Крылатый лев и лилия [Catelyn May] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Крылатый лев и лилия

Последняя воля

В тишине и полумраке старинного Дворца Дожей, где в каждом углу притаилось по призраку, слышалось лишь мерное похрапывание его временного хозяина. Возраст был не лучшим союзником Паскуале, которому перевалило за восемьдесят. Правая рука почти не слушалась и все чаще приходилось прятать ее под шелком поистине царских одежд. Но этот убеленный сединами «государь без власти» все еще был правителем самого свободного и прекрасного города, воспеваемого поэтами и художниками по всему свету.

Сенатор и адмирал венецианского флота, а ныне доверенный советник дожа, Марко Веньер вошел под своды величественного здания, привычным жестом поправив перевязь шпаги, разбудил звуком своих шагов задремавшего в массивном кресле дожа Венеции Паскуале Чиконья[1]. Маленькая болонка на коленях старика сердито тявкнула.

Дож открыл глаза и взглянул из-под седых бровей на одного из самых прославленных вельмож города. Он помнил его еще совсем молодым, бесстрашным, пылким… Как быстротечно время! — подумал старик. Сейчас он видел перед собой все того же статного и широкоплечего Марко, хотя его виски уже были тронуты благородной сединой, а буйные темные кудри теперь безжалостно остригались. Прошедшие годы придали чертам его лица изысканную отточенность, но взгляд выразительных зеленых глаз был по-прежнему живым и страстным. Длинная красная туника, подбитая горностаем, перехваченная черным поясом с серебряными кольцами и бляшками, шла ему как никому другому.

— Рад видеть Вас, монсеньор, в добром здравии! Ваше недавнее недомогание заставило нас всех поволноваться.

Дож сердито отмахнулся:

— Не берись рассказывать сказки, если не умеешь, Марко! Совет уже наверно заказал по мне поминальную, а сенаторы перегрызлись в предвкушении очередных выборов. Терпение — это добродетель не для венецианцев! Будь терпелив, и когда-нибудь ты по праву займешь мое место.

— Я никогда не грезил о шапке дожа, монсеньор. Вы это хорошо знаете!

Старик засмеялся тихо и хрипло, но спазм в горле заставил его закашляться. Восстановив дыхание, он проговорил:

— Да, пока ты еще полон сил и должен служить Светлейшей своими делами, а не сидеть в четырех стенах. Но… если ты не мечтаешь об этом, то в твоих жилах течёт вода, а не кровь твоих великих предков! Кстати, почему после смерти жены ты так и не женился, чтобы продолжить свой род? Неужели та самая куртизанка все еще владеет твоим сердцем?

Взгляд золотисто-зеленых, как прозрачные воды Лагуны, глаз сенатора наполнился болью.

— Вероника давно удалилась от суетного мира и живет в уединении. А мое сердце и рука принадлежат отныне только Светлейшей.

Дож нахмурился, понимая, что своими вопросами и досужим любопытством разбередил еще не затянувшуюся рану в сердце доблестного воина и политика, который вот уже несколько лет поддерживал его власть, усмиряя притязания гордых венецианских патрициев. У Веньера есть всё, что может пожелать человек его дарований и богатства, но любовь неподвластна никаким доводам рассудка и может заставить страдать даже самое достойное сердце. Что же, на все воля Божья.

Больше дож не предавался расспросам, приступив к рассмотрению документов, принесенных с собой Марко. Все они касались исключительно дел городского благоустройства, торговли, возведения нового морского порта и ремонта обветшавших доков Арсенала. Внешнеполитические дела республики должны были решаться исключительно в присутствии всех членов Совета. Любые личные контакты дожа с иностранными послами также не допускались. Он должен быть воплощением беспристрастности, избегая любой тени, которая могла лечь на его политическую репутацию или власть в Светлейшей.

Позже во дворец, что служит одновременно и личной резиденцией дожа, и местом заседания правительства, явятся другие советники, но в этот ранний час только Веньер должен был докладывать дожу о состоянии дел в Венецианской республике. Только ему осторожный Паскуале мог довериться полностью и безоговорочно. Он уже давно воспринимал его как собственного сына, которого у него, к несчастью, не было, и не мог оставаться безучастным к его судьбе. На этот счет у дожа были кое-какие соображения, но пока… Пока же на лице Марко он мог прочесть лишь неподдельный интерес к делу, которому он служит, а временами — затаенную печаль.

***
Советник дожа Венеции в который раз допоздна засиделся во дворце за кипой государственных бумаг. Отчеты, жалобы негоциантов, прошения и донесения не терпели отлагательств. А потому лишь за полночь его гондола причалила к мосткам у палаццо Веньеров на Большом канале.

Бросив плащ и шпагу на руки расторопному слуге, Марко проследовал в свои покои. В большом каминном зале хозяина уже ждал изысканный ужин. Вот только за длинным столом с массивными стульями не было ни души. А ведь когда-то и он был уверен, что проведет вторую половину жизни среди суеты своего многочисленного семейства. Но теперь лишь тишина и одиночество встречали его дома. В очаге, который растопили предупредительные слуги, несмотря на душную летнюю ночь, весело пылал огонь. Сырость от близости воды, казалось, проникала даже сквозь толстые стены и узорчатые мраморные полы палаццо. Марко, бросив взгляд на накрытый стол, подошел к очагу ближе и заглянул в жаркое пламя. Оно отозвалось треском, с наслаждением поедая сухие поленья.

Одиночество… Вот оно, наказание за отвергнутую, безжалостно смятую когда-то любовь прекрасной Вероники! Никакие щедрые подарки и плотские утехи не смогли возместить то, что он сделал с ее судьбой, пойдя на поводу у своего властного непреклонного отца. Но мог ли он поступить иначе? Лишиться в расцвете юности прав на наследство и поступить так, как велело собственное сердце… Святые угодники, да, он мог! Но малодушно отступился. И что же теперь? Его законная жена ушла из жизни, так и не подарив ему наследников за почти двадцать лет брака. Возлюбленная Вероника, претерпев немало душевных испытаний и потерь, окончательно удалилась от мирской суеты. Не смея нарушить ее добровольного уединения, он через верных людей получал скупые сведения о ее жизни в обители. Смирившись, Марко уже не видел для себя другой участи, чем вечное служение Светлейшей.

Тяжелые думы отразились на его красивом лице, которое не раз служило объектом внимания самых прославленных художников Венецианской республики. Безрассудство молодости сменилось рассудительностью зрелости, которой вскоре суждено было преобразиться в мудрость старости. Марко Веньер прекрасно понимал, что пройдут годы, и он, как все венецианцы, захочет обручиться с морем и возложить на свою голову столь желанную многими, шапку дожа[2].

От беспокойных мыслей его оторвал громкий и настойчивый стук молотка в дверь. Он услышал поспешные шаги своего слуги в гулких коридорах палаццо. Наконец, после длительной паузы, ему объявили, что в дом явилась странная гостья, по виду бродяжка-монахиня.

— Чего же она хочет? — нетерпеливо спросил хозяин палаццо, вперив строгий взгляд в растерявшегося слугу.

— О, монсеньор, она немая, но у нее записка с Вашим адресом и именем.

— Это любопытно. Проводи ее сюда.

— Сию минуту, монсеньор.

Через несколько мгновений в обеденном зале появилась поздняя посетительница. Ее вид не оставлял сомнений, что она прибыла издалека. Длинные пропыленные одежды монахини нищенствующего ордена диссонировали с великолепным убранством зала. В ее неспешных движениях не было ни страха, ни подобострастия. Ее морщинистое лицо в белом чепце, обрамленное чёрным покрывалом, было открытым и одухотворенным, словно она не раз говорила с Господом. Несколько минут она разглядывала Марко своими пронзительными серыми глазами, будто заглядывая в его душу, и только потом вынула из широкого рукава своей потрёпанной монашеской ризы небольшой конверт и протянула хозяину.

Печать на нем показалась ему до боли знакомой. Удивленный сенатор поспешно вскрыл письмо и почувствовал, как сразу же тревожно заныло сердце. Этот почерк он узнал бы из тысячи других. Это размашистое M и округлое A! Он с трудом удержался от того, чтобы прижать письмо к своим губам, вдохнув аромат, который не ощущал уже много лет. Его глаза жадно пробегали по ровным строкам послания когда-то самой блистательной куртизанки Венеции Вероники Франко[3]. И он словно вновь увидел перед собой золото волос, обрамлявших нежное лицо, мягкость и красоту ее черт, загадочный взгляд умных и лукавых глаз прекрасной венецианской Венеры:

«Если ты держишь это письмо в своих руках, мой Марко, значит я уже покинула этот мир. Для меня наступает время, когда всякая душа должна думать о спасении. Оставив жизнь, которую вела прежде, я молюсь об отпущении своих многочисленных мирских грехов. Я больна и чувствую, как силы с каждым днем покидают мое тело. Непросто осознавать, что смерть уже стоит за твоим порогом, держа наготове свое разящее жало, но таков удел всех людей. Во имя всего того, что связывало нас долгие годы, смею просить тебя исполнить мою последнюю волю.

В доме некоего мелкого негоцианта Пьетро Канотти живет с младенчества моя дочь. Ее имя Виттория. Она считает себя сиротой, взятой на воспитание, и никогда не должна узнать, кто ее настоящие мать и отец. Я бы смогла открыто признать ее и вырастить, как и своих сыновей, но обстоятельства и воля ее отца были против меня. Многие годы я надеялась, что смогу смириться с этим, и тогда Виттории не коснется тайна ее рождения, но сейчас ей угрожает опасность. Я не могу довериться никому кроме тебя! Защити ее, если сможешь, ведь с моей смертью она останется на этом свете совсем одна.

Боюсь, что я слишком слаба и не успею ничего предпринять, а эти люди уже нашли мое убежище… Ее нужно как можно быстрее увезти из Венеции и укрыть где-нибудь в отдаленном и тихом месте, подальше от любопытных глаз. Пусть она ведет простую, но честную жизнь и никогда не станет разменной монетой в чьих-то грязных интригах.

Это письмо должно быть уничтожено по прочтению, не оставляй его как память обо мне, пусть ее хранит лишь твоя душа. Я умираю с мыслью о том, что ты поступишь так, как велит тебе твое благородное и мужественное сердце. Сердце человека, которого я полюбила когда-то и никогда не смогу забыть…»

В конце письма было несколько строк сонета, когда-то посвященного ему, но он уже не смог вынести этого разрывающего сердце прощания, и они предательски расплылись перед глазами.

Марко читал письмо, отвернувшись к огню, чтобы странная посланница не могла видеть его лица и тех чувств, что отражались на нем. Женщина, которая владела его сердцем и мыслями много лет подряд, обратилась к нему уже из другого мира.

Веньер слышал, что у Вероники было шесть детей от разных мужчин, но не все они выжили. Почему же она воспитывала дочь в полном отдалении? Кто ее отец? Какая тайна могла быть связана с ее рождением и теперь угрожала жизни? Покровителями Вероники в разные годы ее бурной жизни были герцоги, сенаторы и принцы, неужели один из них? Нет, здесь что-то иное, более запутанное, зловещее. Кому могло быть дело до незаконнорожденного ребенка куртизанки?

Увидев смятение Марко и воспользовавшись его минутной растерянностью, немая монашка с неожиданным проворством сделала несколько шагов в его сторону, одним коротким и уверенным жестом вырвав из рук только что прочитанное послание, швырнула его в огонь. Тонкая бумага мгновенно почернела и свернулась, превратившись в пепел.

Пораженный сенатор застыл месте. Он смотрел непонимающим взглядом на суховатое строгое лицо монахини, тщетно пытаясь извлечь из ее молчания хоть кроху ясности.

Вопросы без ответов заставляли разрываться воспаленный мозг Марко Веньера. Он устало опустился в кресло и, подозвав слугу, распорядился накормить и устроить монахиню на ночлег. Завтра он соберется с мыслями и попробует расспросить посланницу с помощью бумаги и пера о последних днях жизни Вероники. Может быть это прольёт свет на вопросы, что были связаны с рождением ее дочери, и тогда ему будет проще разыскать и спасти девочку от грозящей ей неведомой опасности.

— Какую тайну ты унесла с собой, Вероника? — прошептал советник, глядя, как издевательски весело пляшет огонь, отбрасывая яркие блики на стены, в которых он еще недавно хотел спрятать свое безнадежное одиночество.

***
Остатки ночи он провёл в беспокойном полусне и проснулся засветло. Поданый в постель завтрак обрадовал только его любимых собак. Они с жадностью, одним движением мощных челюстей заглатывали брошенные рукой хозяина куски холодной жареной дичи. В отличие от них, Марко довольствовался свежайшим козьим сыром и ломтем ветчины. Разбавленное вино не взбодрило, но утолило жажду. Омывая руки водой с лёгким запахом розы по окончанию трапезы и тщательно вытирая о поднесённое слугой полотенце, Марко спросил про ночную гостью.

— Она давно на ногах, монсеньор, и попросила отвести ее в молельню.

Марко не удивился ответу. В его семейном палаццо не было, пожалуй, другой такой комнаты, в которой можно было отрешиться от суеты и предаться молитве. Сам же он не переступал её порог несколько лет после смерти жены. Веньер был набожен, как и все жители Светлейшей, но назвать его истово верующим было нельзя.

Надев на белоснежную рубашку строгий тёмный колет и приняв от слуги перевязь, он вышел из своей спальни, направляясь в сторону женской половины дома.

На звук отодвигаемой рукой Марко портьеры монахиня не обернулась и не прервала своего молчаливого диалога с Всевышним. Ее чёрная ряса, подпоясанная белой верёвкой, и такое же чёрное покрывало были созвучны этому аскетичному помещению. Здесь перед маленьким живописным алтарём провела часы и годы его покойная жена. Увы, выносить и родить здоровое дитя ей так и не удалось, горячие мольбы не были услышаны.

Почувствовав его присутствие за спиной, монахиня обернулась и скупым жестом пригласила встать рядом. Марко повиновался и во время совместной безмолвной молитвы, почувствовал нечто, что наполнило его душу внутренней силой и уверенностью: в его жизни грядут перемены и он должен быть к ним готов.

Все так же, в молчании, они вышли из комнаты, и хозяин привёл Христову невесту в библиотеку: там было все необходимое для непростого разговора.

— Я буду писать вопросы, Вы сможете ответить мне тем же способом? — спросил он, пытаясь понять, слышит ли его собеседница, и приготовив для ответа перо.

Монахиня пристально посмотрела на него, а потом, указав на свой сжатый рот, уверенной рукой вывела на бумаге "Cipro".

Веньер не удержался от удивленного возгласа и задал следующий вопрос: "Вы жили там, когда турки захватили остров?"

Монахиня кивнула после минутной заминки и, будто сомневаясь в правильности принятого решения, написала своим ровным почерком "Асторре Бальони".

Адмирал Венецианской республики в порыве благоговения упал на колени и поцеловал морщинистую руку вдовы легендарного героя и одного из руководителей обороны Фамагусты[4], зверски убитого турками при захвате этой венецианской крепости в далёком августе 1571 года. Выживших и не проданных в рабство из числа почти 8000 гарнизона практически не осталось. Тем удивительней было присутствие в его доме этой искалеченной, но не сломленной жизнью пожилой венецианки. Потеря республикой Кипра до сих пор была незаживающей раной в ее славной истории, и Марко, участвовавший двадцать лет назад в великой морской битве при Лепанто, как и многие венецианцы горел жаждой поквитаться с врагом за всех погибших и искалеченных защитников крепости.

Добравшись кружным путём до Венеции, вдова Бальони не смогла обрести душевного покоя, пока не приняла постриг и не осталась жить при монастыре нищенствующего ордена клариссок. Там же она и познакомилась с Вероникой, стала ее духовной наставницей и единственным другом, несмотря на ощутимую разницу в возрасте.

Так с помощью пера и бумаги в этот утренний час они вели диалог о последних днях жизни Вероники в обители, что стояла в глубине материковой части республики на полпути к Вероне. Все вопросы были заданы, все ответы были получены, остальное — дело удачи и ума самого Марко.

Советника дожа ждали теперь неотложные дела и новые заботы, а монахиню — неблизкий обратный путь. Снабдив ее провизией в дорогу от Местре до обители и предоставив свою самую надежную и быстроходную лодку с гребцами для плавания по лагуне, адмирал Веньер тепло попрощался с ней на мостках палаццо. Взгляд умных всепонимающих глаз пожилой монахини, сидевшей на корме, ещё долго виделся ему в утренней дымке просыпающегося города.

Невеста

— Ваноцца, ты не можешь быстрее застегнуть это платье? — капризный голос сеньоры Мартины вырвал тучную служанку из ступора, в который она время от времени впадала. Ее не выгнали на улицу лишь потому, что работать за такое мизерное жалование вряд ли бы нашлось много желающих.

Состояние дел многочисленного семейства Пьетро Канотти было плачевным. Мать и двое взрослых дочерей уже не один раз перелицовывали свои старые наряды, все меньше уважаемых торговых людей появлялись в конторе на набережной Дзаттере, а на голове Пьетро обнаруживалось все больше седых волос. От когда-то немалой торговой флотилии семейства осталась лишь одна небольшая одномачтовая галера. Сейчас она была на полпути с Крита и везла товар, продав который они надеялись поправить своё затруднительное положение.

Перебравшись на остров Джудекка[5] с материковой части республики сразу же после изгнания с него евреев, дед Пьетро Канотти развернул здесь бурную деятельность. Торговля под его умелым руководством процветала многие годы, но им на смену пришёл печальный конец. Торговые связи с Родосом и Кипром были безнадёжно утеряны в ходе войны Священной лиги с турками, корабли нещадно грабились в неспокойных теперь водах Средиземного моря.

Смерть отца во время Великой чумы окончательно подкосила семейное дело. Пьетро никогда не отличался деловой хваткой и умом, его спекуляции с лионским шёлком тоже нельзя было назвать удачными, и теперь все надежды он связывал со своим сыном Джованни. Его первая поездка по торговым делам отца и то, как удачно он приобретёт товар, а самое главное — благополучно вернётся назад, делало это ожидание для семьи судьбоносным.

— Не стану лгать, дражайшая супруга, устройство судьбы наших детей дается мне с большим трудом. Без приличного приданного нам их удачно не пристроить. Да и Джованни найдёт себе богатую невесту, боюсь, нескоро. Приходиться пока расшаркиваться перед всем этим спесивым сбродом, который задирает нос, а род ведет от портовых крыс. Но как только мы поправим дела… Они ещё узнают, кто такой Пьетро Канотти!

— Не будь сварлив как старик, Пьетро. Неужели судьба дочерей тебя совсем не заботит?

— Все это пустое, Мартина. Не тешь себя надеждами. Сыновья торговца Гатти — слишком жирный кусок для нас, хоть их происхождение не идет ни в какое сравнение с нашим. Остальные же мужчины на острове — либо монахи, либо вечные холостяки. Так что нашим голубкам придется снизойти до более скромных партий. Или поискать им сговорчивых женихов через пролив?

Мартина сердито фыркнула и закатила глаза.

— Надоело слушать одно и то же! Дай тебе волю, ты бы и в монастырь их спровадил без промедления или вовсе отдал в обучение к куртизанкам.

Черноокие Бьянка и Нелла сдавленно захихикали в уголке, но резкое материнское «Цыц!» прекратило их неуместное веселье.

— Ничего. Скоро одной обузой в этом доме станет меньше, — пробурчала себе под нос суровая хозяйка дома, встретив бессильный вздох мужа.

Наконец, застегнув на шее единственное золотое ожерелье с россыпью некрупного жемчуга и расправив буфы на рукавах, она стала придирчиво разглядывать вышивание своих девочек, сидевших у окна. И только сейчас, пробежавшись глазами по комнате, не обнаружила в ней своей воспитанницы.

— Виттория!!! — раздался зычный голос матери семейства, утонувший в глубине дома. — Виттория!!! — позвала она еще громче, теряя терпение.

Ответ не последовало. Наконец, глуховатая Ваноцца получила задание поискать бедовое дитя, которое нередко доставляло больше хлопот, чем пользы.

— Вот уж задам я тебе трепку, маленькая негодница! Где только тебя черти носят! — кричала Мартина, потеряв терпение, осеняя себя при этих богохульных словах крестным знамением.

Вскоре наверху послышался звук захлопываемой с треском двери и громкие причитания. Ваноцца, тяжело дыша, спускалась вниз по лестнице, за ней следом, проворно сбегая по скрипучим ступенькам, следовала воспитанница Канотти, вздумавшая проведать голубей на крыше. Она была невысокой и худенькой, а ее платье выглядело гораздо более потертым, чем у ее сводных сестер. Даже непредвзятым взглядом можно было легко оценить ее положение в этом доме.

— Пресвятая Дева! Что за наказание! Я же запретила тебе влезать туда. Посмотрите на нее, сущий Люцифер в юбке! Вся в паутине и перьях! Мои бедные нервы, я не вынесу таких мучений. Ваноцца! Пусть посидит взаперти, вот ключи от кладовой! А там, должно быть, здоровенные крысы! — угрожающе изрекла возмущенная сеньора Канотти, не забыв в очередной раз осенить себя крестом.

Ее раздражительность подкреплялась еще и тем фактом, что на содержание девушки вот уже пару месяцев не поступало ни гроша. А при их нынешнем плачевном положении это было весьма неприятно. Сеньора Канотти уже давно отправила бы ее помогать на кухне, чтобы она хоть как-то оправдывала затраты, но Пьетро не хотел про этого слышать, надеясь на возобновление щедрого содержания. Был и ещё один повод для ее беспокойства: повзрослевший сын стал все чаще заглядываться на хорошенькую сиротку. Мартина, как женщина практического ума, не могла такого допустить, лелея надежду выгодно женить обожаемого Джованни.

Миловидное личико с пронзительными карими глазами, имевшими редкий золотисто-зеленый оттенок, мгновенно преобразилось. От былого озорства на нем не осталось и следа, лишь дикий леденящий ужас. Виттория бросилась к ногам сеньоры Мартины и, прижав ее руку к своей щеке, прошептала:

— Прошу, матушка, Всеми святыми! Только не в кладовую! Я больше не стану забираться на голубятню! Обещаю Вам, матушка!

— Ты должна научиться вести себя, как подобает твоему будущему положению, — немного поостыв, изрекла Мартина.

— Моему будущему?

— Ты не ослышалась, сегодня мы ожидаем очень важного гостя. Речь идет о твоем предстоящем замужестве.

Глаза Виттории стали похожи на два темных лесных озера, наполненных невысказанной тревогой и смятением.

— Но у меня нет жениха… — растерянно произнесла она, не понимая до конца, о чем идет речь.

— Теперь будет, и сегодня ты с ним познакомишься, — отрезала сеньора Мартина, поправляя перед зеркалом свою прическу, кое-как собранную неуклюжими пальцами Ваноццы.

Девушка нервно вцепилась в подол своего поношенного платья. Слова где-то потерялись, да и возразить было нечего. Оставалось только послушно ожидать судьбоносной встречи и молиться, чтобы жених оказался не так безобразен, как у старшей замужней дочери Канотти.

Все то, что происходило в этом доме почти год назад, предстало в ее памяти словно было вчера. Помолвка Беттины со старым, расплывшимся как винная бочка судьей была ужасным зрелищем. Девушка выглядела несчастной и вымученно смотрела заплаканными глазами на будущего супруга. Это воспоминание заставило плечи Виттории содрогаться в противной нервной дрожи.

— Могу ли я справиться у Вас матушка, сколько ему лет?

Мартина возмущенно хмыкнула.

— Да ты слишком разборчива для сироты и бесприданницы! Это совсем не должно тебя заботить. Мы с Пьетро лучше родных родителей печемся о твоем благополучии и об устройстве твоей несчастной судьбы, так что перестань задавать глупые вопросы и пойди хорошенько умойся. Нелла одолжит тебе свое платье.

— Мама! — вскрик негодования младшей дочери был тут же подавлен властным взглядом Мартины.

— Ваноцца! Помоги же ей, сеньор Фьятти будет с минуты на минуту.

Виттория словно в полусне позволила увести себя наверх в комнату. Там она под бдительным оком служанки умылась и расчесала густую и длинную копну волос оттенка темной меди, повязав их простой алой лентой, и осторожно надела уже не новое, но вполне приличное платье лавандового цвета, принадлежавшее Нелле. Она боялась лишний раз прикасаться к гладкой дорогой материи, доверив Ваноцце боковую шнуровку и многочисленные завязки.

— Одна кожа да кости, — сетовала служанка, подкалывая платье булавками.

Отрешенный взгляд Виттории остановился на окне, за которым ворковали, прогуливаясь по карнизу белоснежные голуби. Их крылья напомнили ей фреску в древнем соборе Святой Евфимии[6], искусно изображавшую архангела Михаила и небесное воинство. Это был любимый образ Виттории: суровый лик защитника горних высей с пронзительными глазами, высокая мощная фигура в багряном плаще и огромные белоснежные крылья за спиной. Все в нем завораживало и заставляло трепетать.

Не его ли встретила она, выходя из приходской церкви прошлым воскресеньем? Не сам ли архангел, величественный и прекрасный, появился на их убогой серой улице в тот утренний час?

Виттория вновь вызвала в памяти образ незнакомца, как делала довольно часто с того памятного дня: высокая широкоплечая фигура, почти скрытая великолепным алым плащом, благородное лицо с изысканным профилем, темные вьющиеся волосы, рука с красивыми длинными пальцами, уверенно покоящаяся на эфесе шпаги. Огромный мавр в пестрой одежде с кожей цвета лакрицы возвышался за его плечом. Они стояли неподалёку и о чем-то разговаривали с церковным причетчиком. Шедшая после утренней службы в толпе прихожан Виттория успела хорошо разглядеть «архангела», как окрестила она повстречавшегося ей господина, хоть и бросила в его сторону лишь один мимолётный взгляд. Домой она вернулась будто зачарованная, с пылающими щеками и бьющимся сердцем. А еще ей до смерти хотелось заглянуть в его глаза. Интересно, какого они цвета?

Воспоминание о чудесной встрече заставило ее на время забыть о своих тревогах, но реальность вновь безжалостно заявила о себе.

— Виттория где ты, голубка? — послышался голос сеньоры Канотти, окрашенный самой елейной нотой, на какую была способна эта суровая женщина.

Девушка нервно сглотнула и поплелась вслед за Ваноццей вниз, чувствуя как с каждым шагом ее решимость и самообладание растворяются, теряясь в бешенном ритме сердца.

Небольшая гостиная, когда-то гордость хозяев, сейчас с потертой дорогой мебелью и облупленной кое-где штукатуркой на отсыревших стенах выглядела особенно удручающе. Пьетро сидел на стуле, предоставив гостю единственный диван с пожелтевшей от времени шёлковой обивкой. Виттория вошла в комнату не поднимая глаз, стараясь оттянуть момент знакомства со своим будущим женихом, и вот, наконец, ей пришлось это сделать.

Нет, этот лысоватый господин с маленькими блестящими глазами под широким низким лбом не был воплощением уродства и не был глубоким стариком, как муж Беттины, но все в нем казалось отталкивающим. Он встал, чтобы разглядеть ее поближе, и приблизился к ней. Взгляд его наполнился неведомым блеском и каким-то темным восторгом, губы расплылись в довольной улыбке, обнажив крупные желтые зубы. Виттории подумалось, что он напоминает крысу, одну из тех, что отлавливал кухаркин кот, бесцеремонно расправляясь со своей добычей прямо на глазах слуг и детей.

— Моя будущая женушка просто прелестна! Я буду хорошо заботиться о тебе, душенька, — обращаясь к ней, сказал он и, протянув руку, потрепал ее за подбородок, словно бессловесную собачонку.

Виттория оцепенела. В ее голове не было никаких мыслей кроме одной — убежать, скрыться из этой комнаты навсегда, не видеть этого чужого человека с холодными липкими пальцами.

Следующие несколько минут, пока Мартина рассыпалась комплиментами в адрес приемной дочери, стараясь подчеркнуть, какое правильное решение принимает такой солидный сеньор, Виттория провела сидя на сундуке в углу, стараясь не встречаться с буравящим ее взглядом бывшего судебного секретаря, а ныне вполне успешного стряпчего Паприцио Фьятти.

— Что же, Пьетро, сказал он почти панибратски, — думаю на следующей неделе я навещу вас, чтобы обсудить детали нашей свадьбы. Не стоит оттягивать счастливый момент. Посту конец, а делу венец! — прибавил он напоследок, все еще не сводя глаз со своей юной невесты.

***
Все происходящее казалось невероятно страшным сном, и когда ей, наконец, позволили удалиться, Виттория долго и горько рыдала в подушку на своей узенькой кровати.

Всегда угрюмая и с виду туповатая Ваноцца, ставшая невольной свидетельницей брачной сделки, еле слышно всхлипнула в каморке под лестницей, утерев краем засаленного передника скупые, но искренние слезы.

Архангел

Открывшая дверь Ваноцца робко отступила назад, увидев высокого незнакомца в

роскошном платье. Не каждый день в доме ее хозяев появлялись такие посетители. Но в еще большее замешательство поверг набожную служанку огромный мавр, маячивший за плечом своего господина, и она невольно осенила себя крестным знамением.

Гость учтиво раскланялся с Мартиной и Пьетро, которые прекрасно поняли, что их визитер, скрывая свое лицо, желает сохранить своё инкогнито и наверняка принадлежит к числу венецианских патрициев. Только знать позволяла себе надевать маску в повседневной жизни.

Пьетро, казалось, был готов к визиту этого незнакомца, носившего свой тёмный бархатный плащ с такой изысканной грацией, которой могли позавидовать короли. Мартина поспешила ретироваться, чтобы не лезть в мужские разговоры, но выбрала себе неприметный уголок прямо за дверью, дабы ни одно слово из беседы мужа с этим загадочным посетителем не укрылось от ее любопытных ушей.

Всего два дня тому назад в их дом явился человек, который все эти годы исправно передавал семейству негоцианта деньги на содержание Виттории, и сердце сеньоры Канотти в этот момент подпрыгнуло одновременно и от радости, и от досады. Может быть, они с Пьетро поторопились выдавать девчонку замуж?

Но визитер вместо вожделенного кошелька принес иные вести, окончательно сбившие Мартину с толку. Он явился, чтобы озвучить последнюю волю матери Виттории, завещавшей передать ее дочь под опеку некоего доверенного лица. Новый опекун, по словам поверенного, готов был выложить кругленькую сумму в качестве «вознаграждения» за многолетнюю заботу о несчастной сироте и планирует тотчас же забрать девушку из их дома. А упрямец Пьетро вместо того, чтобы согласиться, заявил, что она уже обручена, и к тому же он должен знать, кто будет заботиться о девушке, настаивая на личной встрече с будущим опекуном.

При мысли, что муж из-за своего трепетного отношения к судьбе воспитанницы может отказаться от такого выгодного предложения, Мартине становилось дурно. Последующие дни она провела в бесконечных ссорах с мужем, пребывая в крайне неприятном для всех домочадцев расположении духа. И вот теперь на карту было поставлено их безбедное завтра. Если Пьетро заупрямится и пойдет на поводу у своей чести, им придётся исполнить уговор и выдать Виттторию за этого весьма сомнительного стряпчего Фьятти. Они получат в качестве свадебного подарка сущие гроши и потеряют надежду на хоть какую-то более или менее достойную жизнь, в ожидании возвращения сына и их единственного корабля с Крита.

Сеньора Канотти вся превратилась в слух, приникнув к дверному косяку, замерев как горгулья на крыше их маленькой приходской церкви.

— Так вы говорите, монсеньор, что знали ее мать? — осторожно спросил Пьетро, стараясь не вызвать гнев высокопоставленного гостя. В том, что перед ним знатный и богатый патриций, он не сомневался. Речь и властная манера держаться говорили красноречивее любого роскошного платья.

— Я не привык повторять дважды, сеньор Канотти. Но если вы так печетесь о судьбе вашей воспитанницы и не верите бумагам…

На столешницу шлепнулся с приглушенным звоном еще один увесистый кошелек. Первый уже успел исчезнуть со стола чуть раньше и был принят хозяином с чувством полного удовлетворения. Его забота о девочке была щедро вознаграждена!

Пьетро даже закашлялся от волнения, понимая, что сейчас перед его носом верное средство избавления от долгов и будущее повзрослевших дочерей. Но на душе было тревожно. Виттория хоть и не была им родной дочерью, однако с младенчества росла у него на глазах, и отдавать ее этому незнакомому, хоть и богатому как Крез сеньору было сродни преступной сделке. Ему нужно убедиться в том, что девушка не станет игрушкой для удовлетворения чьей-то похоти, а получит достойное будущее. Брак с этим скользким типом — Паприцио Фьятти — по крайней мере обеспечивал ей статус замужней женщины и соответствующее положение в обществе.

— О, монсеньор. Вы так щедры… — начал Пьетро все тем же осторожным почтительным голосом. — Но как же мне узнать, что у вас благие намерения насчет моей воспитанницы?

— На что вы намекаете? — в голосе визитера послышались гневные ноты.

— Видите ли, немало мужчин хотели бы заполучить в свое полное распоряжение хорошенькую девушку, к тому же сироту.

— Вы хотите сказать, что я человек без чести? Клянусь Богом, еще слово и вы пожалеете об этом! — красивые длинные пальцы сжали эфес шпаги.

Лицо Пьетро Канотти позеленело. В это мгновение он готов был отставить все свои сомнения и запоздалые опасения, согласившись на щедрое вознаграждение.

Однако окончательно договориться они так и не успели, за дверью послышались оживленные голоса. Вне всякого сомнения, на пороге дома появился будущий муж Виттории, и ему явно не терпелось встретиться с Пьетро, чтобы обсудить предстоящую свадьбу. Второй голос принадлежал Мартине, которая настойчиво уговаривала его отложить визит до завтра. Но Фьятти, узнав от недалекой Ваноццы о визите незнакомца и будто почуяв угрозу потерять свою желанную добычу, все же настаивал на немедленной встрече с хозяином дома и настырно шел к двери гостиной.

Пьетро и его гость одновременно повернулись на душераздирающий скрип двери, а Паприцио уверенной походкой вошел в комнату, сняв шляпу и отвесив присутствующим учтивый поклон. Он сразу же заметил на столе увесистый кошелек из дорогой кожи и только потом уставился на собеседника Пьетро Канотти. Его лицо было скрыто темной бархатной маской, но внушительная фигура и богато расшитый камзол не оставили сомнения, что это довольно знатный человек.

— Рады видеть Вас, сеньор Фьятти! Не думал, что так скоро… — растерянно изрек Пьетро, чье замешательство не укрылось от стряпчего. Его явно здесь не ждали.

— --

Виттория еще долго не могла свыкнуться с мыслью о том, что сразу по окончанию поста ей придется облачиться в подвенечное платье и встать у алтаря рядом с почти не знакомым ей человеком. Она будет связана с ним перед Богом навеки, должна будет покорно следовать всем его желаниям, позволять ему прикасаться к себе, производить на свет его детей…

При мысли о таком будущем к горлу подкатывала нервная тошнота, и Виттория вновь обращалась к Святой Деве в горячих молитвах, прося сил и смирения. Последнее было явно не из числа ее добродетелей, и вскоре отчаяние сменилось решимостью предпринять побег.

Когда эта мысль посетила ее, Виттория начала лихорадочно перебирать все возможные варианты, но пока ни один из них не давал гарантии, что ее удастся незамеченной ускользнуть от цепких глаз хозяйки дома и Ваноццы. Беда в том, что ей совершенно некуда было идти. Приют для девушек-сирот при монастыре дал бы ей временный кров, но и оттуда опекуны вправе ее забрать. На относительно маленькой Джудекке невозможно затеряться, а переплыть канал и раствориться в лабиринте тёмных Венецианских переулков ей не удастся. Без денег нанять лодку было невозможно.

От этой беспомощности становилось еще горше, и девушка в редкие минуты одиночества находила слабое утешение лишь за чтением единственной в доме книги. Это роскошное издание поэмы Тассо «Освобожденный Иерусалим» когда-то досталось Пьетро в качестве уплаты за поставленный товар. Мартина была против того, чтобы у ее дочерей развилась чрезмерная любовь к чтению и наукам, это вряд ли пригодится для уважающей себя замужней дамы. Лишь куртизанкам, считала она, пристало заниматься таким непотребством. Но грамоте и письму девочки кое-как выучились вместе со своим старшим братом. Виттория же не пропускала ни одного занятия, что проводил для хозяйского сына специально приглашённый учитель. То, что с таким трудом усваивал Джованни, легко давалось маленькой пигалице. Не видя в своей жене и детях тяги к знаниям, Пьетро в порыве неоправданной щедрости отдал книгу на сохранение смышленой и любознательной Виттории. Она на протяжении нескольких лет была для девушки целым миром, с волшебными лесами и прекрасными замками, обворожительными колдуньями и отважными рыцарями, совершающими подвиги во имя любви. Вот и сейчас, сидя в своей маленькой комнате с единственным узким окошком, она погрузилась в чарующее стихотворное повествование. Может быть, оно подскажет ей верный план, думала она, путешествуя по страницам поэмы вместе с ее героями.

В доме послышался какой-то шум и голоса, а через минуту младшая из сестер Канотти — смешливая и полнотелая Нелла — вихрем ворвалась в комнату. Ее щеки раскраснелись, а глаза были такими большими, словно она только что увидела самого Римского Папу.

— Тебе совсем не хочется узнать, что твой жених делает у нас в доме? — лукаво прищурившись поинтересовалась Нелла.

— Разве он здесь? — Виттория нервно сглотнула и облизала моментально пересохшие губы. Сердце бешено забилось от тревоги.

— Да. И между прочим сейчас они спорят с отцом прям при важном госте. Ох, этот сеньор такой, такой! Он высокий, у него роскошный бархатный плащ, но лица я не разглядела, видела только со спины, а еще…

— Они спорят? О чем, Нелла? — Виттория остановила поток восхищенного лепета сестры.

— О тебе, разумеется! Я не поняла всего, что они там наговорили друг другу, но похоже тот богатый господин желает стать твоим новым опекуном, а Фьятти не хочет уступать. И кто же, интересно, возьмет свое? — с ехидным смешком произнесла Нелла.

Виттория почувствовала, как ее начинает пробивать дрожь. Она не стала больше ни о чем спрашивать и, отложив книгу, выбежала из комнаты.

Бурная дискуссия, происходившая в гостиной, была теперь хорошо слышна всем обитателям дома. Громкие голоса Мартины, Пьетро и еще двух мужчин не смолкали. Виттория осторожно заняла место около полуоткрытой двери, которую в замешательстве от неожиданного визита стряпчего забыла захлопнуть мать семейства.

— Я настаиваю, сеньор Канотти, на выполнении наших договоренностей! Девушка была обещана мне, и мы ударили по рукам, не так ли?

— Ох, сеньор Фьятти, теперь это не в моей власти! Ещё раз повторяю, судьбу Виттории решает вот этот господин, теперь он ее опекун.

— На каких же основаниях? Не тех ли, что я вижу вон в том увесистом кошельке этого сеньора?

— Кажется, вам уже все объяснили. Советую не усугублять ситуацию своим поведением! — раздался низкий и немного хриплый голос незнакомца, голос которым привыкли повелевать.

Он приблизился к Паприцио будто насквозь прожигая его своим властным взглядом. Бывший младший секретарь суда по делам инквизиции вдруг замер, вглядываясь в прорези бархатной маски, закрывавшей верхнюю половину лица его неожиданного соперника. Сомнений быть не могло. Только раз в жизни ему привелось видеть такой редкий золотисто — зеленый, удивительной яркости и чистоты оттенок, а голос развеял последние сомнения. Паприцио Фьятти узнал сенатора венецианской республики. О, ему не забыть того памятного скандального суда над куртизанкой Вероникой Франко! Не иначе сам дьявол помог ей тогда избежать заслуженного наказания. И пособником его несомненно был Марко Веньер, произнесший блистательную речь в защиту отъявленной преступницы и склонивший венецианскую знать и высокий суд на сторону подсудимой.

Фьятти прекрасно понимал, что сегодня он не сможет противостоять власти, силе и богатству Веньера. Он пока не понимает, зачем одному из самых влиятельных мужей Светлейшей понадобилась какая-то сирота без роду без племени. Да, смазливая и молоденькая, но смешно полагать, что причина кроется именно в этом. Но он обязательно узнает. Он будет терпеливо ждать того часа, когда сможет поквитаться с гордым советником дожа. Он затаится, он будет слушать и спрашивать, подкупать и выпытывать, но он никогда не забудет нанесенной ему сегодня обиды.

Паприцио резко развернулся, желваки играли на его некрасивом раскрасневшемся от гнева лице, и как ошпаренный выскочил из комнаты.

Виттория сжалась от страха в своем тёмном уголке. То, что она сейчас услышала, было отвратительно. Это был торг, и ее попросту продавали, словно скотину в ярмарочный день. А тот незнакомец, что сейчас разговаривает с хозяином дома, лишь более состоятельный покупатель, нагло перехвативший товар у другого, менее удачливого.

Ей вдруг стало нечем дышать, слезы отчаяния затопили глаза. Она больше не станет терпеливо сносить это унижение, она сама все решит.

Девушка быстро подобрала свои юбки и, не обращая внимания на окружающих, побежала вверх по лестнице, легко и привычно преодолев хлипкие ступеньки, ведущие на нежилую мансарду с голубятней. Здесь она так часто любила сидеть, встречая рассвет, или наблюдать как солнце сливается с водами Лагуны на закате. Что же, пусть ее жизнь закончится слишком быстро, так толком и начавшись, но она никогда не станет чьей-то покупкой.

Уязвленная гордость и гнев придали ей сил, и она решительно вылезла через небольшое оконце наружу и ступила на карниз. Платье зацепилось за старые гвозди створок и она решительно дернула материю. Возгласы и топот спешивших вслед за нею наверх домочадцев неумолимо приближались… Она сделала ещё пару шагов вдоль стены… Скоро все будет кончено, скоро она будет свободна, как эти прекрасные птицы, что сновали по крыше с беззаботным воркованием.

В последнюю минуту она трусливоопустила глаза вниз и только теперь поняла как высоко находится. Стоит сделать лишь один шаг и… Голова сразу же закружилась, а животный страх сковал ее тело. Нет, это святотатство, сам дьявол толкает ее на величайший грех! Она посмотрела назад и сделала попытку вернуться к окошку мансарды, но ноги вдруг перестали слушаться. Виттория с ужасом поняла, что уже не в силах сама выбраться с гибельного края. Где-то за пеленой скованных страшным мороком мыслей ей слышались причитания Мартины, Пьетро и сестер, по спине катился холодный пот, а пальцы из последних сил впивались в каменную кладку.

— Виттория, поверни голову! Осторожно, вот так! Посмотри на меня, — раздался совсем рядом чей-то спокойный уверенный голос. Она машинально посмотрела вправо, увидев как на карниз ловко ступил высокий мужчина, лицо которого скрывала маска. Он протянул ей руку, продолжая говорить.

— Никто не причинит тебе зла! Поверь! А сейчас тебе нужно лишь протянуть мне руку…

Она еще была будто в забытьи, но голос этого человека, бесстрашно стоявшего теперь вместе с ней на узком карнизе, не давал возможности усомниться в правдивости сказанных им слов. Виттория сделала полшага в сторону своего спасителя и протянула ему свою дрожащую маленькую ладонь. Он легко и ловко, одним движением кисти подтянул ее, прижав к себе на весу, и, каким-то чудом удерживая равновесие, сделал несколько шагов к окну. Башмачок с ее ноги соскользнул вниз и глухо ударился о мостовую. Она на секунду представила себя лежащей там, безжизненной, искалеченной куклой. Это запоздалое видение окончательно лишило ее сил, и она обмякла. Широкоплечий незнакомец, с трудом протиснувшись в окно, осторожно передал ее на руки своему слуге — огромному белозубому мавру, перевёл дух сам и пружинисто спрыгнул внутрь, поднимая в воздух пыль и перья. Потом укрыл ее порванное в нескольким местах платье и ноги в одном оставшемся башмачке своим плащом. И не обращая внимания на суматоху, царившую вокруг, они втроём начали спускаться по хлипкой лестнице.

Ее неожиданный спаситель был совсем рядом, и хотя она не могла увидеть его лица, ей показалось, что зеленые глаза тепло и немного печально улыбнулись ей из-под темной бархатной маски.

Гостья

Когда огромный мавр поставил, наконец, Витторию на пирс около поджидавшей их лодки, она поняла, что назад пути нет: ее собираются увезти с Джудекки.

Ваноцца, отыскавшая на мостовой упавший башмачок и державшаяся от их процессии на приличном расстоянии, бросилась теперь к девушке, пытаясь заслонить ее своим грузным телом.

Высокий незнакомец в темной маске удивлённо хмыкнул и повелительным жестом приказал служанке отойти. Ваноцце ничего не оставалось делать, как подчиниться его воле. Виттория вдруг поняла, что и над ней он имеет теперь неограниченную власть, выторговав час назад самым постыдным образом у папаши Канотти.

На секунду ее опять охватило негодование, и она, пытаясь дрожащими руками обуться, стала лихорадочно обдумывать путь к бегству. Но широкая теплая ладонь на мгновение накрыла ее руку успокаивающим и властным движением, ей ясно давали понять, что дерзкая попытка будет пресечена.

Уже на борту, провожая ее к скамье, мужчина потянулся к своему лицу и вдруг из-под непроницаемой темной маски показались выразительные зеленые глаза удивительного золотистого оттенка. Он был уже не молод, но принадлежал к тому типу людей, красоту которых время делает только изысканней и ярче. Все его черты казалось были знакомы ей, она видела их в тот ранний час у церкви, но тогда так и не посмела задержать взгляд на лице появившегося из ниоткуда «архангела».

Виттория едва не вскрикнула от этого неожиданного открытия и словно завороженная покорно опустилась на свое место.

— Послушай меня, дитя. Не нужно пока ни о чем беспокоиться и ничего выяснять. Даю слово чести, что никто в моем доме ни сегодня, ни впредь не причинит тебе вреда. Там я отвечу на все твои вопросы, — приглушенно сказал он, когда лодка отчалила от берега, и, сделав ей знак к молчанию, вернулся на корму.

Она слушала низкий тембр его голоса, стараясь осознать новую реальность. Сердце все еще не покидала тревога, и плечи нервно вздрагивали под плотной тканью плаща, но почему-то с каждой минутой, к каждым уверенным взмахом весла, рассекающего воды канала, ей становилось спокойнее.

Набережная Дзаттере и одинокая фигура Ванноцы, робко поднявшей руку в запоздалом прощании, остались далеко позади, а вскоре растаял и сам остров, на котором она провела почти всю свою недолгую жизнь.

Виттория все еще была словно во сне. Пережитое ею за последние часы казалось одним из тех приключений, о которых рассказывали строки полюбившейся поэмы. Эта книга станет единственной вещью в доме бывших опекунов, по которой она будет искренне скучать.

Венеция из ее грез была теперь совсем близко, надвигалась своими величественными соборами и прекрасными дворцами. В юном неопытном сердце Виттории сейчас не было сожаления или отчаяния. Предвкушение нового, неизвестного вытеснило все другие эмоции.

Соленые брызги искрились на солнце, но не долетали до обитой бархатом скамьи под изящным навесом. Ее спутник, отдав короткое распоряжения гребцам, ловко по-моряцки перешагивая банки, занял место подле девушки. Его высокая внушительная фигура привлекла бы ненужное внимание с других лодок, а теперь он был укрыт от солнца и нескромных взглядов тенью навеса. Виттории хотелось рассмотреть украдкой его мужественный профиль, но волнующая близость и девичья скромность взяли верх, а потому она старательно отводила взгляд, пряча его в изумрудной глади воды.

Когда их лодка с двумя парами мускулистых гребцов спустя четверть часа причалила к мосткам около великолепного палаццо, ее молчаливый спутник помог девушке выбраться, предложив опереться на свою руку.

— Я думаю, Виттория, тебе понадобится небольшой отдых. А после, за ужином, мы обязательно поговорим, — сказал он, когда расторопный слуга распахнул перед ними массивную дверь и они оказались в просторном холле.

Она не нашла в себе дерзости возразить ему, хотя ей до смерти хотелось знать, кто же он, этот сеньор, что спас ее сегодня от нежеланного жениха и смертельной опасности на краю коварного карниза.

Его красивые тонкие губы задела легкая усталая улыбка, вероятно появлявшаяся не так часто на этом волевом лице. И словно прочитав беспокойные мысли в настороженных глазах девушки, он добавил:

— В этом доме тебе ничто не угрожает. Можешь быть уверена в этом. Отныне, Виттория, ты находишься под покровительством Марко Веньера, сенатора и адмирала венецианского флота, — он чуть наклонил голову в приветственном жесте. — А теперь позволь Доменике позаботиться о тебе, — сказал он и в сопровождении живописного мавра и слуг решительно зашагал в сторону мужской половины дома.

Служанка, немолодая женщина с простым приветливым лицом, поспешила проводить девушку в отведенные ей покои.

В доме Веньера после смерти жены давно уже не было женской прислуги. А потому несколько дней назад Марко обратился с этой необычной просьбой к единственному человеку, которого знал с самого рождения: ворчливой, но доброй старой кухарке Марии, работавшей на его семью с незапамятных времён. Он был уверен, что она не станет разносить по городу слухи и на несколько дней пришлет свою замужнюю дочь в помощь юной гостье.

Доменика не была искусной камеристкой и ей не приходилось прислуживать знатным дамам, но у нее уже были дочери возраста Виттории и она охотно согласилась помочь. Деньги, обещанные сенатором, для большой семьи сапожника были весьма кстати.

В большой роскошно обставленной комнате с массивной кроватью под шелковым балдахином все казалось девушке слишком большим и торжественным. Многое из того, что находилось здесь, ей довелось видеть впервые.

Служанка, заботам которой ее предоставили, помогла ей избавиться от разорванного в нескольких местах и запачканного пылью платья. Но нижнюю рубашку она стыдливо предпочла оставить на себе.

Большая медная ванна с постеленной в нее простыней была наполнена водой, от которой шел приятный аромат лаванды. Виттория опустилась в нее, с наслаждением вдыхая успокаивающий запах, тонкий и изысканный, точно такие же едва различимые ноты исходили от ее сегодняшнего спасителя.

Она пыталась осознать, что отныне находится под покровительством совсем чужого ей человека, который умел говорить так, что ему нельзя было не довериться. Но все же почему она оказалась здесь, что нужно было от нее этому сеньору, и почему всякий раз когда она думала о нем, ее щеки начинали предательски заливаться краской?

Всю жизнь Виттория, не привыкшая к роскоши в доме сеньоры Мартины, одевалась и причесывалась сама, лишь в редких случаях прибегая к помощи неловкой Ваноццы, как в день той ужасной помолвки. А потому присутствие служанки в комнате было совсем непривычным и порядком её смущало.

Она послушно стояла посреди спальни, пока на неё надевали нижнее белоснежное платье и второе, верхнее, из лионского шелка яркого синего цвета с вышивкой в виде меленьких золотых листьев и цветов. Глубокое декольте было прикрыто ажурной вставкой, а широкая юбка из тяжелой дорогой материи спадала мягкими складками. Сквозь разрезы на пышных широких рукавах кокетливо проглядывала нижняя белая рубашка. Платье было ей откровенно велико, но в сундуке бывшей хозяйки палаццо не нашлось другого в таком же прекрасном состоянии.

Расчесав длинные густые волосы Виттории, Доменика сделала ей незамысловатую девичью прическу без сетки, мягко убрав боковые пряди назад и скрепив их изящной жемчужной заколкой. Остальные волосы почти полностью закрыли спину россыпью червленой меди.

Запыхавшийся слуга, постучавшись в дверь, доложил, что его хозяин просит гостью присоединиться к нему в каминном зале.

***
Сенатор вспоминал события минувшего дня и эту хрупкую заплаканную девушку в своих руках, пойманную на краю смерти: поношенное платье, тонкие выступающие ключицы и почти прозрачная кожа, горящие от ужаса широко распахнутые выразительные глаза на полудетском круглом лице, растрепавшаяся на ветру грива непослушных темных волос с оттенком жженой меди. Ведь стоило ему опоздать хоть на мгновение….

От мысли что это невинное создание так ужасно закончило бы свой недолгий век, мужественное сердце Марко содрогалось. Виттория была как загнанный звереныш, ищущий спасения на краю пропасти, что же должно было твориться в ее юной душе, чтобы решиться на такое?

Ему не потребовалось долго искать ответ, увидев ее там, на крыше. Она несомненно слышала ожесточенную тираду мелкого стряпчего, что так отчаянно желал заполучить ее в жены, разговоры о вознаграждении и договоре, весь этот бесчестный торг.

Но что ему оставалось, когда негоциант решил вытащить из него побольше денег, почуяв возможность сорвать легкий куш. Никто не подумал о том, что чувствует сама девушка, никто не спросил ее, словно она была товаром, бессловесной тенью. Увы, такое отношение к женщинам было скорее правилом, нежели исключением. Брак считался лишь деловым соглашением, сделкой и ничем более. Когда-то и его сестра, и он сам стали жертвами этой многовековой традиции.

Но для безопасности и счастья Виттории он должен сделать все что сможет. «Пусть у нее будет выбор, которого не было у нас Вероника…» прошептал Марко в оглушающей тишине каминного зала.

Когда она вошла, Марко не узнал в ней перепуганную до смерти дрожащую девочку, которую могучий Юсуф выносил на руках из того злополучного дома. Одно из платьев его жены, надетое к ужину гостьей, сделало ее заметно взрослее.

Он уже знал из добытой им накануне не без труда метрики, что Виттории минуло шестнадцать лет. Хотя увидев ее впервые, сенатор с трудом поверил в это — такой маленькой и хрупкой казалась она на высоком каменном карнизе. Но только сейчас, глядя на нее, осознал, что его заботам доверен совсем не малый ребенок, а юная прекрасная девушка.

Невольно сравнивая ее с молодой Вероникой, он поймал себя на мысли, что Виттории досталось от матери не так уж много внешних черт. Вероятно, больше в ней было от отца, имя которого связано с опасной тайной, ожидавшей разгадки.

Внезапно луч закатного солнца, отразившись от вод Лагуны, ударил в окно зайчиком и заскользил полосой по мраморному полу. Он попал на большие карие глаза девушки, на мгновение высветив в них золотисто-оливковый оттенок.

Может быть, это было наследство Вероники, а может… Веньер вдруг почувствовал спазм в горле и поспешил отпить большой глоток вина из стоявшего перед ним хрустального бокала.

Нет, Вероника не стала бы лгать ему, никогда. До самой последней встречи они старались ничего не скрывать друг от друга, пока их страсть не пала жертвой суровой действительности.

И все же, все же… В глубине души закаленного в боях воина и умудренного политика шевельнулось сейчас тревожное подозрение.

Он разберется с этим позже, а сейчас ему нужно успокоить это юное создание, которое стояло перед ним, словно ожидая приговора. Он постарался улыбнуться как можно непринужденнее и предложил ей занять место за столом.

Во время трапезы, девушка почти не притрагивалась к еде и разбавленному вину, стоявшим перед нею. Марко видел, как на ее лице смешивалось еле сдерживаемое нетерпение и желание держать себя по-взрослому достойно и невозмутимо. Но у нее это плохо получалось, напряжение за столом возрастало, и Веньер решил начать непростой для обоих разговор.

— Я думаю, ты догадываешься, Виттория, что у меня были веские причины забрать тебя из дома Пьетро и Мартины Каноттти? — спросил он.

— Да, сеньор. Я думала об этом, — кратко ответила она, оживившись в предвкушении самого важного для нее сейчас разговора.

— Ты должна знать, что находишься здесь по воле твоей покойной матери.

— По воле моей матери? — растерянно переспросила девушка. — Мне никогда о ней не рассказывали. Я знала лишь, что она отправляет деньги на мое содержание.

— Она но не могла воспитывать тебя сама, но, несомненно, любила и переживала о твоей дальнейшей судьбе. Я знал ее когда-то и был ей хорошим другом. Именно поэтому она доверила мне заботу о тебе после своей смерти.

В большом зале на несколько бесконечных мгновений воцарилась гнетущая тишина. Виттория как-то внутренне сжалась, пытаясь осознать услышанное. А потом, словно под властью какой-то внезапной догадки, спросила с неожиданной, ошеломившей Марко почти детской прямотой:

— Вы мой отец?

— Нет, о нет, я совсем не это хотел сказать, Виттория, — советник дожа впервые за много лет, смутившись, не мог подобрать слова в ответ на заданный собеседником вопрос. — Просто мы… Просто ее судьба была мне небезразлична. И потому, когда пришло ее время предстать перед Всевышним, она попросила меня позаботиться о тебе. Она предчувствовала, что Канотти не смогут этого сделать, если выплата содержания внезапно прекратится. Она опасалась, что они или отправят тебя в монастырь, или постараются заключить выгодную брачную сделку, поскорее выдав тебя замуж за любого проходимца.

Последнюю фразу Марко добавил уже от себя, истинных опасений ее матери, девушке знать было не обязательно.

Виттория вспомнила события сегодняшнего бесконечно длинного дня, искаженное дьявольской гримасой лицо Паприцио Фьятти, выскочившего из дома словно грешник из адского котла, и ее худенькие плечи нервно передернуло.

— Значит, теперь вы будете устраивать мою несчастную судьбу, как часто говорит сеньора Мартина? — все так же бесхитростно поинтересовалась она.

Марко не без удивления отметил, что от своей матери девушка определенно унаследовала способность к утонченному сарказму.

— Судьба твоя теперь не будет несчастной, Виттория. Я не привык бросать слов на ветер, и ты займешь то положение, которого по праву заслуживаешь.

— Вы тоже станете искать мне мужа, только более богатого и знатного, чем Фьятти? — она пронизывала его своими невинными, но умными глазами. Эта крошка хорошо усвоила недавний жизненный урок, который был преподан ей в доме Канотти.

Ее непосредственность и прямота сбивали ее собеседника с толку. Обычно женщины либо покорно соглашались с каждым его словом, либо откровенно заигрывали, упражняясь в светской беседе, плетя кружево метафор и полунамеков.

Его голос стал неожиданно серьезным и строгим.

— Ты ошибаешься, полагая, что я хочу побыстрее сбыть тебя с рук. Тебе действительно понадобиться муж, но клянусь, это будет один из самых достойных людей, а твое приданое отметет все вопросы, связанные с твоим происхождением. Через два дня мы отправимся в одно из моих поместий вдали от Венеции. Там будет твой новый дом, где ты станешь жить под присмотром дуэньи и обучаться всему, что должна знать и уметь девушка на выданье. А когда придет время, ты решишь сама, кто будет достоин твоей руки. Я же не собираюсь принуждать тебя и склонять к нежеланному браку.

Она слушала внимательно, неотрывно и завороженно следя за его губами, произносившими эти высокопарные речи. А он вдруг подумал, как этот роскошный синий цвет платья идет к ее тициановским волосам, как оттеняет ее тонкую нежную кожу… и ангельскую красоту.

Кажется, ему удалось развеять ее опасения, и тревожные всполохи больше не читались в широко распахнутых глазах, сменившись такой доверчивостью и открытостью, что у него невольно сжалось сердце.

— Тогда я буду каждый день просить Пресвятую Деву, чтобы мой избранник оказался хотя бы вполовину таким же благородным и добрым как Вы, сеньор Веньер, — произнесла она совершенно искренне, не пытаясь скрыть того, что было у неё на душе. И даже не подозревая, как неожиданно громко, совершенно по-мальчишески забилось сердце искушенного в политике, войне и любви сенатора Венецианской республики.

Обитель

Сегодня Марко не мог сомкнуть глаз, совсем как в ту ночь, когда на пороге его палаццо появилась немая монахиня. Он лежал на высокой кровати, уставившись взглядом в искусные росписи на потолке. Его мысли были беспокойны, а думы полны тревог — его не переставала мучить тайна Вероники.

В церквях уже отзвонили позднюю вечерню, и сумерки понемногу забирали палаццо в свои объятья. Комната, окутанная теплым мерцанием свечей, была в этот час свидетельницей его непростых размышлений.

Он вдруг одним рывком поднялся с кровати и подошел к небольшому комоду, пальцы уверенно нащупали потертый кожаный переплет молитвенника, который он почти неделю назад привез с собой из монастыря ордена клариссок. Именно туда Марко отправился почти сразу же, как только разыскал в городском архиве сведения об упомянутой в письме Вероники семье Канотти.

На каждого видного гражданина Светлейшей в обширном архиве, что располагался на нижнем этаже дворца Дожей, было составлено личное дело, в которое скрупулёзно заносились поступающие новые сведения. Марко, как члену Совета десяти и советнику дожа разрешения на его посещение не требовалось, но мысль о том, что в недрах этого рукописного хранилища судеб ждет своего часа его собственное досье, была сенатору неприятна.

Никто в Республике не мог спать спокойно, каждый был под негласным надзором властей и инквизиции, и судьба даже самых достойных ее сынов могла в одночасье измениться.

В полуподвале под архивом располагалась самая страшная гнилая тюрьма Венеции «Поцци». Марко как адмиралу республики была хорошо известна трагическая судьба престарелого флотоводца Дзане, так и не дожившего до оправдательного приговора*.

Свобода и высокие должности, щедро раздаваемые очередным дожем самым достойным гражданам Венеции, были не более чем иллюзией, карнавальной маской, под которой всегда скрывалась железная клетка.

Разыскав с помощью архивариуса папку с досье на предпоследнего отпрыска рода Канотти, Марко узнал о его нынешнем финансовом состоянии, месте жительства и численности семейства. Ему оставалось только нанести предварительный тайный визит на Джудекку и уточнить все на месте.

Разговор с причетчиком у церковной ограды лишь укрепил его в мысли, что без весомых аргументов и законных оснований в доме почти разорившегося негоцианта лучше не появляться. Между тем слухи о готовящейся помолвке в доме Канотти уже разнеслись по округе, и дочь Вероники надо было забрать оттуда как можно скорее.

Не мешкая он отправился в обитель, последнее земное пристанище ее матери, чтобы попытаться найти ответы, проливающие свет на тайну рождения Виттории.

Сестра Мария, несколько дней назад доставившая судьбоносное послание в дом Веньера на Большом канале, не удивилась, увидев его у ворот обители всего лишь через пару дней. Она, уже зная о его планах посетить монастырь, догадалась, что за ответы будет искать здесь Марко.

На территорию монастыря и тем более в келью Вероники, его пропустили только после предъявления настоятельнице письма от самого дожа, но вид у монашек был такой, словно в их обитель наведался сам Сатана. Они пугливо, хотя и с нескрываемым интересом разглядывали внушительную фигуру сенатора Венецианской республики, ведь мужчин в сестринском корпусе обители не было никогда, не считая святого отца, духовника матери-настоятельницы.

Порог маленького полутемного помещения, с узким окошком выходящим в сад, Веньер переступил с содроганием сердца. Неужели здесь, в этой аскетичный клетушке с одной кроватью и распятием на стене, закончила свои дни блистательнейшая венецианская Венера, перед талантом и красотой которой склонялись сильные мира сего. Почему она выбрала этот путь, и от кого скрывалась?

Он попросил оставить его одного, дабы помолиться о спасении души недавней обитательницы этой кельи. Как только сопровождавшая его монашка скрылась за дверью, Марко наскоро осенил себя крестным знамением и начал исследовать нехитрую обстановку комнатки.

На первый неискушенный взгляд здесь не было ничего примечательного. Но вот, у ножки стола — маленький пустой листок, выпавший из какой-то книги, которую очевидно трясли. Соломенный тюфяк на кровати выглядывает из под грубого шерстяного покрывала — кто-то в спешке не успел сдвинуть его обратно. Небольшой сундук для вещей, стоящий на полу, почему-то еле прикрыт, но засов не заперт. На крашенных половицах видны свежие царапины — под ними, скорее всего, искали тайник.

Осмотрев внимательно переплёт окна, он увидел едва заметный кровавый отпечаток пальца, старая рама держалась на «честном слове» и ржавых петлях. Кто-то очень ловкий и гибкий смог сюда протиснуться, взрослый мужчина комплекции Марко этого бы сделать не смог.

О том, что в день похорон Вероники в келье кто-то побывал, написала ему ещё при встрече в Венеции мать Мария. Веньер попросил ее уговорить настоятельницу не прибирать комнату до его приезда, подкрепив свою необычную просьбу увесистым кошельком в качестве пожертвования нищенствующему ордену.

Опытный взгляд сенатора, отметил эти едва заметные признаки недавнего обыска. Тот, кто приходил сюда явно искал в вещах бывшей куртизанки что-то очень важное. Ведь его не остановила даже опасность быть застигнутым обитательницами монастыря на месте преступления. Или грабитель был связан с кем-то в самом монастыре и имел не только сведения, но и доступ на территорию? Неужели здесь могло быть какое-то послание, намеренно оставленное Вероникой? Вопросов пока было больше чем ответов…

Марко лихорадочно перебирал все возможные варианты. Вещи в кованном сундуке и кровать были тщательно перерыты, бумаг на маленькой высокой конторке не было никаких, хотя на ней стояла чернильница с пером. Видимо то, что было здесь важного и ценного уже найдено неизвестным «гостем» и Марко опоздал.

Но нужно было вовсе не знать умную и искушенную Веронику, чтобы не обратить внимание на скромный молитвенник, лежавший на тощей подушке из конского волоса. В голове сенатора вспыхнула внезапная догадка. Возможно из предосторожности она не стала бы хранить что-то ценное в тайнике. Лучшее место — на самом виду!

Взяв в руки молитвенник, он начал перелистывать одну за другой его пожелтевшие от времени страницы. Ничего, совершенно пусто. Ни записки, ни скупого послания на полях…Но вот его взгляд скользнул по закладке, вшитой в переплет и свисающей узорчатой шелковой лентой. Ничем не примечательная… и вдруг среди причудливо переплетающегося красно-желтого орнамента он совершенно ясно различил какие-то блеклые цифры. Поднеся книгу ближе к свету, проникающему сквозь единственное окошко, Марко Веньер увидел, написанную без пропусков, почти сливавшуюся с узором дату — 120774.

Неприметная книжечка в скромном переплете хранила ключ к тайне, которая угрожала жизни самой Вероники и ее дочери, ведь найденная в молитвеннике дата, должна сказать ему о многом…

Библиотека монастыря, куда сестра Мария привела его после посещения убогой кельи Вероники, была единственным местом, где они могли «поговорить» без лишних глаз. Здесь монахиня несла своё многолетнее послушание, в силу немоты и возраста ее не привлекали к тяжелым хозяйственным работам.

Марко прежде всего интересовала личность человека, что вел финансовые дела Вероники. Монахиню же беспокоило, что сенатор думает предпринять в отношении доверенной ему сироты. Видя Веронику, угасавшую день ото дня и в бреду взывающей то к Богу, то к какому-то Марко, она однажды отчетливо услышала просьбу достать из под матраса письмо с адресом. В редкие минуты минуты без боли и жара, Вероника поведала ей историю своей дочери, отданной на воспитание чужим людям. Про отца девочки она так и не упомянула.

Веньер терпеливо ответил на все вопросы монахини, и они перешли к главному. Сестра Мария, увы не могла указать точного адреса душеприказчика Вероники, через которого много лет передавались деньги на содержание девочки. Она видела его мельком за монастырской оградой, куда изредка разрешалось выходить насельницам, ещё не принявшим постриг. Стряпчий нередко навещал живущих на подворье монастыря состоятельных обитательниц, которые замаливали здесь свои грехи, но так и не смогли окончательно расстаться с миром. По его платью, алой шапке и примечательной наружности она могла судить лишь о том, что живет он в ближайшем городке, а его поиск нужно вести в еврейском квартале.

Марко незамедлительно отрядил на поиски своих людей, терпеливо дожидавшихся хозяина снаружи обители, а сам попросил сестру Марию проводить его на место погребения Вероники. Ему необходимо было проститься со своей «вечной возлюбленной».

Они в молчании дошли до скромного монастырского кладбища в самом дальнем конце обширной территории. Солнце перевалило за полдень, высокие скорбные тополя стояли не шелохнувшись под порывами легкого ветерка, птицы смолкли, над скромными крестами висела почти звенящая тишина…

Зрелый муж, а не мальчик скорбел сейчас над могилой женщины, которую он встретил и полюбил, вернувшись из Рима домой в далеком уже 1563 году. Прошел не один десяток лет, жизнь то сводила, то разлучала их, то дарила счастье, то ставила на грань смерти, но он не мог забыть свою Веронику до сих пор. Она жила не только в его сердце, но и в его душе, своей безграничной и чистой девичьей любовью, своими стихами, своим мужеством и всепрощением к миру, что был так жесток и несправедлив к талантливой и красивой женщине.

Волевое лицо сенатора было обращено к скромному букетику у подножия грубо сколоченного креста, здесь покоилось теперь когда-то самое желанное для него тело, и отсюда ее бессмертная душа ушла к Богу. Слезы стоящие сейчас в уголках его глаз, были в последнее годы совсем ему не свойственны, но он не стыдился своей минутной слабости — они были прощанием не только с Вероникой, но и с теми юношескими идеалами, что всегда вели его по бурной жизни. Эта страница неумолимо перевернулась, его ждали теперь новые дела и заботы, а главное он должен исполнить последнюю просьбу Вероники и защитить ее дочь!

К вечеру поиски душеприказчика легендарной куртизанки людьми Марко увенчались успехом. Недоверчивый и угрюмый человек внимательно выслушал речь сеньора Веньера, прочёл письмо матери Марии, и только потом согласиться отдать незнакомцу метрику о рождении 15 марта 1575 года у дочери торговца, жительницы Венеции Вероники Франко, девочки, в крещении нареченной Витторией.

Сведений об отце в метрику занесено не было, местом крещения была указана приходская церковь, которую сам Марко знал прекрасно — дом знаменитой куртизанки стоял в этом же квартале. Весьма увесистый кошелек в мгновение ока развеял сомнения немолодого стряпчего, а вместо кислой гримасы на его лице расцвела самая радужная улыбка. Он также без колебаний, но разумеется, при соответствующем содержании, согласился отправиться в Венецию с сеньором Веньером и его людьми, чтобы лично встретиться со своим давними клиентом Пьетро Канотти.

Отдохнувшие породистые лошади уже к позднему вечеру домчали их до Местре, где они остались на ночевку, выбрав самый приличный постоялый двор в округе. С рассветом им предстояло вернуться по морю в Венецию. Марко не хотел пренебрегать своими многочисленными обязанностями и планировал быть на докладе у дожа этим же утром, не давая дворцовым прихлебателям пищу для шепота и пересудов за спиной из-за затянувшейся отлучки.

В разговоре со своим попутчиком, заметно заинтригованным последними событиями, Марко поинтересовался судьбой средств, из которых все эти годы делались выплаты на содержание девочки. Ответ сеньора Джакометти его не мало озадачил и встревожил.

В самом конце июня, перед очередным распоряжением сеньоры Франко об отправке денег, его скромную контору навестили двое. Их итальянский был почти безукоризненным, если бы не легкий акцент уроженцев Пиренеев.

У сеньора Джакометти были многочисленные родственники, разбросанные по всему свету, но в Наварре у своего дяди он гостил ещё ребёнком, и тамошний своеобразный диалект мог отличить запросто. Вопросы, заданные незнакомцами при встрече, не на шутку его встревожили, ведь они очень умело расспрашивали о его делах с монастырскими обитательницами и вскользь упомянули сеньору Франко. Он запаниковал и при первой возможности попросил Веронику с ним встретиться, малодушно решив отбыть на время из полусонного городка. Проблемы и доверенные ему тайны клиентов нередко грозили его делам, а зачастую и здоровью. И конечно же щедро оплачивались.

Джакометти рассказал, как сеньора Франко изменилась в лице, с ходу поверив в робкие предположения стряпчего, и попросила его временно не появляться на Джудекке и не искать встреч с Пьетро Канотти. Выплаты в июне так и не были сделаны, а сеньор Джакометти срочно уехал к сыну в Верону. Обратно он вернулся практически за несколько дней до смерти своей клиентки. Вероника, более 20 дней боровшаяся с последствием нервной горячки, так и ушла в мир иной, не успев сделать распоряжения об оставшихся деньгах.

В последних числах июля, буквально через день после скромных похорон на монастырском погосте, в дом стряпчего приехали взрослые сыновья сеньоры Франко. Душеприказчик сам написал старшему из них, узнав о скором конце их матери.

О сестре, отданной на воспитание в чужую семью, как оказалось они ничего не знали, и к удивлению сеньора Джакометти дальнейшая ее судьба их не особо заинтересовала, они приехали только за деньгами матери.

Молодые люди, самостоятельно пробивающие себе дорогу в жизни, не были столь сентиментальны, и как многие венецианцы ценили превыше всего деловой подход. Их метрики и рекомендательные письма были в порядке и стряпчий не мог отказать им в их законной просьбе. Все под расписку было передано им лично в руки, а оставшиеся бумаги по многолетней тяжбе Вероники с властями города о расхищенном имуществе в год Великой чумы и метрика Виттории остались у стряпчего. Рассчитывать на деньги матери сироте было теперь просто невозможно.

Именно поэтому Марко Веньер не стал откладывать по приезду в город свой визит на Джудекку, и переступил порог негоцианта Канотти во всеоружии, понимая, что время не на его стороне. Однако вовсе не метрика и не честное слово душеприказчика сыграли решающую роль в этом деле, больше похожем на сделку, чем на договор чести.

Хотя Марко было не в чем упрекнуть себя за проведённые в трудах и поисках дни, он с легкой досадой захлопнул молитвенник. Эта книга живо напомнила ему о том, что кроме догадок и домыслов у него до сих пор не было окончательного ответа на вопрос — Кого же так боялась Вероника Франко и почему все эти годы прятала свою дочь? Он знал наверняка лишь одно — Витторию необходимо увезти из Венеции как можно скорее и дальше. В его распоряжении было не более двух дней, чтобы разобравшись со всеми делами в городе и предупредив дожа, пуститься в путь.

Каприз

Виттория не могла поверить, что центром суеты, царившей вокруг в этот утренний час была лишь она одна.

По распоряжению хозяина дома, сразу после завтрака, в ее комнату, под зорким оком служанки, двое крепких парней из домашней прислуги внесли деревянный сундук, окованный по углам железом. Едва за слугами закрылась дверь, женщины тотчас принялись рассматривать его содержимое.

Сверху, под самой крышкой был уложен объемный бархатный плащ, но увы безнадежно испорченный разводами плесени, что так часто губила не только дома, но и здоровье самих венецианцев. Следующий слой сундука был проложен душистой холстиной, пропитанной запахом лаванды. Виттория мечтала когда-нибудь увидеть бескрайние лиловые поля, упасть в душистые заросли и смотреть в бесконечно высокое небо… Но на Джудекке практически ничего не росло, дома ютились вплотную, а кривоватые, иногда дурно пахнущие каналы скорее разъединяли, чем сближали все восемь первоначально застроенных островов. Раскалённый камень, теснота, постоянная угроза то наводнений, случавшихся с каждым годом все чаще, то страшных пожаров, в одночасье уничтожавших множество домов, от дворцов аристократов до лачуг бедняков, были для города обыденностью. О душистых полях и свежести раннего утра в маленькой деревушке среди предгорьев Альп, ей рассказывала в редкие минуты отдыха Ваноцца, выросшая далеко на севере, вдали от Венеции.

Под холстиной обнаружились несколько деревянных ларцов разного размера и одна изящная резная шкатулка из слоновой кости. Она потеряла свою белоснежность, но изящество вырезанных на ней фигурок выдавало руку непревзойденного мастера.

Первым делом Виттория заглянула в шкатулку. Радости ее не было предела, хотя по настоящему дорогих украшений там не было, но для неизбалованной девушки это выглядело просто сокровищем. Ей на глаза попались тонкие нити жемчуга, коралловое ожерелье и серьги — кроваво-красные гранаты в серебре, нефритовые чётки, тонкие золотые браслеты и кольца с ярким голубовато-зелёным матовым камнем.

После легкого головокружения от созерцания сокровищ, Виттория раскрыла разномастные ларцы: в одном на бархатной подушке покоилось маленькое зеркало в изящной раме, в другом туалетный набор с щипчиками, гребнями и щетками, в третьем же она нашла набор для рукоделия с крохотными ножничками и золотым напёрстком. Похоже, что в сундуке хранились предметы из богатого приданного Джулии, покойной жены сенатора Марко.

Спустя некоторое время, на кровати, креслах и даже на руках Доменики были разложены несколько прекрасных платьев, нижние юбки и рубашки, извлечённые из недр сундука. Среди них было чудесное, серебристое из вышитого аксамита[7], и другое тяжелое и дорогое из темно-зеленой переливчатой парчи, остальные были проще как по тканям так и по отделке. Но больше всего Виттории приглянулся великолепный плащ рубинового бархата, вышитый золотыми львами, и бережно переложенный мешочками с травами — душистым табаком и лавандой.

Хотя кто-то посчитал бы эти наряды, когда-то принадлежавшие хозяйке палаццо, слегка вышедшими из моды, то Витторию это нисколько не смущало. Вынужденная донашивать платья сестёр Канотти, девушка впервые примерила на себя лучшие образцы умелых венецианских портных. Ко всему этому великолепию прилагались белоснежные льняные сорочки и пара сафьяновых башмачков.

Проворная иголка в натруженных руках Доминики, и робкие попытки Виттории помочь ей с подгонкой платьев по своей невысокой и хрупкой фигуре, сотворили чудо. К позднему вечеру пятницы работа была практически завершена. На взыскательный взгляд, новые платья, за исключением двух самых нарядных, казались по-девичьи скромными, но сама Виттория не могла отвести от них глаз.

Кружева цвета топленного молока с острова Бурано, найденные ими на самом дне сундука, были пущены практичной Доменикой на ажурную вставку, закрывающую слишком глубокий для молоденькой девушки вырез платья, нежного персикового оттенка.

За все время, проведенное в этом огромном роскошном доме у Виттории не было более приятного момента, если не считать открывшейся ей возможности брать книги из обширной библиотеки, которой она могла любоваться часами. Хозяин палаццо и ее новый опекун почти все время отсутствовал, занимаясь какими-то исключительно важными делами, оставляя гостью под присмотром Доменики и верного Юсуфа. Время тянулось для неё ужасно медленно, чтение и разговоры с добродушной служанкой были единственным, что отвлекало ее от беспокойных дум о своем будущем.

Виттория, не любившая заниматься рукоделием в доме Сеньоры Мартины, и напрочь лишенная таланта к шитью, теперь с удовольствием повторяла за Доменикой аккуратные стежки и усердно, хоть и с трудом вывязывала ажурные петли. Белоснежные батистовые носовые платки с тонкой кружевной каймой были вещью, прежде ей не знакомой, только аристократы позволяли себе подобную роскошь. Она бережно сложила их в стопку, а в ее голове уже зрел план как-нибудь вышить в уголке тонкого батиста монограмму владельца палаццо и ее опекуна — сеньора М.

Шёл уже второй день ее пребывания в доме сенатора, а она до сих пор не знала, как правильно к нему обращаться: сеньор Веньер — слишком официально, называть его по имени не позволяла солидная разница в летах и положении, Вашим превосходительством или Вашей милостью величать опекуна в домашней обстановке было несколько странным, ведь она была воспитанницей, а не служанкой. Ей не удалось выпытать у Доменики ничего сверх того, что она уже знала о нем. Сеньор М, как она теперь называла его про себя, по прежнему оставался для нее тайной за семью печатями, которую ей хотелось бы приоткрыть хотя бы немного.

К вечеру, когда шитьё и подгонка была закончены, Виттория восторженно крутилась перед зеркалом, примеряя новые наряды. Ее молодой звонкий смех разливался серебряным колокольчиком в гулкой тишине величественного и одинокого палаццо Веньеров. Доменика не могла скрыть улыбку, такой живой и непосредственной была эта маленькая кареглазая девушка, искренне обрадованная столь увлекательным и новым для себя занятием.

— Ох, сеньора Доменика, я думаю, если бы Бьянка и Нелла видели меня сейчас, то лица у них непременно перекосило бы от зависти! — весело заключила она, когда ее помощница повязала на ней узорчатым поясом карминно-красную симару[8], - И как же это возможно что, все мне в пору! Ваноцца всегда ворчала, что я тоща как воробышек и на мне что ни надень, все висит. — не переставала удивляться Виттория.

***
Оживленный щебет с женской половины достиг ушей советника Марко Веньера, вернувшегося сегодня ещё позже обычного. И он вдруг поймал себя на мысли, что это было самой прекрасной музыкой которую ему когда-либо доводилось слышать в этом доме.

Он и сам не мог понять, что за потаенную струну задела в нем эта девчушка с Джудекки. Может быть в ее смехе он уловил знакомые ноты, принадлежавшие когда-то Веронике. А может на секунду позволил себе подумать, что Виттория могла быть его ребенком? Тогда почему увидев ее вчера за ужином, он не мог подавить в себе явно мужского восхищения юной и чистой красотой? Эти подозрения терзали душу сенатора посильнее раскаленных клещей искусного палача. Выход был только один: как можно скорее раскрыть тайну рождения девушки, и задушив свои непозволительные греховные мысли, как и подобает человеку чести, обязательно выполнить все, что завещала Вероника.

Просторный кабинет с массивным столом красного дерева всегда был для Марко тем местом, где он мог полностью посвятить свои мысли делу служения Светлейшей. Зная, что хозяин работает, вышколенные слуги на цыпочках проходили мимо закрытых дверей этой неприкосновенной комнаты, стараясь не тревожить своего господина.

Просмотрев до сумерек самые срочные донесения и подготовив утренний доклад для дожа, Марко вновь обратился к своим воспоминаниям, перебирая жилистыми пальцами тоненькую узорчатую ленточку из молитвенника Вероники. События почти семнадцатилетней давности представали в его памяти с поразительной яркостью.

Летом 1574 г. Венеция восторженно встречала короля Франции[9]. И какого короля! Героя битв при Жарнаке и Монконтуре, выбранного королем Польши. Ему было только двадцать три года, а образ его уже был окутан романтичным флером возвышенной несчастной любви, бегством от своих подданных. Его восшествие на престол всколыхнуло всю Европу. Молодой монарх не разочаровал тех, кто возлагал на него большие надежды. В нем сочетались изящество и изысканность, завоевавшие ему всеобщую симпатию.

Около трех тысяч человек встречали тогда запряженную четверкой лошадей карету Генриха, роскошный подарок дожа Венеции.

Светлейшая была наряжена как невеста, и короля ждал поистине медовый месяц. Все, что можно украсить, было украшено цветами лилий. При приближении его роскошного кортежа на всех балконах и у всех окон собирались зеваки. Ни один завоеватель, ни один освободитель не встречал здесь такого приема.

Весь город, начиная с дожа и заканчивая рабочими Мурано, точно сговорился покорить короля Франции; торжественные богослужения сменялись приемами, на которых собиралось до трех тысяч человек, специально для него устраивались театральные представления.

Дож пытался вести с Генрихом и серьезные переговоры. Венецианская республика уже пожинала плоды своего участия в разгроме турецкого флота при Лепанто, тем самым поспособствовав усилению могущества Испании. Венеции теперь была необходима могущественная Франция,чтобы несколько обуздать честолюбивые устремления Филиппа II.

В огромной галерее Дворца дожей 25 июля был устроен еще один праздник. На возвышении, покрытом ковром, вышитом неизменными цветами лилий, был установлен трон, и, усевшись на него, Генрих принимал парад знатных дам и девушек — им выпала честь танцевать перед ним.

Но отнюдь не невинных трепетных дев жаждал увидеть молодой король, слывший ценителем любовных утех и женской красоты. Его воображение давно будоражили рассказы о венецианских куртизанках, искусных в любви как дьяволицы и прекрасных ликом как небесные ангелы.

Когда по его требованию в галерее появилась процессия волооких прелестниц, сияя золотом волос и перламутром холеной нежной кожи под алым шелком откровенных одежд, взгляд короля наполнился неприкрытым почти детским восторгом. Он мог выбрать любую из них, прямо сейчас, не оглядываясь на чьи-то предубеждения и мораль.

Но монарх предпочитал во всем только лучшее, именно поэтому глаза его моментально выхватили из толпы ослепительную поэтессу и куртизанку Веронику Франко. Марко вспоминал как до боли сжал кулаки и не помня себя рванулся вперед, поддавшись праведному гневу, но товарищи, стоявшие рядом быстро оттеснили пылкого сенатора от трона, помешав ему совершить фатальную ошибку. Этот порыв не укрылся от глаз короля, который в силу своего характера и пристрастий, счел подобную ситуацию пикантным дополнением к желанному любовному приключению.

Марко, молодой и гордый, так и не смог простить своей возлюбленной той злополучной ночи с королем Франции, хотя не в ее власти было проигнорировать каприз могущественного монарха. Долг дочери Венеции диктовал это вынужденное согласие, от которого в тот момент зависела благополучная судьба переговоров Республики с молодым французом.

Веньер закрыл глаза, пытаясь совладать с болью своего позднего раскаяния, которая не утихала уже много лет. Тогда он предал Веронику во второй раз, оттолкнув в порыве оскорбленного мужского самолюбия, оставив ее почти на год, и едва не потерял в разгар страшной чумы и произвола инквизиции. Чудесное спасение куртизанки из рук святош и торжествующей ханжеской черни, было словно знак свыше к их примирению.

Вероника конечно же была безмерно благодарна ему за помощь, но в глубине ее прекрасных глаз он больше не нашел той чистой и беззаветной любви, что она когда-то хотела отдать ему без остатка. Их многолетняя, испепеляющая обоих страсть будто надломилась и продлилась потом недолго.

Внезапно узкая полоска света из-под двери стала расширяться, и вот уже в проеме показалась знакомая фигурка, девушка проскользнула в его кабинет и робко остановилась на пороге, не решаясь пройти дальше.

— Виттория? Что ты делаешь здесь? — Марко совсем не ожидал, что она застанет его в своем логове, одетого в расстегнутую наполовину рубашку, да еще и за столь крамольными размышлениями.

— Сеньор Веньер, я лишь хотела поблагодарить Вас за заботу. Все, что сегодня прислали пришлось мне в пору.

— Я рад. — коротко ответил он, увидев что Виттория пришла не только для того, чтобы рассказать как ей понравился новый гардероб.

— А еще… Я бы так хотела пойти завтра в ближайшую церковь на вечернюю службу! Сможете ли Вы сопроводить меня? — она, смутившись своей последней просьбой, очаровательно покраснела.

Марко едва слышно хмыкнул. Женщины в своей сущности одинаковы, будь они на заре молодости, или в расцвете своих лет. А этой юной Венере несомненно захотелось прогуляться в одном из новых нарядов, вот истинная цель ее дерзкого вторжения на его мужскую половину. Но это было невозможно и почти на грани безумия, учитывая, что поисками девушки заняты те самые подозрительные люди, что так испугали Веронику и ее душеприказчика. Однако рассказывать об этом обстоятельстве Виттории было бы со стороны Марко непростительной глупостью.

— Нет, мы не можем этого сделать, — кратко и строго заявил он, рассчитывая что этого будет достаточно для окончания разговора, чтобы его подопечная поняла безнадежность своей просьбы. Однако он понял что ошибался, услышав очередной вопрос:

— Но почему? Разве это не богоугодное дело? Вы стыдитесь меня или может быть… дело в моей покойной матери? — она посмотрела на него растерянно и обиженно, словно капризный ребенок которого в наказание оставляли без сладкого.

Он удивленно вскинул свои густые брови. Давно ему не перечили в собственном доме, да и на службе адмирал не терпел неповиновения своим приказам, поэтому от неожиданности Марко на какое-то мгновение задержался с ответом. В душе пробудилась давно нажитая раздражительность одиночки, трепетно относившегося к любому посягательству на личное пространство и неподчинение своей воле.

— Не в моих правилах повторять дважды. И кроме того, в этот час ты уже должна быть в своей постели. — произнес он тоном, не терпящим возражений и отвернулся к письменному столу, давая понять девушке, что разговор окончен. Она в ответ почти неслышно пожелала ему на ночь добрых сновидений и пошла к двери. Обернувшись, он не без досады заметил, как мгновенно потухли большие карие глаза Виттории, еще минуту назад сиявшие от восторга. Но сейчас он не мог и не хотел поступить иначе.

В коридоре послышалось тяжелое дыхание запыхавшейся Доменики, которая всего на несколько минут потеряла из виду свою подопечную и в смятении отправилась на ее поиски.

Потом она долго успокаивала расстроенную девушку, не понимавшую почему ей было отказано в простой и невинной просьбе с таким бездушием.

Может быть Сеньор М вовсе не желает ей добра, как говорил накануне? Почему боится показаться с нею на людях?

— Не удивлюсь, что он вовсе не мой законный опекун, как говорил раньше, меня ему продали, так же как продали бы Паприцио Фьятти, заплати он больше! Я теперь всего лишь его собственность, которая и право не имеет на свои желания! — вне себя от обиды, запальчиво и с горечью произнесла Виттория, заставив набожную Доменику несколько раз осенить себя крестным знамением.

— Ох, дитя, ты сама не ведаешь что говоришь! Сеньор Веньер благородный и честный христианин, разве он виноват, что жизнь с ним обошлась сурово, ни жены, ни деток… Он мужчина, хозяин и его воля закон для всех в этом доме. Ты еще молода, но пройдет время, и ты поймешь это. Если он так решил, значит у него есть причина. Поверь мне, ни один мужчина не любит, когда его слова ставят под сомнение. И если ты хочешь сохранить его расположение, никогда не поступай так как сегодня. — утешала ее как умела Доменика. Такой же мудрый совет она дала бы и своей собственной дочери.

Вечерняя служба в соборе, громада которого была хороша видна из окна ее спальни осталась бесплотной мечтой. В своём воображении Виттория представляла себя стоящей рядом со своим внушающим трепет опекуном, одетой в великолепный бархатный плащ с золотыми львами, ловя восхищенные взгляды именитых прихожан, но, увы, этому не суждено сбыться! И девушке не оставалось ничего другого, как принять, переданное через слугу, предложение сеньора М. пользоваться отныне его домашней молельней.

Она никогда не была слишком набожной, как Ваноцца, которая при каждом слове осеняла себя крестом, но сегодня на душе было неспокойно, от жестких слов опекуна в мыслях завозилась прежняя тревога. Ведь он мог сделать с ней все что пожелает. Запереть здесь, в своем роскошном палаццо или увезти куда ему вздумается. Действительно ли она поступила опрометчиво, вызвав его гнев или он совсем не такой добрый и благородный, каким показался в начале?

Следующий субботний день не принёс перемен в ее времяпровождение. Она продолжила изучать содержимое ларцов и помогала Доменике с укладкой вещей в дорожный сундук. Опекун назначил их отъезд на раннее утро. Все свободные от дел часы она провела в библиотеке, прекрасно изданная «Песнь о Роланде» увлекала воображение Виттории и она поневоле унеслась девичьими мечтами в мир благородных рыцарей и прекрасных дам… Если бы не прагматичная Доменика, то девушка осталась бы целый день голодной, напрочь забыв про еду. Хозяин палаццо, занятый делами в городе так и не вернулся домой до вечера и не мог составить ей компанию за ужином.

К часу вечерней молитвы она вновь, как и утром, пришла в маленькую домашнюю молельню палаццо. Виттория преклонила колени перед искусно украшенным алтарем и постаралась сосредоточиться на словах молитвы, которую знала с детства, и своей просьбе к Всевышнему. Пусть он пошлет ей смирения и благоразумия больше не вызывать гнев своего опекуна, пусть ее будущее сложится так, как обещал ей сеньор М.

Хрупкая коленопреклоненная фигурка девушки казалась почти нереальной в мягком полумраке комнаты и Марко заглянув в приоткрытую дверь, невольно задержался у порога, пораженный трогательностью этой молчаливой девичьей беседы с Богом.

Наконец он вздохнул и оторвавшись от увиденного, бесшумно продолжил путь к своей одинокой спальне в старинном полупустом палаццо. Сенатор уже знал что и эта ночь не сулит ему глубокого и безмятежного сна. "Не может быть. Тот самое лето… " — назойливо маячило в его воспаленном сознании.

***
Утренние сборы в дорогу были не долгими. Марко за минувшие несколько дней успел основательно подготовиться к отъезду в поместье. Самые срочные дела были улажены, ремонтируемая под его руководством верфь и доки оставлены под присмотром надежных помощников, дож и Совет десяти были официально уведомлены об его отъезде из города. Еще одна проблема будет решена им позже, нужно было устроить Витторию в своём поместье под присмотром опытной дуэньи. У сенатора уже было несколько рекомендательных писем, и по приезду он рассчитывал быстро управиться с этим непростым делом.

Утренний туман скользил над водами Лагуны, Виттория куталась в тот самый плотный вышитый плащ рубинового цвета, который доходил ей до пят, полностью скрывая хрупкую фигурку.

Отдав короткие команды гребцам, Марко занял место подле нее на обитой бархатном скамье, тут же с отметив, что она все еще обиженно отводит глаза. «Упрямица» — подумал он, усмехнувшись про себя, представив какой сюрприз ожидает ее будущего мужа. И тут же отогнал от себя непрошеные мысли, им предстоял не близкий путь на материк, и ему было над чем подумать, пока великолепная лодка адмирала Веньера будет держать курс на северо-запад.

Сделав вид, что внимательно следит лишь за движением судна, он украдкой наблюдал за своей юной спутницей. Из-под капюшона теперь смотрели любопытные и озорные глаза, разглядывая все вокруг с неподдельным интересом и восхищением. В них, светилось предвкушение чего-то нового, неизведанного и такого желанного ее юному неискушенному сердцу.

Лодка неспешно отчалила от берега, оставляя позади Большой канал и Риальто с его величественными дворцами и соборами. Светлейшая пробуждалась, стряхивая с себя остатки сна, представая пред взором своих жителей обновленной и сияющей жемчужиной.

Но если бы советник дожа Венецианской республики не переводил взгляд так часто на хорошенькое личико своей спутницы, он бы разглядел на набережной двух неприметных мужчин в масках Вольто[10], делавших их похожими на каменные изваяния, которые с интересом наблюдали за отбытием лодки от палаццо Веньеров и ее пассажирами. В словах, брошенных одним из них другому, отчетливо можно было разобрать диалект южной Франции.

Поместье

— Сеньор, клянусь Святой Девой, она только что была здесь! Я и на минуточку ее без присмотра не оставляю, не то чтобы ей вздумалось бродить повсюду без разрешения. Уж поверьте, я на своем веку не одну девицу вырастила и к венцу приготовила. — без умолку трещала пышнотелая дуэнья, приставленная к юной Виттории.

— Да, Франческа…опыт это Ваше главное оружие, но оно бессильно перед сообразительностью и бесстрашием вот этой юной особы.

С этими словами Марко поднял голову вверх, заставив женщину сделать тоже самое. Прямо над ними, уютно устроившись в ветвях высокой яблони, с совершенно хулиганским видом восседала виновница всего того переполоха, что уже почти час царил в небольшом загородном поместье.

Пристыженная воспитательница опустила глаза и прикусила язык, дав себе обещание замучить негодную девчонку вышиванием.

Но та, с проворством дикого зверька, уже спустилась на землю, ухитрившись прихватить в подоле своего платья несколько самых больших и ароматных плодов. Ее тициановские волосы совсем растрепались, на щеке виднелась розоватая ссадина, полученная очевидно при быстром спуске с дерева, большие золотисто-карие глаза смотрели совершенно обезоруживающе, в долю секунды смиряя любую досаду и гнев.

Марко усмехнулся, видя, что девушка замешкалась, не зная чем оправдать свою дикую выходку, невольным свидетелем которой стал.

— Ну что же, Виттория, вижу вы преуспели в науках и в рукоделии, — он нарочито внимательно посмотрел на ее маленькие пальчики с ободранными ногтями, заставив девушку залиться краской.

«Как ему удается одним взглядом сделать то, что не могли ни суровая сеньора Мартина, ни дотошная Франческа?» — невольно подумала Виттория. Ей почему-то вдруг сделалось невыносимо совестно за устроенный переполох из-за ее исчезновения, и она промямлила, едва узнавая свой голос:

— Я как раз собиралась вернуться к вышиванию, Сеньор Эм… Ох, простите, я не должна была! — она попыталась тут же исправить свою оплошность, пряча глаза и уже не в силах выдержать его прямого, испытующего взгляда.

— Сеньор Эм?! Марко удивленно вскинул брови. "Что же, так будет даже безопаснее"- подумал он. Упоминание его имени должно быть сведено к минимуму, а потому он не выразил своего неодобрения.

Ее детская непосредственность обезоруживала, но поддаваться ей сейчас было нельзя, и Марко напустил на себя всю серьезность, на которую был способен. Несмотря на то, что в его душе не было ни капли гнева на юную проказницу, он изрек свой вопрос с самым суровым видом:

— Я вижу что ты совсем не слушаешься Франческу, неужели хорошие манеры, которым тебе еще не поздно обучиться, такая плохая перспектива? — его лицо было непроницаемым, скулы заострились, взгляд стал строгим и непреклонным, а нежная зелень в глазах будто бы потемнела.

Виттория в ответ лишь еще сильнее залилась краской, нервно покусывая нижнюю губу. Ей нечего было сказать, ведь ее поведение за последние две недели действительно оставляло желать лучшего. Она находила любые предлоги, чтобы улизнуть от дотошной дуэньи и ее уроков. Шитье и чтение Святого Писания наводили на девушку смертельную тоску. А между тем, вокруг поместья Веньеров располагались такие чудесные лесные рощи и луга, о которых она лишь мечтала в сыром каменном городе. И конечно же она не могла рассказать, что большую часть времени посвящает обучению верховой езде. Опытному наезднику и знатоку лошадей Юсуфу, которого Марко оставил в поместье для охраны его обитательниц, крепко досталось бы от хозяина за потворство ее прихотям. Ведь именно он позволял девушке проводить в седле утренние часы, и оттягивать начало ежедневных уроков сеньоры Франчески.

— Что ж, я думал, ты, несмотря на свой юный возраст, вполне рассудительна, но похоже, ошибался. Передо мной лишь неразумное дитя, и мне, на правах опекуна, придется принять меры. — сухо подытожил Веньер их разговор и, бросив на нее последний укоряющий взгляд, направился к дому.

О, как ей хотелось крикнуть ему вдогонку, что она совсем не такая, как он думает, что она не желала его разочаровать, но все это выглядело бы сейчас глупым и неуместным лепетом.

Виттория в оцепенении опустилась на скамью, испытывая стыд, неясную тревогу, злость на себя и на сенатора. Ведь Марко Веньер только что вновь дал ей понять — теперь он вершитель ее судьбы.

Да, она не была образцом послушания и усердия и уж конечно не росла с детства в богатом доме среди дюжины учителей и нянек. Но ведь в этом не было ее вины, почему же он не желает с этим считаться!

"Что бы Вы не предприняли в отношении меня, достопочтенный Сеньор М, я приму это с гордо поднятой головой!" — наконец решила она и нехотя поплелась за дуэньей по садовой дорожке, ведущей к дому.

***
Марко воочию убедился, что послушание и смирение не были близки Виттории. Скорее всего, свою непоседливость и неуемную энергию она унаследовала от матери.

Он понимал, что девушка по-прежнему чувствует себя никому ненужной сиротой, хотя теперь ее положение было несравнимо лучше, чем в доме Канотти. Но рядом с нею должен быть кто-то, по настоящему заинтересованный в ее судьбе, тот, кому она будет небезразлична.

Он положил перед собой лист бумаги и собравшись с мыслями принялся за письмо. Решение пришло само собой. Марко знал, кто сможет стать для девушки настоящей наставницей, и к чьему мнению она возможно прислушается. Его младшая родная сестра — Беатрис Веньер, когда — то, выданная замуж за престарелого сенатора Лоренцо Гритти, так и не смогла обрести счастья. Ее единственная дочь-подросток умерла во время Великой Чумы, а муж скончался позапрошлой зимой. Последние годы она провела практически взаперти, не отходя от постели немощного старика. А после его смерти столкнулась с жестокосердием и алчностью родственников Лоренцо, вступивших в борьбу за вожделенное наследство. Взрослые дети от его первого брака уже не хотели видеть мачеху в доме, всячески стараясь показать ей, что она здесь уже не нужна.

Вскоре, одно из удаленных от Венецианской Лагуны имений покойного супруга, стало убежищем для одиночества несчастной Беатрис, где она по-прежнему вела почти затворнический образ жизни, не видя для себя другой, более счастливой судьбы.

Каждый раз при воспоминании о сестре, сердце Марко Веньера болезненно сжималось. Постоянная занятость в качестве доверенного советника престарелого дожа и неожиданное избрание на год в Совет десяти от адмиралтейства, не позволяли ему надолго покидать Венецию и часто навещать Беатрис. Но в эти редкие и недолгие встречи ему искренне хотелось хоть как-то помочь ей обрести смысл жизни и увидеть прежний радостный блеск в ее когда-то выразительных глазах.

В своем послании, сенатор не только просил помощи сестры в одном деликатном и совершенно неподвластном его мужскому уму деле, но и мягко настаивал на её скорейшем возвращении в лоно семьи Веньеров. Подробности Марко обещал объяснить на месте, уверяя, что её приезд сможет решить все его теперешние затруднения.

Он решил, что откроется сестре, предложив взять под свое крыло дочь женщины, которая в дни далекой юности, была ее близкой подругой и наперсницей. Но про опасность, грозившую Виттории, и тайну ее рождения он конечно же благоразумно умолчит. Ему еще предстоит разобраться в своих догадках и подозрениях, не дававших покоя с тех самых пор, как он побывал в монастыре клариссинок.

Письмо было скреплено воском, фамильной печатью и передано юному Джеронимо, дальнему родственнику Марко, что состоял при нем пажом. Он, в сопровождении еще двух слуг из свиты Веньера должен был немедленно отбыть в имение Гритти, а затем сопроводить Беатрис в дороге до поместья. Это было первое самостоятельное поручение для паренька, который был заметно взволнован, но при этом раздувал щеки от гордости.

Закончив работу, сенатор вышел из комнаты, служившей в поместье библиотекой и кабинетом. Франческа уже успела доложить ему о том, как часто Виттория наведывается туда без всякого позволения, и скорее всего уже успела стянуть несколько книг, которые не пристало читать юной особе. Да и вообще, где это видано, чтобы девушка так увлекалась чтением, а лошади и конюшня занимали ее мысли больше чем наряды и рукоделие! Дуэнья еще не была стара и имела вполне цветущий вид, но любила попенять своей малолетней воспитаннице по любому самому невинному поводу.

Пытаясь оправдаться за свой явный просчёт в деле воспитания подопечной, дуэнья тут же показательно усадила Витторию за вышивание под большим окном в главном зале. На пяльцах был растянут внушительный отрез тонкого шелка, который девушке предстояло прилежно украшать замысловатым орнаментом.

Увидев эту сцену, Марко невольно вспомнилось, как в детстве строгий учитель заставлял их с братьями зубрить латинские тексты, а в это время на дворе стояло чудесное благодатное лето. И сидя в душной комнате для занятий, им, тогда совсем мальчишкам, больше всего на свете хотелось выбежать в сад, сбросив тесные куртки и носиться босыми ногами по траве, распугивая притаившихся там птиц.

Вот и сейчас, юное создание, сидевшее перед ним, было лишено возможности наслаждаться солнцем и летним днем обреченно склонив голову к своему вышиванию. Ему не потребовалось много времени, чтобы разглядеть, как неловко Виттория управляется с нитью и иглой, которая то и дело больно вонзается в нежные пальчики, а на ее лице была написана та же тоска, которую он уже видел когда-то в доме Канотти.

Марко подумалось, что быть может утром в саду был слишком резок и груб с ней, также как дома, в Венеции, когда она однажды вечером дерзко пробралась в его кабинет. Ему совсем не хотелось быть для нее кем-то вроде тюремщика или старого брюзги, который читает нотации о падении нравов современной молодежи, не желая вспоминать свою безрассудную юность. Виттория по сути была еще упрямым ребенком, не способным как следует управлять своей юной энергией и тягой к озорству. А потому сейчас он невольно испытывал сожаление из-за своей несдержанности.

Наверно это было опрометчивое решение, минутная слабость, но сенатор вдруг громко объявил, приведя дуэнью в состояние близкое к шоку.

— Я думаю, было бы преступлением упустить такой погожий день. Нам всем не повредит короткая прогулка.

Виттории показалось, что комната наполнилась гулким стуком ее сердца. "Что он собирается ей сказать? Или объявит своё решение? Отошлет обратно в дом Канотти? Выдаст замуж? Отправит в монастырь? Какое наказание он придумал для нее? "

Внутренне обмирая от волнения, она поднялась со своего места, так порывисто отставив пяльца, что сеньора Франческа почти задохнулась от молчаливого возмущения.

***
Сад был наполнен ароматами сотен цветов и растений. Марко шел рядом с Витторией, которая пыталась казаться собранной и серьезной, по дороге деловито срезая понравившиеся бутоны и укладывая их в маленькую корзинку, выданную Франческой, семенившей поодаль. Умение искусно составить букет, дуэнья считала одним из обязательных для каждой хорошо воспитанной девушки, да и праздного времяпрепровождения она никогда не одобряла.

Эта прогулка и вид цветущего сада невольно пробудили в душе сенатора давние воспоминания. Когда-то они с Вероникой провели здесь, в отдаленном поместье Веньеров, чудесные дни, забыв обо всем на свете… Они предавались страстной любви, скакали на лошадях по окрестностям наперегонки с ветром, встречали вместе рассвет и провожали закат читая друг другу стихи в этом райском саду. Могла ли его возлюбленная предположить, что ее дочь когда-нибудь будет гулять здесь, любуясь вот этими прекрасными розовыми кустами, которыми любовалась и она, наслаждаясь их тонким изысканным ароматом…

Марко все никак не мог начать разговор, погрузившись в свои мысли, наполненные призрачным эхом ушедшей любви.

— Вы все еще сердитесь на меня, Сеньор Эм.? Сама не знаю, что на меня порой находит… — сказала Виттория наконец, удивившись собственной смелости, но произнести слова извинения так и не смогла. Ее тяготило ожидание. Пусть уж лучше она поскорей узнает его волю и примет ее как должное.

— Ты еще слишком юна, Виттория, а в юности мы часто бываем порывисты и опрометчивы в своих поступках. Хотя, в этом бесценном опыте и заключается суть нашей жизни. Юность дана нам чтобы совершать ошибки и безумства, зрелость — чтобы их исправлять. И все же мне хочется верить, что ты скоро станешь воспитанной и утонченной молодой дамой, за руку которой будут бороться самые достойные женихи Светлейшей.

От его слов щеки Виттории вновь окрасились румянцем. Эта очаровательная особенность, как понял Марко, была свойственна ей в минуты сильного волнения.

"Зачем он говорит так мягко, так успокаивающе? Неужели его гнев и презрение ко мне ушли так быстро?" — подумала она, не догадываясь, что этих чувств никогда и не было в душе сенатора.

— Совсем скоро, Виттория, в поместье приедет моя сестра — сеньора Беатрис Гритти, — продолжил сенатор, — Надеюсь, вы хорошо поладите с ней. Она — женщина самых лучших качеств: благочестивая, умная, образованная, с открытым и любящим сердцем. Я верю, что Беатрис будет добра к тебе, но и ты старайся отвечать ей тем же. У тебя появится наставница и возможно старшая подруга, которой можно доверять. Не разочаруешь ли ты меня, дитя? — спросил он тоном, который заставил Витторию вновь покраснеть до кончиков ушей.

— Я постараюсь, сеньор… — пробормотала она. Девушка, скрывая свое замешательство, повернулась к пышному кусту роз и попыталась срезать один из белоснежных бутонов, но острый как жало шип вонзился в ее нежную кожу так глубоко, что из ранки тут же потекла кровь. Виттория вскрикнула скорее от неожиданности, чем от боли, отдернув руку.

Марко тут же осторожно взял ее ладонь и, осмотрев палец, тщательно перевязал его своим душистым батистовым платком. Все это время Виттория не могла оторвать взгляд от его рук и склоненного к ней волевого лица, наблюдая за мягкими золотистыми переливами его зеленых глаз, мелкой россыпью морщинок вокруг них, оставленную прожитыми годами. В прошлом никто, кроме недалекой, но доброй Ваноццы, по-настоящему не обращал внимания на те синяки и ссадины, что часто появлялись у резвой и непоседливой девочки, взятой на воспитание в дом Канотти. Именно поэтому поступок сенатора так искренне удивил ее.

Наверно такими и были когда-то герои прочитанных ею рыцарских романов: красивыми, благородными, мудрыми и волевыми, способным прийти на помощь в любую минуту — думала Виттория. И совсем уж не кстати, ей пришла в голову крамольная мысль — Возможно ли, что когда-нибудь Сеньор М будет смотреть на нее как неистовый Орландо на златокудрую Анжелику или она навсегда останется для него лишь несмышленой и проказливой девчонкой, которую он в ближайшем будущем без сожаления выдаст замуж за другого?

С их недолгой совместной прогулки Виттория вернулась еще более задумчивой и печальной чем была. Она послушно разобрала корзинку, и под чутким руководством Франчески составила букет для украшения покоев сенатора, который почему-то выразил желание ужинать в одиночестве. Это еще глубже заронило в душу девушки сомнения, что она вновь что-то сделала не так и Сеньору М. больше не хочется с ней общаться.

Душная августовская ночь не принесла желанного спокойствия. Виттория долго лежала с открытыми глазами в постели, прислушиваясь к шорохам старинного дома и трескотне цикад за открытым окном. Сон никак не приходил, и она вдруг представила себя заколдованной принцессой в башне дракона…вот только этот суровый дракон был прекраснее самых сказочных принцев, а ей почему-то совсем не хотелось чтобы ее освобождали. И сегодня, увидев своего опекуна, по истечении почти двух недель, она еще раз убедилась в этом маленьком, но волнующем ее сердце открытии.

Тени

Провертевшись в своей постели почти всю ночь, Виттория забылась коротким и некрепким сном лишь к рассвету. А проснулась в считанные мгновения оттого, что ее обнаженной ступней занялся игривый котенок, вылезший под утро из своей корзинки у камина и забравшийся в постель. Он очень привязался к молодой хозяйке здесь в поместье, и после купания превратился из заморыша с кухни в пушистый и нагловатый комок.

Почувствовав легкие прикосновения острых коготков животного, девушка тут же открыла глаза и поморщившись от первых лучей, настырно светивших сквозь закрытые ставни, выпорхнула из своей кровати, устремившись к окну. Выглянула во двор и полной грудью вдохнула свежий утренний воздух, наполненный разноголосым пересвистом ранних пташек и свежестью выпавшей на заре росы.

Всюду еще царствовали покой и безмятежность. До подъема слуг оставалось больше часа. «А значит, если бы кому-то вздумалось выйти из своих комнат и немного прогуляться, то он остался бы незамеченным…»- тут же пронеслась в голове Виттории шальная мысль. Она попыталась отогнать ее, но благоразумие как всегда дало трещину. Уже через пару минут, наскоро отыскав в сундуке дорожное платье и завязав волосы в тугой хвост, отливавший черной медью, подопечная сенатора Веньера выскользнула из дома и быстрым шагом направилась к конюшням.

Даже самое чуткое ухо в поместье не смогло бы уловить легчайшей поступи ее маленьких изящных ножек, обутых в простые, грубые, но удобные сапожки. Еще на Джудекке Витория научилась передвигаться по дому незаметно, чтобы лишний раз не привлекать внимание раздражительной сеньоры Мартины. Та частенько срывала на безответной сироте свое недовольство, причиной которого было нынешнее плачевное положение дел семейства Канотти.

Посмотрев по сторонам и убедившись, что за ней никто не наблюдает, юная своевольница открыла дверь конюшни, где в одном из денников содержался самый великолепный скакун во всем поместье — Озар, принадлежавший мавру Юсуфу. Бока этого могучего и стремительного животного отливали вороновым крылом, а в глазах "плясал ветер пустыни", как любил говорить его хозяин.

Каждое утро с того дня, как сенатор Веньер привез ее сюда, Виттория посвящала урокам верховой езды. Сам Юсуф, которому было велено охранять покой девушки и приставленной к ней дуэньи, уже давно маялся от вынужденного бездействия. Лошадей он любил самозабвенно и учить обращению с ними любознательную и смышленую девушку было для него отрадой в череде однообразных деревенских дней, вдалеке от привычной городской суеты. Очень скоро Виттория приноровилась к своей смирной гнедой лошадке и уверенно совершала небольшие прогулки по местным угодьям в сопровождении грозного мавра. Несколько раз он позволял ей прокатиться на Озаре, но всегда только рысью.

После приезда хозяина Юсуф был постоянно занят его поручениями, а потому об утреннем занятии не могло быть и речи. "И ничего тут нет страшного. Я и одна вполне смогу прогуляться до того, как проснется прислуга. Еще совсем рано, никто не увидит и не узнает."- рассудила она.

Мальчишка — помощник конюха блаженно растянулся на соломе и кажется, спал крепко. Но оседлать самой и вывести такого норовистого коня как Озар было Виттории не под силу. Набравшись смелости она решительно встряхнула спящего за плечо, заставив того подскочить от неожиданности.

— Я желаю совершить выезд верхом, — невозмутимо произнесла девушка, придав себе вид с сановной дамы, которой казалось, принадлежали все местные угодья. Конюх опешил и часто заморгал белесыми ресницами, расцвеченное веснушками лицо вытянулось от удивления.

— Но сеньор Юсуф… — промямлил было он в ответ.

— Сам сеньор Веньер разрешил мне прогуляться одной и взять Озара, или ты забыл кто здесь хозяин!?

— Как прикажете, молодая госпожа, только резвый он больно, не убиться бы вам, в седле то недавно сидеть обучились.

— Делай, что нужно, и поскорее! К обеду станет совсем жарко и не до прогулок, — Виттория капризно топнула ножкой и нахмурилась, чтобы придать себе более грозный вид.

Через несколько минут красавец — арабский скакун был оседлан и готов к путешествию. Конюх всегда с опаской подходил к жеребцу мавра, вот и сейчас без устали утирал холодный пот — ни один хозяйский конь не внушал ему такого страха. Того и гляди ударит со всей дури копытами, да размозжит голову — казалось ему временами. А то, что непоседливая пигалица, появившаяся в поместье совсем недавно, в одиночку решилась управлять этой бестией, было выше его понимания. Пойди-ка разбери этих господ с их причудами…

Сердце юной Виттории переполняла радость и гордость от удавшегося маневра. Ускользнуть вот так запросто от бдительного ока Сеньора М и совершить самостоятельную верховую прогулку, словно она одна из тех роскошных светских дам, которыми он наверняка восхищается! Сколько же их было в его жизни? Все равно ей никогда этого не узнать, и зачем ему какая-то невежественная замарашка, выросшая среди жалких лачуг… Вчера он ясно дал понять, что ей придется научиться грамотно изъясняться, терпеливо и прилежно проводить время за ненавистным рукоделием, вести себя в обществе согласно этикету, и к тому же вызубрить дюжину изречений из Святого Писания… А пока что она не соответствует его кругу.

Девушка внезапно почувствовала острый укол обиды, досады на саму себя, пока что неосознаваемой ревности и сильнее прижала стремена к бокам Озара, пустив его в галоп. Ей едва удавалось удерживаться на его могучей спине, дыхание перехватывало от невероятной скорости, но вместе с тем сознание освобождалось от грустных мыслей, что за последние дни не давали ей покоя. Она наслаждалась этим моментом свободы, независимости от обстоятельств, с которыми вынуждена была мириться. Кажется она сама стала ветром, растворилась в нем, доверив ему свою жизнь. Более не существовало маленькой сироты с Джудекки, не знавшей собственных родителей, но по счастливой случайности, оказавшейся под покровительством одного из самых влиятельных людей в Венецианской республике. Сейчас она была частью окружавшей ее природы, криком растревоженных птиц, дыханием близкой реки, россыпью луговых цветов, что разлетались под безжалостными копытами Озара.

Доехав до границы владений, она повернула к дому. Забывшись своим маленьким приключением, Виттория не сразу заметила, что неподалеку от нее, скрытые кромкой леса, стремительно двигаются два всадника. Сначала она не почувствовала тревоги, но затем ей стало понятно, что незнакомцы скачут ей наперерез, отсекая от самого короткого пути вдоль тисовой аллеи.

Кем были эти две фигуры, возникшие из утренней дымки, кутавшиеся в черные плащи? Что им было нужно от нее? Виттория с трудом сдерживала дрожь в руках. От шока она чуть было не упустила поводья, но быстро собралась и как следует пришпорила Озара, пустившись прочь от преследователей. Конь, очевидно, не ожидал такого напора от своей маленькой, почти невесомой наездницы и возмущенно взревел, поднявшись на дыбы. Виттории нужно было съехать с дороги и попытаться уйти от погони. Сейчас от быстрых ног скакуна зависела ее жизнь и вполне возможно — честь. В памяти тут же возникли жуткие рассказы Ваноццы о безжалостных разбойниках, что подстерегают одиноких путников и расправляются с ними, а с женщинами и девушками творят такое, «что язык не повернется описать». При этих словах глаза служанки становились размером с голубиное яйцо, и она торопливо осеняла себя крестным знамением.

Озар несся во весь опор, преодолевая невысокие пригорки, увеличивая расстояние от преследователей. Но Виттория еще не была готова к такому испытанию. Когда на ее пути оказалась преграда из густой поросли придорожных кустов, она успела только испуганно вскрикнуть и не смогла удержаться в седле, неожиданно соскользнув с могучей спины жеребца в момент его стремительного прыжка.

Последнее что она увидела, перед тем как потерять сознание от сильного удара о землю — высокое, пронзительно голубое июльское небо.

***
Чьи-то мозолистые руки решительно растирали ее щеки, ощутимо надавливали на точку над верхней губой, приводя в чувство. Сквозь тяжелую пелену забытья она услышала знакомый голос:

— Иншалла! Вы живы молодая госпожа!

Юсуф стоял на коленях около нее и сквозь одежду бережно ощупывал ноги и руки девушки, пытаясь выяснить, не повреждены ли кости.

— Пошевелите пальцами, вот так. Хорошо, хорошо… — суровое лицо мавра расплылось в белозубой улыбке. Спина девушки на первый взгляд тоже не пострадала. Удивительное везение! Возможно, будет несколько больших и болезненных синяков и ссадин, но это пустяки по сравнению с тем, что могло случиться.

Юсуф возблагодарил небеса за то, что мальчишка-конюх не смог продолжить свой безмятежный сон и передал ему, что воспитанница сеньора Веньера отправилась верхом совершенно одна. Как оказалось — очень своевременно. Быстро оседлав первую попавшуюся лошадь, мавр поскакал вслед за ловкой обманщицей, бормоча себе под нос отборные ругательства на известном только ему языке. Времени будить хозяина не было и Юсуф решил вернуть Витторию с непредвиденной прогулки сам. В конце концов это последствия его уроков, которые он охотно давал юной плутовке, в тайне гордясь ее быстрыми успехами.

Ещё не доехав до самой дальней части владений Веньеров, он заметил погоню. Двое всадников в черном преследовали хрупкую девушку, отрезая пути к отступлению вглубь поместья. Она из последних сил держалась на спине его огромного арабского скакуна, который несся словно вихрь и в любую минуту мог сбросить неопытную наездницу.

Юсуф рванулся на помощь не помня себя, ведь каждая секунда могла стоить Виттории жизни. Преследователи, увидев грозного всадника скачущего им наперерез, в мгновение ока скрылись из виду, растаяв словно тени в глубине леса. Расстояние до девушки стремительно сокращалось, но мавр уже не смог предотвратить неминуемого падения…

Убедившись, что кости девушки целы, он бережно поднял ее с земли и ловко перекинул через спину Озара. Она едва слышно застонала от боли во всем теле, но протестовать не стала. Падение хоть и обошлось без серьезных травм, все же не могло не оставить последствий. Мавр двинулся к дому, придерживая одной рукой Витторию и ведя вторую лошадь за узду. Нужно было поскорее уложить бедовую наездницу в постель и напоить снадобьями, которые он собственноручно заготавливал для своего хозяина, но несмотря на это ускорять шаг было неразумно.

Через десять минут Юсуф уже бережно снимал свой «трофей» с могучей спины Озара, передавая на руки полуодетому хозяину поместья, тут же укротившему свой гнев при виде безжизненного личика девушки.

***
Марко вошел в комнату осторожно, стараясь не потревожить ни похрапывающую у постели дуэнью, ни саму больную. Сейчас, глядя на нее, он мысленно возносил самую горячую благодарность всем святым, которых знал. Ведь ее утренняя шалость могла закончиться трагедией.

В тусклом свете восковых свечей ее облик казался ангельским. Темная медь волос рассыпалась по подушке свободной волной. Виттория, как ему показалось, была во власти глубокого целительного сна, который должен был притупить боль и помочь ей восстановить силы.

Взрослый мужчина, воин и адмирал Республики, переживший немало жестоких и кровавых битв, содрогнулся от осознания того, что эта хрупкая и прекрасная девушка, чья судьба была доверена ему, могла попасть в руки неизвестных всадников, которых видел Юсуф. Несомненно, они были из тех людей, что упоминались в письме Вероники, тех, от которых она скрывалась сама и скрывала долгие годы свою дочь…

Противник, затаившийся во тьме, рано или поздно нападет опять, прятаться и бежать бесполезно — это лишь оттягивает фатальный момент. Что ж, Марко Веньеру не привыкать встречаться с опасностью лицом к лицу. Но только хорошая стратегия поможет, наконец, пролить свет на эту тайну, узнать о тех мотивах, что двигают злоумышленниками. И тогда не будет пощады преследователем этой девочки, чью жизнь он поклялся защищать!

Его беспокойство и праведный гнев были вполне понятны — кто бы не пожалел невинное, хоть и безрассудное создание… Но откуда в нем этот снедающий душу страх потерять ее, это желание видеть ее милое лицо, слушать ее молодой звонкий смех, отчего уже давно при воспоминании о ней, его сердце ускоряет свой бег, наполняясь живой, трепещущей нежностью…Может ли он позволить себе подобное после стольких лет? Имеет ли право перед Всевышним? Ведь у него до сих пор не было ответа на главный вопрос: чьей дочерью была эта девушка, нежданно-негаданно свалившаяся ему на голову, как самый невероятный дар, а может быть, как самое жестокое искушение?

Погруженный в свои думы, сенатор не замечал, что за ним наблюдают из под прикрытых ресниц. Виттория уже проснулась к тому моменту, когда Марко зашел ее проведать.

Несомненно, он считает ее неблагодарной, лживой и дурно воспитанной девчонкой, неосторожно принятой им под свою опеку! Теперь она совершенно точно сгорит от стыда, едва встретившись с ним взглядом, — думала Виттория, усердно притворяясь спящей. Уж лучше бы ей провалиться сквозь землю! Наверно она никогда не сможет посмотреть ему в глаза, так часто снившиеся ей с того самого дня, когда она впервые увидела их под бархатной маской…

Но взгляд Сеньора М не был сейчас жестким и гневным. На его лице, обращенном к ней, читалась мягкая полуулыбка и нескрываемая грусть. Она могла поклясться, что ещё никто и никогда за всю её коротенькую жизнь так на неё не смотрел… Наконец, будто стряхнув с себя задумчивость, он подошел ближе и протянул руку, бережно поправив край ее одеяла своими крепкими красивыми пальцами. Ей с трудом удалось сдержать волнение и не выдать себя.

Ах, если бы сейчас мужественное и красивое лицо ее личного «архангела» оказалось чуточку ближе, она смогла бы … От такой преступной мысли девушке на секунду стало нечем дышать, она почувствовала как стали предательски розоветь ее щеки… Виттория с трудом дождалась, пока ее опекун, осторожно ступая на скрипучие половицы, покинет комнату и прикроет за собой дверь. А потом ещё долго лежала с открытыми глазами и отчаянно бьющимся сердцем, не зная, отчего ей так хочется и рассмеяться и заплакать одновременно.

Закатное солнце, сквозь едва заметную щель в портьерах окрасило комнату золотистым сиянием, вечер вступал в свои права. Девушка вновь почувствовала усталость, положила под щеку ладошку и провалилась в спасительный сон.

Визит "брави"[11]

Утреннее потрясение не прошло бесследно. Сновидения Виттории были странными и пугающими, будто над нею нависла устрашающе черная туча. Казалось, что тьма надвигается неотвратимо и стремительно, от нее нельзя было скрыться. Густой мрак подступал, окутывал все плотнее, готовясь раздавить, лишив возможности дышать.

Девушка металась во сне, пытаясь избавиться от своего ночного кошмара. Вдруг, будто по мановению чьей-то неведомой воли она резко открыла глаза. И в ту же секунду встретилась с непроницаемой черной маской, смотревшей ей прямо в лицо. Виттория увидела едвазаметное движение, в руке незнакомца сверкнуло острое жало стилета.

Истошно закричав, она в последний момент увернулась от удара и скатилась с кровати на пол. От неожиданности незнакомец выронил своё оружие и тут же навалился на нее всем своим весом, зажав рот ладонью. Другая его рука сомкнулась на нежной шее. В кромешной темноте Виттория беспомощно извивалась под ним, не в силах избавиться от железной хватки, с каждой секундой ощущая как силы оставляют ее.

За что? Почему? — в преддверии агонии мелькнула и угасла последняя мысль. Смерть пришла так неожиданно, так нелепо, неужели она закончит свою жизнь вот так, задыхаясь и барахтаясь на полу, от руки неизвестного убийцы? Она в последнем отчаянном порыве укусила ладонь душителя и попыталась позвать дуэнью, все еще не понимая, почему та до сих пор не пришла на помощь. Ведь покои донны Франчески были совсем рядом, она должна была услышать крики и звуки борьбы.

Уже не видя, что происходит вокруг, почти теряя сознание, она уловила, что в спальне появился кто-то ещё. Вслед за этим девушка почувствовала, что пальцы на ее горле разжались, а тяжесть, сдавливавшая грудную клетку, вдруг исчезла. Потом послышался глухой и сильный удар упавшего тела. Незнакомец отлетел к стене, врезавшись в стоявшее около нее массивное кресло.

Виттория с трудом приподнялась и отползла в угол кровати, наблюдая, как в комнату чертыхаясь неожиданно ввалился ещё один человек. Ее невидимый спаситель оглянулся и между ними завязалась ожесточенная схватка. Она разглядела искаженное страшной гримасой лицо мавра, со сверкающими в темноте белками глаз, который орудуя кривой короткой саблей, отбрасывал от себя очередного убийцу. Тот не собирался уступать, умело отражая атаку своим клинком и уворачиваясь от сокрушительных ударов Юсуфа. Девушка с ужасом следила за происходящим, все еще не в силах осознать, что это не ночной кошмар, а реальность. Тем временем другой незваный гость уже приходил в себя после удара о стену и, обнажив оружие, был готов присоединиться к бою. Он начал медленно подниматься, рассчитывая напасть на мавра со спины.

— Юсуф, выведи ее! — раздался голос хозяина дома, появившегося в дверном проеме и обнажившему свою грозную скьявону[12]. Он ворвался в комнату и переключив внимание обоих нападавших на себя, дал возможность мавру подхватить почти теряющую сознание девушку на руки и вынести ее из покоев. К этому моменту разящий удар Марко уложил одного из нападавших, второй же продолжал отчаянно сопротивляться и занял оборону возле окна.

"Брави" были искусными фехтовальщиками, это Веньер понял сразу, как только встретил первый удар шпаги от одного из них, а несколько слов, которыми они обменялись друг с другом, подтвердили его догадки — наемники несомненно были французами. Несмотря на свой опыт и силу, сенатору пока не удавалось взять верх над сильным и умелым соперником. Они обменялись чувствительными ударами, схватка продолжалась.

Юсуф передал Витторию на руки ошеломленным и полуодетым слугам, испуганно жавшимся в подножье лестницы, а потом в три прыжка взлетел наверх и пришёл на помощь своему хозяину. Вскоре один из незваных гостей уже корчился в муках агонии, а другой испустил дух.

— Кто послал вас? — проговорил Марко, будто не своим голосом, подойдя к умирающему французу, — Облегчите свою участь сударь, иначе вы будете страдать и истекать здесь кровью еще много часов подряд. Я говорю это вам как опытный воин.

— Никогда…пробормотал было убийца, и его бледное заострившееся лицо, которое больше не скрывала маска, сдернутая рукой сенатора, исказила гримаса боли.

— Что же, раз ты не хочешь последней милости, я прикажу своему мавру пытать тебя до тех пор, пока ты еще дышишь. Тебе должно быть известно, на что способны берберы. При этих словах Юсуф навис над умирающим, сделал зверское лицо и потянулся к своему кинжалу-мусаши, висевшему на поясе.

Глаза раненого француза наполнились неподдельным ужасом, он прикрыл веки шепча на родном ему диалекте слова молитвы.

— Боже, храни Беарнца[13]! — произнес он наконец, будто в забытьи, еле разжимая запекшиеся от крови губы.

Марко не потребовалось дальнейших расспросов, в пытках также не было необходимости. Сделав знак своему мавру, он вышел из спальни, превратившейся за эту ночь в арену кровавой схватки. За дверью послышался предсмертный хрип наемника, которому была тут же оказана последняя милость.

***
Виттория все еще не могла унять дрожь, прислушиваясь к звону оружия и выкрикам противников, доносившимся из ее спальни. Наконец все смолкло, в доме повисла тяжелая тишина. Вместе со слугами они заперлись в одной из комнат, ожидая развязки ночного нападения. На полуодетую Витторию горничная Симона накинула свою шаль, и попыталась собрать каскад ее волос в подобие большого узла. Воспитанница сеньора Марко не должна выглядеть жалко в порванной у ворота ночной сорочке и с растрёпанными волосами. При неверном свете зажженной свечи, Симона и ее сестра, кухарка Николетта истово молились, а старый дворецкий Бартоломео вооружившись кухонным ножом, встал у двери, готовясь, если понадобится, дать отпор разбойникам.

Вдруг в дверь постучали и властный голос хозяина повелел открыть засов.

Через несколько мгновений сеньор Марко уже стоял на пороге, почти касаясь притолоки. На его лице были заметны следы крови, глаза мерцали нездоровым блеском, а жилистая кисть продолжала крепко сжимать эфес, словно готовилась выхватить оружие в любой момент. Он, тяжело дыша, прошёл вглубь комнаты и опустился в резное кресло. Следом в дверном проеме показался Юсуф и оглядев всех присутствующих, сбросил себе под ноги добытые трофеи — шпаги и кинжалы наемных убийц. За его плечом показались заспанные и всклокоченные головы других слуг. Битва в ночи окончилась и поняв без слов, что опасность миновала, прислуга спешно покинула комнату. Юсуф потребовал огня, мельком взглянул на своего хозяина и раздавая распоряжения, вышел, оставляя Марко с его подопечной.

— Сеньор М, Вы ранены! — выкрикнула Виттория, заметив при свете зажженного канделябра, его бледное лицо и кровавое пятно, расползающееся по рубашке. Она подбежала и порывисто опустилась на колени рядом с ним, пытаясь разглядеть, насколько глубока и серьезна рана.

— Не беспокойся, это не страшно. Бартоломео! Принеси воды! — скомандовал он, поморщившись от боли, немного ошеломленный поступком девушки.

— Рану нужно прижать и зашить! Крови очень много! — с неподдельной тревогой в голосе продолжала Виттория. Она сдернула с худенького плеча шаль и не раздумывая прижала ее к левому боку Марко.

— Юсуф все сделает. И откуда же тебе известны такие тонкости? — спросил он удивленно.

— Мой брат — Джованни самый известный задира на Джудекке. Мне не раз приходилось помогать Ваноцце обрабатывать его раны и ссадины после ночных вылазок.

Она нарочно тараторила, отвлекая его разговором от вида, просачивающейся через ткань крови. — Она же научила меня готовить целебную мазь из трав и еще…

— Да, в семье Канотти определенно было чему поучиться… — прервал он.

— А сейчас, ступай наверх и попробуй поспать до утра. Симона поможет тебе поутру собрать вещи. Мы покинем поместье, как только сюда… прибудет Беатрис. Я устал, поторопи Юсуфа, — Марко закрыл глаза и последнюю фразу почти прошептал.

— Но, я хочу остаться! Вы спасли мою жизнь, и самое малое, что я могу сделать — помочь Юсуфу с вашей раной! — отрезала девушка, — Будьте спокойны, я не упаду без чувств, при виде изувеченной плоти. Пожалуйста, хотя бы раз, поверьте, что я на что-то способна!

— Выходит, я совсем не знаю тебя, Виттория… Что ж, оставайся, если желаешь, — окончательно сдался он.

Впервые она поймала на себя на мысли, что Сеньор М ответил ей как равной, а не как маленькой девочке, которую поскорее нужно отослать в свою комнату.

Через несколько минут было подготовлено все необходимое для несложной операции и перевязки. Мавр вернулся с маленьким кованным сундучком, дворецкий принёс кувшин и таз, а слуги — ещё свечей. Виттория мужественно помогла Юсуфу, выполняя нехитрые поручения. На ее лице не было ни тени брезгливости или отвращения. Лишь когда с сенатора сняли рубашку, которую пришлось аккуратно разрезать, из-за запекшейся крови, ее щеки стыдливо вспыхнули. Неглубокая рана была на боку ниже рёбер, и Виттория впервые увидела полностью обнаженный мужской торс. Она не могла не заметить дорожку темных волос, спускающихся с могучей обнаженной груди адмирала до самого пояса его бархатных штанов. Как это было не похоже на мальчишечью впалую грудь ее названного брата! На теле Сеньора М были заметны и другие шрамы, должно быть оставшиеся в память о кровавых битвах, коих было немало в его жизни. Но больше всего Витторию смутил терпкий мускусный запах мужского тела, впервые коснувшийся ее чутких ноздрей. В нем таилась и опасность, но в то же время — удивительная притягательность. Она, покраснев от собственных мыслей, чуть отодвинулась от раненного и инстинктивно поправила надорванный ворот своей ночной рубашки.

Пока мавр промывал рану и со знанием дела зашивал ее кривой иглой, девушка старалась отрешиться от едва слышимого скрежета зубов, издаваемого ее опекуном, мужественно борющимся с острой болью. Но у нее получалось плохо, страдания этого человека были для Виттории куда хуже собственных. После вчерашнего падения с лошади все тело ныло, а нежная шея, на которой совсем недавно сомкнулась рука убийцы, начала гореть огнем. Не показывая своих переживаний, она старательно и аккуратно наносила мазь на полоски льна, и придерживала своими тонкими пальчиками на теле раненого, пока Юсуф закреплял их широкой повязкой.

Марко невольно подумал, что лишь однажды встречал в женщине сочетание такого хрупкого трогательного обаяния и в то же время внутренней скрытой силы и упорства. Другая бы на ее месте, после всего случившегося, еще долго приходила в себя, обливаясь слезами. Незаурядный характер ее матери проявился сегодня ночью в полную силу.

После окончания перевязки, в комнату постучался один из слуг. Он взволнованно и отрывисто что-то сообщил открывшему дверь Юсуфу. Тот одобрительно кивнул головой, помог хозяину подняться из глубокого кресла и начал складывать свой сундучок. Виттория отодвинулась в полумрак комнаты подальше от пламени свечей, сжимая окровавленную шаль, стесняясь своего потрепанного вида.

Марко слабо улыбнулся ей уголком губ, влил в себя остатки алкоголя, которым Юсуф промывал его рану, и немного нетвердой походкой вышел в коридор, отказавшись от посторонней помощи.

— Будет как новенький, если не сдерет повязку и полежит хотя бы до утра, — улыбаясь, произнес мавр ему вслед. Синяки и ссадины на нем самом смотрелись весьма живописно, но казалось, не причиняли великану никакого беспокойства. Только толстая разбитая губа с запекшейся кровью делала его лицо ещё более диким.

Лиловые пятна на тонкой белой шее девушки начали понемногу проступать. Юсуф досадливо нахмурился и ловко наложил на них примочку. Довольный своей работой, он обернул ее шею льняной повязкой, сказав:

— Сегодня ночью досталось всем нам, но главное сделано — шакалы мертвы!

Виттория уставшая и заметно осунувшаяся, все же решилась задать мучивший ее вопрос. Хотя уже почти наверняка знала страшный ответ на него.

— А сеньора Франческа, что с ней?

Мавр в молчании опустил голову, давая понять, что худшие ее подозрения оправдались. Убийцы не смогли бы осуществить свой план, не расправившись с дуэньей, спавшей в смежной со спальней Виттории комнате.

Девушку невольно передернуло от мысли, что сейчас наверху она увидит бездыханные окровавленные тела ночных гостей, и поддерживаемая Симоной, стала медленно подниматься по лестнице. Но переступив порог, с удивлением не обнаружила в своих покоях никаких следов погрома и ужасных последствий. Слуги под руководством Юсуфа быстро и умело выполнили приказы своего хозяина.

Тишина из соседней комнаты пугала ее куда сильнее. Она тихонько заглянула внутрь. Там на кровати все еще лежало тело ее дуэньи с неестественно выпученными глазами и безвольно раскинутыми руками… Слуги топтались рядом, не решаясь прикоснуться к покойнице. Внезапно возникший на пороге Юсуф загородил собою вход и захлопнул дверь перед самым носом побледневшей Виттории. Она расслышала из-за двери лишь его короткие приказы, топот ног, а потом скрип лестничных ступеней. Дом постепенно затих, и ночное происшествие казалось теперь чем-то нереальным.

Девушка зябко передернула плечами и, накинув на себя покрывало с кровати, забралась с ногами в большое кресло возле открытого настежь окна. Спать в своей постели, едва не ставшей ее могилой, в оставшиеся до рассвета часы она просто не сможет.

***
Рассвет застал ее в том самом кресле, где она, свернувшись клубочком, сдалась тяжелому сну. Пробуждение было мучительным и долгим. Тело затекло, горло болело как при сильной простуде, хотелось пить. Виттория рванулась было позвать дуэнью, но страшная реальность тут же возникла в ее памяти немым и пугающим призраком. Девушка тихо и горько заплакала. Чувства, долго сдерживаемые усталостью, шоком и собственной волей рвались на свободу. Как бы ни докучала ей сеньора Франческа своими ежедневными нравоучениями и нудными занятиями, Виттории было очень жаль эту женщину, ставшую невинной жертвой жестоких убийц.

— Это я виновата, это все из-за меня… — шептала девушка, глотая соленые капли, щедро сбегавшие по ее щекам. Но все еще не могла понять, кто и почему желал ей смерти. Вот и Сеньор М и Юсуф едва не погибли, спасая ее минувшей ночью. Неужели она кем-то проклята, возможно ли, что с самого рождения над нею висит какая-то смертельная тайна, делающая само ее существование ошибкой, почему только теперь это стало угрозой для каждого, кто оказался рядом с ней?

Так она сидела в тишине своей комнаты, не в силах подняться и вступить в новый день. Но вот, до нее долетели чьи-то голоса. Прислушавшись, Виттория догадалась, что принадлежат они сенатору Веньеру и Юсуфу. Кабинет Сеньора М находился как раз под ее спальней, и через открытое окно был хорошо различим разговор, происходивший в нем:

— Не стоит Вам винить себя, хозяин. Откуда нам было знать, что эта несчастная поддастся чарам француза и сама откроет ему дверь своей комнаты…

— Как ты узнал?

— Горничная видела их вместе несколько раз наедине в саду и возле колодца. Когда мы выносили его тело из спальни, Симона тут же опознала в нем ухажера дуэньи. Расскажи она мне об этом раньше, я бы тут же смекнул, в чем дело, но она побоялась. Донна Франческа умела навести страх на прислугу в доме.

— Да, мы не могли предвидеть это, но дьявол! Если бы Виттория не оказалась так проворна и бесстрашна…если бы не проснулась, не подняла шум…О, Юсуф я бы никогда не простил себя…

Из последующих фраз, стало ясно, какой план был придуман Марко и Юсуфом накануне. Поздно вечером они инсценировали мнимый отъезд сенатора и его управляющего с несколькими слугами из поместья. А добравшись до причала, незаметно повернули назад и под покровом ночи устроили на первом этаже дома засаду. Лазутчик французов, которого еще предстояло изобличить, донес сообщникам, что поместье осталось без охраны, а значит никто не сможет защитить сироту от неминуемой смерти. Ночное нападение было тут же спланировано, а Марко Веньер и его верный мавр были уверены, что подстерегут неизвестных злоумышленников при попытке проникнуть в дом.

Но ни один из них не предполагал, что любвеобильная дуэнья Франческа Донатти гостеприимно откроет двери своей спальни пылкому любовнику с французским выговором и жгучим взглядом уроженца Гаскони. А лестница, оставленная кем-то под окном, не случайность, а замысел убийц.

Солнце поднималось все выше, утро заявляло свои права щебетанием птиц и свежестью росных трав. Голоса в кабинете вскоре стихли. У сенатора и его доверенного слуги было еще много хлопот перед отъездом. Виттория с тревогой подумала о состоянии его раны, покой и сон Сеньора М был слишком короток.

Обитатели поместья все еще приходили в себя после минувшей кровавой ночи. Только к завтраку Симона осторожно заглянула в комнату Виттории и, поставив на стол поднос с едой, осведомилась о ее самочувствии.

— Со мной все в порядке, — ответила она, но покрасневшие от слез глаза выдали ее состояние.

— Я помогу Вам привести себя в порядок, а после мы уложим Ваши вещи. Это приказ сеньора Веньера, — просто ответила молодая женщина, предпочтя оставить девушку в покое и не приставать с расспросами. Все было понятно и без слов. Пережить подобное она и врагу бы не пожелала.

Виттория с трудом заставила себя съесть половину своего завтрака, почти не чувствуя вкуса пищи. Потрясение и саднившее горло все еще давали знать о себе. А потом они с Симоной принялись укладывать в тяжелый дорожный сундук ее одежду, обувь, книги, принадлежности для вышивания, нехитрые девичьи украшения. К обеду ожидался приезд сестры сенатора — сеньоры Беатрис Гритти, в сопровождении юного пажа и нескольких верных слуг хозяина поместья.

Виттории предстоял очередной поворот судьбы, но теперь она знала, что на этой земле есть тот, кто желает ей смерти. Сможет ли Сеньор М защитить ее, или сам станет жертвой неведомых врагов? Эта мысль не давала покоя, поселившись в ее голове незваным гостем.

Каждый раз, вспоминая глаза сенатора, наполненные состраданием, рану на его теле, его злость на самого себя за неудачную засаду, едва не закончившуюся ее гибелью, она истово просила Пресвятую Деву, всех святых и ангелов даровать ему скорейшее выздоровление. И час за часом в ней крепла отчаянная решимость, покинуть этот дом, отважившись на побег. Ее страшила неизвестность и собственная беззащитность перед миром, что царил за этими стенами… Но лучше уж ей скитаться по свету, прятаться в случайных углах и норах подобно полуночным зверькам, только бы не подвергать больше смертельной опасности жизнь Сеньора М и других ни в чем не повинных людей, над которыми уже нависла тень преследовавшего ее жестокого рока. 

Сирена

Виттория беззаботно подставляла лицо сентябрьскому солнцу, которое здесь не собиралось сдаваться наступающей осени, напрочь позабыв о наставлениях сеньоры Гритти сидеть в тени, дабы сохранить, приличествующий ее новому положению, цвет кожи. Ей было уютно в этом полудиком крае на берегу кристально чистого моря, куда сеньор Веньер привез ее вместе со своей сестрой, чтобы спрятать от всего мира.

Дела адмирала Венецианской республики даже в мирное время требовали его неустанной заботы о множестве крепостей и портов, разбросанных на побережье Адриатики. Оставив дам на попечение коменданту крепости-своему давнему соратнику и проверенному вояке Маттео Урци, Марко отправился дальше. Впереди его ждала инспекция самых отдаленных средиземноморских форпостов Светлейшей, находящихся в опасной близости от турецких владений.

Почти месяц прожили прекрасные венецианки бок о бок в старинной иллирийской крепости, возвышавшейся на грозном утесе. И за это время сестра сенатора — сеньора Беатрис стала для Виттории не только строгой компаньонкой, но и близким человеком, которому можно было довериться. Как это произошло за столь короткое время, Виттория и сама не могла объяснить. Возможно, это было следствием почти затворнического существования, бесконечного ожидания приезда Сеньора М и хоть каких-то новостей из внешнего мира. Возможно впервые в жизни девушка почувствовала заботу сродни материнской, которой у нее так никогда и не было.

Поначалу Виттория вела себя замкнуто и отстраненно, боясь показаться невеждой перед знатной дамой, проявить в чем-то свою неловкость и отсутствие должного воспитания. Но доброта Беатрис быстро нашла дорогу к сердцу юной сироты. Они много читали из привезённых и тщательно отобранных книг домашней библиотеки Веньеров, а потом обсуждали прочитанное. Беатрис исподволь давала своей подопечной уроки светского этикета и знакомила с азами ведения домашнего хозяйства, что пригодится в недалеком будущем замужней даме. Они ухаживали за маленьким палисадником с розами, привнося в суровый гарнизонный быт частицу уюта и женского внимания. Иногда, разгоняя тоску долгих и однообразных дней, они брали в провожатые местных гарнизонных ребятишек и спускались к морскому побережью в ближайшую укрытую от посторонних взглядов лагуну, устраивая там маленькие пикники. Виттория, как и многие ее современники, плохо плавала, но благодаря урокам Беатрис и собственному упорству, овладела этим немудрёным искусством. Удовольствие от плавания в чистейшей воде и в окружении стайки юрких рыбок приносило девушке искреннюю радость и давало выход ее нерастраченной юной энергии. Теперь ежедневное послеполуденное купание стало для них сродни тайному ритуалу, и было лучшим времяпровождением в этой вынужденной ссылке.

Сеньора Гритти, видя неподдельный интерес Виттории к своему происхождению и щадя ее девичью скромность, рассказала своей подопечной о ее матери. О детстве и юности проведенных вместе, о маленьких невинных проделках, которые они устраивали, обхитрив чопорную дуэнью, о том, какой необыкновенной и талантливой женщиной была Вероника Франко. Беатрис не утаила ничего из жизни своей близкой подруги, но сделала все возможное, чтобы Виттория, узнав, кто ее мать, никогда не стыдилась этого и хранила в памяти достойный образ. Именно об этом просил Марко, поручая девушку заботам своей любимой сестры.

Виттория каждый день благодарила Пресвятую Деву и ангелов за то, что отвели ее от опасного и необдуманного поступка, на который она решилась ещё тогда, в поместье Веньеров. Ей, едва пережившей опасность, казалось, что ее побег убережет Сеньора М, его родных и близких от преследующих ее несчастий.

Она закрыла глаза и вернулась в памяти к тому дню, после страшной кровавой ночной резни, когда едва не погибла от руки неизвестного убийцы. После приезда Сеньоры Беатрис и их краткого знакомства Сеньор М объявил свою волю — на рассвете следующего дня они отправятся в город, а затем поплывут вместе с ним на снаряженном для долгого морского путешествия фрегате. Он оставит их на полпути к Криту, в хорошо вооруженной крепости южнее Пулы, где они проведут некоторое время, пока сенатор не выяснит, кто и почему желает смерти Виттории и не найдет способ устранить эту угрозу.

Это решение привело девушку в ужас. Ей сразу же представилось, как ее опекун гибнет в неравной схватке, подстроенной хитроумными врагами. И все из-за того, что она не нашла в себе мужества избавить его от обязательств опекать и защищать ее.

Но куда идти? Где найти хотя бы временное пристанище? В памяти возник образ маленькой уютной деревушки среди бескрайних лавандовых полей, о которой рассказывала Ваноцца в редкие минуты отдыха от своих хозяйственных хлопот. По ее словам, не сыскать на всем белом свете более радушных и добрых людей, чем на ее родине. Возможно, там найдется уголок и для нее — сироты без роду без племени-подумалось ей тогда. А имя она конечно же изменит, чтобы никто и никогда не смог ее найти. Но прежде, нужно было выяснить, насколько далеко от поместья Веньеров находится деревушка Ваноццы.

В часы послеполуденного отдыха, когда все поместье забылось дневным сном, девушка пробралась в кабинет своего опекуна. Там она приметила на стене большую и подробную карту владений Республики не только на море, но и на материковой части. Ей казалось, что она бесшумна как кошка и сможет осуществить свой план без помех. Виттория обогнула массивный стол и поднялась на цыпочки, чтобы лучше разглядеть верхнюю часть с самыми северными владениями Светлейшей. Но чей-то громкий выразительный хмык, достигший ее ушей в тот самый момент, когда она внимательно изучала карту, разрушил эту иллюзию. Вздрогнув от неожиданности, девушка резко обернулась, встретившись глазами с тем, кого совсем не рассчитывала увидеть здесь в этот час. Ведь Сеньор М вместе с Юсуфом и слугами должны были отдыхать, готовясь к завтрашней дальней дороге.

— И как давно вы интересуетесь картографией? — настороженно спросил Веньер.

— Я… — Виттория поняла, что ее щеки уже пылают от стыда, а язык не поворачивается произнести лживые оправдания. Она опустила голову, уставившись в пол, покрытый красивым восточным ковром, переключив мысли на рассматривание узоров, чтобы окончательно не потерять самообладание.

— Хорошо…Тебе нечего сказать. Тогда позволь мне предположить, что изучение карт таким скрытным способом — не что иное, как подготовка к побегу.

Она чувствовала на себе его взгляд и заливалась краской еще больше, не решаясь поднять глаза.

— Я не хочу, чтобы из-за меня гибли люди…Я знаю, что проклята и должна нести свой крест в одиночку, — прошептала она, через мгновение неожиданно ощутив на своих плечах тепло широких ладоней, легко коснувшихся ее в успокаивающем жесте.

— Посмотри на меня Виттория, — хрипловатый голос Сеньора М не был грозным или обвиняющим. Когда она подняла к нему свое пылающее лицо, то могла поклясться, что взгляд его, обращенный к ней, был полон неизъяснимой печали и нежности, хотя сенатор говорил как всегда уверенно и серьезно.

— Я не стану удерживать тебя, если ты захочешь уйти из моего дома и отвергнешь мою опеку. Но тогда, все хлопоты твоей покойной матери о твоем будущем обратятся в прах. Она не хотела бы для тебя судьбы нищей бродяжки. А ведь ты даже не представляешь что ждет тебя за этими стенами без защиты: голод, унижения, болезни, любой мужчина сможет воспользоваться тобой… Понимаешь ли ты это?! Смерть сеньоры Франчески, и кровь, пролитая нами ради спасения твоей жизни, будет напрасной, никому не нужной жертвой. Это ли не истинное проклятье?! Я верю, что ты взяла от матери не только смелость и упрямство, но и ум, который поможет тебе осознать опрометчивость твоих намерений. Знай Виттория — пока я жив, я не позволю причинить тебе вред, твой крест — это теперь и моя судьба.

Девушка все еще сидела на берегу с закрытыми глазами, восстанавливая в памяти его голос, мужественное строгое лицо в мягком отсвете свечей, уютное ощущение сильных рук на своих плечах… В тот вечер ее решимость стать безымянной странницей была развеяна одним лишь взглядом зеленых глаз Марко Веньера, ее Сеньора М, тем невозможным, тайным, мучительным чувством, которое все возрастало и крепло в ее юном сердце, превращаясь во что-то более сильное, всепоглощающее, бессмертное, чем мимолетная девичья влюбленность.

— Виттория! Ты так и собираешься сидеть на берегу? Возможно это последние дни, подходящие для купания. Смотри, прозеваешь,

— Ох. И правда сеньора Беатрис, — девушка с улыбкой посмотрела в выразительные глаза черничного оттенка, форма и разрез которых был очень схожи с золотисто зелеными глазами Марко.

— О чем ты грезишь, дитя? — как всегда ласково спросила Беатрис. — Порой мне кажется, ты уходишь в мир своих фантазий, также как и твоя мать.

— Это грех?

— Нет, что ты! Напротив, это свидетельство пытливого ума и утонченной натуры.

— Я часто думаю, о том, что теперь обрела часть себя, узнав столь многое о своей матери. Но также меня не покидает мысль о том, кто мой отец…

Сеньора Гритти посмотрела на девушку с пониманием и сочувствием, сколько раз и она задавала себе этот вопрос. Марко не смог дать ей ответ на него тогда в поместье, он и сам находился в поисках и раздумьях. Когда в разговоре с ним Беатрис вполне логично предположила, что Виттория может быть его дочерью, реакция брата удивила и испугала ее. Лишь раз она видела его таким бледным и растерянным- когда жизнь его возлюбленной Вероники, ожидавшей суда, висела на волоске. Он сказал ей, что никогда не поверит в то, что Вероника могла скрыть от него факт рождения их ребенка. Его решимость и убежденность показались ей лишь щитом какой-то тщательно скрываемой тайны, но она не смела выпытывать у брата секреты, которые он пока не хотел или не мог раскрыть.

Все же, за время их с Витторией пребывания здесь, Беатрис невольно искала в чертах и повадках девушки наследие Веньеров. Однако ее подозрения так и не нашли подтверждения, а вопросов стало еще больше, когда ее воспитанница поведала о своей жизни на Джудекке, несостоявшемся браке с омерзительным стряпчим, попытке свести счеты с жизнью…Рассказывая о появлении в самый страшный момент на крыше Сеньора М, как она окрестила своего опекуна, его смелости и отваге, Виттория всякий раз заливалась краской. А у Беатрис в душе вспыхивала неясная, но вполне ощутимая тревога.

Виттория наконец стряхнула с себя нахлынувшие было воспоминания, оглядевшись вокруг, беззаботно сбросила верхнее платье и устремилась навстречу ласковым морским волнам, отдавшись их мерному ритму, что заставлял ее чувствовать себя, то легким перышком, то вольной птицей парящей в небесах. Все былые тревоги исчезли, сейчас она была свободна и почти счастлива. Но это "почти" всегда напоминало ей о том как далек и недостижим был тот, кто никогда не покидал ее мысли.

***
Марко пустился в путь еще на рассвете. Несколько человек охраны неотступно сопровождали советника дожа в его непростой одиссее. Инспекция доверенных его заботам крепостей, длившаяся более месяца, была почти завершена. Веньер спешил проведать один из древних бастионов на иллирийском побережье.

Он старательно внушал себе, что лишь веление долга обращает его мысли к юному созданию, что принесло ему столько тревог и столько чувств, о существовании которых почти забыл за годы холодного одиночества. Да, его постель иногда согревали пылкие венецианские Венеры, в их объятьях он тщетно старался найти хоть мимолетное напоминание о той страсти и нежности, что когда-то переполняла его сердце. Но то, что неожиданно воскресила в нем Виттория не поддавалось доводам рассудка, не стиралось из памяти, как и ее облик, слова и жесты, все, что он желал видеть слышать вновь. За время, проведенное вдали от нее, сенатор хорошо осознал, что находится во власти искушения, посланного ему в наказание за грехи прошлого. И он должен был вынести его не растеряв достоинства и чести, не совершив опрометчивых поступков, не поддавшись минутным слабостям и зову измотанного одиночеством сердца.

Крепость уже виделась всадникам во всей своей могучей суровой красоте, возвышаясь, словно древний великан на вершине каменистого утеса. Комендант радушно встретил советника дожа и его небольшую свиту. Здесь их всегда ждали. Конюхи быстро увели лошадей, а слуги накрыли в зале для трапез простой, но сытный обед. Однако вид у сенатора был хмурый и напряженный. Сестра не вышла встречать его, как и ее подопечная.

— Потрудитесь оповестить сеньору Гритти, что ее брат прибыл в крепость и желает ее увидеть, так же как и воспитанницу, — приказал он коменданту.

— Сеньора Гритти и сеньорита Виттория на берегу, они часто проводят там время.

— Одни?

— Нет, что Вы. Их служанка — Симона, всегда с ними.

— И это вся охрана! — Марко почти взревел.

Комендант сглотнул и отер со лба капли проступившего пота.

— Но, сеньор Веньер, ваша сестра просила меня не отправлять за ними солдат. Они ведь ходят к морю чтобы купаться…

Марко подумал, что грузный комендант сейчас похож на растерянного толстощекого ребенка, которого в чем-то несправедливо обвиняют.

Возможно, его гнев, вылившийся на голову несчастного Маттео Урци, был напрасен, ведь крепость находилась в почти необитаемом месте. Даже рыбацкие деревни были в нескольких днях пути отсюда. Но отпускать женщин одних к морю все равно было непростительной халатностью.

Он снял дорожный плащ, отдав его подскочившему мальчишке — слуге и направился к дикому берегу. Марко преодолел несколько каменистых уступов и приблизился к небольшой лагуне, которая была самым удобным здесь местом для отдыха и купания.

Остановившись в отдалении за скальным выступом он увидел, как служанка раскладывает на ковре принесенную в корзинке провизию, Беатрис сидела рядом в легком светлом платье. Впервые за много лет он увидел сестру без траурного одеяния, а ее лицо — озаренным спокойной и светлой улыбкой. Это преображение было чудом, которое Веньер не надеялся когда-нибудь увидеть собственными глазами. Он оказался прав — забота о Виттории стала для самой Беатрис спасением, лучом надежды в том мраке, что окружал ее столь долгие годы.

Он решил еще несколько минут сохранить это волшебное видение, не нарушая покой сестры, но тут громкий и заливистый как колокольчик девичий смех, доносившийся из моря, завладел его вниманием.

Повернувшись к воде, он на секунду был ослеплен ярким солнцем, плясавшим на волнах миллионами солнечных зайчиков, но потом поднес руку ко лбу, получив возможность разглядеть, что там происходит.

Ему показалось, что он видит юную сирену, поднимающуюся из морских вод, в сиянии солнечных лучей, золотивших лазурь набегающих волн. Ее волосы, ниспадавшие до талии, отливали темной медью, а мокрая сорочка, прилегающая к телу почти не скрывала манящих очертаний точеной фигуры, будто сотворенной резцом легендарного Праксителя. Марко казалось, забыл как дышать, завороженный прекрасным зрелищем. Ему все еще было плохо видно лицо «сирены» выбравшейся на берег, но этот переливчатый смех он бы не спутал ни с чем на свете.

Виттория… неужели это она — худенькая, испуганная девочка с Джудекки, появившаяся не так давно в его жизни и перевернувшая ее с ног на голову!? Непослушное дитя, доставлявшее столько хлопот и переживаний своими порывистыми, необдуманными порой совершенно дикими поступками, продиктованными лишь ее страстной и неугомонной натурой, которую она унаследовала от матери…

Капли морской воды алмазной россыпью покрывали нежную кожу, что под здешним солнцем приобрела южный оливковый оттенок. Белизна сорочки, схваченной объятьями корсета на тонком стане, делала эту восхитительную перемену в облике Виттории еще ярче. И все ее черты казалось приобрели ту чувственную силу и магию женственности, перед которой в скором времени будут склоняться самые искушенные мужчины. Эта мысль пришла неотвратимо, вслед за открытием, что заставило сердце сенатора совсем по юношески ускорить свой бег, и тут же ударила острым жалом непрошенной и внезапной ревности. А ведь он, казалось бы, продумал дальнейшую судьбу девушки, доверенной его заботам, даже рассматривал возможные кандидатуры для ее будущего счастливого замужества…Так что же это, Господи Всемогущий?! Зачем?! Почему сейчас больше всего на свете ему хочется любоваться ее улыбкой, грациозными взмахами тонких рук, отправляющих ввысь искристые брызги воды, слушать ее смех и вдруг… невольно представлять ее хрупкую фигурку в своих объятьях…

Веньер понимал, что ему лучше уйти, так и не обнаружив своего присутствия, чтобы не смутить медноволосую русалку, в которую за какой то месяц у моря превратилась его подопечная и прекратить наконец наваждение, что овладело им так пугающе легко. Но все еще совершенно преступным образом не мог отвести взгляд от кромки брега, где Виттория отряхивала от морской воды густую копну разметавшихся волос.

***
Он вернулся в крепость в полном молчании и глубокой задумчивости, вызвав недоумение коменданта. Тот рассчитывал увидеть сенатора в кампании сеньоры Беатрис и Виттории, но не стал задавать лишних вопросов, сегодня он и без того испытал на себе недовольство Веньера. Нужно приготовиться к тому, что суровый адмирал проверит и перевернет все крысиные углы во вверенном ему форте.

Марко решил что не будет прерывать отдых сестры и своей воспитанницы, посылая за ними, а подождет их в обеденном зале. В конце концов это был их последний день на здешнем берегу. Пусть они проведут его наслаждаясь приветливыми лучами солнца и шумом волн. Уже завтра он отвезет их обратно в Светлейшую, где ему предстоит выполнить важную и непростую миссию.

Скоро он получит возможность узнать правдивость своих версий и догадок. Скоро все станет на свои места. Но будет ли его жизнь прежней? Появится ли в ней простота и ясность? Исчезнет ли в душе то щемящее, трепетное и горячее чувство, вызванное юной сиреной, представшей перед ним сегодня среди лазури и солнца древнего иллирийского побережья.

"Господин дурак"

Маленькое темное помещение на верхнем этаже захудалой таверны в самом дальнем закоулке венецианских улочек было лучшим местом для тайных встреч и переговоров. Марко еще раз возблагодарил давнюю традицию, позволяющую скрывать лица под масками от любопытных и ненужных взглядов. Так, в сумерках, можно было, накинув капюшон и полагаясь в случае непредвиденного нападения грабителей на свою верную руку и шпагу, вручить тайное послание, ускользнуть из дома милой прелестницы или назначить секретную встречу с нужным человеком.

Сенатор благополучно пересек Большой канал в наемной гондоле, простой темный плащ скрывал его высокую фигуру с головы до пят, придавая грозный и мрачный вид. Так что путь до назначенного места обошелся без лишних приключений.

Он нашел заплесневелую от сырости дверь и вошел внутрь, ощутив едкий запах чадящих светильников с дрянным маслом, десятка немытых тел и дешевого рома. Кто-то из полупьяных посетителей поднял на него замутненный взгляд. Но рука Марко, уверенно сжимавшая эфес шпаги, сразу же отбила у любопытных желание выяснять причину его появления здесь.

Веньер пружинисто пересек небольшую скрипучую лестницу, ведущую в убогие комнатки наверху и постучал в одну из них четыре раза с перерывом, как было условлено.

Из-за двери показалась фигура, также одетая в темный плащ и маску. Убедившись, что за ним нет слежки, Марко вошел в комнату и захлопнул за собой дверь.

Человек в маске сел за грубо сколоченный деревянный стол и не спеша разлил вино из кувшина в два высоких глиняных стакана.

— Напиток исключительно мерзкий. Мой куманек — почтенный отец Горанфло непременно назвал бы это ослиной мочой…Но здесь не подают ничего лучше, — проговорил он будто погружаясь в какие-то давние воспоминания.

Марко молча опустился на шаткий табурет.

— Добрый вечер, месье. Удалось ли Вам добраться сюда без «провожатых»?

— Хм. Вы меня плохо знаете. В свое время я мог прогуливаться по парижским улицам прямо под носом у ищеек де Гиза.

— Что же, тогда снимем маски…

Внезапно его собеседник с ловкостью кошки подскочил к двери и распахнул ее, чтобы убедиться, что коридор пуст. И только потом потянулся к своему затылку.

Через мгновение Марко увидел перед собой лицо одного из самых влиятельных вельмож французского двора, человека который долгие годы поддерживал власть покойного Генриха Валуа, а теперь верой и правдой служил новому королю из Наварры.

Он был почти ровесником Веньера, но из-за худобы, изрядной седины на висках, клиновидной бородки, и без того заострявшей его нос, казался значительно старше своих лет. Только глаза казались удивительно молодыми на этом сухощавом, как пергамент и подвижном лице.

В последний раз они виделись во время памятного визита Генриха Валуа в Венецию. Еще тогда Марко заметил, какое исключительное влияние имеет этот человек на молодого монарха, несмотря на свой статус придворного шута. Он великолепно разбирался в делах государственных, был прирожденным наездником и прекрасным фехтовальщиком, он мог влиться в доверие к любому, как к пьянице монаху так к принцу крови. Его разящим оружием была не только шпага, но и острый ум, искрометная сатира, сходившая с его языка также легко, как и мудрый совет для своего господина. Он знал практически все, что происходит в королевстве и за его пределами, полагаясь на свою многолетнюю привычку просчитывать все на несколько ходов вперед. Многие его не любили, обзывая: «назойливой мухой», «хитрой лисой», «ядовитой змеей», но чаще всего его величали «господин дурак». На что он отвечал весьма спокойно и с улыбкой: «Это моя должность!». Хотя в вопросах чести, будучи по рождению дворянином и уроженцем Гаскони, он был весьма щепетилен. И не оставался в долгу. Его часто называли фактическим королем Франции, и несмотря ни на что признавали, шут Генриха Валуа Жан-Антуан д’Англере по прозвищу Шико[14], был воплощенной мудростью королевства.

Веньер не сомневался, что его сегодняшний визави не забыл той услуги, что когда-то молодой сенатор оказал ему. Вылазки молодого короля инкогнито по темным улицам и каналам во время визита в Светлейшую не раз оборачивались опасными схватками с обитателями трущоб. Во время одной из них, оказавшийся по странному совпадению рядом, молодой венецианец Марко спас жизнь хитроумного Шико, в самый последний момент, отразив смертельный удар стилета очередного грабителя.

Так что вчерашняя записка сенатора, переданная прибывшему с дипломатической миссией в Светлейшую новому французскому послу через цепочку проверенных людей, быстро получила ответ. Генрих Наваррский, при дворе которого теперь служил Шико, едва обретя французский трон, старался заручиться международной поддержкой. Новую миссию, присланную ко двору венецианского дожа, король доверил именно ему — человеку, способному разгадать тайные замыслы хитроумных правителей Республики и заключить самые выгодные соглашения.

— Так что же вынудило венецианского патриция пойти на такой риск, как тайная встреча с подданным другой страны? Всевидящее око Республики никогда не спит, и город просто кишит осведомителями. Мне хорошо известны ваши законы, и я нахожу этот поступок, сенатор, по меньшей мере, неблагоразумным.

— Меня не страшат такие вещи, когда речь идет о жизни человека, которого я поклялся защитить всеми доступными мне средствами. Я знал о Вашем визите в Светлейшую и посчитал это Божьим провидением. Кому как не Вам известны тайны французского двора. Только Вы сможете помочь мне разобраться в очень запутанном деле, касающемся моей чести и безопасности моей семьи.

— Хм. Очень любопытно… Чем же бедный королевский «дурак» может помочь венецианскому льву? — Шико хитро прищурился, в его самоуничижительных речах сквозил остро отточенный сарказм.

Марко усмехнулся про себя — «Да, власти этого «бедного королевского «дурака»» может позавидовать любой вельможа.

— Недавно на мое поместье было совершено ночное нападение. В моем доме пролилась кровь невинных людей, но я смог раскрыть наемников. Одиниз них перед смертью признался, что действовал по приказу «беарнца»…

На какое — то мгновение в комнате воцарилось напряженное молчание. Марко смотрел в лицо своему собеседнику, еще раз отмечая тот лисий взгляд, за которым всегда скрывался недюжий ум и дьявольская расчетливость. Эта встреча вряд ли бы состоялась, если бы француз не был хоть на йоту осведомлен о предмете разговора.

— Сочувствую вам… Но позвольте спросить, кто же был мишенью мерзавцев? Вы сами, или…может быть кто-то другой? — Шико сделал многозначительную паузу, ловко уйдя от ответа.

— Признаюсь, мишенью был не я, а совершенно невинное юное создание, доверенное моим заботам. Вот почему сейчас я здесь. Мне нужно знать, чем же моя воспитанница навредила Вашему суверену? Зачем к ней были подосланы убийцы, которые наверняка выслеживали нас от самой Венеции и тщательно готовили нападение, рассчитывая, что преуспеют в своем черном деле, как только я оставлю поместье без охраны?

— Слишком много вопросов, достопочтенный сеньор Веньер. И так мало подробностей. Кто эта загадочная юная особа, живущая под вашей опекой? Кто ее родители?

— Не кривите душой месье д’Англере. Вы наверняка знаете ее имя!

— Ах, в последнее время я стал так забывчив… Годы неумолимо берут своё…

Марко не удержался от хмурого взгляда на лицо своего визави, но продолжил:

— Ее зовут Виттория. И она…дочь поэтессы Вероники Франко.

Шико сделал крайне удивленную гримасу, хотя его глаза говорили о том, что плут хорошо знает, о чем идет речь.

— Однако, как причудливо сплетаются нити судьбы! Не знал, что эта прославленная куртизанка и, наделенная многими другими талантами, дама, попросит именно Вас покровительствовать ее дочери. А где же она сама?

— Ее больше нет на этом свете. Я получил письмо о смерти Вероники от одной из монахинь обители клариссок, где она провела последние годы своей жизни. В нем сеньора Франко просила меня найти и забрать ее дочь от прежних опекунов, обеспечив ее безопасность и будущее. Она знала, что кто-то желает ее ребенку смерти…Но причину так и не назвала…

— А вы сами? Есть ли у Вас какие либо версии или догадки на сей счет? — Марко понимал, что Шико набивает себе цену, устраивая этот спектакль с ненужными расспросами, но кто сказал, что будет легко добиться хоть какой-то зацепки к разгадке тайны и полной ясности в этом запутанном деле? И, черт возьми, ему самому как воздух нужна была эта ясность. Поэтому он не давал воли своему раздражению поведением лукавого шута. Он ответил честно и прямо, о том, что не переставало занимать его мысли все последние месяцы:

— Я думаю, тайна рождения Виттории неразрывно связана с тем памятным визитом, что Генрих Валуа нанес когда-то в Светлейшую…Однако, я не уверен, насколько было бы возможным…учитывая его склонности…

Было бы возможным что? — француз определенно испытывал терпение Веньера, — Что наш покойный король мог произвести на свет потомство?

— Именно так. Ведь всем известно, что у него не было ни законных детей, ни бастардов…

— Хм. Это всего лишь означает…,что у юной Виттории может быть совсем другой отец. Ведь ЭТА мысль не дает вам покоя больше, чем все остальное?

Марко поймал себя на мысли, что с ним играют, как с безмозглой мышью, зная наперед все ответы. Слишком велико было искушение сжать горло наглеца железной хваткой, но он вновь сдержался. Кровь бросилась в лицо, сердце замерло от страшных подозрений. Да, вот он момент истины! Вот его очередное наказание за грехи прошлого! Неужели все те чувства, что неожиданно разбудила в нем Виттория, были чудовищным преступлением перед божьими и людскими законами?

Советник дожа почувствовал, что ему не хватает воздуха. Сейчас на его лице можно было прочитать все: страх и растерянность, боль и неприкрытое раскаяние. Знаменитый Шико обезоружил своего собеседника, обнажил его истинные чувства и теперь наслаждался триумфом.

Еще несколько долгих минут он наблюдал, как могущественный венецианский адмирал пытается вернуть себе прежнюю невозмутимость, а потом сказал, словно палач, в последний момент снимающий петлю с шеи приговоренного.

— О нет, сеньор Веньер. Не стану мучить Вас далее. Как бы странно это ни звучало, но все же …ваша воспитанница, дочь куртизанки Вероники Франко — последняя лилия Валуа!

Марко потребовалась несколько мгновений, чтобы осознать услышанное. Говорит ли старый лис Шико правду или вновь водит его за нос? Тот же продолжил почти бесстрастным тоном:

— Да. Сейчас эта девушка, как кость в горле Его Наваррского Величества. История Франции изобилует примерами, когда бастарды становились не менее опасны короне, чем законные наследники. Стоит только им стать орудием чьих-то коварных планов, — продолжил француз.

— Вы хотите сказать, что Генрих всерьез рассматривает Витторию как угрозу своей власти?

— Именно это. Его трон все еще не прочнее ярмарочного шатра. А враги бродят вокруг, словно голодные гиены, выискивая возможность его свалить.

— Но дочь куртизанки никогда не сможет носить корону, даже если в ее жилах течет королевская кровь!

— Ох, как Вы наивны адмирал. Простите за дерзость, словно агнец божий — Шико громко рассмеялся, но глухой кашель тут же перебил его веселье, — Того, что не положено ей, легко может добиться ее будущий муж, после рождения королевского внука. Среди противников Генриха во Франции найдется немало желающих заполучить такой лакомый кусочек. Многие из них- потомки королей, жаждущие власти и готовые на все, лишь бы приблизиться к своей цели. Если кто-то узнает о побочном ребенке Генриха, в его руках будет ключ, открывающий ящик Пандоры. А это — новая грызня, новая смута, это реки крови, от которых страдают ни в чем не повинные люди…Франция устала от войн за престол. Это то, что не должно случиться вновь.

— Значит, Вы поддерживаете намерения своего короля в отношении Виттории? — рука Марко непроизвольно сжала эфес, в душе поднималась волна гнева.

— Спокойнее, спокойнее, сенатор. Неужели Вы решили заколоть меня, прежде чем я смогу дать Вам добрый совет и заплатить за ту давнюю услугу, что Вы когда-то оказали мне и ныне почившему королю?

— У меня и в мыслях такого не было, месье д Англере. Но если Вы желаете зла моей воспитаннице, то будьте готовы приобрести в моем лице заклятого врага.

— Ваш праведный гнев вполне понятен. Но ведь Вы не сможете всегда гарантировать ей полную безопасность, разве что…она перестанет быть угрозой моему суверену, при этом оставаясь в живых.

— Что Вы имеете ввиду?

— Постриг. Тихий, удаленный от мирской суеты и власть предержащих монастырь…с суровым уставом… с высокими стенами…Кажется у вас имеются связи в ордене клариссок?

Марко сглотнул, нервный спазм сковал его горло. Она — юная и прекрасная как ангел, со своей жизненной силой и энергией, просыпающейся женственностью, должна была провести свой век в мрачных монастырских стенах, так и не познав всех даров мирской жизни. Разве такой участи Вероника желала для своей дочери? Для этого ли она доверила ему судьбу девушки, видевшей так мало любви и заботы?

Словно угадав его мысли, Шико с хитрым прищуром продолжил:

— Согласен, это слишком печальная развязка, хотя и спасет ей жизнь. Но есть еще один выход, я бы назвал его в некотором смысле более приятным, как для нее, так и для Вас, сенатор.

— Я не понимаю, к чему Вы ведете.

— Все вам ясно как божий день, не надо лукавить. Женитесь на ней. Сделайте ее сеньорой Веньер, нарожайте с ней кучу маленьких венецианцев… И вот тогда уже никто их французских претендентов и тайных сторонников Генриха Валуа (упокой Господь его душу!) не сможет воспользоваться девушкой и ее происхождением на пути к трону, произведя на свет королевского внука-француза. Я же, при некотором везении и тщательно продуманных аргументах, смогу убедить моего короля оставить в покое бедную сироту, развею его страхи и сомнения. Поверьте, став женой венецианского патриция, она перестанет быть угрозой французскому престолу и получит в вашем лице лучшего защитника из всех возможных.

Веньер встал со своего места и подошел к маленькому оконцу, чтобы скрыть те чувства, что вызвали в нем слова Шико. Искушенный царедворец казалось видел насквозь его мысли и переживания. Сколько раз Марко боролся с той невозможной губительной нежностью, которую испытывал к Виттории! И эта нежность никогда не была отеческой, как бы он не не проклинал себя за это.

Придя в себя и вновь повернувшись к собеседнику, он проговорил севшим голосом:

— Почему Вы так уверены в том, что Генрих Валуа действительно отец Виттории?

— Все дело в стихотворном послании прекрасной сеньоры Франко…Знаете, женщина ее ума не стала бы в открытую намекать на то, что после визита короля у нее остался неожиданный «сувенир». Но и умолчать об этом не смогла. Через несколько месяцев после нашего отъезда из Венецианской лагуны, мой монарх был приятно удивлен небольшим письмом со стихами, посвященными ему, к которому прилагался миниатюрный портрет рыжеволосой чаровницы. Я сазу же смекнул, что за ним может скрываться какая-то тайна. Не могла же венецианская Венера вдруг, ни с того ни с сего, напомнить о своей мимолетной связи с королем Франции таким вот сентиментальным, но рискованным способом.

С этими словами дипломат достал из складок своего бархатного плаща небольшой сверток и протянул Марко.

Внутри оказался конверт с пожелтевшим от времени листком бумаги, которая все еще хранила едва уловимый аромат знакомых духов.

— Вот и оно. Можете прочесть.

Марко осторожно прикоснулся к листку, узнавая ее изящный почерк. Глаза бежали по ровным строкам, которые были адресованы другому мужчине. Но сейчас Веньер с удивлением отметил, что это обстоятельство больше не будило в его душе ни ревности, ни гнева:


Бери, святой король, лишённый всех пороков,
Рукой покорною протянутый моей
Лик, тонкой кистью на эмали крутобокой,
Так верно писанный, что нет его точней.
И если сей портрет, нелепый и убогий,
Своим не удостоишь взглядом — пожалей!
В подарке оцени старанья, не итоги:
Намерений благих нет ничего ценней.
От доблести твоей, бессмертной и небесной,
И в брани, и в миру доказанной не раз,
Горит моя душа, а в сердце стало тесно.
И алчу я теперь, пока пыл не угас,
Тебя ввысь вознести, чтоб стало повсеместно
Известно всем: гостил ты среди нас.[15]

Перечтя стихотворение еще раз, сенатор уставился на Шико непонимающим взглядом.

— Что же, слог великолепен, как и в остальных ее творениях. Но здесь нет никаких ответов на мой вопрос. Никаких подтверждений.

— Этот стишок не так прост, как вам кажется сеньор Веньер. Мой бедный друг Генрих тоже не умел читать между строк. Но я то сразу приметил, что мадам Франко не зря упомянула свой ПОРТРЕТ. А буквы в этом слове… Только взгляните на них, вот здесь. Они выведены с большим нажимом, чем остальные. Я сразу же испросил августейшего соизволения исследовать присланную миниатюру. Конечно, мне пришлось повозиться с рамкой. Но труды мои были вознаграждены, и под эмалевым диском обнаружился весьма милый тайничок, в котором содержалась записка.

— Что же в ней говорилось?

— Всего лишь несколько слов о том, что та памятная ночь в Венеции принесла свои плоды.

— Где же записка?

— Ее у меня нет, как и портрета. Видите ли, король был обрадован таким неожиданным известием. Ведь это давало ему надежду на то, что он в недалеком будущем способен произвести на свет законного наследника. Его воодушевление не укрылось от глаз «заботливой матушки», которая тут же выпытала у любимого дитяти его секрет.

— Екатерина Медичи! Эта тайна попала в ее руки?!

— К сожалению, это так…Но она хранила ее вплоть до своей смерти, так же как портрет с запиской куртизанки.

— Где же они теперь?

— Вам уже известно, кто стал их обладателем. Но клянусь, я никогда не желал такого исхода. Я советовал Генриху уничтожить свидетельства его неожиданного отцовства, ради безопасности своей власти, спокойствия страны, защиты будущего бастарда и его матери… Рождение дочери у куртизанки не стало тайной для присланных агентов короля. Если бы родился мальчик, его тотчас бы похитили и привезли во Францию, а дочь… Генрих распорядился отдать ее на воспитание чужим людям, и мать не смогла противостоять его воле. Угрозами или подкупом, кто теперь узнает? Все последующие годы, до того рокового удара кинжала, Генрих не оставлял надежды произвести на свет законного наследника, но наша несчастная королева Луиза[16] так не смогла родить ему дитя. Она искренне оплакивала своего мужа и свою несчастливую звезду. Между тем судьба незаконнорожденной девочки сложилась иначе, чем можно было себе представить. Почему после смерти сына королева-мать не воспользовалась этой картой в борьбе с Беарнцем? Не смогла или не захотела, кто теперь знает? А может быть опрометчиво доверилась кому-то из своих сторонников…

Тишина в комнате стала практически гнетущей. Присутствие в комнате Чёрного призрака королевы-отравительницы на какое то мгновение ощутили оба мужчины.

— Воспользуйтесь моими советами, сенатор, и как можно скорее. Иначе Вам не спасти несчастную девушку. От руки ли наемных убийц короля или от похищения верными сторонниками Валуа.

— Вы ведь помогаете мне не только потому, что помните о своем «долге»?

— Как видите… Пусть это будет моей последней услугой нашему покойному королю и моему другу. Я буду знать, что его кровь все еще течет в чьих то жилах. Это утешит меня на склоне лет, когда придется составлять список грехов и добрых дел, чтобы представать перед Всевышним.

— У Вас большое сердце месье Д’Англере. Благодарю за помощь. Никто не сделал бы большего для меня и Виттории.

Мужчины поднялись из-стола одновременно и крепко пожали друг другу руки.

Вновь надевая свою темную маску, Шико бросил прощальный взгляд на венецианца:

— Ее судьба в Ваших руках, — проговорил он с уже знакомым прищуром, в котором Марко больше не видел никакого лукавства, — Пусть французская лилия найдет спасение в тени крылатого льва.

Выбор

Марко задумчиво вглядывался в воды Лагуны, что простиралась перед его взором, как гигантское полотно, вышитое узорчатым переплетением изысканных палаццо, мостов и лазурью морской воды. Он все еще видел лицо хитроумного Шико, его проницательные лисьи глаза, слышал его слова: "Ее судьба в Ваших руках…Женитесь на ней…Вы будете самым надежным покровителем из всех возможных…".

Сенатор глубоко вздохнул: "Если бы все было так просто, как в Вашей светлой голове господин д Англере..".

После прибытия в Светлейшую прошло уже больше двух недель, а Марко провел дома не больше времени, чем когда тот был совершенно пуст. Беатрис почти смирилась с долгим и частым отсутствием брата, которое он списывал на важные дела при дворе дожа. Если бы только она знала, в каком адском горне пылает разум и сердце сенатора Веньера! Ни вино, ни пылкие и умелые объятья куртизанок не могли заставить его выбросить из головы последние слова Паскуале Чиконья: «Венеция никогда не станет нянькой для бастарда Валуа!». Видит Бог, Марко пытался убедить дожа официально принять Витторию при своем дворе. Но нынешний правитель Венеции слишком осторожен и мнителен, чтобы открыто бросить вызов Генриху Наваррскому. Даже если этот шаг сможет впоследствии обернуться козырем в политической игре с французской стороной.

Марко старался не видеть девушку, что жила под его крышей уже много дней. Он позаботился о тщательной охране дома, и Виттория стала в нем почти что затворницей. Никто не должен был знать, что помимо Беатрис в палаццо Веньеров есть еще одна гостья. Французы наверняка прислали в республику новых брави, но пока затаились, не решаясь открытым нападением нанести решающий удар. Угроза ощущалась сенатором практически физически, время шло, и решение следовало принять как можно скорее.

Он уже не мог слышать ноты укора в словах Беатрис об ухудшении настроения ее подопечной. Такой юной и любознательной девушке было невыносимо сидеть в четырех стенах. Наверняка это казалось ей несправедливым наказанием после привольной жизни на Иллирийском побережье. Возможно, не раз она проклинала тот день, когда Веньер появился в ее жизни.

У него не было права так поступать с Витторией, держать в неведении ее и Беатрис, малодушно избегая встреч и прямых разговоров. Возвращаясь домой за полночь, он иногда видел ее хрупкий силуэт в окне, но старался подавить в душе щемящую жалость и чувство вины. Одного взгляда ее прекрасных глаз хватило бы, чтобы он начал себя ненавидеть.

До последнего решающего разговора с дожем, Марко тешил себя надеждой, что сможет избежать самого неловкого исхода. Несмотря на недавний совет Шико, он не хотел навязывать Виттории брак, хотя знал — это верный способ спасти ее от смертельных интриг французского двора. Что же, теперь придется наступить на горло своим принципам, отбросить прежние планы и подготовиться к непростому разговору с будущей невестой…В конце концов, она не первая девушка, которая выйдет замуж без любви, за человека намного старше себя и…Здесь голос рассудка захлебывался в горечи, тотчас наполнявшей его сердце. Та просьба Вероники, ее последняя воля: «Пусть у нее будет выбор, которого не было у нас, Марко…» Похоже, ему не удастся подарить этой девушке ту свободу, о которой мечтала ее мать. Но пока он жив, он сделает все, чтобы окружить ее заботой и вниманием, обеспечить ее будущее. Он дал себе обещание, что никогда не заявит на нее свои права, и не сделает ее затворницей, проводящей унылые дни за шитьем и Священным писанием в обществе несчастных венецианских жен. Она будет счастлива под его опекой, а если встретит честного юношу, которому захочет подарить свою любовь, он не станет препятствовать, как бы сильно не страдали его собственные чувства. Уверив себя в этом, сенатор Веньер отправил своего пажа за Беатрис.

***
Виттория не могла понять до конца, что испытала, когда сеньора Гритти объявила ей, что сенатор Веньер ожидает ее в своем кабинете для важного разговора.

Радость от предстоящей долгожданной встречи, тревога пополам с неясным страхом — все это причудливо смешалось в ее душе, заставив побледнеть фарфоровое личико. Беатрис и сама была немало взволнована, но не хотела отвечать на многочисленные вопросы, которыми засыпала ее девушка, узнав о возвращении опекуна и его неожиданном распоряжении.

В кабинете уютно потрескивал большой камин, нарушая торжественную и немного пугающую тишину. Сенатор стоял лицом к пылающему огню, погрузившись в ведомые только ему мысли. Кажется, он даже не услышал, как позади него раздались осторожные шаги Виттории. Она уставилась на его широкую спину, не смея произнести ни слова, пытаясь смирить отчаянно забившееся сердце.

— Вы звали меня, Сеньор М? — Собственный голос показался ей чужим. И она воздала хвалу Всевышнему, что в этот вечерний час из-за полумрака, он не сможет увидеть смятение на ее лице.

Марко повернулся на ее голос — все тот же строгий и сосредоточенный взгляд архангела со знакомых фресок старинного собора. Она не отвела глаза, хотя ее лицо в миг залилось краской. Виттория слегка прикусила губу, чтобы не выдавать своего волнения.

— Сеньора Беатрис объяснила, что я пригласил тебя сегодня для очень важного разговора?

— Да….

От строгости его голоса Виттории стало не по себе. По коже поползли колючие мурашки, а в голове пронеслись самые неприятные догадки. Неужели он решил отослать ее? Когда это случится? Как долго она не сможет его увидеть? Будет ли с нею сеньора Гритти, которую она уже успела искренне полюбить?

— Я думаю, дитя, тебе пора узнать тайну твоего рождения. И когда я открою ее, тебе придется сделать непростой выбор. Как бы я не хотел избавить тебя от этого, злой рок не позволяет мне поступить по-другому…

— Вы говорите загадками, Сеньор М. Я уже не ребенок и я приму правду, какой бы она не была…

«Ну почему он снова обращается со мной как с несмышленой девчонкой!» — с досадой подумала Виттория, и в ее последней фразе послышались дерзкие ноты.

— Хорошо…Мне следует быть внимательнее… — Веньер бросил на нее немного удивленный взгляд. Разница между той худенькой и испуганной девочкой в подобранном наспех платье, которую он привез сюда в начале лета, и юной медноволосой сиреной, стоящей перед ним сейчас была поразительной! Как это случилось, что за несколько месяцев ее женская природа, едва пробудившись, уверенно вступила в свои права, подчиняя сейчас все его мысли.

Он указал ей на красивое резное кресло у огня, сам же опустился в кресло напротив.

Когда его знакомый низкий голос с нотками хрипотцы произносил имена королей и вельмож, ей казалось, что она окончательно утрачивает связь с собой прежней- безродной сиротой с Джудекки, живущей из милости в доме торговца Пьетро Канотти. Той девочки, что убегала на голубятню и мечтала там о дальних странах, прекрасных дамах и рыцарях, больше не было. Теперь ей нужно было принять странную, пугающую и жестокую истину. Она — незаконнорожденный ребенок куртизанки и покойного ныне короля, чью страну раздирает борьба за престол. Она- угроза, ее смерть- избавление, необходимость для новоиспеченного короля Франции, жаждущего полной власти.

— Итак, Виттория, как видишь, речь идет о твоей жизни. Дож и пальцем не пошевелит, если французы добьются своей цели, — закончил он свою речь, произнеся в слух тот страшный вывод, что без труда сложился у нее в голове.

— Значит, мне нужно уехать как можно дальше, взять другое имя. Я знаю, Ваноцца…

— Об этом не может быть и речи. Я обещал Веронике, что позабочусь о твоем будущем. Ты никогда не будешь голодать и скитаться!

Виттория тут же замолчала на полуслове. Зелень в его глазах заметно потемнела, как от набежавшей тучи.

— Единственный выбор, который я могу предложить тебе, и который ты вольна сделать сейчас: стать христовой невестой в отдаленном монастыре, или — он опустил взгляд, словно опасаясь собственных слов- …стать моей женой…И то и другое дарует тебе статус и относительную безопасность, покончит с попытками втянуть тебя в политические интриги чужой страны.

Он резко поднялся из кресла и зашагал к столу, чтобы наполнить красивый стеклянный кубок спасительным вином.

— Я дам тебе время на раздумья, Виттория. Но должен предупредить, что его почти не осталось. Ты слишком ценный трофей и слишком желанная жертва для тех, кто мечтает о королевских лилиях на своем гербе…

Молчание воцарилось в комнате, казалось, призраки прошлого наполнили ее своими грехами, которые теперь придется нести живым. Виттория с трудом подавила желание тут же признаться ему во всем, что чувствует с самого первого дня, когда увидела его у старой церкви на Джудекке. В том, что окрепло и утвердилось в ее сердце, когда он заботливо перевязал своим платком ее руку в саду, когда нес ее, прижимая к своей груди, после глупой выходки с Озаром. И потом, когда он едва не погиб, защищая ее жизнь, а она промывала его раны после той схватки и сама будто чувствовала его боль…Но почему то, все слова застыли у нее на языке. И нужны ли они этому сильному и могущественному мужчине, в чьем сердце возможно еще не угасла прежняя любовь?

— Сеньор М, — наконец тихо позвала она. — Стать Вашей женой- самый лучший выбор из тех, что Вы могли мне подарить…

Он медленно обернулся, удивленно посмотрев ее широко распахнутые, наполненные слезами глаза. И что-то в ее голосе, в этом кротком ответе ни на секунду не позволило ему усомниться в искренности сказанных ею слов.

***
Виттория стояла посреди комнаты, стараясь сохранить неподвижность, пока портниха снимала мерки для свадебного платья. Ее молодая, расторопная ученица подавала отрезы дорогой материи, которые умелой рукой изящно драпировались по хрупкой фигуре. Беатрис придирчиво рассматривала каждый вариант. Невеста сенатора Веньера должна была соответствовать своему статусу во всем. Наконец, выбор сеньоры Гритти остановился на небесно-голубом бархате, которому предстояло превратиться в роскошное верхнее платье. Златошвейки украсят его драгоценным узором, а нижнее, из жемчужного венецианского шелка, подчеркнет нежность кожи и темную медь волос юной невесты.

— Сеньора Беатрис, — спросила Виттория, как только они остались одни, — Вы не сердитесь на меня?

— Святая Дева! Что заставило тебя думать таким образом?

— Я понимаю, на какие жертвы идет Сеньор Марко, беря в жены безродную сироту…

— Что за глупости. Твоя кровь ничуть не хуже крови Веньеров, моя дорогая. Твоя мать принадлежала к одной из самых древних венецианских фамилий, а твой отец… — Беатрис вдруг осеклась, не смея произнести вслух имя, которое теперь было известно им обоим.

— Я так благодарна Вам за эти слова, за все что Вы для меня сделали, — Виттория порывисто приникла к руке своей наставницы.

И окончательно растроганная Беатрис добавила:

— Самое главное для меня, это счастье брата. Он сполна рассчитался за все свои прежние грехи и заслуживает простых семейных радостей. Сможешь ли ты принять его не как опекуна или покровителя, но как мужа, Виттория?

Беатрис знала, что ее вопрос попал в самое сердце юной собеседницы. Та заметно покраснела.

— Клянусь Всеми святыми, можете не сомневаться в этом, сеньора Гритти!

Больше она не в силах была ничего добавить, слишком большое волнение вызвал в ее душе заданный вопрос.

— Значит, мои догадки были верны, я давно заметила, как ты смотришь на Марко.

Глаза Виттории вспыхнули ярким, живым огнем. Наконец-то ей можно было открыто рассказать о том, что мучило ее столь долгое время. Но в голосе ее вдруг прозвучала неподдельная грусть.

— О сеньора Беатрис, я люблю его, я так его люблю… С самого первого дня, когда увидела на Джудекке. Вот только… мне кажется, он никогда не посмотрит на меня как на женщину…Этот брак лишь способ отвести злосчастный рок и ничего более.

— Дитя мое, ты еще совсем не понимаешь, какую власть над мужчиной имеют красота и молодость. Я уверена, что Марко обязательно откроет тебе свое сердце. Пусть не сейчас, но со временем он убедится в искренности твоих чувств. И в этот одинокий дом наконец — то придет счастье.

— Как бы я хотела этого, Сеньора Беатрис. Мне хватило бы даже призрачной надежды на то, что когда-нибудь он …Но разве моя мать не была любовью всей его жизни? Разве такое можно забыть?

Беатрис не смогла произнести ни слова в ответ. Она не собиралась обманывать Витторию, убеждая ее, что образ Вероники уже померк в памяти ее брата. Иногда она и сама не могла понять, какие чувства испытывал он к своей воспитаннице, было ли в его сердце место для новой любви? Собирается ли он когда-нибудь консуммировать этот брак? Или оставит без ответа чувства девушки, предпочтя вести прежнюю холостяцкую жизнь?

Поэтому она лишь успокаивающе обняла ее за плечи, сказав, что в таких вопросах лучше положиться на волю Всевышнего и возблагодарить его за те блага, которые он уже подарил им.

Отправив Витторию спать, Беатрис еще долго сидела у окна, наблюдая за тем, как на город наползают сумерки, прислушиваясь к веселым голосам его жителей, отправляющихся на вечерние приемы и торжества. Эта сторона жизни всегда была закрыта от нее, но слишком хорошо знакома ее подруге — Веронике Франко. Когда-то она хотела отдать свою родную дочь под покровительство куртизанки, подарить ей возможность жить для себя, быть свободной от условностей, затворнической участи венецианской жены… Как давно это было… Теперь юная Виттория заменила ей дочь, и она искренне хотела видеть ее счастливой.

Придется приложить всю свою женскую мудрость и жизненный опыт, чтобы переупрямить Марко, который никак не может отпустить прошлое, выстраивая стену отчуждения между собой и юной невестой. Но несмотря на его отстраненный вид, напускную холодность, Беатрис иногда улавливала в его взгляде, обращенном к Виттории, нежность и страсть, что прятались как первоцветы под все еще крепким и колючим снегом.

Ожидание

Эта поздняя осень в Светлейшей выдалась на редкость затяжной и дождливой. «Сущее господне наказание»- ворчали владельцы открытых уличных лавочек со всякой всячиной, успевавшие наторговать за день лишь пригоршню сольдо. Зато неказистые таверны были полны посетителей, которых загонял в их гостеприимное тепло промозглый ветер.

Приближение церковного поста, длившегося до самого Рождества, заставило сенатора Веньера поторопиться с приготовлениями к свадьбе. Венчание должно было состояться уже в середине ноября, но весь город был в предвкушении этого знаменательного события, последнего до времени благопристойной тишины и показной аскетичности набожных венецианцев. Оно обсуждалось на разные лады всеми посвящёнными: от убеленных сединами сенаторов до последнего кухонного мальчишки.

Самый завидный холостяк Республики, правая рука дожа, прославленный адмирал собирался взять в жены никому не известную юную сироту, что по слухам совсем недавно и по стечению загадочных обстоятельств оказалась под его опекой. Ни лица, ни фигуры будущей сеньоры Веньер не удалось пока разглядеть никому, даже самым известным ценителям женских прелестей в Венецианской лагуне и её окрестностях.

Вся эта шумиха была необходима Марко, он и сам как мог приложил руку к ее созданию. Чем больше людей знали о предстоящем замужестве Виттории, тем в большей безопасности она была.

Сказать, что дож был раздосадован подобным поступком своего советника и почти что названного сына — не сказать ничего. И на это у Паскуале были не только политические причины. Уже несколько лет он вынашивал план выдать за Марко свою внучку Летицию, которой минувшим летом уже исполнилось шестнадцать. Союз Чиконья и Веньеров рисовался в его мечтах как еще один надежный столп, заложенный в будущее благосостояние и процветание Светлейшей. Но увы, эти надежды были разбиты вдребезги неожиданным упрямством и своеволием самого Марко.

И что ему стоило спрятать треклятую девчонку в монастыре, или отослать подальше от Венеции, выправив документы на новое имя? Нет же, он предпочел рискнуть собственной репутацией, расположением своего патрона и наставника, доверявшего ему безгранично все эти годы…Ради чего? Смазливой мордашки!? Последней воли, когда-то горячо любимой им куртизанки? Своих глупых принципов, или желания показать свою независимость? У дожа не было ответа.

Его досада за несколько последних недель постепенно сменилась тихим разочарованием, потом- печалью. Он был слишком стар для того, чтобы вынашивать планы мести и привыкать к новым людям в своем ближайшем окружении. И вот, после нескольких гневных посланий и отказов в аудиенции, Паскуале так и не принял прошение сенатора об отставке с поста его советника.

Но отказ в защите незаконнорожденной дочери французского короля и знаменитой венецианки силами и властью Республики, будто провёл невидимую черту под их доверительными отношениями. Встречи в личных покоях дожа по-прежнему проходили ежедневно, Веньер представлял доклады и донесения, но в глазах старика он уже не видел ни капли прежнего расположения, только усталость и грусть от несбывшихся планов и надежд.

***
В палаццо Веньеров всем теперь заправляла помолодевшая от радостных хлопот Беатрис. У нее было совсем немного времени, чтобы обучить Витторию премудростям ведения большого дома, обращению со слугами, правилам приема гостей и прочим светским условностям. Дом оживал на глазах. Слуги, снующие с поручениями от «временной» хозяйки и выросшие счета поставщиков приводили Марко в замешательство. Привыкший за долгие годы к одиночеству, он ворчал, что не стоит так уж усердствовать и ломать налаженный годами быт. Он не мелкий лавочник, не малый ребенок и еще не немощный старик, чтобы взваливать на плечи юной жены все подобные заботы. Но на этот счет у сеньоры Гритти было свое мнение. Ведь она-то знала наверняка, что для Виттории этот брак не просто способ найти надежное и безопасное пристанище, а Марко — не отец или покровитель, а любимый и желанный ей мужчина. Пусть сейчас в его умной седеющей голове совсем другие планы, пусть он самонадеянно считает, что все продумал наперед, а внутреннему одиночеству, которое он давно для себя выбрал, не грозит даже предстоящий брак. Беатрис была уверена- не пройдет и полгода, как ее невестка станет полноправной женой и хозяйкой не только этого старинного палаццо, знавшего на своем веку столько радостей и печалей, но и маленькой владычицей сердца своего мужа.

В те осенние дни все вокруг для Виттории дышало ожиданием, ожиданием венчания, рождественских торжеств, новой жизни, и всего того неведомого, но желанного, что заставляло радостно биться ее сердце, а мечты впервые не страшась отпускать на волю.

Иногда она закрывала глаза и представляла себе знакомый точеный профиль, суровую складку между густых бровей, проницательный взгляд цвета изумрудных вод Лагуны, под которым ей всегда становилось труднее дышать. Но почему-то не могла представить одного — когда и как признается Сеньору М в своих чувствах. Сможет ли он когда-нибудь полюбить её, или их брачные обеты останутся лишь данью необходимости? В такие минуты ей вновь становилось грустно и одиноко, а на глаза сами собой напрашивались слезы.

Как- то после утренней трапезы, которые Марко очень редко разделял с сестрой и невестой, уезжая из дома еще до рассвета, Беатрис не удержалась от вопросов относительно тех дел, которые заботят брата. Он не выглядел отдохнувшим даже после ночного сна, вертикальная морщинка над переносицей делала его волевое лицо чуть старше. Что-то помимо приготовлений к свадьбе было этому причиной.

Марко признался, что сроки ремонта флагманского галеаса* затянулись и Адмиралтейство проявляло законное нетерпение. Он был опытным моряком, умел добиться беспрекословного исполнения своих приказов на верфи, но столкнулся с множеством трудностей, восстанавливая корабль, изрядно потрепанный временем и старыми боевыми стычками с турками. За последние полгода Веньер выгнал нескольких поставщиков парусины и дерева, набрал новую команду плотников и кузнецов. С ходовым испытанием "Ареса", перед возвращением в строй Венецианского флота, тянуть было уже невозможно: ноябрьские шторма и непогода скоро накроют и этот отдаленный уголок Адриатики.

Сенатор грустно улыбнулся, добавив:.

- Как человек, отвечающий за флот Республики, я обязан следить, чтобы у нас не было ни малейшего сомнения в его надежности. Мы преподали османам хороший урок при Лепанто, но как сказал их посол — лишь «сбрили им бороду, которая врастет снова»**. Их новый флот многочисленный и хорошо оснащенный. Для нас важно сохранять мир, но всегда быть готовыми к войне.

- Значит, ты снова поселишься на верфи, пока многострадальный галеас не будет спущен на воду, — с грустью заключила Беатрис.

- Да, моя дорогая сестра, в ближайшие дни я вновь оставлю вас одних. Но дом как всегда неприступен: Юсуф позаботиться о Вашей безопасности, а ты присмотришь за порядком и…Витторией.

Услышав, что Сеньор М не появится дома еще несколько дней, Виттория долго не могла найти себе места, ей казалось что он избегает ее общества намеренно, тяготясь своей вынужденной "ношей". Ей во что бы то ни стало нужно было найти способ поговорить с ним, побыть наедине, попытаться объяснить ему… Ах если бы ей удалось заполучить его внимание хотя бы на несколько часов!

Когда Марко ненадолго прибыл домой, чтобы перед отъездом на верфь успеть подготовить донесения для дожа, Виттория в присутствии сеньоры Беатрис, решилась осуществить задуманное.

— Какое должно быть это великолепие… — проронила она будто бы невзначай.

- О чем ты? — недоуменно переспросил Марко, внимательно глядя на девушку. Ее щеки тут же вспыхнули, но она не отвела взгляда.

- Возможно, это покажется глупым, но я всегда мечтала увидеть настоящий военный корабль, побывавший в морских сражениях, взойти на его палубу, почувствовать, как ветер наполняет его паруса, делая легким как перышко и быстрым как стрела…

Веньер удивленно хмыкнул. В комнате на минуту повисла напряженная тишина. На языке уже вертелась какая-то шутливая отговорка про девичьи капризы и необходимость следовать морским традициям. Но почему-то он не посмел сказать ее вслух. Его неожиданный ответ заставил Беатрис поражено вскинуть брови, а затем тактично спрятать удовлетворенную улыбку.

-В таком случае, завтра утром я приглашаю вас обеих осмотреть наш прославленный галеас, сошедший с верфи как раз во время последней войны с турками и доставивший им немало неприятностей. Мы совершим на нем небольшой переход по морю.

Лицо Виттории озарилось искренней почти детской радостью, а ее удивительные глаза заблестели от возбуждения. Если бы не присутствие Беатрис и слуг, она непременно бы, в тот же миг забыла о приличиях и робости, и в порыве благодарности поцеловала руку своего жениха.

В ответ Марко тоже не смог сдержать улыбки.

- А теперь мне следует поспешить сеньоры, дела Светлейшей не терпят отлагательств, — сказал он, скрыв свое собственное волнение, принимая от слуги дорожный плащ и прикрепляя к перевязи скьявону.

***
Путь до пристани, в районе ремонтных доков, где стояли на якоре лучшие корабли Венецианской Республики, был недолгим. Виттория была рада каждой минуте проведённой рядом с Сеньором М. Ей нравилось слушать его голос, объяснявший им с Беатрис отличия разных видов судов в скорости и маневренности. Она исподтишка любовалась его посеребренной шевелюрой, мужественными и одновременно изысканными чертами его загорелого и продубленного ветрами лица.

Когда впереди показались высокие мачты, украшенные красными флажками с вышитым золотым львом, мощный корпус галеаса, мерно покачивающегося на волнах, у Виттории невольно вырвался вскрик восхищения. Ей и раньше приходилось видеть легкие одномачтовые галеры, на одной из таких они с сеньорой Гритти были доставлены на Иллирийский берег. Но большие военные корабли, стоявшие чуть дальше на рейде и вооруженные грозными пушками, она видела впервые. Марко любезно протянул Виттории свою складную подзорную трубу.

- Это фальконеты, они легкие и удобные, из них можно стрелять прямо на борту, а это шпирон, он предназначен для абордажа, — пояснял Веньер, когда его гостьи поднялись на палубу "Ареса". Доска с лебедкой плавно доставила их из лодки на высокий борт. Веньер, как все моряки, поднялся наверх по корабельным снастям.

Команда и капитан, выстроившись вдоль борта, приветствовали адмирала и его гостей.

Не прошло и четверти часа с момента выхода в море, как Беатрис пожаловалась на слишком холодный ветер, который заставил ее продрогнуть до костей. Она попросила проводить ее в каюту, но ни в коем случае не прерывать прогулку. Так Марко и Виттория неожиданно остались одни на корме галеаса.

Ему нравилась любознательность и интерес, с которым Виттория слушала его, ее расспросы, и та живая непосредственность, с которой она стремилась осмотреть каждый уголок, запомнить каждую деталь корабля, мужественно вынося порывы ветра.

<tab>- Будь ты мальчишкой, славный бы получился из тебя юнга, — пошутил Марко, и был вознагражден одной из тех улыбок Виттории, что всегда его обезоруживали. — Ни разу не видел, чтобы девушка с такой страстью изучала военный корабль! Я приятно удивлен Виттория.

-Вы многого не знаете обо мне Сеньор М… — вдруг разоткровенничалась она, — Однажды, еще на Джудекке, я всерьез собиралась остричь волосы и переодеться в мужское платье, чтобы проскользнуть на корабль Джованни, который отплывал на Крит по торговым делам.

- Вот как? Джованни это старший сын Канотти? — переспросил Марко, внезапно помрачнев. Сам не понимая до конца, почему его так насторожило воспоминание Виттории.

- Так и есть. Когда я узнала, что Пьетро решил отправить свою единственную торговую галеру с товаром на Крит, не было ни дня чтобы я не приставала к брату с просьбами взять меня с собой…Пока он не согласился.

- Безумный мальчишка! — не сдержался Веньер- И как все закончилось?

- Ну… у Ваноццы всегда был слишком чуткий сон… — просто ответила она, будто речь шла о чем то обыденном.

- Ты огорчена, что твой побег с Джованни не удался? — рука Веньера невольно сжала перила, украшавшие высокий борт.

- О нет, ведь если бы тогда Ваноцца не остановила меня и не задала бы мне хорошую трепку, то Вам не удалось бы меня разыскать в доме Канотти…

- Трудно представить, что стало бы с юной девушкой на борту галеры за несколько месяцев плавания, Благодарение Богу, что тебя остановили!

- Джованни обещал защитить меня, но теперь это не имеет значение…

Тут же к Марко пришла неприятная догадка:

«Твой названный братец мог защитить тебя только одним способом, который по видимому был ему хорошо известен — сделать своей женщиной на корабле»- слова чуть было не сорвались с губ. Веньер отвернулся, чтобы не выдать внезапного приступа мальчишеской ревности. Виттории не нужно знать о том, как сильно она его волнует, как порою ему хочется забыть о своих принципах и обещаниях…

Да, теперь все это и правда не имеет значения. Ты уже не сирота из дома Канотти, и скоро станешь сеньорой Веньер…Может быть сейчас не лучшее время для откровений, но все же… — Марко подошел ближе и взял руки Виттории в свои. — Знай, я никогда не потребую от тебя ничего кроме уважения и доверия, в этом ты можешь быть уверена. Но если у тебя есть возлюбленный, о котором ты тоскуешь, если твое сердце отдано другому… лучше признаться мне сейчас…

Сенатор почувствовал, как кровь бросилась в лицо. Неужели все это время он был старым дураком, возомнившим что эти робкие взгляды юной девушки, ее скоропалительное согласие на его предложение — проявления влюбленности, а не обычной благодарности.

Но Виттория молча подняла на него глаза, до краев наполненные слезами, которые в одно мгновение перевернули ему душу.

- Мое сердце, оно…уже давно только Ваше… — сбивчиво проговорила она, не замечая как по щекам стекают прохладные ручейки. Тут же она попыталась отвернуться, но была остановлена его рукой. Он нежно, но властно взял ее за подбородок, развернув к себе.Еще несколько мгновений его взгляд изучал ее лицо, словно видел впервые, а потом она почувствовала, как его губы коснулись щек, поцеловали веки, покрасневший кончик вздернутого носа и спустились к губам, чтобы подарить ей первый в ее жизни поцелуй. Он был легким и осторожным, но в то же время заставил Витторию замереть от необъяснимого нового чувства. Голова кружилась, палуба уходила из под ног, если бы не сильные уверенные руки Веньера, она потеряла бы равновесие.

Когда-то, в молодости Марко легко расточал женщинам громкие и ничего не значащие признания, но то, что он испытывал теперь, трудно было облечь в обычные слова. Чувства, переживаемые им, были сильными, глубокими, настоящими, то была поздняя выстраданная любовь, явившаяся как ласковое солнце в начале осени, чтобы подарить надежду на новое счастье.

- Я буду беречь его, Виттория, обещаю… — лишь смог ответить он, с трудом оторвавшись от ее манящих порозовевших губ.

Терпение и мудрость — вот преимущества зрелости перед беспечностью юности. Сегодня он итак позволил себе слишком многое. Надо дать расцвести и окрепнуть чувствам Виттории- подумал Марко. Время для страстных признаний еще придет.

Уже в тот момент, когда сенатор подал руку своей нареченной, сажая их с Беатрис в отплывающую из гавани гондолу, его сестре стало ясно-прогулка на корабль не прошла даром. "И все таки, Благодарение Богу, я мудрая женщина. "- довольно подумала Беатрис Гритти, когда разглядела пылающее от смущения и радости лицо своей будущей невестки. Марко держался в своей обычной манере, с виду неприступный как скала, собранный и невозмутимый. Но его глаза были полны нежности, а их цвет теперь напоминал ей как и в юности мягкую зелень весеннего сада.

Спустя несколько дней, слуги в палаццо Веньеров были немало удивлены, когда им было отдано распоряжение накрывать ужин на троих, ведь все последние дни женщины делили трапезу без хозяина дома. Но даже когда сенатор и не отъезжал из дому надолго, то ужинал с семьей редко, всегда задерживаясь до поздна в доках или в совете, по возвращению приказывая принести себе в кабинет лишь кувшин вина и легких закусок. Всем сразу стало понятно, что в доме Веньеров грядут скорые перемены, а их причина в этот вечер была как никогда обворожительна.

О том, что он вернется к ужину, Марко известил домашних коротким письмом, которое доставили еще утром. Теперь, сидя напротив него за большим дубовым столом в каминном зале Виттория чувствовала, как тлеет от его взглядов, которые он время от времени бросал на нее. Все последние дни она не могла позабыть разговор на борту корабля, неожиданный и такой долгожданный поцелуй, те слова, что он ей сказал в ответ на признание.

Марко много шутил, развлекая их с Беатрис рассказами о морских сражениях и бегстве турок, иногда вспоминая забавные истории, случавшиеся с ним и Юсуфом. А Беатрис все выжидала время, когда можно будет не нарушая приличий извиниться и уйти в свои покои, оставив Марко и Витторию наедине.

Наконец, после второй перемены блюд, сеньора Гритти сославшись на усталость торжественно поднялась из-за стола, тайком, по-заговорщически, подмигнув Виттории.

Сегодняшний вечер расставит все по своим местам, в этом у нее больше не было сомнений.

Марко отпустил слугу, прислуживавшего им за столом, приказав лишь поменять свечи в высоких канделябрах. На город спускались промозглые осенние сумерки, но в просторной зале когда-то одинокого палаццо было тепло и уютно.

Под мягким сиянием свечей, кожа Виттории казалась нежным перламутром в обрамлении темной меди рассыпавшихся по плечам густых волос, которых так хотелось коснуться. Теперь Марко мог любоваться ею открыто, не стыдясь своих чувств, не пряча своего восхищения этой расцветающей юной красотой. В последние дни не было ни минуты, когда бы ее образ не сопровождал его мысли. Чем он заслужил такое нежданное счастье? Как его уберечь, как поверить в то, что это реальность, а не плод воображения? Несмотря ни на что, где-то в глубине сознания завозились неприятные вопросы и сомнения. Слишком долго Марко был один, слишком часто разочаровывался в людях, слишком много грехов приписывал себе, и слишком хорошо знал, что за них когда-то придется расплачиваться.

- Ты открыла мне свое сердце, Виттория. Я не стану скрывать, что никогда не смел надеяться и ждать этого. Когда ты впервые оказалась здесь, в моем доме, я видел в тебе лишь испуганного ребенка…

- А теперь Сеньор М? — она испытующе посмотрела в его глаза.

Марко порывисто поднялся со своего места и подошел к высоком креслу в котором сидела Виттория, подавая ей руку.

- Я до сих пор не сделал очень важную вещь. Непростительная забывчивость, — сказал он вместо ответа. Она поднялась, оказавшись так близко к нему, что у нее снова перехватило дыхание, в то же мгновение почувствовав на своем пальце прохладный металл. Марко одел обручальное кольцо и нежно поцеловал ее дрожащую от волнения ладонь.

- Теперь мое сердце полно тобою… Я очень хочу сделать тебя счастливой, но ты так молода, а в жизни так много соблазнов о которых ты еще не знаешь. Не подведи меня Виттория, я уже не молод для сердечных ран… — сказал Марко, мягко очерчивая контуры ее милого округлого лица, мучительно медленно наклоняясь к ее губам, ожидающим поцелуя.

"Клянусь, я никогда не предам"- хотела она сказать ему в ответ, и еще что-то, перед тем как без остатка отдаться его ласке.

Но вдруг из окна раздались громкие звуки лютни, которая явно страдала под руками какого-то горе-музыканта, а потом заплетающийся голос начал старательно выводить строки баркаролы. Веньер в мгновение ока оказался окна и одернул тяжелую портьеру.

Венец

Виттория с нарастающей тревогой прислушивалась к словам песни, доносившейся с улицы. Не трудно было разобрать, что время от времени полуночный певец произносит ее имя. А вскоре она осознала, что этот голос знаком ей с детства. В наемной гондоле, покачивающейся на глади канала, без сомнений был ее сводный брат- Джованни Канотти!

В голове мгновенно сложился ответ на вопрос — откуда он узнал о ее местонахождении. Ведь она сама накануне отослала небольшое послание для Ваноццы, чтобы та не волновалась за ее судьбу, оповестив о грядущем замужестве. Там же упоминалось имя и титул будущего мужа…Теперь Виттория поняла, какая это была глупость. Полуграмотная служанка едва могла осилить пару строк. Возможно Джованни, недавно прибывший с Крита, помог ей прочесть письмо.

Но зачем же ему взбрело в голову заявиться прямо под окна палаццо Веньеров и устроить этот кошачий концерт! В душе Виттории боролся гнев и желание увидеть брата. Ведь в отличие от сводных сестер, они неплохо ладили. Когда-то вместе с ним она собиралась в море, всерьез готовясь к побегу от своих опекунов. Джованни всегда был задирой, возглавляя уличные стычки молодых венецианцев и вызывая приступы мигрени у своей матери. Но несмотря на свой ветреный и вздорный характер, он всегда защищал Витторию от нападок сестер и сеньоры Мартины, а иногда тайком приносил ей какое-нибудь угощение. Порой они вместе забирались на крышу, где юноша без умолку рассказывал Виттории о своих похождениях и уличных подвигах, делился мечтами о дальних плаваниях и приключениях на диких берегах. А еще — обидами на отца, который все никак не решался доверить сыну командование своей единственной и драгоценной галерой. Но Виттория никогда не задумывалась всерьез, что Джованни питает к ней далеко не братские чувства.

— Виттория! Сестричка, я пришел забрать тебя от этого старого дьявола Веньера! Я ведь сразу понял, что ты не зря отправила нам весточку. Спускайся побыстрее и прыгай в мою лодку! Я отвезу тебя домой, на Джудекку. Будет все как раньше, помнишь, о чем мы мечтали вместе? Да, вот так и скажу отцу и матушке- что никому тебя не отдам… А если кто будет против- пусть катятся ко всем чертям! — вдруг начал выкрикивать Джованни.

Марко отошел от окна и, повернувшись, пристально посмотрел на свою невесту. Вид изрядно подвыпившего юноши, голосящего под окнами, вначале показался ему забавным, ведь в молодости ему тоже были не чужды подобные выходки. Как же давно это было…Словно в другой жизни. Однако, когда посреди заплетающихся строк он различил имя Виттории, кровь застучала у него в висках.

— Ты ничего не хочешь сказать мне? — спросил он спокойно, насколько смог, наблюдая ее смятение.

— Это Джованни- мой сводный брат. Не стану скрывать, что я не ждала его визита, даже не знала, что он вернулся из плавания, — ответила она, постаравшись утихомирить тревожно забившееся сердце.

— Но все таки он здесь…И без сомнения очень желает тебя увидеть.

- Я не назначала ему встречи. Мы не виделись с того самого дня, когда он покинул дом Канотти, отправляясь в плавание на корабле своего отца.

Сенатор вновь испытующе посмотрел ей в глаза.

- Что же…Тогда я прикажу Юсуфу хорошенько проучить его, чтобы забыл дорогу к этому дому. Будущей сеньоре Веньер ни к чему давать повод для сплетен, не правда ли? — Марко не сводил внимательного взгляда с лица Виттории, которое пылало словно от близкого огня. Некоторое время она стояла прикованная к полу, не зная как поступить, но мысль о том, что может случиться с Джованни из-за его же глупости, быстро заставила ее выйти из оцепенения.

- Нет! Я сама поговорю с ним, Обещаю, он тотчас же отправится домой и больше нас не потревожит. — попросила она.

Марко печально улыбнулся, глядя куда-то мимо нее. И Виттория почувствовала, как в душу медленно, но верно забирается страх.

- Ты помнишь, о чем мы говорили тогда на корабле? — спросил он тихо, — Я сказал, что никогда не заявлю свои права на тебя, даже если стану твоим мужем. Было глупо надеяться, что столь юная девушка без памяти влюбится в одинокого старого циника вроде меня…Благодарность, это не любовь, Виттория.

- Вы знаете, что это не так. В тот день я сказала правду — мое сердце только Ваше. Еще несколько минут назад… — Виттория замерла, так и не закончив фразу, задохнувшись от негодования и обиды, читая по его глазам, что все ее слова сейчас будут выглядеть неуместным и жалким оправданием. Что бы она ни сказала, он не поверит ей. Неужели, одной лишь глупой выходки незадачливого Джованни хватило, чтобы он усомнился и вновь закрыл свое сердце! А может быть, он никогда и не собирался открывать его по-настоящему?

- Не вини себя, ты еще слишком молода, чтобы разбираться в собственных чувствах. Это я допустил ошибку, на которую не имел права… Спокойной ночи. Я не стану прерывать посвященный тебе концерт, но надеюсь, что к утру он будет окончен, а у тебя хватит благоразумия отвергнуть предложение о возвращении в дом Канотти.

Его последние слова были сказаны тем же спокойным, выдержанным тоном, лишь в красивых изумрудных глазах отразилась непонятная боль. Он покинул комнату почти тотчас же, оставив Витторию наедине со своими мыслями и переживаниями.

Последние дни перед свадьбой они почти не виделись. Веньер сказал Беатрис что у него есть срочное поручение от дожа и попросил закончить приготовления без него. Но Виттория не теряла надежды, что он смирит свою гордыню и прислушается к доводам разума, когда она станет его женой перед Богом и людьми.

***
Огонек свечи в канделябре еще подрагивал в последних предутренних судорогах, прежде чем окончательно растаять. Марко приподнял отяжелевшую голову и с трудом разомкнул налитые усталостью веки. А ведь совсем недавно он наивно мечтал, что именно этой ночью откроет для Виттории всю сладость любви. Но супружеское ложе осталось холодным, и таким же безупречно опрятным, каким его приготовили для первой брачной ночи.

Веньер безрадостно перебирал в памяти фрагменты прошедшего дня: длинную церемонию венчания, фальшивые улыбки и поздравления венецианской знати, разноголосый шум толпы, приветствовавшей их свадебную гондолу, проплывавшую по Большому каналу, праздничный прием в палаццо. Воспоминание о лице Беатрис, светящемся неподдельным счастьем, когда она подвела к Марко его невесту, полоснуло вдруг щемящей болью …

Как была прекрасна Виттория в полуденный час в небесно-голубом подвенечном платье, удивительно шедшем к темной меди ее волос, собранных в изысканную прическу. Нет, никогда он не расскажет ей, как замирало его сердце, когда она стояла рядом с ним перед алтарем, произнося свои клятвы. Она никогда не узнает, каких мук и сомнений ему стоила сегодняшняя ночь.

Марко еще раз окинул взглядом нетронутую постель. Вечером, по старинному обычаю новобрачных проводили до покоев, под громкие возгласы захмелевших гостей. Оставшись наедине с невестой, сенатор на минуту почувствовал как в нем закипает волна той гибельной страсти и нежности, которую он испытывал с того самого дня на Иллирийском побережье, увидев Витторию обворожительной юной сиреной, выходящей из моря… Как легко было сейчас поддаться искушению и отправить к дьяволу все свои благородные помыслы и сомнения… Но одновременно вспыхнуло воспоминание, с какой неподдельной тревогой несколько дней назад она убеждала своего Джованни убраться по добру по-здорову подальше от палаццо Веньеров. Как бросила ему на прощание свой платок…Марко, наблюдавший всю сцену с открытой галереи, не разобрал и половины слов, сказанных ею ночному гостю, но уверил себя, что все это было не иначе как проявлением пылкой молодой страсти, которую Виттория пыталась скрыть.

Она молча приняла распоряжение отправляться в свою комнату. Ее прекрасные глаза, еще недавно сиявшие ожиданием и надеждой, в миг потухли.

- Не смею ослушаться, муж мой. Ведь Вы уже все решили за нас обоих — холодно обронила она, покидая спальню.

Он хотел что-то сказать ей в ответ, успокоить. Но слова замерли у него на языке. Со временем она поймет, что его решение продиктовано лишь желанием дать ей свободу и безопасность, что ему не нужна ее благодарность, которую она по неопытности принимает за любовь.

Да, сейчас после свадьбы еще слишком рано давать волю сплетням о неверности молодой супруги, но позже Виттория решит, как пользоваться дарованной ей свободой. Для всех их брак будет точно таким же как и сотни других, но если Виттория пожелает, она выберет себе любимого мужчину, будь то Джованни Канотти или кто-либо другой…Сама мысль об этом причиняла Веньеру боль, казалась дикой, невыносимой, разъедала проказой его разум и душу, но последняя воля Вероники звучала для него словно обет: «Пусть у нее будет выбор, которого не было у нас, Марко…» Она не будет ни в чем нуждаться, сможет жить так как ей нравится. Не становясь куртизанкой, читать книги, путешествовать, изучать науки, но при этом получит статус законной жены венецианского патриция, наследницы его состояния.

Успокоенный своими мыслями, Марко наконец поднялся из резного кресла с высокой спинкой, в котором провел минувшую ночь, расправил широкие плечи, почувствовав, как приятно растягиваются онемевшие мышцы. Затем он подошел к высокой кровати под балдахином и одним уверенным жестом сильных пальцев смял белоснежные шелковые простыни. Неглубокий надрез руки ножом для фруктов помог дополнить картину. Теперь прислуга не станет сеять подозрения в том, что брак этой ночью не был завершен как полагается.

- Да, все правильно, все так как и должно быть — тихо сказал Веньер, словно убеждая самого себя. Только его душа не испытала при этом ни малейшего облегчения.

Спустя четверть часа дом начал оживать, нужно было успеть просмотреть несколько писем и донесений, отложенных из-за свадебных хлопот. А затем, как и полагается новобрачным, Марко и Виттория должны появиться рука об руку за утренней трапезой.

Веньер решил сам разбудить молодую жену, чтобы ни Беатрис ни слуги не обнаружили, что ночь они провели порознь. Он подошел к ее комнате, в каком-то смятении чувств, словно невидимая длань Рока уже распростерла над ним свою карающую тень. На стук никто не отозвался. Толкнув дверь, он легко ступил на мягкий ковер, почти заглушавший шаги и еще раз постучал по столешнице изящного комода. Обстановка покоев живо напомнила ему о покойной супруге, любившей окружать себя подобными милыми вещицами. Это немного отвлекало ее от грустных мыслей о собственной несчастной судьбе. Он так и не смог ее по-настоящему полюбить ….

Из-за опущенного балдахина не раздалось ни шороха, ни звука. «Милая соня, как бы я хотел, чтобы все было по-настоящему, чтобы ты проснулась сегодня в моих объятьях…Если бы только твои чувства ко мне были хоть на толику близки к моим, я бы никогда не уступил тебя другому…»- подумал он, предприняв еще одну попытку оповестить Витторию о своем появлении в ее комнате. Но ответа так и не последовало.

- Виттория — позвал он, — Виттория!

Наконец его терпению пришел конец, и он отдернул балдахин. Но постель была также пуста и нетронута, как и их вчерашнее брачное ложе.

Сердце Веньера тревожно забилось Он не медля ни минуты оставил комнату и сам обошел старинное палаццо, которое только что пробудилось от ночного сна. Слуги обеспокоенно глазели на хозяина, который появлялся словно обезумевший призрак, в тех местах фамильного дома, где его не видели уже много лет. Расспросы как и поиски не дали никакого результата. Виттория будто растворилась в тумане рассветной Лагуны, подобно тем неземным существам, о которых так любила читать в своих любимых книгах.

***
Походный шатер пропитался едкими мазями и порошками, которыми полевой лекарь пытался облегчить боль своего подопечного. Время от времени он проверял тугую повязку на голове раненого и сокрушенно вздыхал. За тонкими матерчатыми стенами слышались лязг оружия, ржание коней, суета военного лагеря, готовящегося к обратной дороге. Непокоренный Руан будет оставлен на рассвете следующего дня, как и десятки могил с наспех погребёнными сторонниками Бурбона, павшими при его неудачной осаде[17].

В вязкой тишине лекарь неожиданно услышал шепот человека, за чью жизнь боролся вот уже вторые сутки, и сегодня опытному врачевателю стало понятно- битва проиграна. Он склонился над умирающим, внимательно выслушав его просьбу, а затем подозвал своего помощника и отдал ему краткое распоряжение.

— Передай Его Величеству, что господин д Англере просит последней аудиенции. Медлить нельзя, — добавил он, пристально глядя в глаза юноши, давая ему понять, что на счету каждая минута.

Долго ждать не пришлось. Не прошло и четверти часа, под сводами импровизированного лазарета появился Генрих IV,когда-то король Наварры, ныне — король Франции, чья власть все еще оспаривалась непримиримой Лигой.

Опустившись на предложенный слугой табурет около постели, Генрих не без содрогания вгляделся в мертвенно бледное, вытянувшееся лицо легендарного Шико.

- Ты неважно выглядишь, друг мой…И зачем тебе понадобилось играть с судьбой, оставляя шпагу плененному де Шалиньи? Конечно он дворянин, и ты поступил благородно, но зачем было после этого придумывать столь дерзкую выходку[18]?

— Да, признаю, это была моя самая неудачная шутка. Но как было удержаться? Согласитесь, Ваше Величество, она того стоила! Вид его физиономии в тот момент, когда я привел его в ваш шатер с дарственной речью, будет развлекать меня и на том свете.

Генрих невольно усмехнулся, но в его словах слышалась неподдельная горечь.

- При дворе больше не будет человека столь острого ума, языка и шпаги, как у тебя, Шико …

- Мне искренне жаль, мой король. Но видимо Фортуна устала терпеть меня и мои шутки. Я итак ей обязан.

- Возможно, но все же… — Генрих осекся, не зная что добавить. Слова утешения выглядели бы фарсом в этот трагический момент. Они оба знали, что Шико не переживет грядущей ночи.

— Могу ли я озвучить вам просьбу обреченного? Голос умирающего стал немного громче и как будто придал ему сил.

— Тебе незачем спрашивать Шико. Клянусь, ты показал в этом бою, что колпак с бубенцами может венчать не меньше отваги, чем короны знати.

Генрих сделал знак лекарю и слугам, чтобы его оставили наедине с умирающим.

— Прошу, прочтите вот это послание. Оно от моего человека, что служит при дворе дожа Венеции. — Шико, поморщившись от боли, протянул королю маленький конверт, полученный им незадолго до похода на Руан.

Генрих задумчиво пробежался по строкам секретного донесения, знакомая тревожная складка между его бровей стала еще заметнее.

- Что это значит? Какое мне дело до женитьбы советника дожа?

- Это значит, мой король, что та давняя неприятная история, о которой мы с Вами хорошо знаем, больше не угрожает Вашему трону.

- Говори прямо, Шико.

- Некая юная сирота по имени Виттория Франко, в последнее воскресенье перед Великим постом, станет законной женой венецианского сенатора Марко Веньера… На секунду Генрих задумался, восстанавливая в памяти все обстоятельства дела, которое не давало ему покоя несколько лет. С тех самых пор, когда он узнал о существовании незаконнорожденного ребенка своего предшественника — Валуа, опыт подсказал ему единственно правильное решение, хоть и грозившее муками Ада. И вот теперь стало ясно — проблему не решить столь простым способом, все осложнилось во сто крат.

— Как это стало возможным? Я уверен, что здесь не обошлось без твоего участия.

— Вы правы, если бы я не стоял одной ногой в могиле, это послание никогда не попало бы в Ваши руки, я нашел бы другой способ намекнуть об исходе венецианского дела. Но, как видите, мое время плести интриги закончилось.

- Ну что же, я немало удивлен…не будь ты… — Генрих осекся, так и не сказав — «на смертном одре»-.Я был бы крайне недоволен таким поворотом дела. Каков твой интерес во всей этой истории?

- Буду откровенен, Ваше величество…Назовите это чудачеством или сентиментальностью старого шута, но я смел считать покойного Генриха своим близким другом, а потому жизнь его единственной, пусть и незаконнорожденной дочери дорога мне как память о нем…

- У твоей памяти слишком высокая цена…Она может стоить мне головы.

— Поверьте мне, мой король, война с Лигой скоро закончится. Я всегда говорил, что вода и время — два могущественнейших растворителя. Нужно только выждать походящий момент. Вы объедините страну, а Ваш трон укрепится наследниками. Призраки прошлого не смогут причинить Вам вред.

- Как я могу быть уверен.

— Девушка станет замужней венецианкой, ее дети, которые, я смею заметить, не заставят себя долго ждать, не будут иметь никакого, даже мифического права на «наследство своего деда». — Мне было бы спокойнее, если бы мой план удался.

— Я знаю. Но примите последнее слово шута. Стоит ли Вам отягчать свою душу пролитием королевской крови? Если в этом уже нет никакого прока? Генрих замолчал, обдумывая услышанное. Внезапно лицо Шико исказила судорога, на лбу выступили капли пота. — Кажется, пришло время отправиться к другому суверену, правда он будет немножко костлявее, чем предыдущие. Надеюсь, я придумаю для него хорошую шутку…

— Я не сомневаюсь в этом месье д Англере… — ответил Генрих, взгляд которого тут же наполнился глубокой печалью.

Вендетта

Страшные мысли о судьбе Виттории не покидали Марко Веньера ни днем, ни ночью, с тех пор, как девушка исчезла. Если она попадет в беду, в этом будет лишь его вина. Сотни раз он успел пожалеть о том, что позволил себе поддаться глупой неоправданной ревности, запутаться в собственных чувствах. Виттория пережила слишком много унижений за свою недолгую жизнь, чтобы безропотно вынести еще одно.

Беатрис почти не покидала маленькой молельни при палаццо, обращая свои слова и мысли Всевышнему, чтобы отчаянный поступок девушки не обернулся трагедией.

Весь город был тщательно и скрытно прочесан людьми сенатора, но им не удалось найти следов его молодой жены. Веньер позаботился о том, чтобы слухи об этом происшествии не достигли любопытных ушей. Разыскать ее нужно было как можно скорее, ведь наемники короля Франции наверняка ждали удобного случая для выполнения своей черной миссии. Виттория была также и прекрасным трофеем для сторонников Лиги. Выдав ее за подходящего родовитого французского дворянина, они могут требовать в дальнейшем прав на французский престол для внуков последнего короля из рода Валуа.

Визит сенатора в семейство Канотти еще раз подтвердил, какую жестокую ошибку допустил Марко, посчитав, что Виттория питает нежные чувства к своему сводному брату Джованни.

Юноша был найден им в моряцком трактире Риальто, в обществе двух ловких чаровниц, сумевших изрядно опустошить его карманы. Придя в себя после многодневных возлияний, он клятвенно заверил Веньера, что несмотря на все старания, так и не добился от Виттории взаимности, но не терял надежды вплоть до того дня, когда ему стало известно о ее помолвке. Полуночный концерт под окнами палаццо был лишь пьяной выходкой разочарованного юнца. А теперь он и знать не знает, где может находиться его названная сестра.

— Даю Вам слово, достопочтенный сеньор, что на Джудекке не останется ни единого крысиного угла, который бы мы с товарищами не обыскали в поисках моей сестры. Но если я узнаю, что вы обидели нашу Витторию так сильно, что бедняжка осмелилась бежать из вашего дома, поверьте, я не побоюсь встретиться с вами в честном бою! — запальчиво добавил молодой Канотти, сверкнув потемневшим взглядом.

Веньер никогда не позволял себе опускать руки, сдаваясь на милость обстоятельствам, но спустя несколько бесконечных дней изматывающих, безрезультатных поисков, он был близок к отчаянию. Все чаще, забывшись коротким сном почти к рассвету, просыпался от собственного крика, звучавшего эхом в тишине пустой комнаты, почти сходил с ума от этого затянувшегося неведения.

Что бы он ни отдал теперь за возможность вновь видеть ее дорогое лицо, слушать переливы ее веселого смеха, оживлявшего этот огромный дом, дарить ей свою нежность и страсть.…Она была создана для него, он чувствовал это всем своим существом, но позволил себе смять и растоптать все это дивное, тонкое, доверчиво вложенное в его неблагодарные руки.

Вечером, на исходе пятого дня после исчезновения Виттории, когда сенатор почти утратил надежду узнать хоть что-нибудь о ее судьбе, в дверь палаццо Веньеров постучался странный посыльный. Это был худой, оборванный мальчишка, один из многих нечастных попрошаек, готовых выполнить за пару монет любые поручения.

Запечатанный конверт, адресованный сенатору, содержал лишь несколько скупых строк, которые стали для Марко и светом надежды и очередным вызовом судьбы.

«Достопочтенный сеньор Веньер, если участь Виттории Вам не безразлична, жду встречи с Вами в том месте, куда отведет Вас мой посыльный. Вы должны быть в одиночестве, в противном случае девушку Вы больше не увидите».

Несколько раз перечитав послание, Марко медленно поднялся из-за стола и подошел к раскрытому окну. Он вдохнул полной грудью свежий морской воздух, сделал несколько глотков крепкого вина и смял проклятую записку железной хваткой своего кулака. Над городом поднималось зарево заката, наполненное звуками вечерней мессы. Воды Лагуны окрасились багровыми бликами, словно бросая Марко немой вызов.

Что они потребуют в обмен на ее жизнь и свободу? Связаны ли они каким то образом со сторонниками Лиги, а может быть до неё добрались люди Беарнца? Его голова разрывалась от сотен вопросов, а сердце сжималось от тяжести собственной вины. Что же, пришло время заплатить сполна за свои ошибки, и он заплатит, даже если ценой искупления будет его собственная жизнь.

***
Мальчишка-посыльный оказался проворным плутом, ныряя в лабиринт улочек и мостов через каналы словно угорь, ведя Веньера по самым темным и опасным закоулкам города. Привычные для венецианца маска и плащ надежно укрывали сенатора от любопытных глаз, а внушительная фигура делала его нелегкой добычей для местного отребья. Теперь, в подступающих сумерках, Марко можно было полагаться лишь на Фортуну и проверенную в боях адмиральскую скьявону, которая ждала своего часа у левого бока на подаренной дожем перевязи.

Однако, жизненный опыт подсказывал ему, что верная берберская сабля Юсуфа не станет лишней в этом опасном путешествии. Мавр следовал за ними на расстоянии, чтобы не спугнуть мальчишку и не выдать себя. Бесшумной тенью он пробирался среди наступавших сумерек, готовый в любой момент прийти на помощь своему хозяину.

Юсуф не раз выручал сенатора из передряг, считая это своим священным долгом. Мавр хорошо помнил тот день когда турецкая галера, к которой он был прикован несколько долгих и тяжких лет, была потоплена венецианским флотом в битве при Лепанто. Он, чудом спасшийся, едва цепляющийся за обломок мачты, был поднят из воды на лодку Веньера. В благодарность за спасение, бывший галерный раб стал верным слугой и телохранителем молодого адмирала Республики.

Но сегодня на кону была не только жизнь сенатора, в беде оказался "непоседливый воробей"-как окрестил Юсуф Витторию еще в поместье. Эта маленькая своевольная девушка не раз удивляла его как своей отвагой и упорством, так и неизжитой детской наивностью и особой ранимостью. Он привязался к ней, вспоминая собственных дочерей, навсегда оставшихся в далеких диких краях, куда ему уже никогда не суждено вернуться.

***
Улицы становились все уже и темнее, рука Марко под плащом все сильнее сжимала эфес. В таких переулках можно было легко стать жертвой воровского стилета или гарроты[19], поплатившись жизнью за беспечность и невнимательность.

Мальчишка хорошо знал дорогу к назначенному похитителем Виттории месту встречи. Маленькая дверь, окованная железом, громко застонала, впуская их внутрь темного, но довольно просторного помещения. Стены его были грязными и сырыми, словно в одном из казематов Поцци[20], по углам слышалась возня крыс.

Комнату освещал лишь небольшой масляный светильник на вделанном в кирпичную кладку ржавом крюке. Глаза Веньера выхватили из полумрака приближавшуюся к нему приземистую фигуру.

Несколько мгновений сенатор перебирал в памяти лица, стараясь вспомнить, при каких обстоятельствах мог видеть этого неприятного человека с маленькими, словно у грызуна, хищно блестящими глазками. Он смотрел на Марко с загадочной полуулыбкой и скрытым триумфом во взгляде. Но не спешил назвать свое имя, дожидаясь пока его узнают.

Наконец, память сенатора воскресила тот день в доме Канотти, когда он вынужден был вести настоящий торг за право быть опекуном Виттории. Перед ним стоял стряпчий, которому Пьетро обещал руку своей падчерицы. Его имени Веньер так и не спросил, не посчитал нужным, не прислушался к словам, брошенным ему на прощанье несостоявшимся женихом…

Увидев по глазам Марко, что его узнали, стряпчий не сдержал довольной ухмылки, начав разговор вкрадчиво и неспешно, словно растягивая момент:

- Вижу, моя личность вызывает у Вас некоторые сомнения, сеньор…Не стану более таиться. Мое имя Паприцио Фьятти, мы как-то раз встречались, и встреча наша закончилась не совсем приятно… Помните ли Вы, чем именно?

- Я узнал Вас, но не вижу смысла вспоминать обстоятельства нашего знакомства. Меня волнует лишь судьба моей жены. Ради нее я здесь и требую объяснений.

— Не в Вашем положении требовать, уважаемый советник, — голос Паприцио стал громче, — К тому же, Виттория еще не Ваша жена …

— Вам должно быть известно, что несколько дней назад нас обвенчали, — Марко с трудом удержался от желания шагнуть вперед, стиснув горло своего собеседника и приподнять так, чтобы он повис в воздухе, беспомощно болтая ногами. Но такой человек как Фьятти не пришел бы навстречу в одиночестве. В темноте по углам топталась дюжина уличных головорезов, нанятых им для защиты.

Фьятти глухо рассмеялся. Разговор явно доставлял ему удовольствие.

— Вы привыкли сенатор, что всегда слушают Вас, но здесь и сейчас Вы внимательно выслушаете то, что буду говорить Вам я! — стряпчий впился в лицо Марко горящим взглядом. Стало ясно- это был час его мести, момент, который он лелеял в своем воображении несколько долгих месяцев.

— Вы вероломно разрушили мои планы, посчитав, что честь мелкого стряпчего ничего не стоит, что его судьбой можно помыкать в своих интересах. Не так ли сеньор Веньер, прославленный адмирал Венецианской Республики!? Ведь Вы даже не приняли всерьез ту обиду, что нанесли мне, похитив мою дорогую девочку, мою чистую голубку, которая была обещана мне в жены ее приемным отцом! — Чего Вы хотите сеньор Фьятти? Если я своим поступком глубоко ранил Ваши чувства, готов принести извинения. Но ради Всего Святого, если Вам известно что-либо о судьбе Виттории, скажите где она.

- Будьте терпеливы, сенатор! Мне пришлось так долго ждать своего часа…Но Бог милостив, он всегда восстанавливает справедливость.

— Она у Вас? — прямо спросил Марко, доверившись своей страшной догадке. Паприцио вновь улыбнулся.

- Ох, сенатор, ничего то от Вас не скроешь… Вот только моих соглядатаев Вам распознать не удалось, а ведь они денно и нощно следили за Вашим домом… Я хотел выкрасть ее еще до свадьбы, но меня ждала неудача. Ваш черный дьявол всегда был начеку, всегда рядом. О, как же я проклинал Вас, когда Ваша свадебная гондола проплыла по Большому каналу! Какие беды призывал на Вашу голову! Я потерпел поражение, я был почти раздавлен. Но у Всевышнего были другие планы. Кто же мог подумать, что она сбежит от Вас в первую брачную ночь! — стряпчий зашелся хриплым хохотом, — Мой человек заметил ее почти сразу же, на причале, когда бедняжка пыталась нанять лодку. Трудно было удержаться и не помучить вас в неведении столько дней, уж простите. Марко сглотнул нервный ком, его терпение было на исходе.

- Что ты с ней сделал? — его голос скатился в львиный рык, рука рванулась к вороту камзола стряпчего.

- Потише, сенатор! — предупреждающе зашипел Фьятти. Из темноты тут же выступили громоподобные фигуры наемников. — Разве я могу причинить вред собственной невесте? Я лишь нанял повитуху, чтобы та осмотрела мою голубку.

— Что?!

— О, досточтимый сеньор, мои подозрения подтвердились. Ваш брак не был завершен как полагается, Виттория чиста, как белый снег, невинна как в день своего рождения. Уж и не знаю, сенатор, какие силы небесные уберегли ее от Вас, но теперь я могу восстановить справедливость.

— Я готов заплатить столько, сколько скажете. Назовите сумму, — Марко изо всех сил старался держать равновесие.

— Нет, нет, сеньор Веньер…Вы сможете сохранить Виттории жизнь, лишь отказавшись от своих прав на нее. Я тут по случаю составил документ…

На единственном в комнате, покосившемся столе, стряпчий аккуратно разложил кожаную папку, в которых обычно представители его профессии носили важные бумаги.

— Здесь Ваше признание в том, что брак с сеньорой Витторией Франко не был консуммирован и на этом основании он не имеет законной силы. Конечно дож не обрадуется такой выходке своего любимца, да и при дворе возникнут неприятные пересуды…Но поверьте, это лишь малая толика тех страданий, которые довелось пережить мне. Вскоре все забудут об этом, э… недоразумении со стареющим адмиралом и безродной сироткой, которую Вы хотели сделать своей женой… Не думайте, что я не держу своего слова, Виттория станет моей женой! Произведет на свет моих отпрысков, трех, четырех, а может быть… еще больше. Всегда мечтал о большом семействе.

— Идите к дьяволу, Фьятти! Вы всерьез думаете, что Ваш шантаж удастся?! — не выдержав выкрикнул Веньер.

— У Вас нет иного выхода…Если Вы откажетесь, я немедля передам Витторию французам. Как удивительно…Вы ведь когда-то спасли от костра ее мать. Ту самую куртизанку…

При этих словах Марко почувствовал, как внутри все похолодело. Да, этот человек встречался ему в то далекое время, в зале суда, когда Вероника едва не стала жертвой людского ханжества, страха и зависти.

- Не пойму, зачем Виттория сдалась подданным французского короля… Слышал только, что они обещали хорошую цену за ее голову.

На секунду повисло угрожающее молчание. Веньер стоял, словно пораженный громом, стряпчий с нескрываемым удовлетворением смотрел на смятение в его глазах.

— Вижу, что Вы осведомлены лучше меня в этой истории. Но поверьте, нет ничего тайного, что ни стало бы явным, — ехидно процедил Фьятти.

— Я хочу увидеть ее, — вдруг совершенно спокойно сказал сенатор. — Вы действительно думаете, что она здесь?

— Такой человек как Вы предусматривает все.

- Сначала ответьте, что вы решили? Времени у Вас нет, не надейтесь, что я настолько терпелив.

- Я подпишу ваши бумаги… но прежде, дайте мне увидеть ее, в последний раз…,- голос Марко теперь больше напоминал хриплый шепот.

— Как трогательно господин Веньер! Похоже у Вас и вправду возникли чувства к моей будущей жене. Вот только она их не разделила, увы.

- Так Вы приведете Витторию?

Фьятти торжествующе взглянул на сенатора, покорно отступившего к столу, и с наигранным снисхождением, подал знак кому-то из громил, маячивших за его спиной.

Ловушка

Виттория громко вскрикнула в полумраке и резко вскочила на убогом ложе, где забылась коротким и больным сном всего лишь полчаса назад. Ей вновь снилось что -то страшное. Здесь время неимоверно растянулось, каждая минута была равносильна четверти часа, а время суток.

Ей удавалось лишь угадывать, ведь узкое окно под самым потолком маленькой комнатки, в которой ее заперли, было завешено снаружи какой-то плотной тканью. Ее глаза распухли от слез, накатывающих помимо воли. Ей было страшно, ее трясло то ли от пережитого потрясения, то ли от начинающейся лихорадки. Прогулка в одном плаще под пронизывающим ветром после побега не могла обойтись без последствий.

- Ты помнишь меня, Виттория? — спросил стряпчий, в день своего первого визита, подойдя к ней почти вплотную, разглядывая липким и неприятно заблестевшим взглядом.

— Нет… — соврала она. Инстинктивно приготовившись защищаться, по крайней мере, до тех пор, пока силы окончательно ее не оставят.

- А вот я думаю, что ты хорошо меня запомнила, как и то, что Пьетро Канотти-твой приемный отец, одобрил наш брак. Конечно же это было до того, как доблестный сенатор Веньер вероломно разрушил нашу помолвку, купив тебя словно пару перчаток.

— Это не правда! Я ушла с ним по доброй воле и стала его женой потому что полюбила… Возможно, вам сеньор не понятны такие простые человеческие чувства.

Лицо Фьятти побагровело, но он быстро справился со своим гневом, фальшиво рассмеявшись.

— Может быть, я и не разбираюсь в природе чувств, но влюбленные невесты не сбегают от своих женихов в первую же ночь! Не так ли?

- Это вас не касается! — внезапный приступ ярости придал Виттории уверенности и сил — Я требую немедленного освобождения. Вы покушаетесь на свободу жены советника дожа и Адмирала Светлейшей. Когда Он узнает, Вас ждут свинцовые стены или эшафот — голос девушки звучал спокойно, но каждая ее клетка дрожала от волнения.

Паприцио отошел к стене и сел в единственное потертое кресло.

- Советую тебе успокоиться, голубка моя… — произнес он приторно покровительственно, — Успокоиться и послушать…Видишь ли, брак, освященный церковью, еще не брак. Он скрепляется на супружеском ложе. А значит Вы с сенатором так и не стали мужем и женой. Ты еще не сеньора Веньер и, к счастью для вас обоих, никогда ею не станешь.

- Вы хотите меня запугать? — Виттория побледнела, стараясь сохранить остатки самообладания. Фьятти задумал убить ее? Но зачем ему так рисковать? Неужели такой человек способен разрушить свою жизнь ради мести и ревности?

— Отнюдь, — продолжил стряпчий, — Я лишь хочу спасти тебя, а заодно и нашего доблестного сенатора, хотя признаться, охотнее увидел бы его мертвым чем живым.

— Я вам не верю..

- Тогда прочти, — Фьятти вынул из кармана своего темного суконного камзола конверт, — Канотти говорил, что ты обучена французскому. Уроки давались тебе легче чем тупице Джованни.

Виттория взяла послание дрожащими руками. Строки некоторое время не хотели складываться в нечто связное, но вскоре она поняла смысл написанного. Это был приказ от неизвестной, но очень влиятельной персоны, адресованный наемному убийце. Кто-то вынес ей приговор и собирался привести его в исполнение прямо в палаццо Веньеров, не пренебрегая никакими средствами, будь то подкуп слуг, или случайная смерть домочадцев.

На секунду Виттория представила внезапное ночное нападение, попытку безоружного Марко защитить ее, короткую кровавую схватку, два безжизненных тела, найденных слугами на рассвете…В глазах потемнело, горло сдавил нервный спазм.

- Теперь ты понимаешь, что должна отказаться от мысли стать сеньорой Веньер! Как только ты переступишь порог дома сенатора, вместе с тобой туда войдет и его смерть. Твои недоброжелатели добьются своего в любом случае. Веньер не сможет защитить тебя.

Виттория безвольно опустилась на край кровати, ноги не держали ее. Самый страшный ее кошмар чуть было не стал явью. Темная тайна рождения вновь настигала ее, лишая надежды на счастье. — Но почему вы хотите помочь Марко? Разве вы не держите на него зла за прошлое?

- Ох, голубка моя, я не из тех людей которые бескорыстно подвергают себя опасности. В этом городе слишком много тайн, иногда они высыпаются наружу самым неприглядным образом, как горох из мешка. Такие как я не брезгуют подбирать горошины из грязи превращать в золото. Меня не на шутку задел поступок Веньера, но больше всего я хотел узнать, чем же безродная сирота привлекла его внимание, заставив собственной персоной явиться в дом мелкого купчишки с Джудекки и раскошелиться словно Крез. Сначала я полагал, что ты его незаконнорождённая дочь, но мои изыскания зашли в тупик, когда он объявил о помолвке. Вот тогда мне и пришлось изрядно попотеть, привлечь все свои связи, чтобы добраться до истины…Я знаю почему французский король желает смерти дочери венецианской куртизанки, — выдержав паузу заключил Фьятти, не без самодовольства заметив, как изменилась в лице его собеседница.

— Вы выдадите меня французам? — почему-то спросила Виттория, наверняка зная ответ.

— Я конечно люблю деньги, но я не чудовище, — на лице Фьятти вновь появилась неприятная полуулыбка. Есть люди, которые хотят помочь тебе, спасти от уготованной участи. Они хорошо заплатили мне, а я не смог отказать им в содействии.

- О чем вы? — Через несколько недель в портСветлейшей прибудет корабль. Ты отправишься на нем вместе с твоими новыми покровителями туда, куда они укажут. Это твой единственный шанс спасти себя. Да, и самое главное. Ты должна быть свободна от брачных обязательств с Веньером, чтобы в будущем вступить в новый брак. Ничего сложного. Всего лишь несколько написанных тобою строк, правда о том, что ваш брак не был завершен, что сенатор не способен быть мужчиной…

— Мы разделили ложе задолго до свадьбы! — зло бросила она, но вспыхнувшие при этом щеки выдали ее с головой, что не укрылось от цепких глаз Паприцио.

- Это легко проверить! Я тотчас пошлю за повитухой и прикажу осмотреть тебя, даже если ты будешь против. Увидев неподдельный ужас, отразившийся в глазах девушки, Фьятти довольно хмыкнул, — Тебе бы научиться как следует лгать…. Сейчас самый подходящий момент. Подумай, одна маленькая ложь, во имя спасения и твоей и его жизни. Ты должна быть свободна. Это условие твоих благодетелей.

— Кто они?

— Поверь, я не знаю. И не стремлюсь узнать. Предполагаю лишь, что кто-то решил обзавестить парочкой лилий на своем гербе, хоть и с бастардовой перевязью. Оставлю тебе перо и бумагу. А к вечеру приду за двумя письмами. Одно с твоим признанием, другое — для Веньера. Ты должна попрощаться с ним, чтобы избежать лишних вопросов. Напишешь, что якобы готова стать моей женой, попросишь никогда о тебе не вспоминать и не искать встречи. Ты должна убедить его добровольно отказаться от тебя. Поверь, это будет спасением для него и его семьи. Мне тоже не легко расставаться с тобой, но что поделать. Твои неожиданные покровители так щедры, просто по-королевски…

С этими словами Фьятти кряхтя поднял из кресла свою тучную фигуру, и вышел из комнаты, оставляя пленницу наедине со своим горем. Крепкая дубовая дверь по тюремному лязгнула ржавыми петлями, и раздался скрип железного затвора.

Спустя несколько часов Виттория нашла в себе силы сесть за письменный стол. Она решила, что никогда не сможет опозорить Марко, написав лживое «признание» несостоявшейся жены. И пусть Фьятти запугивает ее чем угодно, она предпочтет смерть гнусной клевете.

Последнее письмо для Веньера она все же написала, приказав себе забыть о муках совести, стараясь не думать о том, какую боль причинит Сеньору М.

«…Я прошу Вас даровать мне свободу от брачных уз. В моем сердце действительно нет чувств, которые Вы хотели бы разделить со мной. Вот почему я отважилась на побег. Я благодарна вам за опеку и отеческую заботу, которую вы проявили ко мне, поэтому больше не хочу обманывать Вас и сеньору Беатрис, которая также была добра ко мне. Простите, что поняла это так поздно, доставив вам столько хлопот и неприятностей. Я должна исполнить волю своих приемных родителей, став женой сеньора Фьятти. Я буду жить не привлекая внимания, в той стране, куда отвезет меня муж и не помышлять о большем. Никто не будет знать кто я и откуда, враги потеряют мой след. Это лучшее что может даровать мне судьба. Не проклинайте меня за мой поступок, не ищите встречи, пусть хранит Вас Господь и все его ангелы.»

Она аккуратно сложила бумагу в конверт и безвольно легла на постель. Даже услышав скрип открывающейся двери, когда вернулся Фьятти, Виттория не вышла из своего молчаливого оцепенения, притворившись спящей.

Она расслышала лишь недовольный хмык стряпчего, который не увидел вместе с письмом желанного «признания». Но очевидно решил оставить суровый разговор до следующего утра. С тех пор прошло еще несколько дней, но Фьятти больше не приходил, а еду и питье в комнату приносила хмурая, дородная женщина, больше похожая на вышибалу из портовых таверн, не проронившая с Витторией ни единого слова.

Оглядываясь назад, девушка не могла не сожалеть о своем безумном поступке. Попытка нанять гондолу для отплытия на Джудекку казалась такой же глупой выходкой, как и инцидент на голубятне в доме Канотти, прогулка на Юсуфе в поместье. Каждое из этих «злоключений» могло стоить жизни, и не только ей одной. Виттория проклинала свою отчаянную натуру. Что бы она ни отдала сейчас, только бы увидеть Сеньора М, пусть даже отстраненного и строгого, играющего роль беспристрастного опекуна. Ах сколько можно было найти нужных слов, объясниться с ним. Он бы обязательно выслушал и поверил. Как она могла усомниться в его мудрости и доброте? В его чувствах? Как могла поставить под угрозу честь его самого и его семьи?

Все эти мысли разъедали душу и разум, не давая покоя. Но вот лязгнул засов на тяжелой двери, впуская ее похитителя в сопровождении «тюремщицы», как Виттория окрестила приставленную к ней женщину.

- Ты так и не выполнила моей маленькой просьбы….сказал Фьятти взглянув на пустой стол, где надеялся увидеть конверт со вторым письмом, — Впрочем, я передумал. Не утруждайся. Веньер сам откажется от тебя, если конечно ты как следует его об этом попросишь!

Виттория почувствовала, что ее затрясло, как в преддверии горячки. Неужели Фьяти всерьез думает, что она выдержит такое испытание?

Словно предугадывая ход ее мыслей, Фьятти приблизился к ней почти вплотную, его лицо сияло каким-то особенным ядовитым торжеством.

— Сенатор уже ждет! Нужно поторопиться, Орсина приведет тебя в порядок.

Не медля ни минуты, «тюремщица» достала из принесенной корзины платье и гребень. Пользуясь замешательством девушки, она усадила Витторию на табурет принявшись деловито и грубо расчесывать ее спутавшиеся волосы.

— Что вы задумали? — спросила Виттория, сделав несколько безуспешных попыток вырваться из «заботливых» рук новоявленной камеристки.

- Ты сама отдашь ему свое письмо, при этом будешь умницей и не выкажешь ни капли сожаления или не дай Бог — слез!

— Но почему Вы не передадите письмо сами? Зачем устраивать представление?

— Видишь ли, Веньер упрямо желает тебя видеть, письмо его вряд ли успокоит. Другое дело, если его беглая невеста явится сама и вручит послание лично, да еще и подтвердит подлинность написанного. Глаза Виттории потемнели, она в отчаянии мотнула головой, но Орсина вновь поймала выпущенную было прядь ее длинных волос своей мозолистой пятерней.

— Мне бы не хотелось, чтобы завтрашним утром сенатора выловили из канала с перерезанной глоткой. Он ведь явился на эту встречу без оружия и сопровождения. Бедняга так печется о твоей участи, что позабыл о своей. Поверь, мои друзья из порта знают свое дело. Ночь скроет все…Поэтому советую безукоризненно выполнить наш маленький план.

Виттория побледнела и обмякла на стуле, силы вдруг окончательно оставили ее. Цепкие руки Орсины остановили падение, а несколько легких, но чувствительных пощечин вернули девушку в сознание.

Теперь уже все равно… — подумалось ей. Теперь она лишь загнанная жертва, которой не остается ничего как подчиниться воле судьбы, приняв самый страшный жребий. Если ей нужно отказаться от Марко, ради спасения его жизни, она сделает это.

На краю

Марко показалось, что все происходящее — мистификация, что Фьятти нагло блефует, показывая ему совсем другую девушку. Но несколько мгновений спустя, когда тусклый свет масляного фонаря получше осветил вошедших, его оставили последние сомнения.

Виттория появилась из темноты, словно ангел с фарфоровым лицом, слишком хрупкий для этого мрачного и страшного помещения. На ней было простое, но добротное темное платье, какие носят тихие жены купцов и мелких чиновников, волосы заплетены в тугую косу и аккуратно стянуты на затылке сеткой. Чуть поодаль от нее следовала суровая коренастая женщина, очевидно нанятая Фьятти в качестве ее горничной.

— Что же, сенатор. Я выполнил ваше условие. Как видите, Виттория выбрала скромную, но обеспеченную жизнь, под крышей нашего общего дома. Не так ли, голубка моя?

— Да. Это так… — произнесла девушка, едва разомкнув пересохшие от страшного волнения губы и, опустив глаза, протянула Марко сложенный вчетверо проклятый листок.

Сенатор приблизился и, протянув руку, на долю секунды коснулся холодных как лед хрупких пальцев, взял предложенную записку.

Слова, написанные ею, казались ему не более реальными чем весь разыгрываемый спектакль. Но внезапно Виттория заговорила сухо и спокойно, не глядя на собеседника, словно за несколько дней превратилась из юной беззаботной девушки во взрослую, деловитую жену стряпчего. Подобранный наряд еще более подчеркивал это образ:

— Все что здесь написано- правда… Простите меня и освободите от данных мною обетов. Я сделала выбор, который хотела дать мне мать, и если вы еще верны своей клятве, то выполните то, о чем я прошу. Лучше стать честной женщиной, матерью семейства, чем скрываться в стенах роскошного палаццо на положении фиктивной жены.

Марко слушал эти жесткие фразы, изо всех сил стараясь сохранить здравомыслие и выдержку. Никогда он не видел Витторию такой чужой и надменной. И с каждым произнесенным ею словом, сенатор все больше сомневался-ложь ли это? Возможно, что стоявшая перед ним девушка была истинной, а не притворной Витторией. Это он видел в ней невинного ангела, ничего не знающего о жизни. Возможно ли, что он так чудовищно ошибался?

— Почему ты не сказала мне раньше? Почему не призналась, что тебя мучает данное мне обещание? Зачем признавалась в чувствах, которых не было? — спросил он безуспешно стараясь поймать ее взгляд.

«Скажи Виттория, скажи что все это не правда? Зачем ты согласилась на это лицедейство? Чем он запугал тебя? Что пообещал?» — молили его глаза обращенные к ней.

— Вы бы не стали слушать, ведь вы стремились защитить меня любыми способами, я же по неопытности запуталась в своих решениях. А когда опомнилась-было уже поздно. Сеньор Фьятти помог мне разобраться…И..

— Нет, ни слова больше… — Марко поднял руку в останавливающем жесте, почувствовав как все внутри сжалось от боли, не в силах слушать, как эти прекрасные нежные губы, которых он коснулся лишь раз в первом и единственном поцелуе, произносят вещи, которые не мог, но должен был принять его разум.

Он не мог прийти в себя. Виттория словно выбила опору у него из-под ног, и теперь Веньер беспомощно болтался в петле собственных растоптанных чувств и мыслей.

— Вот и славно! — раздался где-то рядом довольный голос Фьятти. Он прекрасно видел эффект, который произвели на Марко слова Виттории, — Даруйте право этой несчастной сироте выбрать свое будущее! Если в Вы действительно желаете ей добра. Расторгнуть брак конечно же будет не просто. Скандал неизбежен, но кто в Венеции без греха…Дож в конечном счете будет рад такому исходу и постарается закрыть рты самых свирепых сплетников. Его племянница, по слухам, все еще не обручена. Не пройдет и года, как он устроит долгожданный союза Чиконья и Веньеров. Осталось уладить некоторые формальности, подпишите бумаги сенатор!

Фьятти был опьянен своим успехом, ему казалось что он даже сделался на голову выше могущественного нобиля, который всегда вызывал у него невольную зависть. «Власть, богатство, красота, военная удача, не слишком ли много для одного человека?»- не раз задавался вопросом Паприцио, разглядывая из-за спин придворных или уличных зевак внушительную фигуру адмирала Светлейшей.

Но в этот миг ему впервые удалось почувствовать собственное превосходство над Веньером. Это его продуманная стратегия опрокинула все фигуры на доске сенатора, когда-то смотревшего на Паприцио с презрением, словно на ничтожную блоху.

Окончательно осмелев, Фьятти сделал попытку взять Витторию за руку, показав Веньеру кто здесь правит бал. Но иногда ничтожный просчёт стоит всей выигранной партии.

Она брезгливо дернулась, словно загнанная лань под жадной рукой охотника. Маска, придуманная ею, на мгновение дала трещину, взгляд заметался, руки в отчаянии стиснули подол платья. Все это не укрылось от глаз Марко.

Как могла девушка, смирившаяся со своей судьбой, испытывать такое животное отвращение и страх к мужчине за которого согласилась выйти замуж? Он устыдился собственной мнительности. Как он смел поставить под сомнение ее трогательное признание на корабле, ее слёзы, ее взгляд обращённый к нему перед алтарем?

— Взгляни на меня Виттория! Я хочу чтобы ты ещё раз, глядя мне в глаза повторила, что не желаешь быть моей женой, — потребовал он непререкаемым тоном.

Она повернула голову и Марко наконец-то встретился с ее взглядом. Бездонные лесные озера, которыми он так часто любовался, покраснели от частых слез, они просили его о помощи, выдавая отчаяние своей обладательницы, непокорные ее воле.

Почувствовав, что больше не может сдерживать свои чувства, она склонила голову вместо ответа. Тотчас Веньер понял, что его благоразумие разлетается на куски. Следовало еще потянуть время, все просчитать и только потом обнажить засидевшийся в ножнах клинок. Он даже не был уверен в том, удалось ли Юсуфу незаметно выследить место встречи, не знал, сколько наемников у Фьятти и сможет ли он в одиночку победить в этой схватке. Его поглотила волна багрового гнева.

Марко сделал шаг к столу, сделав вид, что готовиться обмакнуть предложенное перо в чернила и сделать короткий росчерк на документах, но в ту же секунду стряпчий Фьятти полетел на пол, схватившись за окровавленную грудь. Непонимающе вытаращив глаза, он словно большая рыба беззвучно шевелил губами, а спустя несколько секунд бездыханно обмяк на полу.

Виттория, словно одержимая неведомой в ее хрупком теле силой, крепко вцепилась зубами в руку Орсины, подскочившей к ней чтобы оттащить к двери. Очевидно она не ожидала, что эта хрупкая девушка будет сопротивляться с остервенением дикой кошки и на мгновение разжала хватку. Этого оказалось достаточно, чтобы Виттория успела отскочить к противоположной стене, оказавшись прямо за широкой спиной Веньера, отражавшего удар за ударом нападавших на него наемников.

Звон оружия и предсмертные крики дали сигнал Юсуфу, уже давно караулившему хозяина рядом с домом. Мавр не успел уложить двух наемников в узком коридоре, как им на смену подоспели еще трое. Ему было не привыкать к серьезным схваткам, не раз в открытом бою им с хозяином доводилось вдвоем отражать атаки десятков врагов. В такие моменты все вокруг сливалось в единый адский котел, преисполненный кровью, потом и болью. Вот и сейчас Юсуф не считал нападавших, стремясь поскорее добраться до Веньера, прийти ему на помощь.

К тому моменту, когда мавру удалось пробиться в комнату, сенатор, прикрывая собой Витторию, вынужден был сражаться против четырех головорезов. Скорее всего, они составляли личную охрану Фьятти, т. к. были весьма ловки в ближнем бою. Несмотря на свой военный опыт и мастерство, Веньер чувствовал, что силы постепенно покидают его. Схватка слишком затянулась. Силы были не равны. Ему удалось уложить одного, но остальные не собирались сдаваться.

Виттория была в отчаянии, лихорадочно придумывая, как помочь Марко, видя, что с каждой минутой ему все тяжелее отражать атаки. Один из нападавших отвлек внимание сенатора ловким маневром, выбив скьявону из его рук, другой приготовился нанести смертельный удар.

Решение пришло к Виттории само собой. В два прыжка преодолев небольшое расстояние, она сдернула со стены масляный светильник и запустила им в лицо наемника, тотчас услышав его душераздирающий крик. Этой секунды хватило, чтобы Веньер вновь овладел положением и поднял свое оружие.

Боковым взглядом Марко разглядел влетевшего в комнату Юсуфа. Со своей страшной, обагренной кровью противников, саблей он был похож на ангела смерти. Несколько умелых взмахов, и третий нападавший, взвыв от от боли упал на пол. Веньер воспользовался смятением оставшихся двух и сделав выпад, пронзил одному из них руку. Оставалось разделаться с последним наемником, но как оказалось, в одной из комнат прятались еще пятеро.

«Где простой стряпчий нашел средства на целый отряд головорезов? Возможно это будет их с Юсуфом последняя схватка…»- возникла на миг и тут же погасла в голове Веньера тревожная мысль, когда названные гости атаковали их. Времени на размышления не было.

Виттория забившись в угол ужасом следила за неравной схваткой, страшный исход которой казалось был предрешен. Ей оставалась лишь молитва.

— Нет, нет, так не должно быть, это не возможно… — повторяла Виттория как в бреду, чувствуя что все происходящее вокруг растворяется в черном тумане, накрывшем ее сознание.

Охваченный огнем подручный Фьятти катался по полу, языки пламени перекинулись на высохший стол, который вспыхнул как спичка, на остатки деревянных панелей на стенах, поползли к потолочным балкам. Густой дым наполнял комнату, уже мешая противникам разглядеть друг-друга. Звон клинков, крики боли и проклятия смешались в один страшный гул.

Какими бы опытными воинами не были Марко и Юсуф, силы уже оставляли их. В один момент двое рослых наемников обрушили на могучего мавра ряд сильных ударов, оттеснив к окну, а Веньер в одиночку пытался отбиться от оставшихся. Сквозь дым и кровавую пелену, уже застилавшую глаза он пытался разглядеть хрупкую девичью фигурку, закрыть ее своей спиной, но видел и слышал лишь звон оружия и предсмертные хрипы врагов.

Закат лег на воды Лагуны багровым пологом, где-то в дали затихли звуки вечерней мессы, Светлейшая мирно погружалась сон, под сенью своих золотых львов, словно не ведая о грехах, творившихся в темном ее чреве.

Марко почувствовал, сильный удар по руке, не удержав скьявону. "Все кончено" — подумалось ему, когда убийца приготовился сделать смертоносный выпад. Но тот вдруг полетел ему под ноги, схватившись за живот, насквозь пронзенный чьей-то шпагой.

Веньер поднял глаза, различив среди дыма наполнявшего комнату несколько фигур в одинаковых темных плащах, умело орудовавших шпагами. Такое мастерство могло быть отточено только у лучших фехтмейстеров. Наемники падали на пол один за другим.

— Спасайтесь сенатор и спасайте девушку! — крикнул с сильным французским акцентом один из незнакомцев.

Юсуф, уж стоявший на ногах, зажимая рану на плече, выбил заколоченное окно и с ловкостью кошки, удивительной для его могучего телосложения, спрыгнул воду Канала. Марко, не теряя времени подхватив на руки лежавшую без чувств Витторию, последовал его примеру, стремясь побыстрее покинуть проклятый дом, едва не ставший их могилой.

Ледяная вода мгновенно сковала грудь, заставив задохнуться. У них было совсем немного времени, чтобы выбраться на сушу, перед тем, как холод лишит их остатков сил.

Отплывая, Веньер услышал как в воду спрыгнули еще несколько человек, решив, что поблагодарит загадочных спасителей на берегу. Дом уже был охвачен пламенем, пожиравшем тела убитых в нем этой страшной ночью.

Виттория пришла в себя от падения в воду и, преодолевая боль в охваченных холодом руках и ногах, тут же принялась грести изо всех сил, помогая Марко. Плавать она научилась еще тогда, в Иллирии. Как кстати был сейчас этот навык. Ведь ослабленный схваткой Веньер тоже с трудом держался на воде.

Все трое выбрались на берег измученными и дрожащими от холода. Виттория уже не могла стоять на ногах, почти теряя сознание.

Незнакомцев, так неожиданно пришедших им на помощь, нигде не было. Словно они растворились в воздухе, также как и появились.

Марко поднял Витторию на руки, прижимая к себе как редкое, добытое в битве сокровище, будто не чувствуя усталости, холода и боли от мелких, но кровоточащих ран, которые успели нанести ему в схватке. Она почти перестала дрожать, прижимаясь к его сильному телу, успокаиваясь и согреваясь его теплом. Даже в гондоле, Виттория не разомкнула рук вокруг его шеи, будто страшась потерять навсегда. Юсуф следовал за ними как всегда огромной, но бесшумной тенью, зорко приглядываясь к любым шорохам и звукам за их спиной.

Они ничего не говорили друг другу, слова были лишними и неуместными после всего что произошло. Марко крепко прижимал худенькую фигурку Виттории к себе, чувствуя всем телом и душой, как она преданно и доверчиво тянется к нему.

По прибытию в палаццо, их встретила разрыдавшаяся от радости Беатрис. Напряжение последних дней вырвалось наружу, и сеньора Гритти не смогла удержаться, вопреки всем правилам и законам этикета. Но все же она быстро совладала со своими эмоциями, разглядев наконец в каком виде предстали перед нею Марко и Виттория. Оба были насквозь мокрыми, со следами копоти и крови на лице и одежде. Но не размыкали рук, словно это был их последний день.

— Я думаю, вам обоим сейчас не повредит хорошая ванна и отдых. А тебе брат- услуги нашего лекаря- заключила Беатрис, и не дожидаясь ответа, отдала несколько скупых распоряжений слугам. Марко хотел было возразить ей, что вызывать лекаря из-за нескольких царапин — пустая трата времени. Но последствия схватки уже ощущались во всем его теле, несмотря на многолетнюю выдержку и привычку выносить любые физические испытания. Поэтому, он позволил сестре сделать все, что она считает нужным, и для Виттории в том числе.

— Моя отважная сирена, — ласково сказал он, подняв лицо девушки к себе, и заглянув в любимые зеленовато-карие глаза — нам и правда следует прислушаться к Беатрис.

Она кивнула в ответ, нехотя выпуская его руку из своей.

Проворная камеристка, недавно нанятая Беатрис услужение будущей сеньоре Веньер, быстро освободила Витторию от мокрого платья и помогла опуститься в восхитительно пахнущую горячую воду. Только сейчас она почувствовала свою усталость от потрясений последних дней и часов. В доме, где держал ее Фьятти, ей не удавалось сомкнуть глаз. Полузабытье, в которое она время от времени впадала, перемежавшееся со слезами, трудно было назвать полноценным сном.

Но сейчас она вновь была в безопасности, среди любимых и дорогих ей людей. Осознание этого разлилось по телу успокаивающей и целительной волной. Все было позади. Виттория позволила себе насладиться покоем и вниманием, окружившим ее. Ночная рубашка из тонкого батиста, отделанная изящным кружевом, казалась невесомым облаком, ласкающим кожу.

Все страхи и волнения растворились, как только голова коснулась мягкой подушки, взбитой умелыми руками. Виттория забылась крепком сном, больше похожим на забытье в которое впадают люди, коим довелось пройти через ад и вернутся обратно.

Подарок для лилии

Открыв глаза, Виттория была удивлена, почему видит не рассветные лучи, пробивающиеся сквозь ставни, а розоватые предзакатные облака, щедро позолоченные солнцем, готовым скрыться водах Лагуны.

Она растерянно посмотрела вокруг, пока ее взгляд не остановился на глубоком кресле с высокой спинкой, стоявшем недалеко от кровати. Виттория различила знакомый точеный профиль, очертания мужественных скул, тонкую линию красивого рта.

Очевидно, Сеньор М пришел сюда днем, но не посмел разбудить ее, преданно охраняя сон своей юной жены. Глаза его были прикрыты, дремота одолела Марко против воли. Не в его привычках было проводить в постели большую часть дня, но после вчерашних испытаний, сенатор проснулся лишь к обеду. Обеспокоенный состоянием Виттории, он пришел проведать ее, убедиться, что ее долгий сон не признак болезни, вызванной сильным нервным потрясением и вынужденным купанием в ледяной воде. Осторожно откинув одеяло, Виттория поднялась с постели и сделала несколько шагов по направлению к креслу. Ей вдруг захотелось коснуться Сеньора М, чтобы понять, что все это не сон а реальность, что все беды уже позади.

Тонкие пальцы легли на его руку, потом вспорхнули к линии подбородка, впервые изучая столь интимно и смело. Но Виттория не ощутила стыда или неловкости, Когда его глаза открылись, она прочла в них смесь удивления и нескрываемой теплой радости. Марко позволил ей продолжить свое маленькое исследование, оставаясь некоторое время недвижимым и не произнося ни слова. Лишь только глубоко вздохнул, когда ее пальчики зарылись в его волосы. Этот момент был так нежен, что он все не решался разрушить его очарования. Такой он видел Витторию в первый раз. Как непростительно долго он не позволял себе рассматривать в ней женщину и возлюбленную!

Но сейчас все страхи и предубеждения были уже позади, их стерла волна страсти и нежности, которая охватывала Веньера с каждой секундой. Наконец, он легонько притянул ее ближе и усадил к себе на колени, склонившись к манящим розовым губам, приоткрытым в ожидании. Виттория замерла в его руках, когда он углубил свой поцелуй, передав ей силу своего чувства и желания, она безвольно откинула голову, предоставляя ему право покрывать мелкими и чувственными поцелуями ее шею. Она была так отзывчива и естественная в тех новых ощущениях, что он дарил ей пользуясь преимуществом своего опыта, что почти сводила его с ума.

Он замирал, любуясь ее горящим взглядом, преобразившимся и полным любви. «Клянусь, я никогда не позволю причинить тебе вред. Ты станешь только моей» — говорили в ответ его глаза. И от этого горячего безмолвного обещания щеки Виттории заливались краской, густые ресницы трепетали от неизвестного и сильного чувства, что пробуждалось в ней рядом с мужем.

Сейчас его уже не сдерживали пустые сомнения, в этот вечер Виттория должна была познать радость любви в его руках. Он потянул шнурок ее ночной рубашки, поймав одурманенный ласками взгляд.

— Виттория… любимая… — шептал он, покрывая поцелуями ее атласную кожу. И казалось ему, что никогда прежде он не испытывал такой щемящей нежности и столь сильной страсти, слитой воедино, словно колдовское зелье.

Она полностью доверилась ему, позволяя дарить самые смелые ласки, пытаясь, пусть и не умело, отвечать ему тем же, приводя Марко в исступление. Он старался сдерживать свое желание, быть нежным и внимательным, чтобы не причинить ей лишних страданий, проводя через неизбежную боль к великому наслаждению. И когда в самый сладкий миг она забилась в его руках, по русалочьи разметав волосы, отпустив остатки девичьей робости, он почувствовал, что потери и одиночество прежней жизни меркнут и растворяются в охватившем его безграничном счастье.

***
Утро, по своему обыкновению, не выгнало сенатора Веньера из дома. Слуги тихонько перешептывались, скрывая радостные смешки, что у новобрачных наконец-то наступил настоящий медовый месяц. Слыша в ответ на осторожный стук в дверь грозный ответ своего хозяина, они оставляли приготовленный поднос с едой около супружеской спальни и деликатно удалялись. Беатрис, в свою очередь, как могла оберегала покой Марко и Виттории. Дважды посланник дожа уезжал обратно с заверениями сеньоры Гритти в том, что ее брат еще не вернулся из поместья, где проводит время со своей молодой женой.

Веньер погрузился в мир обретенного счастья, не уставая дарить Виттории свою любовь и ласку, позволяя ей делать все новые и новые восхитительные открытия в мире чувственных удовольствий.

— Чего нам ждать, Марко? Наемники французского короля не оставят меня в покое… — спросила Виттория, когда туман первых восторгов страсти стал рассеиваться и она осознала, что возвращение к реальности неизбежно.

— Блеф Фьятти был очевиден, ему нужно было запугать тебя, заставить отказаться от брака со мной и выгодно продать противникам Беарнца, задумавшим династическую интригу. Но теперь ты полноправная жена венецианского патриция, и будущая мать его детей. Ты больше не опасна для французской короны.

Он притянул Витторию к своему сердцу, оставив целомудренный, успокаивающий поцелуй на кончике ее гордого, чуть вздернутого носика.

— Никогда не сомневайтесь сеньора Веньер, в том, что любого врага, вставшего на пути к нашему счастью, будет ждать участь Паприцио Фьятти, — строго сказал он, и светлая зелень в его глазах на мгновение наполнилась свирепым львиным блеском, не оставлявшим повода для сомнений.

Марко так и не удалось выяснить, кем были загадочные французы, пришедшие к ним на помощь в ту страшную ночь. Их словно поглотил туман, разошедшийся над Лагуной в сырой темноте. Были ли это посланники короля из Наварры, узнавшего о планах легистов насчет Виттории и решившего сменить гнев на милость? Или случайные прохожие, люди чести, услышавшие звуки сражения в доме и увидевшие, как стая головорезов атакует венецианского патриция. Возможно когда-нибудь он узнает и отблагодарит спасителей, ведь судьба не раз показывала ему, что части любых головоломок в конце концов складываются, а тайны выходят на свет, даже если на это требуется целая жизнь.

***
Последняя неделя перед Великим Постом была наполнена звуками ежегодного карнавала. Светлейшая вновь открывала свои обьятья искателям всевозможных удовольствий и чудес.

В кварталах Пьяцетта, Рива де Скьявони, на площади Святого Марка разыгрывались кукольные комедии, а бродячие астрологи с затуманенным взглядом и гадалки в пестрых нарядах предсказывали будущее, уличные акробаты заигрывали со смертью на глазах охающих зевак, балансируя на невесомых канатах, натянутых между окнами палаццо, или выстраивая человеческие пирамиды. Страшным потусторонним голосом разговаривали чревовещатели, укротители показывали дрессированных хищников, привезенных из далеких стран, уличные артисты разыгрывали фривольные, а порой непристойные пьески. Патриции и простые горожане, играли в мяч, а на центральной площади устраивали бой быков или «охоту» на медведя. Казалось, что по улицам Венеции течет разноцветная река.

Каждый, скрыв лицо под праздничной маской, мог назначать свидания и смертельные дуэли. Счастливые пары отплывали от пристани в легких гондолах, растворяясь в пьянящей свободе этих благословенных дней. Над многочисленными каналами разносились звуки баркароллы. Воздух напоминал дивный напиток, сотканный их ярких огней, вечерних туманов, азарта, любови и ревности.

Виттории нравилось выходить из дома в сопровождении Марко. Маска позволяла им как и другим жителям Светлейшей быть неузнанными, предаваясь всеобщему веселью: слушать уличных музыкантов, останавливаться у шатров бродячих артистов, танцевать, любоваться яркими огнями бессонного праздничного города, скользя в гондоле по глади Большого канала. Там, вдалеке от шумной разноголосой толпы, под сенью звезд, она забывалась в его долгих и страстных поцелуях, отрывистых нежных признаниях, произносимых приглушенным хриплым голосом, поддаваясь чувственной и греховной атмосфере в которой утопал весь город.

Уже заполночь, возвращаясь в палаццо Веньеров, Марко вносил ее в дом немного уставшую, сонную и ошеломленную торжеством карнавала, но все еще жаждущую его ласк. Сам помогал снять платье и башмачки, позволяя ей невинно но безжалостно кокетничать, разжигая в нем и без того бушующую страсть. Магия женственности, которой щедро одарила Витторию природа раскрывалась в ней с каждым днем все ярче, под его внимательными руками, нежными и жаркими поцелуями.

Последний день всеобщего торжества — Марди гра, накануне сорокадневного поста был особенно ярким, город ликовал, пользуясь опьяняющим чувством свободы и вседозволенности. Не было больше ни патриция в длинной мантии, ни носильщика, который целует ее край, ни шпиона, ни монахини, ни благородной дамы, ни инквизитора, ни фигляра, ни бедняка, ни иностранца. Уже завтра простому венецианцу не выйти безнаказанно на улицу, скрыв свое лицо под искусно украшенной личиной, завтра все вернется на круги своя. Раскованная куртизанка вдруг окажется почтенной матроной, а разодетый по последней моде патриций — простым лавочником. Из вод канала выловят тела несчастных, ставших жертвами грабителей или ревнивцев. Карнавал возьмет свою страшную дань за несколько дней ликования и потворства любым порокам.

Веньер знал, что Виттория ни за что не захочет пропустить последний роскошный прием во дворце дожа и полночную церемонию снятия масок на площади Святого Марка. Сегодня она выбрала яркое бирюзовое платье, украшенное атласными лентами и тонким серебряным шитьем, загадочную черную моретту[21], Марко же предпочел золотую полумаску и роскошный темно-синий плащ.

В дни карнавала, Веньеры почти всегда отправлялись на прогулки без сопровождения, давая возможность Юсуфу сполна насладиться обществом прелестных соблазнительниц всех сословий, которых статный мавр в ярком наряде завоевывал без особого труда.

Уличные представления не прекращались, сменялись одно другим красочные шествия. Чтобы миновать толпу, сенатор приказал своему лодочнику причалить у самой свободной пристани. Выйдя из гондолы он помог Виттории выбраться на удивительно пустынную в этот час мостовую.

— Достопочтенный сеньор! — резкий оклик на ломанном венетском[22] тут же заставил его обернуться. Пятеро незнакомцев, возникших словно из преисподней в непроницаемо черных плащах и мертвенно бледных вольто обнажив шпаги окружили их волчьим кольцом.

Марко сорвал с пояса кошелек и бросил его под ноги грабителям, но призывный звон золотых монет не вызвал у них ни малейшего интереса. Веньер сжал эфес, почувствовав горечь страшного предчувствия, готовясь в любую секунд отразить удар. Как бы там ни было, он еще не растерял боевых навыков, приобретенных в войнах с турками. Не без труда, но он сможет защитить Витторию. К тому же, лодка совсем рядом, даже если несчастный гондольер уже мертв.

— Чем могу помочь, сеньоры? — ответил он как можно спокойнее.

— Мы пришли за вашей спутницей, сенатор. Как ни прискорбно, но она должна умереть. Если Вы окажете сопротивление, нам придется заколоть и Вас.

Виттория почувствовала как подкашиваются колени, на спине выступил холодный пот.

— Вы отправитесь на тот свет гораздо раньше- прорычал Веньер, освобождая скьявону.

За мгновение до смертельной схватки воздух содрогнулся от мушкетонного выстрела. Убийцы разомкнули круг, уставившись на смельчака, который посмел разрушить их планы.

— Au nom du roi, je vous ordonne de vous arrêter[23]! — раздался уверенный зычный голос, который Веньер узнал бы из тысяч других. Хотя маска не позволяла увидеть его лицо, Марко ни на минуту не сомневался, что этот человек был одним из тех загадочных спасителей, явившихся на подмогу им с Юсуфом в горящем доме.

Подойдя ближе, француз протянул одному из "брави" письмо, заговорив с ним на родном языке. Диалог был непродолжительным. Как только человек в белой маске вскрыл печати и прочел послание, его рука сделала привычный знак, подав соратникам сигнал к отступлению. Они тут же растворились в наступивших сумерках, словно их никогда не было на этой пристани. Марко вложил в ножны не пригодившееся по счастью оружие. Он не говорил по французски, но знал что незнакомец, в очередной раз избавивший их с Витторией от страшной участи, поймет его.

-Как мне благодарить Вас, месье за то что Вы сделали? Могу ли узнать Ваше имя или имя человека которому Вы служите?-спросил сенатор.

-Вам следует благодарить не меня, сеньор, а моего хозяина, но я не могу назвать его имени…

- Это король?

- Нет, господин Веньер, король сидит уже слишком прочно и высоко, чтобы думать о том, что его беспокоило раньше. -Но кто же тогда? Незнакомец, выдержал паузу, напоследок ответив:

-Мой хозяин велел передать Вам сенатор, что для последней лилии Валуа он сделал свой прощальный подарок. Пусть отныне она цветет без опаски под крылом золотого льва.

Эпилог

— Закрой же окно, Фернель! Я не люблю зимних сквозняков! — Немолодой сухощавый мужчина, сидевший в резном кресле у очага, взял кочергу и пошевелил яркие угли. Его давний друг- один из придворных лекарей короля Генриха IV недавно вернулся из Венецианской Республики и теперь собирался рассказать о долгожданных новостях.

— Не стоит ворчать, Вы ведь никогда не были неженкой, да и климат здесь гораздо приятнее чем в Париже. Помнится, раньше вы костерили на чем свет парижскую слякоть и грязь — улыбнулся Жак Фернель и заглянул в по прежнему живые и любознательные глаза "старого лиса".

— Ты прав, наверно я старею и становлюсь брюзгой. Так какие новости ты привез мне из Светлейшей? — спросил хозяин дома, наполняя два кубка ароматным тосканским вином.

— Республика вновь показала зубы папистам! Некий Паоло Сарпи подначивает Совет не подаваться папскому интердикту и отстаивать независимость от Ватикана, а иезуиты спешно покидают город. Ходят слухи, что наш кардинал Жуайёз собирается к Папе чтобы утрясти конфликт. И еще…

— Мне совершенно не интересна грызня Совета десяти и Папы. Я устал от политики, мой друг. И уже десять лет как официально мертв для всех королей и придворных. Не притворяйся, что не знаешь каких новостей я жду.

- Вы нетерпеливы… Пусть так, начну с новостей тревожащих Вас первую очередь, — Жак устроился в кресле напротив и, протянув ноги к пылающему огню, начал свой рассказ.

— Я видел их во время мессы… По истине, великолепная чета! Он по прежнему поражает статью и мужественностью, она — красотой и женской мудростью. Сеньора Веньер опять на сносях, сенатор ждет третьего наследника к рождеству. Он уже давно не участвует в делах Адмиралтейства, а от должности советника при новом доже наотрез отказался, полностью посвятив себя семейству. Венецианская знать перешептывается, что они бессовестно счастливы.

На лице собеседника Жака Фернеля появилась довольная улыбка, а потом он радостно рассмеялся, от души ударив по подлокотникам.

— Хм… уже третий! Ты привез мне поистине славные вести, друг мой!

- Кто бы мог подумать, что ради этого, Вам придется разыграть спектакль с собственной гибелью и обмануть короля…

— О, мой друг! Это того стоило! Узреть слезу помазанника божьего, пролитую по случаю кончины моей скромной особы — бесценно. Но изображать дохлую крысу, пока ты не нашел мне достойную замену на поле боя, признаться, было не легко. Я знал, что только так смогу добиться королевского милосердия для Виттории, ведь Генрих все же сдержал слово данное умирающему.

— Сдержал! Помилуйте! Не Вам ли пришлось через доверенных людей выслеживать банду убийц, отправленных королем в Венецию!

— Все так… Да простит меня в очередной раз терпеливый Господь Бог, добыть поддельный королевский приказ я тоже не побрезговал. Я ведь понимал, что после данного мне " на смертном одре" обещания, Генрих больше не станет добиваться смерти девушки. Но тратить время, чтобы разыскивать и отзывать своих головорезов тоже не будет.

— И Вы не жалеете о том, чем пожертвовали ради ее жизни и счастья?

— Когда-то, друг мой, я многим казался лишь придворным лицедеем, злоязычным шутом и интриганом, назойливой занозой, но никогда я не переставал быть дворянином, для которого честь и клятва сюзерену святы. Всю жизнь я корил себя за то, что не смог уберечь Генриха от ножа фанатика Клемана…И поклялся спасти от смерти его единственную дочь, которую он собирался забрать ко двору но так и не успел. Вот почему во мне нет ни капли сожаления, дорогой мой Жак.

— В таком случае, я не видел более благородного и честного человека, чем Вы господин Шико..- понизив голос сказал Фернель, впервые за много лет назвав своего собеседника его прежним, прославленным прозвищем и высоко поднял свой кубок.

Зимние сумерки давно захватили небольшой уютный дом, окруженный виноградниками, а двое старых друзей еще долго сидели у огня, вспоминая секреты сильных мира сего, говоря о тех, кто ушел навсегда, и тех кто обрел счастье в мире земном, о том что иногда любовь, верность слову и дружба могут разбить самые коварные интриги и обмануть саму смерть.

Примечания

1

Паскуале Чиконья (итал. Pasquale Cicogna; 27 мая 1509 — 2 апреля 1595) — 88-й венецианский дож.

(обратно)

2

Церемония "обручения с морем" была учреждена в Венеции дожем Пьетро Орсеоло в 999 году. Во время обряда дож бросал в воду обручальное кольцо, произнося следующие слова: "Море, мы обручаемся с тобой в знак нашего истинного и вечного господства"

(обратно)

3

Вероника Франко (итал. Veronica Franco; 1546 — 22 июля 1591) — венецианская куртизанка и поэтесса эпохи Возрождения.

(обратно)

4

Фамагуста (Фамагоста, Famagusta) — город-порт на юго-восточном побережье острова Кипр. Фамагуста прославилась героической обороной венецианцев против войск султана Селима II. 1 августа 1571 года, когда все средства к защите и все запасы продовольствия были истощены, комендант вступил в переговоры с Мустафой, который обещал горсти оставшихся защитников крепости свободное отступление. Едва лишь, однако, они вышли из-за стен, турки напали на них, многих убили, а остальных приковали к скамьям своих галер; с коменданта содрали кожу и повесили его тело на мачте корабля.

(обратно)

5

Джудекка (итал. Giudecca) — самый широкий и ближайший к Венеции остров, отделенный от её южного квартала Дорсодуро и набережной Дзаттере каналом делла Джудекка (Canale della Giudecca)До 1516 года на острове жили евреи.

(обратно)

6

Церковь святой Евфимии построена в IX веке, много раз перестраивалась, но внутри частично сохранила элементы первоначального архитектурного замысла. Потолочные росписи принадлежат кисти Джамбаттисты Каналя.

(обратно)

7

Аксамит (от греч. εξα — шесть + μιτος — нить) — устаревшее название плотной ворсистой, часто узорчатой ткани из шёлка и золотой или серебряной нити, напоминающей бархат.

(обратно)

8

Симара — верхнее платье, состояло из трех частей: удлиненной свободной спинки, заложенной от горловины спинки складками, и более коротких полочек. По бокам симара не сшивалась и только спереди придерживалась поясом на талии. Такой покрой позволял драпировать симару в различных вариантах.

(обратно)

9

Генрих III Валуа́ (фр. Henri III de Valois, польск. Henryk Walezy; 19 сентября 1551, Фонтенбло — 2 августа 1589, Сен-Клу) — четвёртый сын Генриха II, короля Франции, и Екатерины Медичи, герцог Ангулемский (1551–1574), герцог Орлеанский (1560–1574), герцог Анжуйский (1566–1574), герцог Бурбонский (1566–1574), герцог Овернский (1569–1574), король Польский и великий князь литовский с 21 февраля 1573 года по 18 июня 1574 года (формально до 12 мая 1575 года), с 30 мая 1574 года последний король Франции из династии Валуа.

(обратно) name="n_10">

10

Маска Вольто (Volto) также известна как «Гражданин»— самая простая венецианская маска, форма которой повторяет изгибы человеческого лица и полностью его закрывает. Каждый венецианец или приезжий мог позволить себе эту маску, так как она была чуть ли не самой доступной. Вольто — наиболее нейтральная из всех масок, копирующая классическую форму человеческого лица.

(обратно)

11

Брави" (итал. "смелый") — название шаек авантюристов, по найму совершавших всякого рода преступления в Италии XVI–XVIII веков. Шайками брави часто пользовались, чтобы избавиться от того или иного политического противника, они же состояли на службе у господ Флоренции, Венеции или Падуи.

(обратно)

12

Скьявона (итал. schiavona — славянский) — разновидность холодного оружия, является одной из трёх наиболее распространённых форм мечей с корзинчатой гардой, вместе с шотландским корзинчатым мечом и хаудегеном. Изначально, в XV веке, словом gli schiavoni обозначали мечи, которыми была вооружена гвардия венецианских дожей; они имели длинные прямые клинки, их отличительной особенностью были горизонтально изогнутые в форме буквы «S» парирующие дужки.

(обратно)

13

Беарнец- прозвище Генриха Наваррского.(Король Франции с 1589 года (формально — с 1594) Права Генриха IV на трон были подтверждены Генрихом III, который, будучи смертельно ранен, приказал своим сторонникам присягать наваррскому монарху, однако стать королём Франции он смог только после длительной борьбы.

(обратно)

14

Шико (настоящее имя — Жан-Антуан д’Англере (фр. Jean-Antoine d'Anglerais)Шико — прозвище, которое переводится как «пенёк, обломок зуба») — шут при дворе французского короля Генриха III.Служил Генриху III с огромным усердием и преданностью во времена религиозных войн. После убийства Генриха III Шико сразу же признал Генриха IV новым королём и был при его дворе в большом почёте.

(обратно)

15

Сонет Вероники Франко, посвященный королю Генриху III (перевод: София Пономарева)

(обратно)

16

Луиза Лотарингская-Водемон (фр. Louise de Lorraine-Vaudémont; 30 апреля 1553 — 29 января 1601) — представительница Лотарингского дома, супруга Генриха III Валуа и французская королева с 1575 по 1589 годы.

(обратно)

17

Осада нормандского города Руан в 1591–1592 годах в рамках Восьмой (и последней) Религиозной войны во Франции («Войны трёх Генрихов») и Англо-испанской войны (1585–1604), когда французская королевская армия под командованием Генриха IV тщетно пыталась захватить город у Католической лиги.

(обратно)

18

Во время осады Руана Генрихом IV Шико захватил в плен сторонника Лиги графа Анри де Шалиньи — сводного брата королевы Луизы де Водемон, вдовы Генриха III. При этом он не стал отнимать у пленника шпагу. По наиболее распространённой версии, когда Шико ввёл пленного графа в палатку короля, он сказал «Смотри, Генрих, что я тебе дарю». Де Шалиньи счёл себя оскорблённым и ударил Шико эфесом шпаги по голове. От полученного удара Шико умер: по одной версии сразу, по другой — через несколько дней. Другие источники сообщают, что Шико взял в плен брата вдовствующей королевы, но отпустил его без выкупа, и вскоре умер от ран, полученных в бою.

(обратно)

19

Гаррота-оружие ближнего боя, род удавки, изготовленное из прочного шнура длиной 30–60 см с прикреплёнными к его концам ручками.

(обратно)

20

Поцци-тюрьма при Дворце Дожей

(обратно)

21

Моретта (moretta) — овальная женская маска из чёрного бархата.

(обратно)

22

Вене́тский язы́к (также венетский диалект, венетская группа диалектов; итал. lingua veneta; самоназвание — łéngua vèneta) — один из романских языков. Распространён на северо-востоке Италии, прежде всего в области Венеция. Традиционно относится к «итальянским диалектам».

(обратно)

23

Именем короля, я приказываю вам остановиться! (фр.)

(обратно)

Оглавление

  • Крылатый лев и лилия
  •   Последняя воля
  •   Невеста
  •   Архангел
  •   Гостья
  •   Обитель
  •   Каприз
  •   Поместье
  •   Тени
  •   Визит "брави"[11]
  •   Сирена
  •   "Господин дурак"
  •   Выбор
  •   Ожидание
  •   Венец
  •   Вендетта
  •   Ловушка
  •   На краю
  •   Подарок для лилии
  •   Эпилог
  • *** Примечания ***