прав.

— Возможно. Но скажите мне вот что. Действительно ли мой муж основал Общество Воров?

— Ваш бывший муж?

— Давайте не будем придираться. Вы знаете, кого я имею в виду.

— Да, — согласился он, — я знаю, кого вы имеете в виду. На какое-то мгновение его лицо, хотя и совершенно неподвижное, казалось, превратилось в нечто отвратительное.

Мужчина долго молчал. — Ну и история, — сказал он, наконец. — Большую часть вы знаете не хуже меня.

— Возможно, я знаю об этом меньше, чем вы думаете. Я знаю, что вы с ним были заклятыми врагами, когда учились в Имперском Университете, что вы думали, что он намеренно пытался превзойти вас и победить в кампусных соревнованиях. После окончания университета все считали, что его исследования были чуть более блестящими, чем ваши. Где-то примерно тогда было что-то вроде дуэли, не так ли?

Кейрис всегда казалось немного странным, что дуэли вернулись, вместе со смертоносным оружием и жестким этикетом, в цивилизацию столь бесстрастно научную, как нынешняя цивилизация. Конечно, это было оправдано многими. Официальная позиция состояла в согласии; естественно, были законы против этого, но что могло сделать правительство, когда сам народ упорно продолжал эту нелепую практику? Однако под этим юридическим отношением Кейрис понимала, что они тайно поощряются. Она слышала, как многие чиновники открыто хвастались своими дуэлями и самодовольно объясняли, что это прививает аристократии здоровый, энергичный дух. Они утверждали, что эпоха рыцарства вернулась. Но под всем этим, редко кем высказываемым, скрывалось чувство, что дуэль необходима для сохранения государства. Общество Воров вернуло меч в качестве основного инструмента выживания — последней защиты деспотов.

На ее вопрос ответа не последовало, и она продолжала настаивать: — Вы вызвали его на дуэль, не так ли? А потом вы исчезли на несколько месяцев.

— Я выстрелил первым, и промахнулся, — коротко ответил Хейз-Гонт. — Мьюр со свойственным ему невыносимым великодушием выстрелил в воздух. Полицейские наблюдали за нами, и нас арестовали. Мьюр был освобожден условно. Меня осудили и продали в большой садовый комбинат.

— Подземный гидропонный сад, моя дорогая Кейрис, это не сельская идиллия девятнадцатого века. Я не видел солнца почти год. При наличии тысяч тонн яблок, растущих вокруг, меня кормили мусором, к которому крыса не прикоснется. Несколько моих спутников-рабов, пытавшихся украсть фрукты, были схвачены и забиты до смерти. Я был осторожен. Моя ненависть поддерживала меня. Я мог подождать.

— Ждать? Для чего?

— Бежать. Мы бежали по очереди, тщательно разрабатывали планы и часто добивались успеха. Но за день до моей очереди меня купили, и освободили.

— Какое счастье. Кто же это сделал?

— «Неизвестная сторона», — так было указано в свидетельстве. Но это мог быть только Мьюр. Он месяцами строил козни, брал взаймы и копил деньги, чтобы бросить мне в лицо этот последний жест презрительной жалости.

Маленькое обезьянье существо почувствовало ледяную жестокость в голосе человека и испуганно пробежало по рукаву его пиджака к тыльной стороне ладони. Хейз-Гонт погладил своего любимца согнутым указательным пальцем.

Единственным звуком в комнате было мягкое роскошное соприкосновение щетки и черных волос, когда Кейрис продолжала свою безмолвную работу. Она поражалась безумной горечи, вызванной простым человеческим поступком.

Хейз-Гонт заявил: — Это было невыносимо. Тогда я решил посвятить остаток своей жизни уничтожению Кенникота Мьюра. Я мог бы нанять убийцу, но мне хотелось убить его самому. Тем временем я занялся политикой и быстро продвигался вперед. Я знал, как использовать людей. Мой год под землей научил меня, что страх дает результаты.

— Но даже в моей новой карьере я не мог отделаться от Мьюра. В тот день, когда меня назначили военным министром, Мьюр высадился на Меркурии.

— Конечно, — сказала Кейрис, тщательно отфильтровывая сарказм из своих слов, — вы же не обвиняете его в преднамеренном планировании совпадения?

— Какая разница, как это случилось? Дело в том, что это действительно произошло. И такие вещи продолжали происходить. Несколько лет спустя, накануне выборов, которые должны были сделать меня канцлером Имперской Америки, Мьюр вернулся из своего путешествия к Солнцу.

— Это было, безусловно, захватывающее время для всего мира.

— Для Мьюра это тоже было волнующее время. Как будто одного полета было недостаточно, чтобы взволновать население, он объявил о важном открытии. Он нашел способ победить огромную солнечную гравитацию путем непрерывного синтеза солнечной материи в замечательное расщепляющееся топливо с помощью антигравитационного механизма. Он снова стал тостом имперского общества, и мой величайший политический триумф был проигнорирован.

Кейрис не удивилась горечи, прозвучавшей в этих словах. Она слишком легко могла понять негодование, которое Хейз-Гонт, должно быть, испытывал в то время, испытывал и сейчас. Он стал успешным политиком в тот самый момент, когда Мьюр стал публичным героем. Контраст не был лестным для Хейз-Гонта.

— Но, — продолжал он, прищурившись, — мое терпение было, наконец, вознаграждено. Это было почти ровно десять лет назад. В конце концов, Мьюр имел неосторожность не согласиться со мной по чисто политическому вопросу, и тогда я понял, что должен быстро убить его, иначе он затмит меня навсегда.

— Вы хотите сказать, что вы... — она произнесла это слово, не дрогнув, — убили его.

— Нет. Я сам, лично, должен был это сделать.

— Конечно, не на дуэли?

— Конечно, нет.

— Я и не знала, что Ким занимается политикой, — пробормотала Кейрис.

— Он не рассматривал это как политический вопрос.

— О чем вы спорили?

— Только вот о чем. После создания солнечных станций Мьюр настаивал, чтобы Имперская Америка следовала его собственной политике в использовании «мьюриума».

— И, — продолжала допытываться Кейрис, — что это была за политика?

— Он хотел, чтобы производство использовалось для восстановления общего мирового уровня жизни и освобождения рабов, в то время как я, канцлер Имперской Америки, утверждал, что материал необходим для защиты Верховной Власти. Я приказал ему вернуться на Землю и явиться ко мне в канцелярию. Мы были одни в моем кабинете.

— Ким, конечно, был безоружен?

— Конечно. И когда я сказал ему, что он враг государства и что мой долг — застрелить его, он рассмеялся.

— И поэтому вы застрелили его.

— Прямо в сердце. Он упал. Я вышел из комнаты, чтобы приказать убрать его тело. Когда я вернулся с домашним рабом, он, или его труп, исчез. Неужели его унес какой-то сообщник? Действительно ли я убил его? Кто знает? Так или иначе, кражи начались на следующий день.

— Он был первым Вором?

— На самом деле мы, конечно, не знаем. Все, что мы знаем, это то, что все Воры оказались неуязвимыми для полицейских пуль. Был ли у Мьюра такой же защитный экран, когда я стрелял в него? Не думаю, что я когда-нибудь узнаю.

— А что это за экран? Ким никогда не обсуждал это со мной.

— И опять мы ничего не знаем. Те немногие Воры, которых мы взяли живыми, тоже не знают. По убеждению Шея, они показали, что это поле с высокоскоростной реакцией, электрически основанное на их индивидуальных энцефалографических образцах и поддерживаемое их мозговыми волнами. То, что оно действительно делает, — это распространяет удар пули по широкой области. Он преобразует импульс пули в импульс, идентичный удару подушки из поролона.

— Но ведь полиция действительно убила Воров, защищенных экраном, не так ли?

— Правда. У нас есть полупортативные винтовки Кадеса, которые стреляют тепловыми лучами ближнего действия. А потом, конечно, обычная артиллерия с атомно-взрывными снарядами; экран остается целым, но вор довольно быстро умирает от внутренних повреждений. Но вы полностью знакомы с основным средством.

— Меч.

— Точно. Так как сопротивление экрана пропорционально скорости ракеты, он не обеспечивает никакой защиты от сравнительно медленно движущихся предметов, таких как рапира, брошенный нож или даже дубинка. И все эти разговоры о рапирах напоминают мне, что у меня есть дело к министру полиции перед встречей с Шеем. Вы пойдете со мной, и мы несколько минут понаблюдаем за тренировкой Турмонда на рапире.

— Я не знала, что вашему хваленому министру полиции нужна практика. Разве он не лучший клинок в Империи?

— Самый лучший. И практика будет поддерживать его таким образом.

— Еще один вопрос, Берн. Как бывший раб, я думаю, что вы бы предпочли отмену рабства, а не его продление.

Он сардонически ответил: — Те, кто отчаянно борется против порабощения, могут лучше всего наслаждаться своим успехом, порабощая других. Почитайте свою историю.

Долгопят испуганно посмотрел на нее из-за плеча Хейз-Гонта. Она могла видеть лица человека и животного вместе. Там было что-то... Когда она изучала животное, она в ужасе подумала: — «Я знаю тебя, ты завораживаешь, ты ужасаешь. И все же ты кажешься таким безобидным». Вслух она сказала: — Подождите, я иду.


3 Разум

Подобострастный домашний раб министра полиции в красно-серой ливрее провел их по арочному коридору к фехтовальным залам. На пороге помещения раб снова поклонился и вышел. Хейз-Гонт указал на стулья, и они незаметно уселись.

Турмонд заметил их появление из центра зала, коротко кивнул и тут же возобновил тихий разговор со своим противником по фехтованию.

Кейрис с неохотным восхищением пробежала глазами по точеному, как сталь, лицу министра полиции и великолепному мускулистому торсу, легко одетому в шелковую куртку и ниспадающие спортивные трусы. Металлический неукротимый голос донесся до нее.

— Вы понимаете эти условия?

Противник хрипло ответил: — Да, ваше превосходительство. Его лицо было покрыто испариной, а глаза широко раскрыты и остекленели.

— Тогда помните, что если через шестьдесят секунд вы все еще будете живы, то получите свободу. Я заплатил за вас почти сорок тысяч юнитов и рассчитываю на хорошую отдачу за свои деньги. Делайте все возможное.

— Непременно, ваше превосходительство.

Кейрис повернулась к Хейз-Гонту, неподвижно сидящему в кресле рядом с ней, скрестив руки на груди. — Скажите мне откровенно, Берн. Вам не кажется, что дуэли в наши дни — это просто извращенный вид спорта? Разве честь в них не была потеряна? Она старалась говорить тихо, подальше от ушей остальных.

Он пристально посмотрел на нее своими твердыми, умными глазами, чтобы понять, серьезен ли ее вопрос. Он понял, что так оно и есть; это не было попыткой разозлить его.

— Времена изменили все, — сказал он. Он решил ответить ей прямо. — Да, традиции по большей части утрачены. Первичная мотивация — это уже не трусость и мужество.

— Значит, она выродилась в простой варварский обряд.

— Если так, можете поблагодарить за это Воров.

— Но была ли она когда-нибудь больше, чем это?

— Когда-то это вызывало большое уважение. Он смотрел, как Турмонд и его противник выбирают оружие. — Хотя дуэли преобладали в древности, современная частная дуэль выросла из судебной дуэли. Во Франции в шестнадцатом веке это стало очень распространенным явлением после знаменитого вызова Франциска Первого своему сопернику Карлу Пятому. После этого каждый француз, казалось, думал, что он должен использовать свой меч, чтобы защитить свою честь от малейшего обвинения.

— Но ведь это была Европа, — настаивала Кейрис, — в прежние времена. А это Америка.

Хейз-Гонт продолжал наблюдать за двумя мужчинами, готовящимися к бою. Казалось, он забыл о женщине, сидевшей рядом с ним, и его ответ прозвучал скорее как изложение в его же пользу. — Ни в одной части света дуэли не проводились так усердно, как в Америке. Бои проходили в самых разнообразных условиях, со всеми мыслимыми разновидностями оружия. И большинство из них были смертельными. Именно это привело к появлению законов, которые запретили их вплоть до основания Империи. Он повернулся и посмотрел на нее. — Ничего удивительного, что их возродили.

— Но теперь дуэль потеряла всякую моральную респектабельность, — сказала она. — Это всего лишь приглашение к легализованному убийству.

— У нас есть законы, — ответил он. — Никто не принуждается к дуэли.

— Как тот бедняга, — сказала Кейрис, указывая на центр зала, и ее черные глаза вспыхнули.

— Как он. Хейз-Гонт серьезно кивнул. — А теперь помолчите. Они готовы начать.

En garde!

Выпад, парирование, финт, выпад, парирование…

Темп быстро нарастал.

Клинок Турмонда обладал чарующей изящностью инструмента, который был частью его владельца. Человек был невероятно легок на ногах, легко балансируя на цыпочках в необычной для фехтовальщика позе, в то время как его бронзовое тело колыхалось и вспыхивало, как рапира, в мягком свете комнаты. Его глаза были тяжелыми, а лицо — невыразительной маской. Если он и дышал, то Кейрис этого не заметила.

Она перевела взгляд на фехтовальщика-раба и заметила, что тот отбросил свое отчаяние и защищается с дикой точностью. До сих пор его новый хозяин не поцарапал его. Возможно, в свободной жизни он действительно был опасным дуэлянтом. Затем крошечная красная струйка волшебным образом появилась на левой стороне его груди. А потом еще одна на правой стороне груди.

Кейрис затаила дыхание и сжала кулаки. Турмонд прикасался к каждой из шести секций, на которые произвольно делится тело фехтовальщика, демонстрируя, что он может убить противника по своему желанию.

У обреченного отвисла челюсть, и его усилия перешли от науки к безумию. Когда на левой нижней части живота появился шестой порез, он закричал и бросился на своего мучителя.

Он был мертв прежде, чем его выбитый клинок со звоном упал на пол.

Прозвучал гонг, означавший, что минута истекла.

Хейз-Гонт, прежде задумчивый и молчаливый, теперь встал и дважды хлопнул в ладоши. — Браво, Турмонд. Хороший удар. Если вы свободны, я бы хотел, чтобы вы сопровождали меня.

Турмонд передал свой покрасневший клинок домашнему рабу и склонился над трупом.

Внутри прозрачного пластикового купола сидел человек, погруженный в транс. Его лицо было частично скрыто от взгляда Кейрис конусообразной металлической штукой, свисавшей с потолка шара и снабженной в нижней части двумя обзорными линзами. Мужчина пристально смотрел в линзы.

Его голова была большой, даже для большого тела, которое ее несло. Его лицо представляло собой отталкивающую массу красной рубцовой ткани, лишенной каких-либо определенных черт. Его безволосые руки тоже были покрыты шрамами и деформированы.

Кейрис беспокойно заерзала на своем месте в полукруге зрителей: слева от нее сидел Турмонд, молчаливыйи невозмутимый. Справа от нее, скрестив руки на груди, неподвижно сидел Хейз-Гонт. Было ясно, что он становился все нетерпеливее. За ним был Шей, а за ним — человек, в котором она узнала Гейнса, заместителя министра космоса.

Хейз-Гонт слегка наклонил голову в сторону Шея. — Как долго это будет продолжаться? Его пушистый питомец нервно забормотал, пробежал по рукаву и снова вернулся к плечу.

Шей, на лице, которого, сияли вечные улыбки, предостерегающе поднял пухлую руку. — Терпение, Берн. Мы должны дождаться окончания текущих сетевых прогонов.

— Почему же? — спросил Турмонд со смешанным любопытством и безразличием.

Психолог добродушно улыбнулся. — В настоящее время Мегасетевой Разум находится в глубоком самогипнозе. Подвергнуть его воздействию необычных внешних стимулов означало бы разрушить некоторые из его подсознательных нейронных сетей, а его полезность для правительства как интегратора разрозненных фактов была бы серьезно подорвана.

— Факты? — отстраненно спросил Турмонд. — Что это за факты? Пожалуйста, объясните.

— Конечно, — с любезной готовностью ответил пухлый психолог. — Прежде всего, позвольте мне сказать, что здесь, в этой комнате, у нас есть только терминал. Есть много вещей, которые вы не видите: логические схемы, память, текущий вход и соответствующее оборудование. Все это находится далеко под землей, чтобы минимизировать радиационный ущерб. Память является всеобъемлющей, с десятью до пятнадцати байт. Мы получаем доступ ко всем элементам во всех библиотеках: около трех миллиардов книг и документов на всех языках. У нас есть все графики и чертежи: карты деревень и галактик. Мы получаем данные с нескольких сотен спутников-шпионов. Все это создал Разум. Логика и память объединены в один суперчип. Хотя на самом деле это не чип. Скорее, полимерная капля размером с грейпфрут, прослеженная электронным микроскопом. Разум сознательно выбрал трехмерную форму. Она обеспечивает полный доступ к памяти в считанные наносекунды. Весь выход данных интегрирован в серию микроскопических сетей и подается в просмотровое устройство, для того чтобы сформировать мегасеть. Каждый из глаз Разума наблюдает свою проекцию сети, и каждая проекция проходит через просмотровое устройство со скоростью сорока кадров в секунду.

— Одна сороковая секунды — это приблизительная скорость обращения зрительного пурпура сетчатки, и это представляет собой верхний предел, на котором может действовать Мегасетевой Разум. Его реальные мыслительные процессы, конечно, намного быстрее.

— Я начинаю понимать, — пробормотал Хейз-Гонт, — как Разум может прочитать энциклопедию в течение нескольких минут, но я все еще не понимаю, почему он должен работать под самогипнозом.

Шей широко улыбнулся. — Одна из главных черт человеческого ума, отличающая его от, например, вашего питомца, — это его способность игнорировать мелочи. Когда средний человек берется за решение проблемы, он автоматически исключает все, что его сознание считает неуместным. — Но разве отвергнутый вопрос не имеет никакого значения? Многолетний опыт говорит нам, что мы не можем доверять нашему сознательному разуму в его отказах. Вот, почему мы говорим: — «Утро вечера мудренее». Это дает подсознанию возможность заставить что-то обратить на себя внимание сознания.

— То, что вы говорите, — сказал Хейз-Гонт, — это просто то, что Мегасетевой Разум эффективен, потому, что он функционирует на подсознательном уровне и использует всю совокупность человеческих знаний по каждой данной ему проблеме.

— Вот именно! — воскликнул психолог с удовольствием. — Какой вы умный, Берн!

— Мне кажется, наблюдатель отодвигается от линз, — заметил Турмонд.

Они с нетерпением ждали, пока человек внутри шара медленно выпрямится и уставится на них, все еще не видя их.

— Вы заметили его лицо и руки? — недоуменно пробормотал психолог. — Он сильно обгорел во время пожара в цирке. Он был простым артистом, пока я его не обнаружил. Теперь он самый полезный инструмент во всей моей коллекции рабов. Но послушайте, Берн, он собирается что-то обсудить с Гейнсом. Послушайте и судите сами, хотите ли вы задать ему несколько вопросов.

В куполе откатилась прозрачная панель. Разум обратился к Гейнсу, высокому человеку с впалыми щеками.

— Вчера, — сказал Разум, — вы спросили, можно ли приспособить двигатель Мьюра для использования в Т-двадцать-два. Я думаю, что это возможно. Обычный привод Мьюра зависит от деления мьюриума на америций и кюрий, при этом выход энергии составляет четыре миллиарда эргов на микрограмм мьюриума в секунду.

— Однако, когда Мьюр синтезировал мьюриум из америция и кюрия в своем первом путешествии к Солнцу, он не смог понять, что этот элемент также может быть синтезирован из протонов и квантов энергии при температуре в восемьдесят миллионов градусов. И верно обратное.

— Если ядро мьюриума будет разрушено при восьмидесяти миллионах градусов, то выработанная энергия превысит сорок квинтиллионов эргов на микрограмм, что будет достаточной мощностью, чтобы очень быстро разогнать Т-двадцать-два до скорости, превышающей скорость света, за исключением теоретической предельной скорости света.

Гейнс посмотрел с сомнением. — Это слишком большое ускорение для человеческого груза. Десять или одиннадцать «G» — это предел, даже при напряженной под давлением брюшной полости.

— Интересный вопрос, — признал Разум. — Как и медленное замораживание, можно ожидать, что несколько «G» разорвут и уничтожат жизнь клеток. С другой стороны, несколько миллионов «G», вводимых с самого начала, без перехода от низкого к высокому ускорению, могут быть сопоставимы с быстрым замораживанием при сохранении клеток тела.

— Однако на этом аналогия заканчивается, ибо в то время как замораживание тормозит клеточные изменения, гравитация стимулирует их. Пронаблюдайте влияние только одного «G» на растение. Оно заставляет некоторые растительные клетки медленно накапливаться вверх, чтобы образовать стебель, а некоторые другие медленно накапливаться в земле, чтобы сформировать структуру корневища.

— Несколько миллионов «G», несомненно, вызовут резкие, но непредсказуемые микро- и макро - патологические, геотропические преобразования. Проконсультируйтесь с учеными, работающими над Геотропическим Проектом. Я могу только предложить вам попробовать различные биоты в качестве пассажиров в Т-двадцать-два, прежде чем люди совершат путешествие.

— Наверное, вы правы. Я установлю двигатель Мьюра с соответствующей системой преобразования на восемьдесят миллионов градусов.

Разговор формально закончился. Гейнс поклонился группе и вышел.

Шей повернул восхищенное лицо к Хейз-Гонту. — Замечательный парень этот Разум, не правда ли?

— Неужели? Я и сам мог бы сделать то же самое, смешав несколько старых газетных репортажей с небольшим количеством лженауки и предметами суеверного поклонения. Что он может сделать с тем, о чем знаю только я? Он погладил зверька на своем плече. — С моим питомцем, например?

К Разуму не обращались напрямую. И все же он немедленно ответил своим фактически монотонным голосом: — Любимец его превосходительства, кажется, призрачный долгопят.

Кажется? Вы уже потерялись в догадках.

— Да, похоже, он долгопят-привидение. У него большие глаза, большие чувствительные уши и удлиненная пяточная кость, которые помогают долгопяту обнаруживать насекомых ночью и прыгать, чтобы поймать их. У него также маленький платирхинный нос.

— Структурно он выглядит, как долгопят-привидение, выше в эволюционном древе, чем древесные землеройки и лемуры, ниже, чем обезьяны, человекообразные обезьяны и человек. Но внешность обманчива. Долгопят — самое большее древесное четвероногое. У вашего питомца руки, так же, как и у приматов. Его большие пальцы противоположны, и он может ходить вертикально на задних лапах на короткие расстояния.

— Все это было бы очевидно для проницательного наблюдателя, — сказал Хейз-Гонт. — Я полагаю, вы бы сказали, что он мутировавший лемур, эволюционирующий в сторону приматов?

— Я бы не стал так говорить.

— Нет? Но наверняка он земного происхождения?

— Весьма возможно.

Канцлер расслабился и лениво потрепал своего любимца за уши. — Тогда вы можете кое-чему у меня научиться. Его голос был зловеще холоден. — Это существо было извлечено из обломков корабля, который почти наверняка прибыл из космоса. Он — живое доказательство эволюции биоты, удивительно параллельной нашей собственной. Он томно повернулся к Шею. — Вот видите? Он ничего не может для меня сделать. Он мошенник. Вам следовало бы уничтожить его.

— Я знаю о тех обломках, о которых идет речь, — спокойно вставил Разум. — Несмотря на его межзвездный двигатель, пока неизвестный на Земле, за возможным исключением механизма, о котором я только что объяснил Гейнсу для Т-двадцать-два, есть и другие свидетельства, указывающие на земное происхождение корабля.

— Какие доказательства? — спросил Хейз-Гонт.

— Ваш питомец. Вместо того чтобы быть долгопятом, стремящимся к первобытности, он, скорее всего, принадлежит к человеческому роду, выродившемуся в линию долгопятов.

Хейз-Гонт ничего не ответил. Он погладил гладкую головку зверька, который испуганно выглядывал из-за его плеча в сторону Разума.

— О чем говорит Разум?— прошептал Шей.

Хейз-Гонт проигнорировал его и снова посмотрел на Разума. — Вы понимаете, что я не могу допустить, чтобы такой вывод остался без ответа. Резкость в его голосе становилась все сильнее.

— Подумайте о ките и морской свинье, — неторопливо произнес Разум. — Кажется, они так же хорошо или даже лучше приспособлены к морю, чем акулы. И все же мы знаем, что это не рыбы, а млекопитающие, потому что они теплокровные и дышат воздухом. Из таких эволюционных остатков мы знаем, что их предки завоевали сушу, а затем вернулись к воде. И то же самое с вашим питомцем. Его предки когда-то были людьми, возможно, даже выше, и жили на земле, потому что он может говорить по-английски!

Губы Хейз-Гонта сжались в тонкую белую линию. Разум безжалостно продолжал. — Он говорит только тогда, когда вы вдвоем. Тогда он умоляет вас не уходить. Это все, что он говорит.

Хейз-Гонт обратился к Кейрис, не поворачивая головы. — Вы что, подслушивали?

— Нет, — солгала она.

— Возможно, вы обладаете какой-то необычайной способностью к синтезу фактов, — сказал Хейз-Гонт Разуму. — Тогда, может быть, вы скажете мне, почему это маленькое чудовище продолжает умолять меня «не ходить», когда я не собираюсь покидать Империю?

— Он может предвидеть будущее до такой степени, — бесцветно произнес Разум.

Хейз-Гонт не подавал никаких признаков того, что он верит или не верит. Он потер нижнюю губу большим пальцем и задумчиво посмотрел на Разума. — Я не игнорирую возможность того, что вы можете оказаться мошенником. Тем не менее, есть вопрос, который беспокоит меня в течение некоторого времени. От ответа на этот вопрос может зависеть мое будущее, и даже моя жизнь. Можете ли вы сказать мне и вопрос, и ответ на него?

— Да ладно вам, Берн, — перебил его Шей. — В конце концов…

Его прервали в свою очередь. — Имперское Американское правительство, — нараспев произнес Разум, — хотело бы начать внезапное нападение на Восточную Федерацию в течение шести недель. Канцлер желает знать, потребуют ли неизвестные ему факторы отсрочки нападения.

Хейз-Гонт наклонился вперед в своем кресле, тело его напряглось. Шей не улыбался.

— В том-то и вопрос, — признал канцлер. — И каков же ответ?

— Факторы, которые могут потребовать отсрочки нападения, действительно существуют.

— В самом деле? Что это такое?

— Одного из них я не знаю. Ответ зависит от данных, которые в настоящее время недоступны.

— Я предоставлю данные, — сказал Хейз-Гонт с растущим интересом. — А что нужно?

— Компетентный анализ участка определенной звездной карты. Четыре года назад Лунная Станция начала посылать мне пластинки микрофильмов обоих небесных полушарий с измерениями в квадратных секундах. Одна из этих пластин представляет особый интерес, и я чувствую, что то, что она показывает, может иметь отношение к будущему цивилизации. Она должна быть немедленно проанализирована.

— В каком отношении? — потребовал Хейз-Гонт.

— Я не знаю.

— А? Почему нет?

— Его сознание не может проникнуть в подсознание, — объяснил Шей, теребя пальцами свои богатые одежды. — Все, что может сделать его сознательный разум, — это пролить свет на впечатления его подсознания.

— Очень хорошо. Я поручу лунному персоналу поработать над этим.

— Обычный осмотр ничего не даст, — предупредил Разум. — Я мог бы порекомендовать только двух-трех астрофизиков в системе, способных провести необходимый анализ.

— Назовите хоть одного.

— Недавно в штат заместителя министра Гейнса был включен Эймс. Может быть, Гейнса удастся уговорить одолжить его…

— Он это сделает, — коротко ответил Хейз-Гонт. — Итак, вы упомянули «факторы» — во множественном числе. Я полагаю, что звездная пластинка не единственная.

— Есть еще один фактор неопределенности, — сказал Разум. — Это касается личной безопасности канцлера, а также министров и, следовательно, касается вопроса об отсрочке нападения.

Хейз-Гонт пристально посмотрел на человека в шаре. Разум ответил взглядом изумрудно-смертельных глаз. Канцлер кашлянул. — Этот другой фактор…

Разум безмятежно продолжил: — Самое могущественное существо на Земле, я не решаюсь назвать его человеком, сегодня не является ни лордом канцлером Хейз-Гонтом, ни диктатором Восточной Федерации.

— Только не говорите нам, что это Кенникот Мьюр, — сардонически заметил Хейз-Гонт.

— Существо, которое я имею в виду, — это профессор Имперского Университета по имени Алар, возможно, названный так из-за своего окрыленного разума. Скорее всего, он Вор, но это не имеет большого значения.

При слове «Вор» Турмонд заинтересовался. — Почему он опасен? Воры ограничены защитой своего кодекса.

— Алар, похоже, является мутантом с потенциально большими физическими и умственными способностями. Если он когда-нибудь обнаружит, что обладает этими способностями, учитывая его нынешнюю политическую точку зрения, ни один человек на земле не будет в безопасности от него, с кодексом или без него.

— А каковы его потенциальные возможности? — спросил Шей. — Он что, гипнотизер? Обладает телекинезом?

— Не знаю, — признался Разум. — Я могу только высказать свое мнение, что он опасен. Почему — это другой вопрос.

Хейз-Гонт казался погруженным в свои мысли. Наконец, не поднимая глаз, он сказал: — Турмонд, вы с Шеем будете в моем кабинете через час? Возьмите с собой Элдриджа из военного министерства. Кейрис, вы вернетесь в свои комнаты в сопровождении телохранителя. Вам понадобится весь вечер, чтобы одеться к сегодняшнему балу Императрицы.

Через несколько минут все четверо вышли из комнаты. Кейрис, бросив последний взгляд назад, встретилась с загадочными немигающими глазами Разума и встревожилась. Он говорил ей через разные промежутки времени во время беседы, используя код, который они разработали задолго до этого, что она должна быть готова принять Вора в своих комнатах сегодня вечером и защитить его от преследователей.

И одновременно Хейз-Гонт будет ждать ее на маскараде.


4 Налёт

Со своего места за роялем Алар смотрел поверх нотных листов на двух своих друзей, Мику Коррипса, профессора этнологии, и Джона Хейвена, профессора биологии, которые сидели, полностью поглощенные своей объемистой рукописью.

Темные, огромные глаза Алара мельком взглянули на двух ученых. Затем его взгляд скользнул мимо них, мимо беспорядочных стопок книг и бумаг, мимо ряда человеческих и получеловеческих скелетов, мимо кофейника с кофе, постепенно выкипающим у уличного окна. И далее, мимо университетского кампуса, где ближе к вечеру большой черный грузовик тихо подъезжал за живой изгородью из греческих можжевельников. Он просто остановился. Никто не вышел.

Его пульс медленно поднимался. Он звучал определенным аккордом на клавиатуре пианино. Он знал, что двое мужчин слышали его, но не казались встревоженными.

— А теперь, Мика, почитайте, что там у вас, — сказал Хейвен этнологу.

Коррипс, крупный энергичный мужчина с дружелюбными голубыми глазами и манерами настолько притягательными, что большая университетская аудитория была отведена ему как лекционный зал, взял предисловие и начал читать.

— «Если угодно, мы можем представить себе, что однажды днем за сорок тысяч лет до нашей эры передовой отряд неандертальцев достиг долины Роны, примерно там, где сейчас стоит Лион. Эти мужчины и женщины, изгнанные на юго-запад из своих охотничьих угодий в Богемии медленно наступающими ледниками, потеряли почти треть своей численности с момента пересечения замерзшего Рейна в январе прошлого года. В группе уже не было ни детей, ни пожилых людей».

— «Эти люди из Восточной Европы не были красавцами. Они были приземистыми, массивными, почти без шеи, с выпуклыми надбровными дугами и приплюснутыми ноздрями. Они шли, согнув ноги в коленях, на внешних краях ступней, как это делают высшие антропоиды».

— «И, все же, они были гораздо более цивилизованными, чем грубый эоантроп (гейдельбергский человек?) на чью территорию они двигались. Единственным орудием эоантропа был грубый кусок кремня, сколотый и приспособленный к его руке, который он использовал, чтобы выковыривать корни и иногда нападать на оленей из засады».

— «Он провел свою короткую тупую жизнь под открытым небом. Неандерталец, напротив, делал кремневые наконечники копий, ножи и пилы. Для этого он использовал большие кремневые чешуйки, а не ядро кремня. Он жил в пещерах и готовил пищу на костре. Должно быть, у него было какое-то представление о мире духов и жизни в потустороннем мире, потому что он хоронил своих мертвецов с оружием и предметами материальной культуры. Вожак группы…»

— Прошу прощения, джентльмены, — тихо вмешался Алар. — Я регистрирую сто пятьдесят пять. Его пальцы продолжали струиться по второй части «Патетики». Он не отрывал глаз от нот с тех пор, как впервые посмотрел через комнату и в окно в ответ на предупреждающее ускорение своего странного сердца.

— «Вожак», — продолжал Коррипс, — «серый, седой, безжалостный, остановился и понюхал воздух, поднимающийся над долиной. Он почувствовал запах оленьей крови в нескольких сотнях ярдов вниз по склону, а также еще один, незнакомый запах, похожий, но не похожий на нездоровую смесь грязи, пота и навоза, характерную для его собственной группы».

Хейвен встал, легонько постучал трубкой по пепельнице, стоявшей на большом столе, с тигриной томностью потянулся и медленно подошел к кофейнику у окна.

Алар был уже далеко в финальной части «Патетики». Он внимательно наблюдал за Хейвеном.

Коррипс монотонно говорил, не меняя интонации, но Алар знал, что этнолог краем глаза наблюдает за своим соавтором.

— «Старик повернулся к маленькому отряду и потряс своим копьем с кремневым наконечником, показывая, что найден след. Остальные мужчины подняли копья, показывая, что поняли и, молча, последуют за ним. Женщины растворились в редком кустарнике на склоне долины».

— «Мужчины пошли по оленьей тропе вниз по оврагу и через несколько минут увидели сквозь чащу старого самца эоантропа, трех самок разного возраста и двух детей, которые лежали, свернувшись калачиком, под нависшими над оврагом ветвями и обломками деревьев. Кровь все еще медленно вытекала из наполовину объеденной туши оленя, лежащей под головой старика».

Алар, прищурившись, следил за Хейвеном. Маленький биолог налил чашку крепкого черного кофе, добавил немного сливок и рассеянно помешал его, одновременно выглядывая в окно из тени комнаты.

— «Какое-то шестое чувство предупредило эоантропа об опасности. Старый самец встряхнулся своим пятисотфунтовым телом и, рыча, присел на корточки над оленем, ища близорукими глазами незваных гостей. Он не боялся ничего, кроме гигантского пещерного медведя Ursus spelaeus. Женщины и дети спрятались за ним со смешанным чувством страха и любопытства».

— «Сквозь зеленую листву захватчики смотрели как громом пораженные. Им сразу стало ясно, что убийцы оленя — это какие-то животные, притворяющееся людьми. Самые умные из неандертальцев, включая старого вождя, обменялись гневными взглядами. Без лишних слов вожак прорвался сквозь кусты и с гневным криком высоко поднял копье».

— «Его охватило убеждение, что эти отвратительные существа были чужими, а потому невыносимыми, что чем скорее их убьют, тем спокойнее он будет себя чувствовать. Он отвел назад свое тяжелое копье и метнул его изо всех сил. Оно прошло через сердце эоантропа и высунулось на полфута из его спины».

Хейвен нахмурился, когда он отвернулся от окна. Он поднес чашку кофе ко рту и, прежде чем выпить, его губы беззвучно сложились в слова: «звуковой поисковый луч».

Алар знал, что Коррипс уловил сигнал, хотя тот продолжал читать, будто ничего не произошло.

— «Грубый разум, стоящий за этим брошенным копьем, столкнувшись с проблемой чужого народа, пришел к решению простым визуальным ответом, не осложненным цензурой лобных долей головного мозга — сначала убей, потом исследуй».

— «Эта инстинктивная реакция, возможно, рудимент крохотной ментальной организации его насекомоядного предка (Заламбдалестес?), восходящий, вероятно, к меловому периоду, характеризовала каждый вид гоминида до и после неандертальца».

— «Реакция все еще сильна, поскольку две мировые войны являются ужасными свидетелями. Если бы человек с копьем мог сначала рассуждать, а затем метать, его потомки могли бы достичь звезд в течение нескольких тысячелетий».

— «И теперь, когда расщепляющиеся материалы добываются непосредственно с поверхности Солнца в огромных количествах Имперской Америкой, Западное и Восточное полушария не будут долго откладывать еще одну попытку оспорить превосходство своих соответствующих культур. На этот раз, однако, ни одна из сторон не может надеяться на победу, патовую ситуацию или даже поражение».

— «Война закончится просто потому, что не останется людей, чтобы сражаться, если не считать сотни или около того звероподобных созданий, сгрудившихся в самых дальних коридорах подземных городов, зализывающих свои лучевые раны и делящих с несколькими крысами трупы, которые так хорошо сохранились повсюду (не осталось гниющих бактерий, разлагающих мертвых). Но даже оставшиеся упыри бесплодны, и через десять лет...»

В дверь постучали.

Хейвен и Коррипс обменялись быстрыми взглядами. Затем Хейвен поставил свой кофе и направился в фойе. Коррипс быстро оглядел комнату, подтверждая положение своих сабель, которые с невинной декоративностью висели на ремнях между скелетами гоминидов.

Они услышали голос Хейвена из коридора. — Добрый вечер, сэр? Да ведь это генерал Турмонд. Какой приятный сюрприз, генерал! Я сразу узнал вас, но вы, конечно, меня не знаете. Я профессор Хейвен.

— Не возражаете, если я войду, доктор Хейвен? В этом сухом голосе было что-то леденящее и смертельное.

— Вовсе нет! Боже, благослови мою душу, для нас это большая честь. Входите! Мика! Алар! Это генерал Турмонд, Министр Полиции!

Алар знал, что за экспансивностью этого человека скрывается необычная нервозность.

Коррипс рассчитал свой проход так, чтобы группа объединилась вокруг Гоминида. Алар, следовавший за ним по пятам, с беспокойством заметил, что руки этнолога подергиваются. Неужели они так боятся только одного человека? Его уважение к Турмонду быстро росло.

Если не считать резкой оценки Алара, Турмонд проигнорировал все вступления. — Профессор Коррипс, — мягко произнес он, — вы читали что-то очень странное как раз перед тем, как я постучал. Вы, конечно, знаете, что у нас есть поисковый луч?

— Неужели? Как странно. Я читал книгу, которую мы с доктором Хейвеном сейчас пишем, — «Самоубийство человеческого рода». Вам было интересно?

— Только, между прочим. Это дело Министра Подрывной Деятельности. Я, конечно, доложу об этом, как только он сочтет нужным. Но, на самом деле я здесь по другому делу.

Алар почувствовал, как напряжение нарастает на целую октаву. Коррипс громко дышал, а Хейвен, по-видимому, вовсе не дышал. Он знал, что жестокие глаза Турмонда не упустили из виду связку сабель, свисающих с Гоминидов.

— Что такое, — резко спросил генерал, — Геотропический Проект?

— Но ведь речь идет не о подрывной деятельности, генерал? — сказал Коррипс. — Мы понимаем, что проект был рекомендован самим Мегасетевым Разумом.

— Не имеет значения, — спокойно ответил посетитель. — Пожалуйста, кратко изложите его.

Оба профессора обменялись взглядами. Коррипс пожал плечами. — Проект исследует влияние высоких скоростей и ускорений на живые организмы. В общем случае мы использовали чрезвычайно быструю центрифугу, обеспечивающую гравитационный градиент, развивающийся от одного «G» до нескольких миллионов «G» в течение нескольких недель.

— Результаты? — спросил Турмонд.

— Результаты были разными. И до сих пор не совсем нам понятные.

— Примеры? — сказал гость.

— Ну, в одном случае обелия, обитающий в море примитивный полип-паразит, эволюционировал вперед в морскую анемону. С другой стороны, радиолярии, выделяющие кремний простейшие, эволюционировали назад к амебе-слизняку, которая ничего не выделяет. В другом случае эвглена, первая из одноклеточных простейших, обладавшая хлорофиллом, а также первая растительная форма, упала вниз по эволюционной лестнице, чтобы стать простейшим жгутиковым.

— А высшие формы?— спросил Турмонд.

— Разные результаты, — сказал Коррипс. Он не стал вдаваться в подробности.

Генерал лениво поднял руку, как бы показывая, что это не имеет значения. — Насколько я понимаю, в проекте работают в основном люди с... физическими недостатками, — холодно сказал он.

— Да, — сказал Коррипс. Слово перешло в шепот.

— Они работают на вас?

— Мы направляем их, и помогаем им в работе, — объяснил Хейвен.

— Вы командуете ими, — решительно сказал Турмонд.

Никто не ответил. Хейвен вытер вспотевшие руки о полы пиджака.

— Могу я взглянуть на список персонала? — спросил Турмонд.

Оба профессора колебались. Затем Коррипс подошел к столу и вернулся с черной книгой. Он отдал ее Турмонду, который лениво перелистал ее, с мрачным любопытством рассматривая две или три фотографии. — Этот парень без ног, — сказал он. — А что он делает в рамках проекта?

Пульс Алара поднялся до ста семидесяти ударов в минуту.

Коррипс откашлялся. — Близнецы... Слова были искажены. Он кашлянул и попробовал еще раз. — Ряд Близнецов.

Турмонд посмотрел на него с плохо скрываемым весельем. — Который?

— Два утробных плода древесной землеройки в центрифуге. Необычайная гравитация, регистрируемая при стробоскопическом освещении в пикосекундах. Один поднялся по шкале, чтобы стать плодом того, что выглядело как лемур. Другой двинулся вниз, и превратился в подобие ящерицы. Просто прежде чем он умер, он выглядел скорее, как акула.

— Он не может носить оружие, не так ли?

— Кто? А, ученый—Близнец?

Алар наблюдал, как шестеро полицейских в черных рубашках тихо вошли в комнату позади Турмонда.

— Конечно, нет, — отрезал Коррипс. — Его вклад заключается в совершенно другом…

— В таком случае от правительства нельзя ожидать продолжения его поддержки, — вмешался Турмонд. Он вырвал листок из книги и протянул его офицеру, стоявшему позади него. — А, вот еще одна, — сказал он, хмуро глядя на следующую страницу. — Слепая женщина. От нее нет никакого толку на предприятии, не так ли?

— Ее мать, — жестко сказал Хейвен, — сотрудничала с Кенникотом Мьюром в определении девяти фундаментальных уравнений, которые привели к созданию наших солярионов на поверхности солнца. Этот ребенок, по ее собственному праву, является одним из самых блестящих умов в Геотропическом Проекте. Например, она ввела все наши данные в компьютер и задала вопрос — «как это повлияет на человека»?

— И каков ответ?

Хейвен сжал кулаки. — Я… нам... нам нужно еще поработать.

— Но как это выглядит до сих пор? Как это влияет на человека?

Профессор вздохнул. — Это будет немного похоже на Ряд Близнецов. Согласно компьютеру, два образца одного и того же биологического вида должны быть связаны вместе, чтобы показать эффект. В гипотетическом случае один будет эволюционировать, а другой — деградировать.

— И эта девушка запрограммировала компьютер на это?

— Да.

— Совершенно ненаучно, профессор Хейвен. На самом деле, это просто смешно. Турмонд изучил регистрационный лист. — Если это лучшее, что может сделать эта девушка, вы никогда не будете скучать по ней. Более того, она не способна к точному труду, а ее мать была сообщницей Мьюра, известного предателя. Он вырвал листок и передал его молодому офицеру.

— А что лейтенант собирается делать с этими листами? — спросил Хейвен, повысив голос. Он небрежно положил руку на ключицу кроманьонского скелета в нескольких дюймах от сабель.

— Мы заберем весь ваш исследовательский персонал, профессор.

Рот Хейвена открылся и закрылся. Казалось, он съежился там, где стоял. Наконец, он нерешительно спросил: — По какой причине, сэр?

— По той причине, о которой я уже сказал. Они бесполезны для Империи.

— Не совсем так, сэр, — медленно произнес Хейвен. — Их полезность должна оцениваться с точки зрения долгосрочного блага, которое они принесут человечеству, и, конечно же, Империи…

— Возможно, — бесстрастно ответил Турмонд. — Но мы не будем рисковать.

— Тогда, — осторожно спросил Хейвен, — что вы планируете...?

— Вы настаиваете, чтобы я был точен?

— Да.

— Они будут проданы тому, кто больше заплатит, вероятно, склепу.

Алар обнаружил, что облизывает бледные губы. Этого не могло быть, но это происходило. Двадцать два молодых мужчин и женщин, одни из самых блестящих умов в Империи, будут уничтожены с небрежной жестокостью — почему?

Голос Коррипса был почти шепотом. — Чего вы хотите?

— Алара, — ледяным тоном произнес Турмонд. — Отдайте мне Алара, а остальных оставьте себе.

— Нет! — воскликнул Хейвен, глядя на Турмонда с побелевшим лицом. Он повернулся к Коррипсу и нашел там подтверждение.

Алар прислушался к его голосу. Казалось, это был другой человек. — Я, конечно, должен пойти с вами, — сказал он Турмонду.

Хейвен вытянул руку, удерживая его. — Нет, мальчик! Вы не имеете ни малейшего представления, что все это значит. Вы стоите гораздо больше, чем любые две дюжины умов на Земле. Если вы любите человечество, делайте то, что мы вам говорим!


5 Проекция

Турмонд тихо скомандовал через плечо: — Расстрелять их.

Шесть свинцовых зарядов, посланных титаническим давлением пара, образовавшегося в результате деления, отскочили от троих мужчин, не причинив им вреда, и рикошетом отскочили от стен.

Сабли больше не висели на Гоминидах.

И клинок Турмонда устремился к сердцу Алара.

Только самая крепкая защита груди спасла Вора. Лейтенант и его люди, очевидно, тщательно подобранные, оттесняли двух пожилых людей к стене.

— Алар! — воскликнул Хейвен. — Не дерись с Турмондом! В люк! Мы тебя прикроем!

Вор бросил страдальческий взгляд на профессоров. Хейвен оторвался от стены и присоединился к Алару, который был еще чудесным образом не окровавлен. Они тут же врезались в крыло большого фортепьяно.

Пол ушел у них из-под ног.

Последнее, что увидел Алар в кабинете, было тело Коррипса у подножия стены с отрезанным лицом. Вскрикнув от горя, он тщетно швырнул меч в Турмонда, и тут над его головой сомкнулись крылья капкана.

Когда он пробирался по туннелю, в ноздри ему ударил затхлый, таинственный запах земли. Его лицо порвало паутину. Он подумал, что маленькие восьминогие существа, должно быть, питаются более мелкими, неуклюжими насекомыми. Они с Хейвеном промчались мимо водорослей, растущих расплывчатыми зелеными кругами вокруг тусклых прерывистых огней. Пара крошечных крылатых насекомых в тревоге улетела прочь. Миниатюрная подземная экосистема. Хищники и жертвы. Он глубоко сочувствовал им. Как кролики, он и его друг бежали через туннель аварийного выхода. Волки позади них сломают входной люк еще через шестьдесят секунд. Времени достаточно. Если только у выхода их не поджидают другие волки. Продолжать бежать. Выбора нет. Не сейчас. Слишком поздно для чего-то еще. Слишком поздно. Он мог, должен был спасти Коррипса.

В полутьме он с горечью обратился к Хейвену: — Почему вы не отпустили меня к Турмонду?

— Вы думаете, это было бы легко для нас с Микой, мой мальчик? — прерывисто выдохнул профессор. — Когда-нибудь вы поймете это. А сейчас мы должны доставить вас в более безопасное место.

— А как же Мика? — настаивал Алар.

— Он мертв. Мы даже не можем похоронить его. А теперь пошли.

Они, молча, поспешили к концу туннеля, находившегося в полумиле от них, где он выходил в тупиковый переулок позади груды обломков.

— Ближайшее место встречи Воров находится в шести кварталах отсюда. Вы знаете, где это?

Алар, молча, кивнул.

— Я не могу бежать так быстро, как вы, — продолжал Хейвен. — Вы должны сделать это один. Вы просто обязаны. Никаких вопросов. А теперь убирайся.

Вор, молча, коснулся окровавленного рукава старика, повернулся и побежал.

Он быстро бежал по центру улицы, легко, ритмично дыша через расширенные ноздри. Повсюду виднелись худые, усталые лица свободных рабочих и клерков, возвращавшихся с дневной работы. Уличные торговцы и попрошайки, одетые в тусклые обноски, но еще не рабы, заполонили тротуары.

В трехстах метрах над ним неторопливо следовали двенадцать или пятнадцать вооруженных вертолетов. Он почувствовал, что на него надвигается трехмерная сеть. Дорожные блоки, вероятно, уже устанавливались впереди, а также на боковых улицах.

Ему предстояло пробежать два квартала.

Три прожектора ударили в него с темнеющего неба, словно слышимый аккорд рока. Пытаться увернуться от лучей не имело смысла. Тем не менее, разрывные снаряды последуют в течение нескольких секунд, и близкое попадание может убить его.

Подсознательно он отметил, что улицы внезапно опустели. Когда полицейские охотились на Воров, то стреляли из своей артиллерии с полным пренебрежением к невнимательным уличным жителям. Он никогда не доберется до подземной станции Воров. Он должен спрятаться сейчас или никогда.

Сверкая глазами, он огляделся и нашел то, что искал, — вход в преисподнюю рабов. Он был в пятидесяти ярдах от него, и он отчаянно рванулся к нему.

Он знал, что над ним около тридцати прищуренных глаз щурятся в прицелы, пальцы на спусковых крючках с холодной, неторопливой эффективностью сжимают оружие.…

Он бросился в канаву.

Снаряд ударил в десяти футах перед ним. Он мгновенно вскочил, кашляющий и оглушенный, но невидимый стрелкам в клубящихся облаках пыли. Вокруг него падали куски кирпича и булыжника. Два прожектора нервно блуждали по краю облака, ближайшего к входу в подземный мир. Другой прожектор быстро и беспорядочно метался на периферии облака. Он даже не мог войти через рабский вход. Он подождал, пока пройдет луч прожектора, и бросился к ближайшей двери многоквартирного дома.

Дверь была обшита досками и заперта. Он отчаянно постучал.

Впервые он почувствовал себя затравленным. И с этим загнанным в угол чувством время замедлилось и, наконец, поползло. Он знал, что его чувства просто ускорились. Он отметил несколько моментов. Его уши уловили тяжелый скрежет броневика, появляющегося из-за угла на двух колесах, с фарами, которые освещали всю улицу.

Он увидел, что пыль осела, и что два прожектора вертолета методично прочесывают местность. Третий луч неподвижно застыл на входе в подземную лестницу. Этот луч был единственным реальным препятствием. Это была ясная проблема в физиологии реакции на воздействие. Наблюдатель, получающий стимул видит, как объект входит в белое круглое поле диаметром десять футов. Реакция — нажать на спусковой крючок до того, как объект покинет поле.

Словно испуганный олень, он проскочил между двумя сходящимися лучами броневика и помчался к ярко освещенной лестнице. Он был дважды поражен огнем из стрелкового оружия из машины, но его броня легко поглотила их. Башенному компьютеру понадобилось бы всего несколько миллисекунд, чтобы направить на него пушку. Но это было все, что ему требовалось.

Теперь он был на освещенном участке лестницы и несся вниз, к первой площадке. Он отчаянно пытался рассмотреть все ступеньки, и ему это удалось. Он рухнул на бетонную платформу и тут же растянулся плашмя, когда снаряд вдребезги разнес вход.

Он мгновенно поднялся, и, сломя голову, промчался оставшиеся пролеты до первого подземного уровня города рабов. Его преследователям потребовалось бы несколько секунд, чтобы пробраться сквозь эти кучи грязи и щебня. Ему необходима эта отсрочка.

Он осторожно спустился с лестницы, прислонился к стене и огляделся, с благодарностью вдыхая зловонный воздух. На этом уровне жили рабы высшего класса, те, кто продал себя в рабство на двадцать лет или меньше.

Настало время для ночных смен, чтобы рабы покидали свои помещения в сопровождении нахмуренной команды хозяев. Они будут доставлены на поля, шахты, мельницы или туда, куда прикажет прислать их рабовладелец. Там они отработают ту безымянную долю своей жизни, которую продали.

Пройдя через эти жестокие рабочие группы, он сможет добраться до лестницы, ведущей наверх позади броневиков, и продолжить свой полет к убежищу Вора.

Но, ни один человек не двигался в безмолвных улочках.

Все ряды рабских построек, в оба направления по узким улочкам, были плотно закрыты. Это не могло быть сделано в течение нескольких минут. Это свидетельствовало о многочасовой подготовке Турмонда. Так должно быть на всех уровнях, даже в адском ряду, где больные и закованные в кандалы несчастные трудились в вечном мраке. Он испуганно обернулся. Вдоль темной улицы по направлению к нему катился броневик.

Тогда он понял, что большая часть небольшой мобильной артиллерии, имевшейся в распоряжении Турмонда из его собственных полицейских сил, а также значительный контингент, позаимствованный у Элдриджа из Военного Министерства, были стратегически размещены на всех уровнях рабства, несколько часов назад, только чтобы убить его.

Они загнали его под землю, чтобы прикончить.

Но почему? Почему так важно было убить его? Не потому, что он был Вором. Правительство питало мстительную злобу против Воров, но это было проявлением силы в масштабах подавления революции.

Какую гигантскую опасность он представлял для Хейз-Гонта?

Хейвен и Коррипс, должно быть, знали о нем больше, чем когда-либо признавали. Если по какой-то отдаленной случайности он когда-нибудь снова увидит Хейвена, то наверняка задаст ему несколько вопросов.

По улице слева грохотал еще один броневик. Почти одновременно прожекторы выстрелили свои лучи из обеих машин, ослепляя его. Он упал на землю и уткнулся лицом в согнутую руку. Два снаряда разорвались на стальной стене позади него, и сотрясение выбросило его на середину улицы между встречными машинами.

Его пиджак был разорван в клочья, а из носа текла кровь. Голова у него немного кружилась, но в остальном он был цел и невредим. На мгновение он решил остаться лежать там, где упал.

Один из прожекторов метался над облаком пыли. Алар смотрел на луч, сияющий над ним, как солнце, пытающееся прожечь своими лучами затянутое тучами небо. Когда пыль начала оседать, луч света тоже стал снижаться ближе к нему. Он знал, что он топчется на месте, выжидая, чтобы обнаружить труп — его труп. Другой прожектор метался почти повсюду вдоль улицы, где он лежал. Они не хотели рисковать тем, что выстрел не был смертельным.

Алар осмотрел землю вокруг себя. Теперь здесь было немного щебня, покрывавшего грубые булыжники, и слой пыли, но не было, ни отверстий, в которые можно было бы проскользнуть, ни углублений или предметов, достаточно больших, чтобы спрятаться за ними. Улица вокруг него была открыта, и далекие машины и здания окружали его. Он прикинул свои шансы на спасение, вскочив наноги, и сразу понял, что у него их нет. Ему оставалось только припасть к земле, и надеяться. Надеяться на что? Через несколько секунд обвиняющий луч света укажет на него, и мрачная игра продолжится.

Это не будет долгой игрой.

Лежа в отвратительной, влажной грязи, он страстно желал, чтобы у него была легендарная жизнь кошки, и чтобы одна из них появилась из светящегося облака пыли. Он видел, как, шатаясь, пробирается сквозь оседающий туман, отдавая одну жизнь за другой стреляющим орудиям. Выиграть время, чтобы…

Что это было?

Он моргнул и уставился. Он увидел фигуру. Человек в изодранной куртке, очень похожей на его собственный, порванный пиджак, спотыкаясь, пробирался сквозь туман. Кто это? Это не имело значения — через несколько секунд фигура будет повержена, превращена в безжизненное тело. Но этот человек сознавал опасность. Он оглядел улицу в обе стороны, заметил броневики, теперь уже совсем близко, и быстро побежал вдоль стальной стены, которая шла параллельно улице от входной лестницы.

Алар смотрел, как пораженный громом. Теперь самая дальняя машина, почти поравнявшаяся с незнакомцем, выстрелила в упор. В то же время другая преследующая машина проехала в нескольких дюймах от Вора и бросилась в погоню.

Теперь, если незнакомец вышел невредимым от верного удара...! И он это сделал! Прижавшись к стене, темная фигура продолжала бежать по улице.

Раздались еще два взрыва, очень близко друг от друга.

Еще до того, как он услышал их, Алар уже бежал вдоль темной улицы в противоположном направлении.

Через сорок секунд, если повезет, он доберется до лестницы, которую раньше охраняла первая машина, и снова окажется «наверху». Там у него будет время поразмыслить о человеке, который, возможно, сам того не желая, спас ему жизнь.

Неужели какой-то дурак пробрался сквозь полицейскую блокаду наверху лестницы в разрастающуюся снарядную пыль? Он сразу же отверг это предположение, не только потому, что доверял сотрудникам полиции, охраняющим перекрытый вход наверху, но и потому, что узнал это лицо.

Да, он, наконец, узнал это лицо, когда свет прожекторов упал прямо на него. Он видел его много раз: слегка выпуклые брови, большие темные глаза, почти девичьи губы — да, он хорошо знал это лицо.

Это было его собственное лицо.


6 Имперское убежище

Часом позже Алар, застывший, как статуя на мраморном подоконнике, балансировал на одном колене с напряженными кончиками пальцев, вытянутыми по холодной, каменной поверхности… и пристально всматривался.

Женщина была примерно его возраста, одетая в белое вечернее платье удивительной мягкости и блеска. Ее длинные иссиня-черные волосы, переплетенные неброской золотой сеткой, были собраны в широкую ленту на левой стороне груди.

Ее голова казалась необычайно большой, как и его собственная, с большими черными глазами, которые внимательно изучали его. Искусно накрашенные губы странно контрастировали с бледными, совершенно невыразительными щеками. Она не стояла прямо, но ее левое бедро было слегка опущено, так что левое бедро и колено были четко очерчены под платьем.

Все это производило впечатление настороженного высокомерия.

Алар ощутил нарастающий, не поддающийся определению восторг.

Он бесшумно соскользнул на пол, подошел к окну, где его не было видно со двора, и снова повернулся к ней, как раз в тот момент, когда что-то мелькнуло у него перед носом и уткнулось в стену у самого уха.

Он замер.

— Я рада, что вы рассуждаете логично, — тихо ответила она. — Это экономит время. Вы беглый Вор? Он увидел вспышки в ее глазах и быстро оценил ее характер — замкнутая и опасная.

Он ничего не ответил.

Женщина сделала несколько быстрых шагов к нему, одновременно подняв правую руку. Это движение натянуло белое платье на ее фигуре и подчеркнуло ее изгибы. В поднятой руке она держала второй нож. Он злобно поблескивал в мягком свете.

— В ваших интересах ответить честно и быстро, — сказала она.

Он по-прежнему не отвечал. Теперь его глаза были широко раскрыты и сверлили ее, но эти большие глаза с черным огнем внутри были тверды и решительны.

Короткий смешок неожиданно сорвался с ее губ. — Как вы думаете, вы можете смотреть на меня? — спросила она. Нож многозначительно покачивался над ее пальцами. — Подойдите, сейчас же. Если вы Вор, покажите свою маску.

Он иронически усмехнулся, пожал плечами и вытащил маску.

— Почему вы не пошли на свое воровское место встреч? Зачем вы пришли сюда? Она опустила руку, но нож крепко держала в руке.

Он пристально посмотрел на нее. — Я пытался. Все пути были перекрыты на многие мили. Самый слабый заслон привел сюда, в здание канцлера. Кто вы такая? Кейрис проигнорировала вопрос. Она подошла на шаг ближе, внимательно оглядывая его от мягких туфель до черной шапочки. Затем она внимательно посмотрела ему в лицо, и между ее бровями появилась легкая, слегка озадаченная гримаса.

— Вы видели меня раньше? — спросил он. Что-то в выражении ее лица обеспокоило его. Это таинственным образом добавляло ему душевного подъема.

Этот вопрос она тоже проигнорировала. Она сказала: — Что мне с вами делать? Вопрос прозвучал торжественно, требуя серьезного ответа.

Он чуть не сказал шутливо: — Позвоните в отдел внутренних расследований полиции, они знают, что делать. Вместо этого он просто сказал: — Помогите мне.

— Я должна уйти, — задумчиво произнесла она. — И все же я не могу бросить вас. Эти комнаты будут обысканы до истечения часа.

— Значит, вы поможете? Он тут же почувствовал себя глупо из-за своих слов. Обычно он встречал неожиданное, полностью владея собой, но сейчас его потревожила мысль, что эта женщина может взволновать его. Чтобы восстановить свое равновесие, он быстро добавил: — Может быть, я могу уйти с вами?

— Я должна появиться на балу, — объяснила она.

— Бал? Вор быстро обдумал все возможности, приняв ее помощь как должное. — Почему я не могу пойти с вами? Я даже буду сопровождать вас.

Она с любопытством посмотрела на него. Ее накрашенные губы приоткрылись ровно настолько, чтобы он мог разглядеть белизну ее зубов. — Это бал-маскарад.

— Вот так? Он хладнокровно натянул маску Вора.

Ее глаза незаметно расширились. — Я принимаю ваше приглашение.

Если бы он не потерял всего час назад всякое чувство вероятности и меры, то, возможно, на мгновение заигрался бы с такими словами, как «фантастика», «нелепость» и «безумие», и стал бы гадать, когда же его разбудит свист кофейника.

Он иронически поклонился. — Это доставляет мне удовольствие.

Она продолжила без какого-либо чувства юмора: — Вы, конечно, намерены покинуть залы бала при первой же возможности. Позвольте заверить вас, что это было бы очень опасно. Вы, как всем известно, находитесь где-то близко, и дворцовая территория кишит полицией.

— Ну и что?

—Побродите немного по бальному залу и актовому залу, а потом мы постараемся устроить вам побег.

— Мы? — спросил он с притворным подозрением.

Она улыбнулась, слегка изогнув уголок рта, чтобы сделать его особенно вызывающим для него. — Общество, конечно. Кто же еще? Она опустила взгляд, чтобы положить нож на маленький столик. Он заметил, что ее ресницы были длинными и черными, как и волосы, и подчеркивали необычную бледность ее щек. Ему пришлось напрячься, чтобы сосредоточиться на ее словах. Она что, дразнит его?

— Вот так! Вы прекрасный воровской шпион в стенах дворца! Его собственный рот отражал ее улыбку.

— Конечно, нет. Она вдруг насторожилась, и ее улыбка исчезла. — Вы сделаете, как я сказала?

У него не было выбора, и он кивнул головой. — Скажите мне вот что, — попросил он. — Что говорят в новостях о деле с Геотропическим Проектом?

Она впервые заколебалась, но, казалось, не потеряла самообладания. — Доктор Хейвен сбежал.

У него перехватило дыхание. — А персонал?

— Распродан.

Он устало прислонился к стене и постепенно почувствовал, как пот раздражающими ручейками стекает по его ногам. Подмышки у него промокли, лицо и предплечья жгло пахучей смесью пота и грязи.

— Простите меня, Вор.

Он посмотрел на нее и понял, что она имела в виду. — Значит, все кончено, — тяжело произнес он, подходя к туалетному столику и заглядывая в зеркало. — Мне понадобится душ и депилятор. И какая-нибудь одежда. Вы можете найти что-нибудь для меня? И не забудьте про саблю.

— Я могу обеспечить вам все. Вы найдете ванную комнату вон там.

Пятнадцать минут спустя она взяла его за правую руку, и они степенно пошли по коридору к широкой лестнице, которая одним прекрасным взмахом вела в большую приемную. Алар нервно возился со своей маской и разглядывал великолепные гобелены и картины, украшавшие холодные мраморные стены.

Все было выдержано в изысканном вкусе, но у него сложилось впечатление, что это был наемный вкус декорационной фирмы, что люди, проводившие свои блестящие, неуверенные дни в этих комнатах, давно утратили способность ценить тонкий солнечный свет Ренуара или катастрофические цветные всплески Ван Гога.

— Оставьте свою маску в покое, — прошептала его спутница. — Вы прекрасно выглядите.

Теперь они спускались по лестнице. Он не мог ухватить всю картину целиком — только отдельные обрывки. Это было существование в масштабах, которые он никогда не ожидал испытать. Перила лестницы из цельного золота. Ковры с ворсом, который, казалось, доходил ему до лодыжек. Причудливо изваянные каррарские балясины. Сияющее алебастровое свечение повсюду. Перспектива приемного зала стремительно приближалась к ним. Тысяча неизвестных мужчин и женщин.

Все это было странно, но он чувствовал, что знал все это всегда, что он принадлежит этому месту.

Время от времени распорядитель приемной в яркой униформе объявлял имена опоздавших лиц через микрофон громкой связи. Тут и там, среди моря голов, на него и на женщину смотрели глаза.

И вдруг они оказались у подножия лестницы, и распорядитель приемной низко поклонился и сказал:

— Добрый вечер, мадам.

— Добрый вечер, Жюль.

Жюль посмотрел на Алара с извиняющимся любопытством. — Боюсь, ваше превосходительство…

— Доктор Халлмарк, — холодно пробормотал Вор.

Жюль снова поклонился. — Конечно, сэр. Он взял микрофон и вежливо сообщил: — Доктор Халлмарк, сопровождающий мадам Хейз-Гонт!

Кейрис проигнорировала шокированный взгляд Вора, брошенный на нее. — Вам не обязательно все время носить маску, — посоветовала она. — Как раз когда видишь кого-то в маске, он выглядит подозрительно. Пойдемте, я познакомлю вас с группой мужчин. Втяните себя в спор, и никто не обратит на вас внимания. Я оставлю вас с сенатором Доннаном. Он громкий, но безобидный.

Сенатор Доннан выразительно выпятил бочкообразную грудь. — Я руковожу свободной прессой, доктор Халлмарк, — сказал он Алару. — Я говорю то, что хочу. Я печатаю то, что хочу. Я думаю, что даже Хейз-Гонт побоялся бы закрыть меня. Я действую людям на нервы. Они читают меня, хотят они того или нет.

Алар с любопытством посмотрел на него. Рассказы, которые он слышал о сенаторе, не оставляли о нем впечатления, как о поборнике угнетенных людей. — В самом деле? — спросил он вежливо.

Сенатор продолжал: — Я говорю, общайтесь с рабами с учетом того, что они когда-то были людьми, такими же, как мы сами. У них есть права, вы же знаете. Обращайся с ними плохо, и они у вас умрут. Рабы в моей типографии часто жаловались на шум. Я сделал им облегчение.

— Я слышал об этом однажды, сенатор. Очень гуманно. Удалили им барабанные перепонки, да?

— Правда. Больше никаких жалоб, ни на что. Ха! Вот старый Перкинс, международный банкир. Привет, Перк! Познакомьтесь с профессором Халлмарком.

Алар поклонился, Перкинс кисло кивнул.

Доннан рассмеялся. — Я остановил его «Унифицированный закон о рабстве» в сенатском комитете по делам рабов. Старый Перк нереалистичен.

— Большинство из нас сочли ваше предложение о рабстве весьма впечатляющим, мистер Перкинс, — учтиво сказал Алар. — Положение об осуждении и продаже должников меня особенно заинтересовало.

— Здравая оговорка, сэр. Это бы очистило улицы от бездельников.

Доннан усмехнулся. — Я бы сказал, что так и будет. Перк контролирует восемьдесят процентов кредита в Империи. Пусть позже бедняга получит пару юнит в виде рассрочки платежа и приятное возбуждение — Перк получит себе раба, стоящего несколько тысяч юнит, что почти даром.

Финансист поджал губы. — Ваше заявление, сенатор, преувеличено. Почему одни только судебные издержки... Бормоча, он отодвинулся.

Доннана, казалось, это очень позабавило. — Сегодня здесь все классы, профессор. А вот и кое-что интересное. Императрица Хуана-Мария в своей инвалидной коляске с Симацу, послом Восточной Федерации, и Тэлботом, историком, продолжателем известного историка Тойнби, по обе стороны от нее.

Алар с большим интересом наблюдал за приближающейся троицей.

Ее Императорское Величество... это невозможно, но неизбежно, учитывая все обстоятельства.

В течение предыдущего столетия страх превратил разрозненную систему договоров полушария, пактов о взаимной обороне и союзов в громоздкую конфедерацию. Последовавшая серия чрезвычайных ситуаций (включая разрушительную осечку в бункере под Москвой) похоронила древние недоверия под слоем угрозы холокоста, и таким образом был сделан последний безвозвратный шаг: в этот период, называемый кризисами, все страны западного полушария объединились под гегемонией того, что когда-то было Соединенными Штатами Америки. Латиняне предложили императорскую семью с номинальной главой для новой сверхдержавы. Имперская Америка? Сначала Вашингтон рассмеялся. С другой стороны, почему бы и нет? Богатые, могущественные семьи, живущие, как и любая египетская династия, с периодическими убийствами, издавна контролировали Соединенные Штаты. Оставалось лишь формально облагородить их.

Алар присоединился к группе в глубоком поклоне, когда троица приблизилась, и с любопытством посмотрел на титульного правителя западного полушария. Императрица была старухой, маленькой и скрюченной, но глаза ее сверкали, а лицо было подвижным и привлекательным, несмотря на груз морщин.

Ходили слухи, что Хейз-Гонт подложил бомбу в императорскую карету, которая унесла жизни императора и его трех сыновей. Эта бомба также оставила императрицу прикованной к постели на долгие годы и, следовательно, неспособной наложить вето на его канцлерство. К тому времени, как она смогла передвигаться в мотоколяске, бразды правления Империей полностью перешли из дома Чатам-Перес в закаленные ладони Берна Хейз-Гонта.

— Господа, добрый вечер,— сказала Хуана-Мария. — Сегодня нам повезло.

— Нам всегда везет, когда вы рядом, мэм, — сказал Доннан с искренним уважением.

— О, не будьте идиотом, Герберт. Очень важный и опасный Вор, профессор Алар из Университета… можете себе представить? ... избежал сильной полицейской ловушки и был прослежен до территории дворца. Возможно, он сейчас во дворце.

— Генерал Турмонд кипит своим тихим гневом, он выставил вокруг дворца огромную охрану и приказал обыскать весь дворец. Он лично отвечает за нашу защиту. Разве это не захватывающе? Ее голос казался сухим и насмешливым.

— Рад это слышать, — искренне отозвался Доннан. — Негодяи разграбили мой личный сейф только на прошлой неделе. Пришлось освободить сорок человек, чтобы вернуть товар. Самое время им поймать зачинщиков.

Алар неловко сглотнул под маской и украдкой огляделся. Турмонда еще не было видно, но несколько человек, которых его наметанный глаз определил как полицейских в штатском, медленно и внимательно пробирались сквозь толпу. Один из них, стоявший в нескольких ярдах, спокойно изучал его. Наконец он прошел дальше.

— Почему бы вам самой не заняться Ворами, Ваше Величество? — потребовал Доннан. — Они разрушают вашу Империю.

Хуана-Мария улыбнулась. — Неужели это правда? Но что, если это так? В чем я сомневаюсь! Почему я должна что-то с этим делать? Я делаю то, что мне нравится. Мой отец был политиком и солдатом. Ему было приятно объединить две Америки в одну во время кризисов. Если наша цивилизация продержится еще несколько сотен лет, ему, несомненно, будет отведено место творца истории.

— Но мне просто приятно наблюдать, и понимать. Я всего лишь изучаю историю, я — любитель Тойнби. Я наблюдаю за своим кораблем основателя империи. Будь я на месте отца, я бы починила паруса, починила канаты, и вышла в более чистые воды. Но поскольку я — это только я сама, я должна быть удовлетворена тем, что наблюдаю и предсказываю.

— Вы предсказываете разрушение, Ваше Величество? — спросил Симацу, прищурив глаза.

— Разрушение чего? — спросила Хуана-Мария. — Душа неистребима, и это все, что важно для старой женщины. А что касается того, намерен ли мой канцлер уничтожить все остальное... — она пожала хрупкими плечами.

Симацу поклонился и сказал, почти шепотом: — Если ваша новая сверхсекретная бомба так хороша, как говорят наши агенты, то у нас нет никакой защиты от нее. И если у нас нет защиты, мы должны встретить атаку Хейз-Гонта нашей собственной атакой, пока мы в состоянии. И у нас есть два преимущества перед вами, имперцами.

— Вы настолько уверены, что обладаете подавляющим балансом сил, что никогда не утруждали себя оценкой оружия, которое может быть использовано против вас. Кроме того, вы предположили, что мы должны вежливо подождать и позволить вам выбрать момент. Могу я предположить, Ваше Величество и господа, что Империей управляет не знаменитая «волчья стая», а доверчивые дети?

Доннан громко рассмеялся. — Вот вы нас и поймали! — воскликнул он. — Доверчивые дети!

Симацу поднял медвежью накидку, которую он нес на одной руке, и накинул ее на плечи в жесте завершенности. — Теперь вы забавляетесь. Но когда придет ваш нулевой час, приготовьтесь к удару. Он низко поклонился и пошел дальше.

Алар понял, что этот человек сделал смертельное предупреждение.

— Ну, разве это не странное совпадение? — заметила Хуана-Мария. — Доктор Тэлбот всего несколько минут назад говорил мне, что Империя в данный момент занимает место Ассирийской Империи шестьсот четырнадцатого года до нашей эры.

— Что же произошло в шестьсот четырнадцатом году до нашей эры, доктор Тэлбот? — спросил Алар.

— Ведущая мировая цивилизация была разнесена вдребезги, — ответил историк, задумчиво поглаживая свою козлиную бородку. — Это целая история. Более двух тысяч лет ассирийцы боролись за то, чтобы править миром, каким они его знали. К шестьсот четырнадцатому году до нашей эры ассирийский этнос господствовал на территории, простиравшейся от Иерусалима до Лидии. Четыре года спустя ни один ассирийский город не устоял. Их разрушение было настолько полным, что когда два столетия спустя Ксенофонт повел своих греков мимо руин Ниневии и Калаха, никто не мог сказать ему, кто жил в них.

— Это просто сногсшибательно, доктор Тэлбот, — согласился Алар. — Но как провести параллель между Ассирией и Имперской Америкой?

— Есть некоторые безошибочные ориентиры. На языке Тойнби они называются «провалом самоопределения», «расколом в теле социума» и «расколом в душе». Все эти фазы, конечно, следуют за «смутным временем», «всеобщим государством» и «всеобщим миром». Эти два последних понятия, как это ни парадоксально, знаменуют гибель каждой цивилизации, когда она, по-видимому, находится в самом сильном состоянии.

Доннан с сомнением хмыкнул. — Объединенная атомная станция закрылась сегодня утром в пятьсот шестом. Если вы, тойнбианцы, думаете, что Империя катится по наклонной, то вы — единственные.

Доктор Тэлбот улыбнулся. — Мы, тойнбианцы, согласны с вами. Однако мы не пытаемся навязать свое мнение общественности по двум причинам. Во-первых, тойнбианцы только изучают историю, они ее не делают. Во-вторых, никто не может остановить лавину.

Доннана это не убедило. — Вы, длинноволосые мальчики, всегда теряетесь в том, что происходило в древние времена. Это здесь и сейчас — Имперская Америка, шестого июня две тысячи сто семьдесят седьмого года. У нас есть магическое заклинание на весь мир.

Доктор Тэлбот вздохнул. — Надеюсь на Бога, что вы правы, сенатор.

— Если позволите прервать вас, — сказала Хуана-Мария.

Группа поклонилась.

— Сенатору, возможно, будет интересно узнать, что за последние восемь месяцев тойнбианцы посвятили себя только одному проекту — пересмотру своего главного тезиса о том, что все цивилизации следуют одной и той же неизбежной социологической схеме. Я права, доктор Тэлбот?

— Да, Ваше Величество. Как и другие люди, мы хотим быть правыми. Но в глубине души мы отчаянно надеемся, что окажемся неправы. Мы хватаемся за любую соломинку. Мы исследуем прошлое, чтобы узнать, не было ли некоторых случаев, когда универсальное государство не сопровождалось разрушением.

— Мы ищем примеры цивилизаций, которые выстояли, несмотря на духовное расслоение. Мы смотрим на историю рабства, чтобы увидеть, избежало ли когда-нибудь порабощающее общество возмездия.

— Мы сравниваем наше беспокойное время кризисов с Пуническими Войнами, которые низвели крепкий римский фермерский класс до рабства, и мы изучаем гражданскую войну наших североамериканских предков по вопросу рабства. Затем мы рассматриваем, как долго продолжалась Империя Спарты после Пелопоннесской Войны, когда ее некогда гордая армия была обращена в неволю.

— Мы ищем сравнения в прошлом для нашей расходящейся во мнениях преданности между поклонением предкам, которому учили наших мальчиков и девочек в имперских школах, и монотеизмом, которому следовали наши старшие люди. Мы знаем, что разделенный спиритуализм сделал с греками Перикла, Римской Империей, зарождающимся скандинавским обществом, ирландскими кельтами и несторианскими христианами.

— Мы сравниваем наш нынешний политический раскол «Воры против Правительства» с ожесточенно противостоящими, но непредставленными меньшинствами, которые, в конце концов, стерли Османскую империю, Австро-Венгерскую Лигу и Позднее Индийское общество, как и другие различные цивилизации.

— Но до сих пор мы не нашли никаких исключений из этого правила.

— Вы несколько раз упомянули образование рабства, как, будто это подрывает Империю, — заметил Доннан. — Как вы пришли к такому выводу?

— Рост рабства в Империи точно совпадает с его ростом в Ассирии, Спарте, Риме и всех других рабовладельческих империях, — осторожно ответил Тэлбот. — Никакая культура не может возвеличивать свои господствующие классы, поколение за поколением, не обедняя своего крестьянства. В конце концов, у этих несчастных не остается ничего, кроме их собственных тел.

— Они поглощены своими более богатыми собратьями по кабальным договорам. Поскольку их продукция не является их собственной, у них нет средств, чтобы улучшить участь своего многочисленного потомства, и рождается вечный класс рабов. Нынешнее население Империи составляет более полутора миллиардов человек. Одна треть этих душ — рабы.

— Верно, — согласился Доннан, — но на самом деле им не так уж трудно. У них достаточно еды и места для ночлега, чего нет у многих свободных людей.

— Это, конечно, — сухо заметила Хуана-Мария, — отличная рекомендация как для свободного предпринимательства, так и для рабовладельческой системы. Чтобы купить хлеб для своих голодающих детей, их отец всегда может продать их тому, кто больше заплатит. Но мы сходим с главного пути. Будет ли Тойнби Двадцать-Два?

— Мы надеемся, Ваше Величество. Но, конечно, простой историк не может дать никаких гарантий.

— Если будет Двадцать-Два, — продолжала она, — чем это будет отличаться, скажем, от нашего нынешнего Тойнби Двадцать-один?

— Мы думаем, что Двадцать-Два успешно преодолеет наше нынешнее стремление к самоубийству, — просто сказал доктор Тэлбот.

— Интересно. Чтобы продвинуться немного дальше, давайте немного оглянемся назад. Египетское общество было введено Имхотепом, Синское — Конфуцием, Андское — Вирахоа, Шумерское — Гильгамешем, Исламское — Мухаммедом и так далее. Возвестит ли конкретный человек Двадцать-Два?

Глаза ученого сверкнули восхищением. — Ваше Величество, вы хорошо начитаны. Но ответ не ясен. Некоторые цивилизации «привносятся», как вы говорите, одним человеком. Но многие из них таковыми не были. Многие из них — явно групповые усилия.

— Итак, мы вернулись к группам, — сказала старуха. — Как вы оцениваете данную группу, доктор Тэлбот? Как вы определяете, какие культурные образцы взять, и какой вес придать каждому из них?

— Историк может оценить свое собственное общество только как взвешенный синтез его микрокосмических компонентов, — признал Тэлбот, снова подергивая себя за бородку. — Он может установить, в лучшем случае, вероятность того, какой стадии она достигла в инвариантном образце для цивилизаций. Однако, когда он изучает группу за группой, как я, от самых благородных семейств, простите, Ваше Величество, вплоть до банд беглых рабов в пустынных провинциях Техаса и Аризоны…

— Вы когда-нибудь изучали Воров, доктор Тэлбот? — перебил его Алар.


7 Волчья Стая

Тойнбианец с любопытством разглядывал человека в маске. — Воры, конечно, недосягаемы, но Общество — это всего лишь резиновый штамп Кенникота Мьюра, и я хорошо знал его за несколько лет до того, как его убили. Он все время понимал, что Империя живет за счет заимствованного времени.

— А как насчет наших крошечных поселений на Луне, Меркурии и Солнце? — настаивал Алар. — Там вы должны найти достаточно возвышенного оптимизма, чтобы свести на нет весь фатализм, который вы нашли здесь, на Земле.

— Для нашей станции лунной обсерватории, я полагаю, это верно, — согласился Тэлбот, — предполагая, что вы рассматриваете их как независимое общество, отдельное от лунных укреплений. Моральный дух нескольких сотен человек там должен быть высоким, благодаря потоку знаний, который продолжает поступать в двухсотметровый рефлектор.

— Станция Меркурия, конечно, является чисто производной от солнечных станций и стоит или падает вместе с ними. Ваше предложение интересно, потому что так случилось, что тойнбианцы, наконец, получили разрешение от Военного Министра Элдриджа позволить одному из наших сотрудников посетить Солярион на Солнце в течение двадцати дней, и я был выбран для этой поездки.

— Как восхитительно! — воскликнула Императрица. — А что вы надеетесь найти?

— Самый апофеоз нашей цивилизации, — серьезно ответил Тэлбот, — со всеми притворствами и уклончивостью, брошенными на ветер. Нашу нынешнюю фазу цивилизации, как вы знаете, мы называем Тойнби Двадцать-Один. Это, конечно, попытка классифицировать чрезвычайно сложную ситуацию с исключением не относящихся к делу факторов. Но солярионы уникальны. Они являются самым непосредственным продуктом исключительно нашего времени. В частности, я ожидаю найти в Солярионе-9 дистиллированную эссенцию Тойнби Двадцать-один — тридцать безумцев, одержимых самоубийством.

— «Интригующе», — подумал Вор, — «но чисто академично, если говорить о нем самом». Он никогда не думал, что посетит солярион. — Не могли бы мы сделать еще один шаг вперед? — спросил он. — Какова абсолютно минимальная группа людей для особо ограниченной зоны? Скажем, космический корабль?

— Мы выяснили это на компьютере, — ответил Тэлбот. — Согласно экстраполяциям, трое — это минимум, который продемонстрировал бы значительные социальные изменения.

— Какие изменения? — настаивал Алар.

— Один деградирует, другой прогрессирует.

— А третий?

— Третий умирает.

Последние слова Алар расслышал лишь поверхностно, потому что его сердцебиение тревожно ускорилось. Шей, Турмонд и человек, которого он принял за Хейз-Гонта, проходили мимо его локтя. Он отвернулся и прижался к стене.

Все трое не обратили на него никакого внимания и быстро направились к оркестровой яме. Краем глаза Алар заметил, что Турмонд что-то сказал дирижеру. Музыка смолкла.

— Могу я извиниться за то, что прервал вас, дамы и господа? — раздался из динамиков богатый баритон канцлера. — Есть уверенное предположение, что в этот момент в бальном зале находится очень опасный враг Империи. Поэтому я должен просить, чтобы все мужчины, которые еще не сделали этого, сняли свои маски, чтобы полиция могла задержать незваного гостя. Это не должно омрачать и задерживать наши празднества! Продолжайте танцевать! Канцлер кивнул дирижеру, и большой оркестр врезал «Таю из Теуантепека».

Возбужденный гул поднялся повсюду, когда мужчины с ярким опереньем начали снимать маски и осматривать комнату. Постепенно пары вновь рассосались на танцполе. Когда Алар скользнул вдоль стены, его рука потянулась к маске, затем медленно опустилась. Его странное сердце забилось еще быстрее.

Несколько вещей требовали его внимания. Танцоры теперь обращали на него внимание даже в затененной части гобеленовой стены, к которой он прислонился. Из воздуха, казалось, в нескольких футах от него с обеих сторон выкристаллизовалось несколько человек в серой одежде с саблями полицейской службы.

Они просто тихо стояли там, казалось, поглощенные кружащимся весельем. Еще двое незаметно прислонились к огромной колонне, на расстоянии футах в двенадцати перед ним. Коричневая воровская маска Алара была здесь так же незаметна, как красная тряпка перед быком. Должно быть, он сошел с ума, надев её.

Его язык присох во рту. У него был незнакомый клинок. Он был измотан, и существовал на чисто нервной энергии. Даже если бы его блуждающие глаза могли заметить выход в сад, он не был уверен, что сможет выбраться отсюда невредимым.

— Ваша маска, сэр?

Это был Турмонд — он стоял прямо перед ним, держа руку на эфесе рапиры.

В течение долгого, ужасного мгновения Вор подумал, что его ноги подогнутся, и он упадет на мраморные плитки. В лучшем случае, он не смог избежать рефлекторного облизывания губ.

Дикие глаза министра полиции ничего не упустили. Его губы слегка скривились. — Ваша маска, сэр? — тихо повторил он.

Должно быть, из-за колонны к нему подошел человек, и сделал один из тех подозрительных кошачьих прыжков, которыми он сам славился, и которых боялся. Он медленно обнажал свой клинок, казалось, получая почти чувственное удовольствие от быстрого дыхания Вора.

Faut-il s’éloigner le masque? Pourquoi? — хрипло спросил Алар. — Qu’êtes-vous?

Едва заметная тень сомнения промелькнула на лице Турмонда. Но теперь его клинок был обнажен. Его острие сверкало даже в приглушенном свете бального зала. — Канцлер все же хотел бы переговорить с вами, — продолжил Турмонд. — Если я не смогу это устроить, то убью вас. Переговоры — это просто пустая болтовня, а вы можете потеряться по пути. Так что я собираюсь убить вас. Здесь. Сейчас.

Алар, наконец-то, глубоко, вздохнул.

Теперь вокруг него были и другие вспышки стали. Серые люди, стоявшие вдоль стены, обнажили клинки и бочком двинулись к нему. Две или три пары прекратили танцевать и зачарованно смотрели на приближающееся убийство.

Размытое пятно! И вдруг Турмонд оказался на шаг ближе. Для человека было просто невозможно двигаться так быстро. Теперь стало ясно, почему бедняга Коррипс, не самый плохой фехтовальщик, продержался всего несколько секунд до того, как Джайлс Турмонд нанес ему сокрушительный удар. И все же человек сдержался. Почему? Этот фальшивый дипломатический французский, должно быть, лишил его стопроцентной уверенности. Турмонд явно не собирался убивать его, пока он не снимет маску.

Vous m’insulte, tovarich, — отрезал Алар. — Je vous demande encore, pourquoi dois-je déplacer le masque? Qu’êtes-vous? Je demande votre identité. Si vous désirez un duel, mes séconds

Турмонд колебался. — Il faut déplacer le masque,” he said curtly, “parceque il y a un énémi de l’état au bal. C’est mon devoir, de l’apprendre. Alors, monsieur, s’il vous plaît, le masque…

Теперь министр полиции позаботился о том, чтобы Алар оказался одним из миллиона приезжих сановников, которые не поняли заявления канцлера. Теперь он был готов убить Вора, независимо от того, снимет он маску или нет.

Мысли Алара поплыли в том странном направлении, которое игнорировало время. Он отметил, что его сердце остановилось на отметке 170. Не пройдет и пары секунд, как он будет пришпилен клинком Турмонда к толстым гобеленам, извиваясь, как насекомое. Вор не мог умереть таким способом.

Madame, messieurs! — он поклонился в знак благодарности. Кейрис обогнула колонну с канцлером и послом Симацу по обе стороны от нее. Клинок Турмонда в дюйме от его сердца дрогнул.

Madame, —спокойно продолжал Вор, — voulez-vous expliquer à cet homme mon identité?

Глаза Кейрис расширились от чего-то неизвестного. Этот момент, которого она боялась годами, наконец-то, настал. Если она спасла жизнь Вору, то ее двойную жизнь скоро обнаружат. Что тогда с ней будет? Продаст ли ее Хейз-Гонт Шею?

— Вы совершили серьезную ошибку, генерал Турмонд, — тихо сказала она. Позвольте представить вам доктора Халлмарка из Харьковского университета. Алар поклонился. Турмонд медленно вложил оружие в ножны. Было ясно, что его это не убедило.

Симацу тоже с сомнением разглядывал Алара. Он начал было говорить, потом заколебался, но, в конце концов, промолчал.

Хейз-Гонт пристально посмотрел на Вора. — Для нас это большая честь, сэр. Но из вежливости, возможно, было бы неплохо…

Comment, monsieur? Алар пожал плечами. — Je ne parle pas l’anglais. Veuillez, madame, voulez-vous traduire?

Женщина искусственно рассмеялась и повернулась к канцлеру. — Бедняжка не понимает, что все это значит. Он будет танцевать этот танец со мной. Я заберу у него маску. И вам действительно следует быть осторожнее, генерал Турмонд.

Она заговорила еще до того, как они отошли достаточно далеко. — Я сомневаюсь, что вы сможете сбежать сейчас, — поспешно сказала она. — Но лучше всего будет сделать именно то, что я скажу. Немедленно снимите маску.

Он так и сделал, и положил ее в карман пиджака. Она осторожно маневрировала им, так чтобы он отвернулся от группы канцлера.

Он обнял ее одной рукой, и они медленно закружились по комнате. То, что она была так близко, а ее тело постоянно касалось его, вновь пробудило мучительный синдром воспоминаний о балконе — только теперь он удвоился, и еще раз усилился.

Он был не намного выше ее, и его ноздри однажды зарылись в тонкие черные волосы возле ее виска. Даже их запах был раздражающе знакомым. Знал ли он эту женщину когда-нибудь в своем призрачном прошлом? Сказать было невозможно. Она не подала и намека на признание.

— Что бы вы ни задумали, — нервно сказал он, — сделайте это быстро. Когда мы от них отходили, Симацу начал говорить Хейз-Гонту, что я говорю по-английски. Это все, что нужно Турмонду.

Они прошли сквозь толпу и оказались в затененной галерее фонтанов.

— Я не могу идти дальше, Алар, — быстро сказала женщина. — В конце этого коридора находится мусоропровод. Он сбросит вас в одну из мусоросжигательных ям в недрах дворца. Мусоросжигатели могут быть включены в любой момент, но вам придется рискнуть. Вы найдете друзей в большом подвале, примыкающем к мусоросжигателям. Вы боитесь?

— Немного. Но кто эти «друзья»?

— Воры. Они строят странный космический корабль.

Т-двадцать-два? Но это имперский проект. Он охраняется с максимальной строгостью. Заместитель министра по космосу, Гейнс, отвечает за него лично.

— По коридору идут двое полицейских, — быстро возразила она. — Теперь они в вас уверены. Вам нужно бежать.

— Еще нет. Они думают, что я загнан в угол, и будут ждать подкрепления. А пока что насчет вас? Хейз-Гонту это не понравится. Его руки лежали у нее на плечах. Какое-то мгновение они, молча, смотрели друг на друга, связанные своими неизвестными и опасными чертами.

— Я его не боюсь. Это Шей, психолог. Он знает, как причинить боль людям, чтобы они сказали ему все, что он хочет знать. Иногда мне кажется, что он мучает только ради того, чтобы увидеть страдания. Он хочет купить меня, для этого, но Хейз-Гонт до сих пор не позволил ему прикоснуться ко мне. Что бы вы ни делали, избегайте Шея.

— Хорошо, я буду держаться от него подальше. Но почему вы делаете это для меня?

— Вы напоминаете мне кого-то, кого я знала раньше, — медленно ответила женщина. Она оглянулась назад. — Ради Бога, поторопитесь!

Его пальцы настойчиво сжали ее плечи. — Кто этот человек, которого я вам напоминаю? — резко крикнул он.

— Бегите!

Он должен был это сделать.

Через несколько секунд он уже был у люка, лихорадочно ощупывая его пальцами. Ручки не было. Позади него послышался топот ног. Ручки, конечно, не было — она была откинута внутрь.

Он нырнул в узкую черноту, и его закружило, пока он летел вниз. Если он на такой скорости врежется в груду чего-нибудь твердого, то наверняка сломает обе ноги. В самом акте попытки замедлить свой спуск, вывернув колени и локти, он ударился в темноте в массу чего-то грязного и податливого. Ничто не пострадало, кроме его гордости. Он вскочил на ноги еще до того, как поднялись облака пыли.

Темнота была полной, если не считать луча света с одной стороны мусоросжигателя, который был его тюрьмой. Очевидно, это был глазок оператора в загрузочной двери. Спотыкаясь, он подошел к глазку, моргнул и выглянул наружу.

Большая комната была пуста.

Он осторожно постучал в дверь и попробовал железную задвижку.

Она была заперта снаружи.

Вор вытер лоб рукавом, выхватил саблю и осторожно, действуя ей, как рычагом, попытался воздействовать на механизм замка, но он был слишком жестким.

Мягкий скрежет стали о сталь издевательски отозвался в узких пределах мусоросжигателя, когда он вставил оружие на место.

Он начал медленно ощупывать свою тюрьму, когда услышал шаги на бетонном полу снаружи.

Дверца печи открылась, и мимо его испуганных глаз проплыла масса пылающего мусора.

Дверь с лязгом захлопнулась как раз в тот момент, когда он прыгнул, чтобы погасить факел грудью.

Луч света исчез. Раб-уборщик, вероятно, всматривался в темноту и размышлял.

Вор услышал приглушенное ругательство, затем звук удаляющихся шагов. Он мгновенно оказался у двери.

Раб должен вернуться через минуту или две.

И он был прав. На этот раз тампон для зажигания был больше. Глазок долго не открывался, пока раб проверял, правильно ли горит заряд. Наконец, он ушел. Вор вынул острие сабли из заблокированного замка и осторожно открыл дверь. Холодный воздух ворвался в его обожженные легкие и на покрытое волдырями лицо.

Он мгновенно оказался на полу и заставил себя закрыть и снова запереть дверь. Драгоценные секунды ушли, но это могло бы задержать его преследователей, если бы им пришлось искать его в каждом мусоросжигателе.

Он исчез, как призрак, между выступами двух печей, направляясь к западному крылу и сказочному Т-двадцать-два.

Был ли выдающийся Гейнс действительно Вором? Если да, то означает ли это, что правительство Хейз-Гонта пронизано членами Общества?

Две вещи были очевидны. Волчья стая знала о нем очень много. Для них он был чем-то большим, чем просто Вор. А Общество Воров придавало его жизни невероятную ценность. Более того, Хейвен знал о нем не меньше, а то и больше, чем волчья стая. Ему нужно будет задать несколько неотложных вопросов, если он когда-нибудь снова увидит своего друга.

Он приоткрыл дверь в большой сводчатый зал на четверть дюйма и посмотрел вдоль внутренней стены. Ничто не двигалось. Издалека, ближе к центру камеры, он услышал шипение нуклеиновых сварщиков.

Очень тихо он проскользнул в дверь, и резко втянул воздух.

Даже в сумеречном свете Т-двадцать два мерцал бледно-голубой дымкой. Его гладкие отвесные бока вздымались в воздух на пятьдесят метров, но в горловине он был меньше трех метров в диаметре. Огромный лунный грузовой корабль мог бы вместить несколько сотен таких кораблей.

Но то, что беспокоило его, то, что захватило его разум и заглушило бешеный стук его сердца, было вот что — он видел Т-двадцать-два раньше — много лет назад.

Даже когда мешок с песком врезался ему в голову, и даже когда он тщетно пытался прийти в себя, он мог думать только о Т-двадцать-два, Т-двадцать-два — где — когда?


8 Открытие через мучения

— Он приходит в сознание, — хихикнул голос.

Алар приподнялся на одно колено и осмотрелся болящими глазами.

Он был в большой клетке из металлических прутьев, которая едва позволяла емустоять. Клетка стояла в центре большой комнаты с каменными стенами. От всего вокруг исходил сырой, затхлый запах. Сырость, понял он дрожащими ноздрями, была кровью. В этих комнатах имперский психолог упражнялся в своем нечеловеческом искусстве.

— Доброе утро, Вор! — буркнул Шей, приподнимаясь и опускаясь на цыпочках.

Алар тщетно пытался сглотнуть, потом с трудом поднялся на ноги. Впервые в жизни он был благодарен судьбе за то, что совершенно выбился из сил. В последующие долгие часы он мог легко и часто падать в обморок.

— Мне говорили, — прощебетал Шей, — что при должной стимуляции вы можете продемонстрировать силы, ранее неизвестные человеческим существам, отсюда и железная клетка, в которой вы сейчас находитесь. Мы хотели бы видеть хорошее выступление, но без опасности для себя или риска потерять вас.

Алар молчал. Его протесты ни к чему не приведут. Кроме того, Шей не станет лучше, если узнает голос Вора, который совсем недавно ограбил его.

Психолог подошел ближе к клетке. — Боль — это чудесная вещь, знаете ли, — прошептал он нетерпеливо. Он закатал правый рукав. — Видите эти шрамы? Я держал там горячие ножи так долго, как только мог терпеть. Стимуляция — ах! Он восторженно вдохнул. — Но вы ведь скоро узнаете это, правда? Моя трудность в том, что я всегда убираю нож, прежде чем достигну максимальной стимуляции. Но с чьей-нибудь еще помощью я помогу вам... И он обаятельно улыбнулся. — Надеюсь, вы нас не разочаруете.

Алар почувствовал, как по его спине медленно поползло что-то холодное.

— А теперь, — продолжал психолог, — вы протянете руку и позволите помощнику сделать вам укол, или вы предпочитаете, чтобы мы раздавили вас между стенками клетки, чтобы сделать это? Всего лишь безобидная доза адреналина, чтобы вы не упали в обморок — надолго, надолго.

Ничего нельзя было поделать. И в каком-то смысле ему было даже любопытнее, чем Шею, что же будет дальше. Он вытянул руку в мрачном молчании, и игла попала в цель.

Зазвонил телефон. — Ответьте, — приказал Шей.

— Это сверху, — крикнул дежурный. — Они хотят знать, не видели ли вы мадам Хейз-Гонт.

— Скажи им, что нет.

Дополнительные слуги подкатили тяжелый сочлененный чемодан, открыли его и стали вынимать из него какие-то предметы, раскладывая их на столе. Третьи сдвигали стенки клетки вместе, расплющивая Вора, как бациллу между предметными стеклами микроскопа.

Алар смутно прислушивался к тому, как пот стекает с его подбородка на каменный пол, придавая безумное облигато вибрации подпитываемого адреналином сердца. Откуда-то сзади доносился запах раскаленного металла.

По крайней мере, Кейрис сбежала.

Наступили сумерки, и, поскольку боли больше не было, он на мгновение подумал, что умер. Затем он встал и удивленно огляделся. В этом мире он был единственным движущимся существом.

Он висел в пространстве рядом с безмолвной, извилистой колонной. Гравитация отсутствовала. Не было ни верха, ни низа, ни системы отсчета для направления, поэтому колонна не обязательно была вертикальной или горизонтальной. Он потер глаза. Физический контакт ладони с лицом казался реальным. Это был не сон. С ним случилось нечто такое, что потрясло его душу, чего он никак не мог понять. Здесь не было ни движения, ни звука, ничего, кроме колонны и глубокой нависшей тишины.

Он осторожно протянул руку, чтобы коснуться колонны. Она обладала странным текучим, гибким качеством, как изгибающийся луч света. И у нее была странная форма. Та часть, к которой он прикоснулся, представляла собой фланец с пятью ребрами, выступавший из центральной части колонны.

Если бы у него была мощная пила, подумал он, как просто было бы отпилить бесчисленные щупальца с кистями и пальцами. Слегка коснувшись фланца, он проплыл вокруг колонны на другую сторону, где обнаружил точно такое же расположение пяти ребер. Он озадаченно нахмурился. Дальше вокруг колонны виднелись похожие на ноги ребра.

Его глаза заблестели, когда он понял, что поперечное сечение этой колонны очень похоже на вертикальное сечение человеческого существа. Оглядевшись, он обнаружил, что колонна, казалось, тянется бесконечно.

Затем он несколько минут плыл вдоль нее в противоположном направлении, отмечая, что она постепенно уменьшается в поперечном сечении. Контур щеки был тоньше, кости более заметны. Очертания могли принадлежать тощему юноше. Еще дальше колонна была еще меньше, и, напрягая зрение, он подумал, что вдалеке может увидеть, что она сжимается до паутинки.

Вор поверил, что его жизнь зависит от разгадки этой тайны, но, как он, ни старался, ответ ускользал от него.

Он медленно вернулся и задумчиво изучал колонну примерно в том месте, где очутился, когда пришел в сознание. Он раздраженно сжал свои челюсти.

Возможно, внутренняя часть колонны содержала объяснение. Он медленно просунул в нее руку и с интересом отметил, что какая-то пластическая сила, казалось, втянула его пальцы. Как раз в часть колонны с пятью ребрами. Он засунул правую ногу. Это прошло идеально.

Он осторожно погрузил остальную часть своего тела в колонну.

А потом что-то огромное и стихийное схватило его и швырнуло…

— Он приходит в сознание, — хихикнул голос.

Алар присел на одно колено и осмотрелся больными глазами.

Голова у него шла кругом. Он был в центре клетки, а не раздавлен между стенками. На нем нигде не было крови, и каким-то образом рубашка и пиджак снова оказались на нем. Все — положение людей, стол, инструменты, было на тех же местах, что и тогда, когда он впервые очнулся в клетке бесконечное время назад, до укола и боли.

Неужели боль была всего лишь кошмаром, увенчанным тем странным эпизодом с колонной в форме человека? Было ли это просто иллюзорным дежавю в ожидании, что Шей будет подниматься и опускаться на цыпочках и бормотать…

— Доброе утро, Вор! — пробормотал Шей, приподнимаясь и опускаясь на цыпочках.

Алар почувствовал, как кровь отхлынула от его лица.

Одно он понял очень ясно. Совершенно непостижимым для него способом он на время покинул поток времени и вернулся в него в самом неподходящем месте. Он знал, что на этот раз его решимость поколеблется, что он заговорит и что его товарищи погибнут. И у него не было ни оружия, ни средств, чтобы предотвратить эту катастрофу, которая, в конце концов, обрушилась на него.

Разве что... — сердце его бешено забилось от радости, и он прислушался к своему спокойному ледяному голосу. — Я думаю, что вы очень скоро отпустите меня.

Шей покачал кудрявой головой с редким добродушием. — Это все испортит. Нет, я не отпущу вас надолго. Я бы даже сказал — никогда.

Губы Алара сжались в холодной уверенности, которую он совсем не чувствовал. Скорость была совершенно необходима. Он должен добиться своего, пока не зазвонил телефон. И все же он не должен казаться торопливым или встревоженным. Шей был уверен, что узнает его голос, но тут уж ничего не поделаешь.

Он скрестил руки на груди и прислонился к задней решетке. — Возможно, Общество Воров меня переоценивает, — коротко ответил он. — Как бы то ни было. Тем не менее, были приняты определенные меры предосторожности против моей поимки, и я должен предупредить вас, что если я не покину дворец в целости и сохранности в течение десяти минут, то труп мадам Хейз-Гонт будет доставлен канцлеру сегодня же вечером.

Шей нахмурился и задумчиво посмотрел на свою добычу. — «Этот голос... хм-м». Вы, конечно, лжете, просто пытаетесь выиграть время. Ее превосходительство все еще на танцполе. Ваше учащенное дыхание, суженные зрачки, сухой голос, все это указывает на преднамеренную ложь. Я даже не буду проверять это. А теперь, не могли бы вы протянуть руку, пожалуйста, для небольшой дозы адреналина?

А разве телефон не собирается позвонить?

Его неизменное спокойствие поразило его самого. — Очень хорошо, — пробормотал он, протягивая руку. — Мы, трое умрем вместе. Игла вонзилась внутрь и задела нерв. Лицо Алара слегка дернулось. Помощники начали сдвигать стенки клетки, расплющивая Вора как орла с распростертыми крыльями.

За спиной у него стоял сильный запах раскаленного металла. Голова у него начала кружиться. Что-то было не так. Но он знал, что упадет из-за сжимающих его прутьев решетки. Мокрые круги пота медленно расползались из подмышек его пиджака.

Два плотных слуги вкатили ящики с инструментами. Алар заставил себя небрежно посмотреть, как они открывают его и протягивают Шею клещи странной формы.

Дрожь тошноты подступила к горлу Алара, когда он вспомнил свои окровавленные руки без ногтей — вещи из... того времени.

— Знаете ли, — усмехнулся Шей, пристально глядя на Алара, — мне кажется, вы тот самый парень, который приходил ко мне несколько ночей назад.

Зазвонил телефон.

Шей рассеянно поднял голову. — Ответьте, — как во сне, приказал он.

Время для Вора остановилось. Он почувствовал, что задыхается.

— Это сверху, — неуверенно сказал дежурный. — Они хотят знать, не видели ли вы мадам Хейз-Гонт.

Шей долго ждал перед тем, как ответить. Его самоанализ медленно угас. Наконец он повернулся и осторожно положил клещи в ящик.

— Скажите им, что не видел, — сказал он, — и немедленно соедините меня с канцлером.

Алара оставили на оживленном перекрестке в центре города, как он и требовал, и после часа осторожных блужданий, чтобы избежать возможных хвостов полиции, он прошел через переулок и подвал к двери места встреч Общества. Прежде чем он заснет, поест или даже получит новый клинок, он хотел рассказать Совету о невероятных событиях в рабском подполье и в камере пыток Шея.

Что-то острое вонзилось ему в бок. Он медленно поднял руки и обнаружил, что окружен Ворами в масках с обнаженными клинками. Человек, державший ближайшую к нему саблю, заявил: — Вы арестованы.


9 Дикий Талант

— Теперь вы приговариваетесь к смертной казни, — произнес человек в маске, стоявший на возвышении. — В соответствии с законами Общества против вас будут зачитаны обвинения, и вам будет предоставлено десять минут, чтобы представить вашу защиту. По окончании этого срока, если вам не удастся опровергнуть выдвинутые против вас обвинения, вы будете преданы смерти ударом рапиры в сердце. Секретарь этого трибунала сейчас зачитает обвинение.

Алар никак не мог освободиться от оцепеневшей тупости. Он слишком устал, чтобы чувствовать себя сбитым с толку. Из всех Воров он узнал только Хейвена, чьи пораженные глаза смотрели на него сквозь коричневую маску.

Секретарь в маске встал из-за стола рядом с помостом и рассудительно прочитал: — Алар был схвачен правительственными оперативниками в императорском дворце примерно четыре часа назад, доставлен в нижние палаты и передан под охрану Шея.

— Через несколько минут его вывели невредимым из дворца на улицу, и там отпустили. С учетом того, что его кожа не повреждена, предполагается, что заключенный раскрыл конфиденциальную информацию, касающуюся Общества. Обвинение — измена, приговор — смерть.

— Собратья Воры! Хейвен вскочил на ноги. — Я возражаю против этой процедуры. Общество должно доказать его предательство. В прошлом Алар много раз рисковал своей жизнью ради Общества. Теперь я настоятельно призываю дать ему презумпцию невиновности. Будем считать его невиновным, пока не докажем его вину.

Алар изучал море масок, противостоящих ему. Судья выслушал нескольких мужчин, которые наклонились к нему и что-то прошептали. Наконец, судья выпрямился. Ногти Алара впились в деревянные перила. Он знал, что ничего не сможет доказать.

— Номер восемьдесят девять, — медленно произнес судья, — предложил радикальное новшество в судебной процедуре. В прошлом Общество считало необходимым ликвидировать Воров, которые не смогли освободиться от подозрений. Судебные коллегии Общества единодушно сходятся во мнении, что таким способом мы уничтожаем больше невиновных людей, чем виновных.

— Эта цена, я чувствую, невелика, если она обеспечивает продолжение существования Общества в целом. Теперь возникает вопрос — существуют ли какие-либо особые обстоятельства, указывающие на то, что цели Общества лучше всего будут достигнуты путем отмены бремени доказывания?

Алар слушал, как медленно нарастает его пульс. Сто семьдесят пять... сто восемьдесят…

— В этом деле есть необычные, даже странные обстоятельства, — продолжал судья, медленно листая лежавшую перед ним брошюру. — Но все они,— он пронзил Алара стальным взглядом и твердым голосом, — все они указывают на то, что мы должны удвоить нашу осторожность в обращении с этим человеком, а не ослаблять ее.

— Он не в состоянии объяснить свою жизнь до той ночи пять лет назад, когда, будучи якобы страдающим амнезией, он нашел убежище у двух членов нашего Общества. И мы должны иметь в виду, что канцлер Хейз-Гонт был бы достаточно изобретателен, чтобы попытаться посадить агента-провокатора среди нас именно такой уловкой.

— Когда Алар благополучно вырвался из лап Шея, мы имели право подозревать худшее. Разве обвиняемый отрицает, что он стоит здесь, среди нас, с целой шкурой, хотя по всем правилам он должен быть мертв или находиться при смерти? В голосе прозвучала легкая ирония.

— Я ничего не отрицаю и не утверждаю, — ответил Алар. — Но, прежде чем начать защиту, я хотел бы задать вопрос. Поскольку приговор — смерть, и я не могу покинуть эту комнату живым, возможно, судья захочет рассказать мне, почему Общество защищало меня, когда я был беспомощным человеком, потерявшим память. И почему, позволив мне вести опасную жизнь Вора, доктор Хейвен и доктор Коррипс вдруг решили, что моя жизнь важнее, чем двадцать с лишним блестящих умов в Геотропическом Проекте в Университете. Независимо от того, что произошло, или не произошло с тех пор, вы должны признать, что ваша позиция непоследовательна.

— В этом нет необходимости, — холодно ответил судья. — Но вы можете составить собственное мнение. Пять лет назад в верховьях реки Огайо потерпел крушение странный космический корабль. Из разбитого корабля были извлечены обломки, что указывало на то, что они, должно быть, прибыли из космоса. Из него были извлечены два живых существа. Одно из них было странным обезьяноподобным животным, позже подобранным речной полицией и переданном Хейз-Гонту. Другое существо — вы. Мы немедленно получили записку от Кенникота Мьюра, касающуюся того, как с вами поступить.

— Но он мертв! — вмешался Алар.

Судья мрачно улыбнулся. — Это Имперское Правительство и весь внешний мир считают его мертвым. Как я уже сказал, мы получили от него записку о том, что вы должны быть зачислены в Общество, как только ваш эмоциональный характер стабилизируется. Вам предстояло выполнять рутинные задания, сопряженные с небольшой физической опасностью, и вы должны были учиться.

— По мнению Мьюра, вы, возможно, принадлежите к виду людей с весьма специфическими свойствами, что ваша родословная эволюционировала за пределы гомо сапиенс в нечто такое, что могло бы оказать нам огромную помощь в предотвращении надвигающихся Операций «Конец», которые Хейз-Гонт может начать в любой час. Очень рано мы обнаружили, что ваше сердце ускоряется, прежде чем вы сознательно обнаружите опасность.

— Теперь мы знаем, что ваше подсознание синтезирует впечатления и стимулы, о которых ваше сознание не подозревает, и подготавливает ваше тело к невидимой опасности, какой бы она ни была. Это было хорошо, но недостаточно хорошо для нас, чтобы поместить вас за пределы гомо сапиенс или полностью освободить вас от подозрений в качестве шпиона.

— Мы ожидали других проявлений вашей возможной сверхчеловечности, но больше ничего не последовало. И после вашего вероятного предательства сегодня вечером, ваша угроза существованию Общества перевешивает его желание продолжать изучать вас.

Так что его прежняя жизнь скоро будет запечатана навсегда. Неужели никто не знает? — Здесь ли сейчас Мьюр? — потребовал он. — Согласен ли он на мою смерть?

— Мьюра здесь нет, и никто из нас не видел его в плоти с тех пор, как он исчез. Но вы можете быть уверены, что он знает об этом процессе. До сих пор он не возражал. У вас есть еще вопросы? Если нет, то время для вашей защиты пошло. У вас есть десять минут.

С бледным лицом Алар изучал своих палачей. Многие из них, должно быть, разделяли с ним опасные приключения, но теперь охотно убили бы его, чтобы спасти Общество. Его сердцебиение неуклонно нарастало. Двести. Оно никогда не было таким высоким.

— Любая защита, — его хладнокровие поразило его, — которую я мог бы выдвинуть, была бы настолько неправдоподобной и невероятной с точки зрения большинства из вас, что было бы пустой тратой драгоценных минут пытаться что-либо объяснить. Если мне осталось жить десять минут...

— Девять, — твердо поправил его секретарь.

— Тогда я намерен использовать их, чтобы спасти свою жизнь. Джон!

— Да, мой мальчик? Голос Хейвена слегка дрожал.

— Джон, если вы верите, что я невиновен, пожалуйста, объясни мне вот что — какова химическая основа зрения?

Биолог удивленно посмотрел на него, но тут, же взял себя в руки. Кровь снова прилила к его щекам. — Общепризнано, — заявил он, — что фотоны, отраженные от рассматриваемого объекта, попадают в зрачок глаза и фокусируются, проходя через стекловидное тело и водянистую жидкость, на сетчатку, где формируется изображение.

— Там они натыкаются на зрительный пурпур, который затем выделяет вещество, к которому чувствительны ретинальные палочки и колбочки. Палочки и колбочки передают раздражение нервным окончаниям сетчатки, которые, в конце концов, собираются в большом зрительном нерве и регистрируют изображение в щелях зрительной доли в основании мозга.

— Вы хотите сказать, что совершенно невозможно, чтобы произошел обратный процесс?

— Обратный? Вы имеете в виду, когда мозг воспринимает изображение, передает его по зрительному нерву к сетчатке, и зрительный пурпур настолько стимулируется, что он выпускает фотоны, которые фокусируются рефракционными жидкостями глаз, чтобы спроецировать изображение? Вы хотите спросить, способны ли ваши глаза не только воспринимать изображение, но и проецировать его? Вы это имеете в виду?

— Точно. Неужели это невозможно?

Мужчины в недоумении подались вперед.

— У вас осталось три минуты, — резко напомнил секретарь, переводя взгляд с Алара на Хейвена и обратно.

Хейвен с подозрением уставился на своего протеже широко раскрытыми глазами. — Визуальная проекция была предсказана для существа, которое может следовать за гомо сапиенс в эволюционной шкале. Эта способность может развиться в течение следующих пятидесяти или ста тысячелетий. Но теперь, в современном человеке? Весьма маловероятно.

— Однако, — он предостерегающе поднял руку в жесте, полном скрытого смысла, — если кто-то способен проецировать лучи света из своих глаз, если он способен это сделать, он должен быть способен обратить вспять другие системы стимулов и реакций. Например, он должен быть в состоянии превратить барабанную перепонку уха в речевую мембрану, активируя кохлеарные нервы мозговым слуховым трактом. Одним словом, он должен быть в состоянии воспроизвести вслух, но не голосом, любой звук, который он может себе представить!

Алар украдкой взглянул на тусклую люминесцентную лампу в потолочном светильнике. Теплый прилив быстро пополз вверх по его горлу. Теперь он знал, что будет жить и не умрет — что он будет жить, чтобы распутать серую сеть, окутывавшую его прошлое. И, что он оставит Воров, и что отныне он займется собой всерьез. Но еще многое предстояло сделать, и он был далек от того, чтобы оказаться вне опасности. Он очнулся от голоса судьи: — Чего вы надеялись добиться этим бессмысленным разговором с доктором Хейвеном? Для вашей защиты осталось всего тридцать секунд.

Вокруг него раздалось зловещее скольжение тонко обработанной стали по стали. Все Воры, кроме Хейвена, обнажили клинки и с кошачьим вниманием наблюдали за ним.

Алар уставился вверх на древний флуоресцентный свет. Это напомнило ему луч прожектора, пробивающийся сквозь облако пыли, когда он прорывался в подземелье рабов. Теперь в его спасении больше не было тайны. Он понял, чем объясняется фигура в изодранном пиджаке, фигура, которая казалась его собственной. Фигура действительно принадлежала ему. Это был образ его собственного тела, спроецированный на оседающую пыль. Он не знал, в какой мере способен обратить вспять свою систему стимул-реакция, и все же подсознательно, желая увидеть свое спасение, он создал световой образ самого себя, и это желание исполнилось.

Он закрыл один глаз и лихорадочно сосредоточился на тусклой трубке в потолке, пытаясь пробудить свою чудесную силу. На этот раз она может спасти его снова, хотя и по-другому. Он верил, что если бы ему удалось поместить достаточное количество фотонов соответствующих квантов и частот на флуоресцентное покрытие лампы, то он мог бы заполнить впадины излучаемых фотонных волн и погрузить комнату в темноту.

Свет, казалось, слегка мигнул.

Его дыхание было похоже на дыхание тяжело дышащей собаки, и пот струился в его открытый глаз. В нескольких футах перед ним Вор поднял свой клинок на уровень сердца Алара и хладнокровно осмотрел его.

Нервный шепот Хейвена раздался позади него. — Флуоресцентный свет выше по спектру. Поднимите свою частоту немного.

Палач сделал выпад.

В комнате стало темно.

Алар прижал левую руку к отвратительному порезу на груди и отошел на несколько футов. Недалеко. Он должен был оставаться на открытом месте, чтобы управлять лампой. Теперь жизнь будет зависеть от самой смелой импровизации.

Никто не пошевелился. Повсюду вокруг него раздавалось ускоренное выжидательное дыхание людей, которые хотели убить его, как только они смогут отличить его темную фигуру от себя.

Затем —

Его правое ухо услышало звуки, исходящие из левого уха:

— Пусть никто не двигается! Алар должен быть все еще в комнате. Мы найдем его, как только зажжем свет. Номер двадцать-четырнадцать, немедленно пройдите во внешнее помещение и получите аварийное освещение. Это была сносная копия голоса судьи. Опасность была в том, что так ли думал судья?

Алар быстро отступил на два шага и сказал приглушенным голосом: — Есть, сэр.

Как скоро кто-нибудь вспомнит, что номер двадцать-четырнадцать находится в конце коридора?

И снова установилась напряженная тишина, когда он попятился к двери. Это была фантастически трудная задача — не допустить, чтобы ему перекрыли обзор лампы. Он, извиняясь, отодвигал собратьев Воров с дороги и все время спотыкался. Но стоило только одному человеку перекрыть его линию зрения, и его контроль над лампой исчез бы в ярком свете. Дюжина клинков сразила бы его наповал.

Теперь он почувствовал дверь рядом с собой, и охранника перед ней.

— Кто это? Напряженный вопрос охранника прозвучал из темноты, на расстоянии менее шага.

— Двадцать-четырнадцать, — быстро прошептал Алар. Он чувствовал, как теплая кровь стекает по его ноге. Ему срочно нужно найти бинты.

Где-то в комнате шел жаркий, шипящий спор. Однажды он уловил слово «двадцать-четырнадцать».

— Ваша честь! — позвал кто-то гнусавым голосом.

Он слушал, как охранник колеблется, начиная отодвигать засовы. Его мистификация будет раскрыта в считанные секунды. — Поторопись! — нетерпеливо прошептал он.

— Да, говори! — позвал судья гнусавого Вора.

Охранник стоял неподвижно, прислушиваясь.

— Если Алар сбежит из-за твоей задержки, — прошипел ему Алар, — ты будешь отвечать.

Но человек стоял неподвижно.

И снова гнусавый голос с другого конца комнаты: — Ваша честь, некоторые из нас считают, что номер двадцать-четырнадцать на самом деле находится в дальнем конце коридора. Если это так, то на ваш приказ покинуть комнату должен был ответить Алар!

Это был конец.

— Мой приказ? — последовал изумленный ответ. — Я не отдавал никаких приказов. Я думал, это сержант охраны! Охранник у двери! Не позволяй никому выходить из комнаты!

Засовы с лязгом захлопнулись перед ним с мрачной окончательностью. В последнем отчаянном порыве умственного напряжения Алар реактивировал потухшую люминесцентную лампу лучом ослепительного голубого света.

Началось столпотворение.

Через долю секунды он сбил с ног ослепленного стражника, отодвинул засовы и выскочил наружу, в то время как десяток человек ощупью двигались внутри. Но их чрезмерная стимуляция сетчатки глаз быстро пройдет, и он должен поторопиться. Он оглядел коридор. Номер двадцать- четырнадцать и его отряд преградили ему путь. Он сжал кулаки, затем повернулся, чтобы изучить тупик коридора позади себя, и его рука тщетно метнулась к пустым ножнам.

В тупике кто-то стоял.

— Вы можете бежать этим путем.

— Кейрис!— тихо воскликнул он.

— Вам лучше поторопиться.

Он тут же оказался рядом с ней. — Но как?

— Теперь никаких вопросов. Она толкнула узкую панель в стене, и они шагнули за нее как раз в тот момент, когда дверь зала суда распахнулась. Они прислушались к приглушенным, но мрачным голосам, доносившимся из-за панели.

— Не стоит недооценивать их, — прошептала женщина, таща его за руку по темному коридору. — Они допросят охранника в коридоре, а потом обыщут этот конец. Они найдут эту панель в течение шестидесяти секунд.

Вскоре они оказались в тускло освещенном переулке на первом уровне улиц.

— И что теперь? — он тяжело дышал.

— Мой экипаж вон там.

— Ну и что дальше?

Она остановилась и серьезно посмотрела на него. — Вы свободны на некоторое время, мой друг, но ваш рассудок должен подсказать вам, что вы можете быть пойманы в течение нескольких часов. Полицейские прочесывают город в поисках вас, квартал за кварталом, дом за домом, комната за комнатой.

— Все дороги из города закрыты. В небе только полицейские самолеты. И Воры тоже ищут вас. Их методы будут менее грубыми, но еще более эффективными. Если вы попытаетесь бежать без плана или без посторонней помощи, Воры непременно вас поймают.

— Я с вами, — коротко сказал он, беря ее за руку. Они, молча, сели в экипаж.

Мрачный переулок пронесся мимо них, когда воздушные винты с атомным двигателем набрали скорость.

— В аптечке вы найдете антибиотики и вяжущие средства, — спокойно сказала женщина. — Вам придется самому перевязать рану. Пожалуйста, сделайте это быстро.

Скользкими от крови пальцами он сорвал с себя пиджак, рубашку и нижнее белье. Порошок антибиотика жёг рану, а от вяжущего на глаза наворачивались слезы. Он наложил на рану клейкую марлю.

— Вы найдете одежду в свертке рядом с собой.

Он чувствовал себя слишком слабым, чтобы поднимать вопрос о приличиях. Он развернул сверток.

— Вы сейчас принимаете личность некоего доктора Филипа Эймса, астрофизика, — сообщила ему Кейрис.

Алар, молча, застегнул молнию на своей новой рубашке, затем расстегнул ремень и сменил брюки.

— Вообще-то, — сухо продолжала женщина, — Эймс не существует, за исключением некоторых правительственных документов. Бумажник во внутреннем кармане вашего пиджака содержит ваши новые личные документы, билет на следующий лунный рейс и ваши запечатанные приказы из Имперской Астрофизической лаборатории, подписанные Хейз-Гонтом.

Перед ним был какой-то ужасный факт, который он никак не мог понять. Если бы только он не так устал. — Я полагаю, — медленно произнес он, — что Имперская Лаборатория знает, что Хейз-Гонт посылает человека на Луну, но не знает, кого именно. В противном случае, я был бы немедленно разоблачен как самозванец.

— Я также должен предположить, что Хейз-Гонт, если он вообще думал об этом, считает, что посылает Имперского астрофизика, личность которого известна только ему. Такой двойной обман должен был быть спланирован и осуществлен третьим лицом.

Теперь у него оно есть!

И он был так же погружен в темноту, как и всегда. Он осуждающе повернулся к женщине. — Только один интеллект мог вычислить вероятность моего побега от Шея, и место, где будет проходить суд Общества. Только один человек мог управлять действиями Хейз-Гонта при выборе «Эймса» — Мегасетевой Разум!

— Это был он.

Алар глубоко вздохнул. — Но зачем ему пытаться спасти жизнь Вора?

— Я не уверена, но думаю, что это потому, что он хочет, чтобы вы обнаружили что-то жизненно важное на Луне, что-то во фрагменте карты звездного неба. Это все в ваших приказах. Кроме того, Разум — это тайный сочувствующий Ворам.

— Я не понимаю.

— Я тоже не понимаю. Мы даже не догадываемся.

Алар чувствовал себя совершенно потерянным, будучи не в своей тарелке. Еще несколько минут назад мир состоял исключительно из Воров и Имперцев. Теперь он отчетливо ощущал воздействие мозга, который относился к обеим группировкам как к детям — невероятно глубокий мозг, который работал с бесконечным мастерством и терпением — для чего?

—Впереди лунный терминал, — сказала его спутница. — Ваш багаж уже зарегистрирован на борту. Они тщательно проверят вашу визу, но я не думаю, что возникнут какие-то проблемы. Если вы хотите изменить свое мнение, это ваш последний шанс.

Хейз-Гонт и Имперская Лаборатория, в конце концов, соберутся вместе и сравнят записи. В голове Алара мелькнуло краткое видение того, как в крошечном поселении Лунной Обсерватории его загоняют в угол настойчивые полицейские, и рука с саблей беспокойно дернулась.

И все же — что именно было на звездной пластинке? И почему Мегасетевой Разум выбрал именно его, чтобы открыть это? Может ли это пролить свет на его личность?

Конечно, он пойдет!

— Тогда прощайте, Кейрис, — мягко сказал он. — Кстати, есть кое-что, о чем я должен вас предупредить. В канцелярии канцлера знают, что вас сейчас нет на месте. Не спрашивайте меня, откуда я знаю. Я просто это сообщаю. Вам будет очень опасно возвращаться. Не можете ли вы отправиться со мной?

Она покачала головой. — Еще нет, еще нет.


10 Допрос

Когда она торопливо поднималась по потайной лестнице в свои покои канцлера, спокойная внешность Кейрис противоречила суматохе внутри нее, той самой суматохе, которая бушевала с того момента, как гибкое тело Алара оказалось на ее подоконнике ранее вечером. Броня, которую она тщательно создавала вокруг себя с момента исчезновения Кима (действительно ли он мертв?) превратилась вокруг нее в руины.

Почему неизвестный Вор так на нее действует?

Его лицо без маски не давало никаких подсказок. Это было неутешительно, потому, что она никогда не забывала лица. И все же, ее первый взгляд на это довольно широкое мягкое лицо с неуместно жесткими темными глазами, вместо того, чтобы отмахнуться от проблемы как от несуществующей, только усилил это.

Она знала, что никогда раньше не видела этого лица. Она также знала, что он был совершенно близким — такой же частью ее, как и одежда, которую она носила. Было ли это предательством по отношению к Киму? Все зависело от того, что она имела в виду.

Стоя перед дверью в ванную комнату, она почувствовала, что краснеет.

Она пожала плечами. Сейчас нет времени для анализа личных чувств. Хейз-Гонт будет ждать ее в ее спальне, гадая, где она была. Слава Богу за его фантастическую ревность. Он все равно поверил бы ей лишь наполовину, но это обеспечивало ей странный вид безопасности — статус-кво, постоянно определяемый самой его незащищенностью.

Она вздохнула и начала открывать дверь.

По крайней мере, у нее будет время принять душ и попросить своих служанок обтереть ее лепестками роз. Это даст ей больше времени, чтобы придумать ответы на вопросы, которые наверняка задаст Хейз-Гонт. А потом она втиснется в это декольтированное…

— Приятно ли прогулялись? — спросил Хейз-Гонт.

Она бы завопила, если бы ее язык не прилип к небу. Но она не подавала никаких внешних признаков шока. Она сделала полный глубокий вдох, и на этом успокоилась.

Она посмотрела на троих незваных гостей с внешним спокойствием. Хейз-Гонт смотрел на нее с мрачной неуверенностью, расставив ноги и сцепив руки за спиной. Шей сиял в радостном предвкушении. Глубокие морщины на лице генерала Турмонда были в целом неопределенными. Возможно, маленькие черточки его рта выглядели немного жестче, немного суровее.

Ее сердце забилось быстрее. Впервые с тех пор, как Хейз-Гонт поселил ее в своем жилище, она ощущала трепет физического страха. Ее разум просто отказывался воспринимать последствия присутствия Хейз-Гонта в сопровождении двух самых безжалостных монстров в Империи.

Она спланировала свою наиболее правдоподобную линию обороны, как только вопрос Хейз-Гонта слетел с его губ. Криво улыбнувшись, она закрыла за собой дверь. — Да, у меня была приятная прогулка, Берн. Я выхожу, когда могу. У рабов есть пороки рабов, не так ли?

— Мы еще вернемся к этому, — мрачно ответил канцлер. — Главный вопрос в том, что вы знаете об Аларе? Как вы познакомились? Почему вы позволили ему сопровождать вас на бал, вместо того чтобы передать его дворцовой страже?

— Берн, — сказала она, — разве моя ванная комната это место для дознания? И уже довольно поздно. Возможно, утром.

Она могла бы откусить себе язык. Эта защита была не совсем правильной. Она чувствовала, что маленький психолог предвкушает каждое ее слово, почти точно зная, что она скажет дальше. Возможно, этот дьявольский человечек даже предупредил Хейз-Гонта о том, что она может сказать, если что-то скрывает от них.

— О, очень хорошо, — устало сказала она, отходя от стены. — Я расскажу вам все, что знаю, хотя и не понимаю, почему это так важно. Сегодня вечером Алар забрался ко мне на балкон. Я бросила в него нож, но я не очень хороший стрелок. Я промахнулась, и в следующее мгновение он схватил меня за запястье.

— Он сказал, что убьет меня, если я не отведу его в бальный зал. Что я могла сделать? Мои служанки ушли. Это, фактически, ваша вина, Берн, что вы не обеспечили мне хотя бы минимум защиты.

Она знала, что это бесполезно, но, по крайней мере, у них уйдет несколько минут, чтобы разобраться в этом. А пока она будет думать. Она небрежно подошла к умывальнику, словно внесла свой последний вклад в дискуссию, и несколько секунд изучала свое лицо в зеркале. Она оросила свое лицо ароматизированной эмульсией из пальмового масла, когда Хейз-Гонт снова заговорил:

— Ваш друг, кажется, принял здесь душ и позаимствовал кое-что из моей одежды, не говоря уже об итальянской сабле. Вы были связаны и с кляпом во рту во время всего этого?

Кейрис перестала протирать свое намасленное лицо и лениво потянулась к водно-спиртовому спрею. — Я всегда считала, что в моей квартире установлены скрытые микрофоны. Я предполагала, что каждое слово, сказанное мной и Вором, будет услышано охранниками, и что Алар будет схвачен в этой самой комнате.

— По удивительному совпадению, — пробормотал Турмонд, — ваш нож перерезал проводку.

Водно-спиртовые брызги резко обожгли ее щеки. Она быстро вытерла лицо полотенцем с глубоким ворсом, затем снова повернулась к тройке с напускным спокойствием, которое с каждой минутой становилось все тоньше.

Шей все еще улыбалася. Один раз он, казалось, чуть не рассмеялся.

— Я дам вам возможность усомниться в этом, — холодно сказал Хейз-Гонт. Он расцепил пальцы на пояснице и, сложив руки на груди, неторопливо направился к ним. — И я даже допускаю на текущий момент, что следующая фаза вашей истории — правда, что вы верили, что мы все время знали, что Вором на балу был Алар, и что мы выжидали удобного момента, чтобы взять его. Мы оставим это в покое.

— Вы можете знать, а можете и не знать, что после его поимки Алар был отдан Шею на обследование, и что Алар каким-то образом узнал, что вы исчезли с территории дворца час назад, как раз перед тем, как Шей должен был начать свои эксперименты. Алар добился своего освобождения, сказав Шею, что вы были взяты в заложники Ворами. Вы, должно быть, сказали ему, что в этот момент будете отсутствовать, и что он может использовать это знание для своего освобождения. Вы это отрицаете?

Кейрис заколебалась и впервые посмотрела на Шея. Любитель боли смотрел на нее в восторженном ожидании. Она знала, что ее лицо должно быть очень бледным. Почти десять лет она думала, что сможет спокойно встретить смерть. Но теперь, когда эта вероятность начала кристаллизоваться у нее на глазах, она стала ужасной.

Что такого было в смерти, что пугало ее? Не сама смерть. Только час смерти — час, который Шей умел продлевать до бесконечности. И она будет говорить. Она знала, что Шей может заставить ее говорить. Ей придется рассказать о Мегасетевом Разуме, и мощное оружие будет потеряно для Воров Кима.

Где-то, как-то, Ким может быть все еще жив. Что он подумает, когда узнает о ее предательстве? И кстати, как Алар узнал, что она ждала его в месте встреч Воров во время его краткого заточения в камерах Шея? Слишком много вопросов, а ответов нет.

Интересно, сколько боли она сможет вынести, прежде чем станет разговорчивой?

— Я ничего не отрицаю, — сказала она, наконец. — Если вы хотите думать, что я снабдила Вора средствами для его побега, то можете так и поступить. Неужели мое происхождение заставляет вас ожидать моей безграничной преданности вам, Берн? Она внимательно следила за его лицом.

Хейз-Гонт молчал. Турмонд беспокойно переступил с ноги на ногу и взглянул на свой наручный радиоприемник.

— Хейз-Гонт, — отрезал он, — вы понимаете, что мы позволяем этой женщине задержать Операцию «Конец»? Каждая секунда жизненно важна, если мы хотим добиться неожиданности, но мы ничего не можем сделать, пока мы не разберемся с Аларом. Я настаиваю, чтобы вы немедленно передали ее Шею. Ее действия показывают нечто большее, чем общее сочувствие к подрывной организации, которую она отождествляет со своим покойным мужем.

— Между ней и Аларом было что-то особенное. Мы должны вытащить это из нее. И что насчет этих непрекращающихся утечек особых секретов Ворам? Вы всегда думали, что знаете каждое ее движение, каждое сказанное слово. Где, — коротко закончил он, — она была последний час?

— Я была с Аларом. Ей казалось невероятным, что ее голос может быть таким спокойным. Она наблюдала за тем, как это заявление подействовало на Хейз-Гонта. Едва заметная вспышка боли пробежала по его вечно неподвижному рту.

Ее бросили.

Шей хихикнул и впервые заговорил: — Ваши ответы настолько ясны, что совершенно непонятны — что в них? Вы указываете широким жестом на широко открытое шоссе, но это замаскированный путь, который мы ищем.

— Почему вы так настойчиво намекаете, что вас всегда приводила к действию простая эмоциональная привязанность к человеку, даже если он галантный, лихой Вор, которого вы никогда раньше не видели? Я спрашиваю об этом не потому, что жду ответов здесь и сейчас, а чтобы вы поняли необходимость, с нашей точки зрения, того, что должно последовать.

Кейрис наконец-то познала форму физического отчаяния. Это было свинцовое оцепенение, которое захватывало один нерв за другим и заставляло ее гнить от страха.

— Что вы и они хотите знать, Берн? — спросила она. Это был не вопрос, а скорее признание поражения. Ее голос звучал странно жалобно в ее ушах.

Хейз-Гонт кивнул Шею, который подошел, и быстро прикрепил к ее руке дискообразную штуковину — портативный вериграф. Иглы, в которых циркулировала в инструменте венозная кровь, резко ужалили, а затем боль исчезла. Глазок инструмента мигал зеленым светом при каждом ударе сердца. Она потерла свою руку над инструментом.

Они заставят ее собственное тело предать себя. Они запрограммируют его своими коварными снадобьями, а затем будут задавать ему вопросы, как, будто разговаривая с компьютером. И ответы будут вспыхивать, как цвета на этом неподкупном маленьком кристалле, точно линии, рабски выпрыгивающие на ЭЛТ. Зеленый — правда, красный — ложь. Уничтожение — уколом иглы. Она даже не могла заявить о своих правах, что они сломали ее под пыткой. Это было ужасно несправедливо. Она подавила всхлип.

Хейз-Гонт немного подождал, пока скополамин подействует. Затем он спросил: — Вы когда-нибудь знали Алара до сегодняшнего вечера?

— Нет, — ответила она, как ей казалось, совершенно искренне.

К ее крайнему изумлению и удивительной догадке, мигающий зеленый глазок прибора медленно покраснел.

— Вы уже видели его раньше, — мрачно заметил Хейз-Гонт. — Вам следовало бы лучше знать, чем пытаться обмануть вериграф на первом вопросе. Вы достаточно хорошо знаете, что он действует в течение трех минут.

Она села, чувствуяголовокружение. Прибор показал, что она солгала — сказала, что действительно знала Алара раньше. Но где? Когда?

— Может быть, где-нибудь мимолетно, — едва слышно пробормотала она. — Я не могу объяснить это иначе.

— А раньше вы передавали информацию Ворам?

— Понятия не имею. Глазок вспыхнул ярко-желтым светом.

— Она не уверена, — спокойно объяснил Шей, — но она думает, что в прошлом иногда выдавала информацию, очевидно, через анонимных посредников, и считает, что она доходила до Воров. У нас есть всего две минуты до того, как прибор перестанет действовать. Давайте, поторопимся.

— В таких делах, — резко спросил ее Турмонд, — вы действуете самостоятельно?

— Да, — прошептала она.

Глазок тут же вспыхнул красным.

— Категорическая ложь, — хихикнул Шей. — Она на кого-то работает. Кто руководит вами? — требовательно спросил он.

— Никто.

Снова красный свет.

— Это член кабинета министров? — потребовал Турмонд.

Даже в полубессознательном состоянии она удивлялась его вечному подозрению в предательстве в высших кругах.

— Нет, — прошептала она.

— Но кто-то во дворце?

— Во дворце?

— Да, здесь, во дворце канцлера?

Глазок постоянно мигал зеленым. Она застонала от облегчения. Мегасетевой Разум был расквартирован в императорском дворце, а не во дворце канцлера.

— Значит, императорский дворец? — предложил Шей.

Она не ответила, но знала, что глазок горит красным.

Трое мужчин обменялись взглядами.

— Императрица? — спросил Турмонд.

Загорелся зеленый свет. Министр полиции пожал плечами.

Она смутно сознавала, что должна упасть в обморок, но не могла.

И оно пришло. Хейз-Гонт вновь продемонстрировал ослепительную вспышку интуиции, которая привела его к руководству своей волчьей стаей. Он спросил:

— Вы получаете приказы от Мегасетевого Разума?

— Нет.

Это было бесполезно. Даже не глядя на глазок, она знала, что он наверняка выдал ее.

Как ни странно, она почувствовала только облегчение. Они вытащили это из нее без боли. Она не могла винить себя.

— Тогда Барбеллион? — с сомнением спросил Турмонд, называя имя полковника Императорской Гвардии.

Она замерла. Прошло три минуты. Вериграф больше не работал. Глазок, должно быть, не загорелся красным на названии «Мегасетевой Разум».

— Мы немного перебрали время, — вмешался Хейз-Гонт, нахмурившись. — Ее кровь уже не обладает нужными свойствами, и ее реакция на последние вопросы была бессмысленной. Нам придется подождать шесть или семь дней, чтобы еще раз попытаться узнать правду.

— Мы не можем ждать, — возразил Турмонд. — Вы же знаете, что мы не можем ждать.

Шей подошел и отключил вериграф. Кейрис почувствовала укол еще одной иглы, и ее голова снова была ужасно ясной к тому времени, когда она поняла, что ответил Хейз-Гонт.

— Она ваша, Шей.


11 Возвращение Кейрис

— Дорогая, дорогая Кейрис, — улыбнулся Шей. — Наше рандеву здесь было так же неизбежно, как и сама смерть.

Женщина глубоко вздохнула, и с того места, где она лежала, привязанная к операционному столу, широко раскрытыми глазами оглядела комнату. Там не было ничего, кроме сверкающей белизны, кастрюль со странными инструментами, и Шея, закутанного в белый хирургический халат.

Психолог снова заговорил, его слова перемежались хихиканьем.

— Вы понимаете природу боли? — спросил он, наклоняясь над ней, насколько позволяла его полнота. — А вы знаете, что боль — самое прекрасное из чувств? Это мало кто знает. В грубых животных повадках большинства людей боль используется исключительно как знак физического повреждения.

— Более тонкие обертоны полностью утрачены. Лишь немногие из просвещенных людей, такие, как индуистские факиры, кающиеся грешники и флагелланты ценят высшие удовольствия, которые могут быть получены от нашей печально игнорируемой проприоцептивной системы.

— Посмотрите! Он ловко оттянул рукав, обнажив мясистое сырое пятно на внутренней стороне руки. — Я снял эпидермис и позволил обжигающим каплям этанола падать туда в течение пятнадцати минут, пока я сидел в своей ложе в опере, очарованный исполнением «Инферно» Императорским Балетом. Во всей аудитории я один полностью оценил это исполнение. Он помолчал и вздохнул. — Ну что ж, тогда начнем. Вы можете говорить в любое время, когда пожелаете. Надеюсь, не так скоро.

Он подкатил контейнер с какими-то проводами и круглой шкалой, и отмотал от него два провода с иглами на концах. Одну иглу он воткнул ей в ладонь правой руки, а затем примотал ее к ладони скотчем. Другую иглу он точно так же прикрепил к ее правому бицепсу.

— Мы начнем с простого действия, и перейдем к сложному, — объяснил Шей. — Вы оцените стимулы более полно, если поймете их действие. Обратите внимание на осциллограф. Он указал на круглую стеклянную панель тускло-белого цвета, разделенную по горизонтали светящейся линией.

Она невольно вскрикнула, когда острая боль пронзила ее руку, и осталась, там, ритмично пульсируя.

Шей захихикал. — Хорошее возбуждение, а? Видите катодный луч? Он показывает, что импульсы движутся вверх по этому, конкретному нервному стволу с несколькими скоростями. Внезапная вспышка боли — пик на катодной трубке, движущийся со скоростью около тридцати метров в секунду. Затем появляются несколько более медленных импульсов со скоростью до полуметра в секунду. Они составляют тупую боль, которая следует за ударом пальца ноги или ожогом пальца.

— Эти импульсы собираются во все большие и большие нервные волокна, которые в конечном итоге проходят в спинной мозг и переносятся в таламус, который сортирует различные раздражители боли, холода, тепла, прикосновения и так далее, и направляет сообщения в головной мозг для действия.

— Постцентральная извилина, лежащая сразу за трещиной Роландо, кажется, получает все болевые импульсы. Он весело взглянул на нее и поправил иглу в ее руке. — Надоел этот монотонный старый стимул? Вот еще один, другой.

Она напряглась, но боль уже не была такой острой. — Не так уж сильно, а? — сказал психолог. — Чуть выше порога чувствительности. После стимуляции волокно не может быть стимулировано снова в течение четырех десятых миллисекунды. Затем в течение пятнадцати миллисекунд оно переходит в другое состояние — гиперчувствительное, затем становится субнормальным на восемьдесят миллисекунд, а затем нормальным. Это тот сверхчувствительный период длительностью пятнадцать миллисекунд, который я нахожу таким полезным…

Кейрис пронзительно завопила.

— Великолепно! — прокричал Шей, что-то выключая на черном ящике. — И это было только на одном нерве в одной руке. Очень увлекательно добавлять одну пару электродов за другой, пока руки не будут покрыты ими, даже если объект обычно умирает. Он снова повернулся к ящику.

Где-то в комнате радиохронометр с насмешливым томлением отсчитывал секунды.

Алар в медленном изумлении уставился на бородатого изнуренного человека в зеркале.

Который час?

Какой день?

Быстрый взгляд на регистратор времени подсказал ему, что прошло шесть недель с тех пор, как он заперся в кабинете здесь, под Лунной Станцией, в безумной гонке с того момента, когда объединенная мощь Воров и Имперцев могла найти его и убить.

Неужели ему действительно удалось разгадать тайну звездной фотопластинки?

Он этого не знал.

Ему показалось, что он обнаружил тождество этого светящегося колеса в нижнем правом углу негатива. Он обнаружил некоторые очень интересные отклонения в туманностях в промежуточном пространстве и рассмотрел несколько объяснений, ни одно из которых не было полностью удовлетворительным. Интересно, знает ли Разум ответ на этот вопрос? Он подозревал, что так оно и есть.

Казалось, все, кроме него, знали ответы на все вопросы. Была почти комическая несправедливость в том, что он, обладатель чудесного уха и глаза, который в ту ночь в дьявольской камере Шея обошел границу божественности, так мало знал о себе.

А теперь эта странная и удивительная звездная фотопластинка. Она содержала нечто, что он должен выяснить, как этого хотел Разум. Но что?

Он рассеянно почесал бороду, пока его глаза осматривали кабинет. С потолочной лампы свисала маленькая трехмерная модель Галактики. Казалось, она извиняется за нелепый пейзаж внизу, который состоял из книг: гигантских, крошечных, безвкусных, скромных, на всех языках далекой Земли.

Они роились на полу, стульях и столах, на полпути вверх по четырем стенам, образуя неровный ландшафт с долинами, сделанными Аларом, когда он ходил по полу в течение последних недель. Долины были устланы жалким мусором выброшенных каракулей.

В замороженном амфитеатре книжного Маттерхорна, который выгибался над его рабочим столом, был закреплен электронный микроскоп, окруженный серой россыпью негативов.

Затем его блуждающий глаз уловил блеск тюбика депилятора, выглядывающего из-под страниц «Космической Механики» Мьюра. Мгновение спустя он снова стоял перед зеркалом, постепенно удаляя бороду и с любопытством разглядывая ее, как это всегда делают мужчины, когда они удаляют волосы после долгого отсутствия в цивилизации.

Но когда вся щетина исчезла, он был потрясен болезненной бледностью своего лица. Он попытался вспомнить, когда в последний раз спал или ел. Он не мог точно определить ни то, ни другое событие. Он смутно припоминал, как жадно ел голыми пальцами замороженные кубики овощного супа.

Он подошел к иллюминатору и посмотрел в темноту, на гребень диких лунных гор, отливавших серебром в лучах заходящего солнца. Полумесяц Земли висел в гигантском великолепии прямо над гребнем. Он хотел бы быть там сейчас, задавать вопросы Разуму, Хейвену и Кейрис. Сколько времени пройдет, прежде чем Земля снова станет для него безопасной? Скорее всего, никогда, с Воровскими, и с Имперскими поисками. Просто чудо, что его самозванство здесь, в обсерватории, не было обнаружено.

Он задумался. — «Я здесь с какой-то целью? Есть ли у меня судьба? Для добра? Для зла? Разделю ли я участь этой несчастной Земли? Или я могу изменить этих несчастных созданий? Нелепая мысль! Как однажды заметил Джон Хейвен, кому-то придется вернуться во времена первоначального человека и проделать невероятно сложную генную инженерию над своими генами и хромосомами. Неандертальцы и другие люди до и после них должны были превратиться из неразумных убийц в людей, готовых признать братство людей. Тойнби Двадцать-два. И забыть это».

Он мрачно покачал головой. Всё, что ему было нужно, это быстрая прогулка по редким улочкам лунного поселения Селены, где жили сотрудники обсерватории и их семьи. Он направился в свою душевую.

Алар бродил по улицам около часа, когда увидел Кейрис.

Она стояла одна на ступеньках географического музея и серьезно смотрела на него. Легкая накидка была наброшена ей на плечи, и она, казалось, держала ее пальцами правой руки или, возможно, едва заметной металлической застежкой.

Лампы на музейных портиках отбрасывали неземной голубой свет на ее бескровное лицо. Ее полупрозрачные щеки были напряжены и покрыты морщинами, а тело казалось очень худым. Теперь в ее волосах виднелась седая прядь, незаметно завязанная узлом сбоку на шее.

Для Алара она была просто прелестна. Долгое время он мог только смотреть, упиваясь капризной, неземной красотой композиции света и синей тени. Его мучительное разочарование было забыто.

— Кейрис! — прошептал он. — Кейрис!

Он быстро пересек улицу, и она чопорно спустилась по ступенькам навстречу ему.

Но когда он протянул к ней обе руки, она лишь опустила голову и, казалось, еще плотнее закуталась в накидку. Почему-то он не ожидал столь прохладной встречи. Они, молча, шли по улице.

Помолчав, он спросил: — Хейз-Гонт доставил вам хлопоты?

— Немного. Они задали несколько вопросов. Я им ничего не сказала. Ее голос был странно хриплым.

— Ваши волосы... Вы были больны?

— Последние шесть недель я провела в больнице, — уклончиво ответила она.

— Мне очень жаль. Через мгновение он спросил: — Почему вы здесь?

— Меня привез ваш друг. Доктор Хейвен. Сейчас он ждет вас в вашем кабинете.

Сердце Алара подпрыгнуло. — Общество восстановило меня в правах? — быстро спросил он.

— Насколько мне известно, нет.

Он вздохнул. — Тогда, очень хорошо. Но как вы встретились с Джоном?

Кейрис изучала тускло освещенные уличные плиты. — Он купил меня на невольничьем рынке, — тихо ответила она.

Алар ощутил очертания чего-то зловещего. Что могло разозлить Хейз-Гонта до такой степени, что он продал ее? И почему Общество купило ее? Он не мог говорить с ней об этом. Возможно, Хейвен знает.

— В этом нет ничего таинственного, — продолжала она. — Хейз-Гонт отдал меня Шею. Когда Шей решил, что я мертва, он продал меня тому, кто, по его мнению, был скупщиком склепов, но оказалось, что это хирург, посланный Ворами. Они держали меня в своей тайной больнице шесть недель, и, как вы видите, я не умерла. А когда пришел доктор Хейвен, я сказала ему, где вы находитесь. Мы проскользнули через блокаду прошлой ночью.

— Блокаду?

— Хейз-Гонт заставил немедленно приземлиться все планетарные и космические корабли сразу же после вашего ухода. Имперцы все еще прочесывают полушарие в поисках вас.

Он украдкой бросил осторожный взгляд назад. — Но как корабль Воров мог проникнуть на Лунную Станцию? Это место кишит полицейскими, вас наверняка засекли. Это было безумием, что Хейвен прилетел сюда. Единственная причина, по которой вы оба не были арестованы, когда приземлились, заключалась в том, что полиция надеялась, что вы приведете их ко мне. Ну, за нами сейчас точно следят.

— Я знаю, но это не имеет значения. Ее голос был тихим, с мягкой хрипотцой. — Разум велел мне прийти к вам. Что касается доктора Хейвена, то я не подвергаю сомнению ни одно его действие. Что касается вас, то вы будете в безопасности в течение нескольких часов.

— Предположим, охранники на посадочной площадке опознали доктора Хейвена и меня, и предположим, что я привлекла их внимание к вам, и предположим, что за нами следят. Если мы не попытаемся покинуть Селену, они ничего не предпримут, по крайней мере, пока не прибудет Турмонд и, возможно, Шей. Да и зачем им это? Они думают, что вы не сможете сбежать.

Он начал было язвительно возражать, но потом передумал. — Неужели Хейвен действительно думает, что сможет вытащить меня с Луны? — спросил он.

— Высокопоставленный правительственный чиновник, тайный Вор, поставит свою подкупленную охрану у выхода из порта в определенный час, и тогда мы все сможем сбежать. Она сжала губы, бросила на него странный косой взгляд, а потом сказала без всякого выражения: — Вы не умрете на Луне.

— Еще одно предсказание Мегасетевого Разума, да? Кстати, Кейрис, кто такой Разум? Почему вы думаете, что должны делать все, что он говорит?

— Я не знаю, кто он такой. Говорят, что когда-то он был обычным цирковым артистом, который мог ответить на любой вопрос, если ответ когда-либо появлялся в печати. Потом, лет десять назад, он попал в пожар, который обезобразил его лицо и руки. — После этого он больше не мог появляться на публике и стал клерком в банке данных Императорской Научной Библиотеки. Именно там он научился поглощать книгу на две тысячи страниц меньше, чем за минуту, и именно там Шей открыл его для себя.

— Продолжайте. Он почувствовал укол вины за то, что выспрашивал у нее подробности жизни, которую она, должно быть, давно забыла. Но он должен был знать.

— Примерно в то же время исчез Ким, и Хейз-Гонт забрал меня. Я получила записку, написанную почерком Кима, в которой он просил меня сделать все, что потребует Разум. Так что…

— Ким? Что-то просело внутри Вора.

— Кенникот Мьюр был моим мужем, — тихо сказала женщина. — Вы не знали?

Многое вдруг стало остро, мучительно ясно.

— Кейрис Мьюр, — пробормотал он. — «Ну конечно! Жена самого невероятного, самого неуловимого человека в системе. За десять лет он ни разу не появился лично ни в Обществе, которое основал, ни перед женщиной, на которой женился». — Почему вы думаете, что он жив? — резко спросил он.

— Иногда я сама себе удивляюсь, — медленно призналась она. — Просто в ту ночь, когда он оставил меня, чтобы пойти на свою роковую встречу с Хейз-Гонтом, он сказал мне, что справится и вернется за мной. Неделю спустя, когда Хейз-Гонт поселил меня в своих личных покоях, я получила записку, написанную рукой Кима, в которой он просил меня не совершать самоубийства. Так что, я этого не сделала.

— В следующем месяце я получила еще одну записку, в которой говорилось о Мегасетевом Разуме. Примерно раз в год с тех пор появляются другие записи, написанные его почерком, которые говорят мне, что он с нетерпением ждет того дня, когда мы снова сможем быть вместе.

— А вам не приходило в голову, что это могут быть подделки?

— Да, вполне возможно. Возможно, он мертв. Возможно, я наивна, считая его живым.

— Это единственное доказательство, которое у вас есть, эти записки, написанные его почерком?

— Это все. Кейрис торжественно кивнула. — И все же, я думаю, важно, что никто из волчьей стаи не думает, что он мертв.

— В том числе и Хейз-Гонт?

— О да, Хейз-Гонт почти уверен, что Ким скрывается, возможно, за границей.

Для Алара это был самый верный признак того, что Мьюр действительно жив. Жесткий, практичный канцлер наверняка скрыл бы свои тайные страхи, если бы посчитал их необоснованными.

— Но, — сказал Алар, — как насчет Разума? Какова его связь с Обществом?

— Наверное, он тайный агент. Его доступ в Императорскую Научную Библиотеку, вероятно, представляет значительную ценность для Общества.

Алар невесело улыбнулся. Близость Кейрис к величию, по-видимому, ослепила ее от мысли, что Общество — всего лишь кошачья лапа Разума. — «Вы, я, все мы», — подумал он, — «пойманы всеядными ячейками этой таинственной сети. Ах, Разум с Мегасетью, ты хорошо назван»!

И сравнение привело к поразительной возможности.

— Вы говорите, — медленно начал он, пристально изучая ее, — что Кенникот Мьюр исчез примерно в то же время, когда Разум принял свой облик. Вам это кажется важным?

Ее глаза расширились, но она ничего не сказала.

— А вам не приходило в голову, — настаивал он, — что Мегасетевой Разум может быть вашим мужем?

Она немного помолчала, прежде чем ответить.

— Да, я думала об этом. Ее темные глаза жадно вглядывались в его лицо. — Вы что-нибудь узнали?

— Ничего особенного. Он увидел внезапное разочарование, отразившееся в ее глазах. — Но, похоже, с этими двумя людьми связано огромное количество совпадений.

— Единственное сходство между ними заключается в их одинаковых габаритах. В остальном они совершенно разные.

— Разум обезображен, так что это было бы отличной маскировкой. Более важным является возвышение Разума после исчезновения вашего мужа. Обратите внимание на его влияние на Общество. Алар внимательно наблюдал за ней. — И он относится к вам как опекун.

— Они не могут быть одним и тем же человеком, — сказала она без всякого убеждения. Теперь в ее глазах читалось сомнение.

— А какие у вас есть доказательства, что это не так? — мягко сказал Алар.

— Доказательства? У нее явно не было ответа на его вопрос.

— Вы сказали, — продолжал он, преследуя мысль, которая послужила основанием для ее сомнений, — что вы взвесили все возможности. Что заставило вас отказаться от этого?

— Я не знаю, — ответила она, начиная расстраиваться, чувствуя, как тает ее уверенность. — Я просто это сделала. Она почти отчаянно замотала головой. — У меня нет доказательств, если вы это имеете в виду.

Он знал, что ведет себя жестоко, задавая эти вопросы. Она хотела быть объективной, посмотреть правде в глаза, но внутренняя боль не поддавалась контролю. Он лихорадочно искал в своем мозгу последний вопрос, чтобы рассеять сомнения в их головах.

Внезапно у него это получилось. — Хейз-Гонт тоже рассматривал такую возможность?

— Да, конечно! Да, он это делал! Теперь ее глаза были широко раскрыты.

— А каков результат?

— Он полностью отверг эту идею! Я знаю, что он это сделал!

— Вот так! — сказал Алар и вздохнул. Это было очень важно, это было отрицательное доказательство, настолько хорошее, насколько можно было ожидать. Вопросы закончились. Он внезапно взглянул на светящийся циферблат наручного радиоприемника.

— Сейчас уже четыре. Если Турмонд отправился немедленно, а мы должны предположить, что он отправился, то к полуночи он будет здесь с войсками. У нас есть восемь часов, чтобы закончить решение проблемы со звездной фотопластинкой и стартовать. Наш первый шаг — это Галактариум, затем мы возвращаемся в мой кабинет и к Джону Хейвену.


12 Поиск идентичности

Сморщенный смотритель отпер дверь, и Алар провел женщину в большой темный зал Галактариума. Дверь тихо закрылась за ними, и их глаза устремились вперед в холодном сумраке, скорее чувствуя, чем видя необъятность этого места.

— Интерьер окружает галерея, — прошептал Алар. — Мы возьмем движущуюся платформу и доберемся до нужной точки.

Он повел ее вниз по трапу, и вскоре они уже мчались по темному периметру большого зала.

Через несколько секунд платформа замедлила ход и остановилась перед слабо освещенным пультом управления. Кейрис подавила вздох, когда рука Алара метнулась к эфесу сабли.

У пульта управления стояла высокая мрачная фигура.

— Добрый вечер, миссис Мьюр, Алар!

Вор почувствовал, как его желудок медленно переворачивается.

Смех высокого мужчины разнесся жутким эхом в темноту, кружась и одуряя. Его лицо было лицом Гейнса, заместителя министра космических путей. Это был голос судьи Вора, который приговорил его к смерти.

Алар молчал, настороженно размышляя.

Мужчина, казалось, прочел его мысли. — Как ни парадоксально, Алар, ваш побег от нас был единственным действием, которое могло вернуть вас в Общество. Это подтвердило вашу сверхчеловеческую сущность, как не смогло бы сделать никакое количество слов. Что касается меня, то, если вам интересно, я прибыл на корабле «Фобос», направляющийся к Солнцу, прошлой ночью. И сейчас я здесь, чтобы обеспечить вам безопасный проход домой и спросить, открыли ли вы секрет звездной фотопластинки. Наше время становится очень ограниченным.

— А зачем вам это знать? — спросил Алар.

— А я и не желаю знать, между прочим. Главное, чтобы вы знали.

— Тогда на это легко ответить. Я не знаю, или, по крайней мере, не знаю всей истории. У Алара был упрямый порыв хранить строгое молчание, пока он не узнает больше о своей роли в этой фантастической драме. И все же, по неясным причинам, он доверял этому человеку, который когда-то хотел его жизни. — Посмотрите туда, — просто сказал он, указывая на рукотворное космическое пространство перед ними.

Все трое уставились в безмолвную пустоту, в то время как Алар щелкнул выключателем на панели. Даже Гейнс казался подавленным.

Солнце со своими десятью планетами возникло перед ними в сияющем трехмерном пространстве. Цербер, недавно открытая трансплутониевая планета, был почти в миле от них, едва видимый. Вор умело манипулировал циферблатами, и система начала быстро уменьшаться. Все трое достали из карманов панели театральные бинокли и стали наблюдать. Наконец, Алар заговорил:

— Наше Солнце теперь размером с очень маленькую пылинку, и даже с нашими биноклями мы не можем видеть Юпитер. Он быстро начал включать другие переключатели. — Это Альфа Центавра, зрительный двойник, более чем в двухстах ярдах от Солнца по нынешним масштабам. Тот, что посветлее, на другой стороне — Сириус. А вот и Процион. Их сопровождают карлики, слишком слабые, чтобы их можно было разглядеть.

— В этом Галактариуме диаметром в милю, сейчас около восьмидесяти ближайших к Солнцу звезд. В таком масштабе галактика поместилась бы в пространстве размером с Луну. Поэтому нам придется еще больше уменьшить проекции, чтобы увидеть какую-либо существенную часть галактики.

Он повернул еще несколько циферблатов, и перед ними появилось огромное светящееся колесо со спиральными спицами. — Галактика — наша местная вселенная, — тихо сказал он. — Или, по крайней мере, девяносто пять ее процентов, уменьшенных до мили в поперечнике и одной десятой мили в толщину. Теперь это просто легкий туман света — Млечный Путь.

— Основными идентифицирующими признаками являются два Магеллановых Облака. Для более точной идентификации мы можем обратиться к положению спиральных рукавов, ста шаровых скоплений и конфигурации звездного облака в центре галактики. Теперь смотрите.

Колесо и его Магеллановы спутники быстро уменьшились. — Галактариум сейчас находится в диаметральном масштабе в пять миллионов световых лет. Далеко справа, примерно в семистах пятидесяти тысячах световых лет от нас, находится наша родственная галактика, M-31 в Андромеде, с ее собственными скоплениями спутников, M-32 и NGC-205. Ниже них расположены две меньшие галактики, IC-1613 и M-33. На другой стороне — NGC-6822. Фрагмент Вселенной, который вы сейчас видите, — заключил он, — это именно то, что я нашел на звездной фотопластинке.

— Но это старый материал, — возразил Гейнс с тяжелым разочарованием.

— Нет, — вмешалась Кейрис. — Алар имеет в виду, что он видел нашу галактику извне.

— Вот именно, — сказал Вор. — В течение двух столетий астрономическая теория предсказывала, что наша собственная галактика станет видимой, как только будет построен телескоп, способный проникать сквозь диаметр вселенной в тридцать шесть миллиардов световых лет.

— Вот как! — сказал Гейнс. — Снаружи! Он слегка постучал своим театральным биноклем по карману панели. — Значит, мы смотрим прямо через Вселенную! Он казался очень впечатленным.

— Именно так! Алар, криво усмехнувшись, сказал: — Это не совсем моя заслуга. Когда Лунная Обсерватория была закончена, мое открытие стало лишь вопросом времени. Так что мой вклад в этом направлении в значительной степени просто рутинный.

Кейрис резко взглянула на него.

— Значит, вы обнаружили что-то еще? — спросила она.

— Да. Во-первых, свет от Млечного Пути, проходя по замкнутому контуру через всю Вселенную, должен вернуться только через тридцать шесть миллиардов лет, так что то, что мы сейчас видим на пластинке, должно быть нашей галактикой тридцать шесть миллиардов лет назад, в самый канун ее образования из космической пыли. Вместо этого на пластинке изображен Млечный Путь, в таком виде, как сейчас, сегодня, так же, как вы видите его там.

— Но это невозможно!— воскликнул Гейнс. — Должно быть отставание величиной тридцать шесть миллиардов лет!

Улыбнувшись, Вор сказал: — Это должно быть невозможно, не так ли? Но положение галактических спиральных рукавов, периферийная скорость туманности в целом, положение шаровых скоплений, спектральный возраст нашего Солнца, даже положение планет, включая Землю, доказывают обратное.

— Тогда как вы это объясните? — спросила Кейрис.

— Вот моя гипотеза. Согласно Эйнштейну, время, умноженное на квадратный корень из минус единицы, приравнивается к Евклидову пространству. То есть световой год расстояния равен году времени, умноженному на квадратный корень из минус единицы. Итак, если пространство имеет конец, то таким должно быть и время. И подобно пространству, время искривляется и изгибается назад, так что нет ни начала, ни конца.

— Наша галактика движется одновременно во времени и пространстве по таким координатам. Он поднял два карандаша, скрещенных под прямым углом. — Пусть ось «x» — это время, ось «y» — это пространство, а наша галактика расположена на пересечении. Теперь я перемещаю «y» — карандаш вправо и одновременно двигаю его вверх. Все, что находится на пересечении, будет двигаться в обеих координатах.

Он протянул два карандаша Кейрис, но она, покачав головой, передала эту честь Гейнсу. Заместитель министра взял два тонких инструмента и, держа их вместе под прямым углом, стал двигать их взад-вперед, и вверх-вниз. Его губы были поджаты, а взгляд сосредоточен. Кейрис тоже сосредоточилась на демонстрации.

Алар наблюдал, как они вдвоем приспосабливаются к этой идее. Он наклонился к ним и коснулся карандашей.

— Теперь, — сказал он, — предположим, что вы замените карандаши двумя обручами, так что обручи будут пересекать друг друга под прямым углом, как рамки игрушечного гироскопа. Пусть один обруч эквивалентен тридцати шести миллиардам световых лет пространства, а другой — тридцати шести миллиардам лет времени, причем, наша галактика, всегда находится на их пересечении.

— Я предположу далее, что для любого данного пересечения пространства и времени может существовать только одно распределение материи, и отсюда следует, что при повторении того же пересечения та же материя будет существовать и там. Итак, после того, как обручи сделали половину оборота, пересечение повторяется, и из этого следует, что наша галактика находится в двух местах одновременно, или, точнее, в одном и том же пространстве в одно время.

— Но пространство и время исчезли и вновь материализовались на полюсах вселенной, а когда это произошло, наша галактика материализовалась вместе с ними. Шутка в моей иллюстрации заключается в том, что мы склонны рассматривать вращение колец в евклидовом пространстве, в то время как они действительно связаны только через квадратный корень из минус единицы через четвертое измерение. Только их пересечения, всего две геометрические точки, имеют взаимные, евклидовы значения.

Он забрал два карандаша, которые передал Гейнс.

— И, поскольку эти два пересечения диаметрально противоположны в пространственно-временном цикле, одно всегда должно опережать другое на тридцать шесть миллиардов лет. Так что, когда свет начинается от «будущего» пересечения и проходит через полюса времени и пространства к отстающему пересечению, он прибывает к нему на тридцать шесть миллиардов лет позже. Это так, чтобы быть принятым тем же континуумом пространство-время-материя, из которого он возник. Вот почему «зеркальная» галактика была того же возраста, что и наша сейчас, когда ее свет начал свое долгое путешествие.

Все трое на мгновение замолчали. Наконец Гейнс спросил, почти робко: — Как вы думаете, что это значит, Алар?

— Само по себе, это ничего не значит. Но если рассматривать это в свете другой особенности, появившейся на пластинке, это может означать очень многое. Например, мне кажется, что это предполагает возможность путешествия назад во времени. Мы можем поговорить об этом после того, как я увижу Джона Хейвена и задам ему несколько вопросов.

Алар опустил бинокль обратно в карман панели и подошел к пульту управления. Он переключил все циферблаты в нейтральное положение и щелкнул выключателем. Световые точки в огромном зале быстро исчезли. Несколько мгновений все трое, молча, стояли в густой темноте, наступившей с исчезновением проекции звездного неба. — Нам лучше сейчас уйти, — сказал он.

Когда их глаза привыкли к появившемуся на стене слабому свету, Алар зашел на движущуюся платформу, а Кейрис и Гейнс последовали за ним.

Платформа бесшумно пронесла их по огромному изогнутому краю зала к пандусу. Они начали подниматься по нему к вестибюлю за галереей. Почти у самого верха Алар внезапно остановился.

— Охрана, — сказал он. Он увидел офицера полиции, стоявшего возле огромной стальной колонны, уперев руки в бока, и тихо разговаривавшего со вторым человеком.

Кейрис прижалась к спине Алара, Гейнс был рядом с ним, крепко держа левую руку на его плече.

— Нам нечего бояться, — сказал Гейнс. Но тон его голоса не был таким уж уверенным.

— Будет лучше, если мы будем осторожны, — ответил Алар. Он изучал худую, сморщенную фигуру второго человека. Это был смотритель музея. — Подождите здесь. Я скажу смотрителю, что мы закончили и сообщу ему, что мы выйдем через боковой выход. Он указал на глубокие тени слева от себя, где едва виднелась тусклая красная лампочка. — Встретимся там.

Прежде чем Кейрис или Гейнс успели ответить, Алар направился к двум фигурам.

Кейрис смотрела, как он приближается к ним, и тревога прочертила морщины на ее лице. Офицер полиции отступил на шаг, затем последовал за смотрителем и Аларом, пока они шли к служебному офису Галактариума, беседуя на ходу.

— Пойдем, — прошептал Гейнс и повел ее в сторону красной лампы.

Минута, потребовавшаяся Алару, чтобы присоединиться к ним, показалась ей целым часом. Ее страхи были полностью сметены, когда он подошел к ней, расслабленный и уверенный.

— Все в порядке? — хрипло спросил Гейнс.

— Я уверен, что сейчас нам не грозит непосредственная опасность, — ответил Алар. Он поймал быстрый взгляд Гейнса. — Давайте сначала уйдем отсюда, и я вам все объясню.

Они толкнули дверь, и вышли наружу. Дверь захлопнулась за ними, закрываясь на замок. На секунду они остановились в боковом проходе, лицом к главному коридору в пятидесяти футах от них.

— Полицейский попросил меня представиться, — сказал Вор. — Я дал ему свое удостоверение доктора Филипа Эймса, и он остался удовлетворенным. Потом он спросил меня, где остальные участники нашей группы.

Гейнс нахмурился, продолжая вглядываться в проход, ведущий к главному коридору.

— Я объяснил, что только что оставил вас вдвоем в галерее. Затем он попросил меня, чтобы я назвал ваши имена.

Кейрис резко втянула воздух. Гейнс повернул голову и тихо спросил: — И что вы сказали?

Алар слегка улыбнулся. — Я сказал ему правду.

— Вы это сделали? — недоверчиво переспросил Гейнс.

— Это был самый лучший способ. Если бы полицейский действительно знал, кто я на самом деле, ложь ни к чему бы, ни привела. А если нет, то правда развела бы его подозрения.

— Но он доложит о нашей встрече своему начальству, — заметил Гейнс. — Никто не знает, что мы только что прибыли на Луну. Через пару часов вокруг нас будет кишеть полиция.

— Боюсь, — зловеще произнес Алар, — что они уже знают. Беспечность этого полицейского при упоминании ваших имен выдала это мне.

— Полагаю, это было слишком, чтобы пытаться скрыть наше прибытие, — сказал Гейнс после минутного потрясенного молчания. — Мы просто должны держаться подальше от их глаз, не провоцировать их и надеяться, что они будут ждать, пока не получат прямых приказов от Турмонда. Гейнс снова нахмурился. — А вы как думаете, Алар? Может, нам стоит немного увильнуть через задние коридоры или разделиться?

Вор на мгновение задумался. Втроем им будет труднее избежать неприятностей, если они возникнут, но если они останутся вместе, у них будет больше шансов избежать их.

— Давайте пойдем в обход, — предложил Алар. Он взглянул на Кейрис, чьи глаза расширились в тревоге, а тело, казалось, съежилось под ее развевающейся накидкой. Он взглянул на белую полоску, пересекавшую ее голову и переходившую в узловатый пучок на тонкой шее. Она все еще выглядела больной. Он хотел бы, чтобы она была избавлена от всего напряжения, которое ворвалось в ее жизнь. Он коротко похлопал ее по плечу. — Не волнуйтесь, Кейрис. Они не гонятся за нами, мы просто играем в безопасность.

Гейнс зашагал прочь от главного коридора, даже не оглянувшись. Когда Алар и Кейрис последовали за ним, она обменялась с ним проницательным взглядом. Ее взгляд был так полон нежности и заботы о нем, и он невольно ответил ей с такой силой, что на мгновение был потрясен.

Затем она оказалась впереди него, совсем рядом с Гейнсом.

Они плелись по коридорам, избегая главных, почти полчаса.

— Сначала я попытаюсь ответить на твой последний вопрос, мой мальчик, — сказал Джон Хейвен. Биолог тепло изучал своего протеже, пока он раскуривал трубку и делал несколько пробных затяжек. Наконец он откинулся на спинку стула. — Ты знаешь, что значит «экстаз»?

Кейрис и Гейнс жадно следили за происходящим.

— Вы можете предположить, что я знаю словарное определение, Джон, — ответил Алар, вперив в старика проницательный взгляд.

— Этого недостаточно. О, это говорит вам, что это слово от греческого глагола «existani», означающего «поставить не на место». Но не на место от чего? И во что? Что же это за особое состояние ума, известное как «экстаз»? Все, что мы знаем, это то, что оно может быть достигнуто с помощью алкоголя, наркотиков, диких танцев, музыки и различными другими способами.

— Во время вашего столкновения с Шеем, в момент экстремальной ситуации, ты, вероятно, перешел в состояние, которое мы обсуждаем, или вышел за его пределы. При этом ты вырвался из своей старой трехмерной оболочки и оказался в том, что, по-видимому, было новым миром.

— На самом деле, если я правильно следил за твоим описанием, это был просто аспект твоего неизменного четырехмерного тела, которое имеет три линейных измерения и одно измерение «времени». Обычный человек видит только три измерения, а четвертое — время он интуитивно ощущает как дополнительное измерение.

— Но когда он пытается представить себе форму вещи, простирающейся через измерение времени, он обнаруживает, что он просто потерял измерение пространства. Он воображает, что его тело простирается во времени точно так же, как твое тело простиралось во время твоего случая. В этом новом мире три измерения, видимые тебе, были двумя линейными и одним измерением времени, которые в совокупности давали видимость правильного трехмерного физического свойства.

— Вы хотите сказать, — медленно и задумчиво произнес Алар, — что я рассматривал свое четырехмерное тело через три новых измерения.

— Не три новых измерения. Все они были старыми. Высота и ширина были теми же самыми. Единственным, несомненно, новым измерением было время, заменяющее глубину. Поперечное сечение твоего тела просто расширялось с изменением времени, пока оно не стало бесконечной колонной.

— И ты вышел из своей колонны, когда боль стала невыносимой. Разница между твоим экстазом и экстазом греков заключалась в том, что тебе не нужно было возвращаться назад во времени в тот же самый момент, или в то же самое место, которое ты покинул.

— Джон, — сказал Алар с мрачной, почти раздраженной догадкой, — вы понимаете, что я мог бы вернуться во время, предшествовавшее моей амнезии? Что я мог бы с легкостью разгадать свою личную тайну? А теперь... я не знаю, как вернуться, разве что через этот невыразимый ад боли. Его грудь поднялась в огромном сожалении. — Ну что же, Джон? Мой другой вопрос — кто я?

Хейвен взглянул на Гейнса.

— Думаю, лучше мне попытаться ответить на этот вопрос, — вмешался заместитель министра. — Но на самом деле никакого ответа нет. Когда пять лет назад вы выползи на берег реки, то сжимали в руке что-то — вот это. Он передал Алару небольшую книгу в кожаном переплете.

Вор с любопытством стал ее рассматривать. Она была промочена водой, а обложка и страницы сморщились и покоробились во время сушки. На обложке было отштамповано золотом:

«Т-22, Журнал».

Он задышал значительно быстрее, когда посмотрел Гейнсу в глаза. Но заместитель министра просто сказал: — Загляните внутрь.

Алар откинул обложку и прочел первую запись:

«21 июля 2177 года...»

Его глаза сузились. — Это на следующей неделе. В дате имеется ошибка.

— Читайте дальше, — настаивал Хейвен.

— «21 июля 2177 года. Это будет мое единственное заявление, поскольку я знаю, куда иду и когда вернусь. Сейчас мало, что можно сказать, и я, как, возможно, последний живой человек, не имею ни малейшего желания говорить об этом. Через несколько минут Т-22 будет двигаться быстрее света. При более веселых обстоятельствах мне было бы чрезвычайно интересно проследить за невероятной эволюцией, которая уже началась в моем компаньоне».

Это было все.

— Остальная часть книги пуста, — коротко ответил Хейвен.

Алар нервно провел пальцами по волосам. — Вы хотите сказать, что это я написал? Что я был на этом корабле?

— Возможно, вы были на корабле, а возможно, и нет. Но мы уверены, что вы не делали запись в журнале.

— Кто это сделал?

— Кенникот Мьюр, — сказал Гейнс. — Его почерк ни с чем не спутаешь.


13 Гость со звезд

Глаза Алара открылись чуть шире и ястребиным взглядом уставились на заместителя министра космоса. — Как, —спросил он, — вы можете быть так уверены, что я не Кенникот Мьюр?

— Он был более крупным человеком. Кроме того, отпечатки пальцев, капилляры глаз, цветность зрачков, группа крови, возраст и характеристики зубов и скелета различны. Мы очень тщательно рассмотрели этот вопрос, надеясь найти точки идентичности. Их нет ни одной. Кем бы вы ни были, вы не Кенникот Мьюр.

— И все же, — сказал Алар с гримасой, которая была почти усмешкой, — разве это убедительное доказательство?

— Боже мой, что вы имеете в виду? — Гейнс был искренне озадачен. Глаза Хейвена были почти полностью закрыты в раздумье, теперь он широко раскрыл их.

— Похоже, — сказал Алар, — что путешествие могло вызвать весьма необычные перемены. Разве не может быть так, что мое тело, как у Мьюра, было искажено? Достаточно, чтобы я стал полностью переодетым Кенникотом Мьюром? Замаскировался так хорошо, что я даже себя не узнаю?

Рот Гейнса несколько раз открылся и закрылся, прежде чем он ответил: — Я думаю, это невозможно.

— Возможно, и не невозможно, — медленно проговорил Хейвен, — но, скажем так, невероятно. Что касается теории, нет ничего, что могло бы ее поддержать это, кроме того, что на многие наши загадочные вопросы можно было бы легко ответить таким образом.

— Ну что ж, — продолжал Алар, поворачиваясь сначала от Гейнса к Хейвену, а потом снова к Гейнсу. — А как насчет Мегасетевого Разума?

— Разума? — повторил Гейнс, потирая подбородок. — Вы думаете, что Мьюр — это Разум?

— Да, я думаю, что это возможно.

Гейнс усмехнулся. — Это было бы очень, очень увлекательное развитие событий, если бы это было правдой. К сожалению, это не так. Единственное сходство между Разумом и Мьюром заключается в чрезмерном размере их тел. Несколько раз проводились расследования, и эта возможность была отброшена.

— Следователей можно подкупить, — сказал Алар. Он провел пальцами по передним концам подлокотников своего кресла, быстро переводя взгляд на них, а затем снова на двух более пожилых мужчин. — Записи могут быть уничтожены или подделаны. Факты можно скрыть.

— Возможно, это и так, — решительно сказал Гейнс. — Но я сам знаю, что Мегасетевой Разум существовал задолго до исчезновения Мьюра. Не как Разум, как таковой, конечно, но даже тогда демонстрирующий потенциал того, чем он, в конечном счете, станет.

Хейвен издал какой-то щелкающий звук, прижимая трубку к зубам. — Шансы на то, что ты, Алар, настоящий Мьюр, — задумчиво произнес он, — как бы малы они ни были, все же лучше, чем шансы Разума оказаться Мьюром.

Все это время Кейрис не сводила глаз с лица Алара.

Вор вздохнул. — Ну, вот и все. Но как насчет даты записи? Двадцать первого июля две тысячи сто семьдесят седьмого — до нее всего несколько дней. Поскольку книге, по меньшей мере, пять лет, Мьюр, должно быть, ошибся в дате.

— Мы не знаем ответа, — признался Гейнс. — Мы так и думали.

Вор невесело улыбнулся. Он сказал:

— Как мог Мьюр вернуться в Т-двадцать-два еще до того, как его построили?

В комнате медленно воцарилась тишина. Ничего не было слышно, кроме подавленного прерывистого дыхания Кейрис. Алар почувствовал, как в его пояснице беспокойно пульсирует нерв. Хейвен безмятежно теребил свою трубку, но его глаза ничего не упускали.

— Даже древние, несогласные с Аристотелем в своем самом диком виде никогда не предполагали, что время может быть пройдено отрицательно, если только... Алар задумчиво потер щеку в раздумье. Остальные ждали.

— Вы сказали, что панель управления разбитого корабля указывала на возможность сверхсветовых скоростей? — спросил он Гейнса.

— Так мне показалось. Привод оказался практически идентичным тому, что разработан для Т-двадцать-два.

— Но в элементарной механике Эйнштейна транссветовые скорости невозможны, — возразил Алар. — Ничто не может превысить скорость света, по крайней мере, теоретически. Тот факт, что я мог находиться на борту корабля, похожего на Т-двадцать-два, ничего для меня не значит. На самом деле, само название Т-двадцать-два кажется бессмысленным. Откуда наш корабль Т-двадцать-два получил свое название?

— Хейз-Гонт принял это название по предложению Тойнбианского Института, — ответил Гейнс. — Это просто сокращение от «Тойнбианской цивилизации номер Двадцать-два». — Великий историк дал каждой цивилизации свой порядковый номер. Египтяне были номером один, Анды — номер два, Китайская цивилизация — номер три, Минойцы — номер четыре и так далее. Наша нынешняя цивилизация, Западная, — это Тойнби номер Двадцать-один.

— Тойнбианцы тайно выдвинули теорию, что межзвездный корабль может спасти Тойнби Двадцать-один, запустив нас в новую культуру — Тойнби Двадцать-два, точно так же, как парус запустил минойское морское владычество, лошадь — кочевую культуру, а каменная дорога — Римскую Империю. Так что Т-двадцать-два — это больше, чем просто название корабля. Это может оказаться мостом жизни, связывающим две судьбы.

Алар кивнул. — Вполне правдоподобно. Нет ничего плохого в надежде. Но мысли его были далеко. «Фобос», который привез Гейнса, был ограничен в движении к Солнцу. В солярионах могли быть люди, близко знавшие Мьюра. А потом этот вопрос отрицательного времени. Как космический корабль мог приземлиться, прежде чем взлететь?

Кейрис прервала его размышления. — Раз уж мы зашли в тупик с выяснением вашей личности, — предложила она, — может быть, вы расскажете нам об остальном открытии относительно вашей звездной фотопластинки? В Галактариуме вы сказали, что это еще не все.

— Что ж, очень хорошо, — согласился Алар. Он резко погрузился в свою тему. — С момента завершения строительства Лунной Станции мы полагали, что это будет только вопрос времени, пока мы не проникнем во все пространство и не найдем нашу собственную галактику на противоположном полюсе вселенной.

— Это было предсказуемо, и мое открытие просто подтвердило предсказание. Но были и другие события в этой части неба, которые не так легко было предсказать.

— Давайте вернемся немного назад. Пять лет назад, как известно любому изучающему астрономию, тело неисчислимой массы, по-видимому, возникшее в точке пространства вблизи нашего собственного солнечного скопления, возможно, совсем рядом с нашей солнечной системой, устремилось во внешний космос.

— Оно прошло вблизи галактики М-31, разрушило ее внешний край с различными новыми звездами и столкновениями звезд, а затем, очевидно, двигаясь со скоростью, превышающей скорость света, исчезло, примерно, в восемнадцати миллиардах световых лет. Под «исчезновением» я подразумеваю, что астрономы больше не могли обнаружить его влияние на галактики вблизи линии его гипотетического полета.

— Причина, по которой они не могли его видеть, заключалась в том, что они больше не смотрели в правильном направлении. Тело миновало срединную точку вселенной по отношению к своей исходной точке и начало возвращаться. Естественно, оно приближалось в противоположном направлении, которое, конечно, является тем же самым направлением, в котором лунный телескоп должен быть коллимирован, чтобы ухватить нашу галактику.

— За те шесть недель, что я изучал этот небесный сектор, я наблюдал влияние неизвестного тела на галактики вблизи линии его возвращения и вычислил его траекторию и скорость со значительной точностью. Скорость, кстати, очень быстро уменьшается от своего космического пика в два миллиарда световых лет в год.

— Шесть недель назад, когда я только начал свои наблюдения, оно почти завершило свой кругооборот вселенной, и возвращалась в нашу галактику. Вчера оно прошло так близко от Магеллановых Облаков, что его притяжение притянуло их друг к другу, и это могло привести к столкновению. В Малом Магеллановом Облаке я уже насчитал двадцать восемь новых звезд.

Он сделал краткий вывод. — Это тело приземлится на Землю двадцать первого июля.

В группе воцарилась тишина. Несколько минут единственным звуком был скрежет пустой трубки Хейвена.

— Самое странное, — задумчиво проговорил Гейнс, — это его изменяющаяся масса. Разрушение звезд нашей собственной галактики в Андромеде — это старая история, как сказал Алар. Но на звездное скопление Андромеды действовало нечто, движущееся чуть ниже скорости света и с массой около двадцати миллионов галактик, сосредоточенных в одной точке.

— Но к тому времени, когда это тело достигло галактики М-31 примерно три недели спустя, его скорость была во много раз больше скорости света, а масса была неисчислимой, возможно, граничила с бесконечностью, если такое допустимо. Я не сомневаюсь, что Алар нашел те же условия для его возвращения — постепенное уменьшение скорости и массы. Так что, к тому времени, когда оно достигнет Земли, у него снова будет очень маленькая масса или скорость, по крайней мере, ни одна из них не сможет повлиять на эту систему. Алар поставил последнюю точку в головоломке, которая сводила астрономов с ума в течение пяти лет. И теперь собранный пазл еще более непонятен, чем его части.

— Ты сказал, что это тело «приземлится» на Землю, — сказал Хейвен. — Значит, ты думаешь…

— Это будет еще один межгалактический корабль.

— Но даже самые большие лунные или солнечные грузовые суда не превышают массы в десять тысяч тонн, — возразил Гейнс. — Корабль, потерпевший крушение пять лет назад, действительно был довольно маленьким. Даже самый большой межзвездный корабль не может оказать заметного гравитационного воздействия на планету, не говоря уже о целой галактике.

— Объекты, движущиеся со сверхсветовыми скоростями, хотя такие скорости теоретически невозможны, приближаются к бесконечной массе, — напомнил Алар. — И не забывайте, что масса этого объекта увеличивалась с возрастанием скорости. Его масса в состоянии покоя, вероятно, относительно невелика. Но она не должна быть большой при его транссветовой скорости. Я подозреваю, что простой грамм массы, брошенный мимо туманности М-31 со скоростью в несколько миллионов скоростей света в секунду, причинил бы ущерб, сравнимый с нашим гипотетическим межгалактическим кораблем.

— Но пять лет назад в солнечной системе не было известно, ни одного межгалактического корабля, — возразила Кейрис, сонно, зевая. — И вы сказали, что он покинул нашу систему, пять лет назад, и прошел мимо М-31 со скоростью, во много раз превышающей скорость света. Вы хотите сказать, что есть два межгалактических корабля? Тот, что прибыл пять лет назад из неизвестных мест, и второй, который покинул это место, пять лет назад и должен вернуться на следующей неделе?

Алар хрипло рассмеялся. — Безумие, не так ли? Особенно когда пять лет назад в солнечной системе не было ни межгалактических, ни даже межзвездных кораблей.

— Может быть, его запустила Восточная Федерация, — предположил Хейвен. — У меня есть подозрение, что Хейз-Гонт постоянно недооценивал их.

— Вряд ли, — сказал Гейнс. — Мы знаем, что у них есть огромная сеть по производству плутония, но это просто тальк по сравнению с мьюриумом. А для межзвездного полета им понадобится мьюриум, а его у них пока нет.

Алар принялся расхаживать по комнате. Два межгалактических корабля. Один разбился пять лет назад, и он, должно быть, был на нем. Другой должен прибыть 21 июля, на следующей неделе. С кем? Кроме того, на земле Т-двадцать-два должен был взлететь ранним утром 21 июля. Опять же — с кем?

Получается, что должно быть три корабля, с учетом того, который выбросил его у реки! Он застонал и закусил губу. Казалось, ответ был у него в руках, он вертелся на кончике языка. Что если он разгадает эту загадку, то узнает, кто он такой. Он знал, что Хейвен и Гейнс тайно наблюдают за ним.

Как странно, что он, ученик, так вырос за последние несколько недель. И все же у него не было ощущения развития. Казалось, что остальные становились тупыми, бестолковыми. Он знал, что гений никогда не кажется ему самому особенно умным.

Он остановился и посмотрел на женщину.

Кейрис, казалось, уснула. Ее голова упала на правое плечо, а прядь седых волос упала на правый глаз. Ее лицо приобрело ту же восковую бледность, которая была характерна для нее с момента прибытия в обсерваторию. Ее грудь ритмично вздымалась и опускалась под накидкой.

Когда он посмотрел на ее закрытые и запавшие глаза, его охватило убеждение, что ранее он уже видел ее такой — мертвой.

Вор моргнул. Галлюцинация, несомненно, была результатом переутомления и бессонницы. С его расстроенной нервной системой он мог подвергнуть опасности жизни всех их.

— Гейнс, — прошептал он, — ваша охрана не будет сменять штатного офицера полиции на пристани в течение двух часов. А пока давайте все вздремнем.

— Я буду стоять на страже, — вызвался Хейвен.

Алар улыбнулся. — Если они захотят убить нас, то узнав об этом заранее, мы ничего не добьемся. Я разбужу всех через некоторое время.

Хейвен зевнул. — Хорошо.

Алар опустился на холодную металлическую плиту прямо перед креслом Кейрис, заставил свой разум опустеть и мгновенно уснул.

Через четверть часа Кейрис внимательно прислушалась к ровному дыханию своих спутников, затем открыла глаза и посмотрела на спящего возле ее ног мужчину. Вскоре ее взгляд остановился на его запрокинутом лице.

Это было странное, неземное лицо, но привлекательное и благородное. Вокруг глаз лежал глубокий покой. Пока она смотрела на него, морщины на ее собственных щеках немного смягчились.

Она медленно наклонилась вперед, ее угрюмые, полуоткрытые глаза впились в закрытые глаза мужчины, а затем полностью встала со стула и наклонилась к нему.

Она напряглась, потом расслабилась. В другом конце комнаты Гейнс что-то невнятно пробормотал и заерзал на стуле.

Она снова склонилась над спящим Вором, пока ее глаза не оказались всего в нескольких дюймах от его лица. После задумчивой паузы она откинулась на спинку стула, сбросила сандалию с правой ноги носком левой и с наслаждением провела пальцами ноги по материалу левого рукава Алара. Ее правая нога неуверенно потянулась к его руке, но быстро отдернулась.

Она глубоко вздохнула и стиснула зубы, а в следующее мгновение ее длинные пальцы ноги, похожие на пальцы руки, погладили руку мужчины, едва касаясь кожи. Она позволила своей ноге остаться в таком положении с суставами и пальцами, так похожими на неловкую руку, нежно держащую его.

Какое-то время она оставалась в таком положении. Затем она убрала ногу и наклонилась вперед. Ее глаза, снова оказавшиеся в нескольких дюймах от его закрытых глаз, изучали его. Убедившись, что он крепко спит, она наклонила голову и прижалась щекой к его щеке. Она чувствовала слабую щетину отрастающей бороды, твердую, угловатую скулу. Ее позвоночник покалывало, когда его растрепанные черные волосы коснулись ее лба и прижались к ее собственным волосам. Ее лицо было раскрасневшимся и горячим, и у нее было странное чувство, что время остановилось.


14 Побег с Луны

К концу второго часа Алар ускорил свое дыхание. Она, молча, отстранилась, сунула ногу в сандалию как раз перед тем, как он открыл глаза и посмотрел на нее.

Его глаза мрачно блуждали по ее телу, полностью скрытому от шеи до колен накидкой, и затем вернулись к ее лицу. — У вас нет рук, — тихо сказал он.

Она отвернулась от него.

— Мне следовало догадаться. Это был Шей?

— Это был Шей. Хирурги-Воры сказали мне, что от них мало что осталось, и что их пришлось ампутировать, чтобы спасти мою жизнь.

— Существуют замечательные протезы, которые вполне доступны.

— Я знаю. Воры снабдили меня компьютеризованными руками. Я никак не могу к ним привыкнуть. Я редко ими пользуюсь. Но это не так уж и плохо. Я могу умыться, продеть нитку в иголку, держать нож…

— Вы знаете, Кейрис, что Ворам не разрешается убивать даже в целях самообороны?

— Я не хочу, чтобы вы убили Шея. Это уже не имеет значения.

Вор лежал на холодном полу, его глаза были мягкими и задумчивыми. Затем он встал на колени, протянул руки, нежно обнял ее за талию и опустил на подушку рядом с собой. Она сидела, молча, поджав под себя ноги, а он свернулся калачиком перед ней, совсем рядом.

— Кейрис, — сказал он, продолжая держать ее за талию. — Для меня это важно. Для меня важно, что вы чувствуете, можете ли вы быть сейчас счастливы. Его лицо было совсем близко от ее лица, и он уловил тот раздражающе знакомый запах, который исходил от нее. И снова он задумался, знал ли он эту все еще красивую женщину в своем призрачном прошлом. Несколько раз от нее, казалось, исходил едва заметный намек на узнавание.

Она просто смотрела на него. Не дикими глазами, а спокойно, почти нежно, будто она тоже почувствовала связь между ними и приняла ее. Морщины на ее лице разгладились, а влага в больших черных глазах усилила непостижимое волнение в них. Она не была так бледна, как обычно, но сейчас на ее лице появился теплый румянец.

— Я не знаю, что это такое, — просто сказал он, — но я чувствую родство с вами. Что-то необъяснимое. Он почувствовал, как ее тело напряглось под его руками.

— Я знаю, что вы чувствуете, мой дорогой, — сказала она. — И я тоже не могу этого объяснить. Я всегда любила Кима, и всегда буду любить его. Но я знаю, что любить вас тоже не будет предательством. Она резко отвернулась, и волосы мягко упали ей на шею.

Алар мысленно вернулся в исчезнувшие часы. Он вспомнил, как встретил эту женщину, как они вместе ходили на большой бал и как расстались там. Он мысленно переживал эту последнюю ужасную сцену. Он размышлял вслух: — Вы сказали, что я напоминаю вам кого-то, кого вы когда-то знали. Это был Кенникот Мьюр, не так ли?

— Да.

—И все же я не Мьюр. Между нами нет ни малейшего сходства.

Она подняла голову. Она не плакала, хотя глаза ее блестели от слез. — Верно, — сказала она. — Вы совершенно не похожи на него, и все же, когда мы впервые встретились, я почувствовала, что когда-то уже видела ваше лицо с этими, ах, такими глубокими темными глазами.

Он убрал руки с ее талии и обхватил ладонями ее лицо.

— Кейрис, — сказал он, назвав ее имя с лаской на устах, — однажды, вскоре, мы узнаем, кто я. Он положил руки на свои колени. — Мы не должны сдаваться, пока не встретим этот день.

— Не будем, — сказала она.

Алар положил свою голову ей на колени, пряча от нее тяжелую сосредоточенность в своих глазах.

Он оставался в этом скрюченном положении в течение многих минут, не в силах расслабиться.

Наконец женщина заговорила, быстро погладив щекой его ухо. — Охрана Гейнса, наверное, уже на посту.

— Да, я знаю.— Он тяжело поднялся на ноги и разбудил остальных.

Гейнс потер глаза и потянулся. — Вам троим, придется остаться здесь на какое-то время, пока я не проверю, свободен ли путь у своего человека, — предупредил он.

Он вышел в коридор, и дверная панель тихо закрылась за ним.

Алар был благодарен этой задержке. С тех пор как он узнал, что «Фобос» пришвартовался по пути к Солнцу, он вел расчеты. Даже сейчас, несмотря на травму, нанесенную ему тем, что Шей сделал с Кейрис, его мысли были обращены к Солнцу.

На Солнце должны были находиться станционные мастера, служившие под началом Мьюра. Если бы он мог встретиться с кем-нибудь, кто знал бы местонахождение Мьюра, или с кем-нибудь, кто мог бы объяснить, почему его, Алара, нашли с Журналом Т-двадцать-два, написанным рукой Мьюра…

С другой стороны, на Земле, под защитой Общества, его ждала почти полная безопасность. Там он мог в относительной тишине и покое разгадывать свою личную тайну. И там он мог быть с Кейрис, которая действительно нуждалась в нем сейчас.

— Гейнс должен был вернуться некоторое время назад, — коротко сказал он Хейвену. — Возможно, что-то пошло не так с его планом. Я лучше пойду, разведаю обстановку.

Хейвен покачал головой. — Нет, мой мальчик. Пойду я.

Очевидно, Хейвен все еще считал, что Алара нужно беречь. С другой стороны, он знал из своего прошлого опыта общения с опасностью, что скорее он вернется живым, чем Хейвен.

— Вам лучше остаться с девушкой, — убежденно сказал биолог.

Вопреки здравому смыслу Алар пропустил старика через панель и наблюдал, как тот медленно идет по коридору. На первом же перекрестке Хейвен повернул налево, к пассажирским докам. Его голова дернулась и, неловко прислонившись к углу коридора, он попытался обернуться. Затем он рухнул на пол.

Кейрис увидела, как тело Алара напряглось. — Что случилось? — напряженно прошептала она.

Вор повернул к ней пепельное лицо. — Его только что убили ядовитым дротиком. Пораженные глаза смотрели в ее глаза и дальше. Ему пришлось несколько раз глубоко вздохнуть, прежде чем он смог снова заговорить. — Вы останетесь здесь. Я иду туда.

Но она последовала за ним, когда он проходил через панельную дверь, и он понял, что бесполезно настаивать, чтобы она осталась. Вместе они медленно пошли по коридору.

Вор не мог отвести глаз от распростертого тела человека, который пошел навстречу смерти — ради него. Он не мог думать, но знал, что должен думать, и делать это быстро.

Он остановился в нескольких футах от перекрестка и посмотрел на лицо своего мертвого друга. Это было морщинистое, благородное лицо, почти прекрасное теперь в своем последнем покое.

Пока он смотрел, туманное оцепенение, сковавшее его разум, испарилось, и у него появился план. Он облизнул губы и откашлялся. Его план требовал, чтобы показались убийцы, но для того, чтобы выманить их, он должен был выставить себя на перекрестке, с вероятностью, что они сначала выстрелят, а потом начнут задавать вопросы. Это был риск, на который он должен был пойти.

— Я безоружен, — крикнул он. — Я хочу сдаться.

Он осознавал, что сердце военного жаждет признания. Поимка человека, ускользнувшего даже от великого Турмонда, может привести к переводу на Землю и быстрому продвижению по службе. Он надеялся, что за эту деталь отвечает офицер с богатым воображением.

Он шагнул на перекресток.

Ничего не случилось.

За углом он увидел безжизненно распростертое тело Гейнса. Из его шеи торчала зловещая металлическая щепка. Его подкупленный охранник, очевидно, был обнаружен.

— Поднимите руки, Алар, медленно, — раздался за его спиной напряженный голос. — И вы тоже, женщина.

— Я так и сделаю, но у мадам нет рук, и она не может поднять их, — сказал Алар, скрывая нарастающее волнение в голосе. Высоко подняв руки, он медленно повернулся и увидел молодого офицера полиции, направлявшего в него курносый пистолет, который, по-видимому, приводился в действие сжатым воздухом или механически заведенной пружиной, чтобы дать начальную скорость около ста метров в секунду. Это было достаточно медленно, чтобы пробить броню Вора.

— Вы правы, — мрачно сказал офицер, заметив, что Алар быстро осмотрел его оружие. — Он не точен дальше пятидесяти ярдов, но его ядовитые дротики убивают быстрее пуль. В этот момент на вас нацелены четырнадцать таких пистолетов из смотровых щелей. Он вытащил из кармана пару наручников и осторожно приблизился к ним.

Ледяная внешность лица Вора скрывала бешено мчащийся ум. Оба глаза были сосредоточены на кнопочном устройстве радиосвязи, размещенном на правом плече охранника, прямо под его ухом, которое соединяло весь персонал охраны с центральной комнатой полиции. Глаза Алара лихорадочно блестели, но ничего не происходило.

Он знал, что способен испускать световые лучи в инфракрасном диапазоне с длиной волны не менее половины миллиметра. Диапазон внутренней высокочастотной связи, конечно, не должен превышать метра. И все же, его глаза изливали электромагнитный спектр от нескольких ангстремов до нескольких метров, не поднимая писка в приемном устройстве.

Что-то пошло не так. Он почувствовал, как тело Кейриса дрожит рядом с ним.

Еще мгновение, и полицейский обойдет его, чтобы надеть наручники сзади, и он потеряет драгоценный визуальный контакт с диском приемника.

Капелька пота скатилась по щеке Алара и повисла на его заросшем щетиной подбородке.

— А. М, — тихо, по буквам, прошептала Кейрис.

Ну, конечно! Амплитудная модуляция, неслышная с самых ранних дней радио, могла использоваться здесь, где практически не было статики.

Вдруг устройство связи свистнуло. Офицер неуверенно остановился.

— «Инструкции для выхода одиннадцать», — послышалось из устройства связи. — «Принято решение разрешить группе Алара «сбежать» на их корабле. Никакие дальнейшие попытки убийства или захвата членов группы не предпринимать. Конец связи».

Несмотря на то, что нейронная связь, соединявшая его гортань, зрительную долю головного мозга и сетчатку, была модифицирована, а также замаскирована несовершенством однодюймового громкоговорителя на плече офицера, Алару казалось, что тот не мог не узнать голос человека, которого он собирался захватить.

— Вы слышали центр, мистер, — резко сказал офицер. — Отправляйтесь. Заберите с собой этот труп, а я велю выслать второй. Его лицо исказила жесткая улыбка. Совершенно очевидно, он ожидал, что огромные лунные пушки откроют огонь по крошечному кораблю сразу же после того, как он взлетит.

Вор, молча, опустился на колени и осторожно взял тело Хейвена в свои объятия. Тело старика казалось странно сморщенным и маленьким. Только теперь Алар осознал, какое значение имеет сам факт существования живой плоти и костей.

Кейрис пошла впереди и открыла перед ними двери. Прямо впереди стоял маленький космический корабль. С одной стороны от него стоял более крупный грузовой корабль «Фобос». Кто-то стоял на посадочной платформе и крикнул в отбывающий к Солнцу корабль: — Пока ни слова. Мы дадим ему три минуты.

Сердце Алара екнуло. Он медленно поднялся по трапу к космическому кораблю Вора, пригибаясь при входе.

Свой безжизненный груз он положил на одну из задних коек.

Пыхтящий охранник втащил Гейнса за ним, оставил тело на полу каюты и ушел, не сказав ни слова.

Алар задумчиво поднял голову и через несколько секунд понял, что смотрит в мрачные глаза Кейрис.

— Моя гипотеза ошибочна, — сказал он.

— Вы имеете в виду два, или три межгалактических корабля?

— Да. Я сказал, что один из них покинул Землю пять лет назад, пересек вселенную и должен вернуться через несколько дней — двадцать первого июля.

Она ждала ответа.

— Он не может вернуться, — сказал Алар, все еще глядя сквозь нее, — потому что он еще не улетел.

В каюте было совершенно тихо.

— Чтобы двигаться со скоростью, превышающей скорость света, — продолжал Вор, — по-видимому, требуется опровергнуть уравнение Эйнштейна об эквивалентности массы и энергии. Но конфликт очевиден. Масса ньютоновского тела может быть пересчитана в способ выражения эйнштейновского тела через поправочный коэффициент таким образом…

Он карандашом написал формулу на переборке.


— Здесь «c» — скорость света, «v» — скорость движущегося тела, «m» — ньютоновская масса, «М» — эйнштейновская масса. По мере увеличения «v», конечно, должна расти и «M». Как только «v» приближается к «с», «М» стремится к бесконечности. До сих пор мы рассматривали предельную скорость. Но этого не может быть, потому что нечто — мой гипотетический межгалактический корабль, пересек вселенную всего за пять лет, что меньше одной миллиардной времени, необходимого свету. Так что «v» может быть больше, чем «c».

— Но когда «v» больше «c», может показаться, что эйнштейновская масса «M» должна быть бессмысленной, с учетом того, что она приводит к квадратному корню из отрицательного числа. Но такой вывод не согласуется с наблюдаемым воздействием корабля на галактическую материю в течение всего его полета.

— Теперь альтернативой бессмысленной массе «M» является отрицательная скорость «v», которая сделала бы «v» в квадрате положительной, и уравнение тогда следует обычной схеме для определения «M». Но «v» — это просто отношение расстояния ко времени. Расстояние — это положительная скалярная величина, но время может быть либо положительным, либо отрицательным, в зависимости от того, простирается ли оно в будущее или в прошлое.

Он торжествующе посмотрел на нее. — Я хочу сказать, что необходимым и достаточным условием для транссветовых скоростей является движение корабля назад во времени.

— Тогда, — сказала она с удивлением, — корабль, летящий со скоростью, превышающей скорость света, должен был приземлиться еще до того, как он стартовал. Поэтому никогда не было трех или даже двух кораблей, а только один. Корабль, который доставил вас на Землю пять лет назад…

— На самом деле это Т-двадцать-два, который не будет запущен до двадцать первого июля.

Женщина ошеломленно прислонилась к изогнутой стене каюты.

— Алар продолжал с горькой усмешкой. — Успею ли я на следующей неделе сесть в Т-двадцать-два и отправиться в пятилетний круиз назад во времени? Неужели изначальный невольный Алар ходит по земле в этот момент, планируя то же самое? Возьмет ли он оригинал этой маленькой обезьяны Хейз-Гонта в качестве талисмана? Он неуверенно рассмеялся. — Черт возьми, это самое ужасное, что я когда-либо... Он резко замолчал. — Я не вернусь с вами на Землю.

— Я знаю. Я сожалею.

Алар моргнул. — Вы хотите сказать, что узнали об этом только сейчас, после того, как я сказал вам.

— Нет. «Фобос» находится на пути к Солнцу. Вы думаете, что сможете найти кого-нибудь из старых друзей моего мужа, кто сможет рассказать вам что-нибудь о вас. Мегасетевой Разум сказал, что вы попытаетесь так действовать, если представится такая возможность.

— Он так сказал?

— Далее он заявил, что вы обнаружите там свою личность.

— Ах! Глаза Вора вспыхнули. — Почему вы не сказали мне раньше?

Женщина уставилась в пол. — Жизнь в Соларионе опасна.

Его смех был мягким, ломким. — С каких это пор опасность стала определяющим фактором для нас обоих? Какова реальная причина для сдерживания?

Она подняла на него свои спокойные глаза. — Потому что когда вы узнаете о себе, информация будет бесполезной. Разум говорил, что в момент смерти вы вспомните все. Она с тревогой изучала его лицо. — Если вы хотите умереть, почему бы вам не вернуться в Общество и не сделать это с пользой? Какая разница, кем вы были пять лет назад? Краска залила ее лицо.

—Я сказал, что мы не должны сдаваться, пока не узнаем, кто я на самом деле, — тихо ответил он. Предсказание Разума было для него шоком. Это был фактор, которого он никогда не ожидал.

— Но вы ведь не хотите, — взмолилась она, — пожертвовать своей жизнью ради этого?

— Я не собираюсь загубить ее. И вы это знаете.

— Простите меня, — сказала она и на мгновение крепко зажмурилась, словно пытаясь взять себя в руки. — Я должна спорить с вами из-за того, что вы сказали мне на полу несколько минут назад. Я подумала, что мои слова могут что-то значить для вас.

— Но это так, Кейрис, — решительно сказал он.

— Но этого недостаточно.

Алар вздохнул. Он знал, что сейчас находится на распутье, и то, в каком направлении он пойдет, больше не касалось только его одного. Его решение должно повлиять на Кейрис. Он не сожалел ни о чем, что сказал ей в тот момент, когда позволил признанию ее увечья открыть свои губы и открыть свои чувства. Но тем самым он дал ей право претендовать на него. Он гордился своими притязаниями, и все же он должен нести ответственность за последствия.

— Кейрис, — сказал он, — мне не безразличны ваши чувства. Я бы предпочел остаться с вами.

— Тогда оставайтесь.

— Вы же знаете, что я не могу, я уже сталкивался со смертью. Это меня не остановит. Если я останусь, что-то важное внутри меня будет потеряно.

— Но на этот раз вы предупреждены.

— Даже если пророчество Разума означает именно это особенное путешествие, мы не можем быть уверены, что оно произойдет. Разум не является непогрешимым.

— Но он таков, Алар! Он таков!

Впервые за всю свою жизнь, которую он помнил, Алар не смог быстро принять решение. Возвращение его прошлого ценой его будущего было бы плохой сделкой. Возможно, было бы лучше вернуться с Кейрис и провести более долгую, более полезную жизнь в качестве Вора.

Он взял ее за плечи. — До Свидания, Кейрис.

Она отвернулась от него. — Капитан «Фобоса» Эндрю ожидает доктора Тэлбота из Института Тойнби. Помните Тэлбота на балу? Он Вор и имеет приказ от Разума отпустить вас на его место.

Свободная воля!

На мгновение ему показалось, что каждый человек в солнечной системе является всего лишь пешкой на бесконечной шахматной доске Разума. — У вас, конечно, есть для меня сценическая бородка? Как у Тэлбота? — вежливо спросил он.

— Вы найдете ее в конверте в кармане моего пиджака вместе с паспортом, ключом от каюты и билетами. Вам лучше прикрепить ее прямо сейчас.

Ситуация была ясна. Её просто нужно было принять. Он быстро выудил конверт, пригладил бороду и заколебался.

— Обо мне не беспокойтесь, — заверила его Кейрис. — Я могу полететь на корабле обратно без проблем. Я собираюсь похоронить их в глубоком космосе. Потом я отправлюсь на Землю, чтобы проверить кое-что в центральном морге.

Он слушал ее только вполуха. — Кейрис, если бы вы были только женой другого человека, а не Кенникота Мьюра, или если бы я думал, что он мертв…

— Не опоздайте на «Фобос».

Он бросил на нее последний запоминающий взгляд, затем, молча, повернулся и исчез в люке. Она услышала, как щелкнул космический замок.

— Прощай, дорогой, — прошептала она, зная, что больше никогда не увидит его живым.


15 Безумие горячей точки

— Вы когда-нибудь бывали на солнце, доктор Тэлбот? Капитан Эндрю с любопытством оглядел нового пассажира. Они были вместе в комнате обсервации «Фобоса».

Алар не мог признать, что все на пути от Луны до Меркурия (планеты, с которой они улетели час назад) казалось ему мучительно знакомым, будто он проделывал это путешествие не один раз, а сто. Он также не мог признать, что астрофизика — его профессия. Некоторая доля небесного невежества была бы прощена, и даже необходима ему, как историку.

— Нет, — ответил Вор. — Это моя первая поездка.

— Я подумал, что, возможно, уже доставлял вас раньше. Ваше лицо кажется мне смутно знакомым.

— Вы так думаете, капитан? Я немного путешествую на Земле. Возможно, на лекции по Тойнби?

— Нет. Никогда там не был. Это должно быть где-то на солнечном пути или нигде. Воображение, наверное.

Алар внутренне содрогнулся. Как далеко он может зайти в своих расспросах, не вызывая подозрений? Он с нервным нетерпением погладил свою фальшивую бородку.

— Как новичок, — продолжал капитан Эндрю, — вы, возможно, заинтересуетесь, как мы находим солярион. Он указал на круглую флуоресцентную пластину на панели управления. — Это дает нам текущую картину солнечной поверхности с точки зрения линии «H» кальция-2, то есть, ионизированного кальция.

— Она показывает, где находятся солнечные протуберанцы и факулы, потому что они несут много кальция. Вы не можете видеть здесь, на пластине никаких протуберанцев, они видны только тогда, когда они находятся на краю Солнца, извергаясь на фоне черного пространства. Но здесь много факул, этих маленьких газовых облачков, плавающих над фотосферой, их можно обнаружить почти до центра солнечного диска. Горячие, но безвредные.

Он постучал по стеклу своим космическим навигатором. — И это место кишит гранулами, или «солнечными грозовыми тучами», это было бы лучшим названием. За пять минут они пролетают несколько сотен миль, а затем исчезают. Если одна из них когда-нибудь поймает «Фобос»…

— У меня был двоюродный брат Роберт Тэлбот, который погиб на одном из первых солнечных грузовых судов, — небрежно сказал Алар. — Всегда думали, что корабль пострадал от солнечной бури.

— Скорее всего. Мы потеряли немало кораблей, прежде чем научились правильно подходить. Ваш кузен, да? Вероятно, я думал именно о нем, хотя не могу сказать, что это имя мне знакомо.

— Это было несколько лет назад, — сказал Алар, краем глаза наблюдая за Эндрю, — когда Кенникот Мьюр еще управлял станциями.

— Хм. Не припомню его. Капитан Эндрю уклончиво повернулся к пластине. — Вы, наверное, знаете, что станции работают на краях солнечного пятна, в так называемой полутени. Эта процедура имеет несколько преимуществ.

— Здесь немного прохладнее, чем в остальной части хромосферы, что легче для системы охлаждения соляриона и людей, и это пятно также служит ориентиром для прибывающих грузовых судов. Было бы почти невозможно найти станцию, если бы она не была на пятне. Достаточно трудно найти ее на температурном контуре.

— Температурный контур?

— Да, это как закругленная береговая линия в тридцать морских саженей на морском берегу. Только вот эта линия в пять тысяч. Через несколько минут, когда настанет время посадки, я переведу двигатели на автоматическое спектрографическое управление, и «Фобос» будет двигаться вдоль контура с температурой пять тысяч градусов Кельвина, пока не найдет «Солярион-9».

— Понимаю. Если станция когда-нибудь потеряет свои боковые двигатели и не сможет оставаться на пятитысячной линии, как вы ее найдете?

— Я бы никогда не нашел, — коротко ответил капитан Эндрю. — Всякий раз, когда обнаруживается пропажа станции, мы высылаем все наши поисковые катера, а их несколько сотен, и месяцами проводим поиск вокруг этого пятна. Но прежде чем начать поиск, мы знаем, что ничего не найдем. Мы никогда ничего не находили. Бесполезно искать на поверхности станцию, которая испарилась глубоко в вихре солнечного пятна.

— Станции находятся под автоматическим спектрографическим управлением, конечно, и оно должно удерживать их на линии пяти тысяч. Но иногда что-то идет не так с управлением, или необычно горячий вихрь газа Вильсона выплескивается за край пятна и обманывает систему управления, которая считает, что станция находится далеко от пятна, скажем, на более горячей линии пять тысяч четыреста.

— Таким образом, автоматическое спектрографическое управление перемещает станцию дальше к пятну, возможно, в скользкую зону Эвершеда у самого ее края. Оттуда станция может скользить дальше в тень. Я знаю один корабль, который выполз из зоны Эвершеда. Его экипаж пришлось заменить в полном составе. Но, ни один солярион никогда не выходил из тени. Таким образом, вы не можете полностью полагаться на спектрографическое управление.

— На каждой станции также есть три солнечных метеоролога, и метеорологи каждые четверть часа выпускают бюллетень о наиболее вероятном местоположении станции и о любых возмущениях, двигающихся в их сторону. Иногда им приходится прыгать быстро и в нужном направлении.

— И даже самые лучшие солнечные специалисты не могут предвидеть всего. Четыре года назад станции 3, 4 и 8 работали над большим «лидером» — пятнами, подобные полюсам магнита. Они всегда идут парами, и мы называем восточное пятно «лидером», а западное — «последователем», когда обсерватория Меркурия заметила, что лидер быстро уменьшается.

— К тому времени, когда до обсерватории дошло, что происходит, пятно уменьшилось до размеров округа Коннектикут. Патрульный корабль, который они послали за экипажами, прибыл слишком поздно. Пятно исчезло. Они полагали, что станции попытаются добраться до «последователя» и обосноваться где-нибудь на его пятитысячной линии.

— Восьмой удалось это сделать, с трудом. К счастью, она работала в самой верхней области лидера и, когда пятно исчезло из-под неё, ей пришлось дрейфовать к солнечному экватору. Но во время, когда она дрейфовала, она также сползала назад к «последователю» со своими боковыми двигателями, и она, наконец, поймала южную оконечность «последователя».

— А что насчет двух других станций? — спросил Алар.

— Никаких следов.

Вор мысленно пожал плечами. Койка в солярионе была совсем не похожа на отдых на зеленых скамейках Ла-Паса. У него никогда не было иллюзий на этот счет. Возможно, Разум рассматривал возможности его выживания в солярионе исключительно на основе холодной статистики.

Капитан отошел от люминесцентной пластины к металлическому шкафу, привинченному к дальней стене. Он повернул голову и спросил через плечо: — Стакан пенного напитка, доктор?

Алар кивнул. — Да, спасибо.

Капитан отпер дверь, порылся на полках и одной рукой вытащил пластиковую бутылку. Другой рукой он нащупал две алюминиевые чашки.

— Извините, что не могу предложить вам вина, — сказал капитан, возвращаясь назад через каюту, и поставил бутылку и чашки на маленький круглый столик. — Этотнапиток не имеет никакой отдачи, но он холодный, и это очень хорошо в таком месте, как это. Его тон был слегка ироничным. Он налил два напитка, сжимая бутылку и выплескивая жидкость кремовой лентой, которая медленно оседала в чашках. Затем он отнес бутылку обратно в холодильник. Дверца захлопнулась под ударом огромной руки.

Алар поднял чашку и попробовал напиток. У него был острый лимонный вкус, холодный и пряный.

Вор сказал: — Это восхитительно. Он не был уверен, но, кажется, вспомнил, что пробовал его раньше. Это могло быть просто сходством с одним из наиболее распространенных освежающих напитков, которые он пил в течение последних пяти лет. Впрочем, это могло быть и по другой причине…

Капитан причмокнул губами. — У меня неограниченное количество этого напитка, я пью его часто и никогда не устаю от него. Он заглянул в чашку. — У меня в каюте находятся коробки с ним. Маленькие обезвоженные таблетки. Когда бутылка пуста, я просто бросаю таблетку, впрыскиваю немного питьевой воды и даю ей остыть. Тогда, — он щелкнул пальцами, — у меня есть новый запас. Он так же серьезно говорил о своем напитке, как и описывал операцию солярионов.

— Полагаю, вы ознакомились с историей наших станций, — резко сказал капитан Эндрю. Он указал Алару на трубчатый стул, а себе придвинул к столу другой стул ударом ноги.

— Да, это так, капитан.

— Хорошо.

Алар уловил скрытый подтекст за лаконичностью вопроса и комментария. Люди Солнца не переживали прошлое заново. Прошлое было слишком болезненным. Из двадцати семи дорогостоящих солярионов, буксировавшихся один за другим к Солнцу в течение последних десяти лет, осталось шестнадцать. Средний срок службы станции составлял около года. Персонал постоянно заменялся, каждый человек после долгих и трудных тренировок получал должность на шестьдесят дней, в три раза больше двадцатидневного синодического периода вращения Солнца по отношению к сидерическому периоду вращения Меркурия продолжительностью восемьдесят восемь дней.

Капитан допил свой напиток и взял пустую чашку Алара. — Я помою их позже, — сказал он, кладя одну в другую и ставя обратно в шкаф. Он снова тяжело опустился на свое место и спросил: — Вы уже встречались с персоналом, доставляемым для замены?

— Пока нет, — ответил Алар. Когда обсерватория Меркурия достигала противостояния с данной солнечной станцией, как это происходит каждые двадцать дней, грузовой корабль доставлял для замены одну треть персонала и забирал самую старую треть вместе с бесценным грузом мьюриума. Он знал, что «Фобос» доставит одиннадцать человек на замену, но до сих пор они находились в своей части корабля, и ему не удалось встретиться, ни с одним из них.

Капитан Эндрю, по-видимому, оставил без внимания проблему псевдо-фамильярности Алара, и Вор не мог придумать, как немедленно вернуться к этой теме. До поры до времени ему придется оставаться доктором Тэлботом, историком, ничего не знающим о Солнечной системе.

— Почему, — спросил он, — если станции находятся в такой постоянной опасности, они не оснащены полными космическими двигателями вместо слабых боковых реактивных двигателей? Тогда, если станцию занесет в пятно, находящееся за пределами нынешней точки восстановления, она сможет просто вырваться на свободу.

Эндрю покачал головой. — Члены парламента были избраны и свергнуты именно по этому вопросу. Но это должно быть так, как сейчас, когда вы рассматриваете стоимость соляриона. На самом деле это просто огромный синтезатор для создания мьюриума с небольшим куполом посередине для жилых помещений и несколькими слабыми боковыми двигателями на краях.

— Космический корабль — это всего лишь преобразователь, с небольшим пузырем в середине корабля для экипажа. Чтобы сделать космический корабль из существующего соляриона, нужно было бы построить его примерно в двести раз больше нынешнего соляриона. Так что, и без того огромный солярион, был бы просто маленьким пузырем в невообразимо огромном космическом корабле.

— Всегда много говорят о том, чтобы сделать станции безопасными, но это единственный способ сделать это, и это стоит слишком много денег. Так что Министерства Космических Путей поднимаются и падают, но станции никогда не меняются. Кстати, по стоимости этих вещей я понимаю так, что около одной четвертой годового бюджета Империи пошло бы на создание одного такого соляриона.

Зазвонил интерком. Эндрю извинился, коротко ответил и положил трубку на место. — Доктор? Офицер казался странно встревоженным.

— Да, капитан? Его сердце не дернулось предупреждающим ударом, но нельзя было не догадаться, что его ждет нечто необычное и серьезное.

Эндрю на мгновение заколебался, как будто собирался что-то сказать. Потом он беспомощно пожал плечами. — Как вы знаете, я везу сменный экипаж на Девятку, в пункт вашего назначения. Вы не встречались ни с одним из них раньше, потому, что они держатся довольно замкнуто. Они хотели бы видеть вас в кают-компании, сейчас же.

Алару было ясно, что этот человек хочет сказать что-то еще, возможно, предупредить его.

— Почему они хотят видеть меня? — прямо спросил он.

Эндрю был столь же резок. — Они все объяснят. Он откашлялся, стараясь не смотреть на изогнутые брови Алара. — Вы ведь не суеверны, правда?

— Думаю, что нет. А почему вы спрашиваете?

— Мне просто интересно. Лучше не быть суеверным. Мы приземлимся через несколько минут, и я буду очень занят. Подиум слева приведет вас в кают-компанию.

Вор нахмурился, погладил свою фальшивую бородку, затем повернулся и направился к выходу.

— Э, доктор, — позвал Эндрю.

— Да, капитан?

— На всякий случай, если мы больше не увидимся, я выяснил, кого вы мне напоминаете.

— Кого же?

— Этот человек был выше, тяжелее и старше вас, и волосы у него были каштановые, а у вас черные. И он все равно мертв, так что нет смысла упоминать об этом…

— Кенникот Мьюр?

— Да. Эндрю задумчиво посмотрел ему вслед.

Всегда Мьюр! Если бы этот человек был жив и его можно было бы найти, с какой инквизицией он столкнулся бы! Шаги Алара звенели в глухом разочаровании, когда он шагал по мостику над пустым обеззараженным трюмом для мьюриума.

Мьюр, должно быть, был на Т-22, когда он разбился в конце своего странного путешествия назад во времени; бортовой журнал был тому доказательством. Но он, Алар, выполз из реки с этим журналом в руках. Что случилось с Мьюром? Неужели он пошел ко дну вместе с кораблем? Алар раздраженно пожевал нижнюю губу.

Был и более насущный вопрос — что нужно от него сменному экипажу? Он был бы рад возможности встретиться с ними, но хотел бы сам задавать вопросы. Он чувствовал, что теряет равновесие.

Что, если бы кто-то из команды знал настоящего доктора Тэлбота? И, конечно, любой из одиннадцати мог быть полицейским с профессиональной маскировкой, предупрежденным, чтобы наблюдать за ним. Или, возможно, они не хотели брать его с собой на общих основаниях. В конце концов, он был незваным гостем, который мог нарушить слаженную работу команды, столь необходимую для их ежечасного выживания.

Или, возможно, они пригласили его для небольшой дедовщины, которую, как он понимал, на самом деле поощрял станционный психиатр для снятия напряжения у новых людей, если это будет сделано и закончено до того, как они прибудут на станцию.

Выйдя с мостика в узкий коридор, он услышал впереди музыку и смех.

Он улыбнулся. Вечеринка. Теперь он вспомнил, что прибывающая смена всегда устраивала себе прощальную вечеринку, главными чертами которой были скорбные, бесконечные и непечатные баллады, в основном касающиеся того, почему они покинули Землю, чтобы продолжить свое нынешнее существование. Новые и неисчерпаемые голографические фильмы танцующих девушек, одетых, в основном, только разноцветным освещением (личный подарок Министра Космоса), крендельки и пиво.

Только пиво, потому что они должны были зарегистрироваться на станции трезвыми. Через два месяца, если повезет, они устроят еще одну вечеринку на «Фобосе», и команда корабля присоединится к ним. Даже степенный, грубоватый Эндрю опрокинул бы парочку стопок, произнеся тост за их благополучное возвращение.

Но не сейчас. Дружелюбные празднества были строго личными — только для людей солнца. Посторонних никогда не приглашали. Даже прибывающий на станцию психиатр не допускался.

А что потом? Что-то было не так.

Когда он уже приготовился постучать в дверь, то обнаружил, что считает свой пульс. Он бился на отметке сто пятьдесят и поднимался вверх.


16 Эскимос и солнечные люди

Алар стоял у двери, отсчитывая учащенный пульс и прикидывая, с чем ему придется столкнуться по ту сторону двери. Его рука с подготовленными для стука костяшками пальцев инстинктивно потянулась к несуществующей рукояти сабли. Оружие на «Фобосе» было запрещено. Но какая опасность может быть в таком сочувствующем себе добром общении? И все же, предположим, они попытаются немного пошалить, и дернут его за фальшивую бороду? Пока он колебался, музыка и смех стихли.

Затем корабль неуклюже накренился, и его отбросило к двери. «Фобос» вошел носом в Солярион-9 и теперь наглухо запирал входной порт. Дикий радостный крик послышался из кают-компании через дверь, о которую он ударился.

Он не был уверен, приветствовали ли они спасение станции или свой собственный неминуемый отъезд. В этой овации было что-то насмешливое и сардоническое, что заставило его заподозрить последнее. Пусть старая смена сама себя подбадривает.

— Входите! — прогремел кто-то.

Он толкнул дверь в сторону и вошел.

Десять лиц выжидающе смотрели на него. Двое молодых людей сидели у голографа, но полупрозрачный куб, в котором находилось 3-д изображение, был темным. Очевидно, его только что выключили.

Двое мужчин возвращались из-за стола, нагруженного пивным бочонком, несколькими большими деревянными мисками для кренделей, пивными кружками, салфетками, пепельницами и другими безделушками, и направлялись к обеденному столу, ближайшему к Вору. За столом шестеро мужчин собирались встать. Отсутствующим одиннадцатым лицом был, вероятно, психиатр, который отсутствовал по взаимному пониманию и согласию.

Он с тревогой ощутил, что вечеринка закончилась. Это было что-то другое.

— Доктор Тэлбот, — сказал крупный румяный мужчина с раскатистым голосом, — меня зовут Майлз, я — старший заступающей смены Станции Девять.

Алар, молча, кивнул.

— А это мой метеоролог Уильямс Макдугалл, пилот бокового реактивного двигателя Флорес, спектроскопист Сент Клер, инженер-технолог…

Вор серьезно, но уклончиво ответил на приветствия, вплоть до молодого Мартинца, клерка. Его глаза ничего не упускали. Все эти люди через все это уже проходили. Когда-то, в прошлом они все истекали холодным потом на солнечной станции, вероятно, большинство из них в разное время и на разных станциях. Но общий опыт заклеймил их, спаял вместе и отбросил за черту их земных братьев.

Двадцать глаз не отрывались от его лица. Чего они от него ждали?

Он незаметно сложил руки на груди и сосчитал пульс. Он выровнялся на отметке сто шестьдесят.

Майлз продолжил громовым голосом: — Доктор Тэлбот, мы понимаем, что вы собираетесь пробыть с нами двадцать дней.

Алар почти улыбнулся. Майлз, будучи высококвалифицированным и бессознательно снобистским солнечным человеком с большим опытом, глубоко презирал любую единицу времени, меньшую, чем полная и опасная шестидесятидневная смена.

— Я просил бы о привилегии, — серьезно ответил Вор. — Надеюсь, вы еще не решили, что я буду вам мешать.

— Нисколько.

— Институт Тойнби уже давно стремится к тому, чтобы профессиональный историк подготовил монографию…

— О, нам все равно, зачем вы едете, доктор Тэлбот. И не волнуйтесь, что будете нам мешать. Вы выглядите так, будто у вас достаточно здравого смысла, чтобы оставаться в стороне, когда мы заняты, и вы будете стоить своего авторитета, выраженного в юнитах, если сможете удержать психиатра счастливо занятым, и вне наших кругов. Надеюсь, вы играете в шахматы? Этот наш психиатр — эскимос.

Он не мог припомнить, чтобы когда-нибудь слышал термин «Эскимос» применительно к солнечному человеку, и был поражен, что понял его значение, которое, казалось, возникло в его сознании непрошеным, словно из ментальной камеры, в которой находилась его другая жизнь. Он не ошибся, решив подняться на борт «Фобоса». Но сейчас он должен притвориться невежественным.

— Шахматы — Эскимос? — пробормотал он с озадаченной вежливостью.

Несколько мужчин улыбнулись.

— Конечно, Эскимос, — нетерпеливо прогудел Майлз. — Никогда раньше он не был в солярионе. У него присутствует только беспокойство, с которым он родился. Вероятно, он только что из учебного заведения, и нагружен шахматными задачами, чтобы занять наши умы, чтобы мы не размышляли. Он вдруг резко рассмеялся. — Значит, мы не будем размышлять! Великие пылающие факулы! Почему они думают, что мы продолжим возвращаться сюда?

Алар вдруг заметил, что волосы у него на затылке встали дыбом, а подмышки намокли. И теперь он понял, каким общим клеймом были отмечены эти заблудшие души, и что объединило их в необычное братство.

Как и предполагал настоящий доктор Тэлбот в ту ночь на балу, все эти существа были совершенно безумны!

— Я постараюсь занять психиатра, — согласился он с правдоподобным сомнением. — Я и сам люблю играть в шахматы.

— Шахматы! — пробормотал спектроскопист Флорес с бесстрастной окончательностью, отворачиваясь от Алара и устало глядя на стол. Полное отсутствие яда не заглушило его смысла.

Майлз снова рассмеялся и уставился на Алара налитыми кровью глазами. — Но мы пригласили вас сюда не только для того, чтобы попросить убрать психиатра так, чтобы он нас не раздражал. Дело в том, что все мы — индейцы, старые солнечные люди. И это необычно. Как правило, у нас есть, по крайней мере, один Эскимос в группе.

Рука здоровяка мелькнула в карман, и две игральные кости с грохотом покатились по столу в сторону Вора. Где-то в глубине стола раздался резкий вздох. Алар подумал, что это Мартинец, молодой клерк. Все медленно двинулись по обе стороны стола к гостю и белым кубикам, лежавшим перед ним.

— Пожалуйста, возьмите их, доктор Тэлбот, — потребовал Майлз.

Алар колебался. К чему приведет его это действие?

— Продолжайте, — нетерпеливо сказал Мартинец. — Продолжайте, сэр.

Вор изучал кости. Может быть, немного потертые, но совершенно обычные кости. Он медленно протянул руку и собрал их в правую ладонь. Он поднял руку и разжал пальцы так, что они легли рядом на его ладонь почти под носом у Майлза.

— Ну и что?

— Ах, — сказал Майлз. — А теперь, полагаю, я должен сообщить вам о важности того, что вы скоро сделаете для нас.

— Мне очень интересно, — ответил Алар. Он задумался о том, какую форму примет ритуал. В том, что этот ритуал имеет огромное значение для людей, он не сомневался.

— Когда у нас появляется настоящий Эскимос, доктор Тэлбот, мы просим его бросить игральные кости.

— Значит, у вас есть выбор? Я верю, что психиатр получит это право, не так ли?

— Угу, — проворчал мастер заступающей на станцию смены. — Конечно, психиатр — Эскимос, но все психиатры — яд.

— Понимаю. Алар сжал в кулаке кубики.

— Если уж на то пошло, Мартинец тоже мог бы оказать нам эту честь. Мартинец отработал всего две смены, и он не слишком хорошо использовал свою удачу, чтобы мы могли дисквалифицировать его. Но мы не хотим использовать его, если это в наших силах.

— Так что логически я — тот, кто нужен.

— Правильно. Остальные из нас никуда не годятся. Флорес — следующий, с самым маленьким количеством смен. У него их пять. Это будет его шестая смена, что совершенно невозможно, конечно. И так далее до меня, с полным десятилетним сроком службы. Я пророк Иона, приносящий несчастье. Я не могу их бросать. Остаетесь только вы. На самом деле вы не Эскимос, вы пробудете у нас всего двадцать дней, но некоторые из нас, старожилов, решили, что это будет законно, потому что вы похожи на нашего старого друга.

Мьюр, конечно. Это было потрясающе. Вор словно проснулся от тяжелого сна. Игральные кости казались холодными и невесомыми в его онемевшем кулаке. И сердце его снова забилось сильнее.

Он прочистил горло. — Могу я спросить, что происходит после того, как я бросаю кости?

— Ничего, — немедленно ответил Майлз. — Мы просто выходим, хватаем снаряжение и поднимаемся по трапу на станцию.

Это не может быть так просто. У Мартинца отвисла челюсть, будто от этого зависела его жизнь. Флорес едва дышал. И так далее вокруг стола. Даже Майлз казался более раскрасневшимся, чем когда Алар вошел в комнату.

Он яростно подумал. Была ли это азартная игра, включающая какую-то огромную сумму, по которой он должен сделать выбор? Солнечным людям щедро платили. Возможно, они объединили свои доходы, и он должен был решить, кто победит.

— Вы не могли бы поторопиться, доктор Тэлбот? — еле слышно сказал Мартинец.

Это было нечто большее, чем деньги. Алар погремел костями в руке и бросил их.

И в этом акте запоздалое предупреждение, казалось, выплеснулось из его затуманенной жизни, которая была до амнезии. Он тщетно пытался вцепиться в кубики, но было уже поздно. Три и четыре.

Он только что приговорил смену соляриона, и себя… — к смерти.

Алар обменялся взглядами с Мартинцом, который внезапно сильно побледнел.

Солярион погибает раз в двенадцать месяцев, так что у человека солнца, находящегося в двухмесячной смене, есть один шанс из шести умереть вместе с ним. Флорес не мог сделать бросок, потому что это будет его шестая смена, и по законам теории вероятности его время истекло.

Один из шести — эти безумцы были уверены, что бросок костей может предсказать утомительное возвращение на Землю, или туманную могилу на Солнце.

Один шанс из шести. У него был один шанс из шести бросить семерку. Его бросок убьет этих невероятных фанатиков так же верно, как, если бы он срубил их Кадесом. Эти десять человек войдут в солярион, зная, что умрут, и рано или поздно один из них подсознательно совершит роковую ошибку, которая заставит станцию погрузиться в водоворот солнечных пятен или дрейфовать по неизведанной, бездонной фотосфере. И он будет рядом.

Казалось, что все на какое-то странное неземное время перестали дышать. Мартинец шевелил бледными губами, но не издавал, ни звука.

Действительно, никто ничего не сказал вообще. Говорить было не о чем.

Майлз задумчиво сунул в рот огромную черную сигару, придвинул стул к столу, и медленно вышел из комнаты, не оглядываясь. Остальные последовали за ним, один за другим.

Алар прождал целых пять минут после того, как шаги затихли в направлении трапа, ведущего в Солярион-9, полный удивления как своей глупостью, так и двумя дразнящими вспышками из своей другой жизни.

Если он последует за ними в солярион, его смерть будет неизбежна. Но сейчас он не мог отступить. Он вспомнил предсказание Разума. Это был просчитанный риск.

Его главным сожалением было то, что теперь он стал персоной нон грата для экипажа. Пройдет много времени, прежде чем он узнает что-нибудь от этих фанатиков, возможно, не раньше, чем один из них уничтожит станцию. Но тут уж ничего не поделаешь.

Он вышел в коридор, посмотрел на пандус в дюжине ярдов от себя и резко втянул воздух. Четверо полицейских наградили его каменными взглядами, а затем, как один человек, обнажили сабли.

Затем ужасное, незабываемое хихиканье впилось в его неверящее левое ухо.

— Солнечная система маленькая, а, Вор?


17 Воссоединение возле Солнца

— Посетители не допускаются в эту часть морга, мадам. Здесь нет ничего, кроме невостребованных тел. Одетый в серую одежду раб-слуга, преградивший ей путь, вежливо, но твердо поклонился.

Единственным признаком нетерпения Кейрис было слабое расширение ее ноздрей. — В этом конверте тысяча юнит, — тихо сказала она, указывая на пакет, закрепленный под застежкой накидки. — Мне понадобится всего тридцать секунд, чтобы войти в отсек. Отоприте дверь.

Раб жадно посмотрел на конверт и нервно сглотнул. Его глаза изучали зал позади женщины.

— Тысяча юнит это не так уж много. Если меня поймают, это будет означать мою жизнь.

— Это все, что у меня есть. Она с тревогой отметила растущую твердость этого человека.

— Тогда вы не сможете войти. Он сложил руки на груди.

— Вы хотите свободы? — резко спросила Кейрис. — Я могу сказать вам, как ее получить. Вам нужно только взять меня живой. Я мадам Хейз-Гонт.

Раб изумленно уставился на нее.

Она быстро продолжила: — Канцлер предложил награду в миллиард юнит за мою поимку. Достаточно, — добавила она язвительно, — чтобы купить себе свободу и стать великим рабовладельцем. Все, что вам нужно сделать, это запереть меня в отсеке позади вас и сообщить в полицию.

Стоило ли ей это делать? Через несколько мгновений все станет ясно.

— Но не кричите, пока не впустите меня в комнату, — тихо предупредила она. — Если вы это сделаете, у меня есть нож, которым я убью себя. Тогда вы не получите миллиард юнит. Вместо этого они убьют вас.

Дежурный выдохнул что-то непонятное. Наконец его дрожащие пальцы достали из кармана ключи. После нескольких неудачных попыток ему, наконец, удалось отпереть дверь.

Кейрис быстро шагнула внутрь. Дверь за ней закрылась. Она быстро огляделась по сторонам. Крошечная комната, как и тысячи других на этом уровне, содержала только одну вещь — дешевый прозрачный пластиковый гроб, стоящий на деревянной платформе высотой до пояса.

Странное чувство охватило Кейрис. Ей казалось, что вся ее жизнь вращается вокруг того, что она узнает в следующие несколько секунд. Даже Разум, несмотря на все его тщательное изучение, вероятно, никогда не думал о проверке морга. В конце концов, в журнале Т-22 упоминались только два живых существа, оба из которых были идентифицированы как Алар и обезьянка Хейз-Гонта.

Какое-то мгновение она избегала смотреть на то, что было внутри, но вместо этого прочитала напечатанную и обрамленную надпись, лежащую на верхней поверхности:

«Неопознанный и невостребованный труп. Извлечен Имперской речной полицией из реки Огайо близ Уилинга 21 июля 2172 года».

Будет ли это Ким?

Наконец Кейрис заставила себя заглянуть в гроб.

Это был не Ким.

Это была женщина. Тело было свободно покрыто от пальцев ног до груди тонкой погребальной тканью. Лицо было бледным и худым, а полупрозрачная кожа туго обтягивала довольно высокие скулы. Длинные волосы были черными, за исключением широкой белой пряди, струящейся со лба.

В замке за ее спиной поворачивался ключ. Пусть заходят.

Дверь резко распахнулась. Кто-то в неграмотной лаконичности хорошо обученного полицейского сказал: — Это она.

У нее хватило времени только еще раз взглянуть на труп, еще раз взглянуть на его безрукие плечи, еще раз взглянуть на нож, вонзенный в его сердце — нож, идентичный тому, который она теперь носила в ножнах на левом бедре.

Значение четырех охранников у трапа было теперь слишком ясно для Вора. Туда их направил Шей. За ним, несомненно, стояли другие.

Значит, Шей — это «Эскимосский психиатр» Майлза, и с животной хитростью маленький человечек ждал Алара на «Фобосе» с момента его прибытия на Луну.

Но вместо того, чтобы почувствовать себя пойманным в ловушку, Вор почувствовал только восторг. По крайней мере, перед смертью у него будет возможность наказать Шея.

Нынешних предосторожностей Шея, конечно, хватило бы, чтобы поймать обычного беглеца, но, подобное можно было сказать и о других ловушках, расставленных на Алара. Волчья стая все еще исходила из предположения, что методы, применимые к людям, возможно, расширенные и усовершенствованные, в равной степени применимы и к нему. Теперь он верил, что их предположение неверно.

Образ сверхъестественной гибкости Кейрис вспыхнул перед ним. Да, пришло время наказать Шея. Клятва Вора не позволяла ему убить психолога, но правосудие допускало и другие средства защиты, которые лучше всего применить на борту соляриона. Его преследователь, несомненно, рассчитывал схватить его здесь и почти наверняка не собирался рисковать этим августейшим укрытием в солярионе. Должно быть что-то другое.

Он медленно повернулся, мысленно готовясь к световому взрыву.

— Видите этот палец, Шей? Он держал указательный палец правой руки прямо посередине линии, соединяющей его глаза с глазами психолога.

Чисто рефлекторным движением зрачки Шея сфокусировались на его пальце. Затем его шея незаметно дернулась, когда узкий «х»-луч сине-белого света вырвался из глаз Алара в его глаза.

Следующие пять секунд покажут, была ли успешной азартная попытка Вора загипнотизировать чужой оптический сенсорный механизм чрезмерной стимуляцией.

— Я доктор Тэлбот из Института Тойнби, — быстро прошептал он. — Вы прибывший психиатр на станцию Солярион-9. Мы поднимемся на борт вместе. Когда мы подойдем к охранникам на трапе, скажите им, что все в порядке, и попросите их немедленно принести наше снаряжение. Шей моргнул, глядя на него.

Действительно ли это сработает? Было ли это слишком нелепо? Неужели он был безумно самоуверен?

Вор развернулся и быстро зашагал по направлению к трапу, и следящим за ним полицейским. Позади него послышался топот бегущих ног.

— Стой! — воскликнул Шей, поспешая за остальными четырьмя стражниками.

Алар нерешительно прикусил губу. Очевидно, он проиграл эту игру. Если Шей планировал убить его на пятне, он должен был попытаться прорваться мимо полицейских по трапу в солярион. В возникшей путанице может открыться путь к бегству. Несомненно, Майлз не станет покорно подчиняться насильственному вторжению Шея.

— Не трогайте этого человека! — крикнул Шей. — Это не тот.

Он сделал это.

— Ну, доктор Тэлбот, — хихикнул Шей, — каково мнение Тойнби о жизни в солярионе сегодня, двадцатого июля?

Алар отодвинулся от стола в личной столовой Шея и задумчиво погладил свою фальшивую бородку. Его улыбка слегка перекосилась. — Моя первая мысль, сэр, заключается в том, что с вашей стороны было очень великодушно, чтобы добровольно согласиться на столь рискованное обязательство.

Шей нахмурился, потом хихикнул. — Просто каприз в последнюю минуту. Первоначально я просто пытался связаться с одним парнем на лунной станции... Он издал озадаченный булькающий звук, явно подразумеваемый смех. — Но потом у меня появилось внезапное убеждение, что я должен попытаться помочь этим беднягам на Солярионе-9. И вот я здесь.

Алар покачал головой. — Вообще-то, граф, боюсь, им уже не помочь. Я пробыл здесь всего сорок восемь часов, но пришел к выводу, что шестидесятидневная смена в солярионе губит человека на всю жизнь. Он приходит свежим и здоровым. Он уходит безумным.

— Я согласен, доктор, но разве это ухудшение личности не имеет большего значения для Тойнбианцев?

— Вполне возможно, — рассудительно согласился Вор. — Но сначала давайте рассмотрим общество, состоящее примерно из тридцати душ, выброшенных из материнской культуры и запертых в солярионе. Огромные опасности угрожают со всех сторон. Если человек, наблюдающий за линиями Фраунгофера, не успеет вовремя заметить приближающийся кальциевый факул, чтобы предупредить пилота бокового двигателя — бах — станция погибает.

— Если аппарат, который препятствует солнечной радиации испарить станцию, непрерывно преобразуя излучение в мьюриум, затормозится на долю секунды — свист — и больше нет никакой станции. Или, скажем, грузовой корабль не появляется вовремя, и не увозит мьюриум из складских помещений, заставляя нас превратить мьюриум обратно в солнце — еще один взрыв.

— Или предположим, что наш метеоролог не замечает небольшого увеличения магнитной активности, и наше солнечное пятно вдруг решает увеличить себя в нашем направлении, свободно скользя к ядру Солнца. Или предположим, что антигравитационный двигатель, работающий на мьюриуме, выйдет из строя, и у нас не будет ничего, что удержит нас от двадцати семи «G» солнца. Или, пусть, система охлаждения выйдет из строя на десять минут…

— Вы же видите, граф Шей, какими должны быть нормальные люди, чтобы жить такой жизнью, по земным меркам — безумными. Безумие в таких условиях это полезный и логичный защитный механизм, бесценное и спасительное отступление от реальности.

— Пока экипаж не сделает эту корректировку — «ответ на вызов окружающей среды», как мы, Тойнбианцы, называем ее, у них мало шансов выжить. Воля к безумию в солнечном человеке так же жизненно важна, как неизбежность орошения в Шумере. Но, возможно, я посягаю на поле деятельности психолога.

Шей ухмыльнулся. — Хотя я не могу полностью согласиться с вами, доктор, все же у вас есть кое-что. Не скажете ли вы тогда, что смысл существования солярианского психиатра заключается в том, чтобы довести людей до безумия?

— Я могу ответить на этот вопрос, задав другой, — ответил Алар, исподтишка разглядывая свою жертву. — Предположим, что в данном обществе установлена норма существования. Если один или два члена группы заметно отклоняются от нормы, мы говорим, что они безумны.

— И все же все общество может быть признано безумным чужой культурой, которая может считать одного или двух непокорных лиц единственными здравомыслящими людьми в образцовом обществе. Так не можем ли мы определить здравомыслие как соответствие, и веру норме любой культуры, которую мы представляем?

Шей поджал губы. — Возможно.

— И потом, представьте, что некоторые члены экипажа не могут освободиться от опасности своего повседневного существования, что они не могут цепляться за какую-то спасительную уверенность, даже если это всего лишь уверенность в близкой смерти. Или, если они не могут найти какую-то другую иллюзию, которая могла бы сделать их существование терпимым, то, разве не ваш долг облегчить им эти или другие формы безумия? Научить их зачаткам безумия, так сказать?

Шей смущенно хихикнул. — Через мгновение вы заставите меня поверить, что в сумасшедшем доме единственный сумасшедший — это психиатр.

Алар спокойно посмотрел на него, подняв свой бокал с вином. — Вы понимаете, дорогой граф, что повторили свою последнюю фразу не один, а два раза? Вы думаете, я плохо слышу? И он небрежно сделал глоток вина.

На лице психолога отразилось изумленное недоверие. — Вы вообразили, что я повторяюсь. Я отчетливо помню…

— Конечно, конечно. Без сомнения, я неправильно вас понял. Алар приподнял плечи в деликатном извинении. — Но, — настаивал он, — предположим, что вы повторили свои слова, а потом отвергли их. У непрофессионала вы, вероятно, проанализировали бы такую навязчивую идею на пустяках, как зарождающаяся паранойя, за которой в свое время последует мания преследования.

— У вас, конечно, это вряд ли заслуживает внимания. Если это и произошло, то, скорее всего, по недосмотру. Пары дней на одной из таких станций достаточно, чтобы дезорганизовать практически любого. Он осторожно поставил бокал на стол. — В последнее время в вашей комнате не произошло никаких пустяков? Он проскользнул в каюту Шея накануне и повернул все видимые предметы на 180 градусов.

Шей нервно хихикнул. Наконец он сказал: — Конечно, нет.

— Тогда вам не о чем беспокоиться. Алар дружелюбно похлопал себя по козлиной бородке. — Раз уж мы заговорили об этом, может, вы мне что-нибудь расскажете? Будучи Тойнбианцем, я всегда интересовался тем, как один человек определяет, является ли другой вменяемым или безумным. Я так понимаю, что у вас, психологов, действительно есть заранее подготовленные тесты на здравомыслие.

Шей пристально посмотрел на него через стол и усмехнулся. — Ах, здравомыслие, нет, для этого нет простого книжного теста, но у меня есть несколько проекционных слайдов, которые оценивают моторную и умственную интеграцию человека. Такая оценка, конечно, не лишена отношения к вопросу о здравомыслии, по крайней мере, о здравомыслии, как я его понимаю. Не хотите ли вы пройтись со мной по нескольким из них?

Алар вежливо кивнул. Шей, как он знал, хотел запустить слайды больше для того, чтобы успокоить себя, чем для того, чтобы развлечь своего гостя.

Психолога ожидал самый жестокий шок в его жизни.

Шей быстро настроил голограф и экран проектора. — Начнем с интересных слайдов с лабиринтом, — прощебетал он, выключая светильник, свисавший с потолочного крючка. — Способность быстро решать лабиринты, тесно связана с анализом наших повседневных проблем. Нерешительный исследователь лабиринта распутывает свои трудности по частям, и ему не хватает мозговой интеграции, которая характеризует исполнителя.

— Интересно отметить, что шизофреник может решить только самые простые лабиринты, даже после повторных испытаний. Итак, вот первый и самый простой. Белые крысы решают его, если он разложен на полу со стенками, конечно, после трех-четырех пробежек. Пятилетний ребенок, увидев его так, как мы увидим здесь, решает его примерно за тридцать секунд. Взрослые справляются мгновенно.

— Совершенно очевидно, — хладнокровно согласился Алар, проецируя ложный проход на внешнюю границу лабиринта и прикрывая настоящий проход частью ложной границы.

Шей беспокойно пошевелился, но, видимо, счел свою неспособность разгадать лабиринт мимолетной причудой ума. Он переключил слайды.

— Каково среднее время на следующий лабиринт? — спросил Алар.

— Десять секунд.

Второй и третий лабиринты Вор пропустил без всяких световых изменений. Облегчение Шея было очевидно даже в темноте.

Но на четвертом слайде Алар попеременно открывал и перекрывал различные проходы лабиринта, и он знал, что Шей, стоя рядом с проектором, протирает глаза. Маленький психолог с благодарностью вздохнул, когда его гость предложил оставить серию лабиринтов и попробовать решить что-нибудь другое.

Вор улыбнулся.

— Наша вторая серия слайдов, доктор Тэлбот, показывает круг и эллипс бок к боку. На каждом последующем слайде, а их двенадцать, эллипс становится все более и более круглым. Люди с тончайшим зрительным различением могут обнаружить различия на всех двенадцати картах. Собаки могут обнаружить два, обезьяны — четыре, шестилетние дети — десять, а средний человек — одиннадцать. Откройте ваш собственный счет. Вот первый из них.

На черном экране появился большой белый круг, а рядом с ним узкий эллипс. Это было совершенно очевидно. Алар решил подождать следующего.

На втором слайде Шей нахмурился, вынул его из проектора, поднес к свету экрана и снова вставил. На третьем слайде он начал жевать свои губы. Но он продолжал действовать. Когда подошел десятый, он обильно потел и слизывал пот с уголков своего рта.

Вор продолжал делать уклончивые признания, когда был представлен очередной слайд. Он не испытывал никакой жалости к Шею, который не мог знать, что начиная со второго слайда не было никаких эллипсов, только пары одинаковых кругов. Каждый эллипс был отменен проекцией из глаз Алара, и вместо него появлялся круг.

Шей даже не пошевелился, чтобы вставить одиннадцатый слайд в проектор. Он сказал: — Может быть, остановимся здесь? Я думаю, вы поняли общую идею…

Алар кивнул. — Весьма интересно. Что еще у вас есть?

Хозяин поколебался, видимо, возясь с корпусом проектора. Наконец он стеклянно хихикнул. — У меня есть несколько тестов Роршаха. Они более или менее условны, но служат для выявления психоза в его формирующих стадиях.

— Если это вас утомляет… — начал Алар с дьявольским тактом.

— Нисколько.

Вор мрачно улыбнулся.

Экран снова загорелся, и пухлый психолог поднес к нему слайд для проверки. Затем он вставил слайд в проектор. Он прокомментировал: — Для нормального человека первый слайд напоминает симметричный силуэт двух балерин, или двух прыгающих детей, или иногда двух играющих собак. Психотики, конечно, видят что-то, что они считают страшным или жутким, например тарантула, демоническую маску или…

Алар плавно превратил изображение в ухмыляющийся череп. — Похоже на пару танцовщиц, не так ли? — заметил он.

Шей вытащил носовой платок и провел им по лицу. Второй слайд он вставил без комментариев, но Алар услышал дребезг, когда дрожащие пальцы Шея опустили его в проектор.

— Скорее, похоже на два дерева, — задумчиво заметил Вор, — или, может быть, на два перышка, или, может быть, на две речушки, текущие вместе на лугу. А что может увидеть психопат?

Шей стоял, молча и неподвижно, скорее мертвый, чем живой. Казалось, он не замечал в комнате ничего, кроме изображения на экране, и Алар почувствовал, что человек смотрит на него с завороженным ужасом. Он многое бы отдал, чтобы украдкой взглянуть на творение, чей извращенный разум он уничтожал, но решил, что лучше продолжать трансформировать образ.

— Что может увидеть сумасшедший? — тихо повторил он.

Шепот Шея был неузнаваем. — Пару белых рук.

Алар протянул руку, выключил проектор и экран и тихо вышел из темной комнаты. Его хозяин даже не пошевелился.

Не успел Вор сделать и двух шагов по коридору, как из-за закрытой двери донесся приглушенный взрыв хихиканья, потом еще один, и еще, и наконец, их стало так много, что они слились друг с другом в длинном раскатистом пароксизме.

Он все еще слышал его, когда поворачивал за угол коридора к своей каюте. Он погладил бородку и улыбнулся.

Станционный мастер Майлз и Флорес, горячо спорившие о чем-то, прошли мимо него, не заметив ни вежливого поклона, ни даже его присутствия. Он задумчиво наблюдал за ними, пока они не свернули за угол и не исчезли. У них было идеальное состояние ума — быть сумасшедшими и не знать этого. Их непоколебимая вера в неизбежное уничтожение окутывала их ореолом целеустремленного здравомыслия.

Без этой веры их умственный распад, вероятно, был бы быстрым и полным. Несомненно, они предпочли бы умереть, чем покинуть станцию живыми в конце своей смены.

Он гадал, сможет ли Шей столь же драматично приспособиться к своему новообретенному безумию.


18 Дуэль закончилась

Стук сердца разбудил его через несколько часов в его комнате.

Он напряженно прислушивался, поднимаясь с койки. Но не было слышно, ни звука, кроме всепроникающего грохота огромных и неистовых газов снаружи.

Он быстро оделся, подошел к двери, ведущей в коридор, и выглянул в коридор. Он был пуст.

Странно, обычно можно было увидеть двух или трех человек, спешащих по какому-нибудь важному делу. Его сердцебиение поднялось до ста восьмидесяти.

Все, что ему нужно было сделать, это следовать за своим безошибочным чутьем в случае опасности. Он бесцеремонно вышел в коридор и направился к комнате Шея. Он быстро добрался туда и остановился перед дверью, прислушиваясь. Никакого звука. Он коротко постучал, но безрезультатно. Он постучал еще раз. Почему Шей не отвечает? Было ли в комнате какое-то незаметное движение?

Его сердцебиение достигло ста восьмидесяти пяти и продолжало расти. Его правая рука беспокойно сжалась. Должен ли он вернуться за своей саблей?

Он стряхнул с себя желание убежать в свою комнату. Если здесь и была опасность, то, по крайней мере, она была информативной. Так или иначе, он сомневался, что клинок повлияет на эту проблему. Он огляделся вокруг. В холле по-прежнему было пусто.

Ему пришла в голову нелепая мысль, что он единственный, кто остался на борту. Затем он невесело улыбнулся. Его богатое воображение становилось слишком сильным даже для него самого. Он схватился за ручку панели, быстро повернул ее и запрыгнул в комнату.

В тусклом свете, когда его сердцебиение взлетело до двухсот, он увидел несколько вещей.

Первой было раздутое, бесчувственное лицо Шея, обрамленное кудрями, смотревшее на него примерно в футе под центральным крюком потолочной лампы. Ненормальное выпячивание глаз, несомненно, было вызвано узким кожаным ремешком, натянутым от складок шеи до крючка. Сбоку от болтающихся ног маленького человечка стоял перевернутый стол с проектором.

За мягко покачивающимся трупом, перед экраном, тихо сидел Турмонд, изучая Алара загадочными глазами. По обе стороны от министра полиции в грудь Алару было нацелено оружие Кадес.

Казалось, каждый из них был зажат в тиски чужого взгляда. — «Как пластины конденсатора», — подумал Алар, — «с трупом вместо диэлектрика». Долгое время у Вора была странная иллюзия, что он— часть голографической проекции, что Турмонд будет вечно смотреть на него немигающими глазами, что он в безопасности, потому что Кадес не может стрелять в голографической проекции.

Комната слабо покачнулась под их ногами, когда исключительно сильный и шумный вихрь газа ударил в солярион. Это пробудило их двоих от парализованной задумчивости.

Турмонд был первым, чтобы начать говорить.

— В прошлом, — раздался его сухой, холодный голос, — наши ловушки для вас были подчинены человеческому уравнению. Этот фактор больше не действует в вашу пользу. Если вы отойдете от того места, где стоите сейчас, Кадесы выстрелят автоматически.

Алар коротко рассмеялся. — В прошлые времена, когда вы были уверены, что предприняли достаточные меры предосторожности, пытаясь схватить меня, вы всегда ошибались. Я вижу, что самоубийство вашего товарища потрясло вас, иначе вам не нужно было бы объяснять мою будущую судьбу. Ваш устный обзор вашей ловушки служит, в основном, для вашей собственной уверенности. Ваше ожидание, что я умру, это скорее надежда, чем уверенность. Могу я предположить, что обстоятельства таят в себе такую же опасность для вас, как и для меня?

В его голосе звучала уверенность, которую он совсем не чувствовал. Он, несомненно, был заперт контрольными устройствами, возможно, корпусными конденсаторами или фотоэлементными реле, которые активируют Кадесы. Если он прыгнет на человека, тот просто упадет на пол, а от него останется кучка мокрого пепла.

Брови Турмонда едва заметно сдвинулись. — Вы, конечно, блефовали, когда предположили, что ситуация таит в себе столько же опасности для меня, сколько и для вас, поскольку вы должны умереть в любом случае, в то время как мои единственные источники личной озабоченности — общие соображения об опасности на борту соляриона и вмешательство экипажа.

— Я свел к минимуму последнюю возможность, переведя на Меркурий всю команду, кроме смены Майлза. И они предупреждены, чтобы дать сигнал «Фобосу» и уйти со мной, как только я вернусь в зал собраний, что будет примерно через десять минут. Он встал почти небрежно, обошел ближайший Кадес и медленно двинулся вдоль стены к двери коридора, старательно обходя ту часть комнаты, которая была перекрыта траекториями оружия.

Турмонд еще раз продемонстрировал, почему Хейз-Гонт пригласил его в волчью стаю. Он полагался на рычаги титанических сил, когда ему было трудно справиться с препятствием, и проклинал цену.

Все было предельно просто. Не будет никакой борьбы, никакого личного сражения. Никакого конкретного решения достигнуто не будет. И, тем не менее, в течение короткого времени, Алар будет мертв. Он не мог пошевелиться, не вызвав стрельбы двух Кадесов, и некому было бы освободить его. Солярион будет эвакуирован через несколько минут. Станция без экипажа соскользнет над краем солнечного пятна задолго до того, как он упадет от усталости.

Волчья стая была готова обменять одну из своих шести самых ценных фабрик военного имущества на его жизнь.

И все же, это было еще не всё. Теперь Вор едва дышал, потому что ему показалось, что он знает, о чем говорили Майлз и Флорес в холле.

Теперь Турмонд стоял у двери, медленно поворачивая ручку.

— Ваша программа, — мягко сказал Алар, — имеет смысл, за исключением одной довольно неясной, но важной особенности. Ваше безразличие к принципам Тойнби естественным образом ослепило вас от существования такого фактора, как «самоопределение в обществе».

Министр полиции задержался на долю секунды, прежде чем шагнуть через порог.

— Можете ли вы извлечь смысл из доклада Фраунгофера? Вы можете управлять боковым реактивным двигателем? Если нет, то вам лучше деактивировать Кадесы, потому что я вам очень понадоблюсь, и очень скоро. У вас не будет времени подать сигнал «Фобосу».

Министр полиции замешкался у самой двери.

— Если, — сказал Алар, — вы думаете, что основная команда под началом Майлза в настоящее время управляет станцией, вам лучше осмотреться.

Ответа не последовало. Турмонд, очевидно, решил, что один из них будет лишним. Его шаги затихли в коридоре.

Алар вопросительно взглянул на обрюзгшее и выпученное лицо Шея, потом на два Кадеса. — Он вернется, — пробормотал он, скрестив руки на груди.

И все же, когда он услышал шаги, возвращавшиеся значительно быстрее, чем они уходили, это подтверждение его догадки относительно экипажа Эндрю повергло его в глубокую печаль. Однако это было неизбежно. Ничто не могло спасти их после того, как он выбросил костями семерку.

Турмонд быстро вошел в комнату. — Вы были правы, — сказал он. — Где же они спрятались?

— Они прячутся, — ответил Алар без всякого выражения, — но не так, как вы думаете. Все десять из них были уверены, что умрут в эту смену. У них была фаталистическая вера в свою судьбу. Благополучное возвращение с вами означало бы отказ от этой веры с последующим умственным и моральным разложением. Они предпочли умереть. Вы, вероятно, найдете их тела в трюмах для мьюриума.

Губы Турмонда сжались. — Вы лжете.

— Не имея никакого исторического прошлого, вы, естественно, так и предполагаете. Но независимо от того, что случилось с Майлзом и его командой, вы должны будете прийти к какому-то решению относительно меня в течение следующей минуты или двух. Мы дрейфовали в зоне Эвершеда с тех пор, как я вошел в комнату. Вы можете отпустить меня, чтобы дать мне возможность попробовать запустить боковые двигатели, или вы можете оставить меня здесь, и умереть вместе со мной.

Он наблюдал за внутренней борьбой в полицейском министре. Неужели личная преданность этого человека Хейз-Гонту или, возможно, холодное непреклонное чувство долга заставят его держать Алара в неподвижности ценой собственной жизни?

Турмонд задумчиво поигрывал рукояткой кинжала, висящего на его груди. — Ладно, — сказал он, наконец. Проходя за Кадами, он щелкнул выключателями на каждом из них. — Вам лучше поторопиться. Теперь это безопасно.

— Ножны и клинок Шея лежат на столе рядом с вами, — сказал Вор. — Отдайте их мне.

Турмонд позволил себе улыбнуться и протянул ему саблю. Алар знал, что этот человек собирается убить его, как только станция снова станет безопасной, и что для величайшего фехтовальщика Империи не имеет значения, вооружен ли Вор.

— Вопрос, — сказал Вор, пристегивая ножны к поясу. — Вы были на «Фобосе» вместе с Шеем?

— Я был на «Фобосе». Но не с Шеем. Я позволил ему сначала испробовать его собственный план.

— И когда он потерпел неудачу…

— Я вступил в дело.

— Еще один вопрос, — невозмутимо настаивал Вор. — Как вы с Шеем узнали, где меня найти?

— Мегасетевой Разум.

Это было непостижимо. Разум попеременно осуждал его и освобождал его. Почему? Почему? Неужели он никогда не узнает?

— Хорошо, — коротко ответил он. — Идем. Вместе они поспешили в рубку управления.

Через час они вышли, обливаясь потом.

Алар повернулся и быстро оглядел своего заклятого врага. Он сказал: — Очевидно, я не могу позволить вам подать сигнал на «Фобос», пока мой собственный статус не будет выяснен к моему удовлетворению. Я не вижу особой пользы в том, чтобы откладывать то, что было неизбежно со времени нашей первой встречи. Он выхватил саблю с холодной медлительностью, надеясь, что его размеренная уверенность произведет впечатление на Турмонда.

Министр полиции выхватил свой собственный клинок. — Вы совершенно правы. Вы должны умереть в любом случае. Чтобы спасти свою жизнь, я вполне оправданно полагался на ваше желание продлить вашу собственную. Умрите!

Как и во многих случаях в прошлом, когда смерть встречалась с ним лицом к лицу, время начало ползти мимо Вора, и он наблюдал за криком обреченности Турмонда и одновременным выпадом как частью неторопливо разыгрываемой пьесы. Действие Турмонда было актерской ролью, которую следовало изучать, анализировать и конструктивно критиковать с помощью его собственных слов и жестов, хорошо организованных и гармонично связанных.

Он знал, не задумываясь над тем, что допускал и требовал его разум, что крик и выпад Турмонда не должны были убить его. «Атака стрелой» Турмонда была, по-видимому, классическим ударом справа, который, в случае успеха, проткнет сердце и правое легкое Алара. Знатоки обычно парировали такой удар обычной терцией или, возможно, квинтой и следовали за этим ответным ударом в пах противника.

И все же в крике Турмонда был какой-то умозрительный, вопрошающий элемент. Человек, очевидно, ожидал, что Вор поймет его обман, поймет, что он спланировал очень сложную композитную атаку, основанную на рефлексивной реакции Алара на его удар, и опытный Вор, как ожидается, сорвет возможную ловушку простым способом блокировки клинков и начнет все заново.

Этот анализ нападения был правдоподобен, за исключением одного — Турмонд, никогда не идущий на неизбежный риск, вместо того чтобы разблокировать клинки, скорее всего, схватит свой кинжал, висящий на груди и вонзит его в горло противника.

И все же Вор не мог одновременно срезать ножны кинжала и уклониться от выпада.

А потом вдруг все это оказалось в прошлом. Турмонд отпрянул назад, злобно сплевывая, а ножны кинжала бешено вращались в воздухе позади него. Красная полоса быстро росла на груди Вора. Министр полиции легонько рассмеялся.

Сердце Алара билось очень быстро, насколько быстро, что он даже не знал об этом, перекачивая свою жизненную субстанцию через обманчиво простой разрез в его легком. Тут уж ничего не поделаешь. Теперь, если ему удастся достаточно быстро ранить или обезоружить Турмонда, он все еще сможет вызвать «Фобос» и сбежать под защитой капитана Эндрю, прежде чем он умрет от потери крови.

Его искусный противник, конечно, будет тянуть время, внимательно наблюдая за ним, высматривая первые признаки настоящего колебания, которое может быть просто движением большого пальца вдоль эфеса рапиры, ударом, парированным на долю дюйма выше, легким напряжением пальцев согнутой левой руки.

Турмонд должен был знать. Возможно, это была та самая просветляющая смерть, которую предсказал ему загадочный сфинкс, Мегасетевой Разум.

Турмонд выжидал, улыбаясь, будучи настороженным, и в высшей степени уверенным. Он ожидал, что Алар рванется вперед, напрягая каждый нерв, чтобы выжать максимум из нескольких минут сильного, умелого фехтования, оставшихся ему до того, как он потеряет сознание от потери крови.

Вор двинулся вперед, и его рапира прыгнула, как стрела, в невероятно сложном финте тела. Но его квазивыпад был парирован уклончивым квазиответом, почти философским в своей двусмысленности. Эта тщательно продуманная неопределенность свидетельствовала о том, что Турмонд до конца осознал свою высшую позицию, что совершенная оборона победит без риска.

Алар не ожидал, что его атака приведет к кровопролитию. Он просто хотел убедиться в том, что Турмонд осознал свое преимущество. По всей видимости, так оно и было. Одновременно с этим осознанием Вор, вместо того чтобы импровизировать и продолжить атаку, как и следовало ожидать Турмонду, резко отступил, закашлялся и выплюнул полный рот горячей соленой жидкости.

Его правое легкое медленно наполнялось. Вопрос был только в том, когда ему следует откашляться и выпустить кровь? Он выбрал именно этот момент. Теперь его противник должен взять инициативу в свои руки, и он должен быть вовлечен в чрезмерное напряжение.

Турмонд беззвучно рассмеялся и приблизился с хитрым выпадом ноги, за которым тут же последовал удар по лицу, который Вор едва парировал. Но было ясно, что Турмонд не проявляет себя в полной мере. Он не хотел рисковать, потому что не должен был рисковать.

Он мог достичь своей цели в свое время, просто ничего не делая, или быстро, если бы захотел, заставляя Вора постоянно напрягаться. Единственным желанием Турмонда было остаться в живых, а Алар должен был, не только сделать это, но и вывести из строя своего противника. Больше он ничего не мог предпринять. Клятва Вора запрещала ему убивать офицера Империи, даже в целях самообороны.

Не чувствуя отчаяния, он ощутил симптомы отчаяния — сдавленное горло, неясную дрожь лицевых нервов, всепоглощающую усталость.

— Чтобы избежать поимки или смерти в ситуации известных факторов, — усмехнулся Турмонд, — Вор введет одну или несколько новых переменных, обычно путем преобразования фактора относительной безопасности в фактор относительной неопределенности.

В этот момент Алар глубоко погрузил в себя этого неординарного персонажа, который командовал силами безопасности полушария. Это был пылающий, расчетливый интеллект, который сокрушал оппозицию, потому что он понимал своих противников лучше, чем они сами, и мог, молча, предвидеть их действия и быть готовым к их недолгому изумлению с фатальным ответом.

Турмонд мог бы дословно процитировать Руководство по Борьбе с Ворами.

Алар медленно опустил свой клинок. — Тогда бесполезно предлагать мое оружие в знак капитуляции, ожидая, что вы потянетесь к нему левой рукой…

— ... и обнаружу, что плыву через ваше плечо. Нет, спасибо.

— … или поскользнетесь на моей собственной крови…

— ... и пронзите меня, когда я брошусь, чтобы прикончить вас.

— И все же, — возразил себе Вор, — философия безопасного превращения не ограничивается очевидными, скорее второстепенными приемами, о которых мы только что говорили, как я вскоре продемонстрирую. Его рот сардонически скривился.

Но только самое дикое, самое нелепое требование к его неземному телу могло спасти его сейчас. Кроме того, то, что он имел в виду, требовало, чтобы он избавился от своей сабли, но был в безопасности от Турмонда, по крайней мере, на минуту или две.

Его клинок скользнул по пластиковым плиткам в сторону Турмонда, который отступил назад в нескрываемом изумлении, затем крепче сжал свое оружие и двинулся вперед.

— Жертва безопасности — это мое средство защиты, — неторопливо продолжал Алар. — Я превратил его в неизвестную переменную, потому что вы подозреваете, что я буду делать дальше. Ваши шаги замедляются.

— Вы не видите никаких причин, почему бы вам не убить меня сейчас, очень быстро, но у вас... скажем так, охотничья лихорадка? Вам любопытно, что я мог бы сделать без моего оружия, и чего я не мог бы сделать с ним. Вы задаетесь вопросом, почему я постоянно сгибаю руки и почему я делаю это с коленом.

— Вы уверены, что можете убить меня, что все, что вам нужно сделать, это приблизиться и вонзить свой клинок в цель. И все же вы остановились, чтобы посмотреть, снедаемые любопытством. И вы просто немного боитесь.

Подавив кашель, Вор выпрямился и крепко сжал кулаки. Раздался сухой треск его одежды, когда он пересек короткое пространство между ними, направляясь к Турмонду. Время! Время! Он мог бы выполнить это последнее требование к своему телу, но ему нужно было еще несколько секунд. Это было созидание, созидание…

Полицейский министр дышал с нервной быстротой, но стоял твердо.

— Разве вы не понимаете, Турмонд, что человек, способный обратить зрительный процесс, снабжая свою сетчатку энергетическими квантами, может в состоянии стресса обратить этот процесс вспять? Что вместо того, чтобы обеспечить электрические разности потенциалов вдоль афферентных нервов для нормальной активации мышц, он может обратить процесс и заставить мышцы накапливать значительную мощность для разряда через нервы и кончики пальцев?

— А вы знаете, что некоторые бразильские угри могут разряжать несколько сотен вольт, что достаточно, чтобы убивать лягушек и рыбу электрическим током? При моем теперешнем потенциале я мог бы легко убить вас, но я намерен просто оглушить вас. Поскольку электростатические заряды легко соскальзывают с металлических наконечников, вы поймете, почему мне пришлось отбросить саблю, даже рискуя, что вы проткнете меня насквозь, прежде чем я смогу создать необходимый заряд. Достаточно! Теперь он чувствовал себя как стрела молнии, заключенная в бутылке.

Клинок Турмонда взлетел вверх. — Не подходите ближе! — хрипло воскликнул он.

Вор остановился, его обнаженная грудь была в шести дюймах от колеблющегося острия. — Металл — отличный проводник, — улыбнулся он и двинулся вперед.

Полицейский министр отскочил назад, сжал саблю, как копье, за долю секунды прицелился в сердце Алара и…

Он с криком упал на пол, его извивающееся тело окуталось бледно-голубым сиянием. Ему удалось вытащить пистолет из кобуры и сделать два выстрела, которые безвредно отскочили от Воровской брони Алара.

Затем последовала короткая запыхавшаяся пауза, во время которой он безумно смотрел вверх на своего необыкновенного победителя.

Всю свою взрослую жизнь он убивал, лениво, небрежно, не думая и не чувствуя больше, чем когда он завтракал или расчесывал волосы. Некоторые из них нуждались в убийстве, некоторые нет. Некоторые были вызовом, но они все равно умирали. Все это не имело ни малейшего значения. От этих созданий требовалось только, чтобы они умерли. Так они и поступали, и все это было очень справедливо, правильно и своевременно, потому что он был лучшим фехтовальщиком Империи. Но теперь, совершенно неожиданно, что-то изменилось. Что-то пошло не так в упорядоченном порядке вещей. Ужасно неправильно. Неужели он, великий Джайлс Турмонд, вот-вот будет убит этим бездарным неизвестным? По существу дилетант, этот презренный новичок? Немыслимо! Клянусь судьбой, никогда! Только равный Турмонду мог когда-либо убить Турмонда. И был только один равный. То есть... он поднял пистолет к голове. Третья пуля вошла в его собственный мозг.

Алар вбежал в рубку управления еще до того, как эхо последнего выстрела затихло вдали. Их схватка длилась почти сорок минут. Как далеко отнесло солярион?

Пирометрический датчик показывал 4500К. Падение температуры фотосферы с 5700 градусов Кельвина определенно свидетельствовало о положении соляриона в самой холодной части солнечного пятна, в его центре.

Это означало, что уже через несколько минут станция должна упасть прямо, по направлению к ядру Солнца.


19 Надвигающаяся Смерть

— Час назад, — сказал Мегасетевой Разум, — их превосходительства имперские министры предложили мне замечательные вопросы с необычным требованием, чтобы я дал удовлетворительные ответы до того, как закончится ночь или я умру.

С того места, где она сидела со скованными лодыжками, Кейрис изучала лица в полукруге вокруг себя. Одни были мрачными, другие нервными, третьи невозмутимыми. За исключением Шея и Турмонда, здесь собрался весь внутренний совет. В центре их всех был Хейз-Гонт, а его питомец-долгопят испуганно выглядывал из-за плеча, изучая запавшими глазами человека в прозрачном куполе.

Даже Хуана-Мария присутствовала, наблюдая за происходящим с томным любопытством из своей мотоколяски. Министры Войны, Авиации, Ядерной Энергетики собрались вместе в одном конце круга. Они спорили жарким шепотом, но быстро сели, когда Разум начал говорить.

— Эти вопросы заключаются в следующем, — пробубнил Разум. — Во-первых, удалось ли Шею и Турмонду убить Вора Алара? Если это так, то почему о них ничего не слышно? Во-вторых, можно ли начать операцию «Конец» с разумной надеждой на успех, даже если вопрос об Аларе остается нерешенным? Я полагаю, что эти два вопроса были представлены каждым членом Совета. Третий вопрос «жив ли Кенникот Мьюр?»... был задан только канцлером.

По спине Кейрис поползли ледяные мурашки. Неужели Разум действительно знает о Киме, и Аларе?

Человек в углублении сделал короткую паузу, опустил обезображенную львиную голову и снова посмотрел на круг лиц над собой. — Я могу ответить на ваши вопросы следующим образом. Во-первых, Шей и Турмонд мертвы в результате их соответствующих попыток уничтожить Алара.

— Во-вторых, успех или провал операции «Конец» теперь зависит не от жизни или смерти Алара, а от постороннего фактора, который будет раскрыт всем нам в течение нескольких минут. Таким образом, на первые два вопроса можно дать категорический ответ. Однако на вопросы о существовании или гибели Алара и Мьюра можно ответить только в терминах вероятностей, не соответствующих учению Аристотеля. На первый взгляд может показаться, что если Шей и Турмонд потерпели неудачу, то, по определению, Алар все еще жив. Такой вывод был бы ошибочным.

Он остановился на мгновение и изучил напряженные, озадаченные лица. — За исключением ее Императорского Величества, все вы провели свои аристотелевские жизни под впечатлением, что «Х» — это либо «А», либо не «А». Ваше традиционное образование ограничило вас двумерной, плоской аристотелевской силлогистической классификацией.

— Я не понимаю, — резко сказал военный министр Элдридж. — Что такое плоское определение, и какое оно имеет отношение к существованию... ну, скажем, Мьюра или Алара?

— Достаньте ваш блокнот, и мы будем рисовать картинки. Это был сухой, насмешливый голос Хуаны-Марии. Она подкатила к нему свое моторное кресло. Мужчина несколько неуверенно вытащил из кармана блокнот в кожаном переплете.

— Нарисуйте круг в середине листа, — приказала Хуана-Мария.

Озадаченный милитарист так и сделал. Стоявшие рядом министры вытянули шеи в сторону блокнота.

— А теперь подумайте над таким вопросом. Жив ли Алар? Как последователь Аристотеля, вы рассматриваете только две возможности. Он либо жив, либо мертв. Таким образом, вы можете написать «живой» в круге и «мертвый» в пространстве вне круга. «Живой» плюс «мертвый» в этом случае составят то, что последователи Аристотеля называют «группой множеств». Давайте, записывайте их.

Элдридж, выглядевший немного глупо, так и сделал.

Ироничный голос продолжал: — Но вы должны помнить, что «мертвая» часть человека определяется только отрицательно. Мы знаем, что это не так, а не то, что это такое. Если существуют другие условия существования, чем те, к которым мы привыкли, то эта часть человека будет включать и их. Неопределенность бесконечна.

— И далее, лист записной книжки можно рассматривать как простое поперечное сечение сферы, охватываемой бесконечностью. Вверху, внизу и под углами через него проходят одинаковые поперечные сечения в одной и той же сфере, и их бесконечное множество. Иными словами, одной своей попыткой свести проблему к двум альтернативам вы наделяете ее бесконечным количеством решений.

Лицо Элдриджа упрямо застыло. — Не имея в виду никакого неуважения, Ваше Величество, могу ли я утверждать, что подобные рассуждения — всего лишь академическое теоретизирование? Я утверждаю, что эти два врага Империи либо живы, либо мертвы. Если они живы, то должны быть схвачены и уничтожены. С вашего позволения, Ваше Величество, я переформулирую вопрос, который до сих пор стоял перед Разумом лишь косвенно. Он холодно обратился к человеку под куполом. — Жив ли Алар, Вор?

— Тогда скажите ему, Разум, если сможете, — сказала Хуана-Мария, скучающе махнув морщинистой рукой.

— В терминах Аристотеля, не имеющих законной силы, — ответил Разум, — Алар жив. Однако он не существует в плоской гипотезе Аристотеля, как ее понимает маршал Элдридж. То есть, сегодня в солнечной системе нет ни одного человека, который соответствовал бы отпечаткам пальцев и капиллярам глазного яблока, указанным в полицейском досье Алара.

— Полагаю, то же самое можно сказать и о Кенникоте Мьюре? — спросил Хейз-Гонт.

— Не совсем так. Личность Мьюра более расплывчата. Если рассматривать Мьюра с точки зрения классической логики Элдриджа, то он должен был бы рассматриваться, как более чем один человек. В терминах Аристотеля, не имеющих законной силы, Мьюр, по-видимому, развил определенную подвижность вдоль оси времени.

— Он может существовать как два человека одновременно? — с любопытством спросила Хуана-Мария.

— Вполне возможно.

Кейрис прислушалась к своему собственному сдавленному голосу. — Он — кто-нибудь из этих людей... сейчас находится в этой комнате?

Разум долгое время молчал. Наконец он поднял на нее большие печальные глаза. — Вопрос мадам вызывает удивление, учитывая очевидную опасность для ее мужа, если ее предположение окажется верным. И все же я отвечу вам следующим образом. Одно воплощение Мьюра, существование которого только что было логически выведено ее Величеством Императрицей применением аристотелевской логики, присутствует, но в данный момент оно не желает быть видимым для нас.

Он остановился и посмотрел на радиохронометр на стене слева от себя. Некоторые из присутствующих проследили за его взглядом.

Было уже четыре минуты первого ночи. Где-то далеко над ними занимался рассвет нового дня 21 июля 2177 года.

— Однако, — продолжал Разум, — Мьюр присутствует и в другой, совершенно иной форме, которая удовлетворит даже маршала Элдриджа.

Министры обменялись удивленными, подозрительными взглядами.

Элдридж моментально вскочил на ноги. — Укажи мне на него! — воскликнул он.

— Военный министр,— заметил Хейз-Гонт, — до странности наивен, если думает, что Разум укажет на Кенникота Мьюра этому собранию.

— А? — сказал Элдридж. — Вы хотите сказать, что он боится назвать его имя?

— Может быть, а может быть, и нет. Но давайте посмотрим, что принесет нам очень прямой и конкретный вопрос. Он повернулся к Разуму и тихо спросил: — Вы можете отрицать, что вы Кенникот Мьюр?

Пока ошеломленные глаза Алара следили за пирометром, стрелка начала медленно ползти вверх по шкале, регистрируя падение станции в вихрь солнечных пятен — 4560, 4580, 4600.

Чем глубже, тем жарче. Конечно, станция никогда не достигнет ядра Солнца. Вихрь, вероятно, сузится до нуля в пределах тысячи миль или около того, в области достаточно глубокой, чтобы иметь температуру в несколько миллионов градусов. Система изолирующего охлаждения соляриона могла выдержать верхний предел в 7000 градусов.

Вариантов было несколько. Вихрь пятна может распространяться глубоко в солнечное ядро с температурой около двадцати миллионов градусов. Но даже если бы вихревой газ оставался ниже 7000 градусов на всем пути к центру, а он знал, что это невозможно, станция, в конечном счете, врезалась бы в чрезвычайно плотное ядро и взорвалась бы раскаленным добела светом.

Но предположим, что вихрь не распространился до этого невероятно горячего центра, а, скорее всего, возник всего в нескольких тысячах миль по направлению вниз? Он выплюнул полный рот крови и быстро подсчитал. Если бы это пятно находилось на глубине 16000 миль, то температура на вершине конуса была бы немного ниже 7000.

Если станция будет спокойно оставаться здесь, он сможет прожить еще несколько часов, прежде чем тяжелый агрегат погрузится достаточно глубоко, чтобы достичь невыносимой температуры. Но этому не суждено было случиться. Его приземление не будет мягким. Теперь станция падала с ускорением в двадцать семь гравитационных единиц и, вероятно, ударится о дно конуса со скоростью нескольких миль в секунду, несмотря на вязкость газов в пятне. И он мгновенно распадется на составные элементы.

Он почувствовал, как подушки кресла упираются ему в спину. Металлические трубки вдоль рук казались теперь значительно теплее на ощупь. Лицо его было мокрым, но во рту пересохло. Эта мысль напомнила ему о тайнике капитана Эндрю.

В данный момент ему нечего было делать, и он действовал по своей внезапной прихоти. Он встал, потянулся и подошел к стене, поддерживавшей холодильный шкаф. Он открыл дверь и почувствовал внезапную волну прохладного воздуха на своем вспотевшем лице. Он усмехнулся иррациональной мысли: — «Почему бы не заползти в ящик объемом шесть кубических футов, и не закрыть за собой дверь»?

Он вытащил бутылку с пенным напитком и выдавил немного густой жидкости себе в рот. Ощущение было чрезвычайно приятным. Он закрыл глаза и на мгновение представил себе, что капитан Эндрю стоит рядом с ним и говорит: — Здесь холодно, и очень приятно быть в таком месте, как это.

Он снова захлопнул дверь вслед за бутылкой. — «Бессмысленный жест», — подумал он про себя. Ситуация казалась такой нереальной. Кейрис предупреждала его…

Кейрис.

Чувствовала ли она в этот момент, с чем он столкнулся?

Он фыркнул от собственных мыслей и вернулся в кресло.

Но с чем именно он столкнулся?

Действительно, существовало несколько вариантов, но их выводы были идентичны — долгое ожидание, а затем мгновенное, безболезненное забвение. Он даже не мог рассчитывать на длительную, мучительную боль, которая могла бы освободить его вдоль по оси времени, как это было в пыточной комнате Шея.

До него дошел низкий, глухой гул и, наконец, отозвался пульсом на его виске. Его сердце билось так быстро, что отдельные удары уже невозможно было различить. Пульс перешел в нижний звуковой диапазон, что означало биение не менее одной тысячи двести ударов в минуту.

Он почти улыбнулся. Перед лицом катастрофы, которую Хейз-Гонт собирался обрушить на Землю, безумная забота его подсознания о собственной безопасности вдруг показалась забавной.

Именно тогда он заметил, что комната слегка накренилась. Этого не должно было случиться, если только гигантский центральный гироскоп не замедлял ход. Гироскоп должен держать станцию вертикально в самых сильных факулах и шквалах протуберанцев. Быстрый осмотр панели управления показал, что с огромным стабилизатором все в порядке.

Но маленький компасный гироскоп вращался медленно, что было очень странно, но странно знакомым образом, который он сразу узнал. Ось станции постепенно наклонялась под углом к вертикали и вращалась вокруг своего старого центра по конусообразной траектории.

Солярион прецессировал, а это означало, что какая-то неизвестная титаническая сила пытается перевернуть его и эта сила доблестно сдерживается огромным центральным гироскопом.

Но это была проигранная битва.

У него было мимолетное видение огромной станции, превращающейся в черепаху в медленном, массивном величии. Антигравитационный двигатель, действующий на мьюриуме, и расположенный над головой, сейчас аннулирующий 26 из 27 «G» Солнца, скоро окажется под ним. И он добавит свою тягу к этим 27 «G». Под воздействием 53 «G» он будет весить около четырех тонн. Его кровь станет сочиться из раздавленного мясистого тела и тонким слоем растекаться по палубе.

Но что могло попытаться перевернуть станцию?

Пирометры показывали почти одинаковые температуры конвекции по бокам, сверху и снизу станции — около 5200 градусов. А радиационное тепло, полученное по бокам и днищу установки, показало около 6900, как и следовало ожидать. Но пирометры, измерявшие излучение, полученное на верхней поверхности станции, которое не должно было превышать 2000 градусов, поскольку поверхность станции обычно облучалась только тонкой поверхностной фотосферой, показали невероятную цифру в 6800.

Станция должна быть полностью погружена в Солнце. Равномерное излучение со всех сторон доказывало это. И все же он все еще находился в вихре солнечных пятен, о чем свидетельствовали гораздо более прохладные конвекционные течения, омывающие станцию. Было только одно возможное объяснение. Вихрь пятна, должно быть, возвращается к поверхности Солнца через гигантскую U-образную трубу.

Все, что спускается по одной ветви трубы, естественно, поднимается по другой, перевернутой. U-образная трубка наконец-то объясняла, почему все пятна возникают попарно, и имеют противоположную магнитную полярность. Ионизированный вихрь, конечно же, вращался в противоположных направлениях в соответствующих концах трубы.

Если центральный гироскоп одержит победу над бурным вихрем, станция может быть сметена на другую ветвь следующего двойного пятна, и он сможет вырвать станцию в безопасное место через край полутени. В этом невероятном случае он сможет прожить столько, сколько позволит его проколотое легкое, или пока камеры хранения не наполнятся мьюриумом, а синтезатор не начнет превращать смертоносный материал обратно в солнце, чтобы вызвать гигантский взрыв.

Но он мог быть уверен, что даже если станция будет найдена в течение этого промежутка времени, спасения не будет. Открытие будет сделано имперскими поисковыми кораблями, и полицейские просто будут держать станцию под наблюдением до неизбежного заполнения трюмов мьюриумом.

Задумчивый человек долго сидел в кресле центрального оператора, пока накренившийся пол не стал угрожать сбросить его с кресла. Он тяжело поднялся на ноги и, крепко держась за направляющие поручни, прошел вдоль панели к ряду огромных переключателей.

Здесь он открыл предохранительный механизм выключателя центрального гироскопа и вытащил его наружу, несмотря на протесты искрящегося, шипящего пламени. Палуба тут же начала вибрировать под ним, а быстро увеличивающийся наклон пола мешал стоять.

Комната головокружительно кружилась вокруг него, пока он привязывал шнур к главному выключателю, управляющему внешними люками трюмов с мьюриумом наверху. Свободный конец он обвязал вокруг талии.

Когда станция перевернется на спину, он упадет в другой конец комнаты, и шнур, прикрепленный к его прыгающему телу, рывком откроет выключатель люка с мьюриумом. Весь накопленный мьюриум начнет растворяться обратно в свои родные энергетические кванты, и станция внезапно превратится в плоскую гигантскую космическую ракету и, по крайней мере, теоретически, будет выброшена через поднимающуюся U-образную ветвь с невообразимой скоростью.

Если бы он был человеком, то был бы убит мгновенно. Если бы он не был человеком, то мог бы пережить фантастическое начальное ускорение и сопровождать станцию в черные глубины космоса.

Палуба почти превратилась в вертикальную стену. Вероятно, гироскоп остановился, и пути назад уже не было. На мгновение он пожалел о своем решении. По крайней мере, он мог бы прожить еще немного.

Всегда немного дольше. Таким способом он выжал из себя пять лет жизни. Но не более того. Пот струился с его лица, когда, скользя и катясь, он безумно цеплялся за гладкие стальные плитки палубы, которая теперь парила над ним, чтобы стать новым потолком. Затем он упал прямо на то, что несколько минут назад было потолком, и лежал там беспомощный под воздействием гравитации величиной 53 «G», не в силах даже дышать и быстро теряя сознание. Он смутно сознавал, что веревка дернула выключатели люков мьюриума, а затем порвалась под его чудовищно увеличившимся весом. И что зазубренные осколки сломанных ребер пронзили его сердце, и что он умирает.

В это мгновение мьюриум сработал. Четыре тысячи тонн величайшего энергоносителя, когда-либо известного человеку, за миллисекунду превратились в гигантский, искривляющий пространство поток излучения.

Он не чувствовал ни боли, ни движения, ни времени, ни тела, вообще ничего. Но ему было все равно. По-своему он был еще очень даже жив.

Алар был мертв.

И все же он узнал, кто он такой и где его ждет судьба.


20 Армагеддон

Годдард, Министр Ядерной Энергетики, вскочил на ноги и широко раскрытыми глазами уставился то на Разума, то на Хейз-Гонта. — Разум — Кенникот Мьюр? Это невозможно!

Фелпс из Воздушных Путей вцепился в спинку стула белыми дрожащими руками, а его ногти потрескивали и удваивались от давления. — Откуда вы знаете, что это невозможно? — закричал он. — Разум должен ответить на этот вопрос!

Кейрис сглотнула в экстазе страдания. Она инициировала то, к чему Разум, возможно, не был готов. Оглядываясь назад, она не могла найти никакой веской причины для своего вопроса, кроме интуиции. Но Хейз-Гонт, должно быть, ошибается. Очевидно, Разум не мог быть ее мужем. Они были примерно одного телосложения, но на этом сходство заканчивалось. Да ведь Разум был... уродлив. Затем она украдкой взглянула на Хейз-Гонта и потеряла часть своей уверенности.

Из всего собрания только канцлер казался спокойным. Он спокойно развалился в своем плюшевом кресле, небрежно скрестив длинные ноги. Его абсолютная уверенность ясно говорила: — Я уверен в ответе и принял чрезвычайные меры предосторожности.

Для Элдриджа ситуация становилась невыносимой. — Отвечайте, черт бы вас побрал! — воскликнул он, вытаскивая пистолет.

Хейз-Гонт раздраженно отмахнулся от него. — Если это Мьюр, то он тоже вооруженный Вор. Уберите эту игрушку и сядьте. Он снова обратился к Разуму. — Сам факт вашей задержки весьма показателен, но что вы надеетесь этим добиться? Еще несколько мгновений жизни? Его рот искривился в едва заметной усмешке. — Или самый осведомленный человек в системе не знает, кто он такой?

Долгопят Хейз-Гонта, дрожа, глянул поверх эполета своего господина на Разума, который не изменил своего положения. Его руки, как всегда, покоились на подлокотниках кресла. Для Кейрис он казался почти таким же спокойным, как обычно. Но Хейз-Гонт, почти чувственно смакуя свою победу в долгой борьбе с человеком, которого он ненавидел больше всего на свете, очевидно, увидел нечто большее.

— Перед нами, господа, — мрачно заметил он, — несмотря на всю его ауру мудрости, стоит испуганное животное.

— Да, я боюсь, — сказал Разум сильным ясным голосом. — Пока мы тут играем в пятнашки с личностями, Тойнби Двадцать-один шатается под смертельным ударом. Если бы вы не запретили все перерывы в этой конференции, вы бы знали, что Восточная Федерация объявила войну Имперской Америке восемьдесят секунд назад!

— «Какой великолепный блеф»! — подумала Кейрис с отчаянным восхищением.

— Джентльмены, — сказал Хейз-Гонт, оглядываясь по сторонам. — Я надеюсь, что все вы цените самые тонкие моменты последней утонченности Разума. Загадка его личности внезапно теряется в волнении гигантских, но вымышленных догадок. Я думаю, что теперь мы можем вернуться к моему вопросу.

— Спросите Фелпса о его секретном приемнике в ухе, — холодно ответил Разум.

Фелпс выглядел смущенным. Затем он пробормотал: — Разум прав, кто бы он ни был. У меня действительно есть слуховой аппарат, но это еще и радио. Восточная Федерация действительно объявила войну, как он сказал.

Странное молчание, последовавшее за этим, наконец, было нарушено Хейз-Гонтом.

— Это явно меняет дело. Разум будет помещен под строгий арест для дальнейшего изучения в удобное для нас время. А пока совет тратит здесь время впустую. У всех вас есть постоянные приказы на этот случай. Теперь вы будете выполнять их до последней буквы. Мы объявляем перерыв.

Он встал. Кейрис заставила себя не упасть, когда расслабилась.

Министры поспешно вышли, и их шаги и нервный шепот затихли в глубине перистиля. Бронзовые двери лифта с лязгом захлопнулись.

Затем Хейз-Гонт резко повернулся и снова сел. Его жесткий взгляд снова остановился на обезображенном, но спокойном лице человека в куполообразной яме.

Дыхание Кейрис участилось. Это был еще не конец, а только начало.

Разум, казалось, погрузился в мечты, совершенно безразличный к вероятности неминуемой смерти.

Хейз-Гонт вытащил из кармана пиджака предмет, похожий на пистолет. — Это метатель ядовитых дротиков, — тихо сказал он. — Дротик легко пробьет вашу пластиковую оболочку. Ему нужно только поцарапать вас. Я хочу, чтобы вы рассказали мне о себе и о многом другом. Можете начинать прямо сейчас.

Пальцы Разума нерешительно забарабанили по подлокотнику кресла. Когда он поднял глаза, то посмотрел не на своего палача, а на Кейрис. И начал говорить, обращаясь к ней.

— Когда ваш муж исчез десять лет назад, он сказал вам, что свяжется с вами через меня. В то время я был малоизвестным балаганным чудаком. Только в последние годы я получил доступ к обширной литературе, которая привела меня к моему нынешнему выдающемуся положению.

— Могу я вас прервать? — пробормотал Хейз-Гонт. — Первоначальный Мегасетевой Разум, безвестный артист, имел поразительное сходство с вами. Но случилось так, что он погиб десять лет назад при пожаре в цирке. О, я признаю, что ожоговая ткань на вашем лице и руках подлинная. На самом деле, вы сожгли свои черты намеренно. Продолжайте молиться с исправленной сутью дела.

Кейрис с зачарованным ужасом наблюдала, как Разум облизывает сухие губы.

Разум сказал: — Значит, моя маскировка окончательно провалилась. Но до сих пор, я полагаю, никто не подозревал о моей личности. Самое удивительное, что я не был разоблачен много лет назад. Но чтобы продолжить, я передал через Кейрис жизненно важную информацию Обществу Воров, которое, как я надеялся, свергнет вашу гнилую администрацию и спасет нашу цивилизацию. Но теперь их доблестные усилия оборвались. Самое блестящее меньшинство не может реформировать распадающееся общество за одно десятилетие.

— Значит, вы признаете, что мы победили вас и ваше хваленое Общество? — холодно спросил Хейз-Гонт.

Разум задумчивопосмотрел на него. — Полчаса назад я намекнул, что Алар достиг полу-божества. Победили ли вы меня и мое «хваленое общество», или нет, зависит от личности того разума, который мы называем Аларом.

— Не прячьтесь за словами,— огрызнулся Хейз-Гонт.

— Может быть, вы и поймете меня, если я скажу об этом так. На Центральном Аэродроме лаборатории воздушных путей лежит недавно построенный Т-двадцать-два, готовый к старту в свой первый рейс. Пять лет назад, как вам хорошо известно, раскаленный добела космический корабль врезался в реку Огайо, и речная полиция обнаружила несколько замечательных вещей. Металлические части корабля были идентичны по составу сплавам, которые мы с Гейнсом разработали для Т-двадцать-два.

— Неужели раса с соседней звезды пыталась добраться до нашего Солнца? Мы ждали дальнейших доказательств. Оно появилось на следующий день, когда по берегу реки бродил ошеломленный человек, почти голый, с книгой в кожаном переплете. На книге была выгравирована золотая надпись — Т-двадцать-два, Журнал. Точно такая же книга есть в пилотской рубке нашего, собственного Т-двадцать-два.

— Вы плетете прекрасную историю, — сказал Хейз-Гонт, — но, боюсь, нам придется прервать ее. Мне нужна была реальная информация, а не разрозненная сказка. Он поднял дротик-пистолет. Долгопят с криком исчез у него за спиной.

— Этот человек был Алар, Вор, — сказал Разум. — Мне продолжать или вы хотите попытаться убить меня прямо сейчас?

Хейз-Гонт поколебался, затем опустил пистолет. — Продолжайте, — сказал он.

— Мы держали Алара под наблюдением в квартире двух Воров, ныне мертвых. Мы всегда подозревали возможность того, что он был одним из ваших шпионов. Правда о том, кто он такой, стала доходить до меня лишь постепенно, когда иного объяснения уже не было.

— Давайте посмотрим на факты. Корабль, идентичный Т-двадцать-два, приземлился на Земле пять лет назад. И все же, Т-двадцать-два отправится в свой первый рейс только через четверть часа от текущего времени. Независимо от каких-либо других фактов или теорий, связанных с этим, корабль начнет двигаться назад во времени, как только он будет запущен, и будет продолжать двигаться до тех пор, пока он не разобьется, должен ли я сказать «разбился?» пять лет назад.

— Человек, который превратится в Алара через геотропическую реакцию или как-то иначе, и которого мы могли бы назвать Мистером Икс, через несколько минут поднимется на борт Т-двадцать-два с неопознанным компаньоном, и они будут унесены на корабле со скоростью, превышающей скорость света. Такие скорости требуют движения назад во времени, так что, когда мистер Икс, наконец, приведет Т-двадцать-два, обратно, на Землю, он приземлится на пять лет раньше, чем стартовал. Он появляется как Алар, и с этого времени неузнаваем как Мистер Икс.

Хейз-Гонт посмотрел на Разума, мрачно скривив рот. — Правильно ли я понимаю, что вы хотите, чтобы я поверил, что кто-то сегодня вечером улетит на Т-двадцать-два назад во времени, упадет в реку Огайо пять лет назад и выплывет на берег как Алар?

Разум кивнул.

— Фантастика, но в ней есть элементы вероятности, — задумчиво произнес канцлер. — Допустим на мгновение, что я вам поверю, но кто тот человек, который войдет в Т-двадцать-два и станет Аларом?

— Я не уверен, — холодно ответил Разум. — Он, несомненно, кто-то в столичном районе, потому что Т-двадцать-два стартует через десять минут. Он может быть… вами.

Хейз-Гонт бросил на него тяжелый, расчетливый взгляд.

Кейрис почувствовала легкое головокружение и ошеломление. Хейз-Гонт стал Аларом? Может быть, это объясняет ее ложное узнавание Вора? Интуитивно она отвергла это предложение.

Но…

— Эта гипотеза действительно становится интригующей, когда мы исследуем ваши отношения с Аларом, — сказал Хейз-Гонт. — Всего несколько недель назад вы сами с излишней скромностью предупредили нас, что Алар является самым опасным человеком для Имперского Правительства. После нескольких его побегов вы сразу же говорили нам, где его найти, и несколько раз, благодаря предоставленной вами информации, нам почти удавалось убить его.

— Мы могли бы с полным основанием заключить, что вы считаете Алара злейшим личным врагом, к категории которого легко можно отнести и меня, как Алара, конечно, если бы не одна серьезная трудность. У меня нет никакого намерения, чтобы входить в Т-двадцать-два. Следовательно, я не ваш Мистер Икс, и ваш мотив преследования Алара остается необъясненным. Я должен предупредить вас, чтобы вы были откровенны. Он снова поднял свой дротик-пистолет.

— Старый метод обучения детей плаванию состоял в том, чтобы бросать их в воду, — сказал Разум.

Хейз-Гонт резко посмотрел на него сверху вниз. — Вы предполагаете, что это было ваше намерение заставить Алара развить его замечательные способности, какими бы они ни были, сделав так, чтобы он либо открыл их, либо умер. Довольно поразительная образовательная методика. Но почему вы вообще заподозрили, что у него есть такие скрытые возможности?

— Долгое время мы не были в этом уверены. Алар казался обычным человеком, за исключением одного — его сердцебиения. Доктор Хейвен сообщил, что сердцебиение Алара достигало неслыханной с медицинской точки зрения скорости — ста пятидесяти ударов в минуту и более в минуты опасности. Тогда я решил, что если Алар был высшим гомо, то его превосходство было скрытым. Он был похож на ребенка, усыновленного стаей диких зверей.

— Если бы его не заставили осознать свое высшее происхождение, он был бы обречен бегать на своих метафорических четвереньках всю оставшуюся жизнь, вместе с нами, другими животными. И все же, если бы мне удалось поднять его на ноги, он мог бы указать путь к спасению от опустошения, которое уже сейчас захлестывает нас.

— Итак, когда примерно шесть недель назад вы собирались принять решение о дате операции «Конец», мне пришлось действовать, возможно, преждевременно. С помощью необычайно жестоких преследований я заставил Алара развить необычайную световую способность, благодаря которой он мог проецировать различные явления почти так же, как голографический проектор.

— Позже, под воздействием экстатической боли, умело управляемой Шеем, он познакомился с временной осью своего четырехмерного тела. К сожалению, он не мог путешествовать во времени без этого стимула, и я не могу сказать, что виню его за то, что он не потворствовал этому опыту добровольно. И все же, это было достижение, которым он должен был овладеть, как мы овладеваем речью, — повторением. Я уверен, что он, в конце концов, использовал его снова в самом акте смерти на Солярионе-9.

— Затем я повел Алара сначала на Луну, где ему пришлось кое-что узнать о себе и обратном полете Т-двадцать-два, а затем на солнечную станцию, где его преследовали Шей и Турмонд. Он должен был выйти победителем и полностью осознать свое превосходство и свою миссию. Альтернативой была смерть. Я не оставил ему выбора.

Хейз-Гонт встал и принялся расхаживать взад и вперед по каменным плитам, заставляя своего любимца испуганно перескакивать с одного плеча на другое и обратно. Наконец он остановился и сказал: — Я верю вам. Тогда неудивительно, что мы не смогли убить Алара. С другой стороны, вы тоже должны признать свое поражение, потому что ваш протеже, похоже, оставил и вас, и ваше дело.

— Вы не поняли меня, — резко сказал Разум. — В Аристотелевских терминах Алар мертв.

В комнате воцарилась потрясенная тишина, которую быстро нарушили два одновременных звука. Канцлер Хейз-Гонт взорвался выкриком «Хорошо!», в то время, как мадам Хейз-Гонт закричала «Нет!».

Кейрис медленно оседала на подлокотник кресла. Ее кожа так побледнела, что под глазами появились два ужасных темных круга. Разум предсказывал судьбу Алара, но она так и не смирилась с тем, что это станет фактом. В ее голове не было и мысли о том, что Разум может ошибаться. Нет, это было правдой. И хотя это ужасное осознание тяготило ее, она не могла полностью осознать тот обнаженный, неопровержимый факт, что он мертв. Алар не мог навсегда исчезнуть из их жизни. Нет, он не мог уйти, он никогда не уйдет. Это должно было быть правдой. Что же сказал Разум? Вот что: — «Алар достиг полу-божества». Тогда нет никакого конфликта. Алар был мертв, и он был жив. Даже когда он потерял свою жизнь, он победил.

Кейрис не совсем поняла это, но краска снова начала заливать ее лицо.

Хейз-Гонт не обратил никакого внимания на крик Кейрис. Он позволил себе широко улыбнуться и шлепнуть сжатым кулаком по открытой ладони. Затем, в течение нескольких секунд, он успокоился и сердито посмотрел на Разума, который также невозмутимо сидел и наблюдал за ним.

— Значит, ваш протеже, — сказал он с ноткой раздражения в голосе, — не бросил вас. Он просто умер. Вряд ли это та ситуация, которая должна вселять в вас уверенность в собственном успехе.

Где-то позади него открылась и закрылась дверь лифта, а затем послышался топот бегущих и спотыкающихся ног.

Это был военный министр Элдридж. Его форма была растрепана, а у горла и подмышек она была более темного цвета. Налитые кровью глаза подчеркивали пепельное лицо.

Хейз-Гонт подхватил мужчину, когда тот упал. — Говорите, черт возьми! — воскликнул он, держа дрожащее существо за руки и тряся его.

Но глаза Элдриджа лишь безумно закатились, а челюсть отвисла еще больше. Хейз-Гонт позволил ему упасть на пол. Военный министр тихо застонал, когда Хейз-Гонт ударил его в живот.

— Он пытался сказать вам, — заметил Разум, — что спутники и прибрежные радары засекли огромные стаи ракет, летящих на запад. Этот район будет полностью разрушен на глубину нескольких миль в течение пяти минут.

Ни один мускул на лице канцлера не дрогнул в последовавшем долгом молчании. Даже долгопят на его плече казался парализованным.

— «Они похожи на близнецов», — подумала Кейрис.


21 Вечный цикл

Наконец, Хейз-Гонт сказал довольно задумчиво: — Это профессиональный риск атакующего первым, что жертва может стать нетерпеливой и нанести первый удар. Но это упреждение инициативы несущественно и фактически глупо, поскольку в таком случае наши пусковые площадки имеют постоянный приказ прибегнуть к схемам полного уничтожения противника вместо первоначально запланированного уничтожения на одну треть.

— Могу ли я предположить, ваше превосходительство, — раздался сухой серьезный голос Хуаны-Марии, которая только что вкатилась, — что Симацу предвидел масштабы вашего возмездия? Что его собственная схема уничтожения Империи также ничем не ограничена?

Лицо Кейрис медленно побелело, когда она увидела, как ужасная улыбка преобразила рот Хейз-Гонта. Но это не могло быть улыбкой. За все десять лет, что она его знала, он ни разу не улыбнулся.

Он сказал: — Это тоже был просчитанный риск. Так что цивилизация должна действительно исчезнуть, как широко и грозно провозгласили Тойнбианцы. Но я не останусь здесь, чтобы оплакивать ее. И это последнее развитие событий, я полагаю, принудительно решает личность Мистера Икс, а, следовательно, и Алара.

Он в ярости повернулся к Разуму. — Как вы думаете, почему я позволил вам и вашим Ворам построить Т-двадцать-два? Исследование? Разведка? Ба! Слабая, тщетная человеческая раса исчезает, но я спасусь, и буду жить! И я вырвусь за пределы своих самых смелых мечтаний, ибо стану тем непобедимым завоевателем времени и пространства, Вором Аларом!

Теперь он насмешливо смотрел на покрытое шрамами, но умиротворенное лицо Разума. — Какой же вы простак! Я знаю, что вы сами надеялись сбежать на Т-двадцать-два. Вот, почему вы его построили. И у вас даже был проход, сверхсекретный, как вы думали, построенный от вашего купола до ангара Т-двадцать-два. Возможно, вам будет интересно узнать, самозванец, что туннель перекрыт.

— Я знаю это, — улыбнулся Разум. — «Секретный» проход был всего лишь приманкой. Я намерен добраться до Т-22 гораздо более эффективным путем. С тех пор как вы загнали своих самых способных ученых под землю к Ворам, у вас, вероятно, никогда не было адекватного объяснения Воровской брони. Она на самом деле состоит из поля отрицательного ускорения, и требуемым следствием этого является его сильное отталкивающее свойство быстро приближающихся тел, таких как пули полиции.

— Вы, вероятно, знаете, что ускорение синонимично искривлению пространства, и бдительный интеллект Хейз-Гонта, несомненно, вывел тот факт, что этот проекционный механизм передо мной действительно способен управлять пространством, окружающим любого, кто носит броню Вора. В более раннюю эпоху такое явление можно было бы назвать телепортацией.

— Хейз-Гонт, я надеюсь, что вы не войдете в Т-двадцать-два, что вы не станете Аларом. Несколько часов назад Алар восстановил свою память. И теперь он полностью интегрирован в интеллект, находящийся за пределами нашего понимания. На самом деле, вероятно, нет смысла больше думать о нем, как об Аларе. Если он вспомнил свое прошлое, как вы, человечество потеряло свою последнюю надежду. Если он вспомнил свое прошлое, как я, то я думаю, что-то еще можно спасти из тех развалин, которые вы устроили.

Оранжевый свет на проекционном считывателе стал ярко-желтым и на мгновение стал еще ярче.

— Потенциал, накопленный до сих пор, достаточен, чтобы переместить меня в пилотскую кабину Т-двадцать-два, — спокойно сказал Разум, — но я должен подождать еще тридцать секунд, потому что на этот раз я беру с собой свою жену.

Он улыбнулся Кейрис, чьи губы произносили без единого звука: — Ким! — снова и снова.

— Остается только одно, что меня озадачивает, — продолжал Разум. — Дело в вашем долгопяте, Хейз-Гонт…

По комнате прокатился низкий скрежещущий гул. Откуда-то донесся грохот падающей каменной кладки.

Желтая контрольная лампочка на проекторе мигнула, а затем погасла.

Кейрис встала в медленно поднимающемся облаке пыли, сквозь которое она видела, как ее муж лихорадочно пытается что-то сделать с машиной телепортации. Хуана-Мария прижала ко рту носовой платок и дико моргала глазами. Хейз-Гонт закашлялся, потом сплюнул и огляделся в поисках Кейрис. Она ахнула и, прихрамывая, отступила на шаг назад.

Затем произошло сразу несколько событий. Хейз-Гонт прыгнул к ней, головокружительно перекинул ее через плечо, а затем столкнулся с Кенникотом Мьюром — Мегасетевым Разумом, который вырвался через дверь пластикового купола.

Огромный человек, казалось, заполнил собой всю комнату.

Хейз-Гонт отпрянул в сторону, с Кейрис на одном плече и долгопятом на другом. — Я пристрелю тебя, если ты шевельнешься! — крикнул он Мьюру, размахивая пистолетом-дротиком. Он начал пятиться к лифтам.

Кейрис, вспомнив о смерти Гейнса и Хейвена, отчаянно пыталась произнести подобное предупреждение, но ее голос был парализован. Ей удалось ослабить и сбросить правую сандалию, и длинные пальцы правой ноги сомкнулись вокруг рукоятки длинного ножа в ножнах на бедре, когда Мьюр ответил:

—У меня иммунитет к этому яду. Я сам его разработал. Поэтому я провожу вас вниз на вашем личном лифте, работающем на аккумуляторах. Я не верю другим…

Его прервало пронзительное, испуганное бормотание. Это был долгопят, который сполз по ноге канцлера и тщетно пытался остановить его, цепляясь за обе ноги.

— Не ходи! Не ходи! — закричал он тоненьким нечеловеческим голоском. Это был самый леденящий душу звук, который Кейрис когда-либо слышала. Зверек присоединился к драме как полноправный член труппы, с репликами, чтобы говорить, и смертью, чтобы умереть. — «Маленький зверек», — подумала она, — «кто ты такой»?

Хейз-Гонт что-то пробормотал себе под нос. Он резко выбросил ногу вперед. Маленький зверек пролетел по воздуху и врезался в мраморную стену. Он лежал неподвижно там, где упал, странно откинувшись назад всем телом.

Мьюр быстро бежал по направлению к ним, когда Хейз-Гонт закричал: — У вашей жены иммунитет?

Мьюр резко остановился. Хейз-Гонт, злобно ухмыляясь, продолжал свое неторопливое отступление к двери лифта.

Кейрис вытянула шею из своего неловкого и болезненного положения и посмотрела на своего мужа. От боли на его лице ее сердце наполнилось слезами. Это был первый раз за десять лет, когда его обожженная маскировка ослабила свою ледяную, безжизненную неподвижность.

Двери лифта открылись. Хейз-Гонт внес ее внутрь.

— Все кончено, — простонал Мьюр. — Значит, он и есть Алар. Я позволил вам страдать десять лет для этого, моя бедная дорогая, мое бедное человечество. Его голос был неузнаваем.

В своем неловком положении Кейрис не могла нанести смертельную рану Хейз-Гонту. И тогда она поняла, что должна сделать.

Дверь лифта уже закрывалась, когда она боком спрыгнула с плеча Хейз-Гонта. Тяжесть ее тела скрутила его руку, и она упала поперек дверного проема. Падая, она закричала: — Он не Алар!

Ее колено подогнулось, и нож между пальцами ног блеснул на свету. Она тяжело опустилась на перевернутый клинок, вонзив его себе в сердце.

Тело женщины заблокировало скользящую панель двери. Хейз-Гонт отчаянно втащил труп в лифт, и тут же в его сторону послышалось неясное движение.

Дверь лифта с лязгом захлопнулась, и Хуана-Мария осталась в комнате одна.

Все трое — Кенникот Мьюр, Хейз-Гонт и Кейрис, живые и недавно умершие, соединились в своей странной, сверхъестественной судьбе и оставили ее одну.

Долгое время прекрасные карие глаза были погружены в свои мысли. Наконец ее задумчивость была нарушена пронзительным, болезненным писком.

Долгопят, несмотря на сломанную спину, все еще слабо дышал, и его красноречивые, похожие на блюдца глаза были умоляюще обращены к ней. Их жалостливое послание было несомненным.

Хуана-Мария сунула руку в боковой карман своего кресла и достала шприц и пузырек с обезболивающим препаратом. Потом она заколебалась. Убить маленького зверька означало бы рискованно опустошить флакон. В ближайшие несколько минут ей самой будет достаточно больно. В любом случае, черт бы побрал этого Хейз-Гонта. Он всегда проваливал свои убийства.

Она быстро наполнила шприц, подкатила кресло к маленькому существу и медленно наклонилась, чтобы поднять его.

Инъекция была сделана быстро.

Она убрала иглу, и умирающее животное лежало у нее на коленях, словно тряпка, уставившись в ее лицо быстро остекленевшими глазами. А потом она поняла, что оно мертво и что она очень устала. Титульная правительница полутора миллиардов душ не могла даже пошевелить собственными руками. Шприц упал на кафель и разбился вдребезги.

Как легко теперь соскользнуть в непробудную задумчивость, навсегда. Итак, Мьюр должен был стать Аларом и достичь чего-то сродни бессмертию. Это было именно так. Ей казалось, что этот человек просто следует естественному развитию событий до их логического завершения. И по той же причине Хейз-Гонт тоже должен был измениться.

Она задалась вопросом, что мог бы сделать Мьюр — Алар, чтобы избежать операции «Конец». Возможно, он вернется назад во времени и заставит Хейз-Гонта родиться мертворождённым. Но тогда может появиться другой диктатор, еще более безжалостный, и уничтожить цивилизацию. Конечно, богочеловек мог бы помешать Мьюру, чтобы открыть мьюриум или даже помешать классическим физикам-ядерщикам Ганну, Мейснеру, Ферми, Оппенгеймеру и другим расщепить атом урана.

Но она подозревала, что эти открытия были бы сделаны в свое время другими. Возможно, эксперимент Майкельсона-Морли, который доказал сжатие материи на пути ее движения и положил начало Эйнштейну в его теории эквивалентности материи и энергии, можно было бы подправить так, чтобы Майкельсон действительно получил интерференционное изображение, которое он искал.

Но потом бы предстояла работа Резерфорда над подозрительно тяжелыми электронами и бесконечное количество смежных исследований. А поскольку человеческая природа такова, какая она есть, то это опять было бы лишь вопросом времени.

Нет, главная трудность будет заключаться в сознании человека. Он был единственным млекопитающим, одержимым идеей истребления собственного вида.

Она была рада, что в ее задачу не входило очеловечивать человечество или быть крестной матерью для Тойнби Двадцать-два.

Она посмотрела на пушистый комочек у себя на коленях и подумала, догадался ли когда-нибудь Мьюр, кто он такой. Возможно, она одна понимала это.

Когда путешествие закончится, из корабля выйдут два живых существа. Кенникот Мьюр к тому времени уже превратится в Алара. Вторым будет Хейз-Гонт, измененный Хейз-Гонт... Все, как было предсказано геотропическим проектом Джона Хейвена. Когда два субъекта подвергаются воздействию скоростей, превышающих скорость света, один из них эволюционирует, а другой деградирует.

Темная комната медленно вращалась и вращалась. Она больше не могла шевелить губами, но могла поднять глаза и посмотреть на крошечный трупик долгопята. С огромным усилием она привела в порядок свою последнюю ясную мысль:

— «Бедный Хейз-Гонт. Бедное крошечное животное Хейз-Гонт. Подумать только, что ты всегда хотел покончить со мной.

Мгновение спустя комната испарилась.


22 Тойнби двадцать два

Вожак, серый, седой, с холодными глазами, остановился и понюхал воздух, поднимающийся вверх по долине. Старый неандерталец учуял запах оленьей крови в нескольких сотнях ярдов ниже по течению, а также еще один незнакомый запах, похожий, но не похожий на зловонную смесь грязи, пота и навоза, характерную для его собственной группы.

Он повернулся к своей маленькой группе и потряс копьем с кремневым наконечником, показывая, что наткнулся на след. Остальные мужчины подняли свои копья, показывая, что они все поняли и, молча, последуют за ними. Женщины исчезли в редком кустарнике на склоне долины.

Мужчины двинулись по оленьей тропе вниз по оврагу и через несколько минут увидели сквозь чащу старого самца эоантропа, трех самок разного возраста и двух детей, которые лежали, свернувшись калачиком, под валом веток и обломков, нависавших над берегом оврага.

Кровь все еще медленно сочилась из наполовину съеденной оленьей туши, лежавшей под головой старика.

Какое-то шестое чувство предупредило эоантропа об опасности. Он встряхнул свое пятисотфунтовое тело и, рыча, присел на корточки над оленем, ища близорукими глазами непрошеных гостей. Женщины и дети стремительно укрылись за ним со смешанным чувством страха и любопытства.

— Все люди братья! — закричал стареющий неандерталец. — Мы пришли с миром и мы голодны.

Он отбросил копье и поднял обе руки ладонями вверх.

Эоантроп нервно сжал кулаки и неуверенно покосился на непрошеных гостей. Он прорычал команду своему маленькому семейству, и они, словно тени, растаяли на краю канавы. И, бросив последнее проклятие в адрес захватчиков, старый самец сам взбежал на холм.

Охотники наблюдали, как группа исчезла, а затем двое из них подбежали к туше оленя с обнаженными кремневыми ножами. Бесшумными умелыми ударами они отрезали заднюю часть животного, а затем вопросительно посмотрели на старого вожака.

— Больше не берите, — предупредил он. — Оленей здесь может быть мало, и они могут вернуться или остаться голодными. Он не мог знать, что гены его отцов были генетически перепроектированы невообразимым титаническим интеллектом, в результате чего коллоидные ткани в его лобных долях мозга были тонко изменены. И он не мог ни предвидеть, ни представить себе встречу своих собственных потомков в далеком будущем с их кроманьонскими кузенами, высокими людьми, которые перейдут из Африки через сухопутный мост Сицилия-Италия.

Он никак не мог знать, что так же, как он пощадил звероподобного эоантропа, так и он, неандерталец, будет пощажен кроманьонцем. И он никак не мог знать, что, протянув открытую ладонь вместо брошенного копья, он изменил судьбу всего грядущего человечества. Или, что он уничтожил, предотвратив последовательность событий, приведших к его образованию, тот самый разум, который произвел эту чудесную перемену в изначальном разуме.

Ибо существо, когда-то известное как Мьюр-Алар, воссоединилось с Кейрис в последней вечности, даже когда резкие голосовые связки неандертальца сформировали крик, который возвестит о возможном распространении Тойнби Двадцать-два по всей Вселенной:

— Все люди-братья!


Конец