Обычно я стараюсь никогда не «копировать» одних впечатлений сразу о нескольких томах, однако в отношении части четвертой (и пятой) это похоже единственно правильное решение))
По сути — что четвертая, что пятая часть, это некий «финал пьесы», в котором слелись как многочисленные дворцовые интриги (тайны, заговоры, перевороты и пр), так и вся «геополитика» в целом...
В остальном же — единственная возможная претензия (субъективная
подробнее ...
оценка) состоит в том, что автор настолько ушел в тему «голой А.И», что постепенно поставил окончательный крест на изначальной «фишке» (а именно тов.Софьи).
Нет — она конечно в меру присутствует здесь (отдает приказы, молится, мстит и пр.), но уже играет (по сути) «актера второстепенного плана» (просто озвучивающего «партию сезона»)). Так что (да простит меня автор), после первоначальных восторгов — пришла эра «глухих непоняток» (в стиле концовки «Игры престолов»)) И ты в очередной раз «получаешь» совсем не то что ты хотел))
Плюс — конкретно в этой части тов.Софья возвращается «на исходный предпенсионный рубеж» (поскольку эта часть уже повествует о ее преклонных годах))
В остальном же — финал книги, это просто некий подведенный итог (всей деятельности И.О государыни) и очередной вариант новой страны «которая могла быть, если...»
p.s кстати название книги "Крылья Руси" сразу же напомнили (никак не связанный с книгой) телевизионный сериал "Крылья России"... Правда там получилось совсем не так радужно, как в книге))
По аннотации сложилось впечатление, что это очередная писанина про аристократа, написанная рукой дегенерата.
cit anno: "...офигевшая в край родня [...] не будь я барон Буровин!".
Барон. "Офигевшая" родня. Не охамевшая, не обнаглевшая, не осмелевшая, не распустившаяся... Они же там, поди, имения, фабрики и миллионы делят, а не полторашку "Жигулёвского" на кухне "хрущёвки". Но хочется, хочется глянуть внутрь, вдруг всё не так плохо.
Итак: главный
подробнее ...
герой до попадания в мир аристократов - пятидесятилетний бывший военный РФ. Чёрт побери, ещё один звоночек, сейчас будет какая-то ебанина... А как автор его показывает? Ага, тот видит, как незнакомую ему девушку незнакомый парень хлещет по щекам и, ничего не спрашивая, нокаутирует того до госпитализации. Дальше его "прикрывает" от ответственности друг-мент, бьёт, "чтобы получить хоть какое-то удовольствие", а на прощание говорит о том, что тот тридцать пять лет назад так и не трахнул одноклассницу. Kurwa pierdolona. С героем всё ясно, на очереди мир аристократов.
Персонажа убивают, и на этом мог бы быть хэппи-энд, но нет, он переносится в раненое молодое тело в магической Российской империи. Которое исцеляет практикантка "Первой магической медицинской академии". Сукаблять. Не императорской, не Петербургской, не имени прошлого императора. "Первой". Почему? Да потому что выросший в постсовке автор не представляет мир без Первого МГМУ им.Сеченова, он это созданное большевиками учреждение и в магической Российской империи организует. Дегенерат? Дегенерат. Единица.
Автор просто восхитительная гнида. Даже слушая перлы Валерии Ильиничны Новодворской я такой мерзости и представить не мог. И дело, естественно, не в том, как автор определяет Путина, это личное мнение автора, на которое он, безусловно, имеет право. Дело в том, какие миазмы автор выдаёт о своей родине, то есть стране, где он родился, вырос, получил образование и благополучно прожил всё своё сытое, но, как вдруг выясняется, абсолютно
Константин Яковлевич Ваншенкин
Затвор и другие истории
Наконец взводный разрешил мне не брать винтовку на занятия.
А дело было так. Морозным вечером, в час, именуемый в распорядке личным временем курсанта, мы складывали на плацу сброшенные с грузового прицепа сосновые бревна. Завтра или послезавтра им предстояло быть распиленными, но законы училища не могли допустить, чтобы хоть день они пролежали в беспорядке. Поотделенно, с жалостью ломая картонку или фанерку, вложенную для шика в только что полученные погоны, мы поднимали бревно на плечи и, спотыкаясь, на дрожащих ногах, заносили его в огражденное кольями пространство. (Сперва задирали один конец, наваливали его на плечи двоих или троих, наиболее крепких, затем, разом взявшись под другой, отрывали все бревно и подставляли под него плечи.) Сержант следил, чтобы несли честно, не приседая, и бросали вместе.
Все шло хорошо, но вскоре нас уже пошатывало, когда мы только направлялись к очередному бревну, а руки тоже не успевали восстанавливать силу. И вот за мгновение до того, как четко, по команде, сбросить ствол на остальные, он сам пополз с плеч, пошел косо, мы постарались удержать, чтобы он, спружинив, не отскочил нам на ноги, но не сумели и отпустили – кто как. Я едва успел отдернуть руку, – так зверь отпрядывает от лязгнувшего капкана. Чтобы раздавить ее, бревну не хватило сантиметра. Но перчатки на руке не оказалось, и по пальцу все же чиркнуло мерзлой крокодиловой кожей сосновой коры. Это был правый указательный – главный палец при стрельбе из любого личного оружия.
Кожа была вспахана довольно глубоко, начинала саднить, из-под нее проступала кровь. Сержант послал меня в санчасть. Там скучающий фельдшер-лейтенант густо покрыл палец черной едкой мазью, забинтовал и велел приходить послезавтра. Я пришел. И началась моя эпопея.
Палец уже успокоился, подсох, но фельдшер снял бинт, содрал корочку. Обнажилось мясо. Он опять намазал, – это было больнее, чем в первый раз, – завязал и велел приходить послезавтра. Так продолжалось недели две или три. Рана выделяла гной, сквозь бинт неприятно пахло. Палец перестал сгибаться. В очередной мой приход фельдшер, крепко ухватив меня за запястье и поворачивая кисть в разные стороны, неожиданно предложил злополучный палец ампутировать. Я отказался.
Вернувшись в казарму, я с помощью моего друга Сережи Юматова снял повязку, обмотал палец по мази папиросной бумагой, а потом Сережа опять, но несильно его прибинтовал. Может быть, это было варварство, не знаю, но я перестал ходить в санчасть. Мне казалось, что рана пахнет меньше, я боялся верить, но она затягивалась, подсыхала. Когда я решился снять совершенно грязный снаружи бинт, мне открылся мой палец, нет, не палец, а пальчик, неестественно тоненький, розовый, без ногтя, в следах истлевшей папиросной бумаги. Он по-прежнему не гнулся, и на стрельбах я приноровился нажимать на спусковой крючок средним пальцем. Но потом он разработался, утолщился, хотя ноготь появился не скоро, может быть, через год, причем отличающийся от остальных – как бы роговой, выпуклый.
Так вот, в самый разгар еще официального лечения, когда мой негнущийся палец был толсто забинтован, а освобождения тем не менее я почему-то не получал, взводный сам разрешил мне оставлять винтовку в пирамиде. Он понимал, что в моем положении очень трудно не только носить, но и чистить ее.
Одно из основных занятий в армии – чистка оружия. Так же как строевая подготовка. Иные говорят: зачем это? На фронте никто не ходит строевым, выбрасывая прямую в колене ногу с оттянутым носком. Однако это надолго добавляет людям лихости. Чистка оружия в училище – тоже скорее ритуал, условность. Оружию не обязательно быть настолько чистым. В боевой обстановке это невозможно и даже противоестественно.
Училищу свойственны преувеличения. Когда старшина говорит: «На казеннике грязь!» – то, скорее всего, это пылинка, пушинка. Но все равно, если оружие признано плохо почищенным, наказание неотвратимо.
Каждая рота помещалась в огромной отдельной спальне, тесно уставленной двухэтажными сетчатыми койками, – на коечном этаже спали по два курсанта. Двери всех рот выходили в общий батальонный коридор. Пол этого коридора и предстояло мыть провинившимся.
Следует сказать, что основные работы в казарме и на пищеблоке производились вольнонаемными. Курсанту было некогда. Его распорядок был так насыщен, что для отработки нарядов, по сути, не оставалось времени, – ведь он должен был что-то еще и усвоить из военных наук. Но и отсутствие дисциплинарных взысканий армии противопоказано.
Крашеный пол в коридоре, вымытый уборщицами, пока мы бывали на занятиях, блестел даже в самую слякотную погоду: внизу стоял дежурный, и войти в плохо вычищенной обуви было невозможно.
Пол сиял. Его и мыли ночные «нарядники». Производилось это следующим образом. В батальоне имелось тонкое байковое одеяло без хозяина, оно хранилось в вентиляционном люке под лестницей. Его
Последние комментарии
39 минут 52 секунд назад
43 минут 42 секунд назад
43 минут 10 секунд назад
52 минут 59 секунд назад
55 минут 32 секунд назад
1 час 5 минут назад