Черная метка [Патриция Корнуэлл] (fb2) читать онлайн
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Патриция Корнуэлл Черная метка
Третий ангел вылил чашу свою в реки и источники вод: и сделалась кровь.Посвящается Нине Солтер Вода и словаОткровение Иоанна Богослова, 16:4
* * *
6 декабря 1996 года Эпуорт-Хайтс Ладингтон, штат Мичиган Дорогая Кей! Я сижу на крыльце, смотрю на озеро Мичиган, а прохладный ветерок напоминает, что мне нужно подстричься. Вспоминаю, когда мы оба именно на этом самом месте в последний раз забыли, кто мы и что мы, — на один драгоценный момент. Кей, мне нужно, чтобы ты меня выслушала. Ты читаешь это письмо, потому что я мертв. Когда я решил его написать, то попросил сенатора Лорда лично доставить его тебе в начале декабря через год после моей смерти. Я знаю, что ты никогда не жаловала Рождество, а в этом году ты, наверное, воспримешь праздник особенно тяжело. Моя жизнь началась, когда я полюбил тебя. Теперь, после того как она закончилась, ты окажешь мне услугу, если продолжишь жить дальше. Конечно же, ты еще не пришла в себя — сломя голову неслась на место преступления и делала больше вскрытий, чем прежде. Металась между заседаниями суда, чтением лекций и руководством в институте. Ты беспокоилась о Люси, злилась на Марино, уклонялась от встреч с соседями и боялась ночей. Ты не ходила в отпуск, не брала больничные, как бы они ни были нужны тебе. Пора отбросить переживания и страдания, поэтому позволь мне утешить тебя. Представь, что держишь меня за руку, и вспомни, как мы много раз говорили о смерти, никогда не соглашаясь с тем, что болезнь, несчастный случай или акт насилия способны полностью нас уничтожить, потому что наши тела не что иное, как внешняя оболочка. А мы представляем собой гораздо большее. Кей, я хочу, чтобы ты, читая это письмо, поверила, что я рядом, что я присматриваю за тобой, а значит, все будет хорошо. Прошу тебя сделать одну вещь, чтобы отпраздновать нашу с тобой жизнь, которая — я уверен в этом — никогда не закончится. Позвони Марино и Люси. Пригласи их сегодня на ужин. Приготовь для них, как обычно, что-нибудь вкусное и оставь одно место свободным — для меня. Любящий тебя вечно, Бентон.Глава 1
Позднее утро сияло великолепием синего неба и красок осени, но мне все было безразлично. Солнце и прелести утра были предназначены для других людей, потому что моя жизнь застыла в безрадостном одиночестве. Я смотрела в окно на соседа, который сгребал осыпавшиеся листья, и чувствовала себя беззащитной, сломленной и потерянной. Слова Бентона воскресили в памяти все жуткие сцены, которые я стремилась забыть. Я увидела лучи фонариков, высвечивающие обугленные кости в раскисшем мусоре и лужах воды. Снова испытала шок, когда неразборчивая тень превратилась в обожженную до неузнаваемости голову с покрытыми копотью клоками серебристых волос. Я сидела на кухне, прихлебывая горячий чай, который приготовил мне сенатор Фрэнк Лорд. После двух мучительных приступов тошноты, загнавших меня в туалет, я ощущала слабость и головокружение. Я чувствовала себя униженной, потому что всегда больше всего боялась потерять контроль над собой. И вот это только что произошло. — Нужно опять собирать листья, — ни с того ни с сего сказала я своему старому другу. — Сегодня шестое декабря, а погода как в октябре. Посмотри туда, Фрэнк. Видишь, какие большие желуди? Говорят, это означает холодную зиму, но похоже, она вообще не собирается наступать. Не могу припомнить, есть ли у вас в Вашингтоне желуди. — Есть, — ответил он, — если ухитриться отыскать дуб или два. — Они большие? Я имею в виду желуди. — Я обязательно посмотрю, Кей. Я закрыла лицо ладонями и заплакала навзрыд. Он встал и подошел ко мне. Мы с сенатором Лордом выросли в Майами и ходили в школу в одной епархии, хотя я посещала среднюю школу Святого Брендана всего один год и намного позже его. И тем не менее это совпадение оказалось предвестником близкой дружбы. Когда он был окружным прокурором, я работала судебно-медицинским экспертом округа Дейд и часто выступала свидетелем на его процессах. Когда его избрали в сенат Соединенных Штатов и назначили председателем юридического комитета, я стала главным судмедэкспертом штата Виргиния, и он начал приглашать меня на заседания комитета, чтобы я высказалась в поддержку борьбы с преступностью. Я была потрясена, когда он вчера позвонил и сказал, что приедет ко мне с важной новостью. Всю ночь не могла заснуть. Мне стало не по себе, когда сенатор Лорд вошел на кухню и вытащил из кармана простой белый конверт. Сейчас я понимала, что Бентон поступил очень разумно, доверив ему это письмо. Он знал, что сенатор относился ко мне с большой заботой и ни за что не покинул бы в беде. Как обычно, Бентон разработал идеальный план и воплотил в жизнь, хотя его уже не было с нами, чтобы увидеть это. Как обычно, он абсолютно верно предсказал мое поведение после его смерти, и каждая строчка письма была правдой. — Кей, — сказал сенатор Лорд, стоя рядом, пока я плакала. — Понимаю, как тебе тяжело, и жалею, что ничем не могу помочь. Думаю, что принял одно из самых трудных решений, когда пообещал Бентону доставить это письмо. Не верилось, что этот день настанет, но он пришел, и вот я здесь, с тобой. Он помолчал, потом добавил: — Никто никогда не просил меня сделать такое, а ведь меня просили очень о многом. — Он был не такой, как все, — тихо ответила я, заставив себя успокоиться. — Ты знаешь это, Фрэнк. И спасибо тебе за все. Сенатор Лорд был высоким видным мужчиной с горделивой осанкой, как и пристало человеку его положения. Он обладал густыми седеющими волосами и пронзительными голубыми глазами. На нем, как всегда, был темный костюм классического покроя, подчеркнутый смелым, ярким галстуком с булавкой, запонками и карманными часами. Я встала со стула и глубоко, судорожно вздохнула. Вытащила из коробки несколько салфеток и вытерла лицо. — Очень мило с твоей стороны, что ты приехал ко мне. — Что я еще могу для тебя сделать? — проговорил он с печальной улыбкой. — Достаточно того, что ты здесь. Представляю, чего тебе это стоило, учитывая твою занятость и все такое. — Должен признаться, что летел из Флориды и, кстати, навестил Люси. Она неплохо там устроилась, — сказал он. Люси, моя племянница, работает в БАТ — Бюро по контролю за исполнением законов об алкогольных напитках, табачных изделиях и взрывчатых веществах. Некоторое время назад ее перевели в оперативное отделение в Майами, я давно ее не видела. — Она знает о письме? — спросила я сенатора Лорда. — Нет, — ответил он, любуясь великолепием дня. — Думаю, тебе решать, рассказывать ей или нет. И должен добавить: Люси считает, что ты ее забыла. — Я? — удивленно вымолвила я. — Это ее никогда нельзя застать на месте. Ведь это не я работаю в полиции под прикрытием и гоняюсь за нелегальными торговцами оружием и другими легкомысленными личностями. Она даже не может поговорить со мной по телефону, кроме как из офиса или по автомату. — Тебя тоже нелегко найти. После смерти Бентона ты бываешь где угодно, только не дома. Не думаю, что ты это осознаешь до конца, — заметил он. — Но я-то знаю. Я тоже много раз безуспешно пытался дозвониться до тебя. На мои глаза снова навернулись слезы. — А когда застаю тебя на месте, что слышу? «Все прекрасно. Очень занята». Не говоря уж о том, что ты ни разу меня не навестила. Прежде ты даже то и дело привозила свои особые бульоны. Ты не думаешь о тех, кто тебя любит. Не думаешь о себе. За время монолога он несколько раз украдкой глянул на часы. Я поднялась со стула. — Ты возвращаешься во Флориду? — спросила я нетвердым голосом. — Боюсь, что нет. Лечу в Вашингтон, — ответил он. — Опять участвую в телепередаче «Лицом к нации». Все то же самое. Мне так это надоело, Кей. — Жаль, что ничем не могу помочь. — Там сплошная грязь, Кей. Если бы некоторые люди узнали, что я нахожусь здесь, наедине с тобой, то распустили бы злобные сплетни. Я в этом убежден. — Тогда не нужно было приезжать. — Меня ничего не смогло бы остановить. И я зря жалуюсь на Вашингтон. У тебя достаточно своих забот. — Я засвидетельствую в суде о добропорядочности твоей натуры, — сказала я. — Если мне придется туго, вряд ли это поможет. Я показала ему безукоризненный дом, который сама спроектировала, антикварную мебель, картины и собранную мной коллекцию старинных медицинских инструментов, провела по ярким коврам и дорогому паркету. Все точно соответствовало моему вкусу, но воспринималось совсем не так, как в то время, когда здесь был Бентон. После его смерти я уделяла дому не больше внимания, чем себе. Сейчас это было видно всюду, куда бы я ни бросила взгляд. Сенатор Лорд заметил мой открытый портфель на диване в большой комнате и листочки бумаги, письма и записки, разбросанные на кофейном столике, под которым валялись рабочие блокноты. Подушки лежали криво, пепельница была наполнена, потому что я опять начала курить. Он не стал читать мне нравоучения. — Кей, ты понимаешь, что из-за того, о чем я только что говорил, наши встречи придется ограничить? — спросил сенатор Лорд. — Господи, посмотри на этот беспорядок, — вырвалось у меня. — Похоже, я стала плохой хозяйкой. — Уже поползли слухи, — осторожно продолжил он. — Звучат завуалированные угрозы. — Его тон стал раздражительнее. — И все из-за того, что мы друзья. — А когда-то я была такой аккуратной. — Я с досадой рассмеялась. — Мы с Бентоном всегда ссорились из-за моего дома, моего дерьма. Моего идеально прибранного, идеально упорядоченного дерьма. — Скорбь и гнев, вспыхнувшие ярче, чем прежде, заставили меня повысить голос. — Если он что-то перекладывал или клал не в тот ящик… Вот что случается, когда достигаешь среднего возраста, всю жизнь прожив в одиночестве и привыкнув, чтобы все лежало на своем чертовом месте. — Кей, ты меня слушаешь? Мне не хочется, чтобы ты подумала, будто я тебя забыл, если не смогу слишком часто звонить или приглашать на ленч, пытаясь узнать твое мнение о законопроекте, который стараюсь протолкнуть. — Я даже не могу вспомнить, когда мы с Тони развелись, — с горечью сказала я. — Что? В восемьдесят третьем? Он ушел. Ну и что? Он мне оказался не нужен, как и все, кто был после него. Я могла устроить свой мир так, как хотела, и я это сделала. Карьера, имущество, вложения капитала. Вот взгляни. Стоя в холле, я обвела рукой свой прекрасный каменный дом и все, что было внутри. — Ну и что? Ну и что из того? — Я посмотрела в глаза сенатору Лорду. — Я позволила бы Бентону высыпать мусор посреди комнаты. Позволила бы разнести это проклятое место на кусочки. Я просто не обращала бы на это внимания, Фрэнк. — Я вытерла слезы отчаяния. — Мне хотелось бы начать все сначала и никогда не говорить ему ни слова в укор. Я просто хочу, чтобы он был здесь. О Боже, как я хочу, чтобы он был здесь. Каждое утро я просыпаюсь счастливой, но потом накатывают воспоминания и я едва могу подняться с постели. По моему лицу бежали слезы. Казалось, что потревожен каждый нерв моего тела. — Ты принесла Бентону счастье, — мягко и сочувственно произнес сенатор Лорд. — Ты для него была всем на свете. Он рассказывал мне, как ты была добра к нему, как понимала его трудности, когда Бентону приходилось заниматься этими отвратительными делами для ФБР. Я уверен, что ты знаешь об этом. Он глубоко вздохнул и прислонился к двери. — И я уверен, он хотел бы, чтобы ты была счастлива, вела нормальную жизнь. В противном случае твои отношения с Бентоном Уэсли окажутся разрушительными и неправильными, они испортят тебе жизнь. Проще говоря, твоя любовь будет ошибкой. Ты меня понимаешь? — Да, — ответила я. — Конечно. Я знаю точно, чего ему сейчас хотелось бы. Знаю, что правильно для меня. Я не желаю такой жизни. Еще немного, и я этого не вынесу. Иногда думаю, что сломаюсь, просто развалюсь и попаду в какую-нибудь психушку. — Нет, не попадешь. — Он взял мою руку. — Я убежден, что ты добьешься своей цели, несмотря ни на что. Ты всегда побеждала, и хотя сейчас ты переживаешь трудное время, скоро будет легче. Обещаю, Кей. Я крепко его обняла и прошептала: — Спасибо, что привез письмо, что не забыл его в какой-нибудь папке. — Позвонишь, если буду тебе нужен? — не столько спросил, сколько скомандовал сенатор Лорд, когда я открыла дверь. — Помни, что я сказал, и обещай не чувствовать себя брошенной. — Поняла. — Если понадоблюсь, я к твоим услугам. Не забывай это. Помощники всегда знают, где меня найти. После того как черный «линкольн» отъехал, я пошла в гостиную и разожгла камин, хотя было не слишком холодно. Мне отчаянно хотелось чего-то теплого и живого, чтобы заполнить пустоту, оставшуюся после отъезда сенатора Лорда. Снова и снова я перечитывала письмо Бентона и, казалось, слышала его голос. Я представила, как он сидит в рубашке с закатанными рукавами, обнажив крепкие руки, и сильными пальцами держит серебряный перьевой «Монблан», авторучку, которую я подарила ему потому, что она была такой же совершенной и безупречной, как он сам. Я не могла перестать плакать и держала листок бумаги с выгравированными инициалами так, чтобы слезы не капали на него. Стиль и манера Бентона выражать себя всегда были взвешенными и строгими, и слова письма одновременно утешали и причиняли боль, пока я одержимо вчитывалась в него, пытаясь найти хотя бы намек на многозначительность. Временами мне казалось, что Бентон каким-то таинственным образом сообщает, будто его смерть была ненастоящей, являясь частью интриги или какого-нибудь плана, составленного ФБР, ЦРУ или бог знает кем еще. Потом, остыв, я вспомнила правду. Бентона пытали и, в конце концов, убили. Анализ ДНК, зубной карты, личных вещей подтвердил, что неузнаваемые останки принадлежали ему. Я постаралась заставить себя выполнить сегодня его просьбу. Смешно было даже думать о том, что Люси прилетит в Ричмонд на ужин. Но я все равно взяла трубку телефона и набрала ее номер. Она перезвонила мне по мобильному через пятнадцать минут. — В отделе сказали, что ты меня разыскиваешь. Что случилось? — весело спросила она. — Трудно объяснить, — начала я. — Жаль, что до тебя всегда приходится дозваниваться через офис. — Мне тоже. — И я знаю, что не могу говорить открыто… — Опять нахлынула грусть. — Что случилось? — прервала меня Люси. — Бентон написал письмо… — Поговорим позже, — снова перебила она, и я поняла ее или по крайней мере подумала, что поняла. Разговор по сотовому могут подслушивать. — Поверни здесь, — сказала кому-то Люси. — Извини, — обратилась она ко мне. — Мы решили заехать в «Лос Бобос» выпить по «коладе». — По «коладе»? Что это? — Высококачественный кофеин с сахаром в маленьком стаканчике. — Ну, он хотел, чтобы я прочитала письмо именно сегодня. Он хотел, чтобы ты… Ладно. Все это кажется такой глупостью. — Я заставляла себя говорить уверенно, не выдавая своего состояния. — Мне нужно идти, — сказала Люси. — Может быть, перезвонишь попозже? — Хорошо, — ответила она тем же раздраженным тоном. — Ты с кем? — продолжила я разговор, потому что мне нужно было слышать ее и не хотелось вешать трубку, когда в ушах еще звучал ее неожиданно холодный голос. — Со своей сумасшедшей напарницей. — Передавай ей привет. — Тебе привет, — сказала Люси напарнице Джо, числившейся в УБН — Управлении по борьбе с наркотиками. Они работали в составе спецподразделения, действовавшего в зоне интенсивного наркотрафика, и расследовали серию зверских разбойных нападений на частные дома. Отношения Джо и Люси продолжались также в другой области, не имевшей ничего общего с работой. Они были очень осторожны, поэтому не думаю, чтобы в БАТ или УБН знали об этих отношениях. — Перезвоню, — проговорила Люси, и в трубке раздались гудки.Глава 2
С капитаном полиции Ричмонда, Питом Марино, мы были знакомы так давно, что, кажется, даже думали одинаково. Поэтому я не удивилась, когда он позвонил за мгновение до того, как я успела снять трубку, чтобы найти его. — Что-то ты гундосишь, — сказал он. — Простудилась? — Нет. Рада, что ты позвонил, потому что я собиралась тебя разыскивать. — Да ну? Я поняла, что он или в своем грузовичке, или в полицейской машине. И там и там была установлена полицейская рация, которая в этот момент жутко шумела. — Ты где? — спросила я. — Езжу по округе, слушаю рацию, — заявил он, как будто наслаждался поездкой по берегу океана с опущенной крышей машины. — Считаю часы до пенсии. Разве жизнь не прекрасна? У меня есть все, кроме птицы счастья. Сарказм в его голосе ощущался почти физически. — Что у тебя случилось? — Ты, наверное, уже знаешь о протухшем жмурике в порту Ричмонда? Говорят, людей рвет за милю от него. Я рад, что это не моя проблема. Голова отказывалась работать. Я не представляла, о чем он говорит. Щелкнул сигнал режима ожидания. Я приложила трубку беспроводного телефона к другому уху и направилась в свой кабинет. — Что за протухший жмурик? — спросила я, выдвигая кресло из-за письменного стола. — Марино, подожди, пока я отвечу на другой звонок. Не клади трубку. Я нажала кнопку телефона. — Скарпетта слушает. — Это Джек, — услышала я голос моего заместителя Джека Филдинга. — В грузовом контейнере в порту Ричмонда нашли труп. Сильно разложившийся. — Об этом мне только что рассказал Марино. — Вы разговариваете так, словно простудились. По-моему, я тоже заболеваю. И Чак опаздывает, потому что плохо себя чувствует. По крайней мере он это говорит. — Контейнер только что сгрузили? — прервала я. — Сгрузили с «Сириуса». Очень непонятная ситуация. Как с ней прикажете разбираться? Я начала лихорадочно записывать информацию на листке бумаги еще более неразборчивым почерком, чем обычно. Нервы были натянуты, как проволока канатоходца. — Поеду сама, — немедленно решила я, хотя в голове еще звучали слова Бентона. Я снова спешила на вызов. Может быть, с большей охотой, чем обычно. — Не нужно, доктор Скарпетта, — пытался отговорить меня Филдинг, как будто стал моим начальником. — Я все сделаю сам. Ведь у вас отгул. — К кому мне обратиться в порту? — спросила я, чтобы остановить его. Филдинг месяцами умолял, чтобы я ушла в отпуск, съездила отдохнуть на пару недель или даже подумала о годичном академическом отпуске. Мне надоели все, кто пытался присматривать за мной. Я устала от намеков, что после смерти Бентона я стала хуже работать, что обособилась от подчиненных и окружающих, что выгляжу изможденной и рассеянной. — Нас известила детектив Андерсон. Она на месте преступления, — продолжал Филдинг. — Кто? — Наверное, новенькая. Правда, доктор Скарпетта, я справлюсь. Почему бы вам не отдохнуть? Оставайтесь дома. Я вспомнила, что на линии ждет Марино. Переключилась, чтобы сказать, что перезвоню, как только закончу разговор. Но он уже повесил трубку. — Скажите, как туда попасть? — обратилась я к заместителю. — Похоже, вы не собираетесь воспользоваться моим советом. — Если из моего дома, то вначале надо ехать по Центральной автостраде, а потом? Филдинг объяснил дорогу. Я положила трубку и, не выпуская из рук письмо Бентона, поспешила в спальню. Куда его спрятать? Не могла же я просто засунуть его в ящик стола. Не дай Бог, я его потеряю или его найдет горничная. Мне не хотелось также оставлять его там, где случайно могу на него наткнуться и опять расстроиться. Мысли бешено крутились в голове, сердце билось, адреналин переполнял кровь, когда я смотрела на жесткий кремовый конверт с надписью «Для Кей», сделанной скромным аккуратным почерком Бентона. Наконец взгляд остановился на стальном сейфе, привинченном к полу платяного шкафа. Я лихорадочно пыталась вспомнить, где хранила записанную комбинацию сейфа. — Я схожу с ума! — воскликнула я вслух. Бумажка с цифрами оказалась там, где всегда: между страницами 670 и 671 «Справочника по тропическим заболеваниям» Хантера. Я заперла письмо в сейф, пошла в ванную и долго умывалась холодной водой. Позвонила своему секретарю Розе и дала поручение вызвать в порт санитаров морга, чтобы они встретили меня там часа через полтора. — Предупредите, что тело в очень плохом состоянии, — особо подчеркнула я. — Как вы туда доберетесь? — спросила Роза. — Я бы посоветовала заехать сюда и отправиться на фургоне, но Чак отвез его в мастерскую сменить масло. — Я думала, он болеет. — Он появился пятнадцать минут назад и уехал на фургоне. — Ладно, придется ехать на своей машине. Роза, мне понадобятся «люма-лайт» и тридцати метровый удлинитель. Пусть кто-нибудь подвезет их на стоянку. Я позвоню, когда буду подъезжать. — Наверное, вам интересно будет знать, что Джин рвет и мечет. — В чем дело? — удивленно спросила я. Джин Адамс, администратор офиса, редко демонстрировала свои эмоции и еще реже ходила расстроенной. — По-видимому, исчезли все собранные «кофейные» деньги. Вы знаете, что это не первый раз. — Черт возьми! Где они лежали? — Как всегда, в запертом ящике Джин. Не похоже, чтобы замок взломали или что-то в этом роде, но когда она утром открыла ящик, денег не было. Сто одиннадцать долларов тридцать пять центов. — Этому нужно положить конец. — Не знаю, в курсе ли вы последних событий, — продолжала Роза. — Из комнаты отдыха начали пропадать завтраки. На той неделе Клета забыла на столе сотовый телефон, а утром его уже не было. То же самое произошло с доктором Райли. Он оставил дорогую ручку в кармане халата, а утром она исчезла. — Может быть, уборщицы? — Может быть, — проронила Роза. — Однако скажу вам откровенно, доктор Скарпетта, я никого не хочу обвинять, но боюсь, что это кто-то из своих. — Ты права. Не нужно никого обвинять. А хорошие новости сегодня есть? — Пока нет, — сухо ответила Роза. Она работала со мной с тех пор, как меня назначили главным судмедэкспертом, а это означало, что Роза руководила моей жизнью на протяжении почти всей карьеры. У нее была замечательная способность знать практически все, что делается вокруг, не будучи замешанной ни во что. Мой секретарь оставалась сторонним наблюдателем, и хотя сотрудники немного побаивались ее, они всегда бежали к ней, если возникала проблема. — Поберегите себя, доктор Скарпетта, — продолжала Роза. — У вас ужасный голос. Почему бы вам не послать вместо себя Джека и хотя бы один день побыть дома? — Я поеду на своей машине, — сказала я. Роза уловила печаль в моем голосе и замолчала. Я слышала, как она шуршит бумагами. Знала, что она хочет хоть как-то утешить меня, но я никогда не позволяла ей это. — Ладно, не забудьте переодеться, перед тем как приступить к делу. — Во что переодеться? — Сменить одежду. Прежде чем сесть в машину после осмотра, — сказала она, как будто я ни разу не осматривала разложившийся труп. — Спасибо, Роза.Глава 3
Я включила сигнализацию, заперла дом и спустилась в гараж, где открыла вместительный шкафчик из кедрового дерева с вентиляционными решетками сверху и снизу. Внутри стояли туристские ботинки, резиновые сапоги, лежали толстые кожаные перчатки и висел специальный комбинезон с водонепроницаемым покрытием, напоминавшим воск. Здесь я держала носки, теплое белье и другие вещи, которые никогда не понадобятся дома. Они заканчивали свое путешествие в промышленной стиральной машине, не предназначенной для моей обычной одежды. В багажник я бросила комбинезон, кроссовки и бейсболку с буквами ОГСМЭ, что означало «Отдел главного судебно-медицинского эксперта». Проверила большой алюминиевый чемодан с рабочими принадлежностями, чтобы убедиться в наличии достаточного количества хирургических перчаток, прочных и просторных мешков для мусора и посмотреть, на месте ли фотокамера и пленка. Я отправилась в путь с тяжелым сердцем, а в голове снова звучали слова Бентона. Я старалась отбросить воспоминания о его голосе, глазах, улыбке и прикосновениях. Больше всего мне хотелось забыть его, но я не могла. На Центральной автостраде, когда подъезжала к шоссе номер 95, я включила радио. Впереди на фоне солнечного неба сияли очертания Ричмонда. Я притормаживала на Ломбарди-Толл-плаза, когда прозвучал вызов радиотелефона. Это был Марино. — Подумал, тебе интересно будет узнать, что я подъеду. Резко прозвучал автомобильный клаксон, когда я, меняя полосу, чуть не подрезала серебристую «тойоту». Водитель обернулся ко мне, осыпая ругательствами, которых я не слышала. — Пошел к черту! — сердито бросила я ему вслед. — Что? — громко спросил Марино. — Какой-то идиот-водитель. — Бывает. Ты знаешь что-нибудь о «дорожном бешенстве», док? — Да, я им болею. На Девятой улице я свернула, направляясь к своему отделу, и дала Розе знать, что подъезжаю. Когда въехала на стоянку, увидела Филдинга с ящиком и удлинителем. — Похоже, фургон еще не вернулся, — заметила я. — Нет, — сказал он, загружая оборудование в мой багажник. — Это будет то еще зрелище, когда вы покажетесь в порту на своей машине. Представляю, как разинут рты докеры при виде хорошенькой блондинки на черном «мерседесе». Может быть, вам лучше поехать на моем автомобиле? Мой увлекающийся бодибилдингом заместитель только что развелся и отпраздновал это событие, поменяв «мустанг» на красный «корвет». — Вообще-то хорошая идея, — сухо ответила я. — При условии, что у вас восьмицилиндровый мотор. — Да-да, понимаю. В случае чего вызовите меня. Как туда добраться, знаете? — Знаю. Дорога привела меня на юг почти до Питерсберга, потом я повернула и, миновав дворы фабрики «Филип Моррис», переехала через железные пути. Узкое шоссе вывело меня к пустырю, заросшему травой и кустарником, который внезапно заканчивался пропускным пунктом охраны. Впечатление было такое, словно пересекаешь границу недружественной страны. За КПП тянулись железные подъездные пути и сотни грузовых оранжевых контейнеров, стоявших друг на друге в три-четыре ряда. Из будки вышел охранник, очевидно, слишком серьезно воспринимавший свою работу. Я опустила окно. — Чем могу помочь, мэм? — спросил он по-военному твердо. — Я доктор Кей Скарпетта. — К кому вы? — Приехала, потому что здесь обнаружили труп. Я судмедэксперт, — объяснила я и показала свои документы. Он взял их в руки и тщательно изучил. У меня возникло ощущение, что он не знает, что такое судмедэксперт, но не собирается об этом спрашивать. — Значит, вы главная, — сказал он, отдавая потертый черный бумажник с удостоверением. — Главная где? — Я главный судебно-медицинский эксперт штата Виргиния. Меня ждет полиция. Он отступил в будку, начал куда-то звонить, а мое нетерпение росло. Каждый раз, когда попадаю в охраняемую зону, мне приходится проходить через эту процедуру. Раньше я считала, что причина заключается в том, что я женщина, и сначала это, вероятно, было правдой. Теперь я верю, что это из-за терроризма, преступности и судебных процессов. Охранник записал марку машины и номер. Он передал листок бумаги, чтобы я расписалась, и пропуск для посетителей, который я не пристегнула. — Видите ту сосну? — произнес он, указывая рукой. — Я вижу несколько сосен. — Маленькая, изогнутая? Рядом с ней повернете налево и направитесь к океану, — пояснил он. — Счастливого пути. Я поехала мимо огромных трейлеров, припаркованных тут и там, красных кирпичных зданий с надписями «Таможенная служба США» и «Федеральный морской терминал». Сам порт представлял собой ряды гигантских складов с оранжевыми контейнерами, выстроившимися у погрузочных платформ, как животные, кормящиеся у корыта. За пристанью, в устье реки Джеймс пришвартовались два контейнеровоза, «Евроклип» и «Сириус», каждый был вдвое длиннее футбольного поля. Над открытыми люками размером с хороший бассейн грохотали портовые краны высотой в несколько сот футов. Желтые ленты, укрепленные на дорожных ограничителях, окружали стоявший на платформе контейнер. Рядом никого не было. Я почти не заметила признаков присутствия полиции, кроме служебного синего «шевроле» на бетонированной площадке перед доками. Водитель, сидя за рулем, разговаривал с мужчиной в белой рубашке и галстуке. Вся работа остановилась. Грузчики в касках и жилетах с отражательными полосами скучали, попивая газировку, минеральную воду, или курили. Я набрала номер своего отдела и попросила Филдинга. — Во сколько нас известили о трупе? — Подождите. Сейчас проверю. — Послышался шелест бумаг. — В десять пятьдесят три. — А во сколько его нашли? — Гм, кажется, Андерсон этого не знала. — Как она могла этого не знать? — Как я уже говорил, она новенькая. — Филдинг, я не вижу ни одного полицейского, кроме нее… по крайней мере я подозреваю, что это она. Что точно она сказала, когда сообщила о трупе? — Разложился; она просила, чтобы на место выехали именно вы. — Специально запросила меня? — Ну конечно. Вас просят все. Здесь ничего нового. Но она сообщила, что вас посоветовал вызвать Марино. — Марино? — удивленно спросила я. — Марино сказал, чтобы она вызвала меня? — Да. Я подумал, он поступил достаточно бесцеремонно. Я вспомнила, что Марино собирался появиться на месте преступления, и рассердилась еще больше. Он поручает какой-то новенькой практически командовать мной, а если он сочтет нужным, то подъедет и посмотрит, как мы справляемся. — Филдинг, когда вы в последний раз разговаривали с ним? — спросила я. — Несколько недель назад. Надо сказать, он меня разозлил. — Но не так, как разозлюсь я, когда он наконец решит показаться здесь, — пообещала я. Докеры наблюдали, как я вылезла из машины и открыла багажник. Я вынула чемодан с рабочими принадлежностями, комбинезон с кроссовками и, пока шла к немаркированной полицейской машине, чувствовала, как меня словно ощупывают глазами, поэтому с каждым шагом все больше раздражалась. Неудобство доставлял и тяжелый чемодан, стучавший по ноге. Мужчина в рубашке и галстуке, закрыв глаза от солнца, с несчастным видом смотрел, как медленно кружатся над портом два вертолета с телевизионщиками. Ему явно было жарко. — Проклятые репортеры, — пробормотал он, переводя на меня взгляд. — Я ищу детектива, который отвечает за место преступления. — Это я, — раздался женский голос из «шевроле». Я наклонилась и посмотрела в окно на сидевшую за рулем молодую женщину. У нее был темный загар, коротко остриженные, зачесанные назад каштановые волосы, прямой нос и твердый подбородок. Глаза смотрели жестко. Детектив Андерсон была одета в потертые джинсы-клеш, зашнурованные черные кожаные ботинки и белую футболку. Она носила пистолет на бедре, полицейский значок на цепочке был спрятан под футболкой. Вовсю работал кондиционер, легкий рок из радиоприемника смешивался с переговорами по рации. — Детектив Андерсон? — спросила я. — Рене Андерсон. Собственной персоной. А вы, наверное, док, о которой я так много слышала, — сказала она с высокомерием, свойственным, по моему мнению, большинству людей, не знающих своего дела. — Я Джо Шоу, управляющий портом, — представился мужчина. — Должно быть, это насчет вас звонила охрана. Он был примерно моего возраста, блондин с ярко-голубыми глазами и морщинами от слишком частого пребывания на солнце. По его виду можно было догадаться, что он ненавидит Андерсон и все, что случилось этим днем. — Можете рассказать что-нибудь полезное, прежде чем я приступлю к работе? — спросила я у Андерсон, стараясь перекрыть шум кондиционера и рокот вертолетов. — Например, почему это место не охраняют полицейские? — Они мне не нужны, — ответила она, открывая дверцу. — Сюда не так просто проникнуть, как вы могли заметить. Я поставила рабочий чемодан на землю. Когда Андерсон подошла ко мне, я была поражена ее миниатюрностью. — Я немногое могу рассказать, — заметила она. — Сами все видите. Контейнер с протухшим трупом внутри. — Нет, вы многое можете мне рассказать, детектив Андерсон. Как было обнаружено тело и когда? Видели ли вы его? Подходил ли кто-нибудь к нему? Не уничтожены ли улики на месте преступления? На последний вопрос вам лучше ответить отрицательно, иначе будете виноваты лично. Она рассмеялась. Я начала натягивать комбинезон. — Никому и в голову не пришло подходить близко, — произнесла она. — На это просто нет охотников. — Чтобы узнать, что находится в контейнере, необязательно в него заходить, — прибавил Шоу. Я сменила обувь на черные кроссовки и натянула бейсболку. Андерсон широко раскрытыми глазами смотрела на мой «мерседес». — Может, мне тоже пойти работать в полицию штата? — ухмыльнулась она. Я смерила ее взглядом и посоветовала: — Если собираетесь входить внутрь, предлагаю переодеться. — Мне нужно сделать пару звонков, — сказала Андерсон и отошла. — Не люблю советовать людям, как нужно выполнять их работу, — осторожно произнес Шоу, — но что, черт возьми, здесь происходит? У нас в порту покойник, а копы присылают эту маленькую дрянь! Желваки у него играли, со лба скатывался пот. — Знаете, в нашем деле много не заработаешь, если не крутиться. Однако прошло уже два с половиной часа, и ничего еще не крутится. Он изо всех сил старался не выругаться при мне. — Мне, конечно, жаль умершего, — продолжил он, — но очень хотелось бы, чтобы вы сделали все, что требуется, и уехали. — Шоу снова сердито посмотрел на небо. — Это касается и журналистов. — Мистер Шоу, — спросила я, — что перевозили в контейнере? — Немецкое фотооборудование. Вам следует знать, что пломба на контейнере не повреждена, поэтому не похоже, чтобы кто-то трогал груз. — Контейнер пломбирует отправитель? — Да. — Это означает, что, когда корабль отплыл, тело, живое или мертвое, скорее всего находилось внутри? — Похоже на то. Номера соответствуют зарегистрированным на таможне, внешне — ничего необычного. Кстати, груз растаможен пять дней назад. Поэтому мы сразу поставили его на платформу. Потом почуяли запах и поняли, что контейнер никуда не поедет. Я оглянулась, стараясь охватить взглядом всю сцену. Легкий ветерок зазвенел цепями кранов, которые выгружали из «Евроклипа» стальные балки из трех трюмов одновременно, пока работа, как по команде, не прекратилась. Автопогрузчики и грузовые автомобили тоже были остановлены. Докерам и экипажам ничего не оставалось делать, кроме как глазеть на нас. Некоторые смотрели с бортов и через окна корабельных надстроек. От покрытого нефтяными пятнами асфальта и разбросанных тут и там деревянных рам и растяжек поднимался жар, на переезде за складами лязгал и скрипел маневровый тепловоз. Всюду чувствовался сильный запах креозота, но и он не мог перебить витавшего как дым смрада гниющей человеческой плоти. — Откуда прибыл корабль? — спросила я Шоу, заметив, что рядом с моим «мерседесом» припарковалась полицейская машина. — Два месяца назад из Антверпена, — ответил тот, глядя на «Сириус» и «Евроклип». — Корабль под иностранным флагом, как и все остальные. Американский флаг мы видим, только если его поднимают из вежливости, — добавил он с некоторой долей огорчения. Человек, стоящий на палубе по правому борту «Евроклипа», рассматривал нас в бинокль. Мне показалось странным, что в такую теплую погоду он одет в рубашку с длинными рукавами и длинные брюки. — Черт, какое яркое солнце. — Шоу щурился от бьющего в глаза света. — Что насчет безбилетников? — задала вопрос я, хотя не могла представить никого, кто захотел бы прятаться в запертом контейнере на протяжении двухнедельного путешествия в открытом море. — Ни разу не слышал ни об одном безбилетнике. Кроме того, мы не первый порт, куда заходило это судно. Портом назначения был Честер, штат Пенсильвания. Большинство кораблей ходят из Антверпена в Честер, потом сюда, а от нас — прямиком в Антверпен. Безбилетник скорее всего сойдет в Честере, вместо того чтобы ждать до Ричмонда. У нас специализированный, малопосещаемый порт, доктор Скарпетта. Я с изумлением увидела, как из только что припарковавшегося патрульного автомобиля выбрался Пит Марино. — В прошлом году к нам зашли около ста двадцати океанских кораблей и барж, — продолжал говорить Шоу. Марино был детективом все то время, которое я его знала. Мне никогда раньше не приходилось видеть его в форме. — Если бы я оказался на его месте или был нелегальным иммигрантом, то стараясь покинуть судно, выбрал бы крупный порт, такой как Майами или Лос-Анджелес — там можно легко затеряться. К нам, жуя резинку, подошла Андерсон. — Дело в том, что мы срываем пломбу и открываем контейнер, только если подозреваем, что там находится нелегальный груз: наркотики, незадекларированные товары. Чтобы поддерживать порядок, мы время от времени выбираем корабль и проводим полный досмотр. — Хорошо, что мне больше не приходится одеваться как он, — заметила Андерсон, когда Марино с самоуверенным воинственным видом направился в нашу сторону. Он всегда вел себя подобным образом, когда чувствовал нерешительность или находился в особенно отвратительном настроении. — Почему он в форме? — Его перевели в другой отдел. — Ясно. — С тех пор как управление возглавила заместитель шефа полиции Брей, у нас много перемен, — сказала Андерсон, как будто гордилась этим фактом. Я не могла себе представить, зачем кому-то понадобилось переводить обратно в патрульные такого опытного полицейского. Интересно, когда это случилось? Мне было обидно, что Марино не поставил меня в известность, и стыдно, что я не узнала об этом сама. Прошло несколько недель, может быть, месяц, с тех пор, как я ему звонила в последний раз, чтобы узнать, как идут дела. Не могла вспомнить, когда приглашала заглянуть ко мне в отдел на чашечку кофе или домой на ужин. — Что происходит? — угрюмо спросил Марино, вместо того чтобы поздороваться. На Андерсон он даже не взглянул. — Меня зовут Джо Шоу. Как поживаете? — Как полное дерьмо, — недовольно ответил Марино. — Андерсон, ты одна решила расследовать это дело? Или остальные детективы просто не хотят иметь с тобой ничего общего? Она с ненавистью посмотрела на него. Вынула изо рта резинку и отшвырнула, словно он испортил вкус. — Забыла пригласить остальных на свой маленький праздник? — в ярости продолжал он. Марино задыхался в рубашке с короткими рукавами, застегнутой на все пуговицы, и пристегивающемся галстуке. Живот его выпирал из темно-синих форменных брюк и нависал над жестким кожаным ремнем с полным набором полицейского снаряжения: девятимиллиметровым «ЗИГ-зауэр», наручниками, баллончиком с перцовым газом и так далее. Лицо было красным, по нему стекал пот, глаза скрывались за темными очками. — Нам нужно поговорить, — сказала я Марино. Попыталась отвести его в сторону, но он остался на месте и вынул сигарету из пачки «Мальборо», которую всегда носил с собой. — Нравится моя новая форма? — насмешливо спросил он. — Заместитель шефа полиции Брей решила, что мне нужен новый гардероб. — Марино, вы здесь не нужны, — сказала Андерсон. — Кстати, не вздумайте никому рассказывать даже о том, что собирались побывать здесь. — Для тебя — капитан Марино. — Он произнес эти слова, выпустив клубы сигаретного дыма. — Выбирай выражения, крошка, потому что я старше тебя по званию. Шоу безмолвно наблюдал за грубой перепалкой. — Думаю, что женщин-полицейских уже не называют крошками. — У вас такое телосложение, — сказала я. — Чтобы попасть в контейнер, нужно пройти через склад, — вмешался Шоу. — Пошли. Он провел нас с Марино через ворота, выходящие на реку. Склад оказался гигантским, тускло освещенным помещением, где витал сладковатый запах табака. На деревянных поддонах лежали тысячи тюков джута и табака, высились горы песка, применяемого при производстве стали, и стояли запчасти, предназначенные для Тринидада, если верить надписям на ящиках, в которые они были упакованы. Несколькими пролетами дальше, у погрузочной платформы, возвышался контейнер. Чем ближе мы подходили, тем сильнее ощущался запах. Мы остановились у предупреждающей ленты, натянутой поперек открытых дверей контейнера. Зловоние было почти осязаемым и горячим, как будто оно заменило весь кислород, и я приказала своим ощущениям не своевольничать. Начали собираться мухи, их зловещее жужжание напоминало звук радиоуправляемого игрушечного самолетика. — Когда контейнер открыли, в нем были мухи? — обратилась я к Шоу. — Не в таком количестве. — Как близко вы подходили? — спросила я, когда к нам присоединились Марино и Андерсон. — Достаточно близко. — Никто не входил внутрь? — мне хотелось удостовериться. — Гарантирую, мэм. — Его начинал донимать смрад разлагающегося тела. Марино казался к нему безучастным. Он выудил еще одну сигарету и что-то промямлил, щелкая зажигалкой. — Ну, Андерсон, раз уж ты не посмотрела, надеюсь, это вряд ли может быть корова. А если крупная собака, которую случайно здесь заперли? Вот будет позору, если ты зря притащила сюда дока, не говоря уже обо всей пишущей братии, которая обнаружит, что здесь гниет какой-нибудь бродячий пес с причала. Мы с ним прекрасно знали, что в контейнере лежит не собака, не свинья и не лошадь. Пока Марино с Андерсон препирались, я открыла чемодан с принадлежностями. Бросила туда ключи от машины и достала несколько пар перчаток и хирургическую маску. Установила на камеру «Никон» вспышку и объектив с фокусным расстоянием 28 миллиметров, зарядила пленку высокой чувствительности, чтобы фотографии получились не слишком зернистыми, и натянула на кроссовки стерильные бахилы. — Это то же самое, если нас вызывают по поводу смрада в закрытом доме в середине июля. Вначале смотрим в окно. Если нужно, взламываем дверь. Убеждаемся, что там лежит человек, и только после этого вызываем судмедэксперта, — продолжал Марино инструктировать свою новую протеже. Я поднырнула под желтую ленту ограждения и вступила в темный контейнер. С облегчением увидела, что он только наполовину заполнен аккуратно сложенными белыми коробками, оставляя достаточно места для свободного передвижения. Я водила лучом фонарика из стороны в сторону, перемещаясь в глубь контейнера. У задней стенки луч осветил нижний ряд коробок, подмоченных красноватойжидкостью, вытекающей из носа и рта разлагающегося трупа. Бахилы неприятно чавкали при каждом шаге. Я повела фонариком выше — по ногам, бедрам, и из темноты возникло раздутое бородатое лицо. Вылезшие из орбит мертвые молочные глаза невидяще уставились в никуда, язык разбух так, что вылезал изо рта, как будто мертвец дразнил меня. Мертвец был полностью одет, сидел в самом углу, подпираемый двумя стенками контейнера. Ноги вытянуты, руки сложены на коленях и закрыты упавшей сверху коробкой. Я откинула ее в сторону и осмотрела руки, ища травмы, которые говорили бы, что человек защищался, или порезы и сломанные ногти, которые могли означать, что он пытался выцарапать себе спасение. Я не увидела на одежде ни крови, ни признаков очевидных повреждений или борьбы. Поискала остатки пищи или воды, обшарила лучом фонарика стенки, надеясь найти вентиляционные отверстия или дырки, но ничего не обнаружила. Прошлась между рядами коробок, тщательно осматривая металлический пол в поисках следов обуви. Разумеется, они были повсюду. Очень медленно двигалась на корточках, пока не заболели колени. Нашла пустую пластиковую мусорную корзину. Потом две серебристые монетки. Я нагнулась, чтобы рассмотреть их поближе. Одна была немецкой маркой. Вторую я не узнала. Марино, стоящий у дверей контейнера, казался маленьким и далеким. — Возьми ключи от машины — они в чемодане, — позвала я его сквозь хирургическую маску. — И что? — спросил он, заглядывая внутрь. — Принеси, пожалуйста, аппаратуру. Мне нужна оптоволоконная насадка и удлинитель. Может быть, мистер Шоу поможет найти заземленную розетку на сто пятнадцать вольт-ампер. — Обожаю, когда ты ругаешься, — сказал он.Глава 4
«Люма-лайт» — это осветительный прибор с дуговой лампой, которая излучает световой поток в пятнадцать ватт с волной четыреста пятьдесят нанометров и шириной спектра двадцать нанометров. Он может обнаруживать жидкости животного происхождения, такие как кровь или сперма, а также выявлять следы наркотиков, отпечатки пальцев, трасологические улики и прочие нежданные сюрпризы, невидимые человеческому глазу. Шоу показал ближнюю к контейнеру розетку. Я обернула алюминиевые стойки прибора одноразовым пластиковым чехлом, чтобы ни одна улика с предыдущего места преступления, на котором я была, не попала сюда. Дополнительный источник света очень похож на домашний проектор. Я установила его в контейнере на картонной коробке и, прежде чем включить, с минуту вентилятором проветривала помещение. Пока я ждала, когда лампа нагреется, Марино надел янтарно-желтые очки, чтобы защитить глаза от интенсивного излучения. Мух становилось все больше. Они пьяно наталкивались на нас и громко жужжали. — Черт побери, как я ненавижу этих тварей! — жаловался Марино, отмахиваясь. Я заметила, что он не надел комбинезон, а только бахилы и резиновые перчатки. — Ты собираешься возвращаться обратно в этой же одежде? — спросила я. — У меня в багажнике лежит запасная форма. На случай если меня чем-нибудь обольют или что-то в этом роде. — На случай если ты чем-нибудь обольешься или что-то в этом роде, — поправила я, глядя на часы. — У нас еще одна минута. — Заметила, как ловко исчезла Андерсон? Я знал, что так и выйдет, как только услышал об этом случае. Только не думал, что здесь никого не будет, кроме нее. Проклятие, действительно происходит что-то странное. — Как вообще она смогла стать детективом в отделе убийств? — Лижет зад Брей. Слышал, что она у нее на побегушках, вроде как возит ее новый супермодный «форд» на мойку и, наверное, точит ей карандаши и чистит ботинки. — Мы готовы, — предупредила я и начала сканировать контейнер. Через цветные очки его внутренность стала восприниматься как непроницаемо-черная, с рассеянными повсюду флюоресцирующими белыми и желтыми пятнами разной формы и интенсивности. Испускаемый прибором голубой свет делал видимыми волокна и шерстинки, наличие которых можно было ожидать в районе с интенсивным грузовым движением и большим скоплением людей. Белые картонные коробки светились лунным сиянием. Я переместила «люма-лайт» в глубь контейнера. Трупная жидкость не флюоресцирует, и тело выглядело унылой темной фигурой в углу. — Если он умер естественной смертью, — сказал Марино, — почему он сидит вот так, со сложенными руками, будто в церкви или где-нибудь еще? — Если он погиб от удушья, обезвоживания или жары, он мог умереть в такой позе. — Все равно странно. — Я просто говорю, что это возможно. Здесь становится тесно. Передай мне, пожалуйста, оптоволоконную насадку. Пока Марино шел ко мне, он несколько раз натолкнулся на коробки. — Можешь снять очки, пока находишься там, — предложила я, потому что через них не видно ничего, кроме высокочастотного излучения, которое в настоящий момент находилось вне его поле зрения. — Ни за что на свете. Я слышал, что достаточно одного взгляда — и тебе обеспечены катаракта, рак и полный набор прочих удовольствий. — Не говоря уже о том, что можно превратиться в камень. — Что? — Марино! Осторожней! Он столкнулся со мной, и я до сих пор не поняла, как это произошло, но все коробки вдруг полетели на землю, и, падая, он чуть не сбил меня с ног. — Марино? — Я была напугана. — Марино! Выключила прибор и сняла очки, чтобы лучше видеть. — Проклятый ублюдочный сукин сын! — заорал Марино, словно его укусила змея. Он лежал навзничь на полу, распихивая и расталкивая картонные коробки. В воздух взметнулась пластиковая корзина. Я присела рядом с ним и строго приказала: — Лежи спокойно! Не дергайся, пока мы не убедимся, что с тобой все в порядке. — О Господи! Вот дерьмо! Я весь измазался этой дрянью! — вопил он в панике. — У тебя где-нибудь болит? — Господи Иисусе, меня сейчас вырвет. О Боже! О Господи! Марино вскочил и, отбрасывая коробки, бросился к выходу. Я услышала, как его рвет. Он застонал, и его снова вырвало. — Сейчас ты почувствуешь себя лучше. Марино рванул свою белую рубашку так, что полетели пуговицы. Давясь и задыхаясь, он стягивал рукава, торопливо разделся до майки, свернул в комок то, что осталось от формы, и швырнул за двери. — А что, если у него СПИД? — Голос Марино звучал как набат в ночи. — Ты не заразишься СПИДом от этого парня. — К черту! — Он опять чуть не подавился рвотой. — Я сама могу закончить работу. — Дай мне только пару минут. — Почему бы тебе не найти душ и не помыться? — Ты никому об этом не скажешь, — предупредил Марино, и я поняла, что он имеет в виду Андерсон. — Интересно, что они будут делать с этим месивом? — Перевозка еще не подъехала? — спросила я. Он поднял рацию к губам. — Черт! — Он сплюнул и опять судорожно сглотнул. Яростно вытер рацию о штанину, закашлялся, старательно собрал слюну и снова сплюнул. — Я — Девятый, — произнес он, держа рацию за полметра от лица. — Слушаю, Девятый. Диспетчером оказалась женщина. Я уловила теплоту в ее голосе и удивилась. Диспетчеры полиции и операторы службы спасения почти всегда оставались невозмутимыми и не выказывали своих эмоций независимо от срочности или сложности дела. — Десять пять для Рене Андерсон, — продолжал Марино. — Не знаю ее позывного. Передайте, что нам хотелось бы увидеть здесь труповозку. — Девятый, вы знаете название службы перевозки? Марино отключился от эфира и обратился ко мне: — Эй, док, как название службы? — «Кэпитал транспорт». Он передал название, добавив: — Диспетчер, если она на десять два, десять десять или десять семь или если нам нужно десять двадцать два, дайте мне знать. В рации раздалась канонада включаемых и выключаемых микрофонов: это патрульные полицейские выражали свое удовольствие и подбадривали Марино. — Десять четыре, Девятый, — сказала диспетчер. — Чем ты заслужил такую овацию? Я знаю, что «десять семь» — это «в данное время недоступен», но что значит остальное? — Я попросил, чтобы она дала мне знать, если с Андерсон будет отсутствовать связь или если мы должны будем послать ее к черту. — Неудивительно, что она так тебя любит. — Она кусок дерьма. — Кстати, не знаешь, что случилось с оптоволоконной насадкой? — спросила я. — Она была у меня в руке. Я нашла ее там, где Марино упал и сшиб коробки. — А что, если у него СПИД? — опять начал ныть он. — Если ты намерен о чем-то волноваться, подумай лучше о грамотрицательных бактериях. Или грамположительных: клостриды, стрептококки. Это в том случае, если у тебя имеются открытые раны, в чем я сомневаюсь. Я присоединила один конец насадки к щупу, другой — к питающему устройству и затянула винты. Он меня не слышал. — Чтобы кто-то подумал, что Марино треклятый гомик? Да я лучше застрелюсь, честное слово. — Ты не заразишься СПИДом, Марино, — повторила я и снова подключила прибор. «Люма-лайту» нужно было разогреваться по крайней мере четыре минуты, прежде чем прибор сможет работать в полную мощность. — Вчера я откусывал заусеницу, и у меня пошла кровь! Это открытая рана! — Разве ты не в перчатках? — Если заражусь какой-нибудь дрянной болезнью, я убью эту маленькую ленивую стукачку. Наверное, он имел в виду Андерсон. — Брей тоже свое получит. Я найду способ! — Марино, успокойся. — Что бы ты сказала, если бы сама вляпалась в это дерьмо? — Не припомню, сколько раз это со мной случалось. Что, по-твоему, я делаю каждый день? — Наверняка не валяешься в смертельно опасной жиже. — Смертельно опасной? — Мы ничего не знаем об этом парне. Что, если у них в Бельгии есть смертельные болезни, которые у нас не лечатся? — Марино, успокойся, — повторила я. — Нет! — Марино… — У меня есть причина для огорчений! — Тогда уходи. — Мое терпение иссякло. — Ты мешаешь мне сосредоточиться. Ты мешаешь во всем. Поди прими душ и выпей пару стаканчиков бурбона. «Люма-лайт» был готов, и я надела защитные очки. Марино молчал. — Я остаюсь здесь, — наконец сказал он. Я сжимала оптоволоконную насадку как паяльник. Яркий пульсирующий луч синего света был шириной с карандашный грифель. Я стала сканировать очень маленькие области. — Что-нибудь есть? — спросил Марино. — Пока ничего. Он подошел поближе, липко чавкая бахилами, пока я медленно, дюйм за дюймом, обследовала места, куда не могло добраться освещение софита. Наклонила тело вперед, чтобы проверить поверхность за спиной, потом провела лучом между ногами. Проверила ладони трупа. «Люма-лайт» мог обнаружить такие выделяемые человеком жидкости, как моча, сперма, пот, слюна и, конечно, кровь. Но его свет опять ничего не обнаружил. Шея и спина уже болели. — Голосую за то, чтобы признать его умершим до того, как он сюда попал, — заявил Марино. — Мы узнаем гораздо больше, когда доставим его в морг. Я выпрямилась, и пульсирующий луч высветил угол сбитой Марино коробки. Зеленым неоновым светом вспыхнула черта, напоминающая нижнюю часть буквы Y. — Марино, посмотри сюда. Буква за буквой я осветила написанные от руки французские слова. Они были высотой сантиметров десять и отличались странной квадратной формой, как будто их писала машина, а не живой человек, прямыми мазками. До меня не сразу дошло, что они означали. — «Bon voyage, le loup-garou», — прочитала я. Марино наклонился вперед, дыша мне в волосы: — Счастливого пути… а что такое «loup-garou»? — Не знаю. Я тщательно изучила коробку. Верхняя ее часть промокла, нижняя оставалась сухой. — Отпечатки пальцев? Ты видишь их на коробке? — спросил Марино. — Я уверена, что отпечатков здесь полно, но ни один не виден. — Думаешь, тот, кто это написал, хотел, чтобы кто-то еще нашел надпись? — Возможно. Это какие-то флюоресцирующие несмываемые чернила. Отпечатки найдем позже. Коробку направим в лабораторию, и, кроме того, нужно собрать с пола волосы для анализа ДНК, если он понадобится. Потом сфотографирую это место, и мы уходим. — А пока можно собрать монеты, — сказал Марино. — Можно, — ответила я, вглядываясь в открытый проем контейнера. Кто-то смотрел на нас. Человек был освещен со спины ярким солнцем на фоне ясного неба, и я не разобрала, кто это был. — Где техники-криминалисты? — спросила я Марино. — Понятия не имею. — Черт их побери! — В чем дело? — На прошлой неделе было два убийства, и дела шли совсем по-другому. — Ты не выезжала ни на одно из них, откуда тебе известно, как шли дела? — поинтересовался Марино. — Выезжали мои сотрудники. Если бы возникли проблемы, они доложили бы мне. — Только в том случае, если бы проблема была очевидной, — парировал он. — А проблемы наверняка не было, потому что именно это первое дело Андерсон. И теперь она очевидна. — Как так? — Брей продвигает нового детектива. Кто знает, может, она сама подкинула этот труп, чтобы ей было чем заняться. — Она сказала, что это ты посоветовал обратиться ко мне. — Точно. Вроде как мне некогда этим заниматься, поэтому я сваливаю все на тебя, чтобы ты потом на меня дулась. Она просто врунья. Через час мы закончили. Вышли из зловонной темноты и вернулись на склад. Андерсон стояла в соседнем пролете и разговаривала с начальником следственного управления Элом Карсоном. Я догадалась, что это он заглядывал в контейнер. Не говоря ни слова, прошла мимо нее, поздоровалась с Карсоном и выглянула на улицу, чтобы посмотреть, приехала ли перевозка. С облегчением увидела двух мужчин в комбинезонах, стоящих рядом с синим фургоном и разговаривающих с Шоу. — Как дела, Эл? — спросила я у заместителя шефа полиции Карсона. Он служил в полиции столько же, сколько работала я. Это был мягкий, спокойный человек, выросший на сельской ферме. — Да вот решил заехать, док, — ответил он. — Похоже, у нас неприятности. — Похоже, — согласилась я. — Проезжал мимо и заглянул, чтобы убедиться, что все в порядке. Карсон не часто «заглядывал» на место преступления. Он выглядел встревоженным и подавленным. И что особенно бросалось в глаза, он обращал на Андерсон не больше внимания, чем все остальные. — У нас все под контролем. — Андерсон грубейшим образом нарушила субординацию, сама ответив заместителю шефа полиции. — Я говорила с управляющим портом… Ее голос оборвался, когда она увидела Марино. Или почувствовала по запаху. — Привет, Пит, — весело произнес Карсон. — В чем дело, старик? У вас ввели новую форму одежды, о которой я не слышал? — Детектив Андерсон, — сказала я, как только она отошла достаточно далеко от Марино, — мне нужно знать, кто отвечает за это дело. Где полицейские техники-криминалисты? И почему так долго ехала служба перевозки? — Ну да. Теперь мы работаем без прикрытия, босс. Снимаем форму, — громко заявил Марино. Карсон захохотал. — И почему, детектив Андерсон, вы не собирали вместе с нами улики и не помогали в осмотре места происшествия? — продолжала допрашивать я. — Я вам не подчиняюсь, — пожала плечами она. — Позвольте кое-что вам напомнить, детектив, — произнесла я тоном, который заставил ее притихнуть. — Именно мне вы подчиняетесь, если обнаружен труп. — …спорю на что хочешь, Брей много работала без прикрытия, прежде чем поднялась наверх. Такие, как она, всегда выплывают наверх, — сказал Марино, подмигнув. Огонек в глазах Карсона исчез. Он опять выглядел подавленным и усталым, как будто жизнь потеряла для него всякий интерес. — Эл, — вдруг посерьезнел Марино, — что происходит? Как получилось, что на нашем маленьком празднике никого не было? К стоянке подъезжал сияющий черный «форд» модели «краун-виктория». — Ну, мне пора, — неожиданно проговорил Карсон. На его лице было написано, что в мыслях он уже где-то далеко отсюда. — Встретимся позже. Твоя очередь ставить пиво. Помнишь, когда «Луисвилл» проиграл «Шарлотт», ты мне проспорил, старик? Карсон ушел, не обратив на Андерсон внимания, потому что стало очевидно, что он был над ней не властен. — Эй, Андерсон, — сказал Марино, хлопая ее по спине. Она ахнула и прижала ладонь к лицу, закрыв нос и рот. — Как тебе нравится работать с Карсоном? Хороший парень, да? Она отодвинулась, но Марино ее не отпускал. Даже я была шокирована видом Марино, его вонючими форменными брюками, грязными перчатками и бахилами. Его майка выглядела так, словно никогда не была белой, а кроме того, там, где она терлась о толстый живот, зияли две большие дыры. Марино стоял настолько близко к Андерсон, что казалось, он ее сейчас поцелует. — От вас воняет! — Она старалась отодвинуться от него. — Странно, что это так часто случается на нашей работе. — Отойдите от меня! Но Марино не отходил. Она металась то в одну сторону, то в другую, но он блокировал каждый ее шаг, пока наконец не прижал к мешкам с активированным углем, отправлявшимся в Вест-Индию. — Ты чего себе позволяешь? — При этих словах она притихла. — У нас на руках разлагающийся труп в грузовом контейнере международного порта, где половина народу не говорит по-английски, а ты решила, что можешь вести это дело одна? За стоянкой зашелестел гравий. Черный «форд» быстро приближался. — Мисс Младший детектив получает свое первое дело и вызывает главного медицинского эксперта вместе с парой вертолетов, набитых репортерами. — Я доложу в отдел внутренней безопасности! — завизжала Андерсон. — Я добьюсь, чтобы вас арестовали! — За что? За вонь? — Считайте себя покойником! — Нет. Покойник лежит вот там. — Марино указал на контейнер. — И можешь оказаться покойницей сама, если будешь давать показания об этом деле в суде. — Марино, перестань, — сказала я, когда увидела, что «краун-виктория» встала на запрещенном месте автостоянки. — Эй! — К машине, размахивая руками, бежал Шоу. — Здесь нельзя парковаться! — Вы всего лишь старый конченый неудачник! — прокричала Андерсон, отбегая. Марино снял перчатки, вывернув наизнанку, и освободился от пластиковых бахил, поочередно наступив на пятку одной ноги носком другой. Он поднял свою форменную белую куртку за пристегнутый галстук, который не выдержал ее веса, и куртка упала на землю. Принялся топтать ее, словно тушил огонь. Я спокойно собрала одежду и положила вместе со своей в красный мешок, предназначенный для биологически опасных материалов. — Ты закончил? — Даже не начинал, — ответил Марино, внимательно наблюдая, как открылась дверца дорогого «форда» и из машины вышел полицейский в форме. Андерсон обогнула склад и быстро направилась к автомобилю. Шоу тоже спешил к нему, когда из задней дверцы выбралась эффектная женщина в форме с начищенными пуговицами и знаками отличия. Она осмотрелась, а докеры со всех сторон уставились на нее. Кто-то засвистел. Ему отозвался другой. Через секунду причал стал напоминать состязание баскетбольных рефери. — Давай угадаю, — сказала я Марино. — Это Брей.Глава 5
Воздух был наполнен жужжанием голодных мух, количество которых возрастало прямо пропорционально жаре и времени. Санитары принесли носилки на склад и ждали меня. — Ох ты, — произнес один из них, качая головой. — Господи упаси. — Знаю, — ответила я, натягивая свежие перчатки и бахилы. — Я пойду первой. Обещаю, что это не отнимет много времени. — Если хотите идти первой, я не возражаю. Я вошла в контейнер, санитары последовали за мной, осторожно ступая, держа носилки на уровне пояса, чтобы видеть дорогу. За хирургическими масками слышалось их затрудненное дыхание. Оба были старыми, страдали излишним весом, им не следовало бы носить тяжелые человеческие тела. — Возьмитесь за икры и лодыжки, — проинструктировала я. — Очень осторожно, потому что может лопнуть кожа. Там, где можно, поднимайте за одежду. Они поставили носилки и нагнулись над ногами мертвеца. — Господи упаси, — опять пробормотал один из них. Я просунула руки ему под мышки. Они ухватились за ноги. — Хорошо. Поднимаем вместе на счет «три!» — приказала я. — Раз, два, три. Санитары с трудом удержались на ногах. Они, пыхтя, попятились к носилкам. Тело было податливым, потому что окоченение давно прошло, мы уложили его на носилки и обернули простыней. Я застегнула молнию мешка, и санитары потащили своего очередного клиента. Они отвезут его в морг, где я сделаю все возможное, чтобы «разговорить» его. — Черт побери, — услышала я голос одного из них, — мне мало платят за такую работу. — Мне тоже. Я вышла за ними из склада на ослепительно яркий солнечный свет и свежий, чистый воздух. Марино в своей грязной майке разговаривал с Андерсон и Брей на причале. Я поняла, что присутствие Брей немного охладило его. Когда я подошла, взгляд Брей остановился на мне. Она не представилась, поэтому я сказала, не подавая руки: — Я доктор Скарпетта. Она рассеянно ответила, как будто не представляла, кто я и зачем здесь нахожусь. — Думаю, нам надо поговорить, — добавила я. — Как, вы сказали, ваше имя? И кто вы? — переспросила Брей. — О Боже! — взорвался Марино. — Она же прекрасно знает, кто ты. — Капитан! — Восклицание Брей было похоже на удар хлыстом. Марино замолчал. Андерсон тоже молчала. — Я главный медицинский эксперт, — объяснила я Брей то, что та уже знала. — Кей Скарпетта. Марино закатил глаза. На лице Андерсон появилось выражение обиды и ревности, когда Брей жестом попросила меня отойти с ней. Мы подошли к краю причала, где высился «Сириус», едва заметно покачиваясь в мутной ряби течения. — Мне жаль, что я не расслышала ваше имя. Я не произнесла ни слова. — Это было невежливо с моей стороны. Я опять промолчала. — Мне давно нужно было познакомиться с вами. Но я была занята. Но вот мы встретились, и это хорошо. Можно сказать, идеальный выбор времени. — Она улыбнулась. Диана Брей была высокомерной красавицей брюнеткой с безукоризненными чертами лица и потрясающей фигурой. Докеры не могли отвести от нее глаз. — Видите ли, — продолжила она тем же спокойным тоном, — у меня небольшая проблема. В моем подчинении находится капитан Марино, но кажется, он считает, что работает на вас. — Чушь, — наконец сказала я. Она вздохнула. — Вы лишили город самого опытного, самого честного полицейского по расследованию убийств, шеф Брей. И мне следовало знать об этом. — Разумеется. — Чего вы добиваетесь? — спросила я. — Подошло время освежить кровь молодыми детективами, которые умеют включать компьютер и посылать сообщения по электронной почте. Вам известно, что Марино даже не умеет пользоваться текстовым редактором? Все еще стучит двумя пальцами на пишущей машинке. Я не могла поверить своим ушам. — Не говоря уже о таких мелочах, как его недисциплинированность, неспособность к обучению и поведение, позорящее все управление. Андерсон отошла, оставив Марино в одиночестве. Он курил, прислонившись к машине. У Марино мощные волосатые руки, его грязные брюки, подпоясанные под нависающим животом, готовы сползти еще ниже. Он отказывался смотреть в нашу сторону, и я поняла, что Марино чувствовал себя униженным. — Почему на место преступления не приехали криминалисты? — спросила я Брей. Один из докеров подтолкнул локтем соседа и, сложив ладони под грудью, словно удерживая воображаемый вес, кивнул в сторону Брей. — Зачем вы приехали? — Потому что мне сообщили, что Марино здесь. Его предупреждали. Я хотела сама убедиться, что он так нагло нарушил мой приказ. — Он здесь потому, что кто-то должен был выехать на место преступления. — Он здесь потому, что сам так решил. — Она пристально посмотрела на меня. — И потому что так решили вы. Именно поэтому он здесь, не так ли, доктор Скарпетта? Марино — ваш личный детектив. И был им много лет. Ее глаза сверлили меня насквозь. Она осмотрела мое лицо, фигуру, вероятно, сравнивая со своей или оценивая то, что может пригодиться ей в будущем. — Оставьте его в покое, — сказала я. — Вы пытаетесь сломить его, потому что не в силах контролировать. — Его невозможно контролировать. Поэтому его передали мне. — Передали? — Детектив Андерсон — это свежая кровь. Бог свидетель, управление нуждается в ней. — Детектив Андерсон — неквалифицированный, необученный и трусливый полицейский. — Учитывая ваш огромный опыт, вы сможете принять нового человека и немного обучить его, не так ли, Кей? — Невозможно обучить того, кто этого не хочет. — Думаю, вы прислушивались к мнению Марино. Если верить ему, никто не обладает достаточной квалификацией и знаниями, чтобы делать то, что делает он. Брей мне надоела. Я немного переместилась, чтобы ветер дул в ее сторону, и придвинулась ближе с намерением сбить с нее спесь. — Не вздумайте снова проделать это со мной, шеф Брей. Не вздумайте вызывать меня или моих подчиненных на место преступления, чтобы приставить к нам какого-нибудь бездарного детектива, который даже не утруждает себя сбором улик. И не называйте меня Кей. Она отступила, не выдержав зловония моего облачения, но я успела заметить, как она вздрогнула. — При случае нам нужно пообедать вместе, — сказала она, подзывая водителя. — Симмонс, во сколько у меня следующая встреча? — спросила Брей, глядя на корабль и явно наслаждаясь вниманием докеров и команды. У нее была обольстительная привычка потирать нижнюю часть поясницы, расправив плечи и втиснув руки в задние карманы форменных брюк, или рассеянно разглаживать галстук на высокой груди. Симмонс был симпатичным, хорошо сложенным парнем, но когда он вынул сложенный листок бумаги и развернул его, руки у него тряслись. Брей приблизилась к нему, и он прокашлялся. — В два пятнадцать, шеф. — Дай-ка мне посмотреть. — Она наклонилась ближе, касаясь грудью его плеча, не спеша прочитала расписание и воскликнула: — О Боже! Только не этот идиот из школьного совета! Симмонс чуть сместился в сторону, и по его виску покатилась капелька пота. Он выглядел испуганным. — Позвони и отмени встречу, — распорядилась Брей. — Слушаюсь, шеф. — Впрочем, не знаю. Может быть, мне стоит пересмотреть расписание. Она взяла у него листок, прижавшись, как ласкающаяся кошка, а меня поразила ревнивая ярость, вспыхнувшая в глазах Андерсон. Марино нагнал меня, когда я шла к машине. — Заметила, как она выставляет себя напоказ? — Это невозможно не заметить. — Не думай, что о ней не стоит разговаривать. Это та еще гадюка. — Что она собой представляет? Марино пожал плечами. — Никогда не была замужем — не нашла себе достойных мужиков. Предположительно, напропалую спит с влиятельными женатыми типами. Ей нужна только власть, док. Говорят, она хочет стать следующим секретарем общественной безопасности, чтобы каждому копу в Содружестве штатов[1] пришлось целовать ее прелестную задницу. — Этого никогда не случится. — Не будь так уверена. Я слышал, у нее высокопоставленные друзья, связи в правительстве штата, и это одна из причин, почему нам ее навязали. У нее наверняка есть какой-то план. У таких сучек всегда есть план. Чувствуя себя усталой и подавленной, я открыла багажник и вдруг вспомнила о случившемся утром. Позабытые переживания навалились так сильно, что я чуть не упала на машину. — Ты будешь сегодня отмечать годовщину его смерти? — спросил Марино. — Ни в коем случае, — тихо ответила я. — Это было бы нечестно по отношению к нему. Марино вопросительно посмотрел на меня. Я чувствовала, что он наблюдает за мной, пока снимала комбинезон и кроссовки. Потом положила их в двойной мешок. — Марино, дай, пожалуйста, сигарету. — Ты опять начала курить? — На этом складе примерно пятьдесят миллионов тонн табака. Наверное, подействовал его запах. — Это не тот запах, который ощущаю я. — Расскажи, что происходит, — попросила я после того, как он дал мне прикурить. — Ты сама только что видела. Она наверняка все объяснила. — Да, но я все равно не понимаю. Брей командует патрульными и другими полицейскими и не имеет отношения к расследованиям. Она говорит, что тебя невозможно контролировать, поэтому она сама взялась решить эту проблему. Зачем? Когда она пришла сюда, ты даже не числился в ее отделе. С какой стати она заинтересовалась тобой? — Может, считает меня умным и привлекательным. — Это само собой, — заверила я. Марино выдохнул дым с такой силой, будто задувал свечки на торте, и посмотрел на свою майку, словно впервые ее видел. — Знаешь, — сказал он, — я мог бы уйти на пенсию и получать около сорока тысяч в год. — Приглашаю тебя на ужин, Марино. — Если добавить это к тому, что я смог бы зарабатывать консультантом по безопасности и прочими делами, то получится приличная сумма. И не нужно каждый день копаться в этом дерьме и видеть возомнивших о себе всяких поганок. — Меня попросили пригласить тебя на ужин. — Кто попросил? — подозрительно осведомился он. — Узнаешь, когда придешь. — Что это еще значит? — спросил он нахмурившись. — Иди помойся и надень что-нибудь, от чего не разбежится весь город. Потом приходи ко мне. Примерно в половине седьмого. — Ну, если ты вдруг не заметила, док, я на работе. На этой неделе работаю с трех до одиннадцати. На следующей — с одиннадцати вечера до семи утра. Я свежеиспеченный начальник смены всего этого чертова города и работаю, когда отдыхают все другие начальники, — то есть в вечернюю и ночную смены, а также в выходные. А это означает, что теперь всю оставшуюся жизнь я буду ужинать в машине. — У тебя есть рация, — напомнила я. — Мой дом находится в черте города, а значит, в твоей юрисдикции. Приезжай, и если тебя вызовут, отправишься на вызов. Я села в машину и включила зажигание. — Не знаю, — сказал он. — Меня просил… — начала я, но вновь навернулись слезы. — Собиралась тебе звонить, но ты меня опередил. — Кто? Это какая-то бессмыслица. Кто тебя просил? Зачем? Неужели приехала Люси? Мне показалось, он доволен тем, что Люси подумала о нем, объясняя этим мое приглашение. — Мне жаль тебя разочаровывать. Так ты приедешь? Он опять заколебался и начал отгонять мух, слетавшихся на ужасный запах. — Марино, мне действительно нужно, чтобы ты приехал. Это очень личное и очень важное. Мне трудно далась эта фраза. Я не предполагала, что когда-нибудь буду просить его о личном одолжении. Не могла вспомнить, кому в последний раз адресовала такие слова за исключением Бентона. — Это правда, — добавила я. Марино смял под каблуком сигарету так, что от нее осталось табачное пятно и искрошенная бумага. Он прикурил новую сигарету, отводя взгляд. — Знаешь, док, мне действительно нужно бросить курить. И пить виски. Я глотаю сигареты одну за другой, как попкорн. Приеду, если приготовишь чего-нибудь вкусненького.Глава 6
Марино пошел искать душ, а я почувствовала небольшое облегчение, как будто на время освободилась от жестокого давления. Подъехав к дому, вынула из багажника мешки с грязной одеждой и принялась за привычный дезинфекционный ритуал, который проводила почти всю свою жизнь. В гараже разорвала мешки и бросила их вместе с обувью в чан с кипящей водой, моющей жидкостью и хлорной известью. Затолкала комбинезон в стиральную машину, помешала раствор с обувью и мешками длинной деревянной ложкой и прополоскала вещи. Потом вложила дезинфицированные мешки в два чистых пакета, которые отправились в мусорный контейнер, и поставила кроссовки сушиться. Все, что было надето на мне, я тоже положила в стиральную машину. Добавив стиральный порошок и хлорку, я раздетой побежала через весь дом в душ, где тщательно оттерла все тело антисептиком — за исключением ушей, носа и кожи под ногтями — и почистила зубы. Стоя под душем, чувствуя, как вода упругими струями льется на шею и голову, я вспоминала пальцы Бентона, массирующие мои плечи. Он всегда говорил, что их нужно разминать. Отсутствие Бентона причиняло боль, фантомную боль. Воспоминания были столь яркими, что мне казалось, Бентон рядом. Я не отпускала от себя свою потерю, потому что не хотела признать ее. Именно это я постоянно повторяла друзьям. Я надела костюм цвета хаки, голубую рубашку в полоску, обулась в легкие кожаные туфли и поставила компакт-диск с музыкой Моцарта. Полила цветы и убрала омертвевшие листья, вытерла пыль, навела порядок, а все, что напоминало о недоделанной работе, убрала с глаз долой. Позвонила матери в Майами, зная, что по понедельникам она играет в лото и ее не будет дома, поэтому я смогу просто оставить сообщение. Я не стала смотреть новости, поскольку не хотелось напоминать себе о том, что я недавно с трудом с себя смыла. Я налила двойную порцию виски, прошла в кабинет и включила свет. Книжные полки были забиты научными трудами и работами по астрономии, на них стояли тома Британской энциклопедии и разнообразные справочники по садоводству, флоре и фауне, насекомым, минералам и даже инструментам. Я вытащила словарь французского языка и отнесла его к столу. Слово «loup» означало «волк», но я не нашла «garou». Немного помедлив, я поняла, как решить проблему. Ресторан «Маленькая Франция» был одним из лучших в городе, и хотя по понедельникам он был закрыт, я знала домашний телефон шеф-повара, потому что он и его жена были моими хорошими знакомыми. Я набрала номер. К телефону подошел сам шеф-повар. — Вы давно к нам не заходили, — приветливо сказал он. — Мы часто вас вспоминаем. — Была занята, — объяснила я. — Вы слишком много работаете, мисс Кей. — Мне нужно перевести пару слов, — попросила я. — И мне также надо, чтобы все осталось между нами. Никому ни слова. — Разумеется. — Что такое «loup-garou»? — Мисс Кей, вас, должно быть, посещают кошмары! — удивленно воскликнул шеф-повар. — Я очень рад, что сегодня не полнолуние. «Loup-garou» — это «оборотень»! Прозвучал дверной звонок. — Сотни лет назад во Франции, если человека считали loup-garou, его вешали. Они очень часто встречаются в летописях. Я посмотрела на часы: шесть пятнадцать. Марино пришел раньше, а у меня ничего не готово. — Спасибо, — сказала я своему другу-французу. — Обещаю, что скоро вас навещу. Снова прозвучал звонок. — Иду, — крикнула я Марино через домофон. Я выключила сигнализацию и впустила его. Он был в свежей форме, волосы аккуратно приглажены, и от него слишком сильно пахло одеколоном. — Ты выглядишь немного лучше, чем в последний раз, когда мы виделись, — заметила я, направляясь на кухню. — Похоже, ты прибралась в своей берлоге, — парировал он, когда мы проходили через зал. — Уже пора. На кухне он уселся на свое обычное место за столом у окна. Марино с удивлением смотрел, как я достаю из холодильника чеснок и «быстрые дрожжи». — Итак, что мы имеем? Здесь можно курить? — Нет. — Но ты же куришь. — Это мой дом. — А если я открою окно и буду выдувать дым на улицу? — Зависит от того, куда дует ветер. — Можно включить вентилятор. Здесь пахнет чесноком. — Я хочу приготовить пиццу. Я перебирала банки в поисках томатной пасты и муки. — Монеты, которые мы нашли, были английской и немецкой, — сказал Марино. — Два фунта и одна дойчмарка. Но здесь начинается самое интересное. Я оставался в порту дольше тебя, пока искал душ и все такое. И кстати, ребята не теряли времени даром: они вытащили все эти коробки и почистили их, как будто ничего не случилось. Вот увидишь, они быстро распродадут это фотооборудование. Я смешала в миске полпакета дрожжей и мед и размешала в теплой воде, потом достала муку. — Я голодный как волк. Его рация стояла на столе, из нее доносились коды вызовов и позывные полицейских машин. Марино сдернул галстук и расстегнул ремень, на котором висели полицейские принадлежности. Я принялась месить тесто. — Док, у меня чертовски болит поясница, — пожаловался Марино. — Ты не представляешь, каково носить на поясе десять килограммов всякого дерьма. Его настроение значительно улучшилось, когда я начала раскатывать тесто и посыпать мукой. — «Loup-garou» означает «оборотень», — сообщила я. — Что? — Это человек, обращающийся в волка. — Черт побери, как я ненавижу такие вещи!.. — Не знала, что ты с ними сталкивался. — Помнишь фильм с Лоном Чейни, у которого вырастает мех на лице, когда восходит полная луна? Он испугал меня до смерти. Раньше Рокки нравилось смотреть «Театр ужасов», помнишь эту передачу? Рокки был единственным ребенком Марино, и мне никогда не доводилось с ним встречаться. Я положила тесто в миску и накрыла теплым влажным полотенцем. — Он тебе звонит? — осторожно спросила я. — Поздравляет с Рождеством? Вы с ним видитесь? — Марино нервно стряхнул пепел. — Ты хоть знаешь, где он живет? — Да, — ответил он. — Да, черт возьми. — Ты ведешь себя так, словно не любишь его. — Может, и не люблю. Я обследовала полку с выпивкой в поисках бутылки хорошего красного вина. Марино сделал затяжку и шумно выдохнул дым. Ему больше не хотелось говорить о Рокки. — Как-нибудь ты мне о нем расскажешь, — заявила я, выливая томатную пасту в банку. — Ты и так знаешь о нем столько, сколько следует. — Ты же любишь его, Марино. — А я говорю, что не люблю. И вообще жалею, что он родился. Он смотрел в окно на задний двор, медленно погружающийся в темноту. В этот момент мне показалось, что я совсем не знаю Марино. В моей кухне сидел незнакомый человек в полицейской форме, сына которого я никогда не видела. Марино избегал моего взгляда и не поблагодарил, когда я поставила перед ним чашку кофе. — Хочешь орешков или чего-нибудь еще? — предложила я. — Нет, — ответил он. — Думаю перейти на диету. — Диета не поможет, если о ней только и думать. Доказано врачами. — Наденешь ожерелье из чеснока, когда будешь вскрывать нашего мертвого оборотня? Знаешь, если он тебя укусит, ты тоже станешь оборотнем. Это похоже на СПИД. — Не имеет ничего общего, и вообще советую выбросить из головы этот СПИД. — Думаешь, он сам написал это? — Нельзя предполагать, что надпись на коробке связана с трупом. — «Счастливого пути, оборотень». Да, такое все время пишут на коробках с фотооборудованием. Особенно если рядом с ними лежат трупы. — Давай вернемся к Брей и твоему новому гардеробу, как ты выразился. Рассказывай сначала. Что ты сделал, чтобы обратить на себя ее внимание? — Все началось недели две назад, после того как ее сюда перевели. Помнишь повесившегося парня, который был помешан на эротике? — Помню. — Ни с того ни сего появляется Брей и начинает командовать всеми, будто она детектив. Принимается листать порножурналы, с которыми парень баловался, прежде чем надеть кожаную маску и вздернуть себя. Начинает задавать вопросы жене. — Здорово, — сказала я. — Поэтому я ее прошу уйти, говорю, что она мешает и все портит, а на следующий день она вызывает меня в свой кабинет. Я подумал, она задаст мне взбучку, так как я ее выгнал, но Брей не обмолвилась об этом ни словом. Вместо этого она начинает спрашивать, что я думаю о детективном отделе. Он отпил кофе, положил еще две ложки сахара и размешал. — Но дело в том, что Брей интересовало совершенно другое, — продолжил он. — Я понял, ей что-то нужно. Она не возглавляла следственное управление, но тогда какого черта говорила со мной о детективном отделе? Я налила себе вина. — И чего же хотела Брей? — спросила я. — Она и тобой интересовалась. Задала мне кучу вопросов о тебе, сказала, знает, что мы долго были «напарниками», как она выразилась. Я проверила тесто и соус. — Она выуживала всю подноготную. Например, что думают о тебе рядовые полицейские. — И как ты ответил? — Объяснил, что ты врач, юрист и индейский вождь в одном лице, что у тебя коэффициент умственного развития больше, чем моя зарплата, что все копы в тебя влюблены, включая женщин. И о чем же еще Брей меня спрашивала? Дай подумать. — Этого, наверное, достаточно. — Она интересовалась Бентоном, тем, что с ним случилось, и как его смерть повлияла на твою работу. Во мне начал закипать гнев. — Спросила про Люси. Почему она ушла из ФБР, и не послужило ли причиной ухода ее поведение. — Считай, что эта женщина нажила себе еще одного врага, — вставила я. — Я сказал, что НАСА пригласило Люси в отряд астронавтов, — продолжал Марино. — Но когда та узнала о программе подготовки, то решила, что ей больше нравится пилотировать вертолеты, и поэтому пошла в БАТ. Брей хотела, чтобы я предупредил ее, когда Люси появится в городе, так как она планировала встретиться с ней и предложить работу. Я заметил, что это все равно что просить тяжелоатлета стать балериной. Конец истории. Брей не узнала от меня ничего, кроме того, что я не являюсь твоим секретарем на общественных началах. Через неделю меня назначили начальником смены патрульных. Я достала сигарету и почувствовала себя наркоманкой. Молчаливые и расстроенные, мы сидели на кухне и курили, стряхивая пепел в одну пепельницу. Я старалась подавить в себе ненависть. — По-моему, Брей просто завидует тебе, док, — наконец сказал Марино. — Она, крупная шишка, попадает сюда из столичного округа и только и слышит разговоры о великом докторе Скарпетте. И похоже, собирается задешево позабавиться, испортив нам жизнь. Тогда эта сучка почувствует себя большой начальницей. Он раздавил окурок в пепельнице. — Впервые с тех пор, как ты приехала, мы не работаем вместе, — проговорил Марино, и в этот момент второй раз за вечер раздался звонок входной двери. — Кто это может быть? — спросил он. — Ты кого-то пригласила и не сказала мне? Я встала и взглянула на экран монитора, висевший на стене кухни. Широко открытыми глазами, не веря самой себе, я смотрела на изображение, передаваемое видеокамерой. — Наверное, мне это снится, — произнесла я.Глава 7
Люси и Джо казались привидениями, которые невозможно было представить здесь во плоти. Обе всего восемь часов назад ездили по улицам Майами. А теперь очутились в моих объятиях. — Не знаю, что и говорить, — успела я сказать раз пять до того, как они занесли дорожные сумки в прихожую. — Что, черт возьми, происходит? — заорал Марино, перехватывая нас в гостиной. — И что, по-твоему, ты здесь делаешь? — требовательным тоном осведомился он у Люси, словно она была в чем-то виновата. Он не мог выражать свою привязанность так, как этоделают нормальные люди. Чем более грубым и ироничным он казался, тем радостнее был на самом деле. Он любил мою племянницу. — Тебя еще не уволили? — спросил он. — Это что, шутка или торжественная встреча? — улыбнулась Люси, потянув Марино за рукав форменной рубашки. — Ты хочешь, чтобы мы поверили, что ты настоящий коп? — Марино, — проговорила я, когда мы вошли на кухню, — ты знаком с Джо Сандерс? — Пока нет. — Я рассказывала о ней. Он посмотрел на Джо отсутствующим взглядом. Она была спортивно сложенной рыжеватой блондинкой с темно-голубыми глазами, и я могла поклясться, что он считает ее привлекательной. — Он прекрасно знает, кто ты, — объяснила я Джо. — Он не грубый. Он просто такой, какой есть. — Ты работаешь? — спросил ее Марино, выуживая из пепельницы сигарету и делая последнюю затяжку. — Только когда у меня нет выбора. — Чем занимаешься? — Лазаю по горам, арестовываю наркодельцов. Ничего особенного. — Только не говори, что работаешь вместе с Люси в одном оперативном управлении по Южной Америке. — Она работает в Управлении по борьбе с наркотиками, — объяснила ему Люси. — Правда? Ты вроде как слишком слабенькая для работы в УБН. — У них разнарядка на слабеньких, — сказала Джо. Марино открыл холодильник и покопался в нем, пока не нашел бутылку пива. Открутил крышку и, пыхтя, начал пить. — Выпивка за счет заведения, — объявил он. — Марино! — вмешалась я. — Что ты делаешь? Ведь ты на дежурстве. — Больше не на дежурстве. Сейчас докажу. Он с треском поставил бутылку на стол и набрал номер. — Манн, — заговорил он в трубку, — как делишки? Да-да. Послушай, я не шучу. Мне чертовски плохо. Может, прикроешь меня сегодня? Я твой должник. Марино подмигнул нам. Он дал отбой, нажал кнопку громкоговорителя и набрал другой номер. Трубку подняли на первом звонке. — Брей слушает, — раздался на кухне громкий голос Дианы Брей, заместителя шефа полиции по административным вопросам. — Заместитель Брей, это Марино, — сказал мой гость голосом умирающего. — Извините, что беспокою вас дома. Ответом ему было молчание, означавшее, что его непосредственную начальницу серьезно рассердило умышленное обращение «заместитель». В соответствии с протоколом к заместителям шефа полиции всегда обращались «шеф», а самого шефа называли «полковник». То, что Марино позвонил ей домой, тоже не прибавило ему популярности. — В чем дело? — сухо спросила Брей. — Я очень плохо себя чувствую, — проскрежетал Марино. — Рвота, жар и все такое. Мне нужно отпроситься и лечь в постель. — Вы определенно не выглядели больным, когда мы расстались несколько часов назад. — Это случилось очень неожиданно. Надеюсь, что не подхватил эти бактерии… Я быстро написала на салфетке «стрептококк» и «клострида». — …Ну, понимаете, стре-пто-кокк и кло-сте-рида на месте преступления. Один врач, которому я позвонил, предупредил, что это возможно, потому что я так близко подходил к трупу и все такое… — Когда заканчивается ваша смена? — прервала его Брей. — В одиннадцать. Мы с Люси и Джо покраснели от едва сдерживаемого смеха. — Вряд ли я найду кого-нибудь, кто смог бы вас подменить, — холодно ответила Брей. — Я уже позвонил лейтенанту Манну из третьего участка. Он любезно согласился поработать за меня до конца смены, — сообщил Марино, в то время как состояние его здоровья стремительно ухудшалось. — Вы должны были предупредить меня раньше! — рявкнула Брей. — Я надеялся, что могу продержаться, заместитель Брей. — Отправляйтесь домой. А завтра зайдите ко мне. — Обязательно зайду, если буду хорошо себя чувствовать, обязательно, заместитель Брей. А вы берегите себя. Надеюсь, вы не заразитесь тем, что подхватил я. Она повесила трубку. — Какая лапочка, — резюмировал Марино под общий смех. — Неудивительно, — сказала Джо, отсмеявшись. — Я слышала, ее здесь ненавидят. — Как ты могла это слышать? — Марино нахмурился. — Разве о ней уже говорят в Майами? — Я родом отсюда. С Олд-милл, рядом с Ричмондским университетом. — Твой отец там преподает? — спросил Марино. — Он баптистский священник. — О, это, наверное, интересно. — Да, — вступила в разговор Люси. — Даже странно, что она выросла по соседству, а мы встретились только в Майами. И все же что ты собираешься делать с Брей? — Ничего, — ответил Марино, приканчивая бутылку пива и залезая в холодильник за следующей. — Ну, я бы на твоем месте обязательно что-нибудь предприняла, — сказала Люси с непреклонной уверенностью. — Знаешь, ты думаешь всякую ерунду, пока молодая, — заметил Марино. — Правда, справедливость, американский стиль жизни… Подожди, пока дорастешь до моих лет. — Я не доживу до твоих лет. — Люси говорила, что вы детектив, — обратилась Джо к Марино. — Почему же вы в форме? — Наступает время рассказывать истории. Хочешь ко мне на ручки? — Сейчас угадаю. На вас кто-нибудь разозлился. Возможно, она. — Это в УБН учат дедукции, или ты слишком догадлива для почти взрослой девочки? Я порезала грибы, зеленый перец и лук и посыпала смесь настоящим итальянским сыром. Все это время Люси наблюдала за мной. Наконец она поймала мой взгляд. — После нашего разговора этим утром позвонил сенатор Лорд, — тихо произнесла она. — Нужно признаться, своим звонком он переполошил все управление. — Еще бы. — Он сказал, чтобы я немедленно прилетела… Меня опять начинало трясти. — Что ты нуждаешься во мне. — Не могу передать, как я рада… — Голос сорвался, и я снова начала проваливаться в холодное, темное пространство. — Почему ты сама не позвала меня? — Не хотела мешать. Ты там слишком занята, и мне показалось, что не хочешь беседовать со мной. — Все, что тебе нужно было, — это сказать: «Ты мне нужна». — Ты разговаривала по сотовому. — Покажи мне письмо, — попросила Люси.Глава 8
Я положила нож на доску и вытерла руки. Посмотрела Люси в глаза и увидела в них боль и страх. — Я хочу прочитать его с тобой, — сказала она. Я кивнула. Мы пошли в спальню, где я вынула письмо из сейфа. Мы сели на край кровати, и я увидела, что из-под ее брюк на правой лодыжке виднеется пистолет «ЗИГ-зауэр-232» в кобуре скрытого ношения. Не могла не улыбнуться, подумав о том, что сказал бы Бентон по этому поводу. Естественно, он покачал бы головой. И конечно, пустился бы в пространные псевдопсихологические рассуждения, которые заставили бы нас умирать со смеху. Но в его шутках была своя доля истины. Я вдруг посмотрела на все с другой, более темной, несущей дурное предчувствие стороны. Люси всегда была горячей поклонницей самообороны. Но с момента убийства Бентона ее увлечение приобрело экстремальные черты. — Мы в моем доме, — сказала я ей. — Почему бы тебе не дать ноге отдохнуть? — Единственный способ привыкнуть к таким вещам — не снимать их никогда, — ответила она. — Особенно это касается нержавейки. Она намного тяжелее. — Тогда зачем ее носить? — Мне она больше нравится. К тому же у нас большая влажность и соленая вода. — Люси, сколько еще ты будешь работать под прикрытием? — Тетя Кей. — Она посмотрела мне в глаза и положила ладонь на руку. — Давай не начинать все сначала. — Я просто… — Понимаю. Ты же не хочешь получить от меня такое же письмо. Ее руки твердо держали кремовый листок бумаги. — Не говори так, — попросила я со страхом. — А я не хочу получить такое письмо от тебя. Слова Бентона подействовали на меня с той же силой и остротой, как и этим утром, когда сенатор Лорд принес письмо. Я опять словно услышала его голос. Увидела его лицо и любовь в глазах. Люси читала очень медленно. Когда закончила, некоторое время молчала. — Никогда не присылай мне такие письма, — наконец произнесла она. — Не хочу даже видеть их. Ее голос дрожал от боли и гнева. — Какой в них смысл? Еще раз огорчить любимого человека? — спросила она, вставая с кровати. — Люси, ты знаешь, что он хотел им сказать. — Я вытерла слезы и обняла племянницу. — Глубоко внутри ты знаешь. Я отнесла письмо на кухню, чтобы с ним ознакомились остальные. Прочитав письмо, Марино долго сидел, глядя в ночное окно, с безжизненно упавшими на колени руками. Джо, напротив, в нерешительности встала, не зная, что делать. — По-моему, мне нужно выйти, — несколько раз повторила она. — Он хотел, чтобы присутствовали вы трое. Наверное, я лишняя. — Если бы Бентон тебя знал, он наверняка захотел бы, чтобы ты осталась. — Никто не уходит. — Марино произнес это так, словно навел пистолет на нескольких подозреваемых. — Это касается всех нас. Черт побери. Он встал из-за стола и потер лицо руками. — Вообще-то жаль, что он это сделал. — Марино посмотрел на меня. — Ты мне тоже отправишь такое письмо, док? Если у тебя есть насчет этого какие-нибудь идеи, забудь их раз и навсегда. Мне не нужны послания из склепа. — Пошли готовить пиццу, — предложила я. Мы вышли во внутренний дворик, и я, разложив тесто на противне, поставила его на решетку гриля. Полила соусом и разместила сверху кусочки мяса, овощей и сыр. Марино, Люси и Джо сидели в металлических креслах-качалках, поскольку я не позволила им помогать. Они пытались поддерживать беседу, но безуспешно, потому что разговаривать никому не хотелось. Я осторожно, чтобы не загорелись угли, побрызгала пиццу оливковым маслом. — Вряд ли Бентон свел вас вместе, чтобы вы огорчались. — Я не огорчаюсь, — сказал Марино. — Нет, огорчаешься, — возразила Люси. — Насчет чего, всезнайка? — Насчет всего. — По крайней мере я не боюсь говорить, что мне его не хватает. Люси уставилась на него удивленными, широко раскрытыми глазами. Их перепалка превращалась в ссору. — Не верю, что ты мог такое сказать, — обратилась она к Марино. — Поверь. Он твой отец. Другого у тебя нет, а я ни разу не слышал, что его тебе не хватает. Почему? Потому что ты все еще считаешь, что это твоя вина, правильно? — Что с тобой? — Догадайтесь, агент Люси Фаринелли. — Марино не хотел останавливаться. — Но это не твоя вина. Во всем виновата Кэрри Гризен, и не важно, сколько раз ты ее похоронишь: она никогда не будет для тебя достаточно мертвой. Именно так происходит, если сильно кого-нибудь ненавидеть. — А ты разве не ненавидишь ее? — парировала Люси. — Черт возьми! — Марино жадно выпил остатки пива. — Я ненавижу ее еще больше, чем ты. — Не думаю, что в планы Бентона входило собрать нас для обсуждения того, как мы ненавидим Кэрри или кого-нибудь еще, — сказала я. — Но как же вы справитесь со всем этим, доктор Скарпетта? — спросила Джо. — Называй меня Кей, — повторила я в который раз. — Буду продолжать жить. Это все, что мне остается. Слова прозвучали очень банально — даже для меня. В свете гриля Джо посмотрела так, словно у меня были ответы на все интересовавшие ее вопросы. — Как жить дальше? Как люди могут жить дальше? Каждый день мы встречаемся с человеческим несчастьем, но находимся на другой стороне беды. Это происходит не с нами. После того как закрывается за нами дверь, мы больше не видим пятна на полу, где была изнасилована и зарезана чья-то жена или убит чей-то муж. Успокаиваем себя, считая, что расследуем дела и никогда не станем жертвами подобных преступлений. Но вы-то понимаете, что это не так. Джо помолчала, наклонившись к пламени гриля, и отсветы костра играли на лице, казавшемся слишком молодым и чистым для человека, который задает такие вопросы. — Как жить дальше? — снова спросила она. — Человек может приспособиться ко многому. — Я не знала, что еще ей ответить. — Я боюсь, — сказала Джо. — Все время думаю, что буду делать, если с Люси что-нибудь случится. — Ничего не случится, — успокоила Люси. Она встала и поцеловала Джо в макушку. Люси обняла ее, и если это явное проявление их отношений и было новостью для Марино, он этого не показал. Он знал Люси с десятилетнего возраста и в некоторой степени повлиял на ее решение работать в правоохранительных органах. Он учил ее стрелять. Брал с собой на патрулирование и даже разрешал посидеть за рулем одного из своих неприкосновенных грузовичков. Когда Марино впервые понял, что Люси не интересуют мужчины, он стал безжалостно издеваться над ней — возможно, потому, что боялся, что его влияние не распространялось на самые важные, по его стандартам, вещи. Даже размышлял, не виноват ли в какой-то степени он сам. Это было много лет назад. С тех пор я не могла вспомнить, когда в последний раз слышала от него недалекие замечания о его сексуальной ориентации. — Вы каждый день встречаетесь со смертью, — настаивала Джо. — Когда вы видите чужую смерть, она не напоминает… то, что случилось с вами? Я не хочу сказать, что… ну, мне хочется просто не бояться смерти. — Не могу предложить тебе волшебного средства, — заметила я, поднимаясь. — За исключением того, что ты разучишься слишком много думать. Пицца пузырилась, и я поддела ее деревянной лопаткой. — Пахнет хорошо, — озабоченно произнес Марино. — Думаешь, этого будет достаточно? Я приготовила вторую, третью, потом разожгла камин, и мы, потушив свет, расположились в гостиной. Марино запасся пивом. Мы с Люси и Джо потягивали живительное тонкое бургундское. — Может быть, тебе стоит кого-нибудь найти, — сказала Люси. На ее лице плясали отблески пламени. — Черт побери! — взорвался Марино. — С чего вдруг ты это придумала? Если Кей захочет попросить твоего совета о чем-то личном, она это сделает. А лезть в личные дела неприлично. — Жизнь вообще неприличная штука, — заявила Люси. — И какое тебе дело, будет она с кем-то встречаться или нет? Джо молча смотрела на пламя. Мне все это начинало надоедать, и я думала, что, наверное, лучше бы провела этот вечер одна. Даже Бентон иногда ошибался. — Помнишь, как ты потерял Дорис? — продолжала Люси. — Что, если бы тебя не спрашивали о ней? Что, если бы никому не было дела до тебя или твоего настроения? Ведь ты ни с кем не поделишься первым. То же самое касается дурочек, с которыми ты потом встречался. Каждый раз, когда одна из них тебе не подходила, друзья допытывались, что с тобой произошло. Марино с такой силой поставил пустую бутылку на каминную полку, что я подумала, она разобьется. — Может, тебе стоит задуматься о том, чтобы повзрослеть?! — воскликнул он. — Или будешь ждать до тридцати, пока перестанешь быть самодовольным надоедливым дитем? Я пошел за пивом! Он направился на кухню. — И позволь сказать тебе еще кое-что, — бросил он напоследок. — То, что ты летаешь на вертолетах, программируешь компьютеры и занимаешься прочим дерьмом, не означает, что ты лучше меня! — Я и не говорила, что я лучше тебя! — закричала вслед ему Люси. — Еще как говорила! — донесся его голос с кухни. — Разница между тобой и мной в том, что я делаю что хочу! — выкрикнула Люси. — Не принимаю никаких ограничений. — Ты несешь чепуху, мисс Идиотка. — Вот теперь мы подошли к существу дела, — сказала Люси, когда он появился с бутылкой в руке. — Я федеральный агент, борющийся с серьезными преступлениями и опасными преступниками. А ты всю ночь ездишь и нянчишься с патрульными. — А ты любишь оружие, потому что жалеешь, что не родилась мужиком с нормальным инструментом спереди! — Чтобы походить на треножник? — Все! — воскликнула я. — Достаточно! Вам должно быть стыдно за себя. Ругаться в такой день… Голос дрогнул, когда глаза обожгли слезы. Я обещала себе сохранять спокойствие и испугалась, когда снова потеряла над собой контроль. Старалась ни на кого не смотреть. Повисло тяжелое молчание, только потрескивал огонь в камине. Марино встал, открыл каминную решетку, перемешал угли и бросил еще одно полено. — Ненавижу Рождество, — сказала Люси.Глава 9
На следующее утро Люси и Джо улетали рано, и я, понимая, что не смогу вынести пустоту, которая вернется, когда за ними захлопнется дверь, вышла с ними, захватив дипломат с документами. Я знала, что меня ожидает ужасный день. — Жаль, что вы уезжаете. Но наверное, Майами не выживет, если вы задержитесь у меня еще на один день. — Майами, возможно, в любом случае не выживет, — сказала Люси. — Но нам платят за то, чтобы мы вели уже проигранные войны. Если подумать, это похоже на Ричмонд. Боже, как я плохо себя чувствую!.. Обе девушки были одеты в неряшливые джинсы и мятые рубашки, пренебрегли косметикой и только нанесли немного геля на волосы. Мы все были измучены и чувствовали легкое похмелье. Небо постепенно становилось темно-синим, фонари уже не горели, и мы с трудом различали друг друга — лишь силуэты, глаза и пар от дыхания. Было холодно. На машинах кружевами застыл иней. — А вот «снабженцы» долго не протянут, — хвасталась Люси, — и я с нетерпением жду их конца. — Кто не протянет? — спросила я. — Банда ублюдков — торговцев оружием, за которыми мы охотимся. Помнишь, я говорила, что мы называем их «золотыми снабженцами», потому что они обожают стрелять усиленными патронами «голд-дот» с десятиграммовой пулей. Самые лучшие, высший класс. На коробки с этими патронами нанесена специальная маркировка: два золотых кружочка. А еще штурмовые винтовки, карабины, русские и китайские автоматы. И все это приходит из Бразилии, Венесуэлы, Колумбии, Пуэрто-Рико. Дело в том, что оружие попадает сюда контрабандой на контейнеровозах, команда которых не имеет представления, что перевозит. Возьмем порт Лос-Анджелеса. Там каждые полторы минуты разгружается один грузовой контейнер. Обыскать каждый физически невозможно. — Да-да, конечно. — У меня начинала болеть голова. — Мы польщены, что нам поручили расследовать это дело, — сухо добавила Джо. — Несколько месяцев назад в Южной Флориде нашли труп одного парня, который, как оказалось, связан с этим картелем. При вскрытии его язык нашли в желудке, потому что соотечественники отрезали его и заставили проглотить. — Не уверена, что мне приятно это слышать, — сказала я. — Меня зовут Терри, — сообщила Люси. — А ее Бренди. — Она улыбнулась Джо. — Студентки Университета Майами, которым не очень-то нужно его окончить, поэтому в процессе учебы мы балуемся наркотиками и спим со всеми подряд, чтобы узнавать адреса для налетов на дома. У нас установились хорошие отношения с парой «снабженцев», которые вламываются в дома в поисках оружия, денег и наркотиков. Сейчас мы подставили им одного парня с Фишер-Айленд, у которого столько оружия, что он может открыть собственный оружейный магазин, и столько кокаина, что его хватит насыпать сугробы в Канаде. Я не могу терпеть, когда она так говорит. — Разумеется, жертва тоже работает под прикрытием, — продолжала Люси. Вокруг, как по команде, закаркали крупные черные вороны, а в домах напротив стали зажигаться огни. Я заметила свечи в окнах и еловые ветки на дверях. Я совсем забыла о Рождестве, а оно наступит меньше чем через три недели. Люси вынула из заднего кармана водительское удостоверение. Фотография была ее, все остальное — чужое. — Терри Дженнифер Дейвис, — прочитала она. — Женщина, белая, рост сто семьдесят, вес пятьдесят шесть. Странно быть кем-то другим. Ты бы посмотрела, как я там живу, тетя Кей. У меня прекрасный домик на Саут-Бич и двенадцатицилиндровый «мерседес», конфискованный в облаве на наркодилеров в Сан-Паулу. Дымчато-серебристый. А видела бы ты мой «глок». Коллекционная модель. Сороковой калибр, маленький, с затвором из нержавеющей стали. Ее слова начинали душить меня. В глазах поплыл багровый туман, кисти и ступни онемели. — Люси, как насчет того, чтобы прекратить болтовню, — прервала ее Джо, почувствовав мое состояние. — Это все равно что смотреть, как она делает вскрытие, и увидеть больше, чем следует. — Тетя разрешала мне присутствовать на вскрытиях, — похвасталась Люси. — Я была на пяти или шести. Джо рассердилась по-настоящему. — Это были демонстрационные вскрытия для курсантов полицейской академии, — пожала плечами моя племянница. — Не зверские убийства. Меня поразила ее бесчувственность. Она говорила так спокойно, как будто речь шла о рядовых вещах. — Обычные люди, умершие естественной смертью, или самоубийцы. Семьи жертвуют тела анатомическим театрам. Ее слова окружали меня как ядовитый газ. — Поэтому их не волнует, что дядю Тима или кузину Бет разрезают перед кучкой полицейских. В любом случае у большинства семей нет денег на похороны и им даже могут заплатить за тела для анатомички, правда, тетя Кей? — Нет, им не платят, а тела, пожертвованные семьями для научных целей, не используются в демонстрационных вскрытиях. Что с тобой происходит? — набросилась я на племянницу. На фоне облачного восхода раскинулись голые ветки деревьев. Мимо проехали два «кадиллака». Я заметила, что на нас обращают внимание. — Надеюсь, игра в крутизну не войдет у тебя в привычку, — холодно бросила я ей в лицо. — Потому что это звучит достаточно глупо, даже если подобное делают невежды, подвергшиеся лоботомии. И для сведения, Люси: я разрешала тебе наблюдать за вскрытием три раза, и хотя на демонстрационных вскрытиях мы не препарируем жертв зверских убийств, все же это человеческие существа. Ведь кто-то любил этих троих, которых ты видела. Все они испытывали любовь, счастье, печаль. Они завтракали и ужинали, ходили на работу, ездили в отпуск. — Я не хотела… — начала Люси. — Можешь быть уверена, что, когда эти трое были живы, они не предполагали, что закончат в морге и на их обнаженные вскрытые тела будут смотреть двадцать полицейских и ребенок вроде тебя. Тебе бы хотелось, чтобы они услышали то, что ты только что сказала? В глазах Люси заблестели слезы. Она нервно сглотнула и отвернулась. — Простите, тетя Кей, — тихо ответила она. — Я всегда верила, что, когда говоришь, нужно представить, будто тебя окружают души мертвых. Может быть, они слышат эти глупо-самодовольные шутки и замечания. Достаточно того, что мы, живые, их слышим. Как ты себя чувствуешь, когда подобное произносят окружающие? — Тетя Кей… — Я скажу, что с тобой произойдет, — сказала я с закипающей яростью. — Ты закончишь вот так. — Я обвела рукой то, что нас окружало, а Люси ошеломленно наблюдала за мной. — Закончишь тем, что я делаю сейчас. Стоя на дорожке к дому в зимнем рассвете. Представляя, что твой любимый лежит в распроклятом морге. Представляя, что над ним издеваются, насмехаются, отпускают шуточки по поводу размера пениса или вони, которая от него исходит. Может быть, они грубо свалили его на стол. Может быть, не завершив вскрытия, пошли обедать, оставив полотенце в пустой грудине. А может быть, копы, зашедшие по другим делам, обменяются замечанием о наркоманах, сгорающих на передозировках. Люси и Джо смотрели на меня с изумлением. — Не думайте, что я такая наивная и ничего не понимаю, — продолжала я, отпирая дверцу автомобиля. — Жизнь заканчивается в чужих руках и на холодном столе. Все вокруг холодно, холодно, холодно. Даже если человек умер в теплой постели, в конце его ждет один холод. Поэтому не нужно рассказывать мне о вскрытиях. Я скользнула за руль. — И больше не надо гнуть передо мной пальцы, Люси. — Я никак не могла остановиться. Слышала свой голос как бы издалека. Мне никогда раньше не приходило в голову, что я могу сойти с ума. Может быть, именно это происходит, когда люди теряют рассудок? Они наблюдают за собой со стороны, как за чужим человеком, который может убить или шагнуть вниз с крыши высотного дома. — Такие слова должны все время звучать в голове, как колокол, — сказала я племяннице. — Неправда, что слова не ранят, они очень больно меня задели. Возвращайся в Майами. Люси стояла как парализованная, когда я нажала на газ так резко, что машина, выезжая на дорогу, сильно стукнулась задними колесами о мостовую. Я поймала отражение девушек в зеркале заднего вида. Они о чем-то спорили, потом сели во взятую напрокат машину. Руки так тряслись, что я не могла прикурить сигарету, пока не остановилась на красный свет. Я не дала Люси и Джо догнать себя. Свернула на Девятую улицу и представила, как они мчатся по шоссе в аэропорт, а оттуда возвращаются к своей прежней жизни под прикрытием и борьбе с преступлениями. — Черт тебя побери, — пробормотала я в адрес племянницы. Сердце стучало так, словно хотело вырваться на волю. — Будь ты проклята, Люси. — И я заплакала.Глава 10
Новое здание, в котором я работала, появлялось в результате бурного строительства, его невозможно было предположить, когда я приехала сюда в семидесятых. Помню чувство разочарования, охватившее меня после переезда в Ричмонд из Майами. В то время местный бизнес устремился из города в соседние округа. Горожане прекратили ездить в центр за покупками и обедать в ресторанах, особенно после наступления темноты. Исторический облик Ричмонда пал жертвой запущенности и разгула преступности, но в середине девяностых Виргинский университет Содружества штатов начал осваивать и восстанавливать то, что раньше было предано забвению и разрушению. Казалось, что красивые здания из кирпича и стекла вырастают за одну ночь. Мой отдел и морг находились в одном здании с лабораториями и недавно основанным Виргинским институтом криминалистики и судебной медицины — первым учебным центром такого рода в стране, если не в мире. У меня было особое место для парковки рядом со входом в вестибюль здания. Именно там я остановила машину и сидела, собирая вещи и разбегавшиеся мысли. Я повела себя по-детски, выключив телефон, чтобы Люси не смогла дозвониться после того, как я умчалась. Теперь, пристально глядя на него, включила, надеясь, что услышу звонок. Последний раз я так поступила после жестокой ссоры с Бентоном, когда приказала ему уходить и никогда не возвращаться в мой дом. Тогда я тоже отключила все телефоны только для того, чтобы включить их часом позже и паниковать, что он не звонит. Я посмотрела на часы. Люси сядет в самолет меньше чем через час. Я подумала о том, чтобы позвонить в «Ю-Эс эйр» и сбросить ей сообщение на пейджер. Мне стыдно было вспоминать о своем поведении. Я чувствовала себя беспомощной, потому что не извинилась перед девушкой Терри Дэйвис, не имевшей ни тети Кей, ни телефонного номера и которая жила на Саут-Бич. Я вышла в стеклянно-мозаичный вестибюль в растрепанных чувствах. Меня сразу заметил сидевший за столиком охраны Джейк, молодой парень с беспокойными глазами и пальцами. — Доброе утро, доктор Скарпетта, — поздоровался он. — Судя по вашему виду, на улице не жарко. — Доброе утро, Джейк, — ответила я. — Как дела? — Нормально. Вот только погода, похоже, собирается меняться в худшую сторону, а это мне не нравится. Он снимал и тут же надевал колпачок на авторучке. — Никак не могу избавиться от боли в спине, доктор Скарпетта. Прямо между лопатками. Он пошевелил плечами и шеей. — Что-то мешает, как будто застряло. Появилась на днях, после того как я поднимал тяжести. Как по-вашему, что мне сделать? Или я должен записаться к вам? Я подумала, что он шутит, но он не улыбался. — Сделай компресс. И воздержись от поднятия тяжестей. — Спасибо. Вы дорого берете за советы? — Тебе это по карману, Джейк. Он усмехнулся. Я вставила магнитную карту в электронный замок своего отдела, он щелкнул, и дверь открылась. Я услышала, как печатают и одновременно разговаривают две мои сотрудницы, Клета и Полли. Телефоны уже звонили, хотя еще не было и половины восьмого утра. — …Это действительно ужасно. — Думаешь, иностранцы пахнут по-другому, когда разлагаются? — Брось, Полли. Это же глупо. Они сидели на своих отгороженных рабочих местах, просматривая фотографии вскрытий и занося данные в компьютер. — Лучше налейте себе чашечку кофе, — вместо приветствия предложила мне Клета с отсутствующим видом. — Точно, — произнесла Полли, нажимая клавишу ввода. — Я все слышала, — предупредила я. — Буду держать рот на замке, — пообещала Полли, которая при всем желании не смогла бы этого сделать. Клета приложила палец к губам, не забывая нажимать на клавиши. — Где все? — В морге, — ответила Клета. — На сегодня у нас уже восемь случаев. — Ты заметно похудела, — сказала я Клете, забирая свидетельства о смерти из своего ящика для входящих документов. — Сбросила почти шесть килограмм! — воскликнула она, раскладывая по номерам фотографии окровавленных трупов. — Спасибо, что заметили. Я рада, что хоть кто-то обратил внимание. — Черт, — скривилась я, увидев верхнее в стопке свидетельство. — Думаете, мы когда-нибудь сможем убедить доктора Кармайкла, что «остановка сердца» не является причиной смерти? Если человек умирает, сердце всегда останавливается. Вопрос, почему это происходит. Ладно, это мы поправим. Проходя по длинному коридору к своему кабинету, я просмотрела еще несколько свидетельств о смерти. Рабочее место Розы располагаюсь в просторном помещении с большими окнами. Направляясь к себе, я не могла пройти мимо нее. Роза стояла у открытого ящика картотеки, нетерпеливо перебирая карточки. — Как вы? — поинтересовалась она не совсем внятно, потому что держала во рту карандаш. — Вас разыскивает Марино. — Роза, соедините меня с доктором Кармайклом. — Опять? — Боюсь, что да. — Ему пора на пенсию. Моя секретарь говорила это вот уже несколько лет подряд. Она закрыла ящик и выдвинула другой. — Зачем Марино меня ищет? Он звонил из дома? Она вынула карандаш изо рта. — Он здесь. Или был здесь. Доктор Скарпетта, помните то письмо, которое вы получили в прошлом месяце от той отвратительной женщины? — Какой отвратительной женщины? — спросила я, оглядывая коридор в поисках Марино. — Из тюрьмы. Которая убила мужа сразу же, как застраховала его на миллион долларов. — А-а, эта… Войдя в кабинет, я сняла пиджак и поставила дипломат на пол. — Зачем Марино меня ищет? — повторила я. Роза не ответила. Я стала замечать, что она начинает плохо слышать. Меня пугало каждое напоминание об ожидающих ее недугах. Положив свидетельства о смерти на пачку других, которые еще не успела просмотреть, я повесила пиджак на спинку кресла. — Дело в том, — громко сказала Роза, — что она послала другое письмо, на сей раз обвиняя вас с вымогательстве. Я сняла свой халат, висевший на обратной стороне двери. — Она утверждает, что вы сговорились со страховой компанией и поменяли причину смерти мужа с несчастного случая на убийство, чтобы страховщикам не пришлось выплачивать деньги. За это вы получили достаточно большой «откат», на который — по ее мнению — можете себе позволить содержать «мерседес» и покупать дорогие костюмы. Я накинула халат на плечи и просунула руки в рукава. — Знаете, доктор Скарпетта, я больше не могу иметь дело с этими сумасшедшими. Некоторые из них меня просто пугают, и мне кажется, что все дело в Интернете. Роза заглянула ко мне. — Вы меня не слушаете, — проговорила она. — Я покупаю костюмы на распродажах, а вы во всем обвиняете Интернет. Возможно, я меньше обращала бы внимания на одежду, если бы Роза не выгоняла меня за дверь каждый раз, когда магазины объявляли о сезонных распродажах. Я ненавидела делать покупки за исключением хорошего вина и еды. Ненавидела толпы. Ненавидела торговые центры. А Роза ненавидела Интернет и считала, что конец света наступит именно из-за него. Мне придется заставить ее пользоваться электронной почтой. — Если позвонит Люси, проследите, пожалуйста, чтобы ее соединили со мной, где бы я ни находилась, — попросила я, когда в кабинет Розы вошел Марино, — и попробуйте дозвониться ей через управление. Можно попросить, чтобы она позвонила. Мысль о Люси меня пугала. Я потеряла самообладание и наговорила лишнего. Роза украдкой взглянула на меня. Она каким-то образом догадалась о моем состоянии. — Капитан, — обратилась она к Марино, — сегодня вы выглядите элегантно. Марино хмыкнул. Зазвенело стекло, когда он открыл банку с лимонными леденцами, стоявшую на ее столе, и вынул горсть конфет. — Что мне делать с письмом этой сумасшедшей леди? — Роза покосилась на меня через открытую дверь, глядя поверх сдвинутых на нос очков. — Думаю, нужно отправить дело этой леди (если вы его найдете) прокурору, — сказала я. — На случай если она подаст в суд. Что, вероятно, скоро последует. Доброе утро, Марино. — Ты говоришь об этой идиотке, которую я упрятал за решетку? — спросил он, посасывая конфету. — Точно, — вспомнила я. — То дело расследовал ты. — Поэтому, надо понимать, на меня тоже подадут в суд? — Возможно, — пробормотала я, шурша пачкой вчерашних телефонных сообщений. — Почему все звонят, когда меня не бывает на месте? — Мне уже почти нравится, что на меня подают в суд, — признался Марино. — Это придает мне значительности. — Не могу привыкнуть к вашей форме, капитан Марино, — сказала Роза. — Мне нужно отдавать честь? — Не искушай меня, Роза. — Я думала, твоя смена начинается в три, — проговорила я. — Когда на меня подают в суд, я утешаюсь тем, что за все платит город. Ха-ха. Пошли они к черту. — Посмотрим на твое «ха-ха», когда тебе придется заплатить самому и ты потеряешь свой грузовик и надувной бассейн. Либо все елочные гирлянды или, Боже упаси, запасные предохранители для электрощитка, — предупредила Роза, в то время как я закрывала и открывала ящики письменного стола. — Кто-нибудь видел мои авторучки? — спросила я. — У меня не осталось ни одной. Роза, где авторучки «Пайлот»? В пятницу у меня лежала по крайней мере одна коробка. Я хорошо помню, потому что в последний раз покупала их сама. И Боже мой, «Уотерман» тоже пропал! — Я же предупреждала, чтобы вы не оставляли в столе ничего ценного. — Пойду покурю, — сказал Марино. — Я по горло сыт этими офисами для некурящих. В твоем заведении полно трупов, а государство беспокоится о курении. А как насчет паров формалина? Пара вдохов этой штуки убивает лошадь. — Черт побери! — Я с грохотом задвинула один ящик и выдернула другой. — И догадайтесь, что еще пропало? Болеутоляющее, пудра и антиперспирант! — Теперь я разозлилась по-настоящему. — Деньги на кофе, мобильный телефон Клеты, завтраки, а теперь ваши ручки и аспирин. Теперь я беру сумочку с собой, куда бы ни пошла. В офисе начинают называть этого вора «похитителем тел», — сердито проговорила Роза, — что я ни в коей мере не нахожу смешным. Марино подошел и обнял ее. — Дорогая, нельзя обвинять того, кто хочет похитить твое тело, — ласково прошептал он ей на ухо. — У меня возникло такое желание с тех пор, как я впервые положил на тебя глаз, когда начал учить дока всему, что она знает. Роза с притворной застенчивостью чмокнула его в щеку и положила голову на его плечо. Неожиданно она показалась мне печальной и очень старой. — Я устала, капитан, — тихо сказала она. — Я тоже, дорогая. Я тоже. Я взглянула на часы. — Роза, сообщи, пожалуйста, всем, что совещание откладывается на несколько минут. Марино, пойдем поговорим. Курилкой служил угол на лестничной площадке, где стояли два стула, автомат с кока-колой и старая, побитая пепельница, которую мы с Марино поставили между нами. Он закурил, и я испытала знакомый приступ стыда. — Зачем ты пришел? — спросила я. — Разве вчера было мало проблем? — Я думал о том, что вчера вечером сказала Люси. О моем теперешнем положении. О том, что меня перевели в патрульные, что я ни для чего не пригоден, что я конченый человек. Если хочешь знать правду, я не могу с этим смириться. Я детектив и был им почти всю жизнь. Не приучен работать в форме, док. Не могу работать на таких идиоток, как Диана Брей. — Поэтому в прошлом году ты сдал экзамен по расследованиям на месте происшествия, — напомнила я. — Тебе не обязательно оставаться в полицейском управлении. Или вообще служить в полиции. У тебя более чем достаточно лет выслуги, чтобы уйти на пенсию. Ты сможешь работать по собственным правилам. — Не обижайся, док, но мне не хочется работать и на тебя тоже. Ни на временной основе, ни в качестве привлеченного специалиста — ни в каком качестве. Штат выделил мне две должности следователей, и они еще не были заняты. — Я хочу сказать, что у тебя есть выбор. — Я была немного обижена его отказом, но старалась этого не показывать. Марино молчал. Я подумала о Бентоне, увидела его глаза, а потом он исчез. Почувствовала холодную тень Розы и испугалась потерять Люси. Представила, что старею и как люди постепенно уходят из моей жизни. — Не оставляй меня, Марино, — попросила я. Он не ответил сразу, а когда повернулся, его глаза горели. — Провались они все пропадом, док. Мне никто не может советовать, чем заниматься. Если я хочу расследовать дело, я, черт возьми, буду его расследовать. Он сбросил пепел с сигареты, явно довольный собой. — Мне не хочется, чтобы тебя уволили или понизили в должности. — Мне не могут дать должности ниже той, которая у меня уже есть, — ответил он в новом приступе гнева. — Меня нельзя понизить в звании, а назначения хуже моего теперешнего просто не существует. Пусть увольняют. Но знаешь что? Меня не уволят. А знаешь почему? Потому что я уйду в Энрико, Честерфилд, Ганновер — в любой округ. Не представляешь, сколько раз меня просили возглавить отдел расследований в других управлениях. Я вспомнила о незажженной сигарете в руке. — Некоторые даже предлагали должность шефа полиции. — Марино, будучи оптимистом, в любых обстоятельствах умел находить светлую сторону. — Не обманывай себя, — сказала я, ощутив терпкий вкус ментола. — О Боже, не могу поверить, что опять начала курить. — Я никого не обманываю, — ответил он, и я почувствовала, как на него, словно грозовой фронт, надвигается депрессия. — Просто иногда кажется, что попал на другую планету. Никогда не встречался с существами вроде Брей и Андерсон. Кто они такие? — Женщины, жадные до власти. — У тебя есть власть. У тебя гораздо больше власти и возможностей, чем у них или кого-нибудь другого, включая большинство мужиков, но ты не такая, как они. — Сейчас у меня не так много власти, во всяком случае, над собой. Этим утром не смогла даже сдержаться у себя во дворе, разговаривая с племянницей, на виду у ее напарницы и, возможно, нескольких соседей. — Я затянулась. — И мне от этого больно. Марино наклонился ко мне. — Мы с тобой единственные, кого волнует разлагающееся тело там, внизу. — Он показал на дверь, ведущую в морг. — Андерсон наверняка не соизволила прийти. Она не собирается смотреть, как ты его вскрываешь. Его взгляд заставил меня похолодеть. Марино был доведен до отчаяния. У него не осталось ничего, кроме дела, которому он посвятил всю жизнь, да еще бывшей жены и сына, ставшего для него чужим. Он обладал телом, о котором не заботился и которое вскоре обязательно отплатит ему. У него не было ни денег, ни вкуса в том, что касалось женщин. Он не знал ничего о политкорректности, был неряшлив и ругался как сапожник. — Ты прав в одном, — сказала я. — Тебе нельзя ходить в форме. По сути, ты позоришь управление полиции. Что это на твоей рубашке? Опять горчица? И галстук слишком короткий. Дай-ка посмотреть на твои носки. Я нагнулась и подняла обшлага его форменных брюк. — Так и есть. Они разные. Один черный, другой темно-синий. — Не позволяй мне втянуть тебя в неприятности, док. — У меня и так достаточно неприятностей, Марино, — ответила я.Глава 11
Один из наиболее бесчеловечных аспектов моей работы заключался в том, что неопознанные останки становились «торсом», «женщиной из багажника» или «супермужчиной». Им присваивали обезличивающие имена, лишавшие человека индивидуальности так же беспощадно, как смерть. Если я не могла идентифицировать поступивший труп, то рассматривала это как личную неудачу. Я складывала кости в банковские ящики и хранила в шкафу в надежде, что когда-нибудь смогу определить, кому они принадлежат. Месяцами и годами держала неповрежденные тела и части тел в холодильниках и не передавала для похорон в безымянные могилы, пока не истекала последняя надежда выяснить, кто были эти люди, или не оставалось свободного места в морге. Мы не могли вечно хранить покойников. Труп, предназначенный для вскрытия тем утром, назвали «человеком из контейнера». Он был в очень плохом состоянии, поэтому я предполагала, что его не придется долго держать. Когда труп уже настолько разложился, процесс гниения не может остановить даже холодильник. — Иногда не представляю, как ты это выдерживаешь, — проворчал Марино. Мы находились в раздевалке, примыкающей к патолого-анатомическому театру, и ни герметичные двери, ни бетонные стены не могли полностью блокировать запах. — Тебе не обязательно присутствовать при вскрытии, — напомнила я. — Не пропущу его ни за что на свете. Мы облачились в двойные халаты, перчатки, бахилы, хирургические шапочки и маски с защитными стеклами. У нас не было противогазов, потому что я в них не верила. И кроме того, ни один из моих подчиненных не осмеливался тайно пользоваться носовыми фильтрами, хотя копы делали это постоянно. Если судебно-медицинский эксперт не может справиться с неприятными аспектами своей работы, он должен найти себе другое занятие. Более того, запахи были важны. Каждый мог рассказать собственную историю. Сладковатый запах мог означать применение этилхлорвинола, а хлоралгидрат напоминал запах груш. Присутствие обоих препаратов могло указывать на передозировку снотворных, а запах чеснока — на мышьяк. Фенолы и нитробензол напоминали соответственно об эфире и гуталине, а этиленгликоль пахнет точно так же, как антифриз, потому что это он и есть. Выделение потенциально значимых запахов из ужасного зловония грязных тел и гниющей плоти очень напоминает археологические изыскания. Концентрируешься на том, что есть, а не на жалком состоянии материала. Декомпозиционный зал, как мы его называли, был уменьшенной копией патологоанатомического театра. Там была установлена отдельная вентиляционная система, стоял свой холодильник и единственный передвижной патологоанатомический стол, который можно было пристыковывать к большой раковине. Все, включая шкафы и двери, было изготовлено из нержавеющей стали. Стены и пол облицованы водостойким акриловым покрытием, способным выдержать самую суровую мойкучистящими средствами и хлоркой. Автоматические двери открывались с помощью больших стальных кнопок, на которые можно было нажимать не пальцем, а локтем. Когда за нами закрылись двери декомпозиционного зала, я испуганно вздрогнула, увидев там Андерсон, присевшую на краешек стола. Каталка с упакованным в мешок распухшим телом стояла в центре зала. Труп — это улика. Я никогда не позволяла детективам оставаться наедине с необследованным телом, по крайней мере после того, как в деле О. Джей Симпсона в ненадлежащем исполнении обязанностей обвинили всех, кроме подсудимого. — Что вы здесь делаете, и где Чак? Чак Раффин, отвечавший за работу морга, давно должен быть здесь, проверяя хирургические инструменты, маркируя пробирки и подготавливая все нужные документы. — Он впустил меня и куда-то отошел. — Впустил вас и куда-то отошел? Как давно это случилось? — Минут двадцать назад, — ответила Андерсон, напряженно глядя на Марино. — Неужели я вижу носовые фильтры, или это мне только кажется? — ласково осведомился тот. На верхней губе Андерсон осталась капелька вазелина. — Видишь промышленные дезодораторы там, наверху? — Марино небрежно указал на специальную вентиляционную систему в потолке. — И знаешь что, Андерсон? Она ни черта не поможет, когда расстегнут этот мешок. — Я не собираюсь здесь оставаться. Это было очевидно. Она даже не надела хирургические перчатки. — Здесь нельзя находиться без защитной одежды, — сказала я. — Я просто хотела предупредить, что буду разговаривать со свидетелями. Когда обнаружите причину смерти, сообщите мне по пейджеру, — заявила она. — Каких свидетелей? Брей посылает тебя в Бельгию? — спросил Марино. Защитное стекло его маски запотело от дыхания. Я ни на секунду не сомневалась, что она пришла сюда, в это не слишком приятное место, не для того, чтобы о чем-то меня предупредить. Андерсон появилась у нас с какой-то другой целью, не имеющей отношения к этому делу. Я посмотрела на темно-красный пластиковый мешок, надеясь убедиться в его нетронутости, и подумала, что у меня начинается мания преследования. Взглянув на настенные часы, увидела, что уже почти девять. — Позвоните мне, — бросила Андерсон, словно приказывая. За ней, зашипев, плотно закрылись двери. Я подняла трубку внутреннего телефона и вызвала Розу. — Где Чак? — поинтересовалась я. — Бог его знает, — ответила Роза, не пытаясь даже скрыть свое презрение к нему. — Найдите его и скажите, чтобы немедленно явился сюда. Он меня уже достал. И отмечайте его телефонные звонки. Регистрируйте все. — Я всегда так делаю. — Он дождется, что я его уволю, — сказала я Марино, повесив трубку. — Ленивый и абсолютно безответственный, а раньше он таким не был. — Он стал еще более ленивым и безответственным, чем раньше, — поправил меня Марино. — Этот парень что-то задумал, док. И кстати, к твоему сведению, он пытается поступить на работу в полицию. — Вот и хорошо, — заметила я. — Можете забирать его. — Он один из тех, кто сходит с ума по форменной одежде, оружию и мигалкам, — сказал Марино, когда я стала расстегивать мешок. Голос Марино начал терять уверенность. Он изо всех сил пытался сохранить самообладание. — Ты как? — спросила я. — Нормально. Оглушающе ударило зловоние. — Черт возьми! — выругался Марино, когда я сняла покрывающие тело простыни. — Проклятый сучий ублюдок! Иногда тела разлагались до такой степени, что становились сюрреалистичной смердящей смесью неестественных цветов и запахов, способной вывернуть человека наизнанку или послать в обморок. Марино отбежал к столу, стараясь быть как можно дальше от каталки, и я едва смогла удержаться от смеха. Он выглядел очень смешно в хирургическом одеянии. Когда он натягивал бахилы, то шаркал, как бы скользя по полу, а поскольку хирургическая шапочка с трудом умещалась на его лысеющей голове, она сморщивалась, как гофрированная бумага. Через пятнадцать минут Марино, как правило, сдергивал ее. — Он же не виноват, что находится в таком состоянии, — напомнила я. Марино не обращал внимания на мои слова, запихивая в нос воздушные фильтры. Двери открылись, и вошел Чак Раффин, держа в руках рентгеновские снимки. — Не стоило приводить сюда постороннего, а потом исчезать, — сказала я Раффину гораздо сдержаннее, чем следовало бы. — Особенно начинающего детектива. — Я не знал, что она начинающая. — А ты что думал? — спросил Марино. — Она появляется здесь в первый раз и выглядит лет на тринадцать. — Это точно, что она плоскогрудая. Позвольте доложить, что мне такие не нравятся, — заявил Раффин с важным видом. — Внимание, лесбиянки! Тревога! Тревога! Тревога! — Мы не оставляем посторонних наедине с телами, не прошедшими исследования. В том числе полицейских. Опытных или неопытных. — Мне хотелось немедленно уволить его. — Знаю. — Он хотел показаться сообразительным. — О. Джей Симпсон и подброшенные улики. Раффин был высоким стройным юношей с апатичными карими глазами и непослушными, вечно растрепанными светлыми волосами, придававшими ему взъерошенный вид, который так нравится женщинам. Ему не удалось сразу очаровать меня, и он больше не пытался этого сделать. — Во сколько пришла детектив Андерсон? — спросила я. Вместо ответа он прошелся по залу, щелкая выключателями проекторов. Они засветились тусклым светом. — Извините, что опоздал. Я разговаривал по телефону. У меня болеет жена. Он уже столько раз оправдывался нездоровьем жены, что она была или неизлечимо больна, или страдала синдромом Мюнхгаузена, или находилась при смерти. — Наверное, Рене не осталась… — начал Раффин, имея в виду Андерсон. — Рене? — прервал его Марино. — Не знал, что вы с ней так близко знакомы. Раффин по одному начал вынимать рентгеновские снимки из больших коричневых конвертов. — Чак, во сколько пришла Андерсон? — повторила я. — Если точно… — он на мгновение задумался, — то где-то после восьми. — И ты впустил ее в морг, зная, что все будут на совещании? — спросила я, в то время как он вставлял рентгеновские снимки в проекторы. — Зная, что в морге никого не будет, что на столах лежат документы и личные вещи? — Она никогда не была в морге, поэтому я устроил ей короткую экскурсию. Кроме того, с ней был я. Заодно посчитал таблетки. Он имел в виду бесчисленное количество таблеток, которые были прописаны и поступали к нам вместе с трупами. Раффин должен был подсчитывать их и отправлять в канализацию. — Ух ты, — воскликнул он, — только посмотрите на это! Рентгенограммы с разных углов показывали металлические скобки на левой стороне челюсти. Они были видны так же ясно, как швы на теннисном мячике. — У «человека из контейнера» была сломана челюсть. Этого достаточно, чтобы его опознать, доктор Скарпетта? — Если нам удастся раздобыть старые снимки. — Это всегда нелегко, — сказал Раффин. Он делал все, чтобы отвлечь меня, поскольку понимал, что попал в неприятность. Я просмотрела нечеткие формы носовых пазух и костей, но не увидела других переломов, деформаций или странностей. Однако, когда очистила зубы, обнаружила дополнительный бугорок Карабелли. На всех молярах имеется четыре центра кальцификации. На этом их пять. — Что такое Карабелли? — осведомился Марино. — Какой-то человек. Не знаю, кто он. — Я указала на зуб. — Верхняя челюсть. Лингвальные и мезиальные или направлены в сторону языка и вперед. — Надо думать, это хорошо, — заметил Марино. — Хотя я не имею ни малейшего понятия, о чем ты говоришь. — Необычная характеристика, — объяснила я. — Не говоря уже о строении носовых пазух и сломанной челюсти. У нас достаточно сведений, чтобы идентифицировать его хоть дюжину раз, если найдем пожизненные снимки. — Мы разговариваем на разных языках, док, — напомнил мне Марино. — Черт побери, у тебя здесь лежат люди со стеклянными глазами, деревянными ногами, пластинками в черепе, перстнями-печатками — да хоть с чем, — но мы не можем их опознать, потому что не было заявлений об исчезновении. Или, может быть, они были, но пропали. Или мы не можем найти историю болезни или рентгеновский снимок. — Здесь и здесь пломбы, — сказала я, показывая пару металлических пломб, ярко высвечивающихся на полупрозрачном фоне коренных зубов. — Похоже, он заботился о своих зубах. Ногти аккуратно пострижены. Давай переложим его на стол. Нужно поторапливаться. Он становится только хуже.Глава 12
По-лягушачьи выпученные глаза, волосы и борода отслаивались вместе с верхним слоем потемневшей кожи. Голова безжизненно болталась, из тела вытекали остатки жидкости, когда я взяла труп под коленями, а Раффин под мышками. Мы с трудом переложили тело на передвижной стол, в то время как Марино удерживал каталку. — По идее преимущество этих новых столов должно заключаться в том, чтобы избавить нас от подобного труда, — запыхавшись, сказала я. Еще не все службы перевозки разобрались в нововведении. Они привозили тела на носилках и перекладывали их на любую подвернувшуюся под руку старую каталку, вместо того чтобы разместить труп на одном из столов для вскрытия, который можно подкатить к мойке. Пока что мои рационализаторские усилия были почти безрезультатными. — Эй, Чаки-малыш, я слышал, что ты собираешься служить у нас, — заговорил Марино. — Кто сказал? — Раффин явно испугался и немедленно перешел к обороне. — Ходят слухи, — ответил Марино. Раффин промолчал. Он промывал каталку водой. Потом насухо протер ее полотенцем и накрыл чистой простыней, в то время как я фотографировала тело. — Позволь тебя предупредить, — продолжал Марино, — что это совсем не то, чем кажется. — Чак, — сказала я, — нам нужны пленки к «Поляроиду». — Несу. — Действительность всегда немного другая, — говорил Марино снисходительным тоном. — Ты будешь ездить на дерьмовых автомобилях всю ночь напролет, и скоро тебе это до смерти надоест. На тебя будут плевать, ругаться, недооценивать, а в это время всякие уроды будут строить из себя политиков, целовать зады, сидеть в роскошных кабинетах и играть в гольф с разными шишками. Сквозило, в кране капала вода. Я зарисовала металлические скобки и лишний бугорок и очень захотела, чтобы прошла депрессия. Несмотря на все мои знания о работе человеческого организма, я не понимала, как печаль может начаться в мозгу и распространиться на тело, как соматическая инфекция, разъедая и воспаляя организм, вызывая оцепенение и, наконец, разрушая карьеру и семью или, в некоторых печальных случаях, физическую личную жизнь. — Хорошие шмотки, — пробормотал Раффин. — Ар-ма-ни. Никогда не видел такое вблизи. — Одни его туфли и ремень из крокодиловой кожи стоят порядка тысячи долларов, — заметила я. — Правда? — удивился Марино. — Наверное, это его и убило. Жена покупает ему подарок на день рождения, он узнает, сколько это стоит, и в результате получает инфаркт. Не возражаешь, если я закурю, док? — Возражаю. Какая температура была в Антверпене, когда отплыл теплоход? Ты спрашивал Шоу? — Ночью девять, днем семнадцать, — ответил Марино. — Та же дурацкая теплая погода, как и везде. Если не поменяется, с тем же успехом могу провести Рождество вместе с Люси в Майами. Или придется устанавливать пальму вместо елки в гостиной. Упоминание о Люси заставило сердце сжаться. У нее всегда был сложный характер. Очень немногие понимали ее, даже если считали, что хорошо ее знают. За громадным интеллектуальным потенциалом, сверхвысокими достижениями и тягой к риску скрывался легкоранимый ребенок, воевавший с драконами, которых боялись остальные. В нее вселяла ужас возможность оказаться брошенной — реальная или мнимая. Люси всегда первой отвергала дружбу. — Вы когда-нибудь замечали, что перед смертью люди одеваются небрежно? — спросил Чак. — Интересно почему? — Слушай, я надену свежие перчатки и отойду в уголок, — сказал Марино. — Мне нужно покурить. — За исключением прошлой весны, когда убили детей, возвращавшихся со школьного бала, — продолжал говорить Чак. — Парень в синем смокинге и с цветком в петлице. Под ремнем морщился пояс джинсов. — Брюки велики в поясе, — указала я, отмечая этот факт в форме. — Возможно, на один-два размера. Наверное, он похудел. — Трудно сказать, какой размер он носил, — вставил Марино. — Сейчас его живот больше моего. — Его распирают газы, — сказала я. — Жаль, что у вас нет такого оправдания, — осмелел Раффин. — Сто пятьдесят сантиметров, вес сорок пять килограммов. Если учесть потерю жидкости, он должен был весить порядка семидесяти килограммов, — подсчитала я. — Мужчина средних размеров, который, как я говорила, мог похудеть, судя по одежде. На одежде странные волосы длиной около двадцати сантиметров, бледно-желтого цвета. Я вывернула левый карман джинсов и обнаружила те же волосы, серебряные щипцы для сигар и зажигалку. Осторожно положила их на чистый лист бумаги, чтобы не смазать вероятные отпечатки пальцев. В правом кармане лежали две пятифранковые монеты, английский фунт и множество свернутых иностранных банкнот, которые не были мне знакомы. — Ни бумажника, ни паспорта, ни ювелирных изделий, — подытожила я. — Определенно похоже на грабеж, — предположил Марино. — Если бы не содержимое карманов. Это не имеет смысла. Если бы его ограбили, отобрали бы все. — Чак, ты еще не звонил доктору Боутрайту? — спросила я. Это был один из одонтологов — судебных дантистов, которых мы обычно вызывали для консультаций из Виргинского медицинского колледжа. — Позвони сейчас. Он стянул перчатки и подошел к телефону. Я услышала, как он один за другим открывает ящики стола. — Вы не видели телефонную книжку? — Это тебя нужно спросить, — ответила я раздраженно, — поскольку ты за нее отвечаешь. — Сейчас вернусь. Раффин опять куда-то убежал, и Марино проводил его взглядом. — Тупой как осел, — прокомментировал он. — Не знаю, что с ним делать, — сказала я, — потому что в действительности он не тупой, Марино. В этом-то и проблема. — Ты спрашивала, что с ним происходит? Ну, вроде как нет ли у него провалов в памяти, нарушений внимания или чего-нибудь подобного? Может, он ушибся головой или слишком часто занимается онанизмом. — Специально не расспрашивала. — Не забудь, что в прошлом месяце он спустил пулю в канализацию, док. Потом вел себя, как будто это была твоя вина, что, конечно же, чистейшая ерунда. Я хочу сказать, что при этом присутствовал. Я боролась с мокрыми скользкими джинсами мертвеца, пытаясь их снять. — Не хочешь мне помочь? Мы осторожно стянули джинсы, сняли трусы, носки и футболку, и я положила их на покрытую простыней каталку. Я тщательно осмотрела их в поисках разрывов, дыр и других очевидных трасологических улик. Обратила внимание, что задняя часть брюк была намного грязнее, чем передняя. Задники туфель потерлись. — Джинсы, черные трусы и футболка от Армани или Версаче. Трусы вывернуты наизнанку, — продолжала я опись. — Туфли, ремень и носки — от Армани. Видишь грязь и потертости? — показала я. — Возможно, его волочили под мышки. — Мне тоже пришла в голову эта мысль, — сказал Марино. Минут через пятнадцать открылась дверь, вошел Раффин с телефонной книжкой в руке и постучал ею по шкафу. — Я что-нибудь пропустил? — Сейчас мы обследуем одежду через «люма-лайт», потом высушим, чтобы ею могли заняться трасологи, — недружелюбно проинструктировала я Чака. — Обсуши его личные вещи феном и упакуй. Он натянул перчатки. — Десять четыре. Принято, — ответил он бодро. — Похоже, ты уже готовишься к экзаменам в полицейскую академию? — поддразнил его Марино. — Молодец!Глава 13
Я полностью погрузилась в исследование трупа, настолько разложившегося, что он едва напоминал человеческое тело. Смерть сняла с этого человека всякую защиту, и бактерии из желудочно-кишечного тракта бесконтрольно наводнили организм, ферментируя, вызывая брожение и заполняя все пространство газами. Бактерии разрушали стенки клеток и превращали кровь в венах и артериях в зеленовато-черную кашицу, делая кровеносную систему, которая просвечивала сквозь обесцвеченную кожу, похожей на реки с притоками и ручьями. Области тела, которые были скрыты под одеждой, были в гораздо лучшем состоянии, чем руки и голова. — Не дай Бог встретить такого вечером в темном переулке, — произнес Раффин, глядя на мертвеца. — Он в этом не виноват, — ответила я. — Знаешь что, Чаки-малыш, — сказал Марино, — когда ты умрешь, тоже будешь страшным как смертный грех. — Нам известно, в каком месте трюма находился контейнер? — спросила я Марино. — На пару рядов вниз. — А что насчет погодных условий во время двухнедельного плавания? — Мягкая, от шестнадцати до двадцати одного. Проклятый ураган Эль-Ниньо. Народ ходит за рождественскими подарками в чертовых шортах. — Значит, вы думаете, что этот парень умер на борту и кто-то засунул его в контейнер? — спросил Раффин. — Нет, я так не думаю, Чаки-малыш. — Меня зовут Чак. — В зависимости от того, с кем ты разговариваешь. Вот в чем проблема, Чаки-малыш. Если у тебя в трюме тонны контейнеров, набитых как сельди в бочке, расскажи, как можно засунуть мертвеца в один из них, — произнес Марино. — Тебе не удастся даже открыть дверь. Плюс нетронутая пломба. Я придвинула ближе хирургическую лампу и, глядя в увеличительное стекло, пинцетом и тампонами собрала волокна и инородные вещества. — Чак, нужно проверить, сколько у нас осталось формалина, — сказала я. — Вчера его было мало. Или ты уже позаботился об этом? — Еще нет. — Не вдыхай его пары, — заметил Марино. — Они уже вредно сказываются на твоих мозгах. Формалин, или раствор формальдегида, — химически активный реактив, который использовался для «фиксации» тканей и органов. Он убивал ткани и чрезвычайно сильно раздражал дыхательные пути, кожу и глаза. — Пойду проверю формалин, — сказал Раффин. — Не сейчас, — запретила ему я. — Подожди, пока мы закончим. Позвони Клете и спроси, ушла ли Андерсон. Мне не нужно, чтобы она здесь расхаживала. — Я позвоню, — предложил Марино. — Должен признаться, мне немного невдомек, почему такие девочки гоняются за убийцами, — обратился Раффин к Марино. — Когда вы начинали, они, наверное, занимались только проверкой парковочных счетчиков. Марино направился к телефону. — Сними перчатки, — бросила я вслед, потому что он всегда забывал это делать, сколько напоминаний «Только чистые руки» я бы ни вывешивала. Я медленно передвинула увеличительное стекло и остановилась. Колени были испачканные, с содранной кожей, как будто человек стоял голыми ногами на шершавой грязной поверхности. Проверила локти. Они тоже были грязными и ободранными, но об этом трудно было говорить определенно, поскольку кожа почти полностью разложилась. Я обмакнула тампон в стерильную воду в тот момент, когда Марино повесил трубку. Услышала, как он разрывает упаковку новой пары перчаток. — Андерсон ушла, — сообщил он. — Клета сказала, что с полчаса назад. — А что вы думаете о культуристках? — спросил Раффин Марино. — Видели мышцы на руках Андерсон? Я положила рядом с трупом шестидюймовую линейку, чтобы обозначить масштаб, и начала снимать тридцатипятимиллиметровой фотокамерой с макрообъективом. Нашла грязные области на внутренней части рук и промокнула их тампоном. — Интересно, было ли полнолуние, когда корабль отошел от Антверпена? — произнес Марино. — Я так думаю: если хочешь жить в мире мужчин, надо быть такой же сильной, как мужчина, — продолжал гнуть свое Раффин. Журчала бегущая вода, звенели стальные инструменты. — Сегодня будет новолуние, — сказала я. — Бельгия находится в Восточном полушарии, но лунный цикл у нас одинаковый. — Значит, могло быть полнолуние, — заключил Марино. Я понимала, куда он клонит, и мое молчание служило предостережением не затрагивать тему оборотней. — Что между вами случилось, Марино? Ты проиграл свою должность в армрестлинг? — спросил Раффин, обвязывая бечевкой связку полотенец. Марино уставился на него в упор. — Ну конечно, раз она детектив, а вы опять ходите в форме, — продолжал Раффин, ухмыляясь. — Ты со мной разговариваешь? — Вы же слышали, что с вами. — Раффин открыл стеклянную дверцу шкафчика. — Наверное, я старею. — Марино сорвал хирургическую шапочку и швырнул ее в мусорную корзину. — Слух у меня не тот, что был раньше. Но если я не ошибся, ты только что здорово разозлил меня. — Что вы думаете о женщинах, которых показывают по ящику? Что насчет женщин, соревнующихся в армрестлинге? — говорил Раффин. — Заткнись! — приказал Марино. — Вы, одинокий человек, пошли бы гулять с такой женщиной? Раффин никогда не любил Марино, а теперь имел шанс проявить свою нелюбовь, или считал, что имел шанс, потому что эгоцентрический мир Раффина вращался вокруг очень непрочной оси. С его ограниченной точки зрения, Марино проиграл, поэтому над ним можно издеваться. Пора его проучить. — Вопрос в том, пойдет ли такая женщина с вами? — У Раффина не хватило ума выбежать прочь из зала. — Или вообще какая-нибудь женщина?.. Марино подошел к нему вплотную. Они стояли так близко, что чуть не соприкасались пластиковыми масками. — Хочу дать тебе совет, придурок! — угрожающе проговорил Марино. — Заткни свою вонючую пасть, прежде чем она встретится с моим кулаком. И больше не показывай свой щенячий гонор, если не хочешь, чтобы он тебе навредил. Чак покраснел как рак, и в это время двери раскрылись и вошел Нейлс Уандер с дактилоскопической краской, картой и валиком. — Сейчас же прекратите, — приказала я Марино и Раффину. — Иначе выгоню обоих. — Доброе утро, — сказал Уандер, словно оно и в самом деле было добрым. — У него сильно отслоилась кожа, — сообщила я. — Значит, будет проще. Уандер заведовал дактилоскопической лабораторией и мало чему удивлялся. Ему нередко приходилось сбрасывать червей, чтобы взять отпечатки с разложившихся трупов, он не морщился, когда отрезал пальцы у обгоревших останков и относил их в банке к себе в лабораторию. Я познакомилась с ним сразу, когда начала здесь работать, и с того времени он совсем не постарел и не изменился. Он был лысым, высоким и неуклюжим, всегда ходил в слишком просторных халатах, которые кружились и развевались, когда он торопливо шагал по коридору. Уандер надел резиновые перчатки и подержал, изучая, ладони покойника, поворачивая их то в одну, то в другую сторону. — Легче всего будет снять кожу с рук, — решил он. Когда тело находится в таком плохом состоянии, верхний слой кожи соскальзывает как перчатки, и кстати, его и называют «перчатками». Уандер работал быстро, снимая кожу с каждой руки и натягивая ее на собственные руки в резиновых перчатках. Надев на себя, в каком-то смысле, руки покойника, он обработал каждый палец краской и накатал их на дактилоскопическую карту. Он снял кожу, аккуратно сложил ее на хирургическом подносе и стащил резиновые перчатки, прежде чем направиться к себе в лабораторию. — Чак, положи это в формалин, — попросила я. — Кожу нужно сохранить. Он угрюмо отвинтил крышку пластиковой банки. — Давайте перевернем его. Марино помог перевернуть тело лицом вниз. Там я тоже нашла грязь, в основном на ягодицах, и взяла с них мазки. Больше повреждений не было за исключением пятна на левой верхней части спины, которое казалось темнее, чем окружавшая его кожа. Я внимательно посмотрела на него через увеличительное стекло, стараясь заглушить собственные мысли, как делаю всегда, когда изучаю повреждения правильной формы, укусы или другие ускользающие от внимания улики. Этот процесс напоминал ныряние с аквалангом в условиях почти нулевой видимости. Все, что я могла сейчас разобрать, — это неясные тени и формы. — Марино, видишь? Или это просто мое воображение? — спросила я. Он поглубже вдохнул пары ментола из носовых фильтров и наклонился над столом. Долго вглядывался. — Может быть, — ответил он. — Не знаю. Я протерла кожу влажным полотенцем, и верхний слой — эпидермис — соскользнул. Плоть под ним, или собственно кожа, выглядела как намокшая коричневая рифленая бумага, запачканная пятнами чернил. — Татуировка. — Я была почти уверена. — Чернила проникли в нижний слой, но я ничего не могу разобрать. Просто большое пятно. — Как родимое пятно, — сказал Марино. Я наклонилась, держа перед собой увеличительное стекло, и поудобнее установила хирургическую лампу. Раффин, надувшись, полировал металлическую поверхность стола. — Давай попробуем ультрафиолет, — решила я. Многополосная ультрафиолетовая лампа была очень простой в обращении и выглядела как ручной металлоискатель. Мы погасили свет, и я вначале попробовала длинноволновый ультрафиолет, держа лампу близко к интересующему меня месту. Ничто не засветилось, но показалось, что в пятне проскользнул оттенок пурпурного, и я подумала, что мы могли натолкнуться на «белые чернила». В ультрафиолетовых лучах все белое, например простыня на соседней каталке, светится, как снег в лунную ночь, и может приобретать синеватый оттенок из ультрафиолетового спектра. Я сдвинула переключатель вниз и попробовала поработать в коротковолновом диапазоне. Разницы я не обнаружила. — Свет, — сказала я. Раффин щелкнул выключателем. — Я думал, татуировка будет светиться, как неоновая лампочка, — произнес Марино. — Светятся флюоресцентные чернила. Но поскольку в них используются большие концентрации йода и ртути, вредные для здоровья, эти чернила больше не применяются. Только после полудня я приступила к вскрытию, сделав Y-образный надрез, чтобы удалить грудину. Я увидела то, что и ожидала… Внутренние органы были мягкими и рыхлыми. Они буквально разваливались при первом же прикосновении к ним, и мне приходилось быть очень осторожной при их измерении и взвешивании. О коронарных артериях я могла сказать немногое за исключением того, что они не были закупорены. Крови не осталось — только гниющая жидкость под названием «кровянистый выпот», которую я собрала из плевральной полости. Мозг был разжижен. — Образцы мозга и выпота нужно отнести в токсикологическую лабораторию для проверки на алкоголь, — приказала я Раффину, не отрываясь от работы. Моча и желчь просочились сквозь клетки полых органов и исчезли, от желудка ничего не осталось. Но когда я отогнула мышечную ткань с черепа, мне показалось, я нашла ответ. У него были окрашены гребни и сосцевидные ячейки височной кости с обеих сторон. Хотя нельзя было утверждать со всей определенностью, пока не поступят результаты токсикологической экспертизы, я почти точно могла сказать, что этот человек утонул. — Ну как? — Марино вопросительно смотрел на меня. — Видишь здесь пятна? — показала я. — Сильное мозговое кровоизлияние, случившееся, возможно, пока он боролся за свою жизнь, когда тонул. Зазвонил телефон, и Раффин затрусил к нему. — Когда последний раз ты имел дело с Интерполом? — поинтересовалась я у Марино. — Пять, может быть, шесть лет назад, когда здесь высадился беглец из Греции и устроил драку в баре на Халл-стрит. — В этом деле определенно есть зарубежные связи. Если он пропал во Франции, Англии, Бельгии или бог ведает где еще, в Ричмонде мы никогда этого не узнаем, пока Интерпол не проверит этого человека по своей базе данных. — Ты говорила с ними? — произнес Марино. — Нет. Это ваша работа. — Ты не можешь представить, сколько полицейских надеются получить дело, связанное с Интерполом, но если спросишь их, что это за организация, они отвечают, что не имеют понятия, — сказал он. — Если хочешь знать, мне не нравится иметь дело с Интерполом. Они меня пугают — точно так же как ЦРУ. Мне даже не хочется, чтобы эти конторы вообще знали о моем существовании. — Это смешно. Ты знаешь, что такое Интерпол, Марино? — Ну да. Секретная служба. — Это международная организация уголовной полиции. Страны-участницы совместно работают над раскрытием преступлений, советуются друг с другом. Вроде того, как работают детективы в твоем отделе. — Тогда у них не должно быть дамочек вроде Брей. Я наблюдала за Раффином, который держал в руках телефон. С кем бы он ни разговаривал, он старался, чтобы его не услышали. — Телекоммуникация, закрытая всемирная сеть правоохранительных организаций… Не знаю, сколько смогу его терпеть. Он не только делает то, что хочет, но и гордится этим, — тихо сказала я, глядя, как Раффин вешает трубку. Марино свирепо смотрел на него. — Интерпол высылает закодированные цветом уведомления о разыскиваемых и пропавших, предупреждения и запросы, — продолжила я рассеянно, в то время как Раффин затолкал полотенце в задний карман хирургического костюма и выдвинул из шкафчика поднос для пилюль. Он сел на табурет у сливной раковины спиной ко мне. Раскрыл пронумерованный коричневый пакет из плотной бумаги и вынул из него три флакона с болеутоляющим и два с сильнодействующим препаратом. — Неопознанное тело помечается черным цветом. Черная метка, — объяснила я. — Обычно это подозреваемые с международными связями. Чак, почему ты делаешь это здесь? — Я уже говорил, что мне не хватает времени. Никогда не видел, чтобы с трупами присылали так много таблеток. У меня шестьдесят или семьдесят, но все время звонит телефон, я сбиваюсь со счета, и приходится начинать все сначала. — Ага, Чаки-малыш, — сказал Марино. — Понимаю, почему ты так легко сбиваешься со счета. Раффин начал насвистывать песенку. — С чего ты вдруг такой счастливый? — раздраженно спросил Марино, в то время как Раффин пинцетом клал таблетки на голубой пластиковый поднос. — Нам будут нужны отпечатки пальцев, стоматологическая карта и все, что сможем получить, — обратилась я к Марино, взяв мышечный образец из бедра для анализа ДНК. — Все, что нужно туда послать. — Куда послать? — не понял Марино. — В Интерпол! — сердито бросила я. Снова зазвонил телефон. — Эй, Марино, возьми трубку. Я считаю. — Чертовски тяжелая работа, — ответил тот Раффину. — Ты меня слушаешь? — Я посмотрела на Марино. — Да, — сказал он. — Некоторое время назад офицером связи в уголовной полиции штата работал один парень, и я помню, что часто приглашал его выпить пива или перекусить в соседнем баре. Ну, знаешь, просто из вежливости, а он даже не менял тон голоса. Я уверен, что нас прослушивали. Я работала над образцом позвоночной кости, которую позже очищу раствором серной кислоты и отдам трасологам, чтобы они проверили ее на наличие диатомовой водоросли — крохотных микроорганизмов, встречающихся в воде по всему миру. — Жаль, что не помню, как его звали, — продолжал Марино. — Он принимал информацию, передавал ее в Вашингтон, а те связывались с Лионом, где сидят все секретные агенты. Слышал, они переехали в какое-то страшное здание на тайной дороге, вроде пещеры Бэтмена. Заборы под напряжением, колючая проволока, охрана с автоматами и все тридцать три удовольствия. — Ты смотришь слишком много фильмов о Джеймсе Бонде. — Не смотрю с тех пор, как его не играет Шон Коннери. Кино теперь паршивое, а по ящику тоже не передают ничего хорошего. Не знаю даже, зачем я его купил. — Может, стоит иногда почитать книжку, — посоветовала я. — Доктор Скарпетта, — сказал Чак, вешая трубку, — звонил доктор Купер. Анализ на алкоголь дал ноль целых восемь сотых в тканевой жидкости и ноль целых ноль десятых в мозге. Количество 0,08 означало очень мало, поскольку в мозге алкоголь тоже не обнаружили. Возможно, этот человек выпил перед тем, как умереть, или это был посмертный алкоголь, выработанный бактериями. Выпот не с чем было сравнивать, так как у нас не было других жидкостей: ни мочи, ни крови, ни даже стекловидного тела. Если число 0,08 представляло собой настоящее содержание алкоголя, человек мог быть ослаблен и потому более уязвим. — Какое заключение ты дашь? — спросил Марино. — Острый приступ морской болезни, — предложил свою версию Раффин. — Знаешь, ты действительно начинаешь действовать мне на нервы, — предупредил его Марино. — Причина смерти не установлена, — сказала я. — Скорее убийство. Это не докер, случайно запертый в контейнере. Чак, мне нужна хирургическая кювета. Поставь ее сюда. И прежде чем ты уйдешь, нам нужно поговорить. Его глаза метнулись в сторону. Я сняла перчатки и позвонила Розе. — Зайдите, пожалуйста, в архив и найдите мою старую хирургическую доску, — попросила я. Управление охраны труда решило, что все хирургические доски должны покрываться тефлоном, потому что пористая поверхность могла служить источником заражения. Такая мера годилась для врачей, работающих с живыми пациентами, или для резки хлеба. Я подчинялась указаниям свыше, но это не означало, что я выбросила все старые доски. — Мне также понадобятся булавки, — продолжала я. — Они находятся в маленькой пластиковой коробочке в нижнем ящике моего стола. Если их тоже не украли. — Нет проблем, — сказала Роза. — По-моему, доски лежат на нижней полке у задней стенки архива, рядом со старыми учебниками по судебной медицине. — Что-нибудь еще? — Люси, наверное, не звонила? — поинтересовалась я. — Еще нет. Если позвонит, я вас найду. Я секунду подумала. Сейчас несколько минут второго. К этому времени она уже сошла с самолета и могла позвонить. На меня опять нахлынули страх и депрессия. — Пошлите цветы в ее офис, — произнесла я. — С запиской «Спасибо за визит. С любовью, тетя Кей». В ответ молчание. — Вы меня слышите? — спросила я секретаря. — Вы уверены, что хотите написать именно это? Я заколебалась. — Скажите, что я ее люблю и прошу прощения.Глава 14
Обычно я обводила несмываемым маркером участок кожной ткани, который хотела вырезать с мертвого тела, но сейчас для этого не подошел бы никакой маркер. С помощью шестидюймовой пластиковой линейки я отмерила область от правого основания шеи до плеча и вниз, до конца лопатки. — Восемь с половиной на семь дюймов, — продиктовала я Раффину. — Кожа отличается эластичностью. После того как ее вырежут, она сожмется, поэтому важно натянуть ее на разделочную доску таким образом, чтобы она приобрела исходный размер, иначе все вытатуированные изображения будут искажены. Марино ушел, а мои подчиненные трудились в своих кабинетах или в патологоанатомическом театре. Время от времени на экране телемонитора очередная машина привозила или забирала тело. Мы с Раффином вдвоем работали за закрытыми стальными дверями декомпозиционного зала. Я решила с ним поговорить. — Если хочешь пойти служить в полицию, я не возражаю. Звякнуло стекло, когда он вставил пробирки с кровью в штатив. — Но если хочешь остаться здесь, Чак, ты должен будешь изменить отношение к работе: не отлучаться со своего места, быть ответственным и вести себя уважительно. Я взяла с хирургического столика скальпель и пинцеты и взглянула на него. Казалось, он ожидал услышать это и заранее подготовил ответ. — Может, я не идеальный работник, — сказал он, — но ответственный. — Сейчас вряд ли можно назвать тебя ответственным. Мне нужны еще зажимы. — У меня многое поменялось, — продолжал он, взяв с подноса зажимы и протянув их мне. — В личной жизни. Жена, дом, который мы купили. Вы не поверите, сколько у меня проблем. — Сожалею о твоих трудностях, но у меня свои заботы: я руковожу системой медэкспертизы целого штата. У меня нет времени выслушивать оправдания. Если не будешь выполнять предписанные обязанности, считай, что у тебя появились большие неприятности. Не дай Бог мне войти в морг и обнаружить, что ты не подготовил работу. Не заставляй меня искать тебя еще раз. — У нас уже появились большие неприятности, — быстро произнес он, словно давно ждал этого момента. Я сделала надрез. — Вы еще об этом не знаете, — добавил Раффин. — Тогда расскажи, в чем заключаются эти неприятности, Чак? — спросила я, отгибая кожную ткань трупа до подкожного слоя. Раффин смотрел, как я зажимами захватила кожу, чтобы она оставалась натянутой. Я остановилась и в упор посмотрела на него. — Продолжай, — приказала я. — Рассказывай. — Не знаю, вправе ли я говорить об этом, — произнес Раффин, и что-то в его глазах насторожило меня. — Послушайте, доктор Скарпетта, я понимаю, что был мальчиком на побегушках. Признаю, что во время рабочего дня уходил по своим личным делам и, наверное, не слишком ответственно выполнял свои обязанности. И мне не нравится Марино. Со всем этим я согласен. И все же скажу вам то, о чем все молчат, если пообещаете, что не накажете. — Я не наказываю людей за честность! — воскликнула я, рассердившись на то, что он мог даже подумать такое. Раффин пожал плечами, я уловила на его лице тень самодовольства. Он понимал, что разозлил меня. — Не наказываю, — повторила я. — Я лишь надеюсь, что подчиненные все делают правильно; в противном случае они наказывают сами себя. Если не удержишься на своей работе, это твоя вина. — Может быть, я подобрал не то слово, — ответил он, присев на каталку и скрестив руки на груди. — Я не так хорошо выражаю свои мысли, как вы. Просто не хочу, чтобы вы на меня обиделись за откровенность, хорошо? Я промолчала. — Все очень сожалеют о том, что случилось в прошлом году, — проговорил он. — Мы не представляем, как вы справились со своей бедой. Правда. Я хочу сказать, что если кто-то сделал бы такое с моей женой, не знаю, как я смог бы жить дальше; особенно такое, как со специальным агентом Уэсли. Раффин всегда называл Бентона «специальным агентом», хотя я полагала это глупым. Если и был кто-то не обращавший внимания на должности и титулы и даже стеснявшийся их, то это Бентон. Но когда я вспомнила замечание Марино об одержимом желании Раффина работать в правоохранительных органах, начала понимать своего подчиненного. Вероятно, мой слабый, хрупкий смотритель морга преклонялся перед заслуженным агентом ФБР, который к тому же специалист по психологическому профилированию, и я подумала, что его усердие в работе в то время было вызвано скорее авторитетом Бентона, чем моим. — Это повлияло на нас всех, — продолжал тем временем Раффин. — Вы знаете, что он приходил сюда, заказывал обеды, пиццу, шутил и болтал с нами. Такой важный человек вел себя как равный. Это не укладывалось в голове. Слушая Раффина, я перебирала в памяти известные мне факты из его биографии. И вдруг все поняла. Его отец погиб в автомобильной катастрофе, когда Раффин был ребенком. Его воспитывала мать — прекрасная интеллигентная женщина, преподававшая в школе. Его жена тоже отличалась сильным характером, а теперь он работал под моим началом. Меня всегда поражало, сколько людей возвращаются в детские годы в поисках виноватого в своих неудачах, которым в данном случае была властная женщина. — Все боялись лишний раз побеспокоить вас, — рассказывал Раффин. — Поэтому никто ничего не говорил, когда вы не обращали внимания на то или другое, а тем временем происходило и происходит многое, о чем вы не догадываетесь. — Например? — спросила я осторожно. — Ну, во-первых, у нас завелся вор, — резко ответил он. — И я бьюсь об заклад, что это кто-то свой. Воровство продолжается уже несколько недель, а вы ничего не делаете. — Я узнала об этом лишь недавно. — Что еще раз доказывает мою правоту. — Это смешно. Роза ничего от меня не утаивает. — С ней тоже обходятся осторожно. Откройте глаза, доктор Скарпетта: люди считают ее вашей стукачкой. Ей не доверяют. Я заставила себя сконцентрироваться на своей работе, так как его слова меня задели. Я продолжала снимать кожу, стараясь не разрезать. Раффин ждал ответа. Я посмотрела ему в глаза. — У меня нет доносчиков, я в них не нуждаюсь. Каждый мой сотрудник знает, что может всегда прийти ко мне и обсудить любой вопрос. В его молчании я уловила злорадное торжество. Он не сменил свою вызывающую позу, наслаждаясь моментом. Я оперлась руками о металлический стол. — Не думаю, что нуждаюсь в поучениях, Чак. Ты единственный, у кого со мной проблемы. Разумеется, я понимаю, из-за чего ты не ладишь с начальницами. Потому что всю жизнь тебе приходилось идти на поводу у женщин. Блеск в его глазах пропал. На лице застыл гнев. Я продолжила снимать с трупа скользкую рыхлую кожу. — Но хочу поблагодарить тебя за то, что не стал скрывать свои мысли, — сказала я спокойно и холодно. — Это не только мои мысли, — грубо огрызнулся он. — Все считают, что вы больше не в состоянии нормально работать. — Рада, что тебе известно, о чем думают все, — проговорила я, стараясь не выдать охватившую меня злость. — Это нетрудно. Я не единственный, кто заметил, что вы не такая, как раньше. Вы сама это прекрасно понимаете и должны это признать. — Расскажи, что я должна признать? Наверное, он заранее приготовился к ответу. — Несвойственные вам поступки: работаете до упаду, выезжаете на все преступления и поэтому так устаете, что не замечаете напряженную атмосферу в отделе. А когда вам звонят огорченные люди, у вас нет времени поговорить с ними так, как раньше. — Какие огорченные люди? — Я готова была выйти из себя. — Я всегда беседую с родственниками, со всеми, кто обращается, если у них есть право получить информацию. — Может, вам следует спросить доктора Филдинга, на какое количество звонков он отвечает, со сколькими приходящими к вам людьми разговаривает и как прикрывает. А потом, эта ваша штука в Интернете… Вы действительно зашли слишком далеко. Это последняя капля. Я была в недоумении. — Какая еще штука в Интернете? — Ваш чат, или как его там называют. Честно говоря, у меня дома нет компьютера, я не пользуюсь Интернетом, поэтому сам не видел. Странные тревожные мысли заметались у меня в голове, как стая испуганных птиц. Мириады подозрений всколыхнули рассудок. — Я не хотел вас обидеть, — сказал Раффин. — Надеюсь, понимаете, я хотел сделать как лучше. После всего, что вам пришлось пережить. Я не желала слышать больше ни единого слова об этом. — Спасибо за понимание, Чак, — произнесла я, пристально глядя ему в глаза, пока он не отвел взгляд. — К нам должны привезти кого-то из Пойнтатану, —быстро проговорил он, стремясь поскорее уйти. — Если хотите, я могу проверить. — Да, пожалуйста. А потом засунь это тело назад в холодильник. — Ну конечно, — ответил он. За ним закрылись двери, и в зале воцарилась тишина. Я сняла остатки кожной ткани и положила на разделочную доску. Я чувствовала, как в мою уверенность закрадывается сомнение и на меня наваливается холодный параноидальный страх. Я наколола на доску булавками человеческую плоть и измерила ее. Положила доску с прикрепленной кожей в хирургическую кювету, накрыла ее зеленой тряпкой и поставила в холодильник. Я вымылась, переоделась и попыталась избавиться от страхов и негодования. Устроила себе перерыв, достаточно длинный, чтобы выпить чашку кофе, который сварили так давно, что он весь осел на дно. Отдала двадцать долларов администратору офиса, положив начало новым «кофейным» деньгам. — Джин, вы читали чат, который я якобы веду в Интернете? — спросила я. Она отрицательно покачала головой, но выглядела смущенной. Я задала этот же вопрос Клете и Полли. Клета покраснела, опустила глаза и тихо ответила: — Иногда. — Полли, а вы? Она прекратила печатать и тоже покраснела. — Изредка. Я кивнула. — Это не мое, — сообщила я. — Кто-то подделывается под меня. Жаль, я не знала об этом раньше. Мне показалось, обе мои секретарши смутились. Я не была уверена, что они мне поверили. — Я понимаю, почему вы ничего не сказали, когда узнали об этом так называемом чате, — продолжала я. — Наверное, на вашем месте я тоже бы молчала. Но мне нужна ваша помощь. Если у вас появятся мысли, кто может быть замешан в этом деле, скажите, пожалуйста, мне. Они облегченно вздохнули. — Это ужасно, — с чувством проговорила Клета. — Того, кто это делает, нужно посадить в тюрьму. — Простите, что не сказала вам раньше, — сокрушенно добавила Полли. — Не имею представления, кто может такое писать. — То есть, когда читаешь, это похоже на вас. В этом-то и проблема, — заметила Клета. — Похоже на меня? — спросила я, нахмурившись. — Ну, знаете, в чате высказываются советы по предупреждению несчастных случаев, безопасности, о том, как справиться с горем, и обсуждаются тому подобные медицинские вопросы. — Вы считаете, что это пишет врач или человек с медицинским образованием? — поинтересовалась я с растущим недоверием. — Кто бы это ни был, он знает, о чем говорит, — ответила Клета. — Но он пишет не научным языком. Не так, как составляют отчет о вскрытии или что-то подобное. — А теперь, когда я подумала, мне кажется, что это совсем не похоже на вас, — сказала Полли. Я заметила в пачке на ее столе фотографию мужчины, голова которого была наполовину снесена выстрелом из ружья. Этот снимок был мне знаком. Жена убитого человека писала письма из тюрьмы, обвиняя меня во всех грехах — от некомпетентности до вымогательства. — Что это? — задала вопрос я. — Очевидно, в офисе Генерального прокурора получили письмо от этой сумасшедшей. Недавно звонил Айра Герберт и спрашивал об этом деле, — ответила Полли. Герберт был полицейским репортером местной газеты. Если он звонил, это скорее всего означало, что на меня подали в суд. — А потом Розе позвонила Харриет Каммингс, чтобы она прислала копию дела, — объяснила Клета. — Похоже, жена-психопатка убитого теперь утверждает, что он вставил дуло в рот и нажал спусковой крючок пальцем ноги. — Бедняга носил армейские ботинки. Он не мог нажать спусковой крючок пальцем ноги и был застрелен в затылок с близкого расстояния. — Не понимаю, что происходит с людьми, — со вздохом сказала Полли. — Они только и делают, что лгут и обманывают, а если их сажают, они строчат жалобы и подают в суд. Меня от таких тошнит. — Меня тоже, — согласилась Клета. — Не знаете, где доктор Филдинг? — спросила я. — Не так давно встретила его в коридоре. Я нашла доктора Филдинга в медицинской библиотеке, где он листал журнал о правильном питании. Увидев меня, он улыбнулся, хотя выглядел уставшим и немного расстроенным. — У меня нехватка углеводов, — сообщил он, постукивая указательным пальцем по раскрытой странице. — Все время повторяю себе, что, если не буду потреблять от пятидесяти пяти до семидесяти процентов углеводов от общего рациона, у меня снизится уровень гликогена. Последнее время ощущаю недостаток энергии. — Джек! — воскликнула я, закрывая дверь библиотеки. — Мне нужно, чтобы ты был честен со мной, как никогда. Я пересказала ему разговор с Раффином, и на лице моего заместителя засветилось понимание. Он закрыл журнал. Я села перед ним так, чтобы мы смотрели друг другу в глаза. — Ходят слухи, что Вагнер хочет избавиться от вас, — сказал доктор Филдинг. — По-моему, это чепуха, но мне жаль, что вы вообще об этом узнали. Чак — идиот. Синклер Вагнер занимал должность секретаря департамента здравоохранения и социального обеспечения. Только он и губернатор могли назначать или увольнять главного судебно-медицинского эксперта. — Когда пошли такие слухи? — спросила я. — Недавно. Пару недель назад. — По какой причине меня собираются уволить? — продолжала я допрашивать Филдинга. — Якобы по той, что вы с ним не ладите. — Это смешно! — Или он вами недоволен, а следовательно, губернатор тоже. — Джек, пожалуйста, поконкретнее. Он заколебался и смущенно поерзал на стуле. Он выглядел виноватым, как будто был в ответе за мои проблемы. — Ладно. Если начистоту, доктор Скарпетта, говорят, что Вагнер недоволен чатом, который вы ведете в Интернете. Я наклонилась к нему и положила ладонь на его руку. — Это не я. Кто-то другой выступает от моего имени, — заверила я. Он удивленно посмотрел на меня. — Вы шутите? — О нет, здесь нет ничего смешного. — Господи Иисусе! — воскликнул он с отвращением. — Иногда мне кажется, что Интернет — это самое худшее, что могло с нами произойти. — Джек, почему вы не спросили меня? Если думали, что я занимаюсь чем-то неуместным… Я хочу сказать, неужели я умудрилась так отгородиться от людей, что никто больше не хочет со мной делиться? — Дело не в этом, — ответил Филдинг. — Это не отстраненность или безразличие. Наоборот, мы относимся к вам так хорошо, что, по-моему, стали чересчур оберегать вас. — Оберегать от чего? — осведомилась я. — Каждый имеет право переживать в одиночестве, — спокойно проговорил он. — Никто не ждал, что вы сразу же включитесь в работу. Я бы не смог этого сделать, точно. Мне едва удалось прийти в себя после развода. — Я не переживаю в одиночестве, Джек. И я полностью включилась в работу. Это мое личное горе и ничего более. Он долго смотрел мне в глаза, выдерживая паузу и не веря тому, что я сказала. — Если бы все было так просто, — наконец произнес он. — Я никогда не говорила, что это просто. Иногда утром мне приходится заставлять себя встать с постели. Но я не могу позволить, чтобы личные проблемы служили помехой работе. — Честно говоря, я не представлял, что делать, и поэтому чувствовал себя отвратительно, — признался доктор Филдинг. — Не понимал, как помочь вам пережить его смерть. Знал, как вы его любили. Несколько раз хотел пригласить вас на ужин, но, как известно, у меня собственные проблемы. Поэтому полагал, что вряд ли сумею чем-то помочь, кроме как взять на себя как можно больше вашей рабочей нагрузки. — Вы отвечали на звонки, когда родственники хотели говорить со мной? — спросила я откровенно. — Это нетрудно, — заметил Филдинг, — это самое меньшее, что я мог для вас сделать. — Боже мой, — простонала я, обхватив голову руками. — Не могу поверить. — Я просто хотел… — Джек, меня всегда можно найти на работе за исключением тех дней, когда я даю показания в суде. Почему мои звонки перенаправлялись вам? Меня никто не ставил в известность. Теперь смутился Филдинг. — Разве вы не понимаете, как бы глупо я выглядела, отказываясь отвечать на вопросы опечаленных, скорбящих родственников? — Я просто думал, что… — Это какой-то бред! — воскликнула я, начиная злиться. — Если бы вела себя подобным образом, я была бы недостойна своего места. Мне следовало бы уволиться! Как я могу не сопереживать потерям других людей? Как могу не чувствовать их горе, не выслушать вопросы, стараясь облегчить боль, и не сделать все возможное, чтобы отправить на электрический стул ублюдка, по вине которого они страдают? Я готова была заплакать. Голос дрожал. — Черт возьми, по-моему, нам надо вернуть публичные повешения. Филдинг оглянулся на закрытую дверь, словно боялся, что меня могут услышать. Я глубоко вздохнула и начала понемногу успокаиваться. — Как давно это продолжается? — спросила я. — Сколько раз вы отвечали на мои звонки? — Последнее время их было много, — неохотно признался он. — Много — это сколько? — Возможно, в каждом втором законченном деле за последние два месяца. — Этого не может быть, — возразила я. Он промолчал, а я чем дольше думала над его словами, тем больше уверялась в его правоте. Последнее время родственники обращались не так часто, как раньше, но я не обращала на это внимания, потому что подобные звонки не отличались регулярностью, их невозможно было предсказать. Некоторые хотели услышать все подробности. Другие звонили, чтобы дать выход гневу. Некоторые вообще ничего не хотели знать. — Тогда следует предположить, что на меня поступали жалобы, — сказала я. Родственники считали меня высокомерной и бесчувственной. И я их не виню. — Некоторые жаловались. По выражению его лица можно было видеть, что жалоб было немало. Я не сомневалась, что некоторые люди написали обо всем губернатору. — Кто переводил вам эти звонки? — спросила я сухо, боясь, что, как только выйду из библиотеки, начну крушить все на своем пути, как разъяренный торнадо. — Доктор Скарпетта, нет ничего необычного в том, что вы не хотите обсуждать с родственниками некоторые мучительные для вас вопросы… мне это казалось разумным. Большинство звонивших надеялись просто услышать голос врача, поэтому, если меня не было на месте, отвечали Джил или Беннет, — пояснил Филдинг, имея в виду двух моих врачей. — Проблемы возникали в том случае, когда мы были в отъезде, а Дэну или Эми не удавалось уладить все сложности. Дэн Чонг и Эми Форбс работали у нас посменно практикующими интернами. Их ни в коем случае не следовало и близко подпускать к членам семей покойных. — Только не это, — простонала я, закрыв глаза и представляя себе кошмарные сцены. — В основном это случалось после окончания рабочего дня, — сказал он. — Кто переводил на вас звонки, когда я присутствовала? — повторила я, на этот раз тверже. Филдинг вздохнул. Он казался хмурым и озабоченным, как никогда. — Отвечайте, — настаивала я. — Роза.Глава 15
Роза застегнула пальто и уже накинула на шею шарф, когда я вошла к ней без нескольких минут шесть. Как обычно, она задерживалась. Иногда мне приходилось заставлять ее уходить домой в конце дня, и если раньше ее преданность производила на меня впечатление и трогала, то сейчас я чувствовала беспокойство. — Я провожу вас до машины, — предложила я. — О, не стоит. Я прекрасно дойду одна. Ее лицо сморщилось, пальцы затеребили лайковые перчатки. Она поняла, что я хочу поговорить с ней на тему, которая ей не понравится, и мне показалось, Роза догадывалась, о чем пойдет разговор. Мы молча пошли по покрытому ковром коридору, почти физически ощущая неловкость. На душе было тревожно. Я не знала, сердилась ли я или ощущала подавленность. Что еще Роза могла скрывать от меня? — размышляла я. Была ли ее фанатичная преданность выражением собственничества, которое я не распознала? Считала ли она, что я принадлежу только ей? — Люси, наверное, не звонила? — поинтересовалась я, когда мы вышли в пустой холл, отделанный мрамором. — Нет, — ответила Роза. — Я несколько раз сама пыталась ей дозвониться. — Она получила цветы? — О да. Нам помахал ночной охранник. — На улице холодно! Где ваше пальто? — спросил он меня. — Ничего, не замерзну, — улыбнулась я и обратилась к Розе: — Люси их видела? Она с недоумением посмотрела на меня. — Цветы, — пояснила я. — Люси их видела? — О да, — повторила мой секретарь. — Ее начальник сказал, что она пришла, увидела цветы и прочитала карточку, а после этого коллеги дразнили ее, расспрашивая о поклоннике, приславшем букет. — Вероятно, вы не знаете, взяла ли Люси их домой? Роза оглянулась, когда мы выходили из здания на темную пустую автостоянку. Она выглядела старой и опечаленной, и я не могла понять, почему на ее глазах блестели слезы — то ли из-за меня, то ли от холодного ветра. — Не знаю, — ответила она. — Мои разбежавшиеся войска, — пробормотала я. Роза подняла воротник и уткнула подбородок в шарф. — Это началось, — сказала я, — когда Кэрри Гризен убила Бентона. С ним умерли все мы. Не так ли, Роза? — Конечно, смерть Бентона страшно повлияла на нас всех. Я не представляла, чем могу вам помочь, но я старалась. — Она искоса взглянула на меня, кутаясь от холода в пальто. — Старалась помогать изо всех сил и помогаю до сих пор. — Все разбежались, — тихо повторила я. — Люси на меня сердится, а когда это происходит, она всегда делает одно и то же — выбрасывает меня из своей жизни. Марино больше не детектив. А теперь я узнаю, что вы без моего ведома переключали звонки на Джека. Родственники погибших людей не могли поговорить со мной. Зачем вы это делали, Роза? Мы подошли к ее синей «хонде». Зазвенели ключи, которые она достала из сумочки. — Интересно, — заметила она, — я как раз собиралась поговорить о вашем рабочем графике. Вы читаете в институте больше лекций, чем обычно, и когда я составляла расписание на следующий месяц, поняла, что вы страшно перегружены. Мне следовало подойти к вам раньше, чтобы не допустить такого. — Сейчас это меньше всего меня беспокоит! — отрезала я, стараясь не показать, что я расстроена. — Почему вы так со мной поступили? — спросила я, не имея в виду рабочий график. — Вы не соединяли меня, когда звонили родственники. Вы оскорбили меня как человека и как специалиста. Роза открыла дверцу и завела машину, включив печку, чтобы не замерзнуть в одинокой поездке домой. — Я делаю то, что вы мне приказали, доктор Скарпетта, — наконец ответила она. От ее дыхания шел пар. — Никогда не приказывала ничего подобного и не собираюсь этого делать в будущем! — воскликнула я, не веря собственным ушам. — И вы это знаете. Вам известны мои принципы относительно общения с родственниками погибших. Разумеется, она знала. За последние пять лет я избавилась от двух судебных патологоанатомов за бездушное отношение к людям. — Я это не придумала, — заявила Роза, вновь принимая привычный облик заботливой матери. — И когда же я вам будто бы это сказала? — Вы не сказали, а прислали по электронной почте. Это было в августе. — Я никогда не отправляла подобного письма. Оно осталось у вас? — Нет, — с сожалением ответила Роза. — Обычно я не храню электронные письма. Мне они ни к чему. Я вообще жалею, что приходится с ними работать. — Что говорилось в сообщении, которое якобы пришло от меня? — Что мне следует оберегать вас от звонков родственников. Вам сейчас слишком трудно. Вы знаете, что я вас пойму. Или что-то в этом роде. — И вы приняли это как должное? — недоверчиво спросила я. Роза немного убавила тепло в машине. — Конечно, нет, — проговорила она. — Я сейчас же отправила вам письмо, где спрашивала, действительно ли вы хотите, чтобы я это делала. А вы написали — выполнять все, как приказано, и больше не обсуждать этот вопрос. — Никогда не получала от вас таких писем, — произнесла я. — Не знаю, что и сказать, — ответила Роза, пристегивая ремень безопасности. — А может, вы просто не помните? Я все время забываю про электронные письма. Говорю, что ничего подобного не писала, а потом обнаруживаю, что писала. — Нет, это невозможно. — Значит, кто-то подделывается под вас. — Что, были другие письма? — Не так много, — пробормотала Роза. — Время от времени, с благодарностями зато, что я вам помогаю. И еще кое-что… Она покопалась в памяти. Свет на стоянке делал машину темно-зеленой, а не синей. Лицо Розы находилось в тени, глаз не было видно. Она стучала пальцами в перчатках по рулевому колесу, а я ждала. Было холодно. — Вспомнила, — вдруг сказала она. — С вами хотел встретиться Вагнер, а вы написали, что не сможете, и просили ему сообщить об этом. — Что? — воскликнула я. — Это было в начале прошлой недели, — добавила Роза. — Опять электронное послание? — Иногда это единственный способ поймать человека. Его помощник отправил письмо мне, а я — вам, потому что вы были на каком-то судебном заседании. Вечером вы послали мне письмо — по-моему, из дома. — Это какое-то сумасшествие, — проговорила я, лихорадочно отыскивая объяснение и не находя ни одного. В нашем отделе у всех сотрудников были свои адреса электронной почты. Мой пароль был никому не известен, поэтому ни один человек не мог отправить письмо от моего имени. Роза думала то же самое. — Не знаю, как такое могло случиться, — сказала она, но потом воскликнула: — Погодите-ка! Рут устанавливала Интернет на каждый компьютер в отделе. Рут Уилсон работала у меня системным администратором. — Конечно. Для этого она должна знать мой пароль, — продолжила я мысль. — Но она не может сделать ничего подобного. — Никогда в жизни, — согласилась Роза. — Но Рут должна была где-то записать все пароли. Ведь их невозможно запомнить. — Надо полагать, так и есть. — Почему бы вам не сесть в машину, прежде чем совсем окоченеете? — предложила она. — Поезжайте домой и отдохните. Я собираюсь сделать то же самое. — Так я и поверила, — упрекнула меня Роза. — Сейчас вы вернетесь на работу и попытаетесь во всем разобраться. Она меня знала. Когда Роза отъехала, я вернулась в здание, удивляясь, как могла быть такой глупой и выйти на улицу без пальто. Я промерзла до костей. Охранник покачал головой. — Нужно одеваться теплее, доктор Скарпетта! — Вы абсолютно правы, — призналась я. Я вставила магнитный ключ в замок, и первые стеклянные двери, открывшись, щелкнули. Потом я открыла двери, ведущие в крыло, которое занимал мой отдел. Внутри царила абсолютная тишина. Я вошла в кабинет Рут и немного постояла, оглядывая компьютеры, принтеры и карту на одном из экранов, показывающую состояние интернет-подключений нашего отдела. Пол около ее стола представлял собой густое сплетение кабелей, повсюду были разбросаны распечатки с листингами программ, в которых я ничего не понимала. Я осмотрела забитые книжные полки. Подошла к конторским шкафам и попробовала открыть ящики. Все были заперты. — Молодец, Рут, — похвалила я. Вернувшись в свой кабинет, я набрала ее номер телефона. — Алло, — ответила Рут. Ее голос показался мне усталым. В комнате кричал ребенок, муж что-то громко говорил о сковородке. — Простите, что беспокою вас дома, — извинилась я. — Доктор Скарпетта, — удивленно произнесла она. — Вы меня не беспокоите. Фрэнк, ты можешь отнести ее в другую комнату? — У меня только один вопрос, — сказала я. — Где вы храните пароли к Интернету? — Что-нибудь случилось? — быстро спросила она. — Похоже, что кто-то знает мой пароль и выступает в Интернете от моего имени, — не пытаясь смягчить фразу, объяснила я. — Мне нужно знать, как посторонний мог получить доступ к моему паролю. Как вообще можно узнать чужой пароль? — Никак, — испуганно ответила она. — Вы уверены? — Да. — Вы никому не говорили его? — спросила Рут. Я на мгновение задумалась. Даже Люси не знала мой пароль. Но он был ей не нужен. — Не могу представить, кто, кроме вас, может его знать. — Вы же понимаете, что я никому не сообщаю пароли. — Понимаю, — сказала я, и это было правдой. Прежде всего Рут ни в коем случае не будет так рисковать работой. — Я храню все адреса и пароли в компьютерном файле, к которому никто не сможет получить доступ. — А на бумаге? — В папке в шкафу, который я запираю. — Всегда? Она помедлила, потом произнесла: — Ну, не всегда. Я запираю его, уходя с работы, но, как правило, шкаф открыт, если я ненадолго отлучаюсь. Но большую часть времени я провожу в кабинете. Выхожу только выпить кофе и пообедать в комнате отдыха. — Как называется этот файл? — спросила я, в то время как параноидальный страх рос, как кучевые облака. — «Электронная почта», — ответила она, зная, как я отнесусь к подобному названию файла. — Доктор Скарпетта, у меня на диске тысячи файлов с текстами программ, обновлениями, исправлениями, обзорами новых продуктов и всякой всячиной. Если я не буду присваивать им достаточно ясные имена, то не смогу найти быстро нужной информации. — Понимаю, — сказала я. — У меня те же проблемы. — Я сменю ваш пароль, как только приду на работу. — Это хорошая мысль. Кроме того, Рут, давайте не будем хранить пароль там, где его может найти любой. Не в этом файле, ладно? — Надеюсь, мне ничего за это не будет, — проговорила она неловко под неумолкающий крик ребенка. — Вам нет, но кому-то сильно достанется, — пообещала я. — И возможно, вы поможете выяснить, кто это будет. Мне не понадобилось сильно напрягать интуицию, чтобы немедленно подумать о Раффине. Он был умным парнем и явно не любил меня. Рут, как правило, закрывала дверь своего кабинета, чтобы ей не мешали сосредоточиться. Думаю, для Раффина не составило бы труда проникнуть в кабинет, пока она обедала в комнате отдыха. — Этот разговор должен остаться между нами, — сказала я. — Не говорите даже друзьям и мужу. — Можете на меня положиться. — Какой пароль у Чака? — R-O-O-S-T-R. Я хорошо запомнила, потому что рассердилась, когда он стал слишком настаивать. Его адрес, как вы знаете, — C-H-U-K-O-C-M-E, то есть «Чак из офиса судебно-медицинского эксперта». — А что, если я нахожусь в Интернете, а в это время под моим именем туда пытается войти кто-то другой? — Его выкинут из системы и заявят, что под этим именем уже работает другой пользователь. Появится сообщение об ошибке и предупреждение. Однако это не так в обратном случае. Если, скажем, в Сети работает злоумышленник, а вы хотите войти в Интернет, то хотя и выводится сообщение об ошибке, вы не получаете предупреждения о том, что кто-то уже зарегистрировался с вашим паролем. — Значит, если кто-то хочет зарегистрироваться, когда я нахожусь в Интернете, я не узнаю об этом? — Совершенно верно. — У Чака есть домашний компьютер? — Однажды он спросил меня, какой компьютер можно купить за умеренную цену, и я посоветовала один магазин распродаж. — Какой? — «Компьютерные товары для бережливых». Его хозяин — мой знакомый. — Вы сможете позвонить ему домой и узнать, покупал ли у него Чак? — Могу попробовать. — Я еще побуду в отделе. Я вывела на экран меню и нашла значок подключения к Интернету. Вошла в Сеть без проблем, а это означало, что злоумышленник в настоящий момент не сидит под моим именем в Интернете. У меня было искушение зарегистрироваться под именем Раффина, чтобы узнать, с кем он общался в Сети и что он затевает, но не стала этого делать. Меня пугала сама мысль о взломе чужого почтового ящика. Я послала по пейджеру сообщение Мари но, а когда он позвонил, объяснила ситуацию и спросила, что я, по его мнению, должна делать. — Черт побери, — ответил он не задумываясь, — на твоем месте я бы все выяснил. Всегда говорил, что не стоит доверять этому паршивцу. И знаешь, что еще, док? Как ты узнаешь, не удалял ли он письма из твоего почтового ящика и не отправлял ли сообщения другим людям, кроме Розы? — Ты прав, — признала я, взбешенная этой мыслью. — Расскажу, что удалось сделать. Через несколько минут позвонила взволнованная Рут. — В прошлом месяце он купил компьютер и принтер, — сообщила она. — За шестьсот долларов. В компьютере был встроенный модем. — А программы для подключения к Интернету в отделе есть? — Сколько угодно. Если Чак не приобрел собственное подключение, он определенно мог воспользоваться нашим. — Мы можем столкнуться с очень серьезной проблемой. Очень важно, чтобы вы молчали об этом, — еще раз напомнила я. — Мне никогда не нравился Чак. — Другим тоже не рассказывайте, — предупредила я Рут. Повесив трубку, надела пальто и пожалела Розу. Я была уверена, что она переживает. Не удивлюсь, если узнаю, что она плакала всю дорогу до дома. У нее был твердый характер, она редко выражала свои чувства, и я знала, Роза огорчится, если будет думать, что причинила мне боль. Я вышла на стоянку. Мне хотелось, чтобы Роза не чувствовала себя виноватой; кроме того, мне нужна была ее помощь. Электронная почта Чака подождет. Розе надоело управляться с домом, и она переехала в квартиру в Уэст-Энде на Гроув-авеню, недалеко от кафе «Дю Жур», где я иногда завтракала по воскресеньям. Роза жила в старом трехэтажном здании из темно-красного кирпича, расположенном в тени дубов. Это был относительно безопасный район города, но я всегда осматривалась, прежде чем выйти из машины. Когда припарковалась рядом с «хондой» Розы, заметила темный «форд-таурус», стоявший за несколько автомобилей от меня. Двигатель не работал, фары были выключены, но в нем кто-то сидел. Я знала, что большинство служебных полицейских машин были «таурусами», и удивилась, по какой причине и кого мог караулить коп в темном холодном автомобиле. Возможно, человек в машине просто ждал, пока кто-то спустится, чтобы уехать, но обычно это не делается с погашенными фарами и выключенным двигателем. Я почувствовала, что за мной наблюдают, поэтому достала из сумочки свой семизарядный револьвер «смит-вессон» и опустила его в карман пальто. Проходя по тротуару мимо «тауруса», я прочитала номерной знак на переднем бампере и запомнила его, спиной ощущая взгляд человека за рулем. В квартиру Розы на третьем этаже можно было попасть только по лестнице, тускло освещенной единственной лампочкой в каждом пролете. Я тревожилась. Через каждые несколько шагов останавливалась, чтобы проверить, не идет ли кто за мной. Но никого не было. Роза повесила на дверь свежий рождественский венок, и его благоухание вызывало приятные ощущения. За дверью слышалась музыка Генделя. Я вынула из сумки ручку и блокнот и записала номер машины. Потом нажала на звонок. — Боже мой! — воскликнула Роза. — Что привело вас ко мне? Заходите. Какой приятный сюрприз. — Вы посмотрели в глазок, прежде чем открыть дверь? — спросила я. — По крайней мере спросили бы кто. Она рассмеялась. Она всегда подшучивала над моей осторожностью, которая, по мнению ее и большинства наших знакомых, была чрезмерной, потому что они не жили моей жизнью. — Пришли, чтобы проверить мои меры предосторожности? — поддразнила она меня. — Возможно, мне придется это сделать. Мебель в квартире Розы отличалась теплыми тонами и была тщательно отполирована, и хотя я не могла назвать ее вкус утонченным, обстановка казалась почти безупречной. На красивом паркете, который в наше время стал редкостью, лежали разноцветные восточные коврики. Газовый камин был включен, на подоконнике горели электрические свечи. Окна выходили на зеленую лужайку, судя по всему, используемую в теплую погоду для пикников. Роза села в кресло, а я устроилась на кушетке. Мне дважды приходилось бывать у нее, поэтому сейчас странно было ощущать отсутствие домашних животных. Я знала, что двух подобранных грейхаундов она отдала дочери, потому что в этом доме не разрешалось держать собак, а кошка умерла. В квартире оставался только аквариум со скромным количеством гуппи, золотых рыбок и моллинезий, беспрестанно двигавшихся между растений. — Я знаю, что вы скучаете по собакам, — сказала я, не упоминая о кошках, так как не любила их. Когда-нибудь я заведу грейхаунда. Моя проблема в том, что мне хочется спасти их всех. Я вспомнила ее найденышей. Бедняги не позволяли дотрагиваться до своих ушей, так как были искалечены тренерами, и это было лишь частью того, что им пришлось пережить, выступая на собачьих бегах. В глазах Розы заблестели слезинки, она отвернулась от меня и потерла колени. — Этот холод плохо действует на мои суставы, — кашлянув, заметила она. — Собаки были уже старые. Но хорошо, что их забрала Лорел. Я не переживу смерти еще одной. Мне хотелось бы, чтобы вы тоже взяли себе собаку; чтобы каждый хороший человек взял себе такую собаку. Каждый год тренеры усыпляют сотни борзых, когда те больше не могут выступать на беговой дорожке. Я беспокойно заерзала на кушетке. В жизни очень много несправедливости. — Заварить вам женьшеневый чай, который достает мне Саймон? — Она имела в виду своего любимого парикмахера. — Может, что-нибудь покрепче? — Я не могу оставаться долго. Просто хотела заехать и убедиться, что с вами все в порядке. — Ну конечно, все в порядке, — ответила Роза, словно в мире не было ни одной причины для беспокойства. Я молчала, а Роза смотрела на меня, ожидая, пока я объясню, почему пришла. — Я разговаривала с Рут, — сказала я. — У нас появились первые зацепки и подозрения… — Которые наверняка ведут прямо к Чаку, — заявила Роза, кивнув. — Я всегда считала его паршивой овцой. Он избегает меня как чумы, потому что знает: я вижу его насквозь. Скорее ад превратится в рай, чем такой, как он, сумеет меня очаровать. — Вас никто не сможет очаровать, — сказала я. Послышались звуки «Мессии» Генделя, и на сердце легла печаль. Роза пристально посмотрела на меня. Она знала, каким тяжелым для меня выдалось последнее Рождество. Я провела его в Майами, где старалась забыть о празднике. Но невозможно было убежать от музыки и света, даже если бы я очутилась на Кубе. — Что вы собираетесь делать в праздники? — спросила она. — Может быть, поеду на Запад. Если пойдет снег, будет полегче, но я не могу выносить серое небо. Ричмондская погода: дожди и холодные штормы. Знаете, когда я сюда переехала, раз или два за зиму ложился хороший снег. Я представила белые ветви деревьев и снег, падающий на ветровое стекло, пока я добиралась на работу, хотя все остальные государственные организации были закрыты. Снег и тропическое солнце служили для меня антидепрессантами. — Очень рада, что вы заехали меня проведать, — проговорила моя секретарша, вставая с темно-синего кресла. — Однако вы слишком обо мне беспокоитесь. Она вышла на кухню, и я услышала, как хлопнула дверца холодильника. Роза вернулась в гостиную и протянула пластиковый замороженный контейнер. — Мой овощной суп, — сказала она. — То, что нужно на сегодняшний вечер. — Не представляете, насколько нужно, — ответила я с неподдельной благодарностью. — Сейчас же поеду домой и разогрею. — Ну а что вы думаете делать с Чаком? — спросила она очень серьезно. Я заколебалась. Мне не хотелось произносить следующую фразу. — Роза, он говорит, что вы моя доносчица. — Ну и что? Так оно и есть. — Мне нужно, чтобы вы сделали все возможное и узнали, что он затевает, — продолжала я. — Этот щенок хочет нам навредить! — воскликнула Роза, хотя я редко слышала, чтобы она ругалась. — Нам нужны улики. Вы же знаете законы. Легче пройти по воде, чем кого-нибудь уволить. Но он проиграет. Она не ответила сразу. Помолчав, сказала: — Для начала его нельзя недооценивать. Чак не так умен, как хочет показаться, но и не дурак. У него достаточно времени, чтобы обдумывать свои шаги. К сожалению, он знает ваши особенности лучше, чем кто-нибудь другой, лучше даже, чем я, потому что помогает вам в морге — избави меня Бог от этого. А это ваше поле деятельности. Именно там он может серьезно навредить. Роза права, хоть мне и не хотелось признавать его силу и возможности. Чак мог сменить этикетки на шкафах или бирки на ногах покойников либо подменить результаты анализов. Организовать утечку сведений, и репортеры ни за что его не выдадут. Я едва представляла, на что он еще способен. — Кстати, — сказала я, вставая с кушетки, — мне известно, что дома у него есть компьютер, хотя он уверял меня в обратном. Роза проводила меня к двери, и я вспомнила про автомобиль, припаркованный рядом с моим. — Вы не знаете, у кого в вашем доме есть темный «форд-таурус»? — спросила я. Она недоуменно нахмурилась. — Ну, вообще-то их много. Но нет, я не могу вспомнить, у кого из соседей есть «таурус». — Может быть, здесь живет полицейский, который время от времени приезжает на нем домой? — Нет, мне ничего не известно. Не слишком увлекайтесь страхами, иначе они могут завладеть вами. Я твердо верю, что нельзя быть пессимистом. Помните старую поговорку о накликанной беде? — Наверное, вы правы, но у меня появилось странное чувство, когда на стоянке я увидела парня, сидящего в машине без огней и с выключенными двигателем. Я записала номер машины. — Молодчина. — Роза похлопала меня по плечу. — Меня это почему-то не удивляет.Глава 16
Когда я вышла из квартиры и стала спускаться по лестнице, звук моих шагов показался мне слишком громким. Выйдя из подъезда в холодную ночь, я ощупала револьвер. Поискала «таурус» взглядом, пока шла к своей машине. Его не было. Стоянка освещалась плохо. Голые ветки деревьев еле слышно шуршали, и мне этот звук казался зловещим. Тени скрывали угрозу. Я поспешно открыла дверцу, села в машину и, отъехав, по пейджеру вызвала Марино. Он перезвонил сразу, потому что патрулировал улицы и, разумеется, ему нечем было заняться. — Можешь пробить автомобильный номер? — не тратя время на приветствия, спросила я. — Диктуй. Я продиктовала ему номер. — Я отъезжаю от дома Розы, и у меня появилось странное ощущение насчет машины, которая была здесь припаркована. Марино почти всегда принимал мои предчувствия всерьез. Он считал, что они возникают у меня не без оснований. У меня юридическое и медицинское образование. Если уж на то пошло, я склонна анализировать ситуацию только на основе фактов и не подвержена гиперреакциям и эмоциональному преувеличению. — Есть и другое, — продолжала я. — Хочешь, я заеду? — Конечно, хочу. Около своего дома я увидела, что Марино уже ждет меня в машине на подъездной дорожке. Он неуклюже выбрался с водительского места, так как ему мешали портупея и пояс, к которым он не привык. — Черт побери! — выругался он, освобождая пояс. — Не знаю, сколько еще смогу это терпеть. — Он захлопнул дверцу ногой. — Дерьмовая машина. — Как же ты добрался сюда первым на дерьмовой машине? — спросила я. — Был ближе, чем ты. Эта поясница меня доконает. Он продолжал жаловаться, пока мы поднимались по ступенькам и я открывала дверь. Меня поразила тишина. Индикатор сигнализации светился зеленым цветом. — Так, — сказал Марино, — это уже нехорошо. — Я помню, что утром включала сигнализацию. — Домработница приходила? — спросил он, прислушиваясь. — Она всегда ее устанавливает, — ответила я. — За два года, что у меня работает, она ни разу не забыла включить сигнализацию. — Оставайся здесь, — приказал Марино. — Ни в коем случае! — воскликнула я, потому что последнее, чего мне хотелось, — это быть здесь одной. Кроме того, очень плохо, если два встревоженных вооруженных человека находятся в разных концах одного дома. Я переустановила сигнализацию и последовала за ним, переходя из комнаты в комнату, наблюдая, как он открывает все шкафы и заглядывает за каждую штору, занавеску и дверь. Мы обыскали оба этажа и не обнаружили ничего подозрительного, пока не вернулись обратно в холл, где я обратила внимание на коврик у входной двери. Половина его была вычищена пылесосом, а вторая оставалась грязной. В туалете для гостей Мэри, моя домработница, не заменила грязные полотенца для рук на свежие. — Обычно она не такая забывчивая, — удивилась я. — Они с мужем содержат детей на очень маленькую зарплату, поэтому она работает старательнее, чем кто-либо. — Надеюсь, меня никто сейчас не вызовет, — сказал Марино. — В твоей забегаловке подают кофе? Я заварила крепкий эспрессо, который Люси прислала мне из Майами, и, глядя на яркую красно-желтую пачку, снова ощутила боль. Мы отнесли чашки с кофе в кабинет. Я попробовала войти в Интернет с именем и паролем Раффина и испытала неимоверное облегчение, когда все получилось. — Путь свободен, — объявила я. Марино подвинул стул и заглянул через мое плечо. Раффину пришла почта. В почтовом ящике было восемь сообщений, но я не смогла понять, от кого. — Что будет, если их открыть? — осведомился Марино. — Они останутся в ящике, если сохранить их как новые. — Я хочу сказать, он не узнает, что ты их открывала? — Нет. Но отправитель сможет. Он может проверить состояние письма и увидеть, в какое время его открыли. — Ха! — презрительно сказал Марино. — Ну и что? Сколько, по-твоему, людей будут проверять, в какое время открывалась их паршивая почта? Я не ответила и вошла в папку «Входящие». Наверное, мне следовало стыдиться того, что я делала, но я была слишком сердита. Четыре письма пришли от жены, которая давала указания и домашние поручения, рассмешившие Марино. — Да она не считает его за мужика, — с веселым злорадством сказал он. Пятое письмо отправил человек под именем МЕЙФЛР — несомненно, имелось в виду «Мейфлауэр»[2], — который просто написал: «Нужно поговорить». — Это интересно, — заметила я. — Давай проверим письма, которые Раффин отправлял этому Мейфлауэру, кто бы он ни был. Я вошла в папку «Отправленные» и обнаружила, что Чак за последние две недели почти ежедневно посылал сообщения этому человеку. Мы с Марино быстро просмотрели письма, и нам стало совершенно очевидно, что мой смотритель морга встречался с отправителем, возможно даже — завел роман. — Интересно, кто она? — сказал Марино. — Это будет хорошим способом приструнить сучонка. — Вряд ли это будет легко. Я быстро вышла из системы, чувствуя себя так, словно выбежала из дома, который только что ограбила. — Давай заглянем на «Планету чатов», — предложила я. Единственная причина, по которой я была знакома с чатами, заключалась в том, что иногда мои коллеги со всего мира использовали их для виртуальных встреч, прося о помощи в особенно трудных случаях или поделиться полезными сведениями. Я вошла в Интернет, загрузила программу и зашла на сайт «Планета чатов» анонимом, чтобы меня никто не «видел». Просмотрела список чатов и выбрала тот, что назывался «Дорогая Доктор Кей». Сеанс, в котором участвовали шестьдесят три человека, вела сама Доктор Кей. — Вот чертовщина. Дай мне сигарету, — напряженно обратилась я к Марино. Он вынул сигарету из пачки, пододвинул стул и сел рядом, чтобы вместе со мной «подслушивать» разговор. Трубочист. Дорогая Доктор Кей, правда ли, что Элвис умер в сортире и что там умирает много людей? Я водопроводчик, поэтому, естественно, интересуюсь. Заранее спасибо. Заинтересованные из Иллинойса. Дорогая Доктор Кей. Дорогие Заинтересованные из Иллинойса, да, как ни прискорбно, Элвис умер на унитазе. Это не единичный случай, поскольку люди, сидя там, часто сильно тужатся и сердце не выдерживает. Элвиса доконали многие годы плохого питания и неразборчивый прием лекарств. Как ни жаль, он умер от остановки сердца в своем роскошном туалете в Грейсленде. Это должно служить уроком для всех нас. Студмед. Дорогая Доктор Кей, почему вы решили работать с мертвыми пациентами, а не с живыми? Псих из Монтаны. Дорогая Доктор Кей. Дорогой Псих из Монтаны, я плохо себя веду у постели больного, и мне не нужно беспокоиться, как себя чувствует пациент. Обучаясь в медицинской школе, я поняла, что живые пациенты хуже геморроя. — Вот хреновое дерьмо! — выругался Марино. Я тоже рассердилась не на шутку. — Знаешь, — с негодованием произнес Марино, — лучше бы они оставили Пресли в покое. Мне надоело слышать, что он умер в сортире. — Марино, успокойся, — сказала я. — Пожалуйста, успокойся. Дай мне подумать. Сеанс чата продолжался, все в нем было отвратительно. У меня возникло искушение вломиться в разговор и сказать всем, что Дорогая Доктор Кей — это не я. — Есть способ узнать, кто такая на самом деле Дорогая Доктор Кей? — спросил Марино. — Если этот человек является модератором чата, то нет. Он или она знают участников сеанса, но не наоборот. Джули В. Дорогая Доктор Кей, поскольку вы специалист по анатомии, можете ли рассказать о «точках удовольствия» — если понимаете, что я имею в виду. Моему парню скучно в постели, а иногда он даже засыпает, когда делает это! Ученица по эротике. Дорогая Доктор Кей. Дорогая Ученица по эротике, не принимает ли твой парень препараты, которые делают его сонливым? Если нет, неплохой идеей может стать сексуальное белье. В наши дни женщины мало заботятся о том, чтобы мужчина почувствовал свою значимость. — Все! — заявила я. — Я убью его или ее — кем бы ни оказалась эта Доктор Кей! Я вскочила с кресла, но была расстроена и не знала, что можно предпринять. — Ты не смеешь играть на моей репутации! Сжав кулаки, я выскочила в гостиную, но внезапно остановилась и огляделась, как будто находилась здесь впервые. — В эту игру можно сыграть вдвоем, — заявила я, возвращаясь в кабинет. — Но как можно играть вдвоем, если ты даже не знаешь, кто такая Доктор Кей? — спросил Марино. — Может быть, я ничего не смогу сделать с этим чертовым чатом, но в моем распоряжении всегда остается электронная почта. — Какая электронная почта? — осторожно поинтересовался Марино. — Я повторяю, в эту игру можно играть вдвоем. Просто сиди и смотри. Так. Как насчет того, чтобы проверить наш подозрительный автомобиль? Марино отстегнул рацию от пояса и переключился на служебный канал. — Повтори номер. — RGG-7112. — Я помнила его наизусть. — Номер виргинский? — Извини, не обратила внимания. — Ладно, начнем отсюда. Он передал номер машины оператору сети Виргинской криминальной полиции, СВКП, и попросил код десять двадцать девять. Время перевалило за десять. — Сделай мне пару бутербродов, пока я не уехал, — попросил Марино. — Умираю с голоду. Что-то СВКП сегодня запаздывает. Ненавижу ждать. Я приготовила бекон с салатом, помидором и луком сгорчицей в микроволновке, вместо того чтобы поджарить. — Господи, док, зачем ты это сделала? — сказал Марино. — Он не готов и напоминает туалетную бумагу. — У него достаточно вкуса, — заверила я. — Я не хочу, чтобы меня обвиняли в закупорке твоих артерий, хотя они и без того, наверное, полны холестерина. Марино поджарил ржаной хлеб и намазал его маслом, русской горчицей и кетчупом. Сверху положил салат, нарезанный помидор, щедро посыпанный солью, и толстые ломти сладкого лука. Он приготовил два таких бутерброда и заворачивал их в фольгу, когда пришел вызов по рации. Автомобиль оказался не «таурусом», а «фордом» 1998 года выпуска, темно-синего цвета. Он был зарегистрирован на фирму по прокату автомобилей «Эйвис». — Это уже интересно, — сказал Марино. — Обычно в Ричмонде номера арендованных машин начинаются с R. Так делают, чтобы угонщики не сразу понимали, что автомобиль арендован приезжим. За машиной не числилось ни неуплаченных штрафов, ни заявления об угоне.Глава 17
На следующий день, в среду, в восемь часов утра я едва втиснулась на свободное место на платной автостоянке. На противоположной стороне улицы за коваными витыми решетками высился Капитолий Содружества, построенный в восемнадцатом веке. Доктор Вагнер, другие члены правительства штата и окружной прокурор работали в административном здании на Девятой улице, и охрана стала такой строгой, что я, приходя сюда, чувствовала себя преступницей. Сразу за входной дверью стоял стол, на котором охранники Капитолия проверяли содержимое сумок. — Если найдете что-то, — сказала я, — дайте знать, потому что мне это не удается. Лицо улыбчивого полицейского показалось очень знакомым. Это был невысокий плотный человек лет тридцати пяти с редеющими волосами. Судя по всему, прежде чем начали сказываться годы и набранный вес, он был по-мальчишески бойким. Он взял мое удостоверение, но лишь едва взглянул на него. — Оно мне не требуется, — весело сказал он. — Не узнаете меня? Пару раз я выезжал к вам на вызовы. Он махнул рукой в направлении нашего старого здания на Четырнадцатой улице, находившееся в пяти кварталах к востоку. — Меня зовут Рик Ходжес. В то время все боялись радиоактивного заражения. Помните? — Как я могу забыть? Не самый приятный момент моей жизни. — Кроме того, мы иногда встречались с Уинго. Если здесь не происходило ничего особенного, я заходил к нему, и мы шли обедать. Его лицо потемнело. Уинго был лучшим, самым ответственным смотрителем морга, с которым мне приходилось работать. Несколько лет назад он умер от оспы. Я положила руку Ходжесу на плечо. — Мне его не хватает, — призналась я. — Не представляете, как не хватает. Он оглянулся и, наклонившись ко мне, негромко спросил: — Вы поддерживаете связь с его семьей? — Время от времени. Из-за моего тона он понял, что родители не желали говорить о своем сыне-гомосексуалисте и им не нравилось, когда я им звонила. И определенно им не хотелось, чтобы звонил Ходжес или бывшие друзья Уинго. Ходжес кивнул и улыбнулся, хотя в его глазах появилась боль. — Вы безумно нравились Уинго, док. Я давно хотел сказать вам об этом. — Это о многом говорит, — ответила я с чувством. — Спасибо, Рик. Я спокойно прошла через металлоискатель, и он протянул мне сумочку. — Не задерживайтесь. — Не буду, — произнесла я, глядя в его голубые глаза. — С вами я чувствую себя в безопасности. — Знаете дорогу? — Наверное, знаю. — Ну хорошо, только помните, что у нас капризный лифт. Я поднялась по стертым гранитным ступеням на шестой этаж к кабинету Синклера Вагнера, который выходил окнами на площадь перед Капитолием. В это сумрачное дождливое утро конный памятник Джорджу Вашингтону был едва виден. За ночь температура упала градусов на шесть, моросил мелкий колкий дождик. Приемная секретаря департамента здравоохранения и социального обеспечения была приятно обставлена изящной колониальной мебелью и украшена флагами, не совсем соответствуя стилю доктора Вагнера. В его тесном кабинете царил беспорядок, говоривший, что в нем напряженно работал человек, который недооценивал меру своей власти. Доктор Вагнер родился и вырос в Чарлстоне, штат Северная Каролина. Он получил образование психиатра и юриста и курировал психиатрические клиники, службы, следящие за злоупотреблением алкоголя и наркотиков и занимающиеся социальным обеспечением и льготным медицинским страхованием инвалидов и пенсионеров. Перед назначением в правительство штата он преподавал в Виргинском медицинском колледже. Я всегда чрезвычайно его уважала и знала, что он тоже относится ко мне с уважением. — Кей! — Он отодвинул кресло от стола и встал. — Как поживаете? Он жестом пригласил меня сесть на диван, закрыл дверь и вернулся за баррикаду своего стола, что не было хорошим знаком. — Я доволен тем, как идут дела в институте, а вы? — спросил он. — Я тоже. Нам приходится трудно, но дела идут лучше, чем я ожидала. Он поднял трубку и пакет с табаком с лежавшего на столе подноса. — Мне интересно, что с вами происходит, — сказал он. — Похоже, что вы исчезли с лица земли. — Не знаю, почему вы так говорите, — ответила я. — Я веду столько же дел, как всегда, если не больше. — Да-да. Конечно. Я слежу за вами по новостям. Он начал набивать трубку. В здании не курили, и Вагнер просто посасывал холодную трубку, когда ему было не по себе. Он знал, что я пришла не затем, чтобы обсуждать дела в институте или жаловаться на отсутствие времени. — Разумеется, я прекрасно понимаю, как вы заняты, — продолжил он, — поскольку у вас даже не нашлось времени, чтобы приехать. — Синклер, я только сегодня узнала, что на прошлой неделе вы меня вызывали. Он внимательно посмотрел на меня, держа в руке трубку. Доктору Вагнеру было за пятьдесят, но он выглядел старше своих лет, словно на его лице отразились проблемы и тайны многочисленных пациентов, которые он хранил столько лет. У него были добрые глаза и профессиональная проницательность адвоката, о которой люди часто забывали. — Если вы не получили мое сообщение о том, что я хотел вас видеть, Кей, значит, у вас проблемы с кадрами. Он говорил неторопливо, низким голосом, всегда обдумывая слова, прежде чем произнести их. — У меня есть проблемы, но не те, о которых вы, наверное, подумали. — Слушаю вас. — Кто-то проникает в мою электронную почту, — откровенно призналась я. — Очевидно, этот человек нашел файл с паролями и воспользовался моим. — И это называется компьютерной безопасностью… Я жестом остановила его. — Синклер, компьютерная безопасность здесь ни при чем. Мне намеренно наносит вред кто-то из своих. Для меня ясно, что этот человек — или группа лиц — старается доставить мне неприятности. Возможно, добивается, чтобы меня уволили. Ваш секретарь отправила электронное письмо с вашей просьбой. Моя секретарша направила его мне и от моего имени получила ответ, что я слишком занята. Я видела, этот рассказ привел доктора Вагнера в замешательство, но отнюдь не рассмешил. — Есть и другое, — продолжила я, с каждой минутой испытывая все большее неудобство от этой на первый взгляд фантастической истории. — Электронное письмо с просьбой переводить телефонные звонки на моего заместителя и — что хуже всего — так называемый чат, который я якобы веду в Интернете. — Слышал о нем, — мрачно произнес он. — И вы утверждаете, что Дорогая Доктор Кей и человек, укравший ваш пароль, — одно и то же лицо? — Это совершенно точно один и тот же человек. Он помолчал, посасывая трубку. — Сильно подозреваю, что во всем этом участвует мой смотритель морга, — добавила я. — Почему? — Неустойчивое поведение, враждебность, исчезновения с работы. Он раздражен и что-то затевает. Список можно продолжить. Молчание. — Когда смогу доказать его вину, я решу проблему. Доктор Вагнер положил трубку в пепельницу, встал из-за стола и подошел ко мне. Уселся в стоявшее рядом кресло, наклонился и пристально посмотрел на меня. — Я знаю вас много лет, Кей, — сказал он добрым и одновременно жестким тоном. — Мне знакома ваша репутация. Вы — украшение Содружества штатов. Мне также известно, что не так давно вы пережили страшную трагедию. — Пытаетесь играть со мной в психиатра, Синклер? — спросила я серьезно. — Вы не машина. — И не фантазерка. То, что я рассказываю, происходит в действительности. Вокруг меня творится что-то непонятное, и хотя мне на самом деле сейчас тяжело, то, о чем я говорю, не относится к переживаниям. — Почему вы так уверены, Кей? Ведь вы, как вы выразились, переживаете. Большинство людей вообще не вернулись бы на работу после того, что вам пришлось испытать. Через сколько дней вы вышли на работу? — Синклер, у каждого свой способ справляться с бедой. — Позвольте мне самому ответить на вопрос. Через десять дней. И не слишком удачная среда для возвращения, нужно сказать. Трагедии, смерть. Я не ответила, потому что изо всех сил старалась сохранить самообладание. Я жила без света в душе, словно в темной пещере, и едва помню, как разбрасывала прах Бентона над морем в Хилтон-Хеде — месте, которое он любил больше всего. Смутно припоминаю, как очищала его квартиру в кондоминиуме, а потом ящики и шкафы в своем доме. С маниакальной скоростью сразу выбрасывала все, от чего позже так или иначе нужно было бы избавляться. Если бы не доктор Анна Циммер, я бы не смогла выжить. Эта немолодая женщина — психиатр и моя давняя подруга. Я не имела понятия, что она сделала с элегантными костюмами, галстуками, туфлями и одеколонами Бентона. Не хотела знать, что случилось с его «БМВ». Больше всего боялась услышать, куда делись полотенца из ванной и белье из нашей спальни. Анна была достаточно мудрой женщиной, чтобы сохранить все самое важное. Она не тронула его книги и ювелирные мелочи. Оставила дипломы и благодарности в рамках на стенах его кабинета, где их никто не видел, потому что Бентон был очень скромным человеком. Она не дала мне убрать расставленные повсюду фотографии, сказав, что я должна научиться жить с ними. — Ты обязана хранить память о нем, — говорила она со своим ярко выраженным немецким акцентом. — Это все еще в настоящем, Кей. От памяти нельзя убежать. Даже не пробуй. — Как бы вы оценили свою депрессию по десятибалльной шкале, Кей? — раздался откуда-то издалека голос доктора Вагнера. Я все еще была обижена и не могла простить Люси, что она ни разу не появилась у меня. В своем завещании Бентон оставил квартиру в кондоминиуме мне, и Люси была вне себя, когда я ее продала, хотя прекрасно понимала, что никто из нас не сможет войти туда. Когда я отдавала ей любимую летную куртку Бентона, которую он носил в колледже, племянница сказала, что куртка ей не нужна и она подарит ее кому-нибудь другому. Я знала, Люси никому ее не отдала. Она спрятала куртку у себя. — Нет ничего зазорного, чтобы признаться в этом. По-моему, вам трудно признать, что ничто человеческое вам не чуждо, — донесся голос доктора Вагнера. Мои глаза прояснились. — Может быть, вам стоит попринимать антидепрессанты? Я помолчала, прежде чем ответить ему. — Во-первых, Синклер, ситуационная депрессия — это нормально, волшебные таблетки вряд ли помогут горю. Во-вторых, у меня твердый характер. Возможно, мне трудно проявлять эмоции на людях и выставлять напоказ самые глубокие чувства. Мне легче сердиться, бороться и упорно работать, чем, ничего не делая, переживать свою боль. Но не нужно думать, будто я отказываюсь от всего на свете. У меня сохранилось достаточно здравого смысла, чтобы понять: горе должно исчерпать себя, его нужно пережить. А это нелегко, когда те, кому доверяешь, начинают отнимать то немногое, оставшееся у тебя в жизни. — Вы только что перешли с первого лица на второе, — заметил он. — Интересно, осознаете ли вы… — Не придирайтесь к словам, Синклер. — Кей, позвольте обрисовать вам трагедию, которая не знакома тем, кто ее не пережил. Она живет собственной жизнью. Она продолжает вызывать ярость, хотя с менее явными проявлениями и менее заметной болью, по мере того как проходит время. — Я вижу это каждый день. — А если посмотреться в зеркало? — Синклер, достаточно тяжело пережить потерю близкого человека, но когда тебе не доверяют и сомневаются в твоей способности полноценно работать, это равносильно избиению и издевательству над лежачим. Он выдержал мой взгляд. Я только что снова говорила о себе во втором лице и поняла это по его глазам. — Жесткость процветает там, где с ней мирятся, — продолжала я. Я знала, что такое зло. Чувствовала его и узнавала, когда встречалась с ним. — Кто-то воспользовался случившимся как долгожданной возможностью уничтожить меня, — закончила я. — И вы не думаете, что это похоже на паранойю? — наконец спросил доктор Вагнер. — Нет. — Зачем кому-то понадобилось это делать, если, конечно, этот кто-то не красивая и ревнивая женщина? — Ради власти. Чтобы похитить мою должность. — Интересно. Объясните, что вы имели в виду. — Я использую свою власть во благо, — пояснила я. — Тот, кто пытается меня уничтожить, хочет присвоить ее для своих эгоистичных целей, а власть в руках таких людей опасна. — Согласен, — задумчиво сказал он. Зазвонил телефон на столе. Доктор Вагнер снял трубку. — Не сейчас, — ответил он кому-то. — Понимаю. Ему просто придется подождать. Он вернулся на место, тяжело вздохнул, снял очки и положил на журнальный столик. — По-моему, лучше всего разослать пресс-релиз, в котором указать, что кто-то выдает себя за вас в Интернете, и попытаться как можно быстрее уладить это дело. — Мы положим этому конец, даже если потребуется постановление суда. После этого я буду счастлива. Он встал, и я последовала его примеру. — Спасибо, Синклер. Слава Богу, у меня есть такой защитник, как вы. — Надеюсь, новый секретарь будет придерживаться ваших правил, — заметил он, как будто я знала, о чем он говорит. — Какой новый секретарь? — спросила я, ощущая, как тревога нахлынула с новой силой. На его лице появилось странное выражение. Потом он рассердился. — Я отправлял вам несколько писем с грифом «Для служебного пользования». Черт побери! Это зашло слишком далеко. — Я ничего от вас не получала. Он сжал губы и покраснел. Одно дело перехватывать личную электронную почту, и совсем другое — служебные записки секретаря штата. Их не решалась читать даже Роза. — По-видимому, Комиссия по борьбе с преступностью при губернаторе штата не может избавиться от мысли, что мы должны перевести ваш отдел из департамента здравоохранения и социального обеспечения в департамент общественной безопасности, — сказал доктор Вагнер. — Боже мой, Синклер! — Знаю, знаю. — Он успокаивающе поднял руку. Такое же невежественное предложение поступило вскоре после моего вступления в должность. Полиция и криминалистические лаборатории находились в ведении департамента общественной безопасности, а это, среди прочего, означало, что, если мой отдел также переподчинят, перестанет существовать сбалансированная система взаимопроверок. По сути, полицейское управление будет диктовать, как вести мои дела. — Я уже излагала свою точку зрения по этому вопросу. Много лет назад мне удалось отбиться от этого предложения, вразумив прокурора и шефа полиции. Мне даже пришлось обращаться в коллегию адвокатов. Этого нельзя допустить. Доктор Вагнер промолчал. — Почему сейчас? — воскликнула я. — Почему этот вопрос поднят сейчас? Его не затрагивали более десяти лет. — По-моему, его проталкивает конгрессмен Коннорс, потому что это нужно кому-то из высокого полицейского начальства, — объяснил он. — Не знаю кому. Но это знала я, и пока ехала домой, меня переполняла энергия. Меня волновали оставшиеся без ответа вопросы, неочевидные факты и поиски истины. Интриганы вроде Чака Раффина и Дианы Брей не учли одного фактора: их козни раздразнили меня. Я начала понимать сценарий, по которому они действовали. Он был очень простой. Некто хотел вывести меня из игры, чтобы впоследствии легко переподчинить отдел департаменту общественной безопасности. До меня доходили слухи, что начальник департамента, к которому я испытывала симпатию, собирается на пенсию. Вряд ли окажется совпадением, если его место займет Брей. Поднявшись в офис, я улыбнулась Розе и весело пожелала ей доброго утра. — Сегодня вы в хорошем расположении духа, — заметила она, необычайно довольная. — Это все ваш овощной суп. Где Чак? Одно упоминание его имени заставило Розу нахмуриться. — Поехал в Виргинский медицинский колледж отвозить мозг, — ответила она. Время от времени, в некоторых сложных или подозрительных случаях, я помещала мозг в формалин, и его доставляли в невропатологическую лабораторию для дополнительных исследований. — Дайте мне знать, когда он вернется, — попросила я. — Нам нужно установить «люма-лайт» в декомпозиционном зале. Она положила локти на стол, наклонилась вперед и покачала головой, не сводя с меня глаз. — Не хочется вас огорчать, — сказала Роза. — О Господи, что еще? И именно в тот день, который я считала удачным. — В институте готовят учебную сцену преступления, а их «люма-лайт» в ремонте. — Не может быть. — Все, что мне известно — кто-то позвонил, и Чак, прежде чем уехать в колледж, взял наш прибор и отнес в институт. — Тогда пойду скажу, чтобы его вернули. — Эта учебная сцена преступления на местности милях в десяти отсюда. — Кто разрешил Чаку распоряжаться оборудованием? — спросила я. — Будьте довольны, что его не растащили, как все остальное, — заметила Роза. — Наверное, придется подняться и поработать в лаборатории Уандера. Я вошла в свой кабинет и села за стол. Сняла очки и помассировала переносицу. Мне показалось, что пришло время устроить встречу Брей и Чака. Я вошла в систему под именем Чака и отправила Брей электронное письмо. «Шеф Брей, у меня есть кое-какие сведения, которые вы должны знать. Встретимся в торговом центре „Беверли-Хиллз“ в 17:30. Припаркуйтесь в заднем ряду около ресторана „Бакхед“. Чтобы нас не увидели, поговорим в вашей машине. Если не сможете приехать, известите меня по пейджеру. В противном случае увидимся. Чак». Потом отправила ему сообщение через пейджер якобы от Брей с приглашением на встречу. — Готово, — сказала я, поздравляя себя с успехом в тот момент, когда зазвонил телефон. — Привет, — раздался в трубке голос Марино. — Говорит твой собственный сыщик. Что ты делаешь после работы? — Работаю. Помнишь, я сказала, в эту игру можно играть вдвоем? Ты отвезешь меня в «Бакхед». Мы же не хотим пропустить встречу дорогих нам людей. Поэтому решила, что ты не откажешься пригласить меня на ужин, после которого мы случайно наткнемся на них.Глава 18
Марино, как и планировалось, подъехал на нашу стоянку, и я залезла в его монстроподобный пикап «додж», потому что боялась, что Брей заметит мой «мерседес». На улице было темно и холодно, но дождь прекратился. Я сидела почти так же высоко, как встречные дальнобойщики. Мы поехали по Паттерсон-авеню к Пархем-роуд, оживленной улице, на которой люди обедали, ужинали, делали покупки и толпились в «Ридженси-молл». — Должен тебя предупредить, что там, где кончается радуга, не всегда закопан горшок с золотом, — заметил Марино и выкинул в окно окурок. — Кто-то из них может не появиться. Черт, они вообще могут обо всем догадаться. Но надо попробовать, так ведь? Торговый центр «Беверли-Хиллз» представлял собой небольшой ряд салонов и магазин «Искусства и ремесла Бена Франклина». Казалось, что здесь вряд ли можно найти лучшие в городе рестораны. — Я их не вижу, — сказал Марино, оглядывая стоянку, — но мы приехали на несколько минут раньше. Он припарковался на некотором расстоянии от ресторана напротив «Бена Франклина» между двумя машинами и заглушил мотор. Я открыла дверцу. — Куда это ты собралась? — требовательно спросил он. — В ресторан. — А что, если кто-то из них сейчас подъедет и увидит тебя? — Я имею право сюда приехать. — Что, если она сидит в баре? — забеспокоился Марино. — Что ты ей скажешь? — Предложу выпить, а потом выйду к тебе. — Господи, док, — Марино становился все непреклоннее, — я думал, наша задача — поймать ее с поличным. — Расслабься и позволь мне поговорить с ней. — Расслабиться? У меня желание сломать ей шею. — Нам нужно быть хитрее. Если выскочим из укрытия и откроем огонь первыми, можем попасть под пули. — То есть ты не дашь ей понять, что тебе все известно? Про письма Чака и все остальное? Он взбешенно посмотрел на меня неверящими глазами. — Тогда какого черта мы тут делаем? — Марино, — попыталась успокоить я, — ты сам прекрасно знаешь. Ты опытный детектив и должен вести себя с ней подобающим образом. Она страшная женщина. Скажу тебе прямо, что силой ее не загонишь в угол. Марино молчал. — Наблюдай из машины, пока я проверю ресторан. Если заметишь ее раньше, отправь десять четыре и позвони в ресторан, чтобы вызвать меня — на всякий случай, если я вдруг не получу сигнал по пейджеру. Он с сердитым видом прикурил, а я открыла дверцу. — Это несправедливо, — заявил он. — Мы хорошо знаем, что она готовит. Я все равно считаю: нужно предстать перед ней и показать, что она не такая умная, как думает. — Тебе же прекрасно известно, как расследуются дела. — Я снова начала убеждать его, беспокоясь, что он сорвется. — Мы видели ее письма к Чаку. — Возьми тоном ниже, — сказала я. — Мы не сможем доказать, что она — автор этих писем, точно так же как я не смогу доказать, что не отправляла сообщения, которые мне приписываются. Если уж на то пошло, я даже не докажу, что не вела этот ужасный чат. — Может, мне лучше сменить работу?.. Он выпустил дым в зеркало заднего вида, осматривая территорию. — Пошлешь сигнал по пейджеру или позвонишь, — напомнила я, вылезая из машины. — А если ты не получишь сообщение вовремя? — Тогда можешь переехать ее на своем грузовике, — раздраженно произнесла я и захлопнула дверцу. По пути в ресторан я все время оглядывалась по сторонам, но не увидела Брей. Я не имела представления, на какой машине она ездит, но подозревала, что Брей ни в коем случае не появится в служебном «форде». Я с трудом открыла тяжелую деревянную дверь «Бакхеда» и услышала беззаботные голоса и звяканье льда в стаканах. За стойкой бармен смешивал напитки ловкими, рассчитанными на внимание публики движениями. На стене, в соответствии с названием ресторана, висела голова оленя. Приглушенный свет падал на темную обшивку стен и ящики с вином, возвышавшиеся почти до потолка. — Добрый вечер. — С подиума мне удивленно улыбнулась хозяйка ресторана. — Мы давно не видели вас, но насколько я знаю из новостей, вы были немного заняты. Чем могу помочь? — Заказан ли у вас столик на имя Брей? — осведомилась я. — А если заказан, то на какое время? Она просмотрела толстую книгу заказов, водя карандашом по строчкам. Потом смущенно взглянула на меня. В конце концов, в хороший ресторан невозможно войти незамеченным, даже в выходные. — Боюсь, такого заказа нет, — тихо сказала она. — Хмм. Может быть, на мое имя? Она опять внимательно просмотрела книгу. — Извините, доктор Скарпетта. Сегодня свободных мест нет, потому что одна компания заказала весь передний зал. Было без двадцати шесть. Столики накрыты скатертями в красно-белую клетку, на них горели маленькие настольные лампы. Зал абсолютно пустой, потому что цивилизованные люди ужинали в основном после семи. — Я собиралась выпить с другом, — продолжила я игру. — Не могли бы вы приготовить для нас ранний ужин? Где-то около шести? — Нет проблем, — ответила хозяйка, светлея лицом. — Тогда запишите нас, — попросила я, беспокоясь все сильнее. Вдруг Брей увидела, что машины Чака нет на стоянке, и заподозрила недоброе? — Значит, в шесть… Я напряженно ждала сигнала пейджера или звонка телефона. — Прекрасно, — сказала я хозяйке. Ситуация была противна до омерзения. Мое естество, воспитание и профессиональные привычки восставали против лжи, я не была приучена вести себя как хитрый продажный адвокат, которым могла стать, если бы проявила способность к махинациям, уверткам и склонность к работе на грани закона. Хозяйка записывала в книге мое имя, когда пейджер завибрировал. Я прочитала на экране «10-4» и поспешила мимо бара обратно к машине. Мне ничего не оставалось, кроме как открыть переднюю дверь ресторана, потому что стекло в двери тонированное и через него ничего не видно. Заметила приближающуюся темную «краун-викторию». Марино пока ничего не предпринимал. Волнение росло, пока Брей останавливала машину и выключала фары. Я была уверена, что она не будет долго ждать Чака, и уже представляла ее раздражение. Мелкие сошки вроде него не опаздывали на встречу с заместителем шефа полиции Дианой Брей. — Я могу вам помочь? — спросил бармен, протирая стакан. Я продолжала наблюдать через едва приоткрытую дверь, спрашивая себя, что будет делать Марино. — Я жду человека, который не знает точно, где находится ваш ресторан, — ответила я. — Скажите ему, мы рядом с салоном красоты «У Мишель», — посоветовал бармен, в то время как Марино выбрался из своего грузовичка. Я вышла, и мы вместе с ним направились к серому автомобилю. Брей нас не заметила, поскольку разговаривала по сотовому телефону и что-то записывала. Когда Марино постучал в стекло, она испуганно повернулась к нам. Ее лицо окаменело. Она что-то сказала в телефон и отключила его. Окно поползло вниз. — Заместитель шефа Брей? Так и думал, что это вы! — воскликнул Марино, словно они были старыми друзьями. Он наклонился и заглянул внутрь. Брей была явно растеряна и лихорадочно пыталась сообразить, как вести себя, показывая, что в нашей встрече нет ничего необычного. — Добрый вечер, — вежливо сказала я. — Какая приятная неожиданность. — Кей, какая встреча, — произнесла она ровным голосом. — Как поживаете? Итак, вы раскрыли маленький секрет Ричмонда? — Я знаю большую часть маленьких секретов Ричмонда, — насмешливо ответила я. — Кстати, их, оказывается, очень много, если понять, где искать. — Я почти не ем мяса, — переключилась на другую тему Брей. — Но здесь прекрасно готовят рыбу. — Это звучит так же, как зайти в бордель, чтобы разложить пасьянс, — заметил Марино. Брей не обратила на него внимания и безуспешно попыталась смутить меня взглядом. За много лет войны с нечестными сотрудниками, лживыми адвокатами и безжалостными политиканами я поняла: если смотреть человеку в переносицу, он воспринимает это как взгляд в глаза и чувствует себя неудобно, а я могла смотреть так хоть весь день. — Я здесь обедаю, — сказала она, как будто ей было некогда. — Мы подождем, пока не появится ваш спутник, — предложил Марино. — Мы не оставим вас в одиночестве в темноте и не допустим, чтобы к вам приставали в ресторане. Вы же вроде как стали знаменитостью. — Я ни с кем не встречаюсь, — ответила Брей, раздраженно повысив голос. — У нас в управлении никогда не было такой высокопоставленной женщины, к тому же настолько красивой и обожаемой журналистами, — не останавливался Марино. Она взяла с сиденья сумочку и пачку писем. Мы почти физически ощущали ее ненависть. — А теперь, если позволите… — почти скомандовала она. — Сегодня вам нелегко будет заказать столик, — сообщила я, когда она открыла дверцу машины. — Если вы, конечно, не заказали его заранее, — добавила, давая понять Брей, что знаю обо всем. Самообладание и уверенность на секунду оставили ее, приоткрыв бушующую внутри злобу. Взгляд Брей ударил меня, а затем потух, когда она вышла из автомобиля и Марино преградил ей дорогу. Она не могла пройти, не обойдя его вокруг или не протиснувшись между ним и машиной, но ее чудовищное самомнение не позволяло это сделать. Она была едва ли не прижата к дверце своего сияющего нового автомобиля. От меня не ускользнуло, что она была одета в вельветовые джинсы, кроссовки и куртку Ричмондского управления полиции. Такая тщеславная женщина, как она, ни за что не появилась бы в хорошем ресторане в подобной одежде. — Разрешите пройти, — повелительно сказала она Марино. — Ой, простите! — Он торопливо отступил в сторону. Я тщательно обдумывала свои следующие слова. Мне нельзя было обвинить Брей в открытую, но я собиралась дать понять, что ей ничто не сойдет с рук и если она будет продолжать свои интриги, то проиграет и заплатит за них. — Вы же служите в полиции, — произнесла я задумчиво. — Может быть, объясните, как кто-то мог завладеть моим компьютерным паролем и пользоваться моим почтовым ящиком, получая и отправляя электронные письма от моего имени? А затем скорее всего тот же человек начал вести в Интернете глупый чат для идиотов под названием «Дорогая Доктор Кей». — Это ужасно. Простите, что ничем не могу помочь. Компьютеры не моя специальность, — сказала она с улыбкой. В свете неоновых фонарей ее глаза были похожи на черные дыры, зубы сверкали, как стальные кинжалы. — Все, что могу предложить, — это чтобы вы поискали злоумышленника среди ближайших людей; возможно, вы кого-то рассердили, с кем-то поссорились, — продолжала она свою игру. — Не имею представления, кто это может быть, но догадываюсь, что это ваш человек. Я слышала, ваша племянница — специалист по компьютерам. Может быть, она сможет вам помочь. Меня взбесило упоминание о Люси. — Я хотела с ней поговорить, — заметила Брей якобы между прочим. — Знаете, мы внедряем систему «Компстат» и нуждаемся в компьютерном специалисте. «Компстат», статистическая компьютерная система, была новейшей технологической разработкой Нью-Йоркского полицейского управления, облегчавшей работу полиции. Для ее внедрения требовались специалисты по компьютерам, но предложить такой проект человеку с опытом и знаниями Люси было оскорблением. — Можете передать ей, когда увидитесь в следующий раз, — добавила Брей. Марино тоже кипел яростью. — Нам действительно нужно как-нибудь встретиться, Кей, и поговорить о некоторых аспектах моей работы в Вашингтоне, — сказала Брей, как будто я всегда работала только в провинциальных городишках. — Вы даже не можете себе представить, на что способен человек, если пытается свалить вас. Особенно если это женщина. Я была свидетелем не одного увольнения, казалось бы, лучших людей. — Уверена, так оно и есть, — ответила я. Она заперла машину и повернулась ко мне: — Для сведения — здесь не нужно заказывать столик, чтобы посидеть в баре. Обычно я ужинаю именно там. Они великолепно готовят стейк, но я рекомендую попробовать омаров, Кей. А вам, капитан Марино, обязательно понравятся ломтики лука. Я слышала, что за них можно отдать жизнь. Мы смотрели, как она идет к ресторану. — Проклятая сука, — сказал Марино. — Пойдем отсюда. — Точно. Мне не хочется есть там, где побывала эта гадюка. Я даже не голоден. — Скоро проголодаешься. Мы забрались в его машину, и я погрузилась в глубокое уныние, увязнув в нем, как в дегте. Мне хотелось хоть маленькой, но победы, вернуть светлый луч оптимизма, который только что исчез. Я чувствовала себя побежденной. Хуже того, я понимала, что попала в глупое положение. — Хочешь сигарету? — спросил Марино в темной кабине, нажав на прикуриватель. — Давай, — тихо ответила я. — Скоро опять собираюсь бросить курить. Он протянул сигарету и прикурил свою. Дал тлеющий прикуриватель. Марино поглядывал на меня, зная, как я себя чувствую. — Все же думаю, что мы поступили правильно, — проговорил он. — Уверен, сейчас она опрокидывает стопку за стопкой, потому что мы ее уделали. — Мы ее не уделали, — сказала я, щурясь на фары встречных автомобилей. — Боюсь, нам поможет только серебряная пуля. Теперь нам придется не только следить за их действиями, но и тщательно продумывать свои. Я приоткрыла окно, и моих волос коснулся холодный ветер. — Чак так и не появился, — заметила я. — Он приезжал. Ты просто не заметила, потому что он увидел нас первым и быстренько убрался. — Ты уверен? — Я видел, как его дерьмовая «миата» повернула на дорогу к торговому центру, а потом на полпути к автостоянке он вдруг развернулся и вылетел отсюда. И это было как раз в тот момент, когда Брей что-то сказала по телефону, увидев нас. — Чак — ее источник информации в отделе, — проговорила я. — Она даже может иметь ключ от моего кабинета. — Черт, вполне может быть. Но знаешь, док, оставь Чаки-малыша мне. — Не слишком увлекайся, Марино. Нам не нужны опрометчивые поступки. В конце концов, он работает у меня. Мне не нужны лишние проблемы. — Именно это я и хочу сказать. Он высадил меня у офиса и подождал, пока я не села в свою машину. Я вырулила со стоянки, а потом мы разъехались по домам.Глава 19
В темноте лунным светом горели крохотные глазки мертвеца. Я понимала: они существовали только в моем воображении, — и казалось, эти глаза смотрят из недоступного пространства, где таились все мои страхи, которые не мог ощутить никто из тех, кого я знала. Ветер качал голые ветви деревьев, облака тянулись по небу, как развевающиеся стяги. Наступал холодный фронт. По радио я услышала, что ночью температура может упасть чуть ли не до шести градусов, и это представлялось невероятным после нескольких недель теплой осенней погоды. Казалось, в моей жизни все пошло неправильно, не так, как нужно. Люси перестала быть Люси, поэтому я не могла ей позвонить, а она не звонила мне. Марино работал над раскрытием убийства, хотя больше не был детективом, а Бентон покинул меня и искать его было бесполезно. Я все еще не переставала надеяться, что он на своей машине подъедет к дому или зазвонит телефон и в трубке раздастся его голос, поскольку сердце отказывалось принимать то, что знал мозг. Я свернула с Центральной автострады на Кэри-стрит и, когда проезжала мимо торгового центра и ресторана «Венеция», заметила автомобиль, следующий за мной. Он двигался очень медленно и на значительном расстоянии, чтобы можно было различить сидевшего за рулем человека. Инстинкт подсказал мне сбавить скорость, и автомобиль тоже замедлил ход. Я свернула направо, на Кэри-стрит, и он последовал за мной. Я выехала налево, на Виндзор-фармз, и следом появился он, соблюдая все ту же безопасную дистанцию. Мне не хотелось углубляться в этот район, потому что дороги там были узкими, извилистыми и темными. Многие заканчивались тупиками. Я повернула направо и набрала номер Марино, в то время как следовавшая за мной машина тоже свернула направо, и я испугалась еще сильнее. — Марино, — молила я в молчащую трубку, — пожалуйста, будь дома, Марино. Нажала на отбой и снова набрала номер. — Марино! Черт возьми, будь дома! — Я говорила в беспроводную гарнитуру, встроенную в приборную доску, а тяжелый домашний радиотелефон Марино все звонил и звонил. Наверное, он, как обычно, положил трубку рядом с телевизором. Часто он не мог ее найти, потому что забыл поставить на место, в зарядное устройство. Может быть, его не было дома. — Чего надо? — Его громкий голос испугал меня. — Это я. — Проклятие! Если я еще раз ушибу колено об этот хренов стол… — Марино, послушай! — Еще один раз, и я выкину его на помойку и разобью к чертовой матери на мелкие кусочки! Прямо по чашечке! Его ни хрена не видно, так как он стеклянный, и попробуй угадать, кто сказал, что он будет здесь прекрасно смотреться! — Успокойся! — воскликнула я, глядя в зеркало заднего вида на преследующий меня автомобиль. — Я выпил три пива и сейчас сижу голодный и уставший как собака. Чего надо? — повторил он. — За мной кто-то следит. Я свернула направо на Виндзор-уэй, направляясь обратно на Кэри-стрит. Я ехала с нормальной скоростью. Не делала ничего необычного, если не считать того, что удалялась от дома. — Что значит, за тобой кто-то следит? — спросил Марино. — А как ты думаешь, что я могу иметь в виду? — вспылила я, так как опять ощутила страх. — Тогда немедленно поезжай в мою сторону, — сказал он. — Выбирайся из своего паршивого района. — Я так и делаю. — Можешь разобрать номер или что-нибудь еще? — Нет. Он слишком далеко. Похоже, он не приближается, чтобы я не смогла увидеть номер или его лицо. Я выехала обратно на скоростную автостраду, направляясь к Паувайт-паркуэй, и следящий за мной человек, по-видимому, сдался и отстал. Фары встречных машин и светящиеся огни реклам мешали сосредоточиться, сердце колотилось. Луна то появлялась, то исчезала в облаках, по стеклам хлестали порывы ветра. Я набрала свой домашний номер, чтобы прослушать автоответчик. В трех случаях трубку повесили, а четвертое сообщение оказалось пощечиной. «Говорит шеф Брей, — начиналось оно. — Приятно было встретить вас у „Бакхеда“. Мне нужно обсудить с вами несколько процедурных вопросов. Расследование на месте преступления, работа с уликами и прочее. Мне хотелось бы встретиться с вами, Кей». Меня взбесило, что Брей назвала меня по имени. «Возможно, мы сможем на днях пообедать, — продолжал звучать ее записанный голос. — Чудесный частный ленч в клубе „Содружество“». Моего телефонного номера не было в книге, я редко давала его посторонним, но для меня не было загадкой, как его могла узнать Брей. Его имели все мои сотрудники, включая Раффина. «На случай если вы еще не слышали, — продолжалось сообщение Брей, — сегодня Эл Карсон подал в отставку. Вы его, конечно, помните. Начальник департамента расследований. Очень жаль. Его обязанности будет временно исполнять майор Инман». Я притормозила у будки контролера и опустила жетон в приемный автомат. Поехала дальше. Из проезжавшей мимо видавшей виды «тойоты», набитой подростками, на меня нагло уставились мальчишечьи глаза. Один из подростков ни с того ни с сего отчетливо выругался в мою сторону. Я сосредоточилась на дороге и вспомнила то, что сказал Вагнер. Кто-то давил на конгрессмена Коннорса с целью протолкнуть закон, по которому мой отдел перейдет из департамента здравоохранения и социального обеспечения в ведение департамента общественной безопасности. Женщины не могли стать членами клуба «Содружество», в котором половину деловых и политических соглашений заключали представители старинных родов. Говорили, что эти мужчины, многих из которых я знала, собирались в закрытом бассейне — большинство в обнаженном виде. Они торговались и политиканствовали в раздевалке, и на этот форум женщин не допускали. Поскольку Брей могла пройти в ворота этого элитного клуба, основанного в восемнадцатом веке, только в качестве гостя, мои подозрения насчет ее намерений практически подтвердились. Брей лоббировала интересы членов законодательного собрания штата и крупных бизнесменов. Она хотела стать главой департамента общественной безопасности и перевести мой отдел в свое подчинение. Тогда она могла уволить меня самостоятельно. Я миновала платную автостраду и увидела дом Марино задолго до того, как подъехала к нему. Яркие, кричащие рождественские украшения, включая гирлянды из трехсот тысяч лампочек, светились на горизонте, как вход в парк с аттракционами. Оставалось только влиться в поток машин, следовавший к дому Марино, потому что в Рождество он превращался в главную достопримечательность Ричмонда. Люди не могли отказать себе в удовольствии посмотреть на действительно поразительное зрелище. Между деревьев всеми цветами радуги сверкали огни. Во дворе сияли неоновые Санта-Клаусы, снежные бабы, паровозики и игрушечные солдатики. У боковых дорожек на карауле вытянулись разноцветные столбы, и на крыше гирляндами были выложены рождественские приветствия. В той части двора, где редко можно было встретить хоть один цветок, а трава круглый год оставалась бурой, Марино соорудил веселый парк. Там был Северный полюс, на котором Санта-Клаус с женой обсуждали предстоящие планы, рядом пел неоновый церковный хор, на трубе сидели белые фламинго, вокруг праздничной елки кружились фигуристы. По улице прополз белый лимузин, за ним показался церковный микроавтобус, а я, освещенная со всех сторон, пойманная лучом прожектора, поспешила вверх по ступенькам. — Каждый раз, как вижу это, убеждаюсь, что ты выжил из ума, — сказала я, когда Марино открыл дверь и я быстро скользнула в дом, прочь от любопытных глаз. — Прошлый год тебя ничему не научил. — Я поставил три дополнительных предохранителя, — гордо заявил он. На нем были джинсы, носки и не заправленная в брюки красная фланелевая рубашка. — По крайней мере я могу прийти домой и хоть чему-то порадоваться, — сказал Марино. — Пиццу скоро привезут. У меня есть бурбон, если хочешь. — Какую пиццу? — Ту, что я заказал. В ней есть все на свете. Я всегда ее заказываю. В магазине даже не спрашивают адрес. Просто везут на огни моего дома. — Как насчет горячего кофе без кофеина? — спросила я, уверенная, что он такого не держит. — Ты что, издеваешься? Проходя через гостиную на его маленькую кухню, я с интересом осмотрелась. Разумеется, он украсил дом и внутри. У камина стояла мигающая огоньками елка. Вокруг нее были навалены подарки, почти все бутафорские, а каждое окно обрамляли гирлянды лампочек в виде маленьких жгучих перчиков. — Мне звонила Брей, — начала рассказывать я, наливая воду в чайник. — Кто-то дал ей мой номер. — Догадайся кто. — Марино рывком открыл дверцу холодильника. Его хорошее настроение улетучивалось на глазах. — И, по-моему, я знаю почему. Я поставила чайник на плиту и включила горелку. Задрожало синее пламя. — Сегодня уволился заместитель шефа Карсон. Или предположительно уволился. Марино с хлопком открыл банку пива. Если он знал об этих новостях, то виду не показал. — Ты знал, что он ушел? — спросила я. — Я больше ничего не знаю. — Очевидно, его обязанности будет исполнять майор Инман. — Ну конечно, конечно, — громко заявил Марино. — И знаешь почему? Поскольку есть две майорские должности, одна для полиции в форме, другая для отдела расследований, Брей посылает своего мальчика из патрульной службы, чтобы тот подмял под себя расследования. Он тремя глотками опрокинул в себяпиво, яростно смял банку и выбросил в мусорную корзину, но промахнулся и банка загремела по полу. — Ты представляешь, что это значит? — спросил он. — Тогда позволь объяснить. Это значит, что Брей теперь заправляет и патрульной службой, и расследованиями, то есть всем бестолковым управлением полиции, и, возможно, будет контролировать его бюджет. А шеф полиции — ее страстный поклонник, так как она выставляет его в выгодном свете. Скажи, каким образом эта женщина смогла такое сотворить спустя всего три месяца после приезда? — Несомненно, у нее есть связи. И вероятно, были до назначения на должность. Я не имею в виду только шефа полиции. — Но с кем она связана? — С кем угодно. Сейчас это не имеет значения. Слишком поздно выяснять. Нам приходится бороться с ней, а не с шефом. Именно с ней, а не с человеком, который стоит за всем этим делом. Он открыл еще одну банку пива, сердито меряя шагами кухню. — Теперь я знаю, почему Карсон появился на месте преступления. Он понимал, что происходит. Знал, как гнусно пахнет это дело, и, возможно, пытался по-своему предупредить нас или просто прощался. Его карьера закончена. Это конец. Последнее место преступления. Прощание с работой. — Он очень хороший человек, — сказала я. — Черт возьми, Марино, не может быть, чтобы мы ничего не могли сделать. Его телефон зазвонил, напугав меня. С улицы доносился непрерывный шум машин. — Брей хочет поговорить со мной о так называемых изменениях, которые она навязывает. — Естественно, — ответил он, шлепая по линолеуму мягкими носками. — И наверное, она хочет заставить тебя бросить все, когда решит пригласить тебя на ленч, чтобы съесть между первым блюдом и десертом. Он схватил телефонную трубку. — Чего надо? — заорал Марино на беднягу на другом конце линии. — Да, ага, да, — продолжал он, внимательно слушая. Я покопалась на полках и нашла мятую коробку чайных пакетиков «Липтон». — Я слушаю. Почему бы вам не поговорить со мной? — негодующе сказал Марино в трубку. Он прижимал телефон к уху, вышагивая по кухне. — Это веская причина, — согласился он. — Подождите, я спрошу ее. Он закрыл рукой микрофон и шепотом спросил: — Уверена, что ты доктор Скарпетта? Вернулся к телефону. — Она говорит, что была ею последний раз, когда проверяла свои документы, — и раздраженно сунул мне трубку. — Да? — сказала я. — Доктор Скарпетта? — произнес незнакомый голос. — Слушаю. — Меня зовут Тед Франсиско, я из оперативного отдела БАТ в Майами. Я застыла, как под дулом пистолета. — Люси сказала, что капитан Марино может знать, где вы находитесь, в случае если мы не застанем вас дома. Вы можете поговорить с ней? — Конечно, — встревоженно ответила я. — Тетя Кей? — донесся голос по телефонной линии. — Люси! В чем дело? — воскликнула я. — С тобой все в порядке? — Не знаю, слышала ли ты, что здесь случилось… — Я ничего не слышала, — быстро сказала я, а Марино остановился и уставился на меня. — Наша операция. Она провалилась. Слишком долго рассказывать, но все получилось очень плохо. Мне пришлось убить двух человек. Джо ранили. — О Господи. Она жива? — Не знаю. — Люси говорила с абсолютно неестественной монотонностью. — Ее положили в Мемориальный госпиталь Джексона под другой фамилией, и я не могу ей позвонить. Меня изолировали, так как начальство боится, что нас попытаются найти. Чтобы отомстить. Это картель. Я знаю только — она была без сознания, когда ее забрала «скорая», а голова и нога были в крови. В голосе Люси не чувствовалось никаких эмоций. Она произносила слова подобно роботу или компьютеру с искусственным интеллектом, которые ей приходилось программировать. — Я прилечу… — начала я. Но агент Франсиско, неожиданно взявший трубку, перебил меня: — Я понимал, вы услышите об этом в «Новостях», доктор Скарпетта, поэтому хотел, чтобы вы знали. Особенно учитывая, что Люси не пострадала. — Возможно, не физически, — возразила я. — Хочу сказать вам, как вести себя дальше… — Я знаю, как вести себя дальше, — прервала я. — Я немедленно вылетаю к вам. Если нужно, закажу частный самолет. — Просил бы вас не делать этого. Позвольте объяснить. Это очень опасная и жестокая банда. Люси и Джо знают слишком много о них и их делах. Через несколько часов после перестрелки мы отправили саперов округа Дейд в квартиры Люси и Джо, и собаки обнаружили бомбы под их автомобилями. Чувствуя слабость во всем теле, я выдвинула стул из-под кухонного стола и села. В глазах было темно. — Вы слушаете? — спросил агент Франсиско. — Да-да. — В настоящее время, доктор Скарпетта, над этим делом работает полиция округа Дейд, как и ожидалось. Кроме того, сюда скоро прибудет команда для расследования обстоятельств перестрелки и парни, которые побывали в подобных переделках и обучены для работы с агентами, пережившими такую ситуацию. Но из-за высокой степени угрозы мы отправляем Люси на север, в округ Колумбия, где она будет в безопасности. — Спасибо, что позаботились о ней. Благослови вас Господь, — сказала я голосом, показавшимся мне чужим. — Послушайте, я знаю, что вы чувствуете, — проговорил агент Франсиско. — Обещаю, что все будет хорошо. Я сам участвовал в штурме в Уэйко[3]. — Спасибо, — повторила я. — Куда УБН отправит Джо? — Перевезет ее в другую больницу за сотни миль отсюда, как только представится возможность. — Как насчет Виргинского медицинского колледжа? — спросила я. — Я не совсем понимаю… — Как вы знаете, ее семья живет в Ричмонде, но прежде всего больница медицинского колледжа славится на всю страну, а я там преподаю. Если переведете ее сюда, я позабочусь, чтобы она лежала в хороших условиях. Он помедлил, потом сказал: — Спасибо. Я воспользуюсь вашим советом и переговорю с ее начальством. Он повесил трубку. Я стояла, глядя на телефон в руке. — В чем дело? — произнес Марино. — Операция провалилась. Люси застрелила двоих… — Все прошло нормально? — прервал он меня. — Никакая перестрелка не проходит нормально. — Черт побери, док, ты знаешь, что я имею в виду. Стрельбу признали правомерной? Только не говори мне, что она по ошибке застрелила двух агентов в штатском! — Нет. Конечно, нет. Ранили Джо. Я не знаю, в каком она состоянии. — Проклятие! — воскликнул он, стукнув по столу так, что в мойке загремела посуда. — Люси просто нужно было выяснить отношения с кем-то, так? Ее нельзя было задействовать в такой операции! Мне важно было сказать им об этом! Она так и ждала случая застрелить кого-нибудь, выйти на улицу, как чертов ковбой с дымящимися револьверами, чтобы отплатить за все, что она ненавидит в жизни!.. — Марино, прекрати. — Ты видела, в каком она была состоянии в тот вечер! — продолжал бушевать он. — Она стала законченным психом, с тех пор как убили Бентона. Недостаточно никакой расплаты, даже если бы она сбила тот поганый вертолет и по кусочку скормила рыбам останки Кэрри Гризен и Ньютона Джойса. — Все, хватит! — воскликнула я. — Пожалуйста, хватит. Этим не поможешь. Люси профессионал, и ты это знаешь. В противном случае люди из БАТ никогда не направили бы ее на такую работу. Начальство прекрасно знает ее историю. После того, что случилось с Бентоном, ее тщательно оценивали и проверяли. Кстати, то, как Люси справилась с этим кошмаром, только укрепило ее авторитет как агента и человека. Он молчал, открывая бутылку «Джек Дэниелс», потом сказал: — Ну мы-то с тобой знаем, что она справилась не слишком хорошо. — Люси всегда была склонна скрывать свои переживания. — Да, но какой ценой для здоровья? — Наверное, об этом нужно спросить нас с тобой. — Я тебе точно говорю: на этот раз она не справится с собой, док! — воскликнул Марино. Он налил в стакан виски и бросил несколько кусочков льда. — Она убила двоих преступников меньше года назад, а сейчас это случилось опять. Большинство здоровых мужиков за всю службу ни разу ни в кого не стреляли. Именно поэтому я пытаюсь заставить тебя понять: на сей раз начальство рассудит по-другому. Крупные шишки в Вашингтоне подумают, что у них завелся ковбой-дуэлянт, психически неуравновешенная личность. Он протянул мне стакан с виски. — Я знал таких копов, — продолжал Марино. — У них всегда есть оправдательные причины для убийства, которые поддерживаются законом, но если как следует разобраться, начинаешь понимать: они подсознательно готовят такую ситуацию. Они этим живут. — Люси не такая. — Ага. Только она бесится с того самого дня, когда родилась. И кстати, ты сегодня никуда отсюда не уйдешь. Останешься со мной и с Санта-Клаусом. Марино налил себе виски, и мы прошли в запущенную тесную гостиную с покосившимися торшерами, пыльными искривленными жалюзи и стеклянным кофейным столиком с острыми углами, вина за появление которого возлагалась на меня. Марино упал в откидывающееся кресло — такое старое, что приходилось заклеивать коричневую обивку скотчем. Я вспомнила, как первый раз вошла в его дом. Придя в себя после первоначального смятения, я поняла: он гордится изношенностью всего, что имел, за исключением грузовичка, бассейна и вот теперь — рождественского убранства во дворе. Он заметил, как я печально смотрю на кресло, удобно устроившись в уголке обитого вельветом дивана, который я обычно выбирала для себя. Возможно, он был немного продавленным, но уютным. — Когда-нибудь куплю себе новое, — уверил Марино, нажимая на рычаг, который выдвигал подставку для ног. Он пошевелил пальцами ног в носках, словно их свела судорога, и включил телевизор. Я удивилась, когда он переключился на двадцать первый канал, «Сеть художественных и развлекательных программ». — Не думала, что ты смотришь «Биографию», — сказала я. — Ну да. И шоу про копов с места событий, которое они обычно показывают. Можешь считать, будто я нанюхался клея, но разве тебе не кажется, что весь мир пошел наперекосяк, с тех пор как к нам приехала Брей? — Неудивительно, что тебе так кажется после всего произошедшего с тобой по ее вине. — Ха! А с тобой она делает не то же самое? — бросил он, потягивая виски. — Я не единственный здесь, кого она пытается уничтожить. — Не думаю, что в ее власти изменить все на свете. — Позволь обрисовать тебе ситуацию, док, и напомнить, что все, о чем мы говорим, укладывается в трехмесячный срок. Она прибывает в Ричмонд. Меня переводят в патрульные. У тебя в отделе неожиданно объявляется вор. Ее стукач взламывает твою электронную почту и превращает тебя в Дорогую Доктор Кей. Потом появляется мертвый парень в контейнере и на горизонте неожиданно возникает Интерпол, а сейчас Люси убивает двоих, что, кстати, выгодно для Брей. Не забудь, она горела желанием заполучить Люси в Ричмонд, и если БАТ выкинет Люси со службы, ей нужно будет искать работу. И вот теперь кто-то за тобой следит. Я смотрела, как молодой, эффектно одетый человек пел и играл на фортепьяно, а за кадром рассказывали, каким добрым и великодушным другом он был. — Ты меня не слушаешь, — повысив голос, сказал Марино. — Слушаю. Он с возмущенным вздохом поднялся из кресла и зашлепал на кухню. — Мы получили что-нибудь из Интерпола? — спросила я ему вслед, в то время как Марино начал громко шуршать бумагой и рыться в ящике для столовых приборов. — Ничего достойного внимания. Загудела микроволновка. — Все равно можешь мне рассказать, — отозвалась я. На экране телевизора свет от юпитеров поймал музыканта в тот момент, когда он посылал воздушные поцелуи аудитории, и блестки на костюме заблестели как фейерверк. Марино вернулся в гостиную с тарелкой картофельных чипсов и какой-то подливкой. — Час назад в полицию штата пришло компьютерное сообщение, в котором они запрашивали дополнительную информацию, вот и все. — Это говорит о многом, — возразила я. — Очевидно, это означает, что они не установили личность погибшего. Старый перелом челюсти, необычный лишний бугорок Карабелли, молчу уже об отпечатках пальцев. Интерпол не нашел соответствия ни с одним разыскиваемым или пропавшим человеком. — Да. Это проблема, — сказал он с набитым ртом и протянул мне тарелку с чипсами. — Нет, спасибо. — Это правда вкусно. Нужно только расплавить сыр в микроволновке и добавить специи. Это гораздо лучше, чем луковая подливка. — Наверняка лучше. — Знаешь, он мне всегда нравился. — Марино показал грязным пальцем на телевизор. — Мне наплевать, что он был голубым. Нужно признать, у него был свой стиль. Если люди платят деньги за записи и билеты на концерт, они имеют право посмотреть на человека, непохожего на какого-нибудь охламона с улицы. Скажу тебе так, — продолжил он, — убийство в перестрелке — это полное дерьмо. Тебя проверяют со всех сторон, будто ты пытался застрелить президента, а потом наступает очередь психологов, которые так заботятся о твоем психическом состоянии, что потихоньку волей-неволей становишься ненормальным. Он отпил виски и опять захрустел чипсами. — Люси на время отстранят от работы. А детективы Майами будут расследовать это дело как обычное убийство. Это их обязанность. Все это чертовки неприятно. Он посмотрел на меня, вытирая руки о джинсы. — Я знаю, может, тебе это не понравится, но скорее всего ты — последний человек, которого она хочет сейчас видеть.Глава 20
В нашем здании существовало правило: все улики, даже такие безобидные, как дактилоскопическая карта, нужно перевозить на служебном лифте. Служебный лифт, находившийся в дальнем конце коридора, ждали две уборщицы с тележками. Я собиралась подняться на нем в лабораторию Нейлса Уандера. — Доброе утро, Мерль. Как дела, Беатриса? — улыбнулась я уборщицам. Их глаза остановились на накрытой полотенцем хирургической кювете и бумажных простынях, закрывающих каталку, которую я толкала перед собой. Они работали достаточно долго, чтобы знать: если я несу или перевожу что-то закрытое от посторонних глаз, им лучше об этом не спрашивать. — Здрасте, — сказана Мерль. — Здрасте, хорошо, — присоединилась к ней Беатриса. Я нажала кнопку лифта. — Вы поедете куда-нибудь на Рождество, доктор Скарпетта? По выражению моего лица они поняли, что мне не особенно хочется говорить об этом. — Вы, наверное, слишком заняты в Рождество, — быстро произнесла Мерль. Обеим женщинам стало неудобно по той же причине, по которой все остальные избегали говорить о том, что случилось с Бентоном. — Я знаю, что в это время года всем некогда, — неуклюже сменила тему разговора Мерль. — Все эти пьяные за рулем. Больше самоубийств и драк. Рождество наступит через две недели. В этот день будет дежурить Филдинг. Мне приходилось проводить праздники на работе несчетное количество раз. — Люди сгорают при пожарах… — Если в это время года случаются несчастья, — заметила я, когда открылись двери лифта, — мы первые узнаем о них. Это тяжелый груз. — Наверное, так оно и есть. — Про это не знаю, но помните пожар от электропроводки?.. Двери лифта закрылись, и я поехала на второй этаж, который был спроектирован специально, чтобы принимать экскурсии горожан и политиков, заинтересованных в нашей работе. Все лаборатории располагались за витринным стеклом, и сначала ученые, привыкшие проводить часы в уединении, испытывали неудобство. Со временем все изменилось: сотрудники изучали улики, работали с пятнами крови, отпечатками пальцев и волокнами, не обращая особого внимания на тех, кто находился по другую сторону стекла. Но сегодня здесь было пустынно. Мир Нейлса Уандера представлял собой обширное пространство, где стояли лабораторные столы с необычными инструментами, приборами и приспособлениями. Вдоль одной стены размещались деревянные ящики со стеклянными дверцами. Уандер превратил их в клеевые камеры, где развешанные на бельевых веревках и прищепках предметы покрывались парами моментального клея, который разогревался на горячих плитках. В прошлом полиции редко удавалось снять отпечатки пальцев с беспористых предметов, таких как пластиковые мешки, изоляционная лента и кожа. Затем по чистой случайности обнаружили, что пары моментального клея прилипают к волнистым выступам так же, как опудривающий порошок, отчетливо выявляя остаточный отпечаток. В углу стояла еще одна клеевая камера, которая могла вместить крупный объект — например ружье, винтовку или автомобильный бампер и, теоретически, человеческое тело. Камеры влажности проявляли отпечатки на пористых предметах, таких как бумага или дерево. Их обрабатывали нингидрином, хотя Уандер иногда прибегал к быстрому методу: гладил обычным утюгом, — и пару раз даже сжег улики; во всяком случае, так утверждали злые языки. Тут и там стояли осветительные приборы «Недерман», оборудованные вытяжными устройствами для сбора паров и остатков наркотиков с одежды. Другие комнаты владений Уандера занимали автоматическая система сравнения пальцевых отпечатков и лаборатория для цифровой обработки аудио- и видеоданных. Он лично следил за работой фотолаборатории, где с автоматической проявочной машины ежедневно сходило более ста пятидесяти катушек фотопленки. Мне стоило труда обнаружить Уандера, но в конце концов я нашла его в оттисковой лаборатории, где у одной стены стояла выбитая кем-то дверь, а в углах были сложены коробки из-под пиццы. В этих коробках изобретательные копы перевозили гипсовые слепки отпечатков шин и обуви. Уандер сидел перед компьютером, сравнивая на разделенном экране дисплея два отпечатка следов. Я оставила каталку за дверью. — Приходится работать самому? — спросила я. Его светло-голубые глаза, как всегда, казались отсутствующими, лабораторный халат запачкан пурпурными пятнами нингидрина, в нагрудном кармане протек фломастер. — Это хороший отпечаток, — сказал он, указав пальцем на экран, и встал со стула. — Один парень купил новые туфли и, зная, какой скользкой может оказаться кожаная подошва, ножом вырезал на ней рубцы, потому что вскоре собирался жениться и ему не хотелось упасть, ведя невесту к алтарю. Я была не в том настроении, чтобы выслушивать анекдотичные случаи. — Потом его ограбили. Похитили обувь, одежду и все прочее. Через два дня по соседству изнасиловали женщину. На месте преступления полиция нашла эти странные отпечатки. Кстати, в последнее время в том районе много ограблений. Мы вошли в лабораторию с альтернативными источниками света. — Оказалось, что это мальчишка. Тринадцать лет. — Уандер покачал головой, включая свет. — Я больше ничего не понимаю в мальчишках. Когда мне было тринадцать, самое плохое, на что я был способен, — это стрелять в птиц из духового ружья. Он водрузил «люма-лайт» на штатив. — По мне, и это достаточно плохо, — сказала я. Пока я раскладывала одежду на белой бумаге под химической вытяжкой, он включил «люма-лайт», и вентиляторы светильника начали вращаться. Через минуту Уандер зажег лампу, вывернув ручку интенсивности до отказа. Положил рядом со мной пару защитных очков и установил на светильник 45-на-нометровый оптический фильтр. Мы надели очки и погасили верхний свет. «Люма-лайт» отбрасывал на пол голубоватый отсвет. За Уандером двигалась его тень, ближайшие флаконы с реактивами светились яркими цветами радуги, разбросав по комнате созвездия неоновых звезд. — Знаете, в полицейском управлении завелись идиоты, которые пользуются собственными «люма-лайтами» и с их помощью осматривают место преступления, — раздался в темноте голос Уандера. — Они обрабатывают следы на черном фоне, поэтому я опять должен фотографировать их с включенным «люма-лайтом», но на белом фоне. Он начал осмотр с пластиковой мусорной корзины, найденной внутри контейнера, и был немедленно вознагражден слабым свечением смазанных отпечатков, на которые нанес красный дактилоскопический порошок. — Хорошее начало, — подбодрила я его. — Продолжайте в том же духе, Нейлс. Уандер придвинул штатив ближе к черным джинсам мертвеца, и вывернутый наружу карман начал светиться тусклым красновато-розовым цветом. Я несколько раз ткнула пальцем, защищенным резиновой перчаткой, в ткань и обнаружила на нем ярко светящиеся оранжевые мазки. — Не помню, чтобы встречал такой оттенок красного, — задумчиво произнес Уандер. Мы потратили целый час на одежду, в том числе ботинки и пояс, но больше ничего не нашли. — Определенно это две разные субстанции, — сказал Уандер, когда я включила свет. — Две самостоятельно флюоресцирующие разные субстанции. Никаких пятен краски за исключением порошка, который я наносил на мусорную корзину. Я подняла трубку телефона и вызвала морг. Ответил Филдинг. — Мне нужно все, что было в карманах нашего неопознанного тела. Все его вещи сушатся на подносе. — Там иностранные монеты, щипцы для сигар и зажигалка. — Да. Мы снова выключили свет, просканировали внешнюю сторону одежды и нашли несколько странных светлых волосков. — Они с его головы? — спросил Уандер, когда я в холодном голубом свете пинцетом собрала волоски и положила их в конверт. — У него на голове темные жесткие волосы, — ответила я. — Это не его. — Похоже на кошачью шерсть. Какая-то длинношерстная порода, представителей которой я больше не разрешаю держать дома. Ангорская? Гималайская? — Слишком редкие. Сейчас таких держат очень немногие. — Моя жена обожает кошек, — продолжал говорить Уандер. — Одну она назвала Жемчужинкой. Проклятая тварь спала на моей одежде, а когда я собирался ее надевать, на ней всегда было полно шерсти. — Уверены, что это кошачья шерсть? — Слишком тонкая для собачьей, вам не кажется? — Если только она не со скайтерьера. Длинная, прямая, шелковистая. — Бледная палевая? — Или рыжеватая. Может быть, подшерсток? — Не знаю. — Возможно, этот парень был заводчиком или общался с заводчиком, — предположил Уандер. — А разве нет длинношерстных кроликов? — Тук-тук, — послышался голос Филдинга за дверью. Он вошел с подносом в руках, и мы опять включили свет. — Есть ангорские кролики, — вспомнила я, — из шерсти которых вяжут свитера. — Вы выглядите так, словно опять начали заниматься собой, — обратился Уандер к Филдингу. — Хотите сказать, что раньше я так не выглядел? Уандер озадаченно посмотрел на Филдинга, будто не знал, что тот фанатик бодибилдинга. — В одном кармане мы нашли остаточные следы, — пояснила я своему заместителю. — В том же кармане, в котором лежали деньги. Филдинг снял с подноса полотенце. — Мне знакомы фунты и немецкие марки, — проговорил он, — но не эти медные монеты. — По-моему, это бельгийские франки, — сказала я. — Но не имею представления, чьи вот эти бумажные деньги. Банкноты были выложены рядком для просушки. — Похоже, на них изображен какой-то храм и… что еще? — Что такое дирхем? Арабские деньги? — Скажу Розе, чтобы проверила. — Зачем возить с собой четыре разные валюты? — спросил Филдинг. — Если за короткое время нужно побывать во многих странах, — осмелилась предположить я. — Это все, что мне приходит в голову… Нужно как можно скорее отдать остаточные следы на анализ. Мы надели защитные очки, и Уандер выключил свет. То же тусклое красновато-розовое свечение и сияющий оранжевый цвет на нескольких банкнотах. Мы просканировали все банкноты с обеих сторон и увидели встречающиеся то там, то здесь крапинки и пятна, а потом — едва заметные волнистые выступы смазанного отпечатка пальца на банкноте в сто дирхемов. — Нам везет, — заметил Филдинг. — Здорово! — возликовал Уандер. — Я сейчас же этим займусь. Попрошу одного из моих приятелей из Секретной службы пропустить их через все базы данных, чтобы сравнить с сорока пятью миллионами отпечатков. Ничто не радовало Уандера больше, чем возможность сплести лассо из улик, которое можно забросить через киберпространство и заарканить преступника. — Национальную базу данных ФБР уже запустили? — спросил Филдинг. — У Секретной службы есть все образцы, которые имелись в ФБР, но, как обычно, бюро заново изобретает колесо. Тратит огромные деньги на создание собственной базы данных и использует разных поставщиков оборудования, чтобы они в конце концов оказались несовместимыми. Давайте работать, мне еще нужно подготовиться к ужину. Он сфокусировал «люма-лайт» на разложившейся темной плоти, прикрепленной булавками к разделочной доске, и на ней немедленно засветились ярко-желтым два пятнышка. Они были немногим больше шляпки гвоздя, располагались симметрично и не смывались. — Я уверена, это татуировка. — Да, — согласился Уандер. — Не знаю, чем еще это может быть. Ничто другое не подходит. В холодном голубом свете кожная ткань со спины мертвеца имела мрачный грязноватый оттенок. — Видите, какая она темная на этом участке? — Уандер обвел пальцем область размером с мою ладонь. — Интересно, что это? — сказал Филдинг. — Не понимаю, почему она такая темная, — задумчиво произнес Уандер. — Может быть, черный или коричневый цвет чернил, — предположила я. — Ладно, дадим поразмышлять над этим Филу, — проговорил Уандер. — Сколько сейчас времени? Знаете, очень жаль, что Эдит пригласила на сегодня гостей. Мне нужно идти. Доктор Скарпетта, оставляю вас за главного. Черт, черт, черт. Ненавижу, когда Эдит собирается что-то отмечать. — Да бросьте, — улыбнулся Филдинг. — Мы же знаем, что на вечеринках вы своего не упустите. — Я больше помногу не пью. Пьянею. — Пьют, чтобы пьянеть, Нейлс, — напомнила я. Настроение Фила Лапойнта нельзя было назвать хорошим, когда я вошла в лабораторию компьютерной обработки изображений, больше похожую на цифровую художественную студию, чем на комнату, в которой сотрудники разбирались с пикселями и изучали контраст всех оттенков цвета, чтобы показать лицо зла. Лапойнт был одним из первых выпускников нашего института, обладал достаточными навыками и решимостью, но еще не научился продвигаться вперед наперекор всем трудностям. — Черт возьми, — выругался он, запуская пальцы в свои густые рыжие волосы, и наклонился к большому, двадцатичетырехдюймовому, экрану. — Мне жаль вас отрывать, — сказала я. Он нетерпеливо застучал по клавишам, затемнив серым цветом стоп-кадр с видеопленки, запечатлевшей момент ограбления ночного магазинчика. Фигура в темных очках и шерстяной шапочке казалась почти незаметной, но изображение продавца выделялось из-за яркого пятна — брызнувшей из головы кровью. — Настраиваю изображение и так и сяк, но все равно ничего не получается, — пожаловался Лапойнт со вздохом. — Я уже начал видеть этот кадр во сне. — Невероятно, — поразилась я, глядя на экран. — Посмотрите, какая свободная поза. Как будто не происходит ничего особенного. Так, походя, выстрелил в человека. — Да, это заметно. — Он потянулся в кресле. — Убил парня ни за что ни про что. Я этого не понимаю. — Годика через два поймете, — ответила я. — Не хочу становиться циником, если вы имеете в виду именно это. — Нет, не это. Просто наконец придете к выводу, что не всегда есть причины. Он смотрел на экран, на последнее прижизненное изображение Пайла Гэнта. Я производила его вскрытие. — Посмотрим, что мы имеем, — сказал Лапойнт, сдергивая полотенце с кюветы. Гэнту было двадцать три года и два месяца. Он работал сверхурочно, чтобы накопить деньги на подарок жене ко дню рождения. — Это, должно быть, принадлежит «человеку из контейнера». Думаете, это татуировка? Перед тем как получить пулю, Гэнт обмочился. — Доктор Скарпетта. Я поняла это, потому что задняя часть джинсов и сиденье стула были пропитаны мочой. Выглянув из окна, я увидела, как двое полицейских удерживали его жену, бьющуюся в истерике. — Доктор Скарпетта!.. Она кричала и била себя. Она все еще носила скобы на зубах. — Тридцать один доллар двенадцать центов, — пробормотала я. Лапойнт сохранил файл изображения и закрыл его. — Где? — спросил он. — Эти деньги лежали в кассе, — пояснила я. Лапойнт развернулся вместе с креслом, открывая ящики в поиске нужных светофильтров и хирургических перчаток. Зазвонил телефон, и он взял трубку. — Да, здесь. — Он протянул мне телефонную трубку. — Это вас. Звонила Роза. — Я связалась с банком, с отделом иностранных валют, — сказала она. — Деньги, о которых вы спрашивали, — марокканские. В настоящий момент один доллар равен девяти и трем десятым дирхема. Поэтому две тысячи дирхемов будут составлять примерно двести пятнадцать долларов. — Спасибо, Роза. — Есть еще одна интересная деталь, — продолжила она. — Марокканские деньги запрещается вывозить или ввозить в страну. — У меня такое чувство, что этот парень делал немало запрещенного, — сказала я. — Позвоните, пожалуйста, еще раз агенту Франсиско. — Обязательно. Желание понять существующие в БАТ порядки быстро перерастало в страх, что я не нужна Люси. Мне отчаянно хотелось ее увидеть. Я повесила трубку и взяла из кюветы разделочную доску. Лапойнт осмотрел ее под ярким светом. — Я настроен не слишком оптимистично, — доложил он. — Только не начинайте видеть эту штуку во сне, — предупредила я. — Надежды мало, но можно попытаться. То, что осталось от верхнего слоя кожи, походило на темно-зеленую поверхность болота, а подкожные ткани потемнели и высушились, как при копчении. Мы отцентровали разделочную доску под фотокамерой с высоким разрешением, подключенной к видеоэкрану. — Не пойдет, — сказал Лапойнт. — Слишком много отражений. Он попробовал применить косое освещение, а потом переключился в черно-белый режим. Попытался устанавливать на объектив разные светофильтры. Синий не подошел, желтый тоже оказался бесполезным, но когда он установил красный, на коже снова появились светящиеся пятнышки. Лапойнт их увеличил. Пятна имели правильную круглую форму, напомнившую мне полную луну или злобные желтые глаза оборотня. — Мне больше ничего не удастся сделать в реальном времени. Придется фотографировать это, — разочарованно произнес Лапойнт. Он сохранил изображение на жестком диске и начал с ним работать. Программа позволяла нам улавливать более двухсот оттенков серого, которые невозможно было увидеть невооруженным глазом. Лапойнт работал мышью и на клавиатуре, открывая и закрывая окна, используя настройки контраста и яркости, увеличивая и сжимая изображение. Он удалил фоновые шумы, или «мусор», как он их назвал, и мы начали различать волосяные поры, а потом — пунктир, оставшийся от иглы татуировщика. Начинал складываться рисунок. Из темноты выступили черные волнистые штрихи, ставшие шерстью или перьями. Черная линия с побегами лепестков превратилась в когтистую лапу. — Что вы думаете об этом? — спросила я. — Думаю, что лучше у нас не получится, — нетерпеливо ответил он. — Мы знаем какого-нибудь специалиста по татуировкам? — Почему бы вам не спросить своего гистолога?Глава 21
Я нашла Джорджа Гара в его лаборатории — он извлекал пакет с ленчем из холодильника, надпись на котором гласила: «Не для пищевых продуктов». Внутри холодильник был испещрен пятнами от нитрата серебра и муциновой кислоты, в нем стояли реактивы Шиффа, малосовместимые с пищей. — Это никуда не годится, — сказала я. — Извините, — заикаясь, произнес он, ставя пакет на стол и закрывая дверцу. — У нас есть холодильник в комнате отдыха, Джордж, — напомнила я. — Вы вполне можете им пользоваться. Он не ответил, и я поняла, что он, вероятно, стесняется заходить в комнату отдыха. Я глубоко сочувствовала ему. Трудно представить, через что он прошел в детстве, когда не мог говорить не заикаясь. Возможно, этим объясняется его увлечение татуировками. Может быть, благодаря им он чувствовал себя особенным и мужественным. Я отодвинула стул и села. — Джордж, можно задать вам вопрос о татуировках? Он покраснел. — Они меня восхищают, поэтому я решила обратиться к вам за помощью. — Конечно, — неуверенно сказал он. — Вы посещаете одного мастера? Настоящего специалиста с большим опытом? — Да, — ответил он. — Я пойду не ко всякому. — Он работает поблизости? Я спрашиваю, потому что мне нужно задать несколько вопросов, а мне не хочется попасть к темной личности — если вы понимаете, о чем я говорю. — Пит, — не задумываясь, произнес он. — Это его имя. Джон Пит. Он хороший парень. Хотите, я ему позвоню? — спросил он, сильно заикаясь. — Буду вам очень благодарна. Гара вытащил из заднего кармана маленькую записную книжку и нашел номер. Дозвонившись до Пита, он рассказал, кто я, и по-видимому, Пит охотно согласился. — Вот. — Гара протянул мне трубку. — Объясните ему все остальное. Это оказалось нелегко. Пит был дома и недавно проснулся. — Значит, вы можете помочь? — поинтересовалась я. — Я видел достаточно много флешей. — Простите, я не знаю, что это такое. — Флеши — это трафареты. Знаете, которыми пользуются дизайнеры. У меня вся стена ими покрыта. Поэтому, я думаю, вам лучше прийти ко мне, а не мне к вам. Вы можете увидеть что-то дающее ключ к разгадке. Но предупреждаю, я не работаю по средам и четвергам. А пятницы вообще меня убивают без ножа. Я все еще прихожу в себя. Но вам открою, поскольку это важно. Вы приведете человека с этой татуировкой? Он все же не понял, о чем идет речь. — Нет, я принесу татуировку, но не человека. — Погодите, — сказал он. — Ладно-ладно, теперь понятно. Вы срезали ее с трупа. — Сможете это выдержать? — Ну да, черт возьми. Я все выдержу. — В какое время зайти? — Чем скорее, тем лучше. Я повесила трубку, повернулась и вздрогнула: стоя в дверях, за мной наблюдал Раффин. У меня было такое чувство, что он вошел некоторое время назад и слушал мой разговор. Я его не видела, так как находилась у стола, готовясь записывать. Его лицо было уставшим, с красными глазами, словно он пил полночи. — Ты плохо выглядишь, Чак, — не слишком любезно поприветствовала его я. — Я хотел отпроситься. Кажется, я заболеваю. — Мне очень жаль. Сейчас распространяется опасный и заразный штамм, но он передается через Интернет. Называется «вирус шесть тридцать». Заключается в том, что люди спешат с работы домой и включают компьютеры. Если у них дома есть компьютеры. Лицо Раффина побелело. — Очень интересно, — сказал Гара. — Но я не понял, при чем здесь шесть тридцать. — Это время, когда все подключаются к Интернету по домашним компьютерам, — пояснила я. — Конечно, Чак, ты можешь идти домой. Отдыхай. Я тебя провожу до машины. По дороге остановимся в декомпозиционном зале и захватим татуировку. Я уже сняла ее с разделочной доски и поместила во флакон с формалином. — Говорят, зима будет жуткой, — начал болтать Раффин. — Я слушал радио этим утром, пока ехал на работу, и там сказали, что ближе к Рождеству придут холода, а потом, в феврале, опять наступит весна. Я открыла автоматические двери декомпозиционного зала и вошла. Здесь с одеждой «человека из контейнера» работали эксперт-трасолог Ларри Познер и студент нашего института. — Рада вас видеть, ребята, — поприветствовала я. — Должен признаться, вы задали нам задачку, — сказал Ларри Познер, отскребая скальпелем грязь с ботинка на лист белой бумаги. — Познакомьтесь с Карлайлом. — Он у вас что-то преподает? — спросила я молодого человека. — Иногда, — ответил он. — Как дела, Чак? — проговорил Познер. — Что-то ты плохо выглядишь. Не заболел? — Пока держусь. — Чак продолжал играть в больного. — Жаль, тебе не повезло с Ричмондским управлением полиции, — сочувственно произнес эксперт. На Раффина это произвело впечатление разорвавшейся бомбы. — Что-что? — спросил он. Познер с неловким видом ответил: — Слышал, тебя не взяли в полицейскую академию. Знаешь, я просто хотел сказать, чтобы ты не отчаивался. Взгляд Раффина метнулся к телефону. — Пока это мало кто знает, — продолжал Познер, работая со вторым ботинком. — Я провалил первые два экзамена по химии в Виргинском университете. — Неужели… — пробормотал Раффин. — Надо же! — Карлайл поморщился с притворным отвращением. — А мне сказали, если поступлю сюда, у меня будут лучшие преподаватели в мире. Хочу получить свои деньги обратно. — Мне нужно вам что-то показать, доктор Скарпетта, — сказал Познер, поднимая пластиковую маску. Он положил скальпель, по-особому сложил лист бумаги и перешел к черным джинсам, с которыми работал студент. Джинсы были аккуратно разложены на покрытой простыней каталке. Брючины были отвернуты наизнанку до бедер, и Карлайл осторожно цеплял остроносым пинцетом отдельные волоски. — Это чертовски непонятная вещь, — произнес Познер, указывая пальцем в перчатке, пока его ученик осторожно отворачивал джинсы еще на дюйм. — Мы собрали несколько десятков волосков, — продолжал Познер. — Когда начали отворачивать брюки, нашли, как и ожидалось, лобковые волосы в промежности, но потом появились эти светлые волосы. Чем ниже мы спускаемся, тем их больше. Это трудно объяснить. — Похоже, так, — согласилась я. — Может быть, какое-нибудь длинношерстное животное вроде персидской кошки? — предположил Карлайл. Раффин открыл дверцы шкафа и вынул пластиковую банку с формалином, в котором хранилась татуировка. — Например, если она спала на джинсах, когда они были вывернуты наизнанку? — продолжал Карлайл. — Знаете, когда мне неохота возиться с джинсами, я снимаю их как придется и бросаю на кресло. А мой пес обожает спать на одежде. — Наверное, тебе не приходило в голову, что вещи можно складывать в ящики или вешать на вешалки, — заметил Познер. — Это мое домашнее задание? — Пойду найду пакет, чтобы положить эту штуку, — сказал Раффин, держа банку в руке. — На случай если она будет протекать или что-то в этом роде. — Хорошая идея, — ответила я и обратилась к Познеру: — Как быстро вы сможете определить, чьи они? — Отвечу вопросом на вопрос: как быстро вам это нужно? Я вздохнула. — Ладно-ладно. — Ларри, мы отправили срочный запрос в Интерпол на идентификацию этого парня. — Можете не объяснять. Я знаю: если вы говорите «надо», на это есть причины. Наверное, это был глупый вопрос. — А что с Чаком? Похоже, он не знал, что его не приняли в полицейскую академию. Об этом болтают все в отделе. — Во-первых, я не слышала, что его не приняли. А во-вторых, не понимаю, почему об этом известно всем. Сказав это, я вспомнила слова Марино. Он хотел проучить Раффина, поэтому не исключено, что он каким-то образом узнал об этом и с радостью распространил известие. — Говорят, Брей лично приложила к этому руку, — продолжал Познер. Через секунду вернулся Раффин с пакетом в руке. Мы вышли из декомпозиционного зала и помылись каждый в своей раздевалке. Я не спешила, заставив Раффина ждать в холле и понимая, что с каждым мгновением его тревога возрастает. Когда я наконец появилась, мы молча направились к выходу. Он дважды останавливался, чтобы нервно попить воды. — Надеюсь, у меня нет температуры, — сказал он. Я остановилась, посмотрела на него и приложила тыльную сторону ладони к его щеке. Раффин невольно отдернулся. — По-моему, ты в полном порядке, — уверила я. Мы проследовали через холл на автостоянку, и к этому времени Чак явно испугался всерьез. — Что-нибудь не так? — наконец не выдержал он, покашляв и надев солнцезащитные очки. — Почему ты меня об этом спрашиваешь? — невинным тоном поинтересовалась я. — Вы провожаете меня до машины и вообще… — Я иду к своей машине. — Мне жаль, что я рассказал вам о проблемах в отделе, про Интернет и прочее, — пробормотал он. — Я знаю, лучше было бы промолчать, чтобы вы не сердились. — Почему ты думаешь, что я на тебя рассердилась? — спросила я, открывая свою машину. Он замолчал. Я открыла багажник и положила в него пакет с пластиковой банкой. — Здесь на кузове царапина. Наверное, от камня из-под колеса, но она начала ржаветь… — Чак, я хочу, чтобы ты меня услышал, — спокойно произнесла я. — Мне все известно. — Что известно? Не понимаю, о чем вы… — Он запнулся. — Ты прекрасно понимаешь. Я села на переднее сиденье и включила мотор. — Садись, Чак, — сказала я. — Не стоит стоять на холоде. Особенно если ты болен. Он заколебался, потом, почти физически излучая страх, обошел машину и сел рядом. — Жалко, ты не смог приехать в «Бакхед». У нас был интересный разговор с заместителем шефа Брей, — сказала я, когда он захлопнул дверцу. Раффин раскрыл рот от удивления. — Мне стало легче после того, как я получила ответы на многие вопросы, — продолжила я. — Электронная почта, Интернет, слухи о моем увольнении, утечка информации… Я замолчала в ожидании его ответа и удивилась, когда он выпалил: — Поэтому меня ни с того ни с сего не взяли в полицейскую академию, так ведь? Вечером вы встречаетесь, а утром я получаю известие. Вы облили меня грязью, из-за вас я не попал в полицию, а потом вы всем это рассказали, чтобы унизить меня. — Мы ни разу о тебе не вспомнили. И я определенно ничего о тебе не говорила. — Ерунда. — Его сердитый голос задрожал, словно он собирался расплакаться. — Мне всю жизнь хотелось стать копом, а теперь вы все испортили. — Нет, Чак, это ты все испортил! — Позвоните ей и скажите что-нибудь. Вы же можете, можете, — заныл он, как расстроенный ребенок. — Пожалуйста. — Зачем ты должен был встретиться с Брей вчера вечером? — Она мне приказала приехать. Не знаю, что ей было нужно. Она просто послала сообщение по пейджеру и заставила быть на автостоянке напротив «Бакхеда» в семнадцать тридцать. — И конечно, по ее мнению, ты так и не приехал. Возможно, именно поэтому утром тебя ждали плохие новости. Ты так не думаешь? — Наверное, — пробормотал он. — Как ты себя чувствуешь? Все еще нездоровится? Если все нормально, то я сейчас еду в Питерсберг и хочу, чтобы ты отправился со мной. Нужно закончить этот разговор. — Ну, я… — Ну что, Чак? — Я тоже хочу закончить этот разговор, — вздохнул он. — Начни с того, как ты познакомился с заместителем шефа полиции Брей. С моей точки зрения, твои на первый взгляд личные отношения с самым могущественным человеком в полиции кажутся весьма странными. — Представьте, как ясебя чувствовал, когда все это началось, — невинно ответил он. — Понимаете, пару месяцев назад мне позвонила детектив Андерсон и сказала, что она, как новичок, хотела бы поговорить со мной о судебно-медицинском отделе и мы можем встретиться за обедом в закусочной «Ривер-Сити». Тогда и начались мои злоключения. Теперь я понимаю, что должен был рассказать вам о ее звонке. Должен был предупредить. Но вы большую часть дня читали лекции, мне не хотелось вас беспокоить, а доктор Филдинг выступал в суде. Поэтому я ответил Андерсон, что буду рад помочь. — Ну, достаточно очевидно, что многого она не узнала. — Она меня подставила. Когда я вошел в «Ривер-Сити», то не поверил своим глазам. Рядом с Андерсон сидела заместитель шефа полиции Брей, и она тоже хотела знать все о том, как работает наш отдел. — Понятно. Большой сюрприз для тебя. — Кажется, я был действительно польщен, но нервничал, так как не понимал, что происходит. Вдруг ни с того ни с сего она предлагает мне пройтись с ней до полицейского управления. — Почему ты не рассказал мне об этом с самого начала? — спросила я, поворачивая с Пятой улицы на шоссе. — Не знаю… — неуверенно ответил он. — А по-моему, знаешь. — Я боялся. — Может, это было связано с твоим желанием стать полицейским? — Давайте говорить честно, — произнес он. — Для меня это была хорошая возможность. К тому же Брей откуда-то знала о моих интересах, и когда мы зашли к ней в кабинет, она закрыла дверь и усадила меня напротив себя. — Андерсон присутствовала при этом? — Нет, только мы с Брей. Она заявила, что с моим опытом я могу рассчитывать на должность техника-криминалиста. Я чувствовал себя так, словно выиграл в лотерею. Я внимательно следила за дорогой, избегая маневров слишком агрессивных водителей, а Раффин продолжал рассказывать: — Должен признаться, я после этого ходил как во сне и потерял интерес к работе. Мне жаль, — добавил он. — Но через две недели Брей прислала письмо по электронной почте… — Откуда она узнала твой электронный адрес? — Э-э, она его попросила. Итак, она прислала письмо, в котором предложила заехать к ней домой в семнадцать тридцать, чтобы обсудить что-то важное и конфиденциальное. Уверяю вас, доктор Скарпетта, мне не хотелось ехать. Я знал: случится что-то плохое. — Например? — Я думал, может, она ко мне неравнодушна или что-то вроде этого. — Ну и как? Что произошло, когда ты приехал? — Господи, мне трудно об этом говорить. — Все же расскажи. — Она предложила мне пива и подсела совсем рядом. Задавала разные вопросы обо мне, будто на самом деле интересовалась мной как личностью. — И?.. Впереди остановился тяжело груженный грузовик, и мне пришлось объезжать его на скорости. — Ненавижу грузовики, — сказала я. — Я тоже, — поддакнул Чак. Меня тошнило от его лизоблюдства. — Что случилось дальше? Раффин тяжело вздохнул. Он стал очень заинтересованно наблюдать за несущимися на нас машинами и дорожными рабочими, копошащимися у куч асфальта. Казалось, этот участок шоссе около Питерсберга постоянно ремонтировали, начиная с Гражданской войны. — Она была не в форме, если вы понимаете, о чем я говорю, — возобновил он свой чрезмерно откровенный рассказ. — Она… Ну, на ней был деловой костюм, но, по-моему, без лифчика, иначе блузка… она казалась как бы прозрачной. — Пыталась ли Брей соблазнить тебя или делать какие-нибудь предложения, если не считать того, как она была одета? — спросила я. — Нет, но было похоже, она надеется, что я первый проявлю инициативу. Теперь я понимаю, почему она так вела себя. Она не совершала никаких действий, но и не допускала, чтобы это начал я. Это был еще один способ контролировать меня. Когда она предложила еще пива, то достигла того, чего добивалась. Брей сказала, важно, чтобы я узнал о вас правду. — В чем она заключается? — Она заявила, что вы неуравновешенны. Все знают, что вы потеряли хватку — я повторяю дословно, — что вы почти банкрот, так как вы компульсивная личность с маниакальным пристрастием к покупкам… — Я компульсивная личность? — Брей еще говорила о вашем доме и автомобиле. — Что о моем доме? — спросила я, сознавая, что Раффин, среди прочего, знал и о доме, и об автомобиле. — Не помню, — ответил он. — Но самое худшее, наверное, то, как она говорила о вашей работе. Что вы разваливаете дела и детективы жалуются за исключением Марино. Он покрывает вас, поэтому ей в конце концов придется что-то с ним делать. — И она это сделала, — заметила я абсолютно бесстрастно. — Нужно ли продолжать? Не хочу повторять все, что она о вас говорила! — Чак, хочешь получить возможность начать все сначала? — Господи, если бы я только смог! — воскликнул он, будто искренне. — Тогда расскажи мне правду. Всю правду. Встань на верную дорогу, чтобы не беспокоиться о будущем, — подбодрила я. Я знала, что этот ублюдок предаст любого, если это будет в его интересах. — Она призналась, что ее перевели сюда, поскольку шеф полиции, мэр и городской совет хотят от вас избавиться, но не знают как, — продолжил Раффин таким тоном, словно эти слова причиняли ему боль. — Они не могут вас уволить, поскольку вы работаете не на город, поэтому сместить вас может только губернатор. Брей объяснила, это похоже на ситуацию, когда нанимают городского управляющего, чтобы снять продажного шефа полиции. Это было поразительно. Она говорила так убедительно, что я почти поверил. Потом — и я этого никогда не забуду — она встала с кресла и села рядом. Посмотрела мне в глаза. Сказала: «Чак, твоя начальница испортит тебе жизнь, ты это понимаешь? Она разрушит карьеру всех, кто ее окружает, особенно твою». Я спросил, почему именно мою, и она ответила: «Потому что ты для нее — никто. Такие люди, как она, могут вести себя прилично, но в глубине души считают себя Господом Богом и презирают быдло». Брей спросила, знаю ли я, что такое «быдло», и я сознался, что не знаю. Она объяснила — так называют скот. Ну, это меня разозлило. — Не сомневаюсь. Я никогда не обращалась ни с тобой, ни с любым другим человеком как со скотом. — Знаю. Я знаю! Я подумал: некоторое из того, что она рассказала, правда, но многое — ложь. Поэтому начал работать на нее. Вначале мелкие услуги. И с каждой подлостью мне было легче совершить следующую. Как будто увязал все глубже и глубже и уговаривал себя верить, что все мои поступки были оправданы и даже правильны. Может быть, для того, чтобы по ночам меня не мучила совесть. Она хотела от меня все большего: например, перехватывать электронную почту, — только стала передавать эти задания через Андерсон. Брей слишком хитрая, чтобы ее поймать. — Что еще она хотела? — Избавиться от пули, и я уронил ее в канализацию. Это достаточно серьезно. — Да, — согласилась я, пытаясь скрыть презрение, которое испытывала к нему. — Я догадывался, она замышляет что-то серьезное, когда получил сообщение по пейджеру с приказом встретить ее у «Бакхеда» вчера вечером. Она просила не говорить никому ни слова и не отправлять ей ответ, если только не возникнет какая-нибудь проблема. Просто показаться на том месте. И все. К этому времени я был до смерти напуган, — признался он, и я этому охотно поверила. — Понимаете, я попался на крючок. Заглотил наживку и попался. Поэтому боялся того, о чем она может попросить меня в следующий раз. — Чего же, например? Он замолчал. Передо мной резко повернул грузовик, и я нажала на тормоза. Бульдозеры сгребали землю в дамбу, кругом висела пыль. — Развалить дело «человека из контейнера». Я понимал, что все идет к этому. Она собиралась приказать мне уничтожить какую-нибудь улику, чтобы создать крупные неприятности и покончить с вами. А что может быть лучше дела, в котором задействован Интерпол и все такое? В котором заинтересованы все? — Ты сделал что-нибудь для этого, Чак? — Нет, ничего. — Ты уничтожал улики в других делах? — Никаких, кроме пули. — Ты понимаешь, что совершил уголовное преступление, уничтожив улику? Понимаешь, что из-за Брей можешь сесть в тюрьму и она, вероятно, этого и добивается, надеясь устранить тебя с дороги после того, как разделается со мной? — Я не верю, что она способна на это. Для Брей Раффин был никем — простым лакеем, у которого не хватило ума избежать ловушки из-за чрезмерного самомнения и тщеславия. — Ты уверен в этом? Уверен, что Брей не сделает тебя козлом отпущения? Он заколебался. — Это ты крадешь вещи в офисе? — напрямую спросила я. — Они все лежат у меня. Брей хотела, чтобы я… чтобы все подумали, будто вы не можете руководить отделом. Вещи лежат у меня в коробке. Я собирался позже подкинуть ее в здание, чтобы все вещи вернулись к владельцам. — Почему ты позволил ей получить такую власть над собой? Почему ты лжешь, крадешь и намеренно уничтожаешь улики? — Пожалуйста, не дайте меня арестовать и посадить в тюрьму, — произнес он испуганным голосом, который вряд ли принес бы ему актерскую славу. — У меня жена. Скоро будет ребенок. Я покончу самоубийством, это точно. Я знаю много способов. — Даже не думай об этом. Чтобы я больше этого не слышала. — Я это сделаю. Я конченый человек, и виноват во всем только я и никто другой. — Ты не станешь конченым человеком, пока сам этого не захочешь. — Я не могу больше ничего исправить, — пробормотал он, и я испугалась, что он всерьез говорил о самоубийстве. Он постоянно облизывал губы, рот у него пересох, и слова выходили малоразборчивыми. — Жене все равно. А ребенок не должен расти, зная, что отец в тюрьме. — Не смей об этом думать, — сердито откликнулась я. — Не дай Бог, я войду в морг и увижу твое тело на одном из столов. Он потрясенно повернулся ко мне. — Стань наконец взрослым человеком. Вышибив пулей мозги, ты не решишь ни одной проблемы, ты слышишь меня? Знаешь, что такое самоубийство? Раффин смотрел на меня широко раскрытыми глазами. — Это слово становится ругательством. Я запрещаю тебе думать о нем, вот так-то.Глава 22
Заведение «Привал у Пита» находилось между «Салоном красоты Кейт» и маленьким домиком с вывеской, на которой красовалась реклама экстрасенса. Я остановила машину возле побитого черного пикапа с наклейками на бампере, многое рассказывавшими о мистере Пите. Дверь немедленно открылась: на пороге стоял человек, полностью покрытый татуировками — они украшали каждый открытый дюйм кожи, включая шею и голову. Многочисленные сережки и колечки на теле внушали благоговейный ужас. Мужчина был жилистым, бородатым, с длинными седыми волосами, собранными сзади в пучок. Он оказался старше, чем я ожидала, — лет за сорок. Судя по лицу, ему не раз доставалось в драках, он носил черную кожаную жилетку и футболку. Из кармана джинсов, куда обычно кладут бумажник, свисала цепочка. — Вы, наверное, Пит, — сказала я и открыла багажник, чтобы достать пластиковый пакет с татуировкой. — Заходите, — спокойно пригласил он, как будто все в мире шло по заведенному порядку и не стоило его беспокойства. Он вошел впереди нас и выкрикнул: — Текси, сидеть, девочка! Не волнуйтесь, — заверил он. — Эта собака безобиднее младенца. Я поняла: мне не понравится то, что я увижу внутри. — Не знал, что вы приедете не одна, — заметил Пит, и я обратила внимание, что на его языке красуется продолговатая серебряная серьга. — Как тебя зовут? — Чак. — Он один из моих ассистентов, — объяснила я. — Он подождет, если у вас найдется место. Текси оказалась питбультерьером — черно-коричневой квадратной глыбой мускулов на четырех лапах. — Конечно. — Пит указал на уголок комнаты, где стоял телевизор и несколько кресел. — Это место для клиентов, ожидающих своей очереди. Присаживайся, Чак. Дай мне знать, если тебе понадобится мелочь для автомата с кока-колой. — Спасибо, — подавленно сказал Раффин. Мне не понравилось, как Текси смотрела на меня. Никогда не доверяла питбулям, даже если хозяева убеждали, что те очень добрые. С моей точки зрения, помесь бульдога и терьера создала собачьего Франкенштейна; к тому же я видела немало порванных ими людей, особенно детей. — Ну что, Текси, почешем животик? — проговорил Пит ласково. Текси перевернулась на спину, задрав четыре лапы, а хозяин присел и начал почесывать ей живот. — Знаете, — оглянулся он на нас с Чаком, — эти собаки не такие плохие, если их правильно воспитывать. Это просто большие дети. Разве не так, Текси? Я назвал ее Текси, потому что год назад ко мне пришел водитель такси и заказал татуировку. Сказал, что подарит мне щенка питбуля, если я выколю старуху с косой и подпишу рисунок именем его бывшей жены. Я так и сделал, правда, девочка? Вроде как ирония судьбы: она пит и я. Как родственники. Мастерская Пита оказалась неведомым мне миром, который трудно было представить, а ведь мне приходилось посещать самые невероятные места. Стены полностью были покрыты самыми разнообразными образцами татуировок. Здесь висели тысячи индейцев, крылатых коней, драконов, рыб, лягушек и культовых символов, которые не имели для меня никакого смысла. Повсюду виднелись лозунги «Никому не доверяй» и «Я там был и отметился». Со столов и полок строили гримасы пластиковые черепа, около телевизора были разложены журналы о татуировках, чтобы их могли пролистать самые отважные из ожидающих. Странно, но то, что вначале мне показалось отвратительным, спустя час стало понятным. Это была форма жизненного кредо. Такие люди, как Пит, и, возможно, большая часть его клиентуры являлись изгоями, противостоящими всему, что отрицало право людей быть теми, кем они были на самом деле. Неуместной здесь была только кожа мертвеца, которую я привезла в банке с формалином. Она принадлежала человеку, одевавшемуся в костюмы от Армани и крокодиловые туфли, который едва ли был дерзким представителем контркультуры. — Как вы начали заниматься этим делом? — спросила я Пита. Чак осматривал образцы татуировок, словно обходил картины в музее. Я поставила свой пакет на прилавок рядом с кассой. — Настенные надписи, — ответил Пит. — Я использую многое из граффити, вроде как Грайм в «Основном инстинкте» в Сан-Франциско, но это ни в коем случае не значит, что я так же хорош, как он. Но если сочетать яркие, подобные граффити изображения со смелыми линиями старой школы, то это мой стиль. Он постучал пальцем по фотографии в рамке, с которой улыбалась обнаженная женщина, соблазнительно прикрывающая грудь скрещенными руками. На животе был изображен закат на фоне маяка. — Вот, например, эта девушка. Она пришла сюда с парнем, сделавшим ей подарок на день рождения — оплатившим татуировку. Начала с крошечной бабочки на бедре, была до смерти напугана. После этого каждую неделю приходит за следующей татуировкой. — Почему? — Это затягивает. — Большинство накалывает несколько татуировок? — Большая часть тех, кто накалывает одну, стремятся спрятать ее от посторонних глаз. Например, заказывают рисунок сердца на ягодице или женской груди. Иначе говоря, такая татуировка имеет особое значение. Или, может, человеку сделали наколку, когда был пьян; это тоже случается, но не в моей мастерской. Ни за что не возьму клиента, если от него пахнет алкоголем. — А если у человека только одна татуировка на спине? Она для него важна? Может ли быть так, что он наколол ее не из бравады и не по пьянке? — Я бы ответил — да. Татуировку на спине не спрячешь, если только никогда не снимать рубашку. Поэтому я думаю, она что-то означает. Он бросил взгляд на пакет, стоящий на прилавке. — Значит, вы принесли татуировку со спины? — спросил он. — Два круглых желтых пятнышка, каждое размером со шляпку гвоздя. Пит в раздумье помолчал, поджав губы, словно испытывая боль. — У них есть зрачки, как в глазах? — поинтересовался он. — Нет, — ответила я и оглянулась на Чака, проверяя, мог ли он слышать наш разговор. Раффин сидел в кресле, листая журнал. — Черт, — сказал Пит, — это нелегкая задача. Без зрачков. Не могу представить что-то без зрачков, если это животное или птица. Похоже, речь идет не о татуировке с помощью шаблона. Скорее авторская работа на заказ. Он обвел руками мастерскую, будто дирижируя оркестром своих шаблонов. — Все это образцы флешей, — сообщил он, — в отличие от авторской работы, как татуировки Грайма. Я утверждаю, что по татуировке можно узнать определенный стиль, как у Ван Гога или Пикассо. Например, я всегда могу узнать татуировку Джека Руди или Тин Тин — это самые красивые одноцветные работы. Пит провел меня через мастерскую в помещение, которое выглядело как обыкновенная комната для обследования в кабинете врача. Оно было оборудовано автоклавом и ультразвуковым очистителем, на полке находилось хирургическое мыло, на столе — флаконы с антисептиком и мазями, в больших стеклянных банках — шпатели для отдавливания языка и пачки стерильных иголок. Машинка для татуировки выглядела как прибор для электрической акупунктуры, на сервировочном столике стояли квадратные бутылочки с яркими красками, лежали крышечки для перемешивания. В центре располагалось гинекологическое кресло. Наверное, на подставках было удобнее наносить рисунки на ноги и те части тела, о которых не хотелось даже думать. Пит расправил на столике полотенце, и мы натянули хирургические перчатки. Он включил бестеневую лампу и пододвинул ее ближе, в то время как я открутила крышку банки, сморщившись от резкого запаха формалина. Вытянула из розоватой жидкости обрывок кожи. Законсервированная ткань стала похожей на резину. Пит без колебаний взял ее и посмотрел на свет. Повернул так и этак, изучил через увеличительное стекло. — Да, — сказал он. — Вижу эти пятнышки. Там есть когти, держащиеся за ветку. Если выделить рисунок из фона, можно заметить перья хвоста. — Птица? — Точно, птица, — ответил он. — Может быть, сова. Прежде всего замечаешь глаза, и по-моему, они когда-то были больше. Их выдает штриховка. Вот здесь. Я наклонилась ближе, наблюдая, как его палец мазками двигался над кожей. — Видите? — Нет. — Очень слабое изображение. На глазах темные круги, вроде как маска, неровные, не слишком хорошо нарисованные, кто-то пытался сделать глаза намного меньше; а вот полосы, исходящие от желтых пятнышек. Неопытный глаз этого не заметит, потому что кожа слишком темная, плохо сохранившаяся, но если внимательно приглядеться, можно увидеть, что вокруг глаз она темнее, если это можно назвать глазами. Да. Чем дольше смотрю, тем больше уверен, что это сова, а желтые пятнышки — неудачная попытка тщательно прикрыть старую татуировку, превратив желтые кружочки в совиные глаза. Или что-то похожее на совиные глаза. Я начинала видеть полосы, перья в темной штриховке, о которых говорил Пит, и яркие желтые глаза, заштрихованные по краям темными чернилами, как будто кому-то захотелось сделать их меньше. — Некто хотел скрыть желтые кружочки, поэтому нарисовал поверх них темные окружности, — сказал Пит. — Поскольку верхний слой кожи пропал, с ним сошла большая часть новой татуировки — совы. Скорее всего ее накалывали не слишком глубоко. Но желтые пятнышки наколоты по-настоящему, намного глубже, чем нужно для рисунка. Это означает, что работали два разных мастера. Он еще раз изучил обрывок кожи. — На самом деле старую татуировку закрыть невозможно, — подвел итог Пит. — Но если знать свое дело, можно работать на ней и вокруг нее. В этом весь трюк. Наверное, это можно назвать оптической иллюзией. — Есть ли способ узнать, частью чего могли быть желтые глаза? — спросила я его. Пит разочарованно вздохнул. — Жаль, что кожа в таком плохом состоянии, — пробормотал он, раскладывая ее на полотенце. Он заморгал. — Господи, эти химикалии меня достали. Как вы с ними работаете? — Очень осторожно, — ответила я. — Можно воспользоваться вашим телефоном? — Конечно, можно. Я обошла стол, обеспокоенно поглядывая на Текси, которая подняла голову с подстилки. Она не отрываясь смотрела на меня, словно призывая меня отважиться на движение, которое ей не понравится. — Все нормально, — успокаивающе проговорила я. — Пит, ничего, если я отправлю по пейджеру ваш номер? — Пожалуйста, он не секретный. — Ты хорошая девочка, — с надеждой на это сказала я Текси, обходя стол, чтобы позвонить. Ее маленькие бесстрастные глаза напоминали акульи, тяжелая треугольная голова — голову змеи. Она выглядела как нечто первобытное, остановившееся в эволюции с самого начала времен, и я вспомнила надпись внутри контейнера. — Может быть, это волк? — спросила я Пита. — Или даже оборотень? Он опять вздохнул, в его глазах застыла усталость после тяжелой работы в выходные. — Ну, изображение волков достаточно популярное. Вы понимаете — стадный инстинкт, одинокий волк… — объяснил он. — Но его трудно закрыть птицей, будь то сова или какая-то другая. — Да! — донесся в трубке голос Марино. — Это может быть что угодно, — продолжал громко говорить Пит, — койот, собака, кошка. Любое животное с густым мехом и глазами без зрачков. Но оно должно быть маленьким, чтобы его смогла закрыть сова. Очень маленьким. — Кто это там распинается о густом мехе? — грубо спросил Марино. Я рассказала, где нахожусь и зачем. Все это время Пит непрерывно говорил, указывая на многочисленные флеши с изображением мохнатых животных. — Здорово! — тут же разозлился Марино. — Почему бы тебе заодно не сделать наколку? — В другой раз. — Не могу поверить, что ты одна поехала в такое заведение. Ты понимаешь, какого сорта люди туда ходят? Продавцы наркотиков, козлы, условно-досрочно освобожденные, рокеры и прочая шваль. — Все нормально. — Нет, не все нормально! — взорвался он. Его беспокоило что-то не связанное с моим посещением салона татуировки. — Что случилось, Марино? — Ничего особенного, если не считать особенным неоплачиваемое отстранение от работы. — Для этого нет оснований, — сердито сказала я, хотя все время этого боялась. — Брей считает, что есть. По-моему, вчера я испортил ей ужин. Она говорит, в следующий раз меня уволят. Хорошая новость; я обдумываю, что могу сделать в тот самый следующий раз. — Эй! Идите сюда, я кое-что вам покажу, — позвал Пит с другого конца комнаты. — Мы что-нибудь предпримем, — пообещала я Марино. — Ага. Глаза Текси не отрывались от меня, когда я положила трубку и обошла ее. Я смотрела на образцы татуировок, вывешенные на стене, и только хуже себя чувствовала. Мне хотелось, чтобы татуировка представляла собой маленький рисунок волка, оборотня, в то время как в действительности она могла быть — и, возможно, была — совершенно другой. Я ненавидела, когда вопросы остаются без ответов, а наука и здравый смысл оказываются бессильными. Я не могла припомнить, когда в последний раз чувствовала себя настолько обескураженной и расстроенной. Мне показалось, что стены сдвигаются, а из флешей выпрыгивают демоны. Вокруг меня возник хоровод кинжалов, вонзенных в сердца и черепа, могильных камней, оскаленных животных и страшных вампиров. — Почему людям нужно носить на себе смерть? — Я повысила голос, и Текси тут же подняла голову. — Разве не достаточно жить рядом с ней? Почему им хочется провести остаток жизни, глядя на ее изображение на руке? Пит пожал плечами и, казалось, ничуть не обеспокоился, что я подвергаю сомнению его ремесло. — Понимаете, док, когда думаешь о смерти, не остается ничего, кроме страха. Поэтому люди заказывают такие татуировки, чтобы не бояться смерти. Это похоже на то, когда человек, до ужаса боящийся змей, стоит рядом с ними в зоопарке. В некотором смысле вы каждый день тоже стоите рядом со смертью. Разве вы не будете бояться смерти меньше, если постоянно ее видите? Я не знала, что на это ответить. — Понимаете, вот у вас в банке есть обрывок кожи, снятой с мертвеца, — продолжал он, — и вы ее не боитесь. Но если сюда войдет другой человек, он, наверное, закричит или его стошнит. Я не психолог, — говорил Пит, энергично жуя резинку, — но есть что-то действительно важное в том, как человек выбирает рисунок, который навечно останется на его теле. Возьмем этого мертвеца. Сова кое-что говорит о нем. О том, что происходило с ним, а главное, о том, чего он боялся; а это может быть связано с рисунком, который находился под совой. — Похоже, многие ваши клиенты боятся роскошных обнаженных женщин, — заметила я. Пит на мгновение задумался. — Об этом я не думал, но все сходится. Большинство парней с обнаженной натурой на самом деле боятся женщин. Боятся в эмоциональном отношении. Чак включил телевизор. — Я видел тысячи татуировок на телах, но никогда не думал о них как о символах страха. — Пит постучал пальцем по банке с формалином. — Этот парень чего-то боялся, — сказал он. — Кажется, у него была на то веская причина.Глава 23
Я едва успела зайти домой, повесить пальто и поставить дипломат у двери, когда раздался телефонный звонок. Было двадцать минут девятого, и прежде всего я подумала о Люси. Пока я знала только, что Джо переведут в клинику Виргинского медицинского колледжа к выходным. Я была одновременно испугана и обижена. Независимо от того, что диктовали правила, протокол или приказы, Люси была в состоянии со мной связаться. Она могла дать мне знать, как себя чувствуют она и Джо. Могла сообщить, где находится. Я быстро схватила трубку и была удивлена, когда зазвучал голос бывшего заместителя шефа полиции Эла Карсона. Я знала, что он может звонить мне, тем более домой, только в крайнем случае — если нужно сообщить важные или очень плохие известия. — Я не обязан вам звонить, но кто-то должен это сделать, — сразу начал он. — В «Куик-Кэри» произошло убийство. Это ночной магазин около Кэри, рядом с Либби. Вы знаете это место? Продают повседневные товары. Карсон говорил нервно и торопливо. Похоже, он был напуган. — Да, — ответила я. — Это недалеко от моего дома. Я взяла блокнот и стала записывать. — Очевидное ограбление. Кто-то вошел, убил продавщицу и очистил кассу. Я вспомнила видеопленку, которую вчера просматривала. — Когда это случилось? — спросила я. — Мы думаем, не более часа назад. Я звоню сам, потому что в вашем отделе еще ничего не знают. Я помолчала, не понимая, что он хотел сказать. — Я сообщил Марино, — продолжал Карсон. — Все равно они больше ничего не могут мне сделать. — Что вы имеете в виду, говоря, что в отделе еще ничего не знают? — Полиция больше не обязана вызывать судмедэксперта, пока не закончит обследование места происшествия. Пока криминалисты не закончат работу, а они только что приехали. Поэтому пройдет несколько часов… — Кто отдал это дурацкое распоряжение? — воскликнула я, хотя знала ответ заранее. — Доктор Скарпетта, меня вынудили подать в отставку, — сказал Карсон, — но я бы ушел сам. Не могу ужиться с некоторыми переменами. Вам известно, что мои парни всегда ладили с вашим отделом. Но Брей привела своих людей… того, как она поступила с Марино, было достаточно, чтобы немедленно подать в отставку. Но сейчас важно другое — за один месяц ограбили два ночных магазина и убили продавцов. Мне не нужно, чтобы кто-то все напортил. Если это один и тот же человек, он опять пойдет на это. Я позвонила домой Филдингу и рассказала, что происходит. — Вы хотите, чтобы я… — начал он. — Нет! — отрезала я. — Я отправлюсь туда немедленно. Нам усиленно вставляют палки в колеса, Джек. Я ехала быстро. Брюс Спрингстин пел «В город приходит Санта-Клаус», и я подумала о Брей. Раньше я ни к кому не испытывала ненависти. Это чувство отравляет человека. Я всегда ему противилась. Возненавидеть означало проиграть, и мне нужно постараться не отдаться этому чувству. По радио начали передавать новости, первым прозвучал репортаж с места недавнего убийства. «…второе убийство в магазине за последние три недели. Заместитель Брей, что вы можете нам сказать?» «В настоящее время подробности неизвестны, — раздался ее голос в моей машине. — Мы знаем, что несколькими часами раньше неизвестный вошел в магазин „Куик-Кэри“, ограбил его и убил продавщицу». Зазвонил телефон в машине. — Ты где? — спросил Марино. — Подъезжаю к Либби. — Я сворачиваю на стоянку в Кэри-таун. Нужно рассказать тебе, что случилось, потому что, когда приедешь, тебе никто не скажет даже, сколько сейчас времени. — Встретимся там. Через несколько минут я свернула в небольшой торговый центр и припарковалась напротив ювелирного магазина «Шварц-чайлд», рядом с грузовичком Марино. Он пересел в мою машину. На нем были джинсы, сапоги и потрепанная кожаная куртка со сломанной молнией и меховой подкладкой, истершаяся до такой степени, что стала лысой, как и он. Собираясь, Марино не пожалел одеколона — это означало, он успел выпить пива. Он щелчком выбросил сигаретный окурок, и красный огонек прочертил в темноте плавную дугу. — Все под контролем, — язвительно сказал Марино. — Расследование возглавляет Андерсон. — И Брей. — Она собрала пресс-конференцию перед магазином, — с омерзением произнес Марино. — Поехали. Я направила машину обратно на Кэри-стрит. — Начнем сначала, док, — сказал он. — Этот козел вошел в магазин и у кассы выстрелил продавщице в голову. Затем вывесил табличку «Закрыто», запер дверь, отволок продавщицу в заднюю часть магазина, на склад, и избил. — Вначале выстрелил, потом избил? — Да. — Кто известил полицию? — В девятнадцать шестнадцать сработала сигнализация. Она была установлена на задней двери и включена, даже когда магазин работал. Приехали копы и обнаружили переднюю дверь запертой и с вывешенной табличкой «Закрыто». Они обошли магазин сзади и заметили, что задняя дверь открыта настежь. Войдя, полицейские увидели женщину на полу и кругом следы крови. Убитая предварительно опознана как Ким Люонг, уроженка Азии. Брей продолжала выступать по радио. «Ранее вы говорили о свидетеле», — обратилась к ней репортер. «Известно, что в этом районе видели человека в темной одежде приблизительно в то время, когда, по нашим сведениям, произошло убийство, — отвечала Брей. — Он нырнул в переулок в соседнем квартале. Свидетель его не рассмотрел. Всем видевшим этого человека просьба сообщить нам. Мы будем рады любым подробностям. Охрана правопорядка в нашем городе требует общих усилий». — Что она делает? Проводит избирательную кампанию? — воскликнул Марино. — В магазине есть сейф? — спросила я. — В задней комнате, где нашли тело. Он не был открыт. Так мне сказали. — А видеокамера? — Нет. Может, преступник извлек урок после убийства Ганта и теперь нападает на заведения, где нет видеокамер? — Возможно. Мы понимали, что за неимением лучшего исходим из предположений, но Марино не собирался сдаваться просто так. — Об этом рассказал тебе Карсон? — поинтересовалась я. — Это не копы отстранили меня от работы. И я уже знаю: ты думаешь, почерк немного другой. Но это не наука, док. Ты сама это понимаешь. Обычно этот спасательный круг бросал нам с кривой усмешкой Бентон. Он был специалистом по психологическим профилям, экспертом по почерку преступников, поведенческим шаблонам и прогнозированию. Каждое преступление совершается по-своему, поскольку все жертвы разные. Меняются обстоятельства и настроение, даже погода каждый день другая, поэтому убийца все время приспосабливается. Бентон постоянно смеялся над голливудскими интерпретациями того, на что способны специалисты по поведенческим реакциям. Он не был ясновидящим, а злодеи действовали не на компьютером экране, а в жизни. — Может, она его разозлила или еще что-нибудь в этом роде, — продолжал рассуждать Марино. — Кто знает, может, он только что поссорился со своей матерью. — Что будет, если тебе больше не будут звонить такие люди, как Эл Карсон? — Это дело принадлежит мне, — сказал он, будто не слышал вопроса. — Дело Ганта расследовал я — значит, как ни посмотри, это тоже мое. Даже если это не один и тот же убийца, кто об этом догадается прежде меня, поскольку я единственный знаю все, что следует знать? — Нельзя все время действовать как бульдозер. С Брей это не пройдет. Нужно найти способ заставить ее работать вместе, и тебе лучше придумать его в течение ближайших пяти минут. Он молчал, когда я поворачивала на Либби-авеню. — Ты умный, Марино, — заметила я. — Думай. Речь идет не о том, чья это территория. Речь идет об убитой женщине. — Черт, — ответил он. — Что происходит с людьми? «Куик-Кэри» был небольшим магазинчиком, у которого не имелось ни витрины из зеркального стекла, ни собственной заправки. Он не был ярко освещен или расположен в месте, привлекавшем посетителей. Он оставался открытым до шести утра, исключая выходные. Стоянка перед магазином озарялась спецсигналами машин, а среди копов и урчащих автомобилей блистала Брей в ауре лучей телекамер и вспышек, которые кружили вокруг нее словно флотилия маленьких солнц. Она была в длинной красной шерстяной накидке, туфлях на высоких каблуках и бриллиантовых серьгах, сверкавших при каждом повороте ее красивой головки. Судя по внешнему виду, она только что вышла с официального приема. Пошел мелкий дождь со снегом. Я выгрузила из багажника рабочий чемоданчик. Брей заметила меня прежде, чем пресса, а потом остановила свой взгляд на Марино, и на ее лице появилась гневная гримаса. — …не выдадим, пока не известим ее семью, — говорила она прессе. — Теперь смотри, — негромко произнес Марино. Он с деловым видом торопливо подошел к магазину и сделал то, чего никогда не делал: открыто предстал перед журналистами. Он пошел еще дальше, достав рацию и принявшись направо и налево раздавать распоряжения о том, что принимает командование, поскольку ему много известно. — Двести второй, как поняли? — донесся до меня его голос, когда я закрывала машину. — Двести второй понял, — пришел ответ. — Я на месте, захожу внутрь, — сообщил по рации Марино. — Встречаю вас. Его мгновенно окружили по меньшей мере с десяток репортеров и операторов. Поразительно, как быстро они могли двигаться. — Капитан Марино? — Капитан Марино! — Сколько денег было похищено? Он не стал их отгонять. Взглядом Брей впилась в лицо Марино, когда все внимание переместилось на него, на человека, с которым она, казалось, покончила. — У них в кассе было меньше шестидесяти долларов, как во всех других ночных магазинах? — Вы не считаете, что в ночных магазинах в это время года должен дежурить охранник? Марино, небритый и под завязку наполненный пивом, посмотрел в камеру и сказал: — Если бы это был мой магазин, в нем наверняка был бы охранник. Я заперла автомобиль. Брей повернулась ко мне. — Значит, вы считаете, эти два убийства связаны с рождественскими праздниками? — спросил Марино другой репортер. — Я считаю, их совершил мерзкий тип без чести и совести. Он будет делать это опять и опять. Поэтому мы обязаны остановить его, что мы и пытаемся сделать. Брей встала передо мной, когда я, направляясь к магазину, начала обходить полицейскую машину. Она плотно завернулась в накидку и была такой же холодной и пронизывающей, как погода. — Зачем вы позволили ему это сделать? — проговорила она. Я остановилась и посмотрела ей в глаза. Изо рта вырывался пар как из паровоза, который был готов смести ее с пути. — Марино нельзя позволить или запретить. По-моему, вы наконец начинаете понимать это. Раздался голос репортера местной «желтой» газеты: — Капитан Марино! Ходят слухи, вы больше не детектив. Что вы здесь делаете? — Выполняю особое поручение заместителя шефа полиции Брей, — сурово сказал Марино в микрофон. — Я возглавлю это расследование. — Ему конец, — сказала мне Брей. — Он просто так не уйдет. Марино поднимет такой шум, какого вы не слышали никогда в жизни, — пообещала я.Глава 24
Марино встретил меня у входа в магазин. Войдя внутрь, мы сразу же увидели Андерсон. Она стояла перед прилавком и заворачивала ящик кассы в плотную коричневую бумагу, а криминалист Эл Эгглстон кисточкой наносил на кассу дактилоскопический порошок, чтобы снять отпечатки пальцев. Заметив нас, Андерсон не обрадовалась. — Что вы здесь делаете? — Она преградила путь Марино. — Пришли купить пивка. Как дела, Эгглстон? — Потихоньку, Пит. — Мы еще не закончили, — сказала мне Андерсон. Не обращая внимания на ее реплику, я подумала, сколько улик она успела уничтожить на месте преступления. Слава Богу, Эгглстон занимался важной работой. Я сразу обратила внимание на упавший стул у прилавка. — Стул был перевернут, когда приехала полиция? — спросила я у Эгглстона. — Насколько мне известно, да. Андерсон решительным шагом вышла из магазина, очевидно, чтобы найти Брей. — Ого, — произнес Марино. — Вот это следы. — Правду говоришь. На стене за прилавком виднелись разлетевшиеся дугой брызги крови. — Рад, что ты здесь, Пит, но ты играешь с огнем. Кровавый след огибал прилавок и вел по проходу между полками, самому дальнему от дверей. — Марино, подойди сюда, — позвала я. — Эй, Эгглстон, не пропусти образцы ДНК этого парня. Положи их в маленькую баночку, и, может быть, мы сумеем вырастить его клон, — сказал Марино, направляясь ко мне. — Тогда мы в конце концов узнаем, кто он такой. — У тебя великий ум, Пит. Я указала на кровь, которая вытекла из сонной артерии убитой Ким Люонг. След растянулся футов на двадцать вдоль полок, на которых лежали бумажные полотенца, туалетная бумага и другие товары для дома. — Господи Иисусе, — пролепетал Марино, когда понял, что они означали. — Он волок ее, пока она истекала кровью? — Да. — Как долго она протянула бы с таким кровотечением? — Несколько минут. Максимум десять. Кроме этого, на полу заметны были легкая кровавая бахрома, прочерченная волосами, и параллельные следы пальцев. Я представила, как убийца волочет ее за ноги — руки женщины раскинуты как крылья, волосы стелются следом словно плюмаж. — Он тянул ее за ноги, — сказала я. — У нее были длинные волосы. Андерсон вернулась в магазин и наблюдала за нами. Мне было противно от того, что я должна обдумывать каждое слово, сказанное в присутствии полиции. Но это случалось и раньше. В течение многих лет работы мне приходилось иметь дело с копами-доносчиками, и я работала с ними, хотя считала их врагами. — Ставлю что угодно, она не умерла сразу, — произнес Марино. — Ранение в сонную артерию не означает немедленную смерть, — объяснила я. — Тебе могут перерезать горло, и ты успеешь позвонить в Службу спасения. Она не должна была сразу потерять сознание, но очевидно, что произошло именно это. Дальше в проходе крови стало меньше, и я обратила внимание, что небольшие пятна уже подсохли, а кровь в лужах начинала сворачиваться. Мы прошли мимо холодильных ящиков с пивом и открыли дверь на склад, где техник-криминалист Гарри Хэм стоял на коленях спиной ко мне, а второй криминалист фотографировал что-то, скрытое от моего взгляда. Обойдя их, я пришла в ужас. Синие джинсы и трусики Ким Люонг были стянуты до колен, из прямой кишки торчал лабораторный термометр. Хэм оглянулся на меня и замер, словно пойманный за руку вор. Мы много лет проработали вместе. — Какого черта вы делаете? — сказала я жестко. — Замеряю температуру, док, — испуганно ответил Хэм. — Вы взяли мазок, прежде чем вставлять градусник? На случай если она была изнасилована? — требовательно спросила я тем же тоном, в то время как Марино протиснулся мимо меня и уставился на труп. Хэм заколебался. — Нет, не взял. Хэму было около сорока лет, это был высокий красивый мужчина с темными волосами и большими карими глазами, обрамленными длинными ресницами. Часто после небольшой практики люди, подобные ему, начинали думать, что могут выполнять работу судебно-медицинского эксперта. Но Хэм всегда соблюдал правила и уважительно относился ко мне. — И как теперь прикажете толковать любое повреждение тканей, когда вы поместили твердый предмет в прямую кишку? — продолжала я. Он смущенно отвел глаза. — А если я найду повреждения в заднем проходе, то как смогу свидетельствовать в суде, что они не нанесены термометром? И если вы не можете гарантировать стерильность своего оборудования, любой образец ДНК тоже попадет под сомнение. Хэм покраснел. — Вы имеете представление, сколько артефактов вы только что оставили на месте преступления, полицейский Хэм? — Я был очень осторожен. — Очистите помещение. Сейчас же. Я открыла рабочий чемодан и сердито натянула перчатки. Передала Марино фонарик и, прежде чем начать работу, изучила комнату. Склад был тускло освещен, множество ящиков с пивом и колой на расстоянии двадцати футов были залиты кровью. В нескольких футах от тела лежали гигиенические тампоны и бумажные полотенца, дно коробок пропиталось кровью. Пока не было никаких признаков того, что убийцу интересовало здесь что-то другое, кроме жертвы. Я присела и стала изучать тело, обращая внимание на все: оттенки и текстуру тканей и крови, каждый нюанс дьявольских действий убийцы. Вначале я ни к чему не прикасалась. — Боже мой, он действительно избил ее до смерти, — сказал полицейский, который делал снимки. Создавалось впечатление, будто дикий зверь приволок раненого в свою берлогу и растерзал. Свитер и бюстгальтер женщины были сорваны, туфли и носки сняты и брошены рядом. Ким Люонг была упитанной женщиной с полными бедрами и грудью, но узнать, как она выглядела, я смогла только по водительским правам, которые мне показали. Она была миловидной женщиной с застенчивой улыбкой и длинными черными блестящими волосами. — Когда ее нашли, на ней были трусы? — спросила я Хэма. — Да, были. — А туфли с носками? — Они были сброшены и лежали точно так, как вы видите. Мы до них не дотрагивались, ведь мне не нужно поднимать туфли и носки. И так видно — они в крови. — Почему он снял с нее туфли и носки, а не трусы? — задал вопрос один из полицейских. — Да. Зачем кому-то поступать таким странным образом? Я посмотрела на ступни Ким — на них также засохла кровь. — Когда приедем в морг, нужно получше осмотреть ее при ярком свете, — сказала я. На шее отчетливо виднелся след от пули, задевшей сонную артерию. Я слегка повернула ее голову иувидела слева выходное отверстие. — Вы нашли пулю? — спросила я Хэма. — Выковыряли из стены за прилавком, — ответил он, не смея смотреть мне в глаза. — Гильзы пока нет, если она вообще была. Гильзы не будет, если преступник стрелял из револьвера. Пистолеты выбрасывали стреляные гильзы, и это была единственная полезная вещь, которую можно от них ожидать. — В каком месте стены? — Если стоять лицом к прилавку, то левее того, где она сидела бы на стуле за кассой. — Выходное отверстие тоже слева. Если они находились лицом друг к другу, возможно, следует искать убийцу-левшу. Убийца Ким Люонг нанес ей удары каким-то предметом, оставившим на лице девушки равномерные округлые и линейные рваные раны. Кроме того, она, по всей видимости, была избита кулаками. Когда я начала ощупывать лицо в поисках переломов, под пальцами захрустели обломки костей. Зубы были вдавлены внутрь. — Посвети сюда, — попросила я Марино. По моему указанию он переместил луч фонарика, и я осторожно повернула голову женщины направо и налево, ощупывая через волосы череп и проверяя заднюю и боковые части шеи. На ней виднелись следы кулаков, округло-линейные раны, а также несколько бороздчатых ссадин в разных местах. — За исключением стянутых трусиков и попытки измерить температуру тела она находилась в точно таком же положении? — спросила я Хэма. — Да, не считая того, что джинсы были застегнуты на молнию и пуговицу, — ответил он. — Свитер и бюстгальтер валялись точно так же, порванные посередине, — указал он рукой. — Порвал голыми руками. — Рядом со мной присел Марино. — Черт возьми, он сильный парень. Док, она, наверное, уже была мертва, когда он приволок ее сюда, правильно? — Не совсем. Ткани еще реагировали на побои. Вот следы. — Но зачем забивать до смерти почти мертвое тело? — задал вопрос Марино. — Я хочу сказать, что она не сидела и не спорила с ним. Не сопротивлялась. Это очевидно. Нет ни следов борьбы, ни кровавых отпечатков. — Он ее знал, — раздался за моей спиной голос Андерсон. — Это наверняка ее знакомый. В противном случае он бы просто застрелил ее, взял деньги и убежал. Марино сидел рядом со мной, упершись локтями в колени и держа фонарик в руке. Он взглянул на Андерсон словно на клиническую идиотку. — Не думал, что ты тоже спец в психологии. Ходила на курсы или изучала самостоятельно? — Марино, посвети, пожалуйста, сюда, — проговорила я. — Здесь плохо видно. Луч фонарика высветил на теле кровавый рисунок, который я сначала не заметила, потому что была занята ранами. Буквально каждый дюйм обнаженной плоти был испачкан завитками и мазками крови, будто нарисованными пальцами. Кровь засыхала и начала покрываться коркой. К ней прилипли волосы — те самые длинные светлые волосы. Я показала их Марино. Он наклонился ближе. — Спокойно, — предупредила я, потому что почувствовала его реакцию и знала, что именно показываю. — А вот и ваш начальник, — сказал Эгглстон, осторожно входя в комнату. В тесном помещении было тесно и душно. Оно выглядело так, словно здесь выпал кровавый дождь. — Придется восстанавливать последовательность событий, — произнес Хэм. — Нашел стреляную гильзу. — Эгглстон с довольным видом передал ее Марино. — Марино, если хочешь отдохнуть, я могу ей посветить. — Хэм пытался искупить свою непростительную ошибку. — По-моему, достаточно очевидно, что она лежала на этом самом месте, когда ей наносили удары. — Я сказала это, так как не считала, что в данном случае необходимо восстанавливать цепочку событий. — Съемка покажет наверняка. Это был старый французский метод, при котором вначале на пленку снимается пятно крови, а потом — геометрически вычисленный источник крови. После многократной съемки получается трехмерная модель, показывающая, сколько ударов было нанесено и в каком положении находилась жертва при каждом ударе. — Здесь слишком много народу, — громко заметила я. По лицу Марино стекал пот. Я чувствовала жар его тела и ощущала его дыхание, когда он работал рядом. — Немедленно передай это в Интерпол, — сказала я тихо, чтобы никто не услышал. — Понял. — Патрон «спир» тридцать восьмого калибра. Когда-нибудь слышал о таких? — спросил Эгглстон Марино. — Да. С пулей повышенной убойности. «Голд-дот», — ответил тот. — Сюда это никак не вписывается. Я вынула химический термометр и установила его на коробке с одноразовыми тарелками, чтобы измерить температуру среды. — Я и без этого могу сказать, док: двадцать четыре и три десятых градуса, — заявил Хэм. — Очень тепло. Я осматривала и ощупывала тело, а Марино подсвечивал мне фонариком. — Нормальные люди не покупают патроны «спир», — заметил он. — Нужно заплатить десять-одиннадцать баксов за коробку из двадцати штук. Не говоря уже о том, что ты должен стрелять не из какого-нибудь дерьмового пистолета, иначе он разорвется у тебя в руке. — Скорее всего пистолет пришел с улицы. — Неожиданно рядом со мной оказалась Андерсон. — Значит, это наркотики. — Преступление раскрыто, — съязвил Марино. — Вот спасибо, Андерсон. Ребята, можем расходиться по домам. Я ощущала резкий, сладковатый запах свертывающейся крови. Вынула химический термометр, который установил Хэм. Ее внутренняя температура составляла 31,4 градуса. Я оглянулась. В комнате, кроме нас с Марино, находилось трое. Я почувствовала нарастающую злость и разочарование. — Мы нашли ее сумочку и пальто, — продолжала говорить Андерсон. — В бумажнике шестнадцать долларов, поэтому вряд ли он туда залезал. И, кстати, рядом стоял бумажный пакет с пластиковым контейнером из-под пищи и вилкой. Похоже, она принесла ужин с собой и разогрела его в микроволновке. — Откуда ты знаешь, что она его разогрела? — спросил Марино. Андерсон была поймана врасплох. — Два плюс два не всегда дает двадцать два, — добавил Марино. Наступила ранняя стадия трупного окоченения. Подбородок Ким Люонг затвердел, мелкие мышцы шеи и рук — тоже. — Она слишком одеревенела за два часа, — сказала я. — Отчего это происходит? — задал вопрос Эгглстон. — Мне тоже интересно. Я всегда этому удивлялся. — У меня однажды был случай в Бон-Эр… — Что ты делал в Бон-Эр? — спросил полицейский с фотоаппаратом. — Это длинная история. Короче, у одного парня во время секса случился сердечный приступ. Подруга подумала, он просто заснул. На следующее утро просыпается, а он мертвее мертвого. Она испугалась: вдруг все узнают, что он скончался в постели, — и пыталась посадить его в кресло, а тот стоит, прислонившись к креслу, как гладильная доска. — Я серьезно, док. Почему это происходит? — повторил Хэм. — Мне тоже хочется об этом узнать, — раздался от двери голос Дианы Брей. Она стояла в дверном проеме, сверля меня глазами. — Когда человек умирает, его организм перестает вырабатывать аденозинтрифосфат, поэтому тело деревенеет, — ответила я, не удостаивая Брей взглядом. — Марино, можешь ее подержать, пока я снимаю? Он приблизился ко мне, его крупные ладони в перчатках скользнули под левую половину тела женщины. Я вынула камеру и сделала снимок раны под левой мышкой, на мягких тканях левой груди и одновременно сравнивала температуру тела и среды, рассчитывая время появления как трупных пятен, так и трупного окоченения. Я слышала чьи-то шаги, негромкое бормотание и кашель. Из-под хирургической маски стекал пот. — Я не могу работать в тесноте, мне нужно свободное место, — сказала я. Никто даже не пошевелился. Я посмотрела на Брей и остановилась. — Мне нужно свободное место, — резко повторила я. — Уберите отсюда людей. Она кивнула в сторону выхода. Полицейские, выходя за дверь, снимали хирургические перчатки и бросали их в красный мешок для биологически опасных отходов. — Ты тоже, — приказала Брей Андерсон. Марино работал, как будто бы Брей не существовало. Сама Брей не отводила от меня глаз. — Я даже думать не хочу о том, чтобы еще раз выехать на подобное место преступления, — сказала я, не отрываясь от работы. — Ни ваши полицейские, ни криминалисты — никто, вы слышите, никто не должен дотрагиваться до тела, пока не прибуду я или один из моих людей. Я в упор посмотрела на нее. — Я ясно выражаюсь? Казалось, она обдумывала мои слова. Я зарядила новую кассету с пленкой в свою тридцатипятимиллиметровую фотокамеру. Глаза устали, потому что освещение было тусклым, и я взяла фонарик Марино. Посветила им под углом на область вблизи левой груди Ким, а потом на правое плечо. Брей придвинулась ближе посмотреть, что я изучаю, и аромат ее духов пугающе смешался с запахом крови. — Место преступления принадлежит нам, Кей, — произнесла она. — Я понимаю, что вы не привыкли работать таким образом — вероятно, все то время, которое вы находитесь здесь, вам приходилось действовать по-другому. Именно об этом я говорила, когда упоминала… — Чушь собачья! — грубо бросил ей Марино. — Капитан, держитесь от этого подальше! — взорвалась в ответ Брей. — Это вам лучше держаться подальше! — повысил голос Марино. — Заместитель Брей, — вмешалась я, — закон штата Виргиния устанавливает, что контроль над телом осуществляет судебно-медицинский эксперт. Тело входит в мою юрисдикцию. Я закончила фотографировать и встретила взгляд ее голодных светлых глаз. — Тела нельзя касаться, изменять его положение или мешать судмедэксперту любым другим образом. Вам ясно? — повторила я. Я сняла перчатки и сердито швырнула их в красный мешок. — Вы только что лишили это дело доказательной базы, заместитель шефа полиции Брей. Я закрыла рабочий чемодан и защелкнула замок. — Вы с прокурором быстро его закроете, — в ярости добавил Марино, срывая свои перчатки. — Такое расследование называется халявой. Он обвиняющим жестом ткнул толстым пальцем в сторону мертвой женщины, как будто ее убила Брей. — Вы позволили убийце остаться безнаказанным! — кричал он. — Вы, ваши игры в политику и большие сиськи! С кем вы трахнулись, чтобы получить это назначение? Брей побагровела. — Марино! — Я схватила его за руку. — Вот что я вам скажу… Марино, выйдя из себя, вырывался от меня, тяжело дыша, как раненый медведь. — Ты знаешь, что разбитое лицо этой женщины не имеет отношения к политике, ты, хренова сучка! Как бы тебе понравилось, если бы на этом месте лежала твоя сестра? О, проклятие! Что я говорю? — Марино всплеснул обсыпанными тальком руками. — Ты ведь даже не представляешь, что можно кого-то любить! — Марино, вызывай перевозку, — приказала я. — Марино больше никого не будет вызывать. — Голос Брей напоминал звук захлопывающейся металлической двери. — И что ты собираешься со мной сделать? Выгнать с работы? — не успокаивался Марино. — Давай, увольняй. А я расскажу всем репортерам — отсюда до Северного полюса, — почему ты меня выгнала. — Увольнение для вас слишком мягкое наказание, — проговорила Брей. — Лучше продолжайте быть отстраненным от работы без сохранения содержания. Это может продлиться очень-очень долго. Она гневно вышла, словно королева, готовая отдать приказ своим армиям пойти на нас войной. — Ну нет! — громко закричал ей вслед Марино. — Ты ошибаешься, малышка. Наверное, я забыл сказать тебе, что подаю в отставку! Он по рации связался с Хэмом и попросил прислать перевозку. Тем временем я в уме производила расчеты, которые никак не хотели приходить в соответствие с формулами. — Я ей показал, где раки зимуют, а, док? — спросил Марино, но я не слушала. Сигнализация сработала в девятнадцать шестнадцать, а сейчас едва минуло двадцать один тридцать. Время смерти трудно определять: можно легко ошибиться, если не принимать во внимание все переменные, но температура тела Ким Люонг, посмертная синюшность кожи, трупное окоченение и состояние пролившейся крови не соответствовали определенному полицейскими времени смерти, которая якобы наступила всего два часа назад. — Мне кажется, будто эта комната тянет меня в могилу, док. — Она мертва по меньшей мере четыре-пять часов, — сказала я. Марино вытер рукавом пот, его глаза были тусклыми, почти безжизненными. Он не мог спокойно стоять и все время нервно постукивал по пачке сигарет в кармане джинсов. — С двух часов дня? Ты шутишь. Что он делал все это время? Его глаза постоянно метались к двери в ожидании, кто войдет в нее следующим. — По-моему, он мог делать многое. — Наверное, я только что сморозил глупость, — пробормотал Марино. Из торгового зала донеслись звуки шаркающих шагов и стук носилок. Голоса звучали приглушенно. — Скорее всего Брей не слышала твое последнее замечание, — ответила я ему. — Возможно, нужно все так и оставить. — Считаешь, он так долго здесь ошивался, потому что не хотел средь бела дня появляться на улице в окровавленной одежде? — Не думаю, что это единственная причина, — сказала я, в то время как два санитара поворачивали носилки боком, пытаясь протиснуть их в дверной проем. — Тут много крови, — обратилась я к ним. — Обойдите здесь. — Господи Боже мой! — воскликнул один из них. Я сняла с носилок одноразовые простыни, и Марино помог развернуть их на полу. — Вы, ребята, немного поднимите ее, а мы подсунем простыни, — скомандовала я. — Хорошо. Годится. Женщина лежала на спине. Из покалеченных глазниц в никуда смотрели залитые кровью глаза. Зашуршала бумага, когда я накрыла ее второй простыней. Мы подняли женщину и застегнули молнию на темно-красном мешке. — На улице начинает холодать, — доложил нам один из фельдшеров. Марино обежал глазами интерьер магазина и посмотрел через открытую дверь на автостоянку, где все еще переливались красно-синие огни спецсигналов, но внимание репортеров значительно ослабло. Журналисты разбежались по отделам новостей и телеканалам, остались лишь криминалисты, собиравшие улики на месте преступления, и один полицейский в форме. — Все правильно, — пробормотал он. — Я отстранен от работы, но разве здесь есть хоть один детектив, который будет расследовать это дело? Мне стоило бы плюнуть и послать всех к черту. Мы подходили к моей машине, когда на стоянку въехал маленький синий «фольксваген». Водитель так резко отпустил педаль сцепления, что мотор заглох. Дверца тут же распахнулась, и девушка с бледной кожей и короткими темными волосами, быстро выпрыгнув из машины, стремглав бросилась к телу, которое санитары загружали в карету «скорой помощи». Она помчалась к ним, словно пытаясь остановить. — Эй! — заорал Марино, устремляясь за девушкой. Она добежала до «скорой помощи» в тот момент, когда захлопнулись задние двери. Ее схватил Марино. — Дайте мне ее увидеть! — закричала девушка. — Пожалуйста, отпустите меня! Дайте мне ее увидеть! — Я не имею на это права, — донесся голос Марино. Санитары открыли передние дверцы и запрыгнули внутрь. — Дайте мне ее увидеть! — Все будет хорошо. — Нет! Нет! О Боже! — От девушки исходила почти осязаемая аура горя. Марино крепко держал девушку. Дизельный мотор зарычал, и я не слышала, что еще он ей говорил, но Марино отпустил ее, когда «скорая помощь» отъехала. Она упала на колени, обхватила голову ладонями и, подняв ее к ледяному, затянутому облаками небу, стала причитать и плакать, выкрикивая имя погибшей женщины: — Ким! Ким! Ким!Глава 25
Марино решил остаться с Эгглстоном и Хэмом, которые восстанавливали последовательность событий на месте преступления. Я отправилась домой. Деревья и трава покрылись льдом, и я подумала, что мне не хватает только отключения электричества. Именно это я и получила. Когда я свернула на свою улицу, все дома стояли темными, а Рита, работавшая охранницей, была такой бледной от холода, словно побывала на спиритическом сеансе. — Только не говорите, что это надолго, — взмолилась я. За стеклом сторожевого помещения колыхалось пламя свечи, Рита куталась в форменную куртку. — Свет выключили около половины десятого, — сказала она, недовольно качая головой. — Все, что осталось в этом городе, — холод. Окна в домах были затемнены, как будто шла война, а небо полностью затянуто облаками. Я с трудом подъехала к дому и едва не упала на обледеневших ступеньках. Поднялась по ним, держась за перила, и каким-то чудом нашла нужный ключ от входной двери. Сигнализация работала, потому что питалась от резервного аккумулятора, но он продержится не больше двенадцати часов, а отключение электричества из-за налипания льда иногда длилось по нескольку дней. Я набрала код и сняла дом с охраны. Мне нужно было помыться, но я не собиралась спускаться в гараж, чтобы бросить рабочий костюм в стирку, а мысль, что придется почти обнаженной идти в кромешной тьме и принимать душ без света, приводила меня в ужас. Тишина была почти абсолютной — слышался лишь монотонный шум падающего дождя. Я собрала все свечи, которые смогла найти, и стала расставлять их в доме, стараясь осветить самое важное — с моей точки зрения. Нашла фонарики. Разожгла камин, и темнота в комнате рассеялась. К моей радости, работал телефон, но автоответчик, естественно, молчал. Я не могла спокойно сидеть в сумраке. В спальне я наконец разделась и обтерлась мокрым полотенцем, надела халат и домашние тапочки и постаралась придумать, чем бы заняться. Я представила, будто Люси отправила мне сообщение, но пока оно недоступно. Написала несколько писем, но все их порвала и бросила в огонь. Я наблюдала, как бумага вначале коричневеет по краям, потом вспыхивает и превращается в черный пепел. Холодный дождь стучал в окно, я почувствовала озноб. Температура в доме постепенно опускалась, часы медленно ползли. Я попыталась заснуть, но никак не могла согреться. Мысли не успокаивались. Они перескакивали от Люси к Бентону, а от него — к ужасной сцене в магазине. Я видела истекающую кровью женщину, которую волокут по полу, и маленькие совиные глаза, глядящие сквозь гниющую плоть. Я никак не могла найти удобную позу. Люси не звонила. Выглянув из окна, чтобы посмотреть на погруженный в темноту задний двор, я испугалась. На стекле осталось туманное пятно от моего дыхания, а звон капель, когда я задремала, превратился в стук вязальных спиц. Мне показалось, что это мать сидит у постели умирающего отца и вяжет бесчисленные шарфы для обездоленных людей в каких-то холодных краях. Мимо не проезжал ни один автомобиль. Я позвонила Рите в сторожевой домик. Она не отвечала. В три часа утра я все еще не могла уснуть. Ветки деревьев потрескивали, как выстрелы, вдалеке прогромыхал поезд, идущий вдоль реки. От его одинокого гудка и скрежещущего, стучащего и громыхающего шума вагонов мне стало еще неспокойнее. Я лежала в темноте, кутаясь в теплое ватное одеяло, и только когда горизонт осветился, ко мне вернулись силы. Марино позвонил через несколько минут. — Во сколько тебя забрать? — пробормотал он охрипшим от сна голосом. — Куда забрать? — Я изможденно направилась на кухню готовить кофе. — На работу. Я не понимала, о чем он говорит. — Ты выглядывала в окно, док? — спросил он. — Ты никуда не проедешь на своем нацимобиле. — Я предупреждала, чтобы ты так не говорил. Это не смешно. Я подошла к окну и отодвинула шторы. Мир был покрыт белым прозрачным ледяным покрывалом, окутавшим каждое дерево и каждый кустик. Газон превратился в плотный жесткий ковер. С карнизов скалили зубы длинные сосульки, и я поняла, что на машине сегодня никуда не доеду. — Да, — ответила я. — Наверное, меня нужно будет забрать. Грузовик Марино с толстыми цепями на колесах почти час крутил по дорогам Ричмонда, прежде чем я добралась до работы. На стоянке не было ни одной машины. Мы осторожно дошли до здания, чуть не упав несколько раз из-за сильного гололеда, по которому мы прокладывали путь первыми. В кабинете я повесила куртку на спинку кресла, и мы с Марино переоделись в раздевалке. Фельдшеры погрузили тело на передвижной стол для вскрытий, поэтому нам не пришлось перекладывать его с каталки. Я расстегнула молнию мешка в жуткой тишине пустого театра, где правила смерть, и откинула окровавленные простыни. Под ярким светом раны женщины выглядели еще ужаснее. Отрегулировав кронштейн флюоресцентной лампы с увеличительным стеклом, я пристально оглядела тело. Ее кожа превратилась в безжизненную потрескавшуюся корку засохшей крови с порезами и провалами ран. Я собрала волоски — несколько десятков знакомых светлых, по-детски тонких волосков и разложила их по бумажным конвертам, чтобы высушить. Длина большинства волосков составляла пятнадцать — двадцать сантиметров. Они прилипли к ее животу, плечам и груди, но я не обнаружила их на лице. Часы незаметно скользили, унося с собой утро, но сколько я ни старалась найти логичное объяснение, как были порваны плотно связанный свитер и бюстгальтер, оставалось только одно: убийца порвал их голыми руками. — Никогда не видела ничего подобного, — сказала я. — Он должен обладать невероятной силой. — Может, он подсел на кокаин, или «ангельскую пыль»[4], или еще какую-нибудь гадость в этом роде, — ответил Марино. — Это может объяснить то, что он с ней сделал. А также патроны «голд-дот», если он толкает наркоту на улице. — По-моему, об этих патронах что-то говорила Люси, — вспомнила я. — Ходовой товар у бандитов. Их очень любят наркоманы. — Если бы убийца находился в наркотическом опьянении, — заметила я, убирая волоски в другой конверт, — то вряд ли он был так организован. Он вывесил табличку «Закрыто», запер дверь и не вышел через заднюю дверь, снабженную сигнализацией, пока не сделал все, что ему требовалось. И возможно, даже помыл руки. — Улики этого не показывают, — сообщил мне Марино. — Никаких следов в раковине или туалете. Никаких окровавленных полотенец. Ничего. Нет даже отпечатков на двери, через которую он выходил со склада, поэтому я думаю, он чем-то — может быть, частью одежды или бумажным полотенцем — открыл дверь, чтобы не оставлять на ручке кровь и отпечатки пальцев. — Это не похоже на спонтанные действия. Человек, находящийся под влиянием наркотиков, не ведет себя так. — Мне все же хочется думать, что он наркоман, — мрачно сказал Марино. — Нас ожидают проблемы, если он окажется каким-нибудь Рэмбо или Терминатором. Жаль, что… Он запнулся, и я поняла, о чем он жалеет — что с нами нет Бентона, который смог бы нам помочь. Все же легко полагаться на мнение другого человека, когда не все версии требуют экспертной оценки. Каждое преступление вызывает определенные эмоции. Создавалось впечатление, что это убийство произошло в результате бешенства и неистовства. Оно только усилилось, когда я обнаружила обширную травматическую область неправильной формы. Изучив ее через увеличительное стекло, я заметила маленькие криволинейные отметины. — Следы укусов, — сказала я. Марино подошел посмотреть. — То, что от них осталось. Нанесены с грубой, свирепой силой. В поисках других укусов я переместила лампу и обнаружила два следа на боковой поверхности правой ладони женщины, один на левой ступне и два на правой. — Господи, — пробормотал Марино тоном, который я редко от него слышала. Он, вытаращив глаза, уставился на ноги женщины. — С кем мы имеем дело, док? — спросил он. Все следы укусов были обезображены, я могла разглядеть только ссадины от зубов и не более. Выемки, необходимые для снятия слепка, оказались уничтожены. Нам ничто не могло помочь. Осталось слишком мало следов для идентификации. Я взяла мазки на слюну и стала поочередно фотографировать следы, пытаясь представить, что чувствовал убийца, кусая ладонь и ступни женщины. Может быть, он все-таки знал ее? Возможно, ее руки и ноги являлись для него каким-то символом, напоминанием того, кем она была? — Значит, он кое-что понимает в уликах, — сказал Марино. — Похоже, он знает, что человека можно идентифицировать по отпечаткам зубов, — ответила я, обмывая тело водой из шланга. — Бр-р, — поежился Марино. — Мне становится холодно каждый раз, когда вижу, как ты это делаешь. — Она этого не чувствует. — Очень хочется верить, что она не чувствовала ничего и вчера вечером. — По всей видимости, к тому времени как он начал издеваться, она была мертва или при смерти. Вскрытие обнаружило еще одну деталь, усиливавшую ужас произошедшего. Пуля, которая вошла в шею Ким Люонг и порвала сонную артерию, повредила также позвоночник между пятым и шестым шейными позвонками, мгновенно парализовав ее. Женщина была в состоянии дышать и говорить, но не могла двигаться, когда убийца волок ее по проходу и кровь лилась на полки с продуктами. Руки были беспомощно раскинуты, поэтому она не могла зажать рану на горле. Я представила ужас в ее глазах. Услышала тихие стоны умирающей женщины, подозревающей, что случится с ней дальше. — Проклятый ублюдок! — произнесла я. — Жаль, что теперь таких сволочей казнят при помощи инъекций, — зло сказал Марино. — Их нужно поджаривать. Они должны задыхаться в душегубках, пока не выскочат их хреновы глаза. Вместо этого мы провожаем их в спокойный вечный сон. Я быстро сделала обычный Y-образный надрез от ключиц до грудины и дальше, к лобковой кости. — Думаешь, любой человек сможет со спокойным сердцем всадить иглу со смертельным уколом ему в руку, док? Сможет пустить газ или, пристегнув преступника к электрическому креслу, включить рубильник? Я не ответила. — Я часто об этом думаю, — продолжал Марино. — Я бы тебе этого не советовала, — заметила я. — Я уверен, что сможет, — не успокаивался он. — И знаешь, что еще? Я думаю, некоторым это понравилось бы, только они боятся признаться в этом даже самим себе. Иногда мне и самому хочется кого-нибудь убить. Я покосилась на него. Кровь забрызгала пластиковую маску и пропитала длинные рукава его халата. — Вот теперь ты меня действительно беспокоишь, — сказала я, не покривив душой. — Понимаешь, по-моему, многие чувствуют то же самое, только не признаются в этом. Сердце и легкие Ким Люонг были в пределах нормы. — По-моему, это чувствует большинство. Марино становился все более воинственным, как будто ярость по поводу того, что случилось с этой женщиной, заставляла его ощущать себя таким же беззащитным, какой была она. — Думаю, Люси испытывает такое же чувство, — произнес он. Я взглянула на него, отказываясь верить своим ушам. — По-моему, она просто ждет возможности. И если она от него не избавится, то закончит официанткой в придорожном ресторане. — Замолчи, Марино. — Правда режет глаза, так ведь? По крайней мере я признаюсь в этом чувстве. Возьмем, например, козла, который это сделал. Что касается меня, то мне хочется привязать его к стулу за руки и за ноги, засунуть в глотку пистолет и спросить, есть ли у него дантист, потому что скоро он ему понадобится. Селезенка, почки и печень тоже были в порядке. — Потом я бы приставил пистолет к глазу и попросил посмотреть, не нужно ли мне почистить ствол. В желудке женщины находились остатки пищи, скорее всего курицы с рисом и овощами, и я вспомнила пластиковый контейнер и вилку, найденные в бумажном пакете рядом с ее сумочкой и пальто. — Черт побери, может, я даже отойду на несколько шагов, как в долбаном тире, прицелюсь и посмотрю, как ему это нравится. — Прекрати! — воскликнула я. Он замолчал. — Черт возьми, Марино, что на тебя нашло? — спросила я, держа в одной руке скальпель, в другой — пинцет. Некоторое время он не произносил ни слова, пока я старалась занять его, поручая сделать то или это. Потом он сказал: — Девушка, которая вчера подбежала к «скорой помощи», — подруга Ким, работает официанткой в «Шоуни», а по вечерам учится в Виргинском университете. Они вместе снимали квартиру. Она вернулась домой после лекций, не имея представления, что случилось, и вдруг звонит какой-то идиот-репортер и спрашивает: «Как вы расцениваете случившееся?» Марино замолчал. Он не отрываясь смотрел на препарированное тело с раскрытой, отсвечивающей красным грудной клеткой и бледными ребрами, которые изящным изгибом нависали над идеально прямым позвоночником. Я включила хирургическую пилу. — Подруга не могла назвать ни одного знакомого Ким, который показался бы ей ненормальным. Никто не заходил в магазин, не приставал к ней и не угрожал. На прошлой неделе, во вторник, сработала сигнализация на той же задней двери, но это часто случается. Люди забывают, что задняя дверь под охраной, — с отсутствующими глазами продолжал Марино. — Похоже, что убийца просто-напросто вдруг вырвался из ада. Я начала пропиливать череп — через области, раздробленные и разбитые неистовыми ударами предмета или предметов, которые я не могла идентифицировать. В воздух поднялась сухая костная пыль.Глава 26
К полудню дороги оттаяли достаточно для того, чтобы на работу приехали остальные прилежные, но безнадежно застрявшие в пути сотрудники криминалистической лаборатории. Я решила сделать обход комнат. Прежде всего я зашла в отдел судебной биологии, огромное помещение площадью почти тысячу квадратных метров, куда имели доступ лишь несколько сотрудников, у которых были магнитные карты для электронных замков. Сюда люди не забегали поболтать. Следуя по коридору, они на ходу бросали взгляды на работавших за стеклом ученых в белых халатах, но редко приближались к самому стеклу. Я нажала кнопку переговорного устройства и спросила Джейми Куна. — Сейчас найду его, — отозвался голос. Открыв дверь, Кун тут же протянул мне длинный новый лабораторный халат, перчатки и маску. Здесь огромное внимание уделяли заботе о чистоте образцов ДНК, особенно сейчас, когда в суде может быть подвергнута сомнению стерильность каждого микротома, холодильника, пипетки, перчатки и даже ручки, которой маркируют анализы. Меры предосторожности, принятые в лаборатории, были почти такими же суровыми, как процедуры стерилизации в операционной. — Мне жаль вас отрывать, Джейми — сказала я. — Вы всегда так говорите, — заметил он. — Входите. Перед нами находились три шлюзовые камеры — при входе в каждую приходилось надевать свежий халат. Липкая бумага на полах предназначалась для очистки подошв. Процесс повторился еще дважды, чтобы вошедший не смог пронести грязь из одного шлюза в другой. Сотрудники работали в просторном, ярко освещенном помещении, где стояли черные лабораторные столы с компьютерами, ванны, герметичные емкости и вытяжные ламинарные шкафы. На отдельных столах были аккуратно расставлены баночки с реактивами, автокапельницы, полипропиленовые пробирки в штативах. Реагенты, или вещества, нужные для работы, изготавливались в больших объемах из химических препаратов высокой чистоты. Их регистрировали под уникальными номерами и хранили в небольших емкостях отдельно от остальных реактивов. Загрязнение сдерживали с помощью индексирования образцов, тепловой денатурации, ферментативного сбраживания, многопрофильного отбора, повторных анализов, ультрафиолетового и ионизирующего излучений, строгого контроля, а также проб, которые брали у здоровых добровольцев. Если что-то не срабатывало, исследователь просто прекращал работу над конкретными образцами. Через несколько месяцев он, возможно, проводил опыты над ними или больше никогда не возвращался к ним. Полимеразная цепная реакция позволяла получать результаты анализа ДНК через несколько дней, а не недель, как было ранее. Теперь краткая тандемная дупликация давала Куну возможность завершить анализ за один день, если, конечно, имелся образец тканей для исследования, но в моем случае тканей не было — только светлые волоски с одежды неопознанного трупа в контейнере. — Очень жаль, — сказала я, — потому что, кажется, я нашла похожие волоски в другом месте. На этот раз на теле женщины, убитой прошлым вечером в «Куик-Кэри». — Погодите. Я не ослышался? Волосы с одежды «человека из контейнера» соответствуют волосам, найденным на ней? — Похоже на то. Как видите, это срочно. — Вынужден вас разочаровать, — заявил Кун. — Эти волосы не с кошки и не с собаки. Они человеческие. — Не может быть, — ответила я. — Это абсолютно верно. Кун был крепким, энергичным молодым человеком, которого трудно было чем-то удивить. Не помню, когда в последний раз видела у него горящие глаза. — Тонкие, непигментированные, рудиментарные, — продолжал он. — Младенческие. Может быть, у этого парня дома был ребенок. Но два случая? На убитой точно обнаружены те же волосы? — У младенцев не бывает волос длиной пятнадцать сантиметров, — возразила я. — Именно такие я нашла на ее теле. — Может, у детей в Бельгии они длиннее, — сухо сказал он. — Давайте вначале поговорим о «человеке из контейнера». С какой стати на нем оказались детские волосы? — спросила я. — Даже если у него дома остался ребенок. И даже если у младенца отросли такие длинные волосы. — Не все волосы длинные. Некоторые очень короткие. Как сбритая щетина. — Есть ли принудительно удаленные волосы? — поинтересовалась я. — Мне не встречались корни с фолликулярными тканями; в основном луковицеобразные корни, которые ассоциируются с естественно выпадающими волосами. Другими словами, сброшенными в линьке. Поэтому я не могу провести анализ ДНК. — Но некоторые волоски были отрезаны или сбриты, — задумчиво сказала я, потерпев неудачу и пытаясь отыскать другую версию. — Да. Некоторые срезаны, некоторые нет. Как эти странные современные прически. Вы их видели: длинные наверху и короткие по бокам. — На младенцах я таких не видела. — Что, если у него двойня или тройня, потому что его жена принимала лекарства для повышения оплодотворяемости? — предположил Кун. — Тип волос тот же самый, но если они с разных детей, это может объяснить различную длину. ДНК оказалась бы одинаковой, будь у вас материал для анализа. У однояйцевых близнецов ДНК была идентичной, разные только отпечатки пальцев. — Доктор Скарпетта, — произнес Кун, — все, что я могу сказать, — визуально волосы, снятые с «человека в контейнере», одинаковые — другими словами, у них сходная морфология. — Ну, волосы, снятые с женщины, визуально тоже одинаковые. — Среди них есть короткие, словно обрезанные? — Нет, — ответила я. — Простите, но мне больше нечего вам сказать. — Поверьте, Джейми, вы рассказали мне достаточно много. Я просто не знаю, что это означает. — Вы узнаете, — успокоил меня Кун. — Мы напишем отчет по ним. Следующей я посетила лабораторию трасологии и даже не побеспокоилась поздороваться с Ларри Познером. Он рассматривал что-то в микроскоп, который, наверное, был четче сфокусирован, чем его взгляд, когда он взглянул на меня. — Ларри, — начала я, — все летит к черту. — Как всегда. — Что насчет нашего неопознанного мужчины? Есть новости? — спросила я. — Мне они нужны, так как я в растерянности. — Слава Богу. Думал, вы зашли спросить о той женщине, которая лежит внизу, — вздохнул он. — А уж я собирался сообщить, что она не Меркурий с крылышками на ногах. — Между этими делами, возможно, существует связь, Ларри. Те же странные волосы найдены на обоих телах. Человеческие волосы. Познер погрузился в размышления. — Не понимаю, — наконец произнес он. — Не хочется огорчать вас, но у меня нет ничего существенного. — А несущественное? — Начнем с образцов грунта из контейнера. МПС выдала обычные результаты, — сказал он, имея в виду микроскопию в поляризованном свете. — Кварцевый песок, тонкозернистая кремнистая порода и такие элементы, как железо и алюминий. Много мусора. Осколки цветного стекла, овощные отходы, шерсть грызунов. Можно только удивляться, сколько дерьма находится в таком контейнере. Везде встречаются диатомы, то есть микроскопические диатомовые водоросли. Но при исследовании мусора, собранного со дна контейнера, и образцов с поверхности тела и верхней одежды я обнаружил одну странность. Это смесь морских и пресноводных диатом. — Логично, если корабль отчалил из Шельды в Антверпене, а потом шел по морю, — заметила я. — А как насчет внутренней поверхности одежды? Там исключительно пресноводные диатомы. Я этого не понимаю, если только человек не мыл ботинки и не стирал джинсы, носки и даже нижнее белье в реке или в озере. А одежду от Армани и ботинки из крокодиловой кожи вряд ли будут полоскать в речной воде или в них плавать. Кроме того, пресноводные водоросли найдены на коже, что очень странно. Смесь морских и пресноводных водорослей на верхней одежде в данном случае можно объяснить. Когда человек ходит по порту, на одежду садятся диатомы, разносимые ветром, но они не проникают внутрь. — Что можно сказать о позвоночных костях? — спросила я. — Пресноводные диатомы. Объясняются, если человек утонул, возможно, в реке в Антверпене. И на его волосах только пресноводные водоросли без примеси морских. Познер потер уставшие глаза. — Сколько ни думаю, никак не могу найти решения. Разные диатомовые водоросли, странные детские волоски и позвоночная кость. Как печенье «Орео». На одной стороне шоколад, на другой ваниль, с шоколадом и ванилью в середине и с ложкой ванили наверху. — Избавь меня от аналогий, Ларри. Я без них достаточно запуталась. — Как же вы это истолкуете? — Могу предложить только одно объяснение. — Давайте. — В волосы могли попасть только пресноводные диатомы, если голова была погружена в пресную воду, — сказала я. — Например, если человека засовывают вверх ногами в бочку с водой. При этом человек не может выбраться, точно так же как младенец, упавший головой вперед в полное ведро. Вполне подойдут, например, двадцатилитровые емкости от моющих средств — они высотой по пояс и очень устойчивые. Перевернуть невозможно. Либо человека можно утопить в обычном ведре, если удерживать голову под водой. — Теперь по ночам мне начнут сниться кошмары, — произнес Познер. — Поезжайте домой, пока дороги снова не подмерзли, — посоветовала я. Марино довез меня до дома, а я взяла с собой банку с формалином, так как не переставала надеяться, что заключенная в ней плоть натолкнет меня на какую-нибудь мысль. Поставлю ее на стол в кабинете и время от времени буду надевать перчатки и изучать, словно археолог, пытающийся прочитать стертые временем символы, высеченные в камне. — Зайдешь? — спросила я Марино. — Знаешь, мой чертов пейджер то и дело срабатывает, но я не могу разобрать, кто меня вызывает, — сказал он, выключая зажигание. Он поднял пейджер к глазам и прищурился. — Может, включишь верхний свет? — предложила я. — Наверное, какой-нибудь обкуренный стукач. Что-нибудь поем, если предложишь. А потом мне нужно будет идти. Когда мы вошли в дом, пейджер снова дал о себе знать. Марино раздраженно сорвал его с пояса и, повернув к свету, прочитал номер. — Опять неправильно! Что такое пять-три-один? Ты знаешь кого-нибудь, в чьем номере могут встречаться эти цифры? — сердито спросил он. — Это домашний телефон Розы.Глава 27
Роза очень страдала после смерти мужа, а когда ей пришлось усыпить одного из своих грейхаундов, я думала, она совсем потеряет голову от горя. Тем не менее она всегда сохраняла чувство собственного достоинства, одевалась строго и пристойно. Но когда этим утром она из «Новостей» узнала, что убили Ким Люонг, Роза билась в истерике. — Если бы только, если бы только… — бесконечно повторяла она, плача в кресле-качалке рядом с камином в своей маленькой квартире. — Роза, прекрати так говорить, — сказал Марино. Она была знакома с Ким Люонг, потому что часто делала покупки в «Куик-Кэри». Роза пошла туда вчера вечером, вероятно, в то самое время, когда убийца все еще находился в магазине, избивая и кусая жертву, размазывая повсюду ее кровь. Слава Богу, входная дверь была заперта. Я отнесла две чашки женьшеневого чая в гостиную и кофе для Марино. Розу трясло, ее лицо распухло от слез, седые волосы спадали на воротник домашнего халата. Она выглядела как неухоженная старуха в доме престарелых. — Я не включала телевизор и узнала о ее смерти только из утренних «Новостей». — Она снова и снова на все лады повторяла ту же историю. — Я не имела представления, сидела в постели, читала и беспокоилась обо всех этих неприятностях в отделе. В основном о Чаке. По-моему, этот парень донельзя испорчен, и я хотела это доказать. Я поставила перед ней чай. — Роза, — сказал Марино, — мы поговорим о Чаке в другой раз. Нам нужно точно знать, что случилось прошлым… — Но вы сначала должны меня выслушать! — воскликнула она. — Капитан Марино, вы должны заставить и доктора Скарпетту меня выслушать! Тот парень ее ненавидит! Ненавидит всех нас. Я хочу, чтобы вы поняли: нужно обязательно избавиться от него, пока не станет слишком поздно. — Я позабочусь об этом, как только… — начала было я. Но Роза уже качала головой. — Он — абсолютное зло. По-моему, он следит за мной, или по крайней мере кто-то связанный с ним, — заявила она. — Возможно, даже в том автомобиле, который вы видели на стоянке или который следовал за вами. Откуда вы знаете, что это не он арендовал машину под вымышленным именем? Откуда вы знаете, что это не связанный с ним человек? — Ну-ну, — прервал ее Марино, поднимая руку. — Зачем ему за кем-то следить? — Все дело в наркотиках, — уверенно ответила Роза. — В прошлый понедельник к нам поступила погибшая от передозировки, а я случайно пришла на полтора часа раньше, так как в обед собиралась пойти в парикмахерскую. Я не поверила, что Роза в тот день пришла раньше случайно. До этого я попросила ее помочь узнать о замыслах Раффина, и, конечно, она приняла это за секретное поручение. — Вас в тот день не было, — сказала она. — Кроме того, в пятницу вы потеряли ежедневник; мы искали его, но не могли найти. Поэтому к понедельнику я вознамерилась найти его во что бы то ни стало, зная, как он вам нужен. Подумала, что надо посмотреть в морге. Спустилась туда, даже не сняв пальто. Время было без пятнадцати семь, а там уже за столом сидит Чак с подносом для таблеток и десятком расставленных бутылочек. Он выглядел так, будто я его поймала на воровстве. Я спросила, почему он пришел так рано, а он ответил, что у него сегодня будет много дел и он хочет заранее выполнить часть из них. — Его машина была на стоянке? —поинтересовался Марино. — Он паркуется под эстакадой, — объяснила я. — Его машину не видно из нашего здания. — Лекарства поступили от умершей, которую принимал доктор Филдинг, — продолжила Роза, — и ради любопытства я заглянула в отчет. Эта женщина принимала все известные мне лекарства: транквилизаторы, антидепрессанты, наркотики. Вы не поверите, но всего от нее привезли тысячу триста таблеток. — К сожалению, верю, — вздохнула я. Самоубийцы и те, кто погибал от передозировки, поступали к нам с месячным, а то и годовым набором лекарств; среди них кодеин, перкоцет, морфин, метадон, валиум и фентанил. Это была немыслимо трудоемкая задача — подсчитать, сколько таблеток должно быть во флаконах и сколько осталось. — Значит, он крадет таблетки, вместо того чтобы избавляться от них, — сказал Марино. — Я не могу этого доказать, — ответила Роза. — Но тот понедельник не был таким уж тяжелым днем, как обычно. Единственной поступившей была та женщина, умершая от передозировки. После этого Чак избегал меня как мог, и каждый раз, когда привозили лекарства, я задавала себе вопрос, не кладет ли он их себе в карман, вместо того чтобы смывать в канализацию. — Мы можем поставить видеомонитор там, где он его не увидит. У вас там уже есть видеокамеры. Если он занимается кражей лекарств, мы его поймаем. — Это помимо всего прочего, — напомнила я. — Отклики в прессе будут ужасными. Возможно, мне придется выступить по телевидению, особенно если репортеры начнут копать и обнаружат мой так называемый отказ разговаривать с родственниками, чат и западню, которую мы устроили Брей на автостоянке. Меня охватил параноидальный страх, и я глубоко задышала. Марино внимательно наблюдал за мной. — Ты не думаешь, что к этому причастна Брей? — скептически спросил он. — Только в том смысле, что она помогла Чаку встать на скользкую дорожку. Он сам рассказывал мне, что чем больше гадостей делал, тем легче это получалось. — Ну, я думаю, Чаки-малыш сам должен отвечать за кражу запрещенных медикаментов. Такая мразь, как он, не может сопротивляться искушению. Как и копы, прикарманивающие пачки наличных при арестах наркодилеров. Черт побери, такие лекарства, как лортаб, лорцет, не говоря уже о перкоцете, стоят на улице от двух до пяти баксов за дозу. Мне интересно, где он их толкает. — Может быть, ты сумеешь узнать у жены, надолго ли он пропадает по ночам? — предложила Роза. — Душечка, — ответил Марино, — такие типы прокручивают свои делишки среди бела дня. Роза выглядела удрученно и немного смущенно, как будто боялась, что из-за сегодняшнего потрясения начинает брать на себя слишком многое. Марино встал, чтобы налить еще кофе. — Думаешь, он тебя преследует, так как ты подозреваешь его в торговле наркотиками? — спросил он Розу. — Думаю, мои доводы кажутся слишком натянутыми, когда слышу себя. — Это может быть кто-то связанный с Чаком, если будем придерживаться этой версии. И по-моему, сейчас нельзя ничего отбрасывать, — добавил Марино. — Если знает Роза, то знаешь и ты, — сказал он мне. — Чаку наверняка это известно. — Если это связано с наркотиками, то зачем Чаку нас преследовать? Чтобы причинить нам вред? Запугать? — не поняла я. — Могу гарантировать и то и другое, — ответил Марино с кухни. — Он связался с людьми намного серьезнее, чем он. Ведь речь идет о больших деньгах. Подумайте, сколько таблеток поступает с некоторыми телами. Полицейские должны сдавать каждый флакон с лекарствами, который находят в доме. Вспомните, сколько неиспользованных обезболивающих и прочей дряни хранится в аптечке обычного человека. Он вернулся в гостиную, сел и подул на чашку, как будто это могло мгновенно остудить кофе. — Добавьте эти таблетки к куче другого дерьма, которое он принимает постоянно — или предположительно принимает, — и что получится? — продолжал Марино. — Это единственная причина, по которой Чаки-малышу нужна работа в морге, — чтобы воровать лекарства. Он не нуждается в зарплате и, возможно, именно поэтому последние несколько месяцев ни черта не хочет работать. — Речь может идти о тысячах долларов в неделю, — сказала я. — Док, у тебя есть основания полагать, что он не может быть связан с другими отделами и людьми, которые занимаются теми же делишками, что и он? Они несут Чаку таблетки — он с ними делится. — Не имею понятия. — У тебя четыре районных отдела. Крадешь лекарства из всех, получаешь действительно большие деньги. Черт возьми, этот маленький мерзавец даже может быть связан с организованной преступностью — еще один трутень, приносящий свою долю в общаковый улей. Проблема в том, что это не такая простая вещь, как делать покупки в супермаркете. Он думает, будто всего лишь совершает легкую сделку с парнем в дорогом костюме или прикинутой девицей. Этот человек переправляет товар следующему звену цепочки. Может быть, в конце концов его меняют на оружие, которое попадает в Нью-Йорк. «Или Майами», — подумала я. — Спасибо, Роза, за предупреждение. Я ни в коем случае не желаю, чтобы в отделе пропадали лекарства и в конце концов оказывались в руках тех, кто может вредить людям или даже убивать их. — Не говоря уже о том, что дни Чака тоже могут быть сочтены, — сказал Марино. — Такие, как он, долго не живут. Он встал и пересел на край дивана, поближе к Розе. — Но, Роза, — мягко произнес он, — Почему ты считаешь, что рассказанное тобой имеет отношение к убийству Ким Люонг? Она глубоко вздохнула и выключила торшер, стоявший рядом с ней, словно свет резал глаза. Ее руки затряслись так, что она, взяв чашку, пролила чай на колени. Пришлось промокнуть мокрое пятно салфеткой. — По дороге с работы я решила купить песочного печенья и кое-что еще, — ответила она дрожащим от волнения голосом. — Ты помнишь, во сколько это было? — спросил Марино. — Было минут десять седьмого. — Давай уточним, — сказал Марино, записывая. — Ты заехала в «Куик-Кэри» около восемнадцати часов. Магазин был закрыт? — Да. Это немного разозлило меня, потому что он должен был работать до шести утра. Мне в голову приходили нехорошие мысли, и теперь я тоже об этом жалею. В магазине лежала мертвая продавщица, а я злилась на нее, потому что не могла купить печенья… — Она всхлипнула. — Ты видела машины на стоянке? — продолжал Марино. — Или, может, встретила кого-нибудь? — Никого. — Подумай как следует. Роза. Возможно, что-то показалось тебе странным… — О да! — воскликнула она. — Именно это я и пытаюсь сказать. С Либби-авеню я увидела, что магазин закрыт, так как свет был выключен, поэтому въехала на стоянку, чтобы развернуться, и увидела на двери табличку «Закрыто». Вернулась на Либби и не успела доехать до магазина «Эй-би-си», когда вдруг за моей машиной появился автомобиль с включенным дальним светом. — Ты направлялась домой? — спросила я. — Да. Вначале я ничего не заподозрила, пока не свернула на Гроув-авеню и он вплотную за мной, ослепляя меня своими проклятыми фарами. Встречные водители сигналили фарами, что у него включен дальний свет, на случай если он не знал. Но он явно не собирался выключать его. К этому времени я уже была напугана. — Ты смогла разобрать, какая это была машина? Что-нибудь видела? — произнес Марино. — Я была практически ослеплена и, кроме того, находилась в таком замешательстве! Я сразу подумала об автомобиле на стоянке во вторник, когда вы заезжали, — обратилась она ко мне. — А потом рассказали, что за вами следили. И я начала думать о Чаке, наркотиках и ужасных людях, которые этим занимаются. — Итак, ты едешь по Гроув-авеню, — напомнил ей Марино. — Разумеется, я проехала мимо своего дома, стараясь придумать, как оторваться. Не знаю почему, но я вдруг развернулась и направилась обратно. Потом доехала до конца Гроув, где стоит «Фри-чопс», и повернула налево, а он все еще преследовал меня. Следующий поворот направо вел к Виргинскому загородному клубу, я направилась туда и подъехала прямо к воротам, где дежурит охрана. Нет нужды говорить, что этот человек, кто бы он ни был, пропал. — Ты поступила чертовски умно, — сказал Марино. — Чертовски умно. Но почему ты не позвонила в полицию? — Это бесполезно. В полиции мне бы не поверили, и в любом случае я не смогла бы никого и ничего описать. — Ну, могла бы позвонить мне, — проговорил Марино. — Знаю. — Куда вы поехали после этого? — спросила я. — Сюда. — Роза, вы меня пугаете! — воскликнула я. — Что, если он вас где-нибудь ждал? — Я не могла ездить всю ночь, а кроме того, направилась домой другой дорогой. — Во сколько примерно он исчез? — Где-то между шестью и шестью пятнадцатью. О Господи, не могу поверить: ведь когда я подъехала к магазину, она была там. А если он тоже там был? Если бы я только знала!.. Не могу не думать о том, что должна была что-то заметить. — Роза, ты не могла ничего знать заранее, если только ты не цыганка с хрустальным шаром, — сказал ей Марино. Она глубоко, прерывисто вздохнула и плотнее завернулась в халат. — Никак не могу согреться, — произнесла она. — Ким была такой славной девушкой. Она опять замолчала, и ее лицо исказила гримаса страдания. Глаза наполнились слезами. — Она никогда и никому не грубила и прилежно работала. Как с ней могло случиться такое?! Она хотела стать медсестрой. Хотела помогать людям! Помню, она беспокоилась, что так поздно ночью остается одна в магазине. Я тоже подумала об этом, когда приехала во вторник вечером, но так ничего и не сказала… Голос Розы сорвался, словно упал с высоких ступенек. Я подошла к ней, встала на колени и прижала к себе. — Это напоминает мне болезнь Сасси, когда она стала такой вялой, а я подумала, она съела что-то не то… — Все хорошо, Роза. Все будет хорошо, — приговаривала я. — А оказалось, что она проглотила кусочек стекла… У моей малышки открылось внутреннее кровотечение… А я даже не подозревала. — Вы не знали об этом. Ведь нельзя знать все. — Я тоже ощутила приступ печали. — Если бы я сразу отвезла ее к ветеринару… Никогда не прощу себя за это. Моя маленькая девочка сидела в клетке в наморднике, и какое-то чудовище ударило ее и сломало нос… на этих проклятых собачьих бегах! А потом я заставила ее страдать, и она умерла! Она бессильно оплакивала свою потерю и жестокость, царившую в мире. Я держала ее сжатые кулачки в своих руках. — Роза, послушайте меня, — сказала я. — Вы спасли Сасси от адских мук, как спасали многих других. Вы ничего не смогли бы для нее сделать, так же как были бессильны что-либо изменить, когда заехали купить печенье. Ким была мертва. Мертва уже несколько часов. — А что насчет его? — воскликнула она. — Вдруг он еще был бы в магазине и вышел, когда я подъехала? Ведь он тоже убил бы меня, правда? Застрелил и выбросил куда-нибудь, как мешок с мусором. А может быть, издевался и надо мной тоже? Она в изнеможении закрыла глаза, не замечая стекающих по щекам слез. Безвольно осела, ужасное напряжение спало. Марино наклонился и коснулся ее колена. — Ты должна нам помочь, — произнес он. — Нам нужно знать, почему ты считаешь, что твой преследователь и убийство могут быть связаны? — Вы переночуете у меня? — спросила я. Глаза Розы прояснились, к ней постепенно возвращалось самообладание. — А машина, которая остановилась за моей на месте убийства? Почему он не начал меня преследовать задолго до этого? — спросила она. — А сигнализация, которая сработала через час или полтора? Разве это не удивительное совпадение? — Конечно, удивительное, — сказал Марино. — Но у меня в работе случалось много совпадений. — Я чувствую себя идиоткой, — пролепетала Роза, глядя на руки. — Мы все устали, — вмешалась я. — У меня в доме много комнат… — Благодаря вам мы можем схватить малыша Чака за кражу наркотиков, — заметил Марино. — Ничего идиотского в этом нет. — Я останусь здесь и лягу спать, — наконец проговорила Роза. Пока мы спускались по лестнице и шли к стоянке, я продолжала думать о том, что она нам сообщила. — Послушай, — сказал Марино, отпирая машину, — ты знакома с Чаком намного дольше, чем я, и знаешь его намного лучше, что тебя совсем не красит. — Ты собираешься спросить, не он ли в арендованном автомобиле следил за нами? — догадалась я, когда мы выезжали на Рэнди-Тревис-стрит. — Ответом будет «нет». Он подлец. Он лжец и вор, но трус, Марино. Чтобы следовать за кем-то с включенным дальним светом фар, требуется немало самонадеянности. Кто бы ни ехал в той машине, он очень уверен в своих силах. Он не боится, что его поймают, так как считает себя слишком умным. — Ты вроде как даешь определение психопатической личности. И теперь я начинаю беспокоиться. Черт побери. Не хочу даже думать о том, что парень, который прикончил Люонг, следил за вами с Розой. Дороги снова подмерзли, и неосторожные ричмондские водители то тут, то там скользили юзом. Рация Марино работала, постоянно сообщая об авариях. — Когда ты собираешься вернуть эту штуку? — спросила я. — Пусть сами приходят и забирают, — ответил он. — Я ничего не собираюсь возвращать. — Вот и молодец. — Самое сложное в расследовании то, — сказал он, — что в нем не бывает ничего однозначного. Детективы стараются связать столько фактов, что к тому времени, когда преступление раскрывают, они могут написать биографию жертвы. Половина обнаруженных связей никуда не ведет. Например, муж поругался с женой. Она со злости уходит из дома, ее крадут со стоянки супермаркета, насилуют и убивают. Причиной послужила не ссора с мужем. Может, ей так или иначе нужно было в магазин. Он свернул к моему дому и остановил грузовик перед крыльцом. Я пристально посмотрела на него. — Марино, чем ты собираешься зарабатывать на жизнь? — Как-нибудь заработаю. Я знала, что это была неправда. — Ты некоторое время мог бы помогать мне в качестве следователя, — предложила я. — Пока не разрешится проблема с отстранением от работы. Он молчал. Пока в полиции работала Брей, эта проблема вообще могла не разрешиться. Отстранение от работы без сохранения содержания было лишь способом заставить его уйти в отставку. Если бы он это сделал, Брей удалось бы убрать его с дороги, как Эла Карсона. — У меня есть две возможности взять тебя на работу, — продолжала я. — С оплатой за каждое расследование, в этом случае будешь получать по пятьдесят долларов за… — К черту пятьдесят долларов, — фыркнул он. — Или взять на неполный рабочий день. В этом случае мне нужно будет в конце концов заявить о вакансии и тебе придется подавать заявление наравне со всеми остальными. — Не принимай меня за идиота. — Сколько ты сейчас зарабатываешь? — Около шестидесяти двух тысяч плюс премиальные, — сказал Марино. — Лучшее, что я могу предложить, — это старший следователь. Тридцать часов в неделю. Без премиальных. Тридцать пять тысяч в год. — Это хорошее предложение. Одно из самых смешных, которые я слышал за последнее время. — Могу также предложить должность преподавателя и координатора по расследованию убийств в институте. Это еще тридцать пять тысяч. Итого семьдесят. Без премиальных. В действительности ты будешь зарабатывать больше. Он некоторое время думал, посасывая сигарету. — Пока что мне не нужна твоя помощь, — грубо ответил он. — И в мои планы не входит болтаться вокруг патологоанатомов и мертвых тел всю оставшуюся жизнь. Я выбралась из грузовика и произнесла: — Спокойной ночи. Машина взвыла и уехала, и я поняла, что Марино в действительности сердился не на меня. Он злился, так как был расстроен и разочарован. Не мог смириться, что оказался не в состоянии скрыть от меня уязвленное чувство собственного достоинства. Но все равно его слова меня обидели. Я бросила пальто на кресло в прихожей и сняла кожаные перчатки. Поставила на CD-плейер «Героическую симфонию» Бетховена и понемногу стала успокаиваться. Съела омлет и легла в постель с книгой, которую не смогла читать из-за усталости. Заснула с включенным светом и проснулась в испуге оттого, что сработала сигнализация. Отогнав искушение выключить ее, вытащила из ящика «глок». Я не в состоянии была вынести оглушительный металлический перезвон и не понимала, почему поднялась тревога. Через несколько минут раздался телефонный звонок. — Это охрана… — Да-да — громко ответила я. — Не знаю, почему она сработала. — Монитор показывает пятую зону, — сказал охранник. — Задняя дверь, ведущая на кухню. — Я ее не открывала. — Хотите вызвать наряд? — Да, поскорее, пожалуйста! — воскликнула я, а сигнал тревоги в доме продолжал греметь.Глава 28
Я предположила, что причиной тревоги мог стать сильный порыв ветра, и через минуту выключила сигнализацию, чтобы услышать, когда приедет полиция. Ждала ее, сидя на кровати. Я не стала заниматься пугающей процедурой проверки каждого квадратного метра дома: заходить в комнаты, душевые и страшные темные кладовки. Вслушиваясь в тишину, я остро воспринимала все звуки: ветер, едва слышные щелчки сменяющих друг друга цифр в электронных часах, шелест вентиляторов, собственное дыхание. К моему дому свернул автомобиль, и я поспешила к входной двери, в которую один из полицейских постучал дубинкой, вместо того чтобы нажать звонок. — Полиция, — объявил серьезный женский голос. Я впустила их. Передо мной стояли двое: молодая женщина и мужчина постарше, оба в форме. На именной табличке девушки было написано «Дж. Ф. Батлер», что-то в ее лице привлекло мое внимание. — Сработал датчик задней двери, которая ведет на кухню, — сообщила я. — Очень рада, что вы так быстро приехали. — Как вас зовут? — спросил ее напарник, Р.И. Макэлвейн. Он вел себя так, словно не знал, кто я; как будто я была очередной женщиной средних лет в домашнем халате, которой выпало жить в хорошем доме в районе, куда редко вызывают полицию. — Кей Скарпетта. Макэлвейн слегка расслабился и сказал: — Не предполагал, что вы на самом деле существуете. Много о вас слышал, но, слава Богу, никогда не был в морге, ни разу за все восемнадцать лет. — Это потому что раньше не нужно было ходить на демонстрационные вскрытия и вообще чему-то учиться, — подшутила над ним Батлер. Макэлвейн не улыбнулся, с любопытством осматривая дом. — Приходите на демонстрационное вскрытие в любое время, — пригласила я. Батлер старалась не отвлекаться. Ее настороженность не успела притупиться, как у ее напарника, которого в данный момент больше интересовали мой дом и я. На протяжении многих лет он, наверное, остановил для проверки не менее тысячи автомобилей и ответил на столько же ложных вызовов, получая небольшую зарплату и еще меньшее признание. — Нам нужно осмотреть дом, — сказала Батлер, запирая за собой входную дверь. — Начиная с первого этажа. — Пожалуйста. Смотрите везде, где нужно. — Оставайтесь здесь, — попросила она, направляясь на кухню, и тут неожиданно на меня нахлынули эмоции. Она напоминала Люси. Похожими были глаза, прямой нос и манера жестикулировать. Люси не могла разговаривать, не помогая себе руками, как будто дирижируя разговором. Я стояла в прихожей и слышала звуки их шагов по паркету, приглушенные голоса и стук открывающихся и закрывающихся дверей. Полицейские не спешили, и я предположила, что именно Батлер старалась не пропускать ни единого местечка, где может спрятаться человек. Они спустились и вышли в ледяную ночь, обшаривая фонариками наружные окна. Это продолжалось еще минут пятнадцать, потом они постучались и мы прошли на кухню. Макэлвейн дул на покрасневшие, замерзшие руки. Батлер хотела сказать мне что-то важное. — Вы уверены, что не прогнулся косяк кухонной двери? — спросила она. — Нет, — удивленно ответила я. Она открыла дверь рядом с окном и столом, за которым я обычно ела. Ворвался сырой, пронизывающий воздух, и я подошла к ней посмотреть, о чем она говорит. Батлер посветила фонариком на зазубренную вдавленность между планкой замка и деревянной рамой двери. Было похоже, что кто-то пытался взломать дверь. — Возможно, это случилось некоторое время назад, а вы не замечали, — сказала она. — Мы не проверили эту дверь, когда приезжали во вторник, потому что сигнал тревоги поступил из зоны двери в гараж. — Сигнализация срабатывала во вторник? — изумленно пробормотала я. — Мне об этом ничего не известно. — Я пошел к машине, — произнес Макэлвейн, выходя с кухни и все еще растирая руки. — Сейчас вернусь. — Я работала в дневную смену, — объяснила мне Батлер. — Наверное, ее случайно повредила ваша домработница. Я не понимала, как Мэри могла нарушить сигнализацию в гараже, если только она по какой-то причине вышла оттуда и слишком долго не обращала внимания на предупреждающий сигнал. — Она была довольно испуганной, — продолжала Батлер. — Даже не могла вспомнить код, пока мы не приехали. — В какое время это произошло? — спросила я. — Примерно в одиннадцать. Марино не мог услышать вызов по рации, потому что в одиннадцать он находился со мной в морге. Я вспомнила отключенную сигнализацию, грязь на коврике и несвежие полотенца в ванной. Удивилась, почему Мэри не оставила записку с объяснением случившегося. — У нас не было оснований проверять дверь, — сказала Батлер. — Поэтому не могу сказать, имелись ли во вторник следы взлома или нет. — Даже если не было, — заметила я, — кто-то явно пытался проникнуть в дом. — Экипаж двадцать три, — говорила по рации Батлер. — Вызов детектива по расследованию квартирных краж. — Экипаж семь девять два, — пришел ответ. — Можешь подъехать? Здесь попытка проникновения в дом, — передала она и продиктовала мой адрес. — Принято. Буду минут через пятнадцать. Батлер поставила рацию на кухонный стол и еще раз изучила замок. Порыв холодного ветра сбросил на пол раскрытую пачку салфеток и зашуршал страницами газеты. — Он едет с Кэри-стрит, — объяснила она, как будто для меня это имело какое-то значение. — Теперь участок находится на углу Кэри и Мидоу-стрит. Батлер закрыла дверь на улицу. — Они больше не относятся к детективному отделу, — продолжила она, наблюдая за моей реакцией. — Поэтому переехали, поскольку их переодели в форму. По-моему, это случилось с месяц назад, — добавила она, и я начала подозревать, куда она клонит. — Наверное, детективы по кражам со взломом теперь подчиняются заместителю шефа полиции Брей, — сказала я. Она заколебалась, потом ответила с иронической улыбкой: — Как и все. — Хотите кофе? — спросила я. — С удовольствием. Мне не хотелось вас затруднять. Я вынула из холодильника пакет с кофе. Батлер села за стол и начала заполнять рапорт о преступлении, пока я вынимала кружки, сливки и сахар, а диспетчеры и копы по рации засыпали друг друга сообщениями. Прозвенел звонок входной двери, и я впустила детектива по квартирным кражам. Он был мне незнаком. Казалось, что мне незнаком никто с тех пор, когда Брей убрала знающих свое дело людей со своих должностей. — Это та самая дверь? — спросил детектив у Батлер. — Да. Эй, Джонни, у тебя есть ручка, которая пишет лучше? Я почувствовала пульсирующую боль в голове. — У тебя есть ручка, которая вообще пишет? Я не могла поверить, что происходит такое. — Назовите дату рождения, — попросил Макэлвейн. — Люди редко ставят сигнализацию на гаражные двери, — заметила Батлер. — Контакты на них примыкают друг к другу слабее, чем у обычных. Легкий металл, большая площадь поверхности. Достаточно одного сильного порыва ветра… — Сигнализация в моем гараже никогда не срабатывала от сильного порыва ветра, — сказала я. — Но если ты взломщик и знаешь, что дом поставлен на охрану, — продолжала рассуждать Батлер, — можно предположить, будто в гараже сигнализации нет. А там может быть что-то ценное, которое можно украсть. — Средь бела дня? — спросила я. Детектив наносил на дверной косяк дактилоскопический порошок, и в дверь задувал холодный ветер. — Так, док. — Макэлвейн продолжал заполнять рапорт. — Домашний адрес записал. Теперь диктуйте адрес офиса в центре, номер домашнего и служебного телефонов. — Я не хочу давать свой незарегистрированный номер, — произнесла я, стараясь сдержать раздражение, вызванное этим вторжением, несмотря на благие намерения гостей. — Доктор Скарпетта, у вас снимали отпечатки пальцев? — поинтересовался детектив, не опуская кисточку. На замке грязными разводами виднелся магнитный порошок. — Да. Для служебного использования. — Так и думал. Кажется, все криминалисты должны сдать отпечатки на случай, если тронут то, что не следует, — сказал он, не собираясь обижать меня, но тем не менее обидев. — Вы слышите, что я говорю? — Я подождала, пока Макэлвейн оторвется от писанины и посмотрит на меня. — Я не желаю, чтобы это появлялось в газетах. Не хочу, чтобы каждый репортер и бог знает кто еще звонил мне домой, знал мой домашний адрес, номер карточки социального страхования, дату и место рождения, цвет кожи, пол, рост, вес, цвет глаз и фамилии ближайших родственников. — Что-нибудь случилось недавно, о чем нам следует знать? — продолжал задавать вопросы Макэлвейн, а Батлер передала детективу ленту для снятия отпечатков. — В среду вечером мою машину преследовал автомобиль, — неохотно ответила я и почувствовала, как на меня все посмотрели. — Похоже, моего секретаря тоже преследовали. Прошлым вечером. Макэлвейн записал и это. Снова прозвучал звонок входной двери, и на мониторе видеокамеры, висящем на стене у холодильника, я увидела Марино. — И не дай Бог, если прочитаю это в газетах, — предупредила я, выходя из кухни. — Нет, мэм, мы включим это в приложение к рапорту. Он не предназначен для прессы, — донесся в спину голос Батлер.— Черт возьми, сделай же что-нибудь, — сказала я, отперев дверь. — Кто-то пытался вломиться ко мне в дом, а теперь моя частная жизнь летит в тартарары. Марино энергично жевал резинку и выглядел так, словно преступление совершила я, и никто другой. — Было бы здорово, если бы ты сама рассказала мне, что к тебе пытались залезть. Тогда не пришлось бы слышать эту новость по рации, — сердито пробурчал он, бодрым шагом направляясь на звук голосов. С меня было достаточно, и я ретировалась в свой кабинет, чтобы позвонить Мэри. На звонок ответил детский голос, потом подошла Мэри. — Я только что узнала о том, что во вторник, пока вы были здесь, сработала сигнализация, — проговорила я. — Прошу прощения, миссис Скарпетта, — умоляющим голосом произнесла она. — Я не знала, что делать. Я ничего не трогала. Просто пылесосила, и тут это произошло. Не могла вспомнить код, потому что очень испугалась. — Понимаю, Мэри, — успокоила я ее. — Это меня тоже пугает. Сегодня вечером опять включилась тревога, поэтому я хорошо представляю, что вы имеете в виду. Но мне нужно, чтобы в следующий раз, если такое случится, вы обо всем рассказали. — Полиция мне не поверила. Я в этом уверена. Я говорила, что не заходила в гараж и не могла… — Все нормально, — перебила я. — Я боялась, вы рассердитесь, потому что полиция… боялась, вы от меня откажетесь… Я должна была рассказать. Обещаю, такого больше не повторится. — Не нужно бояться. В этой стране полиция вас не обидит, Мэри. Здесь она не такая, как у вас на родине. И я хочу, чтобы вы были очень осторожны, когда приходите ко мне. Всегда держите сигнализацию включенной и убедитесь, что она работает, когда уходите. Вы не заметили человека или машину, которая по той или иной причине привлекла ваше внимание? — Я помню только, что шел дождь и было очень холодно. Я никого не видела. — Если увидите что-нибудь подозрительное, дайте мне знать.
Последние комментарии
6 часов 3 минут назад
6 часов 23 минут назад
6 часов 48 минут назад
6 часов 52 минут назад
16 часов 23 минут назад
16 часов 26 минут назад