Джамбо Африка! [Камиль Фарухшинович Зиганшин] (fb2) читать онлайн

Камиль Зиганшин ДЖАМБО^[1] АФРИКА!

1

Последний день зимы, ой, извиняюсь, лета — мы ведь уже в южном полушарии.

Джамбо Кения^[2]! Джамбо Найроби^[3]!

Впереди сафари (путешествие, по-русски выражаясь) по шести национальным паркам Кении и Танзании^[4], восхождение на самую высокую вершину Африки — вулкан Килиманджаро, увенчанный ледниковой шапкой, а на десерт пляжный отдых на прославленном Корнеем Чуковским тропическом острове Занзибар под нежный шелест волн Индийского океана. Программа многообещающая! Особенно, если учесть, что родина знаменитых масаев — Кения и Танзания, не знают себе равных по многообразию населяющих их животных и птиц. Да и климат во внутренних районах этих стран самый комфортный для европейцев.

Очень ровный с температурой от 20° до 26°С круглый год.

Набив багажник увесистыми рюкзаками, выезжаем в компактном девятиместном вездеходе «Тойота» в самое сердце страны — национальный парк Накуру. Это километров двести пятьдесят от Найроби, почти на линии экватора: до него останется каких-то двадцать географических минут. Поскольку одна минута соответствует сухопутной миле, до нулевой параллели мы не доедем всего тридцать два километра.

Сопровождают нас два кенийца. Водитель худощавый, шустрый, чрезвычайно бойкий на язык. Гид, напротив, бесстрастный молчун плотного телосложения. Впоследствии у нас то и дело невольно возникал вопрос — а нужен ли такой гид? Тем более, что водитель успешно замещал его, демонстрируя превосходное знание страны и особенно диких животных, населяющих ее. Правда, Антон, лучший знаток английского в нашей команде, переводил его длинные монологи с большими купюрами. Но даже сокращенный перевод не вызывал сомнений — человек знает тему.

Асфальтовая дорога, рассекая пригороды, вела к центру столицы, окутанному грязным смогом. Странно было видеть этот бич цивилизации в аграрной Африке. Несмотря на раннее время, город уже проснулся.

Параллельно потоку автомобилей по обочинам дороги спешили на работу кто пешком, кто на велосипедах кенийцы. Тут же бойко вышагивали ослики, запряженные в двухколесные повозки. С деревьев глазели на этот нескончаемый поток, стаи огромных, важных, как купчихи, марабу.

Плотность транспортной лавины, по мере приближения к городу нарастала, и мы вскоре уперлись в «пробку»: три ряда авто выстроились в километровую очередь перед развязкой. Теперь уже пешеходы, обгоняя, поглядывали на нас с явным сочувствием. Через минут тридцать прорываемся через развязку на радиальную улицу и устремляемся к центру Найроби. По архитектуре он мало отличается от современных деловых районов европейских столиц. Разве что грязноват. Так же утыкан фешенебельными офисами, среди которых бросаются в глаза сверкающие персты известных банков.

Поскольку в Кении детей до третьего класса обучают на языке суахили, а с четвертого преподают на английском, большинство жителей страны владеют двумя языками. Суахили вообще-то язык искусственный — что-то вроде эсперанто. Создали его арабы, для облегчения торговых отношений с чернокожими племенами, говорящими на десятках наречий.

Постепенно суахили, очень красивый, мелодичный на слух, интегрировал большую часть Африки в единое языковое поле. В суахили кроме слов крупнейшего африканского племени банту, много слов из арабского, французского, испанского и английского языков.

Гид предупредил нас, что Найроби небезопасен для белых и нападению бандитов можешь подвергнуться в любое время суток даже в центре.

После такой «рекламы», у нас пропало всякое желание знакомиться с городом, и мы пролетели через центр и северную окраину, покрытую сонмами жалких лачуг, сооруженных из немыслимых отходов, без остановок.

По мере удаления от негостеприимной столицы, скудная растительность, покрывавшая холмы становилась все пышнее и разнообразнее, а сами холмы стали походить на горы. Слева, на западе в синей дымке уже обозначился мощный зубчатый массив. Вскоре дорога вывела к тектоническому разлому Рифт Вэлли, представляющему собой глубокую и обширную впадину с десятками малых и больших озер, огороженных забором из параллельных хребтов и конусов спящих вулканов высотой до 3000 метров.

Одна за другой мелькают кенийские деревушки. Дома небольшие, одноэтажные из дикого камня или бетонных блоков. Во дворах телята, такие же милые, как наши, а вот коровы отличаются — с ярко выраженным жировым горбом над лопатками. По обочинам дорог и на лугах пасутся гурты овец. Несколько раз пересекали железнодорожную ветку. Похоже заброшенную: рельсы ржавые, между шпал высокая трава.

Заключительный отрезок пути до парка Накуру (30–40 км) оказался тяжелейшим испытанием для нашего внедорожника. Асфальт здесь в сплошных колдобинах глубиной в пол-колеса, а само дорожное полотно такое узкое, что водители, дабы разъехаться вынуждены сползать на обочину. Параллельно прокладывается новая, современная автомагистраль и за старой уже не смотрят.

В отеле «Water Buck» («Водяной олень») разместились, когда солнце замерло в зените. Невзрачный снаружи, внутри он оказался весьма уютным. Номера обставлены с вниманием к мельчайшим деталям и наполнены милыми антикварными вещицами. Декор в красно-коричневых тонах с африканским орнаментом на стенах навевал соответствующий настрой. В одном из внутренних двориков, обнаружили и приличный бассейн.

Поднимаясь по лестнице на третий этаж, по легкой отдышке убедились, что находимся на высоте 2000 метров. Обедали в тени пальмовых деревьев. Столовые приборы, лежавшие на столе под отвесными лучами солнца, висящего в самой высокой точке голубого шатра, невозможно было взять в руки — до такой степени раскалились.

Пришлось сначала прикрыть их салфеткой и ждать когда остынут.

Еда понравилась. Больше всех восторгался ею наш доктор — Вячеслав Малоярославцев. Особенно восхитили его местные ананасы — сочные, сладкие и очень крупные. А вот кенийские арбузы разочаровали всех — пресные и мелкие. Наши оренбургские и астраханские были бы здесь вне конкуренции.

В 15.00 выехали в национальный парк. Он занимает дно огромной котловины, и окружен крутыми лесистыми горами со скальными обнажениями. Посредине находится крупное, мелководное озеро Накуру, давшее название парку.

Въезжали в него через оригинальные ворота, представляющие собой силуэты чёрных носорогов, упершихся друг в друга рогами-бивнями. Для граждан Кении плата за въезд — 4$, а для иностранцев — 40$. Справедливо и патриотично.

В тропическом лесу практически сразу наехали на львиный прайд вальяжно распластавшийся на наклонном стволе дерева. Крыша нашего вездехода с помощью двух рычагов легко поднималась, и мы, забыв обо всем на свете, принялись азартно щелкать затворами фотоаппаратов, сопровождая удачный кадр едва сдерживаемыми воплями радости. Лев и львицы выглядели настолько безобидно и мило, что даже появилось желание подойти и погладить их.

В это время боковым зрением замечаю, что справа зашевелились кусты, и над их листвой замелькала темная кисточка. Вот зеленая стена разомкнулась, и перед нами во всей красе предстал еще один царь зверей.

Игнорируя набитую людьми «Тойоту», он решительно направился к дереву, приютившему прайд, и стал карабкаться на верх.

Вскоре мы стали свидетелями схватки двух самцов, за право владеть прайдом. Львицы подняли головы, и с интересом ожидали ее исхода. Львы, устрашающе порыкивая, отвешивали друг другу увесистые удары когтистыми лапами. Позиция у претендента была незавидная: чтобы не сорваться ему приходилось держаться за ствол тремя лапами и для атаки оставалась всего одна. Это предопределило результат: издав громоподобный рев, незадачливый конкурент привычно ретировался задом — похоже, что ему это не в первой. Когда он скрылся в чаще, львицы вновь вытянулись вдоль ствола, свесив лапы как плети.

Все это происходило в восьми-девяти метрах от нашей машины, но звери вели себя так, словно нас не существовало. Водитель объяснил, что на машины львы не обращают внимания, но если видят человека вне автомобиля, их реакция становится непредсказуемой и может завершиться трагически для нарушителя не писаных правил.

Поколесив несколько километров по лесу, спустились на пологий берег озера Накуру и опять безостановочно защелкали фотоаппаратами: по синей глади, параллельно береговой линии сплошной лентой, тянулась стая фламинго, состоящая из десятков тысяч птиц! Вся эта кишащая сочно-розовыми переливами масса монотонно гоготала, вспрыскивала крыльями, погружала длинные клювы в воду, кто-то взлетал, кто-то садился. Я впервые видел такое грандиозное скопление пернатых.

Вдоволь насмотревшись на это чудо, покатились по травянистой равнине, буквально усыпанной стадами диких животных, постепенно удаляясь от берега. Сколь же благоприятен здешний климат и плодородны земли, если они в состоянии прокормить эти огромные стада.

Кстати неплохо прокормить — все звери в прекрасной форме.

Вот проехали сквозь табун полосатых зебр, столь упитанных, что шерсть на них прямо лоснится и размером непривычно крупные — те, что прежде видел в зоопарках, были гораздо мельче. У всех эффектная черно-белая раскраска с неповторяющимся рисунком.

Отдельными стайками пасутся изящные антилопы, олени. За ними чернеет огромное, в 500–600 голов, стадо буйволов Буффало. Эти могучие животные с внушительными рогами-бивнями поглядывали на нас со снисходительным равнодушием. Мирные и спокойные с виду, на самом деле они входят в африканскую пятерку самых сильных и опасных зверей (слон, лев, носорог, леопард, буйвол). Особенно следует остерегаться быков-отшельников. Их, за неуживчивый характер, сами же сородичи нередко изгоняют из стада. В справедливости этой рекомендации мы убедились на следующий день, когда остановились возле трех отшельников, пасшихся на склоне оврага. Когда вышли из машины справить малую нужду, ближний бык тут же опустил голову и забил копытом о землю, недвусмысленно нацелив на нас здоровенные рога. К счастью расстояние до «Тойоты» было гораздо меньше, чем до этого психа.

В общем, выходить из автомобиля в парках рискованно. Точнее — это запрещено. Перед нашим приездом один англичанин вздумал сфотографироваться на фоне стада зебр и подвергся нападению льва. Тот, по всей вероятности, узрел в нем конкурента и решил показать, кто здесь хозяин…

Торчащую из травы голову леопарда первым засек остроглазый водитель, но как только «Тойота» повернула в его сторону, зверь встал и поспешил скрыться в густом кустарнике, всем своим видом не скрывая то, как надоели ему бесцеремонные туристы.

Обилие «свалившихся» на нас животных потрясало. Среди причин их многочисленности, главная в том, что и в Кении, и соседней Танзании охота на диких животных запрещена. Браконьеров же ожидает лишение свободы на длительные сроки.

У развилки дороги нас встретила семья белых носорогов. Мамаша с тонну и малыш килограммов на триста. Они напоминали оживших ископаемых животных. Массивный нос украшен великолепным, изящно загнутым остроконечным рогом. Шкура толстая, вся в волнообразных жировых складках. Серого цвета, несмотря на то, что эти носороги именуются белыми. На вид добродушные, флегматичные создания.

Аппетитно так, хрумкают траву и потихоньку двигаются в нашу сторону.

Подошли почти вплотную и продолжают невозмутимо щипать траву.

Нас как будто не видят. Даже как-то обидно стало. Не козявки все ж таки мы! Сколько не фотографировали, они знай своё: хрум да хрум — глазом даже не повели.

Складывалось впечатление, что носороги просто позировали: то так встанут, то эдак. Настоящие фотомодели!

В 18 часов, в соответствии с требованием режима, покинули территорию парка. За три часа мы пересмотрели такое неправдоподобное количество диких животных, что не верилось в реальность увиденного. О том, что национальные парки Африки кишат диким зверьем, нам было известно, но то, что мя сегодня реально лицезрели, превзошло самые радужные ожидания.

На обратном пути в свете заходящего солнца перед нами развернулось фантастическое зрелище: парящее над озером розовое облако из десятков тысяч фламинго. Пронизанное лучами оно разгоралось, насыщалось, и вскоре стало казаться, будто над водоёмом колышется огромное, пурпурное полотнище. От этой невероятной красоты я даже зажмурился. Когда стая налеталась и с гомоном опустилась на воду, мы, не сдержавшись, вновь съехали на берег. Я зашел в воду, что бы сфотографировать птиц с максимально близкого расстояния и тут часть пернатых, вокруг меня, взмыла в небо, и закрыла его огненным вихрем. А когда я, шлепая по горячей воде, повернул к пологому, илистому берегу, птицы, тут же волна за волной стали возвращаться, зажигая мелководье трепещущими язычками розового пламени.

Приводнившиеся фламинго, подчиняясь одним им известному строевому порядку, делали несколько шагов в одну сторону, потом в другую и, завершив построение, принимались ковыряться длинными клювами в иле. Правда, вода в озере настолько щелочная, что жизнь в ней, казалось бы, не возможна, но отнюдь, судя по размерам стаи с кормовой базой для них здесь всё в порядке.

За этот день я сделал двести замечательных кадров. Заснул переполненный ощущением абсолютного счастья. А у нас ведь еще двадцать дней впереди! То ли еще будет!

2

Утро. Умытый ночным ливнем, город просыпался. По улицам засновали пешеходы, велосипедисты, изредка автомобили; во дворах надрывались петухи, ревели домашние буйволы.

Вчера мы обследовали северную половину парка. Сегодня начинаем знакомство с южной. Дорога к ней пролегала вдоль подножья скалистых гор — естественной границей заповедной территории. Справа, на запад от нас, простирались тучные луга с островками леса и кустарников — превосходные кормовые угодья для оленей, носорогов буйволов, но как ни странно вокруг ни одного зверя. Проехав километров шесть, наконец, увидели у дороги толпу бабуинов. Блестящие, серого и красноватого цвета голые задницы. Пышная, бурая шерсть. У мамаш на спине милые малыши. А вот, наконец, и буйволы, антилопы объявились. Сначала парами, а дальше и небольшими стадами. В стороне от основной дороги над лесочком я разглядел голову жирафа с парой коротких тупых рожек, утолщенных на конце. Поехали в его сторону, а там оказывается не один, а три жирафа пасутся.

Животные впечатляли — высота пять с половиной метров, вес более тонны! Шея необычайно длинная, но позвонков, как у всех млекопитающих, семь. Что бы поднимать кровь на такую высоту Господь наградил жирафов мускулистым сердцем весом более двенадцати килограммов!

Подъехали к семейке совсем близко. Животные замерли, изучающе рассматривая нас. А мы их.

Линии тела и расцветка у жирафов настолько совершенны, что первые минуты, забыв о фотоаппаратах, просто предавались созерцанию их красоты. Я всегда представлял окрас жирафов как сочетание оранжевых и черных пятен, а у этих особей основной тон был бежево-коричневый. Смотрится, кстати, очень благородно. Форма пятен неправильная с четкими краями. Вдоль шеи жесткая темно-бурая гривка высотой сантиметров десять. Средней величины хвост завершается кисточкой черных волос. Движения плавные, почти томные.

Убедившись в миролюбивости нашего визита, жирафы разбрелись в разные стороны и принялись щипать траву. Листья на деревьях они видимо берегут до худших времён — когда трава выгорит. Я впервые видел жирафов на воле. Они показались мне самыми милыми и грациозными созданиями на земле. Черные, похожие на спелые смородинки глаза, окаймленные густыми ресницами, излучают такие тепло и укор одновременно, что невольно начинаешь испытывать антипатию к людям, эгоистично расстреливающих из карабина этих и других животных ради собственного удовольствия. И при этом еще бахвалятся перед друзьями своими «подвигами», демонстрируя фотографии обреченных жертв — попробуй спастись от «цивилизованного» дикаря, вооруженного скорострельным карабином, мчащегося на трехсотсильном джипе!

На следующей поляне насладились видом другого диковинного создания. Сероватое облако пушистого оперения, длинные сильные ноги, важная походка и шея изогнутая как у лебедя при росте 2,5 метра. Вот это птица так птица! Натуральный исполин! Как вы думаете, кто это? Верно — страус.

Обогнув озеро с южной стороны, выехали на увалистые луга западной части парка, густо усеянные табунами оленей, зебр, стадами буйволов; небольшими семейками кабанов-бородавочников со смешными наростами на морде. Следует отметить, что российские кабаны пошерстистее, поклыкастее и раза в два крупнее. Бородавочники среди местного зверья оказались самыми пугливыми — ближе чем на 30–40 метров не подпускали.

Известно, что и прерии Северной Америки в годы ее освоения тоже изумляли колонизаторов обилием диких животных. Слава Богу, что в Африке мало европейцев и так много национальных парков.

Передохнув у двадцатиметрового водопада, вонзавшего жемчужный ствол в темную гладь овального водоема, вернулись на вчерашние пастбища и еще раз убедились, что стада здесь самые тучные. Интересно, почему? Ведь кормовая база южной части парка, это бросается в глаза сразу, намного богаче.

После обеда нас повезли через весь город на высокий холм, где находятся вторые ворота для въезда в парк Накуру. Рядом с ними расположен огромный павильон больше похожий на громадный сарай.

Земляной пол, несколько рядов грубо обтесанных стволов деревьев подпирающих крышу, и длинные, в несколько ярусов полки. Все они заставлены тысячами фигур и фигурок, вырезанных из древесины разных пород: львы, буйволы, слоны, миниатюрные антилопы, леопарды, двухметровые жирафы. Короче все виды африканских животных. На столах маски, бусы, масайские ножи, щиты, луки, копья. Вдоль стен — то, что не уместилось на полу, столах и полках.

В этом «салоне» несколько продавцов и хозяин. Если покупатель запрашивал низкую цену, продавцы бежали к нему за разрешением снизить цену. В процессе таких «согласований» цена, как правило, уменьшалась в три-четыре раза по сравнению с первоначальной (если конечно покупатель торговался). Я купил «Африканскую пятерку», вырезанную из черного дерева и двух красавцев леопардов — не устоял перед изумительным совершенством их тел. Надо сказать, африканцы непревзойденные мастера резьбы по дереву. Позже в Танзании в национальном культурном центре я видел двести! антилоп, филигранно вырезанных внутри цельного ствола черного дерева.

Приглянулся еще резной ритуальный «щит» масаев продолговатой формы. В его верхней части расположена фигура масайского божества, в центре слон с бивнями, а между ними рядами все африканские звери, сцены охоты. Смотрибельное и колоритное изделие, но мы не сошлись с хозяином в цене. Позже я видел подобные «щиты», но худшего качества, а цена была еще выше.

Когда ребята завершили торговую сессию (самую объемную покупку сделал наш доктор, он исполнил мечту детства — купил африканский барабан средних размеров) спустились, сопровождаемые кокетливыми взглядами фигуристых кениек, обратно в город, застроенный одно-двух-трех этажными домами, совершенно бессистемно. Гид утверждал, что в городе Накуру живет более миллиона человек, но по нашей оценке — максимум двести тысяч. Мы уже заметили, что кенийцы либо не в ладах с арифметикой, либо у них богатая фантазия, либо они охвачены патриотическим желанием любой ценой сравняться с крупными державами.

Дома поприличней, зачастую огорожены бетонным забором с замурованными в него сверху битыми, острозубыми бутылками. Похоже и в Кении преступный мир держит состоятельных горожан в постоянном напряжении.

Бросалось в глаза почти полное отсутствие людей в очках. У нас же в России они на носу каждого пятого, а сколько еще в контактных линзах ходит!

На городском рынке я буквально каждой клеткой тела осознал, что потрясшие меня в прошлом году непальские торговцы — дети по сравнению с местными, кенийскими. У этих хватка мёртвая — окружают плотным кольцом, и каждый сует под нос свой товар. Пока что-нибудь не купишь, не выпустят. Непревзойденные продавцы! У человека с мягким характером они способны выудить все содержимое кошелька, а прижимистого покупателя довести до истерики: все беспрестанно дергают за одежду, галдят, повторяя, как заведенные одно и то же — «good praise».

Вроде бы люди здесь живут без суеты по принципу «pole, pole» — «медленно, не торопясь», но как только дело касается торговли, они неузнаваемо преображаются. Сколько страсти в желании продать!

3

Встали с Доктором пораньше, что бы понаблюдать восход солнца на экваторе.

В шесть утра черный бархат неба еще был в мерцающей наколке незнакомых нам созвездий, а через пару минут на нём что-то дрогнуло и зубчатую линию горизонта, ещё недавно сливавшуюся с небосводом, на востоке будто посыпало пеплом, и серая волна рассвета, зацепившись за парочку белых облаков, плавно покатилась к западу, на ходу сдирая угрюмый ночной мрак сначала с крыш, а затем и нижних этажей. Небо над горами посветлело, и очертания хребта рисовались резко и отчётливо.

По тёмным ещё склонам, обращённым к городу, сползали вниз, в поисках спасительных тёмных уголков, струи молочно-белого тумана. Восточный край тем временем розовел, а на куполе свода проступила синева. Вот первые золотистые лучи ещё не взошедшего для нас солнца коснулись вершины деревьев и они, как будто радуясь, тихо засияли от неожиданной ласки. Смело вынырнувший следом из-за горы радостноликующий, животворящий огненный диск, залив городок светом, окончательно рассеял затаившийся в глухих дворах сумеречную мглу.

В общей сложности смена ночи на день заняла порядка двадцати минут — у нас она намного продолжительней.

А в остальном рассвет как рассвет, только здесь он секунда в секунду без изменений повторяется каждые 365 дней из года в год, из века в век — экватору неведомы перемены, здесь все стабильно: двенадцать часов день, двенадцать часов ночь, двенадцать часов день, двенадцать часов ночь… скучновато получается.

Когда умывались, обуреваемые проснувшимся исследовательским зудом, провели эксперимент, красноречиво подтвердивший, что мы действительно находимся в южном полушарии. Заполнив раковину водой, открыли слив — вода стала уходить, закручиваясь против часовой стрелки. Все верно, на северном вода закручивается по часовой стрелке, а на экваторе вообще не закручивается — просто сливается вниз без вращения.

По-военному быстро позавтракав, помчались к следующему национальному парку — парку Найваши. Это примерно на полпути к Найроби. Он расположен в еще более живописной котловине, окруженной еще более высокими зелеными горами. Посреди нее красивое, довольно глубокое озеро с прозрачной, пресной водой. В озере Накуру, как вы помните, она щелочная, мутная с белесым отливом, а сам водоем мелкий.

По дороге часто обгоняли длинноухих осликов, запряженных в двухколесные тележки с деревянной платформой. На одной из них, внутри ограждения из грубо обтёсанных жердей, стояли, новенькие сверкающие безупречной покраской двухсотлитровые бочки, на которых серебром выведено «PETROLIUM». Рядом, держа в руках уздечку, шагал босой, одетый в лохмотья старик кениец. Контраст разящий.

Среди перелесков иногда видим зебр и даже жирафов. Здорово!

Значит, в Кении дикие животные обитают не только в охраняемых парках.

Разряженные перелески перемежались спелыми еловыми и сосновыми лесами, схожими с нашими, но здешние ели поразлапистее и ветки у них начинают расти с высоты два-три метра, а у сосен пучки игл погуще и подлиннее. Удивительно было видеть, что в этих хвойных лесах под деревьями сплошь зеленая травка: хвоя практически не осыпается. В России же в старом ельнике или сосняке пожелтевшие хвоинки устилают землю сплошным пружинистым ковром.

Найваши сильно смахивает на наши средне-русские озера. Лесистые увалистые берега чередуются зелеными полянами, пестрящими от ярких цветов; тихие заводи устланы овальными листьями кувшинок, над которыми возвышаются желтые чашечки. В окрестностях озера обитает 450 видов птиц! Но его главная достопримечательность конечно бегемоты (гиппопотамы).

Нас усадили в длинную моторную лодку и на малой скорости повезли вдоль берега идеально круглого, диаметром не более километра, озера соединяющегося с обширным сосудом основного, тоже круглого, узким проливом. То и дело спугиваем с плавающих коряг белых цапель и аистов. Все, до боли в глазах, всматриваемся в озерную гладь. Особенно пристально в черные окна среди листьев кувшинок.

В одном из них неожиданно вырос огромный буро-коричневый пень, облепленный зелеными стеблями. Это бегемот высунул морду, что бы наполнить легкие свежим воздухом. Я едва успел сделать один снимок. Потом издали видели еще двух бегемотов. Вынырнут на несколько секунд, и опять под воду — пасутся на богатых плантациях водорослей недоступных их сухопутным конкурентам.

Проплывая вдоль низкого, длинного полуострова, отделяющего малое озеро от большого, поглазели на птичий базар: многие сотни пеликанов и еще каких-то крупных птиц прогуливались по травке, поодаль паслось стадо водяных оленей. Зеркальную гладь озера рассекали, оставляя расходящиеся усы, утиные стайки. А бегемотов по-прежнему не видать. Мы уже смирились с мыслью, что нам не повезло, как вдруг моторист направил лодку к полузатонувшим корягам, которые оказались скоплением отдыхающих бегемотов. Над водой возвышались головы с мощными надбровными дугами розового цвета, мясистые шишковатые носы и овалы тугих спин, по которым прогуливались птички. То один гиппо, то другой, то все разом вдруг начинали пыхтеть, грозно реветь, ворочаться, подниматься из воды, отчего та шумными водопадами стекала с их необъятных боков. Мы тихонько закружили вокруг на расстоянии метров тридцати, щелкая затворами фотоаппаратов, сопровождая удачные кадры радостными возгласами.

Всем нестерпимо хотелось сделать «крупный план». Для этого надо было подплыть поближе. Наконец моторист, добрый малый, поддался нашим уговорам и, в нарушение правил безопасности, приблизился до пятнадцати метров. В этот момент одна махина из этого скопища, раскрыв розовую пасть, похожую на спаренный ковш экскаватора, трехтонной торпедой понесся на нас, гоня перед собой полуметровую волну. Моторист до упора нажал на газ, и мы от скоростного спурта едва не вываливаемся за борт. Мгновенная реакция кенийца вполне объяснима — его старшего брата бегемоты в аналогичной ситуации превратили в кровавый бифштекс. Было какое-то несоответствие между скоростью, с которой плыл (или бежал по дну?) бегемот и массивной неуклюжестью его телосложения. Среди нас один Петр сохранил хладнокровие и, издавая вопли восторга и ужаса одновременно, продолжал снимать. Вот это профессионал!

Из парка Найваши уже знакомой дорогой вернулись в Найроби, и счастливо избежав пробок, остановились на выезде из города в знаменитом ресторане Карнивор. Он один из первостатейных в Африке и входит в число 50 лучших ресторанов мира.

Кстати чуть не забыл: перед Найроби видели ряды громадных теплиц, покрытых белым непрозрачным материалом — им предохраняют растения от солнечных ожогов. А мощными фонарями, которые включают вечером, удлиняют световой день. Он ведь на экваторе равен 12 часам, тогда как в средних широтах день летом длится более 17 часов.

В этих теплицах выращивают цветы на экспорт.

Ресторан живописно оформлен перенесенными сюда «кусочками» африканского ландшафта и скульптурами диких животных Кении. В центре ресторана с десяток жаровен, где на вертелах над раскаленными углями в ароматном дыму аппетитно шкворчат окорока домашних и диких животных. У каждой жаровни колдует свой повар в белом одеянии.

От них веером расходятся павильоны для посетителей. Между ними зеленые газоны, декоративные кусты.

Поскольку солнце уже перевалило за полдень, а завтракали мы аж в семь утра, каждый из нас был готов съесть по целому говяжьему окороку.

По крайней мере, за стол все сели именно с таким намерением.

Официанты расставили блюда с приправами к мясу, и конвейер заработал: один официант несет на вертеле дымящееся, с янтарными каплями жира, мясо и отрезает каждому от него по пластине, через минут пять второй официант подает мясо другого сорта, его сменяет третий, четвертый… Через полчаса все повторяется в той же последовательности и так до тех пор пока гость не наестся. Я сошел с дистанции после второго круга, а наши главные гурманы Парашютист и Колонизатор сдались на пятом. Тут я должен сделать пояснение, где-где, а в походе у человека быстро проявляются индивидуальные особенности и через несколько дней все участники экспедиции получили соответствующие прозвища. Меня за худобу и высокий рост переименовали в Масая; нашего предводителя, Николая Рундквиста, выделяюшегося умным, пронзительным взглядом, колоссальным опытом и заслуженным авторитетом, стали величать Командором; его сына футболиста — Бегемотом; простоватого с виду крепыша и талантливого бизнесмена Антона Кашина за любовь поучать и приучать африканцев к порядку — Колонизатором; доброго и обстоятельного уфимца, одного из грамотнейших специалистов мулдашевского глазного центра Вячеслава Малоярославцева — Доктором; супероригинального юмориста и надежного как танк Сергея Симакова, человека, чудом оставшегося в живых после того, как вонзился в землю с километровой высоты на полураскрытом куполе — Парашютистом; всеобщего любимца, восторженного фантазера, с телосложением молодого медведя Петра Захарова за верность и любовь к пудовому сундучку с грудой сменных телеобъективов — Модным Фотохудожником. Получилась довольно пестрая и веселая семерка: Командор, Парашютист, Доктор, Модный Фотохудожник (МФ), Колонизатор, Бегемот и Масай. Каждый — колоритная, состоявшаяся личность, а в целом, как выражался Командор «ватага придурков», которая за день так часто покатывалась со смеху, что к вечеру мышцы брюшного пресса начинало ломить от запредельных нагрузок.

Все кроме меня заказали к мясу спиртное. Позже в кемпинге, бегая вдоль подножья Килиманджаро я горько пожалел о том, что не послушал совета бывалого Командора: «В Африке европейцу надо каждый день выпивать по 100 грамм виски». Почему пожалел? Об этом позже…

Сейчас же мы с упоением придавались чревоугодию. Особенно самозабвенно — Колонизатор. Каждое новое блюдо вызывало у него необъяснимый восторг, и по тому, как он ел, было понятно, что он не ест, а творит божественное действо.

Должен разочаровать гурманов и порадовать защитников природы.

Мясо диких животных по вкусу заметно проигрывает той же телятине или баранине. Особенно разочаровало меня мясо крокодила. Сладковатое, похоже на мясо лягушки. Да и вообще, есть ли смысл гоняться за экзотическими деликатесами? Человечество и без того, истребив уже многие десятки видов диких животных, обеднило фауну планеты до предела.

К югу от Найроби узкая асфальтовая дорога сменилась грунтовой.

Поскольку, мы выбивались из графика, водитель на ухабах не притормаживал, и нас то и дело трясло, как на вибростенде. После объедаловки в Карниворе, это было даже на пользу. Судя по тому, что на всем протяжении четырехчасового пути мы всех обгоняли, скорость была предельной. Правда и машин было не более одной на километр дороги.

Женщин за рулем единицы. Когда я обратил на это внимание и записал сей факт в путевой блокнот — так сразу двух подряд увидел. Вот ведь какие они — всё наперекор мужикам норовят сделать.

Чем ближе Танзания, тем выше горы, девственнее леса. То и дело на горизонте вырастали конуса магматических посланцев из недр Земли.

Мы пристально всматривались в каждый замаячивший новый зубец в надежде, что это и есть знаменитый Килиманджаро, но машина не сбавляя скорости проносилась мимо. Где же этот долгожданный вулкан?

Появились настоящие масайские деревушки. И, о чудо! — люди в национальных одеждах. До этого все встречавшиеся нам жители Кении были одеты по европейски: брюки, рубашка, куртка у мужчин, блузка и юбка у женщин.

В саванне повсюду пасутся коровы, козы, овцы — в этих краях земледелием не занимаются. Вон и первые термитники показались.

Некоторые построены прямо вокруг стволов деревьев. В начале красноватого цвета, а ближе к границе с Танзанией — бурые: какой цвет земли, такого цвета и термитники. Невысокие (не более трех метров), с несколькими конусами-башнями, пронизанными вертикальными вентиляционными каналами. (В Танзании термитники намного выше и основательней — настоящие крепости с высотой более пяти метров).

Удивительно, что некоторые находятся совсем близко к хижинам людей — на расстоянии не более 20 метров. Почему удивительно? Дело в том, что термиты зачастую незаметно для человека выедают внутренности деревянных конструкций в домах, отчего те впоследствии рассыпаются в труху. Что интересно, тогда же мы видели много термитников, расположенных вдали от деревень, но крестьяне уничтожали их в огне огромных костров. Странно! Точнее сказать — не логично.

Местность на юге Кении гористая. Но последние километров двадцать мы ехали по ровной как стол саванне — национальному парку Амбосели, с сухой, местами даже потрескавшейся землей, покрытой бурой, полегшей травой. Вообще этот район изобилует контрастами: вроде только что была полупустыня, как уже мчишься по степи, покрытой густой растительностью, а через пару километров саванна с непроходимыми зарослями колючих кустарников.

Показался столб пыли. Сначала приняли его за обычный для этих мест смерч, но когда он приблизился, поняли, что она поднята копытами огромного стада антилоп гну, спасавшихся бегством от преследовавших их гепардов. Чем завершилась погоня, мы не узнали — дорога увела нас в противоположную сторону. Следует отметить, что гепарды очень заботливые родители. В отличие от львов, они добычу сначала дают детям, а сами питаются тем, что останется. Когда же детеныши немного подрастут, мать начинает учить их самостоятельно добывать пропитание: принесет антилопу с прокушенной ногой и отдаст малышам, что бы учились сами умерщвлять живность.

А вот и земные исполины — африканские слоны. Ходят они большими семьями, отчего в стаде присутствуют разнокалиберные особи.

Тут же на бугре, в тени дерева лениво нежились львы.

Наконец свершилось — в дымчатом мареве в просветах между облаков показался он — величественный вулкан, вспоровший африканский континент усеченным конусом застывшего содержимого преисподни. Уткнувшуюся в голубой купол белоснежную шапку, подпирали снизу сверкающие сваи заполненных льдом расщелин. Тут уж сомнений не возникло — да, это ОН! В Африке больше нет беловерхой горы. Рост вулкана 5895 метров. Между прочим это на 253 метра больше чем у самой высокой вершины Европы — Эльбруса.

Наш водитель, непонятно каким образом ориентируясь в немыслимом лабиринте пыльных дорог, звериных троп (звери за многие годы набили их здесь великое множество), объезжая стада слонов, антилоп, буйволов привез нас к перекрестку, что возле артезианской скважины. Из нее ручным насосом качали воду в двадцати литровые канистры бритые наголо масайки в цветастых кофтах и юбках. Наполнив, они закинули канистры на темя головы, и пошли, вернее, поплыли, чуть придерживая ёмкости одной рукой.

Нам предложили на выбор либо сразу ехать в кемпинг, либо сначала посетить масайскую деревню, что в двух километрах отсюда, а потом в кемпинг. Несмотря на то, что уже вечерело, мы выбрали второй вариант.

Масаи — полудикие племена, составляющие существенную часть населения Восточной Африки. Они ведут натуральный образ жизни и с упорством достойным уважения, сторонятся благ цивилизации.

Занимаются скотоводством (богатые масаи владеют стадами в несколько тысяч голов) и, в недалеком прошлом, охотой на диких животных.

До сих пор еще кое-где тайно, в обход закона, проводится ритуал ЭУНОТО — посвящение масая-юноши в мужчину. Он предусматривает схватку один на один со львом. При этом в руках масайского воина не огнестрельное оружие, а лишь огромный щит из толстой буйволовой кожи и длинное копье с наконечником, напоминающим меч римского легионера. Лев всегда атакует в прыжке. В этот миг воин, прикрываясь щитом, проворно ложится на землю и снизу бьет льва копьем в убойное место. Хвала Господу, если удачно…

Деревня являла собой безрадостное зрелище. Земля вокруг нее голая, серо-бурого цвета с редкими кустиками, короткой травой — козы все выщипали. Огорожена глинобитной изгородью полутораметровой высоты с тремя воротами — проходами. Один из них в школу — поляну с плоскими камнями вместо парт и стульев. Внутри, вдоль городьбы, десятка два глинобитных хижин с покатыми, почти плоскими крышами.

Посреди площадь, покрытая толстым слоем мелкой, въедливой пыли.

Несколько огромных кряжистых сухостоин напоминали о том, что здесь когда-то стояли леса, росли тучные травы. По краям площади подковообразные загоны для коз — валы из сложенных друг на друга веток колючего вереска. Проход в них перекрыт лежащей поверх них жердью.

Все предельно просто, дешево и в то же время функционально.

К нам на встречу вышел староста и учитель в одном лице — высокий, худой, налысо бритый масай лет тридцати в бардовой накидке. Его сопровождали двое мужчин постарше. Тоже тонкокостные, бритоголовые, в таких же накидках. На ногах у всех сандалии вырезанные из автопокрышек. После недолгих переговоров староста согласился за семьдесят долларов показать деревню.

Начали с осмотра низких, с плоской крышей хижин, сплетенных из прутьев, и обмазанных глиной вперемешку с навозом. Внутри них кромешная, почти непроницаемая тьма — единственное окно размером всего с ладошку! Как масаи находят в такой темноте одежду, посуду?!

Непонятно. Ведь практически ничего не видно. Или зрение у них как у кошек устроено. Крохотные комнатки захламлены. Воздух пыльный, горячий — на улице прохладней.

На площади тем временем собралось с десяток молодых женщин.

Все уже в праздничном одеянии, с головы до ног обвешаны разноцветными украшениями. Многие с младенцем за спиной. Мочки их ушей, разрезанные посередине, вытянуты…до плеч! — для нас вид этих «веревочек» из живой плоти после грязи и тесноты хижин, был вторым потрясением. А дырка на месте двух нижних передних зубов, специально выбиваемых у всех замужних женщин — третьим. Я уже молчу про бритые головы и железные кольца в носу. Весьма экстравагантное у масайских мужчин представление о женской красоте. Если бы я рядом с собой в постели увидел такое создание, то думаю, долго бежал бы «до канадской границы». Интересно, а как воспринимают масайские мужчины наших женщин? Неужели так же как мы ихних?

Когда наша великолепная семерка подошла к этим «красавицам» они выстроились в ряд и с энтузиазмом запели национальные песни.

Затем с пяток мужчин поочередно исполнили незатейливый танец — серии высоченных свеч-прыжков, под ритмичные выкрики соплеменников. В заключение нам продемонстрировали, как масай за одну минуту с помощью палочки и дощечки, без спичек, используя лишь трение, разжигает костер. В этом деле оказывается есть свои хитрости, без знания которых огонь не добыть. Узкую, опорную дощечку выстругивают из древесины акации. В ней вырезают сферическое углубление, в которое упирают палочку, тоже из акации, напоминающую длинный карандаш и, сильно давя вниз, быстро крутят его ладонями то в одну, то в другую сторону. Первый секрет, заключается в том, что углубление проделывается не по середине дощечки, а ближе к краю, так что бы оно примерно на одну четверть было как бы в «воздухе». В этом месте по всей толщине дощечки делается прорезь, через которую к месту активного трения и поступает кислород. В прорези-канавке второй секрет успеха.

Наша команда, обступив масая, с интересом наблюдала за этим действом на практике. Через секунд двадцать из углубления заструился дымок и как только затлела искорка, масай насыпал на нее сухой измельченный навоз, и раздув яркие искры, накрыл его сухой травой, сверху тонкими веточками. Ровно через минуту у наших ног полыхал костер. Так быстро не всякий даже спичкой его разожжет.

Это нехитрое приспособление пополнило мою этнографическую коллекцию, собираемую с 1971 года, с тех пор как на Сихотэ-Алине подружился с удэгейцами.

На этом наше знакомство с масайской деревней закончилось. Да, чуть не забыл — в деревне очень много детей. Из-за дверей каждой хижины выглядывало по несколько чумазых, диковатых лиц, на которых светились любопытством карие глазенки.

До кемпинга, а до него было километров семь, добрались уже в густых сумерках. Располагался он на полянке в окружении деревьев. Два длинных стола со скамейками по бокам. Один для кухонных работ, второй для приёма пищи. Тут же кострище. По краям поляны палатки в рост человека. Если пройти по тропинке, зажатой между колючих кустов метров восемьдесят, то упрешься в туалет с умывальником и душем. От туалета радиально расходятся еще несколько тропок, в конце которых такие же оборудованные стоянки.

Наш гид с водителем принялись готовить ужин, а мы обживать свои временные жилища. Когда собрались за столом, меня вдруг зазнобило.

Температура воздуха +20°С, а я трясусь от холода. Что бы согреться одел сначала свитер, потом и зимнюю куртку (мы взяли их для подъема на вершину Килиманджаро — там мороз достигает -15°С плюс сильный ветер), но это не помогло. Когда меня заштормило так, что застучали зубы, я извинился и, забравшись в палатку, нырнул в спальник. Следом зашел обеспокоенный Доктор. Он дал каких-то таблеток, но процесс как говорил наш «великий демократ», уже пошел. К утру я оставил с десяток меток между колючих кустов африканской саванны.

Ребята после легкого завтрака уехали на съемки слонов. Считается, что такого обилия этих животных, как в Амбосели нет больше ни в одном другом парке Кении. Вернулись они часа через два возбужденные и довольные. Сделали множество удачных снимков, среди которых один уникальный — львиный прайд отдыхает в окружении двух десятков громадных слонов.

В моем кишечнике к этому времени ничего достойного для продолжения привычных забегов вглубь саванны не осталось и я отважно сел в машину, повёзшую нашу группу к КПП на границе, где в полдень должна состояться встреча с представителями танзанийского туристического агентства. Ехал в полуобморочномсостоянии, погрузив голову в полиэтиленовый пакет и периодически напоминая о поразившей меня ужасной кишечной инфекции, протяжными извержениями, сопровождаемыми душераздирающим рёвом.

Отрывочно помню, как мы проехали через кенийский городок Наманга в Танзанию, как проходили паспортный контроль, как после долгого пути добрались до отеля Аиша, что неподалеку от деревеньки Мачами. Отсюда, из окна номера открывался незабываемый вид на величественную снежную шапку, парящую над континентом белым облаком.

Отель оказался очень уютным, с разноуровневой, благодаря расположению на склоне холма, планировкой. Всё, включая великолепный ландшафтный дизайн, способствовало полноценному отдыху. Как, впрочем, и в остальных отелях, где мы останавливались.

Выпив с чаем и галетами очередную порцию лекарств, сразу лег. Для того чтобы сокрушить болезнь, в моем распоряжении оставалась одна ночь — завтра восхождение.

4

Утром все лишнее сложили в камере хранения и на автобусе подъехали к воротам стилизованным под высокий шалаш — вход в Национальный парк Килиманджаро. Ареометр показывал 1800 метров над уровнем моря. Для восхождения мы выбрали самый дикий и сложный из четырех маршрутов — маршрут Мачаме.

На пункте регистрации стояло в очередь несколько групп из разных стран (США, Канада, Германия). Пока ждали, наши носильщики рассовали по огромным, из серебристой ткани мешкам рюкзаки.

Завязываются эти мешки как обычные вещмешки — удавкой из длинных лямок. Все организовано так, что носильщик в дороге практически не прикасается к твоему рюкзаку: утром перед выходом, засовывают его в свой мешок, а вечером на кемпинге достает и возвращает прямо в руки хозяина.

Нашей группе из семи человек дали в сопровождение около двадцати танзанийцев! На каждого по два носильщика, плюс повар, гид, лидер (руководитель) восхождения. Носильщики кроме наших рюкзаков, несли палатки, посуду, газовые болоны с горелками, стулья, стол, воду, продукты на шесть дней. На стоянках они ставили палатки для нас и себя.

Отдельно еще столовую — большую палатку со столом и раскладными стульями. Они же разносили горячую воду для умывания. А поскольку на горе по утрам морозно, то теплая вода была как нельзя кстати. Из вещей мы сами несли только небольшие рюкзачки с питьевой водой, фотовидеоаппаратурой и сухим пайком.

На маршрут вышли в полдень. Командор сразу задал темп: 30 минут хода, 10 минут отдыха. Лес сырой, густой, практически непроходимый.

Одним словом — экваториально-тропический. Часа два я еще держался в общем ритме, а потом стал «тормозить». Рядом со мной «тормозил» сухопарый танзаниец. Показываю ему жестами, иди мол, я догоню. А он в ответ только разводит руками: нельзя, вдруг с тобой что случится.

От духоты и физической нагрузки капли пота лились со лба и носа так густо, что моя брезентовая сумка, висевшая на груди, вскоре промокла. Пройдя восемнадцать километров, мы свернули по крутому гребню на мыс. Смотрю на ареометр — 3000 метров. Тропический лес кончился. Его сменили кусты вереска. Это место называется Мачаме Кемп. На макушке мыса — дощатая будка, окрашенная в зеленый цвет.

Сидящий в ней сотрудник парка регистрировал в журнале под роспись каждого поднявшегося. Устроились на ночлег на крохотной покатой площадке. Из-за заметного уклона я всю ночь скатывался к краю палатки. К ужину опять не прикоснулся — тошнило от одной мысли о еде.

Попытался выпить в лечебных целях виски — так они, не успев достичь желудка, тут же вылетели обратно. Насилу залил в себя полстакана чая и лег, твердя, как молитву «Камиль, победи болезнь.

Камиль, победи болезнь». Всю ночь снилось, будто я борюсь с мосластым, заросшим черной шерстью зверем и в итоге, разбив ему голову камнем, побеждаю. С утра и в самом деле почувствовал себя совершенно здоровым. От переполнившего меня счастливого ликования я дико заулюлюкал и принялся всех подряд обнимать. Но… лишь только поел — побежал в кусты.

Дежурившие на КП сотрудники опять переписали нас и попросили расписаться. Молодцы, четко контролируют процесс.

Тех сил, что организм скопил за ночь, хватило на три перехода. Все это время лидировал, идя за нашим проводником след в след — он то уж знает, куда лучше поставить ногу, чтобы не тратить лишних сил.

Поднимались по каменистой тропе, проложенной сквозь заросли вереска, в окружении скальных обнажений, то вздымающихся к небу, то проваливающихся глубоко вниз.

Потел просто катастрофически. Пот со лба и носа лился как из перезревшей грозовой тучи. Высота и разреженность воздуха все сильней давали знать о себе. Дыхание участилось до предела. Появилось ощущение, будто дышишь пустотой: легкие не расправлялись даже при глубоком вдохе. Растительность становилась все скуднее и однообразнее.

Издали склоны Килиманджаро кажутся гладкими и пологими, но когда шагаешь по ним, то понимаешь, что вулкан являет собой грандиозный лабиринт отрогов, ущелий, террас, цирков, базальтовых плит, отвесных скал. Тропа местами идет прямо по гребню отрога и сужается порой до метра. Коли оступишься — в лучшем случае закувыркаешься по склону, унизанному каменными зубьями, а если не повезет — полетишь в бездну.

Кстати, для бедолаг вроде меня, через каждые четыре километра установлен указатель «Туалет». Эти интимные сооружения, сколоченные из темных проморенных досок с вытяжной трубой, стоят неприметно в стороне от тропы. Внутри них чисто, без традиционных запахов. По правую руку даже рулон туалетной бумаги висит. И вообще бросается в глаза идеальная чистота во всех без исключения национальных парках и вместе с тем грязь и чудовищная антисанитария за их пределами в большинстве селений.

По очередному крутому отрогу, взобрались на просторное, испещрённое глубокими морщинами, базальтовое плато. Тут уже царил безжизненный лунный ландшафт: голые камни, покрытые местами узорчатой сыпью цветистых лишайников. На ровных плитах между камней разбросаны ночлежные площадки Шира Кемпа. Пройдя очередную регистрацию, мы заняли одну из свободных.

Прямо над нами соблазнительно близко вздымался, сияя в лучах закатного солнца, приплюснутый заснеженный конус вулкана. Казалось, будто он совсем рядом — в паре часов ходу, но это иллюзия — в горах воздух столь прозрачен, что зрительно все приближается.

Отсюда уже хорошо различимы скальные обнажения и ледники, затопившие глубокие расщелины. Их языки спускаются до отметки 4600–4700 метров. Ниже безжизненные черные скалы и плато, на котором сейчас мы стоим (4000 метров). А под нами замерли, впитывая испаряемую горой влагу, мягкие груды незрелых облаков. В просветах видны тропические леса. На западе, зрительно совсем рядом, а фактически в шестидесяти километрах, идеальный конус вулкана Меру.

По его склонам тоже табунятся белые облака, но поменьше. Он и пониже — 4565 метров, но все равно выглядит внушительно и весьма эффектно. Особенно сейчас на фоне заката, когда его черный конус разрезает багряный околышек неба надвое.

Мне опять выделили отдельную палатку. Ребята стесняют себя, стараясь создать условия для моего быстрейшего выздоровления, но подлец желудок вновь категорически отказался от пищи.

Ощущение будто моя система пищеварения убита наповал. С трудом залил в себя четверть стакана чая — больше не смог — начались рвотные спазмы. Что удивительно — жажды вообще не ощущаю. Хотя на подъеме пропотел так, что рубашка перестала впитывать влагу, и пот стекал на продолжение спины ручьями. Похоже, что и солей вымыло прилично. Позвоночник стал гибким как у змеи, а шейные позвонки не скрежещут, как обычно, а только мягко похрустывают. Это конечно здорово. Еще бы желудок оживить. Но он взбунтовался окончательно.

Даже таблетку с глюкозой прососать не смог. Мышцы ног уже третьи сутки не получают топлива для восполнения потраченных калорий.

После захода солнца, часов в семь стало резко холодать. Я надел куртку и удобно усевшись на базальтовый выступ, дабы отвлечься от невеселых дум, принялся рассматривать черный шатер неба, прошитый алмазными стежками незнакомых россиянам созвездий. Нашел знаменитый Южный Крест. В скольких книгах я читал о нём! Скольким поколениям моряков его свет служил путеводным ориентиром.

Сопровождал экипажи и Магеллана и Кука и Васко де Гаммы! А теперь я — турист из Башкирии любуюсь на него.

Несмотря на теплую одежду, вновь начало знобить. Забравшись в спальник, провалялся в полузабытьи до рассвета. Выполз из палатки — покачивает, голова кружится: ночной отдых не прибавил сил. А поскольку я не мог не только есть, но даже думать о еде, было очевидно, что восхождение мне не выдюжить, и если пойду дальше, то стану обузой для товарищей. Было крайне обидно, но я объявил Командору о своем решении спуститься вниз — это единственное, на что сил у меня еще хватит. Николай сообщил о моем намерении проводнику. Тот воспринял это с пониманием и одобрением. Тут же по рации связался со службой спасения и договорился, что к подножью Кили подъедет машина и меня отвезут в больницу. Одному спускаться не разрешили — дали сопровождающего.

Ребята вышли проводить «приверженца трезвого образа жизни».

Каждый всячески утешал, но у меня на душе было как никогда муторно — вот он белоснежный, сверкающий пуп Африки, еще пару дней и я был бы потоптал его купол, но после трехдневного вынужденного голодания, связанного с отказом желудка принимать пищу, на почти 6000 метров мне не взобраться.

Вниз шел легко. Вначале даже пожалел о своем решении. Казалось, что сил у меня еще с избытком, но через километра три они стали покидать меня. Дальше спускался на автомате, помня только об одном «не отставать от синей куртки проводника», маячившей впереди. Когда становилось совсем невмоготу: заплетались ноги, начинал качаться, как пьяный, куртка останавливалась, но минут через пять опять уходила вниз.

Приходилось вставать и следовать за ней.

Часа за два до захода солнца вышли к месту, где нас поджидал белый джип с большим красным крестом на дверках. Он доставил меня в больницу города Аруша — второго по численности населения в Танзании.

Он известен еще и тем, что на его территории находится геометрический центр Африки.

Пока в лаборатории исследовали мои анализы, я позвонил по сотовому телефону в Москву и сообщил дежурному страховой компании о случившемся — это требуется для получения в дальнейшем компенсации расходов на лечение. Тем временем медсестра связалась с подругой, знающей русский язык, и та вскоре приехала на такси. Звали ее Анна.

Работает легал-офицером в танзанийском представительстве ООН.

Занимается расследованием преступлений правящего режима в Уганде и организацией помощи его жертвам. До этого два года трудилась в России (тоже по линии ООН) где и выучила русский язык.

Уточнив, что меня беспокоит, перевела все врачу. Состыковав услышанное с результатами анализов, он выписал рецепты. На вопрос «Скажите, чем я болен?» он ответил «Пищевое отравление». Непонятно отчего. Мы ведь все ели одно и то же. Правда, я не пил спиртного в тот день. И мясо крокодила показалось странным на вкус — вроде как с душком.

Вместе с Анной мы зашли в аптеку (они в Танзании находятся при лечебных учреждениях) и она отвезла меня в отель Импала, где турагентство за свой счет забронировало мне одноместный номер.

Теперь в Танзании в городе Аруша у меня есть персональная медицинская карточка 3ANK1117. Надо сказать, что врачебная помощь организована на весьма приличном уровне и стоит не так уж и дорого: с меня за прием у врача, анализы и лекарства взяли 27$. Да и народу в поликлинике немного — похоже танзанийцы болеют пореже нашего брата.

Анна на прощание дала визитку и попросила ежедневно информировать о самочувствии.

За ужином с опаской выпил чай с галетами. Уф Алла — пронесло.

Перед сном впервые за последние дни почувствовал острый голод — оживаю! Поскольку ресторан в отеле был уже закрыт, купил в уличном киоске коробку попкорна. С удовольствием склевал всё до последней крошки и лег спать, уверенный, что органы пищеварения не подведут.

Но не тут-то было! В четыре утра в левом боку появились острые, нарастающие боли. На лбу выступил холодный пот, а губы пересохли.

Меня обуяла нестерпимая жажда. Лежу и думаю «Что делать?» если вызвать скорую помощь, то могут сразу на операционный стол уложить и чем это завершится трудно предсказать.

Достал страховой полис и вновь набрал московский телефон дежурного страховой компании. Трубку взял молодой парень по имени Ильдар (оказалось земляк, родом из Стерлитамака). Я описал ему свое состояние и попросил совета. Ильдар ответил, что хотя он и врач, но на расстоянии диагноз поставить не может. Посоветовал помассировать живот круговыми движениями, а если не поможет, все же вызывать скорую помощь. Десяти минутный массаж сотворил чудо — боль стала ослабевать и минут через тридцать исчезла вовсе. И так легко, радостно стало на душе — показалось будто заново родился! Видимо, от разбухшего, непереварившегося попкорна у меня возникла непроходимость кишечника.

Напуганный и одновременно наученный горьким опытом в последующие дни я ни разу не нарушал диеты (отварной рис и галеты с чаем).

Вообще-то я легко отделался. Ведь сколько европейцев умирает от загадочных африканских заболеваний. В этом плане этот континент для белых полон сюрпризов. Мой организм, возможно, ещё поддержали те прививки, которые мы сделали в России перед отъездом.

В зеркало на себя страшно смотреть: и без того острый нос, заострился еще более, щеки и глаза ввалились — идеальный персонаж для роли узника концлагеря.

К полудню я несколько окреп, и выполз на прогулку по окрестностям. На улицах довольно чисто. Постройки скромные.

Малоэтажные, но вполне приличные. Есть частный сектор и муниципальный. Все это резко контрастировало с картиной грязного скопища развалюх, которые я видел, когда выехали на машине скорой помощи из парка Килиманджаро: сотни крохотных, сумрачного вида сарайчиков из не строганого горбыля, с крышами покрытыми кусками ржавого железа, полиэтилена. Зловонные запахи и нищета невообразимые.

Поразило обилие школ: длинные, одноэтажные, застекленные здания. Школьники все опрятно одеты. При этом каждый класс, в своей, отличающейся по цвету форме. У одних девочек синяя юбочка и белая кофта, у других бордовая и голубая. Тоже самое у мальчиков, только они в шортах и рубашках. Ходят веселыми стайками. Одна такая «стайка» на следующий день здорово выручила меня.

Прогуливаясь по окраине, я с любопытством глазел, как живут простые танзанийцы. Мне было интересно знать из чего и как они строят дома, какие сажают деревья, цветы. Вдруг оказываюсь в кольце молодых парней в масайском одеянии. Их намерение не вызывало сомнений — взгляды выражали нескрываемое желание заполучить мой кошелек. В это время в проулок, где мы стояли, сворачивают три звонкоголосые школьницы, и весело размахивая портфелями, идут в нашу сторону. Парни смешались, а я, воспользовавшись благоприятным моментом, поспешил из проулка на оживленную улицу.

Вообще-то танзанийцы в большинстве очень дружелюбны, общительны и простодушны (забавно наблюдать, как они оживляются и радуются отвечая на приветствие «джамбо», прозвучавшее из уст европейца). Но в стране более миллиона беженцев из соседних, менее благополучных стран, да и уровень жизни в самой Танзании невысок.

Поэтому случаи грабежа не редкость.

Черты лиц местных жителей близки к европейскому типу, но цвет кожи более темный, а голова, как правило, покрыта мелкими кудряшками.

По вечерам горожане одеваются в лучшее и семьями идут на службу в костел (мечети тоже есть). Проходят они необычно для нас — под веселую музыку с хоровыми пениями, прерываемыми проповедями священника. Убранство костела, большого прямоугольного здания, предельно аскетичное: голые высокие стены с узкими оконными проемами, в зале ряды деревянных скамеек для прихожан (на 400–600 человек) и единственное свидетельство о его культовом предназначении — громадный, метра в четыре, крест на стене над амвоном священника. Я побывал на одной службе и заметил, вернее почувствовал необыкновенное единение прихожан.

5

Не перестаю восхищаться климатом этого благодатного края.

Казалось бы экватор, а так комфортно чувствуешь себя здесь.

Свойственной экваториальным странам жары нет и в помине — круглый год 22–26°С. Возможно это благодаря тому, что средняя высота над уровнем моря 1200–1600 метров. Если прибегнуть к образному сравнению, Танзания — это страна, в которой российский июль длится круглый год.

Вечером раздался звонок от Анны. Интересовалась здоровьем. В конце разговора попеняла, что вчера не позвонил — она переживала, не случилось ли чего. Такая трогательная отзывчивость и забота были настолько непривычны, что я даже почувствовал неловкость.

Удивительная женщина! Как у нее хватает душевных сил опекать всех.

На следующий день без напоминаний с утра доложил ей, что у меня все в порядке и самочувствие улучшается. В ответ Анна пригласила к себе в офис попить кофе. Отказываться было неудобно и я на такси поехал в представительство ООН в Танзании.

Оказалось, что это громадный комплекс: занимает целый квартал и состоит из трех многоэтажных, белоснежных корпусов, соединенных между собой крытыми переходами, с обширным двором, скверами, клумбами, горками, фонтанами. Здесь трудится тысяча(!) довольных жизнью неторопливых сотрудников гуманитарной миссии. Вся территория обнесена высокой оградой, а у ворот дежурит вооруженная охрана.

Анна провела меня в полупустое кафе, где мы выпили по две чашечки местного, очень ароматного кофе. Она расспрашивала о переменах в России, о моей семье. Узнав, что я писатель, попросила прислать хоть одну книгу с автографом и обещала сразу зайти на мой сайт www.ziganshin.ru, что бы почитать повесть «Щедрый Буге» и «Боцман» про диких животных Дальнего Востока. Ее внимание к этой теме обусловлено тем, что она бывала в Приморском крае и наслышана об уникальных обитателях Уссурийской тайги. Но еще больше она влюблена в Танзанию и считает ее самой удобной для проживания европейца страной: климат — супер, политическая обстановка стабильная, с соседними странами нет территориальных споров и народ приветливый.

В Кении, на её взгляд, люди похуже и природа победнее. С этой оценкой я солидарен, но высказал мнение, что Национальные парки в Кении более ухоженные. Так же заметил, что если в Кении сказали, что завтрак в 8.00, то он обязательно будет готов к 8.00, если мы на границе должны быть в 12.30, то кенийцы к этому времени туда и доставят. А вот танзанийцам подобная пунктуальность не присуща. Опоздания на час-два для них в порядке вещей.

Зато в Танзании более ярко выражен местный колорит. На улицах не редкость масаи и масайки в национальных костюмах. Они никогда не пользуются транспортом — передвигаются только пешком. При этом мужчины почему-то не расстаются с тоненькой длинной жердочкой — тростью. Положат ее на шею вдоль плеч, свесят с нее руки и идут легкой прыгающей походкой. Маленькая, бритая головка и длинное туловище с тонкими руками, ногами палочками, делают их похожими издали на английскую булавку. Масаи непосредственны, как дети. Если проезжаешь мимо — обязательно радостно помашут рукой.

6

Лежу в номере после скромного, диетического завтрака и приема лекарств. В открытое окно влетели бодрые звуки оркестра и нарастающее многоголосье. Выглядываю в окно и вижу шествующую прямо по дороге длинную праздничную колонну с несколькими, каждый в своей форме, оркестрами во главе. Прошествовав мимо отеля, она свернула в парк и рассредоточилась в тени четырех громадных навесов вокруг круглой сцены, украшенной цветами, флагами. Под пятым, самым маленьким, в красных креслах сидело, как я позже сообразил, всё руководство города: в первом ряду мэр с заместителями, дальше чиновники рангом пониже.

Поскольку деревья мешали наблюдать за происходящим, я спустился вниз и встал в тени дерева, между навесами. Совершенно неожиданно ко мне подошёл танзаниец в европейском костюме. Поздоровался и представился на английском. Моих познаний хватило ответить взаимностью. Чиновник деликатно взял меня под локоть и, подведя к красному навесу, усадил в кресло во втором ряду наискосок от мэра города. Удостоился я такой чести видимо, как единственный европеец среди присутствующих.

По ходу представления я быстро сообразил, что нахожусь на смотре художественной самодеятельности. Коллективы пели и танцевали под бой африканских барабанов так эмоционально, с такой самоотдачей, что представители других групп, будучи не в силах сдержать свои эмоции, тоже выбегали на сцену и присоединялись к выступающим. Это еще сильнее заводило зрителей. Начиналось всеобщее, неудержимое веселье.

Мужчин почти нет, в основном женщины средних лет. Танцы незатейливые, но в движениях африканок присутствует такая завораживающая пластика и жизнерадостность, что зрители вдруг начинают в едином порыве покачиваться и восторженно улюлюкая, поигрывать бедрами. Даже я не мог удержаться и стал приплясывать.

После завершения смотра первым выступал длинный, худой, затянутый в глухой френч со стоячим воротником, — городской голова, как я понял. Затем несколько чиновников пониже рангом. Один из них указывая на меня, сказал что-то похвальное. Народ поддержал его слова дружными аплодисментами. В заключение председатель жюри объявил победителей и вручил им под звуки гимна города красочные дипломы.

Было заметно, что награждённые очень гордятся наградой. По крайней мере, дипломы они несли так, словно в их руках находился драгоценный сосуд.

Да, опять чуть не упустил одну деталь: все время пока шел смотр и награждение, между рядов курсировали несколько молодых парней в фирменной одежде и бесплатно раздавали зрителям воду и попкорн в стаканчиках. Люблю халяву, но рисковать спокойствием пищеварительной системы не отважился.

В отеле, на первом этаже кроме сувенирных лавок и бассейна с солярием, находится шикарный ювелирный магазин, в который я захожу всякий раз, как направляюсь перекусить — не могу удержаться от соблазна полюбоваться на мерцание драгоценного камня редкостной красоты — танзанита. Добывается он в одном месте на земле, в вулканических отложениях плато Мерелани, на горе Килиманджаро. Запасы танзанита невелики, и говорят, что уже иссякают, ну а цена соответственно растет.

Его сравнительно крупные кристаллы отливают цветами от нежно голубого до темно синего, а иногда даже фиолетового, а при искусственном свете отсвечивают пурпуром. Соперничая по силе сияния с блеском бриллиантов, танзанит в конце XX века превратился в самый желанный камень в мире (впервые его нашли совсем недавно, где-то во второй половине XX века). Он символизирует достаток и семейное счастье. Узнав об этом, я стал приглядывать подвеску достойную моей жены.

Турагентство, организовавшее наше восхождение на Килиманджаро не забывает поражённого загадочным недугом татарина. Все эти дни звонили, справлялись о здоровье, а сегодня после обеда специально для меня организовали поездку в Центр Культурного наследия народов Восточной Африки. За высоким забором, в удалении от суеты города, под открытым небом построены в натуральную величину масайские хижины двух основных типов: с конической крышей и плоской. Возле них разгуливают гипсовые африканцы в национальных костюмах. У входа в «деревню» двое самых настоящих танзанийцев отбивали первобытные ритмы на разнокалиберных барабанах, а третий тут же самозабвенно танцевал. Корпуса барабанов выдолблены из стволов деревьев и по форме напоминают два встречных рупора, один из которых туго обтянут тонко выделанной кожей.

В хижинах разложена домашняя утварь, охотничье снаряжение. Во дворе стоят в муляжи коров, коз; поодаль дикие звери, раскрашенные в естественные цвета. В пруду нежится бегемот, а у берега красуется стайка розовых фламинго.

В двухэтажном здании Центра множество тематических залов с образцами национальных нарядов племен населяющих Восточную Африку, тысячи фигурок диких зверей, масок, вырезанных из стволов деревьев различных пород, в том числе в естественную величину. Почти все продается. Цены от 10 до 300 долларов.

Каждая работа — произведение искусства. Особенно восхитило меня творение (иначе не скажешь) пожилого танзанийского мастера, который в метровом стволе черного дерева исхитрился вырезать двести(!) изящных антилоп Гранда, до блеска отполированных и связанных между собой в единое целое тончайшими перемычками. Невероятно сложная и ювелирная по точности работа. Если бы я не видел это сам, сказал бы «Сие невозможно!». Непонятно, как мастер умудрялся проникать через несколько рядов антилоп в середину ствола и, соблюдая все пропорции вырезать и отполировать еще ряд таких же?!.. Воистину возможности человека безграничны.

Из окон моего номера конуса Килиманджаро и Мэру видны как на ладони. С утра возле них ни облачка. Часа через два после восхода солнца, вулканы начинают потихоньку подтягивать на себя с равнины пухлявые отары, сбивают из них толстые «шубы», и когда укутаются ими почти с головой, каменные громады начинает сотрясать от яростных ударов молний, бьющих по их телам из нутра перезревших «шуб», и щедро орошать обильным «потом». К полуночи приступ «лихорадки» иссякает и «изношенная шуба» расползается лохмотьями. Грозная перебранка сменяется умиротворением, умытые вулканы дышат покоем, но на следующий день все повторяется по тому же сценарию…

В один из дней в отель зашли масаи. Их сразу определяешь по одеянию — несколько красных и синих «скатертей» накинутых на голое тело. Ноги открыты, на ступнях примитивные, из автомобильных покрышек, сандалии. Они с нескрываемым любопытством глазели на сметанной белизны тела европейцев, развалившихся на шезлонгах вокруг бассейна. Их лица выражали удивление — зачем люди, вместо того, чтобы прятаться от солнца, лежат под ним, да еще раздетыми. Если вдуматься — и в самом деле — глупейшее занятие. Времени отнимает уйму, а что толку — пройдет пара недель и от красивого цвета кожи останутся одни воспоминания.

7

В 10.00 мне в номер позвонил Колонизатор «Мы внизу, спускайся».

С рюкзаком и кучей тюков, набитых африканскими поделками, бегу к лифтам. Один не работает, а второй все время занят. Пришлось спускаться с неприподъемным багажом на своих двоих. Ребята ожидали в вестибюле. У всех красные, обгоревшие лица, потрескавшиеся губы, облупившиеся носы. Жесткая радиация в паре с морозом и ветром, свирепствующим на куполе, оставили свои отметины. Зато глаза лучатся счастьем от того, что они были ТАМ! на самой высокой точке Африки.

Пообнимались. Я каждого поздравил с восхождением.

Танзанийские проводники, стоявшие тут же, участливо справлялись о моем здоровье и выражали искреннее сожаление, что я не смог побродить по макушке Кили вместе с ними.

Из отеля сразу поехали в офис турагенства, где договорились, что посещаем еще два парка (Нгоро-Нгоро и Лейк Маньяра), а от поездки в парк Серенгети отказываемся, так как после посещения шести национальных парков мы уже вряд ли сможем увидеть там что-либо новое. Это позволит оставить на Занзибар больше дней.

Менеджер агентства насчитала нам за посещение двух парков и дорогу до аэропорта по шестьсот долларов с каждого, но в итоге, после изнурительных переговоров, сошлись на цене триста пятьдесят.

Пообедав в уже основательно обжитом мной отеле Импала и, попрощавшись на несколько дней с Килиманджаро, помчались на восток в сторону национального парка Нгоро-Нгоро (на масайском языке это означает «глубоко-глубоко»).

Лента асфальта пролегала по плоскогорью, заставленному базальтовыми конусами потухших вулканчиков. Между ними раскиданы масайские деревушки, напоминающие издали семейки грибов-боровиков, с толстыми ножками и широкими шляпками. Между ними по лугам бродят зебры, изредка возвышаются жирафы. Возле самих хижин пасутся стада коров, коз. На три-четыре деревушки, как правило, одна школа: двускатная крыша, легкие стены, огромные окна, спортивная площадка. Занятия уже закончились и мы то и дело обгоняли школьников и школьниц, возвращавшихся домой.

Танзания конечно страна бедная, но какая повсеместная забота о детях и их образовании! Школ очень много.

Восхитило как танзанийцы решают проблему строительства мостов через речки — они их… не строят. В том месте, где дорога пересекает речку, асфальтовое полотно плавно опускается на один-два метра так, что бы вода беспрепятственно текла поверх дороги. Малозатратно, быстро и «мост» в паводок не смоет!

Заночевали в километрах тридцати от парка, в кемпинге на лесистом склоне горы. Как всегда восхищаемся уютом, удобством и безупречным дизайном не только построек, но и территории, особенно в центре кемпинга. Впечатляет удачный подбор кустарников и цветов. Ветви некоторых деревьев сплошь увешаны шарообразными гнездами ткачиков с отверстиями снизу. Непонятно, как яйца (а затем и птенцы) не вываливаются из них.

День завершился сказочно красивым закатом.

Оранжевый шар расплющило между обугленных туч, вытянувшихся вдоль горизонта. Выше безоблачный свод неба пылал, играя всеми переливами красного цвета — от нежнейше розового до сочно бордового.

В зените же преобладал фиолетовый оттенок. Сзади, на востоке, золотом полыхали макушки вулканических гор. Дно же долины, вплотную подступавшей к холму, на котором стоял наш отель, отсвечивало лиловым. Какое невообразимое разнообразие красок! Жаль, что я не художник.

Утром выехали в парк Нгоро-Нгоро. Он находится на дне огромного кратера, имеющего в поперечнике 18 километров и глубину 610 метров.

Когда-то это древняя кальдера была огромным вулканом. Но около трех миллионов лет назад вулкан взорвался, и все его содержимое было исторгнуто и рассеяно по окрестным равнинам.

Трудно словами описать масштабы и уникальность этого кратера, потому что в мире нет ничего, что могло бы сравниться с ним. Это рай, забытый Богом. Здесь одно из немногих мест в Африке, где можно увидеть всю «африканскую большую пятерку» за один день. Тут же в ущелье Олдувай, археологи обнаружили древнейшие останки человека и его предка — австралопитека. Не исключено, что Нгоро-Нгоро — первородина человечества!

Парк, окруженный горами высотой 2200–2300 метров над уровнем моря, за счет естественной изолированности, стал резервацией, в которой образовалась своя сфера обитания для многих видов животных. Они, не имея возможности выбраться на «большую» землю, из поколения в поколение рождаются, живут и умирают в этой котловине.

Одолев длинный подъем, джип вывез нас на узкий базальтовый гребень, обрамляющий кратер. Дно кальдеры находилось под нами на глубине 500–600 метров. Жутковато. Проехав по гребню километров десять, водитель заглушил двигатель — порвался ремень вентилятора.

Встали, к счастью, очень удачно — напротив чудной туристической деревеньки, построенной в африканском стиле с лоджиями^[5], стоящими на сваях. Внешне обычные деревенские хижины, но внутри невообразимая роскошь и изысканность. Право пожить в ней одни сутки стоит 945 долларов!

Поселение идеально вписано в ландшафт. Отсюда открывается восхитительная панорама: крутые лесистые склоны, далеко внизу холмистое дно кратера, с зеркалом водоема, буйными зарослями по берегам змеевидных ручьев. На тучных лугах угадываются бурые пятна — стада животных.

Домики на сваях расположены на склоне кратера таким образом, что когда сидишь на террасе, возникает ощущение будто ты один на один с этим затерянным миром и белохвостым орлом, парящим над ним.

Зашли в распахнутую дверь ресторана и застыли в изумлении.

Думаю, даже королевские дворцы не могут похвастать таким богатым убранством. Каждая деталь, каждый предмет своим изяществом и изысканностью вызывают восхищение.

Старинные картины, богато вышитые гобелены, огромный стол, кожаные кресла, камин, хрустальные люстра и посуда, дорогие марочные вина, коньяки. На отдельных столиках в зале и на открытой террасе с видом на кратер, букеты свежих цветов. Одним словом — сказка! Но больше всего поражало то, что все это великолепие и богатство никто не охранял — мы свободно ходили, фотографировали, рассматривали, брали в руки, заинтересовавшие нас предметы, а вокруг никого.

Обслуживающий персонал живёт в полукилометре в отдельной деревушке, похожей из-за высокой глинобитной ограды, на крепость и приходят сюда видимо в назначенные часы или по необходимости.

Поскольку новый ремень вентилятора еще не подвезли, решили впервые за время пребывания в Африке позагорать. Разлеглись на лужайке под лучами заснувшего в зените солнца. Получасовой солнечной ванны самому белокожему из нас Петру Захарову хватило, что бы на следующий день его живот покрылся волдырями и стал похож на королевскую креветку, только что вынутую из кипятка. На экваторе шутки с солнцем опасны. Бедняга Петр даже через две недели в Занзибаре, на берегу океана, не расставался с футболкой. Остальные тоже обгорели, но не до такой степени.

Ура! Наконец привезли ремень. Путешествие продолжается!

Проехав по ребру кратера еще километров пять, начали, объезжая скальные выступы спускаться на южную, более низменную, окраину впадины, наполовину залитую озером Магади. Северная половина кратера довольно холмистая и покрыта небольшими рощами. На обширном по площади озере обитала небольшая, всего в две-три тысячи голов, стая розовых фламинго. После сотен тысяч птиц на озере Накуру она, нас не впечатлила. С лесистых склонов кратера сбегает несколько речушек. Достигнув впадины, они успокаиваются, и лениво огибая мягкие складки холмов, впадают в водоем. Часть речушек с чистой, прозрачной, как слеза водой, а часть с мутноватой — видимо от грязи, поднятой животными на водопоях.

Поначалу животные встречались по одиночке, а дальше, ближе к центральной части, и тем более в северной, более богатой кормами половине уже большими стадами и табунами. Здешние звери отличаются несуетным спокойствием, чувством собственного достоинства, уверенностью в своей силе.

Первый километр по дну кратера Нгоро-Нгоро запомнился встречей с отвратительными существами — стаей гиен. Глядя на них, невольно приходишь к мысли, что Всевышний создавал их, закрыв глаза, из отходов своего производства. Задние ноги короче передних, отчего гиена выглядит просевшей назад; тупая, гладкая, словно обритая морда; ржавая с черными, размытыми по краям, пятнами шерсть; небольшая, но острозубая пасть; несуразно крупные полукруглые уши и крохотные глазки. Ко всему прочему дурной запах. Более безобразного создания не придумаешь!

Облепив зад лежащего на боку, еще живого буйвола, гиены отрывали от него куски мяса. Увидев приближающуюся машину, подняли перемазанные кровью морды и злобно ощерились. Буффало попытался встать, но задние ноги уже не подчинялись. Не в силах смотреть на эту жуткую картину, мы поехали прочь, терзаемые чувством бессилия. (В заповедниках запрещено вмешиваться в естественное течение жизни дикой природы). Нам вдогонку понеслись вопли, похожие на хохот безумного человека. Я невольно содрогнулся — не приведи Господи одному встретиться с такими свирепыми и организованными тварями.

Как известно, гиены в основном питаются трупами крупных животных. Нет кости, которую не могли бы разгрызть их сильные челюсти и переварить их желудки. Именно там завершают свой путь тела слонов, носорогов и бегемотов — животных, не имеющих естественных врагов. А если труп уже с душком, то гиены перед трапезой с наслаждением изваляются в тухлятине, а потом съедят даже землю, пропитанную продуктами разложения. Одним словом, ужасно неприятная, но в тоже время необходимая аномалия природы.

Взобравшись на холм, увидели прайд львов. Когда проезжали мимо, ни один из его членов даже не глянул в нашу сторону. Зато через пару часов, на обратном пути мы стали свидетелями любовных утех льва с одной их львиц. Правда, недолго — лев вдруг застеснялся незваных свидетелей и ушел в кусты.

8

Всю ночь гремела гроза, из загруженных влагой и просевших почти до земли черных туч били молнии, лил дождь. Кемпинг, где мы заночевали, располагался посреди городка с полукитайским названием «Мто Ва Мбу» на низменном болотистом месте. К утру, половина его территории оказалось под водой. У меня от этой ночёвки среди воды и слякоти осталось самое удручающее воспоминание.

Сегодня сафари по парку Lake Manyara (озеро Маньяра). От места нашей ночевки это в километрах двадцати. Парк включает в себя восточные отроги хребта и часть озера с прибрежной поймой. В отличие от Нгоро-Нгоро он весьма ухоженный и опрятный. Везде дорожки, указатели, беседки, мостики, смотровые площадки, места для отдыха, туалеты. И все это как-то гармонично, естественно сочетается с окружающей природой.

Лес густой, тропический. На открытых, светлых склонах растут баобабы впечатляющих размеров. Один из патриархов имел ствол диаметром в семь(!) метров и высоту в двенадцать-четырнадцать метров.

Своей формой он напоминал корявую крепостную башню.

Зверей в парке полным-полно. Особенно оленей и антилоп, в обилие и кабаны. Выскочат на дорогу, и встанут в задумчивости «А куда это мы бежали?», и так и не вспомнив, рассыпаются по полянке в поисках съестного. А вон поверх деревьев рожки жирафов маячат.

Крадучись, подъехали к заливу — месту обитания бегемотов (гиппопотамов) и стали вглядываться: где же эти многотонные чудища.

Но на водной глади виднелись одни пеньки, да бревна. Вдруг один пенек зашевелился, и вскоре появилась огромная туша: литая спина, округлый массивный зад и голова, вся изрытая бугорками и провалами, с торчащими строго вверх ушами. Следом словно по команде меланхолично задвигались остальные.

Всего мы насчитали десятка три гиппо. Поднявшись, они стали медленно передвигаться к илистому островку. Добравшись до него поочередно, с интервалом в три-четыре минуты выползали, как танки на берег, ложились на горячий от солнца ил и неподвижно замирали.

Детеныши, их легко было отличить не только по меньшим размерам, но и более светлой шкуре, то и дело подныривали под материнское брюхо пососать молока. Изредка воцарившуюся тишину нарушало могучее урчание, напоминающее отдаленный раскат грома. Из всех звуков, которые нам уже довелось слышать в Африке, урчание бегемотов было самым громогласным. (Правда, пока мы не слышали трубный рев слонов). Но порой гиппо издавали звуки совершенно необычные. Они напоминали скрип ладони с силой трущей о мокрую резину.

Сафари по национальным паркам Кении и Танзании хороши и полезны уже тем, что, перемещаясь по тропическим лесам и саванне, видя почти в каждом перелеске, на каждой поляне стада диких животных, почти не обращающих на тебя внимания, настолько к этому обилию и спокойному отношению зверей к человеку привыкаешь, что начинаешь ощущать самого себя частью этого сообщества. Это ощущение особенно остро проявилось, когда мы находились в парке Маньяра — приметив человека, я воспринял его с одной стороны как чуждый здесь вид, а с другой разглядывал даже с любопытством, аналогичным тому, как если бы увидел зебру в городе.

Флора в парке разнообразна и красива. Больше всего удивило «шагающее дерево». Его ствол растет наклонно и с кроны к земле свисают воздушные корни. Достигнув земли, они врастают в нее, а старые тем временем постепенно отмирают. Таким образом, дерево перемещается в год на несколько метров.

Наконец-то я пощупал руками и внимательно разглядел африканские термитники — шедевры строительного искусства! Мы и прежде видели их многие десятки, но везде только из окна автомобиля и небольшие размером.

Термиты возводят эти «замки» из частиц земли склеенных слюной и экскрементами. Все они, как по размерам, так и по сложности архитектуры, очень разные. От простого конуса высотой полметра, до многометровых башен с множеством боковых конусов, террас, переходов, галерей и вентиляционных стволов, нацеленных в небо. Те, что я осматривал сейчас, по высоте достигали пяти метров и выделялись сложной, многобашенной архитектурой. Самая высокая башня располагается в центре. К ней примыкают несколько схожих по форме, но меньшей высоты. Цвет термитника соответствует цвету земли, на котором он стоит. Внутри постройки множество камер, сообщающихся между собой посредством галерей и каналов. Их устройство очень рационально приспособлено к сложной системе организации жизни «государства». В глубине «дворца» «царские покои», в которых живут «царь и царица». Рабочие термиты (слуги) заботливо содержат покои и саму царствующую чету в идеальной чистоте. Термиты-сиделки по узеньким коридорчикам выносят отсюда яйца, беспрестанно извергаемые самкой. Строители неустанно ремонтируют, надстраивают, расширяют термитник и делают это, несмотря на то, что слепы от рождения, с восхитительной точностью и качеством. Но самое поразительное то, что в каждом термитнике имеется особая каста, которая занимается сельхозработами: разведением грибов, богатых белком.

Внешне термиты похожи на муравьев, только не черного, а белесого цвета и лишены узкой талии, отделяющей грудную часть тела от брюшка.

Средние размеры термитов — один сантиметр. Основная пища — упавшие ветки, стволы деревьев. Но нередко они забираются в дома, и если не принять своевременных мер, могут изрешетить пустотами все деревянные конструкции, отчего в доме начинают проваливаться потолки, рушиться стены. Необычайно организованные и великолепно запрограммированные насекомые!

Обедали на берегу озера, на специально оборудованной для этой цели стоянке: стол, скамейки, раковина с баком воды, мылом и туалет.

После обеда народ разлегся в тени деревьев, а я зашел в озеро, с намерением освежиться, но щелочная вода была столь горяча, что сразу отказался от этой затеи.

При выезде из парка уперлись в стадо слонов, бредущих по дороге и отрывающих хоботом на ходу пучки травы, растущей вдоль обочины.

Трава, исчезавшая во рту, была до того сочной и вкусной, что слоны даже похлопывали себя от удовольствия лопухами-ушами. Заметив нас, они степенно углубились в чащу.

К мощному термальному источнику и водоему возле него проехать не удалось. Он находится в самом дальнем углу парка, а речушка, пересекающая дорогу к источнику, после ночного ливня, вышла из берегов и наш джипне смог преодолеть водную преграду. К вечеру вода, конечно, спадет, и вместо речки останется сухое русло с чередой луж, но у нас не было времени ждать.

Ночевать опять придётся в отвратительном, полузатопленном кемпинге. Обедать зашли в самый популярный здесь ресторан под открытым небом, оказавшимся заурядной забегаловкой. Всех нас давно обуревало огромное желание поесть чего-нибудь мясного, но с этим в Африке большая проблема — мясо в меню отсутствовало. С трудом уговорили хозяина ресторана купить у местных крестьян четырех петухов, и запечь их на углях. Ожидая исполнения нашей белковой мечты, заказали местного пива «Килиманджаро» и «Сафари». Оба сорта оказались весьма приличными на вкус. Допив свою бутылку, я пошел погулять по городку, что бы изнутри прочувствовать его жизнь.

Сойдя с центральной улицы, вытянувшейся вдоль асфальтовой дороги и застроенной чередой магазинчиков, ларьков, забегаловок, в сторону, я попал на ухабистую, грязную улочку с кучами мусора по обочинам. Хижины удручающе маленькие, сложены из неоштукатуренных бетонных блоков и подручного материала. Крохотные дворы захламлены.

Пройдя два квартала очутился на городском рынке, больше похожим на городскую свалку: уродливые покосившиеся навесы, заляпанные прилавки, все углубления в земле заполнены жидкой грязью в вперемешку со сгнившими овощами, кусками картона, и окурками. Через затхлые лужи переброшены доски или лежат цепочкой камни. Грязища невообразимая.

Тем не менее, я не удержался и купил здесь к пиву вяленых зубастых рыбешек с озера Виктория, и вырезанные из черного дерева фигурки леопардов и антилоп. По вполне доступной цене — пять-семь долларов за одну работу. Очень хотелось купить еще и масайский лук со стрелами, унизанными кованными железными наконечниками с крючками устрашающего вида по бокам. Но больно уж они были большие, а у меня и так уже набралось два объемных тюка поделок и картин — как увижу что интересное, так не могу устоять — беру (правда, сначала торгуюсь до упора).

Предмет моей особой гордости древнее резное панно с ажурными сценами охоты масаев, фигурками зверей, ликами африканских божеств^[6].

Наш обед, не начинаясь, плавно перетек по времени в ужин — прошло почти три часа, когда нас, наконец, осчастливили жилистым мясом местных петухов. Надо сказать, танзанийская кухня не отличается изысканностью и национальным своеобразием. По большей части уродливое копирование европейских блюд. Из местных разносолов можно отметить козлятину, жареную с бананами на решете; мясо и бананы в сушеном виде, и ряд других блюд на основе все тех же бананов — африканского картофеля; из алкогольных напитков популярна водка из папайи — каньяги.

Длительность времени приготовления ужина компенсировалась сравнительно низкой ценой: за пиршество с пивом и петухами с нас взяли по десять долларов с носа.

Интересно, что, несмотря на до безобразия длительный срок исполнения заказа наша семёрка демонстрировала спокойствие и довольство жизнью. За две недели пребывания на черном континенте, мы так прониклись местным пофигизмом, что и сами уже стали относиться ко всему происходящему в соответствии с двумя основополагающими принципами жизни африканцев.

Первый — «akuna matata». Дословный перевод — «нет проблем». Но философский смысл этого выражения гораздо глубже и шире: живи просто, весело, не задумываясь; в жизни нет неразрешимых проблем, и не стоит их самому выдумывать.

Второй — «pole, pole» — «медленно, медленно». Этот принцип означает, что не надо торопиться, живи не спеша, с удовольствием, смакуя и растягивая каждый миг.

Мудрые взгляды. Мне, по крайней мере, они нравятся, хотя никогда так не жил, и вряд ли буду.

Ночью небо и землю опять корёжили удары молний, раскаты грома.

Теперь даже поляну, на которой раскинулся наш лагерь, залило водой.

Что бы не промокнуть насквозь, перебазировались под навес столовой.

Возможно, кого-то интересуют цены на продукты в Танзании. Так вот, они мало отличаются от российских. Видимо в странах с открытой экономикой и свободным перемещением товаров, цены со временем выравниваются и соответствуют средним мировым.

Утром, приехав в Арушу, забрали в офисе турагентства оставленные на хранение вещи и после очередного, теперь уже последнего обеда в полюбившемся всем отеле Импала, отправились в аэропорт, что в тридцати пяти километрах от города — как раз на полпути «Аруша-Килиманджаро». В аэропорту при досмотре у меня изъяли швейцарский многофункциональный ножичек. Простофиля — забыл переложить его в багаж. Вершину Килиманджаро из самолета отснять не удалось — помешала сплошная облачность.

9

Подлетаем к острову Занзибар^[7]. В голове помимо воли вертятся одни и те же строчки из детства:

На горе Фернанда По мы уже побывали. А вон и Занзибар показался.

Запомнившийся с детства остров богат обширными плантациями гвоздики (по ее экспорту Занзибар занимает первое место в мире), корицы, мускатного ореха. Недаром Занзибар ещё именуют островом специй.

В аэропорту нас встречал представитель местного турагентства. Он долго вез нас по одно-двух этажным трущобам Стоун Тауна (Каменного города), административного центра острова. Глядя на царящую вокруг нищету и разруху, я испытывал разочарование близкое к ужасу — неужели среди этой неприглядности придется отдыхать?! Но, слава Аллаху, сам центр, отстроенный в типично арабском стиле, успокоил. Двух-трех этажные старинные особняки с балконами и террасами, кое-где, правда, облупившимися; чистые узкие улочки, рестораны, небольшие уютные отели, сувенирные лавки. В центре средневековый форт из дикого камня.

Неподалеку от городского рынка стоят рядышком католический костел и мусульманская мечеть. Крест и полумесяц, вознесённые по-соседски в небо, как бы символизируют то, что Бог един и делить христианам с мусульманами нечего. Мусульмане просто называют своего Бога по-другому — Аллахом, что естественно — на языке каждого народа одно и то же понятие или предмет именуются по-разному, но их суть от этого не меняется. Да и проповедуемые Христом и Магометом заповеди схожи. Так чего мы иногда делим и о чем спорим?! Почвы то для серьезных разногласий на самом деле нет, но есть лидеры, которым не хочется мира и единения с тем, что бы продолжать властвовать в пределах хотя бы своей вотчины, а еще лучше — постараться расширить ее.

Что на Занзибаре хорошо — здесь не ощущаешь современной цивилизации. Живут себе люди в XIX веке и в ус не дуют. О том, что на дворе XXI век напоминают лишь автомобили, едва протискивающиеся по узким, в два метра шириной, улочкам.

Закинув вещи в номер, спешим на свидание с океаном. На небе ни облачка. Не удивительно — на острове, из 365 дней — 360 солнечных. У причалов стоят в разнобой африканские парусные лодки с боковым противовесом и нарядные, белоснежные яхты. На мелком, прибитом волной, беловатом песке ватаги подростков гоняют футбольный мяч.

Наблюдая за игрой, невольно залюбовался красотой их стройных, мускулистых тел. Мужчины в Африке сложены очень пропорционально.

Африканские женщины в этом плане проигрывают им. А вот у нас, в России, как раз наоборот — женщины намного привлекательней мужчин.

Интересно, почему так? Или я ошибаюсь?

Изумрудного цвета теплая, ласковая вода Индийского океана, оказалась очень соленой и маслянистой. Раскинув руки, лег на спину и расслабился. Забыв обо всем, так и качался на волнах, среди бликов солнечных зайчиков.

Уровень счастья в эти минуты у меня, наверное, зашкаливал.

Ощущение блаженства, заполнило всего, и, переливаясь в океан, возносилось клубами дурмана в бездонную синеву неба. В голове не шевельнулось ни одной мысли. Каждая клетка тела ощущала только одно — счастье и покой. Жаль, что подобное состояние посещает нас так редко.

Насладившись океанским покоем, одел маску с трубкой, ласты и подрейфовал вдоль гряды коралловых рифов. Видимость колебалась от десяти до двенадцати метров: в воде много каких-то беловатых микрочастиц. Я ожидал большей прозрачности. (В Хорватии на Адриатике, на островах, видимость местами достигает двадцати пяти метров). В изумрудной толще света и переливчатых теней парили, сновали рыбы всех цветов радуги. Это буйство красок оттеняли своей молочной полупрозрачностью, колокола медуз.

Выйдя из воды на песок, невольно добрым словом помянул Доктора.

Именно по его настоянию в программу нашей экспедиции был включен четырехдневный отдых на побережье Индийского океана на знаменитом острове.

Вечером всей группой пошли прогуляться по набережной и послушать в тишине южной ночи, завораживающий шелест океанских волн, но не тут то было. На берегу повсеместно толчея и многоголосье.

Набережная сплошь расцвечена огнями жаровен с диковинными морепродуктами на решетках. Все чего-то покупают, едят, пьют. Не устояли и мы. Набрали океанской экзотики, нанизанной на острые бамбуковые шампурики или сложенной на одноразовые тарелки.

Заказали, к несчастью, и вино. На все сразу называли цену, но денег не брали: «Расчет потом, когда поедите, попьете, отдохнете». Как оказалось, это было со стороны торговцев испытанной ловушкой. Когда пиршество было завершено, африканцы запросили с нас сумму раза в два большую, чем мы предполагали. Последовал длительный эмоциональный спор, с все возрастающей агрессивностью со стороны местных продавцов.

Антон, недаром у него кликуха Колонизатор, сумел своим спокойствием и железной логикой разрядить накал страстей и сбавить сумму процентов на тридцать. На том и разошлись, но вечер был испорчен.

10

Весь день знакомились со старой частью Стоун Тауна. Я приобрел великолепные акварели на холсте, выполненные в африканском стиле.

Нас всех поразила та любовь, с которой местные домовладельцы относятся к входным дверям. Все они изготовлены из цельного массива ценных пород и украшены чеканкой и бронзовыми кружками с остроконечными шипами, торчащими из них.

Зашли на бывший невольничий рынок. Сейчас здесь музей. Через низенькую дверцу, в сопровождении гида, спустились в каменные казематы, в которых еще сто лет назад томились африканцы, покупаемые европейскими колонизаторами для отправки в Южную и Северную Америки. (Сейчас потомки этих работорговцев именуют себя демократами и все поучают, как нам россиянам следует жить).

Потолки в казематах такие низкие, что даже человеку среднего роста невозможно выпрямиться. Земляной пол имеет уклон к желобу, по которому стекали в выгребную яму испражнения закованных в кандалы людей. При этом на одного человека приходилось всего по одному квадратному метру. Во дворе на площади сохранились прямоугольные ямы глубиной с метр. В них содержали невольников для показа покупателям. Сердце сжимается от ужаса, когда пытаешься представить те страдания и унижения, которые выпадали на долю невольников — самого ходового товара Африки в XVIII–XIX веках.

По подсчетам специалистов Черный континент потерял из-за продажи людей в рабство около сорока процентов потенциального генофонда. Только в Новый свет было вывезено из Африки до двадцати миллионов невольников. При этом тридцать процентов из них погибли при пересечении Атлантического океана в трюмах судов, куда их набивали сотнями. Причиной процветания этого варварского бизнеса была его баснословная прибыльность. Размышляя об этом преступлении против человечества, понимаешь, что бизнес, лишенный нравственности и социальной ответственности — страшное зло, раковая опухоль на теле нашей цивилизации.

А ведь занимались работорговлей, по крайней мере, являлись заказчиками и покупателями люди, приехавшие в Америку из почтенной Западной Европы. В России если и торговали людьми то, по крайней мере, не содержали их в таких ужасных, унижающих достоинство человека, условиях. Да и крепостное право у нас отменили на несколько десятилетий раньше, чем европейцы работорговлю.

Вечером, ужиная на террасе ресторана «Африканская страна», мы, обдуваемые океанским бризом, наблюдали погружение солнца в пылающий залив. Потом было много музыки, зажигательных танцев, жизнерадостного пения местных артистов; а после полуночи наш слух ласкал игрой на гитаре и губной гармошке седой, колоритный негр.

Днем купил холщовые мешки, рулон поролона, веревки, выпросил у грузчиков две прочные коробки и тщательно упаковал все свои африканские покупки. А то у одной антилопы из черного дерева при перелете из Аруши в Занзибар уже рог сломали — багаж швыряют как кирпичи на стройке.

Ночью нас с Доктором атаковали полчища мелких муравьев. По ножкам кровати они черными ручейками затекали на постель и рыскали по телу. Пришлось каждые полчаса включать свет и освобождать себя и постель от непрошеных гостей. В целом же страхи о тучах москитов и прочей летающей нечисти в Африке, оказались преувеличенными. У нас в Башкирии этого добра летом куда больше. Возможно, мы просто попали в такое время, когда москитов мало. Не для декора же во всех отелях над кроватями висят противомоскитные балдахины.

11

Утром нас повезли на северную оконечность острова в местечко Нунгви. Это примерно в пятидесяти километрах от Стоун Тауна. Опять поразило обилие детей и школ. Все дети чисто одетые, на лицах радостные, счастливые улыбки. Глядя на них, веришь — у этой страны есть будущее.

Вместе с тем удивляет и обилие недостроенных домов. Судя по тому, что дворы успели зарасти бурьяном, их строительство прекратилось несколько лет назад. В отличие от материка, дома здесь строят из диких, некрупных камней, обмазанных глиной. На материке же в деревнях в основном мазанки со стенами из переплетенных ветвей.

Пока добирались до места назначения, нас несколько раз тормозили на полицейских чек-поинтах. Стражи порядка бегло осматривали салон автомобиля и проверяли документы водителя. Нам поясняли — «Для вашей безопасности».

Колонизатор заметив, что водитель стал клевать носом, спросил его:

«Роджерс, скажи мне, представитель какой страны первым полетел в космос?»

— Американец, — уверенно отчеканил он.

Вот так! Умеют янки компостировать мозги. Поэтому в развивающихся странах не сомневаются, что американцы во всем лидеры.

Большинство людей убеждены, что и Вторую Мировую войну они выиграли. Россия лишь слегка помогла. Не мешало бы нам поучиться умению США преподносить себя мировому сообществу хотя бы для того, чтобы народы знали истинный вклад России в историю человечества.

Последние три километра дороги для бедной машины представляли собой череду чудовищных испытаний. То, что называлось «дорогой» на всем протяжении покрыто базальтовыми буграми, уступами, о которые днище автомобиля скрежетало так, что мы сами физически ощущали боль и страдания. Местные власти и бизнес никак не могут разобраться, кому и за чьи деньги достраивать ответвления дорог к прибрежным отелям и деревушкам, примыкающим к ним. Знакомая история.

Отель представлял собой расширяющийся к пляжу каскад из легких бунгало. Вокруг них декоративные кустарники, клумбы, горки. Наши бунгало стояли на линии, примыкающей к пляжу. Песок белый и мелкий как крахмал. Очень прилипчивый, с тела практически не осыпается.

Перед тем как одеться, приходится его рукой смывать.

Пляж тянется на многие километры широкой лентой, ограниченной с одной стороны океаном, а с другой кокосовыми пальмами, причудливыми скалами и корпусами отелей самой разнообразной архитектуры. Вода здесь похолоднее, чем в Стоун Тауне — 27°С. Но это даже лучше — плавание в парном молоке расслабляет, и на берег выползаешь уже без сил.

На ужин сам хозяин ресторана принес нам на блюде огромного лобстера — многоцветного морского рака. Он был столь велик, что мы, семеро здоровых мужиков, с трудом съели его.

Из обрывочных фраз я понял, что завтра, т. е. 15 марта, вечером планируются шашлыки. Поскольку у меня 15 марта день рождения (это по паспорту, а фактически толи 13, толи 14 февраля) я вмешался:

«Мужики, чтобы не покупать лишнего, я вынужден признаться, что завтра мне исполняется 57 лет и все спиртное за мой счет». Ребята аж поперхнулись со смеху: — «Так мы все это в честь твоего дня рождения и задумали». Было чертовски приятно такое внимание друзей.

В нашем отеле отдыхают в основном итальянцы. Купаются они прикольно — зайдут по пояс в воду и стоят часами, разговаривают, а потом… выходят, даже не окунувшись. Как говорит в таких случаях один мой друг — «дикие люди».

12

Вечером оккупировали часть пляжа. Официанты поставили в трех метрах от линии прибоя столы, кресла. Доктор на жаровне мастерски приготовил рыбу дорада и филе барракуды. Оказывается при приготовлении рыбы, решетку жаровни сначала следует прикрыть фольгой, и уже на нее класть рыбу. Такой способ имеет неоспоримые достоинства — она не обугливается, лучше сохраняет сок, и жир не горит на углях. Вторым заходом испекли королевские креветки, и допили десятилитровую бутылку превосходного вина. Эти простые натуральные блюда, приправленные соленым ветерком и призрачным светом кособокой луны, показались нам в сто раз вкуснее сложных, с кучей компонентов, творений лучших кулинаров мира.

Ребята пожелали мне несгибаемой молодости и сохранения способности достигать поставленных целей до глубокой старости.

Завершили застолье в 23 часа, но мы с Колонизатором просидели с индусами и австралийцами в баре соседнего отеля аж до трех часов ночи.

За это время, защищая честь России, мне удалось в армрестлинге уложить правой рукой четверых австралийцев, но на двухметровом мексиканце я споткнулся. В общем, погуляли с Колонизатором, вспомнили молодые годы… Видимо Занзибар это такое место, где становишься бесшабашным, как в юности.

Оправившись от ночных возлияний, сплавали с Антоном на остров, что в километре от берега. Когда заплыли на мелководье, наткнулись на огромную колонию осьминогов. Увидев ее, я в первый момент содрогнулся — показалось, что все дно покрыто клубками змей коричневого цвета. Подплыв ближе, сообразил, что это извиваются пупырчатые щупальца осьминогов. Сколько их там было? Трудно сказать. Думаю не менее тысячи.

Берег острова представлял собой сплошную череду причудливых башенок, арок, острых зубцов, возникших благодаря многовековым атакам волн. Кромки камней, покрывавших мелководье и берег были заточены прибоем до такой степени, что наши руки и ноги вскоре покрыли кровоточащие порезы.

С трудом выбрались на песчаный участок и, скинув ласты, улеглись под пальмами, блаженствуя под лучами солнца. Приятно было наблюдать, как волна расстается с берегом, что бы вскоре вновь обнять его, вслушиваться в тихий плеск воды и шелест листьев кокосовых пальм.

На их вершинах дозревали тяжелые плоды. На всякий случай мы отползли подальше — не ровен час, килограммовое ядро угодит в голову, и хорошо если одно. Недаром здесь в людных местах не редкость таблички «Осторожно! Кокосовые орехи!»

Обратно к отелю я плыл один. Колонизатор, кратчайшим путем одолев пролив, возвратился посуху. Отклонившись вглубь океана, я очутился над грядой рифов. Кто только здесь не плавал, в бирюзовой воде между разноцветных окаменелых коралловых зарослей! Влившись в многоликую карусель, залюбовался непрерывной переменчивостью окружающего калейдоскопа. Возникло ощущение, что я на другой планете, в другом мире. Настолько все вокруг было необычно.

Погрузившись в него, я испытал поистине детский восторг. И сколько бы я не плавал, он так и не ослабевал. К таинственной красоте подводного мира невозможно привыкнуть!

В нашей команде так прижились африканские принципы жизни (акуна матата, поле-поле), что только сегодня кто-то вспомнил о том, что завтра улетать и что давно пора заказывать машину до аэропорта Стоун Тауна, что скоро будем… дома, а дома такой ритм жизни, что никаких акуна, а тем более матат.

Вечером, выйдя в полном составе на берег, в последний раз полюбовались экваториальным закатом. Сегодня он напоминал извержение лавы из обугленного провала между островов, торчащих на горизонте. Когда солнце, расплавленной каплей, наполовину погрузилось в черноту, бронзовую рябь дорожки, раскатанной прямо до наших ног, эффектно рассек треугольный профиль парусника. В отчаянной попытке задержать хоть на мгновение гаснущие лучи, я зашел в тускнеющую рябь и побежал прочь от обступавшей тьмы вслед за светилом. Веер соленых брызг чиркал прохладой по телу и рассыпался янтарным веером…

Еще один день жизни канул в лету. Побольше бы их, таких красивых и счастливых!

13

Летим из славного, воспетого добряком Чуковским острова Занзибар в Дер-ес-Салам — самый крупный город Танзании, бывший в недавнем прошлом ее столицей (сейчас столица г. Додома).

Океан с двухкилометровой высоты не менее красив, чем с берега.

Сквозь толщу воды при взгляде сверху отчетливо видны подводные хребты, песчаные барханы, рифовые барьеры, косяки рыб, расходящиеся углом жемчужные «усы» судов.

Не успели насладиться этой картиной, как показался Дар-эс-Салам: разбросанные на огромной площади малоэтажные постройки с размашистыми дворами. Изредка торчат «небоскребы» в четыре-пять этажей. Это видимо здания офисов или банков. Торговых центров не видно. В основном мелкие лавки. Улицы, покрытые асфальтом — редкость, по большей части пыльные грунтовки. В общем, не город, а громадная деревня.

Летели всего 13 минут. Возможно это самая короткая в мире регулярная авиалиния.

Куахери^[8] Танзания, джамбо Доха, здравствуй Москва и наконец (правда случится это лишь через два дня), салям столица Башкортостана — Уфа! Уф-алла!..

Впечатлений уйма. Основное — ты побывал в сказке в прямом и переносном смыслах. На душе хорошо, хотя немного обидно, что из-за какой-то заразы не поднялся на сам купол кратера вулкана Килиманджаро. Может оно и к лучшему. Кили теперь еще сильней будет манить и звать к себе: ведь особенно желанно то, что еще не видел и не испытал.

Мое тело за время экспедиции настолько зарядилось и очистилось, что меня теперь не покидает ощущение, близкое к состоянию полета во сне.

На вопрос в чем состоит секрет притягательности Африки, я бы сейчас ответил так: в многообразии природы и эксклюзивности культур населяющих ее народов. А главное, где еще полюбуешься вблизи на такое невероятное обилие диких животных, живущих в девственных лесах.

Не скажу, что я объездил весь мир, однако десятка два стран посетил. И что интересно — только после этой поездки я, наконец, осознал и прочувствовал то, что наша Земля действительно круглая и не такая уж она и большая. Так, что давайте беречь наш общий Дом.

Уфа 2009

Примечания

1

Джамбо — привет (на языке суахили).

(обратно)

2

Кения — республика на побережье Индийского океана в Восточной Африке, площадь 583 тыс. км², население — 32 млн.

(обратно)

3

Найроби — столица Кении, расположен на высоте 2000 м, население более 2,5 млн. человек. На языке масаев Найроби означает «место холодной воды»

(обратно)

4

Танзания — республика на юго-востоке Африки, площадь — 945,1 тыс км², население 37 млн. человек, столица — г. Додома (до 1970 г. — Дар-Эс-Салам).

(обратно)

5

Лоджия — гостевой домик (хижина).

(обратно)

6

При перелете в Москву панно раздавили на 79 осколков, которые я, уже дома, склеивал четыре дня. Работу выполнил так филигранно, что сейчас никто не верит, что оно было целиком разрушено.

(обратно)

7

В 10-м веке здесь образовался исламский султанат. В 1832 году султан Омана перенес сюда даже свою резиденцию. С 1963 года Занзибар приобрел независимость, а в 1964 года добровольно вошел в состав Танзании.

(обратно)

8

Куахери — до свидания (суахили).

(обратно)

Оглавление

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

*** Примечания ***