Вилла Пальмьери [Александр Дюма] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Вилла Пальмьери


Вилла Пальмьери — то место, где Боккаччо написал «Декамерон». Я подумал, что это название принесет мне счастье, и устанавливаю мой письменный стол в той комнате, где четыреста девяносто три года тому назад автор «Ста новелл» поставил свой.

Алекс. Дюма.

I ПРАЗДНИК СВЯТОГО ИОАННА ВО ФЛОРЕНЦИИ

Однажды вечером, во время нашего пребывания во Флоренции, мы открыли окно и заметили, что собор и его колокольня ярко освещены; иллюминация возвещала о том, что завтра начинается праздник святого Иоанна. Мы не хотели упустить ни малейшей подробности этого праздника, о котором нам с такой похвалой рассказывали еще в Генуе и в Ливорно, а потому без промедления вышли из дома. И хотя жилище наше находилось на окраине Флоренции, мы, едва выйдя за порог, сразу очутились в гуще толпы, которая становилась все плотнее по мере того, как мы приближались к сердцу города. Толпа эта вела себя так чинно и благонравно, что до нашего палаццино (впрочем, отделенного от улиц двором и садом) не доносилось ни звука, и, если бы иллюминация собора не дала нам знать о празднике, мы могли бы просидеть весь вечер дома, даже не догадавшись, что вся Флоренция высыпала на улицу. Такова характерная особенность жителей Тосканы: по отдельности они нередко бывают шумными, однако толпа тосканцев почти всегда молчалива.

Ночью, в лунном сиянии, Флоренция представляет собой изумительное зрелище; ее колонны, церкви и памятники поражают своим величием, и рядом с ними здания нашей эпохи выглядят жалкими и невзрачными, словно это всего лишь временное жилье, где люди проводят не больше одного дня. Мы следовали за толпой, и толпа привела нас на Соборную площадь; и тут мне показалось, будто я вижу собор впервые, настолько зрительно выросли его размеры; особенно громадной выглядела колокольня: чудилось, будто освещавшие ее огни горят наравне со звездами. Баптистерий Сан Джованни был открыт, и раку с мощами святого выставили на обозрение; церковь казалась заполненной, однако войти в нее не составляло труда, ибо во Флоренции не принято ломиться вперед, расталкивая всех вокруг, как это делают у нас: тут каждый осторожно протискивается, стараясь найти себе местечко, и в конце концов удобно устраивается там, где, на первый взгляд, он неизбежно должен был бы задохнуться.

По моим наблюдениям, религиозности флорентийцев свойственна та же умеренность, какую я уже замечал у них в публичных проявлениях других чувств. К Богу здесь относятся с некой почтительной фамильярностью, не лишенной прелести, примерно так же, как к великому герцогу, то есть снимают перед ним шляпу и улыбаются ему. Не знаю, впрочем, считают ли они Бога намного могущественнее герцога, но, во всяком случае, явно не считают его добрее.

Баптистерий был великолепно освещен, так что мы смогли разглядеть немало подробностей, ускользнувших от нас при первом осмотре. Вообще говоря, в итальянских церквах днем можно разглядеть гораздо меньше, чем ночью. Мы заметили, в частности, «Надежду» — статую работы Донателло; затем «Магдалину» того же мастера — изможденную, изваянную чуть ли не с анатомической достоверностью, но, тем не менее, преисполненную раскаяния и смирения; и, наконец, еще одну работу Донателло — надгробие Иоанна XXIII; когда-то слова «Quondam papa[1]», высеченные на этом надгробии, так разгневали Мартина V, что в письме приору он приказал соскоблить кощунственную надпись и оставить покойному лишь сан кардинала, в котором тот скончался.

Надо сказать, Бальдассаре Косса и в самом деле был весьма необычный папа. Знатный неаполитанец, не имевший состояния, он решил сделаться корсаром, чтобы разбогатеть, и однажды, попав в бурю, принес обет постричься в монахи, если ему удастся спастись. Впоследствии, благодаря поддержке, наставлениям, а главное, деньгам своего друга Козимо Старого, он был назначен кардина-лом-диаконом. Бывший корсар стал продавцом индульгенций, и это занятие, очевидно, принесло ему большую прибыль, чем первое, ибо после кончины Александра V, убитого, как поговаривали, по его приказу, он оказался достаточно богатым, чтобы подкупить конклав. Однако, против ожиданий, первый тур голосования не принес Бальдассаре победы; тогда он сам облачился в папскую тогу и, словно вдохновленный свыше, воскликнул: «Ego sum papa![2]» Кардиналы растерялись от такой наглости и, не прибегая даже ко второму туру голосования, признали его избранным. Бальдассаре Косса стал папой под именем Иоанна XXIII. Это был уже третий здравствующий папа: два других были Григорий XII и Бенедикт XIII.

Впрочем, новоиспеченный папа подавал пример ничуть не лучше, чем остальные; еще будучи кардиналом, он написал стихи, где отрицал бессмертие души, существование ада и рая; став папой, он первым делом отнял у мужа женщину, в которую давно был влюблен и с которой открыто жил; однако это не помешало ему обличать распущенность Владислава, короля Неаполитанского. Владислав не любил обличений и ответил своему бывшему подданному очень резко, заметив, что человек, живущий так, как он, не вправе осуждать других за их образ жизни. Иоанн XXIII, в прошлом корсар, не признавал полумер, а потому отлучил короля от Церкви. Владислав собрал войска и объявил папе войну; но папа, со своей стороны, провозгласил крестовый поход и двинул войска на Владислава. Владислав потерпел поражение, и папа своим указом лишил его трона. И тогда Владислав поступил подобно Иоанну XXIII: он вернул себе корону так же, как Иоанн XXIII добыл себе тиару, то есть за деньги. Противники заключили мир, но продлился он недолго. Другой тогдашний папа, Григорий XII, хотя и был жалким изгнанником и жил на подаяния, которые он получал от одного мелкого тирана, правителя Римини, тем не менее посылал анафемы папам и королям; эти постоянные нападки стали беспокоить Иоанна XXIII, видевшего, что Церковь возмущена его распутством. Он потребовал у Владислава выдать ему Григория XII. Владислав обратился с соответствующим требованием к правителю Римини, но тот ответил, что Григорий XII — его собственный первосвященник, единственный папа, которого он признает и считает непогрешимым, а потому, вместо того чтобы выдавать папу врагам, он будет защищать его от любого, кто вздумает посягнуть на его особу. Узнав об этом отказе, Иоанн XXIII решил, что во всем виноват Владислав, и, вместо того чтобы сердиться на правителя Римини, рассердился на короля Неаполитанского. Между ними вновь вспыхнула война, но на этот раз победа досталась Владиславу. Иоанн XXIII бежал из Рима, Владислав овладел Вечным городом, не встретив никакого сопротивления, и разграбил Ватикан — уже в третий раз за время своего царствования. Владислав преследовал беглеца до Перуджи и там погиб от яда. Короля отравил отец его любовницы, притом способом столь необычным, что об этом даже рассказывать затруднительно. Человек этот был аптекарем; подкупленный легко догадаться кем, он изыскивал возможность отравить Владислава, как вдруг к нему пришла дочь и пожаловалась, что король охладел к ней. И тогда отец дал дочери некую мазь, велев натереться ею и дав заверение, что эта мазь обладает свойствами, которые могут вернуть неверного любовника. Бедная девушка поверила отцу и в точности исполнила его наставления. На следующий день после того, как ей представился случай провести этот опыт, она умерла. Владислав пережил ее всего на неделю.

Все это, как мы видим, было крайне гнусно. И вот, наконец, созванный собор разом сместил всех трех пап и назначил четвертого — им стал Мартин V. Григорий XII прислал из Римини акт о своем добровольном отречении; Бенедикт XIII, находившийся в Испании, продолжал сопротивляться. Что же касается Иоанна XXIII, то вначале он председательствовал на соборе, затем вступил в борьбу с императором Сигизмундом, затем бежал, был захвачен в плен, низложен и в конце концов нашел убежище у своего друга Козимо, во Флоренции, где и умер. Козимо, хранивший верность другу и после его смерти, заказал Донателло надгробие и сам сочинил эпитафию, а когда Мартин V потребовал соскоблить ее, направил законно избранному папе ответ, лаконичность которого ничуть не лишала его ясности: «Quod scripsi, scripsi[3]». Таким образом, Иоанну XXIII, постановлением собора вновь получившему сан кардинала, после смерти повезло больше, чем при жизни: в надгробной эпитафии он остался папой.

Мы шли за толпой, все такой же плотной и такой же молчаливой, по Виа деи Черретани, а затем, когда людской поток разделился надвое, свернули налево и через мгновение очутились перед фасадом великолепного Палаццо Строцци, который в гораздо большей степени, чем многие другие достопримечательности, заслужил восторженный отзыв Вазари.

В самом деле, мало сказать, что Палаццо Строцци грандиозен и великолепен: это просто чудо; перед вами не камни, соединенные вместе известью и цементом, а целая глыба, словно высеченная в скале. Ни одна историческая хроника, пусть даже изящно написанная, обстоятельная, изобилующая живописными подробностями, не может дать такого понимания, как эта книга в камне, о повседневной жизни, нравах, обычаях, тревогах, любви и ненависти людей XV столетия. В этом здании — вся феодальная эпоха, явленная через могущество отдельной личности; если человек был достаточно богат, чтобы выстроить себе подобную крепость, ничто не мешало ему объявить войну своему королю.

Филиппо Строцци Старший заказал этот прекрасный дворец Бенедетто да Майяно, который создал план и заложил фундамент, однако успел довести строительство лишь до третьего этажа: ему пришлось уехать в Рим. К счастью, в это время во Флоренцию прибыл кузен братьев Поллайоло, прозванный Кронака, то есть «Хроника», за привычку рассказывать каждому встречному и при каждом случае о своем путешествии в Рим. Это путешествие, хотя и сделавшее его посмешищем просто как человека, все же оказалось для него небесполезным как для мастера. Кронака успел глубоко изучить шедевры древности, что он и доказал, создав великолепный антаблемент, работа над которым, однако, была прервана на середине из-за волнений во Флоренции и изгнания семьи Строцци.

В этом великолепном дворце примечательно все, вплоть до фонарей, которые, в соответствии с особой привилегией знати, могущественные синьоры имели право зажигать по торжественным дням на своем жилище. Следует сказать, что фонари эти, равно как и кольца для факелов, — произведение Никколо Гроссо, которого Лоренцо Великолепный прозвал Никколо Капарра («Задаток»). Это прозвище закрепилось за мастером потому, что он не желал браться за работу, пока не получит задаток, и не соглашался отдать готовую работу, пока заказчик не рассчитается с ним сполна. Следует сказать, что Никколо Капарра вполне заслужил свое насмешливое прозвище. Он заказал и повесил над своей мастерской вывеску, на которой были изображены счетные книги, охваченные пламенем, и всякий раз, когда у него просили сделать что-либо в долг, пусть даже на один только час, он выводил нескромного клиента за дверь, указывал ему на вывеску и говорил: «Вы же видите, я ничего не могу сделать для вас в долг, ибо мои кассовые книги сгорели».

Само собой разумеется, что эту твердость в принципах мастер выказывал всем без различия. Однажды Синьория заказала ему пару каминных подставок для дров и, по заведенному им правилу, внесла в качестве задатка половину условленной суммы. Закончив работу, Никколо уведомил Синьорию, что она может уплатить ему вторую половину, так как подставки готовы. Проведитор передал ему, чтобы он привез их в Синьорию, где с ним тут же расплатятся. Никколо ответил, что до тех пор, пока с ним не рассчитаются сполна, подставки останутся в мастерской. Разъяренный проведитор через одного из своих людей передал ему, что не понимает причину его отказа: ведь половину денег он уже получил. «Это справедливо», — согласился Никколо и вручил посланцу одну из двух подставок. Ничего не сумев больше добиться от мастера, посланец принес полученный им образец проведитору, и тот пришел в такой восторг от замечательной работы Никколо, что тут же отправил ему остаток денег, чтобы получить вторую подставку. И сделал он это вовремя: злосчастная подставка уже лежала на наковальне, и беспощадный Никколо Капарра поднял молот, чтобы расплющить ее.

Что за чудесная это была эпоха, когда все любили искусство, даже синьоры, и все были художниками, даже кузнецы! Жители Флоренции безмерно гордились возводимыми у них дворцами: когда в город прибыл Карл VIII, Синьория предложила государю, несмотря на его занятость, полюбоваться на чудо, и его повели осматривать шедевр Бенедетто да Майано. Но грубоватый французский король был еще до некоторой степени варваром, а потому лишь мельком взглянул на дивное здание, спросив у сопровождавшего его Пьеро Каппони: «Это ведь дом Строцци, верно?» — «Да, мессер», — ответил Каппони, проявив к королю такую же непочтительность, какую король, по его мнению, проявил к дворцу Строцци.

Этот дворец и в самом деле принадлежал прославленному семейству Строцци, которое существует и в наши дни и которое дало Франции одного из ее маршалов. Вплоть до отмены у нас наследственного пэрства существовал пэр Франции, носивший это имя, а глава семьи Строцци, всегда считая себя французом, письменно поздравлял французского короля с Новым Годом и с именинами.

Какое-то время тому назад дети теперешнего герцога, играя в давно заброшенной части дворца, обнаружили покои, состоявшие из двенадцати комнат, о существовании которых хозяин громадного здания даже не подозревал. Дверь, ведущую в эти комнаты, заделали два или три столетия назад, но никто не заметил, что один из этажей на четверть короче остальных: вот как велик дворец Строцци.

Сын того, по чьему приказу строился этот великолепный дворец, знаменитый Филиппо Строцци Младший, находясь в Венеции, приютил у себя Лоренцино, убийцу Алессандро деи Медичи, назвал его флорентийским Брутом и попросил у него двух его сестер в жены двум своим сыновьям. Дело в том, что Филиппо Строцци, хотя и женатый на дочери Пьеро деи Медичи, был одним из самых непоколебимых защитников республики. И когда Флоренция утратила свободу, в тот день, когда Алессандро Медичи торжественно въехал в столицу своего герцогства, Филиппо Строцци, не рожденный для рабства, удалился в Венецию и там вскоре узнал, что побочный сын Лоренцо объявил его вне закона. Так что радушный прием, который он оказал Лоренцино, объяснялся двумя причинами: тот не только избавил Флоренцию от тирана, но еще и открыл изгнаннику (по крайней мере, считавшему так) дорогу на родину. Но пока обрадованные изгнанники, собравшись вместе, искали наиболее быстрый и безопасный способ вернуться во Флоренцию, им стало известно, что главой и правителем республики избран Козимо деи Медичи, и одно из четырех условий, на которых ему была предоставлена власть, состояло в том, чтобы отомстить за смерть Алессандро. И тогда они поняли, что вернуться на родину будет не так просто, как им казалось прежде, однако, рассудив, что новому правителю всего лишь восемнадцать лет, понадеялись, что невежество и легкомыслие, свойственные этому возрасту, облегчат им дело. Но юный Козимо и в искусстве политики, и в военном искусстве превзошел седобородых мужей. Все заговоры были раскрыты и обезврежены, а когда, наконец, после одиннадцати лет выжидания и многочисленных неудачных попыток свергнуть нового правителя, изгнанники, объединившись, решились выступить против Козимо в открытом бою, его военачальник Алессандро Вителли наголову разбил их при Монтемурло. Пьеро Строцци спасся от смерти, притворившись мертвым и спрятавшись среди трупов, а Филиппо Строцци был взят в плен на поле битвы, которое он не пожелал покинуть, доставлен во Флоренцию и заключен в цитадель.

По странной прихоти судьбы, это была та самая цитадель, на строительстве которой Филиппо Строцци настаивал во время тайного совещания у папы Климента VII, вопреки мнению кардинала Якопо Сальвиати. Кардинал, удивленный непостижимым упорством Строцци, усмотрел в этом какое-то роковое предопределение и, не удержавшись, воскликнул: «Дай-то Бог, Строцци, чтобы эта крепость не стала тебе могилой!» Так что, когда Строцци оказался в этих стенах, возведенных по его же настоянию, он вспомнил о пророчестве Сальвиати и рассудил, что жизнь его кончена.

Но в те времена осужденному нельзя было умереть так скоро: перед смертью его подвергали пыткам. Филиппо Строцци, от которого добивались признания в том, что он был соучастником убийства герцога Алессандро, несколько раз учиняли допрос с пристрастием; но даже самые страшные истязания ни на миг не сломили его мужества, и он снова и снова твердил палачам, что не может сознаться в преступлении, которого не совершал. Однако, добавлял он, если им будет достаточно признания в преступных намерениях, то он, Филиппо Строцци, в тысячу раз виновнее, чем настоящий убийца Алессандро, ибо желал бы убить его не один, а тысячу раз. Возможно, в конце концов усталые палачи добились бы у Козимо разрешения прекратить эти бесполезные истязания, но однажды кто-то из солдат, сопровождавших тюремщика, случайно или умышленно положил свою шпагу на стул в камере узника и, выйдя, оставил там. Строцци мгновенно принял решение. Он уже не надеялся на свободу ни для себя самого, ни для родины, а потому бросился к шпаге, вынул ее из ножен, проверил, не затупилось ли острие, заточен ли клинок, и, подойдя к столу, где были приготовлены бумага и чернила (их оставили ему на случай, если он захочет сделать признание), написал несколько строк почерком столь твердым и уверенным, как если бы это не были последние начертанные им строки, после чего, приставив шпагу рукоятью к стене и острием к груди, бросился на клинок. Шпага пронзила его насквозь, но умер он не сразу, судя по тому, что на стене обнаружили начертанный кровью стих Вергилия:

Exoriare aliquis nostris ex ossibus ultor.[4]

Что же касается строк, написанных на бумаге, то вот их точный перевод:

«Господу-Избавителю.

Дабы не оставаться долее в руках врагов и не выносить более пыток, жестокость коих, быть может, вынудила бы меня сказать или совершить нечто пагубное для моей чести и опасное для моих ни в чем не повинных родных и друзей, как это случилось недавно с несчастным Джули-ано Гонди, я, Филиппо Строцци, хоть и питая глубокое отвращение к самоубийству, решился оборвать мою жизнь собственной рукой.

Препоручаю душу мою Господу милосердному и смиренно молю его у чтобы он, коль скоро не удостоит меня большего блаженства, позволил моей душе обитать в тех пределах, где обитают Катон Утический и другие добродетельные мужи, умершие так же, как он и как я».

В нескольких шагах от дворца побежденного высится колонна, воздвигнутая победителем. Колонну эту, подарок папы Пия IV, Козимо приказал установить на том самом месте, где он узнал о победе при Монтемурло; ее венчает статуя Правосудия. Возможно, Козимо следовало бы установить колонну в другом месте или приберечь ее для более подходящего случая.

Позади колонны стоит дворец, принадлежавший некогда тому самому Буондельмонти, чье имя связано с первыми столкновениями между гвельфами и гибеллинами во Флоренции; напротив нее — мрачная и величественная крепость графов Аччаюоли, последних герцогов Афинских. Во Флоренции есть кварталы, где на каждом шагу встречаешь напоминание о каком-нибудь историческом событии; правда, настоящее время отчасти отняло у памятников прошлого их поэтичность — так, во дворце Буондельмонти теперь находится читальня, а крепость герцогов Афинских превратилась в гостиницу.

Надо сказать, место для этой крепости было выбрано как нельзя лучше: она господствовала над старинным мостом Святой Троицы, который был сооружен в 1252 году, в 1557-м разрушен наводнением реки Арно, а затем заново отстроен Амманати по плану Микеланджело. Возможно, это самый изящный и легкий из всех мостов, какие существуют на свете.

Дойдя до этого места, толпа разделилась; но лишь немногие поднялись на мост Святой Троицы, словно на другом берегу Арно никто не собирался устраивать праздник; почти все двинулись по набережной в сторону Понте Веккьо и Понте алла Каррайя. Мы последовали за толпой, шедшей вниз по течению реки, и прошли сначала под окнами Казино деи Нобили, затем мимо дома, где Альфь-ери провел последние десять лет жизни, а в 1803 году умер; мимо Палаццо Джанфильяцци, где сейчас живет граф де Сен-Лё, бывший король Голландии; потом — мимо Палаццо Корсини, великолепного здания эпохи Людовика XIV: в этом дворце, который занимает половину набережной, пока еще было тихо и темно, однако через день он должен был порадовать своим царственным гостеприимством половину Флоренции.

Было уже достаточно поздно, а мы порядком устали за день от наших экскурсий. Вечерняя экскурсия не обещала ничего особенного, за исключением более или менее долгой прогулки, поэтому мы направились к себе в палаццо, по пути все больше восхищаясь веселостью славных тосканцев, которые, заранее радуясь завтрашнему празднику, пребывали в праздничном настроении еще с вечера.

Ночь была ужасна: колокола, обычно звонившие по очереди, тоже охватило праздничное настроение, и они принялись звонить все сразу. Не было такого захудалого монастыря, такой жалкой церковки, которые не приняли бы участия в этом поднебесном концерте, и я сомневаюсь, чтобы в ночь с 22 на 23 июня кому-нибудь во Флоренции удалось хотя бы немного поспать. Что касается нас, то большую часть ночи мы провели, любуясь праздничными огнями на соборе и его колокольне, погасшими лишь с первыми лучами рассвета; в итоге наша коллекция пополнилась прекрасным рисунком, который Жаден сделал при лунном свете.

Весь предстоящий день был расписан по часам: в десять — парадный завтрак у маркиза Торриджани; в полдень — концерт в Филармоническом собрании; в три часа — Корсо, а в восемь — праздничный спектакль в театре.

Мы еще не были представлены маркизу Торриджани, а потому не смогли явиться к нему на завтрак, о чем весьма сожалели, но не потому, что упустили случай насладиться искусством его повара, как можно было бы подумать, а потому, что не увидели самого маркиза. Дело в том, что дом маркиза Торриджани, чей род восходит ко времени основания республики во Флоренции, — один из самых аристократических домов в городе. Приглашение в Палаццо Торриджани зимой и в Казино Торриджани летом считается обязательным подтверждением вашего высочайшего достоинства, вне зависимости от того, унаследовали ли вы его от предков или заслужили сами. Если вы были приглашены к маркизу Торриджани, никакие другие сведения о вас уже не потребуются: отныне вас могут и даже обязаны приглашать повсюду; вы приобрели нечто вроде свидетельства, заверенного д'Озье.

Но зато мы были приглашены на концерт в Филармоническое собрание. Да будет нам позволено привести здесь программу полностью: пусть читатели судят сами, пользовались ли спросом билеты на этот концерт.

«Первое отделение

I. Флоримо. "Аве Мария", молитва на четыре голоса; исполняют княгиня Элиза Понятовская, г-жа Лати, а также князья Карл и Иосиф Понятовские.

II. Россини. Дуэт из "Семирамиды"; исполняют г-жа Лати и князь Карл Понятовский.

III. Доницетти. Финальная ария из 'Дючии ди Ламмер-мур исполняет князь Иосиф Понятовский.

IV. Меркаданте. Квартет из оперы "Клятва исполняют княгиня Элиза Понятовская, г-жа Латиу а также князья Карл и Иосиф Понятовские.

Второе отделение

V. Герольд. Увертюра к опере "Цампа".

VI. Беллини. Дуэт из оперы "Пуритане"; исполняют княгиня Элиза и князь Иосиф Понятовские.

VII. Джорджетти. Вариации для скрипки на тему оперы "Сомнамбула исполняет г-н Джоваккино Джоваккини.

VIII. Беллини. Финальная ария из оперы "Сомнамбула"; исполняет княгиня Элиза Понятовская».

Как видим, если не считать посильного участия г-жи Ла-ти и г-на Джоваккино Джоваккини, музыкальный утренник был устроен исключительно силами княжеской семьи Понятовских; бесспорно, трудно было бы представить себе более аристократический концерт. Исполнители происходили по прямой линии от государя, царствовавшего менее полувека назад. С другой стороны, и среди публики было три или четыре короля, лишившихся трона. Однако, поскольку главное очарование музыкального утренника заключается не в распространяющемся вокруг него аромате аристократизма, мы, признаться, немного беспокоились за качество исполнения. Я, в частности, вспоминал любительские концерты, на которых мне поневоле приходилось присутствовать в Париже и которые оставили у меня весьма жалкое впечатление. С моей точки зрения, единственным различием между теми, кого я слышал, и теми, кого мне предстояло услышать, была знатность артистов, но я не считал княжеский титул достаточной порукой для спокойствия моих ушей. Тем не менее к назначенному часу я явился в концертный зал, устроенный там, где прежде находилась С т и н к е — старинная городская тюрьма. Вот как переменилась жизнь в прекрасной, чудной Флоренции. Если бы Данте вернулся сегодня на родину, то вместо своего Ада он, вероятно, обнаружил бы какой-нибудь бальный зал.

Зал, хотя и очень большой, был переполнен; однако благодаря любезности распорядителей концерта, которых просили оказывать нам содействие, места для нас все же нашлись. Вскоре вышла княгиня Элиза, сопровожаемая князем Иосифом; за ней — г-жа Лати в сопровождении князя Карла; при их появлении в зале раздались дружные и бурные аплодисменты. Но это еще ничего не доказывало: во всех странах мира аплодируют хорошеньким женщинам, а княгиня Элиза — одна из самых очаровательных и утонченных особ, каких только можно увидеть.

Наши певцы-любители явно волновались; это и неудивительно, ведь когда хочешь называться артистом, надо, чтобы твой талант соответствовал твоим притязаниям, и весь партер, даже если каждый отдельный зритель в нем знатный вельможа, становится вполне демократическим собранием просто потому, что это партер. Впрочем, я расценил такое волнение как признак профессиональной состоятельности: посредственные певцы держались бы с большей уверенностью.

При первых же звуках мы испытали безграничное удивление: перед нами выступали не любители, а замечательные артисты; пожалуй, даже в лучших театрах Франции и Италии было бы трудно найти три голоса, которые сливались бы воедино так гармонично, как голоса княгини Элизы, князя Иосифа и князя Карла; закрыв глаза, можно было думать, что находишься в парижском театре Буфф и слушаешь Персиани, Рубини и Тамбурини. И только открыв глаза, мы понимали, что перед нами люди из высшего света. В дальнейшем, вплоть до последнего номера, певцы блистали таким же совершенством исполнения, какое привело меня в полное изумление с первой минуты. Концерт закончился, как и начался, громом аплодисментов; сиятельных артистов вызывали десять раз, и каждый раз они выходили, чтобы приветствовать своих восторженных слушателей. Ведь князья Понятовские принадлежат к поистине необыкновенной семье и, если бы они лишились состояния, как когда-то лишились короны, то вполне смогли бы собственными трудами составить себе новое и, быть может, не менее блестящее, чем то, какое завещал им отец. И в самом деле, невозможно быть более знатным вельможей и в то же время более одаренным артистом, чем князь Карл и князь Иосиф, который, помимо прочего, известен как поэт и композитор; за время нашего пребывания во Флоренции состоялись представления двух его первоклассных опер — серьезной и комической; первая называлась «Прочида», вторая — «Дон Дезиде-рио», и обе имели бешеный успех. Нельзя не учитывать, однако, что у князя Иосифа есть большое преимущество по сравнению с другими композиторами: закончив свою оперу, он вызывает брата и невестку и поручает им две из основных партий, а третью оставляет за собой. Три певца принимаются за работу; месяц спустя все высшее общество Флоренции приглашается в зал Стендиша, а это во

Флоренции то же, что в Париже — театр Кастеллана. Там игру и пение исполнителей оценивает взыскательная публика, вкусы которой маэстро успел хорошо изучить, ведь он улавливает ее настроение и как автор, и как исполнитель. Правда, впечатление в подобном случае может быть обманчиво: нередко на таких предварительных спектаклях опера исполняется несравненно лучше, чем потом, на премьере.

Когда мы уезжали из Флоренции, князь Иосиф, которого по всей Италии уже называют «маэстро», сочинял третью оперу для венецианского театра Ла Фениче.

Концерт закончился в три часа; у нас осталось времени ровно на то, чтобы вернуться домой, поужинать, а затем присоединиться к Корсо. Корсо, как следует из такого названия, это гулянье, место которого может изменяться в зависимости от обстоятельств. На этот раз оно разворачивалось от Порта аль Прато до Палаццо Питти, переходя на другой берег Арно по мосту Святой Троицы. На Корсо, как и в Перголе, собирается элегантнейшая публика из числа местных жителей, а также приезжих. Это флорентийский Лоншан, только под безоблачным небом и при двадцати градусах тепла вместо трех градусов мороза. Здесь все, чьи фамилии заканчиваются на «и» или на «о», на «ов» или на «ев», на «ка» или на «ки», соперничают друг с другом в роскоши. В итоге Флоренция являет собой мировую столицу в миниатюре, ибо тут можно увидеть не только самое большое число экипажей, но также и самые великолепные выезды, какие есть на свете. На Корсо мы опять встретили все семейство Понятовских, из артистов снова превратившихся в князей.

Каждый прогуливается здесь в продолжение двух часов, но не ради самой прогулки, а ради того, чтобы показать свою коляску и ливреи своих лакеев. Самые дорогие и элегантные выезды принадлежат князьям Понятовским, графу Грифео и барону делла Герардеска. Заметим, кстати, что барон — единственный потомок Уголино: выходит, его предок, что бы там ни говорил Данте, съел не всех своих сыновей.

Когда это гулянье заканчивается, каждый спешит домой, чтобы принарядиться; ведь Корсо — всего лишь небольшая стычка, так сказать, проба сил; увидевшись там, люди назначают друг другу встречу в Перголе, где развернется главное сражение. Дело в том, что сегодня, против обыкновения, Пергола должна быть ярко освещена. Как мы уже говорили, сегодня состоится праздничный спектакль. Его особенность заключается в том, что в каждой ложе к обычному освещению добавляют связки по восемь или десять свечей. Но те, кто находится в ложах, против этого, ведь чем ярче освещен зал, тем гуще сумрак, царящий в ложах. Конечно, в полутьме намного уютнее, однако женщины лишаются тех преимуществ, какие предоставляют им наши открытые ложи.

Никто не смог бы сосчитать, сколько бриллиантов и сколько кружев было этим вечером в Перголе. Знатные семьи извлекли из шкатулок и сундуков все дедовское богатство. Зал кругом сверкал драгоценными уборами; но победительницами в этом состязании были княгиня Корсини, княгиня Элиза Понятовская и герцогиня ди Казильяно.

Не знаю, зачем в театральных залах Италии поют: возможно, это один из пережитков старины, от которых трудно отделаться. В течение трех часов, пока длится представление, ни один человек не смотрит и не слушает то, что происходит на сцене, — если только, как я уже говорил, там не идет балет. Каждый занят беседой или кого-то лорнирует, а музыка, понятное дело, только мешает разговору. Вот почему итальянцы отдают предпочтение операм с небольшим инструментальным сопровождением: они не могли простить Мейерберу, что он заставляет себя слушать.

В дни праздничных спектаклей на представлении, как правило, присутствует великий герцог с семьей. Как только он появляется в ложе, все встают, оборачиваются, кланяются и аплодируют; затем опять усаживаются, надевают шляпы — и перестают его замечать. Впрочем, присутствие великого герцога не может ни предотвратить провал представления, ни способствовать его успеху, оно не препятствует ни освистыванию, ни аплодисментам. В Тоскане узнают о присутствии государя так же, как о присутствии солнца — по теплу и благости, которые разливаются вокруг. Повсюду, где он появляется, людям становится еще радостнее, вот и все.

Спектакль обыкновенно заканчивается в половине двенадцатого. Это только в Германии ложатся спать в десять часов, а в половине девятого уходят из театра, чтобы успеть поужинать. В Италии едят немного, а ужинают только во время карнавала; любителей вкусно поесть тут наперечет, на них показывают пальцем и относятся к ним с превеликим почтением.

После пребывания в Перголе начинается раут; вместо того чтобы не мешкая выйти из театрального зала, как это делают у нас, и ожидать свою карету в вестибюле или на лестнице, все переходят в прилегающий к театру большой зал, где летом прохладно, а зимой тепло, и там составляют планы на следующий день. Любопытно посмотреть на происходящее, а главное — послушать имена, которые при этом называют: за десять минут перед вами поочередно предстают Корсини, Пацци, Герардеска, Альбицци, Каппони, Гвиччардини — все блистательные старинные имена, запечатленные в истории с двенадцатого или тринадцатого столетия; вам кажется, будто вы перенеслись в славную эпоху гонфалоньеров и что в дверях вот-вот появится Лоренцо Великолепный.

Примерно час спустя мы вернулись к себе. Колокола все еще трезвонили, но на этот раз я набил уши ватой и заснул как убитый; разбудило меня солнце.

В этот день устраивались гонки колесниц, Корсо, иллюминация на Арно и бал в Казино деи Нобили. Одним словом, было чем заняться. Гонки колесниц начинались в час пополудни на Пьяцца Санта Мария Новелла, и оказаться у окон, выходящих на эту площадь, было мечтой каждого. Хозяевам домов можно было позавидовать, или, вернее, посочувствовать, ведь еще за две недели до гонок они должны были готовить места для всех своих знакомых — от таких хлопот можно потерять голову.

Однако нам не пришлось искать места: иностранец во Флоренции находится на особом положении. Если у него есть нужные рекомендации, он может жить там, ни о чем не заботясь. Его ведут к себе в дом, сажают в свою карету, везут на праздник, берут с собой в театр, а после отвозят в гостиницу. Развлекать приезжего иностранца считается чуть ли не национальным долгом, и люди готовы сделать для этого что угодно. К несчастью, иностранец, как правило, существо угрюмое и неблагодарное; если ему весело, он не желает в этом признаться, а уехав из города, он дурно отзывается о тех, кто его развлекал. Впрочем, эта досадная мелочь не отбивает у флорентийцев желание помогать приезжим; очевидно, они поступают так потому, что считают себя обязанными так поступать; они полагают, что гостеприимство, как и прочие добродетели, несет награду в себе самом.

Князь Иосиф Понятовский предоставил нам свидетельство всегдашней любезности флорентийцев, за которую, увы, многие платят черной неблагодарностью: он позаботился обо всем и дал знать, что отвезет нас в дом синьора Финци, выходящий окнами на Пьяцца Санта Мария Новелла. Он заехал за нами не в условленное время, а на полчаса раньше. Благодаря этому можно было рассчитывать, что нам достанутся места на балконе.

Пьяцца Санта Мария Новелла — одна из красивейших площадей во Флоренции; именно здесь стоит чудесная церковь, которую Микеланджело называл своей супругой. Здесь же по воле Боккаччо встретились семь его героинь, семь юных флорентиек, решивших после чумы 1348 года удалиться в сельскую глушь, чтобы рассказывать там знаменитые новеллы, которые дают весьма своеобразное представление о нравах тогдашних дам, если только верить на слово автору.

Те, кто любуется церковью Санта Мария Новелла снаружи, не будут разочарованы, когда зайдут внутрь. Двери работы Альберти не уступают прекраснейшим образцам этого рода, а внутри храма можно увидеть целую галерею фресок и картин, интересных тем более, что самые ранние из них созданы византийскими мастерами, а самые поздние — современными художниками.

Нам удалось осмотреть все, что осталось от наследия первых, ибо время для такого осмотра оказалось как нельзя более подходящим. Средневековые шедевры находятся в подземной капелле, и обычно к ним невозможно подобраться: путь преграждают деревянные помосты и ступени, которые хранят там триста пятьдесят дней в году, а раз в полгода вытаскивают наружу, чтобы соорудить из них амфитеатр для зрителей на скачках Барбери. А поскольку скачки должны были состояться на следующий день, то капелла была совершенно пуста; правда, я выиграл от этого мало: время и сырость сделали свое дело и от творений византийских мастеров, без которых во Флоренции не было бы Чимабуэ, сохранились лишь жалкие остатки.

Но если фрески учителей можно считать почти утраченными, то картина ученика нисколько не пострадала: я говорю о знаменитой «Мадонне в окружении ангелов», которую Карл Анжуйский не погнушался осматривать в мастерской художника и которую торжественно перенесли в церковь, причем впереди шли трубачи республики, а замыкала процессию вся флорентийская Синьория. Тот, кто, подобно мне, после созерцания византийской живописи перешел к осмотру итальянской, способен понять такой восторг. Иначе было бы трудно поставить себя на место тех, кто восторгался «Мадонной» Чимабуэ в тринадцатом столетии. Если вы хотите проследить, как развивалось итальянское искусство в дальнейшем, идите затем в капеллу Строцци, которую Андреа и Бернардо Орканья, эти великие живописцы-поэты, украсили фресками, изображающими Ад и Рай. В Аду любители занятных историй обнаружат судебного исполнителя, пришедшего описывать мебель Андреа в тот самый день, когда художник получил заказ от Строцци Старшего (чиновника можно узнать по свернутому в трубку документу, торчащему у него из-под шляпы); после этого вы направитесь на поиски фресок фра Липпи, на которых запечатлены апостолы Филипп и Иоанн; обойдя алтарь, вы найдете на клиросе шедевр Гирландайо — капеллу, навеявшую Микеланджело замысел Сикстинской капеллы; свои поиски вы закончите осмотром «Святого Лаврентия» Маккьетти и «Мученичества святой Екатерины» Буджардини — картины, на которой фигуры солдат написал Микеланджело. И под конец вы преклоните колена перед двумя «Распятиями» — работы Джотто и Брунеллески. Первый из этих двух шедевров исполнен простодушного смирения, второй выражает безропотное страдание. Глядя на это творение Брунеллески, Донателло заметил: «Изображать Христа — твое дело, Брунеллески, мое дело — изображать крестьян».

Но это еще не все, что здесь есть: после церкви вам предстоит осмотреть монастырские клуатры, после фресок Орканьи — гризайли Паоло Уччелло; после капеллы Строцци — капеллу Испанцев; после работ фра Липпи, живописца-реалиста, стремившегося показать живую плоть, — живопись благочестивого идеалиста Симоне Мемми; и для того, чтобы увидеть все это — церковь, капеллы, клуатры, фрески и картины, — надо проделать путь не более чем в пятьсот шагов. Такое изобилие красот свойственно Италии, где каждая церковь или монастырь вмещает в себя целую историю искусства.

Когда я заканчивал осмотр, на площади раздались радостные крики: во Флоренции кричат только в знак ликования. Там что-то начинается, подумал я и побежал к двери, выходившей на площадь. Действительно, на площади появились солдаты, которые оттесняли зрителей за пределы круга, предназначенного для состязания колесниц; но любопытно было наблюдать, как солдаты выполняли свою задачу. Мы уже говорили, что народ — властитель Тосканы, и это его, по правде говоря, следовало бы называть «ваше высочество», если уж все расставлять по своим местам; поэтому солдаты, как правило, обращаются к народу с величайшим почтением. Его вежливо просят отойти подальше; объясняют, что побеспокоили лишь затем, чтобы доставить ему удовольствие; заверяют, что если он согласен подчиниться, то его ожидает чудесное развлечение; и добродушный народ, который оттесняют с улыбкой, отступает, улыбаясь и обмениваясь с солдатами множеством веселых, незлобивых шуток. Здесь никогда не бьют по ногам прикладом, не тычут в грудь кулаком; если солдат хотя бы щелчком тронет флорентийца, его на неделю отправят на гауптвахту. Неплохо было бы открыть во

Флоренции школу для французских жандармов, вроде школы для наших художников, которую мы уже основали в Риме.

Я поспешил занять приготовленное мне место на балконе синьора Финци. Мгновение спустя в лоджии Сан Паоло, изящном портике, возведенном Брунеллески напротив церкви Санта Мария Новелла, появились великий герцог и весь его двор; затем с улицы Борго Оньиссанти выехали десятка два всадников, возвещая о прибытии состязающихся. И почти сразу же на площадь выехали крупной рысью четыре упряжки: их возницы были одеты, как древние римляне, а колесницы имели форму античных. Здесь были представлены четыре партии, которые некогда боролись за победу в римских цирках — «красные», «зеленые», «желтые» и «синие». Вполне можно было подумать, что мы перенеслись на двадцать веков назад и присутствуем на празднестве, устроенном Нероном.

К сожалению, флорентийская полиция, озабоченная прежде всего тем, чтобы праздник не сменился бедой и люди, которые пришли на него с улыбкой, не ушли обратно в слезах, определяет победителя заранее. А потому трое возниц должны пропустить вперед четвертого, избранника buon governo[5], который одерживает победу без всяких усилий, но затем, чтобы утешить потерпевших поражение соперников, ведет их в кабачок. Результаты гонок тем более легко подстроить заранее, что и колесницы, и лошади принадлежат почтовому ведомству, а возницы «красных», «синих», «зеленых» и «желтых» — не кто иные, как перевозчики почты. В этот раз постановили, что приз получит «красный» возница: все было по справедливости, каждые пять лет одному из четверых поочередно выпадет быть победителем, и сегодня настала его очередь.

Но в толпе распространился слух, столь же поразительный, как тот, что дошел до Ахилла перед встречей с Агамемноном: говорили, будто накануне «красный» и «синий» возницы повздорили и «синий» возница прямо заявил «красному», что он не позволит ему одержать победу с обычной легкостью. «Красный» возница, заранее знавший, что в его распоряжение предоставят двух лучших почтовых лошадей, стал насмехаться над соперником; и тогда «синий» возница, дав себе слово выполнить угрозу, высказанную им открыто, предварил состязание тем, что насыпал своим лошадям двойную порцию овса и заставил их выпить фьяску монтепульчано, которую дали ему самому. И теперь лошади «синего» возницывыказывали такой необычайный пыл, что «красный» возница, хотя и был уверен в превосходстве своих скакунов, все же время от времени бросал тревожные взгляды на упряжку соперника.

Наконец, загремели трубы, заплескалось на ветру древнее знамя республики, и в то же мгновение четыре колесницы, которым предстояло трижды объехать кругом площадь (границей служили два обелиска, установленные на противоположных ее сторонах), понеслись вперед с быстротой, делавшей честь почтовому ведомству Тосканы. Но с первого взгляда стало ясно, что за победу поспорят двое возниц — «красный» и «синий»: лошади «синего», воодушевленные двойной порцией овса и бутылкой вина, а еще больше — злобой возницы, которая передалась его хлысту, на самом деле обрели резвость, обещанную ими вначале. Согласно распоряжению полиции, перед началом состязания колесницы выстроились так, что «красному» досталось самое выигрышное место: он должен был проезжать ближе всего к обелискам. Однако на первом же круге «синий» попытался отнять у соперника это преимущество. Судьи, хотя и не сразу, заметили, что на площади развернулось настоящее состязание; это стало для них неожиданностью, однако вмешиваться было уже поздно. На половине второго круга «синий» возница сделал попытку обогнать «красного»; «красный» же, решив подхлестнуть своих лошадей, промахнулся и хлестнул соперника по лицу; соперник ответил ему тем же. После чего они принялись ожесточенно хлестать друг друга, к большой радости лошадей, которые, впрочем, разделяли азарт своих хозяев, а потому неслись во весь дух. Но тут разом произошли два несчастных случая: обмениваясь ударами, возницы до того увлеклись, что забыли о лошадях, и, когда обе колесницы поравнялись с обелиском, «синяя» задела поворотный столб, а «красная» зацепила «синюю». Удар был такой силы, что все четыре лошади свалились наземь, и «синий» возница упал, запутавшись, как некогда Ипполит, в поводьях своих лошадей. «Красный» вылетел из колесницы и упал шагах в десяти впереди нее. «Зеленый» возница решил проскочить между ступенями церковной паперти и «красным» возницей, но его колесница наехала на две нижние ступени и перевернулась. А «желтый» возница, который, согласно программе, должен был прийти последним и поэтому держался на почтительном расстоянии от остальных, сумел вовремя остановиться, вследствие чего и он сам, и его упряжка остались целы и невредимы.

На зрителей, вовсе не ожидавших такого зрелища, оно произвело громадное впечатление. Со времен состязаний Нерона никто не видел подобного. Вся площадь разом зааплодировала. Этот звук, словно по волшебству, вернул силы «красному» вознице, который, в сущности, почти не пострадал от падения: он тут же встал и снова забрался в свою колесницу; ему удалось быстро отцепить ее от экипажа соперника, и она галопом понеслась дальше. В свою очередь, «синий» возница тоже встал на ноги и принялся с упорством отчаяния догонять «красного», однако на этот раз безуспешно — его лошади, отрезвев, охладели к борьбе. «Желтый» возница проехал между перевернувшейся колесницей «зеленого» и обелиском и теперь оказался не четвертым, как было задумано, а третьим; один лишь несчастный «зеленый» возница остался на месте — несмотря на все свои усилия, он не смог поднять колесницу и поставить на ноги лошадей; тем временем «красный» закончил последний круг и выиграл состязание.

Тотчас же заиграли трубы, на колесницу победителя поднялся знаменосец, и «красный» возница отправился получать, уж не знаю где, полагающийся ему приз; три четверти зрителей последовали за ним, еще четверть осталась на площади, чтобы утешить побежденных. Впрочем, замысел buon governo благополучно осуществился: «красный» возница получил венок, сплетенный для него отеческой рукой гонфалоньера, а если в программе и произошли изменения, то публика, как мы видим, от этого только выиграла.

Однако великий герцог и юные эрцгерцогини страшно испугались. Они прислали узнать, не получил ли кто-нибудь серьезных ранений, но, к счастью, упавшие возницы отделались несколькими царапинами. Толпа сразу же разошлась: наступило время ужинать, а с восьми часов вечера до двух часов ночи вся Флоренция собиралась на набережных Арно.

Как мы уже сказали, нас пригласили в Палаццо Кор-сини, чтобы из его окон полюбоваться ночными празднествами. Герцогиня ди Казильяно, невестка князя, одна из самых артистичных и остроумных женщин Флоренции, соблаговолила пригласить нас от имени свекра. Приглашение стало для нас неожиданностью, ибо, по нашим сведениям, князь находился в Риме. Но первый же знакомый, с которым мы об этом заговорили, ответил нам, что князь, по всей видимости, должен вернуться из Рима, чтобы оказать торжественный прием не только соотечественникам, но также и иностранцам, привлеченным во Флоренцию желанием взглянуть на великолепие престольного праздника святого Иоанна. И действительно, в доме у синьора Финци мы узнали, что князь только что прибыл во Флоренцию.

По знатности и занимаемому положению князь Корси-ни — один из первых вельмож в мире; насколько я помню, он потомок брата или племянника Климента XII, которому после его девятилетнего понтификата благодарные римляне воздвигли на Капитолии бронзовую статую. Во время его пребывания на Святом престоле Корсини получили княжеский титул, но историческая известность этой семьи восходит к первым годам существования республики. Гордая женщина, ставшая женой Макиавелли и вдохновившая его на очаровательную сказку «Бельфагор», была из рода Корсини.

Наполеон, отлично разбиравшийся в людях и умевший использовать их таланты к своей выгоде, обратил внимание на князя Корсини. Он вызвал князя во Францию, сделал его государственным советником и офицером ордена Почетного легиона. Чтобы удостоиться таких почестей при Наполеоне, надо было быть не просто достойным человеком, но еще и сильной личностью; князь Корсини был одновременно и тем, и другим. Именно ему Наполеон поручил принцессу Элизу, когда она отправилась во Флоренцию, где ее ждала корона великой герцогини.

Наполеон пал и в падении увлек за собой всю свою семью. Князь Корсини, получивший до этого французское подданство, снова стал итальянцем. И тогда Рим назначил его сенатором, как до этого Франция назначила его государственным советником. Князь Корсини приехал в Рим; у него появилась возможность показать людям блеск своего имени, своего положения, и он не упустил ее, ибо никогда не упускал возможности такого рода. Три дня фонтаны Капитолия изливали вино; три дня на форуме стояли накрытые столы, за которыми могли угощаться все желающие. Со времен Цезаря город не видел ничего подобного: за это было заплачено 45 000 скудо, то есть примерно 270 000 франков на наши деньги.

И потому, когда великий герцог Тосканский задумал посвататься к сестре короля Неаполитанского, именно князю Корсини было поручено вести эти переговоры. Князь согласился исполнить эту миссию, но лишь с условием, что ему будет позволено взять все расходы на себя. Великий герцог оценил этот истинно княжеский поступок и предоставил князю полную свободу действий. И тот прибыл к неаполитанскому двору, словно посланник императора. Зато, когда этот брак был заключен, великий герцог пожаловал князю Корсини звезду Святого Иосифа с бриллиантами.

Раз в два или три года князь Корсини дает бал; этот бал обходится ему в сорок или пятьдесят тысяч франков. За несколько дней до отъезда из Флоренции мне довелось побывать на одном из этих празднеств; там было полторы тысячи гостей. Всю ночь напролет всем без исключения подавался ужин, каждый лакей был в ливрее цветов Кор-сини, а на каждом столовом приборе, каждом канделябре и каждом табурете красовался герб Корсини. Тем не менее говорили, что в старинном дворце князя нашлось бы все для приема еще пятисот гостей.

И потому не стоит удивляться, что князь вернулся из Рима только ради того, чтобы порадовать флорентийцев праздниками: и правда, когда проходишь под его балконом, можно подумать, будто праздники эти устраиваются скорее в его честь, нежели в честь святого Иоанна.

Вход в Палаццо Корсини поистине великолепен; когда поднимаешься по лестнице, которую венчает статуя Климента XII, кажется, что ты попал в Версаль: в вестибюле могли бы свободно поместиться и даже танцевать до тысячи человек. Как только мы вошли, княгиня Корсини, с которой мы еще не были знакомы, приблизилась к нам, выказывая чисто французскую любезность и грацию. Княгиня родом из России: она оставила азиатскую Италию ради Италии европейской, Крым — ради Тосканы, Одессу — ради Флоренции; это молодая красивая женщина с величественной осанкой, и платье из золотой парчи и бриллиантовые ожерелья придают ей сходство с владычицей средневекового замка. Прекрасный дворец, кругом увешанный творениями Тициана, Рафаэля и Ван Дейка, как нельзя лучше соответствует облику хозяйки, словно сошедшей с одного из этих полотен.

В жизни не забуду захватывающего зрелища, которое предстало перед моими глазами, когда я, прогуливаясь по ярко освещенным гостиным, бросил в окно взгляд на Арно: река сплошь была залита ослепительным сиянием. Итальянцы в совершенстве владеют искусством размещать праздничные огни. Множество лодок, расцвеченных флагами, с веселыми компаниями, которые приветствовали друг друга, под звуки музыки скользили буквально между двумя стенами пламени. Повсюду, где только можно было увидеть воду, вода эта отражала огонь: казалось, Арно, словно Пактол, катил потоки золота.

После фейерверка гости стали разъезжаться. В половине десятого начинался бал в Казино, и поскольку туда должен был явиться двор, флорентийская аристократия, по обычаю, должна была принимать его там. К великому моему сожалению, пришлось распрощаться: не с князем и княгиней — с ними мне еще предстояло скоро встретиться, а с их дворцом, который мне не терпелось увидеть снова. Правда, разлука оказалась недолгой: на следующий день мы обедали там у княжеской четы.

Поскольку гости явились к князю Корсини уже в придворных костюмах, всем оставалось лишь переместиться на сотню шагов, чтобы попасть на бал в Казино. Под придворным костюмом я подразумеваю белый галстук, орденские ленты, кресты и звезды. Что касается мундира, то его можно не надевать даже на бал в Палаццо Питти: герцог не настаивает на этом. Мундир необходим лишь на приеме по случаю Нового Года и на концертах во время Великого поста.

Дом, в который мы вошли, составлял разительный контраст с тем, который мы перед этим покинули. Нет ничего богаче и пышнее, чем Палаццо Корсини, нет ничего проще и скромнее, чем Казино. Это небольшое здание, одним фасадом выходящее на набережную, другим — на площадь Святой Троицы и состоящее из четырех или пяти комнат, стены которых попросту выкрашены клеевой краской. Одна из этих комнат предназначена для бала, остальные — для бильярда и виста.

Мы вошли в Казино вскоре после того, как туда прибыл двор. В первой комнате послы иностранных государств ожидали прибывающих соотечественников и одного за другим представляли их дежурному камергеру. Этим и ограничивался церемониал. Выполнив эту формальность, приглашенные могли войти в бальный зал. На балу великий герцог и члены его семьи, по сути, ничем не отличаются от тех, кто их окружает: разница между ними и остальными гостями состоит лишь в том, что для эрцгерцогинь приготовлены кресла, а дочери герцога, вместо того чтобы ждать, когда их пригласят на танец, сами выбирают себе кавалеров, с которыми они желают танцевать, и, чтобы пригласить их, посылают к ним своих камергеров. Выбор кавалеров ограничивается очень узким кругом — обычно это люди, занимающие те или иные должности в Палаццо Питти. Как правило, этой чести удостаиваются сыновья князя Корсини, сыновья графа Мартелли, маркиз Торриджани и граф Челлани. Разумеется, если в зале присутствует какой-нибудь иностранный принц, ему оказывается предпочтение.

В три часа утра двор покинул зал, что не помешало, однако, страстным любителям танцев продолжать бал. Не относясь к их числу, мы незамедлительно откланялись и вернулись к себе в палаццо.

День 25 июня был не так заполнен развлечениями, как предыдущий: нас ожидали только Корсо, скачки Барбери и Пергола. Кроме того, как я уже говорил, мы были приглашены на обед к князю Корсини. Со всем этим еще можно было управиться.

Корсо проходил так же, как и в предыдущие два дня, и мне нечего добавить к тому, что я уже рассказал читателям. В три часа мы явились на обед к князю Корсини; обед был подан на два часа раньше, чтобы мы могли успеть на скачки Барбери.

Французу, оказавшемуся за границей, чрезвычайно редко выпадает случай насладиться живой и непринужденной беседой на парижский лад: по-настоящему начинаешь ценить это удовольствие лишь тогда, когда его лишаешься и остается только мечтать о нем. Помню, однажды некая провинциалка спросила при мне у г-жи Нодье, рассказывавшей о наших вечерах в Арсенале: «Сударыня, будьте так добры, скажите, кто у вас направляет беседу?» — «Бог мой, — отвечала г-жа Нодье, — да никто ее не направляет, дорогая, она идет сама собой». Ответ весьма удивил провинциалку: она полагала, что у беседы, точно у благовоспитанной барышни, непременно должна быть гувернантка.

Ну так вот: подобная беседа, беззаботная, легкомысленная, глубокая, красочная, веселая, поэтичная, этот изменчивый Протей, эта неуловимая фея, эта резвящаяся ундина, которая рождается из пустяка, цепляется за каприз, воспаряет на волне восторженности и вновь снижается, прибитая к земле какой-нибудь шуткой, согревается доверительной близостью, умирает от небрежения, разгорается вновь из крохотной искры и опять блистает, словно пожар, гаснет внезапно, как метеор, а потом, неизвестно почему, вдруг возрождается, — подобная беседа, по которой наш изголодавшийся разум тосковал сильнее, чем самый привередливый желудок томится по хорошему обеду, ожидала нас у князя Корсини. Князь вспоминал Париж, а герцогиня ди Казильяно предвкушала встречу с ним; что касается княгини, то она была русская, а ведь мы знаем, насколько нам самим трудно отличить русскую от француженки. Мы говорили обо всем и ни о чем: о бале, о политике, о жокей-клубе, о туалетах, о поэзии, о театре, о философии, и, когда все встали из-за стола, мы успели обменяться столькими мыслями — хотя никто из нас не смог бы сказать, о чем сейчас шла речь, — что какому-нибудь провинциальному городку этого хватило бы на целый год.

Обед продолжался до половины пятого; в пять часов должны были состояться скачки. Князь Корсини предоставил в наше распоряжение летний дом своего второго сына, маркиза ди Лайатико, губернатора Ливорно. Поскольку начало скачек было у Порта аль Прато, лошади мчались прямо под окнами этого дома: мы покинули одно гостеприимное жилище, чтобы оказаться в другом.

Во Франции летний дом князя Корсини назвали бы дворцом. Мы вошли через главный вход: это немаловажная подробность, если знать здешние обычаи, ибо главный вход открывается лишь для великого герцога, эрцгерцогов и самого князя Корсини. В тот день имелся и еще один повод, чтобы открыть парадный вход. Юные эрцгерцоги должны смотреть на скачки не откуда-нибудь, а именно с балкона летнего дома князя Корсини. Я говорю «должны», так как предполагаю, что между Палаццо Питти и Палаццо Корсини, между одним княжеским родом и другим, существует на этот счет давний уговор. Внук князя Корсини, очаровательный ребенок лет пяти-шести, оказывал достойный прием юным эрцгерцогам — детям примерно того же возраста.

Приближалось время начала скачек; мы заняли места у боковых окон и на боковых балконах: окно и балкон на середине фасада предназначены для эрцгерцогов. Улица несказанно преобразилась. С каждой ее стороны был сооружен амфитеатр из ступеней, поднимавшихся до высоты второго этажа, так что окна во вторых этажах казались верхними ступенями амфитеатра. Поскольку над окнами второго этажа располагались окна третьего, а над окнами третьего — крыша и все ступени, окна и крыши были заняты мужчинами, женщинами и детьми, в целом это составляло пространство высотой около пятидесяти футов, сплошь заполненное зрителями. Добавьте к этой живой картине, шумливой и пестрой, длинные полотнища узорчатого шелка различных цветов, которые в Италии по праздникам принято вывешивать на балконах, — и вы сможете представить себе зрелище, открывшееся перед нами повсюду, насколько хватало глаз.

Вскоре наше внимание сосредоточилось на скакунах: это были пять красивых лошадок небольшого роста, рожденных в Тоскане, ибо за приз на этих скачках могут состязаться лишь тосканские лошади. Часть денежного приза — дар великого герцога, другая часть составляется из сделанных ставок. На бедре у лошадей виднелся номер, под которым они скакали, а на спине и на боках болтались похожие на каштаны железные шарики с острыми, как иглы, наконечниками, предназначенные для того, чтобы придать скакунам резвости. Хозяева вывели лошадей и выстроили их в ряд у натянутой веревки: по сигналу веревка должна была упасть и освободить им дорогу. Дистанция, которую им предстояло преодолеть, составляла приблизительно две мили; начиналась она, как мы уже сказали, у Порта аль Прато и заканчивалась у Порта алла Кроче. О победе и о победительнице должны были возвестить пушечные выстрелы, от одного до пяти, в зависимости от номера выигравшей лошади.

Прозвучал сигнал, веревка упала, пять скакунов понеслись галопом по Борго Оньиссанти и вскоре исчезли из виду. Через пять-шесть минут раздались два пушечных выстрела: выиграла лошадь под вторым номером. И толпа зрителей сразу же растеклась, без всякого шума и гомона, не как струи бурного потока, а как воды тихого озера; тем не менее толпа эта веселилась и радовалась, но той внутренней радостью, что не нуждается в шумливых проявлениях, которые кажутся людям верхом счастья, а на самом деле помогают им забыться. Всякий шумно веселящийся народ — это страдающий народ.

Само зрелище длилось не более пяти секунд, но на него сошелся весь город. Дело в том, что во Флоренции, как мы уже говорили, все служит поводом для зрелища. Люди наслаждаются здесь не столько зрелищем, которое они видят, сколько его предвкушением или воспоминанием о нем.

В конце дня аристократию еще ожидала Пергола, состоятельных горожан — театр Кокомеро, а простой народ — театры на Борго Оньиссанти и на Пьяцца Веккья.

В последующие два дня остатки праздника еще сохранялись — так после землетрясения почва еще продолжает какое-то время колебаться; но вскоре жизнь вернулась в привычное русло, а потом началась нестерпимая июльская жара, и все разъехались на воды — в Лукку, Виа Ред-жо или Монте Катини.

II ПАЛАЦЦО ПИТТИ

Поскольку мы далеко еще не завершили осмотр Флоренции, прерванный из-за праздника святого Иоанна, нам, к сожалению, пришлось остаться в городе. Мы условились встретиться с нашими флорентийскими друзьями на водах Монте Катини и пожелали им доброго пути, а они пожелали нам вдоволь насладиться осмотром.

Прежде всего мы отправились в Палаццо Питти. Палаццо Питти, постоянная резиденция великого герцога, расположен, как и наш Люксембургский дворец (между ними есть некоторое сходство), на другом берегу реки. Чтобы попасть туда, надо перейти Понте Веккьо, следуя по коридору, о котором я уже рассказывал и который великий герцог Козимо, поклонник античности, построил по образцу коридора, соединявшего, если верить Гомеру, дворец Гектора с дворцом Приама.

Понте Веккьо был возведен Таддео Гадди в 1345 году на фундаментах древнего моста, сооруженного еще римлянами. Весь мост, не считая сквозного хода посредине, по обеим сторонам застроен лавками, торговать в которых, согласно указу капитана квартала, обнародованному в 1594 году, позволено одним лишь ювелирам. Указ этот остается в силе по сей день. Только вот беда: вы приходите в эти лавки, помня о том, что в свое время оттуда вышли такие мастера, как Брунеллески, Гиберти, Донателло и Бенвенуто Челлини, а встречаете там их потомков, жалких ремесленников, лишенных вкуса и выдумки, не выдерживающих никакого сравнения со своими великими предшественниками. К счастью, когда вы добираетесь до оконечности моста, взгляд, утомленный видом золотых побрякушек, отдыхает на «Геркулесе и Кентавре», одной из прекраснейших скульптурных групп Джамболоньи. Этот шедевр, созданный в 1600 году, замыкает собой эпоху шедевров — шестнадцатый век.

Сойдя с моста, вы оказываетесь на Виа Маджо, улице, с которой связаны два достаточно любопытных события. Свидетельство о первом из них, историческом, доступно всеобщему обозрению: это прелестный дом, в котором обосновалась Бьянка Капелло, когда великий герцог пожаловал ее мужу должность гардеробмейстера и, чтобы избавить себя от длинных ночных прогулок, которые, как мы помним, вызывали недовольство его отца, решил поселить любовницу поближе к Палаццо Питти. Дом можно узнать по украшающим его очаровательным фрескам, по рельефу с гербом Медичи на фасаде и по надписи, выбитой на доске из белого мрамора:

Bianca Capello,

Prima che fosse moglie a Francesco primo dei Medici,

Avito questa casa, chel ella si edificava nel 1566.[6]

Второе событие целиком относится к области искусства; свидетельство о нем ушло навеки вместе с его участниками и живет, как легенда, лишь в памяти поэтов. Вот как рассказывают о нем.

Осенним днем 1573 года мужчина лет сорока пяти или пятидесяти стоял на пороге своего дома на Виа Маджо[7] и вдруг увидел, как к нему приближается красивый молодой человек лет около тридцати, верхом на украшенном богатой сбруей коне, которым он правил с военной сноровкой. Поравнявшись с хозяином дома, всадник остановился и пристально вгляделся в него, словно желая удостовериться, что он не ошибся; затем спешился и подошел поближе.

— Не вы ли Бернардо Буонталенти, чудесный архитектор, чей творческий гений изобрел замечательные театральные машины, с помощью которых в этом городе недавно представляли «Аминту» Торквато? — спросил он.

— Да, — ответил тот, к кому были обращены столь приятные слова, — да, это я. Признаю, что меня зовут Бернардо Буонталенти, но не могу согласиться с преувеличенными похвалами, которыми вы из любезности сопровождаете мое имя.

В ответ молодой человек ласково улыбнулся, подошел к нему, крепко обнял его и прижал к сердцу; потом, заметив, что Буонталенти, удивленный таким изъявлением дружеских чувств, пытается узнать в новом для себя лице чьи-то, быть может, знакомые, но забытые черты, сказал:

— Вы Бернардо Буонталенти, а я Тассо. Я приехал сюда из Феррары только для того, чтобы увидеться с вами и обнять вас. Прощай, брат мой.

С этими словами молодой человек вскочил на коня и, еще раз махнув рукой на прощание, пустился галопом и вскоре исчез за углом Виа Мадзетта.

Это была первая и последняя встреча поэта и архитектора, и, тем не менее, их до конца жизни связывала искренняя дружба.

В нескольких шагах от места, где произошла описанная нами сцена, возвышается скорее поражающий своей массивностью, чем замечательный по своей архитектуре дворец Луки Питти.

Как мы уже рассказывали, Филиппо Строцци Старший выстроил близ площади Святой Троицы дворец, благородством очертаний, массивностью и прочностью которого восхищалась вся Флоренция. Это вызвало зависть у Луки Питти; в те времена он превосходил Строцци богатством, а потому задумал превзойти его и в пышности. Он призвал Брунеллески, создавшего купол Флорентийского собора и поэтому считавшегося лучшим в мире архитектором, и сказал ему, что он хочет иметь дворец, во дворе которого мог бы свободно поместиться весь дворец Строц-ци. Брунеллески взялся за дело и через несколько дней представил своему богатому заказчику план дворца; план был одобрен, и его тут же начали претворять в жизнь.

Эти события происходили около 1440 года. Тогда во Флоренции составилась оппозиция Пьеро Подагрику, и Лука Питти возглавлял ее. Пьеро Подагрик, преемник Ко-зимо Старого, который только что умер, и предшественник Лоренцо Великолепного, который только что родился, промелькнул бледной тенью, зажатый между двумя этими исполинами; он был вечно погружен в расчеты, корпел над банковскими книгами, и вдобавок телесная немощь вынуждала его постоянно пребывать за городом, на одной из его многочисленных вилл: понятно, что находиться в оппозиции к такому правителю было модно, и положение главного оппозиционера обеспечивало Луке Питти весь его кредит, все его состояние и всю его популярность.

И когда он объявил о намерении построить дворец, который затмил бы великолепием все другие дворцы, перед которым померкли бы и прекрасная резиденция Козимо Старого, и сумрачный Палаццо Строцци, все горячо поддержали его. Богачи предлагали ему свои кошельки, бедняки — свои рабочие руки, и оставалось лишь выбрать счастливцев, которым было бы позволено помогать гордецу в осуществлении его причуды; и вот, благодаря неиссякаемой щедрости кредиторов и неисчерпаемой силе рабочих, дивный дворец, возведением которого руководил великий зодчий, стал вырастать с поистине сказочной быстротой.

Но настал день, когда рвение оппозиционера Луки Питти как будто начало ослабевать. Человек, ставший во главе политической партии, уже не принадлежит себе, он превращается в вещь, в собственность, в орудие своей партии. И с этой минуты, если вы не обладаете гением Кромвеля или силой Наполеона, вам необходимо отречься от всякого собственного мнения, целиком отдать себя во власть высшей силы, которая пользуется вами, как тараном для штурма вражеских стен, и либо разрушает преграду на своем пути, либо разбивает вас об нее. У Луки Питти возникло опасение, что он может быть разбит о такую преграду; и вот однажды пошли слухи, будто он предал республику и вступил в сговор с властью, желавшей свергнуть ее.

Это был роковой день для Луки Питти: денежные сундуки, откуда он черпал средства, захлопнулись, а руки, которые ему служили, взялись за оружие, направленное против него. От его банка потребовали незамедлительного расчета по всем займам, и кредиторы проявили ту неумолимую жесткость, какая всегда сопутствует коммерческим спорам. Поступление денег прекратилось, и, хотя актив банка значительно превышал пассив, расплатиться с долгами в срок не удалось. Строительство дворца, который на три четверти уже был готов, замерло. Доверие к банкирскому дому Питти, которое зижделось на том, что он в течение двухсот лет считался образцом честности, внезапно рухнуло, словно этот золотой фундамент оказался глиняным. Потомки Луки Питти впали в бедность, а затем в нищету; и, наконец, его внучатый племянник Джованни был вынужден продать дворец, разоривший когда-то его предка, герцогу Козимо I, который только что взошел на трон; герцог приобрел здание со всеми службами за 9 000 золотых флоринов, то есть примерно за 100 000 франков на наши деньги, объявив его приданым своей супруги Элеоноры Толедской.

С этого момента недостроенный и за шестьдесят лет почти превратившийся в руины дворец Питти начал возрождаться. Работу, которую не успел завершить умерший в 1446 году Брунеллески, продолжил Никколо Браччини, по прозвищу Триболо; близ дворца были разбиты сады Боболи, при создании плана которых использовались неровности почвы — на холмах высадили деревья, в ложбинах устроили водоемы. И в 1555 году, то есть через шесть лет после его перехода в собственность Козимо Великого, Палаццо Питти, сохранивший первоначальное название, смог принять в своих стенах сиенских послов, которые привезли герцогу акт о капитуляции их города.

Козимо придавал большую важность покорению Сиены, этой вечной соперницы Флоренции в искусстве, торговле и политике. Сиена оспаривала у Флоренции честь возрождения живописи; Сиенский собор с фасадом, выложенным красным и черным мрамором, словно бросал вызов творению Брунеллески; Сиена победила в знаменитой битве при Монтеаперти, после которой Флоренция едва избегла уничтожения; наконец, в сиенском Палаццо дель Пополо все еще хранился трофей той битвы — флорентийский кароччо. Но прошлое было перечеркнуто настоящим: теперь Сиена униженно склонила голову и положила к ногам великого герцога золотую корону победителя; владычица превратилась в рабыню, республика — в провинцию; а поскольку в то время в

Европе начали складываться новые государства, Тоскана, благодаря такому территориальному приобретению, уже могла притязать на роль второстепенной европейской державы.

Вот почему капитуляция Сиены стала поводом для грандиозных празднеств в Палаццо Питти.

Три года спустя Козимо, в жизни которого это время было самым счастливым, отпраздновал в Палаццо Питти свадьбу своей дочери Лукреции с принцем Альфонсо д'Эсте, старшим сыном герцога Феррарского.

Это была та самая Лукреция, о которой уже шла речь в нашем рассказе о Палаццо Веккьо: через три года после свадьбы разнеслась весть о ее смерти. Историки утверждают, что она стала жертвой гнилой горячки. Но у народа есть чутье на правду, и оно редко его обманывает: поговаривали, будто Лукрецию убил в припадке ревности муж. Мнение народа возобладало над утверждениями историков.

Следует, однако, сказать, что этот брак, положивший конец давней борьбе за первенство между домами Эсте и Медичи, был заключен при самых счастливых предзнаменованиях; среди пышных балов, данных по этому случаю в Палаццо Питти, был и вечерний маскарад, столь великолепный, что историки не сочли для себя зазорным рассказать о нем подробно; впрочем, всякий раз, когда историки берутся описывать жизнь тиранов, три четверти таких книг почти всегда занимают рассказы о празднествах.

Маскарад представлял собой конную карусель из пяти кадрилей, каждая из которых включала двенадцать всадников; первую кадриль составляли двенадцать индийских владык, вторую — двенадцать флорентийцев в костюмах тринадцатого века, третью — двенадцать древнегреческих вождей, четвертую — двенадцать императоров, а последнюю, пятую, — двенадцать пилигримов: ее приберегли под конец, как самую роскошную. В самом деле, на каждом пилигриме было одеяние из золотой парчи, включавшее короткий плащ, сплошь расшитый серебряными раковинами, в которые были вставлены настоящие жемчужины.

В том же году и в том же дворце состоялась свадьба Изабеллы, другой дочери Козимо, к которой отец испытывал столь пылкую и странную привязанность и которая однажды заснула в большом зале Палаццо Веккьо, что едва не стало причиной гибели работавшего там Вазари. Над Изабеллой, как и над ее сестрой, тяготел злой рок, и ей суждено было быть убитой. Ее муж был Паоло Джордано Орсини, герцог Браччано. Как мы помним, это случилось на вилле Черрето: герцог, вернувшись с охоты, задушил жену веревкой, спрятанной под подушками супружеского ложа.

Примерно в это время, решив сделать Палаццо Питти еще более достойным пышных торжеств, происходивших под его крышей, Козимо поручил Амманати выстроить великолепный внутренний двор, в котором, как заносчиво мечтал первый хозяин этого жилища, мог бы свободно поместиться Палаццо Строцци. В самом деле, каждая сторона этого двора вышла на три фута шире, чем соответствующая стена Палаццо Строцци, который мог бы поместиться там, словно в гранитном футляре.

Элеонора Толедская, на чье имя Козимо купил Палаццо Питти, умерла вскоре после гибели двух своих сыновей: один был убит собственным братом, другой — отцом. (Читателю уже известно, как это произошло.) После этого страшного несчастья Козимо попытался найти утешение в новой любви и, пресытившись властью, устав от политики, передал бразды правления своему сыну Франческо, всегда готовый снова взять их в руки, если тот вдруг чересчур далеко отступит от отцовских заветов.

Первой из его возлюбленных той поры стала Элеонора дельи Альбицци. Сила этой привязанности обеспокоила Франческо, которому вскоре самому предстояло воспылать еще более страстной любовью. Он приставил к отцу шпиона, камердинера по имени Сфорца Альмени, и постоянно получал от него донесения о все более усиливающемся влиянии Элеоноры на герцога. На горе Альмени, старик Козимо заметил, что тот исполняет при нем не только обязанности камердинера. Ненависть у Козимо всегда была беспощадной, а отмщение — скорым: уверившись в предательстве слуги, он позвонил в колокольчик, и, когда лакей явился на зов, герцог, не вставая с кресла, без единого слова, без единого упрека, словно считая, что убийца не должен оправдываться даже перед своей жертвой, знаком велел ему подать кинжал, лежавший на столе; Сфорца Альмени протянул ему кинжал, держа в ладони ножны; Козимо схватился за рукоятку, вытащил клинок и вонзил его в грудь камердинера таким метким и сильным ударом, что тот, не издав ни звука, упал мертвым. Тогда Козимо снова позвонил в колокольчик и приказал убрать труп. Это произошло в Палаццо Питти 22 мая 1566 года.

Между тем, то ли потому, что Элеонора дельи Альбицци перестала нравиться герцогу, то ли потому, что описанный случай привел к некоторому охлаждению между ними, вскоре он выдал ее замуж за Карло Панчатики, а сам обратил взоры на другую юную девицу, по имени Камилла Мартелли.

Она стала для старого Козимо тем, чем была г-жа де Ментенон для старого Людовика XIV. Несмотря на противодействие родни и флорентийской знати, однажды вечером он сочетался с Камиллой Мартелли браком в дворцовой капелле, однако родня и знать вздохнули с облегчением, узнав, что, согласно брачному контракту, заключенному Козимо с новой женой, та не имела права носить титул великой герцогини.

Прожив в этом браке всего четыре года, Козимо скончался в Палаццо Питти 21 апреля 1574 года, в возрасте пятидесяти пяти лет: тридцать семь из них он был на троне.

Едва великий герцог закрыл глаза, как его вдова получила приказ покинуть дворец и удалиться в монастырь Мурате. Но поскольку ей там не понравилось и она с утра до вечера лила слезы, ей позволили выбрать другой монастырь; выбор ее пал на обитель святой Моники, где она когда-то воспитывалась; там же она впоследствии умерла, заплатив двадцатью годами затворничества за то, что имела честь два года быть любовницей Козимо I и четыре года — его женой.

Оба эти монастыря уже не существуют: они были упразднены указом 1808 года и с тех пор так и не открылись вновь.

Став свидетелем смерти Козимо, Палаццо Питти через три года после этого стал свидетелем рождения его внука. 20 мая 1577 года Иоанна Австрийская, супруга великого герцога Франческо, родила сына, которому суждено было прожить всего несколько лет. Появление на свет наследника престола стало поводом для большого торжества: из окон дворца народу бросали пригоршни золотых монет, у террасы перед дворцом поставили такое великое множество бочек с вином, открыв у них краны, что вино не успевали пить: потоки его лились до самого Понте Веккьо.

Захмелев, славные флорентийцы пожелали, чтобы и заключенные разделили с ними их радость. Народ устремился к тюрьме Стинке и высадил в ней ворота. Узники, разумеется, воспользовались этим не для того, чтобы выпить со своими освободителями, а для того, чтобы спешно перейти границу великого герцогства.

Там же, в Палаццо Питти, 10 апреля 1578 года скончалась бедная герцогиня Иоанна, освободив трон для своей соперницы, Бьянки Капелло, которая через год с небольшим, 18 июня 1579 года, сочеталась браком с великим герцогом Франческо в той самой капелле, где Камилла Мартелли венчалась с Козимо.

Вскоре после торжеств по случаю свадьбы великого герцога Франческо состоялась свадьба его дочери Элеоноры с доном Винченцо Гонзага, сыном герцога Мантуанского. На этот раз торжества были столь грандиозными, что даже выплеснулись на улицы. Одним из эпизодов этого праздника стал знаменитый бой с применением камней, который произошел на Виа Ларга и ради которого вся Флоренция разделилась на два лагеря: одним командовал Аверардо деи Медичи, другим — Пьеро Антонио деи Бар-ди. Каждая партия имела своих постоянных трубачей, и под звуки труб бойцы так рьяно взялись за дело, что уже через полчаса многие сражавшиеся, несмотря на защищавшие их железные кирасы, были серьезно ранены. Весть об этом происшествии дошла до Палаццо Питти в разгар развлечений совсем иного рода, которые великий герцог Франческо предлагал своим гостям. По его приказу конный отряд галопом поскакал разнимать дерущихся. Отряд подоспел как раз вовремя: кое-кто, не довольствуясь камнями, уже хватался за шпаги, и конникам с большим трудом удалось выполнить полученный ими приказ. Когда подсчитали потери, у обоих предводителей, Аверардо деи Медичи и Пьеро Антонио деи Барди, оказалось в общей сложности двадцать семь раненых: семеро из них впоследствии скончались от полученных ран. Кроме того, на месте были убиты одиннадцать человек из числа зрителей; но власти не слишком волновались по этому поводу, поскольку погибшие были из простонародья. Как видно, за сто лет республиканская Флоренция далеко шагнула в сторону Флоренции аристократической.

Мы уже рассказывали, что после смерти великого герцога Франческо и Бьянки Капелло, сраженных одним и тем же недугом, трон достался кардиналу Фердинандо, который без сожаления отказался от красной мантии и женился на принцессе Марии Кристине Лотарингской. Новобрачных благословил на супружескую жизнь архиепископ Пизанский, в той самой капелле дворца Питти, которая за полвека повидала столько свадеб и столько похорон, столько радостных торжеств и столько траурных церемоний.

Торжества по случаю бракосочетания нового герцога состоялись 11 мая 1589 года и своим великолепием затмили всё, что когда-либо устраивали его предшественники: готовить эти празднества было поручено Буонталенти, еще не забывшему восторженные похвалы Тассо и пообещавшему превзойти самого себя.

И вот что предстало изумленным взорам гостей на этом необыкновенном вечернем приеме.

Сначала их пригласили в знаменитый внутренний двор: этот шедевр Амманати был, подобно античному цирку, накрыт велариумом из алого полотна и с трех сторон окружен скамьями, поставленными амфитеатром; с четвертой стороны, где был выход в сад, высилась крепость, охраняемая солдатами-турками. Зрители заняли места на скамьях и у окон дворца; раздался пушечный выстрел — это был сигнал, и тут же на ярко освещенную середину цирка выехала огромная триумфальная колесница, на которой восседал некромант. Показав несколько приемов чародейства, он приблизился к великой герцогине и предсказал ей будущее. Как нетрудно догадаться, будущее ее состояло из сплошных радостей и удач, однако, в отличие от предсказаний такого рода другим сильным мира сего, это пророчество сбылось.

Вслед за колесницей некроманта появилась другая, запряженная драконом; с нее съехали два рыцаря в полном вооружении, верхом на конях, покрытых, как и они, железными доспехами; с ними прибыла целая толпа музыкантов, и, пока рыцари готовились к предстоящему сражению, музыканты выстроились под балконом, где находилась великая герцогиня, и дали в ее честь чудесный концерт.

Едва только колесницы отбыли, освободив двор, как появилась театральная машина, изображавшая гору; невозможно было догадаться, что приводит ее в движение, и казалось, будто она едет сама собой; достигнув середины цирка, гора разомкнулась, и из нее вышли еще двое рыцарей в таких же доспехах, как и первая пара: это были герцог Мантуанский и дон Пьетро деи Медичи. Четыре рыцаря начали сражаться друг с другом, но турнир был прерван появлением еще одной горы, запряженной гигантским крокодилом, которым правил маг; за горой следовала античная колесница, на которой стоял дон Вирджинио Орсини в одеянии бога Марса, окруженный восемью красивыми юными девушками в одеяниях нимф и с полными корзинами цветов; девушки забросали цветами герцогиню и ее придворных дам и при этом спели эпиталаму августейшим супругам.

Но вот эта сцена завершилась, и зрители увидели, как к цирку приближается сад; вначале сжатый как можно плотнее, чтобы проехать через ворота, он вскоре расширился на все пространство двора, и, по мере того как он расширялся, глазам присутствующих открывались пруды с плавающими по ним лодками, замки с их обитателями, источники с наядами, гроты с нимфами и, наконец, купы деревьев со стаями прирученных птиц, которые, приняв иллюминацию за солнечный свет, начали петь. Полчаса восхищенные зрители наслаждались этим волшебным зрелищем, а потом сад опять начал сжиматься, и, по мере того как он сжимался, из вида исчезали купы деревьев, гроты, источники, замки и пруды, пока сад не принял прежние свои размеры и не покинул двор через те же ворота, откуда он появился.

Вслед за этим начался турнир, однако через полчаса он вновь, как и в первый раз, был прерван, но теперь его прервал великолепный фейерверк, который пускали из ворот, окон и бойниц турецкой крепости: ее пока еще не штурмовали, а это давало знать зрителям, что развлечения этой ночи далеко еще не были исчерпаны. В самом деле, как только погасла последняя ракета, ряды скамей раскрылись, и внутри них обнаружились лестницы, ведущие в нижние залы дворца, где был накрыт ужин на три тысячи гостей. После ужина, закончившегося около полуночи, приглашенным предложили вновь занять места на скамьях.

Но каково же было изумление гостей, когда они увидели, что двор полностью преобразился: теперь он представлял собой морскую гладь, на которой покачивались восемнадцать галер разной величины, а на галерах плыло целое войско христиан: они отправились в крестовый поход, чтобы захватить турецкую крепость, подобно героям, которых навеки прославил Торквато Тассо в поэме «Освобожденный Иерусалим».

И начался штурм — нападающие прибегали ко всем военным хитростям, какие в этих случаях пускают в ход, а защитники крепости использовали все возможности обороны. И те, и другие были отлично видны в свете беспрерывного фейерверка, а также беспрестанных пушечных залпов. Наконец, после получасового жестокого сражения, в котором обе стороны выказали величайшую доблесть, крепость была взята, и гарнизон, под угрозой быть преданным мечу, вверил свою судьбу дамам, которые испросили и добились для него помилования.

Эти празднества длились около месяца. Целый месяц примерно две тысячи человек жили и кормились в Палаццо Питти; в расходных книгах великого герцога записано, что за этот месяц было выпито 9 000 бочек вина, пущено на выпечку хлеба 7 286 мешков пшеницы, сожжено 778 саженей дров, скормлено лошадям 86 500 буасо овса, сожжено на 40 000 ливров угля и съедено на 36 056 франков варенья.

Одиннадцать месяцев спустя великая герцогиня родила в Палаццо Питти сына, которого нареклиКозимо — в честь его прославленного деда.

При нем и начинается упадок дома Медичи; мы видели, как он стал пользоваться влиянием благодаря Джованни деи Медичи, как он возвысился при Козимо Отце отечества, как он расцвел при Лоренцо Великолепном, как его величие достигло апогея при Козимо I, как он оставался почитаемым и могущественным при Франческо и Фердинандо; теперь мы увидим его неудержимое падение при Козимо II, Фердинандо II, Козимо III и Джованни Гастоне, вместе с которым ему суждено было угаснуть и исчезнуть не только с политического горизонта, но и с лица земли.

Козимо II, старший из девяти детей Фердинандо и Кристины Лотарингской, унаследовал от отца три добродетели, которые, соединяясь в одном государе, приносят счастье его народу: щедрость, справедливость и милосердие. Правда, в этих его качествах не было ничего возвышенного, они свидетельствовали, скорее, о природной доброте, чем о великих замыслах. Герцог безмерно восхищался отцом и потому старался подражать ему во всем; он сделал, что смог, но лишь как подражатель. То есть как человек, который идет по следам другого, а значит, не может ни продвинуться дальше, ни подняться выше, чем его предшественник.

Иными словами, начавшееся царствование оказалось таким же, как недавно завершившееся, — спокойным и счастливым для народа, хотя нетрудно было заметить, что древо Медичи истратило лучшую часть своих жизненных соков на Козимо I и теперь чахнет день ото дня. Все сделанное за восемь лет, пока Козимо II занимал тосканский трон, было лишь бледной копией того, что свершалось за двадцать один год правления его отца: он возводил укрепления вокруг Ливорно, как и отец, покровительствовал искусствам и наукам, как и отец, продолжил работы по осушению болотистых местностей на морском побережье, начатые отцом. Если говорить об искусстве, то Козимо II, как его отец Фердинандо и как его дед Козимо I Великий, сделал все возможное, чтобы замедлить уже ощущавшийся упадок флорентийской школы; превосходно умея рисовать, он поддерживал главным образом то искусство, которым занимался сам; однако он не обделял вниманием ни ваяние, ни зодчество, а напротив, испытывал к ним явный интерес, поскольку всякий раз, проезжая перед Лоджией Орканьи и «Кентавром» Джамболоньи, он приказывал кучеру ехать шагом, ибо, по его словам, не мог вдоволь наглядеться на эти два шедевра. Пьеро Такка, ученик Джамболоньи, закончивший работу над статуями Филиппа III и Генриха IV, которую не успел завершить его учитель, был в большом почете при дворе, равно как и архитектор Джулио Париджи. И все же, повторяем, наибольшим расположением герцога пользовались художники. В кругу близких друзей, с которыми он встречался чаще всего, были Чиголи, Доменико Пассиньяно, Кристофано Аллори и Маттео Росселли. Он также покровительствовал Жаку Калло, выполнившему по его заказу часть своих гравюр, превосходному медальеру Гаспаро Молла и резчику по камню, непревзойденному мастеру инкрустации — Джакомо Ауттети.

Но сколько бы ни поощрял он науки и искусства, все созданное при нем в живописи и в скульптуре было создано живописцами и ваятелями второго разряда, а единственным более или менее крупным научным открытием, ознаменовавшим его царствование, стало открытие Галилеем спутников Юпитера, которые этот великий человек, в благодарность за то, что герцог призвал его в Тоскану, назвал «звездами Медичи». Земля, породившая столько великих людей и великих творений, начинала оскудевать.

Уже страдая тяжким недугом, ставшим причиной его смерти, великий герцог Козимо II захотел сам положить первый камень в фундамент нового крыла, которое он задумал пристроить к Палаццо Питти. Этот камень принесли в спальню герцога и в его присутствии благословили; затем больной, взяв серебряный мастерок, покрыл камень слоем извести, после чего камень был заложен в основание фундамента, вместе со шкатулкой, куда поместили несколько медалей, а также несколько золотых и серебряных монет с изображением умирающего государя и три таблички с латинскими надписями: две из них были сочинены Андреа Сальвадору третья — Пьеро Веттори Младшим. Едва стена, поднимавшаяся над фундаментом, обозначилась, Козимо II скончался: ему было тогда тридцать два года.

Трон унаследовал его старший сын Фердинандо II; но юному герцогу было всего одиннадцать лет, и до его совершеннолетия, то есть до того, как ему исполнится восемнадцать, герцогством должны были управлять две регентши — бабка, великая герцогиня Кристина Лотарингская, и мать, эрцгерцогиня Мария Магдалина Австрийская. За время их регентства в Тоскане не произошло никаких примечательных событий.

Выйдя из-под опеки, Фердинандо II, как подобает христианскому государю и почтительному сыну, прежде всего отправился в Рим, чтобы поклониться главе католической церкви, своему соотечественнику Урбану VIII, а оттуда — в Германию, чтобы получить там благословение от своего дяди по материнской линии.

Вернувшись, он принял власть над своим государством.

Впрочем, в его время, как еще и сейчас, управлять тосканцами было нетрудно. Кипящий страстями город Фа-ринаты дельи Уберти и Ринальдо дельи Альбицци исчез без следа, подобно тем древним городам, которые были погребены под пеплом и на месте которых отстроили новый город, а они из глубины своей могилы не напомнили о себе ни единым движением, ни единым вздохом. Со времени правления Фердинанда I у Тосканы, если можно так выразиться, не было истории. Так Рейн, начав свой бег среди ледников и потухших вулканов, низвергнувшись с огромной высоты в Шаффхаузене, прокатив свои сумрачные, грозные, ревущие воды через теснины подле Бингена, среди крутых утесов Драхенфельса и возле скалы Ло-релей, разливается широкой, спокойной, прозрачной волной на равнинах близ Везеля и Нимвегена, чтобы затем, даже не достигнув моря, затеряться в песках вокруг Горин-хема и Вандрейхема. Надо полагать, что в своем нижнем течении он безопаснее и приносит больше блага; однако люди стремятся увидеть лишь его истоки, его водопад и часть русла между Майнцем и Кёльном, где он с такой неукротимой силой прорывается сквозь сжимающие его берега.

И потому все долгие годы своего царствования сын Козимо II заботился не о том, чтобы сохранить мир в собственном государстве, а о том, чтобы не допустить раздоров у соседей. Он защищает герцога Неверского от гнева императора Фердинанда; пытается помочь герцогу Одоар-до Пармскому сохранить его владения; защищает Лук-кскую республику от посягательств Урбана VIII и его племянников; старается примирить герцога Фарнезе и папу и, наконец, выступает посредником между Александром VII и Людовиком XIV; так что если порою он все же готовится к войне, то лишь с одной целью — любой ценой сохранить мир: только ради этого он восстанавливает военный флот, затевает бесконечные маневры войск и заканчивает возведение укреплений в Ливорно и Порто Феррайо.

Все остальное его время отдано наукам и искусствам. Галилей — его наставник, Карло Дати — его оракул, Джованни да Сан Джованни и Пьетро да Кортона — его фавориты. Брат герцога Фердинандо, кардинал Леопольдо, помогает ему в деле покровительства искусствам, как раньше помогал в делах правления. В Тоскану приглашаются ученые, литераторы и художники со всего света; и не вина этих двух братьев, по сути, вдвоем управлявших государством, если Италия стала оскудевать талантами, потому что она была уже чересчур дряхлой, а другие государства плохо откликались на их призыв, потому что были еще слишком молоды.

Вот что Фердинандо и Леопольдо сделали для науки.

Они основали Академию дель Чименто, назначили содержание датчанину Николаусу Стенону и фламандцу Тильману. Вместе с тем они сделали богатым человеком Эванджелисту Торричелли, последователя Галилея, и пожаловали ему золотую цепь с медалью, на которой было выбито: «Virtutis praemia[8]». Они помогли механику Джованни Альфонсо Борелли с изданием его сочинений. Они назначили Франческо Реди своим главным медиком. Они определили пенсию Винченцо Вивиани, чтобы он мог спокойно, не отвлекаясь на заботы о хлебе насущном, заниматься математическими расчетами. Наконец, они учредили ученые сообщества в Пизе и в Сиене, чтобы Тоскана, по слабости своей вынужденная играть в европейских делах лишь второстепенную роль, могла бы зато стать научной столицей мира.

Вот что они сделали для изящной словесности.

Они приняли в круг своих ближайших друзей (а для бескорыстного, но тщеславного племени поэтов это и поощрение, и награда) Габриелло Кьябреру, Бенедетто Фьо-ретти, Алессандро Адимари, Джироламо Бартоломеи, Франческо Роваи и Лоренцо Липпи. Их частыми гостями были Лоренцо Франчески и Карло Строцци, которых Фердинандо сделал сенаторами, а также Антонио Малате-сти, Джакомо Гадди, Лоренцо Панчатики и Фердинандо дель Маэстро, которых Леопольдо сделал своими камергерами: всех этих людей братья вызывали к себе в любое время дня, даже в часы трапезы, чтобы, как они выражались, разом напитать и свой дух, и свое тело.

Вот что они сделали для искусства.

Они воздвигли на Пьяцца делла Сантиссима Аннунциа-та конную статую великого герцога Фердинандо I: работу над памятником начал Джамболонья, а завершил Пьетро Такка.

Они заказали ему также статую Филиппа IV, короля Испании, а затем послали ее в дар этому государю.

Они поручили отделку галереи Уффици художникам Курради, Маттео Росселли, Марио Баласси, Джованни да Сан Джованни и Пьетро да Кортона. Двум последним они заказали также фрески в залах Палаццо Питти.

В разных городах, где им пришлось побывать, они, с готовностью уплатив владельцам заявленную цену, приобрели более двухсот автопортретов известных живописцев: так было положено начало этому необычному собранию, которым обладает одна лишь Флоренция.

И наконец, по их распоряжению в Болонье, Риме, Венеции и даже в бывшей римской провинции Мавретания было куплено великое множество античных статуй и картин современных художников, в частности, великолепная мраморная голова, считавшаяся портретом Цицерона, «Гермафродит», бронзовый «Идол», а также шедевр, который и по сей день остается одним из драгоценнейших сокровищ Тосканы, — «Венера» Тициана.

Подобно тому, как братья правили вместе, они и умерли почти в одно и то же время и почти в одном возрасте: великий герцог Фердинандо в 1670 году, в возрасте шестидесяти лет, а кардинал Леопольдо в 1675-м, в возрасте пятьдесяти восьми лет.

В царствование Фердинандо, за день до рождения его второго сына, во Флоренцию, по пути в Рим, заехал Кольбер и остановился в Палаццо Питти. Он был послан Людовиком XIV к Урбану VIII, чтобы уладить некоторые разногласия, возникшие между папой и королем.

Великому герцогу Фердинандо наследовал Козимо III. Это была эпоха долгих царствований. Козимо правил Тосканой пятьдесят три года. И в эти годы стал явственно заметен упадок рода Медичи. Могучее древо Козимо I, давшее одиннадцать отпрысков, засыхает на корню и гибнет, лишенное жизненных соков.

Когда изучаешь эпоху правления Козимо III, приходит мысль, что Господь решил покончить с домом Медичи. Не политические бури и не гнев народа угрожают отныне этому дому: его сотрясают и губят семейные неурядицы. Словно жестокий рок поразил немощью всех представителей этого рода, одного за другим, — мужчины стали бессильными, а женщины бесплодными.

Козимо III взял в жены Маргариту Луизу Орлеанскую, дочь Гастона Французского. Жених, воспитанный матерью, Витторией делла Ровере, настолько надменной, мнительной и суеверной, насколько Фердинандо II был приветливым, открытым и свободомыслящим, обладал всеми недостатками своей наставницы и лишь немногими достоинствами отца. Это и понятно: великий герцог Фердинандо последние восемнадцать лет не жил с женой, на которую он по своей природной лености возложил все заботы о воспитании сына. Выросший в одиночестве и благочестивых размышлениях, юный герцог Козимо, стараниями своего наставника Бандинелли да Сиена, получил воспитание богослова, а не государя.

Невеста, красивая и жизнерадостная пятнадцатилетняя девушка, принадлежала к великому роду Бурбонов, засиявшему новой славой благодаря Генриху IV, который приходился ей дедом. Она выросла в неспокойное время, в годы двух гражданских войн. Все вокруг ее колыбели было проникнуто юной, кипучей силой, которая присуща государствам в пору их становления и которая в Тоскане после Козимо I уступила место сначала спокойствию зрелого возраста, а потом старческой слабости. Мысль об этом брачном союзе возникла у великого герцога Фердинан-до, а Гастон с радостью дал свое согласие, ибо, по его словам, он сам происходил из рода Медичи: несмотря на унаследованный им от этого рода семейный недуг — подагру, Гастон очень гордился таким родством.

До Марселя принцессу сопровождала ее сестра, мадемуазель де Монпансье. Там ее встретил принц Маттиас с тосканскими галерами; после вручения свадебных подарков и по завершении пышных прощальных празднеств Луиза Орлеанская взошла на адмиральскую галеру и после трех дней плавания благополучно прибыла в Ливорно, где под триумфальными арками, воздвигнутыми через каждые сто шагов, ее ждала герцогиня Пармская с многочисленной свитой. Но напрасно юная принцесса искала среди присутствующих своего жениха: Козимо заболел корью, и ему пришлось остаться во Флоренции.

Итак, Луиза Орлеанская одна продолжила путь в Пизу, встретившую ее знаменами с гербами и девизами, иллюминацией и цветами; затем она снова отправилась в путь и, наконец, в Амброджане увидела кортеж, выехавший ей навстречу: впереди — великая герцогиня и юный принц, за ними — великий герцог, кардинал Джованни Карло и принц Леопольдо. Первое знакомство походило на семейное торжество, на котором присутствующие вспоминают о прошлом, радуются настоящему и с надеждой смотрят в будущее. Супружеский союз, которому суждено было завершиться столь странным и печальным образом, был заключен при самых счастливых предзнаменованиях.

Но не прошло и двух месяцев, как принцесса начала выказывать странное отвращение к своему юному супругу. Причина этого крылась в ее прежнем увлечении: еще будучи при французском дворе, она влюбилась в Карла Лотарингского. Этот принц был знатен и хорош собой, но не обладал ни родовыми землями, ни правом на княжеский удел; все, что могли предпринять бедные влюбленные, — это открыть свою тайну герцогине Орлеанской. Но герцогиня Орлеанская не могла достойно противостоять слабости Гастона и твердости Людовика XIV, и, поскольку решение о браке принцессы с будущим великим герцогом было принято, брак этот стал неизбежностью. Мечты принцессы были разбиты, и жертвой ее разочарования стал Козимо.

Как только невеста прибыла в мрачный Палаццо Пит-ти, от показной веселости, за которой она из гордости скрывала свои истинные чувства, не осталось и следа. Вскоре она всей душой возненавидела Италию и итальянцев: она высмеивала местные нравы, презирала местные обычаи, открыто пренебрегала условностями и удостаивала дружбой и доверием лишь тех, кто вместе с ней приехал из Франции, с кем можно было говорить на родном языке и предаваться воспоминаниям об отечестве. Впрочем, следует признать, что Козимо вряд ли был способен изменить к лучшему настроение своей супруги. Суровый, чопорный, высокомерный, он не знал ласковых слов, которые обезоруживают ненависть или пробуждают любовь.

Тем временем во Флоренцию приехал Карл Лотарингский: это случилось через полтора года после смерти Гастона Орлеанского, то есть приблизительно в феврале 1662 года. Когда принцесса вновь увиделась с возлюбленным, ее неприязнь к мужу явно стала еще сильнее; однако никто на свете не знал об их любви, а потому при дворе не возникло никаких подозрений — даже у того, кого это касалось в первую очередь. Так что герцога Лотарингского приняли очень радушно и поселили в Палаццо Питти. А к концу года оказалось, что великая герцогиня беременна, и тогда неизбывное уныние, царившее при тосканском дворе с самого ее приезда, сменилось всеобщим ликованием. Правда, в то же время ее ненависть к Козимо усилилась еще больше, если только это было возможно. На жалобы сына герцог Фердинандо отвечал, что дурное настроение принцессы, вызвано, по всей вероятности, ее беременностью; после отъезда Карла Лотарингского ее настроение стало еще хуже, но Козимо стерпел и это, и так продолжалось до 9 августа 1663 года, когда принцесса благополучно разрешилась от бремени сыном, которого, по имени деда, назвали Фердинандо.

Как легко догадаться, в Палаццо Питти безмерно радовались этому событию; но вскоре эта радость была омрачена усиливавшимися разногласиями между супругами. В конце концов, дело дошло до того, что великий герцог, который связывал все эти ссоры с присутствием и влиянием французских дам, приехавших с принцессой из Парижа, отослал их всех обратно — с подобающей свитой и дорогими подарками, но все же отослал. Такое проявление власти со стороны Фердинандо привело молодую принцессу в неописуемую ярость; в своих страданиях она была близка к отчаянию, и между супругами произошел открытый разрыв. И тогда Фердинандо, чтобы скрасить сыну расставание с женой, посоветовал ему отправиться в путешествие в Ломбардию, а сам в это время отправил Людовику XIV письмо с жалобами на невестку.

Людовик XIV привык, чтобы ему повиновались как у него в стране, так и за ее пределами: он приказал строптивой принцессе одуматься, и она сделала вид, что послушалась, так что к концу 1666 года было официально объявлено о ее второй беременности. Но в то же время, по странному совпадению, вновь появились слухи, ходившие перед рождением маленького Фердинандо: говорили, будто у принцессы любовная связь с каким-то французом незнатного происхождения и она даже собирается бежать с ним. Слухи привели к тому, что за принцессой стали наблюдать внимательнее и однажды ночью подслушали разговор, который она вела через окно первого этажа Палаццо Питти с предводителем цыганского табора: они разрабатывали план побега. Переодевшись цыганкой и затерявшись в таборе, она должна была бежать вместе с цыганами, которых он вел за собой.

Подобное необычное намерение тем более удивило великого герцога, что принцесса находилась на четвертом месяце беременности. Наблюдение за принцессой было усилено, и тогда, поняв, что побег становится невозможен, она возымела странное для будущей матери желание — избавиться от ребенка. Сначала она стала ездить верхом, причем выбирала самых норовистых лошадей, подходящих для исполнения ее замысла; затем, когда ей это запретили, она стала совершать долгие пешие прогулки и однажды прошла семь миль по распаханным полям; наконец, когда все средства повредить ребенку были исчерпаны, она обратила ненависть против себя самой и попыталась уморить себя голодом. Только осмотрительность и мягкая настойчивость великого герцога Фердинандо смогли заставить ее отказаться от этого решения и выносить плод до положенного срока, после чего у нее родилась дочь, принцесса Анна Мария Луиза.

Вслед за этим великий герцог пустил в ход уже испытанное средство — снова отправил сына в путешествие и послал новое письмо Людовику XIV. И в самом деле, в октябре того же года Козимо, убедившись, что жена по-прежнему испытывает к нему отвращение, покидает Палаццо Питти и путешествует инкогнито по Германии и

Голландии; он посещает Инсбрук, плывет вниз по Рейну, к восхищению голландских и немецких ученых беседует с ними на безупречной латыни, встречается в Гамбурге со шведской королевой Кристиной, приветствует ее решение отречься от протестантизма, а затем возвращается в Тоскану, где его приезду радуются все, кроме жены. Огорченный таким неважным приемом, Козимо вновь отправляется в путь, на этот раз в Испанию, Португалию, Англию и Францию и возвращается домой, лишь когда ему сообщают, что великий герцог при смерти. После кончины отца он занимает освободившийся трон, и тут выясняется, что его продолжительное отсутствие и приказы Людовика XIV произвели желаемое действие. Между супругами происходит примирение, и 24 мая 1671 года, ровно через год после того, как Козимо взошел на трон, принцесса родила в Палаццо Питти второго сына, который при крещении получает имя Джованни Гастоне, в честь деда по материнской линии.

После его рождения ссоры между супругами вспыхивают снова, но теперь у Козимо двое сыновей и он не боится остаться без наследника. Потеряв надежду, что чувства жены к нему когда-нибудь изменятся, и в конце концов наскучив ею так же, как она с давних пор наскучила им, он разрешает ей вернуться во Францию, но с условием, что она уйдет в монастырь. По общему согласию они выбирают Монмартрский монастырь, аббатисой которого была Мадлен де Гиз: 14 июня 1676 года великая герцогиня покидает Тоскану и после пятнадцати лет изгнания снова видит свою горячо любимую Францию. Но едва оказавшись в Париже, она заявляет, что муж прогнал ее и она не считает себя обязанной выполнять вырванное у нее силой обещание уйти в монастырь, так что в конечном итоге виновником этого скандала был выставлен Козимо, которого государи соседних стран уже стали презирать за слабость, а его подданные начали ненавидеть за гордыню.

С этой поры все складывается для Козимо крайне неблагоприятно. Становится очевидно, что над семьей Медичи, от которой отвернулся Бог, тяготеет злой рок и все попытки побороть его будут напрасны. Козимо одолевают мрачные предчувствия, и, едва юный Фердинандо достигает брачного возраста, отец женит его на принцессе Виолан-те Баварской, добродетельной, но бесплодной, и принц использует ее бесплодие как предлог для безобразного, невиданного распутства, которое вскоре уносит его здоровье, а затем и жизнь.

Узнав о бесплодии Виоланты, Козимо спешно находит невесту для младшего сына, Джованни Гастоне. Принц тут же отправляется в Дюссельдорф, где ему предстоит взять в жены юную принцессу Анну Марию Саксен-Лауэнбург-скую, но там его ждет горькое разочарование: вместо кроткой, миловидной и элегантной женщины, представлявшейся ему в мечтах, он видит амазонку гомеровских времен, с грубым голосом и неуклюжими манерами, привыкшую к лесным дебрям вокруг Праги и пустынным просторам Богемии; больше всего она любит скакать верхом и охотиться и, проведя лучшую пору своей жизни в конюшне, усвоила привычку говорить с лошадьми на языке, которого никто при тосканском дворе не понимает. Но это ничего не меняет: у Джованни Гастоне доброе сердце, и собственные склонности не имеют для него значения, когда речь идет о благополучии его страны. Он приносит себя в жертву и женится на этой новоявленной Антиопе, но та, приняв, по-видимому, его кротость за слабость, а любезность — за отсутствие самолюбия, проникается презрением к человеку, на которого она смотрит сверху вниз. Уязвленный Джованни Гастоне приказывает, но надменная немецкая принцесса не желает повиноваться; и в семье сына начинаются те же раздоры, что омрачили когда-то супружескую жизнь отца. Чтобы отвлечься, Джованни Гастоне, по примеру старшего брата Ферди-нандо, бросается в игру и в разврат, проматывает свое достояние и разрушает собственное здоровье, и в скором времени врачи доводят до сведения Козимо III, что состояние бессилия, в которое впал его сын, более не позволяет им надеяться на появление наследника короны.

И тогда несчастный великий герцог обращает взор на своего брата, кардинала Франческо Мария. Кардиналу сорок восемь лет, и, следовательно, он еще в расцвете сил. Благодаря ему родовое древо Медичи должно зазеленеть вновь. Кардинал отрекается от сана и от надежды со временем стать папой, и вскоре празднуется его помолвка с принцессой Элеонорой Гонзага. В семье вновь ликование, но семья обречена: новобрачная отказалась исполнять супружеский долг. В первые дни брака бывший кардинал думал, что она не смогла сразу побороть свою целомудренную стыдливость и надо выждать какое-то время. Но ожидание затягивалось сверх всякой меры, и постепенно Франческо Мария стал понимать, что принцесса не намерена становиться его женой на деле и решила свести супружескую жизнь к внешним формальностям. Он прибегает к посредничеству тестя, призывает на помощь религию, он просит, умоляет, даже угрожает, но все бесполезно. И в то время как Фердинандо сетует на вынужденное бесплодие своей жены, Франческо Мария объявляет брату, что Элеонора Гонзага останется бесплодной по собственной прихоти. Козимо склоняет свою седую голову перед волей Господа, предписывающей, что даже самое великое и славное на этой земле должно иметь конец. Он видит, что Тоскане угрожает двойная опасность: алчность Австрии и честолюбие Франции, и, чтобы спасти Флоренцию от посягательств этих государств, хочет вернуть ей прежнюю свободу; он находит поддержку в Голландии и в Англии, но встречает противодействие в других могущественных державах и даже в самой Тоскане: теперь ей не по силам свобода, о которой она так сожалела прежде, она отвергает ее и просит лишь покоя, пусть даже сопровождаемого деспотизмом. Он видит смерть своего сына Фер-динандо, потом своего брата Франческо и наконец умирает сам, став перед этим свидетелем не только собственных похорон, как Карл V, но и похорон всей своей семьи, как Людовик XIV.

Все, что в царствование Фердинандо II стало клониться к упадку, окончательно рухнуло при Козимо III. Надменный, суеверный, расточительный, великий герцог оттолкнул от себя народ своей гордыней, тем, что позволил священникам приобрести слишком большое влияние и учредил в государстве непомерные налоги, чтобы обогащать своих приближенных, жертвовать на церковь и не стеснять себя в личных расходах. При нем все стало продажным; те, у кого были деньги, покупали должности; те, у кого были деньги, покупали людей; и наконец, те, у кого были деньги, покупали то, что Медичи никогда не продавали, — правосудие.

С искусствами при нем дела обстояли так же, как и со всем остальным: на них сказался характер Козимо. В самом деле, от наук, изящной словесности, ваяния и живописи требовалось лишь одно: угождать непомерной гордыне и ненасытному тщеславию великого герцога. Вот почему в его правление не было создано ничего выдающегося. Но, за неимением работ современников, у Паоло Фальконьери и Лоренцо Магалотти возник, по счастью, замысел, польстивший самолюбию Козимо: они уговорили его продолжить работы в галерее Уффици, начатые великим герцогом Фердинандо и кардиналом Леопольдо. Козимо III соединил вместе коллекции, собранные отцом и дядей, добавил к этому все картины, статуи и медали, полученные им в наследство от герцогов Урбинских и дома делла Ровере — сплошь шедевры, среди которых был и колоссальный бюст Антиноя, и велел перенести все это с огромной торжественностью в великолепный музей, за обогащение которого все возносили ему хвалу, хотя пополнять раз за разом эту сокровищницу его побуждала не столько щедрость, сколько гордыня.

Геральдическая эмблема Козимо III выглядела так: корабль в море, ведомый звездами Медичи, с девизом «СеПа fulgent sidera[9]». Любопытно, что эмблема эта была выбрана как раз в то время, когда звезды стали гаснуть, а корабль — тонуть!

После Козимо III на трон взошел Джованни Гастоне, и Тоскана содрогнулась. Если прежде его оргии происходили в подвальных помещениях Палаццо Питти и о них никто не знал, то теперь они выплеснулись наружу. Люди заговорили о чудовищном разврате, напоминавшем одновременно безумства Тиберия на Капрее и Генриха III в Лувре. Подобно тирану древности и Гелиогабалу новых времен, Джованни Гастоне окружил себя толпой куртизанок и миньонов, набранных из низших слоев общества. Все из этого сброда получали установленное жалованье, которое могло быть увеличено в том случае, если они доставляли своему повелителю особо изощренные наслаждения. Для этих людей придумали два новых слова: женщин прозвали «руспанта», а мужчин — «руспанто», потому что им платили золотыми монетами, которые назывались «ру-споне». Все это настолько безнравственно, что кажется невероятным. Но современники в своих мемуарах единодушно свидетельствуют о том, что все это происходило в действительности, и вдобавок, со свойственным той эпохе цинизмом, приводят множество подробностей этих сатурналий, порожденных не прихотями силы, как могло бы показаться, а бесстыдством слабости.

Когда Джованни Гастоне принял власть, все вокруг него было мертво, да и сам он был почти мертвецом. Но опасность, грозившая аллегорическому кораблю, который его отец поместил на своем гербе, вернула его к жизни, и он, собрав все свои силы, попытался исправить ужасающее положение в государстве. Едва взойдя на трон, он сразу же изгоняет продавцов должностей, нечистоплотных чиновников и шпионов, расплодившихся при дворе; при нем, по сути, была отменена смертная казнь, которая столь часто применялась в правление его отца и которой боялись одни лишь бедняки, потому что богатые могли откупиться от нее за деньги. Зная, что ему придется отречься от престола, ибо никакой надежды на продолжение рода Медичи больше не было, он, тем не менее, делал все возможное, чтобы Тоскана могла осуществить право, данное ей императором Карлом V и папой Климентом VII, — выбрать в правители соотечественника и тем самым избежать угрожавшего ей иностранного владычества. Но посланники Франции, Австрии и Испании сломили остатки его воли и, не смущаясь тем, что он был еще жив, назначили ему в преемники старшего сына Филиппа V Испанского, инфанта дона Карлоса, который был правнуком Марии Медичи и формально действительно имел права на тосканский трон. В соответствии с этим решением, 22 октября 1731 года Джованни Гастоне получил от императора письмо, в котором ему сообщалось о выборе, сделанном великими державами, и о том, что инфант дон Карлос отныне будет находиться под его опекой. Джованни Гастоне скомкал письмо, отбросил его подальше и пробормотал: «Да-да, они оказывают мне любезность, назначая меня опекуном, а обращаются со мной так, словно я их подопечный». Но как ни велико было горе Джованни Гастоне, ему пришлось подчиниться: он смирился и стал ждать своего преемника, который в сопровождении англо-испанского флота прибыл в порт Ливорно. Это произошло вечером 27 сентября 1731 года. Джованни Гастоне боролся с попыткой навязать ему преемника девять лет — нельзя было требовать от него большего.

Джованни Гастоне ожидал будущего великого герцога в Палаццо Питти и принял его, лежа в постели, но не столько из-за недомогания, сколько для того, чтобы избежать формальностей этикета. Дон Карлос был шестнадцатилетный юноша, красивый, как подобает Бурбону, благородный, как пристало Медичи, искренний и прямой, как приличествует потомку Генриха IV. Джованни Гастоне, которого давно уже никто не любил и который привык покупать за золото видимость дружбы или любви, вскоре привязался к этому подростку, забыв свою прежнюю неприязнь к нему. И когда после завоевания Неаполя инфанта призвали править Королевством обеих Сицилий, Джованни Гастоне со слезами горести провожал того, кого он встретил со слезами стыда.

Преемником дона Карлоса стал принц Франциск Лотарингский. Великое герцогство Тосканское досталось ему как возмещение за его наследственные владения, окончательно присоединенные к Франции. Джованни Гастоне узнал об этом решении, лишь когда оно уже было принято; с ним даже не сочли нужным посоветоваться о том, кого выбрать его наследником: его уже вычеркнули не только из числа государей, но и из числа живых. И на то были основания, ведь Джованни Гастоне, изнуренный пороками, истерзанный горестями, сломленный унижениями, мучимый сознанием собственного бессилия, угасал с каждым днем. Из-за своих недугов Джованни Гастоне уже давно не мог держаться на ногах, но, желая оттянуть насколько возможно тот день, когда ему придется лечь насовсем, он приказывал переносить его в кресле из комнаты в комнату

Однако за несколько дней до смерти ему вдруг стало лучше: как бывает при некоторых болезнях, силы вернулись к нему, чтобы через короткое время оставить его окончательно. И он решил показаться из окна Палаццо Питти народу, который начал с того, что презирал его, потом боялся, а в конце концов полюбил и теперь каждый день собирался на площади перед дворцом, чтобы узнать о здоровье великого герцога. Когда Джованни Гастоне неожиданно показался у окна, в толпе раздались крики радости. Это был бальзам на израненную душу умирающего. Он протянул к народу, выказавшему ему свою любовь, руки, полные золота и серебра, хотя и понимал, что за этот миг счастья, дарованный ему Провидением, никак нельзя расплатиться. Однако министры, уже приберегавшие деньги для его преемника, стали упрекать его за такую неразумную расточительность; и тогда Джованни Гастоне, не имея больше возможности просто раздавать деньги, иначе его назвали бы мотом, объявил народу о своей готовности покупать отныне все, что ему пожелают продать. После этого величественная площадь перед Палаццо Питти превратилась в диковинный рынок, в невиданную доселе ярмарку. Каждое утро Джованни Гастоне с великим трудом поднимался по двойной лестнице, ведущей к окнам первого этажа и по непомерной цене покупал то, что ему приносили: картины, медали, различные произведения искусства, книги, мебель — одним словом, всё, ибо, как подсказывало ему сердце, то был способ вернуть народу хотя бы малую часть тех денег, которые незаконными поборами отнял его отец. Но вот 8 июля 1737 года он, против обыкновения, не появился у окна, и на следующий день народу объявили, что великий герцог скончался.

С его последним вздохом угас великий род Медичи, давший Тоскане восемь герцогов, Франции — двух королев, а христианскому миру — четырех пап.

Мы просим прощения у читателя за то, что, начав разговор о дворце, рассказали историю целой династии. Но эта династия угасла, ничто больше не напоминает о ней, стены, среди которых прошла ее жизнь, немы, и некому сказать путешественнику, который осматривает эти великолепные, увешанные шедеврами покои: «Здесь лились слезы, а здесь была пролита кровь».

И потому мы решили, что следует предоставить альбомам путешественников и печатным путеводителям заботу перечислять все картины Перуджино, Рафаэля и Микеланджело, какие находятся в Палаццо Питти, возможно, богатейшем из дворцов, хранящих произведения искусства, а самим заняться более трудным делом — рассказом о политической истории этого дворца.

Это поможет путешественнику сравнить прошлое с настоящим, прежних хозяев дворца — с теперешними, Тоскану былых времен — с Тосканой сегодняшней, а такое сравнение избавит нас от необходимости воздавать правящему Лотарингскому дому, преемнику великого дома Медичи, хвалу, которую легко было бы принять за лесть, хотя целый народ может засвидетельствовать, что во имя истины нам нужно еще выше оценивать его правителей.

III АРНО

Если, выйдя из Палаццо Питти, вы пожелаете перейти в старый город, то можно воспользоваться на выбор одним из трех мостов: Понте Веккьо, ведущим к площади Синьории, Понте делла Тринита, ведущим к площади того же названия, и Понте алла Каррайа, ведущим к площади Санта Мария Новелла.

Раз уж я упомянул мосты, читатель, надеюсь, сочтет уместным, если я сейчас попытаюсь загладить несправедливость, допущенную мной в отношении Арно.

Однажды, не помню уже где, я написал, что, если не считать Вара, Арно — самая крупная река без воды, какая мне известна. Вар, не привыкший к упоминанию о нем в литературе, ничего мне не ответил: возможно, ему даже польстило такое сравнение, а вот с Арно вышло иначе. Превратившись в аристократа, Арно стал болезненно относиться к замечаниям на свой счет. Арно решил, что его смешали с грязью — то есть не его воду (этого уж точно не было), а его честь. И Арно выразил свое негодование, но не через газеты, как было бы во Франции, — к счастью, в Тоскане нет газет, — а через своих соотечественников.

Одна из характерных особенностей Италии — это обостренное национальное чувство ее обитателей. Я имею в виду не то великое национальное чувство, которое приводит людей к политическому, гражданскому и религиозному единению, которое делает государства могущественными, а народы — сильными; я говорю об ограниченном, мелком, эгоистическом национальном чувстве, восходящем к эпохе маленьких республик. Не следует слишком уж порицать такое национальное чувство, каким бы неуместным ни казалось оно на первый взгляд: именно ему Италия обязана половиной своих памятников и большей частью своих шедевров.

Но в наше время, когда в Италии, как и во всех прочих странах, редко воздвигают памятники и редко создают шедевры, это национальное чувство перерождается во враждебность ко всему иностранному. В противоположность Франции, которая, словно беспечная мать, не дорожит талантами своих детей, которая недооценивает все, чем она обладает, и превозносит все, чего ей недостает, Италия — это ковчег завета, неусыпно охраняемый целой армией антиквариев, ученых и поэтов, и любого, кто посягнет на одну из ее бесчисленных святынь, ждет немедленная смерть.

Если бы какой-нибудь флорентиец, приехав в Париж, дурно отозвался о Сене, нашлось бы множество парижан, которые тут же принялись бы говорить о ней всевозможные гадости; во Флоренции все обстоит иначе. Я сказал, что в Арно мало воды, и весь город не мог успокоиться, пока мне не доказали, что воды в Арно хоть отбавляй; правда, доказали примерно тем же способом, каким бальи доказывает Каде-Русселю, что он рыба. Но какое это имеет значение! В конце концов, я, как и Каде-Руссель, признал, что был неправ, и, думаю, сейчас столица Тосканы уже почти простила мне эту мою оплошность.

В сущности, меня ввел в заблуждение случай, действительно имевший место несколько лет назад. Один из моих друзей побывал в Тоскане зимой 1832 года. Как известно, зима в том году выдалась необычайно дождливая, и это сказалось на Арно. По дороге из Ливорно во Флоренцию у моего друга было множество затруднений с веттурини, и он очень пожалел, что не воспользовался таким удобным средством передвижения, как пароход. Прибыв в гостиницу г-жи Хомберт, он увидел из своего окна, что вода в Арно поднялась почти до набережной, и позвал гостиничного лакея.

— Черт возьми, какая же у вас тут чудесная река, друг мой! Куда она течет? — спросил он его.

— В Пизу, ваша милость.

— А из Пизы?

— В море.

— И она всегда такая полноводная?

— Всегда, ваша милость.

— И зимой, и летом?

— И зимой, и летом.

— Почему же тогда в Пизу не плавают на пароходе?

— Потому что у нас его нет, ваша милость.

— А почему у вас его нет? — спросил мой друг.

— Хм! — ответил флорентиец.

Этот ответ можно было истолковать по-разному, но мой друг истолковал его так:

«Единственная по-настоящему цивилизованная страна — это Франция. А где есть цивилизация, там имеются пароход и железная дорога. В Тоскане пока еще нет ни железной дороги, ни парохода. Это само собой разумеется; но первый предприниматель, который построит железнодорожную линию от Ливорно до Флоренции или откроет пароходное сообщение между Флоренцией и Пизой, составит себе состояние».

«А почему бы мне не стать этим предпринимателем? — спросил он себя. — И я стану им!» — ответил он на этот вопрос, по-прежнему обращаясь к самому себе.

Приняв решение, он на минуту задумался: что все-таки лучше — железная дорога или пароход?

Для железной дороги нужны были значительные отчуждения земель, ведь расстояние от Флоренции до Ливорно составляет около двадцати лье; на это требовалось шестьдесят или семьдесят миллионов, а у моего друга, художника по профессии, при виде Арно вдруг ставшего дельцом (так по вдохновению свыше некоторые кардиналы становятся папами), денег в кармане хватало только на обратный путь до Франции.

А вот на пароход нужен был начальный капитал всего-навсего в миллион или полтора. Но кто же во Франции не достанет полтора миллиона, если предъявит хотя бы видимость какого-либо замысла?

И был выбран пароход.

Мой друг немедленно обратился с прошением к тосканскому правительству, чтобы удостовериться, сможет ли он, будучи иностранцем, осуществить грандиозное предприятие, план которого стоил ему напряженных раздумий и которое в итоге должно принести огромную пользу всей Тоскане.

Проситель, понятно, не сообщил, о каком именно предприятии идет речь, так как боялся, что у него украдут идею.

Правительство ответило, что во владениях великого герцога разрешены все виды предпринимательства, что частные предприятия, чья деятельность может способствовать процветанию общества, всячески поощряются властями, и, следовательно, проситель может без всяких опасений приступать к осуществлению своего предприятия, что бы оно собой ни представляло.

Проситель запрыгал от радости; он заказал место в дилижансе, который отправлялся в Ливорно, сел на первый же пароход и через два дня был во Франции, а еще через три дня — в Париже.

В то время все умы были захвачены идеей предпринимательства, и в Париже имелись постоянно действующие конторы, где рассматривались финансовые проекты: мой друг поспешил в одну из таких контор.

Он попал в общество капиталистов. Момент был выбран удачно: среди собравшихся оказалось пять или шесть миллионеров, не знавших, куда им девать свои миллионы.

Когда мой друг пожелал войти в кабинет, где заседали эти господа, у него спросили, как о нем доложить. Он уже хотел было назвать себя, но вдруг вспомнил, что его знают как художника и, стало быть, его имя может закрыть перед ним все двери. Правда, первый слог его имени уже успел сорваться у него с языка, однако он вовремя спохватился и с величественным видом произнес:

— Скажите, что пришел человек, у которого есть идея.

Слуга доложил о нем в точности этими же словами, и его тут же ввели в Sanctum sanctorum[10] финансового мира.

— Господа, — сказал мой друг, — ваше время бесценно, а потому я буду краток. Я пришел предложить вам наладить пароходное сообщение по Арно.

Наступило молчание; капиталисты переглянулись; затем один из них, выражая общее недоумение, спросил:

— Во-первых, что такое Арно?

Мой друг неприметно улыбнулся и ответил:

— Господа, если бы я сам объяснил вам, что такое Арно, вы могли бы мне не поверить, поскольку я лицо заинтересованное. Поэтому я только спрошу, есть ли у вас географический словарь и карта Италии?

— Нет, — ответил один из господ, — но если есть деньги, то можно получить все чего хочешь. Так что надо лишь взять немного денег и послать за этими книгами в первую попавшуюся книжнуюлавку.

— Так пошлите, — сказал мой друг, — эти книги нам совершенно необходимы.

Рассыльный, отправленный в книжную лавку, через минуту вернулся со «Словарем Вожьена» и картой Италии Кассини.

— Прочтите сами статью «Арно», — сказал мой друг дельцу, который сидел к нему ближе всех и на которого ему указали как на самого богатого из присутствующих здесь капиталистов.

Капиталист взял словарь, повертел его в руках, а затем передал соседу: он не умел читать.

Его сосед, получивший чуть более обширное образование, а стало быть, чуть менее богатый, открыл словарь и на букве А, на странице 58, в самом низу правого столбца прочел следующее:

«АРНО, на латыни Am us, одна из крупнейших рек Италии, находится в Тоскане; берет начало в Апеннинских горах, протекает через Флоренцию и Пизу, а несколько южнее впадает в море».

Статья не отличалась изяществом языка и стиля, но с точки зрения топографии все было ясно.

— «Арно, на латыни Arnus, одна из крупнейших рек Италии, находится в Тоскане; берет начало в Апеннинских горах, протекает через Флоренцию и Пизу, а несколько южнее впадает в море», — хором повторили капиталисты.

— Ах, вот оно что! — произнес капиталист, не умевший читать.

— Черт побери! — отозвались остальные.

— «Арно, на латыни Arnus, одна из крупнейших рек Италии, находится в Тоскане; берет начало в Апеннинских горах, протекает через Флоренцию и Пизу, а несколько южнее впадает в море», — повторил в свою очередь мой друг, напирая на каждое слово и выделяя каждый слог.

— Мы слышим, слышим, — сказали капиталисты.

— Слышать — это еще не все, господа, — добавил мой друг: от сознания, что ему начинают оказывать доверие, в голосе у него появились твердые нотки.

И он развернул на столе карту Кассини, повторив тот жест, каким Наполеон развернул карту перед Люсьеном, говоря ему: «Выбирай себе любое королевство на земле!» Затем он ткнул пальцем в середину Апеннинского полуострова и произнес:

— Вот Арно, господа.

И все увидели красивую извилистую линию, которая, как и было сказано в словаре, брала начало в Апеннинских горах и впадала в море несколько ниже Пизы.

— Не может быть, — добавил мой друг, — чтобы вы не слышали о Пизе и Флоренции, двух чаще всего посещаемых городах Италии.

— Не в тех ли это краях, где господин Демидов открыл шелковую мануфактуру, а господин Лардерель — фабрику по производству буры? — спросил делец, не умевший читать.

— Именно, господа, именно! — воскликнул мой друг. — Так вот, из Флоренции в Пизу и из Пизы во Флоренцию можно попасть только с помощью извозчичьей коляски или дилижанса. Место в извозчичьей коляске стоит шесть франков, а в дилижансе — девять. Извозчичья коляска преодолевает расстояние между двумя городами за восемь часов, дилижанс — за двенадцать. Мы пустим по Арно два парохода, которые будут ходить вверх и вниз по течению ежедневно. Мы возьмем с каждого пассажира по пять франков вместо шести и преодолеем расстояние между двумя городами за пять часов вместо двенадцати. Извозчики окажутся разорены, дилижансам придет конец, а мы разбогатеем.

— Позвольте, — вмешался делец, который в этом обществе слыл политиком, поскольку он владел одной акцией «Конституционалиста», — позвольте, Тоскана — это страна, где нет ни Политической хартии, ни Гражданского кодекса; это деспотическая страна, где мы ни за что не получим привилегию на предприятие, призванное нести просвещение.

— Вы заблуждаетесь, — возразил мой друг. — В Тоскане есть Гражданский кодекс и есть государь, обожаемый своим народом, а это порой даже лучше, чем Политическая хартия. И там не надо получать никаких привилегий. В Тоскане полная свобода предпринимательства: каждый может приехать туда и основать там любое коммерческое предприятие, какое ему вздумается.

— О-о! — воскликнул акционер «Конституционалиста». — Напрасно стараетесь, молодой человек: вы не заставите нас поверить в такие небылицы.

— Прочтите это, — произнес мой друг и показал собравшимся письмо, которое он получил от тосканского правительства.

Письмо переходило из рук в руки, пока не попало к дельцу, не умевшему читать. Он аккуратно сложил документ и жестом, исполненным учтивости, передал его владельцу.

— Что вы об этом скажете, господа? — спросил мой ДРУГ.

— Мы скажем, что вы, возможно, правы, сударь. Произведите необходимые подсчеты, мы тоже кое-что подсчитаем и будем ждать вас завтра в это же время.

Весь остаток дня и часть ночи мой друг занимался тем, что исписывал бумагу длинными столбцами цифр.

На следующий день, в условленное время, он явился на встречу.

Дельцы сравнили его подсчеты со своими; расхождение между теми и другими составило всего какую-то сотню тысяч франков, что внушило дельцам необычайно высокое мнение о способностях моего друга.

Присутствующие тут же учредили акционерное товарищество с уставным капиталом в 1 600 000 франков. Моего друга назначили управляющим этого товарищества и определили ему жалованье в 12 000 франков в год, а также шестую часть от будущей прибыли.

Было решено, что, поскольку в Тоскане не существует ни патентов, ни привилегий, следует, сохраняя намеченные планы в строжайшей тайне, заказать два парохода в Марселе, а потом в один прекрасный день прибыть в Пизу, как Наполеон прибыл в залив Жуан, то есть совершенно неожиданно, и тут же привести замысел в исполнение.

За полгода были построены два парохода, каждый ценой в пол миллиона франков; таким образом, на устройство пароходной линии оставалось еще шестьсот тысяч франков — вдвое больше необходимого. То есть расходы оказались ниже сметы — случай поистине небывалый.

Выбрать названия для пароходов поручили моему другу: один пароход он назвал «Данте», другой — «Корнель», в честь грядущего братского единения двух народов.

Оба судна пришли в Ливорно из Марселя за тридцать часов — это всего на два часа больше, чем затрачивают сейчас на тот же путь суда государственного флота.

Одним словом, начиналось все как нельзя лучше.

Мой друг заказал место в извозчичьей коляске и отправился во Флоренцию, где он намеревался выполнить некоторые формальности перед тем, как приступить к делу.

Подъезжая к Амброджане, он оказался возле глубокого оврага, по дну которого бежала тоненькая струйка воды.

Снисходительно улыбнувшись, он поинтересовался, что это за ручеек, который так важничает, ничего собой не представляя, и которому понадобилось столь огромное русло для такой тонкой струйки воды.

Кучер был родом из Лукки, поэтому у него не было причин скрывать правду: он ответил, что это Арно.

Мой друг испустил вопль ужаса, велел остановить коляску, спрыгнул на землю и бегом спустился к реке. Кучер, уже получивший плату за проезд, поехал дальше, в Кас-теллино, где за четыре паоло взял на освободившееся место пассажира. Оба они, и кучер, и пассажир, остались весьма довольны сделкой.

Тем временем управляющий акционерного товарищества пароходов «Данте» и «Корнель», добежав до ручейка, измерил с помощью трости его глубину и определил на глаз его ширину.

В самом глубоком месте глубина составляла пятнадцать дюймов, а ширина в самом широком месте — восемнадцать футов.

Он прошагал вверх по течению целое льё и убедился, что кое-где по этой реке смог бы проплыть разве только бумажный кораблик.

Затем он встретил крестьянина, который ловил раков, вытаскивая их из-под камней, и которому вода доходила до щиколоток. Он спросил, часто ли Арно бывает в столь плачевном состоянии.

Крестьянин ответил, что Арно пребывает в таком состоянии девять месяцев в году.

Мог друг счел бесполезным продолжать путь до Флоренции и в глубочайшем унынии вернулся в Ливорно.

Там он честно рассказал своим компаньонам о том, что видел, взял всю вину за случившееся на себя и заявил, что готов ответить за свою ошибку. Он предложил им все свое состояние — сорок тысяч франков — в возмещение убытков и неполученной прибыли.

Компаньоны заявили, что дело это серьезное и надо обсудить его на общем совете.

Общий совет заявил, что пароходы следует продать, а расплатиться за денежные потери товарищества должен мой друг.

К счастью, примерно в это самое время взорвались два парохода — один на Сене, другой на Роне.

Товарищество предложило взамен свои; пароходы были полностью готовы, а потому, приобретя их, судовые компании Сены и Роны смогли бы продолжить обслуживание линий, почти не делая в нем перерыва. Товарищество воспользовалось этим обстоятельством и в итоге получило пятьдесят тысяч франков прибыли.

Благодаря этому обстоятельству мой друг сохранил свои сорок тысяч франков. Он поместил их в банк под пять процентов годовых и обеспечил себе две тысячи ливров ренты; сейчас он спокойно живет на эту ренту в Провансе, остерегается участвовать в деловых операциях и вздрагивает всякий раз, когда с ним заговаривают о реках.

Вот какая история приключилась у моего друга с рекой Арно. По моему мнению, эта история — не говоря уж о том, что я видел собственными глазами, — давала мне право высказать об Арно слова, которые так ужаснули Флоренцию и от которых она так настойчиво просила меня отказаться.

Мне предоставили веские, прямо-таки сокрушительные доказательства того, что я ошибался. Доведу их до сведения читателей.

Помимо всемирного потопа, который пережил патриарх Ной, и еще одного потопа, масштабом поменьше, который был при Огигесе и, по мнению ученых, достиг теперешней Флоренции, история знает три наводнения на Арно: первое случилось в одиннадцатом веке, второе — в конце двенадцатого, третье — в начале четырнадцатого. Во время этих трех наводнений обрушилось пятнадцать домов и три человека погибли. По улицам тогда передвигались на лодках. Мне показали старую гравюру, изображавшую последнее из этих наводнений. Зрелище ужасное: у стен домов в те дни плескалась вода, а по площади Святой Троицы мог свободно проплыть семидесятичетырехпушечный корабль.

За рассказом об этих трех прискорбных событиях последовал рассказ о праздниках на Арно, для проведения которых необходим был высокий уровень воды в реке. Этих праздников было столько, что одно лишь описание их заняло бы целую книгу, поэтому мы упомянем только три из них. Вначале мы видим Арно в роли Ахеронта, затем — Арно в роли Невы и, наконец, Арно в роли Геллеспонта. Арно, словно мольеровский метр Жак, возьмется за любую роль — с добродушием, присущим силе, и любезностью, возникающей от чувства собственного превосходства.

Самый давний из праздников, свидетельствующих о полноводье флорентийской реки, состоялся в 1304 году от Рождества Христова, по случаю прибытия во Флоренцию кардинала Никколо да Прато, легата Святого престола, и был устроен на средства предместья Сан Фриано.

Однажды на стенах домов не в одной только Флоренции, но и во всех остальных городах Тосканы появилось объявление, в котором было сказано, что всякий, кому захочется узнать новости загробного мира, может явиться в майские календы на мост Понте алла Каррайа и там получить самые надежные сведения на этот счет.

Как нетрудно понять, такое предложение возбудило всеобщее любопытство; незадолго до этого стали известны шесть первых песней «Божественной Комедии», и ад был в большой моде.

И в назначенный день все поспешили к Понте алла Каррайа; на самом мосту — в ту пору он был деревянный — и на прилегающих к нему набережных собралась толпа; у всех окон, выходивших на Арно, было полным-полно зрителей, словно в театральных ложах в день бесплатного представления.

На середине реки, по обеим сторонам моста Понте алла Каррайа, с помощью привязанных к кольям барок и лодок были устроены своего рода адские бездны, озаренные зловещими отблесками пламени; внутри этих ям корчились, испускали жалобные вопли и скрежетали зубами человеческие существа в исторических костюмах наших прародителей: они изображали страдания грешных душ в citta dolente[11]. Среди грешников бродило множество чертей и демонов устрашающего вида, которые хлестали этих несчастных кнутами, кололи их вилами и трезубцами, отчего их вопли становились еще громче, а конвульсии — еще сильнее. Словом, зрелище это было ужасное. Но чем ужаснее оно становилось, тем больше зрителей привлекало; и через некоторое время зрителей собралось столько и они так расталкивали друг друга, желая рассмотреть все эти ужасы поближе, что мост не выдержал и внезапно вместе с толпой рухнул на дьяволов и грешников. И в результате, как наивно замечает Джованни Виллани, рассказывающий об этом несчастье, более полутора тысяч человек действительно получили то, что обещало им объявление, — сведения о преисподней, надежней которых не бывает, ведь они отправились туда сами. Весь город оделся в траур и погрузился в глубокую скорбь, почти в каждой семье оплакивали гибель сына, жены, брата или мужа.

Второй праздник был веселее и, к счастью, не повлек за собой никаких тягостных последствий. Он состоялся в 1604 году; зима тогда выдалась настолько холодная, что Арно покрылся толстым слоем льда, как это подобает Дунаю или Волге. Если верить тосканским хроникам, подобное случалось чрезвычайно редко. Увидев свою реку в таком северном обличье, флорентийцы решили воспользоваться этим и прославить ее в новом качестве. Они надумали устроить на речном льду праздник, по размаху и пышности не уступающий тем увеселениям, какие устраивались на аренах античных цирков.

Местом проведения праздника было выбрано пространство между Понте Санта Тринита и Понте алла Каррайя, где Арно, благодаря плотине, построенной в ста шагах ниже второго из этих мостов, и зимой и летом выглядит величественной, полноводной рекой. Арки обоих мостов, завешенные драпировками, должны были служить туалетными для тех, кому предстояло стать активными участниками праздника.

Когда каждый из этих участников расположился в рядах своей маленькой труппы и надел наряд, который ему полагалось носить, все они выстроились в процессию и вышли из-под арки моста, ближайшей к Сан Спирито. Впереди шли шесть барабанщиков, за ними — шесть трубачей в роскошных одеждах: мы уже знаем, какую важную роль играли трубачи во всех празднествах Флорентийской республики; за трубачами шли три десятка молодых людей в комических маскарадных костюмах — им предстояло бежать по ледяной арене босиком; затем показались бегуны в нарядах нимф: они сидели на табуретах, высоко подняв ноги, как это делают подагрики, и передвигались лишь с помощью двух маленьких костылей, опираясь на них руками: от этих бегунов следовало ожидать самых что ни на есть забавных трюков и немыслимых кульбитов; затем на льду появились низкие и длинные сани на медных полозьях, сделанные по образцу античных повозок и приводимые в движение людьми: одни тянули спереди, другие толкали сзади; на санях были установлены скамейки, и на этих скамейках, усевшись верхом, чтобы быть свободнее в движениях, расположились рыцари, вооруженные как для турнира.

После того как процессия обошла вокруг арены, чтобы зрители, заполнившие мосты и набережные, могли вдоволь налюбоваться этим представлением, босые бегуны скрылись в первой арке моста Святой Троицы, той, что была ближе всех к одноименной площади, бегуны-подагрики удалились во вторую арку, а рыцари — в третью. И тут началось потешное состязание. Трудно представить себе более забавное зрелище. Босые бегуны вышли из своей арки и пустились бегом по льду, на котором невозможно было удержаться на ногах, поэтому то и дело кто-нибудь из них падал, вытягивая ноги и увлекая за собой товарища, а тот, падая, задевал еще кого-то, и так далее, пока все они не повалились на лед.

Затем публика увидела еще более смешное состязание подагриков. Мнимые калеки, которым приходилось передвигаться лишь с помощью рук, выделывали самые нелепые и неожиданные телодвижения; через каждые десять шагов они падали с табурета, шлепались на ту часть тела, что пониже спины, и, сохраняя разбег, проезжали иногда по льду футов десять — двенадцать: при этом они были похожи на шары, которые дети, играя, пускают по самой земле.

Последними выступили рыцари: они сразились с сарацинским великаном, закованным в броню и восседавшим на повозке; чтобы он не свалился под тяжестью ударов, его поддерживали сзади четыре человека, твердо стоявшие на ногах благодаря особым башмакам с шипами.

После того, как каждый из рыцарей сломал по двенадцать или пятнадцать копий, все они выстроились в ряд, а затем, разбив строй, начали гоняться друг за другом с копьями, на концах которых были закреплены фаянсовые блюда. Сталкиваясь, блюда со звоном разлетались на куски.

Третий праздник, прославляющий Арно, был самым великолепным из всех. Он состоялся в 1618 году, при Кози-мо И, и замысел его принадлежал знаменитому Адимари. Это было театрализованное представление, посвященное истории Геро и Леандра. Пусть о нем расскажет его программа; нам, как бы мы ни старались, не удастся так достоверно передать дух той эпохи, которая у нас соответствовала первым годам царствования Людовика XIII.

«Геро, прекрасная собою и весьма знатного рода девица, жрица Венеры, сообща с возлюбленным своим, Леандром, пожелала снова показать Италии, что такое постоянство в любви, и для того не только добилась от богини красоты позволения покинуть Елисейские Поля и возвратиться на землю с теми же чувствами, какие и за гробом остались в ее душе, но также получила право превратить на один день царственную реку Арно в древний и славный Геллеспонт. Перед нашими взорами предстают два берега этого пролива, узкой полосою отделяющего Европу от Азии: мы видим, как на скале Сеет вздыхает влюбленная девица, а на другом берегу, в Абидосе, влюбленный юноша бросается в море и плывет, подвергая себя великой опасности, дабы провести хотя бы час со своею возлюбленной. Богиня, восседающая на облаке, видит их нежную любовь и, проникшись состраданием к Леандру, перебрасывает с берега на берег тот знаменитый мост, который дважды повелевал построить Ксеркс, когда он шел завоевывать Грецию. Однако народы Европы, горя желанием сравняться в славе с предками и увидев для того удобный случай, не только преграждают путь влюбленному супругу, но и собирают большое войско, дабы захватить мост; впрочем, азиаты выставляют против них войско столь же многочисленное, ибо они разгневаны тем, что некто сумел соединить земли, разделенные самою природой.

Европейцев ведет за собой нимфа Европа. Дабы воодушевить солдат, она обещает им в награду за их победу того самого быка, в которого превратился Юпитер, когда он захотел перенести ее из Финикии на Крит. Азиатам же покровительствует их древний бог Вакх, каковой, желая пробудить в них отвагу, обещает им за победу громадную бочку своего наилучшего хмельного напитка.

И вот на мостуf построенном Венерой, начинается жестокая битва двух народов. К счастью, в дело вмешивается Купидон. Увидев две готовые к бою армии и опасаясь ужасных последствий их столкновения, он посылает двух амуров, каковые прилетают с противоположных берегов пролива, держа в руках факелы, и устраивают фейерверк, который разъединяет европейцев и азиатов, и тем показывают на примере сих неразлучных преданных и верных супругов, что нам следует помнить и чтить неустрашимых героев, способных преуспеть на поле брани либо в делах любви».

Как мы видим, переводчик Пиндара, очевидно, не желая огорчать флорентийцев, слегка подправил выбранный им сюжет — правда, не исторический, а мифологический: у него любовная связь Геро и Леандра завершается браком. На память приходит наш добряк Дюси, который, увидев, какую бурю возмущения вызвала у публики развязка «Отелло», тут же присочинил к трагедии счастливый конец, предназначенный для чувствительных натур.

Возможно, впрочем, что Адимари поступил так по иной причине: мнимый Геллеспонт был недостаточно глубок, чтобы утопить в нем Леандра.[12]

IV В ДОМАХ ВЕЛИКИХ ЛЮДЕЙ Дом Альфьери


Если вы сойдете с моста Святой Троицы и направитесь по набережной в сторону Палаццо Корсини, то между Казино деи Нобили и домом, который занимает граф де Сен-Лё, бывший король Голландии, увидите дом под № 4177: в этом доме умер Альфьери.

Квартира пьемонтского поэта находится на третьем этаже. Когда я приехал во Флоренцию, эта квартира была свободна, и я посетил ее с двоякой целью — во-первых, чтобы отдать дань памяти итальянского Софокла, как высокопарно именуют его во Флоренции, а во-вторых, чтобы снять это помещение, если я сочту его подходящим. К несчастью, второе мое желание оказалось невыполнимым из-за состояния квартиры: сколь ни почетно было бы для меня ночевать в спальне автора «Полиника» и «Заговора Пацци» и работать в его кабинете, мне пришлось отказаться от этой чести.

Как рассказывает сам Альфьери в своих «Мемуарах», он поселился в этом доме, где ему суждено было умереть, в 1793 году:

«В конце того же года мы нашли очень красивый, хотя и небольшой дом на набережной близ моста Святой Троицы, выходящий окнами на юг, — дом Джанфильяцци, в который мы переехали в ноябре, в котором я живу по сей день и в котором, возможно, умру, если судьба не забросит меня куда-либо еще. Воздух, вид из окон и удобство этого дома вернули мне лучшую часть моих умственных и творческих способностей, за исключением способности сочинять трамелогедии, до которых я уже не смог возвыситься».[13]

Альфьери жил в этом доме с женщиной, память о которой во Флоренции жива до сих пор, хотя сама она и умерла более десяти лет назад: это была графиня Олбани, вдова Карла Эдуарда, последнего из династии английских государей, лишившейся трона. Поэт познакомился с ней во время своего предыдущего пребывания в столице Тосканы; ему было тогда двадцать восемь лет; вот как он сам рассказывает о начале этой любви, закончившейся лишь вместе с его жизнью:

«Летом 1777года, которое, как уже было сказано, я безвыездно провел во Флоренции, мне часто доводилось встречать одну красивую и очень милую даму, хотя я и не искал встречи с ней. Трудно было, увидев эту знатную иностранку, не обратить на нее внимание, но еще труднее было, увидев ее и обратив на нее внимание, не поддаться ее неизъяснимому очарованию. Она принимала у себя большую часть тосканской аристократии и всех сколько-нибудь родовитых иностранцев, но, погруженный в занятия и в причудливую меланхолию, которая настраивала меня на одиночество, я упорно избегал общества именно тех женщин, которые казались мне наиболее милыми и красивыми, и потому во время моего первого путешествия во Флоренцию не захотел посетить ее дом. Но я часто встречал ее в театре и на прогулках; от этих мимолетных встреч у меня и в зрительной памяти, и в сердце осталось удивительно приятное впечатление. Ее черные, как ночь, глаза, светящиеся тихим пламенем, в редком сочетании с белоснежной кожей и белокурыми волосами, придавали ее красоте блеск, который не мог не поражать и которому трудно было не покориться. Ей было двадцать пять лет, она живо интересовалась литературой и изящными искусствами и обладала ангельским характером; однако при всем ее высоком положении тяжелые и неприятные обстоятельства не позволяли ей быть счастливой и довольной в той мере, в какой она этого заслуживала! Я ощущал гибельный соблазн и страшился его.

Но осенью, уступив уговорам друга, который давно хотел представить меня этой женщине, и посчитав себя уже достаточно сильным, чтобы пойти навстречу опасности, я решился на это и сам не заметил, как попал в ловушку. И все же в моей душе шла борьба, я не мог сразу сказать "да" охватившей меня новой страсти, поэтому в декабре я сел в почтовую карету и помчался в Рим; это было бессмысленное и утомительное путешествие, не принесшее никаких плодов, кроме одного-единственного сонета, который я написал ночью в Баккано, в скверной гостинице, где не мог сомкнуть глаз. Я не знал, что мне делать: ехать дальше, остаться на месте или вернуться назад; так я провел двенадцать дней, несколько раз проезжал через Сиену и увиделся там с моим старым другом Гори, но он не помог мне сбросить эти новые цепи, сковавшие меня уже больше чем наполовину, так что по возвращении во Флоренцию я вскоре оказался в оковах целиком и навсегда. На мое счастье, начало этой четвертой и последней горячки моего сердца сопровождалось совсем иными симптомами, чем наступление трех предыдущих: тогда у меня не возникало умственной привязанности, которая, соединяясь с привязанностью сердечной и уравновешивая ее, образовала, говоря поэтическим языком, некое смешанное чувство, невыразимое и неопределимое, в нем было меньше пыла и неистовства, но зато оно было глубже, острее и долговечнее. Эта страсть постепенно подчинила себе все мои склонности, все мои помыслы, и она может угаснуть только вместе с моей жизнью. После двух месяцев знакомства я понял, что нашел подругу, которую искал всегда, ибо, никоим образом не видя в ней препятствие на пути к литературной славе, как это было бы с женщиной заурядной, любовь к которой отвлекала бы меня от полезных занятий и привела бы, так сказать, к измельчанию моих мыслей, я обретал теперь вдохновение, побуждение ко всему доброму и его образец. Распознав и оценив столь редкое сокровище, я безоглядно предался этой любви. И, разумеется, не ошибся, ибо сейчас, спустя десять лет, когда я пишу эти по-детски восторженные строки, когда для меня, увы, настала горькая пора разочарований, я люблю эту женщину все сильнее по мере того, как время уничтожает то, что не составляет ее суть, — ее преходящую телесную красоту, которой предстоит рано или поздно исчезнуть. День за днем ее близость возвышает, смягчает, облагораживает мое сердце; и я смею предполагать, смею верить, что с ней происходит то же, что и со мной, и ее сердце, соприкасаясь с моим, черпает в нем силу».[14]

В этом доме, столь благотворно, по мнению Альфьери, влиявшем на его здоровье и талант, поэт прожил десять лет, то есть, когда он въехал сюда, ему было сорок пять. В эти годы, прочитав в подстрочных переводах Гомера и греческих трагиков, он вновь стал изучать язык Демосфена, написал вторую «Альцесту», закончил «Мизогалло», создал свое последнее поэтическое произведение — «Телеуто-дию», вознамерился сочинить сразу шесть комедий, учредил орден Гомера и сам удостоил себя этой награды. Наконец, ощутив усталость и истощение творческих сил, он отказался от всяких новых замыслов и, по его собственным словам, отныне способный скорее разрушать, нежели созидать, добровольно вышел из четвертого периода своей жизни и в пятьдесят пять лет признал себя стариком, после того как в течение двадцати восьми лет сочинял, сверял, переводил и непрерывно учился.

Записки Альфьери обрываются 4 мая 1803 года. К этому времени здоровье его было совершенно подорвано. Как это было у Шиллера, душа Альфьери до срока износила его тело. Со сменой времен года у него начинались приступы подагры, он стал страдать от них еще в апреле, и на этот раз больше, чем всегда, потому, очевидно, что сил у него осталось меньше прежнего. За последний год ему стало все труднее переваривать пищу, и он решил, что его состояние улучшится, если он уменьшит свой и без того скудный рацион, а с другой стороны, вынужденная праздность желудка поспособствует просветлению ума. Результат такой диеты (именно она, по всей вероятности, довела Байрона до безвременной кончины) не замедлил сказаться: Альфьери, и так предельно истощенный, стал худеть день ото дня. Графиня Олбани попыталась употребить все свое влияние, чтобы убедить больного отказаться от гибельной диеты; но впервые ее мольбы не возымели действия. Тем временем Альфьери, словно чувствуя приближение смерти, без устали работал над своими комедиями; в минуты, когда поэт не сочинял или не декламировал стихи, он принимался перечитывать и править написанное, чтобы дать ненасытному уму пищу, в которой отказывал телу. Он все больше худел и постоянно уменьшал количество съедаемого. И вот наступило 3 октября 1803 года.

В тот день, проснувшись, Альфьери был бодрее, чем накануне, и чувствовал себя лучше, чем обычно. Около одиннадцати часов, после обычных утренних занятий, он сел в наемную карету и отправился на прогулку в Каши-ны. Но едва добравшись до Понте алла Каррайа, он вдруг ощутил страшный озноб и, чтобы согреться, решил выйти из кареты и немного пройтись по набережной Арно. Не прошел он и десяти шагов, как у него начались страшные боли в животе. Он тут же вернулся домой, и сразу по возвращении его стало лихорадить; это продолжалось несколько часов и прошло только к вечеру, однако всю ночь его мучили позывы на рвоту, которые не заканчивались ничем.

Тем не менее к полудню следующего дня боли прекратились, Альфьери оделся и в два часа спустился в столовую обедать. Но на этот раз он не смог взять в рот и кусочка еды; почти всю вторую половину дня и часть вечера он провел в дремоте, а ночью почувствовал необычайное возбуждение и проспал всего час-другой.

Утром 5 октября он самостоятельно побрился, оделся почти без помощи камердинера и решил выйти подышать воздухом. Он уже стоял на пороге, как вдруг начался дождь, грозивший перейти в ливень. От прогулки пришлось отказаться: Альфьери поднялся наверх, в кабинет, и попытался работать, но безуспешно. После этого он весь день пребывал в сильнейшем раздражении. Такое с ним случалось часто, и при других обстоятельствах домашние не усмотрели бы тут повод для беспокойства, но на этот раз графиня Олбани чрезвычайно встревожилась. Правда, вечером раздражение немного улеглось, он с удовольствием выпил чашку шоколада и вскоре лег, но через три часа у него опять начались боли в животе, сильнее и мучительнее прежних. Доктор, за которым послали впервые, назначил горчичники к ступням. После долгих препирательств больной согласился на эту процедуру; но едва горчичники начали действовать, как Альфьери, опасаясь, что на ногах у него откроются раны, которые помешают ему ходить, тайком снял их и затолкал в угол кровати. И все же, как ни мало длилось их действие, они оказали на больного благотворное действие; к вечеру следующего дня он почувствовал себя лучше и, несмотря на все уговоры и увещевания, встал, уверяя, что ему невыносимо лежать в постели.

Утром 8 октября у Альфьери появились настолько тревожные симптомы, что его постоянный врач призвал на консультацию одного из своих собратьев. Тот одобрил прописанный коллегой курс лечения, побранил больного за преждевременно снятые горчичники (он догадался об этом по слишком слабым следам от процедуры) и назначил нарывной пластырь к ногам. Но этому лечению Альфьери воспротивился еще сильнее, чем горчичникам. Он заявил, что ничто на свете не заставит его прибегнуть к пластырю, и попросил врачей заниматься лишь одним — успокоить ему боли в животе; и тогда врачи приготовили ему микстуру с большой дозой опия.

Вначале микстура помогла; но поскольку больной упорно не желал ложиться в постель и оставался на кушетке возле графини Олбани, которая сама выполняла роль сиделки, временное облегчение, вызванное сильным наркотиком, постепенно сменилось галлюцинациями; бледное лицо Альфьери налилось кровью, приоткрытые глаза смотрели пристальным, лихорадочно возбужденным взглядом, голос стал резким и пронзительным; у больного начался бред — ему представлялись давно забытые события детства и юности, причем так живо и отчетливо, словно все это случилось только вчера. Более того, сотни стихов Гесиода, прочитанных им когда-то лишь однажды, непостижимым образом всплыли в его памяти, да еще с такой ясностью, что он декламировал их целыми строфами, сам не зная как. Это состояние возбуждения продлилось до шести часов утра.

И только тогда графиня Олбани, уступая его мольбам, согласилась немного отдохнуть. Едва она вышла из комнаты, как Альфьери воспользовался ее отсутствием, чтобы выпить лекарство, которое врачи, несмотря на все его просьбы, не разрешили ему принимать: смесь оливкового масла с жженой магнезией. В то же мгновение он почувствовал себя хуже — это были уже не боли в животе, а оцепенение и холод во всем теле, нечто похожее на паралич. Некоторое время больной сопротивлялся этому первому натиску смерти: он ходил по комнате, говорил сам с собой, надеясь что дух одолеет материю. Наконец, ощутив нарастающую слабость, он позвонил, и вошедший слуга увидел, как он, совершенно обессиленный, сидит в кресле рядом со шнуром звонка. Слуга тотчас позвал графиню Олбани, а сам побежал за доктором.

Графиня Олбани вбежала в спальню и увидела, что Альфьери едва дышит: он задыхался. Она попросила, чтобы он попытался лечь; он тут же встал, пошатываясь и протягивая к ней руку, сделал несколько шагов и со стоном упал на кровать. Вскоре зрение его затуманилось, глаза закрылись. Графиня, стоявшая на коленях перед кроватью и державшая его руку в своих ладонях, почувствовала слабое пожатие, а затем услышала тихий, долгий вздох. Это был последний вздох поэта: Альфьери скончался.

Когда французские войска входили в Тоскану, Альфьери, вообще склонный к преувеличениям, решил ожидать их так, как некогда римские сенаторы, сидя в курульных креслах, ожидали завоевателей-галлов: он не сомневался, что за свою отвагу ему придется заплатить жизнью. Тогда он сочинил две эпитафии — для себя и для графини Олбани. Вот эти эпитафии.

ЭПИТАФИЯ АЛЬФЬЕРИ

Здесь обрел покой Витторио Альфьери из Асти,

Пламенный поклонник муз,

Раб одной лишь правды,

А потому ненавистник деспотов,

Которые приказывают, и трусов, которые повинуются, Неизвестный Толпе,

Ибо никогда не занимал Никаких должностей,

Любимый немногими, но лучшими из всех,

Не презираемый Никем, разве только Самим собой.

Прожил… лет…. месяцев… дней И умер… дня… месяца В год M.D.CCC… от Рождества Христова.

Здесь покоится Алоизия фон Штольберг,

Графиня Олбани,

Блиставшая

Знатностью, красотой и душевной чистотой В продолжениелет своей жизни. Любимая больше всего на свете Альфьери,

С которым

Она похоронена в одной могиле[15], Неизменно почитаемая им Как некое смертное божество. Прожилалетмесяцевдней. Родилась в горах Эно,

Умерладнямесяца В год M.D.CCC0Рождества Христова.

Дома Бенвенуто Челлини


Мы написали во множественном числе — «дома», потому что во Флоренции есть два дома, хранящие память о великом чеканщике: дом, где он появился на свет — неожиданно для родителей, которые готовились к рождению дочери и в своей великой радости назвали сына Бенвенуто, и дом, полученный им в дар от герцога Козимо, тот самый, где происходила знаменитая отливка «Персея».

Первый стоит на Виа Кьяра дель Пополо ди Сан Лоренцо.

Второй — на Виа делла Пергола. Путешественнику легко узнать эти два дома по надписям на мраморных досках.

В первом доме прошли его юные годы: это там он сжал в кулаке скорпиона, который каким-то чудом не ужалил его; там его отец увидел в огне саламандру, показал ее сыну и, дабы мальчик запомнил эту диковинку, дал ему такую сильную оплеуху, что Бенвенуто, даже узнав, что это не наказание, а средство против забывчивости, не мог утешиться, и, чтобы унять его слезы, отец не только расцеловал его в обе щеки, но и приложил к глазам сына по серебряной монетке. В этом доме он провел юность, и там его порой осыпал ласками гонфалоньер Содерини, которого впоследствии едва не ослепил Микеланджело и глупость которого Макиавелли увековечил в эпитафии; там он жил, обучаясь ювелирному делу у отца кавалера Бан-динелли, а затем в мастерской Марконе, пока однажды не ввязался в ссору, которая случилась между воротами Порта аль Прато и воротами Порта а Пинти: подобрав шпагу брата, которого поверг на землю удар камнем, он принялся так лихо ею орудовать, что Совет Восьми предложил ему провести полгода вдали от Флоренции. Вот тогда и началась для Бенвенуто жизнь, полная приключений.

Он покидает отчий дом, куда будет возвращаться лишь на краткое время, после долгих отлучек; работает в Сиене под началом Франческо Касторо; потом в Болонье, у мастера Эрколе дель Пифферо, и в Пизе, у мастера Уливьери делла Кьостра; отказывается ехать в Англию вместе с Тор-риджани, потому что Торриджани ударом кулака сломал нос Микеланджело; поступает в мастерскую Франческо Салимбене, где изготавливает красивую пряжку к мужскому поясу; уезжает в Рим вместе с резчиком Тассо; в мастерской ломбардца Фиренцуолы изготавливает великолепную солонку; затем возвращается во Флоренцию, где его приговаривают к штрафу за участие в еще одной потасовке; уезжает из Флоренции, переодевшись монахом, и опять направляется в Рим, где поступает в мастерскую Лу-каньоло да Иези. Там он делает подсвечники для епископа Саламанки и оправляет в золото алмазную лилию по заказу Киджи; учится играть на трубе и становится музыкантом при папском дворе; выполняет заказы Климента VII и нескольких кардиналов; чеканит медаль с Ледой для римского гонфалоньера Габриеле Чезарини; делает две вазы для Джакопо Беренгарио; становится пушкарем в замке Святого Ангела; воображает, будто это он убил выстрелом из аркебузы коннетабля Бурбона; переплавляет золотые оправы папских драгоценностей; одной рукой разводит огонь в плавильной печи, а другой стреляет из Фальконетов; одним из выстрелов смертельно ранит принца Оранского; возвращается во Флоренцию капитаном; едет в Мантую и работает там у мастера Никколо, миланца; изготавливает реликварий для герцога Мантуи и печать для его брата-кардинала; заболев лихорадкой, едет во Флоренцию и узнает там о смерти отца; Климент VII, который выкупил свою свободу, продав восемь кардинальских шапок, призывает его в Рим; там он чеканит для папы две монеты — одну с изображением Христа и надписью «Ессе Homo»[16], другую с изображением апостола Петра на море; когда его брат, раненный в уличной драке, умирает у него на руках, он заказывает для брата латинскую эпитафию, наносит смертельный удар его убийце и от преследования спасается у герцога Алессандро, чей дом стоял между Пьяцца Навона и Ротондой; папа сердится на него, но вскоре сменяет гнев на милость и назначает его своим булавоносцем; влюбляется в сицилианку Анджели-ку; участвует в магическом обряде; бросает в лицо серу Бенедетто ком грязи, в котором случайно оказывается камень, и Бенедетто падает наземь без чувств; думая, что Бенедетто умер, бежит в Неаполь, встречает благосклонный прием у вице-короля, узнаёт, что Бенедетто жив, и возвращается в Рим, к кардиналу Ипполито Медичи; приносит папе медаль с символическим изображением Мира и получает заказ на еще одну, с изображением Моисея; двумя ударами кинжала убивает золотых дел мастера Помпео, но благодаря заступничеству кардиналов Корна-ро и Медичи получает от папы Павла III охранный лист; сумев защититься от убийцы, которого нанял Пьерлуиджи Фарнезе, бежит во Флоренцию; отправляется вместе с Триболо в Венецию, и по пути, в Ферраре, у него происходит стычка с флорентийскими изгнанниками; навещает Сансовино; возвращается во Флоренцию, чеканит монеты для герцога Алессандро, ссорится с Оттавиано деи Медичи; уезжает в Рим, пообещав герцогу Алессандро отчеканить для него медаль, и получает от папы прощение за убийство Помпео; внезапно его сваливает тяжелая болезнь, от которой его лечит Франческо Фускони: он так плох, что разносится слух о его смерти, но он выздоравливает, выпив много воды; возвращается во Флоренцию, ссорится с герцогом Алессандро из-за Вазари; снова едет в Рим, где Латино Манетти удается очернить его перед папой; снова покидает Рим, решив отправиться во Францию; проезжая через Падую, делает медаль для Бембо; проезжает через Граубюнден, добирается до Парижа, где его принимает Франциск I, вместе с королевским двором отправляется в Лион и там заболевает; возвращается в Италию, встречает радушный прием у герцога Феррарского, прибывает в Рим; г-н де Монлюк, действуя от имени короля Франции, требует его у папы: перуджинец Джиро-ламо обвиняет его в присвоении части тех драгоценных камней, какие в свое время Климент VII поручил ему вынуть из оправ, и его заключают в замок Святого Ангела, откуда он пытается бежать, спустившись на связанных простынях, но падает с высоты бастиона и ломает ногу, его относят к сенатору Корнаро, который велит ухаживать за ним, однако папа требует выдать Челлини, и его переносят в одно из помещений Ватикана, а оттуда, среди ночи — в Торре ди Нона; он думает, что приговорен к смерти, читает Библию, пытается покончить с собой, но его удерживает невидимая рука, ему является видение, он сочиняет мадригал и рисует на стене; благодаря заступничеству кардинала д'Эсте его освобождают из тюрьмы; он уезжает во Францию; в Монте Рози отбивает нападение врагов, поджидавших его в засаде, и едет дальше, целый и невредимый; в Витербо навещает своих кузин-монахинь; в Сиене затевает ссору с почтовым смотрителем и убивает его; ненадолго останавливается во Флоренции, в доме на улице Кьяра дель Пополо, где он родился и где умер его отец; проезжая через Феррару, делает медаль для герцога Эрколе; преодолев перевал Мон-Сени, приезжает в Лион, добирается до Парижа, вместе с двором перебирается в Фонтенбло, с негодованием отвергает предложенное ему годовое жалованье в 500 экю и в бешенстве решает бежать, задумывает паломничество в Иерусалим, но через десять льё его ловят, доставляют обратно и определяют ему жалование в 700 экю; получает от Франциска I заказ на двенадцать серебряных статуй высотой в три локтя каждая; открывает мастерскую, где его посещает король; изготавливает модель в полную величину для статуи Юпитера; получает от короля вид на жительство и разрешение поселиться в замке Нель; безуспешно пытается получить серебро, потребное для изготовления статуи Юноны; король вновь посещает его мастерскую и заказывает ему различные работы для дворца в Фонтенбло; он показывает королю две модели дверей и модель фонтана, но навлекает на себя гнев г-жи д'Этамп из-за того, что прежде не показал их ей; против него выдвигают обвинение в содомии; он узнаёт, что работу над фонтаном перехватил у него При-матиччо и что г-жа д’Этамп предложила королю повесить его; ему удается оправдаться перед королем и запугать Приматиччо настолько, что тот отказывается отизготовления фонтана; король в третий раз посещает его мастерскую, приходит в восторг от Юпитера и приказывает выдать ему семь тысяч золотых экю, из которых он получает только тысячу, остальное уходит на военные нужды; король спрашивает его совета, как лучше укрепить Париж; из-за войны он лишается поддержки и не может больше продолжать начатые работы; благодаря заступничеству кардинала д'Эсте ему разрешают вернуться в Италию; приехав во Флоренцию, он видит, что его сестра впала в нищету; получает аудиенцию у великого герцога Козимо, который заказывает ему Персея; отыскивает подходящий дом, где можно выполнить эту работу, просит герцога подарить ему этот дом, и герцог соглашается. Это и есть дом на Виа делла Пергола.

«La casa eposta in via Lauro, in sul canto delle quattro case, et conflna collorto de'Nocenti, et e oggi di Luigi Rucellai di Roma. Lassunto in Fiorenze n'ha Lionardo Ginori. In prima era di Girolamo Salvadori. Io priego V.E. che sia contenta di mettermi in opera.

II divoto servitore di V. Eccelenzia

BENVENUTO CELLINI».[17]

Под этими строками имеется собственноручная приписка герцога:

«Veggasi qa chi sta a venderla, e ilprezzo che ne doman-dano; perchevogliamo compiacerne Benvenuto»[18].

He будем упоминать о множестве других приключений Бенвенуто, о выдинутых против него обвинениях, о его бегстве и о путешествии в Венецию, о его раздорах с Бан-динелли, а лучше перейдем сразу к отливке скульптуры Персея, главному событию этого периода его жизни, о котором он расскажет сам.

Все беды и злосчастья, какие есть на свете, свалились на Бенвенуто, и создание статуи, против которой так упорно выступали его соперники, оказалось под угрозой. В его доме вспыхнул пожар, и крыша мастерской едва не обрушилась. На улице разыгралась буря, начался ливень и подул такой неистовый ветер, что поддерживать огонь в плавильной печи стоило неимоверных усилий. Но вот, наконец, форма готова, бронза расплавлена, остается лишь вылить ее из котла в форму. И тут у бедняги Бенвенуто начинается такой приступ лихорадки, что он не может больше держаться на ногах и решает лечь в постель, предоставив подмастерьям завершить работу, от которой зависит все его будущее.

«И так, весьма недовольный, вынужденный поневоле уйти, я повернулся ко всем тем, кто мне помогал, каковых было около десяти или больше, из мастеров по плавке бронзы, и подручных, и крестьян, и собственных моих работников по мастерской, среди каковых был некий Бернардино Маннел-лини из Муджелло, которого я у себя воспитывал несколько лет; и сказанному я сказал, после того, как препоручил себя всем: "Смотри, Бернардино мой дорогой, соблюдай порядок, который я тебе показал, и делай быстро, насколько можешь, потому что металл будет скоро готов; ошибиться ты не можешь, а остальные эти честные люди быстро сделают желоба, и вы уверенно можете этими двумя кочергами ударить по обеим этим втулкам, и я уверен, что моя форма наполнится отлично; я чувствую себя так худо, как никогда не чувствовал с тех пор, как явился на свет, и уверен, что через несколько часов эта великая болезнь меня убьет". Так, весьма недовольный, я расстался с ними и пошел в постель.

Улегшись в постель, я велел моим служанкам, чтобы они снесли в мастерскую всем поесть и попить, и говорил им: "Меня уже не будет в живых завтра утром". Они мне придавали, однако же, духу, говоря мне, что моя великая болезнь пройдет и что она меня постигла из-за чрезмерного труда. Когда я так провел два часа в этом великом борении лихорадки и беспрерывно чувствуя, что она у меня возрастает, и все время говорил: "Я чувствую, что я умираю", моя служанка, которая управляла всем домом, которую звали мона Фиоре да Кастель дель Рио; эта женщина была самая искусная, которая когда-либо рождалась, и настолько же самая сердечная, и беспрерывно меня журила, что я растерялся, а с другой стороны оказывала мне величайшие сердечности услужения, какие только можно оказывать. Однако же, видя меня в такой безмерной болезни и таким растерянным, при всем своем храбром сердце она не могла удержаться, чтобы некоторое количество слез не упало у нее из глаз; и все ж таки она, насколько могла, остерегалась, чтобы я их не увидел. Находясь в этих безмерных терзаниях, я вижу, что в комнату ко мне входит некий человек, каковой своей особою вид имел изогнутый, как прописное S; и начал говорить некоим звуком голоса печальным, удрученным, как те, кто дает душевное наставление тем, кто должен идти на казнь, и сказал: "О Бенвенуто, ваша работа испорчена, и этого ничем уже не поправить". Едва я услышал слова этого несчастного, я испустил крик такой безмерный, что его было бы слышно на огненном небе; и, встав с постели, взял свою одежду и начал одеваться; и служанкам, и моему мальчику, и всякому, кто ко мне подходил, чтобы помочь мне, всем я давал либо пинка, либо тумака и сетовал, говоря: "Ах, предатели, завистники! Это — предательство, учиненное с умыслом; но я клянусь Богом, что отлично в нем разберусь; и раньше, чем умереть, оставлю о себе такое свидетельство миру, что не один останется изумлен". Кончив одеваться, я направился с недоброй душой в мастерскую, я увидел всех этих людей, которых я покинул в таком воодушевлении; все стояли ошеломленные и растерянные. Я начал и сказал: "Ну-ка, слушайте меня, и раз вы не сумели или не пожелали повиноваться способу, который я вам указал, так повинуйтесь мне теперь, когда я с вами в присутствии моей работы, и пусть ни один не станет мне перечить, потому что такие вот случаи нуждаются в помощи, а не в совете". На эти мои слова мне ответил некий маэстро Алессандро Ластрикати и сказал: "Смотрите, Бенвенуто, вы хотите взяться исполнить предприятие, которого никак не дозволяет искусство и которого нельзя исполнить никоим образом". При этих словах я обернулся с такой яростью и готовый на худое, что и он и все остальные все в один голос сказали: "Ну, приказывайте, и все мы вам поможем во всем, что вы нам прикажете, насколько можно будет выдержать при жизни". И эти сердечные слова, я думаю, что они их сказали, думая, что я должен не замедлить упасть мертвым. Я тотчас же пошел взглянуть на горн и увидел, что металл весь сгустился, то что называется получилось тесто. Я сказал двум подручным, чтобы сходили насупротив, в дом к Капретте мяснику, за кучей дров из молодых дубков, которые были сухи уже больше года, каковые дрова мадонна Джиневра, жена сказанного Капретты, мне предлагала; и когда пришли первые охапки, я начал наполнять зольник. И так как дуб этого рода дает самый сильный огонь, чем все другие роды дров, ибо применяются дрова ольховые или сосновые для плавки, для пушек, потому что это огонь мягкий, так вот когда это тесто начало чувствовать этот ужасный огонь, оно начало светлеть и засверкало. С другой стороны, я торопил желоба, а других послал на крышу тушить пожар, каковой из-за пущей силы этого огня начался еще пуще; а со стороны огорода я велел водрузить всякие доски и другие ковры и полотнища, которые защищали меня от воды.

После того как я исправил все эти великие неистовства, я превеликим голосом говорил то тому, то этому: "Неси сюда, убери там!" Так что, увидав, что сказанное тесто начинает разжижаться, весь этот народ с такой охотой мне повиновался, что всякий делал за троих. Тогда я велел взять полсвинки олова, каковая весила около шестидесяти фунтов, и бросил ее на тесто в горне, каковое при остальной подмоге и дровами, и размешиванием то железами, то шестами, через небольшой промежуток времени оно стало жидким. И когда я увидел, что воскресил мертвого, вопреки ожиданию всех этих невежд, ко мне вернулась такая сила, что я уже не замечал, есть ли у меня еще лихорадка или страх смерти. Вдруг слышится грохот с превеликим сиянием огня, так что казалось прямо-таки, будто молния образовалась тут же в нашем присутствии; из-за какового необычного ужасающего страха всякий растерялся, и я больше других. Когда прошел этот великий грохот и блеск, мы начали снова смотреть друг другу в лицо; и увидав, что крышка горна треснула и поднялась таким образом, что бронза выливалась, я тотчас же велел открыть отверстия моей формы и в то же самое время велел ударить по обеим втулкам. И увидав, что металл не бежит с той быстротой, как обычно, сообразив, что причина, вероятно, потому, что выгорела примесь благодаря этому страшному огню, я велел взять все мои оловянные блюда, и чашки, и тарелки, каковых было около двухсот, и одну за другой я их ставил перед моими желобами, а часть их велел бросить в горн; так что, когда всякий увидел, что моя бронза отлично сделалась жидкой и что моя форма наполняется, все усердно и весело мне помогали и повиновались, а я то здесь, то там приказывал, помогал и говорил: "О Боже, ты, который твоим безмерным могуществом воскрес из мертвых и во славе взошел на небе-са"; так что вдруг моя форма наполнилась; ввиду чего я опустился на колени и всем сердцем возблагодарил Бога; затем повернулся к блюду салата, которое тут было на скамеечке и с большим аппетитом поел и выпил вместе со всем этим народом; затем пошел в постель, здравый и веселый, потому что было два часа до рассвета, и, как если бы я никогда ничем не болел, так сладко я отдыхал. Эта моя добрая служанка, без того, чтобы я ей что-нибудь говорил, снабдила меня жирным каплуночком; так что когда я встал с постели, а было это около обеденного часа, она весело вышла ко мне навстречу, говоря: "О, тот ли это самый человек, который чувствовал, что умирает? Мне кажется, что эти тумаки и пинки, которых вы нам надавали нынче ночью, когда вы были такой бешеный, что при этом бесовском неистовстве, которое вы выказывали, эта ваша столь непомерная лихорадка, вероятно испугавшись, чтобы вы не приколотили также и ее, бросилась бежать". И так вся моя бедная семе-юшка, отойдя от такого страха и от таких непомерных трудов, разом отправилась закупать, взамен этих оловянных блюд и чашек, всякую глиняную посуду, и все мы весело пообедали, и я не помню за всю свою жизнь, чтобы я когда-либо обедал с большим весельем или с лучшим аппетитом.

После обеда пришли ко мне все те, кто мне помогал, каковые весело радовались, благодаря Бога за все, что случилось, и говорили, что узнали и увидели такие вещи, каковые другими мастерами считались невозможными. Также и я, с некоторой гордостью, считая себя чуточку сведущим, этим хвалился; и, взявшись за кошелек, всем заплатил и угодил…

Оставив два дня остывать отлитую мою работу, я начал открывать ее потихоньку; и нашел, первым делом, что голова Медузы вышла отлично благодаря душникам, как я и говорил герцогу, что естество огня в том, чтобы идти кверху; затем я продолжил открывать остальное и нашел, что другая голова, то есть Персея, вышла также отлично; и она привела меня в гораздо большее удивление, потому что, как можно видеть, она намного ниже головы Медузы. И так как отверстия сказанной работы были расположены над головой Персея и у плеч, то я нашел, что с окончанием сказанной головы Персея как раз кончилась вся та бронза, какая была у меня в горне. И было удивительным делом, что не осталось ничего в литейном отверстии, а также не получилось никакой недохватки; так что это привело меня в такое удивление, что казалось прямо-таки, что это дело чудесное, поистине направленное и содеянное Богом. Я продолжал счастливо кончать ее открывать и все время находил, что все вышло отлично, пока не дошло до ступни правой ноги, которая опирается, где я нашел, что пятка вышла, и, идя дальше, увидел, что вся она полна, так что я, с одной стороны, очень радовался, а с другой стороны, я был этим почти что недоволен, единственно потому, что я сказал герцогу, что она не может выйти; однако же, кончая ее открывать, я нашел, что пальцы не вышли у сказанной ступни, и не только пальцы, но не хватало и повыше пальцев чуточку, так что недоставало почти половины; и хотя мне прибавлялась эта малость труда, я был этим весьма доволен, лишь бы показать герцогу, что я знаю то, что делаю. И хотя вышло гораздо больше этой ступни, нежели я думал, причиной тому было, что из-за сказанных столь различных обстоятельств металл нагрелся больше, чем дозволяет правило искусства; и еще потому, что мне пришлось подсоблять ему примесью, тем способом, как было сказано, этими оловянными блюдами, чего другие никогда еще не делали. И вот, увидев, что работа моя так хорошо вышла, я тотчас же отправился в Пизу повидать моего герцога; каковой оказал мне столь милостивейший прием, какой только можно себе представить, и таковой же оказала мне и герцогиня; и хотя этот их майордом известил их обо всем, их светлостям показалось чем-то еще более поразительным и чудесным услышать, как я рассказываю об этом своим голосом; и когда я дошел до этой ступни Персея, которая не вышла, как я об этом известил заранее его высокую светлость, я увидел, как он исполнился изумления и рассказал об этом герцогине, как я это сказал ему раньше. И вот, увидев этих всех государей столь приветливыми ко мне, я тогда попросил герцога, чтобы он позволил мне съездить в Рим. И он благосклонно отпустил меня и сказал, чтобы я возвращался поскорее кончать его Персея, и дал мне сопроводительное письмо к своему послу, каковым был Аверардо Серристори»[19]

В этом же доме 13 февраля 1571 года Бенвенуто Челлини скончался; похоронили его в церкви Сантиссима Ан-нунциата, о чем свидетельствует запись, найденная мной в архивах Академии изящных искусств.

«Февраля 15 дня 1571 года.

Похороны мессера Бенвенуто Челлини, ваятеля.

Сего дня был погребен вышеозначенный маэстро Бенвенуто Челлини, ваятель, и по его желанию погребение состоялось в нашем капитуле Аннунциата, с большой пышностью, в присутствии всей Академии и всего сообщества Изящных Искусств. Все пришли к его дому, встали там, как положено, затем чередой прошествовали монахи, после чего четыре академика подняли гроб и понесли, и так, сменяясь, перенесли его в церковь Аннунциата; когда закончилось отпевание, вошел монах, коему накануне было поручено произнести надгробное слово в честь означенного маэстро Бенвенуто, и слово это весьма понравилось собравшимся, каковые пришли на похороны не только затем, чтобы отдать последний долг умершему, но и в надежде услышать о нем хвалебные речи. Всю церемонию освещало великое множества свечей и факелов, как в церкви, так и в помещении капитула. Вот подсчет свечей, которые были выданы Академии. Консулы получили по свече весом в фунт; советники, секретари и камерлинги — по свече в восемь унций; проведитор — свечу весом в фунт; и наконец, все остальные, числом пятьдесят, — по свече в четыре унции».

Кто бы мог подумать, что после таких пышных похорон, все подробности которых перечислены так скрупулезно, сообщество Изящных Искусств забудет об одной-единственной мелочи — о том, что на могиле Бенвенуто Челлини надо написать его имя! И теперь из-за этого упущения ни один житель Флоренции не может показать место, где был погребен создатель «Персея».

Дом Америго Веспуччи

Дом, где жил Америго Веспуччи, является частью монастыря госпитальеров святого Иоанна Божьего. На фасаде дома высечена надпись, увековечивающая память счастливого соперника Колумба:

Americo Vespuccio, patricio Florentine,

Ob repertam Americam Sui ed patriae nominis illustratori,

Amplificatori orbis terrarum.

In hac olim Vespuccio domo A tanto domino habitata Patres Sancti Johannis a Deo cultores,

Gratae memoriae causa.

P. C.

A.S. С1Э ID CCXIX.[20]

Древние догадывались о существовании Америки. Сенека в своей «Медее» предсказывает ее открытие в самых ясных и точных выражениях:

Venient annis saecula seris,

Quibus Oceanus vincula rerum Laxet, et ingens pateat Tellus,

Tethysque novos delegat orbes,

Nec sit terris ultima Thule.[21]

Об этом же говорит Данте в «Чистилище»:

Г mi volsi a man destra, e puosi mente A l'altro polo, e vidi quattro stelle Non viste mai fuor ch’ala prima gente.

Goder pareva ’1 ciel di lor fiammelle:

Oh settentrVonal vedovo sito,

Poi che privato se' di mirar quelle![22]

Америго Веспуччи родился 9 марта 1451 года; он получил образование под руководством своего дяди по отцовской линии, Джорджо Антонио Веспуччи, который позднее стал доминиканским монахом и обретался в монастыре Сан Марко в одно время с Савонаролой. Когда ему исполнилось шестнадцать лет, он занялся морской торговлей: таков был обычай во Флоренции, такова была традиция в его семье, именно таким образом и разбогатевшей.

Америго Веспуччи плавал уже семнадцать лет, и его ценили как искусного и смелого моряка, особенно в Испании, с которой его связывали торговые отношения, когда в Европе разнеслась весть, что 12 октября 1492 года генуэзец Христофор Колумб открыл Новый Свет.

Эта новость необычайно воодушевила пылкого и отважного Америго Веспуччи: он явился к Фердинанду и Изабелле, покровителям своего предшественника, и уговорил их снарядить для него корабль.

Десятого мая 1497 года, то есть через пять лет после открытия Черепашьего острова и острова Санто-Доминго, Америго Веспуччи вышел из Кадиса, намереваясь достичь Счастливых островов. Он взял курс на запад и после тридцати семи дней плавания открыл неведомую землю: это был огромный материк, которому впоследствии дали его имя.

Весть об этом вызвала во Флоренции всеобщее ликование; республика почтила путешественника иллюминацией[23] в течение трех дней и трех ночей.

Затем Америго поступил на службу к португальскому королю Эммануилу и по его приказу совершил еще три плавания в Новый Свет: обо всех трех, как и о самом первом, он составил подробный отчет. Рукописные копии этого отчета были посланы им Пьеро Содерини, пожизненному гонфалоньеру Флоренции, а тот велел сделать еще несколько копий и распространил их по всей Тоскане: вот почему об Америго Веспуччи узнали все и каждый, вот почему его имя взяло верх над именем Колумба.

Королевский совет по делам Индий счел это несправедливым и в 1508 году издал указ, согласно которому новый материк должен был впредь именоваться Колумбией; но было уже слишком поздно — за этой землей закрепилось название Америка.

Последнее путешествие флорентийского мореплавателя состоялось около 1512 года; завершив это плавание, он вернулся в Лиссабон, где и умер, окруженный роскошью и обласканный славой.

А Колумб, которому не было дано наречь своим именем новый мир, часть жизни провел в тюрьме и умер нищим.


Дом Галилея


Если вы пойдете в направлении холма Сан Джорджо, то увидите маленький неказистый дом под № 1600, который на первый взгляд ничем не отличается от домов флорентийского простонародья; но, взглянув на его фасад, вы обнаружите над дверью следующую надпись:

Qui ovo abito Galileo,

Non sdegno piegarsi alia potenza del genio La maesta di Fernando II de 'Medici.

Что означает: «Здесь, где жил Галилей, величие Ферди-нандо II деи Медичи не погнушалось склониться перед мощью гения».

Да, именно в этом доме жил Галилей, здесь он и умер в том самом году, когда родился Исаак Ньютон, как сам он родился в год смерти Микеланджело Буонарроти.

Галилей происходил из патрицианской семьи. Восемнадцать его предков занимали должность приора Флоренции. Первым из них, в 1372 году, был Никколо ди Бернард и.

Удивительным образом судьбу Галилея предопределил его родовой герб — красная приставная лестница на золотом поле. По этой лестнице Иакова великий астроном должен был взобраться на небо.

Галилей родился в Пизе. Отец хотел, чтобы он стал врачом; но у него было иное призвание. Среди книг Галлена и Гиппократа юноша прятал сочинения Евклида, и однажды, расхаживая по величественному кафедральному собору Пизы, шедевру Бускетто, он обратил внимание на светильник, раскачивающийся под сводом собора, рассчитал длительность его колебаний и изобрел маятник.

В другой раз он прослышал, что некий голландец показал графу Морицу Нассау оптический прибор, зрительно приближающий предметы. И Галилей тут же начинает работу над подобным изобретением, рассчитывает прохождение световых лучей через сферические линзы различной конфигурации, добивается желанного результата и вскоре представляет венецианскому сенату, назначившему его профессором Падуанского университета, прибор, который был не чем иным, как телескопом.

С возвышением Галилея у него появилось немало завистников; все сходились в том, что флорентийский ученый усовершенствовал телескоп, но отказывались признать, что это его изобретение. «Хорошо, — ответил Галилей, — не я изобрел телескоп, но я поверну его к небу».

Галилей исполнил обещанное и увидел то, чего никто еще не видел; в небесных глубинах ему открылись мириады доселе неведомых звезд: Туманности, Млечный Путь, Юпитер с его четырьмя спутниками, Венера с ее фазами; наконец, Луна, эта вторая Земля, с озерами, долинами и горами, и даже Сатурн, который иногда можно было различить лишь в виде простого диска, а иногда — в сопровождении двух малых планет; но прибор действовал еще не в полную силу, а потому подвел своего создателя, и открыть таинственные кольца, огненным поясом охватившие Сатурн, было суждено другому ученому.

Когда об этом стало известно, тогдашяя критика ополчилась на Галилея с еще большей яростью; говорили, будто он не мог на самом деле видеть то, что якобы видел; его открытия уподобляли фантастическому путешествию Астольфо, а некий проповедник выбрал для проповеди слова из Евангелия: «Viri Galilaei, quid statis aspicientes in coelum?[24]» Все близорукие умы аплодировали выпадам критики и насмешкам проповедника, и был вынесен единодушный приговор: Галилей — безумец.

Но однажды Галилей вслед за Коперником отважился выступить с утверждением, что Солнце пребывает в неподвижности, а Земля вертится вокруг него.

Теперь уже не критика обливала его чернилами, не проповедник забрасывал его цитатами: служители Церкви объявили его еретиком. Галилей предстал перед судом, его подвергли пытке веревкой и вынудили признать, что Земля пребывает в неподвижности, а вертится Солнце.

Двадцать второго июня 1632 года миру был явлен ярчайший пример непогрешимости людского суда. Семидесятилетнего Галилея, искалеченного пыткой, с веревкой на шее и свечой в руке приволокли в судилище. Там его заставили опуститься на колени и прочли текст отречения, который он повторил слово в слово:

«Я, Галилей, шестидесяти девяти лет от роду, находясь в заключении, преклонив колена перед вашими высокопреосвященствами, видя перед глазами и осязая собственными руками святое Евангелие, отвергаю, проклинаю и презираю вздорное и еретическое утверждение, будто Земля вертится».

После этого отречения палач сжег книги Галилея; затем его приговорили к пожизненному заключению и, для примирения с небом, которое он оскорбил, велели ему читать раз в неделю семь покаянных псалмов.

Когда оглашали приговор, Галилей не слушал его. Он несколько раз топнул ногой и прошептал: «Е pur si muove![25]»

Галилей провел в тюрьме четырнадцать месяцев. Ему был уже семьдесят один год; судьи сжалились над раскаявшимся стариком и позволили ему доживать свой век, где он сам пожелает, с условием, что он больше не будет писать, не будет преподавать, не будет мыслить.

Галилей вернулся во Флоренцию.

Но после людских гонений для него пришел черед испытания Господня. Словно желая покарать его за дерзновение, Бог поразил слепотой орлиный взор, увидевший пятна на Солнце.

Девятого января 1642 года, через десять лет после своего отречения и через шесть лет после наступления своей слепоты, Галилей умер от затяжной лихорадки, обретаясь в маленьком доме на склоне холма, ставшем теперь таким же местом паломничества, как Равенна или Арква.

Правда, через двадцать лет после смерти Галилея было возведено нечто вроде надгробия, притязающего на роль памятника, — мы увидим его при посещении церкви Санта Кроче.

Сделав это, потомки решили, что отдали ему должное и отныне их совесть может быть спокойна.



Дом Макиавелли


На Виа Гвиччардини, под № 454, стоит небольшой четырехэтажный дом, неприметный и скромный с виду, мимо которого приезжий иностранец прошел бы, не остановившись, если бы его внимание не привлекла вдруг надпись на фасаде:

Casa ove visse Niccolo Machiavelli, e vi mori il 22giugno 1527, d'anni 58 mesi 8 e giorni 19.

(«В этом доме жил Никколо Макиавелли, и здесь он умер 22 июня 1527 года, в возрасте 58 лет, 8 месяцев и 19 дней».)

Семья Макиавелли была одной из знатнейших и древнейших во Флоренции; ее происхождение восходит к 850 году, к маркграфам Тосканы. Некогда Макиавелли были владетелями Монтеспертоли, но, рассудив, очевидно, что лучше быть гражданами Флоренции, чем синьорами крохотного княжества, они по доброй воле подчинились законам республики, которая впоследствии могла бы прямо записать в своем уложении, что за такие преступления, как изнасилование, разбой, отравление, кровосмешение и отцеубийство, виновного можно объявить дворянином.

Макиавелли были гвельфами, и после битвы при Мон-теаперти их, как и родителей Данте, изгнали из Флоренции. Но после того, как 11 ноября 1266 года Карл Анжуйский одержал при Чепперано победу над Манфредом, они смогли вернуться на родину. Их полностью восстановили в правах, и среди предков Макиавелли насчитываются шестнадцать гонфалоньеров справедливости и пятьдесят три приора.

Никколо родился во Флоренции 3 мая 1469 года; его родителями были Бернардо Макиавелли, казначей Анконской марки, и Бартоломеа Нелли из семьи графов Борго Нуово. В шестнадцать лет он потерял отца, и мать, женщина образованная, стала лелеять его с еще большей любовью и преданностью и окружила его такой нежной заботой, что плоды ее усилий не замедлили сказаться. В 1494 году Никколо поступил на государственную службу, под начало Марчелло Вирджилио Адриани, и очень скоро стали заметны первые проблески гения, который впоследствии проявил себя во всех областях знаний. Поэт, философ, литературный критик, историк, публицист, дипломат, оратор — не было такой славы, которой он был бы обделен, не было таких лавров, которые не украсили бы его чело. Когда ему было двадцать девять лет, его выбрали из пяти претендентов на должность канцлера Синьории, а месяц спустя он стал секретарем Совета Десяти.

За четырнадцать лет Макиавелли в качестве посланника Флорентийской республики дважды посетил папский двор, дважды — императорский и четырежды — двор короля Франции. Его посылали с деликатными поручениями к Чезаре Борджа, к князю Пьомбино, к графине Фор-ли, к маркизу Мантуанскому, к правительствам Сиенской и Венецианской республик, и всякий раз он заключал выгодные союзы, расстраивал планы заговорщиков, собирал армии. Очень скоро его имя стали произносить с уважением не только во всей Италии, но и за ее пределами. К нему непременно обращались за советом, если надо было принять решение по сколько-нибудь важному делу. Флорентийский секретарь был признан самым искусным и самым опасным политиком своего времени.

Его возвышение было скорым и блистательным, но мало кому довелось пережить столь внезапное и стремительное падение. В 1512 году Медичи вернулись во Флоренцию. Чтобы упрочить свою еще не окрепшую власть, они должны были уничтожить все благородное и великое в республике. Началась расправа, и Макиавелли не избежал общей участи. Его обвинили в заговоре против кардинала Джованни деи Медичи, будущего папы Льва X, лишили должности, заставили тюрьмой и страшными муками искупить все его заслуги перед родиной.

Несмотря на ужасающие пытки, он ни в чем не сознался, ибо ему просто не в чем было сознаваться. Его заточили в С т и н к е. Чтобы понять, сколько он претерпел от жестокости своих врагов, надо знать, что это было за место. Оно представляло собой не одну, а несколько тюрем, каждая из которых имела свое наименование, свое устройство, свое назначение; в этих мрачных и скорбных стенах, как в Дантовом аду, были собраны все преступления, все бесчестья и все людские муки, туда бросали всех без разбора — и буйно помешанных, и продажных женщин, и банкротов (республика, жившая торговлей, не знала жалости к неисправным должникам); и если нужен был палач, а его почему-либо не оказывалось на месте, стражники отправлялись в Стинке, чтобы найти ему замену. Вот там-то, среди лишенных разума горемык, среди потерявших стыд женщин, среди утративших честь мужчин и очутился флорентийский секретарь. Камеры ужасной тюрьмы, выстроенные, а точнее сказать, вырытые по образцу Дзилье в Падуе и Форни в Монце, представляли собой круглые ямы, в которых узник не мог ни сидеть, ни лежать, ни стоять во весь рост. Это жуткое здание, запачканное кровью жертв, было разрушено по приказу нынешнего великого герцога; при сносе стен старой крепости во дворах, отделявших одну тюрьму от другой, были обнаружены глубочайшие колодцы, почти до краев наполненные человеческими костями. Сегодня от этого проклятого места остались лишь печальные и жуткие воспоминания, а еще — два сонета Макиавелли, написанные, или, вернее, продиктованные им в комическом и насмешливом стиле Буркьелло и Берни.

О! Поверьте, страшно читать это и видеть воочию, как великий человек, усмиритель тиранов, мужественный и суровый гражданин переносит пытку, храня улыбку на устах: он не желает оказывать честь своим палачам, принимая их всерьез.

Вот содержание этих сонетов.

О Джулиано! Здесь без солнечного света,

В зловонной яме, я влачу слепые дни,

Исполосованный, избитый. Искони Безрадостен удел гонимого поэта!

Бряцанье кандалов я слышу до рассвета.

Впиваются мне в грудь громадные слепни.

Как в Ронсевале, смрад, и в чаще Сардиньи,

В сопоставленьи с ним, — благоуханье лета.

Грохочет Этна здесь, и будто бы из тучи Средь молний, заревом пылающим объят,

Ниспосылает гром на землю Зевс могучий.

Засовы тяжкие ночь напролет скрипят,

Пронзая сердце мне внезапной болью жгучей.

Отчаянно кричит на дыбе мой собрат.

Но было мне еще мучительней стократ,

Когда я услыхал: «Здесь молятся за вас».

И в сердце робкая надежда вдруг зажглась

На то, что к Небесам молитва вознеслась,

Чтоб вы, отец родной, по милости своей Избавили меня от тягостных цепей.[26]

Во втором сонете говорится о некоем Д а ц ц о. Кто это был — безумец или злодей?

Стихами звучными и лирой сладкогласной,

Мой герцог, тешить вас я нежных муз просил,

Чтобы смягчить ваш гнев. Вновь из последних сил Прошу простить грехи моей натуры страстной.

От слов одной из муз я стыд познал ужасный:

«Кто смел меня призвать?!» Я имя ей открыл,

Но рот мой был зажат ее рукой атласной.

«Никколо?! Неужель?! Твоя претит мне ложь:

Ты Даццо, ты злодей, чьи связаны колени.

Во тьме, средь нечистот, ты стал бледнее тени И на помешанных, наглец, ты стал похож.

Ничтожество, смешны твои мольбы и пени!

По справедливости ты в кандалах живешь!»

Я тщетно ей твердил, кто я на самом деле.

«Бред, — муза молвила. — Поди, невежа, прочь!»

О Джулиано, мне терпеть хулу невмочь!

Так докажите ей, что я — Макиавелли.[27]

В этом сонете Макиавелли пожелал напомнить о своих комедиях. В самом деле, величайший политик Италии был еще и величайшим комедиографом своего времени.

Другие наиболее известные сочинения Макиавелли — это «История Флоренции», «О военном искусстве», «Рассуждения о первой декаде Тита Ливия» и «Государь». Наделенный глубоким умом, верным и острым глазом, флорентийский секретарь видел людей и события с высоты своего гения: он не боялся вонзать свой аналитический скальпель в самые неприметные жилы, в самые потаенные уголки человеческого сердца. Рожденный в эпоху разврата, коварства и насилия, он с холодным бесстрастием изучал порок и преступление; он обращался к образам древних героев, чтобы они служили примером для изнеженных и измельчавших современников. В своих трактатах он подробно и с величайшей точностью описал различные формы правления, не отдавая предпочтение ни одной из них.

Он сказал народам: «Вот как нужно основать республику, вот каковы причины ее величия и ее упадка». Он сказал государям: «Вот способ правления, единственно возможный сегодня». Это ужасно, но это неопровержимая истина: надо, чтобы государь всегда оказывался прав в глазах подданных; силу надо побеждать силой, хитрость — хитростью, ложь — ложью. Вы хотите скипетр и пурпур? Возьмите их, но знайте, с чем вы имеете дело: скипетр — это железо, пурпур — это кровь.

Макиавелли подхватил великую мысль о единой Италии, высказанную Данте. Самым серьезным препятствием к объединению страны был папский Рим. Чтобы мечта Данте и Макиавелли, мечта всех великих сынов Италии, могла сбыться, обе власти, духовная и светская, должны были устремиться к единой цели; то есть надо было найти государя, достаточно могущественного, чтобы стать во главе национальной армии, и папу, достаточно тесно связанного с этим государем либо общими интересами, либо узами дружбы, чтобы поддержать его. Дважды в своей жизни Макиавелли приходил к мысли, что он нашел такого государя и такого папу, членов одной семьи: в первый раз это были Александр VI и его сын Чезаре Борджа, а затем Лев X и его племянник Лоренцо Медичи. Им было по силам завладеть Италией и обеспечить ее независимость. Вот почему секретарь республики советовал Лоренцо пойти по пути Борджа, вот почему он обратился к нему с вдохновенным призывом освободить родину от иноземцев:

«Итак, нельзя упустить этот случай: пусть после стольких лет ожидания Италия увидит, наконец, своего избавителя. Не могу выразить словами, с какой любовью приняли бы его жители, пострадавшие от иноземных вторжений, с какой жаждой мщения, с какой неколебимой верой, с какими слезами! Какие двери закрылись бы перед ним? Кто отказал бы ему в повиновении? Чья зависть преградила бы ему путь? Какой итальянец не воздал бы ему почестей? Каждый ощущает, как смердит господство варваров».[28]

Разве не очевиден ход мыслей того, кто сказал эти слова? Пусть вначале Италия станет единой и могущественной страной, пусть иноземцы уберутся из нашего края, и мы сами сделаемся хозяевами земли, на которой живем; и когда настанет этот день, когда древо, которое мы орошаем нашей кровью и нашими слезами, пустит глубокие корни, довольно будет даже легкого ветерка, чтобы встряхнуть его ветви и тиран, кто бы он ни был, упал, словно спелый плод, и Италия обрела свободу!

Последние годы жизни Макиавелли прошли в горести и одиночестве. Он поселился в деревне Сан Кашано и большую часть дня проводил в обществе дровосеков или за партией в триктрак с каким-нибудь своим гостем. Но вот 22 июня 1527 года он отошел в мир иной, и вместе с ним угасла надежда на независимость Италии.

Дом Микеланджело


Однажды, приблизительно в 1490 году, какой-то мужчина и какой-то мальчик оказались в одно и то же время в садах монастыря Сан Марко, где Флоренция уже начала собирать коллекцию шедевров античной скульптуры, благодаря которой галерея Уффици сегодня может соперничать с галереей Ватикана, а ее музей по своему значению считается вторым в мире.

Мужчине было лет сорок или немногим больше; он был некрасив, мал ростом и дурно сложен; однако в его некрасивом лице таилось необъяснимое обаяние, и когда это лицо освещалось лукавой, благожелательной улыбкой, а так бывало очень часто, неприятное первое впечатление от его наружности мгновенно забывалось. На нем было длинное, просторное одеяние из лилового бархата, отороченное мехом, но отнюдь не роскошное, перетянутое в талии шелковым шнуром, как халат; его шапочка напоминала теперешний жокейский картуз, башмаки были похожи на наши домашние туфли, а за поясом он не носил ни кинжала, ни шпаги, что было большой редкостью по тем временам.

Каждый раз он останавливался перед той или иной статуей и смотрел на нее любовным взглядом художника, как будто вполне понимая ее совершенную красоту.

Мальчику было лет тринадцать-четырнадцать: чувствовалось, что он щедро одарен природой и его ожидает большое будущее. На нем был серый камзол, сильно потертый и весь в пятнах краски; он держал в руке голову фавна и подправлял ее резцом.

Поравнявшись с ним, мужчина остановился.

Мгновение он молча наблюдал за мальчиком, который был так увлечен своей работой, что даже не заметил, как к нему подошли.

— Что ты тут делаешь? — с улыбкой, полной доброжелательного любопытства, спросил мужчина.

Подросток поднял голову и пристально взглянул на незнакомца, словно желая удостовериться, что тот, кто к нему обратился, вправе задавать ему вопросы.

— Вы же видите, я занимаюсь ваянием, — ответил он и снова принялся за работу.

— А кто твой учитель? — поинтересовался мужчина.

— Доменико Гирландайо, — ответил мальчик.

— Но ведь Доменико Гирландайо живописец, а не скульптор.

— Я тоже не скульптор, я живописец.

— Почему тогда ты занимаешься ваянием?

— Мне это нравится.

— А кто дал тебе резец?

— Граначчи.

— А мрамор?

— Каменотесы.

— Ты скопировал античную спульптуру?

— Да, голову фавна.

— Но ведь у нее отбита нижняя часть лица.

— Я сделал ее заново, по-своему.

— Можно взглянуть?

— Держите.

— Как тебя зовут? — спросил мужчина.

— Микеланджело Буонарроти, — ответил мальчик.

Мужчина взял голову фавна и стал разглядывать ее со всех сторон, а затем вернул юному скульптору.

— Мессер ваятель, — произнес он с лукавой улыбкой, — можно сделать замечание?

— Какое?

— Вы хотели изобразить старого фавна?

— Верно.

— В таком случае не надо было изображать его с полным ртом зубов; обычно в таком возрасте нескольких зубов уже недостает.

— Вы правы.

— Неужели?

— Значит, вы скульптор?

— Нет.

— Тогда вы живописец?

— Нет.

— Ну так, наверно, вы архитектор?

— Нет.

— Кто же вы в таком случае?

— Я художник.

— И как вас звать?

— Лоренцо Медичи.

Тут Лоренцо Медичи увидел, что по соседней аллее прогуливаются Полициано и Пико делла Мирандола, и поспешил к ним, а мальчик, оставшись один, задумался о совете, который ему дали, а главное, о том, кто дал ему этот совет.

На следующий день он закончил работу и отнес Лоренцо Медичи голову фавна. Он учел сделанное ему замечание: у фавна не хватало одного зуба.

Это та самая голова фавна, которая находится в наши дни во Флорентийской галерее.

Лоренцо угадал в мальчике мужчину, освободил его от службы в мастерской Гирландайо, куда он подрядился на три года, дал ему помещение в своем дворце, допустил к своему столу и относился к нему, как к родному сыну.

Благодаря этому событию Микеланджело понял свое истинное призвание. Он стал все реже заниматься живописью и все больше времени уделял ваянию, хотя к тому времени успел уже написать две замечательные картины, каких трудно было ожидать от столь юного художника.

Однажды его друг Граначчи, тот самый, у кого он взял резец, подарил ему гравюру Мартина Голландца; на гравюре были изображены демоны, избивающие палками святого Антония, дабы склонить его к греху. Микеланджело пришло в голову написать по этой гравюре картину, где святого окружали бы демоны в виде фантастических зверей или рыб, но он не захотел делать наброски всех этих чудовищ, не изучив прежде в натуре различные части, из которых должны были состоять их тела. И потому каждый день он приходил в зверинец или на рынок и рисовал с натуры животных, сходство с которыми ему хотелось придать своим демонам, и начал работу лишь после того, как тщательно изучил эти эскизы.

Закончив картину, мальчик отнес ее Гирландайо. Учитель удивился правдоподобию, с которым были изображены демоны, и спросил ученика, как ему удалось этого добиться. Тот показал все свои этюды и наброски с натуры. Гирландайо внимательно рассмотрел их одну за другой и покачал головой.

— Придет день, и все мы будем учиться у этого юноши, — пробормотал он, уходя к себе, и в голосе его слышалась зависть.

В другой раз некий живописец заказал Микеланджело копию с портрета, написанного одним из мастеров минувшего столетия — не знаю, кем именно, но это был настоящий мастер. Мальчик выполнил работу, а затем отдал заказчику вместо оригинала свою копию, которую он предварительно подержал над дымом, чтобы она потемнела. Живописец принял ее за оригинал и спросил, где копия.

Микеланджело расхохотался: он задумывал шалость, а создал произведение искусства.

Но, как мы уже говорили, сердце юного Микеланджело было отдано ваянию. По совету Полициано он создает «Битву кентавров» (семьдесят лет спустя, глядя на эту композицию, он скажет, что напрасно потратил столько времени на живопись); он вырезает из дерева большое распятие для церкви Сан Спирито; завершает алтарь в церкви Сан Доменико, начатый Джованни Пизано; создав статую спящего Амура, он выдает ее за античную и успешно продает в Рим; по заказу Якопо Галли он высекает из мрамора скульптуру Вакха, которая находится теперь во Флорентийской галерее; наконец, в это время по заказу кардинала Сен-Дени он создает одно из знаменитейших своих творений — скульптурную группу «Пиета», которую сегодня можно увидеть в первой справа капелле собора святого Петра.

На этом заканчивается первый период его творчества.

За прошедшие десять лет умер Лоренцо Великолепный, его сын Пьеро Медичи был изгнан из Флоренции, французы захватили Неаполь, Чезаре Борджа овладел Романьей, а Савонарола был сожжен на костре.

Раньше в своих произведениях Микеланджело увековечивал нежное, изящное и трогательное; теперь его будет вдохновлять ужасное.

Первое произведение этого нового периода — «Давид» на площади перед Палаццо Веккьо; как мы уже рассказывали, мастер высек эту статую из громадной глыбы мрамора, работу над которой когда-то начал, а потом бросил другой скульптор. Все давно успели забыть про этот мрамор, но Микеланджело отыскал его, отсек от него все лишнее и наполнил его жизнью; и хотя статую нельзя назвать шедевром, этот труд ваятеля остается подвигом.

За «Давидом» последовал бронзовый барельеф, созданный по заказу фламандских купцов и благополучно доставленный в Антверпен; потом — скульптурная группа «Давид и Голиаф», которая была отправлена во Францию, но затерялась в пути; и наконец, знаменитый картон со сценой Пизанской войны: украденный Баччо Бандинел-ли, он кусками разлетелся по всей Италии, и сегодня от него не осталось и следа, если несчитать гравюры, сделанной Маркантонио с одного из его фрагментов.

Вскоре после этого Юлий II приглашает Микеланджело в Рим и заказывает ему свою гробницу. Микеланджело без промедления создает план памятника: это будет параллелограмм в тридцать футов длиной и восемь футов шириной, с четырех сторон его будут украшать сорок статуй, не считая барельефов.

Юлий II открывает для него свою сокровищницу, дает ему корабль, предоставляет в его полное распоряжение каррарские каменоломни. Через три месяца площадь Святого Петра будет завалена горами мрамора. Ни одна из римских церквей не сможет вместить подобный памятник — ни Сан Паоло, ни Сан Джованни ин Латерано, ни Санта Мария Маджоре. И Микеланджело начинает работу над памятником в соборе святого Петра, строительством которого он руководил; одной рукой этот гигант поддерживает купол, другой высекает фигуру Моисея.

Но громкая слава Микеланджело начинает беспокоить Браманте — дядю Рафаэля и, подобно всем знаменитым художникам того времени, близкого друга Юлия II. Браманте внушает папе, что заказывать собственную гробницу значит навлекать на себя беду и, когда работа будет закончена, Господь, дабы покарать его за непомерную гордыню, может приказать ему тут же туда улечься. Лицо папы мрачнеет. Гробница Юлия II так и не будет закончена.

Прежде папа приказал Микеланджело, чтобы тот при нужде в деньгах обращался прямо к нему, а не к кому-нибудь другому. И вот однажды, когда на левый берег Тибра выгрузили очередную партию мрамора, Микеланджело приходит в Ватикан попросить денег для корабельщиков. И впервые за все время своего пребывания в Риме он слышит: «Его святейшество не принимает». Микеланджело не настаивает. Возможно, думает он, это распоряжение касается всех посетителей.

Через несколько дней он снова является во дворец и слышит от придверника тот же ответ. В это время из папских покоев выходит кардинал, знающий об особом положении, какое занимает при дворе прославленный скульптор. В удивлении он спрашивает придверника:

— Разве вы не знаете Микеланджело?

— В том-то и дело, что знаю, — отвечает придверник.

— Как это понять? — изумленно восклицает Микеланджело.

Придверник молчит. В этот момент приходит Браманте — и перед ним двери открываются.

— Хорошо, — говорит Микеланджело. — Передайте папе: отныне, если он захочет меня видеть, пускай посылает за мной.

Микеланджело возвращается домой, продает свою мебель, нанимает почтовую лошадь и, проскакав без отдыха двенадцать часов, добирается до Поджибонси, городка за пределами папских владений.

Юлий II узнает о его бегстве. Только теперь папа понимает, кого он потерял. Через каждые полчаса он высылает за беглецом одного за другим пять курьеров: им приказано доставить Микеланджело в Рим живым или мертвым. Курьеры настигают его в Поджибонси; но Поджибонси находится уже на территории Тосканы, власть папы заканчивается в Радикофани; Микеланджело выхватывает шпагу — и пять курьеров возвращаются ни с чем. Они докладывают, что им не удалось догнать скульптора.

Это происшествие становится поводом для раздора между двумя государствами: либо Флоренция вернет Микеланджело, говорит папа, либо Рим пойдет войной на Флоренцию. Юлий II был одним из тех пап, которые умели добиваться своего и оружием, и словом. Гонфалоньер Содерини вызвал к себе Микеланджело.

— Ты поступил с папой так, как не решился бы поступить с ним даже французский король, — говорит он. — Мы не хотим из-за тебя ввязываться в войну: готовься к отъезду.

— Хорошо, — отвечает Микеланджело. — Меня ждет Сулейман: он хочет, чтобы я построил мост через Золотой Рог, и я уезжаю, но не в Рим, а в Константинополь.

Микеланджело идет домой; но едва он успевает войти туда, как на пороге появляется Содерини. Гонфалоньер умоляет скульптора не ссорить республику с папой. Если у него есть основания опасаться за свою свободу или жизнь, республика предоставит ему статус посланника.

Наконец, Микеланджело сдается на уговоры и едет к Юлию II в Болонью, которую папа только что захватил.

— Я заказываю тебе мой портрет, — говорит Юлий II, увидев Микеланджело. — Речь идет о том, чтобы отлить колоссальную бронзовую статую, которую установят над порталом церкви Сан Петронио. Вот тебе тысяча дукатов на первоначальные расходы.

— В каком виде я должен изобразить ваше святейшество? — спросил Микеланджело.

— Благословляющим толпу, — ответил папа.

— Прекрасно, теперь я знаю, каким будет положение правой руки, — сказал Микеланджело. — А что мы вложим в левую? Книгу?

— Книгу?! Книгу?! — воскликнул Юлий II. — Да разве я что-нибудь смыслю в сочинительстве? Нет, черт возьми, не книгу, а меч!

Через шестнадцать месяцев статую установили на пьедестал. Юлий II явился взглянуть на нее.

— Послушай, — сказал он скульптору, указывая на правую руку статуи, жест которой выглядел чересчур властным, — послушай, эта твоя статуя, она благословляет или проклинает?

— И то, и другое, — ответил Микеланджело, — она прощает прошлое и грозит будущему.

— Браво! — воскликнул Юлий II. — Люблю, когда меня понимают.

Несмотря на этот ее угрожающий жест, статуя была низвергнута во время народного восстания и разбита на куски; одна только голова этого памятника весила шестьсот фунтов и стоила 5 000 золотых дукатов.

Правитель Феррары Альфонсо д'Эсте купил обломки статуи и приказал отлить из них пушку, которую он назвал Юлия.

Юлий II привез Микеланджело в Рим, сказав, что его ждет большая работа. Микеланджело подумал, что речь идет о завершении работы над гробницей, и последовал за папой.

Пока его не было, Браманте вызвал в город Рафаэля.

И вот однажды Юлий II потребовал к себе Микеланджело, который уже два месяца ожидал его приказаний; Микеланджело поспешил явиться.

— Пойдем со мной, — сказал ему папа.

И он привел его в Сикстинскую капеллу:

— В этой капелле надо расписать стены и потолок. Это и есть работа, которую я обещал тебе.

— Но я не живописец, я скульптор! — воскликнул Микеланджело.

— Такой человек, как ты, может стать кем захочет, — возразил ему Юлий И.

— Но это работа для Рафаэля, а не для меня. Дайте ему расписать эту залу, а мне дайте гору, чтобы я обтесал ее резцом.

— Будешь делать это, или не будешь делать ничего, — со своей обычной резкостью заявил Юлий II.

И он удалился, оставив Микеланджело в полном смятении.

Конечно же, это был результат козней, затеянных его врагами, и чутье подсказывало ему, что один лишь Браманте мог придумать такой хитроумный план. Либо Микеланджело согласится на эту работу, либо откажется от нее; если он откажется, папа прогонит его навсегда; если согласится, то вынужден будет состязаться в непривычном для себя искусстве с царем этого искусства — Рафаэлем!

Но Микеланджело по натуре был борцом. Он готов был одолеть бесконечность, осилить невозможное.

«Ну что ж, — сказал он себе, — я не искал ссоры с Рафаэлем; но, раз он нападает на меня, я сокрушу его, как мальчишку».

И он явился к папе.

— Я возьмусь за эту работу, — сказал он.

— Как будет расписана капелла?

— Пока не знаю, — ответил Микеланджело.

— Когда начнешь?

— Завтра.

— Тебе приходилось раньше писать фрески?

— Нет, не приходилось.

Через полтора года роспись на потолке капеллы была закончена.

За время этой работы нетерпеливый Юлий II десятки раз поднимался на леса к художнику и всякий раз спускался оттуда в еще большем восхищении, чем прежде.

Наконец, потолок был открыт, и весь Рим в ужасе и восхищении склонился перед этим чудом.

В 1511 году, в день Всех Святых, папа отслужил мессу под этим изумительным потолком.

А у Микеланджело за полтора года глаза настолько привыкли смотреть вверх, что, глядя вниз, он теперь почти ничего не видел. Однажды он получил письмо и смог прочесть его, лишь подняв над головой; ему показалось, что он теряет зрение.

Юлий II скончался, вверив заботы о своей гробнице двум кардиналам. Микеланджело поссорился со Львом X, его преемником, и вернулся во Флоренцию. Девять лет он не брал в руки ни кисти, ни резца: живописец и скульптор сделался поэтом.

За эти годы им были написаны два или три тома стихов.

Тем временем Лев X умер от яда, и на Святой престол взошел Адриан VI. От этого папы, который велел разбить Аполлона Бельведерского, посчитав, что это идол, не следовало ждать ничего хорошего.

Артистическая натура римлян не позволила им ужиться с таким папой: через год пронесся слух, будто он отравлен, а вскоре стало достоверно известно, что он умер.

Его преемником стал Климент VII.

От рода Медичи осталось лишь три бастарда: Алессандро, Ипполито и Климент VII.

Флорентийцы воспользовались избранием Климента VII, чтобы восстать и изменить у себя образ правления. Дабы покончить с людскими притязаниями, гонфалоньер предложил провозгласить королем Флоренции Иисуса Христа. Вопрос решили поставить на голосование, и после оживленных дебатов Иисус Христос был избран большинством в пятьдесят голосов.

Двадцать голосов было подано против.

Но случилось нечто парадоксальное: Климент VII не признал результат этих выборов; папа решил свергнуть Христа. Он набрал войско из всех немцев-еретиков, каких только ему удалось найти, и двинул это войско на Флоренцию.

Микеланджело поручили воздвигнуть укрепления вокруг его родного города.

Он спешно отправился в Феррару, чтобы изучить систему городских укреплений и побеседовать с герцогом Альфонсо, который почитался первым тактиком своего времени, о тактике обороны, но, когда художник собрался попрощаться с герцогом, тот объявил, что берет его в плен.

— Смогу ли я откупиться? — спросил Микеланджело.

— Разумеется.

— И какой выкуп вы примете?

— Статую или картину, на ваш выбор.

— Дайте мне кисти и полотно, — сказал Микеланджело.

И он написал «Леду и лебедя».

После одиннадцати месяцев осады Флоренция пала. За несколько дней до капитуляции Микеланджело, понимая, что человеку, чей могучий дух так долго противостоял силе, пощады не будет, договорился, чтобы ему тайком открыли ворота, и с несколькими друзьями, захватив с собой 12 000 золотых флоринов, направился в Венецию.

Алессандро Медичи провозгласили герцогом. Как почти все тираны той славной эпохи, он был неравнодушен к искусству; он потребовал у Венецианской республики вернуть Микеланджело, и венецианцы вернули его. Он заказал Микеланджело статуи для капеллы Сан Лоренцо, и Микеланджело выполнил заказ.

Однажды разнеслась весть, что герцога Алессандро во время любовного свидания убил его кузен Лоренцино. Микеланджело затрепетал от радости: он подумал, что отныне Флоренция свободна.

Преемником Алессандро стал Козимо I — это было примерно то же, как если бы преемником Калигулы стал Тиберий.

Тем временем умер Климент VII, и на папский престол взошел Павел III.

Через неделю после принятия сана новый папа вызвал к себе Микеланджело.

— Буонарроти, — сказал он, — я хочу, чтобы ты работал только на меня. Во сколько ты себя ценишь? Скажи, и я заплачу.

— Я не принадлежу себе, — ответил Микеланджело. — Мною подписан с герцогом Урбинским договор, по которому я обязуюсь завершить гробницу Юлия Второго, не отвлекаясь ни на какую другую работу; и этот договор необходимо выполнить.

— Как?! — воскликнул Павел III. — Двадцать лет я мечтал стать папой исключительно для того, чтобы заставить тебя работать только на меня, а теперь, когда я им стал, ты собираешься работать на кого-то другого? Ну уж нет. Дай сюда этот договор, и я его разорву!

— Рвите, — промолвил Микеланджело, — но я должен предупредить ваше святейшество, что собираюсь уехать в

Геную. Не хочу умирать, не отдав последний долг единственному папе, который меня любил.

— Хорошо! — сказал Павел III. — Переговоры с герцогом Урбинским я беру на себя. Скажу ему, что с него будет довольно трех статуй, и добьюсь, чтобы он сам освободил тебя от твоих обязательств.

Микеланджело приближался к старости и с годами стал осторожнее. Он знал, что такое папский гнев, ибо не раз испытывал его на себе; поэтому он согласился на все, чего требовал от него Павел III.

На следующий день после того, как он дал это согласие, папа в сопровождении десяти кардиналов посетил его мастерскую. Он велел показать ему статуи, выполненные для гробницы Юлия II: одна из них, статуя Моисея, была вполне закончена; за две другие скульптор едва успел взяться.

Затем папа захотел увидеть картон «Страшного Суда».

Месяц спустя в Сикстинской капелле вновь появились леса.

Фреску «Страшный Суд» Микеланджело писал шесть лет. Эта работа стала завершением второго периода его жизни, периода, который продлился почти полвека. То было время зрелости его таланта, время, когда он создал свои лучшие статуи, лучшие стихотворения, лучшие картины. Ему оставалось лишь занять достойное место в истории архитектуры.

За эти годы почти все великое, что он видел вокруг, успело исчезнуть: Италия клонилась к упадку.

Юлий II умер в 1513 году, через год умер Браманте, в 1520 году не стало Рафаэля, в 1521 году скончался Лев X, а в 1534 году — Климент VII; наконец, в 1546 году умер Антонио да Сан Галло. Микеланджело, обломок минувшего, одиноко стоит среди могил своих врагов, покровителей и соперников; он победил людей и время, но эта победа печальна, как поражение: лишившись соперников, гигант лишился и судей.

Однажды его застали в слезах и спросили, о чем он плачет.

— Оплакиваю Браманте и Рафаэля, — ответил он.

Работы в соборе святого Петра прекратились: никто не решался возвести купол, даже Микеланджело. Павел III пришел к нему и молил его во имя неба заставить землю нести бремя, которое она отвергала.

За две недели Микеланджело сделал новый макет собора святого Петра. Макет обошелся в 25 скудо.

Сан Галло на изготовление макета потребовалось четыре года, и стоил этот макет около 50 000 ливров.

Увидев макет Микеланджело, Павел III издал распоряжение, наделявшее художника полной властью над строительными работами в соборе святого Петра.

К тому времени на строительство собора ушло уже двести миллионов.

В 1549 году умер Павел III. При нем у Микеланджело были неограниченные полномочия. Новый папа, Юлий III, вначале как будто не возражал против этого, но однажды Микеланджело был вызван к папе.

Явившись в Ватикан, Микеланджело обнаружил там трибунал, который собрался судить его.

— Микеланджело, — сказал папа, — мы вызвали тебя, чтобы ты ответил на наши вопросы.

— Спрашивайте! — промолвил Микеланджело.

— Интенданты собора святого Петра утверждают, что в церкви будет темно.

— И кто из этих болванов так сказал?

— Я! — произнес Марчелло Червини, вставая.

— Так знайте же, монсиньор, — сказал Микеланджело кардиналу, которому вскоре предстояло стать папой, — что помимо того окна, какое я проделал недавно, в своде будет еще три, а значит, в церкви станет втрое больше света, чем сейчас.

— Тогда почему вы мне этого не сказали? — не унимался Марчелло Червини.

— Потому что я не обязан делиться моими планами ни с вами, ни с кем-либо другим, — ответил Микеланджело. — Ваше дело — беречь деньги от воров и по мере надобности выдавать их мне, а строить церковь — это мое дело.

Затем он обратился к папе:

— Святой отец, вам известно, что, взявшись за строительство собора святого Петра, я первым делом отказался от жалованья. Вы видите сами, как меня вознаграждают за труд. Надо думать, гонения, которым я здесь подвергаюсь, помогут мне попасть в рай: иначе, согласитесь, с моей стороны просто безумие продолжать эту работу.

— Подойдите, сын мой, — обратился к нему Юлий III, вставая с места.

Микеланджело подошел к папе и преклонил перед ним колена. Юлий III возложил ему руки на плечи.

— Сын мой, — произнес он, — ваш труд зачтется вам и на том свете, и на этом. Положитесь на Бога и на меня.

С этого дня никто не осмеливался оспаривать авторитет Микеланджело.

Юлий III умер. На папский трон взошел Павел IV.

Первым делом новый папа вознамерился соскоблить «Страшный Суд», ибо его возмущали изображенные там нагие тела. К счастью, его отговорили от такой крайности, и он лишь изъявил желание, чтобы Микеланджело прикрыл наготу своих фигур. «Передайте папе, — сказал художник, — чтобы он поменьше думал об исправлении картин, ведь это дело нетрудное, и побольше думал об исправлении людей, что гораздо труднее».

Семнадцать лет Микеланджело занимался титаническим трудом. Семнадцать лет вся мощь его гения была сосредоточена на единственной задаче; правда, этой задачей было строительство собора святого Петра.

Семнадцатого февраля 1563 года Микеланджело умер, оставив в качестве завещания всего три распоряжения: «Завещаю мою душу Богу, мое тело — земле, мое имущество — ближайшим родственникам».

Его дом находится во Флоренции, Это не дом, где он родился, не дом, где он умер, — это лишь прибежище, где он укрывался на время очередных гонений; здесь хранятся его резец и палитра, его молоток и кисти; здесь его посетила Виттория Колонна, новая Беатриче этого нового Данте.

Этот дом, который Микеланджело превратил в храм, а его потомки — в музей, находится на Виа Гибеллина.

Сейчас в нем живет кавалер Козимо Буонарроти, глава верховного магистрата Флоренции.

Дом Данте

На этом доме нет даже памятной надписи: мне показали на двери углубление, заготовленное для мраморной дощечки.

Правда, с тех пор, как умер Данте, не прошло и шести веков.

К чему волноваться — время еще есть.

Это дом № 732 по Виа Риччарда, недалеко от церкви Сан Мартино, напротив башни делла Бадиа, которую когда-то называли «Железная Пасть», при том что происхождение этого названия осталось невыясненным.

Из шести человек, биографии которых мы здесь бегло обрисовали, которые родились, жили или умерли во Флоренции и славные имена которых стали достоянием всего человечества, пятеро почти всю жизнь страдали от клеветы, спасались от преследований или прозябали в изгнании.

И только один всегда жил в богатстве и почете, наслаждаясь благополучием.

Этот человек — Америго Веспуччи, укравший у Колумба Америку.

Санта Кроче — Пантеон Флоренции: здесь она чтит после смерти тех, кого подвергала гонениям при жизни. Здесь после всех волнений и невзгод великие изгнанники обрели покой хотя бы в могиле.

В Санта Кроче собралось редкостное общество покойников, и вряд ли найдется в мире церковь, где можно было бы прочесть на надгробиях сразу три имени, сравнимых с именами Данте, Макиавелли и Галилея, и это не считая имен Таддео Гадди, Филикайи и Альфьери.

Санта Кроче была построена в тринадцатом веке; это одна из величественных гор мрамора, отмеченных именем виднейшего архитектора республики Арнольфо ди Лапо. Однажды, около 1250 года, то есть уже после рождения Чимабуэ, но до рождения Данте, в этой церкви собрались флорентийские граждане, которым надоело терпеть наглые выходки аристократов, и решили упразднить подес-тат. Сказано — сделано. Подеста был низложен, и во Флоренции установили республику: в тринадцатом веке республики были в большой моде.

Снаружи Санта Кроче ничем не поражает. Фасад, как у большинства флорентийских церквей, не закончен, и кажется даже грубее, чем у других. Другое дело, если вы подниметесь по ступеням портала и переступите порог: перед вами откроется просторный, сумрачный, суровый, лишенный украшений храм, какой и подобает Богу, умершему на кресте, и гробницам людей, умерших в изгнании.

Первая гробница по правую руку от входящего — это гробница Микеланджело. На надгробии изображены аллегории Живописи, Скульптуры и Архитектуры, оплакивающих своего любимца. К сожалению, поскольку эти три фигуры были созданы тремя разными скульпторами (Живопись изваял Лоренци, Скульптуру — Ноли, а Архитектуру — Джованни делл' Опера) и каждый ваятель стремился произвести впечатление именно своей статуей, а не всей композицией в целом, то между тремя фигурами нет никакой связи, они словно бы незнакомы друг с другом.

Над мраморным гробом, где покоятся останки Микеланджело, возвышается его бюст. Об этом бюсте как-то нечего сказать: он ни хорош, ни дурен и обладает несомненным сходством с оригиналом, что, впрочем, неудивительно, ведь после того, как Торриджани ударом кулака сломал Микеланджело нос, любой бюст и любой портрет этого великого человека просто не могут не быть похожими на него.

По обеим сторонам бюста изваян пышный герб Буонарроти, на котором присутствуют и лилии Анжуйского дома, и шары Медичи.

Над бюстом, на стене, — лепной медальон; внутри медальона — фреска, изображающая знаменитую скульптурную группу Микеланджело «Пьета».

Мы уже упоминали, что Микеланджело умер в Риме. В итоге Флоренция чуть было не лишилась его тела, как это произошло с телом Данте. К счастью, ловкие шпионы, посланные Козимо I в Рим, сумели выкрасть труп у Пия V, который не желал отдавать его и намеревался сделать местом его захоронения собор святого Петра.

Следующая гробница — это гробница Данте. С его телом флорентийцам повезло меньше, чем с телом Микеланджело. Останки божественного поэта бдительно охраняли в Равенне, и выкрасть их оттуда не было никакой возможности; невозможность заполучить его прах стала наказанием, которое понесла Флоренция, mater parvi amoris[29], как называл ее бедный изгнанник.

Надгробие над пустой могилой решено было воздвигнуть в 1396 году, а воздвигли его то ли в 1812-м, то ли в 1814-м, точно не знаю. Данте изображен сидящим и погруженным в раздумья о каком-то ужасающем эпизоде его ужасающей поэмы. Эпитафия весьма лаконична:

Onorate I'altissimopoeta.[30]

О художественных достоинствах памятника умолчу. Кажется, его автор еще жив и здравствует. Но я предпочел бы, чтобы памятник над могилой Данте выполнил Микеланджело, сам когда-то предлагавший это сделать.[31]

Под третьим надгробием покоится Альфьери. Вопреки его желанию, вместо эпитафии собственного сочинения, которая по крайней мере давала представление о его своеобразном характере, на памятнике выбили надпись вполне безобидного свойства:

Vittorio Alfieri astensi Aloisia, e principibus Stolbergis,

Albaniae comitissa.

M. P. C.AN. MDCCCX.[32]

Этот памятник — произведение Кановы и потому считается шедевром. Тем не менее хотелось бы высказать одно замечание по поводу плачущей статуи. Она изображает Италию, Италию Альфьери, то есть Италию, какой она виделась ему в его страстных мечтах о свободе; эта Италия, мать Сципионов и Каппони, должна плакать как богиня, а не как женщина.

Четвертая гробница принадлежит Макиавелли. Она также воздвигнута в наши дни. Останки автора «Мандрагоры», «Рассуждений о первой декаде Тита Ливия» и «Государя» пролежали в земле триста лет, прежде чем их удостоили памятника. Наконец, в 1787 году такое положение вещей сочли несправедливостью и при поддержке великого герцога Леопольда была открыта подписка. Злые языки, впрочем, утверждают, что эта мысль, при всей своей простоте, пришла в голову отнюдь не землякам великого человека, а лорду Нассау Клеверингу, графу Куперу, издателю сочинений Макиавелли. Возможно, впрочем, что этот слух распустили сами англичане с их бесовской гордыней. Так или иначе, но имя благородного пэра стоит в первой строке подписного листа.

В памятнике есть только два удачных фрагмента: весы, на которых лежит перо, оттягивая чашу книзу, и эпитафия, запоздалое извинение потомков:

Tanto nomini nullum par elogium.[33]

На родовом гербе Макиавелли изображены крест и гвозди, какими был прибит Спаситель.

После посещения гробницы Альфьери любопытно взглянуть на надгробие графини Олбани, погребенной, как известно, в той же церкви. Найти его труднее, оно находится в капелле Тайной Вечери. На нем, как и на гробнице Альфьери, не нашлось места для эпитафии, сочиненной самим поэтом.

Перейдя на противоположную сторону церкови, вы увидите гробницу Аретино, но не того Аретино, что соразмерял ценность золотой цепи, подаренной ему Карлом V, с масштабом глупости, о которой он, получив этот дар, должен был хранить молчание, а другого Аретино — литератора, историка и немного поэта, но поэта целомудренного, историка честного, литератора благопристойного, что не помешало г-же де Сталь, к величайшему негодованию тени Аретино, спутать этого почтенного человека с его циничным однофамильцем.

Посетив могилу Леонардо Бруни Аретино и направляясь от клироса к дверям, вы увидите гробницу Галилея: она находится прямо напротив гробницы Микеланджело, который умер за два дня до рождения великого математика. Злой рок, преследовавший Галилея при жизни, не оставил его в покое и после смерти. Далеко не все надгробия в Санта Кроче можно счесть шедеврами, но его мавзолей — один из самых неудачных.

Одна деталь, возможно никем до сих пор не подмеченная, привлекла мое внимание: бюст усопшего гения находится как бы между двумя гербами — его собственным, позаимствованным им у неба, и родовым, доставшимся ему от предков. Внизу, под бюстом, на лазурном медальоне светят золотые звезды Медичи, а вверху, над ним, высится красная лестница на золотом поле, эмблема семьи Галилея.

Еще несколько шагов — и вы обнаруживаете спрятавшуюся за дверью гробницу Филикайи, знаменитого правоведа, который, правда, более известен сонетом во славу Италии, чем своими юридическими изысканиями.

Напротив нее, по другую сторону, скромно притаилась еще одна незаметная гробница: здесь покоится Филиппо Буонарроти, скончавшийся в 1733 году. Этот человек, сегодня основательно забытый, в свое время был знаменитым и уважаемым. Разумеется, его известность меркнет в лучах славы Микеланджело, которому он приходился внучатым племянником, и, тем не менее, благодарные современники украсили его надгробие медальоном со следующей надписью:

Quem nulla cequaverit aetas.[34]

В самом деле, после него остались шестьдесят томов рукописей, которые так и не были опубликованы.

В любую достойную компанию всегда протиснется какой-нибудь нахал. Так, увы, случилось и в Санта Кроче. Недалеко от мавзолея Макиавелли возвышается надгробие Нардини.

«Кто такой этот Нардини?» — спросите вы.

Нардини — это музыкант, он премило играл на скрипке, мог даже пропиликать вальс на одной струне; надо думать, бывший флорентийский посланник при Чезаре Борджа просто в восторге от такого соседства, тем более, что при жизни он совершенно не интересовался музыкой.

А вот еще кое-что, достойное вашего любопытства.

Возле колонны, поддерживающей одну из двух кропильниц, ваш взгляд привлечет едва различимое, но такое знакомое имя:

Буонапарте.

Только оно и осталось от изъеденной временем надписи на могильной плите, и теперь мы ничего не сможем узнать о человеке, который обрел здесь вечный покой.

Это был один из предков Наполеона — вот и все, что о нем известно.

Когда он родился, когда умер, что хорошего или дурного успел совершить с тех пор, как открыл глаза, и до того, как смежил их, навсегда останется тайной.

В другом конце церкви, напротив дверей, в скромной капелле возвышается надгробный памятник.

Этот памятник воздвигнут в наши дни: видно, что мрамор обработан совсем недавно. Эпитафия гласит:

Здесь покоится Шарлотта Наполеона Бонапарту Достойная этого имени.

Родилась в Париже, 31 октября 1802 года.

Умерла в 1839 году.

Про нее мы все знаем: это дочь Жозефа Бонапарта, короля двух королевств, очаровательная принцесса Шарлотта, которую Франция не успела узнать, а Флоренция оплакивала, как свою собственную дочь.

Когда стоишь между двумя этими могилами, на каждой из которых начертано имя «Бонапарт», чувствуешь дыхание истории.

В Санта Кроче есть еще много примечательного.

Есть «Распятие» Джотто и «Коронование Богоматери Христом» его же работы.

Есть «Мадонна» Луки делла Роббиа.

Есть «Благовещение» Донателло.

Есть фрески Таддео Гадди.

Есть капелла Никколини — шедевр Вольтеррано.

И, наконец, на фасаде церкви, над главными дверьми, находится бронзовая статуя святого Людовика, но не подумайте, что она изображает великого короля Франции.

Это другой святой Людовик, хорошо известный на небе, но никому не ведомый на земле: он был всего-навсего епископом Тулузским.

V САН МАРКО

Выйдя из Санта Кроче, вы оказываетесь в двух шагах от Сан Марко. Перейти от церкви к монастырю несложно, поэтому мы просим читателя следовать за нами.

Первое, что привлекает внимание, когда вы попадаете на площадь Сан Марко, это громадная мраморная колонна, расколотая на три части. У этой колонны есть своя история; она знала дни славы и дни забвения, ее то устанавливали, то сносили, трижды она поднималась и трижды падала вновь.

Великий герцог Козимо I успел уже воздвигнуть в своем славном городе Флоренции две колонны: одну — перед церковью Святой Троицы, в память о взятии Сиены; другую — на Пьяцца Сан Феличе, в память о победе при Мар-чано. Но Козимо, подобно богам, любил число «три»: он решил установить третью колонну на площади Сан Марко, напротив Виа Ларга, однако судьба распорядилась иначе: у камней тоже бывает счастливая и несчастливая звезда.

Двадцать седьмого сентября 1572 года громадный мраморный цилиндр из каменоломен Серавеццы, не ведая своего будущего, триумфально въехал во Флоренцию. Это был камень трех с половиной локтей в диаметре и двадцати локтей высотой — для европейского монолита размеры весьма внушительные.

Колонну привезли к месту установки и временно уложили на деревянные козлы; там она спокойно и терпеливо ждала, когда ее воздвигнут, думая, что этот момент вот-вот настанет, а главное, настанет непременно. Иными словами, она пребывала в розовых мечтах, как вдруг умер Козимо.

После этого события очень многим пришлось распрощаться со своими мечтами — что уж говорить о бедной колонне. Но люди, по крайней мере, могли двигаться; они повернулись к новому солнцу, и новое солнце осветило их. А несчастный монолит был обречен на неподвижность, которая в данном случае выглядела как выражение оппозиционных настроений; он остался в тени, и о нем забыли.

Так продолжалось некоторое время; но вот однажды, когда новый великий герцог проезжал по площади Сан Марко вместе с прекрасной Бьянкой Капелло, та напомнила ему, что именно здесь она встретилась с ним впервые, и спросила, не желает ли он, если его любовь к ней действительно так велика, увековечить это событие каким-нибудь памятником. То, что было нужно, долго искать не пришлось: Франческо I протянул руку к колонне и, как Христос, возвращающий жизнь Лазарю, сказал: «Восстань!»

К несчастью, в отличие от Сына Божьего, Франческо I не обладал даром творить чудеса, и, для того чтобы колонна восстала, пришлось применить обычные средства. Призвали архитектора и передали ему приказ герцога. Архитектор, а это был Пьетро Такка, ученик и преемник Джамболоньи, принялся за работу; через полгода на площади был готов постамент в форме куба, и колонна, приподнимаясь на своем деревянном ложе и считая себя уже воздвигнутой, заранее начала презирать всякую линию, которая не была перпендикуляром.

Но человек предполагает, а Бог располагает, гласит пословица. В это самое время умерла Иоанна Австрийская.

Известно, как подействовала ее смерть на слабого и нерешительного Франческо: у смертного одра супруги он дал клятву порвать с любовницей и, дабы его покаяние стало очевидно всем, пожелал, чтобы колонна напоминала не о начале его греховной любви, как было задумано им прежде, а о ее конце и стала бы символом искупления. Колонна будет воздвигнута, решил он, там, где и предполагалось, но ее увенчает статуя Иоанны Австрийской.

Такка получил приказ отложить подъем колонны и заняться статуей. Монолит, который не был ни на стороне Иоанны Австрийской, ни на стороне Бьянки Капелло и которому, в сущности, было все равно, что именно на него установят, лишь бы там установили что-нибудь, стал терпеливо ждать, когда эту статую изготовят.

Но, пока шла работа над статуей, одна из деревянных подпорок, поддерживавших колонну, сгнила от сырости. Никто этого не заметил, один только бедный монолит почувствовал, что он лишился опоры. Сгнившая подпорка поддерживала колонну как раз посередине, и однажды утром люди увидели, что колонна разломана: она треснула ночью.

Это случилось как нельзя кстати: Франческо I только что вернулся к Бьянке Капелло, в которую он был влюблен сильнее, чем когда-либо, и которую всерьез мечтал сделать великой герцогиней; так что он поспешил использовать происшествие с колонной к своей выгоде. Статуя Иоанны Австрийской, ставшая аллегорической фигурой Изобилия, была перевезена в сад Боболи и установлена за дворцом, рядом с Кавальере. Колонну закопали в землю, и на площади остался лишь постамент в форме куба.

Однако сто лет спустя исчез и он: Флоренция готовилась торжественно встретить супругу Козимо III, принцессу Луизу Орлеанскую, а постамент не давал проехать кортежу.

Злополучный мрамор умер и лежал погребенный в земле, никто уже не думал о нем, да и сам он, по всей вероятности, уже ни о ком не думал, как вдруг великая герцогиня, которую считали бесплодной, внезапно объявила о своей беременности. Поскольку событие это имело все признаки чуда, великий герцог спросил, какого святого он должен благодарить за будущего наследника. По словам великой герцогини, она, устав от напрасных молитв и, равно как и ее августейший супруг, утратив всякую надежду дать флорентийскому трону наследника, решила попросить о помощи святого Антония, который был причислен к лику святых сравнительно недавно и, чтобы обрести влияние, искал возможность совершить какое-нибудь чудо, столь же небывалое, сколь и бесспорное. Святой Антоний воспользовался случаем и выполнил просьбу великой герцогини, лишний раз подтвердив правоту евангельского изречения о том, что последние станут первыми.

Жители Флоренции очень религиозны, особенно когда дело касается семьи, поэтому объяснение герцогини не только было принято на веру, но еще и имело такой успех, что почитание святого Антония в городе приобрело поистине необычайные размеры. Некий священник по имени Филицио Пиццики решил немедленно воспользоваться этим. Он произнес проповедь, в которой безудержно восхвалял блаженного доминиканца, а в конце ее призвал прихожан увековечить память о сотворенном им чуде. Прихожане восприняли этот призыв с огромным воодушевлением. Тотчас же начался спор о том, как должен выглядеть памятник и какой материал следует для него выбрать. Тут священник вспомнил о погребенной колонне и заявил горожанам, что сам Господь в свое время не дал ее воздвигнуть, ибо уготовил ей не мирское, а более высокое предназначение. Эта мысль была столь очевидной, что все с ним согласились. Колонну поспешили выкопать; на фундаменте прежнего постамента соорудили новый и создали барельефы для его украшения; начали высекать из камня статую святого, которая должна была увенчать памятник. Сотни рук взялись за работу, и дело шло так успешно, что можно было подумать, будто уж на этот раз колонна действительно будет воздвигнута и никакая сила этому не помешает, как вдруг по городу поползли слухи о молодом принце Лотарингском и его недавнем визите к прекрасной герцогине. Пожертвования на памятник тут же перестали поступать, а вместе с денежным потоком иссякло и вдохновение художников. Все работы прекратились ввиду недостатка средств, этого худшего из всех недостатков, а колонна и постамент вновь расположились друг против друга — она в горизонтальном положении, он в вертикальном.

Постамент разобрали в 1738 году, а камень, из которого он был сложен, пустили на строительство триумфальной арки в честь Лотарингского дома, возведенной за воротами Сан Галло.

Что же касается колонны, мешавшей уличному движению, то в 1757 году она была закопана во второй раз.

Но через двадцать лет на трон взошел великий герцог Леопольд, имевший серьезные намерения украсить Флоренцию. Он слышал какие-то разговоры о колонне и связанных с нею событиях. Из затребованного им отчета он узнал, что колонна расколота лишь в одном месте; его заверили, что если бывший монолит скрепить железными скобами, то наличие трещины никак не скажется на его крепости; и вот по приказу герцога колонну откопали, и она снова увидела свет.

Но едва архитекторы успели начертать на бумаге проект будущего памятника, как в Европе разразились первые революционные события. А поскольку во время землетрясения не принято воздвигать обелиски, то бедная колонна опять была забыта, причем так основательно, что ее даже не потрудились закопать.

С тех пор она не только потеряла всякую надежду когда-либо подняться, но и лишилась могильного покоя, словно одна из тех неимущих душ, что не могут переправиться через Стикс, ибо у них нет обола, который следует дать Харону.

Взгляните мимоходом на эту колонну, которую после столь бурной жизни постигла столь жалкая смерть; затем, посочувствовав ее горькой участи, войдите в монастырь.

Сан Марко аль Токко, как называют его флорентийцы, открыт для посетителей только до часу дня. В час славные доминиканцы садятся за стол, а прерывать трапезу у них не принято; на мой взгляд, кстати сказать, это совершенно правильно, и никто бы не вздумал пенять им за это, не будь они монахами.

В Сан Марко входят через портик, покрытый надписями и украшенный надгробиями. Вам откроет привратник, выполняющий в монастыре роль чичероне. Пройдя через первую дверь, вы оказываетесь в монастырском дворике: он квадратной формы, и стены его в верхней части сплошь покрыты фресками Поччетти и Пассиньяно, а в нижней — надгробными надписями.

Среди этих надписей находится огромная картина, на которой изображена смерть молодого человека: он лежит на кровати, у его изголовья стоит плачущий мужчина, а в ногах — молодая женщина, рвущая на себе волосы; чуть далее видны два крылатых существа, возносящиеся к небу.

Умирающий молодой человек — это Улиссе Таккинар-ди; плачущий мужчина — Таккинарди-отец, молодая женщина, рвущая на себе волосы, — г-жа Персиани, а два крылатых существа олицетворяют ангела смерти, который возносится к небу, увлекая за собой духа музыки.

Сам по себе замысел, быть может, и неплох, но его воплощение в живописи — омерзительно.

Не говоря уже о том, что надо обладать завидной смелостью, чтобы написать фреску там, где другие стены расписывали Пассиньяно, Поччетти, Беато Анджелики и фра Бартоломео.

Увидев, что в Сан Марко находится могила певца, я вначале несколько удивился и спросил у чичероне, за какие заслуги бедному Улиссе Таккинарди была оказана столь высокая честь. Чичероне ответил, что семья покойного заплатила 25 скудо. Вот и все.

В самом деле, любой католик имеет право упокоиться в монастыре Сан Марко, если заплатит двадцать пять скудо, то есть сущую безделицу. Но более всего меня удивляет, что там могут поместиться все желающие: это, конечно, было бы невозможно, если бы каждый покойник занимал столько места, сколько занял своей картиной синьор Гадзарини.

Монастырь Сан Марко хранит память о двух выдающихся личностях — это Беато Анджелико и Джироламо Савонарола.

Первого из них здесь почитают как святого, на второго смотрят как на мученика.

Есть еще некий Антоний, которого канонизировали в 1465 году, но он здесь никого не интересует, и о нем посетитель услышит лишь краткое упоминание.

У нас в Парижском музее есть одна картина Беато Анджелико, которую неизвестно почему сослали в вечно пустующий зал рисунка и которая изображает коронование Богоматери, один из любимых сюжетов благочестивого художника. Это бесспорный шедевр.

Беато Анджелико — один из столпов идеалистической школы. У него нет ничего земного: все женщины — непорочные девственницы, все дети — ангелы; он не имел возможности писать с натуры, и сцены, которые он изображал, — это грезы, явившиеся ему в экстазе. Вероятно, рисунок от этого несколько проигрывает, зато выигрывает чувство.

Живописи Беато Анджелико нельзя давать оценку, ее надо чувствовать; если человек не упал перед ней на колени, то он, скорее всего, пожмет плечами и отвернется.

Если бы его картины показывали отборочной комиссии, их вряд ли допустили бы на выставку.

Будь я королем, я собрал бы у себя все его произведения, какие мне удалось бы купить, заказал бы для них рамы из золота и увешал бы ими свою дворцовую капеллу.

Дважды папы вызывали Беато Анджелико в Рим; первый папа хотел сделать его кардиналом, второй — святым; он отказался и от кардинальской шапки, и от канонизации, вернулся во Флоренцию, затворился в скромном монастыре Сан Марко и расписал его стены своими творениями.

Повсюду встречаешь эти чудесные фрески: на лестницах, в коридорах, в кельях. Закончив очередную картину, всегда безыскусную и всегда благочестивую, гений в монашеской рясе подбирал свои кисти и приклеивал на стену страничку из Евангелия.

В сущности, ему было все равно, какую стену расписывать: он не искал известности, не ждал похвалы. Бог видел его работу, и этого ему было достаточно.

В одном из плохо освещенных монастырских коридоров есть его «Посещение Богородицей святой Елизаветы», которое можно рассмотреть лишь при свечах.

Напротив какой-то темной лестницы есть восхитительное «Благовещение», которое никогда не видело дневного света.

Во всех монашеских кельях (а в кельи посторонних не пускают) есть его фрески с изображением коронования Богоматери, Голгофы, кающейся Магдалины, мучеников, умирающих на земле, и святых, возносящихся к небесам.

Мне показали фреску «Гробница Христа»: в углу ее есть изображенная по пояс фигура святого, и говорят, будто это автопортрет Беато Анджелико. Но это невозможно, и не надо в такое верить: смиренный монах не стал бы изображать себя с нимбом вокруг головы.

Но самое великолепное из написанного им — это «Обморок Богоматери», фреска, находящаяся в зале капитула: услышав предсмертный вопль распятого Христа, Богоматерь лишается чувств. Мария Магдалина, встав перед ней на коленях, обеими руками поддерживает ее за талию, а святой Иоанн, другой сын Богоматери, подхватывает ее сзади. Эта картина изумительна.

Ни одно лицо еще не запечатлевалось в моейпамяти так четко, как лик Богоматери на этой фреске: мы видим, как смирение святой борется с отчаянием матери. Женщина изнемогает в этой борьбе; надежда на будущее не может перевесить ужас настоящего.

Беато Анджелико был прав, отказавшись от канонизации: он в ней не нуждался, ведь человек, создающий такие картины, уже святой.

Но кто бы мог подумать, что в монастыре не запомнят, в какой из келий, расписанных шедеврами Беато Анджелико, обитал он сам?

Затем настало время услышать рассказ о Савонароле: речь шла уже не об искусстве, а о свободе, не о святом, а о мученике.

В монастырском дворике нам встретился статный монах: он прогуливался, погруженный в раздумья, и в своей длинной белой рясе был похож на привидение. Мой чичероне, даже не потрудившись подойти к нему ближе, подозвал его с покоробившей меня фамильярностью. Монах, однако, не обратил ни малейшего внимания на эту бесцеремонность и приблизился к нам.

Этот монах был живописцем, как Беато Анджелико, но, поскольку келья Беато Анджелико так и не была найдена, ему не достались ни палитра, ни кисти великого художника.

Чичероне позвал его, чтобы попросить показать нам келью Савонаролы.

Эта келья находится за поворотом длинного коридора; попасть туда можно через мастерскую монаха-живописца, которая когда-то была часовней.

Келья Савонаролы дает полное представление о характере реформатора, который обитал в ней: это маленькая комната площадью не более двенадцати квадратных футов, ни мебели, ни фресок в ней не сохранилось; там нет ничего, кроме беленых стен, на которые падает свет из узкого и низкого оконца с мелкими стеклами в свинцовых переплетах.

Именно здесь республиканец Савонарола укрывался всякий раз, когда в монастырь приезжал Лоренцо деи Медичи; именно здесь он узнавал о том, что Александр VI в очередной раз отлучил его от Церкви; именно здесь он молился, когда в монастырь ворвалась толпа, чтобы потащить его на эшафот.

После смерти Савонаролы никто не счел себя достойным занять его келью, и она так и осталась пустой.

Из кельи Савонаролы мы спустились в ризницу. Здесь бережно, словно реликвии, хранится несколько вещей, освященных его мученической кончиной.

Вот перечень этих вещей, с каждой из которых свешивается удостоверяющая ее подлинность печать:

1) паллиум, или накидка, преподобного отца Джиро-ламо[35];

2) рубаха, которую он снял с себя, поднявшись на эшафот;

3) власяница преподобного отца Джироламо;

4) еще одна его власяница;

5) кусочек дерева от виселицы, на которой он был повешен.

Все эти вещи хранятся среди предметов религиозного поклонения.

Англичане, полагающие, что все на свете продается и покупается, предлагали за них монахам огромные деньги, но получили отказ.

Ведь это не просто память об одном из братьев-доми-никанцев монастыря Сан Марко, это священное достояние всей Флоренции, доверенное на хранение старой обители пятнадцатого века.

Тут вся история падения Флоренции: через три года после смерти Савонаролы является Карл VIII; через тридцать пять лет после Карла VIII — Козимо I.

Савонарола предсказал и нашествие одного, и возвышение другого; если бы не его безвременная смерть, то, возможно, Карл VIII никогда не стал бы королем Неаполя, а Козимо I никогда не стал бы великим герцогом Флоренции.

VI САН ЛОРЕНЦО


Если Санта Кроче — это флорентийский Пантеон, то Сан Лоренцо — это флорентийский Сен Дени. С древнейших времен церковь эта находилась под покровительством Медичи, превративших ее в свою семейную усыпальницу.

Вначале покойников из этой семьи хоронили в простых подземных склепах, впоследствии замурованных или затерянных; шестьдесят Медичи покоятся здесь, как и в анналах истории, в полной безвестности: об их существовании мы знаем лишь благодаря их потомкам.

Но по мере того как Медичи набирали силу, а богатство их росло, гробницы стали подниматься из-под земли, на них появились высокопарные эпитафии; в их честь заблистал мрамор, бронза округлилась колоннами, выгнулась крышками саркофагов, выстроилась коленопреклоненными статуями.

Самая ранняя из заметных гробниц принадлежит Джованни деи Медичи и его жене. Она находится посреди Старой ризницы. В середине надгробия установлена мраморная плита. Джованни был вторым гонфалоньером из семьи Медичи (первым в 1378 году стал его отец).

Его сын, Козимо Старый, Отец отечества, стяжавший столько похвал, безжалостный счетовод, который, просчитывая путь к деспотизму, готов был скорее опустошить Флоренцию, нежели потерять ее, похоронен посреди клироса церкви: место его упокоения отмечено простым камнем с выгравированной надписью.

Лоренцо Великолепный, вместе с двумя или тремя другими Медичи, покоится в бронзовом саркофаге возле дверей Старой ризницы; его тело опустили туда временно, пока не будет создана более достойная его гробница. Но он остался там навсегда. Рядом с ним покоится Джулиано, убитый во время заговора Пацци.

Семья Медичи достигает все новых высот, но при этом опускается все ниже. Ее представляют лишь три бастарда: Ипполито, Климент и Алессандро. Но из этих трех бастардов один — кардинал, другой — папа, третий — великий герцог. Теперь, чтобы ознаменовать новую эру их величия, им нужна новая капелла, и создателем ее станет Микеланджело.

Эту работу скульптору поручает Алессандро. Первая воздвигнутая в капелле гробница принадлежит его отцу, Лоренцо Медичи, герцогу Урбинскому, — если предположить, что Лоренцо все же был его отцом; ибо сам Алессандро не знает, чей он сын, не ведает, кто дал ему жизнь — герцог Урбинский, папа Климент VII или погонщик мулов, законный супруг его матери. Заметим мимоходом, что мать Алессандро была мавританкой и он приказал ее убить, так как был очень похож на нее и это сходство выдавало его низкое происхождение. Разумеется, тело этой несчастной не удостоилось погребения в капелле Сан Лоренцо.

На гробнице Лоренцо установлена сидящая мраморная фигура со шлемом на голове, подпирающая подбородок рукой, из-за чего нижная часть лица скрыта и можно видеть только глаза: это грозный «Pensieroso»[36] Микеланджело. По оригинальности и выразительности лицо статуи не имеет себе равных ни в современном, ни в древнем искусстве. Жаль только, что подобный шедевр изображает такое ничтожество, как малодушный герцог Урбинский, вся заслуга которого заключается в том, что он дал Тоскане ее первого коронованного тирана, а Франции — королеву, устроившую Варфоломеевскую ночь (Екатерина была сестрой Алессандро).

У ног «Pensieroso» Микеланджело расположил две лежащие фигуры, исполненные с совершенством, какое было под силу лишь ему одному: это «Вечер» и «Утро»; одна засыпает, другая пробуждается. Скрыта ли в этих статуях какая-то аллегория? По этому поводу возникла большая дискуссия, и теперь, когда она близится к завершению, мы на шаг дальше от истины, чем были перед началом этого обсуждения.

Одно не вызывает споров — гениальность мастера, который вгрызался в мрамор, безжалостно терзал его, пока не заставил принять нужную форму: впору подумать, что тяжелая рука гиганта коснулась этих камней. Наверно, когда Адам и Ева вышли из рук Иеговы, они были похожи на эти две статуи.

Вдобавок, по прихоти Микеланджело (он часто так делал), голова мужчины обработана лишь наполовину и напоминает набросок — но это набросок страшный, из-под которого проступают живые черты, маска более впечатляющая, чем любое, даже самое выразительное лицо.

Другие части скульптур также сделаны, как говорят на профессиональном языке, с нарочитой небрежностью: например, ступни женщины, на которых видны шероховатости, оставленные резцом; однако ступни изумительны по работе и не могут не вызывать восхищения.

Напротив гробницы Лоренцо, по воле Льва X ставшего герцогом Урбинским, находится гробница Джулиано, по воле Франциска I ставшего герцогом Немурским.

Как и грозный «Pensieroso», Джулиано восседает в нише. Но на этот раз великий ваятель ограничился тем, что придал статуе сходство с оригиналом и не вложил в свое творение какого-либо скрытого смысла: перед нами — красивый молодой человек лет двадцати восьми — тридцати, которому несколько удлиненная шея придает особое изящество. У его ног также находятся две лежащие статуи: «День» и «Ночь».

Статуя «День», как и «Вечер», оставлена незавершенной; но наше воображение силится разглядеть лицо, едва намеченное в мраморе; в остальном фигура полностью закончена, и детали ее великолепны; особенно хороша одна из ступней, поражающая жизненностью и правдивостью.

Статуя «Ночь», помещенная напротив «Дня», завершена полностью. Она знаменита и сама по себе, и благодаря посвященному ей четверостишию Строцци, на которое Микеланджело ответил также четверостишием.

Строцци — семья поистине необыкновенная: некогда представители этого славного рода выдержали в цитадели Фьезоле осаду, длившуюся сто пятнадцать лет. Одни из них боролись за республику, другие воспевали свободу; первые умирали, как Брут, вторые жили, как Тиртей.

Джованни Баттиста Строцци пожелал взглянуть на гробницу Джулиано, когда Микеланджело заканчивал статую «Ночь». Красота этого изваяния поразила его, и, когда Микеланджело ненадолго отлучился, он написал на стене четверостишие, а затем в свою очередь ушел. Вот эти стихи:

La Notte che tu vedi in si dolci atti Dormir, fu da un Angelo scolpita In questo sasso e, perche dorme, ha vita;

Destala, se nol credi, e parleratti.

(Ночь, что так сладко пред тобою спит,

То ангелом одушевленный камень.

Он недвижим, но в нем есть жизни пламень,

Лишь разбуди — и он заговорит.)

Микеланджело вернулся, прочел стихи, написанные на стене, и — хотя он и возводил гробницы тиранов, в нем еще жил прежний республиканец — приписал ниже такие стихотворные строки:

Grato m’e ’1 sonno, e piu l’esser di sasso;

Mentre che ’1 danno e la vergogna dura;

Non veder, non sentir, me gran ventura.

Pero non mi destar: deh! parla basso.

(Отрадно спать, отрадней камнем быть!

О, в этот век преступный и постыдный

Не жить, не чувствовать — удел завидный…

Прошу, молчи, не смей меня будить.[37])

Сейчас мы, возможно, сказали бы, что разве только богиня Ночи способна уснуть в такой неудобной позе, какую придал своей статуе Микеланджело; но не в характере Микеланджело было тревожиться о том, насколько удобно или неудобно положение создаваемых им фигур! Его заботило другое: как высечь из мрамора мускулистые торсы, выявляющие строение человеческого тела и доказывающие, что он, словно Прометей, мог создать существо по своему образу и подобию. К выдающимся личностям нельзя подходить с циркулем и угольником; мы должны видеть их так, как они хотят быть увиденными — с земли и с неба, снизу и сверху.

В той же капелле есть еще Мадонна с младенцем Иисусом, которую вполне можно было бы принять за Латону с Аполлоном, Семелу с Вакхом или Алкмену с Гераклом. Как ваятель Микеланджело в полном смысле слова язычник: его «Моисей в веригах» — это Юпитер Олимпийский; его Христос в Сикстинской капелле — это Аполлон Карающий.

Ну и пусть! Главное, что все это гениально, прекрасно, изумительно! Микеланджело — колосс, как и его статуи, а его хулители — пигмеи.

Но вот погибает Алессандро I, убитый своим кузеном Лоренцино; никто не знает, куда девать труп убитого, и в итоге он брошен в могилу герцога Урбинского, предполагаемого отца Алессандро. На трон вступает Козимо I, сын Джованни далле Банде Нере. В его лице Медичи достигают вершины могущества, становясь государями. В капеллах становится тесно, гробницы приходится ставить одну на другую; гробниц на всех не хватает, и приходится класть в одну гробницу по двое покойников. Нужны новые гробницы, нужна еще одна капелла. Правда, во Флоренции нет больше Микеланджело, и теперь некому обтесывать мрамор; вместо этого начнут полировать яшму, ляпис-лазурь и порфир. Гениальность человека заменят богатством материала: раз не хватает величия, надо поразить пышностью.

Это эпоха, когда художники исчезают и появляются государи. Дон Джованни деи Медичи, брат великого герцога Фердинандо, лично создает план новой капеллы. Флорентийцам посчастливилось: сначала у них была архитектура великих зодчих, а теперь будет архитектура великих герцогов — не так красиво, конечно, зато намного богаче. Буржуа такое возмещение вполне устраивает.

И потому в капелле Медичи восхищенные возгласы раздаются гораздо чаще, чем в Новой ризнице: ведь добряк-смотритель предлагает вам не только взглянуть на все эти богатства, но и потрогать их; он называет цену каждого предмета, сообщает, во что обошлось строительство капеллы на сегодняшний день и во что она обойдется в будущем; сколько понадобилось времени и мастеров, чтобы обработать все эти твердые камни; откуда привезли гранит, откуда привезли порфир, откуда — кровавую яшму и откуда — ляпис-лазурь; вы слышите лекцию по практической геологии, вы присутствуете на уроке географии; словом, это чрезвычайно познавательно.

Правда, о двух статуях, находящихся в той же капелле (одну создал Джамболонья, другую — Такка) смотритель едва упоминает. А между тем статуи не лишены достоинств; но ведь это всего лишь бронза.

У Фердинандо возник замысел, вполне сообразный с непомерной гордыней его рода: за условленную сумму, равную, если не ошибаюсь, двум миллионам, заполучить Гроб Господень и поместить его среди родовых усыпальниц. Эту сделку он заключил с эмиром Фахр ад-Дином аль-Мааном, прибывшим во Флоренцию в 1613 году и утверждавшим, что он является потомком Готфрида Буль-онского. О том, почему эта затея не удалась, история умалчивает. Но всякий, кто внимательно прочел жизнеописания синьоров Медичи, согласится, что Христос оказался бы в весьма странном обществе.

Великий герцог продолжает дело своих предшественников: ему понадобится еще двадцать лет и шесть или восемь миллионов, чтобы закончить отделку капеллы; но, будучи человеком со вкусом, он отвел для себя и своей семьи небольшой склеп в Новой ризнице.

Из капеллы Медичи можно пройти в библиотеку Лаурен-циана: там хранятся девять манускриптов, собранных преимущественно Козимо Старым, Отцом отечества, а также Пьеро Подагриком и Лоренцо Великолепным. Наиболее ценные из этих манускриптов — «Пандекты» Юстиниана, захваченные пизанцами у амальфитанцев в 1135 году; во времена республики их показывали только с разрешения Синьории и при свете четырех факелов, а при великих герцогах они лежали в шкафу, ключ от которого хранился у коронного казначея и вынимать их оттуда позволялось лишь под его личную ответственность. Сегодня они находятся в обычной застекленной витрине, защищенной всего лишь простой цепью, и каждый желающий может прочесть эти филигранные письмена, восходящие, по-видимому, к четвертому веку.

Еще здесь имеется список Вергилия, датируемый четвертым или пятым веком; в нем недостает первых страниц, и никто не знает, почему эти страницы были отделены от остальной рукописи, но в один прекрасный день каким-то непостижимым образом они обнаружились в Ватиканской библиотеке.

Здесь находится и знаменитый манускрипт Лонга — тот, что приобрел европейскую известность из-за чернильного пятна, скрывшего отрывок, которому Поль Луи Курье первым дал верное и потому единственно разумное истолкование: к манускрипту приложено письмо ученого-памфлетиста, в котором утверждается, что это чернильное письмо — результат оплошности.

Еще здесь есть рукопись трагедий Альфьери, с бесчисленными поправками, с зачеркнутыми строками и надписями сверху: наглядное доказательство того, что мысль не выливается в форму мгновенно, как бронза, и что совершенство стиля, которое мы принимаем за плод вдохновения, на самом деле достигается кропотливым трудом.

Здесь есть также рукопись «Декамерона» Боккаччо, которую подарил библиотеке один его друг через девять лет после того, как был сожжен оригинал, и которая, как считается, была скопирована прямо с него.

И, наконец, здесь имеется восхитительный портрет Лауры, а в пару к нему — препротивный портрет Петрарки: художнику явно не хватило такта, и он повернул поэта спиной к возлюбленной.

Выйдя из церкви и пересекая площадь, вы встречаете на пути мраморный цоколь с барельефами, представляющими сцены войны; это пьедестал памятника, который Козимо I намеревался поставить своему отцу, Джованни деи Медичи, более известному как Джованни дел-ле Банде Нере. Но дальше пьедестала дело не пошло: почему-то Козимо не увенчал его статуей. Должно быть, не успел: ведь он процарствовал всего-навсего тридцать семь лет.

Разве это не доказывает, что Козимо был не только дурным отцом, но и дурным сыном?

VII ГАЛЕРЕЯ УФФИЦИ ВО ФЛОРЕНЦИИ

Однажды Козимо I решил собрать под одной крышей различные государственные учреждения. Он призвал Джорджо Вазари, в котором сочетались таланты живописца, скульптора и архитектора (правда, на уровне посредственности), и приказал ему построить галерею, которую мы знаем теперь как знаменитую галерею Уффици.

Возможно, мысль о том, чтобы придать этому зданию его теперешнее назначение возникла у Козимо уже во время строительства; во всяком случае, его внутреннее расположение очень необычно. Здание состоит из двадцати залов, которые тянутся вдоль трех гигантских коридоров.

Один из этих коридоров отдан хронологической истории итальянской живописи. Здесь можно проследить все этапы ее развития, от момента зарождения, представленного творениями Рико да Кандия, Чимабуэ и Джотто, до периода упадка, представленного работами Вазари и его последователей. Все эти картины составляют единое, вполне законченное целое: недаром Вазари так настоятельно просил Козимо I никогда не распылять эту коллекцию.

Мы, разумеется, не будем тратить время на составление очередного каталога знаменитой галереи, ведь то, что выходит из-под нашего пера, задумано как повествование, а не как путеводитель. Поэтому мы уподобимся обычным посетителям — пройдем мимо незадачливых второстепенных живописцев, чьи картины развесили здесь словно для того, чтобы они изведали оскорбительное безразличие публики, и поспешим в зал Трибуны.

Художник, направляющийся во Флоренцию, всю дорогу слышит разговоры о зале Трибуны; едва он выходит из своего жалкого веттурино, как хозяин гостиницы заводит речь о зале Трибуны; чичероне, с которым еще не условились о цене за ежедневные прогулки по городу или о почасовой оплате в полпаоло, уже твердит о зале Трибуны.

Все это приводит к весьма прискорбному результату: сколь бы ни был прекрасен этот знаменитый зал Трибуны, вы не можете оценить его по достоинству, потому что у вас заранее сложилось о нем идеальное представление, по сравнению с которым действительность почти всегда проигрывает. Правда, Трибуну в этом смысле можно сравнить с римским собором святого Петра: чем чаще ее видишь, тем быстрее забывается первое разочарование.

В зале Трибуны выставлены пять античных статуй; все пять, по мнению потомства, вошли в число шедевров, которые Древняя Греция подарила остальному миру; все пять в разное время были отняты людьми новой эпохи у громадной могилы, называемой Римом, где они пролежали почти тысячу лет.

Эти пять статуй: «Точильщик», «Танцующий фавн», «Борцы», «Аполлино» и «Венера Медицейская».

«Точильщик» хорошо знаком парижанам: в саду Тю-ильри стоит превосходная бронзовая копия этой скульптуры. Ученые, которыми вечно владеет неодолимое желание совершать открытия, пожелали узнать, кто этот человек, вращающий колесо, и какая мысль таится в его голове, столь мало занятой тем, что делают его руки. Одни утверждали, будто это слуга, донесший на сыновей Тарк-виния; другие говорили, что это раб, разоблачивший заговор Катилины; наконец, третьи заявляли, что это скиф, готовящийся по приказу Аполлона содрать кожу с Марсия. Каждый отстаивал свою гипотезу, каждый следовал своей теории, каждый придерживался своей системы — в итоге сегодня мы знаем о «Точильщике» не больше, чем было известно в тот день, когда он снова появился на поверхности земли; правда, теперь у нас есть на выбор три мнения.

«Танцующий фавн» — одна из тех редких шалостей, благодаря которым античность порой спускается в наших глазах с пьедестала и являет свою земную, человечную сторону. Это молодой человек лет двадцати пяти-двадцати шести, исполненный веселья и неукротимого жизнелюбия. Он опирается ногой на музыкальный мех, забавный звук которого, по-видимому, должен сопровождать его танец. Когда статую обнаружили, она уже была повреждена, а когда ее выкапывали, то повредили еще раз. Микеланджело восстановил руку и голову статуи, и они безупречно гармонируют со всеми остальными частями тела.

«Борцы» — один из тех бездушных шедевров, какие часто создавали греки. Форма восхитительна, рисунок — само совершенство. Каждый мускул, каждый нерв, каждая жилка на этих напрягшихся телах находятся в точности там, где им положено находиться. Анатомы млеют от удовольствия, разглядывая эту скульптуру.

«Аполлино» — очаровательная статуя, которую мои читатели знают не хуже меня и которая, по всей вероятности, представляет Аполлона в детстве. Юный бог сидит, скрестив ноги, изящно положив руку на голову. Это изображение идеального тела подростка, подобно тому как Аполлон Бельведерский — изображение идеального мужского тела. «Аполлино» нравится мне гораздо больше, чем

Венера Медицейская, хотя, впрочем, он кажется если и не ее мужем, то уж во всяком случае женихом.

Через несколько дней после моего приезда во Флоренцию одна из картин в зале Трибуны сорвалась со стены и сбила бедного «Аполлино» с пьедестала: он упал на пол и раскололся на три части. Узнав об этом, я бросился бегом в галерею Уффици и застал там великого герцога, который тоже бросился бегом из Палаццо Питти по коридору Ко-зимо I, чтобы своими глазами увидеть случившееся и оценить ущерб. Ущерб был велик, и вначале его даже сочли непоправимым; но флорентийцы — искусные реставраторы, и сегодня «Аполлино» вновь стоит на пьедестале, целый и прекрасный, как всегда, и вы не увидите на нем ни единой царапины.

Три недели спустя я прочел в одной французской газете, что «Аполлино» разбился, упав с трибуны; это сообщение немало позабавило флорентийцев, потому что в так называемом зале Трибуны никакой трибуны на самом деле нет. Тем не менее статья была написана одним из наших знаменитейших критиков, который за несколько месяцев до этого посетил Флоренцию. Правда, этот критик страдает близорукостью.

Венеру Медицейскую я оставил на закуску, как выразился бы Брийа-Саварен; ибо Венера Медицейская — одна из скульптур, по поводу которой уже были высказаны все мыслимые похвалы. И теперь, если вы не испытываете перед Венерой Медицейской восторг, граничащий с идолопоклонством, на вас обычно смотрят как на безбожника или, в лучшем случае, как на еретика.

И в самом деле, Томсон сказал о ней:

Венера Медичи, склоняясь томно, собой чарует мир.

Денон утверждал:

«Если бы ее стопа отломилась и была найдена отдельно от тела, то сама по себе могла бы стать памятником искусства. Венера спустилась с неба, доселе ее плавные формы ощущали лишь давление воздуха; впервые ее стопа касается земли и опускается под тяжестью самого гибкого и самого упругого из всех тел».

Но Винкельман перещеголял всех:

«Венера Медицейская похожа на розу, которая неспешно распускается на рассвете. По-видимому, она уже вышла из того возраста, которому свойственны жесткость и терпкость недозрелых плодов. Во всяком случае, на это указывает ее грудьу величиною и полнотой превосходящая грудь отроковицы».

Ай-ай, господин аббат!

Впрочем, у бедной Венеры были и свои хулители: сегодня ведь лишь немногие репутации способны устоять против мании очернительства, присущей нашему славному народу. Даже так называемое Сакро Катино, чудесное блюдо, с которого Христос вкушал пасху, Сакро Катино, якобы выточенное из цельного изумруда, Сакро Катино, ставшее залогом, под который во время осады Генуи евреи ссудили Массена четыре миллиона, — было подвергнуто испытанию: по нему провели алмазом и оказалось, что это простое стекло. С Венерой Медицейской случилось еще хуже.

После долгого и углубленного изучения Кошен и Лессинг заявили, что голова и обе руки статуи сделаны уже в новое время, а ноги были расколоты во многих местах; но все остальное на самом деле изваяно в древности, если не считать нескольких мелких фрагментов на торсе и кое-где еще.

Галль и Шпурцхейм пошли еще дальше: перейдя от формы к содержанию, от мысли к материи, от натурализма к идеализму, они ощупали череп Венеры и заявили, что если, к несчастью, этот череп вылеплен с натуры, то богиня любви, вне всякого сомнения, была слабоумной.

У меня нет возражений против реставрации. Мне в об-щем-то нравится, когда произведение искусства хорошо отреставрировано: ведь это доказывает, что гениальные люди существуют во все времена. По-моему, неведомого автора «Фавна» нисколько не бесчестит, что Микеланджело заново приделал руки его творению.

Не буду оспаривать суждение Галля и Шпурцхейма о невысоких умственных способностях богини, основанное на предположении, что голова статуи по форме полностью соответствует голове оригинала. Возможно, Юпитер создавал Венеру вовсе не для того, чтобы она открыла тайны мироздания, как Коперник, или изобрела громоотвод, как Франклин. Юпитер создал ее потому, что на небе недоставало богини красоты, а на земле — матери амуров. И если Венера из зала Трибуны прекрасна, других достоинств ей не требуется.

К несчастью, Венеру Медицейскую, на мой взгляд, нельзя назвать прекрасной. Во всяком случае, в ней нет той красоты, какой должна обладать возлюбленная Марса, Адониса и Анхиза, богиня Амафонта, Пафоса, Лесбоса, Книда и Киферы.

Венера Медицейская — это нифма из мифологического балета, застигнутая врасплох во время купания дерзким пастухом и принявшая театральную позу по указанию Ко-ралли или Мазилье.

Это впечатление еще усиливается тем, что Венера, казалось бы стремящаяся прикрыть все, не прикрывает решительно ничего.

О нет! Это не Венера древних, чаровница, которая сбросила к ногам одежды и отняла у Юноны и Паллады золотое яблоко! Не возлюбленная Вакха, мать Приапа, ветреная супруга Вулкана! Не богиня, к которой взывала Пасифая и которая воспламенила кровь в жилах Федры! Не божество, которому хотела уподобиться Клеопатра, когда она, полуобнаженная, сладострастно раскинувшаяся на тигровой шкуре, окруженная воскуряющими благовония амурами, плыла вверх по Кидну в позолоченной галере! Не божество, чьей власти не могла противиться Мессалина во время ночных оргий, когда она, скрыв свои черные волосы под белокурым париком, а свое царственное имя под именем блудницы, бросала исполненный похоти вызов солдатам из караульни и уличным носильщикам!

Статуя в зале Трибуны — это красивая, изящная, несколько жеманная девица; вы можете сколько угодно разглядывать ее в лорнет, но у вас ни на миг не возникнет желания оживить ее, как Пигмалион оживил Галатею. И уж во всяком случае, это не Венера.

Но хватит кощунствовать, пора перейти от мрамора к холсту, от античных шедевров к шедеврам нового времени: у этих есть хотя бы одно преимущество — нам известны имена их создателей. Правда, на цоколе статуи написано, что ее создал Клеомен, сын Аполлодора; но в один прекрасный день ученые пришли к выводу, что надпись явно относится к более позднему времени, чем сама статуя, и, скорее всего, сделана каким-то римским старьевщиком, который совершил этот подлог для того, чтобы выручить за свой товар лишние две-три сотни сестерциев!

Однако в борьбе за истину ученые идут до конца. Им мало ниспровергнуть, они хотят выстроить взамен свое, а это, увы, получается у них гораздо хуже. Если они отняли у статуи имя, значит, должны назвать ее заново; если объявили о ее незаконном происхождении, значит, должны подыскать ей отца. Казалось бы, нет ничего легче. Но беда в том, что насчет отцовства между ними существуют разногласия: одни заявили, что статуя — дитя Скопаса, другие — что ей дал жизнь Пракситель, третьи сочли ее дочерью Фидия. Некоторое время Венера Медицейская оставалась сиротой, теперь же у нее целых три отца. Выбирайте, какой вам больше нравится.

Перейдем к Рафаэлю: по заслугам и почет. Он был единогласно избран королем зала Трибуны: так поприветствуем его величество.

В одном только этом зале есть шесть картин Рафаэля, то есть, если не ошибаюсь, на две картины больше, чем во всем нашем Музее. Здесь представлены три периода его творчества, чтобы можно было видеть, как он совершенствовался, или, по мнению идеалистов, как он отклонялся от прямого пути.

Из двух «Святых семейств», относящихся к первому периоду, одно, по мнению знатоков, приписывается Рафаэлю без достаточных оснований. На этой картине Мадонна, младенец Иисус, и маленький Иоанн Креститель изображены на фоне пейзажа: слева, в глубине, виднеются развалины города, справа стоит небольшой домик, над которым склонилось дерево с тонким стволом и редкой листвой. Такие деревья мы видим на фоне всех картин Перуджино.

С этой картиной, называемой, по-моему, «Мадонна дель Поццо», мы поступим так же, как с Венерой Меди-цейской, то есть воздержимся от суждения по столь важному вопросу, хотя, на наш взгляд, картина вполне достойна мастера, которому ее приписывают. Нам кажется, что любой ученик Рафаэля прослыл бы великим живописцем, если бы создал одну только эту картину,

И правда, это одна из самых изумительных рафаэлевых композиций, какие только можно увидеть. Как мы сказали, она относится к первому периоду творчества мастера, или, точнее, к началу второго периода: наряду с идеализмом Перуджино здесь уже заметно увлечение формой, которое возникло у художника из Урбино, забывшего, что его прозвали Ангелом, при знакомстве с шедеврами античности.

Мадонна сидит на лужайке, усыпанной цветами, и поддерживает правой рукой младенца Иисуса, который, приникнув к ее груди неизъяснимо нежным и грациозным движением, протягивает левую руку маленькому Иоанну Крестителю, а тот показывает ему ленту с надписью «Ессе agnus Dei[38]».

Вся эта композиция в целом отличается восхитительной простотой и чудесным рисунком; колорит мягкий, нежный, игра света и тени превосходна.

Полагаю, если бы Рафаэль вернулся на землю, он был бы очень обижен тем, что авторство этой прекрасной картины приписывают кому-то другому.

Что касается портрета Мадцалены Дони, «Иоанна Крестителя в пустыне» и портрета Юлия II, то эти картины признаны шедеврами; стало быть, о них мы говорить не будем.

Есть здесь две картины Тициана, две его Венеры, а значит, два самых прекрасных его полотна.

Есть здесь «Святое семейство» Микеланджело: представьте себе небольшую картину кисти мастера, который создал «Страшный Суд»! «Святое семейство» было написано по заказу флорентийского дворянина по имени Аньоло Дони, возможно, супруга той самой женщины, портрет которой написал Рафаэль. Удивительная, заметим, эпоха, когда можно было заказать портрет Рафаэлю, а станковую картину — Микеланджело! К сожалению, присущая флорентийцам бережливость изменила Аньоло Дони, и он не договорился о цене заранее. Когда картина была закончена, Аньоло Дони спросил у Микеланджело, сколько ему следует заплатить за работу; художник потребовал семьдесят скудо. Заказчику показалось, что это слишком много, и он начал торговаться. Тогда Микеланджело поднял цену до ста сорока скудо. И Аньоло Дони поспешил заплатить, опасаясь, что если торг продолжится таким образом и цена картины будет каждый раз удваиваться, то картина окажется ему не по средствам.

Есть здесь еще «Мадонна на пьедестале со святым Франциском и святым Иоанном Евангелистом» Андреа дель Сарто; «Святое семейство со святой Екатериной» Паоло Веронезе; «Карл V после отречения» Ван Дейка; «Поклонение Мадонны младенцу Иисусу» Корреджо; «Иродиада, принимающая от палача голову Иоанна Крестителя»; и наконец, «Мадонна со святым Себастьяном и Иоанном Крестителем» Перуджино, а также «Вакханка» Аннибале Карраччи — два ярких образца соответственно религиозно-мистической и натуралистической школ.

Подобно Рую Гомесу, я пройду мимо этих картин, не останавливаясь у не самых лучших, быть может, хотя и замечательных произведений живописи, таких, как, например, портрет кардинала Беккаделли работы Тициана и портрет Франческо, герцога Урбинского, работы Бароччо, но задержусь ненадолго перед шедевром художника из Перуджи и шедевром художника из Болоньи; обе эти картины достойны того, чтобы сказать о них несколько слов, не только из-за их бесспорных достоинств, но еще и потому, что каждая из них отражает свое время: первая — эпоху религиозных верований, вторая — эпоху возврата к классической древности. Начнем с Перуджино.

Само имя автора указывает на то, что он полностью принадлежит эпохе веры и чувства, когда воспоминания об античности еще не заставили искусство свернуть с религиозного пути, на который его направили Чимабуэ, Джотто и Анджелико да Фьезоле. Понятно, что в этой картине больше всего впечатляет необычайная выразительность каждого из персонажей. Мадонна — это именно та женщина, которой суждено стать мистической супругой Божества; ее глаза полны любовью, которую она ощущает сейчас, и предчувствием своего будущего страдания; она прекрасна красотой девственницы и в то же время красотой матери.

Младенец Иисус изображен еще в соответствии с каноном примитивной школы, который вскоре изменится под влиянием Рафаэля: это божественное Дитя, белокурое, пухленькое, доверчивое, ласковое и благостное; у него нет нимба, но вокруг головы вьются золотистые кудри, свидетельствуя о его божественности.

Святой Иоанн Креститель взирает на них с великой любовью к Христу, которая дарована ему свыше и которую он унесет с собой на небо, не дав земным заблуждениям, страстям и корысти поколебать ее хоть на миг; чувствуется, что он счастливее апостола Павла, ибо всегда знал, что Христос больше, чем человек, и превосходит верностью апостола Петра, ибо никогда не станет отрицать, что Христос — Бог.

У святого Себастьяна руки связаны за спиной, а все тело утыкано стрелами: его мученичество завершается, и он уже ищет взглядом на небе того, за кого вскоре примет смерть на земле.

Все это создано в лучшую пору творчества Перуджино и отличается его особенной, неповторимой манерой: все здесь дышит простотой, искренней верой, кротостью и серьезностью. В фигурах Мадонны и младенца сразу распознаёшь нежную плоть женщины и ребенка; в фигурах Иоанна Крестителя и святого Себастьяна — крепкий костяк и мускулы мужчины; еще следует сказать о строгости колорита, благородстве рисунка и умело выстроенной перспективе.

А теперь перейдем к «Вакханке» Аннибале Карраччи.

Бывает, что скала, сорвавшись с горной кручи и катясь вниз, встречает на пути группу могучих елей или крепких лиственниц, которые останавливают ее падение. Пока молодые деревья, полные жизненных соков, способны удержать скалу, она остается на месте; но мало-помалу, одно за другим, деревья вянут, дряхлеют, засыхают и рассыпаются в прах; и тогда под действием силы тяжести скала вновь начинает движение вниз и вскоре исчезает в пропасти.

Так было и с итальянским искусством: сорвавшись с невероятных вершин, куда вознесли его великие мастера, оно неудержимо катилось вниз, к упадку, но встретило на своем пути пятерых Карраччи, планет той школы, солнцем которой был Доменикино: благодаря им искусство смогло продержаться еще полвека.

От великой эпохи Льва X и Юлия II остался один Микеланджело; подобно библейским старцам, пережившим целый мир, титан живописи и ваяния кончал свои дни в одиночестве и в молчании, возводя гробницы среди развалин.

И тут явились Карраччи; осмотревшись, они увидели, что пришли слишком поздно; их старшие собратья уже все изобрели, все усвоили!

Перуджино усвоил чувство, Тициан — колорит, Рафаэль — форму, Микеланджело — выразительность, Корреджо — изящество.

Карраччи поняли, что время самобытности прошло; начав работать в одном из направлений, которые принесли славу их предшественникам, они, в лучшем случае, достигнут того же уровня, но даже и тогда станут всего лишь подражателями; и потому они решили соединить в своей манере различные достоинства разных мастеров, рискуя остаться ниже всех этих гениев в том, что составляло их сильную сторону, зато надеясь превзойти их во второстепенных качествах. Не будучи цветами и не обладая их природным ароматом, они, подобно пчелам, создали мед.

Они приблизились к своим образцам настолько, насколько талант может приблизиться к гению, мастерство — к вере, разум — к чувству.

Их эпоха была уже совершенно языческой, а потому, оставив в небрежении художников-мистиков, они взяли в пример лишь художников-натуралистов. Это не помешало их картинам на религиозные сюжеты быть прекрасными и впечатляющими, однако на этих картинах торс у Христа, как у Лаокоона, и Мадонна у подножия креста скорбит, как Ниоба, проклинающая Юпитера, а не как смиренная Богоматерь, прославляющая Иегову.

И потому лучше всего им удается языческая живопись: их мифологические картины — почти всегда шедевры, к числу которых принадлежит и «Вакханка». Невозможно найти более подходящую сцену для воплощения заданного сюжета: женщина вся трепещет от наслаждения, каждый ее мускул напрягается в предвкушении разнузданной оргии: это сама Эригона в своей бесстыдной наготе; сатир, со своей стороны, соединяет в себе мощь кентавра и похотливость фавна; и даже маленькие амуры, рассеянные там и сям, своими жестами и выражениями лица дополняют общее впечатление вакханалии.

Все это написано с размахом, с великолепным знанием техники, с удивительным мастерством и вдобавок с такой смелостью в выборе красок, которая сама по себе служит оправданием их резкости. Одним словом, это выдающееся произведение жипописи.

А если подобная свобода кисти претит чьим-то целомудренным душам, то после созерцания «Вакханки» они могут очиститься, помолившись перед Мадонной Перуд-жино.

Две комнаты по соседству с залом Трибуны посвящены тосканской школе. Здесь имеются три или четыре чудесных творения Беато Анджелико, а также знаменитая «Голова Медузы» Леонардо да Винчи, которую художник написал для крестьянина из отцовской деревни и змеи на которой кажутся живыми; и наконец, портрет Бьянки Ка-пелло, о котором мы уже упоминали, когда рассказывали романтическую историю приемной дочери республики святого Марка.

Но, вероятно, самая любопытная вещь, какую можно увидеть в галерее Уффици и какой не может похвастать никакая другая галерея в мире, это замечательное собрание автопортретов художников — от Мазаччо до Беццоли.

Представьте себе триста пятьдесят портретов мастеров, созданных самими этими мастерами, такими, как Перуд-жино, Леонардо да Винчи, Рафаэль, Микеланджело, Андреа дель Сарто, Альбани, Доменикино, Сальватор Роза, Спаньолетто, Веласкес, Рубенс; и в каждом портрете навеки запечатлелись характер, чувство, гений художника, причем не такие, какими они видятся жалкому подражателю или слабому копиисту, но схваченные с натуры, но написанные кистью, подобно тому как Руссо в «Исповеди» и Альфьери в «Мемуарах» увековечили себя с помощью пера!

Должен признаться: зал автопортретов — мой любимый зал в галерее Уффици. Я часто проводил там целые часы, пытаясь найти, если можно так выразиться, психологическую нить, которая связывала личность художника с его творчеством, и почти всегда мне это удавалось; всмотритесь в лица Леонардо да Винчи, Рафаэля, Микеланджело, Доменикино и Сальватора Розы — и вы сразу поймете, что перед вами действительно создатели «Тайной Вечери», «Мадонны в кресле», «Моисея», «Последнего причастия святого Иеронима» и «Клятвы Катилины».

Еще один совет: поскорее обойдите стороной зал французской живописи. Должно быть, какой-то скверный шутник дал ему такое название. Правда, там есть одна довольно хорошая вещь Пуссена, но вряд ли она сможет вознаградить вас за созерцание двух десятков картин, которые иначе как мазней не назовешь.

Но задержитесь в прилегающем коридоре перед терракотовым «Вакхом» Микеланджело, который был продан мастером как античный: эта скульптура исполнена вдохновения и тонкого понимания сюжета.

Но попросите открыть для вас зал, где рядом с маской фавна, первым опытом юного Микеланджело, стоит бюст Брута, незавершенное творение Микеланджело-старика. Один современный скульптор взялся завершить этот бюст, но прервал работу над ним и уехал в Париж, чтобы вступить в заговор против Наполеона. Его имя было Че-ракки; он погиб на эшафоте, и с тех пор никто больше не осмеливался коснуться этой наводящей ужас глыбы мрамора.

Но загляните в зал Ниобы, и вы увидите самое душераздирающее выражение материнского горя, самый достоверный страх смерти; вы увидите пятнадцать мраморных статуй[39], которые плачут, рыдают, дрожат, пытаются бежать; вы увидите отчаяние более глубокое, чем у Лаоко-она, ибо Лаокоон умирает вместе со своими детьми, а несчастной Ниобе приходится смотреть, как они гибнут.

Затем, если хотите, вы можете посетить зал драгоценностей, этрусский музей, медальный кабинет; сомневаюсь, однако, что вы получите от этого большое удовольствие.

VIII ТЯГА К КРОВИ


Выйдя из галереи Уффици и начав спускаться по лестнице, мы вынуждены были остановиться из-за наплыва людей, устремлявшихся на второй этаж, в зал судебных заседаний по уголовным делам; у дверей образовался затор, толпа набилась на лестнице, все яростно расталкивали друг друга, стараясь пробраться на места для публики. При этом стоял невероятный шум — большая редкость для Флоренции, где народ обычно тих и спокоен, и в людском гомоне можно было разобрать одно, тысячеустно повторяемое имя: «Антонио Чолли! Антонио Чолли!»

Я стал спрашивать, что тут происходит, но те, к кому я обращался, думали только об одном — как бы поскорее попасть в зал, и отвечать на вопросы им было некогда; с другой стороны, мне не хотелось погибать в этой чудовищной давке, и я уже было решил уйти, так и не узнав, в чем дело, как вдруг заметил одного из лучших адвокатов Флоренции, одного из самых образованных и самых умных людей в Италии, синьора Винченцо Сальваньоли. Я подал ему сигнал бедствия, он сразу понял его и ответил жестом, означавшим:«Пробирайтесь ко мне!» Я поспешил последовать его совету, и нам удалось сойтись в углу лестничной площадки.

— Что случилось? — спросил я. — Во Флоренции мятеж?

— Неужели вы не знаете?

— Не знаю чего?

— Не знаете, какое дело слушается сегодня?

— Нет.

— Вы слышали, чье имя твердят все вокруг?

— Да, Антонио Чолли. Ну и что? Кто этот человек?

— Этот человек — глава Общества крови, предводитель ливорнских убийц, которого вместе с четырьмя сообщниками задержали н а месте преступления.

— Вот как! А могу я присутствовать на суде над этим человеком?

— Идемте со мной, я адвокат, и у меня есть привилегии: я проведу вас через боковую дверь и усажу на одно из служебных мест.

— Тысячу раз спасибо.

В самом деле, то, что сказал мне синьор Сальваньоли, чрезвычайно разожгло мое любопытство. Вот уже больше года ходили слухи об ужасных убийствах, совершаемых на улицах Ливорно, беспричинных убийствах, которым не могли найти объяснения и виновники которых оставались неизвестны. А совершались они так: перед мирным горожанином, перед женщиной, спешившей домой в поздний час, перед играющим ребенком вдруг вырастала фигура с вымазанным сажей или скрытым маской лицом; горожанин, женщина или ребенок вскрикивали и, пошатнувшись, падали в лужу собственной крови, а в это время убийца, не задерживаясь для того, чтобы ограбить или раздеть жертву, заворачивал за угол улицы и исчезал.

Люди, знавшие убитых, говорили, что у них не было врагов. Значит, ненависть не могла быть причиной убийства.

Убивали дряхлых старух, которым оставалось жить считанные дни и которые только и делали, что торопили смерть. Значит, об убийстве из ревности речи быть не могло.

Убивали несчастных детей, просивших подаяние. Значит, убийства совершались не из корыстных побуждений.

И это повторялось изо дня в день: ни один вечер в Ливорно не проходил без того, чтобы мостовая в том или другом месте не обагрилась кровью, ни одна ночь не заканчивалась без того, чтобы тревожный колокол братства Милосердия не прозвонил дважды или трижды, призывая его членов оказать помощь умирающему или подобрать чей-то труп.

Люди не знали, что и думать, и терялись в догадках.

Говорили, будто убийства совершают портовые грузчики из Генуи, чтобы повредить работе ливорнского порта.

Говорили, будто один из надзирателей каторжной тюрьмы подкуплен и по ночам выпускает каторжников на свободу.

А еще говорили, будто в городе действует тайное общество, члены которого дали обет во всем повиноваться своему главарю; что в этом обществе состоят пять или шесть человек и первый пункт его устава предписывает ежедневно проливать кровь.

Последнее предположение было самым невероятным, но оно оказалось единственно верным.

Главарем общества был сапожник по имени Антонио Чолли, проживавший на Виа делл' Ольо; он сам организовал эту необычную ассоциацию.

За нанесенные раны, в зависимости от их тяжести, полагалась награда. Чолли, единственный член общества, у которого водились деньги, поскольку его услугами пользовались многие и его ремесло приносило определенный доход, установил следующий тариф: за небольшую рану он выдавал пять паоло, за отрезанный палец — десять, за тяжелую рану — пятнадцать, а за убитого — цехин.

Однако он не требовал, чтобы его подчиненные убивали: ему было достаточно, чтобы пролилась кровь.

Как говорили в народе, эта чудовищная забава продлилась полтора года.

И вот однажды вечером, 18 января 1840 года, когда один человек был убит, а двое других ранены, полиции удалось арестовать одного из убийц; это был подмастерье сапожника, по имени Анджоло Геттини; задержал его Лоренцо Нобили, нижний чин полиции, городской стражник, как их называют в Ливорно. Анджоло Геттини поранил ему кинжалом верхнюю губу, но рана оказалась легкой, полицейский сумел схватить Геттини и повалить его на землю. Геттини был арестован, а за ним и вся банда. В ней было пять человек: главарь, Антонио Чолли, и его сообщники — вышеупомянутый Геттини, Одоардо Мелли-ни, Луиджи Бьянкини, по прозвищу Нос, и Антонио Чен-тини, по прозвищу Капуцин.

Вот этих людей и должны были судить в зале, куда сейчас ломилась толпа: им вменялось в вину lascivia di sangue, то есть тяга к крови.

Lascivia di sangue! Выражение, достойное Данте, не правда ли?

Я двинулся вслед за моим вожатым и вошел в зал. Синьор Сальваньоли, как он и обещал, устроил меня на одно из служебных мест, откуда я мог отлично все видеть и слышать; а поскольку обвиняемых в зале еще не было, я стал осматриваться кругом: ведь мне впервые в жизни довелось оказаться в зале уголовного суда.

Зал был новый, отделка его закончилась совсем недавно; как мне показалось, он совершенно не подходил для сцен, которые должны были в нем разыгрываться; беленые стены, солнечный свет, льющийся в широкие окна, зеленые лепные украшения — все это придавало ему веселый вид, составлявший разительный контраст с его суровым предназначением. Я вспомнил сумрачные коридоры нашего старого Дворца правосудия, его угрюмые подвальные комнаты, где собираются наши присяжные, и, наконец, распятие над головой председателя суда, символ земного правосудия и одновременно божественного милосердия; даже эти залы, где судят преступников, подумалось мне, красноречиво свидетельствуют о разнице характеров северного и южного народов.

Мгновение спустя в зал вошли секретарь и члены суда, а затем прокурор. Все они заняли свои места. Через несколько минут открылась боковая дверь, один за другим вошли обвиняемые в сопровождении жандармов и сели на скамьи слева от председателя суда, лицом к товарищу прокурора; напротив них расположились адвокаты.

Все обвиняемые были молоды; ни у кого из них лицо не носило отпечаток звериной жестокости, которую мы ищем в лицах убийц, особенно убийц прирожденных; напротив, это были довольно красивые парни, а один, судя по его физиономии, даже обладал незаурядным умом.

Их появление в зале вызвало чрезвычайно большое волнение. Я уже упоминал о странных историях, которые про них рассказывали. В зале послышался негодующий ропот; трое обвиняемых обернулись, а потом посмотрели друг на друга и рассмеялись, словно не понимая причины этого шума.

Председатель суда призвал всех к молчанию; затем прокурор, слегка помедлив, чтобы дать присутствующим время удовлетворить любопытство, встал и начал зачитывать обвинительное заключение, которое я привожу здесь почти дословно:

«Одно убийство, два ранения, а также нападение, совершенное в Ливорно вечером 18 января 1840 года и усугубленное вооруженным сопротивлением полиции, каковое учинил сапожник Анджоло Геттини, вызвали скорбь и смятение среди добрых и трудолюбивых жителей нашего многолюдного города.

В самом деле, можно ли совладать с ужасом, охватывающим нас при виде убийства? Можно ли унять жалость, которую вызывают у нас жертвы злодеяния? Можно ли сохранять спокойствие, когда безопасность целого города находится под угрозой?

Поэтому легко понять чувство тревоги и страха, которое охватывало ливорнцев, когда под звон колокола, призывавшего благочестивых братьев из ордена Милосердия на помощь раненым и умирающим, люди пересказывали друг другу страшные подробности кровавого преступления, совершенного в тот роковой вечер.

Вот факты, относящиеся к этому вечеру: суду предлагается рассмотреть лишь данные факты, и ничего более.

Восемнадцатого января, выпив, по своему обыкновению, вина за ужином, Антонио Чолли отправился в сад Бикки, в кабачок, где он встретился со своими постоянными собутыльниками; они сели за стол и снова начали пить; один только Чолли выпил около трех фьясок, то есть шесть с лишним бутылок вина.

После этого обвиняемые сделали вид, будто им захотелось устроить маскарад: они взяли закопченную сковороду и вымазали себе лица сажей; затем обвиняемые спросили, нет ли где-нибудь поблизости бала, чтобы провести на нем остаток вечера, и вышли из сада Бикки.

Оттуда они направились в таверну "Порта аль Маре", где выпили еще несколько стаканов вина.

Под конец, они пришли в кафе "Каппанара" и заказали там кувшин пунша.

Все это время обвиняемых сопровождали четверо приятелей, которых они встретили в саду Бикки и которые, не подозревая, чем закончится этот вечер, тоже намазались сажей и пошли за ними с веселыми криками и гиканьем.

Однако, оказавшись в кафе "Каппанара”, эти четверо — Бастиани, Винченти и братья Бикки, случайно присоединившиеся к банде, решили, что они достаточно подурачились, и распрощались с Чолли, Геттини, Бьянкини, Чентини и Меллини. Это произошло приблизительно за десять минут до первого убийства, жертвой которого стал Лемми.

Перейдем теперь к тому, что было установлено следствием.

Восемнадцатого января, около половины десятого вечера, Джованни Лемми, шестидесяти лет, находясь в нескольких шагах от двери своего дома, под аркадой, ведущей в сад Монтриелли, на Борго деи Каппучини, подвергся яростному нападению преступников, которые тут же нанесли ему одну за другой пять ран: первую — в живот (именно эта рана, нанесенная четырехгранным клинком и повредившая тонкий кишечник, была признана смертельной); вторую, обычным ножом, — в правое плечо; третью — также в правое плечо, но с внешней стороны (как установлено, эта рана, затронувшая надкостницу и повредившая мышцы, тоже была нанесена ножом); четвертую, вызвавшую перелом седьмого ребра и затронувшую легкое (эта рана, как и первая, была нанесена четырехгранным клинком и, наряду с первой, была признана смертельной); наконец, пятую — в левое плечо, с разрывом дельтовидной мышцы (эта рана была признана тяжелой, а орудием здесь послужил обычный нож).

Через день, 20 января 1840 года, в пять часов пополудни, вышеозначенный Лемми скончался от ран, находясь в ливорнской больнице.

Совершив это убийство, злодеи бросили свою жертву и пошли дальше по Борго деи Каппучини; у Пирамиды двое отделились от шайки и, исполненные дурных намерений, двинулись навстречу некоему Джованни Вануччи, беседовавшему с другом; однако, увидев, как к Вануччи и его другу подошел еще один человек, убийцы рассудили, что троих им не одолеть, и вернулись к своим сообщникам. Впоследствии Джованни Вануччи заявил, что, увидев, как к нему приближаются двое с вымазанными сажей лицами и с явно враждебными намерениями, он стал молить о заступничестве Мадонну ди Монтенеро, обещая сделать ей щедрое пожертвование, и на следующий день поспешил в церковь, чтобы отблагодарить святой образ.

Затем убийцы свернули с Борго деи Каппучини на Корсо Реале и направились к Вилле Аттиас. Примерно через двести пятьдесят шагов один из них отделился от остальной шайки и вошел во двор дома Джузеппе Пратачи, по прозвищу Почтальон; увидев Пратачи у дверей, он подошел к нему и нанес ему рану в правую часть поясничной области (эта рана, нанесенная четырехгранным клинком, была признана тяжелой: раненый потерял на сорок дней трудоспособность и почти две недели находился при смерти).

Дойдя до Виллы Аттиас и оказавшись напротив Виа Леопольде, на том месте у где по праздникам воздвигают трибуну для государя, пятеро одержимых заметили Гаэтано Каррера и набросились на него, но Гаэтано Каррера оказался сильным человеком: первого из нападавших он отбросил на землю ударом кулака, а от остальных спасся бегством.

Через несколько минут, неподалеку от места, где была совершена неудачная попытка нападения, обвиняемые столкнулись с семидесятилетним Мадзини, которого они сразу же взяли в кольцо и которому один из них нанес спереди удар четырехгранным клинком в область паха; рана, к счастью, оказалась неопасной, так как клинок натолкнулся на бандаж, который вышеупомянутый Мадзини носил из-за мучившей его грыжи. Однако удар был так силен, что Мадзини упал навзничь, взывая о помощи; и тогда, то ли испугавшись, что на его крики сбегутся полицейские, охраняющие этот квартал, то ли посчитав его рану более тяжелой, чем она была на самом деле, убийцы больше его не тронули и обратились в бегство.

Но, как мы сказали, Мадзини был лишь легко ранен; поэтому он поднялся на ноги и стал преследовать убийц, испуская крик: 'Помогите! УбиваютГ На Виа Леопольдо он встретил полицейский дозор и указал на беглецов; полицейские тут же бросились в погоню и настигли двоих; одному удалось вырваться, другой попытался оказать сопротивление и ударил сержанта Нобили в лицо стилетом. Этот удар рассек Нобили верхнюю губу, но тот не выпустил из рук убийцу и, повалив его на землю, вынудил сдаться. Падая, убийца отбросил оружие так далеко, как только смог, однако его нашли: это был четырехгранный клинок, по всей вероятности тот самый, которым были нанесены две раны Лем-ми и одна — Мадзини.

Задержанным оказался Анджоло Геттини, который, таким образом, будет судим здесь не только за предумышленное убийство, но еще и за вооруженное сопротивление полиции».

Итак, согласно обвинению, за один только вечер Чол-ли, Геттини, Меллини, Чентини и Бьянкини совершили целый ряд преступлений, а ведь народная молва успела приписать им за полтора года еще и многие другие.

Я не смог дальше следить за ходом процесса, ибо мне нужно было совершить несколько поездок по окрестностям Флоренции, и знаю только, что вначале подсудимые полностью отрицали свою вину, но под конец один из них, Чентини, вероятно надеясь таким образом заслужить снисхождение, рассказал все.

Как и предупреждал прокурор, в суде рассматривались лишь преступные деяния, совершенные вечером 18 января. Подсудимые были признаны виновными по всем пунктам и, поскольку смертная казнь в Тоскане отменена, приговорены к пожизненной каторге.

Однако, поскольку ежедневные кровавые злодеяния на улицах Ливорно прекратились, народ с присущим ему безошибочным чутьем, заставляющим сравнивать его суд с судом Божьим, окончательно укрепился в мысли, что в руках правосудия оказались истинные виновники этой бойни и проявления lascivia di sangue отнюдь не исчерпываются жуткими событиями 18 января.

Когда официальное следствие было закончено, народ провел собственное расследование, и выяснились удивительные подробности. Мы приведем лишь два факта, которые в Ливорно считаются абсолютно достоверными.

Чолли был женат и, по-видимому, очень любил свою жену. Однако, поскольку самой сильной его страстью была жажда крови, случилось так, что однажды вечером, когда члены банды то ли из страха, то ли от усталости, не учинили ежедневного кровопролития, они, дабы не нарушать принятую им клятву, решили нанести легкую рану жене Чолли: тот, кому в этот день надлежало пролить кровь (ибо у каждого был для этого свой день), притаился за углом улицы, а Чолли велел жене пойти в аптеку и принести унцию касторового масла, поскольку, по его словам, на следующий день ему хотелось прочиститься. Ничего не подозревавшая женщина вышла на улицу, а минуту спустя ее принесли обратно: она была без чувств и вся в крови; впрочем, хотя рана в верхней части бедра обильно кровоточила, сама по себе она не была опасной. Но бедная женщина так испугалась, что решила, будто ей пришел конец. Вслед за ней в доме появился тот, кто нанес ей удар, и вместе с Чолли и всеми остальными своими приятелями принялся хлопотать вокруг раненой. В полночь пятеро друзей расстались, вполне довольные: благодаря уловке, придуманной Чолли, день прошел не зря.

Возможно, впрочем, тут была иная причина: Чолли устроил нападение на собственную жену, чтобы отвести от себя подозрения.

Банда сложилась не сразу: вначале в ней было только два человека, потом их стало трое, затем — четверо и, наконец, пятеро. В тот день, когда был принят пятый, сообщники решили устроить ему проверку: приказали выйти на улицу и убить первого же прохожего, который попадется ему навстречу. Ночь выдалась темная, а убийца был еще неопытен; он вышел на улицу и, когда к нему приблизился какой-то человек, отвернулся в сторону и нанес удар, не видя лица своей жертвы. Тем не менее удар оказался смертельным, и на следующий день раненый скончался.

Это был его отец.

Вы не найдете этих историй в судебных протоколах: повторяю, следствие передало в суд только материалы по событиям 18 января 1840 года, видимо, не желая приподнимать завесу над еще более ужасными злодеяниями. Но на улицах Ливорно можно услышать намного больше. Народ был в таком гневе, что, когда убийц выставили на позор на том самом месте, где они совершали свои преступления, пришлось дать им охрану в четыре раза больше обычной, иначе бы их растерзала толпа.

После этого власти не решились оставлять этих людей в городе, и их отправили на каторгу в Порто Феррайо, где они пребывают и сейчас. Я видел их там: они ходят в желтых блузах, какие носят приговоренные к вечной каторге, а на их спине видна страшная надпись: «Lascivia di sangue».

Во Франции прокурор не преминул бы приписать современной литературе причину падения этих честных граждан, которые, несомненно, оставались бы украшением общества и образцом добродетели, если бы не начитались романов господина Виктора Гюго и не насмотрелись постановок пьес господина Александра Дюма.

Я мог бы еще рассказать историю сбира, который убил жену и, не найдя другого способа избавиться от трупа, засолил его и скормил своим детям. Но мне не хочется оставлять лазейку для оправдания Ласенера.

IX ИППОЛИТО И ДИАНОРА


Если вы, будучи во Флоренции, окажетесь перед маленькой церковью, называемой Санта Мария сопр'Арно и находящейся на Виа леи Бард и, то вы несомненно заметите гербовый щит с двумя книгами по бокам: на щите изображен герб флорентийского народа, сопровождаемый загадочным девизом: «Fuccio mi feci». А если вы спросите, кто построил эту церковь и что означает эта надпись, вам сообщат, что церковь построил Ипполито деи Буондель-монти, и расскажут легенду, раскрывающую значение девиза.

В 1225 году, то есть в то самое время, когда разразились первые жестокие распри между гвельфами и гибеллинами, во Флоренции жили две семьи, поклявшиеся в вечной ненависти друг к другу: Буондельмонти и Барди.

Но, как известно, при любой кровной вражде, разделяющей отцов, всякий раз случается так, что между их детьми вспыхивает тайная любовь, исполняющая роль голубки, которая принесла в ковчег оливковую ветвь. Пирам и Фисба жили по соседству и были знакомы с детских лет. Ромео и Джульетта встретились на балу и в тот же день поклялись любить друг друга всю жизнь либо умереть вместе. Пирам и Фисба, Ромео и Джульетта сдержали клятву: они любили друг друга всю жизнь и умерли вместе, более того — умерли друг за друга.

Ипполито и Дианора встретились однажды утром в баптистерии Сан Джованни. Еще на улице Рондинелли молодой человек заметил эту девушку с исполненной благородного изящества походкой и шел за ней до дверей баптистерия; она вошла в храм, он вошел следом; она подняла покрывало, чтобы взять святой воды из кропильницы, Ипполито увидел ее, она увидела Ипполито — и все было сказано; молодые люди прочли в глазах друг друга чувство, которое охватило их обоих: они смогли обменяться лишь двумя словами, назвать свои имена. Их встреча произошла 13 января, в день, который во Флоренции называют днем всепрощения.

С этой минуты Ипполито думал лишь о том, как ему снова увидеть любимую: он без конца проходил под ее окнами; куда бы она ни пошла, он оказывался там же; вооружившись терпением, он заранее приходил туда, где надеялся ее застать, и проводил в ожидании целые часы, чтобы увидеть ее хоть на несколько секунд; и чаще всего он получал в награду лишь приветственный жест, выразительный взгляд, одно-единственное слово. На большее рассчитывать не приходилось: семья Дианоры придерживалась очень строгих нравов, и девушку тщательно стерегли.

Однажды дуэнья Дианоры заметила немую беседу влюбленных: она рассказала об этом отцу Дианоры, и девушке было велено не покидать дома. И вот тогда после всех надежд, после сладких грез начались истинные муки любви. Но Ипполито не сразу узнал о своем несчастье: он думал, что Дианора на время уехала куда-то или внезапно заболела и разлука продлится недолго. Он продолжал прохаживаться под ее окнами, посещать места, где надеялся ее встретить; но все было напрасно, девушка не показывалась.

Проходили дни, проходили ночи: днями он спешил из одной церкви в другую; ночами, спрятавшись за стеной, ждал, когда в неприступном дворце Барди откроется окно. Наконец, однажды ночью решетчатые ставни приоткрылись, показалась чья-то рука, и к ногам Ипполито упала записка. Он подбежал к лампаде, горевшей перед статуей мадонны, и, не сомневаясь, что это послание написано Дианорой, несколько раз поцеловал его; сердце у него билось так сильно, а в глазах так потемнело, что ему не сразу удалось разобрать написанное. Наконец, он прочел:

«Отец узнал, что мы любим друг друга. Он запретил мне видеться с Вами. Прощайте навсегда».

Ипполито показалось, что он умирает; он вернулся к дворцу Барди и до рассвета простоял под окнами Дианоры, надеясь, что ставни откроются еще раз; но ставни оставались закрытыми. Когда рассвело, Ипполито пришлось вернуться домой.

Пять или шесть ночей провел он в ожидании у дворца Барди и каждое утро уходил ни с чем. Юноша все больше мрачнел; он едва отвечал, когда его о чем-то спрашивали, и не желал говорить даже с матерью. Наконец, долгое страдание сломило Ипполито, силы его оставили, и он тяжело заболел.

Призвали лучших врачей Флоренции, но ни один из них не смог распознать причину его недуга. Какие бы вопросы ни задавали Ипполито, в ответ он лишь качал головой и грустно улыбался. Врачи могли с уверенностью сказать лишь одно: у юноши жестокая горячка и, если не удастся остановить развитие болезни, через несколько дней она его погубит.

Мать Ипполито не отходила от сына: не отрывая от него взора и без конца обращаясь к нему с расспросами, она молила его, чтобы он назвал ей причину своих страданий. Безошибочное чутье, присущее женщинам, подсказало ей, что это не простая болезнь и что телесный недуг вызван какой-то душевной раной. Ипполито хранил молчание; но вскоре у него начался горячечный бред, и в бреду он заговорил. И мать Ипполито узнала все: узнала, что ее сын любит Дианору той любовью, которая завершается либо счастьем, либо смертью. В полном смятении она отошла от постели больного. Бедная женщина понимала, что нельзя ждать милости от отца Дианоры; она знала, какая смертельная ненависть разделяла два семейства; знала, как непоколебимы и безжалостны в своем упорстве политические партии. Ей даже не пришло в голову поговорить с мужем; вместо этого она поспешила к своей подруге, которая была вхожа в оба дома. Эта подруга, по имени Контесса деи Барди, жила в полумиле от Флоренции, в поместье, которое носило название вилла Монти-челли.

Контесса поняла все; в ненависти к собственным врагам женщины нередко бывают беспощадны, но в их сердцах всегда найдется место для жалости, если речь идет о муках чужой любви. Она пообещала несчастной, безутешной матери устроить так, чтобы Ипполито и Дианора увиделись снова.

Мать Ипполито возвратилась во дворец Буондельмонти. Сын ее все еще лежал на одре болезни, глаза его были бессильно закрыты, а рот открыт: он бредил. Склонившийся над ним врач удрученно качал головой, видимо считая, что надежды больше нет. Мать улыбнулась. Затем, когда врач вышел, она села на его место, в свою очередь склонилась над постелью сына, поцеловала его в лоб, покрытый холодным потом, и тихо произнесла:

— Ипполито, скоро ты увидишь Дианору.

Молодой человек открыл глаза, взгляд его лихорадочно блуждал; затем с тревогой осужденного, который, уже стоя на эшафоте, вдруг слышит о помиловании, он посмотрел на мать и, обвив руками шею бедной женщины, воскликнул:

— Матушка, матушка! Воздержитесь говорить такое!

— Я говорю тебе правду, сын мой. Ты ведь любишь Дианору, не правда ли?

— Ах, матушка, вы еще спрашиваете!

— Ты думал, что потерял ее навсегда?

— Увы! Так и есть.

— И поэтому ты хочешь умереть?

Ипполито, подавив рыдание, прижал мать к сердцу.

— Так вот, ты не умрешь, — сказала мать, — ты снова увидишь Дианору, и, если она любит тебя, вы еще будете счастливы.

У Ипполито не было сил ответить: он залился слезами. Казалось, сердце его, надорванное долгими страданиями, от радости вот-вот разорвется. Потом он заставил мать снова и снова повторять ему радостную весть, а сам без устали внимал ей; он упивался надеждой, которую она заронила в нем, как поникший от зноя цветок упивается вечерней прохладой, как иссохшая земля упивается утренней росой.

Наконец он приподнялся на локте, взглянул на мать и, словно не веря своему счастью, спросил:

— А когда я ее увижу?

— Когда достаточно окрепнешь для того, чтобы поехать на виллу Монтичелли, — ответила мать.

— О матушка! — воскликнул Ипполито. — Поедем сейчас же!

Он попытался встать, но не смог и, обессиленный, снова опустился на постель. Бедная мать, стоя на коленях, умоляла его поберечь себя, набраться терпения, и, наконец, вняв ее мольбам, он как будто успокоился.

На следующий день врач, который шел к Ипполито, опасаясь застать его в агонии, обнаружил, что жар у больного спал. Почтенный лекарь был в полном недоумении, он сказал, что Бог сотворил чудо и одного лишь Бога следует за это благодарить. Мать Ипполито возблагодарила Бога, ибо в своей искренней вере полагала, что все исходит от него; но она знала, в чем причина этого чуда и каким образом оно совершилось.

Силы возвращались к Ипполито не так быстро, как ему хотелось; и все же на следующее утро он встал, а уже через три дня окреп настолько, что смог выйти из дома.

Тем временем в городе разнеслась весть, что на вилле Монтичелли будет пышное празднество; семья Барди, состоявшая в родстве с хозяйкой поместья, была приглашена полностью; однако, во избежание раздоров между гостями, не был приглашен никто из гвельфов, а уж тем более — никто из Буондельмонти, ибо Буондельмонти были вождями гвельфской партии.

Вначале Дианора деи Барди не хотела ехать на праздник, поскольку она тоже чувствовала себя слабой и разбитой. Но кузина Контесса проявила настойчивость и стала уверять Дианору, что приготовила ей чудесный подарок, который ее очень обрадует, и Дианора, с сомнением покачав головой, в конце концов дала согласие. На всякий случай она нарядилась, ибо, даже если сердце женщины исполнено печали, облик ее всегда должен быть прекрасен, и отправилась на виллу Монтичелли. Праздник был великолепен. На вилле Монтичелли собрались все наиболее влиятельные гибеллинские семьи. Дианора долго осматривалась в поисках обещанного ей подарка. Наконец, так и не обнаружив его, она прямо спросила кузину, что это за подарок, который должен так обрадовать ее.

Контесса знаком велела Дианоре следовать за нею, провела ее по длинному коридору и вошла с ней в комнату, прилегающую к домовой капелле. Затем она попросила Дианору минуту подождать и вышла, закрыв за собой дверь. В комнате было две двери: одна вела в небольшой кабинет, другая — в капеллу. Через мгновение Дианора услышала какой-то шум; она повернула голову в ту сторону, откуда донесся этот шум: дверь кабинета открылась, и на пороге появился Ипполито.

В первую минуту Дианору охватил страх, она вскрикнула и хотела убежать. Но дверь была заперта; девушка обернулась и увидела, что Ипполито стоит на коленях, смертельно бледный и с таким умоляющим видом, что она невольно протянула ему руку. Схватив эту обожаемую руку, Ипполито прижал ее к сердцу и стал осыпать поцелуями. Затем влюбленные пролепетали друг другу слова любви, бессвязные и бессмысленные слова, которыми, однако, можно сказать так много, и упали в объятия друг друга. В эту минуту отворилась дверь капеллы и в комнату вошел капеллан: он собирался запереть там ключи от дарохранительницы. Когда священник так неожиданно появился перед влюбленными, они увидели в нем посланца небес и, не сговариваясь, упали к его ногам.

За стеной находилась капелла; капеллан застал молодых людей в объятиях друг друга; зная о смертельной вражде между их семьями, служитель Господа подумал, что Провидение руками детей открывает отцам путь к примирению, и, когда они попросили соединить их браком, у него не хватило сил отказать им. Но он взял с них обещание не называть его имени, кроме как в самом крайнем случае: вражда между Буондельмонти и Барди пока еще была столь ожесточенной, что за свою доброту бедный капеллан мог получить удар кинжалом. А потому никто не должен был узнать об их браке, даже мать Ипполито, даже кузина Дианоры. Влюбленные поклялись в этом на Евангелии. Священник совершил брачный обряд, а затем удалился.

Новобрачные решили, что они будут встречаться каждую ночь. Дом, где жила Дианора, находился на одной из самых отдаленных и малолюдных улиц Флоренции; окно ее спальни выходило как раз на эту улицу; из окна будет свисать шелковая нить, к которой Ипполито привяжет веревочную лестницу, Дианора прикрепит эту лестницу к оконной раме, и таким образом муж сможет проникнуть к своей жене.

Едва они успели договориться об этом, как вернулась Контесса: Ипполито услышал приближающиеся шаги и скрылся в кабинете. Так что Контесса застала Дианору одну; но ей не пришлось спрашивать, виделась ли девушка с Ипполито. Зардевшись, Дианора бросилась в ее объятия и прошептала ей на ухо: «Благодарю тебя, благодарю!» Затем она вернулась в праздничный зал, трепеща от страха и в то же время сияя от счастья.

Следующая ночь должна была стать их первой брачной ночью; для Ипполито этот тайный брак нес в себе безграничное блаженство. Он знал, что любим, ведь Дианора решилась ради него на шаг, грозивший ей тяжкими последствиями, она все принесла ему в жертву, а он, со своей стороны, готов был отдать за нее жизнь. Юный Буондель-монти с нетерпением ждал этой ночи, когда он, втайне от всех, насладится ангельским блаженством. Утром он купил веревочную лестницу, а потом весь день целовал ее, представляя, как вечером она приведет его в рай. Наконец, вечер наступил, и Ипполито, вне себя от нетерпения, ждал, когда пробьет одиннадцать. Это был условленный час: через несколько минут после одиннадцати Дианора должна была открыть окно.

Ипполито перешел Понте Веккьо и свернул на Виа деи Барди. Улица была темна и пустынна; ни одна живая душа не нарушала ее безмолвия, и только звук осторожных шагов Ипполито слышался в ночной тиши. Юноша остановился под заветным окном; он пришел раньше времени, но Дианора давно уже ждала его; из окна тут же свесилась шелковая нить: она подрагивала, словно ей передалось волнение державшей ее руки. Ипполито привязал к нити веревочную лестницу; Дианора прикрепила лестницу к окну. Но едва Ипполито поставил ногу на первую перекладину, как на улице появился дозор барджелло. Увидев человека, собирающегося залезть в окно, дозорные крикнули:

— Эй, кто тут?

Ипполито спрыгнул на землю, быстро отвязал веревочную лестницу от гвоздя, к которому она была прикреплена, и побежал по направлению к Понте Веккьо. К несчастью, на полпути ему встретился еще один дозор, что заставило его повернуть обратно; тогда он спрятался под аркадой дворца Барди; но к месту, где он укрылся, с двух сторон одновременно двигались два дозора, и в конце концов беглеца обнаружили и арестовали.

В то время Флоренция еще не была Флоренцией шестнадцатого века, которую Медичи за сто лет своего господства превратили в гнездо разврата и тирании: это была исконная Флоренция, с нравами чистыми и суровыми, как Рим во времена Лукреции и Корнелии. Вместо того чтобы освободить Ипполито, как было бы при Лоренцо Великолепном или герцоге Алессандро, его отвели к подеста. Там от него потребовали признаться, что ему понадобилось делать на улице в столь поздний час и для какой цели при нем была веревочная лестница, по которой, как доложили дозорные, он пытался влезть в окно дворца Барди. Ипполито ответил, что во дворце Барди хранится частица Животворящего Креста, подаренная императором Карлом Великим одному из предков теперешнего главы этого рода. А поскольку, объяснил Ипполито, Барди недавно одержали победу над Буондельмонти в нескольких стычках, он приписал это силе священного талисмана и вознамерился завладеть им.

— Значит, вы хотели проникнуть во дворец Барди, чтобы совершить кражу? — спросил подеста.

— Да, — ответил Ипполито, кивнув для большей убедительности.

— Но этого не может быть! — воскликнул подеста.

— И все же это так, — сказал Ипполито.

— Вы понимаете, какие последствия будет иметь для вас это признание?

— Да, — с печальной улыбкой ответил Ипполито. — Да, я знаю, что во Флоренции кража карается смертной казнью.

— И вы не отказываетесь от ваших показаний?

— Нет, не отказываюсь.

— Уведите задержанного, — приказал подеста.

И стражники, арестовавшие Ипполито, препроводили его в тюрьму.

Вскоре начался суд над Ипполито, повергший в изумление весь город: людям не верилось, что этот добрый и благородный юноша, прямодушие которого было известно всем, вдруг дал втянуть себя в такое бесчестное дело; однако даже самые недоверчивые вынуждены были сдаться, когда на суде Ипполито деи Буондельмонти во всеуслышание повторил то, что он уже сказал подеста: его намерением было проникнуть во дворец Барди, чтобы украсть там драгоценную частицу Животворящего Креста. Немногим ранее подобный случай произошел в Риме; некая женщина, ведомая ложно понятым чувством веры, украла из церкви Ара Чели чудотворный образ младенца Иисуса. Ради того чтобы обеспечить победу своей семье, Ипполито, действительно, мог пойти на кражу — тогда, в эпоху непримиримых распрей и горячей веры, это казалось вполне правдоподобным. Флорентийцы понемногу стали склоняться к мысли, что Ипполито деи Буондельмонти и в самом деле виновен в этом преступлении. И, поскольку вместо того, чтобы отрицать свою вину, он признавал ее, поскольку на все вопросы судьи он давал один и тот же ответ, трибуналу пришлось вынести соответствующее решение: Ипполито деи Буондельмонти был приговорен к смертной казни.

Хотя все во Флоренции знали закон о воровстве, никто не ожидал такого приговора. Люди надеялись, что судьи оправдают обвиняемого. И в самом деле, какое-то мгновение судьи колебались, но признания Ипполито не оставляли им выбора. Если бы Ипполито был оправдан, то как они смогли бы в будущем осудить настоящего вора, который отрицал бы свою вину?

Оставалась надежда, что Ипполито откроет правду священнику, который придет исповедовать его перед казнью; но осужденный сказал только, что он великий грешник, и просил молиться за него.

Мать попросила о свидании с ним: несчастная женщина без конца повторяла, что ее сын невиновен и, если ее допустят к нему, она сумеет добиться от него правды. Однако Ипполито, опасаясь, что он не сможет устоять перед мольбами матери, отказался от свидания и велел передать ей, что они увидятся на небесах.

У него была лишь одна просьба: поскольку за воровство вешали, он, желая избежать этой позорной казни, просил, чтобы ему отрубили голову. Синьория согласилась оказать осужденному эту последнюю милость.

Накануне казни, в десять часов вечера, ему сообщили эту роковую новость. Он поблагодарил секретаря суда, который пришел известить его об этом, и, заметив, что за спиной вошедшего стоит еще один человек, выше его на целую голову и облаченный в одежду красного и черного цветов, спросил, кто это; ему сказали, что это палач. Тогда он снял с шеи золотую цепь и передал палачу, в благодарность за то, что лезвие меча избавит его от позора виселицы. Затем он помолился и лег спать.

Наутро, проснувшись, Ипполито позвал тюремщика и попросил его отправиться к подеста с мольбой исполнить последнее желание приговоренного: чтобы на пути к эшафоту его провели мимо дома Барди. Ипполито утверждал, будто он хочет в последние мгновения жизни простить своих врагов и получить прощение от них. На самом деле просьба его объяснялась тем, что перед смертью он хотел еще раз увидеть Дианору. Обстоятельства, при которых

Ипполито выразил эту просьбу, придавали ей особую важность и не позволяли отказать ему. Ипполито было позволено пройти мимо дома Барди.

В семь часов утра траурная процессия двинулась в путь; на улицах, по которым должен был пройти осужденный, теснились толпы людей; площадь, где стоял эшафот, еще с вечера была заполнена народом. Все остальные кварталы Флоренции обезлюдели.

Процессия перешла Понте Веккьо, который едва не обрушился, настолько он был заполнен людьми, а затем двинулась по Виа деи Барди. Впереди шли стражники, расчищая путь; за ними — палач, несший на плече обнаженный меч; и, наконец, Ипполито, весь в черном, без шляпы и с расстегнутым воротом: в осужденном не замечалось ни малодушия, ни гордыни, он шел неторопливым, но твердым шагом и время от времени оборачивался, чтобы сказать несколько слов духовнику. Процессию замыкали члены братства кающихся, они несли гроб, в который после казни должны были положить тело Ипполито.

Все семейство Барди выстроилось перед входом во дворец, чтобы получить прощение от Буондельмонти и в ответ даровать ему свое. Дианора, одетая, словно вдова, в черное платье, стояла между отцом и матерью. Когда осужденный приблизился, все Барди опустились на колени. Одна лишь Дианора осталась стоять, недвижимая и бледная, словно изваяние.

Поравнявшись с дворцом, Буондельмонти остановился и негромким спокойным голосом стал читать «Отче наш», от самого начала до слов «И прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим». «Аминь», — отозвались Барди и встали. Тогда Буондельмонти в свою очередь опустился на колени. Но в это мгновение Дианора отошла от родителей и стала на колени рядом с Буондельмонти.

— Что вы делаете, дочь моя? — в один голос воскликнули родители Дианоры.

— Жду от вас прощения, — ответила девушка.

— За что нам тебя прощать? — спросили родители.

— За то, что я выбрала супруга из семьи ваших врагов: Буондельмонти мой супруг.

У всех присутствующих вырвался крик изумления.

— Да, — продолжала Дианора, и голос ее зазвучал громче, — да, и пусть все, кто собрался здесь, слышат: Ипполито совершил лишь одно преступление, и в этом преступлении я была его сообщницей. Когда он взбирался по лестнице к моему окну, он делал это по сговору со мной. Он направлялся к своей жене, а я ждала своего супруга. Теперь скажите, виновны ли мы? Если да, то пусть мы умрем вместе. Если нет, простите нас обоих.

Все объяснилось: Ипполито решил взять на себя позорное преступление и умереть на эшафоте, лишь бы не выдавать Дианору. Десять тысяч голосов одновременно закричали: «Помиловать, помиловать его!» Толпа бросилась к влюбленным, разметала стражу, прогнала палача, разбила гроб; затем, подхватив Ипполито и Дианору, с ликованием повлекла их к подеста, кого в эту минуту бедная мать все еще умоляла помиловать ее сына.

Нечего и говорить, что в ту же минуту приговор был отменен. Затем Синьория собралась на совещание и постановила направить двух своих представителей к Барди и к Буондельмонти с просьбой: во имя республики забыть о взаимной вражде и в знак примирения согласиться на союз двух влюбленных. Несмотря на застарелую ненависть друг к другу, Буондельмонти и Барди не могли отказать республике, которая обратилась к ним с просьбой, хотя могла бы и приказать. Так была прекращена, или, по крайней мере, на некоторое время прервана жестокая распря между двумя семействами. И в память об этом событии стараниями Ипполито деи Буондельмонти была построена маленькая церковь Санта Мария сопр'Арно.


X СВЯТОЙ ДЗАНОБИ


Надпись на каменной плите, укрепленной под окнами Палаццо Альтовити, а также колонна на Соборной площади, обычно называемая колонной Сан Джованни, потому что она находится близ баптистерия, свидетельствуют о двух самых знаменитых чудесах, какие совершил святой Дзаноби, епископ Флоренции; одно чудо произошло при его жизни, другое — после его смерти; одно в 400 году, другое — в 428-м.

Семья, в которой родился святой Дзаноби, была не просто одной из патрицианских семей Флоренции, но еще и притязала на происхождение по прямой линии от Зеновии, царицы Пальмиры, прибывшей в Рим при императоре Аврелиане. Таким образом, святой Дзаноби был не только знатного, но еще и царского рода.

Ему было около двадцати лет, когда на него снизошла благодать. Он явился к святому епископу Теодору, который наставил его в христианской вере, а затем окрестил в присутствии всего флорентийского духовенства. Однако, решив обратиться в христианство, святой Дзаноби не спросил позволения у родных, поэтому его отец Лучано и мать София сильно разгневались и пригрозили новообращенному, что проклянут его; услышав эту угрозу, святой Дзаноби упал на колени и стал молить Бога, чтобы тот просветил его родителей, как он уже просветил его самого; и Господь, столь же милостивый к ним, как и к нему, предстал перед их мысленным взором с такой ясностью, что они сами совершили поступок, за который прежде осуждали сына, — в свою очередь явились к епископу Теодору и радостно приняли из его рук святое крещение.

Святой Дзаноби стал любимцем епископа, который сделал его сначала причетником капитула, потом поддиаконом. Вскоре молва о его благочестии и любви к ближним распространилась так широко, что к нему стали съезжаться со всей Италии, чтобы узнать, по какому пути вернее всего можно достигнуть неба; и речи его были столь безыскусны, поучения столь проникнуты евангельским духом, а советы столь созвучны правде Божьей, что каждый, вернувшись домой, с восторгом рассказывал о его великом смирении, соединенном с великой мудростью.

Между тем епископ Теодор умер, и, хотя святому Дзаноби едва исполнилось тридцать два года, его сразу же возвели в епископский сан. И правду сказать, слава о святом Дзаноби распространилась так широко, что святой Амвросий однажды приехал из Милана во Флоренцию, чтобы встретиться с ним и, по слухам, взять его себе за образец как истинно святого.

В то время на папском троне находился святой Дама-сий. Он услышал о добродетелях святого Дзаноби и пожелал познакомиться с ним. Для этого он пригласил его к себе; и святой Дзаноби, как почтительный сын, поспешил выполнить приказ и припасть к стопам его святейшества. Святой Дамасий вознаградил святого Дзаноби за послушание, назначив его одним из семи диаконов Римской церкви.

И Господь вскоре явил убедительное доказательство того, что честь эта была вполне заслуженной. Однажды, когда святой понтифик всопровождении своего диакона Дзаноби направлялся в церковь Санта Мария ин Трасте-вере, чтобы отслужить там мессу, случилось так, что префект Рима, который имел сына, страдавшего параличом, и уже отчаялся исцелить его с помощью врачей, решил, что теперь можно надеяться только на чудо, и тут его озарила мысль, что чудо это может сотворить святой Дзано-би. Префект стал на дороге и, дождавшись святого Дзано-би, упал к его ногам и со слезами на глазах принялся умолять его именем Господа вернуть здоровье сыну. Но святой Дзаноби с присущими ему смирением и скромностью отказался, заявив, что в собственных глазах он жалок и недостоин того, чтобы Господь удостоил сотворить чудо его руками. Однако префект продолжал настаивать, и святой Дзаноби подумал, что если он снова откажется, то выразит этим сомнение во всемогуществе Бога, ведь Бог может выражать свою волю через кого пожелает: через великих и через малых, через достойных и через недостойных. Так что он пошел за несчастным отцом и, подбадриваемый самим понтификом, стал на колени у постели больного, долго оставался в таком положении, сложив руки, возведя глаза к небу и углубившись в молитвы; затем, поднявшись на ноги, он пальцем начертал крест на теле больного и, взяв его за руку, произнес:

— Юноша, если Богу угодно, чтобы ты встал и исцелился, встань и исцелись.

Юноша тут же встал и бросился в объятия отца, к изумлению и восторгу народа, духовенства и папы: с этой минуты все они стали смотреть на Дзаноби как на святого; папа даже послал его в Константинополь на борьбу с ересями, которые начали тогда возникать внутри Церкви.

Бог, ниспославший Дзаноби дар чудотворца, тем самым приобщил его к своей божественной сущности. И потому Дзаноби, рассудив, что в борьбе с еретиками дела важнее, чем слова, и что увиденное убеждает скорее, чем услышанное, начал с того, что приказал привести к нему двух одержимых, которых врачи так и не сумели вылечить и из которых священники так и не смогли изгнать демонов. Но стоило Дзаноби прошептать им на ухо имя Христово и осенить их крестом, как демоны улетели, издавая ужасающие вопли, а исцеленные упали на колени, вознося хвалу Господу.

Понятно, что после такого начала о Дзаноби узнали вся Церковь и все духовенство Константинополя. Со времен апостолов чудеса стали редкостью, и было очевидно, что те, кого Господь наделил таким даром, были его избранными служителями. А потому все поспешили на проповедь епископа из Флоренции, и ересь, уже начавшая поднимать голову, была изгнана из Церкви если не навсегда, то, по крайней мере, на время.

Но близилась минута, когда Господь Иисус Христос дал святости Дзаноби воссиять во всем ее блеске — позволил ему совершить чудо, подобное тому, какое некогда совершил он сам, воскресив дочь Иаира в стране Гергесинской и брата Марфы в Вифании.

Вернувшись во Флоренцию после своего путешествия на Восток, Дзаноби продолжал, к вящей славе Господней, возвращать зрение слепым, разум — одержимым и способность двигаться — паралитикам, и молва о нем все ширилась. Но вот однажды некая французская женщина, которая, исполняя данный ею обет, совершала вместе с сыном паломничество в Рим, вынуждена была остановиться во Флоренции: юноша, утомленный путешествием, был слишком слаб, чтобы продолжать путь.

Эта женщина была поистине святая душа, исполненная веры и благочестия; она слышала о чудесах Дзаноби и захотела увидеться с ним. Дзаноби предстал перед ней, как и перед всеми прочими, утешителем и опорой скорбящих, и паломница сразу поняла, что в этом человеке пребывает дух Божий. И потому, хотя ее нежно любимому сыну становилось все хуже, она тут же последовала совету святого продолжить путь в Рим, а сына оставить во Флоренции, поручила юношу заботам и молитвам епископа, поцеловала его на прощанье и удалилась, не внимая страдальцу, умолявшему ее остаться.

Бедный ребенок чувствовал, что недуг одолевает его, и не ошибался: на нем уже была печать смерти, и он слабел день ото дня. Он беспрестанно звал мать, и в ответ на уговоры врачей и увещевания епископа лишь кричал: «Матушка моя! Матушка моя!» То ли болезнь была неизлечима с самого начала, то ли состояние больного ухудшилось от мысли, что он остался один в чужом городе, но он стал угасать на глазах, и уже через две недели после отъезда матери скончался, призывая ее и моля Бога, чтобы он дал им свидеться еще раз. Но у Бога были на его счет другие планы, и мольба осталась неисполненной.

В тот самый день, когда несчастный скончался и чужие люди готовили его к погребению, мать, возвращавшаяся из Рима, радостно прибыла во Флоренцию. Она благополучно исполнила обет и всей душой надеялась, что сын ее за это время выздоровел.

Быстрым шагом направилась она к его жилищу. Однако по мере приближения к этому дому она, сама не зная почему, чувствовала, что сердце у нее сжимается. В нескольких шагах от дома ей повстречались две знакомые женщины, которые, вместо того, чтобы поздравить ее с благополучным возвращением, отвернулись и, не останавливаясь, прошли мимо. На пороге дома она ощутила запах ладана и невольно отшатнулась; мгновение она стояла неподвижно, думая, идти ли ей дальше. Наконец, рассудив, что ничего не может быть хуже тревоги, терзавшей ей душу, она стремительно вошла в дом, взбежала по лестнице, увидела, что все двери открыты, и бросилась в комнату сына, крича в свой черед: «Мальчик мой! Мальчик мой!»

Юноша покоился на своем ложе, на голове у него был цветочный венок, в одной руке — пальмовая ветвь, в другой — распятие; он умер тихо, без страданий, поэтому казалось, что он просто спит.

Мать так и подумала, вернее, заставила себя думать. Она бросилась на ложе, сжала сына в объятиях, целовала его закрытые глаза и охладевшие губы, кричала, чтобы он просыпался, что мать вернулась и больше не расстанется с ним. Но юноша спал непробудным сном и не ответил ей.

И тут, по воле Господней, сердце матери, вместо того чтобы предаться отчаянию, открылось для веры; сойдя с погребального ложа, она встала на колени и, подобно сестрам Лазаря, воскликнула: «Domine, Domine, si fuisses hie, filius meus non fuisset mortuus», то есть «Господи, Господи, если бы ты был здесь, мой сын бы не умер».

А затем в ее душе вновь затеплилась надежда. На ее вопли сбежались соседи, и дом наполнился людьми; она обернулась к ним и спросила, не знает ли кто-нибудь из них, где сейчас пребывает святой Дзаноби. Все в один голос ответили, что сегодня праздник блаженных апостолов Петра и Павла и епископ со всем клиром служит мессу в церкви Сан Пьер Маджоре, расположенной за городскими стенами, а после службы, вне всякого сомнения, вернется в церковь Санта Репарата (нынешний кафедральный собор).

И тогда, исполненная той великой веры, какая может сдвинуть горы, она подняла глаза к небу и стала молиться: при этом, как заметили все вокруг, слезы ее понемногу стали высыхать, а лицо прояснилось; закончив молитву, она поднялась, взяла сына на руки и пошла к двери.

— Расступитесь, — сказала она, — и пропустите мальчика, который сейчас воскреснет!

Все подумали, что ее рассудок помутился, и пошли за ней.

С сыном на руках мать шла по улицам Флоренции; дойдя до угла Борго дельи Альбицци, она увидела в конце улицы процессию: это святой Дзаноби со всем клиром возвращался в город. Мать тут же свернула на Борго дельи

Альбицци; за ней шла толпа, почти такая же многочисленная, как та, что следовала за епископом. Поравнявшись с ним в том месте, где сейчас стоит Палаццо Альтовити, она положила ребенка на землю перед святым Дзаноби и рухнула к его ногам:

— Святой человек, избранник Господний! — вскричала мать, лицо которой покрывала смертельная бледность, волосы были в беспорядке, а в голосе слышались рыдания. — Милосердный епископ! Отец обездоленных! Утешитель скорбящих! Ты знаешь: нет страдания горше, чем страдание от утраты того, в ком была вся надежда, вся радость жизни. Так вот, вся надежда, вся радость жизни была для меня в моем сыне, который теперь лежит мертвый у твоих ног. Как жить матери, потерявшей единственного сына? Вспомни, ведь это ты посоветовал мне продолжить путь в Рим, это ты предложил оставить сына на твое попечение, и я тебя послушалась. И как ты теперь мне его вернешь? Смотри, святой человек, он умер, умер! Попроси Бога еще раз повторить чудо, какое он содеял для дочери Иаира и брата Марфы и Марии. Я так же тверда в вере, как эти святые женщины, уповаю на Бога так же, как они. Произнеси же святые слова, я на коленях перед тобой, я верую, я жду.

И бедная мать подняла к небу глаза, полные такой беззаветной надежды, что все вокруг не могли удержаться от слез при виде того, что столь глубокая вера уживается со столь тяжким горем.

А святой Дзаноби застыл на месте, потрясенный тем, что скорбящая мать ждет от него чуда, но в своем обычном смирении сомневался, что Господь пожелает сотворить такое великое дело его недостойными руками. Однако народ, уже не раз видевший, как он творил чудеса, проникся верой несчастной матери и стал кричать:

— Воскреси мальчика, святой епископ, воскреси его!

Тогда святой Дзаноби встал на колени и со слезами, сопутствующими глубочайшему благочестию, попросил Господа дозволить, чтобы небо раскрылось и на сына бедной женщины пала роса Божьей благодати. Закончив молитву, он осенил крестом тело мальчика, поднял его и передал матери.

Мать испустила громкий крик, и в этом крике слышались радость и благодарность: сын ее открыл глаза, а затем повторил те же слова, какие произнес последними: «Матушка моя!»

И народ вознес хвалу Господу: «Benedictus es, Domine Deus patrum nostrorum, et laudabilis, et gloriosus in saecula, qui per sanctos mirabilia operari non cessas». Что означает: «Благословен ты, Господи Боже отцов наших, и хвально и прославлено имя твое вовеки! Благословен ты, вновь и вновь творящий чудеса руками святых твоих!»

Все они — и молящийся народ, и мать, ведущая за руку сына, — последовали за святым до епископского дома. Затем мать с сыном отбыли во Францию, куда они добрались живыми и здоровыми, славя имя Господне, а также имя святого епископа, соединившего их вновь, когда им казалось, будто они разлучены навеки.

На том месте, где произошло чудо, то есть у цоколя Палаццо Альтовити, и сейчас можно увидеть каменную плиту, на которой выбита следующая надпись:

В. Zenobius puerum sibi a matre Gallica Romce eunti Creditum atque interea mortuum,

Dum sibi urbem lustranti eadem,

Reversa hoc loco conquerens Occurrit, signo crucis ad vitam revocat.

Anno sal. CCCC.[40]

Прожив жизнь, полную добрых дел, святой Дзаноби умер так, как ему и подобало: до самого своего последнего часа утешая и благословляя ближних. Это событие, происшедшее в 424-м или, по другим сведениям, в 426 году, повергло Флоренцию в глубокую скорбь. Его тело, забальзамированное с помощью тончайших благовоний и драгоценнейших ароматов, облаченное в епископское одеяние, было похоронено, согласно его просьбе, в церкви Сан Лоренцо.

Но через три года святой Дзаноби был канонизирован, и его преемник, епископ Андрей, человек глубоко благочестивый, решил воздать ему должные почести — перенести его тело из скромной церкви, где оно было погребено, в собор Сан Сальваторе. Церемония была назначена на 26 января — со дня смерти святого прошло около четырех лет.

Чтобы подготовиться к такому великому торжеству, вся Флоренция несколько дней соблюдала пост. В ночь с 25 на 26 января все колокола в городе звонили не умолкая.

Наконец, примерно в шесть часов утра, епископ и весь его клир явились в церковь Сан Лоренцо, где еще накануне гроб святого установили на великолепный катафалк с покровом, сплошь расшитым золотом и кругом украшенным золотой бахромой.

Диаконы и епископы подняли катафалк на плечи и, предшествуемые епископом Флоренции, который шел в митре и с посохом в руке, а также клиром и певчими, которые распевали гимны, служками, которые махали кадилами, и девушками, которые разбрасывали цветы, торжественно двинулись от церкви Сан Лоренцо к церкви Сан Сальваторе, находившейся на месте теперешнего собора. А за процессией шла огромная толпа, и в ней можно было заметить слепых, которым святой вернул зрение, паралитиков, которые благодаря ему встали на ноги, и одержимых, которым он возвратил рассудок.

И все возносили хвалу Господу.

Столь великому торжеству не могло не сопутствовать чудо. Когда процессия вышла на площадь, с боковых улочек хлынули такие толпы людей, что диаконы и епископы, которые несли тело святого, невольно подались в сторону, и катафалк натолкнулся на огромный вяз, стоявший посреди площади. В это время года (как мы уже сказали, церемония происходила 26 января) на дереве не было ни листочка, и потому оно казалось мертвым и засохшим. Но едва катафалк коснулся его ствола, как на ветвях показались и сразу же лопнули почки, и в одно мгновение дерево покрылось листвой, такой же зеленой, густой и пышной, какая украшала его в мае предыдущего года. В толпе послышались изумленные крики, и каждый бросился к столь чудесным образом зазеленевшему вязу, чтобы сорвать себе листок или отломить ветку. Через несколько минут от дерева остался лишь ободранный ствол, но и этот ствол спилили, а из его древесины сделали доски для алтарных образов; ибо, как мы помним, в те времена почти все картины для церкви писали на дереве. Одна из таких картин долгое время находилась в капелле святого. На ней был изображен святой Дзаноби с его любимыми учениками, святым Евгением и святым Кресценцием, а у ног достопочтенного епископа была надпись, выведенная римскими буквами:

«Facta de ulmo qum floruit tempore bead Zanobbi[41]>>.

В память об этом вязе, который чудесным образом распустился за одно мгновение и который народ затем ободрал догола, была установлена мраморная колонна. Она и по сей день стоит около баптистерия Сан Джованни, и на ней выбита надпись:

Anno ab incarnatione Domini 408[42],

Die 26 januarii, tempore Imperatoris Arcadii, et Honorii,

Anno undecimo, quinto mense,

Dum de basilica sancti Laurentii Ad majorem ecclesiam Florentinam Corpus sancti Zanobii, Florentinorum Episcopi, foeretro portaretur,

Hie in loco ulmus arbor Arida tunc existens, quam cum Foeretrum sancti coporis tetigesset,

Subito frondes et f lores Miraculose produxit, in cujus Miraculi memoria Christiani Cives Florentini in loco sublatae Arboris hie hanc columnam Cum cruce in signo notabili erexerunt.[43]

Прошло около тысячи лет, и за эти годы тело святого Дзаноби еще не раз являло флорентийцам доказательства того, что душа святого по-прежнему оберегает их. Старая базилика исчезла, на ее месте поднялся новый собор. Брунеллески увенчал творение Арнольфо ди Лапо своим знаменитым куполом. Наконец, в 1420 году папа Мартин V сделал Санта Мария дель Фьоре главным храмом Флоренции. И вот архиепископ Флорентийский, падуанец Лудовико Скарампи, бывший лакей и медик папы Евгения IV, возвысившийся до сана кардинала и патриарха, задумал вынести тело святого Дзаноби из катакомб древней базилики и поместить в новую гробницу, достойную его великой славы. Однако при строительстве нового собора надо было основательно укрепить старый фундамент, и катакомбы пришлось потревожить. А с тех пор как Арнольфо ди Лапо заложил первый камень и до того как Брунеллески завершил свод, в городе сменились три или четыре поколения жителей, и теперь никто уже не помнил, в какой части старой крипты покоились мощи святого, перенесенные из церкви Сан Лоренцо в собор Сан Сальваторе в 429 году. Архиепископ собрал капитул, надеясь, что кто-нибудь из самых старых каноников сможет предоставить ему нужные сведения, и на его первом заседании заявил, что перенесение мощей святого Дзаноби должно состояться 26 апреля 1439 года.

Достопочтенный архиепископ не зря выбрал эту дату: как раз тогда во Флоренции заседал Вселенский собор, собравшийся для того, чтобы бесповоротно воссоединить греческую и римскую церкви, и в городе находились самые могущественные люди христианского мира. Там были папа Евгений IV, византийский император Иоанн Палеолог, его брат Деметрий, константинопольский патриарх Иосиф, а также вся коллегия кардиналов, греческие и латинские епископы и архиепископы. Это были бы достойные участники праздника. Потому монсиньор Ска-рампи и решил, что перенесение мощей непременно должно произойти до их отъезда.

Покопавшись в памяти, самые старые каноники заявили, что смогут более или менее точно указать архиепископу место, где, согласно преданию, услышанному ими в юности, находились останки святого. Таким образом, одно затруднение разрешилось. Однако появилось другое: было известно, что много лет тому назад, при закладке нового фундамента, Арнольфо ди Лапо натолкнулся на обильные источники, пробивающиеся глубоко из-под земли, и теперь возникли опасения, что от сырости тело святого могло разложиться. Какой был бы позор для Церкви, если бы мощи, сотворившие столько чудес, при рассмотрении оказались смердящим сгнившим трупом!

Чтобы избежать такого нежелательного поворота событий, было решено заранее выяснить, в каком состоянии находятся мощи, и, если с ними случилось то, чего следовало опасаться, предупредить папу, который в своей мудрости рассудит, как быть дальше.

И вот накануне дня, когда должно было состояться перенесение мощей, церковный служитель Джованни Спи-неллино, основательный и надежный человек, умевший держать язык за зубами, спустился в крипту вместе с двумя причетниками, двумя священниками с факелами в руках и четырьмя рабочими с кирками. Раскопки собирались проводить в двух местах — сначала поднять камень, отмеченный буквой «С», что предположительно означало «Святой», а в случае неудачи посмотреть под алтарем, где, по наиболее распространенному мнению, был погребен святой Дзаноби.

Начали раскапывать. Под камнем с буквой «С» не оказалось ничего, кроме обломков гроба. Когда-то там и в самом деле была могила, но что вышло из праха, в прах обратилось и теперь навеки смешалось с землей. Прекратив эти первые раскопки, решили посмотреть под алтарем.

Здесь все обстояло иначе: как только сняли переднюю часть алтаря, в глубине стал виден мраморный саркофаг. Никто не усомнился, что это гроб святого Дзаноби. Саркофаг вытащили из склепа, в котором он простоял тысячу лет, и вскрыли его.

Никаких сомнений уже быть не могло, более того: святого узнали по новому чуду, которое он сотворил. Тогда, десять веков назад, перед тем, как опустить тело в этот склеп, его покрыли цветами и листьями вяза, ожившего от соприкосновения с ним. И вот тело оказалось нетленным, как в день погребения, а покрывавшие его листья — зелеными и свежими, словно их только что сорвали с дерева.

О чудесной находке тут же дали знать Евгению IV, который в сопровождении коллегии кардиналов, епископов и архиепископов спустился в подземелье собора и увидел, что все, кто там находился, — и рабочие, которые вытащили гроб, и священники с факелами, и церковный служащий Джованни Спинеллино, — стоят на коленях вокруг мощей, не веря своим глазам, и благодарят Господа за то, что он явил им свою милость, в присутствии самого папы дав свидетельство, что дух святого Дзаноби не покинул землю.

На следующий день состоялось торжественное перенесение мощей; неделю гроб стоял на главном алтаре собора, чтобы все могли поклониться святому Дзаноби, а затем был перенесен в предназначенную для него подземную капеллу.

И по сей день, помимо мощей святого, которым поклоняются в соборе, во Флоренции хранятся еще три священные реликвии: его епископский перстень, являющийся собственностью семьи Джиролами, серебряный футляр, где содержится одна из костей его черепа, и шапка, формой напоминающая кардинальскую, — ее обычно носил святой. Шапка хранится в церкви Сан Джованни Баттиста делла Кальца, находящейся недалеко от Порта Романа. Она все еще славится своей чудотворной силой, и каждый день больные посылают за ней, как в Риме посылают за образом младенца Иисуса из церкви Ара Чели.

Футляр содержится в соборе: ежегодно, 25 мая, возле него ставят букеты роз, которые он наделяет своей святостью, и эти цветы весь год служат верным средством от ревматизма, от глазных болезней и особенно от головной боли.

Что же касается принадлежавшего святому Дзаноби перстня, то в конце пятнадцатого столетия, через полвека после описанных нами событий, он проделал путешествие во Францию. Рассказом об этом путешествии мы и завершим легенду о святом Дзаноби.

Однажды наш добрый король Людовик XI сильно заболел, и поскольку в прошлом он слишком часто просил о помощи своих обычных заступников — Богоматерь Амбрёнскую, архангела Михаила и святого Иакова, то у него были опасения, что им уже надоело выслушивать его постоянные жалобы, надоело оказывать ему услуги и получать взамен пустые обещания и на этот раз они могут бросить его на произвол судьбы. Тогда он вспомнил о святом Дзаноби, который, несомненно, меньше о нем наслышан и потому, быть может, согласится оказать ему помощь. И он обратился к Лоренцо Великолепному с просьбой заставить семью Джироламо послать ему перстень святого.

Лоренцо взял на себя это поручение и с успехом провел переговоры: семья Джироламо согласилась на время расстаться с драгоценным перстнем. Доставить реликвию во Францию поручили семейному капеллану, который дал клятву не терять ее из виду ни на секунду и ни на миг не выпускать из рук. Он продел сквозь кольцо золотую цепь, повесил ее себе на шею и во все время пути не снимал ни днем, ни ночью.

У границы капеллан обнаружил эскорт, который должен был сопровождать его по Франции вплоть до замка Плес-си-ле-Тур. В этом замке старый король, не получивший помощи от придворных врачей, не доверявший более французским святым, ждал чудотворный перстень, в котором заключалась его последняя надежда.

Капеллан был привычен к массивным общественным постройкам Флоренции, ему случалось ходить по темным коридорам Палаццо Веккьо, его не пугали толстые стены дворца Козимо на Виа Ларга и Палаццо Строцци на площади Святой Троицы, и все же ему стало не по себе, когда он проезжал по подъемным мостам, под опускными решетками и по крытым галереям, защищавшим подступы к замку Плесси-ле-Тур. Надо сказать, что и все прочее, то и дело попадавшееся ему на пути, тоже не вселяло спокойствия: в лесу на деревьях виднелись скелеты повешенных — их кости лязгали на ветру и за последние клочья их мяса дралось воронье; по нижним залам замка бродил палач Тристан с двумя подручными; у дверей королевской спальни стоял бывший брадобрей Оливье Ле Ден, недавно возведенный в графское достоинство; и наконец, ему предстояла встреча с умирающим старым тигром, который при всей своей немощи мог бросить бедного капеллана в железную клетку вроде той, где сидел кардинал Л а Балю, если перстень святого Дзаноби не принесет долгожданного облегчения.

При виде всего этого благочестивый посланец очень пожалел, что покинул Флоренцию, но отступать было поздно: он приехал, и следовало идти до конца.

Оливье Ле Ден открыл дверь, и капеллан увидел лежащего прямо на полу, на куче золы, и облаченного в монашескую рясу человека с лихорадочно горящими глазами — тот, перед кем трепетала Франция, сам трепетал перед приближающейся смертью. На первый взгляд, могло показаться, что царственный больной доживает последние минуты, такой он был худой, изможденный и бледный. Но Людовик XI был не из тех королей, которые покорно умирают, не считая нужным при малейшей возможности цепляться за жизнь, и покидают землю по первому зову свыше. Нет, он ждал спасения, и ждал его от святого Дзаноби. Двадцать, сто, тысячу раз повторял он в горячечном бреду и в ночных кошмарах, что, если перстень привезут до того, как он умрет, болезнь покинет его тело. А потому, увидев капеллана, он почувствовал, что силы возвращаются к нему, и без чьей-либо помощи сумел приподняться и стать на колени.

— Подойдите поскорее ко мне, отец мой, — сказал он, — подойдите поскорее. Вы достойный человек, а Дзаноби великий святой. Где перстень? Где перстень?

Капеллан, весь дрожа, приблизился к королю и подал ему письмо от Лоренцо Великолепного. Но король ждал не этого; он отшвырнул письмо с такой яростью, что оно отлетело в другой угол спальни, и, вцепившись в руку капеллана, прохрипел:

— Я у тебя перстень прошу. Разве ты не привез его, чертов поп?

— Привез, государь, привез, — поспешил ответить капеллан, вытаскивая реликвию из-под одежды и показывая ее королю, который схватил перстень и принялся с жаром его целовать, в то же время совершая им крестное знамение.

Когда первый взрыв радости утих, Людовик XI попросил капеллана отдать ему перстень, но капеллан сообщил, на каких условиях ему доверили эту реликвию. То же самое пояснял в своем письме Лоренцо Великолепный.

Король велел Оливье Ле Дену подобрать письмо и прочесть его вслух. Оливье повиновался, и король выслушал это послание от начала до конца, кивая в знак одобрения и время от времени поворачиваясь к капеллану, чтобы поцеловать перстень и еще раз совершить им крестное знамение.

Затем короля перенесли в кровать, и при этом цепь была в руках капеллана, а перстень — в руке короля. И поскольку король не хотел расставаться с перстнем, а капеллан не хотел расставаться с цепью, то священник сел у изголовья больного и провел там три дня и три ночи, ел, пил и спал, не вставая с места, ибо на протяжении этих трех дней и трех ночей больной не мог оторваться от перстня, без конца целовал его, совершал им крестное знамение и молил святого Дзаноби об исцелении от недуга.

Через три дня добрый король Людовик XI если и не выздоровел совершенно, то, во всяком случае, был вне опасности.

После этого он вернул капеллану свободу, осыпал его подарками и приказал своему личному ювелиру изготовить для чудотворного перстня один из самых роскошных реликвариев, какие существуют на свете.

И когда капеллан вернулся во Флоренцию, он привез с собой не только перстень святого, так ревностно оберегаемый им, но и реликварий, подаренный добрым королем Людовиком XI, вещь такой ценности, что на деньги, вырученные от ее продажи, семья Джироламо учредила при кафедральном соборе бенефиций каноника.

XI СВЯТОЙ ДЖОВАННИ ГВАЛЬБЕРТИ

Если вы выйдете из города через ворота Сан Бенито и направитесь по дороге, ведущей в гору, к очаровательной церкви того же названия, то заметите справа, в том месте, где дорога разделяется надвое, маленькую часовенку в виде дарохранительницы. В этой часовенке находится картина: на ней изображен рыцарь, весь закованный в железные доспехи, вооруженный до зубов, с обнаженным мечом, который он заносит над головой безоружного человека, на коленях молящего о пощаде. На втором плане картины возвышается распятие. Вот история этого распятия, безоружного человека и рыцаря в доспехах.

В конце десятого века в окрестностях Флоренции жил один дворянин, которого все называли кавалером ди Пет-ройо, ибо он обитал в замке, носившем такое название. Замок этот, ленное владение империи, жалованное ему и его потомству, находится на дороге в Рим, примерно в десяти милях от города.

Кавалер ди Петройо, чья фамилия на самом деле была Гвальберти, не стал бы затворяться в замке, если бы его не вынудили к тому веские причины, о которых мы сейчас расскажем.

У кавалера ди Петройо было два сына: старшего звали Уго, а младшего — Джованни. На этих сыновей возлагались большие надежды: их семья, и без того весьма влиятельная, должна была достичь еще большего могущества, ибо некая престарелая родственница кавалера, решившая, что однажды Уго и Джованни прославят родовое имя, завещала им все свое громадное состояние, причем в обход одного из своих племянников по имени Лупо, который не казался ей столь же многообещающим.

Однако в завещании было оговорено, что в случае смерти обоих молодых людей наследство перейдет к тому, кто должен был бы получить его изначально. Как бы то ни было, по воле усопшей мессер Гвальберти стал одним из влиятельнейших и богатейших людей Флоренции.

Старшему из его сыновей исполнилось пятнадцать лет, младшему — девять; обоих воспитывали как будущих рыцарей: Уго едва вышел из нежного возраста, но уже было видно, что он не опозорит славы предков — он гарцевал на коне, орудовал мечом и запускал сокола с такой сноровкой, какой могли бы позавидовать многие дворяне вдвое старше его. Ездить верхом, сражаться на турнирах и «сокольничать», как это называлось в старину, он любил больше всего на свете, а отец, мессер Гвальберти, весьма поощрял его к этому, говоря, что если рыцарь овладел этими тремя искусствами и умеет молиться Богу, то, стало быть, он постиг все, что надлежит знать дворянину.

И вот однажды Уго вместе с друзьями задумал поохотиться в Маремме на кабанов. На кабанью охоту обычно выезжали большой компанией, ибо, как известно, дело это сопряжено с опасностью: загнанный, окруженный собаками кабан бросается на рогатину, и тут начинается схватка, в которой человек не всегда выходит победителем.

Юный Уго ожидал этой охоты, как большого праздника, и когда он зашел проститься с отцом, лицо его сияло таким торжеством, что добрый рыцарь улыбнулся. И все же отец решил еще раз объяснить сыну, как надо нападать на зверя или ждать его в засаде; но Уго, уже убивший два десятка подобных чудовищ, слушал отцовские наставления, лишь улыбаясь, а поскольку в руке у него был меч, он сделал им несколько выпадов, тем самым доказывая, что даже самый опытный охотник не смог бы научить его чему-то новому.

Три дня спустя мессеру Гвальберти принесли страшную весть: его сын, погнавшись за громадным кабаном, настиг его и убил, но при этом погиб сам: юношу нашли мертвым рядом с убитым кабаном. Горе мессера Гвальберти было безмерным. Но все же это было горе человека богобоязненного. Он воздел руки к небу и сказал: «Бог дал мне его, Бог и взял… Да святится имя Господне!» Затем он приказал положить тело сына в гроб и отнести в семейную усыпальницу.

Но вскоре в округе пошли странные слухи. Говорили, будто в тот же день по Маремме во весь опор мчались двое всадников в масках, и у одного из них одежда была залита кровью. Причем всадники ехали как раз из того места, где был обнаружен труп юного Уго. Когда они доскакали до окрестностей Вольтерры, раненый всадник ослаб настолько, что вынужден был спешиться у дома одного крестьянина, и тот дал ему стакан вина. Спутник раненого выбранил его за малодушие и заставил вновь сесть на коня; затем они галопом поскакали по дороге, ведущей в Сиену, и вскоре скрылись из виду.

Когда эти слухи дошли до мессера Гвальберти, он вызвал из Флоренции двух врачей, отвел их в семейную усыпальницу и, собственноручно открыв гроб своего первенца, развернул саван, чтобы показать раны, ставшие причиной его смерти.

Врачи исследовали раны и сказали, что одна из них — от меча, а другая — от кинжала. На первый взгляд могло показаться, что это следы кабаньих клыков, но при внимательном рассмотрении причина смерти юного Уго представлялась совершенно иной. Это была не роковая случайность, а злой умысел: юноша погиб не в единоборстве с диким зверем, а от рук убийц.

Но кто были эти убийцы? Мессер Гвальберти терялся в догадках. Кому он должен отомстить? Только чудо Господне могло открыть ему истину, и по воле Господа это чудо свершилось.

Через три месяца после убийства Уго, в тот час, когда мессер Гвальберти прочел вечерную молитву, вверяя Богу судьбу последнего своего сына, в дверь его дома постучали. Слуги пошли открывать и вернулись, ведя за собой монаха. Монах приблизился к мессеру Гвальберти и сказал, что один несчастный, находящийся при смерти, желает сказать ему нечто важное.

Мессер Гвальберти тут же встал и последовал за монахом.

Монах отвел его в одну из тех узеньких флорентийских улочек возле Порта алла Кроче, что упираются в городскую стену. Он открыл дверь бедного с виду дома, поднялся по лестнице на третий этаж и ввел мессера Гвальберти в комнату, стены которой были сплошь увешаны всевозможным оружием, а посредине нее, на залитой кровью жалкой кровати, лежал человек, находившийся при последнем издыхании.

Услышав шаги монаха и мессера Гвальберти, умирающий встрепенулся.

— Ты привел отца? — спросил он.

— Да, — ответил монах.

— Тогда пускай поторопится, — сказал умирающий. — Вы замешкались, и я не знаю, хватит ли у меня сил рассказать все до конца.

— Господь даст вам силы, — промолвил монах.

И знаком он попросил мессера Гвальберти сесть у изголовья.

Умирающий приподнялся в кровати. Сначала он взял с мессера Гвальберти обещание простить его, что бы он ни рассказал.

И лишь потом он открыл ему во всех подробностях правду о том, как умер его сын: убийцей был родственник, которого тетка лишила наследства и которому в случае смерти обоих сыновей мессера Гвальберти должно было отойти ее громадное состояние. Умирающий же был его сообщником.

Мессер Гвальберти закричал от ужаса и отшатнулся. Но раненый знаком дал ему понять, что он еще не все сказал.

На следующий день вслед за Уго должен был умереть и Джованни; убийца даже успел получить от Лупо половину обещанной суммы в задаток. Но это его и погубило. Он пошел в кабачок, чтобы выпить с друзьями; там завязалась потасовка, и его ударили ножом. Зная толк в ножевых ударах и почувствовав, что клинок проник глубоко в тело, он попросил отнести его домой, послал за монахом и исповедался. «Не я должен отпустить тебе грехи, а отец юноши, убитого тобой», — сказал монах, а затем поспешил к мессеру Гвальберти и привел его к постели умирающего.

Мессер Гвальберти сдержал слово: он обещал простить убийцу и простил его. Правда, ему пришла в голову мысль, что подлинным виновником смерти его сына был не этот наемник, уже понесший наказание за свои грехи, а тот, кто замыслил убийство. И он сказал убийце: «Можешь умереть спокойно, мое возмездие настигнет того, кто могущественнее тебя». Затем, погруженный в задумчивость, он медленной походкой вернулся домой, в то время как монах соборовал умирающего.

Когда-то мессер Гвальберти был могучим рыцарем и не устрашился бы никого на этом свете; но теперь он состарился и его рука потеряла былую силу; ему было понятно, что если он вызовет на поединок убийцу Уго, молодого человека в расцвете сил, то наверняка будет убит и его маленький Джованни останется без защиты. И он решил поступить иначе. Теперь, когда умирающий раскрыл ему намерения убийцы, он понял, что прежде всего необходимо отвести угрозу, нависшую над головой Джованни. Никому не сказав об услышанном, он на следующий же день покинул Флоренцию и вместе с Джованни удалился в свой замок Петройо. Помимо желания спасти сына, у него была еще одна цель — воспитать мстителя, который воздаст за смерть Уго.

К несчастью, по своим природным наклонностям Джованни явно не подходил для такой роли: это был тихий, добрый, терпеливый, мягкосердечный ребенок, о котором, как об Иове, можно было сказать, что сострадание вышло из чрева его матери одновременно с ним. Вместо того чтобы предаваться буйным забавам, которые так любил его старший брат, Джованни с гораздо ббльшим удовольствием проводил долгие часы за чтением, размышлениями и молитвами. Подлинным счастьем для него было зайти в какую-нибудь безлюдную капеллу и там, в тишине и уединении, под взором Божьим, перелистывать часослов с картинками или старую Библию, где Бог Отец был изображен в одеянии императора.

Мессер Гвальберти рассудил, что сын его еще не вышел из того возраста, когда человека можно, так сказать, слепить заново: он отобрал у мальчика книги духовного содержания и дал ему книги о рыцарстве, заменил рассказы о чудесах Господних историями о подвигах людских. Теперь Джованни читал Григория Турского, Лиутпранда и хронику монаха из Санкт-Галлена; и вскоре славные деяния Альбо-ина и Карла Великого взволновали его впечатлительную юную душу так же глубоко, как прежде ее волновали муки Христовы.

Этого и добивался мессер Гвальберти. Увидев, что сын начал проникаться воинственным пылом, он заказал ему полное рыцарское вооружение. Теперь надо было приучить мальчика носить тяжелые доспехи: сначала Джованни надевал их всего на несколько минут, но постепенно он привык ходить в них с утра до вечера. Каждое утро под руководством мессера Гвальберти, непревзойденного наставника в воинских искусствах, он упражнялся с копьем, мечом и боевым топором. Чтобы он освоил верховую езду, отец заставил его кататься на каждом из своих скакунов, начав с самого смирного и закончив самым горячим жеребцом в конюшне. И к пятнадцати годам Джованни не только сравнялся в рыцарских доблестях с братом, но и, благодаря особому ежедневному упражнению, развившему его силу, стал крепким и могучим, как тридцатилетний мужчина.

За все эти годы мессер Гвальберти ни разу не побывал во Флоренции; он покидал замок лишь для того, чтобы вместе с сыном и в сопровождении многочисленной и хорошо вооруженной свиты прокатиться верхом по окрестностям. Местные жители успели забыть его настоящее имя и, как мы уже говорили, стали называть его кавалером ди Пет-ройо.

Кроме того, каждое утро капеллан замка служил поминальную мессу по вероломно убитому мессеру Уго Гвальберти, и каждое утро отец, мать и брат покойного присутствовали на этой мессе, присоединяя свои молитвы к молитвам священника; ну а в годовщину убийства Уго капеллу замка затягивали черной тканью и там совершалась месса с песнопением, на которой присутствовали не только члены семьи, но и все крестьяне из поместья Пет-ройо.

Итак, Джованни исполнилось пятнадцать лет. Отец, наблюдавший за тем, как менялось тело сына, заметил не менее разительную перемену в его душе: по утрам, во время поминальной мессы, юноша погружался в печальные мысли и всякий раз казался более мрачным, чем накануне. Потом он до самого вечера пребывал в задумчивости. Полдня он проводил в оружейной, и нередко отец заставал его там за упражнениями, но не с обычным мечом или с палицей, а с одним из тех громадных боевых топоров, которые, как считалось, некогда принадлежали предводителям варваров, пришедших в четвертом и пятом веках с азиатских плоскогорий по следам Алариха, Гензериха и Аттилы. Лишь немногие шлемы, будь они даже из закаленной стали, не раскалывались надвое, когда Джованни ударял по ним мечом, и не было такого щита, который не разлетелся бы на части под ударом его палицы.

Мессер Гвальберти видел все это и благодарил Бога.

Однако его больше занимало другое: складка задумчивости, с каждым днем все заметнее обозначавшаяся на лбу юноши, трепет, пробегавший по его телу, когда священник утром произносил слова молитвы; бледность, покрывавшая его лицо всякий раз, когда он видел слезы матери, а мать плакала часто, ибо она хороша знала своего мужа, и, хотя он так ничего ей и не сказал, его намерения, скрытые от всех, не были для нее тайной.

Так продолжалось до седьмой годовщины убийства Уго. В то утро Джованни слушал поминальную мессу с еще большим благоговением и грустью, чем обычно. А по окончании службы он попросил мессера Гвальберти не уходить и, когда все удалились, остался в капелле с ним наедине.

Мессер Гвальберти, не сводивший глаз с Джованни в продолжение всей мессы, понял, что сейчас произойдет; отец и сын взглянули друг на друга, и обоим стало ясно: настал час, когда один из них должен был оправдать ожидания другого.

Мессер Гвальберти протянул сыну руку, и Джованни почтительно поцеловал ее; затем, встав с колен, юноша произнес:

— Отец, вы догадыватесь, о чем я хочу вас спросить?

— Да, сын мой, — ответил старый рыцарь, — и я готов ответить.

— Мой брат был вероломно убит? — спросил Джованни.

— Увы! Это так, — ответил отец.

— С какой целью?

— Чтобы завладеть его состоянием.

— Кем?

— Лупо, его и твоим кузеном.

Юноша вздрогнул: ему вспомнилось, что в детские годы лишь один человек внушал ему неприязнь и человек этот был Лупо.

— Так даже лучше, — сказал он, — я рад, что это Лупо, а не кто-то другой.

— Почему? — спросил отец.

— С тех пор, как себя помню, я ненавидел этого человека, хотя у меня никогда не было ненависти к кому бы то ни было еще, и мне будет легче убить его, чем кого-либо другого.

— Значит, ты его убьешь? — с радостью воскликнул старый рыцарь и заключил сына в объятия.

— Разве не для этого вы меня воспитали, отец? — спросил юноша, как будто даже удивленный подобным вопросом.

— Да, да, конечно, но я боялся, что ты не догадаешься об этом.

— Верно: я догадался только год назад. Прежде я не задумывался над своим предназначением. Я смотрел — и не видел, внимал — и не слышал. Не сердитесь, отец: до сих пор я был ребенком, а сегодня я мужчина.

— Так значит, ты убьешь его? — вновь воскликнул старик.

Юноша простер руки к распятию.

— Беспощадно, безжалостно, как он убил твоего брата?

— Да, отец, клянусь на этом распятии! — воскликнул Джованни.

— О! Хорошо, хорошо, — отозвался отец. — Теперь все сказано, и я спокоен: мой сын будет отомщен.

И они вместе вышли из капеллы, на сердце у них было легко, а лица сияли радостью, словно они не совершали кощунства; а ведь обет мщения, принесенный перед алтарем Бога милосердия, был не чем иным, как кощунством. Но в тот железный век законы чести были так суровы, что почти всегда заставляли умолкнуть религиозное чувство.

Однако великая радость мессера Гвальберти тут же сменилась тревогой: Лупо уже исполнилось тридцать восемь лет, это был мужчина в расцвете сил, а шестнадцатилетний Джованни был еще ребенком. Поэтому на следующий день после описанной нами сцены отец пришел к сыну в оружейную, где тот упражнялся, и заставил его пообещать, что месть свершится не ранее чем через год, а до тех пор он ничего не предпримет против Лупо. Вначале Джованни воспротивился, но затем, сдавшись на уговоры отца, обещал на год отложить задуманное.

Этот год прошел, как и предыдущие семь лет: поминальная месса по утрам, ежедневные упражнения с оружием, езда верхом в окрестностях замка. По истечении года юноша напомнил отцу, что стал семнадцатилетним.

Но старик покачал головой:

— Еще не время. Подожди до будущего года.

На этот раз юноша спорил с отцом дольше, чем за год до этого; но, как и год назад, в конце концов сдался и дал обещание выждать.

Миновал еще год, похожий на предыдущие, и Джованни стал таким могучим, что о его силе говорили все кругом. Тем не менее отец все еще боялся за него, и, когда по истечении года Джованни пришел к отцу и стал просить дозволения сразиться с Лупо, старик медлил с ответом. И тогда, догадавшись, какая тревога снедает отца, юноша снял железную латную перчатку, положил руку на глыбу м а ч и н ь о, одной из самых твердых пород гранита, и без видимого усилия надавил на нее: камень[44] подался легко, словно глина, и на нем осталсяотпечаток руки.

— Видите? — спросил он, обернувшись к отцу.

Мессер Гвальберти понял, что долгожданный час настал. Он не стал больше спорить, обнял сына и дозволил ему свершить задуманное. Джованни, по своему обыкновению вооруженный с головы до ног, снова надел латную перчатку, приказал привести его лошадь, сел в седло и, дав шпоры, в сопровождении одного лишь оруженосца поскакал по дороге в сторону Флоренции. В тот день исполнилось девять лет со дня смерти его брата Уго.

Доехав до Сан Миньято аль Монте, Джованни вошел в церковь, преклонил колена перед главным алтарем и помолился; выходя из церкви, он задержался на пороге, чтобы взглянуть на Флоренцию, которую он не видел девять лет. Мгновение он благоговейно любовался ею, как сын любуется матерью, а затем снова сел на лошадь и, по-прежнему сопровождаемый оруженосцем, стал спускаться по узкой дороге, ведущей в город.

С другого конца этой дороги навстречу ему двигался человек — верхом на лошади, как и он, но одетый лишь в сукно и бархат и вооруженный лишь обычным мечом. Когда между этим человеком и Джованни оставалось полсотни шагов, юноша поднял голову, взглянул встречному в лицо и внезапно содрогнулся всем телом так, что доспехи его зазвенели. Хотя он не видел Лупо девять лет, ему показалось, что он узнаёт злодея, и, подобно путнику, увидевшему змею, он безотчетным движением остановил лошадь. А Лупо, не имевший ни малейшего представления о том, что за всадник едет ему навстречу, продолжал путь, сохраняя полное спокойствие и не испытывая никаких подозрений. По мере того как он приближался, Джованни все больше укреплялся в мысли, что перед ним тот, кого он ищет, и в душе возблагодарил Бога, ибо в своем ослеплении не сомневался, что Бог помогает ему свершить месть. Наконец, когда между ним и Лупо оставалось всего несколько шагов, последние его сомнения исчезли. Тогда он выхватил меч и, поднявшись на стременах, взмахнул им над головой.

— Сюда, Лупо, ко мне! — вскричал он.

— Кто ты такой и что тебе от меня нужно? — спросил удивленный Лупо и остановился напротив часовенки с распятием внутри, похожим на распятие в капелле замка

Петройо, перед которым Джованни дал обет отомстить за брата.

— Кто я такой?! Кто я такой?! — воскликнул юноша. — Слушай же: я Джованни Гвальберти, брат Уго, которого ты убил ровно девять лет тому назад. Что мне нужно? Отдать мою жизнь либо забрать твою.

С этими словами он пришпорил коня и взмахнул мечом, угрожая Лупо, но тот, оцепенев от страха, не двинулся с места. Джованни мигом очутился рядом с ним, и убийца почувствовал, как острие клинка уперлось ему в грудь.

Лупо соскользнул с седла, повалился на колени, обнял ноги мстителя и стал просить пощады.

— Пощады?! Пощады?! — воскликнул Джованни. — А ты пощадил моего брата, подлый убийца? Нет, нет, ты убил его без жалости, без сострадания; так умри же сейчас без жалости и без сострадания, как умер он!

И Джованни занес меч над головой Лупо. Но тот невероятным усилием отпрыгнул в сторону и, оказавшись у подножия распятия, обвил его руками.

— Пощады! — крикнул он. — Пощады, во имя Христа!

Джованни расхохотался и, указав мечом на распятие,

сказал:

— Что ж! Раз ты просишь пощады во имя Христа, пусть Христос пошлет знамение, что он простил тебя. Тогда и я тебя прощу.

И тогда — да простит Господь всякого, кто усомнится в его всемогуществе! — и тогда голова Христа, поникшая на правое плечо, приподнялась и дважды наклонилась книзу в знак того, что он прощает убийцу.

Увидев это, Джованни на мгновение лишился речи и не мог шевельнуться; меч выпал у него из рук; затем он спешился, подошел к Лупо и раскрыл ему объятия.

— Встань, Лупо, — сказал он ему приветливо, — встань и обними меня, ибо в будущем, раз так угодно Христу, ты заменишь мне моего бедного брата Уго, которого ты убил.

И он прижал к груди убийцу, который, трепеща от страха, никак не решался оторваться от чудотворного распятия и не мог поверить, что столь ужасный гнев вдруг сменился столь великим милосердием. Но вскоре его сомнения рассеялись, ибо Джованни подвел к нему его лошадь и знаком показал, чтобы он возвращался во Флоренцию, а сам направился в сторону Сан Миньято.

Оруженосец заметил ему, что он оставил свой меч на дороге. Джованни велел подобрать его и положить к подножию распятия в знак того, что он не только отказывается от мщения, но и никогда больше не возьмет в руки оружие, несущее смерть.

В самом деле, вместо того чтобы вернуться к отцу, Джованни остановился у монастыря Сан Миньято аль Монте и, попросив настоятеля выслушать его исповедь, поведал ему о случившемся, а в заключение сказал, что на него снизошла благодать и он решил постричься в монахи.

Настоятель тут же отправился в замок Петройо. С той минуты, когда мессер Гвальберти расстался с сыном, он не знал ни минуты покоя, ибо в отцовском сердце любовь к своему чаду господствует над всеми другими чувствами. Увидев настоятеля, он сразу подумал, что тот явился сообщить ему о смерти сына, и едва не лишился чувств. Но настоятель поспешил рассказать мессеру Гвальберти, что его сын встретил убийцу брата и собрался прикончить его, как и обещал, без жалости и без сострадания, однако Христос послал ему знамение, и он простил этого человека.

Мессер Гвальберти жил в святую эпоху, когда люди верили в чудеса; и, хотя рухнула надежда, которую он лелеял полжизни, он вновь повторил те же слова, какие произнес, узнав о смерти Уго:

— Господь велик и милостив! Да будет благословенно имя Господне!

Однако он решил сделать все возможное, чтобы отговорить Джованни от пострижения. Ведь Джованни был его единственный сын и древний род пресекся бы, если бы юноша дал обет безбрачия. И вместе с женой он отправился в Сан Миньято. Но Джованни, на которого снизошла благодать, уже не мог изменить свое решение. Он стал умолять родителей не противиться его призванию; единственное, чего они смогли добиться от него, это обещания не принимать постриг, пока ему не исполнится двадцать один год. Бедный отец надеялся, что за это время его сын сможет передумать.

Но так не случилось: вместо того чтобы поколебаться в вере, Джованни еще более утвердился в своем призвании, и в день, когда ему исполнился двадцать один год, он произнес обет, навсегда отделивший его от мира. Через некоторое время Джованни, ставший образцом христианских добродетелей для всего монастыря, был назначен настоятелем Сан Миньято. Это он основал на месте скита Аква-белла аббатство Валломброза. В этом аббатстве он и скончался, окруженный таким ореолом святости, что Григорий XII канонизировал его, а Климент VIII внес его имя в календарь.

Через несколько дней после описанного нами события все жители Флоренции, которых вел за собой убийца Лу-по, босоногий, подпоясанный веревкой, с посыпанной пеплом головой, явились к часовне на дороге и преклонили перед ней колена. Затем чудотворное распятие перенесли в церковь Святой Троицы, где верующие поклоняются ему до сих пор.

А часовня стояла пустая вплоть до 1839 года, когда великий герцог Леопольдо II заказал для нее картину, которую можно видеть там и сейчас. На ней изображен Джованни с поднятым мечом, собирающийся нанести удар убийце брата. Под этой картиной начертана следующая надпись:

«Quae sacra assumpsit tempus monumenta parentum,

Nunc redimit pietas, reddit et arte color;

Sic tanti vivat Gualberti ut gloria facti Successor reparat quce male tempus agit.

Anno Domini MDCCCXXXW[45]».

XII КАРЕДЖИ


Как ни велико было мое желание вернуться из Фьезоле по той живописной дороге, по которой я приехал туда, мне пришлось довольствоваться другой, старой дорогой. Дело в том, что мне хотелось осмотреть камень, освященный мученичеством святого Ромуальда и его товарищей; знаменитую виллу Моцци, где были бы убиты Лоренцо и Джулиано, если бы они приняли приглашение отужинать там; родники Боккаччо, которые больше не дают воды, уж не знаю, под каким предлогом; и, наконец, фонтаны Бач-чо Бандинелли, в которых воды так мало, что о ней и говорить не приходится. Когда он работал напротив постоялого двора «Три девственницы», который существует доныне, над этими фонтанами, изваянными в виде двух львиных голов, к нему явился Бенвенуто Челлини и так напугал его своими угрозами, что пришлось выделить ему охрану, иначе он не соглашался продолжать работу.

Перед церковью Сан Доменико мы обнаружили нашу карету, которая преспокойно спустилась из Фьезоле по дороге Виа деи Нобили и теперь ожидала нас в тени портика. Через минуту мы уже был перед виллой Пальмьери, очаровательным жилищем, куда, как уверяет народная молва, во время чумы во Флоренции удалился Боккаччо, в сопровождении приятнейшей компании благородных синьоров и милых дам, с которыми он познакомился в церкви Санта Мария Новелла во Флоренции и которые в прохладной тени густолиственных деревьев по очереди рассказывали непристойные новеллы «Декамерона».

Я сказал, что на этот дом как на убежище Боккаччо указывает народная молва, потому что мне не хочется брать на себя ответственность за такое утверждение; действительно, долгое время люди так считали, и это придавало дополнительную притягательность и без того живописной вилле Пальмьери. Но это общепринятое мнение не устраивало флорентийских ученых; они пошарили по библиотекам, покопались в архивах, перетряхнули старые манускрипты и в конце концов установили, что во время чумы Боккаччо не было в Тоскане: кто-то из исследователей утверждает, что Боккаччо был в Риме, другие — что он был в Венеции. Правда, сам Боккаччо прямо заявляет, что он был во Флоренции, но, по всей вероятности, Боккаччо ошибся, ведь ученым лучше знать. Так что не верьте, если вам скажут, будто вилла Пальмьери — это вилла «Декамерона».

Решительно, ученые обладают поистине поэтическим воображением.

Хорошо хоть, что по поводу Кареджи не существует никаких сомнений. Именно там скончались Козимо Старый и Лоренцо Великолепный; там прошло детство будущего Льва X, так что виллу Кареджи можно осматривать с полной уверенностью, тем более, что в каждой комнате там имеются пояснительные таблички.

Дом в Кареджи был построен Козимо Старым по эскизам Микелоццо Микелоцци. Тогда во всей Италии необычайно оживился интерес к классической древности, все помешались на латыни и греческом и с негодованием отвернулись от родной литературы. Данте был изгнан во второй раз: такова уж была участь этого властелина — находиться то на престоле, то в ссылке.

Все эти поразительные изменения произвели греки, бежавшие из Константинополя, и статуи, найденные во время раскопок в Риме; началось постепенное развращение нравов: мораль, содержавшаяся в мифах, была удобнее, чем мораль Евангелия, а Леда с лебедем, похищенная Европа и обольщенная Даная, изображенные на стенах спальни, были более снисходительными свидетелями того, что в ней происходило, нежели мадонна у подножия распятия или кающаяся Магдалина.

Итак, старый Козимо задумал сделать Кареджи прибежищем для всех изгнанников-ученых, которым нужны были кров и пища. Данте говорит о крутых ступенях чужой лестницы, но лестница в доме Козимо была пологой, а прием — радушным; он умер, отягченный годами и осыпаемый благословениями. При его содействии живопись и архитектура обрели языческое направление, которое глубоко изменило их характер и заставило их изощряться в подражании, вместо того чтобы, как искони, выражать непосредственное религиозное чувство.

Вместе с богатствами Лоренцо унаследовал от деда и его художественные вкусы; он даже превзошел Козимо в любви к античности: Лоренцо сочинял приятные языческие стишки, которых никогда не позволил бы себе суровый счетовод с Виа Ларга; Лоренцо собрал вокруг себя всех эллинистов и латинистов своего времени, таких, как Эрмолао Барбаро, Анджело Полициано, Пико делла Ми-рандола, Марсилио Фичино, Микеле Меркати; наконец, Лоренцо стал проводить в саду виллы Кареджи заседания Академии; и когда один из академиков выяснил, что 17 ноября ученики Платона праздновали в Афинах день рождения великого философа, Лоренцо также решил отмечать эту дату и каждый год устраивал на вилле Кареджи празднество — с иллюминацией, музыкой и нескончаемыми философскими диспутами.

Во время диспутов часто заходил разговор о бессмертии души, этом извечном предмете философских споров; и, как правило, глубже всего в психологическую бездну погружались Марсилио Фичино и Микеле Меркати; и вот однажды, отчаявшись узнать на сей счет что-либо определенное при жизни, эти двое дали друг другу твердое обещание: тот из них, кто умрет первым, явится рассказать о том, что произошло с его душой, оставшемуся в живых. Уговоришись таком образом, друзья немного успокоились.

Но первым из всех эту великую тайну узнал сам Лоренцо Великолепный. Однажды утром он вдруг ощутил сильное недомогание: это была жестокая горячка, сопровождавшаяся приступом подагры; в это время он находился во дворце на Виа Ларга; он тут же отправился на свою прекрасную виллу Кареджи, захватив с собой знаменитого врача, Пьетро Леони да Сполето.

Врач усмотрел в болезни Лоренцо Великолепного возможность обогатиться. Он заявил, что это особый, редкий недуг, который надо лечить растворенным жемчугом и измельченными в порошок драгоценными камнями. Шарлатану открыли сокровищницу Лоренцо, и он брал оттуда все, что ему хотелось, однако Лоренцо становилось все хуже; видя это, больной начал понемногу забывать об Олимпе, о двенадцати великих богах, о Платоне, Зеноне и Аристотеле, все чаще просил почитать ему Евангелие и стал подумывать о спасении своей души.

Надо сказать, что, слагая легкомысленные стихи о реке Омброне, заказывая статуи Микеланджело и устраивая празднества в честь Платона, Лоренцо Великолепный в то же время совершил сам или позволил другим совершить немало недостойных дел, отягощавших его совесть, и теперь, когда настала пора умирать, он вспомнил о святом человеке, о котором давно позабыл, а если и вспоминал иногда, то лишь затем, чтобы посмеяться над ним вместе со своими друзьями-вольнодумцами. Этот человек был доминиканский монах Джироламо Савонарола.

Лоренцо долго не решался послать за ним, ибо исповедоваться этому человеку ему было особенно трудно. Наши читатели уже знакомы с ним: по своим политическим взглядам это был суровый республиканец, мечтавший восстановить во Флоренции нравы двенадцатого столетия; по религиозным убеждениям это был монах-аскет, который, проводя жизнь в посте и молитве, не был намерен проявлять к другим больше снисхождения, чем к самому себе. Из своей кельи он видел, к чему привело тлетворное воздействие Лоренцо на художественную и общественную жизнь Флоренции; своим гениальным умом он предугадывал в грядущем завоевание Италии и порабощение Флоренции. Таков был человек, за которым послал умирающий Лоренцо.

Монах пришел, суровый и мрачный, ибо он понимал, что сейчас между ним и Лоренцо произойдет одна из тех сцен, от которых зависит не только гибель или спасение одной души, но также рабство или свобода целого народа. Услышав стук его сандалий в прихожей, Лоренцо содрогнулся, а затем попросил Полициано и Пико делла Миран-дола, беседовавших у его постели, перейти в соседние покои, то есть в комнату, где умер его дед, Козимо Старый. Как только они вышли в одну дверь, открылась другая, и на пороге появился монах.

Савонарола приблизился к постели умирающего и устремил на него свой пронзительный взгляд; и в этом взгляде, как в книге, Лоренцо прочел все, что творилось в сердце монаха.

— Отец мой, — сказал он, — я послал за вами, ибо меня коснулась благодать Божия, и я хочу получить отпущение грехов именно от вас.

— Я всего лишь бедный монах, — ответил Савонарола, — но тот, кому Господь сказал: «Что разрешите на земле, то будет разрешено на небе», был еще беднее меня.

— Так я могу надеяться, отец мой, что небо простит меня? — спросил Лоренцо.

— Да, небо простит тебя, — промолвил монах. — И я буду тебе порукой в его милосердии, — добавил пророк. — Но ты должен выполнить три условия, слышишь, Лоренцо?

— Каковы же эти условия? — спросил умирающий.

— Во-первых, перед смертью ты должен произнести исповедание веры.

— О! Со всей охотой, отец мой! — воскликнул Лоренцо. — Будьте мне свидетелем и порукой в том, что я умираю в католической апостолической и римской вере.

— Во-вторых, — продолжал Савонарола, — ты должен возвратить все добро, какое неправедно нажил или награбил банковским делом и ростовщичеством.

Лоренцо несколько минут медлил с ответом, а затем, сделав над собой усилие, произнес:

— Что ж! Пусть будет так, как вы желаете, отец мой; я не успею сделать это сам, но отдам распоряжение, чтобы это сделали после моей смерти.

— И в-третьих, — произнес мечтатель, — ты вернешь Флоренции свободу и оставишь республику в том же состоянии, в каком она была, пока твой дед не пришел к власти.

Лицо умирающего исказилось страшной судорогой, а затем, поборов страх, он воскликнул:

— Никогда! Никогда! Пускай с моей душой станется, что Бог повелит, но я не могу единым словом разрушить дело трех поколений нашей семьи: Медичи будут герцогами Флоренции.

— Ладно, — сказал пророк, — я заранее знал, что ты мне ответишь; ладно, умри без отпущения, и пусть на небе и на земле все будет так, как в мудрости своей замыслил Господь.

Затем он вышел, не прибавив к этой угрозе ни слова, а Лоренцо не сделал никаких попыток удержать его.

Когда Полициано и Пико делла Мирандола вернулись в спальню умирающего, они увидели, что Лоренцо сорвал со стены богато украшенное распятие и, сжав его с неистовой силой, какая бывает при агонии, целует ноги Спасителя.

Два дня спустя Лоренцо скончался; на протяжении этих двух дней он непрерывно молился — с той минуты, когда ушел Савонарола, и до того мгновения, когда испустил последний вздох.

За его кончиной последовало необычайное убийство. Мы уже говорили, что врачом Лоренцо был некий Леони да Сполето. Как только стало известно о смерти Лоренцо, врач, опасаясь расправы над собой, попытался скрыться, но в отношении него уже возникли ужасные подозрения, и по приказу Пьеро деи Медичи, сына Лоренцо Великолепного, слуги схватили несчастного и бросили его в колодец.

Смерть Лоренцо погрузила в глубокую скорбь всю Италию. Макиавелли, которого трудно заподозрить в симпатии к сильным мира сего, рассматривает эту смерть как первое звено в цепи несчастий, обрушившихся затем не только на Флоренцию, но и на весь Апеннинский полуостров, и, как Вергилий во времена Цезаря, рассказывает о сопровождавших ее грозных знамениях.

Одним из таких знамений, бесспорно самым удивительным из всех, стало происшествие, о котором мы сейчас поведаем и которое подтверждается рассказами очевидцев.

Среди домочадцев Лоренцо был некто Кардьере, музыкант и импровизатор. Лоренцо обычно вызывал его по вечерам, когда уже лежал в постели, и Кардьере развлекал его пением и игрой на лютне. Этот человек имел доступ в его покои в любое время дня, но, когда болезнь Лоренцо обострилась, Кардьере удалили от больного, поскольку его рассматривали как шута. В ночь после смерти Лоренцо музыкант, лежа в постели, вдруг услышал, как открывается дверь, и увидел, что к нему приближается призрак, в котором он узнал умершего; призрак был в черной одежде, в рваном плаще, и лицо его было печально. Охваченный страхом, Кардьере открыл рот, чтобы закричать, но призрак знаком велел ему молчать и медленным, глухим голосом, в котором музыкант все же узнал голос хозяина, велел предупредить Пьеро, своего сына, что ему самому и его семье угрожают великие несчастья и среди них — изгнание, к которому следует приготовиться; сказав это, призрак исчез, причем Кардьере не мог объяснить, в какой стороне тот скрылся.

Бедный импровизатор оказался в затруднительном положении: он знал, что молодой Пьеро вспыльчив и скор на расправу. Если музыкант разгневает его своим рассказом, то вполне может последовать за врачом Леони да Сполето. Взвесив все обстоятельства и рассудив, что живой все же страшнее мертвого, он решил до новых распоряжений оставить услышанное им в тайне. К тому же через несколько дней Кардьере сумел убедить себя, что это был обман чувств и призрак существует лишь в его воображении.

Но Кардьере не суждено было так легко отделаться: однажды ночью дверь его спальни вновь открылась, тот же призрак бесшумно приблизился к нему и тем же медленным, мрачным голосом, но теперь уже с гневным блеском в глазах повторил прежний приказ. Причем на этот раз, дабы импровизатор не принял увиденное за игру своего воображения, призрак добавил к приказу звонкую пощечину, после чего, как и в прошлый раз, он стал бледнеть и постепенно растаял, словно дым.

Тут до Кардьере дошло, что с его прежним хозяином шутить не надо: он провел остаток ночи в молитвах, а когда рассвело, побежал к Микеланджело Буонарроти, в ту пору семнадцатилетнему юноше, и, зная, что Лоренцо был очень расположен к юному скульптору, а тот, со своей стороны, испытывал к Лоренцо глубокую благодарность, поведал ему о случившемся; Микеланджело посоветовал другу все рассказать Пьеро деи Медичи.

Их разговор происходил во Флоренции; Кардьере без промедления вышел из города и направился к вилле Каре-джи. На полпути ему встретилась кавалькада прекрасных дам и молодых синьоров, среди которых он узнал Пьеро деи Медичи. Тогда он приблизился к юноше и сказал, что, если тот соблаговолит на минуту отъехать в сторону, он сообщит ему нечто очень важное. Но Пьеро деи Медичи решил, что музыкант попросит оставить его в той должности, которую он занимал при Лоренцо, и на тех же условиях, и потому приказал Кардьере говорить при всех, ибо у него нет секретов от присутствующей здесь благородной компании. Кардьере со всем возможным почтением стал настаивать на своем, но, когда лицо Пьеро налилось кровью и он строго приказал музыканту говорить при всех, тот больше не колебался и рассказал о дважды явившемся ему призраке и об услышанных им пророчествах. Однако эти пророчества не вызвали у Пьеро и его спутников ничего, кроме смеха, а Бернардо Довици, будущий кардинал Биббиена, решив, что Кардьере выдумал всю эту историю, чтобы набить себе цену, спросил, почему это Лоренцо не явился прямо к своему сыну, а выбрал в посредники какого-то ничтожного лютниста. Кардьере ответил, что подобное происшествие заведомо необъяснимо, поэтому нечего было и пытаться найти ему объяснение, и что он сказал правду, всю правду, и ничего, кроме правды, а Пьеро, верит он в это или не верит, волен поступать теперь так, как ему заблагорассудится.

Пьеро деи Медичи поехал дальше, сказав Кардьере, что благодарит его за труды и непременно примет к сведению совет, полученный через столь надежного посланника.

Но вечером того же дня, когда разыгралась очередная оргия, Пьеро деи Медичи, разумеется, забыл и о предупреждении, и о том, через кого оно было получено.

Четыре года спустя пророчество Лоренцо Великолепного сбылось: Карл VIII перешел через Альпы и Пьеро деи Медичи вместе с семьей был изгнан из Флоренции. Обратно Медичи вернулись туда лишь в лице герцога Алессандро.

Но это еще не все: раз уж мы завели разговор о привидениях, продолжим историю Микеле Меркати и Марси-лио Фичино с того места, где мы остановились.

Как мы помним, два друга-философа после долгой и углубленной дискуссии о бессмертии души обещали друг другу, что тот из них, кто умрет первым, явится к оставшемуся в живых и расскажет, что такое смерть. Первым извечную дань рода человеческого заплатил Марсилио Фичино: он скончался в 1499 году на вилле Кареджи, где по привычке продолжал жить и после смерти Лоренцо.

В это время Микеле Меркати находился в Сан Миньято аль Монте и заканчивал научный труд, которым он занимался последние три года.

Вечером того самого дня, когда умер его друг, Микеле Мерканти, склонившийся при тусклом свете лампы над рукописью, вдруг услышал быстро приближающийся топот копыт. Возле дома, в котором жил Меркати, топот затих, а затем послышались три мерных удара дверного молотка; при этих звуках, раздавшихся в столь неурочное время, ученый невольно вздрогнул.

Охваченный безотчетным и беспричинным страхом, он встал, подошел к окну и у двери увидел всадника на белом коне: окутанный саваном, словно плащом, и подняв голову, всадник ждал, когда Микеле Меркати откроет окно.

Едва окно открылось, всадник трижды выкрикнул громким голосом: «Она есть! Она есть! Она есть!», а потом пустил коня в галоп и спустя мгновение исчез в конце улицы, противоположном тому, откуда он приехал.

Это был дух Марсилио Фичино, явившегося выполнить обещание и сказать Микеле Меркати, что душа бессмертна.

Сейчас эта вилла, построенная Козимо Старым, любимая резиденция Лоренцо Великолепного, Платоновская академия пятнадцатого века, уже не составляет собственность короны, а принадлежит частному лицу, синьору Орси, однако прежняя планировка в ней благоговейно сохраняется. Когда вы войдете во внутренний двор, обведенный крытыми галереями (Козимо, поклонник античности, не мог обойтись без имплювия), то слева увидите колодец, куда бросился или, вернее, был брошен несчастный Леони да Сполето. На втором этаже, справа от большой гостиной, находится комната, в которой после описанной нами встречи с Савонаролой скончался Лоренцо Великолепный; в соседней комнате умер его дед Козимо Старый; наконец, окруженная колоннами терраса с потолком, расписанным фресками в духе ватиканских лоджий, — это та самая, где происходили собрания Платоновской академии и где блистательный хозяин дома в обществе Полициано, Пико делла Мирандола, Эрмолао Барбаро, Микеле Меркати и Марсилио Фичино праздновал день рождения философа, ставшего их богом.

При входе в сад стоят две статуи карликов: вероятно, те, кто послужил им моделями, должны были вместе с лютнистом Кардьере забавлять высокоученое собрание; один из карликов сидит верхом на улитке, другой — на сове; оба они безобразны по виду: тщедушное тельце увенчано огромной головой, а тонкая шея с трудом выдерживает ее тяжесть.

Сад и его аллеи с их покрытием в виде мозаик, представляющих сцены охоты, которые кое-где перемежаются гербовыми щитами с красными шарами Медичи, сохранили свою классическую планировку и академическую форму. В дальнем конце сада есть две купы густых лавров, под сводами которых устроены беседки, где благодаря фонтанам царит прохлада; правда, в летний зной несчастных наяд постигает та же участь, что и этрусских богинь воды, — питающий их источник пересыхает, и влагу они могут получить лишь от садовника, приносящего ее в ведрах и лейках.

Этот садовник с буколическим именем Николетто — прямой потомок садовника, служившего у Лоренцо деи Медичи.

Вилла Кареджи, с ее полностью обставленными помещениями, с ее богатейшей историей, с ее великолепным видом на Флоренцию и с ее всегда, даже летом, свежим и прохладным воздухом, сдается в аренду за сто цехинов, то есть за одиннадцать-двенадцать тысяч франков в год.

XIII ПОДЖО А КАЙЯНО


Поджо а Кайяно находится примерно в десяти милях от Флоренции, на самой высокой точке дороги, ведущей в

Лукку, поэтому от каждого из трех ее фасадов открывается прекрасный вид: с одной стороны — на Флоренцию и окружающие ее летние виллы, с другой — на горы и рассеянные по этим горам деревушки, а с третьей — на Прато, Пистойю, Сесто и на всю долину Арно в нижнем течении реки.

Вилла Поджо а Кайяно была построена Лоренцо Великолепным: в главе о Кареджи мы уже рассказывали о его любви к античности и о его странной кончине. Он купил эту землю у семьи Канчельери из Пистойи — семьи, оставившей заметный след в истории гражданских распрей в Италии. Говорят, будто развалины, которые по приказу Лоренцо снесли, чтобы заложить фундамент нынешней виллы, были остатками замка, возведенного римским родом Каев. Отсюда и первоначальное название поместья — Рус Кайянум. Затем оно стало называться вилла Кайяна и, наконец, от своего последнего владельца получило название Поджо а Кайяно.

Лоренцо Великолепный, пленившись изумительным расположением поместья, задумал сделать из него свою любимую резиденцию; он призвал лучших в то время архитекторов и живописцев и попросил каждого разработать план дома; рассмотрев их все, он остановил свой выбор на плане Джулиано Джамберти, именуемого обычно Сангал-ло. Однако Лоренцо захотел, чтобы архитектор добавил к зданию внешнюю лестницу, эскиз которой сделал сиенский художник Стефано д'Уголино и благодаря которой можно было верхом на лошади подъехать прямо к крыльцу. Это было еще не все: Лоренцо пожелал, чтобы потолок в большом зале был не плоский, а куполообразный, что представляло значительную трудность при такой длине и ширине помещения; но Сангалло, одновременно строивший собственный дом во Флоренции, вначале попробовал возвести подобный свод у себя и, когда этот опыт удался, повторил его в большом зале Поджо а Кайяно, причем, как мы можем убедиться, вполне успешно. Позднее, после смерти Лоренцо, по желанию Льва X зал украсили дивные фрески Франчабиджо, Понтормо и Андреа дель Сарто; этими фресками можно полюбоваться и сегодня, и у них есть лишь один недостаток: запечатленные на них сюжеты и аллегории малоинтересны.

Как только строительные работы в Поджо а Кайяно были закончены, Лоренцо Великолепный сразу же перебрался туда вместе со своими придворными поэтами, учеными и философами и стал уделять еще больше времени академическим собраниям и платоновским диспутам. Вскоре ему представился случай проявить свою поэтико-мифологическую фантазию во всем ее блеске. Через сады Поджо а Кайяно протекал один из тех ручейков, какие в Италии пышно именуются реками, хотя летом от них остается лишь влажная полоса на гальке, а зимой они превращаются в мутные потоки. На середине реки находился живописный островок, который стараниями Лоренцо стал совершенно очаровательным и на который в октябре, ноябре и декабре переправлялись на лодке, а в июне, июле и августе без всяких затруднений приходили посуху. Как бы там ни было, эта река и этот остров получили благозвучнейшие имена: река называлась Омброне, а остров назывался Амбра.

Однажды утром острова не оказалось на месте. Ночью прошел сильный дождь, Омброне вздулся, а вздувшись, унес бедную Амбру неведомо куда. Ее долго искали, но так и не нашли, и никто с тех пор ее не видел.

Как мы понимаем, это был превосходный сюжет для буколики, и аркадией Лоренцо просто не мог его упустить. Остров был превращен в лесную нимфу, а ручей Омброне — в похотливого сатира; тридцать строк ушли на экспозицию сюжета, пятьдесят — на борьбу Целомудрия со Сладострастием, десять — на призывы к Диане, в двадцати описывалось превращение Амбры в скалу; четыре были посвящены раскаянию похитителя; и вот, выражаясь языком Академии делла Круска, у Италии появилась еще одна поэма, которой она могла гордиться.

Мы уже описывали смерть Лоренцо, которая, по всей вероятности, была делом рук его сына Пьеро: негодяю хотелось поскорее дорваться до власти, а в итоге он лишь ускорил свое изгнание из Флоренции. Поместье Поджо а Кайяно осталось в собственности семьи Медичи, но семья Медичи была изгнана, и потому Поджо а Кайяно опустело.

Когда в 1536 году Карл V прибыл из Неаполя во Флоренцию, чтобы утвердить там власть герцога Алессандро, незадолго до этого обручившегося с его побочной дочерью Маргаритой Австрийской, он на день остановился в Поджо а Кайяно. За этот день ему постарались показать все достопримечательности виллы; не были забыты ни сводчатый потолок Сангалло, ни фрески Понтормо и Андреа дель Сарто, ни сады, ни Омброне, ни место, где некогда была Амбра. Поскольку со стороны казалось, что император осматривает все это с величайшим интересом, перед отъездом его спросили, какое из этих чудес поразило его более всего.

— То, что стены в этом здании слишком толстые для частного дома, — ответил император.

Через три года двери Поджо а Кайяно отворились перед человеком, который стал бы еще одним Карлом V, будь и у него две империи. Этот человек был Козимо I, взошедший на трон после смерти своего кузена Алессандро; он провел на вилле пять дней с молодой женой, Элеонорой Толедской, сразу после их бракосочетания в Пизе. Эти пять дней прошли в непрерывных празднествах, царицей которых была новобрачная; затем она торжественно въехала во Флоренцию через Порта аль Прато — те самые, через которые двадцать три года спустя провезут ее гроб вместе с гробами двух ее сыновей.

Мы уже рассказывали о том, как кардинал Джованни погиб от руки брата, как дон Гарсиа погиб от руки отца и как Элеонора Толедская, не отходившая от этих двух трупов, уморила себя голодом.

Затем умер и сам Козимо I, и вилла Поджо а Кайяно стала свидетелем если и не новых празднеств, то, во всяком случае, новых развлечений. Славной памяти великий герцог Франческо часто приезжал туда с Бьянкой Капелло; именно там, 7 октября, состоялся ужин, на который великий герцог и великая герцогиня в знак примирения пригласили кардинала Фердинандо и во время которого оба супруга скончались. Мы уже описывали эту сцену и, чтобы никто не мог сказать, что мы повторяемся, позволим себе отослать читателя к нашей книге «Год во Флоренции», где она приводится во всех подробностях.

Несколько ранее вилла Поджо а Кайяно стала свидетелем другого события, не менее трагического: Бьянка Капелло, опытная в таких делах, отравила единственного сына Франческо от его первой жены, Иоанны Австрийской. Помогла ей в этом одна еврейка, имевшая доступ к ребенку. Великий герцог заставил еврейку сознаться в преступлении, а затем собственной рукой вонзил в нее кинжал.

Понятно, что после двух таких происшествий вилла Лоренцо Великолепного попала в своего рода опалу: за следующие полвека историки не упоминают о ней ни разу. Потом о ней заговорят снова, но это случится уже в другие времена, в эпоху, когда события чаще будут приводить не к трагической, а к комической развязке: там, где бушевали шекспировские страсти, мы увидим теперь сцену, достойную Мольера.

Я уже рассказывал о злоключениях несчастного Козимо III и о том, каким неудачным оказался для него брак с сумасбродной Маргаритой Орлеанской, которая успокаивалась лишь тогда, когда во Флоренцию случайно заезжал принц Карл Лотарингский, но после его отъезда тут же вновь принималась за свое — носилась по распаханным полям, чтобы избавиться от будущего ребенка, вступала в сговор с цыганами, — словом, была готова на все, лишь бы не жить со своим супругом в Палаццо Питти. Наконец скандал приобрел такие размеры, что вдело вмешались Людовик XIV и Фердинандо II и непокорную принцессу сослали в Поджо а Кайяно, в надежде, что одиночество расположит ее к раздумьям.

К несчастью, у Маргариты Орлеанской был один из тех премилых характеров, которые заслуживают внимательного изучения тем более, что, хотя и встречаясь у женщин весьма редко (по крайней мере, так хочется думать), они, тем не менее, заставляют своих обладательниц в течение всей жизни не только мучить самих себя, на что эти дамы имеют полное право, но и мучить других, а это уже вступает в противоречие с общим правом. Легко догадаться, что если нежность супруга не тронула сердце молодой герцогини, то его строгость была ей и вовсе безразлична. До сих пор Маргарита Орлеанская была только злой, своенравной и капризной, теперь же она стала почти невменяемой; и когда муж и свекор навестили ее, чтобы лично убедиться, подействовало ли на нее наказание, она пригрозила бедняге Козимо, что бросит в него чем попало, если он еще раз явится ей на глаза. Не отличавшийся храбростью Козимо пулей вылетел за дверь и вместе с великим герцогом Фердинандо вернулся в Палаццо Питти.

Три или четыре месяца, пока Маргарита оставалась в Поджо а Кайяно, она крушила все вокруг, рвала картины, разбивала мебель, разоряла сады, издевалась над слугами. И вдруг в один прекрасный день она успокоилась, лицо ее вновь стало приветливым и радостным, так что на нее приятно было посмотреть. Она попросила герцога Фердинандо о встрече, и он сразу же согласился. Во время этой встречи она так трогательно раскаивалась в прежних своих безумствах, так искренне обещала, что впредь будет вести себя безупречно, и так твердь заверяла, что заставит бедного Козимо забыть тот ад, который он по ее милости испытал еще при жизни, что Фердинандо дал себя обмануть: он пообещал, что уговорит Козимо простить жену. А Козимо был сама доброта — он не только послушался отца, но немедля собственной персоной отправился за изгнанницей в Поджо а Кайяно и, сияя от радости, привез ее во Флоренцию.

Через два дня к Козимо III явился с визитом его кузен Карл Лотарингский. Молодому принцу отвели покои в Палаццо Питти, где он прожил три месяца.

На протяжении этих трех месяцев Маргарита Орлеанская была в превосходном настроении: невозможно было поверить, что этот кроткий ангел и есть тот самый демон, который уже три или четыре года отравлял жизнь в семье; все радовались происшедшей перемене, но вот три месяца пребывания Карла Лотарингского во Флоренции истекли, гость простился с хозяевами и уехал.

Неделю спустя Маргарита Орлеанская снова превратилась в дьявола, а Палаццо Питти — в ад.

Во время ее предыдущего приступа пребывание в Под-жо а Кайяно так благотворно подействовало на герцогиню, что решено было отправить ее туда и на этот раз. Маргарита вновь очутилась на берегах Омброне, и все ждали, что там, над рекой, в тишине, ее вновь посетят целительные раздумья.

Увы, на этот раз вышло иначе: принц Карл Лотарингский вернулся во Францию, и Маргарита Орлеанская решила всеми правдами и неправдами добиться, чтобы ее отослали туда же.

И начались прежние безумства; но теперь уже молодой великий герцог как будто относился к ним не так болезненно, и Маргарита решила привлечь его внимание иным способом: она написала ему письмо. Это послание было передано камергеру, с приказом доставить его в Палаццо Питти, в собственные руки герцога Козимо. Вот оно:

«До сегодняшнего дня я делала все возможное, чтобы заслужить Ваше расположение, но не преуспела в этом, хотя мои нежные чувства к Вам были сильнее презрения, какое Вы мне выказывали. С давних пор я прилагала неимоверные усилия, дабы выдерживать это презрение молча и безропотно, но мое терпение на исходе, и я, наконец, приняла решение, которое не должно Вас удивить, если Вы вспомните о дурном обращении, которому подвергаете меня уже двенадцать лет. Заявляю Вам, что не могу больше жить с Вами; Вы делаете несчастной меня, а я делаю несчастной Вас. Поэтому прошу Вас согласиться на наше раздельное проживание, которое успокоит как мою совесть, так и Вашу. Я пришлю к Вам моего духовника, чтобы он договорился с Вами, и буду ждать решения короля: надеюсь, он позволит мне удалиться в один из французских монастырей — именно такой милости я прошу у Вас и обещаю, если Вы мне ее окажете, навсегда забыть о прошлом. Пусть Вас не тревожит мое поведение в будущем: сердце мое слишком благородно, чтобы Вы могли опасаться с моей стороны каких-либо поступков, недостойных Вас и меня, ведь перед глазами у меня всегда будет пример Божьей любви и людской нести. Предлагаю Вам такое потому, что, как мне кажется, это самое верное средство вернуть нам обоим мир и спокойствие на всю оставшуюся жизнь.

Вверяю Вам заботу о наших детях».

Письмо повергло герцога Козимо в полное смятение: трудно было представить себе более поразительное сочетание вопиющего бесстыдства и немыслимой дерзости. Он еще раз попытался всеми возможными средствами заставить герцогиню внять голосу разума, однако, увидев, что ему это не удается, согласился на ее просьбу, отправил ее в Марсель, назначил ей пожизненную пенсию в восемьдесят тысяч франков и, как она и просила, позволил ей удалиться в Монмартрский монастырь.

Принцесса Маргарита полагала, что, оказавшись во Франции, она сможет легко освободиться от данного ею обязательства уйти в монастырь; поэтому она была неприятно удивлена, когда получила одновременно из Флоренции и из Версаля, от Козимо III и от Людовика XIV, предписание не появляться при дворе и жить в полном уединении. Но не на такую жизнь рассчитывала великая герцогиня. Монастырские стены скоро наскучили ей, и она попросила разрешения перебраться к сестре, в Люксембургский дворец. Однако в этой просьбе ей было отказано.

И тогда у принцессы возник один план, настолько простой, что она даже удивилась, как раньше это не пришло ей в голову.

Она решила поджечь монастырь.

Огонь уничтожил три четверти аббатства, но зато это происшествие подарило бедной затворнице несколько дней свободы, и она воспользовалась ими, чтобы написать мужу еще одно послание. Любители романов в письмах будут признательны нам за эти два образчика эпистолярного стиля дочери Гастона Орлеанского:

«Право же, я не в силах долее терпеть Ваши выходки: Вы всемерно стараетесь очернить меня перед королем Людовиком XIV; запрещаете мне появляться при дворе, и этим не только вредите мне и себе, но еще и губите будущее Ваших сыновей. Вы доводите меня до такого беспросветного отчаяния, что я не только каждый день мечтаю о Вашей смерти, но еще и хочу, чтобы Вы умерли на виселице. Из-за Вас я постоянно пребываю в такой ярости, что даже не осмеливаюсь причащаться: таким образом, Вы будете виновны в погибели моей души, а значит, погубите и свою, ибо тот, кто губит душу другого, не может и не должен надеяться спасти собственную. И однако более всего удручает меня не то, что я попаду в ад, а то, что я окажусь там в Вашем обществе, и, стало быть, после мучений, какие я испытывала, встречаясь с Вами в этом мире, мне предстоят такие же мучения за гробом. Если бы Вы, вместо того, чтобы упорно отвечать отказом на мои просьбы, позволили мне с миром удалиться в Люксембургский дворец, к моей сестре, этой святой женщине[46], я постепенно обратилась бы к благочестивым помыслам, что было бы нетрудно для меня, ибо ко мне уже пришло понимание нашего общего долга перед Господом Иисусом Христом, когда во время поездки в Алансон вместе с сестрой я уже почти решилась стать монахиней и работать в больнице; любой, кого ни спросите, скажет Вам, что в бытность мою в этом городе я каждое утро проводила в больнице, ухаживая за болящими, а в остальное время дня посещала монахинь ордена Милосердия и делала то же, что и они, без всякого отвращения или скуки. Но сегодня все обстоит иначе: я уже не помышляю о добрых делах, мне хочется творить зло, Вы ввергли меня в такое отчаяние, что, чувствую, не будет мне ни минутыпокоя до тех пор, пока я не отомщу Вам. Так перестаньте же воевать со мной, а то будет поздно, предупреждаю Вас; ибо, если бы мне пришлось заключить сделку с дьяволом, дабы заставить Вас потерять рассудок от бешенства, я бы сделала это; я готова совершить все безумства, на которые способна женщина и от которых муж, при всей своей власти над нею, неспособен ее удержать; предоставьте мне самой управлять собою так, как я нахожу нужным, и не пытайтесь управлять мной по-своему, и, дав мне это право, положитесь во всем на мудрость и осмотрительность Его Величества: если Вы поступите так, то я обещаю Вам примириться с Богом; в противном же случае Вы скоро узнаете, на что меня могут толкнуть гнев и жажда мести, ибо я никогда не подчинюсь Вашей воле, даже не мечтайте об этом. Как мне сказали, Вы собираетесь вернуть меня во Флоренцию; если Вы действительно лелеете такую надежду, советую немедленно расстаться с ней; этот план неосуществим, а если бы и удалось его осуществить, то лишь Вам на беду, ибо, клянусь, Вы погибли бы не иначе как от моей руки. Так что в случае успеха Вашего плана готовьтесь убраться вон с этого света, причем весьма быстро. Поверьте: если и стоит что-либо менять в наших с Вами отношениях, то лишь с целью улучшить мое положение так, как я говорю, чтобы после Вашей смерти, а она, надо думать, уже не за горами, я смогла бы хоть иногда молиться о Вашей душе и хлопотать перед королем о будущем Ваших сыновей, которое Вы загубили. Итак, призываю Вас одуматься; ибо если, как Вам кажется, Ваша цель — не дать мне оступиться, то все кончится тем, что это я заставлю Вас вести себя безупречно; и с Вами будет, как бывает с людьми, которые хотят устроить шум и гвалт под чужими окнами, а вместо этого слышат его под своими. Я Вас предупредила, и теперь за последствия отвечаете Вы, а не я. Мне терять нечего: я давно уже ни в чем не нахожу отрады».

Надежды принцессы Маргариты не сбылись: после этого письма Козимо III прожил еще сорок два года, а вот его супруга отправилась в мир иной двумя годами раньше.

Мы уже рассказали выше, как Господь простер свою десницу над родом Медичи в знак того, что время их владычества близится к концу: раздор, беспутство и бесплодие поразили эту злосчастную семью. Фердинандо, сын Козимо III, взял в жены Виоланту Баварскую, но когда через несколько лет выяснилось, что принцесса не сможет стать матерью, супруг проникся к ней отвращением и, чтобы отдалиться от нее, переехал жить в Поджо а Кайяно. Там он окружил себя фаворитами и любовницами; среди этих фаворитов и любовниц были один сопранист и одна примадонна, которых он удостаивал особого расположения: сопраниста звали Франческо де Кастрис, а примадонну, молодую и красивую венецианку, — Виттория Бам-баджа.

Таким образом, вилла Поджо а Кайяно, видевшая катастрофы, которыми завершилось царствование Франческо I, а затем супружеские неурядицы, которыми было омрачено правление Козимо III, снова стала тем, чем она была во времена Лоренцо Великолепного и Козимо I, — местом празднеств и увеселений. Каждый день там давали балы, концерты, спектакли, и, к несчастью, все эти развлечения все больше отдаляли молодого герцога Фердинандо от его супруги. И вот великий герцог Фердинандо твердо решил положить этому конец, ибо Виоланта Баварская беспрестанно выводила его из терпения своими ревнивыми упреками.

Некий приближенный, имя которого неизвестно, подал герцогу мысль: стравить между собой его любимцев и сделать так, чтобы они по возможности устранили друг друга.

Это было не таким уж трудным делом. Существует яблоко раздора, которое, если его подбросить в круг артистов, всегда производит желаемое действие: это уязвленное тщеславие. Великий герцог устроил так, что во время трех или четырех концертов и двух или трех театральных представлений Бамбаджа сорвала неимоверные аплодисменты, а Франческо де Кастрис был освистан. Как и следовало ожидать, сопранист обвинил примадонну в интриганстве, и однажды, когда эти две знаменитости ужинали за одним столом, они принялись спорить, чей талант выше; Бамбаджа отпустила язвительное словцо, и в ответ Кастрис запустил ей в лицо караваем хлеба весом в три или четыре фунта, который лежал перед ним на столе. Понятно, певица не могла снести такое оскорбление: с залитым слезами и кровью лицом она выбежала из зала и бросилась к ногам Фердинандо, а тот, увидев ее в таком состоянии, пообещал в самом скором времени восстановить справедливость. Он попросил артистку удалиться в ее покои, а затем, сделав вид, будто ему ничего не известно, через час после описанной нами сцены вызвал к себе виновного и, не выказывая гнева, велел ему немедленно ехать во Флоренцию, в Палаццо Питти, и вручить письмо великому камергеру Торриджани. Сопранист, не знавший о содержании письма, ничего не заподозрил и не мешкая отправился в путь. Прибыв во Флоренцию и желая в точности исполнить приказ государя, он поспешил вручить письмо великому камергеру. Торриджани распечатал его и, к своему глубочайшему удивлению, прочел, что герцог приказывает связать синьора Франческо де Кастриса, бросить его в телегу и тотчас вывезти за пределы Тосканы, запретив ему под страхом смерти когда-либо возвращаться обратно. Великий камергер не привык обсуждать приказы герцога: он вызвал двух солдат и передал им певца; надежно связав ему руки и ноги, его доставили к границам Папского государства и уведомили, что он волен двигаться вперед так далеко, как только пожелает, но ни в коем случае никогда не должен возвращаться назад. Наставление звучало недвусмысленно; на бедного сопраниста, у которого храбрость не была главным достоинством, оно произвело такое впечатление, что он бежал, не останавливаясь, до самого Рима, а через несколько дней умер от страха.

На этом заканчивается политическая, яркая и скандальная хроника Поджо а Кайяно; когда род Медичи пресекся, поместье, как и вся собственность короны, отошло к Лотарингскому дому.

Сейчас оно принадлежит его высочеству великому герцогу Леопольду; герцог проводит в нем месяц или два в году, а в остальное время, по неизменной доброте своей, предоставляет его в распоряжение любопытствующих иностранцев, которые ищут там следы различных событий, описанных нами.

XIV КВАРТО

Кварто — это не дворец и не замок, а просто поместье. С Кварто не связаны древние предания, у него нет своей мрачной легенды. Кварто прославился уже в нашем веке и хранит воспоминания, относящиеся к современной эпохе. Кварто — это резиденция брата Наполеона, принца Жерома де Монфора, бывшего короля Вестфалии.

Однажды Наполеон пожелал покарать Гессен, наказать Брауншвейг и навсегда отделить Ганновер от Англии. Он объединил эти три владения, составил из них королевство и позвал к себе младшего брата, которому тогда едва исполнилось двадцать шесть лет.

— Жером, — сказал он, — Жозеф — испанский король, Луи — голландский король, Мюрат — неаполитанский король, Евгений — вице-король Италии; пора и тебе взойти на трон: я делаю тебя королем Вестфалии.

И новый король отправился в свою столицу, город Кассель.

Королевство Вестфалия, придаток империи нового Карла Великого, прекратило свое существование вместе с этой империей, в 1814 году. Наполеон стал государем острова Эльба, а король Вестфалии превратился в принца де Монфора.

В бытность свою королем принц де Монфор женился на благородной, святой женщине: она делила с ним могущество, а потом разделила изгнание. Эта принцесса, дочь старого вюртембергского короля, известна по загадочной истории с кражей бриллиантов, жертвой которой она стала и всю вину за которую возложили на Мобрёя, хотя он был только одним из участников преступления.

Принц де Монфор и его супруга находились в Триесте, под бдительной охраной австрийской полиции, когда

Европу повергла в изумление весть о высадке императора в заливе Жуан. Понятно, что после этого за супругами стали следить еще тщательнее.

Однажды, когда принц меньше всего этого ожидал, к нему явился его бывший адъютант, барон фон Гайл. Барон прибыл из Парижа и привез письмо от Наполеона, а также паспорт от Фуше. За двадцать шесть дней император проделал путь от Порто Феррайо до Тюильри.

В этом письме принцу Жерому предлагалось как можно скорее приехать к брату; вдобавок там было сказано, что в Неаполь направлен фрегат, чтобы отвезти его во Францию.

Такое же письмо в то же самое время было послано Евгению.

Евгений ответил, что у него есть обязательства перед союзными державами и он не может принять приглашение отчима, но как только Наполеон перейдет Рейн, сразу же присоединится к нему.

Принц Жером ответил только, что приглашение брата для него приказ и он в тот же вечер отправится в путь.

Однако это легче было сказать, чем сделать: новости, поступавшие из Франции, заставляли полицию все строже и строже следить за изгнанниками, а потому все приготовления к отъезду надо было держать в полнейшей тайне. Принц решил дождаться визита неаполитанского консула, имевшего привычку навещать его каждый день в два часа, и попросить о помощи.

Консул явился в обычное время: это был г-н Аббатуччи, чья преданность семье Наполеона была известна принцу Жерому; поэтому принц рассказал ему о своем намерении покинуть Триест и откровенно признался, что больше ему не на кого рассчитывать; в ответ г-н Аббатуччи предоставил в распоряжение принца канонерскую лодку «Везувий», входившую в состав военно-морских сил Мюрата и в данный момент стоявшую в порту Триеста. Принц согласился.

И тут же командиру канонерской лодки был отправлен приказ поднять паруса и выйти из порта, а в полночь выслать шлюпку в условленное место на берегу.

В этот план были посвящены только двое, королева и г-н Аббатуччи; даже командир лодки не знал, кого он должен взять на борт.

В полночь принц, сопровождаемый королевой, вышел из дома через черный ход. На краю города их ждал г-н Аббатуччи; он присоединился к ним и проводил их к условленному месту на берегу. Там их уже ждала шлюпка. Нельзя было терять ни минуты: прощание было недолгим, принц обнял королеву и сел в шлюпку. Королева и консул оставались на берегу до тех пор, пока во тьме роскошной итальянской ночи можно было разглядеть шлюпку, но вот суденышко растворилось во мраке: теперь принц был во власти судьбы, столь благосклонной к его брату.

На следующий день принц был уже в виду Сенигаллии. К его несказанному удивлению, он заметил там значительное развертывание войск: вдоль берега, повторяя его извилистые очертания, продвигалась великолепная армия; принцу показалось, что он узнаёт неаполитанские мундиры, и он велел командиру «Везувия» высадить его на берег.

Принц направился к дому, который он увидел невдалеке: это была почтовая станция под названием Каза Бруча-та. Когда он приблизился к дому, у дверей остановилась карета, запряженная шестеркой лошадей, и оттуда вышел человек: это был Мюрат.

Для обоих эта встреча была неожиданностью, однако шурин и зять мгновенно узнали друг друга. Мюрат рассказал принцу Жерому подробности триумфального шествия императора по Франции, которых принц еще не знал.

Это грандиозное предприятие, которое Мюрат позднее попытался повторить — так ворон пытается подражать полету орла, — вскружило ему голову: он говорил, что хочет прогнать австрийцев из Италии и через Альпы протянуть руку императору.

Принц Жером узнал от неаполитанского короля, что фрегат, посланный за ним из Франции, еще не прибыл, и он по собственному почину последовал за армией своего зятя. Через два дня они достигли Болоньи.

В Болонье к Мюрату явился высокопоставленный английский офицер, имевший секретное поручение от своего правительства. Мюрат предложил офицеру остаться на ужин, однако, узнав об этом, принц Жером велел передать Мюрату, что не будет ужинать у него, поскольку не хочет мешать предстоящим переговорам. На следующий день, несмотря на возражения Мюрата, принц Жером отправился в Неаполь.

Туда только что прибыл французский фрегат. По странному совпадению, он носил то же название, что и судно, которое под командованием принца де Жуанвиля впоследствии отправилось на остров Святой Елены за прахом Наполеона: сорокачетырехпушечный фрегат назывался «Красотка».

Незадолго до этого в Неаполь приехали императрица-мать и кардинал Феш; принц пригласил их на борт и вместе с ними отплыл во Францию.

Неподалеку от Корсики с фрегата заметили парус. При ближайшем рассмотрении это оказался семидесятичетырехпушечный английский корабль. Принц не имел ни малейшего представления о том, каковы на данный момент отношения между Францией и Англией. Принять бой при таком преимуществе противника было бы безрассудством, а ускользнуть от него, если бы он пустился в погоню, было бы невозможно. И тогда по приказу принца фрегат зашел в Бастию.

На следующий день английское судно стало крейсировать вблизи порта.

Принц тут же направил на корабль одного из своих адъютантов, чтобы узнать, каковы намерения англичан, явились ли они как друзья или же как враги. Английский капитан велел сказать, что правительства их стран еще не обменялись нотами об объявлении войны, а потому принц может без всяких опасений выйти из порта. Принц тут же приказал поднять паруса, и капитан английского корабля, верный своему слову, без каких-либо проявлений враждебности пропустил французский фрегат.

Вечером следующего дня принц высадился во Фрежю-се, а через три дня прибыл в Париж.

Наполеон готовился к торжественной церемонии на Марсовом поле. Принц Жером был рядом с ним во время этого празднества. Он один представлял всю семью. Никто из всех этих королей, принцев и великих герцогов, обязанных своими титулами империи, не поверил в «Сто дней» и не пожелал присоединиться к отважному завоевателю с острова Эльба.

Европа встретила его враждебно. Ни один монарх не ответил на его циркуляр, исполненный братских чувств. Пруссия, Голландия, Англия выдвигали войска к границам; весь остальной мир вооружался.

Еще долго Франции придется выдерживать противостояние со всей Европой, пока, наконец, не настанет время, когда вся Европа будет на ее стороне.

С каждым днем надежда на мир становилась все более призрачной. Наполеон, с самого начала не веривший в возможность мира, уже на другой день после прибытия в Тюильри стал готовиться к войне.

Он выехал из Парижа к ожидавшей его армии. Это было ровно двадцать семь лет назад. Я тогда был совсем ребенком и видел, как он проезжал: это было 12 июня 1815 года, в половине пятого. На нем был зеленый мундир гвардейских егерей, из орденов — офицерский крест, знак ордена Почетного легиона и орден Железной Короны.

До конца жизни мне не забыть этот благородный профиль, словно отчеканенный на медали, эту голову, прекрасную, как античные изображения Александра Македонского и Августа, но устало склоненную к плечу Начальник почтовой станции открыл дверцу кареты и спросил императора, какие будут приказания. Рассеянный, отсутствующий взгляд Наполеона устремился на него — и вмиг стал пристальным и цепким.

— Где мы? — спросил император.

— В Виллер-Котре, сир.

— Это в шести льё от Суасона, верно? — Затем, не дав собеседнику ответить, он продолжал: — Здесь есть замок, построенный Франциском Первым; его можно превратить в казарму.

— Горожане были бы очень довольны, сир, ведь это лучше, чем дом призрения, который располагается там сейчас.

— А еще тут есть большой лес на дороге к Лану. Благодарю вас, господин начальник станции; мы готовы?

— Да, сир.

— Едем.

И эта голова, знавшая все и не забывавшая ни о чем, вновь склонилась к плечу, утомленная целым миром мыслей, который заполнял ее.

Кучер погнал лошадей галопом, и карета унеслась вдаль.

Слева от императора сидел принц Жером, а напротив него — генерал Бертран.

Хотя мое внимание было поглощено императором, лицо его брата тоже произвело на меня впечатление, притом настолько сильное, что, увидев принца двадцать пять лет спустя, я сразу узнал его.

В 1815 году это был красивый молодой человек тридцати одного года, с черными волосами и черной бородой, с открытым, приветливым лицом; казалось, в ту минуту он гордился своим мундиром дивизионного генерала гораздо больше, чем в прежние времена — своей королевской мантией.

В Авене принц Жером расстался с императором и принял командование своей дивизией: под его началом был полковник Кюбьер, который всего два дня как женился, а теперь должен был вместе с Неем идти на Катр-Бра, в то время как император двинулся на Флёрюс.

Вечером 15 июня принц ужинал с полковником Кюбь-ером, генералом Жираром и еще двумя или тремя бригадными генералами, когда вошел адъютант Наполеона и вручил Жирару и его дивизии приказ идти на Флёрюс, чтобы присоединиться там к императору.

Получив этот приказ, генерал Жирар, который был одним из храбрейших солдат армии и до этой минуты находился в самом веселом расположении духа, побледнел так сильно, что принц, повернувшись к нему, спросил, не заболел ли он.

— Нет, монсеньер, — ответил генерал Жирар, поднося руку ко лбу. — Но у меня сейчас появилось странное предчувствие: завтра меня убьют.

— Будет тебе! — рассмеялся принц Жером. — Уж не сошел ли ты с ума, старый друг?

— Нет, монсеньер; но скажите, разве вам не приходилось слышать о людях, которые получали предупреждение о своей близкой смерти?

— Сколько раз ты был ранен, Жирар? — спросил принц.

— То ли двадцать семь, то ли двадцать восемь, монсеньер, я уже сбился со счета. Я весь в дырах, как шумовка.

— Так вот: если человек, который служит Франции, получил двадцать восемь ран, он уже стал бессмертным. До свидания, Жирар.

— Прощайте, монсеньер.

— До свидания.

— Нет-нет, прощайте.

И Жирар вышел из комнаты. Все остальные, эти воины, привыкшие видеть смерть каждый день, с улыбкой переглянулись; но, хотя ни один из них не поверил в зловещее предчувствие Жирара, они ощутили на душе какую-то тяжесть.

Вечером следующего дня, ровно через сутки после того, как Жирар поднялся из-за стола, стало известно, что храбрый генерал был убит в Линьи первым же пушечным выстрелом.

День выдался тяжелый: это был день сражения при Катр-Бра. С утра и до самого вечера принц Жером лично командовал своей дивизией; это он совершил прорыв через лес Ле-Боссю. Там в него попали две пули: одна разбила гарду его шпаги, другая, уже на излете, лишь контузила его в бедро.

Когда принц во главе своей дивизии вышел на опушку леса, от неприятельских рядов отделился всадник, галопом поскакал к французским колоннам и в полсотне шагов от них остановился; на нем был английский мундир, вся его грудь была в орденских звездах и крестах. В какой-то момент все даже подумали, что это сам Веллингтон. Но зачем он здесь? Этого никто не мог понять.

Офицер поднял саблю в знак того, что он сейчас будет говорить. Все решили, что это парламентер, и приготовились слушать.

— Французы! — крикнул он. — Не надо поднимать на нас оружие, давайте обнимемся по-братски. Ваш настоящий король, ваш законный властитель находится среди нас.

— Этот человек пьян, — сказал принц, — выстрелите несколько раз в его сторону, и пускай идет, откуда пришел.

После этих слов грянуло десятка два выстрелов, и офицер упал. Французы подбежали к нему, и тут выяснилось, что это был правящий герцог Брауншвейгский. Его отец и дед, как и он, были убиты на поле сражения: в фамильной усыпальнице еще сохраняются три залитых кровью мундира.

Что за судьба! В прошлом принц Жером отнял у него герцогство, а теперь, не зная, кто перед ним, отнял и жизнь.

Как мы уже сказали, день выдался тяжелый: одна только дивизия принца Жерома потеряла убитыми три тысячи человек, в том числе двух бригадных генералов и трех полковников. Полковник Кюбьер был трижды ранен в голову; принц дважды предлагал ему передать командование подполковнику, и дважды Кюбьер отвечал:

— Монсеньер, пока я могу держаться в седле, я сам буду командовать полком.

Там же, в грязи и в крови, войска расположились на ночлег. На следующий день, 17-го, с самого утра французы преследовали под проливным дождем отступающих англичан, а вечером, около семи часов, заняли позиции у деревни Планшенуа.

В восемь часов прибыл император, и братья встретились. Наполеон уже знал, как принц вел себя накануне.

— Берегись, Жером, — сказал он, смеясь. — Я дал тебе дивизию, а не взвод; если ты так стремишься быть солдатом, я пришлю тебе кого-нибудь в генералы.

— Надеюсь, ваше величество даст мне еще один день, — ответил Жером.

— Ты думаешь, они станут нас ждать? — спросил император.

— По всей видимости, да, — произнес принц. — Вы, ваше величество, должно быть, заметили, что они заняли позиции.

— Они там переночуют, — сказал император, — но завтра, на рассвете, ты увидишь, как они снимутся с лагеря. Веллингтон не настолько глуп, чтобы дать мне сражение при такой невыгодной для него позиции.

Однако, против всех ожиданий, рассвет застал обе армии на прежних позициях. Наполеон не мог поверить в такую неосмотрительность противника и выслал на рекогносцировку генерала Гаксо.

Вернувшись, генерал Гаксо заверил императора, что английская армия занимает позиции у холма Сен-Жан.

— Это невозможно, — дважды повторил император, — вы ошибаетесь, Гаксо, это невозможно.

— Но это так, сир, — ответил генерал.

— У них за спиной — горные ущелья, — промолвил император. — Если я разобью их, им конец: ни один не вернется в Англию. Удостоверьтесь еще раз в том, что вы мне сказали, Гаксо.

Генерал Гаксо снова отправился на разведку и на этот раз приблизился к англичанам на расстояние ружейного выстрела. Вернувшись к императору, он высказал то же мнение, но с еще большей уверенностью.

— Хорошо, — произнес император, — Веллингтон, очевидно, сошел с ума. Ну что ж, надо воспользоваться его безумием.

Тут же был составлен план сражения: в половине девятого утра армии был зачитан распорядок дня, подписанный маршалом Сультом.

Принц Жером должен был начать атаку на левом фланге; он отправился на пост. Его дивизия стояла напротив фермы Угумон, которую англичане за ночь постарались укрепить всеми доступными средствами.

В половине первого началась перестрелка: открыл ее первый пехотный полк. Одна из первых пуль, выпущенных в ответ неприятелем, прострелила шею лошади, на которой сидел принц; как видно, он не внял советам брата.

Про этот день известно все, вплоть до мельчайших подробностей; эту битву гигантов каждый знает назубок: англичане держались так, будто вросли в землю, будто застыли среди камней, которые они защищали. Достаточно взглянуть на то, что осталось от фермы Угумон: крыша и чердак срезаны, как бритвой, изрешеченные пулями стены местами обвалились, повсюду борозды от пушечных ядер и воронки от бомб. С тех пор, как там побывал принц Жером, ничего не изменилось. Разрушения были такими, что двадцать семь лет мирной жизни не смогли изгладить следы одного дня сражения.

В половине четвертого прибыл адъютант с сообщением, что император вызывает принца Жерома к себе. Принц передал командование дивизией генералу Гильемино, взял свежую лошадь и, пробравшись тылами, приехал к императору.

Император стоял на вершине невысокого холма, откуда можно было видеть поле битвы. Рядом с ним находился маршал Сульт.

В этот момент подошла колонна вестфальских пленных. Они узнали своего бывшего короля, а принц Жером узнал двух или трех офицеров, служивших в его гвардии. Пленные стали кричать: «Gott erhalte den Koenig!», то есть «Боже, храни короля!» (Этот девиз был выбит на вестфальских монетах.)

Принц направился к ним.

— Друзья мои, — сказал он, — вы храбро сражались, но вы сражались против меня!

— Это правда, государь, — последовал ответ, — но ведь вы сами приучили нас при любых обстоятельствах выполнять наш долг.

— В таком случае, — промолвил принц, — не хотите ли вы снова поступить ко мне на службу? Если прежде вы были мной довольны, сейчас самое время доказать это.

— Да здравствует король Жером! — в один голос воскликнули солдаты и офицеры.

— Хорошо, — распорядился император, — отведите этих храбрецов в тыл, верните им оружие, составьте из них воинские подразделения и присоедините их к первой дивизии.

Первой дивизией командовал принц. Солдаты удалились, выкрикивая: «Да здравствует император! Да здравствует король Жером!»

Какое-то время император провожал их взглядом, а затем, повернувшись к брату, велел ему отчитаться за день. Доклад принца он выслушал с рассеянным видом, так как в этот момент вместо первоначального плана сражения вырабатывал новый.

Вместо того чтобы атаковать правый фланг англичан, а затем, развернувшись, обрушиться на пруссаков, как было задумано вначале, он решил прорвать ряды противника в центре, затем одну или две дивизии послать на правый фланг, который начнет отступать в направлении Брюсселя, и силами остальной армии разгромить англичан на левом фланге и корпус пруссаков.

Тем временем к армии присоединился маршал Ней. Увидев, что он весь в поту и в грязи, император подал ему руку и велел принести вина. Жарден, личный конюх императора, принес бутылку бордо и стакан. Император сначала выпил сам, потом передал стакан принцу Жерому, а тот, выпив, в свою очередь передал его Нею.

— Послушай, мой храбрый Ней, — произнес император, достав часы и показывая их маршалу, — сейчас половина четвертого; ты возглавишь основную часть кавалерии, это двенадцать тысяч отборных солдат, лучших из лучших, с ними можно пройти везде, и в половине пятого нанесешь сокрушительный удар. Я на тебя рассчитываю.

Результат этой страшной атаки известен всем. Я уже рассказывал в другом месте о разгромленных, растерзанных, уничтоженных английских частях, об отчаянии побежденного Веллингтона, который подсчитывал, сколько времени понадобится нашим, чтобы добить его отважных солдат, умиравших, но не помышлявших об отступлении, и призывал на помощь единственного человека либо единственное явление природы, способных ему помочь: Блюхера либо темноту.

И Блюхер, и темнота пришли ему на помощь почти одновременно. Битва уже была выиграна — генерал Фриан и принц Жером только что захватили последнюю английскую батарею, — когда к ним во весь опор примчался генерал Лабедуайер с известием, что артиллерийский огонь, перемещавшийся с нашего правого фланга к нашим тылам, был огнем прусской артиллерии.

И тогда император приказал отступать. Прихотью судьбы, которая одним дуновением низвергает царства, победитель в мгновение ока превратился в побежденного.

Более того: побежденный понял, что ему отрезан путь к отступлению.

И тогда он стал искать смерти. Он бросился в каре Камбронна, под огонь английской батареи, выбивавший целые ряды солдат, он пытался гнать вперед свою лошадь, которую принц Жером придерживал за повод и старался повернуть назад, в то время как старый генерал-корсиканец Кампи, тяжело раненный и с трудом державшийся в седле, прикрывал собой и принца, и императора.

— Кампи, — спросил его принц, — ты хочешь, чтобы тебя убили?

— Да, если только моя смерть спасет императора, — ответил генерал.

Так прошло три четверти часа: Наполеон надеялся, что его убьют, просил, молил об этом, но неприятельские ядра и пули пролетали мимо, не задевая его. Наконец, присущий ему фатализм одержал верх над отчаянием.

— Бог не хочет этого, — промолвил он, а затем обратился к тем, кто окружал его: — Есть тут кто-нибудь, кто возьмется отвести меня к Груши?

На этот призыв откликнулись сразу десять офицеров. Один из них взял повод лошади императора, чтобы увести его из этого гибельного места; но император знаком показал, что он хочет сказать еще несколько слов, и, повернувшись к принцу Жерому, произнес:

— Брат, передаю вам командование армией. Соберите ее и ждите меня под стенами Лана.

И, протянув ему руку, добавил:

— Жаль, что я узнал вас так поздно.

В его гениальном уме зародилась еще одна комбинация, способная изменить ход событий: он задумал соединиться с Груши и с его свежими войсками численностью в тридцать пять тысяч солдат. Затем, в то время как Жером, собрав армию, будет сдерживать уставших англичан и пруссаков, он нанесет им удар в тыл, и тогда в самом сердце Франции Веллингтон и Блюхер окажутся между двух огней.

Что помешало этому новому плану осуществиться? Никто не знает, это осталось тайной для всех, кроме узника Святой Елены и Господа Бога. Быть может, императору не удалось среди общей сумятицы прорваться сквозь ряды пруссаков? Быть может, его проводник сбился с дороги или же у него самого недостало сил на это грандиозное предприятие?

Я был на той самой почтовой станции, где за неделю до этих событий проезжал Наполеон и где мы все ждали новостей из армии, как вдруг послышался быстрый стук копыт: это был курьер, мчавшийся на взмыленном коне.

— Шестерку лошадей для императора! — крикнул он не останавливаясь и исчез вдали.

Мгновение спустя издалека донесся глухой шум катящейся кареты, но она приближалась с такой быстротой, что сразу стало ясно, кто в ней едет; когда карета остановилась у почтовой станции, лошади были уже приготовлены. Все жители города высыпали на улицу: приехал император.

Он сидел на том же месте, в том же мундире, у него было то же лицо мраморной статуи, что и неделю назад.

Потом все с такой же рассеянностью в голосе он спросил:

— Это Виллер-Котре?

— Да, сир.

— Как далеко отсюда до Парижа? Двадцать льё?

— Восемнадцать, сир.

— Хорошо… Скачите во весь дух!

Форейторы щелкнули кнутами, и он исчез из виду, словно подхваченный вихрем.

Это был второй и последний раз, когда я видел императора.

Принц Жером выполнил приказ: ему удалось собрать из уцелевших солдат боеспособную армию в двадцать восемь тысяч человек и привести ее к стенам Лана. Там он получил депешу от императора, в которой ему приказывалось передать командование армией маршалу Сульту, а самому без промедления отправиться в Париж.

Наполеон хотел проститься с единственным из своих братьев, решившим разделить с ним до конца его изменчивую судьбу. Не сообщая принцу о собственных намерениях, император спросил, что тот собирается делать.

— Оставаться с армией, сир, пока хоть где-нибудь во Франции будет развеваться обрывок трехцветного флага, — ответил принц.

Три дня принц провел с братом в Елисейском дворце; затем он узнал, что армия отходит за Луару.

Принц поступил так, как и обещал: он вернулся в армию и оставался в ней, пока ее не распустили.

После этого ему надо было проехать через всю Францию: один начальник станции выдал ему паспорт, и он прибыл в Париж.

К этому времени на троне уже месяц восседал Людовик XVIII. Принц Жером предупредил Фуше о своем приезде; Фуше велел передать ему, чтобы он уезжал сию же минуту: было известно, что он во Франции, его повсюду искали и были бы не прочь отыграться на нем за смерть герцога Энгиенского. Ему следовало как можно скорее добраться до границы. Фуше заверил принца, что приказ о его аресте будет подписан не раньше, чем через двенадцать часов.

Принц без промедления выехал в Страсбург. Прошло четырнадцать часов после его отъезда из Парижа, когда по телеграфу был послан приказ арестовать его, как только он появится в Страсбурге.

Исполнить этот приказ должен был самый старый из офицеров гарнизона. По странному совпадению, этот офицер-старейшина оказался не кем иным, как полковником Готье, бывшим начальником топографической службы короля Жерома.

Вскоре после того как полковник Готье получил приказ, он увидел на улице слугу принца, его старшего камердинера, который садился в карету, и направился прямо к нему.

— Трико, — обратился он к камердинеру, — мне приказано арестовать его величество. Нельзя терять ни минуты: сейчас же предупреди его. Я отправлюсь его арестовывать, но устрою так, чтобы не успеть вовремя.

— Хорошо, — ответил камердинер, — я предупрежу короля.

Это было нетрудно: король сидел в той же карете и все слышал.

Карета стремительно помчалась к границе. Поскольку паспорт у принца был выправлен по всей форме, его не остановили; он был уже на середине Келье ко го моста, когда на французской стороне появились преследующие его солдаты во главе с полковником Готье.

Честный полковник сдержал слово. А на противоположном конце моста принца встретил полк вюртембергской армии, посланный его тестем. Принц вышел из кареты, вскочил на коня и махнул на прощание рукой полковнику Готье, который с сокрушенным видом человека, упустившего превосходный случай стать генералом, вернулся в Страсбург.

Он остался полковником, полковником он и умер. На свете бывает немало подлых измен, но встречаются и проявления истинной преданности.

С тех пор для принца Жерома началась жизнь преследуемого изгнанника, жизнь, которую он ведет уже двадцать семь лет.

Сначала его тесть, король Вюртембергский, держал его почти что в заключении в своем замке Эльванген, откуда ему удалось выйти, лишь получив паспорт, подписанный г-ном Меттернихом, и позволение жить в Шёнау, близ Вены. Но как только принц поселился в этом замечательном месте, забеспокоился австрийский император, которому не нравилось, что брат Наполеона живет так близко от него, ведь в Шёнбрунне жил герцог Рейхштадтский и между дядей и племянником могла возникнуть связь. И принц Жером получил приказ покинуть Вену.

Он направился в Триест, но через некоторое время в Триесте случилось то же, что и в Шёнау: принцу было приказано покинуть город, и он уехал в Рим.

Но в 1831 году грянула революция в Романье. В этой революции участвовал старший сын Луи Бонапарта, короля Голландии, и за его неосторожность пришлось расплачиваться всем Бонапартам.

Вынужденный покинуть Рим, как прежде Триест, принц попросил убежища в Тоскане, надеясь, что в этом оазисе посреди Италии он сможет наконец обрести покой.

И он не обманулся в своих надеждах. Великий герцог Леопольд II обещал приютить его и не изменил своему слову. Великий герцог Леопольд был сыном изгнанника, сам провел юность на чужбине и знал, каково быть гонимым и бесприютным.

Сегодня принц де Монфор живет в Кварто, очаровательном поместье, расположенном между Петрайей и Ка-реджи. Его деятельность ограничена рамками частной жизни. По субботам он принимает у себя цвет флорентийского общества, а также известных иностранцев, которые приезжают в город и просят представить их ему.

Здесь, среди свидетельств об эпохе Наполеона, хранимых с благоговейным почитанием, принц де Монфор, не примкнувший ни к одной из партий, которые десять лет сотрясают Париж своими распрями, ожидает, когда его устанут преследовать. Когда прах Наполеона вернули во Францию, он подумал, что этот час настал. Ему показалось, что под триумфальными арками, воздвигнутыми в честь мученика Святой Елены, должны пройти и члены его семьи, виновные лишь в том, что они носят ту же фамилию. Но принц де Монфор ошибся, и для бедного изгнанника это стало горьким разочарованием.

Право же, странно и дико, что Палата депутатов единогласно постановила выплачивать вдове короля Мюрата, дважды предавшего Францию, пенсию в сто тысяч ливров, но никто не подумал хотя бы запечатлеть на Триумфальной арке имя единственного брата Наполеона, который остался верен ему до конца и который, смешав свою кровь с кровью мучеников Ватерлоо, еще нашел в себе мужество и присутствие духа, чтобы спасти остатки разгромленной армии!

Мы знаем, придет день, когда История исправит ошибку Франции, но История обычно не торопится возмещать ущерб и редко успевает сделать это еще при жизни потерпевшего.

Свидетельства об эпохе Наполеона, среди которых, как мы сказали, живет принц де Монфор, — это огромное количество семейных портретов, скульптурных и живописных, а также сабля, которую император носил при Маренго, меч, который Франциск I отдал в Павии, попав в плен, и который Мадрид вернул Наполеону; и наконец, сабля, которую Стефан Баторий оставил в наследство Яну Со-бескому и которую впоследствии поляки принесли в дар Наполеону.

У принца де Монфора хранится также серебряный орел, который увенчивал супницу императора и которого император прислал ему с острова Святой Елены перед тем, как расплющить и продать свое столовое серебро.

Еще у него есть полная форма национального гвардейца, с серебряными пуговицами и серебряными эполетами, которую три или четыре раза надевал император.

У него хранится также табакерка, которую 19 марта 1815 года король Людовик XVIII забыл в своем кабинете и которую нашел на его письменном столе Наполеон, когда он на следующий день вошел в Тюильри.

И наконец, в этой коллекции есть другая, более ценная табакерка, которую, умирая, Наполеон держал в руке и на крышке которой изображен портрет римского короля.

Портрет, на который с отеческой любовью смотрел император в то время как угасал его орлиный взор, некогда обнимавший весь мир.

У принца де Монфора есть два сына и дочь.

Эти два сына — принц Жером и принц Наполеон.

Его дочь — это очаровательная принцесса Матильда, чей приезд в Париж произвел такую сенсацию в фешенебельных кругах.

Я имел честь сопровождать принца Наполеона в паломничестве на остров Эльбу, а это значит, что вскоре мои читатели смогут больше узнать об этом благородном молодом человеке, поразительно похожем на императора.

XV КРАСНЫЙ ЧЕЛОВЕЧЕК

По субботам я обычно проводил вечер у принца де Монфора, в единственном истинно французском доме, какой существует во Флоренции, в единственном истинно парижском салоне, какой существует в Италии.

Однажды вечером у нас зашел долгий разговор о той стороне жизни императора, какая была скрыта от чужих глаз, — о его привычках, его причудах, его суевериях, и я спросил у принца, стоит ли верить рассказам о Красном Человечке.

— В доме брата мне часто приходилось слышать эту удивительную историю, — сказал принц, — но, разумеется, сам я никогда не видел странное существо, которое будто бы трижды являлось императору: в первый раз — в Даманхуре, в Египте; во второй раз — в Тюильри, когда решено было начать злополучную русскую кампанию, и в третий раз — ночью, накануне сражения при Ватерлоо. Однако, — добавил он со смехом, — вместо меня ваше любопытство может удовлетворить княгиня Голицына. Ведь ее старый друг Зайончек рассказывал ей о нем нечто невероятное.

Все взгляды устремились на княгиню.

Прежде всего следует сказать (я обращаюсь к тем, кто не имеет чести знать княгиню), что княгиня Голицына, полька по происхождению, а стало быть, соотечественница знаменитого генерала, чье имя назвал принц, — одна из самых обаятельных и остроумных женщин, каких я знаю. Когда мы проводили вечера у нее и у ее сына, князя Владимира, о котором я расскажу в другое время и в другом месте, беседа принимала такой необычный оборот и так увлекала нас, что мы забывали о времени и засиживались до трех или четырех часов утра, думая, что еще только полночь. Итак, княгине Голицыной, вообще превосходной рассказчице, пришлось без промедления поведать нам все, что ей было известно о Красном Человечке и о ее соотечественнике Зайончеке.

Хотел бы я сохранить неповторимый колорит, который княгиня придала своему рассказу и который, быть может, составлял его главную ценность; но это совершенно невозможно, и читатели должны будут удовлетвориться моей тусклой прозой.

Бонапарт ступил на землю Египта в ночь с 1 на 2 июля, еще до рассвета, без труда захватив перед этим Мальту, словно это была незащищенная деревня, и чудом проскользнув мимо английского флота. На следующий день была взята Александрия, и новый Цезарь обедал у подножия колонны Помпея.

Главнокомандующий вступил в город и двинулся по узкой улице в сопровождении всего нескольких человек и еще пяти или шести гидов. Улочка была так узка, что по ней едва могли пройти рядом двое. Бок о бок с Бонапартом шагал Бурьенн. Внезапно раздался выстрел, и гид, шедший впереди Бонапарта, упал замертво. Стреляла женщина. Как видим, Бонапарта едва не постигла судьба Кира.

Бонапарт оставался в Александрии шесть дней; этих шести дней ему хватило, чтобы навести порядок в городе и в провинции. На седьмой день, оставив раненого Клебера управлять захваченным городом, он направился в Каир, по той же дороге, по которой незадолго до этого прошел Дезе.

Восьмого июля Бонапарт прибыл в Даманхур и развернул свой штаб в доме шейха. Как только все разместились в этом просторном и уединенном доме, перед дверью которого возвышалась раскидистая смоковница, Бонапарт приказал Зайончеку, командовавшему под началом моего отца кавалерийской бригадой, взять сотню егерей и отправиться на рекогносцировку по дороге в Рахманию.

Имя Зайончека достаточно известно, и все же скажем несколько слов об этом генерале, чья судьба была одной из самых блестящих в его эпоху.

Зайончек родился 11 ноября 1752 года; таким образом, в описываемое нами время, то есть в VI году Французской республики, ему было примерно сорок восемь лет. В юности он участвовал в войне за независимость Польши, сражался под началом Костюшко и плечом к плечу с ним; после провозглашения Тарговицкой конфедерации, под актом которой по своему малодушию подписался король Станислав, Зайончек распрощался с польской армией и вместе с Костюшко и Иосифом Понятовским уехал за границу; но, когда в самом начале 1794 года в Польше вспыхнуло восстание, изгнанники вернулись, окруженные еще бблыпим уважением, чем прежде. И началась новая битва за Польшу, столь же героическая, столь же кровавая и столь же роковая для польского народа, какой была минувшая война 1791 года и какой предстояло стать войне 1830 года. 4 ноября Суворов взял Варшаву; генералы Ясинский, Корсак, Павел Грабовский и Квасневский были найдены среди убитых, а Зайончек, которого полуживым унесли с поля боя, заплатил за свое участие в освобождении родины двумя годами пребывания в крепости Йозефштадт, откуда он вышел лишь после смерти императрицы Екатерины.

Изгнанный из Польши, Зайончек приехал во Францию, эту вековечную землю изгнанников, где каждый раз находили пристанище короли и народы, и попросился на службу в армию Республики. Отправившись в чине бригадного генерала в Италию, он вместе с Жубером и моим отцом в 1797 году участвовал в Тирольской кампании.

Когда было принято решение о походе в Египет и моего отца назначили командующим кавалерией, он взял с собой Зайончека в качестве одного из своих бригадных генералов.

Воткакой была до этих пор жизнь польского патриота: жизнь, полная славы, но омраченная гонениями. К тому же, подобно некоторым военачальникам, чья неудачли-вость вошла в поговорку, Зайончек не мог появиться на поле боя без того, чтобы не поймать пулю. Битвы, в которых он участвовал, можно было пересчитать по его шрамам.

Зайончек взял сотню егерей и во главе их отправился по дороге на Рахманию. Не успели они проехать и льё, как он заметил крупный отряд мамелюков численностью около пятисот человек. Зайончек приказал атаковать их, и они рассеялись.

Какое-то время Зайончек преследовал неприятеля, но с тем же успехом можно было преследовать песчаный вихрь или догонять облако: арабов скрыла пустыня, их вечная и верная союзница.

Зайончек со своими егерями проехал еще льё, однако не заметил на дороге ни одного всадника. После этого он вернулся в Даманхур.

Приблизившись к дому шейха, где находился главнокомандующий, он хотел войти туда, но адъютант Круазье и генерал Дезе его не впустили: Бонапарт беседовал там с Красным Человечком.

Зайончек поинтересовался, кто этот Красный Человечек, но Круазье и Дезе знали немногим больше его. Бонапарт сказал им только:

— Я жду Красного Человечка, и, когда он придет, впустите его.

Через полчаса к дому шейха приблизился турок ростом не более пяти футов, с рыжей бородой и рыжими бровями, в темно-красном одеянии; согласно полученному приказу, его тут же впустили к Бонапарту, и он все еще находится там в эту минуту.

К Дезе, Круазье и Зайончеку подошли еще несколько генералов: странное появление незнакомца и его необычный облик поразили всех, кто входил в окружение Бонапарта.

В эту минуту из дома вышел Бурьенн, а поскольку Бурь-енн был тогда личным секретарем Бонапарта, все обступили его и стали расспрашивать о Красном Человечке; но Бурьенн, которому было поручено отправить письмо Клеберу, ограничился тем, что сказал:

— Насколько я понимаю, это турецкий колдун, который пришел предсказать судьбу главнокомандующему.

И он пошел дальше.

Понятно, что такой ответ не мог удовлетворить любопытство присутствующих; о склонности Бонапарта к фатализму было достаточно известно; уже ходили разговоры о том, что в детстве ему напророчили великое будущее, а сам он не раз говорил самым близким к нему людям о своей счастливой звезде. Эту звезду видел он один, но в нее уже готовы были поверить все.

Молодые офицеры, иные из которых в свои двадцать — двадцать пять лет успели стать полковниками, а то и бригадными или даже дивизионными генералами под началом двадцативосьмилетнего главнокомандующего и потому в глубине души тоже мечтали о великом будущем, решили, что не дадут уйти Красному Человечку, пока он не ответит на их вопросы. Они хотели знать, суждено ли им удержаться на сияющей орбите светила, чьими спутниками они стали.

Поскольку их предупредили, что Красный Человечек — колдун, они выстроились полукругом перед дверью, чтобы не упустить его: при такой диспозиции, произведенной по правилам военного искусства того времени, турок мог бы спастись бегством только в том случае, если бы он взлетел под небеса или юркнул под землю.

И вот Красный Человечек появился на пороге дома. Он был в точности таким, как его описали, цвет его одежды и борода вполне соответствовали его прозвищу. Казалось, его нисколько не удивила засада, устроенная перед дверью, и он вовсе не стремится ускользнуть от тех, кто его подстерегал. Напротив, он остановился на пороге и заговорил с ними.

— Граждане, — сказал он, используя обращение, которое тогда еще было принято, — вы ждете меня здесь, потому что хотите, чтобы я рассказал вам о будущем Франции и о вашем будущем. О будущем Франции я только что рассказал вашему главнокомандующему. Что же касается вашего будущего, то пусть трое из вас подойдут ко мне, и я расскажу им о том, что их ждет.

Круазье, Дезе и Зайончек выступили вперед.

Все прочие остались на месте.

— Ваша вера учит, — продолжал Красный Человечек, — что первые станут последними. Позвольте мне перевернуть это поучение и сказать, что последние станут первыми.

И он приблизился к Круазье, который был всего лишь адъютантом.

Круазье протянул ему руку.

Красный Человечек рассмотрел ее и покачал головой:

— Тебя называют храбрейшим из храбрых, и это правда. Но настанет день, настанет час, настанет миг, когда мужество покинет тебя, и за этот миг ты заплатишь жизнью.

Круазье отошел от него, храня на губах презрительную улыбку.

Красный Человечек приблизился к Дезе. Молодой генерал, не дожидаясь его просьбы, протянул ему руку.

— Приветствую тебя, победитель при Келе! — сказал ему колдун. — Не пройдет и двух недель, как твое имя станут связывать с еще одной победой. Три дня принесут тебе бессмертие; но остерегайся месяца июня и страшись священника из Маренго.

— Ты выражаешься туманно, друг мой колдун, — со смехом промолвил Дезе. — А долго ли придется ждать, пока сбудутся твои пророчества?

— Два года, — ответил прорицатель.

— Вот и отлично! — воскликнул Дезе. — Два года пройдут быстро, можно и потерпеть.

После этого Красный Человечек подошел к Зайончеку, который в свою очередь протянул ему руку.

— Ну, наконец-то, — сказал он, — вот такие руки я люблю рассматривать, такие предсказания мне нравится делать: приятно, когда можешь связать воедино славное будущее и славное прошлое.

— Черт возьми! — воскликнул Зайончек. — Многообещающее начало.

— Продолжение будет не хуже, — заверил его Красный Человечек.

— Да, если какая-нибудь пуля или какое-нибудь ядро не помешают этому.

— Верно, — согласился прорицатель, — на поле боя ты уязвим. Если не ошибаюсь, ты был ранен уже семь раз.

— Да, клянусь, у меня было ровно семь ран, — подтвердил Зайончек.

— И у тебя есть основания тревожиться… Ты прав. Однако было бы жаль, если бы так случилось. Тебе предстоит прожить еще тридцать лет, пройти через двадцать сражений, стать вице-королем; но ты верно сказал: шальная пуля или загулявшее ядро могут воспрепятствовать этому. Да, ты прав… Я вижу опасность, грозную, неумолимую… И все же… Послушай: ты один из тех людей, чья жизнь имеет ценность не только для их близких, но и для всего народа. Ты веришь, Зайончек?

— Во что? — спросил генерал.

— В то, что я тебе говорю.

Поляк улыбнулся:

— О прошлом ты рассказал достаточно правдиво. Однако мое прошлое стало достоянием всей Европы, и о нем не так уж трудно узнать. Но раз ты просишь поверить тебе — хорошо, я поверю.

— Верь мне, Зайончек: он же мне верит. — И прорицатель жестом руки указал на дом, где находился Бонапарт.

— И чему я должен верить?

— Моим словам. Я говорил: настанет день, настанет час, настанет миг — и твоя славная жизнь окажется под угрозой. Затем опасность минует, и больше тебе нечего будет бояться. Но сказать, когда придет этот день, этот час и этот миг, я не могу.

— В таком случае, — заметил Зайончек, — от твоего предупреждения, согласись, толку мало.

— Неправда: я в силах защитить тебя от этой угрозы.

— Но каким образом?

— Сейчас увидишь.

Красный Человечек знаком велел барабанщику принести барабан и поставить его за землю. Затем он опустился перед барабаном на колени, извлек из своего пояса чернильницу, перо и клочок пергамента, положил все это на барабан и красными чернилами написал несколько слов на неизвестном языке.

— Вот, — сказал прорицатель, поднимаясь с колен и передавая драгоценный пергамент Зайончеку, — вот талисман, который я тебе обещал. Всегда держи его при себе, не расставайся с ним ни при каких обстоятельствах, и тог-ди пули и ядра будут тебе не страшны.

Все присутствующие, в том числе и Зайончек, расхохотались.

— Так ты отказываешься? — нахмурясь, спросил Красный Человечек.

— Вовсе нет, вовсе нет! — воскликнул Зайончек. — Черт возьми! Я не хотел тебя обидеть! Так ты утверждаешь, дорогой мой пророк, что я не должен расставаться с этим клочком пергамента?

— Ни на секунду.

— Ни днем, ни ночью?

— Ни днем, ни ночью.

— А если я случайно расстанусь с ним?

— Тогда он потеряет силу и не сможет защитить тебя от опасности.

— Спасибо, — сказал Зайончек, вертя в руках талисман. — И сколько с меня за это причитается?

— Верь моим словам, — ответил Красный Человечек, — и это будет мне наградой.

Затем прорицатель знаком попросил, чтобы ему дали дорогу. Присутствующие расступились, ощущая неодолимый суеверный ужас, и провожали его взглядами, пока он не скрылся за углом соседнего дома.

Никто из людей, видевших в тот день Красного Человечка, больше с ним не встречался — никто, кроме Бонапарта.

Но вот что произошло дальше.

На следующий день, когда Бонапарт диктовал Бурьенну очередные приказы, а Круазье готовился доставить их в армию, главнокомандующий увидел в окно небольшую группу арабов, гарцевавших прямо перед его ставкой. Уже во второй раз мамелюки позволяли себе столь дерзкую выходку, и главнокомандующий рассердился.

— Круазье, — обратился он к адъютанту, на мгновение перестав диктовать, — возьмите несколько гидов и прогоните этот сброд.

Круазье тут же вышел, взял с собой пятнадцать гидов и устремился в погоню за арабами.

Услышав удаляющийся стук копыт, Бонапарт встал и подошел к окну, чтобы посмотреть, как будут развиваться события дальше.

— Сейчас увидим, каковы они в бою, эти пресловутые мамелюки, которых английские газеты называют лучшей кавалерией в мире, — сказал он Бурьенну. — Их тут полсотни, и я был бы рад, если бы храбрец Круазье со своими пятнадцатью гидами задал им трепку на виду у всей армии. — И он крикнул, словно Круазье мог его услышать: — Смелей, Круазье! Вперед, вперед!

И в самом деле, молодой адъютант несся вперед во главе своего отряда из пятнадцати гидов; правда, численное преимущество арабов, по-видимому, смутило Круазье и его людей: атаковали они несколько вяло. Тем не менее мамелюки обратились в бегство. Решив, вероятно, что арабы завлекают их в засаду, Круазье, вместо того, чтобы преследовать противника, как подобает победителю, остановился в том самом месте, где он выбил мамелюков с их позиции. Эта его нерешительность придала смелости мамелюкам: они, в свою очередь, атаковали отряд Круазье, и гиды, в свою очередь, пустились в бегство.

Бонапарт при виде этого смертельно побледнел; его тонкие губы сжались и побелели. Безотчетным движением он схватился за рукоять сабли и опять, словно адъютант мог услышать его, глухо выкрикнул:

— Да вперед же, вперед! Да атакуйте же! Да что же они делают?

И в неудержимом порыве гнева он захлопнул окно.

Минуту спустя Круазье вернулся; он пришел доложить Бонапарту, что арабы ускакали прочь, и застал главноко-мандущего одного в комнате.

Как только дверь за Круазье закрылась, послышался пронзительный голос Бонапарта. Никто не знает, что произошло между ними, известно только, что, когда молодой человек вышел из комнаты, на глазах у него были слезы и он воскликнул:

— Вот как! Он усомнился в моей храбрости! Что ж, отлично! Я сделаю все, чтобы погибнуть!

И в течение десяти месяцев, где бы он ни был — в Шуб-рахите, у Пирамид, в Яффе, — Круазье делал все возможное, чтобы сдержать данное им слово. Однако сколько бы молодой храбрец ни бросался, как безумный, навстречу опасности, опасность всякий раз отступала перед ним; сколько бы он ни обхаживал смерть с настойчивостью влюбленного, смерть всякий раз отвергала его.

Но вот, наконец, армия Бонапарта подошла к Сен-Жан-д’Акру; были предприняты три попытки штурма, и во время каждой из этих попыток Круазье, ходивший рядом с главнокомандующим по крытым подступам, рисковал жизнью, как простой солдат; но у него словно был уговор с ядрами и пулями: несмотря на свою отчаянную отвагу, он оставался невредимым.

Бонапарт всякий раз бранил его за это безрассудство и грозил отослать его назад во Францию.

И вот 10 мая начался еще один штурм. В пять часов утра главнокомандующий занял место в крытом подступе; сопровождал его Круазье.

Это был решающий штурм: или к вечеру город должен быть взят, или утром придется снять осаду. У Круазье оставалась последняя возможность погибнуть, и он не хотел ее упускать.

Без всякой к тому необходимости он поднялся на батарею, где ничто не защищало его от неприятельского огня.

И тут же на него посыпался град пуль, ведь эта живая мишень находилась менее чем в восьмидесяти шагах от городских стен.

Бонапарт видел все это. Ему было понятно, что с того рокового дня, когда он, поддавшись гневу, уязвил Круазье в самое сердце, молодой человек мечтает только об одном — поскорее погибнуть. Много раз он видел, как его адъютант ищет смерти, и, тронутый отчаянием этого храбреца, щедро расточал ему похвалы, надеясь таким образом заставить его забыть о своих несправедливых упреках. Но Круазье, понимая, чтб стоит за этими похвалами, лишь горько улыбался в ответ.

Бонапарт, наблюдавший за ведением осадных работ, которые шли с опозданием, обернулся и заметил стоящего на батарее Круазье.

— Круазье, что вы там делаете?! — крикнул он. — Спускайтесь, Круазье, это приказ! Круазье, вам незачем там находиться!

Однако, видя, что упрямец не двигается с места, Бонапарт сам пошел к нему, чтобы силой заставить его спуститься.

Но в то мгновение, когда он протянул руку к Круазье, молодой человек пошатнулся и упал навзничь, успев сказать:

— Наконец-то!

Его подняли: у него была перебита нога.

— Значит, это будет дольше, чем я думал, — сказал он, когда его несли в лагерь.

Бонапарт прислал к нему своего личного хирурга. Врач сказал, что можно обойтись без ампутации, и у товарищей Круазье появилась надежда, что ему спасут не только жизнь, но и ногу.

Когда осада была снята, Бонапарт озаботился транспортировкой раненого и отдал на этот счет точнейшие указания. Адъютанта положили на носилки, и их несли, сменяясь, две команды по восемь человек в каждой.

Но на пути из Газы в Эль-Ариш он умер от столбняка.

Так сбылось первое пророчество Красного Человечка.

Теперь перейдем к Дезе.

Показав чудеса храбрости в битве при Пирамидах, получив от самих арабов прозвище «Справедливый султан», Дезе покинул Египет и прибыл в Европу, где уже находился приехавший туда незадолго до него Бонапарт.

Избранник судьбы следовал своему предназначению: он уже прошел через 18 брюмера, стал первым консулом и теперь мечтал о троне.

Его мечта могла бы сбыться, если бы он одержал победу в каком-нибудь грандиозном сражении. Бонапарт решил, что эта новая Фарсальская битва должна произойти на равнинах Маренго.

Дезе присоединился к первому консулу в Страделле: Бонапарт принял его с распростертыми объятиями, дал ему дивизию и приказал выступить на Сан Джулиано.

Четырнадцатого июня, в пять часов утра, австрийские пушки разбудили Бонапарта, и он отправился на поле битвы при Маренго, которую ему предстояло в течение одного дня сначала проиграть, а затем выиграть.

Всем известны подробности этого необыкновенного сражения; оно было проиграно в три часа дня, а выиграно в пять.

Четыре часа французская армия отступала: медленно, шаг за шагом, но отступала.

Бонапарт часто оборачивался и поглядывал в сторону Сан Джулиано. Все понимали, что он чего-то ждет, но никто не мог догадаться, чего именно.

Внезапно на взмыленном коне подъезжает один из адъютантов и докладывает, что на высотах Сан Джулиано показалась какая-то дивизия.

У Бонапарта вырывается вздох облегчения: это Дезе, и это победа.

Бонапарт выхватывает из ножен саблю, которая за весь день еще ни разу не вынималась оттуда (по завершении кампании эта сабля была подарена им Жерому, обиженному тем, что брат не взял его с собой), и, подняв ее над головой, кричит:

— Стой!

Магическое, долгожданное слово перекатывается по фронту отступающей армии, и она останавливается.

В тот же миг, прискакав галопом и опередив свою дивизию, появляется Дезе; Бонапарт показывает ему равнину, покрытую трупами отступающих солдат, а впереди, в трехстах туазах от них, — консульскую гвардию, которая, повинуясь приказу, застыла на месте, как гранитная стена.

Когда Дезе, осмотрев нашу армию от правого до левого фланга, устремил взгляд на войско неприятеля, Бонапарт спросил своего боевого товарища:

— Что ты думаешь об этом сражении?

— Думаю, это сражение проиграно, — промолвил Дезе, доставая часы. — Но сейчас только три часа, и у нас еще есть время выиграть другое.

— И я того же мнения, — ответил Бонапарт.

Затем, встав перед фронтом армии, среди падающих ядер, которые осыпали землей его и коня под ним, он прокричал:

— Друзья! Хватит пятиться назад! Пришло время идти вперед! Так идем же вперед! И не забудьте: у меня привычка ночевать на поле боя!

Со всех сторон послышалось: «Да здравствует Бонапарт! Да здравствует первый консул!» Эти крики долго не смолкали, но затем их заглушил барабанный бой, звавший в атаку.

Дезе направляется на свои позиции и, расставаясь с Бонапартом, говорит ему: «Прощай».

— Почему «прощай»? — спрашивает Бонапарт.

— Потому что за те два года, которые я провел в Египте, европейские пули и ядра успели по мне соскучиться, — с грустной улыбкой ответил Дезе.

Вслух он сказал только это, а про себя повторил слова Красного Человечка: «Опасайся месяца июня и остерегайся священника из Маренго».

Приказы Бонапарта были исполнены с молниеносной быстротой. Армия тут же перешла в наступление по всему фронту; затрещали ружейные залпы, взревели пушки, и, вторя смертоносной мелодии атаки, зазвучала «Марсельеза». Артиллерийская батарея, незаметно установленная Мармоном, вдруг открывается и начинает изрыгать огонь; Келлерман бросается вперед во главе трех тысяч кирасиров, и под копытами их коней дрожит земля; Дезе, возбужденный грохотом и дымом, перепрыгивает через канавы, перелезает через изгороди и, взобравшись на пригорок возле небольшой рощи, оглядывается, чтобы посмотреть, следует ли за ним его дивизия.

В эту минуту на опушке рощи раздается выстрел, пуля попадает Дезе прямо в сердце, и он, не проронив ни звука, падает мертвым.

Это случилось 14 июня; предание, которое живо и по сей день, гласит, что роковой выстрел был сделан приходским священником из Маренго.

Так сбылось второе пророчество Красного Человечка.

Перейдем теперь к Зайончеку.

Зайончек остался в Египте; он узнал о гибели Круазье под Сен-Жан-д'Акром, узнал о гибели Дезе под Маренго: все произошло в точности так, как предсказывал турецкий колдун, и потому Зайончек, ни с кем не делясь этой тайной, постепенно начал понимать, какой огромной силой обладает его талисман. Он велел пришить с двух сторон этого пергамента черную ленту и с того дня, как пришла весть о гибели Дезе, стал носить этот амулет на шее.

После капитуляции, подписанной с англичанами во имя того, чтобы беспрепятственно выехать из Египта, капитуляции, против которой возражали только Зайончек и еще два генерала, польский патриот вернулся во Францию. В 1805 году он стал командовать дивизией в Булонском лагере, затем — дивизией в составе Германской армии; потом наступил 1806 год, и польские изгнанники со всех концов земли потянулись домой, вновь окрыленные надеждой, которая уже столько раз их обманывала, — вернуть независимость своей родине. И в самом деле, Тильзитский договор собрал несколько обломков былой Польши и слепил из них Великое герцогство Варшавское. При этом и Зайончек удостоился императорского дара: он получил поместье в Калишском воеводстве.

Однако до великого будущего, предсказанного ему в Египте, было еще далеко; Наполеон сделал для Зайончека лишь то, что делал для многих других, и быть владельцем поместья не значит быть вице-королем.

И все же фортуна настолько благоволила к польскому генералу, что Зайончек, который прежде словно притягивал к себе пули и никогда не возвращался невредимым из-под огня, за тринадцать лет, с 1798 года по 1811-й, не получил ни единой царапины.

Из этого следует сделать вывод, что Зайончек, никому не рассказывая о своем талисмане, свято верил в него и никогда с ним не расставался.

Но вот началась война с Россией; были созданы три польские дивизии: первой командовал Понятовский, второй — Зайончек, третьей — Домбровский.

Зайончек участвовал в битвах под Витебском, под Смоленском и на Москве-реке. И повсюду ему сопутствовала все та же удача: хотя пули пробивали его одежду, картечь свистела у него над ухом, ядра взрывали землю под копытами его лошадей, сам он, казалось, был неуязвимым.

Затем началось отступление.

Зайончек участвовал в этом отступлении на всех этапах; не надо забывать, что его солдаты куда лучше наших были приспособлены к русской зиме, которая лишь немногим суровее польской, поэтому холод, голод и всякого рода лишения они переносили значительно легче. Зайончек в свои шестьдесят лет (ибо за эти полные великих событий годы генерал из Даманхура успел превратиться в старика) являл собой пример силы, преданности и доблести; он прошел Вязьму, Смоленск и Оршу, ему нипочем были холод, голод, картечь, пушечные ядра Кутузова и казачьи пики Платова; он словно не испытывал тех страшных лишений, от которых армия несла такие потери, и не получил за это время ни единой царапины; и вот вечером 25 ноября он подошел к берегу Березины.

Там его солдаты — ни у кого в этом чудовищном отступлении уже не было своих солдат, а у Зайончека они еще были — там, повторяем, его солдаты заняли дом в деревне Студёнка. И Зайончек, который до этого более трех недель ночевал на снегу, завернувшись в плащ, смог, наконец, улечься под крышей, на охапке соломы.

Ночь была тревожной; неприятель укрепился на противоположном берегу, переправу защищала целая вражеская дивизия под командованием генерала Чаплица; выбить русских живой силой казалось невозможным; но с самого начала этой злосчастной кампании столько раз приходилось совершать невозможное, что и сейчас все рассчитывали на какое-нибудь чудо.

В пять часов прибыл генерал Эбле со своими понтонёрами и фургоном, полным колесными оковками, которые по его приказу перековали на скобы. Этот фургон заключал в себе единственную и последнюю надежду армии: надо было установить мост через илистое русло Березины, так как уровень воды в реке не позволял перейти ее вброд и к тому же по ней неслись огромные льдины. Только по этому мосту император мог вернуться в империю, а остатки его армии — во Францию.

Одно-единственное пушечное ядро могло разрушить этот мост, и все погибло бы.

А на высоком противоположном берегу стояла батарея из тридцати орудий.

Эбле и его понтонёры зашли в воду по самую шею.

Они работали при свете вражеских костров, на расстоянии ружейного выстрела от русских аванпостов.

Каждый удар молотка могли услышать в ставке Чаплица.

В полночь Мюрат разбудил Зайончека. Неаполитанский король и польский генерал говорили минут десять, затем Мюрат сел на лошадь и галопом ускакал прочь.

Наполеон ждал рассвета в одном из домов на берегу реки: он предпочел не ложиться. Войдя к нему, Мюрат застал его на ногах.

— Сир, — обратился к нему Мюрат, — вы, должно быть, уже изучили позиции противника?

— Да, — ответил император.

— Значит, для вашего величества очевидно, что переправа под огнем вражеской дивизии, по численности вдвое превышающей нашу, совершенно неосуществима?

— Пожалуй, да.

— И каково будет решение вашего величества?

— Надо переправляться.

— Тогда никто из нас не уйдет отсюда живым.

— Может быть, но другого пути для нас нет.

— Для целой армии — нет, а вот для пятисот человек путь найдется.

— Что вы хотите сказать?

— Что я сейчас посовещался с Зайончеком.

— Ну и?..

— Ну так вот: Зайончек отвечает за безопасность вашего величества, если только ваше величество пожелает довериться его полякам. Они знают надежный брод, знают дороги, неизвестные даже русским; через пять дней они вместе с вашим величеством будут в Вильне.

— А как же армия?

— Армия погибнет, но ваше величество спасется.

— Это не отступление, Мюрат, это бегство. Я останусь с армией, потому что армия осталась со мной: у нас одна судьба. Либо я погибну вместе с ней, либо она спасется вместе со мной. Я прощаю вас за это предложение, Мюрат, вот все, что я могу сделать.

И император повернулся спиной к своему зятю.

Мюрат подошел к нему, чтобы в последний раз попытаться уговорить его.

— Я все сказал, — через плечо бросил Наполеон.

Когда император говорил таким тоном, это означало,

что он не потерпит возражений.

И Мюрат удалился.

Однако он забыл передать Зайончеку, что Наполеон отверг его предложение.

Зайончек не спал до трех часов утра; в три часа, видя, что в его штаб не поступает никаких новостей, он бросился на охапку соломы и заснул.

На рассвете в комнату вбежал адъютант и разбудил его.

Зайончек мигом проснулся и вскочил, думая, что на лагерь напали русские; по привычке он поднес руку к шее, чтобы проверить, на месте ли талисман.

Ночью одна из лент, на которых висел талисман, оборвалась.

Зайончек позвал лакея и велел ему пришить ленту снова.

Тем временем адъютант объяснял ему причину своего поспешного прихода.

Как выяснилось, противник отводил войска.

Введенный в заблуждение отвлекающим маневром, который по приказу императора был предпринят в Ухолоде, Чаплиц отводил свои войска, словно желая дать дорогу нашим частям.

В это невозможно было поверить.

И Зайончек, забыв про свой талисман, выбежал из дому и приказал привести его лошадь, чтобы провести рекогносцировку берега реки.

Когда ему привели лошадь, он вскочил в седло и поскакал к дому, где находился император. Через десять минут он был там.

То, что он услышал от адъютанта, оказалось правдой.

Неприятельский лагерь был пуст, а костры там погасли. Виден был лишь хвост длинной колонны, двигавшейся в сторону Борисова. На берегу оставался пока один пехотный полк с двенадцатью орудиями, но и эти пушки, запряженные лошадьми, одна за другой покидали позиции и удалялись вслед за колонной.

Последний орудийный расчет, увидев на противоположном берегу группу каких-то важных лиц, на ходу выстрелил по ней.

Ядро легло прямо в цель, и Зайончек вместе с лошадью повалился к ногам императора.

Все бросились к ним: лошадь была убита, а у Зайончека оказалось раздроблено колено.

Это было первое ранение за четырнадцать лет!

Император послал за Ларреем: он не хотел доверить жизнь своего старого товарища никому, кроме этого прославленного хирурга.

И Ларрей, всегда готовый оказать помощь, как это было при Риволи, у Пирамид, при Маренго, Аустерлице и Фридланде, немедленно явился.

Он и Зайончек были старыми друзьями.

Ларрей осмотрел рану и сказал, что необходима ампутация.

Ларрей не любил долгих разговоров и сразу шел к цели, ведь на поле боя хирургу не до увещеваний: его ждут умирающие, чтобы он не дал им умереть.

Он протянул руку Зайончеку.

— Мужайтесь, старый друг, — сказал он, — и мы поможем вам избавиться от этой ноги, а не то она сама вполне может избавиться от вас.

— И нет никакой возможности сохранить ее? — спросил раненый.

— Взгляните на нее сами и судите.

— Да, выглядит она скверно.

— Но мы отнесемся к вам по-дружески: для всех это делается за три минуты, а с вами мы управимся за две.

И Ларрей стал закатывать рукава своего мундира.

— Минуту, минуту! — остановил врача Зайончек: он увидел, что к нему бежит его лакей.

— Хозяин! Бедный мой хозяин! — со слезами кричал слуга.

— Мой талисман! — приказал Зайончек.

— Ах! Зачем вы только сняли его?!

— Согласен с тобой… Это была большая ошибка, а теперь дай его мне.

— Ну как, генерал? Вы готовы? — спросил Ларрей.

— Еще минуту, дорогой друг.

И Зайончек снова надел на шею талисман, а слуга надежно закрепил его.

— Теперь я готов, — сказал генерал. — Начинайте.

Над раненым пришлось натянуть простыню: с неба сыпалась колючая ледяная крупа, и, когда она попадала ему на кожу, он невольно вздрагивал. Эту самодельную палатку держали четверо солдат.

Ларрей сдержал слово: несмотря на холод, на трудные условия, операция продлилась не больше двух минут.

Наполеон приказал, чтобы Зайончека перевезли на одном из первых плотов, переправлявшихся через реку. И раненый был благополучно доставлен на противоположный берег.

Поляки по очереди несли его на носилках. Операция была сделана с таким замечательным искусством, что раненого не постигло ни одно из осложнений, каких следует опасаться в подобном случае. В течение тринадцати дней, когда стольким несчастным уже недоставало сил бороться за собственную жизнь, солдаты Зайончека, несмотря на голод, холод и вражеский огонь, боролись за жизнь своего генерала. На тринадцатый день они вместе с ним вошли в Вильну.

Потом отступление сделалось таким быстрым и беспорядочным, что следовать за армией стало уже невозможно. Раненый сам приказал своим верным товарищам оставить его, и они поместили генерала в какой-то дом, где его и обнаружили русские, когда заняли город.

Едва царь Александр узнал, что за добыча ему досталась, он сразу же приказал обходиться с пленным со всей возможной заботливостью. Зайончека оставили в Вильне до тех пор, пока он не оправился окончательно.

Вслед за подписанием Парижского договора Александр отдал приказ о преобразовании польской армии, командовать которой он поручил великому князю Константину.

Зайончека произвели в чин генерала от инфантерии.

Год спустя часть Польши, отошедшая к России, была преобразована в Царство Польское. Александр, мечтавший даровать свободу своей обширной империи, пожелал в качестве опыта дать конституцию Польше и, чтобы завоевать еще большую любовь своих новых подданных, назначил своим наместником Зайончека.

Одиннадцать лет спустя, 28 июля 1826 года, Зайончек умер, пребывая в ранге вице-короля, в то время как Константин, родной брат императора, был всего лишь главнокомандующим армией.

Прославленный старец, осыпанный всеми почестями и наградами, скончался в возрасте семидесяти четырех лет.

Так сбылось последнее пророчество Красного Человечка.

Чудесный талисман, завещанный Зайончеком его дочери, бережно хранится в семье вместе с этим преданием, вещественным свидетельством которого он останется навечно.

XVI ТРИНАДЦАТОЕ И ВОСЕМНАДЦАТОЕ ИЮЛЯ

Я дописал строки, которые вы только что прочли, и без промедления покатил в загородный дом его высочества принца де Монфора, где мне предстояло отужинать в узком кругу с ним и двумя его сыновьями, принцами Жеромом и Наполеоном, несколько месяцев назад покинувшими двор своего дяди, его величества короля Вюртембергского, чтобы провести год у отца.

Я имел честь быть представленным им сразу же после их приезда.

Не смею верить, что нас с принцем Наполеоном сблизила взаимная симпатия; поэтому скажу лишь, что меня привлекли в нем достоинства, весьма необычные для человека, которому еще не исполнилось двадцати лет. Достоинства эти — глубокий и проницательный ум, возвышенная, поэтическая душа, разностороннее и свободное от сословных ограничений воспитание и, наконец, удивительно точные познания о современном положении Европы.

К тому же это один из тех людей, которых никогда не сможет унизить утрата высокого положения. Гордый своим именем, он не присоединяет к нему никакого титула; его зовут просто Наполеон Бонапарт, и он не носит никаких орденских лент, крестов или звезд, потому что не может носить крест Почетного легиона.

Нередко, прогуливаясь на обширной террасе перед домом принца де Монфора, с высоты которой видна Флоренция с ее древними республиканскими святынями, мы с улыбкой рассуждали о капризах фортуны, за одно столетие меняющей судьбы городов, а за один день — судьбы людей. Нередко нам случалось говорить о теперешнем положении Франции, но ни разу горькие воспоминания, связанные с ней, или чувство обиды по отношению к ее народу не омрачили спокойное и безмятежное лицо благородного молодого человека.

Итак, мне предстояло отужинать в тесной компании с его отцом, его братом и с ним самим, и этот ужин был для меня, как всегда, праздником.

Еще издали я заметил обоих братьев, ожидавших меня на крыльце; я выпрыгнул из кареты и поспешил к ним. На сердце у меня было спокойно и радостно; оба принца одновременно протянули мне руку, однако лица их выражали печаль и озабоченность, что повергло меня в удивление.

— Что это с вами, монсеньеры? — со смехом спросил я.

— Нас огорчает, что мы видим вас в таком веселом расположении духа, — ответил принц Наполеон.

— Вы же знаете, дорогой принц, как мне приятно вас видеть; поэтому вас не должна удивлять веселость, которая мной овладевает, когда я удостаиваюсь чести бывать здесь.

— Нет, мы не удивлены, но ваша веселость доказывает, что вы еще не знаете страшную новость, а нам с братом так хотелось бы, чтобы вы услышали ее от кого-нибудь другого.

— Бог ты мой, что же это за новость? Надеюсь, она не касается вас лично, монсеньер?

— Нет, но вот вы потеряли одного из людей, которые вам дороже всего на свете.

В моей голове молнией промелькнули две мысли: о моих детях и о наследном принце.

Но речь не могла идти о моих детях: если бы с ними что-то случилось, я узнал бы об этом в первую очередь и раньше всех.

— Герцог Орлеанский? — с тревогой спросил я.

— Он погиб, выпав на ходу из кареты, — ответил мне принц Жером.

Должно быть, лицо у меня сильно побледнело; я почувствовал, что меня не держат ноги, и, закрыв лицо руками, плечом оперся о принца Наполеона.

Как они оба и предполагали, удар был жестоким и тяжким.

Принц Наполеон понял, что теперь было у меня на душе.

— О Господи! — воскликнул он. — Не надо так отчаиваться: сообщение пока еще неофициальное, и, возможно, оно не соответствует действительности.

— Ах, монсеньер, — ответил я, — когда подобные слухи распространяются о таком принце, как герцог Орлеанский, на смерть, увы, можно положиться, ибо слухи эти всегда оказываются верными.

Я снова протянул руку племянникам императора, которые только что со слезами на глазах сообщили мне о гибели старшего сына Луи Филиппа, а затем направился в уединенный уголок сада, чтобы не стесняясь поплакать.

Смерть! Это и без того страшное сочетание букв в иных случаях вызывает ужас еще больший, чем всегда! Умереть в тридцать один год, умереть, когда ты так молод, так красив, так благороден, так великодушен, когда перед тобой такое будущее! Умереть, будучи герцогом Орлеанским, наследным принцем, умереть, когда в будущем тебя ждет французский трон!

— Ах, мой принц, бедный мой принц! — вслух произнес я, а сердце мое тихо добавило: «… Дорогой мой принц!»

Несомненно, его любили многие, и всеобщая скорбь, всеобщий горестный вопль уже стали доказательством этой любви, но мало кто знал его так, как я, и мало кто любил его так, как я… Могу утверждать это со всей ответственностью.

Зачем я это пишу, зачем говорю это? Не знаю. Поэт словно колокол: когда по нему ударяют, он не может не издать звон; когда его пронзает боль, он не может не испустить стон.

Это заменяет у него молитву.

Итак, герцог Орлеанский умер… Признаюсь, одним этим словом для меня было уничтожено все. Я больше ничего не видел, ничего не слышал, и только стук моего сердца повторял: «Умер! Умер!! Умер!!!»

Подойдя к принцу Наполеону, я спросил его:

— И когда же это случилось? В какой день? Каким образом?

— Тринадцатого июля, в четыре часа пополудни; он выпал из кареты.

Я вернулся в тот уголок сада, откуда только что пришел.

Тринадцатое июля! Чем я занимался в этот день? Быть может, я испытал некое предчувствие? Быть может, некий голос возвестил мне об этом великом несчастье? Ничего этого я не помнил; нет, этот день я провел так же, как другие дни, и, может быть, даже веселее, чем другие. Бог мой! В этот день, когда он умирал, я, быть может, смеялся; в этот день я, без сомнения, побывал на прогулке, в театре, на балу, как и в любой другой день.

Ах! Одна из величайших горестей человечества — это наш близорукий взгляд, не видящий далее горизонта, наш рассудок, лишенный пророческого дара, наше сердце, неспособное ничего предчувствовать заранее! Все это плачет, кричит, жалуется, когда мы уже знаем, что случилось, но все это не в состоянии предугадать, что нас ожидает.

На наше несчастье, мы слепы и глухи!

И однако, перебирая в памяти минувшие дни, я кое-что вспомнил. Это была необычная история: 27 июня принц Наполеон и я отплыли из Ливорно, собираясь посетить остров Эльбу; мы отправились в это путешествие вдвоем, не считая слуги принца, и, хотя нам предстояло проплыть шестьдесят миль, наняли всего лишь небольшую барку с четырьмя гребцами.

По странному совпадению, барка называлась «Герцог Рейхштадтский».

Мы осмотрели остров подробнейшим образом, и все это время нас окружала атмосфера непрерывного праздника. Наполеон для жителей острова Эльба — это божество. За те девять месяцев, что он был здесь государем, он сделал для них больше, чем пожелал сделать сам Господь Бог с того дня, как он поднял их остров со дна морского.

И потому принц Наполеон, живой портрет своего дяди, был с благоговейным восторгом принят всем здешним населением. Губернатор предоставил в его распоряжение свои кареты, своих лошадей и своих егерей. Поскольку мы оба были заядлыми охотниками, то последний из даров губернатора доставил нам огромную радость, и уже на следующий день после прибытия на Эльбу мы отправились на Пьянозу, маленький островок, получивший такое характерное название за свою небольшую высоту над уровнем моря.

Позднее, когда я приступлю к описанию этой части моих путешествий, я расскажу, какой увлекательной и чарующей была для меня эта поездка, да еще вдвоем с племянником императора, на затерянный островок в краю, где все вокруг хранило воспоминания о грозном изгнаннике.

Когда мы плыли туда, на горизонте показалась флотилия; нам удалось насчитать девять кораблей. На гафеле одного из них висел трехцветный флаг… Это была французская флотилия.

Прибыв на Пьянозу, мы занялись охотой, а вернувшись на берег, увидели двух бедных рыбаков, ожидавших нас там. Что им было нужно от нас? Читатель узнает это из нижеследующего письма:

«Ваше Величество!

Когда я подойду к вратам рая и у меня спросят, чем я заслужил право войти туда, я отвечу:

"Не имея возможности творить добро своими руками, я порою призывал на помощь королеву Франции, и всякий раз королева Франции совершала доброе дело, которое я, слабый и ничтожныйу не мог совершить сам".

Позвольте же мне, мадам, прежде всего поблагодарить Вас за ту бедную римлянку, о дочери которой вы позаботились и которая всю жизнь будет молиться — нет, не за Вас, ибо это Ваш удел молиться за других, — а за тех, кто Вам дорог.

И вот 28 июня этого года один из них проплывал вдоль берегов острова Эльба, командуя великолепной флотилией, которая шла, по-моему, с запада на восток, подгоняемая дыханьем Господа; это был Ваш третий сын, мадам, победитель сражения при Сан-Хуан-де-Ульоа, паломник на Святую Елену — принц де Жуанвиль.

Сам я в это время находился на утлом суденышке, затерянном среди бесконечных морских просторов, и глядел то на море, зеркало неба, то на небо, зеркало Господа; затем, узнав, что с этой флотилией у самого горизонта плывет один из ваших сыновей, я подумал о Вашем Величестве и сказал себе: воистину, благословенна среди жен та, старшего сына которой зовут герцог Орлеанский, второго — герцог Немурский, третьего — принц Жуан-вильский, а четвертого — гергоц Омальский, и все они — прекрасные, благородные молодые люди, каждый из которых может присоединить к своему имени название победоносного сражения.

Погруженный в эти мысли, я приплыл к маленькому острову, название которого вряд ли известно Вашему Величеству: он именуется остров Пьяноза. Богу было угодно, мадам, чтобы Вас благословляли в этом забытом уголке земли, и сейчас я Вам объясню, почему.

Там, на этом неведомом островке находились два бедных рыбака, впавших в беспросветное отчаяние: французская флотилия, проходя возле их берегов, зацепила и увлекла за собой их сети, то есть единственное их достояние, лишив единственной надежды их семьи.

Они узнали, что я француз, подошли ко мне и рассказали о своем несчастье. По их словам, теперь они разорены, и, чтобы не умереть с голоду, им остается лишь просить подаяние.

Тогда я спросил их, приходилось ли им слышать о королеве по имени Мария Амелия.

Они ответили, что это их соотечественница и что о ней здесь отзываются как о святой.

И тогда я посоветовал им написать прошение, которое прилагаю к этому письму и которое губернаторы острова Эльба и острова Пьяноза снабдили имеющим законную силу заверением, и сказал беднягам, чтобы они не теряли надежды.

В самом деле, мадам, я не сомневаюсь, что Вы соблаговолите передать прошение этих бедных людей господину адмиралу Дюперре. При Вашей поддержке это прошение возымеет должное действие.

А я, мадам, буду горд и счастлив тем, что мне еще раз удалось стать посредником между человеческим горем и Вашим Величеством».

Подумать только: в тот день, когда умер герцог Орлеанский, в тот час, когда умер герцог Орлеанский, я писал это письмо его матери!!!…

Как только закончился ужин, я попросил у короля Жерома разрешение удалиться: мне нужно было как можно скорее узнать подробности происшедшего, а затем, если роковое известие подтвердится, отгородиться от окружающего мира и побыть наедине с собой. Все, что мне осталось от принца, который любил меня, — это мои воспоминания, и теперь я спешил на свидание с ними.

Принц Наполеон пожелал сопровождать меня. Мы приказали кучеру везти нас в Кашины. Летом, в шесть часов вечера, Кашины становятся местом, где бывает вся Флоренция. Там, разумеется, будут и атташе французского посольства. И от них, конечно же, мы получим официальные сведения…

И действительно, там нам все подтвердили. Как же получилось, что через пять дней после этого события о нем уже стало известно здесь, если почте нужна неделя, чтобы преодолеть расстояние между Парижем и Флоренцией? Сейчас я вам это объясню.

Телеграф донес весть о случившемся до Ле-Пон-де-Бо-вуазена. Там командующий корпусом карабинеров короля Карла Альберта, решив, что о таком важном событии надо без промедлениядоложить правительству, отправил депешу эстафетой. Так, передаваемая от курьера к курьеру, весть эта перевалила через Альпы, спустилась в Турин и наконец добралась до Генуи. «Генуэзская газета» опубликовала ее в том виде, в каком она была получена по телеграфу, без всяких комментариев или разъяснений, но в колонке официальных новостей. Итак, сомневаться в услышанном не приходилось, и надеяться больше было не на что.

Все были глубоко потрясены. Такова непостижимая власть народной любви: затаенная, полная светлых надежд нежность, которую Франция испытывала к наследному принцу, которая сопровождала его в мирных путешествиях по Европе, в военных экспедициях в Африку, которая встречала его по возвращении домой, каким-то образом преодолела границы, проникла в другие страны и, быть может, в тот день заставила и в Германии, и в Италии, и в Англии, и в Испании самых разных людей почувствовать одинаковую скорбь.

Впору было подумать, что бедный принц, только что ушедший из жизни, был не только надеждой Франции, но и мессией для целого мира.

Но теперь все было кончено. Взгляды, прежде с напряженным ожиданием следившие за ним, были устремлены теперь на его гроб.

Бывало, что мир надевал траур по прошлому; в этот раз он надел траур по будущему.

Оставив завсегдатаев Кашин изощряться в догадках о том, как такое могло произойти, я уехал оттуда. Какое мне было дело до подробностей, если катастрофа в самом деле произошла?

Вернувшись домой, я обнаружил на своем столе письмо к королеве, которое можно было отправить только с посольской почтой, то есть на следующий день, 19 июля, — письмо, в котором я называл ее счастливейшей из матерей.

Мгновение я колебался: стоит ли заводить речь о чужом и, в сущности, не таком уж страшном горе, когда в семье свое горе, тяжкое, глубокое, непоправимое? Но я знал королеву: предложить ей совершить доброе дело означало пролить целительный бальзам на ее душу. Вот только вместо того, чтобы послать письмо на ее имя, я адресовал его герцогу Омальскому.

Не помню, что я ему написал. Такие послания пишутся без черновика, ведь они наполнены сердечной болью и увлажнены слезами.

Следует сказать, что с монсеньером герцогом Омаль-ским я был знаком ближе, чем с его братьями, если не считать наследника престола. Меня представил ему на скачках в Шантийи сам наследный принц.

Наследный принц питал к герцогу Омальскому нежную привязанность и глубокое уважение. Это под его началом юный полковник совершал свои первые шаги на военном поприще, и, когда на перевале Музайя он принял боевое крещение, наследный принц стал его крестным.

Как-то раз, во время одной из тех долгих бесед, когда мы с герцогом Орлеанским говорили обо всем на свете и когда он, устав быть принцем, становился просто человеком, я услышал от него одну из тех волнующих историй, которые в письменном изложении теряют всю свою прелесть; к тому же принц был восхитительный рассказчик, и в непринужденном разговоре его красноречие достигало, если можно так выразиться, самого высокого уровня. Наконец, он умел прервать свой рассказ, чтобы выслушать собеседника, — свойство, нечасто встречающееся у обыкновенных людей, и уж вовсе невиданное у принцев.

В голосе герцога Орлеанского, в его улыбке, в его взгляде было какое-то магнетическое, покоряющее обаяние. Ни у кого, включая и самых обворожительных женщин, я не встречал даже отдаленного подобия такого взгляда и такой улыбки, нигде больше не доводилось мне слышать такой голос.

В каком бы расположении духа ни находился принц, когда вы обращались к нему, всякий раз вы уходили от него совершенно очарованным. Трудно сказать, что вас так пленяло в нем: его ум или его сердце. Должно быть, и то и другое, ибо его ум почти всегда был заодно с его сердцем.

Господь свидетель, что я не говорил всех этих слов при его жизни. Но если со мной случалась беда, я шел к нему; если у меня случалась радость, я шел к нему, и он делил со мной и беду, и радость. В гробнице, на которой я пишу эти строки, останется частица моего сердца.

Вот история, рассказанная им в тот день.

Дело было на берегах Шиффы, накануне того дня, когда предполагалось перейти перевал Музайя. Там происходило ожесточенное столкновение между нашими солдатами и арабами. Наследный принц несколько раз посылал на место схватки адъютантов с приказами; затем потребовалось передать еще один приказ, притом незамедлительно, поскольку бой разгорался все жарче; тогда он обратился к офицерам своего штаба и спросил, чья теперь очередь ехать.

— Моя, — ответил герцог Омальский и шагнул вперед.

Принц взглянул на поле битвы и понял, какой опасности подвергается сейчас его брат. Напомним, что в то время герцогу Омальскому едва исполнилось восемнадцать лет; сердцем это был мужчина, но годами — еще дитя.

— Ты ошибаешься, д'Омаль, сейчас не твоя очередь, — произнес герцог Орлеанский.

Герцог Омальский улыбнулся: он разгадал мысли брата.

— Куда нужно ехать и что нужно сказать? — спросил он, натягивая поводья лошади.

Герцог Орлеанский вздохнул, но он понимал, что честью поступаться нельзя, а принцы должны хранить свою честь еще бережнее, чем другие люди.

Он крепко пожал руку брата и передал ему приказ, который следовало отвезти.

Герцог Омальский галопом взял с места, и вскоре фигура всадника растворилась в дыму, на подступах к полю битвы.

Герцог Орлеанский провожал брата взглядом, пока его еще можно было различить, а потом так и остался стоять не сводя глаз с того места, где он исчез из виду.

Минуту спустя из-за пелены дыма показалась лошадь без всадника. Герцог Орлеанский ощутил, как по всему его телу пробежала дрожь: лошадь была той же масти, что и та, на какой уехал герцог Омальский.

У него мелькнула страшная мысль: его брат убит, причем убит в тот момент, когда он доставлял отданный им приказ!

Он судорожно вцепился в седло, а из глаз его брызнули две крупные слезы и скатились по щекам.

— Монсеньер, — сказал ему кто-то на ухо, — на лошади красный чепрак!

И герцог Орлеанский вздохнул полной грудью: на лошади герцога Омальского был синий чепрак.

Обернувшись, он обнял и прижал к груди того, кто так хорошо его понял. Герцог Орлеанский назвал мне имя этого человека, но оно не сохранилось у меня в памяти. Это был один из его адъютантов, возможно Бертен де Во, или Шабо-Латур, или Эльхинген.

Через десять минут герцог Омальский, целый и невредимый, с отвагой и хладнокровием закаленного воина выполнив задание, вернулся к брату.

Я предупреждал, что в моем пересказе эта история не производит особого впечатления, но когда ее рассказывал сам принц и голос у него дрожал, а на глаза навертывались слезы, она трогала до глубины души.

Ах, если бы мне было позволено описать эту жизнь, такую короткую и в то же время так богатую событиями, и восстановить один за другим каждый из дней, свидетелем которых я был за четырнадцать лет, дней порою мрачных, порою безмятежных, а порою блистательных! Если бы мне дано было право сделать его частную жизнь общественным достоянием — люди преклонили бы колена перед этим добрым, чистым, великодушным сердцем, точно перед алтарем.

Слишком многое ему было отпущено Господом. Небо оскудело, щедро расточив ему свои добродетели. Поэтому Господь прибрал его вместе с ними, и теперь осиротела земля.

Вы только представьте: четырнадцать лет подряд я просил у него то вспомоществования для бедных, то свободы для заключенных, то помилования для приговоренных к смерти, и ни разу, ни разу мне не было отказано в моей просьбе.

Этот человек был для меня всем, хотя для себя лично я у него ничего не просил![47]

Люди приходили ко мне в поисках правды, иногда предъявляя какие-то требования, иногда обращаясь с просьбами; приходили вступиться за своих товарищей старые боевые вояки и юные школяры.

— Хорошо, — говорил я им, — в первый же раз, как увижу принца, я поговорю с ним о вас.

И их желания исполнялись, если, конечно, это не противоречило справедливости.

Ибо точность суждений была свойственна его уму в той же степени, как спрведливость — его сердцу; доброта соединялась в нем с величием. Он был отзывчив, как Генрих IV, и проницателен, как Людовик XIV.

Я написал не только герцогу Омальскому, но и королеве; разумеется, не для того, чтобы попытаться ее утешить, — избави Бог! Даже в Библии сказано, что для матери, потерявшей ребенка, нет утешения. Рахиль не хочет утешиться, ибо ее детей больше нет. (Et noluit consolari quia non sunt.)

В моем письме было, если не ошибаюсь, четыре строчки. Вот что я ей писал:

«Плачьте, мадам, плачьте. Вся Франция плачет вместе с Вами.

В моей жизни было два горя: первое я испытал в тот день, когда потерял мать; второе — в тот день, когда Вы потеряли сына».

Супруге наследного принца, герцогине Орлеанской, вдове, лишившейся одновременно и мужа, и трона, я, помнится, не написал ничего и ограничился тем, что послал ей такую молитву для ее сына:

«О отец мой, пребывающий теперь на небесах, помогите мне стать таким, каким Вы были на земле, и я не попрошу у Господа ничего другого для того, чтобы снискать славу самому и дать счастье Франции».

Два слова об этом ребенке и об августейшей вдове. Второго января нынешнего года я пришел к наследному принцу, чтобы поздравить его с Новым годом. Поговорив со мной несколько минут, он спросил:

— А вы знакомы с графом Парижским?

— Да, монсеньер, я уже имел честь дважды видеться с его высочеством, — ответил я и напомнил принцу, при каких обстоятельствах это произошло.

— И все же, — продолжал принц, — я сейчас пошлю за ним, чтобы вы могли поприветствовать его.

Он вышел и минуту спустя вернулся, ведя сына за руку; затем, подойдя с ним ко мне, он произнес серьезным тоном, который всегда придавал его дружеским шуткам такое очарование:

— Подайте руку этому господину: это друг папы, а у папы не так уж много друзей.

— Это не так, монсеньер, — возразил я. — В отличие от других наследных принцев, у вашего высочества есть друзья, но нет прислужников.

Герцог Орлеанский улыбнулся; по знаку отца граф Парижский подал мне свою маленькую ручку, и я поцеловал ее.

— Что вы пожелаете моему сыну? — спросил меня принц.

— Как можно позже стать королем, монсеньер.

— Вы правы. Это скверное ремесло!

— Я не потому так сказал, монсеньер, а потому, что он может стать королем только после смерти вашего высочества.

— О, я могу умереть хоть сейчас, — произнес он с грустью, которая так часто появлялась на его лице и звучала в его голосе. — Мать сумеет воспитать его так, как если бы я был рядом с ним.

Затем, показав на спальню герцогини, словно ему было видно сквозь стены, где именно она находилась, он сказал:

— Мне удивительно повезло.

Думаю, просто невозможно испытывать большее уважение, большую нежность, большее почтение и большее доверие, чем те чувства, какие герцог Орлеанский испытывал к герцогине. Он нашел в ней часть тех высоких достоинств, какими обладал сам. Когда он говорил о ней, а это случалось часто, тихая радость переполняла его сердце, как вода переполняет сосуд.

Вернемся, однако, во Флоренцию.

Вечером того же дня я отнес три траурных послания в посольство. Когда я вошел к г-ну Беллоку, он был весь в слезах. Ему еще не прислали официальной депеши, но, зная, что «Генуэзская газета» обычно оказывается самой осведомленной газетой в Италии, он не сомневался в правдивости полученного сообщения.

Таким образом, я вернулся домой, еще более уверившись в этой страшной правде.

В письме королеве я написал, что только дважды в жизни испытал горе. Так оно и было. Я мог бы еще добавить, что в первом горе я был не одинок: когда умерла моя мать, наследный принц выразил мне самое нежное участие. Вот как получилось, что имена двух дорогих мне существ, которые теперь видятся мне оба, когда я обращаю взор на небеса, оказались связаны в моих воспоминаниях одно с другим.

Первого августа 1838 года меня известили, что у моей матери случился второй апоплексический удар. (Первый у нее был всего за три дня до представления «Генриха III».)

Я бегом бросился в Рульское предместье, где жила моя мать, и застал ее лежащей без сознания.

И однако, вняв моим крикам, моим слезам, моим рыданиям, а главное, чутью материнского сердца, которое умирает в матери лишь после ее смерти, она с Божьего соизволения открыла глаза, посмотрела в мою сторону и узнала меня.

Это было все, о чем я осмеливался просить в первые минуты; но когда мне была дарована эта милость, я попросил о чуде: я попросил, чтобы моя мать осталась жива.

Если когда-либо сын возносил горячие молитвы и проливал слезы отчаяния, склонившись над умирающим, то я могу сказать, что это были молитвы, которые возносил я, и слезы, которые текли из моих глаз, когда я склонился над моей матерью.

Однако на этот раз я, наверно, просил слишком многого, и Господь отвратил лик свой: страшное развитие болезни было заметно каждую минуту.

Мне нужно было излить кому-нибудь душу. Я взял перо и написал о случившемся наследному принцу. Почему именно ему, а не кому-либо другому? Да потому, что я любил его больше, чем кого-либо другого.

Я написал ему, что у одра умирающей матери я молю Бога сохранить ему отца и мать.

Отослав письмо, я вернулся на свое место и вновь стал смотреть на любимое лицо, на котором отражался ход агонии.

Час спустя перед домом остановилась карета; я не услышал, как она подъехала.

Чей-то голос произнес:

«От наследного принца».

Я встал, вышел в соседнюю комнату и увидел там придворного лакея, обычно вводившего меня в покои принца.

— Его высочество, — обратился он ко мне, — желает справиться о здоровье госпожи Дюма.

— Ах! Ей плохо, очень плохо: она обречена. Скажите ему об этом и поблагодарите его.

Вместо того чтобы немедленно отправиться с этим поручением, лакей на секунду замер в нерешительности.

— В чем дело, друг мой? — спросил я его.

— Видите ли, сударь, я не знаю, как вам об этом сказать, но если не скажу, вы, быть может, рассердитесь. Дело в том, что принц здесь.

— Что значит «здесь»?

— У ваших дверей, в карете.

Я выбежал на улицу. Дверца кареты была открыта. Он протянул мне обе руки, и я, уронив голову ему на колени, заплакал.

Сначала он подумал, что мать живет со мной, на улице Риволи. Он приехал туда, поднялся на пятый этаж и, поняв, что меня там нет, добрался до тихой улочки в Руль-ском предместье.

Он сказал мне все это, чтобы оправдаться за свой поздний приезд — бедный принц с благородным сердцем!

Не знаю, сколько времени я оставался рядом с ним.

Знаю только, что ночь была ясная и светлая, и в окно противоположной дверцы кареты я сквозь слезы видел сияющие на небе звезды.

Полгода спустя настал его черед плакать, и мне пришлось отдать ему печальный визит. Принцесса Мария, умершая в тот момент, когда она рисовала надгробие, отправилась на небеса, чтобы возвестить там его скорый приход.

И вот сегодня нам приходится оплакивать его.

Ах! Смерть выбирает лучших, и она никогда не ошибается.

Я рассказал вам о первом большом горе в моей жизни.

Бедный принц! Надо сказать, редко кто смотрит в грядущее с таким недоверием, как смотрел он; впору было подумать, будто еще в раннем детстве ему было откровение, что он долго не проживет. Сколько ни твердили все кругом, что его ждет великое будущее, сам он не переставал сомневаться в этом.

Я прибыл в Париж через несколько дней после покушения, совершенного Кениссе, и поспешил в павильон Марсан. Обычно туда был мой первый визит по приезде в город и последний перед отъездом.

— А! Вот и вы, вечный странник! — сказал мне принц.

— Да, монсеньер. Сегодня я пришел по особому поводу: хочу выразить вам сочувствие в связи с новым посягательством на жизнь нашего юного полковника.

— А! Да, в самом деле. Что ж, — сказал он, смеясь, — видите, какое воздаяние получают принцы в тысяча восемьсот сорок первом году от Рождества Христова.

— Однако Провидение неустанно заботится о том, чтобы подобное воздаяние миновало вас. А значит, ваше высочество должно оставить все опасения, — ответил я.

— Да, да, — пробормотал принц, машинально взявшись за пуговицу моего фрака, — да, Провидение хранит нас, в этом нет сомнений. И все же, — со вздохом продолжал он, — и все же, поверьте, это так печально, когда ты жив лишь благодаря чуду!

И вот Провидение ослабило свои заботы.

Утром следующего дня я получил письмо от нашего посла.

В этом письме содержалась депеша, которую г-н Беллок только что получил по телеграфу:

«Сегодня утром, в одиннадцать часов, наследный принц выпал из кареты; вечером, в половине пятого, он скончался.

13 июля 1842 года».

Мне оставалось только покинуть Флоренцию, чтобы присутствовать на его похоронах.

XVII ТРЕТЬЕ И ЧЕТВЕРТОЕ АВГУСТА

Я просмотрел все французские газеты, какие получают во Флоренции, чтобы узнать, когда состоятся похороны наследного принца.

Вплоть до 26 июля в газетах не появилось на этот счет ничего определенного. А 26-го я прочел в «Газете дебатов», что 3 августа состоится его отпевание в соборе Парижской Богоматери, а 4-го — погребение в фамильной усыпальнице в Дрё.

Я взял паспорт и 27 июля в два часа пополудни сел на пароход, направлявшийся в Геную.

На следующий день, в девять часов утра, я сошел на берег и поспешил на почтовую станцию. Почтовая карета уже отправлялась, и мест там больше не было, так что я смог лишь послать с ней письмо начальнику почты в Лионе.

Затем я нанял коляску и отправился в путь.

Я ехал днем и ночью, не теряя ни часа, не теряя даром ни секунды. 1 августа, в три часа пополудни, я был в Лионе.

Я поспешил на почтовую станцию. Мое письмо пришло вовремя: для меня было оставлено место в карете. Если бы это место мне не досталось, я напрасно проделал бы путь в три сотни льё, приехав слишком поздно.

Лишь расположившись в почтовой карете, я смог, наконец, перевести дух.

Через день, в три часа утра, я въехал в Париж.

Теперь приходилось опасаться только одного: что я не достану пропуска на церемонию. В семь часов утра я поспешил к Асселину.

Возможно, вы не знаете Асселина, зато его хорошо знают бедняки и в своих молитвах каждый день говорят о нем Богу.

Это один из тех людей, каких Провидение время от времени ставит возле добродетельных властителей, дабы сделать их еще совершеннее.

Асселина уже не было дома. Бедняга, он ведь тоже был в отчаянии! Уже две недели он не спал и почти ничего не ел.

Первое, что бросилось мне в глаза, когда я вошел к нему, — это гравюра Каламатты, прекрасная гравюра с прекрасной картины г-на Энгра.

Накануне своего отъезда я видел эту картину в мастерской нашего великого художника и вот теперь, в день своего возвращения, увидел гравюру с нее в кабинете Ассели-на. За прошедшее с тех пор время душа, оживлявшая эти столь ласковые, добрые, умные глаза, успела отлететь.

У итальянцев есть поговорка, или, скорее, распространено суеверие, будто если с человека написать портрет во весь рост, то человек этот умрет, не прожив и года.

Полтора месяца назад, увидев портрет, исполненный г-ном Энгром, я поинтересовался, почему рама перерезает фигуру чуть ниже колен.

Мне ответили, что королева будто бы слезно умоляла сына не заказывать портрет во весь рост, а принц, хотя и не разделявший материнских страхов, все же согласился выполнить просьбу королевы.

Гравюра стояла на кушетке, и я встал на колени перед этой кушеткой.

В это время вернулся Асселин. Мы бросились друг другу в объятия. Он позаботился о пропуске для меня: хотя я ничего не написал ему, он понял, что я должен буду приехать.

Он догадался и о том, что я захочу сопровождать тело принца до двери королевской усыпальницы, и выхлопотал для меня разрешение следовать за гробом до самого Дрё.

Тотчас начались горестные вопросы и печальные ответы. Несчастье было столь неожиданным, что я не мог в него поверить, мне казалось, будто я вижу страшный сон и звучание моего голоса поможет мне пробудиться.

В девять часов я поехал в кафедральный собор. Парижские улицы дышали грустью, какой я никогда раньше у них не замечал. К тому же каждая примета скорби была нова для меня и перекликалась со скорбью в моей душе. Флаги, увитые лентами из черного крепа, траурные знамена с инициалами; собор в черных драпировках: собор, похожий на огромный гроб, ибо в нем покоилась утраченная людская надежда; собор, ставший траурной часовней, в которой пылали тридцать тысяч свечей, превращая его в огненное пекло; все эти подробности печального ритуала, уже знакомые парижанам, это мрачное зрелище, за неделю ставшее для них привычным, я видел впервые, и они волновали меня больше, чем кого-либо еще.

С трибуны, где я стоял, был хорошо виден гроб; я бы отдал сколько угодно — нет, не денег, а дней, даже лет моей жизни за возможность преклонить колена перед этим катафалком, поцеловать этот гроб, отрезать клочок от бархатного покрывала, которым он был накрыт.

Пушечный залп возвестил о прибытии принцев. Пушки и колокола — это выразители великих радостей и великих горестей людских; их бронзовый голос — это язык, на котором переговариваются небо и земля, человек и Бог, когда обстоятельства сводят их вместе.

Принцы вошли в собор, и их появление оказало сильнейшее воздействие на всех присутствующих. Для своих братьев наследный принц был душой; это он излучал свет, отблеск которого озарял их. И теперь они были сломлены горем, ибо никак не могли помыслить, что им придется дважды терять отца.

Церемония была долгой, печальной и торжественной. Сорок тысяч человек, заполнивших собор, застыли в таком молчании, что можно было явственно расслышать даже самые тихие ноты священных песнопений, самые слабые вздохи органа, в которые время от времени врывался грохот пушек. Я мало видел зрелищ, дававших такое впечатляющее представление о скорби великого народа.

Затем настало время отпустительных молитв, то есть самой трогательной части похоронного обряда. Принцы один за другим, по старшинству, поднимались к гробу брата, окропляли его святой водой и молились за душу усопшего, который так любил их. И когда четверо молодых людей по очереди подходили к гробу и просили Бога принять в его лоно того, кто так часто сжимал их в своих братских объятиях, на это нельзя было смотреть без душевной боли.

Я покинул собор одним из последних, потому что надеялся подойти поближе к гробу, но это оказалось невозможным.

Вероятно, каждому из читающих эти строки приходилось терять близкого человека; но если этот близкий человек медленно умирал у них на руках, если они могли видеть, как отражался на его лице ход агонии, если они могли принять его последний вздох, с которым душа его отлетела к небу, — их горе, без сомнения, не было так мучительно, как у того, кто оставил любимого человека здоровым, полным сил и надежд на будущее, а затем, вернувшись из долгого путешествия, застал его в гробу, и гроб этот не только нельзя открыть, но к нему нельзя даже приблизиться. И я завидовал отчаянию тех, кто, находясь в бедном доме на аллее Восстания, видел, как, лежа на двух матрасах, положенных прямо на пол, он медленно угасал; кто видел, как он закрыл глаза; кто следил за его агонией! Тех, кто мог отрезать прядь его волос, отрезать кусок от его сюртука, оторвать лоскут от его рубашки![48]Мне пришлось выйти из собора.

Нам предстояло ехать в Дрё в почтовой карете. Мы сидели там вчетвером, три школьных товарища принца и я; эти трое были: депутат Гильем, Фердинан Леруа, генеральный секретарь бордосской префектуры, и Боше, библиотекарь герцога Орлеанского. Все они были весьма близки с наследным принцем, ибо он очень дорожил памятью о школьных годах. Всего два месяца назад я с помощью Асселина пристроил на службу к герцогу его соученика, хотя у него не было иной рекомендации, кроме собственных воспоминаний да еще листка, вырванного им из школьной тетради, которую он вел в третьем классе.

Случай собрал нас вместе; мы были единственные люди, которые, не принадлежа к королевской свите или к свите самого принца, возымели желание сопровождать его останки в Дрё, и мы были посторонними на этой церемонии.

Так что нам пришлось выехать рано утром: мы опасались, что по пути не достанем лошадей, ведь у нас не было документа, удостоверяющего наше право получать их на почтовых станциях.

Всеобщая скорбь, о которой я уже говорил, давала о себе знать далеко за пределами столицы. Повсюду на нашем пути царили печаль и уныние. В больших городах стены были затянуты черными драпировками, в деревнях к флагам были привязаны черные ленты, а в некоторых местах были установлены траурные арки и постаменты, на которых во время остановок должен был стоять гроб.

Выходит, горе целого народа похоже на горе отдельного человека: народ печалится, как мать, потерявшая дитя, и в то же время как семья, потерявшая кормильца.

Сравните это всенародное горе с тем, что мы и наши отцы наблюдали во время трех предыдущих королевских похорон — с веселым пением и оскорбительными танцами, какими провожали гроб Людовика XIV, с проклятиями, какими провожали гроб Людовика XV, и равнодушием, окружавшим гроб Людовика XVIII.

Это еще и красноречивый ответ людям, называющим нас нацией цареубийц. Ведь герцог Орлеанский был не кто иной, как наш будущий король, верно? Бедный принц! Поистине, он совершил чудо, примирив нас с королевской властью.

Ночью мы прибыли в Дрё. С большим трудом удалось найти тесную комнатушку, где нам пришлось разместиться вчетвером. Девять ночей у меня не было возможности лечь в постель: я бросился на матрас и проспал несколько часов.

Нас разбудил барабанный бой: в город тысячами прибывали национальные гвардейцы, не только из окрестных деревень и городов, но и из самых отдаленных мест. Мы увидели, как прибыла национальная гвардия из Вандома. Эти славные люди прошли пешком сорок пять льё, на десять дней забросили все свои дела, чтобы принять участие в этом последнем параде, который должен был пройти перед наследным принцем.

И было незаметно, чтобы кто-либо подгонял их церковной проповедью или ударами приклада — этими двумя побудительными средствами, с помощью которых французов заставляют делать столь многое.

Просто здесь был гроб, и требовалось проводить его до усыпальницы, вот и все. Правда, в этом гробу покоилась надежда Франции.

По мере того как национальные гвардейцы прибывали в город, их выстраивали шпалерами на дороге. И с каждой минутой эти шпалеры становились все длиннее и плотнее; вскоре они протянулись в длину на пол-льё.

С утра мы озаботились тем, как войти в часовню. Поскольку часовня в Дрё — всего лишь простая семейная капелла, в ней могут поместиться не более пятидесяти — шестидесяти человек. В такой крайности мне пришлось обратиться за помощью к супрефекту, и по воле случая супрефектом в Дрё оказался мой старый друг Марешаль. Он тоже был лично знаком с принцем; так что меня принял не чиновник с приличествующей обстоятельствам постной миной, а человек, испытывающий глубокую и неподдельную скорбь. Он велал нам все время держаться возле него и ручался, что проведет нас в часовню.

В этот момент ему доложили, что похоронная процессия уже видна из города. И тотчас же заработал телеграф, который был связан с телеграфом министра внутренних дел, а тот, посредством верховых, был напрямую связан с Тюильри. Таким образом, с опозданием всего на четверть часа королева узнавала обо всех подробностях погребальной церемонии; она могла мысленно следовать за гробом, не имея возможности следить за ним глазами, и даже почти что присутствовать на траурной мессе; она могла, преклонив колена в своей молельне, плакать и молиться почти одновременно с теми, кто произносил молитвы и проливал слезы здесь, в двадцати льё от дворца. Было нечто печальное и поэтическое в медлительной, таинственной работе этого механического устройства, которое по воздуху передавало страдающей матери последние новости о ее усопшем сыне и останавливалось лишь для того, чтобы получить ее ответное сообщение.

Мы пошли навстречу похоронной процессии. Все фасады на ее пути, которым она должна была проследовать, от почтовой станции до церкви, были затянуты черным, и на каждом доме висел трехцветный флаг с траурной лентой.

Дойдя до конца улицы, мы увидели остановившийся катафалк: с него снимали урну с сердцем принца, которую надлежало нести на руках, в то время как гроб на катафалке, запряженном шестеркой лошадей в черных попонах, должен был ехать дальше. Я обернулся и взглянул на телеграф: телеграф сообщал королеве о печальной процедуре, совершавшейся в этот момент.

О! Поистине, слезы — это великое благо! Небесный дар, который бесконечное милосердие Господа ниспослало нам в тот самый день, когда он в своей непостижимой мудрости ниспослал нам горе.

Мы остановились и стали ждать; катафалк медленно приближался, впереди него несли бронзовую урну, в которой было заключено сердце. Урна и гроб проследовали мимо нас; за гробом шли адъютанты принца: они несли его орденскую ленту, шпагу и корону; за ними шли четыре принца, с обнаженными головами, в парадных мунди-pax и траурных мантиях; и, наконец, позади них шла военная и гражданская свита короля. Нам подали знак, чтобы мы заняли места среди свиты.

Я заметил Паскье; он выглядел так, будто едва не умер сам.

Бедный Паскье! На его долю выпало самое тяжелое испытание. После того, как принц умер у него на руках, именно ему пришлось делать вскрытие; еще недавно он отдал бы жизнь, чтобы избавить это тело от малейшей боли, а теперь резал его на куски.

Можно ли представить себе большее страдание, чем страдание врача, который, находясь возле дорогого ему человека, видя его борьбу со смертью, один читая в его глазах волю Божью и понимая, что надежды уже не осталось, должен сдерживать слезы и заставлять себя улыбаться, чтобы успокоить мать, отца, всю семью, охваченную отчаянием; который из милосердия вынужден лгать и, сознавая свое бессилие, во исполнение профессионального долга должен стать палачом, терзать несчастного умирающего, хотя его агония была бы без этого, возможно, менее болезненной, а после его смерти, держа в руке скальпель, отыскивать у него в сердце, к биению которого он с тревогой прислушивался тридцать лет, причины этой смерти и оставленные ею следы!

Вот что ему пришлось выстрадать. И теперь, оглядываясь назад, он сам не понимал, как у него хватило на это мужества; он содрогался при одной мысли о том, что ему пришлось сделать.

Было время — с тех пор минуло три года, — когда мы не на шутку испугались за принца: у него появились симптомы туберкулеза легких, и все, кто был в его окружении и любил его, ужаснулись. Никто не решился сказать ему правду, а ведь привычное выполнение утомительных обязанностей днем и частые бессонные ночи могли неблагоприятно отразиться на его состоянии.

Тогда я взялся предупредить принца и написал ему письмо.

Ах, отчего мне нельзя опубликовать его ответ — письмо, которое он прислал мне по этому поводу!..

Вскрытие умершего показало, что тогдашние опасения были не только преувеличены, но даже вовсе лишены оснований. Правда, Паскье всегда головой ручался, что с этой стороны принцу бояться нечего.

Рядом с Паскье шел Буамилон, на глазах которого взрослел наследный принц. Убитый горем учитель шел за гробом своего ученика.

— Сегодня ровно двенадцать лет, как принц во главе своего полка вернулся в Париж, — обратился он ко мне. — Вы помните тот день?

Да, конечно же, я помнил! Проезжая мимо, принц пожал мне руку; в своем мундире гусарского полковника он весь сиял от радости и воодушевления.

Четыре года спустя, напомнив ему, что он сам когда-то носил этот элегантный мундир, я спас с его помощью жизнь солдата, который служил в этом полку и был приговорен к смерти.

Увы! Бедный спасенный солдат сегодня даже не может помолиться за того, кто вытащил его из могилы! Смерть не захотела уйти ни с чем: она так близко протянула к нему руку, что от этого он потерял рассудок.

Принц оплачивал его содержание в лечебнице для умалишенных.

Этого солдата-бунтовщика звали Брюйян, вы его помните? Он попытался поднять мятеж в Вандоме.

О! Хочется повторить слова Боссюэ: его величие и богатство были сокровищами, которые Господь создает для того, чтобы они расточались.

Гроб внесли в городскую церковь, где он должен был оставаться несколько минут. Телеграф доложил королеве об этой краткой остановке на последнем пути. И вновь начался трогательный обряд отпустительных молитв, а затем процессия двинулась дальше. Когда мы покидали церковь, произошел затор, и я оказался стиснут между бронзовой урной, которая заключала в себе сердце принца, и свинцовым гробом, в котором лежало его тело.

И урна, и гроб коснулись меня, когда их несли мимо. Словно его сердце и его тело хотели сказать мне последнее прости. Мне показалось, что я вот-вот потеряю сознание.

Урна снова заняла место во главе кортежа; гроб снова поставили на катафалк, и мы стали подниматься по дороге, опоясывающей склоны горы, на вершине которой находится усыпальница.

Добравшись до площадки на вершине, мы оказались напротив часовни. У ее дверей стояли епископ Шартрский и его клир.

Внизу, у ступеней, ведущих к дверям часовни, одиноко стоял человек в черном; он плакал навзрыд и кусал платок, который держал у рта.

Этот человек был король!

Сколь бы ни разделяли нас политические пристрастия и принадлежность к различным партиям, всем нам было одинаково грустно, невыразимо грустно видеть короля, встречающего гроб наследного принца; отца, встречающего тело сына; старика, встречающего труп своего ребенка.

Король приехал накануне и со времени приезда несколько раз принимался работать, чтобы отвлечься от своей скорби; еще утром к нему в кабинет с докладом явился маршал Сульт. Король прочел две или три депеши, подписал два или три документа, а затем отбросил перо и бумагу и вышел из дома, чтобы увидеть, как привезут тело его сына. Вот уже полчаса он стоял здесь, у нижней ступеньки перед входом в часовню, и плакал.

Мимо него пронесли урну, потом гроб, затем королевские регалии и воинские награды. Принцы остановились, и между ними и адъютантом, который нес корону, образовалось свободное место; это место и занял король. Тогда гроб сняли с катафалка, и телеграф сообщил королеве, что король поднимается по лестнице в часовню, вслед за гробом их первенца.

Бедная королева! По приезде из Палермо я прислал ей рисунок, изображающий дворцовую часовню, в которой крестили этого мальчика.

В день крещения та, что держала его на руках как представительница города Палермо, его благородная крестная, сказала, передавая его отцу:

«Быть может, мы только что окрестили будущего короля Франции».

Кто бы мог подумать месяц тому назад, что этому удивительному предсказанию не суждено сбыться?

Будущего короля Франции внесли в усыпальницу.

Началась литургия, самая скорбная из всех. Гроб сделал последнюю, важнейшую остановку на пути между шумом и тишиной, между жизнью и смертью, между землей и вечностью!

Затем настал черед отпустительных молитв, а после них зазвучал псалом «Ье profundis[49]».

Затем гроб подняли, и процессия в том же порядке направилась к склепу.

Однако по дороге от клироса к потайной лестнице позади алтаря, которая ведет в склеп, королю в какое-то мгновение пришлось опереться на двух старших сыновей, герцога Немурского и принца де Жуанвиля; но поскольку они не могли втроем пройти по лестнице, королю пришлось спускаться по ней самому, без чьей-либо помощи.

В склепе уже находились два гроба: герцогини де Пен-тьевр и принцессы Марии. Эти гробы стояли справа и слева от лестницы. Место посередине предназначалось для короля. Но, против всяких ожиданий, это место должен был занять его сын.

В то время как гроб наследного принца опускали на заранее приготовленный постамент, король коснулся лбом и ладонями гроба принцессы Марии.

Но вот отзвучала последняя молитва, и гроб в последний раз окропили святой водой. После священников к гробу подошел король, после короля — принцы, после принцев — горстка избранных, которым дозволено было сопровождать тело до места его последнего упокоения.

Все поднялись по лестнице в том же порядке; затем дверь склепа закрылась.

И принц остался один среди молчания и мрака, двух верных спутников смерти.

Это было ровно через четыре года, день в день, час в час, после похорон моей матери.

КОММЕНТАРИИ

Путевые очерки Дюма «Вилла Пальмьери» («Villa Palmieri») примыкают по содержанию к его книге «Год во Флоренции», хотя и не являются ее продолжением. В них писатель увлекательно рассказывает о впечатлениях, полученных им во время его нескольких длительных пребываний во Флоренции в течение 1840–1842 гг.

Избранные главы из этих очерков печатались с 15.09 по 26.11.1842 в газете «Век» («Le Sidcle»). Первое отдельное их издание: Paris, Dolin, 1843, 2 v.

Это первая публикация книги «Вилла Пальмьери» на русском языке. Перевод ее был выполнен Н.Кулиш специально для настоящего Собрания сочинений по изданию: Paris, Calmann-L6vy, 12mo.

5… Вилла Пальмьери — то место, где Боккаччо написал «Декаме рон». — Вилла Пальмьери находится во Фьезоле, северном пригороде Флоренции, который издавна был фешенебельным дачным местом, облюбованным богатыми флорентийцами; во второй пол. XIV в., во времена Боккаччо, на месте этой виллы находился летний загородный дом, принадлежавший семейству Фини и называвшийся Фонте ди Тре Визи («Фонтан Трех Ликов»); в 1457 г. его купил и полностью перестроил Маттео Пальмьери (1406–1475), известный итальянский гуманист, поэт, историк и политик, автор поэмы «Город Жизни» («La Citta di Vita»; 1464); в 1760 г. виллу приобрел граф Джордж Нассау Клеверинг Купер (1738–1789), богатый английский аристократ, меценат и собиратель живописи, а в 1873 г. она перешла в собственность английского графа Александра Кроуфорда (1812–1880), генеалогиста и историка.

Боккаччо, Джованни (1313–1375) — итальянский писатель, один из первых гуманистов и родоначальников литературы эпохи Возрождения; автор повести «Фьяметта» (1343), сборника новелл «Декамерон», книги «Жизнь Данте Алигьери» (ок. 1360).

«Декамерон» (гр. «Десятидневник»; 1350–1353) — книга из ста новелл, которые рассказывают друг другу десять молодых людей

(семь девушек и трое юношей), пережидая за городом, во Фьезоле, чуму, охватившую Флоренцию в 1348 г.; согласно преданию (никаких документальных подтверждений ему нет), эта книга была написана автором на вилле Пальмьери.

Праздник святого Иоанна во Флоренции


Однажды вечером, во время нашего пребывания во Флоренции… — Флоренция — древний город в Центральной Италии, ныне главный город области Тоскана; основана ок. 200 г. до н. э.; с XI в. начала становиться крупным международным центром, а в 1115 г. превратилась в фактически независимую городскую республику, в которой с 1293 г. власть принадлежала торговым и финансовым цехам; с 1532 г. столица Тосканского герцогства; в 1807–1814 гг. входила в состав наполеоновской империи; в 1859 г. присоединилась к королевству Пьемонт; в 1865–1871 гг. была столицей объединенного Итальянского королевства.

Здесь речь идет о втором приезде Дюма во Флоренцию, когда он находился в этом городе с 7 июня 1840 г. по 14 марта 1841 г.

открыли окно и заметили, что собор и его колокольня ярко освещены… — Имеется в виду Санта Мария дель Фьоре — кафедральный собор Флоренции, воздвигнутый в 1296–1436 гг. по проекту Арнольфо ди Камбио (см. примеч. к с. 106); его грандиозный восьмигранный купол был сооружен в 1420–1436 гг. Филиппо Брунеллески (см. примеч. к с. 21).

Относящаяся к комплексу собора 84-метровая квадратная башня-колокольня была построена в 1334–1359 гг. по планам Джотто (см. примеч. к с. 21).

иллюминация возвещала о том, что завтра начинается праздник святого Иоанна. — Имеется в виду день святого Иоанна (или Иванов день) — древний религиозно-магический земледельческий праздник летнего солнцестояния, распространенный у многих народов Европы; христианская церковь отождествила его с праздником рождества Иоанна Крестителя (24 июня по грегорианскому календарю).

Иоанн Креститель (или Предтеча) — один из самых чтимых святых христианской церкви; пустынник, проповедовавший пришествие мессии и ставший инициатором обряда крещения, которое он совершил и над Иисусом; был казнен по приказу царя Ирода Анти-пы; считается небесным покровителем Флоренции.

Мы не хотели упустить ни малейшей подробности этого праздника, о котором нам с такой похвалой рассказывали еще в Генуе и в Ливорно… — Генуя — город в Северной Италии, на берегу Генуэзского залива Лигурийского моря; ныне главный город провинции Генуя и области Лигурия, крупный порт Средиземного моря; в средние века могущественная морская держава (с XI1 в. — город-республика), соперница Пизы и Венеции; в XV–XVI вв. утратила прежнее положение и с XVI в. находилась в зависимости от Испании; в 1797 г. была завоевана Францией, а в 1805 г. аннексирована ею; решением Венского конгресса (1815) была включена в состав Сардинского королевства и вместе с ним вошла в единую Италию.

Ливорно — второй по величине город Тосканы; расположен вокруг крупного торгового порта в южной части равнины, граничащей с долиной реки Арно, в 20 км к югу от Пизы; до нач. XIV в. был небольшой рыбацкой деревушкой; затем, после того как собственная гавань Пизы, Порто Пизано, начала приходить в негодность из-за постоянных песчаных заносов, стал развиваться как альтернативный морской порт Пизы; в 1421 г. отошел ко Флоренции и впоследствии превратился в один из крупнейших портов Средиземноморья.

Такова характерная особенность жителей Тосканы… — Тоскана — историческая область в Центральной Италии; с кон. X в. входила в состав Священной Римской империи (до этого была в составе владений Древнего Рима, Византии, империи Карла Великого); с 1569 г. — самостоятельное Великое герцогство Тосканское; в 1737 г. перешла под власть Габсбургов (с перерывом в 1801–1815 гг., когда она была под властью Франции); в 1861 г. вошла в единое Итальянское королевство; ныне область Италии.

толпа привела нас на Соборную площадь… — Соборная площадь (Пьяцца дель Дуомо) находится в центре Флоренции; на ней стоит кафедральный собор города — Санта Мария дель Фьоре.

Баптистерий Сан Джованни был открыт… — Баптистерий Сан Джованни — крещальня, находящаяся на Соборной площади, напротив Санта Мария дель Фьоре, и посвященная Иоанну Крестителю, покровителю Флоренции; ее восьмигранное здание было построено в XI–XII вв. на месте прежнего храма VI в., возведенного, в свою очередь, на фундаментах IV–V вв., и являлось самым первым собором Флоренции, а крещальней стало с 1128 г.

К Богу здесь относятся с некой почтительной фамильярностьюпримерно так же, как к великому герцогу… — Великий герцог — имеется в виду Леопольд II (Иоганн Иосиф Франц Фердинанд Карл; 1797–1869), великий герцог Тосканский с 1824 г.; второй сын великого герцога Фердинанда III; один из самых либеральных правителей Европы, в государстве которого всегда находили приют изгнанники из соседних стран, а печать пользовалась сравнительной свободой, что не уберегло его от революционного брожения, охватившего в 1847 г. всю Италию; в 1848 г. согласился на введение в Тоскане конституции, но уже в феврале 1849 г., в ходе дальнейшего развития революции, бежал в Неаполь и вернулся в Тоскану лишь в апреле того же года, после низвержения там революционного правительства; в 1859 г. снова бежал из страны и вскоре отрекся от трона в пользу своего сына Фердинанда, однако это не спасло его династию; в дальнейшем жил в Австрии.

Мы заметили, в частности, «Надежду» — статую работы Донателло; затем «Магдалину» того же мастера… — Донателло (настоящие имя — Донато ди Никколо ди Бетто Барди; ок. 1386–1466) — флорентийский скульптор, активно развивавший в своем творчестве идеи объемной скульптуры.

«Надежда» («Esperance») — неясно, что за скульптура имеется здесь в виду (известны бронзовые фигуры двух добродетелей, «Веры» и «Надежды», выполненные Донателло в 1429 г. для сиенского баптистерия).

Деревянная статуя Марии Магдалины, выполненная в 1453–1455 гг. и позднее установленная в баптистерии Сан Джованни, является образцом позднего стиля Донателло; автор показывает изнуренную, обезображенную лишениями старуху, чье лицо потрясает своей выразительностью.

Мария Магдалина (Мария из города Магдала) — христианская святая; до встречи с Христом была одержима бесами и вела развратную жизнь; последовала за Христом, когда он исцелил ее; присутствовала при его казни и погребении, и ей первой он явился после своего воскресения. Согласно преданию, Мария Магдалина, изгнанная из Иерусалима после казни Христа, нашла прибежище в пещере на северном склоне горного массива Сент-Бом в Южной Франции и, во искупление своих старых грехов, в полном одиночестве провела 33 года в молитвах и размышлениях — вплоть до своей смерти.

еще одну работу Донателло — надгробие Иоанна XXIII… — Иоанн XXIII (в миру — Бальдассаре Косса; ок. 1370–1419) — глава католической церкви в 1410–1415 гг., во время ее великого раскола; считается незаконным папой (антипапой); отличался крайней развращенностью; вынужденный согласиться на созыв Констанц-ского собора (1414–1418), отрекся на нем от верховной власти в церкви; затем был епископом Тускуланским и деканом Коллегии кардиналов.

Мраморное надгробие папы Иоанна XXIII, тесно связанного с Флоренцией (она поддерживала его во время великого раскола) и похороненного в баптистерии Сан Джованни, было создано Донателло совместно с архитектором Микелоццо ди Бартоломео (ок. 1396—ок. 1472) в 1424–1427 гг.

слова «Quondam papa», высеченные на этом надгробии, так разгневали Мартина V… — Мартин V (в миру — Оддоне Колонна; 1368–1431) — римский папа с 1417 г.; отстоял полноту папской власти и расширил пределы Церковной области, превратив ее в чисто светское государство.

Знатный неаполитанец, не имевший состояния, он решил сделаться корсаром… — Бальдассаре Косса происходил из семьи владетелей островов Прочида и Искья в Неаполитанском заливе; ее члены издавна имели репутацию пиратов, и сам он в молодости посвятил несколько лет жизни этому занятию.

благодаря поддержке, наставлениям, а главное, деньгам своего друга Козимо Старого, он был назначен кардиналом-диаконом. — Кози-мо Медичи Старый (1389–1464) — основатель могущества рода Медичи; флорентийский политический деятель, купец и банкир, владелец самого крупного состояния в Европе, с помощью которого он сумел превратить Флорентийскую республику, по существу, в монархию, не приняв при этом никаких титулов, не изменяя республиканских форм правления и не занимая никаких должностей, но с 1434 г. полностью и самовластно контролируя политику выборных органов власти; покровительствовал художникам, поэтам и ученым.

Бальдассаре Косса был назначен кардинал-диаконом (и тем самым занял нижнюю из трех ступеней кардинальского достоинства) церкви святого Евстафия 27 февраля 1402 г. папой Бонифацием IX (1356–1404; папа с 1389 г.).

после кончины Александра V, убитого, как поговаривали, по его приказу, он оказался достаточно богатым, чтобы подкупить конклав. — Александр V (в миру — Петр Филарго; 1340–1410) — уроженец Крита, монах-францисканец, архиепископ Миланский (1402), избранный на святой престол на Пизанском соборе 26 июня 1409 г.; считается антипапой; предшественник Бальдассаре Косса, под сильным влиянием которого он находился; умер в Болонье 3 мая 1410 г. при загадочных обстоятельствах (возможно, был отравлен).

7… Это был уже третий здравствующий папа: два других были Григорий XII и Бенедикт XIII. — Григорий XII (в миру — Анджело Кор-рер; ок. 1325/1336—1417) — римский папа в 1406–1415 гг.; отказавшись подчиниться решению Пизанского собора (1409), пытавшегося преодолеть раскол в католической церкви и избравшего новым папой Александра V, формально оставался папой вплоть до 4 июля 1415 г., когда решение Констанцского собора, восстановившего единство католической церкви, вынудило его отречься от престола, после чего он был назначен кардиналом-епископом португальского города Порто.

Бенедикт XIII (в миру — Педро Мартинес де Луна; 1324–1423) — авиньонский антипапа, избранный в 1394 г.; отказавшись подчиниться решению Пизанского собора, был объявлен раскольником, а постановлением Констанцского собора 27 июля 1417 г. низложен и отлучен от церкви, однако до конца жизни считал себя папой.

это не помешало ему обличать распущенность Владислава, короля Неаполитанского. — Владислав (Ладислав; 1376–1414) — король Неаполитанский с 1386 г.; сын и законный наследник неаполитанского короля Карла III (1345–1386; правил с 1382 г.), он был коронован только в 1390 г. (по другим сведениям, в 1399 г.), после того как при поддержке Бонифация IX взял верх над всеми другими претендентами на престол.

Григорий XII… был жалким изгнанником и жил на подаяния, которые он получал от одного мелкого тирана, правителя Римини… — После того как Григорий XII отказался подчиниться решению Пизанского собора, ему дал приют Карло I Малатеста (1368–1429), знаменитый итальянский кондотьер и владетель Римини с 1385 г. Римини — город в Северной Италии, в области Эмилия-Романья, в провинции Форли, неподалеку от берега Адриатического моря.

8… Владислав овладел Вечным городом, не встретив никакого сопротивления, и разграбил Ватикан — уже в третий раз за время своего царствования. — Войска неаполитанского короля Владислава занимали Рим трижды: в январе 1406 г., когда король вмешался в распрю римлян с папой Иннокентием VII (в миру — Козимо деи Ми-льорати; 1336–1406; папа с 1404 г.); в апреле 1408 г., когда он воспользовался бунтом горожан против папы Григория XII; и, наконец, в июне 1413 г., во время понтификата Иоанна XXIII.

Ватикан — комплекс дворцов и культовых зданий в центре Рима, главная резиденция папы римского и высших учреждений католической церкви; мировой центр католицизма; создавался в течение нескольких столетий начиная с кон. XIV в.; в настоящее время представляет собой самостоятельное карликовое теократическое государство.

Владислав преследовал беглеца до Перуджи… — Перуджа — главный город области Умбрия в Средней Италии; расположен в 135 км к северу от Рима; известен с V в. до н. э.

Короля отравил отец его любовницы, притом способом столь необычным, что об этом даже рассказывать затруднительно. — Согласно некоторым источникам, любовница короля Владислава, дочь аптекаря, натерла себе ядовитой мазью, которую дал ей отец, гениталии, после чего погибла она сама и в мучениях умер Владислав.

созванный собор разом сместил всех трех пап и назначил четвертого — им стал Мартин V. — Имеется в виду Констанцский собор католической церкви, созванный Иоанном XXIII по настоянию императора Сигизмунда и заседавший в городе Констанц на юге Германии в 1414–1418 гг.; избрание на нем 11 ноября 1417 г. папы Мартина V завершило великий раскол западной церкви.

Что же касается Иоанна XXIII, то вначале он председательствовал на соборе, затем вступил в борьбу с императором Сигизмундом, затем бежал, был захвачен в плен, низложен… — Сигизмунд I (1368–1437) — император Священной Римской империи с 1410 г. из династии Люксембургов, король Чехии (1419–1421 и 1436–1437) и Венгрии (1387–1437); сын императора Карла IV. Констанцский собор, открывшийся 5 ноября 1414 г. по инициативе императора Сигизмунда I и крайне враждебно настроенный по отношению к Иоанну XXIII, потребовал, чтобы тот отрекся от своего сана; понтифик вначале отказывался сделать это, но 2 марта 1415 г., наконец, согласился, при условии, что то же самое сделают Григорий XII и Бенедикт XIII; однако 19 марта он бежал, переодевшись возницей, и укрылся сначала в Шаффхаузене, во владениях герцога Австрийского, а затем во Фрайбурге, где был арестован и препровожден в замок Радольфцелль на берегу Констанцского озера (оттуда его перевели в конечном счете в Гейдельберг); 29 мая 1415 г. он был низложен решением собора, а свободу обрел лишь в апреле 1419 г., когда Джованни ди Биччи деи Медичи заплатил за него огромный выкуп в 30 000 флоринов; в конце июня 1419 г. Бальдассаре Косса прибыл во Флоренцию, а 27 декабря того же года умер.

шли за толпойпо Виа деи Черретани… — Виа деи Черре-тани («улица Фигляров») — одна из центральных улиц Флоренции; расположена вблизи баптистерия.

через мгновение очутились перед фасадом великолепного Палаццо Строцци… — Палаццо Строцци, один из шедевров итальянской архитектуры эпохи Ренессанса, расположен в исторической части Флоренции, на одноименной площади; дворец был построен в 1489–1505 гг. по заказу семейства Строцци, соперничавшего в богатстве и могуществе с Медичи.

который в гораздо большей степени, чем многие другие достопримечательности, заслужил восторженный отзыв Вазари. — Вазари, Джорджо (1511–1574) — итальянский художник, архитектор и историк искусств; автор сочинения «Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, скульпторов и зодчих» («Le vite de'piu eccelenti pittori, scultori e architetti»; 1550), являющегося важнейшим источником сведений о жизни и творчестве итальянских художников эпохи Возрождения.

9… Филиппо Строцци Старший заказал этот прекрасный дворец Бене детто да Майано, который создал план и заложил фундамент… — Филиппо Строцци Старший (1428–1491) — один из богатейших людей Флоренции, банкир, представитель могущественной семьи Строцци, издавна находившейся во враждебных отношениях с семейством Медичи и изгнанной в 1434 г. из Флоренции; сын Маттео Строцци (1397— ок. 1434) и его супруги с 1422 г. Алессандры Ма-чинги (ок. 1407–1471); в молодости обосновался в Неаполе и вел там финансовую деятельность; вернувшись из изгнания, начал возводить семейный дворец, но умер задолго до его завершения. Бенедетто да Майано (1442–1497) — итальянский скульптор, резчик по дереву и архитектор эпохи Возрождения, по планам которого в 1489 г. начал строиться Палаццо Строцци.

в это время во Флоренцию прибыл кузен братьев Поллайоло, прозванный Кронака, то есть «Хроника»… — Поллайоло — братья Антонио дель Поллайоло (ок. 1433–1498) и Пьеро дель Поллайоло (ок. 1441–1496), флорентийские живописцы, ювелиры и скульпторы.

Кронака (настоящее имя — Симоне дель Поллайоло; 1457–1508) — знаменитый итальянский архитектор флорентийской школы, родственник братьев Поллайоло; вместе с архитектором Джу-лиано да Сангалло (ок. 1445–1516) завершил строительство Палаццо Строцци; в 1494–1496 гг. построил в Палаццо Веккьо «Зал Пятисот», предназначенный для общих собраний горожан (самый большой в средние века в Европе: 52 м в длину, 23 м в ширину и 18 м в высоту).

великолепный антаблемент, работа над которым, однако, была прервана на середине… — Антаблемент — балочное перекрытие пролета или завершение стены, составной элемент архитектурного ордера.

фонари этипроизведение Никколо Гроссо, которого Лоренцо Великолепный прозвал Никколо Капарра («Задаток»). — Никколо Гроссо, по прозванию Капарра (или Никколо ди Нофери дель Содо) — знаменитый кузнечных дел мастер, работавший во Флоренции в кон. XV в. и выполнивший много работ для Палаццо Строцци. Лоренцо Медичи, по прозванию Великолепный (1449–1492) — внук Козимо Медичи Старого, сын Пьеро I Медичи, с 1469 г. правитель Флоренции, ставшей при нем одним из самых влиятельных городов-государств Италии, центром культуры Возрождения; покровительствовал наукам и искусствам и сам был видным поэтом.

Однажды Синьория заказала ему пару каминных подставок для дров… — Синьория (ит. signoria) — здесь: орган городского управления в средневековых городах-республиках; во Флоренции с 1293 г. состояла из семи человек во главе с гонфалоньером справедливости; формально избиралась всеми гражданами, но фактически — членами т. н. старших цехов и состояла из представителей богатых купцов, банкиров и т. п.

10… когда в город прибыл Карл VIII… — Карл VIII (1470–1498) — ко роль Франции с 1483 г.; сын Людовика XI и Шарлотты Савойской; предъявив претензии на т. н. Анжуйское наследство, предпринял в 1494 г. поход в Неаполь, положивший начало Итальянским войнам 1494–1559 гг.

Не встретив никакого сопротивления, Карл VIII вошел во Флоренцию 17 ноября 1494 г.

спросив у сопровождавшего его Пьеро Каппони… — Кап пони, Пьеро (1447–1496) — флорентийский политический деятель, дипломат и военачальник; после смерти Лоренцо Великолепного (1492) глава антимедичейской партии, добившейся в 1494 г. изгнания Пьеро II Медичи; с 1494 г. и до своей гибели 25 сентября 1496 г. в стычке с пизанцами — руководитель республики.

Этот дворец и в самом деле принадлежал прославленному семейству Строццикоторое дало Франции одного из ее маршалов. — Имеется в виду Пьеро Строцци (1510–1558) — французский военачальник, маршал Франции (1554), эмигрант из Флоренции, сын Филиппо Строцци Младшего (1489–1538), политического противника Алессандро Медичи, и Клариче Медичи (1493–1528), тетки Екатерины Медичи, двоюродный брат королевы Франции.

Вплоть до отмены у нас наследственного пэрства существовал пэр Франции, носивший это имя… — Наследственное пэрство во Франции было отменено в 1789 г., во время Революции, но в 1814 г. Людовик XVIII восстановил его, учредив по английскому образцу Палату пэров, члены которой носили звание пэра пожизненно; окончательно пожизненное пэрство было отменено после Июльской революции 1830 г.

Сведений о пэрах Франции, носивших имя Строцци, найти не удалось.

Сын того, по чьему приказу строился этот великолепный дворец, знаменитый Филиппо Строцци Младший, находясь в Венеции, приютил у себя Лоренцино, убийцу Алессандро деи Медичи, назвал его флорентийским Брутом и попросил у него двух его сестер в жены двум своим сыновьям. — Филиппо Строцци Младший (1489–1538) — самый знаменитый представитель семьи Строцци, банкир, политический деятель и военачальник; сын Филиппо Строцци Старшего и его второй супруги с 1477 г. Сельваджи Джанфильяцци; идейный противник герцога Алессандро Медичи; был изгнан из Флоренции в 1532 г. и жил в Венеции; после сражения при Монтемурло (1537) был взят в плен и умер в тюрьме (то ли покончил жизнь самоубийством, то ли был убит по приказу Козимо I).

Венеция — город и порт в Северной Италии, административный центр области Венето; расположена на островах лагуны Адриатического моря; в X в. формально получила статус самостоятельной республики; в средние века играла большую роль в политической жизни Европы и в ее торговле с Востоком; в результате войн Французской республики и наполеоновской империи отошла к Австрии (1797–1805), затем до 1814 г. была в составе наполеоновского Итальянского королевства, после чего снова стала австрийским владением; в 1866 г. вошла в состав объединенного Итальянского королевства.

Алессандро Медичи (1510–1537) — правитель Флоренции с 1531 г., с 1532 г. герцог Флорентийский (официальный титул: «герцог Флорентийской республики»); отличался жестоким, деспотичным нравом; формально правил Флоренцией еще раньше, в 1524–1527 гг., вместе с Ипполито Медичи; происхождение его неясно: рожденный некой Симонеттой да Коллавекьо, темнокожей служанкой во дворце Медичи, он официально считался незаконным сыном Лоренцо II Медичи, герцога Урбинского, однако молва упорно считала его внебрачным отпрыском папы Климента VII (в миру — Джу-лио Медичи; 1478–1534; папа с 1523 г.), оказывавшего ему особое покровительство; был убит 6 января 1537 г.

Лоренцино — Лоренцо Медичи (1514–1548), дальний родственник и фаворит Алессандро Медичи, которого он убил как тирана и притеснителя свободы; праправнук Лоренцо Медичи (1395–1440) —

брата Козимо Старого, основателя династии правителей Флоренции.

Брут, Марк Юний (85–42 до н. э.) — древнеримский политический деятель, друг Юлия Цезаря и один из вождей заговора, направленного на сохранение республиканской власти сената и приведшего к убийству диктатора; потерпев поражение от триумвиров Октавиа-на и Антония, покончил жизнь самоубийством.

У Филиппо Строцци Младшего в это время оставалось в живых четыре сына: Лоренцо (1513–1571), ставший кардиналом и архиепископом Экс-ан-Прованса; Роберто (7—1566), барон Коллальто; Леоне (1515–1554), позднее переехавший во Францию и ставший там адмиралом и мальтийским рыцарем, и Пьеро (см. примеч. выше). У Лоренцино было две сестры: Лаудомия (ок. 1518—7) — в 1539 г. вторым браком вышедшая замуж за Роберто Строцци, и Маддале-на (7—1583) — в том же году ставшая супругой Пьеро Строцци.

11… Филиппо Строцци, хотя и женатый на дочери Пьеро деи Меди чи, был одним из самых непоколебимых защитников республики. — Пьеро И Медичи (1471–1503) — старший сын Лоренцо Великолепного и его супруги с 1469 г. Клариче Орсини (ок. 1453–1488); правитель Флоренции с 1492 г.; в ноябре 1494 г., после того как в городе поднялось восстание, вызванное его согласием пропустить через Тоскану войска французского короля Карла VIII, который вторгся в Италию и шел завоевывать Неаполитанское королевство, ему пришлось бежать из Флоренции, после чего там вновь была установлена республика.

Филиппо Строцци Младший с 1508 г. был женат на Клариче Медичи (1493–1528) — дочери Пьеро II Медичи и его супруги с 1488 г. Альфонсины Орсини (ок. 1472–1520), внучке Лоренцо Великолепного.

когда Флоренция утратила свободу, в тот день, когда Алессандро Медичи торжественно въехал в столицу своего герцогства… — Алессандро Медичи совершил торжественный въезд во Флоренцию, захваченную за год до этого имперскими войсками, 5 июля 1531 г.

вскоре узнал, что побочный сын Лоренцо объявил его вне закона. — Лоренцо II Медичи (1492–1519) — сын Пьеро II Медичи, герцог Урбинский (1516); правитель Флоренции с 1513 г. вплоть до своей преждевременной кончины; внук Лоренцо Великолепного, племянник папы Льва X, отец Екатерины Медичи, королевы Франции.

Алессандро Медичи официально считался его незаконным сыном.

главой и правителем республики избран Козимо деи Медичи… — Имеется в виду Козимо I Великий (1519–1574) — герцог Флорентийский с 1537 г., представитель младшей линии рода Медичи; укрепил посредством террора свою власть и подчинил себе всю Тоскану; в 1564 г. передал бразды правления своему сыну Франческо; в 1569 г. получил от папы титул великого герцога Тосканского.

а когда… решились выступить против Козимо в открытом бою, его военачальник Алессандро Вителли наголову разбил их при Монте-мурло. — Алессандро Вителли (1500–1554) — итальянский кондотьер, владетель Монтоне, Читерно и Аматриче; командовал войсками герцога Козимо I в сражении при Монтемурло.

Монтемурло — селение в Тоскане, в провинции Прато, в 25 км к северо-западу от Флоренции.

2 августа 1537 г. на равнине близ крепости Монтемурло произошло сражение между войсками герцога Козимо I, находившимися под началом кондотьеров Алессандро Вителли и Пирро Бальони, по прозванию Колонна (ок. 1500–1552), и армией мятежников, состоящей из сторонников республики и политических изгнанников, которыми командовали Филиппо Строцци Младший и его сын Пьеро Строцци; когда мятежники были разбиты, Филиппо Строцци попытался укрыться в крепости, но она была подожжена, и ему пришлось сдаться в плен.

это была та самая цитадель, на строительстве которой Филиппо Строцци настаивал во время тайного совещания у папы Климента VII, вопреки мнению кардинала Якопо Сальвиати. — Имеется в виду крепость Фортецца ди Сан Джованни Баттиста (или Фортец-ца да Бассо), расположенная в историческом центре Флоренции; была построена архитектором Антонио да Сангалло Младшим (1483–1546) в 1533–1537 гг. по приказу Алессандро Медичи. После своего пленения Филиппо Строцци находился в заключении в этой крепости, возведенной по его совету, и там же расстался с жизнью.

Климент VII (в миру — Джулио Медичи; 1478–1534; папа с 1523 г.) — племянник Лоренцо Великолепного, внебрачный узаконенный сын его брата Джулиано Медичи (1543–1478), убитого во время заговора Пацци, и флорентийской горожанки по имени Фьоретта Горини; стал кардиналом в 1513 г., после того как его двоюродный брат Джованни Медичи занял святой престол (папа Лев X); в 1513–1523 гг. был архиепископом Флорентийским.

Якопо Сальвиати — скорее всего, имеется в виду Джованни Сальвиати (1490–1553), итальянский кардинал (1517), папский легат во Франции; сын Джакопо Сальвиати (1461–1533) и его супруги с 1486 г. Лукреции Медичи (1470–1553), дочери Лоренцо Великолепного; племянник папы Льва X и дядя Козимо I; выполнял при папском дворе сложные дипломатические поручения.

12… умер он не сразу, судя по тому, что на стене обнаружили начертанный кровью стих Вергилия… — Вергилий (Публий Вергилий Марон; 70–19 до н. э.) — древнеримский поэт, автор героического эпоса «Энеида», сборника стихотворений «Буколики» («Пастушеские песни») и поэмы «Георгики» («Поэма о земледелии»).

как это случилось недавно с несчастным Джулиано Гонди… — Джулиано Гонди — близкий друг Филиппо Строцци; был арестован одновременно с ним и, не выдержав пытки, дал показания против него; вышел на свободу лишь много лет спустя, когда Козимо I уже находился на вершине своего могущества.

13… позволит моей душе обитать в тех пределах, где обитают Катон Утический и другие добродетельные мужи, умершие так же, как он и как я. — Катон, Марк Порций Младший Утический (ок. 96–46 до н. э.) — древнеримский политический деятель, убежденный республиканец, противник Юлия Цезаря, прославившийся своей прямотой и честностью; после поражения при Тапсе (46 до н. э.) покончил с собой в городе Утика в Северной Африке (поэтому Катона и стали называть Утическим, чтобы отличать от Марка Порция Катона Старшего, его деда).

Колонну эту, подарок папы Пия IV, Козимо приказал установить на том самом месте, где он узнал о победе при Монтемурло; ее венчает скульптура Правосудия. — Гранитная колонна, подарок Пия IV (в миру — Джованни Анджело деи Медичи; 1499–1565; папа римский с 1559 г.) герцогу Козимо 1, была перевезена во Флоренцию, на Пьяцца Санта Тринита, из Рима (она была найдена там среди развалин терм, построенных императором Каракаллой) в 1560 г. и воздвигнута в 1565 г. в честь победы, одержанной Козимо 1 при Монтемурло (2 августа 1537 г.); в 1581 г. колонна была увенчана порфировой статуей символа Правосудия, созданной скульптором Франческо Ферруччи дель Тадда (1497–1585).

Позади колонны стоит дворец, принадлежавший некогда тому самому Буондельмонте, чье имя связано с первыми столкновениями между гвельфами и гибеллинами во Флоренции… — Буондельмонте деи Буондельмонти (7—1216) — представитель знатного дворянского рода, в XII в. переселившегося во Флоренцию и жившего в квартале Борго Санти Апостоли; нарушив слово, вынужденно данное им девице из рода Амидеи, он женился на другой и был убит за это, вследствие чего, согласно преданию, произошел раскол Флоренции на гвельфов и гибеллинов.

Гвельфы и гибеллины — политические группировки в Италии XII–XV вв., разделявшиеся по отношению к императорской власти (императором Священной Римской империи и одновременно итальянским королем был германский король): гвельфы ее оспаривали, гибеллины поддерживали.

Заметим, что Палаццо Буондельмонти на Пьяцца Санта Тринита датируется кон. XIII–XIV в.

напротив нее — мрачная и величественная крепость графов Ачча-юоли, последних герцогов Афинских. — Афинское герцогство — государство крестоносцев, возникшее на территории Греции в результате четвертого крестового похода (1202–1204) и просуществовавшее до 1458 г.; его основателем был бургундский рыцарь Оттон де Л а Рош (7—1234), завоевавший в 1204–1205 гг. города Афины и Фивы и ставший первым герцогом Афинским (1208–1225); герцогство занимало земли Аттики и Беотии, а его реальным центром были Фивы. В 1388 г. во главе его встал Нерио Аччаюоли (Райнерио; 7—1394), происходивший из богатого и знатного флорентийского рода Аччаюоли; династия Аччаюоли удерживала власть в герцогстве в течение 70 лет, вплоть до 1458 г., когда оно было захвачено турками. Последним герцогом Афинским, в 1455–1458 гг., был Франческо II Аччаюоли (Франко; 7—1460).

Палаццо Аччаюоли, принадлежавшее Никколо Аччаюоли (1310–1365), великому сенешалю Неаполитанского королевства и близкому родственнику Нерио Аччаюоли, находится на улице Борго Санти Апостоли, которая тянется от Пьяцца Санта Тринита в восточном направлении; в комплекс дворца входит высокая массивная башня, построенная в 1280 г. семейством Буондельмонти.

во дворце Буондельмонти теперь находится читальня… — Эту прославленную читальню, Габинетто ди Леттуре, основал в 1819 г. швейцарец-меценат Жан Пьер Вьёссё (1780–1863); в нее поступали газеты и журналы со всей Европы, и попасть туда мог любой желающий.

а крепость герцогов Афинских превратилась в гостиницу. — В наше время в Палаццо Аччаюоли располагается гостиница «Торре Гвельфа».

она господствовала над старинным мостом Святой Троицы, который был сооружен в 1252 году, в 1557-м разрушен наводнением реки

Арно, а затем заново отстроен Амманати по плану Микеланджело. — Мост Святой Троицы (Понте Санта Тринита) на реке Арно, чуть ниже по течению Понте Веккьо, выводит на Пьяцца Санта Тринита в правобережной части Флоренции; первый деревянный мост на этом месте был сооружен еще в 1252 г, а первый каменный — в 1259 г.; после разрушительного наводнения 1333 г. мост восстановили в 1346–1415 гг., но он снова был уничтожен наводнением 1557 г.; в 1567–1571 гг. был построен в своем нынешнем виде (трехпролетный, с изящными эллиптическими арками) архитектором Амманати, исполнявшим заказ Козимо I и, как считается, осуществившим проект Микеланджело; взорванный в 1944 г. отступавшими немцами, он был восстановлен в своем прежнем виде в 1958 г. Арно — река, на которой стоит Флоренция; берет начало в Апеннинах, в горах Монте Фальтероне, на высоте 1 385 м, и впадает в Средиземное море близ Ливорно; длина ее 241 км.

Амманати, Бартоломео (1511–1592) — итальянский архитектор, ученик Баччо Бандинелли, построивший много зданий во Флоренции и Риме.

Микеланджело Буонарроти (1475–1564) — выдающийся итальянский скульптор, живописец, архитектор и поэт.

почти все двинулись по набережной в сторону Понте Веккьо и Понте алла Каррайя. — Каменный трехарочный Понте Веккьо («Старый мост») через реку Арно, расположенный восточнее моста Святой Троицы, выше по течению, был построен в 1345 г. — по утверждению Вазари, архитектором Таддео Гадди (ок. 1300–1366), а по другим сведениям, архитектором Нери ди Фьораванте; заменил собой прежний, стоявший здесь еще с римских времен и разрушенный наводнением 1333 г.; на нем находятся лавки ювелиров, а также средневековые жилые дома; в верхней его части проходит т. н. «Коридор Вазари», построенный Вазари в 1565 г. и соединивший Палаццо Питти с Палаццо Веккьо, который расположен на другом берегу реки.

Понте алла Каррайя (букв. «Тележный мост») — мост через Арно, расположенный ниже по течению Понте Санта Тринита, к западу от него; первый деревянный мост, построенный на этом месте в 1218 г., назывался Понте Нуово («Новый мост»); он неоднократно повреждался и затем восстанавливался, а после катастрофического наводнения 1333 г. на его месте был построен первый каменный мост: считается, что его спроектировал Джотто ди Бандоне (ок. 1266–1337), знаменитый итальянский художник, скульптор и архитектор; после разрушительного наводнения 1557 г. этот мост был восстановлен Амманати.

прошли сначала под окнами Казино деи Нобили… — Казино деи Нобили («Дворец Знати») — аристократический клуб, в котором собирались представители флорентийской знати и который с 1770 г. располагался в здании, стоящем на углу набережной Кор-сини и улицы Торнабуони, рядом с мостом Святой Троицы, и до этого принадлежавшем семейству Джанфильяцци; в 1841 г. здание было перестроено и расширено; ныне в нем располагается гостиница «Антика Торре».

затем мимо дома, где Альфьери провел последние десять лет жизни, а в 1803 году умер… — Альфьери, Витторио, граф (1749—

1803) — итальянский поэт и драматург, свидетель начального периода Французской революции, которую он сначала приветствовал, а потом резко осудил; автор комедий, трагедий и стихотворений различных жанров.

С 1793 г. Альфьери жил вместе со своей неразлучной подругой графиней Олбани (см. примеч. к с. 68) во Флоренции, во дворце на набережной Корсини, № 2, стоящем между Казино деи Нобили и Палаццо Джанфильяцци; с XIV в. дворец принадлежал богатейшему семейству Джанфильяцци, а прежде — семье Руджерини; в XVII в. его перестроил архитектор Герардо Сильвани (1579–1675); поэт умер там 8 октября 1803 г.; теперь в этом здании (иногда его называют Каза Альфьери) располагается консульство Великобритании.

мимо Палаццо Джанфильяцци, где сейчас живет граф де Сен-Лё, бывший король Голландии… — Палаццо Джанфильяцци — дворец XV в., находящийся на набережной Корсини, № 4, и также являвшийся собственностью семейства Джанфильяцци.

Граф де Сен-Лё — Луи Бонапарт (1778–1846), младший брат Наполеона Бонапарта, король Голландии в 1806–1810 гг.; после своего отречения (1810), вызванного несогласием с политикой императора в отношении Голландии, жил под именем графа де Сен-Лё (по названию принадлежавшего ему с 1804 г. замка в селении Сен-Лё-ле-Форе в долине Уазы) и умер в Ливорно. Палаццо Джанфильяцци стал его местопребыванием с 1825 г.

мимо Палаццо Корсини, великолепного здания эпохи Людовика XIV… — Палаццо Корсини — один из самых знаменитых дворцов Флоренции; стоит на набережной Корсини, № 10; в 1649 г. стал собственностью семейства Корсини (до этого принадлежал Медичи) и затем в течение полувека перестраивался по планам архитектора Пьерфранческо Сильвани (1620–1685); ныне в нем располагается знаменитая частная художественная галерея.

Людовик XIV (1638–1715) — король Франции с 1643 г., сын Людовика XIII и Анны Австрийской, внук Генриха IV; правил вначале под опекой матери и кардинала Мазарини, а с 1661 г. — самостоятельно; при нем абсолютная монархия во Франции достигла апогея в своем развитии.

…в итоге наша коллекция пополнилась прекрасным рисунком, который Жаден сделал при лунном свете. — Жаден, Луи Годфруа (1805–1882) — французский художник, друг Дюма, путешествовавший вместе с ним с ноября 1834 г. по декабрь 1835 г. по югу Франции и по Италии (Флоренцию друзья посетили в июле 1835 г., со 2 по 20 июля); начинал свою творческую деятельность с натюрмортов и небольших картин охоты, потом перешел на исторические полотна, но более всего прославился своими картинами, изображающими лошадей и собак; впервые его картины были выставлены в Парижском салоне в 1831 г.; его лучшие работы: «Шесть собачьих голов», «Сбор псовой охоты» (1855), «Видение святого Губерта» (1859); после падения покровительствовавшей ему Орлеанской династии (1848) стал придворным художником императора Наполеона III (1808–1873; правил в 1852–1870 гг.).

в десять — парадный завтрак у маркиза Торриджани… — Маркиз Торриджани — Пьетро Гуаданьи (1773–1848), один из богатейших людей Флоренции; младший сын Марии Терезы Торриджани и Джованни Баттисты Гуаданьи; оставшись единственным мужским потомком в знатной семье Торриджани, получил в наследство от своего двоюродного деда, кардинала Луиджи Торриджани (1697–1777), огромное состояние, поместья и многочисленные дворцы и поменял отцовскую фамилию на материнскую, чтобы носить титул маркиза Торриджани; его состояние стало еще значительнее, когда он унаследовал богатства своей старшей сестры Оттавии Торриджани (1758–1825), вдовы барона Чербоне дель Неро (1756–1816).

Приглашение в Палаццо Торриджани зимой и в Казино Торриджани летом считается обязательным подтверждением вашего высочайшего достоинства… — В собственности маркиза Торриджани было три флорентийских дворца: Палаццо Торриджани на Виа Романа, № 17, — рядом с дворцом Питти (ныне Музей зоологии и естественной истории); Палаццо Бартолини Торриджани на Виа Порта Росса — в исторической части города; Палаццо Торриджани дель Неро на Пьяцца деи Моцци — в левобережной части города, рядом с мостом Понте алле Грацие и набережной Торриджани.

Казино Торриджани аль Кампуччо — летний дворец маркиза Торриджани, расположенный в левобережной части Флоренции, рядом с садами Боболи, и окруженный великолепными садами, которые были разбиты там в 1802–1817 гг. и называются Джардино Торриджани.

вы приобрели нечто вроде свидетельства, заверенного д'Озье. — Пьер де Ла Гард д'Озье (1592–1660) — выдающийся французский генеалогист и геральдист, с 1634 г. придворный историограф, а с 1641 г. т. н. гербовый судья; автор 150-томной рукописной «Генеалогии дворянских родов Франции»; именно ему Людовик XIII и Людовик XIV доверяли разбираться в вопросах знатности французских дворян.

Флоримо. «Ave Maria», молитва на четыре голоса; исполняют княгиня Элиза Понятовская, г-жа Лати, а также князья Карл и Иосиф Понятовские. — Флоримо, Франческо (1800–1888) — итальянский композитор, музыкальный критик и исполнитель; автор кантат и месс; с 1826 г. архивист, ас 1851 г. директор библиотеки Неаполитанской консерватории; близкий друг Винченцо Беллини. Понятовский, Иосиф Михаил Ксаверий (1816–1873) — итальянский композитор и певец; один из узаконенных побочных детей князя Станислава Понятовского (1754–1833), генерала и политического деятеля, племянника польского короля Станислава Августа Понятовского, и итальянки-простолюдинки, замужней Кассандры Лучи (1785–1863), на которой князь смог жениться только в

1830 г., после смерти ее мужа-сапожника (дети унаследовали состояние генерала, но не его польский княжеский титул); учился композиции во Флоренции; автор 13 опер, первыми их которых были «Джованни да Прочила» (1838) и «Дон Дезидерио» (1840), а последней — «Джельмина» (1872); в 1847 г. натурализовался в Тоскане; с 1848 г. был представителем тосканского двора в Париже; при Наполеоне III стал французским сенатором (1854) ив 1871 г. последовал за императором в изгнание, в Англию, где и умер.

Карл Понятовский (1808–1887) — старший брат Иосифа Понятовского; князь Понятовский (титул, признанный в Австрийской империи) и граф ди Монте Ротондо (титул, признанный в Великом герцогстве Тосканском). Эти же титулы носил и Иосиф Понятовский.

Элиза Понятовская, урожденная Монтекатини (1808–1893) — с

1831 г. супруга Карла Понятовского.

Кроме брата Карла, Иосиф Понятовский имел еще двух сестер: Изабеллу (1805—?), вышедшую в 1822 г. замуж за кавалера Дзано-био Риччи (7—1844), и Констанцу, вышедшую замуж за графа Даниеле Цаппи. Братья и сестры отличались музыкальной одаренностью и после смерти старого князя составили своеобразное семейное артистическое товарищество, выступавшее с концертами и на театральных сценах.

Сведений о госпоже Лати (Laty) найти не удалось.

Россини. Дуэт из «Семирамиды»… — Россини, Джоаккино Антонио (1792–1868) — знаменитый итальянский композитор, режиссер, дирижер, певец; автор духовных камерных сочинений, но прежде всего — многочисленных опер, среди которых две совершенно разные по жанру принесли ему мировую славу: опера-буфф «Севильский цирюльник» (1816) и произведение героико-романтического жанра «Вильгельм Телль» (1829); с 1815 г. был постоянным оперным композитором театра Сан Карло в Неаполе; в 1824 г. возглавил Итальянскую оперу в Париже; в 1836 г. вернулся в Италию; в 1855 г. снова приехал в Париж и оставался там до самой смерти.

«Семирамида» — опера-сериа, впервые поставленная в Венеции, в театре Ла Фениче, 3 февраля 1823 г.; либретто к ней написал Гаэтано Росси (1774–1855), использовавший сюжет одноименной трагедии Вольтера (1748).

Здесь, вероятно, имеется в виду дуэт царицы Семирамиды (сопрано) и ее любовника Ассура (бас) из второго акта оперы.

Доницетти. Финальная ария из «Лючии ди Ламмермур»… — Доницетти, Гаэтано (1797–1848) — итальянский композитор, автор более шестидесяти опер, многих кантат и произведений церковной музыки.

«Лючия ди Ламмермур» («Lucia di Lamermoor») — драматическая опера, впервые поставленная в Неаполе, в театре Сан Карло, 26 сентября 1835 г.; либретто к ней, написанное Сальваторе Каммарано (1801–1852), основано на историческом романе Вальтера Скотта «Ламмермурская невеста» (1819).

В финальной арии (III, 2) сэр Эдгар Равенсвуд (тенор), возлюбленный Лючии, у гробницы своих предков прощается с жизнью: «Tornbe degli avi miei… Fra poco a me ricovero» («О прах священный предков!.. Ax, скоро все страдания в могиле я сокрою»).

Меркаданте. Квартет из оперы «Клятва»… — Меркаданте, Саве-рио (1795–1870) — итальянский композитор, автор более шестидесяти опер, месс, симфоний, дивертисментов, фантазий, гимнов и др.; был профессором пения и гармонии, а с 1840 г. — директором консерватории в Неаполе.

«Клятва» («II Giuramento») — трехактная мелодраматическая опера, впервые поставленная в Милане, в театре Ла Скала, 11 марта 1837 г. и принесшая автору большой успех; либретто Гаэтано Росси; действие ее происходит в Сиракузе в XIV в.

Здесь имеется в виду квартет из второй сцены первого акта (Oh mio… german!), в которой действуют Элаиза (сопрано), Манфредо (баритон), Бруноро (тенор) и Вискардо (тенор).

Герольд. Увертюра к опере «Цампа». — Герольд (Эрольд), Луи Жозеф Фердинан (1791–1833) — французский композитор; создал много опер, несколько балетов; писал также симфоническую и камерную музыку и произведения для фортепьяно (сын известного пианиста, он сам был хорошим пианистом); много работал в качестве хормейстера в оперных театрах Парижа; некоторые его оперы пользовались большим успехом (хотя далеко не все получили признание); был мастером комической оперы; широко использовал в своих операх мелодику французской народной песни и романса. «Цампа, или Мраморная невеста» («Zampa ou la FiancSe de mar-bre») — комическая опера, впервые поставленная в Париже, в Комической опере, 3 мая 1831 г.; либретто к ней написал французский драматург Анн Оноре Жозеф Дювейрье (Мельвиль; 1797–1865). Увертюра к этой опере и в наши дни очень часто входит в репертуары оркестров.

Беллини. Дуэт из оперы «Пуритане»… — Беллини, Винченцо (1801–1835) — итальянский композитор, автор одиннадцати опер, самые известные из которых: «Капулетти и Монтекки» (1830), «Сомнамбула» (1831), «Норма» (1832) и «Пуритане» (1835); в его творчестве отразились патриотические настроения итальянского народа, когда большая часть страны находилась под австрийским владычеством.

«Пуритане» («1 Puritani») — трехактная опера, впервые поставленная 24 января 1835 г. в Париже, в Итальянском театре; либретто к ней написал граф Карло Пеполи (1796–1881).

Джорджетти. Вариации для скрипки на тему оперы «Сомнамбула»; исполняет г-н Джоваккино Джоваккини. — Джорджетти, Фер-динандо (1796–1867) — итальянский композитор и скрипач; жил и работал во Флоренции; автор камерных произведений в венском классическом стиле; один из основателей первого итальянского музыкального журнала «Revista musicale fiorentina» («Флорентийское музыкальное обозрение»; 1840).

«Сомнамбула» («La Sonnambula») — двухактная мелодраматическая опера Беллини, впервые поставленная 6 марта 1831 г. в Милане, в театре Каркано; либретто к ней написал Феличе Романи (1788–1865).

Джоваккино Джоваккини (1825–1906) — итальянский композитор и исполнитель.

Беллини. Финальная ария из оперы «Сомнамбула»… — Имеется в виду соло Амины (сопрано) «Ah! Non guinge uman pensiero» («Как хотелось бы поделиться…»).

Исполнители происходили по прямой линии от государя, царствовавшего менее полувека назад. — Имеется в виду Станислав Август Понятовский (1732–1798), в 1764 г. при поддержке Екатерины II избранный польским королем; до этого, в 1757–1758 гг., был саксонским послом в Санкт-Петербурге и находился в близких отношениях с императрицей; в 1795 г., после третьего раздела Польши, отрекся от престола и последние годы жизни провел в России. Иосиф и Карл Понятовские приходились ему двоюродными внуками: они были внуками Казимира Понятовского (1721–1800), его старшего брата.

явился в концертный зал, устроенный там, где прежде находилась Стинке — старинная городская тюрьма. — Кастелло делле Стин-ке — городская тюрьма во Флоренции, построенная в 1297–1304 гг.; название получила от замка Стинке в местности Валь ди Греве, принадлежавшего семье Кавальканти и отобранного у нее народом, который желал лишить ее власти (защитники этого замка стали первыми узниками только что построенной тюрьмы).

Если бы Данте вернулся сегодня на родину, то вместо своего Ада он, вероятно, обнаружил бы какой-нибудь бальный зал. — Данте Алигьери (1265–1321) — великий итальянский поэт, создатель итальянского литературного языка, автор«Божественной Комедии». Дантов Ад — одно из трех царств загробного мира, которое герой «Божественной Комедии», ее автор, по особой милости Божьей посещает, видя там разнообразное состояние душ после смерти — в соответствии с воздаянием Господа.

16… закрыв глаза, можно было думать, что находишься в парижском театре Буфф и слушаешь Персиани, Рубини и Тамбурины. — Буфф — обиходное название Итальянского оперного театра, существовавшего в Париже в 1801–1878 гг.; наряду с серьезными операми в этом театре ставились комические оперы-буфф.

Персиани — имеется в виду Фанни Таккинарди-Персиани (1812–1867), итальянская певица (сопрано), дочь и ученица известного тенора Николы Таккинарди (1772–1859), супруга итальянского композитора Джузеппе Персиани (1799–1869); дебютировала в Ливорно в 1832 г.

Рубини, Джованни Баттиста (1795–1854) — итальянский певец, тенор; дебютировал в 1814 г.; гастролировал во многих странах, в том числе и в России (1844).

Тамбурини, Антонио (1800–1876) — итальянский оперный певец, драматический баритон; дебютировал в 1818 г.; выступал во многих европейских странах, в 1849–1852 гг. — в России; оставил сцену в 1855 г.

…за время нашего пребывания во Флоренции состоялись представления двух его первоклассных опер — серьезной и комической; первая называлась «Прочида», вторая — «Дон Дезидерио», и обе имели бешеный успех. — «Джованни да Прочида» («Giovanni da Procida») — опера Иосифа Понятовского, впервые поставленная 25 ноября 1838 г. во Флоренции, в частном театре Стендиша; либретто к ней написал сам автор, взяв за основу одноименную трагедию (1830) итальянского драматурга Джованни Баттисты Никколини (1782–1861). Одну из партий в опере также исполнял сам автор.

Джованни да Прочида (1210–1298) — итальянский врач, дипломат и политический деятель, один из вдохновителей Сицилийской вечерни (1282).

«Дон Дезидерио» («Don Desiderio») — вторая опера Иосифа Понятовского, впервые поставленная в Пизе 26 декабря 1840 г., а затем, с огромным успехом, в Венеции, Флоренции, Милане, Ливорно, Болонье, Риме и Неаполе; либретто к ней написал Кассьяно Цак-каньини, взяв за основу комедию «Дон Дезидерио в отчаянии из-за излишне доброго сердца» («Don Desiderio disperato per eccesso di buon cuore»; 1809) итальянского драматурга графа Джованни Жиро (1776–1834).

17… все высшее общество Флоренции приглашается в зал Стендиша, а это во Флоренции то же, что в Париже — театр Кастеллано. — Орландо Стендиш (1783–1843) — английский меценат, сменивший в 1834 г. свое имя Роуленд Стефенсон на Орландо Стендиш (по названию поместья в Англии, которое в 1741 г. приобрел его дед), живший во Флоренции и устроивший в своем палаццо театральный зал для постановки музыкальных спектаклей.

Кастеллан, Луи Жозеф Альфонс, граф де (1782–1861) — французский меценат и денди, купивший в 1829 г. роскошный особняк на улице Предместья Сент-Оноре, № 102, в Париже и устроивший там в 1835 г. театральный зал на 400 мест, в котором в течение двадцати лет давались балы, ставились оперетты и спектакли; в то время это был единственный частный театр в Париже.

сочинял третью оперу для венецианского театра Ла Фениче. — Третья опера Понятовского, «Рюи Блаз», была поставлена в Риме, в театре Аржентина, 28 ноября 1843 г.

В театре Ла Фениче в феврале 1845 г. состоялось первое представление его четвертой оперы «Абидосская невеста» («La Sposa dAbido»); либретто к ней написал Джованни Перуццини (ок. 1815—ок. 1869), взявший за основу одноименную поэму Дж. Байрона (1813).

Ла Фениче (ит. «Феникс») — оперный театр в Венеции, один из самых известных в мире; был построен в 1790–1792 гг. взамен ско-ревшего в 1774 г. театра Сан Бенедетто и потому получил такое название (феникс — сказочная птица, способная возрождаться из собственного пепла); театр открылся 16 мая 1792 г. премьерой оперы «Агриджентские игры» («I Giochi di Agrigento») Джованни Паизиелло (1740–1816); оправдывая свое назание, театр сгорал еще дважды: 13 декабря 1836 г. (после реставрации открылся снова 26 декабря 1837 г.) и 29 января 1996 г. (заново отстроенный, открылся 14 декабря 2003 г.).

…На этот раз оно разворачивалось от Порта аль Прато до Палаццо Питти… — Ворота Прато (Порта аль Прато), входившие в состав средневековых городских стен Флоренции, находятся в ее западной части, на дороге в город Прато, и датируются 1285 г.

Палаццо Питти, расположенный на левом берегу Арно, был сооружен в 1458 г. по планам Филиппо Брунеллески (см. примеч. к с. 21) для богатого флорентийского банкира Луки Питти (1398–1472); в 1549 г. был куплен семейством Медичи; в 1558–1570 гг. перестроен Амманати и другими архитекторами и превращен в герцогскую резиденцию; в период объединения Италии (Рисорджименто; 1859–1870), когда Флоренция в 1865–1870 гг. была временной столицей Италии, служил королевской резиденцией; ныне в нем располагается знаменитый музей.

На Корсо, как и в Перголе, собирается элегантнейшая публика… — Пергола (Театро делла Пергола) — оперный театр во Флоренции, старейший в Италии; расположен на одноименной улице в центре города, к востоку от Соборной площади; его первое здание, деревянное, было построено в 1656 г. по проекту архитектора Ферди-нандоТакка (1619–1686), а каменное сооружено Джулио Маннони в 1750 г.; театр стал доступен для широкой публики с 1718 г.

Это флорентийский Лоншан… — Лоншан — часть Булонского леса, лесопарка у западной окраины Парижа; до Революции на этом месте стоял женский монастырь, основанный в 1255 г. и носивший то же название; после того как монастырские здания были разрушены, эта местность стала служить местом прогулок, а в 1857 г. там был открыт ипподром.

Самые дорогие и элегантные выезды принадлежат князьям Поня-товским, графу Грифео и барону делла Герардеска. — Граф Грифео — вероятно, имеется в виду граф Луиджи Грифео (7—1860), неаполитанский дипломат, представитель знатной сицилийской семьи Грифео, посол неаполитанского короля во Флоренции, а затем в Берлине и Мадриде.

Барон делла Герардеска — здесь, скорее всего, подразумевается Гвидо Альберто делла Герардеска (1780–1854), граф Доноратико и Кастаньето с 1807 г.

барон — единственный потомок Уголино: выходит, его предок, что бы там ни говорил Данте, съел не всех своих сыновей. — Описывая девятый круг Ада, Данте помещает туда градоправителя Пизы графа Уголино делла Герардеска (ок. 1220–1288), который был свергнут вследствие восстания, поднятого гибеллинами, и вместе с двумя сыновьями и двумя внуками заточен в башню, где они все умерли от голода, но граф перед смертью стал пожирать трупы детей:

Два дня звал мертвых с воплями тоски;

Но злей, чем горе, голод был недугом.

(«Ад», XXXIII, 74–75; перевод М.Лозинского.)

18… победительницами в этом состязании были княгиня Корсини, княгиня Элиза Понятовская и герцогиня ди Казильяно. — Княгиня Корсини — Наталья Акацатова (?—1842), вторая супруга князя Томмазо Корсини (см. примеч. к с. 25), первой женой которого была Антония Хайек фон Вальдштеттен (1781–1819).

Герцогиня ди Казильяно — Луиза Скотто (1808–1868), супруга Андреа Корсини, герцога ди Казильяно (1804–1868), министра иностранных дел Великого герцогства Тосканского в 1849–1856 гг., старшего сына Томмазо Корсини.

они не могли простить Мейерберу, что он заставляет себя слушать. — Мейербер, Джакомо (настоящее имя — Якоб Либман Бер; 1791–1864) — композитор, пианист и дирижер; родился в Берлине, в еврейской купеческой семье; автор 24 опер, из которых наибольшей известностью пользуются «Роберт-Дьявол» (1831), «Гугеноты» (1836) и «Пророк» (1849); жил во Франции, Италии и Германии.

19 …за десять минут перед вами поочередно предстают Корсини, Пац-ци, Герардеска, Альбицци, Каппони, Гвиччардини — все блистательные старинные имена… — Здесь перечислены знаменитые флорентийские семейства.

будто вы перенеслись в славную эпоху гонфалоньеров… — Гонфало-ньер справедливости (ит. gonfaloniere — «знаменосец») — в средние века должностное лицо в городах-республиках Северной и Средней Италии; во Флоренции (с 1293 г.) — глава правительства.

Гонки колесниц начинались в час пополудни на Пьяцца Санта Мария Новелла… — Пьяцца Санта Мария Новелла — площадь на правом берегу Арно, получившая название от расположенной на ней одноименной церкви XIII в.

Гонки колесниц (Палио деи Кокки), происходившие на этой площади с 1563 г., были учреждены Козимо I.

отвезет нас в дом синьора Финци… — В 1841 г. во Флоренции было по крайней мере восемь семей, носивших имя Финци; в одной из них, у Давида Финци и Сары Дизеньи, родился сын Чезаре Финци (1836–1908), ставший известным математиком.

20… именно здесь стоит чудесная церковь, которую Микеланджело называл своей супругой. — Имеется в виду церковь Санта Мария Новелла, находящаяся в западной части исторической Флоренции; была сооружена в 1246–1360 гг. на месте прежней церкви IX в. Санта Мария делла Винье и освящена в 1420 г.; в 1456–1470 гг. ее фасад был перестроен архитектором Леоном Баттистой Альберти (1404–1472) в ренессансном стиле.

Известно, что Микеланджело очень любил эту церковь и называл ее «та mia sposa».

Здесь же по воле Боккаччо встретились семь его героинь, семь юных флорентиек, решивших после чумы 1348 года удалиться в сельскую глушь, чтобы рассказывать там знаменитые новеллы… — Имеются в виду героини «Декамерона»: Пампинея, Фьяметта, Филомена, Эмилия, Лауретта, Нейфила и Элисса.

Двери работы Альберти не уступают прекраснейшим образцам этого рода… — Леон Баттиста Альберти (1404–1472) — итальянский художник и разносторонний ученый, гуманист, писатель, теоретик искусства; работал как архитектор во Флоренции, Мантуе и Римини.

чтобы соорудить из них амфитеатр для зрителей на скачках Бар-бери. — Скачки Барбери (ит. «corsa dei Barberi») — лошадиные бега, устраивавшиеся, согласно старинной городской традиции, в день святого Иоанна, покровителя Флоренции; маршрут их пролегал от Порта аль Прато до Порта алла Кроче.

от творений византийских мастеров, без которых во Флоренции не было бы Чимабуэ… — Чимабуэ, Джованни (настоящее имя — Чен-ни ди Пепо; ок. 1240—ок. 1302) — итальянский живописец, творчество которого развивалось в основном в русле византийских традиций; его фрески и другие произведения сосредоточены во Флоренции и Ассизи.

я говорю о знаменитой «Мадонне в окружении ангелов», которую Карл Анжуйский не погнушался осматривать в мастерской художника… — «Мадонна в окружении ангелов» («Мадонна Ручеллаи») — знаменитая картина, написанная ок. 1285 г. для капеллы Ручеллаи во флорентийской церкви Санта Мария Новелла. Согласно легенде, рассказанной Дж. Вазари, отзывы об этой картине, еще до того как Чимабуэ ее закончил, были столь хвалебными, что ее пожелал увидеть прямо в мастерской художника Карл Анжуйский.

Однако сегодня считается доказанным, что «Мадонна Ручеллаи» написана не Чимабуэ, а знаменитым сиенским художником Дуччо ди Буонинсенья (ок. 1260—ок. 1319).

Карл I Анжуйский (1227–1285) — младший сын короля Людовика VIИ Французского, брат Людовика IX, граф Прованса и Фор-калькье (с 1246 г.), граф Анжу (с 1246 г.), король Сицилии (в 1266–1282 гг.) и Неаполя с 1266 г., под влиянием которого с 1268 г. находилась почти вся Италия; однако его деспотическая власть вызвала в Сицилии знаменитое восстание «Сицилийская вечерня» (1282), после чего остров был завоеван Арагоном.

идите затем в капеллу Строцци, которую Андреа и Бернардо Орканья, эти великие живописцы-поэты, украсили фресками, изображающими Ад и Рай. — Семейную капеллу Строцци ди Мантова, находящуюся в конце левого поперечного нефа церкви Санта Мария Новелла, расписали в 1354–1357 гг. по заказу богатого флорентийского банкира Томмазо Строцци братья Андреа Орканья и Нардо ди Чоне, вдохновленные образами «Божественной Комедии» Данте: на задней стене капеллы изображена сцена Страшного суда, на левой — Рай, на правой — Ад. Алтарный образ капеллы, на котором изображен Христос, вручающий ключи апостолу Петру и книгу святому Фоме Аквинскому, написал Орканья.

Андреа Орканья (настоящее имя — Андреа ди Чоне; ок. 1308–1368) — архитектор, скульптор и художник флорентийской школы; один из строителей собора Санта Мария дель Фьоре.

Нардо ди Чоне (Бернардо;? — ок. 1366) — флорентийский живописец, старший брат Орканьи.

после этого вы направитесь на поиски фресок фра Липпи, на которых запечатлены апостолы Филипп и Иоанн… — Фра Филиппо Липпи (1406–1469) — флорентийский живописец, один из виднейших мастеров раннего Возрождения, приверженец ренессансного натурализма; с 1421 г. монах кармелитского монастыря во Флоренции, с 1442 г. приходский священник; назначенный в 1456 г. капелланом в женский монастырь в Прато, бежал с монахиней по имени Лукреция Бути, которая родила от него двоих детей. Однако здесь явно имеется в виду Филиппино Липпи (ок. 1456–1504) — итальянский живописец, незаконный сын фра Филиппо Липпи и Лукреции Бути, который расписал в 1487–1503 гг. по заказу Филиппо Строцци Старшего (см. примеч. к с. 9) сценами из жизни и деяний апостолов Филиппа и Иоанна Евангелиста другую семейную капеллу семейства Строцци — т. н. капеллу Филиппо Строцци, находящуюся справа от главного алтаря церкви Санта Мария Новелла.

Апостол Филипп — один из двенадцати апостолов Христа, после смерти которого он проповедовал в Скифии и Фригии; в 87 г. был распят на кресте вниз головой в малоазийском городе Иераполе. Апостол Иоанн Евангелист (или Богослов) — один из двенадцати апостолов Иисуса Христа, персонаж Нового Завета, предполагаемый автор евангелия от Иоанна и Откровения Иоанна Богослова (Апокалипсиса); после распятия учителя нес заботу о Богоматери, а затем проповедовал учение Христа в Эфесе и других малоазий-ских городах; согласно преданию, прожил более 100 лет, оставаясь единственным человеком, видевшим Иисуса Христа во время его земной жизни.

обойдя алтарь, вы найдете на клиросе шедевр Гирландайо — капеллу, навеявшую Микеланджело замысел Сикстинской капеллы… — Гирландайо, Доменико (1449–1494) — флорентийский художник раннего Возрождения; автор фресок на религиозные темы, созданных им в Риме, Флоренции и других городах; кроме того, писал портреты; художниками были также его братья Бенедетто (1458–1497) и Давид (1452–1525), а также его сын Ридольфо (1483–1561). Здесь имеются в виду фрески в капелле Маджоре (она называется также капеллой Торнабуони), главной в церкви Санта Мария Новелла, выполненные Доменико Гирландайо в 1485–1490 гг. вместе с его учениками и изображающие сцены из жизни Богоматери и Иоанна Крестителя. Считается, что в числе этих учеников был и юный Микеланджело.

Сикстинская капелла — часовня при папском дворце в Ватикане; исторический, художественный и религиозный памятник эпохи Возрождения; построена в 1475–1483 гг. архитектором Джованни деи Дольчи по заказу Сикста IV (в миру — Франческо делла Ровере; 1414–1484; папа с 1471 г.); служит местом выбора нового папы после смерти предыдущего.

Микеланджело в 1508–1512 гг. создал живописный цикл на своде Сикстинской капеллы, включающий сцены из библейской книги

Бытия в центральной части плафона, монументальные фигуры пророков и сивилл на боковых его частях, а также изображения предков Христа в распалубках, парусах и люнетах; в 1536–1541 гг. написал фреску «Страшный суд» на алтарной стене Сикстинской капеллы.

свои поиски вы закончите осмотром «Святого Лаврентия» Маккь-етти и «Мученичества святой Екатерины» Буджардини — картины, на которой фигуры солдат написал Микеланджело. — Маккьетти, Джироламо (ок. 1535–1592) — итальянский живописец, работавший главным образом во Флоренции; представитель маньеризма. Его картина «Мученичество святого Лаврентия», находящаяся в правом нефе церкви Санта Мария Новелла, была написана в 1573 г. Святой Лаврентий — христианский мученик, римский архидиакон, претерпевший мученичество в 258 г. (в правление императора Валериана): его сожгли на раскаленной железной решетке. Буджардини, Джулиано (1475–1554) — итальянский художник, принадлежавший к флорентийской школе; ученик Доменико Гирландайо, друг Микеланджело.

Картина «Мученичество святой Екатерины Александрийской», находящаяся в капелле Ручеллаи, написана им в 1530–1540 гг. Екатерина Александрийская (287–305) — христианская святая, претерпевшая мученическую смерть во время правления римского императора Максимиана; согласно преданию, после казни святой ее тело было перенесено ангелами на самую высокую вершину Синая.

вы преклоните колена перед двумя «Распятиями» — работы Джотто и Брунеллески. — Джотто ди Бондоне (ок. 1266–1337) — итальянский художник, скульптор и архитектор; с 1334 г. руководил строительством собора Санта Мария дель Фьоре.

Огромное изображение распятого Христа (578 х 406 см) в ризнице церкви Санта Мария Новелла было написано Джотто темперой на дереве в 1290–1300 гг.

Брунеллески, Филиппо (1377–1446) — флорентийский скульптор и архитектор; в особенности знаменит проектом и руководством строительства восьмигранного купола (диаметром 42 м) собора Санта Мария дель Фьоре, которое велось в 1420–1436 гг. Деревянное распятие, находящееся в капелле Гонди церкви Санта Мария Новелла, было создано Брунеллески в 1412–1413 гг.

после фресок Орканьи — гризайли Паоло Уччелло… — Гризайль — вид декоративной живописи, выполняемой в разных оттенках какого-либо одного цвета (чаще серого); применяется с XVII в. для росписи интерьеров.

Паоло Уччелло (настоящее имя — Паоло ди Доно; ок. 1396–1475) — итальянский художник флорентийской школы эпохи Возрождения; тяга к реализму сочеталась у него с приверженностью к условным готическим формам; один из первых мастеров батальной живописи.

после капеллы Строцци — капеллу Испанцев… — Капелла Испанцев (Каппеллоне дельи Спаньоли) — бывший зал капитула монастыря Санта Мария Новелла, построенный в 1343–1355 гг. в северной части монастырского клуатра и в 1566 г. отданный для проведения церковных служб, на которых присутствовала вместе со своей свитой супруга Козимо I с 1539 г. Элеонора Толедская (1520–1562), испанка по происхождению (отсюда и происходит название капеллы).

после работ фра Липпи, живописца-реалиста, стремившегося показать живую плоть, — живопись благочестивого идеалиста Симоне Мемми… — Симоне Мемми — имеется в виду Симоне Мартини (ок. 1284–1344), итальянский живописец, уроженец Сиены, ученик Джотто, много работавший вместе с художником Липпо Мемми (ок. 1285–1361), на сестре которого, Джованне, он был женат; последние годы своей жизни провел в Авиньоне и был дружен с Петраркой.

вроде школы для наших художников, которую мы уже основали в Риме. — Имеется в виду Французская академия живописи в Риме, которая была учреждена в 1666 г. по инициативе Кольбера для оказания содействия молодым живописцам, скульпторам и архитекторам, приезжавшим в Вечный город учиться и работать.

в лоджии Сан Паоло, изящном портике, возведенном Брунеллески напротив церкви Санта Мария Новелла… — Лоджия Сан Паоло, относившаяся к старинной больнице Святого Павла (Оспедале ди Сан Паоло; теперь в этом здании размещается Музей фотографии), находится на южной стороне Пьяцца Санта Марина Новелла, напротив церкви; она была построена в 1466 г., то есть после смерти Брунеллески (1446), однако в ее архитектуре повторяются мотивы лоджии Воспитательного дома (Оспедале дельи Инноченти) — детского приюта, построенного по его планам во Флоренции в 1421–1451 гг.

с улицы Борго Оньиссанти выехали десятка два всадников… — Виа Борго Оньиссанти («Улица Предместья Всех святых»), расположенная в правобережной части Флоренции, проходит южнее Пьяцца Санта Мария Новелла, параллельно набережной Арно; названа по имени находящейся рядом с ней старинной церкви Оньиссанти (XIII в.).

мы перенеслись на двадцать веков назад и присутствуем на празднестве, устроенном Нероном. — Нерон (Клавдий Друз Германик Цезарь; 37–68) — римский император с 54 г.; до его усыновления в 50 г. императором Клавдием и провозглашения наследником престола носил имя Луций Домиций Агенобарб; отличался чудовищной жестокостью и развращенностью; казнил множество своих приближенных, действительных и мнимых врагов и просто богатых римлян, чтобы завладеть их имуществом; лично участвовал в гонках колесниц, выступал публично как актер и певец, что с точки зрения римских нравов было постыдно; в конце концов был свергнут с престола и покончил жизнь самоубийством.

должны пропустить впередизбранника buon governo… — То есть ставленника властей. (Buon governo — ит. «достойное правительство».)

в толпе распространился слух, столь же поразительный, как тот, что дошел до Ахилла перед встречей с Агамемноном… — Ахилл (Ахиллес) — в древнегреческой мифологии, «Илиаде» и «Одиссее» Гомера храбрейший из греческих героев, осаждавших Трою. Все успехи греков вплоть до его смерти были достигнуты под его предводительством. В этой войне ему была суждена бессмертная слава и ранняя смерть, причем грекам было предсказано, что без Ахилла они не смогут взять Трою.

Агамемнон — мифический царь Микен, города на Пелопоннесе, сын Атрея и Аэропы, брат Менелая; когда Парис похитил Елену, жену Менелая, и после этого началась война против Трои, Агамемнон встал во главе греческих войск; после покорения Трои он возвратился домой и был убит своей женой Клитемнестрой и ее любовником Эгисфом.

Здесь, возможно, имеется в виду сцена, с которой начинается «Илиада» Гомера: ссора Ахилла с Агамемноном, который не желал отдать свою рабыню Хрисеиду ее отцу Хрису, жрецу Аполлона, наславшего на греков страшный мор.

заставил их выпить фъяску монтепулънано… — Фьяска — оплетенная бутылка с узким горлышком.

Монтепульчано — здесь, вероятно, имеется в виду красное сухое вино из городка Монтепульчано в Тоскане, в провинции Сиена, в 125 км к юго-востоку от Флоренции.

23… возница упал, запутавшись, как некогда Ипполит, в поводьях своих лошадей. — Ипполит — в греческой мифологии сын афинского царя Тесея и царицы амазонок Антиопы, искусный охотник; почитал деву-охотницу Артемиду и не проявлял должного уважения к богине Афродите, за что та в отместку внушила его мачехе Федре преступную любовь к пасынку; Ипполит отверг любовь мачехи, и оскорбленная Федра оклеветала его в глазах отца; разгневанный Тесей проклял сына, призвав на него гнев бога Посейдона, и юноша погиб, растоптанный своими собственными конями.

24… великий герцог и юные эрцгерцогини страшно испугались. — Скорее всего, здесь имеются в виду дочери великого герцога Леопольда 11 и его первой жены (с 1817 г.) Марии Анны Каролины Саксонской (1799–1832): Каролина (1822–1841) и Августа (1825–1864).

25… По знатности и занимаемому положению князь Корсини — один из первых вельмож в мире… — Корсини, Томмазо, князь (1767–1856) — тосканский государственный деятель и дипломат; князь ди Сисма-но, герцог ди Чивителла; камергер великого герцога Леопольда I, мажордом королевы Этрурии (1802), посол в Париже (1805), камергер Наполеона I (1809), римский сенатор в 1818–1847 гг., чрезвычайный и полномочный посол в Неаполе (1833) и Турине (1842).

насколько я помню, он потомок брата или племянника Климента XII, которому после его девятилетнего понтификата благодарные римляне воздвигли на Капитолии бронзовую статую. — Климент XII (в миру — Лоренцо Корсини; 1652–1740) — римский папа с 1730 г.; сын Бартоломео Корсини (1622–1685) и его супруги с 1640 г. Элизабетты Строцци (7—1682).

Томмазо Корсини, знакомец Дюма, четвертый князь ди Сисмано, был праправнуком Филиппо Корсини (1647–1706), старшего брата Лоренцо Корсини, который, став папой, облагодетельствовал его сына Бартоломео Корсини (1683–1752), своего любимого племянника: тот стал первым князем ди Сисмано.

Капитолий — один из семи холмов, на которых расположен Рим; с древнейших времен политический центр города.

Гордая женщина, ставшая женой Макиавелли и вдохновившая его на очаровательную сказку «Бельфагор», была из рода Корсини. — Макиавелли, Никколо (1469–1527) — один из виднейших деятелей итальянского Возрождения, историк, писатель, политик, постоянно развивавший идею о необходимости создания на территории Италии сильного независимого государства; идеолог сильной государственной власти, ради усиления которой допускал применение любых средств.

Супругой Макиавелли в 1501 г. стала Мариетта Корсини, родившая от него шесть детей.

«Бельфагор» («Belfagor arcidiavolo») — сатирическая новелла Макиавелли, написанная им между 1518 и 1527 гг. и впервые опубликованная под его собственным именем в 1549 г.; представляет собой сказку о черте, которому владыка ада Плутон дал задание отправиться на землю, жениться и, прожив в браке десять лет, убедиться, правду ли говорят души грешников, что их замучили злые жены.

Наполеон… вызвал князя во Францию, сделал его государственным советником и офицером ордена Почетного легиона. — Наполеон Бонапарт (1769–1821) — французский государственный деятель и полководец, реформатор военного искусства; во время Революции — генерал Республики; в ноябре 1799 г. совершил государственный переворот и при формальном сохранении республиканского образа правления получил всю полноту личной власти, установив т. н. режим Консульства; в 1804 г. стал императором под именем Наполеона 1; в апреле 1814 г., потерпев поражение в войне против коалиции европейских держав, отрекся от престола и был сослан на остров Эльбу в Средиземном море; весной 1815 г. ненадолго вернул себе власть (в истории этот период называется «Сто дней»), но, потерпев окончательное поражение, был сослан на остров Святой Елены в Атлантическом океане, где и умер.

Орден Почетного легиона — высшая награда Франции, вручаемая за военные и гражданские заслуги; ныне имеет пять степеней; учрежден Бонапартом 19 мая 1802 г.; первые награждения им произведены в 1804 г.; знак ордена имеет форму пятилучевого креста белой эмали.

Именно ему Наполеон поручил принцессу Элизу, когда она отправилась во Флоренцию, где ее ждала корона великой герцогини. — Принцесса Элиза — Мария Анна Элиза Бонапарт (1777–1820), младшая сестра Наполеона I, с 1797 г. супруга корсиканского офицера Феличе Баччоки (1762–1841); в 1805–1814 гг. княгиня Лукки и Пьомбино, в 1809–1814 гг. великая герцогиня Тосканская; проявила себя деятельной, твердой и способной правительницей, напоминая характером своего брата; боролась с разбоем и бандитизмом; после падения Империи жила в Болонье, Вене и Триесте.

Со времен Цезаря город не видел ничего подобного… — Цезарь, Гай Юлий (100—44 до н. э.) — древнеримский полководец и политический деятель; в 58–51 гг. наместник Галлии, подчинивший Риму всю Трансальпийскую Галлию; диктатор в 49, 48–46 и 45 гг. до н. э., а с 44 г. до н. э. — пожизненно; был убит заговорщиками-республи-канцами.

Еще в 65 г. до н. э., избранный эдилом, Цезарь устраивал в Риме дорогостоящие зрелища, пышные театральные представления, гладиаторские бои и общественные обеды, завоевывая популярность у римских граждан.

за это было заплачено 45 000 скудо… — Скудо — старинная итальянская золотая и серебряная монета с изображением гербового щита, чеканившаяся в XVI–XIX вв.

когда великий герцог Тосканский задумал посвататься к сестре короля Неаполитанского… — Великий герцог Леопольд II, овдовев в 1832 г., в 1833 г. женился на Марии Антонии Бурбонской (1814–1898) — дочери неаполитанского короля Франческо I (1777–1830; правил с 1825 г.) и сестре короля Фердинандо II (1810–1859; правил с 1830 г.).

великий герцог пожаловал князю Корсини звезду Святого Иосифа с бриллиантами. — Орден Святого Иосифа (Сан Джузеппе) был основан Фердинандом III Габсбургом (1769–1824), великим герцогом Тосканским в 1790–1801 и 1814–1824 гг., в 1807 г., после того как, принужденный Наполеоном отречься от трона Тосканы, он в 1806 г. получил взамен него в качестве компенсации вновь созданное Великое герцогство Вюрцбургское; в 1814 г., восстановленный на своем прежнем престоле, Фердинанд III перенес этот орден в Великое герцогство Тосканское и сделал его вторым по значению (после ордена Сан Стефано) в своем государстве; в 1817 г. орден был разделен на три класса: им награждали за военные и гражданские заслуги; орден был отменен в 1860 г., после присоединения Тосканы к Пьемонту; знак ордена представляет собой шестиконечную звезду белой эмали на красной ленте.

26… кажется, что ты попал в Версаль… — Версаль — дворцово-пар ковый ансамбль неподалеку от Парижа, архитектурный шедевр мирового значения; построен Людовиком XIV во второй пол. XVII в.; до Великой французской революции — резиденция французских королей.

Княгиня родом из России: она оставила азиатскую Италию ради Италии европейской, Крым — ради Тосканы, Одессу — ради Флоренции… — Вторая супруга князя Корсини, Наталья Акацатова (см. примеч. к с. 18), происходила, по-видимому, из семьи богатых русских помещиков Акацатовых, владевших многочисленными имениями в Елисаветградском уезде Херсонской губернии Новороссии и имевших сербские корни.

Одесса — портовый город на Украине, на северо-западном побережье Черного моря; город, порт и крепость были основаны русской армией в 1792–1794 гг.; название Одесса получил в 1795 г.; с 1796 г. вошел в состав Новороссии и позже стал ее административным центром.

Прекрасный дворец, кругом увешанный творениями Тициана, Рафаэля и Ван Дейка… — Тициан (Тициано Вечеллио; ок. 1490–1576) — итальянский художник, глава венецианской школы Высокого Возрождения.

Рафаэль Санти (1483–1520) — выдающийся итальянский живописец и архитектор, воплотивший в своих творениях идеалы эпохи Возрождения.

Ван Дейк, Антонис (1599–1641) — знаменитый фламандский живописец и график; автор замечательных, виртуозных по живописи портретов, отличающихся тонким психологизмом и благородной одухотворенностью; работал в Антверпене, Генуе и Лондоне.

казалось, Арно, словно Пактол, катил потоки золота. — Пактол (соврем. Сарт-Чайи) — небольшая река в Малой Азии, приток реки Гедис, несшая, согласно преданиям древности, много золотоносного песка.

27… остальные — для бильярда и виста. — Вист — коммерческая карточная игра, появившаяся в Англии и весьма популярная в XIX в.; видоизменившись, дала начало нескольким карточным играм, в том числе преферансу. В вист играют двое на двое. Название игры произошло от англ, whist — «молчать», т. к. основное ее правило — играть молча.

этой чести удостаиваются сыновья князя Корсини, сыновья графа Мартелли, маркиз Торриджани и граф Челлани. — У князя Томмазо Корсини было четыре сына: Андреа (1804–1868), Нери (1805–1859), Томмазо (1811–1868) и Лоренцо (1815—?).

Мартелли — богатая и могущественная флорентийская семья, известная с XIV в.

Маркиз Торриджани — см. примем, к с. 14.

Граф Челлани (Cellani) — сведений о таком персонаже найти не удалось.

28… однажды некая провинциалка спросила при мне у г-жи Нодье, рассказывавшей о наших вечерах в Арсенале… — Госпожа Нодье — урожденная Дезире Шарв, с 1808 г. супруга Шарля Нодье (1780–1844), французского писателя и библиофила, члена Французской академии (1833), автора многочисленных романов, новелл, сказок, пользовавшихся в свое время огромным успехом, друга и литературного наставника Дюма; с 1824 г. и до конца своей жизни он заведовал библиотекой Арсенала в Париже, ставшей в 1824–1830 гг. центром литературной жизни Парижа и романтического движения. Арсенал — хранилище и мастерские артиллерийского вооружения и боеприпасов; был построен в кон. XV в. на правом берегу Сены (в районе нынешней набережной Генриха IV); разрушен взрывом в 1563 г. и заново отстроен к 1594 г. по распоряжению герцога де Сюлли (1559–1641), суперинтенданта финансов и генерал-инспектора артиллерии, сделавшего жилые помещения при нем своей резиденцией. В 1757 г. при Арсенале возникла библиотека, первоначальные фонды которой составила книжная коллекция маркиза Антуана Рене де Вуайе д'Аржансона (1722–1787); она существует доныне и не имеет никакого отношения к огнестрельному оружию (в ней, например, хранится крупнейшее в мире собрание источников по истории театра); сам же Арсенал был закрыт в 1788 г.

этот изменчивый Протей… — Протей — греческое морское божество, способное к постоянным превращениям, сын Посейдона; обладал пророческим даром, но открывал будущее лишь тому, кто оказывался в состоянии узнать его истинный облик.

Князь Корсини предоставил в наше распоряжение летний дом своего второго сына, маркиза ди Лайатико, губернатора Ливорно. — Второй сын князя Томмазо Корсини — Нери Корсини, маркиз ди Лайатико (1805–1859), гражданский губернатор Ливорно (см. примеч. к с. 5) в 1839–1847 гг.

29… Юные эрцгерцоги должны смотреть на скачки… с балкона летнего дома князя Корсини. — Имеются в виду дети великого герцога Леопольда II и его второй жены Марии Антонии; ко времени второго приезда Дюма во Флоренцию (7 июня 1840 г.) на свет появились и были живы: Мария Изабелла (1834–1901), Фердинандо (1835–1908), Мария Кристина (1838–1849), Карло Сальваторе (1839–1892).

Внук князя Корсини, очаровательный ребенок лет пяти-шести… — Вероятно, имеется в виду старший сын Нери Корсини и его супруги Элеоноры Ринуччини (1813–1886) — Томмазо (1835–1919); второму его сыну, Пьетро Франческо (1837–1916), в 1841 г. было четыре года.

30… заканчивалась у Порта алла Кроче. — Порта алла Кроче — ворота в восточной части средневековой крепостной стены Флоренции; сохранились до наших дней; находятся на месте современной площади Беккариа.

В конце дня аристократию еще ожидала Пергола, состоятельных горожан — театр Кокомеро, а простой народ — театры на Борго Оньиссанти и на Пьяцца Веккья. — Пергола — см. примеч. к с. 17. Кокомеро (с 1861 г. театр Никколини) — музыкальный драматический театр во Флоренции, открывшийся в 1658 г.; находится на одноименной улице (соврем. Виа Риказоли) рядом с кафедральным собором.

Флорентийский театр Борго Оньиссанти (Боргоньиссанти), в котором ставились трагедии, комедии и драмы, находился в доме № 6 по одноименной улице (теперь в этом здании находится баптистская церковь); он открылся в 1778 г., а прекратил свое существование в 1887 г.

Небольшой театр Пьяцца Веккья, открывшийся в 1759 г., располагался на площади Пьяцца Веккья ди Санта Мария Новелла (соврем. Пьяцца делл'Унита Италиана); прекратил свое существование в те годы, когда Флоренция была столицей объединенного Итальянского королевства.

потом началась нестерпимая июльская жара, и все разъехались на воды — в Лукку, Виа Реджо или Монте Катини. — Лукка — город в Италии, в области Тоскана, известный с древнейших времен; с 1162 г. городская республика; враждовал с Пизой и в 1342 г. был ею захвачен; в 1799 г. был занят французами; с 1815 г. стал центром герцогства Лукка, присоединенного в 1847 г. к Тоскане; вместе с нею вошел в 1861 г. в объединенное Итальянское королевство.

Виа Реджо (Виареджо) — город в Тоскане, на побережье Тирренского моря; бальнеологический курорт.

Монте Катини (Монтекатини Терме) — один из самых знаменитых термальных курортов Европы; находится в Тоскане, в 20 км к востоку от Лукки; его целебные источники известны по крайней мере с XIII в., а первые лечебницы там были открыты еще в XIII в.

Палаццо Питти


31… Палаццо Питти, постоянная резиденция великого герцога, распо ложен, как и наш Люксембургский дворец (между ними есть некоторое сходство), на другом берегу реки. — Люксембургский дворец, расположенный на левом берегу Сены, в юго-восточной части Парижа, был построен архитектором Саломоном де Броссом (1571–1626) в 1615 г. по распоряжению французской королевы Марии Медичи (1575–1642), дочери великого герцога Тосканского Франческо I, которая после смерти своего мужа короля Генриха IV в 1610 г. решила построить себе резиденцию. Название к дворцу перешло от имени владельца дома, стоявшего здесь ранее, — герцога Пине-Люксембургского. Теперь во дворце размещается Сенат.

надо перейти Понте Веккьо, следуя по коридору… который великий герцог Козимо, поклонник античности, построил по образцу коридора, соединявшего, если верить Гомеру, дворец Гектора с дворцом Приама. — Имеется в виду т. н. «коридор Вазари» («Корридойо Ва-зариано») — крытый переход, построенный Вазари за пять месяцев в 1565 г. и соединивший Палаццо Питти, резиденцию Козимо I, с Палаццо Веккьо, который расположен на другом берегу реки и был получен наследным принцем Франческо для его семейной резиденции как свадебный подарок; над рекой этот коридор проходит в верхней части Понте Веккьо.

Гомер — легендарный странствующий слепой поэт Древней Греции; согласно античным источникам, жил в период XII–VII вв. до н. э.; считается автором эпических поэм «Илиада» и «Одиссея». Гектор — герой древнегреческой мифологии и «Илиады», сын царя Приама, храбрейший из троянских героев, предводитель войска, сражавшегося против греков; погиб от руки Ахилла.

Приам — легендарный царь Трои, герой древнегреческой мифологии и «Илиады»; при взятии Трои был убит Неоптолемом, сыном Ахилла.

Описание дома Приама содержится в главе VI «Илиады» («Свидание Гектора с Андромахой», стихи 242–249).

Понте Веккьо был возведен Таддео Гадди в 1345 году… — Гадди, Таддео (ок. 1300–1366) — итальянский художник флорентийской школы; ученик и последователь Джотто; руководил строительством собора Санта Мария дель Фьоре и моста Понте Веккьо.

в свое время оттуда вышли такие мастера, как Брунеллески, Гиберти, Донателло и Бенвенуто Челлини… — Гиберти, Лоренцо (1378–1455) — итальянский скульптор, художник, ювелир и историк искусства; создатель северных (1403–1424) и восточных (1425–1452) дверей баптистерия Сан Джованни; сын Чоне Гиберти, он до шестидесяти лет носил имя Лоренцо ди Бартоло (или Бартолуччо) — из уважения к своему отчиму Бартоло ди Микеле (Бартолуччо), обучавшему его ювелирному мастерству.

Донателло — см. примеч. к с. 6.

Челлини, Бенвенуто (1500–1571) — знаменитый итальянский скульптор и ювелир, автор книги мемуаров «Жизнь Бенвенуто, сына маэстро Джованни Челлини, флорентийца, написанная им самим во Флоренции» («La Vita di Benvenuto di M° Giovanni Cellini Fiorentino scritta per lui medesimo in Firenze»).

взгляд… отдыхает на «Геркулесе и Кентавре», одной из прекраснейших скульптурных групп Джамболоньи. — Мраморная скульптурная группа «Геркулес и кентавр Несс» работы Джамболоньи (1599) хранится в Лоджии деи Ланци (см. примеч. к с. 41).

Джамболонья (Жан де Булонь; 1529–1608) — скульптор из города Дуэ во Франции, по происхождению фламандец; всю жизнь проработал в Италии и получил там прозвище Джованни да Болонья (Джамболонья); известен многими прекрасными статуями и скульптурными группами, а также рядом малых статуэток.

Сойдя с моста, вы оказываетесь на Виа Маджо… — Улица Виа Маджо, расположенная на левом берегу реки Арно, ведет к мосту Святой Троицы.

прелестный дом, в котором обосновалась Бьянка Капелло, когда великий герцог пожаловал ее мужу должность гардеробмейстера и, чтобы избавить себя от длинных ночных прогулок… решил поселить любовницу поближе к Палаццо Питти. — Бьянка Капелло (1548–1587) — дочь богатого венецианского вельможи Бартоломео Капелло и его супруги Пеллегрины Морозини; в пятнадцатилетием возрасте влюбилась в банковского служащего Пьетро Бонавентури (7—1572) и в ноябре 1563 г. сбежала с ним во Флоренцию, где в следующем году вышла за него замуж; вскоре стала любовницей прин-ца-регента Франческо Медичи (1541–1587; великий герцог Тосканский с 1574 г.), а в 1578 г., через два месяца после того как он овдовел и давно овдовев к этому времени сама, вторым браком вышла за него замуж, став таким образом великой герцогиней.

Дом Бьянки Капелло, находящийся на Виа Маджо, имеет № 26.

32… На углу Виа деи Марсили… — Эта короткая улица соединяет Виа Маджо с расположенной к востоку от нее Пьяцца деи Питти.

Дом сохранился, на нем еще и сейчас можно увидеть остатки фресок Поччетти. — Поччетти, Бернардино (1548–1612) — итальянский живописец флорентийской школы; автор фресок во многих зданиях Флоренции; расписывал фасады домов Буонталенти и Бьянки Капелло.

Не выли Бернардо Буонталенти, чудесный архитектор… — Буонталенти, Бернардо (ок. 1536–1608) — флорентийский архитектор, военный инженер, художник и скульптор; работал в стиле маньеризма; строитель дворцов, мостов, плотин и укреплений.

чей творческий гений изобрел замечательные театральные машины, с помощью которых в этом городе недавно представляли «Амин-ту» Торквато? — Тассо, Торквато (1544–1595) — великий итальянский поэт, автор поэмы «Освобожденный Иерусалим».

«Аминта» («Aminta») — пятиактная драматическая пастораль Тассо, впервые представленная летом 1573 г. при дворе феррарского герцога Альфонсо II д’Эсте (1533–1597; правил с 1559 г.); в основе ее сюжета — любовь пастуха Аминты к нимфе Сильвии.

и вскоре исчез за углом улицы Виа Мадзетта. — Виа Мадзетта начинается от Пьяцца ди Сан Феличе, как и Виа Маджо, и идет под углом к ней в северо-западном направлении.

В нескольких шагах от места, где произошла описанная нами сцена, возвышается… дворец Луки Питти. — То есть Палаццо Питти (см. примеч. к с. 17).

33… Он призвал Брунеллески, создавшего купол Флорентийского собора и потому считавшегося лучшим в мире архитектором… — Брунеллески — см. примеч. к с. 21.

Эти события происходили около 1440 года. Тогда во Флоренции составилась оппозиция Пьеро Подагрику… — Пьеро Подагрик — Пьеро I Медичи (1416–1469), сын Козимо Старого, отец Лоренцо Великолепного, правитель Флоренции с 1464 г.; был тяжелобольным человеком и получил в народе прозвище Подагрик.

Отметим, что в 1440 г. правителем Флоренции был еще Козимо Старый, его отец.

Пьеро Подагрик, преемник Козимо Старого, который только что умер, и предшественник Лоренцо Великолепного, который только что родился… — Козимо Старый умер в 1464 г., а Лоренцо Великолепный родился в 1449 г.

если вы не обладаете гением Кромвеля или силой Наполеона, вам необходимо отречься от всякого собственного мнения… — Кромвель,Оливер (1599–1658) — один из вождей Английской революции, лорд-генерал (главнокомандующий) с 1650 г., лорд-протектор (глава государства) с 1653 г.

его внучатый племянник Джованни Питти был вынужден продать дворец… — Родственника Луки Питти, продавшего в 1549 г. дворец, звали Бонаккорсо Питти.

приобрел здание со всем службами за 9 000 золотых флоринов… объявив его приданым своей супруги Элеоноры Толедской. — Флорин — высокопробная золотая монета, чеканившаяся во Флоренции с ноября 1252 г. и имевшая широкое хождение по всей Европе; масса ее составляла 3,5 г; это была первая золотая монета средневековой Западной Европы. На одной стороне монеты была отчеканена лилия — геральдический цветок Флоренции, а на другой — святой Иоанн, ее покровитель. Название монета получила то ли от места чеканки, то ли от лат. flos — «цветок».

Элеонора Толедская (1520–1562) — дочь дона Педро Альвареса де Толедо (1484–1553), вице-короля Неаполя с 1532 г., и его жены с 1514 г. Марии Осорио-Пиментель, графини де Виллафранка; с 1539 г. супруга Козимо 1.

Работу, которую не успел завершить умерший в 1446 году Брунеллески, продолжил Никколо Браччини, по прозвищу Триболо… — Три-боло (настоящее имя — Никколо деи Браччини деи Периколи; ок. 1500–1550) — известный флорентийский скульптор и архитектор; работал во Флоренции, Болонье и Пизе; прозвище Триболо (ит. «Тревога») получил из-за присущей ему застенчивости.

близ дворца были разбиты сады Боболи… — Сады Боболи — обширный регулярный парк на левом берегу Арно, примыкающий к Палаццо Питти; украшен скульптурами, парадными лестницами, гротами, водоемами и фонтанами; сады были спроектированы Триболо, а после его смерти ландшафтные и скульптурные работы там продолжали художники Бартоломео Амманати, Джорджо Вазари и Бернардо Буонталенти.

…в 1555 году… Палаццо Питти, сохранивший первоначальное название, смог принять в своих стенах сиенских послов, которые принесли герцогу акт о капитуляции их города. — Сиена — город в Тоскане, в 50 км к югу от Флоренции; административный центр одноименной провинции; была основана римлянами в I в. до н. э.; в 1147 г. провозгласила себя свободной коммуной; к XIII в. стала одним из крупнейших торговых и финансовых центров Италии, и ей принадлежали обширные территории на юге Тосканы; на протяжении нескольких веков выступала основным конкурентом и противником Флоренции; в период Итальянских войн оказалась под протекторатом Испании; после неудачной попытки восстановления республиканского правления, предпринятой в 1552–1555 гг., и потери независимости вошла в 1557 г. в состав Флорентийского герцогства.

В августе 1552 г. сиенцы изгнали из своего города стоявший там испанский гарнизон, вошли в союз с Францией и впустили к себе небольшой французский отряд. Однако в 1554 г. испано-флорентийская армия вторглась на территорию Сиенской республики и 2 августа разгромила в битве при Марчано сиенские войска, которыми командовал маршал Пьеро Строцци (см. примеч. к с. 10); осажденная Сиена героически оборонялась в течение многих месяцев, но 17 апреля 1555 г. была вынуждена капитулировать. Город был снова занят испанцами, а в 1557 г. отдан во власть Флоренции.

Сиенский собор с фасадом, выложенным красным и черным мрамором, словно бросал вызов творению Брунеллески… — Кафедральный собор в Сиене, выдающийся образец готической архитектуры в Италии, начали возводить в сер. XIII в., а закончили в первой пол. XIV в.; колокольню собора построили в 1313 г.

Сиена победила в знаменитой битве при Монтеаперти, после которой Флоренция едва избегла уничтожения… — 4 сентября 1260 г. в сражении при Монтаперти (близ Сиены) флорентийский политик, изгнанный из города глава гибеллинов Фарината дельи Убер-ти (ок. 1200–1264), с помощью неаполитанского короля Манфреда и сиенского ополчения разгромил флорентийских гвельфов, после чего Флоренция едва не была разрушена по решению победителей.

в сиенском Палаццо дель Пополо все еще хранился трофей той битвы — флорентийский кароччо. — Кароччо — боевая красная колесница со знаменем и колоколом, символ флорентийской коммуны; в мирное время служила для празднеств и почетных церемоний, а во время военного похода управлять ею и охранять ее доверялось самым доблестным воинам; была захвачена сиенцами в битве при Монтеаперти.

Три года спустя Козимо… отпраздновал в Палаццо Питти свадьбу своей дочери Лукреции с принцем Альфонсо д 'Эсте, старшим сыном герцога Феррарского. — Лукреция Медичи (1545–1562) — дочь Козимо I, супруга Альфонсо II д’Эсте (1533–1597), герцога Феррары, Модены и Реджо с 1559 г., сына Эрколе II д’Эсте (1508–1559) и его жены с 1528 г. Рене Французской (1500–1574). Их свадьба состоялась 3 июля 1558 г.

Историки утверждают, что она стала жертвой гнилой горячки. — Гнилая горячка — устаревшее название брюшного тифа.

брак, положивший конец давней борьбе за первенство между домами Эсте и Медичи… — Эсте — итальянский феодальный род, правивший в Ферраре в 1240–1597 гг., а также в Модене и Реджо в 1288–1796 гг.; основателем его стал Фулько (? — ок. 1128), третий сын маркграфа Миланского Альберто Аццо II (ок. 997—1097). Медичи — флорентийский купеческий род, правящая династия во Флоренции в 1434–1737 гг. (с перерывами в 1494–1512 и 1527–1530 гг.); происходил из местности Муджелло близ Флоренции; первым заметным ее представителем стал Ардинго Медичи, гонфа-лоньер Флорентийской республики в 1296 и 1307 гг.

В том же году и в том же дворце состоялась свадьба Изабеллы, другой дочери Козимо… — Изабелла Медичи (1542–1576) — дочь Козимо I, супруга дона Паоло Джордано I Орсини, герцога Брачча-но, из ревности убившего ее. Их свадьба состоялась 3 сентября 1558 г.

Ее муж был Паоло Джордано Орсини, герцог Браччано. — Паоло Джордано I Орсини (ок. 1541–1585) — итальянский кондотьер, представитель могущественного итальянского рода Орсини, сын Джироламо Орсини и Франчески Сфорца; первый герцог Брачча-но (с 1560 г.); участник битвы при Лепанто (1571); после убийства Изабеллы укрылся в Риме, где позднее вступил в связь с красавицей Витторией Аккорамбони (1557–1585), которая была женой Франческо Перетти, племянника будущего папы Сикста V, и, после того как ее муж был убит не без его участия (1581), женился на ней; спасаясь от мести папы, бежал вместе с новой женой в Венецианскую республику, где вскоре и умер.

это случилось на вилле Черрето… — Черрето Гвиди — селение в 30 км к западу от Флоренции, в котором в 1564–1567 гг. герцог Ко-зимо I построил на развалинах старинного замка графов Гвиди роскошную виллу, куда он приезжал, чтобы охотиться в здешних лесах. На этой вилле, где теперь находится музей, в ночь с 15 на 16 июля 1576 г. и была убита Изабелла Медичи.

Козимо поручил Амманати выстроить великолепный внутренний двор… — Амманати — см. примеч. к с. 13.

Элеонора Толедская… умерла вскоре после гибели двух своих сыновей: один был убит собственным братом, другой — отцом. — Имеются в виду Джованни Медичи (1543–1562) — второй сын Козимо I, кардинал и архиепископ Пизы с 1560 г., и Гарсиа Медичи (1547–1562) — третий сын Козимо I, номинальный командующий папским галерным флотом с 1560 г.

Джованни скончался 20 ноября, Гарсиа — 12 декабря, Элеонора — 18 декабря 1562 г.

Недавние исследования их останков показали, что и Элеонора, и ее сыновья умерли от малярии.

пресытившись властью, устав от политики, передал бразды правления своему сыну Франческо… — Франческо I Медичи (1541–1587) — старший сын Козимо I и Элеоноры Толедской; регент с 1564 г., великий герцог Тосканский с 1574 г.; продолжал абсолютистскую политику Козимо 1.

Первой из его возлюбленных той поры стала Элеонора дельи Аль-бицци. — Элеонора дельи Альбицци (ок. 1544–1634) — любовница Козимо I в 1565–1567 гг., дочь Луиджи дельи Альбицци и Наинины Содерини; родила от Козимо 1 дочь (1566), умершую в том же году, и сына — Джованни деи Медичи (1567–1621); в 1567 г. была выдана герцогом замуж за Карло деи Панчатики (1545–1620), родила от него трех сыновей, но затем была обвинена мужем в супружеской измене и в 1578 г. сослана в монастырь в Фолиньо, где и умерла в глубокой старости.

Он приставил к отцу шпиона, камердинера по имени Сфорца Альме — ни… — Сфорца Альмени (7—1566) — придворный Козимо I с 1545 г., его фаворит; сын дворянина Винченцо Альмени из Перуджи.

вскоре он выдал ее замуж за Карло Панчатики… — Карло деи Панчатики, женившись на Элеоноре дельи Альбицци, получил не только прошение за совершенное им некогда убийство, но также все конфискованное у него за это имущество, а в придачу — 10 000 скудо.

обратил взоры на другую юную девицу, по имени Камилла Мартел-ли. — Камилла Мартелли (ок. 1545–1590) — дочь Антонио Мартел-ли и Фьяметты Содерини, с 1567 г. любовница, а с 1570 г. морганатическая супруга Козимо I, от которой он имел дочь Вирджинию (1568–1615), родившуюся еще до их брака.

37… Она стала для старого Козимо тем, чем была г-жа де Ментенон для старого Людовика XIV. — Ментенон, Франсуаза д’Обинье, маркиза де (1635–1719) — внучка знаменитого поэта Теодора Агриппы д'Обинье (1552–1630), вдова романиста, драматурга и поэта Поля Скаррона (1610–1660), воспитательница сыновей Людовика XIV от госпожи де Монтеспан, ставшая фавориткой короля и тайно обвенчавшаяся с ним в 1684 г.; в зрелом возрасте отличалась набожностью и благочестием, доходившими до ханжества, что в немалой степени определило атмосферу придворной жизни позднего периода царствования Людовика XIV.

его вдова получила приказ покинуть дворец и удалиться в монастырь Мурате. — Имеется в виду монастырь Сантиссимма Аннун-циата делле Мурате на улице Виа Гибеллина во Флоренции, основанный в 1424 г. и закрытый в 1808 г.; в 1528–1530 гг. в нем воспитывалась Екатерина Медичи, будущая королева Франции; в 1845 г. он был перестроен, а в 1883–1985 гг. служил городской тюрьмой.

выбор ее пал на обитель святой Моники, где она когда-то воспитывалась… — Августинский монастырь святой Моники находился в левобережной части Флоренции, в квартале Ольтрарно, возле Понте Веккьо; он возник в сер. XV в., а в 1808 г. был закрыт.

Оба эти монастыря уже не существуют: они были упразднены указом 1808года… — Монастыри во Флоренции были упразднены во время правления в Тоскане великой герцогини Элизы Бонапарт.

20 мая 1577 года Иоанна Австрийская, супруга великого герцога Франческо, родила сына, которому суждено было прожить всего несколько лет. — Иоанна Австрийская (Джованна; 1547–1578) — эрцгерцогиня Австрийская, младшая дочь императора Фердинанда I (1 503— 1564) и его супруги с 1521 г. Анны Ягеллон (1503–1547); с 1565 г. супруга наследного принца Франческо, будущего великого герцога; родила своему мужу шесть дочерей и сына Филиппо (1577–1582), умершего в пятилетием возрасте; скончалась после очередных родов.

10 апреля 1578года скончалась бедная герцогиня Иоанна, освободив трон для своей соперницы, Бьянки Капелло, которая через год с небольшим, 18 июня 1579 года, сочеталась браком с великим герцогом Франческо… — Тайное венчание Бьянки Капелло и великого герцога Франческо I состоялось 5 июня 1578 г., однако оглашение их брака произошло через год, 10 июня 1579 г.

38… Вскоре после торжеств по случаю свадьбы великого герцога Франческо состоялась свадьба его дочери Элеоноры с доном Винченцо Гонзаго, сыном герцога Мантуанского. — Элеонора Медичи (1567–1611), старшая дочь Франческо I, в 1584 г. вышла замуж за Винченцо I Гонзага (1562–1612), сына герцога Мантуанского Гульельмо I Гонзага (1538–1587; правил с 1550 г.) и его супруги с 1561 г. Элеоноры Габсбург (1534–1594), унаследовавшего после смерти отца трон Мантуи (для него это был уже второй брак).

знаменитый бой с применением камней, который произошел на Виа Ларга… — Виа Ларга («Широкая улица»; с 1861 г. Виа Кавур) находится в правобережной части Флоренции и тянется от Палаццо Риккарди по направлению к северу.

Флоренция разделилась на два лагеря: одним командовал Лверардо деи Медичи, другим — Пьеро Антонио деи Барди. — Сведений об этих персонажах найти не удалось.

после смерти великого герцога Франческо и Бьянки Капелло, сраженных одним и тем же недугом, трон достался кардиналу Ферди-нандо… — Фердинандо I Медичи (1549–1609) — великий герцог Тосканский с 1587 г; четвертый сын Козимо 1 и его супруги Элеоноры Толедской; в 1562 г., в тринадцатилетнем возрасте, стал кардиналом; в 1587 г., после смерти старшего брата, Франческо I, сложил с себя сан и унаследовал трон.

который без сожаления отказался от красной мантии и женился на принцессе Марии Кристине Лотарингской. — Мария Кристина Лотарингская (1565–1636) — дочь герцога Карла 111 Лотарингского (1543–1608) и его жены с 1559 г. Клод Валуа (1547–1575); внучка Екатерины Медичи; супруга великого герцога Фердинандо I с 3 мая 1589 г.

Новобрачных благословил на супружескую жизнь архиепископ Пизанский… — Архиепископом Пизы в это время (с 1582 г. и до смерти) был Карло Антонио Даль Поццо (1547–1607).

39… подобно античному цирку, накрыт велариумом из алого полотна… — Велариум — навес от солнца, покрывавший римские амфитеатры.

это были герцог Мантуанский и дон Пьетро деи Медичи. — Герцогом Мантуанским в это время был Гульельмо I Гонзага (см. при-меч. к с. 38).

Пьетро деи Медичи (1554–1604) — младший брат великого герцога Фердинандо I, последний сын Козимо I.

античная колесница, на которой стоял Вирджинио Орсини в одеянии бога Марса… — Вирджинио Орсини (1572–1615) — сын Паоло Джордано I Орсини и Изабеллы Медичи; герцог Браччано с 1585 г. Марс — римский бог войны, а также плодоносящих сил природы и мужской мощи; впоследствии был отождествлен с древнегреческим Аресом.

40… подобно героям, которых навеки прославил Торквато Тассо в поэме «Освобожденный Иерусалим». — «Освобожденный Иерусалим» («Gerusalemme liberata»; 1575) — христианская героическая поэма Тассо, посвященная первому крестовому походу (1096–1099), оконченная в 1575 г. и полностью вышедшая в свет в 1581 г.; по мысли автора, она должна была воодушевлять христиан на борьбу против мусульман и прежде всего против экспансии Турции в Европе.

сожжено 778 саженей дров, скормлено лошадям 86 500буасо овса… — Сажень дров эквивалентна поленнице объемом около 4 м3. Буасо — старинная французская мера сыпучих тел (зерна и муки), около 12,67 л.

Одиннадцать месяцев спустя великая герцогиня родила в Палаццо Питти сына, которого нарекли Козимо — в честь его прославленного деда. — Козимо II (1590–1621) — старший сын Фердинандо I; великий герцог Тосканский с 1609 г.; родился 12 мая 1590 г.

41… мы видели, как он стал пользоваться влиянием благодаря Джованни деи Медичи… — Джованни ди Биччи деи Медичи (1360–1429) — отец Козимо Старого, один из пяти сыновей купца Аверардо деи

Медичи, торговавшего шерстью; богатейший банкир; лидер «малого народа», противник Альбицци; неоднократно избирался в Синьорию, в 1414 г. — в высший военный орган Флорентийской республики, Совет Десяти; в 1421 г. был гонфалоньером справедливости.

теперь мы увидим его неудержимое падение при Козимо II, Ферди-нандо II, Козимо III и Джованни Гастоне… — Фердинандо II Медичи (1610–1670) — сын и преемник Козимо II, великий герцог Тосканский с 1621 г.

Козимо III Медичи (1642–1723) — сын и преемник Фердинандо II, великий герцог Тосканский с 1670 г.

Джованни Гастоне Медичи (1671–1737) — сын и преемник Козимо III, великий герцог Тосканский с 1723 г.; последний Медичи, правивший Тосканой.

Козимо II, старший из девяти детей Фердинандо и Кристины Лотарингской… — Эти дети: Козимо (1590–1621), Элеонора (1591–1617), Катерина (1593–1629), Франческо (1594–1614), Карло (1595–1666), Филиппино (1598–1602), Лоренцо (1599–1648), Мария Маддалена (1600–1633), Клаудия (1604–1648).

всякий раз, проезжая перед Лоджией Орканьи и «Кентавром» Джамболоньи, он приказывал кучеру ехать шагом… — Лоджия Орканьи — имеется в виду Лоджия деи Ланци (ит. lanzi, уменьшительное от lanzichenecci, означает «ландскнехты») на площади Синьории во Флоренции, построенная в 1376–1382 гг., после смерти Андреа Орканьи, его учениками Бенчи ди Чоне и Симоне ди Франческо Таленти (ок. 1330—после 1383); сооруженная для того, чтобы служить укрытием членам Синьории во время официальных церемоний, она использовалась затем как помещение, в котором швейцарские наемники-гвардейцы герцога Козимо I ожидали его выхода из Палаццо Веккьо; ее здание примечательно крытой террасой (собственно лоджией), которую украшают пятнадцать скульптур, созданных выдающимися мастерами, в том числе и скульптурная группа Джамболоньи «Геркулес и Кентавр» (см. примеч. к с. 31).

Пьетро Такка, ученик Джамболоньи, закончивший работу над статуями Филиппа III и Генриха IV… — Пьетро Такка (1577–1640) — знаменитый флорентийский скульптор; архитектором и скульптором был также его сын Фердинандо Такка (1619–1686).

Конную статую Генриха IV, работу над которой начал, но не завершил Джамболонья, закончил Пьетро Такка; она была установлена в 1613 г. на Новом мосту в Париже и стояла там до Революции, пока ее не разрушили в 1792 г. (во время Реставрации, в 1818 г., была изготовлена и установлена на прежнем месте ее копия).

Конную статую испанского короля Филиппа III (1578–1621; правил с 1598 г.), незавершенную Джамболоньей, также заканчивал Пьетро Такка (1616).

42… был в большом почете при дворе, равно как и архитектор Джулио

Париджи. — Париджи, Джулио (1571–1635) — итальянский архитектор, работавший при дворе великих герцогов Тосканских; сын архитектора Альфонсо Париджи Старшего (?—1590) и отец архитектора Альфонса Париджи Младшего (1606–1656).

В кругу близких друзей, с которыми он встречался чаще всего, были Чиголи, Доменико Пассиньяно, Кристофано Аллори и Маттео Россел-ли.— Чиголи (настоящее имя — Лодовико Карди; 1559–1613) — итальянский художник и живописец, уроженец местечка Чиголи к западу Флоренции; известен картинами на религиозные сюжеты. Пассиньяно, Доменико (настоящая фамилия — Креспи или Крести; ок. 1559–1636) — итальянский художник, автор фресок в церквях Флоренции, Лукки и Пизы; в числе его работ — знаменитый портрет Галилея.

Аллори, Кристофано (1577–1621) — итальянский живописец, сын художника Алессандро Аллори (1535–1607); ученик Чиголи; автор знаменитой картины «Юдифь с головой Олоферна» (1613). Росселли, Маттео (1578–1650) — итальянский художник, автор фресок в Палаццо Питти, в церквях Флоренции и ряда других городов Тосканы.

Он также покровительствовал Жаку Колло, выполнившему по его заказу часть своих гравюр… — Калло, Жак (ок. 1593–1635) — французский художник и рисовальщик, крупнейший гравер XVII в.; среди самых известных его работ — графические циклы «Нищие» (1622) и «Бедствия войны» (1633); в 1612–1621 гг. работал во Флоренции, пользуясь покровительством Козимо II.

превосходному медальеру Гаспаро Молла… — Сведений об этом мастере (Gaspard Molla) найти не удалось.

и резчику по камню, непревзойденному мастеру инкрустации — Джакомо Лутетти. — Сведений об этом персонаже (Jacques Autetti) также найти не удалось.

открытие Галилеем спутников Юпитера… — Галилей, Галилео (1564–1642) — итальянский математик, физик и астроном, один из основателей точного естествознания; заложил основы современной механики, построил первый телескоп и сделал много открытий в астрономии; несмотря на преследования со стороны церковных властей, отстаивал гелиоцентрическую систему мира.

Юпитер — самая большая планета Солнечной системы, пятая по удалению от Солнца; известна с античных времен и названа в честь древнеримского верховного бога.

В 1610 г. Галилей открыл четыре самых крупных спутника Юпитера, получившие названия Ио, Европа, Ганимед и Каллисто. (Сейчас известны уже 63 спутника этой планеты.)

две из них были сочинены Андреа Сальвадори, третья — Пьеро Вет-тори Младшим. — Андреа Сальвадори (7—1634) — флорентийский придворный поэт и драматург; автор оперных либретто и сценариев придворных празднеств; преподаватель литературы в иезуитском коллегиуме.

Пьеро Веттори Младший (? — ок. 1657) — итальянский поэт, автор надгробных речей; внук Пьеро Веттори Старшего (1499–1585), знаменитого итальянского гуманиста, дипломата, писателя и филолога.

Трон унаследовал его старший сын Фердинандо II… — Фердинан-до II — см. примеч. к с. 41.

до его совершеннолетия… герцогством должны были управлять две регентши — бабка, великая герцогиня Кристина Лотарингская, и мать, эрцгерцогиня Мария Магдалина Австрийская. — Кристина Лотарингская — см. примеч. к с. 38.

Мария Магдалина Австрийская (1589–1631) — младшая дочь Карла И, эрцгерцога Австрийского (1540–1590), и его жены Марии Анны Баварской (1551–1608), с 1608 г. супруга Козимо И.

43… Фердинандо II, как это подобает христианскому государю и поч тительному сыну, прежде всего отправился в Рим, чтобы поклониться главе католической церкви, своему соотечественнику Урбану VIII, а оттуда — в Германию, чтобы получить там благословение от своего дяди по материнской линии. — Урбан VIII (в миру — Маффео Барберини; 1568–1644) — римский папа с 1623 г.; родился во Флоренции, в дворянской семье.

Императором Священной Римской империи в это время (с 1619 г.) был Фердинанд II (1578–1637), родной брат Марии Магдалины Австрийской.

Кипящий страстями город Фаринаты дельи Уберти и Ринальдо де-льи Альбицци исчез без следа… — Фарината дельи Уберти (ок. 1200–1264) — флорентийский политик и военачальник, глава партии гиббелинов с 1239 г.; в 1260 г. в битве при Монтеаперти нанес жестокое поражение флорентийским гвельфам, что позволило гибеллинам вернуть себе власть во Флоренции, откуда они были изгнаны за десять лет до этого, в 1250 г.

Ринальдо дельи Альбицци (1370–1442) — флорентийский государственный деятель, лидер богатого купечества, глава старинного флорентийского рода; с 1417 г. занимал первенствующее положение во Флоренции, добился изгнания в 1433 г. Козимо Медичи; после возвращения Медичи во Флоренцию в 1434 г. был изгнан сам, поселился в Неаполе, в 1437 г. организовал широкую антимедичей-скую коалицию, куда вошли флорентийские изгнанники, папа и Миланское герцогство, и начал войну против Флоренции, закончившуюся поражением коалиции, однако умер еще до окончания этой войны.

Так Рейн, начав свой бег среди льдов и потухших вулканов, низвергнувшись с огромной высоты в Шаффхаузене, прокатив свои сумрачные, грозные, ревущие воды через теснины подле Бингена, среди крутых утесов Драхенфельса и возле скалы Лорелей, разливается широкой, спокойной, прозрачной волной на равнинах близ Везеля и Нимве-гена, чтобы затем, даже не достигнув моря, затеряться в песках вокруг Горинхема и Вандрейхема. — Рейн — река в Западной Европе (длина ее 1 320 км), важнейшая водная магистраль; берет начало в Альпах, в швейцарском кантоне Граубюнден, протекает через Боденское озеро, пересекает отроги Юры и Шварцвальда, затем течет по Верхнерейнской низменности, в среднем течении прорывается через Рейнские Сланцевые горы, в нижнем течении пролегает в пределах Среднеевропейской равнины и при впадении в Северное море образует сложную дельту; долина реки находится в пределах Швейцарии, Лихтенштейна, Австрии, Германии, Франции и Нидерландов.

Шаффхаузен — небольшой немецкоязычный кантон на севере Швейцарии, со столицей в одноименном городе, близ которого, у городка Нёйхаузен, находится знаменитый Рейнский водопад (Райнфаль): его высота составляет 23 м, а ширина 150 м (это самый крупный водопад в Европе).

Бинген — город на юго-западе Германии, на левом берегу Рейна, в земле Рейнланд-Пфальц, у места впадения в него реки Наэ; возле этого города Рейн меняет направление и сужается, становясь опасной для судоходства (этот участок течения называется Бинген-Лох — «Бингенская пучина» — и до сер. XIX в. был вообще непроходим для судов).

Драхенфельс («Драконовый утес») — одна из вершин гористой местности Зибенгебирге («Семигорье») на правом берегу Рейна, напротив Бонна, высотой 321 м; ее склоны круто спускаются к Рейну. Согласно немецким легендам, в пещере этой горы обитал страшный дракон, которого убил герой Зигфрид.

Лорелей — скала высотой 132 м на правом берегу Рейна, близ городка Санкт-Гоарсхаузен, у самого узкого места течения Рейна ниже Бингена (113 м); из-за быстрого течения и скалистого берега здесь в старину разбивалось много лодок, что породило одну из самых романтических немецких легенд — о прекрасной деве по имени Лорелей (Лорелея), которая живет на утесе над Рейном и своим пением завлекает, а затем губит рыбаков.

Везель — город на западе Германии, в земле Северный Рейн — Вестфалия, на правом берегу Рейна, у места впадения в него реки Липпе. Нимвеген (голл. Неймеген) — город в Нидерландах, в нижнем течении Рейна, на его левом рукаве реке Ваал.

Горинхем (Горкум) — город в Нидерландах, в провинции Южная Голландия, в дельте Рейна, на правом берегу реки Бовен-Мерведе, продолжении Ваала, у места впадения в нее небольшой реки Линге. Вандрейхем (Vandreihem) — вероятно, здесь ошибка в оригинале и имеется в виду старинный городок Вудрихем (Woudrichem) в Нидерландах, в провинции Северный Брабант, на левом берегу реки Бовен-Мерведе, у места впадения в нее реки Афгедамде-Маас, напротив Горинхема; одна из известных средневековых нидерландских крепостей.

люди стремятся увидеть лишь его истоки, его водопад и часть русла между Майнцем и Кёльном, где он с такой неукротимой силой прорывается сквозь сжимающие его берега. — Майнц — город на юго-западе Германии, на левом берегу Рейна, близ впадения в него реки Майн, в земле Рейнланд-Пфальц; один из старейших немецких городов, основанный в 13 г. до н. э. римлянами; в 1797 г. был присоединен к Франции; после наполеоновских войн входил в состав Великого герцогства Гессен-Дармштадт, в 1866 г. отошел к Пруссии.

Кёльн — город на западе Германии, на Рейне; основан как римская колония в I в. н. э.; в средние века крупный торговый и ремесленный центр; с XI в. духовное княжество, князь-архиепископ которого с XIII в. стал одним из курфюрстов Священной Римской империи; после наполеоновских войн принадлежал Пруссии; ныне входит в состав земли Северный Рейн — Вестфалия.

Начиная от Бингена (он лежит в 25 км к западу от Майнца) Рейн резко поворачивает на северо-запад и вплоть до Кёльна (это около 160 км по течению) прорезает Рейнские Сланцевые горы, долина его чрезвычайно суживается и окаймляется отвесными стенами гор с обеих сторон, так что берега реки отличаются здесь особой живописностью.

Он защищает герцога Неверского от гнева императора Фердинанда… — Герцог Неверский — Карл Гонзага (1580–1637), герцог Не-верский и Ретельский с 1595 г. (под именем Карла 111) и герцог Мантуанский и Монферратский с 1627 г. (под именем Карла I); сын Лудовико Гонзага (1539–1595), третьего сына Федерико I, герцога Мантуанского, и Генриетты Клевской (1542–1601), наследницы герцогств Невер и Ретель; в 1627 г. как ближайший родственник по мужской линии унаследовал от бездетного герцога Мантуанского Винченцо И (1594–1627; правил с 1626 г.) герцогства Мантую и

Монферрат, но ситуация сразу же осложнилась из-за наличия альтернативных наследников и столкновения интересов ряда крупных и малых государств в этой точке Италии; в результате начавшейся войны за Мантуанское наследство (1628–1631), поддерживаемый Францией, сумел закрепить за собой права на владения мантуан-ских герцогов.

В этом конфликте Фердинанд II (1578–1637), император Священной Римской империи с 1619 г., родной дядя герцога Фердинан-до II Медичи, являясь синьором Мантуи и Монферрата, выступал на стороне испанского претендента — Фердинанда (Ферранте) II Гонзага (1563–1630), герцога Гвастальского с 1575 г.; в июле 1630 г, входе этой войны, после длительной осады, имперские войска взяли Мантую, принудив Карла Неверского к капитуляции, и подвергли город страшному разгрому, однако уже в октябре того же года император был вынужден пойти на подписание Регенсбургского мира, крайне невыгодного для Испании.

пытается помочь герцогу Одоардо Пармскому сохранить его владения… — Одоардо I Фарнезе (1612–1646) — герцог Пармы и Пьяченцы с 1622 г., сын Рануччо I Фарнезе (1569–1622; правил с 1592 г.) и его супруги с 1599 г. Маргариты Альдобрандини (1588–1646); зять Фердинадо II Медичи, с 1628 г. супруг его сестры Маргариты Медичи (1612–1679); пытаясь противодействовать испанской экспансии на севере Италии, вступил в 1633 г. в союз с Францией и вооружил крупную армию, но уже в ходе первой кампании потерпел поражение: испанцы захватили Пьяченцу и ушли из нее лишь после подписания мира в 1637 г., которого дипломатическим путем добился папа Урбан VIII.

защищает Луккскую республику от посягательств Урбана VIII и его племянников… — Сразу после восшествия Урбана VIII (Маффео Барберини) в 1623 г. на святой престол его братья и племянники получили в Риме огромную власть и сосредоточили в своих руках огромные богатства:

его старший брат Карло Барберини (1562–1647) стал герцогом Монтеротондо (1627),

младший брат Антонио Барберини Старший (1569–1646) — кардиналом (1627),

племянник Франческо Барберини (1597–1679) — кардиналом (1623),

племянник Антонио Барберини Младший (1607–1671) — кардиналом (1627),

племянник Таддео Барберини (1603–1647) — князем Палестрины (1630) и командующим папской армией.

После смерти Урбана VIII его алчные родственники подверглись преследованиям со стороны нового папы, Иннокентия X (1574–1655; папа с 1644 г.).

старается примирить герцога Фарнезе и папу… — Конфликт герцога Одоардо I Фарнезе и Урбана VIII был связан с претензиями папы на герцогство Кастро — небольшое феодальное владение к северо-западу от Рима, граничившее с Папской областью и принадлежавшее роду Фарнезе с 1537 г. Вступив в войну с Испанией, Одоардо Фарнезе, нуждавшийся в денежных средствах, занял большие суммы у папы, предоставив ему в качестве залога Кастро; в 1641 г., используя предлогом его неплатежеспособность, папа оккупировал территорию герцогства, однако Одоардо, вступив в союз с

Тосканой, Венецией и Моденой, сумел к 1644 г. отстоять свои права на Кастро (однако в 1649 г., уже после его смерти, в ходе второй войны за Кастро, герцогство было присоединено к Папской области).

выступает посредником между Александром VII и Людовиком XIV… — Александр VII (в миру — Фабио Киджи; 1599–1667) — папа римский с 1655 г.

Во время понтификата Александра VII, 20 августа 1662 г., солдаты его корсиканской гвардии напали на карету французского посла в Риме герцога Шарля де Креки (1623–1687) и в завязавшейся драке был убит один из его пажей; в ответ на это оскорбление Людовик XIV отозвал своего посла, что означало разрыв дипломатических отношений между Францией и Римом, и потребовал, чтобы папа распустил свою гвардию; одновременно парламент Экс-ан-Прованса принял решение об аннексии Авиньона — папского владения на юге Франции; инцидент был исчерпан лишь спустя два года, в июле 1664 г., после того как Александр VII распустил корсиканскую гвардию, выплатил возмещение за убитого пажа, а папский легат кардинал Флавио Киджи (1631–1693), племянник Александра VII, принес королю публичное извинение. Вслед за тем Франция вернула Авиньон папе.

заканчивает возведение укреплений в Ливорно и Порто Феррайо. — Портоферрайо (ит. «Железный порт») — главный город острова Эльба, основанный в 1548 г. Козимо I как плацдарм для защиты берегов Тосканы и названный им Космополи; в городе были построены три форта: Форте Стелла, Форте Фальконе и Форте Инглезе (они сохранились до наших дней), и он оставался под контролем Тосканы до кон. XVIII в., а в 1814–1815 г был резиденцией Наполеона во время его ссылки на Эльбу.

Галилей — его наставник, Карло Дати — его оракул, Джованни да Сан Джованни и Пьетро да Кортона — его фавориты. — Карло Роберто Дати (1619–1676) — флорентийский дворянин, ученик Галилея, один из основателей Академии дель Чименто, секретарь Академии делла Круска, автор многих исторических, научных и литературных сочинений.

Джованни да Сан Джованни (настоящее имя — Джованни Ман-ноцци; 1592–1636) — итальянский художник эпохи раннего барокко, уроженец города Сан Джованни Вальдарно в Тоскане; ученик Маттео Росселли; работал во Флоренции.

Пьетро да Кортона (настоящее имя — Пьетро Берреттини; 1596–1669) — итальянский художник и архитектор эпохи барокко, уроженец города Кортона в Тоскане; работал в Риме, а в 1637–1647 гг. — во Флоренции; в Палаццо Питти создал фрески «Бронзовый век» и «Железный век»; в 1634–1638 гг. был директором художественной Академии святого Луки.

Брат герцога Фердинандо, кардинал Леопольдо, помогает ему в деле покровительства искусствам… — Леопольдо Медичи (1617–1675) — младший брат великого герцога Фердинанда И, кардинал (1667), ученый, покровитель искусств и наук, собиратель книг, картин и скульптур.

Они основали Академию дель Чименто… — Академия дель Чименто («Академия опытов») — научное сообщество, учрежденное во Флоренции в 1657 г. великим герцогом Фердинандо II и кардиналом Леопольдо и ставившее своей целью изучение природы методами Галилея; члены его собирались на свои заседания сначала в

Палаццо Питти, а затем в Палаццо Кастеллани; просуществовало десять лет и было закрыто по настоянию церковных властей.

назначили содержание датчанину Николаусу Стенопу и фламандцу Тильману. — Николаус Стеной (Нильс Стенсен; 1638–1683) — датский естествоиспытатель, анатом, геолог, кристаллограф и палеонтолог; начиная с 1665 г. несколько лет жил и работал во Флоренции; состоял в Академии дель Чименто.

Тильман Трутвин (итальянизированное имя — Тильманно Труитту-ино) — фламандский анатом, работавший во Флоренции в 60-х гг. XVII в.

они сделали богатым человеком Эванджелисту Торричелли, последователя Галилея… — Торричелли, Эванджелиста (1608–1647) — итальянский физик и математик, последователь Галилея, его преемник на кафедре физики и математики во Флорентийском университете, придворный математик великого герцога Тосканского; изобретатель ртутного барометра.

Они помогли механику Джованни Альфонсо Борелли с изданием его сочинений. — Борелли, Джованни Альфонсо (1608–1679) — итальянский естествоиспытатель, профессор в Мессине (1649) и Пизе (1656); член Академии дель Чименто; занимался исследованиями в области физики, астрономии и физиологии; разрабатывал вопросы анатомии с точки зрения математики и механики; впервые истолковал движение сердца как мышечное сокращение.

Они назначили Франческо Реди своим главным медиком. — Реди, Франческо (1626–1698) — итальянский врач, биолог, знаток различных областей естествознания, литератор и поэт; главный придворный медик великого герцога Тосканского и главный фармацевт герцогства; член Академии делла Круска и один из основателей Академии дель Чименто; самые известные его научные работы посвящены критике теории самозарождения жизни.

Они определили пенсию Винченцо Вивиани, чтобы он мог… заниматься математическими расчетами. — Вивиани, Винченцо (1622–1703) — итальянский математик и инженер, преданный ученик и секретарь Галилея (1639), подготовивший первое издание собрания его сочинений (1655–1656); один из первых членов Академии дель Чименто; придворный математик великого герцога Тосканского (1666).

Они приняли в круг своих ближайших друзей… Габриелло Кьябреру, Бенедетто Фьоретти, Алессандро Адимари, Джироламо Бартоломеи, Франческо Роваи и Лоренцо Липпи. — Кьябрера, Габриелло (1552–1638) — итальянский поэт, которого современники называли «итальянский Пиндар»; автор пяти героических поэм, трагедий и множества стихотворений различных форм.

Фьоретти, Бенедетто (1579–1642) — итальянский поэт, публиковавший свои сочинения под псевдонимом Удено Низьели; автор «Поэтических упражнений» («Proginnasmi poetici»; 1620–1639); член литературного сообщества «Академия Бесстрастных» («Accademia degli Apatisti».

Адимари, Алессандро (1579–1649) — итальянский поэт, представитель старинного флорентийского рода; переводчик Пиндара, автор шести сборников сонетов (1637–1640).

Джироламо Бартоломеи Смедуччи (1584–1662) — итальянский поэт и драматург, автор трагедий, оперных либретто и героической поэмы «Америка» (1650), сюжетом которой стали вымышленные приключения Америго Веспуччи.

Роваи, Франческо (1605–1647) — итальянский лирический поэт, автор канцон.

Липпи, Лоренцо (1606–1665) — итальянский художник и поэт, которому покровительствовал великий герцог Фердинандо II; родился и умер во Флоренции; автор ироикомической поэмы «Отвоеванный Мальмантиле», опубликованной посмертно (1676).

Их частыми гостями были Лоренцо Франчески и Карло Строцци, которых Фердинандо сделал сенаторами, а также Антонио Малате-сти, Джакомо Гадди, Лоренцо Панчатики и Фердинандо дель Маэстро, которых Леополъдо сделал своими камергерами… — Франчески, Лоренцо (?—?) — флорентийский дворянин, литератор и комедиограф, член Академии делла Круска.

Строцци, Карло (1587–1670) — флорентийский ученый-эрудит, историк, археолог и библиофил.

Малатести, Антонио (1610–1672) — итальянский поэт, художник и математик, член Академии дельи Апатисти; автор сборника сонетов.

Гадди, Джакомо (?—?) — флорентийский литератор сер. XVII в., член Академии делла Круска.

Панчатики, Лоренцо (1635–1676) — тосканский дворянин, поэт и лингвист, член Академии делла Круска.

Фердинандо дель Маэстро (Ferdinand del Maestro) — сведений об этом персонаже найти не удалось.

Они воздвигли на Пьяцца делла Сантиссима Аннунциата конную статую великого герцога Фердинандо I… — Пьяцца делла Сантиссима Аннунциата — одна из красивейших площадей Флоренции; получила название от стоящей на ней базилики Сантиссима Аннунциата («Святого Благовещения»), сооруженной в 1250 г. и затем не раз перестроенной.

Работу над конной статуей великого герцога Фердинандо I, которая стоит на Пьяцца делла Сантиссима Аннунциата, начал Джамболонья, а закончил в 1608 г. Пьетро Такка (см. примеч. к с. 41).

Они заказали ему также статую Филиппа IV, короля Испании, а затем послали ее в дар этому государю. — Колоссальная бронзовая конная статуя испанского короля Филиппа IV (1605–1665; правил с 1621 г.), которую Пьетро Такка создал в 1634–1640 гг., установлена на Королевской площади в Мадриде.

Они поручили отделку галереи Уффици художникам Курради, Маттео Росселли, Марио Баласси, Джованни да Сан Джованни и Пьетро да Кортона. — Галерея Уффици — дворец во Флоренции, на правом берегу Арно, рядом с Палаццо Веккьо, сооруженный в 1560–1581 гг. (в 1560–1574 гг. его строил Дж. Вазари, а заканчивал строительство архитектор Бернардо Буонталенти); задумывался как комплекс служебных учреждений при герцогском дворце (ит. uffizi — «службы»), но с самого начала часть его отдавалась для размещения художественных памятников и раритетов, находившихся в собственности семьи Медичи; в 1737 г. стал достоянием города; ныне является музеем, в котором представлена одна из крупнейших коллекций европейского изобразительного искусства. Курради, Франческо (1570–1661) — итальянский живописец эпохи барокко; жил и работал во Флоренции.

Маттео Росселли — см. примеч. к с. 42.

Баласси, Марио (1604–1667) — итальянский художник эпохи барокко, работавший главным образом в Риме и во Флоренции. Джованни ди Сан Джованни и Пьетро да Кортона — см. примеч. к с. 43.

45… по их распоряжению в Болонье, Риме, Венеции и даже в бывшей римской провинции Мавретания было куплено великое множество античных статуй и картин современных художников… — Болонья — древний город в Северной Италии, в области Эмилия-Романья, административный центр одноименной провинции; с XI в. там установилась городская республика; в XV в. стала владением семейства Бентивольо; в 1507 г. была захвачена войсками римского папы Юлия II (см. примеч. к с. 97); в 1860 г. вошла в объединенное Итальянское королевство.

Мавретания — историческая область в Северо-Западной Африке, охватывающая территории современных Марокко и Алжира и после завоевания ее римлянами вошедшая в состав Римской империи в качестве провинции с тем же названием.

великолепная мраморная голова, считавшаяся портретом Цицерона, «Гермафродит»… — Марк Туллий Цицерон (106—43 до н. э.) — древнеримский политический деятель, знаменитый оратор и писатель.

Гермафродит — в греческой мифологии сын Гермеса и Афродиты, славившийся необыкновенной красотой; влюбленная в него нимфа Салмакида умолила богов слить их в одно двуполое существо. Здесь имеется в виду хранящаяся в галерее Уффици скульптура «Спящий гермафродит» — римская копия с греческого оригинала.

шедевр, который и по сей день остается одним из драгоценнейших сокровищ Тосканы, — «Венера» Тициана. — Имеется в виду т. н. «Венера Урбинская» — картина, написанная Тицианом в 1538 г. по заказу герцога Урбинского Гвидобальдо II делла Ровере (1514–1574; правил с 1539 г.) и хранящаяся в галерее Уффици; на ней изображена прекрасная обнаженная женщина, возлежащая на ложе в роскошных дворцовых покоях.

В царствование Фердинандо, за день до рождения его второго сына… — Франческо Мария деи Медичи (1660–1711), второй сын великого герцога Фердинандо II, родился 12 ноября 1660 г.

во Флоренцию, по пути в Рим, заехал Кольбер… — Кольбер, Жан Батист (1619–1683) — французский государственный деятель, генеральный контролер финансов (с 1665 г.) и глава морского ведомства (с 1669 г.) в царствование Людовика XIV; в годы его управления Франция достигла невиданного ранее торгового и промышленного процветания.

Великому герцогу Фердинандо наследовал Козимо III. — Кози-мо III — см. примеч. к с. 41.

Могучее древо Козимо I, давшее одиннадцать отпрысков… — Имеются в виду одиннадцать детей, которых родила великому герцогу Козимо I его супруга Элеонора Толедская: Мария (1540–1557), Франческо (1541–1587), Изабелла (1542–1576), Джованни (1543—

1562), Лукреция (1545–1561), Пьетро (1546–1547), Гарсия (1547–1562), Антонио (1548–1548), Фердинандо (1549–1609), Анна (1553–1553), Пьетро (1554–1604).

Козимо III взял в жены Маргариту Луизу Орлеанскую, дочь Гастона Французского. — Маргарита Луиза Орлеанская(1645–1721) —

дочь герцога Гастона Орлеанского от его второй супруги, в 1661 г. вышедшая замуж за Козимо III.

Гастон Жан Батист Французский (1608–1660) — герцог Орлеанский, третий сын Генриха IV и Марии Медичи, младший брат Людовика XIII; первоначально носил титул герцога Анжуйского; до рождения будущего Людовика XIV был наследником престола; в 1626 г. женился на Марии де Бурбон-Монпансье (1605–1627; она умерла от родов, произведя на свет будущую Великую Мадемуазель, герцогиню де Монпансье); овдовев, в 1632 г. женился на Маргарите де Водемон (1615–1672), дочери лотарингского герцога Франциска II; был причастен ко всем интригам и заговорам против Ришелье; в годы малолетства Людовика XIV стал генеральным наместником королевства, участвовал в военных кампаниях 1644–1646 гг.; в период Фронды первоначально был на стороне королевы Анны Австрийской и Мазарини, потом примкнул к оппозиции; после поражения фрондеров был сослан в свои владения; последние годы жизни провел в замке Блуа.

Жених, воспитанный матерью, Витторией делла Ровере… — Вит-тория делла Ровере (1622–1695) — супруга герцога Фердинандо II с 1634 г. и его двоюродная сестра; последняя представительница рода делла Ровере, герцогов Урбинских: дочь Федерико Убальдо делла Ровере (1605–1623) и его супруги с 1620 г. Клаудии деи Медичи (1604–1648), дочери герцога Фердинандо I Тосканского.

юный герцог Козимо, стараниями своего наставника Бандинелли да Сиена, получил воспитание богослова, а не государя. — Имеется в виду Волумнио Бандинелли (1598–1667) — кардинал (1658); уроженец Сиены, дворянин, живший при Тосканском дворе и после смерти свой жены принявший обет; друг папы Александра VII.

принадлежала к великому роду Бурбонов, засиявшему новой славой благодаря Генриху IV, который приходился ей дедом. — Генрих IV (1553–1610) — король Франции с 1589 г. и Наварры с 1572 г., основоположник династии Бурбонов.

…До Марселя принцессу сопровождала ее сестра, мадемуазель де Монпансье. — Марсель — крупнейший торговый порт на юге Франции, на берегу Средиземного моря, административный центр департамента Буш-дю-Рон («Устье Роны»).

Мадемуазель де Монпансье — Анна Мария Луиза Орлеанская, герцогиня де Монпансье (1627–1693), дочь герцога Гастона Орлеанского от первого брака; сводная сестра Маргариты Луизы Орлеанской, которая была моложе ее на восемнадцать лет, и двоюродная сестра Людовика XIV; вошла в историю как Великая Мадемуазель (эпитет «Великая» позволял отличать ее от другой Мадемуазель — ее племянницы Марии Луизы, дочери Филиппа Орлеанского); после смерти своей матери, Марии де Бурбон-Монпансье, унаследовала огромное состояние; мечтала выйти замуж за Людовика XIV и отказала просившему ее руки принцу Уэльскому (будущему английскому королю Карлу II), который находился тогда в изгнании; принимала активное участие во Фронде принцев вместе со своим отцом и принцем Конде; в 1652 г. командовала отрядами фрондеров в Орлеане и удержала этот город; ей удалось добиться, чтобы войска Конде были допущены в Париж, и это спасло их от полного разгрома королевской армией; после сдачи Парижа была вынуждена бежать за границу и вернулась ко двору только в 1657 г.; в возрасте 42 лет возымела желание выйти замуж за молодого маркиза де Пюигийема (1632–1723), позднее ставшего герцогом де Лозе-ном; Людовик XIV согласился на их брак, но в результате придворных интриг и неумеренного собственного честолюбия Лозен оказался в Бастилии, а затем в крепости Пиньероль; тайный брак между ними был заключен лишь через 12 лет, но супруги вскоре расстались. Герцогиня де Монпансье оставила интереснейшие мемуары, весьма важные для изучения истории Фронды и оценки нравов того времени.

Там ее встретил принц Маттиас с тосканскими галерами… — Маттиас деи Медичи (1613–1667) — третий сын Козимо II, дядя Козимо III; военачальник; губернатор Сиены в 1629–1631 гг.; с 1631 г. состоял на службе у императора и в чине генерала артиллерии принимал участие во многих сражениях Тридцатилетней войны (1618–1648); в 1644 г. снова стал губернатором Сиены.

благополучно прибыла в Ливорно, гдеее ждала герцогиня Парм-ская… — Герцогиня Пармская — Маргарита Иоланда Савойская (1635–1663), с 1660 г. супруга герцога Пармского Рануччо II (1630–1694; правил с 1646 г.), дочь герцога Савойского Виктора Амедея I (1587–1637; правил с 1630 г.) и его супруги с 1619 г. Кристины Французской (1606–1663); двоюродная сестра Людовика XIV и Маргариты Луизы Орлеанской; умерла после вторых родов.

Луиза Орлеанская одна продолжила путь в Пизу… — Пиза — древний город в Италии, в Тоскане, в 18 км к северу от Ливорно, на реке Арно; в древности один из этрусских городов, затем римская колония; в средние века — городская республика, получившая благодаря участию в крестовых походах большие торговые привилегии на Востоке; вела борьбу против других торговых центров Италии; в кон. XV — нач. XVI вв. попала под власть Флоренции, позднее — герцогства Тосканского, вместе с которым в 1861 г. вошла в Итальянское королевство.

и, наконец, в Амброджанеувидела кортеж, выехавший ей навстречу… — Амброджана — вилла Медичи, расположенная в селении Монтелупо, в 18 км к западу от Флоренции, на пути в Пизу; приобретенная Медичи в 1574 г. у семейства Амброджи, была перестроена и стала одной из любимых загородных резиденций великих герцогов Тосканских, однако в XIX в. пришла в упадок.

Великая герцогиня Тосканская — Виттория делла Ровере (см. при-меч. к с. 45), супруга Фердинандо II и мать Козимо III.

за ними — великий герцог, кардинал Джованни Карло и принц Лео-польдо. — То есть великий герцог Фердинандо II и его младшие братья: Джованни Карло (1611–1663), кардинал с 1644 г., и Леопольдо (1617–1675), ставший кардиналом много позднее, в 1667 г.

она влюбилась в Карла Лотарингского. — Имеется в виду Карл V, герцог Лотарингский (Карл Леопольд Николай Сикст; 1643–1690) — сын герцога Лотарингского Николая II (1612–1670; правил в 1634–1661 гг.) и племянник герцога Лотарингского Карла IV (1604–1675; правил в 1625–1634 и 1661–1670 гг.), так никогда и не вступивший во владение своим герцогством, которое было захвачено Францией в 1670 г.; двоюродный брат Марии Луизы Орлеанской (она была племянницей его отца); ярый враг Людовика XIV, талантливый военачальник, фельдмаршал на австрийской службе, воевавший с французами и турками; в 1678 г. женился на Элеоноре

Австрийской (1653–1697), дочери императора Фердинанда 111 и вдове польского короля Михаила Вишневецкого.

все, что могли предпринять бедные влюбленные, — это открыть свою тайну герцогине Орлеанской. — Герцогиня Орлеанская — Маргарита Лотарингская (иначе — Маргарита де Водемон; 1615–1672), вторая жена Гастона Орлеанского, сестра герцога Карла IV Лотарингского и герцога Николая И.

47… 9 августа 1663 года… принцесса благополучно разрешилась от бремени сыном, которого, по имени деда, назвали Фердинандо. — Имеется в виду Фердинандо деи Медичи (1663–1713) — наследный принц Тосканы, сын великого герцога Козимо III и его супруги Маргариты Луизы Орлеанской, умерший раньше своего отца и потому никогда не правивший; в 1696 г. на карнавале в Венеции заразился сифилисом, который и стал причиной его смерти.

48… посоветовал ему отправиться в путешествие в Ломбардию… — Ломбардия — историческая область на севере Италии, между Альпами и долиной реки По.

после чего у нее родилась дочь, принцесса Анна Мария Луиза. — Анна Мария Луиза (1667–1743) — дочь Козимо 111 и Маргарты Луизы Орлеанской, родившаяся 11 августа 1667 г.; в 1691 г. вышла замуж за пфальцграфа Иоганна Вильгельма II (1658–1716; правил с 1690 г.).

49… он посещает Инсбрук, плывет вниз по Рейну… — Инсбрук — главный город исторической области в Альпах, графства Тироль, разделенного в 1919 г. между Австрией (к ней отошла его северная часть) и Италии (она получила его южную часть); находится на западе Австрии, на реке Инн, примерно в 200 км к востоку от Боденского озера, через которое протекает Рейн.

встречается в Гамбурге со шведской королевой Кристиной, приветствует ее решение отречься от протестантизма… — Гамбург — крупный промышленный и торговый город, морской и речной порт на реке Эльба, примерно в 100 км от Северного моря; до кон. VIII в. небольшая крепость, основанная во времена Карла Великого; в кон. XIII в. добился независимости; в 1510 г. получил права вольного имперского города; в 1815 г. вошел в Германский союз, в 1867 г. — в Северогерманский союз, а в 1871 г. — в Германскую империю; ныне на правах земли входит в ФРГ.

Кристина Шведская (1626–1689) — королева Швеции с 1632 по 1654 гг.; дочь короля Густава II Адольфа, унаследовавшая шведский престол в шестилетнем возрасте; необычайно умная и образованная, она стала заниматься государственными делами уже в 1644 г. и привлекла к своему двору многих знаменитых ученых и философов; отказавшись навсегда от замужества, правила с помощью своих фаворитов; в 1654 г. отреклась от престола в пользу своего кузена Карла Густава, будущего короля Карла X (1622–1660), сохранив при этом за собой королевский титул, значительное денежное содержание, лейб-гвардию и свиту из двухсот придворных; затем перешла из протестантизма в католичество; покинув Швецию, жила в основном в Риме, но в 1656–1658 гг. посещала Францию; современников поражала разносторонность ее ума и в то же время странности ее характера и поведения.

Королева Кристина официально перешла в католичество в городе Инсбрук 3 ноября 1655 г., после чего она въехала в Рим, где ей была устроена торжественная встреча.

24 мая 1671 года… принцесса родила в Палаццо Питти второго сына, который при крещении получает имя Джованни Гастоне, в честь деда по материнской линии. — То есть в честь отца Маргариты Луизы Орлеанской, герцога Гастона Орлеанского, полное имя которого было Жан Батист Гастон (ит. Джованни Баттиста Гастоне).

По общему согласию они выбирают Монмартрский монастырь, аббатисой которого была Мадлен де Гиз… — Женский бенедиктинский монастырь на Монмартском холме, находящемся на севере Парижа, основали в 1133 г. французский король Людовик VI (1081–1137; правил с 1108 г.) и его супруга с 1115 г. Аделаида Савойская (ок. 1100–1154); он был закрыт в 1790 г., а спустя три года полностью разрушен (сохранилась лишь его церковь, посвященная святому Петру, одна из старейших парижских церквей). Настоятельницей Монмартрского монастыря в это время (1675) была Франсуаза Рене де Гиз (1621–1682), дочь герцога Карла IV Гиза (1571–1640) и его супруги с 1611 г. Генриетты де Жуайёз (1585–1656).

едва юный Фердинанд достигает брачного возраста, отец женит его на Виоланте Баварской… — Виоланта Баварская (1673–1731) — дочь курфюрста Баварского Фердинанда Мария (1636–1679; правил с 1651 г.) и его супруги с 1652 г. Аделаиды Савойской (1636–1676); с 21 ноября 1688 г. супруга наследного принца Фердинандо Медичи (ему было в это время 25 лет); брак их был несчастным и бесплодным.

Принц тут же отправляется в Дюссельдорф, где ему предстоит взять в жены юную принцессу Анну Марию Саксен-Лауэнбургскую… — Дюссельдорф — город на западе Германии, расположенный на правом берегу Рейна, у места впадения в него реки Дюссель.

Анна Мария Франциска Саксен-Лауэнбургская (1672–1741) — дочь герцога Юлия Франца Саксен-Лауэнбургского (1641–1689; герцоге 1665 г.) и его супруги с 1668 г. Марии Гедвиги (1650–1681), вдова пфальцграфа Филиппа Вильгельма (1668–1693), с 1697 г. жена принца Джованни Гастоне Медичи.

он видит амазонку гомеровских времен… — Амазонки — в античной мифологии народ женщин-воительниц, живший, по одним мифам, в Малой Азии, по другим — на берегах Азовского моря.

привыкшую к лесным дебрям вокруг Праги и пустынным пространствам Богемии… — Богемия — в 1526–1918 гг. официальное название Чехии (без Моравии), входившей в состав Габсбургской империи.

и женится на этой новоявленной Антиопе… — Антиопа — в древнегреческой мифологии царица амазонок, взятая в плен Гераклом после его победы над амазонками и подаренная им Тесею; вместе с Тесеем сражалась против амазонок, вторгшихся в Аттику, и погибла.

И тогда несчастный великий герцог обращает взор на своего брата, кардинала Франческо Мария. — Медичи, Франческо Мария (1660–1711) — младший брат герцога Козимо 111; с 1683 г. губернатор Сиены; кардинал (1686); под давлением брата сложил с себя в 1709 г. духовный сан и женился, чтобы дать наследника престолу Тосканы, но его брак остался бесплодным.

вскоре празднуется его помолвка с принцессой Элеонорой Гонзаго. — Элеонора Гонзага (1686–1742) — дочь Винченцо Гонзага (1634–1714), графа Гвастальского с 1692 г., и его супруги с 1679 г. Марии Виттории Гонзага (1659–1707); с 1709 г. жена Франческо Мария Медичи.

51… умирает сам, став перед этим свидетелем не только собственных похорон, как Карл V, но и похорон всей своей семьи, как Людовик XIV. — Карл V (1500–1558) — император Священной Римской империи с 1519 г., испанский король с 1516 г. (под именем Карла I); вел многочисленные войны с Францией, Оттоманской империей и другими государствами, претендуя на создание «всемирного христианского царства»; не справившись с этой миссией, в 1556 г. отрекся от императорского трона в пользу своего брата Фердинанда 1 (1503–1564) и от испанского трона в пользу своего сына Филиппа II (1527–1598).

После отречения Карл V удалился в монастырь святого Юста, на западе Испании, в области Эстремадура (7 февраля 1557 г.), жил там по-монашески, а 24 августа 1558 г. с разрешения архиепископа Толедского устроил собственную похоронную церемонию и даже полежал пару часов в вырытой по этому случаю могиле; умер он через месяц после этого страшного спектакля, 21 сентября.

Людовик XIV потерял на протяжении трех лет почти все свое мужское потомство (оставляя в стороне внебрачных детей): 14 апреля 1711 г. умер его единственный сын — дофин Луи (1661–1711); 16 февраля 1712 г. скоропостижно скончался внук Луи, герцог Бургундский (1682–1712), лишь на шесть дней пережив свою жену; 5 мая 1714 г. после четырехдневной болезни умер второй его внук Шарль, герцог Беррийский (1686–1714); 8 марта 1712 г., вслед за своими родителями, умер его правнук — старший сын герцога Бургундского, Луи, герцог Бретонский (1707–1712). В итоге в живых остались лишь его второй внук Филипп (1683–1746), под именем Филиппа V король Испании с 1700 г., и двухлетний правнук Луи, герцог Анжуйский, второй сын герцога Бургундского, — будущий Людовик XV (1710–1774; король с 1714 г.).

у Паоло Фалъконъери и Лоренцо Магалотти возник, по счастью, замысел, польстивший самолюбию Козимо: они уговорили его продолжить работы в галерее Уффици… — Фальконьери, Паоло (1638–1704) — знатный флорентийский дворянин, член Академии делла Круска.

Магалотти, Лоренцо, граф (1637–1712) — итальянский ученый-естествоиспытатель, литератор и дипломат; придворный великого герцога Тосканского; секретарь Академии дель Чименто и член Академии делла Круска; автор многих сочинений.

добавил к этому все картины, статуи и медали, полученные им в наследство от герцогов Урбинских и дома делла Ровере — сплошь шедевры, среди которых был и колоссальный бюст Антиноя… — Витто-рия делла Ровере, супруга великого герцога Фердинандо II, была последней представительницей рода герцогов Урбинских и унаследовала их богатую художественную коллекцию.

Антиной (ок. 112–130) — прекрасный греческий юноша, возлюбленный римского императора Адриана (76—138; правил со 117 г.); после смерти (он утонул в водах Нила) был объявлен богом, и во всех крупных городах империи были установлены его скульптурные изображения; в древности считался идеалом красоты молодого человека.

Упомянутый бюст Антиноя доныне хранится в галерее Уффици (в т. н. зале Гермафродита).

52… заговорили о чудовищном разврате, напоминавшем одновременно безумства Тиберия на Капрее и Генриха III в Лувре. — Тиберий (Тиберий Цезарь Август; 42 до н. э. — 37 н. э.) — римский император с 14 г. н. э.; пасынок Августа, до усыновления им в 4 г. н. э. носивший имя Тиберий Клавдий Нерон; мрачный и подозрительный тиран, отличавшийся патологической жестокостью и извращенной сексуальностью; с 27 г. н. э. поселился на Капрее, где вел уединенный образ жизни, предаваясь разврату.

Капрея (соврем. Капри) — небольшой гористый остров в Тирренском море, в 30 км к югу от Неаполя.

Генрих III (1551–1589) — третий сын Генриха II и Екатерины Медичи, носивший вначале титул герцога Анжуйского; в 1572–1574 гг. — король Польши; с 1574 г. — король Франции, последний французский монарх из династии Валуа; обвинялся современниками в содомии.

Лувр — дворец в Париже, на правом берегу Сены; был построен в кон. XII в. как крепость; со второй пол. XIV в. время от времени служил резиденцией французских королей (постоянно — местом хранения казны и архивов), но окончательно стал ею лишь в правление короля Франциска II (1544–1560; правил с 1559 г.), старшего брата Генриха III, после того как в 1546 г. старая крепость была снесена и на ее месте был воздвигнут новый дворец.

Подобно тирану древности и Гелиогабалу новых времен… — Гелио-габал (Элагабал) — прозвище, которое носил Марк Аврелий Антонин (204–222), римский император с 218 г.; он происходил из сирийской крупнопоместной аристократии, из рода жрецов города Эмес; с 217 г. был верховным жрецом бога солнца Гелиогабала (отсюда его прозвище); пытался превратить культ бога солнца в общеримский; правление его было отмечено бессмысленными жестокостями и неслыханным, даже по меркам конца империи, развратом; был убит преторианцами.

им платили золотыми монетами, которые назывались «руспоне». — Руспоне — крупная золотая монета массой 35,43 г и стоимостью в три цехина, чеканившаяся в Великом герцогстве Тосканском с 1719 г.

53… не смущаясь тем, что он был еще жив, назначили ему в преемники старшего сына Филиппа V Испанского, инфанта дона Карлоса, который был правнуком Марии Медичи и формально действительно имел права на тосканский трон. — Филипп V (1683–1746) — король Испании с 1700 г., первый из династии Бурбонов, внук Людовика XIV, второй сын Великого дофина, носивший титул герцога Анжуйского и призванный на испанский трон по завещанию короля Карла II; первым браком (1701) был женат на Марии Луизе Габ-риелле Савойской (1688–1714), второй дочери герцога Виктора Амедея, а вторым (1714) — на Елизавете Фарнезе (1692–1766), дочери Одоардо Фарнезе (1666–1693), наследного принца Пармы; в первом браке у него родилось трое сыновей, которые приходились дону Карлосу старшими братьями.

Дон Карлос (1716–1788) — старший сын Филиппа V от брака с Елизаветой Фарнезе, сводный брат короля Фердинанда VI, правнук Людовика XIV; благодаря усилиям своей матери был признан герцогом Пармы и наследником Пьяченцы и Тосканы; однако от этих итальянских владений ему пришлось отказаться, после того как в 1734 г. он овладел Неаполем; в 1734–1759 гг. под именем Карла VII король Обеих Сицилий, где провел ряд реформ, принесших ему большую популярность; с 1759 г., после смерти старшего брата, король Испании под именем Карла III; в своем новом государстве также провел много реформ в духе просвещенного абсолютизма, укрепивших королевскую власть и улучшивших экономическое и военное положение страны; во внешней политике ориентировался на союзнические отношения с Францией.

Мария Медичи (1573–1642) — внучка герцога Козимо I, дочь его сына Франческо I и Иоанны Австрийской; французская королева с 1600 г., супруга французского короля Генрих IV; в 1610–1617 гг. регентша при малолетнем Людовике XIII; поддерживала оппозиционную аристократию в борьбе против централизаторской политики Ришелье.

Мария Медичи приходилась дону Карлосу прапрапрабабкой.

после завоевания Неаполя инфанта призвали править Королевством обеих Сицилий… — В 30-х гг. XVIII в. Испания воспользовалась большой европейской войной за т. н. Польское наследство (1733–1735), а фактически за гегемонию в Европе, чтобы вернуть себе итальянские владения, уступленные Австрии после войны за Испанское наследство (1701–1714). В январе 1734 г. дон Карлос двинулся с испанской армией из Пармы и Пьяченцы, герцогом которых он был с 1731 г., в Неаполитанское королевство. Страна восстала против австрийского господства и перешла на его сторону. В мае дон Карлос занял неаполитанский престол. До конца года его сторонниками была также завоевана Сицилия и взяты крепости, еще удерживаемые австрийцами в самой Италии.

Преемником дона Карлоса стал принц Франциск Лотарингский. — Франциск Лотарингский (1708–1765) — сын герцога Лотарингского Леопольда Иосифа (1679–1729) и Елизаветы Шарлотты Орлеанской (1676–1744), племянницы Людовика XIV; внук Карла V Лотарингского; герцог Лотарингский в 1729–1737 гг. под именем Франциска III; с 1737 г. великий герцог Тосканский под именем Франческо II; с 1745 г. император Священной Римской империи под именем Франц I.

54… С его последним вздохом угас великий род Медичи, давший Тоскане восемь герцогов, Франции — двух королев, а христианскому миру — четырех пап. — Восемь герцогов Тосканы: Алессандро, Козимо I, Франческо I, Фердинандо I, Козимо II, Фердинандо II, Козимо III, Джованни Гастоне.

Две королевы Франции: Екатерина Медичи (1519–1589) — королева Франции с 1547 г., супруга Генриха II; правнучка Лоренцо Великолепного;

Мария Медичи (1573–1642) — королева Франции с 1600 г., супруга Генриха IV; внучка Козимо I.

Четыре папы: Лев X (в миру — Джованни Медичи; 1475–1521) — римский папа с 1513 г., второй сын Лоренцо Великолепного; Климент VII (в миру — Джулио Медичи; 1478–1534) — римский папа с 1523 г.; внебрачный сын Джулиано Медичи, брата Лоренцо Великолепного;

Пий IV (в миру — Джованни Анджело Медичи; 1499–1565) — римский папа с 1559 г.; принадлежал к миланскому роду Медичи, не имевшему никаких родственных связей с семейством правителей Флоренции;

Лев XI (в миру — Алессандро Оттавиано Медичи; 1535–1605) — римский папа в 1605 г., правил с 1 апреля по 27 апреля 1605 г.; внучатый племянник папы Льва X и правнук Лоренцо Великолепного.

55… перечислять все картины Перуджино, Рафаэля и Микеланджело,

какие находятся в Палаццо Питти… — Перуджино (настоящее имя — Пьетро ди Кристофоро Ваннуччи (ок. 1448–1523) — итальянский художник эпохи Возрождения, представитель Умбрийской школы; учитель Рафаэля.

Арно


Понте Веккьо, ведущим к площади Синьории… — Площадь Синьории, расположенная в центре Флоренции, перед Палаццо Веккьо, со времен правления Козимо I и до 1859 г. официально называлась площадью Великого Герцога (Пьяцца дель Грандука).

Однажды, не помню уже где, я написал, что, если не считать Вара, Арно — самая крупная река без воды, какая мне известна. — Вар — река на юге Франции, в департаменте Приморские Альпы; длина ее 120 км; берет начало несколько южнее города Барселоннет и впадает в Средиземное море в 7 км к юго-западу от Ниццы; в описываемое время по ней проходила граница между Францией и Пьемонтом; средний расход воды в ее нижнем течении составляет 50 м3/с. Средний расход воды в устье Арно — 110 м3/с.

56… Если бы какой-нибудь флорентиец, приехав в Париж, дурно ото звался о Сене… — Сена — река во Франции, длиной 776 км; течет преимущественно по Парижскому бассейну и впадает в пролив Ла-Манш, образуя эстуарий; на ней стоят Париж и Руан, а в эстуарии ее расположен порт Гавр.

доказали примерно тем же способом, каким бальи доказывает Ка-де-Русселю, что он рыба. — Гийом Жозеф Руссель, по прозвищу Ка-де-Руссель (1743–1807) — судебный распорядитель суда города Осер во Франции, в годы Революции — санкюлот, ставший персонажем шуточной песни «Каде-Руссель», которая была написана в 1792 г. местным жителем Гаспаром де Шеню и вскоре стала чрезвычайно популярной во Франции. Впоследствии возник повторяющийся театральный персонаж Каде-Руссель — забавный, лукавый простак, заглавный герой многих водевилей.

Здесь имеется в виду веселая сцена из двухактного водевиля «Каде-Руссель Осётр» («Cadet-Roussel Esturgeon»; 1813) французских драматургов Антуана Венсана Арно (1766–1834) и Марка Антуана Дез-ожье (1772–1827), в которой бальи, используя ложные умозаключения, неопровержимо доказывает Каде-Русселю, попавшему в рыбацкие сети, что он мерлан, и бедняга вынужден с этим согласиться. Бальи — в средневековой Франции королевский чиновник, высшее административное лицо в подведомственной ему области.

Прибыв в гостиницу г-жи Хомберт, он увидел из своего окна, что вода в Арно поднялась почти до набережной… — Имеется в виду гостиница «Европа», располагавшаяся в 1834–1846 г. в Палаццо Спи-ни-Феррони на площади Святой Троицы, на углу набережной Арно, и принадлежавшая Фанни Марджери-Хомберт; это старинное пятиэтажное здание с зубцами поверх стен, построенное в 1289 г.

богатым купцом Джери Спини и с 1674 г. принадлежавшее маркизу Франческо Антони Феррони, в 1834 г. было продано госпоже Марджери-Хомберт, а в 1846 г. выкуплено городом у ее наследников, после чего в нем разместился муниципалитет. Заметим, что этой даме принадлежали в разное время и другие гостиницы во Флоренции и ее окрестностях.

59… через минуту вернулся со «Словарем Божье на» и картой Италии Кассини. — «Словарь Вожьена» («Dictionnaire de Vosgien») — краткий географический словарь, многократно издававшийся во Франции в 1747–1851 гг.; автором его значился Франсуа Леопольд Божьей, каноник из Вокулёра, но под этим именем скрывался Жан Батист Ладвокй (1709–1765), аббат, профессор кафедры древнееврейского языка в Сорбонне, автор многих трудов.

Кассини — семья знаменитых французских астрономов и картографов, основателем которой был итальянец по происхождению Джованни Доменико Кассини (1625–1712); именно он начал работу над картой Франции, продолженную его сыном Жаком Кассини (1677–1756) и внуком Сезаром Франсуа Кассини (1714–1784), а завершенную лишь его правнуком Жаком Домиником Кассини (1748–1845), с 1784 г. директором Парижской обсерватории, сенатором и графом Империи. Эта карта (в масштабе 1: 86 400) была издана в виде 180 листов в 1744–1793 гг.

Здесь, однако, речь может идти о Джованни Мария Кассини (1745—ок. 1824) — итальянском картографе и гравере, издавшем в 1792–1801 г. трехтомный «Новый всеобщий географический атлас» («Nuova Atlante Geograflco Universale»), в составе которого была и карта Великого герцогства Тосканского, а в 1793 г. выпустил 15-ли-стную общую карту Италии.

И он развернул карту Кассини, повторив тот жест, каким Наполеон развернул карту перед Люсьеном, говоря ему: «Выбирай себе любое королевство на земле!» — Бонапарт, Люсьен (1775–1840) — младший брат Наполеона Бонапарта; в качестве члена Совета пятисот активно участвовал в перевороте 18 брюмера (9 ноября 1799 г.); в 1800–1801 гг. был министром внутренних дел, а затем отправлен послом в Испанию; вступив в конфликт с Наполеоном, крайне недовольным его женитьбой в 1803 г. на Александрине де Блешан (1778–1855), вдове биржевого маклера Ипполита Жубертона, с 1804 г. жил в Италии, в провинции Витербо, решительно отказавшись от предложения брата стать государем какого-либо из европейских владений (при условии развода с женой); в 1814 г. получил от папы титул князя Канино; во время Ста дней поддержал императора и примирился с ним; после окончательного падения Империи жил в изгнании и умер в Витербо.

60… Не в тех ли это краях, где господин Демидов открыл шелковую мануфактуру, а господин Лардерель — фабрику по производству буры? — Демидов, Анатолий Николаевич (1812–1870) — представитель знаменитой русской фамилии Демидовых, промышленников-миллио-неров и меценатов, потомков тульского кузнеца Никиты Демидовича Антуфьева (1656–1725), выдвинувшегося при Петре I; второй сын российского посла в Великом герцогстве Тосканском Николая Никитича Демидова (1773–1828); 1 ноября 1840 г. женился на племяннице Наполеона, принцессе Матильде Бонапарт (1820–1904), и по этому случаю 20 октября 1840 г. получил от великого герцога

Леопольда II титул князя Сан Донато (по названию своего богатейшего поместья, расположенного к северо-западу от Флоренции). Лардерель, Франческо Джакомо (1789–1858) — тосканский предприниматель французского происхождения, наладивший в 1827 г. промышленное производство солей борной кислоты в местечке Монте Черболи (соврем. Лардерелло) на юго-западе Тосканы; в 1838 г. в вознаграждение за сделанный им вклад в экономику страны был возведен в дворянство и получил титул графа Монте Черболи.

Бура — натриевая соль борной кислоты, используемая в технике, сельском хозяйстве и медицине.

слыл политиком, поскольку он владел одной акцией «Конституционалиста»… — «Конституционалист» («Le Constitutional») — ежедневная газета, выходившая в Париже в 1815–1914 гг. и придерживавшаяся либерального и антиклерикального направления; в годы Июльской монархии стояла на левоцентристских позициях.

Тоскана — это страна, где нет ни Политической хартии, ни Гражданского кодекса… — Великое герцогство Тосканское сравнивается здесь с Францией, где 14 августа 1830 г., вскоре после Июльской революции, была принята т. н. Конституционная хартия Луи Филиппа, закреплявшая установление во Франции конституционной монархии.

61… прибыть в Пизу, как Наполеон прибыл в залив Жуан, то есть совершенно неожиданно… — В бухте Жуан около мыса Антиб на Лазурном берегу Франции 1 марта 1815 г. высадился с отрядом из 1 200 солдат Наполеон, покинувший ссылку на острове Эльба.

один пароход он назвал «Данте», другой — «Корнель»… — То есть одно судно получило имя великого итальянца, а второе — великого француза.

Корнель, Пьер (1606–1684) — крупнейший французский драматург, представитель классицизма, старший современник Ж.Расина.

Подъезжая к Амброджане, он оказался возле глубокого оврага, по дну которого бежала тоненькая струйка воды. — Вилла Амброджа-на (см. примеч. к с. 46) расположена на берегу Арно и поэтому очень часто страдала из-за наводнений.

62… поехал дальше, в Кастеллино… — Кастеллино — селение в 3 км к западу от Монтелупо.

…за четыре паоло взял на освободившееся место пассажира. — Паоло (по имени римского папы Павла III) — разменная серебряная монета Папской области, десятая часть скудо; имела хождение с нач. XVI в. до кон. XIX в.; вес ее первоначально составлял 3,86 г и постепенно снизился до 2,65 г.

в это самое время взорвались два парохода — один на Сене, другой на Роне. — Рона — река в Швейцарии и Франции, длиной 812 км; берет начало из Ронского ледника в Лепонтинских Альпах, протекает через Женевское озеро и по Ронской низменности, впадает в Лионский залив Средиземного моря (к западу от Марселя).

судовые компании Сены и Роны смогли бы продолжить обслуживание линий… — Первые пароходные товарищества на крупных реках Франции стали создаваться начиная с 1825 г. В частности, «Пароходное общество для навигации по Роне», основанное в 1826 г., к 1835 г. уже наладило регулярное пассажирское судоходство.

он спокойно живет на эту ренту в Провансе… — Прованс — историческая область на юго-востоке Франции, на берегу Средиземного моря, между реками Рона и Вар (охватывает соврем, департаменты Буш-дю-Рон, Вар, Воклюз, Альпы Верхнего Прованса и Приморские Альпы).

63… Помимо всемирного потопа, который пережил патриарх Ной, и еще одного потопа, масштабом поменьше, который был при Огигесе… — Ной — библейский патриарх, во время всемирного потопа спасшийся с семьей и животными в ковчеге (Бытие, 9).

Огигес — легендарный древнегреческий герой, основатель и царь города Фивы в области Беотия (Средняя Греция); согласно преданиям, во время его царствования произошел страшный потоп, в результате которого большая часть Беотии была залита водой (считается, что такое могло произойти вследствие необычайного разлива Копайского озера, находившегося некогда в ее центральной части).

Вначале мы видим Арно в роли Ахеронта, затем — Арно в роли Невы и, наконец, Арно в роли Геллеспонта. — Ахеронт — в греческой мифологии река подземного царства, которую должны были пересекать души умерших, после чего они обретали успокоение.

Нева — полноводная река, соединяющая Ладожское озеро с Финским заливом Балтийского моря, длиной 74 км; на островах ее дельты в 1703 г. был заложен Санкт-Петербург.

Геллеспонт (Дарданеллы) — пролив между Европой (Галлипольским полуостровом) и Азией (полуостровом Малая Азия); соединяет Эгейское и Мраморное моря; длина его 61 км, а ширина — от 1,2 до 6 км.

Арно, словно мольеровский метр Жак, возьмется за любую роль… — Метр Жак — персонаж из комедии «Скупой» Мольера: кучер и одновременно повар у Гарпагона.

Самый давний из праздников… состоялся в 1304 году от Рождества Христова, по случаю прибытия во Флоренцию кардинала Никколо да Прато, легата Святого престола, и был устроен на средства предместья Сан Фриано. — Никколо Альбертини да Прато (1250–1321) — итальянский церковный деятель, уроженец тосканского города Прато; епископ Остии (1299), кардинал (1303), легат папы в Тоскане, Романье и Тревизской марке (1304); 10 марта 1304 г. прибыл во Флоренцию с заданием примирить враждующих гвельфов и гибеллинов, но его миссия потерпела провал.

Сан Фриано (или Сан Фредьяно) — юго-западное предместье Флоренции, расположенное на левом берегу Арно, у начала дороги, ведущей в Пизу.

может явиться в майские календы… — Календы — в древнеримском календаре название первого дня месяца.

незадолго до этого стали известны шесть первых песней «Божественной Комедии», и ад был в большой моде. — «Божественная Комедия» («La Divina Commedia») — поэма Данте, одна из вершин мировой литературы. Эпитет «Божественная» предпослал этому сочинению один из первых его комментаторов, Джованни Боккаччо, сумевший в одном слове выразить крайнюю степень почтения к автору и обозначить тематику произведения: рассказ о прохождении души сквозь адский пламень к божественному огню. Поэма делится на три части («Ад», «Чистилище» и «Рай»), каждая из которых состоит из 33 песней.

64… наивно замечает Джованни Виллани, рассказывая об этом несчастье… — Виллани, Джованни (1276–1342) — итальянский историк, автор знаменитой книги «Новая хроника» («Nuova cronica»), первой флорентийской летописи.

зима тогда выдалась настолько холодная, что Арно покрылся толстым слоем льда, как это подобает Дунаю или Волге. — Дунай — вторая по величине (после Волги) река Европы; длина ее 2 850 км; протекает по территории Германии, Австрии, Словакии, Венгрии, Сербии, Болгарии, Румынии и Украины; впадает в Черное море; замерзает лишь в сравнительно холодные зимы и не более чем на полтора месяца.

Волга — река в Европейской части России, крупнейшая в Европе: длина ее 3 530 км.

65… вышли из-под арки моста, ближайшей к Сан Спирито. — Имеется в виду августинский монастырь XIII в., находившийся на левом берегу Арно, рядом с мостом Понте алла Каррайа, и разрушенный в результате пожара 1471 г.; к этому монастырю примыкала и церковь Санто Спирито, строительство которой было начато Брунеллески ок. 1444 г., а завершено уже после смерти великого мастера, в 1481 г., и которая доныне остается одной из главных церквей Флоренции.

66 …Он состоялся в 1618 году, при Козимо II, и замысел его принадлежал знаменитому Адимари. — Адимари — см. примеч. к с. 44.

Это было театрализованное представление, посвященное истории Геро и Леандра. — В греческой мифологии Леандр — юноша из города Абидоса (на азиатском берегу Геллеспонта), влюбленный в жрицу богини Афродиты Геро, жившую на другом берегу пролива, в городе Сеете. Чтобы увидеть возлюбленную, Леандр каждую ночь переплывал пролив, направляясь на свет огня, зажженного Геро на башне. Однажды буря погасила огонь и юноша погиб. Геро, найдя утром на берегу его труп, поднялась на башню и бросилась в море.

дух той эпохи, которая у нас соответствовала первым годам царствования Людовика XIII. — Людовик XIII (1601–1643) — король Франции с 1610 г.; сын Генриха IV и его супруги Марии Медичи.

добилась от богини красоты позволения покинуть Елисейские Поля… — Елисейские Поля (Элизиум) — в античной мифологии благодатное место, где блаженствуют после смерти избранники богов.

перебрасывает с берега на берег тот знаменитый мост, который дважды повелевал построить Ксеркс, когда он шел завоевывать Грецию. — Ксеркс I (др. — перс. Хшаяршан; ок. 519–465 до н. э.) — древнеперсидский царь династии Ахеменидов, правивший с 486 г. до н. э., сын Дария I; в 486–484 гг. до н. э. подавил восстание египтян; разрушил Вавилон, превратив Вавилонское царство в сатрапию; в 480 г. до н. э. начал поход против Греции, окончившийся поражениями персидского флота при Саламине (480 до н. э.) и Микале (479 до н. э.) и сухопутной персидской армии при Платеях (479 до н. э.); был убит в результате дворцового заговора.

В 480 г. до н. э. Ксеркс решил переправить свое огромное войско из Малой Азии в Европу через пролив Геллеспонт по мосту, наведенному на судах. Мост этот, длиной около 2 км, располагавшийся между городами Сеет и Абидос, строился несколько лет, причем дважды, так как первое подобное сооружение было разбито бурей, за что царь приказал в наказание высечь море плетьми.

67… Европейцев ведет за собой нимфа Европа. Дабы воодушевить сол дат, она обещает им в награду за их победу того самого быка, в которого превратился Юпитер, когда он захотел перенести ее из Финикии на Крит. — Европа — персонаж древнегреческой мифологии, финикийская царевна, дочь царя Агенора, правившего в Сидоне, возлюбленная верховного бога Юпитера (гр. Зевса), который, приняв облик быка, похитил ее и перенес на Крит, где она родила ему трех сыновей и стала прародительницей царей этого острова. Финикия — древняя страна на восточном побережье Средиземного моря (береговая полоса современных Ливана и Сирии); в V–IV тыс. до н. э. на ее территории возникли первые поселения, выросшие в города-государства (Тир, Сидон, Библ и др.), которые вели крупную сухопутную и морскую торговлю и колонизацию берегов Средиземного моря.

Азиатам же покровительствует их древний бог Вакх… — Вакх (Бахус) — в древнеримской мифологии бог вина и виноделия, отождествляемый с древнегреческим богом Дионисом, сыном Зевса и фиванской царевны Семелы.

…К счастью, в дело вмешивается Купидон. — Купидон (гр. Эрот) — в древнеримской мифологии бог любви, олицетворение любовного вожделения.

переводчик Пиндара… слегка подправил выбранный им сюжет… — Пиндар (ок. 518—ок. 438 до н. э.) — знаменитый древнегреческий поэт-лирик, поэзию которого переводил Адимари.

…На память приходит наш добряк Дюси, который, увидев, какую страшную бурю возмущения вызвала у публики развязка «Отелло», тут же присочинил к трагедии счастливый конец… — Дюси, Жан Франсуа (1733–1816) — французский поэт, автор трагедий, член Французской академии (1778); известен своими переводами Шекспира — по существу, он был первым, кто по-настоящему познакомил французского зрителя с пьесами великого английского драматурга. Позднейшие критики упрекали его в некоторой вольности этих переводов, не вполне учитывая то, что Дюси приходилось считаться с жесткими французскими театральными канонами (консерватизм части публики был так силен, что первые постановки Шекспира вызывали нечто вроде литературно-общественных скандалов); к тому же Дюси не знал английского языка и знакомился с творчеством Шекспира по подстрочным переводам; он был известен всепоглощающей преданностью литературе и театру и нежеланием принимать любые посты и знаки отличия от представителей всех режимов, при которых ему довелось жить.

Первая постановка «Отелло» в его переводе состоялась в 1792 г. и имела большой успех.

В домах великих людей


Дом Альфьери

68… между Казино деи Нобили и домом, который занимает граф де

Сен-Лё… увидите дом под № 4177: в этом доме умер Альфьери. — См. примеч. кс. 13.

отдать дань памяти итальянского Софокла, как высокопарно именуют его во Флоренции… — Софокл (ок. 496—ок. 406 до н. э.) — великий древнегреческий драматург и трагический поэт; автор 123 драм, из которых полностью до нас дошло лишь семь; отразил в своих произведениях все основные циклы греческих преданий.

сколь ни почетно было бы для меня ночевать в спальне автора «По-линика» и «Заговора Пацци»… — «Полиник» («Polinice»; 1783) — одна из ранних трагедий Альфьери, сюжетом которой стала борьба Этеола и Полиника, сыновей Эдипа, за фиванский трон.

«Заговор Пацци» («La Congiura dei Pazzi»; 1788) — трагедия Альфьери, сюжетом которой стала неудавшаяся попытка убийства Лоренцо Великолепного (1478) и которая была определена автором как «трагедия свободы».

Как рассказывает сам Альфьери в своих «Мемуарах»… — Имеется в виду автобиография «Жизнь Витторио Альфьери из Асти, рассказанная им самим» («Vita di Vittorio Alfieri d'Asti scritta da esso»), написанная в 1790–1803 гг. и изданная посмертно в 1804 г.; одно из самых значительных его произведений.

…за исключением способности сочинять трамелогедии… — Слово «трамелогедия», которым Альфьери определял жанр создаваемых им драматических произведений, трактуется как соединение мелодрамы и трагедии.

Эта и последующие цитаты из «Мемуаров» Альфьери позаимствованы мною из прекрасного перевода, выполненного г-ном де Ла-туром… — Латур, Антуан Тенан де (1808–1881) — французский литератор, переводчик с итальянского и испанского языков.

Его перевод воспоминаний Альфьери был издан в Париже в 1840 г. под названием «Мемуары Витторио Альфьери из Асти, написанные им самим».

Приведенная Дюма цитата взята из главы 23 четвертой части этой книги.

который с большим успехом воссоздал на нашем языке «Последние письма Якопо Ортиса», а также «Мои темницы» Сильвио Пеллико. — «Последние письма Якопо Ортиса» («Ultime lettere di Jacopo Ortis»; последнее прижизненное издание — 1816) — роман Уго Фосколо (настоящее имя — Никколо; 1778–1827), итальянского поэта и филолога, автора од, лирических посланий, литературоведческих исследований.

Перевод этого романа, подписанный именем Дюма, был издан в Париже в 1839 г. под названием «Якопо Ортис».

Пеллико, Сильвио (1789–1854) — итальянский писатель и общественный деятель, выступавший занациональное освобождение и объединение Италии; в 1820 г. за участие в революционном заговоре был приговорен к пятнадцати годам заключения; находился в заточении в крепости Шпильберг (в городе Брно, Моравия); муки своего заключения описал в книге «Мои темницы» («Le Mie Prigioni»; 1832), имевшей большой успех; в 1830 г. был освобожден и отошел от политической деятельности.

Перевод его книги на французский язык, сделанный Латуром, вышел в Париже в 1833 г.

это была графиня Олбани, вдова Карла Эдуарда, последнего из династии английских государей, лишившейся трона. — Стюарт, Карл Эдуард (1720–1788) — внук английского короля Иакова II Стюарта, свергнутого в результате «Славной революции» (1688); т. н. «Молодой претендент» на английский трон; старший сын Фрэнсиса Эдуарда Стюарта (1688–1766), которого называли «Старый претендент», и его супруги с 1719 г. Марии Клементины Собеской (1702–1735); получив в 1743 г. от отца звание принца-регента, боролся за английский престол, но в битве при Кулодене (селение в Шотландии, в графстве Нэрн) 16 апреля 1746 г., во время восстания якобитов 1745–1746 гг, войска шотландских горцев под его командованием потерпели сокрушительное поражение от англичан; в 1766 г., после смерти отца, объявил себя королем Карлом III, жил во Франции, а затем в Риме и Флоренции.

Олбани, Луиза Каролина, графиня (1752–1824) — дочь немецкого князя Густава Адольфа цу Штольберг-Гедерна (1722–1757), генерала на австрийской службе, и его жены с 1751 г. Элизабет Горн (1733–1825); с 1772 г. жена Карла Эдуарда Стюарта, который был старше ее на тридцать два года; их брак, который был заключен по настоянию французского правительства, желавшего продолжения рода Стюартов, был несчастливым, и надежда на появление у супругов ребенка не оправдалась; с 1774 г. они жили во Флоренции под именами графа и графини Олбани; графиня в 1780 г. покинула мужа и остаток жизни провела во Флоренции, став с 1778 г. неразлучной подругой Витторио Альфьери (с 1786 г. они открыто жили вместе).

69… в Баккано, в скверной гостинице… — Баккано — небольшое селение в Италии, в 25 км к северо-западу от Рима, на пути во Флоренцию.

увиделся там с моим старым другом Гори… — Франческо Гори Ганделлини (7—1784) — ближайший друг Альфьери, богатый купец из Сиены.

70… вновь стал изучать язык Демосфена… — Демосфен (384–322 до н. э.) — политический деятель древних Афин, знаменитый оратор; вождь антимакедонской партии, отстаивавший принципы рабовладельческой демократии.

написал вторую «Альцесту», закончил «Мизогалло», создал свое последнее политическое произведение — «Телеутодию», вознамерился сочинить сразу шесть комедий… — Вторая «Альцеста» («Alceste seconda»; 1798) — трагедия Альфьери, написанная на сюжет древнегреческой мифологии. Вдохновленный трагедией Еврипида на тот же сюжет, Альфьери в течение одного года написал две «Альце-сты» — «Alceste prima» и «Alceste seconda»; о том, почему так произошло, он рассказывает в своих мемуарах (IV, 26).

Альцеста (Алкеста) — в греческой мифологии жена царя Адмета, которая согласилась умереть вместо него, но была спасена Гераклом, освободившим ее из Аида.

«Мизогалло» («II Misogallo» — «Галлоненавистник»; 1799) — сборник памфлетов и эпиграмм, в которых Альфьери яростно осудил якобинскую тиранию.

«Телеутодия» («Teleutodia») — сатирическая ода Альфьери, написанная в форме греческой оды; датирована 20 января 1799 г.

В 1802–1803 гг. Альфьери написал шесть сатирических комедий: «L'Uno» («Один»), «I РосЫ» («Немногие»), «I Troppi» («Чересчур много»), «Antidoto» («Противоядие»), «La Finestrina» («Окошко») и «II Divorzio» («Развод»). В первых трех объектом сатиры стали соответственно монархическая, олигархическая и демократическая формы государственного устройства; в четвертой им противопоставляется как альтернатива конституционная форма правления.

учредил орден Гомера и сам удостоил себя этой награды. — О придуманном им ордене Гомера, в рыцари которого он собственноручно себя посвятил, Альфьери упоминает в своих «Мемуарах» (IV, 31).

Как это было у Шиллера, душа Альфьери до срока износила его тело. — Шиллер, Иоганн Фридрих (1759–1805) — выдающийся немецкий поэт, драматург, историк и теоретик искусства; один из основоположников немецкой классической литературы; умер от туберкулеза легких в возрасте 45 лет.

71… Результат такой диеты (именно она, по всей вероятности, довела Байрона до безвременной кончины) не замедлил сказаться… — Джордж Гордон Байрон, лорд Байрон (1788–1824) — великий английский поэт-романтик, оказавший огромное влияние на современников и потомков как своим творчеством, так и своей яркой мятежной личностью и стилем жизни.

С юности склонный к полноте, Байрон старался придерживаться очень жесткой диеты, иногда по-существу переставая есть. Однако непосредственной причиной его смерти была тяжелая лихорадка, которой он заболел, находясь в рядах греческих повстанцев.

отправился на прогулку в Кашины. — Кашины — парк на западе Флоренции, на правом берегу Арно, занимающий в наше время площадь около 120 га; первоначально охотничий заповедник герцогов Алессандро и Козимо I и пастбище принадлежавшего им скота; в годы правления великой герцогини Элизы, сестры Наполеона, был превращен в общественный парк; с 1869 г. находится в городской собственности.

72… сотни стихов Гесиода, прочитанных им когда-то лишь однажды, непостижимым образом всплыли в его памяти… — Гесиод (кон. VI 11-первая пол. VII вв. до н. э.) — древнегреческий поэт и сказитель, родоначальник литературного дидактического эпоса; автор поэм «Труды и дни», «Теогония» и «Щит Геракла».

73… Когда французские войска входили в Тоскану… — Французские войска оккупировали Великое герцогство Тосканское в 1799 г. В соответствии с Люневильским миром 1801 г. на территории Тосканы было образовано королевство Этрурия, в 1807 г. присоединенное к Франции и составившее три новых французских департамента.

Альфьери… решил ожидать их так, как некогда римские сенаторы, сидя в курульных креслах, ожидали завоевателей-галлов… — Как рассказывает знаменитый древнеримский историк Тит Ливий (59 до н. э. — 17 н. э.) в своем труде «История Рима от основания Города», когда в нач. IV в. до н. э. галлы под водительством Бренна захватили Рим, римские сенаторы-старцы не покинули город, а пожелали умереть, принеся себя в жертву за отечество: «Они воссели в своих домах на креслах из слоновой кости, облачившись в те священные одежды, в коих вели колесницы с изображениями богов или справляли триумфы» (V, 41). Вначале варвары с благоговением взирали на стариков, застывших на пороге своих домов, но, после того как один из сенаторов, Марк Папирий, ударил жезлом из слоновой кости галла, вздумавшего погладить его по бороде, они пришли в бешенство и убили всех.

Витторио Альфьери из Асти… — Асти — старинный город в Пьемонте, центр одноименной провинции; Альфьери родился в этом городе в 1749 г., в семье Антонио Амедео Альфьери, графа ди Кор-темилья (1688–1749), и Моники Майяр де Турнон (1722–1792).

74… вместе с ними посетим церковь Санта Кроче.— Францисканскую церковь Санта Кроче во Флоренции начали сооружать в 1294 г. по планам Арнольфо ди Камбио; строительство ее заняло около 90 лет, а освящена она была в 1442 г.; с давних времен служит местом погребения знаменитых мужей Флоренции (там, в частности, похоронены Микеланджело, Галилей и Витторио Альфьери).

Родилась в горах Эно… — Эно — провинция в Австрийских Нидерландах (ныне — в Бельгии), в бассейне реки Шельда; ее главный город — Моне.

Дома Бенвенуто Челлини

… и в своей великой радости назвали сына Бенвенуто… — Имя «Бенвенуто» означает «Добро пожаловать!».

дом, полученный им в дар от герцога Козимо, тот самый, где происходила знаменитая отливка «Персея». — Статуя Персея, созданная Бенвенуто Челлини в 1545–1554 гг., изображает героя, держащего в правой руке меч, а в приподнятой левой — голову Медузы; пьедестал статуи украшен фигурами Юпитера, Минервы, Меркурия и Данаи; эта скульптурная группа, торжественное открытие которой состоялось 27 апреля 1554 г., находится в Лоджии деи Ланци. Персей — герой древнегреческой мифологии, сын Зевса и царевны Данаи, отрубивший голову чудовищной крылатой Медузе: на голове ее вместо волос были змеи, а лицо ее было так страшно, что каждый взглянувший на него превращался в камень; позднее он несколько раз использовал отрубленную им голову Медузы как оружие, обращая своих врагов в камень.

Первый стоит на Виа Кьяра дель Пополо ди Сан Лоренцо. — Улица Виа Кьяра расположена вблизи церкви и площади Сан Лоренцо; ее южная часть была уничтожена в 1870 г. при строительстве Центрального рынка Флоренции; родительский дом Бенвенуто Челлини находился рядом с монастырем Сант'Орсола.

Второй — на Виа делла Пергола. — Виа делла Пергола проходит восточнее кафедрального собора Флоренции; дом Бенвенуто Челлини имеет № 59 по этой улице.

75… В этом доме он провел юность, и там его порой осыпал ласками гонфалоньер Содерини, которого впоследствии едва не ослепил Микеланджело и глупость которого Макиавелли увековечил в эпитафии… — Содерини, Пьеро (1450–1513) — флорентийский политический деятель, приор с 1481 г., посол во Франции с 1493 г.; в сентябре 1502 г. занял впервые установленный пост пожизненного гонфалоньера республики (до этого гонфалоньеры избирались и сменялись каждые два месяца); был прекрасным оратором, но не обладал ни крупными дарованиями, ни особой энергией; с 1512 г., после возвращения Медичи во Флоренцию, находился в изгнании и умер в Риме.

Однажды Содерини посетил мастерскую Микеланджело и высказал ему множество замечаний по поводу статуи Давида, которую тот тогда ваял; в ответ Микеланджело, сделав вид, что прислушивается к этим советам, бросил в лицо гонфалоньеру горсть мраморной пыли, отчего тот едва не лишился зрения.

Макиавелли, будучи секретарем Флорентийской республики с июня 1498 г., приобрел неограниченное доверие Пьеро Содерини, стал его советчиком и фактически его правой рукой, что не мешало ему весьма скептически относиться к гонфалоньеру и написать в его адрес злую эпиграмму:

La notte che mori Pier Soderini Laima n'ando dell'lnferno alia bocca;

E Pluto la grido: «Anima sciocca,

Che Inferno? Va nel Limbo dei bambini».

(В переводе Ю.Денисова:

Когда в Аид низвергся Содерини,

Взревел от возмущения Плутон:

«Аид — для дураков! Так пусть отныне В Лимб, к несмышленышам отправлен будет он».)

там он жил, обучаясь ювелирному делу у отца кавалера Бандинел-ли, а затем в мастерской Маркове… — Юный Бенвенуто Челлини недолгое время учился у известного флорентийского ювелира Ми-келаньоло ди Вивьяно (1459–1528) — отца Баччо Бандинелли (см. примеч. к с. 97), флорентийского скульптора и архитектора, работавшего при дворе Медичи, врага и соперника Бенвенуто.

Антонио ди Сандро, по прозвищу Марконе, — флорентийский золотых дел мастер, у которого работал пятнадцатилетний Бенвенуто Челлини.

Бенвенуто Челлини рассказывает об этом в своем жизнеописании (книга 1, глава 7).

пока однажды не ввязался в ссору, которая случилась между воротами Порта аль Прато и Порта а Пинти: подобрав шпагу брата, которого поверг на землю удар камнем, он принялся так лихо ею орудовать, что Совет Восьми предложил ему провести полгода вдали от Флоренции. — Об этом эпизоде также рассказано в «Жизни Бенвенуто Челлини» (I, 8), однако там говорится о воротах Порта Сан Галло и Порта а Пинти.

Ворота Порта Сан Галло, построенные ок. 1285 г. в северной части средневековой городской стены Флоренции, на дороге в Болонью, сохранились доныне и стоят на одноименной площади (соврем. Пьяцца делла Либерта).

Ворота Порта аль Прато относились к восточной части городской стены; дошли до наших дней и стоят на соврем, площади Пьяцца-ле делла Порта аль Прато.

Ворота Порта а Пинти, построенные в 1299–1321 гг., находились в северо-восточной части городской стены, на дороге во Фьезоле, на месте соврем, площади Пьяццале Донателло; не сохранились. Совет Восьми — флорентийский уголовный суд, в компетенцию которого входила также охрана порядка в городе.

работает в Сиене под началом Франческо Касторо… — Франческо Касторо (Фракасторо) — сиенский ювелир (см. «Жизнь Бенвенуто Челлини», 1, 8).

потом в Болонье, у мастера Эрколе дель Пифферо… — См. «Жизнь Бенвенуто Челлини», I, 9.

в Пизе, у мастера Уливьери делла Кьостра… — См. «Жизнь Бенвенуто Челлини», I, 10.

отказывается ехать в Англию вместе с Торриджани, потому что Торриджани ударом кулака сломал нос Микеланджело… — Пьетро Торриджани (ок. 1472–1522) — флорентийский скульптор, изгнанный из Флоренции за то, что он нанес увечье Микеланджело; работал в Англии, где по заказу Генриха VIII выполнил монумент Генриха VII; умер в испанской тюрьме, уморив себя голодом.

поступает в мастерскую Франческо Салимбене, где изготавливает красивую пряжку к мужскому поясу… — См. «Жизнь Бенвенуто Челлини», I, 13.

уезжает в Рим вместе с резчиком Тассо… — Джованни Баттиста дель Тассо (1500–1555) — резчик по дереву и архитектор, строитель Нового рынка во Флоренции; друг Бенвенуто Челлини.

в мастерской ломбардца Фиренцуолы изготавливает великолепную солонку… — См. «Жизнь Бенвенуто Челлини», I, 14.

опять направляется в Рим, где поступает в мастерскую Луканьоло да Иези. — Луканьоло да Иези был главным подмастерьем в лавке маэстро Санти, золотых дел мастера, куда поступил работать Бенвенуто Челлини («Жизнь Бенвенуто Челлини», I, 19).

Там он делает подсвечники для епископа Саламанки и оправляет в золото алмазную лилию по заказу Киджи… — Епископом Саламанки (города в Испании, в области Кастилия и Леон) был в это время, с 1510 по 1529 гг., Франциско де Бобадилья (7—1529), с 1517 г. живший в Риме.

Лилию из алмазов Бенвенуто Челлини переделывал для супруги Джисмондо Киджи (ок. 1479–1526), который был братом знаменитого негоцианта и банкира Агостино Киджи (1465–1520).

чеканит медаль с Ледой для римского гонфалоньера Габриеле Чеза-рини… — Эта золотая медаль, на которая Леда была изображена с лебедем, служила украшением для шляпы («Жизнь Бенвенуто Челлини», I, 25).

Леда — персонаж древнегреческой мифологии, жена спартанского царя Тиндарея, возлюбленная Зевса, явившегося к ней под видом лебедя и овладевшего ею; мать Диоскуров (Кастора и Полидевка) и прекрасной Елены.

Габриеле Чезарини — представитель знатного римского рода, гон-фалоньер римского народа в 1475–1525 гг.

делает две вазы для Джакопо Беренгарио… — Джакопо Беренга-рио да Карпи (1460–1530) — знаменитый итальянский врач, профессор хирургии в Болонье; одним из первых стал применять ртуть для лечения сифилиса («французской болезни», как называли в Италии этот недуг).

становится пушкарем в замке Святого Ангела… — Замок Святого Ангела — монументальный мавзолей римского императора Адриана (76—138; правил с 117 г.), расположенный на правом берегу Тибра, в центре Рима; в средние века — крепость, затем — тюрьма; в 1527 г., во время вторжения в Рим имперских войск, в нем укрылся папа Климент VII.

воображает, будто это он убил выстрелом из аркебузы коннетабля Бурбона… — Коннетабль Бурбон — Карл III, герцог Бурбон-ский, графде Монпансье и деЛа Марш (1490–1527), французский военачальник, коннетабль Франции (1515), могущественный феодал; герой битвы при Мариньяно (1515), одержавший победу над войсками герцога Миланского; в 1516 г. был поставлен наместником Милана, но в 1517 г. король Франциск 1 отстранил его от этой должности, опасаясь его влияния, а позднее, после смерти в 1521 г. герцогини Сюзанны Бурбонской (1491–1521), с 1505 г. супруги коннетабля, предпринял попытки лишить его владений, полученных им в наследство от умершей супруги; в ответ коннетабль вступил в тайные сношения с императором Карлом V и английским королем Генрихом VIII и, после того как это стало известно Франциску I, в 1523 г. бежал в Италию; в 1524 г. он возглавлял неудачное вторжение имперцев во Францию, а в 1525 г. взял в плен при Павии Франциска I; в начале мая 1527 г. начал осаду Рима, но 6 мая, во время штурма города, был убит на его крепостных стенах (тем не менее Рим был захвачен и подвергся чудовищному разграблению). О том, что это он со своими товарищами убил коннетабля Бурбона, Бенвенуто Челлини пишет в своем жизнеописании (I, 34).

стреляет из фалъконетов… — Фальконет — в XVI–XVII вв. длинноствольное артиллерийское орудие небольшого калибра, стрелявшее свинцовыми ядрами.

одним из выстрелов смертельно ранит принца Оранского… — Филиберт Шалонский, принц Оранский (1502–1530) — владетель княжества Оранж, изменивший королю Франциску I и перешедший на сторону императора Карла V; после гибели коннетабля Бурбона возглавил отряды имперцев, захвативших Рим; вице-король Неаполя с 1528 г.; в 1530 г. командовал войсками, осаждавшими Флоренцию и погиб 3 августа в знаменитом сражении при Гави-нане, после которого последовало падение Флорентийской республики.

едет в Мантую и работает у миланца Никколо… — См. «Жизнь Бенвенуто Челлини», I, 40.

изготавливает реликварий для герцога Мантуи и печать для его брата-кардинала… — Имеется в виду Федерико II Гонзага (1500–1540) — правитель Мантуи с 1519 г. (сначала маркиз, а с 1530 г. герцог); сын Франческо II Гонзага (1466–1519), маркиза Мантуанско-го, и его супруги с 1490 г. Изабеллы д'Эсте (1474–1539).

Кардинал — Эрколе Гонзага (1505–1563), младший брат герцога Федерико II; епископ Мантуи с 1521 г., кардинал с 1527 г.; после смерти брата, в годы малолетства своего племянника Франческо III Гонзага (1533–1550; герцог с 1540 г.), регент Мантуи; оказывал покровительство художникам и поэтам.

76… Климент VIIвыкупил свою свободу, продав восемь кардиналь ских шапок… — Климент VII, укрывшийся во время захвата Рима имперскими войсками в замке Святого Ангела и спустя месяц, 6 июня 1527 г., сдавшийся на милость победителя, обрел свободу лишь через полгода, согласившись заплатить выкуп в 400 000 дукатов. Чтобы собрать такую огромную сумму, он продавал кардинальские должности; всего в течение 1527 г. двадцать католических иерархов стали кардиналами: пять были назначены на консистории 5 мая 1527 г. (то есть еще до захвата Рима), восемь — 21 ноября того же года, а еще двое — 7 и 20 декабря.

чеканит для папы две монеты — одну с изображением Христа и надписью «Ессе Homo», другую с изображением апостола Петра на море… — По заказу Климента VII Бенвенуто Челлини сделал золотой дублон, на лицевой стороне которого был изображен сам папа, а на обороте — обнаженный Христос со связанными руками и надписью «Ессе Homo» (лат. «Се человек»); после этого он был назначен чеканным мастером папского монетного двора (16 апреля 1529 г.). Находясь на этой должности, он изготавливает еще одну монету, ценой в два карлино: на лицевой ее стороне была изображена голова папы, а на обороте было изображение Христа на море, протягивающего руку святому Петру, и надпись «Quare dubitasti?» (лат. «Зачем ты усомнился?»).

его брат, раненный в уличной драке, умирает у него на руках… — Джованни Франческо Челлини (1502–1529), младший брат Бенвенуто, имевший прозвище Чеккино дель Пифферо, состоял на службе у Алессандро Медичи.

наносит смертельный удар его убийце и от преследования спасается у герцога Алессандро, чей дом стоял между Пьяцца Навона и Ротондой… — О том, как Бенвенуто Челлини отомстил убийце брата, он рассказывает в своем жизнеописании (I, 51).

Пьяцца Навона — площадь на левом берегу Тибра, расположенная на месте античного стадиона и повторяющая его очертания; спланирована в XVII в. и со всех сторон окружена зданиями, составляющими единый архитектурный ансамбль; богато украшена статуями и фонтанами.

Ротонда — обиходное название римского Пантеона.

влюбляется в сицилианку Анджелику… — О своей страстной любви к этой женщине Бенвенуто Челлини рассказывает в своем жизнеописании (1, 63–69).

бросает в лицо серу Бенедетто ком грязи, в котором случайно оказался обломок камня, и Бенедетто падает наземь без чувств… — Бенедетто — нотариус, уроженец Флоренции, имевший дела в Риме и Неаполе; знакомый Бенвенуто Челлини, который в ссоре ранил его («Жизнь Бенвенуто Челлини», I, 66).

бежит в Неаполь, встречает благосклонный прием у вице-короля… — Имеется в виду Педро Альварес де Толедо, маркиз Вилла-франка (1484–1553) — испанский военный и политический деятель, вице-король Неаполя в 1532–1552 гг.

возвращается в Рим, к кардиналу Ипполито деи Медичи… — Ип-полито деи Медичи (151 1 — 1535) — внебрачный сын Джулиано II Медичи (1479–1516), герцога Немурского с 1515 г., младшего сына Лоренцо Великолепного, и Пачифики Брандано; в 1524–1527 гг. вместе с Алессандро Медичи, при регентстве кардинала Сильвио Пассерини (1469–1529) и от имени папы Климента VII, правил Флоренцией; с 1529 г. кардинал и архиепископ Авиньонский.

приносит папе медаль с символическим изображением Мира… — На лицевой стороне этой медали была изображена голова Климента VII, а на обороте находился аллегорический образ Мира: облаченная в тончайшие одежды женщина с факелом в руках, поджигающая груду оружия, которое сложено в виде трофея; вокруг шла надпись «Clauduntur belli portae» (лат. «Затворяются врата мира»); медаль была вычеканена в ознаменование мира, длившегося с 1530 по 1536 гг. («Жизнь Бенвенуто Челлини», I, 70).

и получает заказ на еще одну, с изображением Моисея… — На обороте этой медали (ее лицевая сторона несет изображение головы папы) представлен Моисей в ту минуту, когда он ударяет жезлом в скалу и из нее начинает течь вода; сверху идет надпись: «Ut bibat populus» (лат. «И будет пить народ»); медаль была заказана по случаю окончания монументального колодца, построенного Антонио да Сангалло в Орвьето в 1528 г.

убивает золотых дел мастера Помпео… — Помпео — римский ювелир, миланец, враг Бенвенуто Челлини, оклеветавший его перед папой.

благодаря заступничеству кардиналов Корнаро и Медичи получает от Павла III охранный лист… — Франческо Корнаро Старший (1478–1543) — католический церковный деятель, кардинал с 1527 г. Павел 111 (в миру — Алессандро Фарнезе; 1468–1549) — римский папа с 1534 г.; происходил из знатной фамилии, покровительствовал искусству, обладал прекрасным художественным вкусом; вел активную, хотя и запутанную и противоречивую внешнюю политику, главными целями которой была борьба с протестантизмом и противодействие турецкой экспансии; был избран папой 13 октября 1534 г. — как раз в то время, когда Бенвенуто Челлини убил ювелира Помпео.

сумев защититься от убийцы, которого нанял Пьерлуиджи Фарнезе, бежит во Флоренцию… — Пьер Луиджи Фарнезе (1503–1547) — незаконный сын кардинала Алессандро Фарнезе, будущего папы Павла 111, и некой римской дамы по имени Сильвия Руффини (ок. 1475–1561); после восшествия Алессандро Фарнезе на престол был назначен главнокомандующим папскими войсками (1537), а в 1546 г. поставлен герцогом Пармы и Пьяченцы; один из самых жестоких тиранов в Италии XVI в., отличавшийся гомосексуальными наклонностями; был убит в Пьяченце в результате заговора, составленного его придворными.

Действуя по просьбе одного из своих фаворитов, женатого на дочери покойного ювелира Помпео, он несколько раз пытался с помощью подосланных наемников убить Бенвенуто Челлини, но тому удалось склонить на свою сторону одного из них.

отправляется вместе с Триболо в Венецию… — Триболо — см. примеч. к с. 34.

по пути, в Ферраре, у него происходит стычка с флорентийскими изгнанниками… — Бенвенуто Челлини рассказывает об этом в своем жизнеописании (I, 76).

Феррара — город в Северной Италии, в области Эмилия-Романья, административный центр одноименной провинции; известен с VII в., в 1471 г. стал герцогством, в 1598 г. отошел к Папскому государству; в средние века — крупный торговый и культурный центр; в 1860 г. вошел в Итальянское королевство.

навещает Сансовино… — Якопо Татти, по прозвищу Сансовино (1486–1570) — выдающийся итальянский скульптор и архитектор, уроженец Флоренции; ученик скульптора Андреа Сансовино (ок. 1460–1529), чью фамилию он впоследствии взял; работал во Флоренции, в Риме и Венеции.

возвращается во Флоренцию, чеканит монеты для герцога Алессандро… — Во Флоренции Бенвенуто Челлини изготовил чеканы для серебряных монет достоинством в сорок сольдо, джулио и полджу-лио, а также золотого скудо (I, 80).

ссорится с Оттавиано деи Медичи… — Оттавиано деи Медичи (1484–1546) — флорентийский государственный деятель, гонфа-лоньер справедливости (1530), сенатор (1532); представитель древней, но обедневшей ветви рода Медичи; с 1533 г. супруг Франчески Сальвиати, которая была дочерью Лукреции Медичи и внучкой Лоренцо Великолепного; отец папы Льва XI; покровитель искусств, друг Микеланджело; строил козни против Бенвенуто Челлини, когда тот работал на монетном дворе во Флоренции.

его сваливает тяжелая болезнь, от которой его лечит Франческо Фускони… — Франческо Фускони да Норча — придворный врач Адриана VI, Климента VII и Павла III, искусный в лечении малярии, которая была весьма распространена в то время в Риме.

возвращается во Флоренцию, ссорится с герцогом Алессандро из-за Вазари… — По словам Бенвенуто Челлини, облагодетельстванный им Джорджо Вазари (см. примеч. к с. 8) оклеветал его перед герцогом Алессандро («Жизнь Бенвенуто Челлини», I, 86).

едет в Рим, где Латино Манетти удается очернить его перед папой… — Латино Джовенале ди Манетти (1486–1533) — каноник храма святого Петра, дипломат, антикварий, поэт и знаток античности.

проезжая через Падую, делает медаль для Бембо… — Падуя — один из древнейших городов Италии; входит в область Венето; в древние времена и в средние века крупный центр ремесел и текстильного производства; в 1222 г. там был основан университет, а в XV в. сложилась художественная школа; в нач. XV в. город попал под власть Венеции, а с 1797 г. — Австрии; в 1866 г. вошел в состав Итальянского королевства.

Бембо, Пьетро (1470–1547) — известный итальянский гуманист, автор диалогов о любви «Азоланские беседы», поэт, историограф Венеции; кардинал (1538).

О работе над этой медалью Бенвенуто Челлини рассказывает в своем жизнеописании (I, 94).

проезжает через Граубюнден… — Граубюнден (фр. название — Гризон) — кантон на юго-востоке Швейцарии, имевший контроль над альпийскими перевалами; главный город — Кур.

добирается до Парижа, где его принимает Франциск I… — Франциск I (1494–1547) — король Франции с 1515 г., сын Карла Ангу-лемского и Луизы Савойской, зять короля Людовика XII; видный представитель абсолютизма XVI в.; его внешняя политика определялась борьбой с императором Карлом V; сыграл заметную роль в развитии французской культуры эпохи Возрождения.

вместе с королевским двором отправляется в Лион… — Лион — главный город исторической области Лионне; расположен при слиянии рек Рона и Сона; ныне административный центр департамента Рона в Восточной Франции; один из крупнейших городов Франции; в V–XII вв. центр различных феодальных владений; с 1312 г. находился под властью французских королей; в XVIII–XIX вв. второй по значению город в стране.

возвращается в Италию, встречает радушный прием у герцога Феррарского… — В своем жизнеописании (I, 98) Бенвенуто Челлини рассказывает о том, что в Лионе его удостоил внимания Иппо-лито д'Эсте (1509–1572) — сын Альфонсо I, герцога Феррарского (1476–1534; правил с 1505 г.), и его жены с 1501 г. Лукреции Борд-жа (1480–1519); младший брат герцога Феррарского Эрколе II д'Эсте (1508–1559; правил с 1534 г.); с 1536 г. жил при дворе Франциска I; архиепископ Лионский (1539–1551), кардинал с 1538 г. (современники называли его кардиналом Феррарским); известный меценат.

г-н де Монлюк, действуя от имени короля Франции, требует его у папы… — Монлюк, Блез, сеньор де Лассеран-Массенком (1502–1577) — французский военный деятель, маршал Франции (1574), участник войн Франциска 1 и Генриха II против императора; оставил записки, названные современниками библией военного дела. Узнав, что Павел III держит Бенвенуто Челлини в заключении, Франциск I через Монлюка (Челлини называет его Морлюком — I, 104), исполнявшего в то время функции французского посла в Риме, потребовал вернуть ему ювелира как человека, состоящего на его службе.

перуджинец Джироламо обвиняет его в присвоении части тех драгоценных камней, какие Климент VII поручил ему вынуть из оправ, и его заключают в замок Святого Ангела… — Имеется в виду один из работников Бенвенуто Челлини, перуджинец Джироламо, проживший у него несколько лет и возведший на него ложное обвинение; Челлини называет его Иеронимо (I, 106).

падает с высоты бастиона и ломает ногу, его относят к сенатору Корнаро, который велит ухаживать за ним… — Бежав из замка Святого Ангела и сломав себе при этом правую ногу выше щиколотки, Бенвенуто Челлини с величайшим трудом самостоятельно добрался до дворца вдовы герцога Алессандро — Маргариты Австрийской (1522–1586), вышедшей к этому времени замуж за Оттавио Фарнезе (1521–1586), внука папы Павла III, — и уже там был перенесен в находившиеся в этом дворце покои кардинала Корнаро (см. примеч. к с. 76), который взял на себя заботы о его лечении.

его переносят…в Торре ди Нона… — Торре ди Нона (изначально Торре делл’Аннона) — средневековая крепость в Риме, на берегу Тибра, принадлежавшая с XIII в. семейству Орсини, префектам анноны (префект анноны заведовал в городе закупкой, перевозкой и раздачей хлеба), а с нач. XV в. и до 1655 г. использовавшаяся как страшная тюрьма, в которой содержались приговоренные к смертной казни преступники; в 1657 г. была переоборудована в театр Тор ди Нона.

благодаря заступничеству кардинала д’Эсте его освобождают из тюрьмы… — Кардинал д'Эсте — см. примеч. к с. 76.

в Монте Рози отбивает нападение врагов, поджидавших его в засаде… — Монте Рози (Монтерози) — небольшое селение в 35 км к северо-западу от Рима, на пути в Витербо.

в Витербо навещает своих кузин-монахинь… — Витербо — город в области Лацио, центр одноименной провинции; расположен в 85 км к северо-западу от Рима; известен с глубокой древности; в нем существовало более десятка монастырей.

проезжая через Феррару, делает медаль для герцога Эрколе… — Эрколе II д'Эсте (1508–1559) — герцог Феррарский с 1534 г.; покровитель искусств.

преодолев перевал Мон-Сени, приезжает в Лион… — Мон-Сени — перевал в Западных Альпах, на границе Франции и Италии, через который проходит дорога, связывающая эти страны.

вместе с двором перебирается в Фонтенбло… — Фонтенбло — город во Франции (в соврем, департаменте Сена-и-Марна), в 65 км к юго-востоку от Парижа; там находится замок, построенный Франциском I и служивший летней резиденцией французским монархам.

получает от короля вид на жительство и разрешение поселиться в замке Нель… — Замок Нель в Париже, находившийся на левом берегу Сены, напротив Лувра, и разрушенный в 1665 г., состоял из двух частей — Большого и Малого Неля; Бенвенуто Челлини был отведен для работы Малый Нель.

безуспешно пытается получить серебро, потребное для изготовления статуи Юноны… — Юнона (гр.) — богиня античной мифологии, жена верховного бога Юпитера (гр. Зевса), покровительница единого брака и семьи.

навлекает на себя гнев г-жи д'Этамп… — Герцогиня д’Этамп (Анна де Пислё; 1508–1580) — фаворитка Франциска 1; с 1522 г. была одной из фрейлин матери короля и в 1526 г., после того как он вернулся из испанского плена, стала его любовницей и оставалась ею до конца его дней; в 1533 г. была выдана им замуж за Жана де Бросса (7—1564), получившего за свою снисходительность титул герцога д'Этампа (1536) и пост губернатора Бретани; была умна и красива, покровительствовала людям искусства; пользовалась огромным влиянием на короля и даже присутствовала на заседаниях королевских советов, где августейший любовник публично интересовался ее мнением по поводу государственных дел; о ее жизни после смерти короля (1547) известно мало.

узнаёт, что работу над фонтаном перехватил у него Приматич-чо… — Приматиччо, Франческо (1504–1570) — итальянский художник и декоратор, уроженец Болоньи; в 1531 г. был приглашен королем Франциском 1 во Францию для отделки живописью и лепниной замка Фонтенбло; его фрески украшали галереи Генриха II (1551–1556) и Улисса (1541–1570; не сохранились), покои герцогини д'Этамп и другие комнаты дворца; до конца жизни трудился во Франции, руководя архитектурными и скульптурными работами, выполняя эскизы для шпалер, построек и гробниц.

Бенвенуто Челлини рассказывает о конфликте с Приматиччо в своей автобиографии (II, 31–32), называя его «живописец Болонья».

78… Дом находится на Виа Лаурои граничит с садом Воспитатель ного дома… — Виа Лауро — вероятно, имеется в виду Виа Лаура, параллельная Виа дель Колонна (бывш. Виа дель Розайо), на пересечении которой с Виа делла Пергола стоит дом Челлини. Воспитательный дом (Оспедале дельи Инноченти) — детский приют во Флоренции, на Пьяцца Сантиссима Аннунциата, построенный по планам Ф. Брунеллески в 1421–1451 гг.

теперешний его хозяин — римлянин Луиджи Ручеллаи. — Биографических сведений об этом персонаже найти не удалось.

его делами управляет Лионардо Джинори… — Вероятно, имеется в виду знатный флорентиец Леонардо Джинори, жену которого, Катерину Содерини, возжелал герцог Алессандро Медичи, что помогло Лоренцино убить тирана.

Прежде дом принадлежал Джироламо Сальвадоры. — Сведений об этом персонаже найти не удалось.

81… велел взять полсвинки свинца… — Свинка — слиток металла в форме продолговатого бруска.

83… и дал мне сопроводительное письмо к своему послу, каковым был

Аверардо Серристори. — Аверардо Серристори (1497–1569) — выдающийся тосканский дипломат, посол в Риме с 1540 г.

похоронили его в церкви Сантиссима Аннунциата… — См. примем. к с. 44.

запись, найденная мной в архивах Академии изящных искусств. — Академия изящных искусств (Accademia di Belle Arti) — первая в Европе академия художеств, которую основали во Флоренции в 1563 г. Джорджо Вазари, Аньоло Бронзино и Бартоломео Аммана-ти; такое название она получила в 1784 г., а до этого называлась Академией рисунка (Accademia deH'Arte del Disegno); находится в центре города, на Пьяцца Сан Марко.

камерлинги — по свече в восемь унций; проведитор — свечу весом в фунт… — Камерлинг (камерленго) — влиятельное должностное лицо финансового управления флорентийской коммуны. Проведитор — во флорентийской коммуне должностное лицо, осуществлявшее надзор за деятельностью какого-либо учреждения.

Дом Америго Веспунни

84… Дом, где жил Америго Веспуччи, является частью монастыря госпитальеров святого Иоанна Божьего. — Америго Веспуччи (1451/1454—1512) — итальянский мореплаватель, участник испанских и португальских экспедиций (точно установленные — в 1499–1504 гг.); возможно, хотя это и оспаривается рядом исследователей, в 1497 г. открыл побережье Центральной Америки, т. е. первым высадился на собственно американский континент (Колумб к этому времени достиг только островов в Карибском море); в своих письмах впервые употребил выражение «Новый Свет», т. е. как бы заявил, что новооткрытые земли не Азия, как упорно считал Колумб, но новая, неизвестная часть света. Именно поэтому лотарингский картограф Мартин Вальдземюллер (1470/1475—1522) в 1507 г. предложил назвать эту часть света Америкой, в честь Америго (в латинизированной форме — Americus) Веспуччи.

Иоанн Божий (настоящее имя — Жоао Сидаде Дуарте; 1495–1550) — святой католической церкви (канонизирован в 1690 г.), португалец-мирянин, основавший в 1537 г. в Гранаде конгрегацию «милосердных братьев», задачей которой было попечение о бедных и больных; в 1586 г. конгрегация получила статус ордена, официально называвшегося «Госпитальеры святого Иоанна Божьего»; к кон. XVII в. члены этого ордена (он существует и в наши дни) основали в Испании и Италии сотни больниц.

Во Флоренции, на Виа Борго Оньиссанти, в помещении старинной богадельни, основанной в 1382 г. богатым флорентийским купцом Симоне Пьеро Веспуччи, госпитальеры святого Иоанна Божьего обосновались в 1588 г.

Сенека в своей «Медее» предсказывает ее открытие… — Сенека, Луций Анней Младший (ок. 4 до н. э. — 65 н. э.) — римский государственный деятель, философ и писатель, автор девяти трагедий, в том числе и «Медеи»; воспитатель молодого Нерона, после вступления которого на престол (54 г.) он стал руководить всей внешней и внутренней политикой империи, но в 62 г. отошел отдел; по приказу Нерона вынужден был покончить жизнь самоубийством.

и Тефия нам явит новый свет, и не Фула тогда будет краем земли. — Тефия (Тефида) — в греческой мифологии титанида, дочь Урана и Геи, сестра и супруга Океана, мать океанид.

Фула (Туле) — мифическая страна, считавшаяся в античности северным пределом обитаемого мира; идентифицируется с Исландией, с побережьем Норвегии или с одним из Шетландских островов.

он получил образование под руководством своего дяди по отцовской линии, Джорджо Антонио Веспуччи, который позднее стал доминиканским монахом и обретался в монастыре Сан Марко в одно время с Савонаролой. — Джорджо Антонио Веспуччи (ок. 1434–1514) — младший брат Настаджо Веспуччи (1426–1482), отца Америго; флорентийский каноник, ученый, обучавший племянника астрономии, географии и космографии.

Монастырь Сан Марко во Флоренции, основанный в XIII в., в 1435 г. перешел от ордена бенедиктинцев к доминиканцам и в 1437–1444 гг. по заказу Козимо Старого был перестроен архитектором Микелоццо ди Бартоломео; служил центром доминиканского движения в ренессансной Флоренции; здание монастыря (с 1869 г. это музей) находится в северо-восточной части города, на одноименной площади.

Савонарола, Джироламо (1452–1498) — флорентийский проповедник-доминиканец, настоятель монастыря Сан Марко; в 90-е гг. XV в. возглавил широкое религиозное движение во Флоренции; возбуждая массы своими проповедями, призывал к покаянию, очищению и оплакиванию своих грехов, к установлению во Флоренции «республики Иисуса Христа», протестовал против тирании Медичи, власти денег, чисто мирского ренессансного искусства, наполненного, по его мнению, языческим духом и отдаляющего верующих от Христа. В 1494 г. Пьеро II Медичи (1472–1503), правивший Флоренцией с 1492 г., бежал из Флоренции и там была установлена республика, которую Савонарола фактически возглавил. При нем проводились реформы, направленные на демократизацию управления и оказание помощи малоимущим. Власть в городе перешла к партии т. н. «плакс» (это прозвище получили ее сторонники, которые должны были, по их мнению, непрерывно оплакивать свои грехи). Вспышки религиозного энтузиазма и даже фанатизма разряжались в «сожжениях сует»: на городской площади раскладывали костры, и огню предавались предметы мирской суеты, отвращавшие людей от Бога, — модные наряды, игральные карты, косметика, украшения, книги светского содержания, а также произведения искусства. Но во Флоренции многие были связаны с производством предметов роскоши, и отказ от нее подрывал экономику республики. Предприятия закрывались, возникла безработица. Богачи, сторонники Медичи, да и просто люди, которым надоело беспрерывное оплакивание грехов и хотелось красоты и веселья, были настроены против Савонаролы. Число сторонников настоятеля монастыря Сан Марко падало. К этому прибавилось отлучение Савонаролы папой, который ненавидел его за вполне основательные инвективы против алчности и разврата, царивших при папском дворе. Отлучение стало удобным поводом для расправы с неудачливым реформатором как с еретиком: Савонарола был схвачен, судим и 23 мая 1498 г. казнен на площади Синьории.

в Европе разнеслась весть, что 12 октября 1492 года генуэзец Христофор Колумб открыл Новый Свет. — Колумб, Христофор (1451–1506) — испанский мореплаватель, по рождению итальянец; пытался найти кратчайший путь в Индию, плывя в западном направлении; в 1492–1504 гг. совершил четыре путешествия и во время их открыл Антильские острова и часть побережья Южной и Центральной Америки; в истории географических открытий считается первооткрывателем Америки, хотя он до самой смерти так и не узнал, что им был открыт Новый Свет, и был убежден, что ему удалось достичь восточных берегов Азии.

12 октября 1492 г. Колумб вступил на один из обитаемых островов Багамского архипелага и дал этому острову название Сан-Сальвадор (вопрос о том, на какой именно остров высадился Колумб, до сих пор остается открытым).

…он явился к Фердинанду и Изабелле, покровителям своего предшественника… — Фердинанд II Арагонский (1452–1516) — король Арагона с 1479 г., Сицилии с 1462 г., Кастилии (Фердинанд V) в 1474–1504 гг. (после 1504 г. регент Кастилии при своей дочери Хуане), Неаполя (Фердинанд III) с 1504 г.; в 1474 г. вступил в брак с наследницей кастильского престола Изабеллой и в том же году стал королем-соправителем Кастилии. Этот брак привел к фактическому объединению Испании (формально Кастилия и Арагон считались отдельными государствами, объединенными личной унией).

Изабелла Католическая (1451–1504) — королева Кастилии и Леона с 1474 г.

Фердинанд и Изабелла субсидировали все четыре плавания Колумба (1492–1493, 1493–1496, 1498–1500, 1502–1504).

через пять лет после открытия Черепашьего острова и острова Санто-Доминго… Америго Веспуччи вышел из Кадиса, намереваясь достичь Счастливых островов. — Черепаший остров (Тортуга) — небольшой гористый остров у северо-западного побережья Гаити, открытый во время первого плавания Колумба.

Санто-Доминго — одно из устаревших названий острова Гаити из группы Больших Антильских островов в Вест-Индии, открытого Колумбом 6 декабря 1492 г. и названного им Эспаньолой; после того как во время второго своего плавания Колумб основал на этом островепервую испанскую колонию Санто-Доминго, название этого поселения было распространено на весь остров.

Кадис — древний город на юге Испании, в Андалусии, административный центр одноименной провинции; порт в Кадисской бухте Атлантического океана; основан финикийцами около 1100 г. до н. э.; с 711 по 1262 гг. находился под властью арабов.

Счастливые острова — известное со времен античности название Канарских островов в Атлантическом океане, расположенных в 100–120 км от западного побережья Африки.

Америго поступил на службу к португальскому королю Эммануилу и по его приказу совершил еще три плавания в Новый Свет… — Эммануил Великий (1469–1521) — король Португалии с 1495 г., при котором страна стала сильной морской державой, а Лиссабон — крупнейшим торговым городом Европы; при нем Васко да Гама обогнул Африку и открыл путь в Индию, при нем утвердилось пор-

тугальское господство на восточном побережье Африки, на Мол-лукских островах, Цейлоне и т. д.

Находясь на службе у Португалии, Америго Веспуччи совершил два плавания к берегам Южной Америки: с мая 1501 г. по сентябрь 1502 г. и с мая 1503 г. по июнь 1504 г.

копии этого отчета были посланы им Пьеро Содерини… — Пьеро Содерини — см. примеч. к с. 75.

Королевский совет по делам Индий счел это несправедливым и в 1508 году издал указ, согласно которому новый материк должен был впредь именоваться Колумбией… — Королевский совет по делам Индий, ведавший управлением новых испанских колоний, был учрежден в 1523 г.

завершив это плавание, он вернулся в Лиссабон… — Лиссабон — город на атлантическом побережье Пиренейского полуострова; с 1255 г. столица Португалии.

Колумб… часть жизни провел в тюрьме и умер нищим. — В 1500 г. по решению Франсиско де Бобадилья (7—1502), посланного Фердинандом и Изабеллой в новые испанские колонии, чтобы проверить там деятельность Колумба и сменить его на посту губернатора, мореплаватель был арестован, закован в кандалы и доставлен в Испанию. Однако там Колумб был достаточно милостиво встречен католическими королями, заявившими, что арестовали его не по их приказу.

Дом Галилея

… Если вы пойдете в направлении холма Сан Джорджо… — Коста Сан Джорджо — возвышенность в левобережной части Флоренции, возле Понте Веккьо.

Здесь, где жил Галилей, величие Фердинандо 1/деи Медичи не погнушалось склониться перед мощью гения. — Согласно преданию, великий герцог Фердинандо II посетил Галилея в его доме на холме Сан Джорджо.

в этом доме жил Галилей, здесь он и умер в том самом году, когда родился Исаак Ньютон, как сам он родился в год смерти Микеланджело Буонарроти. — Галилей родился 15 февраля 1564 г, а умер 8 января 1642 г.

Ньютон, Исаак (1642–1727) — великий английский математик, механик, астроном и физик; основатель классической физики, открывший закон всемирного тяготения и разработавший теорию движения небесных тел; родился 25 декабря 1642 г.

Микеланджело умер 18 февраля 1564 г.

Восемнадцать его предков занимали должность приора Флоренции. Первым из них, в 1372 году, был Никколо ди Бернарди. — Сведений об этом персонаже найти не удалось.

…По этой лестнице Иакова великий астроном должен был взобраться на небо. — Иаков (второе имя: Израиль) — согласно ветхозаветному преданию, древнееврейский патриарх, давший начало двенадцати коленам (племенам) Израилевым; получив обманным путем благословение своего отца Авраама, превратившее его в наследника вместо брата Исава, он бежал из дома, и во время долгого пути ему приснился вещий сон: он увидел доходившую до неба лестницу и поднимавшихся и опускавшихся по ее ступеням ангелов; вблизи ее вершины находился бог Яхве (Иегова), который предрек судьбу Иакова и его потомков: «Землю, на которой ты лежишь, я дам тебе и потомству твоему; и будет потомство твое, как песок земной; и распространишься к морю и к востоку, и к северу, и к полудню» (Бытие, 28: 13–14).

87… Среди книг Галена и Гиппократа юноша прятал сочинения Евкли да… — Клавдий Гален (ок. 130—ок. 200) — древнеримский врач и естествоиспытатель, давший первое описание всего организма человека; обобщил в виде единого учения античные представления медицины; автор около 300 трудов по медицине, фармакологии и философии.

Гиппократ (460—ок. 370 до н. э.) — древнегреческий врач, реформатор античной медицины.

Евклид (ок. 325—ок. 265 до н. э.) — древнегреческий математик, автор первых дошедших до нас теоретических трактатов по математике.

расхаживая по величественному кафедральному собору Пизы, шедевру Бускетто… — Кафедральный собор Санта Мария Ассунта в Пизе, базилику в романском стиле, начал возводить в 1063 г. архитектор Бускетто; освящен он был в 1118 г., а закончен в XIII в.

он прослышал, что некий голландец показал Морицу Нассау оптический прибор, зрительно приближающий предметы. — Мориц фон Нассау, граф (1567–1625) — сын Вильгельма I Оранского (1533–1584), положившего начало независимости Нидерландов, и его второй супруги (с 1561 г.) Анны Саксонской (1544–1577); штатгальтер провинций Голландии и Зеландии с 1585 г., Гелдерланда, Утрехта и Оверэйсела с 1590 г., Гронингена и Дренте с 1620 г.; видный полководец; принц Оранский с 1618 г.

2 октября 1608 г. голландский оптик Ханс Липпершей (1570–1619), житель города Мидделбург, представил правительству свое изобретение — прототип современного телескопа, обладавший троекратным увеличением.

представляет венецианскому сенату, назначившему его профессором Падуанского университета, прибор, который был не чем иным, как телескопом. — Галилей занимал должность профессора кафедры математики в Падуанском университете с 1592 по 1610 гг., а затем вернулся в родную Флоренцию.

в небесных глубинах ему открылись мириады доселе неведомых звезд: Туманности, Млечный Путь, Юпитер с его четырьмя спутниками, Венера с ее фазами… — Млечный Путь — (лат. Via Lactea) — неярко светящаяся диффузная белесая полоса, пересекающая звездное небо; состоит из огромного числа слабых звезд, не видимых по отдельности невооруженным глазом. Тайну Млечного Пути приоткрыл в 1610 г. Галилей, наблюдая его в телескоп.

Венера — вторая по удаленности от Солнца планета Солнечной системы.

Галилей наблюдал видимые фазы диска Венеры в 1610 г.

Сатурн, который иногда можно было различить лишь в виде простого диска, а иногда — в сопровождении двух малых планет… — Сатурн — шестая по удаленности и вторая по размерам и массе планета Солнечной системы.

Наблюдая в 1610 г Сатурн, Галилей заметил, что эта планета выглядит не как единое небесное тело, а как три касающихся друг друга тела, и сделал вывод, что он видит два спутника Сатурна, хотя на самом деле это были его кольца.

открыть таинственные кольца, огненным поясом охватившие Сатурн, было суждено другому ученому. — Правильное описание колец Сатурна дал в 1659 г. Христиан Гюйгенс (1629–1695) — голландский математик, физик, астроном и изобретатель.

его открытия уподобляли фантастическому путешествию Астоль-фо… — Астольфо — персонаж поэмы «Неистовый Роланд» итальянского поэта Лодовико Ариосто (1474–1533), веселый и чудаковатый искатель приключений, отправляющийся на Луну, где якобы можно найти все потерянное на Земле, в том числе и разум Роланда.

Галилей вслед за Коперником отважился выступить с утверждением, что Солнце пребывает в неподвижности, а Земля вертится вокруг него. — Коперник, Николай (1473–1543) — знаменитый польский астроном, положивший начало современному представлению о строении Солнечной системы.

88… Галилей умер от затяжной лихорадки, обретаясь в маленьком доме на склоне холма, ставшем теперь таким же местом паломничества, как Равенна и Арква. — Равенна — город в Италии, близ побережья Адриатического моря, в области Эмилия-Романья, основанный, по преданию, в VI в. до н. э.; входил в состав многих рабовладельческих и феодальных государств, в XIX в. вместе с Папской областью вошел в Итальянское королевство; в раннем средневековье — один из крупнейших художественных центров Европы. В этом городе провел последние годы своей жизни Данте, и там находится его усыпальница.

Арква (соврем. Арква Петрарка) — селение в Италии, в области Ве-нето, в провинции Падуя, на берегу одноименного озера, в 20 км к югу от города Падуя; там в собственном доме провел последние годы жизни и умер Франческо Петрарка (1304–1374) — великий итальянский поэт, родоначальник гуманистической культуры Возрождения, основоположник итальянской поэзии; там же он был похоронен, а в его доме ныне находится музей.

через двадцать лет после смерти Галилея было возведено нечто вроде надгробия, притязающего на роль памятника… — Галилей умер в своей вилле Арчетри близ Флоренции 8 января 1642 г., а на следующий день похоронен в дальней капелле церкви Санта Кроче; лишь спустя почти сто лет, в марте 1736 г., была воздвигнута его гробница в главном нефе церкви и туда были перенесены его останки.

Дом Макиавелли

89… На Виа Гвиччардини, под № 454, стоит небольшой четырехэтаж ный дом… — Виа Гвиччардини, находящаяся в левобережной части Флоренции, ведет от Понте Веккьо к Палаццо Питти.

ее происхождение восходит к 850 году, к маркграфам Тосканы. — После падения Западной Римской империи Тоскана была завоевана сначала остготами, затем византийцами и, наконец, лангобардами, при которых она распалась на несколько отдельных герцогств. При Каролингах образовалось маркграфство Тосканское и первым маркграфом Тосканским (в 823 г.) стал Бонифаций I (?— 838), герцог Лукки; с 847 г. титул маркграфа Тосканского носил его сын Адальберт I (ок. 820–886).

Некогда Макиавелли были владетелями Монтеспертоли… — Мон-теспертоли — городок в Тоскане, в 20 км к юго-западу от Флоренции; начиная с 1393 г. здешними землями и замком владело семейство Макиавелли.

после битвы при Монтаперти их… изгнали из Флоренции. — О сражении при Монтаперти см. примем, к с. 34.

после того, как 11 ноября 1266 года Карл Анжуйский одержал при Чепперано победу над Манфредом, они смогли вернуться на родину. — Манфред (ок. 1232–1266) — сын императора Фридриха 11 (1194–1250; император с 1212 г., король Сицилии с 1197 г.) и его любовницы Бьянки Ланча д’Альяно (ок. 1210—ок. 1243), которого отец узаконил в свои предсмертные часы; король Сицилии и Южной Италии с 1258 г.; вел длительную борьбу с папством; в этой борьбе столкнулся с французским претендентом на сицилийский престол Карлом Анжуйским (см. примем, к с. 20) и погиб.

Войска Манфреда потерпели поражение от французской армии Карла Анжуйского в битве на равнине Санта Мария делла Грандел-ла (близ города Беневенто в Кампанье) 26 февраля 1266 г. Чепперано (соврем. Чепрано) — городок в 85 км к юго-востоку от Рима, в провинции Фрозиноне, на пути в Неаполь; упоминается в «Хронике» Виллани (VII, 5) в связи с битвой при Беневенто, но находится в 120 км к северо-западу от места сражения.

11 ноября 1266 г. из Флоренции был изгнан вместе со своим гарнизоном граф Гвидо Новелло, ее правитель, наместник короля Манфреда, что положило конец господству там гибеллинов.

его родителями были Бернардо Макиавелли, казначей Анконской марки, и Бартоломео Нелли из семьи графов Борго Нуово. — Бернардо деи Макиавелли (ок. 1428–1500) и Бартоломеа деи Нелли (1441–1496) происходили из знатных флорентийских семейств. Графы Боргонуово ди Фучеккьо были владетелями городка Фу-чеккьо к западу от Флоренции.

Анконская марка — историческая область на северо-востоке Средней Италии, на побережье Адриатического моря, с центром в городе Анкона; соответствует северной части нынешней области Марке; с 1523 г. входила в состав Папского государства и оставалась в нем до образования в 1860 г. единого Итальянского королевства.

В 1494 году Никколо поступил на государственную службу, под начало Марчелло Вирджилио Адриани… — Марчелло Вирджилио Адриани (1464–1521) — итальянский политик, литератор, с 1494 г. профессор поэтики и риторики Флорентийского университета; с 1498 г. секретарь первой канцелярии (первый канцлер) Флорентийской республики.

90… Когда ему было двадцать девять лет, его выбрали из пяти претен дентов на должность канцлера Синьории, а месяц спустя он стал секретарем Совета Десяти. — Макиавелли был избран главой второй канцелярии, ведавшей внутренними делами Флорентийской республики, в июне 1498 г., а в июле стал секретарем комиссии Свободы и Мира (Совета Десяти), состоявшей из десяти членов и ведавшей военными делами.

Его посылали с деликатными поручениями к Чезаре Борджа, к князю Пьомбино, к графине Форли, к маркизу Мантуанскому, к правительствам Сиенской и Венецианской республик… — Борджа, Чезаре (1475–1507) — сын кардинала Родриго Борджа (с 1492 г. папа Александр VI) и его любовницы Ваноццы деи Катанеи (ок. 1442–1518); с юности готовился к церковной карьере, в 1493 г. стал кардиналом, но в 1498 г. отказался от духовного сана и вскоре получил от французского короля титул герцога Валантинуа; после этого занялся политикой и встал на военное поприще; в 1500 г. был назначен командующим папской армией, а в 1501 г. получил титул герцога Романьи; руководя политикой папы, стремился создать на территории Италии крупное централизованное государство, однако эта попытка закончилась неудачей; в 1503 г., после смерти отца, утратил Романью и надолго лишился свободы; в 1506 г. бежал из тюрьмы и стал кондотьером на службе у короля Наварры, своего шурина; погиб в одном из сражений.

Князь Пьомбино — Якопо 1Уд’Аппиано (1459–1510), с 1474 г. владетель города Пьомбино (в 100 км к юго-западу от Флоренции), а также островов Эльба, Пьяноза и Монтекристо; военачальник, состоявший на службе у многих итальянских государей и республик, а также иностранных королей.

Графиня Форли — Катерина Сфорца (1463–1509), одна из самых знаменитых женщин эпохи Возрождения, побочная дочь миланского герцога Галеаццо Мария Сфорца (1444–1476; правил с 1466 г.) и Лукреции Ландриано; с 1477 г. супруга Джироламо Риарио (1443–1488), племянника (или сына) папы Сикста IV, с помощью которого он стал владетелем Форли (город в 135 км к северо-востоку от Флоренции) и Имолы; после убийства мужа еще дважды выходила замуж и правила этими городами самостоятельно, но в конце 1499 г. ее владения были захвачены Чезаре Борджа; ее сын от третьего брака, Джованни далле Банде Нере (1498–1526), известный итальянский кондотьер, был отцом великого герцога Козимо I. Макиавелли вел переговоры с ней в июле 1499 г.

Маркиз Мантуанский — Франческо II Гонзага (1466–1519), владетель Мантуи с 1484 г., сын маркиза Мантуанского Федерико I Гонзага (1441–1484; правил с 1478 г.) и его супруги с 1643 г. Маргариты Виттельсбах (1442–1479); кондотьер на службе у герцога Миланского (1483), а затем — Венецианской республики (1489); в 1499 г. перешел на службу к королю Франции.

В 1512 году Медичи вернулись во Флоренцию. — В 1494 г., после вторжения войск французского короля Карла VIII в Италию, Пьеро II Медичи, правивший Флоренцией с 1492 г., был изгнан из города, и партия Медичи пришла там к власти снова лишь 16 сентября 1512 г., после того как французы, потерпев несколько поражений от созданной против них Священной Лиги, были вынуждены покинуть Апеннины.

Его обвинили в заговоре против кардинала Джованни деи Медичи, будущего папы Льва X… — Лев X (в миру — Джованни деи Медичи; 1475–1521) — римский папа с 1513 г.; сын Лоренцо Медичи Великолепного, получивший блестящее образование и в возрасте тринадцати лет ставший кардиналом; умный политик, необычайно просвещенный человек, покровитель искусств и литературы, обогативший Ватиканскую библиотеку и реорганизовавший Римский университет.

Речь здесь идет об антимедичейском заговоре (начало 1513 г.), во главе которого стояли молодые люди Пьетро Паоло Босколи и Аго-стино Каппони; заговор был раскрыт, его организаторы казнены, а Макиавелли, наряду с другими видными деятелями республики, был заподозрен как его соучастник, брошен в тюрьму и подвергнут пытке.

Его заточили в Стинке. — Стинке — см. примеч. к с. 15.

Камеры ужасной тюрьмы, выстроенные, а точнее сказать, вырытые по образцу Дзилье в Падуе и Форни в Монце… — Дзилье — башни крепости Падуи, служившие страшными тюрьмами; названы по имени архитектора, построившего их в годы кровавой диктатуры Эццелино 111 да Романа (1194–1259), который правил в этом городе в 1237–1256 гг.

Монца — город в Ломбардии, в 15 км к северо-востоку от Милана, центр одноименной провинции; известен с глубокой древности; был резиденцией лангобардских королей.

Форни — башня, построенная в Монце по приказу Галеаццо I Висконти (1277–1328), правителя Милана в 1322–1327 гг., и служившая страшной тюрьмой.

91… в комическом и насмешливом стиле Буркьелло и Берни. — Буркьел-ло (настоящее имя — Доменико ди Джованни; 1404–1449) — итальянский поэт демократического направления, по профессии цирюльник; выступал против тирании Медичи; автор шуточных, а иногда и злословных сонетов.

Берни, Франческо (1496–1535) — итальянский поэт, один из значительных представителей антиклассицизма; создатель особого направления в итальянской поэзии, характерной чертой которого является высмеивание окружающего.

как в Ронсевале смрад, и в чаще Сардиньи, // В сопоставленьи с ним, — благоуханье лета. — Ронсеваль (у Макиавелли — Roncisvalle) — возможно, имеется в виду ущелье в Западных Пиренеях, где в 778 г. баски полностью уничтожили арьегард франкской армии Карла Великого, усеяв все вокруг трупами солдат.

Сардинья — живодерня во Флоренции, возле ворот Сан Фредьяно, существовавшая во времена Макиавелли.

Грохочет Этна здесь… — Этна — действующий вулкан (высотой 3 340 м) на восточном побережье Сицилии, самый большой в Европе.

во втором сонете говорится о некоем Даццо. — Возможно, имеется в виду Андреа Даццо (1473–1548) — ученик Марчелло Вирд-жилио Адриани, поэт, профессор греческой и латинской словесности в университете Флоренции.

92… Другие наиболее известные сочинения Макиавелли — это «История Флоренции», «О военном искусстве», «Рассуждения о первой декаде Тита Ливия» и «Государь». — «История Флоренции» («Istorie Florentine») написана в 1521–1527 гг., издана в 1532 г.

«О военном искусстве» («Dell'arte della guerra») — трактат, написанный в 1516–1520 гг. и изданный в 1521 г.

«Рассуждение о первой декаде Тита Ливия» («Discorsi sopra la prima deca di Tito Livio») — трактат, написанный в 1513–1519 гг. как комментарий к сочинению древнеримского историка Тита Ливия «История Рима от основания Города» в 142 книгах, из которых до нас дошли только 35 (I–X и XXI–XLV); под первой декадой здесь понимаются первые десять книг этого труда.

«Государь» («II Principe») — трактат, написанный в 1513 г. и изданный в 1532 г.

93… Дважды в своей жизни Макиавелли приходил к мысли, что он нашел такого государя и такого папу, членов одной семьи: в первый раз это были Александр VI и его сын Чезаре Борджа, а затем Лев X и его племянник Лоренцо Медичи. — Александр VI (в миру — Родриго Борджа; 1431–1503) — римский папа с 1492 г.; отец Чезаре Борджа (см. примем, к с. 90); был известен развратной жизнью и преступлениями, в том числе тайными убийствами своих противников.

Лоренцо II Медичи — см. примем, к с. 11.

Он поселился в деревне Сан Кашано и большую часть дня проводил в обществе дровосеков… — Сан Кашано — селение в 15 км к югу от Флоренции, близ которого находилось небольшое имение Альбер-гаччо, доставшееся Макиавелли в наследство от отца; освобожденный по амнистии в марте 1513 г., он провел там последние годы своей жизни и там же умер.

Дом Микеланджело

94… оказались в одно и то же время в садах монастыря Сан Марко, где Флоренция уже начала собирать коллекцию шедевров античной скульптуры… — Во времена Лоренцо Великолепного сады при флорентийском монастыре Сан Марко («Сады Медичи») служили одновременно музеем античной скульптуры, школой ваяния и местом заседаний Флорентийской академии.

кто твой учитель? — Доменико Гирландайо… — Микеланджело обучался у Доменико Гирландайо (см. примем, к с. 21) в течение года начиная с 1 апреля 1488 г.

95… Кто дал тебе резец? — Граначчи. — Граначчи, Франческо (1477–1543) — итальянский художник флорентийской школы, друг юности Микеланджело, обучавшийся вместе с ним в мастерской Гирландайо.

Лоренцо Медичи увидел, что по соседней аллее прогуливаются Полициано и Пико делла Мирандола… — Анджело Полициано (настоящее имя — Анджело дельи Амброджини; 1454–1494) — итальянский гуманист, знаток латыни, поэт и писатель, близкий к семейству Медичи; воспитатель сыновей Лоренцо; автор любовной лирики, «Записок о заговоре Пацци» и очерков о поэтах античности. Пико делла Мирандола, Джованни (1463–1494) — итальянский мыслитель эпохи Возрождения, писатель-гуманист, живший и творивший в основном во Флоренции; автор знаменитой «Речи о достоинстве человека», ставшей манифестом Ренессанса.

та самая голова фавна, которая находится в наши дни во Флорентийской галерее. — Эта юношеская работа Микеланджело на самом деле не сохранилась.

96… подарил ему гравюру Мартина Голландца… — Имеется в виду Мартин Шонгауэр (ок. 1450–1490) — немецкий живописец, рисовальщик и гравер, обучавшийся художественному мастерству во Фландрии.

на гравюре были изображены демоны, избивающие палками святого Антония, дабы склонить его к греху. — Антоний Великий (251–356) — христианский святой, один из основателей пустынножительства; образ святого, искушаемого дьяволом, нашел широкое отражение в западноевропейской живописи.

…По совету Полициано он создает «Битву кентавров»… — Скульптурная группа «Битва кентавров с лапифами», созданная шестнадцатилетним Микеланджело, хранится ныне во флорентийском музее Буонарроти («Каза Буонарроти»).

…он вырезает из дерева большое распятие для церкви Сан Спирито… — Это распятие не сохранилось.

завершает алтарь в церкви Сан Доменико, начатый Джованни Пизано… — В 1495 г. Микеланджело создал по заказу болонских властей три небольшие скульптуры для церкви Сан Доменико в Болонье («Ангел со светильником», «Святой Прокл» и «Святой Пе-троний»). Эта церковь, освященная в 1251 г., была построена доминиканскими монахами в 1228–1240 гг. специально для хранения мощей святого Доминика, основателя ордена доминиканцев. Работа над саркофагом святого Доминика, которую начал итальянский скульптор и архитектор Никола Пизано (ок. 1220–1284), продолжалась в течение нескольких веков: в ней участвовали Арнольфо ди Камбио, фра Гульельмо Аньелли (1238–1313), Никколо делл’Арко (ок. 1435–1494), юный Микеланджело и многие другие мастера.

Джованни Пизано (ок. 1240—ок. 1320) — итальянский скульптор, архитектор и ювелир, сын Николы Пизано; работал во многих городах Италии (в Пизе, Сиене, Перудже), но к скульптурам в базилике Сан Доменико в Болонье, по-видимому, отношения не имел.

создав статую спящего Амура, он выдает ее за античную и успешно продает в Рим… — Имеется в виду скульптура Купидона, созданная Микеланджело в 1496 г. и под видом античной проданная им через посредника итальянскому кардиналу Раффаэле Риарио (1461–1521).

по заказу Якопо Галли он высекает из мрамора скульптуру Вакха, которая находится теперь во Флорентийской галерее… — Якопо Галли — богатый римский банкир, ценитель и собиратель произведений античного искусства; немало способствовал популярности молодого Микеланджело.

Скульптура Вакха, созданная Микеланджело в 1497 г., ныне хранится в Национальном музее Барджелло во Флоренции.

в это время по заказу кардинала Сен-Дени он создает одно из знаменитейших своих творений — скульптурную группу «Пьета», которую можно сегодня увидеть в первой справа капелле собора святого Петра. — Кардинал Сен-Дени — Жан IV де Виллье де ла Гроле (в другом написании — Бильер Лагрола; ок. 1434/1439—1499) — католический церковный деятель, уроженец Гаскони, в 1474–1499 гг. настоятель аббатства Сен-Дени, кардинал церкви святой Сабины (1493), французский посол в Риме (1491).

Скульптурная группа «Пьета» («Оплакивание Христа») была создана Микеланджело в 1498–1501 гг.; заказанная в память о безвременно умершем французском короле Карле VIII (см. примеч. к с. 10) и первоначально предназначенная для капеллы святой Петрониллы в соборе святого Петра, она находилась в этой капелле до 1517 г, а в 1749 г. была установлена в указанном Дюма месте.

Собор святого Петра в Риме — одна из величайших святынь католической церкви; строительство его было начато в 1452 г, возобновлено в 1506 г. архитектором Донато Браманте (1444–1514), продолжено Джакондо да Верона (7—1515), Джулиано да Сангал-ло (ок. 1445–1516), Рафаэлем (1483–1520), Антонио да Сангалло Младшим (1483–1546), а затем, в 1546–1564 гг., Микеланджело Буонарроти; после его смерти работами руководили Джакомо да Виньола (1507–1573), Джакомо делла Порта (1537–1602) и Доменико Фонтана (1543–1607); собор был освящен в 1626 г.

Пьеро Медичи был изгнан из Флоренции… — Пьеро II Медичи — см. примеч. кс. 11.

французы захватили Неаполь… — Предъявив после смерти неаполитанского короля Фердинанда I (1423–1494; правил с 1458 г.) претензии на трон Неаполя, Карл VIII в августе 1494 г. ввел свое 50-тысячное войско в Италию, бепрепятственно прошел через Флоренцию и Рим, в начале 1495 г. пересек границу Неаполитанского королевства и 22 февраля того же года вступил в Неаполь; неаполитанский король Альфонс II (1448–1495; правил с 1494 г.) отрекся от престола в пользу своего сына Фердинанда II (1467–1496) и бежал на Сицилию; в мае 1495 г. Карл VIII надел на себя неаполитанскую корону и осенью двинулся в обратный путь; однако вскоре Фердинанд II отвоевал свое королевство.

Чезаре Борджа овладел Романьей… — Романья — историческая область в Центральной Италии, охватывающая современные провинции Болонья, Феррара, Форли и Равенна; главный город — Равенна; до 1860 гг. (с перерывом во время французского владычества в 1797–1814 гг.) находилась в папских владениях; в 1860 г. вошла в новое Итальянское королевство; ныне составляет часть административной области Эмилия-Романья.

В 1499–1500 гг., стремясь создать в Италии единое государство и пользуясь поддержкой армии французского короля Людовика XII (1462–1515; правил с 1498 г.), вторгшегося в Италию, Чезаре Борджа захватил большое количество городов и крепостей Романьи, а в мае 1501 г. был провозглашен герцогом Романьи.

а Савонарола был сожжен на костре. — Савонарола был повешен 23 мая 1498 г., после чего его тело было сожжено на костре.

Первое произведение этого нового периода — «Давид» на площади перед Палаццо Веккьо… — «Давид» — гигантская мраморная скульптура, созданная Микеланджело в 1501–1504 гг. и установленная на площади Синьории перед Палаццо Веккьо после изгнания Медичи; символизировала стремление Флоренции к свободе; в 1873 г. была перемешена в Академию изящных искусств, чтобы уберечь ее от непогоды и вандалов.

Давид (царствовал в 1012—972 гг. до н. э.) — второй царь Израильско-Иудейского царства, герой древних евреев; персонаж Библии, в которой рассказывается, как юный Давид победил в единоборстве богатыря-филистимлянина Голиафа.

Палаццо Веккьо («Старый Дворец») — первоначально резиденция правительства (Синьории), затем — Медичи, а позднее — городского совета; находится на правом берегу Арно, на площади Синьории; построен в 1299–1314 гг. по планам Арнольфо ди Камбио.

бронзовый барельеф, созданный по заказу фламандских купцов и благополучно доставленный в Антверпен… — Имеется в виду т. н. «Мадонна Брюгге», изваянная Микеланджело в 1501–1504 гг.; эта скульптура из белого мрамора (она была так мало известна в то время в Италии, что Вазари в своем «Жизнеописании Микеланджело» называет ее бронзовым тондо, то есть круглым изображением Богоматери) была куплена богатыми фламандскими купцами Яном и Александром Мускронами (или Москерони на итальянский лад) и в 1506 г. подарена ими церкви Богоматери в городе Брюгге.

Антверпен — город во Фландрии, морской порт на реке Шельда близ Северного моря; с XV в. один из крупнейших торговых и транспортных центров Северной Европы; в кон. XVI в. считался самым большим городом мира; со второй пол. XVII в., когда по Вестфальскому миру 1648 г. (завершившему Тридцатилетнюю войну) устье Шельды было закрыто для торговли, начался его упадок… скульптурная группа «Давид и Голиаф», которая была отправлена во Францию, но затерялась в пути… — Бронзовая статуя Давида была изготовлена Микеланджело по заказу Синьории (1502), которая предполагала подарить ее французскому маршалу Пьеру де Ро-гану (1450–1514), но, когда работа была в разгаре, маршал впал в немилость при дворе Людовика XII, пользы флорентийским властям он принести уже не мог, и в ноябре 1508 г. готовую скульптуру отправили в подарок другому французскому государственному деятелю — могущественному секретарю финансов Флоримону Роберте (1458–1527), который установил ее в своем замке Бюри близ города Блуа; известно, что спустя сто лет она стояла в замке Виль-руа близ Меннеси, принадлежавшем государственному секретарю Никола де Нёфвилю (1543–1617), но затем след ее безвозвратно теряется.

знаменитый картон со сценами Пизанской войны: украденный Бач-чо Бандинелли, он кусками разлетелся по всей Италии, и сегодня от него не осталось и следа, если не считать гравюры, сделанной Мар-кантонио с одного из его фрагментов. — Имеется в виду картон к фреске «Битва при Кашине», которая должна была украсить Большой зал Совета во дворце Синьории; на картоне был изображен один из эпизодов т. н. Пизанской войны — сражение при селении Кашина в 10 км к востоку от Пизы, на берегу Арно, на дороге к Флоренции, близ которого 29 июля 1364 г. флорентийское войско под водительством известного итальянского кондотьера Галеотто Малатеста (ок. 1305–1385) одержало решительную победу над пизанской армией под командованием английского кондотьера сэра Джона Хоуквуда (ок. 1320–1394); созданный Микеланджело в 1504–1505 гг. картон не сохранился, а фреска так и не была написана; о работе дают представление лишь многочисленные гравюры и копии картона, а также подготовительные рисунки, хранящиеся в Уффици и других музеях.

Бандинелли, Баччо (Бартоломео; 1493–1560) — итальянский живописец, скульптор и ювелир; соперник Микеланджело и Челлини. Маркантонио Раймонди (ок. 1480—ок. 1527) — известный итальянский гравер и рисовальщик.

Юлий II приглашает Микеланджело в Рим и заказывает ему свою гробницу. — Юлий II (в миру — Джулиано делла Ровере; 1443–1513) — папа римский с 1503 г.; покровительствовал искусству, призвал в Рим многих архитекторов, скульпторов и живописцев, в том числе Браманте, Микеланджело и Рафаэля.

Гробница Юлия II задумывалась в 1505 г., при жизни папы, как грандиозное сооружение размеров 6 х 9 м, с 40 статуями вокруг, и должна была находиться внутри собора святого Петра, строительство которого возобновилось в 1506 г.; однако работа над ней затянулась почти на сорок лет, несколько раз прерывалась, договор с Микеланджело заключался шесть раз, и в итоге значительно более скромный вариант памятника был установлен в римской церкви Сан Пьетро ин Винколи («святого Петра-в-Веригах»), хотя останки папы покоятся в храме святого Петра (перед надгробием Климента X).

предоставляет в его полное распоряжение каррарские каменоломни. — Каррара — город в Апуанских Альпах в Тоскане, в 100 км к северо-западу от Флоренции, в 6 км от побережья Лигурийского моря; со времен античности известен добычей и обработкой молочно-белого мрамора, значительные месторождения которого находятся в его окрестностях.

Готовясь к работе над гробницей Юлия И, Микеланджело провел в Карраре несколько месяцев — с апреля по ноябрь 1505 г.

Через три месяца площадь Святого Петра будет завалена горами мрамора. — Грандиозная площадь Святого Петра в Риме находится перед одноименным собором.

Ни одна из римских церквей не сможет вместить подобный памятник — ни Сан Паоло, ни Сан Джованни ин Латерано, ни Санта Мария Маджоре. — Сан Паоло фуори ле Мура («святого Павла-вне-Стен») — одна из четырех великих, или патриарших, базилик Рима (наряду с Сан Джованни ин Латерано, Санта Мария Маджоре и собором святого Петра); находится за пределами Аврелиано-вой стены, в южной части города; была заложена в IV в. на месте предполагаемого захоронения святого Павла.

Сан Джованни ин Латерано («святого Иоанна Латеранского») — старейшая христианская церковь в Риме, «мать и глава всех церквей в Городе и мире»; построена императором Константином I Великим первоначально в качестве домового храма Латеранского дворца (некогда принадлежавшего старинному роду Плавтов Лате-ранов и подаренного императором Константином I римскому епископу); отдельное здание сооружено в 311–314 гг.; неоднократно достраивалась и перестраивалась; современный главный фасад воздвигнут в 1735 г.; храм является собственным кафедральным собором римских пап; обладает богатым внутренним убранством и многочисленными христианскими реликвиями.

Церковь Санта Мария Маджоре («Большой храм святой Марии») расположена в восточной части Рима; заложена в сер. IV в., неоднократно перестраивалась, реставрировалась и достраивалась в V, XIII, XVI и XVIII вв. многими выдающимися итальянскими архитекторами; обладала самой высокой колокольней в Риме и считалась старшей среди всех церквей Рима, посвященных Богоматери. Название «Маджоре» она получила как по своей величине, так и по почитанию верующими.

одной рукой этот гигант поддерживает купол, другой высекает фигуру Моисея. — «Моисей» — знаменитая скульптура Микеланджело, изваянная им в 1515–1516 гг. и украшающая гробницу Юлия II в римской церкви Сан Пьетро ин Винколи.

98… громкая слава Микеланджело начинает беспокоить Браманте — дядю Рафаэля… — Браманте, Донато (настоящее имя — Паскуччо д'Антонио; 1444–1514) — крупнейший итальянский архитектор эпохи Ренессанса; в 1506–1514 гг. руководил строительством собора святого Петра; земляк, наставник и покровитель Рафаэля (об их родстве говорит Вазари, но были ли они на самом деле родственниками, точно неизвестно).

на левый берег Тибра выгрузили очередную партию мрамора… — Тибр — река в Италии, на которой стоит Рим, самая крупная на Апеннинском полуострове: длина ее 405 км; впадает в Тирренское море; судоходна на участке от Рима до устья.

проскакав без отдыха двенадцать часов, добирается до Поджи-бонси, городка за пределами папских владений. — Поджибонси — небольшой город в 35 км к югу от Флоренции, на пути в Сиену; с 1293 г. находился под властью Флоренции.

власть папы заканчивается в Радикофани… — Радикофани — городок в Тоскане, в 50 км к юго-востоку от Сиены; до 1559 г. подчинялся Сиенской республики, а затем попал под власть Флоренции.

99… Меня ждет Сулейман: он хочет, чтобы я построил мост через Золотой Рог, и я уезжаю, но не в Рим, а в Константинополь. — Сулейман — вероятно, имеется в виду турецкий султан Сулейман II Великолепный (1494–1566; правил с 1520 г.), сын султана Селима I Грозного (1465–1520; правил с 1512 г.), внук султана Баязида И (1447–1512; правил с 1481 г.); был образованным человеком, покровительствовал наукам и искусствам, реформировал и кодифицировал османское законодательство. Заметим, однако, что он вступил на престол уже после смерти Юлия II (1513).

Золотой Рог — бухта у европейского берега пролива Босфор; глубоко вдается в сушу и делит Константинополь на Старый и Новый город; там же находится старейшая часть константинопольского порта.

Константинополь (соврем. Стамбул, тур. Истанбул) — город на берегах пролива Босфор Мраморного моря; был построен императором Константином I Великим в 324–330 гг. на месте древнегреческого города Византий и официально назывался Новый Рим; до 395 г. был столицей Римской империи, в 395—1453 гг. (с перерывом в 1204–1261 гг, когда он был центром Латинской империи крестоносцев) — столица Византийской империии; в 1453–1918 гг. — столица Османской империи, с 1918 г — столица Турции. Грандиозный мост (шириной 24 м и длиной 240 м) через Золотой Рог в 1503 г. предлагал Баязиду II построить Леонардо да Винчи. О том, что в 1506 г. турецкий султан через посредство францисканских монахов приглашал Микеланджело к себе на службу, чтобы тот построил мост в Константинополе, сообщает Вазари.

едет к Юлию II в Болонью, которую папа только что захватил. — Примирение Микеланджело с Юлием II состоялось в Болонье, куда папские войска вступили 10 ноября 1506 г., изгнав оттуда самовластно правившего городом Джованни II Бентивольо (1443–1508; правил с 1462 г.); с тех пор Болонья входила в состав Папской области.

Речь идет о том, чтобы отлить колоссальную бронзовую статую, которую установят над порталом церкви Сан Петронио. — Церковь Сан Петронио в Болонье, посвященная святому Петронию, епископу Болоньи в 433–450 гг., одна из величайших церквей в мире, была заложена в 1390 г. и строилась на протяжении нескольких веков.

Бронзовая фигура папы Юлия II, размером в три натуры, над которой Микеланджело трудился шестнадцать месяцев, была установлена в нише над главным входом в церковь Сан Петронио; никаких изображений скульптуры не сохранилось, известно лишь, что ее правая рука благословляла, а левая держала меч.

статуя была низвергнута во время народного восстания и разбита на куски… — Бронзовая статуя Юлия II была разбита после того, как 22 мая 1511 г. Аннибале II Бентивольо (1467–1540), сын Джованни II Бентивольо, сумел с помощью французских войск отвоевать Болонью (однако ему удалось сохранить там власть лишь до 10 июня 1512 г.).

100… Правитель Феррары Альфонсо д'Эсте купил обломки статуи и приказал отлить из них пушку… — Альфонсо I д’Эсте (1476–1534) — герцог Феррарский с 1505 г., сын Эрколе I д'Эсте (1431–1505; правил с 1471 г.) и его супруги с 1473 г. Элеоноры Арагонской (1450–1493); с 1501 г. муж Лукреции Борджа, дочери папы Александра VI; ловкий политик, знаток военного дела, создатель лучшей в Италии артиллерии; участник Итальянских войн, в 1512 г. выступавший на стороне Франции и участвовавший в битве при Равенне (11 апреля 1512 г.).

101… В день Всех Святых… — День Всех Святых (1 ноября) — католический праздник, посвященный памяти всех почитаемых церковью святых; установлен ок. 830 г. римским папой Григорием IV (папа в 827–844 гг.).

Тем временем Лев Xумер от яда… — В ноябре 1521 г. 46-летний Лев X заболел малярией и умер 1 декабря столь скоропостижно, что не успел принять последнее причастие, и потому многие современники подозревали, что он был отравлен.

на Святой престол взошел Адриан IV. — Адриан VI (в миру — Адриан Флоренсзон; 1459–1523) — римский папа с 9 января 1522 г., фламандец по происхождению; наставник, затем министр Карла V; епископ Тортосы; считал греховным увлечение произведениями искусства.

От этого папы, который велел разбить Аполлона Бельведерского, посчитав, что это идол, не следовало ждать ничего хорошего. — Аполлон Бельведерский — мраморная статуя, римская копия нач. II в. с бронзового оригинала, приписываемого древнегреческому скульптору Леохару (сер. IV в. до н. э.); бог изображен в движении, он держит в руке лук и смотрит вслед выпущенной стреле; получила свое название от музея (вернее, части музейного комплекса в Ватикане), который расположен во дворце Бельведер, построенном архитектором Донато Браманте в ватиканских садах. С тех пор как в кон. XV в. эта статуя была найдена, она стала восприниматься как воплощение мужской красоты, олицетворение всего светлого и благородного.

Ему преемником стал Климент VII. — Климент VII (см. примеч. к с. 11) был избран папой 19 ноября 1523 г.

От рода Медичи осталось лишь три бастарда: Алессандро, Иппо-лито и Климент VII. — Ипполито Медичи — см. примеч. к с. 76.

102… И он написал «Леду и лебедя». — Картина Микеланджело «Леда и Лебедь», написанная по заказу герцога Феррарского Альфонсо 11 д’Эсте, по недоразумению не попала в руки заказчика и около 1531 г. была увезена во Францию учеником мастера — Антонио Мини (?— 1533), после смерти которого следы ее теряются (по утверждению Вазари, ее приобрел король Франциск I); копия этой картины, приписываемая итальянскому художнику Россо Фьорентино (1494–1540), хранится в Лондонской Национальной галерее.

После одиннадцати месяцев осады Флоренция пала. — Осада Флоренции имперскими войсками длилась десять месяцев: с 12 октября 1529 г. по 12 августа 1530 г.

Алессандро Медичи провозгласили герцогом. — Алессандро Медичи был объявлен наследственным герцогом Флорентийской республики 1 мая 1532 г., но правил ею с 5 июля 1531 г.

Он заказал Микеланджело статуи для капеллы Сан Лоренцо… — Капелла Сан Лоренцо — имеется в виду т. н. Новая ризница в церкви Сан Лоренцо, древнейшем флорентийском храме, основанном в 390 г., освященном в 397 г. ив первой пол. XV в. ставшем семейной церковью Медичи; Новая ризница создавалась Микеланджело в 1520–1534 гг. по заказу папы Климента VII как грандиозная усыпальница рода Медичи. В ней установлены четыре аллегорические фигуры работы великого скульптора: «День» и «Ночь» на саркофаге Джулиано Медичи, герцога Немурского, и «Утро» и «Вечер» на саркофаге Лоренцо Медичи, герцога Урбинского, а также скульптуры самих Джулиано и Лоренцо.

герцога Алессандро во время любовного свидания убил его кузен Ло-ренцино. — Алессандро Медичи был (в зависимости от того, чьим сыном он являлся — Климента VII или Лоренцо Урбинского) соответственно то ли четвероюродным братом, то ли пятиюродным племянником Лоренцино (см. примеч. к с. 10).

Преемником Алессандро Медичи стал Козимо I — это было примерно то же, как если бы преемником Калигулы стал Тиберий. — Калигула (букв. Сапожок) — прозвище, которое носил римский император Гай Цезарь Германик (12–41; правил с 37 г.), наследник Тиберия (см. примеч. к с. 52); сын знаменитого полководца Германика; его правление отличалось деспотическим произволом, растратой государственных средств, притесненияминаселения, конфискациями и ростом налогов; вступив в непримиримую вражду с сенатом, он был убит заговорщиками.

Тем временем умер Климент VII, и на папский престол взошел Павел III. — Даты этих событий соответственно: 25 сентября 1534 г. и 13 октября 1534 г.

мною подписан с герцогом Урбинеким договор, по которому я обяза-юсь завершить гробницу Юлия Второго… — Герцог Урбинский — Франческо Мария 1 делла Ровере (1490–1538) — итальянский кондотьер, герцог Урбинский в 1508–1516 и 1521–1538 гг.; племянник папы Юлия II.

103… папа захотел увидеть картон «Страшного Суда». — «Страшный Суд» — огромная фреска (17 х 13,3 м), созданная Микеланджело на алтарной стене Сикстинской капеллы в 1536–1541 гг.

в 1546 году умер Антонио да Сан Галло. — Антонио Сангалло Младший (1483–1546) — флорентийский архитектор, руководитель строительства собора святого Петра в 1520–1546 гг; после его смерти это строительство продолжил 70-летний Микеланджело.

104… Новый папа, Юлий III… — Юлий 111 (в миру — Джованни Мария Чокки дель Монте; 1487–1555) — римский папа с 1550 г.

Я! — произнес Марчелло Червини… которому вскоре предстояло стать папой… — Имеется в виду Марцелл II (в миру — Марчелло Червини; 1501–1555) — римский папа с 9 апреля по 1 мая 1555 г.; преемник Юлия III; отличался всесторонней образованностью.

Юлий III умер. На папский трон взошел Павел IV. — Юлий III умер 23 марта 1555 г.

Павел IV (в миру — Пьетро Карафа; 1490–1559) — папа с 23 мая 1555 г., преемник Марцелла И; один из основателей монашеского ордена театинцев.

105… здесь его посетила Виттория Колонна, новая Беатриче этого нового Данте. — Виттория Колонна (1490–1547) — итальянская поэтесса, происходившая из древнего рода; в своих стихах подражала Петрарке; большинство ее стихов посвящено памяти мужа (с 1509 г.), Фердинандо Франческо д'Авалоса, маркиза де Пескара (1490–1525), испанского военачальника, скончавшегося вскоре после победы при Павии; в памяти потомков имя ее сохранилось главным образом благодаря обращенным к ней сонетам и стихотворным посланиям Микеланджело.

Данте с юношеских лет воспевал в своих произведениях сначала как вполне земную девушку, а позднее как идеальный женский образ некую Беатриче, ни разу не называя ее полного имени. По ряду приводимых им биографических указаний и без абсолютной уверенности принято видеть в ней Беатриче (ок. 1266–1290), дочь Фолько Портинари, которую Данте знал в детстве, встретил ненадолго в молодости, когда она была уже замужем за банкиром Симоне деи Барди (с 1287 г.), и которая умерла двадцати четырех лет в июне 1290 г.

Этот дом… находится на Виа Гибеллина. — Улица Виа Гиббели-на расположена на правом берегу Арно, в восточной части исторического центра Флоренции.

Сейчас в нем живет кавалер Козимо Буонарроти, глава верховного магистрата Флоренции. — Козимо Буонарроти (1790–1858) — сын знаменитого итальянского политического деятеля Филиппо Буонарроти (1761–1837), последний прямой потомок Микеланджело, завещавший Флоренции богатейшую коллекцию его рисунков и фамильный дом Буонарроти.

Дом Данте

… Это дом № 732 на Виа Риччарда, недалеко от церкви Сан Мартино, напротив башни делла Бадиа, которую когда-то называли «Железная Пасть»… — Виа Риччарда (соврем, улица Данте Алигьери), на которой стоял дом, где родился Данте, находится в историческом центре Флоренции, несколько севернее Палаццо Веккьо; улица называлась по имени семейства Риччарда, некогда владевшего здесь домом.

Церковь Сан Мартино аль Весково, расположенная на углу площади Сан Мартино и улицы Данте Алигьери, была построена в X в. и служила приходской; в сер. XV в. она стала молельней религиозного братства Буономини ди Сан Мартино и была перестроена. Башня делла Бадиа — здесь имеется в виду башня Торре делла Ка-станья (или Бокка ди Ферро — ит. «Железная Пасть»), сооруженная в 1038 г. и подаренная монахам соседнего монастыря Бадиа Фьо-рентина (букв. «Флорентийское аббатство») императором Конрадом II (ок. 990—1039; император с 1027 г.); с 1282 г. и вплоть до окончания строительства Палаццо Веккьо служила местом заседаний приоров республики (при голосовании они опускали в ящик каштаны — ит. castagna, — отсюда и название башни).

Церковь Санта Кроне

106… Санта Кроче — Пантеон Флоренции… — Санта Кроче — см. при-

меч. к с. 74.

не считая имен Таддео Гадди, Филикайи и Альфьери. — Таддео Гадди — см. примеч. к с. 31.

Филикайя, Винченцо да (1642–1707) — итальянский поэт, автор стихотворений на любовные, патриотические и религиозные сюжеты, член Академии делла Круска; сенатор, губернатор Вольтер-ры (1696) и Пизы (1700).

Филикайя был похоронен в 1707 г. во флорентийской церкви Сан Пьер Маджоре, но ее снесли в 1783 г., после чего в Санта Кроче был установлен его кенотаф.

Альфьери — см. примеч. к с. 13.

это одна из величественных гор мрамора, отмеченных именем виднейшего архитектора республики Арнольфо ди Лапо. — Арнольфо ди Камбио (иначе — ди Лапо; ок. 1245—ок. 1311) — итальянский архитектор и скульптор, по планам которого была возведена резиденция правительства Флорентийской республики (Синьории), впоследствии получившая название Палаццо Веккьо, церковь Санта Кроче и другие здания.

около 1250 годафлорентийские гражданерешили упразднить подестат. — Подестат — система управления города, введенная во Флоренции в кон. XII в. и пришедшая на смену многоначалию консулов; исполнительную, судебную и военную власть в городе осуществлял подеста — наемный градоначальник, которого выбирали из числа иностранцев, обычно опытных воинов, на срок не более года (чтобы он не успел обрасти связями) и который находился под контролем органов коммуны.

В 1250 г. подеста Фридрих Антиохийский (ок. 1221–1256), незаконный сын императора Фридриха II, ставленник богатой олигархии, был изгнан из Флоренции и во главе республики был поставлен т. н. капитан народа; эту новую систему управления ликвидировали в 1260 г., после разгрома флорентийской армии в битве при Монтеаперти.

эти три фигуры были созданы тремя разными скульпторами (Живопись изваял Лоренци, Скульптуру — Чоли, а Архитектуру — Джованни деллЮпера)… — Лоренци, Баттиста ди Доменико (ок. 1527–1592) — флорентийский скульптор и архитектор; создал скульптурный портрет Микеланджело на его надгробии и аллегорическую фигуру Живописи.

Ноли, Валерио ди Симоне (ок. 1529–1599) — итальянский скульптор, работавший в стиле маньеризма.

Джованни Бандини, по прозвищу делл'Опера (ок. 1540—ок. 1599) — флорентийский скульптор, ученик Бандинелли, автор нескольких работ в церквях Флоренции и на ее площадях; в 1560–1572 гг. завершил работы по украшению клироса собора Санта Мария дель Фьоре.

107… герб Буонарроти, на котором присутствуют и лилии Анжуйского дома, и шары Медичи. — Герб Карла Анжуйского, младшего сына французского короля Людовика VIII Льва, представлял собой лазурный щит с червленой гербовой связкой, усеянный золотыми лазурными королевскими лилиями — геральдическим знаком французских королей, стилизованными изображениями цветка ириса, который в средние века символизировал Пресвятую Деву. Символом семейства Медичи были шары, или, точнее, круглые аптекарские склянки, напоминавшие о профессии основателей рода (ит. medeci — «медики»); в гербе Медичи было сначала восемь, затем шесть, а с 1465 г. пять таких красных шаров (безантов).

фреска, изображающая знаменитую скульптурную группу Микеланджело «Пьета». — «Пьета» — см. примеч. к с. 97.

ловкие шпионы, посланные Козимо Iв Рим, сумели выкрасть трупу Пия V… — Тело Микеланджело, умершего в Риме 18 февраля 1564 г. и погребенного там 2 марта в церкви Святых Апостолов, было затем тайно вывезено во Флоренцию племянником скульптора, Леонардо Буонарроти, и в торжественной обстановке, с величайшей помпой похоронено во флорентийской церкви Санта Кроче 12 марта того же года.

Пий V (в миру — Антонио Микеле Гислиери; 1504–1572) — римский папа с 1566 г.

Однако эти события произошли при его предшественнике — Пие IV (в миру — Джованни Анджело Медичи; 1499–1565; папа с 1559 г.).

Останки божественного поэта бдительно охраняли в Равенне, и выкрасть их оттуда не было никакой возможности… — Речь идет о Данте, умершем 14 сентября 1321 г. в Равенне и там же похороненном в монастыре Сан Франческо, монахи которого сделали все возможное, чтобы не отдать Флоренции прах великого поэта.

невозможность заполучить его прах стала наказанием, которое понесла Флоренция, mater parvi amoris, как называл ее бедный изгнанник. — «Mater parvi amoris» (лат. «Скупая на материнскую любовь») — слова из двух последних строк стихотворной эпитафии Данте, написанной на средневековой латыни его другом Бернардо Каначчо и высеченной на гробнице великого поэта (иногда текст этой эпитафии без достаточных на то оснований приписывают самому Данте):

Hie claudor Dantes, patriis extorris ab oris Quern genuit parvi Florentia mater amoris.

(«Я, Данте, заперт здесь, изгнанник родины,

Флоренцией, скупой на материнскую любовь, рожденный».)

О художественных достоинствах памятника умолчу. Кажется, его автор еще жив и здравствует. — Автором мраморного кенотафа Данте, установленного во флорентийской церкви Санта Кроче в 1829 г., был итальянский скульптор Стефано Риччи (1765–1837), мастер тосканской школы эпохи неоклассицизма. Он умер за три года до второго приезда Дюма во Флоренцию.

108… Этот памятник — произведение Кановы и потому считается шедевром. — Канова, Антонио (1757–1822) — итальянский скульптор, представитель классицизма; сын каменотеса; создавал композиции на мифологические сюжеты, портреты и надгробия; наиболее известные его работы: надгробие папы Климента XIII (1792), «Амур и Психея» (1787–1793), «Три грации» (1813–1816), бюст Наполеона (1803), «Полина Боргезе в образе Венеры» (1805–1807); его творчество оказало большое влияние на европейскую академическую скульптуру.

эта Италия, мать Сципионов и Каппони, должна плакать как богиня, а не как женщина. — Сципионы (от лат. scipio — «посох») — древнеримский род, из которого на протяжении IV в. до н. э. — II в. вышли десятки известных политических деятелей, в том числе и знаменитые полководцы Публий Корнелий Сципион Африканский Старший (237–183 до н. э.) и Публий Корнелий Сципион Эмилиан Африканский Младший (ок. 185–129 до н. э.), победившие Карфаген.

Каппони — флорентийская семья, начиная с XIII в. игравшая видную роль в истории города; самым видным ее представителем был Пьеро Каппони (см. примеч. к с. 10).

Четвертая гробница принадлежит Макиавелли. — Надгробие Макиавелли в церкви Санта Кроче создал в 1787 г. итальянский скульптор Инноченцо Спинацци (1726–1798).

Наконец, в 1787году… при поддержке великого герцога Леопольда была открыта подписка. — Леопольд (1747–1792) — австрийский эрцгерцог из дома Габсбургов, третий сын императора Франца I и Марии Терезии; великий герцог Тосканский в 1765–1790 гг. под именем Леопольд I; с 1790 г. — император Священной Римской империи под именем Леопольд II.

эта мысль, при всей ее простоте, пришла в голову не землякам великого человека, а лорду Нассау Клеверингу, графу Куперу, издателю сочинений Макиавелли. — Граф Джордж Нассау Клеверинг Купер (1738–1789) — богатый английский аристократ, меценат и собиратель живописи; в 1782 г. издал на собственные средства четырехтомное собрание сочинение Макиавелли.

любопытно взглянуть на надгробие графини Олбани… оно находится в капелле Тайной Вечери. — Надгробие графини Олбани, созданное по плану известного французского архитектора Шарля Персье (1764–1838) флорентийским скульптором Эмилио Санта-релли (1801–1886), находится в правом поперечном нефе церкви Санта Кроче, в капелле Сантиссимо (ее называют также капеллой Кастеллани).

109… вы увидите гробницу Аретино, но не того Аретино, что соразмерял ценность золотой цепи, подаренной ему Карлом V, с масштабом глупости, о которой он, получив этот дар, должен был хранить молчание, а другого Аретино — литератора, историка и немного поэта… — Здесь противопоставлены два знаменитых итальянских писателя, носивших прозвище Аретино (то есть уроженец города Ареццо).

Леонардо Бруни Аретино (ок. 1369–1444) — итальянский гуманист, писатель, историк; один из самых знаменитых ученых эпохи

Возрождения; его гробницу в церкви Санта Кроче создал в 1444–1447 гг. итальянский скульптор и архитектор Бернардо Росселино (1409–1464).

Пьетро Аретино (1462–1556) — ведущий итальянский писатель своего времени, творивший во многих жанрах, но прежде всего в сатирическом и комедийном; благодаря своему острому перу и едким эпиграммам приобрел прозвище «бич государей», что не мешало ему пользоваться их покровительством и получать от них щедрые вознаграждения.

Согласно преданию, император Карл V, вернувшись в 1541 г. из бесславной экспедиции в Африку, имевшей целью захват города Алжир, подарил Аретино золотую цепь ценой в сто дукатов, чтобы предотвратить его злые насмешки по поводу провала этого похода, на что язвительный писатель отреагировал словами: «Надо же, такой маленький подарок за такую большую глупость!»

что не помешало г-же де Сталь, к величайшему негодованию тени Аретино, спутать этого почтенного человека с его циничным однофамильцем. — Сталь-Гольштейн, Анна Луиза Жермена, баронесса де (1766–1817) — французская писательница и публицистка, теоретик литературы; противница политического деспотизма; с 1786 г. жена шведского посла во Франции в 1785–1791 гг. Эрика Магнуса барона Сталь-Гольштейна (1749–1802); в кон. 80-х — нач. 90-х гг. XVIII в. хозяйка литературного салона в Париже, где собирались сторонники конституционной монархии; в 1792 г. эмигрировала и вернулась после переворота 9 термидора; в годы наполеоновского господства подверглась изгнанию.

Госпожа де Сталь спутала двух этих писателей в своем романе «Ко-ринна, или Италия» (1807), написав, что в церкви Санта Кроче «спит Аретино, посвятивший все свои дни забавам и не испытавший ничего серьезного, кроме смерти» (XVIII, 3).

вы увидите гробницу Галилея… — Гробницу Галилея создал в 1734–1736 гг. флорентийский скульптор Джованни Фоджини (1652–1725).

здесь покоится Филиппо Буонарроти, скончавшийся в 1733 году. — Буонарроти, Филиппо (1661–1733) — внучатый праправнук Микеланджело, придворный Козимо III, антикварий, ученый-этрусколог, автор многих трудов.

Недалеко от мавзолея Макиавелли возвышается надгробие Нарди-ни. — Нардини, Пьетро (1722–1793) — итальянский скрипач, композитор и педагог, автор скрипичных концертов, сонат и струнных квартетов; с 1770 г. и до самой смерти жил и работал во Флоренции. НО… Здесь покоится Шарлотта Наполеона Бонапарт… — Шарлотта Наполеона Бонапарт (1802–1839) — младшая дочь Жозефа Бонапарта и его супруги с 1794 г. Жюли Клари (1771–1845); с 1826 г. супруга своего двоюродного брата Наполеона Луи Бонапарта (1804–1831); умерла во время родов.

это дочь Жозефа Бонапарта, короля двух королевств… — Бонапарт, Жозеф (1768–1844) — старший брат Наполеона; французский военный и государственный деятель; в конце 1797 г. выполнял обязанности посла Франции в Риме; король Неаполя (1806–1808) и Испании (1808–1813); после падения Империи жил в эмиграции.

Есть «Распятие» Джотто и «Коронование Богоматери Христом» его же работы. — Алтарный полиптих «Коронование Богоматери Христом» (1334; темпера по дереву) работы Джотто (см. примеч. к с. 21) находится в капелле Барончелли церкви Санта Кроче.

«Мадонна» Луки делла Роббиа. — Лука делла Роббиа (ок. 1400–1482) — флорентийский скульптор эпохи Возрождения; его работы украшают капеллу Пацци в церкви Санта Кроче.

«Благовещение» Донателло. — Этот горельеф, созданный Донателло (см. примеч. к с. 6) в 1435 г., находится в капелле Кавальканти церкви Санта Кроче.

капелла Никколини — шедевр Вольтеррано. — Капеллу Никколи-ни, находящуюяся в левом поперечном нефе церкви Санта Кроче, создавал начиная с 1582 г. итальянский скульптор и архитектор Джованни Антонио Дозио (1533—ок. 1609).

Вольтеррано — прозвище Бальдассаре Франческини (1611–1689), итальянского художника, автора картин и фресок на исторические, религиозные и моральные темы; над фресками, украсившими капеллу Николлини, он работал в 1652–1660 гг.

бронзовая статуя святого Людовика, но не подумайте, что она изображает великого короля Франции…он был всего-навсего епископом Тулузским. — Святой Людовик Тулузский (Людовик Анжуйский; 1274–1297) — второй сын неаполитанского короля Карла II Хромого (1248–1309; правил с 1285 г.), внучатый племянник Людовика IX Святого; в 1295 г. отрекся от своих династических прав и вступил в орден францисканцев, посвящая свою деятельность заботам о бедных, что принесло ему большую популярность; в 1297 г. был посвящен в епископы и получил в управление епархию Тулузы; в 1317 г. был причислен к лику святых.

Упомянутую скульптуру создал в 1423–1425 гг. Донателло. Людовик IX Святой (1214–1270) — король Франции с 1226 г.; проводил политику централизации власти, что способствовало развитию торговли и ремесел; отличался благочестием, славился своей добродетелью и справедливостью; возглавлял седьмой (1248–1250) и восьмой (1270) крестовые походы; умер от чумы во время последнего похода, находясь в Тунисе; канонизирован в 1297 г.

Сан Марко


вы оказываетесь в двух шагах от Сан Марко. — Сан Марко — см. примеч. к с. 85.

Великий герцог Козимо Iуспел уже воздвигнуть в своем славном городе Флоренции две колонны: одну — перед церковью Святой Троицы, в память о взятии Сиены; другую — на Пьяцца Сан Фелине, в память о победе при Марчано. — Колонна на Пьяцца Санта Тринита была воздвигнута в 1565 г. в честь победы при Монтемурло (2 августа 1537 г.) — см. примеч. к с. 11.

Пьяцца Сан Феличе — площадь в левобережной части Флоренции, возле Палаццо Питти; названа по стоящей на ней старинной церкви Сан Феличе, датируемой 1066 г.

Марчано делла Кьяна — селение в Тоскане, в провинции Ареццо, в 70 км к юго-западу от Флоренции, возле которого произошло знаменитое сражение 2 августа 1554 г. (см. примем, к с. 34), решившее судьбу Сиены.

на площади Сан Марко, напротив Виа Ларга… — Виа Ларга — см. примем, к с. 38.

громадный мраморный цилиндр из каменоломен Серавеццы… — Серавецца — город на севере Тосканы, в провинции Лукка, возле Апуанских Альп, в 15 км к юго-западу от Каррары.

это был камень трех с половиной локтей в диаметре… — Локоть (ит. braccia) — старинная итальянская мера длины, варьировавша-ся в разных местностях от 55 до 70 см и использовавшаяся главным образом для измерения тканей; флорентийский локоть был равен 58,3 см.

как вдруг умер Козимо. — Великий герцог Козимо I умер 21 апреля 1574 г.

112… новый великий герцог проезжал по площади Сан Марко вместе с прекрасной Бьянкой Капелло… — Имеется в виду Франческо I (см. примем, к с. 36).

как Христос, возвращающий жизнь Лазарю, сказал: «Восстань!» — Имеется в виду евангельский эпизод воскрешения Иисусом его друга Лазаря, который был мертв уже четыре дня. Христос воззвал громким голосом: «Лазарь! иди вон», и тот вышел из гроба (Иоанн, И: 43).

Призвали архитектора… это был Пьетро Такка, ученик и преемник Джамболоньи… — Пьетро Такка (см. примем, к с. 41) родился в 1577 г., то есть как раз в описываемое время, и потому его никак не могли привлечь к этой работе в те годы.

В это самое время умерла Иоанна Австрийская. — Иоанна Австрийская (см. примем, к с. 37) скончалась после очередных родов 10 апреля 1578 г.

113… Статуя Иоанны Австрийской, ставшая аллегорической фигурой Изобилия, была перевезена в сады Боболи и установлена за дворцом, рядом с Кавальере. — Статуя Изобилия (ит. Аббонданца, или Дови-ция) — колоссальная мраморная женская фигура, персонификация процветания Флоренции, установленная на одной из террас садов Боболи (см. примем, к с. 34); ее начал создавать в 1608 г. Джамболонья, а закончил в 1636–1637 г. Пьетро Такка; считается, что эта фигура является скульптурным портретом Иоанны Австрийской. Кавальере — имеется в виду Джардино дель Кавальере, уединенный сад в юго-восточной части садов Боболи, на высоком месте, где прежде стоял бастион дель Кавальере, построенный в 1527 г. Микеланджело.

Флоренция готовилась торжественно встретить супругу Козимо III, принцессу Луизу Орлеанскую… — Торжественный въезд во Флоренцию свадебного кортежа Луизы Орлеанской (см. примем, к с. 45) состоялся 20 июня 1661 г.

решила попросить о помощи святого Антония, который был причислен к лику святых сравнительно недавно… — Имеется в виду святой Антоний Флорентийский — Антонино Пьероцци (1389–1459), доминиканский монах, настоятель монастыря Сан Марко, архиепископ Флорентийский с 1446 г.; канонизирован в 1523 г.

лишний раз подтвердив правоту евангельского изречения о том, что последние станут первыми. — Имеется в виду поучение Иисуса «Многие же будут первые последними, и последние первыми» (Матфей, 19: 30).

Некий священник по имени Филицио Пиццики решил немедленно воспользоваться этим. — Филицио Пиццики (ок. 1637–1705) — итальянский священник, придворный капеллан великого герцога.

114… камень… пустили на строительство триумфальной арки в честь Лотарингского дома, возведенной за воротами Сан Галло. — Речь идет о триумфальной арке, которую построил в 1737 г. возле ворот Сан Галло (см. примеч. к с. 75), на месте нынешней площади Свободы, лотарингский архитектор Жан Никола Жадо (1710–1761); она символизировала воцарение в Тоскане Лотарингской династии в лице великого герцога Франческо II (будущего императора Франца I).

через двадцать лет на трон взошел великий герцог Леопольд… — Это событие произошло 18 августа 1765 г., после смерти Франца I, императора и великого герцога Тосканского.

словно одна из тех неимущих душ, что не могут переправиться через Стикс, ибо у них нет обола, который следует дать Харону. — Стикс — в древнегреческой мифологии одна из рек подземного мира, божество которой служило олицетворением ужаса и мрака. Однако здесь явно имеется в виду другая река подземного царства — Ахеронт: через нее души умерших, чтобы достичь потустороннего мира, переправляются в челне грозного и угрюмого старика Харона, получающего за это медную монету (обол), которую клали в рот умершему.

Сан Марко аль Токко, как называют его флорентийцы… — Никаких сведений о таком названии (Saint-Marc-al-Tocco) монастыря Сан Марко найти не удалось.

115… сплошь покрыты фресками Поччетти и Пассиньяно… — Поччет-ти — см. примеч. к с. 32.

Пассиньяно — см. примеч. к с. 42.

Умирающий молодой человек — это Улиссе Таккинарди, плачущий мужчина — Таккинарди-отец, молодая женщина, рвущая на себе волосы, — г-жа Персиани… — Улиссе Таккинарди — сын известного итальянского тенора Николы Таккинарди (1772–1859), выступавшего на оперной сцене в 1804–1831 гг., и брат певицы Персиани-Таккинарди (см. примеч. к с. 16).

написать фреску там, где другие стены расписывали Пассиньяно, Поччетти, Беато Анджелико и фра Бартоломео. — Беато Анджелико (букв. ит. «Блаженный Ангельский»; собственное имя — Гвидо ди Пьетро; имя в постриге — Джованни ди Фьезоле; ок. 1400–1455) — флорентийский художник, монах-доминиканец; его работы, в частности фрески в монастыре Сан Марко, исключительно религиозного содержания, наполнены радостной и светлой верой. Фра Бартоломео (настоящее имя — Баччо делла Порта; 1472–1517) — итальянский художник эпохи Возрождения, выдающийся представитель флорентийской школы живописи; ревностный приверженец Савонаролы, ставший в 1500 г., после его смерти, монахом монастыря Сан Марко.

сколько занял своей картиной синьор Гадзарини. — Гадзарини, Томмазо (1790–1853) — итальянский художник, уроженец Ливорно; работал и умер во Флоренции.

116… Есть еще некий Антоний, которого канонизировали в 1465 году, но он здесь никого не интересует… — Епископ Антоний Флорентийский, если речь здесь идет о нем, был причислен к лику святых в 1523 г.

У нас в Парижском музее есть одна картина Беато Анджелико… которая изображает коронование Богоматери… — Имеется в виду музей Лувра в Париже; заалтарная картина Беато Анджелико «Коронование Богоматери», написанная для одного из алтарей монастыря Сан Доменико во Фьезоле, хранится там с 1812 г.

117… «Обморок Богородицы», фреска, находящаяся в зале капитула… — Подразумевается фреска Беато Анджелико «Распятие» (1441–1442), украшающая зал капитула монастыря Сан Марко.

святой Иоанн, другой сын Богоматери, подхватывает ее сзади. — Святой Иоанн — Иоанн Богослов, один из авторов Евангелия; любимейший ученик Христа и его апостол, который, согласно Новому Завету, бесстрашно стоял у креста распятого Иисуса и принял от него поручение заботиться о Богоматери (Иоанн, 19: 26–27).

В соответствии с христианским догматом, у Девы Марии не было и не могло быть других детей, кроме Иисуса, поскольку она была девственной до, во время и после его рождения («Приснодева»).

Сан Лоренцо


119… Сан Лоренцо — это флорентийский Сен-Дени.— Сен-Дени — ста ринное аббатство у северных окраин Парижа, основанное в VII в. и с XIII в. служившее усыпальницей французских королей.

Самая ранняя из заметных гробниц принадлежит Джованни деи Медичи и его жене. — Супругой Джованни ди Биччи деи Медичи (см. примеч. к с. 41), основателя династии Медичи, с 1386 г. была Риккарда (Пиккарда) Буери (7—1432).

Джованни был вторым гонфалоньером из семьи Медичи (первым в 1378 году стал его отец). — В 1378 г. гонфалоньером был избран Сальвестро деи Медичи (ок. 1331–1388), диктаторски правивший Флоренцией вплоть до 1382 г., когда его изгнали из города; он приходился дальним родственником Джованни ди Биччи, отцом которого был Аверардо деи Медичи.

Рядом с ним покоится Джулиано, убитый во время заговора Пац-ци. — Джулиано Медичи (1453–1478) — внук Козимо Старого, младший брат Лоренцо Медичи, убитый в результате заговора Пац-ци; его внебрачным сыном был Джулио Медичи, будущий папа Климент VII.

Заговор Пацци — неудавшаяся попытка убийства Лоренцо Великолепного, предпринятая в 1478 г.; получил такое название потому, что во главе заговорщиков стояли представители знатной флорентийской семьи Пацци, соперничавшей с Медичи.

Первая воздвигнутая в капелле гробница принадлежит его отцу, Лоренцо Медичи, герцогу Урбинскому… — О Лоренцо II Медичи, герцоге Урбинском, см. примем, к с. 11.

120… или погонщик мулов, законный супруг его матери. — Матерью герцога Алессандро была Симонетта да Коллавекьо, темнокожая служанка в доме Медичи.

герцог Урбинский, вся заслуга которого заключается в том, что он дал Тоскане ее первого коронованного тирана, а Франции — королеву, устроившую Варфоломеевскую ночь… — Имеется в виду Екатерина Медичи (1519–1589) — дочь Лоренцо II Медичи, внебрачным сыном которого считался герцог Алессандро Медичи, и его супруги с 1518 г. Мадлен де Л а Тур д’Овернь (1495–1519); в 1533 г. была выдана замуж за младшего сына французского короля Франциска I — герцога Генриха Орлеанского (1519–1559), который после смерти старшего брата, дофина и герцога Франциска Бретонского (1515–1536) — подозревали отравление, инспирированное Екатериной, — стал наследником престола, а в 1547 г. королем Франции Генрихом II; мать трех французских королей: Франциска II (1544–1560; правил с 1559 г.), Карла IX (1550–1574; правил с 1560 г.) и Генриха III (1551–1589; правил с 1574 г.), в период царствования которых она оказывала решающее влияние на дела государственного управления.

Варфоломеевская ночь — ночь с 23 на 24 августа (день святого Варфоломея) 1572 г., когда воинствующими католиками во главе с герцогом Гизом были истреблены 2 000 гугенотов, собравшихся в Париже на свадьбу их вождя Генриха Наваррского с Маргаритой Валуа, сестрой Карла IX; вслед за Парижем волна избиения гугенотов прокатилась по другим городам Франции, в результате чего погибло до 30 тысяч французских протестантов.

когда Адам и Ева вышли из рук Иеговы, они были похожи на эти две статуи. — Иегова — принятое с позднего средневековья прочтение имени иудейского и христианского бога Яхве.

121… Напротив гробницы Лоренцо, по воле Льва X ставшего герцогом Урбинским, находится гробница Джулиано, по воле Франциска I ставшего герцогом Немурским. — Джулиано II Медичи (1479–1516) — младший сын Лоренцо Великолепного, правивший во Флоренции в 1512–1516 гг.; герцог Немурский с 1515 г.

Герцогство Немурское — феодальное владение во Франции, к юго-западу от Парижа (в соврем, департаменте Луаре); в достоинство герцогства было возведено в 1404 г.; в 1512 г. отошло к короне и в 1515 г. было даровано Филиберте Савойской (1498–1524), тетке короля Франциска I, вышедшей 22 февраля того же года замуж за Джулиано II Медичи.

Строцци… выдержали в цитадели Фьезоле осаду, длившуюся сто пятнадцать лет. — Фьезоле — древний этрусский город, основанный ок. IX в. до н. э.; в 1010 и 1025 гг. его осаждали флорентийцы, а в 1125 г. они захватили его и почти полностью разрушили, после чего городская знать была вынуждена переселиться во Флоренцию.

Одни из них боролись за республику, другие воспевали свободу; первые умирали, как Брут, вторые жили, как Тиртей. — Брут — см. примеч. к с. 10.

Тиртей (вторая пол. VII в. до н. э.) — древнегреческий поэт, живший в Спарте, восхвалявший ее государственное устройство и воспевавший храбрость спартанских воинов.

Джованни Баттиста Строцци пожелал взглянуть на гробницу Джулиано, когда Микеланджело заканчивал статую «Ночь». — Джованни Баттиста Строцци Старший (ок. 1504–1571) — флорентийский поэт, автор легкой поэзии; внук Филиппо Строцци Старшего и племянник Филиппо Строцци Младшего.

122… словно Прометей, мог создать существо по своему образу и подобию. — Прометей — в древнегреческой мифологии титан (бог старшего поколения), благородный герой и мученик; похитил для людей огонь, научил их чтению и письму, ремеслам, за что его сурово наказал верховный бог Зевс: он был прикован к скале на Кавказе, и каждый день орел прилетал терзать его печень.

В той же капелле есть еще Мадонна с младенцем Иисусом, которую вполне можно было бы принять за Латону с Аполлоном, Семелу с Вакхом или Алкмену с Гераклом. — Латона — римская форма имени Лето, древнегреческой богини-покровительницы жен и матерей, дочери Фебы и титана Коя, родившей от Зевса сына Аполлона и дочь Артемиду (Диану) и ставшей воплощением материнской любви.

Семела — персонаж древнегреческой мифологии, фиванская царевна, возлюбленная Зевса, мать Диониса-Вакха.

Алкмена — персонаж древнегреческой мифологии, супруга Амфитриона, возлюбленная Зевса, мать Геракла.

его «Моисей в веригах» — это Юпитер Олимпийский… — Имеется в виду статуя пророка Моисея (см. примеч. к с. 97), изваянная для гробницы папы Юлия II в римской церкви Сан Пьетро ин Винко-ли («святого Петра в Веригах»).

Козимо I, сын Джованни далле Банде Нере. — Джованни далле Банде Нере (1498–1526) — известный итальянский кондотьер, происходивший из семьи Медичи; сын Джованни деи Медичи иль Пополано (1467–1498) и его жены с 1496 г. Катерины Сфорца (см. примеч. к с. 90); правнук Лоренцо Медичи (1395–1440), брата Козимо Старого; отец герцога Козимо I.

начнут полировать яшму, ляпис-лазурь и порфир. — Яшма — непрозрачный поделочный камень пестрой окраски (с вкраплениями красного, зеленого или серого цвета).

Ляпис-лазурь («лазурный камень», лазурит) — непрозрачный минерал натурального насыщенного темно-голубого цвета.

Порфир — вулканическая горная порода с кварцевыми вкраплениями; как правило, встречается красного цвета различных оттенков.

123… Дон Джованни деи Медичи, брат великого герцога Фердинандо, лично создает план новой капеллы. — Джованни деи Медичи (1567–1621) — побочный сын великого герцога Козимо I от его любовницы Элеоноры деи Альбицци (см. примеч. к с. 36), сводный брат Фердинандо I; дипломат и военачальник; флорентийский посол в Мадриде (1598), главнокомандующий венецианской армией в 1616–1617 гг.; обладал способностями к живописи и архитектуре; по его плану флорентийский архитектор и скульптор Маттео Ни-джетти (ок. 1560—ок. 1648) построил в 1604–1640 гг. т. н. капеллу Медичи (или капеллу Принцев) в церкви Сан Лоренцо.

откуда — кровавую яшму… — Кровавая яшма (гелиотроп) — зеленая яшма с красными вкраплениями.

Эту сделку он заключил с эмиром Фахр ад-Дином аль-Мааном, прибывшим во Флоренцию в 1613 году и утверждавшим, что он является потомком Готфрида Бульонского. — Фахр ад-Дин II аль-Маан (ок. 1572–1635) — эмир Ливана в 1585–1613 и 1618–1633 гг., могущественный, просвещенный и патриотичный правитель из династии Маанидов, подчинивший своему контролю обширные соседние территории и пытавшийся добиться полной независимости своего государства от Турции; с 1608 г. состоял в союзе с великим герцогом Фердинандо I; в 1613–1618 гг., изгнанный турками, находился при дворе Медичи (в Италии его называли Факкардин Эб-неман, и такое написание его имени использует здесь Дюма); вернул себе власть в 1618 г., но в конце концов потерпел поражение, был взят в плен и казнен в Стамбуле.

Готфрид Бульонский (1060–1100) — герцог Нижней Лотарингии, один из руководителей первого крестового похода (1096–1100); после взятия Иерусалима в 1099 г. крестоносцы создали на завоеванных землях Иерусалимское королевство, и Готфрид стал его главой с титулом «защитник Гроба Господня».

…Из капеллы Медичи можно пройти в библиотеку Лауренциана… — Лауренциана (или библиотека Медичи) была основана Козимо Старым в 1444 г.; содержит преимущественно старопечатные издания XV в. и рукописи римских и греческих классических сочинений; здание библиотеки, построенное главным образом в 1523–1534 гг. по планам Микеланджело, находится в центре Флоренции, рядом с церковью Сан Лоренцо.

Наиболее ценные из этих манускриптов — «Пандекты» Юстиниана, захваченные пизанцами у амальфитанцев в 1135 году… — «Пандекты» (от гр. pandektes — «всеобъемлющий») — часть т. н. Кодификации Юстиниана, свода римского права, составленного группой юристов во главе с Трибонианом (ок. 500—ок. 547) по приказу и под наблюдением восточно-римского (византийского) императора Юстиниана I (ок. 482–565; правил с 527 г.); посвящена в основном вопросам частного права и включает постановления органов власти, а также решения судов.

Амальфи — город в Южной Италии, в провинции Салерно, на берегу Салернского залива; в средние века столица морской республики, занимавшей в X — нач. XI вв. господствующее положение в средиземноморской торговле; ок. 1135 г. был захвачен императором Лотарем III (1075–1137; император с 1133 г.), которому оказывали помощь пизанцы, и после этого пришел в упадок.

124… список Вергилия, датируемый четвертым или пятым веком… —

Вергилий — см. примеч. к с. 12.

они обнаружились в Ватиканской библиотеке. — Библиотека Ватикана — одна из самых больших и самых ценных библиотек в мире; была основана папой Николаем V (в миру — Томмазо Паренту-челли; 1397–1455; папа с 1447 г.); в ней хранятся десятки тысяч рукописей и географических карт, сотни тысяч печатных томов.

знаменитый манускрипт Лонга — тот, что приобрел европейскую известность из-за чернильного пятна, скрывшего отрывок, которому Поль Луи Курье первым дал верное и потому единственно разумное истолкование… — Лонг — древнегреческий писатель и поэт II–III вв., автор написанного ритмической прозой пасторального романа «Дафнис и Хлоя».

Курье, Поль Луи (1772–1825) — французский офицер, литератор и эллинист, автор памфлетов, в которых он выступал против роялистской реакции во Франции; исследователь романа «Дафнис и Хлоя» Лонга, подготовивший в 1810 г. его новое издание, которое основывалось на списке из библиотеки Лауренциана (в прежних изданиях романа оставалась одна лакуна). Работая над греческим манускриптом, Курье нечаянно подпортил ее бумагой с чернильным пятном, вложенной между листами. Этот инцидент вызвал обвинение Курье в умышленном искажении рукописи и оживленную полемику в печати.

…И, наконец, здесь имеется восхитительный портрет Лауры, а в пару к нему — препротивный портрет Петрарки… — Лаура — героиня сонетов Петрарки (см. примеч. к с. 88), его платоническая возлюбленная, которую, по его словам, он встретил в одной из авиньонских церквей; считается, что это была Лаура де Новее (1310–1348), с 1325 г. супруга графа Гуго де Сада (в числе их потомков был знаменитый маркиз де Сад).

Здесь имеется в виду копия портрета Лауры в рукописи «Книги песен» («Канцоньере») Петрарки, хранящейся в библиотеке Лауренциана. Медальоны с изображениями Лауры и Петрарки были сделаны в 1344 г. итальянским художником Симоне Мартини (ок. 1284–1344), другом поэта, по его просьбе.

Галерея Уффици во Флоренции


125 …от момента зарождения, представленного творениями Рико да Кандия, Чимабуэ и Джотто… — Андреа Рико да Кандия — византийский художник, уроженец Крита, работавший в Италии; сведения о нем, включая и годы его жизни, крайне противоречивы; написанные им иконы находятся в церквях нескольких итальянских городов.

Чимабуэ — см. примеч. к с. 20.

Джотто ди Бондоне (см. примеч. к с. 21), один из основателей флорентийской школы, совершил переворот в итальянской живописи, порвав с канонами и традициями итало-византийского искусства XIII в.; лучшие его фрески находятся в монастыре святого Франциска в Ассизи, во флорентийской церкви Санта Кроче и в капелле Скровеньи в Падуе.

и поспешим в зал Трибуны. — Трибуна — восьмиугольный зал в галерее Уффици, построенный в 1585 г. Бернардо Буонталенти (см. примеч. к с. 32); в нем хранятся шедевры античной скульптуры и ренессансной живописи из коллекции Медичи.

126… Эти пять статуй: «Точильщик», «Танцующий фавн», «Борцы», «Аполлино» и «Венера Медицейская». — «Точильщик» (ит. «ЬАгго-tino») — эллинистическая мраморная копия с оригинала пергам-ской школы (III в. до н. э.); была найдена при раскопках в Риме в нач. XVI в. и вначале находилась в коллекции банкира Агостино Киджи (1465–1520), а впоследствии перешла в собственность кардинала Фердинандо деи Медичи, будущего великого герцога Фер-динандо I.

«Танцующий фавн» (ит. «Fauno danzante») — римская мраморная копия с греческого оригинала III в. до н. э.

«Борцы» (ит. «Lottatori») — римская мраморная копия с греческого бронзового оригинала III в. до н. э.

«Аполлино» — мраморная копия скульптуры «Аполлон Ликейский» древнегреческого ваятеля Праксителя (ок. 390—ок. 330 до н. э.). «Венера Медицейская» («Венера Медичи») — знаменитая античная статуя, которая изображает обнаженную молодую красавицу, одной рукой стыдливо прикрывающую грудь, а другой — лоно; представляет собой римскую мраморную копию греческой скульптуры III в.

в саду Тюильри стоит превосходная бронзовая копия этой скульптуры. — Сад Тюильри — регулярный парк, разбитый в 1664 г. возле одноименного королевского дворца в Париже; во время Революции был открыт для публики; после гибели дворца в 1871 г. парк значительно расширился к востоку, заняв место дворцовых построек. Считается, что бронзовая копия «Точильщика», установленная в саду Тюильри, была изготовлена знаменитым бронзолитейщиком Бальтазаром Келлером (1638–1702), который использовал в качестве образца мраморную копию, созданную в 1684 г. итальянским скульптором Джованни Баттистой Фоджини (1652–1725). Однако по другим сведениям, ее отлил бронзовых дел мастер Джузеппе Ви-наччиа (ок. 1653—после 1717).

Одни утверждали, будто это слуга, донесший на сыновей Таркви-ния… — Тарквиний — последний римский царь Луций Тарквиний Гордый, правивший с 534 г. до н. э. и свергнутый в 509 г. до н. э. Однако здесь явно подразумеваются сыновья Луция Юния Брута (?—509 до н. э.), возглавившего восстание против Тарквиния Гордого, своего дяди, и ставшего одним из основателей римской республики, — Тит Юний и Тиберий Юний, которые в том же 509 г. до н. э. вступили в заговор, имевший целью восстановление царской власти, но были выданы одним из рабов, схвачены и казнены на глазах у отца, вынесшего такое решение и наградившего доносчика.

другие говорили, что это раб, разоблачивший заговор Катилины… — Катилина, Луций Сергий (108—62 до н. э.) — древнеримский политический деятель, организатор нескольких заговоров с целью достижения личной власти; в 63 г. до н. э. поднял восстание против сената, но потерпел поражение и погиб в бою.

третьи заявляли, что это скиф, готовящийся по приказу Аполлона содрать кожу с Марсия. — Согласно древнегреческому мифу, сатир Марсий достиг высшего мастерства в игре на флейте и вызвал на состязание Аполлона; Аполлон, играя на кифаре, победил Марсия, а затем содрал с него кожу.

127… Венеру Медицейскую я оставил на закуску, как выразился бы

Брийа-Саварен… — Брийа-Саварен, Ансельм (1755–1826) — французский писатель и крупный чиновник; известнейший гастроном и остроумец; автор книги «Физиология вкуса» («Physiologie du gout»), изданной анонимно в 1825 г. и снабженной эпиграфом: «Скажи мне, что ты ешь, и я скажу тебе, кто ты».

…Ив самом деле, Томсон сказал о ней… — Томсон, Джеймс (1700–1748) — шотландский поэт, автор аллегорических поэм и драматических пьес. Здесь имеются в виду строки 1347–1349 из его поэмы «Лето» («Summer»; 1727), в которых воспевается красота Венеры Медичи:

So stands the statue that enchants the world,

So bending tries to veil the matchless boast,

The mingled beauties of exulting Greece.

(Англ. «Так статуя стоит, что мир собой чарует,

Так силится изгибом стана сокрыть и дивный стыд,

И сплав всех прелестей ликующей Эллады».)

Денон утверждал… — Денон, Доминик Виван, барон (1747–1825) — французский дипломат, художник, археолог, литератор и политический деятель; был секретарем посольства в России(1773–1774), в Швейцарии (1775), а затем в Неаполе (1782–1787); в 1787 г. был принят во французскую Академию изящных искусств; участвовал в Египетском походе Бонапарта (1798–1799); в 1804 г. по приказу Наполеона стал директором Музея Лувра и оставался на этом посту вплоть до крушения Империи.

Винкельман перещеголял всех… — Винкельман, Иоганн Иоахим (1717–1768) — немецкий историк античного искусства и археолог; в 1754 г. перешел из лютеранства в католицизм, что позволило ему работать в библиотеке Ватикана, а в 1763 г. получить при папском дворе должность префекта древностей; автор капитального труда «История искусства древности» (1764).

128… Сакро Катино, ставшее залогом, под который во время осады Ге нуи евреи ссудили Массена четыре миллиона… — Сакро Катино (ит. «Святая Чаша») — восьмиугольная стеклянная чаша, хранящаяся в ризнице генуэзского кафедрального собора Сан Лоренцо и, согласно легенде, являющаяся тем самым Святым Граалем, с которого вкушал Христос на Тайной Вечере. В чрезвычайно популярном в средние века житийном сборнике «Золотая легенда» («Legenda аигеа»), написанном доминиканским монахом Иаковом Ворагинским (ок. 1228–1298), архиепископом Генуи (с 1292 г.), рассказывается, что во время первого крестового похода генуэзские воины под водительством Гульельмо Эмбриако (ок. 1070-ок. ИЗО) захватили в 1101 г. Кесарию и взяли в качестве добычи Святую Чашу.

Массен£, Андре (1758–1817) — французский полководец, один из самых талантливых военачальников Республики и Наполеона, маршал Франции (1804); герцог Риволи (1808), князь Эслинг (1810); сын лавочника, начавший военную службу в 1775 г. простым солдатом; в августе 1793 г. был произведен в бригадные генералы, а в декабре того же года — в дивизионные (за Тулон); с декабря 1799 г. командующий Лигурийской армией; под давлением противника сдал Савону и с боями, имея под своим началом 18 000 солдат, вошел в Геную, где 21 апреля 1800 г. был окружен войсками австрийского генерала Отта (1738–1809); 4 июня 1800 г., после героической обороны, испытывая нехватку в живой силе, провианте и боеприпасах, сдал город австрийцам; по условиям почетной капитуляции, получил право отойти со своими войсками за Вар.

после долгого и углубленного изучения Кошен и Лессинг заявили… — Кошен, Шарль Никола Младший (1715–1790) — известный французский гравер, портретист, писатель и критик искусства; пользовался милостью Людовика XV и был назначен королевским гравером и смотрителем королевского кабинета рисунков; автор ряда книг, в том числе и трехтомного сочинения «Путешествие в Италию, или Сборник заметок о произведениях живописи и скульптуры, которые можно увидеть в главных городах Италии» (1751).

Лессинг, Готхольд Эфраим (1729–1781) — немецкий драматург, теоретик искусства и литературный критик; автор трактата «Лаоко-он, или О границах живописи и поэзии» (1766); в 1775–1776 гг. путешествовал по Италии и принял участие в спорах о Венере Меди-цейской.

Галль и Шпурцхейм пошли еще дальше… — Галль, Франц Иосиф (1758–1828) — австрийский врач и анатом, основатель френологии (учения о связи психики человека и строения его черепа). Шпурцхейм, Иоганн Гаспар (1776–1832) — немецкий ученый, ученик и сотрудник Галля.

Юпитер создавал Венеру вовсе не для того, чтобы она открыла тайны мироздания, как Коперник, или изобрела громоотвод, как Франклин. — Коперник — см. примеч. к с. 87.

Франклин, Бенджамин (1706–1790) — американский просветитель, государственный деятель, дипломат и естествоиспытатель; активно участвовал в борьбе американских колоний Англии за независимость и в основании США; один из авторов конституции США; являясь в 1776–1785 гг. представителем восставших колоний в Париже, сумел обеспечить им поддержку Франции; как ученый известен своими трудами по электричеству и изобретением громоотвода (1760).

в ней нет той красоты, какой должна обладать возлюбленная Марса, Адониса и Анхиза, богиня Амафонта, Пафоса, Лесбоса, Книда и Киферы. — Марс (гр. Арес) — римский бог войны, а также плодоносящих сил природы и мужской мощи; выданная замуж за некрасивого и хромого бога Гефеста (рим. Вулкана), Афродита (рим. Венера) вступила в связь с Аресом и родила от него пять детей, носивших имена Эрот, Антэрот, Фобос, Деймос и Гармония.

Адонис — в древнегреческой мифологии сын Кинира, царя Кипра, и его собственной дочери Мирры; прекрасный юноша, к которому воспылала страстью Афродита; был убит на охоте ревнивцем Аресом, обратившимся в вепря.

Анхиз — мифический властитель племени дарданов в Троаде, троюродный брат царя Приама и его союзник; красавец, к которому воспылала страстью Афродита и от которого она родила сына Энея; однако после того как избранник богини рассказал людям о ее любви, он был поражен ударом молнии и парализован.

В приведенной выдержке перечислены древнегреческие центры почитания Афродиты:

Амафонт (Амафунт) — древний город на южном берегу острова Кипр, к востоку от соврем. Лимассола, основанный финикийцами ок. 750 г. до н. э.;

Пафос — расположенный на юго-западном берегу Кипра древний город, близ которого, согласно мифу, родилась Афродита;

Лесбос — остров в Эгейском море, близ побережья Малой Азии; Книд — древний город в Малой Азии, который владел знаменитой скульптурой нагой Афродиты, изваянной Праксителем («Афродита Книдская»);

Кифера (соврем. Китира) — остров близ южной оконечности Пелопоннеса.

129… это нимфа из мифологического балета… принявшая театраль ную позу по указанию Коралли или Мазилье. — Жан Коралли Пера-чини (1779–1854) — французский танцовщик и хореограф романтического направления; по происхождению итальянец; с 1825 г.

главный балетмейстер парижского театра Порт-Сен-Мартен, а в 1831–1850 гг. — парижской Оперы.

Мазилье, Жозеф (настоящее имя — Джулио Мазарини; 1801–1868) — французский танцор и хореограф, главный балетмейстер парижской Оперы в 1853–1859 гг.

это не Венера древних, чаровница, которая сбросила к ногам одежды и отняла у Юноны и Паллады золотое яблоко! — Согласно древнегреческой мифологии, в споре богинь Афродиты (рим. Венеры), Геры (рим. Юноны) и Афины (носившей прозвище Паллада — «Дева») о том, какой из них следут вручить яблоко с надписью «Прекраснейшей» («яблоко раздора»), победила Афродита.

…Не возлюбленная Вакха, мать Приапа, ветреная супруга Вулкана! — Вакх (см. примеч. к с. 67) также входил в число любовников Афродиты.

Приап — в античной мифологии божество производительных сил природы; сын Афродиты и бога Гермеса (рим. Меркурия); изображался с огромным фаллосом в состоянии вечной эрекции.

Вулкан (гр. Гефест) — античный бог огня, искусный кузнец и покровитель кузнечного ремесла; сын Зевса и Геры, супруг постоянно изменявшей ему Афродиты.

Не богиня, к которой взывала Пасифая и которая воспламенила кровь в жилах Федры! — Пасифая — в древнегреческой мифологии дочь бога Солнца Гелиоса, жена критского царя Миноса, по воле богов воспылавшая страстью к быку (от этой противоестественной связи родилось чудовище с телом человека и головой быка — Минотавр).

По греческим преданиям, Федра, жена афинского царя Тесея, воспылала страстью к своему пасынку Ипполиту; когда целомудренный юноша отказался осквернить ложе отца, Федра покончила с собой, в предсмертных словах обвинив Ипполита в насилии над ней. Тесей проклял сына, призвав гнев Посейдона, и Ипполит погиб, растоптанный собственными конями.

Не божество, которому хотела уподобиться Клеопатра, когда она, полуобнаженная, сладострастно раскинувшаяся на тигровой шкуре, окруженная воскуряющими благовония амурами, плыла вверх по Кидну в позолоченной галере! — Клеопатра (69–30 до н. э.) — дочь египетского царя Птолемея XI, египетская царица, возлюбленная римских полководцев Юлия Цезаря и Марка Антония; была известна своей красотой, образованностью и любовными похождениями; после поражения в войне с Римом покончила с собой.

Кидн — река в Киликии, исторической области на юго-восточном побережье Малой Азии.

Согласно Плутарху, на встречу с Марком Антонием Клеопатра «поплыла вверх по Кидну на ладье с вызолоченною кормою, пурпурными парусами и посеребренными веслами, которые двигались под напев флейты, стройно сочетавшийся со свистом свирелей и бряцанием кифар» («Антоний», 26).

Не божество, чьей власти не могла противиться Мессалина во время ночных оргий, когда она, скрыв свои черные волосы под белокурым париком, а свое царственное имя под именем блудницы, бросала исполненный похоти вызов солдатам из караульни и уличным носильщикам! — Валерия Мессалина (ок. 25–48) — правнучка Октавии Младшей и Марка Антония, третья жена (ок. 39 г.) императора Клавдия (10 до н. э. — 54; правил с 41 г.), мать двух его детей; снискала репутацию необузданно распутной, властной, коварной и жестокой женщины; была казнена с согласия Клавдия за участие в заговоре против него.

Здесь Дюма, по существу, пересказывает посвященные ей строки древнеримского поэта Ювенала (ок. 60—после 127):

Блудная эта Августа бежала от спящего мужа;

Черные волосы скрыв под парик белокурый, стремилась В теплый она лупанар, увешанный ветхим лохмотьем,

Лезла в каморку пустую свою — и, голая, с грудью В золоте, всем отдавалась под именем ложным Лициски… («Сатиры», VI, 119–123; перевод Д.Недовича и Ф.Петровского.)

у вас ни на мгновение не возникнет желания оживить ее, как Пигмалион оживил Галатею. — Согласно древнегреческому мифу, богиня любви Афродита, вняв молениям кипрского царя, искусного ваятеля Пигмалиона, который влюбился в созданную им статую девушки удивительной красоты и названную им Галатеей, оживила ее, и та стала женой Пигмалиона.

на цоколе статуи написано, что ее создал Клеомен, сын Аполлодо-ра… — Клеомен — афинский скульптор, упоминаемый Плинием как автор скульптурной группы «Феспиады» («Естественная история», XXXVI, 4).

чтобы выручить за свой товар лишние две-три сотни сестерциев! — Сестерций — древнеримская мелкая серебряная монета, четверть денария.

одни заявили, что статуя — дитя Скопаса, другие — что ей дал жизнь Пракситель, третьи сочли ее дочерью Фидия. — Скопас (ок. 395-ок. 350 до н. э.) — древнегреческий скульптор и архитектор эпохи поздней классики, уроженец острова Парос.

Пракситель (ок. 390—ок. 330 до н. э.) — один из величайших древнегреческих скульпторов; его произведения, в том числе впервые изображавшие обнаженную Афродиту («Афродита Книдская»), известны по поздним римским копиям.

Фидий (ок. 490—ок. 430 до н. э.) — древнегреческий скульптор, архитектор, мастер литейного дела и декоратор; в 450 г. до н. э. руководил художественным оформлением Афин, способствуя их превращению в культурный центр всей Греции; произведения его до нашего времени не сохранились и представление о них дают литературные описания, а также многочисленные копии.

С этой картиной, называемой, по-моему, «Мадонна дель Поццо»… — Картину «Мадонна дель Поццо» («Мадонна с колодцем»), авторство которой прежде приписывалось Рафаэлю, на самом деле написал в 1517–1518 гг. флорентийский живописец Франчабиджа (см. примеч. к с. 186); она написана темперой по дереву и хранится в галерее Уффици с 1666 г.

здесь уже заметно увлечение формой, которое возникло у художника из Урбино… — Урбино — небольшой старинный город на востоке Италии, в области Марке; родина Рафаэля.

Что касается портрета Маддалены Дони, «Иоанна Крестителя в пустыне» и портрета Юлия II, то эти картины признаны шедеврами… — Портрет Маддалены Дони, урожденной Строцци, с 1503 г супруги флорентийского купца Аньоло Дони, создан Рафаэлем в 1506 г.; написан маслом по дереву; ныне хранится в Палаццо Питти.

Картина «Иоанн Креститель в пустыне» создана Рафаэлем в 1519–1520 гг.; написана маслом по холсту; хранится в галерее Уффици с 1589 г.

Портрет папы Юлия II, хранящийся в галерее Уффици с 1704 г., является копией, написанной учениками Рафаэля; оригинал же, выполненный самим мастером в 1511–1512 гг., находится в Лондонской Национальной галерее.

Есть здесь две картины Тициана, две его Венеры… — В галерее Уффици есть девять полотен Тициана (см. примем, к с. 26). Здесь имеются в виду его «Венера Урбинская» (см. примем, к с. 45) и «Венера и Купидон» (ок. 1550), хранящиеся здесь соответственно с 1736 г. и 1635 г.

Есть здесь «Святое семейство» Микеланджело… — Картина «Святое семейство» («Тондо Дони») была выполнена Микеланджело ок. 1506–1508 гг. для Аньоло Дони и его жены Маддалены Строцци; написана темперой по дереву; находится в галерее Уффици с 1635 г.

небольшую картину кисти мастера, который создал «Страшный Суд»! — См. примем, к с. 103.

Есть здесь еще «Мадонна на пьедестале со святым Франциском и святым Иоанном Евангелистом» Андреа дель Сарто… — Андреа дель Сарто (настоящее имя — Андреа д'Аньоло ди Франческо; 1486–1530) — итальянский живописец, представитель флорентийской школы Высокого Возрождения.

Упомянутая картина, носящая также название «Мадонна с гарпиями» (гарпии изображены на пьедестале, на котором стоит Богоматерь), была создана Андреа дель Сарто в 1515–1517 гг.; написана маслом по дереву; в галерее Уффици хранится с 1785 г.

«Святое семейство со святой Екатериной» Паоло Веронезе… — Веронезе, Паоло (настоящее имя — Паоло Кальяри; 1528–1588) — знаменитый итальянский художник, представитель венецианской школы живописи, уроженец Вероны; писал фрески, портреты, картины на религиозные и мифологические темы.

Здесь явно имеется в виду его картина «Мадонна и младенец со святой Варварой и юным Иоанном Крестителем» (ок. 1570 г.); написана маслом по холсту; хранится в галерее Уффици с 1798 г.

«Карл V после отречения» Ван Дейка… — В галерее Уффици с 1753 г. хранится картина «Карл V верхом на коне», которую Ван Дейк (см. примем, к с. 26) создал ок. 1620 г.; написана маслом по холсту.

«Поклонение Мадонны младенцу Иисусу» Корреджо… — Антонио да Корреджо (настоящее имя — Антонио Аллегри; 1489–1534) — итальянский художник, автор картин на религиозные и мифологические сюжеты.

Упомянутая картина создана Корреджо в 1524–1526 гг.; написана маслом по холсту; хранится в галерее Уффици с 1617 г.

«Иродиада, принимающая от палача голову Иоанна Крестителя»… — Здесь, вероятно, имеется в виду картина «Саломея с головой Иоанна Крестителя», созданная в 1512–1516 гг. испанским художником, скульптором и архитектором Алонсо Берругете (ок. 1488–1561); написана темперой по дереву; хранится в галерее Уффици с 1795 г.

«Мадонна со святым Себастьяном и Иоанном Крестителем» Пе-руджино… — «Мадонна на троне с Иоанном Крестителем и святым Себастьяном» (1493), написанная Перуджино (см. примем, с. 55); маслом по дереву, хранится в галерее Уффици с 1784 г.

«Вакханка» Аннибале Карраччи… — Карраччи, Аннибале (1560–1609) — итальянский живописец, мастер портретной и пейзажной живописи; вместе со своими братьями основал в Болонье художественную академию, сыгравшую важную роль в выработке принципов академического искусства; его картины находятся в лучших музеях мира, в частности в Эрмитаже («Отдых святого семейства на пути в Египет»).

Здесь имеется в виду его картина «Вакханка и сатир» (1588), написанная маслом по холсту и хранящаяся в галерее Уффици с 1638 г.

Подобно Рую Гомесу, я пройду мимо этих картин… — Дон Руй Гомес де Сильва — персонаж пятиактной драмы В.Гюго «Эрнани, или Кастильская честь» («Hemani ou ГНоппеиг castillan»; 1830), опекун доньи Соль, соперник заглавного героя, главаря разбойников, под личиной которого скрывается принц-изгнанник Хуан Арагонский, влюбленный в донью Соль и связанный клятвой отомстить королю Карлосу. Здесь имеется в виду сцена из третьего действия пьесы. Разгневанный король Карлос в поисках Эрнани врывается в замок дона Руя Гомеса, но благородный дворянин прячет разбойника в своей фамильной портретной галерее и не выдает его. В ответ на требование Карлоса сделать это, дон Руй Гомес поочередно подходит к портретам своих предков и рассказывает королю об их подвигах. Наконец, он останавливается перед своим собственным портретом и произносит:

Вот мой портрет. Король, благодарю вас. Вы

Хотите, чтоб он стал посмешищем молвы?

«Изменник был рожден высокою семьею

И гостя своего он продал с головою!»

(111, 6; перевод Вс. Рождественского).

портрет кардинала Беккаделли работы Тициана… — Портрет Лудовико Беккаделли (ок. 1501–1572), итальянского гуманиста, папского легата в Венеции, архиепископа Рагузы, а с 1563 г. наставника юного кардинала Фердинандо деи Медичи (будущего великого герцога Фердинандо I), созданный Тицианом в 1552 г., написан маслом по холсту; хранится в галерее Уффици с 1635 г.

портрет Франческо, герцога Урбинского, работы Бароччо… — Ба-роччо, Федерико (Бароччи; 1528–1612) — итальянский живописец и гравер, уроженец города Урбино; сын скульптора Амброджо Бароччо; написал много картин на религиозные сюжеты и портретов. Портрет Франческо Мария И делла Ровере (1549–1631), последнего герцога Урбинского (с 1574 г.), написанный Бароччо, хранится в галерее Уффици с 1830 г.

132… он счастливее апостола Павла, ибо всегда знал, что Христос боль ше, чем человек… — Апостол Павел — один из величайших проповедников христианства; автор четырнадцати посланий, входящих в Новый Завет; непреклонный иудей, он первоначально носил имя Савл и жестоко преследовал христиан, но потерял зрение; исцеленный по воле Иисуса Христа, раскаялся, уверовал в него и стал ревностным распространителем его учения; по преданию, был казнен в Риме.

превосходит верностью апостола Петра, ибо никогда не станет отрицать, что Христос — Бог. — Апостол Петр — один из самых почитаемых христианских святых; был удостоен особенного приближения к Христу, однако после ареста учителя трижды отрекался от него; согласно преданию, претерпел мученическую смерть.

133… встретило на своем пути пятерых Карраччи, планет той школы, солнцем которой был Доменикино… — В семью знаменитых итальянских художников Карраччи входили:

Агостино Карраччи (1557–1602);

Аннибале Карраччи (1560–1609) — родной брат Агостино; Лудовико Карраччи (1555–1619) — двоюродный брат Агостино и Аннибале;

Франческо Карраччи (1595–1622) — племянник Агостино и Лодо-вико, сын их брата Джованни Антонио;

Антонио Марциале Карраччи (1583–1618) — незаконнорожденный сын Агостино.

Доменикино (Доменико Цампьери; 1581–1641) — итальянский художник и архитектор болонской школы, работавший в Риме и Болонье, а с 1630 г. — в Неаполе; писал главным образом картины и фрески на религиозные темы.

…на этих картинах торс у Христа, как у Лаокоона… — Лаокоон — жрец и прорицатель в Трое, препятствовавший тому, чтобы в город был введен деревянный конь, в котором прятались греческие воины; однако богам была угодна гибель Трои, и они послали двух змей, задушивших Лаокоона и его сыновей.

скорбит, как Ниоба, проклинающая Юпитера… — Ниоба (Нио-бея) — в древнегреческой мифологии супруга Амфиона, царя города Фив; счастливая мать семи сыновей и семи дочерей, она, ослепленная своей гордыней, посмеялась над богиней Латоной, родившей лишь двух детей — Аполлона и Артемиду. В отмщение за оскорбление, причиненное их матери, Аполлон и Артемида поразили стрелами всех детей Ниобы, и она от горя превратилась в камень.

134… это сама Эригона в своей бесстыдной наготе… — Эригона — в древнегреческой мифологии дочь афинянина Икария, которого гостивший у него Вакх научил виноделию; Вакх обольстил ее, обратившись в виноградную гроздь. Этот миф не раз становился сюжетом живописи, в частности он изображен на хранящейся в Лувре картине «Эригона» французского художника Леона Ризенера (1808–1878): нагая красавица, раскинувшись в сладострастной позе, держит в одной руке виноградную кисть, а другой рукой ласкает играющего с ней леопарда.

знаменитая «Голова Медузы» Леонардо да Винчи, которую художник написал для крестьянина из отцовской деревни… — Леонардо да Винчи (1452–1519) — великий итальянский живописец, скульптор, архитектор и ученый; незаконнорожденный сын нотариуса Пьеро да Винчи и крестьянки; родился на ферме близ деревни Анкьяно, в 3 км к северу от городка Винчи, расположенного в 27 км к западу от Флоренции.

Романтическую историю о том, как юный художник, откликаясь на просьбу отца, желавшего порадовать полезного ему крестьяни-на-арендатора, изобразил на деревянном щите чудовищную Медузу, рассказывает Вазари в «Жизнеописании Леонардо да Винчи».

В 1782 г. это бесследно исчезнувшее произведение Леонардо да Винчи было ошибочно отождествлено с картиной неизвестного фламандского художника XVI в. «Голова Медузы», хранящейся в галерее Уффици с 1753 г., и в XIX в. ею восторгались многие романтики.

портрет Бьянки Капелло, о котором мы уже упоминали, когда рассказывали романтическую историю приемной дочери республики святого Марка. — О портрете Бьянки Капелло, написанном итальянским художником Алессандро Бронзино (настоящее имя — Алессандро ди Кристофано Аллори; 1535–1607), Дюма упоминает в главе «Ливорно» своей книги «Год во Флоренции».

В галерее Уффици находятся два портрета Бьянки Капеллы, выполненные Алессандро Аллори: фреска и небольшая картина, написанная маслом по меди.

Бьянка Капелло, уроженка Венеции, получила высокий титул «Законная и любимейшая дочь Светлейшей Республики Венеции» 15 июня 1579 г., через год после своего венчания и за три месяца до коронования (15 сентября 1579 г.).

замечательное собрание автопортретов художников — от Мазаччо до Беццоли. — Мазаччо (настоящие имя — Томмазо ди Джованни ди Симоне Кассаи; 1401–1428) — известный флорентийский художник.

Беццоли (Джузеппе Беццуоли; 1784–1855) — флорентийский художник, работавший также в Милане и Риме.

мастерами, такими, какАльбаны, Доменикино, Сальватор Роза, Спаньолетто, Веласкес, Рубенс… — Франческо Альбани (1578–1660) — итальянский художник болонской школы.

Доменикино — см. примеч. к с. 133.

Сальватор Роза (1615–1673) — итальянский художник, литератор и актер; создатель религиозных и мифологических композиций; писал жанровые и батальные сцены, а также морские и лесные пейзажи.

Спаньолетто (ит. «Испанчик») — прозвище, которое носил в Италии испанский живописец и гравер Рибейра (Хусепе ди Рибера; ок. 1591–1652), с 10-х гг. XVII в. живший в Италии, главным образом в Неаполе, и получивший там звание придворного живописца; автор картин на религиозные темы и портретов, в которых развивал реалистическое новаторское искусство.

Веласкес (Диего Родригес де Сильва Веласкес; 1599–1660) — испанский художник; автор портретов и картин на религиозные и мифологические сюжеты; с 1623 г. придворный живописец.

Рубенс, Питер Пауэл (1577–1640) — знаменитый фламандский живописец и дипломат, основатель и глава т. н. «брабантской школы»; написал около 2 500 картин; автор портретов, картин на религиозные и мифологические, аллегорические и бытовые сюжеты.

написанные кистью, подобно тому как Руссо в «Исповеди» и Альфь-ери в «Мемуарах» увековечили себя с помощью пера! — Руссо, Жан Жак (1712–1778) — французский философ, писатель и композитор, сыгравший большую роль в идейной подготовке Великой французской революции.

«Исповедь» («Les Confessions») — последнее значительное произведение Руссо: автопортрет человека, критически озирающего свое прошлое; была написана в 1766–1769, а издана посмертно в 1781–1789 гг.

135… и вы сразу поймете, что перед вами действительно создатели

«Тайной Вечери», «Мадонны в кресле», «Моисея», «Последнего причастия святого Иеронима» и «Клятвы Катилины». — «Тайная Вечеря» — гигантская фреска (размером 460 на 880 см), написанная Леонардо да Винчи в 1495–1497 гг., в трапезной монастыря Санта Мария делле Грацие в Милане.

«Мадонна в кресле» («Madonna della Seggiola») — картина, созданная Рафаэлем ок. 1514 г.; написана маслом по дереву; в круге диаметром 71 см изображена сидящая в кресле Богоматерь с младенцем Иисусом на руках, а на заднем плане виден юный Иоанн Креститель; хранится в Палаццо Питти.

Полотно «Последнее причастие святого Иеронима», одно из лучших произведений Доменикино, написано в 1614 г. и хранится в Музее Ватикана.

«Моисей» — имеется в виду знаменитая скульптура Микеланджело (см. примеч. к с. 97).

«Клятва Катилины» — историческое полотно, написанное Сальватором Роза ок. 1663 г. и в наше время находящееся во флорентийской доме-музее Мартелли.

там есть одна довольно хорошая вещь Пуссена… — Пуссен, Никола (1594–1665) — выдающийся французский художник, основоположник и крупнейший представитель классицизма в живописи XVII в.; впервые сформулировал теоретические принципы классицизма в изобразительном искусстве; долгие годы работал в Италии; оставил множество замечательных полотен, главным образом на антично-исторические и антично-мифологические, а также библейские сюжеты.

задержитесьперед терракотовым «Вакхом» Микеланджело, который был продан мастером как античный… — Неясно, какая работа Микеланджело имеется здесь в виду.

бюст Брута, незавершенное творение Микеланджело-старика. — Мраморный бюст тираноборца Брута, над которым Микеланджело трудился в 1539–1540 гг., хранится в Национальном музее Бард-желло во Флоренции.

Один современный скульптор взялся завершить этот бюст, но прервал работу над ним и уехал в Париж, чтобы вступить в заговор против Наполеона. Его имя было Черакки; он погиб на эшафоте… — Черакки, Джузеппе (1751–1801) — итальянский скульптор, горячий сторонник народовластия; работал в Англии, Америке и Франции; автор скульптурных портретов Б.Франклина, Т.Джефферсона и Дж. Вашингтона (1791); с 1794 г. жил в Париже и в 1800 г. вступил в заговор, имевший целью заколоть кинжалом первого консула Наполеона Бонапарта, когда тот будет выходить из Оперы (10 октября 1800 г.); был арестован вместе со своими сообщниками, судим и 30 января 1801 г. гильотинирован.

загляните в зал Ниобы… — Зал Ниобы в галерее Уффици был построен в 1777–1780 гг. итальянским архитектором Гаспаре Паолет-ти (1727–1813) для того, чтобы разместить в ней скульптурную группу, изображающую Ниобу и ее детей, которых убивают своими стрелами Аполлон и Артемида (эта группа, представляющая собой римскую копию с греческого оригинала III–II вв. до н. э., была найдена в 1583 г. при раскопках в Риме).

Психея, затесавшаяся в семейство Амфиона по ошибке. — Психея — в древнегреческой мифологии олицетворение души, изображавшееся в виде юной девушки с крыльями бабочки.

Амфион — в древнегреческой мифологии царь Фив, сын Зевса и фиванской царевны Антиопы, брат-близнец Зета и муж Ниобы.

Тяга к крови


136… заметил одного из лучших адвокатов Флоренции, одного из самых образованных и самых умных людей в Италии, синьора Винченцо Саль-ваньоли. — Сальваньоли, Винченцо (1802–1861) — итальянский адвокат и политический деятель, сторонник федеративного устройства Италии; после образования единого Итальянского королевства был министром исповеданий (1859) и сенатором (1860).

137… ни одна ночь не заканчивалась без того, чтобы тревожный колокол братства Милосердия не прозвонил дважды или трижды… — Братство Милосердия было создано во Флоренции в 1244 г. с целью оказания помощи больным и бедным, но главным образом — для захоронения мертвых.

проживавший на Виа деллЮльо… — Улица Виа делл’Ольо, выходящая с востока на центральную городскую площадь Пьяцца Гранде в Ливорно, ныне является частью улицы Виа деи Кавальери; своим названием (ит. olio — «масло») была обязана находившемуся на ней хранилищу оливкового масла.

за убитого — цехин. — Цехин (то же, что дукат) — золотая монета весом около 3,41 г, чеканившаяся с 1284 г. в Венеции (название происходит от ит. слова zecca — «монетный двор»). Золотые монеты такого же веса позднее чеканились в Милане, Риме, Флоренции и Неаполе.

138… вспомнил сумрачные коридоры нашего старого Дворца правосудия… — Дворец правосудия — здание судебных учреждений, перестроенный средневековый дворец французских королей; занимает западную часть острова Сите в Париже.

139… отправился в сад Бикки… — Этот топоним идентифировать не удалось.

140… в сад Монтриелли, на Борго деи Каппучини… — Борго деи Каппу-чини — одна из центральных улиц Ливорно, прежде дорога к монастырю ордена капуцинов (1582).

у Пирамиды двое отделились от шайки… — Пирамида — возможно, имеется в виду аллегорический монумент Альберо делла Кукка-нья («Дерево Изобилия») в форме усеченной пирамиды, воздвигнутый в 1739 г. еврейской общиной города Ливорно в честь приезда туда нового великого герцога Франческо II.

стал молить о заступничестве Мадонну ди Монтенеро… — Мон-тенеро — селение в 5 км к югу от Ливорно, где находится церковь XIV в. с весьма почитаемой в этих краях чудотворной иконой Богоматери.

свернули с Борго деи Каппучини на Корсо Реале и направились к Вилле Аттиас. — Корсо Реале — улица в Ливорно, ставшая составной частью нынешней улицы Корсо Джузеппе Мадзини; проходит перпендикулярно Борго деи Каппучини.

Вилла Аттиас — дворец, построенный в 1664 г. богатой и просвещенной еврейской семьей Аттиас, которая переселилась в Ливорно из Испании, и разрушенный в 1968 г.; находился на месте современной площади Пьяцца Аттиас.

141… оказавшись напротив Виа Леопольдо…— Виа Леопольдо (со врем. Виа Риказоли) тянется параллельно Борго деи Каппучини и выходит на Пьяцца Аттиас.

143… их отправили на каторгу в Порто Феррайо… — Порто Феррайо —

см. примем, к с. 43.

оставались бы украшением общества и образцом добродетели, если бы они не начитались романов господина Виктора Гюго и не насмотрелись постановок пьес господина Александра Дюма. — Гюго, Виктор Мари (1802–1885) — знаменитый французский писатель и поэт, драматург и публицист демократического направления; его самыми известными к тому времени (1842) романами были «Последний день приговоренного к смерти» («Le Dernier Jour dun Condamn£»; 1829), «Собор Парижской Богоматери» («Notre-Dame de Paris»; 1831) и «Клод Гё» («Claude Gueux»; 1834).

…Но мне не хочется оставлять лазейку для оправдания Ласенера. — Ласенер, Пьер Франсуа (1800–1836) — вор и убийца, герой нашумевшего судебного процесса; находясь в заключении, писал апологетические стихи и мемуары, в которых изображал себя как жертву общества и сознательного мстителя, преисполненного жаждой борьбы против социальной несправедливости; был гильотинирован в Париже 9 января 1836 г.; посмертно были опубликованы два тома его мемуаров и стихотворений (1836).

Ипполито и Дианора


144… Если вы, будучи во Флоренции, окажетесь перед маленькой церко вью, называемой Санта Мария сопр'Арно и находящейся на Виа деи Бард и… — Церковь Санта Мария сопр’Арно (или Санта Мария деи Барди) — одна из самых старинных приходских церквей Флоренции; построенная в 1210 г. на левом берегу Арно (там, где теперь расположена площадь Санта Мария сопр'Арно), она была разрушена в 1869 г. при расширении набережной, на которую был обращен ее фасад.

Улица Виа деи Барди расположена в левобережной части Флоренции, выше по течению моста Понте Веккьо; начинается от Пьяцца Санта Мария сопр’Арно и проходит почти параллельно набережной.

сопровождаемый загадочным девизом: «Fuccio mi feci». — Надпись «Fuccio mi feci, MCCXXIV», находившаяся на фасаде разрушенной ныне церкви Санта Мария сопр'Арно, так и не получила однозначного истолкования: кто-то видел в слове «Fuccio» имя флорентийского архитектора, построившего это здание, а кто-то считал, что речь идет о знаменитом разбойнике Ванни Фуччо, упомянутом Данте («Ад», XXIV, 124–125): взяв на себя мнимое преступление, Ипполито деи Буондельмонти как бы уподобился этому преступнику.

вам сообщат, что эту церковь построил Ипполито деи Буондельмонти… — История романтичной любви Ипполито деи Буондельмонти, сына Буондельмонте деи Буондельмонти, и прекрасной

Леоноры (Дианоры), единственной дочери Америго деи Барди, стала сюжетом новеллы «Istorietta amorosa fra Leonora dei Bardi e Ippolito dei Buondelmonti», которую написал Леон Баттиста Альберти (см. примем, к с. 20).

исполняющая роль голубки, которая принесла в ковчег оливковую ветвь. — Имеется в виду библейский сюжет о голубке из Ноева ковчега, принесшей туда в клюве свежесорванный масличный лист, что свидетельствовало об окончании всемирного потопа (Бытие, 8: 11).

Пирам и Тисба жили по соседству и были знакомы с детских лет. — Речь идет о персонажах легенды восточного происхождения, изложенной в четвертой книге мифологического эпоса «Метаморфозы» Овидия. Влюбленные молодые люди Пирам и Тисба, которым отцы запретили вступить в брак, разговаривали друг с другом через узкую щель в стене, разделявшей их дома. Судьба их была трагичной, оба покончили с собой: Пирам — потому что по ошибке решил, будто Тисба растерзана львом, а Тисба — при виде мертвого Пирама.

Ромео и Джульетта встретились на балу… — Ромео и Джульетта, герои трагедии У.Шекспира «Ромео и Джульетта» (1597), впервые встречаются на балу в доме Капулетти.

Ипполито и Дианора встретились однажды утром в баптистерии Сан Джованни. — Баптистерий Сан Джованни — см. примем, к с. 6.

Еще на улице Рондинелли молодой человек заметил эту девушку… — Улица Виа деи Рондинелли, расположенная в исторической части Флоренции, продолжает улицу Торнабуони к северо-востоку.

146… жила в полумиле от Флоренции, в поместье, которое носило назва ние вилла Монтичелли. — Монтичелли — селение к западу от Флоренции, на левом берегу Арно, ныне вошедшее в черту города.

149… на улице появился дозор барджелло. — Барджелло — в средневековой Сиене, Модене, Мантуе, Генуе и Флоренции глава общественной безопасности, нечто вроде обер-полицмейстера; во Флоренции возглавлял также городской нотариат и архив.

150… это была исконная Флоренция, с нравами чистыми и суровыми, как Рим во времена Лукреции и Корнелии. — Лукреция — жена Таркви-ния Коллатина, родственника последнего римского царя Таркви-ния Гордого (см. примем, к с. 126); согласно преданию, отличалась скромностью и трудолюбием, была верной и преданной женой; обесчещенная сыном царя Секстом Тарквинием, лишила себя жизни, что послужило поводом для изгнания Тарквиниев и основания Римской республики.

Корнелия (189–110 до н. э.) — римская матрона, мать Гая и Тиберия Гракхов, дочь Сципиона Африканского Старшего, супруга Тиберия Семпрония Гракха (ок. 217–154 до н. э.); отличаясь глубоким умом и образованностью, посвятила себя воспитанию своих сыновей.

частица Животворящего Креста, подаренного императором Карлом Великим одному из предков теперешнего главы этого рода. — Животворящий Крест — орудие казни, на котором, согласно христианским верованиям, распяли Иисуса; относится к числу главных христианских святынь; был найден, как считают церковные историки, в 326 г., во время раскопок в Иерусалиме.

Карл Великий (742–814) — король франков с 768 г. и император Запада с 800 г., стремившийся расширить свою империю в пределах всей Западной Европы.

некая женщина, ведомая ложно понятым чувством веры, украла из церкви Ара Чели чудотворный образ младенца Иисуса. — Церковь Санта Мария ин Ара Чели («Святой Марии у Небесного алтаря») — старинная церковь, основанная еще в 574 г. на вершине Капитолийского холма в Риме, на том самом месте, где Тибуртинская сивилла будто бы предсказала Августу скорый приход Иисуса Христа; в 1249–1250 гг. была перестроена францисканцами; один из важнейших центров религиозной и общественной жизни города; в ней хранилась вырезанная в XV в. из оливкового дерева фигура младенца Иисуса, украшенная драгоценными камнями и считавшаяся чудотворной (в 1994 г. она была украдена из церкви и с тех пор исчезла бесследно).

Святой Дзаноби


153… под окнами Палаццо Альтовити… — Имеется в виду Палаццо Ва-

лори-Альтовити, находящийся на Борго дельи Альбицци, № 18; этот дворец XV в., принадлежавший вначале семейству Альбицци, а затем перешедший в собственность семейства Валори, в XVI в. был украшен бюстами знаменитых флорентийцев.

колонна на Соборной площади, обычно называемая колонной Сан Джованни… — Эта колонна, призванная увековечить чудо, которое свершилось при перенесении праха святого Дзаноби в кафедральный собор, была установлена в 1384 г. возле северных дверей флорентийского баптистерия Сан Джованни.

свидетельствуют о двух самых знаменитых чудесах, какие совершил святой Дзаноби, епископ Флоренции… — Святой Дзаноби (Зиновий; 335–425) — епископ Флоренции с 383 г., прославившийся своим благочестием и совершенными им чудесами; святой покровитель города.

притязала на происхождение по прямой линии от Зеновии, царицы Пальмиры, прибывшей в Рим при императоре Аврелиане. — Зеновия (Бат-Заббай; ок. 240—после 274) — могущественная и воинственная правительница Пальмиры (ок. 267—ок. 272), вдова и преемница царя Одената (ок. 220—ок. 267), который правил вначале как римский наместник; отличалась исключительно сильным характером и образованностью; вынашивала планы завладеть западной половиной Римской империи, завоевала Сирию, Антиохию и Египет, но в конце концов потерпела поражение от римлян, была пленена и привезена в Рим, где и умерла в подаренном ей поместье в Тибуре (соврем. Тиволи).

Пальмира — древний город в Сирии, в 240 км к северо-востоку от Дамаска, в I в. до н. э. — 111 в. н. э. столица рабовладельческого государства Пальмирена; в I в. признал верховенство Рима; в 260 г., при царе Оденате, вернул себе самостоятельность, но ок. 272 г. был захвачен, а затем разрушен римлянами.

Аврелиан, Луций Домиций (214–275) — римский император с 270 г.; отразил нашествие варваров, воссоединил с империей отпавшие от нее области, в 271–272 гг. завоевал Пальмиру; был убит заговорщиками во время подготовки к походу против парфян.

154… Он явился к святому епископу Теодору, который наставил его в христианской вере… — Теодор (? — ок. 382) — епископ Флоренции, предшественник святого Дзаноби на этом посту.

его отец Лучано и мать Софья сильно разгневались… — Отцом святого Дзаноби был флорентиец Лучано деи Джироламо.

Святой Амвросий однажды приехал из Милана во Флоренцию, чтобы встретиться с ним… — Амвросий Медиоланский (ок. 340–397) — святой католической церкви, один из четырех ее великих учителей, христианский писатель и гимнограф; с 373 г. был наместником Северной Италии с резиденцией в Медиолануме (соврем. Милан), а в ноябре 374 г., во время религиозных распрей, сотрясавших этот город, был избран его епископом; прославился как борец с язычниками и еретиками.

В то время на папском троне находился святой Дамасий. — Дама-сий I (ок. 304–384) — христианский святой, папа с 366 г.; по происхождению испанец; по его инициативе был сделан перевод Библии на латинский язык.

направлялся в церковь Санта Мария ин Трастевере… — Церковь Санта Мария ин Трастевере («Святой Марии за Тибром») — одна из самых древних базилик Рима, находящаяся на западном берегу Тибра; основана в 340 г., но ее окончательный облик сложился в XII в.

156… чудо, подобное тому, какое некогда совершил он сам, воскресив дочь Иаира в стране Гергесинской и брата Марфы в Вифании. — Имеются в виду евангельские притчи о воскрешении Иисусом дочери Иаира, начальника синагоги в городе Капернауме на северном берегу Геннисаретского озера (Матфей, 9: 18–26; Марк, 5: 22–24, 35–43; Лука, 8: 41–42, 49–56), и своего друга Лазаря из города Вифания близ Иерусалима, брата Марии и Марфы (Иоанн, 11: 1—46). Страна Гергесинская — упоминаемая в Евангелии (Матфей, 8: 28) область города Гергеса (или Гераса, соврем. Джераш), располагавшегося на восточном берегу Геннисаретского озера и входившего в т. н. Десятиградие.

157… епископ со всем клиром служит мессу в церкви Сан Пьер Маджоре, расположенной за городскими стенами, а после службывернется в церковь Санта Репарата… — Церковь Сан Пьер Маджоре — очевидно, подразумевается одна из первых церквей, располагавшихся на одноименной площади в юго-восточной части Флоренции. Церковь Санта Репарата — древний кафедральный собор Флоренции, с IV в. стоявший на месте нынешнего собора Санта Мария дель Фьоре; был посвящен святой Репарате (ок. 235–250) — христианской мученице из Кесарии Палестинской, девственнице, обезглавленной во время гонений на христиан, одной из покровительниц Флоренции, праздник которой отмечается 8 октября.

дойдя до угла Борго дельи Альбицци, она увидела в конце улицы процессию… — Борго дельи Альбицци — старинная улица в восточной части Флоренции, проходящая рядом с площадью Сан Пьер Маджоре.

159… Через три года святой Дзаноби был канонизирован, и его преемник,

епископ Андрейрешил воздать ему должные почести — перенести его тело из скромной церкви, где оно было погребено, в собор Сан Сальваторе. — Сведений о флорентийском епископе Андрее, преемнике святого Дзаноби, найти не удалось.

Сан Сальваторе — одно из ранних названий церкви Сан Репарата.

160 …На ней был изображен святой Дзаноби с его любимыми учениками, святым Евгением и святым Кресценцием… — Святой Евгений и святой Кресценций — диаконы святого Дзаноби, его ученики и постоянные спутники.

161… В год 408-й от воплощения Господа… при императорах Аркадии и Гонории… — Флавий Аркадий (377–408) — старший сын императора Феодосия I Великого (347–395; правил с 379 г.); при разделе римской державы в 395 г. получил ее восточную часть и стал императором Восточной Римской империи.

Флавий Гонорий (384–423) — император ЗападнойРимской империи с 395 г.; младший сын Феодосия I; во время его правления продолжался распад римской державы, а в 410 г. был захвачен и разграблен готами Рим.

архиепископ Флорентийский, падуанец Лудовико Скарампи, бывший лакей и медик папы Евгения IV, возвысившийся до сана кардинала и патриарха, задумал вынести тело святого Дзаноби из катакомб древней базилики… — Лудовико Скарампи-Медзарота (1401–1465) — католический церковный деятель; уроженец Венеции, сын врача Биаджо Тревизано, обучавшийся медицине в университете Падуи (1425); с 1430 г. личный врач кардинала Габриеле Кондуль-мера, будущего папы Евгения IV; с 6 августа 1437 г. по 18 декабря 1439 г. архиепископ Флорентийский, а затем до конца жизни патриарх Аквилеи; кардинал (1440).

Евгений IV (в миру — Габриеле Кондульмер; 1383–1447) — папа римский с 1431 г.; племянник Григория XII.

162… как раз тогда во Флоренции заседал Вселенский собор, собравшийся для того, чтобы бесповоротно воссоединить греческую и римскую церкви… — Имеется в виду собор, созванный Евгением IV в 1438 г. в Ферраре и в январе 1439 г. из-за угрозы чумы переместившийся во Флоренцию; в результате состоявшихся на этом соборе переговоров западных и восточных церковных иерархов 6 июля 1439 г. была провозглашена уния латинской и греческой церквей, однако она не получила поддержки у православных верующих.

Там были папа Евгений IV, византийский император Иоанн Палео-лог, его брат Деметрий, константинопольский патриарх Иосиф… — Иоанн VIII Палеолог (1392–1448) — византийский император с 1425 г., старший сын императора Мануила II (1350–1425; правил с 1391 г.) и его супруги с 1392 г. Елены Драгаш (ок. 1372–1450); в 1438–1439 гг. безвыездно пребывал в Италии, присутствуя на заседаниях Вселенских соборов в Ферраре и Флоренции и отстаивая идею заключения унии.

Деметрий Палеолог (1407–1470) — один из младших сыновей Мануила II, брат Иоанна VIII; деспот Морей в 1436–1460 гг.; был противником унии и покинул Флорентийский собор еще до ее подписания.

Иосиф II (ок. 1360–1439) — патриарх Константинопольский с 1416 г.; сын Иоанна Шишмана, болгарского царя в 1371–1395 гг.; стремился к воссоединению греческой и латинской церквей.

163… его епископский перстень, являющийся собственностью семейства Джиролами… — Напомним, что святой Дзаноби принадлежал к этому семейству.

в церкви Сан Джованни Баттиста делла Кольца, находящейся недалеко от Порта Романа. — Церковь Сан Джованни Баттиста делла Кальца, находящаяся во флорентийском квартале Ольтрарно, на площади Пьяцца делла Кальца, на дороге в Рим, была основана в 1362 г. как молельня при больнице для паломников.

Ворота Порта Романа, входившие в южную, левобережную часть городских укреплений Флоренции и расположенные на пути в Сиену и Рим, были построены в 1326 г.

164… наш добрый король Людовик XI сильно заболел… — Людовик XI (1423–1483) — король Франции с 1461 г., сын Карла VII; безжалостный деспот, проводивший политику централизации страны и подавления мятежных феодалов; значительно увеличил королевские владения.

просил о помощи своих обычных заступников — Богоматерь Амб-рёнскую, архангела Михаила и святого Иакова… — Амбрён — старинный городок на юго-востоке Франции, в соврем, департаменте Верхние Альпы, на реке Дюране; известен собором XII в., который посвящен Богоматери и обладает чудодейственной, как считают верующие, фреской с изображением царей-магов, поклоняющихся младенцу Иисусу; паломничество в этот собор совершали многие французские короли.

Михаил — христианский святой, архангел, предводитель небесного воинства.

Святой Иаков — неясно, кто здесь конкретно имеется в виду, поскольку так именуют несколько новозаветных персонажей (Иаков Алфеев, Иаков Заведеев, Иаков Праведный).

должен был сопровождать его по Франции вплоть до замка Плесси-ле-Тур. — Плесси-ле-Тур — королевский замок в селении Ла-Риш (соврем, департамент Эндр-и-Луара в центральной части Франции) близ Тура; был построен Людовиком XI в 1473 г. на месте купленного им в 1468 г. поместья Монтиль-ле-Тур и служил резиденцией короля вплоть до его смерти (30 августа 1483 г.); при Бурбонах был предан забвению, а во время Революции почти полностью разрушен.

по нижним залам замка бродил палач Тристан с двумя подручными… — Луи Тристан Л'Эрмит («Пустынник»; ок. 1405—после 1475) — французский офицер, уроженец Фландрии, приближенный короля Людовика XI, исполнявший при нем обязанности начальника службы безопасности, пользовавшийся его полным доверием и отличавшийся крайней безжалостностью.

165… у дверей королевской спальни стоял бывший брадобрей Оливье Ле Ден, недавно возведенный в графское достоинство… — Оливье Ле Ден («Оливье Дьявол»; собственное имя — Оливье Некер; 7—1484) — фаворит Людовика XI, выполнявший его важные поручения и ставший одним из самых влиятельных лиц его царствования; уроженец города Тилт во Фландрии, сын цирюльника, с 1457 г. брадобрей и лакей дофина, будущего Людовика XI; в 1473 г. был возведен в дворянское достоинство, а в 1477 г. получил титул графа де Мёла-на; после смерти короля был арестован, судим, обвинен в многочисленных преступлениях и повешен (21 мая 1484 г.).

мог бросить бедного капеллана в железную клетку вроде той, где сидел кардинал Ла Балю… — Ла Балю, Жан (1421–1491) — французский государственный и церковный деятель; епископ Эврё

(1464) и Анже (1467), кардинал (1467); духовник Людовика XI, ставший управляющим финансами, а затем и первым министром

(1465); обвиненный в заговоре против короля (1469), провел одиннадцать лет в заточении (сначала в замке Лош, а затем в замке Озен).

Святой Джованни ГЬальберти


166… Если вы выйдете из города через ворота Сан Бенито и направитесь по дороге, ведущей в гору, к очаровательной церкви того же названия… — Топоним Сан Бенито (San Benito) идентифицировать не удалось. Возможно, речь идет о церкви Сан Вито (San Vito) у юго-западной части средневековой крепостной стены Флоренции, на возвышенности Монте Уливето.

167… дворянин, которого все называли кавалером ди Петройо, ибо он обитал в замке, носившем такое название. — Имеется в виду замок Петройо близ городка Таварнелле в долине реки Пеза, в 20 км к югу от Флоренции, принадлежавший знатному семейству Висдомини… У кавалера ди Петройо было два сына: старшего звали Уго, а младшего — Джованни. — Младшим сыном этого владетеля замка Петройо был Джованни Гвальберто деи Висдомини (ок. 995—1073) — святой католической церкви, основатель религиозной конгрегации валломброзанцев (1039), канонизированный в 1193 г.

задумал поохотиться в Маремме на кабанов. — Маремма — нездоровая болотистая низменная местность вдоль западного берега Апеннинского полуострова, к югу от устья реки Арно; ее осушение было начато в 1828 г.

168… они доскакали до окрестностей Вольтерры… — Вольтерра — древний город в Тоскане, в провинции Пиза, в 50 км к юго-западу от Флоренции.

169… одну из тех узеньких флорентийских улочек возле Порта алла Кроче, что упираются в городскую стену. — Порта алла Кроче — см. при-меч. к с. 30.

170… мягкосердечный ребенок, о котором, как об Иове, можно было сказать, что сострадание вышло из чрева его матери одновременно с ним. — Иов — персонаж Библии, праведник и образец веры и терпения; был ввергнут Богом, решившим испытать его стойкость, в тяжелые страдания, но сохранил веру, за что был в итоге вознагражден; автор библейской Книги Иова, повествующей о его страданиях.

читал Григория Турского, Лиутпранда и хронику монаха из Санкт-Галлена… — Григорий Турский (ок. 538–594) — французский церковный деятель и историк, епископ Турский, святой католической церкви; выходец из знатной галльской семьи, в 573 г. унаследовавший от своего двоюродного дяди епископство Турское; рьяный поборник интересов церкви, оспаривавший их у королей; автор большого количества догматических работ и описаний жизни святых, а также важнейшего исторического труда, законченного им ок. 590 г., — «Истории франков» («Historia Francorum»), хроники в 10 книгах, дающей богатейшие сведения о жизни высокопоставленного общества эпохи раннего средневековья.

Лиутпранд (ок. 920–972) — лангобардский дипломат и историк, епископ Кремонский (962); пытался наладить отношения между Западной Европой и Византией; автор сочинений «Воздаяние», «Деяния Оттона» и «Посольство в Константинополь к императору Никифору Фоке».

Хроника монаха из Санкт-Галлена — имеется в виду анонимное сочинение «De Carolo Magno», написанное в 884–887 гг. и представляющее собой сборник историй о Карле Великом; авторство его приписывается Ноткеру Заике (ок. 840–912), монаху из Санкт-Галлена.

Санкт-Галлен (аббатство святого Галла) — один из крупнейших бенедиктинских монастырей Европы, расположенный в восточной части Швейцарии, в сложившемся вокруг него одноименном городе; основан в 613 г. ирландским монахом святым Галлом (ок. 550–646); славится своей богатейшей библиотекой, в которой хранятся бесценные средневековые рукописи.

славные деяния Альбоина и Карла Великого взволновали его впечатлительную юную душу… — Альбоин (? — ок. 572) — король лангобардов после смерти его отца Альдуина (ок. 565), завоеватель Италии. Карл Великий — см. примеч. к с. 150.

171… некогда принадлежали предводителям варваров, пришедших в чет вертом и пятом веках с азиатских плоскогорий по следам Алариха, Гензериха и Атиллы. — Аларих I (ок. 370–410) — первый король вестготов, избравших его своим предводителем ок. 391 г. и королем ок. 395 г.; в том же году предпринял поход в Грецию, в 401 г. вторгся в Италию, а 24 августа 410 г. взял Рим и подверг его трехдневному разграблению; через несколько месяцев после этого умер в Калабрии, готовясь к походу на Сицилию и в Африку.

Атилла (7—453) — предводитель гуннов с 434 г., возглавлявший их опустошительные походы в Восточную Римскую империю, Галлию и Северную Италию.

Гензерих (или Гейзерих; ок. 389–477) — король германского племени вандалов с 427 г., сын короля Годегизеля; в 427 г. вместе со своим войском перешел из Испании в Африку и вскоре захватил побережье Мавретании и Нумидии; в 439 г. взял Карфаген и сделал его столицей своих владений; в июне 455 г. захватил Рим, и его солдаты, в основном берберы, в течение двух недель грабили и разрушали город.

173… положив руку на глыбу мачиньо, одной из самых твердых пород гранита… — Мачиньо — итальянское название песчаника, осадочной горной породы, обладающей средней твердостью (предел прочности на сжатие — 300—1000 кгс/см2) в отличие от гранита (предел прочности на сжатие — 1500–2500 кгс/см2).

174… Во времена Франки, написавшего «Жизнь святого Джованни Гваль-берти», в аббатстве Монтескалари еще показывали этот камень. — Дон Диего деи Франки — автор сочинения «Жизнеописание святого старца Джованни Гвальберто, первого аббата и основателя монашеского ордена Валломброзы» («Historia del patriarcha S.Giovanni Gualberto primo abbate e institutore del monastico Ordine di Vallombrosa»), впервые напечатанного в 1640 г. во Флоренции. Аббатство Монтескалари — имеется в виду монастырь валломбро-занцев Сан Кассьяно а Монтескалари, основанный Джованни

Гвальберто в горах Монти дель Кьянти, в 25 км к юго-востоку от Флоренции.

Доехав до Сан Миньято аль Монте… — Сан Миньято аль Монте («святого Миниато-на-Холмах») — церковь, находящаяся в южном пригороде Флоренции, на высоком холме левого берега Арно; построена в XI–XIII вв. в тоскано-романском стиле; посвящена свя-томученику Миниато (III в.).

176… Это он основал на месте скита Аквабелла аббатство Валломбро-

за. — Аббатство Валломброза, которое в 1039 г. основал Джованни Гвальберто, находится в 30 км к востоку от Флоренции, на склоне горного хребта Монти Пратоманьо, в местности, называвшейся прежде Аквабелла; после того как в 1866 г. монастырь был по решению итальянского правительства упразднен, в его здании разместилась лесная школа.

Григорий XII канонизировал его, а Климент VIII внес его имя в календарь. — Джованни Гвальберто был канонизирован за два века до понтификата Григория XII (см. примем, к с. 7), в 1193 г., папой Целестином III (в миру — Джачинто Бобоне; ок. 1106–1198; папа с 1191 г.).

Климент VIII (в миру — Ипполито Альдобрандини; 1536–1605) — римский папа с 1592 г.

Кареджи


177… осмотреть камень, освященный мученичеством святого Ромуальда и его товарищей… — Имеется в виду святой Ромул (I в.) — великомученик, римлянин, обращенный в христианство апостолом Петром и проповедовавший Евангелие в Этрурии; первый епископ Фьезоле и его святой заступник, которому посвящен местный кафедральный собор; обратил множество язычников, после чего вместе с тремя своими сподвижниками был по приказу римского наместника брошен в темницу, подвергнут пыткам, а затем обезглавлен на камне возле своей тюрьмы; день его памяти — 6 июля.

знаменитую виллу Моцци, где были бы убиты Лоренцо и Джулиано, если бы они приняли приглашение отужинать там… — Речь идет о вилле Медичи, построенной во Фьезоле в 1458–1461 г. по заказу Козимо Старого для его второго сына Джованни Медичи (1421–1463) архитектором Микелоццо ди Бартоломео и находившейся в собственности семьи Медичи до 1671 г., после чего она много раз меняла владельцев, а вслед за этим и свое название (вилла Моцци, вилла Спенс).

В дни заговора Пацци (см. примеч. к с. 119) те, кто его готовил, рассчитывали убить там во время банкета (25 апреля 1478 г.) обоих братьев Медичи, но Джулиано, у которого заболела нога, не пришел на ужин и заговорщикам пришлось отложить исполнение своего замысла на три дня.

родники Боккаччо, которые больше не дают воды… — Возможно, это намек на поэму Боккаччо «Фьезоланские нимфы» (1345), действие которой разворачивается на лесных холмах Фьезоле, у берегов светлых ручьев.

фонтаны Баччо Бандинелли… — Баччо Бандинелли владел деревенским домом во Фьезоле, напротив старинного постоялого двора «Три девственницы» («Le Тге Pulzelle»), и в 1556 г. украсил это место фонтаном в виде двух мраморных львиных голов.

к нему явился Бенвенуто Челлини и так напугал его своими угрозами… — О том, как Бенвенуто Челлини явился во Фьезоле с целью отомстить Баччо Бандинелли, он рассказывает в своем жизнеописании (II, 66).

Перед церковью Сан Доменико мы обнаружили нашу карету, которая преспокойно спустилась из Фьезоле по дороге Виа деи Нобили… — Церковь Сан Доменико — имеется в виду церковь, которая входит в комплекс доминиканского монастыря Сан Доменико ди Фьезоле, расположенного между Фьезоле и Флоренцией и основанного в 1406 г.; ее портал и колокольня были построены в 1635 г. по планам архитектора Маттео Ниджетти.

Виа деи Нобили — возможно, подразумевается новая дорога, связавшая в 1839–1840 гг. Фьезоле с монастырем Сан Доменико и выгодно отличавшаяся своим удобством от старой фьезоланской дороги.

178… по поводу Кареджи не существует никаких сомнений. — Каред-жи — поместье к западу от Фьезоле, принадлежавшее семье Медичи с 1417 г.; вилла там была построена в 1457 г. по заказу Козимо Старого архитектором Микелоццо ди Бартоломео; на этой вилле в 1492 г. умер Лоренцо Великолепный.

по эскизам Микелоццо Микелоцци. — Микелоццо ди Бартоломео Микелоцци (ок. 1396—ок. 1472) — итальянский архитектор и скульптор, ученик Брунеллески и Гиберти; выполнил большое количество заказов Козимо Старого.

Все эти поразительные изменения произвели греки, бежавшие из Константинополя… — В 1453 г. турки завоевали Константинополь, последний обломок Римской империи, ее вторую столицу, и множество греков, чаще всего людей состоятельных и образованных, хлынули в Италию, находя покровительство у итальянских государей. Большое число рукописей грекоязычных античных авторов оказалось в Италии, и это дало новый импульс итальянскому Возрождению, до того базировавшемуся на изучении римской, латиноязычной словесности; некоторые исследователи полагают, что приток греческих ученых в Италию в основном и обусловил Ренессанс.

Леда с лебедем, похищенная Европа и обольщенная Даная, изображенные на стенах спальни, были более снисходительными свидетелями того, что в ней происходило… — Леда — см. примеч. к с. 75. Европа — см. примеч. к с. 67.

Даная — в древнегреческой мифологии дочь аргосского царя Акри-сия, который, желая избежать судьбы, предсказанной ему оракулом (смерти от руки сына Данаи), заточил свою дочь в подземелье; однако влюбленный в нее Зевс проник в темницу в виде золотого дождя, и она родила сына Персея, которому было суждено стать одним из величайших героев.

179… Данте говорит о крутых ступенях чужой лестницы… — Имеются в виду следующие строки из «Божественной Комедии»:

Ты будешь знать, как горестен устам

Чужой ломоть, как трудно на чужбине

Сходить и восходить по ступеням.

(«Рай», XVII, 48–50; перевод М.Лозинского.)

Лоренцо собрал вокруг себя всех эллинистов и латинистов своего времени, таких, как Эрмолао Барбаро, Анджело Полициано, Пико делла Мирандола, Марсилио Фичино, Микеле Меркати… — Барбаро, Эрмолао (1454–1493) — итальянский гуманист, ученый и дипломат; представитель знатной венецианской семьи; профессор Паду-анского университета, переводчик античных авторов; патриарх Аквилеи (1491–1493); состоял в дружеских отношениях с Лоренцо Медичи; умер от чумы, в возрасте тридцати девяти лет.

Об Анджело Полициано и Пико делла Мирандола см. примеч. к с. 95.

Фичино, Марсилио (1433–1499) — итальянский гуманист, философ, поэт, эллинист и латинист; основатель и глава флорентийской Платоновской академии; переводчик произведений античных авторов; пытался примирить идеалы гуманизма с догмами христианства.

Меркати, Микеле Старший — итальянский гуманист и философ, неразлучный друг Марсилио Фичино, дед известного ученого-естествоиспытателя Микеле Меркати Младшего (1541–1593).

Лоренцо стал проводить в саду виллы Кареджи заседания Академии… — Имеется в виду т. н. Платоновская академия в Кареджи — объединение итальянских литераторов и философов гуманистического направления, возникшее во Флоренции ок. 1462 г. под покровительством Козимо Старого и проводившее свои заседания на вилле Кареджи; просуществовало до 1522 г.

17 ноября ученики Платона праздновали в Афинах день рождения великого философа… — Платон (ок. 427—ок. 348 до н. э.) — величайший древнегреческий философ; уроженец Афин, ученик Сократа; развивал диалектику; создал стройное и глубокое философско-идеалистическое учение, охватывающее чрезвычайно широкий круг теоретико-познавательных и общественных проблем (разработал учение об идеях и наметил схему основных ступеней бытия; создал утопическое учение об идеальном государстве; много занимался вопросами образования, воспитания и т. п.); оказал огромное влияние на последующее развитие мировой философии… захватив с собой знаменитого врача, Пьетро Леони да Сполето. — Пьетро ди Леонардо Леони да Сполето (7—1492) — знаменитый астролог и врач, уроженец города Сполето в провинции Перуджа; лейб-медик Лоренцо Великолепного, после смерти которого он то ли сам бросился в колодец, то ли был брошен туда по приказу сына покойнного.

180… начал понемногу забывать об Олимпе, о двенадцати великих бо гах, о Платоне, Зеноне и Аристотеле… — Олимп — самая высокая гора в Греции, на северо-востоке Фессалии, высотой в 2 917 м, составляющая часть одноименного горного хребта; в древнегреческой мифологии — местопребывание верховных богов, которые поэтому называются олимпийцами.

Имя Зенон носили два древнегреческих философа:

Зенон Элейский (ок. 490—ок. 430 до н. э.), отстаивавший мысль о единстве и неподвижности истинно сущего бытия;

Зенон из Китиона (ок. 336–264 до н. э.), основатель школы стоицизма.

Аристотель (384–322 до н. э.) — древнегреческий философ и ученый-энциклопедист; происходил из семьи врачей при дворе македонских царей; основатель формальной логики; разработал многие отрасли философии, в которой занимал промежуточное положение между идеализмом и материализмом.

слагая легкомысленные стихи о реке Омброне… — Здесь имеется в виду Омброне Пистоезе — небольшая река в Тоскане, правый приток Арно, длиной около 47 км; берет начало на возвышенностях к северо-западу от Флоренции, близ Пистойи, и впадает в Арно недалеко от Поджо а Кайяно.

181… тот, кому Господь сказал: «Что разрешите на земле, то будет разрешено на небе»… — С этими словами Христос обратился к группе своих учеников (Матфей, 18: 18), но ту же мысль он высказал отдельно апостолу Петру, обещая дать ему ключи Царства Небесного: «Что разрешишь на земле, то будет разрешено на небесах» (Матфей, 16: 19).

182… Макиавелли… рассказывает о сопровождавших ее грозных знамениях. — Макиавелли пишет о предзнаменованиях, сопровождавших смерть Лоренцо Великолепного, в заключительных строках своей «Истории Флоренции» (VIII, 36).

Среди домочадцев Лоренцо был некто Кардьере, музыкант и импровизатор. — О явлении призрака Лоренцо Великолепного музыканту Кардьере, который был дружен с юным Микеланджело, рассказывают многие биографы великого скульптора.

183… Бернардо Довици, будущий кардинал Биббиена… — Довици, Бернардо (1470–1520) — итальянский церковный деятель, дипломат, поэт и комедиограф; наставник Джованни Медичи, будущего папы Льва X; кардинал (1513); происходил из семьи владетелей города Биббиена в Тоскане и потому назывался кардиналом Биббиена; папский легат во Франции (1518); автор остроумной и фривольной комедии «Каландрия» (1507).

184… эта вилла… уже не составляет собственность короны, а принадлежит частному лицу, синьору Орси… — В 1779 г. вилла Кареджи была продана графу Винченцо Орси; в 40-х гг. XIX в. она служила загородной резиденцией английскому дипломату, послу в Тоскане в 1839–1846 гг. сэру Генри Эдварду Фоксу, четвертому лорду Холланду (1802–1859), а в 1848 г. была продана англичанину-меценату Френсису Джозефу Слоуну (1794–1871).

185… с потолком, расписанным фресками в духе ватиканских лоджий… — Ватиканские лоджии — открытые сводчатые галереи во дворе Сан Дамазо Ватиканского дворца; строительство их было начато ок. 1510 г. по проекту архитектора Донато Браманте (см. примеч. к с. 98); лоджии были закончены и расписаны в 1517–1519 гг. Рафаэлем и его учениками (Джованни Франческо Пенни, Джованни да Удино, Джулио Романо, Перино дель Вага).

Поджо а Кайяно


Поджо а Кайяно находится примерно в десяти милях от Флоренции… — Поджо а Кайяно — вилла Медичи, расположенная в 15 км к западу от Флоренции, в провинции Прато; представляет собой принадлежавший прежде семейству Строцци загородный дом, купленный ок. 1479 г. Лоренцо Великолепным и полностью перестроенный по планам архитектора Джулиано да Сангалло в 1485–1520 гг.

186… на Прато, Пистойю, Сесто и на всю долину Арно в нижнем тече нии реки. — Прато — крупный город в Тоскане, в 15 км к северо-западу от Флоренции, центр одноименной провинции; в 1326 г. добровольно перешел под власть неаполитанского короля, но в 1351 г. был продан Флоренции королевой Джованной I за 17 500 золотых флоринов.

Пистойя — город в Тоскане, в 37 км к северо-западу от Флоренции, центр одноименной провинции; был основан как римская колония во 11 в. до н. э.; в 1177 г. провозгласил себя свободной коммуной; с 1254 г. находился под властью Флоренции.

Сесто — старинный город в 11 км к северо-западу от Флоренции, на дороге в Пистойю, основанный римлянами (отсюда и название города: лат. Sextus ab urbe lapis — «Шестая миля от городского столба»).

Нижним течением Арно считается часть реки, начинающаяся от Эмполи; соответствующий отрезок долины реки называется Валь-дарно Инфериоре.

Он купил эту землю у семьи Канчельери из Пистойи — семьи, оставившей заметный след в истории гражданских распрей в Италии. — Канчельери — могущественный род из Пистойи, о котором рассказывает в своей «Хронике» Дж. Виллани (VIII, 38). После того как этот род разделился на две враждующие партии («черные Канчельери» и «белые Канчельери»), в Пистойе в кон. XIII в. начались кровавые распри, вмешаться в которые пришлось флорентийцам, взявшим в свои руки управление Пистойей и переселившим оба клана во Флоренцию. Однако тем самым они перенесли семена раздора в собственный город.

Поместье Поджо а Кайяно купил у семейства Канчельери в 1420 г. флорентийский банкир Палла ди Онофрио Строцци (1372–1462), и лишь позднее, ок. 1479 г., оно было приобретено Лоренцо Медичи. Отметим, что все подробности, касающиеся истории виллы Поджо а Кайяно, Дюма почерпнул из книги «Исторические заметки о дворцах и виллах, принадлежащих королевской короне Тосканы» («Notizie storiche dei palazzi e ville appartenenti alia R. corona di Toscana»; 1815), которую написал итальянский ученый, поэт и университетский профессор Джованни Доменико Ангвиллези (1766–1833).

он остановил свой выбор на плане Джулиано Джамберти, именуемого обычно Сангалло. — Джулиано да Сангалло (настоящее имя — Джулиано Джамберти; ок. 1445–1516) — итальянский архитектор, скульптор и инженер эпохи Возрождения; работал во Флоренции, Риме, Савоне; оказал значительное влияние на развитие итальянского зодчества.

добавил к зданию внешнюю лестницу, эскиз которой сделал сиенский художник Стефано дУголино… — Неясно, о каком художнике (Stefano d'Ugolino) говорит здесь Дюма, повторяя слова Джованни Ангвиллези.

по желанию Льва Xзал украсили дивные фрески Франчабиджо, Понтормо и Андреа дель Сарто… — Франчабиджо (настоящее имя — Франческо ди Кристофано Биджи; ок. 1482–1525) — художник флорентийской школы; автор настенной фрески «Триумф Цицерона» (1520–1521) на вилле Поджо а Кайяно.

Понтормо (настоящее имя — Якопо Кардуччи; 1494–1556) — флорентийский художник, один из основоположников маньеризма; уроженец тосканского города Понтормо; автор картин на религиозные сюжеты; в 1520–1520 гг. им была написана фреска «Вертумн и Помона» («Аллегория осени») в главном зале виллы Поджо а Кайяно.

Андреа дель Сарто (см. примеч. к с. 131) написал в Поджо а Кайяно фреску «Триумф Цезаря» (1520).

187… река называлась Омброне, а остров назывался Амбра. — Омбро-не — см. примеч. к с. 180.

это был превосходный сюжет для буколики, и аркадиец Лоренцо просто не мог его упустить. — Аркадия — горная область в центральной части Пелопоннеса; у эллинистических поэтов и Вергилия — счастливая страна, красоты которой служат фоном для описания идиллических сцен из пастушеской жизни.

выражаясь языком Академии делла Кру ска… — Имеется в виду основанная во Флоренции в 1582 г. литературная Академия, ставившая целью установление идеальных норм итальянского языка. Название ей было дано от ит. crusca («отруби»): этим подчеркивалось, что Академия желает отделить чистую муку языка от отрубей. В основу литературной речи Академия ставила тосканский диалект итальянского языка (точнее — язык Петрарки и Боккаччо) и никаких новшеств, неологизмов, диалектизмов не допускала. С 1612 г. и доныне издается нормативный словарь итальянского литературного языка «Словарь Академии делла Круска». Академия была закрыта в кон. XVIII в., снова открыта по приказу Наполеона в 1808 г., объявлена им же общеитальянским национальным учреждением в 1811 г.; с нач. XX в. в ее обязанности наряду с выпуском словаря входит издание классических итальянских авторов.

у Италии появилась еще одна поэма, которой она могла гордиться. — Имеется в виду буколическая поэма «Амбра» («АгпЬга»; ок. 1485) Лоренцо Великолепного, написанная октавами (всего в ней сорок восемь октав) и считающаяся одним из лучших его поэтических сочинений.

в 1536 году Карл Vприбыл из Неаполя во Флоренцию, чтобы утвердить там власть герцога Алессандро, незадолго до этого обручившегося с его побочной дочерью Маргаритой Австрийской… — Маргарита Австрийская (1522–1586) — побочная дочь императора Карла V от фламандской простолюдинки Иоганны Марии ван дер Гейнст (7—1541); 29 февраля 1536 г. вышла замуж за герцога Алессандро Медичи, а в 1538 г., после его смерти (1537), — за герцога Пармско-го Оттавио Фарнезе (1524–1586) и потому осталась в истории как Маргарита Пармская; в 1559–1567 гг. была от имени испанского короля Филиппа II, своего сводного брата, правительницей Испанских Нидерландов.

188… Козимо I… провел на вилле пять дней с молодой женой, Элеонорой Толедской, сразу после их бракосочетания в Пизе. — Козимо I и Элеонора Толедская обвенчались 29 марта 1539 г.

Мы уже рассказывали о том, как кардинал Джованни погиб от руки брата, как дон Гарсиа погиб от руки отца… — См. примеч. к с. 36.

Бьянка Капелло, опытная в таких делах, отравила единственного сына Франческо от его первой жены, Иоанны Австрийской. — Филиппо (1577–1582), единственный сын Иоанны Австрийской, умер в пятилетием возрасте.

там, где бушевали шекспировские страсти, мы увидим теперь сцену, достойную Мольера. — Шекспир, Уильям (1564–1616) — великий английский драматург и поэт, автор трагедий, комедий, поэм и сонетов.

Мольер (настоящее имя — Жан Батист Поклен; 1622–1673) — знаменитый французский драматург, актер, театральный деятель; автор бессмертных комедий.

191… Вверяю Вам заботу о наших детях. — У Маргариты Орлеанской и Козимо III было трое детей: Фердинандо (1663–1713), Анна Мария Луиза (1667–1713) и Джованни Гастоне (1671–1713).

позволил ей удалиться в Монмартрский монастырь. — Маргарита Орлеанская приехала в Монмартрский монастырь (см. примем, к с. 49) в июле 1675 г.

она попросила разрешения перебраться к сестре, в Люксембургский дворец. — Отправившись в изгнание, Мария Медичи оставила Люксембургский дворец (см. примем, к с. 31) своему сыну Гастону Орлеанскому; затем дворец последовательно принадлежал сестрам Маргариты Орлеанской — сначала мадемуазель де Монпансье (см. примем, к с. 46), а потом (1660) Елизавете Орлеанской (1646–1696), с 1660 г. герцогине Алансонской, в 1667 г. вышедшей замуж за Луи Жозефа Лотарингского, герцога де Гиза (1650–1671).

192… Речь идет о мадемуазель Монпансье, называемой Великой Мадемуазель, любовнице Лозена. — Лозен, Антуан Номпар де Комон (1632–1723) — младший сын в семье Лозенов, в молодости носивший титул маркиза де Пюигийема; граф, затем герцог де Лозен; придворный Людовика XIV, первоначально фаворит короля, капитан гвардейцев (1669), генерал-лейтенант (1670) и губернатор Берри (1671); став предметом пылкой страсти Великой Мадемуазель, герцогини Орлеанской, получил разрешение короля на брак с ней (1670), за которым, однако, быстро последовал запрет; в виде компенсации получил командование армией во Фландрии (1671), но впал в немилость к могущественной фаворитке, госпоже де Монте-спан, в ноябре 1671 г. был арестован и препровожден в крепость Пиньероль; освобожденный усилиями Великой Мадемуазель (1680), он вступил с ней в тайный брак (1681), однако вскоре они расстались; в результате услуг, оказанных английскому королю Якову II во время «Славной революции» (1688) и позднее, был возвращен ко французскому двору и получил титул герцога (1692), хотя прежней близости к Людовику XIV не обрел.

Однако Дюма здесь явно ошибается: Маргарита Орлеанская называет в своем письме святой женщиной не Великую Мадемуазель, которая была ее сводной сестрой, а свою родную сестру Елизавету Орлеанскую, которой та продала Люксембургский дворец еще в 1660 г.

во время поездки в Алансон вместе с сестрой… — Алансон — город на западе Франции, в Нижней Нормандии, центр соврем, департамента Орн.

остальное время дня посещала монахинь ордена Милосердия… — Возможно, речь идет о монахинях религиозной конгрегации Богоматери Милосердия, основанной в 1641 г. в Нормандии французским священником Жаном Эдом (1601–1680) и имевшей целью исправление нравов падших женщин.

193… сопраниста звали Франческо де Кастрис, а примадонну, молодую и красивую венецианку, — Виттория Бамбаджа. — Франческо Массими де Кастрис — итальянский сопранист (певец-кастрат) кон. XVii-нач. XVIII вв.

Виттория Тарквини, по прозвищу Бамбаджа (или Бомбаче) — известная итальянская певица-сопрано, дебютировавшая в 1688 г. в Венеции; в 1696–1698 гг. выступала в Неаполе, а с 1699 г. находилась при тосканском дворе и была любовницей наследного принца Фердинандо.

194… вручить письмо великому камергеру Торриджани. — Сведений об этом персонаже найти не удалось.

Кварто


195… Кварто — это не дворец и не замок, а просто поместье. — Вилла

Кварто расположена в северо-западной окрестности Флоренции, у подножия горы Монте Морелло («на четвертой миле от городского столба», как это следует из ее названия); была построена в XV в.; в 1713 г. стала собственностью семейства Паскуали и была полностью реконструирована; в XIX в. принадлежала Жерому Бонапарту и его семье.

это резиденция брата Наполеона, принца Жерома де Монфора, бывшего короля Вестфалии. — Бонапарт, Жером (1784–1860) — самый младший брат Наполеона; контр-адмирал (1806), дивизионный генерал (1807); с 8 июля 1807 г. по 26 октября 1813 г. государь королевства Вестфалия, созданного для него из земель Западной Германии; во время Ста дней получил звание пэра Франции и храбро сражался при Линьи и Ватерлоо; с 31 июля 1816 г. носил титул принца де Монфора, дарованный ему королем Вюртембергским, его тестем, и до 1847 г. жил в изгнании; после избрания его племянника Луи Наполеона Бонапарта президентом Французской республики (1848) был назначен управителем Дома Инвалидов, получил звание маршала (1850), стал председателем Сената (1851), а после государственного переворота 1852 г. и провозглашения Франции империей был в течение четырех лет официальным наследником престола.

Однажды Наполеон пожелал покарать Гессен, наказать Брауншвейг и навсегда отделить Ганновер от Англии. — Гессен — здесь имеется в виду Гессен-Кассель, с 1567 г. независимое герцогство на юго-западе Германии, со столицей в городе Кассель, входившее в Священную Римскую империю; в 1803 г. стало курфюршеством, а в 1807–1813 гг. составляло часть созданного Наполеоном вассального Вестфальского королевства; после падения империи Наполеона восстановило свою самостоятельность и снова стало называться курфюршеством; в 1866 г. было аннексировано Пруссией и превратилось в округ провинции Гессен-Нассау.

Брауншвейг — здесь: карликовое независимое герцогство Брауншвейг-Вольфенбюттель в Западной Германии, с главными городами Брауншвейг и Вольфенбюттель, входившее в Священную Римскую империю и составлявшее лишь небольшую часть исторической области Брауншвейг; в 1807–1813 гг. его территория входила в состав Вестфальского королевства; после распада наполеоновской империи оно вернуло себе самостоятельность и стало называться просто герцогством Брауншвейгским; в 1871 г. вошло в Германскую империю.

Ганновер — феодальное владение в Северо-Западной Германии, историческим ядром которого было герцогство Брауншвейг-Люне-бург, а столицей с 1636 г. стал город Ганновер (постепенно и само герцогство стало называться Ганноверским); с 1692 г. курфюршество, правитель которого, курфюрст Георг Людвиг (1660–1727; правил с 1698 г.), в 1714 г. стал королем Англии под именем Георга 1 (уния между Великобританией и Ганновером существовала до 1837 г.). В 1807 г. Ганновер был присоединен Наполеоном к Вестфальскому королевству, а по решению Венского конгресса стал королевством и вошел в Германский союз; после Австро-прусской войны 1866 г. превращен в прусскую провинцию; ныне входит в состав земли Нижняя Саксония.

Жозеф — испанский король… — Это явный анахронизм: Жозеф Бонапарт (см. примеч. к с. ПО) стал испанским королем 6 июля 1808 г., то есть спустя год после того, как Жером Бонапарт получил в управление Вестфальское королевство (8 июля 1807 г).

Луи — голландский король… — См. примеч. к с. 13.

Мюрат — неаполитанский король… — Мюрат, Иоахим (1767–1815) — французский военный деятель, маршал Франции (1804), герцог Бергский, Юлихский и Клевский (1806), король Неаполитанский (с 1 августа 1808 г.); с 1800 г. был женат на сестре Наполеона 1 — Каролине; один из талантливейших сподвижников Наполеона; выдающийся кавалерийский военачальник; сын трактирщика, начавший службу солдатом; участник подавлении восстания роялистов в Париже в 1795 г.; с 1796 г. генерал; участвовал во всех наполеоновских войнах; в 1808 г. подавил восстание в Мадриде; во время похода на Россию командовал резервной кавалерией и потерпел поражение под Тарутином; после отъезда Наполеона во Францию командовал отступавшей наполеоновской армией; в 1813 г. участвовал в сражениях под Дрезденом и Лейпцигом; в январе 1814 г. как король Неаполитанский вступил в тайный союз с Австрией и Великобританией, обязавшись начать вооруженную борьбу против Наполеона. Однако, не получив поддержки на Венском конгрессе, в период Ста дней начал военные действия против Австрии и был разгромлен при Толентино (2–3 мая 1815 г.); после потери армии бежал из Неаполя, попытался присоединиться к Наполеону, но тот отказался принять его, считая его предателем; 25 августа 1815 г. во главе небольшого отряда высадился на Корсике, где были сильны бонапартистские настроения, и больше месяца провел на этом острове, пользуясь большой поддержкой населения; 28 сентября 1815 г. с отрядом в 200 человек отправился в Неаполь, чтобы вернуть себе престол, но попал в шторм, высадился с горсткой людей в Калабрии, был арестован и 13 октября 1815 г. расстрелян по решению военного суда.

Евгений — вице-король Италии… — Имеется в виду Богарне, Евгений (1781–1824) — пасынок Наполеона, сын Жозефины Богарне (1763–1814) и ее первого мужа (с 1779 г.) виконта Александра Бо-гарне (1760–1794); принц Империи (1805), вице-король Италии (1805–1814), герцог Лёйхтенбергский (1817); военачальник, участвовавший во многих сражениях; после восстановления династии Бурбонов отошел от политической жизни и жил в Баварии.

В 1805 г. Наполеон преобразовал в королевство созданную им в 1802 г. Итальянскую республику, включавшую территории Северной и Центральной Италии; 17 марта 1805 г. он был провозглашен королем Италии, а 26 мая 1805 г. короновался в Милане; вице-королем Италии, то есть своим наместником, он поставил 7 июня того же года Евгения Богарне, которому было тогда всего двадцать четыре года; созданное императором Итальянское королевство просуществовало девять лет, до весны 1814 г., и после падения Наполеона было ликвидировано Венским конгрессом.

новый король отправился в свою столицу, город Кассель. — Кассель — город в центральной части Германии, в земле Гессен, на реке Фульда; в 1807–1813 гг. столица Вестфальского королевства.

Наполеон стал государем острова Эльба… — Эльба — остров в Тирренском море, площадью 223 км2, входящий в Тосканский архипелаг и расположенный у западных берегов Апеннинского полуострова; принадлежит Италии; место первой ссылки Наполеона I (4 мая 1814 г. — 26 февраля 1815 г.).

В бытность свою королем принц де Монфор женился на благородной, святой женщине… — 22 августа 1807 г. Жером Бонапарт женился на Екатерине Фредерике Вюртембергской (1783–1835) — единственной дочери короля Вюртембергского Фридриха 1 и его супруги с 1780 г. Августы Брауншвейг-Вольфенбюттельской (1764–1788).

Эта принцесса, дочь старого вюртембергского короля… — Фридрих 1 (1754–1816) — первый король Вюртемберга (с 1805 г.), а до этого герцог (с 1797 г.) и курфюрст (с 1803 г.); будучи союзником Наполеона против Австрии, получил по Пресбургскому миру (1805) большую часть австрийских владений в Швабии, а 26 декабря 1805 г. — королевский титул (короновался 1 января 1806 г.); член Рейнской конфедерации, скрепивший союз с Наполеоном браком своей дочери Екатерины с Жеромом Бонапартом; по Венскому миру (1809) получил новые территории; одним из последних покинул Наполеона; в 1813 г. подписал договоре Австрией, закрепивший за ним королевский титул и владения, и присоединился к антинапо-леоновской коалиции; в 1815 г. вступил в Германский союз.

известна по загадочной истории с кражей бриллиантов, жертвой которой она стала и всю вину за которую возложили на Мобрёя… — Мобрёй, Мари Арман, маркиз д'Орво, графде Герри (1783–1869) — французский аристократ, авантюрист, замешанный в нескольких громких скандалах; в 1807–1809 гг. шталмейстер вестфальской королевы Екатерины.

21 апреля 1814 г., через две недели после первого отречения Наполеона, он оказался одним из главных действующих лиц темного и до сих пор до конца не выясненного дела о насильственном задержании и конфискации драгоценностей и казны у покидавшей Францию королевы Вестфальской. В результате вмешательства ее коронованных родственников ценности и деньги были ей возвращены, однако значительная часть их при этом пропала. Над Моб-рёем, возглавлявшим отряд, который задержал королеву, долгие годы тяготело обвинение в краже. Это дело тянулось на протяжении всего периода Реставрации, время от времени заново всплывая и каждый раз привлекая внимание общества, поскольку Мобрёй утверждал, что он действовал по поручению весьма высокопоставленных лиц. После этого скандала Мобрёй был заочно (во время суда он находился за границей) приговорен к пяти годам тюрьмы, но заключения не отбывал. 20 января 1827 г. на паперти королевской усыпальницы в аббатстве Сен-Дени после заупокойной службы по случаю очередной годовщины казни Людовика XVI он подстерег Талейрана, которого считал главным виновником своих несчастий, и дал ему пощечину. Мобрёй сделал это с целью привлечь общественное внимание к своему делу и добиться реабилитации, однако он был тут же арестован и уже 24 февраля 1827 г. за покушение на Талейрана приговорен к пяти годам заключения, которые на этот раз ему пришлось отбывать в убежище для душевнобольных, и к десяти годам полицейского надзора.

Принц де Монфор и его супруга находились в Триесте… — Триест — древний портовый город на северо-востоке Италии; в средние века — объект борьбы между Венецией, Византией и Священной Римской империей; с 1382 г. принадлежал Австрии; в 1719–1891 гг. имел статуссвободного порта и превратился в крупный порт, сосредоточивший в своих руках морскую торговлю Австрии с Ближним Востоком; после Первой мировой войны отошел к Италии.

196… Европу повергла в изумление весть о высадке Наполеона в заливе

Жуан. — См. примеч. к с. 61.

к нему явился его бывший адъютант, барон фон Тайл. — Барон фон Гайл — немецкий кавалерийский офицер, доверенное лицо Жерома Бонапарта, его адъютант; в достоинство барона Вестфальского королевства был возведен в 1813 г.

привез письмо от Наполеона, а также паспорт от Фуше. — Фуше, Жозеф (1759–1820) — французский государственный деятель; бывший священник, участник Революции; депутат Конвента, примкнувший клевым якобинцам; был повинен в чудовищных жестокостях при подавлении контрреволюционных мятежей; один из руководителей переворота 9 термидора; в 1795–1815 гг. неоднократно занимал пост министра полиции, последовательно сотрудничая со всеми политическими режимами; в 1809 г. получил титул герцога Отрантского; в июне — июле 1815 г., после отречения Наполеона, возглавлял временное правительство, а в июле — декабре того же года был министром полиции; в 1816 г. был изгнан из Франции на основании декрета о цареубийцах, к числу которых он был отнесен как бывший член Конвента, голосовавший за казнь Людовика XVI, и умер в Триесте; отличался крайней беспринципностью и вошел в историю как законченный предатель, изменявший всем, кому он служил и с кем был политически близок.

За двадцать шесь дней император проделал путь от Порто Фер-райо до Тюильри. — Порто Феррайо — см. примеч. к с. 43.

Тюильри — королевский дворец в Париже, построенный в сер. XVI в. по указанию вдовствующей королевы Екатерины Медичи рядом с Лувром и составлявший вместе с ним единый ансамбль; с осени 1789 г. — резиденция французских монархов; 23 мая 1871 г. был подожжен коммунарами и в течение трех дней уничтожен пожаром.

как только Наполеон перейдет Рейн… — Рейн (см. примем, к с. 43) служит естественной границей между Францией и Германией.

это был г-н Лббатуччи, чья преданность семье Наполеона была известна принцу Жерому… — Аббатуччи, Жак Пьер Паскаль Никола (1765–1851) — корсиканец, уроженец Аяччо, участник переворота 18 брюмера, французский генеральный консул в Венеции (1797), крупный чиновник французского министерства внутренних дел (1799), неаполитанский генеральный консул в Триесте в 1806–1815 гг.; участвовал в битве при Ватерлоо, после чего до 1830 г. находился в изгнании.

197… На следующий день принц был уже в виду Сенигаллии. — Сенигал-

лия — древний портовый город в Италии, на западном побережье Адриатического моря, в 25 км к северо-западу от Анконы, в области Марке, в провинции Анкона.

это была почтовая станция под названием Каза Бручата. — Этот топоним (Casa Bruciata) идентифицировать не удалось. Возможно, имеется в виду местность Чезано Бручата (Cesano Bruciata) в 7 км к северо-западу от Сенигаллии.

…По странному совпадению, он носил то же название, что и судно, которое под командованием принца де Жуанвиля впоследствии отправилось на остров Святой Елены за прахом Наполеона… — 40-пушечный фрегат «Красотка» (фр. «La Belle Poule»), на котором Жером Бонапарт в 1815 г. совершил переход из Неаполя во Фре-жюс, был построен в Нанте в 1801–1802 гг. Это был уже второй корабль военно-морских сил Франции, носивший такое название. Третий, 60-пушечный фрегат, на котором совершил в 1840 г. свое знаменитое плавание принц де Жуанвиль, был построен в 1828–1834 гг. и служил до 1861 г.

Жуанвиль, Франсуа Фердинанд Филипп Луи Мари Орлеанский, принц де (1818–1900) — третий сын короля Луи Филиппа 1; морской офицер, в 40-х гг. участник завоевания Алжира, адмирал, теоретик парового флота; после революции 1848 года эмигрант; в 60-х гг. участвовал в гражданской войне за освобождение негров в США (1861–1865) на стороне северян; оставил мемуары.

Святая Елена — небольшой скалистый остров (площадью 122 км2) в южной части Атлантического океана, в 2 800 км к западу от побережья Африки; колония Великобритании; главный город и порт — Джеймстаун; открыт португальцами 21 мая 1502 г., в день святой Елены; в 1659 г. был захвачен Англией, соперничавшей из-за него с Голландией, и служил стоянкой судов, шедших из Англии в Индию.

Наполеон жил в ссылке на острове Святой Елены с 17 октября 1815 г. до самой своей смерти (5 мая 1821 г.).

В 1840 г. правительство Июльской монархии, желая использовать наполеоновскую легенду для укрепления собственной популярности, отправило фрегат «La Belle Poule» под командованием 22-лет-него принца де Жуанвиля к острову Святой Елены, чтобы привезти оттуда прах Наполеона во Францию. Судно отплыло из Шербура 7 июля 1840 г. и вернулось в тот же порт 30 ноября; 8 декабря гроб с останками императора был перегружен на пароход «Нормандия», доставлен в Гавр, а затем по Сене, на речном судне, привезен 14 декабря в Париж; прах Наполеона был захоронен в крипте собора Дома инвалидов 15 декабря, в присутствии короля и королевской семьи.

в Неаполь приехали императрица-мать и кардинал Феш… — Импе-ратрица-мать — Летиция Буонапарте, урожденная Рамолино (1750–1836), мать Наполеона I; дочь Джованни Джеронимо Рамолино (1723–1755) и его супруги Анджелы Марии Пьетра Санта (1735–1790); с 1764 г. супруга Карло Буонапарте (1746–1785), родившая тринадцать детей, из которых выжили восемь; умерла в Риме, на пятнадцать лет пережив своего знаменитого сына.

Феш, Жозеф (1763–1839) — французский кардинал-архиепископ; дядя Наполеона по материнской линии, сводный брат Летиции Буонапарте, сын Анджелы Марии Пьетра Санта и ее второго мужа, швейцарца Франца Феша (1735–1790); стал священником в 1789 г.; во время Революции служил в армии и участвовал в наполеоновских кампаниях; в начале Консульства вернулся к церковной деятельности, стал сначала каноником кафедрального собора в Бастии, затем архиепископом Лиона (1802), кардиналом (1803), послом при святом престоле; в 1805 г. был объявлен главным капелланом Франции; проявлял несогласие с политикой Наполеона в отношении папы и оказался вследствие этого в немилости; после Второй реставрации поселился в Риме, посвятив себя литературе и искусству.

198… Неподалеку от Корсики с фрегата заметили парус. — Корсика —

гористый остров на северо-западе Средиземного моря; главный город — Аяччо; с 1768 г. является владением Франции и ныне составляет один из ее департаментов.

по приказу принца фрегат зашел в Бастию. — Бастия — порт, торгово-промышленный центр и крепость на северо-востоке Корсики; до 1791 г. главный город Корсики; свое имя получил от генуэзской крепости, построенной в кон. XIV в.

принц высадился во Фрежюсе… — Фрежюс — небольшой город в Провансе, порт на Лазурном берегу Средиземного моря; кантональный центр в департаменте Вар.

Наполеон готовился к торжественной церемонии на Марсовом поле. — Имеется в виду знаменитое Майское собрание (в феодальные времена так назывался сбор вассалов для обнародования каких-либо важных актов) — торжественный сбор делегатов от избирательных коллегий и грандиозный военный парад, которые Наполеон I устроил 1 июня 1815 г. на парижском Марсовом поле (огромном военном плаце на левом берегу Сены); на этом собрании он огласил новую конституцию, т. н. «Дополнительный акт», и присягнул ей.

…На нем был… офицерский крест, знак ордена Почетного легиона и орден Железной Короны. — Орден Почетного легиона — см. примеч. кс. 25.

Железная Корона — орден наполеоновского Итальянского королевства, учрежденный 5 июня 1805 г. в память коронации Наполеона Бонапарта как короля Италии, для проведения которой он взял древнюю корону лангобардских королей (в корону был вделан железный обруч, выкованный, по преданию, из гвоздя с креста Господня, вследствие чего она и получила название «Железная»). Орден имел знак в виде короны с восседающим на ней одноглавым орлом. После ликвидации в 1814 г. Итальянского королевства орден перешел к Австрийской монархии (орел, правда, на орденском знаке стал двуглавым) и сохранялся за ней даже после потери ею своих итальянских владений (до 1918 г.).

199… В Виллер-Котре, сир.— Виллер-Котре — небольшой город в де партаменте Эна, в 80 км к северо-востоку от Парижа, на пути в Суасон и Лан; родина Дюма.

Это в шестильёот Суасона, верно? — Суасон — старинный город в Северной Франции, в департаменте Эна; находится в 20 км к северо-востоку от Виллер-Котре.

замок, построенный Франциском Первым; его можно превратить в казарму. — Замок Виллер-Котре был построен в 1532–1540 гг. королем Франциском 1 (см. примем, к с. 76); во второй пол. XVII–XVIII вв. он принадлежал герцогам Орлеанским.

тут есть большой лес на дороге к Лану. — Имеется в виду огромный лес Рец, площадью более 13 000 га, окружающий Виллер-Котре.

Лан — город в Северной Франции, в департаменте Эна, в 130 км северо-восточнее Парижа.

напротив него — генерал Бертран. — Бертран, Анри Грасьен (1773–1844) — французский генерал (1800), сподвижник Наполеона; с отличием участвовал в войнах Республики и Империи, в 1805 г. был адъютантом императора; перед сражением при Ваграме во время кампании 1809 г. руководил строительством моста через Дунай, за что получил графский титул; с 1813 г. главный дворцовый маршал; в кампаниях 1813 и 1815 гг. командовал корпусом; отправился с Наполеоном на Эльбу после его первого отречения и был ближайшим сотрудником императора при подготовке его возвращения во Францию; вместе со своей семьей последовал за Наполеоном на остров Святой Елены и оставался там вплоть до смерти императора; в 1840 г. участвовал в перенесении праха Наполеона в Париж. В 1847 г. в Париже была издана часть мемуаров Наполеона, которая была продиктована им Бертрану и касалась кампаний 1798 и 1799 гг. в Египте и Сирии. Имя Бертрана как «вернейшего из верных», не покинувшего Наполеона в дни несчастья, было очень популярно во Франции. После его смерти он был похоронен в Доме инвалидов рядом с императором.

В Авене принц Жером расстался с императором и принял командование своей дивизией… — Авен (Авен-сюр-Эльп) — небольшой город на севере Франции, в департаменте Нор, недалеко от границы с Бельгией.

Жером Бонапарт номинально командовал в эти дни 6-й пехотной дивизией.

под его началом был полковник Кюбьер, который всего два дня как женился… — Кюбьер, Амедей Луи де (Депан-Кюбьер; 1786–1853) — французский военный и политический деятель; побочный сын маркиза Луи Пьера де Кюбьера (1747–1821), шталмейстера королей Людовика XVI и Людовика XVIII; военную службу начал в 1803 г.; сражался при Аустерлице, Йене, Экмюле, Ваграме, Бородине; в 1813 г. получил чин полковника; во время Стадией присоединился к Наполеону и при Ватерлоо командовал 1-м полком легкой пехоты, был ранен при Катр-Бра и Мон-Сен-Жане; успешно продолжал карьеру при Второй реставрации и Июльской монархии: бригадный генерал (1829), генерал-лейтенант (1837), пэр Франции (1839), военный министр в 1839 и 1840 гг.; в*1847 г. оказался замешан в громком коррупционном скандале (дело Теста-Кюбьера), предстал перед судом, был разжалован и приговорен к крупному штрафу.

Кюбьер женился за два года до битвы при Ватерлоо — 3 апреля 1813 г. — на Марии Аглае Бюффо (1794—?), ставшей впоследствии плодовитой и довольно известной романисткой.

должен был вместе с Неем идти на Катр-Бра, в то время как император двинулся на Флёрюс. — Ней, Мишель (1769–1815) — французский полководец, один из самых выдающихся сподвижников Наполеона, маршал Франции (1804); начал службу в 1788 г. простым солдатом кавалерии; участник войн Революции и Империи; с 1796 г. бригадный генерал, с 1799 г. — дивизионный; участвовал во всех наполеоновских войнах, отличился в бою при Эльхингене (1805), в сражениях при Йене (1806) и Фридланде (1807); в 1808–1811 гг. потерпел ряд поражений в Испании; в Бородинском сражении (1812) командовал центром французской армии; во время отступления от Москвы стоял во главе арьергарда, почти полностью уничтоженного под Красным; получил титулы герцога Эльхинген-ского (1808) и князя Москворецкого (1812); после отречения Наполеона в 1814 г. перешел на службу к Бурбонам, стал пэром и главой Военного совета; когда Наполеон бежал с Эльбы, был послан с войсками против него, но перешел на сторону императора и был при нем во время Ста дней; под Ватерлоо командовал центром наполеоновской армии; после ее разгрома скрывался, но был арестован, предан суду, приговорен к смертной казни и расстрелян. Катр-Бра — мелкий населенный пункт в Бельгии, в окрестности Брюсселя, на пересечении нескольких дорог; 16 июня 1815 г., за два дня до битвы при Ватерлоо, там произошло сражение между корпусом маршала Нея и арьергардом армии Веллингтона, окончившееся без решительного результата.

Флёрюс — населенный пункт на юге Бельгии, в провинции Эно, близ Шарлеруа, на левом берегу реки Самбра.

принц ужинал с полковником Кюбьером, генералом Жираром и еще двумя или тремя бригадными генералами… — Жирар, Жан Батист (1775–1815) — французский военачальник, начавший военную службу в 1793 г. волонтером; бригадный генерал (1806), дивизионный генерал (1809), барон Империи (1808); участвовал в сражениях при Аустерлице, Йене, Лютцене, Смоленске, был ранен при Березине; во время Первой реставрации оставался не у дел; узнав о высадке Наполеона в заливе Жуан, немедленно присоединился к нему и 18 марта возглавил авангард войск, двигавшихся на Париж; 2 июня был возведен в достоинство пэра Франции; 16 июня получил смертельное ранение в сражении при Линьи. Наполеон завещал его детям 100 000 франков.

200… храбрый генерал был убит в Линьи первым же пушечным выстре лом. — Линьи — населенный пункт в Бельгии, в провинции Намюр; 16 июня 1815 г. Наполеон одержал там свою последнюю победу, во главе 70-тысячной армии сражаясь с 90-тысячной прусско-саксонской армией фельдмаршала Блюхера.

это он совершил прорыв через лес Ле-Боссю. — Ле-Боссю — лес к западу от деревни Катр-Бра, откуда по приказу Нея дивизия Жерома Бонапарта выбила противника.

Все даже подумали, что это сам Веллингтон. — Веллингтон, Артур Уэлсли, первый герцог (1769–1852) — английский полководец и государственный деятель, фельдмаршал (1813); в 1796–1804 гг. участвовал в военных действиях в Индии; в 1808–1813 гг. стоял во главе экспедиционных английских, а также испанских и португальских сил, воевавших против французов на Пиренейском полуострове; в 1815 г. одержал победу над Наполеоном при Ватерлоо и командовал оккупационными войсками во Франции; с 1827 г. главнокомандующий сухопутными силами Англии; в 1828–1830 гг. премьер-министр; в 1834–1835 гг. министр иностранных дел; лидер тори в Палате лордов.

201… это был правящий герцог Брауншвейгский. Его отец и дед, как и он, были убиты на поле сражения… — Герцог Фридрих Вильгельм Брауншвейгский (1771–1815) — правитель герцогства Брауншвейг-Вольфенбюттель с 1806 г., лишившийся в 1807 г. своих владений, которые были включены Наполеоном в созданное им Вестфальское королевство; прусский генерал, яростный и последовательный противник Наполеона; участвовал в войнах с Францией в 1806 и 1809 гг.; в 1813 г., после битвы при Лейпциге, вернулся в свое герцогство и был восторженно принят подданными; 16 июня 1815 г. во главе семитысячного корпуса участвовал в сражении при Катр-Бра и был убит.

Его отец, герцог Карл II Вильгельм Фердинанд (1735–1806), герцог Брауншвейг-Вольфенбюттельский с 1780 г., прусский генерал-фельдмаршал, главнокомандующий войсками первой антифран-цузской коалиции европейских держав в 1792–1794 гг. и главнокомандующий прусской армией в 1806 г., был смертельно ранен в сражении при Ауэрштедте (14 октября) и скончался 10 ноября.

Его дед, Карл 1 (1713–1780), герцог Брауншвейг-Вольфенбюттельский с 1735 г., умер естественной смертью 26 марта 1780 г. в Брауншвейге.

заняли позиции у деревни Планшенуа. — Планшенуа — селение в южной части равнины Ватерлоо.

выслал на рекогносцировку генерала Гаксо. — Гаксо, Франсуа Никола Бенуа (1774–1838) — французский военачальник и военный инженер, потомственный военный; дивизионный генерал (1812), барон (1811), пэр Франции (1832); отличился во многих военных кампаниях Революции и Империи, принимая участие в штурме и обороне различных крепостей; во время Стадией выступил на стороне Наполеона и участвовал в битве при Ватерлоо; с 1819 г. — генеральный инспектор приграничных укреплений.

202… английская армия занимает позиции у холма Сен-Жан. — Сен-Жан — возвышенность в северной части равнины Ватерлоо.

был зачитан распорядок дня, подписанный маршалом Сультом. — Сульт, Никола Жан де Дьё (1769–1851) — французский военачальник и государственный деятель, маршал Франции (1804); начал службу в 1785 г. рядовым; участник республиканских и наполеоновских войн; бригадный генерал (1794), дивизионный генерал (1799); отличился в битве при Аустерлице; получил от императора титул герцога Далматинского (1807); с 1808 г. командовал армией в Испании; потерпев в 1813 г. несколько поражений, отступил на юго-запад Франции, где в апреле 1814 г. заключил перемирие с Веллингтоном и заявил о признании Бурбонов; после отречения Наполеона в 1814 г. перешел на службу к Бурбонам, но во время Ста дней поддержал Наполеона и был в 1815 г. начальником его главного штаба; отличался большим честолюбием и политической беспринципностью: служил всем режимам кон. XVI11—первой пол. XIX вв. во Франции; военный министр Июльской монархии в 1830–1831 гг.; председатель совета министров (1832–1834, 1839–1840, 1840–1847).

Его дивизия стояла напротив фермы Угумон… — Ферма Угумон находится в западной части равнины Ватерлоо; дивизия Жерома Бонапарта расположилась к юго-западу от нее.

Принц передал командование дивизией генералу Гильемино… — Гильемино, Арман Шарль (1774–1840) — французский военачальник и дипломат, участник революционных и наполеоновских войн; бригадный генерал (1808), дивизионный генерал (1813), барон (1808); во время Ста дней поддержал Наполеона и сражался при Катр-Бра и Ватерлоо; пэр Франции (1823), посол в Константинополе (1823–1831).

203… Пленные стали кричать: «Gott erhalte den koenigf»… Этот девиз был выбит на вестфальских монетах. — Надпись «Gott erhalte den koenig» (нем. «Боже, храни короля!») была выбита на ребре монет, чеканившихся в Вестфальском королевстве в 1807–1813 гг. На их лицевой стороне шла надпись «Hieronymus-Napoleon» («Иероним-Наполеон»), а на обороте — «Koenig von Westphalen Fr. Рг.» («Король Вестфальский, французский] пр[инц]»).

отступать в направлении Брюсселя… — Брюссель — старинный город в Бельгии, известный с VII в., столица герцогства Брабант; в средние века входил в состав нескольких феодальных государств, а после наполеоновских войн — Нидерландского королевства; с 1831 г. — столица независимой Бельгии; расположен в 20 км к северу от Ватерлоо.

Жарден, личный конюх императора, принес бутылку бордо… — Жарден — слуга Наполеона, отвечавший за его лошадей; оставил воспоминания о битве при Ватерлоо, опубликованные в 1911 г.

204 …Я уже рассказывал в другом месте о разгромленных, растерзанных, уничтоженных английских частях… — Вероятно, имеется в виду историческое сочинение Дюма «Наполеон», впервые изданное в Париже в 1839 г.

призывал на помощь единственного человека либо единственное явление природы, способных ему помочь: Блюхера либо темноту. — Блюхер, Гебхарт Леберехт, князь Вальштаттский (1742–1819) — прусский генерал-фельдмаршал (1813); в 1758 г. поступил на службу в шведскую кавалерию, с 1760 г. состоял на прусской службе; участвовал в Семилетней войне (1756–1763); отличился в войне против революционной Франции (1793–1794); после сражения при Йене и Ауэрштедте капитулировал в Любеке (1806); в 1813 г. командующий русско-прусской Силезской армией, сражался при Лютцене и Бауцене, способствовал победе под Лейпцигом; в кампании 1814 г. был одним из инициаторов наступления на Париж, приведшем к падению Наполеона; в 1815 г. командовал прусско-саксонской армией, которая своевременно подошла к Ватерлоо и помогла союзникам одержать там победу. Образ действий генерала отличался быстротой и смелостью, хотя он и слабо разбирался в стратегических вопросах.

генерал Фриан и принц Жером только что захватили последнюю английскую батарею… — Фриан, Луи (1758–1829) — французский дивизионный генерал (1799); начал службу солдатом и быстро выдвинулся во время войн Республики; затем с отличием участвовал в войнах Наполеона; в 1809 г. командовал дивизией в корпусе Даву; после сражения при Ваграме был возведен в графское достоинство

(1808); в 1812 г. командовал дивизией, был ранен в Бородинском сражении; после отречения Наполеона в 1814 г. служил Бурбонам, но во время Ста дней присоединился к императору, сражался при Линьи и Ватерлоо; при Второй реставрации в 1815 г. вынужден был оставить службу; отличался выдающейся храбростью.

к ним во весь опор примчался генерал Лабедуайер… — Лабедуай-ер, Шарль Анжелик Франсуа Юше де (1786–1815) — французский генерал (1815); отличился в кампаниях 1806–1807, 1808, 1809 и 1813 гг.; после отречения Наполеона в 1814 г. был назначен командиром полка; посланный со своей частью против Наполеона при его возвращении с Эльбы, перешел на сторону императора и был пожалован званием пэра; участвовал в сражении при Ватерлоо; после второго отречения императора защищал в Палате пэров права Наполеона II; получив паспорт для отъезда в Америку, вернулся в Париж, чтобы проститься с семьей, был арестован, предан военному суду, обвинен в предательстве и измене и расстрелян 19 августа 1815 г.

Он бросился в каре Камбронна, под огонь английской батареи… — Камбронн, Пьер Жак Этьенн, граф (1770–1842) — французский генерал, участник революционных и наполеоновских войн; последовал за Наполеоном на Эльбу и был там начальником его немногочисленной гвардии; при Ватерлоо командовал бригадой Старой гвардии и был тяжело ранен.

старый генерал-корсиканец Кампиприкрывал собой и принца, и императора. — Кампи, Туссен (1777–1832) — французский военачальник, дивизионный генерал; уроженец Аяччо; барон Империи

(1809); его имя выбито на Триумфальной арке в Париже.

кто возьмется отвести меня к Груши? — Груши, Эмманюэль, маркиз де (1768–1848) — французский военачальник, выходец из аристократической нормандской семьи; военную службу начал в тринадцать лет, принимал участие в республиканских и наполеоновских войнах; бригадный генерал (1792), дивизионный генерал (1793); поддержав Наполеона во время Ста дней и получив от него звание маршала и достоинство пэра, командовал в ходе кампании 1815 г. частью французской армии, которая должна была после сражения при Линьи действовать против войск Блюхера, но не сумел помешать ему прийти на помощь Веллингтону; после второй реставрации находился до 1819 г. в изгнании. Наполеон возлагал на Груши всю ответственность за свое поражение при Ватерлоо.

206… Три дня принц провел с братом в Елисейском дворце… — Елисей ский дворец, расположенный на улице Предместья Сент-Оноре в Париже, недалеко от Елисейских Полей, был построен архитектором Арманом Клодом Молле (1660–1742) для Луи Анри де Ла Тур д'Овернь, графа д'Эврё (1679–1753), после смерти которого он сменил несколько владельцев и в 1786 г. был куплен Людовиком XVI; в 1809–1815 гг. был одной из резиденций Наполеона, подписавшего там 22 июня 1815 г. свое отречение в пользу сына, Наполеона II; в 1848–1852 гг. служил резиденцией президента республики; в 1853–1867 гг. был существенно перестроен архитектором Жозефом

Этьенном Лакруа (1814–1873) и с 1873 г. является официальной резиденцией президента.

он узнал, что армия отходит за Луару. — Луара — одна из крупнейших рек Франции (длиной 1 012 км); берет начало в Севенн-ских горах на юге Франции, течет на север до Орлеана, затем поворачивает на запад и возле Нанта впадает в Атлантический океан, как бы разделяя страну на две части.

на троне уже месяц восседал Людовик XVIII. — Людовик XVI11 (1755–1824) — французский король в 1814–1815 и 1815–1824 гг., внук Людовика XV; до восшествия на престол носил титул графа Прованского; в начале Революции эмигрировал; после казни в январе 1793 г. своего старшего брата, Людовика XVI, провозгласил себя регентом при малолетнем племяннике, считавшемся роялистами законным королем Людовиком XVII, а после сообщения о его смерти в тюрьме (1795) — французским королем; взойдя на престол, сумел осознать невозможность полного возвращения к дореволюционным порядкам и старался в какой-то степени уравновесить влияние ультрароялистов.

его повсюду искали и были бы не прочь отыграться на нем за смерть герцога Энгиенского. — Герцог Энгиенекий — Луи Антуан Анри де Бурбон-Конде (1772–1804), принц французского королевского дома; с 1789 г. эмигрант; служил в эмигрантском корпусе своего деда принца Конде; в 1804 г. в ответ на покушение роялистов на Наполеона был арестован французскими кавалеристами на территории Бадена, привезен в Париж, предан военно-полевому суду и расстрелян во рву замка Венсен.

Принц без промедления выехал в Страсбург. — Страсбург — главный город исторической области Эльзас; расположен в среднем течении Рейна; ныне административный центр французского департамента Нижний Рейн.

…По странному совпадению, этот офицер-старейшина оказался не кем иным, как полковником Готье, бывшим начальником топографической службы короля Жерома. — Сведений об этом персонаже (Gauthier) найти не удалось.

он был уже на середине Кельского моста, когда на французской стороне появились преследующие его солдаты… — Кель — небольшой старинный немецкий город, который расположен на правом берегу Рейна, напротив Страсбурга, лежащего на левом берегу реки и связанного с ним мостом; в 1815 г. относился к Великому герцогству Баденскому; в настоящее время входит в федеральную землю Баден-Вюртембург.

207… на противоположном конце моста принца встретил полк вюртем бергской армии, посланный его тестем. — Имеется в виду король Вюртембергский Фридрих I (см. примеч. к с. 195).

король Вюртембергский… держал его почти что в заключении в своем замке Эльванген, откуда ему удалось выйти, лишь получив паспорт, подписанный г-ном Меттернихом, и дозволение жить в Шёнау, близ Вены. — Эльванген — замок на юго-западе Германии, на реке Ягст, в федеральной земле Баден-Вюртемберг, построенный как крепость ок. 1200 г.; с XV в. служил резиденцией владетельных особ; в 1802 г. вошел во владения герцога Вюртембергского.

Меттерних-Виннебург, Клеменс Венцель Лотар, князь (1773–1859) — австрийский государственный деятель и дипломат, один из столпов европейской реакции; посол в Дрездене (1801–1803), Берлине (1803–1805) и Париже (1805–1809); осенью 1809 г. вел переговоры о заключении Шёнбруннского мирного договора с Францией, но, не достигнув успеха, вышел в отставку; с 1809 г был министром иностранных дел и фактически возглавлял австрийское правительство, ориентируясь на союз с Францией против России, однако в 1813–1814 гг. выступил как один из руководителей очередной антифранцузской коалиции; в 1814–1815 гг. председательствовал на Венском конгрессе, определившем послевоенное устройство Европы; в 1815 г. организатор т. н. Священного союза европейских монархов для борьбы против революционных и национально-освободительных движений и либеральных идей; с 1821 г. канцлер австрийской монархии; в 1848 г. был свергнут революцией и бежал в Англию; возвратился в 1850 г. и иногда выступал советником правительства, но к власти не вернулся.

В 1821–1827 гг. Жером Бонапарт жил в замке Шёнау в 6 км к юго-востоку от города Крумбах в Нижней Австрии, в округе Винер-Нойштадт, южнее Вены.

забеспокоился австрийский император… — Имеется в виду Франц Габсбург (1768–1835) — последний император Священной Римской империи, носивший имя Франц II (1792–1806), и первый австрийский император (1804–1835) под именем Франца I; тесть Наполеона I; вел войны против Французской революции и Наполеона, однако после многочисленных поражений заключил с ним союз против России; тем не менее в 1813 г. примкнул к шестой антифранцузской коалиции и весьма способствовал падению Наполеона; был одним из организаторов Священного союза.

в Шёнбрунне жил герцог Рейхштадтский и между дядей и племянником могла возникнуть связь. — Герцог Рейхштадтский — Наполеон Франсуа Жозеф Шарль Бонапарт (1811–1832), сын Наполеона I и его второй супруги (с 1810 г.) императрицы Марии Луизы (1791–1847), дочери австрийского императора Франца I; при рождении получил титул короля Римского; после первого отречения отца в 1814 г. был перевезен в Вену, в замок Шёнбрунн, где фактически жил в почетном плену. После своего второго отречения в 1815 г. Наполеон I провозгласил своего сына императором, и, хотя этот титул не давал ребенку никаких прав и не был признан державами, бонапартисты считали его законным государем Наполеоном II. В 1817 г. договор между противниками Наполеона лишил мальчика наследственных прав на Парму, герцогиней которой была его мать. Дед, император Франц I, взамен даровал ему 22 июля 1818 г. титул герцога Рейхштадтского (по названию городка в Богемии, ныне Закупы в Чехии), но не признал его членом императорской фамилии и не дал звания эрцгерцога. Юноша с двенадцати лет числился на военной службе, серьезно изучал военное дело и дослужился до чина майора, однако в возрасте двадцати одного года умер от туберкулеза.

в 1831 году грянула революция в Романье. — В начале февраля 1831 г. в городах Романьи (см. примеч. к с. 97), а также в герцогствах Модена и Парма вспыхнуло восстание, готовившееся карбонарием Чиро Менотти (1798–1831) и проходившее под лозунгами национально-освободительного движения, но уже через месяц, в марте, оно было подавлено австрийскими войсками.

В этой революции участвовал старший сын Луи Бонапарта, короля Голландии… — В революционных событиях 1831 г. в Романье принимали участие оба сына Луи Бонапарта (см. примеч. к с. 13) и его супруги с 1802 г. Гортензии Богарне (1783–1837):

Наполеон Луи Бонапарт (1804–1831) — в 1809–1813 гг. герцог Бергский; в 1810 г., в течение десяти дней после того как отец отрекся от престола, был голландским королем под именем Людовика 11; умер 17 марта 1831 г. в городе Форли (то ли погиб в схватке с австрийскими войсками, то ли скончался от кори).

Шарль Луи Наполеон Бонапарт (1808–1873) — будущий первый президент Франции (1848–1852) и ее последний монарх, император Наполеон 111 (1852–1870).

Великий герцог Леопольд был сыном изгнанника, сам провел юность на чужбине… — Отцом Леопольда 11 был Фердинанд III (1769–1824) — великий герцог Тосканский в 1790–1801 и 1814–1824 гг., второй сын императора Леопольда II (1747–1792; император с 1790 г.) и его супруги с 1764 г. Марии Луизы Испанской (1745–1792).

После того как в соответствии с Люневильским миром 1801 г. великий герцог Фердинанд III утратил Тоскану, превращенную Наполеоном в королевство Этрурию, он получил взамен владения в Австрии и титул курфюрста Зальцбургского. Однако в 1805 г., в соответствии с условиями Пресбургского мира, ему пришлось отдать эти земли Австрии и для него специально было образовано новое государство, Великое герцогство Вюрцбургское. Лишь после падения Наполеона в 1814 г. Фердинанд III получил обратно Тоскану.

в Кварто, очаровательном поместье, расположенном между Пет-райей и Кареджи. — Петрайя — загородная резиденция семейства Медичи, расположенная в нескольких километрах к северо-западу от Флоренции; первоначально, в 1364–1422 гг., крепость семейства Брунеллески, затем — Строцци; в 1532 г. была конфискована герцогом Алессандро; в 1566–1568 гг. Козимо I перестроил ее и подарил своему сыну кардиналу Фердинанду Медичи, будущему великому герцогу, который в 1575–1590 гг. трудами архитектора Бернардо Буонталенти превратил ее в роскошную виллу.

208… Палата депутатов единогласно постановила выплачивать вдове короля Мюрата, дважды предавшего Францию, пенсию в сто тысяч ливров… — Палата депутатов — нижняя палата французского Национального собрания в период Реставрации и Июльской монархии (1815–1848); являлась законодательной властью Франции, а также обсуждала текущие государственные дела; избиралась на основе высокого имущественного ценза.

Вдова Мюрата — Каролина Бонапарт (1782–1839), самая младшая из сестер Наполеона Бонапарта; в 1806–1808 гг. великая герцогиня Бергская, в 1808–1815 гг. королева Неаполитанская; во Францию переехала с Корсики в 1793 г.; влюбившись в Мюрата, 20 января 1800 г. стала его женой и родила от него четырех детей; отличаясь честолюбием и властолюбием, долгое время вынашивала планы сделать наследником Наполеона своего старшего сына Ашиля, но рождение у императора сына, Наполеона И, разрушило ее мечты; после гибели мужа жила в Австрии, в замке близ Вены, воспитывая своих детей, а в 1830 г. переехала в Италию, во Флоренцию.

По всей вероятности, Дюма называет предательствами следующие два поступка Мюрата:

1) Мюрат, на которого Наполеон, уезжая во Францию, 5 декабря 1812 г. возложил командование остатками Великой армии, 16 января 1813 г., находясь в Познани, самовольно передал командование армией Евгению Богарне и на следующий день отправился в Неаполь, торопясь спасти свой трон;

2) в начале ноября 1813 г., после поражения Наполеона под Лейпцигом, Мюрат, желая сохранить за собой неаполитанский трон, начал тайные переговоры с Австрией и Англией; в итоге 8 января 1814 г. был подписан договор, в соответствиии с которым Мюрат обязался начать в Северной Италии военные действия, направленные против Евгения Богарне, вице-короля Италии, выставив для этого армию в 35 000 солдат. И уже 17 января он двинул свою армию и занял Рим, Флоренцию, Ливорно, Лукку и Пизу.

никто не подумал хотя бы запечатлеть на Триумфальной арке имя единственного брата Наполеона, который остался верен ему до конца… — Триумфальная арка на площади Звезды в Париже, задуманная Наполеоном как памятник победам французского оружия, была сооружена в 1806–1836 гг. по планам архитектора Жана Франсуа Шальгрена (1739–1811); на ней выгравированы названия 128 сражений, выигранных республиканской и императорской армиями, а также имена 660 видных французских военачальников того времени.

Имя Жерома Бонапарта было начертано на Триумфальной арке лишь в 1850 г., через два года после того, как его племянник стал президентом Франции.

сабля, которую император носил при Маренго… — Маренго — селение в итальянской провинции Алессандрия, в 10 км к юго-востоку от города Алессандрия; 14 июня 1800 г., во время войны Франции со второй антифранцузской коалицией (Россия, Англия, Австрия и Турция), Бонапарт одержал там трудную победу над австрийской армией генерала Михаэля фон Меласа (1729–1806), после чего было подписано соглашение, в соответствии с которым австрийские войска должны были покинуть Северную Италию.

меч, который Франциск I отдал в Павии, попав в плен, и который Мадрид вернул Наполеону… — Павия — город в герцогстве Миланском (ныне в итальянской области Ломбардия), в 30 км к югу от Милана, близ которого 24 февраля 1525 г. 28-тысячное французское войско под командованием Франциска I потерпело сокрушительное поражение от 23-тысячного войска имперцев под началом испанского генерала Карла де Ланнуа (ок. 1487–1527) и французский король был взят в плен. Битва при Павии, фактически положившая конец французским притязаниям на Италию, сыграла заметную роль в истории военного искусства, показав превосходство вооруженной огнестрельным оружием пехоты над рыцарской конницей.

Франциск 1, сдавшись в плен при Павии, отдал свой меч Карлу V, который отвез его вместе с пленным французским королем в Испанию, где меч хранился в королевской сокровищнице сначала в Толедо, а потом в Мадриде. Когда в 1808 г. Наполеон I оккупировал Испанию, он приказал перевезти меч Франциска 1 во Францию, что и было исполнено. Однако этот меч вошел не в государственное достояние Франции, а в личную собственность семьи Бонапартов и в итоге оказался у Жерома Бонапарта.

сабля, которую Стефан Баторий оставил в наследство Яну Собе-скому… — Баторий, Стефан (1533–1586) — князь Трансильванский в 1571–1576 гг., в 1575 г. избранный польским королем и в 1576 г. великим князем Литовским; выдающийся полководец; проводил захватническую политику на восточных границах Польши, принял участие в Ливонской войне (1558–1583) против Московского государства, но после неудачной осады Пскова (1581–1582) вынужден был заключить перемирие на десять лет; умер, готовясь к новой войне с Москвой.

Ян 111 Собеский (1629–1696) — польский аристократ и полководец, польский король и великий князь литовский с 1674 г.; в годы его правления Польша достигла ряда военных успехов в борьбе с Турцией; в 1683 г. он разгромил трехсоттысячную турецкую армию, осаждавшую Вену; подписав в 1686 г. т. н. Вечный мир с Россией, стал проводить политику сотрудничества со своим восточным соседом; его попытки укрепить королевскую власть и превратить польскую республику в наследственную монархию окончились неудачей.

табакерка, которую 19марта 1815 года король Людовик XVIII забыл в своем кабинете… — В ночь с 19 на 20 марта 1815 г., накануне того дня, когда Наполеон вошел в Париж, Людовик XVIII бежал из Тюильри и направился в Бельгию.

209… У принца де Монфора есть два сына и дочь.— От брака с Екатери ной Вюртембергской у Жерома Бонапарта было трое детей:

Жером Наполеон Шарль Бонапарт (1814–1847) — полковник вюртембергской армии, умерший во Флоренции; было принято называть его «принц де Монфор»;

Наполеон Жозеф Шарль Поль Бонапарт (1822–1891) — французский политический деятель и военачальник; в 1847 г., после смерти своего старшего брата, принял имя Жером; посол в Испании (1849), сенатор (1852), дивизионный генерал (1853); обычно его называли «принц Наполеон»;

Матильда Бонапарт (1820–1904) — с 1 ноября 1840 г. супруга А.Н.Демидова (см. примеч. к с. 60), расставшаяся с ним в 1847 г.

чей приезд в Париж произвел такую сенсацию… — Матильда Бонапарт получила разрешение вернуться во Францию в декабре 1840 г., по случаю ее брака с А.Н.Демидовым и в то самое время, когда в Шербур вернулся с острова Святая Елена фрегат «Красотка» с прахом Наполеона.

Я имел честь сопровождать принца Наполеона в паломничестве на остров Эльбу… — Дюма познакомился с принцем Наполеоном во Флоренции и в конце июня 1842 г. совершил с ним поезку на Эльбу и Пьянозу.

Красный Человечек


в первый раз — в Даманхуре, в Египте… — Даманхур — древний город в Египте, в западной части дельты Нила, в 160 км к северо-западу от Каира и в 70 км к к юго-востоку от Александрии; административный центр провинции Бухейра; 8 июля 1798 г. был захвачен войсками Бонапарта.

ваше любопытство может удовлетворить княгиня Голицына. — Выяснить со всей определенностью, о какой представительнице аристократического и чрезвычайно разветвленного княжеского рода Голицыных здесь идет речь, не удалось. Возможно, имеется в виду княгиня Мария Голицына (1777–1847), урожденная Воронецкая, полька, с 1800 г. супруга князя Николая Васильевича Голицына (1762–1832), мать князя Владимира Николаевича Голицына (1802–1844).

ее старый друг Зайончек рассказывал ей о нем нечто невероятное. — Зайончек, Иосиф (1752–1826) — генерал польской, французской и русской службы, начавший военную карьеру в войсках Речи По-сполитой; участник польского восстания 1794 г.; после его подавления поступил на французскую службу, командовал крупными воинскими соединениями во время Итальянской кампании (1796–1797), Египетской экспедиции (1798–1801) и Русского похода (1812); тяжело раненный при Березине, был взят в плен русскими войсками; в 1815 г. поставлен императором Александром I наместником вновь образованного Царства Польского и возведен в княжеское достоинство; на этом посту остался предан России.

210… Бонапарт ступил на землю Египта в ночь с 1 на 2 июля…— Име ется в виду начало Египетской экспедиции, предпринятой французской армией в 1798–1801 гг. по инициативе и под командованием Наполеона Бонапарта (сам он оставался там до 23 августа 1799 г.). Эта экспедиция имела целью завоевание новой колонии, защиту интересов французских коммерсантов в Восточном Средиземноморье и создание плацдарма для борьбы с Англией на Востоке, прежде всего для дальнейшего наступления на главную английскую колонию — Индию. Французам удалось завоевать Египет и утвердиться там, но дальнейшие их попытки продвинуться в Азию были остановлены Турцией и Англией. В 1798 г., после уничтожения французской эскадры английским флотом, армия Бонапарта оказалась заблокированной в Египте. В 1801 г. она была вынуждена сложить оружие и вслед за подписанием условий капитуляции Александрии (31 августа 1801 г.) вывезена английским флотом. Французская армия высадилась в Египте 1–2 июля 1798 г. в рыбацком поселке Марабут, в нескольких километрах от Александрии.

захватив перед этим Мальту, словно это была незащищенная деревня… — Мальта — остров в центральной части Средиземного моря, одна из важнейших стратегических позиций в этом регионе; захватывался многими государствами; в 1530 г. был передан императором Карлом V военно-монашескому ордену Святого Иоанна Иерусалимского, который после этого стал называться Мальтийским; в 1800 г. был завоеван Англией и стал ее колонией и военно-морской базой; с 1964 г. — независимое государство.

Летом 1798 г. Мальта была захвачена французами в соответствии со стратегическими планами Бонапарта, желавшего иметь промежуточный укрепленный пункт между Францией и Египтом. 9 июня 1798 г. французский флот подошел к острову, и на следующий день, после отказа впустить его корабли в гавань, Бонапарт высадил трехтысячный десант. Ла-Валетта, главный город Мальты, мощная крепость, была взята в осаду и уже через день капитулировала; по договору о капитуляции орден передал свои владения Французской республике, и на острове был оставлен французский гарнизон.

На следующий день была взята Александрия, и новый Цезарь обедал у подножия колонны Помпея. — Александрия (араб. Аль-Исканда-рия) — город на севере Египта, административный центр одноименного губернаторства; расположен на побережье Средиземного моря, в западной части дельты Нила; основан в 332–331 гг. до н. э. Александром Македонским; приПтолемеях (305—30 до н. э.) — столица Египта и центр эллинистической культуры; находясь в составе Римской империи (с 30 г. до н. э.) и Византии (с кон. IV в. н. э.), продолжал оставаться крупным культурно-экономическим центром; в I в. был вторым по величине городом античного мира (после Рима), с населением около одного миллиона человек; являлся одним из главных центров раннего христианства; в VII в. был завоеван арабами; во время турецкого завоевания Египта (1517) был сильно разрушен; возрождение его относится к нач. XIX в. Александрия была штурмом взята французами 2 июля 1798 г., потерявшими при этом около трехсот человек убитыми и ранеными. Колонна Помпея — самый значительный античный памятник в Александрии: монолитная колонна из красного асуанского гранита, высотой 25 м, стоящая в юго-западной окрестности города; воздвигнута в кон. III в. в честь императора Диоклетиана (245–313; правил в 284–305 гг.) префектом Египта Постумием; происхождение ее названия неясное.

…в сопровождении всего нескольких человек и еще пяти или шести гидов. — Гиды — рота конных гвардейцев, созданная Бонапартом как отряд сопровождения главнокомандующего во время Итальянской кампании, в июне 1796 г., и находившаяся под командованием капитана Жана Батиста Бессьера (1768–1813), будущего маршала; после создания консульской гвардии стала основой гвардейского полка конных егерей.

Бок о бок с Бонапартом шагал Бурьенн. — Бурьенн, Луи Антуан Фовле де (1769–1834) — французский политический деятель и дипломат; соученик Бонапарта по Бриеннской военной школе; его личный секретарь в 1797–1802 гг.; оказавшись замешан в финансовых махинациях, впал в немилость и был отправлен посланником в Гамбург; после реставрации Бурбонов перешел на их сторону, превратившись в ультрароялиста; в марте 1815 несколько дней был начальником парижской полиции, во время Ста дней сопровождал Людовика XVIII в Гент и впоследствии получил звание государственного министра; под впечатлением Июльской революции (1830) впал в безумие и окончил жизнь в сумасшедшем доме; в 1829–1831 гг. вышли в свет его многотомные сенсационные мемуары, большую часть которых, как полагают, написал литератор и бывший дипломат Шарль Максим де Вильмаре (1785–1852), специализировавшийся на составлении подобного рода апокрифических сочинений.

Бонапарта едва не постигла судьба Кира. — Кир II Великий (ок. 590–530 до н. э.) — царь Персии (с 558 г. до н. э.) и основатель Персидской державы; завоевал Мидию, Лидию, греческие города в Малой Азии, значительную часть Средней Азии; в 539 г. до н. э. покорил Вавилон и Месопотамию; погиб во время похода, предпринятого им против кочевых племен Средней Азии, в сражении на берегу Амударьи.

На седьмой день, оставив раненого Клебера управлять захваченным городом, он направился в Каир… — Клебер, Жан Батист (1753–1800) — один из талантливейших полководцев Французской республики, дивизионный генерал (1793); по образованию архитектор; в 70—80-х гг. служил в австрийской армии; в 1789 г. вступил в национальную гвардию Эльзаса; участвовал в войне с первой антифранцузской коалицией и в Египетской экспедиции, которую он возглавил после отъезда Бонапарта из Египта (22 августа 1799 г.); крайне негативно относился к ее продолжению и вел переговоры с противником об эвакуации французской армии; 20 марта 1800 г. при Гелиополисе нанес сокрушительное поражение турецкой армии; 14 июня того же года был убит в Каире фанатиком-мусульманином Сулейманом аль-Халаби (1777–1800).

Каир — столица Египта, город и порт в нижнем течении Нила; известен с 111 в. как военное поселение; после завоевания Египта арабами — город-крепость, с X в. — столица халифата; захват города турками в 1517 г. привел к его длительному упадку.

Бонапарт вступил в Каир 25 июля 1798 г., после победы над мамелюками в битве у Пирамид (21 июля).

по той же дороге, по которой незадолго до этого прошел Дезе. — Дезе де Вейгу, Луи Шарль Антуан (1768–1800) — королевский офицер, принявший сторону Революции; дивизионный генерал (1793); участник первой и второй Итальянских кампаний Бонапарта и похода в Египет; погиб в битве при Маренго; один из самых талантливых генералов Республики.

приказал Зайончеку, командовавшему под началом моего отца кавалерийской бригадой, взять сотню егерей и отправиться на рекогносцировку по дороге в Рахманию. — Отец Александра Дюма — Тома Александр Дюма Дави деЛа Пайетри (1762–1806), мулат, сын французского дворян и на-плантатора с острова Сан-Доминго (соврем. Гаити) и рабыни-негритянки; с 1786 г. солдат королевской армии, с 1792 г. офицер армии Французской республики, дивизионный генерал (1793); горячий приверженец Республики, участник войн с антифранцузскими европейскими коалициями; командовал Западно-Пиренейской (сентябрь 1793 г.), Альпийской (январь 1794 г.) и Западной (август 1794 г.) армиями; в начале 1798 г., в ходе подготовки Египетской экспедиции, был назначен командующим кавалерией Восточной армии; героически воевал в Египте, однако ставил под сомнение цели экспедиции и ее шансы на успех; в марте 1799 г. с разрешения Бонапарта покинул Египет, но на пути во Францию попал в плен к неаполитанцам и содержался в тюрьме в Бриндизи, а затем в Мессине, где, по-видимому, был отравлен; из тюрьмы вышел 5 апреля 1801 г. тяжелобольным человеком, вернулся на родину и, уволенный из армии из-за своих республиканских убеждений и цвета кожи (сентябрь 1802 г.), через несколько лет умер, когда его сыну не было еще и четырех лет.

Эль-Рахмания — селение в Египте, в нижнем течении Нила, на берегу реки; находится в 30 км к северо-востоку от Дарманхура.

то есть в VI году Французской республики… — Республиканский (или революционный) календарь был установлен во Франции 5 октября 1793 г. и действовал до конца 1805 г. Новое летосчисление («эра свободы») начиналось со дня установления Республики — 22 сентября 1792 г. (последовавший за этим числом год объявлялся первым годом Республики); христианское летосчисление отменялось; в новых названиях месяцев учитывались особенности времен года и процессы сельского хозяйства.

Египетская экспедиция началась в VI году республиканского летосчисления. Указанная выше дата, 8 июля 1798 г., соответствует

22 мессидора VI года.

сражался под началом Костюшко и плечом к плечу с ним… — Ко-стюшко, Тадеуш Анджей Бонавентура (1746–1817) — выдающийся деятель польского национально-освободительного движения, республиканец, генерал; родился в среднепоместной шляхетской семье белорусского происхождения; участник борьбы североамериканских колоний Англии за независимость; во время национального восстания в Польше в 1794 г. был провозглашен главой государства, но не сумел расширить его социальную базу, что обусловило поражение восстания; 10 октября 1794 г. в сражении при Мацеёви-цах был разбит русскими войсками, тяжело ранен и взят в плен; с декабря 1794 г. находился в заключении в Петропавловской крепости; отпущен за границу императором Павлом I; отказался служить под началом Наполеона Бонапарта; долгие годы после освобождения из русского плена жил в США, во Франции, а потом в Швейцарии, где и умер.

211… после провозглашения Тарговицкой конфедерации, под актом кото рой по своему малодушию подписался король Станислав, Зайончек распрощался с польской армией и вместе с Костюшко и Иосифом По-нятовским уехал за границу… — Тарговицкая конфедерация — про-российский союз польских магнатов, который имел целью ликвидировать прогрессивную Польскую конституцию, принятую 3 мая 1791 г. Чрезвычайным сеймом Речи Посполитой, и был силой оружия поддержан Екатериной II; учредительный акт конфедерации, написанный русским генералом Василием Степановичем Поповым (1745–1822), был провозглашен 14 мая 1792 г. в селении Тар-говица к востоку от Умани (соврем. Торговица в Новоархангельском районе Кировоградской области), и уже 18 мая русские войска вторглись в пределы Речи Посполитой; в итоге король Станислав Август Понятовский (см. примеч. к с. 15) был вынужден присоединиться к Тарговицкой конфедерации (июль 1792 г.), после чего многие крупные польские генералы, в том числе и Зайончек, в знак протеста подали в отставку и эмигрировали. Конфедерация была ликвидирована в сентябре 1793 г., после того как она сыграла свою историческую роль и согласилась на второй раздел Польши (конвенция об этом разделе была подписана Россией и Пруссией

23 января 1793 г.).

Понятовский, Иосиф Антоний, князь (1763–1813) — польский генерал, маршал Франции (16 октября 1813 г.); племянник польского короля Станислава Августа, сын его младшего брата Анджея Понятовского (1735–1773); участник восстания Костюшко (1794); в 1806 г. примкнул к Наполеону, прельщенный его обещанием восстановить политическую независимость Польши; с декабря 1806 г. военный министр Великого герцогства Варшавского; с января 1807 г. командовал польскими войсками в составе наполеоновской армии и участвовал во многих ее сражениях; в 1812 г. командовал 5-м корпусом Великой армии, состоящим из польских и саксонских войск; утонул в реке Эльстер 19 октября 1813 г., в последний день т. н. «Битвы народов» под Лейпцигом.

в самом начале 1794 года в Польше вспыхнуло восстание… — Освободительное восстание, начавшееся в Польше в марте 1794 г., было направлено против магнатства, захватившего власть в стране, и оккупировавших страну прусских и русских войск. Однако польская шляхта, руководившая восстанием, не сумела добиться поддержки народных масс, и это обстоятельство, а также превосходство войск интервентов привело в конечном счете к поражению восстания (октябрь 1794 г.) и к уничтожению польского государства в результате его третьего раздела (24 октября 1795 г.).

началась новая битва за Польшу, столь же героическая, столь же кровавая и столь же роковая для польского народа, какой была минувшая война 1791 года и какой предстояло стать войне 1830 года. — Под войной 1791 года здесь следует понимать военные действия между польско-литовской армией, защищавшей конституцию 3 мая 1791 года, с одной стороны, и Тарговицкой конфедерацией и вторгшимися на территорию Польши русскими войсками — с другой; война началась 18 мая 1792 г., длилась более двух месяцев и закончилась в конце июля, после того как король Станислав присоединился к тарговичанам.

Войной 1830 года здесь названо национально-освободительное восстание на территории Царства Польского, Литвы, а также частично Белоруссии и Правобережной Украины, начавшееся 29 ноября 1830 г. и проходившее под лозунгом восстановления «исторической Польши» в границах 1772 г. (то есть до ее первого раздела 19 февраля 1772 г. между Россией, Пруссией и Австрией); после ряда кровопролитных сражений оно было окончательного подавлено русскими войсками 21 октября 1831 г., после чего 26 февраля 1832 г. конституция Царства Польского была отменена, его сейм распущен, а польская армия упразднена.

4 ноября Суворов взял Варшаву… — Варшава — старинный город, основанный в XII в. на реке Висла; с 1596 г. политический центр Польского королевства; в 1807–1813 гг. столица Великого герцогства Варшавского; после 1815 г. столица Царства Польского, находившегося в унии с Российской империей; с 1918 г. столица Польши.

Суворов, Александр Васильевич (1729–1800) — великий русский полководец, генералиссимус (1799), военный теоретик; в 1799 г. командующий русскими войсками в Италии и Швейцарии.

Здесь имеется в виду финальный драматический акт польского восстания Костюшко, происходивший 4 ноября 1794 г., — захват русскими войсками под командованием А.В.Суворова, тогда еще генерал-аншефа, Праги, предместья Варшавы, расположенного на правом берегу Вислы; вслед за стремительным и кровопролитным штурмом последовали массовые убийства защитников предместья, включая и мирных жителей, после чего устрашенная Варшава капитулировала.

генералы Ясинский, Корсак, Павел Грабовский и Квасневский были найдены среди мертвых… — Имена этих четырех польских генералов, участников восстания Костюшко, оборонявших Прагу во время ее штурма русскими войсками, приведены в победной реляции А. В.Суворова.

Ясинский, Якуб (ок. 1761–1794) — польский генерал и поэт, военный инженер; руководитель восстания в Вильне 24 апреля 1794 г., а затем главнокомандующий литовскими повстанческими войсками; во время штурма Праги командовал северным фронтом линии обороны.

Корсак, Тадеуш (ок. 1741–1794) — участник восстания в Вильне в апреле 1794 г.; по образованию юрист; за оборону Вильны 15–20 июля был произведен Костюшко в чин генерал-майора; похоронен вместе с Якубом Ясинским на Камёнковском кладбище в Варшаве.

Грабовский, Павел (1759–1794) — генерал-майор литовской армии.

Биографических сведений о польском генерале Квасневском, погибшем при штурме Праги, найти не удалось. При обороне Праги прославился Валентий Квасневский (1752–1813), который командовал полком добровольцев, а затем состоял на французской службе, имея чин бригадного генерала.

заплатил за свое участие в освобождении родины двумя годами пребывания в крепости Йозефштадт, откуда он вышел лишь после смерти императрицы Екатерины. — После захвата русскими войсками Праги генерал Зайончек сумел перебраться в Галицию, входившую тогда в состав Австрийской империи, и был интернирован там австрийцами, после чего два года провел в заключении в Йозефштадте.

Йозефштадт (соврем. Йозефов) — мощная крепость в Богемии, близ города Кёнигграц (соврем. Градец-Кралове) на Эльбе, построенная в 1781–1787 гг. императором Иосифом И, который дал ей свое имя.

Екатерина II Алексеевна (1729–1796) — русская императрица с 1761 г.; урожденная принцесса София Августа Фредерика Ангальт — Цербстская, дочь князя Христиана Августа Ангальт-Цербстс ко го (1690–1747) и принцессы Иоганны Елизаветы Гольштейн-Гот-торпской (1712–1760); с 1745 г. супруга императора Петра III (1728–1762; правил с 1761 г.); с 1762 г., после свержения, а затем убийства мужа правила единолично и старалась всеми силами доказать свою приверженность православию и идее укрепления российской государственности; наибольших успехов в этом направлении достигла в области внешней политики, расширив границы России путем присоединения территорий после победоносных войн с турками (1768–1774, 1787–1791) и в результате трех разделов Польши (1772, 1793 и 1795); при ней Россия заявила о себе как о мощной державе, способной оказывать существенное влияние на ход мировой истории; во внутренней политике жестко придерживалась курса на усиление крепостничества, расширение привилегий дворянства и подавление свободомыслия; умерла 17 ноября 1796 г.

он вместе с Жубером и моим отцом в 1797 году участвовал в Тирольской кампании. — Тироль — историческая область в Восточных Альпах, входившая в родовой удел Габсбургов; в настоящее время ее большая часть образует федеральную землю Тироль в Австрии, а меньшая, южная, — часть автономной области Трентино-Альто-Адидже в Италии. Здесь речь идет о вторжении 9 марта 1797 г. на территорию Австрии французских войск (командовал ими генерал Жубер, а генералы Дюма и Зайончек находились во время этой экспедиции под его началом), которые вскоре одержали там ряд побед: 16 марта при Тальяменто, 19 марта при Градиске, 28 марта вошли в Клагенфурт, 2 апреля — в Неймаркт, 3 апреля — в Унцмаркт, 6 апреля — в Юденбург; вскоре авангард французской армии оказался в 150 км от Вены. В этих условиях 18 апреля в замке Эгген-вальд близ Леобена были подписаны предварительные условия мира между Французской республикой и Австрийской империей; после этого в мае французы оккупировали территорию Венецианской республики, в июне — Генуэзской, а 17 октября в селении Кампо Формио, находящемся в итальянской провинции Удине, был подписан мирный договор между Францией и Австрией. Тирольскую кампанию современники назвали «походом гигантов».

Жубер, Бартелеми Катрин (1769–1799) — прославленный французский военачальник, дивизионный генерал (1796); до начала военной карьеры (1791) был студентом факультета права Дижонского университета и начал службу с нижних чинов, но уже в 1795 г. благодаря своей храбрости и таланту был произведен в бригадные генералы; в Итальянской кампании 1796–1797 гг. отличился в сражениях при Лоди, Кастильоне, Арколе; его триумфом стала битва при Риволи, после которой он совершил труднейший переход через Тироль и приблизился к Вене; в дальнейшем занимал пост губернатора Венецианской области, командовал французской армией в Голландии, а в июле 1799 г. был назначен главнокомандующим Итальянской армии, действовавшей против объединенных русско-австрийских войск, во главе которых стоял А.В.Суворов; 15 августа был сражен случайной пулей в самом начале битвы при Нови, в которой французская армия потерпела поражение и вынуждена была отступить.

заметил крупный отряд мамелюков… — Мамелюки (мамлюки) — первоначально (в XII–XIII вв.) гвардия египетских султанов, формировавшаяся из рабов, среди которых было много выходцев с Кавказа. В 1250 г. мамелюки, ставшие к этому времени феодалами-помещиками, свергли султана и образовали свое государство. Когда в нач. XVI в. Египет был завоеван Турцией, они сохранили свое положение, уплачивая дань турецкому паше в Каире. В 1799–1800 гг. вожди мамелюков оказывали решительное сопротивление Бонапарту, но были разгромлены; многие из них перешли на службу во французскую армию и вместе с ней покинули Египет.

212… адъютант Круазъе и генерал Дезе его не впустили… — Круазье, Франсуа (7—1799) — французский кавалерийский офицер, адъютант Бонапарта; был убит во время похода в Сирию.

213… Ваша вера учитчто первые станут последними. — См. примеч. к с. 113.

Приветствую тебя, победитель при Келе! — В конце 1796 г., во время вынужденного отступлении французской армии генерала Жана Виктора Моро (1763–1813) из Баварии, откуда ее вытеснили войска эрцгерцога Карла (1771–1847), Дезе, укрепившись в Келе (см. примеч. к с. 206), в течение двух месяцев сдерживал наступление неприятеля.

216… где бы он ни был — в Шубрахите, у Пирамид, в Яффе… — Здесь перечислены важные сражения в ходе Египетской кампании. Шубрахит — деревня на Ниле, возле которой французская армия, двигавшаяся к Каиру, 13 июля 1798 г. атаковала и разбила 8-тысячное войско мамелюков.

Битва у Пирамид — сражение 21 июля 1798 г. у селения Эмбабе (соврем. Имбаба) близ Каира, в виду египетских пирамид, в котором французские войска разгромили многотысячную армию мамелюков: бросив часть своей артиллерии, они отступили на юг; после этого сражения французы заняли Каир.

Яффа — город в Палестине, на берегу Средиземного моря, ныне слившийся с городом Тель-Авив; был взят французами штурмом 6 марта 1799 г., во время похода Бонапарта из Египта в Сирию.

…Но вот, наконец, армия Бонапарта подошла к Сен-Жан-д'Акру… — Сен-Жан-д'Акр (соврем. Акко в Израиле) — укрепленный город в Палестине, на берегу залива Хайфа Средиземного моря; был основан в III–II вв. до н. э. египетскими царями из греческой династии Птолемеев и потому назывался Птолемаида, являясь одним из центров их государства; название Сен-Жан-д'Акр город получил в кон. XI в. (после взятия его крестоносцами) в честь рыцарей военно-монашеского ордена Святого Иоанна Иерусалимского (Сен-Жан — «святой Иоанн»).

С 19 марта по 21 мая 1799 г., во время похода в Сирию, Бонапарт безуспешно осаждал Сен-Жан-д'Акр, предприняв восемь штурмов этой крепости (первый — 28 марта, последний — 10 мая), оборонять которую туркам помогал английский адмирал Сидней Смит (1764–1840). Неудача осады заставила Бонапарта прекратить дальнейшее продвижение на Восток и вернуться в Египет.

218… на пути из Газы в Эль-Ариш он умер от столбняка. — Газа — город в Палестине, на восточном побережье Средиземного моря, один из древнейших в мире; находится примерно в 180 км к югу от Сен-Жан-д'Акра.

Эль-Ариш — древний египетский город на средиземноморском побережье Синайского полуострова, на исторической границе Египта и Израиля, к юго-западу от Газы; был захвачен войсками Бонапарта 20 февраля 1799 г. на пути к Сен-Жан-д'Акру.

…он уже прошел через 18 брюмера, стал первым консулом и теперь мечтал о троне. — 18–19 брюмера VIII года Республики (9—10 ноября 1799 г.), вернувшись из Египетской экспедиции, Бонапарт произвел в Париже государственный переворот, разогнал военной силой тогдашнее правительство Франции — Директорию и представительные учреждения — Совет пятисот и Совет старейшин и установил режим личной власти, т. н. Консулат. Однако формально республиканское устройство продолжало существовать, и даже после провозглашения Империи в 1804 г. государственные акты издавались первое время от имени Республики.

Бонапарт решил, что эта новая Фарсальская битва должна произойти на равнинах Маренго. — Летом 48 г. до н. э. в сражении у города Фарсал (в Эпире) Юлий Цезарь одержал победу над войсками римского полководца Гнея Помпея Великого (106—48 до н. э.), ознаменовавшую конец римской республики и начало империи. Сражение при Маренго (см. примеч. к с. 208) произошло за четыре года до провозглашения первого консула Бонапарта императором французов (18 мая 1804 г.).

Дезе присоединился к первому консулу в Страделле… — Страдел-ла — город в Ломбардии, на правом берегу По, в 60 км к востоку от Алессандрии.

дал ему дивизию и приказал выступить на Сан Джулиано. — Сан Джулиано Веккьо — населенный пункт в Пьемонте, в 16 км к востоку от Алессандрии и в 9 км к северу от Маренго.

219… впереди, в трехстах ту азах от них… — Туаза — старинная единица длины во Франции, равная 1,949 м.

вторя смертоносной мелодии атаки, зазвучала «Марсельеза». — «Марсельеза» — французская революционная песня; первоначально называлась «Боевая песнь Рейнской армии»; с кон. XIX в. — государственный гимн Франции; написана в Страсбурге в апреле 1792 г. поэтом и композитором, военным инженером Клодом Жозефом Руже де Лилем (1760–1836); под названием «Гимн марсельцев» (сокращенно «Марсельеза») в 1792 г. была принесена в Париж батальоном добровольцев из Марселя и быстро стала популярнейшей песней Революции.

батарея, незаметно установленная Мармоном, вдруг открывается и начинает изрыгать огонь… — Мармон, Огюст Фредерик Луи Вьес де (1774–1852) — французский военачальник, маршал Франции (1809); потомок старинной нидерландской семьи, осевшей в Бургундии в XVI в.; окончил артиллерийскую школу в Меце и обратил на себя внимание Бонапарта при осаде Тулона (1793); с 1796 г. участвовал почти во всех военных кампаниях, особенно отличился при Маренго, командуя в этом сражении артиллерией, и Ваграме; с 1808 г. — герцог Рагузский, с 1809 г. — маршал Франции; 1 апреля 1814 г. вместе с маршалом Мортье подписал договор о сдаче Парижа; вступив в секретное соглашение с австрийским командованием, в ночь с 3 на 4 апреля тайно увел войска из Фонтенбло в сторону Версаля; император, все еще рассчитывавший на дальнейшую борьбу, назвал его предателем, и это закрепилось в сознании современников; после падения Наполеона стал пэром Франции, но особым покровительством Людовика XVIII не пользовался; во время Ста дней остался верен королю; близко сошелся с двором только при Карле X; представлял Францию в России на коронации императора Николая I (1826); в дни Июльской революции был назначен главнокомандующим парижским гарнизоном, что не прибавило ему популярности; после падения Карла X сопровождал его в Англию и жил в эмиграции.

Келлерман бросается вперед… — Келлерман, Франсуа Этьенн (1770–1835) — французский кавалерийский генерал, сын маршала Франсуа Кристофа Келлермана (1735–1820), бывший королевский офицер, присоединившийся к Революции; участник войн Республики и Империи; дивизионный генерал (1800); в 1796–1800 гг. командовал кавалерийскими частями в Италии; сыграл решающую роль в битве при Маренго; после первого отречения Наполеона перешел на сторону Бурбонов, но во время Ста дней снова примкнул к императору; при Второй реставрации вышел в отставку.

220… После капитуляции, подписанной с англичанами во имя того, что бы беспрепятственно выехать из Египта, капитуляции, против которой возражали только Зайончек и еще два генерала… — На военном совете, который генерал Жак Франсуа Мену (1750–1810), главнокомандующий французской армией в Египте, проводил 28 августа 1801 г., накануне подписания условий капитуляции (31 августа 1801 г.), три высших французских офицера выступили против нее и назвали ее постыдной: генерал Жак Зашари Детен (1767–1802), полковник Алексис Жозеф Дельзон (1775–1812) и генерал Зайон-чег.

В 1805 году он стал командовать дивизией в Булонском лагере… — В 1801–1805 гг. на побережье пролива Ла-Манш во Франции, в районе города Булонь, Наполеон создал военную и морскую базу (т. н. «Булонский лагерь») для подготовки десанта в Англию; к августу 1805 г. там было сосредоточено свыше 2 300 небольших десантных судов и 130 000 живой силы. Однако образование третьей антифранцузской коалиции, инициатором которой перед угрозой наполеоновского вторжения стала Англия, и начало русско-австро-французской войны 1805 г. заставили Наполеона перебросить в августе — сентябре войска из Булонского лагеря на Рейн. В октябре — декабре 1805 г. эта война окончилась полным разгромом войск России и Австрии под Аустерлицем и подписанием Прес-бургского мира.

затем — дивизией в составе Германской армии… — Имеются в виду немецкие воинские соединения, входившие в состав армии Наполеона.

Тильзитский договор собрал несколько обломков былой Польши и слепил из них Великое герцогство Варшавское. — Тильзит — небольшой город (соврем. Советск Калининградской области РФ) в Восточной Пруссии (входившей тогда в Прусское королевство), расположенный при впадении реки Тильзе (Тильжеле) в Неман; здесь 7 июля 1807 г. был заключен мирный договор между Францией и Россией, а 9 июля 1807 г. — мирный договор между Францией и Пруссией, положившие конец войне 1806–1807 гг., которую вели Франция с одной стороны, Пруссия и Россия — с другой («Тильзитский мир»); здесь же был подписан секретный трактат о наступательном и оборонительном союзе между Россией и Францией. Поскольку война закончилась полным поражением Пруссии и России, условия Тильзитского мира были чрезвычайно выгодны для Наполеона. Для Пруссии же они были катастрофичны — она теряла все свои владения к западу от Эльбы (они вошли во вновь созданное Наполеоном Вестфальское королевство), должна была сократить свою армию до 40 тысяч человек и уплатить огромную контрибуцию. Для России, союза с которой Наполеон искал в то время, условия были не столь тяжелы, однако ей пришлось признать все изменения, произведенные Наполеоном в Европе, согласиться на создание Великого герцогства Варшавского (на тех польских землях, которые ранее отошли к Пруссии) и пойти на ряд других военных и дипломатических уступок, в том числе фактически дать обязательство примкнуть к континентальной блокаде (Наполеон же обязался поддерживать Россию против Швеции и Турции).

он получил поместье в Калишском воеводстве. — Кал и шс кое воеводство — историческая область на западе Польши, с главным городом Калиш, входившая в состав Великопольской провинции; при разделе Польши отошло к Пруссии, затем составляло часть Великого герцогства Варшавского, а затем — Царства Польского. Опатовек, поместье, которое было даровано Зайончеку в 1807 г., находится в 10 км к юго-востоку от Калиша.

Но вот началась война в России; были созданы три польские дивизии: первой командовал Понятовский, второй — Зайончек, третьей — Домбровский. — Иосиф Понятовский (см. примеч. к с. 211) командовал образованным 3 марта 1812 г. Польским корпусом, состоявшим из трех дивизий; с 1 апреля того же года, то есть за три месяца до начала Русского похода, это воинское соединение стало именоваться 5-м армейским корпусом Великой армии, а три его дивизии получили наименование 16-й, 17-й и 18-й дивизий Великой армии; командовали этими дивизиями соответственно генералы Иосиф Зайончек, Ян Генрик Домбровский и Людвиг Каменецкий (1758–1816).

Домбровский, Ян Генрик (1755–1818) — польский генерал, национальный герой; участник восстания 1794 г., после поражения которого он эмигрировал во Францию и сформировал там два польских легиона; участвовал в революционных и наполеоновских войнах; после отречения Наполеона вернулся в Польшу, получил от императора Александра I чин генерала от кавалерии и стал польским сенатором; в 1816 г вышел в отставку.

Зайончек участвовал в битвах под Витебском, под Смоленском и на Москве-реке. — Витебск — бывший губернский город (в настоящее время — областной центр в Белоруссии) на Западной Двине, при впадении в нее реки Витьба; основан в 974 г.

Здесь имеются в виду трехдневные арьегардные бои 25–27 июля 1812 г., которые у селения Островно в 20 км к западу от Витебска вела с французскими передовыми частями отступающая русская армия генерала М.Б.Барклая де Толли (1761–1818).

Смоленск — бывший губернский город Российской империи (в настоящее время областной центр РФ), известный с 863 г.; расположен на Днепре, в 419 км к западу от Москвы; главный укрепленный пункт, прикрывавший столицу с этого направления.

Сражение за Смоленск происходило 16–18 августа 1812 г. Наполеон с главными силами (180 тысяч человек) переправился через Днепр, намереваясь выйти в тыл противника, занять Смоленск и отрезать русские войска от Москвы. Однако упорное сопротивление дивизии генерала Д.П.Неверовского (1771–1813) у селения Красный (в 45 км к юго-западу от Смоленска) задержало французский авангард на сутки. Первые атаки французов на Смоленск были отбиты, но М.Б.Барклай де Толли решил оставить город ради сохранения армии. 17 августа французы начали штурм города, где оставленные для прикрытия отхода войска сопротивлялись до ночи 18 августа, а затем присоединились к главным силам.

Битвой на Москве-реке, или битвой под Москвой, французы называют сражение при Бородине, которое произошло 7 сентября 1812 г. Французской 135-тысячной армии под командованием Наполеона противостояла 132-тысячная русская армия под командованием Кутузова. 1-я и 2-я русские армии, отступавшие от Смоленска, сосредоточились 2 сентября у села Бородино. Хотя Кутузов понимал, что силы французов неуклонно уменьшались по мере продвижения в глубь страны, он, уступая требованиям армии, общества и императорского двора, был вынужден принять здесь бой. В кровопролитном сражении французы потеряли 58 тысяч человек, а русские — 44 тысячи, однако оно окончилось без решительного результата. Наполеону не удалось выполнить свой план прорыва русского фронта и окружения русской армии. После боя французские войска, занявшие ключевые пункты русской обороны, были отведены на исходные позиции. Русская армия не допустила своего разгрома, но ввиду больших потерь вынуждена была отступить. Однако обе стороны объявили Бородино своей победой. Из-за отсутствия резервов Кутузов не стал продолжать сражение и отвел русскую армию сначала к Можайску, а затем к Москве. Не встречая более серьезного сопротивления, Наполеон продвинулся к Москве и занял город.

221… прошел Вязьму, Смоленск и Оршу, ему нипочем были холод, голод,

картечь, пушечные ядра Кутузова и казачьи пики Платова… — Вязьма — уездный город бывшей Смоленской губернии, ныне районный центр Смоленской области; известен с 1239 г.

4 ноября 1812 г. под Вязьмой был разгромлен арьергард отступающей армии Наполеона; в кровопролитном сражении, в котором принимал участие корпус Понятовского, французские потери составили семь тысяч убитыми и две тысячи пленными.

15–18 ноября 1812 г. в сражении под Смоленском, у селения Красный, отступающая французская армия понесла огромные людские потери: от шести до тринадцати тысяч убитыми и около двадцати шести тысяч пленными.

Орша — город (с 1772 г.) на Днепре, при в впадении в нее реки Ор-шица; известен с 1067 г. (под названием Рша); ныне районный центр в Витебской области; в ноябре 1812 г. был сожжен отступающими французами.

Кутузов (Голенищев-Кутузов), Михаил Илларионович (1745–1813) — великий русский полководец, граф, светлейший князь Смоленский, генерал-фельдмаршал (1812), сподвижник А.В.Суворова; отличился во время русско-турецких войн 1768–1774 и 1781–1791 гг., когда он получил генеральский чин и дважды был тяжело ранен; в 1805 г. главнокомандующий русской армией в войне с Наполеоном; после Аустерлица впал в немилость и был уволен в отставку; в 1811–1812 гг. главнокомандующий в войне с Турцией; в 1812 г. окружил и разгромил турецкую армию и заключил выгодный для России Бухарестский мир; в августе 1812 г., вопреки воле императора Александра I, но по единодушному желанию дворянства, армии и народа был назначен главнокомандующим всеми русскими силами; показал себя выдающимся стратегом: продолжая отступление, растягивал коммуникации Наполеона и изматывал французскую армию; после Бородинского сражения проявил огромное гражданское мужество, решив на свою ответственность сдать без нового боя, который проходил бы в невыгодных для русских войск условиях, Москву; при отступлении из Москвы совершил искусный марш-маневр, закрыв Наполеону путь в нетронутые войной русские губернии; затем, значительно усилив русские силы, руководил изгнанием французских войск из России и их преследованием в Европе.

Платов, Матвей Иванович, граф (1751–1818) — русский генерал от кавалерии, атаман Донского казачьего войска (1801), выдающийся кавалерийский начальник, герой войны 1812 г.; сподвижник А.В.Суворова и М.И.Кутузова; начал службу в тринадцать лет; отличился в русско-турецких войнах 1768–1774, 1787–1791 и 1806–1812 гг.; во время Отечественной войны командовал казачьим корпусом, участвовал в Бородинском сражении, затем активно действовал, преследуя Наполеона; принял участие в заграничном походе 1813–1814 гг.

вечером 25 ноября он подошел к берегу Березины. — Березина — река в Белоруссии, правый приток Днепра, длиной в 613 км. Через эту реку, возле города Борисов, 26–29 ноября 1812 г. переправлялась отступавшая из Москвы наполеоновская армия, и вследствие чрезмерного скопления людей и обозов, общей деморализации и кровопролитных боев французы понесли здесь огромные человеческие потери и утратили значительную часть артиллерии и снаряжения; сражение на Березине фактически завершило разгром Великой армии.

его солдаты заняли дом в деревне Студёнка. — Студёнка (Студян-ка) — деревня на левом берегу Березины, в 15 км от Борисова вверх по течению.

переправу защищала целая вражеская дивизия под командованием генерала Чаплица… — Чаплиц, Ефим Игнатьевич (1768–1825) — русский военачальник, генерал-лейтенант (1812); по происхождению польский дворянин; с 1783 г. состоял на службе в русской армии; участник войн с Турцией, Польшей и Францией в кон. XVIII— нач. XIX вв.; в ноябре 1812 г. командовал авангардом 3-й армии.

В пять часов прибыл генерал Эбле со своими понтонёрами… — Эбле, Жан Батист, граф (1758–1812) — французский генерал инженерных войск, участник войн Республики и Империи; дивизионный генерал (1793); участвовал в Русском походе и при переправе через Березину наводил со своими солдатами мосты, стоя по пояс в ледяной воде, что привело к переохлаждению, а затем и к гибели членов команды во главе с их начальником (он скончался 31 декабря 1812 г., спустя месяц после переправы через Березину).

222… они вместе с вашим величеством будут в Вильне. — Вильна (Вильно) — старинное (с XIV в. до 1917 г.) название литовского города Вильнюса, стоящего на реке Вилии и основанного в XII в.; с 1323 г. этот город был известен как столица Литовского государства и оставался ею вплоть до 1569 г., когда Великое княжество Литовское и Польша объединились в одно государство Речь Посполитую; в 1795 г. отошел к России, став губернским центром; в 1920–1939 гг. находился во владении Польши; с 1939 г. — снова столица Литвы.

223… Введенный в заблуждение отвлекающим маневром, который по приказу императора был предпринят в Ухолоде… — Ухолода — деревня у левого берега Березины, к юго-востоку от Борисова. Наполеон направил к переправе у этой реки небольшой отряд, чтобы отвлечь внимание противника от строительства мостов у Студёнки, и эта хитрость удалась.

Виден был лишь хвост длинной колонны, двигавшейся в сторону Борисова. — Борисов — уездный город бывшей Минской губернии (ныне районный центр Минской области Белоруссии); пристань на реке Березине.

Император послал за Ларреем… — Ларрей (Ларре), Доминик Жан (1766–1842) — выдающийся французский врач, один из основоположников военно-полевой хирургии; участник революционных и наполеоновских войн; главный хирург императорской гвардии; барон Империи (1809).

как это было при Риволи, у Пирамид, при Маренго, Аустерлице и Фридланде… — Риволи — селение в Северной Италии, на реке Адидже, восточнее озера Гарда; близ него 14–15 января 1797 г., во время Итальянского похода, войска Бонапарта одержали решительную победу над австрийской армией под командованием генерала Иосифа фон Альвинци (1726–1810), пытавшегося снять блокаду с осажденной французами Мантуи.

Аустерлиц (ныне город Славков в Южной Чехии) — селение в Моравии, в 25 км к востоку от города Брюнна (Брно); близ него 2 декабря 1805 г. армия Наполеона нанесла сокрушительное поражение союзным войскам Австрии и России.

Фридланд — город в Восточной Пруссии (ныне Правдинск Калининградской области РФ), близ которого 14 июня 1807 г. Наполеон разгромил русскую армию под командованием генерала Л.Л.Бен-нигсена (1745–1826).

225… Едва царь Александр узнал, что за добыча ему досталась… —

Александр 1 (1777–1825) — российский император с 1801 г.; старший сын Павла 1, внук Екатерины II; вступил на престол в результате дворцового переворота и убийства Павла I в ночь на 24 марта 1801 г.; в начале своего правления пытался либерализовать прежний режим и реорганизовать управление; активно участвовал почти во всех антинаполеоновских коалициях, и военные победы русской армии в 1812–1814 гг. сделали его вершителем судеб Европы; настоял на заграничном походе и окончательном разгроме армии Наполеона и был одной из ключевых фигур на Венском конгрессе 1814–1815 гг.; стал одним из инициаторов создания Священного союза европейских монархов; с 1815 г. в его царствовании начался новый период, отмеченный усилением реакции.

Вслед за подписанием Парижского мирного договора Александр отдал приказ о преобразовании польской армии, командовать которой он поручил великому князю Константину. — 30 мая 1814 г., после первого отречения Наполеона, в Париже был подписан мирный договор между главными державами шестой антинаполеоновской коалиции (Англией, Россией, Австрией и Пруссией; затем к нему присоединились Швеция, Испания и Португалия) и Францией, точнее — правительством Бурбонов. Согласно этому договору, Франция теряла почти все свои завоевания периода революционных и наполеоновских войн и ее территория сводилась к границам 1792 г. Независимые государства Германии и Италии восстанавливались, создавая вдоль границ Франции кордон враждебных ей стран, к которым добавлялось вновь созданное Нидерландское королевство.

Великий князь Константин Павлович (1779–1831) — второй сын Павла I, брат Александра I; с 1796 г. шеф Измайловского гвардейского полка; с 1797 г. генерал-инспектор кавалерии, главный начальник кадетских корпусов; в 1799 г. участвовал в Итальянском походе А.В.Суворова; в 1801 г. возглавил комиссию по реформе в русской армии; во время войны с Францией в 1805–1807 гг. командовал гвардейским корпусом; в период Отечественной войны 1812 года сначала командовал гвардией, а потом состоял при штабе М.Б.Барклая де Толли, из-за резких столкновений с которым несколько раз отзывался из армии; во время заграничных походов 1813–1814 гг. командовал гвардией, а в битве под Лейпцигом — резервом русской армии; с кон. 1814 по 1831 гг. был главнокомандующим польской армии, являясь фактически вице-королем Царства Польского; после развода со своей первой женой, герцогиней Анной Саксен-Кобургской (1781–1860), и вступления в морганатический брак в мае 1820 г. с польской графиней Иоанной Грудзинской (1795–1831) вынужден был отречься от прав наследования русского престола в пользу своего младшего брата великого князя Николая Павловича (будущего Николая I); не смог предотвратить антироссийские выступления и начало польского восстания в 1830 г.; в 1831 г. без успеха возглавлял войска, воевавшие против восставших; в том же году заразился холерой и умер в Витебске.

Зайончека произвели в чин генерала от инфантерии. — Генерал от инфантерии — высший генеральский чин в пехотных войсках Российской империи в 1796–1917 гг.

Год спустя часть Польши, отошедшая к России, была преобразована в Царство Польское. — Царство (или Королевство) Польское было образовано 22 мая 1815 г. решением Венского конгресса, осуществившего новый раздел польских земель. Статут королевства определялся конституцией, подписанной 27 ноября 1815 г. Александром I; в соответствии с ней оно объявлялось конституционной монархией, связанной с Российской империей личной унией (т. е. император России был одновременно и королем Польши).

назначил своим наместником Зайончека. — Зайончек был назначен наместником Царства Польского в конце 1815 г., во время пребывания Александра I в Варшаве; назначение на этот пост престарелого генерала стало полной неожиданностью для польских политиков; надо отметить, что в качестве наместника он не проявил ни достаточной энергии, ни твердости и оставался игрушкой в руках великого князя Константина.

Чудесный талисман, завещанный Зайончеком его дочери, бережно хранится в семье… — Неясно, о какой дочери здесь идет речь: с 1786 г. Зайончек был женат на Александре де Перне (1754–1845), но у них не было собственных детей.

Тринадцатое и восемнадцатое июля


мне предстояло отужинать в узком кругу с ним и двумя его сыновьями, принцами Жеромом и Наполеоном, несколько месяцев назад покинувшими двор своего дяди, его величества короля Вюртембергского… — Вильгельм I (1781–1864) — король Вюртембергский с 1816 г., сын короля Фридриха 1, старший брат Екатерины Вюртембергской, супруги Жерома Бонапарта; в 1816 г. женился на великой княгине Екатерине Павловне (1788–1819), любимой сестре императора Александра I.

226…В моей голове молнией промелькнули две мысли: о моих детях и о наследном принце. — У Дюма к 1842 г. было двое узаконенных им детей:

сын Александр Дюма (1824–1895), рожденный его любовницей швеей Лаурой Лабе (1794–1868); французский писатель, драматург и поэт; член Французской академии (1874);

дочь Мария Александрина Дюма (1831–1878), рожденная его любовницей актрисой Бель Крельсамер (1800/1803—1875); с 1856 г. супруга Пьера Огюста Петеля (1836—?), одного из секретарей Дюма; художница и романистка.

Наследный принц — Фердинанд Орлеанский (1810–1842), старший сын и наследник короля Луи Филиппа 1; до 1830 г. герцог Шартрский; французский военачальник, с 1824 г. полковник, с 1831 г. генерал; принимал участие в подавлении Лионского рабочего восстания 1831 г. и в колониальной войне в Алжире (1834–1842); погиб 13 июля 1842 г. в результате несчастного случая: разбился, выскочив на ходу из коляски, лошади которой понесли; Дюма был с ним в дружеских отношениях и близко принял к сердцу его смерть.

227… протянул руку племянникам императора, которые только что со слезами на глазах сообщили мне о гибели старшего сына Луи Филиппа… — Луи Филипп I (1773–1850) — в 1830–1848 гг. король французов; представитель Орлеанской ветви дома Бурбонов, старший сын герцога Филиппа Орлеанского и Луизы де Бурбон-Пентьевр; во время Великой французской революции в составе революционных войск участвовал в сражениях против войск первой антифранцузской коалиции; в 1793 г. перешел на сторону австрийцев; был в эмиграции в ряде европейских стран и в США; женился на Марии Амелии Бурбон-Неаполитанской (1782–1866); после падения Наполеона получил обратно конфискованное во время Революции имущество и стал одним из богатейших людей Франции; в период Реставрации поддерживал связи с оппозиционно настроенными кругами буржуазии; после Июльской революции 1830 года был провозглашен королем французов; его правление отмечено господствующим положением финансовой аристократии, во внешней политике — сближением с Англией и колониальной войной в Алжире; был свергнут в результате Февральской революции 1848 года и бежал в Англию.

228… отправились на Пьянозу, маленький островок… — Пьяноза — небольшой остров (площадью около 10 км2), составляющий часть Тосканского архипелага в Тирренском море; расположен в 13 км к юго-западу от Эльбы; название его происходит от ит. pianura — «плоский».

229… Ваше величество… — Адресат этого письма — французская королева Мария Амелия Бурбон-Неаполитанская (1782–1866), супруга Луи Филиппа с 1809 г., дочь неаполитанского короля Фердинанда.

это был Ваш третий сынпобедитель сражения при Сан-Хуан-де-Ульоа, паломник на Святую Елену — принц де Жуанвиль. — Сан-Хуан-де-Ульоа (Сан-Хуан-де-Улуа) — старинная приморская крепость в Мексике, в Мексиканском заливе, близ города Вера-Крус; 27 ноября 1838 г. была разрушена артиллерией французской эскадры, которой командовал контр-адмирал Шарль Боден (1784–1854), и на следующий день капитулировала; находилась во французской оккупации до 60-х гг. XIX в. Французская эскадра была послана в Мексику, чтобы добиться возмещения за убытки, причиненные французским подданным во время гражданской войны в этой стране.

Двадцатилетний принц де Жуанвиль (см. примеч. к с. 197) принимал участие в этом сражении, командуя корветом «Креолка».

воистину, благословенна среди жен та, старшего сына которой зовут герцог Орлеанский, второго — герцог Немурский, третьего — принц Жуанвильский, а четвертого — герцог Омальский… — У Луи Филиппа и Марии Амелии было шесть сыновей, один из которых, Шарль, герцог де Пентьевр (1820–1828), умер в раннем детстве. Луи Шарль Филипп Рафаэль, герцог Немурский (1814–1896) — второй сын короля Луи Филиппа, французский генерал, участник войны в Алжире; после смерти герцога Орлеанского был назначен регентом на случай воцарения своего племянника графа Парижского; с 1848 по 1871 гг. жил в изгнании в Англии; в 1871–1879 гг. служил во французской армии.

Анри Эжен Филипп Луи, герцог Омальский (1822–1897) — четвертый сын короля Луи Филиппа, французский генерал, принимавший участие в захвате Алжира и в 1847 г. ставший его губернатором; после падения монархии в 1848 г. уехал в Англию; опубликовал много военных и исторических сочинений; вернулся из изгнания в 1871 г. и в том же году стал членом Французской академии, которой он оставил в наследство свой замок в Шантийи со всеми своими коллекциями.

У Марии Амелии был еще один сын, младший, которого Дюма не упомянул: Антуан Мари Филипп Луи, герцог Монпансье (1824–1890), артиллерийский офицер, участвовавший в захвате Алжира и в 1846 г. получивший чин бригадного генерала; в 1846 г. он женился на Марии Луизе Бурбонской, сестре испанской королевы Изабеллы II; после Февральской революции 1848 года жил в Англии, Голландии, потом обосновался в Испании и принял испанское подданство; в 1858 г. стал главнокомандующим испанской армией, а в 1859 г. получил титул испанского инфанта; в 1870 г. безуспешно претендовал на испанский трон.

230… Вы соблаговолите передать прошение этих бедных людей господину адмиралу Дюперре. — Дюперре, Виктор Ги (1775–1846) — французский адмирал, военно-морской министр в 1834–1836, 1839–1840 и 1840–1843 гг.

231… Телеграф донес весть о случившемся до Ле-Пон-де-Бовуазена. — Ле-Пон-де-Бовуазен — название двух одноименных городков на востоке Франции (один в департаменте Изер, другой — в департаменте Савойя); они расположены по разные стороны моста Бовуа-зен через небольшую реку Гьер (приток Роны), которая разделяла прежде территории Франции и Савойи, входившей тогда в Сардинское королевство и аннексированной Францией в 1860 г., и в течение многих веков служили воротами из Савойи во Францию.

Здесь подразумевается тот из них, что стоит на «французском» берегу реки Гьер: именно его связывал в 1842 г. с Парижем оптический телеграф (семафор), изобретенный французским инженером Клодом Шаппом (1763–1805), введенный в широкое употребление во Франции в кон. XVIII в. и применявшийся до середины следующего столетия. Передача сообщений с его помощью происходила довольно быстро (со скоростью до 500 км/час), но затруднялась погодными условиями и была невозможна ночью.

командующий корпусом карабинеров короля Карла Альберта… отправил депешу эстафетой. — Карл Альберт (1798–1849) — король Сардинии (Пьемонта) с 1831 г.; сын Карла Эммануила Савойского, принца Кариньяно (1770–1800), и его супруги с 1797 г. Марии Кристины Саксонской (1779–1851); в 1848 г. начал войну с Австрией в поддержку национального движения в Северной Италии; потерпев поражение весной 1849 г., отрекся от престола и в том же году скончался.

весть эта перевалила через Альпы, спустилась в Турин… — Турин — город в Северо-Западной Италии (ныне — центр области Пьемонт); в средние века главный город нескольких феодальных государств; в 1720–1860 гг. столица Сардинского королевства; в 1861–1864 гг. столица единого Итальянского королевства.

«Генуэзская газета» опубликовала ее в том виде, в каком она была получена по телеграфу… — Имеется в виду периодическое издание «Гадзетта ди Дженове», выходившее в Генуе в первой пол. XIX в.

232… Меня представил ему на скачках в Шантийи сам наследный принц. — Шантийи — небольшой город в 40 км к северо-востоку от Парижа, в департаменте Уаза; известен своим замком-дворцом, построенным в сер. XVI в. и принадлежавшим нескольким знатнейшим семействам Франции. В 1834 г. в городе был устроен ипподром, на котором дважды в год (весной и осенью) проводились трехдневные скачки под патронажем герцога Фердинанда Орлеанского.

на перевале Музайя он принялл боевое крещение… — Джебель Музайя — гора в Алжире, высотой ок. 1 600 м, возвышающаяся над перевалом, по которому проходит дорога из города Блида в расположенный к юго-западу от него город Медеа. Этот перевал французским войскам много раз приходилось с боями преодолевать; самое знаменитое сражение здесь происходило 12 мая 1840 г.

Дело было на берегах Шиффы, накануне того дня, когда предполагалось перейти перевал Музайя. — Уэд Шиффа — река в Алжире, которая начинается в горах Атласа, протекает в северном направлении в живописном узком ущелье к востоку от горы Музайя, затем течет по равнине рядом с селением Шиффа и впадает в реку Маза-фран, текущую к морю.

233… Это был один из его адъютантов, возможно Бертен де Во, или Ша-

бо-Латур, или Эльхинген. — Бертен де Во, Огюст Франсуа Тома (1799–1879) — французский офицер и политический деятель; дивизионный генерал (1861), пэр Франции (1845); в 30-х гг. служил в Алжире и состоял адъютантом при герцоге Орлеанском; в 1837 г. был избран депутатом от города Сен-Жермен-ан-Ле.

Шабо-Латур, Франсуа Анри, граф де (1804–1885) — французский военный инженер и политический деятель, дивизионный генерал (1857); в 30-х гг. служил в Алжире и был адъютантом герцога Орлеанского; член Палаты депутатов (1837–1848) от департамента Гар; в 1874–1875 гг. министр внутренних дел.

Эльхинген — Мишель Луи Феликс Ней (1804–1854), сын маршала Нея, унаследовавший от отца титул герцога Эльхингенского; в 1824–1830 гг. служил в шведской армии, а после Июльской революции перешел на французскую службу; в 1833 г. стал адъютантом герцога Орлеанского, воевал в Алжире и в 1844 г. получил чин полковника; в 1851 г. стал бригадным генералом; умер от холеры во время Крымской войны.

235… Даже в Библии сказано, что для матери, потерявшей ребенка, нет утешения. Рахиль не хочет утешиться, ибо ее детей больше нет. — Точный текст этого фрагмента из Ветхого Завета: «Так говорит Господь: голос слышен в Раме, вопль и горькое рыдание; Рахиль плачет о детях своих и не хочет утешиться о детях своих, ибо их нет» (Иеремия, 31: 15).

Евангелист Матфей видит в этом пророчестве Иеремии предсказание избиения младенцев царем Иродом: «Тогда сбылось реченное через пророка Иеремию, который говорит: глас в Раме слышен, плач и рыдание и вопль великий; Рахиль плачет о детях своих и не хочет утешиться, ибо их нет» (Матфей, 2: 17–18).

день, когда потерял мать… — Мать Дюма — Мари Луиза Элизабет Лабуре (1769–1838), дочь трактирщика из Виллер-Котре, вышедшая 28 ноября 1792 г. замуж за отца писателя; овдовела в 1806 г. и осталась почти без средств к существованию; вслед за горячо любимым и любящим сыном переехала в 1824 г. в Париж; с 1829 г. была парализована; умерла 1 августа 1838 г.

Супруге наследного принца, герцогине Орлеанской, вдове, лишившейся одновременно и мужа, и трона, я, помнится, не написал ничего… — Герцогиня Орлеанская — Елена Луиза Елизавета, урожденная принцесса Мекленбург-Шверинская (1814–1858), дочь наследного принца Фридриха Мекленбург-Шверинского (1778–1819) и его супруги с 1810 г. Каролины Луизы Саксен-Веймар-Эй-зенахской (1786–1816); жена герцога Фердинанда Орлеанского с 1837 г.

послал ей такую молитву для ее сына… — Имеется в виду старший сын погибшего герцога Фердинанда Орлеанского — Луи Филипп Альбер, граф Парижский (1838–1894), с 1842 г. наследный принц, в пользу которого отрекся от престола в феврале 1848 г. король Луи Филипп, назначив регентом при нем его мать, герцогиню Елену Орлеанскую; впоследствии видный историк, журналист, участник гражданской войны в Америке (1861), приверженец идеалов демократии.

236… Когда я вошел к г-ну Беллоку, он был весь в слезах. — Биографических сведений о Беллоке (Belloc), который долгие годы был французским послом в Тоскане, найти не удалось.

Первого августа 1838года меня известили, что у моей матери случился второй апоплексический удар. (Первый у нее был всего за три дня до представления «Генриха III».) — Первое представление пьесы Дюма «Генрих III и его двор» состоялось 11 февраля 1829 г., и вечер своего триумфа молодой драматург провел у постели парализованной матери.

бегом бросился в Рульское предместье, где жила моя мать… — В это время Дюма снимал матери дом, находившийся на улице Руль-ского предместья, № 48, к северу от Елисейских полей и недалеко от улицы Риволи, где жил он сам.

237… он подумал, что мать живет со мной, на улице Риволи. — Риволи — улица в центре Парижа, которая была проложена в 1800–1806 гг. через сады и густо застроенные кварталы, примыкавшие к королевским дворцам Пале-Рояль, Лувр и Тюильри; одна из самых длинных в Париже; составляет часть магистрали, пересекающей город с востока на запад; названа в 1804 г. в честь победы Бонапарта при Риволи (см. примеч. к с. 223).

Дюма жил на улице Риволи, № 22, почти напротив павильона Мар-сан, с 1838 по 1840 гг.

238… Принцесса Мария, умершая в тот момент, когда она рисовала надгробие, отправилась на небеса… — Мария Кристина Каролина Аделаида Франсуаза Леопольдина Орлеанская (1813–1839) — французская принцесса, дочь короля Луи Филиппа; талантливая художница и одаренный скульптор; дружила со многими художниками; с 1837 г. супруга герцога Александра Вюртембергского (1804–1881); умерла от туберкулеза 6 января 1839 г. в Пизе. Принцесса Мария сама изваяла фигуру ангела Смирения, украшающего ее надгробие в родовой усыпальнице в городе Дрё, и принимала участие в разработке планов перестройки этой усыпальницы, осуществленных в 1839 г.

прибыл в Париж через несколько дней после покушения, совершенного Кениссе… — Кениссе, Франсуа (1814–1850) — рабочий-пильщик, член тайного коммунистического «Общества рабочих-урав-нителей», созданного в январе 1840 г.; 13 сентября 1841 г., во время торжественной встречи в Париже 13-го пехотного полка, вернувшегося из Алжира, пытался выстрелом из пистолета убить герцога

Ом ал ьс кого, командовавшего этим полком; вместе с двумя своими сообщниками был приговорен к смерти, но затем помилован.

и поспешил в павильон Марсан. — Павильон Марсан — крайний северный корпус дворца Тюильри, стоящий на улице Риволи и отведенный под покои герцогу Фердинанду Орлеанскому; первоначально именовался павильоном Помоны, но затем стал называться по имени графини де Марсан, урожденной Марии Луизы де Роган-Субиз (1720–1803), вдовы Гастона Лотарингского, графа де Марса-на (1721–1743), с 1754 г. воспитательницы будущих королей Людовика XVI, Людовика XVIII и Карла X, долгие годы жившей там; уцелел во время пожара 1871 г.; теперь в нем размещен Музей декоративного искусства.

Третье и четвертое августа


239… прочел в «Газете дебатов», что 3 августа состоится его отпевание в соборе Парижской Богоматери, а 4-го — погребение в фамильной усыпальнице в Дрё. — «Газета дебатов» («Journale des d6bats»; в 1814–1864 гг. ее полное название было «Газета политических и литературных дебатов» — «Journale des d6bats politiques et litteraires») — французская ежедневная газета, одна из самых популярных в годы Реставрации и Июльской монархии; преемница газеты, основанной в Париже в 1789 г. и первоначально называвшейся «Газета дебатов и декретов» («Journale des d6bats et des decrets»); выходила до 1944 г.

Собор Парижской Богоматери — кафедральный собор парижского епископства, построенный на острове Сите в 1163–1345 гг.; один из шедевров французского средневекового зодчества, национальная святыня Франции.

Дрё — город в Центральной Франции, в департаменте Эр-и-Луар, на реке Блез, в 80 км к западу от Парижа; там находится родовая усыпальница Орлеанского дома, которую построил в 1816–1822 гг. парижский архитектор Шарль Филипп Крамай по заказу вдовствующей герцогини Орлеанской, матери будущего короля Луи Филиппа (часовня возведена на том месте, куда в 1793 г., во время Революции, были брошены в общую могилу останки ее предков).

В семь часов утра я поспешил к Асселину. — Асселин — секретарь герцога Орлеанского и его супруги.

240… гравюра Каламатты, прекрасная гравюра с прекрасной картины г-на Энгра. — Каламатта, Луиджи (1801–1869) — итальянский художник и гравер, автор портретов современников и гравюр с картин многих великих художников Возрождения; с 1822 г. жил в Париже и учился у Энгра; в 1838–1860 гг. преподавал в Брюсселе, а затем в Милане.

Энгр, Жан Огюст Доминик (1780–1867) — выдающийся французский художник и признанный мастер рисунка; в 1806–1824 гг. жил и работал в Италии, где изучал искусство эпохи Возрождения, в особенности творчество Рафаэля; как и большинство художников своего времени, создал большие живописные полотна на исторические, мифологические и религиозные сюжеты; оставил замечательные по исполнению и психологической глубине портреты;

славился своим умением изображать обнаженную натуру; в 1835–1840 гг. был директором Французской академии живописи в Риме.

Гравюра с портрета герцога Орлеанского, который Энгр выполнил в 1842 г., — одно из самых известных произведений Каламатты; она хранится теперь в Шантийи, в музее Хонде.

241… я завидовал отчаянию тех, кто, находясь в бедном доме на аллее Восстания, видел, как лежа на двух матрасах, положенных прямо на пол, он медленно угасал… — Дорога Восстания (route de la Яё volte), проложенная в 1750 г. в городке Нёйи-на-Сене, вошла в 1859 г. в черту Парижа и называется теперь бульваром Гувьон-Сен-Сира (он проходит к северо-западу от Триумфальной арки, с внутренней стороны кольцевой дороги, окружающей Париж). По этой дороге, которая вела из Версаля в Сен-Дени, Людовик XV объезжал враждебно настроенный по отношению к нему Париж.

В Нёйи находился один из загородных королевских дворцов, с 1818 г. принадлежавший Луи Филиппу (этот дворец был сожжен в первые же дни Февральской революции 1848 года), и утром 13 июля 1842 г. герцог Орлеанский, намеревавшийся отбыть в длительную деловую поездку, направился в Нёйи, чтобы попрощаться с родителями. Около ворот Майо лошади, запряженные в его коляску, понесли, кучер не мог с ними справиться, и тогда герцог спрыгнул с подножки коляски, но при падении разбил себе голову. Пострадавшего отнесли в ближайший дом, принадлежавший какому-то мелкому лавочнику, и вскоре туда прибыли король, королева, принцы и все высшие придворные. Через пять часов, не приходя в сознание, герцог умер. В 1843 г. на месте трагедии была возведена мемориальная часовня Богоматери Сострадания, сохранившаяся до наших дней, хотя ее и передвинули, прокладывая кольцевую дорогу.

242 …На следующий день после выхода этой статьи я получил нижеследующее письмо… — Главы «Тринадцатое и восемнадцатое июля» и «Третье и четвертое августа» этой книги первоначально печатались в виде статей в газете «Век» 14–15 ноября 1842 г.

в письмах, опубликованных Вами в газете «Век»… — «Век» («Le Siecle») — еженедельная газета либерального направления, выходившая в Париже с 1836 г.; собрала очень сильный штат сотрудников; в годы Июльской монархии заключила договора с несколькими писателями, в том числе и с Дюма, получив за высокий гонорар монополию на газетную публикацию их сочинений; быстро завоевала успех и пользовалась большим влиянием; до 1848 г. была органом конституционной оппозиции; после революции 1848 г. — республиканским органом; при Второй империи придерживалась либеральных и антиклерикальных тенденций, в значительной степени формируя общественное мнение; позднее влияние газеты значительно уменьшилось; издание ее прекратилось в 1932 г.

Доктор Шардон, улица Рише, 32. — Сведений о таком персонаже (Chardon) найти не удалось.

Улица Рише находится в центральной части Парижа, несколько севернее бульвара Монмартр.

Мы сидели там вчетвером, три школьных товарища принца и я; эти трое были: депутат Гильем, Фердинан Леруа, главный секретарь бордосской префектуры, и Боше, библиотекарь герцога Орлеанского. — Герцог Фердинанд Орлеанский, учившийся с 1819 г. в знаменитом парижском лицее Генриха IV, а затем в Политехнической школе, упоминает этих трех своих соучеников по лицею в завещании, написанном им в апреле 1840 г.

Гильем, Луи Поль Ашиль (1808—?) — в 1839–1842 гг. член Палаты депутатов, избранный от департамента Финистер.

Леруа, Фердинан (?—?) — французский административный деятель, генеральный секретарь префектуры департамента Жиронда, с ноября 1842 г. по август 1847 г. префект департамента Эндр, а затем, до февраля 1848 г., префект департамента Ньевр.

Соучеником герцога Орлеанского по лицею Генриха IV был довольно известный политический деятель Эдуар Боше (1811–1900), но в описываемое время он вряд ли мог быть его библиотекарем, поскольку уже занимал важные административные должности: с 1839 г. возглавлял префектуру департамента Жер, а с 1842 по 1848 гг. — префектуру департамента Кальвадос; с февраля 1848 г. являлся управляющим всем имуществом Орлеанского дома на территории Франции.

я с помощью Асселина пристроил на службу к герцогу его соученика… — Забавную историю о том, как Дюма оказал протекцию некоему Луе, соученику герцога Орлеанского, он рассказывает в главе CXXXVI своих «Мемуаров».

243… прибыла национальная гвардия из Вандома. Эти славные люди прошли пешком сорок пять льё… — Вандом — город в Центральной Франции, в департаменте Луар-и-Шер, примерно в 100 км к югу от Дрё.

244… супрефектом в Дрё оказался мой старый друг Марешаль. — Маре-шаль, занимавший эту должность и спустя шесть лет, оказывал содействие Луи Филиппу, когда тот после своего отречения 24 февраля 1848 г. останавливался в Дрё, направляясь в Англию.

245… Я заметил Паскье… — Дюма упоминает Паскье (Pasquier), личного хирурга герцога Орлеанского, во многих своих произведениях, однако биографических сведений о нем найти не удалось.

Рядом с Паскье шел Буамилон, на глазах которого взрослел наследный принц. — Буамилон (?—?) — наставник и учитель юного Фердинанда Орлеанского, затем его советчик, друг и воспитатель его сыновей.

246… Этого солдата-бунтовщика звали Брюйан…Он попытался поднять мятеж в Вандоме. — Речь идет о деле гусара Брюйана, уроженца Виллер-Котре, осужденного на смертную казнь за попытку в 1834 г. поднять восстание в своем полку. Дюма обратился с просьбой о помощи к Фердинанду Орлеанскому, и тот попросил короля о помиловании. Казнь была отложена, а через неделю гусару было даровано помилование. Фердинанд заплатил за содержание Брюйана в богадельне, так как тот заболел психическим расстройством.

хочется повторить слова Боссюэ… — Боссюэ, Жак Бенинь (1627–1704) — французский писатель и церковный деятель, епископ Мо (города неподалеку от Парижа); автор сочинений на исторические и политические темы, консерватор; известный проповедник, прославившийся своими надгробными речами.

У ее дверей стояли епископ Шартрский и его клир. — Епископом Шартрским в это время, с 1824 по 1853 гг., был Клод Ипполит Кло-зельде Монталь (1769–1856).

247 …По приезде из Палермо я прислал ей рисунок, изображающий двор цовую часовню, в которой крестили этого мальчика. — Палермо — один из древнейших городов Сицилии; в XI–XIII вв. — столица Сицилийского королевства; в 1799 и 1806–1815 гг. столица неаполитанского короля Фердинанда IV после его бегства из Неаполя; ныне — административный центр одноименной провинции.

Здесь имеется в виду знаменитая дворцовая церковь Капелла Палатина, построенная сицилийским королем Рожером II (ок. 1095–1154; правил с 1130 г.) в 1130–1143 г. и посвященная святым апостолам Петру и Павлу; считается жемчужиной религиозного искусства. В этой часовне в 1809 г. венчались Луи Филипп Орлеанский и Мария Амелия, и там же в следующем году крестили их первенца Фердинанда.

после них зазвучал псалом «De Profundis». — Имеется в виду покаянный псалом, который начинается словами «De profundis» (букв, лат. «Из бездн») и читается как отходная молитва по умершему. В синодальном переводе: «Из глубины взываю к тебе, Господи» (Псалтирь, 129: 1).

В склепе уже находились два гроба: герцогини де Пентьевр и принцессы Марии. — Герцогиня де Пентьевр — вероятно, имеется в виду мать Луи Филиппа, Мария Луиза Аделаида де Бурбон-Пентьевр (1751–1821); дочь Луи Жана де Бурбона, герцога де Пентьевра (1725–1793), и его супруги с 1744 г. Марии Терезы д’Эсте (1726–1754); с 1769 г. жена герцога Луи Филиппа Орлеанского (Эгалите; 1747–1793); до замужества именовалась «мадемуазель де Пентьевр».

Принцесса Мария (см. примеч. к с. 238) была похоронена в усыпальнице Дрё 27 января 1839 г.

Примечания

1

Некогда бывший папой (лат.).

(обратно)

2

Я — папа! (Лат.)

(обратно)

3

Что написал, то написал (лат.).

(обратно)

4

О, приди же, восстань из праха нашего, мститель! — «Энеида», IV, 625. Перевод С.Ошерова под редакцией Ф.Петровского.

(обратно)

5

Достойное правительство (ит.).

(обратно)

6

Бьянка Капелло, прежде чем стать женой Франческо Первого деи Me-дичи, жила в этом доме, который она построила себе в 1566 году (ит.).

(обратно)

7

На углу Виа деи Марсили, с восточной стороны. Дом сохранился, на нем еще и сейчас можно увидеть остатки фресок Поччетти. (Примеч. автора.)

(обратно)

8

Награда за заслуги (лат.)

(обратно)

9

Верные светят звезды (лат.). — Гораций, Оды, II, 16, 3–4.

(обратно)

10

Святая святых (лат.).

(обратно)

11

Обитель скорби (ит). — Данте, «Ад», III, 1.

(обратно)

12

Сейчас, когда я пишу эти строки, мне пришло очередное, уже пятое по счету письмо с оскорблениями, под которым, как и под предыдущими, мне так и не удалось обнаружить подписи. Вместо ответа я расскажу одну небольшую историю.

Вскоре после того, как я приехал во Флоренцию, меня во сне укусил скорпион. Восемь дней я искал ядовитую тварь, которая воспользовалась темнотой, чтобы укусить меня и убежать. На девятый день я, наконец, нашел ее и раздавил. 6 апреля 1842 года. (Примеч. автора.)

(обратно)

13

Эта и последующие цитаты из «Мемуаров» Альфьери позаимствованы мною из прекрасного перевода, выполненного г-ном де Латуром, который с большим успехом воссоздал на нашем языке «Последние письма Якопо Ортиса», а также «Мои темницы» Сильвио Пеллико. (Примен. автора.)

(обратно)

14

Часть IV, глава 5.

(обратно)

15

«Так надо написать, если я, как хотелось бы надеяться, умру первым. Если же Богу будет угодно иначе, то вместо этой строки надо написать следующую:

"Который вскоре будет похоронен в той же могиле"».

Ни одна из этих эпитафий не была использована по назначению, в чем убедятся наши читатели, когда мы вместе с ними посетим церковь Санта Кроче. (Примеч. автора.)

(обратно)

16

«Се человек» (лат.)

(обратно)

17

«Дом находится на Виа Лауро, он четвертый от угла и граничит с садом Воспитательного дома; теперешний хозяин дома — римлянин Луиджи Ручеллаи. Во Флоренции его делами управляет Лионардо Джинори. Прежде дом принадлежал Джироламо Сальвадори. Прошу В.С. дать мне возможность приступить к делу. Преданный слуга Вашей Светлости Бенвенуто Челлини» (ит.).

(обратно)

18

«Надо договориться о продаже дома и дать за него сколько спросят, ибо мы хотим угодить Бенвенуто» (ит.).

(обратно)

19

«Жизнь Бенвенуто Челлини», книга И, главы LXXV–LXXVIII. Перевод М.Лозинского.

(обратно)

20

Америго Веспуччи, флорентийскому патрицию, открытием Америки прославившему родину и собственное имя, расширившему пределы мира, еще недавно жившему в этом доме, — от отцов ордена святого Иоанна Божьего, в знак благодарной памяти. Год 1719-й от Рождества Христова (лат.).

(обратно)

21

Пролетят века, и наступит срок, // Когда мира предел разомкнет Океан, // Широко простор распахнется земной, // И Тефия нам явит новый свет, // И не Фула тогда будет краем земли. («Медея», II, 375–379. — Перевод С.Ошерова.)

(обратно)

22

Я вправо, к остью, поднял взгляд очей, // И он пленился четырьмя звездами, // Чей отсвет первых озарял людей. // Казалось, твердь ликует их огнями; // О северная сирая страна, // Где их сверканье не горит над нами! («Чистилище», I, 22–27. — Перевод М.Лозинского.)

(обратно)

23

Иллюминация была видом общественной награды; Синьория принимала решение об иллюминации, затем гонфалоньер отдавал соответствующий приказ, и дворцы граждан, удостоенных этого отличия, на более или менее продолжительное время украшались огнями. (Примеч. автора.)

(обратно)

24

Мужи Галилейские! что вы стоите и смотрите на небо? (Лат.) — Деяния апостолов, 1: 11.

(обратно)

25

И все-таки она вертится! (Ит.)

(обратно)

26

Перевод Э.Шапиро.

(обратно)

27

Перевод Ю.Денисова.

(обратно)

28

«Государь», глава XXVI. — Перевод Г.Муравьевой.

(обратно)

29

Скупая на материнскую любовь (лат.).

(обратно)

30

Чтите величайшего поэта (ит.).

(обратно)

31

В 1519 году флорентийцы стали умолять Льва X отдать им тело Данте. Среди подписей под прошением, поданным папе, была и подпись Микеланджело со следующей припиской:

«1о Michelangelo, scultore, il medessimo a Vostra Santita supplico, offeren-domi al Divino Poeta fare la sepoltura sua chondecente e in un luogo onore-vole in questa citta. Michelangelo».* (Примвч. автора.)

* Я, Микеланджело, ваятель, молю Ваше Святейшество не отказать в этой просьбе и берусь создать Божественному Поэту достойную его гробницу в одном из лучших мест этого города. Микеланджело (ит.).

(обратно)

32

В память Витторио Альфьери из Асти воздвигла Алоизия, княгиня Штольберг и графиня Олбани. 1810 год (лат.).

(обратно)

33

Имя его выше всяких похвал (лат.).

(обратно)

34

С коим никто другой не сравнится (лат.).

(обратно)

35

Каждая из вещей помечена ярлычком, прикрепленным к печати и написанным по-латыни. Вот они в том же порядке, в каком я привел их во французском переводе:

1) pallium sive сарра reverendissimi Р.Е Hieronymi;

2) lucinella ejusdem qua utebatur priusquam ad patibulum caperetur;

3) cilicium ejusdem venerandi patris Hieronymi;

4) aliud cilicium ejusdem;

5) lignum patibuli ejusdem. (Примеч. автора.)

(обратно)

36

«Задумчивый» (ит.).

(обратно)

37

Перевод Ф.И.Тютчева.

(обратно)

38

Се агнец Божий (лат.).

(обратно)

39

Шестнадцатая — это Психея, затесавшаяся в семью Амфиона по ошибке. (Примеч. автора.)

(обратно)

40

Блаженный Дзаноби крестным знамением возвращает к жизни мальчика, коего мать, шедшая в Рим из Галлии, нашла умершим и, встретив блаженного, взмолилась о помощи. Год Спасения 400-й (лат).

(обратно)

41

Из древесины вяза, который распустился при святом Дзаноби (лат).

(обратно)

42

Явная ошибка: святой Дзаноби умер в 424 году или даже, как утверждают некоторые источники, в 426-м. (Примеч. автора.)

(обратно)

43

В год 408-й от воплощения Господа, в день 26 января, при императорах Аркадии и Гонории, в одиннадцатый год и на пятый месяц их правления, во время перенесения тела святого Дзаноби, флорентийского епископа, на погребальных носилках из базилики святого Лаврентия в главную церковь Флоренции, стоявший на этом месте сухой вяз, когда его коснулись носилки, внезапно чудесным образом покрылся зеленью и цветами, в память какового чуда христиане, граждане Флоренции, на месте дерева воздвигли колонну с крестом (лат.).

(обратно)

44

Во времена Франки, написавшего «Жизнь святого Джовании Гвальберти», в аббатстве Монтескалари еще показывали этот камень. (При-меч. автора.)

(обратно)

45

Священные памятники отцов, которые забрало время, ныне высвобождает благочестие и властью искусства возвращает им краски; так пусть же живет Гвальберти, прославленный таковым деянием. Потомок восстанавливает то, что повредило время. Год от Рождества Христова 1839-й (лат.).

(обратно)

46

Речь идет о мадемуазель де Монпансье, называемой Великой Мадемуазель, любовнице Лозена. Это уточнение сделано на случай, если читатели не узнают ее под эпитетом «святая», которым наградила ее сестра.

(Примвч. автора.)

(обратно)

47

Есть люди, утверждающие, будто герцог Орлеанский выплачивал мне ренту в тысячу двести фра н ко в!.. По-видимому, для того, чтобы я платил за доставку своих писем!.. Глупцы! (Примеч. автора.)

(обратно)

48

На следующий день после выхода этой статьи я получил нижеследующее письмо:

«Сударь!

В письмах, опубликованных Вами в газете «Век», Вы выражаете сожаление, что у Вас не осталось вещественного свидетельства, глядя на которое вы могли бы представить себе последние минуты жизни Вашего благородного и несчастного друга монсеньера герцога Орлеанского.

Мне посчастливилось больше, чем вам: у меня есть полотенце, на которое положил голову умирающий и которое все еще пропитано его кровью. Я много раз отказывался отдать его, целиком или частично, людям, которыми двигало простое любопытство, но Вам, сударь, я отдам его все. И буду счастлив, если это хоть сколько-нибудь облегчит Ваше горе и Ваши сожаления.

В том вероятном случае, если у Вас уже появились какие-либо вещи умершего принца, прошу Вас считать, что Вы не получали этого письма.

Надеюсь, Вы не допустите мысли о мистификации с моей стороны, которая, на мой взгляд, была бы равносильна преступлению или кощунству.

Примите и проч.

Доктор Шардон, улица Рише, 32.

Париж, 16 ноября. (Примеч. автора.)

(обратно)

49

Из бездн [взываю] (лат.).

(обратно)

Оглавление

  • Вилла Пальмьери
  •   I ПРАЗДНИК СВЯТОГО ИОАННА ВО ФЛОРЕНЦИИ
  •   II ПАЛАЦЦО ПИТТИ
  •   III АРНО
  •   IV В ДОМАХ ВЕЛИКИХ ЛЮДЕЙ Дом Альфьери
  •     Дома Бенвенуто Челлини
  •     Дом Галилея
  •     Дом Макиавелли
  •     Дом Микеланджело
  •     Дом Данте
  •   V САН МАРКО
  •   VI САН ЛОРЕНЦО
  •   VII ГАЛЕРЕЯ УФФИЦИ ВО ФЛОРЕНЦИИ
  •   VIII ТЯГА К КРОВИ
  •   IX ИППОЛИТО И ДИАНОРА
  •   X СВЯТОЙ ДЗАНОБИ
  •   XI СВЯТОЙ ДЖОВАННИ ГВАЛЬБЕРТИ
  •   XII КАРЕДЖИ
  •   XIII ПОДЖО А КАЙЯНО
  •   XIV КВАРТО
  •   XV КРАСНЫЙ ЧЕЛОВЕЧЕК
  •   XVI ТРИНАДЦАТОЕ И ВОСЕМНАДЦАТОЕ ИЮЛЯ
  •   XVII ТРЕТЬЕ И ЧЕТВЕРТОЕ АВГУСТА
  •   КОММЕНТАРИИ
  •     Праздник святого Иоанна во Флоренции
  •     Палаццо Питти
  •     Арно
  •     В домах великих людей
  •     Сан Марко
  •     Сан Лоренцо
  •     Галерея Уффици во Флоренции
  •     Тяга к крови
  •     Ипполито и Дианора
  •     Святой Дзаноби
  •     Святой Джованни ГЬальберти
  •     Кареджи
  •     Поджо а Кайяно
  •     Кварто
  •     Красный Человечек
  •     Тринадцатое и восемнадцатое июля
  •     Третье и четвертое августа
  • *** Примечания ***