Ключ Всех Дверей. Бракирийский след (СИ) [Allmark] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

====== Гл. 1 Куда занёс ветер Экалты ======

Дайенн вынуждена была снова остановить машину – эти стуки и всё более заметные перепады скорости нравились ей всё меньше. Открыв капот и вдумчиво посмотрев на роскошную головоломку из деталей – анатомическое строение представителей большинства рас не было для неё загадкой, а вот строптивый механизм, тем более инопланетный, был штукой совершенно непостижимой, потом бросила злой взгляд на безмятежно дремлющего на пассажирском сиденье Алвареса – а чего ему безмятежно не дремать, своё чёрное дело он уже сделал, арендовал этот четырёхколёсный экзамен для её нервов, и торжественно раскрыла инструкцию по эксплуатации, которой предусмотрительно снабдил их хозяин бюро проката, видимо, прекрасно знавший об особенностях и достоинствах этого замечательного транспортного средства.

Инструкция была написана даже на земном языке… На том спасибо, бракирийский Дайенн знала на уровне, позволяющем ей не заблудиться по дороге в супермаркет, но вот качество перевода оставляло у неё ощущение, что сделан он был с помощью допотопного автоперевода, дававшего в давние времена своего применения такие перлы, которые люди, знающие языки, потом цитировали друг другу, как анекдоты. Поразмышляв, что из всего этого может быть «укрыльё», а что – «стукалом», она снова побуравила взглядом спящего напарника, намереваясь по его пробуждении сказать много о его беспросветной жизненной наивности. Купился на внешний вид, напоминающий какую-то достойную корианскую марку… Ну да, скопированы они с одного земного первоисточника. Но если корианцы копировали добросовестно и даже внесли какие-то конструктивные улучшения, то бракири, среди которых, как странно выразился один раз Махавир, были свои китайцы… Позже она узнала, что означает это выражение – китайцы, многочисленная и довольно бедно живущая земная народность, имели давнюю традицию выпуска дешёвых подделок товаров других стран. Вот бракири, для которых святым делом было заимствование всего, что могло принести выгоду, а понятие выгоды было у каждого своё…

Как назло, снова распсиховаться машине угодно было на загородной трассе, вокруг до самого горизонта тянулись золотистые поля каких-то злаковых, разделённые надвое широкой полосой трассы, что в сочетании с высоким лазурным небом в редких кучерявых облачках создавало картину, конечно, умиротворяющую, идиллическую… Но вот ни души вокруг, когда так хочется спросить у кого-то, для чего служит таинственное «стукало» и не могло ли именно оно так неприятно стучать… это печально.

В кармане зажужжал мобильный видеофон. На экране, сквозь полосы помех – ближайшая станция, видимо, далеко, сигнал слабый – возникло печальное, заспанное лицо Вито Синкара. Чего б ему не быть печальным, если прибыть в Бринколо они должны были ещё два часа назад. Да и заспанным – по обычным здесь меркам сейчас стояла глубокая ночь, бракири ночные жители, дома в тёплой постели сейчас не находятся только те, кому очень уж приходится.

– Вы где?

– Не знаю, – сокрушённо ответила Дайенн, – где-то на трассе за Ромерой, в смысле, хорошо так за… Указатель поворота на какое-то Зирбано – еле прочитала, так и не поняла, это населённый пункт или река, может быть? – проехали с полчаса назад… Больше ничего не встречалось, ни указателей, ни заправок.

– Ясно. Опять сломались?

Когда Вито услышал название машины, которую арендовал Вадим, он только хмыкнул «удачи». Дайенн очень жалела, что прямо тогда, из бюро проката, не позвонила Вито за консультацией. Но дело было под утро, под самое закрытие, они торопились.

С грехом напополам понять, какой клапан нужно подкрутить, ей удалось, но это явно не всё. У землян, говорят, ремонт автомобиля – это целое искусство, со своей немаловажной обрядовой стороной, но даже если бы она знала всё об этой земной обрядности – машина была не земной, а бракирийской копией, её строение было иным…

Дайенн в расстройстве прислонилась к нагретому на солнце боку машины. Ну невозможно знать всё, невозможно! Решили навестить бывшего коллегу, называется… Надо было знать, что на Экалте такая ситуация с транспортными связями – а вроде колония не бедная. Просто… старомодная очень, что ли…

Резкий гудок, который должен был, наверное, звучать приветственно, заставил её подпрыгнуть и схватиться за бластер. Из кабины огромного – одно только колесо в половину её роста – грузовика свешивался добродушно улыбающийся водитель. Лохматая голова его была почти совершенно седой – такая седина, в синеву, всегда удивляла Дайенн, словно кусок неба спустился на голову.

– Что, сломались? Не местные, поди? Это ж вам повезло… Здесь в этот час редко кого встретишь. Ну, садитесь, куда вас подбросить?

– А у вас место для двоих найдётся? – Дайенн размышляла, во сколько им это может обойтись.

– Ну, как втискиваться будете. А вообще это ж «Ленко», у него кабина вон какая, как дом, так что если не шибко толстые… Э, да вы, гляжу, совсем не местные!

– А машину что же, здесь бросим? – зевнул, продирая глаза, Вадим.

– Да шут с ней, надо хозяевам – так приедут, заберут… – водитель перешёл хоть на ломаный, но земной, – это ж металлолом, больно велика потеря…

В кабине – действительно такой широкой, что на сиденье рядом с водителем они с Вадимом уместились без проблем – пахло табаком и потом, впрочем, для чувствительного обоняния Дайенн на грани терпимого, табак не самый паршивый, а потеют бракири, слава богу, иначе, чем люди или центавриане. К тому же, в опущенные на полную стёкла хорошо выдувал горячий весенний ветер.

Весна в этой части планеты стояла как раз в фазе перехода в лето – фруктовые деревья почти везде отцвели (Вито сокрушался, что не сможет показать свой замечательный сад во всей красе), сейчас вот цвели злаковые… Дайенн, правда, было не до лиричных настроений, она размышляла, как деликатно перейти к вопросу оплаты за их доставку, Альтака ведь за превышение расходов может и не погладить по головке. Однако похоже, водителю просто в радость было с кем-то поболтать в дороге – как-никак, способ не заснуть.

– Вы сами-то кто будете?

– Полицейские, – честно ответила Дайенн.

– Да не… Я о том, из какого мира. Парень, вижу, землянин, а вот как вы – я впервые вижу.

Дайенн замялась – к ней подкралась её извечная проблема, когда и не ответить честно нельзя, и готовить себя к тому, чтоб объяснять, с подспудным поганым ощущением, что извиняешься, оправдываешься…

Однако водитель, похоже, больше был настроен говорить, чем требовать ответов.

– Э, здесь кого только нынче не встретишь! Раньше не особо, места у нас тихие, люди разве что – те да… А теперь многие приезжают… Казалось бы, на что смотреть – ну или, может, это я привык просто, родился и всю жизнь прожил. А им, вишь, кому природу посмотреть, свежим воздухом подышать, кому культуру поизучать, а в будущем году у нас вовсе праздник – 140 лет колонии, не самая круглая дата, но всё же…

Через какое-то время Дайенн пришлось испытать чувство неловкости уже по другому поводу – водитель, ездящий этим маршрутом, видимо, далеко не первый раз, словоохотливо и красочно рассказывал обо всех географических объектах, мимо указателей на которые они проезжали, и ей её скудного словарного запаса не хватало на то, чтоб понять и половину. Она только смущённо улыбалась и кивала, бросая косые взгляды на Вадима, опять, кажется, начинающего задрёмывать. Только сейчас, пожалуй, она в полной мере осознала, насколько они все – дети разных культур, насколько мало она на самом деле знает о Вито – вот он, окажись сейчас здесь, не испытал бы ни малейших трудностей, это его родной язык, и что лично для неё, кажется, туризм был бы не только удовольствием, но и испытанием…

В Бринколо они въехали на закате – то есть, по меркам бракири наутро.

– Вас где высадить-то тут? По главным улицам нам ездить нельзя, тут уж извините, слишком удобно не выйдет.

– Нам, строго говоря… Не в сам Бринколо даже, в окрестности… То есть, мы-то рассчитывали доехать сами, по карте, а теперь вот не знаю – где тут можно узнать про транспорт, идущий к поместью Синкара? То есть… туда вообще что-нибудь идёт?

– Дайенн, не делай проблему из ничего! Вызвоним Вито, он за нами заедет.

– С ума сошёл? Человеку, быть может, на работу вставать, дай поспать ещё сколько-то! В том, что мы в течение ночи не приехали, никто, кроме нас, не виноват.

(Виноват, вообще, был конкретно Алварес, арендовавший самое чудесное средство передвижения из возможных, но Дайенн решила, что это достаточно и тактично, и благородно – просто сказать «нас»).

– Я думаю, у него выходной, – улыбнулся Вадим.

– Он думает!..

– Я думаю, Вито Синкара может позволить себе иметь выходные тогда, когда они ему нужны.

Вито определённо чувствовал себя здесь как рыба в воде. Это Дайенн почувствовала ещё на подходе к поместью, окружённому гордым строем высоких, со строгими тёмными стволами, деревьев, напоминающих выстроившихся на параде солдат.

Экалта – колония не то чтоб малонаселённая… В городе, хоть в Илклене, хоть в Бринколо, такое выражение в голову бы не пришло. Но вот здесь, среди привольно раскинувшегося под лазурью золота, граждане, которым это было по карману, могли позволить себе жить гордо и с размахом, поместья отстояли друг от друга довольно далеко, окружённые садами, по выражению Алвареса, с хороший колхоз, частной собственностью могли быть не только многие километры полей и солидные участки леса, но и какое-нибудь средних размеров озеро.

Это, правда, возможно, и сослужило когда-то дурную службу семье Синкара – когда враждебный клан пришел по их душу, так кстати застав всю семью, по случаю празднования пятнадцатилетия со свадьбы старшего сына собравшейся вместе, некому было придти им на помощь. Сейчас о давней трагедии напоминал лишь всё ещё чахлый, больной вид нескольких деревьев вблизи дома – горит древесина илуппу плохо, и огонь не перекинулся на сад, но расти рядом с пожарищем ни одному бракирийскому дереву не нравится.

Дом, конечно, отстроили на славу, на совесть. Не такой же, как был – для Вито не было проблемой найти чертежи, или даже заставить вычертить их по его воспоминаниям, но он понял, что не сможет выдержать сам, если дом будет в точности таким. Пересекая холл, где молчаливый, напоминающий робота слуга-землянин принял их немногочисленный багаж, Дайенн вспоминала, как Г’Тор называл бракири подражателями. Пожалуй, он был прав… В студенчестве, изучая земную культуру, она часто ходила на показы земных фильмов. Сейчас ей казалось, будто она очутилась внутри одного из этих фильмов. Есть расы, которые ревностно охраняют свою самобытность, боятся внешнего влияния на свою культуру даже тогда, когда это вроде бы исключительно полезное и положительное влияние, даже названиям и терминам пытаются подобрать аналоги из родного языка. Таковы, пожалуй, минбарцы. По крайней мере, насколько Дайенн могла судить по своей касте, которую в былые времена по уровню ксенофобии превосходили только лорканцы и моради. Ей в этом плане было, что вспомнить, она знала, что другие воинские кланы часто порицали врачебные кланы за участие в усыновлении дилгарят, на них с Мирьен даже, было дело, пытались давить, заявляя, что они должны выбрать какую-то другую касту, но старейшины лихо отбривались цитатами из священных писаний и историческими примерами, когда переходящие в их клан жрецы и мастера приносили впоследствии огромную пользу, Звёздные Всадники, авторитет которых ещё мог повлиять, от вопроса устранились, и это оставалось преимущественно обычным трением Лунных Щитов и Клинков Ветра. А самые яркие представители противоположных тенденций – центавриане и бракири. Можно сказать, прихватывают вообще всё, что приглянулось глазу… И при том нельзя сказать, чтобы именно от этого испытали какой-то существенный упадок… Как-то так она поняла, что вот Вито едва ли с детства ловил много косых взглядов. Потому что, во-первых, людьми здесь давно никого не удивишь, во-вторых – будучи приёмным сыном семьи, которая была в числе первых колонизаторов этого района Экалты, он мог себе позволить быть хоть пакмаранином, деньги и связи здесь решали всё.

Вито, несмотря на действительно ранний час, был на ногах, позёвывал и потягивал кофе, которого тут же распорядился принести и гостям. Из-за ближайшей двери выплыл Раймон, в силу расовых особенностей не выглядящий заспанно вообще никогда, дежурно отказался от кофе себе (новая горничная ещё не осознала в полной мере, что одному из хозяев ни кофе, ни завтрак, ни вообще какая-либо пища не нужны и не будут нужны никогда) и присел на диван к Вито. По лицам ранни читать эмоции, конечно, сложно, но как показалось Дайенн, Раймон вполне доволен своей новой жизнью. Днями, когда Вито, легко перестроившись опять на обычный бракирийский ритм жизни, отсыпался, он обычно сидел в библиотеке, культурная программа, поставленная перед ним сожителем и жизнью в целом, была насыщенной – прежде он сталкивался лишь с отдельными представителями мира бракири, и уж точно не думал, что когда-нибудь будет среди них жить. Теперь ему предстояло изучить язык, историю, географию, традиции, по пробуждении Вито принимал у него экзамен по очередной пройденной теме, иногда брал с собой в какую-нибудь деловую поездку или просто в кино или театр. Хотя Вито являлся главой полицейского отделения Бринколо, присутствие его там каждый день не требовалось – он уже навёл среди кадров такого шороху, чтобы они и без него работали как часы, что было очень хорошо – семейное дело, составляющее, вообще-то, добрую половину экспорта Бринколо, тоже требовало внимания. Он надеялся привлечь к бизнесу и Раймона – «Я хочу знать, что у вас всё будет, даже если со мной что-то случится», отдав для примера под его начало кафе, принадлежавшее матери, хотя испытывал сомнение, как впишутся в ресторанный бизнес ранни, которые сами ничего не едят.

«Они идеальная пара, – подумала Дайенн, – с виду, конечно, такие разные… Но подходят друг другу во многом, начиная с ночного образа жизни…»

– Ну, как оно всё? – вопросил Вито, имея в виду дела, которые привели его коллег на Экалту, – стиль работы наших местных коллег, конечно, порой… удручает…

– Да нет, всё нормально. Мы им Кимпакоса, они нам возможность допросить Риграмо, провернули всё даже довольно быстро – разрешение на посещение пробили в течение дня. Думаю, дело закроем до конца месяца.

– Видать, имя Альтаки для них что-то да значит, – хмыкнул Вито, – шевелиться приходится. На самом деле это правда непросто, добиться посещения в «Чёрном камне», там, поверьте, не за ограбления банкоматов сидят… Ну, кому я говорю, вы там были… Что Риграмо, бодр? Ему сидеть-то всего пятьдесят лет осталось, то есть, ещё лет тридцать после смерти, плюс-минус. Когда я его последний раз видел, он ещё считал, что ему сам чёрт не брат и в «Чёрный камень» его нипочём не отправят, а на суде, говорили, на его рожу любо-дорого было посмотреть…

«Чёрный камень» был единственной тюрьмой на Экалте, заключённые которой не подлежали амнистии вообще никогда, ни по каким высочайшим ходатайствам. Более того, даже временное перемещение заключённых, для допроса по каким-то новым всплывшим фактам, было запрещено после двух попыток побега.

– По правде говоря, и здесь скучать не приходится, Бринколо тоже тот ещё змеиный угол, хотя размах, конечно, не тот, что у вас… Но я не в претензии. Что слышно от Махавира?

– Махавир, можно сказать, тоже не в претензии. Тот случай, когда дома действительно и стены помогают. В землях хальсы тихо, сонно, великих дел не будет, но и не чёрт ли с ними, если разобраться? Вот кем там будет работать Элентеленне – это вопрос, там весь полицейский штат как у нас один отдел, Махавир-то на место выбывшего на пенсию заступил, удачно сложилось.

– Да уж, не для того на Лорке вся эта эмансипация происходила, чтоб Элентеленне теперь на Земле домохозяйствовала. Но как-то семейную жизнь жить надо, на Лорку им, боюсь, куда хуже вариант. Не факт, что на Лорке Махавира так уж радушно примут, его и Земля б не принимала, да на Земле хальса есть.

Вадим кивнул. Это было правдой, что тогда сбылись их худшие предположения – родина так Махавиру и не простила дела Элайи Александера, и спокойно жить и работать не дала. Впрочем, лично он возвращение на родину и место в полицейском отделении родного города закатом карьеры не считал. Тем более что Элентеленне, поддерживавшая его все эти непростые дни его жизни, в очень кстати предоставленный Альтакой двухнедельный отпуск приехала к нему и на удивление быстро и основательно завоевала сердца его родных.

– Кстати, я так слышал, и тебя прессовали. По тому же делу? Альтака немногословен был, только и сказал что-то вроде «Обнаглели они, вот что».

– Нет, там другое…

Дайенн было тяжело вспоминать эту историю полугодовой давности, когда на Алвареса напустились из-за превышения полномочий в ходе допроса, но в то же время она вынуждена была признать, что именно эта история с других сторон раскрыла для неё Альтаку, которого прежде она недолюбливала… ну ладно, не знала, как следует к нему относиться, постоянно думая, на стороне ли он закона, или на своей собственной стороне, не был ли для него этот пост ещё одним способом достижения личных целей. Она уже знала, что перевод Лорана на Экалту был делом рук Вито, и подозревала, что это был не единственный случай, когда добрые клановые соображения бракири оказывались важнее формы и даже духа закона. Но как ни заслуживал порицания поступок Алвареса, порицание это, высказанное Землёй и из каких-то туманных соображений поддержавшими их шлассенами, было слишком уж нарочитым и даже истеричным. Было бы понятнее, подумала Дайенн, если бы каждый случай избиения подследственных внутренней полицией Земли разбирался столь же внимательно и строго, если бы это была обычная практика. Но в данном случае ей показался более адекватным ответ Альтаки «Пусть не думают, что теперь они смогут распоряжаться моими людьми и указывать мне, как нам тут работать». Он не смог отстоять Сингха, на судьбу которого, как гражданина Земли, имел мало возможности влиять, но он смог отстоять Алвареса.

– Я думаю, об этом деле ты должен был слышать. Сложно не услышать… Орионский душитель. Орионским назван потому, что там поймали, а так общегалактический.

– Слышать – слышал. Но с этим не связал, в газетах это дело освещали на удивление мало, я имею в виду – в порядочных изданиях, не «жёлтой прессе»… А у меня в целом другие приоритеты, в плане того, о чём я буду искать информацию сам, убийцы-психопаты, в смысле, такие вот, одиночки и на сексуальной почве, в них не входят.

– Повезло… В смысле, я вот тоже тогда подумал, что гораздо легче для психики иметь дело с обычным ворьём, рэкетом или фанатиками-экстремистами, хоть вместе, хоть по отдельности, чем с одним вот таким. Дайенн тогда вовсе сказала, что для неё это образец действительно чёрной, погибшей души, отдавшейся мраку. Сам он, конечно, себя силой зла не считал, даже наоборот… Слышал про Секту Судного дня?

– Которую из? – поморщился Вито, – я, знаешь, этой темой не очень интересуюсь. На голову кукукнутые – это твой профиль. Так что, извини, могу путаться.

– Священная Омега, была такая в конце 60х, во время эпидемии чумы.

– А, эти? А из них что, ещё кто-то живой остался? Это ж седая история.

– Увы, остались… Ну, Джонс в те времена был молод, так что до наших дней, к сожалению, дотянул.

Вито зевнул, жмурясь.

– Да, это он прямо как-то странно… Из них же многие ещё в 67 массово самоубились, некоторые после снятия карантина в 71 от большого разочарования в жизни… Прочие либо вернулись к относительно нормальной жизни, либо были постепенно переловлены и рассажены по психушкам. Ну, так я слышал. Сколько лет-то вашему Джонсу? Уже же больше тридцати лет прошло.

– В 67 ему было 22. Гражданин Земли, которого карантин застал на Марсе, недоучившийся бухгалтер, работал страховым агентом в фирме-однодневке, даже там его еле терпели – слишком быстро, вместо предложений застраховать свою жизнь и имущество, начинал вещать клиентам про скорый конец света, покаяние и тому подобное. Фирма окончательно загнулась в 69, после этого работал где придётся, в основном, впрочем, на славном служении секте. Тогда начал слышать голоса, видеть видения, несколько приводов за хулиганство – бил витрины с товарами, которые считал недопустимыми развлечениями на пороге апокалипсиса… У него под эту категорию подходили не только секс-шопы, но и музыка, украшения, детские игрушки… Ну, и подобное – в метро пытался сорвать с женщины нарядную пелерину, обвиняя в разврате и служении дьяволу… Женщина оказалась женой довольно влиятельного человека, Джонс получил год исправительных работ, но это его не исправило… Возможно, из-за многократных избиений в трудовой колонии (он и там своих проповедей не оставлял) поехал мозгом окончательно, в 71, когда чуму победили и карантин был снят, впал в глубокую депрессию и в конце концов попал, закономерно, в сумасшедший дом… Там провёл три года, был выпущен под надзор врачей, пристроен на обычную в таких случаях непыльную работу по склеиванию коробочек, в 75 добился возможности вернуться на Землю, и вот там началось… Поскольку, несмотря на то, что кончина человечества отменилась, в идеалах секты он не разочаровался, то теперь решил заняться спасением мира от зла лично. Ну и, поскольку главное зло у нас, как известно, исходит от разврата, да ещё, по некоторым более поздним версиям, от инопланетян… В общем, сферой своей деятельности он избрал бордели, преимущественно те, где обслуживали не только людей. Два привода за хулиганство у него тогда зафиксировано, подозрение в попытке поджога – жаль, не доказали, позже он признал, что его рук дело…

Синкара скривился, как от зубной боли.

– Вот за что особенно не люблю всех этих религиозно контуженных – им вечно не даёт покоя вопрос, кто с кем спит! Ну ладно, хочешь ты приблизиться к богу, очистить душу и всё такое, не живётся как всем – ну сиди в уголке, медитируй тихонько, ешь хлеб и воду, спи на гвоздях – вольному воля, но к другим не лезь… Почему в религиях землянам интереснее всего сексуальные запреты? И вообще, как люди приобретают такое самомнение, чтобы своё понимание правильной жизни сметь диктовать другим?

– Ладно бы, он ограничился хулиганством и проповедями. К хулиганству и идиотам там привыкли и относились философски – выпроваживали, сдавали в участок и дело с концом. Но Джонсу быстро надоело получать по морде от вышибал, и он сменил тактику и методы. Подкарауливал женщин, обслуживавших клиентов-инопланетян, душил, трупы чаще всего сжигал, поэтому тогда так и не попался – жертвами его чаще всего становились женщины из недорогих заведений, не имеющие охраны, либо просто одиночки, их исчезновение мало кого беспокоило… Но один раз кто-то увидел, как он сжигает труп, сделал анонимный звонок в полицию, начался, какой-никакой, шорох… Джонс решил, что это знак, что здесь он сделал уже достаточно, пора отправляться очищать мир от скверны где-нибудь ещё… После гастролей по Земле отправился по колониям, потом в общегалактическое турне…

– И его всё это время не поймали? Хорошо работает земная полиция, ничего не скажешь.

– Он практически нигде не оседал надолго. Нам пришлось собрать и переработать много материалов, чтобы вычислить и поймать его… И то помогла, по большому счёту, случайность… Ну, в двух случаях нашлись свидетели, сумевшие дать хоть какие-то приметы, а в последнем его деле женщине удалось вырваться и расцарапать ему лицо. А так… Почти никакого «авторского стиля» – жертвы любого возраста и внешности, никакой лишней театральщины на месте преступления – просто обгорелые останки и знак Священной Омеги, баллончиком с краской или сажей от костра… Да, для фанатика, едва ли адекватно воспринимающего реальность, он действительно хитёр и осторожен. Но сколько верёвочка ни вейся… Свой арест он, конечно, воспринял как гонение на праведников и мученичество, часами безостановочно цитировал священное писание вперемешку с их сектантскими бреднями…

– И ты ему немного мученичества прямо там и обеспечил, – злорадно хмыкнул Вито. Дайенн по выражению его лица как-то ясно поняла, что Вито не то что последний, кто осудил бы Вадима за это и удержал его руку, а кто с удовольствием присоединился бы. Если проститутки Синкаре, убеждённому гомосексуалисту, были в целом малоинтересны, то к межрасовым связям он относился более чем положительно и трепетно.

– Я просто спросил, что это за богоизбранность такая, нападать на самых слабых и уязвимых, и не приходило ли ему в голову, что избран он кем-то совершенно противоположным. Почему, как воин господа, он не попытался сразиться с кем-то сопоставимым по силам… Ну, один раз он попытался, да – напал на парня-проститута… Парень оказался сильнее, Джонс отлёживался в больнице с переломом челюсти… А он спросил, не хочу ли я привести ему в пример своего брата Элайю.

– А я бы и привёл, чего там… Хотя сравнение не вполне корректное, Элайин телекинез это всё-таки штука, которую в тротиловом эквиваленте измерять следует, кого он мог бояться… Но это не отменяет того, что мужчина, поднявший руку на женщину – падаль, и больше никто. Небось, из себя страшен как смертный грех? По моим наблюдениям, мужики, у которых нет комплексов из-за внешности, в подобное не ударяются…

Дайенн сдержанно кивнула – насколько она могла судить о земной внешности, Джонс и в молодости красавцем не мог считаться и с натяжкой, а годы его не украсили.

– Ясно, вот и обидно было, что даже инопланетянам дают охотней, чем ему.

– Ну, себя он сам… гм… избавил от источника возможного соблазна. Бороться с развратом – так кардинально, называется.

Вито выпучил глаза.

– Сам себе… отрезал… серьёзно? Капитально у мужика крыша поехала…

– Капитальнее некуда, – кивнула Дайенн, – хотя в данном случае… я, пожалуй, согласна с Вадимом, что его это не извиняет. Мне сложно судить о течении душевных болезней у землян, я не по этому профилю образование получала, я знаю, у сумасшедших отключается нормальное критическое восприятие, они не подвергают сомнению то, что говорят им слышимые ими голоса и не сомневаются в своём виденье мира даже тогда, когда оно входит в явное противоречие с реальностью… Но мне кажется, у каждого такого больного есть момент, когда он мог не сдаться болезни, когда у него ещё был выбор… И они сдались, они сами предпочли падение, а не борьбу за лучшее в себе. В конце концов, как бы сильно ни было убеждение в своей избранности и греховности кого-то другого, человек каждый раз, прежде чем убить, принимает решение… Он ведь планировал убийства, а не совершал их под влиянием минутного затмения, он всё помнил и не сожалел о содеянном. В студенческой практике я изучала дело одного психопата… Он говорил, что в минуты, когда у него случается приступ, он совершенно не владеет собой, жажда убийства затуманивает его разум, превращает его в кого-то другого. Иногда он помнил о произошедшем очень смутно, словно это ему снилось, иногда более ярко, но то наслаждение, которое он испытывал во время приступов, в спокойном состоянии было ему ненавистно. И он боролся, он старался избегать любых факторов, которые бы его спровоцировали, а в конце концов набрался смелости добровольно пойти лечиться. Джонс – не тот случай.

– Везёт вам с делами, ребята, что могу сказать… Кстати, раз уж речь зашла… Могу кое-что подкинуть. И даже хочу. Думаю, вас заинтересует.

– Вито, как-то… Мы не настолько пока круты, чтобы брать дела сами. Как минимум, это решать Альтаке, а не нам. И откуда здесь ты взял бы дело, которое полагалось бы общегалактической полиции, а не местной?

– Альтака против не будет, ручаюсь. И вы не будете, дайте время объяснить…

Вито поднялся и прошёл к секретеру рядом с камином, где возвышались разной высоты стопки бумаг, взял самую маленькую и вернулся с нею к столу.

– Вот. Две с лишним недели назад из местечка Миркамо здесь недалеко была похищена одна вещь… – Вито пододвинул к Дайенн мутную, многократно увеличенную фотографию, – Миркамо – маленький город и почти ничем не примечательный. Не гиблая дыра, так, сонное болото. Думаю, по итогам оно ничем в истории не останется, кроме того, что в пустынях в окрестностях проживает одна милая секта… Странные ребята даже по бракирийским меркам, но совершенно безвредные. Называют себя Истинно Зрящими или Взирающими со Смыслом, культ достаточно любопытный, но здесь это почти не важно. Важно, что с давних времён, с тех самых пор, как они поселились здесь – а они были в числе первых переселенцев, а может, и раньше, они были, как они выражаются, хранителями древнего артефакта, величаемого Ключом Всех Дверей. Точно неизвестно, привезли ли они артефакт с собой откуда-то, или он был на Экалте до того, как сюда прибыли первые бракири, легенды на этот счёт разнятся. Сами Истинно Зрящие артефакт не то что не использовали, а и не трогали лишний раз, держали запертым и под надёжной охраной, считая, что это одна из самых важных их миссий, не допустить, чтоб он попал в дурные руки. Тут не могу не согласиться, да…

– И… что это за артефакт, что он может? – Дайенн глянула на фотографию с некоторым неудовольствием. Общеизвестно, жди беды от них, от этих древних штуковин.

– Выражаясь языком бракири – всё. Если верить легендам, это реально ключ, которым можно открыть любую дверь. Либо узнать, каким способом её можно открыть. Представляете, какая это воплощённая мечта любого вора? Но это ещё не самое интересное. Артефакт действительно хорошо охранялся, Зрящие ребята блаженные, но серьёзные. Как, по-вашему, его украли?

– Ну… излагай.

– Лучше меня это, пожалуй, изложит Джани Эркена – первый, кто за это дело взялся, именно к нему пришли представители Зрящих с заявлением о похищении. Когда Зрящий приходит в город, тем более в полицию – это событие, поверьте. Он выслеживал преступника и даже почти поймал. Почти, да… Ему удалось улизнуть.

– Преступник – инопланетник? В смысле, он не бракири? Как же ему тогда удалось пробраться к артефакту?

– Зрящие не ксенофобы. Но не в этом дело. Он был бракири… Но он не бракири на самом деле.

– Что?!

– Вижу, уже интересно. Честно говоря, тут я передаю с чужих слов, поэтому мне сложно. У меня, увы, нет даже фотографии, Эркене не удалось её получить. Да и толку бы было с этой фотографии… Эркена полагает, что мы имеем дело с расой, способной менять обличье.

Полицейские хмуро переглянулись.

– Здорово. Маскирующая сеть или что-то подобное?

– Что-то иное всё же, видимо. Маскирующая сеть в сравнении с этим… ну, несовершенна. Она меняет внешность, но не физиологию. Она способна только немного зрительно скорректировать рост и комплекцию, и уж точно не изменит строение речевого аппарата. Как я понял со слов Эркены, здесь отличить подделку может только очень параноидальный взгляд. Какие-то мелкие… ну, не то что даже изъяны… Знаете, все люди разные. И все бракири тоже разные. Вы поймёте меня, если возьмёте фотографии десятка случайных людей и смешаете из них нечто среднее. Вот это, в переложении на бракири, и будет этот вор, Логорам. На самом деле, я не думаю, что кто-то, кроме Эркены, вообще это заметил бы. Он уникум в своём роде… Например, он сказал, в лице не бывает идеальной симметрии. Одна половина лица никогда в точности зеркально не отражает другую. У Логорама – идеальная симметрия. Как Эркена это понял, не имея фотографии для пристального изучения, для меня загадка.

– Ну, непримечательная внешность или идеальные пропорции – ещё не преступление.

– Согласен. Поверь, Дайенн, на Эркену с его странными выводами обычно так и смотрят, вот таким взглядом, как у тебя сейчас. Но, хотя его временами заносит, голова у него варит, это надо признать. Ну, его претензии к Логораму как личности можете обсудить с ним… А я предлагаю помножить артефакт, отпирающий любые двери, на способность менять личины и представить, чем это светит. Ну как? Поверьте, даже если у отделения сейчас есть не менее важные дела, в ближайшее время они все могут показаться детскими играми. И вот вам первая ласточка… Мы, конечно, во внутренние дела Лорки не лезем, Бракир-то не лезет, куда уж мы. Но сводки я на всякий случай просматриваю. Как-никак, Лорка до сих пор источник потенциальных не очень хороших сюрпризов… И вот, пожалуйста. Ограбление хранилища… Среднее между оружейным складом и храмом, там хранились те древнелорканские штуковины, про которые сами нынешние лорканцы очень смутно представляли, как это действует. И побаивались, откровенно. Поэтому охрана там была лучше, чем в банке. Так вот, чужие в хранилище не входили. Дверь запрограммирована на генетический код нескольких знатных семей, в чьём веденьи это находится, фактически доступ имели трое… У двоих железное алиби. У третьего не железное, фактически был один, молился, в храме поблизости от хранилища. Но пройти через двор храма так, чтоб его не заметили, он бы не смог. Дверь одна.

– Замок, он… ну, не регистрирует, кто именно входил?

– К сожалению, нет. Программа на генетический код в целом, это сделано для того, чтоб сын менял отца на посту в свой срок без дополнительного программирования замка. При занудности лорканцев в подобных вопросах им бояться было нечего, послушник, не получивший высочайшего доступа, туда и приблизиться не посмеет. Сами-то допущенные входят туда крайне редко, по особым праздникам или когда Наисветлейший даёт им какое-то откровение и им необходимо узреть воочию могущество древних для осознания своей ничтожности… ну, как-то так восприняли и в этот раз. Кто-то из посвящённых вошёл в хранилище, чтобы в тишине поразмышлять о силе и величии господа. Когда обнаружилось, что ни один из троих это быть не мог, поднялся переполох… Список пропавшего уточняется, там слегка погром, а большинство реестров на древнелорканском, это ещё перевести надо… Но и по самым скромным прикидкам мы имеем дело с катастрофой. Ну да, это всё же слишком… допущение, что это ограбление совершено именно нашим лицедеем с применением украденного у Зрящих артефакта, эти истории вообще можно никак не связывать… Мало ли ограблений в мире происходит каждую минуту. А вот Эркена связал. И ты, Алварес, знаю, связал бы. Потому что Феризо Даркани связал бы.

Дайенн посмотрела в лицо Вито с удивлением, размышляя, когда он успел узнать Вадима лучше, чем, пожалуй, она сама. Потому что можно не сомневаться, Алварес за это дело уцепится, как можно не сомневаться, Вито переговорит с Альтакой и обеспечит, чтобы он ему дал зелёный свет…

– Я сам взялся бы за это дело, но это теперь как-то уже не мой уровень. Да и у меня, как-никак, есть дела здесь, которые не отпустят… А вы, чует моя поясница, с этим всё равно так или иначе столкнулись бы, и будет правильно, если будете в курсе всего раньше, чем придётся действовать как-то судорожно и очень быстро… В Миркамо отправимся завтра, после такой дороги вам необходимо отдохнуть и поесть как следует. Так что расползайтесь по комнатам, проснётесь – меня, возможно, дома не будет, но слуги будут проинструктированы.

Вадим поднялся.

– Вито, а… Лоран, он ведь, кажется, уже вышел? Или только выйдет в ближайшее время? Или я что-то неправильно понял?

– Вышел, вышел… Но пока не здесь. Надеюсь, в ближайшее время мы эту проблему решим.

– Что-то случилось? – встрепенулась Дайенн.

– Лоран сбежал, – улыбнулся Раймон, – с девушкой. С той девушкой, с которой он уже пытался совершить побег два года назад.

– У них, видите ли, любовь, – фыркнул Вито, – они собираются пожениться… Нет, я всё понимаю, когда молодые о будущем-то думали, у них только настоящее есть, только романтика…Ну, несколько разговоров на эту тему у нас уже состоялось, что толку…

– Погоди-погоди, как – девушка? Как – собираются пожениться?

– Ну вот так, мечтать не вредно, мечты украшают жизнь, – Вито раздражённо скручивал бумаги в трубочку, – ему сейчас надо думать о том, как продолжать образование и приобщаться к семейному делу, становиться на ноги, а потом уж думать о заведении своей семьи. Тем более что… это вообще несерьёзно. Когда придёт время, я найду ему девушку из достойной, уважаемой семьи, и у меня есть некоторая возможность выбирать в этом вопросе…

Дайенн поморщилась.

– Брак по расчёту? Ты действительно считаешь, что это хорошо, Вито?

– А брак по велению юношеского порыва – хорошо? Он же ещё почти дитя, сейчас он уверен, что это любовь до гроба, а завтра останется с разбитым сердцем и должен будет выплачивать круглые суммы расчётливой хищнице. Брак должен упрочить его положение, дать ему поддержку, связи – я, знаете ли, не вечен, мне отпущено куда меньше, чем им. Я не хочу, чтоб они однажды остались в чужом мире одни. А кто такие Ленкуемы? Этого имени просто нет. Точнее, есть… в преступных кругах. Эта Люсилла – воровка и мошенница, воровкой и мошенницей была её мать, а отца у неё вовсе не было, и я должен поверить, что её интерес к наследнику состояния Синкара искренний? И не надо говорить, что я слишком лезу в его жизнь. Слишком лез бы – ему бы не удалось, выпустившись из исправительной колонии, скрыться вместе с ней неизвестно где. Вот, теперь ищем… Что ни говори, следы путать эта Люсилла умеет, хотя казалось бы, такое, как Лоран, не спрячешь… Но хуже всего даже не это. Хуже всего, что эта Люсилла беременна.

– Что? То есть… от Лорана?

– Я б сам был рад, если б не от Лорана, – скривился Вито, – но увы, факт есть факт, с другими парнями она со времени того их первого побега отношений не имела. Конечно, это исключительно на её совести, но боюсь, Лоран это осознать пока не в состоянии… Для меня это лишний плюс в сторону её расчетливости, хотя может быть, она просто продолжает славную традицию матери, тоже не удосужившейся выйти замуж… В смысле, она её продолжит, конечно… Запрещать ей рожать от кого вздумается я не собираюсь, святое право…

– Вито, тебе не кажется, что так говорить… как минимум несправедливо? – возмутился Вадим, – в зачатии ребёнка участвуют двое, значит, и отвечать должны двое. Конечно, Лоран и эта девушка пока действительно… вряд ли способны понять, что семья и рождение детей – это серьёзно… Но нельзя же считать, что девушка более виновата только потому, что ты считаешь, что эта девушка не пара Лорану, и на этом основании забывать, что женщина всегда в более уязвимом положении, потому что беременеет и рожает она, а не мужчина!

– Это соображение, быть может, справедливо для человеческих, минбарских женщин, корианских, дилгарских там, но не для бракири. Дайенн, объясни этому прогульщику тем по ксенобиологии.

Дайенн вздохнула, приготовившись к мини-лекции.

– Особенность физиологии бракири такова, что зачатие в немалой степени является подконтрольным процессом. Женские органы способствуют продвижению мужского семени в матку. Женский орган, обхватывая мужской, как бы вытягивает из него семя и… То есть, риск нежелательной беременности у бракири практически сведён к нулю.

– Именно, – кивнул Вито, – не говорю – совсем невозможен, иногда это может происходить… не то чтоб неосознанно, но полуосознанно… Ну, моя мать как-то обмолвилась, что не планировала рождение младшего сына, просто ей было так хорошо, что… Ну, это вам знать не обязательно… Но как правило, женщина сама решает, зачинать ли ей во время полового акта ребёнка. Поэтому мать-одиночка у нас – это женщина, которая сама приняла решение и сама должна нести за него ответ. У нас нет однозначного презрения к незаконнорожденным, поймите, к этому относятся по-разному. А вот попытка сыграть на неопытности и сильных семейных привязанностях ранни – вот это нехорошо.

– Меня удивляет другое… как? Они ведь разные виды. То есть, я не знаю достоверно, способны ли бракири и ранни к образованию общего потомства, понятное дело… Но ранни близки физиологически к землянам, а земляне неспособны…

Лицо Вито украсила замысловатая ухмылка.

– Если вам неизвестны такие случаи, это ещё не значит, что неспособны. Земные женщины – да, почти наверняка… если подумаешь, поймёшь, почему. А вот бракирийские…

– Потому что физиология земных женщин не позволяет им, как бракирийкам, управлять зачатием, втягивая семя внутрь… Но я полагала всё же, большинство рас генетически не способны к результативному спариванию, если уж даже центавриане и люди, наиболее генетически близкие…

– В общем, через несколько месяцев будет видно, кто к кому генетически ближе, можете даже какой-нибудь научный симпозиум созвать. А пока главное найти этих юных романтиков… Чем скорее, тем лучше…

Только увидев кровать, Дайенн осознала, насколько же она действительно устала. Даже привычного внутреннего ворчания на тему прямой постели не было… ну, почти. «Всё-таки, отличная от минбарской генетика берёт своё… – думала она, вползая под мягкое, лёгкое, как пух, одеяло, – комфорт оказывается не только приятен, но и притягателен… И сколько бы тебя ни приучали к собранности и дисциплине даже во сне, всё равно однажды обнаруживаешь, как соблазнительно свернуться клубочком на чём-нибудь мягком… Пока не знаю, конечно, плохо ли это… Плохо, наверное… Не получилось из меня настоящей минбарки… Хотя мама, наверное, сказала бы, что я напрасно переживаю по этому поводу…».

Подушка намокла от влажных после душа волос, и Дайенн перевернула её. «Интересно будет узнать, каковы традиционныебракирийские постели… Эта-то тоже заимствование из земной культуры. Приятное заимствование, надо сказать. Впрочем, вот у центавриан, нарнов, хаяков, моради и без заимствований постели похожи на земные… В разной степени, но похожи… Что ни говори, но по-настоящему удобные и логичные вещи можно придумать и не совещаясь…»

Где-то на рассуждениях о причудливых эволюционных путях её и накрыл, вторым мягким уютным одеялом, сон.

Вадиму засыпалось несколько дольше. Претензий к бракирийским кроватям у него, конечно, не было вовсе никаких, течение его мыслей было в совершенно ином направлении, и Дайенн не удивило бы ни капли. Он вспоминал, закономерно, о Корианне, о Даркани. Вито, не желая того, конечно, разбередил давнюю боль…

Он ведь был одним из первых корианцев, с кем он познакомился. Одним из самых высокопоставленных корианцев – тогда он ещё не знал, что этот термин в государстве равных не очень употребим. Когда минбарский шаттл, где кроме них, летели ещё трое рейнджеров и двое учителей, делегированных лично президентом по запросу корианской стороны, приземлился в новом, незнакомом мире, десятилетний мальчик прилагал недетские силы, чтобы справиться со страхом, и всё время жался к матери и Гане. Он видел до этого корианцев только на картинках, и не знал, как найдёт с ними общий язык, как научится их различать – это его особенно пугало… По его глубокому убеждению, нет ничего обиднее для инопланетянина, чем мнение, что все представители его расы «на одно лицо». Он умел различать землян – у них разного цвета и длины волосы, бывают волнистые, кудрявые или прямые, разного цвета и величины глаза, разные носы, даже разный цвет кожи бывает. Почти так же с центаврианами, разве что, среди них не бывает таких чёрных или жёлтых, как у землян… Он хорошо различал минбарцев – среди них он вырос. Он никогда не путал Андо, Диего и Мигеля. Но как различать корианцев, которые все, судя по картинкам, по одному типу? Отправляли б тогда сразу на Вриитан уж…

Но встречавшие их делегаты были приветливы, улыбались, и, похоже, не обижались, замечая, что инопланетный ребёнок их разглядывает.

– Они тоже нас разглядывают, – шепнул уже потом, в машине, Ганя, хорошо разбиравшийся в его настроениях, – и ещё неизвестно, кого больше. Людей-то они уже видели немало, и минбарцев, и некоторые другие расы, особенно среди рейнджеров… А вот дилгар – думаю, пока нет, да и полукровку человека с центаврианином… Хотя в таких нюансах они не факт, что разбираются …

«Вас приглашают в комиссариат» – это сперва звучало очень страшно. Ну, ведь было совершенно непонятно, что это такое, ясно только, что нечто сопоставимое по важности с советом старейшин или верховным жречеством… А может, и с Серым Советом, как знать…

Комиссариат планетарной безопасности, который возглавлял Феризо Даркани, имел два подразделения – по внутренним делам и внешним, и у обоих хватало работы. Молодой республике, празднующей в этом году своё пятнадцатилетие, по-прежнему было, чего опасаться, не все были довольны новым режимом, да и от крайности «все инопланетяне – враги» к крайности «все инопланетяне – друзья» переходить было рано. Обозрев высоченное, в бессчётное количество высоких ступеней крыльцо, Вадим почувствовал, как душа окончательно ушла в пятки. Молодой корианец любезно указал на боковой вход:

– Главный не используется, из-за неудобства. Когда сможем выделить средства, реконструируем, но сейчас средства нужны на другое. Здание осталось от прежнего правительства, его строили по своим интересам, специально с такими ступенями, чтобы людям сложно было подниматься, как мы думаем. Приходится использовать много неудобного, но что поделаешь. Ни на что полезное народу такое здание пригодиться не может, а расточительство непозволительно. Но мы поставили дополнительные лифты внутри, так полегче. Мы не можем, к сожалению, все приёмные только на первом и втором этаже сделать.

Лаиса кивнула, особенностям корианских порядков ещё предстояло её удивить. Вадим с интересом вслушивался в звучание нового для него акцента, размышляя, труден ли для изучения этот язык, и трудно ли было этому корианцу учить единый. Корианец придержал дверь, пропуская выходящую пожилую женщину – женщин Вадим отличать начал сразу, по груди и большей хрупкости телосложения, потом – пропуская внутрь Лаису с детьми.

Внутри было тихо, но тишина эта не была гнетущей. Просто как-то с порога чувствовалось, что здесь нет лишней суеты, все заняты своим делом и делают его максимально споро и усердно. То и дело мимо пробегал кто-нибудь с объёмистой папкой бумаг, или двое мастеров, весело переругиваясь, тащили куда-то непонятный агрегат, щетинящийся клубками кабелей, в глубоких кожаных креслах, составленных кружком в середине холла, сидели мужчины и женщины разных возрастов – по количеству морщин и сгорбленности фигуры Вадим делал первые робкие предположения о возрасте, и вполголоса переговаривались. Время от времени кто-нибудь подскакивал, смущённо смеясь, и скрывался за дверью одного из кабинетов.

– Едва не пропустил очередь, – пояснил сопровождающий на удивлённый взгляд Лаисы, – мы сделали так, чтобы это тяжёлое для каждого дело – очереди – проходило легче. Посетители не только из этого города, из очень далёких приезжают, с других континентов. Мы поставили кресла из кабинетов сюда, чтобы было удобнее, чтобы они могли провести время ожидания в разговоре. Мы сейчас монтируем ещё один зал для видеоконференций и ставим ещё один сервер для электронной почты, чтобы не каждому нужно было приезжать сюда, чтобы можно было ещё больше вопросов решать через расстояние. Но в малых городах этой возможности всё равно пока нет, у них нет видеоконференций. В ходе гражданской войны в городах многих стран погибло много нужной техники, мы восстанавливаем это сейчас. Прежний режим оставил очень сильное неравенство между странами и городами, его приходится устранять, не хватает техники и не хватает тех, кто хорошо разбирается в ней, прежде это было для избранных. Поэтому мы хотя бы должны делать всё, чтоб внимание было и в мелочах.

Взгляд Лаисы скользил по стенам, по металлическим табличкам, испещренным значками незнакомого языка. По-видимому, лозунги, или изречения великих…

– Перевести? Вот здесь написано – «Всё во имя человека, всё на благо человека», здесь – «Гражданин, помни – ты хозяин, а не гость», здесь – «Ты – строитель будущего», на той стене – «Пока мы едины, мы непобедимы», «Партии нет без народа, будущего нет без тебя».

– Их назначение – культовое, просветительское, или…

– Скорее – эстетическое, – улыбнулся корианец, – едва ли есть кто-то, кто их не знает. Скорее, это лучшее украшение для наших стен. Жизнеутверждающее и приятное глазу. Входите.

– Так просто? – встрепенулась Лаиса, – без доклада, без…

– Товарищ Даркани не имел возможности встретить вас по прибытии, видеоконференцию нельзя отложить. Но сейчас она закончена, и это время ваше.

Что больше всего поразило тогда Лаису, после мягких кресел в холлах – что Даркани сидел за откровенно не новым столом на простом деревянном стуле, и в целом более чем скромная обстановка кабинета одного из главных людей на планете. Раньше в кабинете были драпировки на стенах, теперь не было даже штор – их заменили жалюзями, которые не вполне подходили по размеру. Ткань, как узнала позже Лаиса, была в составе гуманитарных грузов пожертвованных жителями города одежды, постельного белья и посуды отправлена на другой континент, в один из изначально бедных, к тому же пострадавших от войны районов. Что больше всего поразило Вадима – то, что этот один из главных людей на планете встал навстречу им и улыбнулся приветливо и как будто смущённо.

– Добро пожаловать на Корианну, – его выговор был практически лишён акцента, всё-таки земной язык он начал изучать более двадцати пяти лет назад, – я не всё знаю об обстоятельствах, которые привели вас сюда, но я надеюсь, что Корианна станет вашим домом.

Лаиса закусила губу и посмотрела Даркани прямо в глаза.

– Вы захотели встретиться с нами лично, потому что мы… родом из идеологически чуждого вам мира, и вы хотите проверить… степень нашей благонадёжности?

Даркани рассмеялся.

– Таким же образом вы можете думать, что я хотел бы… идеологически повлиять на вас, обратить в свою веру, как называют это у вас. На самом деле, хотел бы. Вы не смотрите на меня, к счастью, как смотрели бы на императора Центавра, если бы тогда, когда жили на Приме, умудрились попасть к нему на приём. Вы смотрите смело… но это смелость… маленькой храброй сойки перед коршуном, который обещал, что не тронет её гнездо, но всё же остаётся коршуном, он намного больше её, сильнее и опасней. И я не хочу, чтоб было так. Я хочу, чтоб вы смотрели на меня так, как это нормально для Корианны. Как на равного, как на любого из работников космопорта, из продавцов в магазине или водителей в общественном транспорте. Я – не местный правитель, не царь, не жрец, не старейшина, я – такой же, как они, работник, который находится на службе у народа и получает средства к жизни за свою работу, а не за особое имя или особый ореол, приписанный мне. Я хотел бы объяснить вам – хотя полагаю, что вы кое-что уже знаете о Корианне, но знать доподлинно, пока вы сами не жили здесь, невозможно – что вы прибыли туда, где вы будете действительно свободны.

– В каждом из миров свободой называют что-то своё, – произнёс вдруг Ганя.

– Верно. Я ожидаю вашего скепсиса по поводу того, что мы здесь, на Корианне, считаем наше, корианское общество, лучшим, и нашу свободу – подлинной свободой…

– Это нормально, у кого угодно так.

– Мы не считаем себя лучше вас расово, внешне или физически. Это то, какими мы рождаемся, не зависит от нас, а значит – не повод для гордости. Но тот строй, который мы построили, та идея, которую мы вознесли – мы гордимся этим и считаем лучшим, и это естественно, иначе зачем бы мы делали это. Я не жду, что вы очень быстро согласитесь с нами и примете наш образ мыслей, лично я едва ли смог бы в одночасье на вас повлиять, а если мог бы – не стал бы этого делать. Я хотел встретиться с вами лично потому, что это естественно. Вы прибыли в незнакомый вам мир, в котором вам предстоит жить, а я – нарком планетарной безопасности, нормально, если я лично заверю вас, что в этом мире вам нечего бояться. То, что я узнал о вас, располагает к вам. Вы – героическая женщина, мать троих детей, вы происходите из рабочей среды, из самых угнетённых классов Центавра, и то, чего вы достигли своим трудом… в этом хороший пример для наших женщин.

– Не знаю, господин Даркани. Не знаю, слышали ли вы о прежнем моём роде занятий…

– Это не имеет значения. В вашем деле сказано, что вы швея, очень хорошая швея. Это почётно на Корианне. Я не стану сразу призывать вас пойти на фабрику и отдать детей на воспитание в интернаты, я понимаю, что вам сложно будет переключиться на наш образ жизни. Но вы можете обратиться на фабрику и узнать, какую работу вы сможете выполнять на дому, чтобы дети могли жить с вами и посещать одну из школ со смешанным составом. Мы перешли на интернатское воспитание пока не полностью, школ нового образца пока нет в достаточном количестве, и многим детям приходится жить в семьях, приходя в школу только на занятия. Поэтому сразу хочу сказать, у меня нет цели навязать вам наш образ жизни. У меня есть цель показать его преимущества, чтобы вы прониклись им. И… здесь не принято обращение «господин». Я знаю, что оттенок этого слова в языке землян иной, чем в вашем родном, но всё же это… не плохо – нежелательно. Обращение «господин» в земном языке считают уважительным и вежливым, но на самом деле это холодная вежливость чужих и равнодушных друг другу людей, это обращение к стенам и закрытым дверям. Это фальшивое уважение, неприятное корианскому гражданину. У нас друг друга называют «товарищ» – это слово земного языка, знакомое вам в значении «приятель». Но у него есть и более высокое значение. Хотя в целом земные языки сложноваты для корианцев, это слово очень легко вписалось в наш язык, словно родилось в нём. Его легко произносить. Вы, центавриане, ближе к землянам, чем мы, вам это тоже должно быть легко.

Лаиса покачала головой.

– Знаете, наверное, центаврианка – это что-то более глубокое, чем я думала… Я способна не очаровываться внешним блеском, что как раз естественно для среды, из которой я происхожу. Императора и высших дворян я не видела, конечно… кроме принца Диуса, но это отдельное… Но когда видишь одного, другого, третьего… вырожденца именитого рода… пьяным и без рубашки, понимаешь, в конечном счёте, что мишура прикрывает суть очень неплотно. Но на меня действительно действует… подлинно великое имя, заслуженное человеком великое имя. Подлинное величие подавляет, вселяет робость. Я так понимаю, вы недовольны именно этим. Мне кажется, именно с подобным я сталкивалась в общении с президентом Шериданом. На Центавре его воспринимали, практически, как императора, а он всегда был против попыток его обожествления. Он любил ходить по городу один, без охраны… и вы, должно быть, тоже? – и его речь всегда была речью простого, открытого человека, который словно бы не понимает, как высоко над всеми он находится.

– Я хорошо знаком с принцем Диусом и сыном президента Дэвидом. И мне думается, если два … представителя знати своих миров вписались в корианскую действительность, то и вы тем более впишетесь. Общество вашего родного мира является прямой противоположностью нашему, неравенство там возведено в закон. Общество землян является следующей эволюционной ступенью, равные возможности там по крайней мере декларируются на словах. Общество Минбара, в котором вы жили эти годы, построено по иным принципам, оно скорее теократическое, и я воздержусь от критики этого пути, в такой общественной формации много положительного – отсутствие таких форм эксплуатации, какие имели место у нас, и имеют у землян и центавриан, постулат о служении обществу… Но я не назвал бы такое общество идеальным, и не пожелал бы Корианне такого пути.

– Почему? – дёрнул бровью Ганя, – или почему позволяете себе желать другим мирам своего пути? Потому что ваш путь правильный, да?

– Естественно, – добродушно усмехнулся Даркани, – а как же иначе? Земляне говорят, что всяк кулик своё болото хвалит, а один достойный сын минбарского, что интересно, народа сказал, что декларируемое уважение к чужому пути – разновидность дипломатии, а дипломатия – это высокопоставленная ложь. Один земной учёный-политолог, приехавший к нам сюда изучать любопытное для него явление, говорит, что корианцы, возможно, в самом деле какие-то особенные, и им удастся построить то, что не удалось землянам… Наверное, он считает, что это должно считаться очень лестным для нас. Но нам такая лесть не нужна. Я не думаю, что мы особенные. Я думаю, что общества разных миров развиваются всё-таки по сходным законам, и одна раса не может быть более… природно предрасположена к созданию коммунистического общества, чем другая.

– Вы считаете, что ваша раса может подать в этом пример другим? – сказал Ганя скорее утвердительно, чем вопросительно.

Вадим переводил взгляд с брата – в его горделивой, напряжённой позе чувствовалось напряжение, настороженность – на корианца. Гане 17 лет, он уже перерос мать, хотя она довольно высокая женщина. Десятилетнему он кажется совсем взрослым, большим и сильным, но вряд ли наркому Даркани, он видит перед собой мальчишку, который лишь немногим старше сидящего рядом и восторженно глазеющего Уильяма. Сколько же лет ему? На момент знакомства с капитаном Гидеоном он был, должно быть, мужчиной средних лет, а с тех пор прошло… страшно подумать, сколько… Сколько продолжительность жизни корианца? Много меньше центаврианской и минбарской, лет 90-100… Кажется, уже тогда Вадим почувствовал некий болезненный укол от этой мысли…

– Разумеется, и это было бы прекрасно. Но перейдут ли другие миры к той же форме устройства общества, зависит не от моего желания, не от пропаганды, а от наличия исторических и экономических предпосылок, от наличия в обществе необходимых для этого сил. Для этого мало одного желания, хотя желание значит очень много.

– Вы верите в возможность коммунизма для Земли, Центавра, но не для Минбара? – уточнил Ганя, – как вы объясняете особый путь Минбара, не пришедшего к классическому капитализму из ваших теорий и, соответственно, не предрасположенного сейчас к классовой борьбе по крайней мере в её традиционной форме? Так, чтобы это не разрушало вашу картину мира?

Вадим, Уильям и Лаиса разом повернулись к нему. Похоже, Ганя не терял времени даром, и перед поездкой прочёл не только тот минимум о Корианне, который уже имелся в общемировом доступе, но и скачал из земных библиотек что-то по коммунистической теории.

– Я верю в неизбежность коммунизма, но речь не о том, во что верю лично я. Возможно, если бы Карл Маркс жил в наше время, он бы сумел объяснить закономерности исторического развития разных миров, объяснить, почему одни идут по пути Земли, Центавра, Бракира или прежней Корианны, другие – по пути Минбара, Иолу или древних, о которых, впрочем, мы знаем больше легенд, чем достоверного. В общем-то, так или иначе, с поправками на расовую специфику, большинство миров развиваются по одному сценарию, с классовым обществом, где имущий класс угнетает неимущий. Формы производства, идеологическая база могут различаться, но суть одна – общество построено в форме пирамиды, аристократия ли, избранная богами верхушка или просто те, кто провозглашаются более умными, сильными и удачливыми, всегда находятся наверху и их всегда меньшинство, возможности обогащения и большей степени личной свободы – или иллюзии свободы, что будет правильнее – сосредоточены в руках немногих. В декларации принципов Альянса, из которого вы, кстати, прибыли, сказано, что лучше обращать внимание на сходства, чем на различия.

– Однако там ничего не сказано о том, что различия можно игнорировать.

– Ну разумеется, если говорить о том, что если у какой-то расы физическое строение или метаболизм коренным образом отличаются от земного и подобных типов, то многие виды производства или иной деятельности у них невозможны. Нашу жизнь и путь наших цивилизаций определяют наши и наших миров физические данные в том числе, этого никто и не пытался отрицать. Вы ведь не можете представить себе пак’ма’ра-спортсмена или завоевателя? Их строение не располагает к большому количеству активных действий. Разумеется, это влияет на их мышление, оно формируется таким образом, что они и не испытывают в этом потребности, и соответственно развиваются и их технологии. Расы, в мирах которых природные условия более-менее однородны, менее склонны к борьбе за ресурсы, потому что ресурсы сравнительно одинаковы везде. Именно в силу таких предпосылок одни расы становятся более склонны к внутривидовым и межвидовым конфликтам и агрессии, чем другие. Но кроме неоспоримого влияния бытия на сознание, есть и обратное влияние сознания на бытие, иначе ни одна раса не ушла бы с первобытной ступени развития.

– То есть, вы считаете, роль физиологии…

– Физиологии, генетики, истории, географии – преувеличивается или преуменьшается в угоду господствующей идеологии, но редко оценивается адекватно. Неправильно думать, что все народы, выглядящие столь разными внешне, могут быть одинаковыми внутренне, но не менее неправильно думать, что центавриане навсегда приговорены к жажде роскоши и удовольствий потому, что у них сложное строение нервной системы и развитые вкусовые рецепторы, а пак’ма’ра – к задворкам истории на основании того, что они неповоротливы и сонны. И следует всегда отличать неизменяемые факты от того, во что просто привычно и удобно верить. Вульгарное биологизаторство было подобающе осуждено ещё в 21 веке, жаль, что миры так любят возвращаться к пройденным темам.

– Вы намекаете на теорию, что дилгары рождены быть завоевателями, потому что происходят от хищников?

Для того, кто лишён даже зачатков телепатии, он как-то слишком проницателен, подумал Вадим. Или считает себя таковым.

– Я читал историю вашего мира, то, что было в Энциклопедии. Пережив на заре своей цивилизации несколько вторжений извне, дилгары решили ответить внешнему миру агрессией. Они избрали ту идеологию, которая, как они считали, более всего будет способствовать их выживанию. Но они не одиноки в этом пути, нарны, куда более всеядные, едва не пошли по тому же сценарию, а арнассиане, несмотря на генетическую необходимость каннибализма, смогли построить развитое общество и выйти в космос. И… не стоит равнять личный путь с путём народа в целом. Вы, с унаследованной от предков идеологией, сумели вписаться в минбарское общество, найти… баланс вашего культа силы и их культа авторитетов. Бытие определяет сознание, минбарское бытие изменило ваше в корне иное сознание – потому что для прежнего сознания у вас уже не было условий, в которых оно было бы уместно. Если вы посмотрите на ваших младших братьев, вы увидите, несомненно, что для них это ещё более справедливо. И даже если вы однажды снова соберётесь в отдельный народ, вы уже не будете прежними дилгарами, потому что это невозможно исторически.

– И вы считаете, что это хорошо, так?

Лаиса пихнула его.

– Пусть говорит, – улыбнулся Даркани, – он любознателен, это хорошо. Задирист, но это нормально для мальчишки. У меня есть сын его лет, он тоже любитель поспорить, хотя на другие темы, конечно. Не хорошо или плохо, а факт. Меняющиеся условия меняют сознание, а изменившееся сознание требует дальнейшего изменения бытия. Вы найдёте это в истории любого народа – точнее, найдёте, что в разные периоды своей истории это как будто разные народы. Вы не вернётесь к прошлому точно так же, как мы не вернёмся к первобытнообщинному родоплеменному строю и древним языкам. Минбарское воспитание не сделает из вас минбарцев, потому что вы слишком… непоседливы для длительных медитаций, и физиологически не можете себе позволить многодневные посты и молитвенные бдения…

– Так же и корианское воспитание не сделает нас корианцами, – подсказал Ганя.

– Ваша кожа от этого не станет зеленее, да. Но быть корианцем – это не выглядеть как корианец, и не мимикрировать под окружение внешностью или поведением. Это, будучи таким, какой есть, будучи отличным, быть частью единого. Спросите ваших братьев, которые с рождения жили на Минбаре, кем они себя считают. Точнее – как кто они мыслят. А мне нет нужды спрашивать – я говорил об этом с Дэвидом Шериданом, который физически немногим более минбарец, чем вы.

Вадим подумал, что как-то очень неудобно вышло, что он уже большой мальчик, ему десять лет, он должен сидеть тихо и смирно, внимать умным разговорам старших, а вот если б было ему лет пять, он мог бы взобраться к этому важному дяде на колени и потрогать эти гибкие кожистые отростки на голове, немного похожие на волосы. Маленькому ребёнку такое позволительно, ему – уже нет.

Даркани наклонился к нему, осторожно, с оглядкой на Лаису, погладил его по голове.

– Тебя зовут Вадим, да? Это ты центаврианин?

– Наполовину… товарищ, – Вадим старательно выговорил незнакомое слово, которое постарался сразу запомнить.

– Я так и не научился пока различать центавриан и людей. Когда центавриане не с гребнями, это просто невозможно, кажется… Нервничаешь, как устроишься в новой школе? Понимаю.

– Я совсем не знаю корианского языка, товарищ Даркани.

– Это исправимо. Учителя просто позанимаются с тобой дополнительно. Будешь вместо уроков земного языка – его ты, вижу, и так знаешь – посещать занятия по корианскому, вместе с братьями. И сможешь помочь с языком одноклассникам. У нас уже учится несколько детей инопланетян, тех, чьи родители приехали сюда работать вместе с семьёй, но всё-таки это редкость, к тебе будут проявлять много любопытства… Это неизбежно, это ведь дети. Ты простишь их за это? И… насколько я понял, у вас ведь здесь есть родственники. Семья Александер-Ханниривер. Виргиния Ханниривер сейчас в отъезде и должна вернуться где-то через неделю, а с Офелией вы можете встретиться… У них есть сын, он вырос здесь, но в силу проблем со здоровьем ему сложно полноценно вписаться в общество, думаю, замечательно, что теперь ему будет не так одиноко…

Вадим кивнул. Тётю Офелию он видел только на экране связи, а тётя Виргиния – конечно, он знал, что она ему не тётя, а двоюродная сестра, но думать так о совсем взрослой тёте было трудно – приезжала на Минбар три раза, один раз, правда, они не смогли встретиться – он был на экскурсии в Айли… Элайю он видел только на экране, и конечно, ему не терпелось познакомиться с ним вживую. Они ведь с ним, как он слышал, к тому же родились в один день…

– Недели через две, как полагаю, у меня будет выходной, который я смогу провести с семьёй. Предлагаю вместе с Александерами организовать прогулку для детей в парке. Если, конечно, никому из нас не помешают дела. Но думаю, к тому времени все будут знать своё расписание. А пока… я хотел бы тебе сделать подарок. Тебе ведь предстоит много писать, так что…

Даркани встал и подошёл к шкафу у стены.

– Я купил эту чернильницу для сына, в подарок на день рождения. То есть, купил две, долгое время не мог выбрать, которую подарить… В конце концов выбрал, а эта так и осталась тут стоять. Сам я пользуюсь в основном авторучками, а в школах до средних классов используют чернильные.

– Почему? – удивилась Лаиса, – это ведь неудобно…

– Неудобно. Зато помогает приучить к аккуратности и выработать хороший почерк. С авторучками после этого нечего делать. Чтобы заполнить ручку чернилами, нужно нажать вот так. Чтобы писать, ручку держат вот так. Пальцы корианских детей и земных почти не отличаются, поэтому смотри, как это делают одноклассники, и всё получится. Сожмёшь слишком крепко – она потечёт, слишком слабо – не будет писать. На самом деле, это совсем не сложно, к третьему классу дети пишут ими так же быстро, как авторучками.

Он не видел письменные принадлежности минбарцев, подумал Вадим.

– Спасибо, – он бережно принял в ладошки чернильницу в форме чашечки цветка, оказавшуюся довольно тяжёлой. Уже не сомневаясь, что будет беречь её как зеницу ока.

– Он тебе не понравился? – спросил Вадим, когда они спускались вниз, к машине, которая должна была отвезти их в гостиницу, где их временно размещали.

– Почему ты так решил?

– Ты очень резко с ним разговаривал. Словно с кем-то враждебным.

– Нет. Он умный… но мне пока сложно понять то, во что он верит. Точнее, я знаю теорию… но мне сложно осмыслить её применение в реальной жизни. Но он верит в то, что говорит, значит, это важно.

– Я привыкла после Центавра к Минбару, – хмыкнула Лаиса, запихивая Уильяма вслед за Вадимом в салон машины, – привыкну и здесь.

Вадим прижимал к груди чернильницу и во все глаза смотрел за окошко, пока его не отпихнул Уильям, который по дороге с Минбара старательно учил корианский алфавит и теперь хотел потренироваться в чтении вывесок. Уильям, кажется, ничего не боялся и воспринимал переезд как увлекательное, весёлое приключение…

Комментарий к Гл. 1 Куда занёс ветер Экалты Иллюстрации.

Семейство Зирхен-Синкара – Вито, Лоран, Раймон

https://yadi.sk/i/hsjyYWJj3MVEHS

Насильственный отдел Кандарского отделения, образца, правда, 2300 года. Вадим и Дайенн – те, что в середине)Острые уши с такой причёской, увы, не видны.

https://pp.userapi.com/c604531/v604531283/40e4f/CNagGeqgHt0.jpg

====== Гл. 2 О принципах и потребностях ======

Проснулась Дайенн, когда рассветные лучи вовсю били в окно, окрашивая подушку и стену у кровати в огненные, в тон её волосам, цвета, и щекотя ей нос. «Ого, вот это выспалась…» – на Кандаре, то есть, Кандарской станции, где располагалось их отделение, с сутками, понятно, всё было очень сложно, посменная работа делила их на условные дни и ночи, но там, где были восходы и закаты, Дайенн неизбежно начинала стыдиться, если просыпалась не с первыми лучами рассвета, как привыкла дома. Правда, вот до сих пор ей не случалось бывать в мире, где было бы всё наоборот, и рассвет означал бы, что она проснулась к вечеру, проспав весь трудовой день… Но, конечно, она просто не могла проснуться раньше – ночная темнота автоматически определялась её организмом как команда для сна. Значит, всё же она не такая плохая минбарка, как она думала. Сами по себе, изначально, дилгары не имели чётких периодов для сна и бодрствования, обладая способностью, как земное животное кошка, дремать при возможности и мгновенно просыпаться бодрым.

Она прислушалась. Внизу переговаривались – кажется, по-бракирийски, кажется, один из голосов принадлежал Раймону, второй голос был незнакомый, женский, видимо, служанка.

Оказалось, Раймон в очередной раз терпеливо объяснял бедной девушке, что от ужина он отказывается не потому, что она плохо готовит, а потому, что он ранни, а ранни не едят овощную запеканку в остром соусе. «Интересно, – подумала Дайенн, – у Вито есть какие-то проблемы с подбором слуг из-за такого необычного сожителя? Хотя, девушка землянка, а насколько я слышала, земляне, живущие и работающие у бракири, не то чтоб отличаются пониженной суеверностью, а вообще относятся к жизни очень прагматично… Наверное, надо быть не слишком-то боязливыми, чтобы покинуть родной мир и работать на инопланетян… Бракири сами, если так посмотреть, та ещё готика… Биологическая семья Вито здесь, наверное, тоже не от хорошей жизни оказалась…».

Вадим проснулся позже, примерно к тому времени, как вернулся Вито, и вся компания переместилась к столу. Раймон из природной вежливости перестал настаивать, чтобы тарелку с фруктовым пирогом у него забрали, и продолжал присутствовать за столом, хотя фактической необходимости у него и не было.

– Выспались? – сквозь набитый рот прошипел Вито, – хорошо. Вымотался я сегодня, конечно, почти как собака, так что вздремну пару-тройку часиков, вы пока найдите, чем себя занять… Потом растолкаете меня, поедем в Миркамо. Дорога неблизкая, если хотим доехать, не раздолбав машину… Есть прямая, но она не фонтан, так что извините, но машиной я дорожу, придётся дать кругаля.

– А… – раскрыл было рот Вадим.

– А с Альтакой я уже говорил, не волнуйся, если ты об этом.

– И… он что, дал добро?

– А почему не должен был? Факт преступления есть? Есть. Преступление вашего уровня? Вашего, преступник покинул Экалту и его местонахождение неизвестно. И, потенциально, совершил уже как минимум одно преступление в другом мире. Конечно, пока нет жертв, это, по идее, дело отдела контрабанды… Но после кардинальной смены состава на них это сваливать неэтично б было, двое вообще зелёные новички… А у вас временная передышка от серьёзных дел, можете и заняться.

– Ладно, раз за нас уже всё решили…

Вито проглотил кусок, почти не жуя.

– Дело твоего уровня, Алварес, разве нет? Ты ведь у нас простых путей не ищешь… Ладно, я уполз спать, на три часа меня ни для кого нет, кроме… в общем, Раймон знает, в каких случаях меня будить…

Дайенн поднялась из-за стола, промокая губы салфеткой.

– Благодарю… – она вопросительно взглянула на служанку.

– Марианна, – подсказал Раймон.

– Благодарю, Марианна. Мясо было великолепным.

Девушка просияла.

– Господин Вито, готовясь к вашему приезду, дал мне рецепты ваших блюд. Мне удалось найти аналоги почти для всего.

– Я бы и не отличила по вкусу, если б вы не сказали, – улыбнулась Дайенн. На самом деле, конечно, отличила… Но к вкусу отсутствующих добавок она не была настолько сильно привязана. Традиционные дилгарские блюда, насколько она знала, отличались не слишком большим вкусовым разнообразием, дилгары не любили приправы, считая, что мясо вкусно само по себе.

В следующую минуту, впрочем, девушку ждал шквал уже других эмоций – её обескуражил Вадим, попыткой самостоятельно собрать посуду и унести на кухню, чтобы там, видимо, помыть.

– Господин, это моя обязанность!

– Вадим, здесь такие обычаи, – выразительно прошипела Дайенн, почти отбирая у него тарелки, – это её работа, она получает за это деньги, и вообще… Ты бы, думаю, тоже обиделся, если б кто-то попытался делать твою работу за тебя! Извините его, он корианец, в его мире другие обычаи…

Раймон сдержанно улыбался, под шумок перекладывая нетронутый кусок пирога обратно в общую тарелку.

Дайенн практически утащила Вадима в гостиную, Марианна проводила их долгим озадаченным взглядом, потом повернулась к Раймону. Вообще-то, она была хорошо воспитана и приучена не надоедать хозяевам с неуместным любопытством. Но перед Раймоном она, как ни парадоксально, так, как перед Вито, не робела, и поэтому решилась.

– Господин Раймон, а что за мир такой… как сказала госпожа Дайенн? Корианцы? Разве этот господин не землянин?

– Марианна, я в этом мире… ну, в целом… живу, конечно, дольше, чем вы… Но мне сложно объяснить. Но… вот вы ведь – землянка, но родились на Экалте, так?

– Да, здесь и мать моя родилась. Она девочкой служила в доме брата господина Вито, потому я здесь и работаю.

– Вот… Госпожа Дайенн родилась на Товите, а выросла на Минбаре, хотя дилгарка. Господин Алварес – только, пожалуй, лучше не называйте его господином в лицо, корианцы нервно реагируют на это – родился на Минбаре и вырос на Корианне, хотя его мать центаврианка, а отец землянин. Я сам не был на Корианне никогда, но знаю, что там не принято позволять, чтоб кто-то прислуживал тебе, корианцы сами заправляют постель и сами убирают за собой посуду. А у минбарцев принято помогать ближнему выходить из неловкого положения, поэтому задержимся здесь немного, пока Дайенн устраивает Вадиму головомойку.

– Чудно…

Одного взгляда на машину Вито Дайенн хватило, чтоб сразу понять – вот этот агрегат у них посреди дороги не заглохнет. Вито любовно огладил чёрный блестящий бок.

– Одна печаль – не внедорожник. Но обычно мне по таким дорогам, как ближайшая до Миркамо, ездить и не приходится. А если приходится, то не на ней. Но брать сейчас служебную не с руки как-то…

Совсем другое дело, думала Дайенн, щурясь на сладком, пьянящем от пыльцы с цветущих полей ветру, врывающемся в приоткрытое окно. Машина летела как стрела, и при том, кажется, настолько бесшумно и ровно, словно катилась по зеркалу. Интересно, ночи на Экалте всегда такие светлые, или как в другое время Вито ориентируется на дорогах и выживает вообще? Всё-таки, физиологически он человек, и зрение его устроено как человеческое… На улицах городов, конечно, и ночью светло как днём от множества фонарей и неоновых вывесок, а указатели на загородных трассах, похоже, рисуются фосфоресцирующими красками.

– Алварес, у тебя на лице написан некий вопрос, но поскольку я, извини, не телепат, да и ты тоже, лучше будет, если ты озвучишь его вслух.

– Вито, если вопрос и есть, не значит, что нужно ему звучать. Мало ли, чего я в этой жизни не понимаю.

– Я знаю, что тебе не нравится мой образ жизни и, наверное, я в целом, за это можешь не извиняться. Таких, как я, у вас называют буржуями и, в общем-то, они, наверное, правы.

– Вито, если и называть тебя буржуем, то я б не стал говорить, что ты в этом виноват. То есть… ты часть своей общественной формации, тебя создала среда, в которой ты живёшь, и человек не может быть однозначно плох только от того, из какого класса он происходит. Но вообще-то, я сейчас не об этом. Ты и Зирхены… ты негативно относишься к выбору Лорана, подозревая эту девушку в расчёте, но сам готов навязать ему брак по расчёту. Разве это хорошо?

– Хорошо, если расчёт обоюдный. Я предубеждён против Люсиллы потому, что видел её дело. Она не наивная овечка, её мать хорошо научила её выживать в мире – по своему образцу. Ей и прежде уже случалось вкрадываться в доверие, использовать свою красоту и обаяние. Положим, только такой свой козырь, как телепатия, она не может использовать против Лорана… Но он, хотя её сверстник, знает о жизни, тем более о жизни здесь, гораздо меньше, чем она. Я не хочу, чтоб он женился на преступнице, жадной до денег, в уверенности, что она действительно любит его. Или я не хочу, чтобы она втянула его в преступную деятельность, из-за этой его любви.

– Лучше не иметь иллюзий, и знать, что женщина с тобой потому, что выгодно соединить её фамилию с твоей, так?

Дайенн очень хотелось сказать им обоим, что зря они подняли эту тему.

– Мне бы только не хотелось, чтоб ты считал, что бракири не умеют любить вовсе. Но благодарность за то, что вы реально даёте друг другу – не слова, не воздушные замки, а, да, капитал, уверенность в завтрашнем дне – это… это гораздо более прочный цемент для семейной жизни…

– Просто потому, что ты не видел сам ничего другого?

– И я не собираюсь подсовывать ему вариант, который ему придётся просто терпеть, ради положения и связей. Я уже говорил, что могу выбирать. В кланах, которые охотно породнятся с кланом Синкара, много прекрасных девушек, я найду ему девушку и красивую, и с мягким, покладистым характером. Со временем он полюбит её. Все в моей семье были счастливы в браке, хотя далеко не все выбирали себе супругов сами, под влиянием гормонов, а не здравого смысла.

– Вито!..

– Тебе сложно это понять, Алварес. Как мне сложно понять жизнь на Корианне, извини. Фамилия Синкара – известная, уважаемая. Но я последний Синкара. У меня нет больше братьев. И у Лорана нет братьев. А сила не только в богатстве клана, но и в его величине. Девушка, у которой много влиятельных родственников – это не только жена, но и надёжный тыл.

– Вито… Я как раз просто хотел спросить… зачем тебе это всё? На самом деле – зачем? Зачем тебе они?

Руки бывшего коллеги крепче сжали руль.

– Вот это то, о чём мне трудно говорить, Алварес. Я не привык. Я предпочитаю, чтоб просто было так, как есть. Пусть, можно сказать, я не оставил им выбора, взяв на себя заботу о будущем Лорана, и пусть, таким образом, они вынудили меня вернуться на родину, вспомнить о своём долге… Я помогаю им, они помогли мне. Как наследник клана, единственный наследник, – он повернулся, посмотрев Вадиму в лицо, потом снова вперил в дорогу мрачный, как видела в зеркале Дайенн, взгляд, – я должен был взять семейное дело в свои руки, должен был жениться, восстановить фамилию… Но я не мог вернуться сюда. Не мог себя заставить. Знал, что должен, но не мог. Здесь после пожара уцелело только три стены дальних комнат. Я на похоронах не был. И не только потому, что им ничего не стоило бы убить прямо там и меня. У меня было три брата, две сестры, у отца младший брат, у них всех были свои семьи. И они все были здесь в тот день. Потому что у нас была очень дружная семья, потому что семейный праздник – это то, на чём нельзя не присутствовать. Не было только меня, отец сказал, что мне нет нужды совершать такой дальний перелёт сейчас, лучше приеду на их с матерью празднование, это всего через месяц… Тридцатилетний юбилей семейной жизни – это, действительно, дата, которую нельзя пропустить. Они все погибли там, потому что ни у кого, кроме меня, не было таких вот уважительных причин… Когда один дурак… ныне покойный дурак… сказал как-то, что мне очень повезло в жизни, единственный наследник, а так ведь – младший сын, к тому же приёмыш, всю жизнь был бы на посылках сперва у отца, потом у братьев… ему пришлось проглотить свои слова обратно, и запить их кровью. Двое моих племянников были грудными детьми. Я не рисую из своего отца святого, ему случалось убивать, и не так мало. Но он никогда не убивал женщин и детей, и тем же принципам всегда учил своих детей. Я рад, что, так или иначе, все те, кто был за это в ответе… ответили… Не так много для этого сделал я сам, увы… Но по крайней мере, этот долг не отягощает больше мою душу. Я взял в свой дом многих слуг из домов своих братьев – это, если угодно, тоже долг. Многим из них пришлось туговато после гибели нашей семьи. Из родственников матери сейчас не осталось в живых почти никого, родственники Сиэмы, жены моего старшего брата, сейчас сами пребывают в бедственном положении, я помогаю им всеми силами. Родственники Лорены, жены Мархе, вернулись на Бракир, мне так и не удалось восстановить с ними связь. Возможно, им это и не нужно теперь… Родственники Карии, жены Грайме, тоже мертвы почти все… Клан Сора, за сыновьями которого были замужем мои сёстры, мои деловые партнёры, да… Но они живут через полконтинента отсюда, так что спасибо им просто за то, что они есть. Раймон и Лоран были для меня выходом… возможностью не искать себе жену, ты знаешь, мне это… чуждо, и если б я оставался младшим сыном на побегушках, я, вообще-то, мог бы об этом не париться… Возможностью не портить собою жизнь женщине, которой совершенно точно не могу обещать свою любовь – на женщине, которую бы я не уважал, я не мог бы жениться, а с женщиной, которую уважаю, я не вправе так поступать. Мой отец женился на моей матери потому, что её семья владела крупной сетью ресторанов, но при этом моя мать знала, что она красива, желанна, вызывает и уважение, и страсть. Она знала, что отец не пойдёт к другой женщине не потому, что она тогда разобьёт о его голову весь семейный сервиз, а потому, что он всё, что ему необходимо, может обрести с ней. Так должно быть, а не так, как было бы у меня. Жёны способны смиряться с изменами, но измены на постоянной основе – это слишком для женщины обидно… И слишком обидно для меня – иметь приятный мне секс не дома, в своей постели, а от случая к случаю.

class="book">– Ты любил свою семью, Вито?

– А вот это, Алварес, не тема для обсуждения.

– И ты любишь Лорана и Раймона, но предпочитаешь выражать свою любовь деньгами, протекциями, устройством их будущего, а не словами, потому что слова ничего не стоят?

– Я сказал, закрыли тему, Алварес. Тем более что из-за тебя я чуть не проехал нужный поворот…

Дайенн удивлённо дёрнула бровью. Вито вдруг открылся ей с совершенно неожиданной стороны. Как… очень чувствительный и ранимый человек, любивший свою семью и до сих пор переживавший из-за их смерти, считавший свою семью идеалом, образцом, и считавший, ввиду этого, недопустимой степенью цинизма жениться, если не может дать женщине такого отношения, как его отец – его матери, глубоко привязавшийся к своему любовнику и его сыну, но не называющий это своими словами, потому что, действительно, слова в его понимании ничего не стоят, потому что эти слова сделают его слабым, уязвимым… Потому что он не верит, что они могут любить его в ответ, поэтому пусть их отношения будут взаимообменом, где всегда видна и исчислима вещественная часть, зависимость, благодарность – материи, с которыми он больше привык иметь дело. Несчастная раса, для кого так сложно произнести слово «люблю»…

– И… о них пока ничего не слышно? О Лоране и Люсилле? – спросила она, чтобы увести тему подальше, пока Вадим не схлопотал, чего доброго, в челюсть со своим правдорубством.

– Я не всесилен, к сожалению. Ищем, конечно… Кое-что наклёвывается, в одном пункте проката их как будто видели… Но дальше – сто дорог, выбирай любую. Эта Люсилла достаточно умна, чтобы не «светить» Лорана, арендой автомобилей и номеров в мотелях занимается она, и кредитные карты она меняет быстрее, чем я их отслеживаю. Пытался отследить через, гм, питание для Лорана… Но либо у них с собой портативный холодильник, и они могут закупиться раз и надолго, либо с неё станется завалить для него живого человека… Я бы не удивлялся, в принципе.

– Ты думаешь, она способна убить?

– Убить не обязательно. Она уболтает, думаю, кого угодно, что он сам нацедит крови в стаканчик, да ещё и благодарным по итогам останется. Ну или – стукнет чем-то тяжёлым по затылку, нацедит, опять же, и чмокнет в щёчку на прощанье… Пока прошло два месяца, но если это затянется, Лоран осознает, что зависит от неё, это меня очень беспокоит…

– Нет, серьёзно, здесь обалденно! – Люсилла, раскинув руки, закружилась на середине маленькой комнаты, – не соврал старик… В этом он был честен, как, наверное, никогда в жизни.

– Не такой уж он и старик, – улыбнулся Лоран, перебирая содержимое сумки, – ему, быть может, около пятидесяти…

– Для меня старик. Жалко, конечно, что холодильника тут нет… Ничего, если осядем – приобретём. Сегодня же гляну, что там с этим генератором, если он не смог его починить, так, поди, потому, что руки растут из задницы… Запустим генератор – будет электричество, будет всё. Сухого пайка мы набрали, в ручье тут есть рыба, да и поохотиться тут, в лесу, есть, на кого…

Лоран выпрямился.

– Люсилла, это не то, как ты должна жить. Ты подвергаешь себя такому риску…

– Вся наша жизнь – риск, – девушка присела на подлокотник кресла в потемневшей, выцветшей от времени обивке, – лично я всегда знаю, ради чего рискую, и всё взвешиваю. Сейчас это для нас возможность быть вместе, а в дальнейшем, думаю, всё образуется.

– Не образуется, – прошипел Лоран, падая в кресло, – с моим… отчимом…

– Он заботится о тебе, – Люсилла сложила руки у него на плече, ткнувшись носом ему в щёку, – это нормально, он рассудительный и знающий жизнь человек.

– Не лез бы он не в своё дело, а…

– И неизвестно, где б ты сейчас был. Нет, правда, если б я знала, как изменить его мнение обо мне, я б сделала это, но я не знаю. Он упрям… Ты тоже упрям. И я. Было бы проще, если б хоть кто-то из нас был мягок и покладист, но вот увы…

Лоран фыркнул и улыбнулся – растрёпанные медно-красные пряди Люсиллиных волос щекотили ему нос. Она ласково схватила губами его ухо и легонько потянула.

– Пойдём, осмотрим владенья. Хотя я уже убеждена, что такие деньжищи мы вложили не зря, но надо ж увидеть всё…

Лоран подумал, идя за ней, что всё это до сих пор немного кажется ему сном.

Когда высокая красноволосая бракирийка опустилась на стоящий перед его кроватью стул, скрестив руки на его спинке и выразительно вздёрнув бровь, он не ждал ничего хорошего. Всё же, хотя в этой колонии сидят в основном не окончательные отморозки, ребята это так или иначе задиристые, что парни, что девушки. Вито научил его, в общих чертах, что отвечать на их вопросы, но он всё равно порой терялся от назойливого внимания.

– Чего тебе надо?

– Каплю вежливости, – девушка, кажется, от его хмурого тона ни капли не смутилась, – я хочу познакомиться поближе. Ты здесь уже достаточно давно, чтобы твоя рожа стала привычной, а я до сих пор о тебе почти ничего не знаю. Это меня не устраивает. Ты от всех щемишься, пытаешься ни с кем не контактировать, забиться в угол и вообще сделать вид, что тебя нет… сожалею, с твоей приметной внешностью не получится.

– Я в ней не виноват.

– А тебя никто не виноватит.

– Я вам не цирковой урод, чтоб на меня пялиться, стало скучно – пойдите, телик поглазейте.

– Почему ты сразу уверен, что тебе все враги? Меня жизнь тоже по головке не гладила, но у меня есть друзья. А тебе они что, не нужны? Уверен? И сколько ещё ты собрался лелеять свою отличность от других как повод ни с кем не общаться? А жить собрался как?

Люсилла Ленкуем – так звали его ровесницу, попавшуюся на мошенничестве, далеко не первом, впрочем, в её жизни – была упряма, как стадо баранов. Как просто невообразимое, необозримое стадо баранов. Кажется, её невозможно было смутить и заставить отступить. Поставила себе цель – добилась её. Она и сейчас такая, какой с первой минуты была. Решила, что ей во что бы то ни стало нужно растормошить и вытащить хмурого необычного подростка из угла, куда он традиционно забивался – достигла таки этого. Просто хватала за руку и тащила – в кружок самодеятельности (каких только глупостей для своих подопечных не организовывал директор колонии, оригинальный, чтобы не сказать – блаженный на голову человек, в смысле, бракири), на праздники – от отмечания дней рождения, грядущего выхода кого-то на свободу, католического Рождества и прочих принятых в колонии праздников (директор неустанно повторял, что они здесь не в тюрьме, а в исправительном доме, дом – значит семья, а для семьи нормально всем вместе справлять праздники) Лоран традиционно отмазывался, с тех пор, как Люсилла стала проявлять к нему внимание, это больше не получалось… Постепенно он начал думать, что здесь, в сущности, не так паршиво. Местами даже неплохо. Что среди ребят есть нормальные. Что среди занятий, помимо учёбы, есть интересное. Что персонал, по крайней мере, большая его часть, искренне о них заботится и хочет добра…

Колония была учреждена дедом нынешнего директора, по религиозной или личной блаженности решившим сеять разумное, доброе, светлое в умы запутавшейся в жизни молодёжи и возвращать её на путь хотя бы относительно законопослушного существования. Сын на затеи отца крутил пальцем у виска, а вот внук проникся и принял бразды в свои руки с усердием и трепетом.

Здесь вообще как-то странно было вспоминать, что ты, фактически, в тюрьме. Директор не любил это слово и запрещал его употреблять, нежелательным было и слово «колония», принято было – «исправительный дом». Хотя на окнах, понятное дело, были решётки, и выйти за территорию, огороженную высокой каменной стеной, было нельзя, внутри этой ограды можно было представить, что это, например, больница, или какой-нибудь закрытый пансион…

Жилой корпус условно делился на мужскую и женскую половины. Условно – потому что, хотя все коридоры правого крыла были с мужскими комнатами, а все коридоры левого – с женскими, никаких дополнительных преград, разграничивающих их, не было – кроме сомнительной преграды в виде центральных холлов, от которых шли коридоры в учебные корпуса и служебные кабинеты и к комнатам тех из учителей и персонала, кто жил по месту работы. Директор, видимо, считал, что для того, чтобы подопечные разного пола не вступали друг с другом в недозволенные их возрасту и положению отношения, одного его нежного увещевания достаточно, подчинённые не спешили разочаровывать его в этой жизненной наивности, а сами закрывали на многое глаза – если кого-то из «детей» и останавливала перспектива напороться, пробираясь днём из крыла в крыло, на страдающего бессонницей учителя алгебры, то ведь были и обходные пути, а устраивать засады и последующие разборы полётов энтузиастов было мало, справились с более серьёзными проблемами в дисциплине – и слава богу.

Комнаты были в основном на четверых, угловые, башенные – меньше, на двоих. В одной из таких «двойных» комнат жила практически молодая семья – директор провёл с парнем и девушкой, вместе и по отдельности, много бесед на тему серьёзности и уместности их отношений и в конце концов сдался, предупредив, чтоб, хотя лично он детей любит, повременили с их заведением до того, как выйдут в свободную взрослую жизнь. Парень заверил, что он в своём уме и собирается сначала устроиться на мебельную фабрику и снять жильё, девушка выразила сожаление, что не может остаться здесь уже как работник среди персонала, но в любом случае, она намерена работать и помогать мужу с выкупом жилья, а потом уж заводить детей. На том сердце и успокоилось.

Кроме общеобразовательных предметов, для воспитанников велись курсы начальной профессиональной подготовки, профилей было несколько, на выбор. Столярное, автомеханическое и электротехническое ремесло для парней, кулинарное, швейное и парикмахерское – для девочек, садоводство и нечто вроде начальных сестринских курсов для всех. Лоран выбрал для себя именно это, последнее, надеясь в дальнейшем, возможно, избрать ту же профессию, что когда-то, ещё у себя на родине – его отец.

– Он у тебя врач, что ли?

– Теперь нет. То есть, он и раньше не был врачом, и вообще наша медицина не то же, что ваша, потому что у нас нет инфекций и всяких болезней возраста и неправильного питания. Если мы рождаемся здоровыми, то никогда уже ничем не болеем. Он был ветеринаром.

– И ему пришлось перепрофилироваться, потому что здесь нет таких животных, как там у вас? Или потому, что вам пришлось часто переезжать?

– И то, и другое. Хотя, земные коровы и козы очень похожи на наших, и некоторые травоядные бракирийские животные тоже… Но мы действительно не решались задержаться, устроившись куда-нибудь на ферму, здесь могли отнестись плохо, если б заметили ранки на шеях у животных.

– Понятно… А ты хотел бы лечить животных, или разумных?

– Ещё не знаю.

По настоянию Вито, Лоран так же посещал кулинарные курсы – чтобы в дальнейшем войти в семейный бизнес, нужно хотя бы знать технологию, раз уж прямым потребителем и дегустатором ему лично никогда не быть. На эти же курсы ходила Люсилла, хотя не то чтоб видела себя в дальнейшем поваром.

– Просто вкусно пожрать люблю, так почему б не уметь готовить. Мамаша, конечно, многому научила, ну вот и здесь интересненького много узнала… А вам прямо совсем нельзя есть? А что будет, если попробуете нашу еду?

– Ничего хорошего не будет.

– Ну, вкусовые рецепторы-то у вас ведь есть? Жалко, тебя даже ж не напоишь? Тут, говорят, лет пять назад мальчишки из старших в подвале умудрились самогонный аппарат собрать… Когда его нашли – ой, что было-о…

Логично, что, с такими бархатными условиями, колония считалась элитной, попасть в неё было уникальной милостью судьбы, и у этой судьбы как правило было имя.

– Повезло тебе с покровителем, – сказала как-то Люсилла.

– Что?

– Ну, не делай такое лицо, тут у всех есть покровители, иначе как бы мы сюда попали? Многие просто сынки-дочки богатых родителей, спутавшиеся с дурной компанией и глупо попавшиеся. Рико вот, например, с дружками пьяный угнал машину отца своего друга какого-то, и на этой машине кого-то сбил… Дело б замяли, если б не при таком стечении народа было… Конард попался на наркотиках – добрые друзья раз попросили передать тому-то вот этот пакетик, другой раз, а на третий его с этим пакетиком заловили, и опять же, замяли б дело, если б рядом не случились глазки из недружественных кланов, да ещё репортёры, представь… Вот теперь семейки отстёгивают колонии хорошие суммы, чтобы тут следили, чтоб деточка опять ни во что не вляпалась… Илона сбежала из дома – она сирота, взята на воспитание дядей, ругалась с ним постоянно… не пойму, из-за чего – как я его видела, нормальный старикан… Ну так вот она сбежала, обокрала кого-то, машину, опять же, угнала, попалась на первом же посту… Ну, есть такие, которые сами не богатенькие, но их кто-нибудь богатенький приглядел себе в будущие подчинённые, теперь вот руководит их исправлением и правильной подготовкой. Многих ребят из старших вот уже известно точно, что берут на мебельную фабрику – у них производство расширяется, новые работники постоянно нужны, а здесь ребят обучают хорошо, и работники они потом хорошие, по зарплатным запросам скромные, а если какую конуру под жильё дадут – так и вовсе больше ничего для счастья не надо. Ну, кого, как я понимаю, и совсем в другие работники, для деликатных разных поручений… Вот Эдже, например – вор от бога, у него походка – муха, когда ползает, и то лапами громче стучит, он даже при включенной сигнализации и стороже в доме украдёт всё, что ему надо… Даже ко мне умудрялся незаметно подкрасться. Как его поймать сумели, до сих пор удивляюсь… Наке – хакер, тут тоже всё понятно…

– А у тебя тоже есть покровитель? И кто это?

– Представь себе – не знаю! – Люсилла раздражённо рубанула ножом по разделочной доске, – бесит, знаешь, как?

– И что, узнать не можешь?

– Пыталась. Пробралась в директорскую, искала своё дело – за этим меня, собственно, и поймал господин директор. Два часа лекции выслушивала, спасибо, больше не хочу. Пыталась сканировать… Куда там, это чудо природы в своём естественном состоянии хорошо, что помнит, как его зовут, рассеянный – пропасть, вечно в облаках витает. А лезть глубже опасно, его секретарь – тоже телепат, вообще-то, потом горя не оберёшься.

– Что, никто даже не упоминал имени, и ты никогда его не видела?

– Неа. Ко всем хотя бы разок приезжают, беседы там всякие ведут, ну, ты понимаешь… Ко мне – никогда. Только и знаю, что он есть. Или, может, она, я даже не знаю, мужчина или женщина. Даже подарки без подписи приходят. До чего бесит эта таинственность – словами не описать.

– Не любишь быть должной?

– А кто любит? Ну, у нас всегда ты кому-то должен, а кто-то тебе, это-то нормально, но я люблю точно знать, что и кому я должна и чего от меня может быть надо.

– Может, этот кто-то на тебе жениться хочет?

– Ну, тогда это конченый на голову романтик. И в любом случае, хрен ему.

– Почему?

– Моя благодарность имеет чётко очерченные пределы. Я могу для него что-то украсть, подделать бумаги, ну, если очень надо, то кого-то убить, но только если достаточно мерзкого типа… Но ложиться под мужика только потому, что он мне помог – много чести.

– Эркена, сразу предупреждаю… Нет, может, вам он ничем удивительным и не покажется, в конце концов, что вы знаете о бракири. Но познакомившись с восприятием окружающих – поймёте. Он вот про этого Логорама… Как он говорит, вычислил… Я б сказал, что сам Эркена… иногда сомневаешься, что он вообще бракири. Со странностями он, не знаю, наверное, всё можно списать на воспитание, конечно…

Дайенн с любопытством разглядывала низенькие – большинство не выше трёх этажей, причудливой архитектуры и когда-то несомненно красивые дома города Миркамо.

– А что не так с его воспитанием?

– У вас, что минбарцев, что корианцев, такому не удивляются. А здесь такая кристальная честность – повод быть занесённым в Красную Книгу и на доску почёта… посмертно. Голова, как я уже говорил, у Эркены варит. Следователь он хороший, много таких дел раскрыл, которые вот я лично не раскрыл бы. Но торчит в паршивом Миркамо на посредственной должности и торчать будет до конца дней своих. Ни повышение, ни какие-то серьёзные связи ему не светят.

– Не лизоблюд?

– Совершенно. Про таких говорят, он не умеет общаться. Заводить полезные знакомства. Многие ему благодарны, конечно, по итогам раскрытых дел, только потому его ещё не убили в «благодарность» за другие раскрытые дела – потому что да, взятки наш Эркена тоже не берёт, и не сворачивает дело, даже если ему прямо говорят, что он копнул в нежелательном направлении. Коллеги и начальство его, понятно, любят по-своему и берегут, но регулярно выговаривают за эту его принципиальность, которая иногда выходит боком всему отделению… Ну нельзя быть гражданином нашего государства и при том ходить вот так всем нимбом в рожу светить.

– Зачем вам вообще полиция и видимость закона? – улыбнулся Вадим.

– Видимость закона лучше, чем его полное отсутствие, Алварес. Это игра, здесь многое игра. Вы, что корианцы, что минбарцы, невозможно серьёзно относитесь к жизни. У вас в чести только простые комбинации, и «да» должно означать «да», а «нет» – «нет». Хотя, минбарцы в этом плане не безнадёжны, говорят же про них, что они не врут, они привирают… Дайенн, ты меня извини, но ведь это так?

– А вам было б скучно жить без этих ваших усложнений, интриг, двойных смыслов, двойной жизни, жулья, бандитов и политики «против кого дружите»?

– Наверное, я не пробовал. Точнее… ну, можно сказать, что почти без этого я жил с тех пор, как прибыл на Янос. На самом деле, почти везде одно и то же, земляне ничем не лучше, центавриане ничем не лучше… У минбарцев свои интриги, своя подковёрная возня и неписаные правила, даже если они не любят об этом говорить… Ну, а зачем об этом говорить, на то и неписаные, чтоб даже не говорить о них. Я уважаю бракири за то, что они способны сразу назвать цену вопроса, там, где центавриане налили бы три бочки словесной воды, земляне начали бы прикрываться какими-нибудь приличными-благородными фразами, а минбарцы вовсе не поняли, о чём речь. Я не говорю, что бракири кристально честны и не склонны болтать вместо того, чтоб делать, вообще никогда. Но они умеют уважать чужое время и интересы и не ценят «дипломатические формулы» так, как центавриане и земляне, если они не хотят для тебя что-то сделать – они так и говорят, если не готовы дать прямой ответ сейчас – они говорят «я посмотрю и оценю свои выгоды». И мне нужен именно такой ответ, мне совершенно не нужны светские красивости с заверением о своём искреннем благорасположении там, где его в помине нет, а если б было – его в карман не положишь. Меня не надо бояться обидеть отказом, прямой отказ экономит моё время, я просто найду другой вариант. У нас слова «я твой друг» не означают, что этот друг не мечтал бы совсем никогда вцепиться тебе в горло, но они означают, что, по крайней мере сейчас, этот друг обеспечит тебе встречу с высокопоставленным лицом, ссудит деньги – под более низкие проценты, чем это сделал бы другой, или поможет с устранением… Не обязательно физически, со сцены просто…

– А просто дружбы, без рассуждений о выгоде у вас не бывает?

– Выгода есть всегда. Удовольствие от приятной ни к чему не обязывающей беседы – тоже выгода. У вас не принято это так называть, понимаю, потому что некрасиво…

– Мы просто не думаем об этом в таком ключе…

Машин на улицах Миркамо в этот час почти не было, а вот найти место для парковки перед отделением оказалось непросто. В основном машины служебные – эти серые, лишённые какого бы то ни было изящества, побитые жизнью внедорожники с забранными толстой решёткой проёмами заднего стекла сложно с чем-то спутать.

– Ага, машина Эркены тут… Ну, чего и следовало ожидать, он у нас из тех, у кого рабочий день ненормированный… Чтобы не сказать – с работы выгонять домой приходится…

– У него нет семьи?

Вито мотнул головой.

– Практически нет. Два троюродных, что ли, брата… и совсем седьмая вода на киселе. Эркена тут традиционно были почтальонами либо сторожами, это этот вот выпендрился… Ну, и сам не женат, хотя вроде бы, пора бы уже… Или надо сказать, что женат – на работе…

Джани Эркена стоял посреди своего маленького кабинета и, задумчиво выпятив нижнюю губу, созерцал свой развалившийся стул.

– Сомневаюсь, что в этот раз реанимация поможет, да… Очень кстати, что ты здесь, Синкара. Что слышно про нашу новую мебель?

– Сегодня звонить собираюсь. У них там опять какие-то… пробуксовки, из-за дележа власти на трассе.

– Ближе-то найти разве нельзя?

– Заказ уже оформлен, прояви терпение…

– Да я-то проявлю, да мне уже сидеть не на чем.

– Эркена, я тебе в следующий раз из дома стул привезу, всё равно у меня стульев больше, чем задниц для них, только не блажи! Пока всё равно посидишь на водительском сиденье… Знакомься, это Вадим Алварес и Дайенн из клана Лунных Щитов, Кандарское отделение галактической полиции. Да, по делу твоего лицедея. Как видишь, иногда я могу работать быстро.

Эркена поочерёдно пожал руки Вадиму и Дайенн. Дайенн отметила, что Вадиму, кажется, Эркена с первого взгляда понравился. Впрочем, и за себя она могла сказать то же самое. Для бракири у него была какая-то уж очень располагающая внешность. Простое, открытое лицо, взгляд прямой, честный, светлый… Ну да, светлый – у Эркены серо-зелёные глаза, у обычно черноглазых бракири довольно редкое явление. И никакого хитро-насмешливого выражения, которое тоже казалось Дайенн одним из расовых признаков. И в характеристику, выданную Синкарой – редкого для Бракира зверя неподкупного полицейского с железобетонными принципами – верилось сразу.

– Очень приятно, Джани Эркена, – выговор полицейского был с заметным акцентом, но чёткий и приятный, – что, двинем сейчас?

– А чего тянуть? Едем, сразу говорю, на твоей, на моей мы туда вряд ли и проедем, да и местных смущать понтами ни к чему.

Эркена кивнул, прихватил из шкафа папку с бумагами, со стоячей вешалки – китель, и вслед за гостями выскользнул за дверь.

– Зрящие – они… ну, могут показаться странными, но безвредные, – информировал он, заводя мотор, – к чужакам они не относятся враждебно, нет, просто настороженно. Они живут очень уединённо, даже с горожанами почти не имеют дел вообще. Иногда привозят на продажу изделия ручной работы, на вырученное покупают необходимое им, на этом наши встречи обычно заканчиваются. Ну, ещё иногда приезжают туристы, в основном это традиция молодожёнов некоторых религиозных течений, они испрашивают у Зрящих пророчества о семейной жизни. Считается, что Зрящие видят суть вещей. Ну, по крайней мере, они для этого живут вот там и так. Я это к тому, что не удивляйтесь, если они не будут смотреть вам в глаза, или вообще не откроют лица. У них это считается непочтительным.

– Ну… мы уважаем чужие религиозные традиции… – пробормотала Дайенн, – для минбарца, например, тоже нормально опускать взгляд перед старшим.

– У них – перед всеми. По их верованиям, даже на неживой предмет оскорбительно смотреть просто, походя. Взгляд должен быть полон понимания и уважения. Половина из них по собственному лагерю передвигается наощупь. На пару часов в день они садятся перед чашей с водой, цветком или камнем и смотрят внимательно, изучая его красоту, совершенство и смысл, как они говорят. Только тогда они будут видеть на месте предмета не свою иллюзию, а его истинный дух.

– Интересно, как же тогда они в твоём Логораме не разглядели его истинную суть, – пробормотал Вито.

– Они не считают, что достигли совершенства в понимании. Кроме того, хотя он вызывал у них подозрения, они не считали правильным прогнать его, потому что недоверие тоже может быть иллюзией.

– Хорошо им в том, что они в принципе никому не нужны, – снова проворчал Вито, – и красть у них, кроме этого артефакта и их чашек-плошек, нечего… Как дети, ей-богу.

– Ты неверующий, Синкара, тебе это не понять.

– Я верующий, но в свободное от работы время. Но ты вроде тоже не готов податься в адепты их культа. Хотя у них к тебе, как я понял, действительно какая-то особая симпатия… Твоя мать действительно не из их племени?

– Я же уже говорил, что нет, она принадлежала совсем к другому культу. Но те из них, кто её встречал, отзываются о ней хорошо, говоря, что она умела видеть красоту вещей.

Дайенн решила на сей раз узурпировать право на переднее сиденье – пусть Вадим и Вито, если хотят, собачатся на заднем между собой, а она пока поговорит непосредственно о деле.

– Господин Эркена, как вы считаете, с кем мы имеем дело?

– Я могу строить только очень общие теории пока, госпожа Дайенн, – Эркена мастерски вписался в поворот, мастерски особенно потому, что чудом избежал столкновения с крутанувшейся в лихом вираже и умчавшейся, оглашая улицы рёвом и хохотом из открытых окон, красной машиной, очень похожей на гоночную. Эркена вслед пообещал по-бракирийски что-то в ключе, что хулиганы ещё попадутся ему и вспомнят про правила дорожного движения, – но мне кажется сомнительным, чтобы это был кто-то из хорошо известных нам рас. Их возможности к перемене внешности не имеют общего с теми технологиями, которыми пользуются даже самые развитые расы, любой прибор, подобный маскирующей сети, приходится время от времени снимать, отключать, иначе это чревато неприятностями, но Логорам так или иначе почти всегда был на виду, у него не было такой возможности. И его невозможно полностью скрыть… Совершенно голым Логорама, конечно, никто не видел, но когда он совершал ритуальное омовение у местного озера, маскирующая сеть, если б это была она, проявилась бы.

– Ну да, например, волосы остались бы сухими даже после погружения с головой… Это при условии, что сеть заизолирована настолько хорошо, чтоб её не закоротило от воды и не обеспечило…

– Суп из Логорама с моллюсками, – подсказал сзади Вито.

– Спасибо, Вито, но я б не выражалась столь цинично.

– Моллюски там, кстати, очень вкусные. Ну, как бы то ни было, Эркена прав, чтобы купаться, будучи в маскировочной сети, надо или быть самоубийцей, или быть уверенным в её качестве. А большинство этих сетей, которые ещё крутятся на «чёрном рынке», далеко не новы. Если он сумел где-то раздобыть новую, то он опять же как-то недопустимо крут… Или, во что я поверю охотнее, никакой маскировки нет, а у кого-то просто разыгралось воображение.

– И его настоящую личность установить не удалось?

Эркена кивнул.

– Бракири по имени Неф Логорам не существует. Отпечатков пальцев ни в одном архиве не найдено. Совпадение 60%, максимум… Из ДНК можно попытаться что-то выжать, сколько-то его волос осталось… Результата жду сегодня, но не слишком на него надеюсь – мне и так едва удалось настоять на этом анализе, и оборудование в Бринколо, сами понимаете… не столичное…

– Можем взять вопрос на себя…

– Ну, если у вас есть такие возможности, буду только рад.

– Как считаете, это может быть техномаг? – подал голос долгое время молчавший Вадим.

– Техномаг? Ну… учитывая, что я не слышал, чтоб хоть один техномаг хоть раз появлялся на Экалте, и вообще, честно говоря, не знаю, существуют ли они на самом деле… Если верить тому, что о них говорят – может.

– С другой стороны, если верить тому, что о них говорят, то это можно было, наверное, провернуть и изящнее… Хотя что бы я понимал в вопросе… Алварес, может, позвонишь своей тёте-сестре? Она единственный эксперт по этой части, который с ходу приходит на ум.

Хорошая дорога кончилась, и машину всё чаще бодро подкидывало на колдобинах.

– О какой эффективности может идти речь… – проворчал Эркена, потирая ушибленную о потолок макушку, – если у нас дороги не могут починить? Хотя, кому б это было надо, федеральные трассы у них хоть сейчас на выставку, тут не поспоришь, а тут – внедорожник пройдёт, ну и ладно. Так вот, Логорам… Может, и техномаг, я не знаю их возможностей. Кроме того, что хорошо притворился внешне, он знает язык… Тут нужно одно уточнение. Можно очень хорошо выучить язык чужой расы и говорить на нём, как на родном, особенно если начать его учить достаточно рано и говорить на нём много… Можно добиться идеального произношения… Особенно если это язык расы, близкой биологически… Господин Синкара говорит на земном без акцента, хотя учил его даже с более позднего возраста, чем я, потому что ему позволяет биология…

– Ты мой акцент десять лет назад не слышал. Вообще, кому ты рассказываешь, тут с нами едет уникум, который говорит на дилгарском лучше, чем едущая с нами же дилгарка. Он у него вторым родным получился, после центарина. Третьим – земной, или минбарский, не знаю, что роднее…. Четвёртым – корианский… Так что по языковым трудностям это к нему, я кроме бракирийского и земного только матерные диалекты знаю, зато в совершенстве. Но Алварес вообще такой один, издержки мультирасовой семьи…

– Так вот, маскировка может изменить твою внешность, но не строение твоей гортани. Она не будет говорить за тебя. И как бы хорошо ты ни знал язык, если у тебя был акцент – он останется. Для человека, центаврианина или, рискну предположить, минбарца достичь правильного бракирийского произношения реально, хотя и сложно. Для некоторых других рас ряд наших согласных, сочетаний этих согласных оказывается труднопроизносимым. Можете получить представление об этом, послушав записи речи посла иолу. Его знание языка достойно высшей степени оценки, он не пользуется переводчиком вообще, способен без запинки использовать сложные речевые обороты и идиомы. Но произнести что-то вроде, – Эркена сказал что-то на родном языке, Дайенн разобрала только слово «солнце», – для него испытание, потому что их языки заплетаются в такой последовательности звуков, просто дыхания не хватит, не разбивать слова на слоги. Так вот, Логорам говорил без таких проблем. Парадоксально, но, как я подозреваю, его словарный запас был небогат, Зрящие высказывали о нём мнение как о… тугодуме, можно сказать, когда ему задавали вопрос, он редко давал ответ сразу, часто просил повторить. И его речь никогда не отличалась сложностью и образностью. Но акцента при том не было, да.

– То есть, вы полагаете, что язык не то что не является для него родным, а…

– Он знает его на уровне первого, может быть, второго года обучения, не более, но при том строение его речевого аппарата неотличимо от бракирийского.

– Такое возможно?

– То есть, исходя из этого, мы точно знаем, что преступник не иолу, – рассмеялся Вито.

– Не иолу, не нарн – они могут говорить почти чисто, но ассимиляция по звонкости-глухости где не надо у них остаётся… не врий, не дрази, не хаяк.

– А… – Дайенн понимала, что её понесло в страну фантазий, но остановиться уже не могла, – может это быть… ну, случай, обратный Вито? Бракири, но выросший не в Синдикратии? Есть ведь, наверное, и такие случаи?

– В принципе, может. На это можно списать и плохое знание языка, и плохое знание обычаев, географии, реалий Бракира или Экалты. Но в таком случае у него был бы, так или иначе, какой-то колониальный диалект, который был бы нам знаком, либо не знаком… А у него диалект Экалты. Типичнейший. Если ты был выращен в чужом мире инопланетниками, задался целью посетить историческую родину и взялся не только учить язык, но и тренировать произношение, то, наверное, скорее будешь равняться на произношение Бракира, тем более что произношение Экалты в аудиоуроках найти проблематично. И наверное, если ты удосужился выучить именно выговор Экалты, ты можешь не знать, кто сейчас входит в Крону на Бракире, каков курс акций или индекс инфляции, и в моде тоже совершенно не разбираться, но не знать, на сколько регионов делится Экалта, как называются столицы регионов, как называются растения и животные, местные или завезённые с Бракира – это как-то странно… В легенде, которую он рассказывал о себе, кроме того, что он путался в деталях, в качестве имён знакомых и родственников фигурируют самые распространённые и общеизвестные имена бракири, а так не бывает.

– Может быть, у всех его близких было плохо с воображением?

– У всех? Нереально. Тем более, имя Синто, данное в качестве первого имени – вопиющая безграмотность даже для очень провинциала. Логорам изучал культуру мира, в который отправлялся, но изучал поверхностно. Логично, потому что ничего, кроме артефакта, его здесь и не интересовало.

– Вы сами не встречались с ним?

– Один раз, – кивнул Эркена, – он остановился в мотеле в Ретто, я пришёл к нему под видом коммивояжёра, разведать, разговор, как понимаете, был недолгий. Второй раз, выманить для задержания, придти сам уже в другом образе я не мог, моя внешность достаточно приметная, послал одного лейтенанта… Логорама уже не было. Собственно, после этого его след и потерялся.

– Вы не установили наблюдение за мотелем?

– Установили, конечно. Он не выходил из мотеля. Во всяком случае, камеры этого не фиксировали. В его номер через два дня заселилась пожилая пара, при этом Логорам из номера не выписывался… это нормально, там и не такой бардак творится. Свободный номер определяется по его фактической свободности, бывает так, что постоялец исчезает, не удосуживаясь предупредить, что съезжает, забота хозяев – проследить, чтоб он не свинтил, не заплатив. А бывает, если вы задержались где-то надолго, что ваши вещи аккуратно собраны и дожидаются вас в специальной кладовке, в то время как номер занят кем-то другим… И это при условии кристальной честности персонала, вещи могут просто пропасть, а вас здесь никогда не видели. Дешёвый мотель есть дешёвый мотель, как платите, так и обслуживают.

– И… ваши впечатления от разговора с ним?

Полицейский побарабанил пальцами по рулю.

– Много впечатлений за пять минут не наберёшь, конечно, тем более когда собеседник хочет выставить тебя за дверь… Нет, это-то само по себе нормально… Но именно тогда я понял, что передо мной вовсе не бракири. До этого я так не думал. Было смутное ощущение, но не уверенность. В разговоре все эти странности, с языком, незнанием бытовых и географических реалий, нашли объяснение. Я просто знал, что передо мной не то, что говорят мне мои глаза. Если, разговаривая с господином Синкара, я закрою глаза, я забуду, что у него человеческое лицо. Разговаривая с Логорамом, я ни на секунду не чувствовал, что говорю с бракири.

– Глаза врут… Ну-ну. Ты переобщался со Зрящими, Эркена.

– Посмотрим, кто посмеётся в итоге, Синкара.

За окном смеркалось – темнеет в лесу, в самой глуши которого они так удачно – или неудачно, время покажет – поселились, вообще рано и быстро. Люсилла сонно возилась, уже близкая к пробуждению. Лоран, до этого сидевший в кресле у стены и время от времени поглядывавший на неё, пересел к ней на кровать. Она никогда не требовала, конечно, чтобы, когда она спит, он лежал рядом с ней, но он знал – ей приятно просыпаться не одной, а рядом с ним, поглаживающим её руку. Она не скажет, но любая лишняя минута, проведённая вот так, рядом, в разговорах о пустяках или даже в молчании – ценность. Интересно, думал он, у отца с матерью было так же? Многие с детства безусловно понимаемые вещи потом так трудно объяснить… Отец никогда не говорил ему чего-то вроде «сынок, не привязывайся ни к кому из них, они другие, они живут очень мало в сравнении с нами, даже если они проживут весь срок своей жизни, они умрут раньше тебя», да и не нужно это говорить. Это что-то такое, что само существует рядом, некой третьей безмолвной сущностью с ними рядом. Память о различии, о их смертности, об одиночестве как норме. О матери, которую он никогда не видел, которую отец очень любил, и потерял невыносимо рано, хотя, как говорил, был к этому готов… Он первый раз заговорил об этом с Люсиллой в тот вечер, их первый вечер вдвоём, с тем продолжением, которое так ошеломило его…

– А об этом обязательно думать? – спросила она тогда.

Взбалмошная. Вообще-то, прекрасно знающая, что смерть существует, но не верящая в неё. Этот дурацкий урок танцев… Каждый раз он думал, что педсостав уже ничем его не удивит, но нет же… Люсилла, схватившая его за руку и вытащившая в коридор, остановившаяся перед ним, уперев руки в боки.

– Нет, это что ещё за свинство, я спрашиваю? Вот, сейчас было? Чего ты стоишь и мнёшься, как деревянный? Тебе брюки в причинном месте жмут? Смени!

– Да что тебе нужно от меня?!

– Чтобы ты жил! Жил, а не прозябал, отказывая себе даже в тех удовольствиях, которые ваша уникальная физиология вам ни капли не запрещает. Ладно, вы не едите. Ладно, не пьёте. Ладно, и наркота вам, наверное, по барабану. Но танцевать-то ты способен! Это просто чёрт знает что такое… красивый парень, костюм специально по фигуре подогнали…

– Кто красивый – я?

– Нет, господин Игнато! – Люсилла быстро оглянулась, не находится ли директор где-то поблизости, – я б поняла, если б ты пробовал и тебе не понравилось… но ты и пробовать не хочешь! Я понимаю, господин директор со своими инициативами и мёртвого выбесит порой, но вот эта инициатива – нормальная, на мой взгляд. Через два месяца у нас выпускной, как ты знаешь. Сразу трое выходят, и хорошо так выходят, у них хорошие отметки, покровители пробили им место в вузе, берут их на работу… Да ещё господин Римаска свою свадьбу решил приурочить… Это праздник, это стоит отметить с размахом! Ладно, допустим, они тебе не лучшие друзья, да и с господином Римаской у тебя особенно тёплых отношений никогда не было, у меня тоже… Но что, расслабиться и получить удовольствие тебе ещё не каждый повод подойдёт? Если ты и там собрался стоять и подпирать стенку вместо того, чтобы произвести впечатление на девчонок и конкретно на меня – скажи это сейчас, чтобы я сейчас тебе по морде дала, а не ждала и не томилась!

В общем, он несколько раз пытался сказать некое твёрдое «нет», но оно, наверное, как-то изначально было не слишком твёрдым, и Люсилла, в нескольких ёмких крепких выражениях объяснив ему, что если по итогам долговязый Рико, которого ласково величают циркулем, или увалень Наке будут танцевать лучше его, Лорана, то это лично для неё оскорбление, а оскорблений она не прощает, заставила его вернуться в класс и отнестись к занятиям с большим рвением.

– Я вижу, когда ты сачкуешь, имей в виду. И вообще, у тебя какая-то гордость есть? Вот соскреби, сколько её есть, и вперёд! Наследнику одного из самых крутых кланов в регионе полагается танцевать явно лучше всякой прочей шушеры в этом зале.

– Люсилла, прекрати, пожалуйста, ну только об этом не надо!

– А что такое? Чего кривимся, как будто кариес в любимом клыке? Я неправду сказала? Давай принимать жизнь вместе с фактами, а? не, ну что бы я понимала, конечно, но по-моему, если тебе судьба отвалила такой солидный куш и решила твои основные проблемы, это повод прожить жизнь весело и интересно и взять от неё всё.

– Каким образом?

Люсилла закатила глаза.

– Я ждала этого вопроса.

– Нет, я просто имею в виду – как это видишь ты?

– Ну… Для начала – произведи фурор на балу, хорошо? И я скажу, что ты хороший мальчик и быстро учишься.

В самом деле, почему он не послал её к чёрту сотню раз, когда хотел и даже пытался это сделать? Потому что Люсилла – это такая девушка, которая не очень-то пойдёт? Или потому, что ему уже тогда на самом деле было приятно, что она всюду таскает его за собой, что донесла до наставников мысль, что конфеты в составе подарков Лорану совершенно не нужны, лучше пусть положат побольше книжек, что вытаскивала в компании – на посиделки-междусобойчики за игрой в карты или настольные игры, благодаря чему у него к концу первого года жизни в колонии таки появились если не друзья, то приятели, что помогала ему с изучением языка – что тоже помогало решить проблемы с общением, что, когда Летиго – новенький, севший, говорят, за тяжкие телесные с летальным исходом, попытался, утверждая авторитет, к нему задираться, она врезала ему в челюсть и добавила под дых, а потом ласково спросила:

– Ещё вопросы есть?

– Я и сам мог, – пробормотал Лоран.

– Мог, конечно. Но я тут дольше тебя, это моя обязанность, если угодно.

В общем, он был вполне даже рад, что по итогам бала она осталась им довольна. Летиго, кстати, притих, осознав, что самоутверждаться за счёт Лорана не получится, его тут совершенно спокойно принимают как часть этого своеобразного маленького общества. А потом это с удивлением осознал и сам Лоран. Сначала – когда услышал разговор Люсиллы и Летиго.

– Слышь… а с ним чего такое? Он чо, мутант?

– Ну, допустим, мутант, а чо?

– Ничо… А ты чего всё время с ним? Ты его девушка, что ли?

– Ну, допустим, его девушка, и чо?

– Ничо…

– Ну раз ничо, так давай, иди, я тебя больше не задерживаю.

Потом был этот вечер после праздника, когда она утащила его в свою любимую каморку в башне под самым сводом – каморка долгое время уже стояла нежилой и неиспользуемой, и вообще-то ей полагалось стоять закрытой, но ключи именно от этой каморки завхозом терялись так регулярно (своя злая карма есть у каждогозаведения и каждого завхоза), что народные умельцы колонии успели изготовить с него нужное количество копий, и пользовались теперь каморкой все, кто хотели, в своих интересах.

– Зачем мы здесь? – он удивлённо и с некоторым страхом озирался, переступая порог, лично он был здесь впервые.

– Поговорить.

– О чём?

– Просто. Обо всём. О тебе. Я хочу послушать о твоей жизни. Я так понимаю, пока тебя может кто-то услышать, тебе сложно быть более откровенным. А я хотела бы больше узнать о твоей жизни. Уверена, она была очень интересной.

Он опустился в кресло, сомнительно украшенное несомненно красивой когда-то, но сейчас жутко вылинявшей накидкой, сгорбился, подчёркнуто внимательно разглядывая свои руки.

– Я не знаю, о чём говорить.

Она подошла, опустилась на колени рядом, тронула его пальцами за подбородок.

– Эй. Я прекрасно понимаю, что ты не обязан мне доверять, я тебе практически навязалась, это больше нужно было мне, чем тебе… Но разве тебе это совсем-совсем не было нужно? Разве тебе хотя бы иногда не бывало хорошо, интересно, весело?

– Правда, Люсилла, зачем тебе это? Зачем ты со мной таскаешься? Вроде бы, здесь не настолько скучно, чтоб надо было тратить время на меня…

– Дело чести, знаешь ли. Просто смотрю – что это такое киснет там в углу, скоро плесенью пойдёт? Надо же, ещё живое… говорить умеет… Вообще, ты меня заинтересовал. Ты необычный. Да ещё и то, что тебя невозможно просканировать… Ну, мне просто нравится, когда ты улыбаешься. Когда бываешь не только занудой. Я, конечно, люблю, когда парень не болтлив, но ты что-то другая крайность. Эй, ну ты нормальный молодой парень, ты не обязан быть прямо весельчаком-заводилой, клоунов у нас без тебя хватает, но я тут смотрю, азарт у тебя есть, играть с тобой в удовольствие можно, травить анекдоты и ржать тоже способен, пока не спохватываешься. Может, и до ухлёстывания за девчонками эволюционируешь.

– Люсилла!..

– Только не пытайся мне врать, что у вас половое созревание позднее.

– Какая разница, позднее или раннее, я ранни, а…

– А мы все – нет, мы другие, знаю. И… что дальше? Ты, на полном серьёзе, решил никогда в жизни не иметь ни с кем отношений?

Кажется, он тогда и сказал это первый раз. Про разницу в продолжительности жизни, про то, что его отец, конечно, полюбил земную женщину и был с ней счастлив, но очень недолго…

– Выкинь свои внутренние часы.

– Что?

– Вы с отцом два любителя издеваться над собой. 100, 300, 40, 20, 50 – это просто цифры. Это не живые существа. Ты – это не твоя продолжительность жизни, а твоя личность. И я – это не песочные часы, из которых у тебя на глазах вытекает песчинка за песчинкой, а молодая, полная желания жить долго и красиво девушка. Мы не знаем точно, сколько мы проживём. Может быть, завтра на нас свалится какой-нибудь катаклизм, или мы попадём в аварию, но зачем об этом думать-то? Пока ты смотришь на свои часы, на которых значится, что ты проживёшь триста лет, а те, кто тебя окружает – максимум сто, жизнь проходит мимо тебя. То, что счастье может однажды кончиться, не повод себе его совсем не позволять. Триста лет унылого одиночества – это приговор, которого даже Летиго со своими тяжкими телесными не заслужил.

– Люсилла…

– Я больше чем уверена, твоя мама была бы очень огорчена, если б узнала, что ты держишься таких настроений. Она любила твоего отца и любила тебя, хотя ещё тебя не видела. И она не променяла бы ту жизнь, которую выбрала, на триста лет, но без твоего отца и тебя.

– Откуда ты знаешь…

– Не знаю наверняка, конечно. Но я думаю, она была умной девушкой и умела жить, раз вышла замуж за твоего отца.

Лоран вытаращил глаза. Такую оценку экстравагантному выбору его матери не давал на его памяти никто.

– Видишь ли, лично в моей системе ценностей степень счастливости, а значит – разумности человека оценивается по тому, способен ли он на авантюры. Многие, кого я в своей жизни видела, несчастливы просто потому, что на счастье не отважились. Потому что быть счастливыми показалось им безрассудным, неприличным, невозможным… Может показаться, да, что это у них есть мозги, а у меня набекрень. Но моя мама меня учила: «Если ты будешь слишком много думать о том, что будет, то у тебя ничего не будет. Будущее это то, чего ещё нет, а настоящее есть всегда». Моя мама вообще говорила очень много умных вещей.

Лоран улыбнулся.

– Наверное, она очень любила тебя. Грустно, что она умерла.

– Грустно. Я б не расставалась с ней до самой своей смерти. Она не только лучшая мать, но и лучшая подруга. Сильная, умная, неунывающая, всегда даст полезный совет. Подумать только, какой-то дурацкий мутировавший грипп… Вот как бывает. Но знаешь, умирая, она говорила мне: «Дочь, имей в виду, если ты после моей смерти опустишь руки и не будешь жить полной жизнью, как я тебя учила – я вернусь с того света и ты крупно пожалеешь». Я всегда знала её мысли, она – мои. Я знала – для неё важно, чтобы я была счастлива.

– А твой папа… умер, когда ты совсем маленькой была?

Девушка неопределённо повела плечами.

– Не знаю. Вроде, он не умер. То есть, папы у меня не было, мама не была за ним замужем. Я его и не видела никогда, даже имени его не знаю. Мама говорила: «Твой отец, Люсилла, был хорошим парнем. Настолько хорошим парнем, что это, считай, клеймо на всю жизнь». Ну, наверное, хорошим, раз уж она с ним меня сделала. У нас, знаешь ли, ребёнок – это показатель… Обещала рассказать когда-нибудь… Да вот, как вышло, не успела…

Лоран смотрел на Люсиллу, размышляя, похожа ли она на свою мать внешне – характером-то, видно, похожа… И достаточно ли он уже разбирается во внешности бракири, полагая, что Люсилла очень красива. Почему она не сказала Летиго, что никакая они не пара? Летиго-то – чёрт с ним, но теперь же вся колония так будет думать… Начерта ей такая слава?

– …И что, у тебя никогда не было девушки? И никто не признавался тебе в любви? Гонишь… И… Что, серьёзно, ни разу? Реально, девственник? В семнадцать лет? Ну, у меня, правда, тоже всего два было… И то один лучше забыть…

Лоран вздрогнул.

– Это… было насилие? – он даже пожалел, что этот вопрос у него вырвался. Но почему-то была невыносимой сама мысль, чтоб у Люсиллы в жизни было что-то подобное.

Люсилла посмотрела на него своим фирменным взглядом «дурачок ты у меня».

– Бракирийку невозможно изнасиловать. По крайней мере, очень трудноисполнимо. Не слышала, чтоб кому-то удавалось. Ну, можно, конечно, напоить, заставить… но это всё равно не то.

– Потому что ваши женщины настолько сильные?

– Потому что физиология, мой мальчик. Если женщина не желает секса, то его не будет. По той же причине, по какой невозможно изнасиловать земного мужчину. Ну… в привычном смысле… женщине…

Взгляд Лорана стал совсем непонимающим.

– Издержки целомудренных традиций наших учителей, – проворчала Люсилла, – большинству наших ребят уроки половой грамотности не нужны, они сами грамотные, а вот с тобой прокольчик вышел… Ты, я так понимаю, голого бракири вообще никогда не видел, ни мужчину, ни женщину?

Ранни усмехнулся.

– Ну, те бракири, которых я до сих пор имел честь знать, не исполняли для меня стриптиз…

Он не договорил, и вообще забыл, что хотел сказать – Люсилла расстёгивала платье.

Комментарий к Гл. 2 О принципах и потребностях Слайды:

Люсилла https://yadi.sk/i/JkdI-6L33MVCmo

Люсилла и Лоран https://yadi.sk/i/i7nsJpRu3MVCpw

Джани Эркена https://yadi.sk/i/uIOfZV9W3MVC9m

====== Гл. 3 Ксенобиологический ликбез с перспективами ======

Дайенн устало откинулась на спинку стула, потирая виски – компьютер миркамского отделения, натужно гудя, опять обеспечил ей минуту передышки, зависнув над обработкой очередного запроса – когда в кабинет ворвался мрачный Эркена.

– Полюбуйтесь! – он сунул ей под нос одинокий листок, на котором было тревожно мало текста, – вот он, наш анализ ДНК, на который мы так надеялись и уповали! Я вам говорил, с нашими лабораториями мы, пожалуй, преуспеем, догоним и перегоним… Две недели делали, и что в итоге? «Анализ невозможен, образец некорректен, наличие неидентифицируемой ДНК».

– Как это понимать?

– А как хотите, так и понимать! – Эркена опустился на стул рядом, буравя листок тоскливым взглядом, – прядь волос у нас с каких-то пор – неидентифицируемая ДНК! Не знаю, может, они имеют в виду, что он где-то там, откуда он прибыл, подцепил какой-то особо страшный грибок на кожу головы…

Дайенн сколько-то времени созерцала листок, потом посмотрела на Эркену странным, как ему показалось, взглядом.

– Знаете, я думаю, я теперь поняла, за что вас так уважают Зрящие. Вы просто прямо называете то, что видите, даже если не можете это объяснить. Кто-то другой на вашем месте сказал бы – да, то, что я вижу, ненормально и необъяснимо… Наверное, этот гражданин вырос в каком-то совершенно другом мире. Наверное, он не знает языка, не знает ни истории, ни географии, ничего. Или этот гражданин просто умственно отсталый. Он начал бы строить предположения, которые выглядели бы более привычно, объяснимо, вменяемо, чем ваши, которые проще б было принять. А вы просто сказали – то, что я вижу, не бракири. Не ища этому объяснений, не выдумывая ничего от себя. Просто, донесли мысль, что глаза могут врать, но взгляд видит ложь. И я думаю, этот результат… является доказательством вашей правоты.

– Каким образом, госпожа Дайенн?

– Пока не знаю. Думаю, повторный, более совершенный анализ, уже нашими силами, может дать нам что-то ещё… Я понимаю, что силами местного оборудования можно сделать далеко не всё, вон, передо мной очередное доказательство, – она кивнула на экран, где продолжал крутиться символ загрузки с просьбой подождать, – но кое-что уже получено, что доказывает вашу правоту… как ни сложно мне самой в это поверить.

Эркена уставился на неё с интересом.

– Я анализировала записи с камер наблюдения за мотелем… Вы установили их на следующий день после того, как узнали, что Логорам остановился там, и не убирали даже после обнаружения его исчезновения, в надежде, что он всё же появится, но он на них так и не появился…

– Думаю, и не появится, а камеры уже требуют, всё же их у нас тут… Не то чтоб наперечёт, конечно…

– Можно снимать, – кивнула Дайенн, – Логорама здесь уже нет.

Эркена жадно уставился в наконец отмерший экран.

– Камеры, установленные вами уже после того, как Логорам въехал, естественно, не фиксировали его ни разу, он не выходил из здания… Я подумала – но может быть, где-то он был зафиксирован в день въезда? Я проверила прилегающие улицы… Тут за углом есть банк… Поскольку он не только один из крупнейших в регионе, но и занимается всеми видами валютных операций, охрана там поставлена на уровне, и камеры на входе есть. Радиус их охвата приличный, потому что через дорогу находится к тому же их банкомат… Логорам в банк, конечно, не заходил, но мимо, по пути в гостиницу, прошёл довольно удачно, пару почти чётких снимков мы можем получить… Но дело даже не в этом. Вот, смотрите.

– Да, это он, – кивнул Эркена, – кажется, даже одежда та же самая, которую я на нём видел.

– Посмотрите на его руки. Думаю, эту деталь вы тоже подсознательно зафиксировали, хотя и не сумели истолковать пока… Встаньте. Опустите руки свободно вдоль туловища. Теперь посмотрите на них. Кисть нормального человека, бракири, центаврианина, да почти кого угодно в своём естественном, нормальном состоянии слегка сжата, как бы в полуобхвате какого-то предмета. Пальцы никогда не бывают распрямлены. У Логорама ладонь прямая. Он слегка покачивает руками при ходьбе, как это делают все, но ладонь – прямая. К сожалению, у нас нет других записей, чтобы сравнить, всегда ли это так… Но Зрящие ведь упоминали, что руки Логорама показались им необычными – может быть, именно этим? А теперь смотрите записи спустя десять дней. Вот, посмотрите на этого человека.

– Но… Это ведь лорканец, разве нет?

– Лорканец. С длинными волосами, пожилой, совершенно ничем, на первый взгляд, не похож на Логорама. Но посмотрите на его руки. Он держит их так же. Я пока не знаю, как это объяснить, и мне самой кажется, что меня, как сказал бы Вито, покусал Алварес, как его в своё время покусал Даркани… Но если Логорам мог превратиться в бракири, почему потом он не мог превратиться в лорканца? Чтобы уйти от вашего наблюдения – прежде лорканцев здесь можно было встретить раз в год, не чаще, но в последние годы торговые дела время от времени приводят их в этот регион, тем более что теперь, накануне празднования юбилея колонии, они заключают много контрактов на поставки светотехники, звуковой и видеоаппаратуры и прочего… А если вспомнить то сообщение Вито об ограблении хранилища на Лорке, то всё увязывается в стройную схему.

– Невероятно…

– Интересно другое… Он появился спустя десять дней. То есть, спустя семь дней после вашей с ним очной встречи. Это может, конечно, иметь разные причины и объяснения… Но что, если их смена внешности не происходит мгновенно? Что, если им нужно некоторое время, чтобы затаиться для изменения облика? В противном случае, он ведь мог покинуть мотель и Экалту вообще и раньше.

Эркена задумчиво пожевал губы.

– Что ж, из этого следует…

– Что нам нужно нанести ещё один визит в мотель, теперь мы хотя бы примерно знаем, что искать. Сведенья о всех лорканцах, останавливавшихся в мотеле за эти дни. И… если он, получается, подменил собой какого-то лорканца, то нам нужно искать труп. С вероятностью, где-то в подвалах мотеля, потому что выходящим Логорама камеры не фиксировали ни разу.

В кабинет вошли Вадим и Вито, сияя так, словно получили внеочередную премию.

– Хорошие новости. Расследование лорканцев зашло в тупик, они приглашают нас.

– Так быстро?

– Мы всё равно трогаем остывший след, – проворчал Эркена.

– Ну, здесь нам, хоть как, делать уже больше нечего… В смысле, вам нечего. Тебя я рекомендовал к включению в группу… правильно ведь сделал? Тебе много времени нужно, чтоб собраться?

Эркена покачал головой.

– Это дело, так или иначе, моё, мне б хотелось сделать всё, чтоб довести его до конца. Дела, которые здесь, они, конечно… в общем, в этом я полагаюсь на тебя. Твои возможности всё равно куда больше моих. Так что, нищему собраться – только подпоясаться.

– Отлично. Альтака ждёт вас у себя через четыре дня, после этого будет ясно с дальнейшей стратегией… Пока мы отслеживаем сообщения обо всех крупных ограблениях, если где-то всплывёт наш лицедей… В общем, составите список его возможных целей, установим засаду… Пусть мимикрирует хоть под тракаллана, от правосудия даже на шести ногах далеко не убежишь.

– Ого, здорово! – Люсилла восхищённо обозрела тушу тьяка – местного волка, сгруженную Лораном на пол в прихожей, – наш королевский ужин не меньше, чем на пять дней! Да ты крут.

Лоран пожал плечами.

– Он первым напал на меня. Я собирался поймать что-то помельче.

– Ну да, они хищники… При чём очень быстрые и коварные. То, что тебе удалось одолеть его, не имея ничего, кроме посредственного, даже не охотничьего ножа… Единственная проблема тьяков – это очень плохое обоняние. Даже не знаю, как эволюция могла их так обидеть. Но ориентируются в выборе жертвы они зрительно, а не по запаху. Иначе он бы в здравом уме на тебя не напал. Ты ведь не можешь пахнуть для него вкусно. Он успел тебя ранить?

– Оцарапал немного.

– Зубы у тьяков тоже так себе. Поэтому разделывать жертву они помогают себе когтями. В общем, нет ничего приятного – попасться тьяку. Убежать от него невозможно – они быстрее и совершенно неутомимы, могут преследовать жертву часами. Взобраться на дерево – не гарантия, молодые тьяки неплохо лазят по деревьям. Некоторые шансы есть, если встать столбом и замереть – если ты не двигаешься, тьяк тебя не видит… Но сложно совсем не двигаться. Особенно когда на тебя смотрит такая морда… Как минимум, дышать будешь как загнанная дичь… На быструю смерть надеяться приходится не всегда – тьяк неспособен сразу перекусить шею, он рвёт жертву, довольно долго и неприятно… Один охотник нашёл покинутое логово тьяка – по анализу костей выяснили потом, что некоторые жертвы оставались живы ещё дня три, пока тьяк и его детёныши его жрали… В общем, пока я свежую, ты там найди антисептик и обработай рану, на всякий случай – вы, конечно, почти бессмертные, но когти у тьяков далеко не стерильные.

– Люсилла, после этого твоего интересного рассказа… В общем, я не понимаю, почему ты сразу не сказала, что тут водятся эти… тьяки… Я прошу тебя больше не выходить одной из дома.

Люсилла подняла на него насмешливый взгляд.

– Лоран, я рада, что ты проникся и осознал степень своей мужской доблести, но я в состоянии себя защитить.

– Люсилла, я совершенно серьёзно. Тебе нужно себя беречь.

– Я знаю, что такое тьяк и как он опасен. Но тьяки не склонны отправляться мстить за убитого сородича, и тьяки не селятся стаями, в основном они одиночки. Они образуют семьи только на период спаривания и рождения детёнышей, а это у них раз в два года и в конце зимы. Так что вряд ли здесь сейчас бродит кто-то ещё. Этот тьяк – самец, даже если у него была самка в этом году, сейчас она с выводком ушла куда-нибудь выше в горы. Детёныши тьяков открывают глаза и начинают твёрдо стоять на ногах уже в первый месяц своей жизни, после этого самец перестаёт таскать самке пищу, так что, даже если покойный и является папой, сейчас его детёныши держатся отсюда подальше, пока недостаточно окрепли для конкуренции. Хотя мне кажется – детёнышей у него ещё не было, он молодой, года два, не больше. Будь добр, не стой памятником, сделай, как тебе посоветовали, и помоги мне. Там на кухне есть несколько больших железных чашек, вот, притащи их сюда… И тряпку какую-нибудь, сойдёт занавеска из кухни, она всё равно проедена молью вся…

Кухня, стараньями Люсиллы, приобрела вид, уже более подобающий кухне. Лоран помог девушке взгромоздить чашки с нарезанным мясом на монументальный деревянный стол, такой большой и крепкий, что даже просто сдвинуть его с места ни у кого из них не получилось. А ведь, судя по возрасту, давно должен был скрипеть и рассыпаться.

– У мяса тьяков много достоинств. Во-первых, оно вкусное. Само по себе вкусное, даже без приправ. А в сочетании со всем тем, что нам тут удалось собрать… Я тут даже дикий картофель, представь себе, обнаружила, но он, конечно, ещё нескоро вызреет… Во-вторых, оно питательное. В-третьих, медленно портится. Так что, если в рецепте ничего не напутаю, наделаю нам отличной солонины… строганины… как там это называется… Пальчики оближешь! Ох, я всё не могу осознать, что даже самые-самые вкусные вещи ты никогда не попробуешь…

Она ополоснула руки в тазу с водой и подошла к Лорану.

– Ты, кстати, не голоден? Месяц, конечно, ещё не прошёл, но ведь тебе пришлось потратить много сил… К тому же, организм ты молодой, растущий…

Лоран прислушался к внутренним ощущениям.

– Нет, как будто всё в порядке.

– Я, конечно, изрядно побаиваюсь подобных экспериментов на живых ранни… Но хорошо бы выяснить, может быть, кровь каких-то местных животных тебе можно.

– Мой отец, пока встретил человеческую кровь, перепробовал много чего… Отравить ранни не так легко, неподходящая кровь просто не усваивается или усваивается хуже. Может быть, какие-то местные животные и могут мне подойти. Раз уж мы с тобой…

Люсилла села рядом, взяв его за руку.

– Мне кажется, или где-то вот в этой области и лежит то, что тебя беспокоит? Ты всё-таки недоволен тем, что я это сделала? Лоран, я же говорила…

– Я тоже говорил. Моя мать умерла, когда рожала меня. Могло показаться, что люди и ранни совместимы… Но, как видишь, не настолько, чтоб моя мать зачала, выносила, родила и осталась жива.

– А почему ты решил, что это именно из-за тебя? Женщины и просто иногда умирают при родах. Особенно если живут в районах со скудным питанием и недостатком своевременной медицинской помощи, как было это у вас. У неё… ну, мог быть просто слабый организм, могли быть какие-то болезни, о которых твой отец не знал. Но я сильная, Лоран. Моя мать и когда была мной беременна, продолжала зажигать так же, как до этого. А когда у неё наступили роды, она не могла пойти в больницу, потому что давно уже была в розыске. С ней был только её тогдашний подельник, вот вдвоём они прекрасно справились. Как мама говорила, сложнее было не родить меня, а зарегистрировать, я первый месяц своей жизни прожила без документов… Я родилась очень здоровенькой и очень мало болела. Мама говорила, когда я падала и расшибала коленку, я не плакала, а материлась. Если б люди и ранни были несовместимы, то есть, если б, как ты полагаешь, плод ранни убивал женский организм, на тебе б это тоже как-то сказалось. А ты вырос красивым и сильным, и сам скоро станешь папой. И я не чувствую, чтоб моя малышка меня убивала.

– Малышка?

– Ну, иногда мы можем угадывать, какого пола будет ребёнок. Мама говорила, с самого начала знала, что будет дочка. Я думаю, и у меня дочка. Могу и ошибиться, конечно… Предлагаю, если будет всё же мальчик, придумать имя для него тебе. Девочке я уже выбрала. Викка.

– А такое имя есть?

– Есть, нету – какая разница? Теперь будет. Похоже на Вито, может быть, ему будет это приятно и он смягчится в отношении к нам? В конце концов, в мои планы не входит жить в лесу вечно, я-то не против, но девочке надо будет в школу, и потом, я не думаю, что это будет наш единственный ребёнок.

– Люсилла!

– А что? Ты и я выросли в семье одни, и что, это хорошо? Другим детям было, с кем в детстве драться за игрушки, а мне нет. Я, помнится, как-то просила маму встретиться с папой ещё раз, потому что хочу братика, она, конечно, только посмеялась… У вас вот женщины могут рожать близнецов, а у нас это крайне редко.

– У нас и выживают не все.

– Лоран, я хочу этого ребёнка, и точка. Твой отец может грызть себя сколько хочет за то, что твоя мать нечаянно забеременела, а он не ожидал этого и совершенно не знал, что с этим делать, но я не жертва несчастного случая и отсутствия контрацептивов, я знала, что делаю, и ни о чём жалеть не собираюсь. То есть, конечно, я совершенно не была уверена в успехе, всё же мы разные биологические виды… Кстати, ты никогда не думал, что это переворачивает все представления, сложившиеся в ксенобиологии? Большинство рас способны, так или иначе, к прямому спариванию, не всегда от этого можно получить полноценное удовольствие, но почти никогда не получить потомство естественным путём. Даже этот полицейский, о котором ты рассказывал, Алварес, рождён лабораторным путём, хотя казалось бы, куда ближе, чем люди и центавриане. А ранни как будто особенные. Ты не только получился естественным путём, но и сам способен к размножению, что по идее для гибридов невозможно.

– Я не знаю, как это объяснить, – помотал головой Лоран, – я в этом не разбираюсь. У моего отца не было женщин, кроме моей матери, у меня не было женщин, кроме тебя.

– Ну и не надо объяснять, – Люсилла поцеловала его в губы, – люди вот, например, любят говорить, что дети – это чудо и божий дар. Я согласна. У нас должны быть, как минимум, дочка и сынок. Лоран, я просто знаю, что на самом деле ты этого хочешь. Чтобы у тебя был кто-то ещё родной по крови, похожий на тебя. Я, конечно, не ранни, но ведь и ты в строгом смысле не ранни, ты не рос в родном мире. И… наши дети, может быть, и не получатся, как ты, со всеми признаками только одного родителя, но они ведь наверняка будут более долгоживущими. Это должно тебя успокаивать.

Лоран не знал, успокаивает ли это его. Он знал, что Люсилла – не из тех, о ком можно позаботиться насильно, несмотря на то, что лично она зачастую именно так и делает. Неизвестно, рассказывал ли кто-нибудь ей земной афоризм «Чего хочет женщина, того хочет бог», но жила она, кажется, в точности по этому принципу. Тогда, в их первый интимный вечер, расстёгивая своё праздничное бальное платье, она, можно поклясться, знала почти наверняка, что он не оттолкнёт её и не уйдёт. Не сможет. Она потом, улыбаясь, сказала, что ничего не знает о стандартах сексуальной привлекательности ранни, но ведь он сам о них ничего не знает. Во всяком случае, когда взгляд его скользнул по раскрывающемуся шёлковому бутону – по обнажившейся, в вырезе расстёгнутого платья, округлой девичьей груди с тёмными острыми сосками, она, хоть ранни и невозможно просканировать, знала, что он чувствует. Именно то, чего ей и хотелось.

– Ну что, – промурлыкала она, когда её губы оторвались от его губ, – твоё тело, кажется, находит моё тело вполне привлекательным. А ты сам как – солидарен с ним, или займёшь позицию нейтралитета?

Он смотрел в её насмешливые, горящие интересом и разгорающимся желанием глаза и с шумом ловил приоткрытыми губами воздух – хотя задыхаться, это ранни вообще-то обычно не свойственно. Её руки зарывались в его длинные серебристые волосы, обвивали шею, пуговица за пуговицей расстёгивали рубашку.

– Люсилла… но ты же… как ты можешь со мной… Я ведь не бракири.

– Мой любимый ответ – и чо?

Лоран чувствовал, как гибкое горячее юное тело прижимается к нему, передавая свой жар, заставляя холодную густую кровь бежать по жилам быстрее. Несомненно, то же чувствовал отец, когда-то давно – так же постигал это откровение, что можно передать немного жизни телу ранни не только с кровью, а вот так… Такой же огонь, соединяющий два тела, дал когда-то начало его жизни. Он скользнул губами по шее девушки, чувствуя всё усиливающуюся дрожь.

– Я могу потерять контроль… Я бы не хотел…

– Я уверена, ничего страшного не случится, – её дыхание обожгло его ухо, – твой отчим как-то спит с твоим отцом, и до сих пор живой…

Эти слова почему-то насмешили Лорана.

– О да, но он, мне кажется, совершенно особенный человек… Сверхчеловек, быть может, даже…

– Я тоже ценю в жизни экстрим, – Люсилла лизнула его в ухо, потом игриво куснула в шею, её острые соски чиркнули по его обнажённой груди, и тело словно прошил электрический разряд, подбросил из кресла вслед потянувшей его за руки девушке. Они упали вместе на расстеленную прямо на полу толстую бархатную портьеру – кажется, говорила Люсилла, бывший занавес из актового зала, был гордостью и самой большой крутью реквизита, пока какая-то плохо закреплённая конструкция не упала и не распорола его практически надвое. Неистовые поцелуи Люсиллы превращались почти в укусы, она очерчивала языком его выпирающие рёбра, обсасывала острые ключицы – он получил представление, что чувствуют люди при щекотке, он понимал, что его когти оставляют на плечах и спине девушки кровавые борозды, но боли в стонах Люсиллы точно не было. Затрещала под его когтями ткань – то ли его брюк, которые они сдирали в три руки, две её и одну его, то ли её платья, сдираемого им.

– Варвар! – захохотала она, стискивая руками его запястья и прижимая их к полу над его головой, – мне что, потом объяснять, что я в саду с ёлкой подралась? А, к чёрту, на месте платья я б приняла эту достойную смерть как честь… Ого!

– Ой!

Когда что-то коснулось его обнажённой возбуждённой плоти, он сперва инстинктивно потянулся навстречу, а потом опустил взгляд. И… нет, отпрянуть и закрыться ему не захотелось. Но шок был огромен.

– А ты думал, я о чём говорила?

Его возбуждённый член жадно обхватывал горячий гибкий орган, похожий на язык, тянущийся из длинной узкой щели внизу живота Люсиллы.

– Да, у нас член есть не только у мужчин, но и у женщин. Немного другой, конечно – меньше, более плоский… и функции его несколько иные…

Лоран ничего осмысленного сказать всё равно не мог – он только охал и поскуливал, когда орган скользил по всей длине его члена то самым кончиком, то обвивая его тугим коконом, сжимающимся и пульсирующим так, что было полное ощущение, что он внутри чужого тела.

– Да, и если хочешь, мы можем и так… – она легла рядом с ним, вжимаясь всем телом в его тело, её руки легко повернули его на бок, закидывая одну его ногу себе на бедро, орган скользнул глубже, ниже, и Лоран протяжно застонал, чувствуя, как он скользит между его ягодиц, дразня его отверстие.

Потом они лежали, сплетясь в клубок, завернувшись в один кокон из этой бархатной портьеры, Люсилла ласково-расслабленно перебирала его пряди и продолжала сексуальный ликбез.

– Поэтому сексуальное насилие у нас невозможно. Если женщина не хочет мужчину, орган из её тела не выдвинется. Так что сексуальный шантаж между супругами у нас – обычное дело. При знакомстве с другими расами, наверное, это было открытием, что можно ещё и изнасиловать. А у вас, я так понимаю, физиология почти человеческая… Ну, я голого человека не видела, в смысле, вживую… Но судя по порнухе – да… И уж не знаю, правильно ли я из книжек поняла, но кажется, у тебя для твоего возраста и комплекции… очень так… Ну, в человеческой культуре это повод для чёрной зависти.

– Что?

– Размеры полового органа. Я думала, ты в курсе, у земных мужчин длина органа – причина для гордости, ну или наоборот, для комплексов. Так же, как у женщин – размер груди.

– А у вас – нет?

– У нас – не так. У нас в длину он никогда не бывает слишком большим, да и ни к чему. Если слишком тонкий – да, это может быть проблемой, женщине придётся прилагать слишком много усилий, чтобы… ну, у нас несколько иначе расположены центры удовольствия, как ты уже понял.

– И тебе… действительно было хорошо… со мной?

– Меня не учили симулировать оргазм. Меня учили, что оргазм должен быть настоящий, иначе нафиг вообще всё. Вот тот секс в моей жизни, который я не считаю, как я говорила… С лица мальчик был красивый, но, собственно, и всё. Красотой его достоинства ограничивались. Научится ещё, конечно, но, ради бога, не на мне.

– Я-то ведь тоже… совсем неопытный.

– А вот тебя учить я согласна.

– Почему?

– Хочу. И вообще… опытный, не опытный… когда двое действительно испытывают друг к другу страсть, они и с нуля всему научатся, вместе.

Лоран коснулся пальцами плеча Люсиллы.

– Я тебя укусил… кажется, довольно сильно.

– Ерунда, мы, как видишь, тоже склонны в процессе кусаться. Вообще, если мужчина и женщина, занимаясь сексом, ни разу друг друга не укусили, значит, не так сильно друг друга хотели.

Лоран усмехнулся.

– То есть, после страстной ночи у вас выглядят как после драки?

– Ага. Шрамами хвастаться, конечно, не принято, но втайне гордиться – вполне.

– Странно… – Лоран задумчиво облизнул клык, – я, кажется, не… не важно.

– Что?

– Так, вырвалось, ерунда.

– Нет, скажи.

– Твоя кровь. Я… не пил бракирийскую, конечно, именно так, чтоб пить… Но пробовал несколько раз. У неё запоминающийся вкус. Не противный, но… довольно терпкий. Твою, когда кусал, я ведь должен был чувствовать… Но я не почувствовал чего-то похожего. Как будто она… мягче, что ли…

– Это как… как комплимент расценивать, или я чего-то не понимаю?

– Не знаю. Сам не знаю.

Да, тогда ещё не было каких-то слов о любви, каких-то клятв быть вместе до гроба… Просто через десять дней, когда Вито снова приехал к нему – проведать, узнать, как дела, вручить очередной пакетик донорской крови – свежей и очень вкусной, он уже сам, разгорячённый выпитым, утащил Люсиллу в эту каморку и… Вот после этого он как-то случайно проговорил, что ведь после того, как они выйдут из колонии, им едва ли разрешат видеться, а Люсилла в это время размышляла, каким ещё методом она может выяснить, кто её покровитель, и как-то само собой – сложно сказать, чья именно это была идея – родился этот план. Сбежать, Люсилла знает как минимум одно место, где их могут зарегистрировать без особых проблем – где делали документы ей самой. Надо только выкрасть документы.

– Мы же ещё несовершеннолетние, или как?

– У нас не так всё чётко с совершеннолетием, как у землян. Если у кого-то куча влиятельных родственников, разрешение которых требуется на каждый чих, так он, считай, до старости несовершеннолетний. Я сейчас либо считаюсь под опекой господина Игнато и этого своего… неизвестно, кого… либо совершеннолетняя. Потому что родственников, которым было бы до меня дело, у меня не осталось. А вот ты… шут тебя знает… Что с документами-то у тебя вообще?

– Не знаю, я их не видел, – развёл руками Лоран, – моим переводом и устройством здесь занимался господин Синкара. До этого у меня только свидетельство было, выданное на Минбаре…

– Ну, значит надо постараться увидеть…

Выкрасть документы Люсилле не удалось. Это очень её расстроило – она надеялась заодно всё же выяснить имя покровителя.

– Ладно, есть у меня пара должников и кое-какие заначки, пробьём новые… Дело хлопотное, конечно, но деньжонок я вроде достаточно скоробчила. Если эти хмыри не будут слишком ломаться, сделают недели за две-три. Главная проблема – туда добраться, не соседний регион, увы… За нами, конечно, организуют погоню… Ну вот и выясним, кто организует. В смысле, чьи люди организуют погоню за мной.

Далеко они, увы, не убежали – если господин Игнато и был лопухом, то охрана колонии, усиленная людьми Вито Синкара – нет. Они сидели перед директором Игнато – Люсилла мрачнее тучи, для неё это было нестерпимое личное поражение, он смотрел на них своими печальными светло-карими глазами, и, кажется, едва не плакал. Вот это было совершенно невыносимо.

– Дети! Почему вы это сделали? Вам плохо здесь? Есть что-то, чего я не знаю? Кто-то плохо обращался с вами? Вам чего-то не хватало?

«Мозгов», – мрачно подумал Лоран. Он был почти рад, когда в кабинет ворвался, практически зримо меча молнии, Вито Синкара.

– С вашего позволения, господин Игнато, я поговорю с сыном.

– Я вас этого права лишать не уполномочен, – захлопал глазами директор, – но прошу вас… не слишком жёстко с ним. Лоран хороший мальчик, один из наших образцовых учеников и…

– Я знаю. Только компанию выбирать не умеет, – он стрельнул мрачным взглядом в сторону Люсиллы и тихо рыкнул: – брысь.

Люсилла встала и покорно побрела к выходу. Лоран вскочил.

– Ты не имеешь права с ней так разговаривать!

– Я обещал твоему отцу заботиться о тебе, и я буду это делать. У нас… одобряются всякие полезные знакомства, мы не общество снобов. Но есть полезные знакомства, а есть дурное влияние.

– Я люблю её, ясно тебе? И она будет моей женой.

Вито шумно вдохнул и прикрыл глаза, кажется, считая про себя до десяти, чтобы не разораться ещё больше.

– Лоран, ты можешь, когда выйдешь отсюда и я приобщу тебя к семейному делу, взять Люсиллу на работу – это я одобрил бы. Мог бы даже сделать своей любовницей – на вкус и цвет товарищей нет. Но жена – это понятие слишком серьёзное, чтобы ты сейчас мог его употреблять. Распоряжаясь своей жизнью, будущим и состоянием, думать надо головой, а не головкой.

– Ты что, считаешь, что раз спишь с моим отцом, имеешь право лезть в мою жизнь?

– Да.

На такое сложно было найти, что ответить.

– Когда ты поймёшь – мне не нужны твои деньги! Не всё и не всех можно купить.

Вито снова вдохнул-выдохнул.

– Так или иначе, покупается и продаётся всё. Просто валюта разная. Но мы ещё поговорим об этом. А пока – учись, веди себя примерно и не делай глупостей. Впрочем, их тебе никто больше и не позволит.

Из колонии и раньше было убежать непросто, а теперь станет совсем невозможно, это Лоран понял хорошо.

– Разговор прошёл как-то нехорошо, – Люсилла поймала его за углом.

– А что, по лицу не видно?

– А я и не спрашивала, я утверждала.

Она взяла его за руку.

– Если б я была умной, я б сказала, что он прав, и тебе надо его слушаться и прекратить наши отношения. Но женщина, когда любит, не бывает умной. Я не могу от тебя отказаться, Лоран.

– Он обнаглел что-то. Ладно, отец, если хочет, может заглядывать ему в рот, но я тут при чём?

– Он хочет тебе добра. Вам обоим. А я плохая пара для тебя.

– А кто хорошая?

– Какая-нибудь приличная девочка из богатой семьи. Которая не воровала, не подделывала кредитки, не сбегала из колонии, вообще в неё не попадала.

– Вот сам бы на такой и женился. Что мешает-то? Ориентация? Так деньги есть, член есть, что ему ещё нужно…

Они сели на жёсткую пластмассовую скамейку – их тут стояло несколько, в двух кабинетах после ремонта поставили новые, а эти завхоз так пока и не утащил куда хотел.

– А ты не думал, что дело не в деньгах и не в члене? Может быть, мужское тело ему не только членом нравится? И вообще, что он, может быть, любит твоего отца?

– Чушь. В его возрасте и с его характером обычно хорошо различают любовь и похоть.

– Я телепатка, ты забыл?

– И что же ты такого увидела?

– Увидела, что вы два упрямых осла. Столкнуть бы вас лбами, чтобы вы поговорили друг с другом нормально… Увы только, меня он слушать не будет…

– Дайенн, осторожно!

– Поздно уже… – прошипела Дайенн, потирая ушибленный висок, – им что, ни разу в голову не приходило заглянуть сюда и разобрать весь этот…

– Приличные минбарские девочки не матерятся, да, – пробормотал Вито, спотыкаясь обо что-то, судя по ощущениям, чугунное.

– Хотя… Если у них в регистрационной книге не разберёшься без недельного поста и медитаций…

За обыск в подвале мотеля, по единодушному мнению полицейских, следовало требовать отдельный выходной, хотя бы чтобы залечить все ушибы и все моральные травмы от наступания во что-то… лучше не думать, во что. Свет в подвале когда-то был. Порядок, должно быть, тоже когда-то был. Но с тех благословенных времён большая часть ламп перегорела, проводка прогнила, несколько слабых фонарей повесили только в ближайших помещениях, прочее использовали как склад… точнее, свалку… всего того, что едва ли отсюда будет когда-нибудь вытащено и сейчас, в темноте, с которой едва справляются даже мощные полицейские фонари, с трудом поддаётся идентификации. Ну, обломки мебели. Два старых шкафа – вроде, целые, у одного только трещина во всю длину зеркала… Ну так ведь можно было и заменить зеркало-то… Или хотя бы, прежде чем ставить этот шкаф сюда, вытащить это проклятое зеркало, так же заикой можно остаться… Какой-то кухонный агрегат, кажется, комбинированная печь… Какой-то здоровенный железный бак… Деревянная рамка… мольберт? Господи, он-то здесь откуда?

– Да здесь целое кладбище спрятать можно, не то что один труп, – проворчал Вито, загремев с размаху в какие-то металлические ящики и разразившись отборной бранью на родном языке, – сжечь бы это всё к чертям… Но нельзя ведь…

Зашипевшая рация печальным голосом полицейского из местного отделения – единственного, кого им выделили в помощь – сообщила, что здесь, кажется, труп, но всё же, кажется, собачий.

– Сколько нам ещё осталось пройти? Напустить бы на них санэпидемстанцию… пожарную проверку… самого чёрта…

– Здесь что-то есть!

Кто и зачем поставил здесь когда-то ящик с землёй – они все с удовольствием бы выяснили, да у кого это сейчас выяснишь. Как предположил Вито, по обрывкам корневищ, в которых то и дело вязла лопатка Дайенн, для выращивания грибов, и хорошо, если вешенок.

– Землю явно недавно перекапывали. У бортов она слежавшаяся, а в середине рыхлая. Да, он здесь, – она подняла за палец одеревеневшую руку трупа, под налипшей землёй было видно, что кожа имела голубоватый оттенок и при жизни, – готовьте носилки.

– Я ж говорил, должен быть где-то здесь. Лорканцы для них тут, в целом, примерно на одно лицо… грешным делом, у них правда не слишком большое внешнее разнообразие… но лишнего-то лорканца они б заметили. Значит, он кого-то убил и занял его место. А куда мог деть труп, если из мотеля не выходил? Сжечь не мог, это бы хоть как заметили… А это ещё что за дрянь?

Дайенн и Вадим обернулись и направили свет фонарей туда же, куда светил своим фонарём Синкара.

– Что за чертовщина?

У стены было расчищено относительно свободное место. И на этом свободном месте к стене крепился… кокон. Натуральный кокон, словно сделанный насекомым, только в человеческий рост. В коконе зияло отверстие, недвусмысленно намекающее, что не столь давно из него кто-то выбрался. Что-то хрустнуло под ногой Дайенн. Она наклонилась и подняла что-то тёмное, напоминающее обломки скорлупы.

– Что-то мысли, на которые меня это наводит… мне совсем не нравятся…

Эркена, что было даже обидно, находке, кажется, не удивился ничуть.

– Чего-то подобного и следовало ожидать. Он не использует маскировку в привычном смысле. Он действительно перерождается. Полностью меняет собственную ДНК. Точнее, не полностью… Отсюда и прямая рука – возможно, это свойство той расы, к которой он изначально принадлежал. И неидентифицируемая ДНК в волосах… Спорим на зарплату, что та жеДНК будет обнаружена в этом коконе? И, о чём я говорил, симметричность в лице… одним из возможных объяснений лёгкой несимметричности в лице любого живого человека считают особенности утробного развития. Эмбрион находится внутри материнского тела длительное время – у людей это 9 месяцев, у бракири в среднем 12, и это вообще-то не время полного покоя и безопасности. Эмбрион испытывает различные воздействия, влияющие на его развитие. Как минимум, встряски, когда женщина быстро идёт, едет по неровной дороге или даже просто переворачивается. У него этих воздействий не было, потому что кокон пребывал там в полном покое, и потому что за меньше чем десять дней таких рисков вообще меньше. И – наши лица, наша кожа меняются в течение жизни, получают какие-то мелкие шрамы, дефекты… Они не бросаются в глаза по отдельности, но они создают фон в целом. Лицо Логорама показалось мне таким странным именно потому, что он получил его, по-видимому, недавно. Оно соответствовало возрасту, имело морщины, но оно выглядело всё равно слишком… новым.

– Во имя Валена, это какой-то бред…

– Вот Валена, Дайенн, ты упомянула очень к месту.

Дайенн воззрилась на коллегу с сильным подозрением, что то, что он сейчас скажет, вызовет у неё шквал эмоций.

– Ты же минбарка. Я понимаю, у вас не болтают об этом – неприлично, но совсем-то не знать, о чём идёт речь – невозможно. Вот я – знаю. Потому что Дэвид Шеридан – друг нашей семьи и мне практически дядя. Поэтому я, так или иначе, кое-что знаю о его матери и о великом Валене, в девичестве Джеффри Дэвиде Синклере.

– Алварес!!!

– Ради бога! У минбарцев это всё ещё военная тайна? Ну извини. Зря, если так. Потому что в нашем расследовании мы именно с этим и имеем дело. Это кризалис.

– Кризалис? Я думал, это легенда. Мало ли легенд во вселенной, каждой верить… – Вито раздражённо прошёлся по кабинету, кабинет для его нервозности был явно маловат, – хорошее дело. Значит, у нас по галактике шляется неизвестно кто, способный менять внешность когда пожелает и на кого пожелает, и только по прямой руке мы можем отличить подделку?

– В общем и целом – да. Конечно, для превращения ему нужен образец ДНК того, в кого он хочет превратиться, и 7-10 дней покоя… Возможно, ограбление хранилища на Лорке изначально не было его целью, но, обнаружив, что торговец, которого он… заменил, принадлежит к одной из высокопоставленных семей, он решил воспользоваться такой удачей.

– Что ж он, высокопоставленный, в такой богом забытой дыре делал? – пробормотала Дайенн, пытаясь собрать мысли в кучу и как-то справиться с обрушившимся на неё шоком.

– Это лорканцы, – хмыкнул Вито, – у них по 12 детей в семье бывает, и если ты двенадцатый сын двенадцатого сына, или тем более двенадцатой дочери, то непыльная работа почтительно стоять перед статуей в храме и размахивать кадилом тебе может и не светить. Раньше на многих должностях было лествичное право – должность пожизненная, умирающего заменяет следующий по старшинству брат, нет братьев – старший сын… Когда они осознали, что такой замены хватает очень ненадолго – сменили на право первородства. Так что да, младшие дети младших детей – это практически никто, если только всех старших вдруг не возьмёт какой-нибудь мор. Тем более, после реформ двадцать лет назад у них жреческая верхушка получила больше действительной свободы в выборе профессии, многие идут в торговцы потому, что это возможность повидать мир.

– Ну да… А ДНК остаётся по сути «привилегированной», имеющей допуск в хранилище.

– Тихо, у меня тут мелькнула мысль… Прямая рука… Я же в какой-то связи это уже слышал… Именно так – «они ж как роботы, у них ладонь прямая»… В детстве слышал…

Вито повернулся.

– Алварес, ты сегодня у нас кладезь семейных преданий?

– Да, точно! Как видишь, Синкара, полезно быть членом мультирасовой семьи. Хотя тебе ли объяснять… Это из семейных преданий, которые рассказывал мне в детстве Ганя. Ну, из его семейных преданий. К сожалению, Ганя сейчас в мире ранни, с ними не очень хорошая связь. Но я, кажется, знаю, с кем нам нужно будет встретиться по возвращении с Лорки, после совещания у Альтаки. Думаю, он, выслушав, согласится…

Приближение рассвета в глухой лесной чаще, разумеется, зрительно ещё никак не ощущалось, темнота стояла такая же. Но что-то в воздухе уже менялось. Было, наверное, довольно прохладно – для Лорана неощутимо, а Люсилла куталась в свой любимый плед, приобретённый ею ещё на первой их стоянке в Ронтайе.

– Уже дремлешь. Иди ложись.

– Ага, сейчас… Я б, наверное, так и уснула у тебя на плече, хорошо так… Кажется, когда-то давно, в далёком розовом детстве, я именно так и мечтала. Что буду сидеть с любимым мужчиной на крыльце нашего дома, вот такой тёплой летней ночью, слушать, как трещат эти самые… как же эти проклятые насекомые называются… Вот и не верь, что мечты сбываются. Ну, дом не совсем наш, и проблем выше крыши, и всё такое… Зато… я не представляла себе прямо именно такой лес, но воздух пахнет вот именно так, как надо. Прелой листвой, которую здесь не трогали годами, цветущими травами и дымом от нашей печи.

– Люсилла, на каком упрямстве ты до сих пор держишься?

– Что?

– Ты – здесь, в лесной глуши. Ты, такая яркая, неугомонная, живая… разве это место для тебя? Разве здесь не смертельно скучно? Ты ведь лишена всего, что составляло твою жизнь…

– Хорошо же ты меня знаешь… – она потёрлась носом о его щёку, – ну да, тут никакой цивилизации, ни компьютера, ни ванны с вибродушем, ни супермаркета за углом, всего лишь ты рядом… Как-то наши предки жили без полной программы развлечений. Охотились, готовили еду, наводили уют в доме, общались, занимались любовью – то есть, вот как мы. У них, конечно, многое в жизни было дерьмово устроено, но в наше время просирают жизнь не менее блистательно. Если не более. Я сделала главное – нашла любимого мужчину и хотя бы здесь, сегодня, этим утром я с ним. Это составляет жизнь, а всё остальное – так… в свободные места натыкивается… Хочешь послушать? Она толкается!

– Ребёнок?

– Ага.

– Люсилла, ты можешь ругаться сколько хочешь, но я не могу быть спокоен. Ты ведь даже не была ни разу у врача…

– А что, он до этого имел возможность наблюдать бракирийку, беременную от ранни? Кончай трепать нервы. Хотя, что с тебя возьмёшь, мужчины… Вы всегда закатываете глаза, охаете и ахаете, будто невесть что происходит, а женщины как сто лет назад рожали, так и сейчас рожают, и ничего сверхъестественного в этом нет… Вон, послушай, – она пригнула его голову к своему животу, – живое! Ты его ещё не видел, а оно уже живое, уже есть… У него уже всё сформировано – ручки, ножки, хвостик, и, наверное, ушки – такие же, как у тебя…

Лоран вспомнил тот непримечательный осенний день – вернее, конечно, ночь, когда, встретив её в коридоре – он направлялся в библиотеку, а она, сегодня раньше освободившаяся с дополнительных занятий, к нему – вдруг посмотрел на неё внимательно, склонив голову на бок.

– Люсилла, что-то изменилось.

– Что?

– В тебе, в последние дни. Что-то не так, как было раньше.

Он поднял её руку, украшенную длинной, ещё кровоточащей царапиной.

– А, фигня. Ободралась об острый край – какая-то козлина пластмассовую заглушку отломила… Первую помощь уже оказали, не волнуйся. Гангрена начаться ещё не могла.

Он принюхался.

– Ты пахнешь иначе. Твоя кровь изменилась. В ней… в ней есть кровь ранни, – последние слова он произнёс, сам себе не веря.

– Ну да, логично. Я беременна.

– Что?!

– Беременность, Лоран – это когда женщина ждёт ребёнка. Слышал про такое явление? Вполне естественно, если в составе крови при этом что-то меняется.

– Но…

Он было подумал – Люсилла беременна от кого-то другого, их отношениям конец… Но она не стала бы скрывать такое от него, сказала бы, что полюбила другого…

– От… кого?

– Сколько всего у тебя вариантов? Очень хочу послушать!

– Но… это невозможно!

– Тебе в твоём юном возрасте диагностировали бесплодие? Спешу тебя обрадовать, уволь своего врача.

– Но… ты ведь не ранни…

– Тонкое наблюдение. Но судя по твоему существованию, это не обязательное условие.

Послышались приближающиеся шаги, кажется, кого-то из учителей, и Люсилла потянула Лорана в боковой коридор.

– Я прекрасно понимаю, что ты, мягко говоря, в шоке. Что не ожидал такого, и вообще… Сразу скажу – извини, что так с тобой поступила, но если б я сказала – дорогой, сегодня я планирую попытаться забеременеть, боюсь, у нас не то что ребёнка, а и секса в тот раз не было бы. Я не жду от тебя, что ты проникнешься тем, что ты будущий папа и будешь прыгать до потолка, единственно, мне не хотелось бы, чтоб ты обиделся на меня настолько сильно, чтоб прекратил наши отношения. Тебя на ребёнка я менять не готова. Я его сама воспитаю, это мой выбор.

– Люсилла, что за…

– Весной мы выходим на свободу с чистой совестью, если помнишь. Возможно, я тебя и не увижу больше никогда. Но по крайней мере, у меня останется ребёнок от самого необычного парня на свете. Я наверняка, конечно, не знаю, но наверное, примерно так же рассуждала когда-то моя мама. Она вот, кстати, моему отцу вообще про меня не сказала. Потому что считала, что это только её дело. Так что… постарайся эти месяцы просто не думать о том, что ты это знаешь, и пусть всё будет, как было. Ай, да нормально мы будем жить. Я свои деньги с двенадцати лет имею. Ну да, не честным путём… А кто у нас тут, в Синдикратии, честный?

Лоран некоторое время просто смотрел на эту невозможную девушку, пытаясь переварить то, что она говорит, поверить в то, что она не свихнулась и успокоить внезапно сильно бьющееся сердце. Потом просто обнял её, вот так, без каких-то ещё слов, молча прижал к себе и долго гладил по красным волосам, слушая стук двух сердец одновременно. Четыре удара, два быстрых, два чуть медленнее, сбивая ритм, бежали вперёд наперегонки. И его, почти бескровное, почти неживое в сравнении с ней, тоже побежало, стараясь не отстать, бежать вместе туда, в будущее.

– Ты невозможная… Как можно любить такую невозможную?

– Много как, – плотоядно ухмыльнулась Люсилла, – ты вроде бы уже заметил, что наша сексуальная жизнь очень разнообразна! Надеюсь, она на ближайшее время такой и останется. Я намерена взять от жизни всё, пока дают.

– Да я не об этом… Я о том, что… не важно… Пусть так… Убьёт меня, конечно, отчим, ну да и ладно. Я не хочу, чтобы это было только на ближайшее время. По правде говоря, я не хочу вообще больше думать о времени.

– Не убьёт, – Люсилла прижалась к нему, зарываясь в его волосы, – где он такого нового возьмёт? Ну почему обязательно, если бывает так хорошо, обязательно должно что-нибудь быть настолько погано? Понимаю, чтобы жизнь была не скучной… Вот была б я дочкой какого-нибудь крутого папы – как бы всё хорошо было… Но как-то вряд ли. Хотя с моей матушки, конечно, всё сталось бы… Но быть дочкой – это всё равно ничего не значит, если дочка незаконная.

Врачи колонии, кстати, к Люсиллиному положению отнеслись философски – ребёнок родится уже когда мать выйдет на волю, значит, это не их проблемы. Господин Игнато, конечно, приглашал Люсиллу для серьёзного разговора…

– Он был очень недоволен?

– Не так чтоб, скорее обеспокоен… Ну ничего, уболтала. По-моему, тут и вариантов не было, кто из нас кого уболтает. Если честно, кажется, он даже немного жалеет, что тогда я уже не буду под его опекой. Ему любопытно, кто у меня родится, хотя он не признается, конечно.

– По правде, я беспокоился, что на тебя… ну…

– Будут смотреть косо? Не, у нас так… не то чтоб не принято, некоторые, конечно, задирают нос перед теми, кто рождён без брака, особенно некоторые католики… Но господин Игнато хоть и католик, но не такой. Он хоть и увлёкся земной религиозной моралью чрезмерно, но как-то больше в части «не судите, да не судимы будете», «семижды семь раз прощай» и всё такое. У нас секс не равняется понятию порок, мы в этом плане не такие нервные, как земляне. И на женщину, которая родила без брака, смотрят косо не потому, что она, мол, теперь опозоренная, а потому, что спрашивают себя, зачем ей это было надо. По какой причине её мужчина на ней не женат. Либо он уже женат, либо она в нём как в семьянине не уверена, либо они слишком разного положения и брак невыгоден… Но ребёнок всё равно может быть козырем, многие привязаны к внебрачным детям не меньше, чем к законным, пристраивают их возле себя, принимают участие в их судьбе. Это повод для сплетен, да. Ну и, незаконнорожденные более уязвимы, потому что у них есть родня только по матери. А так – никакой разницы. И… мне кажется, господин Игнато очень за то, чтоб мы поженились. Возможно, он даже попытается промыть мозги твоему отчиму. Не факт, что у него получится – господин Игнато добр, но робок, а твой отчим упрям как стадо ослов.

– Господин Игнато не считает тебя плохой?

– Ой, да у него все хорошие. Таких людей надо охранять, на мой взгляд. И знаешь, он согласен нам немного помочь.

– Как?

– Я смогла убедить его, что мы доберёмся домой самостоятельно, и он отдаст нам в день выпуска документы на руки. Мы сможем уехать, не дожидаясь твоего отчима. Если, конечно, твой отчим не приедет загодя. Но у него много разных дел, будем надеяться, они его задержат. Это, конечно, нехорошо – обманывать его доверие и всё такое… Но если мы успеем зарегистрироваться и поставим его перед фактом – может быть, он уж не будет дальше упорствовать и смирится?

====== Гл. 4 Пока мы рядом ======

Кому как, а Дайенн упорно казалось, что в дом Синкара они прямо-таки ввалились, едва не падая с ног, как четыре усталых шахтёра. Хорошо, что ванная в доме не одна… И да, пусть Вадим что хочет говорит, но хорошо, что есть слуги. Вот лично она сейчас готовить что-то – просто не осилила бы, хоть бейте её, хоть читайте поучения великих три часа подряд хорошо поставленным голосом…

Чуть не уснула в ванной. Ещё бы – сначала, по собственной душевной доброте и порядочности, помогали Эркене оприходовать вещдоки по другому его делу – раз уж забирают его с собой, то порядочность требует не портить ему основную работу, не увозить с неспокойной совестью, потом помогали чинить машину – ломаются служебные внедорожники редко, зато уж если ломаются – капитально и где-нибудь на неудобном выезде, где в спину сигналят злые водители, которым ты перегородил дорогу, потом, уже на машине Синкары… три часа стояли в пробке…

– Нашли время эти фуры… ни раньше, ни позже…

– Зато, Эркена, кажется, вон в той едет ваша мебель.

– Ну, чудесно – я уезжаю, а мебель приехала.

Прохладный душ, вроде бы, немного взбодрил… Хорошо, если эффект подольше продержится – им через четыре часа выезжать, Вито уже забронировал билеты. Проползая мимо второй ванной комнаты, очень удачно бросила взгляд в дверной проём, выхватив фигуру Джани Эркены, как раз запахивающего халат… Нет, ничего неприличного, конечно, просто обнажённая мужская грудь в вырезе халата… На самом деле, она просто обратила внимание на медальон – её удивило, что медальон, довольно крупный, носится не поверх одежды, как было бы логично, а под одеждой, раз она прежде этот медальон не замечала… Интересно, что там? Портрет матери, или что-то с религиозным смыслом? За поворотом налетела на Алвареса, уже успевшего помыться и теперь шествующего с чаем в свою комнату. Хорошо хоть, чай был не слишком горячий… Зато разлился роскошно – весь на Алваресову рубашку, ткань, разумеется, облепила тело… Вот хорошо всё-таки, что он, как центаврианин, хотя бы наполовину, обычно носит жилет, хотя бы половину жилета, в смысле, широкий пояс… Плохо то, что сейчас не надел. Логично, потому что в домашней обстановке человек не обязан быть при параде и галстуке. Потому же, почему Синкара тоже расхаживает в махровом халате, пояс которого постоянно норовит развязаться… Логично, да. Но плохо.

Да что это такое, а! Всё-таки – плохая минбарка, определённо. Хорошие минбарки не позволяют себе… неоправданного и легкомысленного любования голым мужским торсом… Хотя, у хороших минбарок и возможностей таких меньше, ни отца, ни дядю Кодина она никогда не видела полуобнажёнными. Однажды видела двоюродного брата, да… Можно сказать, первое эротическое впечатление… Хотя ей тогда было 9 лет, и таких мыслей в её голове ещё не водилось. А вот сейчас, наверное, она б посмотрела на брата уже другими глазами. Тем более что и тогда считала, что он довольно красив. И как полагается воину, силён, мускулист… Тьфу, да что это с ней сегодня? Закрыв дверь своей комнаты, Дайенн села на пол, приступив к упражнению на концентрацию, первому из упражнений, обычных для воинов, и с которым у неё, по крайней мере, обычно не было особых сложностей. Нет, понятно, на Экалте сейчас всё ещё немного весна, а по каким сезонам существует её собственный организм – вообще сказать сложно… Но она ведь молодая, нормально развитая женщина…

Но Джани Эркена не может быть для неё телесно привлекателен, он ведь… совсем не её биологического вида… Хотя объективно нельзя не сказать, что он очень красивый мужчина. То есть, она не уверена в своём знании стандартов красоты бракири, конечно, но лично с её точки зрения… Да и телосложением его тоже природа не обидела…

Да тьфу!.. Нет, она не может испытывать к нему подобный интерес, что за немыслимый бред. Как и к Алваресу, Алварес и сексуальный интерес – это вообще… ну… О Вито и вовсе говорить нечего.

Очищение сознания… Уподобиться отточенной стали клинка… нет, не то… уподобиться спокойной глади воды подземного озера… Гм, а они уверены в том, что она прямо такая спокойная? Ветра там, положим, нет, но вот представим, хотя бы раз в минуту со сталактита срывается капля и по воде долго ещё расходятся круги… Ну даже не раз в минуту, реже, но всё же…

В общем, сосредоточенность, ясность, чистота. Не то по возвращении, после совещания у Альтаки, завернёт в госпиталь, отловит за шкирку Байрона, утащит в первую же свободную палату и… Или под каким-нибудь приличным предлогом наведается на Брикарн, отловит, опять же, Андо Колменареса и сотворит с ним что-то неприличное… Тем более почему-то кажется, он сопротивляться не очень-то будет…

Из почти установившегося душевного равновесия её вывел стук в дверь. Дайенн встрепенулась.

– Госпожа Дайенн, с вами все в порядке?

Откуда уже успел заметить?.. Уф, нет, наверное, надо было просто лечь подремать эти три часа.

– Да, всё хорошо, Раймон, благодарю. Я… просто решила немного помедитировать.

– Прошу прощения. Мне показалось… Хоть я и не телепат расово, однако мне кажется, вас что-то беспокоит. Но не буду мешать, на самом деле я хотел предложить вам чай. Понимаю, мне это вроде как не совсем положено, но всё-таки… Еще раз простите, что потревожил.

– Раймон, перестаньте извиняться. Вы мне не помешали, – Дайенн смущённо поднялась с пола, – на самом деле, медитации ничто не должно мешать. Но мне никогда не хватало усердия. Конечно, меня беспокоит… Вы ведь слышали, над каким делом мы сейчас работаем? Волей-неволей, мысли бурлят.

Раймон бесшумной тенью проскользнул в дверь, держа в руках чашку с ароматным инари. Он знал, что этот сорт растений чем-то похож на земной жасмин, по крайней мере, довольно сильно схож запахом. Увидев девушку, он чуть улыбнулся, отчего его клыки стали заметны ещё сильнее.

– Да, слышал. Понимаю, вам, как минбарке, очень непросто сейчас.

– Ну, зато это неоспоримо полезный опыт в жизни – своими глазами и изнутри увидеть жизнь другого мира… – Дайенн принюхалась к чашке, – интересный запах. Лёгкий, какой-то… цветочный, кажется. Я не очень хорошо разбираюсь в бракирийской ботанике, к сожалению.

– Это инари, из семейства ароидные, их заваривают цветками, сначала сушат, а потом заливают горячей водой. Очень полезен для здоровья, выводит токсины из организма… – Раймон опустил глаза, протягивая девушке чашку, – Вито… просил изучать, это ведь один из часто использующихся ингредиентов в пищевом производстве, это важно для их дела. Скажите, если вам оно не понравится, я ещё не слишком хорошо разбираюсь в том, как его правильнее заваривать и вкуснее. Очень сложно научиться, если сам не можешь попробовать.

Дайенн быстро прокрутила в памяти список тех вещей, о которых точно знала, что их расе это нельзя. Как будто, про инари там ничего не было…

– Но вам, по крайней мере, интересно это изучать?

– Для нас, ранни, познание, изучение – это основа нашей жизни, главная наша потребность. Познание необходимо для совершенствования себя и мира вокруг. Пусть я и не могу в полной мере оценить то, что изучаю, однако это помогает мне приблизиться к вам.

– Раймон, а вы… С вашим миром ведь уже установлен контакт, вы не выходили на связь с кем-то из ваших сородичей? Теперь ведь вам нечего опасаться в родном мире, и… у вас там остались близкие, если я правильно поняла, – Дайенн наконец решилась пригубить чай. Ну, как будто вкус… необычный, действительно лёгкий, ненавязчивый и интересный. По крайней мере, вряд ли её от него вырвет или расстроится пищеварение, это точно было бы сейчас некстати.

Раймон присел на кресло, положив ногу на ногу.

– Выходил несколько раз. Там у меня остались родители и, как оказалось, младшая сестра, о которой я не знал, она родилась уже после того, как я покинул Атлу. И ещё лучший друг, правда, это достаточно грустная история. Однако я действительно рад был услышать, что он жив и в порядке… Знаю, что моя сестра сейчас улетела с Атлы, вместе с рейнджером-нарном, отец говорил, она видела его задолго до того, как они познакомились, задолго до того, как он родился – я рассказывал, что у нас есть способность предвидеть иногда важное в нашей жизни. Я тоже видел… – ранни замолчал, что-то внимательно рассматривая на длинных ногтях.

– Вы… не скучаете по своей семье, не хотите с ними увидеться? Нет, поймите, я это не с упрёком говорю, исключительно с интересом к… вашей психологии… я способна понять, что родственные привязанности проявляются у разных культур по-разному, многие упрекают минбарцев в холодности на том основании, что мы, бывает, не видимся с близкими годами. Но вы о себе говорили иное. Зная, как тяжело вам было привыкнуть к нашим мирам, так отличающимся от вашего…

Раймон задумчиво теребил в пальцах прядь смоляных волос.

– Скучаю ли… Не знаю, наверное да. Но прошло уже сто лет с того, как я покинул, не по своей воле, свой родной мир, и многое теперь кажется будто бы сном. Нелегко, понимаете, думать о возвращении к тому, что считал для себя потерянным навсегда, думать, а есть ли тебе там место. Мы, ранни, вы знаете, не созданы для одиночества, мы очень семейные, стайные существа. Но в то же время, наша природа изначально приучает нас смиряться с потерями, правда, конечно, не с потерей уже взрослых родственников, как это было со мной. Но я точно знаю, что мне есть место здесь, у моих родителей появились другие дети и внуки, у моего сына же никого нет, кроме меня.

«А вообще, что-то знакомое в запахе чая есть… Не такой же, но похожий… Надо будет узнать, не используется ли это растение и в парфюмерии тоже. Кажется, в составе мыла или шампуня…».

– Сейчас, когда вы разыскиваете Лорана, вам не до этих мыслей, понимаю… Но кажется, вы не рассматриваете вариант вернуться с ним в родной мир. Потому что считаете, что отвыкли от него сами, а Лоран и вовсе не привыкнет? Когда вы навещали его, говорили с ним, как вам показалось, он… не предпочёл бы оказаться в обществе себе подобных? Да, тогда у него не было подобного выбора… Но сейчас, наверное, уже есть. То есть, понимаете, бывает сложно находить хорошее в том единственном выборе, который сделали за тебя. Особенно когда речь о существе настолько юном, как Лоран. Вы говорили об этом? Мне не хотелось бы, чтобы он… держал обиду на вас. Хотя конечно, это не моё дело.

Раймон оторвался от созерцания своих рук, и как-то грустно посмотрел на девушку.

– Дайенн, Лорану только девятнадцать, и за эти годы он успел увидеть множество миров, равно не родных ему. К миру таких же существ, как он сам, ему в той же мере пришлось бы привыкать… как и мне заново. Что касается Лорана, то… он влюблён, ему сейчас любое место покажется раем, если с ним будет эта девушка. Я спрашивал его о том, не желал ли бы он побывать на исторической родине, знаете, что он мне сказал? Он сказал, что если я хочу отвезти его на историческую родину, мне нужно будет прилететь в Йедор Северный и там найти ледяную нору, в которой он был рождён. Но не в этом дело. Я должен думать не только о своих интересах, и даже не только об интересах Лорана, но так же и о том, что есть слова, которые я обязан сдержать. Я обещал не бросать, обещал в первую очередь себе, и не брошу. И не скажу, что мне это обещание в тягость. В конце концов, он сделал для нас очень много, и мне хотелось бы хоть чем-то суметь помочь ему.

– Вы говорите о Вито?

– Да, о нём. Вы ведь сами знаете, тогда ведь вы вели это дело…

Дайенн кивнула. Повод злиться на Синкару у неё тогда был, но злость не была сильной. В конце концов, будучи минбарцем, его понять можно. Будучи корианцем – тоже. Не было бы ничего хорошего, если бы из Лорана попытались сделать козла отпущения, вместо того, чтоб действительно помочь ему… акклиматизироваться. Конечно, не очень-то правильно, если Раймон теперь будет строить всю свою дальнейшую жизнь на этой благодарности, но ведь это его жизнь, и ей ли тут давать советы.

– Как я поняла, благодарность распространённая валюта на Экалте. Что ж, хотелось бы, чтобы Лорану действительно помогло то, что… что он здесь. Быть выращенным в ином мире – это непростое испытание… Я это хорошо знаю. С первых лет своей жизни я страдала от того, что не могу быть образцовой минбаркой. Потому что я вспыльчива, импульсивна. Потому что меня можно приучить к порядку в комнате, но сложно приучить к порядку в мыслях. Потому что могу некстати проголодаться… Мой дядя Кодин, мой первый учитель, постоянно говорил мне: «Дайенн, ты не должна сосредотачиваться на том, что ты минбарка, и ненавидеть в себе всё то, что мешает полноценно соответствовать этому определению, то есть – отвергать свою природу. Как ты не должна и сосредотачиваться на том, что ты дилгарка. Себя надо принимать именно тем, что ты есть – дилгарка, выросшая среди минбарцев». Когда я стала взрослой и покинула отчий дом, я узнала, что я не одна такая везучая. И Алварес, и Синкара – они тоже, каждый по-своему, имеют дело с той же проблемой… Возможно, Лоран оказался в этом плане успешнее нас всех? Хотелось бы верить, что своим детям он найдёт, что сказать, как мне в своё время дядя Кодин.

Раймон слушал её, наклонив голову набок и смотря ей в глаза. Единственное, чем они были похожи – это вертикальные зрачки, однако лично его этот факт очень радовал, непонятно из-за чего.

– Я знаю, что как родитель совершил много ошибок, которые, однако же, не мог не совершить. Нельзя не совершить ошибок, когда с нуля учишься жить в чужом мире, и нет того, на кого можно опереться, кто научит, подскажет, можно полагаться только на себя. Когда я был совсем один, мне было сложнее, ведь я даже не знал чужого языка. Я не знал, как найти еду, я не знал, что из того, что я здесь встречаю, может быть съедобно для меня, кровь каких из этих существ… В вашем мире тоже принято приручать животных, чтобы выращивать их для питания, но это другие животные, и я не был уверен… что у меня получится так же. Позже я понял, что для того, чтобы выжить, необходимо с кем-то говорить, что-то делать, хотя бы на пальцах объяснять, как и получалось первое время. Лорану проще, он знает много языков. Однако, я говорил, большую часть его жизни у него никого не было, кроме меня, как и у меня – никого, кроме него. Он говорил, что и не нуждается ни в ком, что ему достаточно просто быть со мной. Я понимал, что это в нём говорит мой страх – страх той враждебности, которую он может встретить, если окружающие раскроют его природу, страх потери, какую пережил я. Понимал, что это неправильно, что так не проживёшь всю жизнь… Но что я мог с собой поделать? Потому-то, когда вы нашли его… Конечно, я был в ужасе от всего, что с ним произошло. Но в то же время я был и рад тому, что к кому-то ещё он сумел привязаться, довериться, установить контакт. И потому сейчас, хотя моему сердцу нанесена новая рана, я снова не знаю, где мой сын и что с ним, я могу утешить себя тем, что он к кому-то привязался, кто-то привязался к нему. Вито нипочём не согласится со мной, а мне трудно с ним спорить, всё же, хоть я и прожил дольше на свете, но свой мир он знает лучше, чем я, и может быть, это я ошибаюсь, а он прав… Но мне странно спокойно за него. Мне кажется, эта девушка сумеет о нём позаботиться… Что искренне хочет этого. Быть может, во мне просто говорят воспоминания – о лучших днях моей жизни, о такой же немыслимо странной девушке, выбора которой тоже не понял бы никто – но она осталась ему верна до конца. И всё, чего я мог бы желать от судьбы – должна ведь она, после всех испытаний, посылать нам и что-то доброе – чтоб их история не кончилась так печально, как наша.

Дайенн задумчиво прошлась по комнате.

– Значит, вы не против выбора сына? А Мария… вы говорили, вы познакомились на Марсе. Почему же вы выбрали… такое странное место для жизни?

Раймон некоторое время молчал, потом заговорил тихим и грустным голосом.

– Мария… Работала на Эдгарс Индастрис, была на хорошей должности, с блестящими, как я понимаю, перспективами. Красивая, богатая, казалось, её жизнь совсем не так должна была пройти. Мы могли никогда в жизни не встретиться, но бывают такие вот случайности, выходила с работы, а я ремонтировал систему сигнализации у ворот. Мы познакомились и почти сразу заинтересовались друг другом. То есть, она – сразу, а я… долго не мог поверить. Она была одной из первых, кто увидел мои глаза… А потом… Вы ведь знаете – она была телепаткой. Её тянуло туда, где раньше жили телепаты, она много думала об одном человеке, которого встретила единожды в жизни, но чем-то эта встреча необыкновенно повлияла на неё… Теперь-то я знаю, – Раймон невесело усмехнулся, – что встреча с Андо Александером и больше меняет в жизни, если взять как пример тех же лорканцев… Встретиться с его семьёй ей не удалось, к тому времени они уже покинули Минбар. А мы вот там остались, она полюбила этот ледяной край, дом его племени, хоть холод и повредил её здоровью. Ну, и там нас не мог найти её отец, ярость которого мы хорошо представляли. Тогда, когда я пришёл в ваше отделение в поисках вестей о своём сыне, я говорил уже, что, верно, меня настигла расплата за то, что пережил когда-то этот человек. Тогда я был юношески слеп – хоть вам, наверное, и дико слышать такое, зная мой возраст. Но Мария была юной – а с нею и я. И её отец был для нас просто некой злой силой, которая против нашего счастья… Вот потому-то я не считаю, что вправе указывать своему сыну, как ему жить и что делать – я сам был на его месте, и поступал точно так же. И у меня ведь до сих пор хватает ребячества связывать себя с человеком.

– Ребячество? Интересное определение.

– Я неправильно выразился. Ребячество в том смысле, что будь я хоть немного умнее, понимал, что чувства не творят чудес… Что второго такого удара, как смерть Марии, мне лучше бы не знать. И в этом смысле вы, наверное, правы, считая, что разумнее было бы для нас с Лораном вернуться на Атлу, и не заводить связей с теми, кто заведомо живёт меньше, чем мы, кто уйдёт раньше нас, оставив наше сердце разбитым. Однако, если что и роднит нашу расу со всеми разумными, так это то, что мы не можем жить одним лишь разумом. Вот и я опять … как вы выражаетесь? Хожу по тому же кругу?

– То есть… вы любите Вито? – вопрос вырвался у Дайенн куда раньше, чем она спохватилась, видимо, сегодня день, в плане самоконтроля и порядочного поведения, выдался особенно чёрный.

Раймон удивленно посмотрел в её округлившиеся глаза, а потом засмеялся, прикрывая рот ладонью.

– Простите, – сквозь смех проговорил он, – просто у вас такое удивлённое лицо было сейчас. А что я, по-вашему, здесь делаю тогда?

– Э… Простите, ради бога, – Дайенн редко бывало так стыдно, как сейчас. Когда Раймон уйдёт, она обязательно выдаст себе нужную порцию полагающихся внушений, – я полагала… я полагала, что вы здесь ради сына, это ведь… вполне оправданно и достойно.

– Это не было бы ни оправданно, ни тем более достойно. Использовать такого человека, как он, ради собственной выгоды, я бы не смог. Конечно, я очень хотел помочь моему сыну, однако я сознавал тяжесть его преступлений. Я проклинал себя, что не смог его уберечь от всего этого… Но разве это не подло – использовать кого-то вот так? Ради того, чтобы помочь, пусть и своему ребёнку, использовать человека, который был так добр с самого нашего знакомства. Знаете, в мире не так много существ, которые бы с радостью помогали мне. Вито Синкара – один из них. Но не из-за взаимопомощи или долга я нахожусь с ним рядом. Я говорил вам про обещание. Когда-то я пообещал себе, что больше никогда не привяжусь к краткоживущему, не хочу такой боли. Но потом, потеряв сына, я о многом думал, многое переоценил. И дал себе уже другое обещание – ценить счастье, пока оно есть у меня – теперь я знаю, как оно скоротечно. Ценить в том числе и глазами их, краткоживущих, решивших впустить в свою жизнь нас. Пусть он называет наши отношения партнёрскими, пусть он не чувствует то, что чувствую я, я хочу просто быть рядом и давать ему то, в чём он так нуждается. Ему нужна семья – значит, у него будет семья. Если только с Лораном всё… образуется, на что я очень надеюсь.

Дайенн потрясённо сглотнула.

– Да, наверное, я… стала жертвой каких-то своих предубеждений. Хотя, когда я в день нашего приезда увидела вас рядом за столом, я подумала… не рассуждая о любви или каких-то подобных материях… просто подумала, что вы хорошая пара. Что подходите друг другу. Хотя это и может показаться странным.

– Просто вы так сказали… Вы ведь знаете его дольше, чем я… Скажите… Может ли быть моё отношение к нему слишком… обременительным?

Дайенн окончательно растерялась.

– Я… Ну, по правде, я б не сказала, что я его хорошо знаю. Дольше, чем вы, где-то… на десять дней. И мы… как-то соприкасались исключительно по работе, говорить по душам нам не случалось. Я с трудом могу представить себе его образ мыслей. Но мне кажется, вы… вы и Лоран ему… более чем дороги. Жизненно необходимы.

Эркена сел напротив Вадима, на столе перед которым лежало несколько старых газетных вырезок, на которые он смотрел отсутствующим взглядом уже в течении получаса.

– Я слышал о вашем брате. Конечно, об этом мало кто не слышал. Я соболезную вашему горю.

Вадим встрепенулся, словно выведенный из забытья. Как же он злился на Виргинию, когда только спустя год она сказала ему правду. И теперь злился всякий раз, когда кто-то заговаривал с ним об Элайе – эта правда повисла на нём слишком тяжёлым грузом. Да, спустя три года никто не ожидает от него безутешного горя, любой боли свойственно всё-таки угасать со временем. Но от этого не легче говорить о живом, как о мёртвом.

– Прошло три года. Сейчас уже гораздо реже можно… ожидать, что на моё имя среагируют именно так, вспомнят и спросят что-нибудь о нём…

– Я совсем не это хотел сказать, извините. Я понимаю, что многие притворно жалели вас, что вы брат знаменитого преступника. Но я не об этом. Я о том, что вы потеряли брата.

– Спасибо. Но вообще-то я тоже не об этом. Люди всё реже напоминают мне об Элайе, и… на самом деле это хорошо. Разлуку нужно однажды просто принимать. Я не смог принять её в первый раз, теперь же мне… легче, если можно так выразиться. Хотя мне по-прежнему приходится напоминать себе не говорить о нём как о живом. Кажется, как бывает это у детей, что он просто уехал – так далеко и надолго, что едва ли вы увидитесь когда-нибудь ещё. Наверное, я научился этому от Уильяма и Гани, своих братьев, ещё в детстве. Их мать вместе с сёстрами улетела на новую планету, а вскоре и с отцом они расстались на долгие годы, он всего несколько раз их навещал… Я много думал о том, как это – знать, что где-то далеко у тебя есть родной человек, но ты не можешь его увидеть, он жив, но словно… словно за некой гранью…

Виргинии, что ни говори, легче. И это не какая-то обида, ей действительно легче, она и сама понимает, характер такой. Она могла целый год лгать ему – может и кому угодно. Нет, конечно, нет нужды снова напоминать себе, для чего это нужно. И нужно будет, наверное, вечно – даже если Элайя однажды сможет тайно вернуться на Корианну. Хотя может, Виргиния к тому времени и удобоваримую легенду сочинит о его чудесном спасении, с неё в принципе станется…

– Быть может, это потому, что обстоятельства гибели вашего брата… очень загадочны. Нет тел, и обломков корабля так мало, что сложно восстановить картину произошедшего. Много противоречий, много того, что так и не было объяснено. Не удивляйтесь, я читал об этом деле… всё, что мог, живя здесь, достать. Простите великодушно этот интерес, он не из-за скандальности дела, он потому, что меня всегда интересовали тайны. Необъяснимые, необъяснённые дела, в которых много странного… Я коллекционирую секреты. Поэтому я кажусь странным, потому что коллекционирую секреты, которые не приносят мне ни кредита, зато приносят порой неприятности.

– Вы этим напоминаете мне одного хорошего человека в моём прошлом, – улыбнулся Вадим.

– Какого же?

– Вы, может быть, слышали о нём, но едва ли могли встречаться. А жаль. Мне кажется, он понравился бы вам. Нарком Феризо Даркани у меня на родине, на Корианне.

– Этому человеку тоже нечасто сопутствовала удача? – Эркена тоже улыбнулся.

– Бывало по-разному. Он проиграл в одной очень важной борьбе в своей жизни, но победил в другой… Он был хорошим человеком… и более. Он стал символом.

Эркена явственно пытался справиться со смущением.

– Я понимаю это. Моя мать говорила, что… наверное, у каждого человека есть в душе задатки героя, и какой-то потенциал, который может стать новым солнцем большой или хотя бы малой величины, просто не к каждому бывает так щедра судьба, чтобы дать шанс проявить эти способности. Счастлив, конечно, тот, кто получает такой шанс. Он становится богом. И счастлив тот, кто увидел в ком-то бога, смог прикоснуться к его свету… Вам неприятно, что я говорю так?

– У меня на родине не любят слово «бог».

– И вы неверующий, так? Но вы можете называть это другим словом. Тем, которым назвали – символ.

– Даркани… конечно, был обожаем своим народом. Но он не этого хотел. Он всегда говорил, что ставить человека выше идеи, персоналию выше того смысла, который составляет её величие – значит убивать эту идею, этот смысл. Худшее, что можно сделать в отношении великого – свести к тупому поклонению личности всё то, что он после себя оставил.

Эркена покачал головой.

– У великой идеи, великого деяния всегда есть лицо. Лицо, тело, голос конкретного человека. Разумеется, люди любят такого человека за его дела… но ведь любят, и им нельзя это запретить. Поймите, у идеи как таковой нет ни рук, ни ног, ни голоса, чтобы говорить среди людей. Ей всегда нужно говорить через кого-то. Только так идея станет близка к людям. Я говорю – идея, моя мать говорила – бог, но разве это не одно и то же?

– Нет.

Бракири удручённо вздохнул.

– Я не всегда понимал то, что говорила моя мать. И возможно, я понял её неправильно… Но она говорила: «Бог приходит в людях. Только в людях. Только так мы можем к нему прикоснуться, и никак иначе. Только так он может сказать нам то, что хочет сказать, дать то, что хочет дать. И только так мы можем дать ему свою любовь». Я понял это так – бывает, то, что говорит, чему учит, к чему призывает человек – прекрасно, правильно, необходимо. И это бог говорит через него. И вполне нормально любить его за это. Любить именно сейчас, когда он, в этом человеке, с нами рядом. Потому что никакого смысла нет пытаться услышать или полюбить бесплотного бога, который где-то там. Любой человек рядом с нами может оказаться богом. Хотя бы немножечко богом. И если мы будем слушать его, благодарить за сделанное добро, поддерживать свет в нём всеми силами… это лучшее, что может быть. Вашего брата… многие тоже почитали как бога. Многие благодарили, и благодарят поныне.

– Алварес! – в гостиную вошёл Вито, кривясь то ли от чая с лимоном, то ли от услышанного, – я там эти вырезки держал не для того, чтоб ты мог перечитать и сидеть опять трепать себе нервы, а потому, что мне некоторые фамилии оттуда по одному делу нужны… Эркена, пытаешься вербовать себе адепта? С этим бесполезно.

– Синкара, я много раз говорил, что сам я не адепт этой веры. Не со всем из того, что говорила моя мать, я согласен, и очень мало того, что…

– Что ты вообще понял в том, что она несла, да-да. Я же шучу, ты почему не понимаешь образных выражений? Алварес, думаю, понимает. Ну, то есть, обычно он у нас примерно такой же зануда, как ты, но вот в подобном диалоге он чаще всего способен вычленить главное ценное зерно. Что, в конце концов, из каких бы причудливых оснований люди ни проповедовали внимание и любовь к ближнему, лишь бы проповедовали и лишь бы внимали. Ну, кому-то так особенно повезёт, если в нём увидят это самое… проявление света, добра и смысла в этом мире, особенно если это женщина, и… бог выражается физически, и любовь выражается физически, вотэто я понимаю.

– Синкара!

– Я не сказал, вроде бы, ничего оскорбительного. Твоя мать действительно была… незаурядной и, как минимум, поэтически одарённой женщиной. Зрящие совершенно правы, говоря, что она умела видеть красоту. Красоту, смысл, бога в человеке… Минимум один раз она это, я так понимаю, доказала.

Эркена вскочил. Вадим уже до этого заметил, что в минуту волнения акцент у него становится особенно сильно выражен.

– Господин Синкара, я прошу вас не употреблять таких намёков о…

– И я думаю, я могу понять, почему она называла богом его. Не она первая.

– Господин Синкара, я очень прошу вас не рассуждать вообще о моём отце.

Люсилла проснулась посреди дня, потому что чутким слухом природа её точно не обидела. Даже сквозь сон – приятный сон о том, что они с Лораном вместе, законно, официально, рядом с его отцом и отчимом, которые больше не против, и их дочка просит немного подержать на руках младшего братика – она расслышала тихий плач. Мгновенно подскочила и была рядом, на подлокотнике кресла, в котором свернулся клубочком Лоран.

– Из-за кого? Отец, Элайя?

Он закивал, не разжимая губ. Казалось бы, пойми, насчёт кого.

– Я знаю. Лоран, я даже не могу тебе обещать, что твоя боль однажды пройдёт. Я не знаю этого наверняка. Бывает ведь очень сильная привязанность, и очень большая несправедливость, и действительно нестерпимая боль. Мне так жаль. Просто помни, что ты не один. И… однажды, я думаю, хотя бы что-то такое случится, что поможет тебе. Что сделает боль хоть немного меньше. Ну, например, ты уверуешь, что их души в раю… Почему бы не способ? Наверное, что-то такое обязательно должно существовать.

– В раю… В каком раю, Люсилла? Никакого рая недостаточно… Это не оправдание, не утешение. Я думал, что пройдёт время, и мы когда-нибудь встретимся, пусть он и не хотел этого, вернее, для него это было не так важно. Но я хотел просто его видеть, хоть иногда. Я понимал, что у нас совершенно разные пути, понимал, что он слишком другой, слишком необычный для меня, для того, чтобы быть рядом… Но я никогда бы не подумал… Это такая глупая, такая нелепая и неуместная мечта – а может, они там все ошиблись? Может, они все просто ушли куда-то? Может, ему удалось сбежать? Но я знаю… Умом понимаю, что нет его больше. Почему так? За что ему всё это было? Сначала болезнь, лишившая его детства, почти лишившая шанса на нормальную жизнь, а потом… потом жизнь бросила его в такие жернова – и перемолола. И всё-таки уничтожила. Видать, и правда проклятье на его семье – умирать так рано, так немыслимо рано…

– Ну, перестань, – Люсилла гладила его по волосам, – нет, всё возможно, может быть, и проклятье, но вообще, знаешь… герои редко умирают своей смертью… Но ведь он прожил жизнь так, как хотел её прожить… то есть, так, чтоб не пожалеть, правда? Может быть, конечно, он много чего ещё мог сделать, но и то, что сделал – он гордился этим, его это радовало. В том числе то, что он помог тебе. Ты был частью его радости, пусть тебя это утешит как-то.

– Знаешь, с тех пор, как мы вместе, я всё чаще думаю о нём. Не могу не думать. Думаю о том, что ты понравилась бы ему, не могла бы не понравиться… И я так хотел бы… Чтобы ты его увидела, чтоб сама узнала его, не по моим рассказам… И чтоб всё наконец действительно было хорошо. По-настоящему хорошо, без новых подлянок судьбы, хватит уже, неужели мы не заслужили просто человеческого счастья? Разве мы мало страдали? Разве не бывает такого, чтоб больше не страдать? Чтобы закончились эти споры с отчимом, ну или ладно, пусть не закончатся, такой он человек, но чтобы были по другому поводу, о какой-нибудь ерунде, но чтобы он принял тебя как мою жену, чтобы признал раз в жизни вообще, что тоже ошибается… Чтобы у нас была общая спальня, чтобы мой отец носил на руках мою дочку… И чтобы Ва… Элайя, Элайя… был жив, пусть жил бы где угодно, может, со своей семьёй, но иногда приезжал в наше поместье, чтобы мы сидели за столом и вы пили чай, или что-то крепче… Чтобы мои дети могли вживую поблагодарить того, кто меня спас…

Люсилла подняла его лицо за подбородок.

– Эй, помнишь, я говорила, что мечтать, верить – это совсем не глупо? Если бракири – торгаши, каких во вселенной мало, и точно знают цену всему, чему угодно, то это не значит, что они ни во что не верят. Ну, я не эталон… Но всё-таки во что-то верю и я. Какими бы мы материалистами себя ни изображали по жизни, это что-то такое, что в крови, в подкорке. Я же бракири, я не могу не верить. Так вот, и то, о чём ты сейчас говоришь, как о немыслимой мечте – оно исполнимо. Ну, хотя бы отчасти. Надо верить. И прилагать некоторые усилия. Этих двух компонентов обычно бывает достаточно. И… тебе ведь всего девятнадцать, вот повод найти несомненный плюс в том, что вы живёте по триста лет. В 2462 тебе будет всего 178, кажется, лет… Совсем даже не старость по вашим меркам, расцвет сил и трезвая память.

Лоран моргнул заплаканными глазами.

– Почему ты это говоришь?

– Потому что какое-никакое, но это то, что у тебя точно есть. Во что бы в остальном лично я ни верила, есть у нас вещи, в которых не принято сомневаться. Так что постарайся дожить, вот тебе и цель стоящая.

– Люсилла… Что будет в 2462 году?

– Следующий День Мёртвых, конечно. Ты сможешь снова встретиться с Элайей.

Он посмотрел на неё долгим, задумчивым взглядом. Потом обнял, крепко прижимая к себе.

– Я люблю тебя. Спасибо, что ты есть.

«Определённо, вот должна была, в свои годы и на своём посту, быть дальновиднее, что ли… – Дайенн изо всех сил изображала, что дремлет, прикорнув, на плече Вадима, это было лучшее, что она могла сделать, чтобы держать под контролем своё состояние, – должна была, отправляясь в чужой мир, как-то побольше узнать… о химическом составе той пищи, с которой там столкнусь… Ну да, конечно, я думала, что мы сюда совсем ненадолго… Но если не чай, то какое-нибудь мыло с этим проклятым инари в гостиничном номере мне могло встретиться! А там этот непеталактон, именно с той конфигурацией хирального центра, к какому у нашей нервной системы… почти никакой сопротивляемости нет… Ну, кто ж мог знать! Про некоторые бракирийские растения я читала, конечно, после истории с ничилином, да вот только инари не с Бракира завезённое, а местное, экалтинское… Это им крупно повезло, о да, для них это вкусоароматическая добавка сродни тому, как для людей ваниль, милая мелочь, очень перспективная для экспорта… Ну, а если они как-нибудь ненароком узнают, как это действует на нас – могут свой экспорт ещё интереснее увеличить… Ну, какой-нибудь… Напиток Любви, или ещё замысловатее назвать… Не действовало, кажется, только насчёт Раймона, видимо, потому, что он у меня… ну, как-то не очень воспринимается как мужчина…».

– Алварес, мне действительно жаль, что ты увидел эти вырезки. У меня не было такого намеренья.

– Вито, я не понимаю, зачем ты это говоришь.

– Потому что я затылком твою рожу вижу.

«Он переживает… На самом деле переживает, хотя и говорит об этом так нарочито небрежно, словно в раздражении. Ему и правда неприятно это слышать. Он ведь сам потерял не только братьев, но и родителей. Но лучше я сейчас ничего говорить не буду… Вообще ничего… А то заодно и глупость какую-нибудь ляпну…».

– Мне жаль, что моя рожа доставляет тебе беспокойство, но это ненадолго, потерпи уж до космодрома.

Эркена сказал что-то Вито по-бракирийски, между ними завязалась короткая перепалка – впрочем, в том, что это именно перепалка, нельзя было быть уверенным, язвительные и резкие интонации в речи бракири – гораздо более естественны, чем, скажем, у землян или минбарцев. Дайенн снова рассеянно подумала, что в их взаимоотношениях, по правде, вообще сложно что-то понять, но как ей показалось – взаимоотношения эти хорошие, и ближе даже к дружеским, чем к партнёрским. Она уже слышала, что, кроме самого по себе естественного благорасположения к человеку, честность и принципиальность которого, конечно, удивляют, но ведь и могут быть удобны – пригодится иметь среди хороших знакомых того, кто держит обещания, не нанесёт удара в спину и не ищет во всём выгоды, Вито так же испытывал к Эркене признательность за некоторые их совместные дела, в частности, за то, что немалыми стараньями Эркены в том числе те, кто был виновен в гибели семьи Синкара, понесли наказание.

– Алварес, ты знаешь прекрасно, что это глупо. Переживать тебе никто не запрещает. И это не запретишь. Хоть сто лет. Это семья, это понятно. Я даже рад, по правде, такому свидетельству, что тебе тоже ничто человеческое не чуждо, что ты имеешь какую-то сентиментальную привязанность к родственникам, несмотря на своё специфическое воспитание.

– Синкара, прямо скажи, что хочешь вывести меня из себя, и хватит про специфическое воспитание. Я смотрю, вам нравится сначала изображать меня бесчувственным монстром из-за того, что я из мира с другой системой ценностей, а потом доказывать мне, что я всё-таки хороший в вашем личном особом понимании. Если хотите подискутировать со мной на идеологические темы, найдите другой повод, а не моего брата.

– Ты винишь себя. Я говорю, что это глупо и это путь в никуда, потому что я сам по этому пути шёл. Но как я должен был понять, что я ничего не мог сделать, что у меня не было поводов ослушаться рекомендации отца и вернуться тогда, и что если бы я погиб вместе со всеми, я б им лучше этим не сделал, и что ненавидеть себя за то, что один из всей семьи выжил – это очень, очень глупо, так и ты должен понять, что, когда твоего брата похитили, ты был таким же птенцом, как он сам, и ты не мог это предотвратить, ты, допустим, мог всё бросить и отправиться на его поиски, но это не было б залогом их результативности, и ты, как и я, не умеешь творить чудеса. Я понимаю, есть себя поедом – это кажется очень правильным в таких случаях, все так делают, но никакого смысла в этом нет. Если бы ты мог заплатить чёртовой кучей своих нервов и что-то этим изменить – тогда хорошо, конечно, но никому твои нервы в оплату не нужны, и вообще таких сделок не существует.

Дайенн мысленно взмолилась – похоже, эти двое совершенно не заинтересованы в спокойной атмосфере в дороге до космопорта, и без скандала не расстанутся. Но Вадим неожиданно сказал:

– Вообще-то, ты полностью прав. И в том, что я винил себя, и в том, что это глупо и я должен это понимать. Ты был младшим братом, и свои причины для вины нашёл, я тем более – я всегда ощущал себя старшим, хотя и это тоже глупо – мы с Элайей родились в одну ночь, и на Корианну он прибыл гораздо раньше меня, так что это скорее он должен был вести себя со мной покровительственно, а я – смотреть на него и учиться. Вот только Элайя совершенно к этому не был склонен. Он приучил меня к тому, что я старший, что он мне доверяет, он всегда ждёт от меня помощи – кто б понял, почему. Я давно и хорошо понял, что я не имел возможности предотвратить то, что случилось. Я-то знал, что не старше, не умнее, не способнее. Но он-то считал так, он-то почему-то ждал от меня всегда помощи и защиты, вот это меня мучило. Я всё время пытался понять, что происходило с ним, как видел он и почему он так видел.

– Ты знаешь прекрасно, что это невозможно. И заниматься подобными мысленными упражнениями – ещё одна твоя пагубная глупость. Ты не обязан уметь объяснить себе все странности Элайи только потому, что он твой родственник и ты, видите ли, обязан понимать все его навязчивые идеи, а иначе ты плохой брат. Мало ли, что он вбил себе в голову. Он десять лет жил без тебя, ты не воспитывал его и отвечать за него не обязан. И было некрасиво с его стороны приучать тебя к тому, чтоб отвечать.

Кажется, Эркена сказал что-то в ключе, что Вито не должен так рисковать своей черепной коробкой, потому что он всё-таки за рулём и от него зависят жизни других.

– Ему это было необходимо, чтобы выжить, справиться…

– А от чего такого ему приходилось выживать на мирной гостеприимной Корианне? Ты прилетел туда в чужой мир – и смог там прижиться, перестать бояться и полюбить этот мир так, что иногда твои коммунистические проповеди невозможно слушать. Почему он не смог? Что за такие серьёзные внутренние проблемы, что серьёзнее твоих и моих?

«Надо было сказать Раймону истребить в доме мух… Какая-то из них здорово покусала Вито…».

– Хотя бы то, что он телепат и телекинетик.

– И, ты, не телепат и не телекинетик, должен был помочь ему с этим справиться? Тебе не кажется это несправедливым ко всем – к его матерям, к учителям, друзьям, всем, кто был у него до тебя? Они, значит, не смогли помочь, а ты должен смочь?

– Вито, ты чего хочешь? Просто чтоб я нашёл другого виноватого вместо себя?

– А хоть бы даже и так. Всяко лучше, чем если ты.

«Он пытается помочь. В своей, неуклюжей манере. Хочет, чтоб Вадим разозлился на Элайю, всё же более здоровое, чем продолжать бередить себе душу при любой возможности… Только вот Вадим не сможет…».

– Знаешь, я и это пытался. Ну, я говорил тебе об этом – как я зол был на Элайю Гроссбаума, как зол, наверное, до сих пор. Это ведь понятно, что Элайя смотрел своему спасителю в рот, каждое его слово воспринимал как безусловный авторитет. Он убеждал себя, что он не такой, как все, что никто здесь его не поймёт… Да, ведь были основания – и его дар, который для Корианны большая редкость, и его проклятая болезнь, которая вообще кого угодно невротиком бы сделала… Матери поэтому и не лезли к нему особо, Виргиния говорила, что сама была не подарком, а от религии он сам отойдёт, как перебесится и нормальные юношеские увлечения появятся, Офелия тоже верила, что просто трудный возраст, это он просто в пику окружающим так самоутверждается. Когда всё это случилось… когда Элайя пропал… Моя мать как-то сказала в сердцах, что лучше б Виргиния и Офелия давали ему меньше воли, были б построже, по крайней мере, в эту поездку на Марс точно не отпускали… Пусть бы имел реальные поводы считать жизнь несправедливой. Тогда вообще очень много чего было сказано… не самого хорошего и справедливого порой. Ганя и я упрекали Виргинию и Офелию за то, что так попустительствовали этой дружбе, и ладно Гроссбаумы, они хотя бы понятно, что делали в этой семье, но мистер Гарибальди… Мало ли, что он когда-то знал его отца, бабку… Не такие уж задушевные у них были отношения. И я много чего сказал мистеру Гарибальди – в тот единственный раз, когда говорил с ним, после я просто отказывался говорить с ним когда-либо ещё в жизни, все разговоры вела Виргиния… Что деньги сделали его самонадеянным, он вообразил себя, видимо, не только хозяином Марса, но и хозяином всей галактики, и надеялся, похоже, увлечь Элайю роскошью своей жизни, да вот что из этого вышло. Что его люди что-то плоховато ищут Элайю – понимал, конечно, что искать одного подростка в огромной вселенной, где ещё столько мест, где нет закона, нет влияния Альянса, это как иголку в стоге сена… Потом я узнал, что самому мистеру Гарибальди очень даже знакомы горести, связанные с детьми – его старшая дочь исчезла много лет назад, не так, конечно, как Элайя, сама сбежала из дома – она полюбила, а отец не одобрил её выбор, что-то в этом духе… она написала отцу прощальное письмо и больше он не видел её никогда. А сын, хоть и, говорят, гений – инвалид с рождения, его даже мало кто видел.

Эркена кивнул.

– Действительно несчастье. То, что он вообще родился – чудо, но сложно таким чудесам радоваться. Сейчас мальчик, кажется, ровесник Лорана или чуть младше, а вокруг него денно и нощно свита врачей.

– Сколько ж было его родителям, когда он родился? – присвистнул Вито, – иногда меня земляне удивляют…

– Ну, для его родителей это тоже было сюрпризом. Но, хотя их предупреждали, что ребёнок вряд ли родится здоровым, если вообще выживет, для них, после потери дочери, это было…

– Утешением?

– Ну да. Отвергнуть такой божий дар они просто не смогли.

– Верно, да ведь и кому-то нужно всё оставить, – покачал головой Вито, – инвалид не инвалид, но наследник.

Лорану пришлось проявить немалую настойчивость и красноречие, которого он от себя не ожидал, чтобы убедить Люсиллу, что сколачивать люльку – это работа для него, а не для неё. Теперь Люсилла, сидя на крыльце, чистила грибы и любовалась им – без рубашки, чтобы не стесняла движения, с заплетёнными волосами – тоже чтоб не мешались – он выглядел, по крайней мере, в её глазах, таким серьёзным и взрослым…

– Ты там в моём чертеже действительно всё понимаешь? Он как-то, на мой взгляд… не слишком и на чертёж похож. Хотя я старалась.

– Жаль, я с трудом могу представить, как должна выглядеть люлька, – улыбнулся Лоран, – свою не помню.

Люсилла мечтательно мурлыкнула, пытаясь представить себе маленького Лорана. Сегодня утром она снова смотрела на их документы и подумала об этом.

– Твой отец настоящий молодец, сумел вырастить ребёнка сам. Будь я мужчиной – я б с ума сошла, наверное, в этой ситуации.

– А в чём разница?

– Ну ты!..

– В смысле, я не настолько хорошо знаю, как это в моём мире происходит, только по рассказам отца, но я имею в виду, у нас грудного вскармливания, как у вас, всё равно нет.

– Ну да, ты говорил.

– И тебя это не пугает?

– То, что придётся кормить малышку кровью? Не, не пугает. Тем более что ей, по идее, моя кровь должна подойти, я ведь ей мать, моя кровь её и сейчас питает. Молока у женщины, знаешь ли, может не быть, а кровь всегда есть.

– Ты ещё так молода…

– Твоя мать, вроде бы, была немногим старше? Так, вот только не надо снова про то, что она умерла. Я умирать – не собираюсь. То есть, когда-нибудь умру, конечно, но не сейчас. Я же тебе, кажется, уже запрещала смотреть на меня так, словно уже видишь меня в гробу с веночками?

– Запрещала, – улыбнулся Лоран.

– Ну вот. Ждать совсем немного осталось, после этого я смогу выбираться в город на разведку. Я б и сейчас попыталась, но боюсь, с пузом я приметнее, чем без пуза. Жаль, конечно, уже давно душа просит холодильник, но надо быть благоразумными. Хорошо, если тебе кровь вексов и правда подходит… Завалить векса – это, правда, дело непростое…

– Да его не обязательно заваливать, они часто запутываются рогами в ветвях, кусай и пей. Потом отломить несколько веток, он освободится и умчится радостный, до обидчика ему и дела нет. Тем более что, кажется, они боли и не чувствуют особо.

Люсилла заправила под косынку выбившуюся прядь и приготовилась к новой лекции о флоре и фауне Экалты.

– Это сильные звери, они очень похожи на таких же на Бракире, потому их и назвали тоже вексами. Цвет только другой, шкура более пятнистая, ну и рога по форме отличаются. Но опасные в той же степени, в брачный период они дерутся в мясо, причём не только самцы с самцами, но и самки с самками. Видел, какие шрамы на шкурах? С обычным охотничьим ружьём против векса и думать нечего, в старые времена, говорят, они могли с десятью стрелами убежать, и ничего. Против них с топором или рогатиной выходили, и это дело для смелых, потому что ещё неизвестно, кто кого… Это было одной из высших охотничьих доблестей – добыть векса, конечно, только если дело происходит зимой.

– Почему?

– Ну ты гений зоологии! Потому что зимой ветви деревьев более хрупкие, да и вексы, из-за брачного периода, злее, они реже вот так запутываются в ветвях. Нет никакой доблести зарубить запутавшегося зверя, так что если охотник принесёт векса летом или весной – над ним все будут смеяться, а вот если зимой – уважение обеспечено.

– Выходит, я трусливый охотник.

– Ничерта подобного. Ты же не только не убиваешь зверя, а даже свободу ему даёшь. Не, мы тут совершенно точно в куда более выгодном положении, чем было у тебя в детстве. Тепло, еда есть…

– Там в домах тоже тепло было, люди, которые жили до нас, оставили печки, а кое-где и тёплые вещи. Для матери отец ловил рыбу и птицу, иногда находил выброшенных морем больших моллюсков – они в таких северных широтах не живут, но течением их часто относит, их мясо очень вкусно, а в раковинах можно найти жемчужины, которые потом можно выменять на что-то полезное. Раковины некоторых из них тоже ценятся. Ну, и им помогали живущие там монахи, делились пищей, вещами… Когда мать, из-за беременности, не могла давать отцу свою кровь, и потом, когда родился я, а она умерла, нам помог выжить один из этих монахов – его кровь была похожа на человеческую, потому что он происходил из какого-то особенного рода, был довольно сильно похож на землянина, у него была густая борода… Но долго так продолжаться всё же не могло, отец понял, что нужно уехать туда, где будет легче найти пищу для меня, где больше людей. Когда мы растём, нам нужно питаться чаще, чем взрослому ранни. А на Минбаре, по крайней мере, в тех широтах, людей мало…

Люсилла брезгливо отбросила в траву гриб, который с её точки зрения был недостаточно хорош.

– Наверное, всё же жаль, что вы не смогли остаться на Минбаре, я слышала, минбарцы народ деликатный, вас бы там не обидели. По крайней мере, там с тобой не случилось бы того, что случилось.

– Ну, мы этого точно не знали. Да и… нигде не любят чужаков. На людей мы хотя бы больше похожи внешне, в человеческих колониях затеряться легче.

– Ну да… Да и люди вам хотя бы подходящая пища… Ну, хорошо, что хорошо кончается, и хорошо, что ты попал сюда. Здесь не рай, разумеется, но ты гражданин, и не рядовой при том, может быть, конечно, ты и там мог когда-нибудь хорошо устроиться… Но как по мне – ведь именно здесь вы с отцом перестали прятаться. Это должно было когда-нибудь произойти, это правильно, это хорошо… Да, знаю, и это говорит преступница, которая в своей жизни очень много лгала, в том числе выступала под чужими именами, если было надо. Но как бы я хотела, чтобы нам такого делать не пришлось…

– Под настоящими именами нас вряд ли где-то поженят.

– Да может, где-то и поженят, не везде же имя твоего отчима имеет такое влияние. Но туда, где не имеет, ещё добраться надо… А мне хотелось бы, чтобы под настоящими. Мне нравится твоё имя. Я тут смотрела на твоё свидетельство о рождении… Я не умею читать по-минбарски, даже не знаю, что из этих значков что означает… В смысле, понятно, там на земном дублируется…

– Хочешь, могу научить. Я сам его совсем немного знаю, насколько отец научил.

– Мне раннийский понравился, – Люсилла с мечтательной улыбкой потёрлась щекой о круглую, упругую шляпку гриба, – красивый, такой… мягкий и серьёзный. Наши дети обязательно должны его знать. Знаешь, мне вдруг подумалось – замечательно бы было, если б один день мы говорили на земном, другой на бракирийском, третий на раннийском. Так я чувствовала бы, что нас ничто не разделяет. Мне хочется знать всё то же, что знаешь ты. И меня безумно возбуждает твой акцент…

– Чёрт возьми, сколько ж времени потребуется, чтоб я от него избавился!

– Когда-нибудь избавишься. Но вообще – он красивый, тебя не портит. Ну-ка, дай посмотреть, что у тебя получилось…

Люсилла восторгалась получившейся люлькой (высказав, правда, замечание по поводу неровности одной из перекладин – ну да чёрт с ней, с эстетикой, будем считать, это дизайнерский ход такой), гладила – хорошо ли они отполировали древесину, не посадит ли малышка занозу, нюхала – всё же хорошо она материал выбрала, до чего приятный запах, всё ещё такой свежий, успокаивающий, так навевает мечтательную дрёму, а Лоран смотрел на неё и думал, что самым страшным для него сейчас оказалось бы проснуться. Обнаружить, что всё было сном, что он всё ещё в колонии, а может быть, ещё раньше… Определённо, Люсилла права, всё оказалось к лучшему. Стоило, наверное, пройти через всё это, чтобы сейчас быть здесь, с ней, смотреть на собранную собственными неумелыми руками люльку и вопреки обстоятельствам надеяться, что всё будет хорошо – потому что этому она учила его, все эти почти три года, что они знакомы.

– Я знаю, тебе страшно, – говорила она ему тогда, в ночь перед их выпускным, – не спорь только, я не собираюсь тебя за это осуждать. Это нормально, что страшно, мне тоже много раз бывало страшно. Я знаю, что тебе не хватает веры в то, что у нас всё получится. Ну, так у меня займи. Я – буду верить. Даже если будет казаться, что всё против нас. И ты хотя бы притворись, что веришь. Чем лучше притворяешься, тем скорее судьба обманется и всё в самом деле получится. Знаешь, многие вещи получается взять нахрапом и наглостью.

– Просто переть напролом? – улыбался он.

– Ага.

– И мы просто возьмём документы и свои вещи и просто уедем, не дожидаясь отчима, и никто не посмеет нас остановить?

– Ага. Увидишь, так и будет.

И в самом деле так и было.

Ранни вообще дышат реже и менее глубоко, чем эти существа, а тогда Лорану показалось, что он вовсе не дышит, что он затаил дыхание в тот момент, когда они все спустились во двор жилого корпуса, где состоялось торжественное прощание с ними и ещё двумя выпускниками колонии, всё то время, пока господин Игнато зачитывал свою торжественную речь, подходили с добрыми напутствиями учителя и ребята, которым ещё оставались здесь год и более – так он узнал, что он многим симпатичен, многие искренне волнуются за него, когда в его дрожащие руки легла тоненькая папка – его документы… когда Люсилла, звонко смеясь, грузила их скромные пожитки в арендованную ею машину…

Выдохнуть он смог, только когда они выехали за город, и вокруг засияли в лунном свете золотисто-розовые поля, перечерченные редкими тёмными перелесками.

– Вот видишь? Эй, а ну убери такое выражение с физиономии! Ты смотришь так, словно в любую минуту ожидаешь, что твой отчим выскочит прямо из-под колёс, как чёртик из табакерки! Да, понимаю, ты переживаешь. Ты всё-таки очень хороший мальчик, Лоран, не привыкший к таким вещам, как сбегать из дома, не слушаться родителей и всё такое. И сейчас тебе так не по себе в том числе потому, что ты, вроде как, обманул его доверие, улизнул у него из-под носа.

– Не знаю, так ли он прямо поверил, что я доберусь сам… Скорее, какие-то дела помешали ему за мной заехать. Он ведь у нас деловой человек, ты ж знаешь. А может… с ним что-то случилось?

– Ага, вот видишь, ты о нём волнуешься.

– Ничего не волнуюсь. По мне, так пропади он пропадом. Но это может отразиться и на моём отце.

Люсилла обернулась. Лицо её в свете огромной экалтинской луны – лун у Экалты было целых три, но две другие, меньше, редко были видны на этом полушарии – казалось белоснежным, слабо светилось.

– Я думаю, Лоран, вам очень повезло в том, что всё так получилось. Что вы попали сюда. И не из-за денег господина Синкара я так думаю, хотя и из-за этого тоже. Вы для него не игрушки. Это всё серьёзно. Ты, может, не понимаешь этого сейчас, конечно, но если известный и богатый бракири кому-то решил оставить своё состояние, заботится о нём так – это что-то значит. Меня-то и моя прежняя жизнь устроила бы, но мне несколько стыдно, что я отнимаю такую жизнь у тебя.

– Люсилла, перестань, почему я должен соглашаться с жизнью, которую мне навяливают?

– Не соглашаешься, да, и я этот авантюризм в тебе уважаю… Будем надеяться, и главная авантюра нам удастся, тогда…

Люсилла вдруг ударила по тормозам, потом развернула машину с развилки, на которой уже почти свернула.

– Глупость делаю.

– Что такое? Разве мы не по этой дороге быстрее всего попадём в Мелнаки?

– Да, по этой. От Ромеры идёт лучшая дорога к Мелнаки, но мы туда не поедем.

– Почему?

– Как по-твоему, твой отчим идиот? И я думаю, что нет. Он знает прекрасно, что в Мелнаки моя мать оформляла документы на меня, и вообще это город, в котором многое легко сделать. На его месте я б ждала нас там.

– Что же нам делать?

– Найти другое такое место, о котором он не знает, или по крайней мере, до которого не сразу додумается. Сейчас мы заедем в одно место, там у меня есть пара ребят, у которых кое-что моё заначено… Мы с тобой, конечно, были работящими мальчиком и девочкой в колонии и благодаря этому кое-что скопили, но этого может оказаться мало, нам всё-таки надо менять машины, да и купить много что. Так что – слава богу, кое-что мне осталось и от матери. Большинство её счетов были заблокированы, конечно, но не все. Да у меня и свои сбережения остались… Опять же, с ребятами потолковать будет полезно. А потом мы решим, куда поедем… То есть, кое-какие намётки я уже сейчас сделаю, а парни помогут с деталями – всё-таки я за эти годы от жизни немного отстала. Тихо, буду думать…

Он сколько-то времени любовался её сосредоточенным, серьёзным, таким милым профилем, потом раскрыл папку с документами.

Его свидетельство о рождении, выданное ещё на Минбаре – те годы, что он был сперва в плену, потом с Элайей, оно хранилось у отца, свидетельство о законченном среднем образовании и начальной профессиональной подготовке, выданное колонией… и его паспорт.

Он часто думал о том, что однажды станет взрослым, что у него появится документ, удостоверяющий личность – взрослый, серьёзный документ, такой, как у отца, отец рассказывал, как он его получил, это было большой удачей… по этому документу он был землянином, родившимся в маленькой далёкой колонии… И вот теперь он держал в руках собственное удостоверение личности. Паспорт гражданина Экалты, в котором было записано, что его зовут Лоран Синкара.

====== Гл. 5 Благословенная Лорка ======

– Ну, как там было, на Лорке?

Этого вопроса по их возвращении в отделении только ленивый не задал. Вадима это, честно говоря, даже немного злило.

– Ну да, сложно найти более подходящего человека, чтобы спросить, понравилась ли ему Лорка с её до сих пор сильными религиозными пережитками, – усмехнулся Г’Тор, как обычно заскочивший проведать коллег – он как раз сам вернулся из рейда, и обмен новостями предстоял долгий.

– Дело не в религии как таковой, – процедил Вадим, – есть религия, а есть тупость. Хорошо над этим смеяться, когда ты турист, а не едешь по служебной надобности.

Это был тот редкий случай, когда Дайенн, если уж честно, была с ним согласна. В первую очередь хотя бы, её обескуражило то, что предстоящие проблемы со жречеством им преподнесли в последний момент, неприятным сюрпризом.

Полиции как таковой на Лорке не было. Об этом Вадим и Дайенн уже знали – от Элентеленне и Илкойненаса. И наверное, в обществе, которое в течение пяти столетий жило по патриархальному родоплеменному укладу с абсолютным авторитетом жречества и невозможностью, по выражению Г’Тора, для рядового гражданина ни вздохнуть, ни чихнуть без оглядки на священные писания и благословение наставников, иначе и быть не могло. Не было гражданско-правового и уголовного кодексов – были заповеди Наисветлейшего и приказы Просветлённых Учителей, не было и полиции. Была охрана у важных административных и культовых объектов, была личная охрана у богатых и влиятельных лиц, были патрульные дружины – но этих последних было мало, только в крупных городах, они совершали обходы улиц два раза в ночь и один раз в день, имели полномочия задерживать правонарушителей, но на этом их полномочия и заканчивались. Дознание, судебная и исполнительная власть целиком принадлежали жречеству, гражданина, уличённого в преступлении, судили и наказывали в соответствии с двумя источниками, регламентирующими всю жизнь на Лорке – Драгоценным Кладезем, главной священной книгой лорканцев, где был отражён весь свод вероучения, и Свитками – летописями, где записывались, в том числе, все судебные дела. Как судили пятьсот лет назад – так судили и в 23 веке. Некоторые изменения начали происходить только в последние двадцать три года – с тех пор, как на Лорке, можно сказать, произошёл церковный раскол. Большая часть общества, нашедшая в себе честность сознаться, что устала от традиционного закоснелого уклада, поддержала реформу пророков Таувиллара и Савалтали, но полного единодушия и бескровных революций, разумеется, не бывает.

– Наше общество, вы должны понимать, очень отличается от вашего, – читал лекцию лейтенант Хеннеастан, вёзший их от космопорта к городу Раиммоасте, откуда они уже должны были пересесть до конечного пункта.

– От какого, простите, из наших? – улыбнулась Дайенн, – здесь представители трёх разных обществ, и поверьте…

– Я знаю, что минбарцы, среди которых выросли вы, уважаемая госпожа Дайенн, всегда уважительно относились к чужим религиозным воззрениям, и я знаю, что корианское общество, к которому принадлежит господин Алварес – это общество, подчинённое идеологии так же, как наше, только идеология эта не религиозная, – Вадим на этих словах возмущённо фыркнул, – и я знаю, что бракири, представителем которых является господин Эркена, всё то время, что наши миры знают друг о друге, уважали наши границы и не вмешивались в наше самоопределение… но понимаете, не для всех и не для всего это аргумент. Когда пророки Таувиллар и Савалтали вернулись в наш мир и выступили со своим откровением о необходимости реформ, их поддержало большинство… но не все. Так бывает всегда, вы должны понимать. Прошло ещё слишком мало времени, чтобы новое учение было принято повсеместно, чтобы сторонники прежней доктрины ассимилировались со сторонниками новой, если можно так выражаться… Примерно 20% нашего общества – под предводительством девяти из десяти Учительских Семей – отделились, образовав отдельное государство… Это скверно, но мы не можем совершать насилия в отношении их, достаточно того, что они отделились и прекратили свои акции…

– Терроризм? – вздрогнул Вадим.

– Прошу вас, ведь это наши внутренние проблемы. Они отказались от всяких контактов с иными мирами, на подконтрольной им территории и нет космодрома, поэтому вас это точно никогда не коснётся, и они сократили до минимума контакты с нами, поэтому и нам от них практически нет вреда. Со временем, мы надеемся, наше общество снова станет единым, а пока мы должны проявлять терпение. Но в данном случае печально то, что интересующий нас объект, где было совершено хищение, находится на смешанной территории.

– Смешанной? Это как?

Хеннеастан резко въехал в поворот, который в облаке дорожной пыли едва не пропустил – машина печально подпрыгнула на кочке, Дайенн не менее печально подумала, что уж что-что, а плохие дороги роднят бракири с лорканцами.

– В этом регионе находится слишком много храмов, памятников, хранилищ и других объектов, важных для обеих сторон. Ни одна бы не уступила. Чтобы прекратить конфликт, мы заключили перемирие, поделили влияние. Но сами понимаете, как это шатко.

– Политика, – рыкнул Вадим, – отлично… Этого нам для счастья не хватало…

– Пусть наши с ними позиции различаются, но и они, и мы признаём, что это угроза, требующая принятия срочных мер. Но если в общем мы достигли взаимопонимания, то в деталях…

Дайенн чувствовала, что эти «детали» ещё отравят им жизнь, и как в воду глядела. Высокий худощавый жрец в одеянии из ткани такой плотной и жёсткой, что казалась отлитой из металла, выслушал их, благосклонно улыбался, а потом заявил, что доступа на место преступления он им не даст.

– Вы не нашей веры. Мы не можем позволить подобного осквернения нашей святыни.

– Прошу прощения, – первой дар речи снова обрела Дайенн, – но как же вы хотите, чтобы мы расследовали преступление, если сами чините нам в этом препоны? Мы ведь не ясновидящие.

– Мы предоставим вам все материалы – записи осмотра места происшествия, списки пропавшего. Но мы не можем допустить вас в хранилище, это святое место для нашего народа, народ не потерпит такого святотатства – позволить вступить под священные своды тому, кто не чтит имени Наисветлейшего и не исполняет его законов.

– Поверьте, мы не причиним никакого ущерба, не нарушим никаких правил, – продолжала увещевать Дайенн, – мы просто сделаем свою работу, ничего более. Если вы проинструктируете нас, как нужно себя вести – разговаривать только шёпотом, например, или снять обувь на входе…

Жрец коротко покачал головой.

– Дело не в том, что вы сделаете или не сделаете. Вы иноверцы, вы греховны по определению.

– Зачем вы тогда нас позвали? – взорвался Вадим, – раз такие чистые – вот сами бы и расследовали, и искали преступника и похищенные у вас предметы вашей невнятной гордости!

Жрец тяжко вздохнул.

– Поймите, лично я против вас ничего не имею, но мне дорого моё место и ещё дороже моя жизнь. Я отношусь к так называемым «умеренным», но среди староверов есть и куда более радикальные, и им совершенно точно не понравится, если я допущу вас туда. Мне не хотелось бы, чтобы на моей совести были новые теракты и вооружённые стычки. Я сумел убедить их, что своими силами нам с этим не справиться, что угроза пришла из иных миров, в иные миры унесла похищенное – значит, из иных миров должна придти и помощь, на это моего авторитета хватило. В общем-то, эта идея нашла отклик в сердцах многих «умеренных», потому что если считать, что это сделал кто-то из местных… страшно даже подумать, что тогда будет, стороны начнут обвинять друг друга и недалеко до новой гражданской войны. Я взял на себя смелость заявить, что преступник, определённо, не мог быть лорканцем, хотя оснований для такого заявления, кроме просьб друзей ваших друзей, у меня нет. Но не просите меня о большем.

В следующие час-полтора Дайенн и Вадим имели возможность убедиться, что даром красноречия Джани Эркену природа не обидела. Пригласив ещё двоих храмовых служителей – судя по их хмурым лицам, куда менее «умеренных», чем первый – он убедил их, что святилище и так подверглось поруганию ввиду проникновения чужака-вора, и их визит ничего существенного не добавит, и выторговал возможность спокойно выполнить свою задачу для себя (лорканцы хоть и считали бракири глубоко грешными, «плотскими» и «продажными», всё же питали к ним некое формальное уважение) и Дайенн (стереотип о минбарцах как о расе, которая молится всё то время, когда не воюет и не спит, сыграл свою роль). Вадиму, как представителю безбожной Корианны, в посещении всё же было отказано, и он отправился в Судейский Дом, где хранились уже собранные материалы по делу – было их, разумеется, немного, так что ознакомление обещало не занять много времени, дальнейшее ожидание коллег жрец Синонтафер любезно предложил скоротать в его доме.

– Сложные ребята, – вздохнула Дайенн, покорно оборачивая голову широкой тёмной лентой, испещренной золотистой вышивкой – священными письменами. Лента была нестерпимо колючей, лоб чесался жутко, но это было не самым страшным. Строго говоря, женщинам в священные места такого ранга доступ вообще был запрещён, поэтому ей, как существу глупому и порочному по определению, предстояло пройти ещё не менее десяти очищающих обрядов, из которых омовение последовательно в горячей и ледяной воде было самым приятным.

– Многие сектанты моего мира заслуженно считаются настоящими фанатиками, – кивнул Эркена, которому тоже предстояло купание, – но им, конечно, далеко… Но кого действительно стоит пожалеть, это тех, кому здесь постоянно приходится иметь с ними дело.

Когда они встретились снова, смоляно-чёрные волосы Эркены ещё блестели, словно налакированные, и теперь он кусал губы, чтобы не чесаться – шерстяная ряса, в которую его обрядили, тоже приятных ощущений коже не давала.

– Всё же, должен признать, минбарцы вызывают у меня всё большее уважение, – прошептал он, – ваши ткани куда приятнее, вы не считаете, что служители бога должны испытывать непрерывные страдания.

– Вы ещё не всё знаете о страданиях, – Дайенн часто дышала, борясь с тошнотой после выпитого «очищающего напитка» – спасибо, ядом он для дилгар не является, но и ничем съедобным тоже, – да, пожалуй, они почти добились своего – не знаю, как мы сможем работать в таком состоянии…

– Приободритесь, госпожа Дайенн, они в таком состоянии – живут.

Вадим в это время рассматривал список похищенного – с описанием первичного осмотра, то есть, переводом оного на земной язык Синонтафер его уже ознакомил. Нечего и говорить – и осмотр этот, и фиксация его были настолько непрофессиональны, что информации практически не давали. «Погром великий», «святотатство» и «небрежение нечестивое» к делу не пришьёшь.

– Дело обещает быть непростым, верно? – как-то даже робко обратился к нему Синонтафер, когда они остались в комнате вдвоём.

– Было б простым – вы б справились и сами, разве нет? Дело даже не в том, что мы не знаем ни имени преступника, ни его примет, не имеем предположений, где его искать и где искать похищенное им…

– То есть, у вас нет никаких версий? – убито спросил лорканец.

– Этого я не говорил. Есть. Но она может рухнуть в один момент. Нам необходимо переговорить со всеми, кто нёс службу при хранилище в тот день, со служащими вокзала, машинистами и носильщиками… Как бы ни был силён и умён преступник, он не мог действовать один. Как я понимаю, вынести похищенное, тем более вывезти за пределы города он не смог бы в одиночку, некоторые из этих вещей по объёму и весу таковы, что их не спрячешь в карман.

– Будет скандал…

– Разумеется, будет. Они всегда неизбежны там, где слишком заботятся о внешней благопристойности. Но либо вы хотите вернуть утраченное и наказать злоумышленника, либо хотите сохранить лицо, выбирайте. Стойте, вот это – что? Мне требуется полное описание этого артефакта.

Синонтафер замялся.

– Оно существует только налорканском, и переводить на другие языки запрещено.

– Ничего, я немного знаю лорканский.

– Откуда?

– Тётя в своё время научила от нечего делать. Хотя бы что-то я там пойму.

Дайенн устало прислонилась лбом к каменной колонне.

– Ну разумеется. Чего ещё было ожидать? Они здесь прибрались! Расставили всё обратно по полочкам, убрали все осколки и обломки, пол вымыли… Стоит надеяться, не мыли стены, может быть, найдём хоть один отпечаток… Иначе ради чего я терпела все эти водные процедуры, окуривания и опаивания? Как так работать, господи, как?

– Может быть, господину Алваресу, по крайней мере, покажут фотографии места преступления или похищенных вещей?

Сопровождающий их жрец, дрожащий от восторга оказанной ему чести войти в хранилище (ему это не по рангу, но не пускать же чужаков одних, а всё старшее жречество неотложно занято) помотал головой.

– Фото и видеосъёмка в столь святом месте запрещены.

Дайенн поднялась, наверняка святотатственно отряхивая руки об одежду – заглядывание под стеллажи тоже не дало ничего нового.

– И как же вы надеетесь, что мы что-то найдём? Чудом?

– Постойте, – Эркена остановился возле одной из полок, – скажите, что это?

Жрец засеменил к нему.

– У нас сию реликвию называют Незакрывающимся Оком, что видело всё. Таких осталось всего три на планете, поэтому мы поместили их в надёжные хранилища…

– То есть, это записывающее устройство?

Жрец едва не захлёбывался священным восторгом.

– Не просто записывающее устройство! Просто видеокамеры, приборы слежения у нас есть, разные, в избытке… Это устройство особое, оно работает со времён прежних обитателей этого мира, что были столь греховны, что гнев Наисветлейшего стёр их с лица планеты, оно не нуждается в питании, оно никогда не ломалось, оно летопись, данная нам, величайшее сокровище…

– Странно, что он его не взял… Хотя – может быть, не заметил, может быть – оно ему и ни к чему, поважнее вещи есть… Вы знаете, как оно включается?

Жрец усердно замотал головой.

– Мне не позволено касаться священных реликвий. Только Посвящённые могут…

– Вы думаете, на нём могла остаться запись преступления? – Дайенн с любопытством разглядывала матово поблёскивающий серый шар с чёрной точкой-«глазом» – гладкие бока его были лишены каких бы то ни было стыков, кнопок, даже значков, что могло бы подсказать, как им управляют.

– Попытка не пытка, как говорят. Но вряд ли мы сможем просмотреть его сами. Какая-то инструкция к нему прилагается?

Этого жрец, конечно, не знал, об этом нужно спрашивать старших жрецов.

– Что ж, мы его, пожалуй, возьмём.

Жрец попытался протестующее пискнуть, Эркена снова поинтересовался, не считает ли он иноземцев ясновидящими или пророками господними, чтобы без всяких опорных материалов составить представление о произошедшем здесь, и в обнимку с шаром, довольно тяжёлым для своих габаритов, они вышли из помещения.

Вечером – на постой их определили в доме Синонтафера, гостиниц здесь не существовало в принципе – состоялось мини-совещание.

– Итак, что мы имеем… Ну, кое-что уже имеем. Преступник, судя по данным Ока – именно тот, кого мы ищем. Прямая рука, лицо в кадр, увы, и здесь не попало, ракурс вообще не самый удачный… Но мне кажется, это тот же тип, что на записях с камер у гостиницы. Рост, комплекция те же. В хранилище он вошёл один. Как ему удалось подойти и уйти потом с вещами, не привлекая ничьего внимания – этого мы, к сожалению, пока не знаем, во дворе хранилища у них камер тоже нет… это они вообще зря, да… Охрана там обычно тоже не стоит, двое служащих стоит во внешнем дворе, но они утверждают, что ничего не видели… То есть, они видели, как преступник прошёл во внутренний двор, подозрений он у них не вызвал…

Вадим окинул взглядом распечатки с размытой фигурой, по которой местами затруднительно б было установить даже расу.

– То, что он им на лицо не знаком – не повод для подозрений?

– Не повод, жрецу такого ранга, кто смеет уверенно направляться к хранилищу, вопросы задавать не принято. Раз идёт – значит, имеет право. Семья Просвещённого Учителя Яконессмера, одного из троих, кто имел допуск, очень большая, трое его сыновей служат в другом городе, здесь их никогда не видели. Может быть, отец передал пост одному из сыновей? Он, говорят, стар и болен, мог так поступить. К тому же, никто и не полагал, что он непременно войдёт в священное хранилище, он мог пожелать совершить молитву во внутреннем дворе, подобное допускается для назначенного наследника. Через три часа охрана сменилась, смена утверждает, что так же не видели, чтобы из хранилища кто-то выходил. Возможно, очень искусно врут, но лично я им поверил.

– Что же, получается, он улетел, ушёл подземным ходом, воспользовался телепортом?

– Любое из этих предположений может оказаться правдой, учитывая мощь и свойства тех предметов, которые он взял. Мы об этой мощи и этих свойствах имеем лишь приблизительное представление, он, возможно, знал больше. Он мог загипнотизировать охранников, стереть им память, повергнуть в кратковременный сон, мог стать невидимым, всё, что угодно. Он мог найти летающую платформу, на которой перелетел через стену – учитывая, что в этот отрезок времени попадает час Полуденного Моления, когда абсолютное большинство жителей города находится либо в храме, либо у себя дома и на небо не пялится, в небе мог пролететь косяк поддельных лорканских жрецов, никто бы не заметил.

Вадим мрачно хмыкнул.

– А Синкара ещё Зрящих называл детьми, которых ничего не стоит ограбить.

– На вокзале пока не сказали ничего определённого, записи с камер обещали подготовить к завтрашнему полудню. Будем надеяться, что-то сумеем разглядеть в толпе… Обычно здесь толп не бывает, но это дни паломничества…

– Как-то у него всё удачно сложилось, а. И дни паломничества, и кровь верховного жреца, и минимум охраны…

– Удача здесь ни при чём, – хмыкнул Эркена, – достаточно знать уклад жизни лорканцев, а он не менялся пять столетий, а здесь, у староверов, не меняется и сейчас. Я спрашивал у жрецов, были ли у них какие-то теории о том, как такое могло произойти… Отбрасывая все откровенно мистические версии – они действительно тщательно проверили членов всех трёх семей…

– И? все они непогрешимы, конечно?

Бракири ухмыльнулся.

– Ну, им, конечно, хотелось бы утверждать именно это, но увы. Средний сын и младшая дочь Просвещённого Учителя Эйонолладира примкнули во время раскола к сторонникам новой веры. Отец, естественно, проклял их и всё такое, но кровь их от этого не перестала быть его кровью. Сыну сейчас шестьдесят лет, он инвалид – в одном из боёв потерял ногу, это не может быть он. Для контроля я навёл справки – нет, со своего места работы в Геонокартле он не отлучался. Его сыновья слишком молоды, чтобы быть под подозрением – одному шестнадцать, другому десять. Есть ещё дочь, ей двадцать, тоже вне подозрений. Младшая дочь Эйонолладира уже скончалась, её сын слеп с рождения, а дочери двенадцать лет.

– Прискорбно.

– У Просветлённого Учителя Яконессмера тоже есть семейный позор – его младший брат Лионосмер и его семья. Лионосмер ещё во времена оны, до раскола далёкие, запятнал себя продажей технологий Громахе и Бриме, торговал, конечно, не он сам, через подручных, в 80м их прибыльное дело было накрыто медным тазом, Лионосмера казнили, у него осталось двое детей – десятилетний сын и пятилетняя дочь.

– Сыну сейчас должно быть 33 года, это мог бы быть он.

– Мог бы… Если б не именно его мы нашли в ящике в подвале гостиницы на Экалте.

Вадим и Дайенн хором крякнули.

– Осталась дочь… Насколько реально для 28-летней девушки выдать себя за мужчину средних лет?

– Когда очень надо, нет ничего невозможного. Тем более что Лионасьенне не та девушка, на которую побоишься возвести напрасный поклёп. Она удалась в отца ещё в большей степени, чем брат, и последние три года отбывала наказание в тюрьме Бракира.

– Значит, алиби?

– Алиби, да… На момент совершения преступления она ещё была там. Но три дня спустя бежала. Тоже при странных, до конца не прояснённых обстоятельствах.

– Сама она, конечно, в ограблении не участвовала, но в планировании – могла. От кого-то ведь они получили подробный план комплекса, окружающего хранилище.

– Не факт, что у самой Лионасьенне он был. У неё, конечно, много чего было, и святотатственных действий она не смущалась и прежде. Но в Лехеннаорте она не была никогда. С 2283 года это территория, которая наполовину во власти её дяди, не забывайте. Который без колебаний убил бы её для восстановления чести семьи. Но в то же время сдаётся мне, вряд ли ограбление и её побег – простое совпадение.

– Значит, информации у нас по-прежнему… не слишком много. Надеюсь, что-то покажет завтрашний день – записи с камер вокзала. Может быть, установим личность, узнаем, куда были взяты билеты…

– В направлении космопорта, скорее всего. И… учитывая, что неделя уже прошла, он мог снова сменить облик. Правда, в таком случае ему пришлось на эту неделю задержаться здесь, и вылетел он вчера или сегодня. А может быть, и ещё не вылетел. Но… я, по правде, вообще не питаю больших надежд. Если те же свойства, что были у него в виде Логорама, сохраняются и в лорканской форме, то внешность у него непримечательная, и в суете, которая стоит в дни паломничества на вокзале Лехеннаорте, он едва ли кому-то запомнился. О космопорте и говорить нечего, там эта суета всегда. И прямую руку гораздо труднее заметить, если в руках у пассажира поклажа. Мы по-прежнему на два шага позади него.

– Где-то он всплывёт при попытке продажи артефактиков, так или иначе.

– Это если он собрался их продавать.

Дайенн оторвала от фотографий пропаж тревожный взгляд.

– Что вы имеете в виду, Эркена?

– Возможно, он собирается воспользоваться ими сам. Как, для чего – не знаю. Но сдаётся, он знает о их свойствах больше, чем большинство лорканцев.

День следующий оправдал самые мрачные ожидания – просмотр записей ничего не дал, подходящих по описанию кандидатур было там замечено целых трое, все трое были с багажом, поэтому распрямлённую ладонь камеры не зафиксировали, все трое взяли билеты до столицы, один ехал со спутницей, вероятно, матерью, двое других – одни. Отдельным «приятным» моментом было то, что выяснить их личность оказалось невозможно – при внутренних перемещениях в мире Лорки предъявление документов не требовалось, 50% населения до сих пор не имели документов, удостоверяющих личность, вовсе.

– Тяжело продвигается расследование? – сочувственно спросил лейтенант Хеннеастан, вызвавшийся сопровождать Дайенн до вокзала и обратно. Когда Дайенн попыталась возразить, что и сама в состоянии не заблудиться в не таком уж большом, в общем-то, городе, Хеннеастан, смутившись, пояснил, что у них не принято, чтобы женщина путешествовала одна. Дайенн хотела было ответить, что здесь она прежде всего полицейский, а потом уж женщина, к тому же женщина из другого мира, но махнула рукой. Хеннеастан, в конце концов, довольно хорошо говорил на земном языке, и мог поработать переводчиком с теми, чьё образование было куда более скромным.

– Да, похвастаться пока нечем.

– Старая Лорка, – грустно улыбнулся лейтенант, – здесь пекутся о благе и ничего не делают для действительного блага. Здесь никто ничего не видел и не слышал, особенно если дело касается священнослужителей. Здесь ради того, чтобы перед чужаками изобразить себя безгрешными, скроют любой грех. Мыслимо ли – у них украли пятнадцать мощных старинных артефактов, некоторые из которых, как я слышал, могли бы оставить на месте этого города ровное поле без признаков жизни, они бы должны всё здесь вверх дном перевернуть, ну не может такого быть, чтоб никто ничего не видел или хотя бы не имеет догадок… Конечно, час Полуденного Моления – это время, когда из свидетелей только птицы в небе… Но ведь в час перед ним и в час после него и перед храмовым комплексом, и во внешнем дворе, перед большим и малым храмами, должен был быть народ, неужели никто, как минимум, не удивился появлению незнакомого жреца? Да, в эти дни многие приезжают издалека, но ведь это совершенно новое лицо, тот, кто не был ни год, ни два назад, и ладно б, если б это был молодой послушник, только получивший разрешение… Но ведь взрослый мужчина, один шёл…

Дайенн отбросила с лица спутанные ветром волосы – ветер был горячий, сухой, пыльный, мелкая серая взвесь осталась на ладони. День был жарковатый – в этой полосе сейчас стоял конец лета, засушливое время перед началом сезона дождей.

– Сложно, конечно, их обвинять, моя память, например, тоже не такова, чтобы я помнила всех, кто прошёл мимо меня за день. Да и у работников вокзала сейчас жаркие деньки. А регистрации приезжих таковой нет, и что особенно чудесно, нашему лицедею даже заморачиваться поддельными документами не пришлось, потому что документы у вас не требуются!

– Это верно. Обычный добропорядочный лорканец, как правило, всю жизнь живёт на одном месте, там, где родился, там и умирает. Исключение – такие вот паломничества, но это не чаще трёх раз в год, да и удовольствие не дешёвое, не для каждого. Путешествуют, конечно, торговцы, но всегда возвращаются в родные места. Поэтому гражданину документы и не нужны – он живёт там, где его сызмальства знают. Единственно, при покупке билетов требуется предъявлять разрешение от семьи для женщины, если она путешествует не с главой семейства, и мужчинам, если они не считаются полноправными взрослыми.

– А во сколько у вас наступает совершеннолетие?

Хеннеастан облизнул губы и дежурно сплюнул налипшую пыль.

– Это не вполне от возраста зависит. Мужчина становится сам себе хозяином, когда становится главой семьи. То есть, либо когда женится – женятся у нас редко раньше тридцати лет, либо когда умирает отец или старший брат, то есть, он становится старшим мужчиной в семье, либо если получает достаточно высокую должность, но такая причина редко наступает раньше первых двух. Я, например, совершеннолетний, потому что мой отец умер, а я старший сын.

– Но вы не женаты?

– Нет, мне только двадцать пять, такого молодого как мужа ещё не рассматривают. Конечно, я могу жениться где-нибудь на территории новой веры, но какая ж нормальная женщина согласится ехать сюда? Если честно, я б и сам отсюда с радостью уехал, как и многие. Но мы должны быть здесь, потому что мы та сила, которая сдерживает экстремистов… Лехеннаорте – пороховая бочка, на самом деле. Здесь есть экстремисты, воспринявшие реформаторов как исчадий ада, желающих погубить богоизбранный лорканский народ, и сторонники новой веры и новых порядков, и «умеренные», которые не то чтобы ратуют за сохранение или же за изменение традиций, а, скорее, за хотя бы видимость согласия между сторонами и отсутствие стрельбы на улицах. Нашему гарнизону позволили разместиться здесь, потому что у многих из нас здесь семьи. Не так легко сняться с насиженного места, даже если место это становится опасным… и не так легко не думать при этом о тех простых людях, которых здесь оставляешь.

– А вы к какой группе себя относите?

Парень грустно улыбнулся.

– Я военный и сын военного, в нашей семье, положа руку на сердце, много разговоров о боге никогда не любили. Город, где я родился, сейчас относится к свободной земле, но как раз в год моего рождения отец узнал, что сестра моей матери, живущая здесь, осталась вдовой, и в семье только дочери. Женщинам нельзя оставаться одним, от них запросто могут избавиться…

– Как это – избавиться? – вздрогнула Дайенн.

– Обвинить в каком-нибудь преступлении – воровстве, блуде, всё равно. Женщин судят строже, а свидетели, если надо, найдутся. Имущество конфискуется жрецами или соседями, заинтересованные лица всегда есть. Либо их могут принудить выйти замуж – опять же, заинтересованные лица найдутся. Отец взял родственниц под свою опеку, и совершил почти неслыханное – добился для тёти возможности снова выйти замуж. Повторные браки не были запрещены, но считалось, что добропорядочная вдова должна вечно оплакивать мужа, запершись в дальних комнатах дома и изнуряя себя постом и тяжёлой работой, не выходя из дома больше никогда и вообще делая вид, что она тоже умерла. Если в самом деле умрёт – то даже лучше. Моя тётя, хоть и была привязана к своему мужу, любила другого мужчину, он к тому времени тоже овдовел, отец устроил счастье сразу для двоих. Уже хотя бы за это на нас до сих пор многие смотрят косо. Но это имеет хотя бы один плюс – к моим сёстрам никто не сватается. Мои сёстры, скорее всего, выйдут замуж за кого-то из моих сослуживцев, которые, в большинстве своём, прекрасны для них уже тем, что являются приверженцами новой веры, как и наша семья. Да, понимаю, для вас, наверное, это всё звучит несусветной дикостью, у вас на родине подобное немыслимо…

– На самом деле, сложный вопрос… – Дайенн замедлила шаг, задумавшись, подбирая слова, – то есть, мы ведь тоже – каждый из нас, и мужчина, и женщина – подчиняется клану, живёт его интересами. Клан отвечает за нас, а мы – за клан. Младшие подчиняются старшим, ученики учителям, простые члены клана – старейшинам. Но да, мужчина и женщина равны в правах, женщина имеет такие же возможности учиться, занимать любой пост, избирать и быть избранной, ей не требуется на это больше позволений, чем мужчине. И старшие не вправе прямо решать за молодых в их личном выборе, но для брака, конечно, необходимо одобрение старейшин… То есть, старейшины могут запретить, точнее, отложить брачную церемонию, если считают, что молодые люди ошибаются в выборе, но не могут принудить к нежеланному браку.

– Многим жителям Лехеннаорте это показалось бы раем, – усмехнулся Хеннеастан, – хотя они не признаются в этом, конечно. Если б имели смелость – бежали в свободные земли, побросав все пожитки.

– На самом деле, нигде не рай. Хотя мой напарник, возможно, возразил бы, что рай – на Корианне… Я б рада сказать, что жизнь на Минбаре – беспечальна, но тому найдётся хотя бы одно возражение – я сама.

– Честно говоря, не совсем понял.

– Это отдельная сложная история. Я ведь, как вы заметили, не минбарка по рождению. Конечно, мой клан принял меня такой, какая я есть, но это один из немногих воинских кланов, что приняли нас. Я думаю, что будет, если однажды я полюблю – не одного из своих собратьев, а минбарца, ну да, а что в этом невозможного, я воспитана минбаркой – мужчину из другого клана, где смотрят на нас не столь терпимо…

– Я думаю, что не стоит заранее настраиваться на плохое. Любовь, говорят, всё победит. Если в это верят даже здесь, вам тем более сам бог велел.

Эркена в это время, окончательно сломив и повергнув в печаль Синонтафера, занимался переводом инструкций от похищенных артефактов на земной язык и ждал, пока завершится синхронизация Ока с его личным портативным компьютером – само Око брать с собой смысла не было, но запись была ему нужна. С неё, к тому же, можно попытаться вытащить хоть какие-никакие изображения пропавших вещей.

– Не понимаю, почему у вас запрещено фотографирование храмов, святилищ и всей этой их драгоценной начинки? Что в этом греховного?

– Техника бездушна. Техника не имеет почтения. Святыни разрешается рисовать. Разумеется, разрешается только боговдохновенным, истово верующим художникам, праведный образ жизни которых не вызывает сомнения. Они должны заручиться благословением жреца и провести несколько ночей в посте и молитвенном бдении, прежде чем дух их будет готов…

Эркена по-новому взглянул на все когда-либо читанные им книги о культуре Лорки – теперь можно попытаться представить, чего стоили художнику его иллюстрации.

А Вадим, в это время обходивший, чуть ли не ползком на брюхе, в поисках хоть каких-нибудь улик, внешнюю ограду храмового комплекса, нашёл себе приключений. В какой-то момент он почувствовал, что из-за деревьев за ним следят. Резко обернувшись, он заметил мелькнувшую большеглазую мордашку.

– Эй!

Любопытное личико выглянуло снова, и наконец, решившись, девушка вышла из-за дерева, смущённо улыбаясь.

– Здравствуйте, – Вадим помнил немного по-лоркански из уроков Виргинии, но без практики, разумеется, эти уроки быстро забывались, – не бойтесь. Вы живёте где-то неподалёку?

В руках у девушки, закутанной в длинное, постоянно сползающее с головы и плеч, путающееся в ногах покрывало, была небольшая плетёная корзинка с торчащими из неё пучками травы и бледными голубыми и розовыми цветочками. Девушка смотрела на него с явным любопытством, которого смущение не могло пересилить – надо думать, инопланетян, тем более вживую, она не так часто и видела. Девушка вздрогнула, услышав родную речь.

– Вы путешественник? – голос лорканки был тихий, почти шёпот, взволнованный и почти неразборчивый, – я… да… мой дом напротив Малых Ворот… Я пришла сюда, чтобы собрать целебных трав… для моей матери, она болеет… Уже очень давно болеет, но эти травы помогут ей поправиться…

– Это? – Вадим кивнул на корзинку, – но разве эти травы целебные?

Перед новым путешествием они с Дайенн, наученные горьким опытом, изучили всё возможное обо всём, что можно съесть, выпить, унюхать или потрогать на Лорке даже случайно. Не всё из этого он помнил, но что-то в память, так или иначе, врезалось. Девушка истово закивала.

– Любые травы, растущие под стенами Великого Храма, целебны. Так говорят Великие.

– Ваши великие, видать, хотят, чтоб весь их народ поскорее передох. Вот это – обычная трава, полезна только коровам и козам, потому что насыщает их желудки. А вот это – слабый, но яд. Как давно вы кормите этим вашу мать?

– Д-две недели, господин – с тех пор, как мой отец уехал и…

– Ваша мать сильная женщина, раз до сих пор жива. Но этим, определённо, вы её не вылечите. Почему бы вам просто не купить ей лекарство? Аптеки в городе я видел… Чем она больна?

В глазах девушки стояли неверие и навернувшиеся слёзы.

– Но Великие говорят… Господин! Как же я куплю ей лекарство, если девушке нельзя выходить из дома? Мой отец в отъезде… Если б он был дома, он бы купил… А я уже выходила, чтобы купить матери новых простыней и пророщенного зерна для отвара, боюсь, если меня снова увидят – совсем плохо будет… Сюда я прихожу, пробираясь задворками, а аптека на площади, там меня увидят!

Вадим вспомнил то, что рассказывала о консервативных лорканских порядках тётя Виргиния, много в юности общавшаяся с одним молодым лорканским жрецом. Женщина на Лорке в те времена, а здесь и поныне, и человеком не вполне считается. Существо глупое, несовершенное, которое всегда нужно держать под контролем – им нельзя учиться, потому что ни к чему забивать голову будущей кухарке, уборщице и матери многочисленных детей совершенно ненужными ей знаниями, им нельзя выходить из дома без позволения отца или мужа – женщина подвержена соблазну, лучше пусть и шагу за порог не делает. Некоторые женщины, говорят, видели улицу однажды в жизни – когда переходили из дома отца в дом мужа. Да и в пределах дома женщине без позволения нельзя ни рот раскрыть, ни встать, ни сесть, ни даже поднять взгляд – чем больше повиновения и подобострастия с детства, тем лучше. Эта девушка очень смелая, раз решилась выйти сюда, тем более заговорить с ним.

– Так. Скажите название этого лекарства, если знаете, я схожу в аптеку, а вы обещайте никуда не уходить…

Девушка пролепетала что-то – знание языка на сей раз Вадима подвело.

– Можете написать? Грамоту знаете?

Девушка испуганно кивнула. Видать, у неё совсем не плохая семья, если, вопреки традициям, научила дочь грамоте… Ручка в кармане нашлась, бумага, увы, нет – свой блокнот Вадим где-то посеял, возможно, забыл в доме Синонтафера.

– Вот, напишите на руке. И никуда не уходите, я до аптеки и обратно.

Девушка задрожала ещё сильнее, несмело, словно чего-то невиданного и опасного, касаясь его руки, обхватывая его запястье так боязливо и отчаянно, словно оно могло её обжечь или укусить.

– Ну вот, аптекарь, думаю, разберётся, он для того там сидит… Ждите меня, всё будет хорошо.

Аптекарь на земном языке знал ровно три фразы – «Здравствуйте», «Чего желаете» и «Всего доброго», надо думать, обычно для взаимодействия с нечастыми гостями из других миров ему этого хватало. Если были они, эти гости, хоть когда-нибудь на его памяти, на Вадима он вытаращился так, словно увидел сказочное чудовище. Знаний Вадима тоже не хватало даже на то, чтобы понять его вопросы, не то что ответить на них. В конце концов, рассудив, что, видимо, у приезжего заболел кто-то из друзей, а местные из помощи смогли только подсказать название, не утруждая себя больше ничем, он принёс требуемое, написал что-то на листочке – видимо, распорядок приёма, попререкался на тему иномирной кредитной карты – здесь знаний Вадима хватило, чтобы решительно заявить, что он уже имел возможность убедиться, в Лехеннаорте их принимают, уж в аптеке просто обязаны принимать, кряхтя, достал из-под прилавка давно не использовавшееся считывающее устройство и отпустил с миром. Вадим почти помчался обратно к прихрамовому лесопарку.

– Да, как ни прискорбно, по-видимому, это всё, что нам здесь дано, – хлопнул ладонью по столу Эркена, – меня самого это расстраивает до бешенства, но я много раз поднимал разговор с жрецами, послушниками, охраной, жителями вокруг и просто прохожими, кажется, они готовы согласиться, что у похитителя были крылья или личный самолёт с возможностью мгновенного ухода в инвиз, но только не напрячь память и вспомнить хоть что-то необычное в этот день.

– Кажется, они готовы скорее забрать заявления, чем как-то помочь следствию, – простонала Дайенн, – Синкару бы сюда… Вот действительно талант у человека – если он сумел издали повлиять на них, чтобы они нас пригласили… Что, на вокзал, за билетами? Ооох, ну почему же в этом городе общественного транспорта нет как такового? Я тактично намекала этому суетливому помощнику Синонтафера, что хорошо б было, если б он нас хотя бы в своём экипаже отвёз, может быть, намекнуть нетактично? Или проще послать Алвареса – у него ноги длиннее и бегали сегодня явно меньше…

По правде, лорканского аналога лошадей – огромных, свирепых на вид животных с оскаленными, усеянными шипами мордами, Дайенн неслабо побаивалась, поэтому вариант Вадима показался ей предпочтительным.

– Надеюсь, мне, хоть я и женщина, билет без разрешения отца продадут? Боюсь, пока мой отец с Минбара перешлёт такое разрешение, Альтака примчится сюда лично, и после этого они начнут разрешать всем и всё.

– Хорошо бы, – рассмеялся Эркена.

Они вышли во внешний двор, где сейчас толпились, вполголоса переговариваясь о чём-то своём, сугубо профессиональном, молодые жрецы и послушники. На иноземцев они поглядывали тишком, искоса, но с явным любопытством, наверняка греховным донельзя. Дайенн поняла, что некоторые говорят определённо о ней, кажется, строят догадки, жена ли она этому мужчине, который рядом с ней, и сестра ли второму, которого тоже с ней видели, или же всё наоборот.

День на Лорке длинный, но он наконец клонился к закату. На улицах нарастал шум – жители спешили с полей и из мастерских в свои дома. Но в какой-то момент характер шума изменился, стал каким-то более настойчивым и тревожным, жреческая тусовка двинула в сторону ворот – поглазеть, что происходит, Дайенн потащила Эркену туда же, со смутной, непонятно откуда взявшейся мыслью, что это Алварес попал в какую-то переделку.

Вадим успел отойти от ворот храма всего на несколько шагов, когда его внимание привлекло пёстрое сборище на другой стороне улицы, издающее шум и крики, явственно внушающие тревогу, чтобы не сказать – страх.

– Что там происходит? – спросил он у налетевшего на него мальчишки на лорканском, готовясь услышать, что староверы снова сцепились с реформаторами и готовы перейти от словесных прений к кулачному бою, если не к стрельбе.

– Блудницу тащат! – возбуждённо подпрыгнул мальчишка и помчался к сборищу.

– Какую блудницу? Куда тащат?

– Э, вам, иномирцам, всё в диковинку, – остановившийся рядом с Вадимом старик, судя по всему, торговец, земной знал неплохо, хотя акцент имел чудовищный, – а здесь таким не удивишь… Хотя, здесь-то ещё ладно, Лехеннаорте город добрый, вот в Майханальева или… О, да не врут мне мои старческие глаза? Это ж дочка Симунарьота, ну, следовало ожидать однажды… В недобрый час её отец отлучился… Жаль старика, одна дочь-то…

Дослушивать Вадим не стал.

Девушка, выворачиваясь из снова норовящих схватить её рук, прижималась к стене дома, закрываясь от сыплющихся на неё ударов тоненьким листом пластика, оторванным, видимо, от солнцезащитного навеса на входе или перегородки между уличными лотками, и плакала в голос. Импровизированный щит был покрыт обильной сетью трещин и под очередным ботинком просто осыпался мелкими осколками, но на пути обрадовано ринувшихся на добычу хищников, среди которых было несколько, судя по одеяниям, младших жрецов, возник Вадим с отломленной тут же деревянной опорой от навеса.

– Прекратите! Вы что, озверели? Что она вам сделала? Прекратить, пока я не достал бластер! Да позовите переводчика, кто-нибудь!

В раздавшемся в ответ гвалте Вадим не сумел разобрать отчётливо ничего – всё-таки Аминтанир Виргинию, а Виргиния потом его учили высоколитературному жреческому лексикону, а не тому, что обычно звучит здесь, но понял так, что энтузиасты предлагают убить заодно и его, и идея была встречена горячим одобрением.

Первые атаки Вадим отбил, но один против толпы даже с лучшей физической подготовкой, какая возможна у полицейского, однозначно не жилец. Пятясь и продолжая закрывать девушку собой, он втолкнул её за ближайшую приоткрытую дверь, нырнул за неё сам и придвинул к двери ближайший тяжёлый, похожий на огромный сейф шкаф. Хотя бы сколько-то времени они выиграли, высадить дверь, утяжелённую этой громадиной, они успеют не скоро, окна здесь маленькие – взрослому человеку не пролезть, но всё же надо срочно что-то думать.

– Что случилось? Кто они такие? Что им от тебя надо?

Девушка продолжала рыдать, обняв себя за худенькие плечи, с которых почти сползло изорванное и грязное платье, и так и не могла вымолвить ни одного связного слова, хотя видно было, пыталась. Вадим понимал, у девушки истерика, он знал, что в таких случаях помогает пощёчина или обливание водой, но ударить женщину он был неспособен даже в критической ситуации, значит, нужно искать воду…

Похоже, они забежали в какой-то магазин. Из-за прилавка выглянул прятавшийся там сухонький глазастый старичок.

– Уходите, прошу вас! Разве я вам что-то сделал, что вы хотите навлечь на меня беду?

– Что ж, хотя бы земной вы знаете… Может быть, объясните, что это такое вот сейчас происходит?

– Чужеземец, ты бы не вмешивался не в свои дела – меньше беды тебе и мне. Ты не у себя дома, ты на Старой Лорке, здесь другие законы.

– Такие законы – женщин бить?

– Иногда и бить. Девушка сама виновата, что не пошла с ними добровольно.

– Не пошла – куда?

Старичок оглянулся на дверь – толпа, позыбавшись какое-то время и не добившись результата, во всяком случае, притихла, если не начала расходиться.

– Девушка из плохой семьи, она давно на дурном счету. Рано или поздно, это произошло бы. Поймите, может быть, девушка она и хорошая, может быть, дурного и не хотела, но люди здесь такие… Чужак, к чему тебе неприятности? Ты нарушаешь закон чужого мира, ты преступление совершаешь, никто тебя не поддержит. Вытолкни её к ним, может быть, о тебе они и забудут.

Терпение Вадима лопнуло. Ему просто икнулось делом полугодовой давности, мерзкой тварью напротив него, гордившейся количеством убитых «грешниц» – пусть им, тем женщинам, он ничем уже помочь не мог, ни одним из тех пинков, которыми он наградил скулящую у его ног тварь, его ярость тогда становилась сильнее от бессилия, но сейчас он – поможет, чего бы ему это ни стоило. Он схватил старика за шиворот и впечатал в шкаф позади него, жалобно звякнули какие-то склянки.

– У вас здесь все мужчины такие? И за что хоть одна женщина вас любит? По-вашему, я позволю убить женщину у меня на глазах? Да, здесь, для вас, полиция Альянса ничего не значит, но я не могу быть полицейским в одном месте и не быть в другом!

– Да зачем же убить, зачем убить! – по глазам старика явственно видно было, что про себя он читает предсмертную молитву, – ей всего-то нужно было пойти с ними добровольно к Колодцу.

– Какому ещё Колодцу? И почему? – Вадим отпустил старика, в меру бережно швырнув на случившийся рядом стул, понюхал содержимое стоящего на столе кувшина и, придя к заключению, что это вода, выплеснул его на всхлипывающую девушку. На улице как будто было тихо. Ну, не то, чтоб совсем тихо, но ломать или поджигать дверь, кажется, никто не спешил. Старик какое-то время молчал, выравнивая дыхание и затравленно глядя на Вадима, потом глотнул из стоявшей на полке в столе тёмной бутыли и, кажется, хотя бы немного успокоился. Немного успокоилась и девушка, рыдания сменились тихими всхлипами.

– Я слушаю.

– Девушка – Симунарьенне, дочь Симунарьота. Вам, чужакам, это мало что скажет, а у нас все знают – это семья грешников. Симунарьот отказался от жреческого сана, чтобы жениться не на той женщине, теперь он работает простым водителем. У Симунарьенне было трое старших братьев, все они умерли детьми. Скажите, разве это не знак немилости Наисветлейшего?

– По-моему, это знак плохого медицинского обслуживания.

– Теперь болеет её мать… Говорят, она держится новой, еретической веры. Да и отца подозревают в ереси, он читал много иномирных книг, выучил дочь грамоте и даже вашему языку. Разве, получив такое воспитание, она могла вырасти порядочной? Конечно, её и винить нельзя, бедную… А теперь оказалось, что дома, через компьютер отца, она общалась с молодым человеком с земли еретиков!

– И? это преступление?

– Самый что ни на есть блуд!

– Блуд через компьютер, простите? Молодой человек в другом городе, они даже не общались лично, и это повод для обвинения?

– Она показала своё лицо чужому мужчине! Она беседовала с ним без присутствия отца – кто знает, о чём они могли говорить! Да впрочем, сам факт…

Вадим снова прошёлся из конца в конец небольшого тёмного помещения, пытаясь расслышать, что там творится снаружи. Выглядывать в окна всё же как-то рискованно, голова-то одна. Надо думать, из тех же соображений и с улицы никто не пытался заглянуть в окно.

– Простите, а как же об этом узнали, если даже отца при этом не было?

– Сосед видел это через окно! Да уж само то, что она смела входить в мужскую комнату, где есть окна…

– То есть, подглядывание за чужим домом у вас – не грех, а общение по сети – грех?

– Она выходила одна на улицу! И говорят, она разговаривала с чужеземцем… не с вами ли?

– Опять кто-то шпионил? Хорошая вы нация…

– Девушка была неосторожна, потому и пострадала. По закону, теперь её нужно отвести и спустить в Колодец Чистоты, там она должна пробыть три дня…

– Что за колодец?

– Их много по всей Лорке, – всхлипнув, тихо отозвалась девушка, – они не для воды… То есть, вода, которая в них – не вода… Они очень глубокие, это подземные воды, проходят через пласты древних отложений… чего-то… вода становится едкой щелочью. Её там обычно почти нет, только раз в трое суток она поднимается на человеческий рост ненадолго, когда на час, когда на пять минут, по-разному… Говорят, Наисветлейший специально устроил так… Если, как меня, обвиняют в не самом тяжком грехе, то спускают в колодец, а через трое суток достанут… Выжить можно, почти все выживают… Только всю кожу сожжёт, но это называют благом, чтобы красивым лицом больше не соблазнять…

Вадим от души треснул ни в чём не повинный стол.

– Отличная традиция. Гуманная, не поспоришь. Не побивание камнями, не сожжение на костре, всё нормально. Просто в лучшем случае изуродуем красивую молодую девушку, а в худшем – ну, захлебнётся щёлочью, умрёт в страшных муках, сойдут с ума от горя родители – всё Наисветлейшему радость! Скажите, это у вас природный садизм, или вы его любовно пестуете в себе особыми упражнениями?

Старик суетливо переставлял туда-сюда какие-то склянки, видимо, попросту не зная, куда деть руки.

– Не говори о том, чего тебе не понять, чужак. У твоего мира другие законы, другой уклад, а мы здесь боремся за свой. Люди наши не злы. Они обозлены. Всё после этого раскола, после вражды, которая возникла в едином когда-то народе, разделила его надвое. Еретики попрали святыни, изгнали Учителей, предались иному богу, хоть и говорят, что прежнему – но ведь они не делают того, что он нам раз и навсегда велел! Приверженцам истинной веры необходимо знать, что они и здесь, в наполовину не их городе, имеют право отстаивать свои законы и вершить дела по обычаям. Хотя бы иногда, им это необходимо. Их меньше, старая вера сейчас держится лишь в четырёх регионах, и древнейшими святынями, которые находятся в этом городе, приходится делиться с еретиками! Это ли не унижение? Не было бы зла, если б не было раскола. Не было б поисков грешников, если б не было стольких соблазнившихся.

– То есть, девушку просто решили принести в жертву больному самолюбию? Это они в лице слабой беззащитной девушки мстят всему остальному народу, который оказался сильнее и, как они считают, загнал их в резервацию?

Старик бросил на него косой и опасливый взгляд.

– Её отец сам виноват, что не воспитал её по обычаям! И она сама виновата, что выходила из дома и разговаривала с чужими – сама искала источник скверны. Порядочная девушка в такую ситуацию бы не попала…

– Вы действительно в это верите?

– А если совершил проступок – нужно нести наказание. Будет другим наука. Не горожане приговорили эту девушку, еретики приговорили, не стоило начинать то, что они начали. Одно дело – допускать чужаков в наш мир, но продолжать воспитывать наших детей, как заповедано, учить их, что хорошо, что плохо, и совсем другое – позволять чужакам учить наших детей. И ты – ты тоже её приговорил. И своим заступничеством ещё вернее приговорил.

– Так, слушай, имитация мужчины…

Беседу прервал требовательный, размеренный стук в дверь. Вздрогнул даже Вадим – это отличалось от бестолковых и яростных попыток штурма, в этом стуке слышалось что-то очень серьёзное и основательное.

– Подойди, спроси, кто там. И не болтай лишнего. Вообще-то, ваш язык я худо-бедно понимаю. Попытаешься впустить без разрешения… впрочем, не попытаешься – тебе этот шкаф не сдвинуть и под страхом смерти.

– Вы хотите, чтоб они сожгли мой магазин, убили меня, опозорили мою семью?

– Давай, иди, клоун.

«Возможно, я живым отсюда не выберусь… Но дёшево не дамся. Невелика честь – давать отпор преступникам только тогда, когда это разрешено… Всё одно, мне ни Элайю, ни Джонса так и не забудут, кашу маслом не испортишь…».

Старик повернулся с округлившимися глазами.

– Там сам Просвещённый Учитель Эйонолладир! И Старший Жрец Эйонтасеннар, его сын! Нельзя не открыть, выше власти нет!

– Выше власть Наисветлейшего, или я ошибаюсь? – усмехнулся Вадим, снимая с предохранителя бластер, – ладно, ты откроешь… То есть, сейчас я помогу тебе отодвинуть шкаф, они подождут ещё пять минут и зайдут по одному. Этот самый Учитель, его сын и ещё кто-нибудь третий, не более. Предупреди, если попытаются ломануться толпой или ещё что-то такое учудить – я открываю огонь. Бластер у меня заряжен на полную, если хотят стать мучениками во имя истинной веры прямо сейчас – то пусть, конечно, рискнут.

Старший Жрец Эйонтасеннар, высокий, как каланча (чтобы пройти в не заниженную, в общем-то, дверь, ему пришлось пригнуться) был на лицо холоден и мрачен, как могильная плита. Его светлые, льдистые глаза скользнули по помещению, выискивая, видимо, преступницу, но преступница пряталась за спиной Вадима, и вперить свой горящий холодным праведным гневом взор пришлось в него. На Вадима, правда, взор не действовал – может быть, потому, что Вадим не был лорканцем, может быть, потому, что вины никакой за собой не признавал. Следующий вторым Просветлённый Учитель, опирающийся на посох, и вовсе ни трепета, ни благоговения не внушал – был он столь стар и дряхл, что зримо угрожал рассыпаться не ровен час, а рассеянно блуждающий взгляд и беззвучно шамкающий рот наводили на мысли о старческом маразме.

«Тяжело оно – быть пожизненным-то авторитетом… я б сказал даже – издевательство над старостью. Дали б уже спокойно уйти на пенсию, а нет же – приходится утруждать старческие ноги и пытаться придавать себе величественный и благообразный вид, когда на это сил уже нет…».

А третьим парламентёром… вошла Дайенн. Оставалось только гадать, какой силы духа ей там, снаружи, стоило добиться такой высокой чести. Может быть, убедила, что ей, как коллеге и лучше всех знающей язык, удастся уговорить ненормального чужака сдаться.

class="book">– Алварес, ты как, совсем спятил или ещё надежда есть? – прошипела она, – ты что творишь? Ты хочешь, чтобы прямо здесь и сейчас, из-за тебя, вспыхнула гражданская война?

– Спокойно, Дайенн, – Вадим улыбался и выглядел как будто совершенно безмятежным, даже расслабленным, рука с бластером покоилась на коленях, но Дайенн слишком хорошо знала своего напарника, чтобы верить этому обманчивому спокойствию, – как я понимаю, если никто всё же не стал поджигать магазин и творить прочий самосуд, значит, сообразили, что убийство гражданина другого мира может обернуться им не только славой, но и проблемами?

– Алварес, ты вот что, намеренно нарываешься на неприятности, и чем больше, тем лучше? Тебе тех, что были, мало?

Старший Жрец поднял руку, показывая, что сейчас будет говорить, и следует внимать в тишине и почтении.

– Мы прощаем чужака, не знающего наших законов и выросшего с почтением к другим законам. Если он сейчас уйдёт – никто не станет его преследовать и предъявлять претензии его миру.

– Ага, значит, я прав. Нет, дорогие мои, я не уйду. И как, интересно, вы собираетесь пожаловаться на меня, если сами гордитесь тем, что порвали связь с внешним миром? Возможность у вас, конечно, есть – компьютеры у старшего жречества имеются… но гордость же не позволит! Неет, я останусь. Пока не получу гарантию, что с этой девушкой не случится ничего дурного, а если она и её семья вам так неприятны – то, лучше всего, содействия их переселению за пределы вашей благословенной земли. Если уж, как тут мне сказали, она пострадала из-за меня – то это, если угодно, мой долг.

Напарница обернула к нему полное ужаса лицо.

– Алварес! Ты надеешься противостоять всему городу, всему региону, или всему миру?

– А ты б на моём месте не стала, Дайенн?

Старший Жрец о чём-то вполголоса посовещался с отцом. Столпившиеся в дверях, но не смеющие шагнуть внутрь горожане возбуждённо загудели, предвкушая кровь. Жрец обернулся на них, и гомон враз стих, словно выключили звук.

– Девушка совершила преступление. И чужак совершил преступление. Но и наши соотечественники совершили нарушение, решив судить преступницу сами, без суда верховного жречества города, как подобает делать.

Из дверей заголосили что-то в ключе, что всегда за такое преступление следует именно такое наказание, веками так делалось и сейчас так должно быть, тут и думать нечего. Жрец снова зыркнул, голоса снова смолкли.

– Как бы ни был очевиден этот случай для вас, не подобает брать на себя функции, которые Наисветлейший возложил на своих верховных жрецов. Этим вы порочите нашу веру и порочите Учителей, которые призваны блюсти закон и порядок. Любое преступление, великое или малое, простое или сложное, должно быть расследовано Просветлёнными, которым разумение даёт Наисветлейший, над любым преступником должен состояться справедливый суд, чтобы каждый, кто услышит, мог извлечь для себя урок.

«Ого как… Так послушаешь – общество потенциального благоденствия, да вот беда, чуть отвернётся пастух – овцы глотки друг другу перегрызают… Это они перед нами этот фарс разыгрывают, или я чего-то ещё не понимаю?».

– Сейчас вечер, а суд не может проводиться ночью, когда око Наисветлейшего не взирает на нас. Суд состоится завтра, после Полуденного Моления. Эту ночь девушка проведёт в одной из Внешних Комнат…

Кроме того, что на Лорке нет полиции, на Лорке так же нет тюрем. Незачем – тюремное заключение как мера наказания не имеет места быть. За тяжкие преступления – казнь, за не тяжкие – телесные наказания, исправительные работы, штрафы, какие-нибудь сложные формы общественного порицания, в общем, спектр велик, но лишение свободы – не предусматривалось. И то верно, какое лишение свободы, если здесь не знают, что она такое. А для временного содержания преступников использовались специальные комнаты во внешней стене храмового двора.

– А чужеземец…

– А чужеземец – тоже.

Жрец Эонтасеннар изобразил непонимание – получилось это у его в общем невыразительного, безэмоционального лица не слишком убедительно.

– К чему? Мы не собираемся судить чужеземцев по тем же законам и наказывать той же мерой, что своих. Тот, кто не родился среди богоизбранного народа, не обязан…

– А это не обязанность, это право, привилегия и требование. Вы ещё не поняли? Я её не оставлю. Как вы правильно заметили, я не знаю ваших законов, по крайней мере, досконально. Откуда я знаю, может быть, ваши законы допускают тихо удавить её в этой вашей Комнате, а потом сказать, что оно само как-то? Нет уж, если вы заговорили о справедливом суде, я хочу справедливый суд увидеть, от начала до конца.

Дайенн зримо искала баланс между собственной взрывной дилгарской натурой и тем, что требовало от неё минбарское воспитание – слов ей не хватало. Во всяком случае, приличных.

– Алварес, ты, кажется, не понимаешь…

Вадим усмехнулся. Пожалуй, даже спокойнее Дайенн будет думать, что он не понимает. Спятил, перепил, просто заигрался в героя. Гораздо лучше, чем знать, что всё как раз понимает – но делает именно так. Он знал, что в словах старика – хозяина магазина – зерно правды есть, и совсем не маленькое. Что дело это и правда имеет для горожан Лехеннаорте значение именно политическое – мерзкое, проклятое слово, а без него никак. Что им, «чистым верующим», здесь, на «общей» территории, волей-неволей приходится жить и вести себя с оглядкой на находящихся здесь же «еретиков», подчиняться, хотя бы частично, их требованиям, уйти, оставив город полностью под контролем «еретиков» они не могут – а как же святыни, храмовые комплексы с собой не увезёшь, а поднять открытый мятеж не могут тоже – перевес в военной силе слишком не на их стороне. Злость копится и просто необходимо на ком-то её сорвать. Девушка, нагрешившая ещё много лет назад тем, что родилась у родителей, презревших условности ради того, чтоб быть вместе – идеальная кандидатура. Семья отца едва ли за неё вступится – по-видимому, им не хочется лишний раз вспоминать, что Симунарьот им родственник, семья матери, раз уж она была «не той женщиной» для Симунарьота, тоже не захочет высовываться, жениха у девушки нет – кто ж в здравом уме к ней посватается, достойных, что ли, девушек нет. И можно полагать, не вмешайся он – жрецы не поспешили бы со своим напоминанием о порядках, законности и недопустимости самосуда, предоставили толпе как-нибудь самим справиться, пусть выпустят пар и получат повод гордиться собой как защитниками веры и устоев. На то, что вмешался бы кто-то из «еретической» части общественности, надежды мало – может быть, первым побуждением и было бы… Но по соображению, что формально семья относится к староверам, что наиболее психованным из них только повод дай завопить, что их притесняют, вмешиваются в их дела, и призвать к погрому домов «еретиков» и «умеренных» до кучи – решат, что из-за одной живой души ломать копья не стоит. Гарнизон, положим, город отстоит, жаждущие подвигов во имя веры получат сообразно рангу и заслугам – но крови прольётся много, а надо ли это?

Но и двое в поле не более воин, чем один, жреческой верхушке, конечно, скандала совершенно не хочется, но с другой стороны – а чем они рискуют? Они знают, что «еретики» эскалации конфликта не хотят. И знают, надо полагать, что Альянс не вмешается тоже – здесь девять из десяти Просветлённых Учителей, это люди образованные, в том числе в вопросах внешней политики. Как ни крути, честность требует признать, что гражданин Советской Корианны Вадим Алварес нарвался сам, осознанно и добровольно, и никто за его собственную глупость не обязан выписывать санкции Лорке VII, тем более что большая часть Лорки VII этих санкций и не заслужила, а меньшей части, ввиду своих сепаратистских настроений, они до лампочки. В любом случае, официальный протест по поводу убийства офицера Алвареса и «преступницы» Симунарьенне этим самым Алваресу и Симунарьенне посмертно уже ничем не поможет.

– Я хотел бы, чтобы вы поняли – я не настолько плохо знаю ваши законы, как вы можете подумать. Я хотел бы выступить в защиту этой девушки и попытаться опровергнуть слова её обвинителей. Если есть свидетели обвинения – должны быть и свидетели защиты, если есть обвинитель – должен быть и адвокат. Это не противоречит вашим законам. Не прописывается прямым текстом, но и не противоречит.

– А мы должны в суде слушать свидетельства неверующего чужака? – крикнул кто-то от дверей. На сей раз жрец его не прервал – видимо, эти слова были к месту.

– Разве в вашем священном писании не сказано, что и камни свидетельствуют о величии Наисветлейшего? Если камням доверяется такое важное дело, то тем более иноземец может свидетельствовать в деле одной девушки.

Старший Жрец посмотрел на него как-то даже с интересом.

– А что будет, если ты нас не убедишь? Если Симунарьенне всё же будет признана виновной? Тогда ты отступишься и позволишь правосудию вершиться как должно, признаешь, что твоё вмешательство было ошибочным? Ты должен помнить, единый закон всех наших миров запрещает вмешиваться во внутренние дела и нарушать внутренние законы!

«Интересное дело, это они от меня прямо здесь и сейчас публичного покаяния уже ждут?».

– Нет, не отступлюсь. Если будет доказано, что состав преступления в действиях Симунарьенне всё же есть, я буду настаивать, что в грех она впала не по умыслу, а невольно…

– Ты собираешься взять её вину на себя?

– Это естественно, ведь я мужчина. Разве вы сами не говорите, что женщина – существо слабое, увлекающееся и не имеющее полноценного разума, и лишь мужчина способен в полной мере нести ответ за свои действия?

Видимо, рассудив, что дальнейшее представление на публику, которой собралось уже прилично, нецелесообразно, Просветлённый Учитель и его сын, снова коротко посовещавшись, дали знак уводить обоих.

====== Гл. 6 Благословенная Лорка, ч.2 ======

– Ну, орлы вы мои недовылупившиеся? – экран межпланетной связи, маленький и к тому же монохромный, нещадно полосатило, но здесь и сейчас действовала поговорка «чем богаты, тем и рады» – это был единственный свободный терминал, а связь с мирами далее нарнского и хаякского секторов здесь во все времена оставляла желать лучшего, – чем порадуете? Как продвигается расследование? И самое главное – когда я увижу ваши прекрасные лица вживую?

Дайенн улыбнулась, хотя в целом было не до смеха.

– В настоящий момент всё… неопределённо, сэр. Но по-видимому, к назначенному времени на совещание мы не попадаем, за что, за себя и своего напарника, я приношу извинения…

– Тааак, и что же вам помешало, вернее, собирается помешать? Потому что время взять свои слова обратно, сгрести в охапку все наработанные материалы и всё же успеть на ближайший рейс на Кандар у вас ещё есть.

– Мы… не вполне ещё закончили здесь, господин Альтака.

– Не вполне закончили? То есть? Так, дай мне Алвареса.

– В настоящий момент это невозможно, сэр. Алварес является тем, что мы пока не закончили здесь.

– Что?!

Дайенн глубоко вдохнула.

– Офицер Алварес арестован, сэр.

Позже Дайенн неоднократно жалела, что в тот момент по экрану пошла особенно сильная рябь, и выражения лица Альтаки она не видела. Но в тот момент ей было неизмеримо легче от этого.

– Как – арестован? Кем? По какому обвинению?

– Я пока не могу сообщить всех подробностей, всё произошло очень быстро, сумбурно, и… Сэр, я уверена, это недоразумение вскоре разрешится.

– Очень на это надеюсь, Дайенн, потому что именно сейчас мне не очень хотелось бы отрывать свою задницу от кресла и тащиться к вам вытаскивать Алвареса из неприятностей, в которые он так любит попадать! Как только выясните подробности, сразу же – слышите меня? – сразу же сообщайте мне! Невзирая на время суток, сводки погоды и возможное второе пришествие Христа! Один канал у меня всегда зарезервирован для Лорки. Всё, вперёд!

Дайенн села в кресло, потирая виски. И начиналось-то всё как-то… не обнадёживающе, а теперь и вовсе… Страшнее неизвестности может быть только беспомощность. Может быть, не надо было ничего говорить Альтаке? У отделения и так сейчас проблем хватает, одна операция под угрозой срыва, другая прошла не так гладко, как хотелось, у них уводят из-под носа подозреваемого, Альтака и днюет и ночует в кабинете, и тут ему сообщают к тому же, что один из его людей – один из высоко ценимых и доверенных людей – арестован… Вообще-то, с Альтаки, тем более во взвинченном состоянии последнего времени, станется подключить свои связи на Бракосе и попытаться надавить на лорканскую сторону. В конце концов, там тоже кому-то может не понравиться, что религиозное меньшинство, которое в зубах навязло самим лорканцам, смеет вмешиваться в ход следствия и арестовывать – ну, пусть не гражданина Синдикратии, но подчинённого гражданина Синдикратии… Тому тоже есть и экономические, и политические соображения – бракири долгое время относились к лорканцам с терпением, которым маскировали презрение. Как-то Дайенн спросила Илкойненаса, как так получилось, что Лорка, технически куда более мощная держава, находится под протекторатом бракири, а не наоборот. Ведь лорканцы прибыли на свою новую планету 500 с лишним лет назад, когда бракири космические перелёты ещё и не снились, и получили роскошный подарок в виде технологий прежних обитателей. Чего стоило, воспользовавшись ими… Илкойненас ответил тогда: «Потому что им это не было нужно. Мой народ, как вы бы выразились… сидит на золотой жиле и не пользуется ею. Тогда, 500 лет назад, их интересовало лишь то, что они обрели землю обетованную, где построят новый лучший мир, будут соблюдать чистоту веры и их не постигнет участь их прежнего мира и прежних обитателей Лорки. Их не интересовал внешний космос и не интересовали другие миры. Бракири, познакомившись с ними, вызвались помочь им поддерживать их изоляцию, охраняя их границы – потому что быстро оценили, на что может оказаться способна обезьяна с гранатой. Что будет, если другие расы, в ходе экспансии, завладеют технологиями древних, или если сами лорканцы решатся ими воспользоваться… Пусть уж лучше сидят на своей благословенной земле и не имеют поводов для недовольства. Поэтому бракири всегда оказывали всю возможную помощь в розыске технологий, проданных нечестными жрецами и торговцами на сторону. Если уж они сами не уверены, что с этой мощью не натворили бы больше вреда, чем пользы, то никому другому они тоже её не уступят. Бракири понимают, что выгода от обладания атомной бомбой есть ровно до той поры, пока какому-нибудь идиоту не придёт в голову её взорвать». Что же будет, например, если бракири сейчас решат, что в руках таких вот религиозных фанатиков недопустимо оставлять что-то высокотехнологичнее авторучки, что это угроза безопасности, и выпишут лорканскому правительству директиву «решить вопрос» с сепаратистами? Ибо… они, конечно, боятся возможной агрессии Лорки, но нейтралитет часто расценивается как уважение и страх, а Синдикратия не допустит, чтоб Лорка считала, что её уважают и боятся. Тем более – что уважают и боятся «вшивых сепаратистов», занимающих в своём мире три или четыре региона.

Так, вопросы внешней и внутренней политики всё равно вне её компетенции, сейчас нужно думать, как помочь Алваресу. А для этого надо узнать, как будет формулироваться обвинение, как здесь осуществляется судебное делопроизводство, ознакомиться с законами… Эркена, спасибо ему, обещал взять на себя старшее жречество, может быть, он их всё же допрессует, сможет повлиять… В голове назойливо крутился тот вопрос Алвареса – неужели она на его месте не вмешалась бы? Дайенн очень хотелось выпросить позволение не отвечать на этот вопрос, только она не знала, у кого это позволение выпрашивать. Конечно, конечно, он не может думать, что она осталась бы равнодушной… «От твоего неравнодушия миру не холодно и не жарко, – словно звучал в голове голос напарника, – если в толпе зевак есть не только любопытствующие и злорадствующие, но и жалетели, приговорённому от этого не легче. Успокоила бы свою совесть тем, что закон суров, но это закон? Или любимой минбарской сказочкой про реинкарнацию – душа не умирает, и в следующей жизни бедная девочка родится в куда лучших условиях?». Хоть тысячу раз она повтори себе, что всё понимает, что Алварес продукт своего воспитания, а воспитывал его в том числе Дэвид Шеридан, когда-то тоже чудом не погибший, вступившись за приговорённого к смерти ребёнка, что она прекрасно себе представляет то детское возмущение, которое привело его теперь к заточению в камере Внешней стены. Только вот от этого понимания не легче ни Алваресу, который не может, в силу атеистических воззрений, надеяться на какое-нибудь чудо, ни ей, никогда не рисковавшей оказаться в подобной ситуации, потому что она дитя мира, где не приговаривают по надуманным предлогам к мучительной смерти детей и юных дев.

Синонтафер был занят, и Дайенн взяла в оборот его старшего помощника, Фенноарстана.

– Скажите… Вся жизнь общества, в том числе судопроизводство, если я правильно понимаю, регламентируется одними и теми же священными книгами всегда?

Помощник встрепенулся так, что было с первого взгляда даже непонятно – то ли смертельно перепугало его внимание инопланетной женщины, то ли даже льстит.

– Да. Драгоценным Кладезем, в котором Наисветлейший изложил заповеди, которым нам надлежит следовать, и Свитками, в которых записаны все важные события нашей жизни от начала нашей жизни здесь и до сих дней. В том числе, в свитки заносятся все судебные дела – все споры между гражданами, которые разрешались в суде, все преступления…

– И эти Свитки – они… одни для всего народа? Ведь Лорка большая, и, хотя вы заселили до сих пор ещё не всю планету, но всё же…

Лорканец важно кивнул.

– Конечно, в каждом городе есть свой экземпляр Свитков, как и свой экземпляр Драгоценного Кладезя. Они копируются совершенно в точности, без малейших отличий. Никаких изменений в Драгоценном Кладезе не допускается, это совершенное слово Господа, воплощение истины. Что касается Свитков – каждый город ведёт свои Свитки, записывая туда всё происходящее в регионе, раз в пять лет происходит большой съезд, на который привозятся все Свитки, и информация из одних копируется во все остальные. Это большая, серьёзная работа, требующая большой сосредоточенности и старания…

«Вместо того, чтобы завести единую компьютерную базу, например. Ну да, техника же не имеет почтения…».

– Правда, теперь, после Раскола, наши Свитки включают дела только наших регионов, да и там, на всей остальной Лорке, наши сограждане, уже больше не живущие по заповедям, и судят не прежним божественным судом…

– Понимаю, понимаю. Значит, когда совершается какое-то преступление – например, крестьянин украл у соседа корову или мешок зерна, или одного из супругов уличили в измене – вы смотрите Свитки, находите аналогичный случай и поступаете так же, как поступили тогда?

– Совершенно верно.

Дайенн облизнула губы.

– А как быть… ну… с беспрецедентными случаями? Как со случаем господина Алвареса? Ведь, наверное, не на каждом шагу встречается, чтобы иноземец вступился за девушку из вашего народа?

– Этого я не знаю. Я только пятый год на службе, и к судейству я пока не допущен… лично я о таком не слышал. Но думаю, Старшие Жрецы внимательно изучат Свитки и…

– А можно взглянуть на эти Свитки?

Фенноарстан пришёл в явное замешательство.

– Но… Простите, но если честно, я не думаю, что это допустимо…

– Почему? Потому что я чужеземка и иной веры? Но ведь Свитки в полной мере не являются святыней? Это ведь летопись, разве летопись можно осквернить?

Лорканец определённо начинал нервничать – кажется, он не был уверен, как правильно ответить настырной инопланетянке, и уже жалел, что не слинял вовремя под благовидным предлогом.

– Вы не доверяете нашим жрецам и хотите сами поискать что-то, что может помочь вашему человеку?

– Но это ведь естественно, согласитесь! У обвиняемого всегда должна быть возможность защищаться! Кстати, вы не знаете, в чём его собираются обвинить?

– Я уже говорил вам, что не допущен к судейству и Старшие жрецы не делятся со мной информацией. Но полагаю, кроме соблазнения девушки, противодействия правосудию, угроз простым гражданам и жречеству… богохульство, по всей видимости.

– Это очень страшно, как понимаю?

– Страшнее не бывает, – кивнул Фенноарстан.

Что ж, для Алвареса… ничего удивительного, в общем-то. Однажды такое обвинение он должен был схлопотать. И тем, что он иномирец, уже не отговоришься – он же сам, получается, потребовал, чтоб его судили по тем же законам… Ладно, главное – добиться возможности как можно более полно ознакомиться с этими самыми законами. Тогда они уж как-нибудь придумают… что-нибудь. Её отец, когда рассказывал о законах и традициях иных рас, упомянул одну поговорку, рисующую циничность и беспринципность землян в некоторых вопросах – «закон что дышло, как повернул, так и вышло». Может быть, эта поговорка справедлива и здесь? Может быть, Алварес нахал и безбожник, как здесь говорят, но они не могут допустить, чтобы его за это убили. Права не имеют. Должен существовать какой-то выход.

Симунарьенне, собрав решимость, наконец подползла к Вадиму.

– Вам очень больно?

– Нет, не очень. Полагаю, они не стали бы слишком сильно бить меня сейчас – берегут силы. К тому же, завтра суд, суд – дело публичное, и если я буду выглядеть полутрупом, это не добавит им очков в глазах общественности. Всё-таки, тут и представители Свободной Лорки, и два представителя других миров. Может быть, на словах им и плевать на весь внешний мир чохом, но они не хотели бы оказаться, например, в экономической блокаде, всё же со Свободной Лоркой они немного, но торгуют…

Лорканка несмело коснулась ссадины на его щеке. Света в камере было мягко говоря маловато, и они с трудом видели силуэты друг друга.

– Жаль, у меня всё платье грязное, я не могу оторвать полосу, чтобы вытереть кровь… Если бы попросить их дать воду и чистую ткань…

– Не стоит, о чём лучше б было попросить их – это дать нам какие-нибудь эти священные тексты, чтобы мы могли построить линию защиты. Я всё-таки мало знаю – у нас на религиоведеньи лорканские верованья не проходили, кое-что рассказывала тётя Виргиния – что помнила от Аминтанира…

Лорканка покачала головой.

– Ничего это не даст. В законах ясно сказано, что женщина не должна показываться чужим, что ей следует остерегаться разговаривать с незнакомцами… Я всё равно не жалею об этом – с кем-то ведь мне нужно разговаривать, а здесь не с кем, только с матерью, да с отцом, когда он бывает дома… Это правда, всё равно – кому я нужна и зачем такая жизнь? Помрут мои родители – и я останусь совсем одна, никто не захочет со мной знаться. А для женщины жить одной – преступно, и уж тогда меня точно убьют.

– Не убьют. Почему вы не уехали отсюда?

Девушка опустила голову.

– Отец думал об этом иногда. Но боялся. В этом городе он родился, а там – как примут, что за люди будут? И мы ведь тогда останемся совсем без всего, имущество отцу не отдадут, а родители не молоды… К тому же, то болели мои братья – вы слышали, они умерли детьми, то я – меня сумели спасти, отец тайно привёл ко мне иноземного лекаря, который был здесь проездом, а теперь вот болеет мать… Почему же мы такие несчастные?

Вадим осторожно переменил позу, снова ощупал рёбра и пришёл к заключению, что всё-таки ничего не сломано.

– Потому что покорные и боитесь риска. Твоему бы отцу твою смелость, лучше бы он увёз вас, а начать всё с нуля – можно… Да и ведь в молодости он проявил смелость, женившись на твоей матери. А почему ему это было нельзя?

– Потому что он жрец, а жрецам можно жениться только на девушках из достойных семей. А отец моей матери был дважды наказан за воровство… Потому что семья была большой и бедной, вот он и украл, чтобы накормить детей. Отец так только и увидел мою мать – когда пришёл с обыском в дом её отца. Увидел – и не захотел жениться ни на какой другой. Его семья, конечно, была против… Но отец сказал, что тогда лучше не будет жрецом. Ему выделили денег только на дом – потому что так положено, чтобы у каждого сына был дом, раз уж он не живёт в семье отца… Но и это заберут, если он захочет уехать.

– Жаль, что твоего отца нет сейчас здесь…

Девушка помотала головой.

– Напротив, хорошо. А то и его обвинят заодно… Если б они просто оставили нас в покое! Мы ведь живём простой, скромной жизнью, почему же они всё выискивают в нас грехи?

– Потому что им нужен козёл отпущения… Политика, требующая человеческих жертв, самый страшный идол в истории религии…

– Этот сосед, Креохайнал! Почему же господь дал ему так мало сострадания? Почему он всё шпионит за нами? Конечно, он затаил зло на отца с давних пор… Когда-то он подговаривал отца оклеветать другого нашего соседа, ему не хватало одного свидетеля, а конфискованное имущество они б потом поделили. Отец отказался, предал огласке его планы… Креохайналу ничего не было, ведь клевета ещё не состоялась, только планировалась, к отцу на какое-то время стали лучше относиться, раз он проявил честность и не дал совершиться преступлению… Но видать, Креохайнал искал повода отомстить. Не думала я, что он злобен настолько! Да и бесчестен… Так спокойно рассказать всем, что видел в моём доме! Я ведь не сказала, что видела, что его не было на посту, да и не собираюсь говорить.

– А может, стоит? Может, тогда ему будет меньше доверия, и обвинение с тебя снимут?

– Нет, не стоит всё же. Ведь тогда я обвиню и Истормахала, второго стражника, а он хороший человек. Пост охранника при храме – это важный пост, оставить его, даже в час Полуденного Моления – преступление серьёзное. Его не убьют, конечно, но наказание будет серьёзным, и поста они точно лишатся. Это ведь всего один раз и было, я заметила, потому что наш дом находится напротив храмового комплекса, и я тогда как раз вышла к колодцу за водой для матери… Это, вообще-то, тоже нехорошо, что я в этот час за водой пошла, но моя мать больна, пять минут отнять от часа молитв можно.

Вадима словно ударом тока подбросило.

– Подожди, они охранники здесь, вот в этом дворе? И они отсутствовали в час Полуденного Моления? Когда это было, в какой день? Вспомни, Симунарьенне, пожалуйста, это важно!

Вошёл Эркена с ворохом свитков.

– Вот. Подозреваю, теперь я буду аналогом чёрта в страшных сказках для детей, но это теперь в нашем распоряжении. Нет ли здесь кофе? День был тяжёлым, а ночь будет ещё тяжелее. Но у нас есть только эта ночь, поэтому права на сон у нас нет.

– Есть таблетки с кофеином, я уже приняла. Как же мы в этом всём разберёмся? Надо позвать хотя бы Хеннеастана, или кого-то, кто будет столь добр, чтоб переводить нам…

Эркена повертел в руках бутылёк.

– Надеюсь, они не войдут в конфликт друг с другом…

– А что это вы там принимаете? Дайте, посмотрю состав, скажу… У вас болезнь Виллебранда?

– Что? А, да, я слышал, у землян она носит такое название.

Дайенн нахмурилась.

– В смысле, я про этот препарат слышала только в такой связи, гемофилия типа С у центавриан и третий тип болезни Виллебранда у землян. Не знала, что подобное и у бракири встречается. Это и у людей редкость.

– Я особенно везучий, верно. Впрочем, она у меня в лёгкой форме, и поскольку была достаточно рано выявлена… С этой штукой вообще горя не стало, особенно с тех пор, как она подешевела.

Дайенн смотрела в лицо Эркены так, словно впервые его увидела.

– Это удивительно, если учесть, что… мне казалось, у бракири вообще неизвестно такое явление, как врождённые нарушения свёртываемости крови? К тому же, если я не ошибаюсь, что выделяет реновилат среди прочих препаратов для лечения болезней крови – это его высокая эффективность именно в случаях полного отсутствия фактора свёртываемости и появления аутоантител… Я б не назвала эту форму лёгкой.

– Ну, смертельно больным я себя не чувствовал никогда. Главное не забывать принимать лекарства вовремя, а это, увы, со мной случается. Но ничего страшнее повышенной кровоточивости дёсен пока со мной не случалось, а я с этим 43 года живу.

– И при этом пошли работать в полицию… Смело, если учесть, что и царапины может быть достаточно для обильного кровотечения. Ваши родители тоже этим страдали?

Бракири пожал плечами.

– У матери была какая-то анемия… точного определения не знала она сама. Но это была анемия приобретённая, вследствие отравления ионами токсичных металлов. Длительное время она пользовалась некачественными красками, поздно узнала об этом.

– Красками?

Эркена вытряхнул на ладонь белый шарик и катапультировал его в рот.

– Она была художницей. Хотя так не совсем верно говорить… Создавала красоту в широком смысле слова. Какое-то время работала на текстильной фабрике, красила и расписывала ткани, а дома писала картины. Работала с керамикой, мозаикой, даже на стеклодувном производстве какое-то время. В общем-то, её руки, наверное, способны были создать что угодно. Я рос в окружении созданных ею картин, панно, чаш, ваз, ёлочных игрушек… Шторы у нас дома, постельное бельё, обивка у дивана и даже обои были расписаны ею. Кому-то сказочные миры приходится придумывать, искать в книжках, а я мог их увидеть в стекле, пластике или ткани… На потолке моей спальни были фантастические птицы, когда их озаряли закатные или рассветные лучи, казалось, что они трепещут крыльями, что они живые. Жаль, я её талантов не унаследовал… Ну, способности к рисованию у меня есть, говорят, но в целом посредственные… Впрочем, хорошо, что я на том месте, на каком есть. Давайте поделим эту гору, госпожа Дайенн, и будем надеяться, что наши словари нам сослужат хорошую службу.

Дилгарка вздохнула, усилием воли переключаясь с одного профессионального интереса обратно к другому.

– Словари-то, может быть, и хорошие… Но у лорканского такая сложная грамматика, да и язык у таких текстов обычно… далёк от разговорного… Я в годы учёбы разбирала некоторые старинные тексты – намучилась, а ведь они на моём родном языке, и даже не самый сложный из диалектов фих. Может быть, всё же реально найти кого-нибудь среди местных, кто окажется достаточно неравнодушен к судьбе Алвареса, чтобы просидеть с нами эту ночь? По правде, понятно, неудобно их об этом просить… Но ведь ситуация серьёзная. Как думаете, может быть, для кого-то из исповедующих новую веру…

– Среди жрецов здесь, как я понял, преобладают староверы или «умеренные». Хеннеастана можно попробовать подключить, конечно, если его отпустит начальник части… Всё-таки Хеннеастан и так потратил на нас много времени.

Дайенн облизнула губы.

– Может быть… ну, не знаю… может быть, для них может быть аргументом, что Алварес – брат их пророка? Может быть, ради этого они откажутся от политики невмешательства?

– Что?

– Алварес – двоюродный брат Андо Александера, того самого, от которого, как говорили Таувиллар и Савалтали, они получили своё откровение.

На лицо Эркены было любо-дорого посмотреть – пожалуй, если б Дайенн пыталась представить себе потрясённого бракири, у неё получилось бы разве что слабое подобие.

– Вот это да… Ну да, вполне возможно, если они узнают об этом – его освобождение станет для них делом чести. Аналогично, если староверы узнают об этом – для них делом чести станет его убить.

– Что это за песню вы сейчас пели?

Вадим повернулся на голос. В камере окончательно сгустился непроглядный мрак – единственное окно располагалось довольно высоко, и сейчас в него заглядывала одна одинокая звёздочка. Поэтому, как ни вглядывайся, разглядеть лица друг друга невозможно.

– Интернационал. Песня с моей родины. Точнее, не совсем оттуда… Вообще-то она земная, но я пел её по-кориански.

– Красивый язык. Кажется, я не встречала такого никогда.

– Да, красивый. А какие встречала?

– Бракирийский, земной, немного – минбарский… Отцу после женитьбы удалось отстоять и перевезти к себе все собранные им книги. Как жрец, он получил хорошее образование, и многие книги собирал на языке оригинала. Не только духовную литературу – художественную, там есть исторические романы, поэзия, публицистики немного… я даже не знаю, за что его осуждали больше. По-моему, это несправедливо – если они сами читали минбарские «Проповеди по случаю», то должны понимать, что они не менее духовны, чем наши священные тексты, если не более. И бракирийская «Шёпот предрассветного часа» – это очень… трогательно так, щемяще… Ну, эти книги переводил для меня отец, он сам без словаря на этих языках не всегда читать может, а я их так и не осилила. Я пыталась читать земные, сложно, конечно, но в основном потому, что я… ну… очень мало знаю о Земле, и многие слова совсем непонятны. А где говорят на таком языке? Я думала, вы землянин.

– Наполовину – да. Моя мать – центаврианка, центавриане от людей почти неотличимы. Жители Корианны, где я рос, совсем иные – у них серо-зелёная кожа и вместо волос гибкие отростки…

– Я видела центавриан. На картинках, конечно, в нашем городе они не бывали… А Корианна – это где? Далеко? Ну, понимаю, дальше Бракоса… Дальше Нарна? Дальше Земли?

Вадим улыбнулся.

– На самом деле нет. Она немногим дальше от вас, чем Бракос.

Лорканка зачарованно выдохнула.

– Так близко… А я даже никогда не слышала о таком мире.

– Он не столь давно… вышел на политическую арену галактики, как это называют. И хотя находится в сердце Альянса – не входит в Альянс. Подозреваю, у вас и не любят упоминать об этом мире по ряду причин.

– У нас дома нет карты галактики. И, наверное, хорошо… А то было бы грустно – мир такой большой, а мне нигде не побывать. Как иногда грустно быть лорканкой. Хотя женщиной быть – много где грустно.

– У нас в отделении работают парни и девушки с Лорки.

– Даже девушки? – ахнула Симунарьенне, – счастливые… Вот познакомиться бы с ними…

– Ну, даже если б мы сумели сейчас выбраться отсюда и отправиться на Кандар, не факт, что успели бы – Элентеленне, я имею в виду, планирует переводиться на Землю, она выходит замуж за землянина.

И предыдущее-то звучало для жительницы Лехеннаорте как сказка, а сейчас она и вовсе не верила своим ушам.

– Такое возможно?

– Теперь многое возможно, чего не делалось раньше.

– И… её семья не против?

– Ну, всех подробностей я не знаю. Я знаю, что семья Махавира не против. У них единственное условие для брака – чтобы оба супруга были сикхами. Это их вера так называется. Элентеленне согласна, она не считает, что это она сменила веру, говорит, что это одно и то же, просто теперь её зовут Элентеленне Каури и она носит сикхские атрибуты веры, но для бога детали несущественны.

Симунарьенне поняла ровно половину слов, но не решилась расспрашивать – ей довольно было и того, что она сумела разобрать.

– Моя мать говорит так же. Ей нравится то, чему учит новая вера – что Наисветлейший бог любви и радости, а не строгости, что мы все равны перед ним, что богу не нужны ни жертвы, ни запреты, ни особые одежды, потому что мы приходим в этот мир совсем без одежды, и он нас знает такими, какие мы есть. Она даже носит на шее символ новой веры – звёздочку с крыльями, знак, что каждая душа крылата, что бог живёт в каждом из нас… А в какого бога верят на Корианне?

– Вот, вот тут интересный случай… Город Ниорамурье… Было, кажется, лет пятьдесят назад… Женщину обвинили в супружеской измене, открылось, что её сын – не сын её мужа. В городе тогда был проездом бракирийский торговец, он выкупил жизни женщины и мальчика и взял их к себе слугами. Здесь даже сумма указана… Не факт, конечно, что зарплата Алвареса позволит, но я, если что, прибавлю свою.

– Я тоже нашёл случай, когда один молодой горшечник – если я правильно перевёл, конечно, но что-то, связанное с посудой – из любопытства участвовал в неком религиозном действе чужеземцев… Это было в 68 году, уже ближе. Его жизнь так же позволили выкупить. Значит, можем ссылаться на эти случаи, а уж алчность, будем надеяться, в них победит кровожадность. Ну, у нас, бракири, есть поговорка, что не бывает неподкупных богов, бывают скупые просители. Вообще-то мне эта поговорка не нравится, но здесь она очень была б кстати.

– Так же, думаю, мы можем настаивать, что доказанным является только то, что девушка выходила из дома – раз свидетели лавочники и аптекарь… но поскольку это было больше недели назад, и тогда они не среагировали – неприлично поднимать вопрос сейчас. А вот личная переписка и беседа с Вадимом – как я понимаю, со слов одного и того же соседа, свидетельства одного человека мало, на это есть указания во множестве дел.

– Да, но они практически сознались… Хотя об этом земляне говорят – «сознаешься, конечно, когда сперва бьют, потом спрашивают».

С лампой в руках, в комнату вошёл Фенноарстан – кажется, совсем не заспанный.

– Вы нашли что-то, что обнадёживает вас?

– Возможно. Скажите… Мы несколько раз встречали, что в случае мелкого проступка человек мог откупиться, сделав пожертвование храму. Как думаете, мы сможем добиться такого исхода?

– Кто знает… То есть, я слышал о случаях, когда, принеся пожертвование, мужчина, соблазнивший девушку, мог жениться на ней и тогда им прощался грех… Но ведь тут речь идёт об иноверце… Не знаю.

Дайенн потрясла головой в надежде, что ослышалась.

– Соблазнил? Жениться? Ну… это уж как-то… радикально… Они ведь только разговаривали!

Фенноарстан развёл руками.

– Где разговор, там и соблазн. К тому же, сейчас они заперты в одной комнате, и…

Эркена поднял голову от свитков.

– Не примите это на свой счёт, господин Фенноарстан, но вы нация озабоченных.

– И никто не осуждает их за это?

– Конечно, нет. Не только потому, что они иномирцы. На Корианне брак не обязателен, любой корианец волен иметь любые отношения с кем пожелает. Пол, возраст и социальное положение не имеют значения. То есть, социальное положение у нас у всех одно, нет бедствующих или ущемлённых в правах групп. За исключением преступников, отбывающих наказание, но это другое. Преступники тоже могут жениться, если очень уж хотят, но в исправительной колонии это сделать как-то сложнее. Однако случаи были, я знал одну женщину-охранника, которая действительно помогла своему избраннику встать на правильный путь… Ещё в последний год заключения он получил именную грамоту из комиссариата за прилежный труд и образцовое поведение, сейчас – ударник, двое детей, которые обожают отца.

Симунарьенне слушала заворожённо – как в детстве, когда болела, и фантастические истории, которые сочинял для неё отец, заставляли её совершенно забыть о муках болезни. Позже она слышала, что сочинение сказок – тоже грех, хоть не самый страшный, но грех, ведь это просто вредные глупости, отвлекающие от благочестивых размышлений. Но сложно предаваться благочестивым размышлениям, когда у тебя ломит всё тело и так сильно болит в горле и в груди. А вот если эти сказки помогут перетерпеть болезнь, дождаться исцеления, и тогда уж размышлять о высоком вволю – разве это плохо? У Наисветлейшего всё время и все жизни в руке, он существовал вечно и вечно будет существовать, неужто такой ему труд потерпеть, что кто-то совсем недолго не восхваляет его имя? Или же вернуть ему здоровье в сей же миг… в древности, говорят, люди были столь благочестивы, что одной их молитвы хватало, чтобы человек встал совершенно здоровым. Но теперь всё это уже не имеет значения, и детские страдания от болезни кажутся такой ерундой в сравнении с тем, что происходит сейчас. И потому совсем не стыдно и не неловко слушать рассказы странного чужеземца, заставляющие забыть боль, страх, смертную тоску при мысли о завтрашнем дне и пытаться представить себе немыслимых существ с какими-то отростками вместо волос, столь дерзких, чтоб жить вообще без бога…

– Никто не попрекает их, что они дети преступника?

– У нас такое не принято. К тому же, он – бывший вор, исправившийся, значит – пример. У нас запрещено проявлять недоверие к судимым – во-первых, если человек вышел из тюрьмы, значит, своё искупил, во-вторых – если мы откажем ему в возможности трудиться честно, то сами толкнём его обратно на прежний путь, ему ничего другого не останется, и это будет вина общества. Да и детей нераскаявшихся преступников никто никогда не попрекает. Каждый в ответе только за свои поступки. Каждый славен лишь своими собственными заслугами, а не заслугами родителей. То есть, я понимаю прекрасно, о чём ты говоришь, и любой у нас понимает. Семья – это не то, что так уж легко сбросить со счетов. То, среди чего человек вырос, во что привык верить – влияет на всю его дальнейшую жизнь. Поэтому мы и отказались от семейного воспитания – слишком уж разным оно может быть.

Симунарьенне закусила губу, подбирая слова.

– Да, наверное, правильно забирать детей из плохих семей, где их могут научить только дурному. А из хороших семей зачем жезабирать?

– Наверное, сложно будет это понять, но – по той же самой причине. Чтобы семейная история, пример родителей не определяли жизнь ребёнка – чтобы он учился мыслить как отдельная личность, гражданин большого общества, а не только ветвь на семейном древе. Конечно, кажется невинным, что ты гордишься тем, что твой отец заработал своей бригаде почётную грамоту и внеочередную премию, или что твоя мать поставила спортивный рекорд… Но детей нужно учить быть достойными не того, что они дети того-то и внуки того-то, а того, чтоб называться гражданином общества. Как ко многому детей обязывают великие имена предков, я сполна насмотрелся на Минбаре, да и на примере собственной семьи тоже. Это всё очень хорошо звучит – что у тебя в роду столько-то героев, и ты делаешь всё, чтоб не уронить чести семьи, пока не спросишь себя – а как быть семьям, у которых и нет никакой чести? Не детям преступников даже, нет – детям обычных людей, рядовых рабочих, водителей, почтальонов, продавцов булочек? Им не нужно ни к чему стремиться?

Симунарьенне помолчала, осмысляя услышанное – что-то из этого смутно бродило и в её голове, что-то явилось для неё неожиданным откровением.

– Наверное, наши жрецы не поверили бы в то, что Корианна действительно существует. На неё ведь должен был обрушиться гнев Всевышнего сразу за столько всего – отреклись от бога, от традиций, позволяют женщинам работать и даже руководить мужчинами, позволяют мужчине и женщине жить без брака… Да и не только – мужчине с мужчиной или женщине с женщиной… У нас о таком даже не говорят. Хотя может быть, именно это имели в виду, когда говорили, что в других мирах существуют такие ужасные грехи, что о них и говорить страшно?

– Ну, если так – не они первые пытаются изобразить, что у них такого быть не может, их природа особенная… Интересное дело – религиозные фанатики любят говорить о душе, но пекутся больше о теле. О том, какую оно одежду носит, какую пищу употребляет и с кем и как сношается.

– Ну, ведь тело – сосуд для души…

– Вот именно – сосуд. Разве не логично, что любят содержимое, душу, вне зависимости от того, в какой сосуд она облечена?

– Поэтому сосуд нужно содержать в чистоте, иначе и душа станет грязной.

– Да-да, я уже понял, что у вас душа становится грязной от позволенного себе удовольствия, а не от проявленной к ближнему подлости и злобы.

Снаружи послышались шаги, заскрипела, отворяясь, тяжёлая дверь. Вадим и Симунарьенне невольно заслонились – для глаз, привыкших к темноте, свет лампы показался нестерпимо ярким.

– Симунарьенне, дочь моя, ты здесь? – произнёс мужской голос по-лоркански.

– Отец? Ты здесь? Ты вернулся? Не стоило тебе приходить сюда…

– Идите, – обернулся он к двери, к незримым в темноте охранникам, – я могу побеседовать с ней, я имею право, я её отец.

Дверь закрылась за спиной вошедшего. Какое-то время все трое молчали, глаза арестантов привыкали к свету. Симунарьот оказался почти стариком – худым, измождённым, словно уже придавленным горем потери.

– Я уже всё знаю, Симунарьенне. Молчи, я знаю, что ты не сделала ничего плохого. И я знаю, что им на это плевать. Они хотели бы, конечно, убить очень многих в этом городе, но как трусы, нападают на тех, кто всего беззащитнее.

– Убить во имя бога – это очень просто, лёгкий путь к «праведности», – зло пробормотал Вадим, – гораздо легче, чем следить за собственными поступками.

Симунарьот повернулся к нему.

– Это так, землянин. Твоя дерзость, конечно, тебя погубила, но я не могу тебя осудить. Может быть, если будут находиться те, кто скажет им это – однажды они услышат…

– Я не землянин… хотя это не важно. Я не намерен сдаваться, господин Симунарьот. Скажите… вы ведь жрец. Вы можете принести нам ваши священные книги и лампу? Время у нас ещё есть, и я намерен потратить его на то, чтоб найти аргументы… Не может же быть, чтоб ваша религия была бесчеловечна настолько, чтоб содержала только то, что удобно им.

Лорканец горестно рассмеялся.

– Не думаешь же ты, что, если б такие аргументы были, я б не нашёл их? Увы, их нет. Богохульство и блуд – самые страшные обвинения, и для них ваша вина доказана. Они не будут вас слушать. И меня не будут. Я говорил с Фенноарстаном, он рассказал… Решение уже принято, суд нужен только чтобы торжественно озвучить его.

– Они убьют нас? – в голосе Симунарьенне даже ужаса не было, тихое отчаянье.

– Для того они и заперли вас вместе. Теперь порочность Симунарьенне для них несомненна – вы провели ночь в одной комнате, вдвоём, лучше и не придумаешь… Молчи, юноша, я знаю, ты потребовал этого, чтобы защищать её, ты ни в чём не виноват… Ты ничего не мог сделать, они всё повернули бы так, как им удобно. Будь ты лорканцем, ты ещё мог бы надеяться откупиться и потребовать позволения жениться, но для иноверца они на это не пойдут, богохульство – это уже приговор, вступить в связь с человеком иной веры – это грех двойной.

Ну, охать ли здесь и вытаращивать ли глаза. Разве не предполагалось что-то такое с самого начала? Разве эта жажда крови, жажда торжества традиций могла удовольствоваться каким-нибудь штрафом? Как ни бунтует разум против мысли, что всё закончится здесь, вот так нелепо и безумно, но в сущности, сильно ли это отличается от любой другой из тысяч смертей, что ждут нас на пути. Галактическая полиция существует не столь давно, чтоб рассуждать о шансах умереть своей смертью, сказал как-то Синкара.

– Вы хотите сказать, что шансов для нас нет?

– Только если сам Наисветлейший явится в судилище во всей славе своей – так сказал мне Фенноарстан.

– Что ж, – Вадим сглотнул, – могу я, по крайней мере… просить о гуманной смерти для нас? Хотя бы для неё, как для женщины?

Лорканец поставил лампу на пол и сел рядом, сложив тёмные натруженные руки на коленях.

– Об этом я и пришёл говорить. Фенноарстан обещал помочь мне – всё-таки, когда-то мы были братьями, и он не получил бы своего поста, не отрекись тогда от него я, уже за это я мог бы просить его о помощи. Как отец, я имею право убить вас своей рукой. За это мне простятся грехи, моя семья восстановит своё доброе имя…

– Отличное благодеяние отцу – смотрю, у вас любят изощрённо издеваться… Что ж… тогда… вы могли бы принести мне письменные принадлежности и обещать, что моё письмо отправят моим близким?

– То есть, как – уже казнили? Моего коллегу и эту девушку? Вы серьёзно? Кто? Когда? По какому праву? Без суда?

Рассветные лучи бледно подсвечивали кромку храмовой стены – мягкие, розовые, на кровь совсем не похожие. На мелкой, тонкой, как волос, травке, пробивающейся в стыки плит двора, покачивались сверкающие, как капельки росы, насекомые-однодневки. Из храма приглушённо доносилось заунывное пение жрецов, издали ему вторили вопли лорканских лошадей – звучали эти животные не менее жутко, чем выглядели… В приоткрытые ворота видно было проходящий мимо люд – лавочники спешили в свои лавки, работники, нагруженные сельхозорудиями, шли к своим полям. Совершенно нелепо в такое утро говорить такие слова.

– Отец имеет право, – невозмутимо ответил Эйонтасеннар, – если застанет свою дочь в грехе, убить её своей рукой вместе с тем, с кем она согрешила. Можете сами посмотреть в священной книге. Это закон.

Эркена ночью сказал, что кому как, а ему лорканский язык совсем не нравится. Тягучий, как патока, тяжеловесный, как бесчисленные ритуальные одежды, пресный, как физиономии жрецов. Дайенн тогда ответила, что он не слишком справедлив, но вот это слово – закон – ей действительно не нравится. Оно звучит как стук топора о плаху, оно царапает слух, как пыточное орудие. Неприятное слово, призванное пугать, подавлять, держать в вечном напряжении. Да, закон должен внушать страх, это верно. Но должен так же внушать и спокойствие, ощущение безопасности… Этого второго смысла лорканское слово определённо не имело. И сейчас, хотя Эйонтасеннар говорил на земном языке – говорил с явным лорканским акцентом, и не в плохой языковой практике было дело, это было вполне сознательно.

– Не верю… Вы точно это знаете? Он действительно сделал это? Он убил их, их обоих?

– Я не присутствовал при этом, ибо в этом нет ни нужды, ни смысла. Однако выходя после полуночного обхода светильников, я видел, как грузили тела. Истормахал и Ансурахил объяснили, что по состраданию к Симунарьоту, в той великой скорби, что его постигла, они вызвались помочь ему с погребением тел. Дальнейшее так же не было мне интересно, ведь богохульников и вероотступников не должно хоронить с соблюдением всех необходимых обрядов, их чёрные души Наисветлейший уже отверг, их тела просто сжигают, как сжигают павший скот…

Дайенн невидящим взглядом смотрела куда-то мимо собеседника. Услышанное усваивалось сознанием медленно, как медленно рассветные лучи заползали в уголки, ещё объятые ночной тенью.

– Это какой-то невозможный, чудовищный бред… Просто так, пришёл и убил, и вы ему позволили? Вы говорили о суде, вы вчера осудили горожан за готовность к произволу…

– Он имеет право, – всё так же безразлично повторил жрец, – таков высший, веками освящённый закон. Если б его не было в городе – то да, мы, наделённые от Наисветлейшего властью бдить за соблюдением закона его, поступили бы так, как должно. Но раз уж рука Наисветлейшего так удачно привела Симунарьота обратно на родину именно сейчас – какое право мы имели вставать у него на пути?

– Вы с вашими людоедскими законами – чудовища! Вы заплатите за это, слышите? Не надейтесь, что я оставлю вас в покое, вы все заплатите! Господи боже, как вы могли… – Дайенн, рыдая, повисла на руке Эркены, пытающегося её удержать – наверное, в этот момент разъярённая дилгарка могла растерзать нехрупкого жреца в мелкие клочки. Впрочем, охватившая её ярость быстро сменилась отчаяньем, – мы нашли… мы убедили бы, доказали… За что…

– Он был вам очень дорог, верно? – Эркена присел перед ней, поднося ей слабо дымящуюся чашку.

– Был… я должна привыкать говорить об Алваресе – был… – пальцы Дайенн коснулись шероховатого керамического бока, но Эркена не выпустил чашку и, как оказалось, был прав – руки женщины сейчас были совершенно безвольны, – был моим напарником, был хорошим парнем… Которому я много раз говорила, что он живёт так, словно убеждён в своём бессмертии…

– Не могу сказать, чтоб это было плохое качество, – неловко улыбнулся бракири, – я, конечно, совсем немного знал его, но мне он показался замечательным, умным и честным человеком.

Дайенн обхватила руками плечи.

– Как я скажу это Альтаке? Как он скажет это его семье? Давно ли они смирились с предыдущей потерей? Алварес говорил об этом странном роке над их семьёй – их всех забирал огонь. Нет, он сам никогда не верил в проклятья… Мерзкие, лживые твари! Почему мои предки, в своём кровавом походе, не стёрли с лица галактики эту падаль?

Эркена мягко, но настойчиво поднёс к её губам чашку.

– Выпейте, вам необходимо успокоиться. От того, что вы будете рвать себе сердце, легче никому не будет.

Дайенн, стуча зубами, пригубила остывающий напиток – и поперхнулась с посеревшим лицом.

– Это что, алкоголь?

– Ну, там немного ликёра… Вполне естественно по ситуации.

– Эркена! Вы же должны понимать…

Бракири, кажется, смутился.

– Да, я понимаю, что вы воспитаны в культуре, неприемлющей алкоголь. Но вы-то биологически не имеете этого свойства – негативной реакции на спиртное. То есть, я не слышал ничего такого, чтоб дилгары…

– Да, верно… Простите, мои нервы действительно на пределе. Знаете, всю ночь, пока мы сидели над этими проклятыми свитками, мне сверлила голову эта мысль… Эти слова Алвареса о том, что от моего неравнодушия ничего не меняется. И я просто не могу поверить, что Алваресу пришлось умереть, чтобы я поняла… Знаете, вы правы. Сейчас действительно такая ситуация… – Дайенн залпом опрокинула в себя сладковатый травяной напиток, – когда не до буквы правил…

Вадим с кувшином воды подходил к домику, когда издали услышал пение. Симунарьенне напевала:

– Если б я только могла просить,

Я б хотела вечно жить с моим возлюбленным

В этом скромном домике среди прекрасного сада,

Нет ничего прекраснее его,

Каждое утро рассвет дарит нам своё царское золото,

И каждую ночь бриллиантами осыпает нас небо,

Каждый раз новую песню поёт нам ручей,

Но все они – про счастье.

А когда мы умрём,

Мы станем двумя деревьями,

Сплетающими свои ветви над крышей

И роняющими спелые плоды…

– Это центаврианская песня. Моя мать пела её не раз за работой.

Солнце уже заглядывало в огромную прореху в крыше, заливая светом скудную обстановку давно заброшенного дома, становилось всё жарче. Пробегающий иногда ветерок осыпал с неровных краёв провала мелкую труху. Было тихо, только тоненько гудели в траве какие-то насекомые.

– Я прочитала её в одной из книг, отец помог мне её выучить. Конечно, настоящей её мелодии я не знаю, пою так, как мне придумалось… У нас нет песен. Когда-то, говорят, были, но жрецы запретили. Должно быть достаточно молитв.

– Да, песенка совсем по ситуации, – рассмеялся Вадим, подходя к столу, где Симунарьенне резала какие-то дикие фрукты – только сорванными их сложно есть, жёсткие, но подвяленные на солнце, они становятся мягче, – и мы не влюблённые, и прекрасного сада не наблюдается. Хотя, всё же не самое плохое место. Почему здесь никто не живёт? Вода есть, плодоносящие деревья есть, земля как будто плодородная…

– Култхи. Ну, по-вашему это… наверное, змеи. Только они не ползают так, как змеи, они скорее как… что же за слово-то… а! сороконожки! А когда им нужно бежать быстро, например, преследовать жертву – они хватают себя пастью за хвост и катятся, как колесо. И у них не яд, их языки испускают сильный электрический разряд. Потом они выпускают в тело жертвы слюну, которая помогает переваривать, и издают громкий свист, который призывает сородичей присоединиться к трапезе. Потому у нас есть поговорка – «Если даже култхи приглашают свою семью к столу, неужели я оставлю родственника голодным?». А в город они редко заползают. Бывает, но нечасто – им нужно жить именно здесь, у ручья, здесь есть какие-то минеральные отложения, они их лижут…

– У нас на Корианне есть похожее слово – култи, но это насекомые.

– Забавно, – лорканка закончила с фруктами и села на исполняющий роль стула чурбачок – время, солнце и дожди сделали его чёрным, гладким, похожим на камень, – расскажите мне о вашем мире ещё! Ох, если б можно было хотя бы раз там побывать… Какая у вас удивительная судьба! У нас сказали бы, что бог вас любит, что странно, если вы в него не верите… У нас и поверить не могли бы, что человек, который не верит и не боится бога, может быть таким добрым…

– Если доброта – из страха, я б поставил под сомнения такую доброту. Мои родные, мама и Виргиния, сказали, обсуждая корианцев, точнее – Даркани: «По-настоящему доверять можно доброте того, кто не верит ни в бога, ни в рай. Тогда он точно делает это от чистого сердца».

Воспоминания снова нахлынули сами – как это часто бывает, дай только повод. Тогда над Эштингтонским парком было такое же небо…

Элайя и Уильям побежали снова на свой любимый аттракцион, а он вот не захотел. На самом деле, он, может быть, и не против бы был, аттракцион ему понравился, но гораздо с большим удовольствием он стоял рядом с товарищем Даркани у полосатой, как карамель, ограды, смотрел на взлетающие двухместные машинки, ракеты и самолётики (как ни уговаривали Уильям и Элайя, матери ни за что не позволяли им сесть вдвоём, то есть, одним, и с Элайей села тётя Офелия, а с Уильямом – Лаиса, но машины они выбрали соседние, и оба вертелись ужом, постоянно оборачиваясь друг к другу, пока не получали от матерей подзатыльники), Ганя и Илмо пошли в тир, Виргиния с Лиссой присели за столик с мороженым, то и дело подскакивая, впрочем, поглядеть, как там их драгоценные чада. Даркани показывал на какой-нибудь предмет и говорил, как это будет по-кориански, Вадим повторял.

– А вы в детстве тоже сюда ходили? Что вы любили больше всего?

Было, конечно, невероятно сложно представить, что этот большой, почти старый дядя был когда-то маленьким мальчиком, Вадим смотрел на носящуюся вокруг корианскую ребятню, с короткими, иногда торчащими в разные стороны кожистыми отростками – «кабелями», как называл их Ганя, пытался представить таким товарища Даркани… Какими тогда были черты его лица? Сейчас они изменены морщинами…

– Я рос не здесь, вообще-то. Но да, мы, как и все семьи, ходили в парк если не каждые выходные, то уж по праздникам – обязательно. Наш парк, правда, был скромнее…

– А вы один в семье?

Даркани помрачнел.

– Половину моего детства был один.

– Как это?

– У меня была сестра. Но однажды она исчезла.

– Как это – исчезла?

– Такие истории, наверное, не для детских ушей. Когда подрастёшь – расскажу. Если не пропадёт интерес.

Вадим, наблюдая за его лицом искоса, старательно подбирал слова – как ни хорошо он знал земной язык, сейчас было сложно. Кто ж не знает, как раздражает взрослых детская настырность. Но как будто в самом деле можно успокоиться обещанием рассказать «когда-нибудь позже»!

– Вы считаете, что я не пойму?

– Нет, – печально улыбнулся Даркани, – не считаю. Но это грустная история.

– Потому что она умерла, да? Если вам тяжело об этом вспоминать, то конечно, не надо. Но если вы просто не хотите расстраивать меня, то у нас, на Минбаре, не считается, что нужно скрывать от детей грустные истории. Минбарцы с детства учатся быть готовыми к разлукам, к смерти – это правильнее, чем однажды это станет неожиданным и жестоким ударом. Я знаю, что такое смерть. У меня погиб отец. Давно, ещё до моего рождения. Но мама рассказывала мне всё, потому что я имею право знать. И мой двоюродный брат тоже погиб… Этого, конечно, я тоже не видел… Но Калин, мамина подруга, умирала при мне. То есть, не прямо при мне, но я видел её больной, навещал вместе с мамой, и видел потом мёртвой, когда мы пришли на погребение.

Сухая морщинистая ладонь корианца скользнула по его голове.

– Она умерла, но многим позже. А тогда… я даже не знал, что случилось. Мы просто играли на берегу реки неподалёку от нашего дома. То есть, не совсем нашего – отец приехал туда провести отпуск. Вообще-то, играть одним на берегу нам не разрешалось – довольно крутой обрыв, вдруг упадём, но в тот вечер родители ушли в гости к соседям, и мы решили, что не будет вреда, если мы немного посвоевольничаем. У нас была такая игра – Суна подбрасывала вверх шарики, а я в них стрелял. Иногда мы менялись, но Суна стреляла хуже, поэтому когда я промазывал, она меня немилосердно дразнила. Потом… потом у меня был провал в памяти, очнулся я уже дома, в постели, рядом сидела мать с заплаканными глазами. Я спросил, где Суна, и мне сказали, что Суны больше нет.

– Что же случилось? Почему был этот провал в памяти? И что произошло с Суной?

– Они не хотели говорить. Просто обрывали все мои вопросы. Но потом, через несколько дней, рассказали мне это – что я нечаянно застрелил сестру. Я спросил, где же тогда её тело, и они ответили, что оно упало с обрыва в реку. Я дождался, пока они оставят меня без присмотра, и побежал к реке, спустился вниз и долго искал на каменистом берегу её тело – может быть, она ещё жива, ведь бывает, люди выживают и после ранений, и после падения в воду… я не мог поверить, что она умерла. Я несколько раз туда бегал, один раз сам чуть не утонул, меня выловил случившийся поблизости рыбак… Мать тогда напустилась на отца: «Надо было ему это сказать, когда уедем отсюда!». Потом мы уехали, да, сперва вернулись в наш собственный дом, но вскоре сменили его, ведь там всё напоминало о том, что раньше детей было двое… Со временем те дни начали затираться в памяти, иногда мне казалось, что я помню её смерть – на самом деле я видел это в кошмарах. Иногда мне снилось, что из воды поднимается чудовище и проглатывает Суну, иногда – что с неба спускается огромная хищная птица… Много позже, уже став взрослым, я задал себе простой вопрос – откуда родители знали, как погибла Суна, если их не было тогда на берегу? Да и играли мы всё же не возле самого обрыва. Мы не стали бы играть на самом обрыве – тогда шарики падали бы в реку. Значит, и тело Суны не могло упасть в воду. Скорее всего, они сами не знают, что там произошло, а это просто сочинили… Я не мог им простить, что они заставили меня поверить, что я собственными руками убил сестру, я несколько лет верил в это и проклинал себя… Когда я начал изучать психологию, я прочитал про подавленные воспоминания и подумал – ведь я на самом деле всё помню, просто запрещаю себе вспоминать, просто закрыл эти воспоминания, как причиняющие боль. Но я должен вспомнить правду, что на самом деле тогда произошло. Я пошёл к гипнотизёру…

– И вы вспомнили?

Маленький Вадим чувствовал, что ему, по правде, не очень хотелось бы знать ответ на этот вопрос. Что за ним идёт что-то настолько страшное, что причинит ему слишком сильную боль. Но в то же время – что он нипочём не откажется услышать этот ответ. Взрослые редко делятся с детьми тем, что они пережили, и если делятся – это нужно ценить.

– Вспомнил. В снах про хищную птицу было и то больше правды, чем в ужасной сказке родителей. Просто над головой вдруг раздалось странное, необычное гудение, а потом вспыхнул яркий свет… Такой яркий, что солнца, висящего над горизонтом, совсем не было видно. Мы подняли головы и увидели висящую над нами летающую тарелку. Я уже слышал про такие, я знал, что они похищают людей… Суна вдруг замерла, словно парализованная, а потом поплыла по столбу света вверх. Медленно, страшно… Я принялся стрелять в эту штуку, потом схватил Суну, попытался удержать её, но её вырвали из моих рук. Потом я действительно потерял сознание.

Хотя день был тёплый, Вадим почувствовал, как его пробрал мороз.

– Врии когда-то давно похищали людей на Земле и, возможно, где-то ещё… Но вроде бы, они давно бросили это.

Даркани покачал головой.

– Это не были врии. Позже я узнал, многим позже… В нашем мире существовала организация, занимающаяся созданием и поддержанием легенды об инопланетной угрозе. На самом деле инопланетяне наш мир тогда не посещали – как ты, может быть, уже знаешь, наш сектор считается… не самым лучшим местом для посещения. Одних отвращает суеверный ужас перед древними расами – именно в нашем секторе их видели в последний раз, и как знать, навсегда ли закрыта эта дверь. Других – вполне материальный страх ввиду близости мёртвого сектора маркабов… Но им нужно было, чтобы народ верил в это. Зачем? Как они говорили – сплотить перед лицом внешней угрозы. На самом деле – добиться подчинения, возможности манипулировать. Они изготавливали макеты, которые можно б было принять за инопланетные корабли, инсценировали «встречи с пришельцами» – выбирали людей, которые находились дома или где-нибудь в поле одни, пускали усыпляющий газ, человек терял сознание, а перед этим видел странных существ с белой коже и травой на голове – переодетых актёров, конечно. Они имитировали улики – следы на полях, пепел, даже обломки якобы разбившегося инопланетного корабля. Они похищали людей… иногда возвращали обратно, и эти люди рассказывали о виденных ими там, в плену, пришельцах, об ужасных опытах, которые над ними ставили. То есть, первое время люди не помнили ничего, от шока или проведённых с ними гипнотических манипуляций. А потом вспоминали… Официально правительства всё отрицали – увиденные в небе корабли называли метеорологическими зондами, найденные обломки – обломками аэростата или ещё чего-нибудь, искалеченных животных списывали на диких зверей, а без вести пропавших людей – на маньяков, а тех, кто рассказывал о встречах с пришельцами – просто называли фантазёрами или душевнобольными.

– Но зачем же они всё отрицали, если прилагали столько усилий, чтобы люди начали в это верить?

– Чтобы они поверили ещё больше. Это хитрая манипуляция сознанием – отрицая собственную ложь, но отрицая неумело, оставляя места для сомнений, они заставили людей поверить. И даже если на словах люди в пришельцев не верили, они научились подсознательно их бояться, научились верить, что правительство знает больше, чем говорит, а не рассказывает лишь потому, что хочет уберечь народ от паники и истерии. Из мифа о зловредных пришельцах они выращивали другой миф – о том, что правительство втайне разрабатывает меры против инопланетного вторжения, и ради этого можно простить правительству любые несправедливые законы, любой произвол военных, любые завышенные налоги. А если правительство какой-либо страны допускает совсем уж серьёзный огрех – это тоже можно списать на инопланетное влияние, на «пришельцев среди нас», тайно проникших в структуры власти и противодействующих благородным целям.

Вадим, конечно, немного уже слышал об этом на Минбаре, но слышал очень отрывочно и смутно.

– И всё ради того, чтобы…

– Да. Всё ради власти. Власть над телом не так опьяняет, как власть над сознанием. Тело можно заковать в кандалы, запереть в тюремную камеру, подвергнуть пыткам или воздействию психотропных веществ, но это всё не то… Гораздо притягательнее – возможность изменить сознание, заставить людей поверить и добровольно подчиняться, добровольно переносить любые тяготы и издевательства. Для этого нужно заставить их поверить в любой удобный бред – без разницы, пришельцев или бога. Твоя родственница Виргиния рассказывала нам, как на планете Брима она вместе с народом бреммейров боролась против тирана Бул-Булы. Это пример упрощенный, в чём-то примитивный, но очень яркий и показательный. Бул-Була тоже хотел возможности заставить народ подчиняться не силой – бреммейры простодушны, но довольно упрямы, и Бул-Буле пришлось бы всю свою жизнь кормить довольно большую армию, а этого он, будучи жадным, не хотел – а изменением их сознания, с помощью специальной машины, испускающей волны, родственные волнам мозга разумного существа. Внушить им, что он их богоизбранный правитель и благодетель, и нет в жизни большего счастья, чем подчиняться ему и ублажать его… Наши, думаю, тоже не отказались бы от такой машины. Впрочем, им и их игры вполне нравились.

– Но… это ведь чудовищно!

– Они так не считали. Они называли это – «заботиться о национальной безопасности», быть может, они сами верили в это. Я беседовал потом с многими из них, и так и не понял, как на самом деле они мыслят, что должно произойти с человеком, чтобы он… на самом деле превратился в пришельца на своей планете, в бога в самом отвратительном смысле этого слова, стал получать удовольствие от того, чтобы играть людьми, как пешками. Говорят – власть меняет людей. Ну, говорят – теперь власть есть у меня… Я пока не замечаю в себе или своих товарищах желания играть чужими жизнями и наслаждаться своим положением. Быть может, потому, что мы избрали принцип быть честными с людьми, и держимся его. Прежние правительства полагали народ неразумной массой, с которой можно делать, что заблагорассудится. Мы полагаем – совокупностью зрелых личностей, хозяевами и строителями своей жизни. Мы не побоялись дать людям свободу – свободу от лжи, от веры, от манипуляций. Это оказалось правильным выбором.

Вадим помолчал – ему хотелось, конечно, снова задать вопрос, который он однажды задал одному из своих минбарских учителей – как же так получается, что некоторые люди настолько лишены совести, их души настолько черны. Внешне они выглядят так же, как все их сограждане, но внутренне словно существа совсем иной природы, над которыми не властны законы жизни разумного существа. Он и прежде слышал о тех, кто бесчеловечно обращался с собственным народом – как пример отец дяди Диуса, или тот же Бул-Була. И прежде слышал о тех, кто клеветал на другие расы ради собственных интересов. Но эти корианские правители переплюнули, пожалуй, многих…

– А что стало с теми правителями?

– Некоторые из них ещё живы. Они сидят в тюрьмах… и будут, вероятно, сидеть там вечно. Человек, поверивший в то, что он бог или наместник бога на земле, становится очень горд, он не способен принять новый строй, несмотря на то, что знает, что этот строй не сделает его нищим, и даже не заставит всю жизнь испытывать стыд за совершённое когда-то. Но этот строй уже никогда не позволит ему считать себя богом, вершителем судеб, кукольником, дёргающим за ниточки живых марионеток, и именно это им кажется настоящим унижением, а вовсе не необходимость работать, подчиняться партии и называть соседей и коллег товарищами. Быть равным – вот то унижение, которого не стерпит тот, кто привык считать себя богом. Им приятнее изображать из себя жертв, репрессированных – хотя верят, пожалуй, в это они одни… Мы не изнуряем их работой, как они хотели бы изобразить – в основном они работают на швейном и кондитерском производстве, работают по сокращённому дню… Всё-таки, все они уже очень не молоды. По возрасту они должны быть пенсионерами, но мы не можем позволить отдых и трудовую пенсию тем, кто большую часть жизни симулировал, а не работал, и кто принёс народу, которым руководил, столько зла. Вполне достойное наказание для тех, кто когда-то похищал таких детей, как моя сестра – теперь делать игрушки и конфеты…

Можно б было и сильнее их наказать, думал тогда Вадим. Как носителю того самого образа, который корианские правители использовали, чтобы запугивать доверчивых граждан, ему было очень обидно за такую клевету. Но гораздо обиднее ему было за Даркани, и за всех похищенных и обманутых…

– Они не пытаются сбежать?

– А куда им бежать? Кто смогли, кто успели – сбежали. Мы ведь уже имели выход в космос к тому времени, были построены первые космические корабли. Многие, осознавая, что их прежней жизни конец, покинули наш мир, попросили, как они это называют, политического убежища. Остались самые жадные, самые убеждённые в своём праве владеть всем и всеми. А здесь, на Корианне, им нигде нет места. Они всё не могут понять, что это не мы заперли их в тюрьму – они сами себя в неё заперли. Потому что воры и убийцы, исправившись, поняли преимущества честной трудовой жизни, нашли себе место в этом обществе, а они вот – нет. Конечно, они не смирились… и видимо, никогда не смирятся. Говорят, хищный зверь, попробовавший человеческой крови, уже никогда её не забывает. Первое время мы думали, что для некоторых из них – не самых главных в их системе – изменение ещё возможно. После того, как мы победили, когда уже никакой власти не было в их руках, мы какое-то время были непростительно беспечны. Нам казалось, что у них нет уже никаких оснований противостоять нам… Но эта система меняет сознание, отравляет его властью, вседозволенностью. Возвращение прежнего строя казалось им неизбежным, законно ожидаемым триумфом. Но как ни болезненны были для нас их заговоры, их подлые удары, снова вырывавшие у нас из рук инструменты для строительства новой, честной жизни и заставлявшие браться за оружие – мы снова и снова побеждали. За ними могут пойти жадные глупцы, но таковых всё меньше. Народ им больше не верит.

Страшно, думал Вадим, по-настоящему страшно, что где-то, пусть и запертые, живут такие люди. Да, на Минбаре тоже есть тюрьмы, где сидят преступники – ну, не на самом Минбаре, на спутнике Лири – и многие из этих преступников тоже никогда оттуда не выйдут… Но как ни пугали рассказы взрослых о некоторых из них – то, что он слышал сейчас от Даркани, пугало почему-то больше.

– Они рассказали вам, куда забрали вашу сестру и что с ней сделали? Они вернули её вам?

Так хотелось верить, что они, по крайней мере, не убили Суну. Но разве тогда Даркани говорил бы о ней так грустно и в прошедшем времени?

– Я нашёл её спустя много лет. Сколько-то времени они держали её в одной из своих лабораторий… В результате она лишилась памяти, её забрал к себе один из этих людей. Она выросла, считая его отцом, ничего не зная о своей прежней семье.

– И она не узнала вас потом? Но зачем он это сделал?

– Она нужна была ему как козырь… сперва против моего отца, потом против меня. Мой отец, как я узнал позже, тоже работал на них… Он хотел порвать с ними, и они смогли удержать его, обещая когда-нибудь, возможно, её вернуть. И когда я подбирался слишком близко к их секретам, они отвлекали меня очередным обещанием рассказать правду о её судьбе. Нет, она не узнала. И долго не хотела верить. А когда началась гражданская война, она встала на сторону Киндара, своего приёмного отца, одного из авторов «инопланетного заговора». Она погибла, Киндар тоже уже умер – в тюрьме…

Вадим долго молчал, прокручивая в голове сказанное.

– Вы очень злы на судьбу, наверное.

– Конечно. Сколько бы ни прошло времени – боль потери угасает со временем, а боль несправедливости сильнее. Но мне есть, чем себя утешить. Однажды Киндар сказал, что если бы я согласился работать на него, как он мне много раз предлагал… Вообще-то, говорил он, я и так работал на него – всё то время, пока верил в существование инопланетного заговора и искал его доказательства, как и нужно им было, чтобы существовали чудаки, которые не позволят у народа угаснуть интересу к вымышленным ими тайнам… Но если б я согласился вместе с ним участвовать в этой глобальной дезинформации – он вернул бы мне Суну, он поговорил бы с ней – она ведь во всём слушалась его… Я подумал тогда – променял бы я всё то, что сейчас есть, всю свободную Корианну на свою сестру? Нет. Значит, всё не бессмысленно. Страшно б было, если б было бессмысленно, если б после всех потерь и поражений ничего не было. Как бы мне ни было больно, мне и всем тем, кто пострадал от их деятельности – эта боль дала нам силы сделать то, что мы сделали.

Только переступив порог, Эркена почувствовал специфический, сразу встревоживший его запах – запах нагретого пластика. Не потребовалось даже включать свет – и в темноте видно было, что стоящий на тумбочке ионизатор перегрелся и уже испускает тонкую струйку дыма. В два прыжка Эркена был возле него и успел вырубить его из сети. Свороченный по дороге стул загрохотал, на пороге возникла перепуганная Дайенн.

– Что произошло?

– Ваш ионизатор. Вы знаете, у них есть неприятное свойство – когда они перегреваются, от их дыма, только ступив на порог, вы можете потерять сознание. И если вас не вытащат вовремя, можете и отравиться.

– Странно, я не помню, чтобы я его включала. Да зачем бы мне это нужно, ионы драгоценных металлов в воздухе для моей физиологии, в отличие от лорканской, никакого значения не имеют. Может быть, я сделала это на автомате?

– Может быть, это вы на автомате сделать и могли, – Эркена прошёл к окну, открыл его, чтобы выветрился дым, затем вернулся к тумбочке, – а вот вывернуть предохранитель, препятствующий перегреву – вряд ли. Есть более приятные способы покончить с собой.

– Предохранитель?

– Логично, что он здесь есть, я думаю. Большинство ионизаторов – и этот не исключение – можно включать на короткое время. Потому что энергия, требуемая на расщепление металла на ионы, сопоставима с той, что плавит его собственные детали… понимаете?

– Ну, в общем да…

– Поэтому если даже его забудут выключить – предохранитель отключает его. Некоторые вещества, из которых обычно состоят микросхемы, при нагреве могут выделять много токсичных веществ за короткий промежуток времени. Предохранитель не просто не сработал – его вывернули. Не совсем вынули, но отсоединили.

– Вы уверены? Позвольте… Странно… – Дайенн вертела в руках ещё горячую, пахнущую едким, горьким дымом прямоугольную коробку.

– Я тоже думаю, что странно. Сегодня я нашёл в своей комнате змею.

– Змею?

– Не помню, как называются эти местные существа. Но их языки не приятнее змеиных, от электроразряда можно скончаться на месте. К счастью, теоретически я знал, что делать в таких случаях, и теория с практикой не разошлись. Я потом спросил у Синонтафера, какого чёрта это здесь делает… Он очень удивился, сказал, они уже много лет не появлялись в городе. Тем более чтоб заползти в дом… Мы осмотрели змею – насколько это возможно, всё же не самое дружелюбное создание – похоже, её кто-то поймал, чтобы выпустить здесь, на шее чешуйки содраны, похоже на след специальной рогатины для ловли змей.

– Но кому и зачем это делать?

– Кому и зачем калечить ваш ионизатор? Вы правы, это очень странно. Я предлагаю взять бумаги и выйти во двор, пока ещё не темно, мы можем посидеть там, составить план дальнейших действий… И возможно, если там нам на голову не упадёт кирпич, или если его падение вызовет у нас озарение, мы поймём, кому нужно задать вопросы.

Они резко замолчали и обернулись, услышав шорох у входа. В дверном проёме стоял пожилой лорканец в тёмно-серой поношенной одежде простолюдина. Дайенн задохнулась от ярости.

– Вы!

Симунарьот – а это был именно он – моляще воздел руки.

– Прошу вас, выслушайте меня…

Эркена мягко, но цепко схватил Дайенн за плечи, но рот-то ей затыкать, разумеется, не стал.

– Мы должны выслушать человека, убившего собственную дочь и того, кто пытался её спасти? Что я должна услышать от вас – что иномирцу её жизнь была дороже, чем её собственному отцу? У вас есть теперь ваша восстановленная проклятая семейная честь, что ещё вам нужно? Моё прощение? Вы не получите его!

– И это будет справедливо, – тихо проговорил лорканец, – и всё же – выслушайте меня, молю. А после – ваш суд. Только, прошу, говорить нам нужно не здесь…

====== Гл. 7 Охота за временем ======

– Невероятно! – присвистнул Г’Тор, – и он… Ребята, вы нереальные молодцы, что сумели заставить его сознаться!

В кабинете было не протолкнуться – послушать историю опасных приключений на Лорке пришли даже две девочки из столовой. Талгайды-Суум в толчее уже опрокинул стакан чая на какие-то вещдоки – к счастью, серьёзно они не пострадали, но бреммейр всё ещё вполголоса ворчал, убирая всё хрупкое подальше от взволнованно ёрзающих дрази-силовиков.

– Эркена припёр его к стенке. Да и Синонтафер помог… Фенноарстан, конечно, был интриганом со стажем, но по-крупному прежде не играл, и сломался быстро. Естественно, он пытался всё спереть на «козни дьявольские», или как там это называется у лорканцев, но сочувствия не вызвал ни у кого. Синонтафер, кстати говоря, тоже его подозревал. Фенноарстан ведь был одним из начальников храмовой стражи, начальником именно той стражи, что дежурила в тот день. Ну да, именно он велел Креохайналу исчезнуть ненадолго вместе с напарником из двора. Истормахал, бедняга, был молод и набожен, и очень переживал, что уже несколько дней в час Полуденного Моления не имеет возможности вознести молитву. А тут у него как раз родился первенец, такой повод… Креохайнал предложил ему зайти в храм – постоять у самого входа, совсем недолго, никто и не заметит… В это время наш лицедей и вышел. Не знаю, заметил ли Истормахал Симунарьенне, этого он не сказал, он лишь предположил, что их могли видеть из того дома – а Креохайнал запомнил это. И хотя Симунарьенне ничего не сделала, чтоб обвинить его, нечистая совесть-то покоя не даст… Увидев её разговаривающей со мной, он забеспокоился – и подначил народ, чтобы обвинить её и избавиться от возможного свидетеля. Когда я вмешался – он, естественно, побежал к Фенноарстану. Фенноарстан, опять же, как начальник стражи, имел доступ к заключённым. Он убедил отца Симунарьенне и нас, что нет никакого шанса, что мы избегнем казни – потому что лично ему крайне важно было, чтобы до суда мы не дожили. Вдруг там, на суде, сболтнём чего лишнего… Да и само расследование тогда свернётся – охваченные горем или страхом за свои жизни, Дайенн и Эркена покинут город… Правда, вот тут он просчитался – сам проконтролировать исполнение приговора он не мог никак, появление жреца его ранга в неурочный час в храмовом дворе просто не поняли бы. Это же Лорка, здесь любое действие, выходящее за регламенты, вызывает неделю пересудов. А Симунарьот, хоть и является для сограждан фигурой весьма одиозной – некоторых должников всё же тоже имел. Ансурахил приходится родственником тому самому соседу, которого отказался подставлять Симунарьот.

– Да уж, в этом вам повезло…

– Да, такова, если можно так выразиться, положительная сторона законодательных маразмов Лорки – в дела «семейной чести» желающих лезть мало, от них сторонятся очень подчёркнуто и демонстративно. Это на судилища и публичные казни собираются все, у кого нет совсем уж неотложных дел, а когда самосуд вершится в семье – вокруг тишина и пустота, как в вакууме. Ну, разве ближнему будет приятно, если его семейному позору будет куча свидетелей? С погрузкой завёрнутых в окровавленные простыни тел в грузовик и вдвоём Истормахал с Ансурахилом справились, ну и охранявшие камеру стражники могли подтвердить, что да, было два выстрела, потом вынесли два тела, увезли для сожжения, а что ещё нужно?

– До чего легко на Лорке инсценировать свою смерть, ни экспертизы, ничего…

– Ну можно сказать, лорканец умирает в тот момент, когда от него отворачивается общество. Что он при этом физически жив – так тем ему хуже. К тому же это и исправить недолго… Симунарьот вернулся как раз обсудить с семьёй,что нашёл «на большой земле» вариант взять дом с хорошей рассрочкой. Он очень боялся срываться с насиженного места, хоть и видел уже, что жить тут спокойно не дадут. Но тут оказалось, что жизнь ускорила события. И, в общем, он собирался по-быстрому собрать жену и вещи и свалить, прихватив отсиживающуюся пока в заброшенной деревне дочь… Препятствий ему точно никто чинить бы не стал, Фенноарстана целиком и полностью устроило бы, если неудобные свидетели исчезнут из поля зрения. А Эркене и Дайенн можно было подстроить по несчастному случаю – могла ведь Дайенн, в таком состоянии, забыть выключить ионизатор, а змеи… ну, им-то кто вообще указ?

Сайкей всплеснул руками и всё же опрокинул какую-то стопку папок.

– С ума сойти… Какую суету способен развести человек, чтобы спасти свою шкуру… Сколько этот ваш Логорам заплатил ему за помощь? Это хоть того стоило?

Алварес благодарно кивнул Киму, вошедшему с двумя стаканами кофе.

– Стоило. Тоже, опять же, жреческие заморочки… Ну, вот, послушайте. Всю эту сложную систему жреческих званий и рангов я вам расписывать не буду, скажу только, что быть даже третьим сыном Просветлённого Учителя – это весьма… перспективно. Просветлённому Учителю Яконнесмеру исполнилось без малого сто лет, он пока передвигается даже почти самостоятельно, но может со дня на день предстать перед Наисветлейшим. У него шестеро сыновей и три дочери. Наследником его поста, согласно обычаям, станет, скорее всего, старший, Яконнесхор, но продлиться это может и недолго – в свои 68 он чуть более здоров, чем отец, и пост передать ему пока некому – в его семье только дочери. И как-то вряд ли будут сыновья, жена его хоть и значительно его младше, но тоже немолода… Его младшему брату – следующему по старшинству – бог не дал детей вообще, хотя женат он уже в третий раз, и видимо, уже не даст, всё-таки 67 лет… Сыновья есть у третьего сына, поэтому многие смотрят как на возможного наследника именно на него, Ионамесмера. Старший его сын, Ионамесхор, уже практически сменил отца на его посту в храме, может в свой срок сменить и на посту Просветлённого Учителя, невозможного в этом нет. Интрига в том, что это не совсем старший его сын… Сорок с гаком лет тому назад в городе аккурат раз в 2-3 года случались масштабные бедствия – река имела свойство по весне очень сильно выходить из берегов, выходила за одну ночь и затопляла весь город, жители бегом спасались от воды в холмах за городом – до которых надо было ещё добраться через овраги и болота… Потом им это наконец надоело, и совет жрецов решил, что вмешательство в природу – может, и грех, но жить-то хочется, и распорядился прорыть отводной канал, существенно понизивший уровень воды в реке… Так вот, в одно из последних наводнений семья Ионамесмера, спасаясь бегством, потеряла в болотах старшего сына, ребёнку было года три. Звучит дико, но тогда решили, что ребёнок – не такая драгоценность, чтобы из-за него задерживаться, новые родятся. Скорее всего, ребёнок погиб – либо в болоте, либо в наступающей воде. Но могла же его подобрать какая-нибудь следующая за ними семья? Тогда Лехеннаорте был гораздо гуще населён, и вокруг к тому же несколько деревень… Логорам пообещал Фенноарстану возможность выдать себя за этого пропавшего сына Ионамесмера. Со всем вытекающим – как действительный старший сын, он занял бы место Ионамесхора, что само по себе весьма хлебно, а прибавьте ещё возможные перспективы… Говорить «похож – не похож» применительно к ребёнку, пропавшему 40 лет назад, сложно, но на теле у него было особое родимое пятно, свойственное всем членам семьи Яконнесмера. Логорам обещал сделать такое Фенноарстану – и сделал, если уж для него было не проблемой сделать из себя лорканца, то и такое, думаю, под силу… Мать Ионамесхора и того старшего мальчика умерла, умерла и бабка, принимавшая роды и помогавшая растить детей Ионамесмера и его старших братьев, а больше кто мог бы с уверенностью утверждать, что это не может быть тот самый ребёнок? Дело оставалось за малым – чтобы Симунарьот, который был, вообще-то, старшим братом Фенноарстана, со своей навязшей в зубах честностью был выведен из игры. Остальные дети в семье – младшие, они могли и не знать, что Фенноарстан приёмный, родители давно умерли, подкупить каких-нибудь соседей и дядей с деньгами и влиянием жреца ничего не стоит, а Симунарьот если б и заикнулся, что прекрасно помнит рождение брата, всё же ему 10 лет тогда было – то кто особо стал бы слушать опозоренного.

– Дурдом какой-то, если честно.

– Дурдом размером с планету. Хотя, я несправедлив, теперь это дурдом более локальный, на несколько регионов. Всё, конечно, раскрылось, Фенноарстана не казнят, но песенка его как жреца спета, семья Симунарьота за участие в расследовании реабилитирована, ну, там по ходу всего этого шороха – кто-то от больших переживаний заболел и ушёл с поста, кто-то переехал в город поспокойнее – произошли некоторые изменения и перевес во властных структурах в пользу сторонников новой веры… Староверы, конечно, город пока не оставляют, но существенно приутихли. К Симунарьенне, кстати, посватался Хеннеастан…

– То есть, тебя всё же не заставили во искупление блуда на ней жениться? – захохотал Г’Тор.

– Нет, обошлось. Семья теперь официально относится к новой вере – Симунарьот долго колебался, он человек на самом деле во многом консервативный, но пример жены и дочери его убедил в разумности и даже неизбежности такого шага. А для сторонников новой веры я, оказывается, фигура не то чтоб непогрешимая, но… то есть, если б я действительно женился на Симунарьенне, то честью это было бы такой, что к семье на поклон ходила бы вся остальная Лорка, но принуждать кого-то к браку настолько не в характере нового учения, что сердце успокоилось на том, что я спас девушку от несправедливого обвинения и смерти, и теперь это семья, отмеченная богом… Так что теперь жениться на Симунарьенне не то что не позор – честь, и не только для реформаторской части общества – жреческий пост Симунарьоту вернули, он теперь снова фигура значительная.

Дрази переглянулись.

– Что-то, честно говоря, мы запутались…

– Честно? Я тем более. И предпочитаю не выяснять. Унёс ноги сразу, как только совет жрецов огласил своё решение по поводу Фенноарстана, Симунарьота и прочих, благо, попутная машина до Раиммоасте подвернулась. Не совсем вежливо, но лорканское гостеприимство уже травмировало меня в самое сердце. К тому же, хотя мы и раскрыли местный заговор и изменили жизнь некоторых лорканцев к лучшему, в нашем собственном расследовании, увы, мы продвинулись ненамного. Но одна зацепка у нас есть, может быть, она что-нибудь и даст…

Ввиду того, что прямо с порога Альтака всё равно не созвал их на совещание (прямо сейчас у него была видеоконференция с главами других отделений, вторая или третья за эту неделю), Дайенн загнала их маленькую команду на медицинское обследование. Хотя случаи, когда гости ЛоркиVII привозили оттуда какой-нибудь серьёзный вирус, были достаточно редки, всё же стоило перестраховаться, а на самом деле её очень волновало состояние Эркены. Как бы лично он ни храбрился, для неё факт приёма реновилата являлся поводом для беспокойства, и это был не субъективный взгляд, а вполне объективный.

С генетическими заболеваниями других рас она была знакома, разумеется, очень обзорно, а конкретно о болезни Виллебранда услышала, что интересно, в курсе лекций по вирусологии, конкретно – о дракхианской чуме. Будучи искусственно созданным, «самообучающимся» вирусом, вирус чумы дракхов приспосабливался к каждой новой среде, изучая расовые особенности и выбирая «лучшие» способы разрушения организма. Поэтому диагностика в первый год была так сильно затруднена – разнообразием симптоматики вирус маскировался под что угодно, от тяжёлых форм гриппа до сложных врождённых заболеваний. В частности, ему так «полюбились» болезни крови, что имитация симптомов лейкозов, гемофилий и псевдогемофилий стала одним из основных его «направлений». Действительные носители болезни умирали быстрее, чем изначально здоровые – вирус усугублял их состояние. Сами того не желая, конечно, дракхи почти «вычистили» генофонд землян от болезней свёртываемости крови, в настоящее время на Земле было зарегистрировано не более 60 случаев таких болезней, при чём 17 из них – в семьях переселенцев из колоний, вернувшихся после снятия карантина на историческую родину. И этот самый третий тип болезни Виллебранда не был классифицирован ни у одного – к исчезнувшим заболеваниям, разумеется, его не относили, так как наследование рецессивное, и проявиться он может через несколько поколений при «удачном» стечении обстоятельств, но последние известные носители скончались более десяти лет назад. Из наиболее известных носителей упоминались – знаменитая певица Амелия Финн (несмотря на усилия врачей, дожила только до 27 лет), дипломат Дэвид Шеридан – отец первого президента Межзвёздного Альянса Джона Шеридана (умер в самом конце карантина), семья предпоследнего министра образования Ровво (ни один из троих детей не дожил до совершеннолетия). Естественно, за всё это было большое спасибо дракхианской чуме и карантину, когда поставки реновилата – единственного препарата, который был действительно эффективен и позволял больным вести жизнь здорового человека, прекратились, а имеющиеся на планете запасы быстро истощились благодаря проявлениям вируса. Фармацевтическая компания «Ренофи» тогда даже выразила публичное раскаянье в том, что в своё время не позволила земным компаниям приобрести технологию, но было, как говорится, уже поздно. С тех пор встретить реновилат на внешнем рынке было вообще практически невозможно… тем более – встретить у бракири.

– Мне только не хотелось бы, чтобы вы теперь смотрели на меня как на тяжелобольного, которому нужен специальный уход…

«Но что поделаешь, если это, чёрт возьми, так?».

– Многие, когда узнавали о моей болезни, начинали относиться ко мне именно так, выражали беспокойство, старались оградить от нагрузок и всё такое… Между тем, пока они об этом не знали, им это и в голову бы не пришло. Я слежу за своим здоровьем, но мне хотелось бы вести полноценную жизнь, и реновилат мне это, в общем-то, позволяет, с тех пор, как я его принимаю, внутренних кровотечений у меня не было, а носовые я уж как-нибудь переживу.

Великий Вален, у него были внутренние кровотечения, и он говорит об этом с беспечной улыбкой!

– Но вас могут ранить.

– Ранили, несколько раз. Увеличение дозы препарата прекрасно помогает справиться и с этим. Я знаю все необходимые показания при моей болезни, врачи теперь тоже знают.

«Видимо, это просто такое свойство мужского характера… Не дай бог признать себя чем-то отличающимся от остальных, нуждающимся в особых условиях – даже если это, вообще-то, так. Они воспринимают это чуть ли не как обвинение в неполноценности. И непременно стремятся в какую-то такую сферу, которая лучше всего засвидетельствует их мужскую доблесть. Чего было не избрать какую-то тихую административную должность, с меньшим процентом экстрима? Алварес такой же, наверное. Он не способен задуматься о том, что вопрос не в его силе, мужестве, выносливости и прочем, вопрос – что мы будем делать, если его ранят достаточно серьёзно, что потребуется переливание крови или трансплантация, если учесть, что кровь у него наполовину человеческая, наполовину центаврианская».

Посреди этих невесёлых размышлений очень кстати пришёлся вызов в начальственный кабинет – Альтака, видимо, отпинался наконец от всех тех, кто не давал угаснуть его экрану межпланетной связи. Выглядел начальник отдела, вполне ожидаемо, невыспавшимся, встрёпанным и нервно-ехидным.

– Рад видеть здесь вас всех, – он подождал, пока дверь за последним приглашённым, бракири Аруантой, новеньким из отдела контрабанды, закроется, затем повернулся к Вадиму и Дайенн, – так вот, птицы мои нелетучие… Вам, наверное, интересно, почему я весёлый такой? И почему не выписал, да и не выпишу, вам никаких взысканий по поводу вашей неприлично затянувшейся командировки? Причины есть. В этот раз вы с Синкарой особенно хорошо попали пальцем в небо. Вот здесь, – он приподнял средних размеров стопку листов на своём столе, – у меня лежат материалы по пяти делам… Пяти делам, имеющим неприятно много общего с теми делами, которыми занимались вы на Экалте и Лорке. Первое. Ограбление Нан’Рай, Храма Тёмной Звезды, слышали о таком? Для тех, кто не слышал – расположен на планете Сориф. Сориф – нарнская колония, несмотря на некоторое количество местного населения, нарны называют планету своей. А вот называть своим этот храм как-то остерегаются. По словам местных аборигенов, этот храм появился ещё «во времена до быстрых звёзд» – то есть, до тех самых метеоритных дождей в этом секторе, которые были около пяти тысяч лет назад. Возможно, конечно, это преувеличение, детальный анализ не проводился, но несомненно, что строительство храма было осуществлено не аборигенами Сорифа. Храм имеет несколько очевидных функций – во-первых, это усыпальница какой-то древней расы – останки не поддаются анализу, так как рассыпались в прах. Во-вторых, когда-то это место явно служило отправлению культов – сохранились алтари и идолы. В-третьих – в храме находился источник… Местные предполагали, что это просто бьющий из-под земли ключ, нарны предполагали, что там использована какая-то технология, но не смогли идентифицировать и разгадать её природу. Вода источника имела уникальное свойство – омоложение. Причина, по которой источник не стал местом паломничества и статьёй немалых доходов для Нарнского Режима – непредсказуемость и капризность… На те или иные расы, подрасы или даже отдельные индивиды вода может не действовать вообще никак. На кого-то – действовать избирательно, то есть, при купании в этой жидкости омолаживается только кожа, при употреблении внутрь – только клетки желудка и пищевода, при инъекциях – только клетки крови и стенок сосудов, в крайнем случае органов кроветворения… А кого-то эта вода может просто убить. Без всякого, как говорится, объяснения. Причём, все попытки анализа успехом не увенчались – в лаборатории оказывалось, что это обычная вода, разве что обогащённая минералами, но никаких чудесных свойств… Ну, эта богатейшая тема интересует, быть может, разве что Дайенн, а нам всем интересно то, что… В общем, изучение уникальных свойств источника более невозможно в принципе.

– Как можно украсть источник? – ошалело захлопал глазами Талгайды-Суум.

– Оказывается, можно. То есть, не сам источник как таковой… вода из узкой расщелины под главным алтарём по-прежнему сочится. А рядом зияет огромная скважина, уходящая вниз по самым скромным прикидкам на полкилометра. Через неё, по-видимому, и был изъят тот неизвестный предмет, артефакт, который придавал воде её чудесные свойства. К слову, не сказать, чтоб нарны до этого не пытались добраться до этого неизвестно чего… Артефакт был надёжно защищён. Алтарь, пространство вокруг, весь комплекс выполнены из материала столь прочного, что существующими на сегодняшний день технологиями его не пробурить глубже, чем на пять сантиметров. И эти пять сантиметров в течение менее шести часов восстанавливаются, словно никаких попыток бурения и не было.

– Органотехнология?

– Вопрос не по адресу.

– Взрывать не пробовали?

– Пробовали. Поверьте, ничем хорошим тоже не кончилось. А вот этим неизвестным – удалось… Камень просто… нет, даже не проплавили. Словно заставили расступиться. И кстати, при этом ограблении уже есть жертвы. Трое местных и двое нарнов оставили нам на память пять горсток пепла на полу. А теперь вспомним, что в числе прочего похищенного из хранилища на Лорке были два устройства, воздействующих на молекулярные связи… Эффект от их применения, согласно описанию, примерно такой. С одним из них, «распыляющим лучом», я уже имел неудовольствие быть знаком по одному делу лет семь назад. Собственно, именно после этого лорканцы заперли последние экземпляры по хранилищам.

– Просто отлично… – Илмо Схевени, кажется, шёпотом выругался, – то есть, живых свидетелей нет?

– Почему – есть… несколько местных видели посадку неизвестного корабля, видели странное зарево в храме… Но видели издали, поэтому проку от их показаний немного. Планета не самая густонаселённая, видите ли, условия там суровы даже для нарнов. А вот радары военной базы нарнов, что интересно, чужой корабль не засекли, ни посадку, ни взлёт.

Каис побарабанила толстыми пальцами по столешнице.

– Есть какие-то предположения, с чем мы имеем дело?

– Вот над этим вопросом глобально работают Алварес и Дайенн… То есть, теперь им придётся работать ещё более глобально, как вы понимаете. Перейду ко второму случаю. Ну, конечно, это сложно назвать именно ограблением… Блуждающее Исключение в хаякском секторе никому, в общем-то, не было нужно. Говорят, оно появилось тысячу с чем-то лет назад. Просто «открылся зев космоса» и вплыло это нечто… Предполагаю – из гиперпространства. Представляло собой сложноописуемую конструкцию явно искусственного происхождения, которая дрейфовала по дальней от нас стороне хаякского сектора и являлась источником аномалий, странностей, баек и легенд. Местный Бермудский Треугольник, говоря упрощенно. В приличном радиусе от этой небольшой, в общем-то, штуки наблюдались различные аномалии времени. Можно было нечаянно переместиться на пару суток вперёд или наоборот, понаблюдать со стороны себя самого час назад… говорят, два корабля исчезли вовсе неизвестно куда, но в основном разброс действия не превышал трёх недель вперёд и одной недели назад. Не смертельно, но всё равно неудобно. Хаяки вычислили пики активности Аномалии (время от времени она «умолкала», словно уходила на подзарядку) и обходили её стороной. А несколько дней назад Аномалия исчезла.

– Как они поняли, что исчезла, а не переместилась куда-то подальше или не ушла в очередной стазис? – подал голос Вадим.

– Как, по-вашему, Алварес, они её обходили, если она блуждающая, и напороться на неё можно неожиданно? В один из этих самых периодов пассивности хаяки прикрепили на неё маячок. Так вот, переместилась она сильно далеко, данных с маячка нет. А капитан одного торгового судна утверждает, что в эти дни видел в секторе неизвестный корабль… Видел визуально – приборы этот корабль, опять же, не регистрировали.

– Так…

– Третий случай – аналогичная временная аномалия, но статичная. В секторе маркабов. Сектор маркабов поныне является не самым людным местом, но база анлашок там есть. И несколько патрульных рейнджеров так же доносят о неизвестном корабле, который двигался очень быстро, на позывные не отвечал, при попытке приблизиться ушёл в квантовое пространство. Но, в конце концов, временная аномалия маркабов нужна кому-либо ещё менее, чем временная аномалия хаяков, забрали – и слава богу, так сказать… А вот следующее дело уже серьёзнее. Практически так же, как и первое. Ну, это не собственно ограбление – попытка ограбления… Честно говоря, об этой временной аномалии я сам услышал только два дня назад, но вы знаете общительность корлиан в плане склонности хвастаться теми научными достижениями, которые у них не предназначены для продажи, обмена или устрашения. Так вот, оказывается, у корлиан есть своя временная аномалия. Хотя аномалией её называть не совсем правильно, тут они правы, это практически машина времени. В отличие от хаякского и маркабского вариантов, она лучше работает на прошлое, и гораздо более глубоко. Корлианы нашли её около шестисот лет назад – где и как нашли, не уточняют – построили для неё особый Дворец Времени и используют для изучения истории. Машина перемещает желающих в прошлое – но программировать конкретное время с точностью до года удаётся через раз, если не реже, и перемещается, можно сказать, только сознание, действовать в этом прошлом, тем более что-то менять – невозможно, даже просто наслаждаться всем спектром физических ощущений, только смотреть. Практически, историческое кино предельной достоверности. Но корлиан устраивает. Так вот, легко понять, охраняется Дворец на совесть – на всякий случай. Хотя чужие о машине не знали, а свои украсть не посмели бы – бережёного бог бережёт. Без кучи выписанных и подписанных доверенностей и разрешений, так запросто, в Дворец не войдёшь. Пропуска требуются на каждом этаже, перед каждой дверью. И вот, четыре дня назад перед последней дверью, ведущей собственно в зал с машиной, появился неизвестный. Выглядящий как корлиан, но… Дело даже не в том, что никакого разрешения у него в помине не было. Это был один из так называемых «белых корлиан» – национальное меньшинство, очень сильно нелюбимое национальными большинствами, и есть, за что. Более пятидесяти лет «белые» не живут собственно в секторе корлиан, оккупировав планету Накамбад, и оттуда потихоньку вредят родине. Логично, появление «белого корлиана» в столице Корлии, да ещё и во Дворце Времени – это… нет, это не наглость. Это невозможно по определению. Разумеется, охрана открыла стрельбу. И неизвестный… растаял в воздухе. Мгновенно. А теперь вспомним, что среди похищенных на Лорке артефактов был портативный телепорт… Корлианы удвоили охрану и проанализировали кровь – несколько капель на пол всё же упало. Кровь принадлежит «белому корлиану», но, извините за ересь, частично. Присутствует неизвестная, неидентифицируемая ДНК. Алварес, прекрати ёрзать, я ещё не закончил! И пятый случай. Ллорты, как вы, может быть, слышали, отличаются не слишком большим внутривидовым разнообразием… Однако оказывается, свои нацменьшинства есть и у них. Особенно выделяется одно – племя лабиф. Уникально во многих отношениях – на ллортов они, по крайней мере последние поколения, похожи довольно мало. Ллорты описывают их исключительно как вырожденцев – волосатые уродливые карлики с неровными, бугристыми черепами… Их продолжительность жизни притом значительно превышает таковую у ллортов – 200-250 лет, хотя последние сто лет они уже практически сравнялись. Примечательно, что, согласно легендам, оставшимся от первых путешественников к северному полюсу, тысячу лет назад лабифы выглядели совершенно как нормальные ллорты, за исключением странной долгоживущести. Правда, и тогда и структура их языка, и их обычаи очень сильно отличались от всех остальных племён. Жило племя изолированно почти на самом северном полюсе планеты – ну или под полюсом, если учесть, что жизнь у них подземная, контактов с прочими племенами почти не имело, вследствие чего неуклонно вырождалось… Сами про себя, кстати говоря, они рассказывали, что «прибыли с далёких звёзд», привезли с собой что-то очень важное, что должны охранять. Ллорты пытались выяснить, что же это, с дальним прицелом украсть, конечно, но языковой барьер так и не дал им это сделать. В конце концов они пришли к заключению, что это, явно, какая-то ерунда, и потеряли интерес. А вчера отделение в Казоми поделилось со мной материалами дела… Шесть дней назад им сообщили, что на поселение племени лабиф было совершено нападение. Неизвестными. Можно почти с уверенностью сказать, что это не местные – на месте преступления найдены следы применения того же оружия, что и в других упомянутых мною случаях. Ллорты клянутся и божатся, что их станции слежения не заметили ничего необычного. Всё племя лабиф уничтожено в полном составе, в нашем распоряжении, опять же, только пепел. Их главная ценность, что бы это ни было, похищена.

Повисло многозначительное молчание.

– Сэр, если позволите, у меня есть некоторые соображения…

– Я знаю, Алварес, Синкара уже сообщил мне о них. И как понимаю, на Лорке они подтвердились? Ну, во всяком случае, не опроверглись… Нет, за эти дела вы не берётесь. По крайней мере, не как таковые. Материалы отправлены на ваши компьютеры, если появится что-то дополнительное, будет так же своевременно передано вам. Как вы заметили, эти неизвестные – думаю, то, что это группа лиц, и возможно, немаленькая группа, не вызывает сомнения? – действуют крайне быстро и эффективно. Поэтому если мы будем идти по их следам, мы не догоним их никогда. Мы должны работать на опережение. Как? Ну, тут у нас сидит специалист, доказавший прекрасную способность анализировать и прогнозировать поведение преступников. Лучше дела мы ему и предложить не можем. Есть время подумать, перечитать материалы, сделать предположения о следующих целях этих интереснейших грабителей… В течение ближайших двух дней я формирую команду, оформляю все согласования, вы получите одно из наших новых «Серых крыльев» – оно хоть как-то способно состязаться с ними в скорости… Кроме наших, в команду совершенно точно войдут представители Тирришского и Казомского отделений.

– Господин Альтака, я правильно понимаю, я включена тоже?

Глава отдела кивнул.

– Медики у нас тут, Дайенн, и кроме тебя есть, дел по вашему профилю у отделения сейчас немного, поэтому чем плевать в потолок здесь, гораздо полезнее ты будешь рядом с Алваресом. Медик команде вообще нужен, тем более когда в команде Алварес. Как я вижу по его физиономии, он даже на Лорке сумел приключений найти.

– Сэр, если можно, я просил бы тоже о включении в группу. Я, конечно, представитель наземной полиции, но я начинал это дело, и мне хотелось бы приложить все усилия, чтобы довести его до конца.

– Не имею возражений.

– Зато я имею! Сэр, по медицинским показателям…

Эркена посмотрел на Дайенн испепеляющим взглядом.

– Это слишком большой риск…

– Для полицейского не бывает слишком большого риска. А для медицинских показателей у нас в команде вы и предусмотрены. Извините, Дайенн, но этот вопрос я буду решать с руководством господина Эркены.

«Мужчины…».

– Возражения есть? Возражений нет. Завтра, мои орлы, жду вас в то же время, чтобы объявить окончательный состав команды и благословить в добрый путь. Пока отдыхайте, знакомьтесь с материалами, общайтесь с товарищами – только так, чтобы не отвлекать их от работы, потому что «наркотики» и «контрабанда», в отличие от «убойников», на отсутствие занятий сейчас пожаловаться не могут… Соображения, догадки, теории и запросы на включение в группу буду рад выслушать в любое время, когда у меня на экране не висит зам президента по безопасности…

Эркена поднялся, вслед за Дайенн.

– Благодарю вас, господин Альтака. Для меня честь работать в команде с вашими людьми.

– Без церемоний, сынок. Мне лишний специалист с головой, а не отростком, где помещается болтливый язык, никогда не помешает. Кстати, подумал бы о переводе, а? С нашей стороны, сам знаешь, проблем не будет. А там они, я уже убедился, тебе спокойно работать не дадут.

– Сэр, вы же знаете, на Экалте меня держит дело личного свойства.

– Твоё дело личного свойства уже достаточно взрослое, чтобы само о себе позаботиться. Ну, в общем, моё предложение в силе, подумай над ним между делом.

Вадим задержался, когда его коллеги уже покинули кабинет. Кроме него, замешкался и Илмо Схевени, выгребая из папки какие-то документы, которые он, пользуясь случаем, принёс на ознакомление и подпись Альтаке.

– Сэр… Ошибаюсь, или вы уже хорошо знаете Эркену?

– Не так чтоб хорошо – лично, – Альтака с ворчанием поднялся из кресла, потягивая затёкшие руки и ноги, – но он помогал нам во многих делах… В частности, ты мог слышать от Синкары, что Эркена приложил немало усилий к тому, чтоб привлечь к ответу тех, кто когда-то уничтожил клан Синкара. Ну, и если уж ты слышал это, то слышал и… Эркена идеалист. Верит в дружбу, бескорыстную взаимопомощь, равенство всех перед законом, честь мундира и всё такое. То ли собрался однажды стать мучеником, то ли верит, что плеть обух всё же однажды перешибёт… Синкара удивляется тому, что он до сих пор жив, я, честно говоря, тоже. Конечно, у нас есть определённые религиозные культы, которые имеют для своих представителей предписания, мало совместимые с обычной жизнью, но как правило они и образ жизни выбирают такой, который не будет мешать им жить так, как они считают правильным. Почти как закон природы, религиозные меньшинства стремятся к изоляции, и правильно, в общем-то, делают – проявлять крепость веры это очень красиво и достойно, но чревато порой – наша религиозная терпимость всё же имеет пределы. Поэтому становится их всё меньше.

Алварес отбросил с лица прядь, тихо прошипев, когда коснулся ссадины на скуле.

– Сэр, за последние дни я слышал о религии чаще, чем моя психика способна выдержать. Неужели вы считаете, что человек способен быть честным и отстаивать свои принципы, только если это принципы религиозные?

Бракири скосил на него кривой глаз.

– Я ничего не считаю, Алварес. Тем более, лично мне Эркена симпатичен. То есть, с такими, как он, тяжело иметь дело, когда нужны тонкие политические комбинации, Эркена в этом смысле прям, как топор, но крайне приятно иметь на примете человека, которому можешь довериться и который не продаст тебя при первой возможности. Я знаю, что я… Что вы воспринимаете меня не то чтоб «оборотнем в погонах», занимающимся политикой больше, чем работой, уделяющим и богу свечку, и чёрту кочергу, но… не всегда можете мне доверять, не зная, что у меня в голове. Не спорь, что по твоей роже, что по Дайенн это видно без особой проницательности. В чём-то вы правы, мне приходится очень много… лавировать, и не только ввиду наших, бракирийских шишек разной степени законности влияния, но и земных, и центаврианских, и даже минбарских. Я не хочу как-то оправдаться в ваших глазах, хотя ваше доверие мне важно, потому что я, в свою очередь, доверяю вам, но я хочу, чтоб вы поняли – мне важно сохранить то, что мы тут имеем, и ради этого я делаю много. Я чрезвычайно доволен своим отделением, потому что сюда, на Кандар, на границу, удобных и успешных не посылают. Поэтому я считаю, что у нас подобрался замечательный коллектив, а такому коллективу для защиты нужны такие, как я, Гархилл и Эйлер. Если б я был кристально честным, следовал букве закона и не пользовался связями и тайными рычагами давления, я должен был тогда позволить начать процесс против тебя, а самому вместе с твоими коллегами вздыхать и заламывать руки. А я хочу, чтоб вы продолжали работать на своих местах, и, не являясь, конечно, каждый в отдельности супергероями, вместе смогли многое изменить к лучшему.

– Я понимаю, сэр.

– И хотя я никогда не перестану устраивать вам головомойки за то, что лезете на рожон и наживаете себе неприятностей – всё же лучше будьте такими, это гораздо приятнее, чем кормить в отделении безынициативный законопослушный балласт.

– То есть, вы уверены в Эркене достаточно глубоко, чтобы считать, что… его религиозные убеждения никогда не пойдут вразрез с идеей замечательного коллектива нигде больше не удобных элементов?

Альтака поморщился.

– Да я бы даже религиозными их не называл. Эркена – взрослый здравомыслящий человек, того типа, кто не любит рассуждений о вере больше, чем в терапевтических дозах. Я б сказал, что он по своим взглядам ближе к тебе, чем ко мне. Но все мы родом из детства, мы продукты своего воспитания, даже если родительский пример и не перенимаем. Информация к размышлению… – Альтака подошёл к компьютеру, Вадим, уже направлявшийся к двери, обернулся, – Моника Эркена, мать Джани Эркены…

На голографическом экране выткалось лицо молодой черноволосой бракирийки с доброжелательной и полной обаяния улыбкой.

– Была красива не только по нашим меркам, многие человеческие и даже центаврианские мужчины не могли оторвать от неё глаз. Талантливая художница, которой, как многим талантам, на профессиональном поприще большую часть жизни не везло. Последовательница культа Божественного Проявления – не слишком многочисленного и в наши дни, а при её жизни адептов было не более полутора тысяч… Культ является ядрёной смесью философий разных миров, в том числе много минбарского. Согласно их учению, бог как он есть – непостижим и нам и нашей жизни, в общем-то, параллелен, поэтому смысла в храмах и молитвах не больше, чем в попытке доораться до Примы Центавра устно через рупор. Чтобы приблизиться к нам, бог проявляется в нас, в ком-то больше, в ком-то меньше, кому как повезёт… Поэтому своё богопочитание «проявленцы» осуществляли в виде собраний и бесед, где обсуждали жизнь великих – и бракири, и инопланетян, кто сделал много доброго, сказал много умного и кого можно взять как пример в жизни, а так же сны, видения и откровения членов общины. Аналогом молитвы некое обращение со словами любви и благодарности к самому себе или друг к другу, точнее, «к тому, что живёт внутри нас и что неизмеримо лучше нас внешних», что «пробивается, как лучи сквозь тучи». Почётным служением было помочь ближнему «открыть в себе бога», то есть, призывать творить добро, «отвечая каждому просящему так, как они ответили бы богу». Понятно, к ним относились как к чудакам и иметь с ними дело не любили. Потому что, если тому, в ком бог проявляется ярко и полновесно, член общины будет служить любым возможным способом, то тому, кто «заглушил и стремится изгнать из себя бога», не оберёшься проповедей. А никому, ни конченой мрази, ни простому обывателю не нравится такое выслушивать. Моника, кроме устных воззваний, обращалась к согражданам посредством своих картин и всего того, что она творила. Многие восхищались талантливой художницей и просто красивой женщиной, оказывали ей помощь – покупая картины, организуя выставки, содействуя в поисках работы. Что было непросто – продавать картины Моника считала кощунственным и чаще отдавала их даром, а с работой… одни выражали ей недоверие потому, что она происходила из бедной рабочей семьи, и они не доверяли её образованию и чувству вкуса, другие воспринимали одинокую красивую женщину, устраивающуюся на работу, как «охотницу на мужчин», третьи хотели видеть на своём предприятии лишь единоверцев… Это Экалта. Это бракири. При том, хотя полезные знакомства Моника имела, пользовалась ими крайне редко. Летке Бартадо, первый посол Синдикратии на Вавилоне-5 – чуть ли не единственное исключение. Случайно попав на одну из её выставок, Бартадо впоследствии организовал несколько её выставок на Бракосе, содействовал её трудоустройству – три её дизайнерских места, в том числе в 58-59 годах – на Вавилоне-5 – его заслугой. И после её возвращения на Экалту и рождения Джани он продолжал оказывать семье помощь… хотя не столь активно – по слухам, имел несколько неприятных сцен от супруги.

– Вы намекаете… что Бартадо – отец Эркены?

– Я, Алварес, не кумушка, чтобы намекать, тем более на такие темы. Но семейная история, особенно необычная семейная история, оказывает влияние на взгляды человека и его жизнь, тебе ли не знать. Может казаться, что личная жизнь – это личная жизнь, она где-то там, за дверями, и в деловых отношениях это не сказывается никак… Но это то, из чего мы состоим. Из чего мы состоим на самом деле. Там, где заканчивается чисто формальное общение и начинается хотя бы приятельское, вы можете это видеть. Как то, что Синкара никогда не сядет за один стол с тем, кто подставил кого-то из кровных родственников ради собственной выгоды. Как Дайенн мгновенно заводится, если речь идёт о пренебрежении чьей-то жизнью или о жестоком обращении с детьми. И, учтите, сам Эркена знает, кто его отец, и для него это факт немаловажный.

Дайенн, выскочив за дверь, мгновенно прижалась к стене – жалея, что не может совсем в неё вжаться. По коридору с двух сторон, навстречу друг другу, двигались два янрзсина. Двигались медленно, видимо, уже заметив друг друга и размышляя, как они сумеют разойтись в коридоре, который и для одного-то янрзсина тесноват.

– Да, проблема, – ухмыльнулся Эркена, впечатываясь в стену рядом с Дайенн.

– Рано или поздно, но эта анекдотическая по определению ситуация должна была произойти. И что делать? Запрыгивать обратно к Альтаке как-то неудобно, может быть, у них конфиденциальный разговор, а ближайший – кабинет Эйлера, у него тоже сейчас какое-то совещание…

– Эйлер – это…

– Начальник отдела по пресечению торговли наркотиками. Должность, равная должности Альтаки.

– А мне казалось, он здесь главный… Может быть, вон в тот кабинет? Это чей?

– Это туалет. Если сейчас свободен, то это вполне себе выход.

– Туалет?! Мужской или женский?

– Знаете, сейчас мне это без разницы. Главное – убраться с дороги. Да, знаете, нам тоже так иногда кажется… Просто у Альтаки – колоссальный опыт, он и старше остальных глав отделов… Поэтому не только никто не против его вмешательства в работу других отделов, но и поощряет это вмешательство. Выше его – только Гархилл, директор. Но ему уже здоровье всё меньше позволяет руководить…

Эркена выглянул за дверь – один из янрзсинов пытался развернуться, получалось пока не очень.

– Дайенн, вы ведь позволите мне ознакомиться со всеми материалами сегодня? Дело принимает совсем тревожный оборот, раз уж оказывается, что у нас не один преступник с технологиями древних, а группа преступников… Возможно, даже несколько групп, действующих согласованно или независимо – как я заметил по графику, некоторые ограбления произошли практически одновременно.

– Ну, у них очень быстроходные корабли, добраться менее чем за сутки из одного сектора в другой для них не проблема. А с квантовым пространством сутки превращаются в часы… И как же мы их остановим? Думаю, Альтака прав, если мы не разгадаем их цель – следующую или глобальную, нам тут не победить.

По возвращении в свою комнату, после ревизии холодильника и короткой поминальной молитвы над оставленными там молочными напитками, Вадим обнаружил на своём терминале три вызова из дома. Вспомнив, когда последний раз разговаривал с домашними, решил не откладывать дела в долгий ящик, прикинув только, который час сейчас должен быть в Эштингтоне и на всякий случай убавив яркость на мониторе – ни к чему волновать мать подробностями приключений на Лорке. Качество сигнала всегда можно списать на ремонтные работы – они за три года так и не были закончены, сколько Альтака ни собачился по этому вопросу с руководством.

Лаиса выглядела немного сонно, но явно проснулась до его звонка.

– Сынок, ну наконец-то! Где тебя так долго черти носили? Виргиния с Офелией тоже жаловались, что дозвониться не могут…

– В двух словах не расскажешь. В командировке я был. Затянувшейся. Ну да, внеплановой, ничего не поделаешь, не всегда у нашего отдела такое затишье, как последние два месяца было… А скоро опять отбываю… Не знаю пока, куда. Не знаю, как надолго. Но связь там, думаю, будет, у «Серых крыльев» с этим давно никаких проблем нет. Ну, ты же понимаешь, галактическая полиция – это работа совершенно не сидячего характера.

Лаиса вздохнула, запахивая халат – в Эштингтоне сейчас дожди, по утрам бывает довольно зябко.

– Да я-то понимаю… Скорей бы у тебя отпуск, что могу сказать… Ты Виргинии и Офелии тоже перезвони. У них тут к тебе дело неожиданное появилось…

– Какое?

– Ну, может быть, помнишь миссис Бегланд, тётю Дэвида с Земли? Она тут звонила, очень обеспокоенная… Хотела связаться с Дэвидом, а они ведь с Диусом на Атле, и с ними связи нет. Может быть, у тебя получится до них дозвониться? И успокоить миссис Бегланд, переслать ей коды вызова Дэвида и Диуса, если сам будешь их знать… Она оставила Виргинии и Офелии свой код вызова, тебе перешлют…

– Хорошая такая цепочка, – рассмеялся Вадим, – повезло же быть раскиданными по мирам, с которыми связь – как праздник… А чем она обеспокоена?

Мать пожала плечами.

– Я не совсем поняла… Ну, она ведь старенькая уже, а нам, женщинам, я имею в виду, особенно, свойственно с возрастом всё больше волноваться о наших близких, которые где-то далеко. На меня вон посмотри… Я на тот свет, конечно, ещё долго не собираюсь, но ведь мы будущего-то не знаем… Я вот тоже не могу время от времени не устраивать забеги по потолку, если ты долго не звонишь, или письма от Гани и Уильяма задерживаются. Матери сколько этих писем ни пиши, всё мало будет… Ну, и у них там какие-то несчастья в семье случились, я так понимаю, с кузенами Дэвида.

– Прискорбно.

– В общем, спиши их как-то, если можешь, успокой старушку… И Гане выпиши взыскание, он обещал сообщить, что там решилось насчёт их приезда, и где?

– Мам, ну мы ж договаривались, что они его к моему отпуску приурочат, чтоб всем вместе собраться…

Лаиса фыркнула.

– Ага, а твой отпуск тоже будет, когда рак на горе свистнет… Ладно, я ворчать могу бесконечно. У вас там, конечно, жизнь такой темп задаёт, что время летит незаметно, оглянуться не успеешь – где год, там и три… Мы тут тоже, правда, не скучаем, хотя, да, совершенно иначе, чем вы. К нам тут девочки из Кеменны приехали, по обмену опытом… Такие милые, выговор у них такой интересный… У них в районе четвёртый год стабильно повышается урожайность терка, поэтому расширяют производство, в основном, правда, за образец берут фабрики в Мефине, но и у нас, говорят, есть, чему поучиться… Глядишь, такими темпами лет через пять дорастём до экспорта, пока-то у нас не экспорт, а так… От нас к ним Абигаиль поехала – помнишь Абигаиль? Они с её мужчиной – всё забываю, как его зовут, наверное, потому, что выговорить не могу – в следующем году планируют заводить ребёнка…

– Иногда я жалею, – улыбнулся Вадим, – что у меня натура такая беспокойная, что погнала меня аж вон куда и зачем. Слушаю вот и завидую.

– Ну, сынок, этим ты в отца, ничего не поделаешь. Шебутной характер передаётся по наследству. Что бы он там ни говорил о своих мечтах о мирном семейном гнезде, я вот как-то сомневаюсь, что, будь он жив,переквалифицировался бы в комбайнёра.

– Кстати, раз уж о детях речь зашла – как там малышка?

– Твоя племянница-то? Точнее… У, страшно подумать, кем она мне тогда приходится… Ну, что она? Видела позавчера. Бегает. Болтает. По-прежнему не все буквы выговаривает, но болтает. Учится читать. Велосипед осваивает – увидела у кого-то, выпросила себе тоже. С ней уже начали работать наставники. Ну, по части телепатии…

Вадим успокоено вздохнул. Виргиния с Офелией, конечно, говорили, что после Элайи с Йоханной никаких проблем нет. После Элайи вообще ничто и никогда не способно напугать… Но всё-таки мать этой девочки была сумасшедшей подростком-убийцей. Основания для некоторой настороженности есть. Однако пока девочка развивается нормально. Тесты на пси-уровень пока не делали, собственных специалистов у Корианны нет, Офелия техникой владела плохо, чтобы не сказать – не владела вообще, а приезжие специалисты прибудут с Минбара не раньше чем через несколько месяцев. Телекинез у девочки пока не проявлялся, но один раз она говорила, что включала проигрыватель, не прикасаясь к нему. Повторить это при бабушках отказалась, так что может быть, это и было детской выдумкой, но всё же.

После разговора с матерью, рассудив, что звонить Виргинии и Офелии в любом случае рано – никакой гарантии, что они дома, Офелия так определённо на работе – Вадим принял душ (строптивая система, отвыкшая от использования, некоторое время делала вид, что совершенно не понимает, чего от неё хотят), ещё раз грустно оглядел холодильник, сходил вниз в столовую, где Ким, глотая мясные пирожки почти не жуя, поведал ему последние новости из жизни отделения, и направился наверх, к кабинету. По пути едва не был сбит с ног летящим по коридору Дримштиктом из контрабанды, которого в обиходе, чтобы не ломать язык, называли просто Дрим. Что было вполне допустимо, учитывая, что Дрим правильно произнести имена большинства коллег тоже не мог, Дайенн у него звучала как Дьен, Вадим – как Тьим, а имена Илмо или Тийла, например, он вовсе произнести не пытался, потому что звука Л просто нет в его родном языке. Что поделаешь, токати физиологически больше похожи на птиц, хоть они и млекопитающие, и гортань у них тоже скорее птичья, звуки земной речи им воспроизводить трудно, да и много какой речи, разве что с нарнским и дразийским немного полегче. Поэтому общается устно Дрим в основном с коллегами по отделу, а с остальными – письменно. Как птицы, токати умеют летать, что Дрим и делает при малейшей возможности, если позволяет ширина коридора, ленясь или гордясь передвигаться ногами, чем иногда бесит Эйлера, ворчащего, что если бы не риск закупорки коридоров янрзсинами, стоило бы сделать их поуже, на благо дисциплине. Вот только перьев токати не имеют, крылья у них кожистые, как у летучих мышей.

Дайенн и Эркена, когда Вадим вошёл, сидели рядом за её рабочим местом и смеялись. Он ещё искренне удивился, что в этой ситуации можно было найти забавного, оказалось – потешались над именами ллортов, некоторые из них совпадают со словами бракирийского языка, получается действительно довольно смешно.

– Вам повезло, что ни один ллорт вас сейчас не слышит, говорят, они обидчивы.

– О, пожалуйста, господин Алварес, это ведь не злой смех. Это… как объясняла сейчас ваша напарница… дарованная разумным прекрасная возможность для роста, когда мы легко улыбаемся себе и другим.

– Я имела в виду, что когда мы можем смеяться над чем-то подобным, без опасения конфуза или обиды, мы по-настоящему раскрываемся и доверяем друг другу. Поверь, первым делом мы высмеяли себя. Ты знал, что «дайн» на языке бракири означает «мотыга», а «даэн» на языке ллортов – «небылица», «неумелый вымысел»?

– Рад, что у вас так хорошо идёт культурный обмен… – Вадим протиснулся на своё место, – а мне хотелось бы побеседовать о материалах дела, и особенно об имеющихся у кого-либо догадках и гипотезах.

– Думаю, – к столу подошёл, умудряясь держать сразу три стакана чая-кофе, Илмо Схевени, – имеет смысл прежде всего определить, чего они хотят. Вадим, сейчас я тебе тоже принесу. Что-то конкретное, или устроит на мой выбор?

– Может быть, сначала всё же правильно установить, кто они такие и откуда взялись? – подал со своего места голос Талгайды-Суум.

– Кто такие, имена, годы и место рождения, номер медицинской страховки и полная биография – во-первых, уже вторично, во-вторых, мы узнать пока не имеем возможности. Если Вадим и товарищ Эркена правы, ну, а подтвердится или опровергнется их правота – это покажет сведение результатов анализов, то мы не можем ничего сказать о их расе и о том, откуда они родом, их внешние данные всегда разные. Вероятно, они захватывают какого-нибудь представителя интересующей их расы, чтобы скопировать его генетический код, или же у них уже есть эта информация… У них есть артефакт, позволяющий менять собственную генетическую структуру, и это не единственное, что у них есть. Как минимум, сейчас они располагают артефактами, похищенными из хранилища на Лорке, это мощное оружие, которому в большинстве миров мало что могут противопоставить. Нет, мне не хочется упрекать лорканцев за то, что не делились с Альянсом этими технологиями, на самом деле, это очень хорошо, что последние десятилетия они проявили такую сознательность, заперли весь этот клад в надёжных местах и больше их финтифлюшек на «чёрном рынке» нам не встречалось… Но теперь стоит задаться вопросом – а какой замок и какая охрана достаточно надёжны против этих неведомых воров? У нас уже в общей сложности семь дел… Да, конечно, ещё не доказано, что все они связаны между собой, свидетелей у нас где негусто, а где нет вовсе… Мне показалось интересным – смотрите, что объединяет по крайней мере половину из этих случаев. Это показатель, мне кажется. Исходя из этого, можно строить какие-то предположения о месте их следующего появления.

– Артефакты, связанные с временем.

Илмо выглянул за дверь и попятился – в кабинет кое-как вполз, волоча здоровенный агрегат совершенно непостижимого назначения, Шлилвьи Ншананштьи. За агрегатом тянулся длиннейший шлейф кабелей, кое-где усеянных разновеликими коробочками. Илмо понял, что забег до автомата немного откладывается.

– Да. Мы не можем точно знать, что было похищено у ллортского племени, мы не заметили среди похищенного с Лорки чего-либо связанного с управлением временем, ну, а Ключ Всех Дверей, если правда то, что про него говорят – это открытый путь к другим артефактам… Две временные аномалии. Одно устройство, переносящее во времени сознание. И… о свойствах воды можно предположить и так, что она поворачивает время вспять для отдельных клеток организма.

– Не исключено… Значит, в нашем прицеле должны быть все подобные… места и вещи, какие известны на сегодняшний день?

– Точнее говоря – собираем все легенды вселенной, – кивнул Вадим, – потому что, хотя идея машины времени в разное время занимала умы во многих мирах, ничего не известно о том, чтобы кто-то реально имел успехи в этих исследованиях.

– Ну почему…

– Если ты намекаешь на приснопамятных Изначальных – то да, они вообще много в чём имели успех. Но слава Джону Шеридану, они теперь дело сугубо прошлое. А из ныне живущих сколько-нибудь значимыми достижениями в этом направлении не может похвастаться никто

– Да как знать, может, мы просто не всё знаем? Корлиане-то тоже вон… не хвастались. Или ты хочешь сказать, что нам придётся перебрать все существующие во вселенной сказки…

– Если эти сказки действительно интересуют Логорама сотоварищи, то ещё как придётся. Ключ Всех Дверей, вспомните, тоже считался легендой, в которую по-настоящему только Зрящие и верили. А теперь кое-кто не пожалел сил, чтоб его украсть. И теперь у нас, не забывайте, есть жертвы. Много жертв. Не имеет значения, верим ли мы сами в эти артефакты – кто-то верит, и готов играть по-крупному ради них. И вот ещё одна интересная мысль… Единственное устройство, о котором мы слышали как о способном управлять тахионными потоками – это машина, существующая в недрах Эпсилона 3.

– Планеты, на орбите которой вращается Вавилон-5?

– Да. Так что, как ни крути, дорога расследования на Вавилон нас приведёт…

Вечером Вадим со всех ног спешил в свою комнату – звонить родственникам, но всё равно опоздал, сигнал вызова уже голосил на всю комнату, Виргиния звонила сама.

– Ну что, здравствуй наконец, мелкий. Аж запыхался, бедный. Куда это добрый Альтака вас опять гонял?

Вадим улыбнулся, расстёгивая китель и падая в кресло. Виргиния-Виргиния, сама, наверное, весь день чёрт знает где носилась и не присела, а кажется, что энергия в ней бурлит и рвётся наружу… Нет, конечно, она устала. Он – видел, что устала, а посторонний не увидел бы. Усталость в ней проявлялась очень своеобразно, не отменяя ни возбуждённого голоса, ни победной улыбки. Пока у неё ещё было какое-то дело – пусть этим делом был разговор – она не могла в полной мере выдохнуть и осознать количество потраченных сил, драйв мог не отпускать её долго…

– Да, мне Лаиса уже рассказала. Чует моя поясница, влипли вы с этим делом капитально и надолго. А я-то надеялась по дороге крюк до тебя сделать, повидать вживую твою физиономию…

– По дороге куда?

– Вообще-то, на Минбар, слёт у нас, да и ассамблея на носу! Хотя понимаю, тебе меньше всего до междумирной политики сейчас. Ну, по дороге ещё на Яришшо сколько-то зависну, что-то подсказывает, неделю минимум.

– А на Яришшо у тебя какие дела?

– А я не рассказывала? Я там пару месяцев назад была, по делу тех девушек с Эссо… А, да, вы ж тогда на Брикарне были… В общем, несколько девушек оказались с Яришшо родом, собирались вернуться домой, понятное дело, но посмотрев, что там и как, пообщавшись с нами по дороге, приняли решение просить гражданства Корианны. Не первый случай, но Яришшо в этом смысле особенно противная бюрократическая машинка, работает на измор… Пока суть да дело, мы там с одной женщиной познакомились, она сама с Проксимы, работает в Комиссии по правам детей, сейчас помогает одной женщине дочь вытащить из одного детского дома. Специализированного, для детей с психическими отклонениями. Это, конечно, отдельная матерная песня, что такое. Они, кажется, костьми готовы были лечь, чтоб нас туда не пустить… ну, это они нас плохо знали… Вадим, помнишь, я тебе про тюрьмы Бримы рассказывала? Эти дети туда б на курорт просились! Угу, Яришшо бедная колония, всё понятно… Земля их теперь со всем их дерьмом сожрёт, как они ни старались, а в газеты это всё попало, теперь у них, само собой, то реорганизация какая-то, то директор в отпуске, то дети на отдых поехали – сроду не ездили, а тут вдруг… Но, в общем, хана им неминуемая, обещаю. Я тоже, когда надо, умею костьми ложиться. Сейчас у нас последний суд, девочку матери таки отдают. Вот тоже… её муж при разводе забрал, под предлогом, что мать о таком сложном ребёнке позаботиться не сможет. Вот и зачем было забирать, чтоб потом в этот концлагерь сдавать? Отлично позаботился… Девочка, кстати, не такая и проблемная, да там вообще «буйных» не так и много – ну, на мою визуальную оценку, медицинских карт нам, естественно, никто не казал… Ну так вот, я тут решила пару девочек оттуда удочерить. А почему, собственно, нет? Я женщина молодая, богатая – у меня куча денег, которыми я не пользуюсь, потому что живу на корианскую зарплату уже много лет, я известный общественный деятель, значимый для многих миров, я, наконец, мать, трагически потерявшая сына… Внучка мне больших проблем не доставляет, от нянек тут сроду отбою не было. Вон хотя бы мать твоя, как-то без тебя с братьями заскучавшая, а вы-то её порадовать долго не соберётесь. Ну а «проблемными детьми» меня не после Элайи пугать. У нас есть реабилитационные программы для детей с такими проблемами, они обкатаны, они работают.

– И они противятся, конечно?

Виргиния усмехнулась.

– Эта, с позволения сказать, опека? Ну ты выразился, противятся. Они голосят как потерпевшие! Из-под их отеческого крыла и бдительного ока отнимают несчастных беспомощных детей, неспособных за себя постоять и вообще неспособных правильно воспринимать реальность! И куда – в ужасный мир, где как нигде попраны традиционные семейные ценности! Семейные ценности, ну да. Там-то их у детей хоть отбавляй. Обе девочки сироты – у одной мать умерла, отец неизвестен, у другой оба родителя неизвестны, её бросили в самом прямом смысле – на улице в мусорку… За 14 лет жизни одной и 10 лет другой – ей 12, забрали её в 2 года, когда мать на принудительное лечение закрыли – не было ни одного заявления на их усыновление. Тут они, конечно, откопали какую-то вроде как бабушку, которая голосит и плачет, что нельзя внучку отдавать в чужой мир, где она с детства будет зелёные морды видеть – ну да, невзирая, что я сама, вообще-то, землянка, и не единственная на планете, и что практика межрасового усыновления уже тридцать лет существует… Сама «бабушка», правда, на вопрос, собирается ли она к себе внучку забирать, уводит разговор в сторону… В общем, я им кровь испорчу, это ясно, как божий день. Ну ладно, хватит о своих проблемах, пора и о чужих поговорить. Мать же тебе уже передавала, что земные родственники искали Дэвида?

– Передавала… Я, правда, так и не понял, зачем, то есть, это, конечно, не важно, но чем я могу помочь? Написали бы письмо на Атлу – идёт, правда, долго, но что за спешка?

Виргиния задумчиво кусала губу.

– Да я ей то же самое предложила, и с этим она не спорит, напишет, отправит… Просто уж очень ей хотелось лично убедиться, что с Дэвидом всё в порядке. Я её понимаю, я тоже очень радуюсь, когда вижу на экране твою морду живой и непомятой.

– Тётя!.. Виргиния! Какие тут сравнения? Я полицейский, а Дэвид мирный переводчик.

– Ну, вот ты с ней всё же поговори, ладно? Я тебе код перешлю. И с Дэвидом свяжись при случае. Не переломимся, миссис Бегланд старый человек и нас до сих пор ни о чём не просила, а сейчас плакала и была очень напугана…

– Напугана? Чем?

Виргиния опустила глаза, задумчиво разглядывая ногти, которыми меланхолично пощёлкивала во время разговора.

– Знаешь, Вадим, с одной стороны – нам, конечно, не надо объяснять, как больно терять близких и как внезапна и бессмысленна бывает эта потеря. С другой стороны – мы, можно сказать, привыкли. Ты – полицейский, я – до сих пор время от времени гоняю пиратские шайки, обычно везёт мне, но однажды может повезти им. Однако ни тебя, ни меня это, понятно, не остановит… А обычные люди гораздо меньше подготовлены к смерти, особенно к смерти внезапной. В прошлом году миссис Бегланд схоронила старшую дочь, для матери пережить своего ребёнка – трагедия, страшнее которой мало что есть. Но ради детей и внуков она выдержала это. А теперь несчастья посыпались на семью как из рога изобилия. Серьёзно пострадала её младшая дочь, она археолог, если ты помнишь – случился обвал, она выжила, но потеряла руку. Неизвестные напали на корабль сына, атаку отбили, но сын погиб. Пропал без вести внук… И всё это в течение нескольких дней. Ты знаешь, и я знаю, что такое бывает. Но тут самый рациональный человек готов подумать, что семью преследует какое-то проклятье… И для неё теперь очень важно услышать, что с Дэвидом всё в порядке.

– Понимаю. Не беспокойся, я ей позвоню. Может быть, она, конечно, с ходу и не готова поверить, но Дэвид сейчас находится в одном из самых безопасных мест во вселенной – после Корианны, конечно.

– Знаю, – улыбнулась Виргиния, – я там несколько месяцев прожила – не съели. По-моему, самое страшное, что там может человека ждать – это «зимняя депрессия» из-за недостатка света. Но ей не все подвержены…

– Кстати, Виргиния… Если уж мама тебе рассказывала о том деле, которым мы занимаемся… Ты помнишь что-нибудь из тех историй, которые рассказывал Ганя – о первых контактах Сьюзен и её экипажа?

Виргиния нахмурилась, снова защёлкав ногтями.

– Это в 60х? честно говоря, смутно. В смысле, могу путать… Ты имеешь в виду, где-то уже мелькало упоминание о расе с «пряморукостью»? знаешь… вот, кстати, тебе ещё один повод побеседовать с миссис Бегланд. Спросишь её – после того, как успокоишь, конечно, ну и тоже хорошая тема, чтоб отвлечь от беспокойства… Брат ей должен был много рассказывать о первых контактах, которые у них были на дальних рубежах. Дэвид говорил, да и она говорила как-то. О тех же ти-карах… Зачастую информацию о контакте, если он был первый и единственный, только вот так по рассказам и можно найти. Дэвида и Диуса, опять же, спросишь. А может быть, и самого Ганю сможешь вызвонить. Я-то, хоть и слушала его байки всегда с удовольствием, источник ненадёжный, запоминала плохо… Мне, сам понимаешь, и здесь, тех, что есть, хватало всегда с горкой…

Завершив разговор, Вадим некоторое время сидел, барабаня пальцами по подлокотнику, а потом загрузил сводки за последние дни.

Он их, конечно, сегодня уже смотрел, но когда смотрел, его интересовало другое. Да, вот… Несчастный случай во время археологических работ на КроквеVII, двое погибших, двое раненых, в том числе Ванесса Геллерт… причины устанавливаются, предполагают, своды могли обрушиться из-за акустического резонанса… Нападение на грузовой транспортник «Вахант», вёзший с одноимённой планеты неликвидное оборудование обратно фирме-поставщику, трое погибших, в том числе офицер охраны Рональд Бегланд… Ну, и что он может сказать этой бедной пожилой женщине? Что наши космические дороги по-прежнему не полностью безопасны, пираты, положим, какие остались на свободе, предпочли забраться в щели и жить тихо, не лезть на рожон на территориях Альянса, но есть ведь и неприсоединившиеся миры, разбойничьи шайки которых не дают покоя ни своим, ни чужим, есть отщепенцы вроде тех же «белых корлиан», которые не признают законную власть своего мира, а законы Альянса им тем более до фонаря, есть пока неидентифицированные угрозы, вроде тех, кто совершил нападение на храм на Сорифе и ллортское племя… Что работа археолога тоже не относится к числу безопасных, и Ванессе Геллерт ещё повезло, у её коллеги черепно-мозговые травмы ещё серьёзнее, а двоим другим не поможет уже ничто? Что из-за того, что они два дня не могут дозвониться до её сына, ещё не стоит поднимать панику, до него, вон, тоже не могли дозвониться…

Ладно… В каком же часовом поясе живёт миссис Бегланд, сколько у них сейчас? Можно, конечно, позвонить завтра… Но, как показывает практика, «завтра» – это вообще понятие мифическое, завтра с утра, может быть, выяснится, что «логорамы», как их теперь собирательно величает Илмо, устроили очередное гениальное представление…

Однако оказалось, несмотря на 11 вечера, старая женщина не спала. Веки её были опухшими от слёз, но седые волосы наспех причёсаны и подобраны «невидимками».

– Вадим? – голос её был тихим, как скорбный шелест прошлогодней листвы. Она и сама, как показалось Вадиму, была похожа на старую, согнувшуюся на зимней стуже яблоню, с которой порывы ледяного ветра срывают последние мёртвые, побуревшие листья, – ты меня, не знаю, помнишь ли… Мы с тобой раз как-то разговаривали, когда ты ещё маленьким был, но я тебя узнала… Как не узнать, нечасто встретишь такое одухотворённое лицо… Я тебе, Вадим, конечно, никто, но ты Дэвиду близкий, а мне он единственный племянник, единственный сын Джона…

– Я слышал о произошедшем, миссис Бегланд, приношу соболезнования.

– Роб, упокой господь его душу, не любил Дэвида, поэтому гостями мы друг друга не баловали. Сейчас только жалеть об этом остаётся, но что толку с сожалений…

Не любил, ну да. Насколько знал Вадим, не слишком в курсе обычно бывший взаимоотношений Дэвида с его земными родственниками, из всех хорошо к нему относились сама миссис Бегланд – «тётя Лиз», и покойная Энни, её старшая дочь. Прочие о родственнике-полуминбарце, гомосексуалисте и гражданине «этой странной Корианны», предпочитали не вспоминать.

– Миссис Бегланд, я тоже давно не разговаривал с Дэвидом, но обещаю, что свяжусь с ним при ближайшей возможности. Но я полагаю, в мире, где они сейчас работают, с ним ничего не могло случиться, это дружелюбный, спокойный мир… Просто связь с ним затруднена из-за астероидных поясов.

– Ох, если б не все эти несчастья! Мы третий год уже как в трансе, я думала, это наконец кончится, но вот ещё страшнее и страшнее… Бедная моя Энни, я так горевала, но теперь думаю, хорошо, что господь забрал её тогда, узнать о несчастьях с братом и сестрой она б не выдержала… У меня, Вадим, было два внука, обоих звали Эдвардами. Один три года назад погиб – вёз матери подарок на день рождения, разговаривал со своей невестой о предстоящей свадьбе, и какой-то ненормальный вылетел на встречную полосу… Энни от этого так и не оправилась… А второй Эдвард по-прежнему не отвечает на звонки, и я боюсь, Вадим, просто боюсь думать… Врачи говорили, Ванесса приходила в себя, звала сына, и что ей сказать?

– У нас жизнь непростая, миссис Бегланд, бывает всякое – бывают срочные командировки, бывают проблемы со связью, не стоит думать сразу плохое.

Старуха покачала головой.

– Эду 18 лет, он студент, у него ещё нет командировок. Он, конечно, мальчик беспокойный, мог сорваться куда-нибудь, тем более сейчас каникулы… Но на звонки он отвечал всегда. И никто из его друзей тоже не знает, где он. Они уже думают обращаться в полицию, это слишком на него непохоже… Не от нас – так из новостей он мог узнать о несчастье с матерью… Но тебе обо всём этом ни к чему думать, ещё нашими бедами себе голову забивать. Ты просто свяжись с Дэвидом, узнай, всё ли у него в порядке, пусть он мне позвонит – ну, как сможет… Понимаешь, я вот тоже себе говорю – ничего с ним не случится, но на сердце у меня неспокойно. Дурное предчувствие. Не прощу себе…

– Перестаньте, это вы зачем? За что вам себя не прощать? Я понимаю, сейчас это тяжело, но постарайтесь не думать о плохом – ваша дочь жива, это главное, она в руках врачей, и ваш внук обязательно отзовётся…

Женщина невесело улыбнулась.

– Сама понимаю, глупо – что я могу, я старуха, у меня уже ноги еле ходят, как я могу их защитить? Только смириться и ждать. Но как? Всё мне кажется, что я виновата, что не уберегла… Что Роб с меня на том свете спросит, не хочу, чтоб ещё и Джон…

Вадим поднял голову.

– Миссис Бегланд, я знаю, что с такими вопросами я очень не вовремя, но… Одно дело, которым мы сейчас занимаемся – оно тоже уже касается жизней. Возможно, ещё множества жизней, и возможно, времени у нас ещё меньше, чем мы думаем. Скажите… Ваш брат, Джон Шеридан, рассказывал вам о случаях первого контакта, которые имели место во время его службы на кораблях дальней разведки? Меня интересуют те случаи, которые потом не имели, как это называют, позитивного продолжения… Я мог бы послать официальный запрос, мне даже, возможно, не отказали бы, но вряд ли без долгих препирательств, многие правительства не любят делиться такой секретной информацией. А мы не можем позволить себе долгих политических заигрышей, у нас уже есть жертвы среди мирного населения в трёх мирах. Тут пригодится всё, но в особенности…

Глаза миссис Бегланд округлились в удивлении.

– Ох… Конечно, рассказывал. Вы меня, правда, совершенно врасплох застали таким вопросом, да и память у меня уже стала совсем не та… Но вы знаете, это можно найти в письмах! Мы, когда были молодые, если долго не виделись, старались описывать друг другу в письмах всё-всё… Потом, каюсь, я всё реже писала Джону, дети отнимали много времени… Я сейчас принесу!

– Ну что вы, миссис Бегланд, я вовсе не имел в виду прямо сейчас!

– Нет, мой мальчик, я принесу! Это правда, в тяжёлую минуту очень хорошо вспомнить, что не у одних нас проблемы… Если я вам смогу помочь – кто знает, скольким ещё помогу? Это, если угодно, в благодарность тем людям, которые помогли моей дочери… Я, Вадим, две ночи уже никак спать не могу. Может быть, это мне поможет, успокоит… Ты подожди, я сейчас…

Вернулась она с объёмистой шкатулкой.

– Здесь не всё, конечно, но здесь за те годы как раз… Роб мне эту шкатулку подарил на день рождения. Эту и ещё две. Специально, чтоб хранить письма, а то они лежали в ящиках стола без всякого порядка… Сейчас просмотрим сначала бумажные… Вроде бы, это те годы как раз… Так… «Дорогая Лиз, здравствуй. Пишу тебе, ненадолго вырвавшись из хлопот, очень стыдно за долгое молчание… Новостей накопилось, у тебя, наверное, тоже… Джон – человек-уникум, представляешь…» Так, это что, от Анны, что ли? А, нет, это Яна…

– Яна?

– Ну да, было у меня в молодые годы несколько подруг из России… Ну, не совсем из России, и не так чтоб близких подруг… Они приезжали по студенческому обмену, Яна жила у одной моей подруги ещё со школы, мы втроём часто куда-нибудь ходили. Иногда и Джон с нами. Мне на какое-то время даже показалось, что он ею немного увлечён, хотя он и Лейле знаки внимания оказывал… Но потом поступил в Академию, там познакомился с этой Лиззи… Она мне не то чтоб не нравилась, прости господи, но очень уж шальная, я сразу знала, что им вместе не заживётся… Анна куда лучше была… А Яна вышла за человека намного старше себя, его тоже звали Джоном, преподаватель из Академии… Был уже не военнообязанным по здоровью, ну зачем его понесло на эту войну под самый её конец… Вернулся, конечно, но умер в том же году. Бедная Яна…

– Подождите… Как была фамилия Яны?

Миссис Бегланд, кажется, очень удивилась вопросу.

– Поленко. А по мужу… ох, я с мужем её толком и знакома не была, видела один раз, когда на вокзале их провожала…

– Права Виргиния, мир квадратный.

– Что такое, мой мальчик?

– Так, ничего… Миссис Бегланд, кажется, вы были знакомы с моей бабушкой. Можете мне пообещать, что мы ещё вернёмся к этому разговору? Мне бы хотелось, чтобы вы рассказали о ней… Всё, что вспомните. Может быть, если не сложно, вы могли бы скопировать какие-нибудь её письма для меня? Думаю, это не только для меня, это и для Виргинии, и малышки…

Старушка улыбнулась – на сей раз куда более радостной улыбкой.

– Конечно! Ой, я и подумать не могла… Зря мы с вами так мало общались… С Элайюшкой я разговаривала, бывало, Дэвид ведь постоянно у них останавливался… Точно, то-то мне и имя твоё знакомым показалось, Яна ведь писала, как выбирала имена детишкам… Это её последнее письмо было… Ладно, мой мальчик, этак я всю ночь с тобой проговорю, а тебе спать тоже когда-то надо. Так, это вот Лиззи писала, почерк у неё не спутаешь… Это Анна, с Яноша, они тогда там были… Да, наверное, вот это. «Здравствуй, Лиз, извини, что совсем оскотинился, но у нас тут опять события. Сначала Майк и Боб – я о них писал, помнишь – выясняли отношения, еле утихомирили дураков, совсем от долгих перелётов у парней крыша едет. Не скажу, что у меня не едет, но пока держусь. И вот только начал было и Ник ныть, что ничего не происходит и кой чёрт мы в этом секторе забыли, как сразу и начало происходить. Несколько раз мы замечали вдалеке необычное свечение. По нашим данным, никаких звёздных систем в том секторе не было, Роджер вскоре пришёл к заключению, что свечение искусственного происхождения. Вскоре у нас на радаре появился корабль неизвестной модификации. Роджер полагает, у них фотонные двигатели, потому и необычное свечение. Мы послали сигнал, они долгое время не отвечали…».

Это были ти-кары, когда через несколько дней компьютер частично расшифровал их языковой код, команда снова вышла на связь, ти-кары обещали, что подумают над установлением дружеских отношений с землянами, пригласили их к себе на корабль, после чего команда ходила под впечатлением ещё долго… Потом была встреча с кораблём, позже опознанным как корабль хурров. Они обстреляли корабль землян, причинив незначительные повреждения, и попытались скрыться, но из-за перегрева двигателей взорвались. Спустя годы, уже когда официальный контакт был установлен, кто-то из хурров, не для протокола, признал, что это был их корабль, сбившийся с пути и заблудившийся в неизведанных для них секторах космоса, экипаж, по-видимому, от долгого перелёта и мрачных перспектив ввиду заканчивающихся воздуха и провизии начал сходить с ума (такое, увы, бывало), и во избежание осложнения отношений об инциденте было решено забыть, но на самом деле, исторически, это был первый контакт…

Заинтересовало Вадима два момента – встреча с кораблём, так же проявившим агрессию и скрывшимся, и после не идентифицированным ни с одним известным (описание, приведённое в письме, не было слишком подробным, но Вадим зафиксировал его, планируя затем сравнить с описаниями кораблей, наблюдаемых в секторах исчезнувших временных аномалий, кажется, общее было) и ещё одно событие, о котором Джон Шеридан говорил, что «позже расскажет лично, потому что ещё неизвестно, классифицируют это как военную тайну или просто как бред».

– Он рассказал?

– Рассказал… Только в общих чертах, конечно, с повелением никому не рассказывать, история-то такая… скорее сказочная… Джон говорил, долго думал, подавать ли рапорт об этом вообще. Говорил – воспримут как байку, будут смотреть как на чудака… Но это лучше, чем если воспримут серьёзно и попытаются овладеть этим, последствия могут быть непредсказуемы. Но теперь-то, наверное, уже можно, прошло ведь пятьдесят лет. Хотя Джон бы, наверное, сказал, что для древних артефактов это вообще не срок.

– Артефактов? – Вадим так и подпрыгнул в кресле.

– Да. К сожалению, Джон не рассказывал, что это были за артефакты, и что за раса, с которой они столкнулись тогда, поэтому я не могу вам сообщить ничего полезного. Он сказал – есть тайны, которым тайнами лучше и оставаться, звучит грустно, но иначе будет более грустно. Он сказал: «Лиз, я взял на себя большую ответственность, но иного пути, наверное, просто не существовало, действовать надо было именно там и тогда, времени на сомнения у меня не было. Но моя совесть молчит, и я не знаю, молчала ли бы она, поступи я иначе». Они встретили в секторе – он не упоминал даже, в каком, только упоминал, что это ненаселённый сектор – два корабля, ведущих сражение. Сражение уже подходило к концу, обе стороны уже не имели сил его продолжать, обе стороны обратились к новоприбывшим за помощью. Джон говорил, он не видел ни тех ни других, как они выглядят, их связь не имела видеосигнала, а может быть – они не хотели… Одни говорили, что преследуют преступников, укравших у них нечто, имеющее огромное значение для их мира, средство спасения для всех… Они предлагали землянам поделиться этим сокровищем, если они помогут его вернуть. Другие говорили, что, хотя, действительно, они не являются хозяевами того, что они увозят, они спасают это из дурных рук, и ни одной расе не будет покоя, если они это получат. Джон сказал: «Что-то было такое в их словах, что я поверил именно им. Может быть, я ошибся… Но я подумал тогда – если кто-то готов пожертвовать своей жизнью, дело его правое». Он помог им посадить корабль на одну необитаемую планету поблизости, пошёл к ним для переговоров, те, другие, ждали… Они надеялись, чужак убедит их врагов отдать им то, что им нужно. Джон не заходил на корабль, он поговорил с ними по связи. Подробностей мне не рассказал, сказал только «Это ключ к жизни, если это правда, что они говорили – нам всем рано касаться таких вещей, если однажды придёт это время – мы сами изобретём что-то подобное». Он запечатал корабль – неизвестные объяснили ему, как это сделать…

– Запечатал?

Старушка взмахнула сухонькой ручкой с зажатым в ней письмом.

– Ради бога, Вадим, я ведь там не была. Джон и то, что рассказал, рассказал лишь потому, что я была любопытна и обидчива, и у нас со студенческих лет было заведено рассказывать друг другу обо всём необычном, что с нами происходило. Но в моей-то жизни не происходило ничего настолько… опасного… Да, он запечатал корабль. «Так, что открыть его могу только я» – сказал он. Теперь его можно было, конечно, попытаться расплавить, чтобы добраться до того, что внутри, но тогда он просто взорвался бы… Те, что находились внутри, оказались заперты, они пожертвовали собой, чтобы защитить то, что они везли. Ну, а их преследователи улетели несолоно хлебавши, сил, чтобы напасть на землян, у них уже не оставалось, они скрылись в гиперпространстве, но обещали, что однажды вернутся за тем, что у них украли и затем, чтоб отомстить землянам… Больше я ничего не знаю, мальчик. Был бы Джон жив – ты б спросил у него… Может быть, Дэвид знает, или Деленн?

– Может быть, может быть… А может быть, это никак и не связано с нашим делом, мало ли встреч во вселенной, которые не имели… этого самого позитивного продолжения… И этих самых артефактов… Илмо сказал, что у него уже аллергия на это слово, он не представляет, какая у меня. Спасибо вам, миссис Бегланд, как только станет хоть что-то известно о Дэвиде, я непременно вам сообщу.

Экран погас, а Вадим ещё долго сидел и, хмурясь, барабанил пальцами по подлокотнику кресла. В самом деле, мало ли во вселенной встреч, которые ни к чему не привели, ничего не изменили, мало ли случайностей и совпадений. Если спрашивать Дайенн, то, конечно, она сказала бы, что во вселенной ничто не случайно, хотя сложно понять, верит ли она в это на самом деле, или просто привыкла так говорить, потому что минбарка. Если спрашивать его, он сказал бы, что исторические процессы, эволюция, смена общественных формаций – это одно, а жизнь на бытовом, каждодневном уровне – это всё же скорее череда случайностей, встреч, которые не обязательно повторятся вновь, событий, которые не обязательно чему-то научат, усилий, которые не обязательно принесут плоды. И если кто-то обещал вернуться – это не значит, что он вернётся. Но всё же… может ли быть так, что через пятьдесят лет неизвестные инопланетяне, встреченные Джоном Шериданом на границе исследованного космоса, действительно вернулись? Может быть, Ключ Всех Дверей им нужен был, чтобы, вернувшись на ту планету, открыть запечатанную когда-то дверь… Но при чём здесь временные аномалии, при чём здесь источник на планете Сориф, при чём здесь ллорты? Конечно, он больше знал бы, если б хотя бы имел представление, что было на запертом корабле. Дайенн сказала бы, несомненно, что он торопится с допущениями, обращая такое внимание на рассказ миссис Бегланд, что это может быть какая-то совершенно новая, никем до этого не встреченная раса, первые контакты продолжают происходить, вселенная огромна и в ней тысячи видов, равных или превосходящих по уровню технического развития… Но это был именно тот случай, когда скептиком была она, верующая, а он чувствовал – это зацепка, от которой не следует отворачиваться, а время покажет, прав ли он. Время… возможно, ключ ко всему…

«Эркена связал… И ты свяжешь, потому что Даркани связал бы…»

Если уж употреблять эту затрёпанную формулу «был как отец», то для Элайи таковым был Дэвид Шеридан, а для него, наверное – Феризо Даркани… Наверное – потому что никогда он прямо этого бы не сказал. «Но ты, вероятно, всегда был лучшим сыном, чем я», – сказал ему как-то во сне Элайя.

====== Гл. 8 Истории крови и плоти ======

Прогресс прогрессом, а нормальное время свёртывания крови остаётся прежним, поэтому за результатами анализов Дайенн заглянула перед самым отбытием, после того, как прояснила все вопросы с передачей материалов. Байрон при её появлении как раз в очередной раз дежурно препирался с Альшемом, коллегой Г’Тора, раненным во время последней операции и сейчас утверждающим, что уже совершенно здоров и ему пора приступать к работе. Что ни говори, дрази и нарны были в работе главной проблемой Байрона и Реннара, в силу менталитета, делающего их отличными воинами, но крайне тяжёлыми пациентами.

– Ну как же – мужчине не пристало жаловаться, воин должен стоять в строю, пока способен удержаться на ногах… Я им объясняю, что тут пока не происходит военных действий и мы не защищаем последний бастион, но толку? А я когда-то думал, это я твердолобый… Вы уже отправляетесь?

– Да. Наши казомские коллеги прибыли, с тирришскими соединимся уже на Вавилоне. Туда же доставят все вещественные улики, которые мы запросили… В которых, по крайней мере, нам не отказали… На оборудование медблока станции я всё-таки возлагаю большие надежды.

Мимо пробежала Нирла с полным подносом бутыльков, разулыбалась, здороваясь.

– Не совсем понял, по правде, зачем вы именно туда… И ближе можно найти лаборатории мощнее нашей.

– Всё Вадим со своими странными идеями. Хочет запросить материалы по машине Эпсилона3, да ещё у него там, как он выражается, свой очень важный источник… Всё равно, с чего-то начинать надо, вот я, признаться, не имею идей, с чего. Обычный порядок требует, чтоб мы прошли по всем местам преступлений, но Альтака велел работать на опережение, и столько времени у нас нет. Честное слово, Байрон, мы только начали это дело, а оно уже заставляет меня нервничать…

– Думаешь, что оно слишком сложное для вас? – Байрон продолжал деловито рыться в базе, – боишься, что не справитесь?

– Боюсь, что кто угодно не справится. Тут слишком сложные темы затрагиваются. Наследие, оставшееся от цивилизаций, живших тысячи лет назад… Управление временем, управление материей, управление собственным генотипом… Это какая-то совершенно невообразимая, страшная сила, которой не должно быть, к которой не должно быть возможно прикоснуться. Конечно, ничего не изменится от того, что мы знаем и участвуем, в смысле, кто-то уже прикоснулся, и едва ли это хорошие, чистые руки…

Байрон защёлкал кнопками. Выводя на печать результат.

– Когда-то говорилось, что боги не велели людям летать среди звёзд, управлять погодой, зачинать детей способом, отличным от прямого совокупления… Сегодня это части реальности. На пути к этим достижениям было сделано много ошибок, но они искуплены результатом. А сталкиваться с неизвестным всегда страшно… даже нам, хотя нам легче, чем многим. Ага, вот… Сама посмотри, и надеюсь, тебя это успокоит. Состояние господина Эркены действительно хорошее, в отличие от Альшема, он тут не врёт.

– А тебя – успокоило? – Дайенн, хмурясь, скользила по строчкам взглядом.

– Ну, содержание факторов свёртываемости в пределе нормы. В нижней границе нормы, но всё-таки… Беспокоит меня другое, я столкнулся с некоторыми сложностями при анализе. Но я всё-таки не генетик…

– Ты о чём?

– Я заметил довольно низкое содержание витамина D… То есть, бракирийской модификации витамина D, я имею в виду. Бракири, как ты знаешь, ведут ночной образ жизни, хотя их физиологией это не предопределено строго, это больше их предпочтение, чем необходимость. Но вследствие этого, их организм не получает витамин самым естественным и логичным путём – через инсоляцию, поэтому у них предусмотрен компенсирующий механизм, позволяющий продуцировать его из лунного света – благо, на Бракосе луна большая и яркая, из животного белка и некоторых видов грибов… Кроме витамина D, при этом выделяется ещё одно вещество, которого я в крови Эркены не обнаружил совсем. Похоже, компенсаторный механизм у него отсутствует вовсе.

– То есть… как?

– Меня это тоже удивило, потому что характерных признаков, сопутствующих подобным заболеваниям – а они не являются врождёнными, только следствиями тяжёлых поражений почек и печени – у него нет. Похоже на то, что для его организма это является нормой, и что его работа с ненормированным днём ему как раз… удобна, можно сказать, потому что компенсирует эту особенность практически идеально.

– Не надо меня успокаивать, я всё равно не успокоюсь, но в то же время я уже хорошо понимаю, что взять под бдительное наблюдение взрослого самостоятельного мужчину проблематично. Но две аномалии на одного простого бракири это как-то многовато, согласись.

Байрон улыбнулся, отбирая у неё распечатку результатов.

– Дайенн, то, о чём ты говоришь, мне хорошо знакомо. Когда-нибудь опишу этот комплекс и назову его комплексом врачей-дилгаров. Тебе кажется, что врождённое заболевание – это что-то совершенно ужасное, потому что у тебя самой этого нет и быть не может. Могу предположить, что именно этот страх чужого изначального несовершенства тебя и толкнул в медицину – не обижайся, если что, просто у меня произошло именно так. Но тебе надо понять – с этим действительно живут, и счастливо живут. Иногда даже в случае серьёзных нарушений… потому что здоровье – это ещё не всё, и потому что совсем не здоровье делает человека счастливым или несчастным. И потому, что это их естественное состояние. На самом деле это мы, с нашим идеально собранным генотипом, с нашим пропорциональным сложением и безупречным здоровьем – неестественны. Но в этом, впрочем, тоже нет ничего плохого. А о них просто вспомни, что основу эволюции составляли мутации. Всё то, что превратилось потом в совершенство и разнообразие видов, начиналось как мутации. Они бывают не только патологическими, но и сравнительно безвредными, и даже полезными. Эволюция тоже пробует, ищет, и в ходе своих поисков совершает ошибки. У землян есть поговорка – не унижай человека жалостью. У нас такой поговорки нет, но сама мысль – есть. Ты воин, уважай его как воина, стоящего в строю несмотря на свой недуг.

– Ты уважаешь Альшема?

Байрон закрыл программу, и экран сменился обычной заставкой с танцующими молекулами.

– На самом деле уважаю, и ещё как. Что не мешает мне бороться с его попытками встать с кровати. Но у Альшема сломано два ребра и множественные ушибы и гематомы. А у Эркены здравое понимание своих особенностей и доступ к лекарствам. Он не лихачит. Он просто встал над болезнью. Доверяй ему – как врач и как коллега.

Высокий военный лет тридцати,ширококостный, но довольно худой, протянул руку для приветствия.

– Джеймс Гидеон. Думаю, вам уже сообщили – так вышло, что я прикреплён к вашей группе.

– Да, мы знаем… Земля не сунуть нос не могла, – руку для приветствия Вадим всё же подал.

– Алварес! – шикнула Дайенн, наступая ему на ногу.

– Это для охраны нас от неизвестных, или для охраны артефактов от нас? – Илмо, с лучезарнейшей улыбкой, пожал руку тоже, – начерта только Земля кормит такую полицию, которая сама, без военных, справиться не может?

– Схевени!..

– Ну, откровенно, охрана из меня одного всё равно неубедительная, – землянин протянул руку Дайенн, – хоть в хорошем смысле, хоть в плохом. Но будем надеяться, на что-то я всё-таки сгожусь. А пока хотелось бы установления хороших командных отношений. Форма на нас, конечно, разная, но делом занимаемся одним.

«Чтоб этого Вадима, честное слово… да и Илмо… Хотя, вообще-то, это и правда задевает – нашли предлог… Ну, когда полиция любила вмешательство военных в свои дела… Несмотря на то, что среди полицейских много бывших военных – это противостояние вечно…».

– Мне действительно не хотелось бы ссориться – по крайней мере, с первого дня и пока мы не дали друг другу реального повода, – офицер последовательно пожал руки Эркене и Дриму, – я всегда с уважением относился к работе полиции и для меня честь быть включённым в вашу группу. Тем более что моя сестра работает в вашем отделении.

– Ваша сестра?

– Ну, строго говоря, она мне не сестра, а племянница, но мы почти ровесники, росли вместе – её родители умерли, я их не знал. Ну и Мэрси, конечно, не Гидеон, а Девентри.

– Гидеон? – обернулся вдруг Вадим, – вы – Гидеон… Что ж, в этом, по крайней мере, есть некоторый смысл…

«Серое крыло»-45, выделенное им для их миссии, было не тем же самым, на котором когда-то, три года назад, они вылетали на свои первые операции, номер героически разбитого в одной из масштабных стычек корабля принял новый – более мощный и, по мнению Дайенн, вообще гораздо более удобный.

– Главное благоприобретение, от которого лично я в самом большом восторге, – Гидеон прошёлся вдоль пульта, – радары… Лорканские. На сегодняшний день их не могут обмануть ничьи корабли. Кроме, собственно, лорканских, потому что это же их радары… Но как я понял, среди похищенного с Лорки не было ничего размером с корабль?

– Мы ещё не знаем возможностей тех, кому противостоим, – вздохнула Дайенн, – то есть, имеем о них самое общее представление, но мне уже и то, что мы знаем, не нравится. По крайней мере, радары нарнов, ллортов, да и радары кораблей анлашок они очень даже могут обмануть. Их корабли можно увидеть визуально… Но чему из того, что мы видим глазами, мы можем доверять? Они используют чужие личины, почему бы им не использовать чужие корабли, или, хотя бы, маскировку под чужие корабли?

– Резонно. Как считаете, кто они такие и что им нужно?

– Пока рано делать хоть какие-то выводы, лейтенант Гидеон, мы не знаем почти ничего… Алварес полагает, что это некая могущественная раса, прежде, возможно, уже посещавшая наш сектор, и что их интересуют артефакты древних, в особенности связанные с управлением временем…

Гидеон расположился в одном из кресел, довольно крякнул, найдя его удобным.

– А как считаете лично вы?

– Нет никаких свидетельств ни в пользу того, что это кто-то совершенно нам неизвестный, ни в пользу обратного. Мы имеем пока весьма нечёткие изображения одного представителя, и на этих изображениях он… ну, не в изначальном своём виде. Мы получили анализы ДНК, выделенной из пряди волос, того, что осталось в коконе, найденном в подвале гостиницы, крови, пролитой во Дворце Времени на Корлии… Совпадения есть, но недостаточные для каких-то выводов, на Вавилоне я надеюсь сделать более глубокий анализ. Признак, за который зацепился Алварес – прямая рука, мне кажется, рановато переносить на всю расу, это может быть одиночная особенность, связанная, например, с частичным параличом… Мне вообще, честно говоря, непонятно их поведение. Они обладают немалой технической мощью – корабли, уходящие от радаров и от преследования в считанные секунды, кризалис, оружие… И при этом они действуют как воры…

Гидеон потёр подбородок.

– Может быть, в каком бы то ни было контакте с нами они не заинтересованы в принципе? В истории немало таких примеров, когда расы отказывались идти на контакт, считая это совершенно излишним для себя… И возможно, мы хорошо видим их преимущества, но совершенно не видим их недостатков.

Дайенн заняла кресло напротив – тёплый упругий пластик действительно был очень приятным. Возможно, это даже не очень хорошо – в сон же начнёт клонить, чего доброго…

– Что вы имеете в виду?

– Пока только гипотеза… Просмотрев материалы о всех похищениях и нападениях, я подумал, что, возможно, они обладают технической мощью, это да… Но их самих очень мало. В противном случае что мешало бы им придти в нашу галактику с войной, захватить интересующие их сектора и распоряжаться всем – артефактами, ресурсами, да и нами заодно? Но они избегают прямых столкновений… Вероятно, им тоже есть, чего бояться.

О Вавилоне-5 Вадим и читал, и смотрел много. И, конечно, был уверен, что однажды здесь побывает. Не могло такого быть, чтобы дорога какого-нибудь расследования не привела их однажды сюда.

Станции через три года исполняется 50 лет. Полвека, перевернутся в гробах те, кто пророчил, что она не простоит и дня… Здесь чего только не происходило – и то, что до сих пор считалось необъяснимым, в обиходе называемым чудесами, что впоследствии обрастало слухами, домыслами и теориями, во что кто-то просто верил, а кто-то нет, и судьбоносные решения политической, общественной или личной жизни, и просто каждодневная борьба за жизнь. Здесь, конечно, многое с тех пор поменялось, достраивалось и перестраивалось… О том духе, который был здесь в первые годы жизни станции, Вадим не мог судить, но тот дух, который чувствовал сейчас, ему определённо нравился. «Можно сказать, среди нас нет тех, с чьей жизнью эта живая история так или иначе не связана. Отец, мама говорила, тоже бывал здесь… Вот говорят, что стены помнят. Помнят ли они и после того, как их красят, меняют стеновые панели, сносят, возводят? Задам Дайенн этот вопрос при случае…».

Времени для обустраивания и ознакомительных прогулок у них, так получилось, было хоть отбавляй – и командор Халлоран, и посол Коул были в настоящий момент заняты, как раз сейчас проходило заседание консультативного совета по какому-то сложному для понимания простых граждан поводу. И с той и с другой, впрочем, они связались ещё по дороге, никаких проблем нет, какой-нибудь час ожидания мало что изменит. По крайней мере, если провести его с пользой. Лейтенант Гидеон потащил Дайенн и Эркену, в рамках культурной программы, кажется, в музей Вавилона-5, Илмо отправился решать вопрос с каютами для ребят с Тирриша и Казоми, у Дрима тоже были какие-то свои дела – кажется, навещал друга или родственника… В ожидании какой-нибудь конкретики Вадим шатался по Зоккало, дивясь на разные инопланетные разности.

– Эй, полицайчик! – окликнули вдруг из-за стола. Вадим подпрыгнул – голос был знакомый.

– Рок? Ты что здесь делаешь?

– Да не боись, честный бизнес налаживаю, – старик отсалютовал бокалом с пивом, – нечестный мне уж не по возрасту и не по прыти. Присядь, потолкуем малёк за старое знакомство. Коли не брезгуешь, конечно.

– Я корианец, – улыбнулся Вадим, отодвигая стул, – у нас вор – это не пожизненное звание.

– Чудной у вас мирок… Давай, угостись чем бог послал. Мне тебя есть за что благодарить, не сложись всё так и эдак, может, и жив бы уже не был. А так, вишь, подлечили, освободился я три месяца назад по амнистии, сюда вот прилетел… Хорошее место, доброе. И вообще станция, и это вот местечко. Я тут люблю сидеть, на людей смотреть… Много чудного тут увидеть можно… Ты сам-то, чай, по делу сюда, не в отпуск же? Говори, может, чем помочь смогу. Я видел и слышал-то много, друзей, конечно, сдавать не буду, тут уж извини, да не все ж здесь мне друзья… Ну, что расследуешь?

Вадим пододвинул к себе мятую салфетку, рассеянно разглаживая её пальцами.

– Да знаешь, Рок… Если б я сам знал, что мы расследуем. Скажи, ты слышал когда-нибудь про Ключ Всех Дверей?

Старик хрипло хохотнул – словно каркнул.

– Ба! Да кто ж про него не слышал? Эй, мальчик, принеси-ка мне ещё. И полицайчику принеси, да не этого пойла, покультурнее чего… Ключ Всех Дверей, говоришь? Нечто собирателем фольклора заделался? Ну, так ты пригласи меня на бутылочку-другую, я тебе все сказки наши перескажу, потрещать-то мне сейчас любо-дорого.

– Значит, Ключ Всех Дверей – сказка?

Бывший пират поскрёб седую щетину.

– Сказка – это, парень, такое дело… Говорят же – сказка ложь, да в ней намёк… Издревле предки наши по сказкам жить учились, и нам не след отставать. Когда в космосе живёшь, а не на земной тверди, тут и сказки другие, и слушать их с особым вниманием нужно. Этого добра-то, если приглядишься, навалом, кого ни возьми, кто не вчерашний здесь, кто уже звёздными ветрами просоленный… чего улыбаешься? Раньше про моряков говорили – ветрами просоленный, так ты не думай, что раз в космосе вакуум, то и ветров нет. Есть, ещё как есть, особые ветра… Так вот, рассказать-то многое могут. И про места, которые один раз увидеть можно, потом на то же место вернёшься – не найдёшь, а помнить всю жизнь будешь… И про места опасные, и про места нехорошие. Умный знает, где удачу найти, а где смерть. Мы тут не дети малые, выдумками не развлекаемся, хвастунов и сочинителей не любим, а только сказки – оно такое дело, над ними только молодые смеются, не старые. Старый, может, и посмеётся, да на ус намотает, потому как море – хоть земное, хоть небесное – оно такое, с ним без зазнайства надо… Вот бают, может, слышал, про одно место в маркабском могильнике – нехорошее место, сгинуть там можно без следа, а если и не сгинуть – так рассудка лишиться насовсем… Ну да маркабский сектор – это и вовсе не то место, куда умный человек пойдёт, тут, чай, и понятно. Бывает, конечно, что и приходится, так-эдак, другой дороги нет… Но старики – те по краешку проходят, с осторожностью, а молодые, бывает – мол, не верим мы в эти глупости – напролом идут, спешат, по резвости и жадности… Ну, другим наука… Так вот, Ключ Всех Дверей. Про него, почитай, и не найдёшь такого, кто не слышал. В руках – нет, никто не держал, а кто говорит, что держал – так не верь ему. Многие найти его пытались, да никто не нашёл.

– И ты его искал, Рок?

Старик сгрёб с подноса официанта оба бокала – с небольшой бочонок вместимостью оба, и сделал из своего богатырский глоток.

– А мне начёрта? Не, если б где встретил – так взял бы, конечно, негоже от таких подарков нос воротить… Но самому искать – непорядочное, считаю, дело. Ключ этот – это ведь что такое? Как скатерть-самобранка, вот такое же. Чтоб сразу тебе всего и задарма. А какой же ты вор тогда, если двери перед тобой сами открываются? А голова твоя, руки твои тебе на что? Этак и уважать тебя не за что… Тем боле, Ключ этот – откуда он взялся, кто его создал? Про то никто не знает. Говорят, кто создал, тех нет уже давно на карте… А с древними вещами – с ними осторожно надо. Вон, видишь фраера? Браслет у него на руке. Безделушка, скажешь. Ну, может и безделушка, тут многие, как приезжают, скупают на базарах, ровно обезьяны, всё, что попалось… Про эти вот говорят – древняя вещь, целебная, кто носит – сто лет без болезней проживёт. В основном подделки, древности в них неделя и день, здесь же за углом вытачивают… А есть и действительно древние. Вот у этого – не поручусь, но может, и настоящий, блеск у него такой, тусклый, убедительный… Так вот, скажешь, глупость – считать, что обычный каменный браслет тебя от всех болезней исцелит? Камень – он есть камень, вон, с дороги булыжник возьми… А что такое камень? Он из молекул состоит, и мы из молекул. В нём связи, энергия связей, и в нас тоже. Так вот если оно в правильный резонанс войдёт – в том вся и штука. Раньше кто б поверил, что на камень же – на кристалл – можно записать что-то, хоть песню, хоть документ, хоть полное собрание сочинений башковитого кого-нибудь? А сколько лет ими пользуемся. Так вот, камень информацию запоминает. Камень учится. Чем древнее браслет, тем больше он знает, о здоровье и как его править. Так что может большим везеньем быть браслет такой найти… А может и наоборот. Он ведь здоровье-то запоминает – иных рас, у них давление своё и пульс свой. Ладно, если ты устройством на них похож, а если нет? А если браслет тот какой-нибудь крале свадебным подарком был, чтоб хорошела, здоровела да детей пригожих рожала? Этак и в бабу превратишься. Ну а Ключ этот… Как он выглядит – про то не скажу, тут домыслов много. Может, и впрямь ключ, такой, как в скважину вставляют, – Рок сделал рукой жест, словно поворачивает ключ в замке, – а может – электронное что-то, приложишь к кодовому замку – он код и подберёт… А может, меняется он по ситуации, даже скорее… Главное – говорят, любую он дверь открыть может, хоть будь тысяча замков на ней самых хитрых. Надо – так всю Швейцарию обчистить можно. Только одно он открыть не может – то, что на кровь заперто.

– На кровь?

Рок отхлебнул ещё, довольно причмокивая.

– Есть вот, ты знаешь, пропуска биометрические. По отпечатку пальца, по сетчатке… Так это младшие братья тех замков. Я такой замок один только раз в руках держал, и какие за него деньги были уплачены – про то я и говорить не буду, ещё не поверишь. Кто их изобрёл – про то неведомо, и на рынке их раз, может, в десять лет встретить можно, поди добудь, да поди найди ещё покупателя, такие-то бабки за него отваливать, уж проще сторожей накупить с целую планету… Действует оно так – запираешь дверь, ставишь на неё замок этот, ранишь себе ладонь и к замку этому прикладываешь… И всё, замок тебя запоминает, и ни одному больше, кроме тебя, эту дверь не открыть. Замок только кровь и плоть хозяина признаёт.

– А что случится, если хозяин умрёт?

– Ну, тогда ищи его сына или дочку. Или брата, сестру ещё можно… Коли очень в породу удастся, то откроет. Чем дальше родство, тем вероятность меньше. Ну а если родни не осталось – то всё, хоть головой об эту дверь бейся, хоть «сим-сим» ей кричи, то, что там внутри, для тебя навсегда потеряно. Попытаешься срезать или взорвать – замок на самоуничтожение переключится. Там система сложная, всё помещение оплетает, взорвётся со всем грузом и с тем, кто попытается, вместе.

– Может, лорканский он? – Вадим сразу вспомнил замок хранилища на Лорке.

– Лорканский? Нее… Лорканцы сами его перекупили. Про то я тебе точно могу сказать, потому что сам же его им и продал. Хороших он денег стоил тогда, я три корабля себе купил, а ведь я посредником всего лишь был, процент мне небольшой ушёл… А откуда добыли его – нет, не знаю, через многих покупателей, говорят, прошёл, и много крови стоил, потому как бились, чтобы перехватить его, не на жизнь, а на смерть.

– Ясно… Спасибо, Рок. А вот скажи – знаешь что-нибудь об инопланетянах с прямой рукой? Ну, у которых ладонь, в спокойном состоянии, не скрючивается, как у нас, а вот так, плоская, все пальцы вытянутые?

Рок задумчиво посмотрел на ладонь Вадима.

– Врать не буду, слышать слышал, а видеть не видел. Если б увидел, такое бы запомнил, потому как, говорил тебе, наблюдать за людьми люблю… Да и слышал-то мало, и много лет назад… Кажется, встречался с ними кто-то на предмет продажи некой штуки, уже не упомнить сейчас, какой, оружие какое-то. Ну, так они на переговорах всех продавцов и постреляли, оружие то забрали и ещё много всего забрали, он только один и спасся, повезло… Хотя как повезло – голову ему тогда славно прострелили, 9 из 10 умирают от такого. А он вот дурачком с тех пор стал. Ну, как – дурачком… Бывает нарушение такое в мозгах – что врёт человек непроизвольно. Так что веры его словам полной всё же нет…

Предоставив честь общаться с командором Халлоран Гидеону и Дайенн, Вадим, прихватив с собой Эркену, направился в посольский сектор.

– К моему стыду, я так и не понял, как зовут посла Коул, – проговорил Эркена, когда они свернули в нужный коридор.

– Посол Коул едина в двух лицах.

– Что? Как это понимать?

– Поймёте, Эркена, когда увидите.

Дверь открылась раньше, чем они успели нажать вызов. А за порогом Эркену ждал следующий шок – две женщины в огненно-ярких просторных платьях поочерёдно набросились на Вадима с объятьями.

– Поверить не могу, неужели видим тебя наконец вживую? Проходи, братик братика… Извини, что заставили ждать дольше, чем планировалось, но нам нужно было время для погружения в базу…

– Погружения?

Женщины провели их в комнату, усадили в кресла, одна села напротив, другая метнулась в кухонную зону, зазвенела там чем-то. Они были очень похожи между собой, Эркена переводил взгляд с одной на другую, стараясь, чтоб это не выглядело неделикатным разглядыванием. Они выглядят ровесницами Вадима, если не младше, но он уже понял, что просто выглядят младше своих действительных лет. У одной вьющиеся каштановые волосы, у другой чуть с рыжиной, больше огня. У той, что напротив – зелёно-карие глаза, у второй – он пока не разглядел, какие.

– Будем знакомы. Я – Софья Коул, посол Парадиза в мирах Альянса. А это – Таллия Коул, моя сестра, и тоже посол… Особенности Парадиза, или наши личные особенности, как угодно. Ещё в детстве нас как-то назвали двуединым модулем, вместе мы гораздо сильнее, чем порознь, мы способны существовать, как объединённое сознание, хотя всё равно здесь, конечно, мы лишь малая часть великого целого… Скажите, господин Эркена, что вы слышали о Парадизе?

Эркена оторвался от разглядывания, во избежание разглядывания самих женщин, обстановки каюты – довольно минималистической, но на его взгляд приятной. Спальная зона была отгорожена непрозрачной ширмой, вероятно, там же находились и шкафы с одеждой. В общей зоне находились, кроме вот этого стола и окружающих его с двух сторон диванчиков, терминал связи с высоким креслом перед ним, стандартная кухонная зона и несколько стеллажей, уставленных «ёлочками» информкристаллов. Кое-где виднелись так же книги и свитки.

– Что это земная колония… То есть, независимая колония… Колония телепатов, наконец нашедших независимость от земных властей.

Софья кивнула, прищурив загадочно сверкнувшие глаза.

– Земные власти… вы знаете, что, пожалуй, ни в одном мире телепатам не приходилось так тяжело, как на Земле? Победа нашей колонии не только в том, что мы все, чисто физически, наконец смогли покинуть мир, для которого всегда были не людьми, а потенциально опасной силой, которую стремились держать под контролем и использовать в своих интересах. Первые годы жизни нашего мира нам предрекали блистательный крах нашей идеи. Говорили, что изолированный мир телепатов не выживет, что немыслимо построение общества из одних только телепатов, что это тупик эволюционного развития, что мы устанем от нашего искусственного, нежизнеспособного рая, утопия станет антиутопией, и мы уничтожим друг друга или приползём обратно… Как видите, пока не приползли. И рай, построенный нами, не является нестабильной системой, готовой рухнуть в любой момент. Мы пошли на контакт не потому, что не выживали сами по себе, а в большей мере из простого любопытства. Нашему миру не нужно ничего от остальных миров… Кроме информации. Информация – основа нашей жизни. Познание – содержание нашей жизни. Вы можете удивиться, что послами назначили нас, мы достаточно молоды… Я могу ответить, что к политике мы вообще относимся очень несерьёзно. Как к игре. А мы ещё очень хорошо помним себя детьми, мы способны играть. Потому что бог способен играть, а мы почти боги, господин Эркена. Мы преодолели земную власть не только как власть Пси-Корпуса или Бюро, а именно как власть идеи, что подлинно хорошее, справедливое и светлое построить невозможно. Это роднит нас, пожалуй, с Корианной, я тут совсем не удивлена, что наш брат оказался гражданином такого мира… Люди таковы, господин Эркена, что когда появляется что-то, подобное Парадизу или Корианне, когда кто-то говорит: «Мы построим действительно справедливое общество, в котором никто не будет страдать» – они смотрят, жадно раскрыв рты, ждут, когда благое начинание лопнет, как мыльный пузырь… Вы никогда не замечали, что пятна чаще ищут на белоснежном, чем на сером или чёрном? Вы понимаете, почему я вам всё это говорю?

– Я… могу предположить, – Эркена сглотнул.

– Да, потому, что вы смотрели на меня сейчас и думали, что не знаете, как меня воспринимать. Я землянка по виду, я телепатка, я выросла в мире, который вам сложно представить. Вы правы, я инопланетянка абсолютно для всех здесь… Но барьеры возвожу не я. Телепаты рушат барьеры, а не возводят, потому их и не любят. Но вы тревожитесь не потому, что не понимаете или боитесь… Вы как раз можете понять… Вы не боитесь телепатов. Всё, молчу. Теперь вы знаете, что я знаю. Вы открытая книга для меня, но поверьте, мне нравится эта книга.

Таллия вернулась с четырьмя бокалами.

– Когда наш мир вышел на контакт с вашими мирами, и нас послали сюда послами… Единым послом, как тут смеются… Мы впервые после долгих лет побеседовали с нашим отцом. С нашим братом, к сожалению, не успели – он уже отбыл на Атлу. Когда Вадим рассказывает о своей семье, его часто спрашивают: сколько же у тебя братьев? Так вот, у него есть и сёстры. Виргиния, его двоюродная сестра, и мы – его сводные сёстры через Уильяма, приёмного сына Лаисы. Когда-то это получилось совершенно случайно и спонтанно, а теперь вот в этом, оказывается, есть некоторая польза. Вы в этом деле уже столкнулись и ещё столкнётесь с важностью родственных связей… Вы хотели спросить, господин Эркена, что представляет из себя наш мир, как мы живём? Извините, но не ответим. Вам будет интересно, но непонятно. Но кое-что расскажем. Мы вам уже упомянули о коллективном сознании. Коллективным сознанием является весь наш мир, все живые существа, населяющие его на данный момент. Объединив наши сознания, мы объединили и память. Абсолютно всё, что видел, слышал, читал, воспринимал телепатически каждый из нас. Это единая база знаний, и ею обладает каждый, от ребёнка до старика. Естественно, осознавать это всё непосредственно разумом, одновременно и в каждый момент, сложно, это неактивная память, проще говоря – база, к которой мы обращаемся по мере надобности. Милейший наш Ганя, сам наслушавшись в детстве рассказов нашей матушки о её бурной молодости, теми же рассказами с детства кормил Уильяма и Вадима, Ганя и Уильям сейчас на Атле, наша матушка – на Парадизе, но у нас здесь, к счастью, есть её память, и не в пересказе, как у Гани, а так, словно мы видели это собственными глазами. Жаль, показать это вам, господин Эркена, будет сложно, а Вадиму просто невозможно…

Софья пододвинула к себе бокал.

– Прямая рука… Когда Вадим упомянул об этом, я сразу вспомнила. Мы бы эту историю не смогли забыть, потому что это история наших родителей. Мы постарались собрать для вас все подробности. Это было в 68 году, печальное время, Земля на карантине, земное общество разделилось надвое границей карантинной зоны… Наша мать, к счастью, оказалась по эту сторону границы. Их корабли патрулировали границы земного сектора, охраняя дальние колонии, которые уже начали подвергаться набегам мародёров. Корабль матери курсировал ещё дальше, на границах исследованного космоса, вокруг одиночных горнорудных колоний. Обитаемых миров там известно не было, но пиратские корабли проходили. Тот корабль они тоже сперва приняли за пиратский, разве что удивились необычной модификации. В том краю есть планета, известная под номером Р-383-Z, то есть, конечно, никому по большому счёту не известная, ибо не за что… Мёртвая, совершенно никакими полезными ископаемыми и рудами небогатая, она имела только одно крупное включение драгоценных металлов – по приблизительным анализам, золото и платина… Само по себе удивительно, правда? Но объектом разработок она не стала – обследование показало, что попытки разработок могут привести к сейсмической нестабильности и взрыву, оно того не стоило. И вот неизвестный корабль направлялся прямиком к этой планете, собираясь совершить посадку как раз поблизости от этого странного включения. Мать это заинтересовало, она велела кораблю направляться туда же. Она вступила в контакт с этими инопланетянами… Их было немного, 10 или 12 особей, что очень мало, учитывая величину и мощь их корабля… Здесь у меня несколько рисунков – их облик… по крайней мере, их облик тогда. Да, мать отметила эту необычную черту – ладонь их, когда рука свободно висела вдоль тела, не сгибалась, как это происходит абсолютно у всех известных рас, у кого вообще есть пятипалые руки. И то, что они откуда-то знали земной язык, хотя никогда, она была уверена, не вступали в контакт с землянами. Эти неизвестные – они назвали себя тилонами – объяснили, что прилетели на эту планету на отправление религиозной церемонии в гробнице их великого вождя. Золотое включение и было гробницей, погребённой в толще камня, они знали проход к ней, исключающий бурение… Наша мать, как вы знаете, слабый телепат. Она не могла слышать их мыслей, но она читала их эмоции, и она чувствовала, что они лгут, что они таят угрозу. Когда они охотно согласились, чтоб земляне присутствовали на их религиозной церемонии, она уже точно знала – они планируют убить нежеланных свидетелей. Вероятно, чтобы никто не знал даже того, что они были здесь… Когда она шла по узкому каменному коридору, уводящему их вниз, к гробнице, она услышала окликающий её голос. То есть, ей показалось, что она услышала… Это был телепатический зов. Она одна услышала. Из тёмного бокового коридора, такого узкого, что он казался просто щелью в стене, вышло странное существо, схватило её за руку и потащило за собой, она едва смогла протиснуться там… Этих существ было всего трое, вот здесь я попыталась нарисовать и их, но этот облик тоже почти не имеет значения… У этих существ, как видите, не было ртов. Они могли общаться только мысленно. Они рассказали матери всё… – Софья приложила ладонь ко лбу, словно включая чужую память в своей голове, помогая давно ушедшим словам звучать снова через неё, – они сказали: «Не верьте им, иначе вы уже мертвецы. Они возьмут ваш корабль и принесут много вреда вашему миру. Здесь они для того, чтоб воскресить их вождя. Если это произойдёт, это будет катастрофой».

– Воскресить? – удивился Эркена.

– Лично меня не удивляет ничто. Мало ли в истории разных миров появлялось слухов о силах и вещах, способных возвращать к жизни мёртвых – якобы или в действительности?

– Этот тилонский вождь был мёртв более пятисот лет, тилоны сохраняли его тело как могли, но можете представить, что осталось от него после пятисот лет? Можете представить, какая это сила, которая может вернуть к жизни истлевший скелет? – Софья отхлебнула из бокала и долго задумчиво в него смотрела, – задумайтесь, если не задумывались, о двух вещах… Первое – телепатия… Знаете, чем она хороша? Не возможностью подсматривать чужие секреты, как думают многие. Возможностью передать гигабайты информации в сотни и тысячи раз быстрее, чем вы сделали бы это словами. Моя мать очень хорошо поняла это в тот момент, поймёте сейчас и вы. Телепатия – вот ваш шанс на опережение в вашем деле. Второе. Задумывались ли вы о своём теле? Его внешнее и внутреннее устройство, то, с чем мы пришли… Это самая неизменная вещь, какая нам дана. Мы меняем общество, но не себя самих… То есть, конечно, мы растём и стареем – но это не подконтрольный нам процесс. Мы можем заняться спортом и улучшить свою фигуру, можем принимать какие-то препараты, или имплантировать в тело какое-то устройство, которое кажется нам полезным… Это изменит наше тело, но не его исходник, не то, что в наших клетках, всегда останется возможность к возвращению… Я имею в виду генотип, да. Он меняется, конечно, в результате мутаций… Но подвергаясь какому-то мутагенному воздействию, мы не можем знать, как оно на нас скажется. Мы чаще всего объекты, а не субъекты, в этом воздействии. Мы можем управлять очень многими процессами, какие делают нас равными богам, но пока мало знаем об управлении процессами в себе… Ваши предки, господин Эркена, думаю, с радостью исправили бы эту мутацию, если б знали, как. А теперь представьте, что есть кто-то, кто способен не только выправить мутантную аллель, отключить «неправильный» ген или восстановить утраченное плечо хромосомы. Кто способен полностью перестроить свой генотип, содержимое каждой из хромосом и даже изменить их количество.

– Зачем представлять – мы знаем, – хмыкнул Вадим, – там, в гостинице на Экалте видели.

Софья кивнула.

– Этой истории много сотен лет уже. В одном далёком отсюда секторе космоса – из миров, известных вам, ближайшими будут Вахант и покойный ныне Ормелос – было, в очень давние времена, когда из всех нас по космическим просторам летали только центавриане и иолу, начинали летать хаяки и минбарцы, существовало два обитаемых мира… Достаточно далеко от всех перечисленных мною, чтобы с ними долгое время не встретиться, и достаточно близко друг от друга, чтобы встретиться однажды. Одна раса называлась занеф. Занеф не выходили в космос, потому что у них проблем хватало и на земле. Эта раса каким-то образом попала в ужасный эволюционный тупик… Они жили по 200-250 лет, они были очень умны… Но их молодость продолжалась не долее тридцати лет. После чего начиналось стремительное старение организма, со всем вытекающим, включая старческое слабоумие, энурез и импотенцию, да. Вы правы, никому не хотелось бы 200 лет жить так. Они искали выход… И у них было много действительно значительных достижений – средства, позволяющие замедлить старение по крайней мере лет на десять, возможность сохранить здравый рассудок хотя бы до 90 лет… Уже это был прорыв. Они стали экспериментировать со временем… Они изобрели устройства, позволяющие «заморозить» во времени отдельный организм, по крайней мере пока хозяин его носит, или время от времени омолаживать его, поворачивая старение клеток вспять… С некоторыми из этих устройств вы уже познакомились… опосредованно… Это и источник на Сорифе, точнее, то, что делало его таковым, и временные аномалии в секторах хаяков и маркабов. Конечно, им нужно было что-то, что более глобально изменит ситуацию… Например, накроет куполом крупные города, воздействуя на взрослых жителей таким образом, чтобы время для их тел шло медленнее… В ходе этих изысканий они изобрели несколько машин времени, хотя до конца тогда не понимали, что же они изобрели. И была ещё одна раса… Они тоже были недовольны тем, как их устроила мать-природа, но у них причины были уже туманнее. Считая свою физиологию изначально несовершенной, они искали способа её изменить… Они сумели расшифровать свой генетический код и изобрели способы его менять. Так были созданы устройства, способные анализировать и перестраивать генетический код почти любого живого существа, позже они стали известны как трилюминарии, а процесс перерождения – как кризалис. Эта раса – тилоны – в отличие от занеф, очень интересовалась космосом. Встречая другие расы, они изучали их физиологию, ища то, что может пригодиться им самим. И вот однажды они наткнулись на мир занеф.

– И что они умудрились найти там для себя полезного?

– В физиологии занеф – конечно, ничего. А вот в их научных достижениях… Идея машины времени вполне соответствовала их амбициям.

– Каким амбициям-то? Они хотели изменить свою природу, так уже изменили, что ещё-то надо?

Софья рассмеялась.

– Ты ждёшь от меня объяснения мотивам и устремлениям существ, над которыми и их природа не властна, а они властны над нею? Для которых генетический код – как детский конструктор, из которого они могут собрать, что пожелают? Многим кажется что-то вроде того, что если раса достигла столь значительного уровня, получила возможности, которые для нас – фантастика, победила голод, болезни, нищету – что им ещё выдумывать, почему просто не наслаждаться жизнью? Ну, вспомните тех Изначальных. Да, вы знаете их принципы и цели – порядок и хаос, борьба за право вести младшие расы… Но понимаете ли? Понимаете ли, зачем им эта борьба и это право?

– Наверное, тому, кто достиг всего желаемого, жить становится скучно, и необходимо выдумать следующие желания, следующие проблемы, – пожал плечами Эркена, – нам ведь даже представить сложно, как так жить – без извечной борьбы за выживание, чем же они заняты тогда.

– А у этих… тилонов нет голода, болезней, нищеты? – вздёрнул бровь Вадим.

– Я точно не компетентна ответить на этот вопрос, но как я поняла – как поняла наша мама – нет. Я не уверена, что всё поняла правильно в этих весьма отрывочных сведеньях о их мире, но определённо, они… многим отличаются от нас. Занеф считают их безумными, возможно, не беспочвенно… Тилоны предложили им сотрудничество, обмен технологиями, занеф поначалу приняли это предложение с восторгом – применение кризалиса смогло помочь многим из них… Но потом они заметили, что тилоны практически порабощают их, и что их цели… могут привести к чему-то нехорошему и откровенно опасному. Разразилась война, в ходе которой стороны захватывали технологии друг друга… В конце концов оба мира были уничтожены, а остатки тилонов и занеф рассеялись по космическому пространству. Тех и других осталось мало, сил для продолжения открытой войны у них не было… Занеф, преимуществами которых было только долголетие и технологии, стремились спасти от безумных тилонов и свои изобретения, и их собственные. Тилонов интересовали любые разработки, связанные с управлением временем, даже такие несущественные, как машина, положенная в основание сорифского источника, они надеялись, изучив их, добраться до секрета машины времени. Занеф прятали эти артефакты где и как могли, многое уничтожили… Им удалось захватить часть трилюминариев, таким образом отдельные группы занеф затерялись в молодых мирах, спасая там свои сокровища… Слово «занеф» означает «семья, род, общность», то есть, большой народ, связанный родством. Слово «лабиф» – семья, потерявшая многих членов, неполная семья, сироты, потерянные дети.

Вот тут шок Вадима и Эркены был одинаковым.

– Эти ллорты… не были ллортами на самом деле?

– Они изменили свою природу, так же, как это сделал вор, назвавшийся Логорамом, которого вы ищете. Но большинство трилюминариев таковы, что не меняют генотип полностью. Что-то остаётся от исходника. Как прямая рука… Или как долголетие лабиф. При трансформации можно использовать генотип одной-единственной особи или нескольких – это даёт более качественное превращение, большее подавление исходной природы, но при том «усреднённую внешность», как заметил у Логорама господин Эркена. Ещё кое-что… Среди тилонов нет и никогда не было телепатов. Поэтому занеф, пробравшиеся в гробницу мёртвого вождя, изменили себя так, что не имели физических органов речи, зато обладали телепатией. Тилоны, поймав их, никогда не вынудили бы рассказать, где их собратья спрятали свои машины. И поэтому одна из немногих рас, облик которой тилоны точно никогда не примут – это врии, среди которых телепатия норма. Врию вы всегда можете доверять. Я слышала, в вашу группу включён врий? Это очень хорошо.

Эркена потряс головой – всё это, определённо, ещё долго придётся осмыслять.

– Но зачем эти… немые занеф… вообще в этих подземных ходах находились? Ждали, когда придёт кто-нибудь, кому они смогут всё рассказать?

Женщины синхронно вздохнули.

– Они предполагали, что их враги однажды вернутся. Вернутся, когда завладеют одним из их совместных изобретений – устройством, способным возвращать даже мёртвое тело к любому желаемому им состоянию. Это органотехнология, превышающая наше воображение… Этот вождь – он сам по себе был, можно сказать, оружием. Он был единственным, на всю расу, телепатом. Очень мощным телепатом. Включая способность к гипнозу. Ему удалось изменить свою природу так, что он получил такую способность, но увы для тилонов, никому больше не удалось это повторить.

– Как такое возможно?

– Не уполномочена ответить. Что такое, в сущности, телепатия? На этот вопрос пока нет внятного ответа. То есть… у вас нет, а мы, извините, ничего вам не скажем, потому что пока помним, как и зачем это интересует земные власти. Что можно сказать в общем – нормалы от телепатов отличаются тем, что они в ментальном взаимодействии всегда объекты, никогда субъекты. Их ментальные поля совершенно неактивны. Принято говорить – телепатов создали ворлонцы, на том сердце и успокоилось. А как они их создали? И как быть с тем фактом, что в некоторых мирах телепатия возникла помимо ворлонцев? Есть миры, в которых, как у вриев или тучанков, телепаты, в большей или меньшей мере, все. Есть миры, в которых, как у корианцев или дилгар, телепатия – одиночная мутация… Когда учёные смогут расшифровать ген телепатии, они, возможно, найдут свидетельство того, что вся жизнь, во всех мирах, произошла из какого-то одного источника. Что все мы друг другу – братья. Может быть, поэтому ген этот до сих пор не расшифрован?

Вадим раздражённо потёр лицо.

– Софья, если ты намекаешь на некого единого создателя…

– Ну, для этой темы в любом случае не время и не место. А вообще – просто не смотри на это под таким углом. Единство само по себе ведь не плохо, что бы ни лежало в его основе? Тилоны, Вадим, расшифровали генетический код многих рас. В том числе и ген телепатии, возможно, тоже. Интересно, почему же они не смогли его использовать? Мне бы очень хотелось это узнать.

– Интересно… Они не могут читать мысли других… а их мысли читать возможно?

Таллия склонила голову набок, сухо зашуршал огненный дождь волос.

– Думаешь, не являются ли они такими «слепыми пятнами», как ты? Не знаю. Мама ведь не читала их мысли, она чувствовала их настрой, это другое… Ну, ты являешь частично человеком, частично центаврианином, на какую-то долю минбарцем, и почти полностью корианцем, но тилона в тебе точно ни процента нет.

Глядя на улыбающуюся женщину, Вадим улыбнулся тоже.

– Мои родственники-телепаты рассказывали мне, как это ощущается… Словно скользишь по абсолютно гладкому стеклу, по пустоте. Свойство, унаследованное от отца. Телепаты годами учатся ставить и держать блок, а у меня он от рождения и я не имею возможности отключить его даже ненадолго. Говорят, у отца это возникло как антиген на брата… А у меня?

Софья, кажется, немного поколебалась, прежде чем ответить.

– Даже случайная мутация может закрепляться в потомстве, ты же знаешь. Интересно, правда, как телепатия – ген, внедрённый ворлонцами – может совершенно непредсказуемо проявляться… В семье, в которой телепатов не было никогда, может родиться ребёнок с П12. У двух высокоуровневых телепатов может родиться ребёнок без способностей или с уровнем более низким, чем у родителей, и у ребёнка, один из родителей которого нормал, уровень может быть даже выше… Тебе никогда не приходило в голову, что ген может… думать?

– Думать?

– Да, выбирать собственную стратегию проявления, иногда не подчиняющуюся ни одному из менделевских законов. Иначе чем объяснить случай дилгаров? Интересно, что это роднит тебя с ними… Правда, не совсем – их просканировать можно.

– Ну, есть ещё ранни, их просканировать нельзя.

– Я не думаю, что хоть Тени, хоть ворлонцы что-то изобретали. Они просто сумели изучить и использовать. Дилгары были близки к тому, но им не хватило времени.

– С чего ты взяла? Братья и сёстры Гани и Дайенн…

– Были первым этапом, за которым наверняка последовал бы второй. Иначе зачем были все те эксперименты, которые они ставили на военнопленных? Мы немного знаем об этом, у нескольких наших отцы были ветеранами дилгарской войны. После того, как они захватили несколько передвижных лабораторий дилгар, с них, конечно, взяли подписку о неразглашении… но невозможно взять подписку с мыслей, и невозможно взять её с генов. У человека, вернувшегося из дилгарского плена, рождаются дети, один из которых несёт антиген к другому.

– О чём ты?

Софья аккуратно поставила их с Таллией бокалы рядом, скользнула пальцем с кромки одного на кромку другого.

– Случайное рождение детей-телепатов – всё же не такое редкое событие, ген, я уже говорила, проявляется неожиданно. Но Корпус отдал бы троих таких, как тот, кого они забрали, за одного того, кого они упустили. Просто чтобы понять, как такое возможно. Помнишь, сперва считалось, что читать мысли представителей других миров очень сложно, больно и неприятно… Ну да, бывает и так. Но не более сложно, чем учить чужой язык и общаться вербально, как выяснилось. А порой даже легче. После того, как преодолеваются искусственно созданные барьеры… Я общалась с телепатами денетов, аббаев, с вриями, тучанками. В основе лежат одни и те же процессы и законы. Мысль – это волна, наши волны могут быть более похожи или менее. Но это то немногое в организме, что мы можем настраивать – конечно, если этому научимся. Корпусу, с одной стороны, это было нужно – шпионы нужны всем, с другой – важно было поддерживать убеждение в сложности и противоестественности такого ментального контакта, чтобы, не дай бог, солдат не понял, что противник похож на него больше, чем ему бы хотелось… Вот почему правда о ворлонском вмешательстве взорвала миры, особенно земной. Мы – ментально – являемся землянами, минбарцами или тракалланами, только пока верим в это. Потом исчезает ментальныйбарьер – быстрее, чем исчез бы любой языковой. Сейчас никто не отреагирует на заявление, что ментальный контакт с представителем другой расы это мучение, иначе, чем смехом. Пары поколений, родившихся за время активных контактов между мирами, оказалось достаточно… Что если ты – побочный продукт дилгарских экспериментов по изучению поведения гена? И ты не слышишь никого, и никто не слышит тебя, потому что твои ментальные поля – не земные и не центаврианские, они дилгарские.

– Ну или раннийские, да, – продолжила Таллия, – точнее, у ранни твои. Вполне логично, если Тени, создавая очередное живое оружие, желали сделать его неуязвимым для ворлонского оружия, и использовали такую удачную земную мутацию.

Полюбовавшись сколько-то на выпученные глаза Вадима, Софья рассмеялась.

– Ну, конечно, всё может быть и проще. Например, что Джон Байрон просто не отец этих необычных близнецов. Некоторые случаи неожиданного рождения телепатов имели именно такое простое незатейливое объяснение. Ну, и в любом случае… пути мутаций неисповедимы. Если у исторически не склонных к подобным мутациям бракири мог родиться ребёнок с болезнью Виллебранда, то у землян тем более могло случиться всё. Я думаю сейчас о том, что по крайней мере некоторым из нас придётся в этом деле столкнуться с наследием родителей, так или иначе. Наша мать когда-то первой увидела тилонов лицом к лицу – и нанесла им серьёзное поражение… Она отбила у них артефакт – позже именно с его помощью она вернула к жизни нашего отца. И она помогла занефам уничтожить гробницу – отдала им для этого одну из имевшихся на борту бомб.

– Они погибли при этом?

Софья кивнула.

– Основное, что они успели рассказать, я вам изложила. Были и ещё отряды, были и ещё тайники – и есть, думаю, до сих пор, до которых тилоны не добрались… Главное, до чего они хотели бы добраться, да не судьба – это Великая Машина Эпсилона3. Видит око, да зуб неймёт, эта цель им не по зубам. Один раз они попытались… кончилось это плохо для них.

– А эта машина что… тоже с ними как-то связана?

– Напрямую. Когда ситуация на планете занеф накалилась до предела, но обе стороны ещё не осознавали, к какому печальному итогу всё идёт… Немногие провидцы всё же нашлись. Причём, что интересно, с обеих сторон. Из тилонов – учёный Варн, его уже долгое время беспокоили тенденции в его родном обществе, но к его призывам одуматься и, что ли, не перегибать палку традиционно никто не прислушивался, и вот однажды он осознал, что уже и не прислушаются, всё зашло слишком далеко… Из занефов – царь и величайший мудрец своего времени Затрас…

Вадим поперхнулся.

– Царь?! Мудрец?!

– Какой народ, такие и мудрецы. Эти двое, по крайней мере, первыми из всех осознали, что дело пахнет жареным, они похитили самую мощную из имевшихся на тот момент занефских разработок и несколько трилюминариев и сбежали из сектора. Их, конечно, преследовали… Они обосновались на этой планете, да, вот на этой самой, там, внизу… Этот комплекс возник благодаря им. Нет, не их руками построен, машина тем и была уникальна, что способна была к самопостроению, самоорганизации… Когда они её увозили, она была не больше вот такой коробки. Она сама построила себя во всей той красе, величине и мощи, которую позже увидели моя мать и другие, кто побывал там. Подобной этой машине нет, возможно, где-то есть более слабые аналоги, но тилонам сойдёт всё, что угодно, что касается разработок занефов. В процессе посадки ли, или уже при самопостроении машины произошёл странный всплеск, и Затрас… Бредово звучит, но именно так – удесятерился. Машина каким-то образом сделала возможным существование в один момент времени десяти вариантов одного и того же Затраса. Они стали служителями, мастерами Великой Машины, а Варн – её Хранителем, сердцем. В 2258 году корабль с несколькими тилонами на борту, под предводительством Такарна, тилонского военного лидера, существа столь вменяемого и приятного, что он был не слишком любим даже многими своими собратьями, отыскал Эпсилон3 и потребовал то, что, как они считали, принадлежало им. Ничего, конечно, у них не вышло, Эпсилон3 умел себя защитить, а умирающего Варна заменил на его посту минбарец Драал. Наша мать и капитан Шеридан надеялись, что на этом тилонская угроза закончилась… Но увы, похоже, где-то на просторах космоса остались и собратья Затраса, и собратья Варна, время от времени они вступали в ожесточённые стычки, иногда в эти стычки вольно или невольно оказывались вовлечены и другие миры… Об этом я знаю уже мало. Я только знаю, что некоторые миры, так или иначе, стали обладателями занефских или тилонских артефактов, или артефактов, созданных ими совместно. В частности, я предполагаю, что легендарное Древо тучанков – не что иное, как «проросший» артефакт, имевший в своём исходнике трилюминарий. У тучанков нет никаких мифов о гостях с неба, но есть интересная песня о падающей звезде… Последние исследования показали, что астероидно-пылевые облака, окутывающие планету, были там не всегда, планета старше, чем эти облака. Что, если когда-то поблизости от Тучанкью разразился бой тилонов и занефов, в результате которого была взорвана пара спутников и пара кораблей, а артефакт, за который вёлся бой, упал в атмосферу планеты? Многие из этих артефактов довольно трудноуничтожимы, иначе занефы именно уничтожили бы их, куда проще, чем скитаться и искать укрытие для себя и сокровища, которое стоило стольких жизней.

Вадим и Эркена недоуменно переглянулись.

– Ну, не знаю, возможно ли, чтобы такая масштабная катастрофа произошла всего каких-то пятьсот или даже тысячу лет назад…

– Что такое время для занефов и тилонов? Они могли «провалиться» в прошлое с помощью одной из таких вот «временных аномалий» и погибнуть там.

– Может быть, ты и права. Тем более что, кажется, что-то подобное произошло однажды возле Марса?

– Ты имеешь в виду…

– Я заметил среди похищенного с Лорки одну интересную вещь, – Вадим вытащил из внутреннего кармана свёрнутые листы, – вот… По виду – длинная каменная балка, испещренная вязью то ли трещин, то ли рун. Назначение лорканцам неизвестно, в документах стоит пометка, что нашли просто на земле… в Хранилище поместили, конечно, не за выдающуюся красоту, а потому, что странное поведение за камешком заметили. Время от времени, без всякой видимой причины, он начинал то сильно нагреваться, то становиться почти ледяным… Один раз проплавил стол, на котором лежал… А однажды руку жреца, который как-то неосторожно его коснулся, покрыла точно такая же вязь. Жрец после этого начал видеть странные сны… Говорят, вещие… Попытка повторить эффект привела к смерти двоих и сумасшествию одного, камень какой-то странно избирательный в поведении. В общем, лорканцы от греха заперли эту штуку, до появления, по крайней мере, новых добровольцев… А теперь наш приятель Логорам эту штуку прихватил с собой, и, видимо, при том не умер и не сошёл с ума… Но это ещё не всё. Я эту штуку приметил потому, что она мне кое-что напомнила. Среди необычных находок на Марсе можно назвать, конечно, много всего… Обычно вспоминают про корабль Теней, что естественно… А вот рядом с одним из куполов лабораторий «Эдгарс Индастрис» из земли торчит такая же штука. Размером разве что побольше. И никого не интересует. Я навёл справки – из банального любопытства… метеорит. Всегда там был, упал в незапамятные времена, никакого ажиотажа вокруг себя не создаёт. Вроде бы, конечно, метеориты не бывают такой правильной гранёной формы… Впрочем, почему же не бывают? Раз в сто лет, говорят, палка стреляет, раз в тысячу лет может появиться метеорит идеально правильной формы. Учёные обследовали его так и эдак, пришли к выводу, что это обычный камень, покрытый обычными трещинами. Почему с людьми он в контакт вступать не захотел? Они хуже лорканцев? И явятся ли за ним тилоны, как явились за подобным на Лорку?

Софья развела руками.

– Возможно, нет. Возможно, эти два камня не имеют никакого отношения ни к тилонам, ни к занефам, может быть, совсем другая раса обронила их над Лоркой и над Марсом, а прихвачен артефакт Логорамом вместе с лорканским оружием потому, что плохо лежал… Но проверить, пожалуй, стоит.

– Стоит связаться с кораблями галактической полиции, которые есть поблизости, я думаю, – Эркена вопросительно глянул на Вадима, – они могли бы проследить… Нам, если я правильно понял намеренья госпожи Дайенн, придётся здесь задержаться…

– Мысль здравая. Ты не представляешь, как ты нам помогла, Софья, – Вадим начал подниматься, – когда мы прибыли сюда, мы не знали ничего. А теперь нам, во всяком случае, есть, от чего танцевать.

– Только рады помочь, чем можем, брат брата, – обе женщины улыбнулись, почти одинаковыми улыбками, – и ещё, – продолжила уже одна Софья, – я буду рада пригласить вас, господин Эркена, завтра на прогулку по станции.

– Меня?

– Именно вас. Мне очень хочется пройтись вместе с вами по местам, значимым для наших родителей… Есть то, что нас объединяет. Не так много тех, с кем меня объединяет подобное… Я хочу прочувствовать это единство. Прогулка с Вадимом в этом смысле для меня неинформативна, увы. Я чувствую, что вы не откажетесь.

Эркена взял протянутую руку женщины – Вадим долго размышлял, как следует истолковывать его взгляд, словно в эти краткие секунды он выдерживал какое-то испытание, проверял своё мужество…

– Нет, не откажусь, госпожа Коул.

Вечером было совещание в каюте Гидеона и Эркены. После того, как Вадим изложил сведенья, полученные от послов и Дайенн призналась, что ей, по итогам разговора с командором, существенно нечего добавить, Эркена развернул голографическую карту с пометками мест происшествий и долго задумчиво её созерцал.

– Можно предполагать, но, конечно, нельзя быть уверенными – маршрут их следования был примерно таким… Можно предполагать, примерно вот здесь, – он провёл кривую линию через Тучанкью и Солнечную систему Земли, – проходит граница, до которой они вторглись в наше пространство.

– Возможно, конечно… Все места, где они пока что засветились, находятся по эту сторону… Но не гарантия. У них достаточно быстроходные корабли, а кроме того – кто сказал, что их не могут заинтересовать артефакты, связанные с временем, которые были бы не занефского производства, а чьего-то другого?

– А такие есть?

– Этого мы пока не знаем. Но надо выяснить. Занефы и тилоны, так же как Изначальные – не единственные поставщики загадок в мире.

Ли’Нор оторвала от карты самый скептический взгляд.

– Кого вообще можно заподозрить в обладании потенциально интересными для них объектами?

– Хороший вопрос… Самый потенциально интересный для них объект находится прямо под нами, но сюда они не сунутся, в этом можно быть почти уверенными. Не самоубийцы. Можно предполагать, что они попытаются отнять те трилюминарии, которыми завладели минбарцы… Вопрос, не слишком ли мелкая это цель, при том, как надёжно они охраняются?

– Ну, Дворец Времени тоже охранялся на совесть. Но тремя трилюминариями, наверное, и правда можно пренебречь, невелика потеря…

Вадим повернул к себе карту.

– Одну потенциальную цель мы уже наметили – Марс… Шатко, но хотя бы что-то. Мы будем знать, что делать, если будем знать координаты ещё хотя бы одного схрона, устроенного занефами. Но кого мы можем об этом спросить? Все лабиф мертвы, все «немые занеф» с планеты-гробницы мертвы… Есть занеф совсем недалеко от нас, всё там же внизу… Целых девять. Но вряд ли нам это чем-то поможет. Во-первых, с ними, как я понял, не так-то легко вступить в контакт, при попытке приблизиться к планете нас снимут ещё с орбиты, во-вторых – они едва ли что-то знают, потому что покинули свой мир ещё до наступления там совсем глобального кризиса с массовым бегством и растаскиванием самого ценного.

– Ну да… Но если взглянуть и на очерченный квадрат, фронт работ у нас немаленький, где-то здесь ещё может что-то быть…

– Если б мы точно знали, что боги слышат наши молитвы, – проворчал Рауле Арвини, центаврианин из тирришского отделения, – то стоило б их попросить позволить нам хотя бы не иметь дела с политикой… Обращаться к мирам с вопросом, не завалялось ли на их территории чего-то потенциально ценного для бродячих древних разбойников, не обладают ли они технологиями, своими или заимствованными, по управлению временем или собственным или чужим генотипом… Вы представляете, что это будет? За себя могу сказать, что не слышал, чтобы что-то подобное было у центавриан. Но то, что я не слышал – не значит, что этого и нет, я невеликая сошка.

– Мои предки много экспериментировали с живым материалом похищенных граждан разных миров, – к столу подошёл Иглас, врий из казомского отделения, – могу сказать, они расшифровали полностью свой генотип и генотип землян, и почти полностью – генотипы некоторых других рас, но они не создавали ничего подобного этим… трилюминариям. Они занимались созданием гибридов…

– Занятные вы ребята, – передёрнул плечами Джеймс, – нация Франкенштейнов, прости господи…

Взгляд чёрных миндалевидных глаз остановился на нём.

– Возможно. Свою мораль другим не приставишь. Поймите, я не оправдываю своих предков, но и не готов их однозначно осуждать. Возможно, придёт время, когда их наработки понадобятся другим мирам.

– Каким это образом, интересно?

Врий скрестил руки на груди – этот совершенно земной жест смотрелся у него как-то сюрреалистично, подумалось Гидеону.

– Когда мои предки создавали гибриды разных рас – из преступного, вы сказали бы, любопытства, хотя я сказал бы – в науке нет преступного, преступное есть в излишестве, и это свойство ваше, не наше… Водородную бомбу изобрели вы, а не мы… Тогда сама мысль о подобных гибридах была бы дикой и невозможной для всех. А теперь гибриды находятся в одной комнате со мной. Ваши создатели, Ли’Нор, думаю, не находят в вашем существовании ничего преступного?

– А я вас и не осуждала, – улыбнулась нарнка, – мы, нарны, тоже довольно циничная раса. В восприятии чрезмерно ушибленных этикой.

– Я начинаю думать, что моё включение и правда было ошибкой, – проворчал Гидеон.

– Не обращайте внимания, – шепнула Дайенн, – мультирасовый состав команды – всегда непросто вначале. А потом все трения проходят. Проверено на анлашок.

– Вы полицейские. А я чуждый элемент…

– Существование гибридов становится реальностью нового времени. Вашим учёным, медикам так или иначе приходится учиться тому же, чему когда-то, задолго до них, учились наши. Если однажды им потребуется помощь, содействие – мы эту помощь окажем.

– Из альтруизма?

– Из интереса. По нашему мнению, просто интересно создание новых форм жизни. Из минбарцев и людей, нарнов и людей, центавриан и людей, бракири и…

«Намекает на Лорана и Люсиллу? Чёртов телепат…».

Гидеон продолжал смотреть на гуманоида исподлобья.

– Интересно им… Очень интересно, а вы думали о том, что это живые существа? И как должно чувствовать себя такое существо, не зная точно, кем оно является, к какому миру относится?

– Я не страдаю, – хмыкнула Ли’Нор, – я знаю, что я нарн. Просто с волосами и П8. И мою жизнь не портит то, что мои родители даже не были знакомы. Вас травмирует то, что я не ощущаю себя несчастной жертвой экспериментов, а горжусь тем, что приношу пользу своему народу?

– Любопытно, как вы, земляне, кстати вспоминаете про этику, – тихо, сквозь зубы проговорил вдруг Вадим, – для вас долгое время были этичны войны, в том числе религиозные, этично существование класса богачей-угнетателей и класса нищих, рождающихся и умирающих в грязи, этично изобретение оружия вместо того, чтоб тратить те же средства на медицину и образование, а вот искусственное создание новых живых единиц – нет, не этично!

– «Вы, земляне»! – взорвался Гидеон, – вы так говорите, словно не являетесь наполовину сами землянином! Вы считаете себя полностью центаврианином, презираете половину своих предков? Вы не их презираете, а себя!

– Я не землянин и не центаврианин, я корианец. И не путайте физиологию и идеологию. Я не заставляю вас отвечать за глупость ваших сограждан, и не переношу на вас отношение к идее, есть класс и есть человек. Но вы не повторяйте этой глупости. Не приписывайте другим своих ценностей.

По возвращении к себе Вадим долго не ложился – Илмо погасил свет на своей половине и, кажется, уже спал, а ему вот всё не спалось. Случайности или закономерности, которых мы пока не увидели… Телепатия, эксперименты с генотипом, машины времени… В то же время, он не мог, как Схевени, с искренним чувством сказать, что век бы лучше не слышал ни про какие артефакты и древние тайны. Ему было интересно, его влекло… «Когда-то в далёком детстве Ганя рассказывал нам о своих предках, проклятых во множестве миров, но добившихся таких выдающихся успехов в биологии и в частности в генетике, что создали его и его братьев и сестёр… Прошли годы – и Софья, наша сводная сестра через Уильяма, мимоходом говорит мне, что я, возможно, тоже плод их экспериментов… Когда-то, 35 лет назад, Сьюзен Иванова столкнулась с неизвестной расой и её тайнами… Теперь получается, что, возможно, эти тайны опутывают сетью множество миров…».

Ожил экран межпланетной связи. Вадим подпрыгнул от неожиданности – звонка в этот час он не ждал. Тем более с… где это? Станция заправки неподалёку?

– Соединить?

– Соединить.

На экране возникло незнакомое мальчишеское лицо.

– Вадим Алварес? Вы – Вадим Алварес? Честно? Не обижайтесь, но вы можете это подтвердить?

– Что там ещё такое? – проворчал по-кориански проснувшийся Илмо.

Вадим обернулся, сдёргивая со спинки кресла форменный китель.

– Это – не доказательство?

– Не… Но, по правде, я о вашей жизни маловато знаю, чтобы знать, какой проверочный вопрос вам задать… В общем, если это всё же вы, я очень рад, что вас наконец нашёл. Ваш начальник сказал, что вы отправились на Вавилон-5…

– Альтака-то? Ты говорил с Альтакой?

– Ну, если этого ворчливого старого бракири зовут Альтака, то да. Он мне сказал, что такого, как вы, подделать невозможно, вы в единственном экземпляре. Не знаю, что он имел в виду.

– Надеюсь, мой ментальный блок, а не что-то другое.

Мальчишка рассмеялся.

– В общем, меня зовут Луис Молина, и мы завтра планируем уже быть на Вавилоне-5.

– Мы – это кто?

– Я и мой брат. У нас есть важный разговор к вам. Нас обыскалась родня и всё такое, но первым делом, я считаю, нам нужно переговорить с вами. Вы же не улетите с Вавилона до обеда?

– Думаю, не улетим и до вечера, – улыбнулся Вадим.

– Отлично. Тогда ждите, – экран погас, оставив Вадима в полном недоумении.

====== Гл. 9 Происхождение ======

Дайенн разглядывала медленно вращающуюся на экране спираль неизвестной ДНК. В соответствии с самыми мрачными её ожиданиями, некоторые ответы порождали только ещё больше вопросов, чем было до того.

– Честное слово, госпожа Дайенн, – доктор Бланко прошёл мимо, стараясь не загораживать изображение, – если б кто-то спросил меня, возможно ли такое – я бы долго пытался придти в себя от размаха чьей-то фантазии. Но доказательства – вот они, перед нами.

– Вам удалось реконструировать облик?

– Пока нет, вы же понимаете, генетический анализ – процесс долгий и сложный, но мы начали.

Дайенн перелистнула изображение.

– Общая неидентифицированная ДНК во всех трёх образцах совпадает. В случае образцов с Экалты можно с некоторой долей уверенности говорить, что она принадлежит одному и тому же существу, процент совпадения очень высок. В образцах, взятых из кокона, найдены так же следы бракирийской ДНК, что, практически, доказывает вашу теорию… Ну, это вы, думаю, и без меня знаете, по предварительному анализу в вашей лаборатории… Я сравнил с данными, сохранившимися в нашей базе о пациенте Варне, процент совпадения так же очень высок… По анализу останков лабиф пока вовсе сказать нечего, это работа масштабная. Очень хорошо, что вы прислали образцы разной давности, то есть, разных поколений…

Дайенн вздохнула – знал бы он, чего это стоило. Нет, за осквернение лабифских могильников её упрекнуть было совершенно некому, последнее поколение осталось пеплом на полу своих жилищ, а всем остальным ллортским племенам на древние кости было совершенно плевать, но найти просто готовых извлечь их и доставить… Однако дело определённо того стоило – уже обычный анатомический анализ выявлял массу интересного. И рождал закономерный вопрос – ллорты ли эти существа вообще?

– У самых старших образцов, под обычной ллортской панцирной кожей, есть зачатки волосяных фолликул – что в принципе для ллортов немыслимо, подобный фактор отсутствует в их генотипе. Самые молодые образцы имеют развитый и местами обильный волосяной покров. То же можно сказать о строении скелета – если у самых старых останков оно практически неотличимо от ллортского, то у последних… сами посмотрите. Я бы никогда не идентифицировал такое существо как ллорта. Всё говорит о том, что, помимо естественного, ввиду изолированности племени, вырождения, шёл постепенный и неуклонный возврат к признакам предков.

Дайенн увеличила изображение почти ллортского черепа – да, при том, что близко сталкиваться с ллортами ей приходилось не как медику, а как стражу закона, и прицельно их физиологию она не изучала и не планировала, несколько отличий она видела на самый беглый взгляд.

– Интересно… Значит, мало того, что исходная природа частично всё равно сохраняется – она постепенно вытесняет чуждую…

– В начале этой работы я думал, не съесть ли с маслом свою диссертацию, – рассмеялся Бланко, – теперь думаю, не пора ли писать новую. Хотя наверное, эта честь всё же принадлежит вам. Я не знаю, связан ли этот механизм с особенностями именно этой расы, или же он общий для всех подобных… изменений… Действительно, будоражит не только сам факт возможности такого превращения, но и вот этот момент – что-то остаётся неизменным и сохраняется, можно предположить, во всех превращениях. Неизвестная ДНК в образцах из кокона не претерпела существенных изменений в сравнении с образцом из волос.

Дайенн обернулась.

– Занятно… Не она ли, как думаете, ответственна за сохраняющуюся «пряморукость»?

Доктор пожал плечами.

– Очень возможно. Будем знать больше, когда поймём принцип работы этого… удивительного устройства. Я могу предположить, что этот биокомпьютер – его мощь, при вероятно очень небольшой величине, просто удивительна – действует по тому же принципу, что и наши генные операции, только мощь и масштаб не сравнить. Считывая информацию о той расе, облик которой собирается принять его владелец, он переписывает её, с помощью вирусов-векторов, в хромосомы владельца, как происходит это у нас при генной терапии. Но если мы в этой сфере стоим на первой или второй ступени лестницы, то они – возможно, на самой её вершине.

– Ну, не на самой, если они пока не способны сделать изменение полным и окончательным…

– Верно… Смотрите, в клетках человеческого организма – 46 хромосом. Столько же у бракири и, как ни странно, у нарнов. У центавриан – 48, у дрази – 44… В общем их количество у гуманоидных рас варьируется от 30 до 54… Кажется, всё просто, когда их количество в «старом» и «новом» генотипах совпадает. А если нет?

– Ну… рискну предположить, что в случае превышения их количества – переписывается не полностью, что-то «не влезает», и какие-то признаки расы, важные или не очень, отсутствуют. А в случае меньшего количества… Ну, остаются «дыры», этим и можно объяснить сквозной признак «пряморукости».

Бланко покачал головой.

– Логично. Но неверно. Важно не только количество, но и качество. Количество генов, плотность и место их расположения… То есть, важно для нас. Всего лишь меняясь местами, гены начинают продуцировать мутантный белок, который может привести к тяжёлой болезни или гибели особи. Они каким-то образом сумели преодолеть этот нерушимый закон. Вот, посмотрите, – он вывел на экран изображение чего-то, похожего не то на раздавленного паука, не то на сеть трещин от попадания пули в стекло, – то, что нам удалось расшифровать на данный момент… Вот сюда, – он обвёл один участок, – полностью переписана информация седьмой хромосомы бракири. Я бы сказал, что это невозможно, если б не видел собственными глазами. Единственный участок, который, по-видимому, не подвергается изменениям – вот, – он обвёл центр.

– И… что там?

– Пока сложный вопрос, участок достаточно большой… Но вот что интересно – участки вокруг перемычек у «заимствуемых» генотипов тоже, по-видимому, поддаются копированию с большим трудом.

– Интересно… Обязательно определите, что там находится. Если не для нашего дела – нам такие подробности, вероятно, и не нужны – то для науки.

Софья остановилась на самом краю обзорной площадки, где лишь стена из сверхпрочного прозрачного пластика отделяла хрупкий мирок внутри конструкции из металла и полимеров, заполненный жизнью и воздухом, от космической бездны. Обернулась, протягивая ладонь.

– Подойдите. Прошу, подойдите. Посмотрите. Именно так, стоя на самом краю. Знаете, что мне сейчас хотелось бы вам сказать?

– Я полагаю, – голос Эркены, от волнения, снова исказился акцентом, – что это очень красиво… И это правда. Как и то, что красота эта очень страшная, очень… совсем не связанная с жизнью. Это место можно бы было назвать полезным для того, чтоб приводить гордецов, полагающих, что достигли вершин… Но только, наверное, бесполезно, гордец и здесь будет думать, что встал над звёздами.

Софья покачала головой.

– Не обязательно склоняться к той или иной крайности. Мы не встали над, но мы встали рядом – и это хорошо. Я прихожу сюда, встаю здесь – на самом краю, так, что кажется, ещё шаг – и меня притянет бездна, я качнусь, вот так – и упаду, и падение будет бесконечным… След моего дыхания на стеклопластике напоминает, что я защищена от смерти. Я помню, что там – холод и смерть, но я не боюсь, нет, не боюсь. Смерть, если угодно, ждёт нас везде. Знаете, я скажу вам первому – я отправляюсь с вами дальше.

– С нами? Но… почему?

Софья обернулась, посмотрела ему в глаза – лицо её было в тени от распущенных волос, поэтому он не мог до конца разглядеть и понять его выражение.

– Потому что дело действительно серьёзное, а я телепат, хоть слабый, но телепат… Потому что владею этой памятью так, словно видела это всё своими глазами – и это может быть вам нужно. Потому что это… дело, когда-то начатое моей матерью, живущее в моём отце, продолжаемое мной… Понимаете? Вы ведь – понимаете, господин Эркена? Наш брат Вадим, – она улыбнулась нежно и иронично, – скептик, мягко говоря. Он не умеет верить, он умеет только знать. Ну, по крайней мере, он отрицает веру как понятие. А мои родители были верующими… хотя и сложно б было объяснить, во что они верили. Как и ваши. Но их вера когда-то – наша жизнь теперь. Они шли сквозь звёзды, а звёзды шли сквозь них… Мы ступили на этот путь не случайно, а потому, что они когда-то начали его, – она приложила ладонь к его груди, где под тканью рубашки проступала твёрдая округлость медальона, – и они тоже стояли здесь, вот здесь, на краю перед звёздами… Мои и ваши… Пусть не вместе, никогда не вместе… Но для звёзд это несущественно. Они помнят её шёпот, Джани. Они помнят его имя.

– Прошу вас, София… – в его голосе, кажется, была невыразимая, как молчание вселенной, мука.

– Моя мать когда-то шла сквозь звёзды, не боясь их, ничего уже не боясь – потому что не умеет бояться тот, кто всё потерял… поэтому ей – вернулось. Тот, кто впервые оказывается здесь, говорит: «Мы словно на ладонях у звёзд». Звёзды были у неё на ладонях, Джани. Потому что она их не боялась. Если бы видели когда-нибудь глаза моего отца – вы бы знали, в них звёзды. Может показаться, что они слишком светлы для космоса, что это небо земли, небо над земной твердью, то, которое милосердно заслоняет от нас огромный космос… Это не так. В его глазах – их свет. Самых горячих, голубых солнц… Так близко, как только возможно. В его глазах живёт знание… Он видел открытые двери времени, и он был за гранью, из-за которой большинство – не возвращаются. И как думаете, после этого – я могла б не пойти с вами? И вы… Можно думать, вы пришли сюда потому, что это расследование начали вы, и логично, вас включили в группу… Но вы пришли сюда потому, что здесь ваше начало. Любви, жизни…

– София, прошу…

– Буду. Буду молчать. Но не с вами, только не с вами.

– Войдите, – сказал уже знакомый мальчишеский голос. Вадим осторожно переступил высоковатый порожек и оказался почти лицом к лицу со своим вчерашним собеседником по видеосвязи, Луисом Молина. Ему и правда было лет 14-15 на вид, хотя вживую он оказался выше ростом, чем казалось по видео.

– Добрый день.

– К сожалению, вот так вышло, не успели к тому времени, к какому надеялись… Но главное, что вообще добрались. Вы проходите! Да, знакомьтесь с моим братом, Эдвард Геллерт.

– Эдвард… – Вадим перевёл взгляд на светловолосого юношу в соседнем, более дальнем кресле. Вид у него был очень нездоровый – он был бледен изжелта, кисти обеих рук перебинтованы, большая ссадина на лбу.

– Здравствуйте.

Эдвард привстал для приветствия, но, видимо, не нашёл сил и неловко рухнул обратно.

– Вижу, вам моё имя уже знакомо. Моя родня уже начала меня искать, да? Ну, хорошо, что хорошо кончается… Но чтобы это точно закончилось, нам нужно было сначала увидеться с вами, а потом уж возвращаться к семьям. Мы, когда вырвались, хотели связаться с Дэвидом Шериданом, понятное дело, не смогли, но узнали про вас, что вы в полиции работаете… И похоже, вам в вашем деле это полезно будет.

– Вырвались – откуда?

Луис качнул указательным пальцем.

– Сейчас всё расскажем. Мы, видите ли, не полнородные братья с Эдом, по отцу. Фамилия у меня только материна, потому что я родился чуток раньше, чем они поженились, да и вообще она просто так решила. Мамаши наши друг друга не жалуют, это понятно, но мы на каникулах проводим время вместе, всё же мы братья. Ну, вот и загребли нас вместе, так вышло. Но и хорошо, что так вышло, вообще-то.

– Мы сидели в кафе, – включился в разговор Эд – видимо, несмотря на старшинство, не такой бойкий, как младший брат, – кафе «Заряд» в Нью-Милане… Ну, это на Марсе… Мы туда на чемпионат приехали. Футбольный. Приехали рано, ещё утро было, вот, сидели в кафе, пили чай… Народу в этот час в кафе очень мало, ясное дело. К нам подошёл человек, сказал, что он от моей матери, за мной. Мы, понимаете, не дети малые, чтоб за незнакомым дядей идти, но он говорил разумно, убедительно, он знал, как мою мать зовут, где она работает, в смысле, на какой они планете сейчас, рассказал, что с ними там случилось несчастье, она в больнице и зовёт меня к себе, послала вот его, своего коллегу, за мной. Ну конечно, мы поехали… Своим ходом – это и денег ещё найти, и чтоб рейс нужный был, там к тому же с пересадками… А у него свой корабль. Ну, мы и пошли.

Луис вернулся от кухонной зоны с двумя кофе – у Эда чашка уже была.

– В смысле, я тоже пошёл – что ж я, один останусь или его одного отпущу? Ну, а как мы поднялись на корабль – нас скрутили, вкололи какую-то дрянь… Дороги мы и не заметили толком, даже не знаю, сколько летели, иногда только глаза открывали, видели, как они туда-сюда ходят, болтают между собой на незнакомом каком-то языке… Очнулись мы уже, когда на планету прибыли. Что за планета – не знаю, я такой ни в каком справочнике не видел и ни в одной передаче. Ну, как… кислородная, то есть, дышать можно, но вонь страшная, как в сортире, хуже даже. Небо серо-оранжевое. Солнце примерно вот такого размера – оно в зените стояло – пересекают две полосы… Вроде это не облака, то есть, я облаков не заметил, это вокруг солнца пояса какие-то… Две не то крупные звезды, не то спутники… Но вряд ли спутники, я там техногенного ничего не заметил, необитаемая планета. Кроме… ну, это дальше… Так, что ещё по планете – травы как таковой нет, по крайней мере, там, где мы сели. Песок – рыжий с серым, плесень какая-то на камнях. И не то деревья, не то грибы… Я сперва вообще подумал, что это камни, из земли торчат, как эти… в Стоунхендже… Кверху расширяются, похоже на эти… как их… в грибах не разбираюсь… В общем, может, кремнийорганика это, но, наверное, вряд ли, кремниевая жизнь – это ж совсем дышать бы было нельзя? А нас без скафандров вытащили, и сами они без скафандров были. Посадили они корабль как бы на опушке… этих самых грибов… вытащили нас… Эда натурально тащили, они ему, видимо, и вкололи побольше, а меня и не держали особо, видимо, решили, раз я мелкий, чего там из-за меня париться… Я их вообще не интересовал особо, видимо, так, за компанию прихватили. Так что я из всего этого больше запомнил, чем Эд, Эд вообще через сутки только полностью в себя пришёл, думал, ему всё это снится. Оно и понятно, картинка-то бредовая… Их четверо было. Один вроде как человек, тот, кто к нам в баре подошёл, один такой… белый, вот отсюда такие длинные отростки торчат, уши вот здесь, если это вообще уши…

Вадим пригубил кофе, ещё раз благодарно кивнув парню. Тот подцепил из вазочки горсть крекеров и придвинул остальное в сторону Вадима и Эда.

– Корлиан?

Луис неопределённо передёрнул плечами.

– Не знаю, я корлиан не видел. И таких вот не видел никогда. Остальные… Один как будто дрази, и один – хурр, хотя мелковатый для хурра, тощий и встрёпанный какой-то… Вот и что такая компания в одном корабле делала? К тому же, говорили они все на одном языке. Одинаково хорошо. И вообще они были какие-то… одинаковые. Ну, сложно объяснить. Как будто это на них… маски, что ли… Хотя вот, хурр, например, когда говорил – видно было, что у него и зубы хурра, такие широкие, желтоватые. И у дрази кровь была белёсая, дразийская… Но всё равно они какие-то ненастоящие были. Я в какой-то момент даже подумал – роботы… В общем, они недолгое время вели нас между этих грибов и вывели на другую опушку. То есть, не опушку даже, а там с другой стороны были как будто… Ну, горы не горы, похоже на такие же грибы, но словно сросшиеся, только кое-где среди них не то просветы, не то пещеры. И почти всё пустое место занимал корабль. Я сперва, конечно, не понял, что корабль, думал, сооружение какое-то, потом заметил люк, к этому люку они нас подвели. То есть, к люку человек и дрази подвели Эда, а я с двумя другими поодаль остановились. Я думал, им сейчас откроют, что там их сообщники какие-нибудь, но они вдруг схватили руку Эда и приложили к тёмной пластине возле этого люка, я так понимаю, замку. Я не знаю, какого они эффекта ждали, но ничего не произошло. Тогда дрази достал нож, я думал, он собирается убить Эда, но он только полоснул ему ладонь, дождался, пока потечёт кровь, и снова приложил его руку к замку. Снова ничего, они схватили его за вторую руку. Я начал орать, этот, белый, дал мне затрещину. Они начали переговариваться на своём языке, не знаю, о чём, но вид у них был разочарованный. Потом человек спросил у Эда: «У твоей матери есть ещё дети?» Эд мотнул головой. «А этот?» «Он сын моего отца». «Отца не пойдёт» – ответил этот. Я так понял – зачем бы мы им ни были нужны, но мы явно им не подошли… Странно надеяться, что они нас обратно отвезут и отпустят, как ни в чём не бывало. Скорее всего, убьют или просто здесь бросят. Тогда я пнул ближайшего – белого – по коленке, посильнее, сорвал с него пушку и ударил его ею, потом схватил Эда за руку и потащил за собой, они сперва засмеялись, когда мы побежали – смех у них жуткий, даже не сразу и сообразишь, что смех, они подумали, что мы сейчас потеряемся в этом каменном лесу. Но мы запрыгнули в один из шаттлов, на которых мы спустились…

– Они корабль оставили на орбите, – пояснил Эд, осторожно – видимо, руки болят – вынимая из вазы одну крекерину, – а нас привезли на двух шаттлах, меня на одном, Луиса на другом.

– Там на кабину и салон не делится, одно пространство, я примерно увидел, как оно управляется, затащил Эда – он головой при этом саданулся сильно, вон – и на газ… Залетели в один из этих туннелей в «горах» за кораблём, они пытались за нами гнаться, потом, видать, плюнули. Мы там дня три сидели, кажется, если моим часам верить, пока не подумали, что всё одно подыхать с голоду, у меня только одна шоколадка в кармане была… Мы вылетели за орбиту, дальше у шаттла тяму не хватило, мы просто дрейфовали куда-то в пространстве и посылали сигнал о помощи… Сколько так прошло – не знаю, часы у меня остановились, воздух у нас ещё был, но от голода голова кружилась – мы ж чёрт знает сколько уже не ели… Потом нас подобрал корабль рейнджеров. Честно, если б второй раз вот сейчас тот же момент был, ну, если б мозги включились – ни за что б на такое безумие не пошёл. Мы ж ещё немного – и сдохли бы там в космосе. Но с планеты наш сигнал вряд ли поймали бы.

– Завтра мы улетаем, – Эд осторожно коснулся пальцами одной руки ладони другой, – я отправлюсь к матери… Луис сперва со мной, потом к своей матери. Вряд ли эти ещё вернутся за нами, но всё же мы будем осторожны, конечно… Если у вас появятся какие-то вопросы к нам, то успейте их задать до нашего отлёта.

Вадим кивнул. Вопросы… Вопросы, может быть, и возникнут, но как посмотреть, картина складывается до пугающего ясная…

– Один вопрос прямо сейчас. Вы сказали, что первым делом пытались разыскать Дэвида Шеридана. Зачем?

Братья переглянулись.

– Понимаете… – поколебавшись, ответил Луис, – я, конечно, за это короткое время понимать их язык не начал… Но имя «Шеридан» мелькало в их разговорах очень часто. Оно звучало именно так, подчёркнуто, ну, не как какое-то созвучное слово их языка… Вы можете, конечно, сказать, что это мне совсем фантастика в голову ударила, но мне кажется, они хотели с помощью Эда… ну, сделать что-то с этим кораблём. Может, завести, или хотя бы открыть. И кажется, когда у Эда ничего не получилось, они сказали что-то типа, что он «не Шеридан». Ну, и вот этот вопрос, были ли у его матери ещё дети… Мы потом с Эдом вспомнили, Шеридан – девичья фамилия его бабки по матери. Видать, им зачем-то нужны именно Шериданы. Меня, когда услышали, что я брат по отцу, они даже не попытались к этой двери подвести. И ещё, вы меня извините, если что… вот это несчастье с матерью Эда… Я слышал, как он с врачом говорил… Она руку потеряла. Руку, понимаете? И сразу после этого похитили нас… Может, я брежу, я не знаю?

Вадим поднялся, подавая обоим поочерёдно руку на прощание.

– Не бредишь, парень… Лет через семь, если мы оба будем живы, звони. Я тебя порекомендую Альтаке. Альтака – не, никуда не денется, Альтака вечен…

– Это звучит действительно как какой-то бред… Хотя, в то же время, в общую бредовую линию укладывается как нельзя лучше, кажется.

– Оно точно… – Вадим скрипнул зубами, перелистывая очередной фрагмент карты, – я, знаете, мог бы сказать, что я не удивлён… Я так, в этом деле, вообще разучусь удивляться! Ещё когда, не столь давно, некая пожилая женщина – родственница давнего друга нашей семьи – рассказала мне кое-что интересное из давешней и нынешней семейной истории… Я подумал – бывают ли совпадения? Я не отметал эту историю, но держал её «про запас»… Теперь я почти уверен. Что, думал я, если это был «замок на крови» – такой же, как мы видели на Лорке? И тилоны, если это были они, прекрасно знают, где искать этот запертый корабль… Ключ Всех Дверей не может открыть такой замок, но может рассказать, каким образом его можно открыть. Если так, нам нужно сейчас решить, что делать первым делом – вычислить координаты этой планеты и устроить там засаду, или найти Дэвида Шеридана раньше, чем его найдут тилоны.

Гидеон нервно прошёлся от стола к кухонной зоне и обратно.

– Если всё так… откуда они знают имя человека, запершего их корабль?

– Во-первых – он мог и представиться, когда вступил с ними в контакт. Во-вторых, что мы знаем о возможностях Ключа? Может быть, по считанной информации они смогли реконструировать облик, воспользоваться нашей базой и… Если они умеют обманывать наши радары, способны неузнанными проникать в наши миры – то бог знает, что ещё они могут. Посмотрите сами, нападение на грузовой транспортник, где находился Рональд Бегланд – атаку отбили, но Бегланд погиб… Всего через два дня – несчастный случай на раскопках, Ванессу Геллерт, его родную сестру, находят на самом краю обвала, но без одной руки… И чуть более, чем через сутки неизвестные – уже знающие о несчастье на Крокве VII, хотя история ещё не успела попасть в прессу – находят Эдварда и Луиса и… Получается – потерпев неудачу с «Вахантом», они направляются на Крокву VII… Кстати, это может быть доказательством, что группы хотя бы две – Кроква находится довольно далеко от хаякского сектора, аномалия в котором исчезла в те же дни… Видимо, обнаружив, что рука, отделённая от тела, на замок никоим образом не действует, они решили попробовать с живым экземпляром, то есть, Эдвардом, сыном Ванессы… Но здесь их тоже ждала неудача – на Эдварда замок не среагировал тоже. Мне сразу вспоминаются пояснения Рока: «Чем дальше родство, тем меньше вероятность».

– Нет, ну как-то всё же странно… – мотнул головой Арвини, – почему они сразу не взялись тогда за Дэвида Шеридана? Зачем эти идиотские пробы и ошибки?

– Может быть, потому, чтоАтла – не ближний свет? – отозвалась Ли’Нор, – спросите, есть это вообще на их картах – Атла? Три года назад мы не знали, что существует такое место. Может быть, и они не знали? Ну да, теперь знают… Пройти туда через астероидные пояса можно всего по двум путям, и по обоим регулярно курсируют корабли Альянса, которые могут невзначай так спросить: ребят, а вы кто такие? А у них, как бы им ни был дорог этот корабль, есть цели и помимо его.

– Ли’Нор права, – кивнул Вадим, – если учесть, что в те же дни они уже планировали нападение на корлианский Дворец Времени, судя по наличию среди похитителей «белого» корлиана… Где их носило столько лет и почему они начали действовать сейчас – хороший вопрос, конечно. Возможно, их здорово потрепали в какой-нибудь очередной стычке и им пришлось надолго заныкаться где-то для зализывания ран… А может быть, опять какая-нибудь временная аномалия дала им хорошего пинка – если это было уже, то могло быть и снова. Всё-таки разброс возраста аномалий там-сям в хорошие тысячи лет… В общем, встретим живого тилона – у него и спросим. А надеяться встретить живого тилона можно у их следующей цели. У кого какие соображения?

– Думаю, выражу общую мысль, – улыбнулась Ли’Нор, – если предположу – стоит попытаться связаться с Атлой, предупредить там, чтоб были предельно внимательны, ну и… попытаться вычислить координаты планеты, куда таскали мальчишек, благо, ориентиров у нас хоть отбавляй, берём сектор, где их подобрали рейнджеры, и танцуем от этого… Ну и, на Марс заворачиваем или как?

Марианна, бегающая по комнате с маленькой кисточкой для сбора пыли, случайно бросила взгляд через плечо Раймону и заметила в его руках небольшую фотографию. Солнечные лучи, рассеянные бордовыми узорами на шторах, бросали на щёки черноволосой женщины жизнерадостный румянец.

– Ой, кто это?

– Мария, моя покойная жена. Господин Вито просил достать эту фотографию, чтобы нарисовать по ней портрет.

– Ой, это правильно! – Марианна как раз подставляла стул, чтобы собрать пыль с массивной рамки у портрета одной из женщин семьи Синкара, если Раймон не ошибался, это была приёмная мать Вито в юности, – портреты – это очень хорошо… Господин Вито портреты всей семьи так собрал, у кого не было – так тех так же вот по фотографиям рисовали. Портрет – он, знаете… как тоже член семьи, наблюдает твою жизнь, я вот всегда эти взгляды чувствую… что только не говорит ничего… Говорят, в портрете может жить душа… Красивая очень! Она не ранни, человек, да? У неё, наверное, семья была испанская?

– Честно говоря – не знаю, – улыбнулся Раймон, нежно поглаживая фотографию кончиками пальцев, – я не очень хорошо разбираюсь в национальностях. Родилась она на Марсе, а фамилия её была Доу. Мэри Джейн Доу – полностью. Но мне нравилось называть её этим старинным вариантом имени – Мария, и ей тоже нравилось, когда я её так зову.

– Мэри Джейн Доу… – задумчиво повторила Марианна, её рука с кисточкой замерла над поверхностью рамы, – Джейн Доу… Ну надо же!

– Что такое, Марианна? – Раймон подошёл, чтоб придержать стул, хотя в этом не было особой нужды – мебель Вито выбирать умел, и стул был надёжен, как сама твердь земная.

– Да может, и ерунда всё… – девушка спорхнула вниз, впрыгивая обратно в тапки, – и что за люди эти Доу? Ну, родственники вашей Марии, отец, мать, они были живы, вы с ними были знакомы? А братья или сёстры были у неё?

Раймон пожал костлявыми плечами как-то даже виновато, отходя с дороги служанки, направляющейся к пианино, увенчанному коллекцией разновеликих ваз с цветами.

– Я никого из них не знал. Они, видишь ли, были очень богатые люди, из высшего, как это называют, общества. Кажется, работали, как и Мария, в «Эдгарс Индастрис». Я знал своё непосредственное начальство, знал нескольких учёных – они имели иногда обыкновение выходить из лабораторных корпусов и заговаривать с техниками, ну или, когда мы работали там, в корпусах, они часто прогуливались по коридорам и обращались к нам с каким-нибудь разговором… Слышал фамилии некоторых членов совета директоров, видел их самих мельком… Но хорошо в лицо я и руководителей направлений не знал. Да и разве это моё было дело? Моей задачей было чинить и настраивать оборудование, и с мистером Гарибальди, например, я соприкоснулся один раз опосредованно – его подпись стояла под приказом о моём приёме на работу, – ранни неловко рассмеялся.

– Да, сложно там всё, в больших корпорациях… У нас тут не так. Ну, в таких местах, как наш регион. Хозяина фабрики все работники знают, ну а если фабрика небольшая – то и хозяин всех работников знает в лицо и по именам… Тем более и работают чаще всего семьями, где отец, там и сын, а потом и внук, а как же иначе?

Раймон задумчиво коснулся тугого тёмно-красного бутона – края лепестков уже немного начали чернеть, уловимо, впрочем, только для глаз ранни. Очень стойкий сорт… Они пережили пожар – сам огонь, правда, на сад не перекинулся, но жар и пепел оказались вредны многим растениям, они пережили эти годы, когда за садом не было почти никакого ухода, только иногда приходил старик-брат садовника семьи Синкара, хоть у него и была основная работа, но он не мог совсем бросить то, что его брат пестовал до самой своей безвременной и ужасной смерти. Вито говорит, что эти цветы – его концентрированная вина за все эти годы, что он не мог справиться с болью и вернуться сюда.

– Ну, я подозреваю, просто работа у её родителей была особо секретной. Потому что, хотя Мария говорила, что отец у неё очень богатый и влиятельный человек, и вероятно, поэтому очень властный и строгий – я никогда ни у кого, кроме неё, не слышал фамилии Доу, ни в разговорах, ни в документах.

– И вы с ними не пытались даже познакомиться? Ай, ну как же так?

Раймон снова виновато улыбнулся.

– Мне достаточно было того, что я знаю Марию. Я полюбил её, а не её фамилию или её семью.

– У нас говорят: мужчина, когда женится на женщине, женится на всей её семье.

– Ну, это не так просто… Всё-таки, кто они и кто я, даже в социальном плане. К тому же, им могло очень не понравиться, что я, мягко говоря, инопланетянин… По документам-то я был землянином, но, как говорит господин Вито, бьют не по паспорту, а по морде. Ну, Мария пыталась сперва организовать это знакомство, заговорила с отцом, что вот, ей очень нравится один мужчина… Отец сразу спросил: «Ну, и кто опять этот проходимец?»... В общем, она пришла потом ко мне и сказала: «Давай-ка просто возьмём и уедем отсюда… всё равно, куда. Туда, где сможем жить вместе. Мой отец, конечно, будет нас искать, но ничего, я тоже не лыком шита и его уловки знаю… А потом, когда у нас уже будет выводок детишек, мы вернёмся, и никуда он не денется. Увидит внуков – и растает. Я у него всё-таки единственная доченька». Но увы, всё сложилось не так, как она мечтала…

Девушка присела на стул, нахмурилась, закусив губу, задумчиво помахивая кисточкой для уборки.

– Да, наверное, очень странный это был человек, этот мистер Доу… Надо ж так… Ладно хоть, второе имя, не первое.

– Что, Марианна?

– Да вы скажете, наверное, что я дурочка… Просто, знаете… У господина Вито в доме много, видели, земных книжек, детективов, он мне разрешает их читать… Так вот, на Земле в прошлые столетия – а где-то, может, эта манера и сейчас сохранилась – это такое кодовое имя было… Ну, если находили, прости меня господи, неопознанный труп, ну или иногда – человека без памяти, без всяких документов, то, если не могли установить личность – надо же как-то называть – называли мужчину Джон Доу, а женщину Джейн Доу. Вот и скажите, разве это не странный человек, что, при фамилии Доу, дал дочери имя Джейн, пусть и вторым именем? Хотя, что б я понимала, может, у них там, на Марсе, на всё свои соображения…

Раймон аккуратно поставил фотографию на пианино, прислонив к самой высокой из ваз.

– Да, может быть, мистер Доу и был самым таинственным человеком в корпорации… Но Мария, совершенно точно, такой не была. Она была очень занятой, работа оставляла ей мало свободного времени, к тому же, она ещё училась, но всегда, когда находилась свободная минутка – она находила, с кем перекинуться словечком. У неё было много знакомых среди учёных, лаборантов, хотя сама она в основном работала в административном корпусе… Например, один пожилой микробиолог, Мармелл. Очень приятный человек… Он так и сказал о себе: «У меня очень позитивная фамилия. Как мармелад. Поэтому я стараюсь жить и не печалиться». Ещё говорил, что он почти ровесник века, он родился в 2201 году… В 60х его выгоняли с работы, потому что, по его словам, «они с мистером Эдгарсом не сошлись во взглядах на эволюцию», потом новый владелец, мистер Гарибальди, взял его на работу снова. Мария работала в корпусе администрации, но и в этом лабораторном бывала часто, она была в дружеских отношениях с профессором Мармеллом и некоторыми другими, но, кажется, никто из них не был ей родственниками… Один раз профессор Мармелл пригласил нас с Марией на чай с огромной коробкой шоколадных конфет. Как-то так получилось, что в это время именно мы были меньше всего заняты, а у него был день рождения. Он сказал: «Молодые люди, не откажите старику в помощи. Зубы у меня уже старческие, и вообще их мало, боюсь, если я съем все эти конфеты один – они выпадут вовсе, и меня окончательно попрут с работы за шепелявость». Я не знал, как объяснить ему, что я не ем конфеты… И Мария почти ничего не ела, она улыбалась и смотрела на меня… Потом мы спохватились, начали извиняться… И профессор Мармелл тогда сказал: «Молодые люди, я очень хорошо вижу и понимаю такие моменты, когда двоих делают счастливыми совсем не конфеты»…

Марианна всплеснула руками.

– Ах! Это он имел в виду, что понял, что вы любите друг друга?

– Да. Хотя уже тогда я был намного старше этого очень немолодого человека – я на самом деле был, по вашим меркам, совсем молодым парнем… Тут дело, наверное, не в годах, и даже не в прожитом и увиденном, а в самом осознании возраста, или уж в какой-то особой химии в человеческом организме, что делает человека старым и мудрым… И он был другом Марии. Ну, насколько возможно при разнице в возрасте, для людей очень существенной, наверное… Да, я вспомнил один момент, как слышал их разговор. Мария, видимо, жаловалась на очередную ссору с отцом – ну, как я уже знал тогда, мистер Доу был очень огорчён, что его дочь оказалась телепаткой, нет, он не обижал Марию никогда, но в сердцах, бывало, говорил что-нибудь – мистер Мармелл сказал: «Ну, что ж ты хочешь, дочка – твой отец всегда так не любил телепатов, а господь большой шутник, вот и решил поучить его терпимости».

– Да уж, телепатов, конечно, многие не любят… – Марианна не замечала, что водит кисточкой по одному и тому же, давно уже чистому месту, – знаете, вот между прочим, это «Эдгарс Индастрис»… Вы не слышали никогда? Об этом мало писали, скандал замять постарались, а говорили-то много… Говорят, они там занимались экспериментами на людях! У нас тут жила одна семья… Они как раз в те годы оттуда сбежали, они рассказывали… Как настоящие фашисты, господи помилуй! – Марианна быстро перекрестилась и поцеловала щепоть, – и господин Вито рассказывал, он, когда работал на Яноше, помогал вести дело одного из тех учёных, он по подложным документам пытался осесть на Нарне, так господин Вито и его начальство добились, чтобы этого человека депортировали на Землю и посадили там в тюрьму, и та семья как раз помогла его опознать… Но то, конечно, дело давнее… Но вот… Ваша Мария ведь, получается, где-то в те годы и родилась, когда там все эти ужасы происходили? Я просто думаю… Может быть, Мэри Джейн Доу – это и не настоящее имя вовсе? Может быть, отец ей другое имя сделал, чтоб её спрятать, а у самого у него вовсе фамилия другая?

Могильная тень пронеслась между тенями от оконных рам и вышивки штор на стенах, и показалось, что тревожно зашелестела растительная шелкография. Нет, конечно, это просто тихий шорох щётки. Будто этому месту своих теней мало… Если уж Марианна, живя здесь, прониклась этим ужасом по рассказам… Стоит ли ей знать, что слышал он, непосредственно живя и работая там, где всё это происходило?

– Нет-нет, это вряд ли, – покачал головой Раймон, – Мария родилась в 63, когда всё это уже закончилось, когда прежний владелец корпорации, мистер Эдгарс, погиб, а новый, мистер Гарибальди, быстро свернул всю незаконную деятельность, тогда и профессора Мармелла и многих других, кого, действительно, уволил Эдгарс за отказ участвовать в его преступлениях, снова взяли на работу… Да и способности у неё проявились не с детства, а когда она уже была взрослой, это было незадолго до того, как мы познакомились…

Марианна переместилась на предмет уборки в следующую комнату, а Раймон остался стоять у окна, скользя задумчивым взглядом по лицу покойной возлюбленной, по тёмным, как кровь, цветам в вазе, размышляя.

Марианна, конечно, трещотка и выдумщица… Но кое в чём она права. Было истинной юношеской беспечностью с его стороны так никогда и не попытаться ничего узнать о родственниках Марии. «Эдгарс Индастрис» – могущественная корпорация, кто знает, какие тайны она охраняет, пусть не такие кровавые, как в предыдущие годы, но всё же… Кто знает, каких из этих тайн могла, невольно, коснуться Мария? Тем более, что и с тех страшных событий прошло не так много времени… Он был тогда вполне доволен тем, что этот таинственный и влиятельный мистер Доу, при всей своей серьёзности и влиятельности, не смог их найти… Ну да, не смог – они хорошо прятались. Но ведь сейчас – они вышли из тени, сейчас, рано или поздно, мистер Доу или его коллеги и родственники могут выйти где-то на их след… Можно ли быть уверенным, что это не будет никак угрожать Лорану? Так ли уж будет рад мистер Доу красноглазому внуку? Может ведь он обвинить их в гибели дочери – если уж они сами столько лет себя в этом винили?

Вито пришёл на сей раз сравнительно пораньше, чем в предыдущие дни, зато вымотанный до состояния почти бессловесного.

– Иди сюда… Просто побудь рядом, пока усну… Чёртов городишко. Три часа петляли по таким закоулкам – загнать бы туда бульдозер, заровнять всё к чертям… В яму провалился, думал, машину совсем убью… А всё ради чего? Они корлиана от ранни отличить не в состоянии… Дебилы…

Солнце ушло из окон этой стороны дома, сгустился приятный полумрак – сиреневый конкретно здесь. Учитывая расовые особенности сожителя, Вито распорядился держать шторы по умолчанию задёрнутыми, только в те часы, которые Раймон проводил в библиотеке, открывать окна для проветривания и инсоляции. От мысли сделать несколько комнат совсем без окон всё-таки отказались – опасаясь недостатка свежего воздуха, но шторы во всех комнатах были плотные. Периодически принимался пытать Раймона на предмет, как гармонично добавить в бракирийскую обстановку раннийские элементы, тот всякий раз испытывал некоторую неловкость – признаться, за сто лет он сам отвык от этих самых элементов. И уж точно не был готов к тому, что в обустройстве дома будут спрашивать его советов – обычно он просто принимал то, что давала ему жизнь, таким, какое оно есть. И его действительно всё здесь устраивало – щадящий полумрак комнат, пряные цветочные запахи – как-то вторая служанка, Долорес, проговорилась о словах Вито: он ставит везде цветы потому, что ему чудится запах гари, все эти традиционные элементы декора – маски, фонари, куклы из лозы… Синкара католики, но от традиционной бракирийской культуры они не дистанцировались, просто всё это не имело для них сакрального значения. Таблички с евангельскими стихами и вышитые панно с Мадонной висели на стенах в дань религии, а куклы-«духоловки» – просто для красоты.

Раймон помог Вито улечься, осторожно и заботливо накрыл одеялом.

– Успокойся.

Вито сердито скомкал подушку.

– Да меня зло берёт просто! Двух сопляков найти не могут! За что плачу дармоедам? Хоть самому езди и обшаривай дом за домом, толку, вижу, больше будет.

Ранни завозился, устраиваясь рядом.

– Ты не можешь всё время только решать наши проблемы. У тебя есть и свои дела.

– Нет у меня другого дела сейчас. Сколько времени прошло – ни слуху, ни духу… Что я должен думать?

Раймон вздохнул. Несомненно, это ему расплата за переживания мистера Доу, который когда-то так же месяц за месяцем не получал никаких вестей о пропавшей дочери. Несправедливо только, что и этот человек теперь должен нести часть этого груза.

– Вито… Я хотел бы тебя кое о чём спросить. Но, пожалуй, после, когда ты выспишься.

Тот пробубнил приглушённо:

– Да не, говори сейчас… Может, сразу и отвечу, зачем тянуть-то? Или обдумаю, засыпая…

– Вито, ты ведь вёл одно дело бывшего сотрудника «Эдгарс Индастрис»…

– Ну, не я сам вёл, Альтака, но да, я тоже касательство имел.

– Значит, немного касался их дел, их работы… Скажи, ты мог бы узнать всё, что возможно, о семье Доу? Они тоже работали там… Может быть, работают и сейчас… Это семья Марии.

Вито оторвал голову от подушки и посмотрел на него с большим интересом.

– Давно б так. Я тебе сколько говорю, семья – это то, от чего не отбрешешься. Хотя нам сейчас это вряд ли что-то даст, как-то сомневаюсь я, что эти Доу могли иметь отношение к исчезновению Лорана… Но лишним не будет. Сильно сразу ничего не обещаю, это не те ребята, про которых сразу всё везде выложено… Но что смогу, сделаю.

– Передай мне словарь синонимов, пожалуйста.

– Над чем ты опять завис?

– Над всем… Я не знаю, переведу ли я этот параграф когда-нибудь.

Дэвид потянулся, перегибаясь через спинку стула, потом испуганно подскочил – кажется, тонкое дерево угрожающе хрустнуло.

– Перфекционизм – дело хорошее, – отозвался со своего места Диус, – но с нерадостными перспективами. Остановись уже на каком-то варианте, тебя и другие тексты ждут.

Дэвид подкрутил колёсико-регулятор у лампы и печально посмотрел на свой рабочий стол, на котором уже не то что не было свободного места – не было места, куда ещё хотя бы что-то можно воткнуть. Стопками и грудами громоздились книги – толстые, тонкие, различных форматов, веса и возраста, открытые, закрытые, заложенные закладками. Тут же лежали стопки печатных и рукописных листов, стояло несколько «ёлочек» с информкристаллами, и посреди всего этого как-то умудрялся помещаться ноутбук.

– В минбарском языке 90 слов для обозначения белого цвета – в основном за это спасибо снегу… В нарнском обходятся одним, зато почти столько же для обозначения красного, оранжевого, коричневого… Здесь ярких красок почти не встретишь, зато полутонов, оттенков!.. При этом я, например, чуть голову не сломал, пока не понял, что при описании цветов, растений, явлений природы эти отдельные составные слова описывают характеристики и цвета, и звука, и…взаимовлияние… Это слово – «ниамев» – «нет безмолвия»… Практически, определение мировосприятия! Глаз ранни способен различать сотни оттенков, а слух воспринимает такие звуки, о которых мы не могли б и заподозрить. Я не знаю, что сложнее – переводить с раннийского, пытаясь найти эквиваленты, которые ещё можно надеяться найти в минбарском, иногда – в центаврианском, но которых совершенно точно нет в земном, или переводить на раннийский… с наших, оказывается, настолько бедных языков. Просто невероятно, чтобы, даже за много веков земной язык мог измениться настолько…

Диус глянул на него сквозь плёнку диапозитива.

– Я тебе обещаю, тебя с этими теориями подвергнут знатному остракизму.

– Я с этими теориями не один.

– Всех подвергнут.

Поверх стопки словарей на столе лёг ещё один, поднятый из стопки на полу.

– Ну, если б только это были выводы одних только лингвистов! Ты же сам слышал. Цивилизация ранни существует пять тысяч лет, и при этом их становление как цивилизации произошло на удивление быстро, не было пещерного, доисторического периода, не было найдено ни костровищ, ни примитивных жилищ, ни примитивных орудий труда, соответствующего таковому периоду, к примеру, у землян. Анализ захоронений так же показывает слишком короткий эволюционный путь. Раннийские учёные дадут фору многим, в прилежности изучения своего мира и блестящих результатов этой прилежности, но вот чего у них нет – так это реконструкции происхождения собственного вида. Видимо, потому что нечего реконструировать? Древние ранни, конечно, отличались большей толщиной кости, более массивной челюстью, другой формой ушных раковин… Найдено, ещё, несколько вымерших боковых ветвей, которые похожи между собой даже больше, чем вы с зонами… Но в целом в строении представителей разумного вида наблюдается удивительное единообразие. Получается, ранни сразу возникли на этой планете на эволюционном уровне «человек разумный»… И при этом никакого биологического родства со всей остальной фауной не наблюдается и в помине. По всему выходит, что ранни гости на этой планете. Когда учёные обнаружат генетическое родство древних ранни с их современниками-землянами – лично я не удивлюсь.

– Да я, в общем-то, тоже… Ты лучше скажи, чего именно ты хотел бы добиться этим… признанием ранни братьями землян?

– Чего? – Дэвид рассеянно скользнул пальцем по краю лепестка – раннийские лампы правильнее б было называть фонарями, они стояли на столе или на полу и были выполнены в форме растений на длинном стебле, – ну, уж не включения Атлы в состав Земного Альянса.

– Ну, это я как-то понимаю.

– Наверное, восстановления исторической справедливости. Вообще, почему бы факт просто не признать, без рассуждений о его применимости и полезности и каких-то далеко идущих прицелов? Да и позитивного и поучительного из этой истории можно извлечь до чёрта. Если так посмотреть, очень хорошая информация к размышлению для сторонников креационизма. Ранни, модифицированные из землян Тенями – то есть, по идее несущие в себе ещё больше изменённой, греховной природы, ещё меньше природы божественной – получились в итоге лучше людей.

– Они с тобой, в этом, думаю, поспорят. В твоём восприятии ранни, может быть, и высокодуховны, но понятие о духовности у каждого своё. Для кого-то может оказаться более значимо, что у ранни нет религии и даже самого понятия о богах.

Диус работал на полу – он уже успел осознать, что любого стола ему всё равно будет мало. Если Дэвид, при его минбарском воспитании, никак не может разобрать этот зиккурат у себя на столе – и это вот-вот понадобится, и то – то от себя ему чего можно ждать? Правильно, вот этого… Поэтому, скрестив ноги по-турецки, он восседал на плетёном коврике и чувствовал себя иногда неким древним идолом, окружённым приличным стоунхенджем из книжных стопок, вот только идолы, наверное, не отсиживают себе ноги… но за стол всё равно не возвращался. Что только радовало Рефен и Эльгарда – двух местных детишек, которые полюбили проводить время в доме переводчиков, благо взрослые им этого не запрещали, находя, что из такого общения дети приобретут много полезного.

Дети не мешали, не шумели. В основном сидели, прижавшись с двух сторон к тёплым бокам пришельца, и внимательно следили за его действиями – вероятно, процесс создания и редактирования словарных баз они находили действительно увлекательным. Иногда, видя, что центаврианин задумался и что-то ищет глазами, они настораживали ушки и старались угадать, какая книга ему нужна, и успеть подать её раньше, чем он сам её возьмёт. Так же дети, похоже, взяли на себя заботу о том, чтоб взрослые не засиживались долго, не пропускали время приёма пищи. Наблюдать, как пришельцы готовят и едят, было для них, кажется, не менее увлекательно. Диус первое время ожидал, что из-за этого ранни будут относиться к пришельцам презрительно, ведь в их мире питание, в традиционном виде и форме, является признаком низших, неразумных видов… Однако хвостатые упыри, похоже, скорее умилялись этому и в свою очередь с интересом изучали и сравнивали пищевые пристрастия различных рас.

– Дэвид, там, кажется, терминал пиликает.

– В самом деле? Я думал, это у меня музыка играет.

– Или сигнал вызова верни стандартный, или со своими музыкальными пристрастиями что-то делай, – рассмеялся Диус. Дэвид аккуратно перешагнул возведённую их совместными усилиями стену из книг и прошёл в соседнюю комнату, которая изначально должна была, конечно, служить спальней, но по итогам служила ещё одним рабочим кабинетом, так что ничего странного в том, что терминал связи был смонтирован именно там, уже не было. В предыдущей комнате, где они сейчас сидели, было просто негде – там были установлены, кроме обогревателя, кухонные аппараты, один большой простенок занимал холодильник. У ранни, в силу расовых особенностей, кухни в доме вообще нет, как нет и санузла – есть только общие на несколько жилищ бассейны, иногда прямо под открытым небом, обогрев жилищ предусмотрен лишь в северных районах, и то, кажется, больше для сохранности вещей, чем для комфорта жителей, поэтому у них свободное пространство обрастало либо стеллажами с книгами, либо картинами и композициями из растений – живых, в кадках, или сухих, в вазах. В этом Дэвид, конечно, был им родственной душой, но модернизация жилища всё же была необходима и была проведена. Минбарскую кровать Дэвид поставил, теперь сам не знал, зачем – спали они с Диусом, в итоге, в раннийской «корзинке» (ранни не спят, но большие лежанки с низкими бортами, выстланные мягкими шерстяными одеялами и напоминающие кошачьи лукошки, служат им для отдыха и возни с потомством), а от минбарской кровати пришли в большой восторг дети – заправили её шёлковым покрывалом и катались с неё, как с горки. Естественно, никакого понятия «личной зоны» в смысле спальни у ранни не было, на это и Дэвид и Диус очень быстро махнули рукой. Главное что, когда они говорили, что отправляются спать, гости сразу покидали их дом, а остальное уже волновало мало – всё равно в спальне они собственноручно навели тот же хаос из книг и раннийских виссу – электронных устройств, родственных видеомагнитофонам и голографическим проекторам, служащих для записи и воспроизведения изображений, музыки и видео.

Терминал, надо сказать, подавал признаки жизни редко – рейнджеры в основном сейчас были в этом же городе, и Диего было проще зайти к ним лично, чем звонить, звонили иногда Ганя и Уильям, но в последнее время были слишком заняты, а такая роскошь, как межпланетная связь, по-прежнему была малореальна – второй спутник в просвете астероидного поля строили, но до завершения оставалось ещё месяца три. Однако сейчас связь была именно межпланетная.

– Соединить.

На экране возникло незнакомое лицо – молодого русоволосого парня.

– Вы Дэвид Шеридан? Хорошо, что мне удалось дозвониться. Вы меня, конечно, не знаете. Я Эдвард Геллерт, ваш родственник. Из землян.

– Родственник, Геллерт… – растерянно пробормотал Дэвид, – а! вы, наверное, внук тётушки Лиз? Да, она рассказывала о вас… Как она?

– Хорошо, в добром здравии. Дэвид, мне нужно срочно с вами встретиться. Но боюсь, к планете мы пройти не сможем. Вы сможете прилететь на Велью? Это здесь, недалеко, станция заправки и ремонта, которую недавно построили для нужд проходящих здесь кораблей. Вы сможете найти корабль, который доставит вас сюда?

Вопрос, мягко говоря, был неожиданным. Об Эдварде Геллерте Дэвид до сего дня, единственно, слышал – тётушка Лиз много о нём рассказывала, показывала через терминал несколько фотографий, но лично они не то что не были знакомы – никогда не общались по видеосвязи, тому причиной было, надо думать, унаследованное Ванессой от отца более чем прохладное отношение к такой нетривиальной родне, так что её сын – точно не тот человек, которого Дэвид был готов увидеть перед собой на экране. Вероятно, должно было случиться что-то серьёзное, чтоб он позвонил… Действительно ли с тётушкой Лиз всё хорошо?

– Не знаю, наверное… Когда?

– Чем скорее, тем лучше. Я буду ждать вас здесь.

– Вы можете хотя бы сказать, в чём дело?

– Об этом сложно говорить по видеосвязи. К тому же, связь ненадёжна, я не смогу долго говорить.

– Ну да, с этими астероидными полями… Хорошо, я постараюсь прилететь.

Экран заполосатил и погас, Дэвид какое-то время ещё ошарашено смотрел в него, потом прошёл к стеллажу, взял с одной из полок фотоальбом, присланный тётушкой Лиз незадолго до их отправки на Атлу. Тётушка Лиз, хоть, конечно, понимала, что разделяет её с племянником не только космическое пространство, старалась сделать всё возможное для сохранения родственных связей, писала письма, время от времени присылала фотографии своего семейства. По лицам семейства, правда, можно прочитать, как важно лично для них такое родство, ни покойный Роберт Бегланд – супруг тётушки Лиз, ни Рональд, ни Ванесса никогда ему не писали, писала только один раз Энни, старшая дочь тётушки… Говорят, она была очень рада, когда узнала, что у неё теперь есть троюродный братик… Вот это, кажется, единственное фото Эдварда, которое она прислала в аналоговом виде. Здесь ему лет 15, обычный улыбчивый светловолосый паренёк…

– Да ладно, слетаем… – Диус сладко потянулся, хрустя затёкшим позвоночником, – развеемся. Если собирается денег у тебя попросить – пошлём к чёрту и всё.

– Диус!

– Что? Братскую привязанность надо было начинать проявлять раньше. А такое вот внезапное осознание, что хоть и рогатый, а всё же брат – это хоть как неспроста.

– Может быть, что-то случилось? Может, что-то с тётей Лиз? Она ведь всё-таки уже… в возрасте…

– Может быть, конечно. Мы тут месяцами без новостей сидим, могла и умереть за это время. Но всё-таки нехорошо… Мог и намекнуть, о чём будет речь. Как надолго, например, поездочка. А то если зовёт на семейное торжество или похороны, то у нас тут, вообще-то, работа.

Дэвид вздохнул. Диус был циничен, но Диус был прав. О земной родне и вспоминать случалось редко – как раз тогда, когда приходило что-то от тётушки Лиз. Дядя Роб, говорят, когда услышал о рождении Дэвида, буркнул что-то вроде «Ну совсем отлично», вот и все поздравления. И примерно так всё все эти годы и оставалось. Ну и потом, когда они узнали, как и почему он переселился на Корианну, родственной любви и близости это не добавило… В общем-то, и начерта б, говорил об этом Диус, для минбарцев, может быть, троюродные – это ещё очень близкое родство, а для землян – уже не очень. У них своя жизнь, и трудновато и даже нелепо изображать интерес и привязанность к тому, кого никогда не видел.

– Завтра полетите? – спросила Рефен, запрокинув головёнку и вглядываясь в лицо Дэвида.

– Может быть, и завтра. Узнаем у Диего, смогут ли они нас подбросить.

– Смогут. Я знаю, я видела. Только не знала, когда это будет. Видела корабль… Большой, красивый – видели наши корабли, когда ездили к морю Анх? Наши корабли плавают по воде, ваши по воздуху и там, где нет воздуха, но они между собой родственники, как и мы с вами… – девочка подпрыгнула и повисла на шее у Дэвида, уцепившись одной рукой ему за шею, другой за рог. Дети-ранни очень прыгучи, а учитывая, насколько лёгкие – было вовсе не сложным держать на плечах даже двоих, – вы зря говорите, что ниамев – это только у нас. Мы слышим, как бьётся сердце и течёт кровь у живых существ, как течёт сок в травах, как в земле копошатся мелкие животные… Мы слышим любое тело. А вы слышите разум.

– Ты про телепатию? Так она есть не у всех, – Дэвид поднял руку, чтобы погладить девочку, она взяла его ладонь и провела пальчиком по кольцу.

– В сказках, которые вы читали, есть разные волшебные вещи… Хорошо, что так и правда бывает. Ну, мы пойдём. Вам ведь надо спать, – Рефен спрыгнула и взяла за руку Эльгарда.

– Ну, вообще-то время ещё…

Рефен склонила голову набок, улыбаясь.

– Когда вы хотите друг друга, вы по-другому пахнете. Вы же не хотите, чтоб мы вас смущали?

– В вас столько трогательного, – хихикнул Эльгард, – вы столько всего делаете с пищей – держите в кипящей воде, смешиваете с чем-нибудь, потом раскладываете по блюдам… Хорошо, вы хотя бы на это разрешаете смотреть. А почему вы не можете даже сказать, что собираетесь остаться вдвоём, чтобы заняться сексом?

Дэвид покраснел.

– Понимаешь, Эльгард, о некоторых вещах не говорят прямо.

– Почему? Вы же не стесняетесь того, что едите, и не пытаетесь сделать вид, что не едите?

– Эльгард, у них так принято. Неудобно, конечно… Мы догадываемся и уходим, а если кто-то не догадывается – вы будете терпеть и внутри себя обижаться? То, что вы называете тактичностью и внимательностью, иногда очень сложно и даже жестоко.

Диус потрепал ребёнка по голове.

– Конечно нет. Я тебе как-нибудь объясню… Когда подберу слова вашего языка. Или когда вы достаточно хорошо изучите наш.

– Договорились, – кивнул Эльгард, выбегая вслед за сестрой за дверь.

– Чёртовы спиногрызы… – усмехнулся Диус, подкручивая регулятор у обогревателя, – с детьми, конечно, вообще сложно… А у этих расовое, они живут гнездом, по стольку ранни, сколько в комнате помещается… Какое уж тут стеснение.

– Ну так у них и сексуальное общение… гораздо реже.

– Не могу не посочувствовать.

Дэвид замер, прикрывая глаза, откидываясь на обнимающего его со спины Диуса, чувствуя обвивающие тело руки и щупальца, одной рукой поглаживая пальцы, расстёгивающие пуговицы его рубашки, другой – развязывая пояс свободных домашних штанов.

– Ин араф ревеф йим нади.

– «Твоя кровь…» …что?

– «Твоя кровь бежит в моих жилах» – аналог «Я хочу тебя» у ранни, – Дэвид повернулся, – знаешь, что слово «бежит» здесь не просто в значении «течёт»… Это слово для обозначения бурного горного потока… родственное словам «радость» и «свобода». Это восторг зверя, несущегося по полю не к цели, не убегая, а просто для того, чтоб ощутить радость бега, радость обладания телом. Это тот же восторг, что испытывают от физической близости – освобождение чувств, обладание тем, что желанно…

– У меня есть предчувствие, что мы ничерта не выспимся…

– Ты что, так и сидел тут? – Вито, спросонья щурясь на закатные лучи, пробивающиеся в щель штор, потянулся, чтобы обнять Раймона, – я не имел в виду – сидеть со мной и дальше, пока я сплю…

– Мне нравится смотреть на спящих. Это не менее интересно, чем читать книгу или смотреть какой-нибудь фильм.

– Я б со скуки умер.

– У вас непоседливая мысль, это естественно. Тебе кажется, что это очень долго… – ранни провёл рукой по взъерошенным волосам человека, – вы очень деловитые, деятельные…

– Тебе кажется это смешным? – Вито перехватил ладонь, потёрся о неё щекой.

– Вовсе нет. Когда ты спишь, ты похож на ребёнка… У тебя очень серьёзное и одновременно беззащитное лицо. Я смотрю и думаю – какие мысли у тебя в это время, какие сны… Это удивительное свойство у вас – вот эти периоды полусознательного существования, когда ваше тело восстанавливает силы, а ваш мозг при этом ведёт какую-то особую, таинственную работу… Ты знаешь, что в языке ранни есть слово «сон», хотя в физиологии нет такого понятия?

Вито подполз ближе, обхватывая другой рукой тонкую талию любовника.

– Знаю, но так и не понял, что оно означает.

– «Чет-алаф» – «помимо сознания». То, что не связано с обычной, повседневной работой сознания, которая у нас в общем такая же, как у вас – когда мы видим, осознаём, воспринимаем действительный видимый мир… Предчувствия. Когда мы начинаем думать о том, что было давно и не с нами или о том, что ещё только будет. Когда слышим или видим что-то, что находится далеко от нас. Когда я попал в ваш мир и узнал о существовании телепатии, я подумал, что может быть, нам не дано способности к чтению мыслей, зато дана такая способность. Когда мы смотрели на спящих животных, мы и подумать не могли, что во время этой своей неподвижности они могут видеть сны. Мы называли это «маленькая смерть», это совсем другое слово, чем «чет-алаф»… Хотя слово, которым мы обозначаем их мышление, похожее – «тиши-алаф», «малое сознание», «предсознание». Мы заметили, что мышление, поведение, реакции некоторых животных немного похожи на мышление совсем маленьких детей. Они так же имеют память, усваивают простейшие причинно-следственные связи – например, между звуком открывающейся двери и появлением корма в их мисках, они не понимают нашу речь, но способны распознавать интонации. Когда здесь я увидел людей и других существ, я долго пытался понять… Наши учёные – конечно, как и ваши, как и любые – пытались раскрыть тайну происхождения разумной жизни. Ты, думаю, понимаешь, что у нас между разумной жизнью и всей остальной было ещё больше противопоставления, чем у вас… Мы могли бы посчитать, что это связано… Такое разительное отличие нашего мозга от их и такое же разительное отличие… самого принципа организации. Мы называли их «эфу-шьар» – «голодная плоть», потому что их клетки умирают без ежедневной подпитки. Конечно, у нас были теории, что именно это мешает развитию у них сознания – слишком много энергии требуется просто, чтобы выживать… Вы таким же образом не ожидали бы развитого абстрактного мышления от мотылька, живущего один день.

– Каково же было твоё удивление, когда ты попал сюда и увидел, что «голодная плоть» тоже может мыслить? Что у нас есть и это самое «помимо сознания» – то есть, сны, и мышление, подобное вашему…

– Да. Хотя, конечно, те, кого забирали у нас и возвращали потом, рассказывали, что в других мирах, где они бывали, живут высокоразвитые животные, которые едят, как коровы и волки, но строят города и корабли… Что еда может говорить, – Раймон невесело рассмеялся, – самые древние из нас говорили: «Небо посеяло нас, как траву». Мы видели, что никакого заметного родства между нами и остальными живыми существами нашего мира нет, конечно, мы догадывались, что кто-то создал нас – с непонятной и, возможно, жестокой целью.

– Теперь люди смотрят на вас как на животных, потому что у вас уши и хвосты, а вы смотрите на них как на животных, потому что они едят траву или плоть других животных. Кривое зеркало… Жаль, Тени ушли, и нельзя им прописать за такие шуточки… Хотя, конечно, мне ли прописывать, я тут только выиграл.

– Смотришь и думаешь – кто из нас кому ручной зверь, Вито Синкара?

Вито усмехнулся и провёл когтём Раймона по своей руке выше запястья.

– Или кто в нашей странной паре за женщину, Раймон Зирхен? Знаешь, я б сейчас долго мог решать, что сперва – в душ или кофе… Да и сожрать что-то уже б, наверное, не отказался… Но всё-таки… – он потянулся, не отнимая оцарапанной руки у Раймона, к нижнему ящику комода, розово блеснули шрамы на плече и предплечье, – сейчас это мне нужнее… Знаешь, название «голодная плоть» – оно, вообще очень правильное, не в бровь, а в глаз…

Обе руки с добытым тюбиком исчезли под одеялом.

– Я пользуюсь другим, – улыбнулся Раймон, – для тебя. «Итфэжи» – «неуёмная жизнь». Ваша жизнь – это постоянные потребности, постоянное обновление… Когда ты только проснулся, это очень хорошо видно. Твои многочисленные мысли, планы, желания… И такое горячее после сна тело, встрёпанные волосы… Всему этому самое правильное определение… Ты знаешь, что твоё имя означает «жизнь»?

– Никогда об этом так не задумывался. Но задумаюсь, – Вито притянул Раймона к себе, целуя, стягивая халат с его тощих, как вешалка, плеч, затаскивая дрожащее тело ранни, уже начинающее разогреваться от его крови, к себе под одеяло, снова сгрёб его узкую кисть, царапая острыми когтями свою грудь под ключицей, – пей… Для одного столько жизни много…

====== Гл. 10 Встречи, совещания, исповеди ======

В ожидании корабля на Миото, до которого оставалось что-то около часа, Вадим, Эд и Луис прогуливались по музею Вавилона. Вадим не помнил, кому и когда пришло в голову его учреждение, но нашёл, что идея очень неплоха. Благо, нашла отклик во множестве сердец, и экспозиции всего за пару месяцев разрослись так, что пришлось спешно оборудовать ещё пару залов. Здесь было решительно всё – от воссозданной в уменьшенном виде типовой каюты первых лет существования станции до всевозможных сувениров с её символикой, коих за полвека навыпускали, мягко говоря, немало.

– Пожалуй, так историю изучишь получше, чем в школе, – усмехнулся Луис, с восторгом глазея на групповой экспонат – реконструкцию Битвы при Евфрате.

– Здесь историю делали, – кивнул Эд.

Отдельную галерею занимали персоналии – стенды с портретами и краткими биографиями и перечислением заслуг, подсвеченные мягким сиреневым светом. Вадим шёл вдоль «посольской стены». Скользнул взглядом по Лондо Моллари – горделивая, пафосная поза и такой затравленный, отчаявшийся взгляд… По Г’Кару – лицо волевое и усталое, очень ясно говорящее о множестве тяжёлых сражений, из которых самыми трудными были – с самим собой… Остановился перед Летке Бартадо. Средних лет бракири, одетый с неброским щёгольством и, пожалуй, по-бракирийски очень красивый. Говорят, среди послов по популярности у женщин был на втором месте после Г‘Кара… Хотя Лондо Моллари, конечно, до хрипоты оспаривал бы и первое, и второе места… Во взгляде и полуулыбке – ум, вызов и коварство. Кто-то, кажется, сказал, что примерно так, наверное, должен выглядеть дьявол. Вспомнились, в изложении Дэвида, слова Джона Шеридана по этому поводу: «Ничерта подобного. Одного дьявола я видел – звали Морден. Самодовольная и глупая рожа, по которой очень хочется зарядить с ноги».

Из скупых строк биографической справки явствует, что был в меру удачливым и осторожным политиком, порой умело игравшим на разногласиях других членов Лиги и способным метким язвительным словом выключить собеседника надолго. Впрочем, интеллигентное хамство – это вообще расовая черта бракири… Ну, что бы там ни было, кажется, Эркена не унаследовал от него ничего…

– Ой, господин Алварес, пора! – подпрыгнул Луис, – полчаса…

Никакого багажа у парней с собой, разумеется, не было. Только дойти до посадочной полосы.

– Давайте, ребята, берегите себя. Насколько возможно – не ходите больше никуда за непроверенными незнакомцами, не оставайтесь с подозрительными людьми наедине… В незнакомых местах старайтесь быть как можно более на людях – как я понимаю, их вряд ли слишком много, и большой отряд организовать они не могут.

– Да вряд ли мы их дальше интересуем, – Луис пожал руку Вадиму, – разве что с целью устранения свидетелей, но тут-то они опоздали… Хотя много ли чем мы вам помогли.

– Ошибаетесь, очень даже помогли.

– Ну тогда, парни, желаем вам поскорее поймать этих гадов…

Дождавшись сообщения об отправке корабля, Вадим направился в каюту Гидеона и Эркены – час назад Эркена звонил с просьбой зайти, как только освободится, появилась какая-то важная информация.

– Чудо, можно сказать… Закономерное такое, своевременное и правильное чудо…

В сборе были уже все, кроме собственно Гидеона и Дайенн. Краем уха Вадим слышал, что они, вроде бы, отправлялись в лабораторию. В маленькой каюте сразу стало ощутимо тесно, хорошо хоть, с посадочными местами всё было сравнительно неплохо – кроме двух диванчиков возле журнального столика, имелись два высоких стула в кухонной зоне и низкий пуфик, выбивающийся по стилистике из остальной обстановки, так что Арвини некоторое время вслух гадал, какими судьбами он мог сюда попасть.

– Сегодня ночью, точнее, уже наутро мы с Софьей стали свидетелями незаурядного явления…

– Вы с Софьей, ага, – улыбнулась Ли’Нор, – так вот почему Гидеон не ночевал у себя в номере?

– Мы засиделись допоздна за беседой, – несмотря на то, что говорил правду, Эркена покраснел.

– А вы откуда знаете, что не ночевал? – моментально отозвался Арвини.

– Ну, не потому, чтоб он меня интересовал даже для продолжительной светской беседы, – хмыкнула нарнка, – встретила его в коридоре часу так в пятом утра… Видимо, остальное время отсыпался у Дрима и Игласа. То есть, я его уговорила не блуждать по коридорам как вавилонский призрак, а напроситься к кому-нибудь из коллег… Наверное, будет расстроен, узнав, что проявлять такую деликатность было и не обязательно.

– Нехорошо получилось, – покачал головой Эркена, – мы вовсе не хотели, чтоб он считал, что мы его… оставляем за дверью… Правильно бы было, если бы ушли мы, но мы его остановить не успели.

По лицу здесь же присутствующей Софьи можно было предположить, что она сожалеет об этом гораздо меньше.

– Так вот, в предутренний час нам с Софьей явился Драал…

– Драал? Тот самый?

– Да. Сказал, что, узнав, над каким делом мы работаем, не мог, конечно, остаться в стороне…

Все присутствующие резко подобрались поближе.

– Интересно, а почему именно вам?

– Ну, может быть, потому, что только мы из всей команды на тот момент не спали? В общем, он сказал, что, хотя лично он, конечно, не тилон и не занеф, но как Хранитель Машины в курсе её происхождения и непростой истории. За Машину он не боится, до неё тилонам не добраться, защита Эпсилона3 была не по зубам даже Изначальным. Но по разным уголкам вселенной в занефских тайниках осталось немало того, что попадать в руки тилонам не должно. Он составил для нас небольшую карту этих мест… Насколько знает. Великая Машина – это глаз, взор которого простирается до дальних уголков дальних галактик, она, в принципе, знает всё, что происходит в тысячах миров на огромном радиусе отсюда… Но это огромный объём информации, в котором мозгу обычного живого существа не так просто и быстро разобраться. Поэтому возможно, он собрал не всё… Он будет следить за ходом нашего расследования и по мере возможности давать нам полезную информацию – если сможет установить контакт с компьютером нашего корабля. Но с чего начинать, у нас уже есть. И это немало.

– Марс там есть? – поднял голову Вадим.

– Есть, – кивнул Эркена, – Драал пояснил, что артефакты, один из которых похитили из лорканского хранилища, а второй считают на Марсе обычным метеоритом – они не занефские и не тилонские, как и не лорканские, но заинтересовать тилонов могут. Они слышали кое-что об их необычных свойствах.

Иглас оторвался от потягивания из трубочки коктейля – надо думать, какого-то специального врийского.

– Каких свойствах?

– Вы помните рассказ о жреце, который начал видеть пророческие сны? Камень может исполнять желания. Или пробуждать скрытые способности, как посмотреть. Правда, делает это очень избирательно. Как говорят – только для того, кто верит и у кого чистое сердце. Я не знаю, способен ли камень мыслить и читать мысли, Драал этого тоже не знает, информации о расе, создавшей эти штуки, он не нашёл… Нашёл только намёк на то, что эти камни – есть и ещё несколько в разных мирах – являются фрагментами некогда цельной конструкции… Это всё.

– Да, занятно… Получили квест – пособирать по вселенной всякие загадочные вещи, пока их не собрал противник. Ну, хорошо, что хотя бы подсказки работают.

Миндалевидные глаза врия мигнули – можно предположить, что удивлённо.

– Вы играли в компьютерные игры, Ли’Нор?

– Да, а что вас удивляет? Стратегии и симуляторы у нас – часть подготовки.

Арвини вытянул шею, вглядываясь в карту, украшенную, надо понимать, пометками Драала.

– Значит, ближайшим будет Марс? Ну, из всего? А наиболее вероятной целью тилонов?

– А вот кто бы их знал. Зависит от многих вещей. От того, где они сами сейчас. От того, получили ли они уже что-то от тех технологий, которые захватили, например, не пришли ли к выводу, что маломощные временные аномалии не стоят того, чтоб на них охотиться или же напротив, надеются понять принципы их работы, если будет больше образцов…

Молчавший до сей поры Схевени обернулся.

– Драал ничего не сказал о том, какие примерно силы нам противостоят?

– Он сказал, что насчитал три корабля. Но это именно корабли тилонов, насколько он смог идентифицировать, соотнеся с записями о появлении Такарна. Возможно, они используют и захваченные корабли иных рас. Но их действительно вряд ли много. Хотя, как посмотреть… С гибнущей планеты спаслось что-то около пяти тысяч тилонов. Достоверно более половины погибли в результате стычек с занефами и другими расами – характер тилонов таков, что войну они находят, где бы ни появлялись, легче, чем сотрудничество, затерялись во времени в результате всплесков временных аномалий, два или три корабля просто потерялись в гиперпространстве… Два корабля потерпели крушение на чужих планетах – одна была обитаемой, другая нет, на одной экипаж ассимилировался с местными жителями, на другой образовал собственную, какую-никакую, цивилизацию, факт в том, что ни те, ни другие к нашей истории больше отношения не имеют. По приблизительным оценкам Драала, воинственных тилонов, участвующих сейчас в охоте за артефактами, что-то около сотни, но он может ошибаться в ту или другую сторону.

– Ну, это уже кое-что. Если принять во внимание слова Эдварда и Луиса, о том, что они видели только четверых тилонов, если у них это нормальная комплектация корабля… То кораблей получается больше, это нехорошо.

– Они могли просто не видеть остальных, – пожал плечами Арвини, – к тому же, у разных кораблей может и состав команды отличаться. А ещё вполне возможно, что они обходятся тремя-четырьмя кораблями, а остальной народ при этом отсиживается где-то на базе… На их месте, я лично не шастал бы по галактике большим косяком кораблей неизвестной модификации, которые неизбежно привлекут внимание.

Нефилим кивнула.

– Дело говоришь. Какие бы они ни были безбашенные, они ж должны понимать, что численный перевес на нашей стороне.

– Ну, в то же время они, кажется, не на высший балл ориентируются в чужих мирах… Вон, к корлианам додумались заявиться «белым корлианом»… Может быть, и ещё где-то допустят прокол, который будет нам на руку.

Иглас вытянул шею.

– Хриташ? Это же в нашем секторе. Точнее, на спорной территории между нами и торта. Странно, ничего необычного в этой планете мы не замечали никогда, обычный мёртвый камень на орбите двойной звезды… Хотя, конечно, сканирование не было полноценным – мешало сильное излучение, этих солнц и радиоактивных включений в недрах…

– А что там написано в пометках?

– Занефские «антиионы».

– Что?

– Я не совсем понял, – признался Эркена, – Драал пытался объяснить, но я всё-таки не понял. Немного не в этой сфере у меня образование. Ну, одним из логичных путей борьбы с преждевременным старением у занефов была борьба со свободными радикалами. Эти устройства помогают связывать свободные радикалы. Спросите потом у Дайенн, думаю, она объяснит лучше. Что понял я – это что эти устройства способствуют борьбе с окислительными процессами в клетках, и что, по-видимому, именно вследствие сильного радиоактивного фона их и не обнаружили. Вероятно, они зарыты где-то в недрах… в каком-то специальном хранилище, защищающем и от вредного воздействия, и от обнаружения…

– Насколько вероятно, чтобы тилонов заинтересовало это место?

– Учитывая, что они могут о нём и не знать, и учитывая, что это всё-таки не то, что им нужно… Хотя, источник на Сорифе они ж развандалили…

– Думаю, не будет лишним, если я сейчас поговорю с нашими представителями, – Иглас поднялся, – если в первую очередь мы летим на Марс, то всё равно, этого времени им хватит, чтобы выставить там охрану и решить возможные вопросы с торта.

– Разумно, – кивнул Вадим.

– Думаю, что и мне стоит сделать то же самое, – поднялся и Аличе, – здесь на границе нашего сектора стоит большой знак вопроса. По правде, я тоже не помню, чтобы здесь хоть что-то заслуживающее внимания было… Но будет правильным обеспечить, чтобы нам, в случае чего, не чинили препятствий.

– Да, сотрудничество со стороны миров, куда нам предположительно придётся наведаться – это вопрос важный. Здесь несколько пометок в секторе гроумов… Заранее предвкушаю…

– Что ж, пойду, тоже проясню кое-какие оставшиеся моменты, – Софья замерла на полдороге, – собственно, как-то не догадалась до сих пор спросить… Кто у вас является официально главным?

Вадим, признаться, сперва не понял, о чём речь.

– Кто руководит операцией? Ну… мы с Дайенн. По крайней мере, первыми Альтака назначил на это дело нас. Нас и Эркену.

– Точнее – руководит Дайенн, – рассмеялась Ли’Нор, – потому что Вадим, в силу специфического воспитания, кажется, не очень привык кем-то руководить.

– Значит, вопрос моего включения в команду мне решать с ней?

– София, всё же…

Женщина упрямо тряхнула каштановыми кудрями.

– Да, уверена. Но, конечно, если большинством голосов, или решением Дайенн или господина Альтаки будет решено, что моё присутствие нежелательно…

– За себя уже говорю, что только за, – хмыкнула Ли’Нор, – и в решении Дайенн почти уверена, как ни странно. Включение ещё одной женщины в команду только оздоровит атмосферу.

– Включение ещё одного телепата – тем более, – проворчал Схевени.

Неожиданно ожил экран связи.

– Соединить, – автоматически скомандовал Эркена. На экране возникла седая землянка, возрастом, по ощущениям Вадима, сопоставимая с миссис Бегланд. И явно растерялась при виде незнакомых людей и инопланетян.

– А… Джим где?

– Джим? А… Лейтенант Гидеон? К сожалению, временно отсутствует, но скоро уже должен подойти, мы начали совещание без него… Похоже, правда, без него и закончили… Подождите, мы его найдём.

Старуха улыбнулась и покачала головой.

– Ничего страшного, просто скажите, чтоб перезвонил матери. Он обещал рассказать, как дела у Мэрси.

– Вы имеете в виду, должно быть, Мэрси Девентри? – улыбнулся Дрим. Ну, то есть, сделал всё возможное, чтобы улыбнуться, токати это не слишком-то удаётся физиологически, – которая работает в экономическом отделе? У неё всё хорошо, мы видели её перед отлётом.

На то, чтоб выговорить эту фразу, у Дрима ушло вдвое больше времени, чем потребовалось бы человеку – слова приходилось выговаривать по слогам, и то смысл некоторых угадывался интуитивно, из контекста. Женщина, кажется, его старания оценила.

– Счастлива это слышать. Вижу, ей очень повезло с коллегами.

Схевени отвернулся от экрана, опасаясь, что по его лицу можно прочесть что-то на тему, насколько всё хорошо у Мэрси и с кем и чем именно ей повезло. Наверное, это не совсем то, о чём миссис Гидеон хотелось бы сейчас думать.

– А вы… – старая землянка какое-то время смотрела на Эркену странным, как показалось присутствующим, взглядом, потом перевела взгляд на Вадима, – ваше лицо мне знакомо. Я определённо его где-то видела.

– Не сомневаюсь, – Вадим сделал шаг к экрану, – в кошмарах. Лицо человека, который доверился вам, а вы его предали. У моего отца было такое же, мисс Локли.

– Псих, – пробормотал Гидеон, которого он чуть не сшиб, выходя.

– Я думаю всё же, госпожа Гидеон, – Эркена произошедшего не понял, но стремился хоть как-то сгладить неловкость, – вы видели его в связи с делом Элайи Александера, его брата… точнее, племянника…

Вадим сбавил шаг только, по приблизительным ощущениям, коридоров через пять. Злость, впрочем, пока не спешила утихать, потому что наполовину была на себя. Вот и какой глубокий смысл был в том, чтобы наорать на старуху, которая, будем честны, одной ногой в могиле? Почему прошлому не стать наконец прошлым? Просто потому, что несправедливо, как ни крути, несправедливо, что вот она – дожила до своих весьма преклонных лет, имела возможность сама вырастить своих детей?..

– Эй, посторонись-посторонись! Не хотим, а затопчем! – он отпрыгнул в сторону, уступая дорогу техникам, волокущим какой-то здоровенный агрегат, – дед, поберегись! Ну ай же!..

Один из техников нечаянно толкнул плечом медленно бредущего вдоль стены старика в длинном тёмном плаще, тот не удержал равновесия и едва не упал, вовремя подхваченный под руки Вадимом и дородной торговкой-шлассенкой.

– Дед, ты б перебирал ластами в какую-то другую сторону, – грубовато-добродушно усмехнулись сзади, – они тут, вишь, монтируют чего-то, не лучшее место для прогулок.

– Нет-нет, мне нужно туда… – дрожащая рука старика махнула вслед удаляющимся техникам с агрегатами.

– Куда вам надо? – Вадим поудобнее взял его под руку, – давайте, я провожу вас.

Возвращение к чему-то привычному и доброму – самое полезное в таких случаях. Сопровождение пожилых людей было почётной, хотя порой и трудной обязанностью корианских школьников.

– В Коричневый сектор. Здесь, совсем недалеко…

– Вы там собираетесь с кем-то встретиться? – насколько Вадим слышал, Коричневый сектор был… ну, не самым приятным и вообще жилым местом, а на бродягу старик не походил.

– С собой. Видимо, с собой, – они снова посторонились, пропуская тележку, которую, с весёлым гиканьем, катили два молодых парня – катили, пожалуй, слишком быстро, из озорства время от времени повисая на её массивной ручке, – один мой хороший друг… говорил про своего хорошего друга… Вот он, в минуту личностного кризиса, как это называют, отправился в трущобы искать себя. Нашёл… Наговорил себе чего-то и вернулся к нормальной жизни… Мы, конечно, тогда посмеялись промеж собой – чего только чудаки со своими странными верованиями не удумают. Но помогло ведь…

– А почему вы решили, что вы… именно здесь? – Вадим решил, что пока рано считать, что старик не в своём уме, но кто знает.

– А где ж мне ещё быть?

Перебраться через нагромождение металлических и металлопластиковых труб, сваленных прямо поперёк коридора, стоило некоторых трудов даже Вадиму, но старика, похоже, преграды ничуть не беспокоили.

– Он умер уже, этот мой хороший друг… Ох, как и трудно, бывает, идёшь к тому, чтоб назвать просто друга другом. Всегда есть какие-то другие слова – шеф, командир, сослуживец… Ну, оно и правильно, пока мы думаем, что наши должности – это мы…

Вадим чертыхнулся, запнувшись обо что-то в полумраке.

– Да, темно-то тут по-прежнему. Вот, идут годы, а что-то остаётся константой, чини – не чини, перестраивай – не перестраивай… Бродяги ли кабель где попортят, или крысы – говорят, так и не могут их извести… Ну и правильно – как же без крыс? Крысы вечны… Разве только высокая материя должна быть вечной?

Из угла подтверждающе пискнули.

– Ты за меня не беспокойся, с годами, бывает, в темноте начинаешь даже лучше видеть. Опять же, раз уж я сюда пришёл, значит, коридоры меня проведут, как надо… Вон туда теперь сворачиваем.

С кучи хлама порскнули бродяги, усмотрев, видимо, в Вадимовом мундире для себя потенциальную угрозу.

– Говорят, человек, когда умирает, уходит по коридору… У каждого, наверное, он свой, коридор… У меня вот будет такой. Здесь сходятся мои дороги. Когда приходит пора уходить… Это большое счастье – понимать, что пришла эта пора, видеть эту дорогу, видеть свой коридор. Это большое счастье – когда ты уходишь, видеть, что остаётся… Я люблю эту станцию так, как ничего на свете не любил, да и вообще не знаю, любил ли кто-нибудь когда-нибудь так. Никогда не позволяй кому-то думать, что несчастен и обречён на несчастья – ещё неизвестно, знают ли они что-то о счастье! Так вот, любовь… Как-то одному хорошему молодому человеку я говорил про любовь… Про то, что видел в жизни два вида любви. Их, может, и больше, но я видел два, потому что два их меня коснулись. Вот, например, был у меня сослуживец один, Боб… Хороший парень. У него на свадьбе я был свидетелем. Он мне рассказывал, и как с женой своей познакомился. Ухаживал он тогда за певичкой одной – ну, певичка, понятное дело, на него и не смотрела, как он, бедный, ни распинался, цветы ей покупал постоянно, конфеты дарил, даже, кажется, стихи писал… Вот он в очередной раз пришёл розы ей покупать, в лавку этой Бетти… Смотрел-смотрел и говорит: «Девушка, не надо никаких цветов, а вот как смотрите, чтоб после работы кофейку выпить?». Вот так и познакомились. Она на ту певичку, конечно, ни в одном месте не была похожа. Зато Бобу подходила ну прямо… Ну прямо как вот и правда господь друг для друга сделал. Оба такие кругленькие, толстенькие, весёлые, постоянно подкалывали друг друга… Она ему бутерброды на работу приносила, а как-то носки принесла – он утром впопыхах забыл надеть. Том, другой наш общий друг, как-то сказал: «Да они скорее друзья друг другу». Ну, это и правда было так… Боб через два года погиб. Дело такое, с нашей службой… Бетти, конечно, плакала очень… Потом, лет через десять, я видел её. Замуж снова она не вышла, но встречалась с одним докером, может, оно потом к чему и пришло… Про Боба она так тепло, нежно вспоминала: «Боб, царствие ему небесное, то-то и то-то говорил…». И вот был ещё у меня друг не друг, мало мы знакомы были… Любовь у него была – не баба, конечно, дьявол… Вышибалой в одном баре работала, а это о чём-то говорит. Не шкаф из себя при том, просто карате владела каким-то, что ли. И вроде ж она его тоже любила, а всё характерами не сходились. Поживут чуть – и начинается, то тарелки летят, то он или она кувырком через всю комнату. Приятель этот мой больше травм от своей бабы получал, чем от работы… Сколько мы говорили: «Ну брось ты это, остепенись, мало ли девчонок хороших, смирных, ты из себя не урод, чего тебе всё покою нет?» А он – «люблю, не могу»… Потом несчастье случилось, зарезал её обдолбок какой-то. Он, как узнал, сразу застрелился, из табельного… Вот, и думал я всегда об этих случаях – ну, и не только об этих, конечно, много их вообще-то – вот так, как у Боба с Бетти было – оно правильно… А вот как второе – начерта? Любовь – она созидательная должна быть. Говорят, любовь – огонь… Так должна она быть как свечка, или как огонь в камине, а не как взрыв в реакторе, который полгорода сносит. Можно говорить, конечно – разве любовь это? Без страсти-то, без потемнения в глазах? Как это Боб Бетти полюбил-то, после Анжелы этой своей? Такую-то, толстую да лопоухую?

– Ну, красота – понятие у каждого своё, – улыбнулся Вадим.

Зашли они, вероятно, уже очень глубоко в не то что нежилые, а даже не особо хожие места – ну разве только те, кто здесь обитают, выработали в себе свойства летучих мышей, настолько встречались работающие лампы, настолько тусклым, скудным был их свет. Как предположил Вадим, несколько коридоров просто обесточено для ремонта – судя по снятым там и сям стеновым панелям, свисающим с потолка космам кабелей, валяющемуся под ногами хламу, а это – аварийное освещение, работающее от отдельной линии.

– И то верно, да не в одном этом дело. Я-то всё думал, всё от того, что одни люди умные, другие глупые. Глупый человек ждёт любви как потрясения, чтобы вот так, увидеть и остолбенеть, чтоб молния от макушки до пят прошибла, и ни спать, ни есть с тех пор спокойно… а иначе, мол, это не любовь. А умный понимает, что обычно оно так, сперва скользнёшь взглядом – да ничего такого, а потом приглядишься, оценишь за характер, за свет в глазах… Любовь от разума, потом от тела, когда оно к комфорту привязывается, к бутербродам и носкам. А сердце – не, у сердца не любовь, оно никогда не знает, чего оно хочет…

Они вошли в помещение, разграниченное решетчатыми перегородками, заваленное строительным хламом.

– Ещё есть такая поговорка… Ну, присказка, в которой ничего жизненного нет… «Жили долго и счастливо и умерли в один день». Так, конечно, не бывает, на моей памяти ни у кого не было… Была среди моих воинов одна девушка… Табер, бракири. В ту кампанию, при взрыве корабля, она потеряла возлюбленного. Дэвид сказал тогда: «В этом месте смерть нанесла миру огромную рану, которая никогда не заживёт». Я тогда не знал, на кого злюсь – на Табер или на саму судьбу… Когда такой человек, который так любит, не уходит вслед за любимым сразу же – он как бы делает жизни одолжение, он даёт ей взаймы, да… И жизнь едва ли когда-то выплатит все проценты, только смерть когда-нибудь этот долг обнулит. А ещё я злился, наверное, потому, что сам я так бы не мог. Моя рана затянулась сверху, поэтому я считал, что я вовсе не ранен, но рана была внутри… Я считал, что на любовь эту не имею права, не то что на эту, семнадцать лет потом, любовную тоску. Разве я знал её? Разве я знал её так, чтоб любить? Не было ни кофе, ни бутербродов, ни носков. Не было и не могло быть. А те, кто говорят, что для любви достаточно взгляда… да о чём они вообще говорят, что они выдумывают? Потом я говорил как-то своей жене, что она меня спасла. А она сказала: «Вовсе нет, я просто пришла сказать тебе, что дважды два равно четырём». Когда она умерла, моя дорогая жена… Я не был, конечно, к этому готов. Но я сумел это принять, к тому времени она многому меня научила. Кто-то сказал бы, может быть – что не такая и любовь была, потому не было тоски, не было мысли уйти немедленно вслед, не было и не могло быть. А светлая грусть о покойных супругах – бледная тень того, что между двумя людьми должно быть… Всё дело в том, мне подумалось, что человек, умирая, не уходит от тебя, не покидает, прорастая в мыслях, в памяти… Что и после смерти продолжает давать силы жить, продолжает учить и вести. Мы были счастливы не потому, что друг в друге искали утешения, покоя своим внутренним ранам, которые затянулись только сверху, а потому, что учили и учились… Я как-то спросил её: «За что ты меня любишь, как ты можешь меня любить?» Она ответила: «Потому что ты истинный служитель. Ты всегда искал служения, верно нёс свою службу, с полной отдачей, отречением от себя». Меня удивило, конечно, услышать такое о себе… Она открыла мне одно странное верование – когда человек очень сильно, всепоглощающе любит (имеется в виду, конечно, по умолчанию – бога), когда эта любовь, этот огонь переполняет его… Эта любовь становится и даром, благословением, и побуждением к действию. И чувствуя себя отмеченным ею, человек становится «слугой слуги». «Когда я делаю что-то для тебя, истинного служителя, – говорила она, – я наилучшим образом отдаю долг». Она всегда, сколько я её знал, служила – своим собратьям, больным и нуждающимся, или вот мне… Только спустя много времени я понял, кому же служил я…

Перебравшись через очередной строительный завал, они оказались на относительно свободном участке.

– Были у меня друзья разные, и деликатные, и не очень… Один мой друг как-то сказал мне: «Зак, ты то ли проклятый какой-то? Если хотел наконец успокоиться насчёт неё и насчёт его, то, конечно, это ты удачно себе бабу нашёл…». Он был не прав, конечно…

– Зак? Дядя Зак? Это вы? – Вадим чувствовал, что лишается дара речи. Да, конечно, он слышал, что Вавилон-5 – это нормальное место для самых неожиданных встреч, но… Зака Аллана он видел два раза в жизни, и конечно, не странно, что не узнал за весь этот пройденный путь боевого товарища своих родителей в этом старике в рейнджерской мантии. Да и он его, тем более, едва ли мог бы узнать…

Старик поднял на него взгляд – Вадим заметил, что искра узнавания в глазах всё же мелькнула, потом сухая, морщинистая ладонь – снова пришло сравнение с последней листвой, шелестящей на одиноком зимнем дереве – коснулась его щеки.

– Ты… Другого проводника у меня и быть не могло…

Станция Велья – самая молодая станция в этом секторе космоса, полностью сдана в эксплуатацию 11 месяцев назад. Спонсоры до сих пор, разумеется, не уверены, что потраченное на её строительство отработается – понятно, что ближайшая заправка на Тенотке это как-то ну совершенно, в условиях дальнейшего раздвигания границ изученного пространства, неприемлемо, но в ближайшие годы, вот именно здесь – сколько их будет ходить, этих кораблей? Кому сюда – то есть, на Атлу – летать массово, не с этнографическо-антропологическими целями? А, страшно сказать, с туристическими? Готам?

Однако станция работала, доход исправно приносила, одних рейнджеров, патрулирующих границы, для этого, как оказалось, хватало. Сейчас в доках стояло три корабля, из которых два были «Белыми звёздами», «Белая звезда» Диего Колменареса заняла место по соседству с сёстрами.

– Надеюсь, у них на сей раз окажутся не те паршивые макароны, что в прошлый… Я сам эту гадость не ем, но про такое правильно говорят – даже рейнджер не съест. Их, по-моему, вместо клея только использовать можно, ну или как массу для детского моделирования…

– Кому как, лично я больше заинтересован в сигаретах. Кончатся, того гляди.

– Майк говорил, видел возле Арсефских гор что-то очень похожее на табак.

– И ты как, решишься экспериментировать? Я, извини, нет. Сделай химический анализ, тогда и предлагай, а то мало ли, чего я насмотрюсь, этого табачку покуримши…

Поскольку всё-таки часто посещаемым местом станция не была, и туристически-развлекательной функции не несла и с натяжкой, оформление посадочной полосы и таможенной зоны было соответствующим. Мрачновато. Пустынно. Три одиноких фигуры встречающих, Эдварда Геллерта Дэвид узнал издали. Тот, видимо, тоже – хотя бы по светлой одежде на фоне тёмных рейнджерских – потому что поспешил навстречу, два его спутника, немного отставая – за ним.

– Дэвид Шеридан. Рад, что вы прибыли благополучно. Мы можем поговорить наедине? Не беспокойтесь, я нашёл здесь комнату.

Дэвид протянул было руку для рукопожатия, но подоспевший Диус вдруг резко потянул его назад.

– Это не он! Назад!

– Что?

– Чёртова Скрадывающая Сеть! Кто ты такой?

На крики к ним уже бежали рейнджеры. Один из спутников лже-Эдварда выхватил что-то, похожее на бластер, но по руке его ударил раскрытый денн-бок Диего, Диус швырнул Дэвида на пол, и выстрел прошёл у них над головами.

– За ними!

– Так, а мы, видимо, на этот гостеприимный берег всё же не сходим… Давай назад на корабль!

Диего с ребятами вернулись через полчаса, разумеется, с пустыми руками – в торговых рядах злоумышленники разделились и затерялись в окрестных коридорах. Поскольку одеты они были неброско, внешность имели непримечательную (а о внешности одного из троих вовсе сложно было что-то сказать, он мог сменить личину на Сети или вовсе скинуть её), найти их не удалось. Начальник станции заверил, что сделает всё возможное для поимки, уж во всяком случае, для установления личности, но при таких расплывчатых данных было всё зыбко.

– Так, что-то мне подсказывает, это не мелкое хулиганство… Какое отделение у нас тут ближайшее? Кандарское, кажется?

Престарелый рейнджер попросил помочь ему прилечь на большой лист звукоизоляции, лежащий здесь же на относительно чистом и освещённом месте. Вадим находил несколько сомнительной идею подобного отдыха, но помог. Старик не выпускал его руку, впрочем, он и сам опасался бы оставить его здесь одного.

– Кажется, с ремонтом у них тут давняя пробуксовка. Судя по слою пыли и уже разведшемуся мусору…

Старик кивнул.

– Где-то, кажется, в Древней Греции существовала одна легенда. Ну, или не легенда… Был один корабль… Он совершил долгое путешествие, в ходе которого он получал, конечно, разные повреждения, на нём меняли доски палубы, полотна парусов, столбы мачт… Пока в конце концов не сменилось всё. И тогда у греков разгорелся нешуточный спор – считать этот корабль тем же самым, что отплыл когда-то, или он уже другой? Вот так, наверное, и с этим местом. Строили, перестраивали много… Для кого-то это место – уже не то, что было сорок лет назад. А кто-то говорит про голоса и тени прошлого…

– Знаете, я не самый большой специалист по теням и голосам, – улыбнулся Вадим, – хотя допускаю, что в рассказах о явлениях призраков и чувствовании ауры места повинны не только чья-то впечатлительность и мистицизм. Тут мне один человек сказал: камень способен записывать информацию… Разве мы всё знаем о свойстве материи записывать информацию? Возможно, старые доски, которые ещё оставались на корабле, передавали свою историю доскам новым, а потом в свою очередь они… Возможно, и здесь каждая новая пластина и переборка пропитывалась этой самой аурой от соседних старых… Слово «аура», конечно, не очень-то научно, ну, наверное, со временем появятся другие слова.

– Можно, наверное, вынести все материалы конструкций и заменить весь воздух до молекул… Но невозможно отменить историю. Здесь я это очень ясно понимаю. Можно смеяться, но мне кажется, я очень хорошо чувствую, где были отсутствующие сейчас перегородки, и где были проходы вместо перегородок сейчас. Всё то, что она мне рассказала, что она мне показала, понимая, что я это должен узнать… Здесь начался её путь ко мне, здесь заканчивается мой путь к ней. Если когда-нибудь ты услышишь, как кто-то жалеет её или меня – скажи им, что такого откровения, такого цельного, прекрасного смысла в жизни, в отношениях удостаивается не каждый… Мне повезло с нею. Мне действительно очень повезло.

Жену Зака Аллана, фриди Мелиссу, Вадим помнил смутно, но помнил. Когда они ещё жили на Минбаре, она часто заглядывала к ним в гости, играла с ним и Уильямом – Уильяму особенно нравилась незатейливая игра, в которой он прятал какой-нибудь предмет, а тётя Мисси его находила. При том невозможность спрятать так, чтобы тётя не нашла, его не огорчала ничуть, его именно это забавляло и радовало, зато удивляла такая способность у Вадима…

– Она мне действительно многое рассказала… И потому, что это важно было, чтобы я понял её, и потому, что это важно было, чтобы я понял кое-что нужное мне самому. О любви, которая была и которая остаётся, о любви, которая всегда права и всегда свята, о любви, которая становится верой… Когда с поцелуем чувствуешь вкус пепла на губах…

Альтака, несколько раздосадованный тем, что неожиданный звонок сдёрнул его, практически, с Мэрси, очень быстро сменил выражение лица на странно довольное.

– Шустро дела разворачиваются… В общем, так, ребята – они сейчас на Вавилоне, но вам туда лететь смысла нет, такой крюк вам совершенно ни к чему. Следующим этапом они отправляются на Марс, вот там с ними и встретитесь. Двигайте туда, подозрительных попутчиков по дороге не берите… Лучше никаких не берите… Будут какие-то изменения – сообщу дополнительно.

– А… – Диего даже растерялся от такого оборота, – но наши дела…

– Не пригодятся вам в могиле, мой мальчик. Прямо сейчас возвращаться на Атлу вам не следует. Я очень удивлюсь, если они вам на дороге не организуют никакую подлянку, в вашем астероидном поясе это не трудно… Вот как передадите Дэвида Шеридана с рук на руки моим ребятам – тогда пожалуйста.

– Но…

Старый бракири нетерпеливо махнул рукой.

– Возникнут какие-то трения с начальством – посылай всех ко мне, от меня ещё ни один не уговоренным не уходил.

– Но если они… Ну, если мы прилетим туда раньше их?

– Тогда выписывать им взыскания – в любом случае не ваша работа.

Тихие шорохи по углам – видимо, всё те же неизбывные крысы… Зака Аллана они, похоже, не беспокоили ничуть, перестали беспокоить и Вадима. Странное, дикое, нерациональное очарование этого места, кажется, коснулось и его.

– …Она всего этого, конечно, не видела сама, но видела их глазами, в их памяти. История их странствий до Вавилона-5, история скитаний, борьбы, взаимовыручки, такой подготовки ни один рейнджер не получал… Сколько раз они ускользали из-под самого носа ищеек, сколько находили выход в самый последний момент, это, наверное, просто невозможно без веры… Один раз… Им надо было срочно уезжать, даже был корабль, готовый увезти их всех, но один парень умудрился, из-за некстати случившегося приступа, попасть в больницу. И они остались, пока не вызволят его, из-за одного только человека остались, хотя по любой логике надо было валить, ищейки уже дышали им в спину… Он никогда никого не бросал. Я помню, как эта фраза врезалась мне в память, на горячем окровавленном песке Центавра – «Он никого не бросал»… Если им приходилось разделяться, лететь на разных кораблях – они обязательно договаривались о месте встречи, и не улетали, пока не дожидались всех… Я говорил, что с такой блаженностью нельзя быть лидером, а она говорила, что только с такой и можно. Один раз им крупно не повезло, пришлось прилететь не в то место, куда первоначально надеялись… Там некому было их встретить и приютить, к подозрительной компании уже начали проявлять интерес полицейские, какой-то хмырь на вокзале начал цепляться на тему очень, по его мнению, гомосексуального вида, спрашивал, сколько за ночь… Они там знали ровно одну гостиницу, где не задают лишних вопросов, но там с них запросили столько, что не хватило бы, даже если друг на друга укладываться… Он ушёл, вернулся часа через три шатающийся, с ободранными запястьями и с деньгами… В другой раз – они только прилетели, небольшой группой, и к ним на улице подошла девочка, начала жаловаться, что потеряла котёнка… И они как были, с вещами, полумёртвые с дороги, пошли вместе с нею искать этого котёнка. И нашли… Было время, когда-то – я знать всего этого не хотел… Но она зашивала мои раны… Ещё там, после старта «Асторини» – и много лет после… Она нашла меня, как он того потерявшегося котёнка, чтобы больше не отпускать из заботливых рук… Чтобы зависть к тем, кто смеет называть себя братьями и сёстрами, больше не мешала заживать моей ране. Джирайя Арвини – уже не помню, о чём мы говорили тогда – сказал: «Смысл, как цветок тлол, раскрывается не сразу». Главное – что он раскрылся, и, как полагается вере, сделал меня свободным. Не через забвение, через понимание… Через признание… Я любил её, Мисси любила его, и соединив наши руки, соединив наши жизни, служа вместе, служа друг другу, мы служили им, мы сумели воздать…

– Кого на сей раз, получается, ждём? Алвареса? Где его, интересно, умудряются до сих пор черти носить?

– Большой мальчик, надеюсь, не заблудился, – проворчала Дайенн, которой это было интересно не меньше.

– Кто как, мы свой номер уже сдали, – хмыкнул Гидеон, – не отправимся сегодня – ночевать будем у него. Я одну ночь уже провёл в увлекательной прогулке по станции, больше не хочу.

– Нам с «Белой звездой» примерно одно время хода до Марса, лучше не задерживаться.

Рауле вдруг обратил внимание на орнамент ворота Софьиного платья.

– Это же… Пси, или мне кажется?

– Да, – улыбнулась телепатка, проведя рукой по золотистой вышивке, – тот же символ, только с другой стилизацией… Больше похоже на тюльпан. То есть, более живой… В таком виде он стал символом Парадиза, хотя это тот же знак, который когда-то внушал не лучшие эмоции очень большому количеству людей, со способностями или без них… Но символ-то ни в чём не виноват, и вообще, он принят для обозначения пси-способностей ещё до образования Пси-Корпуса. Символ наполняем значением мы, и иногда символ заслуживает, чтобы ему дали второе рождение.

– Так, всё, я звоню… Надеюсь, у него есть серьёзное объяснение…

Вадим тронул за плечо задремавшего старика.

– К сожалению, нам пора. Ну, то есть… мне пора. Я помогу вам выйти обратно к цивилизации… Эй! Мистер Аллан! Ми… Да чёрт возьми! Да, Дайенн!

– Алварес! Чем бы ты ни был занят, Вален свидетель, я тебя отрываю не из вредности. У нас тут новости. Такие новости, что надо срочно… Что у тебя там такое?

Вадим, отчаявшись прощупать пульс на запястье, теперь искал его на шее.

– Подожди, Дайенн… Да, я скоро буду…

Он нашёл их уже на подходе к посадочной полосе.

– Где ты был, чёрт возьми?

– Провожал одного очень хорошего человека.

Софья тронула за плечо Эркену.

– Постойте. Один миг постоим здесь.

– Почему здесь?

Тёплая, лёгкая ладонь телепатки обхватила его руку.

– Кажется, именно здесь ведь… она бросила последний взгляд на него? Последний раз, когда видела его вживую… Кажется, у бракири не принято сравнивать любимого с солнцем? По крайней мере, я лично не слышала…

– Бракири не ненавистно солнце, – кивнул Эркена, – они просто предпочитают жить под луной. Но она называла его солнцем. Как что-то, что ей не дано, что существует в другом мире, чем определённый ей, как свет, который ослепил, пленил её навсегда, навсегда остался в её сердце…

Софья улыбнулась, снова касаясь медальона под его рубашкой.

– А когда мы взлетим… Я брошу прощальный взгляд так, как моя мать… Когда улетала, оставляя здесь тело моего отца. В капсуле, как спящую царевну… Улетала, чтобы однажды вступить в эту битву за жизнь – и вернуться. Мы тоже выиграем нашу битву, Джани.

«Серое крыло» и «Белая звезда» приземлились на космодроме Нью-Вегаса с разницей в сорок минут, этого времени расторопному Арвини хватило, чтобы сбегать оформить номера и для коллег и, на всякий случай, для рейнджеров, хоть Диего по связи и грозился, что они только «выполнят директиву Альтаки, раз уж так».

Стоял марсианский полдень, солнце, несколько размазанное гранями купола, продолжало дробиться во множестве отражающих поверхностей. Невдалеке бирюзовым кружевом сиял вокзальный комплекс, прозванный в народе «спасибо Кларку» – прежнее здание вокзала, говорят, было на редкость уродливо, прямо-таки позор города, после бомбёжки многие здания отстраивали заново, уже по новым проектам.

– Вон они!

Гидеона, надо признаться, разбирало простое житейское любопытство. Эту необычную парочку он, конечно, много раз видел на фотографиях и несколько раз – в репортажах, какова была вероятность, что однажды увидит вживую? А вот же.

Сорокалетний Дэвид Шеридан, одетый в комбинезон Рабочего поверх раннийской рубахи – единственной модели, которая нормально сидела на представителях иных рас, всё же у ранни специфическая комплекция, смущённо улыбался, щурясь на непривычно, после трёх лет работы на Атле, ярком солнце, играющем бликами на острых рожках, задорно и как-то легкомысленно пробивающихся из копны давно не стриженных тёмных волос – седины в них беглый взгляд не заметил. Вероятно, из-за безволосых бровей его глаза казались довольно большими.

– Не думал, что свидимся при таких обстоятельствах, – он крепко обнял Вадима.

Диус Винтари, и на внешний вид старше, крепче, ширококостнее худого полуминбарца, был одет полностью в корианскую одежду – надо думать, с центаврианской на Атле был совсем напряг. Его волосы, русые с необычным тёплым кремовым оттенком, были острижены чуть не достигая плеч, и завивались непокорными кудрями. Глядя на них – а ведь они, чёрт возьми, вместе уже больше двадцати лет, не каждая семья столько держится, Гидеон не мог отрешиться от размышлений, кто в этой паре ведущий. Мужественнее, конечно, выглядел Винтари… С другой стороны, о минбарцах ему кто-то сказал: «Не стоит обманываться видимостью. Вообще-то, они те ещё развратники. Просто об этом мало кому со стороны светит узнать. А так задвинули бы нашу Кама-Сутру надальнюю полку». Почему-то, глядя на Дэвида, он этому кому-то сразу и безоговорочно верил.

– Дэвид, Диус… Вы не всех здесь знаете… – Вадим обернулся к коллегам, – это Джани Эркена, наш коллега из наземной полиции Экалты, это Ли’Нор – из отделения Казоми, это Рауле Арвини из…

– Приятно снова пожать руку кому-то по фамилии Арвини, – улыбнулся Диус, – и вам тоже, Ли’Нор… Думаю, сама ситуация требует выпить сегодня за «три А»? чего хотите, хоть сока…

Нарнка фыркнула, но фыркнула доброжелательно.

– Три А? – непонимающе уставились на него Гидеон и Дайенн.

– Когда мой отец, Джирайя Арвини, погиб, мне было три года, – пояснил Рауле, – но мне было, кому рассказать о его жизни и о его смерти… А мою сестру, родившуюся через два месяца после этого, назвали Либертад – это означает «свобода» на языке Рикардо Алвареса. Алварес, Александер, Арвини – три А. Хотя, конечно, славных фамилий там и тогда было много.

– Круто, – присвистнул Гидеон, – а Александер…

– Я, в некотором роде, – шепнула Ли’Нор, – у меня это не в паспорте, конечно, а на голове…

– Уважаю матушку-вселенную, у неё приколы не стареют… Видимо, тут только Дрим и Иглас не являются ничьими родственниками? И то не доказано… Иглас, твои предки-затейники ничего не имели ни с Шериданами, ни с Александерами?

Иглас неопределённо развёл руками.

– Предлагаю переместиться в сторону отеля, где-то через час должна позвонить…

Диего вдруг обернулся в сторону корабля, сделал знак подождать, буркнув «кажется, у нас там проблемы какие-то» и бросился к нему уже бегом. Вернулся он вскоре, держа в обеих руках что-то, что издали идентифицировать было сложно, а при ближайшем рассмотрении оказалось Рефен и Эльгардом. Раннята, весящие каждый не более пяти килограмм, висели покорно, как несомые матерью-кошкой котята, только прятали мордочки от яркого света.

– Вот, поймал «зайцев». Что делать будем?

– Несъедобны, – заявил Диус.

Дэвид встал против солнца, раскрылившись над детьми сердитой птицей.

– Это как понимать? У вас мозги есть?

– Есть, – заверила Рефен, – нам очень нужно было полететь с вами. А сами, добровольно, вы же нас не взяли бы!

– Хотели посмотреть мир – понимаю, похвально, но стоило, пожалуй, подрасти сначала!

– А мы хотим сейчас!

Диусу вдруг стало как-то нехорошо – он подумал, а всегда ли дети действительно уходили, чтобы оставить их наедине, а не подглядывали, скажем, через окна?

– Диего, берёшь эти два моих сердечных приступа и вертаешь назад под родительское крыло.

– Ууу!

– Думаю, – вклинилась Ли’Нор, – вреда не будет, если сначала… Ну, проголодаться они, может, и не проголодались, а отмыть и переодеть их стоило бы. Вы где прятались, авантюристы? В общем, пошли. Если верить Арвини, ванные комнаты здесь просто сказочные. Посмотрим…

С обоими детьми под мышками она быстро зашагала в сторону отеля. Остальная процессия, делать нечего, двинулась за ней.

Уже на месте, правда, возникла некоторая заминка – оказалось, в ванной номера Ли’Нор и Дайенн не было шампуня. Видимо, услышав, что в номере будут обитать гражданки Нарна и Минбара, персонал решил, что такая мелочь там не принципиальна. Ли’Нор помчалась сообщать им о поспешности их суждений, а Дэвид повёл детей, раз так, в ванную их с Диусом номера.

Если с ванной номера дам ещё так и сяк, то насчёт этой ванной Арвини, пожалуй, даже поскромничал… Дети запищали от восторга и тут же принялись кидаться друг в друга мягкими губками в форме звёздочек и сердечек.

– Я сейчас, – буркнул Диус. Выскочил из номера, поймал в холле первого попавшегося – им оказался Гидеон, взял под локоток и тихим шёпотом спросил: – так кто, говорите, номера оформлял? Арвини? Ну, передайте ему… В общем, хорошо, что у меня есть время решить, что с ним сделать – убить его или наградить.

– А что такое? – захлопал глазами землянин.

– Номер для новобрачных…

Несколько раз бдительно перечитав состав всех пен и шампуней и ещё раз проверив температуру воды, Дэвид наконец дал отмашку на погружение.

– Вы точно задались целью свести меня с ума…

– Не сойдёшь, – Рефен кувыркалась, весело молотя хвостом по воде, – ты крепкий.

– Вы о родителях, паршивцы, вообще, подумали?

Это, правда, было сказано без должного убеждения в голосе. Ввиду высокой детской смертности в мире ранни к потере детей относились… Ну, не то чтоб философски, но воспринимали как неизбежное зло. Правда, дети возраста Эльгарда и Рефен умирали уже редко, к этому возрасту они уже начинали восприниматься как постоянные члены семьи. Родителям малышей, можно сказать, повезло – из их второго в жизни выводка выжило целых двое…

Гости из других миров первое время очень удивлялись такой ситуации с размножением. Им охотно пояснили, что большое количество детей (рождается за один раз обычно от трёх до пяти детёнышей) умирает при рождении или в первые годы жизни – и изменить это довольно сложно, умирают от врождённых заболеваний, можно отсрочить смерть иногда на несколько лет, но это будет ничем иным, как издевательством над страдающим, нежизнеспособным организмом – довольно тяжело, мало и непродуктивно можно жить с пороком сердца, недоразвитостью лёгких, крайней рудиментированностью печени (многие органы у ранни рудиментированы в сравнении с аналогичными у других рас, но это размер, достаточный для выполнения их функций) или аномалиями строения мозга. И процент таких врождённых отклонений до сих пор довольно высок. Дородовая диагностика, единственно, позволяет удалять нежизнеспособные эмбрионы до родов, вот только работает это чаще всего для случаев, когда нежизнеспособные – все, довольно сложно удалить только часть эмбрионов, и тем более сложным это становится с учётом того, что разные нарушения проявляются на разных сроках. Возможно, подумалось Дэвиду, это побочные последствия надругательства Теней над генотипом землян…

В холле тем временем Диус изложил обстоятельно события, уже изложенные вкратце по связи Диего.

– Просто отлично, – усмехнулся Гидеон, – у них ещё и Скрадывающая Сеть… Ну да, не вышло ничего с мальчишками – они хотя бы скопировали облик и решили времени не терять. Интересно, они знали, что всё это время настоящий Эдвард Геллерт был на Вавилоне? То есть, я глубоко сомневаюсь, что при всей шустрости он успел бы обернуться до Вельи и обратно…

– Главное – что об этом ничего не знал сам Дэвид. Их план мог и удаться… Откуда они могли знать, что Диус Винтари обладает уникальной способностью – распознавать сквозь Скрадывающую Сеть?

– Интересовались бы историей миров глубже – может быть, знали бы, – проворчал Диус, – хотя я и не светил этим нигде особо. Ну и так, на будущее – я не Винтари, я Шеридан.

– Да, я знаю, просто…

Дайенн подняла голову.

– Но… это же невозможно физически. Поля, генерируемые Сетью, непроницаемы для человеческого глаза.

– Не поручусь, но кое-кто попал, – шепнул Вадим, – Дайенн тебя теперь… анатомирует…

– Ну, что следует сделать теперь… Во-первых – доставить детишек домой…

– Спорный вопрос, – Софья повернула к собравшимся экран своего ноутбука, – я получила сообщение от Драала. Он обещал, что будет, по мере возможности, связываться с нами… Он сообщил, что «Белой звезде» возвращаться на Атлу нельзя – на обеих дорогах ждёт тилонская засада.

Собравшиеся переглянулись.

– Если так, ваш Альтака как в воду глядел, – пробормотал Диего.

Софья кивнула.

– Вы, конечно, рейнджеры и отступать перед опасностью не вправе… Но и не вправе подвергать этой опасности гражданских, тем более детей. Лучше будет, если вы оставите их здесь, а сами возьмёте подкрепление и покажете этим тилонам, где зимуют раки.

– Думаю, что это я сделаю с особенным удовольствием, – подтвердил дилгар.

– Да, но мы должны хотя бы связаться с ними, предупредить их… Я имею в виду, и родителей детишек, и наших товарищей там…

– Вполне возможно, что и этого делать не следует, – возразил Гидеон, – даже при условии, что ваш сигнал пробьётся на Атлу… Кто знает, не перехватят ли они его? Лишняя информация, где сейчас Дэвид Шеридан, им ни к чему.

Диус удручённо вздохнул. Не только Альтака как в воду глядел, но, получается, и он сам, со своими опасениями, что поездка может непредсказуемо затянуться.

– В принципе, возможно, есть способ, – Софья занесла руку над клавиатурой, – бредово, но почему не попробовать… – она быстро напечатала под сообщением о засаде: «Драал, ты можешь попробовать передать сообщение на Атлу? На орбите есть действующий спутник, его мощности хватает на местную связь. Нужно сообщить родителям двоих детей, улетевших на «Белой звезде», что с этими детьми всё в порядке».

Ответ появился, на удивление для неё самой, достаточно быстро. «Попробовать могу. Теоретически не вижу в этом невозможного. Конкретизируйте координаты».

– Город Асенфис, – подсказал Диус, – семья Ишиш, они были нашими соседями. Детей зовут Рефен и Эльгард, они близнецы, им десять лет. Передайте, что с ними всё в порядке, они под нашим присмотром. Никуда из-под этого присмотра, мелкие паршивцы, больше не денутся…

Дэвид смыл с волос Рефен шампунь (она покорно зажмурилась и зажала нос) и прижался щекой к мокрой головёнке в неожиданном приливе нежности.

– Ну, всё нормально, – хмыкнул возникший в дверном проёме Диего, – как сказал мой папаша, однажды в жизни у мужика наступает такой момент, когда он перестаёт бояться детей.

– Колменарес, сгинь!

– Да я-то сгину… Я, собственно, и зашёл-то сказать, что выволочка мелким пока вот откладывается, сначала мы устроим выволочку этим тилонам, а потом уж… Но вы, в общем, паршивцы, не расслабляйтесь.

– Колменарес, выйди! Здесь девочка, вообще-то! В ванне!

– А ты, значит, её не смущаешь, потому что мама? Ладно, пошёл-пошёл…

====== Гл. 11 Ветер желаний ======

Дебора Эштен через час не позвонила. Она пришла лично. Эффектная деловая женщина лет сорока с чем-то, занимающая один из ведущих постов в корпорации и являющаяся, кажется, личным официальным представителем «Майка-младшего» в общении оказалась довольно приятной.

– Оказалось по пути, дела в этом районе. Свободного времени у меня чуть менее часа, надеюсь, этого хватит, чтобы войти в курс дела и договориться…

Курс дела, пока Софья и Дайенн возились с проектором, изложил Гидеон. Госпожа Эштен слушала внимательно, время от времени оценивающе-уважительно хмыкая.

– Метеорит? Да пожалуйста. В смысле, хоть совсем забирайте. Если сумеете. Он не мой, да и ничей в общем, никакой ценности не представляет ни для города, ни для Марса в целом. Единственная проблема в доступе к нему – находится он за куполом. Сегодня у меня уже весь день забит, поэтому спланируем, думаю, на завтрашнее утро… Одну уже запланированную встречу я могу передвинуть. Да, раньше, лет пятьдесят назад, он был внутри купола, но после очередной реконструкции было решено оставить его вне.

Дайенн наконец вывела на экран изображение похищенной с Лорки балки – максимально качественное, какое у них было, Дебора подтвердила, что да, очень похоже.

– Почему? Мешал?

Женщина кивнула.

– Ну, и это тоже. Штырь, который торчит на полтора метра из земли и невесть на сколько уходит под землю – так что выкопать его не удалось… Полезен, разве что, извините, собакам. К тому же, возле него в один год было найдено мёртвыми пять человек. Плоховатая статистика, лишняя легенда о проклятом месте Нью-Вегасу ни к чему.

– Мёртвыми? – насторожилась Дайенн.

Дебора заправила за ухо сочно-каштановую прядь – дело практически бесполезное ввиду того, что прядь была слишком короткой, чтоб там держаться.

– Сомневаюсь, что метеорит тут хоть как-то при чём. Сердечный приступ, учитывая, что троим из пяти было хорошо за шестьдесят – не слишком и странно. Если на то пошло, скамейки в Центральном парке прокляты гораздо сильнее, от инфаркта или инсульта там умирает ежегодно от троих до… не скажу точно, статистику видела давно, но кажется, в один год было двадцать. Вот так, шёл человек, прогуливался, почувствовал внезапную усталость, сел – и умер… Печальный, но неизбежный фактор жизни, если пренебрегать своим здоровьем в этом возрасте. Как человек, имеющий непосредственное отношение к внутреннему рынку, могу сказать – приборы для измерения давления могли бы покупаться и чаще, да и многие больницы приходится буквально заставлять проводить модернизацию оборудования, после того, как выясняется, что устаревшее диагностическое оборудование пропускает признаки болезни на ранних стадиях, а человек потом, успокоенный тем, что совершенно здоров, не заглядывает в больницу ещё несколько лет… пока уже поздно не становится. Но вы же знаете людей. Собрать статистику и истолковать её превратно им недолго. А дальше мозг уже отключается… У нас тут один раз даже некий дом, понимаете, оказался построен на месте древнего проклятого захоронения. Древнего. На Марсе. В общем, вот и с этим камнем. После того, как там начали собираться какие-то сектанты, уверенные, что именно через этот камень с ними будет общаться Князь Тьмы… Пока они не принесли там кого-нибудь в жертву, камень и обнесли от греха куполом. Теперь там просто так не прогуляешься. Так что… забрать его, как я упоминала, вы вряд ли сможете, сканирование показало, что на порядочную глубину вниз уходит. А исследовать – пожалуйста.

Когда Дайенн вернулась наконец в свой номер после того, как совещание окончательно разошлось, Ли’Нор приветственно отсалютовала ей ведёрком льда, весело щетинящимся тремя бутылками.

– Утащили из номера господ переводчиков. Им столько всё равно многовато. Предлагаю распить за рыжих.

– Я не очень-то рыжая, но согласна, – рассмеялась Софья.

– Выпить? – глаза Дайенн округлились в ужасе.

– Да, а что такого?

– Ну, имеется в виду – не превращать стихийную передышку в стихийную пьянку, – подсказала Софья.

– А где пьянка-то? – искренне удивилась Ли’Нор.

Оно понятно, для нарна это вот – это не выпить, это так, причаститься.

– Я…

– Минбарка, ну да. Чуть в большей мере, чем Дэвид Шеридан. Бросьте, Дайенн, вы в самом деле никогда не пробовали алкоголь? Он ведь не вреден вам физиологически, как действительным минбарцам, любить его никто и не просит, но иногда-то, немного – почему нет?

Дайенн вынуждена была признать, что да, пробовала – в подробности обстоятельств, впрочем, решила не вдаваться, не до конца сошедшие с морды Алвареса синяки и так не давали ей забыть… Но нарнка, к счастью, не стала развивать тему и просто откупорила первую бутылку.

– Ну вот. Что за успех дела и не во вред делу, на то у нас законное право. Завтра у нас всего этого всё равно ни в одном глазу не будет. …Видели, кстати, какой номерок Арвини умудрился снять для милой семейной пары? Вроде, это ему Иглас идею такую подал… Кто там говорил, что наличие врия в команде – это очень хорошо?

Вот почти все говорят про Марс – красная планета… Расхожее определение, перешедшее в языки всех рас, теперь уже никаким керосином не вытравишь. Во-первых, не такой и красный, теперь – со всеми этими куполами и трассами, покрывшими его поверхность, всяких красок хватает… Во-вторых, и не для протокола… Эта ночь вспоминалась Дайенн в разном свете, но едва ли в красном. Больше в золотом. Золото свечей, золото в бокалах, золотым отсвечивали волосы Ли’Нор и Софьи, да и её, наверное, тоже. Золотым блестели звёзды… Не натуральные звёзды, конечно – их, настоящие, через купол видно не очень хорошо и не всегда. Простенькая голограмма, созданная… Как там это выразились? Повторить без специального образования в сфере рекламы не получится. В общем, чтоб людям было приятно и комфортно.

И внутри всё тоже было с каким-то странным… золотым отсветом…

В котором часу Дайенн вышла из номера, а самое главное – зачем, она вспомнить бы не смогла. О чём это они говорили с Ли’Нор и Софьей? Ну, говоря уж честно – по-женски трепались? Страшно сказать – о мужиках? Нет, конечно, в целом ведь в этом… нет ничего неестественного… Они молодые, не семейные женщины, они – ну куда от этого факта денешься? – работают, да, над серьёзным делом работают, но в окружении мужчин. Некоторые из которых, всё-таки, молоды и привлекательны… Дядя Кодин как-то сказал, не вспомнить, в какой связи: «Дела, планы, достижения… всё суета, непреложным и единственно ценным является любовь». Что, правда, не мешало ему воспитывать из ученицы девушку серьёзную, думающую прежде всего о деле, а не о всяких романтических глупостях. Как смеялась на этот счёт Мирьен…

– Кажется, сестрёнка, у меня в нашей благословенной глуши все шансы выйти замуж гораздо раньше тебя?

– Что за чушь! – сердито обрывала она сестру в таких случаях.

– Хорошо, заткнулась, вернёмся к разговору ещё через пять лет!

В коридоре налетела на Эркену… Ну что за пропасть! Нет, то есть, всё нормально, не спится… Он ведь бракири, для него нормально не спать ночью. Хотя у него, как у полицейского, образ жизни, строго говоря, не дневной и не ночной, а какой ситуация требует. А с этими перелётами немудрено сбить режим.

– Госпожа Дайенн, что-то случилось?

– Нет, спасибо, Эркена, всё в порядке…

На лицо его, конечно, падал свет уличного фонаря, но казалось почему-то – что далёких звёзд. Может быть даже, не этих, голограмм, а тех, настоящих, за куполом… В глазах всё едва уловимо поплыло, выпитое золотым смехом плескалось в крови. Дайенн с удивлением для себя обнаружила, что припала губами к губам Эркены. Какие же у него потрясающие губы… И откуда-то пришло сравнение с солнцем. Мягким, тёплым золотым солнцем – не минбарским, наверное, там оно более… пронзительно белое… может быть, марсианским – меньше, чем на Земле, сглаженное куполом и потому не ослепляющее? Что за глупости, конечно, сравнивать с солнцем бракири, он же черноволосый… Что за глупости вообще, девушка, он не твоей расы. Ни той ни другой твоей расы. «А это имеет значение?» – ехидно спросил внутренний голос.

– Госпожа Дайенн?

Наваждение отступать не хотело, словно откуда-то из-за дрожащего золотистого купола, сквозь странный шум – может быть, собственной крови, слишком быстро бегущей по жилам? – доносился до неё голос.

– Простите, Эркена… Что на меня нашло…

Она на миг прижалась к его груди – отметив краем сознания, тем, который уже на автомате привык фиксировать детали, странное – медальона на нём не было…

Следующие, кажется, часа полтора она провела в компании Дрима – что было очень и очень хорошо, зло говорила она себе, уж по крайней мере, его она как потенциального самца не будет рассматривать точно. Ну, конечно, не только его, Иглас и Аличе тоже вне опасности… Ну да, ещё Илмо Схевени – всё же, прости меня, вселенная, ко всем надо относиться одинаково, да, но корианцы откровенно страшноваты…

Собеседником Дрим был не самым удобным, это правда, но это сейчас и не требовалось – даже лучше совсем без этого, ещё сболтнёт, чего не надо. Всё же подкосил её выдержку, наверное, этот совершенно дурацкий случай на Экалте… Зато Дрим с явным удовольствием показал ей, на своём ноутбуке, потрясающее слайд-шоу фотографий космоса. Оказывается, сектор токати – это такое место, в котором стоит, хотя бы раз в жизни, побывать, и можно считать, что жизнь прожита не напрасно…

Она надеялась, что к её возвращению девушки уже разойдутся по постелям. Зря. Ли’Нор была совершенно права, говоря, что такое количество алкоголя – это тьфу, в сон не клонило никого.

– …А Гидеон?

– Ну… Если закрыть глаза на эту… нарочитую, видимо, в традициях военных дубоватость… и если без фона всех остальных, на котором он, конечно, ничем принципиально не выделяется…

– Зато чистокровный землянин.

– Ай!..

– Ну я понимаю, что с лица краше Алвареса природа пока ничего не придумала.

– Ли’Нор!

– Это сказала не я, это гены матери. Лично по мне, на лицо красивее Арвини. Его кроме расы ничего не портит. К тому же, Алварес… Ну, мы с тобой понимаем…

– Ты имеешь в виду его блок?

Нефилим снова принялась развлекаться, ставя с помощью телекинеза подтаявшие кубики льда друг на друга.

– Интересно… Наши учёные, я имею в виду, достаточно подробно разбирали генотипы, когда собирали нас… Возникла гипотеза – как факт пока не принята, но и не опровергнута… Есть в генетике понятие антигена. Оно изначально было не совсем об этом, но со временем понятие расширили… Так вот, если взять телепатию – ген, отвечающий за наличие телепатических способностей, худо-бедно определили многие расы. Проблема, правда, в том, что именно определили… Вообще-то их как бы два. Ну да, ты понимаешь, о чём я говорю. О разнице между «ворлонской меткой» и исходным… как его… я далеко не биолог… Так вот, в норме – если не говорить об экспериментах ворлонцев, чтоб им в их запределье икнулось как следует… Ген телепатии есть у всех. И антиген к ней тоже есть у всех. В норме они взаимоподавляют друг друга, что даёт нам типичного нормала, без разницы, какой расы. Субъекта, не способного читать мысли других и проецировать свои мыслеобразы, но поддающегося сканированию, наведению ментальных иллюзий и всё такое прочее. В случае, если мы имеем сбой механизма антигена – ну, как бы «дырка» в этом месте – мы получаем телепата… Естественного телепата. Так вот, учёные как-то задались вопросом – чисто теоретически, понятно, создавать такое совершенно незачем – что будет, если «выключится» именно нормальный ген, то есть, преобладание будет у антигена? Может быть, это случай Вадима Алвареса как раз? …Да что мы за бабы такие, а! начали говорить о мужиках – опять к серьёзным научным вопросам скатились…

Дайенн рухнула на свою кровать, тоскливым взглядом вперившись в потолок. Ли’Нор отставила свой бокал и присела на краешек кровати к ней.

– Знаете, за что можно ценить телепатов? Ну, кроме того, что они являются ценным ресурсом державы? Телепат способен не только увидеть, что тебе плохо, но и понять, почему. Вы мучаетесь сейчас, Дайенн, от внутреннего разлада. Уж что всегда роднило нас, нарнов, с минбарцами – так это то, что мы, в отличие от тех же землян, не получаем в ходе воспитания противоречивых установок. Женщина-землянка – вот кто несчастное существо. Извините, Софья, вас я за землянку позволяю себе не считать… Требования времени понуждают её развиваться как профессионал, строить карьеру, требования патриархальных традиций говорят, что самое главное – реализоваться как жена и мать, без этого жизнь не полна. При том эти требования заведомо подаются как противоречивые, предполагающие вечный мучительный поиск баланса, вечные страдания из-за того, что перевес одной чаши весов нанёс ущерб другой. Да помолчите, Софья, знаю я про вашу мать! Мало кому удаётся всё то, что удалось ей… Да и вспомните, сколько она сама искала выход из этого противоречия. Ну, к нам, нарнам, сама природа была куда благосклонней, у нас мужчины и женщины вровень несут заботу о потомстве. Довольно забавно, кстати, я тут Софье говорила, что я-то и сама способна к выкармливанию детей. Так что если рожу от нарна, у моего ребёнка даже выбор будет, кем выкармливаться.

– Если? – дёрнула бровью Дайенн, – то есть, можете и нет? Простите…

– Ну, железного запрета никто не ставит, – хмыкнула Ли’Нор, – могу и от землянина. Дети всё равно будут нарнами.

– Нарн это не количество пятнышек, а состояние души, – рассмеялась Софья.

– Точно. Генетика – это только материал, из которого можно сделать то, можно иное. Воспитание – всё. Ну так вот, о чём я… У минбарок этого противоречия тоже, насколько я вижу, нет. Женщина вольна вообще не создавать семью, целиком отдав себя избранному служению. Или, родив детей, оставить их на попечение отца и других членов клана и вернуться к своей профессиональной деятельности. Или быть главным образом женой и матерью, и это невозбранно, но это не превозносится. Что же лишает покоя вас? Верно, тут ваша природа входит в противоречие с вашим воспитанием? Вам начинает казаться, что мысли о любви, о возможном потомстве – легкомысленны и несвоевременны, чтобы не сказать, вовсе недостойная слабость… В то же время, грызёте себя за «утекающее время», подозревая, что за чувство профессионального долга выдаёте личные амбиции. Вы повышенно требовательны к себе, Дайенн, видимо, ещё и потому, что помните, хотя бы подсознательно, что создавались как совершенный солдат и генетический эталон. Державы уже нет, а долги остались. Вы рассматриваете себя как набор ценных ресурсов, которые надо как можно эффектнее применить, в гораздо большей мере, чем это правильно бы было ожидать от меня.

Что-то остановило Дайенн от того, чтоб просто отмахнуться. Она приподнялась на локте, заинтересованно глядя на Ли’Нор.

– И как вы поступали бы на моём месте?

Нефилим вернулась за бокалом и снова села рядом.

– Честно? Не знаю. Я сказала бы – так же, как на своём, но это будет достаточно… спекулятивно. Между нами есть разница – я со своей двойственной природой любимое и желанное дитя своего мира, которому при том дозволено самому решить, когда и как вложить свой личный капитал так, чтоб он принёс максимальные дивиденды. Благо, нас, гибридов, уже не так мало, чтобы возлагать на каждого из них столько ответственности за судьбу нации, чтобы он подломился под её грузом. В конце концов, у некоторых нефилим сложности с естественным деторождением – тут уж у кого как гены легли, и никто из этого трагедию не делает, всё преодолимо с современными-то технологиями. А у вас иная ситуация – ваш вид это то, с чем вашему миру просто пришлось примириться, в вас не то чтоб не видят никакой пользы… Всё-таки вы сильны, умны и будучи воспитаны минбарцами, возлагаете свои природные дарования на алтарь отечества не с меньшим рвением, чем ваши рогатые соплеменники. Но вот как быть с личными вопросами – тут великие минбарские умы аккуратно обходят сложную тему, бестрепетно обрекая вас на вечное напряжение из-за страха не угадать, чего они от вас хотели бы. Я вопросом не владею, но кажется, маловероятно, чтобы с минбарцами вы могли бы иметь общее потомство? Можно жить и без потомства, конечно, многие живут, но есть опасение, что именно в вашем случае на такой выбор будут смотреть косо. Некоторые дилгары, как я слышала, уже создали семьи – друг с другом… и это уже порождает в минбарском обществе определённые смущения, на тему образования внутри их народа ещё одного народа, совершенно иной природы. Которого, правда, численно пока маловато, чтоб в ближайшем будущем угрожать заместить коренное население, но при дилгарской многоплодности, помноженной на ваше отменное генетическое здоровье, в принципе перспектива реальная. И вы теперь мечетесь между опасением увеличить напряжение в обществе, выбрав мужчину-дилгара, и нежеланием скандализировать общественность при каком-либо ином выборе. Время у вас, конечно, есть, и его ещё немало – вы молоды. Но, во-первых, ваша дилгарская натура сама по себе нетерпелива, во-вторых, откладывание этого вопроса на неопределённый срок делает его только мучительнее. Вам хочется, чтоб всё уже как-то решилось… само собой.

– Наверное, да, – бесцветным голосом проговорила Дайенн.

– Плохо, говорю же, быть дилгаркой, воспитанной минбарцами. Минбарская культура требует подчинения личного общественному, что, правда, становится крайне обременительным, когда непонятно, чего это общество от тебя хочет. И к дилгарским истокам не обратишься – там примерно то же самое, разве что дилгарские корни потребовали бы от вас выбрать себе подобного и когда-нибудь, действительно, переименовать Минбарскую Федерацию в Дилгарскую – хотя, правда, в последнее время минбарцы передумали так уж стремительно вымирать, их диаграммами больше не пугают эмансипированных женщин других миров… Ну не знаю, попробуйте в этом вопросе быть нарнкой. Знаю, сложно, но вы попробуйте. Вот нарнка нипочём не позволит, чтоб её заставляли заниматься таким самомучительством. И… может быть, тут я не права, конечно… Но если причину ваших печалей зовут Вадим Алварес, то вам стоит… как это говорят? – брать коня за рога… Или плюнуть вовсе. Потому что он, кажется, именно такой человек, который в очередном мире, в который его нелёгкая занесёт, влюбится в какую-нибудь рабыню и погибнет на баррикадах мировой революции, с гордым огнём в очах и песней на устах… Некоторых людей и сканировать не надо.

– Возможно, Ли’Нор, вы как-то непростительно правы…

«Вокруг много достойных мужчин… – усмехнулся внутренний голос с интонациями Мирьен, – много достойных мужчин, а ты нянчишься с Вадимом Алваресом…».

Выглянув – осторожно приоткрыв дверь, из соседней комнаты, где Дэвид усадил их за игровую приставку, раз уж именно убаюкать этих детей биологической возможности нет – и убедившись, что «большие уже угомонились», Рефен и Эльгард на цыпочках прошли по мягкому пушистому ковру, взобрались на огромную, восхитительно пружинящую кровать, втиснулись между обнажёнными спящими телами и удовлетворённо завозились, греясь в их тепле и тихо переговариваясь между собой.

– Доброе утро, – Вадим аккуратно обогнул журнальный столик и остановился у кровати Эркены, – да, решил поработать горничной. Гидеон сказал, что вы ещё спите… Вам нездоровится?

– Да нет, с чего… – Эркена сел в постели, нервно одёрнув пижаму, принял с подноса чашку кофе и посмотрел на Вадима смущённо и даже сердито.

– Ну, ночью вам долго не спалось…

– Это с нами, знаете ли, бывает, я бракири.

– Извините, лезу не в своё дело.

– Да знаете… – Эркена сел, свесив ноги и шаря тапочки, – может быть, на самом деле, и правильно бы было… спросить тут у кого-то совета… Но я, по правде, и не знаю, можно ли тут что-то посоветовать со стороны.

– Смотря о чём речь.

Эркена встал, поднял с тумбочки переговорник, задумчиво на него посмотрел.

– Вы будете смеяться. Нормально ли, если взрослого мужчину беспокоит, когда к нему проявляет интерес женщина.

– Не буду. Меня бы тоже… ну, беспокоило… То есть, я всё же думаю, главный вопрос – интересна ли она так же вам.

Бракири неловко повернулся, опрокинув при этом стоящий рядом свой чемодан, чемодан, на беду, был открыт, из него выкатилось несколько мелких предметов.

– Интересна… В том и дело, что интересна, – он быстро, нервно подобрал медальон и сунул его обратно во внутренний карман, – но… Всё не может быть просто, когда между вами расовый барьер.

– Это вы тогда по адресу, – улыбнулся Вадим, – с кем лично у меня его может не быть? Я не хочу сыпать банальностями, но разве для любви хоть какие-то вот такие внешние соображения могут иметь значение? …Вы ведь про Софью, так?

– Про Софью, – Эркена снова отвернулся, явно раздосадованный на себя самого, по усилению акцента чувствовалось, что он готов сбиться на родную речь, – я понимаю, что вы не слепой… И тем более я не слепой. София очень красива, очень… Она необыкновенная женщина, несравненная… И то, что происходит, то, что я чувствую между нами, это…

– Вам кажется ненормальным? Поспешным? – внимание Вадима привлёк маленький портрет в матово поблёскивающей рамке – по-видимому, тоже выпавший из чемодана.

– Наверное, да. Это… похоже на какое-то безумие… на химическую реакцию… Может показаться, безумие чистое, светлое, но…

– Для вас имеет некоторое значение, что она телепатка? Моя сестра Виргиния как-то сказала мне: «Многие полагают, что телепаты как-то по-особенному безнравственны. Что у них как-то всё очень скоропалительно. Мне, честно, плевать, что они там полагают… Телепат на то и телепат, что способен с первого взгляда понять о человеке больше, чем нормал после десятистраничной исповеди. Да, мы способны сразу понять, что вот это – наш человек. Это, конечно, не значит, что мы глупостей не делаем… Но нам для того, чтоб понять, что чьё-то внутреннее содержание совпадает с твоим, как родное, не надо изматывать километры нервных волокон. И для чего тянуть? Для видимости приличия?» О том же как-то рассказывал мне и Дэвид – об одной своей беседе с Адрианой, телепаткой из Ледяного Города, в центаврианскую кампанию… Об искре нужного цвета… Если Софья полагает, что вы – её человек, что ваша искра – нужного цвета, так может быть, она знает, что делает? Конечно, вы не можете… руководствоваться теми же соображениями… Ну, в таких случаях говорят, что нужно спрашивать своё сердце. Послушайте… – он перевёл взгляд на портрет, – это же… Это не Люсилла Ленкуем? Та самая девушка, с которой сбежал Лоран?

Эркена обернулся молниеносно.

– Очень жаль, что вам пришлось увидеть это, господин Алварес.

– Да уж, странная случайность, портрет этой девочки у вас в чемодане… На фото «Их разыскивают» непохоже. Вы… Вы ведь отец Люсиллы, да? Это то самое «личное дело, которое давно уже взрослое», о котором говорил Альтака? А она знает?

– Нет.

– Почему?

– Господин Алварес, вам кто-нибудь говорил, что вы невыносимый человек?

– Случалось.

Эркена сердито дёрнулся, забирая портрет из рук Вадима, потом бессильно и как-то виновато осел на кровать.

– Потому что я сам этого долгие годы не знал. Потому что, если ты не растил ребёнка, не заботился о нём… Ты не можешь просто придти к нему и сказать: «вот он я, отец». Ты не имеешь права так называться.

– Но вы ведь не виноваты в том, что просто не знали!

– Возможно. Но в этом всём… в этом всём слишком много сложностей пока… до сих пор…

– И вас беспокоит то, что Софья тоже… знает об этом всём? Что об этом думает она?

Руки с портретом дрогнули.

– Она… не касалась этой темы пока. Но иногда, по её взгляду, мне кажется, что она принимает… принимает вообще всё.

– Вы любили её? Мать Люсиллы?

Эркена кивнул.

– Очень. Это было, конечно, давно, и с тех пор многое… перемололось… Я не знал о ребёнке. Она скрыла это от меня, исчезла. Я и подумать не мог, что она могла вздумать родить от меня ребёнка. Она была телепаткой, вы знаете, у Люсиллы это от неё. И она… вы знаете вообще, кто она была. Я думал, потом, что она обманула меня, блистательно играла моими чувствами, как многих других кроме меня, и потом бросила, доиграв свою игру со мной. Она ведь читала меня, как открытую книгу. Долгие годы я переживал эту обиду, ждал, пока она перемелет, пересилит любовь.

Вадим неловко опустился в стоящее рядом кресло.

– Вы… боитесь повторения этой истории? Боитесь того, что Софья тоже телепатка?

– Нет… Да. Я боюсь того, что… она может читать меня, но я не могу читать её. Я бессилен тут. Женщина, которую я любил когда-то, ушла, руководствуясь своими соображениями, если б я мог видеть её сердце, как она видела моё, я бы удержал её, я бы знал о ребёнке… Я был слеп, что я мог поделать с этим?

– Прошлого не воротишь и всё такое. Но… Эта женщина сделала свой выбор, неизвестно вообще, смогли ли вы бы её разубедить. Может быть, она считала, что вам не преодолеть никогда тех различий, что жизнь поставила между вами… Не пожелала, например, отказаться от своего ремесла ради вашей любви.

Эркена упрямо мотнул головой.

– Но я мог бы её убедить, мог бы найти слова! О да, я злился на неё… Злился, что она и Люсиллу сделала такой… моего ребёнка… Но в то же время, я не имею права так говорить, это не я давал этому ребёнку хлеб. Я счастлив, по крайней мере одному – что Люсилле не передался мой недуг… Довольно того, что передалось от матери.

Вадим коснулся его руки.

– Если она видела ваше сердце, то не могла сомневаться в вашей любви, если, всё о вас зная, зная вот хотя бы о вашей болезни, она решилась родить ребёнка от вас, и при том ушла, больше не подавая о себе вестей… то она не вас считала плохим, а себя. Простите ей этот выбор, что ещё остаётся тем, кто ушёл от нас навсегда. Простите себе то, что не были всеведущи. Вас любили – и любят – не всеведущим. Как вы думаете… Люсилла – любит Лорана?

Эркена посмотрел Вадиму в глаза.

– Если бы я знал тайну женского сердца, я бы не был, наверное, несчастен столько лет. Я хотел бы, очень хотел верить, что эти дети будут умнее и счастливее нас. Что Люсилла взяла от матери – уроки обмана или урок, что от любви не стоит отказываться? Я доверился господину Синкара, и хотя сердце моё всё равно неспокойно… У него больше возможностей, их не сравнить с моими. Он обещал не причинять Люсилле вреда, и только это имеет для меня значение. Безопасность моего ребёнка. Велика Экалта, человеку спрятаться можно, чувству нет…

Старый особняк, который некоторые старожилы по-прежнему называли Эдгарсовским – но сколько их было, настолько старожилов, так что происходило это всё реже – впечатление производил. Именно такое, которое и планировалось – умения жить хорошо и делать деньги. Поэтому Вадим на особняк толком и внимания не обратил, он любовался улицей вокруг, газоном, глазеющими из-за угла ограды ребятишками – не каждый день увидишь столько диковин разом, Иглас, Аличе, Дрим, Илмо… Иглас, грозно растопырив руки, сделал шаг к ним, детвора, оглушительно взвизгнув, дала дёру.

Проходящие мимо мужчины, логично, пялились больше не на врия или токати, а на Ли’Нор, Дайенн и Софию. Женщина есть женщина, особенно красивая, тут хоть толпу инопланетян рядом поставь.

Мелкие камешки выщербленной временем тротуарной плитки мягко шуршали под ногами, где-то справа в траве жужжало какое-то насекомое – экосистема Марса, будучи искусственной, и сейчас скудна, но Гидеон хвастался, что видел здесь стрекозу…

– Уж извините, – объяснила по дороге Дебора, – но Майк настоял. Сказал, что без завтрака у нас он просто никого никуда не отпустит. Я с ним предпочитаю не ссориться, всё-таки он мне не только брат, но и работодатель. Да и, я так рада, когда ему лучше, что готова сделать ему любой подарок.

– У вас с братом внушительная разница в возрасте.

– Ну да, и можно сказать, я заменила ему мать – насколько могла… Мама умерла, когда ему было тринадцать.

– У вас ведь и свои дети есть?

Женщина обернулась со смущённой и гордой улыбкой.

– Да, дочь, Энжел. Она на год старше Майка… Они ладят, как это ни удивительно. То есть… я не ожидала такого даже, Энжел с пелёнок была очень живым, непоседливым ребёнком. А вот, сидела с ним, читала книжки, модельки всякие собирала… Мы перебрались сюда окончательно, когда погиб Грег, ей тогда было семь, Майку шесть. Мама уже сильно болела, требовалась помощь…

Если это малая гостиная, внутренне присвистнув, подумал Вадим, то что там тогда за большая? Как актовый зал в его школе? Вот начерта, начерта одной семье такой дом? Который и содержать в порядке не сможешь сам, не нанимая слуг… Понятно, конечно, что сейчас работа слуги – это уже не так унизительно, как лет 200-300 назад, то есть, не так унизительно в восприятии самих слуг… А для самих хозяев то, что простую работу по дому выполняет кто-то за них, почему-то унизительным и не было, даже почётным…

Кое-что Вадим в этом странном устройстве жизни других миров уже понимал. Например, ввиду совершенно другой организации рабочих процессов и ритм жизни здесь другой, и люди, которые чем-то руководят, оказываются хронически слишком заняты – всё время на бегу, всё время в суете, вон, у миссис Эштен многие дни расписаны буквально по минутам, порой заняты настолько, что у них не находится времени на собственных детей, и с ними сидят няни. Но при том, конечно, они держатся за видимость семьи, Корианна с её отказом от семьи, освобождением взрослых от родительских обязанностей кажется им ужасной…

Пышнотелая улыбчивая сиделка выкатила в гостиную инвалидное кресло с молодым наследником всего этого несметного богатства. Глядя на Майкла Гарибальди-младшего, Вадим невольно подумал, что более несоответствующего возрасту и статусу человека он ещё не видел. Жестоко, но это очень трудно и человеком назвать… Просто груда костей в инвалидной коляске, обтянутая бледно-серой, кажущейся прозрачной кожей, вокруг глаз – огромные синие круги. Пожалуй, если в сравнении с человеком Лоран Зирхен выглядит цветущим здоровяком, то определение понятия «жизнь» вообще нужно пересматривать. Этот человек и живым-то быть не может…

Софья отвернулась, пытаясь вернуть контроль над эмоциями. В воспоминаниях матери она видела Майкла Гарибальди-старшего, это был рослый, крепкий мужчина… Найти какие-то его черты в сыне казалось немыслимым. Дайенн, место которой было почти напротив, отметила, что в обращении сиделок и слуг с подопечным, кроме неизбежного кудахтанья над тяжелобольным, сквозит и искренняя привязанность, чтобы не сказать – любовь. Кажется, юноша действительно располагает к себе людей, по крайней мере, по его приветливой улыбке так естественно думать…

– Спасибо вам, что согласились придти. Правда, это было очень любезно с вашей стороны. Никто не обязан только потому, что у меня здесь нехватка новых лиц и впечатлений, приходить сюда меня развлекать. Но я не мог отказать себе в таком удовольствии. Иногда япозволяю себе отрывать людей от дел, если только они не совсем категорически против… Так что если вы просто при мне тут пообсуждаете ваши дела – мне будет хорошо… Это даёт мне силы надолго.

– Вы очень мужественный человек, – в голосе Ли’Нор слышались симпатия и уважение, – и честный. Это прекрасно.

– Что вы имеете в виду?

Нефилим с наслаждением прожевала первый кусок мяса.

– Вы и не прячете свои проблемы, и не выставляете напоказ. Мне кажется, с вами поэтому довольно легко.

Парень грустно улыбнулся.

– А какой смысл изображать что-то не таким, какое оно есть? Я инвалид, это факт. Жизнь у меня не слишком-то весёлая, какой смысл это отрицать? Кто-то поверит, если буду отрицать? И я вызываю в людях жалость, сострадание, это тоже нормально. Отношение людей тоже надо принимать таким, какое оно есть, а не учить всех и каждого, что со мной надо вот так и вот эдак… Ну и да, хотя я говорю, что никто не обязан со мной нянчиться – но мне же приятно, когда нянчатся, без живого общения тухловато. Я никогда не говорю людям, что меня не надо жалеть, потому что это обычно звучит так, как будто я людей отталкиваю. Вместо этого я говорю, что радости в моей жизни тоже много. Когда ты с детства неизлечимо болен, это, конечно, ничего хорошего… но хотя бы что-то жизнь всегда даёт в компенсацию. Возможность радоваться каждому новому впечатлению, которого иначе бы, если б жил обычной жизнью, не замечал… Вот, например, хотя бы своими руками держать столовые приборы. От этого даже аппетит сильнее становится. Да и вообще, каждый самостоятельный шаг… Я вообще-то могу сам ходить, просто чаще всего это довольно тяжело… Господин… Эркена, я правильно запомнил? – вы, может быть, знаете… В мире бракири есть секта, адепты которой учатся именно такому вот, как мне кажется… умению радоваться каждому моменту, получать впечатления во всей их предельной свежести, ценности. Зрящие. Они каждый раз готовятся просто к тому, чтоб посмотреть на что-то, делают это очень сосредоточенно, без суетности, торжественно так… Наслаждаясь…

Эркена едва не пронёс ложку мимо рта. Он совершенно не был готов, пожалуй, к тому, что на далёком Марсе могут знать малочисленную бракирийскую секту, о которой слышал не каждый бракири.

– У них, например, мужчины и женщины не смотрят друг на друга пока не… Пока не объясняются, не признаются в любви. Считается, что можно сказать, что любишь женщину, только тогда, когда не видел её лица, а узнал её душу, из общения… Вот когда признание в любви прозвучало, и его приняли – тогда можно посмотреть, это будет правильный взгляд, осмысленный, с любовью. Это немного похоже на наше общение по Сети, но на самом деле, конечно, у нас такое невозможно… В Сети же тоже есть фотографии, так что без праздного взгляда и обольщения внешностью никак.

– Вы общаетесь по Сети?

– Естественно, это самое логичное для меня. В моём положении вообще нельзя жить с пессимизмом.

– Надо жить с реализмом, – улыбнулась Дебора, – всё-таки, ты ведь уже взрослый, и понимаешь, что…

Майк нервно звякнул вилкой о тарелку.

– Что богатый инвалид – соблазнительная мишень, да. Всё я понимаю, Дебби, ты же знаешь. Если ты о Лауре, то я уже говорил, что она не такая. Если б она была такая, то давно б уже приехала сюда и вышла за меня замуж.

– Ну, это мы бы ещё посмотрели, – тон Деборы, впрочем, был вполне миролюбивым.

Парень сколько-то ещё смотрел на неё укоризненно, потом повернулся к гостям.

– Лучше расскажите о деле, которым сейчас занимаетесь. Обо мне говорить можно много, но это… ограниченно. Моя жизнь, практически ограниченная четырьмя стенами и стенками моей черепной коробки – это тема скорее для какого-нибудь сюра, а я и в литературе предпочитаю что-то с живым действием и ближе к реальности. Знаете, Энжел, когда они с Дебби только приехали сюда, жаловалась, что ей «тесно», что у неё клаустрофобия из-за купола. Дебби не понимала её – что она, птица, чем ей этот купол мешает? А я понял. Ну так вот, и общение с живыми людьми, о том, что происходит там у них, а не у меня здесь – это как настоящее небо, когда купола нет, и к тебе может прилететь ветер аж с другого континента… Дебби говорила, вы здесь из-за метеорита. Вы намерены его забрать?

– Если честно – было бы неплохо, – кивнул Гидеон, – понятно, что бурильные работы на несколько дней и ещё неизвестно, влезет ли эта махина в наш грузовой отсек… Великовата оказалась балочка, надеюсь, он там, с другой стороны Марса, не вылезает? Я уже наводил тут справки на тему машин, пока все отказались… Но лучше выкопать. Потому что вполне возможно, если не выкопаем мы – прилетит кое-кто другой выкапывать.

– Можем подарить лорканцам вместо того, который у них свистнули, – хмыкнул Илмо.

– Вы слышали, что о нём говорят, будто он исполняет желания?

– Слышали, конечно. Это нормально, о любом необычном предмете рано или поздно возникают какие-то легенды.

В глазах Майка вспыхнули озорные искры.

– Я думаю, нет дыма без огня. Можете проверить, кстати, ведь вы пойдёте туда сегодня… Только очень осторожно, потому что волшебные предметы – они очень вредные, с характером.

– Майк, ну ты как ребёнок!

– Дебби, ну нельзя ж отмахиваться от фактов только потому, что мы не можем объяснить их так, как нам приятно? Как жаль, что я не могу пойти с вами.

– Этого ещё не хватало! Я не хочу даже представлять тебя – за куполом!

Майк снова одарил её мрачным взглядом.

– Тебе хорошо, я – не могу представить… Знаете, вот если обо мне говорить… чего я бы у него пожелал, если б мне привелось его коснуться? Нет, даже не стать здоровым и сильным, хотя это, конечно, было бы чудесно, как мало что вообще в жизни… Но я бы предпочёл пожелать увидеть Мэри. Или хотя бы узнать о её судьбе.

– Мэри – это ваша сестра?

Майк кивнул.

– Может показаться странным, да? Я ведь даже не видел её никогда, она исчезла, когда меня на свете не было и, как говорится, не предвиделось… Но она моя сестра, я это странным образом чувствую, хотя и видел её только на фотографиях. Может быть, просто вот я думаю иногда… Это же она должна была жить, а не я. Она должна была жить тут, ходить тут, вот на этом месте сидеть… Меня б тогда и не было, но так ли это плохо? А она где-то живёт сейчас, быть может, с этим своим мужчиной, у неё есть дети – мои племянники…

Вадим тихо скрипнул зубами, преувеличенно внимательно разглядывая вензеля на тарелке. Сколько ещё это дело собирается аукаться незакрытыми вопросами давних дней? Его тяжёлым разговором с человеком, который не уберёг своего ребёнка и спустя годы не уберёг чужого… Да, всё же хорошо, что им так и не привелось встретиться лично. Ещё лучше было б, если б пути никогда и не приводили в этот дом, вселенная и без того достаточно тесная.

– Неужели о ней так и не смогли ничего узнать?

Дебора вздохнула.

– Отец, через несколько лет после того, как она исчезла, после безуспешных поисков, сказал, что в самом начале допустил одну большую ошибку… Он искал её только по мирам Земного Содружества. Он просто и подумать не мог… Слишком поздно узнал – мужчина, с которым она сбежала, не был человеком.

Гидеон нечаянно раскусил горошину перца и лихорадочно хватанул стакан с соком.

– Отлично… А как это можно было, простите, не знать? То есть… он просто не знал, с кем она сбежала, или как?

– Просто по документам он был землянином. Медицинской карты у него не было вовсе – непростительная халатность, но тогда такое бывало… Вообще-то, от Мэри всего можно было ожидать, она была очень своеобразной девушкой.

– Романтичной, – кивнул Майк, – хотя для окружающих это было странно порой, какие формы принимала её романтичность. Например, кстати, она любила гулять за куполом. Скафандр – или полные ботинки песка и песок вообще везде, за шиворотом, в волосах, дыхательная маска и тяжеленный баллон за спиной – странная романтика, как ни посмотри. А ей нравилось. Говорила, что так чувствует небо…

Сидящий у окна Раймон вздрогнул, когда на плечи ему легли ладони Вито.

– Не напугал? Я пришёл к тебе с сюрпризом…

Ранни обернулся с неловкой улыбкой.

– Получилось. Я так глубоко задумался, что не заметил, как ты подкрался.

– Круто, но я не об этом. Я тут с запрошенной тобою информацией о семье твоей покойной жены. Пришёл, как только у самого столбняк прошёл, теперь на твой полюбуюсь.

Раймон поднялся, непривычно остро ощущая биение собственного сердца. Как мало он думал об этом, в самом деле… Так, что теперь сам удивлялся себе – неужели можно было не задавать себе всех этих вопросов столько долгих лет?

– Тебе так быстро удалось найти…

– Смотря что искать, и как, и где. В общем, дорогой, ты меня удивил снова, – Вито зашуршал какими-то бумагами, и поднял напротив взгляда Раймона скупо исписанный листок, – для начала, да будет тебе известно, что Мэри Джейн Доу – это, как правильно тебе сказала Марианна, имя-фикция. Вроде Алекса Нормана Онима.

– Что?

Вито покачнулся, перекатившись с пятки на носок.

– Если сократить инициалы – «аноним». Можно было, наверное, и так – Анна Нора Оним, например… В общем, до 2281 года женщины по имени Мэри Джейн Доу вообще не существовало. Не рождалась, не приезжала на Марс из какого-либо другого мира, не получила образование, не имела медицинской карты ни в одной больнице. А потом, в 2281 году, всё это резко появилось. Марсианские документы, совершенно подлинные… только сделанные по спецзаказу. Я такие вещи знаю, на Экалте это норма жизни. И что интересно, с этого же 2281 года нет больше никаких сведений о другой Мэри – Мэри Гарибальди. Словно растворилась в воздухе – не училась, не работала, никуда не выезжала, не посещала врачей… А теперь взгляни на эти фотографии. Одна 2279 года, другая твоя, сделанная на Минбаре. Кажется, не очень изменилась? Оценил, романтик, на ком тебя угораздило жениться?

Раймон в полном шоке созерцал фотографию молодой девушки, которую обнимала со спины, видимо, мать – тоже черноволосая, с большими чёрными глазами, только черты лица тоньше, резче, угловатее. На другой, знакомой ему фотографии, так же он сам обнимал… да, ту же самую женщину. Мэри. Марию.

– Но… почему?

Вито поддёрнул штору и присел на подоконник.

– Семейные тайны – это всегда самое интересное. Никакие государственные в подмётки не годятся. Знаешь, в чём разница между двумя Мэри, кроме фамилий? Наличие у одной, и отсутствие у другой, пси-способностей. Мария ведь тебе упоминала, что её отец, хоть и не открещивался прямо от неё, но был очень… расстроен, когда у дочери проснулась телепатия? Легко понять, чего не ожидал, того не ожидал. В семье Гарибальди это, кстати, как я понял, первый и единственный случай. Может, конечно, передалось по линии матери, о той семье я смог найти мало… Хотя кажется, дело всё же не совсем в этом. Мэри не хотела доставлять отцу никаких хлопот и беспокойства. И при том очень хотела работать… Ей не хотелось, чтоб на неё смотрели как на богатенькую дочку, пристроенную отцом по блату. И тем более ей не хотелось, чтоб её, с её способностями, посчитали этаким семейным шпионом… Отец сделал ей новые документы, уступил её желанию. Правду знали немногие.

– Мэри Гарибальди… – потрясённо пробормотал Раймон.

– Ну да. Ты подозревал, что она из очень высокопоставленной семьи… Выше некуда, как видишь. Не понимаю, конечно, почему она тебе-то не сказала… Может быть, считала, подобно тебе, что это несущественно?

Раймон прикрыл глаза. Вспоминая Марию, всё, что она рассказывала о своей семье, о своём детстве, и перекладывая это на только что услышанное.

– И… что же теперь…

– Делать с этой правдой, хочешь спросить? Решать не мне, в любом случае. Но если совета спрашиваешь… Родители твоей Марии, и мистер, и миссис Гарибальди, уже скончались. Но у неё остались брат и сестра. Было бы правильно, наверное, если бы они узнали наконец о её судьбе. Узнали о Лоране. Как думаешь? Возможно, конечно, я тут сужу со своей колокольни… Для меня это момент несомненный и естественный, как дыхание, как для них – не знаю.

Раймон взял руку Вито в свою, чувствуя его тепло, воспоминания нахлынули так, словно не прошло восемнадцати лет, словно он только вчера держал вот так же за руку свою любимую женщину и что-то говорил, успокаивая. Она тогда лежала на подстилке из термопокрывал, дрожащей рукой гладила уже большой живот.

– Представляешь, он так сильно толкается! Что даже сердце начинает болеть…

Глаз ранни, чутьё ранни регистрируют малейшие изменения в организме любого живого. Вот только когда годами держал дистанцию с другими разумными, не сразу научишься правильно их интерпретировать. А может, он всё понимал, просто убеждал себя… Убеждал, что эта тревожная, горькая нотка – это относится к ребёнку. Да, это было бы очень больно… для неё, для Марии. Для них, краткоживущих, смерть маленьких детей – величайшая трагедия. У неё каждый раз было такое скорбное лицо, когда он рассказывал, как у его родителей умерли на его памяти два выводка… И он старался поменьше говорить с ней об этих печальных деталях раннийской природы – даже при врачебном контроле, при искусственном отборе генетического материала смертность оставалась высокой. Чистых от патологий линий не было. Просто не было. Да, он готов был к смерти этого ребёнка – к тому, что в один прекрасный день его сердце остановится, как у двух его братьев ещё в утробе, они покинули тело его матери легко и безболезненно, как всегда бывает в таких случаях – организм ранни не предполагает таких последствий замершей беременности, как у животных, то, что умерло, покидает его само. Или что его лёгкие не раскроются, как у двух его сестёр. Да, он надеялся, что будет так, что он не проживёт несколько дней, как его младший брат, нарушение мозгового кровообращения у которого оказалось слишком серьёзным. Это будет для неё больнее. Она хотела верить, что раз уж Раймон выжил, дожил до своих лет – и его ребёнку должно повезти тоже.

– Я, конечно, не изучала своё родословное древо, но насколько помню, у нас в роду никакой серьёзной генетической гадости не было. Все здоровые. А это всё-таки кое-что, половина-то генов моя. Ну и от тебя, думаю, должна перепасть не худшая часть…

А что изменилось бы, повтори он ей снова, что у него нет живых братьев и сестёр, а его лучший друг… не хочется говорить «возможно, уже умер», но какова вероятность, что ещё жив? И ей придётся однажды осознать и смириться с этой правдой о их природе – правдой, от которой они сами привыкли не страдать, в конце концов, немыслимо страдать вечно… И лучше б у них никогда не получалось никаких детей, ни к чему это ей, она совсем другая, чтоб принять такое…

Да, она другая. Она не принимала жизнь такой, какая она есть, она считала себя вправе менять – вот, изменила его жизнь, войдя в неё со своей любовью и верой в то, что они проживут вместе всю ужасно долгую по её мнению жизнь краткоживущего, и родят детей, и никто из них не умрёт на их руках. И он учился смотреть её глазами и верить её верой. Что всё будет хорошо, родится здоровый ребёнок – благодаря портативному диагносту одного минбарского лекаря они только и знали, что плод один, и это, кстати, тоже обнадёживало Марию – «один, как у нас, людей, значит, и здоровьем в моих предков будет, ну и на одного мне уж точно хватит сил!».

Это была неправда – не хватало…

– Мария, нам нужно на большую землю. Тебе необходимо показаться врачу.

– Так, перестань! До сих пор всё было нормально, вообще с каких пор беременность приравнивается к болезни? Моя мать двоих родила. Думаю, и я двоих-то уж хотя бы осилю. А то, что я немного простыла – тоже не повод… Лекарства у нас есть, с простудой я ещё по больницам не бегала.

– Ты же видишь, эти лекарства не помогают тебе.

Мария поправила подушку и посмотрела на Раймона сердито – тёмные глаза на белом, осунувшемся лице смотрелись просто огромными.

– Не бывает такого, чтоб выпил таблетку – и раз, всё как по волшебству прошло. Привыкай, у нас такая физиология. Для тебя это всё такая трагедия потому, что вы не болеете. Я ещё помню, как ты пугался, когда я просто спала, подходил, слушал моё дыхание… Я поправлюсь, и достаточно скоро. В детстве я тоже один раз болела. Папа тогда тоже просто на ушах стоял. Но мама ему быстро мозги вправила – я ж у неё уже второй ребёнок, она помнила, как Дебби болела, а ведь она младше меня была на тот момент…

Кажется, тогда он впервые услышал имя её сестры – Дебби. Но какое ему в тот момент было дело до какой-то сестры…

– Давай начистоту – ты боишься, что я умру? Только потому, что людям свойственно болеть, что мы вообще живём меньше, чем вы, ты боишься, что я умру? Так вот, я не собираюсь этого делать. У меня на жизнь большие планы. Мы переждём здесь то время, пока мой отец приутихнет со своим розыскным рвением, поймёт, что моя взяла…

– Сколько? Сколько подождём?

– Столько, сколько нужно. В чём дело, ты несчастен здесь?

– При чём здесь я. Тебе не место здесь, в холоде и безжизненности… – Раймон склонился над девушкой, гладя её по щеке.

– А я так не считаю, – она перехватила его ладонь, сжала в своих руках, – не навсегда, положим, но сейчас – да. Это место прекрасно, и не только тем, что здесь нас нипочём не найдут. У этого места совершенно особая атмосфера – здесь умели сохранить самое ценное несмотря ни на что. Здесь как нигде умели любить и верить… И здесь у меня есть самое главное – мы двое, а скоро – трое. Я говорила тебе, мои желания склонны исполняться. Вспомни о том человеке, встреча с которым повлияла на меня. Отец думал, что я влюблена в этого человека – нет, было б примитивно так говорить. Просто он был загадкой, над которой я ломала голову. Но он не был моей загадкой. Просто я хотела понять его, увидеть мир, может, не его глазами, но глазами тех, кому он был дорог… Видишь, и это моё желание исполнилось. Странно исполнилось, конечно… я полюбила существо, которое невозможно просканировать. Ирония судьбы, правда? Андо бы оценил эту шутку, если бы вообще знал, что такое чувство юмора. А вот ты – моя загадка. И я не думаю, что уже разгадала её. Я думаю, мне нужно намного больше времени для этого. И оно у нас будет, потому что мои желания исполняются. Ведь я хотела, чтоб у нас были дети – потому что вы, ранни, существа стайные…

Да, она хотела. Он – видят боги всех миров – не хотел, не помышлял, думал, что это невозможно. Как можно было, встретив такую вот женщину, утро за утром видя, как она просыпается рядом с тобой, как судьба всё ещё не разлучила вас, хотя давно должна была – помышлять ещё о каких-то детях? Но не такова Мария. Такая самоуверенная, не допускающая, что может ошибаться, что может быть не по-её…

– Да вот я такая, вся в отца. Он упрямый и я упрямая.

Быть может, если б он любил кого-то до этого – он мыслил бы иначе. Но эта любовь, эта первая за сто лет близость с другим живым существом просто захватила его, как гигантская волна малую щепку, и он учился видеть мир её глазами, жить её желаньями, а как же иначе?

– И да, раз уж мы о важных в нашей жизни людях заговорили – я думаю, будет неплохо, если мы назовём нашего сына в честь того твоего друга, Лораном. Тебе ведь должно быть приятно снова произносить это имя…

– Тяжело?

– Нет-нет, – помотала головой Дайенн, и это было правдой. Не было ничего трудного в том, чтобы вкатить коляску на открытую галерею в восточной части дома, над садом – по всему дому были обустроены удобные пандусы и другие приспособления для передвижения инвалида.

– Я люблю здесь бывать. Ветер… Искусственный, но ветер ведь. Мне и такого довольно, я не мог бы, как Мэри, прогуливаться за куполом в песчаную бурю… Ваши товарищи сейчас там, а вы остались…

– Не чувствую себя обделённой, песка за шиворот я со своей работой ещё где-нибудь наберу. Тем более, ничего такого они там прямо сейчас не приобретут. До прихода техники могут только потоптаться вокруг этого камня с умным видом.

Майк усмехнулся.

– Понимаю, для вас, как для врача, это естественно – остаться здесь, со мной… Я рад. Вы мне столько можете рассказать… Вы говорили, вам уже встречался такой камень, как этот?

– Не совсем встречался, мы потому в том числе здесь и оказались, что вот такой же камень был украден. Не только он, в смысле…

– Я про подобные камни читал. Можно не сомневаться, что они одинаковые, или почти одинаковые, в разных мирах. Камень, исполняющий желания. Но так всё-таки не совсем правильно говорить. Он не все желания исполняет, и не всегда… Он иногда, когда считает нужным, даёт человеку то, чего он действительно хочет. Это не обязательно то желание, которое человек произнёс вслух, которое держал в мыслях. Это скорее корень, из которого это желание росло. А если камню не понравятся намеренья человека, он его убьёт.

Дайенн присела напротив.

– Интересно…

Майк подтянул сползающий плед – движения неестественно тонких рук были скудными, неловкими.

– Мама рассказывала… Один из людей, которые умерли возле этого камня, очень хотел быть самым умным, хотел удачи в бизнесе… Но на самом деле он хотел расквитаться с конкурентами, и особенно со сводным братом, которому всегда по-чёрному завидовал. Несмотря на то, что это этот брат вырастил и выучил его, всё ему дал… Камень понял, что перед ним человек злой и завистливый, с тягой к разрушению… и остановил его сердце. Ну, такая легенда, может, конечно, всё люди сочинили. Но вот про Мэри-то, наверное, правда.

– Мэри? А она тут при чём?

Майк отвёл взгляд, смотрел на открывающуюся с галереи панораму, щурясь на ветер.

– Ну, мама, опять же, говорила… И потом один раз Дебби обмолвилась, хотя вообще она говорить об этом не любит. Она терпеть всякую мистику не может, наша Дебби, и уж тем более не выносит, когда мистику приплетают к имени Мэри, говорит, это дурная спекуляция… Мэри же росла обычной девочкой. А потом, в восемнадцать лет, у неё неожиданно проснулись телепатические способности. Ну да, так бывает, хотя обычно всё же если случается – то случается раньше… А у Мэри во всей родне к тому же никакого, даже самого завалящего телепата не было… Мама говорила, Мэри верила, что это дал ей камень.

– Она попросила у камня стать телепаткой? – Дайенн чувствовала, что разговор вообще приобретает странно бредовую окраску, но в этом деле, пожалуй, звучало даже уместно.

– Нет, конечно нет. Не прямо так. Я же говорю, камень исполняет не то, о чём его просят. А то, чего на самом деле хотят. Мэри просила возможности снова встретиться с одним человеком, которого недолгое время знала, которого, кажется, даже немного любила… Он был телепатом, его звали Андо Александер. У его матери с нашим отцом в прошлом были дела, и вот в 79-80 Андо гостил тут у нас. Он потом женился, и уехал с женой на Минбар, Мэри, конечно, это всё понимала, что у него семья… Она просто скучала по нему и хотела что-то узнать о его жизни. Но на самом деле, видимо, она хотела понимать Андо, глубоко понимать… смотреть на мир его глазами, в какой-то мере… А может быть, иногда думаю – она вот об Андо себе запретила думать, но внутренне всё равно желала любви, любви вопреки тому, что она и объект её любви слишком разные… Вот ей и встретился этот мужчина. Вот знаете, госпожа Дайенн, поэтому я думаю – может быть, и очень хорошо, что я никак не могу попасть к этому камню? Вдруг на самом деле я хотел бы стать здоровым, а не узнать о судьбе Мэри? Я бы хотел, чтоб камень слушал меня, а не моё сердце.

====== Гл. 12 Вор против вора ======

– Мисс Мэри знала толк в романтике, – пробормотал Илмо, нервно отряхивая кожистые отростки от песка, – по ней явно наша работа плакала…

– Так, значит, меры предосторожности ясны, – Гидеон, распаковывавший принесённое оборудование, разогнулся с портативным генератором в руках, – голыми руками не трогать… Мне лично как-то не хочется увеличивать статистику сильно помолодевшего инфаркта, я вот не уверен за себя, что я очень хороший человек.

Софья, подсвечивая фонарём, фиксировала украшающие камень символы, на первый взгляд действительно похожие на трещины.

– Интересно, что за язык… Похожее где-то видела, но только похожее.

– Спросим потом у переводчиков. Больше образцов письменности, чем они, видели только археологи.

Невдалеке, весело переговариваясь, топтались два богатырского телосложения молодца в спецовках, ещё один сидел на широком камне и меланхолично поплёвывал в выложенную им же из камушков мишень концентрических кругов. За их спинами сюрреалистично сияли, приглушёнными сейчас фонарями дальнего действия, два тягача с бурильным оборудованием.

– Вернулись-вернулись-вернулись! – в холл вылетели, полоща на бегу полами длинных рубашек, как крыльями, Рефен и Эльгард.

– Вернулись, конечно… – Гидеон брезгливо вытряхнул из-за ворота ещё горстку песка, – не палатку же там ставить… Работы там ещё надолго, а наше присутствие уже не обязательно. И слава богу… Почему песчаной буре было угодно случиться именно тогда, когда за купол выползли мы?

– Сезон, – пожал плечами Вадим, – завтра, говорят, уже тише будет… Учитывая, что мы тут явно на несколько дней, пока этот священный камень окончательно выпилят – имеем все шансы прогуляться там при ясной погоде.

Открыв свой ноутбук, Софья нахмурилась.

– Не факт… Сообщение от Драала. Корабли тилонов замечены в гроумском секторе. Как ни печально, но похоже, дождаться спокойно окончания бурильных работ у нас возможности нет.

– Гроумы… Да, отлично, я предчувствовал, я мечтал…

Иглас вслед за Софьей увеличил на карте гроумский сектор.

– Где? У Ранкезы или Эфнотты? Они уже нанесли удар?

– У Ранкезы. Нет, они остановились между спутниками Рэв, газового гиганта солнечной системы Ранкезы, и просто стоят. Три корабля. Словно чего-то ждут. По крайней мере, такова ситуация на настоящий момент.

– Ждут… Очень интересно… Ну, может быть, у них там назначено место сбора… А может быть, ждут, когда звёзды на небе выстроятся в благоприятный порядок для действий. В любом случае, заставлять их ждать невежливо.

Гидеон почесал макушку.

– До Ранкезы при самом благоприятном исходе трое суток лёту. Мы не к шапочному разбору туда придём?

– Да хоть и к шапочному, что теперь, не лететь туда? Ну то есть, понятно, что мы прямо сейчас свяжемся с брикарнцами и…

– Один вопрос, – Дэвид опустился в одно из свободных кресел, на колени ему мгновенно вскарабкалась Рефен, – что будет с нами? То есть, нам поторчать пока на Марсе, в ожидании вестей от Диего, что путь к Атле свободен, или ждать глобально, вестей от вас, что галактика свободна от тилонской угрозы?

– Я бы предпочёл второй вариант, – ответил Гидеон, – даже если там, у Ранкезы, они ждут остальных своих товарищей, которые сейчас доблестно бьются в астероидном поясе Атлы (если они вообще остались там ждать Диего, я б вот на их месте уже сообразил, что манёвр разгадан) или чёрт знает где ещё шляются – далеко не факт, что они намерены собраться там все. Лучше, от греха, посидите пока тут. Можно б было, конечно, вернуться на Корианну или отправиться на Минбар… Но лучше не совершайте лишних телодвижений вообще. И кроме того, думаю, резонно, если кто-то из команды останется с вами. Тем более что появления тилонов можно ожидать и здесь.

Дэвид кивнул.

– Паршиво, но получается, что так. Похоже, мои самые мрачные опасения по поводу затянувшегося выходного сбываются.

– У вас что, запущенная форма трудоголизма, товарищ Шеридан? – улыбнулась Ли’Нор, – вас так убивает, что вам тут нечего переводить и редактировать? Марс, если задуматься, не самое плохое место. Отдохните, насладитесь комфортом, вознеся хвалы мудрой заботе господина Арвини, сводите детей куда-нибудь… Если никто из коллег не возражает, я бы осталась и составила вам компанию.

Арвини в своём кресле нервно заёрзал.

– Простите, дорогой коллега, вы тоже хотели предложить свою кандидатуру? Смело, если учесть, что их высочество ещё не определился с формой благодарности за вашу предусмотрительность… Но, в конце концов, почему бы нам не остаться тут вместе? Если что, я как раз сумею вас защитить.

– Этого ещё не хватало, – закатил глаза Диус, – нам ещё и нужно наблюдать тут ваши пикировки!

– Я не против, – отсмеявшись, вымолвил Вадим, – заодно проследите тут… за ходом работ по извлечению камня… Софья, спросите у Драала, он не мог бы как-то… ну… настроиться и на их машины тоже? На всякий случай, мы, конечно, на связи будем…

Вечером, спровадив возбуждённо лопочущих раннят обратно в номер Дэвида и Диуса, Ли’Нор села было немного поработать… Куда там.

Напротив, с огромной чашкой кофе (возможно, впрочем, и не кофе, а какого-то кофесодержащего напитка) уселся настырный центаврианин, устремил на неё взгляд бархатных карих глаз, в которых читалось стойкое намеренье покою ей этим вечером не дать. Нефилим демонстративно вперила взгляд в экран.

– Дайте предвосхищу. Это прекрасный момент, чтобы познакомиться поближе, заложить первые кирпичики хороших профессиональных взаимоотношений, доказав, в числе прочего, что расовые предрассудки безнадёжно канули в прошлое…

Арвини развёл руками, едва не расплескав содержимое чашки.

– Ну, если даже воспользоваться именно вашими формулировками – а что во всём этом плохого?

– Вы в самом деле такой, или притворяетесь?

– Какой такой?

Нарнка подняла на него взгляд, какой, вероятно, был бы у энтомолога на насекомое, которое вздумало бы демонстрировать ему глубину своих познаний в астрофизике или величину своих гениталий.

– Расовые предрассудки не исчезают. Они трансформируются. Вы сейчас смотрите на меня, как на невероятно интересную диковину, которая к тому же, что ещё пикантнее, является вашей коллегой. Конечно, прекрасный момент. Вы, конечно, несколько цивилизованнее и деликатнее, чем лет пятьдесят назад, чему-то же время должно учить, на вас полицейский мундир и у вас некий свой набор интересных историй… Но реакцию центаврианина на сам факт существования нарна-телепата не надо одевать ни в какой мундир, она всё равно из него торчит.

Полицейский отставил чашку на стол и устало-раздражённо потёр ладонями лицо.

– Хорошо, Ли’Нор, а почему вы сами не считаете, что стали жертвой этих самых расовых предрассудков? Вы же телепат, в самом деле… Почему вы не рассматриваете, что мой интерес ещё естественнее? Что я просто вижу перед собой красивую женщину…

– Арвини, я думаю, это плоско даже для вас.

– Почему? Вы не любите простых решений? Между тем мужчина – это существо достаточно простых реакций, хотя допускаю, не все со мной согласны. Ну да, с тем, что это и раздражающе, и неделикатно, я и не спорю, а какой смысл спорить? Я был бы достаточно прозрачен, даже если снизить ваш пси-уровень вдвое.

Нефилим фыркнула и снова обратила взор к экрану, но рабочий настрой был безнадёжно сбит.

– Арвини, разыгрывать подкупающую простоту – не всегда лучший путь.

– Лучших путей между вами и мной вообще не существует. И вообще никаких, вы правы. Между нами нетронутый пустырь… Точнее, не нетронутый, простите. Изрытый воронками взрывов и поросшими бурьяном окопами с приятной начинкой из неразорвавшихся мин. Но я готов поработать не только асфальтоукладчиком, но и сапёром, мужчины не только не стыдятся простых реакций, но и не боятся трудной работы.

– Попробуйте, Арвини, попробуйте.

Виргиния крепко, до хруста в костях, сжала Дэвида в объятьях.

– Всё я уже могла представить, но жизнь прекрасна и удивительна. Это ж надо, где, как и почему после долгой разлуки можно встретиться… Бледные вы какие после Атлы, конечно. Как глаза? Я первое время, как вернулась, даже в помещении щурилась, как сова. До чего качественно человек привыкает… Культурную программу как, уже составили? Это ведь, как я понимаю, надолго?

Из-за угла поочерёдно выглянули и скрылись обратно Рефен и Эльгард. От взгляда Дэвида это, впрочем, не укрылось. Да и от взгляда Виргинии.

– А, ваш прихваченный с Атлы шустрый говорливый сувенир?

– Рефен, Эльгард, выйдите и поздоровайтесь. Это Виргиния Ханниривер, наш хороший друг, о котором я вам много рассказывал.

Дети вышли из своего укрытия и мелкими шажками, взявшись за руки, приблизились, глядя на Виргинию с нескрываемым интересом и продолжая тихо переговариваться по-раннийски.

– Тридцать пять.

– А я говорю – сорок. Она просто в очень хорошей форме. Сердце здоровое. Но печень уже не очень.

– Эй, ребята, ничего, что я здесь и что я бывала в вашем мире, так что ваш язык малость знаю?

– Извините, – Эльгард трепетнул ушами, – мы просто спорили о вашем возрасте… Я знаю, у вас не принято об этом говорить вслух, вот мы и говорили на своём. Взрослые умеют точно определять возраст, а мы вот пока нет…

Диус на заднем плане изо всех сил давил смех.

– Удовлетворю ваше любопытство, мне сорок шесть, – Виргиния потрепала детей по головёнкам, они прижали ушки.

– Да ну!..

– А насчёт «печени не очень» не обижаюсь – что есть, то есть, много по молодости жрала и пила всякой дряни. Но жалеть не о чем.

– Ну, короче, «ничья».

Расположились. Дети кинулись, зримо раздуваясь от важности, разливать по чашкам чай – кормить или поить иномирцев было одним из их любимых развлечений ещё на Атле, нередко очередной их визит к переводчикам начинался с преподнесения корзинки ягод или какого-нибудь корешка – «вот, кажется, это вам тоже можно есть!», после чего, возбуждённо трепеща ушами, они наблюдали, что иномирцы с этой пищей сделают – так съедят или смешают с чем-то, сварят, пожарят…

– Вы как, ребята, держитесь? Помнится, вы ж среди моих знакомых главные чайлдфри?

– Лечат, – мрачновато усмехнулся Диус, кивая на раннят, – принудительно. Не останавливаясь перед лестью и шантажом.

– Хрупкие вы люди, мужчины.

– Не дай бог никому в этом смысле твоей школы, Виргиния.

– Ну, я вот решила, что по пути экстрима надо идти до конца, так что…

Договорить Виргиния не успела. Запиликал терминал связи.

– Межпланетный вызов. Источник неизвестен.

Диус хищно оскалился.

– Что-то мы сейчас увидим. Ещё одного твоего внезапно всплывшего родственника, Дэвид? Хотя нет, это уж они совсем тупыми должны быть… Может быть, изобразят нового главреда «Ирида Пресс»?

– Ну, вот сейчас и узнаем. В любом случае очень интересно, на что они надеются…

Сложно сказать, что они ожидали увидеть на экране, но ярко (Диус выразился бы конкретнее – безвкусно) накрашенную женщину с ярко-красными волосами и какой-то блестящей мишурой на шее (неужели это у неё воротник одежды такой?) – едва ли. Женщина была им определённо не знакома. Во всяком случае, не была знакома достаточно хорошо, где-то случайно, мимолётно они её, может быть, и встречали на каком-нибудь мероприятии и потом забыли, как страшный сон.

– Я попала к Дэвиду Шеридану, верно? – поинтересовалась она, растягивая слова – певуче, наверное, как она думала.

– Пока нет, – вкрадчиво-вежливо ответил Диус, едва не добавив «слава богу», – чем можем быть полезны, леди?

Женщина обратила на него взор густо подведённых глаз – издали они выглядели просто как две чёрные дыры.

– О, а вы, вероятно, Диус Шеридан… Что ж, совершенно чудесно. Вы знаете, мне необходимо с вами встретиться. По делу чрезвычайной важности. Где бы вы предпочли? Впрочем, не важно. Вы не так хорошо ориентируетесь в городе, я тоже. Пожалуй, я просто навещу вас там, где вы сейчас есть. Думаю, буду к ужину. Ужин, это прекрасно и удобно. Прошу вас, никуда не отлучайтесь. Лучше, если вы все будете там. Было бы очень накладно разыскивать вас ещё где-то… В общем, закажите там что-нибудь по своему вкусу. Я совершенно не привередлива.

Она отключилась раньше, чем кто-либо из присутствующих сумел обрести дар речи.

– Это вот что сейчас было? – ответа, разумеется, не последовало. В смысле, не последовало от тех, от кого было бы логичнее.

– Клоун, – склонил голову набок Эльгард.

Диус поболтал в чашке остатками чая.

– Ну, тут ты точен в определении, мальчик… И что делать будем?

– Как что? – Виргиния наконец взяла себя в руки, – ждать. И, реально, никуда не отлучаться, хоть бы даже нас вызвали в приёмную президента Альянса. Сами подумайте, если кто-то играет перед нами что-то настолько несуразное, чтобы не сказать дебильное – разве не интересно будет узнать, зачем? Если это они – то они просто идут к нам в руки, что должны бы понимать… Мы здесь, в некотором роде, на своей территории – в отеле есть охрана, датчики есть даже на некоторые лорканские штуки, плюс с вами двое коллег – незаметно свистнуть отсюда Дэвида будет уже не такой простой задачей… Не учитывая мою скромную персону – не знаю, заметила ли она меня… Ну, а если это не тилон, а просто какая-то сумасшедшая – выпроводим её, и все дела.

– Может быть, это… ну, попытка отвлечь нас от чего-то?

Виргиния почесала нос.

– Устроить так, чтоб вы гарантированно задержались здесь, в то время как они, например, свистнут метеорит, который уже как раз почти откопан? Ну, а что им мешает это сделать так? Вы, что ли, в противном случае помешаете? Не, тут что-то другое. Да может быть, мы всё усложняем, и это какая-нибудь не вполне нормальная ваша поклонница? Что у вас, поклонниц нет? Ну, в любом случае – я здесь, значит, что бы это ни было, мы это узнаем. А ваших коллег можете не отрывать, если вам так будет спокойнее за камушек, мы, поди, и сами справимся.

Диус вот, правда, не находил всё таким уж забавным. Видимо, вселенная пребывала в одном настроении с ним, а не с Виргинией, потому что через два часа в номер ворвался светящийся радостью и довольством Диего Колменарес.

– Вы вернулись! – запрыгали вокруг него раннята, – показали этим тилонам кузькину мать!

– Как видите, – он подхватил первого попавшегося (это оказалась Рефен) и закружил, – и даже без потерь. То есть, раненые, но ни одного убитого. Правда, вот кораблю пришёл аминь… Добирались сюда на одном из «Серых крыльев». На нём же можем и доставить вас на Атлу. Если вы хотите, конечно. Путь свободен – кстати, там оказалось не три корабля, а всего один, то ли у Драала глаза велики, то ли два других благоразумно слиняли, увидев, сколько нас – а уж с Атлы им вас не выцарапать… Придётся продираться сквозь строй голодных ранни. Шучу.

Диус закатил глаза.

– Хотим ли мы? Он ещё спрашивает! Нет, тут хорошо… Отлично, здорово… Но видимо, я не был готов к такой резкой смене обстановки. И вообще, прямо сейчас… Да, если можно, прямо сейчас… Я был бы совсем не против отсюда свалить. Ну, в смысле, не дожидаясь вечера… Да, Дэвид, ты хорошо понимаешь, о чём я.

Диего почесал остроконечное ухо.

– Сейчас? Ну, я рассчитывал – что завтра… Хотя нам было бы даже удобно, пожалуй. Вам как, долго собираться?

– Ну, некоторое количество шмотья нам, так или иначе, пришлось купить… Но это займёт максимум полчаса, при той радости, которую я испытываю. Дэвид, боюсь, мне придётся переложить одну сложную дипломатическую задачу на тебя… Ну, попросить леди Виргинию встретить и обработать это чудо в перьях. Мне, признаться, как-то неловко… Так, малышня, строем марш – собирать чемоданы. Хотя какие там чемоданы…

Дети переглянулись и надули губки.

– Мы не должны были сейчас лететь домой. То есть, должны лететь, но не домой. Совсем в другое место.

– Мы так хотели увидеть!

– Кого?

– А вот и увидели бы, кого!

Диего присел перед Рефен и щёлкнул её по носу.

– Ну уж нет, как бы вам ни мечталось, а летите вы домой. Всё, прогулка была славная, но подошла к концу.

Дэвид беспокойно облизнул губы.

– Погоди, Диус… Вадим с ребятами просили же нас не дёргаться пока никуда. Нет, на Атлу вернуться, конечно, мысль хорошая… Но надо сначала, наверное, всё-таки его спросить. Предупредить.

– В общем-то, верно. И их, и Ли’Нор с Арвини… Ну, вызывай сначала «Серое крыло», что ли…

«Серое крыло-45» на вызов не отвечало долго, что уже начинало вызывать тревогу. Наконец на экране появился долговязый дрази в форме рядового. Дрази, по-видимому, был недавним новобранцем, возможно, язык знал хорошо, но разговорной практики пока было мало – судя по тому, как старательно и чётко он выговаривал каждое слово.

– К сожалению, я не могу позвать господина Алвареса. В настоящий момент он очень занят. Не беспокойтесь. Я всё передам. Пусть вам будет спокойно – господин Алварес говорил, что лучше всего вам вернуться на Атлу. Он будет доволен, если вы полетите как можно скорее.

– Ну вот видишь, там тоже так считают, – улыбнулся Диус, когда экран погас, – и они правы, только легче им будет работаться, если не придётся постоянно оглядываться, как там мы. Одной проблемой меньше. И нам не придётся встречаться с этой особой, само по себе уже счастье. Как-то совершенно не желаю, чтобы хоть однаживая душа – и даже звёзды с неба, фигурально выражаясь – видели, как это входит в мой номер. Некоторые, может, и полагают, что мою репутацию испортить нельзя… Можно. И я её портить не намерен.

Арвини проводил взглядом удаляющихся Дэвида с детьми – Рефен сидела у полуминбарца на плечах и «рулила», держась за рожки, Эльгард нарезал круги вокруг, то и дело врезаясь в косяки, потом проследил взгляд Винтари в ту же сторону.

– Ваше высочество… простите мне моё любопытство, но я просто не могу не спросить…

Тот рассеянно переставил чашку с места на место на подносе.

– Как я выживаю столько лет в чужих мирах, где всем безразличен мой статус и даже на родном языке редко с кем-то удаётся поговорить? Нормально выживаю. У меня интересная работа, в которой находится место приключениям – о последнем таком приключении я вам рассказывал, поездка фольклористов в горы Асар… А нет, последним, наверное, надо считать всё-таки вот это, но оно с работой не связано… И то, что большинству людей, которых я встречаю, безразличен мой статус, то есть, многие даже понятия об этом не имеют… да меня это не то что не беспокоит, меня это только радует. Даёт необходимую свободу действий и общения. Знаете, вот Рефен, когда услышала, что я принц, очень мило этим заинтересовалась… Спрашивала, где мои корона и мантия. Мы как раз перед этим переводили земные сказки, она их читала, помогала рисовать иллюстрации – те, что были, откровенно, были ужасны, а пересканировать старые не получилось, поэтому мы договорились с правообладателями, что иллюстрируем сами… Перерисовывали с криво отсканированных бумажных оригиналов.

Арвини рассмеялся.

– Это очень приятно слышать, но на самом деле я не об этом. Вы больше двадцати лет живёте вместе… Вы… ну, не ссоритесь?

– По правде, больше тридцати лет, когда мы познакомились, мне было 17… Но именно как пара – да, 23 года. Нет, не ссоримся. Я уже отвечал недавно на этот вопрос одному вашему коллеге, с минбарцем невозможно поссориться. Он не будет кричать и лезть в бутылку и тем более бить об тебя тарелки. Он тебя усадит за медитацию или организует штук пять подряд обрядов для прояснения и устранения конфликта. Поскольку будучи центаврианином, это совершенно невозможно выдержать, то лучше и не начинать. А если серьёзно… Ну, один раз мы почти разошлись. Да, я даже доехал до вокзала… Задумчиво посмотрел на расписание… Развернулся и поехал обратно. Приехал к закрытой двери – он поехал за мной на вокзал, мы разминулись в дороге… Нет, правда, почему многих удивляет, что мы до сих пор вместе? Мы кажемся настолько разными, несовместимыми?

Полицейский пожал плечами.

– Если говорить лично обо мне… вы, думаю, можете представить, почему я это спросил. Всегда необычно и интересно видеть, что кто-то прожил вместе столько лет, когда это было добровольно, когда он мог этого не выбирать. То есть…

– Понимаю. Одно дело брак, от которого людям зачастую никуда не деться, если развод запрещён или невыгоден, и другое дело мы, можем разойтись в любой момент, но не делаем этого.

– Я где-то читал, что по мнению землян, по статистике, то есть, гомосексуалы не очень склонны к образованию устойчивых пар…

– Правильно всё-таки – по мнению, статистику такую мы знаем, оба центавриане, знаем, как статистика делается. С последующим резюме, что гомосексуальный союз неестественен, потому и непрочен… я мог бы сказать, что союз мужчины и женщины тоже неестественен, при чём на основании их же слов о том, как трудно двум полам приходить к взаимопониманию. Союз двух мужчин в этом смысле получается перспективнее, мы понимаем друг друга лучше, чем поняла бы женщина. Но вообще-то это с ориентацией никак и не связано. Гомосексуалы расходятся не чаще, чем гетеросексуалы, просто их само по себе меньше, поэтому это заметнее, и болезненное внимание более пристально, вы понимаете… Да и поскольку их меньше, выбор-то тоже меньше… Но в целом те же шансы встретить подходящего партнёра или наоборот, совершенно неподходящего.

Арвини выставил поднос с чайным сервизом на специальный столик за дверью и вернулся в номер.

– Значит, вы в предназначенные друг для друга половинки не верите?

– Строго говоря, мы оба не верим. Точнее, просто не любим оперировать такими понятиями. Чаще всего те, кто говорят «мы созданы друг для друга» либо глупы, либо лукавят. У человека в жизни может быть более, чем одна большая, настоящая, сильная любовь. Это совершенно точно так, когда говорят, что только одна – имеют в виду, что острота чувств разная, степень взаимопонимания разная, но ведь это зависит от разных факторов, иногда виноваты люди, иногда обстоятельства… Например, человек, после тяжёлого расставания разуверившийся в любви, будет бояться полюбить вновь. Даже если какие-то родственные души и существуют – Дэвид, как минбарец, верит в реинкарнацию и в то, что души могут путешествовать вместе, встречаясь воплощение за воплощением… ведь не гарантия, что за всю жизнь мы сможем эту родную душу встретить. К тому же, они вовсе не непременно воплощаются супруги – супругами, братья – братьями, в прошлой жизни это могла быть твоя мать, а в этой супруг, или сын, или лучший друг… Думать, что в жизни тебя ждёт встреча с идеальной любовью, предначертанной тебе свыше – слишком часто превращается в – ставить вселенной условия, какой эта идеальная любовь должна быть, чтоб ты уж точно понял, что она истинная. Но истинна любая любовь, в которой человек не врёт и становится лучше. И если люди провели вместе пару ночей и оставили светлый след после себя – их любовь более истинна, чем у тех, кто прожил вместе до глубокой старости, заполнив пустоту привычкой, и родил детей, которые вслед за родителями не научились верить в любовь. А остаётся человек с тем, кто лучше всего отвечает… вопросам его души. Дэвид как-то сказал, что мы хорошо понимаем друг друга потому, что оба хотели стать иным, чем мы есть, лучше, чем мы есть. И потому, что полюбили то, что делали вместе, полюбили одних и тех же близких, а потом и, через это – друг друга. Чему вы улыбаетесь? Вам кажется, что я говорю… ну, как-то слишком с налётом юношеской романтики? Уверяю вас, это не налёт, это высокопробная и беспримесная романтика. С ним иначе и не могло быть. И со мной иначе не может быть. Поэтому нам так комфортно в мире ранни – для них наш возраст ерунда, они называют нас «молодые люди» и не удивляются этому… фону страсти, как они говорят.

– Я не удивляюсь, – ответил Арвини, – я завидую. Я видел почти своих ровесников, которые уже постарели. Это страшно.

Винтари расхохотался.

– Удивили и порадовали. Насколько знаю, на родине мне завидовать не принято. Это надо ж так, как я, плюнуть в лицо всем женщинам Центавра – предпочесть иномирца-полукровку… Мало того, что родину кинул, так ещё и мать-природу. Но лучше быть довольным жизнью извращенцем, чем уныло влачащим существование и тихонько грешащим добропорядочным гражданином.

Арвини нагнулся к чему-то блеснувшему под креслом – это оказался информкристалл, оброненный, видимо, Ли’Нор. Интересно, хоть спасибо скажет?

– Знаете, я просто в последнее время всё чаще думаю… ну, каждый мужчина думает время от времени о том, что однажды женится, и когда тебе уже не 20, а 27, ты понимаешь, что это событие всё ближе к тебе, если оно вообще состоится… Я хотел бы жениться по любви. Потому что не выношу женских слёз, а если женщина не будет любить меня, или будет нелюбима мной, она всё равно будет плакать, пусть даже не при мне… Моя мать, например, хотя не была влюблена в моего отца, но он ей по крайней мере нравился, она рассказывала, он был очень весёлым, с ним было интересно… Ей было очень горько его потерять именно потому, что она думает, что могла полюбить его, но им не хватило времени, а теперь она и не узнает этого. А мой дядя Иосия, когда я заговорил с ним на эти темы, сказал мне: «Знаешь, мальчик, всё как-то проще, когда супруги не любят друг друга. Они просто спокойно, рассудочно договариваются обо всём. А вот когда любят… тогда настоящие сложности и есть. Потому что тут никакие правила не действуют».

Диус похлопал его по плечу.

– Но ведь вы мужчина, Рауле, вы не боитесь сложностей? Да и не такие уж это сложности, поверьте.

Дивная дама появилась даже несколько раньше, чем рассчитывала Виргиния. Которая, в общем-то, тоже имела, что сказать Диусу на тему репутаций, но не стала. Кое в чём-то он всё-таки прав, и вообще, на том, чтоб всё же встретиться с «чудом в перьях», настаивала она, а не они.

Дамочка сама нашла номер, занимаемый прежде Вадимом и Схевени, а ныне вот Виргинией, бесцеремонно вошла, прошлась к окну и обратно, виляя бёдрами и потряхивая мелкими красными кудряшками, затем обернулась к молча сидящей в кресле, нога на ногу, Виргинии, и без приветствия поинтересовалась:

– Где Вадим Алварес?

Виргиния оглядела незаурядную визитёршу. Ярко-красное замысловатого кроя платье с широкими рукавами, зелёные лосины или колготки, высокие жёлтые сапоги на платформе, на которой лично у неё замер бы дух стоять, руки не оценить – дамочка скрестила их на груди. Ногти разноцветные…

– Вадима Алвареса здесь нет. А что, он вам нужен? Что ж сразу не сказали?

Гостья резко развернулась, едва не подвернув ногу.

– То есть, как нет? Но это ведь его номер? Он записан на него! Хорошо, тогда – где Дэвид Шеридан и его спутник?

– Номер записан на него, – подтвердила Виргиния, поднимаясь, – я не имела возможности переписать его на себя, потому что ждала тут ваше великолепие. Они со Схевени, видимо, забыли его сдать, когда улетали. Ну, лопухи, да. Шериданы вот свой – не забыли. Да, они тоже отбыли пару часов назад.

– Куда? С кем? – густо накрашенные глаза незнакомки стремительно округлялись.

– А не многовато вы хотите знать на второй минуте знакомства? Вадима они предупредили, а вас, извините – не обязаны.

Фраза произвела на гостью действие странное. Она подскочила к Виргинии и вцепилась ей в плечо – словно когтистая птичья лапа, Виргиния брезгливо-яростно вырвалась.

– Они. Вызывали. Полицейские корабли? Те, что полетели в сектор гроумов? Они сообщили, что улетают?

– Да. Может быть, теперь скажете, кто вы такая и какого чёрта тут делаете, пока я не узнала это как-то сама и, возможно, очень больно?

Гостья обессилено опустилась в освобождённое Виргинией кресло.

– Так. Поправьте меня. Значит, всё совсем плохо. Вадим Алварес не остался здесь, он был среди тех, кто полетел в сектор гроумов. И Шериданы вскоре после разговора со мной улетели. Предварительно связавшись с полицейскими кораблями. Они говорили лично с Алваресом?

По тону женщины Виргиния поняла, что почему-то такую вероятность она допускает процентов на пять.

– Нет, не с ним самим. С каким-то дрази. Шериданы улетели не с кем попало, это проверенные рейнджеры… Какое…

Гостья уронила лицо в ладонь, размазав тушь.

– Каким-то дрази… Отлично. Просто великолепно. Госпожа Ханниривер, загляните в мои мысли, пока я не убила себя с досады. А по итогам, я думаю, мы с вами подскочим и на второй космической помчимся к шлюзу. За купол. К холмам. К кораблю. Может быть, догнать мы их ещё успеем. Ну же, госпожа Ханниривер. Вы же телепатка, вы сильнее меня по определению.

– Если только вы в своей сумочке что-то интересное не прячете. Сумище.

– В сумище у меня сменный комплект одежды и прочее такое. А, ну и радар на «жучки», на всякий…

Шквал образов и эмоций показался Виргинии осенним ветром, швыряющим в открытое окно дождь и сухие листья – если бы осенний дождь мог быть горячим, а листья – жёсткими, как неровные, оплавленные по краям куски металла. Тилоны. Корабль. Плен. Лорканские артефакты. Ловушка. Сеть. Корабли. Вадим. Тилоны. Ловушка. Дэвид. Дрази. Космос.

– Они не могли вызвать корабль Алвареса. И никто не сможет сейчас. Дрази, с которым он говорил – тилон. Переадресация вызовов со всех кораблей стоит на один. У пульта тилон, прошедший преобразование. Они только что сообщили тилонам, что покинули Марс. Как думаете, долетят они куда-нибудь? Вы ведь не знаете позывных их корабля? Даже номера не знаете? За ними! Вы нужны мне. Я объясню вам, вы объясните им.

Быть телепатом – это понимать, в какой момент можно не тратить время на вопросы. Пока ненормальная гостья, чудом вписываясь в повороты, гнала машину по улицам Нью-Вегаса на предельной скорости, на какой она могла хоть как-то маневрировать, Виргиния пыталась разобраться в калейдоскопе образов. Увы, мыслила гостья, по крайней мере, именно сейчас, примерно так же, как вела машину – образы летели так же, как дома, вывески, светофоры вокруг, перемешивались, наскакивали друг на друга. Тилоны. Ловушка. Лорканские артефакты. Лорканцы. Воры. Плен. Взрыв. Дэвид. Помочь. Успеть. Провал. Шанс. Исправить. Корабль.

Шлюз они почти пролетели. Дыхательную маску женщина нацепила чуть ли не уже выскакивая под открытое бледно-оранжевое небо.

– Живей!

Ладно, подумала Виргиния, чертыхаясь на подворачиваемые ноги – туфли она одевала без расчёта прогулок по марсианскому песочку – это, во всяком случае, должно быть интересное приключение. Она, конечно, не готовила себя к приключению прямо сейчас и здесь… Но приключения не всегда в жизни спрашивали её готовности и согласия.

Корабль ждал их за вторым холмом, он был в цвет песка – в следующую секунду Виргиния поняла, что это маскировка, отражающая поверхность, что-то вроде – и был очень мал. Метров сто в длину, как прикинула Виргиния. Тип был ей неизвестен, но кое-что в модификации наводило на предположение, что он лорканский. Или, по крайней мере, сделан с применением лорканских технологий.

– Располагайтесь, – незнакомка кивнула на одно из кресел возле стола, – а я сейчас… Воспользуюсь санузлом, если вы не против.

В прежней манере не дожидаясь ответа, она скрылась за дверью, хлопнув полами своего яркого цветастого наряда, словно сказочная птица с книжной иллюстрации. Виргиния успела расслышать выкрикнутую ею торопливую, резкую команду на старт. На лорканском языке…

Корабль, казалось, не шелохнулся. Вибрация, которую ощущала Виргиния, была едва заметна, она могла бы спутать её с собственной дрожью. Если б ей не были знакомы команды на лорканском, она б и не подумала в этот момент, что они взлетают. «Интересно… очень интересно…»

Из-за той же двери вышла, на ходу продолжая вытирать усталое, уже чистое от грима лицо, молодая лорканка. Парик был тоже снят, тщательно зачёсанные и заколотые волосы отливали синевой.

– Что ж, добрый вечер, госпожа Ханниривер. Позвольте признаться, Лионасьенне. Вот вам первый жест моего вам доверия, очень надеюсь, что вы его оправдаете, в противном случае плохо придётся не только мне. Хотя мне кажется, вы уже начали мне доверять, иначе не сидели бы сейчас здесь…

Они сидели друг напротив друга, Виргиния во все глаза смотрела на лорканку, всё ещё пытаясь придти в себя от шока. Лорканок и поныне вне Лорки увидеть можно редко, и если уж встречаешь на своём пути лорканку, которая при этом не то что без покрывала и супруга или отца поблизости – а столь… раскованно разговаривает и одевается, это нетривиальное явление явно должно стоить некоторой поломки планов.

– Может быть, для начала… Ну, ещё одним жестом доверительных отношений… объясните, что вот это была за… – Виргиния попыталась подобрать слово, и не нашла удачнее предложенного раннятами, – клоунада?

Девушка кивнула.

– Сами же и ответили. Я не знаю, может быть, вы не поняли ещё, но мне очень важно было проникнуть к вам неузнанной.

– Отлично сказано! Что-нибудь ещё ярче вы придумать могли? Ну там, головной убор североамериканских индейцев, ритуальные одежды Вестников Перемен, скафандр ворлонца? Что-то такое, чтоб уж точно даже тараканы из щелей, если они в марсианских отелях есть, выползли на вас поглазеть?

Лорканка сплела пальцы в замок, Виргиния переводила взгляд с красного ногтя на салатовый, размышляя, какой хуже сочетается с голубой лорканской кожей. Оттенки синего вот – нормально…

– Я не исключаю, что возможно, не самый был умный ход… Методы конспирации, как и психология запоминания, в разных мирах разные. Я ориентировалась на наиболее универсальные, надеюсь, что не прогадала… Что вы увидели на экране, что вы увидели на пороге? Вы употребили верное выражение – клоунада. Что больше всего запоминается людям? Самое яркое, самое вычурное. То, что режет глаз. То есть, мой парик, мой макияж, моё платье. Не я сама. Можно сказать, меня там не было. А вот если б я попыталась одеться скромно и вести себя неприметно – то достаточно одного плохо замазанного участка на лице… Лорканцы тут всё же гости редкие.

Виргиния присвистнула. Что имели в виду дети? Неужели они… поняли?

– Как ни странно звучит, но появление такой вот дикой птицы здесь более нормально, чем моё. Дамы с проблемами с головой или не самым тяжёлым поведением… но не беглой преступницы. Я – Лионасьенне, и я полмесяца назад сбежала из тюрьмы на Бракире. И, представляете себе, не по своей воле. У меня в руках, по счастью, есть несколько крупных козырей, с которыми надеюсь спасти свою жизнь, да и ещё кое-чью.

Вот почему её лицо такое бледное – вероятно, солнца она не видела давно. Лорканская кожа воспринимает ультрафиолет, но, конечно, иначе, чем земная – оттенок становится более насыщенным, иногда черноватым.

– Козырь – это я? – приподняла бровь Виргиния.

– Не думайте о себе так много. Козырь – это, например, вот этот корабль. Плюсы – быстроходный, маневренный, обходит практически все радары – благодаря чему, собственно, и сел благополучно никем не замеченный, и способен кодировать сигнал так, чтоб невозможно было определить источник. Минусы – маленький, что вы могли заметить, и весьма маломощный, ничего серьёзного в смысле оружия на него не поставишь. Но, во-первых, в этом деле важнее его плюсы, во-вторых – другого корабля у меня всё равно нет.

Откуда-то из недр корабля раздались выкрики на лорканском, не все из них Виргиния разобрала, но значение многих, думается, угадала верно.

– Что там происходит?

– Кажется, мы их догоняем. Во всяком случае, я надеюсь, с Марса за последние несколько часов стартовало только одно «Серое крыло». Иначе можете не писать мне в тюрьму, тогда-то я точно убьюсь с горя.

– Вы…

– Посылаем сигнал бедствия и просимся к ним на борт. Если они порожняком, то, потеснив истребители, можем влезть… Ага, кажется, истребителей у них всего и осталось-то… Пойдёмте, госпожа Ханниривер. Вот теперь нам предстоит очень интересный и сложный разговор. Без клоунады. Совсем-совсем без клоунады.

Это даже жаль, подумала Виргиния, обалделые взоры смешанной рейнджерско-полицейской команды и особенно Дэвида и Диуса были устремлены на неё, из троих вышедших с подобранного корабля в шок приводила всё же именно она. Лорканку, уже сменившую несуразный наряд на тёмные в мелкий серый узор рубашку и брюки, видимо, ни Дэвид, ни Диус не узнали. Хотя третий, пожалуй, тоже стоил внимания – не каждый день увидишь коротко стриженного лорканца с татуировкой на виске и несколькими серьгами в ухе. Тем более – приветливо и довольно улыбающегося. Словно это к нему пришли гости, а не он на чужом корабле.

– Виргиния, ты же…

– Почему вам было просто не дождаться меня? – мягко (подавляя закипающую истерику) поинтересовалась Лионасьенне, – три часа погоду бы сделали? Получив всю информацию – делайте что хотите, хоть летите, хоть вызывайте кого-то! Если желание останется… Капитан, я очень прошу вас изменить курс. Пожалуйста, просто сделайте это. Они знают, что вы летите к Атле. С вероятностью, перехватывать вас они будут у поля астероидов, но кто знает.

– Перехватывать? Кто, тилоны? По-вашему, кто-то настолько дурак, чтобы устраивать ловушку второй раз в том же месте?

– А почему нет? Если вы, да, наверное, и многие здесь, считаете, что так действует только дурак? Капитан, очень прошу вас. Рассказ у меня длинный, чем раньше начну, тем раньше закончу. Вы можете мне доверять. Никто, кто здесь находится, не рискует больше, чем я. Поверьте мне. Поверьте мне, господин Шеридан.

Дэвид бросил взгляд на Виргинию. Та не шелохнулась, но…

– Капитан, ведь не случится вреда от того, что мы её выслушаем?

Лорканка прямо-таки расцвела довольной улыбкой.

– Так я и думала. Вы способны читать мысли телепатов. Иногда, немного.

– Вы…

– Нормалка. Но по-вашему, я не знаю Виргинию Ханниривер просто в лицо? И совсем ничего не знаю о вас? Я не в ящике жила. Даже последние три года.

Небольшая компания расположилась за столом. Спутник Лионасьенне ограничился тем, что просто представился – Самастаньяр, и остальное время молчал, с загадочной, непроницаемой улыбкой изучая окружающих. Дэвид смотрел на него и испытывал странно двойственное ощущение. С одной стороны – можно было не сомневаться, что перед ними гражданин того же рода занятий, что Лионасьенне. С другой – в нём чувствовался словно некий цельный слиток хорошего, благожелательного отношения к людям. Слиток этот был, конечно, обёрнут приобретёнными навыками обманывать и распознавать обман, использовать и вкрадываться в доверие, но вес этой обёртки казался всё же меньше, чем скрывающегося в ней слитка.

Лионасьенне сцепила пальцы и устремила на них сосредоточенный взгляд.

– Видите ли, я не знаю, что рассказывал вам ваш молодой друг о ходе своего расследования, я владею совершенно не всей информацией, которой бы мне хотелось, и какая необходима… Я бежала из тюрьмы, как я уже сказала. Бежала не сама. Я вижу, что вы не торопитесь голосить, потому что вы здравомыслящие и вам интересно, что будет дальше… В конце концов, вас тут толпа, а я одна, и среди вас телепат, минимум один… Как я уже сказала, я рискую больше, чем вы. Я была б вам неизмеримо благодарна, если б всё-таки действовать пришлось по моему сценарию, но уж что есть, то есть. Так вот, я не знаю, что рассказывали, а что не рассказывали вам ваши друзья о своём расследовании на Лорке, но возможно, где-нибудь моё имя звучало, не более пары раз. В ключе, что можно б было подозревать и меня, если б не три дня разницы… Я это очень хорошо знаю, потому что меня и должны были подозревать, просто у них вышла маленькая техническая накладка. И хронологическая как итог. Но если теперь им кое-что удастся, на это могут уже и не обратить внимания, это никому не будет интересно. Ваши друзья полетели в сектор гроумов. Я, увы, должна огорчить вас сообщением, что они летят прямо в тилонскую ловушку.

Ну, никто, конечно, не ахнул.

– С чего такие заключения?

Девушка ненадолго прикрыла большие тёмные глаза.

– Ну, если мне известно слово «тилоны», то, наверное, есть, с чего. Это тилоны меня выкрали из тюрьмы. Как часть плана, совсем даже не главную часть. Но как можно надеяться украсть вора и при том оставить его у себя под присмотром? Я сбежала. И узнала кое-что важное. Теперь мне, конечно, приходится прятаться и от полиции, и от тилонов, но это мелочи в сравнении с красотой ситуации. Ваши друзья должны быть уже на подлёте к этому месту, Ранкезе. С поддержкой коллег с Брикарна. Все они почти трупы, господа полицейские и гражданские. Тилоны там именно их и ждут. Они ждут, когда подойдут все корабли, какие возможно.

– У них общий сбор?

– Да нет же! Ваши корабли! Полиции! Они там между спутниками натянули сеть… Образно выражаясь. Это лорканские штуки, вы если и слышали о таких, то непроверенные слухи, и слава богу. Они все погибнут…

Виргиния-то уже поняла, кто натянул сеть и кто – погибнет, а вот Диего, кажется, пока не очень.

– А вы здесь при чём?

– Вы дадите мне закончить? Думаете, у нас вся ночь на беседу, или вообще неделя? При том. При том, что, знаете ли, есть то, что вор сделать может и то, чего не может. Не физически и фактически, а… морально. Кто-то не связывается с работорговлей принципиально, кто-то с наркотиками, эти пункты у каждого свои… Бывает, что и никаких нет, конечно… Вот они хотели приписать ограбление этого хранилища мне… – Лионасьенне усмехнулась, – я бы этого не сделала никогда. Есть много всего на нашей планете, что можно украсть и продать, и совесть от этого страдать не будет. Поверьте, мне бы до глубокой старости хватило. А есть то, что красть и продавать нельзя. Вы позволите мне закурить? Здесь ведь разрешается? Для кого-то со стороны грань, может, и не видна… Для меня она весьма чёткая. Но не в этом дело. Со мной им не удалось, но они решили провернуть подобное в мировом масштабе. Уничтожив несколько кораблей с помощью лорканских атеффэ-нэа, они собираются свалить вину, конечно же, на лорканцев. Хотя бы опосредованно – через гроумов и дрази, от которых эти штуки могли туда попасть. Они планируют продать заодно ещё кое-что… Кое-что из этого – с неверной инструкцией, в результате пострадают сами гроумы. Я это хорошо знаю, потому что явилась им невольным пособником, я дала им всю информацию о лекоф-тамма, думая, что это то, что им от меня нужно и им этого хватит… Лекоф-тамма мы продавали, но в очень редких, практически единичных случаях. Это киберорганическая технология, очень сложная в использовании. С вероятностью, жертв будет много. С вероятностью, не только среди гроумов, на Громахе сейчас, по нескольким не совсем порядочным делам, находится несколько не совсем порядочных, зато в определённых кругах очень влиятельных дразийских граждан… Скандал, который этот инцидент породит, неописуем. Конфликт будет сразу и у гроумов с лорканцами, и у дрази с теми и другими, и у Альянса с ними всеми. Замысел несовершенен, и может быть даже, до войны и не дойдёт… Но им это и не обязательно, потому что это прочно отвлечёт внимание миров от них.

– И это… таффа… тенна… я, честно говоря, запутался… что это?

Диего вместо каких-либо вопросов встал и прошёл к терминалу связи.

– Вызываешь «Серое крыло-45»?

– Ещё один, – усмехнулась Лионасьенне, – господин рейнджер, вы не могли бы сначала всё же меня дослушать, а потом делать явные глупости? Той информации, что Дэвид Шеридан покинул Марс, с них пока хватит. Вы не увидите на экране Алвареса. Вы увидите… Я могу даже примерно описать, кого. Атеффэ-нэа – это, чтоб вы поняли… Когда их более трёх, они создают периметр, внутри которого… вы знаете, как распространяется взрывная волна – от центра к периферии. Здесь – вовнутрь. Тилонскому кораблю в трёх метрах от периметра ничто не угрожает. В общем, шансы у ваших товарищей тают прямо сейчас.

– Не отвечают. Ну… Брикарн… Минбар, в конце концов…

Лионасьенне сбила пепел.

– Прекратите, пожалуйста, терзать терминал, пока они, не дай бог, действительно не ответили. Сейчас я вам кое-что объясню, по поводу предупредить… Хороший вопрос, как вы объяснили бы источник вашей информации. Но это ещё ерунда. Что сделает Брикарн, или кто угодно, кому мы сейчас сообщим? Правильно, попытается связаться с кораблями. А дальше… Сколько кораблей выделил Брикарн? Два, три, ну, четыре? Не важно… Со всех остальных стоит переадресация вызовов на один корабль. И вызов примет один конкретный пульт. У которого стоит тилон. Он, конечно, заверит, что меры сейчас примутся… После чего поставит корабль на самоуничтожение, спокойно сядет в истребитель и покинет корабль. Своим вызовом вы просто известите их, что вам всё известно. У них всё предусмотрено. Вообще-то, есть способ… Я надеялась суметь разрушить их замысел, сохранив полицейские корабли и перехватив их корабли с лекоф-тамма и всем другим, если они, конечно, не реализовали уже товар… Во всяком случае, раньше, чем рванёт. У меня есть одна вещь, которая может отключить хотя бы один атеффэ-нэа, этого достаточно, чтобы разомкнуть сеть, и я могу достаточно близко незаметно подобраться к ним на «Локи» – только его они не засекут, пока он не окажется у них под носом…

– На… чём? – переспросил Диус, уже смирившийся с тем, что безнадёжно запутался.

– Мой корабль, – кивнула лорканка в сторону отсека истребителей, – достоинств у него масса – он маленький, проворный, быстроходный. Способен обманывать большинство радаров. Кроме лорканских. У тилонов могут быть лорканские радары, но всё равно это наибольшие шансы, какие могут быть. Минусы – в такой корабль мало что влезет, что ходячего, что лежачего, и хорош он только для разведки, не для боя, от боя он может только качественно удирать… Название дали до меня, кто-то из бракири. В честь какого-то земного бога воров и обманщиков. Ну, вы же знаете бракири…

Диего потёр ладонями лицо.

– И… что же помешало вам, на вашем быстроходном корабле, уже давно туда рвануть? Команда Алвареса вылетела в сектор гроумов три дня назад. Сейчас они должны быть на подходе к системе Ранкезы. Сейчас, чтобы что-то сделать, нам нужно оказаться там немедленно. Если вам нужна была помощь – почему вы просто не сообщили эту информацию полиции или военным?

Лионасьенне возвела взор к потолку, и в этот миг странно напомнила Виргинии её саму когда-то – а впрочем, не то же ли безумной дерзостью, что этот набросанный на коленке план, были все её кампании на Бриме?

– Объяснение, что я менее суток на свободе, вас устроит? Своим ходом я не успела бы туда так же, как и вы. Меня держали на одной планете на границе земного сектора, оттуда к гроумам те же трое суток лёту своим ходом, а к вам было – девять часов… Нет, я бы смогла… Если бы там был кто-то, кто смог бы мне помочь. И просто захотел. У меня, как видите, кроме меня ровно один боец на борту, даже для моего корабля это маловато. И если бы мне не надо было сматываться очень срочно, пока рейнджеры и тилоны занимаются друг другом, но это лирика.

Диего, в отличие от Диуса, всё ещё не оставлял попыток разобраться.

– Почему тогда просто не сообщили эту информацию полиции, рейнджерам, военным? Подробно объяснив им всё – и про эти атфэна, и про тилона на борту…

– Чтобы жертв было побольше? Кроме ловушки атеффэ-нэа, там минимум три тилонских корабля. Там могут быть корабли гроумов, которым тилонам достаточно бросить информацию, что сюда за каким-то чёртом идут военные силы Альянса… Среди гроумов, к сожалению, много таких, кто сначала выстрелит, а потом подумает о последствиях, которыми это обернётся. Там несколько кораблей дрази, которые сделают всё, чтобы ни одна душа, которая могла их в окрестностях Громахи в эти дни увидеть, живой не ушла. Кроме того, не забывайте, я беглая преступница. Каков процент вероятности, что мне поверят?

– Мы же верим, – возразил Дэвид.

– Не знаю, плакать или смеяться этому. К тому же, даже с Брикарна при учёте, что ещё не факт, что им есть сейчас, кого послать – не сумеют то, что сумеем мы, если… Если вы окажете мне некий минимум помощи.

Кажется, Диего тоже начал сдаваться.

– Какого рода?

– Скажите, что вы знаете о телепортах?

Диус хмыкнул.

– Примерно то же, что о машине времени. Стабильный и пригодный для массового использования – пока не изобретён. И кажется, в ближайшее время не предвидится. Земля лет десять назад похвалялась многообещающими лабораторными результатами… Теперь нет уж той лаборатории. Год или около того назад на что-то такое же перспективное намекал Центавр, но финансирование урезали, вроде бы.

– Ну, по крайней мере один действующий и испытанный достоверно существует. Вы понимаете, быть может, госпожа Ханниривер, о чём я говорю, три года назад кое-что лорканское помогло вам решить некоторые ваши семейные проблемы.

– Вы… – впервые за всё время разговора Дэвид и Диус увидели, что Виргиния изменилась в лице.

– Вот за что люблю телепатов, – примиряюще подняла ладони Лионасьенне, – за понимание с полуслова. Госпожа Ханниривер, я трепаться об этом не собираюсь. Но вам теперь будет легче пойти на сотрудничество, ведь верно? Ну, в общем – что вы знаете о дальнейшей судьбе этого устройства?

Виргиния перевела дух.

– Мало, а вы? Правда, кажется, на момент осуществления этой диверсии вы уже были в тюрьме… Но могли знать её организаторов.

– Не самих, – кивнула Лионасьенне, – но знала тех, кто потом его перехватил… Он, как вы можете себе представить, прошёл через много рук. После того, как горе-похитители обнаружили, что немного перестарались, и взрыв повредил самому устройству сильнее, чем они предполагали, так что починка влетит им в хорошую копеечку, если вообще удастся – они его, конечно, продали.

– И кто-то купил?

– Даже сломанный телепорт – это телепорт.

– И кому-то удалось починить?

– Удалось… Около полугода назад его первый раз запустили в действие. И убедились, что он работает. Правда…

– Не без огрехов, да?

– Разумеется. В общем, сейчас он у меня. На «Локи», да. Больше ничего по этой причине в «Локи» не влезет, даже лишний ящик с сухим пайком, но оно того стоило. Эта штука может перенести нас прямо к Ранкезе, координаты у меня есть… От вас мне нужно было две вещи. Корабль, который был бы «несущей ступенью» телепорта, потому что сам аккумулировать энергию он больше не способен в принципе, а мощности «Локи» для этого во-первых не хватит, во-вторых, на «Локи» нам лететь… И Вадим Алварес. Но он улетел. Я надеялась, он останется, чтобы охранять вас от дальнейших поползновений тилонов лично… досадно. Будем надеяться, всё же справимся и сами.

– Зачем он вам?

Лионасьенне затушила окурок.

– Видите ли, после починки телепорт… Работает не очень корректно. Совсем не корректно. Что в итоге и снизило его стоимость в десять, что ли, раз… Нет, по итогам последнего апгрейда корабли больше не взрываются и не аннигилируются вовсе. И даже почти никто не гибнет. Но в момент активации он даёт очень сильную волну… Вырубающую всех в радиусе километров так десяти минимум минуты на три. То есть, на выходе мы имеем «Локи», зависший минимум на три минуты в системе Ранкезы в абсолютно беспомощном состоянии. Если в это время тилоны – или гроумы, или дрази, выбирайте – окажутся рядом, встретимся снова мы уже в обители Наисветлейшего. Поскольку эта волна ментального свойства, единственный, кого теоретически она не вырубит – это Вадим Алварес.

– Вы…

– Слышала о его природном блоке? Ну да. Это вообще-то естественно, хотя бы что-то о таких вещах слышать. Не всегда, когда он встречал преступника-телепата, он знал об этом.

– Сколько у нас времени? – Дэвид взволнованно поднялся.

– Часов пять, не больше. Хватит, чтобы вылететь за пределы Солнечной системы и активировать телепорт. Если, кроме того, чтоб послужить платформой для телепорта, вы мне дадите несколько человек, для доукомплекта штата, или пару истребителей – больше в «Локи» всё равно не влезет – будет вообще чудесно. И после этого можете уже вызывать Минбар, Захабан, самого господа, огневая сила лишней не будет. Но если я не окажусь там не позднее этих пяти часов – то они туда прилетят подбирать останки «Серых крыльев».

– Может быть, тогда не будем терять времени?

– Тебе не кажется, что схема трещит по швам? – Диус схватил его за руку.

Дэвид откинул со лба тёмную прядь.

– Кажется. Именно поэтому я этой схеме доверяю. В своей жизни я слышал о множестве идеально продуманных схем, которые летели к чертям именно потому, что элементов риска, казалось, не несли.

Диус ударил кулаком по столу.

– Если моё слово тут что-то значит, то нет, нет и нет. Чёрт, я ничего нелепее в жизни не слышал. Вы серьёзно рассчитывали, что мы за вами пойдём? Приведём Дэвида как раз в лапы тилонам?

Лионасьенне вытаращилась на них обоих в некотором шоке.

– А с чего, собственно, вы решили, что мне там нужны? Если помните, искала я Алвареса. Потому что он единственный, кто имеет шансы не воспринять ментальный удар. И потому что – сейчас разрешаю смеяться, пожалуй – он поверил бы мне, без долгих словесных баталий. Когда в его номере не ответили – я переключилась на ваш, только и всего. Второе, что мне было нужно – корабль-носитель. Ну так он не ваш, а полиции.

– Скажите, – подала голос Виргиния, – вы обратились к нам потому, что с нашей стороны ещё рассчитывали на какое-то доверие, а другие просто сдали бы вас полиции и не горевали о дальнейшем, а вам хочется непременно лично принять в этом участие?

– В точку, – ухмыльнулась лорканка, – для меня это шанс на реабилитацию. Доблестной полиции или анлашок, тем более армии, не позарез, они и без того орденоносные. А мне пытаются навесить чужие грехи, будто мне мало своих. И подставить пытаются весь народ. Так что да, я хочу оказаться там, и хочу сама активировать глушилку атеффэ-нэа. Даже если это единственное, что смогу сделать лично я. Если я это сделаю, «Серые крылья» сделают остальное.

– Идёт, – Диего тоже поднялся из-за стола, – сколько людей вам требуется на вашем корабле? Мы покинули границы Солнечной системы, так что думаю, можно приступать.

– Минимум шесть. То есть, ещё пятеро, потому что Самастаньяр останется здесь, чтобы помочь активировать систему.

– Ну, совершенно точно с вами иду я. Вадиму Алваресу тут не равняется, конечно, никто, но ментальная восприимчивость дилгар тоже достаточно низкая, так что может быть, мне удастся устоять.

Из-за двери высунули любопытные мордашки Рефен и Эльгард.

– Брысь, – нахмурился Диус.

Лионасьенне издала короткий восторженный вопль.

– Это же ранни? Мне не померещилось, это ранни? И хотя бы один ранни-взрослый у вас тоже здесь есть?

– Нет… – Дэвид ошарашено наблюдал, как выскочившие дети носятся вокруг Лионасьенне, – вообще-то, и этих-то быть не должно.

– Должно, должно!

– Жаль, очень жаль.

Рефен обратила к переводчикам самую торжествующую физиономию.

– Видите? Мы не должны сейчас лететь на Атлу. Мы должны лететь с ней. Потому что нас это поле точно не накроет. И потому что орудийных пульта как раз два. Верно ведь? Мы вас сможем защитить!

– Вы останетесь здесь, – улыбнулся Диус, – и после того, как большие дяди и тёти сделают всё необходимое, мы с вами отправимся на Атлу. Как и должны. Ладно, хорошо, не на Атлу. Вернёмся на Марс.

Девочка топнула ногой.

– Мы должны быть там! Мы это видели. Хотите, опишем, как выглядит корабль изнутри?

– Я в вашем возрасте тоже видел себя властелином галактики.

– Мой корабль в принципе защитить невозможно, – улыбнулась Лионасьенне, – но кое-что вы смогли бы, да. У пульта действительно может стоять и ребёнок… Особенно если это ребёнок с абсолютным ментальным блоком. Хотя конечно, они слишком уж малы.

– Мы малы по вашим понятиям, – возразил Эльгард, – а вот у нарнов, например, мы бы были уже взрослыми. Так ведь, Г’Нох? Я знаю, наши родители сказали бы, что мы должны лететь. Мы это видели!

– Вообще-то, – тихо, но неожиданно твёрдо проговорил Дэвид, – здесь только кажется безопаснее, чем там. И для них, и для нас. Как раз, чего тилоны точно не ожидают – это что мы полетим им навстречу. Диус, я знаю, ты тоже это видел. Ну, может быть, не то же, что они… но видел. Я не заставляю тебя участвовать в этом тоже. Но дети идут, и я иду с ними. Меня предчувствия посещают по особым случаям, но сейчас особый случай. Я знаю, что мы должны лететь с ней. Я знаю, что мы погибнем как раз если останемся.

– Дэвид, прекрати! Это несерьёзно! Им десять лет, но тебе – намного больше!

– Нет, Диус, это как раз очень серьёзно, – глаза полуминбарца вспыхнули упрямым огнём, – если мне намного больше, и я им верю – это что-то значит? Если не веришь им, и даже не веришь себе – то мне-то ты поверишь? Если мы должны где-то оказаться, то мы там окажемся – иначе обстоятельства не сложились бы именно так. Глупо делать неверный выбор теперь.

Раннята нетерпеливо пританцовывали вокруг, считая, кажется, дело уже решённым.

– Я в любом случае не отпустил бы тебя одного, – Диус дежурно проклял тот день, когда Центавр вступил в контакт с Минбаром, – так что включайте меня тоже, в общем, я даже могу быть не только балластом, всё-таки много лет мирного книжного труда выветрили из меня не всё. Отлично, мы идём прямо в тилонский гадюшник, решив, что как-то бессовестно отсиживаться в тылу, когда именно нас ждут на передовой! В жизни чертовски давно не было подвигов, пора тряхнуть стариной…

Лионасьенне переводила пристальный, изучающий взгляд с одного на другого.

– Интересная вы компания… У одних телепатия, у других предчувствия и пророческие сны… Вместе – цепная реакция, один подхватил у другого и понеслось. Пока не вспомнили, что ну да, никакой судьбы не существует, или мы поступим ей наперекор.

– Что вы имеете в виду?

Лорканка потянулась за новой сигаретой.

– В поверьях практически любого мира существуют истории о предчувствиях, пророческих снах, видениях и прочем таком. Когда человеку снится, что он куда-то пошёл, что-то сделал – и через некоторое время он делает это наяву. Когда человек знает, что это произойдёт, задолго до того, как происходит. Когда знает последствия какого-то действия – не те, что можно б было и правильно б было ожидать. Иногда это интуиция, иногда глупый фатализм – увидел сон, всё, он во что бы то ни стало должен сбыться. Иногда человек выбирает противодействие – поступлю наоборот и увижу, что получится. Обычно этовообще не имеет значения… кроме тех случаев, когда поступить надо не так, как рациональнее всего, чтобы получить нужный результат. Ранни просканировать невозможно, вы можете думать, что дети всё выдумали, потому что не хотят домой, а хотят ещё немного погулять. Но центаврианский принц тоже кое-что видел.

– Но я уже в курсе, что не каждому сну стоит верить.

– И поскольку именно это занимает его мысли – вместе со стремлением сохранить скептицизм и рациональность – госпожа Ханниривер об этом может быть, и не хочет, а знает. Да? А значит, знает и господин Шеридан. Скажите, а почему вы никогда прямо не признаётесь в том, что вы телепат? Бояться вам, насколько я понимаю, нечего…

– Потому что я не телепат. Это всё из-за кольца, – Дэвид нервно сжал руку, перебирая пальцами.

– Кольца.

– Да. Подарок Андо, часть его способностей. Это кольцо слышит мысли иногда, не я сам.

– А вы пробовали какое-то время побыть без него? Ради эксперимента?

Полуминбарец помотал головой.

– Нет. И не буду. Я обещал Андо не снимать его никогда. Оно было частью его, теперь оно часть меня. И как Андо, я просто иногда знаю, что кое-что произойдёт, и я приму в этом участие. Вы сказали, что мы вам там не нужны. Но может быть, вы просто не знаете пока, зачем мы там нужны. Так что удовольствуйтесь тем, что я иду с детьми, а Диус идёт со мной.

Лионасьенне пожала плечами.

– Отлично, ещё двое-трое. Этих мелких можно не считать, не занимают ни объёма, ни веса. И можно начинать молиться каждый своим богам, в совокупности-то они должны организовать нам капельку удачи…

====== Гл. 13 Рука судьбы ======

Первым из недр «Серого крыла» во внешний космос торжественно выплыл мелкокалиберный «Локи». Лионасьенне с улыбкой оглядела разношёрстную команду – она, Дэвид, Диус, Диего, ещё один рейнджер – дрази Викташ (которого стоило включить в команду хотя бы по той причине, что он, из всех присутствовавших, сектор гроумов хоть как-то знал) и полицейский Илкойненас. Отличная команда, которая могла собраться на одном корабле только случайно, нарочно такое не подберёшь. Раннята ходили от пульта к пульту, жадно запоминая все действия взрослых и в непонятных местах требуя объяснений. Каждый счёл нужным выразить надежду, что всеобщая отключка продолжится не долее трёх минут, но готовиться, как известно, надо ко всему, даже если надеешься на лучшее. Лионасьенне отдала команду на «выпуск груза» – и следующим шагом уже из недр «Локи» выплыло нечто, со стороны могущее показаться сложенным зонтиком с почти оголённым каркасом. Перебросившись с Самастаньяром, стоящим у пульта «Серого крыла», серией коротких фраз, девушка одновременно с ним нажала комбинацию из пяти кнопок. «Зонтик», медленно, лениво разворачиваясь, поплыл к носу «Серого крыла», выпустил из вершины конуса несколько тонких щупов и обхватил ими полицейский корабль. По самой большой окружности каркаса настраивающегося телепорта пробежал словно слабый блик.

– Процесс пошёл.

В опустевший зёв лорканского корабля влетело две «Фурии», щедро пожертвованных «Серым крылом», одна управлялась полицейским-корианцем Эремо Фаром, другая – Виргинией Ханниривер. Последнему не удивлялся никто – странно б было, если б она осталась.

– Вообще, я как та обезьяна, не знаю, к умным мне или к красивым. В смысле, и пострелять охота, и в кабине бы я, по причине знания лорканского, была полезна. Ну, я ни того ни другого не против. Всё равно, что мне тут делать особо, у меня следующее слушанье через две недели, масштабного ничего не спланируешь, а не масштабное заколебало маленько…

«Локи» занял позицию точно по координатной сетке, бдительно выверенной на несколько раз и Лионасьенне, и Самастаньяром.

– По виртуальной модели – точно по центру.

– Ну уж слава богу, здесь определить центр можно с точностью до сантиметра. Не «Солнечный вал» обрабатываем.

– Запускай «оцифровку».

По кораблю словно прошла лёгкая золотистая волна, блики пробегали от кормы к носу, от центра к краям коротких и острых, похожих на нечто среднее между шипами и плавниками, крыльев и обратно.

– Вывожу мощность на расчётную.

– Давай, Самастаньяр, да поможет нам… кто-нибудь.

– К чёрту, – бросил улыбающийся Самастаньяр по-бракирийски, сжав в кулаке крылатый кулончик.

Полыхнуло…

Корабль не тряхнуло, нет. Дэвид, пожалуй, определил бы это ощущение как – разобрали по молекулам и потом собрали снова. В считанные мгновения. Энергия, прошедшая вокруг и сквозь его тело, была подобна… даже не лавине, не огненному валу… Если очень быстро пронести руку сквозь огонь – он не успеет обжечь. А если пронести сквозь ядро солнца?

А потом его накрыла вторая волна. Беззвучного вопля, бессмысленного, страшного – концентрированной паники, такой жуткой, словно паника тысяч существ тысяч миров собралась, слилась в одном мгновении, тысяча волн наложились друг на друга. Эта волна оглушала, ослепляла, она была дыханием холодного, высасывающего душу ада… Когда он открыл глаза – оказалось, что он сидит у стены, чуть поодаль лежит ещё не пришедший в себя Викташ, и сквозь шум в голове доносились возбуждённые, отчаянные голоса Лионасьенне и Илкойненаса, и почему-то правая рука была словно в огне, а потом в нестерпимом холоде.

– Очнулся? Поможем ему подняться.

– Что произошло? Что-то произошло ведь, да? У нас не получилось?

Раннята у соседних пультов что-то настраивали – перебирали пальчиками, словно играли на струнном инструменте. Выглядели, действительно, так, словно их эта волна не коснулась вовсе. Значит, права была Лионасьенне, насчёт блока… Диего, сам ещё шатающийся, помогал Диусу сесть в кресло.

– Значит, ты заметил?

– Заметил что? Что что-то пошло не так?

И тут Лионасьенне ударила его. И с рыданьями повалилась обратно на пол.

– Да нет, мы на месте, – пробормотал Илкойненас, – мы переместились, если ты об этом…

Из-за двери, ведущей в заднюю часть корабля (собственно, строго говоря, корабль и делился на переднюю и заднюю части, передняя практически целиком состояла из рубки, а задняя – из грузового отсека и небольшого промежуточного помещения, в котором, в частности, и происходила первая беседа Виргинии с Лионасьенне сразу после старта с Марса) выползла, шатаясь и держась за стенку, Виргиния.

– Что это было, ребята? Убедите меня, что мне явился кошмар… пожалуйста…

Лионасьенне подняла заплаканное лицо и указала на Дэвида.

– Вот у него спроси.

– Что?!

Эльгард, подозвав Диего и указав ему, видимо, что ему делать какое-то время у пульта, отошёл к стене, к пищевому автомату, и вернулся с двумя стаканами минеральной воды, протянул один Виргинии, второй – Дэвиду.

– Это должно помочь. По вам, я так понимаю, ударило сильнее всего. Вам нужно восстановиться. Всем вам. Мы возле самой Ранкезы, тилоны на расстоянии прямой видимости, нас пока не видят… Ближайший атеффэ-нэа на спутнике Рехок прямо под нами. То, что нам нужно сделать, нужно сделать скорее.

– Нет, – покачала головой Лионасьенне, – по ней – ударило, а он – ударил. Самастаньяр, боже… – её горестное бормотание сбилось на родную речь. Илкойненас, всё ещё сидящий рядом, крепче сжал её руку, проговорив что-то по-лоркански, Виргиния не разобрала.

– Дети правы, – к компании подошёл держащийся за голову Диего, – системы корабля они держат в боевой готовности, но и нам надо бы… в ту же готовность приходить… Лионасьенне, где ваш чудо-пульт? Сколько нужно времени, чтобы его активировать?

Лионасьенне не отвечала, её лицо словно окаменело, живыми казались только стекающие по щекам слёзы. Виргиния присела с ней рядом.

– Значит, всё так? Случилось несчастье?

– Судя по показаниям… – неуверенно начал Диего, – всплеск энергии в момент нашего перемещения… Я не уверен, что это именно то, что должно быть. Похоже, это энергия взрыва.

– Телепорт взорвался? Из-за нестабильности после поломки и починки? Он повредил кораблю? И… вы полагаете, серьёзно повредил?

– Мы не можем сейчас пытаться вызвать «Серое крыло». Лучше сохранять радиомолчание. Если тилоны перехватят наш сигнал, мы и «Серому крылу» ничем не поможем, и… всё вообще будет зря.

– Нет, – покачала головой Лионасьенне, – телепорт не взрывался… сам. Это его кольцо повредило… и телепорту, и кораблю. Повредило… хорошее слово, чтобы не добивать тех, кто оказался обречён на жизнь. Я сомневаюсь, что хоть кто-то после этого удара мог там выжить. Этого хватило бы, чтобы сжечь полпланеты.

Разношёрстная команда переглядывалась растерянно и беспомощно. Всё это было слишком… уж точно, слишком.

– Лионасьенне… Я понимаю, что вам сейчас очень больно, но…

– Да, мы здесь, чтобы отключить атеффэ-нэа, – она, шатаясь, поднялась, опираясь на плечо Илкойненаса, – знаете, я никогда не была на войне. Не обучена такому подходу – только что погиб твой товарищ, а тебе некогда отвлечься на это, потому что прямо сейчас тебе надо стрелять. И философии анлашок я не обучена, я не могу… так, как вы… Хотя может быть, вы-то просто не поняли, что за взрыв толкнул вас в спину, или просто не хотите думать об этом… сейчас. Но я-то… видела… мои глаза были открыты… На какой-то момент все эти стенки растворились, растворились оболочки наших тел, наших глаз… я видела, как умирал Самастаньяр, короткий миг казалось, я могу дотянуться до него рукой… Я попробую, Диего. Попробую так, как вы. Илкойненас… – она проговорила что-то по-лоркански, Виргиния не разобрала половину терминов, Илкойненас выкатил из-под платформы в правой части рубки некий агрегат, который сходу сложно было с чем-то сравнить, и расположил поблизости от орудийных пультов. За агрегатом волочились чёрные змеи кабелей.

– Почему вы так говорите… – пробормотал Дэвид, неверяще разглядывая свою руку с кольцом – таким остывшим сейчас, таким обычным… на взгляд того, кто не носил его 24 года, – что я… что моё кольцо…

– Ты не понял? – Лионасьенне обернулась, потом сделала шаг к нему, – ты действительно не понял? Ворлонская технология. Чёртова ворлонская технология, а в телепорт, при апгрейде, был встроен дракхианский артефакт. Ну, только так мы смогли заставить его работать. И он работал… Ментальная кувалда по макушке не в счёт, многие готовы были потерпеть… Пока вот ворлонский прибамбас не среагировал на прибамбас дракхианский и не взорвал его к чертям… вместе с телепортом, с кораблём и со всеми, кто на нём был. С Самастаньяром, который контролировал ход перемещения… Ты никогда не снимал это кольцо. Потому что обещал. Оно стало частью тебя. Ты своей рукой убил двадцать человек, Дэвид Шеридан.

Дэвид сколько-то времени смотрел ей в глаза – в его взгляде шок сменялся ужасом, потом застонал и схватился за палец с кольцом.

– Нет, – Лионасьенне сжала его руку в своих, препятствуя снять кольцо, – не теперь. И не когда-либо ещё. Это часть тебя, ты сам сказал. Нельзя отрекаться от своей части. Ни от какой. Быть может, ты не виноват вовсе. Быть может, кольцо сделало это совершенно помимо твоего сознания. Да, я думаю, что так оно и было. Но ты не должен его снимать. Не теперь, когда вас это связывает. Эта сила – твоя. И эта память – твоя. Стань её хозяином. Я тебе смерть могу простить. Бессмысленности не прощу.

– Верующие говорят, что наша судьба в руках божьих, – этот разговор должен был неизбежно произойти наконец, когда передышка в бою с тилонами оставила им возможность собраться, двоим или более, уже не для какого-то дела, связанного с починкой повреждённого или помощью раненым, – неверующие – что наша судьба в наших руках. В чьём веденье могла быть вот такая судьба? Когда говорят, что во всём и всегда есть смысл… если так, то есть смысл, которого я знать точно не хочу.

Вадим поднял на Аличе тоскливый, измученный взгляд.

– От этого слова – судьба – и правда кому-то становится легче? Дело даже не в том, что от смысла никто не воскреснет… Люди погибли – так бывает. Погибли в результате нелепого, ужасного несчастного случая, совершенно бессмысленно, совершенно… несвоевременно, да. Но вселенная полна именно чем-то таким. Не закономерными следствиями видимых причин, не благородной скорбью и не подвигами. Без объяснений. Без смысла. Без какой-либо судьбы. Там были наши коллеги. Там мог быть я. Всё именно так, просто и отвратительно.

Аличе потёр лицо ладонями, стараясь незаметно стереть слёзы.

– Смерть, которая ходит рядом с каждым из нас, о которой мы столько говорим. То, что было с тобой на Лорке… ты готов был умереть тогда?

Вадим пожал плечами.

– Всегда быть к этому готовым невозможно. За этим вопросом к Диего и его товарищам. Они прошли трудную подготовку, зато теперь им легко. Философия анлашок учит, что стремиться, конечно, нужно к тому, чтоб умереть не зря. А вот готовить себя нужно и к тому, что свернёшь себе шею, сорвавшись с лестницы, и к тому, что будешь просто одним из многих, твоя будущая смерть не должна быть причиной твоей прижизненной гордости. Если ты начнёшь назначать своей жизни цену – вот, за это я готов умереть, а вот за это уже нет – ты не будешь стоить ничего, ты деградируешь. В принципе, что-то в этой мысли есть. Достойной, наполненной высоким смыслом должна быть вся жизнь, тогда она приведёт тебя к закономерному достойному финалу. Но это сложно, проще откладывать оправдание своего существования на свой последний миг. Сколько б мы ни думали – не обидно ли им было, умирать так – мы не будем этого знать. Но, если это утешит тебя – большинство из них были верующими, они призывали в этот миг свои божества и верили, что ничто не происходит без высшей воли.

Аличе придвинул к себе стакан и долго вглядывался в подрагивающую гладь минеральной воды.

– Я не только об их судьбе. Я о тех, кто остался. Жалеть мёртвых нужно только после живых, оплакивающих их. Как нелепо. Сперва полным безумием, прямой дорогой к смерти казался полёт «Локи», и ненормальной считали Лионасьенне с её идеей, мелких раннят с их предвиденьем, что они «должны отправиться дальше», а не лететь на Атлу, Шеридана и Винтари с их «бегством от мнимой безопасности»… А потом оказалось, что… Если бы они все остались на «Сером Крыле» – они погибли бы, когда при активации телепорта кольцо выстрелило бы по дракхианскому артефакту. Дети видели себя летящими среди разных других инопланетян к далёким звёздам, в сторону, противоположную от Атлы, и знающими, что они нужны там… Винтари видел во сне этот старт, видел огонь позади, но думал, что это огонь сражения, что тилоны нападут на корабль… Но он подумал, что это просто сон. Подумал, что из банальной логики куда глупее лететь туда, где тилоны точно есть. Вышло так, что Дэвид их спас. Но это с одной стороны. С другой – он послужил невольной причиной гибели всех остальных.

Вадим покачал головой.

– Не только он. Лионасьенне, которая не подумала предупредить, что в конструкции телепорта использован дракхианский артефакт. Диего, который согласился на этот эксперимент.

– И теперь они все ощущают себя… крысами, сбежавшими с тонущего корабля. Убийцами. И я не знаю, что сказать им, чтобы они не думали так. Смысл никого не воскресит, и не способ оправдаться. Скорее, спасательный круг, когда тонешь.

Поступили новые данные с «Локи». Гидеон и Эркена одновременно склонились над картой, едва не столкнувшись лбами.

Насколько удалось восстановить ретроспективу, было так… Ещё когда команда была на Вавилоне-5, тилоны вступили, под видом бракирийских дельцов, в контакт с того же уровня кристальной честности дразийскими дельцами, предложив им на продажу кое-что очень интересное лорканское. Дрази заинтересовались – потенциальный покупатель у них как раз был…

Практически всё то время, что гроумы были известны в космосе, остальные миры язвили на их счёт, что говорить о колониальной политике Громахи очень сложно, а может быть, очень просто – в том смысле, что её нет как факта. У гроумов первые 80 лет из достижений были лишь несколько промышленных и орбитальных станций в основном в пределах их солнечной системы – что неудивительно, потому что с такими внутренними проблемами довольно трудно колонизовать что-то более далёкое. Примерно те же проблемы терзали Хуррскую Республику, соседи вообще были похожи во многом.

Но вот, около тридцати лет назад, некто Мибел Так-Шаой, средних лет предприимчивый олигарх, решил, что родина стала тесна полёту его амбиций, и взялся за колонизацию третьей планеты соседней солнечной системы, Ранкезы. Колонизация – проект дорогостоящий и трудоёмкий, даже в случае такого подарка, каковым была Ранкеза, многие сперва высказались, что Так-Шаой, дескать, рехнулся, ему некуда девать деньги, кроме как начинать построение цивилизации в чистом поле, но вскоре, наблюдая стремительный рост городов и предприятий, призадумались. Планета оказалась благоприятна для жизни, пожалуй, даже в большей степени, чем Громаха – хотя бы потому, что была необитаема уже семь тысяч лет, потенциально разумное население, со скрипом преодолев палеолит, массово вымерло от принесённого очередным метеоритом вируса, за компанию с ещё несколькими видами. Гроумы оказались к вирусу устойчивы, богатая ресурсами планета очень скоро начала привлекать потоки эмигрантов, заставившие Марга Тейн серьёзно обеспокоиться. Так-Шаой, надо отдать ему должное, был не только богат, но и весьма умён, и умудрялся виртуозно лавировать, заверяя метрополию в своей лояльности и задабривая высокими отчислениями, не мешающими, впрочем, ему самому существовать безбедно, Марга Тейн, как могла, ужесточила мерки, снизив отток рабочей силы, но к настоящему времени на Ранкезе аккумулировалось достаточное количество колонистов, счастливых уже тем, что свободны от репрессивной системы родного мира, а в сочетании с обширными земельными наделами (несмотря на то, что первоначально колония заявлялась как аграрная, аграрный сектор интересовал Так-Шаоя в меньшей степени, своё внимание он сосредоточил на добыче и обработке руд, и первые поселенцы получали столько земли, сколько в состоянии были обработать, с правом передачи по наследству, налог был высок, но урожай стабильно окупал его) создавалась значительная общественная сила, потенциально готовая признать новым владыкой Так-Шаоя и порвать с метрополией. Это понимали дома, понимали и в окрестных мирах. Формального повода пригнуть колонию к ногтю у Маргуса не было, Так-Шаой откупался от любых поползновений, ссужая влиятельных советников и время от времени устраняя совсем уж несговорчивых так, что его участие было совершенно недоказуемо – и копил силы. Добрая половина торговли с другими мирами шла уже совершенно в обход метрополии, метрополия об этом не то чтоб не знала, но не могла поймать за руку. Теснейшие отношения с хуррами, особенно с той частью общества, которая довольно сильно устала от собственного правительства, могли обеспечить военную поддержку в случае чего, взамен получая содействие в освоении сектора, следующего за системой Ранкезы – кроме хурров и гроумов, на него точила зуб Арнассия, и если хуррам и гроумам в этом мешали то нехватка финансов, то внешние и внутренние конфликты, то плотная занятость правительства – чистками и репрессиями, то для Арнассии, похоже, это был вопрос времени. Что, конечно, позор, в сравнении с ними Арнассия в космосе была расой-младенцем. Поддержать гражданскую войну были готовы и многие дрази, в частности, колония Латиг, не столь давно добившаяся независимости сама, и теперь мучительно думающая, что с этой независимостью делать, при столь беспокойных соседях. Пока границы патрулировали отряды анлашок и военные корабли дрази, всё было спокойно, но Так-Шаой намекнул, что подумывает не ограничиваться отрывом от метрополии, а не отказался бы и от власти над всей Автократией, и при его правлении Латигу точно будет нечего бояться. Латиг готов был рискнуть. Военные силы Латига были невелики, но воевать на два фронта Громахе было бы тяжеловато. Какой-то свой тёмный интерес в назревающей заварушке имели и бракири, информации об этом было меньше всего, но похоже, по достоинству оценив амбициозность Так-Шаоя и как следствие, его щедрость в скупке оружия, особенно оружия, которое не слишком легко продавать открыто, они тоже торговали с Ранкезой. Но исключительно тайно, через посредничество дрази, которым процент со сделок казался достойной платой за то, что в случае чего они окажутся крайними.

Так вот, очередным товаром, который везли от бракири гроумам Ранкезы дрази, были, по объяснению Лионасьенне, несколько образцов принципиально нового оружия. То есть, нового для гроумов, которым о киберорганике по-прежнему оставалось только читать в фантастике. Правда, именно такой проект, насколько знала Лионасьенне, разрабатывали пока только земляне, врии и, неожиданно, бреммейры.

– Земляне бредят идеей живых машин давно и время от времени, очередной грандиозный провал, особенно если сопровождается какой-нибудь трагедией, их прибивает ненадолго, потом всё по новой. Возможно, на сей раз у них что-то получится. Предыдущие проекты загнулись на корню из-за телепатской войны. Врии этим занимаются, возможно, просто со скуки, воевать они ни с кем в ближайшее время не собираются, да и внутри Конгломерата тоже всё спокойно. Ну, а для бреммейров это логичный шаг – вы видели их нангим-ныог? Эффективны, в общем-то, в основном против других нангим-ныог, и совершенно беспомощны против авиации, да и современная артиллерия разнесёт такую армию как игрушечных солдатиков. С большинством соседей Брима в хороших отношениях, но есть и довольно беспокойные, поэтому, хотя мира они хотят на полном серьёзе, понимают, что к войне лучше быть готовым, чем не готовым. В общем, на их земле идея большого боевого робота, управляемого изнутри, не нова. Но эти вещи, понятно, не бреммейрские, не врийские и не земные. Честно говоря, исконно и не лорканские, древние лорканцы приняли их в дар от какой-то расы, оказавшейся в этих краях случайно, в благодарность за какую-то большую помощь. Древним лорканцам удалось освоить технологию, но даже им, при их уровне, это стоило трудов. У гроумов, при неточностях в технической документации, более чем все шансы на масштабные разрушения. Сращение живого существа с машиной, вы, думаю, знаете, процесс не самый… лёгкий, и не самый приятный. Необходим строгий отбор кандидатов, длительная подготовка, древние лорканцы готовили будущих пилотов с раннего детства по специальным программам, если посадить в такую машину первого попавшегося вояку – мы получим сошедший с ума танк, чтобы не – сошедший с ума тяжёлый крейсер.

– Круто, – присвистнул Гидеон, – сердечно рад, что они не додумались сделать такой подарок Земле.

– Земляне не настолько идиоты, и специальные полигоны для испытаний у них уже доказали свою надёжность. А гроумы, да простят они меня за резкие слова, дилетанты, имеющие потенциал обезьяны с гранатой. Уж извините, но с такой степенью наплевательства правительства на весь остальной народ подобающий уровень научно-технического развития не сосуществует в одном обществе. Либо абсолютная власть, либо толковые кадры, что-то одно.

Далее, вероятно, уже без прикрытия, под своим настоящим обликом, тилоны снова обратились к дрази-посредникам уже с предложением «обеспечить безопасность сделки». Учитывая, что бояться дрази могли и сил Маргуса, и собственного правительства, и вмешательства недружественной банды, не говоря уж о том, что корабли анлашок в сектор гроумов не заходили, но нейтральную территорию по его границам патрулировали – предложение было заманчивым.

Именно под этим предлогом три корабля зависли в системе Ранкезы.

Корабли Брикарна, высланные после звонка Вадима, совершили одну оплошность – они не стали ждать коллег, решив разобраться с тилонами своими силами. Три на три – им показалось, соотношение сил приемлемое. Они попали в ловушку. Один корабль был уничтожен, второй, сильно повреждённый, сумел укрыться возле одного из спутников – спутники, среди которых была построена ловушка, были, по-видимому, сравнительно «молодыми», точнее – образовались при взрыве более крупного небесного тела, поэтому имели неровную форму. Конкретно в этом была очень удобная выемка, похожая на вырванный кусок. Оттуда они вели прицельный огонь по пытавшемуся добить их тилонскому кораблю, пока тилоны, осознав, что в невыгодном положении, как ни странно, они – стреляя по подранку, они рискуют попасть по закреплённому поблизости атеффэ-нэа и угробить ловушку, не отошли из пределов досягаемости. Третий же корабль, на котором принявший облик дрази тилон спокойно и методично перестрелял ту часть команды, что была на борту, и накрыл шквальным огнём вылетевших на истребителях, завис поблизости, ожидая подхода корабля сборной команды, чтобы заманить его в ловушку под предлогом помощи подбитым товарищам.

Частично замысел удался – «Серое Крыло-45» вошло в радиус действия устройства перехвата и перекодирования сигнала, после чего вызвать его не могли уже ни с Марса, ни с Брикарна, ни с подбитого корабля – сигнал переадресовывался кораблю перевёртыша. Но в этот момент за каким-то, иначе не скажешь, чёртом на сцену вырулил дразийский корабль – видимо, услышав, что здесь что-то происходит, пришёл проконтролировать обещанное «обеспечение безопасности». И увидев полицейские корабли, в количестве целых двух штук (третий, у спутника, он не заметил) немедленно открыл по ним огонь. Резонно, одинокий тилон, которому совершенно не хотелось умирать, послал ему сигнал «свои», после чего дрази сосредоточили весь огонь на корабле Алвареса и команды. Вадим догадался. Он «проиграл» выстрелами маломощных зарядов особый позывной полицейских кораблей, которого тилон не знал. Осознание, что бой придётся вести на два, если не на три фронта (один из кораблей тилонов уже медленно, хищно выплывал из укрытия) не радовало…

Но, конечно, просто не могло быть так, чтобы фактор случайности ограничился одним только кораблём дрази. Из гиперпространства выплыли три корабля гроумов – дипломатический (легко опознаются по помпезной раскраске) и сопровождающие его два военных. И очень удивились, увидев такое странное собрание в секторе, который имели наивность считать своим. Первым не слишком вежливо поинтересовались, какого чёрта они тут делают, у дразийского корабля. Внятного ответа дрази, естественно, дать не могли. Лионасьенне была совершенно права, говоря, что у некоторых стадия переговоров наступает после выстрелов, а иногда и не наступает вовсе, потому что драка для этих граждан – естественное состояние, а дипломатия – нет. Завязалась перестрелка – дрази, надо думать, поняли, что прокололись они крупно, и решили, что в данной ситуации лучше уничтожить гроумские корабли, чем попасть в плен, тилоны, понимающие, что гроумам будет вполне по силам расследовать и определить, кто взорвал их корабли, решили помочь дрази увязнуть покрупнее и присоединились. Дразийский корабль, после очередного попадания, потерял управление и протаранил «Серое крыло» тилона-диверсанта. Протаранил-то не критично, тилону удалось развернуть корабль, провести маневр уклонения… Но он был на корабле один, справиться с управлением полностью ему было не по силам. Он влетел в поле действия ловушки и наглядно продемонстрировал справедливость поговорки, что копающий яму другому попадёт в неё сам. Дрази, решившие, что уничтожение корабля – результат выстрела гроумов, перепугались и попытались удрать… Путь им, наверняка невольно, преградил дипломатический корабль, и поскольку маневренность дрази так и не сумели восстановить полностью… И вот в этот хаос и вписался, в самом его разгаре, «Локи».

Даже если бы и не невидимость для радаров, маленький корабль едва ли кто-то заметил бы. Лионасьенне удалось отключить целых два атеффе-нэа, после чего выйти на связь с «Серыми Крыльями», теперь свободными от действия тилонской «глушилки», и в нескольких ёмких выражениях обрисовать им ситуацию. Тилоны, сообразившие, что первоначально планировавшимся способом уничтожить настырных полицейских не получится, сейчас, по-видимому, пытались науськать на них один из гроумских, потому что его орудия уже разворачивались в их сторону. Лионасьенне резонно поинтересовалась, не пора ли сваливать. «Серое Крыло-45» грустно известило, что гиперпривод у них не в порядке, «Серое Крыло» брикарнцев тем более не в состоянии для скачка – в общем-то, их состояние больше располагает к одному путешествию, на свалку, и по доброму бы нужно срочно эвакуировать команду… У «Локи» гиперпривода тем более не было как факта, его там просто негде было разместить. Требовалось что-то срочно предпринимать…

Может быть, существовало решение и лучше, но Лионасьенне пришло именно это. Требовалось срочно обеспечить, чтобы всем – и дразийскому кораблю, сильно повреждённому, но ещё отстреливающемуся, и гроумам, и тилонам – оказалось совершенно не до них. Лионасьенне знала несколько позывных военных кораблей Ранкезы – когда-то давно некоторые её товарищи имели с Ранкезой приятные деловые отношения – и решила рискнуть. Представившись агентом лорканской стороны, а ещё конкретнее – изначальных продавцов лекоф-тамма, она известила, что сделка под угрозой срыва, военные корабли метрополии захватили корабль дрази, а значит – знают о товаре и с вероятностью очень скоро пойдут к Ранкезе, очень злые и настроенные на репрессии. Поскольку именно в этот момент корабль дрази был взорван, вызвать его колонисты не смогли, и Лионасьенне поверили.

Сделка, в общем-то, уже состоялась, лекоф-тамма перешли во владение армии Ранкезы, доставивший их дразийский корабль готовился к отбытию… Понятно, что гостей с исторической родины, очень желающих знать, что колония затевает за их спиной, а заодно ей первой вломить за нападение на дипломатический корабль и его эскорт (бей своих, чтоб чужие боялись) сейчас видеть совершенно были не рады. Оставалась ещё надежда, что гости с родины не успели послать на эту самую родину никакого сообщения, собираясь одеть себя славой усмирителей мятежников и не делить эту славу, и если быстро уничтожить эти корабли, а списать это хоть на тех же дрази – часть орудий на кораблях Ранкезы дразийские, часть – вообще неидентифицируемые, потому что куплены с Лорки и много откуда ещё – можно выиграть ещё немного времени на подготовку. Поэтому корабли Ранкезы из гиперпространства вынырнули ещё когда Лионасьенне не закончила разговор. Пять кораблей. Больших и со свежими силами. Видимо, гроумам метрополии резко расхотелось славы посмертной, и они тоже вызвали подмогу. Увидев такое изменение расклада, тилоны рассудили, что тут и без них жарко, и ретировались. Может быть, недобитые «Серые Крылья» погибнут как-нибудь и сами под перекрёстным огнём.

– Ну, теперь как-нибудь пробираемся огородами подальше от этой приятной компании и вызываем Брикарн, рейнджеров или кого-нибудь, кто поможет нам выбраться… А там разберёмся, что делать с лекоф-тамма, будем надеяться, несколько дней до первого испытания у нас есть…

Диус присел на край кровати.

– Ладно. Я сейчас, конечно, должен по идее сказать: это был несчастный случай, ты ни в чём не виноват. Но я тебя уже немного знаю, и понимаю, что это не поможет. Поэтому я просто скажу – не всем и не всегда в жизни везёт… Погоди, послушай. Несправедливость жизни в том, что практически любой из нас, кто хоть что-то из себя представляет, посложнее бесполезного растения, живущего для себя и не имеющего контактов и какого-то дела в жизни, имеет потенциальную возможность быть однажды виновен в причинении вреда по неосторожности. Врачебные ошибки случаются не только у полнейших дилетантов. Ошибки в расчётах у инженеров приводят к авариям, порой с гибелью множества людей. Ошибки пилотов, механиков, инструкторов по технике безопасности, диспетчеров… Кого угодно. Ошибки родителей и воспитателей, ничто другое, наверное, не наносит столько вреда… Даже работа переводчика может быть чревата фатальной ошибкой. И не всегда тот, кто ошибку совершает, имеет даже возможность потом узнать, что он был виноват, как-то искупить свою вину, извлечь урок… Вселенная полна этих ошибок. Мы несовершенны. Никто не совершенен, и ты тоже. Гибельность минбарского воспитания, о чём я спорил с тобой столько лет, в том, что совершенно не готовы мириться с изначальным несовершенством. Правда, вы компенсируете это тем, что учите прощать других и себя. Я знаю, что ты не можешь сейчас быть в ином состоянии, чем есть. Но пожалуйста, не оставайся в нём слишком долго. Вселенной ты ещё нужен, дееспособный, владеющий собой.

Дэвид крепко сжал его руку.

– Спасибо. Мне немного больно, Диус… от того, что ты не смотришь на меня так, как нужно смотреть, как они… Но так должно быть, да. Так правильно. Лионасьенне права, если бы я сейчас… не знаю, сошёл с ума, покончил с собой – вот это было бы трусостью, бегством.

– Ты не был готов к такому. Погоди. И никто не готов, конечно. Я хочу сказать – ты избрал в жизни путь наименьшего причинения вреда, ты действительно это сумел… Подумай, если бы ты был военным, или даже рейнджером, как собирался когда-то – сколько могло б в жизни быть такой вины, от которой бы ты никуда не делся? Ты, как минимум, всё равно мог быть на месте Диего сейчас. Это несправедливо, согласен… Но каждый из нас потенциально может быть виновен, почему ты должен быть исключением? Может быть, иногда я думаю, каждому из нас судьба определила хотя бы один раз быть виновным. По крайней мере, в том, что у тебя это получилось так… гротескно, нелепо, ужасно – есть хоть какая-то доля везения. Это не было твоим решением, твоей волей. Возвращаясь мыслями к этому моменту, ты будешь спрашивать себя, как так могло случиться, как ты мог не предотвратить, а не как ты мог это сделать. Потому что ты не делал этого, не принимал ошибочного решения. Деленн рассказывала мне как-то о том, как началась земляно-минбарская война. О том её решении, в котором она потом раскаивалась долгие годы… Уверен, если б она могла выбирать, была бы твоя вина такой, как у неё, или как у тебя сейчас – она бы выбрала, как сейчас. Спи. Завтра будет уже легче, а послезавтра… Если послезавтра наступит… Мы обязаны разбить этих гадов, потому что на самом деле это вот из-за них всё. Не знаю, как им, но мне на их месте стало бы легче. Я бы считал, что отомщён.

Спи… Легко сказать… Дэвиду не казалось, что он спит. Сама мысль о сне сейчас была совершенно невозможной. Он просто прикрыл глаза. И перед ними сразу вспыхнуло…

Словно чёрная лампочка. Такая, старинная земная, какими пользовались в 20 веке, грушевидной формы. Но чёрная. Точнее – с матовой поверхностью, неровно-серой, на вид напоминающей какой-то мешок… И изнутри – не свет, тьма… И она взрывается, и из неё вырываются, словно рой ос, вопящие призраки, дождём осыпаются на головы столпившихся внизу, вгрызаются в их мозг, множеством вспышек боли и смятения, и разлившаяся темнота затопляет всё. И он видит свои руки, тянущиеся к этой лампочке, сквозь разливающуюся тёмную серость, серую тьму… Как агат, такой, с прожилками… жидкий агат, в котором потерялись души…

Кадр возвращается, снова эта лампочка, набухшая призраками груша – перезрелый плод, в котором уже змеятся черви… Толпящиеся внизу белёсые силуэты, на головы которых скоро обрушится ужасный дождь… Он видит свою протянутую руку, видит, как эта рука стреляет… Если сосредоточиться на этой мысли – то можно увидеть в руке, например, лазерный пистолет, увидеть движения пальцев, сжимающихся на грани, отделяющей жизнь от смерти…

Лампочка взрывается, вырвавшиеся призраки взвывают многотысячным воем – они горят, горят ровным, страшным синим огнём… И горящие, они падают на головы столпившихся внизу, и всё вокруг занимается синим пламенем…

Кадр возвращается, он видит лампочку – она больше по форме похожа на сердце, бьющееся сердце – серый мешок, набитый призраками, которые в следующий миг вгрызутся в мозг… Видит свою руку, видит выстрел… «Могу ли остановить? Но ведь это моя… моя рука…»

И картина тонет в синем пламени…

Синими призрачными рыбами плывут в океане космоса корабли… Они ничего не боялись. Земляне, когда говоришь им о море, первым делом вспоминают акулу. Такие у них ассоциации. На Минбаре нет акул. Крупные морские животные Минбара редко бывают агрессивны. Они знают, что они сильны, они верят, что на них не нападут, они плывут по своим делам. Они знают, что они не акулы. Точнее, они не знают такого слова. Но земляне это слово знают…

Выстрел разрывает темноту, выстрел пронзает, поджигает сердце рыбы. Воющие призраки обрушиваются на головы – ужас, боль, ненависть, месть… Чередой тают в океане горящие земные корабли. Словно горящие спички бросают в ледяную воду – и какое-то время, вопреки любым законам, они ещё горят, но вода смыкается над ними, свинцово тяжёлая, тёмная вода. Не акула. Сердце самого океана, кровь его и плоть, тёмной незыблемой скалой, неподвластной смерти, встаёт «Драла’Фи» – и вспыхивает огнём, и в этом огне мечутся души…

«Ты убил их всех! – кричит Лионасьенне, – ты сказал – «это часть меня»…» – его рука, медленно, неотвратимо сжимающиеся пальцы. «Это сделал я? Зачем я это сделал?» – даже не запоздалое раскаянье, вопрос. Можно ли остановить? Можно ли остановить собственную руку?

«А разве не правильно? – шепчет какой-то другой голос, и возможно, тоже знакомый, но не вспомнить, чей, из чьей памяти, – образ врага, всплывший со дна… Ты – свет, оно – тьма… Ты ведь хотел узнать, каково это? Ты когда-то безумно давно думал, что нет ничего плохого в том, чтоб слышать мысли… Ты вкусил от дерева познания, на нём был и этот плод».

«Я? Я хотел?»

«Ты принял это, как свою часть. Живую часть. Ты полагал, что в тебе нет гордости воина – сражаться и победить… И нет гордости жреца – учить и вести. Что в тебе, пожалуй, гордость мастера – создать… Создать из себя самого то, чем ты не был прежде. Открыть двери понимания. Чем ты лучше тилонов, которые были недовольны своей природой и желали её изменить?»

«Я… я никогда не думал об этом… так…»

«В этом и есть твоя вина, – продолжает голос Лионасьенне, но из темноты проступает лицо Адрианы, – ты не понимал. Не понимал, что сны – это только одна сторона… Ты говорил, что осуждение растёт из непонимания, что конфликт растёт из непонимания… Нельзя осуждать кого-то, не побывав в его шкуре»

«Говорят, если долго вглядываться в бездну, бездна начнёт вглядываться в тебя, – в том, предыдущем голосе, ещё больше ехидства, – она вглядывалась… Она стала смотреть на тебя со всё большим интересом, с любовью. Она дала тебе то, что ты просил»

«Я? Я просил этого?»

Синие лучи скрещиваются в сетку прицела, и рука на гашетке…

«Понимания, что чувствовали два полюса. Понимания, что чувствуют, убивая. Разве не сладким было синее пламя, пожирающее тьму? Разве не это ты хотел узнать? Разве только из сентиментальных чувств ты не снял кольцо, а не потому, что уже видел, какую дверь оно открывает, уже понял, что слова «оно часть меня» – не романтический вздор, а слова змея… Крылатого ворлонского змея…»

«Я хотел понять Андо, да… Понять, почему это жило в нём, почему он видел… так… С тех самых пор, когда на Центавре… я увидел во сне, как он убивает дракха… Увидел экстаз, который он испытал…»

«Так чем же ты недоволен? Вот он, рубеж, к которому ты шёл… Ты ведь хотел играть по-крупному?» – пальцы на руке медленно, неотвратимо сжимаются. От кольца по всей руке – густая сеть светящихся капилляров, вверх, вглубь, до самой души…

Дэвид с криком проснулся. Андо, крылатый ворлонский змей, сидел с ним рядом, сжимая его руку.

В общем-то, первая часть замысла удалась – поле боя они покинули беспрепятственно. Но как раз в момент, когда они зависли на орбите пятой планеты, укрываясь в тени крупного спутника, и приступили к эвакуации команды с на ладан дышащего «Серого Крыла-9», на терминал «Локи» поступил вызов… Неожиданный – значит ничего не сказать. Вызывала Ранкеза.

– Приветствую вас, – на экране возник немолодой гроум со спокойным, волевым лицом, которое, подкорректировав ненадолго своё эстетическое восприятие, даже можно было назвать приятным, – я Мибел Так-Шаой, и полагаю, нам с вами есть, о чём побеседовать.

– Слушаю вас, – боковым зрением Лионасьенне следила по другому монитору за эвакуацией.

– Я благодарю вас за оперативное предоставление информации. И рад, что вы… всё ещё живы, учитывая, что происходит. Вы мне нужны живыми, и нужны прямо сейчас.

– Зачем?

– Это вы, думаю, и сами способны понять, – улыбнулся Так-Шаой, – мы на пороге гражданской войны, и от нас уже не зависит, позволить ли ей переступить наш порог. Я надеялся, конечно, что это произойдёт несколько позже… но вы, по крайней мере, не позволили нам быть застигнутыми врасплох. Я имею возможности для мобилизации. И неплохие шансы на победу, как мне кажется. В настоящий момент мы стали обладателями нескольких ваших лекоф-тамма… Мои специалисты сейчас изучают техническую документацию, и я очень заинтересован в консультации компетентной стороны. В моих интересах, чтобы лекоф-тамма были готовы к использованию как можно скорее – хотя и возможно, что мы победим и без них. А в ваших интересах, чтобы испытания прошли удачно, от этого зависит, приобретём ли мы что-то подобное у вас ещё. А ещё в ваших интересах выжить, а позади у вас, совсем не столь далеко, наши враги, которые теперь и ваши враги. Мы зафиксировали ваши координаты – сейчас, как я понимаю, вы стационарны, и будете ещё какое-то время, и выслали за вами несколько кораблей. Выбудете доставлены на Ранкезу, непосредственно ко мне.

– Мы… – Лионасьенне гадала, мог ли гроум засечь именно координаты «Локи».

– …Можете не волноваться больше о своей безопасности. Здесь вам не причинят вреда. Вы дорогие гости, очень дорогие. Я гарантирую безопасность так же всем вашим товарищам. Я не знаю, какие интересы у полиции Альянса в этом секторе, но очень жажду узнать. И в отличие от моих врагов, я живейше заинтересован в том, чтобы в этом конфликте ни один волос не упал с голов граждан Альянса. Ждите, – экран погас.

– Ну дела, – присвистнул Диего.

– Что делать будем? – Илкойненас с растущей тревогой следил, на экране радаров, за приближающимися кораблями.

– Что-то подсказывает мне, что уклониться от гроумского гостеприимства мы не сможем. Будем честны, у нас проблемы – «Серое Крыло-45» не критично, но повреждено, на наши призывы о помощи пока никто не отозвался – да и небезопасно было б приходить сюда за нами, учитывая, что тут неподалёку, действительно, бушует гражданская война. Не очень-то хорошо получилось, что мы оказались в неё втянуты, но если мы на ней погибнем – будет совсем тупо.

– И… доставят они нас на Ранкезу… что потом?

Лионасьенне вытащила сигарету.

– Там видно будет. Может быть, цинично, но главное – выжить. Лично за себя я б не переживала, но у меня на борту – дети, а на «Сером Крыле-45» теперь – несколько раненых. Стоит подумать о них. Мы могли бы отказаться и остаться здесь ждать возможной помощи, или следовать дальше к нейтральной полосе перед сектором Арнассии, но мы рискуем их жизнями больше, чем своими.

– Отлично вышло, что ни говори, – Илкойненас рухнул в кресло, – Брикарн потерял, в общем-то, все три своих корабля… Чёртовы тилоны, не удивлюсь, если они сдали Громахе информацию, что здесь что-то происходит, надеялись, что атеффэ-нэа угробят «Серые Крылья», а может быть, и ещё кого-то, и пока тут выясняют на кулаках, кто кому устроил задницу, они под шумок свалят… Если б не вы, Лионасьенне, мы вряд ли были бы живы, так что у вас есть некоторое право решать. Конечно, получается, мы вмешиваемся во внутренний конфликт…

– Нас в него вмешали. Вы всего лишь летели сюда арестовать тилонов, а мы – всего лишь не дать им поделить вас на ноль. Конечно, это я позвала ранкезцев… Но боюсь, Громаха могла не разобраться в суматохе, что вы – хорошие ребята и вас взрывать не надо, да и тилоны иначе не убрались бы… Они, вообще, изначально не собирались широко освещать своё участие в этом деле.

– Теперь, – мрачно пообещал Диего, – осветим…

– Здравствуй, Дэви…

Голос не слушался. Показался сперва чужим… Собственный голос, после этих голосов.

– Ты видел это, Андо? Ты знаешь?

– Да… Видел… Но в том, что произошло, нет твоей вины. Если хочешь кого-то винить – вини меня, ведь… Сила, которая способствовала этой трагедии, была подарена мной…

Андо Александер – как во сне, как во множестве снов за эти годы, почти во плоти, от кожи сияние, за спиной прозрачные крылья, только огромные серые глаза не впиваются в душу с неким невысказанным вопросом – теперь они будто точно знают ответ. И теперь это не сон, совершенно точно не сон.

– Не бойся их, Дэви… Они не смогут навредить тебе, только не тебе. Ты этого не помнишь, но так уже было… Эти воющие призраки, как ты их назвал, пробудили худшие из твоих кошмаров, но больше они не тронут тебя. Больше их нет. Это всё прошло, навсегда прошло…

– Андо, почему? Неужели действительно так должно было быть? Андо, кто из нас сделал это – ты или я? Неужели это неизбежно… как рефлекс, чёртов рефлекс…

Глаза Андо были темны от печали – темны как бездна, поглотившая Драла’Фи.

– Не думай об этом, не нужно, прошу.

Но неужели можно действительно об этом не думать, когда эти голоса всё ещё звучат в голове? Когда стоят перед глазами эти вспышки…

– Ты помнишь, ты, как никто, знаешь – как сильно я ненавидел вот это «такова природа». Предопределённость, приговор… жалкое оправдание всему, что происходит. Такова природа – о сторонах конфликта, не желающих идти к примирению. Такова природа – о тех, кто просто не пожелал возобладать над собственной слабостью.

– Да, я помню. Помню все наши споры. Помню, как ты хотел свободы… для меня, для всех… – рука Андо, опережая движение Дэвида, коснулась его плеча – того места, где когда-то сидел Страж.

– Скажи, это ещё чувствуется? Моя нервная система ещё несёт его след? Не так, как было с порабощёнными, конечно. Ты говорил – есть то, что меняет навсегда. И тело, и сознание. Как ворлонское вмешательство изменило и Литу, и тебя. Как технологии Теней меняли остраженных… и техномагов. Страж не изменил меня… зато ты изменил, да?

Дэвид накрыл руку Андо своею, рассеянно отмечая – как взросло она теперь выглядит, рука мужчины на руке юноши, рука живого на руке… нет, не призрака, конечно, но руке чего-то совершенно иного.

– Ты знаешь, я ценил этот дар, ценил и тогда, когда начал понимать, что он такое, что он несёт с собой. Я не собирался отказываться. Тем более не собираюсь теперь. Было бы совершенно аморальным, я думаю, брать от дара только то, что приятно, только то, что можешь вынести, только то, что… привносит приятное разнообразие в твою жизнь, – он горько усмехнулся, – это жестоко, но это правильно. Чтобы мне, осуждая тех, кому показалось бы… счастьем обладание такой силой… нечем было перед ними гордиться. Чтобы я не считал, что устоять, преодолеть – это очень просто. Неправильно бы было, если бы мне не пришлось учиться этому, как когда-то пришлось тебе.

– Ты справишься, нет сомнений, справишься. А я буду рядом. Как всегда был…

Светящиеся руки – почти плотские, почти реальные – скользнули по плечам, зачарованно перебирая пряди тёмных волос.

– Да, знаю. Как тогда, когда я ещё считал это только снами – там, на Тучанкью… Так и потом, все эти годы, когда я уже понимал… Мне кажется иногда, Андо… что ты как график бесконечно убывающей функции. Сколько ни приближайся к тебе, всё равно не пересечёшься. Может быть, я потому не послушал бы никаких предостережений, что рискую раствориться, даже в малой части, которую ты дал мне, в твоих ощущениях и твоей памяти, потерять себя в твоём, что внутри себя… что убедил себя в том, что это моё? Я все эти годы думал – вот, в конце концов, когда я стану взрослым и умным, я смогу понять… многих, и в частности тебя… Сейчас во мне живёт странное ощущение, что ты понимаешь меня.

И снова звенящая печаль в глазах Андо – полоснула по сердцу, когда он отвернулся. Но нет нужды видеть его глаза, чтоб знать, что в них.

– Прости… Прости, что мой страх за тебя, моё желание быть рядом, защитить – было сильнее любых соображений разумности. Что защитив тебя от всех угроз – от наших врагов на Центавре, от смерти под палящим солнцем на Корианне – оставил тебя беззащитным перед одной… перед твоими кошмарами. И малой эгоистичной радостью было – видеть твоими глазами тех, с кем я разлучён навсегда. Мою дорогую Офелию, и Виргинию, и Элайю… Через тебя защищать и их. Это моё желание – вопреки смерти остаться в вашей жизни – привело к тому, что случилось… Прости, что не могу раскаиваться в этом. Зная то, что мне дано знать – я не мог иначе.

– Андо…

Дэвид протянул руку, касаясь плеча призрака, сперва обжигаясь ощущением его реальности, телесности.

– Вы, вы все были правы – я ребёнок, эгоистичный ребёнок. Но я боялся, так боялся тебя потерять. И в жертву этому страху я принёс твой покой. Прекрасно понимая – ты не свернёшь, ты не откажешься…

– Андо… Андо, о чём ты… То есть, я понимаю, о чём ты говоришь, но…

Но себя не обманешь, эхом откликнулся тот, последний голос. С самой Тучанкью ты смотрел его сны, его воспоминания, воспоминания многих других – его глазами, и не хотел отказываться от этого, тебе это нравилось, зеркальный коридор чужих душ, к которым ты жаждал приблизиться. Ты говорил, что даже его кошмары – как тогда, на стеклянном поле, в котором навеки застыли боль и ужас тысяч оборвавшихся жизней – не пугают тебя настолько, чтобы отказаться. Ты уже знал, что получаешь это от него, но продолжал говорить: просто сны… Просто ему тоже, как всем, необходимо с кем-то делиться, чувствовать себя неодиноким, и если он не может как все вы – пусть хотя бы так. Ты чувствовал его боль, и его экстаз, ты слышал мысли своей матери и отца из его мыслей, мысли Диуса и твоих друзей из его мыслей, ты смотрел то, что видели его глаза – внешние и внутренние… Но даже зная, что смотришь не только в его личную память, ты не собирался останавливаться. Теперь ты спрашиваешь – чьи голоса ты слышишь, чья память сжала твои пальцы для выстрела, привела тебя к пониманию… твоего долга перед ним…

Череда образов – их общее, глазами каждого, так за вереницей картин взгляды встречаются, глаза в глаза – и над слепящей снежной гладью, и над изрытыми взрывами полями Центавра, и над молчащим, в сером траурном балахоне неба, Тузанором… и то, что стало общим. Пульс его сердца через тысячи километров на Тучанкью. Шёпот его тревоги… И звенящее «не верю» в ту ночь, словно одинокая вспышка позывного во мраке – снова и снова, хотя снова и снова нет ответа…

Вспышка – желание – Тучанкью, отзвуки его эмоций, эхо в космосе, след прикосновений Андреса и Алана, как узнал он позже, след удивления в ответ на – тот вечер, те бокалы, те прикосновения – под напором искушения, с которым не смогли бороться оба, любопытство, невинное любопытство… уже не очень невинное…. из-под этой вспышки – Ледяной Город, отсветы на стенах, сон, прорвавшийся в реальность… Зеркальный коридор их воспоминаний – и разве только их? – сплетающихся, как языки пламени. Глаза Диуса – близко-близко, губы, сцеловывающие слезы радости с любимого лица, восторг, мечта, которая стала реальностью. Руки Андреса, скользящие по гибкому горячему телу, погружающиеся в пламя рыжих волос. И другие руки… чьи – его? Густые каштановые кудри Уильяма, касающиеся лица Андо – и то же лицо, только более юное, склоняющееся над… его лицом? Падающий, как одежда с плеч, страх – неверие, сомнение, по-другому… «Так просто… так естественно… Если просто было – выстрелить, не должно быть сложно – принять». Он отшвырнул этот голос, как сброшенную рубашку – без тебя как-нибудь разберёмся – да, целый лоскутный мир чужой памяти, тысяча панорам – тысячью взглядов, тысяча отзвуков сердец…. вот андовское, вот его, вот Диуса, вот Уильяма, Адрианы, Андреса, Алана, Виргинии, Офелии, вот матери, отца, и снова его… Порой только одна вспышка, какая-то одна звенящая мысль, порой словно узкая щель в стене, из которой бьёт яркий свет, и если подойти ближе – в эту щель увидишь другой мир… Радуга на гранях кристаллов… Калейдоскоп Ледяного города…

Он на руинах Лоталиара – «я был там» – он перед матерью в тот день, когда говорили о Шин Афал и Штхиукке – стены помнят этот огонь – он протягивает руку, чтобы коснуться… прошлого… Андо обернулся – огненные пряди охватили руку, и светящееся лицо на миг подёрнулось рябью, став женским…

– Да, ты понимаешь. И одно только утешает меня – Диус понимает тоже. И может быть всё же… этот огонь не поглотит твою новую жизнь…

Да, Диус понимал. Как сам он язвительно усмехался – а какие были варианты, кроме как понимать? Можно быть рафинированным аристократом, далёким от народных суеверий, пока жизнь не сплетёт твою дорогу с дорогой ахари – и может быть, ты даже нашёл бы, куда свернуть, да нет ни малейшего желания. Диус как-то сказал – кажется, в разговоре с Виргинией:

«По правде, нас всегда трое. Я, Дэвид и Андо Александер. Нет, дико, конечно, но я привык. Ревновать к мёртвому – это последнее, что я мог бы делать, у меня не настолько всё плохо. Те же основания имеет Дэвид заподозрить, что в нём я ищу его отца. Но иногда, когда я вспоминаю, что с этой полоской металла связано слишком много загадок, вменяемых отгадок которым так и не найдено… жизнь расцветает новыми необычными красками. Но, в конце концов, я, видимо, заразился пофигизмом от Дэвида. Какой смысл волноваться о том, что кто-то может слышать твои мысли даже в самый интимный момент? Ну и пусть слушают и завидуют».

«Вот это правильно».

Диус, конечно, проникся пофигизмом не сразу. Сколько-то времени ушло на неуклюжие, трудные попытки объяснить.

«Понимаешь, это… Словно дополнительный слой, делающий картину объёмнее. Ты знаешь, каков мой взгляд на тебя, ты видишь его и сейчас. Но мне – мало этого, я хотел видеть тебя и другими глазами, я хотел… не просто видеть твой взгляд – видеть себя твоими глазами. Разве эхо твоих желаний, пойманное мной, не было тоже тем, что подтолкнуло нас друг к другу? И я не могу отказаться ни от чего, что стало мне доступно таким образом, ни от чего, что касается тебя…».

И когда они лежали, обнявшись, под одной тонкой простынёй – летние вечера в Эштингтоне бывали очень сухими, жаркими – Дэвид говорил:

«Не знаю, сможешь ли ты понять… Но это словно заниматься любовью над бездной, полной звёзд, над бездной, в которую падает твоё эхо. И когда я слышу твоё эхо от них – это лучшее, что могли бы дать мне звёзды».

И надо ж было, чтоб в этот момент почти невинных объятий и не слишком невинных мыслей в комнату вошёл Диус.

Вспышка. Развернулся, с намереньем вылететь обратно за дверь. Дверь захлопнулась перед ним с громким лязгом, словно запечатанная намертво.

– Диус, нет. Нет, не уходи.

Центаврианин на секунду прикрыл глаза, потом развернулся, крутанувшись на каблуках.

– Извините, рефлекс. Естественный рефлекс выйти, когда… Хотя не знаю, может быть, и не естественный. Может быть, естественнее остаться, коль скоро… Не дома, конечно, но… В общем, я не был готов увидеть что-то подобное. Извините. Но, возможно, теперь-то настало это время, откровенного разговора между нами.

Андо отстранился от Дэвида, но руку его не выпустил.

– И никто не мог бы быть готов. Я ведь, вроде как… – призрак рассмеялся, – мёртв. Но приличествует это мёртвым или нет – я скажу, что действительно рад тебя видеть, Диус Винтари.

– Знаешь, я даже не нахожу особых сил удивляться тому, что вижу тебя, – Диус, заметно дёрнувшись от звука старой фамилии, шагнул в сторону кровати, – если бы мне кто-то сказал, что я увижу Андо – о да, я удивился бы и не поверил. А видя своими глазами – нет, не удивляюсь. Ты, в общем-то, всегда был… Я, конечно, не… Не как вы… Но у меня есть старое доброе вербальное общение, многим оно помогает, мне, хотя бы большей частью, тоже. И для этого даже не обязательно говорить о тебе часто, чтобы помнить, что ты с нами. Жив в нашей памяти, – центаврианин усмехнулся, – я привык к тебе… и даже иногда мне самому казалось, что я чувствую твой взгляд за спиной. Ты начал жить с нами раньше, чем мы сами… стали жить вместе… Вы с Дэвидом… обменивались картинами, когда он смотрел на море, а ты на звёзды, передавали эмоции и резонировали в ответ, занимали друг у друга жизнь, я не знаю, кто точно у кого. Ты знаешь, любые двое, кто решает связать свою жизнь отношениями более глубокими, чем формальность – это два разных мира, которые идут на слияние, и им всегда есть, чем удивить друг друга. Удивлялся я двадцать лет назад, Андо Александер.

Андо улыбнулся, склоняя голову набок.

– И ты ненавидишь меня за это?

Дэвид откинулся спиной на угол между стенами, которые примыкали к откидной кровати, почти вернул власть над собственным голосом.

– Диус… Ты знаешь, я не думал, что это может когда-нибудь произойти. Но я рад, что произошло. У меня с ним оставалось недосказанное – то недосказанное, что можно сказать только глаза в глаза. У вас с ним этого – неизмеримо больше.

Диус подошёл к кровати, встал, опираясь спиной о стену напротив них, и расхохотался.

– Ненавижу? Было бы просто… нормально, во всяком случае… Но нормальной моя жизнь не была, и не должна была быть. Но ты же видел… мне казалось, что видел. Знал, что я знаю. О тебе, о той части тебя, что рядом всегда. И ты должен был знать… я не несчастен. Настолько, насколько это вообще бывает. Я никогда не понимал, это правда, чего ты ждал от меня. Никогда не понимал тебя. Но я соседствую со множеством вещей, которых не понимаю. Соседствую. Живу с ними. Они моя жизнь.

– А ты хотел бы? Хотел бы понять? Мне нет нужды говорить о том, что я видел – да, видел. Видел, может быть, больше, чем ты сам. И твой упрёк, за моё влияние на жизнь Дэвида, так же висит камнем на моей душе, как и произошедшее сейчас.

– Вот теперь я действительно удивлён, – Диус медленными, тихими шагами обходил кровать, подходя к упирающемуся в угол изголовью, – не думал, что ты способен испытывать хотя бы тень вины – передо мной. И ты можешь видеть, эта мысль не вызывает во мне сколько-то заметного торжества… Видишь ли, у нас не было времени поговорить да будем честны, было мало желания. Наверное, такие разговоры не происходят, пока оба живы. Ну, лично мне кажется, что причина не во мне. Я всегда знал, чего я хочу. Ты – нет, и не трать время, говоря мне сейчас обратное… если, конечно, собираешься говорить. Ты тоже иногда… тянешься к более простым вещам, более естественным решениям, и это правда, было бы легче и проще, если бы ты был просто ненавистной, лишней частью в его жизни, которую я мечтал бы вырвать с корнем. Но такие мечты не проживают двадцать лет. Либо умирают, либо убивают.

Андо опустил руки, во все глаза смотря на мужчину. Он намеренно не пытался его прочитать, хотя мог. Но не хотел. Пусть слова – будут словами, и пусть сказанное – больше не тревожит.

– В старину в одной местности на Центавре, – продолжал тот, – была поговорка: «Вино пьют из любого бокала». Таков примерный перевод, но точный невозможен, и вот почему. Это аллегория, которую не центаврианину не понять. Суть в том, что счастье надо принимать именно таким, какое оно есть, вместе с тем, что к нему прилагается и во что оно упаковано… хотя даже это не будет полным определением. Быть центаврианином – это уметь жить в удовольствие… и знать, что удовольствие не дастся тебе таким, каким лично ты мог бы пожелать, и слава создателю – не дай бог, если наши мечты сбывались бы в точности. Я нашёл партнёра, с которым не устал жить в течение более двадцати лет. И думаю, что не устану и впредь. Наш интерес друг к другу не ослабевает, как и наш общий интерес к тому, что мы делаем вместе. Мало кто может подобным похвастаться. Я нашёл… возможность жить так, как я хочу, делать то, что хочу. Чёрт, не так много тех, кто мог бы ожидать от меня зависти. И по-твоему, мне отравит жизнь то, что… признаться, я не знаю, как это определить. Ну, в целом, я имею в виду тебя. Мне больше не отравляют жизнь козни моей родни и игры, выигрыш в которых меня заранее не удовлетворял, ты просто не смог бы сделать что-то страшнее, чем было бы там. Никто, кто счастлив в любви, не должен быть счастлив и всё, не воспитывая себя, не уча себя пониманию… У любимой женщины может быть прошлое, которое отбрасывает тень на настоящее. Любовь, которая не до конца забыта. Ребёнок от первого брака, в конце концов. Или любимая женщина может быть замужем за другим мужчиной – чёрт, это сплошь и рядом. Это повод не любить, или повод не получать радости? У землян говорят, что в любимом человеке надо любить всё. У нас так не говорят, поэтому я тебя, конечно, не люблю. Я тебя просто принял. Потому что прекрасно знал, что у меня нет другого выбора. Точнее, другого выбора я б не сделал. В конце концов, я знаю своё место в его жизни.

– Просто смирился? Звучит пораженчески… не по-центавриански.

– А что я должен был делать? Мотать нервы тому, кого я люблю, требуя отказаться от того, что для него важно? А я сам – отказался бы? Нет, Андо Александер, неизбежность ты для меня или нет, но у меня, повторюсь, не настолько всё плохо, чтоб я на тебя жаловался. И даже не потому, что ты, всё-таки, часть его мира. Просто… зачем мне это? Я… знаю, что сколько весит и какую отбрасывает тень. Я был с ним рядом больше тридцати лет. Я… знал, что значил в его жизни год за годом, как влиял на него, я… растил его, можно сказать. Это даёт некоторую уверенность. И то, что ты тоже занял место в его жизни, этой уверенности не отменяет. Ты занял своё, а не моё. Да, это всё – понимание – не происходило в один момент. Об этом ты тоже должен был знать. Дэвид не сразу сам понял, что именно ты сделал, а я не мог предположить, какие это будет иметь последствия. Конечно, если б мне кто-то предсказал, что я буду жить с телепатом, я б очень удивился. Но… грустным я бы это не называл. В конце концов, я знаю, что именно твои… вольные или невольные письма на Тучанкью толкнули Дэвида в мои объятья, мне было, за что благодарить тебя. Но всё же, если ты хочешь предельной честности – и зоны тебя побери, ты имеешь на неё право – я спрошу… Почему, Андо, почему? Зачем он тебе?

– Диус… – но неуверенный возглас Дэвида вызвал лишь два быстрых взгляда в его сторону – светящийся иномирным светом и полыхающий бурей слишком сложных для однозначного выражения чувств.

– Ты многого был в жизни лишён, но всё же многое тебе было и дано. Люди, которые тебя принимали и любили. Твоё племя, твоя жена… Почему именно Дэвида ты сделал… главным наследником того, чего и для тебя было многовато?

– Потому что хотел защитить его – всегда, и тогда, когда я физически уже не смогу быть рядом. Потому что это его по праву… Потому что в нём душа моего отца, и ты не можешь сказать, что совсем не понимал…

Дэвид переводил взгляд с одного на другого – и видел, в неверном свете крыльев призрака яснее ясного видел, в этой комнате не было тех, кто не понимал. Не произнося вслух, не находя слов… Всему, всему было объяснение. Всем снам, всем теням, всем голосам.

– От чего? – горько усмехнулся Диус, – от чего защитить?

– От центавриан, служащих дракхам, от корианских сепаратистов, от тилонов. Но, ты прав, не от него самого, только не от него…

====== Гл. 14 Приглашение в историю ======

Так-Шаой явил серьёзность своих намерений с первых шагов. «Серое Крыло-45» и «Локи» были препровождены к Ранкезе в треугольнике крейсеров, сверху и снизу прикрывали истребители. У планеты крейсеры остались на орбите, а истребители сопроводили гостей до посадочной полосы.

В дороге до резиденции Так-Шаоя каждому было о чём, оглядываясь вокруг, вспомнить, сравнить. Транспорт, которым их везли, Гидеону показался гибридом троллейбуса, какие иногда ещё использовались в некоторых колониях, и лимузина. Рога и двигатель от троллейбуса, кожаный салон с удобными креслами, расположенными вдоль стен – от лимузина. Отличались удивительно чистые, прозрачные стёкла – у троллейбусов, да и вообще общественного транспорта, таких и не встретишь, мелкие царапины, в которые забивается пыль, лишают их полной прозрачности навсегда, здесь же, если бы не отсутствие ветра, могло показаться, что стёкол нет, рамы пусты. Впрочем, это не общественный транспорт, конечно, правительственный – предназначен для встречи больших делегаций… Гидеон коснулся стекла и удивлённо отдёрнул руку – стекло было тёплым и вовсе на ощупь не похоже на стекло. «Врийский полимер… самовосстанавливающийся… недурно…»

Если сравнивать с Марсом, на котором они были совсем недавно – Ранкеза, несомненно… да, планета-рай, изначально, но не только в открытом небе и зелени дело. Глядя на ровные ряды зданий, облицованных светлой в редких розовых прожилках плиткой – там, где эти прожилки были, их подбирали так, чтоб они складывались в причудливый рисунок, что-то, кажется, символическое, значимое для гроумов, на подрагивающие провода – электротранспорт в городе составляет существенную часть общественного и даже некоторую часть личного, на редких спешащих куда-то прохожих, он не мог отделаться от ощущения, что город… Нет, не то чтоб малонаселён, и уж тем более – не вымер. Но было немыслимо для города, даже небольшого, такое полное отсутствие суеты и толчеи. Город не бурлил, он жил как-то тихо, незаметно и деловито. Он был занят делом. Он не шумел, не кричал, он не глазел и тем более не путался под ногами. Если сравнивать две колонии, одна из которых сорок с лишним лет назад добилась независимости, а вторая собиралась сделать это сейчас, то… на Громахе Гидеон, конечно, не был, но со слов Викташа, который был там в детстве с отцом, уже понял, что это небо и земля – Марс был дитём Земли, ставшим самостоятельным, выбравшимся из-под родительского крыла, даже ставшим в оппозицию к отчему дому, но сохранил семейные черты. Он не был копией Земли, но и не мог, конечно, так же как и дети, чаще всего, не являются точной копией родителей. Но в шуме людского гомона и машин, в голосе города это родство читалось. Люди остаются людьми везде. Здесь же… Язык бы не повернулся назвать Ранкезу родным чадом Громахи, это точно. Это был гадкий утёнок, расправляющий крылья и готовящийся дать решительный отпор семье, всё ещё пытающейся укоротить ему шею.

– Во всём этом чувствуется гордость, – проговорил Викташ, – и отсутствие страха. На Громахе мне было очень страшно, я всё время жался к отцу. Отец сказал мне тогда, что здесь пахнет страхом, что он идёт дымом из труб и выделяется жителями при дыхании. Что потому так шумно и суетно…

– Странно, – молвил Гидеон, – я думал, страх сковывает, заставляет жизнь замирать.

– Не всегда. По крайней мере, не всегда, когда этот страх – компонент атмосферы. Когда в страхе живут испокон веков, иногда это приводит к тому, что боящиеся начинают много суетиться и шуметь, как бы доказывая свою полезность и свидетельствуя, что всё ещё живы.

Виргиния не могла не вспомнить невольно события 23-летней давности, путь от космодрома до дворца Бул-Булы. Да, о разнице… даже и говорить не приходится. Каков моральный облик этого Так-Шаоя – это, как говорится, вскрытие покажет, но в уме и управленческом таланте ему не откажешь. Разрухи здесь нет. И не только потому, что колония молодая и большинство зданий и дорог построены сравнительно недавно. Виргиния бывала во многих мирах и видела, до какого состояния можно довести что-либо всего за год, если править как временщик, заботясь лишь о наживе. Уже по этим первым впечатлениям можно заключить – Так-Шаой личность куда более сложная и правитель куда более дальновидный, чем Бул-Була, он бизнесмен, и как бизнесмен, вложил немало средств в этот проект. И он не сдаст его без боя…

Тряски практически не было, но платформы с ранеными были дополнительно закреплены. Наиболее тяжело раненых отдельными машинами увезли в госпиталь, Имар, доверенное лицо Так-Шаоя, заверил, что компетенция врачей госпиталя города Варнехи позволяет оказать помощь даже шлассену, не говоря уж о нарнах и дрази. Спорить не хотелось – у шлассена Уито Насама была черепно-мозговая травма и сложный перелом ключицы, а у дрази Мекташа, пребывающего в глубокой коме, очень предполагался уже некроз тканей, без госпитализации их шансы были невелики. Дрази Лаферьян, несмотря на то, что кроме сломанной руки, у него была ещё и рана на голове, от госпитализации отказался, но на носилки его, совместными усилиями гроумов и коллег, всё же уложили. Гораздо больше, чем собственные травмы, которые он, в полном соответствии с дразийским менталитетом, считал несерьёзными, его беспокоили транталлилы, у которых кончался воздух – на «Сером Крыле-45» имелись запасы, но стратегический минимум, так как команда Алвареса ударную группу с собой не брала, и этот минимум уже подходил к концу. Имар заверил, что Ранкеза имела некоторые дела с транталлилами, поэтому эта проблема тоже решаема.

– Ну дела… Они и с транталлилами дело имели… Хотя чему удивляться, пушки их крейсеров явно транталлилские, надо думать, и такие гости здесь бывали.

Особняк Так-Шаоя можно было, в принципе, назвать и дворцом. Выстроенный из того же материала, что и все здания в городе, он, однако же, был не лишён изысканности и даже пафоса. Жилые и административные здания Варнехи представляли собой голый беспримесный конструктивизм, ничего лишнего, а особняки ранкезского правительства имели архитектурные изыски, призванные подчеркнуть статус их владельцев – изыски различные, но при том умудряющиеся образовывать некий единый комплекс. Гидеон оглядел весьма сомнительных кариатид – дальних родственниц истуканов острова Пасхи, массивный ступенчатый карниз, грозно нависающий над высокими стрельчатыми окнами, оскаленную каменную морду над входом – Грал, Страж Дверей, и повернулся к Гектору Тавелли – центаврианину из брикарнцев.

– Кого вы испугались бы на поле боя – закованного в латы с ног до головы тевтонца или варвара, вышедшего с голым торсом и топориком через плечо?

– Простите?

– Правильный ответ – варвара, одевшего латы тевтонца и прихватившего кроме топорика огнемёт? Мне совершенно не по нраву, что этот Так-Шаой ищет моей дружбы, но быть его врагом я тоже не хотел бы.

Так-Шаой ждал их в гостиной, возле уже накрытого стола. Вадима посетило сравнение с посещением особняка Эдгарс-Гарибальди, а Виргинию – опять же, с «радушным приёмом» Бул-Булы. Впрочем, и она должна была признать, что с покойным мистером Гарибальди пожилой гроум, возможно, и имеет какое-то сходство, а вот с ещё более покойным бримским диктатором – нет, и дело отнюдь не только во внешности.

– Приветствую вас в своём доме, многоуважаемые граждане Альянса. Впервые, признаюсь, я принимаю у себя в гостях настолько пёструю делегацию. Расовый ассортимент несколько превысил мои ожидания, и возможно, пища, приготовленная для вас, подойдёт не каждому. За что нижайше прошу меня простить, я мало знаком с моради и токати, да и принять у себя сразу троих дилгар, честно говоря, не ожидал когда-либо в жизни. Но если вы сообщите мне необходимые сведения, распоряжения поварам будут отданы немедленно. Прошу вас, садитесь, разговор лучше вести за приятной трапезой. А я надеюсь, что она будет вам приятна.

Насколько мог оценить Гидеон, Ранкеза была в достаточной мере похожа на Землю, чтобы не ожидать отравиться тем, что она производит. Большинство блюд относились к земной, лорканской и нарнской кухне, присутствовали бракирийские и дразийские. Едят гроумы за длинным низким столом, сидя не на стульях, а на пышных подушках. Что-то наиболее подобное стульям предусмотрено только в транспорте, а в домах – по крайней мере, домах, живущих по традиционному гроумскому укладу, каркасы имеют только кровати, а сидеть на том же, на чём спят, у гроумов не принято.

– Благодарим вас за гостеприимство, – Софья улыбнулась, оценив, что её улыбку нельзя назвать напряжённой, Гидеон немного расслабился.

– Кажется, не всем хватает мест и столовых приборов? Я просил вас сообщить ваше точное количество и расовый состав не потому, что болезненно любопытен, поверьте, а потому, что не люблю попадать в неловкое положение.

Транталлилы нестройно прогудели, что если он про них, то может не беспокоиться – они не голодны.

– Разрешите не поверить вам, господа, но с вами, конечно, статья особая. Мои люди готовят для вас помещение, в котором вы сможете существовать относительно комфортно, но это займёт пару дней, а пока можете оценить пасту из риви – это растение, насколько мы уже знаем, не только пригодно в пищу вашей расе, но и достаточно приятно, а никто больше за столом его всё равно не оценит.

Транталлилы ответствовали, что, разумеется, восхищены такой предусмотрительностью, но за стол в броне им всё равно не сесть, поэтому взяли свои блюда и отошли к стене, вытащив специальные «заправочные трубки», предусмотренные как раз на такой трудный случай питания при отсутствии родной атмосферы вокруг, и в дальнейшем представляли из себя сюрреалистичное зрелище рыцарских доспехов, которые вдруг ожили и пожелали перекусить.

– Да, я был готов к наличию среди вас транталлилов, единственно, я серьёзно опасался, что их окажется больше… Это ставит меня в действительно трудное положение, в их случае речь уже о выживании. Поэтому их, как только ситуация на фронтах обретёт ясность, мы переправим на территорию Альянса первыми. Что ж, давайте познакомимся как следует. Я – Мибел Так-Шаой, правитель Ранкезы, это вы, думаю, уже поняли. Я говорил с некоторыми из вас, но так пока и не знаю ваших имён. Прошу, представьтесь, и заранее извините, если не сразу запомню ваши имена. Конечно, вы тоже вряд ли достаточно быстро начнёте различать нас… Впрочем, возможно, если нам достаточно быстро удастся эвакуировать хотя бы часть из вас, это и не создаст нам никаких трудностей. Но я буду рад насладиться общением с такой почтенной компанией хотя бы какое-то время… Из присутствующих я готов угадать по крайней мере одно имя. Вы Дэвид Шеридан, верно? Вот кого уж, а вас принять у себя в гостях я ожидал меньше всего.

– Череда событий последних дней внесла в наши планы некоторую сумятицу, – кивнул Дэвид.

Виргиния стрельнула взглядом в его сторону, пытаясь оценить его настрой и впечатление. Не получилось – Дэвид блокировал мысли, мягким, но абсолютным блоком, вроде извиняющейся таблички «Сожалею, но не сейчас, мне нужно во многом разобраться». Странно было не это – естественно, учитывая произошедшее, было некоторое… стремление к уединению, странным был сам факт существования блока. Прежде ничего подобного не бывало, только иногда – лёгкая реакция кольца, надо думать, нечто подобное туману, приглушающему звук, знающие люди сравнили бы с метановыми облаками в апартаментах посла Ворлона на Вавилоне-5. То, что было сейчас – было другим.

«У меня то же самое, – телепатировала Софья, – странно…»

«Не знал, что нормалы способны ставить блок, – отозвался с другого конца стола Ви’Фар, – хотя, я мало знаю о минбарцах, может быть, их более дисциплинированное сознание…»

– Что ж, господин Так-Шаой, – Лионасьенне улыбнулась, накалывая на вилку кусок маринованного мяса, – посмотрим, что мы можем сделать друг для друга. Я – Лионасьенне. Готова предположить, что вы уже могли идентифицировать мою личность, потому что имели дела с моими собратьями. И по расе, и по роду занятий. Так что не вижу смысла скрывать. В настоящий момент я в розыске, но это не было моим выбором. Но мне ввиду последних событий, в общем-то, почти всё равно, где находиться, буквально сутки назад я пережила большую личную трагедию, и это делает мою жизнь довольно мало ценной для меня. Но мне ценны жизни тех, кого я невольно втянула в переплёт…

– Когда на одном корабле оказываются представители анлашок, полиции и преступного мира, это не может не быть интересным, – гроум сделал глоток из большого, массивного на вид кубка, – я догадываюсь, что цель вашего появления в нашем секторе связана не только с лекоф-тамма, либо связана не так, как мы первоначально полагали. Я могу предположить, что вы по какой-то причине собирались сдать нашу сделку полиции Альянса, впрочем, я не хочу сразу думать о людях плохо.

– И не надо, – подал голос Вадим, – причина нашего появления здесь – и кораблей полиции, и корабля Лионасьенне – некая третья сила, о которой вы, возможно, даже уже слышали. Мы преследовали преступников, именуемых тилонами. В этом наши цели совпали, Лионасьенне имеет к ним личные счёты, потому что с огромным трудом вырвалась из их плена… И именно их вам стоит благодарить за эскалацию вашего конфликта с метрополией.

– Что ж, это уже очень интересно… Я получил донесение о замеченных в секторе кораблях неизвестной модификации, скрывшихся при подходе наших сил, и хотел бы узнать о них побольше. Вы…

– Вадим Алварес, Кандарское отделение.

– Далековато вас занесло от Кандара. Как землянин, вы, думаю…

– Я корианец.

– Корианец? – брови Так-Шаоя дрогнули, выражая удивление.

– Долго объяснять. Но я гражданин Советской Корианны, а не Земли.

– Что ж, значит, за моим столом три корианца, а не два, – гроум улыбнулся, делая очередной глоток, – а вы, леди?

– Софья Коул, землянка, – свой титул посла Парадиза Софья решила пока не светить.

– Виргиния Ханниривер… в общем-то, тоже землянка, но давно уже гражданин галактики. Работа обязывает.

Так-Шаой уважительно крякнул.

– Виргиния Ханниривер… Если бы мне предложили на выбор встречу с тремя великими деятелями эпохи, вы были бы в их числе.

– Не стану спрашивать, кто остальные два.

– Почему же, я могу ответить. Это Вир Котто, император Центавра, и Мессакейяр, председатель правительства ЛоркиVII. Именно их реформаторская политика мне более всего интересна.

– Я не очень-то укладываюсь в этот ряд.

– Почему же? Я мог бы назвать так же генерального секретаря Бримы и Совет комиссаров Корианны, а в этот ряд вы укладываетесь прекрасно. Но в моём случае реформы не начинались переворотом, а логично ведут к перевороту.

– Вы считаете себя реформатором? – улыбнулась Дайенн.

– Имею основание, не находите? Кстати, представьтесь, леди.

– Дайенн, клан Лунных Щитов, Минбар. Кандарское отделение.

Гидеон, поигрывая вилкой – вилки явно привозные, во всяком случае, как явление заимствованные, традиционно гроумы большинство блюд едят руками, боролся с искушением сказать гостеприимному хозяину что-то резкое. Ему совершенно, ни капли, не верилось в такой альтруистический характер его намерений. Но в то же время, если намеренья его и имели какую-то очень коварную подоплёку, он никак не мог её разглядеть. Что он в действительности хотел получить, пригласив их сюда? Ну, кроме консультации от Лионасьенне и, возможно, Илкойненаса, это звучит как будто достоверно, но кормить ради этого всю остальную компанию дармоедов…

Так-Шаой сплёл руки под подбородком.

– Я хорошо вижу скепсис на ваших лицах, и не удивлён этому ни капли. Вы мне не доверяете. Понимаю, пока не имеете оснований, но я готов их дать.

– Доверие к организатору вооружённого мятежа? – не выдержал Гидеон, – собственно, а что нам ещё остаётся?

Гроум рассмеялся.

– Для начала, представьтесь, молодой человек.

– Джеймс Гидеон, лейтенант космофлота Земли, – у Гидеона мелькнуло лёгкое ощущение, что он присутствует на пресс-конференции, причём непонятно, как его на неё заманили.

– Гидеон, Гидеон… Гм, нет толку спрашивать, кто влиял на вас больше – отец или мать. Вы в любом случае читали учебники истории. Вы должны знать, что когда наступает необходимость перемен, они редко происходят естественно и бескровно, потому что существуют в нашем физическом мире не исторические процессы, а живые люди со своими каждодневными интересами. Революции, как сказал один ваш мыслитель, происходят тогда, когда верхи не хотят ничего менять, а низы не могут жить по-старому. И когда созревает экономическая база для них, конечно. Я не любитель революций, господа. Я изучал историю и философию многих миров, и могу сказать, что почерпнул много полезного. Мне понравилась теория буржуазных революций, господин Алварес… товарищ Алварес. И идея капитализма с человеческим лицом. Именно капитализм с человеческим лицом я и пытаюсь здесь построить. Потому что это то, что больше всего импонирует мне, и совпадает с моим определением стабильности… Около двадцати лет назад Громаха уже была на пороге революции. Тогда Марга Тейн пошла на некоторые уступки и послабления – процесс сгас. Сейчас Марга Тейн кажется, что тогда она совершила ошибку, продемонстрировала слабость, что предоставление гражданских свобод, пусть в том небольшом пределе – это самим открыть путь вольнодумству и мятежу… Поэтому они сами подготовили себе падение, я лишь инструмент в руках истории. Я не диктатор, я бизнесмен. Я люблю хорошо жить, более того – я люблю жить великолепно. Но я понимаю, что для того, чтобы великолепно жил я, народ, который куёт моё благосостояние, должен жить хорошо. Это не вопрос альтруизма, это вопрос дальновидности. Я знаю, что голодный и униженный раб может работать до тех пор, пока не сдохнет. Но мне мало той эффективности, с которой он будет работать. У меня, допустим, есть машина. Я мог бы из ложных соображений экономии не смазывать и не менять в ней детали, не чистить салон и не обновлять на ней покрытие. Машина прослужила бы некий срок и едва ли подлежала бы восстановлению. Думаю, вы понимаете, что покупка новой съела бы всю мою экономию подчистую. Я мог бы, с тем, что я имел 30 лет назад, безбедно и беспечально существовать по сей день, не затевая авантюр. Так делают многие. Пока однажды Марга Тейн, в ходе очередной чистки с целью укрепить свой авторитет, не сжирает их с потрохами. Так могло произойти и со мной – меня обвинили бы в ереси, государственной измене, оскорблении Маргуса – такие вещи у нас делаются очень легко, Марга Тейн конфисковала бы моё имущество и я в лучшем случае закончил бы свои дни на рудниках. А я не религиозен, господа, и не исповедую покорность судьбе. Я вложил в проект «Ранкеза» большие деньги, и продолжаю вкладывать по сей день, думаю, это вы видели. Конечно, это был риск… Но кто не рискует – никогда ничего не добьётся.

Так-Шаой извлёк откуда-то из кармана одеяния пульт.

– Взгляните.

Гости повернули головы. На большом экране на стене развернулась панорама окрестностей газового гиганта.

– Кажется, успех не на вашей стороне, – улыбнулся Гидеон.

– Смотрите, смотрите.

Корабли Громахи, увлёкшись погоней за подбитым крейсером Ранкезы, развернулись в крайне неудобную для себя позицию, и были атакованы подошедшими сзади и сбоку ранкезцами.

– Они не могут использовать левый борт, потому что попадут по своим, а по правому борту у них повреждены орудия… А второй не может развернуться, потому что, при своей маневренности, непременно впилится в спутник. Онможет сейчас продолжать движение только по прямой, но на пути у него подранок, как бы приглашающий к тарану. Дёшево и сердито. Ваша стратегия?

Так-Шаой покачал шишковатой головой.

– Я научил их думать. Я им дал, ради чего думать. Понаблюдайте какое-то время, как сражаются громахцы и как сражаются ранкезцы. Колонистам есть, что защищать – не меня, разумеется, а свои дома, где их семьи наконец едят досыта и имеют надежду есть досыта ещё много лет… Ну вот, смотрите.

Один из кораблей метрополии наконец решился на таран, полагая, что сметёт более мелкий ранкезский и сам при том пострадает незначительно, но ранкезский внезапно, когда громахский уже не мог замедлить ход, поднырнул ему под брюхо и пропорол его острым выступом на спине, одновременно, по-видимому, выстрелив в упор из развёрнутых на предельный угол верхних орудий. По инерции горящий корабль ещё прошёл сколько-то – и взорвался, разнеся ближайший астероид в мелкие камни. Второй корабль свернул орудия.

– Капитулируют?

– А что им ещё делать? Помощь не успеет, не говоря о том, что сама сильно занята.

– Они не… не боятся за оставленные на Громахе семьи? Они ведь могут пострадать из-за их предательства…

Правитель Ранкезы осушил кубок.

– Они пострадали бы в любом случае, за проигранный бой Марга Тейн всё равно отыгралась бы. Бей своих, чтобы другие боялись. Такая тактика, конечно, даёт результаты… но ограниченные. Обречённые просто готовы умереть, а те, у кого есть надежда, думают, как умереть не зря.

– Резонно, – хмыкнула Виргиния, – я б тоже сменила тиранию Марга Тейн на мягкую олигархию. Я работала в молодые годы с одним гроумским революционером, вынужденным жить в чужом мире, он немало рассказал мне о своей прекрасной родине.

– Вероятно, вы имеете в виду Тай Нару, – кивнул Так-Шаой, – человек, которого, хоть мы и разнимся идейно, мне искренне жаль. Он вернулся на родину, хотя Брима предлагала ему остаться, и получил от родины закономерный удар в спину – когда Марга Тейн пошла на уступки, революция захлебнулась, Тай Нару был схвачен и казнён. Торжественно и показательно, наша обожаемая диктатура любит такие демонстрации. Тогда на Ранкезу прибыло очень много его сторонников, опасавшихся разделить его судьбу – добропорядочное громахское быдло, беспредельно радое тому факту, что ему разрешили жить, да ещё и чуть лучше, чем вчера, без колебаний выдало бы их, да ещё и поучаствовало бы в расправе, чтобы обелиться перед Марга Тейн.

– И теперь, здесь, они готовы поддержать вас?

– А почему нет? Смысл переворота ведь не в том, какого цвета будет флаг и каким словом будет называться общественная формация. Смысл в том, чтобы людям жилось хоть немного легче. Вы лучше меня, знаете, товарищ Алварес, что определённые процессы происходят в своё время. И невозможно проскочить сразу несколько ступеней в эволюции общественных формаций. Бреммейрам, в какой-то мере, удалось это сделать, но это исключение, подтверждающее правило. Развитого капитализма на Громахе не существовало никогда, если переводить на земные мерки, мы зависли на стадии дикого феодализма, где единственной положительной чертой могла бы быть централизация – междоусобных войн нет, это правда, но они с успехом компенсируются разгулом преступности и постоянным балансированием на грани пропасти.

– Вообще-то, вы не совсем правы… – начал Алварес. Дайенн внутренне взмолилась – обзорную лекцию по марксистской мысли 20 века она не заказывала, Валена ради, не сейчас.

– А вы заинтересованы в построении коммунизма? – с большим скепсисом спросил Илмо Схевени.

– Я заинтересован в прогрессивном капитализме, потому что это формация, при которой комфортно бы было существовать мне. Вы же не можете отрицать, что общественный уклад, существующий на Ранкезе, прогрессивнее в сравнении с укладом на Громахе? Я дал этим людям то, что естественно было дать, если я хочу иметь прочный фундамент. Возможность работать и зарабатывать, зная, что при налоговой ставке не более высокой, чем на Громахе, они имеют за эти налоги гарантию своей безопасности и безопасности своих детей. Вы видели город… в нём порядок. Чисто, спокойно и все при деле. Потому что на Ранкезе нет безработицы как факта. И преступности нет как факта – потому что вор, бандит будет не убит, не четвертован, не закопан живьём в землю… Он будет депортирован на Громаху без права возврата. Поэтому за исключением пьяных дебошей и преступлений на бытовой, личной почве полиции Ранкезы заняться нечем – организованной преступности здесь нет, от добра добра не ищут.

– Идеальное общество, – улыбнулся Ви’Фар, – законопослушных граждан, которые торгуют с пиратами и нечестными дельцами всех миров.

Гроум кивнул с довольной ухмылкой.

– Верно. Организованная преступность здесь я и мои приближённые. Очень хорошо и правильно организованная преступность. И я ничуть не стыжусь этого. Я работаю над обеспечением безопасности моего проекта, моего бизнеса. А граждане действительно законопослушны. Они послушны моим законам. И пока я могу сделать так, чтоб им выгодно было мне подчиняться, моё положение будет стабильным. Я провожу политику веротерпимости не на словах, а на деле – мне действительно плевать, во что они верят, пока их вера не призывает к бунту против меня. Я ввёл обязательное среднее образование и начальное профессиональное – мне нужны грамотные, квалифицированные работники, неграмотным здесь просто нечего делать. На самом деле, людям не так много нужно. Дайте им минимум и немного сверх – и они вас поддержат. Тридцать лет колонии – это… интересная цифра. На Ранкезе выросло поколение, которое родилось здесь или было привезено сюда малыми детьми. Они имеют возможность сравнить свою жизнь с рассказами родителей. Сейчас они создают собственные семьи, и понимают, что от них зависит, какой будет жизнь этих семей.

– Значит, вы уверены в своих силах…

– Некоторое основание имею. Я готовился много лет, так или иначе, гражданская война была вопросом времени. Наивно бы было ожидать, что, даже при отсутствии каких бы то ни было моих закулисных интриг, Марга Тейн однажды не обратила бы свой взор на колонию, и не пожелала бы прибрать её к рукам… с печальными последствиями для колонии. В данной ситуации мои действия – не авантюризм и не проявление нездоровых амбиций, а самое логичное, что можно делать, чтобы спасти свою шкуру и ещё около полутора миллиардов. Это не мятеж жадного до власти олигарха, решившего поиграть в политику, это закономерный исторический процесс, а я выступаю его персонификацией, потому что так удачно сложились обстоятельства моей жизни, дав мне необходимые для этого знания, деньги, связи… Если угодно – исторический процесс, которому неизбежно должно произойти, найдёт для себя исполнителей.

– Теория пассионарности, не? – поднял бровь Гидеон.

– Может быть, – отмахнулся Так-Шаой, – я не люблю подобных теорий, в них есть что-то от мистицизма, а я человек практики.

– Не пойму одного, – не выдержал Гидеон, – зачем вам нужны мы? Для чего это было?

– Для чего что? Эскортировать вас на Ранкезу? А для чего мне нужна ваша смерть? Наши внутренние проблемы – это наше дело, но я совершенно не намерен ссориться с мирами Альянса, достаточно того, что в нашем секторе погибло два ваших корабля.

– Три, – поправила Софья, – один до подхода ваших сил.

– Тем более. Возможно, в дальнейшем обновлённая Гроумская Автократия – уже под моим руководством – пожелает заключить договор с Альянсом. Не ограниченный договор, который пару раз заключала, а потом снова расторгала Марга Тейн, а что-то более зрелое и длительное… В таком случае для меня будет не лишним козырем то, что я помог некоторому количеству его граждан. Тем более что… как я понимаю, доблестная полиция Альянса прибыла сюда по душу этих… как вы их назвали?

– Тилонов, – подсказала Софья.

– Тилонов. А в этом я готов оказать содействие, мне здесь эти тилоны совершенно не нужны, они не мои союзники.

– А если они предложат вам союз?

«Софья, вы вот это сейчас зачем говорите?».

Гроум обратил на неё цепкий взгляд.

– А вот это тот вопрос, который я хотел бы обсудить с вами. Получить от вас информацию об этой расе, её возможностях и намереньях.

– Вы так уверены, что мы эту информацию имеем право разглашать? – начал было Гидеон, Так-Шаой снова отмахнулся:

– Бросьте. Вы этой информацией обязаны поделиться, потому что это вопрос безопасности. Если своим появлением они уже, как вы говорите, спровоцировали этот конфликт, мы имеем право знать. Они должны быть потенциально опасны, если за ними охотится полиция Альянса, и они не могут быть секретны, потому что они не ваши, они свои собственные. Если они объявятся на моём пороге, я должен знать, к чему быть готовым. Или вы хотите, чтобы я принял их предложение о сотрудничестве, и это потом обернулось как-то очень плохо?

Вадим покачал головой.

– Мы знаем не слишком много, по правде. Не слишком много достоверного. Ни одна раса не вступала с ними в официальный, задокументированный контакт, неизвестно, где их родина и неизвестно, какова их глобальная цель. Что нам известно – что они организованная и хорошо вооружённая банда, занимающаяся похищением артефактов, и не останавливающаяся при этом ни перед нарушением границ, ни перед какими жертвами среди мирного населения.

Так-Шаой потёр подбородок.

– Похищение артефактов, значит… Вы полагаете, целью их появления были лекоф-тамма?

– Такое не исключено, – не моргнув глазом, кивнула Лионасьенне, – возможно, они не имели точной информации, на котором из дразийских кораблей перевозятся лекоф-тамма…

– И собирались перехватить его? Звучит убедительно…

– Мы можем так же предположить, что они осознали, что ошиблись, и потому послали сигнал на Громаху, чтобы отвлечь ваши корабли и безбоязненно подойти к Ранкезе…

– Безбоязненно? Ну, это вряд ли, у меня достаточно кораблей, чтобы не оставлять тыл не прикрытым… Вот что, господа. Сейчас, в любом случае, вам нужен отдых, ваш перелёт был отнюдь не развлекательной прогулкой. А к завтрашнему дню мы будем знать больше и определимся, как действовать.

Виргиния вслед за хозяином поднялась из-за стола.

– Это, конечно, не наша война и не то место, где мы должны были быть… Но я желаю вам удачи. Буду надеяться, завтрашний день принесёт нам известия о перевесе в вашу сторону.

– Благодарю, госпожа Ханниривер. Из ваших уст это слышать особенно приятно, – Так-Шаой обернулся к остальным гостям и тут его брови снова дрогнули в удивлении, – а это что за прелестные созданья? Таких существ я пока не видел.

– Мы ранни, – девочка обошла стол и протянула руку Так-Шаою, – я Рефен, а это мой брат Эльгард.

– Ранни… немного слышал о вас. Кажется, этот мир обнаружен недавно? И вы уже сотрудничаете с полицией Альянса?

– Оказываем посильную помощь, – кивнула Рефен.

Майк крепко пожал руку Ли’Нор. То есть, крепко по его меркам – для нарнки это судорожное пожатие было почти неощутимым.

– Значит, завтра?

– Да. По прогнозам ребят, завтра они закончат. Корабль – нелегко было найти корабль нужных габаритов, конечно – мы вызвали, он в пути.

– Мне будет не хватать вас.

– Мы тоже успели привязаться к тебе, Майк, – улыбнулась Ли’Нор.

Они сидели в той самой галерее, где совсем недавно он рассказывал Дайенн о Мэри. Небо, сквозь купол, сегодня было светло-жёлтым, что действовало как-то даже внезапно умиротворяюще. Лёгкое такое, ненавязчивое небо… За куполом практически такое же, с той разницей, что ещё выше и ещё больше напоминало тонкий газовый платок. Сегодня тот редкий день в сезоне, когда стоял почти полный штиль, чему ребята, конечно, не нарадовались. Арвини, никогда не стеснявшийся своего легкомыслия, соблазнил Ли’Нор – толку всё равно под ногами у рабочих путаться – стаскаться к холмам за небольшой фотосессией, а потом Барти – двухметровый темнокожий детина вида крайне свирепого и характера крайне добродушного – предложил покататься на грейдере… Гонки автогрейдера и БКМ по пересечённой местности, дурдом по-марсиански… Но было весело, это правда.

– Надеюсь, у них всё хорошо…

Женщина пожала плечами.

– Дэвид и Диус, когда сообщили о своём отлёте, сказали, что связывались с «Серым Крылом». Всё хорошо, по крайней мере, на тот момент было.

Парень вздохнул.

– Жаль, что нам не удалось пообщаться как следует. Они столько всего знают, так много где бывали… А теперь – когда ещё они выберутся с Атлы, тем более на Марс! И вы ещё улетаете завтра. Нет, я понимаю, что у вас дела… Ли’Нор… Я понимаю, что вы, наверное, возмутитесь сейчас, и сперва откажетесь… Возьмите меня за купол! Хотя бы ненадолго! Сегодня ведь работы уже закончены? А завтра вам уже будет некогда…

Ли’Нор вытаращилась на него, не веря своим ушам.

– Парень, ты это сейчас что, серьёзно? Твои взрослые никогда этого не позволят.

– А мы им не скажем! Ли’Нор, пожалуйста. Всю ответственность я возьму на себя, я достаточно взрослый для этого. И в то же время достаточно ребёнок, чтобы просто очень сильно хотеть побывать за куполом. Может быть, у меня в жизни такого шанса больше и не будет? Вы же понимаете, иногда бывают ситуации, когда проще извиниться потом, чем не позволить себе того, что так хочешь. Ли’Нор, я и так полутруп, ну какой смысл трястись над моим здоровьем больше, чем оно оправдано? Я всю жизнь живу строго по расписанию, по рекомендациям и шагу лишнего себе сделать не то что не позволяю, а и не могу. Я, конечно, ныть не собираюсь, в конце концов, и в такой жизни можно найти позитив, главное захотеть… Но я хочу почувствовать себя живым, понимаете? Увидеть настоящее небо и ощутить настоящий ветер. Будет, о чём вспомнить.

Ли’Нор посмотрела на него задумчиво. Вообще-то, мальчик прав… Как нарнка, она вообще очень сочувствовала этому мальчику. В прежние времена любой нарн сказал бы, что такому ребёнку жить вообще не стоило. Время, конечно, требует от нас учиться гуманизму и ценить и беречь любую жизнь… Только вот… не гуманней ли было бы позволить ему умереть, не жестоко ли заставлять жить в бесконечных мучениях? Очень многие инвалиды, за жизнь которых постоянно борются врачи, сказали бы, что предпочли бы умереть, если не вообще – не рождаться. Не все, конечно… Многие, видя, сколько делают для них врачи и близкие, искренне благодарные им за это, просто не смеют думать о смерти. Этой благодарностью, да редкими моментами радости, когда ничего не болит и «получается почти как у здорового» окружающие привязывают больного к жизни. Приковывают кандалами. Своего эгоизма, на самом деле.

– Хорошо. Я попробую, но сразу ничего не обещаю.

Согласится ли на такую авантюру Арвини? Впрочем, что-то подсказывает, что да.

– Дебби не будет до позднего вечера. Я научу вас, как незаметно вынести меня из дома, ну а дальше-то будет просто…

– Ты веришь ему?

Виргиния повела плечами.

– Да. По крайней мере, в том, что касается его отношения к своей колонии и к метрополии, он абсолютно искренен. И будем честны, он прав. Эти люди заслуживают, наконец, просто того, чтоб выбирать, горбатиться там на Марга Тейн или здесь на него, и я б на их месте тоже сделала выбор в пользу Ранкезы. Я тут пока ни одного недовольного не встретила, зато до фига тех, кто готов целовать землю, по которой ходит Так-Шаой. Нам их не понять, мы не жили так, как они в недавнем прошлом. То, что Так-Шаой их трудами отгрохал себе дворец с бассейном размером со среднее озеро и личной плантацией хаякских иляа, их волнует в меньшей степени, чем перспектива вкалывать 12 часов в сутки за зарплату, которой хватит на пакет хамеса для тебя самого и, допустим, для одного ребёнка, но едва ли для двоих. Они готовы драться не за его понты, а за свои дома и поля.

Вадим покачал головой. Всё так-то верно, конечно…

– Но где гарантии, что со временем он не станет таким же новым Маргусом?

Виргиния отправила в рот горсть сушёных ягод.

– А гарантий вообще никогда нет. Но прямо сейчас один Маргус на Громахе уже есть. И знаешь, что он сделает, если армия Так-Шаоя проиграет? Он пустит здесь кровавые реки. Ни за что, не разбирая, кто сидел за штурвалом шедших против него кораблей, а кто нет, это его и не интересует. А просто, во устрашение. А те, кто останутся живы, вскоре позавидуют мёртвым. Я одного такого видела, и даже была в его застенках. И вообще, как будто от тебя прямо сейчас что-то требуется в поддержку его войны! А я бы, вообще говоря, и поддержала. И знаешь, почему? Даже не из сочувствия к гроумам. Из банального понимания, что такой сосед, как Так-Шаой, границам Альянса удобнее, чем нынешний Маргус. Потому что у Так-Шаоя есть мозги, а у диктаторов их не бывает. Потому что Так-Шаой готов пойти на сотрудничество, и, скорее всего, пойдёт. Потому что мир ему выгоднее войны. Клика Маргуса пригревала в секторе пиратскую шваль со всей галактики, мы годами не могли эту заразу вытравить, потому что у них есть такие вот тёпленькие местечки – всякие могильники типа Лумати и Аида и подобные гиблые места – у хурров, гроумов, раньше у моради и тракаллан, откуда выдачи нет, а придти с войной тоже нельзя. Посмотри на карту и оцени, как много проблем сразу решится, если этот сектор будет если не наш, то хоть дружественный.

– Это если его амбиции на Громахе закончатся, – проворчал Гидеон.

– Амбиции самой Громахи на Громахе не заканчиваются, сколько раз они отравляли жизнь то энфили, то пак’ма’ра? Завоевать-то, понятно, тяму не хватит, ну так хоть понадкусают. Всё как случайные стычки, конечно, выставляется, или они вообще не в курсе, куда пропали два корабля с золотом. Мы на этих границах держим кораблей больше, чем на всей границе Нарна, и то мало. Но больше нельзя – сразу блажить начинают.

– Лично меня, как вам ни покажется странным, даже радует, что он пригласил Лионасьенне, – сказал подошедший Эркена, – возможно, он понимает, что самому с лекоф-тамма ему не разобраться. Возможно, даже подозревает, что в инструкциях дезинформация. Это доказывает, что он осторожен и не станет рисковать понапрасну. Не стану сразу выражать надежд, что он передаст их, в случае невозможности использования, в наши руки, но и такой вариант не исключён.

– Зачем?

– Как жест доброй воли, – подключилась Софья, – подкупающий такой жест, разве нет? Если не сможет использовать – то вполне. Глупо держать у себя оружие, которое бесполезно, а то и опасно, а не использовать его хотя бы так.

– Нет-нет, я не собираюсь его трогать, – Майк, опираясь на плечо Ли’Нор и костыль, шёл почти сам. Ну, по крайней мере, наполовину сам, – я действительно опасаюсь… Я просто на него посмотрю. Ведь завтра его тут уже не будет. Невероятно… Сколько он торчал здесь?

– Не меньше полутора тысяч лет, по предварительным данным.

– С ума сойти, ведь правда? Ни люди, ни нарны, ни даже центавриане ещё не вышли в космос, а он уже был здесь. Видел Марс таким, каким нам его и не представить. Видел кометы, которые проходят через нашу систему раз в тысячу лет… Может быть, на Марс спускались, проходили мимо него, существа, которых нам уже никогда не встретить… Разве это не потрясающе? Я хочу сказать… при этом ощущаешь себя таким малым, ничтожным, но в то же время таким значительным… Это ни с чем не сравнимый экстаз – стоять рядом со свидетелем истории…

«Бедный ребёнок, – подумала Ли’Нор, – как мало ему дано в жизни… В то же время, не каждому дана такая первозданная свежесть чувств…».

Пейзаж-то на земной взгляд должен быть мягко говоря безрадостным. Ну, на что тут можно б было любоваться дольше пяти минут? Камень и песок, и над всем этим бледно-жёлтое индифферентное ко всему небо. Ну, сейчас пейзаж немного оживлён всё ещё стоящей тут некоторой техникой и окружающими их горами красно-рыжего песка. Ну, конечно, и сам камень – издали его, благодаря свежевозведённым холмам, видно не было, а вот в представшей взору скважине (какая же там, великий Г’Кван, глубина?!) он открывался во всей красе – ну, насколько хватало света обращённого туда прожектора.

– Осторожно, не приближайтесь к краю! – Арвини нагнал их у последнего отвала, – говорил же Барти, поставить ограждение, а он: «А кто здесь ходит?»… В принципе он прав, конечно…

– Не волнуйтесь, господин Арвини, мне и отсюда неплохо видно. По крайней мере, я вижу почти то же, что видела Мэри когда-то…

Они не поняли, что произошло. Словно внезапный порыв шквального ветра налетел и ударил – вот же, а, а обещали штиль – и что-то обожгло… Ли’Нор швырнуло почти на самый край скважины, а Майка – за край. Из последних сил хилого нежизнеспособного тела он ухватился за единственное, за что мог – за камень. Чёрная туча закрыла солнце…

– Тилоны! – закричал Арвини. Некогда было спрашивать, с чего он так решил – что это именно они. Чёрная туча, взметнув песчаные отвалы – распрощайтесь с вашим штилем, вот вам высокопробная песчаная буря напоследок – спускалась на скважину с торчащим из неё штырём. Мертвенно-бледный луч вырвался из брюха корабля, он не слепил, но Арвини захотелось заслониться, закопаться в песок, убежать… Изо всех сил, пробиваясь сквозь бушующее вокруг песчаное море, он полз к лежащей на краю скважины, нерационально пытаясь дотянуться до Майка, Ли’Нор…

– Угощайтесь, – по модуляции голоса, а так же по иному расположению шишковидных наростов на голове, Лионасьенне догадалась, что гроум, протянувший ей пачку сигарет – женщина. Делать какие-то предположения по одежде Лионасьенне пока не решалась – гроумов вне формы пилота и антуража космического корабля или станции ей случалось видеть редко. Ну, на платье это не похоже, брючный костюм из безрукавой рубахи со стоячим воротом и свободных в бёдрах, но перехваченных под коленями и на щиколотках широкими ярко расшитыми манжетами штанов. Ткань, конечно, красивая, узорчатая, и на руках золотые браслеты, но это не показатель – среди знати и мужчины зачастую одеваются ярко, как те ещё попугаи, а этот гроум явно во дворце свой.

– Благодарю.

– Вы бы всё-таки шли и поспали. Я понимаю, непросто расслабиться в незнакомой обстановке… Но иногда стоит себя заставить. Завтра может потребовать от нас ещё больше сил, чем сегодня.

Лионасьенне прикрыла глаза.

– Я понимаю. Умом понимаю, и в отношение всех остальных я, в общем-то, сама так думаю. Но для меня… я не могу сказать, что я не устала – так врать я, конечно, не посмею. Но для меня отдых невозможен, потому что отдых – это восстановление сил, забвение тревог, отдых нужен, чтоб подготовиться… мне не к чему готовиться и сил у меня нет и уже не может быть. Я мертва внутри, мёртвым не нужен отдых.

Гроумка затянулась и опустилась на широченную, с небольшой матрас, подушку, расшитую золотой нитью и мелкими блестящими камушками, возле низкого столика, на котором стояла огромная, как таз, пепельница, лепнина по бортам которой изображала, должно быть, целую сцену из эпоса.

– Садитесь. Отец пока не много успел мне рассказать о вас, а подслушивать я привычки не имею. Я только поняла, что не все ваши корабли вышли живыми из… того, что происходит сейчас там. На одном из этих кораблей вы потеряли кого-то очень дорогого вам, верно?

Лорканка кивнула, горько улыбаясь.

– Не совсем там… То есть, до собственно вот этой заварушки… Потеряла того, кого любила. Смешно… Мне оставалось сидеть меньше года, мне изредка позволяли писать письма – я посылала их на особый адрес, откуда он мог их забрать… Бежать я не собиралась – точнее, оттуда не слишком-то убежишь… В конце концов, ну что такое четыре года? Хотя мне безумно не хватало его, безумно… Мы три года были вместе, и вот три года без него… И вот я увидела его – перед тем, как снова потерять, уже навсегда.

– Вы успели проститься с ним?

Лионасьенне пыталась сглотнуть солёный ком, но он не сглатывался, продолжал царапать горло.

– И да, и нет. Конечно, я не была готова… Я не… Но наши взгляды не размыкались до последнего мига. До тех пор, пока… Пока от него ничего не осталось, и от меня тоже… И в этом взгляде было столько… столько любви, боже… Боже, если б он хотя бы не любил меня так…

Гроумка уронила столбик пепла в пепельницу.

– Я тоже вдова. Уже два года. Мой муж был на редкость славный малый, хотя мне кажется, я всё равно не ценила его, как подобает. Когда мы расстались – я ещё не знала, что навсегда – мы поссорились… По бытовой, мелкой причине, какие часто между супругами… Он полетел в сектор хурров обговаривать одну сделку… и вернулся уже в гробу. Запечатанном гробу, который не рекомендовали открывать – неприглядно… Такое бывает. Заминированный лифт предназначался не для него, он по случайности вошёл первым. Нелепая случайность.

– Нелепая случайность, – эхом откликнулась Лионасьенне, – не странно ли, что мы лавируем, рискуем, проходим по канату над пропастью и обманываем самого чёрта, а потом нелепая случайность… Если б я подумала, и просто скрылась с ним… где-нибудь… Но мне казалось – так правильно, и он сказал, что я права. Он один пошёл со мной, ну а больше какой дурак пошёл бы? Он берёг все эти годы мой корабль, он помог мне выцарапать этот проклятый телепорт… «Может быть, – говорил он, – тебя даже реабилитируют и наградят»… И вот мы летели, прогоняли ещё на несколько раз виртуальную модель и строили планы, что будем делать дальше, когда совершим этот финт ушами… Ну, из тех, кто были с нами прежде, кого посадили, кто мёртв, кто осел и легальным бизнесом занялся… Есть, конечно, и те, кто остался, и даже нормальные ребята среди них есть… Это неправильно, что его нет сейчас здесь. Невозможно, неправильно. Он должен быть здесь. Вместе мы… вместе мы всё, что угодно могли. Ему определённо понравилось бы… Авантюрист и романтик… Я всегда была разумом, а он – энтузиазмом и верой. Без веры разум мёртв.

– Нет, – покачала головой женщина, – но нужно время. Возможно, конечно, времени у нас и нет… Но мы ещё кое-что можем. Как вас зовут?

– Лионасьенне.

– Меня Талик. Я дочь Так-Шаоя, как вы можете догадаться. Его… не главное, конечно, но доверенное лицо. В конце концов, всё это в дальнейшем – и моё тоже, я вхожа в курс дел даже больше, чем брат, потому что он, во-первых, младше, во-вторых, со слов отца, у него ещё ветер в голове.

– Вы родились здесь?

– Нет, но привезли меня ребёнком, Громаху я не помню… да и слава богу, мой дом здесь.

– Интересно, конечно, события развиваются.

– Что ты об этом думаешь?– Дэвид прошёл вглубь комнаты, обставленной скромно, но, на его взгляд, весьма удобно. Высокое стрельчатое окно, наполовину задвинутое ширмой, каковые служили тут, видимо, в качестве штор, бросало на стену рыже-золотое пятно закатного света.

– Что думаю? Ну… этот Так-Шаой, определённо, находится на своём месте. Плохи дела у Марга Тейн.

– Ты полагаешь, он победит?

Диус прошёл к шкафу – разумеется, почти пустому, в нём лежало только несколько полотнищ мягкой ткани – по-видимому, полотенец, и несколько просторных длинных рубах, должно быть, домашний вид одежды.

– Плохи дела Марга Тейн в том, что они вообще пропустили такой экземпляр… Впрочем, это должно было однажды произойти. Абсолютная власть хороша и соблазнительна, пока не понимаешь – чтобы меч был острым, его нужно точить. А меч не точится об мягкое, он точится о брусок. Абсолютная власть однажды становится слепа и дряхла. Оппозиция нужна хотя бы для того, чтобы не потерять нюх и не разучиться думать.

Дэвид посмотрел на него пристально.

– Не нравится мне, когда ты так говоришь.

– Я остаюсь центаврианином. Но я свои мозги предпочитаю тренировать другими вещами. Я слишком люблю результат, а политикой стоит заниматься, если любишь сам процесс. Кроме того, если стремишься наверх, надо уметь жертвовать… а я жертвовать не люблю, я капризен и самолюбив, и желаю, чтобы то, что мне нужно, было у меня гарантированно и всегда, – он подошёл к партнёру и запустил пальцы в его волосы, лениво прикусил рожек, – центаврианский Двор был не готов к такой императрице, а я был не готов взрослеть и позволять диктовать мне, с кем мне жить.

Дэвид откинул голову ему на плечо.

– Вот когда так говоришь – очень люблю.

– Любишь слышать, что стоил больше, чем трон Центавра?

– Не шути так. Больше, чем трон Центавра, стоила твоя свобода. Я же всё равно не оставил бы тебя. Им бы трудов стоило вытащить меня из твоей постели.

– Ты говоришь для минбарца как-то совершенно неподобающе. Создатель… Дэвид, я не заблуждаюсь, это – кровать?

– Думаю, она самая. Ничего более похожего на кровать я здесь не вижу.

– Да, судя даже по гостевому варианту, Так-Шаой умеет жить… Ты думаешь о том же, о чём и я? Уверен, что да.

Дэвид повернулся.

– Теперь ты ещё мне скажешь, что у меня совершенно неподобающее для минбарца выражение лица. И вообще мысли неподобающие. Слышали бы тебя мои учителя – они б сказали, что ты стал минбарцем вместо меня.

– Да никогда в жизни. Но ведь говорят у землян, что супруги – это… как это… единое падшее существо…

– «Муж и жена – одна сатана», когда ты запомнишь уже.

– Ладно, пошли, падём, что ли… Такого-то у нас, вроде, пока не было… Хотя ты знаешь, некоторое сходство с центаврианскими конструкциями здесь прослеживается… Может быть, заимствование? Или они шли сходными путями? На их менталитет как будто непохоже…

– Диус!..

– Всё, уже отложил теорию на потом после практики.

Дэвид прислонился к одному из витых фигурных столбов, подпирающих свод над кроватью, и наблюдал, как Диус расстёгивает пиджак, нетерпеливо облизываясь.

– Да… у тебя определённо именно то настроение… Чёрт, я создал монстра, не смотри на меня так, я когда-нибудь рехнусь…

Дэвид с притворной покорностью отвернулся, картинно склонив голову и закрыв лицо ладонями. Вырвавшийся на свободу гибкий «язык» обвил его запястья, устремившийся следом второй скользнул по щеке, поворачивая его лицо к Диусу.

– Это представление для кого было, Дэвид Шеридан? Я тебя знаю 30 лет, я помню, когда ты последний раз смущался…

– Нет, не тогда.

Диус возвёл глаза к потолку.

– Просто отлично, теперь ты будешь шариться у меня в голове напрямую, а не довольствоваться архивами своего чудесного колечка…

– Ну а почему нет, в ней и теперь можно найти немало интересного.

– Тебя, как вижу, совсем не напрягает, что мы тут в несколько неодинаковом положении?

– Нет, а должно? Будто в моих целомудренных минбарских мыслях могло б найтись что-то сопоставимое с…

– Дэвид. Мне ж телепатия не нужна, чтоб иметь представление, насколько твои мысли целомудренные, да и насколько минбарские, местами тоже.

– У меня были прекрасные учителя.

Они упали на кровать, взволнованно спружинившую под ними.

– В твоём случае, Дэвид Шеридан, учить – только огранять природные задатки.

– Недостаток практики компенсируется пытливостью ума, не сам ли ты говорил.

– О да, как раз после этого ты так продемонстрировал свою пытливость ума…

– Ой, вот уж не знал, что тебя так легко впечатлить.

– Хотел бы я посмотреть на того, кого ты бы НЕ впечатлил.

– Так уж и хотел бы?

Диус ненадолго расплёл живые путы, давая Дэвиду возможность подползти к спинке кровати, представляющей из себя столь замысловатой формы решётку, что лучше бы гроумам признать, что да, заимствование, чем позволить думать, что талант к садо-мазо у них в крови.

– Они тут нигде в тумбочке ничего ещё полезного не оставили, как думаешь?

– А нам чего-то не хватает?

– Ну чёрт возьми, ты своими собственными меня собрался привязывать?

– Дэвид, развратная тварь! – Диус крепко, с наслаждением укусил его в плечо, – воспользуемся твоим поясом… найти бы ещё, где он тут…

– Хорошая мысль, но пояс у меня один.

– И? ты планируешь разорвать его в порыве?

– А ноги чем, умник?

Диус бросил взгляд на край кровати и присвистнул – нет, возможно, конечно, назначение этого каркаса иное, но воображению почему-то рисуется только это.

– Кажется, тут из завязок балдахина можно вытянуть пару лент… Надеюсь, они переживут эту ночь, иначе…

– Может быть, мне всё же перевернуться?

– Да уж сделай милость, такое выражение твоей физиономии меня смущает!

– Всё ещё?

Мягкая, немного похожая на фланель ткань простыней не скользила, это было тоже приятно.

– Удобно?

– Хоть всю ночь так!

– Ну ладно, никто тебя за твой язычишко глупый не тянул…

Первый орган легонько скользнул, острым кончиком, по разведённым бёдрам Дэвида – сначала по одному, потом по другому. Дэвид погасил стон в очень удачно лежащей подушке.

Уже два острых кончика-стрелочки скользнули вдоль позвоночника – Диус навис над ним, жарко нашёптывая куда-то в затылок что-то очень пошлое на центарине, потом скользнули по бокам, обвивая распластавшееся под ним тело, встретились на груди, проскользнув друг по другу крест-накрест, пощекотали соски, потом вернулись на спину, обвили предплечья. Дэвид приподнял бёдра, пропуская два нижних, устремившихся жадно оглаживать низ его живота.

– Всё-таки у вас, конечно, крайне обеднённая конструкция…

– Да, я уже много, много раз признал, что вы физически куда совершеннее всех рас, какие мне известны! Но мужчинам, разумеется, лесть в интимном плане не надоедает…

– Будто тебе известен в этом плане кто-то ещё! Хотя меня, естественно, не так чтоб огорчает, что не известен…

– Я изучал анатомию, ревнивец проклятый! Я же не припоминаю тебе тех девочек на Центавре…

– Первый уровень, ревнивец проклятый! Эти «девочки» были поопытнее меня!

– И что, тебе правда так сложно было синхронизировать их… хотя бы до второго уровня? Вроде, девочки были вполне…

– Ну да, как будто ты ещё в девочках что-то понимаешь! Чёрт, и ведь рот тебе уже не заткнёшь, теперь если рот занят, примешься болтать у меня в голове…

– Да, я ооочень хорошо помню, как ты был «недоволен»!

– Это когда в моём воображении ты натянул чулки одной из тех девочек? Я тебе отомстил… сказал, что тебе идёт… Нет уж, лучше болтай, чем копайся у меня в мозгах, я после той невинной фантазии о парочке из Лингвистического общества тебя полночи ублажал… Как младенец попался…

– Долго мне это припоминать будешь? Десять лет прошло! И вообще, я правда думаю, что это было бы забавно…

Парочка из Лингвистического общества была двумя юными центаврианами, на которых Диус поглядывал заинтересованно после прозрачных намёков, что они практикуют не только игры с переодеванием, но и… э… свингерские обмены, в том числе как-то раз – с парочкой землян. Интерес Диуса-то был и правда скорее… познавательным, а вот Дэвид так сыграл на стереотипе о ревности, что получил от этого немалый выигрыш в интимном эквиваленте. Потом признался, конечно.

– Разве тебе не хотелось бы, хотя бы иногда… чего-то более родственной физиологии?

– Мне тебя вполне хватает, развратное чудовище. Я ж не спрашиваю, не хочется ли иногда тебе… – острый кончик многозначительно скользнул между ягодиц, упираясь в отверстие.

– Человеческого члена? После твоих щупалец? Неет, боюсь, ты меня безнадёжно испортил.

– И я должен ему просто поверить…

– Проверь.

– Ммм?

Голос Дэвида дрогнул.

– Два… вместе… сплети, как тогда…

– Дэвид! Я был пьян, а ты… ты сумасшедший…

– Диус, пожалуйста. Я действительно хочу… – бёдра Дэвида двинулись, насколько позволяла фиксация, навстречу.

– Чего-то потолще, значит.

– Чего-то побольше… твоего… второй уровень, разве нет?

Два органа, сползаясь навстречу друг другу по разведённым ногам, переплелись в «косичку».

– Ты же знаешь… с тобой у меня… всегда шестой…

====== Гл. 15 Больная романтика ======

В малую гостиную – или чем это могло считаться во дворце – ввалилась колоритная парочка, человек и хурр. Человек был одноглаз, и его лицо пересекала самая натуральная пиратская повязка, лицо и вся лысая голова хурра были так испещрены шрамами, что было сложно сказать что-либо о его внешности.

– Э… а босс где? – спросил человек, обалдело оглядывая пустую, за исключением Лионасьенне и Талик, комнату.

– У себя, велел его до утра не беспокоить. Денёк был сложный, и ночь ожидается не для сна. Будет, насколько понимаю, на прямой связи с генералами, пока бой не свернут на какое-то время, тогда, может быть, поспит.

– Ясно… Ну, тогда до утра это подождёт. Мы-то пришли сообщить, что зерно на Хитку прибыло благополучно.

– Считайте, я приняла. Садитесь, Керк, Заас. Это…

Если Талик собиралась представить гостью, то это явно было излишним. Хурр распахнул объятья.

– Ба! Ленни, малышка Ленни! Какими судьбами здесь? Я думал, ты сидишь… А… Сэм где?

– Сэма… – Лионасьенне отвернулась, – больше нет. Сэм погиб.

– Как?! Чёрт… Что-то, я смотрю, происходит тут… парни мне сказали – война, тут кто-то знает подробности?

Талик встала.

– Я считаю, нам надо выпить. Лионасьенне, не спорь. За твоего любимого, и за встречу, и за будущую победу. Так положено.

Ли’Нор, не разжимая рук, настороженно следила за перемещением туда-сюда странного существа, внешне выглядящего как нарн, но ментальными полями походящего на нарна меньше всего. Существо явно было раздражено… зло… почти в отчаянье… Ли’Нор крепче прижала к себе Майка – хватка у нарнов крепкая, им придётся потрудиться, если они захотят их разделить и тем более причинить Майку какой-то вред. Арвини, после того, как пришёл в себя, тоже подполз к ним ближе, устроившись так, чтоб вероятные переломы доставляли меньше беспокойства.

Существо остановилось напротив пленников, вперив в мальчишку полыхающий холодной яростью взгляд.

– Ты! Ты расскажешь нам, что сделал с камнем! Для твоего же блага!

– Вы рехнулись? Ничего я с ним не делал! Я схватился за него, чтобы не упасть в скважину! Что я его, хотите сказать, сломал? Или руны на нём ботинками поцарапал?

Ли’Нор видела, в мыслях – они в шоке и гневе от неудач. Камень, древний артефакт, который они забрали – умно, подождали, когда люди почти извлекут его, простым бурением, на их орудия камень мог среагировать неадекватно – не реагирует… Ничего на сканерах. Никакой реакции даже на прикосновения. Мёртвый камень. Обычная, разве что украшенная странной вязью балка. Нет энергии. Нет возможностей. Нет смысла.

– Ты должен бояться нас, слышишь? Ты, жалкое даже для людей созданье! Как ты смог повредить камень? Он молчит!

– А я тут причём? Может быть, он не хочет разговаривать с такими идиотами? Вас бояться? А что, вы что-то можете мне сделать? Эй, я инвалид, полутруп, вы меня надеялись напугать? Ну давайте, убейте меня, ой как страшно-то!

Лже-нарн замахнулся кулаком, но передумал.

– Мы изучим тебя. Мы выясним. Ты заплатишь.

Арвини застонал и разлепил глаза.

– Вам нужен был камень? Вот забирайте его и уматывайте к чёртовой матери! Мы-то вам зачем?

– Камень не работает!

– Лично я не верю, что он работал когда-либо. Если вы нас убьёте, или разберёте по частям – вам это всё равно ничего не даст!

– Посмотрим, – зловеще улыбнулся похититель, – посмотрим.

Конечно, локальный дурдом. Когда Вадим и Илмо вышли в малую гостиную, поискать кого-нибудь, кому можно выразить своё удивление тому, что кровать в комнате пусть широкая, да, но одна – они застыли на пороге в ещё большем шоке.

– Гм, похоже, мы выбрали не лучшее время…

Талик махнула рукой, подзывая их к столу.

– Садитесь к нам. Кого послал к порогу Вахук-Рад, должен сесть и за стол.

– Что?

– Один наш бог… Дружбы, ну и пьянок, да. По нашим верованиям, где организуется стихийная пьянка – там и Вахук-Рад с нами, а это свято.

Вадим попятился.

– Вообще-то…

– Несвоевременно, что ли? Эй, ну видать, мы совсем другие, чем вы. Если не это время, то какое? У вас погибшие товарищи, не оплаканные и не помянутые, а у нас война… Если завтра и проснётесь с тяжёлым похмельем – завтра будет завтра, кто знает, что будет, может, мы и не проснёмся, если на город обрушатся бомбы Маргуса… Вам-то всё равно не воевать…

– Давай, полицайчик, не брезгуй, – дружелюбно оскалился одноглазый, – когда ещё за одним столом соберутся пираты и полицейские, вместе с важными тузами?

Из другой двери, едва не споткнувшись о порог, в комнату ввалились Виргиния и ещё одна гроумка, таща позвякивающий ящик.

– Гражданки… – презрев абсурдность ситуации, Вадим на рефлексе бросился помогать, – какого чёрта, могли ж попросить мужчин…

– Отвали,– беззлобно огрызнулась Виргиния, – никогда не поверю, что у тебя есть опыт таскания бухла. Разбил бы – несколько дней с фингалом бы ходил… Так, что у нас тут? О, уважаю… А тари что, нет?

– Вы пьёте тари? – вздёрнул бровь хурр. В его глазах явственно зажглось желание предложить Виргинии руку и сердце.

– Я чего только не пью… Илмо, ты с нами?

Вадим махнул рукой и занял одну из упругих обитых неким подобием атласа подушек. В конце концов, может быть, и правда… поможет отключиться, по крайней мере… Может быть, похмелье – и в самом деле лучше будет, чем…

– Вахук-Рад, – излагала Талик, разливая грозно шипящую жидкость по огромным, в полголовы, бокалам, – это бог, которому мы молимся перед заключением сделки. Перед заключением брачного договора. Это бог объединения… а что лучше объединяет, чем выпивка?

– Вы про драки на почве совместного распития не слышали? – улыбнулся Вадим.

– Ай… Ну, и это, конечно, тоже… Но у нас, гроумов, на пьянках убивают редко. Мы народ крепкий. А выбитый зуб там, сломанный нос… ничего, заживёт. Зато выяснение отношений… момент честности, искренности… За бокалом легче высказать другу, что имеешь против него на сердце, за бокалом легче и простить. Это очищение.

– Она дело говорит, – подмигнул хурр, – хорошо подраться – лучше, чем полжизни таить обиду. И на пьяного, вроде как, и обид меньше. А уж когда наутро башка трещит… так и вообще не до злой памяти, тут бы имя своё вспомнить. Спирт, он, вот знаешь, микробы убивает… злоба – тоже микроб.

– Да, вы…

– Зааскуратто. Сокращённо – Заас, тут без церемоний.

– …производите очень миролюбивое впечатление.

Хурр расхохотался, словно полицейский сказал нечто необычайно остроумное.

– В трёхсотом братец твой банду моего братца порешил… А потом в триста первом ты с коллегами другого моего братца посадил. Ну и что? Не такая, по правде, между нами и родственная любовь была, ну да не суть… Вот теперь мы тут сидим вместе, воры и полицейские, коммунисты и олигархи, телепаты и нормалы… Вахук-Рад свёл, а точнее – Маргус, чтоб ему пусто было, вместе с нашими заправилами заодно… Завтра, может быть, нас тут всех накроют… Ну, не умора ли?

Вадим оторвал взгляд от шипящей, медленно оседающей пены.

– Почему же вы здесь? Это ведь не ваша война.

– Хочешь послушать? – усмехнулся хурр, – потому что. Граница – вот она, рядом, но делать мне там нечего… Третий год тут живу, с тех пор, как вы нас поразогнали. Заползли раны зализать, и прижились. Бизнес непыльный, платят хорошо, чистый воздух… В общем, где тепло, там и родина, тут спасибо, в хорошее место загнали. Так-Шаою, долгих ему лет, плевать, кто какой расы, после независимости он мне гражданство обещал. Мне сорок семь лет уже, пора о старости подумать. Устроит объяснение?

– Устроит.

Видимо, переборки на корабле тонкие, а находилась их комната прямо за рубкой, потому что Ли’Нор слышала. Обычным слухом слышала. Тем более что голоса становились всё громче, приближаясь к крику. Один голос принадлежал лже-нарну, который до этого говорил с ними, другой – видимо, нарну со встреченного корабля, ибо разговор вёлся на нарнском.

– В последний раз требуем, неопознанный корабль, назовитесь и назовите цель своего пути!

– В последний раз отвечаем, у вас нет права нас задерживать! У нас дипломатическая миссия, поручения Кха’Ри не обсуждаются!

– Врите кому-нибудь другому, и в особенности – упоминая Кха’Ри! У нас есть основания подозревать вас в пиратстве, приготовьтесь к досмотру! Отказ допустить нас к досмотру будет расценен как сопротивление и основание для применения силы.

– Генерал, вы совершаете ошибку, – в голосе лже-нарна явственно слышалась угроза, – у вас будут неприятности…

– Боюсь, это у вас будут неприятности, Г’Нок или как там вас зовут. Полномочия, которыми я наделён…

– Ого-го, – Ли’Нор растолкала Арвини, – похоже, там, снаружи, сейчас будет жарко…

Объяснить она не успела – в комнату ворвалось трое тилонов, из которых два были в облике людей, а один – в облике какого-то неизвестного существа, схватили их и поволокли в заднюю часть корабля. Корпус сотрясался, по-видимому, от попадания крупных орудий – кажется, к консенсусу Г’Нок с неизвестным генералом не пришли.

– Куда вы нас тащите? – Майк цеплялся за Ли’Нор, она – за него, один из тилонов, собиравшийся, видимо, взять Майка на себя, бестолково топтался, путаясь под ногами у другого.

– Помолчи, если хочешь жить.

– Они тащат нас к шлюзу, – со спокойной улыбкой пояснила Ли’Нор, – чтобы пригрозить крейсеру Нарна, что выбросят заложников в открытый космос, если они не прекратят огонь и не отойдут на безопасное расстояние, чтобы они могли открыть зону перехода. А могут и правда выбросить, хотя бы чтобы мы не рассказали нашим освободителям об уважаемых тилонах всё, что знаем.

– Ты, молчи!

Третий тилон нервно окликнул собратьев – видимо, с предложением одному из них, раз уж человечишку тащит нарнка, помочь тащить центаврианина, который, притворяясь, что без сознания, саботировал, как мог, повиснув на тилоне, что при его более высоком росте создавало немалые трудности.

«Друзья, по моему сигналу – Майк, кидайся под ноги этому, Арвини, хватай вон тот шест… Давай!»

Посылать сообщение в мозг нормала – штука не самая лёгкая, но получилось с первого раза. Такого удара в челюсть тилон от женщины явно не ожидал, тем более от раненой женщины. Выхватив из-за его пояса пистолет, она выстрелила три раза почти в упор. Тело дёрнулось пару раз и затихло. Арвини, шатаясь, сполз по стене – своего он вырубил ударом в основание шеи, но это отняло последние его силы.

– А теперь ты, – Ли’Нор навела оружие на оставшегося, пытающегося сбросить с себя Майка, – откроешь вот эту дверь…

– Ли’Нор, – глаза Майка горели восхищением, – ты умеешь управляться с их оружием?

– По ходу вальса научусь. Да всего лишь модификация лазерного…

Дверь открылась сама, и из-за неё выскочило ещё два тилона. Один выстрел попал Ли’Нор в плечо, второй выбил оружие из её рук.

– Перевес не на твоей стороне, девчонка.

– Не, на нашей, – выпавший пистолет подхватил Майк, – и у меня отсюда, знаете, очень неприятный для вас ракурс.

– А у нас на прицеле она.

Ли’Нор собрала силы для телепатического удара, но он не потребовался – говоривший вдруг рухнул, как подкошенный, а за ним и его товарищ. Через тела переступил улыбающийся нарн, пряча обратно в кобуру пистолет.

– До чего хорошая штука эти «Сигоры», с этим их «ввинчиванием»… Что, живые есть?

– Вы про нас? – Ли’Нор, морщась, вытряхнула человекообразного тилона из-под Майка и поставила на ноги, – или про них?

– Значит, есть… хорошо. Нам с Шу’Варом, к сожалению, пришлось всех положить, а труп не допросишь.

– Этот тоже живой, – простонал Арвини, кивая на «своего», – вроде…

Порог переступил, видимо, Шу’Вар, брезгливо ткнул сапогом лежащего без сознания тилона.

– Сколько вас? Сколько их ещё может быть на корабле?

– Мы видели не более чем троих за раз. Один выглядел как нарн, остальные как люди. Но учитывая, что вот этот – не тот же, что разговаривал с нами, их может быть и ещё сколько-то. А нас – да, трое. Я – Ли’Нор, полицейское отделение Казоми…

– Мы слышали про вашу миссию, – кивнул нарн, – это те самые тилоны? Ну, сегодня удача была не на их стороне… Скоро всё будет кончено, гражданка Ли’Нор. Ты, – он обратился к тилону, – отведёшь нас к спасательным капсулам, если не хочешь умереть при разгерметизации. Ру’Гор, возьми землянина.

– Я центаврианин, – поправил Арвини, – просто на мою голову свалились тилоны… Я смогу идти. Лучше возьмите этого, рассказчики лишними не бывают.

Ли’Нор легко, как пушинку, подхватила Майка.

– Вы же ранены!

– В гробу отдохну. Держись крепче.

– …Так вот, вот этот парень – мне ближе брата… так, помолчи, пожалуйста! Ближе брата, говорю, даром что землянин. Попали мы один раз всей компанией в задницу, он мне жизнь спас… Мог не спасать, я б вот, наверное, не спас… Выбраться оттуда – не иначе как бог помог, хотя казалось бы, зачем богу нам-то помогать… Хорошим местечком был Коккар, да вишь, ничто вечным не бывает. С ребятами Ленни мы потом вместе работали… Помнишь, Ленни? Потом заказ этот был, с чёртовым телепортом… Мы сперва хотели отказаться, вот надо было отказаться… Но чего там, просто перегнать… До Яришшо только, а там бы они сами уж, куда им надо… Да один наш парень, который мы только думали, что наш, слил инфу Ямесу… Телепорт мы, конечно, потеряли, тут самим бы живыми остаться… Вот после этого мы сюда и подались. Ну, кто куда тогда подался, Ленни вот вообще в тюрьму, ещё во время разгула сами знаете чьих пиратоборцев, там на тот момент безопаснее было.

– Я не из трусости, – помотала головой Лионасьенне, – меня Ханастиорте сдал, ты же знаешь.

Заас опрокинул в пасть остатки выпивки и немедля подвинул кубок к Талик – за пополнением.

– Может, Ханастиорте, не суть, кто с него уже сейчас, мёртвого, спросит, но вообще мог… Сперва мы на Киттохаме обосновались, возили от Латига и Андромы дребедень всякую. Платит Марга Тейн, скажу я вам, конечно… но на тот момент лучше было, чем ничего. А потом нас ребята Так-Шаоя переманили. Ну, вот с тех пор здесь. Я это к тому, Ленни, что у полицаев и прочих этих своя дорога, конечно, а вот ты оставайся-ка тут. Лучше места по-любому не найдёшь.

Илмо поболтал жидкость в бокале, любуясь, как оседает по стенкам пена.

– Вы так ему доверяете, этому Так-Шаою?

– А почему нет? – ответила, неожиданно, за Зааса Виргиния, – ты же учил историю, Илмо, ты знаешь, что образование нового государства – это хорошая возможность как раз для деклассированных элементов перейти на легальное положение, осесть и обеспечить себе на старости лет дом с садом. Что на Земле, что на Корианне первые поселения на новых континентах, необитаемых прежде островах были образованы кем? Ворами, убийцами, пиратами, всем тем контингентом, которому на родине места не было, которые понимали, что годы идут, и не в их пользу… Я не в обиду вам, Заас.

– А я и не обиделся, леди Виргиния.

– Они с Так-Шаоем взаимовыгодны друг другу. Им нужно тёплое место и гарантия на будущее – а здесь незанятых территорий до сих пор до чёрта, хоть поместье отгрохай, ему – кадры, знающие, как достать то-то и оттуда-то, да ещё и привезти. Он и события конца прошлого – начала этого столетия сумел обратить себе на пользу. Сумев, например, купить за бесценок несколько кораблей с оружием у ребят, которым было тогда не до торговли, у них был шикарный выбор между попасться полиции и попасться Элайе. А уж сколько лорканских и луматских штучек-дрючек он тут собрал… Стоили безумных денег, конечно, но тут он знал, во что деньги вкладывать.

– Ах, леди Виргиния, ну какого чёрта вы делаете в этом Альянсе? Какая из вас отличная бы вышла пиратка!

Виргиния поперхнулась.

– Ну, как-то вот жизнь совсем иначе сложилась…

– Как бы то ни было, ваше здоровье, – Керк отсалютовал бокалом, – с достойным врагом выпить – почти как с другом.

Тяжёлый крейсер «Г’Кар», может быть, и не поражал размерами, но по быстроходности и вооружению оказался не по тилонским зубам. Тилоны, уверенные, что грамотно присваивать технологии мёртвых рас умеют лучше всех, совершенно не ожидали, что такое удачное сочетание нарнских, лорканских и транталлилских достижений встретит их возле самой Анфры, где у них была временная база (можно считать, что уже – была) со столь печальными для них последствиями.

– Откуда вы здесь взялись? – расспрашивала Ли’Нор Шу’Вара, пока врач промывал рваную рану на ноге от попавшего в неё песка.

– Глобально – следовали из сектора За’Ха’Дума, с нашей базы Нар’Этт, заодно завернули кое-зачем на Атлу… А на Анфре делали остановку, чтобы подобрать отряд И’Вара, у них было совместное учение с землянами… Хорошо они сделали, конечно, что своё гнездо расположили там. Теперь вопрос нашей базы на Анфре можно считать решённым. Тилонскую угрозу земляне воспримут всерьёз. А одним им всё равно не по силам, так что поделят с нами. Могут и с Минбаром, правда, но скорее всё-таки с нами.

Нефилим осторожно наступила – как будто, пакет не стесняет движений, это хорошо.

– И то ладно… И что вы теперь будете делать с нами?

– А какие ваши предложения? Вообще-то, в любом случае, вы ранены, ваш коллега тоже, поэтому ваша дорога лежит – в госпиталь, а землянин… Он откуда?

– С Марса. Во имя всех пророков… Его же уже хватились, его семья там с ума сходит…

Майк, как практически не пострадавший и потому оставленный врачами без присмотра, вскоре заскучал. Поэтому, в диком восторге от того факта, что может достаточно устойчиво стоять на ногах и даже, понемногу, идти ими, он неспешно, то и дело опираясь о какую-нибудь поверхность или присаживаясь, побрёл по медотсеку, с интересом разглядывая всё, что встречал на пути. По мере удаления от Ли’Нор и соотечественников, с которыми она беседовала, его обнимала священная, оттеняемая лишь тихим гудением приборов, тишина – по-видимому, других пациентов, кроме них, здесь сейчас не было…

Ну, так он думал, пока не заглянул за одну из ширм. И застыл удивлённый, встретившись со взглядом огромных красных глаз.

– Здравствуйте, – произнесло незнакомое существо на земном, но с очень сильным акцентом, – вы землянин? По звукам речи я понял, что на корабле появились земляне…

– Здравствуйте… – Майк осторожно присел на край широкой кровати, представляющей из себя, кажется, наполовину не кровать даже, а бокс, судя по тому, сколько кабелей и шлангов шло к ней от многочисленных приборов вокруг, и по тому, что из этих проводов, металлических и пластиковых рамок и обрамления белого покрывала торчала только голова существа. Почти человеческая голова, с чёрными, почти как его, только длинными волосами, красными глазами с вертикальными зрачками и увенчанная острыми ушами, как у немецкой овчарки, – ну, землянин-то только я… Точнее – марсианин… А вы – кто? Не нарн же.

Существо вынуло из недр кабелей и шлангов тонкую, почти как у Майка, руку и задумчиво почесало нос.

– Земляне очень разные… Я видел двух землян. Они не как вы. Вы немного как ранни. Я – ранни. Меня зовут Лоран Морзен. Меня везут на Нарн лечиться.

Майк воззрился на нового знакомого с удвоенным удивлением.

– О… Так вы – ранни… Я только слышал о ранни. И немного материалов читал в сети и в газетах. У нас на Марсе были два ранни… Совсем недавно были. Дети, приезжали вместе с переводчиками… Мне не удалось их увидеть. Они и переводчики не приходили к нам. Жаль. Я слышал, ранни – удивительный народ.

– По мне нельзя судить о всех ранни, – улыбнулся Лоран, – обычно ранни не болеют. Но иногда они рождаются больными и не умирают при этом, вот как я.

– У меня то же самое, – кивнул Майк, – по мне нельзя судить о людях. Я тоже больной с рождения. Обычно люди выглядят несколько… внушительнее, и живее. У меня спинальная мышечная атрофия, это, думаю, заметно… Ну, ещё судороги и параличи, но это в последнее время довольно редко… Дебби, конечно, с ума сойдёт, когда узнает, что произошло – Дебби, это моя сестра – и полный комплекс хороводов врачей мне на месяц обеспечен… Ну да и ладно. Может, конечно, это и неправильно, но я не чувствую себя плохо. И даже не напугался особо.

Положим, это было не совсем правда, страх был. Но на самом деле не верилось, даже когда их тащили к шлюзу, не верилось, что всё действительно может закончиться так. Всё-таки в его жизни вообще не должно было такого происходить. Так что отчасти происходящее казалось, наверное, сном. Бывали разные сны…

– Моя болезнь тоже врождённая, это синдром Лафаэрина, или «синдром голодной плоти», так называется в нашей классификации подобный недуг. Может быть, вы слышали, что ранни неизвестны болезни как понятие, но у нас бывают врождённые недуги, и изредка, как в моём случае, с врождённым недугом можно прожить долго. Первый такой случай был описан доктором Айсли, и назван в честь первого больного. Лафаэрин прожил достаточно долго по меркам ранни, для того, кто страдает подобными нарушениями. Клетки моего организма постоянно отмирают, и мне приходится есть каждый день, иногда даже по нескольку раз. Это даже для детёнышей слишком, а я ведь давно взрослый. В силу этого моё тело очень слабое – сколько питания ему ни давай, всё мало… Ну, ещё слабое зрение и некоторые другие проблемы… До сих пор не понимаю родителей и врачей, как можно было терпеть это столько лет. Но говорят, мой случай интересен для науки… Да и мои родители любят меня, несмотря на то, что я принёс им сплошные переживания. Они были так счастливы, когда прилетели эти рейнджеры, когда услышали о технологиях других миров, позволяющих исправлять даже врождённые недуги… А вас как зовут?

– Майк. Ну, полностью – Майкл Гарибальди. Значит, на Нарне вам обещали помощь? Ну, насколько я читал, они многого достигли в генетике и медицине… Можно сказать, я даже убедился в этом собственными глазами.

Ранни грустно посмотрел на экраны окружающих приборов – понимал он на них, как и землянин, не много, нарнское медицинское оборудование и теперь почти везде на нарнском, несмотря на то, что врачи хорошо владеют земным в обязательном порядке.

– На то и остаётся надеяться. Что все усилия, затраченные на поддержание моей жизни, не окажутся напрасными… Я около ста лет провёл в анабиозе. Потому что шли годы, а лучше не становилось, да и с чего бы, могло стать только хуже… Родители были близки к отчаянью. Поэтому было принято решение погрузить меня в сон, до того времени, когда найдут способ с этим что-то сделать. У нас, знаете, не очень развитая медицина. Точнее… мы многое знаем о своём устройстве, но устройство наше таково, что медицина ему не требуется в норме. Только если какие-то травмы… Медицина нужна животным, у них постоянно что-нибудь происходит. Какие-нибудь вирусы, отравления… Ну и конечно, мы изучаем патологии, чтобы надеяться свести их к минимуму, понять вообще, почему поколение за поколением у здоровых родителей продолжают рождаться смертельно больные дети.

Лоран прикрыл глаза. Странно, но воспоминания были настолько яркими, словно вчера. Крепкое плечо лучшего друга, на которое он опирался, когда надо было подняться по слишком крутой лестнице. Преувеличенно бодрая улыбка матери – она храбрится, чтобы поддержать его, но в глазах виден страх – не увидеть его больше никогда, не дожить до того дня, когда он покинет ледяные объятья машины. Сильные руки отца, помогающие ему улечься удобнее – как будто в криокамере имеет какое-то значение удобство, грустно думал он. А потом – машина отсчитывает секунды до погружения в сон, такой, казалось, короткий сон – век пролетел как мгновение… и лица родителей, полные новых радостей и новых тревог, и лицо незнакомой девушки, в котором видится нечто знакомое… оказывается, это сестра Раймона…

– Это самое главное, чтобы всегда оставалась надежда… Иногда я тоже думаю о том, чтобы заморозить себя или что-то в этом роде… Ну, пока я в любом случае такие решения принимать не могу, я ещё несовершеннолетний… Да и наверное, так вообще думать глупо, можно ж жить и так, сравнительно неплохо жить. Всё равно я бы хорошо подумал, конечно, стоит ли идти на такое – расставание с близкими, со всем привычным миром… Есть ведь, наверняка и сейчас, и другие пути, или появятся в скором времени. Конечно, они как правило связаны с риском, но иногда рискнуть можно. Интересно, переводчики и дети, наверное, уже добрались до Атлы… Но вы, наверное, стартовали раньше, чем они прибыли.

Лоран печально опустил уши.

– Вот вы говорите – можно жить и так… Знаете, с тех пор, как я начал осознавать… своё отличие от всех окружающих, мне было довольно больно и грустно жить. Мне было мучительно стыдно перед близкими, которым приходилось ухаживать за мной, я думал о том, как же это, наверное, противно для них всех – то, что я постоянно ем. И кто захочет подружиться с таким? Конечно, они не постоянно сидели со мной, это было бы совершенно ужасно. Я так завидовал им, у них полноценная жизнь… Они работали, иногда месяцами не бывали дома, а когда возвращались – столько всего рассказывали… Как же я гордился ими. Родителями, и тётей и дядей, и моими троюродными братьями – они были младше меня, но уже столького достигли… И не знал, от чего страдаю больше – от этого проклятого постоянного голода или от того, что все вокруг чем-то заняты, приносят пользу, а мне это просто не дано… И было так мучительно, что они отнимают время у своих важных и интересных дел, чтобы побыть со мной. Потом я познакомился с Раймоном… Раймон учился на врача, ветеринара. Потом работал. Он решил, что если он не может всё время быть со мной – то выходом будет брать меня с собой. Он брал меня с собой на работу, много рассказывал о том, чем занимается. Мне хотелось быть похожим на него, но я знал, что рано или поздно наши пути разойдутся… правда, я не думал, что это произойдет так быстро. Мне рассказали, что его похитили Тёмные с неба, вскоре после моего погружения в анабиоз. Когда меня извлекли, спустя сто лет, одной из тех, кого я увидел, была его сестра, которая родилась уже после… И я ведь даже не знаю, где он сейчас и что с ним…

Майк вздохнул.

– Похожее дело. У меня исчезла сестра… Она, правда, ушла сама, да и было это до моего рождения. Но для меня всё равно это имеет значение, почему-то. Хотя ведь невозможно любить того, кого даже не видел никогда. Странно… совсем недавно мы разговаривали с одной женщиной о желаниях… О том, чего я больше всего хотел бы… Ну, это значения не имеет, камень всё равно уничтожен, вместе с тилонским кораблём.

Лоран посмотрел на него задумчиво, с интересом.

– У нас, ранни, не считается, что нельзя любить того, кого не знаешь. Мы можем предвидеть будущее… Это не совсем сны или видения наяву – мы, ранни, не спим и снов не видим. Это как… какая-то обратная память, что ли… В основном ведь что мы, что вы можем помнить только то, что уже было. Но иногда получается так, что помним то, что ещё только будет. Мои родители видели, что будут вместе, ещё до того, как познакомились. Раймон видел с самого детства черноволосую девушку, с которой он встретится через много лет, и что он будет с ней недолго. Когда меня одолевают мысли, что Раймон умер, я напоминаю себе об этом его видении. Ведь за всю жизнь он не был близок с какой-либо женщиной, значит, это случится… или случилось… после его исчезновения. Может быть, он живёт сейчас где-то в одном из ваших миров, с этой девушкой. И Ровена, его сестра, рассказывала, что видела существо из иного мира, которое прилетит к ней со звёзд… Я тоже видел…

Майк улыбнулся.

– Моя сестра Дебби очень не любит разговоры про всякую мистику, мы с ней регулярно спорили об этом. То есть, я не то чтобы в мистику верю, но… есть же какое-то основание под тем, во что верят миллионы. Ну, есть теория, что предвиденье – это… ну, некоторая способность к восприятию и перекодированию тахионных потоков… Не помню точно, как там формулировалось, так что возможно, сказал сейчас какую-то ересь.

– У вас две сестры? Мне очень жаль вашу… исчезнувшую сестру, хоть вы и не знали её, но я могу представить, как вам хотелось бы её знать… Ровена очень грустила о потерянном брате. Это всё-таки иное дело, когда брат не умер в младенчестве, как многие, а жил, был личностью, которую многие помнят… А сколько вам лет? Я не очень хорошо определяю возраст, тоже, наверное, результат болезни.

Майк, разглядывая свои ногти, как раз думал, что зря они вообще завели такую тему. Не лучшее, для больного человека. Надо поддерживать и укреплять его дух, а не напоминать о потерях, да ещё и жаловаться на свои…

– Да, у нас в семье всё довольно странно вышло. Дебби старше меня больше, чем на двадцать лет, она мамина дочь от первого брака. Мэри тоже была уже взрослой, когда… ну, вообще-то вряд ли я её когда-нибудь увижу, я это понимаю. Она ушла сама, уехала куда-то с любимым мужчиной. И если до сих пор не подавала о себе никаких вестей – значит, не хотела. Наверное, это не странно, своя семья всегда человеку ближе… Мне? Мне 19. Ну да, на свой возраст я не слишком выгляжу. Точнее… стоит ли тут вообще о возрасте говорить.

– А мне 43… По вашим меркам это примерно одинаковый с вами возраст. То есть, мне 143, но я не считаю те годы, что спал. Моему другу сейчас, если он жив, 153 года. Вы выглядите иначе, верно, но мне кажется – не хуже других. По мне, так вы очень сильный человек, если до сих пор не падаете духом. О себе такого я сказать бы не смог, моя надежда периодически имеет свойство покидать меня.

Заас в усталом экстазе откинулся на подушку и зашарил на тумбочке сигареты.

– Меньше трёх часов… Спать уже смысла нет. Ай, думаю, будь новости тревожные – тут бы уже кипеж стоял…

Талик обняла подушку, упершись в неё подбородком.

– Ты это серьёзно – насчёт того, чтоб вылететь тоже?

– Почему нет… Летаю неплохо, дерусь тоже, боевые подвиги – лишний козырь. Может, генералом стану? Отгрохаю домик вроде этого, женюсь…

– Чего?!

Заас полуобернулся.

– Ну, могу и не жениться, если тебе так легче будет, но не может же это вечно продолжаться? Не маленькая, понимаешь. Тебя, поди, отец тоже снова замуж выдаст, что, не за кого, что ли.

– Я, вообще-то, сама себе хозяйка.

– Да пусть так… В этом, конечно, вашим бабам полегче, чем нашим, особенно богатым… Ты не боишься, что отец узнает?

– Вообще-то, подозреваю, что знает, – Талик взяла пилочку и начала меланхолично равнять ногти, – не совсем же дурак… Ну, конечно, мы об этом не говорили, ну так я ему тоже не выговариваю, кого он и куда… И что ему? У него самого под сотню шлюх, и не все гроумки.

– Ну, тогда спокоен, раз до сих пор голову не оторвал, значит, ценит. Опять же, ты у него за правую руку, ну, одну из… Многорукий он у нас, что ни говори… почти мужик, значит, те же права имеешь.

Талик прищурилась.

– Я для тебя, значит, показатель статуса? Устроился у моего отца на тёплом местечке, без малого почётный гражданин, да ещё дочь его трахаешь…

– Не понял, чем-то недовольная? Вообще, не первая на меня залезла? Я ж не закатываю тебе истерик, что я у тебя за так же, как у твоего папаши эта Малил. Меня всё устраивает.

Гроумка шумно задышала, гневно раздувая ноздри.

– Зачем про женитьбу заговорил? У тебя кто-то на примете есть?

– Талик, ради Брона, я тут хуррку днём с огнём не найду! Ну, такую, чтоб жениться можно, чтоб не пол-Андромы перетрахало…

– Значит, хуррку хочешь? – в голосе Талик явственно звучали очень недобрые нотки.

– Честно? Хотеть не вредно, как говорится. Порядочную бабу хрен найдёшь, а шлюх и идиоток с меня хватило.

– Шлюх, значит… идиоток…

– Талик, прекрати! Я ж тебе говорил, как у нас с этим… Да тьфу, чего ты завелась! Дело всё равно не завтрашнего дня. Ты сама вперёд себе другую игрушку найдёшь. Что, нет? Ну сейчас, поверю я, что я такой непревзойдённый, что ты прямо сейчас ни на кого не поглядываешь! Вон, вернутся завтра от Рэв, покрытые военной славой… Хошь экзотики – так тоже, там трое нарнов и дрази, это кого я знаю… Да и вон, на корианца ты с интересом поглядывала – и то понятно, если правда то, что я о них слышал… Так что лучше уж уйду, пока ты меня сама не ушла. У меня, знаешь, мужская гордость какая-то осталась.

– Скотина! Мразь! – Талик пырнула его в плечо пилочкой, потом набросилась с кулаками, не ожидавший этого хурр свалился с кровати и заслонился упавшей вслед за ним подушкой, – вот, значит, для него всё как? Политику, значит, выстраивает! А я ему верила!

– Эй! Ты чего?

Талик с рыданьями повалилась лицом в подушку, продолжая бормотать, что все мужики – козлы, и лучше она, как эта землянка, найдёт себе бабу – например, бракирийку, у них тоже члены есть.

– Талик… – Заас пополз было на кровать, протянул руку, чтобы коснуться её плеча, потом сполз обратно, – прекрати, а? ну, ты же понимаешь… Ну не всю же жизнь мне твоей игрушкой быть? Не можем же мы пожениться, в самом деле, да и это…

Талик подняла из подушки злое заплаканное лицо.

– Ну да, «это»! Как трахать – так всё, что шевелится, и нарнок, и человечек, и лорканок – что у тебя с этой Лионасьенне было, а? – и Тени если б сейчас ещё были, так и то хоть одна тениха, наверное, под тобой бы побывала, а как жениться – так только на хуррке, да ещё и порядочной! Порядочную ему… Будто на твоём… блох на собаке столько нету, сколько на твоём побывало! А вот если… у меня, знаешь, свои рычаги давления есть… сагитирую папашу – заставит жениться, куда денешься тогда? Огородами в Республику побежишь? Ты тут добра порядочно нажрал, не бросишь же!

Заас ошалело хлопал глазами.

– Талик… ты – за меня?

– А что? И получше могла себе найти, чем козла такого! Если б головой думала, вон, как ты… Шлюха и идиотка, всё правильно… Да ещё и гроумка… Зато богатая гроумка, понял? Хрен ты от меня уйдёшь! Не на своих ногах по крайней мере!

– Талик… – Заас устало и зло отшвырнул подушку, привалился к тумбочке и принялся снова шарить сигареты, в процессе баталии, а может, и раньше свалившиеся в щель у стены, – я с тобой не потому, что ты богатая и дочь Так-Шаоя. То есть, сперва поэтому, конечно… Но вообще-то ты мне нравишься. Очень нравишься. Но что это меняет? Мы не в том возрасте и положении, чтобы любовь-морковь…

– Заас… Заас, у тебя кровь… Я тебя… сильно, да?

– Херня…

– Иди сюда… Заас, ты там сейчас… что такое сказал?

– Люблю я тебя, Талик. Дурак, правильно мне Керк говорит, дурак и это не лечится… Что, довольна? Жри меня теперь с потрохами, чего уж теперь…

Талик с визгом повисла у него на шее.

– Всё, Заас. Как выкуп по нашим обычаям делается – знаешь. Будь я проклята, если к объявлению независимости я уже не буду с обручем замужней бабы!

– Талик, зачем я тебе нужен…

– А сейчас держись, я тебе такое устрою, чтоб иномирцы за стенкой от зависти полопались!

Илмо заботливо придержал сотрясающееся тело Вадима над раковиной.

– Вот так опытным путём и выясняется, что после чего не пьётся.

– Всё в порядке… сам пил, никто не заставлял… Как говорит Виргиния, не о чем жалеть.

– Всё равно на пользу. Когда отмучаешься, остальные проблемы уже не так страшны… Так, подвинься, кажется, меня тоже… А, нет, показалось… Интересно, почему у них такие раковины маленькие? Они что, не блюют никогда? Ты всё?

– Вроде… Не, правда… думаю, это из-за этих… как их… розовые такие, на вкус как… в желудке не залежались, видать…

Илмо, едва сам стоящий на ногах, дотащил Вадима до кровати.

– Ничего, вот теперь проспишься и… Твою мать, зачем ходили-то!..

– Я спрашивал, у них так положено… Либо спят вдвоём, супруги в основном, ну или братья, либо один в комнате. Две кровати не ставят. Кровать – сердце комнаты, сердце одно. Ставят только если детскую кроватку у матери, но боюсь, в детскую ты б не влез, и я тоже.

– Ладно, будем считать, что мы братья. Тем более, что почти так и есть. Давай, помогу.

– Нет…

– Спать одетым – хуже будет.

– Илмо, ты же знаешь…

– Нашёл, перед кем стесняться.

– Вот именно перед тобой и стесняюсь. Вот именно поэтому.

Вадим зажмурился – настолько это было… почти невыносимо. Для нетрезвого, неспособного сопротивляться сознания. Слишком много этого… Пьяное дыхание, касающиеся его лица и груди кожистые отростки… Сколько раз они помогали Лиссе переодевать Даркани. Такое же дыхание – почти так же, да, пахли его губы, когда, обхватив его шею рукой, он что-то бормотал, не разобрать слов, приходилось нагибаться ниже – плевать же, что ничего важного, пусть пьяный бред… К тому времени он уже мог отличать возрастные изменения в теле корианца, но восприятие всё равно не становилось… таким, как надо… Он не считал, что возраст сделал его некрасивым… Сейчас он видел грудь Илмо в вырезе полурасстёгнутой рубашки – он был… Как он мог считать красивым тело корианца? Как хорошо, что Элайя не знал, и не мог знать об этом… И понимая, что задевает его, этими разговорами про мать и Даркани, про Виргинию и Цаммиу – представить себе не мог, как именно задевает…

– Илмо…

– Успокойся, дурак. Ткань у формы, конечно, слабо мнущаяся, но если ты в этом уснёшь – наутро это будет заметно.

Во вселенной существовал только один подросток, не интересовавшийся ксенопорнографией – или по крайней мере, не палившийся в этом интересе. Это Элайя Александер. У всех прочих с этим всё было нормально. И минбарское воспитание помехой не было – «с научно-познавательными целями», как выразился когда-то Диус Винтари, припоминая некоторые эпизоды из отрочества Дэвида. Минбарцы гении во многом, в благопристройных формулировках в частности. У Вадима было даже два старших приёмных брата, и сложно сказать про Ганю, а Уильям первое, что сделал, выйдя за круг отеческой опеки минбарских наставников, некоторые из которых были телепатами – это ознакомился с той «старой доброй классикой», которой когда-то потчевал Диус Дэвида, ну и поскольку грешить в одно лицо неинтересно – ознакомил и брата.

– Ну, это-то ты должен оценить. Центаврианин же, хотя бы наполовину…

Нет, в какой-то мере он даже оценил… Возня троих смазливых бритоголовых пареньков, гибких и изящных, была интересна хотя бы со стороны эстетики.

– Нда… Ну, больше нет вопросов о жизненном выборе дяди Дэвида. То есть, у меня-то и раньше не было, но вдруг у кого-то было? Не, за себя я как-то спокоен, вот за тебя не знаю.

– Я, конечно, как и Дэвид, полукровка, – нервно рассмеялся Вадим, – но по такой логике, это мне не центаврианина искать надо, а что-то третье, с обеими моими половинами и схожее, и разное.

– Так минбарца же. А соблазнить минбарца, как оказалось, не так и невозможно, дядя Андрес, если надо, даст мастер-класс.

Что полезного почерпнул Вадим из этого видео – это информацию о том, каким образом возможно самоудовлетворение… ну да, и в его случае тоже. До этого Ганя, правда, как-то попытался заговорить об этом, но он отмахнулся, Ганя выразил лёгкую тревогу, так как полагал, что половое созревание у младшего брата уже начаться должно было, но настаивать не стал. «Если возникнут вопросы – ты всегда знаешь, что можешь обратиться. На то я тебе брат». А потом, когда Илмо показал ему… нечто гораздо более целомудренное, на самом деле, просто эпизод в фильме… Когда он вспоминал об этом, потом, в своей комнате, ему это пригодилось… Сколько же лет ему было? Было это до или после… Странно, порой ему казалось, что тот день разделил жизнь надвое…

– Вадим, не ерепенься. Что за подростковые комплексы, все свои!

Все свои… Та бутылка, ему пятнадцать, Илмо двадцать два… Пьяное дыхание и пьяный блеск в глазах…

– Покажи?

И он понимает, что это как-то… ну, нехорошо, как-то неправильно… Но очертания кабинета в алкогольной дымке как-то плавятся, деформируются, и стыд тоже деформируется… во что-то странное. И всё так легко, руки как-то сами… Он лежал на том же диване, и непослушными, действующими помимо него руками стягивал брюки, а Илмо сидел напротив, на спинке этого самого дивана… Слишком узкого на самом деле… Илмо сполз на диван между его ног, положил ладони на его бёдра, раздвигая, рассматривая… И хотелось плакать от стыда и непонятного удовольствия…

– Вадим, – прорвался голос из дня сегодняшнего.

– Что?

– Не стесняйся.

– О чём ты…

Лицо Илмо, даже в алкогольной дымке, конечно, не спутаешь с лицом Даркани… Нет, нет, он никогда…

– Вадим. У тебя стоит. Поможешь себе сам, или это сделать мне?

– Я просто слишком пьян, Илмо…

– Кому ты говоришь, я же говорил… Особенно если жить как ты… – лицо Илмо приблизилось, – давно у тебя кто-нибудь был?

– Никто…

– …и никогда? Лозунг «помоги себе сам» живёт и действует? Вадим… сейчас и здесь… тебе стесняться нечего.

– Илмо…

Сострадательная улыбка в ответ.

– Ради чего? Нет, ты сейчас не отвечай, просто подумай – ради чего? Ради чего отказывать себе даже в этом? Нет, я мог бы отвернуться… Но я не отвернусь. Я тоже много выпил, у пьяного стыда нет. Я хочу это увидеть. Ты же… тоже хочешь, чтоб я посмотрел. Тебе понравилось это тогда. Ты же сам говорил, что не стыдно получать удовольствие тем путём, который именно тебе ближе…

Почему же он снова… не может просто взять и оборвать это, не делать… не стягивать последнее, что осталось на теле, удобно расставляя ноги… Удобно для кого – для себя или для взгляда Илмо, привалившегося к противоположной спинке кровати? Оба боковых, центаврианских органа, ожив, скользнули, обвили человеческий.

– Если хочешь знать, у меня… тоже…

Это Вадим и без сообщения видел, но на Илмо, по крайней мере, всё ещё было нижнее бельё.

– Нет, Илмо, пожалуйста…

Не должно… Это другое, это святое… Хотя, Илмо не свят… совсем-совсем не свят, судя по его заинтересованному взгляду…

– Извини, братишка, но, если не хочешь этого видеть – мне придётся отойти в ванную. Пока ещё могу передвигаться…

Когда он вернулся, забытье уже спасло Вадима, хотя бы до утра, от тягостной неловкости.

К полудню в большой гостиной – той же, в которой вчера состоялось знакомство за обедом – когда большая часть коллектива тактично не замечала похмелья меньшей части, Так-Шаой сделал объявление.

– Драгоценные мои гости и домочадцы – те из моих домочадцев, что ещё не слышали, могу теперь объявить во всеуслышанье – первый бой мы выиграли, силы метрополии отступили к Громахе. Конечно, это только временная передышка, которая едва ли продлится долее двух дней. Мои специалисты полагают – и я согласен с ними – вскоре последует второй удар… Несколько, но не слишком значительно превышающий по силе первый. Метрополия пока не имеет полного представления о положении дел, о том, какими силами мы располагаем. Они будут надеяться выиграть войну без всеобщей мобилизации…

– Которая у них, ввиду положения дел на планете и общего неумения вести грамотную внутреннюю политику, займёт много времени и сил, не говоря уж о том, что прямо сейчас шевелиться и тем более раскошеливаться – это для них ещё более травмирующе, чем собственно ваше существование, – подсказала Виргиния.

– Совершенно верно. И конечно, мы сейчас тоже думаем о том, чтоб не дать врагу опомниться и сообразить, что к чему… Но речь сейчас не об этом. Речь сейчас о том, что эта передышка даёт нам возможность – кто знает, когда будет следующая – эвакуировать хотя бы часть из вас с территории военных действий. К сожалению, поскольку несколько кораблей метрополии ещё патрулируют границы… кружат коршунами, полагая то ли пресекать наши попытки послать за наёмной помощью, то ли отлавливать возможных беглецов… послать большой корабль, или хорошо вооружённый военный корабль, мы не можем. Это привлечёт их сразу. И я не уверен, что они станут слушать резонные и разумные доводы, что граждан других миров, миров Альянса, им лучше не трогать. Мне, может быть, и не помешало бы, если бы сюда пришли разгневанные силы Альянса и показали Марга Тейн, насколько они не правы, но, пожалуй, не такой ценой… Да и я не уверен, что при этом не пострадаю я, коль скоро в конфликте виновны обе стороны. Лучше мы решим это здесь между собой, а вы тихо уберётесь… Так вот. Мы можем послать только небольшой, достаточно быстроходный и при том имеющий гиперпривод грузовой или гражданский. То есть, выбор у нас невелик. И то есть, эвакуировать за один раз всех мы не можем. Может быть, найдутся и возражения, но я считаю – первыми эвакуируются транталлилы и раненые. Вторыми – женщины и дети. Третьими уже – все остальные.

– У меня не возражение, но… – Гидеон привстал, – стоит ли трогать тех наших коллег, которые сейчас в больнице? Здесь, конечно, небезопасно… Но и перелёт может быть для них опасен, особенно ввиду этих вот… возможных кораблей Громахи там.

– Согласен. Поэтому вот ситуация – мы в любом случае эвакуируем транталлилов. Поскольку поддержание производства пригодной для них атмосферы – дело для нас тяжёлое и накладное. В силу этого нарнский транспортник «Тердак», на котором вы полетите, внутри разделён дополнительными переборками и оборудован дополнительными воздушными шлюзами. На случай возможной утечки транталлилского воздуха, вы понимаете. Поэтому помимо транталлилов, мы можем взять не более чем троих. Там ещё нужно место истребителям и их пилотам, знаете ли, на случай, если на вас нападут. Я бы предложил эвакуировать детей и господ переводчиков в качестве сопровождающих, потому что им, всё-таки, в один мир потом лететь. С другой стороны, достаточно рискованно отправлять их на одном корабле с транталлилами. Корабль маленький, в случае взрыва транталлилского водорода я не хотел бы видеть кошмары до конца своих дней. Дети – это дети. Рисковать жизнями взрослых мне проще. Ваши предложения, господа?

– Лаферьян, Софья Коул и ВиргинияХанниривер.

– Не согласна!

– Слышь ты, мужик, я воевала, когда ты пешком под стол ходил, вперёд тебя эвакуируют!

– Прошу прощения, господин Гидеон, но я не настолько тяжело ранен, чтобы перестать быть мужчиной и занять место, которое должно быть отдано женщине!

– Господа, отправка через час, поэтому советую вам решать вопрос оперативнее.

– Лаферьян, вы, и не спорьте, – твёрдо произнёс Вадим, – как руководитель операции, я имею право решать. Вы гораздо полезнее будете по ту сторону фронта. Не забывайте, проблема, из-за которой мы здесь оказались, никуда не делась. Поэтому возьмёте с собой так же кого-то, кто обладает всей полнотой информации. Например, Дайенн…

– Алварес, ты хорошо подумал, прежде чем это сказать? Я врач, и останусь здесь дольше, чем кто-либо ещё, пока здесь остаётся ещё хоть один член моей команды. И как врач, если вы ненадолго заткнёте свои чисто мужские соображения и дадите женщине высказаться – я говорю: полетят Лаферьян, потому что у него сотрясение мозга… Лаферьян, единственный аргумент, который я сейчас приму – это если вы скажете, что у вас мозга нет!.. Аличе, потому что местная пища вредна для аббайского организма при длительном употреблении, у них нет ферментов, расщепляющих некоторые жиры, и Шишоа, потому что она, чёрт возьми, беременна. А теперь я слушаю аргументы, которыми вы надеетесь перебить мои.

Собравшиеся невольно повернулись к дрази Шишоа, из ударной группы брикарнцев. Шишоа вздёрнула подбородок.

– Только в том случае, если со мной полетит Баршим. В противном случае вам придётся эвакуировать меня силой. Я готова рискнуть ребёнком, но не партнёром.

– Шишоа, вы с Баршим…

– Господин Гидеон, вы сейчас получите тумака!

– Но как…

– Господин Колменарес, вы тоже можете получить тумака. Вы про искусственное осеменение не слышали?

– Но вы на службе, Шишоа!

– У нас через месяц годичный отпуск предполагался!

Дайенн повернула к Так-Шаою растерянное лицо.

– Мы можем втиснуть ещё одного? Всё-таки Баршим и Шишоа, хоть и воины ударной группы, женщины, это было бы оправданно…

– Если позволите, – поднялась Баршим, – я могу предложить заменить одного из пилотов ваших истребителей. Ответственность на мне. Это будет для меня спокойнее, чем отпустить Шишоа одну. И в любом случае, что бы ни случилось в дороге, спасёмся мы или погибнем – вместе.

Так-Шаой расхохотался.

– Думаю, это возможно… что ж, готовьтесь к отправке, господа и дамы. Шишоа, вы… возможно, вы не поймёте меня сейчас… но я в восхищении, в искреннем восхищении…

Отправка была быстрой, но без суеты.

– Ничего, следующими полетите вы, – Шишоа погладила Рефен по голове, – может быть, когда-нибудь ещё встретимся. Подрастёте, прилетите в наш мир, познакомитесь с нашей дочкой.

– Мне кажется, это сынок, – улыбнулась Рефен.

– Может быть, и сынок…

Матап, сын Так-Шаоя, помогал одному транталлилу вкатывать тележку с баллонами по специальным мосткам в транталлилский отдел корабля.

– Вот, прошу, сударь, сюда… Или вы леди? Простите, по вашей броне… непонятно.

– Я не сударь и не леди, – транталлил смущённо переступил с ноги на ногу, – я – среднее…

– Как – среднее?

– Матап, – присутствующий здесь же Керк скривился, как от зубной боли, – тебе не один раз уже говорили, что у транталлилов три пола… А ещё спрашивает, почему отец его за дурачка держит. Осрамишь его когда-нибудь перед державами…

Матап удручённо поскрёб затылок.

Что слишком поздно сообразили и Майк, и Ли’Нор, и офицерский состав «Г’Кара» – остановки на Марсе уже не предполагалось, крейсер совершил скачок и теперь приближался к Нарну. В общем-то, если говорить именно о Майке, то он этому обстоятельству был расстроен не сильно, ему понравились беседы с Лораном – редкое чудо встретить кого-то настолько похожего на себя из совершенно иного мира, правда, языковой барьер их беседам немного мешал, Лоран учил земной всего два года, с тех пор, как был вынут из криокамеры, да и увидеть другой мир, своими глазами, а не на экране, не в книгах… А непростой разговор с сестрой предстоял всё равно, что уж теперь. Конечно, ближайшим транспортом его отправят на Марс, это и рассуждать нечего, но может быть, всё же сначала разрешат посмотреть город… Ли’Нор раздобыла ему неплохую инвалидную коляску, хотя он просил о ходунках, но Ли’Нор сказала, не позволит ему рухнуть вместе с этими ходунками и переломать свои ноги-прутики.

– Всё-таки мне удалось их раскрутить на небольшую прогулку! – возможно, кто-нибудь не поверил бы, что куда-то можно ворваться ураганом на инвалидной коляске, но Майк, кажется, именно это и сделал, – я счастлив! Это… это что-то! Дебби рвёт и мечет, что ближайший рейс только через два дня, а я так счастлив! Бессовестно счастлив! Как вы? Я тут пытался отловить какого-нибудь врача, чтобы спросить о вашем состоянии, но не вышло…

Лоран улыбнулся.

– Всё хорошо. Провели несколько обследований… Скоро планируют начать первый этап операции. Генной операции. Эти два года они изучали мой случай, изучали наш генотип, выращивали культуру… Ну, вирус-вектор, который сможет, внедрившись в мои клетки, исправить хотя бы часть дефектных генов, сделать меня более похожим на здорового ранни.

– Круто! Дорого, наверное?

Лоран пожал плечами.

– Им интересно изучить нашу биологию, может быть, они найдут в этом что-то полезное для себя… Вам кажется, что это неразумно?

– Ну, принципами Альянса запрещено использование знаний во вред – то есть, с целью создания биологического оружия или чего-то подобного… Наверняка, конечно, всё равно есть те, кто втайне эти принципы нарушает, но преступники всегда находятся. А потом их всегда разоблачают… такова жизнь. Ну, я хочу верить, что такова. Мне самому делали несколько генетических операций. Собственно, поэтому я сейчас такой, какой есть, а то могло бы быть хуже, или вообще я давно бы умер. Но я могу говорить, у меня нормальный интеллект, почти нормальное зрение, и иногда я могу ходить сам… Судороги и параличи почти удалось победить, и сердце ведёт себя очень хорошо. Больше пока нельзя, вирусы-векторы иногда конфликтуют друг с другом… Если б у меня был нарушен один какой-то ген, а то ведь много… Жаль, я вряд ли задержусь здесь очень надолго, а хотелось бы дождаться, когда вам станет легче, и… ну, конечно, малореально, но вдруг… нам позволили бы посмотреть город вместе? хотя бы немного? Мне немного уже показывала Ли’Нор. Славная она. И Нарн очень красивый! Дебби так глаза закатывала, будто сейчас в обморок упадёт… А чего? Может быть, мне, конечно, сейчас что угодно красивым покажется, как она сказала… Зато здесь небо! Настоящее, не через купол… Цветом почти как на Марсе…

Майк достал из бокового ящика баночку молочного кислородного коктейля, воткнул в него трубочку и жадно потянул.

– Ли’Нор показала мне рассвет с гостиничного балкона… Знаете, у некоторых зданий по стенам такой золотой рисунок, не то растительный орнамент, не то языки пламени… Когда по ним пробегают лучи солнца, это… это описать невозможно, это надо видеть! А ещё эти цветы… Товарищ Алварес рассказал мне, что у них, на Корианне, есть деревья, которые весной, когда цветут, дают очень много пыльцы… И когда налетает порыв ветра, он срывает эту пыльцу облаком, такое золотое облако плывёт по улице… Такие деревья любят садить возле университетов, и когда студенты бегут с занятий, они любят подпрыгивать и пытаться коснуться такого облака. Ли’Нор сказала, что вот некоторые из этих цветов тоже образуют облачка, маленькие такие… Хотите? У меня ещё один есть. Ой… вам можно ли?

Лоран покачал.

– Мы, ранни, не едим. Вообще не едим, ничего, кроме… Ваша пища не усваивается нашим желудком. Хотя я как-то пробовал… Немного, только на язык. Чтобы почувствовать вкус. Обычно вкус вашей пищи нам и не нравится, но у меня, как сказали врачи, аномальные вкусовые рецепторы.

– Я просто подумал… Ну, коктейль же кислородный… И это не твёрдая пища, может быть, это вам можно?

На лице ранни отразились обуревающие его сомнения.

– Может быть… Во всяком случае, я могу попробовать, от того, что втяну немного на язык, я не отравлюсь, – Лоран протянул длинную и тощую, как у самого Майка, руку, когти лязгнули по баночке.

– Ой… а может быть, не стоит? – теперь засомневался Майк, – не хотелось бы…

– Нас, ранни, трудно убить.

Лоран бережно, как то ли святыню, то ли бомбу, которая вот-вот рванёт, принял баночку, под бдительным руководством землянина проколол защитную плёнку острым кончиком трубочки.

– Ну, ведь примерно так я потребляю свою синтезированную кровь…

Он втянул, подержал жидкость какое-то время во рту и сглотнул. Майку показалось, что у него близится один из давно позабытых приступов из детства – дыхание замерло, сердце пропускало удары. И тут приборы вокруг взорвались воем…

====== Гл. 16 Степени риска ======

– Что, что с ним! – Майк мёртвой хваткой – настолько мёртвой, какая была возможна для его слабых пальцев – схватился за полу халата пробегавшего мимо врача, – ему стало хуже, да? Он… он жив? Скажите мне правду!

– Он жив, – врач вынужден был остановиться – Майк на коляске преградил ему дорогу.

– Но ему хуже? У него случился приступ, когда он это попробовал, да? – тело инвалида начало мелко дрожать.

Нарнский госпиталь от земного всё же заметно отличается. И не только тем, что тут всё в довольно тёмных тонах – стены коридоров и палат отделаны малахитового цвета пластиком, потому что это считается успокоительным и целительным для нарнского глаза. Правда, покою от этого, кажется, не особо прибавляется – нарны, как и дрази, пациенты достаточно трудные. Разве что действительно серьёзная травма или болезнь, то, что отнимает много сил, может сделать их смирнее и покладистей, а вот недостаточно серьёзное – делает только сварливее. Доктора, понятное дело, не остаются в долгу тоже. Иномирцев, хоть докторов, хоть пациентов, такая обстановка первое время обескураживала, а потом как-то привыкали.

– В том-то и дело… – врач взялся за поручни коляски, аккуратно разворачивая её, – что ему стало лучше. Приборы зафиксировали резкий всплеск сразу по нескольким показателям. Это то, что мы уже предполагали.

– Предполагали, что такие коктейли ему можно?

Доктор вкатил коляску обратно в палату Майка – кроме него, её занимал ещё один землянин, который сейчас спал. На шум он приоткрыл один глаз и тут же, не увидев, надо думать, ничего, заслуживающего внимания, закрыл его обратно.

– Мы предполагали попытаться ввести в его рацион некоторые питательные смеси, которые используются для питания больных в коме. Но похоже… мальчик, ты всё равно мало что поймёшь. С твоим другом всё хорошо, это главное, успокойся.

Майк воззрился в красные глаза нарна, чувствуя, что сдерживать слёзы всё труднее.

– Клянусь, я… а, да нечего говорить. Я дурак… как хорошо, что всё обошлось. Спасибо вам.

– Впредь, разумеется, поосторожнее с дружескими жестами. Но в этот раз тебе не в чем себя винить. Науки, говорят, нет без эксперимента. Лечение тяжёлых и редких болезней – это всегда немного эксперимент, и часто очень, очень рискованный… Но Лоран Морзен готов рискнуть, и мы тоже. И ты… толкнул нас в направлении, о котором мы сами думали, но колебались.

Лионасьенне выпустила густую тонкую струю дыма. Поверх этой струи на неё жадно, выжидательно смотрели две пары глаз.

– Вы изучили всё, что касается этих самых… лекоф-тамма?

Лорканка кивнула.

– В общих чертах да. Достаточно, чтобы сделать выводы… Ну, хорошими они в любом случае не были бы.

– Лекоф-тамма опасны? И их следует… ну, поскорее убрать отсюда?

Женщина подвигала туда-сюда по столешнице маленькую, по гроумским меркам, пепельницу.

– И да, и нет. Помните, я тогда вам пыталась объяснить некоторые принципы устройства лекоф-тамма? Тогда нас прервали. Так вот… Лекоф-тамма – машина с нейросенсорным управлением, но само по себе это мало что говорит… Вы знаете, что, чтобы человек управлял механизмом не посредством рычагов или кнопок, а так, как своим телом, он должен быть киборгом. Или машина должна быть отчасти живой. И те, и другие примеры вы знаете, хотя бы из учебников.

– Да уж.

– Здесь второй случай. В машину, в её нейросенсорную основу, внедряется… Ну, чтобы было понятно всем присутствующим – то, что делает машину способной к управлению живым существом, непосредственно с помощью мозга, рук, ног этого живого существа – создано изначально на основе его ДНК. То есть, не конкретно его ДНК, это было бы совсем сложно, ДНК его вида, желательно и подвида, сиречь, максимально родственного. То есть, грубо говоря, эти машины… Когда неизвестная могущественная раса подарила древним лорканцам первые из этих биомеханизмов, часть из них были «заточены» под этих древних, а часть «чистые», ещё не оснащённые нейросенсорной основой. Изучая их, принцип их работы, древние лорканцы смогли создать собственные нейросенсорные основы, «оживить» эти «чистые» машины под себя. И создать свои, уже полностью свои… Потом уже мои сородичи занимались исследованием этой технологии, их эксперименты были куда менее успешными, один раз чуть не окончились полной неудачей, но всё же им удалось создать несколько таких машин. А теперь задайте логичный вопрос, лейтенант Гидеон.

– Какие именно лекоф-тамма привезены сюда. Древнелорканские, новолорканские? Ведь гроумских не существует по определению.

В пепельницу упал очередной серый столбик.

– Умничка. В этом и состояла засада тилонов. Посадить живое существо в машину с неподходящей для него нейросенсорной основой – это всё равно как вам за пять минут отрастить крылья, поставить вас над пропастью и дать хорошего пенделя. Может быть, с перепугу вы и полетите. В том случае, если это не окажутся крылья воробья – по размеру, или вообще пингвина. Существовала вероятность, что это «чистые» машины… Тогда у гроумов ушёл бы в лучшем случае десяток лет на разработку нейросенсорной основы – при условии, что у них за плечом не стояла бы Марга Тейн с занесённым топором, и в любом случае эти машины участия в этой вот войне не приняли бы. Но не, это не был вариант тилонов. Такая машина ведь просто не завелась бы, а значит, и масштабной феерии бы не было. Нет… Два экземпляра лорканские. Один бракирийский. Один человеческий. И один дилгарский. Да, Так-Шаою я уже сообщила. Думаем. Я составила приблизительные прогнозы, что произошло бы при подключении гроума к той или иной системе, эффект разной степени впе…

Военный и рейнджер переглянулись.

– Не понял? Откуда взялись эти три?

– А вот это очень хороший вопрос, лейтенант Гидеон. Я б за ответ на него отдала большой хорошо вооружённый корабль, доверху нагруженный золотом, если б он у меня, конечно, был. Бракирийский – ладно, я могу допустить, что бракири могли изъять у нас несколько образцов лекоф-тамма – то есть, я даже знаю, что изымали, и даже добиться значительных результатов в разработке нейросенсорных систем, хотя у меня совсем другая информация… Но человеческий? На Землю, слава богу, лекоф-тамма не попадали, а колониям такое не под силу. Тем более – дилгарский… Откуда взялся образец лекоф-тамма с нейросенсорной системой существ, мир которых много лет был официально мёртв?

– Значит, Так-Шаой выбросил деньги на ветер? – почти утвердительно спросил подошедший к столу Хуан-Антонио.

– Почти. Конечно, если посадить гроума, тем более неподготовленного, в машину, например, человеческого типа – оживший лекоф-тамма попытается размозжить себе голову о ближайшее здание, а потом примется сносить все спутниковые тарелки в округе. Ему будет казаться, что от их сигналов у него взрывается мозг. Если посадить в лорканский – ему покажется, что его погрузили в жидкий азот, настолько ему холодно… Он автоматически увеличит прогрев, и взорвётся, унеся с собой всю лабораторию и ещё полгорода. Если в дилгарский… Ну, дикий приступ ярости как минимум.

– По-вашему, мы…

– Почему это – по-моему? Лейтенант Колменарес, я эту машину не проектировала точно. Я не считаю вашу расу кровожадными психопатами, как вы, наверное, сейчас хотели меня упрекнуть. Напротив, вы, обладая хищнической изначально природой, прекрасно способны ею владеть. А вот гроум с вашими рефлексами окажется не способен справиться. Машина подчинит его себе. Радость разрушения и убийства, опьяняющая, как наркотик… Учитывая, что лекоф-тамма довольно сложно уничтожить, можно гарантировать – на опустошении Ранкезы такой спятивший робот не остановится.

– Чудесно, – проворчали оба Колменареса.

– Разумеется, ничего подобного не случится. Эти три лекоф-тамма гарантированно не покинут ангар. Точнее даже, четыре. Но в случае, если другого пути не будет, если риск будет оправдан – мы готовы рискнуть с одним. Лорканским. Я уже сказала Так-Шаою, что готова попытаться пилотировать его.

Два дилгара и один землянин подпрыгнули на подушках.

– Лионасьенне! Вы не можете!

– Не доказано. Может быть, и могу. Разумеется, я не проходила подготовку пилота лекоф-тамма, но кто здесь – проходил? Но пилот обычных машин я, смею думать, неплохой. Это даёт мне некоторые преимущества. И я лорканка. Лорканка из знатной семьи – вполне вероятно, что ДНК, использовавшееся в этих машинах, было одной из семей Учителей, может быть даже, моей семьи. Рискнуть стоит.

– Лионасьенне, но – зачем?

– Зачем – ради гроумов, которые мне, в общем-то, никто? Знаете, а мне уже всё равно, за что умирать. Я беглая преступница, я потеряла единственное существо, которое что-то для меня значило… что там, которое значило для меня всё. И вы знаете, сейчас там, высоко над нами, смыкается строй кораблей Громахи. Они вряд ли пропустят ещё хоть один корабль. Я рада, что удалось эвакуировать ваших транталлилов, они не заслуживали того, чтоб задохнуться здесь. Что эвакуировали этих милых девочек-дрази… Если мы сможем прорвать оцепление и вытащить отсюда ещё хоть кого-то – и то славно. А я – останусь.

– Вы благородная женщина, Лионасьенне, но…

Лорканка затушила окурок и нависла над Гидеоном.

– Но стоит ли умирать ради чужой революции? Спросите Вадима Алвареса или его сестру – революция не бывает чужой. Это понимала когда-то она, понимал Тай Нару. Это уже наша война. Потому что мы торчим на планете, которая является мишенью сил Марга Тейн. Мы в одной лодке. Я не имею права советовать вам тоже сделать что-то для спасения всех нас, для нашей уже совершенно точно общей победы – это сложное и обременительное решение. Но хотя бы не мешайте тем, кто такое решение уже принял.

«Тьма, живущая вверху, создала бесчисленное множество двуногих животных на множестве небес, и бесчисленные страшные чудеса. Она обладает бесчисленными способами похищать жизнь и похищать разум, цели её нам неведомы, но от того не менее страшны. Это не та тьма, которую видим мы ночью вокруг себя, это та тьма, которая видит нас…».

Майк отложил Книгу Притч ранни и взялся за один из томов перевода Г’Квана. Сколько бы нарны на эту тему ни ворчали – переводят и переводить будут, ибо интерес к чужой культуре не каждого заставит учить язык этой культуры… Ну, этот перевод был, как явствовало на титульном листе, особо одобрен советом Кха’Ри – потому что был достаточно подробным, со множеством сносок и приложений, проще говоря – занудным. «Иные говорят – тьму привлекает наш разум, подобно тому, как ночных созданий привлекает свет костра. Это неверно – как потому, что ночные создания всё же ищут света, потому что полная тьма так же не может быть их уделом, как и дневной свет, и потому, что отказ от познания даже ввиду большого риска – удел труса, в этом они могут служить нам примером… так и потому, что иной разум привлекает их». Майк перебросил своё тело в кресло и выкатился из комнаты.

Лорана он застал за хорошо знакомым ему, по собственному прошлому, занятием – упражнением с ходунками.

– Добрый день! Рад видеть, что вам лучше.

– Спасибо, – улыбнулся Лоран, – вы… Я думал, вы уже улетели.

– Ну, пока нет. Это не так просто сделать, как кажется… Прямых рейсов нет, большинство с пересадкой на Вавилоне, некоторые – на Земле, но Дебби меня одного и в прямой рейс, по-честному, не отпустила бы, а провожатых мне нету. Ли’Нор могла бы, во искупление того, что помогла в моей авантюре, но сейчас она занята – сюда прибыли некоторые их коллеги, с которыми вместе они работали над одним делом… Делом тех самых ребят, которые нас похитили, оказывается. Сейчас решают, что делать дальше. Ну, видимо, Дебби приедет за мной сама, если не найдёт, кому поручить… Что до меня, то, может, это и детская жестокость с моей стороны, но я рад этой проволочке. Возможность посмотреть мир… Вам уже назначили дату первой операции?

Лоран неловко пожал плечами – насколько такой жест возможен в этом положении.

– Хотел бы я сам знать. Кое-что переменилось за последнее время…

– Что? – тихо спросил Майк, опасаясь услышать что-то вроде того, что операция Лорану бессмысленна или невозможна. Это было бы слишком жестоко. Соседу Костасу первую уже сделали. Ну, тут, конечно, не сравнить проще, на жабрах, как сам Костас сказал, нарны собаку съели… Но ему такая операция нужна просто для работы в денетском мире, там без этого действительно сложно… Но работать, если уж честно, и в другом месте можно. А вот Лорану жить как-то.

– Вернее, не совсем даже за последнее время… Вы много читали о нашем народе?

– По правде, смог найти не так много, как мне бы хотелось. Ваш мир известен уже три года, но для науки-то правильнее говорить – всего три года. Публикации пока первые, осторожные. Сегодня вот я читал Книгу Притч…

– Ну да, это немного… далеко от биологии, – улыбнулся ранни.

Майк задумчиво водил пальцами по подлокотнику кресла.

– Как сказать… Наши гости-полицейские рассказывали мне, что существует теория о генетическом родстве между ранни и землянами… Вас не обижают такие разговоры? Ну, это ведь может восприниматься как… покушение на вашу автономность.

– Едва ли Земле нужна такая колония, как Атла, – Лоран осторожно сел на кровать, отставив ходунки, – хотя… Они колонизовали места и более трудные для проживания, например, ваш мир, или планета Яришшо… Я понимаю, о чём вы говорите, мне рассказывали и там, дома, и здесь, о тех неизбежных конфликтах, которые бывают у колоний с метрополией. У нас нет колоний, нам такие проблемы неведомы, но в целом, как я понял, это свойственно всем мирам.

Майк перевёл взгляд на стену – окон в палатах госпиталя не было, это нормально для Нарна, и в домах некоторые комнаты их лишены, вместо окон здесь яркие мозаичные панно с каким-нибудь жизнеутверждающим сюжетом. Жизнеутверждающим в нарнских понятиях, разумеется – вот в его палате это было, к примеру, «Казнь наместника Хулада повстанческой армией Великого Святого». Здесь было нечто на ту же тему.

– Офицер Дайенн рассказывала мне… Сами переводчики Шериданы и раннийские дети не успели навестить нас за то время, что были на Марсе, очень жаль… В предисловии к Книге Притч они сказали, что изучать легенды мира – не менее полезно для того, чтоб понять его жителей, чем изучать биологию. Есть биология тела, есть биология души. Не то чтоб этого кто-то не понимал… Ну что ж, я хотя бы смог познакомиться с их работой, и смог познакомиться с Дайенн, она, хотя она, конечно, больше по части анатомии тела, одна из первых, кто познакомился с представителями вашего мира. Она ещё тогда отметила то необычное в легендах вашего мира, что позже заметили и переводчики и лингвисты. Я попросил, чтобы кто-нибудь достал мне Г’Кван… один доктор – он оказался энфилийским студентом-медиком по обмену – очень удивился, спросил меня, если я религиозен, не принести ли мне религиозные книги моего мира… Знаете, энфили раса уникальная в том плане, что у них нет и не было религии. Они никогда не задавались всерьёз и с далеко идущими последствиями вопросом, кто и зачем их создал. Так вот, я очень рад, что мне удалось достать именно этот перевод, он достаточно подробный, потому что над ним работала большая группа лингвистов обоих миров, тут есть несколько статей, посвящённых понятиям Великой Тьмы и…

Лоран поднял уши.

– Вы, наверное, о Тенях? Да, это то, на что обращают внимание многие. Что довольно забавно… Ваши учёные думают, что мы созданы Тенями, а мы когда-то думали, что это вы ими созданы.

Майк кивнул.

– Если хочешь кого-то понять – надо понять его систему образов. Надо сказать, в системах образов есть много похожего. Ну, я статью об этом читал… Будут различаться образы, их смысл, их… энергетическое наполнение и символическое применение у представителей миров с разными условиями жизни. Будет отличаться восприятие воды в мире, где её слишком много или наоборот, слишком мало, восприятие неба у существ, которые могут летать, восприятие тверди, того, что под ногами, там, где не очень-то твердь, болота и облака сжиженного газа… Но вот что интересно – почти в любом языке «свет» является символом понятия «разум», а «тьма» – понятий «невежество», «агрессия», «зло». Везде, даже у вас.

– Это естественно, – улыбнулся Лоран, – у нас не было… инверсии понятий, мы никогда не считали, что боимся света или что-то подобное, яркого света в нашем мире и не было.

– Так же, как и полной тьмы, – согласился Майк, – её же и ночью не бывает, светят звёзды, или какие-нибудь фосфоресцирующие растения или насекомые. Ну и… «свет» стал синонимом знания потому, что зрение у большинства существ устроено так, что свет для него важен. Это иначе только для тех, у кого полностью инфракрасное зрение, у них другие синонимические ряды… А ночью плохо видно, потому и враждебные создания представляются приходящими из темноты, ночью… Хотя и тут исключения есть. Но меня заинтересовало вот что. «Иной разум», о чём говорится в Г’Кване и о чём говорится у вас. По-разному и как будто о разном, но… В темноте иногда происходит инверсия цвета, и инверсия понятий тоже. Искажаются очертания, неподвижное кажется движущимся… «Тёмный враг охотится за разумом» – «охотится» не равно «уничтожает». Дальше есть понятие «обращает». Тени называли разумом не те качества, которые называли так сами нарны. Это хорошо видно по вашим притчам, о небесах, населённых «псевдоразумными животными»… Я пытался представить, как это выглядело вашими глазами, эти рассказы… Вот, – Майк извлёк из ящичка Книгу, ершащуюся закладками, – «когда открылись мои глаза, – говорил Велиш, – я увидел множество звёзд. Их было так много, словно у них был праздник и они созвали на него всех своих родственников из далёких деревень…» – здесь примечание, что история ещё тех времён, когда вы не построили первые телескопы, и видели с поверхности вашей планеты лишь немногие наиболее яркие звёзды, свет которых не заслоняли пылевые облака и астероиды… «Я услышал множество незнакомых мне шумов и биений жизни. Я вскочил, трава, на которой я стоял, была высока и густа, и доходила мне до колена. Я почуял невдалеке много животных, и так как я был голоден, я пошёл посмотреть, чтобы узнать, чьи это животные, или же, может быть, дикие, и узнать, смогу ли насытиться. Я увидел несколько животных, похожих на наших коров, однако они поражали размерами и тучностью. Но больше меня поразило ещё одно животное, шедшее позади них и издававшее громкие, сердитые, как мне показалось, звуки. Оно шло на двух ногах, и имело одежду, какой пользуемся мы, я ясно видел, что это не его шкура. Существо это било коров длинным прутом. Я подошёл и попытался воздействовать голосом на сознание этого животного, чтобы призвать его к тихому поведению. Существо закричало и меня поразил дикий страх, который от него исходил. Но больше меня поразило не это, а то, что звуки, которые оно издавало, походили порой на связную речь, какой владеем мы, и когда он начал совершать странные движения руками, прикасаясь к своему телу, я заметил, что строение его весьма схоже с нашим… Однако он не был ранни, Живущим Свободно, он был голодной плотью, кровь, текущая в нём, была кровью голодной плоти, и желудок его был наполнен травой и мясом другой голодной плоти…». Я пытался представить, как это – глазами ранни… Наверное, как если б мы увидели пакет молока или окорок, которые отрастили руки и губы и разговаривают, как мы… Из слов Велиша явствует, что он наблюдал за жизнью этих «животных», подкрадываясь к окнам их жилищ, и находил это странным и ужасным… Он подумал, что это эксперименты Тёмных, созданный ими мир кошмаров, было ли это превращение животного в частично разумного, или превращение разумного в «голодную плоть», это было равно ужасно в его глазах. Потом, когда настал день и взошло солнце – такое нестерпимо яркое и горячее – это было дополнительным ужасом для него. Он подумал, что этот «огонь наверху» тоже работа Тёмных… По-видимому, крестьяне, обнаружившие, что кто-то пьёт кровь у их животных, решили, что в округе завёлся вампир, и устроили охоту на Велиша… Так он попробовал кровь «прямоходящей голодной плоти», и нашёл, что она превосходнее всего, что он пробовал прежде. Да, конечно, хорошо вышло, что собратья отнеслись скептически к рассказам Велиша после его возвращения, а не решили, что небо населено двуногой едой, которая к тому же очень агрессивна и враждебна… А то представляю, каким тёплым был бы приём первым, кто посетил ваш мир.

– Да, соплеменники сказали Велишу, что, скорее всего, это иллюзия, внушённая Тёмными. Что если бы там, наверху, был мир, и небо было бы «дном» этого мира – то должны существовать прорехи, через которые прилетают Тёмные, и в эти прорехи иногда падал бы кто-нибудь из двуногих животных. Что сама мысль о разуме, пусть диком и примитивном, у существ, которые постоянно голодны – абсурдна. Но вообще – повезло Велишу… Он был одним из немногих, кто сохранил рассудок после такого путешествия. Большинство потом мучил дикий голод, который они больше не могли насытить кровью коров, и они убивали себя, либо их приходилось убивать. Многие из них кидались на соплеменников, воспринимая их так же, как этих двуногих животных… В основном нападая на больных детей. Тогда мы ещё не поняли, почему, тогда мы мало знали… Позже, с развитием науки, у нас появилась теория… Мы, конечно, тогда несколько… поменяли причину и следствие. Это естественно, ведь каждый ставит за точку отсчёта себя, – Лоран рассмеялся, – мы подумали, что, может быть, Тёмные – мы считали их чем-то вроде оживших, получивших самостоятельность кусков космоса вокруг нашей планеты – может быть, и правда создали где-то двуногих животных… Создали из нас. Что это их странная цель – или развлечение – похищать разум. Делать нас подобными животным – таким способом, заставляя нуждаться в употреблении травы и мяса, как коровы и волки, или более сложным – заставляя желать употреблять кровь таких двуногих. Рейнджеры, изучая наши легенды, удивились сперва, почему Тени так предоставили нас самим себе, почему не жили среди нас, не вербовали из нас солдат… почему «так мало занимались нами». Потом сами и ответили. Тени ведь ничего не делали явно. Они влияли исподволь, называя это эволюцией. Мы подозреваем теперь, Тени надеялись, что мы сами додумаемся… построить космические корабли, чтобы полететь туда, где много двуногой еды, которая способна доставлять такое большое удовольствие. Это было бы… проявлением разума в их понимании. Мы самый молодой их проект, и… незаконченный.

Майк истово закивал.

– Да, это примерно то же понимание разума, о котором говорится в Г’Кване – Тени называли разумом то, как охотник выбирает, как лучше всего устроить капкан на дичь, как изготовить манок, имитирующий голос дичи, или приманку… Разум в их понимании всегда должен быть чему-то враждебен. Но вы к тому времени были достаточно разумны, чтобы, увидев приманку, ужаснуться такому извращению над природой.

– Мы до сих пор не можем избавиться от жалости при взгляде на вас, – смущённо улыбнулся Лоран, – уж простите.

– Ничего, я понимаю.

– Но и у нас есть то, что… в этой жалости не позволяет нам отчуждаться. Вы знаете, у ранни нет медицины – так, как у вас, чтобы лечить. Ведь у нас нет гриппа, или гастрита, или различных болезней возраста. Здесь я чего только не слышал!.. Самих себя мы только изучаем, а лечим животных. Ранни не болеют, если уж они родились жизнеспособными. А нежизнеспособные умирают быстро, я одно из немногих исключений. Мы изучили всё, что касается этих врождённых болезней, хотя до сих пор не могли сказать, чтоб поняли эту загадку. Мы обнаружили, что некоторые, кто рождался, чтоб вскоре умереть, рождался с признаками «голодной плоти» – такие детёныши, несмотря на все старания родителей, всё равно умирали от голода. То есть, как будто рождались отчасти животными, теми, чьё тело нежизнеспособно без того, чтоб поглощать что-то постоянно – но это было немыслимо, ведь никакого родства между нами и «голодной плотью» нашего мира выявлено не было. У мертворожденных и тех, кто умирал вскоре после рождения, обычно так же были различные врождённые уродства. Аномальное строение челюсти, слишком толстое, раздутое тело, чрезмерно увеличенные некоторые органы – желудок, кишечник… Теперь мы вынуждены были скорректировать определения… У некоторых даже были уши такими, как у вас, такие глаза, или не было хвостов.

– Они рождались… людьми? – не поверил своим ушам Майк.

– Практически. Если Тёмные и правда создали наших предков из ваших предков, то, сколь бы… более сильными ни были привнесённые ими признаки – изначальные человеческие признаки должны были время от времени вылезать.

Майк ошарашено помотал головой, переваривая услышанное.

– Ну да… Такому ребёнку как-то маловато питания кровью раз в месяц. А детского питания у вас нет как факта…

– Дети питаются чаще. Но да. Да и не только в этом дело, конечно. Кроме признаков «голодной плоти», случается ещё много тяжёлых болезней и уродств, с которыми не выживают. Проблемы с сердцем, с мозгом, с чем угодно… Врачи долго не могли понять, что со мной, потому что, хотя по всем внешним признакам, да и по анатомическому строению почти, я являюсь здоровым ранни, я тоже «голодная плоть» – вероятно, именно в силу отсутствия каких-либо ещё патологий я смог дожить до своих лет. Сейчас мне кроме крови дают питательную пасту, и уже отмечают существенное улучшение моего состояния. Возможно, проще и лучше будет перевести меня на такое питание, а не делать операцию.

Майк рассеянно теребил кипу закладок.

– Что ж… Но это ведь, наверное, было бы очень тяжёлым для вас.

– Ну, вы ведь как-то живёте. Все вы, и люди, и… все, кроме нас.

– Да, но… вам, наверное, должно быть очень неприятно этим быть.

Лоран склонил голову набок.

– Будто от моего принятия или непринятия как-то меняются факты. Я уже таков. То, что в моей власти решить – это и оставаться ли мне таким, теперь уже зная, как с этим можно жить, жить даже получше, чем жил до этого, употребляя пасту, или, может быть, даже какое-нибудь пюре… или решиться на операцию.

– Понимаю. Непростой выбор. Даже не знаю, что бы сделал я… Что считать… естественным? Природу ранни, среди которых вы жили, или собственную природу? Мы – далеко не идеал в вашем понимании. Но достижим ли идеал, вообще…

– У нас могло родиться очень сильное предубеждение против вас. Но не родилось – может быть, спасибо всему тому, что мешало Теням более плотно заняться нами, может быть, их обычная тактика действования из тени наконец подвела их… Сперва мы не верили в вас – массово, как вы не верили в вампиров и русалок. А потом, когда познакомились воочию с порождениями кошмаров – смогли вас принять. Думаю, это определённо хорошее начало.

– А в трудоголизме обвиняли почему-то меня, – Дэвид обнял Диуса со спины, целуя в макушку.

– Ну, надо же хоть немного следить, что происходит в мире, пока мы тут… Ну вот, смотри! Они подрядили на иллюстрирование переиздания «Кружев Золотого Века» опять этого Морара… Он нам один тираж уже смешал с дерьмом накалина, спасибо, Создатель, теперь мне ещё и за «Кружева» краснеть! Разорвём с ними контракт, а? Платят они хорошо, но у них, похоже, в штате только два художника, и обоим руки переломали при рождении! Ну а какие варианты? Убить этого Морара, это единственный, что ли, способ больше его жалкой мазни рядом с поэмами великого Квилетти не видеть? Нет, я им всё-таки напишу…

– С утра не было связи, – напомнил Дэвид.

– Ну попытка-то не пытка.

– Не знаю… Нам, наверное, сейчас лучше не подавать о себе каких-то вестей. Мало ли, кто может перехватить.

Диус обернулся с вопросительно приподнятой бровью.

– Думаешь, там в издательстве работают тилоны? Хотя, это многое бы объясняло… Ну, и глянуть хоть, что там наприсылали, кроме рекламы… Так, это отзывы – всё от тех же, просмотрю позже… Это рецензия к «Притчам», тоже позже, там явно не коротко… О, похоже, предложение какое-то.

– Работать тут всё равно не получится.

– Да уж, к твоей печали. Ну, я-то спокойно могу сказать, что даже кроме отсутствия словарей, в такой обстановке мне не работается, а за тебя тревожно. Ты ж ещё немного и начнёшь учить гроумский язык, а дальше понятно… Вот же зонья праматерь!

На экране высветилась заставка с печально поникшим цветком – связи нет.

– Ладно, не судьба так не судьба. Но пусть не надеются, что к тому времени, как мы отсюда выберемся, у меня пройдёт злость…

– Просто считай, что у нас внеплановый отпуск.

Диус встал, отходя от терминала.

– Я же давно выяснил, что слова «отпуск» в минбарском языке нет.

– Хотя возможно, было б и лучше уйти сейчас в работу, чем…

Бахрома полога печально качнулась, задетая уже второй головой.

– Дэвид. Мы с тобой это уже не раз обсудили.

– Да, да, я помню…

– Всем тем, кто, к примеру, нечаянно застрелил кого-то из близких при чистке оружия, или обознался в темноте – вряд ли было менее больно, чем тебе. А историй таких навалом. И может, это даже жестоко сейчас будет, может, я проявлю недостаток уважения и скорби… Но посмотри на это под другим углом. Теперь мы знаем, что может сила, которой ты обладаешь. Теперь в полной мере знаем. А мы находимся, мягко говоря, не в самом спокойном и благопристойном месте. Наши новые прекрасные душой и ликом друзья, равно как и их сородичи по ту сторону фронта, натащили сюда всяких разностей со всех концов галактики. Вон, даже эти лекоф-тамма, о которых мы всю жизнь даже не слышали. Что, если что-то дракхианское тут тоже есть? Или зенерское, тут Арнассия-то недалеко… И что если ты окажешься единственным, кто может спасти гораздо больше жизней, чем ты невольно отнял?

Дэвид благодарно сжал его руку.

В высокое стрельчатое окно щедро лился закатный свет, и хотя был он вполне ярким и радостным, спокойствия на душе не добавлял ну ни капли. Да, было тревожно… было, если совсем уж честно, даже страшно. То, что сравнительно оптимистично воспринимается в 25, уже не так выглядит в канун пятидесятилетия, и не только потому, что чужой мир и чужая война.

– Ты действительно помнишь свою смерть?

Дэвид кивнул, царапнув плечо партнёра рогом.

– Думаю, не стоит сейчас об этом.

– Да, это правда, не стоит. Мрачного и в дне сегодняшнем хватает. Но кошмары прошлого и настоящего в равной мере нас не разделят. Мы столько всего прошли вместе, а вселенная всё ещё надеется нас впечатлить…

– И… какова ситуация на данный момент? – Ли’Нор с надеждой воззрилась в лицо Альтаки.

– Вы полагаете, милая, что я здесь, в подхвостье у чёрта, именуемом Кандаром, знаю о ситуации больше, чем вы? Да плохо всё. То есть, всё неясно, а это и есть плохо.

Нефилим тяжко вздохнула.

– Ясно одно – нужно вытащить их из этого змеиного гнезда.

– Вселенную открыли! Да никто не скажет иначе. Только как?

– Альянс…

– Всей душой с вами согласен, но на все предложения о «коридоре» для эвакуации наших коллег и тех, кто волей-неволей оказались там с ними, Марга Тейн отвечает, что это лишь предлог для ввода войск Альянса и они не допустят этого вмешательства, а Так-Шаой – что на Ранкезе они в таком разрезе как-то в большей безопасности, в общем-то, в этом заявлении есть резон. Полагаю, он тоже несколько опасается военного вмешательства – опасается, что силы Альянса могут выступить на стороне «законного» правительства. Возможно, нахождение там наших сограждан выгодно обеим сторонам – некий «живой щит», невеликий, но какой есть… Или они не хотят ради горстки не совсем даже гражданских сворачивать свои военные действия даже на миг. Или не знаю, я в гроумской логике не настолько силён, имел больше дела с их отребьем, чем с их политиками… Хотя может быть, разница и невелика.

Девушка нетерпеливо переступила с ноги на ногу.

– Но что-то сделать мы должны! Мы могли бы найти корабль… Да, лично я, если на то пошло. Я проторчала в госпитале чёртовых три дня, и я чувствую себя уже достаточно неплохо, чтобы… Выйти из гиперпространства поблизости от Ранкезы – это возможно…

Бракири выразительно хмыкнул.

– Выйти – возможно. Быть размазаннойровным слоем по сектору – тоже. Мы имеем о военных действиях в секторе весьма общее представление. Открыть-то выход вы можете где угодно, при условии корабля с гиперприводом. А высунуть сначала один глаз, чтобы посмотреть, не сражаются ли корабли уже прямо там, где вы решили выйти? Наше и Брикарнское отделения потеряли уже столько кораблей и людей, что соваться в это пекло снова…

– Но там ещё вполне живые и здоровые эти самые люди. И наши, и брикарнские.

– …не следует без тщательной подготовки. Обещайте мне, Ли’Нор, что не будете действовать сгоряча. Мы здесь все тоже не наблюдаем, сложив лапки.

Лионасьенне закурила и плюхнулась на подушки.

– Что вы так смотрите на меня, Илкойненас? Скучали без меня?

– Скажем так, беспокоился… учитывая, где вы были и зачем.

– Ну, вам-то о чём беспокоиться здесь? Для того испытания и проводятся на орбите, чтобы свести возможные риски к минимуму. Там, конечно, тоже спутники…

– И как прошло? – перебила возможные возражения Илкойненаса Виргиния.

– Всё время забываю, что телепаты не читают всё в твоём мозгу напропалую, а и вопросы задают, как все нормальные люди, – хохотнула Лионасьенне, – да нормально прошло. Получше ожидаемого даже. Похоже, я права была, предполагая, что в машине использована… ну, если не ДНК именно моей семьи, то какой-то из Десяти. Ну да не суть, в той или иной степени мы давно все родственники, так что хоть капля да перепала. Видимо, этой капли хватило. Синхронизация 80%, это как-то очень обнадёживает, для первого раза. Довольно интересные ощущения, хочу сказать… Чувствовать своим телом – машину…

Гидеон нервно потёр лицо ладонью.

– Лионасьенне, вы же говорили, что это на крайний случай…

– И что, по-вашему, когда этот крайний случай наступит, мне надо оперативно, прямо в банном халате, впрыгивать в машину, и лихорадочно определяться, как там она управляется? Крайний случай, он на то и крайний, чтобы быть к нему готовым во всеоружии. Если вы впервые взяли в руки оружие не на учениях, а уже в реальной обстановке – то я сочувствую армии Земли, что сказать. К тому же, крайний случай может наступить раньше, чем предполагалось.

– Что вы имеете в виду?

– А вот что, – в гостиную неторопливым шагом вышел Так-Шаой, – мы получили сведенья, что силы Громахи планируют занять Ниффу.

– Ниффа – это… на границе?

Так-Шаой кивнул.

– Это, конечно, рассредоточило бы их силы… но радоваться этому не приходится. Скажите, что вы знаете о Ниффе?

– Ну, – осторожно начал Гидеон, – это мелкая колония… Горнорудная, если правильно помню…

Так-Шаой снова кивнул.

– Экономическую ценность имеет малую… на настоящий момент. Стратегическую – огромную. Во-первых – она на границе. Что несколько затруднит, если там будут корабли метрополии, подход возможной помощи с Брикарна. И… не знаю, видели ли вы когда-нибудь Ниффу или только слышали о ней… Если они там будут – наши шансы выбить их оттуда будут невелики. Сама Ниффа – планета-карлик, не имеющий спутников, база представляет собой два орбитальных кольца вокруг неё. Размах когда-то был огромен да, но увы для себя и к счастью для нас, Марга Тейн не довела размах до того совершенства, который мог бы быть. Однако сейчас – если всего несколько их кораблей укроются внутри этих орбитальных колец, это будет их большой победой. Они смогут спокойно стрелять по нам, не выходя из этого укрытия, а мы по ним – нет, без риска попасть по кольцам… А там по приблизительным данным три тысячи мирных рабочих и инженеров, не говоря о том, что я просто не хочу вреда для этой конструкции – соответствующим образом модернизированная, до чего Марга Тейн не додумалась либо пожадничала, база обещает золотые горы. Наверное, они понимают, что я всё же не настолько глуп. Так вот, полагаю, надо просто не дать им сделать это.

– И вы планируете противостоять им с помощью лекоф-тамма?

Так-Шаой расположился на свободной подушке во главе стола.

– Резонно, или будете спорить? Один лекоф-тамма стоит пяти кораблей, которые мы могли бы туда послать, не говоря уж о том, что если они хотя бы слышали о лекоф-тамма – вполне вероятно, что это заставит их развернуться, не начиная. А чем меньше пальбы там, тем лучше.

– А резонно ли сразу открывать такую крупную карту? Почему вы не хотите использовать их же стратегию – расположить свои корабли внутри орбитальных колец? Ну, или хотя бы снаружи.

Гроум откупорил пузатую тёмную бутыль и наполнил свой кубок – как показалось по запаху Виргинии, если это и алкоголь, то очень лёгкий, а скорее некий дальний родственник байси.

– Потому что в том, что они не дураки, я уверен уже меньше. Они могут и открыть стрельбу. Малейшее попадание может принести колоссальный ущерб. Да даже будь они сколь угодно снайперами… Взрыв корабля внутри орбитального кольца будет однозначно катастрофой. Нет, ставка на лекоф-тамма мне кажется разумней. К тому же, их это деморализует. Они всё ещё не знают истинной величины возможностей, которыми мы располагаем. Может быть даже, это заставит их капитулировать… Хотя на это уже нужно рассчитывать с особой осторожностью.

– Оно точно, – хмыкнула Виргиния, – и вот что мне думается, по поводу разобщения сил… Почему бы нам заодно не разобщить их силы? К тому же нагнав страху ещё больше? Да, я имею в виду Киттохам. Да, он ближе к метрополии, и к тому же дальше от нас… И наше там укрепление деморализует их куда уж больше. Мы посылаем туда один средних размеров кораблик, одновременно с операцией у Ниффы, они решают, что мы идиоты, и высылают тоже ну один, ну два корабля… А дальше из недр корабля выплывает лекоф-тамма, и расклад очень быстро становится в нашу пользу. Киттохам уже маленьким не назовёшь, там население в четверть миллиона, по приблизительным, опять же, данным.

Гидеон посмотрел на неё скептически.

– Да, но какие четверть миллиона… Есть, конечно, и мирные граждане, бесспорно, но в основном там… ну, деклассированные элементы, включая, да, пиратов. Из них кто-то, может, и перешёл на легальное положение, но…

– Так вот именно. До кучи представьте, сколько там кораблей… Кораблей, которые пока Марга Тейн мнит, хотя бы частично, своими. Но пираты работают на тех, кто больше платит. И на тех, на чьей стороне вскоре будет успех. Если донести до них эти мысли… То оцените заодно, какой большой канал мы перекроем противнику.

– Смело, безрассудно – и верно, – кивнул Так-Шаой.

– Не логичнее ли оставить лекоф-тамма – о которых, возможно, Марга Тейн и не знает пока – для защиты Ранкезы? – не унимался Гидеон.

Виргиния задумчиво почесала за ухом.

– Вы подумали об этом, господин Так-Шаой подумал… кто ещё в этой комнате подумал, колитесь? Значит, это нормальная логика. Таковой же пользуются, если у них вообще есть логика, там. Рискну предположить, что они могут подумать, увидев лекоф-тамма сразу в двух стратегически важных местах. Что у нас этих лекоф-тамма… ну, может, и не до чёрта, но достаточно. Или что для обороны самой планеты мы приберегли что-то ещё более интересное. Они, конечно, встретившись в бою со всякими лорканскими и луматскими прибамбасами, не слишком удивились и расстроились… Всё-таки сами, за долгие годы пригревания пиратов, стали счастливыми обладателями много чего… Но было и то, что им оказалось не знакомо. Кто знает, чем ещё мы можем обладать? Тем более, если мы обнаглели настолько, что перешли в наступление.

– Погодите, я что-то, видимо, пропустила, – встряла Лионасьенне, – я должна раздвоиться, или… как? У нас одна машина!

– У нас пять машин, но не суть. Среди них есть человеческий вариант, если помните. И как вы понимаете, к тренировкам лучше приступить не откладывая, если только двум лекоф-тамма не будет на орбите слишком тесно.

– Виргиния, вы!..

– Ну да. Тут один парень сказал, что во мне пират умер… Может, конечно, он это для красного словца сказал, но казался искренним. Так вот посмотрим, как у меня получится воздействовать на киттохамскую братию. Возможно, правда, старые счёты, которые у многих из них ко мне, предполагаю, есть, окажутся важнее, но что-то мне подсказывает, что важнее жизни и возможного заработка для них нет ничего.

Гидеон явственно долго пытался вернуть свою челюсть на место.

– Но Виргиния, вы… Как вы считаете, насколько то, что вы говорите… то есть, что собираетесь сделать…

Женщина обратила на него очень выразительный взгляд, по которому явствовало, что чиновничьим мундиром авантюрная натура не очень-то усмиряется.

– Законно? Да чёрт бы его знал. Вообще, наверное, не очень. Но знаете… мы… сколько уже торчим тут? И примерно сколько нам тут торчать? Один транспортник тут попытался вылететь в Антарин – что с ним случилось? И стычки в гипере примерно у границ… они там не могут, конечно, сутками дежурить, но симптом тревожный. Я всего лишь хотела бы, чтоб эта грёбаная заварушка закончилась поскорее.

– Прекрасно, конечно, но…

– Ни один гроум, как вы помните, пилотировать лекоф-тамма не может. Ни человеческий, ни какой. Что им, так в ангарах и пылиться?

– Но даже если и так… вы не единственный человек на планете!

– И кого вы предложите вместо? Нет, я не говорю, что лучше меня и вариантов не назвать. Называйте! У меня, кроме неплохого лётного стажа, достаточно неплохая физическая форма… Так, хорошо, о том, что вы на самом деле хотели бы возразить. О том, что не наше это вообще дело, здесь и без нас есть кому, а мы чем меньше будем замешаны в этом, тем лучше…

– Я этого не говорил!

– Ну да, не самая удобная формулировка, хоть и правильная. Но лучше, чтоб не звучала. Однако приходится. Потому что следующее соображение, лично для меня весомое… Вы действительно были бы спокойны, если бы лекоф-тамма управлял кто-то, нам не знакомый? Ну да, я вам тоже не особо старый знакомец… Но вы имеете некоторые представления обо мне. Некоторые успели составить о Лионасьенне. Хотя с ней случай другой, выбор лорканцев тут как-то уже, чем людей… Но вам действительно хотелось бы… посадить в машину такого класса какого-нибудь деклассированного элемента с давней и цветистой историей? Вы совершенно уверены в том, что он сделает, получив такие возможности? Что не спятит и не расстреляет собственные корабли или Ранкезу с орбиты, или уже там, на Киттохаме, не решит примкнуть к тамошнему весёлому народу, среди которого у него много знакомцев и замутить с ними что-нибудь грандиозное? Достаточно реально. Пока эти люди сидят в кораблях, пусть даже в кораблях, напичканных продвинутой техникой, они ещё способны играть по правилам… Но они могут захотеть написать собственные правила, самонадеянность – качество распространённое. Ничего, господин Так-Шаой, что мы вот так прямо об этом говорим?

– Ничего, – ухмыльнулся гроум, – я люблю откровенность. Тем более, что мы говорим об этом в узком кругу, а не на публику. Я предполагаю, что ваша позиция – лекоф-тамма вообще не должны были попадать сюда. Но раз уж попали – надо хотя бы постараться, чтобы они достались не самым дурным рукам. Действительно подходящих рук здесь и нет, следует выбирать из того, что есть.

–Ладно, ладно, но если вот так говорить… Виргиния, вы не единственный человек в команде.

– Хорошо, прежде чем я услышала очередное что-то о недопустимости пускать женщин впереди мужчин на передовую, я спрошу вас, лейтенант Гидеон, а кого вы могли иметь в виду, кроме себя, не Софью же, что отличает меня от вас, кроме гениталий. Наличие пси-уровня, я полагаю. И полагаю, именно наличие пси-уровня – ну, косвенные такие выводы из рассказов Лионасьенне о том, что она вычитала в технической документации – будет мне дополнительным подспорьем, коль скоро опыта управления лекоф-тамма в моём богатом опыте не наличествует. Я привыкла управлять своими способностями, управлюсь и с машиной. Вот если я сломаю ногу или загнусь с кишечными коликами – тогда милости прошу, на моё место.

– Если на то пошло, госпожа Ханниривер, – ожил долго молчавший Илкойненас, – то у нас два лорканских варианта. И два лорканца.

– Илкойненас! – Лионасьенне, кажется, была потрясена этой логичной, в общем-то, мыслью.

– Здраво. Тогда, если благородный задор до завтра у вас не пройдёт, предлагаю задействовать лорканский лекоф-тамма для охраны Ранкезы на случай, если умные громахцы решат, что мы вывели всё, чем богаты, и часть их сил в обход пойдёт к колонии. Это позволит задействовать больше кораблей там, не открывая при этом тыл.

– Всё хорошо, – Лионасьенне выпустила дым, – но не думаете ли вы, что, возможно, лучше б было, если бы именно я пошла к Киттохаму, а вы взяли на себя Ниффу?

– Думаю, у нас есть время решить это, Лионасьенне.

– Как-то нечестно – вы можете проверять мою искренность и благонадёжность, а я вашу – нет.

– Ну, что ж вы сразу так… Не недооценивайте старую добрую интуицию.

Дайенн устало уронила лицо в ладони. Экран межпланетной связи молчал как мёртвый. Так-Шаой говорил, что этого следовало ожидать – через ранкезские спутники шла только «местная» связь, с хуррами и Карнеллией. Связь с другими секторами, даже с дразийским Латигом, уже была через спутники системы самой Громахи, и теперь, видимо, метрополия отключила мятежную колонию от связи с внешним миром. Это было печально, но неудивительно – особенно после того, как громахцы, с великим трудом отвоевав базу Скартай на границе с хуррским сектором, оставили там два корабля, решив, что будет достаточно, и на следующий день были весело обстреляны залетевшим от хурров кораблём. Обстреляны не из соображений солидарности с Ранкезой, а просто по природной любви к вредительству – один корабль был переоборудованным грузовым, а второй они сперва не заметили. Осознав свою ошибку, они ретировались… Но очень удачно вслед за этим подошли два корабля Ранкезы…

Громаха, логично, обвинила Андрому в поддержке мятежников. Андрома, в этот момент как раз размышлявшая, не оказать ли, в самом деле, военную поддержку соседу в его начавшей надоедать внутренней проблеме, крепко обиделась и начала подумывать, не поддержать ли лучше Ранкезу, тем более шансы её явно не столь малы. Соответственно, Громаха решила пресечь любые другие возможности помощи Ранкезе, хватало и того, что с хуррами они могли держать связь в обход метрополии. Буквально час назад из гиперпространства прямо возле Ранкезы вынырнул громахский корабль и обстрелял спутники. Серьёзного вреда не успел причинить – встретили его хорошо… И это оказалось не спланированной акцией, а стихийной авантюрой, продиктованной желанием выслужиться, но всё же…

И… сколько можно наудачу вызывать корабли анлашок, которые могут быть поблизости от границ, наудачу слать письма в пустоту? Может быть, права Виргиния, и что-то сделать мы можем только сами?

Внезапно экран ожил. От неожиданности Дайенн была близка к сердечному приступу. На экране возник русоволосый молодой дилгар в рейнджерской форме и осведомился, с кем имеет честь. Отходя от шока, Дайенн представилась.

– Очень хорошо. Большой удачей было поймать ваш сигнал… Дайенн, скажите – кто сейчас с вами в комнате, кто слышит наш разговор?

Дайенн огляделась, насколько смогла – прислушалась к происходящему за стенкой.

– Как будто… больше никто.

Рейнджер кивнул с видимым облегчением.

– Ещё одна удача… Подозрительно даже, но уж пусть будет удача, неудач хватило. Слушайте. Разговор наш не продлится долго, связь в любой момент может оборваться… Альянс встревожен положением дел, но мы почти ничего не можем сделать, мы мало знаем о ситуации… Я и моя команда посланы сюда с очень важной миссией, и мне не обойтись без вашей помощи.

– Я слушаю.

– Правительство имеет, конечно, планы спасти отсюда вас всех, но вы ведь понимаете, всех одновременно не получится, и приходится… расставлять приоритеты. Слушайте. У меня приказ – спасти Дэвида Шеридана, в первую очередь его, и его спутника, конечно, но если выбирать – сами понимаете. Всё должно быть в абсолютной секретности, поэтому если не готовы к этому – я просто не буду продолжать, скажите. Готовы? Хорошо. Мне и моим помощникам удалось достать корабль, который сможет незамеченным пройти в сектор гроумов и даже сесть на планете. Увы, правда, он очень мал, поэтому забрать вас всех я при всём моём желании не смог бы. Поэтому даже команда у меня… столь невелика.

– Лорканский, что ли? – Дайенн сразу вспомнила Лионасьеннин «Локи», – но здесь и лорканские радары есть…

– Ну, рискнуть-то стоит. Шанс не 100%, но больше, чем мы имеем где-либо ещё. От вас мне нужно – чтобы об этом не знала ни одна живая душа. Поясняю. Насколько все мы знаем Дэвида Шеридана, если он узнает, что его приказано спасать первым, он не полетит ни за что. Он не позволит, чтобы его спасали вперёд женщин и детей. Поэтому когда я сообщу вам свои координаты, вы должны под благовидным предлогом заманить его туда. И так же никто, никто не должен об этом знать. У нас есть основания сомневаться в благонамеренности Так-Шаоя.

Дайенн снова нервно оглянулась.

– Что?

– Вы должны понимать, в сложившейся ситуации вы его козыри, чтобы склонить Альянс на свою сторону. И он попытается манипулировать вами, расположить вас даже, возможно, помогать вам.

– Лекоф-тамма… Лионасьенне, Илкойненас, Виргиния… Пожалуй, ему уже удалось это.

– И самым логичным будет отнять у него хотя бы главный козырь – Дэвида Шеридана. И принца Винтари, разумеется, тоже – очень неплохо. Это нечестно, если он будет прикрываться вами. Дайенн, я представляю, как тяжело вам будет, но вы не должны никому открывать того, что услышали. Иначе вас найдут способ остановить. И даже своим коллегам, как ни прискорбно, вы доверять не можете. Кто знает, скольких из них Так-Шаой уже успел, так или иначе… завербовать. Вы можете доверять мне, так как я рейнджер и ваш соотечественник, и у меня приказ. И вы понимаете, что это благо.

– Да, да…

– Не пытайтесь выйти со мной на связь самостоятельно, ваш вызов могут засечь, мой – нет. Но вам следует быть готовой, всё произойдёт в течение суток.

Экран погас, а Дайенн ещё долго сидела, уставившись в одну точку. То, что происходило, казалось ей всё более нелепым, абсурдным, ужасным… и это происходило, хочет она этого или нет. И этот её брат прав, прав, чёрт возьми…

Они вообще не должны были здесь оказываться. Но оказались, теперь от этого и приходится танцевать. Так-Шаой, конечно, распинается, что хочет уберечь их, он даже эвакуировал нескольких полицейских – преимущественно брикарнцев… Но, по сути, кого? Половину состава представляли транталлилы, которые здесь ему, действительно, не нужны, дороговато синтезировать для них воздух. И – всё, остальные возможности для эвакуации пресечены. А откуда она знает, что это действительно так? Нет, наверное, так… В конце концов, этих рейнджеров сюда послали с тайной миссией потому, что с явными путями всё глухо. И это правда, чем дольше это длится – тем больше её товарищи по несчастью начинают сходить с ума от вынужденного бездействия и невозможности взять свою судьбу в свои руки. Всё больше им начинает казаться, что сохранять видимость законопослушности вплоть до геройски-принципиальной смерти – это и глупо, и… неблагодарно по отношению к пригревшему их Так-Шаою. Он действительно манипулирует их порывами. Лионасьенне, которая, во-первых, остаётся пираткой, во-вторых, после личной трагедии готова искать смерти во славе. Илкойненас, для которого это, если угодно, расовая гордость – пилотировать лекоф-тамма… Виргиния, которая лучше времени не нашла, чтоб вспомнить бурную молодость… Чёрт возьми, если даже Гидеон, гражданин Земли и военный, продолжает ходить за ней и нудеть, что это он должен был… Если даже она, и Диего, и Хуан-Антонио нет-нет да и задумывались – а стоит ли простаивать дилгарской машине, если так удачно здесь целых три дилгара? Возможно, и Эркена задаётся такими же мыслями о бракирийской. Нет, определённо, что-то делать нужно с этим безумием.

Но… как? Если правда то, что она узнала не столь давно… Дэвид – телепат. И сильный телепат. Как она надеется скрыть от него? Она училась ставить простеньким уловкам, препятствующим поверхностному сканированию, но против него их явно окажется недостаточно. Против Софьи – да, возможно, хотя жизнь на Парадизе усилила её способности, но сейчас, вдали от сестры, они слабее. Может быть, и против Ви’Фара – вероятно, его рейтинг невысок, судя по тому, что физиология его больше нарнская, чем человеческая… Это, кстати, очень хорошо, что Так-Шаой доподлинно знает только о пси-способностях Виргинии, а то неизвестно, как бы он решил это использовать. И очень хорошо, что Виргиния сейчас на очередной тренировке на орбите, против неё её горе-навыков тоже могло не хватить… Как они надеются проскользнуть мимо лекоф-тамма, не говоря уж о кораблях? Они безумцы…

Что ж, может быть, с остальными товарищами определились… А собственными, гроумскими телепатами тут явно небогато, Так-Шаой что-то упоминал такое, что уж кому Марга Тейн не позволяла переселяться в колонию – это телепатам, их у гроумов рождается слишком мало, чтобы ими разбрасываться, они в основном служат в инквизиторской «особой полиции» Маргуса. Но всё равно остаётся вопрос, что делать с самим Дэвидом. Послать письмо? Не слишком надёжный вариант, кто знает, кто может увидеть его кроме него и даже вместо, или кому он сам его покажет… Ну, так просто нужно использовать как посредника того, кого невозможно просканировать.

Ранни! Потому что Алварес, к сожалению, отметается. Его посвящать – слишком рискованно. Как ни прискорбно, Вадим Алварес – именно тот человек, которого происходящее может захватить больше, чем кого-либо ещё, несмотря на то, что речь, конечно, не о коммунистической революции… Но даже такой… несовершенный вариант «борьбы за лучшее для людей» действует на него просто одуряюще. В этом он слишком корианец. Остаётся удивляться, как его кумира за все годы не попёрли со службы… Или нет, сколько-то раз выпирали, Вадим что-то такое рассказывал… В общем-то, дети в любом случае куда более правильный вариант. Спасать их следовало в первую очередь.

Теперь продумать детали… Времени у неё не слишком много… А где сейчас, чем заняты Шериданы? Да, наверняка, тем же, чем и всегда – собиранием фольклора… Что-нибудь придумаем.

– Да, я слушаю.

Секунд пять оба с интересом изучали друг друга. Но, определённо, такая встреча у обоих была не первая, поэтому с удивлением совладали быстро.

– Алит Хел, – представился наконец дилгар в форме минбарской касты военных, – первый помощник шай алита Агмера. Мне поручено связаться с вами, гражданка Ли’Нор, а так же офицером Рауле Арвини…

– Очень хорошо, он тоже здесь.

– …По поводу предстоящей операции в секторе гроумов, в которой вы тоже принимаете участие. У вас есть час времени на сборы…

О, Альянс наконец дозрел. Слава пророкам, неужели? Соблюдать отеческий совет господина Альтаки «не самодеятельничать» становилось всё труднее.

– Прекрасно, какой операции? И… вы имеете в виду – принимаем участие мы оба? По поводу меня самой у меня никаких возражений, но офицер Арвини ещё недостаточно оправился от полученных ран…

На лице Хела не отразилось ровно никаких эмоций.

– Участие офицера Арвини для моего руководства не принципиально. Вам поручается набрать команду из опытных офицеров-гибридов, желательно одной с вами линии либо сопоставимых по силе, не менее пяти. Через час мы ждём вас на космодроме. Все детали операции уже на месте.

– Эй, а ничего, что я тут тоже присутствую? – встрял Арвини, – мне позволено принять какое-то участие в собственном выборе?

– Раненые нам не нужны, – дилгар едва бросил взгляд в его сторону.

– И тем не менее, я иду тоже. Насколько я тяжело ранен, позвольте решать мне, а не вам по ту сторону экрана.

– Возражать не уполномочен. Если врачи дают заключение об удовлетворительности вашего состояния, будете сражаться наравне со всеми.

– Арвини, это что за детский сад? – Ли’Нор всем корпусом повернулась к коллеге, едва экран погас, меча алыми глазами молнии, – вы прекрасно знаете, что ваши раны не до конца зажили. Без вас погеройствовать некому? Если прямого приказа о вашем участии нет, так лежите и лечитесь спокойно!

– Ваши тоже. Кому – без меня? Этому хлыщу напыщенному? Если вы считаете возможным прямо с больничной койки ринуться в гущу веселья – то извините, у меня те же права. Там и наши, и ваши коллеги.

– Я – нарн…

– А я изнеженный центаврианин, ну да. Аргумент. Не тратьте время на спор со мной, а начинайте обзванивать родню. Дать час на то, чтоб набрать команду добровольцев, ну это ж надо… Как будто здесь только сидят и ждут все, когда бы этот алит их к гроумам позвал… Умеют у нас операции планировать, что ни говори…

При личной встрече алит Хел понравился Арвини ещё меньше. Типичный воин. Хоть и лохматый. Вообще-то, большинство дилгар служат в сферах, от армии как можно более далёких. Максимум – полиция и анлашок, и это не более 20% от их количества. Но было как-то сразу понятно, что если этому Хелу, хоть и воспитан он был в касте мастеров, так хотелось быть воином, то встать между ним и военной службой могло мало что. И судя по тому, как беспрекословно слушались его минбарцы, в коллектив он уже вписался. Даже какая-то дополнительная квадратность в физиономии появилась.

– Ну, и какой у нас план? – вопросила Ли’Нор после того, как представила собратьев, коих набралось, увы, кроме неё только четверо.

– Плана нет почти никакого, – Хел прошёлся мимо развёрнутой голографической карты, – мы до сих пор обладаем лишь крупицами информации о происходящем. Гроумы категорически пресекают всякие попытки наладить контакт. Поэтому цель операции в том числе, как ни парадоксально, разведывательная. И у нашего, и у вашего миров есть интересы в нейтральных секторах поблизости от Автократии, и мы лучше, чем кто-либо…

– Это вы в дрази сейчас, что ли, плюнули? – усмехнулся Арвини.

Дилгар посмотрел на него холодно.

– Правительство дрази придерживается нейтралитета. Что логично, учитывая, сколько, по слухам, их кораблей и их воинов сейчас по обе стороны в этом конфликте. Нейтральнее некуда.

– Альянс выразил по этому поводу…

Тот отмахнулся.

– Не пойман за руку – не вор. Доказательств у нас нет. К тому же, всегда можно сказать, что это пираты, а правительство знать ничего не знало. Нам удалось связаться с одним кораблём киттохамцев… Они обещали нам прикрытие в следовании до Ранкезы.

Ли’Нор вздёрнула бровь.

– Корабль с Киттохама? А сами, извиняюсь, чьих будут? Там публика-то, в основном…

– Ну да, – Хел скривился, – на условиях амнистии. Так или иначе, те и другие каждый на свой лад склоняют киттохамцев на свою сторону. А принимать хоть ту, хоть другую сторону хотят далеко не все.

– Им и без этого не дуло, – хмыкнул центаврианин.

– А покинуть сектор не могут тоже. Во-первых – куда? Даже попытавшись переметнуться в Лумат или в нейтральный сектор перед Арнассией, можно напороться на полицейские или рейнджерские корабли. Во-вторых, ещё раньше «дезертиров» настигнут либо громахцы, либо ранкезцы. Чёткой линии фронта уже нет, по последним данным, бои ведутся не менее чем у пяти баз.

Арвини всплеснул забинтованными руками.

– Отлично. И мы. Туда. Вот на этой колымаге. Она как, молитвами Валену ещё летает, или магия какая?

Хел резко развернулся на каблуках. Ли’Нор испугалась, что сейчас прольётся кровь.

– Так получается, что именно корабли без гиперпривода и сколько-нибудь серьёзного вооружения имеют шансы пролететь по сектору несколько долее тысячи километров. Они засекают возмущения полей в точке, где должен открыться выход, энергетические контуры, что-то в этом роде, выскакивают там же и… серьёзного вреда причинить не успевают, но создают общий фон ощущения, что ни один серьёзный шаг мимо их взгляда не пройдёт.

– Я так и понял уже, что у них там битва технологий, превышающих их разумение раз в десять.

– Поэтому если вы меня спросите об уверенности в удачном исходе операции… – нехорошо усмехнулся Хел.

– То он зависит не столько от нас, сколько от благонадёжности братиков-пиратиков, которые нам и будут, по сути, и щитом, и мечом, потому что чего-нибудь поновее орудий позапрошлого века на этой консервной банке, как понимаю, тоже не стоит?

– Совершенно верно. Неопознанный корабль с ярким энергетическим контуром – это готовая мишень. Корабли, имеющиеся там, они по крайней мере знают. А вот чтобы проконтролировать серьёзность намерений братиков-пиратиков, нам и нужны гражданка Ли’Нор и её собратья. Это кроме того, что все они, насколько я понял, имеют в своём возрасте уже серьёзный послужной список.

– Нарн-гибрид – это не только крепкий кулак, но и внушительная ментальная сила, – промурлыкал Арвини.

====== Гл. 17 Босиком среди звёзд ======

– Улеглись? – Аскелл поприветствовал Дайенн лёгкой полуулыбкой.

– Да, как будто…

– Они очень злились на вас, я так понимаю? Что поделаешь, иногда приходится поступать так… Потом они поймут, согласятся, что так было правильно.

– Интересный корабль… – пробормотала Дайенн, просто чтобы уйти с темы, которая была сейчас слишком болезненной. Да, она понимала, что поступила правильно, но чувство вины тоже было. Да, она не лгала… Ну, почти не лгала. Хотя называть или нет ложью то, с чем она подослала Рефен и Эльгарда – это вопрос, как говорят земляне… иезуитский. Хочешь себя оправдать – хорошо, разбирай пословно, убеждай себя, что лжи здесь не было. Да, не стала рисковать, понимая, что с правдой её не примут. Всегда ли можно простить ложь во спасение? И Алварес… Алварес, который остался там… Может быть, конечно, она и его могла накормить какой-нибудь… ложью, которая совсем не ложь, но ведь в том, где у него абсолютная пустота вместо зачатков телепатии, у него есть некая своя интуиция. И хотя, возможно, за годы, что она его знает, она приобрела некоторую… ну, возможность эту интуицию обойти, «обмануть радар» – может быть, как раз так менее жестоко? Знать, что напарница оставила его там – но не солгала, не обманула его доверие?

Аскелл, легонько коснувшись её плеча, препроводил её в рубку. Корабль мал, примерно параметров Лионасьенниного «Локи», действительно, хотя по конструкции другой. Ну, по крайней мере, с более удобно оборудованным пассажирским отсеком. Удобные соты-капсулы, всего шесть штук… Да, она могла взять кого-то ещё, могла… Но ведь больше знают – больше вероятность провала. Она не только их, она Аскелла и его ребят подвела бы…

– Смотрите, сейчас мы пересечём границу сектора. Это, конечно, внешне никак не заметно, но приборы, на самом деле, фиксируют… Вот, видите? Это по причине маячков, которые гроумы – впрочем, не только они, так делают многие – разместили по всему сектору. Маячки небольшие, легко укрываются внутри мелких астероидов, с их помощью осуществляется слежение, но и сами они дают фон.

Дайенн с минуту следила за зловещим перемигиванием красных огоньков на экране – от них расходилось лёгкое, едва уловимое глазом свечение. Зелёная точка корабля скользила между этими волнами – не касаясь ни одной из них – действительно, виртуозно…

– Да, я слышала о таком… Но это ведь… достаточно дорого и трудоёмко. Обычно обходятся станциями слежения, маячки размещают вокруг особо важных объектов.

– Говорят, это было решение предыдущего Маргуса. Покрыть сектор густой сеткой этих маячков, для слежения за врагом внешним и внутренним. Вселенная на ладони… ну, кусок вселенной.

– Гроумская паранойя.

Аскелл покачал головой.

– Ну да. Маргус нынешний решил, впрочем, что порядок он как-то и сам наведёт, а содержание маячков – дело дорогостоящее, и отключил большую часть из них. Возможно, и пиратская клика, когда узнала про них, надавила – не каждому нравится постоянное всевидящее око… А теперь вот их включили вновь.

– Их реально уничтожить?

– В принципе, да. Но не известны ни их точное количество, ни их расположение, это особо секретная информация. Засекать их излучение способны немногие устройства.

Дайенн окинула взором рубку.

– Например, те, что на этом корабле.

– Да, – подтвердил Аскелл, – благодаря этому я смог вычислить безопасную дорогу… Малые размеры корабля и то, что некоторые маячки оказались испорчены, позволили мне это. Честно говоря, я до сих пор сам удивлён, что мне это удалось.

Экран мигнул, картинка сменилась – все красные точки с неё исчезли. Внизу экрана побежали какие-то надписи. Что за операционная система, интересно? Даже жаль, что она так мало знает о подобных вещах…

– Да… не верится… мы на нейтральной территории…

– Ну, радоваться этому я бы не спешил, – улыбнулся рейнджер, – ввиду того, что вооружения у корабля толком нет… Поэтому будем надеяться, что мои товарищи будут ждать нас в условленном месте. Близко подходить они не стали, чтобы не возбуждать гроумскую паранойю.

Она нашла в себе силы оторваться от экрана, прошлась от одного пульта к другому – модификация незнакома, хотя что-то подобное она, возможно, видела. Действительно, интересно, чьи это технологии… Хотя настолько ли всё она знает о технологиях собственного мира. Мягко говоря, невелика рангом, чтоб ей проводили обзорные экскурсии по всем новым разработкам.

– Вы давно в анлашок, Аскелл?

– Не очень. По правде говоря, это первое моё серьёзное задание.

Дайенн вдруг почувствовала себя не то чтоб старой, конечно… но… умудрённой опытом, что ли. И это её очень смутило. Ведь он её ровесник… Ну, все её братья её ровесники…

– Аскелл… Глупо, наверное, прозвучит… Но почему мы не говорим по-минбарски?

Рейнджер отвернулся.

– Действительно… Нет, если честно, я сам думал об этом. Думал несколько раз и… Не знаю, мне кажется, это стало для меня слишком… интимным. Понимаете, все, с кем я служил, были в основном люди, ещё некоторое количество дрази. Так уж мы подобрались. Естественно, мы говорили в основном на земном. И родной язык стал для меня языком общения с семьёй…

– Понимаю. Если честно, вообще-то у меня так же. То есть, Алварес, мой напарник, знает минбарский… ну, помнит из детства, и благодаря старшему брату, он, кстати, тоже дилгар… И дяде, как раз Дэвиду Шеридану, да, довольно странно всё вышло… Но не настолько же, чтобы болтать на нём со мной. К тому же, у него это в основном адронато, а у меня в основном фих…

Она замолчала, настигнутая внезапной неловкостью. Арнух, один из двоих помощников Аскелла, дрази, сидел в шлеме, погружённый в отладку каких-то систем, их, стало быть, не слышал, считай, что Арнуха тут вовсе не было. Они были одни в рубке, одни посреди разворачивающихся вокруг космических красот – в процессе Арнуховой проверки, видимо, то справа, то слева, то прямо перед ними обрушивались, разворачивались – как полотнища флагов или как целый водопад звёзд, голограммы – такие яркие и подробные, что казалось, какую-нибудь звезду можно взять в ладонь. Что на щеках чувствуешь дыхание этих звёзд. Хотя ещё во времена студенчества следовало разучиться мыслить такими романтическими глупостями.

– Извините… Я пойду, пожалуй, прилягу тоже.

– Конечно. Корабль быстрый, но дорога всё-таки дальняя.

Хорошо, думала она по дороге, что капсулы тесноваты для двоих, и она не идёт сейчас от одной неловкости к другой. Имеются в виду Дэвид и Диус, конечно.

Да, похоже, они уже спали. Сопел в своей капсуле и Роджер, второй помощник Аскелла – до этого он, кажется, двое суток был на ногах. О чём-то шушукались Рефен и Эльгард – они, ввиду размеров, прекрасно влезли в одну капсулу. Дайенн забралась в капсулу по соседству с Роджером, дежурно улыбнувшись, где только и на чём только она не спала.

С тех пор, как мы вышли в космос, мы стали довольно привередливы в оценке космических видов, думала она. Просто смотреть на чернильную синь, ровно усеянную мелкими алмазами, нам уже не интересно, нам подавай туманности, газовые облака, кольца… Ну да, виды сектора токати поражали воображение, это правда… Но звёзды всегда прекрасны. Просто звёзды. Те, что минуту назад она видела вокруг себя – так, словно стояла прямо в космической бездне. К чему она это подумала? А… что-то внутри неё сравнило с этими звёздами Аскелла. Он прекрасен, как самые обычные звёзды. Конечно, все её братья прекрасны, и иначе быть не может – они образец, эталон своей расы… Совершенство в некотором многообразии… Жгуче-чёрный, с очень жёстким волосом, с тёмно-жёлтыми глазами Байрон – как огромная, горячая звезда-гигант, пульсирующая и стреляющая протуберанцами, с почти белоснежными волосами и светло-голубыми глазами Хуан-Антонио – словно многоцветная газопылевая туманность, рыжий, как она сама, и желтоглазый Диего – спиральная галактика… Аскелл на их фоне, пожалуй, не очень-то и выделялся. Про таких, в сравнении с красавцами, говорят, что они приятной наружности. Русые волосы, светлые глаза на грани серого и голубого… Конечно, те же выверенность и совершенство черт, та же стать в фигуре, в походке – у них, опять же, иначе быть не может… И в то же время, он… Как-то светлее и мягче, чем они, что ли? То, что не потрясает, а мягко располагает…

– Сочувствую, – вздохнул Лоран, – вы так надеялись…

– Да не то слово, – Майк раздосадовано хлопнул пластиковой коробочкой по подлокотнику кресла, – погода им, видите ли, нехороша… А у меня Дебби уже на Вавилоне, а это, сказал бы я, пострашнее марсианских песчаных бурь! Так что всё, кончилась моя внезапная свобода. Теперь уж эта чудесная женщина окружит меня заботой! Но я всё равно буду надеяться принять вас в гостях когда-нибудь, когда вам окончательно станет лучше.

– А она разрешит?

– Ну вообще-то хозяин в моём доме всё-таки я. Да и что бы она могла иметь против вас? Вы уж точно отношения к нашей с офицерами Ли’Нор и Арвини авантюре не имели. И вообще, должно и что-то справедливое в жизни быть, раз уж уже вторая интересная мне экскурсия откладывается…

– А я буду надеяться, что вы ещё побываете на Нарне.

– И на Нарне, и на Атле… Во всяком случае, сделаю всё возможное, чтобы побывать. Здоровья у меня нет, но хотя бы деньги есть. Да, кстати, раз уж у меня есть деньги, я покуда сделал что мог – купил несколько замечательных виртуальных модулей, – Майк продемонстрировал стопку пластиковых коробочек.

Ранни вытаращился на него потрясённо.

– У ваших миров тоже есть виртуальная реальность? Ох, простите. Это должно звучать, наверное, так невежливо!

– Понимаю, – рассмеялся землянин, – сложно поверить, что постоянно жрущие существа успевают ещё и что-то такое изобретать… Ну, не знаю, похоже ли это на виртуальную реальность вашего мира…

– Многое у нас и у вас различно, но в любом случае это должно быть безумно интересно. И вы… уже опробовали что-то подобное? – уши и хвост Лорана возбуждённо трепетали.

– Ну, дома, на Марсе, у меня есть несколько земных и минбарских модулей. Дебби, конечно, и из этого делает трагедию. Это ж Дебби. Боится, что виртуальная реальность заменит мне эту… Ну это малость естественно, я всё-таки инвалид! Теперь вот, правда, я пережил кое-какие приключения в реале, и это её тоже не устраивает… Вот, смотрите. Здесь экскурсия по Пещерам Мучеников, паломничество в Та’Нахор… не знаю, скажет ли вам это о чём-то… Вот нарнский боевой крейсер, битва при Шу… Дебби будет в ужасе… Вот совершенно чудесная должна быть штука. Город Насулхараз… Чтобы вы понимали, он уже ко временам Первой Оккупации был легендой. Представляете, чего стоило всё это реконструировать? Ну, может, тут и не полная историческая достоверность, не знаю, но зная дотошность нарнов до своей истории – должно быть впечатляюще. Храмы, базары, ристалища, десять тысяч населения… Крупнее городов в те времена и не бывало как-то… Как смотрите на то, чтоб прогуляться?

Ранни не поверил своим ушам.

– Нам? Вдвоём? Погрузиться?

– Ну да. Раз уж меня обломили с экскурсией в этой убогой реальности, то позволю себе оторваться в виртуальной. То есть, в Насулхараз-то экскурсия и невозможна, там сейчас раскопки, в далёких планах восстановить мемориал Судей… Надо только предупредить персонал. Ну, не думаю, что кто-то будет против, всё это уже давно абсолютно безопасно, а ближайшие пару часов мы ведь вряд ли кому-то потребуемся?

– Судя по вашему недовольному лицу, на вас всё ещё дуются, – улыбнулся Аскелл.

– Ничего, как-нибудь переживу. Я закалена общением с напарником. Ну, сейчас они, кажется, общаются с Арнухом… Во всяком случае, он уже распрощался с надеждой уснуть, раннята принялись скакать вокруг него и теребить. Будто они дрази до этого никогда не видели, в самом деле…

– Удивительная раса. Совсем никогда не спят.

Дайенн остановилась перед одной из голограмм, являющей скромную панораму нейтрального сектора.

– Да, я вот сейчас невольно подумала, какой кошмар это был бы для наших родителей, если б мы были чем-то подобным! Хотя, у раннят всё равно не настолько шебутной характер, как удилгарят. Усадишь их за книжку или фильм – так они вообще счастливы.

– А у вас нет своей семьи, Дайенн? Простите, что спрашиваю.

Она обернулась – настолько простодушно и безыскусно это прозвучало, что это по-настоящему шокировало.

– Ну, как-то… Я никуда не тороплюсь…

Вряд ли это прозвучало достаточно убедительно, скорее всего, по голосу, по глазам он понял больше, чем ей хотелось бы открывать. Впрочем, а есть ли надобность что-то ему – открывать? Не те ли тучи омрачают и его небо…

– Да, несомненно, это правильно. Нет нужды повторять, как важно не ошибиться в столь судьбоносном выборе. Нас мало, и тем волшебней кажется сама мысль о том моменте, когда нас станет хотя бы на несколько единиц больше… Каждого из нас это сделает немного богаче.

Дайенн замерла, вслушиваясь в эти такие простые и немыслимые слова. Выходит, он для себя эту дилемму разрешил… Сугубо теоретически пока или одна из их сестёр ждёт его? Рейнджеры нечасто женятся, но пример самого энтилзы далеко не единичный…

– Вы… воспитывались среди мастеров? – выпалила она раньше, чем успела помыслить себя остановить.

– Вы полагаете, разность нашего воспитания воспрепятствует нам понять друг друга? Согласен, кастовые барьеры и в наше время имеют значение, но на мой взгляд, больше имеет значение, что мы один народ.

«Давай, скажи ему, – усмехнулся внутренний голос с интонациями Мирьен, – что-нибудь достаточно благопристойно прикрывающее твой страх… не то что поступить неправильно – а вообще хоть как-то поступить. Признать самой себе, к кому может лежать твоё сердце…»

Аскелл закончил колдовать над панелью и подошёл к ней, встал рядом с нею, такой тихой внешне, такой смятённой внутри.

– Удивительная тишина в эфире. Такая… радостная тишина.

– Радостная?

– Ну да. Это ведь означает, что за нами никто не гонится, и никаких неприятных встреч не предстоит… Никакого мусора из сердитых, суетных голосов, только голоса звёзд… Они всегда степенны, они говорят только то, что весит много…

Дайенн прикрыла глаза. Такое странное ощущение, словно… знакомы много лет. С этими звёздами – которые помнят гордые корабли её предков, наверняка помнят, не столь далеко здесь от Ормелоса… И с Аскеллом. Так… правильно. Ведь правильное – оно вовсе не равнозначно покою, это и дядя Кодин не раз говорил.

– Думаю, звёзды говорят как вы, Аскелл.

– О чём вы?

– Не обращайте внимания. Наверное, это всё странно на меня действует. Здесь нет… яркости. Да, сегодня меня определённо не тянет выражаться понятнее. Просто, этот сектор, небогатый на космические красоты, действует странно умиротворяюще. Когда, километр за километром, парсек за парсеком, всё столь…

– Однообразно? Хотя я вижу, что вам это… нравится.

Она выдохнула – хотя бы они ушли с тревожной темы.

– Да. Напоминает о работе…

– О вашей работе?

– Нет… Не совсем. О том, что значит работа. О том, что на пути к картинам, от которых захватывает дух, нужно пройти очень много… просто по небу, усеянному простыми звёздами… О моём отношении к работе, может быть…

– Или о вашем отношении к жизни? О том, чем вы гордитесь в себе.

Дайенн вскинула удивлённый взгляд.

– Ну да, – продолжал Аскелл, – терпение, простота, настойчивость. Когда смотришь вот так… иногда может показаться, что мы совсем никуда не движемся, что конца пути нет. Может накрыть отчаянье. Вас – не накроет. Вы найдёте красоту и здесь, как находите её в каждодневном труде. Как приучили себя, воспитали… Я считаю, это прекрасно. Вы не будете несчастны, даже если никогда не придёте к этим… прекрасным картинам, от которых захватывает дух. Вы счастливы просто в полёте среди звёзд…

«А разве нужно иное счастье? – хотелось ей ответить, – если рядом с этими… простыми звёздами так хорошо, так мирно и спокойно, и кажется, что понимаешь их, и они понимают тебя, и ты можешь лететь так… всю жизнь… Наконец, на двадцать пятом году жизни, я поняла, о чём говорили учителя, когда твердили, что медитация – это не сон разума, как кажется мне, это жизнь ума. Покой ума, ясность ума. Медитация – такой вот полёт сквозь звёзды. Медитация – работа, удовлетворённость, светлое, спокойное чувство, зарождающееся в сердце. Я, считавшая себя беспокойной дилгаркой, которой никак не обрести согласие с самой собой, которая жаловалась Ли’Нор на вечное противоречие между чувствами, вдруг обрела просветление? Не странно ли… Может быть, конечно, это иллюзия, которая вскоре развеется, стоит произойти чему-нибудь… Кто-то войдёт и что-то скажет (как хорошо, что именно в этот, вот хотя бы в этот момент никого, и пусть подольше Роджер не возвращается), или мы встретим корабль, или… Или я вспомню про Алвареса, или про Эркену… Нет, не надо… не надо портить момент…».

– Наверное, я совершила ошибку, когда не пошла в анлашок. Вы говорите такие удивительные вещи, Аскелл, вы так… понимаете… И вы, наверное, счастливее и прекраснее всех, кого я знаю.

Кажется, он смутился. И кажется… а так ли хочется ей уходить от этих беспокойных, волнительных тем? Здесь, среди покоя звёзд, где на самом деле покоя нет… Мы ищем покоя у звёзд – не странно ли? У огненных шаров, кипящих лавой, пронзающих своим светом километры тьмы. Так мы и понимаем, что покой, которого мы искали – он именно такой. Покой кажущихся неподвижными галактик, несущихся сквозь пространство и время. Покой принятия бури в душе как должного, как самого правильного – как горение этих звёзд, создающее бытие…

– Напротив, Дайенн, я считаю, что счастливая – вы. Мне потребовались годы в анлашок, чтобы придти к этому, а вы достигли этого сами. Мы идём к звёздам за ответами, которые почему-то не можем найти на земле… Что ж, лучшее, что мы можем сделать – это простить себе эту нашу несовершенность, и смиренно принять ответ звёзд, что дважды два равно четырём.

Дайенн опустила взгляд, не зная – борется она сейчас со словами, которые рвутся из неё, или с нерешительностью. Может ли она найти правильные слова? Или именно сейчас, именно в этот миг, слова могут быть только правильными? Можно ли обрести судьбу в кратком и бесконечном полёте через чистое, прекрасное в своей строгой однообразности море звёзд? Можно ли влюбиться менее чем за сутки, сказала бы Мирьен. Кто-то из телепаток, не вспомнить, Виргиния или Софья, говорил, что можно… И тут взгляд её, скользнув по тёмной рейнджерской мантии, натолкнулся на свободно висящую вдоль тела руку. С абсолютно прямой кистью. И строгие звёзды взорвались удушающим, уничтожающим огнём…

Она зажмурилась, стиснула зубы – не закричать, не отшатнуться, не показать даже вида… как?! Что – как? Как продолжить, словно ничего не случилось, болтать о звёздах и смысле жизни, или как… как это не разорвало её, не убило на месте?

– Что с вами, Дайенн? – Аскелл крепко сжал её руки.

– Просто… – губы её не слушались, – глупо это всё… Так невозможно… это всё звёзды… Когда я была маленькой, я как-то спросила у мамы – почему плачут и тогда, когда больно, и тогда, когда хорошо?

– Я видел тех, кто плакал, когда видел отражающие туманности или вспышки сверхновых, но никогда ещё тех, кто плакал, глядя на обычную, невыразительную, как сказали бы многие, панораму космоса. Такая чувствительность, такая… возвышенная душа…

«Замолчи!»

Она не могла доверять Так-Шаою, потому что у него свои цели. Она не могла доверять Лионасьенне, Виргинии, даже Алваресу, потому что они поддались иллюзии, отказались от того, чтобы рассуждать здраво, позволили играть на их слабостях… Она могла доверять только ему, потому что он рейнджер, минбарец, дилгар. Трижды свой. Дура, дура, дура! И она всё сделала, как лучше всего для него… Сочинила сказку для детей… Избежала встречи со всеми, кто мог узнать правду – и не привела сюда ни одного телепата… кроме Дэвида Шеридана… Своими руками отдала его в руки тилонам! Сама обеспечила, чтобы он… А Аскелл уж постарался не пересекаться с ним – виртуозно для маленького корабля… Эти двое – не тилоны, и, скорее всего, не знают того, что им знать не положено, они работают на него – так же, как славно поработала она… Где он достал ДНК дилгара? Убил кого-то из её братьев? Хотя, наверное, это не обязательно, достаточно капель крови или пучка волос… Где он достал форму анлашок? Вот почему он не говорил по-минбарски? Не выучил, не успел?

«Глаза лгут, взгляд – нет» – что-то такое говорил Джани Эркена? Сколько она сможет стоять с закрытыми глазами, прежде чем успокоится мельтешение огненного хаоса перед ними, и придётся взглянуть на звёзды? Строгие, спокойные, безразличные… Как свечи, погребальные свечи… Встретиться с ним взглядом… Взглядом она не сможет солгать. Какие их шансы? Тилон один, но эти двое – не в сговоре ли они с ним? Как быстро она сбросит тиски его рук и… проклятье, оружие – там, вместе с кителем, в капсуле! Ну правильно, зачем оно ей было здесь…

Слова тех же учителей – желая покоя и равновесия, не становись его рабом, ибо станешь не полезнее камня среди камней, уж он-то всё знает о покое. Мы рождены для деятельности, и прибывая в тихую гавань равновесия, умиротворённости чувств, мы должны помнить, что покинем её. Такова жизнь – череда медитаций и сражений, череда набегающих на берег волн… Лишь в конце нашей жизни мы имеем право на полный покой – и волна внутри нас замрёт… «Ложь одного – не ложь вселенной, – сказал чей-то голос в голове, – это смерть только одной звезды… Но в космосе мириады звёзд, и песню правды поёт твоё собственное сердце». Она открыла глаза. Дэвид Шеридан стоял в нескольких шагах от тилона и держал его в прицеле вытянутой руки.

– Ты действительно виртуоз. Я удивлён знать, что ты не главный среди них. Им следовало подумать о смене вождя.

Аскелл улыбнулся, глядя на Шеридана искоса.

– Я не честолюбив. Тем более что теперь они, возможно, об этом и подумают.

– Всё ещё так считаешь?

– Ты один, а нас – несколько больше.

Дайенн слабо вскрикнула – что-то укололо её в запястье.

– Не любое оружие можно увидеть. Парализатор. Вы будете трогательны с этими воздетыми руками… в течение где-то часа, милая Дайенн. Вы у меня в гостях, дорогие дети. То, что ты теперь знаешь, не многое меняет.

Дэвид отбросил левой рукой с лица прядь, продолжая держать правую вытянутой.

– Что да, то да. Все преступники интересуются, в какой момент их начали подозревать… Потешу твоё самолюбие – очень не сразу. Всё дело в этих стенах, ведь правда? Ваша органотехнология? Сперва я заметил, что они блокируют мысли, я не слышу Дайенн, которая всего лишь за стенкой, а потом задумался – а, собственно, зачем это? Нет, конечно, это не доказательства вашей злонамеренности – подумаешь, свойство у стен такое… Был бы я слабее – я бы, кстати, и не заметил… Вот, шёл к вам выразить своё удивление, заодно и познакомиться…

Улыбка Аскелла стала ироничной.

– Познакомился, доволен?

– Доволен. Почти. Очень хотел узнать, какие вы настоящие. Когда не надеваете чужие личины, не берёте чужие имена, не говорите то, что от вас хотят услышать. Скажи, что из того, что ты говорил, не было ложью? Хотя бы на какую-то долю? Хотя бы перед этими самыми звёздами – ты мог быть честен? Хотя бы они – видят, помнят ваши настоящие лица, которые вы потеряли в череде масок?

Тилон лёгким, танцующим движением зашёл за спину Дайенн, отгораживаясь её телом.

– Думай, как противник, пойми его образ мыслей… Многие из нас, увы, не способны на это. Между тем как это не столь и сложная наука, и вовсе не надо для этого быть телепатом. Никогда не понимал этого восхищения телепатами, зависти к расам, у которых они есть.

Дэвид шагнул ближе.

– Ну, у вас это, может быть, и называется восхищением…

– Твоя телепатия нам, конечно, дело осложнила… Но справились ведь. Так только интереснее. Я заинтересован в результате, но считаю, красив должен быть и процесс.

– Поиграли и хватит. От Дайенн отойди.

Ощущения парализованного тела – как сквозь вату, слабые. Но всё же чувствовать дыхание Аскелла в своих волосах было нестерпимо больно…

– А то что? Ты не выстрелишь. Мы предполагали, да, что у тебя какой-то мощный артефакт… Когда натолкнулись на то, что осталось от полицейского корабля возле вашей системы. Прибыли мы поздно, но там было ещё очень… тепло…

– Тогда ты знаешь, на что этот «артефакт» способен.

– Но ты не применишь его. Тебе не нужны новые кошмары. Хватит с тебя и тех, кого ты уже убил. Ты просто не сможешь выстрелить – даже в меня.

– Он – не сможет, я – смогу, – подошедший со спины Диус выстрелил по ногам тилона, затем набросился сверху, заворачивая его руки за спину, – и вообще, зачем убивать… Пистолет с дротиками… пластиковыми… милое дело, почти игрушка, ни один сканер не засекает, а больно не меньше, правда?

Несмотря на то, что было, действительно, больно, тилон расхохотался.

– Иногда, когда говорят «поздно» – действительно поздно. Посмотрите на экран.

Дайенн повернуть голову не могла, она только скосила глаза. На экране был корабль. Много думать было не надо, чтоб догадаться, чей. Товарищи Аскелла…

– Что это там верещит? Ответить, что ли, требуют? Так, давай этого оттащим… Что-то надо с Дайенн делать, как-то привести её в себя…

В рубку выбежал Арнух – и застыл на пороге, вытаращив глаза.

– Дружище, будь добр, возьми леди и бережно отнеси в капсулу. На сколько, говоришь, это? На час? Потом возвращайся сюда, всё-таки без тебя мы тут… с ходу не разберёмся… Ты, не дёргайся. Минбарские пояса крепкие, это уже не единожды проверено. Где-то тут я видел некую… кладовочку… Вроде, снаружи запирающуюся…

Тилон снова рассмеялся сквозь гримасу боли.

– Ладно, меня одолели… Как собираетесь одолеть целый корабль?

– Не твоя забота, приятель. Сиди, отдыхай. Ты за что Роджера-то… подозревать начал?

– Полез куда не надо, – усмехнулся арестант уже из-за закрытой двери.

– Увидел, что координаты заданы… немного не те, что говорились, – пояснил за него Дэвид, – мы летим не к Арнассии. Мы летим к Карнеллии.

Арнух провёл рукой над панелью.

– Если собираетесь им сказать, что Аскелл пока не может подойти, а они могут подождать в сторонке, то вообще-то – мы не знаем их языка.

Дрази, кажется, грязно выругался.

– Что будем делать?

– А что сделаешь… Орудий тут, как я понял… целое одно?

Арнух удручённо кивнул. Диус почувствовал, что впору благодарить судьбу за Центаврианскую кампанию, когда-то существенно обогатившую его знание родного языка в ненормативной его части.

– Ни гиперпривода, ни орудий… Ни каких либо кораблей вокруг, кроме этого самого… Когда такие задачки задают на уроках стратегии, студенты обычно спрашивают: «Вы за кого – за нас или за противника?»… Мы хоть сигнал СОС подать успеем? Хотя толку… Мне лично всё равно, отправят ли мои останки моей матушке, которая, кажется, всё ещё жива…

Арнух вдруг обернулся с лицом, явственно озарённым идеей.

– Господин Шеридан… Если правда то, что тут о вас говорили… Ну, дети говорили, и вообще… Вы же можете их… Ну, прямо отсюда? Дистанционно?

Дэвид покачал головой.

– Не можете?

– Не стану. Тут он прав. А вот закрыть корабль щитом – хотя бы попытаться могу. Если, конечно, эти стены… пропустят…

– Ну, самое время пробовать. Похоже, они уже поняли, что что-то нечисто, и разворачивают орудия.

В детстве маленькая Виргиния, когда смотрела мультики, всегда возмущалась, когда видела что-то вроде вылета героев с планеты без скафандра и прогулки среди звёзд – пятиконечных и жёлтых, как любимый мамин сыр «Маасдам». Потому что уже тогда папа накупил ей много энциклопедий – уступив уговорам, правда, продолжая предупреждать, что доча наверняка ничего не поймёт. Поняла Виргиния действительно далеко не всё, но главное, что она из этих энциклопедий усвоила – что в космосе нечем дышать, да к тому же и очень холодно, так что без скафандра там делать нечего, что звёзды – вовсе не пятиконечные, и не рассыпаны вокруг Земли этаким праздничным конфетти, что Солнце – тоже звезда… Милли называла сестру занудой и прогоняла, когда она начинала громко и ехидно критиковать эти мультики, которые теперь с увлечением смотрела младшая сестра. Мультики, которые предпочитала Виргиния – фантастику, с боевыми роботами и большим количеством боевых сцен – Милли в свою очередь считала тупыми и бессодержательными.

Лет в 13 Милли с замиранием сердца читала на каком-то форуме стихи молодых дарований, которые, как ей казалось, очень точно отвечали её внутренним ощущениям. Она, конечно, пыталась писать и своё что-то подобное. Когда Виргинии попалось на глаза что-то про «босиком ухожу среди звёзд, в космическую пустоту, вдыхая холод безразличной вселенной»… В общем, с тех пор Милли очень хорошо усвоила, что лучше хотя бы разлогиниваться, если забываешь компьютер включенным и оставляешь открытыми любимые страницы.

– Что-что ты там вдыхаешь?

– Джин, у тебя совершенно нет поэтического воображения. Ты зануда и сухарь.

– Да не, поэтическое воображение у меня есть… Просто есть и более простые и менее заезженные образы, чтобы выразить меланхолию. Раньше хоть уходили босиком просто в ночь, по пустынной дороге через поле и бла-бла, а теперь для идиотов дороги в космосе построили… Что такое метафора, Милли, я как-нибудь знаю. Просто я люблю, когда описывают что-то, что хотя бы могут представить. А не просто что красиво звучит. Ночь, Милли, ты можешь ощутить, но на земле. А космос ты ощутить не можешь, между тобой и им всегда будет скафандр.

– Самой-то слабо хоть что-нибудь написать? – разобиделась Милли.

– Слабо, – пожала плечами Виргиния, – писать что-то стоит тогда, когда можешь сказать что-то умное и новое.

Теперь у Виргинии была возможность рассказать Милли что-то о том, как именно ощущаешь себя босиком среди звёзд. Лекоф-тамма, правда, не дышал, потребности не испытывал. А вот холод чувствовал. Так же, как и регистрировал все излучения, так что про прикосновения звёздных лучей тоже что-нибудь можно б было сказать…

Однако сочинять стихи Виргинии было совершенно некогда – из раскрывшейся воронки гиперперехода выплывал эклектичный строй кораблей Громахи.

Для того, чтобы внушать такой ужас, граничащий с суеверным, подумала Виргиния, лекоф-тамма были слишком маленькими. Самый мелкий из кораблей противника был больше по крайней мере раза в три. Скорее уж это ей надо было чувствовать себя среди них охваченной страхом, паникой, хрупкой, уязвимой, почти голой. В следующую минуту ей пришло в голову, что, возможно, в этом и дело. Генерируемое нейросенсорной системой поле – слабое, но достаточное для того, чтобы воздействовать определённым образом. В том, кто привык драться, а не убегать – а пилот лекоф-тамма по определению тот, кто дерётся, а не убегает – страх пробуждает ярость, стремление уничтожить опасного противника раньше, чем он попытается атаковать. При том нельзя сказать, чтобы это были «мысли машины», нет, она всего лишь обращалась к соответствующим механизмам, заложенным в каждом разумном существе, точнее, считающем себя таковым. Усиленная яростью, ментальная волна накрывала уже пилотов вражеских кораблей – тех, до кого могла дотянуться, но и небольшого радиуса хватало, внезапный страх неминуемой расправы дезориентировал их, заставляя выбирать наиболее проигрышную стратегию. Возможно, дело было и в чуждости ментальных полей – забитый куда-то вглубь сознания страх перед инопланетянами вырывался, распускался во всей красе. Ксенофобия, обращённая против самих боящихся. Остальное происходило уже естественным путём – видя, как легко лезвия лекоф-тамма кромсают корпуса соседних кораблей, пилоты, до которых ментальная волна не добралась, сами уверяли себя уже не то что в силе, а в непобедимости Змея Пустоты – так переводилось древнее слово лекоф-тамма. Не обязательно визуализировать кошмары, не обязательно застить взор. В каждом из нас найдётся рычаг, открывающий ту дверь, за которой сметающая сознание лавина ярости, паники, хаоса. Только, конечно, действовать так было совершенно не в интересах Виргинии. Всё равно что размахивать пистолетом, как дубинкой. Был и другой, хотя, естественно, более сложный и требующий большей концентрации путь. Подавив первую ментальную волну, заставив машину сосредоточиться на анализе возможностей противника, Виргиния сменила заряд второй ментальной волны на просто парализующий. Конечно, проще б было действовать так, будь кораблей… ну, несколько поменьше… Ладно будем считать, такой у этой игры уровень сложности. Лекоф-тамма прянул – и в три «прыжка» пронзил самым тонким лезвием левой руки три ближайших корабля в точки возле кабины. Вроде, уязвимое место у змеи… Забавно, учитывая, что змеёй был скорее сам лекоф-тамма. Хотя Виргиния предпочла бы видеть его кошкой. Сильной молодой кошкой, вышедшей против армии крыс – крепких, злых, опасных крыс, которых она, однако же, не собирается рвать в клочья – много чести им – а парализовать, вонзив клыки точно в основание позвоночника. Энергетический контур кораблей у лекоф-тамма как на ладони – словно скелет на рентгене. Опомнившись, несколько кораблей – ментальная волна их не коснулась, и они просто видели хоть и проворный и хорошо вооружённый, но очень маленький боевой механизм, который своими, видимо, достаточно слабыми ударами не уничтожил атакованные корабли и даже не нанёс им существенных повреждений. К тому же, увидев атаку левой рукой, они, видимо, решили, что пилот левша… «Это вот вы зря, ребята…»

Лезвия правой руки лекоф-тамма – режущие. Лезвия левой – парализующие. Корабли, утратившие связь с большей частью орудий, испуганно замолчали.

Удар пришёлся вскользь – корабль успел совершить маневр уклонения. В тот же миг руку обожгло – похоже, они пытаются срезать лезвия…

«Ладно, ребята, я понимаю, вы всё ещё считаете, что один в поле не воин. Посмотрим, кто прав…»

Среди тех, кто вышел сюда, похоже, были и те, кто слышал о лекоф-тамма. Во всяком случае, вступать в бой они не спешили, а потом и вовсе тихо и осторожно начали удирать с места действия. Остановить их все Виргиния, увы, банально не успевала. Ну и ладно, всех крыс не поймаешь, теперь с теми, что есть, предстоит обстоятельно и планомерно разобраться…

Два молодых нарна с жадным интересом разглядывали друг друга.

– Как это…

– Фантастично? Ну, я долго пытался подобрать правильное слово, но так, кажется, и не смог. Ну согласитесь, логично, отправляясь гулять по древнему нарнскому городу, выглядеть как нарн? Я выбрал для нас экипировку путешественников, это, опять же, будет естественно…

– А местные жители могут обратить на нас внимание? Они же…

– Программа, да, – кивнул Майк, как и Лоран, всеми силами стараясь не ощупывать перекатывающиеся под пятнистой кожей мышцы, это бы смотрелось, действительно, странновато на довольно-то таки людной улице, – но довольно хорошо прописаны. То есть, у них можно спросить дорогу, можно вообще разговориться о жизни… Ну, в нарнских модулях я пока не бывал, но в земных так, а про нарнские я читал, что сейчас они удивительно полноценно проработаны. Иногда лучше земных. Здесь даже животные бывают с индивидуальными моделями поведения. А фактуры прописаны действительно великолепно, – он скользнул пальцами по заклёпкам и пряжкам, скрепляющим детали кожаного одеяния.

– Майкл, ваши глаза…

– Что? А, вы, вероятно, имеете в виду… Всё в порядке, так и нужно. По этому признаку можно отличить персонажей программы от «гостей». У землян и минбарцев тоже так, только свечение не золотое, а голубоватое. На мой взгляд, это даже лучше, более заметно… Здесь сейчас «гостей», кроме нас, может быть очень много, модуль, как я слышал, вышел недавно, и вызвал огромный интерес… Ну что ж, пошли? Времени у нас не так чтоб вечность…

Нешуточно робея, Лоран вслед за Майклом вступил на оживлённую улицу древнего города. В такой толчее ему нечасто случалось бывать и на Атле, а это вообще чужой мир… Ненастоящий мир, да. Но ощущается как настоящий. Лоран был уже, конечно, знаком с виртуальной реальностью, но и вообразить себе не смог бы, что будет вот так идти, толкаясь непривычно широкими плечами с другими прохожими, не чувствуя ни ушей, ни хвоста, чувствуя полностью лишённой волос кожей головы жарко припекающее солнце.

– Наш мозг – удивительная штука, – Майк, лавируя между хаотично расставленными лотками со всякими разностями и толпящимися вокруг них зеваками, не забывал читать лекцию, – он ведь регистрирует и обрабатывает такую кучу информации! То, что мы видим, слышим, что ощущаем на вкус, нюх и кожей, и прочими органами… Солнечный свет, запах вкусной еды и просто биение нашего сердца, шевеление наших губ – это всё информация, импульсы, которые мозг принимает, интерпретирует – и даёт адекватный ответ, превращающийся в наши слова или действия. Но ещё интереснее то, что мозг и сам может порождать определённую информацию всего спектра чувств. Я так понял, у вас, ранни, тоже бывают галлюцинации, вы понимаете, о чём я говорю? Ведь галлюцинации – это не что иное, как самообман мозга, создающего картину, которой нет на самом деле. Медиаторы сходят с ума и подают сигналы, у которых нет никакой внешней порождающей их причины. А виртуальная реальность – это такая управляемая, преднамеренная галлюцинация. Эти замечательные приборчики, даром что размером невелики, хранят в себе безумное количество информации, при том, что интересно, часть из неё – так сказать, общего пользования, вот как все эти текстуры, ветер, солнце, запахи этой выпечки, скрип этих телег… а часть – индивидуального, это то, что касается наших персонажей здесь. Приборы генерируют для нашего мозга все необходимые сигналы, описывающие самоощущения здорового нарна, одетого вот в такую одежду, чувствующего вес вот такой поклажи… Но самое удивительное, в таких вот модулях – в отличие от симуляторов, которые чаще всего индивидуальны – это то, что приборы объединены в сеть, что идёт непрерывный обмен и генерация информации. Ну, все наши взаимодействия между собой…

Лоран кивнул, снова усилием воли заставляя себя не отставать, погрузившись в упоение от ощущения собственных шагов по истёртому множеством ног булыжнику, зазевавшись на лотки с расписной посудой, возы с аппетитными горами каких-то овощей или фруктов, пёстрые одежды, вероятно, женщин – если предполагать, что мужчины одеты примерно так же, как они. Чутьё ранни в виртуальной реальности не работало, и он не мог определить ни возраст, ни пол этих существ. Нарн называют красным – но знающие историю подтвердят, что такую характеристику он получил после множества постигших его катастроф. Это цвет израненного… Здесь он смог убедиться, что, хотя основой цветовой гаммы является, действительно, красный – и даже в зелени, ворохами лежащей на возах торговцев, в листве деревьев, растущих возле домов, присутствуют розовые или оранжевые оттенки, здесь есть все цвета. Карнизы и двери многих домов обрамляли узоры тёмно-зелёного в жёлтых прожилках камня, в платьях и праздничных накидках было много оттенков синего – таких оттенков, судя по росписи на кубках и вазах, в этой местности цветы, головы невообразимых животных, служащих здесь, видимо, в качестве лошадей, украшали золотистые ленты. Майк объяснил, что животные – ныне вымерший вид, они были полностью истреблены в период Первой Оккупации, потому что являли собой нарнскую конницу, и сами по себе, даже без всадника, подобающе науськанными могли причинить захватчикам травмы, мало совместимые с дальнейшим успешным ведением боя, да и с жизнью, чаще всего, тоже. Цветок ошем теперь тоже практически не встречается – был он и так не слишком широко распространён, а плюс спасибо экологической катастрофе.

– Лет за 200 до Первой Оккупации этот регион окончательно добила засуха. Увы, так случается во многих мирах – реки пересыхают, земли опустыниваются, последние жители уходят в более плодородные края, и цивилизация умирает… Восстанавливать картины былого расцвета приходится по летописям, картинам, вот таким рисункам на вазах…

Лоран с трудом оторвал взгляд от причудливых переплетений лепестков цветка в руке девочки-подростка – он был похож на полураспустившуюся косу и источал тонкий пряный аромат.

Когда они дошли до храма, его взору открылось ещё больше многоцветья – стены и даже ступени грандиозного сооружения, каскадная кровля которого была видна с любого конца города, украшали пёстрые узоры из камня и окрашенная лепнина.

– Здесь нам предстоит купить какую-нибудь растительность, которой мы должны, в качестве подношения, увить один из столбов-идолов, которые мы встретим наверху. Обычно приносят то, что выращено собственными руками – но тем, кто приходит на поклонение издалека, каковых как раз изображаем из себя мы, и тем горожанам, кто не выращивает даже цветов или мелкой зелени, разрешается купить дары. Но дары всегда должны быть растительными, не вещи и не деньги, ведь солнце родит именно растительность.

Ранни с интересом разглядывал лежащие на ладони довольно тяжеловесные бурые монеты, которые вслед за Майком вынул из висящего на поясе кошелька. Это деньги, давно не принятые в обиходе, давно поглощённые песками и встречающиеся теперь разве что у коллекционеров, а рука ощущает их вес, их прохладную поверхность с грубовато выбитыми значками.

– Мы вознесём молитву на том ярусе, который соответствует нашему социальному положению. Поскольку, полагаю, оно вполне скромно, высоко подниматься нам не надо.

– А что потом происходит со всеми этими дарами? – Лоран подумал, что, пожалуй, погорячился с выбором крупного оранжевого плода в зелёную сеть прожилок, теперь ведь с ним ещё подниматься по ступеням – нет, вес его для нарской силы вполне терпим, но вот собственных ног, да и ступеней, он из-за его диаметра не видел, но не возвращать же теперь – после такого уважительного взгляда торговца… кажется, о его финансовых возможностях по внешнему виду были более скептического мнения, – они так и сохнут там?

– Ну, спустя несколько веков об этом рассуждать можно только в сопоставлении с подобными же традициями в других местностях, – Майк всё же был благоразумнее и выбрал мешок зерна, который с лёгкостью забросил на плечо, – официально – солнце с последними своими лучами забирает всё это добро с собой, чтобы в своём жилище, куда оно уходит после трудного дня, насладиться трапезой и украсить свои покои этими цветами. Таков вечный обмен нарнов-земледельцев и солнца – днём оно щедро изливает свой свет на землю, даруя трудящимся на земле все эти плоды и траву для прокорма скота, а ночью потребляет свою долю, принесённую в благодарность. На самом же деле дары забирают бедняки, съедают птицы и животные… Мало кто может увидеть это своими глазами – на закате добропорядочные нарны уже по домам, только те, кого суровая нужда гонит на поиски пропитания, рискуют выйти в ночную тьму. Страх темноты неодинаково развит в разных регионах, имеет отличия, но кажется, равно восходит к воспоминаниям о разгуле Теней… Кстати, после того, как вознесём молитву, пойдём к гробнице Судей. Это седая древность уже и для этих времён, ведь Судьи, о которых идёт речь – это нафарики.

– Телепаты?

– Ага. Судьи – это общая, примерная характеристика. Они не только судили преступников и разрешали тяжбы – телепату ведь очевидна искренность говорящего, к ним шли за советом в личных делах, их приглашали для наблюдения важных торговых сделок…

Лоран остановился на первой из площадок перевести дух – чужой плотью ещё яснее, чем ущербной собственной, можно прочувствовать понятие «запыхался». Зато какой восхитительный вид открывается отсюда – а ведь это всего второй этаж, что же будет, когда они поднимутся выше… И как удивительно – видеть такое яркое солнце, льющееся на кровли домов, на кипящие потоками народа улицы, и совсем не больно глазам…

– Невезучий какой-то мир. То Тени, то центавриане… И далась же им эта планета…

Вадим опустил голову. Слушать это ещё на один раз оказалось довольно тяжело. Кажется, ещё тяжелее, чем на первый. Лицо Дайенн на записи сквозь помехи почти не было видно, от этого было хотя бы немного легче.

Так-Шаой оглушительно хлопнул ладонями по столу.

– Чудесно! Шестьдесят лет на свете живёшь, а ошибаться в людях продолжаешь. Считал здравомыслящей бабой, и вот. Она мне, видите ли, не доверяет… Ну да, я, конечно, не праведник в белых одеждах… Но скажите, кем это надо быть, чтоб тебе доверяли-то уже хоть самую малость?

– Тилоном, видимо.

– Ага. Припёрся на консервной банке с полутора человеками экипажа, наплёл про секретную миссию, пообещал вытащить – через сектор, где из-за каждого астероида может корабль громахцев внезапно выскочить, и вот ему да, она поверила. Детей потащила… Как же брату-дилгару не поверить-то.

Гидеон молитвенно воздел руки.

– Она же не могла вспомнить всех своих братьев в лицо и по именам. Она не всех и знала.

– Я тоже не всю родню помню, а у меня её меньше. Но думать-то головой надо! Если знает, что этим… тилонам этот Дэвид Шеридан позарез нужен – так надо сидеть и не высовываться лишнего! А обо всём подозрительном докладывать! Знал бы я, конечно, раньше – запретил бы из дворца даже кончик носа высовывать. Сюда уж они бы не пролезли. Предъявили бы и документы, и руки, и член, если надо. Нет, это надо, а… Я их использую как «живой щит»… Очень помогает, надо сказать, то-то Альянс не чешется! А из-за кого? Вы, извините, полицейские, вы сюда по службе прилетели, а на службе бывает, что и гибнут… Из-за сына первого президента? Ну, в какой-то мере да… Но первого же, а не нынешнего. Из-за принца? Так если я правильно помню, пол-Республики от него мечтало отделаться… А от другой половины он сам щемился… Да, хотел бы я столько весить когда-нибудь, чтоб из-за меня силы Альянса на чьей-нибудь стороне выступили!

– Ну, тут речь не о том, чтоб выступили, тут… впрочем, о чём говорить.

Так-Шаой сделал богатырский глоток из своего любимого кубка – в горле от напряжённого, хоть и не до крика, голоса запершило.

– Однако, конечно, хитро этот бес провернул… Ребята до сих пор копаются, не могут запись их разговора восстановить… Не через наши спутники сигнал шёл, и закодирован как-то странно… В общем, так, ребята. О чём вы тут думаете – это мне без всякой телепатии ясно. Рухнули они, стало быть, на Карнеллию… Ну, если посылали уже в процессе падения, то рухнули. Может быть, выжили, иногда чудеса случаются. Может быть, выжили и тилоны. Может быть, их лорканский захват в процессе разорвало, и их раскидало через полконтинента друг от друга. В общем, всё, что угодно может быть. Но насчёт спасательной экспедиции… Нет, запрещать я вам не собираюсь. Но и участвовать, хотя бы опосредованно, тоже. Потому что дело, извините, гиблое. И поскольку хорошие корабли мне и здесь нужны, то могу дать только…

– Плохой.

– Плохих я не держу. Из того же класса примерно, как этот их… корабль-невидимка… Выбор невелик. И гиперпривод, и вооружение – сами понимаете, жирно будет. Максимум – хорошие защитные экраны и невидимость для большинства радаров. Большинства, но не всех. Так что хотите полечь, не долетев до границ сектора – воля ваша. Чтобы долетели – я должен послать три корабля и более, а я этого не могу. Можно, конечно, зону перехода где поближе открыть, и если в гиперпространстве они вас не встретят…

– Есть одна мысль, – задумчиво вымолвил Эркена, – но вы, конечно, можете отказаться.

– Разумеется, могу. Но послушаю.

– У нас есть «Серое крыло» с гиперприводом, который повреждён, но подлежит починке. И у нас есть бракирийский доспех, который, как я понимаю, в ближайшее время использовать не светит?

Так-Шаой кивнул.

– Кандидатов и было немного, и все провалили тесты. Не любит система ни старых, ни больных. И злоупотреблявших не любит. Сволочь какая-то проектировала, госпожа Ханниривер вот, извините, пьёт как мужик, Лионасьенне тоже толк знает, и ничего.

– Возможно, использовано ДНК той нации, у которой плохая восприимчивость к алкоголю, – Вадим вспомнил историю с ничилином.

– Ну, я, конечно, не трезвенник, но и не злоупотребляю. И вообще здоров, за исключением деталей. Если получится… Если машина меня примет… Предлагаю следующее. Если «Серое крыло» действительно привлечёт своим энергетическим контуром громахцев…

– Проще говоря, они слетятся как стервятники. Может быть, конечно, увидев, что корабль полицейский, и не тронут…

Эркена покачал головой.

– Нет, на то вполне расчёт. «Серое крыло» будет нести бракирийский лекоф-тамма. Я собираюсь прорубиться через их строй, нанеся максимально возможный урон. Не уничтожить, так вывести из строя. Это ведь будет вам выгодно?

Гроум потёр подбородок.

– Гм, отдаёт сумасшедшинкой, но звучит интересно. В конце концов, я на этом теряю немного. Ну, собственно, саму машину…

– Я могу пройти тесты после того, как закончатся все остальные кандидаты.

– Да закончились они уже. А послать за новыми как-то нынче сложновато. Может быть, наши милые девушки кого с Ниффы или Киттохама и привезли бы, там всякое возможно, но я б ставку не делал. Среди этой публики встретить бракири-трезвенника так же реально, как дракха-пацифиста. Так что… давайте рассмотрим возможность. Это неплохо спутает им карты, к тому же. Пока будут ломать голову, куда и зачем мы так ломанулись, мы сомкнём строй вокруг Громахи. Подбор команды – на ваше усмотрение, однако я настаиваю, чтобы пара моих людей на борту были тоже. Можно больше.

– Не доверяете нам? – улыбнулся Вадим.

– А кто нынче кому доверяет? – Так-Шаой кивнул на экран, – ну, я не думаю, что вы так прямо вдруг решите примкнуть к громахцам и сдать им лекоф-тамма и меня заодно с потрохами… Просто, язык карнеллиан тут кто-нибудь, мои золотые, знает? На земном там, конечно, тоже говорят… Единицы… В основном всё же на гроумском, хуррском и в крайнем случае дразийском. Так что, сами понимаете. Ну, если основные моменты ясны, то за работу, каждый за свою. Если ваши товарищи живы, то времени у них не слишком много – воздух Карнеллии ядовит для всех, кроме самих карнеллианцев. Если на корабле хорошие воздухогенераторы – прекрасно, но пища-то однажды кончится.

– Примерно вот что я имел в виду, – хмыкнул Хел, – по поводу планов и всего остального. Прилетаем сюда и узнаём, что Киттохам под контролем ранкезцев, линия фронта давно уже не линия, а такое, чего на картинах земных импрессионистов не найдёшь, а граждане миров Альянса, о судьбе которых там все так беспокоятся, не то что не заложники и не трясутся ежесекундно за свои жизни, а охотно, добровольно и радостно сражаются на стороне мятежников. Делаем поправки.

Виргиния, подсохшие волосы которой висели сухо шелестящей паклей, плеснула из тяжёлой, толстого коричневого стекла бутылки во все стаканы.

– Угощайтесь. Ах, да… Ну, алит Хел, с сарказмом вы не спешите. И миссия ваша ещё ничуть не провалена. Во-первых, информацию о происходящем я дам. Дадите карту – набросаю… Насколько оно так на настоящий момент, тут ситуация меняется ежесекундно. Могу сказать, что интересам Альянса на границах уже ничто не угрожает, наши позиции здесь закреплены почти что на века, громахцам нас отсюда не выбить, даже если соберутся все вместе, а они этого не сделают.

Дилгар, оглядев довольно убогий интерьер комнаты, куда разношёрстная и не внушающая лично ему ни малейшего расположения киттохамская публика препроводила его, двух его бойцов и Ли’Нор с Арвини для встречи с «тем, кто может объяснить, что здесь происходит», вернул мрачный взгляд к лицу пилота главного ранкезского козыря.

– А вы планов по расширению не имеете.

– А нам это незачем. На месте Так-Шаоя вы бы тоже сначала навели порядок в секторе, а потом думали, опьяняться ли лёгкими победами, тем более что лёгкими они не были. Ранкезе, после установления контроля над сектором, есть, куда расширяться – там в сторону Арнассии пространства и ресурсов хоть задницей ешь. Во-вторых, собственно по поводу дрожащих и сражающихся… Сражаются двое. Два лекоф-тамма. Один в обороне планеты, что, надеюсь, у вас неудовольствия не вызывает? Чтобы вы поняли, алит Хел, мне ровным счётом фиолетово, признаете ли вы мои действия правильными и уместными, я сделала то, что считала нужным, как делала это и прежде. Мне обещали оторвать голову ещё тогда, когда большинство здесь присутствующих пешком под стол ходило, но правда в том, что такие, как я, нужны системе, потому что иногда нужно выполнить некоторые сомнительные действия без особых сомнений и проволочек.

– И сколько вам обещал Так-Шаой за это… выполнение?

Виргиния и бровью не повела.

– Да мы как-то решили, что по цене сойдёмся, как выживем. Очень жить хочется, понимаете. И если силы Громахи всё-таки победят – лично я бы хотела это событие встретить не задрав морду к небу, откуда сыпятся их бомбы, а в боевой машине, это как-то для меня идеал последние двадцать с лишним лет… Если угодно, я защищала и своих товарищей там, на Ранкезе – может быть, Марга Тейн, добравшись туда, и выдала бы их вам в целости и сохранности, но я б за это гроша не дала. Марга Тейнне то чтобы плевать на Альянс… Её вполне устраивает, что гроумский сектор, вместе с хуррским, вот так торчит посреди территории Альянса, им за это хорошо платят. Либо вам однажды пришлось бы изменить принципам Альянса и накрыть весь этот базар-вокзал – что ополчило бы против вас многие малые миры, с ходу могу назвать штук пять – либо радуйтесь, что ваша большая проблема решается внутренними путями.

– Ну, вы выступали не очень-то в обороне, – заметил Хел, – лично я, до особых распоряжений, никаких действий на ваш счёт предпринимать не собираюсь, мы не за этим сюда отправлены, но доложить, как понимаете, я обязан обо всём.

Виргиния брезгливо вытряхнула из-за уха лоскут подсохшего желе.

– Ай, валяйте. Каких деталей вам не хватает? А, сколько кораблей громахцев я уничтожила с помощью запрещённого оружия? Во-первых, насчёт запрещённого… довольно сложно запретить то, о чём столь мало информации. Во-вторых и главных… кажется, три. Очень уж просили. Я вам говорила не спешить с сарказмом, алит Хел. Вы действительно маловато знаете о лекоф-тамма. Есть оружие, которое страшно по причине разрушительности, есть оружие, которое страшно по причине точности. То есть, понимаете, в руках дурака и авторучка – оружие массового поражения… Поясняю. Вы, как воин, знаете, что в теле любого живого существа есть такие точки, удар или даже лёгкое нажатие в которые приносит эффект, во много раз превосходящий приложенную силу. Можно вырубить, парализовать или даже убить, просто ткнув пальцем. Такие места есть и у корабля. Как вы думаете, какова толщина лезвий, какова толщина парализующего луча у лекоф-тамма? Мухе в глаз не попадёшь, конечно, но с кораблями громахцев можно творить чудеса. Просто парализовав их орудийные системы и двигатели, я превращаю корабли противника из участников в смирных наблюдателей. После чего даю им выбор – либо я отправляю их на пинковой тяге к Громахе, предварительно срезав орудия и выгравировав на корпусе сердечный привет Маргусу, либо они присоединяются к нам. И вы знаете, присоединяются. Так-Шаою масштабные разрушения не нужны, они нужны Маргусу.

Арвини бросил взгляд за окно, где, на некотором немаленьком расстоянии от поверхности, парил лекоф-тамма, источающий слабое голубоватое сияние, что делало его каким-то особенно инфернальным.

– Удивительная машина.

– Оно точно.

– Он сейчас… на автопилоте, на дистанционном управлении?

– Что-то среднее, на самом деле. На небольшом расстоянии пилот сохраняет связь с машиной, получает отчёты систем о состоянии. Я могу дистанционно приказать машине спуститься, чтобы подобрать меня, или подняться выше…

Арвини обозрел корпус, высотой, по приблизительным оценкам, с хороший небоскрёб, строение весьма с натяжкой можно было назвать антропоморфным. Нечто вроде рук имеется, с наручами-лезвиями, а вот ног нет, вместо них – гибкий хвост.

– Трудно этим управлять? Точнее… это ведь отличается от всего, что нам известно.

– Любая машина, изначально – выросла из брони, одевающей человеческое тело. Стремление к физической мощи, свойственное практически любой расе. Стать выше, быстрее, сильнее, неуязвимее. Превзойти противника. Но машина, будь то танк, «Фурия» или нангим-ныог – остаётся оболочкой. Мёртвой, неудобной и… отдельной. Попытка создать управляемого робота – попытка стать машиной… Потому в фантастике так много образов антропоморфных роботов, с руками и ногами, что конструктивно не логично ничуть. Ну, если говорить о нангим-ныог… Им ноги нужны были для того, чтобы шагать по болотам. На тот момент ничего лучше придумано не было. Зато нангим-ныог, подбитый на одну ногу – это, практически, всё… Создатели этой штуки сделали шаг от конструктивных излишеств к конструктивному совершенству. Хотя совершенным называть лекоф-тамма – это было бы тоже слишком. Вообще не люблю такие разговоры, как всякий пример того, как падки люди на внешние иллюзии совершенства вместо того, чтоб работать над собой самими. В то же время, им решительно невыносимо видеть совершенство непохожим на них… Забавно… тут один дрази чуть ли не с пеной у рта доказывал мне, что видом лекоф-тамма похожа на какую-то их древнюю богиню… Всё может быть, конечно…

Сопротивляться любопытству наконец начали и некоторые минбарцы.

– А откуда осуществляется управление? Ну, то есть… где находитесь вы?

– Откуда управляет собой человек? В голове, конечно. Скажете, это тоже не назовёшь логичным в конструктивном плане? Голову ведь легко отрубить… Ну, немногим легче, чем пронзить сердце. Ни то ни другое не слишком легко, к лекоф-тамма надо ещё подобраться так близко. Метят в голову, кстати, редко, полагая, видимо, что и в самом деле было бы конструктивной глупостью располагать кабину там. Ну, а на случай повреждения… разработаны два варианта. В случае отрыва головы от шеи – голова способна какое-то время летать самостоятельно, причём, ввиду малых размеров, быстроты и маневренности этот бешеный снаряд был бы чуть ли не ещё опаснее, чем вместе с телом. Вот эти, с позволения сказать, волосы могут работать и как лезвия, и как электрические бичи – такая милая механическая медуза… Нет, у нас такого, как понимаете, не происходило, но могу себе представить, зрелище должно быть жуткое… В случае критического повреждения головы предусмотрен экстренный спуск – примерно в районе солнечного сплетения располагается дублирующая система, которая позволит лекоф-тамма какое-то время сражаться «без головы». Действует ненадолго, но достаточно, чтобы противник решил, что управление осуществляется не из головы. Это, опять же, информация из внутреннего источника, а не из личного опыта, наши машины достаточно серьёзных повреждений не получали.

Молодой воин покачал головой.

– Но, это ведь означает, что у вас и опыта ремонта нет.

– Нет. Как и опыта управления не было. Надо будет – приобретём. Некоторая самая общая информация об этом, в памяти самой машины, есть. Нейросенсорная система не сосредоточена в одной только сердцевине, её, грубо говоря, больше всего там, но от неё тянется сеть, опутывающая всю конструкцию. Поэтому повреждения, нанесённые машине, могут, если они достаточно серьёзны и она не успела среагировать, перебросить пилота в дублирующую систему, отразиться на самом пилоте. Чаще всего, что интересно, зеркально, оторвало правую руку – отсохнет левая. И поэтому к управлению нельзя допускать индивидуумов со слабой психикой – сойдут с ума хотя бы от того, что чувствуют не только руки и голову, но и хвост, и электрические кабели, и кучу всего того, чего у них самих конструктивно нет. Но гораздо опаснее, конечно, подключение к лекоф-тамма, адаптированному не под твою расу. Там уж дело не в хвостах и щупальцах, там глюки поинтереснее… Особенно если синхронизация менее 50% – с одной стороны, чувствуешь себя машиной, стоящей во весь рост, все эти крепления чувствуешь, с другой – понимаешь, что плаваешь в этом геле, в куче проводов… спятить недолго. Ладно, интересного и познавательного я вам могу ещё рассказать вагон и маленькую тележку, но думаю, лучше будет, если сейчас мы попытаемся связаться с Ранкезой – связь у нас нынче не фонтан, в силу некоторых причин, так что может и не выйти – и определиться, что делаем дальше.

====== Гл. 18 Плохой поворот ======

– Во имя Валена… – держась за голову, Дайенн с большим трудом поднялась на ноги, удержать равновесие получилось, схватившись за ближайшее кресло и порадовавшись, что здесь они не то что привинчены к полу – а, кажется, приварены.

Картина мира под стать ощущениям – корабль приземлился набок. Соответственно, то, что было полом, теперь играло роль одной из стен, а ходить приходилось по гладкой, скруглённой к потолку правой стене. Правда, не ходил никто. Диус, матерясь, карабкался по креслам к дальней стене, теперь считающей себя потолком, чтобы совместными усилиями с Арнухом «осмотреться внутри и снаружи» – запустить диагностику систем и сканирование местности вокруг. Дэвид, сидящий в углу, занимался, практически, тем же самым – кажется, при ударе о поверхность пси-изоляционные свойства стен корабля, и так подточенные длительной ментальной атакой изнутри, дали существенную слабину.

– Кораблю больно… Он оглушён…

– Всей душой его понимаю, – Дайенн прислонилась спиной к креслу и без сил расплакалась, – великий Вален… все живы, все живы…

Она осеклась, вспомнив об Аскелле. Он заперт, он…

– Да, жертв нет, – кивнул сверху Арнух, – господин Шеридан просто маг какой-то… Корабль словно на ладонь Дрошаллы лёг.

– Моих заслуг здесь минимум, – улыбнулся Дэвид, – от сгорания в атмосфере нас спасли системы самого корабля. Кстати, вполне вероятно, нашим противникам повезло меньше. Чем больше габариты корабля, тем инертнее его системы. В нижнем слое атмосферы я тормозил падение, как мог, но удар всё равно вышел приличной силы.

– Ага! – торжествующе взвыл Диус, – жив, жив… Да куда ты денешься, не жив – так воскресим… Доложить о повреждениях!

Система попыталась кочевряжиться, вопрошая центаврианина, кто он такой, чтоб задавать такие интимные вопросы, Арнух, практически не отрываясь, передал ему права покойного Роджера, и углубился обратно в сканирование.

– Так… Похоже, кораблик чуть ли не с тем расчётом делали, чтобы в футбол им играть. Повреждения минимальны, главным образом – обширные вмятины на корпусе и, увы, наше единственное орудие, оторванное лорканским захватом. Далее… Воздухогенератор… Выработка снижена на 30%, надеюсь, нам и 70 хватит… Рассинхронизация сканеров… это чего такое?

Дайенн прикрыла глаза. В голове после удара шумело.

– Связь в порядке? Мы можем вызвать помощь? Что с двигателем? Мы можем надеяться взлететь?

– Кажется, корабли такого класса самостоятельно с поверхности планеты не взлетают…

– Погодите, но он же с Ранкезы как-то взлетал?

– Ага, и откуда, и как… Ему нужно либо ступень для разгона, либо корабль-носитель… Здесь-то садиться они не планировали, большой корабль должен был принять этот на борт… Связь… как будто в порядке, но… Что по сканерам? Кто вокруг, что вокруг?

Дэвид и Арнух обернулись практически одновременно.

– Снаружи сероводород. Он совершенно точно и однозначно нас там ждёт.

– Разумных форм нет в радиусе трёх тысяч километров. Признаков искусственных сооружений так же нет. Сейчас попробую увеличить радиус…

– Я слышу только ментальный фон животных…

– Господи, там ещё и какие-то животные есть…

– Карнеллия – обитаемая планета. Флора и фауна у неё есть тоже.

– Что за жизнь возможна в сероводороде?

О Карнеллии есть несколько легенд, пояснил Арнух. Во-первых – говорят, планета не всегда была такой. Когда-то, во времена очень давние, конечно, она имела кислородно-азотную атмосферу, правда, соотношение кислорода, азота и углекислого газа было всё равно для человеческого организма неприятное, но людьми, равно как и местными разумными на Карнеллии тогда и не пахло, так что претензии предъявлять было некому. Потом планету раз за разом потрясли несколько катаклизмов – вымирание наиболее крупных зелёных растений, резкое потепление климата и, наконец, в результате череды землетрясений и извержений вулканов атмосфера до предела насытилась сероводородом и двуокисью азота, с добавкой, по вкусу, тяжёлых углеводородов. Те из древних существ, что выжили, эволюционно обогатились вторичной лёгочной системой и приспособились к дыханию получившейся ядрёной смесью, а после и вовсе переключились на неё, так что в итоге кислород стал для них ядом. Дайенн глубоко сомневалась в такой версии, приспособление жизни, возникшей на базе азота и кислорода, к сероводороду и двуокиси азота казалась ей сомнительной. В то же время, посмотреть на жизнь, возникшую на основе сероводорода, было как минимум интересно. Как и узнать, каким образом с этим миром осуществлялся и поддерживался контакт. Это ведь… никакого огня, одна искра – и взрыв… Нет, им самим, конечно, огонь и не нужен – по крайней мере, не для обогрева точно, минус шкалы Цельсия здесь наблюдается только на полюсах…

Вторая легенда тоже вызывала некоторое недоверие. Она касалась названия планеты. Согласно этой легенде, на планете когда-то приземлился земной корабль-исследователь, посланный ещё во времена до установления контакта с центаврианами. Король той земли, на которой приземлился корабль, полюбил женщину с этого корабля, по имени Корнеллия. Дальше было две версии – что женщина погибла, когда сняла дыхательную маску, чтобы поцеловать короля, или же что им пришлось расстаться, когда корабль продолжил путь по вселенной. Но в честь потерянной возлюбленной король повелел назвать планету Карнеллией – придираться за ошибку в одной букве к влюблённому как-то даже не хочется. Дайенн даже не знала, в чём сомневается больше – в том, что земному кораблю вообще вздумалось приземляться на такой планете или в том, что эта неведомая Корнеллия была столь легкомысленна, что обошлась одной только дыхательной маской, высаживаясь на планету, а не глухим скафандром. Сероводород, вообще-то, раздражает не только дыхательные пути, но и глаза…

– У нас, кстати, если что, скафандры есть? – Диус, похоже, мыслил в одном с ней направлении, – хотя… люк-то всё равно в том боку, на котором мы лежим…

– На каком технологическом уровне находится общество Карнеллии? Учитывая, что контакты с карнеллианами, о которых лично мне известно, ограничиваются торговлей через посредство гроумов, хурров и дрази, и некоторым количеством преступных элементов, с которыми мы сталкивались на Зафранте, в Диллатлиине и в секторе Аида…

– На уровне… странном… Есть вот расы, по которым сразу видно, что заинтересованы в контакте. Иной раз прямо так заинтересованы, что спасу нет. Есть наоборот, такие, что против всяких контактов – из-за религии, считают, что мы все нечистые, или из-за страха, что если много будут знать о них, то будут знать, как завоевать и уничтожить. А карнеллиане… поди их разбери…

– Ну, завоевания им опасаться нечего, – Диус перебрался поближе к экрану, вертя головой в попытке оценить перевёрнутое изображение, – вот ты какой, карнеллианский Розуэлл… не обращайте внимания, Арнух… я б вот это завоёвывать не стал… Подозреваю, и Так-Шаой не станет, максимум протекторат, как у хурров с Буллокой… Здесь даже завалящую базу разместить не окупится.

– Кроме текстильной и пищевой промышленности даже не знаю, что у них достаточно хорошо развито. То есть, механизмы у них есть, даже собственного производства… Как устроены – не знаю. Дрази никогда не покупали у них никаких механизмов. Дрази у них только текстиль покупают, и украшения… Какие механизмы – это к гроумам, они здесь больше дел имеют.

– Может быть, вы меня всё же выпустите? – раздался с потолка, то есть, конечно, из «кладовки» голос Аскелла.

– Зачем? В туалет, или чтобы нам тут снова стало не скучно?

– Ну например, чтобы я привёл корабль обратно в подобающее ему положение, раз уж миляга Арнух не может, и заодно провёл краткий ликбез по Карнеллии, после чего можно будет оценить, насколько реально выбраться отсюда самостоятельно.

– Ты посмотри! Совсем немного взаперти посидел, а уже какая сознательность, какой альтруизм!

– Идиоты! Мы имеем все шансы погибнуть здесь все вместе, если откажут воздухогенераторы, а не говоря о том, что лично я всё ещё хочу жить, живой Дэвид Шеридан мне много интереснее мёртвого. В этой части наши цели совпадают, а?

– А вот теперь можно и перекусить, – Майк потащил товарища в сторону продуктовых рядов, – ну да, времени у нас не завались, но поедим по дороге. Здесь многие так делают, нарны в этом плане как земляне, таинства из еды не делают.

Название этого заведения переводится примерно как Дом Стола, но вот именно стола как предмета мебели здесь нет. Кажется, имитирует более древнее крестьянское жилище – в середине огромный очаг, на котором и готовится пища, над ним в своде большое круглое отверстие для выхода дыма, вдоль стен на свёрнутых шкурах и плетёных ковриках сидят гости, в приотдёрнутую занавеску второго выхода видно склонённые спины работников, моющих чашки и сгружающих недоеденное в большой таз, стоящий на тележке.

– Здравствуй, добрый хозяин. Дай-ка мне и моему другу куши-гагаш в дорогу.

Хозяин, как раз раскладывающий на углях свежие куски мяса, был, судя по глазам, частью программы.

– Ну, если ваши ноги не шибко по дороге заскучали, то придётся подождать, вот эти и заберёте. Сами видите, народу-то пропасть эти дни, две цельные туши угага с утра словно ветер пролетевший вынес.

Майк понимающе и уважительно закивал – угаг, если он правильно понял из весьма беглого обзора фауны модуля – это жвачное животное, аналог земных коров, только рогов лишённое, зато вооружённое загнутыми бивнями на манер слоновьих, а размерами взрослое животное может быть в половину этого помещения. Нынешние нарнские коровы – гокомы – дальние более мелкие родственники угагов, имевшие более широкое распространение на планете. Угаг – это, по сути, звук, издаваемый этим животным, за что оно и было так прозвано. Звук этот лучше знать хорошо и угадывать издали, потому что тысячелетия одомашнивания сделали угагов очень незначительно миролюбивее, пасти стада этих милых животных – занятие для особо сильных духом, а всем прочим лучше держаться как можно дальше – обоняние у них прекрасное, а настроение чаще всего не очень, собственных хозяев они ещё готовы как-то терпеть, а чужаков ничего хорошего не ждёт. Говорят, что одним угагом можно накормить всю деревню, но говорят так же, что один угаг может существенно проредить население этой деревни. Кто и зачем вообще этих тварей приручил – навсегда кануло в омут истории, как, впрочем, и сами угаги – в некоторых породах гоком явно сохранилась, судя по внешним признакам и сварливости характера, их кровь, но как вида их больше не существовало. И, тут могли бы сказать большинство нарнов, слава Г’Квану.

А Лоран тем временем думал над словами персонажа про эти дни – имеется ли в виду популярность игры и наплыв «гостей» из реального мира? А как они существуют всё остальное время? То есть… они ведь действительно уверены, что родились здесь, и здесь жили их предки, и будут жить потомки… Интересно, пробовал кто-то сказать им, что их на самом деле нет, они давно умерли, точнее – и не существовали, ведь невозможно что-то достоверно узнать о простых жителях давно погребённого песками города, можно только воссоздать, на основе имеющихся данных, какими они могли быть… Что весь смысл их жизни, их труда на полях, в гончарных мастерских, за ткацкими станками – в том, чтоб гости из 2303 года пришли на это поглазеть? Хочется надеяться, что нет, это было бы слишком жестоко…

Старый нарн, выжимая на куски мяса сок мелкого оранжевого в белую крапинку фрукта – название его Майк не помнил, возможно, оно и не упоминалось, но кажется, это тот самый фрукт, который ни на что больше не годится, ввиду ядерного кисло-острого вкуса, кроме такой вот обработки мяса, расспрашивал гостей, откуда и куда они идут, не думали ли зайти в лавку такого-то и посмотреть изумительные украшения, которым рада будет всякая женщина, и владеют ли они грамотой, а то не так часто в город приезжает почтенный Ко’Мукад, переписывающий свитки поучений древних… Персонажи программы не видят золотого свечения, не понимают, «гость» перед ними или «абориген» их мира – что закономерно, это создало б слишком большие сложности.

– А питьё что же, никакое не возьмёте?

– Как же это мы откажемся от возможности попробовать то, чем больше всего славится ваше заведение?

Старик довольно прищурился.

– Хоть ты и здоровяк, да разве утащишь столько? Сортов каби у меня полтора десятка, и ни на один никто не сказал слова дурного!

– Да я бы и взял, чтоб вся моя родня оценила мастерство великого хозяина Дома Стола, но ведь не донесу, дорога дальняя, а искушение велико!

По окончании обмена любезностями друзья получили по ведёрку ароматно дымящегося мяса, лепёшку диаметром с пожертвованный Лораном овощ, а Майк прицепил к своему поясу длинный кувшин с каби, неслабо, кстати говоря, мешающий при ходьбе.

Куши-гагаш – такое вот «походное» блюдо, для случаев, когда недосуг мыть посуду. Готовится на углях дерева лум – именно на углях, эта зола съедобна и образует своеобразную панировку, после чего куски укладываются в такое вот ведёрко, вылепленное из серой муки с водой. Ведёрки съедобны, но невкусны, их обычно не едят, а выбрасывают животным.

Лоран сам удивился, что и секунды не колебался, прежде чем вонзить зубы в первый ароматный кусок. Другое тело – другие и ощущения. Хотя и в прежнем теле ему порой казались приятными и даже аппетитными запахи пищи, доносившиеся из других палат. Может быть, и стоит решиться попробовать ещё что-то кроме питательной пасты… Ранни, ни здоровый, ни больной, не может, конечно, сожалеть о том, что не знают вкуса пищи – так же, как «голодная плоть» не может сожалеть о том, что не питается кровью. Ранни могут сожалеть о том, что не видят снов, потому что им интересна эта странная работа сознания, и такое же отношение – интереса наблюдателя – у них к питанию разумных животных. Побывать в шкуре разумного животного, увидеть мир через его цветовосприятие, ощутить работу его вкусовых рецепторов – это, несомненно, опыт интересный… и страшный в то же время.

– Действительно очень вкусно, – Майкл отхлебнул из узкого горлышка кувшина, – это ягодный напиток, вообще-то, конечно, алкогольный, но крепость для нарна совсем никакая. В своих телах мы бы, несомненно, захмелели, а здесь нам это так, одно развлечение… Тоже приятная мелочь в виртуальной реальности – какой мне настоящему алкоголь.

– Да, такие игры позволяют познать, – Лоран жадно прожевал очередной кусок, – очень много закрытых от тебя возможностей…

– Ну, не так уж и много, для здорового-то человека. Здоровый человек может в реальной жизни поехать куда угодно, попробовать что угодно. Ну, что не ядовито для него, но как-то вроде никто не помирает без возможности попробовать то, что ядовито… Всё-таки виртуальная реальность не захватывает всю нашу жизнь. Она нужна в виде симуляторов, для обучения чему-то, и для подобных вот экскурсов в историю, а больше зачем? Если можешь что-то попробовать, лучше делать это в реальной жизни, наверное. А, ну есть ещё голобордели, примерно тот же принцип…

– Голобордели? – переспросил Лоран в явной оторопи.

– Ну, если вы ждёте подробностей, то слишком не к тому человеку обратились…

Спутник вдруг дёрнул его за рукав.

– Майкл, посмотрите, что это?

Майк повернулся – и крик застрял у него в горле. В нескольких метрах от них прямо в воздухе между домами висела длинная каменная балка, испещренная причудливой вязью, похожей на трещины. Прохожие не обращали на неё никакого внимания, словно подобное могло б здесь делом обычным. Этому могло быть только одно объяснение – никто больше этого не видит. Кувшин с недопитым каби выпал у него из рук.

– Майкл, это тот самый камень? – догадался, видимо, по полным ужаса глазам спутника Лоран.

– Да…

Кто-то из шедших сзади налетел на остолбеневшего Майка и покрыл его отборной руганью – а тут, как известно, полшага до драки. Несколько подсвеченных золотом взглядов обернулись на них – и в одном из этих взглядов читалось, определённо, знание… Очень злое знание…

– Что-то пошло не так? Что происходит, Майкл? Откуда здесь это?

– Кажется, нашу прогулку придётся завершить быстрее, чем хотелось…

Для экстренного выхода из игры на теле персонажей были предусмотрены специальные «кнопки», нажатие которых отключало генератор импульсов. Нажать их, конечно, игрок может только сам, если кто-то другой заденет это место, к примеру, в драке – эффекта не будет. Майк нажал заклёпку на бедре, толкая Лорана, чтоб не медлил – но ничего не произошло. Спутал? Нет, не может такого быть, он перечитывал инструкцию на несколько раз… Он нажал сильнее – и снова ничего. На всякий случай нажал соседнюю справа, соседнюю слева, пробежался по другому – всё так же безрезультатно. В глазах Лорана проступала лёгкая паника.

– Они не работают? Они сломались?

– Бежим, Лоран, просто бежим!

– Ой… Это вы, что ли, сейчас… пели?

Иглас обернулся. В дверном проёме стояла девушка с короткими русыми косами – по виду, землянка, но в гроумской одежде.

– Да, я.

– Ого!

Существование песен у расы, которая, ввиду почти повальной телепатии, могла легко и вербального языка не иметь, удивляло многих, он уже заметил. Конечно, врийские песни звучат специфично… Это гудяще-булькающие, достаточно высокие звуки, больше напоминающие что-то электронное, чем исходящее из горла живого существа.

– Мы поём, когда одни, когда задумчивы или растеряны.

– И чего ж вы так растеряны? – девушка быстрыми шагами пересекла комнату и остановилась рядом с ним у окна. У неё было узкое, всё покрытое пигментными пятнами лицо, редкие белёсые ресницы, два передних зуба – один верхний и один нижний – росли неровно, выдаваясь вперёд. Тем не менее, она широко улыбалась.

Иглас продолжал смотреть за окно, на проблёскивающие между ветвями деревьев огни города. Досюда доносился грохот – это идут грузовики с оружейного завода. Иногда нетерпеливо сигналят, чтобы освободили дорогу…

– Завтра мои товарищи готовятся к отлёту к Карнеллии, на поиски потерпевшего аварию корабля. У них совсем немного времени, чтобы проверить, может ли господин Эркена пилотировать бракирийский лекоф-тамма. Совсем нет времени для испытаний. Но Эркена полетит, с лекоф-тамма или без него. И мыслеговорящая, София, полетит с ним. И корианцы, Алварес и Схевени, конечно. Логично бы было, если б полетели все мы… Но в то же время, правильно бы было оставить кого-то здесь, чтобы Лионасьенне, Илкойненас и госпожа Ханниривер не оставались одни. Чтобы наши коллеги, которые ещё в госпитале, не оставались одни. Дрази Наум, моради Исут уже сказали, что остаются. Кажется, остаётся и корианец Фар. У меня есть время решить, лечу я или остаюсь.

– Ясно… Да, поди, война скоро кончится. Скоро уже, вон, громахцы повсюду бегут, поджав хвосты.

Иглас повернулся.

– Вы патриотка Ранкезы.

Девушка усмехнулась.

– А чего нет? Я тут родилась. Другой родины не знаю и знать не хочу. Мамку сюда брюхатую привезли. А кто мой папаша, теперь и не узнать уже. Я здесь, в этом дворце, выросла.

– Вы одна из женщин Так-Шаоя?

Та фыркнула.

– Мамаша моя – да. Может, видели её – золотые пышные волосы, худая, как я… только красивая. А я так, по дому работаю, где чего…

– И он не требовал от вас ничего кроме? – Иглас изучающе склонил голову набок, – или вы принадлежите другому мужчине?

– Требовал, – девушка скорчила гримаску, – целовать ему ручку и называть дядей Мибелом. Я не его формат, да у него и без меня хватает. И вообще мне шестнадцать только вот исполнилось, а детьми он не интересуется. Неа, я ничья пока. Без разрешения Так-Шаоя тут никто себе женщину взять не может.

– А если разрешит…

Девушка беспечно отбросила за плечо толстую рыжеватую косу.

– Ай, нашли тему тоже. Кого ни выберет, всё равно довольна буду. Да увидите, как война закончится – тут все, кто ещё не, поженятся, замуж повыскакивают. Там, – её лицо, обращённое к звёздам, зажглось таким сильным, таким жгучим восхищением, что молодому врию даже стало любопытно, – сражаются наши герои… Наверное, если уж говорить, чего я хотела бы, кроме как хорошего мужчину – тоже сражаться… А что – там и женщины есть… Счастливые! Ну да всем дело найдётся, не такое, так какое ещё…

– Быть чьей-то любовницей?

– А чего? Мужику же нужна баба. Чтоб он мог спокойно работать, у него удовольствие должно быть. Все наши бойцы за что-то сражаются – за своих женщин и детей нынешних или будущих. За то, чтоб мы все жили, и жили хорошо. Разве плоха мысль, что кто-то там, может, сражается и за меня?

– И вас не смущает, что гроумы… не вашей расы?

Собеседница хихикнула.

– Страшные, типа? Ну, я среди них росла, привыкла. У меня и имя гроумское – Вурнаш. И тут не только гроумы есть, чего сразу… Да я и сама не красавица. Ну и что, всё равно ж посматривают, Керк вон этот… Может, с ним и буду… Э, это не дело – с мужиком о мужиках говорить. Вы ведь мужского пола? Вот… Вы мне лучше о работе своей расскажите. Ну, где бывали, и вообще…

Майк отлип от щели, через которую обозревал окрестности – в этом плане место, выбранное ими для укрытия, было чрезвычайно удачным.

– Как будто, всё тихо… Впору бы подумать, что нам всё почудилось, но как жизнь показывает, двоим одно не чудится. То есть… да, смешно так говорить, когда ты в виртуальной реальности.

Лоран поудобнее устроился на стопке пыльных, в засохших комочках земли мешков.

– Что произошло? Здесь… они?

Он мало понял из рассказа Майкла об этих таинственных врагах, похитивших его и двоих полицейских с Марса, да и Майкл сам всего не знал, понял только, что они, хоть и малочисленны, но сильны и коварны.

– Ну а больше что думать?

Лоран аккуратно отодвинул от себя несколько тяпок – этот сарай, по-видимому, использовался для хранения инвентаря для полевых работ, и обнял колени.

– Положим, любой из них мог купить такой же вот модуль и загрузиться сюда… Но вот это, с этим таинственным камнем – это же…

Майк зло и мрачно кивнул.

– Если б каждый мог вносить какие захочет изменения здесь – это какой хаос бы был? Нет, что-то менять могут разработчики, но делают это по запросам пользователей, если есть какая-то ошибка. Например, если воду в озере халтурно прописали, и она не мокрая… смешно, но такое бывало, да. Или в дверь невозможно войти. Вот она дверь, но войти не можешь, проход в десяти сантиметрах от неё, догадаться только случайно можно. Но теперь такое уже не встречается, так, мелкие какие-нибудь недочёты, ну, вроде плохо прорисованной текстуры в углу лестницы в храме, как я тебе показывал… Кто заметит вообще? Соответственно, и защита совершенней стала. Многие знакомые – по сети знакомые, то есть – хвастались, что ломали некоторые игры. Но это как-то в основном в прошлом было.

– И мы не знаем не только на что они способны, но даже сколько их… Сколько там за нами гналось?

– Вот это как раз ничему не показатель, – Майк на всякий случай взвесил в руке нечто вроде косы с коротким мощным древком, – это ж древний город, тут так – ты побежал, за тобой погнались… Не просто так же побежал, поди, кошелёк спёр или наоборот, вора догоняешь. Надо присоединиться. Ну или может, торопимся куда, тоже надо посмотреть, что там такое интересное, что аж бегом надо…

Лоран удручённо посмотрел на бляшки на широком кожаном поясе – такие одинаковые сейчас… одинаково бесполезные…

– Как они могли отключить их? Это уже как-то чересчур. И мы… мы теперь застрянем тут?!

– Ну, думаю, паниковать рано, – отмахнулся Майк, хотя внутри у него именно что поднималась паника, – мы, в конце концов, не где-то в одиночестве в запертой квартире, когда доктора заметят, что мы долго не просыпаемся, примут меры… Ну или можно попросить кого-нибудь из «гостей» выйти и сигнализировать в техподдержку. Прежде, когда у кого-то выход не срабатывал, так и делали. Хотя такого давно не бывало, чаще наоборот, выкидывало раньше времени…

– Один только момент, – уныло проговорил Лоран, – любой из «гостей» может оказаться… ими. Как мы отличим?

Это было, чёрт возьми, правдой, крыть было нечем. Но как ни крути, если их не вытащат врачи (хотя они, по идее, должны уж в таких вещах понимать), что-то предпринимать придётся…

– Ну, не вешайте нос, господин Морзен. Не всё же о всяких опасных приключениях только читать… Ну, я вон и в реале одно такое пережил, до сих пор, честно говоря, слегка не верится… Как-то справимся. Люди с чем только не справлялись.

Лоран тоже глянул в щель между досками – но его стена обращена была не к городу, а к полям. Где-то там, на горизонте, сказал Майкл, мир кончается. Натурально, кончается – там обрывается прописанная текстура поля. Неужели никто из местных не доходил дотуда? Хотя наверное, программа просто не позволяет им этого, в голову не приходит и всё такое. Или заставляет забыть о том, что видели. Интересно, а они в самом деле работают на этих полях или только думают, что работают, а продукты на складах появляются сами? Ведь продукты – это тоже программный код… Как и удовольствие от их потребления, да…

– Да, определённо, ваша виртуальная реальность отличается от нашей…

– Ты знаешь, почему ты – не можешь, – прошептала Софья. Её ладони обжигали грудь сквозь ткань рубашки. Вечерний сумрак комнаты, тёплый ветер из открытого окна обнимал их мягким невесомым плащом, забирался в её волосы, шептал вместе с ней. За окном поздняя весна переходит в раннее лето. За окном слышны мерные щелчки и посвисты каких-то насекомых, далёкие гортанные крики ночных птиц, на этих насекомых охотящихся, стук опадающих оболочек с бутонов цветков какого-то местного дерева – пряный аромат смолы и пыльцы понемногу проникает в комнату…

– Это решаем не ты и не я, машина, – ответил он так же еле слышно, – если она меня отторгнет – нам просто придётся искать план Б.

– Если отторгнет… Если не случится… чего-то куда более страшного… Речь может быть уже о жизни, Джани, куда это шаг – никто не знает.

Тени на стенах – различимые, пожалуй, только его глазу, в темноте, разбавленной совсем слабым, неверным светом – согласно горестно кивали, непонятно, его или её словам.

– Верно, никто. София, я хочу верить. Я не могу отказаться от лекоф-тамма, потому что это наш шанс, а без него у нас… мало, что есть. И у них там… каждый час, каждая минута, возможно – на счету. Даже 50% – лучше, чем совсем ничего, верно? Ты можешь назвать меня… самонадеянным, но я верю, что половины меня достаточно будет, чтобы быть сильнее. Половины моей веры и моего желания быть там… Потому что вся моя вера, всё моё желание могло бы перевернуть вселенную, с соответствующим приложением. И я буду знать, что ты, совсем рядом, слышишь меня, держишь меня, твоя мудрость, твоя сила… ведь это так?

– Ты это знаешь, Джани. Лучше меня знаешь. Потому что ты сейчас видишь мои глаза, а не я сама. Я буду с тобой, даже если шанс ничтожен. Но как бы я хотела, чтобы был другой путь…

– Нет другого пути. Ты и я его не видим. Есть такие моменты – их ведь обычно не так много – когда можно рискнуть жизнью, здоровьем, рассудком, личностью, всем… Прости. Ты заслуживала того, кто рискнул бы этим – ради тебя только…

Софья крепко, судорожно сжала его в объятьях, он чувствовал её ногти, впивающиеся в его плечи, её растрёпанные кудри, мягко касающиеся его лица, её тело – сдержанный огонь под тканью платья, словно бутон на том самом дереве – скорлупки которого готовы опасть к ногам…

– Каждая женщина мечтает любить героя. Не каждая знает, как это больно… И я заслужила. И мне не дерзко, не совестно говорить, не спрашивая – чем, это просто дар, оно моё, солнце, солнце в ладонях, оно моё – счастье столь огромное, что не может не быть больно… Будь я проклята в тот момент, когда сказала, что дороги наших родителей продолжаются теперь среди звёзд для нас, и как я счастлива этому! Тогда-то я просто думала – вот, как же теперь, как мы теперь – разные миры, разные ранги… Это никогда, конечно, не было препятствием к любви. К любви – да, но не к жизни вместе.

– В этом, София, совершенно точно нужно не меня спрашивать, как быть. Но я знаю, если я смог победить себя, победить свой страх, приняв это чувство – я смогу победить лекоф-тамма, и каждого, кто встанет на пути. Ради него – пойду, ради тебя – вернусь… – его ладонь скользнула по её щеке, – не плачь… Не плачь, самая красивая из женщин…

– Когда смотрят на солнце – бывают слёзы… Разве преступно желать солнца? Для меня, я человеческая женщина, а ты – отражённое солнце Экалты… – её пальцы скользнули между пуговиц рубашки, и первая из них выскользнула из петельки, – у нас есть эта ночь… Безумно длинная, безумно короткая ранкезская ночь…

– София… Ты уверена… – его голос сорвался. Ни одно касание за всю жизнь не ощущалось так ясно, так жарко… Зрение бракири, вследствие ночного образа жизни, более остро, они различают и в темноте цвета, детали и оттенки. Зрение Эркены было несовершенно, но и в темноте он не только помнил, но и видел, что в глазах Софьи – зелень, колдовская зелень…

Такова бывает на Бракире густая лесная чаща – как зелень этих глаз, буйная густота этих кудрей, сильные и страстные объятья этих рук. И как не поверить, что эта чаща имеет над тобой полную власть, когда она дышит в лицо, улыбается в лицо, шепчет над ухом тёмной листвой, впереди, позади и по бокам – тонкой густой травой и извивающимся в ней ручьём, когда сверкает в глубине её колдовской огонь – взгляд, который видит, знает, наблюдает… многие растения на Бракире светятся в темноте…

– Уверена ли я, в тридцать с лишним лет, что хочу отдаться мужчине, которого люблю? – её губы скользнули по его груди, она обнимала, оплетала его – кажется, не только руками, волосами, словами, мыслями, затягивала, заманивала, как густая лесная чаща, дышащая, зовущая, смеющаяся и плачущая каждым листом и каждой каплей ручья, обжигающая каждым из далёких огней. Он подхватил её, опрокидывая на кровать, накрывая собой, неожиданное ощущение своей силы, её хрупкости, биение огня под прохладой ткани, чарующий бархат под шёлком, рельеф ключиц и сосков под губами… Тихий шёпот, тихий шорох – в сердце леса уже нет дорог, но она ведёт, она не даст сбавить шаг… Её губы ловят слова, слетающие с его губ:

– Это одно… мой омут, солнечный омут, целый мир… Слышать, как это… шёпот солнечных соков в листьях твоего родного мира…

– Ты не…

«Не поняла?».

– Не переводи. Так правильно… Язык любви всегда непостижим…

Он высвободил руку, чтобы снять медальон.

– Не надо.

– Он будет мешать.

– Это никогда не помешает нам.

Их руки встретились у пояса его брюк, пальцы сплетались, обжигаясь, сражаясь, помогая друг другу.

– У нас это… иначе…

– Это всегда иначе. Но так мы по крайней мере… наравне… у меня вовсе никакого опыта.

Сполох его мыслей – неужели… на Парадизе… – которые он сердито обрывает, а они пробиваются, словно лучи огня, который он пытается зажать в кулаке, сквозь пальцы, там и тут. Её ответ в его голове – да, но не в теле, но не полностью, но не до того предела… Он первый, кому она показывает что-то оттуда – распускающийся цветок зари, море искр… Та самая база – океан памяти, знаний и чувств… Понятие близости – там, где нет границ тела и даже границ личности. Захлестнувшая его неловкость – от касания того, что ему сложно даже вообразить, от мысли – как, должно быть, одиноко, потерянно и холодно искре, вырванной из океана света… Она касается его импульсом успокоения – да, так можно подумать, но не нужно думать так…

«Мы не слишком разные. Не более, чем любые два мира, делающие шаг к слиянию».

– Ничего не понимаю… Эти модули – они ведь лицензионные?!

– Самые что ни на есть. Да, осмелюсь предположить, господин Гарибальди и не нашёл бы, где здесь купить нелицензионные.

– Сообщите в компанию.

– Уже. Они, разумеется, примут все возможные меры… Но это определённо не их вина. Выход выключен изнутри. Не знаю, как, но именно это и имеет место быть.

Рыжий энфили вытаращился на старого нарна в шоке.

– Но разве такое возможно?

– Парень, я объяснить тебе всего не смогу, я продвинутый пользователь, а не специалист. И я всё же имел дело с обучающими симуляторами, а не с подобным… Но я хорошо вижу, что само устройство в порядке. Но механическое отключение питания не поможет…

– Почему? Если мы просто снимем эти штуки, разве не…

– Нет. Их сознание застряло там, в модуле. Их мозг настроен на генерацию импульсов, соответствующих той реальности. Хуже мы этим сделать можем, лучше – нет.

Молодой доктор вцепился себе в волосы.

– Через несколько часов сюда прибудет его сестра… Что будет, если мы до тех пор не сумеем привести их в чувства?

Из-за толстой перегородки прозрачного оргстекла Софья наблюдала за происходящим. Лекоф-тамма «сидел» – нижняя гибкая часть его корпуса, свернувшись в кольца, поддерживала верхнюю, словно на постаменте. Машины были разными. То есть, при общем единообразии конструкции – руки, голова, туловище, хвост – они различались деталями. Софье хотелось бы знать, отображение ли это «расовых различий» – ничто прямо не указывало на это, по внешнему виду лорканских лекоф-тамма сложно было определить, что они именно лорканские, и машины Илкойненаса и Лионасьенне различались между собой.

Этот выглядел каким-то более… хищным, почему-то хотелось сказать. Может быть, дело в форме лезвий наручей, более угловатых чертах «лица», более тёмном пластике трилистника, изображающего, кажется, глаза. Короткие, сейчас неподвижно свисающие до острых «плеч» щупальца-стрекала тоже были тёмными и казались прямыми и жёсткими, как гвозди.

У машины, разумеется, нет своего сознания. Но сложно было сказать, что у неё нет своего «я». Смотря как определять само понятие «я». Если как совокупность памяти, эмоций, привязанностей и сокровенностей – то, конечно, не было. Но некая разновидность желаний, предпочтений, склонностей – была. Софья чувствовала эти импульсы – слабые, сонные… примерно как у животного. Можно ли сказать, что у животного нет индивидуальности? Животное очень хорошо понимает свою отдельность от всего остального вещественного мира, когда ставит перед собой задачу победить соперника, добыть пищу, найти место для гнезда. Оно меньше всего думает при этом о том, что им руководят инстинкты, общие для всех представителей его вида. Для него это – ЕГО желания, самое главное, что есть в нём… Если понимать «я» как способность к абстрактному мышлению и философским вопросам – то его у машины нет. Если понимать как волю – то есть.

Джани прошёл по мосткам-креплениям над кольцами хвоста лекоф-тамма. Софья уловила слабый импульс – отклик нейросенсорной системы на родственную ДНК. Просто отклик. Ни положительного, ни отрицательного смысла. Джани обернулся, прижал сжатый кулак ко лбу в неком молитвенно-клятвенном жесте, блеснула в свете ламп цепочка. «Ты оправдаешь. Ты будешь достоин…»

Внутренняя лифтовая система понесла его вверх, туда, где ждала его нейросенсорная система – студенистое тело, прошитое тонкими проводами. У неподготовленного страх наступит уже на этой стадии – от самой мысли, что в это странное тускло мерцающее желе он будет погружён с головой. Не вздохнуть, не закричать… Конечно, даже при условии низкой синхронизации риск гибели несостоявшегося пилота невелик – система просто вытолкнет его… Если только страх и паника не парализуют его. Тогда возможно всё…

Если бы тело могло выбирать себе мозг, душу – что бы это было? Вообще, что именно тело выбирало бы себе – мозг или душу?

Софья верила в душу – отчасти ввиду проведённого на Минбаре детства, отчасти благодаря памяти тех на Парадизе, кто имел некий экзистенциальный опыт – клинической смерти или воспоминаний о прошлых жизнях. Однако она не могла бы – а кто мог бы? – сказать, что есть то «я», то понятие личности, с которым мы взаимодействуем в этой жизни и которое собственно и называем человеком, как оно соотносится с душой или с мозгом. Подискутировать на эти темы до сих пор любо-дорого очень и очень многим, при этом одни, будучи в большей степени материалистами, полагают, что всё, что касается индивидуальности и самосознания, есть исключительно продукт работы мозга, с мозгом развивается и с ним же умирает – окончательно и полностью, другие же не сомневаются, что не функционирующий мозг делает тело живым, а наличие души делает живым и тело, и мозг, как центральную его часть. Может быть, душа располагается в мозге, может быть, в сердце, может быть, как верят некоторые – покрывает и пронизывает собой всё тело, каждую его клетку. Есть представление и о трёхчастной структуре человека – тело, рождающееся на одну жизнь, дух, вырабатываемый в течение этой жизни, вероятно, как продукт работы мозга, средоточие памяти и воли личности, каковой она является именно в этой жизни, в этом теле и с этим именем, и душа – некая над-личность, которая существовала прежде этого рождения и будет существовать после смерти этого тела. Такой взгляд был наименее популярен в силу того, что оставлял слишком много неотвеченных вопросов, но он казался Софье, как и многим её соплеменникам, наиболее вероятным путём к истине. Как определять призраков – как заблудившуюся в этом мире душу, не ушедшую после смерти в следующее воплощение или в некую загробную жизнь в раю или аду, или по какой-то причине не умерший, не рассеявшийся дух? Ведь память призрака – это память только одного этого воплощения. Оцифрованная, записанная на носитель память, матрица личности – такие эксперименты проводились многими развитыми расами, древними – более успешно, современными – пока менее – является духом или душой? Если человек, имеющий опыт метемпсихоза, встретится с такой оцифрованной личностью своего прежнего воплощения – можно ли считать, что он встретил самого себя? Можно ли считать, что его уже двое?

Больше, чем минбарцы, о душе рассуждают только парадизцы. Логично, для мира, в котором решены все основные проблемы, нет более важной задачи, чем найти ответ на вопрос, кто мы есть. На Парадизе до сих пор никто не умер, и никто никогда не умрёт. Могло раствориться, умереть физическое тело – хотя во власти Айронхарта было продлить физическое существование на столько времени, сколько хозяин тела пожелает. Во власти Айронхарта было остановить, запустить, повернуть вспять процесс старения. Софья могла, ради любопытства, побыть день девяностолетней старухой или таким же ребёнком, каким она когда-то покидала Минбар. Имея доступ к памяти каждого живущего на планете, можно было прожить тысячи жизней. И кроме развлекательной цели, это, разумеется, имело общую и главную цель – познание. Взгляд одного, восприятие одного – всегда несовершенно. Взгляд множества глаз, объединённый в один, даёт картину мира. И таким образом было достигнуто многое, но, конечно, не всё…

Она улыбалась, вспоминая, как удивлялся и протестовал Джани по поводу того, что она приняла участие в их экспедиции. Для неё, при её статусе – можно ли так рисковать? И ещё больше удивился, когда узнал, понял. «Разумеется, ты был одной из причин. Увидев тебя и осознав, что не смогу тебя отпустить, без уверенности, что увижу ещё раз, я восприняла это, если угодно, как ещё один знак. Каждой из причин хватило бы, чтобы оправдать мой выбор, две их не оставляло места сомнениям». Как-то при ней Дайенн думала, глядя на Вадима, думала достаточно «громко», над давно мучившим её вопросом – о трилюминарии, светившемся в его присутствии. Вопрос, может ли Вадим быть потомком Синклера-Валена или тем более его перевоплощением, не единственный и не главный, который занимал Софью. Трилюминария на Минбаре три. В превращении Синклера, как и Деленн, участвовал один. Откуда и для чего остальные два? И который из трёх был тот, с которым столкнулся малолетний Вадим? И если тилоны были расой, создавшей трилюминарии – «ключ жизни», то может ли для посла Парадиза быть что-то более важное, чем раскрытие хотя бы этой тайны?

– Синхронизация 50%, – вывел её из задумчивости голос учёного-бракири. Сам он в «пилотском кастинге» участия не принимал, как по причине полного отсутствия опыта боевого пилотирования, так и по причине врождённого порока сердца, выправленного, правда, операцией, но системе и это могло не понравиться. Все ощутимо выдохнули – начиная с 50% уже, как говорится, можно работать. «Глаза» лекоф-тамма вспыхнули тёмно-сиреневым светом, несколько электрических щупалец шевельнулись, стукнул по полу кончик хвоста. Затем лекоф-тамма поднял руку – Софья отметила, что по крайней мере у этого робота в кисти руки обособлен только один, большой палец, остальные четыре сросшиеся, представляют собой одну сплошную заострённую пластину, при чём заострённую во всех смыслах, на конце что-то вроде единого ногтя-лезвия – и, сжав кулак, повторил жест, с которым Джани входил внутрь. Волна облегчения наконец докатилась и до неё. Получится. Справится.

В соседнем помещении, тоже за стеной оргстекла, Диего Колменарес стоял напротив дилгарского лекоф-тамма – более мелкого в сравнении с бракирийским, тёмно-синего в красно-золотых разводах. Софья явственно чувствовала если не что-то вроде диалога между ним и машиной, то некое противостояние, безмолвную дуэль. Примерно так смотрят в глаза крупной, враждебно настроенной собаке, после чего она отводит взгляд с выражением «ладно, твоя взяла», признаёт первенство за более сильным и умным хищником. У Диего были свои основания опасаться отторжения, хотя и странноватые на взгляд многих. ДНК, использованная в нейросенсорной системе этой машины, едва ли была его поколения. Это могло с равной степенью привести к двум вариантам – либо полному подчинению машины ему, как эталону, либо сопротивлению «несовершенства». Непонятно, к каким заключениям пришёл Диего, Софья не ощутила ничего нового в импульсах машины, но рейнджер направился по мосткам к лифтовой системе. Выводить второй лекоф-тамма на потенциальную защиту Ранкезы пока не планируется, но на всякий случай хотелось бы просто знать, может он быть использован или нет.

– 51%... 52… Похоже, дела идут неплохо.

Пляшущие над сенсорной панелью руки Аскелла были по-прежнему связаны – работать это ему не мешало (с точки зрения Диуса, а спорить с ним Аскелл перестал пытаться), работающие по обе стороны от него Эльгард и Дайенн служили дополнительной «страховкой от авантюр» – то, что детишек следует воспринимать всерьёз, до тилона уже дошло, благодаря внушительному синяку на предплечье, возникшему после попытки проверить «границы свободы». Хотя главной страховкой, конечно, был Дэвид Шеридан, способный засечь злонамеренность ещё на стадии мысли. На данный момент, впрочем, все мысли Аскелла были заняты кропотливой работой по разворачиванию корабля – делать это следовало медленно, во избежание совершенно нежелательных и для пассажиров, и для оборудования дополнительных встрясок.

Хотя может быть, и не все.

– Госпожа Дайенн, вы так смотрите на меня, словно гадаете – насколько полным и полноценным было моё превращение в дилгара. Мне даже жаль, что удовлетворять ваше любопытство у меня нет возможности, да, в общем-то, и намерений.

– А вообще, я мог бы ей помочь, – хищно улыбнулся над ухом Диус, – подержать, или помочь зафиксировать… Хирургических инструментов здесь, правда, нет, но мы бы что-нибудь придумали.

Аскелл бросил на него косой взгляд, в котором сквозь браваду всё-таки проскальзывал страх, и пробормотал что-то в ключе «хоть как-то, но гены должны сказываться».

– Вообще-то, я просто размышляла над словами господина Шеридана. Сколько в вас осталось своего, изначального после продолжительного лицедейства. Каков ваш изначальный облик, помните ли вы ещё своё собственное лицо… Сколько вам лет, Аскелл? И как вас на самом деле зовут?

– Ваша сентиментальность даже забавна, госпожа Дайенн. Вы действительно относитесь к своему лицу как к чему-то трепетному, священному и неизменному, или это лишь в силу того, что вы не вольны его изменить? Я заметил, среди общего у представителей самых разных рас есть и эта черта, не можешь изменить обстоятельства – полюби их. Дайенн, вы ведь воспитаны в столь высокодуховной культуре! Неужели вы хотите сказать, что ассоциируете себя со своим телом?

– Я думаю, что с телом ассоциируете себя скорее вы, Аскелл. Иначе к чему столько всего… Но мне непонятна конечная цель. Когда вы остановитесь в своих экспериментах?

– А вам и не нужно этого понимать. Точнее, это как-то… не ваша область. Те изменения, о которых вы говорите, которые вы могли наблюдать – это лишь меры по достижению цели, такая же рабочая одежда, как ваш медицинский халат, например. Хотя какие-то полезные и интересные черты можно найти и в ходе этих вынужденных экспериментов. В природе дилгар много приятного…

– Польщена.

– Мы всего лишь хотим вернуть то, что было у нас отнято. Разве это не справедливо?

– Не справедливо, если речь о механизмах управления временем.

Корабль довольно резко дёрнуло, Аскелл скривился и быстро заперебирал пальцами в углу сенсорного экрана.

– Но ведь не только о них. То, что вы называете трилюминариями, и то, что вы называете артефактами, возвращающими жизнь – уже наши изобретения. Однако вы позволяете себе заключать, что мы непременно дурно ими распорядимся, и присваиваете их… Нет, за это мы не в обиде. В конце концов, в какой-то мере так поступили мы сами, с занеф… Но ведь лишь после того, как они первые отвергли сотрудничество, выгодное и им, и нам. К тому же, мы совсем не против делиться. Это не только добропорядочно, но и интересно. Вы бы удивились, узнав, сколько тилонского вы можете встретить в самых неожиданных местах.

– Лекоф-тамма – тоже ваша работа?

– Ну да, например, трилюминарии, или Великое Древо тучанков, – он, кажется, не услышал её вопроса, – нет, их мы ни за что не стали бы забирать… не настолько бедно у нас пока с трилюминариями, чтобы отказать себе в интересе посмотреть на эффект…

Изображение на экране дрогнуло и выровнялось – корабль наконец стоял ровно.

– И где и как можно встретить самих тилонов… Как вы считаете, почему я повёл корабль к Карнеллии – миру, который, как вы остроумно заметили, не самый привлекательный для посещения – разве что для совсем эксцентричных натур?

– Сами же и ответили, – хмыкнул Диус, – не самое посещаемое место, здесь не сразу додумаются искать, да и сложновато искать, в подобных условиях.

Аскелл ткнул в несколько кнопок вокруг сенсорного экрана – вокруг развернулись и тут же свернулись голограммы, изображающие внешнюю обшивку корабля.

– Примитивно. Если я, когда увозил вас, сказал, что разумно и логично направиться в сторону, противоположную той, куда вам надо, то и мои преследователи могли подумать так. Нет, просто Карнеллия… Иногда её считают чуть ли не плацдармом гроумов… Это в корне неверно. Гроумы поторговывают здесь, держат здесь, бывает, некоторые вещи, какие хурры держат на Буллоке… Но плацдарм это – наш.

– Изящно. Признаю, вы ребята действительно с оригинальностью.

– В мои планы, конечно, посадка на планете не входила… в планы моих товарищей с большого корабля тем более…

– Довольно странно, не заметно, чтоб вы были хоть каплю расстроены при том, что утверждаете, что почти уверены, что они погибли.

Пальцы тилона на миг зависли над приборной панелью, затем медленно сплелись, двигаясь хищными «ножницами».

– Это не столь крупная и серьёзная потеря. В общем-то, да, корабль имел ряд конструктивных недостатков, не то чтоб не позволяющих высадку в подобной атмосфере, но затрудняющих её… Мы полагали, что сможем просто беспечально состыковаться здесь, на орбите…

– Выбраться единственным выжившим с этой планеты, да ещё и с нами на борту, подымет вас в глазах соотечественников ещё выше?

– Совершенно верно.

– А то, что у вас связаны руки, вас при этом не смущает?

– Если удача будет на моей стороне, то, с вероятностью, нам помогут. То есть, в конечном счёте – мне помогут.

– Вы полагаете, ваши соплеменники, сколько их там ещё осталось в космосе, уже отправились на ваши поиски?

Аскелл крутанулся в кресле, уставившись на центаврианина своими светлыми насмешливыми глазами.

– За мной – думаю, не отправились бы, недостаточно крупная валюта. За ним – отправились бы.

– Необыкновенно приятно слышать, что ты настолько важен и нужен, – усмехнулся Дэвид.

– Но всё проще. Как по-вашему, карнеллиане – они кто?

– Ваши слуги, рабы, должники? Или что вы подразумевали под своим плацдармом?

Тилон с лиричным выражением лица разглядывал свои связанные руки.

– Вы уже знаете об одном маленьком происшествии на планете Вартас, верно? Там было одно племя…

– О да, было. Вы можете сколько угодно рассуждать о возвращении своего и рациональном присвоении чужого, но уже это одно…

– Ах, да велика потеря! Они всё равно вырождались. Даже трилюминарий не сотворит чуда, если популяция столь невелика и при том живёт изолированно. Был бы я чуть более сентиментальным мистиком, я бы решил, что занеф прокляты эволюцией. Но с карнеллианами подобное, кажется, не случится. По крайней мере, пока они умудряются даже развиваться… в какой-то мере…

– Карнеллиане – занеф? – вытаращил глаза Винтари.

– Чур вас от таких выражений. Как вы могли подумать. Карнеллиане – тилоны.

– Тилоны?!

Бывший похититель и нынешний пленник кивнул.

– Одна из наших ветвей. Вы же слышали, должно быть, что в ходе войны, для которой пределы наших миров стали уже тесны, мы довольно сильно рассеялись по вселенной, разбились на множество групп… И вы тут какое-то время назад удивлялись жизни в сероводороде. Ну, так вы частично правы. Может быть, жизнь в сероводороде и возможна – возможна же она в метане – но здесь она в таком виде не возникала. Тем более если вы вспомните домысел, что изначально атмосфера здесь была кислородно-азотная… Жизнь, которая здесь прежде была, вымерла практически полностью в ходе последнего катаклизма. Это повторно заселённая планета. Ах, я так и вижу на ваших лицах логичный, в общем-то, вопрос: «Зачем?». Ну, вы же не полагаете, что сентиментальность как качество отсутствует в нас начисто, не входит в число наших изначальных свойств? Именно из некой сентиментальности они тогда и решили остаться здесь, сумев сделать из себя форму жизни, способную дышать сероводородом. Кажется, они даже для некоторых видов животных проделали то же самое… Всё потому, что это их очередная стычка с занеф привела к катастрофе – дождь из обломков взорванного спутника… Они заперли себя здесь и за очень редким исключением почти не покидают планету, но они и здесь не могут не создавать хотя бы что-то… И не могут отказать нам в помощи, у них действительно странная философия… То есть, конечно, они помогут и вам… Вопрос в том, кто из нас выгоднее сможет использовать эту помощь.

– Прошу меня извинить за скромность стола – принимать у себя минбарцев мне до сих пор не случалось, – Так-Шаой вошёл в гостиную, на ходу сворачивая портативное переговорное устройство, – чем могу быть полезен, джентльмены? Простите, и леди.

– Похоже, уже мало чем, – вздохнула Ли’Нор, – нам уже сообщили, что наши коллеги… В общем, мы теперь в некоторой растерянности.

– Отбыли они всего три часа назад, так что, постаравшись, вы могли бы их догнать… Хотя я бы вам не советовал. У нас здесь всё ещё не безопасно…

– Всё ещё, – хмыкнул Хел. Сам шай алит Агмер присутствовал тоже, но молчал, лицо его если что-то и выражало, то глубокое отвращение к происходящему.

– Не думаю, что теперь уже это продлится долго, – Так-Шаой опустился в своё любимое кресло, – по нашим сведеньям, Марга Тейн стягивает силы к метрополии, уже осознав, что размазать нас по сектору не получится. Ожидаемо и логично, там всё и решится.

– Решится в вашу пользу?

– Полагаю, что да. Ни одну из захваченных позиций Марга Тейн не удалось отстоять. Их потери превышают наши.

– Вас это, конечно, радует и обнадёживает.

Гроум наполнил свой бокал и сделал глубокий медленный глоток.

– Меня не радуют потери, которые, в конечном счёте, в будущем мои потери, но обнадёживают – да, потому что если это цена, которую нужно заплатить за то, чтоб всё закончилось как можно скорее и так, как мне нужно – то я её заплачу.

Алит Хел скривил губы.

– Вы платите не из своего кармана, господин Так-Шаой…

– Ошибаетесь, из своего. Беспокоиться о том, как компенсировать вынужденные потери, мне приходится уже сейчас. Ну да, совершенно верно, я уже вижу себя во главе всей Автократии. Хотел бы я иметь такой оптимизм, чтоб полагать, что мне оставляют какой-то выбор. Видеть себя в гробу мне хочется как-то меньше. Поэтому сейчас нам необходимо не дать противнику возможности опомниться и сгруппироваться. Чем быстрее мы победим, тем меньше будет потерь.

– Мы хотели бы забрать с собой и вывезти хотя бы тех наших коллег, которые остались здесь, – сказала Ли’Нор. Ей как-то очень хотелось повернуть разговор в как можно более конструктивное русло. С её точки зрения, для рассуждений о значении планов и желаний Так-Шаоя для будущего вселенной и выражения своего отношения к ним было как-то не время и не место.

Тот махнул рукой.

– Да пожалуйста. Под вашу ответственность, конечно. Вы, думаю, уже знаете, почему я не могу выделить вам в сопровождение что-то достаточно весомое – маяковая сеть, управляемая с Громахи, всё ещё функционирует. Остаются, правда, ещё лекоф-тамма со своим сомнительным статусом – сами машины принадлежат, понятное дело, мне, но пилоты-то ваши. И здесь мы тоже можем помочь друг другу… Ваше расследование, которое сейчас парализовано из-за того, что вы лишились большей части команды, так что даже если у вас и были какие-то новые сведенья о появлении где-то тилонов… И тем более если этих сведений вам не поступало… Я знаю то же, что и вы, и возможно, несколько больше. У меня тут бывает, как вы могли заметить, самый разный народ, не только мои соотечественники. В последнее время, правда, хождение в гости стало несколько затруднено… Но я занялся на досуге сбором сведений, кто-то где-то что-то видел, слышал, вы понимаете… Возможно, что-то из этого может и пригодиться вам.

– А с чего это вы решили нам помочь? – удивился Арвини, – нет, если просто по доброте – понимаю… Доброта – хорошее качество.

Гроум рассмеялся.

– Враг моего врага – мой друг, такая поговорка есть практически в любом мире. Лионасьенне мне уже рассказала о той замечательной идее и чья она была – подсунуть нам машины, которые станут бомбами, взрывающимися в наших руках. Я очень не люблю, когда обманывают моё доверие и очень не люблю нечестные сделки. Забегая вперёд, скажу, что Лионасьенне остаётся здесь, это её собственное решение, которое я, сами понимаете, не намерен оспаривать.

– Если я забыла упомянуть, то ладно, скажу сейчас – я остаюсь тоже.

– Госпожа Ханниривер? – большинство минбарских и нарнских голов тут же повернулись к ней.

– Ну, если вы принципиально против того, чтоб оставить своего человека, который имеет возможность и наблюдать, и влиять, то – лично вы не имеете полномочий меня отзывать – обрисуйте проблему моему руководству, к тому времени, как они сочинят приказ, авось и война кончится.

Так-Шаой кивнул с самой довольной физиономией.

– Итого, остаётся три… Вернее, два, так как бракирийский в настоящее время далеко от нас и нет гарантий, что он вернётся. Я рекомендовал бы вам поговорить с вашим правительством о возможном выкупе хотя бы одного лекоф-тамма. Например, дилгарского. Это было бы выгодно и вам, и нам – человека, бракири или лорканца я ещё могу надеяться встретить в своём секторе, дилгара – нет. Это было бы выгодно обеим сторонам, и это могло бы быть первым неплохим шагом к сотрудничеству… Тем более что я, в отличие от тех, кто продал эти шкатулочки с секретом мне, никакой информации от вас утаивать не собираюсь.

Майк вскочил, но, на свою беду, больно ударился головой обо что-то, висящее на стене. Лорану повезло в этом плане больше, и он даже успел схватить ближайшую мотыгу с готовностью обороняться, правда, выглядел с нею донельзя неуверенно.

– Лучше не дёргайтесь, ребята, – произнёс голос, который, определённо, стоило считать женским, – а объясните, кто вы такие и какого угагьего дерьма вам здесь понадобилось. Может быть, обойдётся и без драки, я так-то существо миролюбивое… Но драться умею, и явно лучше вас, имейте в виду.

Майк разглядел, что глаза неожиданной гостьи, облачённой больше всего похоже на воина, без свечения, и несколько расслабился.

– Мы путники, госпожа. Идём из деревни Нанах, вы, может быть, и не слышали про такую. Путь наш был очень далёк, вот мы и решили отдохнуть в этом месте…

– Неожиданно вас покинули силы, – хмыкнула нарнка, продолжая поигрывать коротким кинжалом из тёмной, тускло поблёскивающей стали, – до города-то рукой подать. И почему же я не должна думать, что вы воришки, забравшиеся посмотреть, что тут плохо лежит?

Лорана подмывало сказать, что им в их ситуации чьи-то косы и тяпки, конечно, невероятно полезны, но удержался – не больно-то осмысленно жаловаться части программы на произошедшую с ними неприятность.

– Ну может быть, потому, госпожа, что если б мы хотели что-то украсть – мы бы уже сделали это, а не сидели и дремали, так что даже не заметили ваше приближение?

– Ну, заметить моё приближение не всякому удаётся, – самодовольно хмыкнула нарнка, возвращая кинжал в ножны, – вот что, ребята. Сейчас идти до города всё равно неразумно – скоро стемнеет. Я посижу здесь и посторожу вас, а на рассвете мы отправимся туда, куда вы собирались. Вздумаете выкинуть какую-нибудь глупость – узнаете, почему этого делать не следовало.

Она расположилась прямо на полу возле входа и принялась найденным там же бруском невозмутимо точить кинжал – не тот, которым угрожала, когда вошла, длиннее и из более светлой стали. И настойчиво казалось, это оружие у неё не единственное. Друзья переглянулись – дело принимало, как ни крути, какой-то печальный оборот.

– А вы, госпожа, кто будете? Хозяйка этого места?

– Можно и так сказать, – зубасто ухмыльнулась нарнка, – раз уж это место принадлежит всем горожанам, работающим на этих полях. Раз уж начали знакомиться, первыми вы назовите свои имена.

– Я Г’Нох, а это мой брат Г’Вок, – Майк назвал первые пришедшие на ум имена, до сих пор нигде представляться им не требовалось.

– О, так мы относимся к одному пантеону, – гостья улыбнулась почти дружелюбно, – я Г’Сан, стражница.

– Не просто стражница, – Майк несколько успокоился, хотя это, конечно, было спокойствием обречённости, – очень уместно говорить о миролюбии, когда лента на вашей груди означает принадлежность к гильдии Шарпан.

– А ты не полный идиот, как сперва показалось, – Г’Сан коснулась алой с серебряной каймой ленты, – ну, так что с того? Вы слишком мелки, чтоб стать моей мишенью, да и я сейчас не на деле. Ну, если вам при мне не спится, можете рассказать пока об истоках и цели вашего пути. Всё равно ведь кому-то в городе вам придётся об этом рассказать.

====== Гл. 19 Константы и переменные ======

– Аскелл, скажите… программировать трилюминарий на изменение вашей физиологии по тому или иному типу – это трудно, долго?

Тилон повернулся к Шеридану, несколько удивлённый и прозвучавшим вопросом, и самим фактом вопроса.

– Если есть образец – то в этом нет ничего ни долгого, ни трудного. Если образца нет – то зависит от того, насколько более полно и подробно возможно описать… конечный результат. Но почему вообще вас заинтересовала вдруг эта тема? Хотя… вы минбарец, хотя бы на некоторую долю, наверное, этот интерес заложен в менталитете?

– Да нет, всё проще. Просто ваши… спасители уже здесь. Достаточно близко, чтобы я мог их слышать.

Аскелл вздёрнул бровь.

– Простите, господин Шеридан, но телепат здесь вы, и я вовсе не обязан угадывать причудливый узор ваших мыслей – если вы ждёте от меня угадывания сейчас.

– А могли бы, – Дэвид поднялся и прошёлся к панели управления, задумчиво глядя на экран, показывающий всё ту же довольно безрадостную панораму, – вы говорили о том, что ваши местные собратья… держатся довольно странных взглядов, которые вы не то что не разделяете и не одобряете, но и не всегда понимаете. Так почему вы решили, что они собираются помогать вам именно так, как вы хотели бы?

Что Аскелл понял уже достаточно хорошо – это что Дэвид Шеридан, при всей своей наивности и инфантильности, имеет перед ним одно весомое преимущество, которым пренебрегать получается не всегда. Разве не это преимущество привело, в конечном счёте, к тому, что он сейчас сидит со связанными руками?

– Что вы услышали?

Телепат заправил выбивающиеся тёмные пряди за рога.

– Ваши местные сограждане избрали как путь самосовершенствования путь преодоления и искупления. Они поселились здесь, чтобы собой компенсировать этому миру потерянных по их вине детей, и чтобы жизнью в суровых, гибельных для любого другого существа условиях очистить и возвысить свой дух. Теперь они решили оказать эту помощь вам, ну, и нам заодно.

– Что?

– Согласитесь, это гораздо проще, чем искать возможности вывести ваш корабль на орбиту – что было бы связано со многими сложностями, не имело бы стопроцентной гарантии и в том числе гарантии нашего выживания… А трилюминарии, которые когда-то изменили первых из них, у них всё ещё целы. Нам осталось около суток, чтобы морально подготовиться к приобретению вторичной лёгочной системы и духовного просветления.

– Вы лжёте!

– Я вижу, маска минбарского воспитанника слетела с вас окончательно. Обвиняете во лжи минбарца.

– Зачем им это?

– По природной доброте, надо думать, исключительно. Не убивать же они нас идут, в самом деле. Всего лишь поделиться тем, что приобрели сами. Надо сказать, что в их мыслях я действительно вижу… удовлетворённость тем, как они живут. Уникальные создания, сумевшие сделать само своё физиологическое существование своим религиозным путём. За всю их историю появлялось не так много желающих покинуть планету и вкусить разнообразных удовольствий других миров, и не только потому, что это довольно сложно, при таких интересных особенностях дыхания… Мне, положим, почти всё равно, где жить и упражняться в духовности, разве что несколько обидно из-за незаконченной работы на Атле, близких, оставляемых на Корианне… Но мне сдаётся, всех остальных тут, кроме вас, и текущий расовый тип устраивает.

Аскелл вцепился связанными руками в волосы. Хотел бы он не верить Шеридану… Но на карнеллиан, в самом деле, это было похоже. Ведь, помогая им из всех возможностей, какие давала их специфичная индустрия, заряжая энергией их двигатели, снабжая их уникальными полимерами вроде того, из которого были выстроены стены этого корабля, они не поддавались ни на какие уговоры вернуться в строй, продолжить поиски утраченных сокровищ. «Ваш путь – поиск, наш путь – освоение» – говорили они. Чёртовы фанатики…

– Хотя может быть, в этом есть смысл, – ещё мягче продолжал Дэвид, – ведь изменённый по их образцу, я уже… По сути, я ведь не буду больше Шериданом? Я не смогу открыть ту дверь, и вам незачем будет за мной гоняться. Что за той дверью, Аскелл?

Тилон поднял невидящий взгляд.

– Большее, чем ты можешь себе вообразить.

– Судя по твоим мыслям, это действительно так… У занеф была Великая Машина – самая мощная, совершенная в семействе машин времени. У вас была своя Великая Машина… Мои предки, глядя на трилюминарии, отметили, что они напоминают микросхемы, наводят на мысль, что они – части чего-то большего… В соединении Великих Машин вы видели ключ к достижению вашей цели… А как выглядит ваше совершенство, где его предел?

– А нам и не нужно этого знать, – тихо ответил Аскелл, – не нам…

Дэвид опустился в кресло неподалёку.

– Верно. Машина определит это сама, на основании результатов ваших поисков. Для этого всего лишь нужно собрать в ней как можно больше информации, аккумулированной трилюминариями. Каждый трилюминарий хранит память обо всех превращениях, которые он осуществлял? И тогда вы смогли бы создать тот мир, который вы искали.

Лицо Аскелла расцвело медленной хищной улыбкой.

– Мне думается, вы, господин Шеридан, из тех, кто мог бы нас понять.

– Мог бы. Если бы ваши планы касались только вас самих. Если бы смысл действительно был таков, как можно подумать – собрать всё лучшее, аккумулировать в себе сильные стороны различных форм жизни. Но назначение вашей Великой Машины не совсем в этом… Или совсем не в этом. Иначе мой отец не счёл бы её такой опасной, верно? Скажите… Вы не первые, кто бредит идеей абсолютной власти… Хотя бы вы, хотя бы иногда, думали, что будете с нею делать дальше? Скучно не станет?

– Рассуждения тех, кому такой власти никогда не достигнуть.

– Одна половина моих предков – земляне – с вами определённо бы поспорили. Они моложе, как цивилизация, чем вы, и конечно, меньшего достигли на этом пути… Вернее, пока они, к счастью, не набрели именно на ваши пути. Но о стремлении к власти, о методах достижения власти, необходимого им, как им казалось, тотального контроля они знают всё, или почти всё. Огнестрельное оружие. Химическое. Биологическое. Ядерное. Психологическое. Ментальное. Многотомник страха… собственного страха. Много вооружается ведь тот, кто много боится, вы знаете? Много завоёвывает тот, кто чувствует себя слабым, постоянно подверженным угрозе.

Тилон откинулся в кресле.

– А вы знаете во вселенной кого-то, кто не заинтересован в том, чтобы располагать если не преимуществом, то достаточным противовесом в сравнении с потенциальным противником? Другая половина ваших предков, конечно, имеет возможность изображать мирную цивилизацию, не имеющую никаких планов по экспансии, с тех пор, как все их ближайшие соседи убедились, что подобный военный потенциал им не по зубам, и тем более с тех пор, как окружили свои границы хорошей буферной зоной из миров, принявших протекторат в обмен на безопасность?

– То, что так делают все, ещё не значит, что это естественно и правильно.

– Ах, ну да… Я, знаете, кое-что успел узнать о вас, прежде чем приступить… к своей миссии. В отличие от моих соплеменников, я счёл, что будет недостаточно только фактов биографии… Вы из тех, кто против любых конфликтов, но при том понимает, что в безнадёжном меньшинстве. Вас не может порадовать мысль, что при условии тотального контроля воевать уже не с кем? Альянс ведь не гарантия мира, вы это знаете. Сдерживающий фактор, который пока работает, и будет работать ещё долго, возможно… но не всегда.

Дэвид облизнул губы. Вот в таком ключе говорить было сложно. Действительно, сложно. Для существа, лишённого телепатии, тилон как-то слишком легко угадывает болевые точки.

– Может быть, если б это было правдой. Незавоёванное, неподчинённое, необезвреженное всегда будет… Не говоря о том, что мне не нравится сама мысль о том, чтоб использовать сведенья о биологии других рас для того, чтоб эффективно подчинить их. Показательно уничтожив парочку миров, показательно превратив парочку миров в колонию двуногого планктона… Может быть, и естественно столь яро и фанатично желать стать лучше всех. Но уж точно перегиб при этом – стремиться следить за тем, чтоб все остальные всегда и стабильно были хуже.

– Может быть, я, конечно, помешаю вашей приятной беседе сейчас… – отозвался из своего кресла Диус, – но хотелось бы понять – вы о чём? Нет, я смутно что-то подобное предполагал… При обладании устройствами, способными считывать генетический код любого существа куда быстрее и вернее, чем самые одарённые учёные могли бы это сделать за годы работы – странно б было, если б ни в одну светлую тилонскую голову не пришло использовать полученные знания не только применяя на себе. Но скажите, исторический опыт вас вообще ничему не учит? В нашей галактике те, кто пытался лепить из младших то, что считают нужным, кончили плохо. Тут я согласен с Дэвидом – не было рас, обладавших большей технической, военной мощью, и не было более слабых, чем они.

– А кто, по-вашему, сильный? – тилон обратил к нему очень заинтересованное лицо, – ну, основную мысль я понял – те, кто не завоёвывают, не изобретают новое оружие, не испытывают его на более слабых мирах… А примеры?

– Пожалуйста. Денеты. Пак’ма’ра. Вон, эти ушастые. Ваши уже, видимо, покойные приятели занефы. И ваши местные родственники, карнеллиане. Они, думаю, действительно ближе всего к совершенству.

– Никогда не думал, что услышу подобное от центаврианина. Видимо, за совместно прожитые годы ваш партнёр промыл вам мозги.

– Я диссидент. И вообще, не думайте, что, если подкараулили пару моих соплеменников с трилюминариями – то теперь можете сказать, что знаете нас.

– Гробница Судей… Ну, тут я вас могу понять. Когда-то я сама пришла в этот город именно чтоб увидеть это место. Есть такие древности, которые не забываются, не забудутся никогда. Величайшая потеря, величайшая трагедия… С той поры каждая мать, рождая малыша, хотя бы в глубине души надеется, что у её дитя будут хотя бы слабые дарования мыслестранника. Но надежды тщетны. Древний Враг действовал наверняка, вырывая этот чудесный цветок с корнем из нашей земли. Так что многие уже и не верят, что мыслестранники действительно существовали, что это не одна из чудесных сказок, сложенных народом, которому хочется верить в волшебство. Я не знаю, верю ли я сама. Иногда да, иногда нет…

Майку стало очень неловко. Ведь даже нельзя сказать этой женщине, что это не навсегда, что спустя столетия мыслестранники у Нарна снова будут. Да, за счёт привнесённой ДНК из другого мира… Но сами нарны в этом не видят беды. Извне пришёл урон, извне пришло спасение. Это справедливость вселенной. И он видел его, это будущее – отважную женщину, которую он уговорил на безумную авантюру, из-за которой они здесь.

– Может, и трудно верить в сказки, госпожа Г’Сан, но мне думается, не на пустом месте сказки рождаются. Невозможно придумать то, чего не может существовать. Ну, я бы не смог. Сказки, говорят у нас – это либо то, что было, либо то, что будет. А нафарики и были, и будут ещё, я не сомневаюсь в этом. Есть, госпожа, в полях такие растения – их невозможно уничтожить полностью. Если хоть одно семечко упало в землю – всё, на будущий год опять разрастётся… Это, конечно, обычно с сорняками так, но должно же иногда и с чем-то добрым…

– Ну это если считать, что нафарики – это доброе.

– Что-то не понимаю вас, госпожа. Сами ж только говорили про утерянное волшебство.

Нарнка меланхолично чистила ногти.

– Так волшебство не только доброе бывает. Способности, превышающие обычные – слишком большое искушение.

Лоран в беседе не участвовал. Его захватила особенная атмосфера этого места – подобные, он знал, есть и на Атле, только он в них никогда не бывал. Усыпальница, именуемая иногда Дворцом, представляла из себя скальный комплекс с развитой сетью пещер, в таких вот пещерах и были замурованы почтенные покойники – вход в маленькую комнату или просто нишу, куда помещалось облачённое в парадные одежды, украшенное цветами и драгоценностями тело, закрывался камнем по размеру проёма, стыки промазывались глиной или смолой. На камне была выбита краткая биографическая справка о данном Судье, его жизни и заслугах. Открывались эти захоронения крайне редко – только в некоторых случаях, когда в уже запечатанную могилу подхоранивали много позже умерших супругов. Тогда и на камне вносились дополнения. На Атле, конечно, было не так, и не только потому, что таких вот особых Судей там не было и быть не могло. Ранни не вкладывали в погребение каких-то культовых соображений, потому что и культов-то как таковых у них не было. Даже санитарные соображения тут влияли меньше – тела ранни быстро мумифицируются, при таком специфическом метаболизме и гниют они плохо. Но в некоторых областях, которые чаще подвергались посещениям Тёмных с неба, возникло представление о такой своеобразной мере защиты. Сложно сказать, считали ли эти ранни, что Тёмные могут охотиться за мёртвыми телами – непонятно, конечно, зачем, но ведь логику Тёмных вообще невозможно понять, или что эти тела могут ожить, восстать от сна, как те человекообразные животные на небесах, а тогда неизвестно, что будет, но точно ничего хорошего… До современных ранни в точности представления этих древних не дошли. Факт в том, что мёртвые тела со всей тщательностью замуровывались в каменные гробницы. Первое время у этих гробниц, вроде, даже выставляли караул на случай появления Тёмных или неожиданного пробуждения кого-то из погребённых, потом перестали. Интересно, что некоторые нарны понимают пророчество, что нафарики вернутся, буквально, и потому так трепетно сберегали эти тела… Только увы, пески поглотили и это место, и весь этот город…

А ведь наверное, если б не наступление пустыни, а потом центавриане, которым мало было бомбить живых, их злобы хватило и на мёртвых – возможно, из этих тел можно б было попытаться вычленить ДНК… Технологический уровень на момент Первой оккупации, может быть, ещё был недостаточным для таких операций, хотя вот хирургия, к примеру, говорил Майкл, была уже на довольно высоком уровне…

– Так, а теперь давайте начистоту, ребята. Кто вы такие и что у вас произошло?

Лоран вздрогнул и непонимающе уставился на Г’Сан.

– Только не надо на бегу сочинять истории про свою деревню, – продолжала та, – сразу было очевидно, что вы не местные, а теперь я совершенно уверена, что вы не нарны.

– Госпожа… – кажется, Майкл тоже был окончательно выбит из душевного равновесия.

– Давайте сэкономим себе время, не тратя его на показательные удивления? Глаза лгут, но лгут неуклюже. Вы двигаетесь не как нарны, говорите не как нарны, и хотя этот довольно, кажется, начитанный, – она кивнула на Майка, – меняет это мало. Так что вас занесло практически на край локации? Должно было случиться что-то серьёзное, чтобы проторчать в модуле всю ночь, в реальном времени это должно быть около пяти часов.

– Вы, вы…

– Знаю, что этот мир нереален, знаю, какой год на дворе и знаю, что вы гости, хоть и не вижу свечения ваших глаз. Но у меня, как я уже сказала, свои возможности. Я вирус. Да, симпатичный, хорошо дерущийся и иногда крайне полезный вирус. Кстати, исходя из этого заключаю, что в нарнской виртуальной реальности вы в первый раз, иначе меня бы узнали – я есть во многих модулях, хотя, конечно, в разной роли. В «Битве при Шу» я стою у орудийного пульта «Шоргрота», в «Пещерах мучеников» продаю цветы у входа… Хотя справедливости ради, и нарны не все достаточно наблюдательны, чтоб меня узнавать.

– И… кто вас создал и зачем? – отмер наконец Лоран.

– Как и многое в этой жизни, мальчик, менясоздали просто в силу того, что могут. Однако поскольку вирус я обучающийся, интеллектуальный, а не вроде той ерунды, что вызывает бегающих по палубе ёжиков или мерцание абсолютно тёмного экрана, я могу заметить, когда что-то идёт не так, как должно, и оказать помощь… ну или не оказать, в зависимости от обстоятельств. Естественно, мои возможности ограничены, зато среди них есть такая, как сообщить тем, кто может больше.

– Это кому? – напрягся Лоран.

– Ну, не техподдержке, думаю, понимаете. Если вы не совсем зелёные новички – а для зелёных новичков вы уж слишком достойно держитесь – то должны уже знать, что любая виртуальная реальность рано или поздно начинает жить своей жизнью, если уж она действительно хорошо сделана. Это логичное следствие качественной работы…

– Впору вернуться к философскому вопросу, слышен ли стук упавшего дерева в лесу, когда в лесу никого нет, – пробормотал Майк.

– Что? – не поняла Г’Сан. А вот Лоран понял прекрасно – как протекает жизнь этого мира, когда здесь нет ни единого гостя из мира реального? Узнать это никак нельзя, само участие наблюдателя меняет эту реальность.

– Не обращайте внимание, госпожа Г’Сан, продолжайте.

– …И существования тех, кто, в силу сочетания опыта с пытливой натурой обретает некоторые дополнительные возможности…

– У нас, в реальном мире, таких называют читерами, – вставил Майк.

– Знаю. Но согласитесь, без читеров жизнь была бы куда более пресной, а главное – без читеров бывает не обойтись тогда, когда что-то бывает очень сильно не так. Так вот, первый вопрос – правильно я понимаю, вы не можете выбраться обратно самостоятельно?

Друзья переглянулись. Чем чревато для них посвящение этой странной женщины в произошедшее с ними? Есть ли хоть какие-то основания верить её словам? Если они смогли притащить сюда этот камень и отключить их кнопки выхода, то так ли нереально для них отключить свечение в глазах? Это было б, если подумать, логичным шагом… Известно, считать, что хуже не будет – тоже разновидность оптимизма. В то же время, наверное, это-то достаточно очевидно. Разве они торчали б с нею всю ночь в том сарае, если б могли быстро и безболезненно выйти?

– Так я и думала. Где ваши кнопки? Мда… Вот делают же их в некоторых модулях на теле. По мне так лучше уж прилюдно в сумке почесать, чем столкнуться с проблемами из-за того, что невовремя разделся. Ну, совершенно очевидно, что сделано это – не вами, а значит – кто-то решил над вами довольно зло пошутить… Так, следующий вопрос – там, снаружи, есть кому о вас позаботиться?

Майк облизнул губы, выбирая слова.

– Я полагаю, госпожа Г’Сан, нашим близким мы всё же дороги.

– Будет совсем хорошо, если ваши близкие ещё и понимают, что нужно делать и чего делать нельзя… Где вы находитесь? Я имею в виду ваши физические тела?

«А не много ли ты хочешь знать?» – внутренне возмутился Лоран. Майка же, напротив, этот вопрос даже успокоил. Уж тилоны-то наверняка знают, где он находится. По крайней мере, с точностью до планеты… Господи, ну до чего противные существа! Почему они не могут просто поверить, что не знает он ничерта об этом камне и знать, кстати говоря, не хочет?

– Как бы то ни было, до того времени, как они найдут работающий способ вам помочь, тоже надо как-то продержаться. Мертвецы нам в этом, увы, не помогут. Идёмте!

– Что-то новое, Софья? – Схевени заглянул ей через плечо, в раскрытый ноутбук, чтобы посмотреть, на что это в такой глубокой задумчивости она смотрит уже пять минут.

– Ну, не то чтоб новое… Я соотнесла данные, предоставленные людьми Так-Шаоя, и сведенья, поступившие от Драала. Они не то что не противоречат – они взаимодополняют друг друга, скорее.

– Вы про возмущения в секторе хурров, как понимаю.

– Судя по последним данным, они усиливаются… И Драалу всё труднее отслеживать происходящее. Насколько мы пока смогли восстановить картину – первые слабые всплески тахионной активности начались здесь пять дней назад. Через два дня последовали более мощные всплески… И тогда же в секторе первый раз были замечены корабли тилонов. То есть, понятное дело, предположительно – тилонов, они не представлялись, но очень похоже на то. Могли появиться и раньше, только остаться незамеченными. Источник аномальной активности находится, предположительно, на планете Ракума…

К ним подошёл Ан’Ри – молодой нефилим из команды Ли’Нор, рыжий, как и она.

– Одна из старейших хуррских колоний, верно? И раньше там никаких подобных… всплесков не замечалось?

– Сложно сказать. Хурры не слишком охотно делятся с общественностью информацией о происходящем в их секторе. Да и периода в 24 года, сколько хурры занимаются этой планетой, как-то маловато для выводов. Может быть, всплески случались и раньше… По нашим с Драалом предположениям, хурры, занимаясь разработкой месторождений, что-то нашли в одном из ракумских болот, и теперь медленно, но неуклонно поднимают это на поверхность. Отсюда и усиление и увеличение частоты всплесков.

– Вы полагаете, это одна из машин занеф?

Софья подняла взгляд.

– Почти уверена. Сектор хурров, так сказать, лежал на пути миграции обеих рас в ходе их противостояния…

– Ну да, вполне могли что-то… потерять… или уронить намеренно…

– 30% поверхности планеты занимают моря. Ещё 50% – болота и зыбучие пески. Если вам нужно место, где выкинуть что-то, чтоб это не скоро нашли – то Ракума идеальное место.

Схевени мрачно хмыкнул.

– И вот теперь хурры добрались до этого погребённого секрета… И тилоны, конечно, тут как тут, потирают лапки, ожидая, когда они закончат для них работу… Вы не полагаете, что без подкрепления нам всё же не обойтись? В сектор гроумов мы прибыли куда большим количеством, и тилоны раздавили нас, как орехи.

– Ну, – улыбнулась Софья, – тогда мы меньше знали о их возможных фокусах… И тогда у нас не было ни одного лекоф-тамма.

Планета Ракума, несомненно, заслуживала какого-то места в справочнике «Интересные места во вселенной» хотя бы за то качество, что площадь твёрдой поверхности, на которой можно было стоять ногами, не проваливаясь, не превышала 15% поверхности планеты – преимущественно полярные ледяные шапки, плюс некоторое количество каменистых хребтов, пока ещё гордо и сиротливо торчащих на северном континенте и медленно, но неуклонно погружающихся, вместе с плитами, частью которых они являлись. 30% – моря, активно размывающие берега. 40% – болота, 10% – зыбучие пески, 5% – снежные пустоши вокруг полюсов, вследствие потепления лениво подтаивающие. Планета явно стремилась к идеальной болотистой структуре.

– Вот то место, в которое мне так хотелось попасть, – вздохнула Ли’Нор, – хоть по работе, хоть в отпуск. Как они там живут?

– Ну, туда отправляются не для жизни, а для работы. Всё-таки по запасам полезных ископаемых планета – истинная золотая жила. Ради такого дела способы нашли. Платформы на сваях, несколько морских баз – одна островная, остальные курсирующие, две горные, три полярные… Живут как-то.

– А уж какие там виды… не терпится оценить, – хихикнул Ан’Ри.

– Оценим в полной мере… Место, которое нас интересует, находится как раз в сердце болот.

– Вот оно как интересно получается… – задумчиво проговорила Вурнаш, теребя браслет из крупных, ярко раскрашенных деревянных бусин, – ваши завтра отбывают к хуррам, а наши тоже завтра выступают к Громахе. И для вас, и для нас важный день… Может быть, ещё увидимся когда-нибудь, кто знает.

– Всё ещё до конца не ясно с нашим отбытием, – чёрные миндалевидные глаза врия мигнули так быстро, что Вурнаш не могла б поклясться, что ей это не почудилось, – мы должны получить ответ от Ассамблеи.

– То есть, они ещё и не разрешить могут? А сюда вы как прибыли? Марга Тейн разрешили?

– Автократия некогда подписывала специальное соглашение о выдаче преступников. Согласно этому соглашению, силы охраны правопорядка Альянса имели право преследовать и задерживать преступников на вашей территории и требовать экстрадиции в случае, если приговор уже был вынесен и преступник сбежал из-под суда. Им это мало чем мешало, потому что фактически это касалось только тех преступников, которые не получали здесь покровительство или которых мы именно что настигали в погоне – в противном случае пиратские корабли, уходившие в этот сектор, например, просто «терялись», их «никто не видел». Зато в обмен они могли забирать своих преступников, задержанных у нас, якобы для суда на родине, и дальнейшие процессы, естественно, выходили из-под нашего контроля… Единственный плюс этого соглашения – возможность прилетать в ваш сектор, не спрашивая, так сказать, каждый раз позволения войти, и задерживать хотя бы тех, кого Марга Тейн нет выгоды покрывать. Хуррская Республика этого соглашения не подписывала, полагая, что те из их сограждан, кто попался у нас и не смог убежать, сам виноват, зато их границы останутся для нас неприкосновенны. Исключения возможны только в случае настолько серьёзном, когда на Ассамблею могут надавить деловые партнёры из дрази и нарнов, на которых в свою очередь надавим мы, что проще бывает выдать тех, кого требуют, чем идти на прямой конфликт. Правда, чаще они просто выдворяют ставших неудобными гостей куда-нибудь подальше, а тех, кто знает слишком много – устраняют якобы в ходе пиратских перестрелок.

Девушка покачала головой.

– Сложно всё… Ничего хорошего, когда понимаешь, что тебя обманывают, а сделать ничего не можешь.

Маленькие белые пальцы зашарили по тарелке – эти своеобразные местные козинаки из личинок насекомых, напоминающих пчёл, врию очень сильно понравились, и он искренне недоумевал, почему коллеги наперебой просят его лакомиться этим не в их присутствии.

– Работа полицейского – это регулярно чувствовать себя дураком. Особенно когда понимаешь, как и почему всё устроено. Что существование ваших секторов, Голии, Антарина, а ранее секторов моради, кулани, торта именно в таком виде и качестве – это следствие не только их недоброй воли и наших недоработок. Первое время кажется странным – разве не выгодно малому миру вступить в Альянс, иметь льготы, помощь в расширении и развитии? Оказывается, выгодно бывает не всегда. Выгодно может оказаться и… работать вселенской помойкой, как выразился любезный Так-Шаой, да и многие до него. За такую работу ведь действительно неплохо платят.

– Как это? – захлопала глазами Вурнаш, – ну, то есть, да, бывших пиратов, да и не очень бывших, у нас тут много, ну а что делать? Нужно бывает иногда достать что-то, что официально нам не продадут, и защищать себя как-то надо, у нас же тут нет, как у вас, армии рейнджеров и вообще вашего порядка… У нас тут свой порядок… Так-Шаой, правда, говорит, что у вас там видимость порядка, уж не обижайтесь.

Иглас отправил в рот очередной козинак.

– В этом есть правда. Альянс вмешивается в жизнь миров, которые являются его членами, только до определённого предела. А в каждом мире есть те, кому выгодны, конечно, те возможности торговли и обмена технологиями, которые даёт Альянс, но выгодно и существование… альтернативы. Кроме немногих, почти никто не верит в прочный мир и всеобщую интеграцию, каждому миру нужно обладать чем-то таким, что сделало бы его ещё сильнее, ещё увереннее в собственных силах – пусть не против внешнего врага, которого пока на горизонте нет, так против внутреннего. Поэтому им нужны места, где не самые образцовые их граждане по их поручению смогут совершать сделки, которые не проведёшь открыто, и где эти не самые образцовые граждане смогут отсидеться, пока полиция их разыскивает. Миров, неповинных в поддержке контрабанды и пиратства, практически нет. Правительств, которым нечего бы было бояться, если некоторые прославленные деятели теневого бизнеса были бы пойманы и заговорили, тоже нет. Поэтому они, конечно, поддерживают существующее положение дел.

Вурнаш куснула заусенец.

– Это… Ой… Так теперь они, наверное, будут очень злы, раз у нас тут такое происходит?

Врий издал сложноописуемый звук, который следовало понимать как смешок.

– Ну уж наверное… Никто не любит не знать точно, что будет завтра и как на нём отразится. Так-Шаой говорит, что он за более тесные отношения с Альянсом, потому что это расширит ему возможности для бизнеса. Конечно, он больше не сможет совершать сделки, подобные покупке этих лекоф-тамма… по крайней мере, не столь легко… Зато не придётся прилагать столько усилий, проводя что-то через наши кордоны. И доступ к технологиям, которыми пользуемся мы, у него будет вполне легальный. Ну, у него такое понимание выгоды. В конце концов, накопил он достаточно, чтобы теперь перейти на новый уровень. Поддержавшим его пиратам он даст гражданство, не поддержавших выдаст полиции. Могу предположить, Альянс это вполне устроит. После того, как граница территории, подконтрольной Альянсу, сдвинется столь значительно… Логичный, конечно, вопрос, что намерены делать хурры.

– Ну, вы полагаете, конечно, они нашему-то примеру не захотят следовать?

– Вашему – это какому? Ваша революция наполовину ожидаемое явление, наполовину стихийное. Разумеется, хуррам теперь ещё больше придётся лавировать между Альянсом, своими спонсорами и… здравым смыслом. Если в Республике всё останется по-прежнему – нагрузка, грубо говоря, возрастёт. Им придётся взять на себя то, что больше не будет брать Автократия. Это, с одной стороны, увеличение финансирования… с другой – увеличение проблем. В том числе с некоторым процентом собственного общества, кого несомненно соблазнит ваш пример. Кроме того, есть всё-таки и некоторая логика в том, чтобы они тоже подумали о новом статусе, если уж их ближайшие соседи и партнёры совершат этот шаг, и им придётся искать обоснование, почему они этого не сделают.

Вурнаш замотала головой.

– Ой-ой, как сложно всё, у меня сейчас голова лопнет! Мы, женщины, наверное, более простые существа. Политика эта вся… ну её. По мне так – мы хорошо здесь все эти годы жили, плохо только, что Громахе это очень не нравилось. Так что скорее бы всё это закончилось – тогда снова сможем жить хорошо, и даже лучше – вас бояться не надо будет…

– Хорошо будет, если хурры решат, что в том, что происходит тут сейчас – виноваты тилоны, и если сдать тилонов нам – то они получат ещё какое-то время отсрочки, прежде чем надо будет принимать какие-то решения. Сейчас в сторону хуррских границ и в направлении сектора дрази отступают те корабли, которым уж очень некомфортно оставаться здесь… Так-Шаой намерен посодействовать их задержанию, своего рода выкуп за тех, кому он здесь намерен дать индульгенции… Вопрос обсуждается на верхах, но скорее всего, так и будет. Так что без работы мы в любом случае недолго останемся. И лекоф-тамма, кстати говоря, пригодятся как нигде лучше – благодаря малому размеру их сложнее заметить, а благодаря быстроте и парализующим лезвиям от них крайне сложно уйти. Госпожа Ханниривер и Лионасьенне намерены участвовать в вашей битве за Громаху – их дело, а Илкойненас и Колменарес, скорее всего, отправятся к границам на ловлю крыс.

– А что, если… – Вурнаш морщила лоб, пытаясь уложить в голове все выкладки Игласа, – что, если тилоны предложат хуррам помощь? И пообещают, например, что уладят с нами всё, чтоб всё как раньше было, а они б им взамен отдали то, что их там заинтересовало?

Врий склонил голову.

– Всё возможно, конечно. Ну, тогда сложно сказать, что может произойти. Да всё, что угодно.

Лоран многое имел сказать Майклу по этому поводу, и даже сказал бы, если б не, понятно, присутствие Г’Сан. Но по зрелом размышлении вынужден был признать, что его товарищ по несчастью прав. Может быть, они не могут доверять этой Г’Сан, да. Может быть, она сейчас призовёт к ним тех самых… Но даже не касаясь вопроса, возможно ли сейчас от неё отвязаться – а какие варианты действий есть у них самих? Что они могут сейчас, кроме как сидеть, бояться и надеяться, что врачи, которые должны уже заметить, что их прогулка в виртуальную реальность несколько затянулась, что-то предпримут? Как ни крути, что-то делать надо, и кому-то надо доверять. Нет ничего страшнее бездеятельности и беспомощности, по крайней мере, когда вы оба в реальной жизни инвалиды, уж точно.

– В этом мире такое назовут магией, – Г’Сан сделала богатырский глоток, – в вашем, зачастую, тоже. В силу разных причин, иногда сочетания некоторых простых действий приводят к эффектам, которые по нормальной житейской логике из них следовать не должны. Хотя как сказать, про житейскую логику… Верят же все эти люди в обмен жизненными благами с солнцем. Так вот, этот самый код, из которого по сути состоим мы и всё вокруг – забавная штука…

Однако надо признать, эта её идея проста до настоящей гениальности. Где спрятать двоих «гостей», которым угрожает неведомая, но, вероятно, серьёзная опасность? Можно, конечно – в подвале большого богатого дома, можно – во внутренних покоях храма… Но есть способ проще и надёжнее в своей парадоксальной неочевидности. Какие роли почти никогда не выбирают «гости»? те, что предполагают максимальную «стационарность». Лавочников, хозяев харчевен, стражников. Первые две категории ещё может выбрать кто-то начинающий, чтобы проникнуться атмосферой мира, когда именно это им и нужно – небольшой перечень действий и довольно много общения. Не нужно бегать и сражаться, плести свои интриги или распутывать чужие, зато можно при удаче повидать и пообщаться с половиной города. Но почти никогда ни новичок, ни тем более опытный не выберет роль стражника. Стражники – всегда персонажи программы, потому что это одна из самых унылых ролей из возможных – особенно когда стражник ты не где-нибудь в королевском дворце или крупном, часто посещаемом храме, а вот в таком месте, типа западных ворот, через которые хорошо если раз в месяц кто-нибудь пройдёт. Ворота эти выходили не на поля и луга для выгона, окружающие город с двух сторон, и не на широкую дорогу, уходящую через холмы к ближайшим деревням и дальше к соседнему городу Нумухару, а точнее – к краю локации, находящемуся сразу за третьим холмом, а к неухоженному пустырю и пересекающей его более узкой и кочковатой дороге на Тсамазард, который не был популярен у «гостей» в качестве легенды их происхождения, да и у самих жителей популярен не был – считалось, что его жители глупы и развращены. На самом деле город находился слишком далеко, чтобы о его жителях можно было знать что-то достоверно, а раскиданные по пути редкие чахлые деревеньки не производили ничего для жителей городов интересного и существовали исключительно балансируя на самоокупаемости. В этой реальности они, естественно, не существовали, потому что до наших дней не дошли даже названия большинства из них и потому, что просто незачем. Поэтому окрестности этих ворот были в городе самым пустынным местом, охраняли их ровно потому, что таков уж порядок – если есть ворота, то нужно их охранять, и потому что вдруг всё же в кои веки жители этих гиблых деревень или далёкого почти мифического Тсамазарда решат проникнуть в город и украсть у какого-нибудь жителя скотину. Ну а местные, раз уж они действительно хорошо прописаны, поголовно не лишены такого свойства всех разумных, как стремиться избегать нудных и тяжёлых видов деятельности. Проще говоря, желающих на этот пост никогда не было в избытке. Поэтому сию почётную работу – сидеть на вершине крепостной стены и озирать виды, прописанные тоже с крайне реалистичной унылостью, Майк и Лоран получили без труда. Польза двойная – во-первых, это точно не то место, где таинственные противники будут их искать, во-вторых, за это будет ещё и какая-никакая денежка, что очень полезно ввиду перспективы застрять здесь невесть на сколько.

– Ну конечно, сталкивался, – хмыкнул Майк, – к «Яношу» три страницы эти команд, которые ведут к самым неожиданным эффектам.

– «Янош» – это что-то из вашего мира? Я слышала про один «Янош», но не бывала там, конечно, это земной мир. В принципе, я так и предположила, что вы земляне… Ну, с землянами я имею дело даже чаще, чем с нарнами. Вы забавный народ…

Майк протянул руку за кувшином – пить на таком пекле хочется чудовищно, к счастью, эти кувшины для каби за счёт особо толстых и прочных стенок очень хорошо препятствовали нагреву жидкости.

– Г’Сан, может быть, мои слова прозвучат бестактно, но не тяжело ли жить, зная, что твой мир…

– Не настоящий?

– Ну, и это тоже. Но я имел в виду, что он такой… ограниченный. Если б у нас тут были бинокли, мы б могли отсюда увидеть, где он кончается.

Лоран молчал, слушая их разговор в пол-уха, анализируя и запоминая свои ощущения – будучи ранни, некоторые из них можно представить, но не во всей полноте. Раннийским взглядом просто не увидеть эту залитую чуть перевалившим за зенит солнцем пустошь – слишком ярко. Нарнским глазам тоже довольно ярко, но если прищуриться, то можно стерпеть. Почему здесь не придумали какую-нибудь крышу? Да и вообще хороша охрана, которая здесь, на широком плато стены – как на ладони, выстрелом снять как нечего делать… Было бы логично что-то вроде башенки в стене. В книгах, которые привезли рейнджеры, немало таких примеров. Видимо, жители Насулхараза до этого пока не додумались. Хотя при такой ширине стены – практически в рост взрослого нарна – сделать в ней ниши с бойницами можно б было спокойно.

– Да, знаю. А у вас, по большому счёту, не так? Я имею в виду… вот вы где на Земле живёте?

– Я живу на Марсе.

– А… одна из старейших земных колоний, знаю. Пожалуй, даже более удачный пример. А где бывали, кроме Марса?

– Нигде, – печально вздохнул Майк. Он хотел добавить «До недавнего времени», но Г’Сан уже продолжала:

– Так откуда вы знаете, что остальной мир, кроме вашей планеты, существует? О, разумеется, вы видели фотографии и даже видео, вы знакомы с людьми, которые где-то бывали. Но откуда вы знаете, что это не мистификация? Да, это звучит глупо, даже очень глупо, кому бы и за каким вселенским злом такая мистификация была нужна…

– На самом деле, вы не первая, кто высказывает подобную мысль. То есть, всерьёз нормальные люди такое, понятно, не говорят… Это скорее художественный образ. В 20-21 веке об этом было много книг и фильмов…

Лоран тоже пригубил каби – в этом гудящем от зноя воздухе, на этой напитавшейся солнечным жаром каменной кладке глоток прохладного напитка казался чем-то вообще не из этого мира. Хотелось глотнуть побольше, чтоб ощутить эту прохладу не только краткий миг во рту, чтоб она успела дойти до нутра, но Лоран понимал – нужно растянуть до вечера. Вечером их сменит ночная стража, и они смогут пойти в какой-нибудь Дом Стола, наесться и напиться вдоволь, и с ночлегом Г’Сан тоже уже что-то придумала… Через пару часов она отлучится, как раз чтоб решить этот вопрос. Это, с одной стороны, радовало, потому что в её присутствии сложно говорить с Майклом откровенно, с другой… наверное, если б не она и эти разговоры сейчас, которые, к счастью, некому подслушать, кроме мелких насекомых, переползающих из трещины в трещину, можно б было впасть в отчаянье, подумав – а не приснилась ли им та, настоящая реальность? Может быть, они на самом деле два крестьянина, приехавших в город на заработки, которым на крепостной стене напекло голову… Г’Сан, как ни крути, спасала от этих мыслей.

– Да, мне рассказывали. Я немного о другом. Вот живёте вы в своём городе под куполом, видите его дома и живущих в них людей, и это – ваш мир. Он ограничен куполом, которым накрыт для сбережения искусственной атмосферы. Всё прочее – оно где-то там, оно как бы не существует, пока вы с этим не соприкоснётесь… Мир крестьянина ограничен его деревней, полями и выгонами вокруг неё, что ему вся остальная планета, если на большей её части, кроме ближайших двух-трёх городов, ему никогда не побывать? Что существуют все эти места, что нет. Да, правда, ваше время даёт несколько большую широту возможностей… Но согласитесь, тоже не всем. И в ваше время миллионы живут практически на одном месте, самое грандиозное, что происходит в их жизни – это переезд в город побольше… Ну, конечно, они видят другие края на видео… Чем это отличается, по сути, от того, что вы видите здесь? А что касается меня – я ведь упоминала, что я есть и в других реальностях.

– Да, это, наверное, реально здорово… А… ну, мне сложно такое представить, понимаете… Вы во всех этих реальностях… одновременно? То есть, это всё вы, или по отношению к вам это уже другой человек, просто похожий на вас? Ну, вы сейчас знаете, что вы делаете в других реальностях, или как?

Г’Сан, сидящая ближе всех к краю стены, плюнула, явно не удовлетворилась дальностью и потянулась за кувшином.

– Не, сейчас, конечно, не знаю. Но когда встречу кого-то, кто до этого был в другой реальности, где тоже есть я – буду знать. Они приносят с собой мой след, подгружают мою память. Так же и в другие реальности они уносят память обо мне здешней. Так что унылость моего существования здесь есть чем разбавить… Тем более что не такое уж оно и унылое.

– Получается, вы… ну… везде одна и та же? Единая память?

Нарнка посмотрела на него насмешливо.

– Ну, все мои копии каждый момент времени будут различаться. Никто ведь не может шнырять из реальности в реальность поминутно.

– А если вас убьют, что тогда? Эта… принесённая информация как-то повлияет на другие ваши копии?

– Да убить-то меня трудно. Даже если иметь в виду – убить вот это моё физическое тело. У меня, скромно скажу, неплохая подготовка, эту ленточку я ношу вполне заслуженно. Ну, а если и убьют… Я ведь вирус, я восстанавливаюсь. По-настоящему убить меня может весьма ограниченное количество лиц, которое, судя по всему, либо не знает обо мне, либо не видит в моём существовании ничего плохого.

– А… окружающие все? Как они воспринимают ваше воскресение?

– Да нормально воспринимают. Я ж говорю, я вирус. Я легко встраиваюсь в реалии того мира, куда меня приносят. У вас вот есть какие-никакие, хоть плохонькие, легенды о том, откуда вы произошли. Такая-то деревня, такая-то семья… У меня легенды обычно более продуманные, и их всегда находится, кому поддержать. И если даже кто-то был непосредственно свидетелем моей смерти – он так же легко потом верит, что я просто была ранена, но выжила. Или в момент взрыва была не на том корабле, а на другом. Ну, до сих пор проблем не возникало.

Лоран будто бы вышел из спячки.

– Кстати, раз уж о ленточках зашла речь. Вы же наёмная убийца. Сами выбрали себе такую роль?

Г’Сан развернулась, обхватив ладонями колени, закрытые крупными бляхами на сапогах.

– А что не так? Роль не хуже других. «Гости» тоже выбирают такие сплошь и рядом. Ох уж эти земляне, сами подобными услугами пользуются напропалую, но состроить морду – это святое. Вам-то о чём переживать, Г’Квана ради? Вас это точно никак не коснётся. Мелковаты сошки.

– Да, это должно очень успокаивать, что услуги гильдии Шарпан стоят слишком дорого, чтоб размениваться ими на каких-то крестьян…

– Именно, – надменно кивнула нарнка, – кому крестьянин может стать настолько серьёзным врагом, чтоб ради него обращаться в гильдию – даже пусть не мою, а самую посредственную, вроде Адеш, которые каждое второе задание проваливают? Между крестьянами обычно всё решается обычным крестьянским мордобитием – не могу не заметить, гораздо более здоровая практика… А у богачей совсем иной уровень и конфликтов, и их разрешения. Всё закономерно.

– Закономерно – убивать тех, кого даже не знаешь, только потому, что за это заплатили?

– Ну во-первых, зачем мне знать их лично? Имена это, как правило, достаточно известные, никто не знает, опять же, земледельца из какой-нибудь затерянной деревни или такого вот безымянного стражника, каких изображаете здесь вы. Спроси случайного человека на улице – кто такой Г’Вок из деревни… что там у вас за деревня? – чем живёт, что думают о нём соседи. Никто не ответит! Спроси, кто такой Ду’Корад – ответит любой, хоть здесь, хоть ответили б в Нумухаре, если б он, конечно, существовал… А во-вторых, что знать-то надо, кроме того, что он богач? Богач – по определению сволочь.

Майк поперхнулся.

– Вы так считаете?

– А вы – иначе? Если уж взялись изображать крестьян, так должны б понимать – тот, кто честно трудится от рассвета до заката, лишь иногда имеет излишки, которые может продать, чтоб дать своей семье что-то ещё, кроме пропитания. А чтобы построить такой дом, как у Ду’Корада, устраивать такие пиры, как в этом доме – может, надо иметь не две руки, как все мы, а десять, если считать, что всё это он приобрёл своим трудом? Или может, он не из плоти, и не знает усталости, работает днями и ночами без перерыва? Велика работа – ходить проверять свои лавки да считать доход. Как же так получилось-то, что он не сильнее и не умнее нас с вами, но богат? Сам он и не вспомнит, как добывается та глина, как замешивается, как из неё вылепляется та посуда, которой славен Насулхараз до очень далёких пределов… Да, там говорят – кувшины из лавок славного Ду’Корада, но кто ж, поднося такой кувшин в дар, не понимает, что не Ду’Корад изготовил его, не он покрыл его искуснейшим узором, таким тонким и витиеватым, что кажется, это вообще не в силах человеческих. Просто он собрал у себя изделия лучших горшечников из далёких деревень, раскиданных по берегам глиноносной Зхаллы. Их руки способны изготовить любой шедевр, вот только им накладно ездить в город, чтоб их продавать. Ду’Корад скупает эти изделия за бесценок, продаёт втридорога, хотя сам ни штришка не добавил к их красоте, только велит мастерам выписывать на каждой чашке его имя. Что ж, они пишут, ведь за это Ду’Корад платит им зерном, которым слишком бедны их неплодородные земли. Думаете, ему довольно того, что он имеет? Нет, судя по тому, что тем из горшечников, что всё же выбираются в город сами продавать труды своих рук, угрожают его наёмники, чтоб не смели торговать в обход его лавок. А ведь это нарушение закона, в хартии, выбитой на плите на главной базарной площади, значится, что любой житель или гость Насулхараза вправе продавать и покупать что душе его угодно, уплатив соответствующие пошлины. Только для богатых и закон другой. А как он обращается со слугами, вы поспрашивайте! То-то столько «доброжелателей» у Ду’Корада, что без охраны он не ходит. Верно, потому, что он добрый и всеми любим?

– Всё же вы несправедливы, – осторожно начал Майк, – родившийся богачом разве выбирал родителей?

– Ой да ладно. Дурное поле может родить доброе семя? Сыновья Ду’Корада начали себе уже и собственных врагов наживать, не только отцовских унаследуют. Богатство, особенно богатство с детства, приучает иметь всё и смотреть свысока на тех, кто этого не имеет. У них всё покупается – лучшие яства и драгоценности, скот и дома, любовь и дружба. И весь мир начинает видеться им созданным для того, чтоб дарить им удовольствие. Гнилое семя. Некого там жалеть.

– А наличие охраны с каких пор показатель дурной натуры? – не унимался Лоран, – вы же есть в разных реальностях, должны знать, что охрана есть у политиков, прочих известных людей, у важных общественных объектов – храмов, банков… Не стоит сбрасывать со счетов обыкновенных воров, обыкновенную зависть – общее свойство всех разумных…

Нарнка резко обернулась, её глаза зло сверкнули.

– Зависть? Никак, ты собрался приписать мне, что я завидую этим кровососам, мальчик? Если б я хотела жить их жизнью – уж поверь, я б нашла такую возможность. Нет, меня исключительно радует существование тех, против кого вся их охрана не поможет, и что я – одна из них. Мы – своего рода рок, от которого нет спасения даже тем, кому кажется, что они купили всё. Когда я появляюсь в городе, и они замечают эту ленточку – я чувствую их страх, даже если не вижу их глаз. Каждый внутри себя надеется, что я пришла не за ним. Ну, настанет и их черёд… Тот, кто заказал у нас убийство своего ненавистника, завтра сам будет кем-то заказан. Хоть маленькая, да радость и для тех, кто не имеет денег кого-то заказать, а ненависть их при том не меньшая, и гораздо более чистая и искренняя.

Майку всё больше не нравился оборот, который принимал этот разговор. Слишком уж он аукался некоторыми разговорами с Дебби. Про зависть – это вот совсем её… Конечно же, богатый человек должен быть осторожен, сколько из тех, кто называют себя его друзьями, искренни? С точки зрения Дебби, доверять можно только людям схожего социального положения – тогда ты точно можешь знать, что им от тебя ничего не надо, они не надеются за твой счёт решить свои проблемы. Правда, таковых на Марсе наберётся не очень много, и хотя, разумеется, за заверениями в дружбе дело не встанет, но будем честны, у них не наступит в жизни такой скуки, чтоб разбавлять её посещениями инвалида, почти не покидавшего собственный дом. Вроде, Дебби и понимает это, и конечно-конечно не хочет, чтоб он был одинок… Но кто бы ни был друзьями Майка, всегда это были какие-нибудь не те люди. Ты уверен, что они из вежливости интересуются твоей жизнью, что их расспросы вполне невинны? Ты уверен, что они говорят тебе о себе правду? Сколько за лживыми улыбками прячется этой самой ЗАВИСТИ? Было б чему завидовать, бухтел Майк. Серьёзно, многие захотели б поменяться с ним местами? Наверное, здоровому и сильному богачу действительно можно завидовать, но не ему, точно не ему. Зря, пожалуй, он рассказывал это всё Лорану…

– А ваша ненависть – откуда взялась? – Лоран, конечно, на всякий случай отодвинулся, но успокаиваться, несмотря на все гримасы Майка, не собирался, – вы же вирус! Вы же знаете, что всё это ненастоящее!

– Знаю. Но внутри всего этого – а вовне мне и не попасть – всё это настоящее. Вот это, – Г’Сан звонко постучала по камню стены, – и вот это, – она щёлкнула по бляхе на колене, – и всё, что мы чувствуем, и всё, что чувствуют они. Хочешь, в лоб дам, скажешь потом, настоящая боль или нет?

– Это всё, конечно, понятно! Но есть ведь другие реальности – там вы ненавидите кого-то другого…

– Естественно!

– К примеру, в «Битве за Шу» ненавидите, наверное, центавриан?

– А как же иначе? Только, скажу я тебе, центавриан я ненавижу куда меньше, чем богачей своего мира. Центавриане – они такие есть, они чужаки, при том среди чужаков худшие, не считая Древнего врага… Мы внешне для них слишком другие, чтоб они могли посмотреть на нас как на равных, уж это вам, землянам, должно быть хорошо известно, вы-то от подобного свойства тоже не до конца вылечились. А эти – свои, из такой же плоти, как и последний бедняк, ведут себя так, словно с богом за одним столом пили. Да, недаром говорят «и от пожара польза бывает» – центавриане эту высокородную сволочь знатно выкосили, так что после освобождения, в новую власть, набрались те, кого в прежние времена на порог не всякого дома пустили бы… тоже, правда, с гнильцой оказались в большинстве своём… зато народ в целом умнее стал. Научился стоять все заодно, крепко, как кулак. В огне выковался тот нарнский характер, которым перед всей галактикой можно гордиться.

Диус, вообще, редко обижался на Дэвида. В данном случае можно было сказать, что обиделся. И что его в этом понимают, как минимум, Арнух, Ви’Фар и гроумы. Они тоже считали, что правильнее всего было бы вытолкнуть Аскелла с корабля в гостеприимную сероводородную атмосферу Карнеллии и не печалиться о нём более. Алварес, Схевени и Эркена возразили, что лучше иметь под рукой какой-никакой источник возможных сведений о тилонах, в этом их поддержала и Софья. Дайенн и раннята, так сказать, придерживались нейтралитета.

– Ну, благо, здесь хоть есть, где этого «источника» надёжно запереть. Хотя мне всё равно на одном корабле с ним неспокойно. Да и если мы летим прямо навстречу его милым собратьям… Всё-таки я не совсем уверен…

– В том, что разумно лететь туда, не дождавшись ответа с хуррской стороны? – пожал плечами Схевени, – а куда нам, собственно, иначе лететь? Искать, где ещё напоремся на этих голубчиков или ещё каких-то приключений найдём на свою голову? Кроме того… Смотрите. Связь с нашими коллегами, оставшимися на Ранкезе, у нас через пень-колоду – Громаха по-прежнему глушит сигналы дальнего действия. Мы не сможем с ними связаться, пока не окажемся в секторе гроумов – или в секторе хурров. Соответственно, и если они, например, получат ответ Ассамблеи, что делать нам на территории Республики категорически нечего, то мы об этом не узнаем, и это не наша вина. И тогда то, чего уже не смогут сделать наши коллеги, сможем сделать мы.

Эркена методично отдирал с кожи плёнку подсохшего желе нейросенсорной системы.

– Вы считаете, реально взять тилонов возле Ракумы вот так, нахрапом?

– Реально или нет – посмотрим, но хотя бы шанс есть. Их кораблей там мелькало, по словам Драала, не более одного за раз, а у нас лекоф-тамма, для которого два корабля – это явно не проблема. Так, разминка.

– Да, но как мы объясним, что вот так просто взяли и припёрлись на их территорию? Ракума находится слишком далеко от границ, чтобы мы могли забрести к ней случайно.

– Ну, тилоны же вот припёрлись, не спрашиваясь. Что-нибудь придумаем, время есть. Например, что, преследуя корабль тилонов, с которыми сцепились на пути от Карнеллии, нырнули в воронку за ними, что они летят к Ракуме – это и для нас сюрпризом было… Проверить наши слова они вряд ли смогут. Защищать тилонов, будем надеяться, не кинутся.

– Влетит нам, – вздохнул Вадим, – впрочем, если влетит при наличии хотя бы каких-то результатов – пережить это будет легче.

– У меня один вопрос, – вмешался Ви’Фар, – предварительно ссадить где-нибудь гражданских, – он кивнул на Дэвида и раннят, – не следует ли?

– У меня на этот вопрос один простой ответ… Помнится, один раз мы этих гражданских уже ссаживали. Что из этого вышло – вы знаете. Нет уж, пусть лучше будут под присмотром. Может быть, это уже паранойя, но теперь единственное место, в котором я уверен – это этот корабль. Тилон здесь один, и он под замком.

Благо, напомнили. Хотя возможно ли об этом забыть… Дайенн проклинала себя на пороге камеры за этот импульс, но на попятную идти было уже поздно.

– Аскелл… Вы так и не скажете своего настоящего имени?

– Что вам угодно, госпожа Дайенн? – скованный уже более надёжными спецсредствами – хотя смотрелись тонкие металлические браслеты на запястьях и щиколотках почти ювелирно, Схевени уже успел популярно объяснить неприятные последствия попыток снять их или покинуть камеру, тилон, однако, по-прежнему не показывал признаков падения духа. Понятно, конечно, что бравада, но всё же… Дайенн невольно задалась вопросом – не легче ли ей было бы, если бы ему… ну, позволили сменить облик на какой-нибудь другой? Слишком уж… неуютно ей было смотреть на преступника, имеющего облик одного из её собратьев.

– Вы ведь знаете, куда мы летим?

Ей показалось, что пленник намерен принять сидячее положение, но он лишь удобнее вытянулся, заложив скованные руки за голову.

– Ну, слышал краем уха. В дальнейшем надеюсь получать от вас более подробные отчёты.

– Аскелл, зачем вы так…

– Зная, что от вас зависит моя жизнь и всё такое? Надеюсь, вы не рассчитываете использовать меня как аргумент при встрече с моими соплеменниками? Хочу вас разочаровать, я не настолько ценен для них, чтобы моё нахождение на вашем корабле помешало им стереть его в порошок.

– Другой бы на вашем месте…

– Что? Схватился за эту мысль? Глупо.

Дайенн прислонилась спиной к стене у двери, готовая в случае чего к молниеносному отступлению, но Аскелл и не делал попыток к ней приблизиться.

– А как вы считаете – что там может находиться? Вы что-нибудь знаете об этом? Аскелл, это непраздный вопрос… Мы летим туда. И мы, и вы вместе с нами. Лучше, если мы будем знать…

– Все возможные риски? – улыбнулся тилон, – я тоже их не знаю. Это ведь машина занеф, как вы уже поняли по тахионным всплескам, вы думаете, у меня есть где-то полный каталог их устройств? Единственно – не сомневаюсь, что эта машина на порядок мощнее, чем те, что мы забрали в других секторах. Занеф старались спрятать от нас даже самые слабые свои устройства, ведь, расшифровав технологию, мы могли бы сами сконструировать что-то более мощное.

– Но чем слабее тот образец, который попадёт в ваши руки, тем больше времени у вас уйдёт на разработку. Поэтому, конечно, вы заинтересованы в том, чтоб получить что-то как можно более мощное.

– Конечно. Может быть, второй Великой Машины у них и не было… Но подойдёт и машина, работающая на радиусе сотен лет, в сравнении с теми, что работают максимум на недели. Такие у занеф определённо были. Конечно, для них они были больше… побочным продуктом. Их больше интересовали те, что «замораживали» время. Причём «замораживали» на микроуровне, точечно. То есть, вы ведь понимаете, очень хорошо, если ваше тело на несколько лет останется 20-летним, но очень плохо, если ваша память, ваш интеллект тоже останутся 20-летними, или каждый ваш новый день будет начинаться с чистого листа, вы не будете помнить предыдущего… Путешествия в прошлое не очень интересовали занеф. Их больше интересовало достичь того, чтоб у них было хоть какое-то будущее. Хотя если б они подумали… вернись они в прошлое и внеси изменения в генотип своих далёких предков, они могли бы избавить многие поколения от страданий.

Дайенн набралась решимости посмотреть в светло-голубые глаза Аскелла. Земляне говорят, что глаза –зеркало души… Надо думать, они не совсем правы. Ведь нельзя же подменить душу…

– Может быть, в отличие от вас они понимали, что этим поступком они обесценят всё, что было? Себя, своих отцов и дедов… Всех их просто не будет, если изменить что-то в далёком прошлом.

– Опять же – рассуждения тех, кому такую власть никогда не получить. Я понимаю, играть с временем – страшно… Хочется, чтобы хотя бы что-то было незыблемо, неприкосновенно. Жизненные константы, столпы, на которых покоится мир… Между тем, время вовсе не является такой константой. Оно не незыблемо, оно не абсолютно. Оно кажется таковым в мире, в котором мы существуем… потому что связано с условиями существования этого мира. Существование любой точки в пространстве, которое доступно нам, описывается криволинейным уравнением, включающим такую переменную, как время… И вы знаете, что абсолютные значения у этой переменной в разных точках вселенной несущественно, но различаются.

– Вы имеете в виду разную долготу суток или эффект замедления времени…

Аскелл сложил ногу на ногу.

– Скорее второе, чем первое. Если говорить о неком едином времени, которым мы все тут пользуемся, то с ним, можно сказать, всё в порядке… Длина суток может быть различной, в зависимости от скорости вращения планеты, длина года тоже, в зависимости от орбиты и скорости обращения планеты по ней, но и на объекте, который висит неподвижно – например, спутнике, который не имеет собственного вращения – время всё равно будет идти, посмотрев на часы через час, вы обнаружите, что прошёл час, несмотря на то, что «вечный день» не начал, и никогда не начнёт, клониться к вечеру. Потому что полной неподвижности у этих объектов нет, они всё равно существуют в нормальном пространстве… По календарю землян сейчас 31 августа, по календарю хурров – 18 илгара, но по факту это один и тот же день, хотя у хурров он кончится несколько быстрее, чем у землян. По крайней мере, именно на Андроме, где принят был этот календарь. Сколько бы дней вы ни пробыли в чужом мире, если у вас есть часы, настроенные на время вашего родного мира, они помогут вам понять, какое число будет, когда вы вернётесь домой. Ваши биологические часы могут сбиться в условиях других суток, но часы на вашей руке или в компьютере корабля будут работать по «абсолютному времени». Ну, электронные могут, конечно, выйти из строя под влиянием более сильного электромагнитного поля, но речь не об этом… В любом из миров, куда вы можете попасть, прошлое будет прошлым, а будущее – будущим. Пролетев любое подвластное вам расстояние, вы не попадёте в свой позавчерашний день, и не попадёте в 5 сентября по земному времени, если по вашим часам пройдёт не более суток, и на часах Земли будет 1 сентября, а на часах Андромы – 19 илгара. Но есть ведь во вселенной и места, в которых течение времени отличается от нормального. Разумеется, это как правило не самые посещаемые места, по крайней мере добровольно. Чёрные дыры, «центаврианский треугольник»… Из таких мест довольно проблематично вернуться живым и в здравом рассудке…

– «Центаврианский треугольник» – стало быть, не с вашими артефактами связано?

– Нет, это не мы и не занеф, туда никто из нас не долетел. И чёрные дыры – это тоже не наша работа… – Аскелл не сдержал улыбки, – но есть и менее… экстремальные варианты явлений того же порядка. Тахионные потоки, образующие время, генерируются вращением звёзд и взаимоувязаны с массой, ускорением, гравитацией… Мы сами, честно говоря, не сумели до конца разобраться в феномене солнечной системы занефов, но нечто аномальное в её тахионных потоках было. Кажется, эта система вообще не предназначена была для жизни.

Дайенн нервно переступила с ноги на ногу.

– Вы полагаете, аномальное старение занеф было связано с самой структурой времени в их системе?

– Я не готов ответить на ваш вопрос полноценно… Видите ли, лично меня на тот момент ещё не было на свете. Некоторые из нас, как и некоторые из занеф, полагают так. Хотя большинство всё же склонялись к мысли, что прогрессирующая патология, ведущая к снижению сопротивляемости клеток оксидантам, это просто личная расовая невезучесть, а кого за неё благодарить, плохую экологию или творца – вопрос философии. В борьбе с нею занеф достигли многого, но, конечно, не окончательной победы. Время и обстоятельства не дали возможности оценить, какой из путей, которыми они шли в своих исследованиях, был ближе всего к истине.

– Обстоятельствами были вы, – вставила Дайенн. Аскелл не обратил внимания на её реплику.

– За время, прошедшее с той поры, когда мы покинули наши миры, мы почти не пересекались – так, чтобы между нами не стояло безвоздушное пространство и стены наших кораблей, а лицом к лицу, и оценить, во что превратились занеф спустя много поколений, мы не могли, случаи, подобные племени лабиф, всё же не показатель.

– Честно говоря, я немного запуталась в хронологии, – вздохнула Дайенн, – не внесёте ясность? Первый Хранитель Великой Машины сказал, что прибыл на Эпсилон 500 лет назад. При этом он был одним из первых, кто покинул ваши миры, ещё когда они были живы. Он и Затрас… не могли ведь путешествовать слишком долго? При этом – временные аномалии, похищенные вами из секторов хаяков и корлиан, были достаточно молодыми, но всё же вдвое старше сердца Эпсилона, а храм на Сорифе, источник в котором тоже стал вашей мишенью, был построен пять тысяч лет назад, Великому Древу тучанков, если в его основе и в самом деле лежит один из ваших артефактов, тоже вряд ли меньше, катастрофа на планете Карнеллия и обращение ваших соплеменников в карнеллиан, по вашим же словам, произошло тоже… достаточно давно. Так как же это соотносится между собой? Не поясните ли, сколько всё-таки продолжается ваша эпопея?

– И как вы это назовёте, если запишете? – Аскелл улыбнулся ещё шире и вальяжно перекатился на кровати, едва вмещающей его длинное тело, – «Альтернативная история»? «Невидимая история»? наверное, следует как-то так… Как вам эту хронологию излагать? По нашему времени, по вашему? Или по хронологическому порядку, который мы сами восстановили не до конца? Наверное, проще всего было бы дать историю… моими глазами? Хотя в этом есть один существенный ущербный момент – видели они не очень много…

====== Гл. 20 Огни над топью ======

Они сидели в одном из Домов Стола, который правильней всё же было б называть Домом Кувшина. Еду тут подавали тоже, но в качестве закуски к напиткам, коих тут был огромный ассортимент, вроде даже самый большой в городе. Г’Сан, впрочем, зарекомендовала это место не как славную питейню, а как то место, где чаще всего бывают «те, кого вы называете читерами, а мы называем умными путешественниками и мастерами». Лорану опять же хотелось спросить, кто это «мы» – вирусы, что ли? Но вклиниваться в беседу не хотелось.

Нарнка маленьким ножиком, больше похожим на бритвочку, отрезала первый кусок вяленого мяса и отправила в рот.

– Так вы так и не хотите рассказать, ребят, кого и чем вы так прогневили? Для злой шутки это слишком затянулось, значит, всё происходящее совсем не шутки. Мне-то всё равно, я сижу здесь сейчас с вами потому, что интересней занятий у меня сейчас всё равно нет. Но как я могу помочь вам, даже не зная, с чем имею дело? Может быть, для вашей защиты и одной меня с лихвой хватило бы, хотя ваша нервозность в дороге сюда мне совершенно не понравилась.

– Есть такие вещи, которые очень сложно объяснить, госпожа… – Майк невольно скривился, при разговоре о нервозности. Да уж, в глазах нарнки мужчина, тревожно зыркающий глазами по сторонам, должен выглядеть жалко… «Господи, я беспокоюсь, как выгляжу в глазах вируса!».

Г’Сан придвинулась к нему, нависая над низким столиком – скорее даже некой подставкой под блюда с закусками.

– Ну а вы постарайтесь. Люблю, знаете ли, откровенность. Да и по нарнскому своему воспитанию привыкла, что если уж мужчина ТАК боится – то происходит что-то серьёзное.

– Откровенность на откровенность, – не выдержал Лоран, – какой резон вам помогать нам, если мы даже не нарны?

Майк посмотрел на товарища тоскливо, в который раз спрашивая себя, как же в существе, которое как и он, жизни почти не видело, может жить столько подозрительности, или зачем же он не ограничивался разговорами с ним исключительно о легендах и мифах. Он слышал, что ранни всё быстро схватывают, теперь вот убедился, насколько. В их собственном мире нет никаких интриг, потому что не с чего им там быть, но Лоран достаточно быстро понял, что в чужих мирах они очень даже есть… Нет, правда, может, против такого друга у Дебби не будет возражений? Иметь в такой дружбе какие-то шкурные интересы он расово не может – хотя, конечно, он, в отличие от здоровых собратьев, низменных потребностей не лишён начисто, зато мыслит в одном с нею направлении…

– О, кого же я вижу, не Г’Сан ли? – раздался над ухом громовой бас, после чего на свободное место, как раз рядом с нарнкой, шлёпнулся двухметровый верзила, из которого по самым скромным расчётам можно было изготовить два Лорана и ещё бы осталось. Друзья чувствовали, что поёжились слишком явственно – хоть разбирались они в реалиях этого мира, конечно, не досконально, однако весь вид верзилы слишком явно свидетельствовал о том, что на жизнь он зарабатывает отнюдь не выращиванием фруктов. Наверное, при таком взвинченном состоянии и не странно, что ленту, аналогичную ленте Г’Сан, они на его груди увидели первым делом, а золотое свечение в глазах – уже во вторую.

– Не ждала тебя увидеть так скоро, Шу’Лакуд. Каким ветром принесло тебя опять в наши тихие благословенные края? Эй, хозяин! Неси-ка нам ещё по кувшину! Друг пришёл ко мне!

– Хорошая шутка, Г’Сан, сколько слышу, так каждый раз и смеюсь. Будто кто-то ещё не знает, что где появляемся мы – там уже не тихо и не благословенно. Да вот уговорили ребята, накидали такую вводную забористую, ладно, думаю, всё равно выходные… Но я ненадолго, конечно, к нам тут родственнички приезжают, ну, кузины. Надо их всячески поддержать, у них недавно отец погиб.

Нарнка вручила приятелю свой кувшин.

– Сочувствую. Это ведь твой дядя?

Шу’Лакуд опрокинул в себя богатырский глоток и отправил следом шмат мяса, от которого Г’Сан перед этим отрезала свой кусок.

– Да дичь какая-то с семейством происходит. Мы, конечно, особо-то близки не были, виделись два раза – на похоронах дедушки и мамы. Они живут далеко, да и вообще… но всё-таки как-то жалко. Бабушку жалко… если б ещё и тётю насмерть убило, то получилось бы, что всех детей пережила. Это страшно всё-таки. Сэм сказал – «вам абонемент в ритуальных услугах надо брать». Не, я на него не в обиде, он сочувствует. Но ты ж его знаешь, у него манеры такие.

– Верила б я в проклятья – было б мне страшно за тебя.

Лоран, тихо посасывая солёный рыбий хребет, изучал и сравнивал сидящих напротив. К реакциям нарнского тела он на удивление быстро привык, уже не кружилась так голова от непривычного объёма, грузности и теплоты тела, а вот сознание нарнским, действительно, от этого не становится, и надо учиться различать нарнов… Ну, тут-то довольно лёгкий пример. Даже кроме роста и ширины, Г’Сан и по сложению намного изящнее – видимо, потому что женщина. У неё совсем другой профиль, нос острее и как будто слегка с горбинкой. Темнее и чётче пятна на надбровных дугах…

– Ай. Мне что сделается, годы мои молодые, здоровье бычье, будущая профессия самая мирная. И про проклятья не надо, уже только ленивый чего-нибудь на эту тему не сказал… Аварии всякие были и будут, наверное, всегда. И при исполнении люди гибнут. И умирают от больного сердца, подточенного пережитой трагедией, как вот мама. Она Эда очень любила, больше, чем меня, я-то папина дочка…

Майк, глаза которого во время этого разговора медленно ползли на лоб, не смог сдержаться.

– Лаура?!

Верзила обратил на него заинтересованный взгляд – могло показаться, что только что заметил его существование, но Майк-то чувствовал, что всё это время его держали в поле зрения.

– Ба! Кто это у нас тут? Дай угадаю, кто не из нашей команды, но может сейчас здесь быть…

– Не угадаешь. Я Майк.

– Майк? – верзила едва заметно стрельнул глазами в сторону Лорана, – Майк Марсианин?

– Он самый. Всё в порядке, Лаура, он свой.

Чего никак не хотела взять в толк Дебби – каждому встречному и поперечному в Сети он не рассказывал как на духу, кто он такой. Для большинства он был просто Майк, или Мечтатель, или Коротко об Абсурде – к примеру, именно с Лаурой и Сэмом он познакомился под этим прозвищем. Да и не так чтоб все прямо лезли с подробными расспросами – ну конечно, интересно, кто откуда, где был и что видел, но в этом плане были собеседники поинтереснее – Сэм, к примеру, по работе с отцом проще сказать, где не был, только в последнее время они довольно стационарны, потому что отцу подвернулся крупный заказ. Но как закончат с этим – семья снова куда-нибудь двинет… Больше всего о себе он рассказывал Лауре. Потому что она, ну, Лаура. Ей можно рассказать вообще всё. Да, и то, что произошло сейчас – тоже.

– Так, я так поняла, здесь уже все со всеми знакомы, представлять никого не нужно? О, вроде, смотрю, как раз наши кувшины несут…

– Ну, не совсем… Лоран, это моя подруга Лаура, я рассказывал тебе о ней. Лаура, это Лоран Морзен, мы тут с ним попали в такую дикую историю…

– Наконец я услышу её полную версию, – Г’Сан приняла принесённые кувшины и ещё одно ведёрко с вяленым мясом.

– Так вы – девушка? – Лоран осторожно пожал протянутую лапищу, – а почему же вы…

– Новичок, да? – утвердительно спросила Лаура у Майка, кивая на нового знакомого, – а какой смысл выбирать что-то схожее с твоей реальной жизнью? Какой в этом интерес? Дарс вот в этот раз играет девчонку, невесту, кстати, того типа, которого мне предстоит пришить. Типа играет Пабло, так что должно быть интересно. Ладно, о нас можно ещё долго, давайте о вас. Что там у вас за дикая история произошла? Я могу что-то сделать?

– Можешь, – ответила за Майка Г’Сан, – сообщить куда следует, что эти двое тут зависли, надо выводить… Я только на всякий случай смоюсь к холмам, не хотелось бы, чтоб заодно затёрли. Ты меня, конечно, обратно потом принесёшь, но это когда будет… Тебе ж сейчас не с руки отрываться, а я в вашей заварушке тоже с удовольствием поучаствовала б.

Лаура вытаращилась на Майка в каком-то даже благостном шоке.

– Что, серьёзно? Завис? Долго уже? А где кнопка? Ладно, мне сообщение написать – минута всего дела, только за угол уйду, чтоб народ тут не пугать… Жалко, конечно, ещё б поболтали, потом-то с этой роднёй когда выберусь…

Майк схватил её за руку.

– Вообще-то я тоже ещё поболтал бы. То есть, выбраться отсюда, слов нет, во как хочется… Но в то же время хочется найти тех, благодаря кому с нами случилась такая неожиданная дрянь, и всыпать им по первое число.

– Что-о?! – кажется, в кои веки Лораном и Г’Сан владели одинаковые эмоции. И Майк, в общем-то, где-то как-то внутренне был с ними солидарен… но остановиться не мог.

– А что, не логично? Конечно, не факт, что они всё ещё здесь, может, не найдя нас, смотались… Но сомневаюсь. Если уж они понимают, что самостоятельно нам не выбраться, значит, мы где-то здесь.

– Майкл, стоит ли искушать судьбу?

– Может, и не стоит… – «но я просто не могу смириться с тем, что на меня смотрят ТАК…», – но согласись, у ситуации здесь и сейчас есть некоторые преимущества? В реальной жизни у меня маловато шансов кому-то всыпать по первое число, но здесь я могу хотя бы попытаться! Ну должен во всём этом быть какой-то смысл…

– Что ж, если говорить обо мне… – лицо Аскелла, как показалось Дайенн, подёрнулось некой дымкой сентиментальной задумчивости, – я родился, когда наших миров уже не существовало. Достаточно давно не существовало. Поэтому лично я сам был очевидцем совсем небольшого куска нашей безумной, как вы наверняка скажете, истории.

– Вы родились… – Дайенн пыталась подобрать слова, – на корабле, или у вас есть какая-то планета, которая стала… вашим новым домом? И… не сочтите за бестактность, но я не могу не спросить. Ваши родители… при этом были в своём изначальном облике? Как вы размножаетесь, учитывая, что вы… или, может быть, тогда вы ещё…

– Не гуляли постоянно по чужим мирам и обликам, вы, наверное, хотели сказать? Кем я родился – чистым тилоном или неведомой химерой, продуктом двух лицедеев? Нет, тут всё намного проще, мы рождаемся искусственно.

– Вот оно что.

Тилон кивнул.

– Конечно, полноценных лабораторных условий у нас больше нет… Но это не критичное условие. Мы многое успели вывезти, и наш уровень позволяет не беспокоиться о том, чего у нас пока нет… Тем более что мы постепенно собираем это. У нас есть банк генов – малая и жалкая часть того, чем располагал наш мир, но нам и этого хватает, в нём сохранены данные 3,5 тысяч наших сограждан. И у нас есть… это похоже на коконы кризалиса, в общем-то, то, что мы используем для того, чтобы породить из этих генов нового члена экипажа – когда кто-то гибнет, или умирает естественным путём, мы ведь отнюдь не бессмертны…

– То есть, вы бесконечно клонируете одних и тех же ваших сограждан?

– Ну, ассортимент достаточно велик. Предыдущий обладатель моего генотипа жил в нашем мире 800 лет назад… По той хронологии, которая более всего естественна именно для нашей команды. Довольно интересно, не правда ли, посмотреть, как будет реализовываться один и тот же исходник в совершенно разных условиях? Впрочем, совершенно не об этом разговор.

Дайенн колебалась, задавать или нет этот вопрос – в конце концов, у Аскелла нет ровно ни одного резона отвечать на него честно.

– Мы предполагали, анализируя ваши… выступления, что ваше фактическое количество очень невелико. Выходит, мы были неправы?

Тот дёрнул плечами.

– Много, мало… вы же понимаете, что это относительные понятия. Много для чего? В сравнении с чем? Ну, не могу я назвать вам точное количество ныне живущих тилонов, тем более что и с понятием «ныне» не всё так просто…

– Это мы тоже предполагали. Вы рассеялись не только в пространстве, но и во времени.

Продолжать стоять, подпирая стенку, было несколько неудобно, она села на стул, находящийся на середине невеликого расстояния от кровати Аскелла до двери.

– Мы можем только предполагать картину событий, которые произошли с другими командами, не нашей.

– И вы не знаете даже, сколько было их, этих команд.

– Разумеется. Сколько кораблей просто погибли, сколько теперь находятся неизвестно где… неизвестно когда. Мы думаем, что мы – последняя волна… Но мы можем и ошибаться, конечно.

– Волна?

Тилон неожиданно соизволил подняться, и теперь сидел напротив неё, обхватив скованными руками колени.

– Мы находились на периферии действия в момент последнего всплеска… Или дело в чём-то ещё. Видите ли, мы же не столь хорошо знаем устройство и принцип работы машин занефов, поэтому я бы и рад объяснить вам что-то о случившемся, но увы. Тем моим согражданам, что были очевидцами и участниками, тоже было как-то не до того, чтобы… анализировать…

Аскелл сомкнул кончики пальцев, словно обхватывая невидимый шар. Дайенн скользнула взглядом по бликующим в свете лампы ногтям, потом перевела на свои. Гораздо тусклее, потому что в мелких царапинках… Что там говорил Эркена про лицо, которое носят слишком недолго?

– Видимый, ощутимый, физический, привычный мир, мир нашей жизни и наших возможностей… Представьте его как… сферу. Кто-то уже приводил такой пример, популярно описывая понятие гиперпространства. Перемещаясь в гиперпространстве, мы движемся как бы по изнанке мира, у него под поверхностью, под кожей… Мы обманываем время. Не совсем, конечно, время всё равно напоминает о себе – день, три дня, неделя… Гораздо качественнее мы обманываем время, используя телепорт. И уж совсем качественно, используя машину времени. Таким образом, мы низвергаем ещё одного идола, считавшегося бессмертным и всесильным богом.

Дайенн подняла на него печальный, усталый взгляд.

– Ну, позволю себе уточнение, не вы всё же, а занеф… И… в этой погоне за могуществом, вас действительно не беспокоят те жертвы, которые вы приносите? Вас не трогает, что ваш поход уже отнял столько жизней, стоил жизни обоим вашим мирам…

– Не говорите о том, чего не знаете.

– Но ведь оба ваши мира мертвы. Вы, возможно, готовы обвинить во всём занеф, это ж они не оценили размах вашей мысли, воспротивились вашим планам… Очень удобно, конечно, занеф ведь здесь нет, чтобы возразить вам. Как же по-вашему всё было? Ваша версия, в которой вы чисты или выступаете лишь жертвами обстоятельств? Что произошло, Аскелл?

– Я… я не знаю.

Дайенн показалось, что по лицу Аскелла пробежала тень. Памяти, траура, скорби? Значит, что-то для него имеет значение? Он способен скорбеть о том, что произошло, по его же словам, до его рождения? Неожиданно…

– Удивительно, ведь правда? Мы оба немного… колеблемся, когда нас спрашивают о нашем родном мире… Мы дети, рождённые уже после смерти матери…

– Не уверена, что у нас с вами сходное отношение, Аскелл. И уж тем более – сходное с… с лабиф, например. Но – они всё равно уже не могли бы рассказать, что вы сделали с их миром. Так расскажите вы, Аскелл.

Он обернулся, посмотрел ей в глаза – и она не знала, как интерпретировать их выражение. Ощущение, словно совершила именно тот ход, которого он ждал… не то чтоб ошибочный ход, но не тот, не ведущий к нужному результату… Она заметила, что вздрогнула даже раньше, чем он произнёс эти слова.

– Вы видели когда-нибудь застывшее пламя, Дайенн? Замершее, замороженное… как на фотографии… Так выглядит остановившееся время. Однажды солнце системы занеф остановилось. Просто разом прекратило движение, термоядерный синтез, излучение… всё, что оно давало зависящим от него существам.

Она встряхнула головой, словно пытаясь отогнать морок, в который вводил её его голос.

– Такое невозможно. Процесс эволюции звёзд, их умирание – долгий процесс, миллионы, миллиарды лет…

Аскелл ухмыльнулся.

– Склонен согласиться с вами, но как я уже говорил, солнце системы занеф было аномальным. Мы не знаем, в чём была причина его аномальности, и как оно позволило себе существовать таким. Видимо, не читало книжек по астрофизике и не знало, как положено жить порядочному солнцу… А потом случилось что-то ещё. Что-то, что мы тоже не готовы объяснить… по крайней мере, пока. Впечатление создалось такое, что все наиболее мощные машины занеф сдетонировали разом. Это самый необычный и самый страшный взрыв, который вы можете себе вообразить… если можете. Возьмите полную чашку зёрен и киньте её на пол, или взорвите хлопушку с конфетти… Вы увидите, что они разлетятся хаотично, но всё-таки и в их разлетании есть какая-то система… Кажется, какой-то ваш математик даже пытался это описать, вывести эти закономерности… Наши корабли – и корабли занеф, сколько их было – разнесло потоками времени.

– Поэтому одним артефактам пять тысяч лет, другим тысяча, а третьим…

Он кивнул.

– А третьи, может быть, ещё встретятся вам в далёком или недалёком будущем. Мы последняя волна, насколько мы знаем на настоящий момент, но полной уверенности, как понимаете, быть не может.

– Что случилось с остальными… волнами?

Аскелл пожал плечами.

– Мы знаем немногим больше вашего. Ну, вот про карнеллиан вы теперь тоже знаете… Полагаю, есть и ещё подобные… Мы встречали на нескольких планетах следы крушений наших кораблей, на одной наши соплеменники сумели выжить, прожили где-то полтора столетия, мы нашли деревню… Но в конце концов они все были уничтожены местными хищниками, увы. Мы встречали повреждённые корабли в гиперпространстве, на которых не осталось никого живого… Системы жизнеобеспечения наших кораблей могут позволить нам жить в космосе тысячелетиями, но если корабль серьёзно пострадал… может быть, конечно, кто-то успел эвакуироваться… но непохоже на то, слишком много мёртвых тел. Вы спросите, что же случилось с нашим миром? Раз уж мы не взаимоуничтожились в некой дуэли космических масштабов? Я могу только ответить, что нашего мира тоже больше нет. Совсем нет. Когда это произошло… То есть, когда тахионные потоки после детонации достигли нашей планеты… На её орбите находились несколько наших и занефских кораблей. На них тоже… кое-что было. И на самой планете.

– Они тоже… сдетонировали?

Тилон кивнул.

– Оказавшись в перекрестье потоков, наша планета просто исчезла. Может быть, отправилась в далёкое прошлое. Может быть – в далёкое будущее. Может быть – просто перестала существовать. Корабли… постигла различная судьба.

– Я… сочувствую.

– Да ничего. Но, по крайней мере, теперь в нашем злодейском портрете для вас появились новые штрихи.

– Аскелл, прошу вас…

Тилон раздражённо отмахнулся.

– Впрочем, это мелочи. Что вы узнали? Что вам это дало? Уточнение, что мы не уничтожали мир занеф в погоне за их технологиями, что не шли завоевательным походом по мирам, что нас несло по пространству и времени, как щепки потоком? Что, может быть, это всё произошло не по нашей злой воле, а потому, что не могло не произойти? И упрекая нас теперь за то, что мы не хотим успокоиться и остановиться, подумайте и о том, что если мы остановимся – всё, что было, утратит и ту малую долю смысла, какую имело. Может быть, мы и могли не встретить никогда на своём пути занеф, или, встретив, не решить использовать их технологии, не провоцировать их на дальнейшие разработки, которые, возможно, и привели… Но разве это значит, что они всё равно не создали бы то, что создали, и то, что случилось, тогда не случилось бы? Не мы уничтожили их мир. У нас нет кнопки, останавливающей солнце. Может быть, потоки от множества машин были так сильны, что могли повлиять и на солнце… Может быть, это, напротив, солнце повлияло на машины, вызвав их мгновенную детонацию… Мы этого не знаем. Не мы создавали занеф теми, кто они есть. Их солнце, быть может, сделало их теми, кто они есть.

– А что же за солнце создало вас, Аскелл? – тихо спросила Дайенн.

И тут Аскелл расхохотался. Тихим, надломленным, страшным смехом.

– В том всё и дело, госпожа Дайенн… В том, иногда мне кажется, причина причин… Хотя эта мысль отдаёт мистикой, а я не люблю мистику. Но если хотите, воспользуйтесь этой мыслью… Вам она, в конце концов, ближе к менталитету, чем мне. Всё в мире имеет строгую систему, связи… законы влияния… Электроны в атомах вращаются вокруг ядра. Ядра есть у клеток. Планеты вращаются вокруг солнц, галактики вращаются вокруг центров масс… И то, вокруг чего мы вращаемся, определяет нашу жизнь. Тип, возраст звезды определяет жизнь на планете. Личность, характер, поведение родителей определяет характер детей. Личность главы государства определяет курс для этого государства. Вы всегда смотрите на солнце, вы живёте по солнцу… У нашей планеты не было солнца.

– Что?

– Не было. Не было соподчинённости небесных тел, не было восходов и закатов, смены сезонов, процессов поглощения и преобразования солнечной энергии живой и неживой клеткой… Наше существование обеспечивали искусственные реакторы в недрах планеты. Искусственная генерация атмосферы, искусственное освещение, искусственное производство пищи, искусственное производство жизни… Впрочем, естественное – для нас. У нас не было… родителей, госпожа Дайенн, мы родили, вырастили, поставили себя на ноги сами. Ничто не поддерживало и не охраняло нашу жизнь, кроме нас самих. Миллион лет наша планета висела в космической бездне – одна. Возможно, когда-то было иначе… Возможно, в результате какого-то катаклизма планету сорвало с орбиты, швырнуло в космическую пустоту, отняв естественный ориентир и не дав нового… Мы этого не помним. Мы жили без ориентира. Без дармовой термоядерной энергии. Без материнской груди. Без… закона, вращающего небесные тела, организующего жизнь по однажды заведённому порядку. Вы не думаете, что эта жизнь и нас должна была создать теми, кто мы есть? Первое представление о боге обретающее разум и стремление к познанию природы вещей животное получает, когда смотрит на солнце, как на источник тепла, света, жизни… Мы были сами себе и источником, и богом. Любой разумный в эволюции научной мысли переходит от геоцентрической к гелиоцентрической модели мира. Кто-то из землян выразил мысль, что человеческое сознание неспособно вообразить то, что хотя бы где-нибудь не существовало бы… Многие спрогнозированные учёными модели после были встречены на просторах космоса – будь то сложные звёздные системы или кремнийорганическая жизнь. Так почему вы так легко сбросили со счетов геоцентрическую модель? Мы видели по крайней мере одну такую систему. Мёртвый мир. Два искусственных солнца взамен одного больше не греющего и не освещающего – предположительно, продлившие существование цивилизации на полмиллиона лет… Они вращались вокруг планеты, выброшенной в результате катаклизма на дальнюю орбиту… Переход к гелиоцентрической модели – прогресс в мышлении, с этого момента разумный перестаёт считать себя центром вселенной. Ну, по крайней мере отчасти… Любая окружность обладает двумя качествами – центром и радиусом. Кроме вырожденной окружности – она сама себе и центр, и радиус. Будучи вырожденной окружностью, одинокой точкой в пространстве, мы не могли не быть центром мира и никогда не перестанем им быть. Разве не естественна мысль использовать, подчинить, распорядиться тем, что зависимо, в ком зависимость заложена самой природой, гелиоцентрической моделью? В мире, где нет солнца, нет бога. Мы – творящее солнце. Чьи мыслители первыми сказали, что богу, должно быть, очень одиноко, ему некому молиться и не на кого взирать? Мы – бог, госпожа Дайенн.

Дайенн вскочила, опрокинув стул, бросилась за дверь.

– Вам никогда не понять нас, не примерить по своим рамкам! – кричал ей вслед Аскелл, – это вещи не вашего порядка! Вы не видели застывшее пламя. Вы не видели мир без солнца, без дня и ночи. Вы никогда не знали, что такое настоящее одиночество! Слово «занеф» означает «семья, род, человечество». Слово «тилон» означает «центр, основа, стержень»… И оно же означает – «несвязанный»… Не связанный родством, иерархией… Не связанный гравитацией… Висящий в космической пустоте одинокий, не нужный ни одному солнцу мир… Мы не умерли там, где давно сдохли бы вы, поэтому мы не можем остановиться – мы слишком хорошо знаем, что остановиться значит умереть!

Дайенн прижалась спиной к стене, давя рыдания.

Чего бы там ни опасалась добрая половина сборного экипажа «Серого крыла-45» на подлёте к Ракуме – опасались они явно напрасно. Хуррские корабли огневым приветствием их не встретили… В общем-то, ни хуррских, ни тилонских кораблей в округе пока не наблюдалось. Полная уверенность, правда, была только насчёт хурров, зная способность тилонов уходить от радаров. А колонисты Ракумы и вовсе, можно сказать, встретили их как родных.

– Мы, конечно, полицию Альянса меньше всего тут ожидали увидеть… – лицо пожилого хурра на экране, несколько искажённое помехами, отражало такую смесь эмоций, какую прежде Вадим не видел, наверное, на всех встреченных им за всю жизнь хуррских физиономиях, – но знаете ли, просто уже слышать живой голос хоть какой-то… Полное же ощущение, что в могиле…

– Что вы имеете в виду?

Вадим обернулся и обнаружил, что за рукав его дёргает Эльгард.

– Вон тот регулятор поверните… Я не дотянусь.

– Ты хочешь сказать… Ох, ну ладно. …Ничерта ж себе!

К экрану сбежались все, кто находился в рубке. В длинноволновом радиодиапазоне становилось видно, что планету окружает практически сплошное кольцо – точнее, сфера – неопознанного излучения, предположительно тахионной природы.

– Мы уже пять дней не можем связаться ни с домом, ни с кем вообще, – продолжали вещать с соседнего экрана, – ни одного сигнала. На наши вызовы не отвечают. Должны были сообщить, когда корабль придёт… А, если уж говорить…

– Господин…

– Эгрестиаффо.

– Господин Эгрестиаффо, сигнал с вами у нас тоже теряется. Скажите, у кого мы можем запросить разрешение на посадку? Думаю, вам есть, что рассказать нам. Да и нам в свою очередь… найдётся.

Хурр замешкался, но потом махнул рукой.

– А, видимо, у меня. Мы тут между собой ещё связь поддерживать можем, а больше… Чёрте что с приборами творится. Садитесь на нашем полигоне… Сможете? Может быть, хоть вы тут какую-то ясность внесёте… Пока ребята не спятили, и я с ними вместе… Тут уж… ну, сами увидите.

Полигон, несмотря на заметную потрёпанность, некоторое благоприятное впечатление производил. Был он сейчас практически пуст, только в дальнем конце виднелись силуэты двух местных, воздушных судёнышек. С противоположного конца, от ремонтных ангаров, раздавался редкий лязг – по-видимому, там шли какие-то работы. В лицо дохнула парадоксальная смесь пряного дыхания близких болот и резины и масла. Так удивительно после всего, что слышал о Ракуме, стоять здесь на двух ногах твёрдо, уверенно, всё кажется, что плоскость дрогнет, качнётся под ногами, обратится зыбью… В самом деле, чего им стоило вот это всё построить здесь…

Встречал их не Эгрестиаффо, другой хурр, помоложе, худощавый (насколько это вообще возможно для хурров, никогда не отличавшихся изящностью телосложения) и выглядящий если уж не мрачным, то подавленным.

– Я Забандиакко, главный инженер. Кроме меня, тут земной язык знают ещё трое или четверо – это смотря считать Нурлудиока или нет…

– А что с Нурлудиоком?

– …Так что общаться, видимо, в основном с нами и будете. Да умом он тронулся, бедняга. Чего там, и остальным недолго. Э, вон вас сколько… Ну да флаеры у нас вместительные, поди все влезете. Корпуса-то они вон, видите? Да нам ещё повезло, у занкригских вообще от полигона до корпусов два часа лёту, там места совсем поганые… Тем летом собирались тут мосток наводить до корпусов, изыскания проводили, да так оно с места и не сдвинулось. Шибко сложно, видать. Куда вас разместить, если что, мы подумаем, свободные места в жилом корпусе есть, только что забиты всяким хламом… Вы извините, я вас по именам-то первое время… путаться буду…

«Общая проблема», – невольно подумал Вадим.

– Я Вадим Алварес, полицейское отделение Кандара, это мои коллеги Илмо Схевени и Ви’Фар. Мы здесь оказались после того, как получили информацию, что в вашем секторе замечены преступники, которых мы преследуем. Думаю, для удобства часть команды останется пока на корабле, возможно, по итогам беседы нам и не придётся долго злоупотреблять вашим гостеприимством.

Хурр присвистнул.

– Далековато вас… от Кандара-то занесло… Чего ж не тирришских послали? Ну, мы, наверное, вам ничем помочь не сможем. Чего там в нашем секторе может быть замечено – мы дней пять как знать уже не можем. Нам и того, что мы прямо здесь замечаем, хватает.

Флаер, действительно, был вместительным. Надо полагать, рассчитан на немаленькую бригаду хурров-здоровяков, вся команда могла б разместиться здесь… Ну, не с комфортом, конечно. У хурров понятия комфорта какие-то слишком свои. Вадим устроился в неудобном, каменном по ощущениям, кресле в кабине по соседству с пилотом, которым был сам Забандиакко. Машина дрогнула, рыкнула, потом истошно взревела и как бы нехотя, покачиваясь, оторвалась от искусственной тверди.

– Расскажите, что тут происходит. Как я понимаю, дело не только в радиомолчании?

Хурр проворчал что-то на родном языке (Вадим узнал отдельные знакомые ругательства), нервно подёргал крупную бородавку на виске и наконец решился.

– Что хочу сразу сказать – за своих ребят я ручаюсь. Не потому, чтоб перед вами повыпендриваться хотел, а потому, что тут дело такое, знаете ли, куда слабых на головушку не берут. Я сам тут десять лет работаю, с тех пор, как эту базу построили. До этого на Занкригской работал, это севернее, северо-восточнее даже… Нурлудиок – семь лет, а общий стаж одиннадцать. Гратаскнаф – восемь лет, все здесь, от простого рабочего поднялся… В общем, ребят этих я всех знаю, и чего от них можно ожидать, и когда. Бывает, конечно, разное такое – на грудь лишнего примет, или газа болотного надышится – блажит потом, что на него синие монстры с огнемётами пёрли… Но это-то уж мы привычные. Да и не так часто и случается такое, мужики все крепкие, опытные, они и реальному монстру саданут по башке лопатой, а потом уж изумляться будут. Ну так вот. Дней тому пять назад Гратаскнаф рассказал, как, возвращаясь с облёта, видел в небе якобы сполохи, навроде этого… как его… северного сияния. Да если б оно на Ракуме когда и было, что б ему в этих-то широтах делать? Ну, покрутили пальцем у виска – умнее ничего не мог придумать? А на следующий день уже двое рабочих то же самое сказали. Тут я подумал – не связано ли это как-то с тем, что аппаратура у нас в последние дни сбоит? При чём сбоит как странно… С другими базами здесь связаться можем – ну, не без проблем, конечно, то полосатит, то заикается, то задержка сигнала вдруг странная какая-то… А вот с Андромой или базами на спутниках, или с кораблями – ничерта. Словно, знаете… в пустоту куда-то сигнал уходит. Опять же, аппаратура тоже бывает, из строя выходит, но чтоб вся сразу, и чтоб вот так? Ну, мы подумали – может, излучение какое, именно на дальнюю связь… Я в этом не особо спец, радисты наши тоже плечами пожимают – такого не видели. Понадеялись, что временный всплеск такой – раньше же не было. Что ещё остаётся, как надеяться. Дальше – больше… Три дня тому назад примчался Нафигиаппа, малый с одного из бульдозеров, с вот такими шарами – работал, говорит, никого не трогал, чинил там что-то опять… Тоже, прости господи, такой бульдозер дали… самый нервный, наверное, раз пять ломался… Поворачивает голову и видит, как из леса строем эгреки маршируют. Эгреки – это, чтобы вы знали… Ну, жили тут такие что-то так тысячу-полторы лет назад. Росту в холке метра два, вес центнер-полтора, башка мелкая, так что мозга, наверное, как у птицы… Травоядные. С рогами, и, как говорят всякие эти палеологи, агрессивные… были. Когда ещё тут кроме болот что-то посуше было. Мы за время разработки вон там, южнее, скелетов пятьдесят в общей сложности подняли, есть и почти сохранившиеся туши, законсервировавшиеся, так сказать… Когда тут заболачиваться всё начало – для них, с их весом, это всё, могила. Так что сейчас тут эгрека живого не встретишь, и одного-то, не то что стадо. Тем более и жрать бы им уже нечего было – они ж не этим вот питались, а полевой травой нормальной… А тут – стадо, понимаешь. Топает, понимаешь, прямо через болото. Проходят под рамой, как раз по самой-то трясине – и… исчезают. Ну, мы, конечно, Нафигиаппе сказали, что всё, доработался, опять, небось, маску снял и надышался до галюнов, к доктору отправили… Только вот… Нафигиаппа – он же этих зверей… живых как бы видел, не скелеты оголённые, и не туши эти искорёженные, что мы южнее-то поднимали. Видел, как у них мышцы под кожей перекатываются. Видел, как у них эти раздвигаются… ну, капюшоны такие, дышат они вот тут, через шею. Слышал, как они храпят. Ну и где б он реконструкцию их облика и поведения видеть мог? Нафигиаппа парень простой, в жизни две книжки читал – букварь и инструкцию к своему бульдозеру…

Вадим глянул через мутноватое боковое стекло вниз, на тускло проблёскивающую между лохматой зеленью воду. Между полигоном и корпусами всего каких-то паршивых пара километров… а каких смертельных километров.

– То есть, вы хотите сказать… он видел явление эгреков из прошлого?

Хурр раздражённо всплеснул руками.

– Да что ж вы меня-то спрашиваете? Доктора вон с ним беседовали, чего-то там зарисовали по его рассказам, потом по книжкам сравнили – да, как есть, такие эгреки и должны быть. Как хочешь, так и понимай. Я потом лично с ребятами там всё обошёл… В лесу ни поломанных веток, ничего. На земле три отпечатка нашли – как будто похожие, по насыпям… Где топь-то – там понятно, всё затянется, если б даже эти эгреки и стали вдруг весом как илкчик… Илкчик – это птица такая болотная, увидите ещё, коли здесь останетесь, их тут пропасть… Кричат так – «илк-чик», за то и прозвали… В общем, по всему судя – привиделось всё Нафигиаппе. С кем не бывает, в конце концов, тем более, мы тут на нервах все… Ну так – и это ещё не конец. Позавчера вот Нурлудиок с Эбиртоикко спятили. Эбиртоикко мы, правда, и раньше не всегда нормальным считали, он… не то чтоб на болотах человек новый, но на Ракуме второй раз всего, приписан к нам с Андромы как раз по этой вот штуковине… В технологии так-то разбирается, но всё равно больше кровь портит – всё мы ему медленно работаем, да вот нельзя ли так, да вот эдак… Раз мы его послушали – трос порвали, а хороший трос был, другой раз чуть бульдозер не утопили, а уж как он предложил – мол, подсушить тут, не резвее ли работа пойдёт… Ну, ребята ему, конечно, популярно объяснили, что будет, если тут «подсушить», хорошо, не кулаками… В общем, вреда и пользы от него пополам было. В тот вечер он там опять прохаживался – он там почитай всё время пасся, и когда работы ведутся, и когда нет, будто от его погляда работа резвее пойдёт, ну, и Нурлудиок с ним был, чтобы он чего не учудил… И вот прилетают оба, с шарами как у Нафигиаппы. Трясутся, орут нечленораздельное… Насилу их доктора утихомирили, и насилу мы разобрали, чегоони там орали… Огни, говорят, над топью. Ну, болотными огнями-то тут никого не удивишь, мы их насмотрелись. Нет, говорят, не болотные это огни, летает над болотом кто-то. Летает и смотрит. Ищет. Вроде, даже корабли разглядели… Не наши корабли.

– Снова гости из прошлого? – Вадим почувствовал, что некоторый холодок по спине от рассказа инженера прошёл и у него.

– Вот уж, парень, не ко мне. Из какого прошлого? Цивилизации на Ракуме не было никогда, ничего такого, чтоб на двух ногах стояло и палку в руках держало, не то что корабли строило. Наши атмосферники, на каких мы тут летаем – они вот такие, как и этот же, их сложно не узнать. А те, говорят, как треугольник, или стрелочка… Летят бесшумно. Наши-то сам слышишь, как грохочут, не то что с нашей базы, дай бог с соседней не было б слышно. И на радарах ничего не было. Наш корабль, с Андромы, уже должен был быть здесь, сегодня крайний срок, но ни корабля, ни, как я сказал, вызова хотя бы какого-то с Андромы… А эти вот – летают. Летают, сам видел. Правда, я – издали… Слава всем богам… Мы теперь, чуть темнеет, работы сразу сворачиваем, и не то что в ту сторону – из комплекса носу не кажем. Они именно ввечеру и летают, как солнце садится… То есть, и вчера летали, и третьего дня, наверное, тоже – Нафигиаппа говорит, что теперь припоминает, видел огни, да думал – болотные, или от южных кто-то пролетал, расстояние-то поди определи. И… Нурлудиок-то чего спятил – в тот вечер он ведь туда вернулся ещё.

– Зачем?

– Так инструмент весь они с Эбиртоикко побросали, как эти корабли увидели. Ну, они б, может, и плюнули, Эбиртоикко-то точно, он от страха долго ещё из медкабинета выходить отказывался, а Нурлудиок успокоился маленько, да ещё Гамастемито вспомнил, что чего-то там забыл – не уверен был, что ли, что машину на тормоз поставил, или кабину открытую оставил… Оно вроде бы, здесь чужие не ходят, хоть и оставил – что до утра сделается, да и с тормозом – машина не на уклоне стояла, сама в топь не уйдёт, а всё ж во всём порядок должен быть. Ну, одарил я их тёплым словом и отпустил. И вернулся через три часа один Нурлудиок. Дороги туда час. Обратно час. Что он там ещё час делал? Не объяснил, конечно. Весь грязный с головы до ног – так поняли, без сознания валялся. А Гамастемито… прочёсывали лес вчера полдня – не нашли. Может, конечно, утоп… Нурлудиок сказал: «Они забрали». Сидит теперь, раскачивается и повторяет: «Они нас всех заберут. Они нас уже забрали». Мисгратиотто… он хоть местами и с придурью, но на болотах восемь лет работает, и леса здешние знает ну может, и не как свои пять пальцев, но скорее я по дороге в сортир заблужусь, чем… Тем более – полдень. В лесу тут не настолько и сумеречно, хотя пары от болот заволакивают изрядно, но мы-то привычные. В полутора метрах от него Такримошотто шёл, в метре в другую сторону – Гратаскнаф. Стволы у деревьев – вот такие толщиной. Без листвы, почитай, все – загибаются они, медленно и верно… Кусты – по пояс ростом. Где там потеряться было, где? Прямая видимость. Топь не глубже, чем по пояс. Просто, повернул Такримошотто голову – нет Мисгратиотто. Окликнул – не отвечает. Гратаскнаф отозвался – тоже удивился, что не видит… И так и не нашли парня. Пошли вот одного искать, так другого потеряли. Среди бела дня. В чахлом перелеске. Что хочешь, то и думай. Шагал, шагал… и ушагал, без возврата. Эгреки – те прошли и болотную жижу не расплескали, может, призраки, а может, вовсе не было их. А эти – они… реальные. Эбиртоикко говорит – видел, как огни в воде отражались. Мы отметины на траве и песке странные находили. И… мы с Гратаскнафом вчера заметили – за ночь лебёдка порядочно так прокрутилась. Не поверили сперва. Сегодня посмотрели – та же история, чуть не столько же, сколько мы накрутили за день. Вроде как, незримый помощник у нас… Только что-то не радует меня это ничерта.

Хурр потянул здоровенный рычаг на себя – машина пошла на снижение. В какой-то момент Вадим нерационально испугался, что от тряски она сейчас развалится, но перед глазами неожиданно выросла неказистая панорама серых параллелепипедов корпусов, и флаер замер, стих, словно резко выключили звук, словно этот недолгий полёт команде привиделся.

– Не могу не задать вопрос, извините, – воспользовался наступившей тишиной Схевени, – чем вы сейчас заняты? То есть… я слабо себе представляю вашу основную работу, но… почему лебёдка? У вас затонуло что-то из техники?

– У нас тут задолго до нас затонуло, – сплюнул, размашисто хлопая дверцей кабины, Забандиакко, – чёрт его знает, что и когда. Так что мы сейчас не своей работой занимаемся, а чёрте чем. Сканирование показало, крупный предмет явно искусственного происхождения, судя по сплавам, вероятно – механизм, возможно даже – летательный аппарат, на глубине метров двадцати… Болота здесь, скажу вам, глубокие бывают, но чтоб 20 метров – это мы сами удивились… Может, оно вовсе в толще, в грунте уже. Само в диаметре метров семь… Представляете, такую дуру поднять? Там бы и лежала, раз уж лежит… Нет же, там возбудились так – что ты, затонувший корабль неизвестной цивилизации, раз на такую глубину утоп, так это ж как давно он туда рухнул, позапрошлый век, как не ранее… Ну, деньги обещали хорошие, шут с ним. Тем более, и торф мы срезать продолжаем одновременно, что мешает-то. Так вот я теперь думаю – это хорошо, если прав Гратаскнаф, что они за этой штукой прилетели… Заберут её и умотают к чертям, откуда явились. А если прав Нурлудиок, и прилетели они и за ней, и за нами? И всех нас вот так, как Гамастемито и Мисгратиотто, по одному заберут? Я сегодня опять сообщение на Андрому отослал. Обо всём этом, что тут было… Никакого ответа. Нурлудиок – тот всё… отъехал. Говорит – какая Андрома, нет уже Андромы, ничего больше нет, вы, дураки, думаете, что за чертовщина в нормальном мире творится – да вы давно уже в другом мире, в их мире, и в свой не вернётесь уже никогда… И Гратаскнаф с Такримошотто на грани того же. Гратаскнаф на радиста утром чуть с кулаками не кинулся – почему, мол, не отвечают, плевать им, что ли, что здесь происходит? Может, они нас всех им продали? А радист что? На других базах то же самое, вся планета без связи с внешним миром. Будто колпаком кто накрыл.

– Думаю, что так оно и есть, – Вадим возбуждённо прошёлся мимо флаера, – скажите, господин Забандиакко… Вы можете проводить нас туда? Ну, на то самое место, где вы сейчас работаете?

– Чего? Сейчас? Нет уж, господин хороший, хоть ножом меня режьте, а раньше утра я носа отсюда не высуну, и ни один тут не высунет. Час туда дорога, как доберёмся – стемнеет… Может, конечно, мы и пропащие все, под колпаком у этих неизвестно кого – а сам им навстречу не пойду. Да и любой тут вам скажет – нечего ночью на болоте делать, это дураком надо быть. Завтра, как рассветёт – пожалуйста… А сейчас – увольте. Так что располагайтесь уж… Вы как-то к нам пробраться сумели, на беду или на удачу – посмотрим, но рисковать… попусту – не надо.

– Что ты об этом думаешь? – тихо спросил Схевени, – ведь что-то думаешь, так? Если штуковина, которую они поднимают из топи – занефская, то тут с трёх раз угадай, чьи корабли над ней вьются. Можно даже с двух… с одного. Всё-таки про появление где-то занеф с хищными целями мы пока не слышали. Думаешь, это они блокируют сигналы? Со всей Ракумы? Им такое под силу?

Вадим снова перевернул матрас и тихо выругался. Как ни крути, а выходило, что формой они к длинному и широкому ложу, которое иначе, чем нарами, из самых добрых чувств не назовёшь, не подходили. Либо класть два – и тогда приличный кусок каркаса останется голым, либо просить третий – и он будет либо свисать, либо лежать внахлёст…

– Не знаю, так ли всё просто. Если бы у них были такие возможности – куда логичнее отрезать от всякой связи именно эту одну базу, и от внешней связи, и от связи с другими базами. И эти таинственные исчезновения… Особенно в лесу, практически на глазах у товарищей… Я как-то сомневаюсь, что никто из всей цепи, прочёсывающей лес, не заметил среди бела дня тилонов и их корабля. Если только они не научились маскироваться под деревья. Шучу. Или если только…

– Потерянное время?

– Да. Надо будет проверить. И… что бы здесь ни происходило, нам необходимо это выяснить. Эти люди напуганы… Они чувствуют себя окружёнными, в ловушке. За все дни никто не пришёл им на помощь, даже не отозвался. Возможно, только мы можем им помочь. Не знаю, как. Но на то мы полиция.

– Не то слово – напуганы, – к ним подошёл Ви’Фар, – они в ужасе. Тихом, нарастающем, безраздельном ужасе. Людям свойственно бояться болот… Людям свойственно бояться чего угодно – леса, пустынь, моря, космоса… Но когда ты соприкасаешься с чем-то настолько долго – то бояться перестаёшь. Это уже не чужая неизведанная территория, полная опасностей и мистики. Это работа. И они уже не гости, не случайные беспомощные путники. Я очень хорошо понимаю, то, что сейчас здесь вижу и чувствую – неестественно. Сейчас они – на чужой территории. Их жизнь выходит из-под их контроля. Они окружены врагом, которого они не видят, не знают, не знают, чего он хочет и как его победить.

Илмо хмуро потыкал жёсткие подушки, прикидывая, реально ли их использовать по прямому назначению или лучше даже не пытаться, и полез в пакет с постельным бельём, закономерно тоже оказавшимся жёстким, как наждачка.

– А тебе – страшно, Ви’Фар? – спросил вдруг Вадим.

– Честно? Уже да. Страх заразен. Ну да, особенно для телепата. Я чувствую эту атмосферу и… нет, этот страх, совершенно точно, не помешает мне работать. Может быть, даже поможет работать лучше.

– Ну, к счастью, я страха не чувствую вовсе. Вижу их страх, понимаю, что он огромен, понимаю, что происходящее здесь… Полагаю, что страшные сюрпризы на этом не кончатся. Но для меня всё это… знаете ли, как-то даже знакомо.

– Знакомо?

– Затонувший аппарат неизвестной цивилизации, поднимаемый со дна по правительственному заказу, бесследно исчезнувшие люди, таинственные огни в небе, аномалии времени, группа людей, запертая без связи, без надежды на помощь… Конечно, знакомо. Я корианец. Я идейный наследник Феризо Даркани. И что бы здесь ни происходило – я это выясню. Я сделаю всё, чтобы защитить их. Чего бы мне это ни стоило.

– Вы ведь видите их? – подошедший сзади Дэвид положил руки на плечи детям.

– Видим, – Эльгард, обернувшись, улыбнулся, потом снова поднял мордочку к вечереющему небу, – хотя, наверное, не совсем правильное слово… Это ведь не так – видеть, как видим свет и то, что видно благодаря ему… Как и вы слышите мысли не совсем так, как речь.

– На что это похоже?

– На сияние… дрожащее сияние… Но когда смотришь, как что-то светится – оно просто светится. А здесь… видишь, что оно делает.

– Оно накрывает куполом планету, верно? И гасит радиоволны.

Эльгард кивнул.

– Оно высвободилось не полностью… Пока в основном на тех частотах, на которых эти волны. Я удивился, почему они используют такие длинные волны, которые больше – мало кто… Потом услышал, как товарищ Схевени говорит: «Хурры – параноики». Они пользуются для своей дальней связи теми волнами, которые трудно перехватить.

– Её лучше бы просто не поднимать, – задумчиво проговорила Рефен, – она заперла их радиоволны. Точнее… она захватила их во времени. Они уходят в далёкое прошлое, где просто некому их поймать. Другие её всплески пока одиночны, не слишком сильны. Они распространяются пока небольшим радиусом… Если они её поднимут, радиус станет больше, она может запереть всю планету, всех, кто на ней сейчас…

– Всё же было бы неправильно сказать, что у нас ничего нет, – за бодрым шагом Вадима товарищи едва поспевали, – ну, кроме нашей решимости и твёрдости… У нас есть корабль.

– Ты собираешься полететь туда? – Ви’Фар набрал в грудь побольше воздуха, готовясь разразиться возражениями.

– Смысл? Они наверняка уже знают, что мы здесь, и эффекта внезапности у нас не будет. Тем более не будет, что способность уходить от радаров есть у них, а не у нас. А вот последить за ними отсюда, со всем удобством и комфортом, мы можем. И снять их прямо отсюда – можно предполагать, тоже.

– Мысль смелая и в чём-то здравая, – Схевени остановился, – но при всей вероятности успеха… Стрелять на болотах? Транталлилских пушек у нас сейчас нет, так что…

– Есть кое-что получше. Хотя, понятно, пока это только теория… Но ведь… Парализующие лезвия лекоф-тамма – они… съёмные?

– Ты собираешься…

– Не уверен, что возможно, но рассмотреть стоит. К чему другому, но к тому, что по ним выстрелят парализующим лезвием, они вряд ли готовы. Совершенно целый, но обездвиженный вражеский корабль с хотя бы одним живым пилотом – лучшее, что мы можем сейчас получить, а?

Софья искренне надеялась, что у хурров есть и другие представления о нормальной организации не только рабочего, но и жилого, вообще-то, пространства. База выглядела, и снаружи, и изнутри, на редкость мрачно. Внутри, пожалуй, даже более. Мысли Эркены текли с её мыслями примерно в одном направлении – что, должно быть, тот, кто это проектировал, был действительно по-своему одарённым, но очень альтернативно одарённым. Планировка помещений и коридоров, где шаги, возгласы и даже дыхание звучали так пугающе гулко, отражаясь от холодных окрашенных в самые мертворожденные оттенки синего и зелёного стен, проходящие под потолком трубы в толстой теплоизоляционной обмотке или металлических коробах – кое-где боковые стенки у них отсутствовали, ряды железных, часто вовсе не окрашенных дверей, тусклые лампы, забранные проволочной решёткой… Нет, спору нет, эстетика у каждого своя, и в этом тоже что-то есть… Для фильмов ужасов в самый раз… Сперва она не понимала, зачем же она, собственно, вызвалась сопровождать Эркену, но теперь это было для неё совершенно ясно – немыслимо отпустить человека, только что вылезшего из лекоф-тамма, в такое место, не просто без сопровождения, а без сопровождения кого-то, кого он уже знал бы, кому доверял, кто мог поддержать его… в том числе ментально, ну да.

– Удивительно… – сказал Эркена ещё снаружи, – интересно, не было таких случаев, когда пилот, возвратившись из долгого полёта, погибал от того, что просто забыл, как дышат? Шучу, конечно… Но это так удивительно – понимать, что снова дышишь… Привыкать снова к движениям человеческого тела…

Студенистое вещество нейросенсорной системы имело одно неприятное свойство – к коже оно практически не приставало, а вот к волосам и одежде – просто прекрасно. Поэтому первое, чего хотелось пилоту после того, как он вылезал из лекоф-тамма обратно на свет божий, после того, как он справлялся с переменными эйфорическими и паническими реакциями на возвращение человеческих ощущений, это – помыться. Забандиакко заверил, что уж с чем, а с этим проблем нет – душевые у них прекрасные, воды-то тут до чёрта, правда, качество этой воды… Ну, несмотря на многократную прогонку через все возможные фильтры, эталонной прозрачности и отсутствия привкуса и запаха болота добиться всё же не удавалось. Ну да это, в конце концов, не главное. Главное для душа – горячая вода и мыло. Эркена, который первые шаги делал очень осторожно, с трудом и пошатываясь, может, и стал бы утверждать, что справится сам, но Софья бы на это не повелась. И никому другому доверить возможную помощь ему она бы не смогла.

– Да, определённо, чувство стиля есть, – судя по шероховатой фактуре, стены были окрашены прямо по пенобетону, ощущение для отвыкших от прикосновений пальцев было вообще малоприятное, – я раньше думал, что это нарны – ребята суровые, но нарны, видимо, суровы вынужденно, а эти – по велению души. Нет, конечно, понятно, не детское досуговое учреждение, рабочая атмосфера, не в цветочек же тут всё разрисовывать… Хотя как сказать… Аббаи вот, я слышал, и разрисовывают. То есть, у них принято – любое помещение, будь то жилое, административное, хозяйственное оформлять как можно ярче и разнообразнее. Рисунки на стенах, зелень в кадках… И ничего, никому не мешает, от работы, видимо, не отвлекает…

Душевая, по итогам прогулки по пустым, холодным, полутёмным коридорам Софью не разочаровала. Помещение два на четыре метра, отделанное бледно-бирюзовым кафелем, бетонные ямы-ванны в полу, разграниченные бетонными же перегородками – на том спасибо. Рыжеватые потёки от воды, похожие на кровь. Рыжеватые брюха нагревательных баков над головой.

– Это, что ли, мыло?

– Ну да, жидкое мыло… Ну да, согласна, похоже на… – женщина смутилась и осеклась.

– Не стоит, София, думаю, мы в этом солидарны. На сопли.

Эркена расстегнул рубашку – наконец, он перестал её стесняться, невольно подумалось ей, потом снял с шеи медальон и вложил в её ладонь.

– Я хотел бы попросить тебя – пусть он побудет у тебя… то время, по крайней мере, пока я не внутри лекоф-тамма. Ты понимаешь, почему.

– Понимаю, – Софья сжала холодную округлую бляшку, затем опустила её в скрытый карман на поясе. Эта, казалось бы, дополнительная сложность ничуть не напрягала её. Даже, можно сказать, забавляла… Медальон холодил кожу даже сквозь ткань, а причастность к тайне – грела.

– Даа, ну и виды тут… – пробормотал Матап, озираясь. Солнце уже почти опустилось за щербатую кромку лесистых холмов вдалеке, с болот наползали зеленовато-серые туманы. Ветерок лениво покачивал корявые, почти лишённые листвы ветви у сетчатого забора, ограждающего периметр. Чем меньше становилась видимость, тем легче было увидеть в кряжистых силуэтах деревьев и повисающей между ними туманной мгле абсолютно любых сказочных чудовищ. Сквозь шорохи-шуршания поблизости доносились издалека журчание ручейков, чавканье чьих-то ног по болотной жиже, нервные, резкие вскрики какой-то птицы. Странное место – болото… Днём бывает видно, насколько всё здесь… мелкое, чахлое… Хотя и при этом, конечно, опасное… Болото недаром во множестве культур – прямейший символ смерти. В том, как кутает оно в полупрозрачный шлейф туманов болезненно изогнутые, как изломанные кости, стволы и ветви деревьев и кустов, как маскирует нарядной зеленью ряски гибельную трясину… Но именно ночью болото разворачивается, раскрывается во всей красе. Кто-то может сказать – ночь скрадывает, скрывает… Нет, здесь ночь – раскрывает. Богине смерти, живущей здесь, больше нет нужды прятать свой хищный оскал под загадочной кружевной дымкой, и древние чудовища из сказок из легенд выползают, ожидая жертвы…

– Ага, – сладко повёл плечами Арнух, – как дома. Может, и что-то вроде малы тут есть… Так-то один в один Малы-хыша…

– Чего?

– Я сам с Латига ведь. Мы там примерно вот в таких болотах и жили, поселение Малы-хыша, я родился вырос там.

– И чего вы там делали, в болотах? – хохотнул Вибап, – я понимаю, вы почти рептилии, для вас, можно сказать, родная среда…

Арнух посмотрел на него недобро, но с кулаками пока решил не кидаться – ну, по крайней мере, до тех пор, пока противный гроум не спустится с этих кошмарных мостков, которые хурры использовали при осмотре и ремонте кораблей здесь, в условиях отсутствия нормальных ремонтных доков, и на которые лично он не полез бы ни за какие коврижки.

– Промысел ещё мой дед организовал. Малы – не слышали? Ягода такая, на болотах на Латиге растёт, не на всяких, правда, болотах, но вот у нас там её пропасть… Вкусом на любителя, зато в лекарствах всяких используется… Тут, правда, такое дело, что собирать её вручную лучше. Пробовали машины разные запускать – так они не различают. А её недозрелую даже горсть на бочку нельзя – яд. Это она когда созревает, то яды в ней на лекарства распадаются. Ну так вот Малы-хыша – это лагерь для сбора, в основном народ в сезон наезжает, как она созревает, ну а несколько семей постоянно живут – ну, чтоб содержать там всё в порядке… И наша вот…

– И как же ты с Латига сюда-то попал?

Дрази удручённо засопел.

– Да история вышла… Сложная и нехорошая. Приболел у меня отец, и в город до складов меня отправил – кое-чего продать, кое-чего купить, по хозяйственным нуждам… Дело не шибко сложное, и одному справиться можно, в дела, тем более, мне входить уже пора… До этого-то только в самом поселении где чего надо помогал, да в городе с отцом пару раз был. Ну, прибыл-то я туда благополучно, продал всё, как заведено – кору и травы, чего мы, кроме малы, поставляем… Тут ко мне дядя мой обратился – он там, в городе, в основном жил, к нам иногда только наведывался, говорит, выручи, родственник, надо груз тут один на Шишу отвезти, а я ну никак. Корабль, говорит, почти на автопилоте, тебе и делать ничего не надо, просто один же корабль не отправишь, кому ж они расплатятся там… Заплачу, говорит, хорошо, зачем же я кого чужого нанимать буду, когда тут племянник есть? Ну, мне что… Товар ждать – запчасти – ещё несколько дней, не оказалось на складе, сколько нам надо было, так всё одно или болтаться в городе без дела, или возвращаться не полностью закупившись, а так и от отца прилететь может… Ну, а если заработаю ещё – так похвалит же. Тем более, дяде помочь… Ну, полетел я.

Над головой загрохотало – Вибап спускался, чтобы помочь им перекатить этот лязгающий монумент дальше, сил на это требовалось всё-таки немало.

– Качественно полетел… Шиша – это ж вроде на границе с Хурром?

– Ага. Дядя говорил, продуктами торгует, так вот они у него консервы закупают, сухие пайки там… Я ещё, правда, удивился, когда коробку одну поднял: чего-то, дядя, консервы у тебя странные, коробки лёгкие такие, и не гремит там ничего… А это, говорит, потому что они там мягким проложены, чтобы не бултыхались в дороге. Ну, я подивился – сроду ничем не прокладывали, чего им, консервам, сделается, гремят и гремят… Ну да ладно… И вот, на подлёте к Шише – бац, полиция. Останавливайтесь, мол, у нас информация, что вы наркотики везёте. Ну, я, конечно, офигел малость… какие такие наркотики? Но, не будь дурак, в коробки шасть… А там никаких консерв, трава сухая прессованная… У нас на болотах такая трава растёт тоже, так мы её за километр обходим, дурная очень – когда цветёт, так если вдохнёшь – всё, идёшь, не разбирая дороги, в трясине увязнешь, а один бедолага аж на сучок наколоться умудрился – пёр, не видя куда…

– Вот так дядя! И чего ты, сдался? – внезапно заинтересовался и Даур, до этого молча копавшийся в объёмистом ящике с инструментами.

– Ну, что трухнул я – это ничего не сказать… Тут как раз, как кстати, рядом воронка открылась – грузовой тоже какой-то к Шише подошёл… Я в эту воронку мимо них и шасть, благо, кораблик-то мелкий… Ну, разобрался немного в дороге, от скуки, как там чего управляется… Куда дальше? Там как раз несколько грузовых к Хитке шли, я в хвосте у них пристроился, они меня не заметили, с ними к Хитке вышел. Коробки эти поганые по дороге скинул. Ну, оказался на Хитке, думаю, чего дальше. Корабль-то, поди, они заметили, на чём же мне теперь на Латиг вернуться? Ну, подходит ко мне парень один из ваших: чего смурной сидишь, заработать не хочешь? Деньги-то, они любого веселят… Нам, говорит, груз, комплектующие на Ранкезу везти, а у нас людей не хватает – дурак у нас один в драке шею сломал, а второй дурак с певичкой какой-то сбежал, так вот если время свободное есть, может, к нам? Ну, времени-то у меня до чёрта, это ни денег, ни корабля… Конечно, страховато мне уже после дядиного-то груза было… Да всё одно что-то делать надо, за так никто денег не даст. Ну, погрузились мы, вылетели… Вот так и попал я на Ранкезу. Там мне этот самый товарищ ваш уже сказал: парень ты, мол, хороший, расторопный, так оставайся… У меня, правда, нужда в кадрах небольшая, так что и заработок не шибко, но могу тебя товарищу порекомендовать, ему рабочие всегда требуются… Я ему ж ещё рассказал всё, как на Хитку-то попал, он говорит: это ты, конечно, в переплёт попал, парень, но с кем по молодости не бывает. Дядя твой тебя как подставного использовал, чтоб полицию по ложному следу пустить, сам, поди, основную партию совсем в другое место гнал… Ты ж, коль с кораблём управляться не умеешь, остановиться не знал, как, вот на то его расчёт был, что подобьют тебя там, на него ты и не укажешь. Так что возвращаться тебе пока нельзя, дядя тебя изничтожит живо, обожди, пока всё там успокоится… Ну, вот так и поселился я на Ранкезе, пообвыкся даже… А потом вот этот Аскелл на меня вышел. Как на того, вроде как, кто может помочь, чтоб корабль без шума посадить и поднять… У него ж корабль такой, что сам взлететь не может, слабоват… Говорит, парня одного хорошего спасти надо, да чтоб без шуму…

Даур хлопнул руками по коленям.

– Да, Арнух, ты, конечно, везучий, как утопленник. И ведь не пропадает манера всякому встречному-поперечному верить!

– Ну это ж как сказать, – передёрнул плечами дрази, – дядя-то – это ж не первый встречный. Это ж родня ближайшая! А ваши-то, ранкезские, меня не обманывали, нет.

– Да уж, вот бывает так, с чужими-посторонними везёт больше, чем с роднёй…

– С роднёй-то – это да, – вздохнул Матап, – поди угадай, что к добру, что нет… Меня вот папаша с вами послал…

– Что, считаешь, тебе с отцом не повезло? – покосился с усмешкой Даур.

– Да скорее уж ему со мной. Ну а чего, я не спорю, правильно он на меня ругается. Ну не могу я сообразить, как когда чего, сказать или сделать. Потом объясняют – всё понимаю, сам вспоминаю – да, вот так надо было… А как на месте – не, ничего путнего в голову не приходит. Вот сейчас – эти полицейские с болотниками этими хуррскими чего-то придумали, в чём-то там разбираются, что-то мастерят… А я – ничего не понимаю, что происходит, три дня б думал – не понял.

– Ну, тут я с тобой, честно говоря, согласен, – хмыкнул Даур, поднимая и разглядывая какую-то явно незнакомую ему штуковину, – я тоже ни хрена не понимаю. То есть, главное усвоил – происходит здесь какая-то хрень… И вроде бы нас это не касается, конечно, но если на первый взгляд. Потому что хрень в том и хрень, что непонятная и случиться может где угодно, а я непонятного вообще не люблю. Так что если полицейские этих тилонов переловят – мне только спокойно станет, а понимать – пусть сами и понимают, мне без надобности. Мне надо, чтоб не было.

====== Гл. 21 Блистательно и бессмысленно ======

– Вам не спится, Дайенн?

Она вздрогнула – насколько ж глубоко надо было уйти в себя, чтоб не заметить, что в кают-компании уже кто-то есть! Совершенно точно, с этим надо что-то делать, такая расхлябанность кончится плохо.

– Как ни крути, причин предостаточно.

Она молилась, проходя к автомату с напитками, чтоб Вселенная удержала Дэвида Шеридана от каких-то расспросов сейчас. Никому вообще, а ему уж точно, она не готова была излагать то, что лишало её сейчас сна. Все эти глупые, проклятые вопросы. Зачем она пошла к Аскеллу за этим разговором, неужели надеялась, что, дав какую-то информацию, он не даст её в виде какого-то чудовищного штопора, ввинчивающегося в мозг… Шериданы вызывали расположение, на первый взгляд, это верно, кроме безусловного уважения за их заслуги, но нельзя ни на минуту забывать, с кем имеешь дело. Неоднозначные фигуры, как говорят о них обтекаемо-дипломатично в присутствии лишних ушей. Неоднозначные… Она присела с цветочным чаем за стол, а куда деваться. Этот чай успокаивает, в нём тепло и безмятежность начала лета, Дэвид свой стакан уже ополовинил, значит, должен отправиться спать раньше её… А что же ему-то не даёт спать, интересно? Ему, наверняка, не рассказывали об играх с временем и живой материей, о том, чего в принципе не может существовать – о мире без солнца… Она бросила на него быстрый взгляд – кажется, можно быть уверенной, он не заметил. Что там тилоны с их играми, если вот перед ней самым что ни на есть естественным путём получившееся низвержение незыблемых констант… Матово поблёскивающие острия костяных пиков гребня выглядели не более естественно, чем белеющие в ночи балки над чёрной ракумской топью, где лучше бы навсегда оставаться погребённым тому, чему не следовало существовать. Чёрные пряди пересекали безбровый лоб падающими полосами теней, выражения находящихся в тени глаз не было видно…

– Мне рассказали другое, – тихо произнёс Дэвид, – рассказали достаточно для обдумывания долгими ночами. О мире без конфликтов…

– Не поняла?

Искусственный мир… Может быть, он и предстал таким ушам Аскелла, глазам которого уже нечего было увидеть, но определённо, он не мог быть таким изначально. Может, они и дети искусственного, но внуки – природного. Миры развиваются различно в смысле форм и красок, но едино по своему сценарию – от простого к сложному, от первобытных костров и одежд из шкур – к обработке металлов, селекции животных и растений, механизмам и полимерам. Наше время настолько полно рукотворных благ, что немыслимо без них, но прежде должны были появиться те, кто родился без этих благ, голым посреди природы, от которой отличался искрой разума, способностью осознавать себя, тягой к совершенствованию себя и всего вокруг. Искусственные реакторы в недрах тоже должен был кто-то построить. До того – жизнь на планете без светила просто не могла существовать, даже бактерии не выжили бы в таких условиях. Куда вероятнее, что планета тилонов – колония, утратившая даже воспоминания о своих корнях… Почему, Валена ради, она должна строить в своей голове теории о потерянной ими истории? Потому что Аскелл мог бы придумать что-то более реалистичное?

– Некоторые вот говорят, что миру всё равно необходим бог, как бы далеко мы ни ушли по пути прогресса, как бы полновесно ни достигли собственных вчерашних представлений о боге. Но кажется, скорее миру необходим дьявол, и потому он приходит снова в том или ином обличье. Не тот дьявол, который о ненависти, о жажде разрушений и боли, а тот дьявол, который задаёт вопросы. Проклятые вопросы.

Дайенн застыла с поднятым стаканом, потом сделала большой, судорожный глоток. «Сколько же ещё меня должно окружать тех, кому я не могу, не должна доверять, кто дан мне для того, чтоб лишать покоя и сна…».

Она несправедлива, это правда, несправедлива. У него достаточно поводов для бессонницы – погибшие люди, смерти которых он был невольной причиной, эта проклятая тилонская цель, с которой он оказался связан ещё до своего рождения. Это вокруг него выткалась эта безумная сеть, в которой они теперь беспомощно барахтаются. Обманчиво мирный переводчик – ключевая фигура этого дела…

– Ба, смотрю, не одному мне не спится, – в кают-компанию, почёсывая пузо, вошёл Даур, старший из приписанных к кораблю Так-Шаоем гроумов. Земным языком он владел из всей компании тоже лучше всех, даже почти не было акцента.

– Доброй ночи, Даур. Признаться, вот вас здесь увидеть – действительно неожиданно. Мне казалось, вы порядком устали после осмотра корабля, и ничто не встанет между вами и заслуженным отдыхом.

Гроум прошёл к автомату, посмотрел на него кислым взглядом и после некоторых раздумий всё же что-то ткнул:

– Эх, понятно, что странно б оно было, если б тут в меню алкоголь какой был, а как бы оно сейчас кстати… Ничего, с местными потолкую, у них-то не может быть, чтоб не было доброй выпивки… Да понимаете, госпожа Дайенн, страшно.

Это она ещё меньше предполагала услышать, чем увидеть такое пополнение их стихийной ночной компании.

– Страшно?

Гроум присел за стол, держа в лапищах дразийский травяной чай, по мнению всех не дрази – горькую гадость, после которой немели губы и противно тянуло желудок.

– А чего комедию ломать, изображать не так, как есть? Страшно, ещё как. Смерти, по-моему, вообще любой нормальный боится, как бы ни хорохорился, а есть вещи пострашнее смерти. Вот эти штуки, играющие с временем… Мы ничего не знаем о том, как они устроены, что они могут при одном неосторожном движении отчебучить. Раз так – и отправимся всей компанией на тысячу лет назад или наоборот, в далёкое будущее… Прощай дом, семья. Когда умираешь, тоже думаешь о тех, кого оставляешь, тоже есть, о чём жалеть, не знаю вообще, как кто-то может уходить из этой жизни со спокойным сердцем… но тут хотя бы просто умираешь и всё. А так – будешь жить, помнить – там, где нет и не может быть твоих близких, где между вами самая страшная нерушимая грань… Когда их больше нет на свете или уже нет. Расстояние не такая злая сила, как время. Я по всяким жопам галактики мотался, было дело, в мерзковатых переплётах бывал… Но как-то уж всегда знал, что вот и из этого выберусь, домой вернусь. Так или эдак, мы, гроумы, народ крепкий, жизнь мал-мало знаем, управляться много с чем умеем. Но не с этим вот, да… Это ж и осмыслить невозможно, как это – что они не где-то далеко, а их и вообще нет – а тебя для них. Только смерть и время так разделяют, то есть, это одно и то же. Когда во все стороны галактики лети – не найдёшь нигде мою Архан… Я за неё-то спокоен – она и другого найдёт, она красавица. Нормального б только нашла, она ж доверчива всё же. Мне вон сразу поверила, а сам я себе б, пожалуй, не поверил. А дочке 14, скоро женихи виться начнут… Она вроде и разумная, конечно, это мы с ней много говорили, что замуж шибко спешить не нужно…

Дайенн отвлеклась на размышление, как всё-таки надо представлять гроумскую красавицу. Не так много женщин она успела рассмотреть во дворце Так-Шаоя, чтоб, даже слыша, что такая-то красива, а такая-то не особо, выделить и опознать эти критерии.

– Ну да сколько сопли ни развози, будет так, как будет. Вон ребятам на передовой легче, что ли. Ясно ж, будь каждый храбр как пьяная птица, домой не все вернутся. Кому-то на войне и погибать надо, такое дело. Но так тошно, если Архан даже судьбы моей не будет знать…

– Я уверена, она знает главное – что вы любите её.

Гроум ополовинил стакан с чаем – Дайенн невольно передёрнуло, вкус этого пойла она, увы, знала, налила как-то по ошибке.

– Нет, страшное оно дело, что ни говори – лежать, вспоминать, переоценивать жизнь свою, думать, все ли долги отдал – не денежные, понятно, имею в виду, с денежными проще всё… Все ли слова сказал, какие надо, и каким тебя помнить будут… Вибап тут сказал, мол, будь у него такая жена, так он бы сроду никуда не дёргался, жить бы не мыслил без того, чтоб каждый день с ней миловаться. Ну, это уж как знать, тоже он по натуре своей беспокойный бродяга… Я-то так думал – надо время от времени расставаться надолго, чтобы не надоесть друг другу, чтоб свежесть чувств беречь. Потому как любовь любовью, а характер у меня не подарок, а женщина век в долгу не останется, всё же у наших женщин некоторое достоинство есть… Хоть и из скотства мы все вышли, в смысле Громахи-то, но вот если с хуррами сравнить – небо и земля. У хурров женщина вообще не человек, обслуга для хозяйства и размножения, в большинстве своём тупая беспросветно. От такой, пожалуй, и в такие вот прекрасные края сбежишь… У нас женщины и образование, и должность иметь могут, женщина и Марги может стать. Ну, вот на Талик посмотрите – быть ей Марги, вот просто к гадалке не ходи. Так-Шаой её побольше, чем сына-то, любит. Эх, знать бы, как оно всё там сейчас… Да поди, скоро узнаем, как глушилки-то Маргусовы отключат. Вы за нашу победу болеть, понятно, не обязаны, хоть и болеют некоторые – из своих, конечно, резонов, ну так что в том неправильного?

– Вы имеете в виду корианцев? – Дайенн в следующий миг устыдилась, что произнесла это вслух, потому что Даур уставился на неё удивлённо.

– Да нет, я дрази и нарнов имею в виду, которым покой на границах надобен и торговля с Ранкезой напрямую, а корианцам-то что, где они и где мы.

– А чем интерес корианцев хуже, чем любой другой? – тихо и холодно произнёс Дэвид, – тем, что не импонирует лично вам? И ради этого можно не принимать во внимание, что перемены в Автократии реально дадут миллионам что-то похожее на жизнь, а не существование? Прогрессивно – это не значит идеально, это значит – лучше, чем было. А лучше, чем сейчас на Громахе – не сложно… Да, корианцы не идеализируют ранкезскую модель. Зато её идеализируют громахцы. Вашему миру не предпочтительнее ли иметь дело с чем-то более цивилизованным? Или будете морщить носы на тему захвата власти, свержения законного правительства и всё такое? Вроде бы, это не в принципах Альянса. В принципах Альянса стоять в стороне, не вмешиваясь во «внутренние дела», а потом принять любой итог… Чем вам такой не по нраву? Будто, в самом деле, Марга Тейн – это законно избранное правительство, выразитель воли народа – ну хотя бы в земном смысле, где этот «народ» хотя бы формально не можно перечислить поимённо?

– Кажется, вы уже не считаете себя гражданином Альянса, господин Шеридан? – спросила Дайенн резче, чем ей самой хотелось бы. Голубые глаза переводчика сейчас были тёмными, как море в грозу, и что только не метали молнии, и где-то на задворках перегруженного всем этим, чего уж слишком, чересчур, сознания мелькнула странная мысль, что не стоило б злить того, чья сила, уже известно, способна на ужасные вещи… – может быть, и минбарцем тоже?

– А я минбарец? – ответ был вполне в тон, Даур, кажется, попытался что-то сказать о том, стоит ли им ссориться из-за чужого для них обоих мира, Дайенн запоздало пожалела, что разговор их происходит на земном, а теперь как-то поздно переходить на минбарский, – я минбарец всегда в сравнении с землянами, скажите, только честно, что не считаете так. Я действительно рад, что рос на Минбаре, потому что в противном случае пришлось бы расти на Земле, но я не стал своему миру полностью своим, я оставался чуждым элементом, который внешне, показательно – приняли, но вздохнули с облегчением, когда я стал бывать в этом мире наездами, передав роль объекта невысказанного раздражения, в частности, вам.

– А Корианна, значит, приняла?

– По крайней мере, в большей мере, чем Минбар. По крайней мере, когда корианское общество смотрит на меня с недоверием – это не из-за волос или рогов. Так что вам не нравится, госпожа Дайенн? Гражданские войны? А что, можно было ожидать, что Маргус однажды утром проснётся с осознанием, что тирания – это плохо, и намереньем покаяться перед народом? А народу пока жить с надеждой, что следующий Маргус будет получше нынешнего, допустим, чуть снизит налоги и даже из тюрем кого-нибудь амнистирует, бывало ведь такое? Смену шила на мыло корианцы овациями не встречают, но для них совершенно очевидно, что доносить марксизм легче до тех, в ком уже хотя бы отчасти проснулась гражданская сознательность, до грамотных, имеющих самоуважение рабочих, а не нищих забитых рабов, счастливых уже тем, что живы, дышат. Конечно, доведённые до ручки люди тоже способны на многое… но сколько бунтов на Громахе было утоплено в крови или захлебнулось в жалких подачках. Когда силы разобщены, народ задавлен тяжёлой работой и постоянным страхом, ни оружия, ни связи, ни толковой организации – так и бывает. И очень хорошо, если перемены в своей жизни гроумы будут воспринимать не как единственно милость Так-Шаоя, но и как собственное достижение. Или всё дело в том, что вы боитесь осуждения старших за сопереживание мятежникам – как будто, в самом деле, в здравом уме можно сопереживать Марга Тейн, или как будто можно в этом вопросе действительно остаться в стороне, где-то над – жизнями и страданиями живых людей… Почему бы вам не принять как данность, что вы лишний элемент, как принял это я?

– Ничерта ж себе! – присвистнула Виргиния, обозревая смыкающийся вокруг неё плотный строй кораблей противника, – не думала, что вас сразу столько можно увидеть… Честно, и обошлась бы без того, чтоб увидеть… Ну да ладно, познавательно. Чёрт, это ж сколько работы-то… Ну, ребята, давайте, покажите, чем вы можете повысить моё мнение о вас!

По правде говоря, вообще-то было страшновато. Силы противника по крайней мере в поле её зрения превышали их силы раз в пять. Ну, конечно, это не считая лекоф-тамма, которые в «обычных силах» исчислялись с трудом. Но, как известно, даже слоёные пирожки имеют шанс выиграть войну, если их наберётся миллиард-другой…

Ребята «показали». Ну, опыт прошедших поражений должен же был их чему-то научить… Десять ближайших кораблей сосредоточили огонь в одной точке. Конечно, была эта точка таковой недолго – лекоф-тамма молниеносно прянул, одновременно вперёд и в сторону, уходя из-под огня, но на броне остался довольно глубокий, внушительный оплавленный след. Левый бок жгло – переводя в человеческие ощущения.

– Вашу ж мать! Вы знаете, сколько эта штука стоит? Кто за ремонт платить будет – вы?

Надо думать, немало словесных баталий было в обсуждении, где у лекоф-тамма могут быть жизненно важные центры. И надо думать, об этих точках они договорились заранее, как и об очерёдности стрельбы, потому что договариваться на поле боя уже некогда. Что ж, мысль во многом здравая – одновременный огонь десяти, не говоря уж – больше кораблей мог нанести серьёзный ущерб… Значит, стоит полагать, они выстроились сейчас в наиболее удобный для такой стрельбы порядок. Значит, следует заставить их этот порядок нарушить…

Виргиния, активировав режущие лезвия, спикировала на небольшую группу кораблей в правом фланге – они не стреляли, и того, что первыми атакованы будут они, не ожидали… и напрасно. Тем, стрелявшим, нужно время для перезарядки главных орудий, а вот одной из следующих групп с вероятностью были бы эти… Корабли поддержки, по её сигналу, всем невеликим строем врезались в наиболее плотный строй кораблей противника в центре. Громахцы, решившие, что чокнутые ранкезцы все разом вздумали пойти на таран, бросились врассыпную… Ранкезцы разделились, выбрав каждый ближайшую цель из наиболее крупных и наименее маневренных кораблей, загоняя их в неудобную для стрельбы позицию и смешивая их построение ещё больше. Десять из пятнадцати кораблей Ранкезы представляли собой илпу – довольно своеобразной конструкции средние крейсеры, получившие своё имя в честь одной громахской океанической рыбины… У илпу,которые рыбы, мягкий, совершенно ничем не защищённый лоб, зато по бокам – ряд острых шипов, которыми она, врезаясь в стаю врагов, колет и рвёт их слабо защищённые бока. У илпу, которые корабли, нос имеет крепкую броню и орудия ближнего боя, но основная мощь всё же принадлежит боковым орудиям, являющимся одновременно и таранными, и орудиями залпового огня. На Громахе такая конструкторская идея признания не получила, возможно, потому, что военное руководство, обладая весьма малым опытом собственно военных действий, а не подавления слабовооружённых мятежей и усмирения пиратских дрязг, не видело нужды в подобных приёмах. Не так уж часто им приходилось иметь дело с плотным строем кораблей, а не группой максимум из десяти. Так-Шаой тайно выкупил пробную партию за бесценок, внёс некоторые конструктивные улучшения… При существенном увеличении скорости илпу стали довольно эффективны, врезаясь в строй противника и, стремительно вращаясь, пропарывая бока менее поворотливым кораблям – уничтожать в основном не уничтожали, но из строя выводили качественно. Похоже, хотя бы частично цель была достигнута – вести прицельный слаженный огонь противник уже не мог.

Они, конечно, думали, что это им нужно задержать тут силы ранкезцев, а после того, как увидели, что силы эти существенно меньше ожидаемого – что задерживать и не придётся, с лёгкостью уничтожат… Они ошибались, при чём ошиблись ещё в тот момент, когда думали, что сюда, где прорыв осуществить сложнее, будет направлена основная часть флота. Так что кто кого ещё тут задерживает… По крайней мере, увлечь подальше от орбитальной станции «Горф», которую они окружали плотным кольцом, удалось… Хорошо, если кто-то из ребят прорвётся к станции… На ней должно быть, по сведеньям перебежчиков, немало гражданских – ну конечно, не Маргус же думал бы о том, чтоб их эвакуировать… По расчётам Виргинии, менее чем через час им предстоит соединиться с отрядами Верма и Лионасьенне, сейчас ведущими бой за гиперпространственные ворота. Поступило сообщение, что лекоф-тамма Лионасьенне сильно повреждён, но ей на помощь спешит Илкойненас, дела которого на границе, по-видимому, закончены – во всяком случае, туда подошли два «Серых крыла» тирришцев. Уловом, по предварительным отзывам, товарищи полицейские вполне довольны.

– Куртап, займись-ка левым флангом… Я смотрю, выстрелов оттуда нет совсем. Может, конечно, это они силы берегут, но что-то чую там потенциальных дезертиров. Вы их от остальных уже почти отсекли, вот потолкуй с ними.

Корабли громахцев, переходящие на их сторону, как правило, всё же сразу в бой на их стороне не вступали. Но и самим фактом, следуя в их колоннах, делали настрой громахцев ещё более мрачным.

Одна из боевых десяток, умудрившись собраться вместе, выстрелила… Виргиния отметила, что системы повреждённой машины «отбили» повреждение не полностью, где-то треть хвоста оказалась парализованной – ощущалось сродни онемению ступней. Преодолевая сопротивление систем, Виргиния привела в движение две верхние трети, смахнув несколько ближайших кораблей. Пусть думают, что у них ничего не вышло… Тем более что у них мало что вышло.

– Лионасьенне не продержится долго, – услышала она голос Илкойненаса по специальной, «лекоф-таммской» связи, – но они рвутся на помощь Так-Шаою, у них много кораблей подорвались на громахских минах…

– Отставить, я найду, кого послать. Ирбил, Юмак, Хампек, берите своих и жмите туда, координаты я вам кинула. Здесь и без вас доделаем. Илкойненас, выводите Лионасьенне и продолжайте двигаться к нам, у нас тут пока всё кипит, но как увидят вас – прозреют сразу…

– Всё в порядке, Верм забрал Лионасьенне на свой, её уже отсоединяют… Ворота наши. В смысле, заняты ранкезцами. Громахцы перегруппируются, но их осталось мало… Два корабля от нас тоже отправляются на помощь Так-Шаою.

– И то славно, – Виргиния снова обрушила частично парализованный хвост на неосторожно приблизившийся корабль, – многовато их всё ещё, конечно… А у нас три уничтожено, два подбито… Главное – чтоб Так-Шаой со своими смогли прорваться к Громахе. Тогда, считай, дело сделано…

Виргиния знала, разумеется, что не настолько и «сделано», бои, возможно, тяжёлые и кровопролитные, предстоят и на самой планете – если только Марга Тейн, в самом деле, не посадили всё, что хоть как-то подлежало мобилизации, в корабли, но это вряд ли – во-первых, в столь короткий срок даже рядового стрелка не подготовишь, во-вторых – силы им нужны и на земле, при лояльности-то и доброжелательности к ним собственного народа… Может быть, часть громахцев и верят, что защитить родину от колонистов – их священный долг, но не организовать под сурдинку хотя бы какой-то бунт – было бы просто странно…

Утренняя заря и пришедший вместе с нею Схевени застали Вадима, Эркену, Забандиакко и радиста Химанторека за выверением свеженастроенной связки из оптических систем базы, радаров и пушки «Серого крыла» и орудий лекоф-тамма.

– Товарищи, не хочу сбивать с трудового настроя, но вы б поспали. Я так понял, днём они, по статистике, всё равно не летают. …Ночью-то вы их как, видели?

Вадим, не отрываясь от монитора, кивнул.

– Видели. Один. Машинисты, если я правильно помню, говорили о нескольких, кажется, о трёх… Если это у них со страху в глазах не троилось, то очень интересно, куда подевались ещё два.

– А этот чего делал? Всё так же… рыскал?

– Сделал пару кругов над разработкой… Потом завис неподвижно – аккурат над лебёдкой, по-видимому. Висел так часов пять, видимо, пока не выработал ресурс. Есть предположения, что сегодня, когда обследуем место, обнаружим, что лебёдка прокрутилась ещё… Кто что думает?

Схевени присел в кресло с порядком потрёпанной обивкой, предварительно осторожно выгрузив из него какой-то разнокалиберный инструмент.

– Интересно, чего это они так… деликатничают? У них же лорканская штука эта самая… которая камень заставляет расступаться. Если только разрядилась или потеряли где. А они – лебёдкой… Медленно же и тяжко, а если трос порвётся – вообще беда…

Забандиакко неопределённо развёл руками.

– Может быть, они сами этой потопленной штуковины… ну, если не боятся, то справедливо опасаются. Вы же видите, что она творит…

– Там! – заорал вдруг присутствовавший там же Гратаскнаф, показывая куда-то за окно.

– Что такое?

– Деревья! Вон там, видите? Вчера не было!

Вадим нахмурился, вглядываясь туда, куда указывал палец хурра. Деревья, даже отсюда, выглядели странновато. Какие-то… слишком яркие, на фоне соседних, да и высокие…

– Думаешь сходить, посмотреть?

– Ни в коем случае. Не ошибусь, думаю, если предположу, что деревья – современники продефилировавших мимо Нафигиаппы эгреков. Росли здесь тысячу-другую лет назад… А теперь, как минимум, стали нам видимы. А может быть, конечно, и ощутимы. Поди пойми отсюда, тогдашний ветер их колышет, или нынешний… Но это значит, что нам нужно торопиться, если хотим что-то предпринять.

Забандиакко поднял на него тревожный, затравленный взгляд.

– Я не уверен, – пояснил Вадим, – что в исчезновении ваших людей действительно стоит винить тилонов. Может быть, конечно, и так… Хотя непонятно, что мешало им тогда забрать и остальных, ведь и Гамастемито, и Мисгратиотто в момент исчезновения были не одни… Может быть, правда, они так развлекаются, кто их знает… Но я полагаю, что они просто забрели во временной разлом.

– Какой ещё разлом, к чёртовой матери?!

– Ну, такой же, через который вышли и ушли эгреки. И через который вот эти деревья сейчас выглядывают. И это мне совсем не нравится… Деревья, конечно, не затопчут и не забодают. Но они от нас всего метрах в пятидесяти. То есть, это уже значительно ближе, чем сама топь. Радиус увеличивается. Ещё немного – и накроет и нас.

– Значит, надо прекратить её поднимать! – нервы у Забандиакко, чувствовалось, были на пределе, все четыре ноздри его внушительного носа яростно раздувались, – они там себе могут что угодно думать… Они – не здесь! Пусть сами прилетают за этой машиной, раз она им так нужна! Ни один из моих ребят сегодня туда не пойдёт! Вообще за периметр шагу не сделает! В эту чертовщину…

Он бросил взгляд в сторону деревьев из прошлого – они исчезли, будто их и не было, но, понятное дело, это не успокаивало ни капли.

– Забандиакко, успокойтесь, прошу вас! Вы правы, но только отчасти. Да, мы должны их остановить. Но не забывайте о двух вещах… Первое – возможно, они наблюдают за нами. Я имею в виду тех, кто по ночам прилетает и подкручивает лебёдку. И чем меньше они знают о наших планах, тем лучше. Если они увидят, что вы не вышли… Они поймут, что мы всё поняли, и они, возможно, просто начнут работать и днём… И второе. Что бы вы сейчас ни имели сказать вашему руководству на Андроме, поднять машину из трясины всё ещё остаётся вашим заданием, которое вы уже взялись выполнять.

– Да пусть подавятся своими деньгами! Я сейчас любые деньги заплачу, чтобы убраться отсюда к чёртовой матери.

– Понимаю. Но всё же. Послушайте. Ваши ребята должны, как бы нечаянно, оборвать трос. Это даст нам выигрыш во времени, это будет помехой и для тилонов…

Хурр взволнованно-обречённо сплёл и расплёл толстые пальцы с желтоватыми ногтями, под которыми виднелась неистребимая здесь болотная грязь.

– Там два троса.

– Значит, оборвать оба. Забандиакко, это лучшее, что мы можем сделать. Вы пошлёте тех людей, которые знают эти места лучше всего. Кто сможет с точностью определить, что из того, что они видят, они видели и вчера, и две недели назад, и не забрести во временной разлом. Кто, по возможности, даже составит для нас… уточнённую карту. Я полагаю, тахионные потоки от машины распространяются всё же… по каким-то определённым, неизвестно от чего зависящим направлениям, то есть, я надеюсь, что эти аномалии не перемещающиеся… Если перемещающиеся, и перемещающиеся хаотично – будет сложнее, конечно… Мы можем дать вашим людям одну из небольших полицейских камер, чтобы сделать съёмку, это поможет…

– Я вот думаю… – проговорил Схевени, поглядывая в сборную полицейско-хуррскую оптику то одним, то другим глазом, – эта штука глушит радиоволны… Устраивает тут все эти светопреставления с временными разломами и исчезновением людей… Как же они собираются поднять её и смотаться отсюда? Так, чтоб самим не стать её жертвами? Может быть, они знают способ её… Ну, инактивировать на некоторое время? Не может же она быть, вот так… непрерывного действия? Неуправляемой?

– Или их просто вполне устраивает, что, завладев ею, они переместятся на тысячу лет назад. Тилоны… Что им время…

Корианец кивнул.

– Плохо, что невозможно сказать что-то с уверенностью об их отношении к нам. Возможно, мы просто не представляем для них интереса. А возможно, они пожелают нас уничтожить. Нас всех. Так, между делом. Просто чтобы не оставлять свидетелей.

– Вот именно поэтому, – тихо проговорил Вадим, – действовать нужно быстро. Итак, господин Забандиакко, есть у вас работники… с достаточно крепкими нервами, чтобы имитировать рабочий процесс хотя бы какое-то время?

– Так что с ответом от хуррской стороны? – Гидеон нервно прокрутил пуговицу на манжете ещё на два оборота. Ли’Нор посмотрела на него задумчиво и печально.

– Ясности не внёс.

– То есть?

– Они не знают, что нам сказать. У них уже несколько дней нет связи с Ракумой. Два отправленных туда корабля исчезли неизвестно куда и так же не отвечают на вызовы. Так что Ассамблея совершенно не в состоянии нам ответить, что сейчас происходит на Ракуме.

Гидеон, ещё в процессе выхода из ступора, медленно опустился на подушку.

– Тааак… И что они сами-то, в этой связи, намерены делать? Философски ждать, авось само пройдёт? Или всё-таки допустят нас хотя бы попытаться разобраться, раз сами не смогли?

– Они думают.

– Думают… Значит, тянут время. Что у них там происходит? Тилоны не могли, при всём моём уважении к их мощи и потере чувства меры, спереть целую планету. Обеспечить помехи связи – допускаю, могли… Но реакция хурров мне непонятна. Они знают, что на одной из их ближайших колоний происходит чёрте что. Почему они ничего не предпринимают?

Ли’Нор грустно улыбнулась.

– Может быть, и предпринимают, только нам не докладывают. Не забывайте, хурры параноики. Ещё в большей мере, чем гроумы. Полагаю, они сейчас размышляют, не является ли всё это одной тщательно спланированной акцией.

– Что?!

– Планом по нашему вторжению на их территорию.

Это было уже слишком.

– Судя по описанию, планета Ракума именно то место, где я хотел бы прожить всю жизнь, – расхохотался Гидеон.

– Но стратегически она ведь один из важнейших их постов, этого-то вы не отрицаете?

Военный сплюнул.

– Хорошо же тогда они охраняют этот свой важный пост… Скорее я готов поверить, что они сами там чего-то мутят. Но что – убей не готов ответить. Ясно только, что мы им там в качестве нежеланных наблюдателей не очень-то нужны… Знаете, а может, и ну их к чёрту. Если даже это последнее место, где можно встретить тилонов с их артефактами и осточертевшими мне тайнами… Так может, пусть там и остаются? Мы достаточно тут проторчали. Есть ли смысл торчать здесь дальше? Ждать, чем кончится дело у Громахи? Пока, по донесениям, ранкезцы побеждают, но кто их знает… Мне как-то не хочется найти свой конец в этой дыре.

– Я очень хорошо понимаю вас, Гидеон.

– Почему мы не отбыли вместе с экипажем Агмера? Путь сейчас относительно свободен… А мы тут сидим на задницах ровно и практически без связи. Мы даже не можем связаться с «Серым крылом»… И вот это меня тревожит, потому что они уже должны были выбраться. Если только…

Лицо нефилим расцвело сложноописуемым выражением.

– Вот поэтому мы тут и торчим, Гидеон. Мы рассматриваем все варианты перемещения к Ракуме, легальные и не очень. Потому что «Серое крыло» сейчас – на Ракуме.

– Какого чёрта?

– Драал передал им ту же информацию, что нам. Он, увы, сейчас совершенно не в состоянии отслеживать происходящее на Ракуме, возмущения сейчас там очень сильные… Но он тоже полагает, что «Серое крыло» там. Почти уверен в этом. В ближайшей округе не так много мест, куда не проникает взгляд Великой машины и куда они при этом могли бы отправиться.

– Вот дерьмо…

Из большой гостиной, оглушительно хлопнув дверьми, выбежала Талик.

– Талик, что-то случилось? Плохие новости?

Гроумка замерла на полушаге.

– Да так… Не очень хорошие. Они посылают на наши корабли истребители, начинённые взрывчаткой. Сволочи… Корабль отца повреждён, его предлагали отвести в безопасное место, он не хочет, говорит, в финальном бою полководец должен быть на передовой… Эскадре Зааса вот совсем туго…

– Но вы-то что можете сделать?

– Да уж что-то могу.

– Совсем весело… – пробормотал Гидеон, когда дверь за Талик захлопнулась.

Ли’Нор раздражённо отмахнулась от его сетований.

– Тихо, похоже, новое сообщение от Драала.

– Что там?

– Сейчас… Вот, пожалуйста, лейтенант Гидеон, примерно то, ради чего мы здесь, как вы выразились, торчали всё это время. Корабли тилонов замечены на границах хуррского сектора, в частности, в окрестностях Хитки…

– Что возвращает нас к вопросу о разрешении с хуррской стороны.

Ли’Нор подняла на него повеселевший взгляд.

– Ну, уже не совсем так, Хитка – хоть формально колония и хуррская, но наполовину существует благодаря торговле с Ранкезой, так что понятно, чей тут прямой интерес. К тому же, кроме собственно тилонских кораблей Драал заметил хуррский и гроумский корабли, которые тилоны, видимо, вели под конвоем… В общем, Так-Шаой, понятно, сейчас несколько занят, чтобы лично дать нам одобрение на эту вылазку, но тут среди его замов найдётся, кому. Считайте, корабль у нас есть.

Гидеон задумчиво поскрёб подбородок.

– Корабль – в единственном числе? Не маловато ли будет, если они там… во множественном числе?

– А вот на этот счёт у нас на борту корабля будет лекоф-тамма Колменареса.

– А нам его кто-то даст?

– Честно? Не знаю наверняка, конечно. Ну, аргументами в нашу пользу будет то, что без Колменареса, в общем-то, он всё равно бы тут стоял в ангаре памятником самому себе, и что направляясь туда, мы устраняем и возможную угрозу для Ранкезы. Марга Тейн, конечно, сейчас стянула все силы к Громахе, и колонисты как будто побеждают, но… зря что ли, в самом деле, здесь оставили хотя бы этот минимальный резерв? Потому что ожидать удара по Ранкезе всё ещё можно, вплоть до того времени, когда Так-Шаой победит… если он победит… и вот мала ли вероятность, что именно со стороны хуррского сектора, конкретно – с Хитки? У Марга Тейн там тоже может быть сколько-то агентов. Брать с собой туда много кораблей – нерационально, мягко говоря, бросается в глаза. А вот корабль и лекоф-тамма – это и эффективно, и изящно. И планету без прикрытия не оставим, и там… сделаем кое-что и для себя, и для них.

Гидеон запустил пальцы в волосы, массируя не впервой гудящую голову.

– Проще говоря, пользуясь тем, что Хитка от Андромы куда дальше, чем Ракума, и прикрываясь, если что, Так-Шаоем и финансовыми и политическими интересами Ранкезы? Нда, я б, конечно, предпочёл вообще покинуть как можно скорее эти чрезмерно весёлые места и… не возвращаться сюда, желательно, никогда… Ну, попытка-то не пытка… Что угодно сейчас лучше, чем продолжать здесь дальше высиживать…

Когда через несколько часов Гратаскнаф и Такримошотто вернулись, довольные настолько, что чуть ли не подпрыгивали, Софья едва подавила желание их расцеловать. Молодой рабочий в устряпанном болотной тиной комбинезоне, немного, кажется, ему великоватом, взволнованно всплёскивая руками, что-то отрывисто, прерывающимся от волнения голосом доложил, его спутник, хохоча, перевёл полицейским:

– Дело сделано. Говорит, никогда и не думал, что когда-то в жизни придётся нарочно изображать растяпу… Интересно, хоть похоже получилось-то?

Вадим хлопнул молодого рабочего по плечу.

– Насколько я смог оценить отсюда, через оптику – похоже.

– Ну, сначала мы, значит, ни шатко ни валко тянули вроде как, – подключился Гратаскнаф, комбинезон которого так же хранил следы тесного и недавнего общения с болотом, и так же от уровня чуть ниже пояса – где кончаются высокие болотные сапоги, которые они оба уже скинули в мойку, – больше изображали, то есть, что тянули… Ну, один порвали, то есть, ага. Эх, хороший трос был… Прямо сердце кровью обливается… А второй это… ну, раскачали и крюк отпустили, вроде как, сорвалась она там с него… И вроде как, шарили-шарили, а снова этот крюк зацепить не смогли. Поковырялись там для виду и пошли, значит, типа докладывать.

– Вряд ли она так уж быстро начнёт погружаться обратно. Болото – всё-таки не вода, это вязкая структура… Но хоть какой-то выигрыш это нам даёт.

– А вот так. Пускай сами помучаются, пытаясь подцепить там её, мы-то долго мучились… А то умные, на готовенькое, на чужую работу… Эх, аж даже грустно как-то. Поработать даже захотелось! Но что ты будешь делать, никак. За торф-то нам сейчас тоже не взяться – у нас то, что заготовлено, ещё не вывезли, да и тем более парней у нас – двое пропало, а двое вон… по комнатам сидят…

– Ну, теперь остаётся ждать вечера. Вечер покажет…

Лионасьенне с трудом фокусировала зрение – она провела в лекоф-тамма безвылазно более тридцати шести часов, и сейчас без него чувствовала себя… неестественно. Словно голая. Даже, наверное, хуже, чем голая.

Всё тело болело. Так, словно от него отрубили много-много частей. Так, что наверное, ни одного живого места не осталось… И был бы порыв накричать на Верма и его ребят за то, что забрали её, вытащили… Но, во-первых, сил кричать не было, во-вторых – сама понимала, видела, какие повреждения получил лекоф-тамма, пока она, практически прикрывая отряд собой, вела его через заминированное поле космического мусора, а потом отбивала первые, самые яростные атаки защитников гиперпространственных ворот. Дело стоило того, ворота были отбиты, силы врага дрогнули и предпочли отступить туда, где их позиции, как они считали, крепче, а их фронт соединялся сейчас с фронтом Виргинии Ханниривер, а часть их кораблей смогут пойти на помощь Так-Шаою, который со своим сильно поредевшим отрядом уже прорвался к планете… Можно, конечно, не сомневаться, что свою лепту она внесла, но всё же ей было до смертной тоски жаль, что она не увидит всего до конца. Что не погибнет в бою, неразрывно с машиной… Глупо и пафосно, но в самый раз для ситуации…

Кто-то что-то говорил, кажется, про неё, про то, что её состояние – критическое, потому что синхронизация с машиной всё ещё остаётся высокой, выше, чем допустимо в разъединённом состоянии, то есть, тело всё ещё принимает сигналы повреждённого механизма, а система уже не в состоянии их адекватно заблокировать, защитить пилота…

Для чего ещё рождается боевая машина, как не для того, чтоб однажды умереть в огне? Перед глазами, как живое, встало лицо Самастаньяра. «Они говорят – бессмысленно… А разве не бессмысленно умер ты? Так какое право имею умирать осмысленно я? Какое право я имела жить всё это время?»

Взгляд выхватил странное лицо… Лицо, которого тут быть не должно. Талик?

– Лионасьенне, слышишь меня?

Лорканка нашла силы на слабый кивок.

– Лишнего не говори, ситуацию по фронтам знаю, сообщили уже. Ребята пусть поддерживают отца, теперь это главное. Теперь мы среди них шороху навели, теперь прорвёмся… Заас с ребятами – вот кому плохо…

Лионасьенне снова кивнула. В финальной битве, где так многое поставлено на карту и так важно просчитать действия противника, не обходится ни без просчётов, ни без жертв. Так-Шаой полагал, что основной удар примут те отряды, с которыми он, специально из этих соображений, отправил лекоф-тамма. Нет, им, конечно, пришлось очень непросто… Но едва ли тяжелее, чем ему самому, или прикрывающему его отряду Зааса, который сейчас из последних сил сдерживал наступление «специального отряда»… Специальные они у Маргуса, понятно, все, подумала Лионасьенне, но эти-то – неприкрытые смертники. Неизвестно, кем Маргус их комплектовал – босотой, каторжанами или «свежими» еретиками, но оставил им явственно только один выбор – умереть, унеся с собой жизни как можно большего количества повстанцев, для чего корабли и были так щедро начинены взрывчаткой – и корабли-носители, и истребители. Маргус, видать, правильно угадал, где именно пройдёт корабль Так-Шаоя, и вознамерился срубить повстанческой гидре самые главные, решающие головы… Ему это почти удалось. Так-Шаою с несколькими кораблями удалось прорваться, Заас с остальными образовал «живую стену», которой на какое-то время удалось даже заставить «эскадру смерти» отступать, но сейчас дай бог было как можно дольше оставлять их на месте. Отряд Зааса тоже кое в чём был особым – в оснащённости большинства кораблей луматским устройством, генерирующим лазерную сетку, ласково величаемую «паутинкой». Пролететь через эту сетку ни один корабль не мог – сеть захватывала его, как паутина муху, выкачивая его энергию, поглощая энергию выстрелов. Имея множество достоинств, устройство имело главный существенный недостаток – оно поглощало энергию активировавших его кораблей так быстро, что при данном их количестве, без внешней подпитки, могло действовать в течение не долее трёх часов. Впрочем, противник-то об этом не знал, поэтому подпитка была. Каждый выстрел и каждая новая «муха» давали отряду возможность ещё несколько раздвинуть «сетку». Правда, очень неприятно резонируя при этом по кораблям-генераторам, но это уж мелочи. Паутина, убивающая и жертву, и паука, что поделаешь.

Существовала реальная возможность «обогнуть» сетку, бросившись одновременно врассыпную, но корабли-носители, прекрасно зная об этом, регулярно меняли конфигурацию сети, да и маневренность в мусорно-астероидном поле, на котором удалось запереть смертников, была не ахти. Поэтому ситуация была просто на измор. Время от времени какой-нибудь из кораблей противника, у пилота которого сдавали нервы, предпринимал попытку прорыва – которая кончалась увязанием в сети, или попытку обходного манёвра, которая кончалась, соответственно, столкновением с астероидом или космическим мусором и детонацией взрывных устройств. «Всё-таки правду говорят – беречь окружающую среду надо, – невесело усмехнулся Заас в одном из последних сеансов связи, – не нагадили б тут так – не оказались бы сейчас в ловушке». Теперь связь была уже невозможна – оставшейся энергии кораблей на неё уже не хватало.

– Лионасьенне, – Талик взяла лорканку за руку, – послушай, сестра… Много ты добра нам сделала, надеюсь, и мы тебе сколько-то… Позволь мне взять твой лекоф-тамма и отправиться туда, к Заасу и ребятам. Дело там совсем плохо, ты знаешь.

– Талик… ты же не можешь им управлять… Уже и я не могу, он слишком…

Гроумка кивнула.

– О том и думаю. Ты говорила – помещение гроума в лорканский лекоф-тамма приводит к взрыву… но ведь не сразу же? Мне б только чтоб кто-то меня туда доставил… Лекоф-тамма маленький, юркий, он сможет туда, за сетку просочиться, в самую их гущу. А там уж можно и взрываться… Они ж не поймут, что там, внутри, не правильный пилот, а кто попало, увидят только, что повреждённый, ослабленный лекоф-тамма, были бы мозги, так подумали, что раз один в поле воин, то у него граната в кармане… Но сдаётся, мозгов у них сейчас нет больше. Они ж наоборот накинутся… Может, не всех уничтожу, так большую часть. Может, не всем ребятам спастись удастся, так хоть кому-то.

Лионасьенне криво улыбнулась. Кто-кто, а она понимала, и отговаривать не стала бы.

– Возьми. Конечно, возьми. Лучший путь для машины… Лучший путь для её сердца…

Лионасьенне, понятное дело, была единственной, кто возражать не стал. Общим рефреном поднявшегося на корабле гвалта было – что совершать самоубийство в самом что ни на есть прямом смысле здесь Талик никто не позволит. Костьми лягут, но с корабля не выпустят.

– Молчать! Я Так-Шаоя дочь, если не забыли! Сама решаю, что делаю! И машина эта, если не забыли, отцу моему принадлежит! А чего хотите – подождать, пока сетка разрядится, и эти смертнички отцу или вам в спину бы дохнули? У вас ещё здесь не все перебиты, а вас и самих уже не столько, сколько выступало с Ранкезы. Я вам три свежих корабля привела, вот, давайте… Заняться, что ли, тут нечем? Молчать, я сказала! Полечу – я! Моё дело, моё, ясно?

– Госпожа Талик, уж простите, – помотал головой – выглядело это довольно глючно, потому что шея была примерно той же толщины, что голова – капитан Верм, – но влезть в эту машину только для того, чтоб взорваться, и любой другой из нас с тем же успехом может. Ни к чему рисковать женщине, тем более вашего ранга женщине.

– Это ещё что за соображения, Верм? – прищурилась Талик, – вроде как, женщина – так место моё не на поле боя, а на кухне? Вроде как, летела я сюда для того, чтоб вам привет из родных мест передать? Летела я сюда потому, что Колменарес, будь он неладен, успел уже к границам отчалить, а из остальных вы ближайшие… Не говорите мне тут. У вас каждый человек на счету. Вы вот именно что солдаты, обученные, вы здесь нужны… А чтоб подорваться – вот тут и я сгожусь. Давайте, не рассусоливайте тут дальше – всё равно переубедить меня не сможете, это даже папаше моему удаётся не всегда – и лучше дорогу мне расчистьте. И гоните этих недобитков марговских, чтоб только пятки их сверкали!

– Госпожа Талик, вы это как представляете себе? Как мы в глаза отцу вашему смотреть будем, если вас сейчас отпустим?

– Гордо. Как подчинившиеся долгу и послужившие родине. А если ещё пять минут со мной тут попререкаетесь – так и смотреть нечем будет.

– Госпожа Талик… – первый помощник Верма Камур, может быть, и был, как говорили о нём, несколько… дубоват, зато детали подмечал отменно, – а… Колменарес-то тут при чём? Непременно вам именно лекоф-тамма нужен?

Талик облизнула губы, думая, продолжать ли. Впрочем… уж это-то должно их убедить.

– Нужен. Колменарес, как вы знаете, на охране Ранкезы оставался. Я на него изначально-то рассчитывала, да вот – пока я ушами хлопала, Колменарес, с ребятами-полицейскими, отправился к границам… Не успела я его перехватить. Дело нужное, не спорю – ожидать удара по планете с любой стороны можно, и с хуррской тоже, почему нет. Хоть Хитка и заявляла, что они наши друзья, если что, но вы ж знаете, дружба перекупается… Но там-то ещё бог весть, что будет, возле этой Хитки, а здесь… Наши ребята тут переговоры перехватили… Ну да, вы думали, они там совсем лаптем щи ковыряют? Вот этот отряд, который сейчас ребята Зааса держат… Им с Громахи указ поступил – подождать, пока наши выдохнутся, и – разделиться. Часть из них – пойдёт к Громахе, вам и отцу в тыл ударят. А часть – пойдёт к Ранкезе. Поняли теперь?

Вадим торжествующе взвыл, вцепившись в винты.

– Есть! Голубчик у меня в прицеле! Илмо, жми!

Конструктивным недостатком их сборного орудия, который так и не получилось преодолеть, было расположение гашетки орудия слишком далеко собственно от оптики, так что одновременно следить и стрелять было невозможно. Впрочем, реакция у Схевени была отменная.

– Есть! Попали!

– Что, падает?

– Падает!

Логично, поскольку действие происходит не в космической невесомости, то парализованный оружием лекоф-тамма летательный аппарат не завис в воздухе, а, под воздействием силы гравитации, рухнул вниз, ударившись об одну из опор козловой конструкции, на которой крепилась лебёдка, и отлетев куда-то к краю насыпи. Вадим оторвал от окуляра переполненное эмоциями лицо.

– Теперь быстро! Забандиакко, вы говорили, что мы можем взять один из ваших атмосферников…

Косматые брови хурра взлетели в ужасе.

– Сейчас? Туда, в ночь? С ума сошли?

– Забандиакко, другого шанса у нас может не быть! Мы должны захватить пилота. Может, он и не может сейчас, после нашего удара, вызвать товарищей, но до утра там нас ждать он не будет! Действовать надо – сейчас!

– Чёрт с вами, летите!

Приблизительную, разумеется, «карту аномалий» они изучили ещё днём. Вкратце разобрались в принципах управления атмосферника – машина была несложной, и после истребителей воспринималась как простейший учебный тренажёр – тоже загодя. Да и просто, действовали на адреналине, не оставляющем места сомнениям.

Ночная темнота на Ракуме, несмотря на практически полное отсутствие техносферы и мелкокалиберность её единственного спутника, который язык не поворачивался назвать луной, никогда не была полной. Слабо фосфоресцирующие болотные испарения расцвечивали пейзаж внизу готично-сюрреалистическими красками. Слабо, на грани различимого, подсвечивались контуры временных аномалий – днём это заметить было сложнее, да и ночью не всегда можно было отличить от свечения болотных туманов, но Вадим заметил пару таких мест.

– Направо! Вон он, родимый… Ага, додумался, выбрался из кабины…

Додумался – было не совсем верное слово. Главной удачей пилота было то, что он сумел это сделать до того, как в эту кабину ласково постучались полицейские. Парализующий удар лекоф-тамма заблокировал все системы, в том числе открыть кабину обычным способом было невозможно. Судя по всему, пилот разрезал замок лазером.

Стрелять сверху во-первых, было несподручно – высунуться из окна с удобным для стрельбы ракурсом было сложноисполнимо, а сам атмосферник не имел ровно никаких орудий ввиду совершенно мирного рабочего назначения, во-вторых, опасно – даже парализующим противника можно было запросто убить, если он при этом свалится в трясину, то есть, план захватить живым может пойти прахом. Вадим чертыхнулся, перехватывая поудобнее тепловизор, Схевени повёл машину на снижение. Не хотелось бы, конечно, ночных гонок по болотам с возможной рукопашной, но куда деваться…

Для осложнения ситуации одет пилот был, разумеется, в тёмное.

– Стоять, полиция Альянса! Ох ты ж твою мать, ну конечно, аргумент это для него…

Бежать по насыпи было относительно безопасно, но насыпь кончалась. К счастью, это заметил и преследуемый, и замешкался, заметив, что у самых ног блеснула вода. На расстоянии не слишком большого прыжка буйно кустилась болотная зелень, но хотя бы немного знакомого с болотом это не успокоит – под этой внешне благонадёжной растительностью может оказаться роскошная болотная трясина… Возможно, тех же двадцати метров в глубину… Вадим, опередивший Схевени, налетел на преследуемого и, сгребая в охапку, потянул назад, на насыпь. Оба рухнули в рыхлый, подтопленный болотной жижей грунт. Противник оказался несколько рослее и крепче ожидаемого, как, всё же, темнота скрадывает очертания… Оказавшийся сперва снизу Вадим получил чувствительный тычок в рёбра, извернулся, сбрасывая с себя противника, потянулся за оружием, получил удар в челюсть и каким-то чудом успел сделать подсечку. Они снова сцепились, барахтаясь. Поляну огласил вдохновенный мат Схевени, споткнувшегося о бревно и выронившего тепловизор. Под перекатывающимися по краю насыпи телами зловеще захлюпало – они опять скатились к краю. Перепачканный в болотной грязи, противник теперь ещё и легко выскальзывал из захвата. В очередной раз вывернувшись, он вскочил на ноги, Вадим, впрочем, тут же вскочил тоже. Схевени прицелился… Но не успел. Именно тилону, а не Вадиму посчастливилось в процессе барахтанья нашарить увесистую палку. И в ту же секунду Схевени ослепил луч с неба.

Сюрреалистичная картина неудачной ночной погони осталась в памяти порезанной на куски, словно острым ножом, этим лучом света. И их криками. И бессильной злостью.

– Вадим, не дёргайся! Сиди где сидишь, я сейчас…

Вадим и сам знал, что дёргаться чревато – он увяз в цепкой жиже по пояс, и ничего похожего на дно под ногами не ощущалось. Левое плечо, после блестящего удара их противника, ощущалось как один сплошной, непропорционально большой болевой очаг. Кажется, по крайней мере, рука не сломана… Невеликое утешение, когда видишь, как на твоих глазах уже почти арестованного преступника забирают прибывшие на подмогу товарищи… Схевени бросился к стоящему поблизости бульдозеру, надеясь, что крепкий моток верёвки там окажется. Несколько заготовленных, видимо, как раз на такой случай багров поблизости тоже лежало.

– Держишься?

– Илмо, они забирают его! Забирают корабль! Магнитные захваты или что-то вроде… Проклятье!

– Хотя бы тебя не забрали… Поймал? Давай!

Неизвестный корабль, цепко держа на буксире парализованного собрата, сделал над ними круг почёта, скользнув лучом по их перемазанным, злым лицам, и прошил ленивой очередью подёрнутую белёсой ряской коричневую жижу в полуметре от них. Едва ли целясь убить. Скорее, издеваясь.

– Забрали… Ни корабля… ни арестованного… – Вадим, отчаянно загребая перемежающийся мелким гравием грунт, выполз на насыпь и без сил затих, уронив лицо в пахнущую гнилью и поражением землю.

– Да… быстро они… давай, вставай. Вряд ли они вернутся проверять, утопли мы оба или нет, но кто их знает…

Со злым стоном, Вадим поднялся, и едва не рухнул вновь, ухватившись за Схевени. Тому было немногим легче – при падении он вывихнул ногу, а в процессе вытаскивания товарища набрал липкой грязи, кажется, даже в нижнее бельё, так что на обоих одежда теперь висела тяжеленной бронёй.

– Битый битого везёт… Давай, на корабль и на базу. Там уже будем думать, что дальше. В конце концов, вычислим их базу и нагрянем туда с лекоф-тамма… Они по-плохому – и мы по-плохому…

По возвращении лишних вопросов не задал никто. Во-первых, и так видно, во-вторых, Химанторек следил за происходящим всё в ту же оптику. Не за борьбой у кромки болота, на это силы оптики всё же не хватало, но эвакуацию подбитого корабля-то видел.

– В душ, – махнул рукой Забандиакко, – и – до утра. Доживём – так и выживем…

Иногда Талик казалось, что она чувствует, как движется корабль, уносящий её вместе с лекоф-тамма прочь от орбитальной станции. Но потом она понимала, что у неё просто кружится голова. Было ужасно, нестерпимо холодно. И тесно. Две вещи, из области физических ощущений, которых Талик боялась больше всего – это холод и теснота. Холода она в жизни почти никогда и не чувствовала – Варнеха, где она выросла, находится в благодатнейшей климатической зоне Ранкезы, и в особняке Так-Шаоя не бывало холодно даже в самый дождливый и ветреный день. Гроумы вообще, несмотря на очень плотную кожу и физическую крепость, не любят холод. И поскольку много плотной, тяжёлой одежды одевать на себя тоже не любят, то селиться предпочитают в зонах, где не бывает настоящей зимы. На Андроме, понятно, выбирать особо не приходится – особенно тем, кто не богат ни деньгами, ни влиянием, а на Ранкезе, где плотность населения в разы меньше, холодные арктические зоны осваиваются исключительно по производственной необходимости. Сейчас Талик, которая никогда не надевала на себя ничего теплее бархатной накидки, могла себе представить, что чувствуешь, ныряя голышом с головой в сугроб. Холод нестерпимо жёг, буравил кожу множеством маленьких свёрлышек. Кроме того, из-за совершенно ничтожной степени синхронизации с машиной она едва дышала. Словно надела на руки, ноги, голову по увесистой глыбе льда… и в этом состоянии надо было как-то умудряться жить и сохранять рассудок.

Как-то один землянин показал ей украшение – кулон из янтаря, в котором увяз паук. Вид этого украшения вызвал у Талик глубокое отвращение. Страшно даже представить, какая это ужасная смерть, а уж видеть такой образец перед собой каждый день… А теперь вот она чувствовала, как её со всех сторон сдавливает холодный студень – как эта же смола, какой она была до того, как обратилась в камень.

На некоторых планетах, при разработках ледников, говорят, находят вмёрзших животных… Хотелось бы верить, что их смерть была мгновенной, что они не слишком мучились. Талик стискивала зубы до хруста – мучительно хотелось вырваться, вдохнуть полной грудью, согреться… Она давила в себе панические всплески – не время, она ещё на корабле, они ещё не прибыли… Как научить себя притерпеться к холоду? Это же нечто самой жизни противное! Интересно, близко ли они уже… И как там ребята, держатся ли ещё… Эти мысли придавали сил – она не одна сейчас держится на последних каплях упрямства, она не одна в холоде… «Ты, главное, держись, Заас, держись, мой хороший. Ты сильный, я знаю. Главное – меня дождись. А уж вместе мы им такого огоньку дадим…»

На ногах Вадим держался с трудом, и шипел сквозь стиснутые зубы, пока Илмо стаскивал с него одежду, бросая на грязно-бежевую, потёртую-поколотую плитку – о хуррском дизайне и чувстве стиля Эркена уже высказался, доказав, что толика бракирийской язвительности у него всё же есть.

– Кажется, здорово он тебя всё-таки отделал… В кого это он обратился? В буллоксианина?

– Я не разглядел, если честно…

– Точно не сломано? Может быть, всё же Дайенн позвать?

– Нет уж, только Дайенн тут не хватало… Пока не приведу себя обратно в человеческий вид – не желаю, чтоб ещё кто-то меня видел. Тьфу, я, кажется, этой гадости ещё и наглотался… Илмо, какого чёрта… – Вадим прислонился спиной к бетонной перегородке и начал сползать по ней, – мы его упустили… Ни с чем… Хуже, чем ни с чем…

– Успокойся, – Илмо попробовал рукой воду – увы, откровенно рыжеватую, но сейчас можно было представить, насколько сильно хурров беспокоило моральное и физическое устаревание систем водопровода в сравнении с возможностью смыть с себя болотную грязь, – давай, сюда… Всё бывает, и это тоже. Сколько уже бывало… Всё равно догоним и накостыляем… Ты же идейный наследник Феризо Даркани, ты такие вещи понимаешь…

Босые ноги Вадима скользили по мокрому кафелю, Илмо, стаскивая с себя остатки одежды и швыряя их в общую кучу, затащил еле шевелящегося товарища под воду.

– Вот… Сейчас оживёшь… Твою ж мать, ну и саданулся я, оказывается… А думал – так, царапина… Не, к Дайенн всё же надо. Или просто аптечку найти, а то такую заразу занесём – не угадаешь, во что потом мутируешь…

Горячие струи смывали с лица Вадима грязь и злые слёзы. Илмо грубовато-бережными движениями трепал его волосы, вымывая из них песок, тину и мелкие веточки.

– Морская царевна.

– Илмо…

– Что? Я думал, ты уже смирился, что это практически твоё второе имя. Чего мне не понять, это почему никто не додумался так и называть землян… Я ещё когда фильмы о землянах смотрел, до того, как познакомился лично, удивился, чтобы не сказать – восхитился… Волосы, они похожи на тину. Она так же колышется под водой… Как в сказке о морской царевне, у которой на голове растёт тина. Поэтому водоросли так в народе называют – «саанхели», «царевна слышит». Потом, когда мы вместе плавали, в речке, помнишь… Ты ж никогда слишком коротко не стригся, и они у тебя расстилались, как тина… Раса морских царевен, господи боже… И вот сегодня я тебя вытащил из болота…

Вадим тоже рассмеялся, жмурясь от боли, когда Илмопринялся промывать здоровенную ссадину на плече.

– Мы теперь оба… царевны… болотные… Неделю, наверное, болотом вонять будем, если только не проспиртовать… Может, проспиртуемся, а? Здесь наверняка что-то должно быть… Насколько я имею представление, как хурры пьют…

Вадим ухватился за его плечи, руки соскользнули по выступам грудных пластин.

– Тихо, тихо, только не падать. О господи, Вадим…

Вадим опустил взгляд вслед за взглядом корианца – на свои боковые, центаврианские органы, обвившие талию Илмо, а потом судорожно вжался в его тело, практически упав в его объятья. Его губы заскользили по ключицам и шее корианца.

– Ну, братец… Ну, я не то чтоб не предполагал…

Бетонная ванна, всё-таки, хоть как тесновата для того, чтобы двое могли стоять в ней, не соприкасаясь. Да и если б Вадим захотел сейчас выпустить Илмо, не сделал бы этого просто на инстинкте – ноги практически не держали. Никогда ещё беспомощность не была такой…

– Нет, всё-таки, Дайенн была б здесь более уместной или…

Вадим ответил сдавленным стоном – член Илмо упирался ему в живот. Корианский орган длиннее и толще земного, а главное отличие – даже не цвет, а вот этот трёхчастный элемент на конце, похожий на плотно сомкнутый бутон тюльпана. Эта деталь волновала его с того самого эпизода в фильме… Хотя нет, тогда он этого ещё не видел, фильм всё-таки был далеко не порнографический, крупным планом там ничего не показывали… Значит, уроки полового воспитания в старших классах, которые Вадим, как не корианец физиологически, мог посещать по желанию, по крайней мере, те темы, которые касались физиологии, а не этики, но можно подумать, у него этого желания могло не быть… Но совершенно точно, он думал о том, чтоб рассмотреть это вживую, с тех пор. И… при внешнем взгляде ведь всё равно трудно представить себе, что происходит внутри…

Отрицая искусственную, основанную на стыде и невежестве религиозно-буржуазную мораль, корианцы, разумеется, не были сладострастными нудистами из фантазий тех же лорканцев о других, «бездуховно живущих» мирах. Запрет и разврат – две стороны одной медали, демонстрация половых органов и тяга к беспорядочному совокуплению возникает там, где нет естественного и здорового выражения сексуальных потребностей. Среди эксгибиционистов ни одного психически и сексуально здорового, гармонично развитого и довольного собой экземпляра. Когда же человек знает, что его сексуальность не находится под запретом, и за неё, как за кусок хлеба на каждый день, не придётся сражаться – ни с обществом, ни с собой, когда он освобождается от власти ложных, действительно извращённых установок – он стремится к повышению качества жизни во всём… Подглядывание за переодевающимися девочками среди молодого корианского поколения ещё было – подростки везде подростки, а вот эксгибиционизма и сексуального насилия – не было. Не испытывая давления – не ищешь и форм протеста. Другое дело, что задача самопознания и познания своих желаний всё равно стоит перед каждым… Вадим, как никто, об этом знал, много раз отмечая с усмешкой, что, будучи психологом по образованию и умея разобраться в чужих мотивах и потребностях, не может разобраться в своих.

Он отстранился, выходя из-под потока воды, прижимаясь лопатками к чуть нагревшемуся от пара кафелю стены, его ладонь соскользнула с груди Илмо на этот цветочный бутон, вслед за нею и один из боковых органов обвил толстый, слегка вибрирующий стебель. Илмо посмотрел в совершенно пьяные, от ядерной смеси боли и возбуждения, глаза младшего товарища и почувствовал, что пути назад ему не оставляет, в общем-то, не он, а его собственное тело.

И действительно, что в этом такого… страшного… Не для свободного корианца, уверенного в том, чего он хочет. Правда, перед ним-то не корианец, и… чисто физиологически…

– У нас ведь это… ты знаешь… происходит не совсем так, как у вас…

– Смотря у кого – у нас, – блаженно улыбнулся Вадим, облизывая с губ сбегающие капли воды, – ну… я знаю, но мне… не кажется, что это… несовместимо… Да и моя физиология… всё равно не является чистым образцом…

Илмо потянулся навстречу ему, касаясь губами облепленного мокрыми волосами лба.

– Ты такой один, – хрипло усмехнулся он в висок Вадима, – царевна двух морей…

– Двух болот… Ты считаешь, причина в том, что… что я являюсь сразу и тем, и тем… и ничем до конца?

– Ну, ты корианец в несколько большей степени, чем я, – пальцы Илмо сжали его бедро.

– Или может, дело в этом моём… блоке… В желании… почувствовать кого-то в себе… Большинство людей не хотят, именно зная, что могут… Но ведь если невозможно… так сразу хочется, так?

– Тогда странен выбор объекта – мой пси-уровень круглый такой ноль.

– Ты, думаю, знаешь, что дело не в этом, – Вадим зачарованно ласкал кончиками пальцев рельеф грудных пластин корианца, ловил губами кончики кожистых отростков, жадно облизывая их.

– В том, что я выступал для тебя в роли старшего брата, «уча тебя плохому» несколько настойчивее, чем это делал Ганя, или… в том, что корианское стало для тебя неким фетишем?

Вадим застонал, раздвигая ноги навстречу ладони Илмо.

– Ты же образованный человек… Понимаешь, что фетиш не возникает на пустом месте… У меня, если угодно, тоже фетиш… Инопланетянин… тот самый, с волосами на голове… Тебе не кажется, что наши фетиши вращаются вокруг одного… центра масс? И выражение… несколько схоже… И ты, и я думали, что будем только размышлять об этом, просто радуясь тому, что это существует, и иногда смотреть… Что-то большее-то… это – ну, как бы слишком хорошо не стало… Ну, надо же было обладать какой-то схожей сексуальной девиацией, чтобы не переспать прямо тогда, в тот вечер…

Другая ладонь Илмо слегка сжала затылок Вадима. В этом жесте больше сексуального приглашения, чем в любой обнажёнке и красноречивых позах, подумал Вадим. Хотя куда обнажённее, да и куда красноречивее, чем у них сейчас… Пальцы Илмо погрузились в открытый контейнер с жидким мылом.

– Ничего более подходящего здесь мы, боюсь, не найдём…

Почувствовав, как тугой бутон вонзается в его тело, Вадим громко, мучительно-восторженно застонал, неумело, жадно подаваясь навстречу, Илмо зашарил по кранам, прибавляя напор – как кстати, на определённом напоре старые трубы принимаются натужно, на разные лады гудеть, подходящая звуковая завеса. Здесь никто не знает корианского, центаврианского или дилгарского – на каком может кричать в процессе Вадим, но тут та грань, когда слов, как таковых… и нет…

Вадим обхватил тонкими ногами бёдра Илмо, вцепляясь ногтями в его спину, приподнятый его сильными руками, он был сейчас с ним висок к виску, и жадно обводил языком основания, из которых росли кожистые отростки. Не самые чувствительные места, но ему просто безумно хотелось это сделать. Он чувствовал, как трёхчастный бутон внутри у него раскрывается, выпуская тонкие подвижные волокна, впивающиеся в горячие, жадно сокращающиеся стенки, как по всей длине его стебля открываются невидимые прежде, закрытые неотличимыми чешуйками кожи поры, и новые серебристо-зеленоватые змейки устремляются навстречу его нервным окончаниям.

Сексуальное взаимодействие у корианцев основано, в отличие от множества рас, не на трении, не на движении одного органа внутри другого. Введённый в тело орган может не двигаться вовсе. Источник удовольствия – импульсы, испускаемые высвобождающимися из них нервными волокнами. Илмо не был уверен, что Вадиму подобное не будет… неприятно, чтобы не сказать больно, ведь электрические импульсы, даже слабые, не представляют для человеческого тела ничего приятного. Вадиму тоже было, чего опасаться – нервные окончания его тела совершенно не подготовлены к подобному обмену сигналами, значит, едва ли Илмо получит полноценное удовольствие. Но его собственное удовольствие, разрастаясь, разливаясь внутри, было огромно, и Илмо, кажется, чувствовал это, оно захватывало и его тело, возвращаясь эхом по связывающим их тонким нитям. Вадим забился в объятьях корианца и обмяк, затихая. Илмо бережно ссадил его с себя, помогая устроиться в сомнительно уютном бетонном гнезде, там они сидели некоторое время, обнявшись, любуясь, как стекают рыжеватые струи в забранное толстой решёткой отверстие.

– Илмо… Пока я ещё достаточно не в себе, чтобы не думать, что я говорю… не останавливать себя… Мы ведь это сделаем ещё хотя бы раз?

Илмо обнял его, губами убирая с его лба снова налипшие волосы.

– Пока я тоже… примерно в таком же состоянии… скажу, что – полагаю, да. Полагаю, нам обоим это… достаточно сильно нужно, а… справляться самим… надоело, что ли… Ну, то есть… я-то хотя бы иногда… справлялся не сам. Мы с тобой, наверное, оба – то ли многовато сомневаемся и копаемся в себе, то ли просто привыкли к вечной неудовлетворённости и сделали её рабочим фоном.

– Ладно, у меня можно сказать, что были… ну, не комплексы, может, но сомнения, из-за моей нестандартной физиологии, которая не каждому ещё подойдёт… А у тебя что?

– Насчёт нестандартной физиологии… не отговорка, у тебя вон… светлый пример дяди, которому ничто не мешало и не мешает. А я… ну, я всё-таки не совсем пропащий, у меня была Энар… И Альето, если уж честно…

– Альето? – Вадим едва ли не подпрыгнул, – это… тот твой приятель с параллели, или я это путаю?

– Ну да. Не важно, это было один раз выпимши в стройотряде… А, нет, два, если считать поход… Ну, когда у нас оказалась дырявая палатка… В общем, мы не только портвейном грелись. Но тогда это было без… В общем…

– Совместное самоудовлетворение, то есть.

– У людей попроще это взаимодрочкой называется. Не важно, в общем. Потом Альето нашёл себе Лаанса, а я Энар… Так, ладно… Давай… надо идти, пока они не решили, что мы здесь утонули, раз не утонули в болоте.

Вадим, опираясь о борта ванны, медленно поднялся, шипя.

– А может, и хорошо, что так вышло… По крайней мере, ни у кого не будет вопросов, чего это я еле ползу и постанываю.

– Ты бы всё же Дайенн показался.

– Нет уж.

– Там она тебя осматривать всё равно не будет.

Всё так же с помощью Илмо Вадим облачился в то, что им наскоро смогли найти на смену – размера на три великовато, ткань для тела довольно жёсткая, но пока сойдёт и так. Главное – что сухое и чистое.

– Как хорошо, что мы с тобой, как обычно, занимаем одну комнату. Всё хорошо, младший Даркани, эту ночь, по крайней мере, ты имеешь право заснуть без мыслей о пришельцах и их заговорах. А утром мы определимся, как действовать дальше.

====== Гл. 22 Молитвы самоубийц ======

Маленькое пояснение, возможно, несколько запоздалое, для читателей, если они у меня есть. В разговоре промеж собой любые расы – корианцы, минбарцы, хурры, кто угодно – говорят о себе “люди”, и это не косяк, а отсутствие возможности в русском языке показать разницу между human и people.

Виргиния отдала распоряжение ранкезским кораблям окружить капитулировавшие громахские и отконвоировать их к месту предполагаемой посадки, после чего остаться сторожить, чтобы искушения вернуться на поле боя и не возникло. Бой, по всей видимости, подходил к концу – отдельные группы громахских кораблей ещё отстреливались, но их оставалось всё меньше. Первые прорвавшиеся ранкезцы уже десантировались на Громаху, на посланное Так-Шаоем предложение о капитуляции, кажется, ответа пока не было…

– Я на месте, – сквозь множество помех донёсся до неё сигнал Талик, – всё хорошо, держусь…

Виргиния покачала головой – движение это у лекоф-тамма вышло довольно неловким и забавным. Синхронизация у Талик плавала где-то на уровне 30%, на то, чтобы двигаться, держать под контролем то немногое, что было доступно, уходило нереальное количество сил. Виргиния, получая вместе с сигналом некие общие сведенья о состоянии систем, поражалась, откуда их в этой женщине столько. Согнувшись в три погибели в морозильной камере она явно чувствовала бы себя лучше – там, по крайней мере, не нужно б было двигаться, при ощущении, что на руки и ноги подвесили по хорошей ледяной глыбе, а в позвоночник постоянно упирается кромка лезвия. И при том Талик удавалось держать контроль, не позволяя машине увеличивать температуру раньше времени, всё равно что голыми руками зажимать пасть разъярённому дракону, не позволяя ему выдохнуть огонь и сжечь всё вокруг…

Господи, ну нелепо же всё вышло. Если бы она только успела бы сюда раньше! Хотя, всё равно ещё часа три минимум вот эти её отсюда не отпустили бы… Как ни крути, всех не прикроешь. И Колменарес вот тоже успел улететь, не раньше, не позже… Впрочем, разве хоть его, хоть того же Илкойненаса Талик смогла бы просить ринуться в самое пекло? Как-то сложно о подобном просить…

Новый сигнал от Талик был нервным, растерянным всплеском. «Они окружили меня, я «отпустила» систему, мотор греется, но медленно… Если они успеют… Готовятся стрелять… Что мне делать?» Виргиния чертыхнулась. Издалека чем поможешь? Только советом, действительно… А как поможешь, совершенно неподготовленному пилоту полуразбитой машины на совершенно другой нейросенсорной основе?

Впрочем, принципы-то всё равно похожие… «Талик, успокойся. Тебе нужно заставить их сгрудиться и напасть, так? Продемонстрируй им слабость, раззадорь их. Не используй орудия дальнего действия, лучше всего – режущие лезвия. Они ещё целы?»

Демонстрировать слабость – это, положим, Талик даже советовать не надо, слабость и так при ней. Но ведь враг должен не заподозрить никакого подвоха. Значит, лекоф-тамма должен двигаться, должен пытаться сражаться, словно бы из последних сил. Она скидывала Талик образцы своих команд, надеясь, что она сможет перевести их на язык своей системы… Был бы её аппарат хотя бы тоже человеческим…

Виргиния ещё раз «перебрала» все позывные. Лекоф-тамма образовывали среди них особую, отдельную группу. Сейчас самым ровным, спокойным был сигнал лекоф-тамма Колменареса – он равномерно ослабевал по мере удаления в сторону Хитки, но это угасание было незначительным – радиус чувствительности машин таков, что хватит как минимум до Бримы, если господам полицейским зачем-нибудь вдруг приспичило бы отправиться туда. С некоторым удивлением Виргиния осознала, что чувствует сигнал лекоф-тамма Эркены – сигнал шёл с Ракумы и был стабильным, что означало, что лекоф-тамма, по-видимому, стоит в ангаре и, скорее всего, разделён с пилотом… Хотя здесь нельзя поручиться – у Эркены ведь тоже довольно низкая синхронизация. Виргиния насилу отмахнулась от тревожных мыслей. Какого чёрта он вообще полез… Знал, очень хорошо знал, какой это риск и почему… До сих пор ему везло, он не попадал в ситуацию, когда низкая синхронизация окажется критической, когда рефлексы его тела войдут в конфликт с запросами системы, и она отключит его – как норовистый конь сбрасывает с себя неподходящего седока, или, быть может, как организм исторгает эмбрион с другим резус-фактором… В следующую минуту, впрочем, нечто новое отвлекло её от этих печальных мыслей. Сигнал второго лекоф-тамма, Илкойненаса, изменился. Пребывавший до сих пор в стазисе, он был активирован… Но, судя по болезненным, судорожным всплескам, это был не Илкойненас. «Что за чёрт?»

Лионасьенне медленно шла, опираясь о стену практически всем больным, усталым телом. Ноги подкашивались и разъезжались, перед глазами всё кружилось и плыло, но страшнее было ощущение пустоты, разрывающее изнутри и жгущее снаружи. Лионасьенне слишком хорошо понимала причину, природу этой тоски, и бороться со слабостью тела было легче, чем с тоской. Врач надеялся, что по мере удаления увечного лекоф-тамма прочь от их корабля ей станет легче.

– Она ведь не ранена, ни один удар не добрался до сердечника. Это следствие высокой степени синхронизации, на неё спроецировались повреждения, полученные машиной, и продолжают проецироваться.

Лионасьенне понимала, что, видимо, она должна как-то прекратить это, ведь её машина летит сейчас к месту своей гибели, и будет, наверное, как-то неправильно, если она унесёт жизни сразу двух пилотов… Но к сожалению, она видела тому только один способ. Здесь, совсем рядом, она чувствовала лекоф-тамма Илкойненаса – не получивший никаких существенных повреждений, он влёк её своей здоровой, успокоительной пульсацией, это могло её излечить, перебить эту связь…

Илкойненас поймёт. Он ведь летел сюда единственно для того, чтоб не дать ей умереть… При воспоминании об этом Лионасьенне грустно улыбнулась. Сперва она думала, что его симпатия – обычный интерес мужчины к женщине, и очень злилась на него. Но нет, это другое, чему и определение подобрать сложнее, по крайней мере, сложнее выразить словами… Уважение, сострадание… Ответственность даже, быть может… Она остановилась у последних дверей, переводя дух – волна от лекоф-тамма была почти осязаемой.

Всё ощущается совсем иначе, чем при первом соединении с её прежней машиной. Хотя это соединение будет тоже первым, но у лекоф-тамма уже был другой пилот до неё, и у неё уже была другая машина. Будет в чём-то легче, в чём-то тяжелей. Но машина не отторгнет, совершенно точно, не отторгнет…

Удивительное это ощущение – просыпаться с кем-то рядом, думал Вадим. Именно так рядом… Не братья, засыпающие кучкой на сдвинутых кроватях в комнате Гани и Уильяма, потому что в Вадимовой комнате Лаиса затеяла ремонт, и пользуясь возможностью, старшие братья наперебой травят младшему страшные истории, которых бог знает где уже успели нахвататься, и впечатлительный Вадим – ему было лет семь, это было ещё на Минбаре – жмётся то к одному, то к другому, а они пакостно хохочут… Не дети. Двое взрослых людей, а не мальчишек, заснувших обнявшись, потому что с непривычки в палатке засыпать холодно. У них с Симо, усмехнулся Вадим, конечно, тот поход не оброс такими пикантными подробностями, как у Илмо… Может быть, потому, что были они младше, хотя кроме страшных историй уже и другими, «особыми», обменивались… И к девчачьим палаткам бегали отнюдь не подсматривать, а устраивать засады с целью напугать. Ну, а «особые истории»… Вадим улыбнулся, вспоминая. Позже он узнал, что такие есть свои у мальчишек и свои у девчонок, одна из тех тайн, которыми не принято делиться с другими группами, так же, как местами сборов – где-нибудь в ветхом домике, а зачастую и самостоятельно построенном шалашике в лесных зарослях. Какие-то основы у этих историй жизненные, какие-то почёрпнуты из книг, фильмов, соответствующим образом обработаны детской фантазией, и в общем-то, сродни страшным историям, только упор не на ужасы, а на любовную линию. Так забавно было вернуться к этим историям в курсе подростковой психологии в университете… Интересно будет спросить как-нибудь, какие из них были любимыми у Илмо…

Вадим повернулся, разглядывая спящее лицо Илмо. Который уже раз они ночуют в одной комнате, в одной постели, и теперь даже странно от того, что такой особый смысл этого проявился только сейчас… Илмо тридцать лет, между ними семь лет разницы. Тогда, когда они только познакомились, это, конечно, казалось очень много… Гане, правда, было столько же, но Ганя-то взрослел на его глазах, Ганя был всегда, Ганя – брат… А перед Илмо и он, и Уильям робели. И так удивительно было каждый раз, когда Илмо, со всей серьёзностью старшего и местного, организовывал для них поход в парк или музей, и крепко держал за ручонки Вадима и Элайю, чтобы не потерялись в толчее… Им с Уильямом казалось, что такому большому, почти уже взрослому должно быть скучно и неинтересно возиться с малышнёй, он ведь не брат, он не обязан… Потом они узнали, что Илмо – вожатый, он помнил, как Илмо сам объяснял им значение этого слова. Это было незадолго перед тем, как их определили в школу. И было несколько обидно, что Илмо вожатый в классе Эла, а не у него или хотя бы Уильяма. Мысли плавно перешли к школе…

На Минбаре нет единой системы в образовании для детей. Многое зависит от касты, клана, местности, рода занятий родителей. В основном среднее и начальное профессиональное образование сосредоточено вокруг храмов, мастерских, школ военного искусства. И вокруг наиболее выдающихся деятелей собственного клана, конечно. Начальное образование получают дома, от родителей. Часто и азы профессионального тоже. Дальше – в зависимости от склонностей ребёнка и условий жизни конкретной семьи – его могут отдать в обучение кому-то из старейшин клана, или в специальную школу при храме, или в мастерскую, иногда обучение происходит без отрыва от семьи, но чаще ребёнок переселяется из родительского дома и живёт вместе с сокурсниками. У Лаисы, понятное дело, ни клана, ни касты не было, как не было их и у рейнджеров-землян, и её дети жили с нею, но старшие, будучи сыновьями энтилзы, обучались по особой программе, составленной их отцом и главными учителями анлашок, образование Вадима было скромнее и в целом соответствовало земной средней школе…

– Минбарские дети не обижали вас? – спросил как-то Элайя, – я слышал, среди минбарцев многие… неприязненно относятся к чужакам.

– Ну, чужаков, по крайней мере, именно в Тузаноре, теперь достаточно много, – улыбнулся тогда Вадим, – привыкают. Бывало, конечно, что обижали. Особенно те, что из воинских семей. Бывало, что и дрались. Но изгоями мы не были, нет. Скорее так, на особом счету… Ну, и жреческие нас как-то… оберегали. Уильям – сын энтилзы, как-никак.

Элайю необыкновенно восхищало, что Вадим и его братья знают с детства несколько языков.

– Нам деваться было некуда, – улыбался Уильям, – семья, школа, общество – везде разные языки… Мама – то есть, Лаиса – рассказывала как-то, отец приехал нас навестить и был в некотором культурном шоке, потому что я пытался с ним говорить по-центавриански.

– Ты подумал, что он центаврианин?

– Наверное, я ведь этого не помню. Ну, я знал, что я сам землянин, что мама была землянкой, что Ганя – дилгар, а Лаиса и Вадим – центавриане… Ну, то есть, Вадим – наполовину… Но одно дело – знать, и совсем другое… В общем, Ганя с тех пор время от времени, когда мы видели кого-нибудь человекообразного, тихо спрашивал меня, человек или центаврианин, я в основном угадывал правильно…

Ещё большей бездной интересного это было для их новых одноклассников. Вадим хорошо помнил тот день, когда его, уже наряженного в школьную форму – её подобрали загодя, дали ему привыкнуть к ней – за руку ввел в его будущий класс сопровождавший его в этот важный день Даркани. Светлый – большие окна, солнечные пятна играют на салатовых стенах, бликуют на блестящей чёрной доске – кабинет, два ряда парт, тринадцать пар глаз, внимательно уставившихся на него, он получался в классе четырнадцатым. Классы, как он узнал, комплектовались так, чтобы было не более пятнадцати детей в каждом, младшие классы бывали даже меньше, старшие, после того, как некоторые ученики уходили в профессиональные училища, переформировывали так, что могло быть двадцать, но не более. Иначе, было твёрдое мнение педагогов, нормальный образовательный процесс невозможен. Вадим на тот момент был искренне благодарен взрослым за такую политику – ему и этого количества было более чем много. Семь девочек, шесть мальчиков – и отличить одних от других совершенно немыслимо, школьная форма единая… У некоторых девочек банты на основаниях, из которых растут кожистые отростки на голове, но ведь не факт, что они носят их постоянно… А он… Такая же, как на этих детях, форма не поможет ему слиться с окружением, ребёнок со светлой кожей и волосами всё равно будет бросаться в глаза – он такая диковина в школе, конечно, не единственный, но в классе-то – один. Как-то – года два, кажется, назад – он, устав от того, что дети воинов постоянно шутят на тему его волос, спросил мать:

– Может быть, мне их сбрить?

– Гребень у тебя всё равно не вырастет, – рассмеялась Лаиса, – это только кажется, что станешь внешне похож на остальных – и всё наладится.

– Ты центаврианин, – сурово напомнил Ганя, – у центавриан бреются только женщины. Ты разве девчонка? Не обращай внимания. А переходят меру – давай сдачи, только и всего.

Вадим уныло кивнул. Конечно, быть минбарцем он не мечтал, это мама зря. Не она, так Ганя воспитал его в почтении к своим родителям, к своему происхождению, он не стыдился, нет… Просто обидно было, когда их называли чужаками – и в нём, и в Уильяме это вызывало праведное негодование, ведь никакие они не чужаки, они родились здесь, могут документы показать…

– Да ты думаешь, минбарцы минбарцев не дразнят? – включился Уильям, – ха, ха и ха! Постоянно! Выпендриваются друг перед другом заслугами кланов и родов, пока внушение от учителей не получат.

Но здесь-то они… ещё большие чужаки. Ещё более непохожие, приехали из совершенно чужого мира… Он вспомнил доброту и внимание семьи Даркани, пример семьи Элайи и немного успокоился, это поддерживало. Через некоторое время он удивлённо заметил, что дети смотрят не столько на его лицо, сколько на форму. А с формой-то что не так? А, ну да… У него нет на ней значка – красной звёздочки, как у остальных.

– Конечно, он ещё не октябрёнок, – пояснила учительница на растерянное шушуканье детей, – он ведь только недавно приехал. Вас тоже приняли в октябрята не сразу… Кое-кого даже очень не сразу… Примут, когда он будет к этому готов. А тут уже от вас зависит, как скоро он будет готов.

Ступая бесшумно и даже боясь дышать, Вадим прошёл и сел рядом с девочкой во втором ряду. Она подвинулась и робко улыбнулась. Помогла ему разобраться, на какой странице открыть учебник, как лучше расположить на парте тетрадь и чернильницу. Шёл урок природоведенья, проходили заповедники Арнамской Республики…

Илмо заворочался и проснулся. Поморгал глазами, улыбнулся.

– Давно проснулся? О чём думал?

– О хилках.

– Чего?

– Серьёзно. Вспоминал уроки природоведенья, потом как на экскурсию ездили в Национальный заповедник Карнеми…

– Это когда Элайя с Уильямом умудрились заблудиться? А, не… Это мы не в Карнеми ездили, там только средние классы ездили… С вашим классом вместе мы ездили в лесостепь Минофун… Только Элайя и Уильям могли заблудиться там, где деревья растут группами не более десяти… Встретить наргу, принять за ядовитую… Неизвестно, кто напугался больше – они или змея от их визга…

Вадим прижался щекой к плечу Илмо. Из того, что сближает несомненно – у них есть это общее прошлое, всегда будет… На одном из уроков профессора Тилиди – он вёл по два часа в неделю обществознание в нескольких школах, в том числе в школе Вадима и Элайи – эта мысль была сформирована чётко. Сценарии сближения, установления связей.

– Ну, все мы знаем, что такое – близкие люди, – профессор, как правило, не имел привычки сидеть за учительским столом, его обычный маршрут был от двери до окна, перед которым он какое-то время стоял, любуясь толстенькими корианскими голубями, тусующимися на широком карнизе в немалой степени из-за его привычки сыпать им туда зёрнышки, время от времени он так же прохаживался между рядами, останавливаясь перед портретами Маркса, Ленина и Эннеля, смотревшегося в ряду со своими земными предшественниками до странности органично, – у каждого из нас есть близкие люди, правильно? Ну, нет у нас тут настолько несчастных, чтоб не было, верно? А как эти самые люди становятся близкими? Ну, самые первые наши близкие таковыми просто рождаются. Наши мамы и папы, братья и сёстры, или те, кто их заменил. Среди вас, ребята, многие уже выросли в новой воспитательной системе, а вот у моего поколения это было незыблемой константой. Мои родители, моя бабушка, мой старший брат – вот те, кого я видел с детства, кому привык доверять, кто, так сказать, первым начал формировать мою личность. Ну, не всем людям моего поколения везло так же, как мне, об этом мы поговорим позднее… Дальше идут – друзья. Самым первым и логичным образом – те, с кем мы росли, соседские дети, потом – те, с кем мы просидели несколько лет за соседними партами в школе. Вот тут, пожалуй, не очень повезло мне, моя семья часто переезжала, поэтому дружбы с детства у меня не сложилось… Дальше следуют сокурсники по университету, коллеги по работе и так далее… Итак, кто-нибудь может уже сформулировать – что служит основным из факторов сближения?

– Когда вы вынуждены много времени проводить вместе, – пожал плечами Симо, – жить там в одном доме, или вместе за партой сидеть, ну, как-то так.

Элина глянула на него неодобрительно – Симо снова ответил с места, даже не подняв руку, что будешь делать с его дисциплиной. Впрочем, профессора Тилиди такие мелочи, как правило, не беспокоили. Он был из тех учителей, чьи уроки скорее превращались в большую неформальную беседу – при том умудряясь никогда не превращаться в базар, всё-таки четырнадцатилетки уже приобрели некоторую солидность и меньше были склонны шуметь и перебивать друг друга.

– Совершенно верно, молодой человек. И вы употребили очень занятное слово – вынуждены. Действительно, мы с ранних лет вынуждены взаимодействовать с обществом, с теми, кто нас окружает. У нас выбора, в общем-то, нет. Человек, первые годы своей жизни, беспомощен и потому зависим. Мир вокруг ещё неведом и таит множество опасностей, чтобы выжить в нём, человеку нужно что? Тепло, пища, защита, верно… и – знания. Первичные знания о мире, о вещах, о нём самом.

– Ну, так знания можно дать и неправильные, – пробормотал Кеар. Для него, происходившего из семьи врага народа, эта тема была больная.

– Ну, мы сейчас не о столь сложных материях, – махнул рукой профессор, – о вещах попроще. О том, что родители учат ребёнка есть с помощью ложки, говорить, ходить на двух ногах и не совать пальцы в розетку. Каждое живое существо заинтересовано в выживании, и не просто выживании, а максимальном комфорте. Поэтому ребёнку необходимы забота, участие и пример старших. Без этого он не то что не впишется в общество – просто помрёт. Все вы читали о случаях детей, выросших вне общества – но и в таком случае ребёнок рос не сам по себе, в изоляции, его воспитывали животные. Просто взрослыми были не люди, и навыки выживания были не человеческие, но механизм в целом тот же. Итак, образующими наших первых контактов, нашей первой близости служат стремление к комфорту, безопасности и – знаниям о мире. Близкие, так сказать, первого порядка становятся нашими близкими потому, что были с нами в первые, самые трудные годы нашей жизни и помогли нам выжить, научили нас выживать. Давали нам молоко, кашу и знание о том, что спички детям не игрушка. Теперь близкие второго порядка – друзья… Как становятся близкими они?

– Ну… играем вместе, понятно же, – Симо, кажется, даже растерялся от такого простого вопроса. Его соседка Рнаци снова легонько стукнула ему по спине – долговязый Симо имел привычку горбиться.

– Верно. Совместные игры, совместный досуг… И, как основа дружеских отношений в дальнейшем, в школе и университете – общие интересы, увлечения. Общий интерес к одной и той же теме, общая деятельность. Например, с одним из моих лучших друзей мы сошлись на почве общих спортивных интересов. Он, правда, занимался серьёзнее, а я был больше любителем, но фундаментом для многолетней дружбы это оказалось хорошим. А другой мой лучший друг учился со мной в одном университете на параллельном потоке, но познакомились мы только на студенческой конференции. Темы наших докладов вам сейчас мало что скажут, скажу только, что у нас разгорелся нешуточный диспут, и вот, в результате… А моя жена, например, рассказывала, что друзей у неё в детстве не было, потому что никто вокруг не разделял её увлечений, её считали странной… В прежние времена такое бывало, и нередко.

Ганя ещё вскорости по приезде сказал как-то, что это «в прежние времена» звучит довольно смешно, учитывая, что родившиеся не в те самые прежние времена – пока ещё только малые дети. Как будто действительно между «тогда» и «теперь» легла уже некая железная преграда времени. Виргиния тогда ответила, что, хотя, конечно, эти «прежние времена» буквально позавчера были – грань действительно чёткая. Грань двух эпох, каких и вне Корианны примеров до чёрта. Мир после получения технологии гиперперехода – уже другой мир, мир до образования Альянса и после – собственно, тоже. Изобретение нового лекарства, средства связи, полимера, оружия, новые контакты, начало или завершение войн – являются такими рубежами, разделяющими жизнь на до и после. И хотя вроде бы мы все целиком перешли из той эпохи в эту и перенесли с собой до чёрта багажа, этот багаж легко либо сбрасывается, либо оклеивается новыми бирками – и дети так удивлённо спрашивают родителей, когда это не было того-то, когда это было вообще, при динозаврах что ли…

– Погодите, я с близкими первого порядка не понял, – Симо, бывало, за какую-то одну мысль цеплялся надолго, и результаты потом выдавал интересные, – это получается, близкими они становятся… из благодарности? Оттого, что, как вы говорите, деваться некуда? Нехорошо ж это как-то. Ну, то есть… друзей-то мы хоть выбирать можем, а родню – нет. Ну, в смысле, предки наши, которые в семьях жили… не виноват же ребёнок, что он просто родился тут.

Элина посмотрела на него удивлённо – она посчитала, что одноклассник ушёл от темы куда-то очень в сторону, однако учитель Тилиди сиял, довольный.

– Вы хорошую тему подняли, молодой человек. И мы её рассмотрим подробнее… в ряду других. Теперь вы приблизились к пониманию, почему в обществе нового времени мы отказались от семейного воспитания. У каждого из вас были родители, большинство из вас видится с этими родителями, общается, любит их… но не зависит от этого, понимаете? Многим моим сверстникам родители, которые, вроде как, любили их и заботились о них, не стеснялись говорить: «Я тебя родил и я решаю, как тебе жить», «Мы тебя вырастили, без нас тебя не было бы, значит, без нас ты ничто», многим моим сверстникам родители выбирали не только школу и будущую профессию, но и друзей, не одобряя друзей, выбранных по общим интересам, по душевным склонностям, если это не совпадало с их планами на ребёнка.

Кеар возмущённо фыркнул. Вадим покачал головой – от матери он знал, что центаврианское общество было полно чем-то подобным чуть более чем. Правда, не в тех кругах, где росла она сама – там, где родителям нечего дать своим детям, меньше и родительских претензий.

– Наше общество порицается обществами других миров за то, – продолжал профессор, – что мы, вроде как, разрушили семейные связи, осиротили наших детей… Мне бы хотелось, чтобы сейчас вы подошли к пониманию, что же именно мы разрушили. Три кита семейных связей старого общества – зависимость, безысходность, влияние. Ребёнку с детства внушается мысль, что он родился не полноценной личностью, а продуктом своих родителей, которым они могут распоряжаться по своему усмотрению, что родители – всегда ближайшие, кто есть у ребёнка, именно их он обязан слушаться и смотреть на мир их глазами. Между тем, как правильно сказал Кеар Франи, знания можно дать и неправильные. Ребёнок, родившийся в малообразованной, невежественной семье, в семье алкоголиков или преступников, имеет все шансы продолжить родительский путь в жизни. Не потому, чтоб он изначально имел больше порочных склонностей, а потому что это те сценарии, которые ему преподали с детства, которые он знает лучше всего. Когда те, кто кормят и одевают вас, говорят вам, что для того, чтоб выжить в обществе, нужно воровать и обманывать, вы с большой вероятностью им поверите, ведь так? Общество прежнего времени говорило: «Родители – это свято. Родители не могут желать плохого». Даже несмотря на то, что общество имело немало примеров, когда родители фактически обращали детей в рабство, приучали с детства к алкоголизму, наркомании, проституции, воспитывали из них криминальные, антисоциальные элементы.

– Мерзость какая, – потрясла головой Элина.

– Верно, мерзость… Но, могли бы возразить представители прежней формации, ведь не все же такие. Да, есть… неблагополучные семьи, как это тогда называлось, но ведь большинство семей – хорошие, порядочные… Можем рассмотреть подробнее, что представляли из себя эти порядочные семьи.

– Религиозные, например, – подсказала Элина с лёгким отвращением в голосе.

Профессор отвлёкся от очередного любования голубями, во время которого он однако же не забывал внимательно слушать учеников.

– Верно, например, религиозные. Вы уже начали изучать историю религий в курсе общей истории и знаете, каким удобным, прекрасным инструментом они были в руках эксплуататоров. Семейный уклад, семейное воспитание – ещё один кирпичик в построении порочной системы прежних времён. Кто скажет, почему это так? Если не касаться вопроса именно криминальных семей, откуда дети переходили в тюрьму чуть ли не со школьной скамьи?

– Ну… – почесал затылок Симо, – я б вот так сказал… подмена понятий. Ну, то есть, смотрите – родители, вроде как, всё время говорили детям, что любят их, что только о их благе думают. Но где ж это любовь, если всё время подчёркивать зависимость? Если прямо ребёнку говорить – вот, как бабушке моей говорили, что, мол, никому ты больше не нужен, кроме нас? Вот так ребёнок вырастает и думает, что зависимость – это и есть любовь. И свою семью с такими же настроениями создаёт.

– Я думаю, – поднял руку Райми, – тут дело ещё в том, что все семьи разные… Ну, просто – разные. Образование, профессия, культура, религия эта самая тоже… и если разные страны – то и разные языки тоже. Ну и вот, как итог… это ограничивает свободу человека. Ну, человек начинает держаться привычной среды, если у него родители учителя или врачи – то и он скорее всего станет учителем или врачом, а если, например, дворники или грузчики – то и он станет дворником или грузчиком, а если он захочет чего-то другого – то ему придётся прилагать много сил, чтобы… ну, вырваться из определённого для него круга. Общество, получается, разбивается на отдельные общества.

– Разобщенность, – резюмировала Элина, – Вадим, – она уважительно кивнула на соседа по парте, – рассказывал о кастовом обществе его родного мира, о профессиональных сообществах на родине его матери… Это же ужасно! Детям с детства внушается мысль, что они чуть ли не по природе своей другие, чем дети из других общественных групп… Да, Вадим, я знаю, что у минбарцев не совсем так, там хоть из касты в касту перейти можно… Но всё же. Сам говорил, сколько времени длится противостояние жреческой и военной касты, и отдельных кланов внутри их? Да с самого основания минбарского общества, практически. А в некоторых мирах разные недалёкие создания выводят из этого всякие симулятивные теории, что, дескать, не все граждане, не все народы равны между собой по своей природе. Вроде как, если ты родился в семье пастуха, то тебе самому только пастухом и быть, а стать, например, математиком – даже мечтать грешно.

Вадим переводил взгляд с одного лица на другое. Теперь он их хорошо различал, даже удивительно было, как раньше мог путать. Хотя Кеар и Хьют действительно похожи, у них обоих очень тёмная, защитного цвета кожа, короткие вздёрнутые носы, только у Хьюта более широко расставлены глаза. Уж точно не спутаешь, к примеру, Элину и Рнаци – у Элины слуховые отростки с розоватым оттенком, у Рнаци с оранжевым, разного цвета и глаза, да и скуластое лицо Рнаци совсем не похоже на кукольное его соседки.

– Спекулятивные теории, ты, наверное, хотела сказать, Элина. А так всё верно. Семья – первый столп разобщения общества, идеальнейший инструмент в руках капиталистов. Именно потому, что действует не прямым принуждением, а исподволь, под маской любви и заботы, в тот период нашей жизни, когда мы особенно зависимы и внушаемы. Даже в случае, если семья нам досталась хорошая, если мы получаем материальное обеспечение, образование, и вроде бы наилучший, удобный сценарий жизни… Вместе с тем мы получаем установку – доверять только семье, жить заботой о самых близких, то есть, о кровных родственниках. «Чужие люди всегда без зазрения совести обманут, – говорят нам наши близкие, – семья нужна человеку, чтобы он не был одиноким». Таким образом нам внушается мысль об изначальной враждебности остального общества, о необходимости быть готовым противостоять его давлению, вести борьбу за ресурсы – с другими семьями ради своей семьи, с другими народами ради своего народа. И общество, конечно, радо нам подтвердить, что всё именно так, как нам твердилось с детства – потому что мы же сами, в соответствии с тем, чему нас научили, и создаём это общество именно таким, толпой одиноких и недоверчивых, обществом отдельных малых ячеек… Именно потому в новом обществе, в котором мы с вами имеем счастье жить, дети не воспитываются в семьях – чтобы выросли эти дети уже не элементами разделённого общества, какими были их отцы и деды. Чтобы не зависели от судьбы и удачи в том, какая семья достанется вам и чему вас научит, чтобы вы не попадались в сети зависимости и благодарности. Все вы – дети одних родителей, одной семьи – советского общества, партии. Вы не различаетесь между собой ни материальным достатком, ни воспитанием. Ваше происхождение не ставит между вами различий, ни к чему не обязывает вас. Вы, конечно, различаетесь по способностям, по склонностям, вы разные профессии выберете себе, когда вырастете. Но и это не делает вас разделёнными, неравными, потому что обществу нужны все его члены. Именно обществу, нужен каждый из вас. Вы – не продукт произвола отдельной малой ячейки, вы – граждане, с рождения граждане, в которых заинтересованы, которым пищу, кров и тепло дают не как милость, не как залог грядущей верности семье, выражающейся в борьбе за ресурсы… Мы уже немного касались теории связей икоснёмся подробнее в дальнейшем. В прежние времена людям внушалось, что в жизни они могут образовывать ограниченное количество связей. Родители, братья-сёстры, ещё кто-то из ближайшей родни. Пара близких друзей. Супруг, дети. В общем-то, и всё. Современное общество не лишает детей семьи, а расширяет границы семьи до всего общества. И поощряет заведение как можно большего количества связей. Каждый из вас общается не только с теми, кто рос в одной комнате, в одном жилом блоке, учился в одном классе и даже в одной школе. Мы комплектуем классы так, чтобы в классе были дети из разных комнат. Когда мы выходим в походы, организуем выездные экскурсии, мы составляем группы из представителей разных классов и разных школ. Мы, наконец, поощряем дружбу по переписке с ребятами из других городов, с других континентов. В прежние времена слово «близкий» предполагало, что все остальные, соответственно – далёкие. Но время меняет значения слов. Сейчас мы называем кого-то близким, а кого-то не называем в основном потому, что подружиться со всей планетой просто не хватило бы жизни. Даже десятка жизней, в общем-то.

Вадим улыбнулся. Профессор Тилиди, конечно, был идеалистом – как и многие люди его поколения, кто, будучи продуктом совершенно иного общества, воспринял позитивно произошедшие перемены, не только сумел вписаться в новые условия сам, но и помогал это сделать другим. Как-то, кажется, Эйлер, когда они двумя отделами беседовали о детстве-юности, сказал:

– Ну, разве не глупо это как-то – заставлять дружить?

– Как сказать – может быть, и не глупо. То есть, заставить дружить – понятно, что невозможно. Всё равно сойдутся или не сойдутся люди сообразно сходству характеров и склонностей. Но подталкивать их друг к другу, всех ко всем – смысл имеет. Потому что кому-то могут мешать комплексы, робость… Кто-то может просто не знать, с чего начать знакомство, так что очень правильно, что взрослые берут устранение этих сложностей на себя – организуют эти конференции и походы, отправляют детей в детские лагеря, выпускают журналы с адресами детей из других городов для переписки. Да и в любом случае, друзьями не разлей вода вы, может, и не станете, но останетесь хорошими знакомыми, а это уже немало. Главное знать, что в поиске друзей ты не ограничен ничем, кроме, исключительно, собственных потребностей.

Рука Илмо осторожно скользнула по его больному плечу, потом легонько сжала его руку.

– А я вот сейчас думал – не правильно ли было бы это… ну… приурочить к твоему дню рождения? Не столь и далеко и до него.

– Ну, там неизвестно вообще, что будет и где будем мы… Как получилось – так и правильно, поверь.

Даже немного странно – просыпаться не от того, что ментальный фон вокруг изменился в какую-то тревожную сторону, а от того, что тебя просто кто-то трясёт за плечо. Дэвид встрепенулся. Было, должно быть, примерно местных пять или полшестого утра, на улице, наверное, не видно ни зги. В приглушённом свете, оставленном детям для чтения (глаза ранни от такого не садятся, это уж они на Атле усвоили чётко) глаза Рефен и Эльгарда горели серьёзно и встревожено.

– Что случилось?

– Мы не знаем. Но эта штука вверху – она исчезла.

Рядом завозился, просыпаясь, Диус.

– Как – исчезла?

Само ничего, как известно, не исчезает. Особенно если перед этим только наращивало мощь.

– То есть, это излучение, которое блокировало связь – его больше нет?

Дети закивали головами.

– Мы думаем, и временных аномалий больше нет. Мы смотрели на экране в рубке, там, где протягивались вчера эти лучи, сейчас их уже нет.

– Мы слышали, вчера взрослые говорили, что видели над топью снова сразу три корабля…

Хорошо это или плохо, что аномалия исчезла? Вопрос не из простых. Если удастся теперь связаться хотя бы с Андромой – это, конечно, хорошо… Но если машину инактивировали тилоны – а, собственно, кому больше? – то едва ли они сделали это для удобства рабочих и полицейских.

– Ясно… что-то будет… И видимо, совсем скоро будет…

Услышав шум за спиной, Дайенн резко развернулась, выхватывая оружие из кобуры, но противник оказался ещё быстрее. Одна его рука перехватила её руку с оружием, другая зажала рот, её поволокли в неглубокий овражек, мимо которого она только что с большой осторожностью прошла. Скатившись по мягко пружинящей сухой листве, они остановились в природном шатре из сухого бурьяна у самой кромки тускло поблёскивающей воды. «Сверху практически не видно, – машинально отметила Дайенн, – если специально не приглядываться…». Земля и небо наконец последний раз поменялись местами, и перед ней возникло сосредоточенное и мрачное лицо Аскелла, спутанные волосы обильно украшали сухая листва и мелкие веточки.

– Тихо. Не блажите, госпожа Дайенн, не зарубайте мне с огромным трудом проделанную работу.

– Аскелл, какого чёрта, как вы..?!

Тилон засучил рукав позаимствованной, видимо, уже где-то куртки, демонстрируя тёмно-багровый ожог на запястье.

– Пришлось повозиться, снимая их. Спасибо вот им, притащили лазерный резак…

Дайенн перевела ошарашенный взгляд на ныкающихся тут же Рефен и Эльгарда.

– В общем, слушайте. Времени на болтовню у нас не так, чтоб слишком много. Если б мне не повезло так выследить вас на вашей к счастью одиночной прогулке – скорее всего, не было б и вовсе… Что вас понесло сюда, кстати? Пошли проверить аномалии, которые вчера тут были, а сейчас их уже нет? Думаю, вы в курсе, что и тахионного излучения, блокировавшего связь, больше нет? Отлично, это вы знаете… А о том, что с Андромы с ракумцами уже связались, что скоро тут будет андромский корабль – знаете? Ну так вот, дела завертелись.

– И, простите? – Дайенн осторожно озиралась, прикидывая свои дальнейшие действия, – я понимаю, с вашими планами, вероятно, это совершенно не сочетается…

Аскелл как бы само собой переместился ближе, с прицелом перехватить её при попытке резко вскочить. Дайенн надеялась, что он не видел примеченный ею сучок поодаль от него справа, и что на поверку это не окажется трухлявая гнилушка – а больше на что надеяться, бластер отлетел куда-то в кусты, найти его у них примерно равные шансы.

– В мои планы это вносит неожиданные корректировки. И в ваши тоже. Вы как, к встрече гостей из хуррской метрополии готовы? Уверены? Ничего не происходит само по себе. Эту машину вы не выключали, я не выключал, но кто-то это сделал. Кто-то, кто умел. И как по-вашему – для того, чтоб просто взять и подарить хуррам? И как по-вашему, этим андромским гостям, для которых эта машина и всё, что с ней связано, было, вообще-то, делом совершенно секретным, вы тут… очень удобны? То есть, вас, как полагаю, добровольно-принудительно пригласят на Андрому, а там… Ну, не знаю, как я бы поступил на их месте – может, растворил в кислоте и сказал, что никаких полицейских здесь сроду не видел, и доказать обратное проблематично, потому что никаких сеансов связи у вас отсюда не было, ваши коллеги, оставшиеся на Ранкезе, могут только предполагать, что вы направились именно сюда… А знаете, что самое интересное? Вот эти, которые там летают, которые поднимали эту машину и, скорее всего, которые и сумели временно инактивировать её – это не моя команда. Я их не знаю. Я не знаю их планов, и не уверен, что в этих планах есть место хоть для вас, хоть для меня.

Дайенн вздохнула. Как она устала от того, что общая бредовость ситуации меняется только в сторону ещё большей бредовости…

– И что вы намерены делать? Сбежать? Тогда как-то непонятно, с какой целью вы подкарауливали здесь меня? Попрощаться? Или, может быть, взять в заложники для безопасности?

Наверное, это всё-таки сон. Во сне и не такое бывает. Ну или какого чёрта она, беглый преступник и дети сидят в этом овраге, нервно отряхиваясь от грязи и сухой листвы, что, Валена ради, такое происходит?

– Считаете, мне этих было бы мало? – хмыкнул Аскелл, – нет, милая госпожа Дайенн, я надеюсь, что вы проникнетесь серьёзностью ситуации и дальше мы будем действовать вместе. Потому что мы, как ни крути, сейчас в одной лодке. Мне нужна машина – в идеале, ну или хотя бы моя жизнь и выбраться с этой планеты, вам – ваши коллеги, ну или хотя бы ваш напарник, который сейчас действительно в сложном положении… И знаете, ему сейчас не лишним бы было знать, что часть нашей тёплой компании сумеет уйти от дружеского и доброго внимания хуррских властей и неведомых гостей и хотя бы рассказать, что произошло здесь на самом деле, а возможно – и помочь им… Возможно, здесь разгорится нешуточное сражение, но что-то мне подсказывает, что всё даже сложнее и тревожнее, полагаю, и у него такие подозрения тоже есть… Совершенно точно, на Андрому лететь придётся ему и корианцу, о них хурры знают уже однозначно. А вот о вас – не факт.

– Что? Вы договорились с Алваресом? Он дал на это санкцию? – Дайенн подавилась воздухом.

Аскелл ухмыльнулся, подворачивая ноги по-турецки и снова отбрасывая с лица взлохмаченные пряди.

– Ну, скажем так, у нас с ним негласная договорённость… Что для него первостепенно важно – это спрятать лекоф-тамма… Собственно, это уже сделано. Совместно с переводчиками они уже будут решать, что делать дальше, по ситуации – вызывать подмогу или искать корабль, на котором можно незаметно десантироваться на Андрому…

– Что? Шеридан и Винтари…

– Ну, к нашей тёплой овражной компании не присоединились, у них и своих дел по горло. Не думаете же вы, что незаметно переместить лекоф-тамма и замаскировать его – это плёвая работа? Но моё освобождение, в частности, было санкционировано Шериданом. Просто доверьтесь ему, госпожа Дайенн, он, как-никак, имеет одно весомое преимущество перед вами и мной. Он видит и слышит побольше, чем я, сидя в камере, и даже больше, чем вы. И он говорит, что лучше за дальнейшими событиями понаблюдать с относительно безопасного расстояния. Если моя любезная совершенно не знакомая мне дальняя родня отключила сейчас машину – как вы считаете, зачем она это сделала? Ведь теперь блокировка со связи снята, да и прочие аномалии исчезли. Варианта два. Либо они надеются вывезти её раньше, чем прибудет андромский корабль – и тогда хурры, конечно, гарантированно бросятся в погоню, по пути отведя душу и на рабочих, и на ваших коллегах за то, что не уберегли их сокровище… Ну, на ваших коллегах ещё и из соображений, что, может быть, они тоже на неё покушались… Либо их вполне устраивает прибытие этого корабля. Может быть, они именно его и ждут. Зачем?

Шеридан… Какого чёрта вообще Шеридан здесь распоряжается? Или здесь уже распоряжаются все, кроме неё?

– И он послал вас за мной? Чтобы я вместе с вами переждала дальнейшие события и…

Аскелл задумчиво извлёк из-за уха скрученный сухой листок.

– Не совсем. У нас с вами, госпожа Дайенн, миссия другая. Как вы считаете, те ваши коллеги и прочие спутники, что останутся здесь и сумеют спрятаться – смогут что-то узнать о дальнейшей судьбе вашего напарника и тех, кто полетит с ним, если им некому будет сообщить? Они сейчас смогут, конечно, связаться с вашим начальством, обрисовать ситуацию, запросить поддержку… Только вот эта поддержка, даже если вылетит сюда, едва ли успеет – хуррам потребуется, положим, денёк, чтобы окончательно вытащить машину и очистить её от грязи, но едва ли больше. Поэтому наша с вами задача – вероятно, и этих тоже, всё-таки, хоть они ещё детёныши, но для выполнения подобных миссий физиологически подходят лучше, чем кто-либо ещё – пробраться на этот андромский корабль, тайно последовать за ними… Мы будем, как это называют у землян, троянским конём, госпожа Дайенн.

Дайенн обессилено прислонилась спиной к мокрой косматой кочке. Очень хотелось набить Аскеллу морду… Хотя нет, этого хотелось даже не столь сильно. Первее и лучше – просто лечь, закрыть глаза и послать всё к чёрту. Опять какие-то авантюры, гонки неведомо за кем по пересечённой местности… Почему бы им, в процессе всего лишь исполнения своего профессионального долга, не обойтись без того, чтоб попутно сражаться с искусственно созданными препонами?

– Ну, есть ещё вариант… Почему бы не улететь прямо сейчас, не дожидаясь этого выяснения отношений между вашими соплеменниками и хуррами?

Тилон покачал головой, оскалившись ещё шире.

– Вариант хорош всем кроме одного. Это означает отступиться. Не будем даже говорить обо мне… Ваш напарник – отступится? Разве он не останется здесь, и не полетит вместе с этой машиной на Андрому – резонно полагать, что если даже тут хуррам удастся отбиться от тилонов, то на Андрому они всё равно за машиной явятся – даже если ему прямо запретить это?

Дайенн уныло вздохнула. Аскелл понаблюдал Алвареса совсем немного и уже пришёл к таким заключениям. Она знала своего напарника три года и не сомневалась – нет такого знака «не влезай, убьёт», под который он не полезет, если это означает разгадку тайны и достижение цели.

Виргиния обернулась удивлённо, провожая растерянным взглядом удаляющийся «Калмас». Куда это они? Согласовали ведь посадку в одном месте… Получили неожиданный приказ? Она послала запрос, на него не ответили. Ну, учитывая, что приказы капитану ранга Верма отдавать мог мало кто, можно предположить, что приказ – от Так-Шаоя, и что дело достаточно серьёзно, чтобы соблюдать радиомолчание – на такой близости к военным базам Марга Тейн могли быть задействованы программы-перехватчики, которых у них, действительно, до чёрта… Неуязвима для них, предположительно, только связь лекоф-тамма, да и то не гарантия. Единственно, было немного обидно, почему ж он не связался с ней, всё-таки и её машина, и корабли, которые сейчас в её отряде, как-то больше подходят для диверсий… Впрочем, ему виднее. Ей в любом случае было не до долгих размышлений – на связи снова была Талик. «Я… я не могу! Не могу взорваться!» – если бы связь была голосовая, можно не сомневаться, Талик бы плакала. Виргиния едва нервно не расхохоталась. Так долго сохраняла контроль над системами, что теперь не может враз разжать эту хватку… Надо как-то умудриться научить её, как перекидывать данные… Сориентируется, что-то подскажет… Конечно, будь расстояние меньше – было бы проще. Какие функции разбитого лекоф-тамма пострадали меньше всего, знать бы… У Виргинии и Лионасьенне были свои короткие обозначения для приёмов и манёвров, но Талик они едва ли о чём-то скажут. «Старайся проскальзывать у них под брюхами и снизу срезать их носовые орудия. Сколько помню, они для выстрела могут повернуться вверх, а вниз – не могут…»

Как знать, может быть, случится чудо, и поступит сообщение о капитуляции, и смертники сдадутся тоже, и Талик, и ребятам – хотя бы, большей их части – удастся выжить… Виргиния активировала режущие лезвия, увидев внизу искомые цели – сейчас её задача максимум с пяти ударов лишить военную базу «Твил Амар» и связи, и всех систем ПВО. Ничего, потом починят… И оцепить, чтобы мышь за периметр не выскочила, не то что эти выродки авиации, с такой точностью стрельбы, что использовать их только вот, в пустыне и можно… Отряд Ирбила отчитался об успешном захвате базы «Тимот Чим» – ему ответило нестройное «ура» других отрядов, это была та база, которая контролировала маячки… Но если сами Марга Тейн не там – то где? Выбор не столь и велик, далеко перебазироваться они не могли… Виргиния развернула карту, на которой один за другим вспыхивали зелёным светом захваченные стратегические объекты. Если объявления о капитуляции до сих пор нет, значит, они на что-то ещё надеются, значит, считают, что держат руку на нужной кнопке…

И внезапно словно всё стихло. Словно замедлились, замерли и пространство и время. Медленно, словно сонные рыбы, поворачивались корабли, медленно и зловеще менялась яркость жёлто-зелёных лучей «паутины» при очередной смене конфигурации. Медленно ползло тепло по рукам, по ногам, обвивая кончики пальцев, запястья и щиколотки, локти и колени. Оно не было приятным, вовсе не было. Оно так же кололо, как до этого холод, а может, даже больнее… противнее. Оно выпивало последние силы, какие ещё оставались. Но было уже всё равно. Именно в таком замедленном движении ярче всего была видна, чувствовалась неотвратимость того, что должно произойти. И это странно успокаивало. И она слышала голос Зааса. Его корабль был одним из центральных, поэтому энергии потерял больше всех остальных, прекратилась генерация воздуха, в тусклом аварийном освещении члены команды едва видели друг друга… Но были живы, пока ещё живы. Связь по определению была невозможна… и всё же, каким-то образом, она была.

– Заас… слышишь меня? я тут, Заас. Наша взяла, им хана, однозначно. Ну, нам, правда, тоже…

Она видела, как медленно ползёт, растёт, закручивается огненная спираль, сквозь этот наползающий огонь, сквозь тающее ледяное желе сердечника её руки тянулись к Заасу – она точно знала, где он, она знала, что успеет, сомкнёт их руки хотя бы перед самым концом.

– Талик, ну что за… Ну какого хрена, Талик?

– Ой, вот только этого не надо! Семья одно дело делает, а мы семья теперь с тобой… Что ещё бы мы с тобой вместе так хорошо сделали? Мало ли… может, мы с тобой бы через год рассорились… Может, ты бы другую полюбил… Или я бы заболела чем-нибудь и померла, как мать моя… Лучше уж так… как в присказках, в один день…

Виргиния уронила голову на руки – глухой лязг напугал её саму. На стремительно вечереющем небе над базой «Твил Амар» на миг вспыхнула ещё одна крохотная звёздочка – вспыхнула и погасла. Где-то далеко в космической бездне огненная спираль поглотила и Талик, и Зааса, и соратников, и врагов…

Лионасьенне не сразу осознала, когда пришла в себя. Перед глазами продолжали кружиться образы полусна-полубреда – бешеный, восхитительный танец лекоф-тамма, чёрные глыбы кораблей в безвоздушном море, битва двух древних змеев – тёмного и светлого, которые, согласно древним мифам, встречаются, чтобы уничтожить друг друга, тающий в огне Самастаньяр – почему же не было у неё тогда рук лекоф-тамма, чтобы вынуть его из огня…

Земная телепатка, Виргиния, рассказывала, как на Бриме один юный лорканец поджёг себя, чтобы вырвать из рук врага последнее оружие… «Молния – гнев божий… Но их погубила не гордыня, их погубила набожность». Их, древних лорканцев, от которых достались им эти машины… «А я никогда не была набожна, Самастаньяр. В отличие от тебя. Но теперь в моих руках молнии – гнев божий… Ни один бог не стоит того, чтоб за него умирали. Только человек. Только человек, только человечество… Ради чего умирают и люди, и боги…»

Что-то ещё такое говорила Виргиния… О своей семье, о брате или о сыне… Она тоже неверующая, Виргиния, тоже в отличие от них… Гнев божий в руках неверующего…

Серо-синий свет настойчиво просился сквозь ресницы. Серо-синий свет – и холод, то, что она ощущала сейчас всеми органами чувств, и это ощущение ей почему-то необыкновенно нравилось. Виргиния говорила, примерно так ощущаются лорканцы ментально. Как хрупкое синее стекло, или быстро-быстро бегущая вода… Она открыла глаза. Сквозь туман очертания смазывались, стены растворялись в сказочной дымке. Серо-синий камень… Она закрыла глаза и открыла их вновь. Комната оказалась совсем небольшой, в окно бились сизые сумерки – того же цвета, что и всё вокруг. Окно без решёток, но можно не сомневаться, что стекло небьющееся. Пол мокрый, можно предположить, его недавно мыли, просто поливая из шланга. Можно не сомневаться, смывали кровь… Едва ли её кровь, правда… Только ноющие запястья напоминали, что некоторое время назад она, кажется, была связана… Восстановить события, отделяя от круговерти бредовых видений то, что происходило на самом деле, было, конечно, непросто, реальность дрожала и плавилась, как небо в быстро-быстро бегущей воде…

– Гнев божий в руках неверующего… низвергает фальшивых богов… – произнесла она на земном языке. Стены ответили ей гулким эхом.

– Они услышат, – ответил ей хриплый, словно скрип давно не смазанных механизмов, голос.

– Кто, боги? Ну и пусть. Хватит им молиться, пора услышать проклятья.

– Услышат и придут, – тёмный угол слева от неё зашевелился, морщинистая, покрытая запёкшейся кровью рука коснулась её руки, – была бы ты умнее – подольше притворялась бы, что без сознания… Хотя тут тоже надо знать меру, иначе покоя не получишь уже никогда…

Рука сжала её запястье, поползла вверх по сбившемуся колом комбинезону, запуталась в волосах.

– Пальцы целы… Суставы целы… Что же они делали с тобой?

– Со мной ничего больше уже не сделаешь. Что они знают о боли…

– А… – пальцы что-то нащупали на её шее, – след от укола… Что-то хотели от тебя узнать под наркотиками. Не вышло… Ты ведь не гроумка… ты даже не землянка… – ладонь скользнула по её щеке, – лорканка. Конечно. В бреду любой говорит на родном языке, видать, перевелись у них переводчики… Значит, будут теперь по-другому спрашивать…

– Пусть спрашивают.

– Здесь было много гордых… Они умеют ломать и гордость, и смелость… и правду.

– Они не умеют ломать отчаянье. Никто не умеет его ломать.

– Ты всё им расскажешь. Всё, что они хотят знать… Жаль тебя…

Ладонь продолжала неуклюже гладить её по волосам. В прикосновениях Лионасьенне чувствовала слабый отзвук похоти, но желания отстраниться не возникало. В ответ рождалось какое-то странное уважение – желание в полумёртвом узнике было таким прекрасным, мощным протестом смерти, насилию, темноте! Прекрасным, как хилые, уродливые ростки, всходящие на пепелище, на свалке ядовитых отходов, на могильнике.

– Я тебя даже не вижу… У меня больше нет глаз, – голова узника – кажется, всё же гроума – была обвязана грязной бурой тряпкой, – а ты, наверное, красивая… Жаль тебя…

– Пожалейте их. Им недолго осталось.

Да… Один из помощников капитана Верма оказался предателем, и несколько членов команды приняли его сторону. Повезло тем ребятам, которые, сопротивляясь мятежникам, погибли ещё там. Илкойненас… Она не видела его среди тех, кого выводили… Предатели повели корабль к планете, к последнему, видимо, бастиону Марга Тейн. Они, наверное, были очень горды собой – доставляют Маргусу практически целёхонький лекоф-тамма на блюдечке… И как-то ведь сумели извлечь её. А, ну да… этот… эта сволочь… он ведь видел, как Верм отсоединял её…

Лионасьенне погружалась в холодную воду воспоминаний, скользила по быстро-быстро бегущей воде, по омуту бредовых образов. Что они хотели узнать, и как много сумели узнать? Вероятно – хотели знать, как управлять лекоф-тамма… И вероятно, если уж она до сих пор жива, её ответы в наркотическом бреду им помогли мало. Может быть, действительно из-за незнания языка, а может, потому, что даже при наличии предельно простых и внятных вопросов направить поток сознания строго в интересующее русло проблематично. Всё-таки, допрашивать они привыкли в основном гроумов, на лорканцев и сыворотка может действовать иначе, и логические ходы другие… В общем, они решили, что она нужна им в сознании… Ну что ж, улыбнулась Лионасьенне, слыша гулкие шаги за дверью, – посмотрим. Фальшивые боги пишут свои правила, но даже по этим правилам они однажды проигрывают…

Хитка если не с первого, то со второго взгляда производила впечатление, которое затем закреплялось за ней навечно – большого, структурированного, безупречно организованного базара. Какое-то единое правительство у колонии имелось, было, естественно, хуррским, и, естественно, чётко и согласованно делило власть с главами городов-полисов, часть из которых была гроумскими и ещё некоторая часть – дразийскими. Сердцем и главным градообразующим элементом каждого такого города был комплекс складов-рынков, на пять-шесть таких городов приходилось по одному космодрому – правда, различной величины и оснащённости, так что не всегда получалось сесть именно там, где планируешь затовариваться, но эти неизбежные издержки отравляли жизнь не сильно. В целом нельзя было не похвалить организаторские способности и хозяйственность здешних заправил – всё работало как часы, все и всегда знали, к кому за чем обращаться, кому и сколько платить и в чьи дела не лезть. Неудивительно, что Так-Шаой так заинтересован был в прочных отношениях с этим местом…

Выходило, всё же, что беспокоилась Ранкеза зря – гроумская диаспора Хитки, довольно крупная и богатая в основном благодаря тому, что больше половины и граждан, и доходов были официально неучтёнными, помогать своей горячо любимой верховной власти в этот тяжёлый час совершенно не испытывала желания. Они предпочитали лишний раз заплатить хуррскому правительству, чтобы данные, поступающие на их историческую родину, и дальше оставались такими, как им выгодно, в целом же всё население Хитки, и хуррское, и гроумское, держалось примерно одного отношения к своим метрополиям, в ключе «чума на оба ваших дома». Правда, открыто поддержать Так-Шаоя, по ощущениям Гидеона, тоже едва ли собрались бы, скорее спокойно делали бы ставки. Ну да к чему эту тему вдруг поднимать, сами ведь справились? Ну, практически уже справились? Вот и ладненько. Имар, закончив с Холаком, главой города Нимша и одним из «серых кардиналов» Хитки, все необходимые политические антимонии, перевёл разговор к тому вопросу, с которым сюда прибыли господа полицейские. Тут, в общем, и выяснилось, что Хитке сейчас решительно не до того, что там происходит сейчас на добром соседе Громахе, тут и поближе кое-что интересное происходит.

– Мы в дела друг друга не лезем, – важно пояснил Холак, – неприлично заглядывать в чужой лоток и в чужой карман… Но с Мерцой у нас один космодром, так что, волей-неволей, что-то видишь, что-то замечаешь. Были, были здесь тому дня три назад здесь необычные гости… Говорю «необычные» потому, что один-то корабль был хуррский, а один незнакомый, таких мы прежде не видели. И очень большой корабль, так что даже сел не на космодроме, а в пустыне по пути к Мерце, сказали, неудобства их не беспокоят, ну, нам только легче было, потому как займи они космодром – надо думать, мы дрази, которые в эти же дни прилетали, должны б были себе на голову сажать.

– И кто же прилетел на этом корабле?

Глубокие складки кожи щёк престарелого дельца легонько дрогнули – на его в целом невыразительном лице промелькнуло, кажется, что-то вроде растерянности.

– На большом? Мы не видели. Они направлялись в Мерцу, а Бат Таруфянин много чем торгует. Запчасти, продукты… Слышал такой домысел, что реставрацию корабля того второго, хуррского, заказывали. Не представляю, где можно было так ухайдокать корабль, у него, говорят, износ был такой, словно ему лет сто, не меньше. Но эти хурры вообще ребята странные… По крайней мере, именно эти хурры, что летели на том корабле, двое из них тут у нас были, чтобы оплатить пошлину, как полагается. Очевидцы говорили, что-то в них было такое… странноватое. Но я не собиратель сплетен, тут меня не спрашивайте.

Гидеон быстро сделал необходимые пометки.

– И что же, простите, реально отреставрировать настолько старый корабль за три дня? – усмехнулся Арвини.

– Смотря кто берётся, юноша. И сколько за это заплатят. У Бата Таруфянина недостатка в чудотворцах никогда не было.

– Ладно, спасибо и на том, поговорим, стало быть, с Батом Таруфянином этим самым.

– Поговорите, поговорите, коли увидите, – как-то странно усмехнулся гроум.

– А что такое?

Холак постучал по столу массивным перстнем – явно центаврианского производства, создан он был определённо для того, чтоб оказаться однажды на гроумской лапище, здесь он смотрелся вполне органично.

– Исчез Бат. И он, и вся, почитай, Мерца – не сам город, то бишь, а население его. А это без малого три тысячи душ, не считая малых детей. Ну так малых детей и не считайте – дети остались. Что младше пяти лет. Что постарше – исчезли тоже.

– Как так – исчезли? – Гидеон потряс головой.

– А вот не знаю, как, а только исчезли. Быть может, что и с отлётом кораблей этих странноватых, тут тоже не меня спрашивайте, мы в чужие дела не лезем. Мы только сегодня и обнаружили, что опустела Мерца, когда несколько наших с разведкой туда прибыли. Уж на что Бат всегда затворником был, а три дня на связь не выходить – это никуда… Знамо, обеспокоились мы. Мало ли, чуму какую те визитёры занесли… Но ни единого тела не найдено. Как в воздухе растворились. И добра всякого, как полагаем, тоже немало… в воздухе растворилось… Мы тут сами сидим, вот как вы, ртами хлопаем – всякое у нас бывало, но вот такого, чтоб целый город среди бела дня похитить – не бывало, да кого спроси – и вообразить такого нельзя.

– У вас что же, не досматривают корабли на вылете? – Гидеон невольно думал, не звучит ли его вопрос по-дурацки.

Гроум снова постучал перстнем по столу.

– Досматривают, зачем же нет? Да только всякий хозяин своего гостя сам провожает. Зачем же я своих бы людей туда посылал? Они с Батом дела имели, ему и досматривать, нам они пошлину заплатили – ну и всё, на этом мои претензии к ним заканчиваются.

– Что-то смотрю, его не очень и расстраивает такой печальный поворот событий, – хмыкнул Арвини, когда они выходили, – ну да, понятно, меньше народу – больше кислороду на Хитке.

– Да почему же, расстраивает, – возразил Гидеон, – всё-таки когда целый город корова языком слизывает, это… не может не тревожить несколько… Да что ж ему теперь, волосы на голове рвать? Фигурально, конечно, выражаясь… Что-то делать будут. Ужесточат досмотр… В разумных пределах, знамо дело, потому как сделки на Хитке совершаются самые разные и не всем нужна полная гласность…

Имар предлагал им снять номера в гостинице, но Ли’Нор засомневалась – удовольствие не из дешёвых, а перелёт был не настолько долгим, чтоб она успела устать от корабельных интерьеров, да и просто предпочтительнее было быть как можно более готовой к возможному экстренному вылету.

– Ну, и какие мысли? – Гидеон квартированию на корабле радовался несколько поменьше, но вслух не жаловался, – опять временная аномалия или…

– Подождите, сейчас, – Ли’Нор находилась в продолжительной медитации над осмыслением и упорядочиванием присланных Драалом данных о происшествиях в секторе. Драал присылал их по мере того, как выцеплял в анналах Великой Машины, и расположить их хронологически было не так уж просто. Ну, не может подобное быть просто, когда в деле фигурируют тилоны…

Гидеон пожал плечами. Что ж ещё остаётся, кроме как подождать-то? Прямо сейчас и здесь им всё равно ловить некого и нечего. Попытался выйти на связь с «Серым крылом-45». Связь неожиданно оказалась возможна, а с корабля неожиданно стояла хитрая переадресация на лекоф-тамма Эркены. Услышанное от Эркены повергло Гидеона едва ли не в больший ступор, чем услышанное от Холака…

– Ну что ж… – Ли’Нор хлопнула ладонями по столу по обеим сторонам от ноутбука, – лучше, видимо, уже не сделаю… В общем, дело, как мы с Драалом поняли, было примерно так… Три дня назад с Андромы к колонии Ракума подошёл корабль. Направлявшийся, по-видимому, за той самой машиной, которую ракумцы поднимают из болота… И попал во временную аномалию, отбросившую его на тысячу лет назад. Где он столкнулся с двумя неизвестными кораблями, и, не осознав, конечно, что произошло, по доброй традиции сперва стрелять, потом думать, атаковал их. Дальше произошёл занятный временной парадокс… Один из этих кораблей был занефским, он был меньше, хуже вооружён и получил, видимо, значительные повреждения ещё до них… Он был сбит и взорвался в атмосфере Ракумы, а находившаяся на его борту машина – как помните, уничтожить занефские артефакты не так-то просто – оказалась погребена в ракумском болоте. Хотя, возможно, тогда болота ещё не было, и поднять машину было реальнее… Но тилоны не успели. Видимо, во время катастрофы что-то в машине закоротило, и она дала и им, и кораблю хурров хорошего тахионного пинка, отправив по времени лет так на восемьсот вперёд… В общем, сами представляете, хуррам очень не повезло…

Гидеон покачал головой.

– Вы имеете в виду, что чрезвычайно изношенный корабль, который приземлился здесь три дня назад – это тот самый, и сопровождали его те же самые тилоны? Двести лет где-то шлялись, а теперь вдруг им приспичило посетить Хитку, подреставрироваться и…

Нефилим махнула рукой.

– Ну, не ровно двести, сто семьдесят восемь, но не суть. Я понимаю, что вас смущает. Продолжительность жизни хурров не такова, чтобы они, без дополнительных временных скачков, могли дожить на этом корабле до наших дней. Но однако же, эти два корабля прибыли сюда, отремонтировались, закупились провиантом и чёрт знает чем ещё, и… направились к Ракуме.

Арвини, нахмурившись, опустил подбородок на сцепленные в замок руки.

– Оригинально. А на Ракуме как раз внезапно так удачно унялись бесчинствовавшие временные аномалии, корабль благополучно сел, машина окончательно поднята на поверхность и готовится к погрузке и транспортировке на Андрому… Вопрос – зачем тилоны помогают хуррам, если, судя по разнице габаритов, они легко могли бы размазать их как масло по бутерброду, прихватить машину и откланяться?

Ли’Нор развела руками.

– Меня больше занимает вопрос, зачем они прихватили с Хитки три тысячи гроумов. То есть, что они сделали с ними дальше – предположение есть… Помните, Драал упоминал не только про хуррский, но и про гроумский корабль в этом районе? Несколько часов назад он ушёл в гиперпространство… Предполагаемая точка выхода, как полагает Драал – мусорный пояс на пути от Громахи к Ранкезе. В момент выхода там как раз шёл бой между отрядом смертников Маргуса и полуразбитыми кораблями ранкезцев. Взрыв получился знатный, восстановить картину произошедшего сейчас сложно.

Гидеон мрачно усмехнулся.

– Не повезло ребятам… Думать надо было очень хорошо, где открывать точку выхода.

– Драал полагает, что выйти изначально они хотели не там, произошло какое-то смещение… В гиперпространство взгляд Великой Машины проникает уже с большим трудом, сложно сказать, что там произошло. Но что интересно, кроме взрыва имел место и сильный тахионный всплеск… Зачем вообще они летели туда? На помощь ранкезцам или громахцам?

Гидеон развалился в кресле, барабаня пальцами по подлокотникам.

– Ну, ответ не ответ, а какие-то предположения есть. Я тут попытался найти какую ни есть информацию о жителях Мерцы, и в частности об этом Бате Таруфянине. За что-то ж им так повезло? Меня заинтересовало это прозвище – Таруфянин…

– Дано по родному городу, стране, колонии, или месту, где прославился, как-то так.

– Так-то так… Этот Бат – гроум, это то немногое, что о нём известно доподлинно. Ни на Громахе, ни на Ранкезе нет города с названием Таруф или Таруфа. Есть Тарфа – остров в океане, необитаем с тех пор, как там прошли какие-то неудачные военные испытания… Есть Трофтам – военная база в пустыне и одноимённый городишко рядом, но существуют с этим названием чуть больше десяти лет. А Бат прожил на Хитке без малого двадцать лет практически безвылазно. Образ жизни вёл действительно очень скрытный, затворнический, немногие удостаивались лицезреть его воочию, в основном все дела он вёл через доверенных лиц.

– Как пить, дать, такая скрытность неспроста, – улыбнулась Ли’Нор.

– Ну, здесь проще бы было поискать того, кому совершенно нечего бы было скрывать. Криминальное и полукриминальное прошлое здесь более чем у половины – я имею в виду, тех, насчёт кого нет никаких сомнений. Тот же Холак – основы своих будущих капиталов закладывал, работая на таможне. За руку пойман так и не был, но предположить, сколько всего в его руках осело, можно… Так вот, Таруф – название одного из невольничьих рынков на Праксисе.

Брови нефилим под рыжей чёлкой взлетели вверх.

– Но Праксис уже больше двадцати лет как не пиратский. Хотя, и здесь Бат как раз где-то с тех пор, так что… Что же, он один из тамошних заправил, которым удалось ускользнуть от масштабного разгона, который там устроили в 81м?

– Ну, заправил – это всё-таки сильновато сказано… Понятно, полноценное досье у меня ни времени, ни возможности составить нет, может, на досуге займётесь – для интересу… Так, собрал кое-какие домыслы. Был среди праксисских тузов некто Шибул – в своих кругах личность уважаемая, ни среди погибших, ни среди арестованных в 81 его не было. По-видимому, сумел улизнуть, где-то осел, сменил имя, сделал пластическую операцию… Хотя зачем оно ему, он дрази, их и так-то различают только специалисты… В общем, где-нибудь на такой же Хитке перешёл на полулегальное положение. И с ним, соответственно, несколько наиболее близких подручных. В частности, вот этот Бат… Немногие имевшие честь общаться с ним лично в голос утверждают, что для гроума образование у него исключительное. Дающее основание предполагать очень высокое происхождение.

– Вот как…

– Вы же слышали, введение Так-Шаоем обязательного образования на Ранкезе было воспринято как нечто экстраординарное. Среднестатистического гроума в метрополии учат ровно тому, что по работе ему нужно знать. Встречались, говорят, случаи практически неграмотных пилотов, которые просто запоминали инструкцию наизусть… Жизнь, конечно, заставляет заниматься самообразованием, но самообразование и образование академическое – вещи разные. А Бата Шибул заметил и взял в подручные именно по причине того, что в пятнадцать или около того лет он знал несколько языков – в торговых делах, сами понимаете, совсем не лишне, определял подлинность и ценность разного там добра, в совершенстве разбирался в законах… Как вы считаете, кто среди гроумов лучше всего способен разбираться в законах, в которых там чёрт ногу сломит? Та группа, которая их создаёт.

Арвини придвинулся вместе с креслом ближе.

– То есть, Бат – из Марга Тейн?

– Ну… практически. Никто вам тут на Библии, конечно, клясться не будет, но есть одна сплетня… Был у нынешнего Маргуса брат – в общем-то, даже более реальный претендент на пост, чем он сам. Погиб во время какого-то торжественного перелёта из одной резиденции в другую – заняться по жизни Марга Тейн особо нечем, поэтому два-три раза в год они устраивают такие торжественные вылеты, с обязательным глазением и поклонением народа… Разумеется, как не быть предположениям, что крушение было подстроено. Причём подстроено кем-то достаточно влиятельным – изобразить, при таком количестве очевидцев, что всё произошло случайно, и спрятать все концы, это надо было иметь множество высочайших доступов. В общем, среди прочих версий есть и такая – нынешний Маргус заказал устранение конкурента, а исполнители, видать, по природной жадности этого конкурента не устранили окончательно физически, а продали пиратам, отправляющимся на Праксис. Расчёт, в принципе, верный – вырваться и вернуться на родину удавалось единицам, да Бат, по-видимому, сам не пожелал даже тогда, когда у него такая возможность уже была – страху за свою жизнь ему до старости хватило, раз лишний раз на глаза показаться решался не каждому.

– А тут, значит, взял и решил вернуться на историческую родину и потребовать законный трон? Дождался удобного момента?

– Сложно сказать. А самого Бата нам, стало быть, не спросить уже никак… Я подозреваю, мы видим ещё не все элементы схемы. Или не до конца понимаем, что именно мы видим.

– И в любом случае, – вздохнула Ли’Нор, – пока не очень понятно, что нам делать с этим знанием. Если хурры решили сотрудничать с тилонами – то это, строго говоря, не наше собачье дело.

– Подождём новостей с Ракумы, что ещё остаётся. Со слов Эркены, нас едва ли заставят ждать долго…

Всё-таки, думала Лионасьенне, в городе, при всём его несомненном уродстве, есть и такая же несомненная красота. Она долго и с большим удовольствием любовалась архитектурой окружающих площадь зданий – это помогало не страдать от уже затёкших рук и ног, от жёсткой, кусучей верёвки, да скорей бы уж это закончилось, но ведь тут не поторопишь – здания были похожи на строгих плакальщиц в траурных одеждах. Давно, в детстве, Лионасьенне видела таких на похоронах одного важного родственника, это было необыкновенно красиво… Там всё было необыкновенно красиво. Ну, и как не восхищаться, что всё это было устроено вот так для неё? На родине, конечно, она не получила бы таких почестей. Отдельно благодарна она была за заботу – её волосы перевязали в хвост, они не падали ей на лицо, не загораживали обзор. Лионасьенне не знала, что это за здания, даже не знала, жилые или административные, а спрашивать было как-то неудобно. Единственно, знала, что позади – дворец Маргуса, тюрьма длинными подземными галереями была соединена с ним.

Очень красивым было небо. Кажется, в те похороны в её далёком детстве оно было такое же яркое и ласковое. Совершенно сказочная деталь – что небо на Громахе похоже на небо Лорки… Единственно, купол. Начерта купол над городом на планете, где вполне себе естественная атмосфера? Ещё один шедевр паранойи Марга Тейн. На случай бомбёжек, химических атак, радиоактивных осадков, чёрт знает, чего ещё… Вне наличия непосредственной угрозы купол, впрочем, никогда не был закрыт наглухо, но местоположение открытых продухов было строжайшей тайной, доступной узкому кругу посвящённых, а на глаз их определить было практически невозможно – купол был выполнен из врийского стекла высочайшей прочности и прозрачности, стыки не толще волоса, механизмы, приводящие в движение отдельные пластины – не толще проволоки и тоже прозрачные.Что-то да сказала бы Виргиния про Громаху – землю контрастов, этот купол, эта тёмная старинная позолота на траурных одеждах домов-плакальщиц, эти роскошные дворцы на костях нищего народа… Как восхитительно взлетают вверх эти лестницы с резными, кружавчатыми перилами – такие же опоясывают галерею дворца, откуда смотрят на неё безмолвные, похожие на покачиваемые ветром цветы, женщины правящей семьи…

Вот бывает, говорят, вспоминая какого-нибудь правителя-самодура, выпившего из собственного народа особенно много литров крови – ну зато посмотрите, какие шедевры архитектуры после него остались! Помилуйте, ну так ведь не сам он их строил… Ну и что ж, продолжают гнуть те, зато сумел организовать, зато нашёл мастеров, зато сподвиг… Ну да, в кандалах и под плетью, ну да, головы потом мастерам посрубал, чтобы ни в одной стране больше не было такого же шедевра… Зато вот теперь, потомки любуются памятником удивительного мастерства… Мастерства? Бездумной кровожадности? Гордыни фальшивых богов? Ну да, есть особое очарование в памятниках, построенных на крови, только не их, качала головой Лионасьенне, не их это заслуга, не тиранов… Всего лишь закон компенсации, торжествующей жизни…

Она посмотрела на столпившихся на площади людей. Они отворачивались, прятали глаза, не понимали, почему она улыбается им. Почему улыбается именно так – грустно и с нежностью… Слишком многого она не могла сказать им. Вот этого жаль…

Она перевела взгляд на Маргуса и его свиту. Кажется, тоже Виргиния же говорила, что живой бог должен бы обладать как-то большей внешней внушительностью. Обычный старый гроум, в меру обрюзгший, сидящий на своём троне, как он сам считал, царственно – но наверняка же, тоже устал на этом параде собственного тщеславия, хоть и сидел, а не стоял, как все остальные тут.

Каменные лица особой полиции за всё время так и не изменили выражения, смотреть на них Лионасьенне вскоре наскучило. Любопытно б, конечно, было узнать, вовсе поубивали они в себе всякие эмоции, или просто научились не выпускать их наружу… Но что поделаешь, они в неравном положении, она к ним в голову залезть – не может. «Вообще-то, телепата вполне реально обмануть, – говорила всё та же Виргиния, – даже очень сильного телепата, даже пси-копа… Иначе как столько лет существовало бы Сопротивление, и вполне успешно при том? Конечно, это просто надо знать, как… Ну, и иметь достаточно тренированное воображение, что ли. Бывает ведь, человек сам себя умеет убедить в том, в чём захочет. Главное – самому поверить. Иногда даже опытный телепат не может отличить действительное воспоминание от поддельного, от сна или фантазии, действительное чувство от того, что человек хотел бы испытывать. Это, конечно, очень сложная игра, всё зависит от того, чьё, как говорится, кун-фу круче…»

Ну да, для нормала такая игра, правда, в разы сложнее – это как пешему против конного, как слепому против зрячего… Да ведь бывало, и слепые зрячих уделывали. Что там читать ваши мысли, улыбалась Лионасьенне, они у вас на лбу написаны.

Представление входило в завершающую стадию. Лекоф-тамма продемонстрировал уже множество акробатических номеров, поражал и движущиеся мишени – попал в пролетающий над городом атмосферник сквозь прореху в куполе (вдвойне достойно восхищения – зрение лекоф-тамма способно заметить открытые продухи), и неподвижные – сейчас как раз подходила к концу последняя группа выделенных для этого приговорённых преступников. Точность, молниеносность, бесшумность, изящество – всё в этой машине восхищало сиятельных зрителей. Лионасьенне была счастлива.

Ну, откуда им было знать про эту провалившуюся подставу, про лорканские, человеческие, но только не гроумские нейросенсорные системы? Эту мысль у них тоже без всякой телепатии прочитать легко – Так-Шаой просто предпочёл испытать машины сперва на чужаках, не пихать сразу своих, вдруг чего… Чужаки потянули. И свои потянут. В своих мыслях перед особой полицией Лионасьенне не оставила никаких сомнений.

Переписать мысли. Подменить мысли. Это не так сложно, не сложнее, чем заменить машину собой, себя машиной, бесконечным полётом и разящим ударом – тоску и жизнь… Этот предатель… как же его звали? А, ну да и ладно… Он видел, как её отсоединяли, но он того разговора с Талик не слышал, не было его при этом, он тогда как раз уже готовился… Он только видел, как она стартовала… Талик=Лионасьенне. Заас=Самастаньяр. Смерть=победа. Счастье воссоединения. Огонь. Благословенная машина. И вот они видят, как неуязвимая, непобедимая, победоносная, всесильная Талик летит на врагов, сметает их отряд смертников огненной волной… Талик смеётся. Талик счастлива – как счастливы бывают, умирая, взрывая своей смертью крепостную стену врага, но они-то откуда об этом знают? Инверсия. Она идёт по небу, а у них небо всегда вверху. Страх разоблачения=страх смерти. Они чувствуют её сомнение, неуверенность, страх – получится ли, купятся ли? Но на этом страхе висит ярлычок «жизнь-смерть», и они думают – её жизнь или смерть, думают, что это занимает её мысли. Что сказать, что сделать, чтобы Маргус был доволен, пощадил её. Она терпеливо, обстоятельно начитывает пилоту – как же они так быстро сумели определиться с кандидатурой, интересно? – инструкцию, в которой нет никакого смысла. Он справляется. Конечно, справляется. Он не чувствует, не знает… ничего…

Можно было, конечно, и не тянуть так, и Лионасьенне немного корила себя за эту театральность. Но так действительно правильнее. И в конце концов, это ведь было именно их решение – чтобы и она воочию наблюдала тренировку захваченного лекоф-тамма с новым пилотом, их, не её. Воочию. Рядом. В каких-то жалких метрах – кому тут хватит тонкости душевной организации, чтобы почувствовать звенящую в воздухе, взлетающую к куполу надрывной песней связь лекоф-тамма и его пилота? Ладно, она действительно благодарна за это. Такой праздник, именно для неё, хотя они, конечно, не понимают этого… Лекоф-тамма скрутил тугие кольца хвоста, склонился в сторону Маргуса и свиты в изящном поклоне. Лионасьенне перевела дух, перебирая готовые наборы команд, которые могут быть следующими. Что, неужели всё? Сиятельный натешился, сиятельный вполне удовлетворён зрелищем?

Она обращает взгляд в их сторону. Всё, особых можно уже не бояться – она прочно выучила их язык. Они уловили это – затёкшие руки и ноги, боль во всём теле, тяжесть даже от этой верёвки на шее. Мечта о свободе.

Ветер не донёс до неё их слова, но это и не требовалось. Неожиданных поворотов сценарий уже не предполагает. За многочисленные военные преступления, за покушение на священную власть Маргуса… И можно расщедриться особым на единственный, последний в жизни подарок – шквал её настоящих эмоций… Право телепата – видеть правду. Ради него…

– Что ж, Самастаньяр, во имя твоё…

– Что? Что она сказала?

– Наверное, имя какого-то их божества…

Главным, а в тяжёлые минуты – единственным своим достоинством Илкойненас считал способность быстро соображать в критической ситуации. Когда на корабле вспыхнул мятеж, когда короткое кривое лезвие гроумского кинжала вошло в затылок капитана Верма – ему хватило двух секунд, чтобы оценить расстановку сил и принять решение. Он метнулся к дверям, к отсеку спасательных капсул, и отдал команду на запуск. Капсула, разумеется, тут же была накрыта огнём бортовых орудий – за пультом уже стоял предатель. Но того, что капсула была пуста, он, конечно, не успел понять… Система вентиляции – первый друг в таких ситуациях. Коварный друг – свернув не туда или провалившись, окажешься в ловушке и погибнешь, но в первые критические секунды выбирать друзей не приходится. Впрочем, ширина короба такова, что средний гроум, неспешным ползком, в ходе ремонта там передвигаться может, а уж худому, как глист, лорканцу тут и вовсе привольно. Илкойненас переползал от решётки к решётке, выглядывая и оценивая ситуацию, но увы, ни разу благоприятно для стрельбы сверху она не сложилась. Начни он стрельбу сейчас – уложит не более троих за раз, после чего они расстреляют короб, и ему крышка так или иначе… Илкойненас перебрал за это время много ругательств, часть из которых была весьма богохульными – ну ведь правда, если б бог существовал, первейшее, что ему следовало сделать, это устроить, чтобы их в рубке осталось не более трёх, и все на удачной для стрельбы позиции, но правда оставалась именно такой – жизнь-то свою он спас, но и только. А тут ещё посадка… а вентиляция – откровенно не лучшее место на гроумском военном корабле, где можно находиться, когда корабль садится… Особенности конструкции, чтоб их… Лорканец изо всех сил вцепился в выступ, прижимаясь к стенке короба как можно плотнее, чтобы уменьшить сопротивление. Может быть, потоком горячего воздуха его и не сорвёт, но мало ли, нажалуется им система, что мол, засорилась вентиляция-то… Этого вот только не хватало…

Он не сразу поверил, что они действительно покинули корабль все. Когда же поверил – спустился, едва протиснувшись в отверстие кое-как выломанной решётки, в рубку.

Итак, они сели близ Тил-Маркхама. Именно близ – город под куполом, космодром вне, из соображений безопасности… Ну, мало ли, какой-нибудь особо коварный мятежный выродок решит накрыть резиденцию священной власти огнём с корабля. А стеклопластик купола не выстоит разве что против термоядерного удара, температура его плавления более 5000 градусов, а ударопрочность такова, что можно без особого опасения ронять на купол самолёты. Самая укреплённая резиденция Марга Тейн – в буквальном смысле легенда… В том плане, что все слышали о её существовании, но мало кто знал координаты. Вероятно, все те, кто знали, сейчас находятся здесь же. Илкойненас чертыхнулся. Ну да, лекоф-тамма они забрали… Лекоф-тамма – не корабль, его они протащат под купол без проблем. И Лионасьенне тоже.

Предатели уже перекодировали, конечно, всё, на что хватило их ума. Но несколько позывных Илкойненас помнил наизусть, и в первую очередь – позывной Виргинии, которая, как он предполагал, должна уже быть на планете.

– Илкойненас! – системы корабля перекодировали сигнал Виргинии в звуковой, но весьма неидеально – хриплый, низкий голос больше походил на мужской, – чтоб вас всех! Что случилось? Где вы? Так-Шаой выходил на связь, если не он вас отозвал, то кто?

– Долго объяснять. Измена. Верм мёртв. Вероятно, все остальные уже тоже… Я спрятался на корабле… Теперь, в общем-то, понимаю, зачем. Пеленгуй. Мы возле Тил-Маркхама. Свистайте всех сюда и накрывайте эту шайку-лейку медным тазом.

– А Лионасьенне? а… ты?

– Виргиния, ну блин! Что теперь поделать – переживёте! Клялся я, конечно, Лионасьенне вытащить, да значит, не судьба… Надо уважать выбор…

Виргиния перевела внимание на сигнал лекоф-тамма Илкойненаса… Два и два в уме сложились быстро, прибавить к ним ещё два – не составит труда.

– Илкойненас, она была в лекоф-тамма? Они забрали и её, и машину внутрь, под купол?

– Да.

– Илкойненас, один корабль поднять сможешь? Жми оттуда на сверхсветовой! – криво закодированный скрип сорвался едва не на визг, – живо! Что есть духу!

Последней мыслью Лионасьенне был, как ни странно это показалось бы кому-нибудь, Дэвид Шеридан. Она жалела, что не может сказать ему последних слов – едва ли не больше, чем жалела, что не может попросить прощения у всех этих людей, этих мало в чём виновных простых жителей особо секретного города, согнанных на праздник тщеславия фальшивого бога. У этих людей, отводивших глаза – сколько казней видели эти глаза, сколько праздничных шествий… У этих безмолвных женщин, у этих безмолвных зданий-плакальщиц… Может быть, они даже не успеют ничего понять… Но то же удивление, непонимание, тоска и любовь – в её глазах, их, как в глазах Самастаньяра. Превратить себя в костёр своей веры, шептала она. Всё не бессмысленно… теперь не бессмысленно… В тот миг, когда платформа вылетела из-под её ног, немногие из особых, наверное, уже поняли, что они казнили вместе с нею – себя. Так полно, так неистово разливалось, заполняя площадь, отражаясь от купола, её ликование, так дрожала, обрываясь, связь – только в этот момент они почувствовали её? С её смертью исчезнет её контроль над машиной. И бьющийся в агонии в вязком льде пилот ничего уже не сможет сделать – синхронизация, не дошедшая до 20%, годится ровно на то, чтобы в приступе паники отпустить пасть огненного зверя. Он – не Талик… Не лорканская, человеческая или гроумская плоть подчиняет машину. Её подчиняет дух. Дух, отринувший страх, презревший смерть, победивший собственную природу… Озорная мысль мелькнула – выдержит ли купол взрыв лекоф-тамма? На подобное-то его не испытывали… А потом свет и огонь поглотили всё. Всё тело, всю душу, все лица, все глаза, все крики, все чувства… Всё. Целиком. Без остатка.

Взрыв, зафиксированный приборами приближающихся кораблей, возвестил окончание гражданской войны в Автократии. Опал, пролился раскалённым дождём в дымящуюся воронку купол, считавшийся нерушимым, как власть Маргуса. Буржуазная революция на Громахе победила.

====== Гл. 23 Миссия спасения ======

– О, наконец-то. Ну, как ты там? Надолго я смогу тебя задержать?

Лоран оглянулся.

– Ну, тут не то что очереди, тут вообще никого нет. Ночь же, все спят…

Терминалов связи в госпитале было несколько, и Майк не помнил, чтоб они были свободны. Не удивительно, многие пациенты не то что с других планет – из других миров. Однако Лоран, благодаря серьёзному расовому преимуществу, нашёл возможность позвонить. К счастью, уж о связи Майк с ним, посреди хлопот Дебби, как всегда не слушающей никаких доводов, успел договориться.

– У меня тоже все притихли. Хорошо всё-таки, что комната Дебби через две от моей, сон-то у неё чуткий.

– Она успокоилась немного?

Майк крутанулся в коляске, нервно прислушиваясь.

– Честно? Не особо. Что ты, это теперь ей надолго… Синдром мамочки. С Энджел-то у неё проблем особо не было, а для такой деятельной натуры это маловато.

– Ну, это ведь нормально, что она беспокоится о тебе, ты её младший брат и к тому же нездоров.

– Одолжить ненадолго? Серьёзно, я б с радостью сдавал Дебби на прокат тем, кому не хватает внимания родственников. А она у меня ещё не запущенный случай, иначе б сейчас, наверное, сидела рядом с моей постелью и обкладывала меня ваткой. Она хорошая, правда, но её просто необходимо переключать на какие-то другие проблемы, кроме связанных со мной, а работы для этого недостаточно. Ничего пока не известно о том, когда тебя выписывают?

Лоран пожал тощими плечами.

– Они решили провести всё же хотя бы одну операцию – привить выработку фермента, который у меня, понятно, не вырабатывается. Сейчас готовят культуру вируса…

– Ого. А со своими ты так и не говорил? Связь с Атлой, конечно, редкое удовольствие…

– Вчера была! Говорил с матерью! Она не всё поняла, а поговорить напрямую с врачом не может, она пока плохо знает земной, а нарнский не знает совсем. Но сказала, что не удивлена, было б слишком надеяться на быстрый успех.

Майк отвёл взгляд от экрана, вперив его в свои мелко подрагивающие пальцы.

– Это, наверное, очень больно для неё. Слышать, что твой ребёнок… ну, грубо говоря, наполовину животное.

– Да, для нас, ранни, это так. Я всё время спрашиваю себя, как же так получилось, что я так и не умер. Наверное, если б во мне было чуть больше от «голодной плоти», то умер бы. «Голодная плоть» не смогла б прожить столько, питаясь кровью, даже каждый день. А во мне всё именно так совпало… редкий случай. Мать не воспринимает это как какую-то безнадёжность. Пищу для меня можно найти и на Атле – что-то подобное мы готовим для подкормки детёнышей животных. А если у меня будут нужные ферменты, дело пойдёт лучше. Ну, точно лучше, чем раньше. Я, конечно, не буду питаться как вы, у меня не такой кишечник, но всё-таки и не такой, как у нормального ранни.

– Да уж, не забуду, как ты при Дебби похвастался, что у тебя была дефекация.

– Прости. Я забыл, что у вас неприлично говорить об этом прилюдно.

– Ничего, полагаю, Дебби как-то справилась с этим культурным шоком. Собственно, я о чём… У Первой Галактической наложенный платёж допустим при стоимости до тысячи кредитов. Правда, и в таком случае взнос немаленький, но я тебе переведу, как сбросишь счёт. Отправить сможешь?

Лоран пошевелил ушами.

– Надеюсь, да. Я ещё плохо владею вашей письменностью, боюсь ошибиться. А ты получить-то сможешь? Твоя сестра…

Майк махнул рукой.

– О, этот вопрос я придумал, как решить. Доставят в обход Дебби, она через пару дней как раз планирует деловую поездку в Нью-Лондон, это на пару дней минимум. Она б с радостью перенесла, чтоб ещё немного меня посторожить, но никак. Ну, она очень рассчитывает на Лурдес, но с Лурдес я тоже вопрос решу. Не в первый раз, врать я этого большого ребёнка немного научил уже. Она тут даже на шухере стояла, пока я в «Битву при Яноше» загружался.

– И?

Майк покачал головой.

– И ничерта. Ну, может, я там мало времени пробыл, два часа всего, я ж не додумался расспросить, как быстро она появляется… Но скорее, боюсь, просто в земной код не встраивается. Это нормально, земные многие тоже в нарнский не встраиваются. В минбарский вообще никакие не встраиваются.

– А минбарских вирусов, наверное, нет в природе, – хихикнул Лоран.

– Самое смешное, что есть. Не спрашивай, кто написал, самому интересно. В общем, я могу, конечно, попробовать ещё раз занырнуть в «Янош», но подозреваю, дело бесполезное. Ну по логике вещей же ей там делать нечего, какие там нарны… Разумнее лезть туда, где она уже точно есть.

Ранни насторожил уши, прислушиваясь к каким-то звукам вдалеке, потом снова повернулся к экрану.

– Я всё-таки не могу понять, зачем. Да, не моё это, наверное, дело, но после всего, что было…

– Мне нужно держаться подальше от виртуальной реальности, как считает Дебби? А что было-то? Ну да, если б они до нас добрались, мы могли б поиметь некоторые проблемы… Но смерть моя им совершенно точно не нужна, мёртвый-то точно ответов не даст. Скорее они рассчитывали напугать меня так, чтоб я, выбитый из колеи, выложил им всё, что знаю и не знаю. Ну, напугать-то да, напугали… Только про их проклятый камень я всё равно ничего не знаю. Ну а потом-то, согласись, было круто. Разве мы не здорово поиграли? Мне показалось, тебе тоже понравилось.

Лоран смущённо переступил с ноги на ногу.

– Наверное, понравилось… Хотя было сложно. Я не привык к такому. У нас всё иначе, я ведь говорил. Мы не играем какие-то роли, мы просто смотрим, изучаем…

Майк рассмеялся.

– Да если честно, у меня тоже опыта в играх не особо. Так полноценно, по крайней мере, до сих пор не играл. Притом на нас ведь вообще рассчитано не было! И, блин, надо ж было выдернуть нас на самом интересном месте… Я такого яркого проявления закона подлости до этого не встречал.

– Да, понимаю. И ребятам это, должно быть, доставило много неудобств. Ты хочешь извиниться перед Г’Сан за то, что тебя так неожиданно выдернули? Думаю, она всё поняла, то есть, она должна была быть готовой к тому, что это произойдёт. Она ж сама всё время говорила, что если ж не техподдержка, то в реальном мире кто-то вернёт нас обратно принудительно.

– Да, верно, – Майку, честно говоря, не очень хотелось развивать тему, почему он так хочет встретиться с Г’Сан, в разговоре с другом, который, при происхождении из столь специфического мира, не в пример более рассудителен и осторожен, чем он, – но всё-таки получилось очень нехорошо. По сути-то я сам навязался в игру, и привёл всех к такой неловкости. Лаура вот тоже всё понимает, но всё-таки малость мне высказала за это… Да, у меня нынче приём взбучек от всех желающих. Но с Лаурой и ребятами я хоть по сети могу поговорить, а с Г’Сан – больше нигде.

– Да пришлю я их, пришлю, конечно… Но ты всё-таки будь осторожней, а?

Ни тот, ни другой озвучивать, конечно, не стали – то, что в данном часовом поясе Нарна глубокая ночь, не значит, что Лорана совсем некому подслушать. То, что всем понятно, что тилоны должны были откуда-то узнать о том, что два друга решили скоротать время в виртуальной реальности, не значит, что они не могут узнать и об этой просьбе, и о намеренье Майка вернуться в реальность, из которой его немного невовремя спасли. Лоран, правда, сомневался, что у тилонов кто-то засланный в госпитале, тогда уж чего проще было просто похитить бесчувственное тело, скорее они выследили Майка где-то в прогулке по городу. И по логике вещей, они уже знают, что он вернулся на Марс… Но в их случае суждение о логике вещей может оказаться и поспешным.

– Не волнуйся. Я, может, и кажусь полным дураком, но не являюсь им. Мне вовсе не обязательно лезть в ту же реальность, где я уже облажался, ты же слышал, она есть и в других.

Это было сказано с некоторым расчётом. На самом деле Майк сам ещё не решил, куда именно он отправится. У обоих вариантов – вернуться в тот же мир или поискать её в другом – были варианты за и против. На одном месте дважды, говорят, не спотыкаются… Ну так ведь предположив ход его мыслей таким, тилоны могут поджидать его именно там, где уже проявили себя. Но почему б таким намёком не усложнить им задачу. Пусть рассредоточат силы, пусть побегают… Хотя скорее всего Лоран прав и искать следы их диверсии следует не в госпитале. Но и в таком случае, если уж они знают, какие модули он приобрёл, они должны предполагать, что он мог отправиться в любой… Скорее всего, так сказала и Лаура, они и действовали наудачу, раскидывали сеть» с помощью видения этого камня – кто среагирует, тот и цель… Но как ни крути, разгадывание злокозненных мотивов было не совсем то, что занимало сейчас его голову.

Да, существуют ещё менее подходящие места, где находиться во время перелёта, чем вентиляционные шахты – это короба электрических кабелей и оптики. Дайенн отстранённо размышляла о том, что один пробой изоляции, один оголённый контакт – и опознать её можно будет, наверное, только по зубам… Но ничего не поделаешь, по словам Аскелла, это наиболее вероятное место расположения «слепого пятна» сканеров. А она на это уже зачем-то подписалась… И лучше, в общем-то, сделать всё возможное, чтобы прибыть на Андрому благополучно и выбраться с неё вместе с Алваресом и Схевени…

Ни того, ни другого в дороге она, конечно, не видела. Из короба вообще очень сложно что-либо увидеть. Аскелл, как только они стартовали, вынул из-за пазухи плоскую коробочку, вытряхнул из неё несколько чёрных, тяжёлых по виду шариков и опустил на «пол» короба. Шарики покатились, неожиданно практически бесшумно, вперёд и назад по коробу, вскоре исчезнув из вида, а некоторые за поворотами ответвлений короба. Дайенн хотела спросить, что это, но Аскелл приложил ладонь ко рту, напоминая, что от болтовни в дороге лучше воздержаться. Здесь, правда, редко кто-нибудь проходит, но закон подлости ещё никто не отменял – именно в нужный момент кто-нибудь пройдёт, заинтересуется зазвучавшими с потолка тихими голосами…

С оставшимися на Ракуме товарищами они… переписывались. Аскелл вот так же из-за пазухи достал небольшое устройство – практически один экран, пара кнопок и прикрепленное сбоку на пружинке перо, настроил его на связь с лекоф-тамма Эркены, как самым надёжным на случай возможного перехвата, и отдал Дайенн, ввиду того, что писать на земном умел немногим лучше, чем на бракирийском. Увы, сообщить Эркене что-то новое-успокоительное она пока не могла… Зато он ей смог. «Ли’Нор с нами связалась. Они сейчас на Хитке. Прилетели с Имаром и другими гроумами. Почти все наши, кроме Илкойненаса. И Виргиния, понятно, ещё там, на Громахе. Ли’Нор обещает, они скоро вылетят за нами. Как только найдут, на чём. Гроумы опасаются лететь сюда – у них дел на Ракуме никогда не бывало, если их заметят – возникнут вопросы… Да и им домой надо, там сейчас такие дела… Уже сообщили, война закончена, Марга Тейн уничтожены. Говорят, Лионасьенне погибла…». Дайенн покачала головой. Не так и мал он, этот пятачок космического пространства, секторы гроумов и хурров. Но то, что происходит здесь сейчас… многовато всего разом. Гражданская война, тилоны, машина занеф… «Ли’Нор говорит, есть что-то странное с этим кораблём. Тем, который прибыл якобы с Андромы. Якобы, потому что они залетали для ремонта на Хитку. И при этом корабль, по словам хитчан, выглядел так, словно ему минимум лет сто… Это для хуррских кораблей вполне срок. Да ведь сто лет назад у них таких и не было ещё. И неужели они отправили бы за машиной развалину, которой предварительно нужен ремонт? К тому же, есть подозрение, корабль, который прибыл вместе с ними и убыл вместе с ними – тилонский… И что этот корабль похитил жителей целого города – гроумов. А потом, возможно, этих гроумов зачем-то отправил к Громахе… Мы продолжаем следить за этими, которые остались сторожить наш корабль. План прорыва и захвата, если что, готов. Едва ли это будет слишком сложно. Тогда главным будет решить, куда сперва – на Андрому за Алваресом и теми, кто с ним или на Хитку за остальными».

У Ли’Нор подозрения… у них здесь – почти уверенность. Во время подготовки машины, в ожидании отправки корабля, Софья и Дэвид следили за этими хуррами, теперь продолжают следить за теми, что остались возле их «Серого крыла»… «Эркена, пообещайте мне, по крайней мере, что ничего не будете делать до нашего сигнала. Мы уже почти на месте».

Счастье, в общем, что перелёт – всего несколько часов… Дайенн успела только слегка проголодаться. Аскелл меланхолично жевал сухое мясо, которым, в отличие от неё, сообразил благоразумно запастись, протянул и ей пару полосок. Уже когда корабль заходил на посадку, голову Дайенн посетила новая мысль – а ведь мог Аскелл, наверное, с помощью этого чудо-устройства связываться со своими всё то время, пока находился под арестом? Вряд ли наручники могли ему в этом помешать… На предмет оружия они его додумались обыскать, а вот это – не заметили… Правильно, тонкая пластинка в потайном кармане рейнджерской формы не прощупывалась. И кто знает, что ещё интересного он хранит в своих внутренних карманах…

Убранство бывшей резиденции Марга Тейн – одной из множества резиденций, их по планете было порядка десятка вот таких, крупных и известных, ещё несколько малых «семейных гнёзд» и точно пока не установленное количество тайных, показывало Так-Шаоя и всех остальных богачей Ранкезы, конечно, безнадёжными скромниками и бедняками, в общем-то, оно шокировало и подавляло даже Виргинию, ещё помнящую дворец Бул-Булы, к счастью, по крайней мере часть золотой и серебряной утвари и украшений уже была заботливо перенесена в отдельные зарезервированные под хранилища комнаты, чтобы потом пустить в дело… И это ведь при том, что даже эта резиденция была уже частично разграблена – охрана доблестно сдерживала натиск озверевшей толпы вплоть до подхода сил победителей, но сами-то под шумок вытащили уже немало добра. Беспорядки на планете начались с первыми сообщениями о поражениях сил громахцев, как ни старались Марга Тейн и их клика, а эти сведенья упорно просачивались. Забитый народ капитально превращается в зверя, а зверь, как известно, когда чует слабину – с готовностью ощеривает клыки. Необходимость выслать против Ранкезы больше сил, чем изначально рассчитывали, всё-таки заметно ослабила метрополию. Первые вспышки гвардия, конечно, быстро и успешно подавила – нет вообще ничего сложного подавить выступления тех, кто не вооружён ничем высокотехнологичнее ножа, но совсем другое дело, когда беспорядки начинаются в самой гвардии, и когда наместники регионов не спешат высылать отряды на помощь имеющим проблемы соседям – сперва из тех соображений, что они им и тут, у себя, пригодиться могут, а потом и вовсе не ощущая особого желания подпирать собой всё более шатающуюся власть. Дальше больше, не можешь прекратить беспорядок – возглавь его, гвардейские и административные чины сами занялись захватом ценных активов… Кто-то с наворованным рвал когти в более спокойные регионы, кто-то, имея доступ к космодромам, вообще валил с планеты. В оставшихся без административного аппарата и военных гарнизонов регионах народ окончательно шёл в отрыв, разграбляя то, что оставалось неразграбленным, точного представления, что там происходит, конечно, не было, но кадры со спутников демонстрировали пожары, иногда занимающие полгорода. Кто-нибудь сейчас что-то сказал бы о том, что вот они вам ваши революции… Но говорить было некому, из полицейских тут не осталось никого, а бывшим пиратам такие речи уж точно не к лицу. Солдаты Так-Шаоя, надо заметить, почти не мародёрствовали – знатно он их, однако, выдрессировал. Или не в этом дело, а в спокойном осознании, что они своё по любому получат, а вот за мародёрство могут и выхватить… Зачем портить карьеру, когда жизнь наконец таки уже точно пошла в гору.

Виргиния уныло вздохнула, забираясь в наполненную ванну. Вот ещё один повод вспомнить Бриму – нет, помыться уже совершенно точно жизненно необходимо, после целого дня беготни по дворцу с колтуном на голове от сохнущего желе из лекоф-тамма, но пожалуй, она бы и обошлась без огромной ванны, выточенной из куска цельного прозрачного камня и изображающей, по форме, чашечку какого-то цветка в бахромчатых лепестках – в произведениях искусства и мыться-то грешно… Среди изобилия мыл, мазей и притираний выбрала то, что вполне заменяло шампунь… Но вот чего опять же не было, так это расчёсок. И откуда им взяться. Рабы других рас на планете бывали, но имеющих волосы просто стригли наголо. Не то чтоб Маргус чурался набирать в свои гаремы инопланетянок, Маргусы, в общем-то, с первого контакта этого не чурались, но глубоко неофициально. Вслух произнести, что у верховного и по совместительству священного лица Автократии могут быть любовницы не гроумки, было чревато. Землянки, центаврианки и бракирийки содержались в тайных убежищах с соблюдением такого уровня секретности, что на Ранкезе не знали бы о них, если б там не нашли пристанище два поставщика нынешнего Маргуса. Вероятно, сейчас все эти бедные женщины мертвы. Первое, что увидела Виргиния на территории резиденции – так уж удачно она посадила лекоф-тамма в нужной части сада – были свежие захоронения. Начальник дворцовой стражи (если быть точнее, самоназначенный начальником его заместитель, после того, как собственно начальник сбежал с мешочком золота на одном из автомобилей свиты в сторону космопорта) спокойно пояснил, что да, живущие в этом дворце женщины покончили с собой, когда услышали о стычках кордонов с анархическими отрядами городской голытьбы и дезертиров, движущимися, по всей видимости, сюда. Их можно понять – групповых изнасилований под конец и так не очень хорошо сложившейся жизни не хочется никому. Некоторые из них убили так же и своих детей. Солдаты сгрузили все трупы в одну братскую могилу – сейчас, понятно, было ну точно не до пышных похорон. Одну выжившую женщину Виргиния обнаружила в одной из дальних комнат – молоденькую и перепуганную почти до невменяемости. Земного языка она, конечно, не знала, а Виргиния на гроумском знала с десяток фраз, большая часть из которых менее всего подходила для успокоения женских истерик, поэтому телепатка просто вырубила несчастную ментально и понадёжнее заперла комнату, за ближайшие несколько часов с нею там ничего не сделается, а дальше Так-Шаой с прочим генералитетом решит судьбу и её, и кто там ещё выжил из семьи…

Да, вот это и имеют в виду, пугая переворотами. Кровавая анархия, тотальный пожар, охвативший целый мир… Зрение лекоф-тамма достаточно острое, чтобы и с большой высоты видеть усеявшие улицы трупы, развороченные и обгоревшие остовы автомобилей, вьющийся над руинами заводов дымок. Гроумы тебе не какие-нибудь парижские студенты, они не ограничиваются битьём витрин, они дубинами разносят стены в труху. А когда добираются до оружия посерьёзнее – по ступеням парадных лестниц богатых домов реки крови текут в самом натуральном смысле, а потом от этих самых домов не остаётся камня на камне тоже в самом натуральном смысле. Ради бога, не на Громахе пугать кого-то всем этим. Здесь к крови привыкли, здесь ею пропитано всё, она в роли связующего в бетоне каждой стены. Пару раз она уже обматерила Гидеона, с такими вот разговорами. Народ во время всяких общественных катаклизмов ведёт себя сообразно тому, какой жизнью он жил, какую науку ему преподали. Власть Марга Тейн, исторически не щепетильничавшая в методах, пожинала сейчас то, что посеяла. На Громахе нет таких, у кого в семье или в соседях кто-нибудь не был бы избит гвардией или брошен в тюрьму, чья кожа не была б украшена рубцами и ожогами. Вот с какой стати, получив такую возможность, они не должны сделать с более привилегированной частью общества то, что она всё это время делала с ними? И с какой стати они должны щадить женщин и детей? Боевики Маргуса кого-то когда-то щадили? Здесь перерезать горло – это не варварство в общем-то, это очень культурно и милосердно, могли ведь кожу живьём содрать или ещё чего такое. Здесь такие порядки… И эта дикость ещё долго не выйдет из народа, сбросившего ярмо диктатуры.

Пока шла посадка-высадка – Дайенн показалось в какой-то момент, что в шуме-гвалте она услышала голоса Алвареса и Схевени – Аскелл неспешно вытащил из-за пазухи ту коробочку из-под шариков, поставил её на пол короба, нажал невидимую кнопку – и со всех сторон к нему сбежались выпущенные ранее маленькие шарики. Когда прибыл, видимо, последний, Аскелл достал крохотные наушники и безмятежно прикрыл глаза – словно решил, пока там утрясается эта суета, послушать музыку для релакса…

Виргиния, уже обсохшая после душа, вышла в одну из малых гостиных – и была несколько удивлена, застав там самого Так-Шаоя. Время позднее, она полагала, что он, устав от многочисленных встреч и речей, сейчас отправился спать. Пожилой гроум задумчиво покачивал высокий бокал с каким-то напитком, кажется, алкогольным, и кажется, бокал это был первый, по крайней мере, пьяным Так-Шаой не выглядел и не ощущался. Виргиния невольно подумала, что впору решить, что для таких случаев кто-то специально подбирает освещение, расставляя лампы и регулируя их яркость так, чтобы падающий свет резче, контрастнее обозначал морщины, оттенял бледность и усталость лица. В фильмах ещё обычно подбирают соответствующую музыку, здесь, по понятным причинам, музыки не было, если только в её воображении… Вот он, пожалуй, истинный момент… истории. У эпохи, у исторического события есть своё лицо, подчас очень конкретное лицо. У гроумской революции таких лиц было два – Лионасьенне, но этого лица никто не сохранил в памяти, её лицо за мгновение до смерти… и лицо шестидесятилетнего ранкезского олигарха и нового правителя Автократии, сидящего здесь и делящего уединение с высоким бокалом и тёмно-золотой, украшенной затейливой растительной вязью бутылкой.

– Господин Так-Шаой, вы…

Гроум обернулся.

– Вы, вероятно, хотели заметить, что выражение моей физиономии несколько далеко от триумфа и радости? Не беспокойтесь, госпожа Ханниривер, вы всё понимаете – и я понимаю. В моей жизни не так много людей, кто может запросто войти и заметить, что я не в самом бодром расположении духа… У каждого человека такие люди должны быть. Хотя бы один-два. Иначе не выжить.

– Это из-за Талик.

Так-Шаой кивнул, глухо звякнули золотые бляшки на той части парадного одеяния, которую он не снял. Виргиния опустилась на одну из огромных, как матрасы, расшитых золотом и бисером подушек, чувствуя некоторое отвращение при мысли, что их давили своими задницами Маргус и его свита. На месте Так-Шаоя она б, наверное, сожгла это всё. Может, на своём заняться…

– Вы знаете… Вы ведь узнали даже раньше, чем я. Вы не чужая здесь, госпожа Ханниривер. Знаете, вы нравились моей дочери… Садитесь. Вы знаете… всё для детей, и то, что делал, что все мы сделали – это ведь было для неё… Я проживу, быть может, ещё лет тридцать… Но я не вечен и я спокойно к этому отношусь. У меня было, кому продолжить, в чьи надёжные руки передать… Но жизнь распорядилась иначе, что ж. У нас не считается, что пережить детей – это что-то неестественное и чудовищное. Так бывает, и всё. Я предпочёл бы не переживать свою жену, я предпочёл бы не переживать Талик. Но наша власть, госпожа Ханниривер, всегда должна быть чем-то ограничена. Иначе мы перестанем чуять землю под ногами… Мне больно, но я своей дочерью горжусь. Я говорю это всем, потому что я действительно так думаю. Можно говорить, что это было неправильно и несправедливо, то, как она погибла… Но в войне нет неправильной и бессмысленной жертвы, своей смертью, своим самым малым и рядовым подвигом славен каждый солдат. Явись Талик сейчас передо мной, – он горько усмехнулся, – я устроил бы ей знатную выволочку… И получил бы скандал в ответ… И это тоже было бы частью моей гордости, и мы оба знали бы это. Это просто минута опустошённости и тоски… перед большим делом, которое нам всем предстоит. У меня больше нет дочери, для которой я это делал, но у меня всё ещё есть сделанное. И у меня есть мой сын Матап.

– Который сейчас на Андроме…

Гроум кивнул, делая глоток, а потом встал – снять с резного стеллажа у стены (господи, это, в самом деле, слоновая кость или что-то подобное?!) второй бокал.

– Вот как всё сложилось… Матап, это вы знаете, не самый сообразительный парень, и он у меня скорее про запас был… Ничего, ещё верю, научится, я ещё живой, и чьим заботам его поручить, всегда находил…

Виргиния приняла из рук Так-Шаоя второй бокал. Гроумская посуда в принципе тяжеленная, к этому она уже привыкла, этот на общем фоне даже довольно лёгкий. Тут попадалось несколько, в стенки которых вправлены драгоценные камни величиной около куриного яйца. Всё-таки чувство меры диктаторам в принципе не свойственно. Вот зачем? Алкоголь одинаково пьётся и из копеечных керамических кружек…

– Но сейчас вы тревожитесь за него.

В тёмном зеркале жидкости качнулся потолок, сомнительно украшенный причудливой лепниной, изображающей, кажется, что-то мифологическое, край подвешенного на массивной цепи котла, в котором обычно плавились различные благовония – сейчас он был поднят под самый потолок и, надо думать, полностью выстыл.

– Я за него всегда тревожился. Матап на ровном месте приключений себе найдёт. Но ограждать его от них – тоже не забота… Одному я ему, конечно, ничего не поручал – проверено, и товар заставь на складе посчитать, так собьётся… Но к ребятам своим его всегда приставлял – сам рот не разевай, но на них смотри, как они держатся, как разговор ведут, учись… На то я ему отец. Что говорить-то, конечно, Талик десять лет было, она вроде так лепечет ни о чём, а я сам не заметил, как на всё согласился, что ей надо. Но вот сейчас… Ваши сводки я все просмотрел – и что с Ракумы сообщают, и что с Хитки. И не только ваши просмотрел. И не нравится мне то, что там творится, крепко не нравится. И не нравится, что ребята мои и Матап сейчас там. С одной стороны хвалю я их, конечно, что отсиживаться на Ракуме не стали, сунулись узнать, что к чему… Но научиться чему-то можно, только пока живой. Так что, госпожа Ханниривер, мне некогда оплакивать дочь – моих забот за меня никто на себя не возьмёт.

– И вы уже решили, что собираетесь предпринять?

Так-Шаой постукивал ногтем по узору бокала.

– Это вот тоже занятно вышло… Сперва хурры посматривали на нас эдак выжидательно – что-то там происходит, к чему-то готовиться. А теперь мы на них смотрим так же… И чёрт бы знал, то ли цепная реакция, о которой говорят тут одни, то ли совсем что-то неконтролируемое и скверное, как говорят другие. Вибап, Даур – не без головы ребята, иначе б я их не посылал. Но если б мне хоть знать сейчас, какие там ветры дуют… Не привык я без чёткой карты перед глазами работать. Не потому пекусь, что он наследник мой – какой он покуда наследник, и я на тот свет завтра не собираюсь… И другие у меня есть, кому пост передать, тут не на родство смотрят кровное, по уму-то, а на то, как голова к телу крепится и чем наполнена. У Матапа она покуда, как у нас говорят, то вперёд его летит, то позади плетётся. Если так уж, так я и к внебрачным детям не хуже отношусь, да из них старшему десять лет, о чём говорить… Но и просто – хоть сто б у меня детей было, каждому ж отец. У вас, землян, про такие ситуации говорят – за ночь поседеть можно. У меня в руках государство в полной разрухе, дочь погибла, сын в соседнем секторе, в котором то ли война намечается, то ли переворот. И эти ещё шастают, тилоны… Вам не лучше – одни ваши на Андроме, без связи, хорошо, пока самое худшее не думаешь… Другие на Ракуме, ныкаются по болотным камышам. Третьи на Хитке, и вот что делать? Что правда, то уж правда, наши корабли на Хитку как к себе домой летают, а на Ракуму или Андрому сейчас угадай, как сунуться.

Вкус этого вина Виргинии определённо нравился – медово-травяной букет, при том очень лёгкий, не приторный, как похожие центаврианские. Впрочем, тут о сходстве только землянин и может говорить. Центаврианское для земного языка почти всегда чересчур – чересчур сладкое, или чересчур острое, или даже то и другое разом. А гроумское немного напоминает травяные настои хаяков – те, правда, ни разу не алкогольные, всякого рода тонизирующие и омолаживающие. Коллеги по Комитету постоянно норовили что-то подобное преподнести – работа нервная, сердце поддерживать надо, почки надо, о печени лучше вообще тактично умолчать…

– Если они не признают легитимность вашей власти – а они пока ничего на этот счёт не ответили – то просто расстрелять ваши корабли без предупреждения с них станется, – кивнула Виргиния, – ситуация… Наши на Хитке надеются на подход «Серого Крыла» с Тирриша, они связывались… Но это когда получится – может, и дня три,четыре…

– Имар надеется дождаться на Хитке каких-нибудь слушков с Андромы, но… Андрома молчит. Как он считает – и я считаю – как-то тревожно молчит. Я не люблю ждать, госпожа Ханниривер. Я крепко не привык к положению ожидающего чьего-то решения. Я решения сам привык принимать… Сейчас война закончена, у меня есть свободные корабли… У меня лично ещё на планете проблем до чёрта, но космические крейсера тут всё равно не по масштабу. Есть корабли такие, модификацию которых пока сложно опознать и приписать нам или вам. Хотя хурры нам ближайшие соседи, и мало есть того, чего они у нас не знают.

Поддерживать тело в сколько-то дисциплинированном положении всё-таки надоело, Виргиния разлеглась на подушках, опираясь на локоть.

– Но ведь в большей мере – хурры Хитки, чем хурры Андромы, так? Там ведь… отношения не те же, что были у вас и Громахи, но похожие.

– На то и уповаем, госпожа Ханниривер, на то и уповаем… Я говорил с Илкойненасом днём, пока в общих чертах, но он согласен. Есть у меня на примете корабль. Хороший корабль, с лица химера химерой, наша, ранкезская сборка, полулорканский, полулуматский… Этот корабль заберёт ваших с Хитки и с Ракумы… К тому времени какая-то конкретика с Андромы, поди, поступит. А если и нет… Сесть на этой посудине незамеченными и неузнанными они смогут, а дальше уж найти наших и ваших соплеменников и вызволить – их задача. Ну и, чем больше выяснят, о происходящем там – тем лучше.

Виргиния накрутила на палец выпавшую из хвоста прядь, опять внутренне посетовав на отсутствие расчёски. Впору вспомнить добрые советы Гелена, бриться надо, когда в очередной раз ввязываешься в заварушку в мире безволосых существ…

Гроум кивнул на её руку, на которой из широкого, расшитого бахромой с блестящими камушками рукава какого-то пафосного гроумского одеяния, которое, наверное, даже святотатственно было использовать в роли банного халата, торчало узкое тёмное дуло.

– Вы вообще никогда не снимаете её?

– Снимаю. Когда моюсь. Хотя наверное, и воды она не боится тоже. Нейросенсорная система ей, как оказалось, не опасна, она образует вокруг неё своего рода пузырь, представляете?

– Это подарок кого-то дорогого для вас? Нет, поверьте, об этом я ничего не знаю. Просто догадка. Так трепетно не относятся к тому, что приобрёл для себя сам, каких бы трудов ни стоило приобретение. Для этого за вещью должно стоять какое-то лицо, какая-то история…

Виргиния, словно бы почёсывая руку, скользнула по прохладному стволу. Всякий раз, перестёгивая пушку при переодевании, она вспоминала… Особое это ощущение – знать, что есть тот, кто всегда наблюдает за тобой. И что если до сих пор на горизонте не виднеется чёрный конвертик его корабля – значит, дела твои не плохи, значит, ты справляешься. Одно только давит тяжким грузом на сердце – невозможность знать так же, как дела у этого наблюдающего. Как ты там…

– Я с вами в некотором роде в одном положении, господин Так-Шаой, я тоже могу только беспокоиться издали и желать удачи тем, кто может, в отличие от меня, что-то сделать. У меня 6-го слушанье… И раз уж я не погибла, то должна там быть. Могут даже не надеяться, что я отступлюсь.

Гроум в общих чертах уже знал эту историю.

– Эти девочки на вас надеются, это правильно… У детей должны быть родители, на которых они могут надеяться. Я не вздумал бы вас задерживать, даже если бы вы и ваш лекоф-тамма были моей единственной надеждой. Это, конечно, могло б быть хорошим подспорьем… Всё-таки вы лучший боец лекоф-тамма… среди живых. Ваши товарищи из полицейских тренировались под руководством Лионасьенне, но не вступали в бой… И я мог бы предложить вам деньги, много денег… Но тогда получилось бы, что я прошу вас продать своих детей ради моих. Это неправильно. Вы хорошо понимаете меня, а я понимаю вас, потому что вы тоже потеряли ребёнка… и тоже сейчас хотите спасти своих детей оттуда, где, возможно, в опасности их жизнь. Я мало вас спрашивал о вашей семье, госпожа Ханниривер… Не было ситуации для такого разговора, но теперь, скорее всего, и не будет больше… Расскажите мне о ваших детях.

Виргинии было слегка не по себе. «Ладно, я завтра улетаю, мы, действительно, можем и не увидеться больше… Хотя как знать, если Так-Шаой с Альянсом намерен дружить, если не вообще вступить, то, наверное, увидимся… Но всё равно… И дай бог, Матапа всё-таки вытащат и всё с ним будет в порядке…». Так-Шаой говорит это «вы понимаете меня» – ей, трагически потерявшей сына, почти так же, как и он свою Талик, тоже при взрыве корабля… Она знала, когда планировала эту авантюру, что лгать придётся не только врагам, но и друзьям, чем меньше круг посвящённых, тем спокойнее, она была готова… Но в каждом конкретном случае от этого было не легче. Не легче было от понимания, что со смертью Лионасьенне, Зааса и ещё многих, кто мог если не знать, то догадываться, для чего тогда ею использовался телепорт, количество посвящённых стало ещё меньше… Может ли Так-Шаой знать? Какова вероятность того, что его подчинённые поделились с ним соображениями по одной истории из своего славного прошлого? Впрочем, ни Керк, ни Заас во время той пьянки не допустили ни одного намёка…

– Ну… в общем и целом-то мою семейную историю вы, думаю, и сами знаете…

– Знаю, – Так-Шаой не отрывал взгляда от бокала, который сейчас наполнял, особенностью этого напитка было то, что цедить его нужно было медленно тонкой струйкой, по каковой причине, несмотря на элитарность, поклонников он имел не столь много, – положение обязывает… Знать о тех, с кем имеешь дело, если не всё, то как можно больше из возможного. Но… у меня туго с формулированием высоких и сентиментальных фраз, госпожа Ханниривер, вы телепат, вы поймёте уж.

– Позволите, я себе сама попробую налить? Всегда интересно было, получится ли у меня так, как полагается…

На самом деле, конечно, она предложила это потому, что у Так-Шаоя устала рука, но сказать это прямо так она не могла – для гроумского властителя принцип уважения и гостеприимства, наполнять бокал гостя своей рукой. Более высокий знак только, когда бокалы наполняются одновременно – для этого существуют бокалы специальной формы, с вытянутыми тупоконечными «носиками», бокалы соприкасаются так, чтоб «носики» образовывали мостик, струйка из бутылки направляется прямо в место стыка и растекается по носикам. Особый шик – лить так, чтоб не пролить на стол ни капли и разлить по обоим бокалам поровну. Так скрепляются особо важные сделки, в том числе брачные. Ну да, убедительнее жест дружбы сложно поискать – явное свидетельство, что тебя не отравят.

– Чтобы сразу предупредить возможную неловкость, скажу – вероятно, сказать это следовало раньше, но повторюсь, слишком не климат был для обстоятельных задушевных бесед – мы, гроумы, хоть и дикий во многих отношениях мирок, но в постельных вопросах заморачиваемся поменьше, чем иные многие. Ну, я мужчина, и мужчина уже в годах, я уже не научусь понимать, как это мужчина не женщину может выбирать, а женщина не мужчину. Я всегда любил женщин, а они, смею полагать, любили меня. А про других мне плевать, кто кого трахает, мне важно, полезен ли мне этот человек или нет, лишними вопросами я свою голову не занимаю. В своём удовольствии каждый в своём праве, я не отказываю себе в том, что мне по душе, и другие не обязаны.

Ну, по сравнению с Маргусом, у которого только в этом дворце было тридцать женщин, Так-Шаоя сластолюбцем называть и грешно. Хотя в случае Маргуса это, надо думать, не столько веление сердца, сколько статус. С диктаторами такого уровня это сплошь и рядом, на Земле вон всякие африканские и азиатские царьки имели порой по тысяче женщин. Зачем? Вот зачем даже очень молодому и здоровому мужчине тысяча женщин? Где взять время и силы всех окучить, особенно если на государственные дела всё-таки отвлекаться? Сексуальные комплексы, чем власть абсолютней и авторитарнее, тем ярче они проявляются.

– Один из моих генералов, не буду называть его имени, опять же во избежание неловкости, скажу только, что он не гроум – высказался, что, пожалуй, для вас-то это и не странно, ведь вы характером мужчина, а не женщина. Был бы гроум – так бы, конечно, не сказал, характер гроумских женщин вы уж немного знаете, вспомнить хоть мою Талик…

Дрази, небось? Хотя нет, дразийский сексизм специфический, дрази в ней как раз сроду мужчину не видели. Хурр, скорее.

– Честно сказать, – рассмеялась Виргиния, – это я и самой себе поломала бы голову, как объяснить. Ничто, как говорится, не предвещало, я нравилась мужчинам, мужчины нравились мне, правда, как-то значительно реже. Но Офелия… это что-то совершенно особенное. Я даже не думаю, что какая-то другая женщина могла б быть на её месте. Наверное, не встреть я её, у меня был бы какой-нибудь мужчина… Ну, периодически был, а потом либо сбегал, потому что характер у меня не подарок и тихую домашнюю девочку из меня уже не сделаешь, либо я бы его выгоняла за занудство. Офелия прекрасна уже тем, что способна ужиться со мной, для этого действительно нужны исключительные душевные качества. И тоже не понимаю, почему эти качества тратятся – на меня… Офелия, конечно, в таких случаях говорит, что она никакому мужчине не нужна, потому что некрасивая, да, это при том, что до меня дважды была замужем и что раз я из-за одного её поклонника порядочно так психанула… Загадочные существа бабы… Ну, я видала и более удивительные парочки, которые при том получались весьма гармоничными. Тех же Шериданов взять.

– Ну, ваши отношения, что ни говори, проверены временем. Не всякий брак столько длится – в мирах, где нет проблемы с разводами, понятное дело. Да и приданое, которое вам досталось, не всякий мужчина смог бы выдержать. Ведь, если я правильно понял, сын вашей Офелии, которому вы были второй матерью, был болен с рождения?

Виргиния кивнула.

– Последствия травмы, после которой они чудом выжили. Для любого родителя, конечно, первые дети – это испытание, но ребёнок телепат и телекинетик, у которого с детства проблемы со здоровьем, в том числе психическим – это особый круг ада. Поэтому отдать его в интернат, как положено на Корианне, нечего было и думать. С обычным человеческим ребёнком они, может быть, и справились бы, дети землян, работавших на Корианне, учились в школе, а иногда, при разъездном характере работы родителей, и жили в интернатах… Но у нас случай слишком особый. Так что, волей-неволей, он долгое время был лишён необходимого общения со сверстниками. Хотя тут говорить о необходимом тоже сложно, врождённые болезни вырабатывают некоторую нелюдимость… Он поздно начал говорить – это меня не очень тревожило, я читала, что с ранними телепатами такое бывает. Но у него же были обмороки, головные боли, припадки практически с первого года жизни… К счастью, доступ к врачебной помощи у нас был всегда – с нами тогда на Корианну переехало несколько врачей от миссии Альянса, которые наблюдали Элайю ещё на Минбаре, многие из них сильные телепаты. На Минбаре врач-телепат – это норма.

– Это было неизлечимо – его недуг?

– Это было трудноопределимо, – горько усмехнулась Виргиния, – это ведь не было обычной эпилепсией, хотя по симптомам порой было схоже. Ну, нам-то не звучный диагноз был важен, а чтобы ребёнку полегчало… Точнее, для нас, как для матерей, главное было – чтобы его болезнь не отделяла его от всех, не заставляла считать себя навсегда особым случаем… Я видела, какие это последствия имеет для психики, ничего подобного в своей семье я не хотела. Я, конечно, не детский психолог, Офелия тоже, мы просто читали разные умные книжки, верили им наполовину, в чём-то полагались на советы врачей и учителей, в чём-то на собственную интуицию… Но кажется, нам это всё-таки не удалось. Вадим считал, что справился, но жизнь внесла довольно жестокие коррективы.

Так-Шаой осушил бокал.

– Вы думаете, что смогли бы предотвратить… то, что в итоге случилось, и чем теперь ваш сын знаменит на весь мир? Не стоит так думать, мы можем влиять на наших детей насколько это возможно, но они всё равно делают свой выбор. И если они делают не тот выбор, какого бы мы хотели, это тоже повод гордиться для нас, потому что это значит, что мы воспитали сильную, самостоятельную личность. Я гордился Талик, когда она помогала мне, когда контролировала те сделки, до которых не доходило тогда у меня, я знал, что могу поручить ей что-то и быть спокоен… Я, конечно, был несколько обескуражен, когда она заявила, что собирается замуж за Зааса, кто с кем спит – это у нас всегда было личное дело, взрослым детям в постель не заглядывают, но женитьба – это всё-таки серьёзно… Однако именно тогда я понял, что горжусь ею заслуженно. Что смогу быть спокоен за всё то, что оставлю, когда меня не станет – моя дочь способна принимать решения, которые могут не понравиться многим вокруг, и отстаивать их. Для правителя у нас это качество важное. Мало чести воспитать ребёнка, который всегда оглядывается на тебя, когда ты умрёшь – на кого он будет оглядываться?

– Нет, – Виргиния сделала жадный глоток, – сам по себе крестовый поход Элайи… это даже естественно, наверное. Если уж говорить о нашей… семейной истории… Я точно не тот человек, что пришёл бы в ужас от деятельности любимого чада. Не после Бримы, Арнассии, Праксиса… Способы исполнения – да, покритиковала бы. Но мне пятый десяток, а Элайе, когда он начинал, было шестнадцать. Легко тут критиковать… Нет, для меня, знавшей его с рождения, трагедией был не сам факт, а то, что к нему привело. Когда мы переезжали на Корианну, я не знала, правильно ли мы делаем, точнее, я не знала, будет ли так действительно лучше для всех, как считали На’Тот, Деленн и прочее высшее руководство… то есть, я могла б от этого назначения отказаться, но я не стала бы этого делать. После всего того, что наполнило прошедший год, я как-то приняла как непреложный факт, что в каждой жизни есть место подвигу, а моя жизнь – это одно сплошное место для подвига, и меня это полностью устраивает. Я получила работу, которая полностью удовлетворяла мой авантюризм и жажду деятельности, и я получила семью, нуждающуюся в моей поддержке и защите, о чём ещё можно было мечтать? Только о том, что и они будут так же счастливы, как я.

– Простите мой вопрос, Виргиния, но этот мир, Корианна – он действительно нравится вам? Или вы живёте там сугубо ввиду рабочей необходимости?

Вот на это, конечно, можно было только довольно рассмеяться.

– Нравится? Ещё как! И нравится он мне, пожалуй, именно тем, чем большинство ужасает – эти ребята не боятся делать. Взяли и сломали всю прежнюю систему, решили строить новое, то, чего раньше не было, и что считается невозможным. Я уважаю таких людей, господин Так-Шаой.

– Мир меняют дерзкие, в этом я с вами согласен.

Виргиния задумчиво поболтала бокалом и допила.

– Не всё там мне кажется таким уж несомненным, впрочем, как и им самим на самом деле. У них там постоянно дискуссии по самым разным вопросам. И это мне тоже очень нравится, системы, в которых заблаговременно даны ответы на все вопросы, меня как-то не располагают… Ну, я Лорку как пример могу привести… Мир Корианны был нам интересен заочно, когда мы познакомились с ним изнутри, мы не были разочарованы. Да, я в курсе, с какой настороженностью смотрят многие миры Альянса на Корианну, я в курсе причин и того, что причины есть. И в курсе, мягко говоря, скепсиса Корианны по отношению к Альянсу. Всё вообще-то совершенно логично…

Их на секунду отвлёк какой-то стук вдали – похоже, есть бодрствующие и кроме них сейчас во дворце, да и что в этом странного, куда более странным будет, наверное, тот, кто сможет сейчас спокойно и безмятежно спать… Там вдали чьи-то шаги и голоса, и вот слабо колыхнулась тёмно-бордовая портьера, поймав отголосок гуляющего где-то там сквозняка…

– И вам при этом не сложно..?

– Не, мне не сложно. Корианское партийное руководство, изучив деятельность моего Комитета и мою деятельность, нашло, что это отвечает некоторым их интересам. «Помоги, и помогут тебе. Пусть не те же самые, но помогут» – это принцип Альянса, один мир помогает другому продовольствием в случае голода – и получает от третьего машины, в которых нуждался, но не имел средств или знаний построить сам. Это то, что мы делаем, то, что лично я была назначена претворять в жизнь. Илмо как-то сказал… не смогу вспомнить в точности, образность корианского языка сходна с нашей, но принципы построения метафор отличаются… что я «руковожу реками». На вашей планете нет нужды заниматься терраморфированием или корректировкой климата, условия на ней и так благодатные. На Андроме этим никогда не занимались тоже понятно, по каким причинам… А на многих планетах жители строят каналы, меняют русла рек, орошают пустыни, чтобы и там создавать пригодные для жизни условия. У Земли немалый опыт в этом, ну и Марс – пример немного другого рода, но на сходную тему. По словам Илмо, я так же направляю потоки добра – оттуда, где их много, туда, где они особенно нужны. Собираю гуманитарную помощь, волонтёрские отряды… Я проводила, бывало, одну неделю на Мораде, приводя туда корабли с продовольствием и строителями и врачами и уводя их обратно с больными, которым требовалась помощь, какую пока невозможно оказать там, и будущими студентами, отправляющимися для обучения на Минбар и Энфили, вторую неделю – на Минбаре с отчётами и совещаниями по поправкам в бюджете, третью – на Нарне или его колониях… А четвёртую, например, на Корианне с семьёй, буквально пролётом из одного мира в другой, и такая жизнь меня совершенно и полностью устраивала. Она и сейчас, в общем-то, такая. Корианна дала мне мой рай… Сами корианцы не просили помощи, они, пожалуй, справились бы и сами, при таком единении и энтузиазме всего общества в этом нет ничего невозможного… Они нуждались в обмене информацией, технологиями, в контактах.

– И в том, чтоб распространять свою идею дальше. Да, я вполне понимаю.

– Офелия долго не могла понять их отношения к Альянсу, а я вот поняла сразу. Альянс ни в коей мере не является их идеалом, и я их в этом всем сердцем понимаю. Всё-таки в наших мирах ещё предостаточно дерьма, которым мы не менее щедро обмениваемся друг с другом, чем технологиями. Вон, даже единую полицию создали, а дерьмо сколько ни вывози, конца ему нет… Альянс не является знаком расслабиться, более ничего не желая от жизни. Но он несомненно прогрессивен, как объединяющая сила. Прогресс и объединение обязаны идти рука об руку, одно без другого не очень-то. Укрупнение сперва в масштабах планеты – племена объединяются в народы, народы в союзы, страны в блоки… Потом создаётся единое правительство, какой-то язык выбирается как единый, на котором говорит вся планета, СМИ охватывают своим вещанием весь шарик. Много вы знаете миров, достигших космической эры, которые не имели бы единого правительства и единого языка? Ну, вот ваши соседи, но пример, согласитесь, так себе… А дальше и миры начинают вступать во взаимодействия, объединяться в блоки, того требуют интересы торговли, куда ж без этого? В этом плане они, разумеется, за Альянс. Разрозненные и противоборствующие миры, трудящиеся которых не то что смотрят друг на друга волком, а вообще мало что друг о друге знают достоверного – это не выгодно не только им, а вообще никому, кто дружен со здравым смыслом.

– И опять же, как это ни странно, не могу не согласиться. Мне сейчас как воздух нужны новые рынки, Ранкеза кормила Громаху раньше, ещё в большей степени будет кормить теперь – сами видите, как тут всё… На внутреннем рынке тут не выедешь, покупательная способность Громахи в целом сейчас… Ну, перед немногими выжившими олигархами сейчас встанет проблема восстановления предприятий и переоснащения большинства из них – без этого мы не вытянем конкуренцию даже с дрази, не говоря о Нарне и Синдикратии. А одна Ранкеза эти потребности не удовлетворит – у меня попросту нет столько заводов. Так или иначе, идти на поклон к Альянсу и надеяться на хорошую рассрочку. Ну, это если быть оптимистами и полагать, что мы достаточно быстро сможем справиться с хаосом, который пока что только разрастается… Ну, на своём месте я вижу так, изоляция будет однозначной смертью.

– На их месте это, может, смертью бы не было, но несло немало проблем, при всём понимании рисков иномирного капиталистического влияния… В этом им нужна была я – чтобы знать, чем Корианна может быть полезна Альянсу, чем Альянс может быть полезен Корианне, каким образом лучше завести необходимые связи. Наркомы звали меня на заседания, чтобы из первых уст услышать, что происходит в других мирах, что могут сделать они – всё корианское общество… Комитеты сельского хозяйства, лёгкой промышленности, здравоохранения регулярно предоставляли помощь тому же Мораду – объёмы небольшие, но здесь капля формирует море. Комитет народного образования запрашивал прогнозы, чтобы знать, какие специалисты будут требоваться лет через пять, куда им направлять учиться свою молодёжь. Комитет военной промышленности и обороны принял участие в программе разоружения, по которой отсталые миры ликвидировали оружие, запрещённое конвенциями Альянса и взамен получали современный транспорт, связь, льготное и даже бесплатное обучение специалистов инженерно-технической сферы… Корианне тоже важно было избавиться от наследия предыдущей эпохи и при том не остаться безоружными перед возможной угрозой, получить современные корабли и спутники – и возможность строить свои корабли и спутники, и при том знать, что они могут дать взамен, чтобы выйти на большую сцену не как отсталый мир, которому помогали преодолеть последствия гражданской войны, а как мир, разбивший оковы и сам поднявшийся с колен. Могу сказать, что им это удалось. И Корианна состоялась как второй штаб нашего Комитета – сами понимаете, не всё можно сосредоточить на Минбаре, это и не слишком удобно… И я оправдала себя как не просто добрый гость в этом мире, а своя, делающая то же дело. То, что в мирах Альянса я делала в больших масштабах, на Корианне я делала в малых – делясь с наркомами опытом, своим и коллег, лично объездив полпланеты с экспертной комиссией… И Офелия тоже обрела на Корианне то, что мечтала обрести. Безопасный дом, где она равная. Где она не телепатка среди нормалов, не марсианка среди землян, не человек среди минбарцев, а равный гражданин, имеющий право на труд и принятие обществом. Обустраивать дом, растить сына, работать учительницей рисования – это то самое, так мало и так много для женского счастья… Мы приняли Корианну, Корианна приняла нас. Корианна приняла и Элайю, но вот он не принял Корианну. С этим мы так и не смогли что-то сделать.

Гроум поднял бутылку, чтобы наполнить в очередной раз бокалы себе и собеседнице.

– Я уже говорил, госпожа Ханниривер, не всё в нашей власти. Мы, конечно, желаем видеть наших детей такими, какими им самим, по нашему мнению, лучше бы было быть… Но если б мы могли лепить наших детей из глины или писать, как компьютерные программы, это, может быть, ещё было бы возможно.

– Я, правду сказать, вообще не очень хороший воспитатель. Никудышный. Моя жизнь в космосе, во множестве миров, в движении, никак не у детской кроватки… Для Корианны, конечно, это нормально… Ну, и для многих традиционных семей Земли и других миров нормально, чаще всего так и бывает – отец работает, а с детьми сидит мать. Офелии это действительно больше подходило – она как раз такая, мягкая и домашняя… У нас теперь у каждого свои, но в равной степени основания спрашивать себя, где мы совершили ошибку, чего недодали… Мы готовы были ожидать, конечно, что у Элайи будут… сложности с адаптацией – иномирец, телепат, но ведь даже в школу он в конечном итоге пошёл, и учился успешно.

– Не могу не восхититься отвагой этих учителей, – усмехнулся Так-Шаой.

– Да, я первое время тоже воспринимала всё это с некоторым… скепсисом. Но Вадим, даром что Элайе ровесник, существо удивительно настырное, всё-таки допёк в этом плане и нас, и, что ещё более удивительно, его. С учителями-то как раз проблем не было. Дополнительные трудности педагогического процесса пугали их меньше, чем последствия для ребёнка от осознания, что он в чём-то не такой, как все. Жить-то нам всем вместе – инвалидам и здоровым, пришельцам и местным, телепатам и нормалам… Учителя Элайей сперва вполне довольны были – милый, тихий мальчик, прилежно учится… Ну, учился он всегда хорошо, закончил круглым отличником. Но вот во всём кроме учёбы с ним были… определённые сложности. Он становился всё более замкнутым, участвовал в школьных мероприятиях с неохотой, инициативы от него вовсе было не дождаться… При всех скидках на здоровье – с ними в классе учился слепой мальчик, в соседнем классе мальчик без ноги, ходил на протезе… Так вот они рвались, они участвовали. Классом старше был с врождённым слабоумием ребёнок, сам отказывался от облегченной программы, хотел вместе со всеми, в школьный хор сам пришёл… А Элайе как будто ничто не было интересно, он за компанию с Вадимом участвовал, он его на буксире тащил. Вадим к средним классам с половиной школы дружил, мог, наверное, больше, если бы не проводил он всё возможное время с Элайей, проще говоря – нянчился с ним, как будто старший… Я ведь, понятное дело, его мысли слышала, знала его настроения… Он под влиянием друзей семьи увлёкся религией, а это, понятно, не совсем то, что является на Корианне хорошим мостом для построения отношений с обществом. Офелия очень переживала, я относилась философски – у подростков это стадия взросления, чем-нибудь выпендриваться и противопоставлять себя окружающим, как юношеские прыщи. Может быть, и прошло бы… Если бы не случилось то, что случилось.

– Интересный у вас мир, конечно… – проговорил, помолчав, Так-Шаой.

– Представляю, вам сложно это понять…Корианцев не понимают даже земляне, хотя сама идея происходит с Земли. А мне, знаете ли… именно там, так свободнее и легче всего дышится, пожалуй.

Гроум аккуратно подобрал толстым морщинистым пальцем стекающую по кромке бокала каплю.

– Ну, если говорить о понимании… насколько это не мой формат – думаю, вы и сами понять можете… Но ведь это не помешало нам работать вместе, верно? Как бизнесмен, я привык думать, что самые разные, и по виду, и по культуре существа способны договориться, когда им это нужно. У всех, с кем я имею дело – хурров, дрази, бракири, лорканцев – свои какие-нибудь странности, которые здравым умом порой не понять. Но кичиться своей исключительностью можно, когда ты религиозный деятель или старейшина клана, когда ты бизнесмен – ты должен уметь договариваться с кем тебе это необходимо, понимаешь ты его или нет.

– Ну, в какой-то мере можно сказать, что корианцы кичатся своей исключительностью, – рассмеялась Виргиния, принимая свой бокал, – хотя с ксенофобией это никак не связано, ксенофобия под запретом идеологически… В этом смысле я была рада, что эти дети выросли в таком мире. Чего не смогла бы Элайе дать одна я, то смог дать мир. Я не могу назвать себя несчастной, никогда не могла, и всегда знала, за это спасибо родителям. Они стояли нерушимой стеной между мной и миром, который мог сломать меня, если б захотел, а он мог захотеть… А у Элайи и детей Лаисы был мир, который не собирался их ломать. Я уродилась с таким характером, что мне было до лампочки, чего там других людей во мне не устраивает… Эти дети могли такими и не уродиться.

Гроум вздохнул, пригубив свой бокал.

– Иногда, наверное, человек ломает себя сам. Надеюсь, в те минуты, когда вы искали, в чём ваша вина, вы вспоминали о том, насколько могло быть хуже без вас, без тех условий, которые вы дали сыну.

– Дэвид и Диус, да и Лаиса, говорили нам то же самое. Понятно, что при такой болезни вообще не удивительно быть несколько странненьким, и… У Дэвида и Диуса, в конце концов, был в памяти пример его отца, по их мнению, Элайя был похож на него именно этим – обладая такой огромной силой и не имея сферы для её применения, он страдал от этого. Как и Андо, он жил с убеждением, что он избран для чего-то, что дар не должен «простаивать», что огненный столп, являющийся ему – это знак, что сам господь где-то ждёт его на поле сражения… Можете себе представить, как сложно ему было с такими убеждениями в атеистическом мире Корианны.

– Огненный столп?

– Мы, по некотором размышлении, пришли к заключению, что этот огонь – интерпретация ментального следа Андо в его памяти. Но для Элайи способность Дэвида слышать мысли телепатов была, кажется, знаком некой причастности божественной сущности, хотя он сам не мог объяснить, каким образом. Это при том, что сам Дэвид, мягко говоря, совершенно не религиозен, и о его отношении к ворлонцам Элайя тоже знал…

– В логике вашему парню не откажешь, – усмехнулся Так-Шаой, – хотя логика подростков – это порой вообще вещь тёмная. Вам повезло в некотором роде больше, чем мне, госпожа Ханниривер. У вас есть дитя вашего сына, при всех несчастных обстоятельствах рождения – это его кровь, его продолжение в этом мире. И эти новые дети, которых вы для себя выбрали… Лучшее, на что могут надеяться родители – что новое поколение будет счастливее предыдущего. А зная вас, зная, насколько вы не боитесь трудностей, я не сомневаюсь – ваши усилия будут вознаграждены. В любом случае, я хочу, чтоб вы знали – пока я у власти, и впредь, пока у власти будут те, кого я научу и поставлю – вы желанный гость в Автократии. Если у вас будет свободное время от ваших дел – я предложил бы вам поработать инструктором для наших ребят. Я не так много знаю тех, кто мог бы это лучше вас. Жизнь – непредсказуема, особенно моя и ваша жизнь. Но у меня в хранилище всегда будет стоять бутылка вот такого кьехи для наших новых встреч. Мне будет очень неприятно разбить её, если я узнаю, что вы никогда не прилетите.

– Не беспокойтесь, – рассмеялась Виргиния, – вам не придётся это делать. Однажды я обещала одному молодому человеку, что выживу… Должно быть в нашей семье хотя бы одно исключение… Я снова сдержала обещание. И буду держать дальше.

– Ну что ж, госпожа Дайенн, – Аскелл, отряхнувшись, помог ей вылезти и вытащить свой походный кейс – при всей компактности, весил-то он прилично, – теперь у нас есть некоторое, не очень большое время, которое мы потратим с максимальной пользой. Сейчас мы направимся в рубку, где я возьму с бортового компьютера кое-какую нужную информацию… Если не подведут мои программы взлома, если подведут – мы, видимо, познакомимся с моими дальними родственниками раньше, чем нам бы хотелось. Вообще-то, не должны бы подвести, не думаю, что им тут могло придти в голову ставить защиту именно от тилонских программ… А дальше готовимся к эвакуации.

– Полагаете, мы сумеем выбраться из корабля незамеченными?

Тилон аккуратно собрал растрепавшиеся волосы.

– Совершенно исключено, эту возможность я рассмотрел и отбросил первой. Даже в самый глухой ночной час, передвигаясь по посадочной полосе по-пластунски, мы попадёмся через пять минут. Наиболее надёжный способ… он мне, знаете ли, самому мало чем нравится… Через три часа сюда придут техники за опустевшими баками с горючим – отсоединят и выкатят пустые, вкатят полные… Наша задача – спрятаться в одном из этих пустых баков. Причём в то время, когда этот бак будут отсоединять и транспортировать, распластаться там, упершись руками и ногами в стенки, чтобы своим бултыханьем не привлечь внимание. План – чистое самоубийство. Горючее, которого там сколько-то на дне ещё должно остаться, довольно токсично, но за три часа мы не отравимся, гарантирую. Тошнить, с вероятностью, будет, возможны галлюцинации… Разницу в весе между баками заметить не должны – во-первых, сами пустые баки весят столько, что мы – это несущественная прибавка, во-вторых, опустошаются баки неравномерно… Наиболее опасных момента два. Обычно баки просто меняют на полные, имеющиеся на складе, а пустые стоят до того, как их заправят, иногда несколько дней. Если их решат заправить сразу, как вытащат – мы умрём глупой и довольно неприятной смертью. Ну и, настраиваемся на позитивный сценарий, что когда мы вылезем – вокруг действительно никого не будет. Если наше появление состоится под взглядами собравшихся вокруг хурров – широко улыбаемся и про себя жалеем, что не вшили в воротники быстродействующий яд. Ну, госпожа Дайенн, всё довольно неплохо! У нас есть время, чтобы вы могли помолиться вашему Валену о благополучном исходе авантюры. Мне, как вы понимаете, молиться некому.

– Эти шарики, которые вы катали там, в коробе – ваши подслушивающие «жучки»?

Аскелл кивнул.

– В общем, теперь я сравнительно неплохо в курсе ситуации… Слушайте. Весь путь этой команды тилонов от того печального старта и до сего дня я пока, конечно, не проследил, но нам и не к спеху. Важно, что где-то они уже успели приобрести один маломощный, но полезный артефакт занеф – способный замораживать, растягивать время в небольшом замкнутом пространстве на несколько суток. Далее – впервые в этом секторе они появились где-то полтораста лет назад. Преследовали корабль занеф, который вёз как раз эту вот машину. А дальше случился временной парадокс – для нас не такое и редкое явление… Машина, погребённая в болоте в дне сегодняшнем очередным импульсом отправила подошедший к Ракуме хуррский корабль в прошлое, как раз навстречу пролетавшим через сектор кораблям занеф и тилонов. И именно в результате обстрела с хуррского корабля корабль занеф был уничтожен, а машина оказалась погребена в болоте.

Они остановились перед дверью рубки, Аскелл провёл двумя пальцами по кодовому замку и дверь отъехала. Дайенн оставалось гадать, как настроен этот замок, если пропустил Аскелла по биометрии.

– Тилоны захватили хурров… Я не знаю, все ли эти 150 лет они потратили на их изучение, или были ещё какие-то перемещения во времени, я только знаю, что этого времени хватило, чтобы изучить язык, культуру, расшифровать генотип… Моим собратьям пришла в голову оригинальная идея. Машина – это хорошо, слов нет… Но ведь можно вместе с машиной приобрести целый мир. Сделать его своим. И вот в нашем времени снова появляется этот хуррский корабль – отреставрированный, укомплектованный, а с ним корабль тилонов, которые связываются с Андромой и сообщают, что оказали помощь попавшему в беду кораблю и рады будут оказать помощь и всей Хуррской Республике – в доставке и изучении этой машины, если хурры дадут космическим странникам приют на их планете.

– И хурры согласились?

– А с чего бы им отказываться? Технологии занеф, технологии тилонов – такой куш практически даром… Земная легенда о троянском коне существует во вселенной во множестве вариаций.

Дайенн какое-то время наблюдала за странными манипуляциями Аскелла у компьютера, но понять их, как ни старалась, не могла. Каким-то образом тилон копировал данные, не включая экран, быть может, даже не включая компьютер вовсе.

– Правда в том, о чём хурры пока не догадываются, что на этом их корабле – уже давно не их – нет ни одного хурра. Это обернувшиеся хуррами мои собратья. Маскарад, выполненный безупречно. Кроме копирования внешности, у них было немало времени для допросов и выучивания биографий.

Дилгарка прошла мимо кресла, так и не решившись присесть – словно боясь, что оно взвоет сиреной на такое святотатство со стороны чужака.

– Но… насколько нам казалось… Превращение ведь не бывает полным, то есть, взяв ДНК от какого-то конкретного индивида, нельзя полностью стать им?

Аскелл передёрнул плечами, словно она спрашивала о какой-то дурацкой, несущественной мелочи.

– Видимо, всё-таки можно. Мы редко гнались за портретным сходством, потому что редко изображали кого-нибудь конкретного, а не абстрактного представителя того или иного мира. Ну, смотрите. Однократный забор генов даёт сходство с конкретной особью, но на уровне, так сказать, семейном… Как будто у вас есть брат-тилон, похожий и на вас, и на другую ветвь своих предков. Многократный забор генов от разных особей «перебивает» тилонский исходник сильнее, но даёт более усреднённую внешность. А многократный забор генов от одной и той же особи может переписать генотип практически идеально. Нам такая морока была не нужна, а им вот нужна, так почему нет? Артефакт, растягивающий время, даёт им дополнительную фору, тому, кого они будут подменять, не нужно исчезать из поля зрения на две или четыре недели, достаточно дня, который за запертыми дверями растянется хоть на две, хоть на четыре недели. Схема работает, госпожа Дайенн. На пути к Андроме с нашим троянским экипажем встретился ещё один корабль с Андромы – военные чины пожелали поприветствовать новых друзей не на пороге, а ещё на подходе к порогу. Они не заметили подмены «соотечественников». И с аппетитом съели сказку «необращённых» тилонов о том, что они с радостью поделятся, чем богаты, лишь бы только снова видеть над головой настоящее небо и ходить по земной тверди. Кажется, уже минимум один генерал прилёг ненадолго с головной болью и снова вышел из каюты уже не собой, куда они дели труп – не знаю, но верю, что как-нибудь справились… Нужно пояснить, что на очереди военные чины, члены правительства, олигархи, или сами догадаетесь?

Дайенн прислонилась к стене, несильно стукнувшись об неё затылком.

– Всё как-то неправильно… Это Алварес должен быть сейчас здесь, с вами, этот бред по его части. Пришельцы в правительстве, «они среди нас»… Меня не воспитывал нарком Даркани, для меня это чересчур.

– Полагаю, Вадим Алварес уже догадывается о происходящем. Судя по нескольким записям из их каюты…

Она встряхнула головой – это войдёт у неё теперь, несомненно, в ежедневную манеру, как попытка не утонуть в абсурде, которым наполняет жизнь этот её новый знакомый и его народ.

– А как вы узнавали, куда направлять ваши шарики, каким образом их направляли?

– Это невозможно. Шарики направляются сами, госпожа Дайенн, к наиболее сильным источникам звука, определённого, повторяющегося тембра. Система не без огрехов, вследствие чего у меня есть несколько прекрасных записей работающего двигателя и насосов, могу дать послушать для релакса. Так вот, ваши коллеги и их спутники-гроумы не говорили об этом громко, подозревая, что их могут подслушивать, но намёки о том, что они догадываются, в чём дело, я уловил. Отлично, готово. Теперь вперёд, в увлекательную прогулку по техническому отсеку, с комфортным приземлением в топливном баке.

Она поспешно отлипла от стены.

– А потом? Когда мы выберемся оттуда? Вы сумели выяснить, куда их увели, где их держат?

– Скажем так, есть очень вероятное предположение. Когда расшифрую остальное, надеюсь знать наверняка.

У дверей технического отсека Дайенн снова остановилась.

– Подождите, а как же дети? Как выберутся они?

Рефен и Эльгард оставались пока в том самом закутке близ орудийного отсека, который Аскелл определил как второе вероятное «слепое пятно» – что-то там в орудийных системах, по его словам, фонит так, что два мелких живых существа там будут почти как у Валена за пазухой. Единственно, жарковато. Но имеющим мало собственного тепла ранни – приемлемо.

– А детям пока выбираться не нужно. Побудут здесь.

– То есть, как?

Аскелл раздражённо сдул с лица опять упавшую прядь. Интересно, как скоро ему это надоест и он пожелает перекинуться во что-нибудь лысое?

– Поясняю. Здесь они в куда большей безопасности, чем были бы мы. Сканерам их трудно засечь – во-первых, фон орудийных систем, во-вторых, их ещё не каждый сканер определит как живых существ… Голод им в ближайшее время не грозит, их перед отлётом накормили Софья и Эркена. Мы не знаем точно, что нас ждёт, когда мы выберемся. Когда будем знать – я найду способ вернуться за ними. На случай экстренной ситуации инструкции им оставлены… Как считаете, легче попасться вдвоём или вчетвером? И попавшись, хорошо или плохо иметь на воле кого-то, кто сможет тебя освободить?

– Они – нас?

– Они вдвое меньше и тоньше любого из нас. Пролезут по вентиляции, канализации, даже водопроводу, если надо. Они при видимой хрупкости едва ли не сильнее нас физически. И их невозможно просканировать. Это на случай, если для обработки нас и ваших товарищей, с которыми нас вполне могут запереть по соседству, позовут особо одарённых ребят. Нет, такой козырь пока лучше держать в рукаве.

– А если корабль… куда-нибудь полетит?

– А вот это, госпожа Дайенн, одна из экстренных ситуаций. Не беспокойтесь о том, как они справятся. Сейчас надо беспокоиться, как справимся мы.

Влезая в бак – они выбрали самый пустой, но на дне всё равно плескалось ещё порядочно – Дайенн пыталась понять, что в сказанном Аскеллом её как-то… резануло. То, что он отдавал указания раннятам? Как-то осмелел он, ну да… Не то чтобы его «владение ситуацией» её прямо бесило, но заставляло задаваться вопросом – каков его собственный план, в какой момент он разойдётся с их, её и коллег целями… Или… почему он сказал, что Софья и Эркена кормили детей? Разве кровь бракири подходит ранни? Или он просто, откровенно не разбираясь в вопросе, наврал ей? И он ещё хочет, чтобы она не беспокоилась…

Как хорошо, что женщины города придумали песни на все случаи жизни! Вот, например, «Хорошо метёт метла» – прекрасная песня, и как раз по ситуации. Ну, если опустить все те глупости, что там в последнем куплете про ожидающуюся свадьбу и всё такое…

Миукарьяш не теряет надежды, что сможет подкрасться неожиданно и бесшумно. Уж куда там, при том множестве браслетов, серёжек и ожерелий, которые на ней надеты! И ведь умная, могла б и додуматься их снять разок… Но как же можно, она дочь ювелира, ей по рангу положено демонстрировать богатство отца…

– Ай, Фималаиф, бросай метлу! У тебя на улице масло лить ивылизывать давно уже можно, чего ты всё метёшь? Смотри, совсем у тебя соседи обленились, знают, что ты всё подметёшь, так за мётлы и не берутся!

– Пусть, – рассмеялась Фималаиф, – мне не сложно.

– Ну, на сегодня-то хватит! Гулять! Смотри, я таких пирожков нам в дорогу испекла!

– Миу, я своих привычек-то в гулянии не изменила!

Миу тряхнула потешными кудряшками. На фоне подруги она была редкой красавицей, злые языки говорили, что потому она с Фималаиф и гуляет – чтоб ещё краше смотреться на её фоне. Ну, правда, если беспристрастно смотреть – то и в Миу, без всех лент на её голове и расшитых юбок, чарующе колышущихся вокруг её стройного стана, несомненный козырь был один – медно-рыжие, буйно кудрявые волосы. Ну, пожалуй, и пухлые, чувственные губы. Довольно редко в этих краях, потому и ценилось. Фима, куда более обычной внешности, с тёмными волосами и узкими губами, вполне могла считаться миловидной, а почему не считалась – потому что никогда не украшала свою голову яркими лентами, как все девушки, ищущие мужского внимания, не красилась (возможно, это потому, что страдала какой-то болезнью кожи, она у неё довольно заметно шелушилась) и не надевала нарядных платьев.

– Что ты за девчонка, Фима! Ну хоть бы раз погуляли с тобой, как нормальные люди!

– Вот неправда, мы на прошлой неделе так гуляли. Скучно это. А вот ты, раз знаешь, куда пойдём, хоть бы раз одела не эти свои наряды, а чего попрактичнее.

– Ну ты даёшь, нам же через город идти!

Город Рувар был построен на руинах в самом буквальном смысле. Пятьсот лет назад был здесь город – Старый Рувар, как называют его теперь. Люди прежних времён были не так сообразительны, не понимали, что строить дома вокруг шахт, прямо над туннелями – неразумно. В один прекрасный день своды рухнули, город ушёл под землю, немногим зданиям и немногим людям повезло уцелеть. Народ тогда был суеверный, и говорил, что это за грехи, с тех пор повелась традиция в этих землях – в весенние дни печь горькие лепёшки на золе, с молитвами, чтобы боги за их грехи не поступили с ними так же. Люди, правда, уже так не верят, как во времена прежние, но на всякий случай молятся – мало ли. Хотя отец Фималаиф всегда говорил, что тут инженерного образования не нужно – понять, почему город рухнул, загадочнее, почему он до того столько времени стоял. А уж что весной дождевые воды вместе с грунтовыми окончательно размыли все мягкие породы – выработка-то тоже совершенно без ума велась, опоры-то ставили, да если б надёжные – так то и ребёнок понять может.

Свято место долго пусто не бывает, проклятое тоже. Двести лет назад землю эту получила в надел семья местного владетеля, предка владетеля нынешнего. Дар как бы в насмешку – владей руинами да пустошами вокруг, на тебе, боже, чего нам негоже. Но владетель терпеть насмешку не был намерен. Человек он был предприимчивый, тут не отнять. Оказалось, свои преимущества и даже неразработанные золотые жилы можно найти и у такого гиблого края. Вода, заполнившая туннели и размывшая часть мягких пород, оказалась насыщенной минералами и в силу этого очень полезной – внутрь её употреблять, конечно, не рекомендовалось, а вот оздоровительные ванны с нею были, говорилось, чудодейственны, так что цистерны шли не только по своему региону, но и по соседним. Кроме того, простирающаяся за холмами полупустыня идеально подошла для строительства новой, экспериментальной солнечной электростанции – уж чего в этих краях было с избытком, так это солнца. Электростанция питала половину региона, так что затраты владетелю окупились, и даже с лихвой. Новый город частично был построен прямо над старым – через провалы были перекинуты большие щиты, благо, технологии позволяли, населён согнанными из ближайших деревень, медленно загибающихся вслед за кустарными промыслами, которыми зарабатывали на жизнь, и безработными из крупных городов. Мегаполиса, конечно, тут не ожидалось, но никому и не требовалось. Так, средний городишко, наполовину безнадёжно утопающий в позапрошлом веке, горожане – кому повезло больше, работали на добыче этой самой минеральной воды, кому совсем уж повезло – младшим техническим персоналом электростанции, прочие оставались мелкими ремесленниками и землепашцами, каковыми были и до того. Единственный явственный признак эволюции – относительно прямые, упорядоченные улицы, с электрическим освещением (но сие последнее продержалось недолго, лампочки разбивались и воровались с завидной регулярностью, и власти в конце концов махнули на это рукой, как и на многие прочие вопросы благоустройства). Грязью и мусором улицы, впрочем, тоже заросли быстро – утилизация мусора шла с существенным отставанием от его производства, в относительном порядке содержался парк – потому что там имели обыкновение гулять богатые горожане. Хотя сидеть на массивных чугунных скамейках было не слишком уютно, а любые другие рано или поздно разбивались или вырывались с корнем.

Восемьдесят лет назад регион пережил очередной шторм перемен – южнее была построена новая, более мощная электростанция, потребители переключились на неё и оборудование местной пришлось разобрать и распродать. Свято место пустовало, опять же, недолго – Ассамблее пришло в светлые головы, что лучше места для расположения военной базы с ядерным полигоном не придумаешь. Благо, места не самые населённые – десяток таких вот чахлых городишек, расположенных на приличном радиусе друг от друга. Что поделаешь, район засушливый, полезные ископаемые почти все выработаны, охотиться тут тоже можно только на ящериц и змей, оставаться жить в таком месте без хотя бы каких-то перспектив заработка можно только из соображения ностальгии. Новый владетель, которому так же, как и прадеду, не улыбалась перспектива быть владетелем руин и погостов, согласился, сторговавшись до приемлемых для себя условий. Так жители Рувара в один прекрасный день обнаружили себя засекреченным городом. Впрочем, у большинства всё равно не было ни денег для поездок в другие города, не то что другие миры, ни доступа к каким бы то ни было военным и государственным тайнам, ни образования, чтобы эти тайны, в случае наличия доступа, вообще понять. Город, в общем и целом, продолжал жить, как жил – ну, поновее машины, но было их в городе всё равно не более сотни, большинство горожан ходили пешком или ездили на неком подобии самокатов, ну, несколько старых, на ладан дышавших домов снесли, построили на их месте дома повыше, покрепче и покрасивее, ну, открылся новый кинотеатр и пять магазинов…

Для Фималаиф, в какую бы сторону город ни менялся, он был неинтересным, неживым, ненастоящим. Настоящий город она видела, к настоящему городу она регулярно приходила. Вот уже шесть лет, с тех пор, как они с соседскими мальчишками на спор, испытывая смелость, зашли в один из туннелей, ведущих к подземным улицам… Мальчишки выросли, многие уже женились, им больше не было это интересно. Она вспоминала о них, когда смотрела на карту – они вместе начинали её чертить…

Миу брезгливо жалась рядом – Миу, в её нарядах, изящных лаковых ботиночках было здесь, конечно, не место. Она боязливо отшатывалась от торчащих из стен арматурин, с трудом перебиралась через завалы битого камня и изломанных пластов дорожного покрытия. Город-призрак пугал её пустыми глазницами окон, шорохами осыпающихся стен и вечным полумраком – кое-где наверху ещё оставались прорехи, через которые видно было белёсое небо и кусочки того, живого, родного города, но хватало этого света ненамного. У Фимы был мощный фонарь. Фима была экипирована как надо – комбинезон, подарок отца, рюкзак, маленькая фотокамера… Миу, когда услышала, сколько она стоила, только ахнула – да разве на такие деньги молодой девушке больше купить нечего? Фима слушала щебет подруги с улыбкой – она привыкла к нему, он нисколько не раздражал, она знала, что Миу, при всей её нежности, легкомысленности и кокетстве – её искренняя подруга, и ценила это.

– Ух, ну и жуть тут…

– Миу, ну сколько раз говорила тебе – не ходи ты сюда! Разве я тебя заставляю?

– Ну уж нет, как подумаю, что ты пойдёшь сюда одна…

Фималаиф улыбнулась. Кто уж может потеряться или попасть в беду в таком месте, но не она. И случись что – обвал, внезапное затопление – какая от Миу помощь? Но она, чисто по-девичьи, полагает, что с нею подруге будет не так страшно.

– Вот, Миу, посмотри – старое здание банка… Многие называют архитектуру того времени убогой – в чём-то заслуженно, технологии тогда не позволяли того, что позволяют сейчас…

– Ну, у нас тут всё равно… Не сильно-то этих технологий…

– В то же время, хотя оно меньше, и выглядело потрёпанным ещё тогда, когда было целым и стояло наверху – оно как-то солиднее. Ну, как солиднее выглядит мудрый пожилой человек, пусть он неброско одет, в сравнении с щеголеватым молодым дельцом…

– Ты имеешь в виду эту лепнину, что ли?

– Ну да, и её тоже.

Миу с подозрением покосилась на нависающую, полуотвалившуюся фальшивую кариатиду на уровне второго этажа – глубокие трещины поделили стены на практически не связанные между собой блоки, да и само здание стояло косо, с наклоном как раз в их сторону, и отошла подальше, едва не споткнувшись о кусок крыльца. Фима продолжила кружить, умудряясь не ломать ноги о битый камень, выбирая ракурсы. В какой-то мере, конечно, старый город сохраннее здесь, под землёй, где на него не воздействуют ветер, солнце и человеческие руки – главный враждебный фактор… Но он не вечен. Низинные улицы уже затоплены грунтовыми водами, многие здания поплоше уже развалились полностью, от других стоит один каркас – внутрь уже не зайдёшь. Год за годом, приходя сюда, Фима видела эти разрушения – там расползлась ещё шире и гуще сеть трещин, там провалилась крыша, там окончательно рухнул оконный блок… Она стремилась сохранить так, как могла – фотографируя, описывая, выкапывая и унося домой памятники погребённой эпохи – в основном малоценные вещи, всё ценное было разворовано мародёрами ещё сотни лет назад. Хотя несколько мелких монет и простеньких украшений у Фимы дома тоже хранилось.

– Что ты за человек такой, Фима… Когда тебе это надоест? Ну должно же надоесть однажды? Копаешься тут в грязи, ты б и совсем тут жила, дай тебе волю, но и когда ты наверху – ты на самом деле здесь, не живёшь, а ждёшь, когда снова сюда вернёшься, одеваешься как старая побирушка, а жизнь-то мимо проходит…

– Ну вот и пусть проходит, это не моя жизнь.

– Ай, нельзя так говорить! Ты молодая девушка, молодость один раз только бывает! А к тебе никто не сватается, даже знакомиться не подходит…

– И слава богу, этого ещё не хватало!

Пересечь улицу, перегороженную остовами нескольких рухнувших зданий, было делом непростым. У Фимы, честно говоря, захватывало дух – скоро они должны были ступить на малоизведанную пока ею территорию, здесь она бывала пару раз, с поверхностной разведкой. Она прошла почти весь город… Но кто знает, на сколько раз ещё его придётся пройти…

– А жить как? Нет, я тебя понимаю, конечно, понимаю, женихами достойными у нас в городе небогато. Я вот тоже и в этом году замуж не выйду, хотя женихи есть, но слава богу, папаша их отшивает пока, на сына Данаса надеется – он, правда, мелкий ещё, но если отец ему магазин отдаст, то ради этого года два подождать не грех… Оно б хорошо – с лица он симпатичный… Хотя как меняются, бывает, вырастая – ужас! Помнишь ведь – ребятёнком таким смазливеньким бегал, а выросло чучело. Или это мы в детстве добрее были, и все нам красивее казались? Ну, я-то уж как-то устроюсь, что тут говорить… А у тебя и так семья… Не слишком популярная.

– Не напоминай, и так помню. Меня это не волнует. Были б среди тех, кто злословит, сами достойные уважения!

– Да ещё вот ты вся такая – гордая и странная, ведёшь себя, как девушки не ведут… Ну, всё так, положим, да только они тут сила, с силой считаться приходится. Если б не те деньги, что мать твоя привезла и раздала нуждающимся – так у вас друзей, наверное, вовсе б не было.

– Не за деньги дружба покупается.

– За деньги, за деньги, уж ты мне поверь. Если б мать твоя те деньги не бедноте дала, а вот этим – они б сейчас по-другому с вами обращались, и ты бы в почёте ходила.

Фима подала руку подруге, едва не сорвавшейся с импровизированной лестницы из ссыпавшихся как попало каменных плит.

– А зачем давать деньги тем, у кого они и так есть? И зачем нам такой почёт? Интересные вещи деньги делают… То есть, тогда бы и вот этого «позора» как бы не было, да? При тех же фактах?

Миу обеими руками подобрала шелестящие юбки, пробираясь вслед за подругой через груду мокрых, трухлявых деревянных обломков, которые когда-то были, кажется, обувной лавкой.

– Не малое дитя ты, Фима, чтобы тут удивляться и возмущаться. Мне самой это не больше твоего нравится, а вот только так есть, и всё. Вон, говорят же промеж собой, что дочка главы казначейства нашего уже беременная замуж выходила. А ничего, вышла. И будь уверена, муж ребёнка своим признает. Потому что зятем Варахалито быть – это дорогого стоит, тут хоть десять ублюдков усыновишь. Тем более, общие грешки у Гегертафито с Варахалито, на тему таскания из казны, говорят, есть, ну вот и поженили детей, прямая выгода, теперь один другого не заложит… У самого Гегертафито отец на его матери, говорят, при живой жене женился, не шибко долго её искал… И новый брак отменять не стал, а первую жену, как нашлась, по подложным документам куда-то сплавил… Рестегиарха, опять же… Третью жену уже схоронил – не зря, поди, говорят, что от побоев его умерла. И не стесняется же, паскуда, снова невесту искать. И ведь, поди, найдёт, потому что тоже денег немеряно… А твоей семье век припоминать будут, откуда твоя мать вернулась и после чего отец твой её принял.

– Ага, – усмехнулась Фима, – припоминать, что мои родители, в отличие от этих всех, по любви женились, и что Гуаносфато мою мать сразу после моего рождения у отца отнял, а отца в тюрьму на три года бросил – видать, несмотря на всю свою охрану и все свои заборы, боялся… А как натешился, продал своим дружкам-пиратам – обозлился, что она ему так взаимностью отвечать и не хочет… Мой отец мою мать с сопливого детства любил – не вожделел, как Гуаносфато, а как единственную женщину любил, и все пятнадцать лет любил и ждал, хоть и не знал, жива ли она вообще… Мог тоже жениться на какой-нибудь – его уговаривали, говорили, что мне мать нужна… А он говорил, что мать у меня есть. Она тоже могла, после того, как Элайя Александер освободил её, не возвращаться сюда – она говорила, многие не захотели возвращаться. А она вернулась, потому что здесь у неё мы. Они ради друг друга выжили, преодолели – или должны были, во имя добропорядочности, на всю жизнь остаться несчастными?

Девушка шмыгнула.

– Я ничего и не говорю тебе против, сама говорю, несправедливо это. Что говорить, твои родители, и правда, любят друг друга, а мои вон едва терпят. Но ты видишь, сколько с любовью сплошных несчастий… Я тебе своих-то женихов и не предлагаю, я б их и врагу не предложила… С этой стороны, может, и в плюс тебе, что на семью твою так смотрят – зато все эти покупатели жён возле вашего порога не топчутся. Но ведь есть и хорошие парни, мало, но есть. Только вот если ты всё время под землёй будешь копошиться, ровно крот, то ты их и не встретишь никогда.

– Смотри, Миу, смотри. Вон оно – здание Народного правительства… Туда очень сложно добраться, никто не добирался… Но мы его видим. Я буду там, непременно буду.

Миу взяла подругу за руку.

– Сколько я говорила уже, сколько ещё скажу… Ты ж сама видишь – всё рушится, всё осыпается, гниёт, распадается в прах. Прошлое уходит, потому что ему должно уйти. А будущее идёт к тебе, а ты всё от него уходишь. Что ты надеешься тут найти? Дома, которые рухнут в следующем году, если в этом не рухнули? Бумаги, которые рассыпаются у тебя в руках?

– Ты знаешь, Миу, ты знаешь.

– О боже… – закатила глаза та.

– Каждый раз, когда мне говорят, что есть на свете хорошие парни, я вспоминаю, что Галартиатфы пятьсот лет как нет на свете.

Миу несильно встряхнула подругу за плечи.

– Очнись ты! Пятьсот лет, сама вдумайся – какая цифра страшная! Да сейчас уже ничего и знать об этом нельзя, как было, одни легенды и байки… А ты этому – жизнь посвящать? Ладно б, если б надеялась учебник истории написать… Но ты женщина, ты это не можешь.

– Он по этим улицам ходил, Миу, он этим воздухом дышал… Ты говорила, что воздух здесь другой, чем на поверхности, имея в виду, конечно, запах земли, гнили… А я знаю, какие-то из этих стен сохранили его дыхание, отпечаток его шагов. Он живой, реальный здесь ходил… Это было, и я чувствую это. И до тех пор его память будет меня сюда звать, пока я не найду всё, что возможно.

– Ты надеешься найти… его?

Фима отвернулась.

– Ты сама помнишь всё, что говорилось. Многие тела подняли, но не все. Не его. Найти его… да, быть может… может, тогда я осознаю, что его и правда нет, и он не может звать меня, жить где-то во мне… Но не тело я ищу. Дух. Учебник… Ха, хорошо бы. Правду о том времени, правду о нём… У людей всегда две истории. Как с этими Варахалито и Рестегиархой – официально всё так-то, хорошо и благопристойно, а народ промеж собой другое говорит… Так и здесь – официально бунт против новой власти, новой веры, один из многих тогда, и Галартиатфа – вождь и палач, один из многих… И вроде как, сама природа доказала бессмысленность их мечты о независимом государстве с народной властью, когда город провалился под землю.

– Ну, как по мне – это не кара божья, а благословение скорее. Всё лучше так, чем после длительной осады начать сходить с ума и друг друга есть, или сдаться на милость победителей, мы знаем, какая эта милость была. Говорят же – мать-земля всех принимает, вот она и приняла Старый Рувар и всех его жителей, потому что на кого им было надеяться, кроме неё.

– Но говорят же… всё меньше говорят, потому что власть хорошо свои учебники умеет в головы погружать… Но есть ещё те, кто помнит – что слышали от отцов, а те от своих отцов, и так далее. Да, бунт был, когда город новому владетелю передавали, из другой страны, другой веры. Но в вере ли дело, в чужеземцах ли? Свои кровь пили не меньше. Галартиатфа не за старую власть боролся, а против всякой. Говорят – перебили всю знать, разграбили казну… Казну позже мародёры разграбили, мёртвое золото народу не было нужно. Галартиатфа им хлеб дал, дома и одежду дал – всё, что их по праву… Говорят – бесчинства черни, пьяный разгул и кровь рекой… Галартиатфа сказал людям, что каждый имеет право голову поднять. Что они сами своей жизнью могут управлять, и любой веры держаться, и не кланяться никому. Народная власть – это не анархия… Говорят – люди Галартиатфы забирали себе всех женщин, кому какая понравится, жён у мужей, дочерей у отцов, без всякого закона… Закон Галартиатфы был – что женщина то же, что и мужчина. Галартиатфа приказал, чтоб все, чьи браки были насильственными, отпустили своих жён, и они могли выйти, за кого хотят. Женщины по городу свободно могли ходить, никто не мог, как до этого, похитить женщину и увести в свой дом, а потом дать отцу выкуп и объявить своей женой. Женщины имели право вовсе замуж не выходить, а работать, как и мужчины, и право голоса имели…

– Звучит, как сказка.

– Конечно, так теперь и говорят – сказка. Легко ли признать, что Галартиатфа, который пятьсот лет назад жил, когда мы ни машин, ни космоса не знали, был и благороднее, и цивилизованнее, чем наши современники.

Миу покачала головой.

– Бог знает уж теперь, каким он был. А что будет, Фима, когда ты так и не найдёшь, так и не узнаешь? Каким бы он ни был, а его нет и уже не будет. А ты себе прекрасный образ нарисовала, и жизни за ним не видишь…

Фима сдёрнула перчатку и осторожно касалась ладонью стены, покрытой толстым слоем пыли.

– Так сложилось, что меняется что-то – кровью и верой… Только кровью и верой… Неужели и правда так коротка жизнь, и те, кто уходят – уходят навсегда? Если б Галартиатфа жил в наши дни – мою мать не похитили бы, не продали, она жила бы с нами, растила бы меня… Дочери Варахалито и жене Рестегиархи не пришлось бы выходить замуж за нелюбимых, и тебе не пришлось бы бояться, что отец выдаст тебя за богатого, да скверного…

Миу прислонилась к стене, потом тут же отскочила от неё, испугавшись, что она сию минуту рухнет.

– Иногда мне кажется, что ты – новый Галартиатфа…

Девушки синхронно подняли головы вверх, услышав тихий рокот. В просвет в искусственных сводах они увидели три корабля, плывущие по белёсому полуденному небу. Один был каких-то необычных, незнакомых очертаний.

– К полигону идут.

– Ага. Странно…

– Что странного-то?

– А, сама не знаю… Просто вдруг… Просто чувствую что-то, тревогу какую-то. Первые годы, говорят, все в связи с этим полигоном тревогу чувствовали, потом пообвыклись… Но вот чувствую, хоть зарежь меня на месте – что-то движется с этими кораблями, что-то будет…

В кои веки, подруги были полностью солидарны.

Хотя Дайенн, как медик, представляла себе закономерности и сроки насыщения организма токсинами, ей казалось, что тошнить её начало с первых минут, если не ещё на подходе к баку. Аскелл любезно заверил, что ежели что, ничего страшного, в её желудке после скудного утреннего завтрака вряд ли много что осталось, так что серьёзного ущерба посторонними примесями в топливе она кораблю не нанесёт. Джентльмен, ещё в большей мере, чем Алварес.

– Всё-таки, это какое-то безумие… Заговор, инопланетное вторжение, пришельцы, подменяющие политиков и влиятельных общественных деятелей… В фантастике об этом лихо пишут, но провернуть такое на самом деле…

Аскелл поднял голову. Его лицо, освещённое бледно-голубым светом на экране, на котором он, видимо, просматривал украденную с бортового компьютера информацию, выглядело весьма инфернально.

– А что им может помешать? Скажите, если бы у вас вдруг возникло подозрение, что кто-то из ваших сатай – на самом деле не минбарец, а, скажем, принявший его личину центаврианин, вас много кто выслушал бы серьёзно и с доверием? Даже зная, что технически это осуществимо – ну, например, той же Скрадывающей сетью, её нельзя носить долго, но сатай, насколько знаю, и не находятся все вместе круглые сутки весь минбарский год подряд – люди просто не любят о подобном думать. Теории заговоров в чести у параноиков, параноики в чести только у других параноиков.

Дайенн вдруг расхохоталась, откинувшись на округлую стенку бачка. Аскелл вопросительно дёрнул бровью.

– Нет, ничего… Я, кажется, уже надышалась… Просто представила – прости меня Вален… Круг сатай, все с серьёзными и торжественными лицами, один на самом деле центаврианин, другой землянин, третий нарн, четвёртый дрази, пятый врий, шестой… И никто не знает об остальных… Или нет, это слишком просто… Он знает. Но не знает, знает ли тот… Аскелл, вы уверены, что мы на самом деле не сидим в психушке? Хотя нет, вы-то уверены… Потому что вы – моя галлюцинация… Будь проклят тот день, когда я согласилась работать с Вадимом Алваресом…

Аскелл ухмыльнулся.

– По логике вещей, если эти пары должны так действовать на дилгарский организм, меня тоже должно было накрыть.

– Вы не настоящий дилгар.

– Ну… как посмотреть, конечно. Вообще-то – физиологически дилгар. Практически до мельчайших деталей. Вы понимаете, что я имею в виду.

– Я понимаю, что вы имеете в виду руку. Кстати… вы сами-то знаете, почему она у вас… такая? Хотя, у меня есть одно предположение… Вы говорили, что вы рождаетесь искусственно, причём уже довольно давно. Человеческая или какая другая рука привыкает к полусогнутому положению ввиду того, что у эмбриона ручки сжаты в кулачки. А вы не бываете эмбрионами. Вы развиваетесь в капсулах… Хотя мы тоже рождены в капсулах, но мы-то – приближенно к естественному рождению, с эмбриональной стадией, а не таким… синтезом, как у вас… А у того, самого первого вашего… прообраза, который жил ещё на планете – у него были отец и мать, были обычные руки, или нет?

– Вы удивительно узко мыслите, госпожа Дайенн, для вас семья и естественный, с вашей точки зрения, порядок вещей слишком однозначное благо, чтобы вы спокойно пережили, что кто-то его лишён. Представлю себе, как своеобразно складываются ваши взаимоотношения с напарником. Вы полагаете, что, будь мы ближе к… традиционным концепциям общества, мы были бы более… человечными? У меня специфичное знание истории, но я мог бы назвать вам сколько-то примеров обществ, которым традиционный семейный уклад и развитая духовность не мешали творить вещи, которых вы тоже бы не одобрили. В наших определениях прогресса и регресса ни вы, ни я не можем претендовать на то, чтоб считаться глашатаями истины – мы дети своих миров и наше сознание ограничено тем порядком вещей, среди которого мы рождены, и мы не можем не считать свои определения наиболее верными, потому что на что же иначе нам опираться. Вам кажется, что человек без индивидуальных привязанностей будет неизбежно одинок, холоден и жесток? Возможно, вы и правы – в той части, которая касается ваших определений одиночества, холодности и жестокости. Чтобы вам было легче воспринимать моё наличие в одной ситуации с вами, задумайтесь вот о чём. Если бы даже я не встретился на вашем пути, если бы мы не отправились с Ранкезы в сектор Карнеллии именно так, как это произошло – с вероятностью, здесь вы всё равно оказались бы. Возможно, в другой компоновке, все вместе или какой-то частью вашего отряда… Но вы ведь полетели бы сюда, услышав, что здесь замечены тилоны? Было бы вам действительно легче без наличия рядом того, кто знает о тилонах больше, чем вы и кто, по крайней мере на настоящий момент, играет на вашей стороне? Конечно, один раз вы уже доверились мне и помните, что из этого вышло, но всё же вы вынуждены довериться мне вновь. В конце концов, может быть, вас утешает то, что я тоже рискую? В мире хурров мы не можем передвигаться столь же свободно, как в мирах Альянса, не привлекая недоброго внимания, и даже воспользоваться моим главным преимуществом у нас нет ни времени, ни возможности.

Дайенн подняла голову.

– Ваш трилюминарий… он ведь у вас с собой, да?

– Разумеется, с собой, – Аскелл оттянул край воротника, из-за пазухи пробивалось такое же призрачное голубоватое сияние, как от экрана, – но возможности растягивать время, как у этих моих собратьев, у меня нет. А роскоши посидеть где-нибудь от недели до месяца, пока идёт преобразование, у нас нет тоже.

– Он… светится?

– Естественно, ведь он реагирует на мою ДНК. И поскольку мы носим их всегда с собой – ну да, вот так на теле, как иные – символы своей веры, то светятся они всегда. Но при дневном свете и через одежду это практически не заметно.

– А ночью группа тилонов легко может сойти за болотные огоньки… Конечно, если поблизости есть болото.

– Насколько я понял, мы попали в то ещё болото, госпожа Дайенн, – усмехнулся Аскелл, – болотные огоньки здесь будут уместны.

====== Гл. 24 Путь во тьме ======

Ли’Нор вспомнилось земное выражение «сидеть на чемоданах». Пожалуй, именно это сейчас и происходило. Можно, правда, было сказать и – сидеть на телефоне. Ожидая новостей от Дайенн и Аскелла (великий Г’Кван, дурдом же происходит, этот Аскелл уже практически член команды…), отмашки от Драала, что путь свободен, и можно совершить бросок на Ракуму… Илкойненас рассказал новости, гроумы в этой связи отбыли на родину – кроме Имара, которому Так-Шаой порекомендовал остаться с командой, тем более что в управлении кораблями этого класса никто лучше его не смыслил. Связались, в кои веки, и с начальством… Альтака ожидаемо окатил забористыми ругательствами своих подчинённых, прикомандированных в их команду чужих подчинённых, гроумов, хурров, не в первый раз тилонов, впрочем, в полном соответствии с надеждами Ли’Нор одобрил стратегию.

– Как вернётесь – все в сборе, живые и здоровые – напомните мне, чтобы я выяснил, кому это показалось скучным ловить банальное межгалактическое ворьё и замечталось о подвигах, и лишил его премии года на два.

Ли’Нор вздохнула. Как ни подавляла её перспектива грядущего путешествия на Андрому, оказаться на месте Альтаки сейчас она бы не хотела. Думать о предстоящем рапорте для администрации президента, хоть как, придётся. Вот она – не представляла, как.

– То есть, получается, нам эту… миссию… официально санкционировали? Или нам всё же следует теперь дождаться ответа из администрации?

– Не знаю. Скажем так, полуофициально, видимо… Нет, ждать мы будем только команды от Драала. Нет у нас сейчас роскоши ждать, чего они там решат, у Шеридана и Алвареса этой роскоши нет. А Альтака, как говорят, многое потом задним числом как-то умеет оформлять, может, сколько-то нервы и потреплют, но… В администрации тоже не конченые тупицы сидят, и понимают, где можно придираться, а где нет.

– А такое дело – в юрисдикции единой полиции?

Ли’Нор обернулась к Гидеону.

– Строго говоря, это точно неизвестно. Не было пока у полиции таких дел. Хотя нет, подобное было, с попыткой государственного переворота, но там несколько другие обстоятельства были… Но если не полиция, то кто этим должен заниматься? В случае гроумов мы, положим, вмешиваться были не обязаны, если не вовсе не должны, там свои против своих, дело внутреннее… А тут чужой мир хотят захватить те самые преступники, которых мы, вообще-то, ищем. И если верна информация, что они так же планировали захватить сектор гроумов, то дело ещё серьёзнее. Это оба, конечно, не сектора Альянса, зато это наши границы. Если бы тилоны решили не успокаиваться на достигнутом, а это очень вероятно… То дрази и Арнассия-то уже – члены Альянса. На их границах и так отродясь спокойно не было, пока пираты у гроумов и хурров стадами ходили… Или вы считаете, что это излишняя паранойя?

– Да не, не считаю. Если всё так, как нам обрисовали, то с этими ребятами паранойя лишней не будет. До сих пор их количество было, как я понял, ограничено ресурсами корабля и партизанским, так сказать, характером действий. А получив в распоряжение целый мир, даже пусть такой отсталый, как хуррский, можно уже и развернуться… Я с трудом могу представить себя тилоном, но вот если предположить… Сколько их на корабле? Там предполагают, что около пятидесяти… Одни замещают собой влиятельных лиц приютившей их державы, другие тем временем «синтезируют» на их место новых, из имеющегося с собой золотого фонда… Пара недель, и Республика у них в кармане. У Республики, правда, посредственная военная мощь, исторически хурры предпочитали кормить пиратов, а не наводить порядок в своей армии… Но ведь это дело поправимое. Тем более с чудо-машиной, растягивающей время. Нырнул пару раз в такой временной карман – и ещё через пару недель у тебя первая сотня больших, хорошо оснащённых кораблей. Можно захватывать ускользнувший было от них гроумский сектор, можно сразу дрази – простор есть…

Дрим что-то прочирикал.

– Он говорит, – перевёл Г’Вок, – не забывайте, у них теперь и машина, поднятая из болот. Масштабы увеличиваются раз так в сто.

– Вот-вот. У нас теперь, получается, имеется раса, способная успешно заигрывать с историей и эволюцией. Там, где другие захватчики были бы ограничены хотя бы временем, они не ограничены и этим.

– А вы сами, – вдруг спросил Арвини, – всё ещё… так сказать… обязаны вмешиваться? Я имею в виду, мы-то все полицейские, с нами понятно… А ваше начальство уже высказало какую-то свою позицию по поводу происходящего, или вы предпочли не травмировать их новостями?

Гидеон усмехнулся.

– Ну, ни одному начальству не покажется позитивным и успокоительным рапорт о чужаках, способных менять облик под чей угодно и наконец сообразивших использовать это не только для мелкого и крупного воровства. Теории заговоров снова могут войти в моду, со всеми вытекающими последствиями. С другой стороны… Зачем заранее волноваться? Земля от хурров очень далеко. Зачем сразу полагать, что она в числе следующих мишеней?

– Честно говоря, не понял.

Землянин откинулся в кресле, покручивая большими пальцами сцепленных рук друг о друга.

– Я не стал указывать в рапорте всех подробностей. Потом, если что, скажу, что не хотел оперировать непроверенными данными. Просто сказал, что тилоны замечены в хуррском секторе и мы надеемся перехватить их там, при некоторой поддержке со стороны гроумов… Политические страсти пока оставим в стороне, как обычные воры тилоны мне симпатичнее… Поясняю. На Земле-матушке хватает истериков и параноиков, всегда хватало. Какой бы ни была информация секретной, утечки всё равно случаются. А теперь представьте разворачивающуюся истерию на тему «а что, если они УЖЕ среди нас», митинги, переходящие в вооружённые столкновения, погромы, прочие спекуляции на теме «тилонской угрозы» и получите представление, на какую Землю я не хотел бы вернуться. Меньше знают – крепче спят.

Ли’Нор оторвалась от экрана в некотором шоке – она как-то по-новому взглянула на военного, которого считала, мягко говоря, не самым достойным доверия членом команды.

– Это, наверное, любого мира касается, – вздохнул Хуан-Антонио.

– Вы так не доверяете своему начальству? – удивился Арвини, – считаете, они не окажутся способны удержать ситуацию под контролем?

– Скажем так, предпочту не проверять, окажутся ли. Совесть свою потом буквальным исполнением директив успокоить не смогу. На Земле есть поговорка: «что знают трое, знает и свинья». Не забываем, что любой мундир имеет начинку из живого человека со своими недостатками и слабостями.

– Если вы и раньше таким были, то я начинаю понимать, почему вас послали с нами, – расхохотался Г’Вок, – видно, сильно вас ваше начальство любит.

Нефилим, тем временем придвинувшие ноутбук к себе, перечитывали последние сообщения.

– По донесениям Драала, тилонские корабли всё чаще летают в секторах Ормелоса и дальше в малоизведанных, где, предположительно, находились в прошлом сектора тилонов и занефов, – задумчиво проговорил Ан’Ри, – так сказать, консолидируются… Плохо, что мы даже не знаем, в каких они отношениях с тилонами хуррского сектора. То ли они выжидают случая напасть и отбить и машину, и Дэвида Шеридана заодно, то ли присоединятся к собратьям в грядущем завоевательном походе…

Ли’Нор вытянула шею, разглядывая пометки на карте.

– Если учесть, что вот эти точки у нас с самого начала помечены, как особо интересующие тилонов… Я полагаю, где-то здесь у них база. Я не знаю, планируют ли они возвращение в родные края, или им строить новую жизнь и на новом месте неплохо, но на всякий случай, на месте транталлилов и аббаев, я бы очень беспокоилась.

– На месте этих тем более. Это ведь обитаемые миры?

Ли’Нор вгляделась туда, куда показывал Ан’Ри.

– Ну, как мёртвые не помечены. Но ничего подробнее об их официальном статусе… Этот сектор до сих пор мало изведан. Прежде мешало засилье пиратов, они и теперь там, конечно, есть, с благословения хурров и гроумов, кстати… Планируется строительство двух баз анлашок, здесь и здесь, вопрос пока на рассмотрении. Вот как определятся, так ясность и появится. Предварительно выражали интерес дрази и аббаи, но у тех и других пока недостаточно средств… Аббаи расширяются вроде бы, конечно, официально оформили протекторат над Рохриком и оформляют над Вахантом, вот с Вахантом и Иннатой им надолго проблем хватит, с Иннаты карантин по биологической угрозе пять лет как снят, а с Ваханта ещё думают, снимать ли… Восемьдесят лет с войны прошло, но для некоторых вещей это не срок. Бреммейры упоминали, что имели контакты с населением Охран’кни, некоторые торговые дела с ними ведут, но упоминали очень расплывчато…

– Почему?

– Честно, этот вопрос мне в последнюю очередь надо адресовать.

– По просьбе самих обитателей, насколько знаю, – ответил вместо Ли’Нор Диего, – местное население – смешанное, аборигены плюс пиратские невольничьи поселения – находится на примитивном уровне, у аборигенов ничего технологичнее сохи и бороны не используется до сих пор, у пришлых ровно то, что осталось им от бывших хозяев после их отступления, ну и то, что принесено с собой, так сказать, в смысле собственного образования и интеллекта. Они не хотят, чтобы их завоевали и вновь обратили в рабов.

Арвини выгнул брови.

– Собираются понемногу как-то эволюционировать сами? А о программе помощи отсталым мирам они слышали?

Диего развёл руками.

– Охран’кни практически нечего предложить взамен, земля там скудная, так что аграрный сектор не процветает, хватило бы себе на еду, ископаемые почти все выкачаны за годы владычества пиратов, мир и изначально был не райских условий, а теперь совсем загибается. Но насильно не облагодетельствуешь, приходится ждать, пока они согласятся. Корабли анлашок патрулируют эту часть сектора, потому что он граничит с бреммейрами, охранкнцы ценят, конечно, такой гарант невозвращения пиратов, но им нужно время увериться, что мы не то же самое. Так что контакты с миром сейчас очень строго ограничены, и бреммейров они у себя принимают в том числе потому, что они обещали «больше никого туда не пускать».

– Паранойя – хорошая болезнь, – пробормотал Гидеон.

– Религиозные предрассудки – тоже, – кивнул Диего, – как мне рассказывали, даже с теми немногими, кому охранкнцы разрешают посещение их мира, они общаются очень… специфически. Все беседы и обмен товаров происходит в одном специально отведённом помещении, сами хозяева закутаны с головы до ног, так что сложно даже представить, как они выглядят, каждый передаваемый предмет нужно предварительно окунать в чашу с очистительным средством… Потому что гости с неба приносят нечистоту. То есть, это случай ещё запущеннее лорканцев… Не в обиду вам, Илкойненас.

– Ничего, в ваших словах есть правда.

– Интересные ребята, – хмыкнул Гидеон, – это они и с пиратами так же общались? Подозреваю, пираты их религиозные чувства попирали грубейшим образом.

Диего только рукой махнул.

– Ан’Ри, а ваше начальство вас как отпустило? То есть, ваше руководство? Вы ведь ещё курсант, да?

– Да без особых проблем, – улыбнулся Ан’Ри, – сейчас я там никому не позарез… Руководство по горло занято выпускным курсом, у них подготовка к выпускным тренировкам… У моего курса всё равно перерыв в занятиях, так что здесь я уместнее, чем на Нарне.

– Ну да, лишний телепат нам не лишний, да и вам, в будущем тоже охраннику правопорядка… Опыт будет бесценный, если вернёмся живыми.

Юноша смущённо пригладил рыжие локоны, рассыпающиеся непокорной гривой.

– Мне повезло, что я вообще здесь оказался, Ли’Нор не смогла в такие короткие сроки найти достаточно взрослых нефилимов, которые были бы свободны от неотложных дел, только поэтому обратилась ко мне.

Арвини оторвался от изучения карты – всё пытался, увеличивая, разглядеть ещё что-нибудь в секторе Охран’кни, но увы, сектор действительно был плохо изучен, и карта постоянно высвечивала «нет данных». Спасибо уже тем, благодаря кому хоть эти метки здесь есть, кораблям-разведчикам и отдельным искателям приключений вроде Виргинии Ханниривер…

– Ан’Ри, я тут думал над тем, что у вас необычное имя… Ну, необычное для нарна. Вы ведь выбираете имена в соответствии с пантеоном, который особенно чтите, но пантеона Ан на Нарне нет. Ли – есть, Ан – нет.

– У нас, можно сказать, другие пантеоны, – улыбнулся Ан’Ри ещё смущённее.

– Значит, я прав, это по именам родителей? То есть, тех родителей, которые… «небесные»?

– Да, вы правы, – отозвалась Ли’Нор, – Ли – это не тот же пантеон, что у Ли’Стара, это от имени Лита, потому что я из её линии. А Ан’Ри – от имени Андо.

– То есть, вы, получается… родственники?

– Получается, да.

– И получается, что вы приравняли своих биологических родителей к Святым Мученикам, которым поклонялись со времён первой войны?

– Ну, а почему нет? Они вполне того достойны. Приобретение генов, конечно, было сделкой, за которую были заплачены хорошие деньги, но ни почтения, ни благодарности это не отменяет. Это просто вещи из разных спектров.

– А я вот тут подумал, что получается, половина Парадиза в родстве с половиной нарнов, которым сейчас меньше двадцати пяти.

– И это тоже верно.

– Начинаю завидовать сестре, – усмехнулся Гидеон, – я три недели наблюдаю, как стираются границы миров, ей это наблюдать каждый день…

– Это наблюдают больше сорока лет, – рассмеялся Хуан-Антонио, – столько времени в анлашок принимают представителей всех миров. И столько лет практике межрасовых браков. Сейчас, после Шериданов – двух поколений, Вадима Алвареса, наших Амины Джани и Тжи’Тена, этим уже не удивишь.

– Махавир Сингх и Элентеленне, – кивнул Илкойненас, – да есть и ещё примеры.

– Удивишь не удивишь, – пробормотал Арвини, опустивший голову при упоминании Амины и Тжи’Тена, – а тут вот говорят, что окопы, остающиеся после войн, иногда бывают глубоковаты…

– Ничего, мы с лопатой, – подмигнул Ан’Ри. Арвини поднял раскрасневшееся лицо.

– И большинству из нас осталась по наследству, – продолжал Ан’Ри, – включая вас, Арвини. Мой отец и ваш отец сражались бок о бок. Три А. Хотя как выправильно сказали, там были все буквы алфавита… Но это не единственное… Знаете, чем ещё замечателен Джирайя Арвини? В начале 60 года ему было семнадцать лет, он был новобранцем Гвардии. Как и многие другие, он получил приказ лететь на Нарн. Он отказался. И провёл 15 лет в тюрьме, как дезертир и изменник. Могли казнить, но у Картажье как-то руки не дошли, регент вообще такими вещами не интересовался, Моллари, после восшествия на престол, объявил масштабную амнистию – традиция, существующая во многих мирах, но Джирайя Арвини не попал под неё, потому что не подписал бумагу о раскаянье. Выпустили его в 75, по прошению стариков Арвини и потому, что он всё равно умирал… Выпустили, можно сказать, с частично снятой судимостью – ему запрещено было возвращаться в Гвардию (к этому, впрочем, он сам не стремился) и запрещены были любые вылеты с Примы. Поэтому он занимался исключительно внутрипланетными торговыми делами семьи. И своё единственное путешествие в космос совершил, уже будучи мёртвым. Джирайя Арвини не совершил, конечно, ничего значительного… Ужасная война, едва не уничтожившая наш мир навсегда, всё равно состоялась. Корабли всё равно летели к Нарну, центаврианские солдаты всё равно убивали и обращали в рабство наших сограждан. Он не смог ничего изменить… на тот момент. Но сейчас, мне кажется, это очень хорошо, что мы можем знать, что были и такие центавриане, как Джирайя Арвини. Как и то, что были такие нарны, как Тжи’Тен, Ше’Лан – которые пришли на помощь Центавру… И мой отец, по воспитанию он тоже был нарном. И моя мать… Хотя это история уже не такая яркая. Она всегда говорила, что это сделала не она, а что-то за неё.

– Что сделала?

– Она спасла центавриан. Вытащила из горящей машины. Она сказала: «Я просто безумно боялась огня. Настолько сильно, что было нестерпимо думать, что хоть одно живое существо будет умирать так. Если б боялась меньше – подумала, что это ведь враги, и это самое правильное, что с ними должно происходить… Но я испугалась, и мозг у меня отключился». Их было двое, как она предположила – отец и сын… Успели обгореть, но выжили.

– Рассказ неполон, – тихо проговорила Ли’Нор, – без уточнения, что твоей матери было тогда девять лет.

– Одним из этих двоих был мой отец, – сказал Тавелли, – если б он не вернулся с войны, меня бы не было. И меня, и моих братьев и сестры. А если б не вернулся мой дед… Конечно, ту бомбу поднял бы из жерла вулкана кто-нибудь другой…

Когда они вылезали, Дайенн подумала, что в принципе, если их чудесному появлению из топливного бака случились бы нежеланные свидетели, то пенять они могли б только на себя. Потому что с тоскливой злости, пронизывающей всё её существо, она б их просто поубивала. Ну, попросту, ни одной женщине не будет приятно, если её увидят в таком виде. Пару раз в дороге их бак неслабо качнули, один раз – перевернули, видимо, укладывали поудобнее на транспортирующей его машине, их при этом закономерно окатило и чистого места на них по итогам просто не осталось. Мерзкая липкая жидкость была на одежде, под одеждой, в волосах, на лице. Аскелл утешал себя тем, что глумился над ней. Сволочь. Хотя может, он и правда верил, что он её так поддерживает…

– Ну, пока всё идёт по плану… Полагаю, у нас даже есть некоторая фора, чтобы неспешно, вдумчиво переодеться.

– Во что? – простонала Дайенн, брезгливо вытирая лицо относительно сухим и чистым участком рукава.

Аскелл приглашающим жестом указал на приоткрытую дверь какого-то подсобного помещения.

– Сильно сомневаюсь, конечно, что мы с местными рабочими одной комплекции, но думаю, что-то подобрать можно. Их форма, кажется, даже головной убор какой-то предполагает… Хурров это из нас, понятно, не сделает, поэтому маршировать торжественно через весь полигон всё равно не следует, но всё же так в глаза бросаться не будем.

Дайенн обозрела ряды вешалок с мешкоподобными серо-синими робами и вздохнула. Надо занять у Аскелла немного оптимизма. Вряд ли это серьёзно повлияет на объективные факты, но хоть субъективно не так паршиво бы было…

Самый маленький из комбинезонов всё равно был таким, что она легко могла влезть в одну штанину, не расточительствуя на две. Она с болью посмотрела на снятый полицейский китель – ощущение было такое, словно оставляет мёртвого товарища. А вот чего-то под комбинезон тут, видимо, и не предполагается. То ли комбинезоны они надевают поверх того, в чём приходят на работу, то ли вообще на голое тело. А это печально, потому что блузка тоже пришла в полную негодность. Не говоря уж, гм, о нижнем белье… Вот тот случай, когда можно только порадоваться тому, что она дилгарка – у не родившей, не кормившей дилгарской женщины молочные железы неразвиты и совершенно не заметны по силуэту. У хурров женщины не работают. Ни здесь, ни где-либо ещё, кроме собственного дома и, разве что, семейной лавки. Они живут, сперва целиком и полностью завися от отцов и братьев, потом – от мужей и сыновей. Ну или, кому не повезло – продают себя…

Параллельно с этим, будто без того проблем мало, внутри шла борьба между минбарской деликатностью и чисто медицинским, а если угодно, и чисто женским любопытством. Ей хотелось обернуться и посмотреть на Аскелла. Ну, когда ещё увидишь обнажённого тилона, принявшего облик дилгара… Она, впрочем, и обнажённых дилгар не слишком много видела, и то спасибо медицинскому образованию… Да, чёрт возьми, этот месяц проходит явно под каким-то особым знаком её личной неустроенности и позорной неспособности справиться с собой. То Эркена в ванной (всё-таки… есть ведь в его внешности что-то необычно притягательное… Или это исключительно из-за его нетипичной для бракири простоты?), то Алварес с его трогательной способностью набирать новые синяки, когда ещё не зажили старые – ну да, если есть неодолимое желание посмотреть на хотя бы полуобнажённого мужчину, нужно просто дождаться, когда Алварес найдёт себе очередных приключений… Дайенн проглотила слабый привкус недовольства при мысли о том, что Эркена теперь занят… Да ну, какое недовольство, она на самом деле не могла бы представить… А Алварес… Проклятый Аскелл… «Удивительно, госпожа Дайенн, как я, просидевший большую часть этого времени под замком, вижу больше, чем вы, его напарница» – на её совершенно, в общем-то, невинное замечание, что Алварес слишком отдан работе, чтобы быть готовым сейчас к каким-то отношениям (и да, это было сказано действительно без какой бы то ни было личной досады…), надо же, какой внимательный! Или просто это ей не хотелось замечать некоторые задевающие лично её детали? Илмо Схевени – его друг детства, сын его кумира, их много лет уже многое связывает, и… С другой стороны, прошептал ехидный внутренний голос, кое-кто из их оставшихся на Ракуме попутчиков тоже начинали как братья, а потом из-под минбарского целомудрия вон что вылезло… «Но, госпожа Дайенн, я не специалист, конечно, но кажется, это ведь ещё не приговор? То есть, ещё не факт, что он уже никогда не обратит внимания на женщин?» Не специалист он… да уж конечно, наверняка не специалист…

Деликатность проиграла с разгромным счётом. Дайенн обернулась. Увидела, впрочем, не сильно много – Аскелл стоял к ней вполоборота больше спиной, чем боком. Худ, жилист, бледен до синюшности. Рисунок волос на спине не разглядеть – они белёсые, как и на голове. Ну да, говорила она себе, говорила, что смотреть бы ей в первую очередь на дилгар, а потом уж на всякие сомнительные образцы, с которыми кривая профессиональной жизни сводит… Ну, что ни говори, посмотрела. Мало же во вселенной настоящих дилгар, надо было увлечься поддельным…

В подсобке кстати нашлись и большие полотнища махровой серой ткани, которые Аскелл классифицировал как полотенца. Жёсткие как наждачка, но было уже почти всё равно, спасибо и на том. Аскелл шипел – обожжённые лазером запястья и щиколотки на соприкосновение с горючим отреагировали совсем не благодарно, а вытирать их этим было, наверное, вовсе пыткой. Их прежнюю одежду он затем, заботливо переложив из карманов старой в новую весь свой сложноидентифицируемый арсенал (с печальным вздохом, так как карманов у робы было вдвое меньше), завернул в эти самые полотенца и засунул поглубже за неплотно придвинутый к стене шкаф.

– Ну вот, мы как будто готовы к дальнейшему движению. Если я правильно понял по записанному, их отправили в какой-то «33 блок», местоположение его я определил… Сделаем поправку на разницу между картой и реальной жизнью и найдём. Попасть внутрь – вот это уже другой вопрос, посложнее… Рабочие варианты есть, а какой из них реализуемее – определимся, увы, только на месте…

Вадим вытянул ноги, надеясь, что так сидеть будет легче. Надеялся зря – по всей видимости, конструктор, проектировавший это здание, специально задался целью устроить здесь всё так, чтобы находящимся здесь было максимально неудобно. Затёкшие мышцы и отмороженные почки – как минимум. На этом моменте, усмехнулся он, даже у самых наивных должны были пройти все иллюзии на тему их положения. Нет, их, можно сказать, расположили почти с комфортом… Как уловил Ви’Фар в мыслях препроводивших их сюда квадратнолицых военных, в других помещениях подобного же размера сидело куда большее количество… жильцов. Но гостеприимным хозяевам, видимо, слишком важно было разделить их хотя бы с хуррами, если не между собой. Забандиакко невесело улыбнулся, когда от развилки их повели по разным коридорам. Что это? Тюрьма? На военной базе ей как-то… не место… Впрочем, кто бы знал, может быть, у хурров такие порядки…

Помещение было треугольным. Пирамидальным. Две стены скошенные – одна из них внешняя, с окном, бросающим сейчас квадрат солнечного света на середину комнаты. Зачем? Конструктивных оснований он пока не видел, напрашивалась мысль, что для того, чтоб сидеть, прислонившись к этой стене, было как можно менее удобно. Пол наклонный. Вот этому объяснение уже нашлось – у дальней, прямой стены в полу решётки. На отхожие места конструктор тоже решил не расщедриваться. Судя по сырому, специфически пахнущему полу, нечистоты просто смывались струёй воды и стекали через эту решётку.

– Ну, в тюрьмах Маргуса, говорят, хуже, – хмыкнул Даур, – сам не был, в смысле, если б был – вряд ли тут с вами бы сидел. Оттуда выходят редко…

– Это не тюрьма, – покачал головой Илмо, – тюрьму видеть можно, и тюрьму даже должны видеть, чтобы бояться… Этим – не пугают. Мы – знаем… Было, кому рассказать…

– И мы отсюда выйдем, – тихо проговорил Вадим, – выберемся… Он не раз выбирался…

– Но зачем они нас сюда, вот вопрос.

– Думаю, скоро узнаем… И едва ли нам это понравится.

– Да мне как-то уже ничего не нравится, где слово «тилон» мелькает, – хохотнул Вибап.

– Тилоны тилонами, – Ви’Фар повернулся к нему, – но вот… Это здание – до тилонов построено. И все те, кроме нас, кто здесь сидит – попали сюда до тилонов. Это так, информация к размышлению…

Матап, видимо, замёрз лежать на битом, в трещинах, кафеле и снова сел, подтянув к себе колени.

– Думал сперва – может, сказать ему, что я Так-Шаоя сын, не последнего в Автократии человека… Потом подумал – а ну как хуже выйдет? Как заложника возьмут, выкупа потребуют… Сглупил я или нет?

– Может статься, что и правильно решил, – кивнул Ви’фар, – очень вероятный сценарий.

– Эх, будто других проблем сейчас у папки нет… Всё-то со мной не слава богу…

– Ну, парень, конкретно в этом ты, положим, не виноват. Мы тут вместе с тобой сидим.

– Э, вами-то ваш батюшка, небось, гордится. Полицейский, настоящий мужчина…

– Мой батюшка, – улыбнулся Ви’Фар, – максимум предполагает о моём существовании. Нет, всё не так, как вы подумали. Я нефилим, гибрид, мой отец – человек, и живёт сейчас в мире Парадиз. Таких детей, как я, у него около тысячи.

Матап присвистнул.

– Ого! Это столько у вас братьев и сестёр?

– От моего года до новорожденных всех я, конечно, не знаю, последняя цифра, которую слышал, была 970. Ну, у Ли’Нор больше.

– Ничего себе… У меня вот… Ну, Талик – полнородная сестра, и ещё мелкие, внебрачные отца, он их тоже признал, всего пятеро. То есть, семеро нас сейчас… Но это понятно, у вас-то по-другому…

– Тут это необходимость, – кивнул Вибап, – даже и потому хотя бы, что восстанавливать население после войны всё ещё приходится… И это, наверное, хорошо очень – рождается ребёнок, и ему радуются, он нужный… Громаха перенаселена, у бедноты, вроде моей семьи, новый ребёнок – это новый голодный рот… Нам-то хорошо, мы вовремя на Ранкезу выбрались, сёстры мои голода не знали…

Беседующие разом смолкли, следом друг за другом переведя взгляд на противоположную стену, точнее, под стену. Из-под пола послышались хлюпающе-скрежещущие звуки, стук-скрип, а затем сливная решётка аккуратно приподнялась и отъехала в сторону. В проёме показалась перемазанная грязью голова Дайенн, увенчанная не менее грязной кепкой. Рядом возник Аскелл, выглядящий, в общем-то, ещё плачевнее. Сделал знак вести себя тихо, хотя это, пожалуй, и не требовалось. Вадим, шепнув остальным, чтоб продолжали, как ни в чём не бывало, беседовать (мало ли, вдруг прямо за дверью кто-то стоит и подслушивает, и внезапная тишина его обеспокоит?), подполз к образовавшемуся отверстию.

Легко сказать, продолжайте как ни в чём не бывало… Пожалуй, из положения идеально вышел Матап, принявшийся рассказывать о своих мелких сводных братьях, Вадим понадеялся, что это достойная звуковая ширма.

– Сможете пролезть? Если нет, то проблема…

Сливное отверстие было действительно узковато, сперва едва не застрял Ви’Фар, затем беглецы всерьёз испугались, что придётся оставить здесь Даура.

– Путь отступления, конечно, не самый комфортный, – Аскелл задвинул на место решётку и повернул огромные ржавые вентили по её углам, последний из них издал такой душераздирающий скрип, срывающийся на визг, что у Дайенн застыла кровь в жилах – тут-то их и схватят, – зато наименее затратный.

– Да ничего, – Даур огляделся, стараясь не прислоняться к осклизлым, влажно поблёскивающим стенам, – нас сюда препроводили что только без красной дорожки, отойдём уж скромнее.

Илмо шипел, потирая оцарапанную голову, Матап стремительно зеленел и старался дышать ртом – так, говорят, вонь досаждает меньше. Аскелл, завернув последний вентиль, взял из рук Дайенн электрический фонарь и направил луч света вглубь узкого тёмного тоннеля.

– Нам туда. Идём тихо. Охраны тут почти что нет – чего вас охранять, у вас камеры как сейфы, но нет-нет да и пройдёт кто-то… Хватиться вас они могут через час, а могут через пять минут, этого мы не знаем. Поэтому шевелить конечностями надо быстро. Но тихо.

– Неужели так просто? Они не предусмотрели возможность бегства через канализацию?

– А вы, пока там сидели, сбежать смогли? – Аскелл обернулся, – решётки закрываются вентилями снизу, изнутри их открыть не смог бы даже центаврианин… Не знаю, понимаете ли вы, на что я намекаю… Никто из вас руку просунуть бы не смог. А снизу открыть вам выход, по идее, могли только кишечные паразиты. Не знаю, почему у них вообще эти решётки съёмные, а не вцементированные намертво… Наверное, меняют время от времени, ржавеют, или кто-то пилить пытается, кто знает…

Вадим аккуратно обогнул Дайенн, нагоняя Аскелла.

– Мы идём к выходу?

– Да, а есть возражения? Увы, выход не за поворотом, так что запаситесь терпением.

Полицейский шарахнулся от чего-то, свисающего с потолка.

– Я не об этом. Мы не можем уйти прямо так… В смысле, только мы. Мы должны освободить рабочих, которых привезли вместе с нами. Мы должны уйти все вместе. И по возможности, мы должны забрать всех, кто ещё здесь сидит. Вряд ли судьба предоставит этим несчастным ещё какой-то шанс…

Аскелл закатил было глаза, собираясь прочесть отповедь, но потом кивнул.

– В этом есть логика. Выбраться за пределы полигона – полдела. Нам придётся сколько-то времени прятаться, а потом выбираться с планеты. Местные, хотя бы знанием языка, нам пригодятся. Лично я хуррского не знаю. Вы имеете представление, где они могут находиться?

– Что ж, и такие соображения сгодятся, за неимением лучшего… – проворчал Илмо.

Вадим прикрыл глаза, пытаясь сориентироваться.

– Нас разделили за поворот от нашей камеры. Это должно быть в той стороне, конкретнее я не знаю.

– Что ж… придётся слушать и осторожно выглядывать, пока не найдём ваших.

– И вытаскивать всех, даже если они и не наши, – упрямо повторил Алварес, – у меня, знаете ли, успело сложиться впечатление об этом месте как о том, где не стоит оставаться.

– Мы такой толпой не засорим канализацию? – ухмыльнулся Аскелл, – не знаю, что там за представления у вас, но это 33 блок, и камер здесь… много, и большинство понаселённее вашей. Здесь могут быть тысячи пленников. Тысячи.

– Как хотите, идите, куда вам надо, а я пойду, куда надо мне. Не беспокойтесь, выход мы найдём… Крысы, когда им надо, просто прогрызают его.

– Он всегда такой? – Аскелл повернулся к Дайенн, – может быть, вы объясните ему, что когда сбегает пять-шесть узников – это одно, а когда сбегает целая тюрьма…

Дайенн повела плечами, показывая, что она тут бессильна. Ви’Фар сделал знак всем замолчать, и минут пять все стояли столбами, пока он не дал отмашку.

– Ну, уже хорошо, с нами радар… Ладно, проверим, на сколько ржавых вентилей хватит вашего пыла. Для удобства и скорости сейчас разделимся, далеко не проходим, до ближайших решёток и обратно, чтобы не потеряться… Надеюсь, радар сумеет достаточно быстро обнаружить нужную камеру.

– Насколько я примерно заметил, в боковых коридорах по три или четыре камеры на каждой стороне. Коридор оканчивается тупиком. Не потеряемся. Шесть или восемь камер, двадцать четыре или тридцать два вентиля, это очень много по времени? Если окажется много – повторюсь, можете не ждать, мы догоним.

Дайенн показалось, что убить Алвареса Аскеллу мешает только то, что между ними снова стоит Илмо.

– Хватит препираться, – вмешался Вибап, – раньше начнём – раньше устанем. И вообще, в чём-то полицейский прав, толпой мы хоть и заметнее, но ведь и сильнее…

Аскелл скептически хмыкнул, но спорить больше не стал.

Налево пошли Аскелл, Алварес, Дайенн и Ви’Фар. Направо – Илмо и гроумы. К счастью, фонаря Аскелл прихватил со склада целых три – благо фонарь не самая тяжёлая вещь, впрочем, и требовался фонарь только время от времени – глаза привыкали к темноте, тусклого света от сливных решёток им хватало. Дайенн размышляла, предпочла бы она вовсе не видеть этого места, или идти здесь наудачу – ещё страшнее. Выходило, что не хорошо ни так ни так. Стены, в лучшем случае мокрые и скользкие, а местами обросшие налипшими нечистотами, в неверном свете казались живыми тканями, вроде тела слизняка. Вода под ногами сейчас доставала только до щиколоток, но Дайенн хорошо помнила то место, где она по колено и выше. Что-то проскользнуло по ноге, очень не хотелось размышлять, что это – твёрдая фракция обычного наполнения канализации или упомянутый Аскеллом кишечный паразит. Хорошо, что архитектура, в самом деле, незатейлива, и планировка канализационной сети, в силу этого, незатейлива тоже. И что она такая… средневековая… Как-то они сбегали бы по современным трубам…

Вглубь коридора, закономерно, мелеет. Под ногами чавкает… Алварес шёпотом извинялся перед ракумским болотом – как ни крути, он предпочёл бы оказаться там.

– Ну вообще-то, насчёт естественных процессов… – Аскелл остановился под первой решёткой и придирчиво оглядел вентиль, – во вселенной есть расы, экскременты которых вовсе не обладают неприятным запахом. Достаточно любопытна физиология у…

– Аскелл, вы б заткнулись, а? – Дайенн навалилась на свой вентиль, радуясь тому, что он, видимо, сравнительно свежий, поэтому почти не ржавый.

Разумеется, им не могло прямо таки повезти, эта камера была полна народу, но хурра – ни одного. Человек двадцать навскидку, все земляне, в большинстве своём одетые в безразмерные серо-зелёные балахоны. Насколько Вадим разбирался в землянах – в основном белые, только три или четыре монголоида, они на внезапное появление гостей из канализации отреагировали последними, занятые кем-то у дальней стены – условия здесь почти комфортные в сравнении с их камерой, у пленников даже какие-то подстилки…

– Общий привет. Только без шума. Если жажда свободы не умерла – прошу за нами.

Несколько человек из ближайших переползли к решётке, вглядываясь в лица спасителей, как в невиданное чудо. Однако, подумала Дайенн, как только не может выглядеть ангел спасения. Иногда и – перемазанным с ног до головы канализационным монстром.

– Вы откуда? – голоса пленников были такими тихими, что понижать их до шёпота и не требовалось, – как вам удалось?

– Давайте разговоры по дороге, а? – Аскелл отодвинул решётку ещё дальше и тоже высунул голову, с которой уже успела слететь кепка, волосы, и без того слипшиеся после поездки в топливном баке, теперь украшала роскошная бахрома грязи – шедший впереди и довольно высокий, он собрал на себя её почти всю, но что-то перепало и Вадиму, – как там говорят в гуманных мирах моих спутников – женщины, дети и старики вперёд…

Один из пленников оглянулся на остальных.

– У нас есть неходячие… Ну, то есть, слабоходячие… То есть, мы б им помогли, конечно… Хотя мы сами, честно, не лучше, мы ж тут все одна группа… Но вы только возьмите… Мы уж как-нибудь, правда… Можно? Всем можно?

Вадим, приглядевшись к говорившему, заключил «краше в гроб кладут». Человек явно был чем-то болен… Все эти люди. Бледная с зеленью кожа, запавшие глаза, сухие, почти вылезшие волосы, почти нет зубов – хотя человеку не должно быть больше тридцати… Дайенн только покачала головой, глядя, как некоторые ползут к отверстию, волоча уже не действующие ноги. На что Вадим надеется? Ну одного, ну, двоих, троих, но как они утащат их всех, сползающих тут по стеночке на не действующих ногах? Несколько «слабоходячих» так и остались лежать, в том числе старик в углу, возле которого сидели монголоиды. Вадим, подтянувшись, первым вылез на поверхность, подхватил ближайшего под мышки и спустил принимающему внизу Ви’Фару. Яростным шёпотом, видимо, матерясь по-тилонски, за ним выбрался и Аскелл, затем и Дайенн.

– Спускайтесь по одному. Определимся.

Полумёртвое сборище явно оживилось. Компания в углу расступилась, взорам спасателей предстал высохший старик, полулежащий на руках мужчины помоложе. Дайенн, вспомнив некоторые курсы из первых лет обучения, предположила, что по крайней мере эти двое – тибетцы. Старик посмотрел на них – его взгляд последовательно проскользнул по ней, Вадиму и Аскеллу, улыбнулся и что-то проговорил.

– Простите, что?

– Он сказал: «Майтрейя пришёл».

Девушка, от косицы которой остался жалкий мышиный хвостик, сидела над свернувшимся клубочком стариком, закрыв глаза. Дайенн тронула её за плечо, но и тогда не дождалась реакции.

– Она так сидит уже два дня, – прошептал лежащий поодаль, которого можно б было принять за мёртвого, если б не натужное, сиплое дыхание, – вы не спасёте… Скоро умрёт… Но хотя бы умереть не здесь…

– Может быть, хоть дохлые варианты трогать не будем? – Аскелл схватил за рукав Вадима, уже нагнувшегося, чтобы поднять говорившего, – с ними мы точно далеко не уйдём, а и так по красноречивым следам сразу будет понятно, каким путём они удрали.

– А если оставить их тут, полагаете, их не уговорят рассказать?

– Алварес, как ни печально, этих лучше оставить, они в коме, у нас нет сейчас возможности им помочь…

– Чтобы прекратить дальнейшие прения… – Аскелл вытащил из-за пазухи нечто, показавшееся тонкой чёрной авторучкой, и быстро коснулся шеи девушки, потом старика, над которым она сидела. Девушка слабо дёрнулась и медленно, неловко повалилась поверх лежащего.

– Аскелл!..

Тилон выпрямился над следующим лежачим.

– Забирайте этих, если они готовы. Ну, а если что – выбрать эвтаназию и внизу не поздно.

– Мы сами, – улыбнулись монголоиды, – нет нужды, душа учителя покинула тело.

Дайенн коснулась шеи старика, Аскелл бесцеремонно отпихнул её:

– Покинула, не покинула… Для надёжности. Либо отпускайте свой драгоценный труп и вниз, либо ложитесь рядышком.

Ви’Фар внизу, как оказалось, успел отвести часть эвакуированных дальше по коридору и встретиться с группой Илмо, уже ведущей своих – к счастью, стоящих на ногах более устойчиво. Идти по узким лазам было возможно всё-таки только по одному, гуськом, поэтому те, кто покрепче, брали на спину ослабевших, процессия двинулась в направлении, показанном Аскеллом, Вадим завинчивал последний вентиль и придирчиво поглядывал на следующую решётку.

– Аскелл! – здесь, внизу, Дайенн осознала, что её трясёт, – вы убили их, так спокойно и хладнокровно?

– Эй, я тилон, единственный из этих бесчеловечных подонков, кого вам удалось поймать, – Аскелл схватился за второй вентиль, он неожиданно легко поддался и Аскелл отлетел, врезавшись в Вадима, – а по-вашему, избавлять от страданий надо с громким плачем и заламыванием рук? И если честно, с половиной этих следовало поступить так же. Но если вы желаете, чтоб они умерли у вас на руках через пару дней и вы могли закрыть им глаза и прочесть над ними молитву – то пожалуйста. Вас больше, вы решаете, но моё мнение – нам не нужен балласт. Вы видели эти глаза, госпожа Дайенн? Смесь животного ужаса и благодарности? Самое худшее, что может произойти с живым существом – это уже не жить и ещё не умереть. Стоит сделать за них выбор, которого они сделать уже не могут. На них ставили опыты, госпожа полицейский, в ваших мирах подобного нет, по крайней мере официально, а здесь есть много что, хотя тоже вряд ли официально… У вас нет с собой передвижного госпиталя, а нашатыря и инъекции витаминов тут может оказаться маловато.

– Опыты?!

Аскелл упёрся руками в решётку.

– А как по-вашему, где мы находимся? В тюрьме для нелегальных эмигрантов? Эти люди – купленные у пиратов, кто-то, может, и родился рабами – тут для того и находятся, что на них испытывают разрабатываемые здесь же токсины… Вашим товарищам исключительно повезло, что их отправили именно сюда. 32 и 31 блок, насколько я понял – бактериальные, туда лично я бы за ними не сунулся, а вам бы посоветовал просто подать рапорт об их гибели. 30 блок – радиационный, он подземный, метровой толщины стены и практически неприступный. Чему вы так удивлены? Вы думали, военная база – это усовершенствованные летательные аппараты, склады боеприпасов и образцовые казармы? Цель любых военных разработок – не вооружение армии, а уничтожение противника. Ваша политика взаимно сдерживающих потенциалов – сравнительно новое изобретение… Так, отсюда спасать некого, с вашего разрешения поднимусь для зачистки, хорошо? Ваш гуманизм пострадает от этого не сильно?

Дайенн повернулась к Вадиму.

– То, о чём он говорит… Вы что-то знаете об этом?

Напарник кивнул.

– Всё именно так. Дайенн, ты же медик… Ты должна знать, сколькими полезными открытиями мы теперь пользуемся, приговаривая, что хотя бы так делаем мучительную смерть тысяч жертв не бессмысленной… И сколько вирусов, было впоследствии установлено, были выведены искусственно. Практически, можно назвать очень мало миров, которые чисты от подобных достижений. Здесь работают не какие-то особенные чудовища, а, Аскелл прав, патриоты своей родины, стремящиеся сделать её сильнее, и такие патриоты есть у каждого мира. Обладание оружием, способным разрушить механизмы противника – ценно, обладание оружием, способным воздействовать на живую массу противника – бесценно. Прогресс меняет детали, не само положение вещей. И разница между отсталым и прогрессивным миром в том, кто назначается потенциальной угрозой и, соответственно, объектом для изысканий – собственные сограждане из других держав, при отсутствии централизованной власти, или инопланетяне. И в том, какой плотности ширма прикрывает эти детали… Можешь спросить Ви’Фара, не так много было тех, с кем мы тут пересекались, но достаточно, чтобы составить картину.

– Но Алварес, это… Я хочу сказать, сколько бы неприглядных картин ни содержало прошлое каждого из наших миров – прошлое уходит в прошлое, мир меняется…

– Вы так считаете, госпожа Дайенн? – Аскелл спрыгнул, брезгливо отряхиваясь, – удачная, кстати, камера, не хотите взглянуть? Живые мумии из предыдущей – ерунда… Поверьте мне как специалисту в вопросах времени, прошлое не уходит, оно превращается в настоящее, прорастает в будущее. Люди меняются, вырастая из детей во взрослых особей, но остаются собой – капризными, властными и трусливыми детьми, которые хотят всем владеть и ничем не делиться. Когда вы думаете, что своими альянсами, конвенциями, санкциями вы навяжете людям всех миров гуманизм и миролюбие раз и навсегда, вы на самом деле учите их врать искуснее и избегать утечек тщательнее. Сюда мы, своими заслугами или их недоработками, проникнуть смогли. В лаборатории ваших родных миров вы не попадёте никогда. И только поэтому будете свято верить, что их нет. Даже не знаю, стоит ли покушаться на вашу невинность. Ну что, вы морально готовы потратить на обход этого комплекса ещё двое-трое суток и последние оставшиеся нервные клетки? Заряд в этой полезной вещице пока есть, но едва ли его хватит на всех нуждающихся…

– …а этот урод даже в мою сторону и головы не повернул, то ли оглох, то ли ослеп, непонятно… И для кого я, спрашивается, эту кошмарную конструкцию два часа заплетала, чуть не окосела совсем? Не дай бог, у него кто-то появился уже… Хотя не, я бы знала… Зато Аыркрамто этот, черти бы его в преисподнюю забрали – вот он да, он заметил! Лыбится так – будто я вся такая себя ему на блюдечке уже несу, и кивает многозначительно… Да быть того не может, чтоб папаша ему уже какую-то надежду подал, только вчера ж сказал: давай, с Лаярмато процесс ускоряй, а то и другие претендентки найдутся… А, погоди, я ж про Митуморако-то тебе не дорассказала…

– Миу, я, вообще-то, собираюсь сейчас вниз, и дел-то у меня там много.

– Так за чем же дело стало? Я тоже с тобой, по дороге и расскажу.

Фима округлила глаза.

– Ты же вроде на свидание собиралась?

Миукарьяш скривилась.

– Собиралась, ага… Так бы и собралась же, да Амажа очень кстати по пути встретилась. Так-то я её дуру терпеть не могу, но вот чего не отнять, так что она в жизни ни о чём не соврала, что сказала, тому верить можно… Так вот говорит, когда бельё во дворе вешала – а она ж этому козлу соседка – слышала, как он с этим своим дружком закадычным, Кируадаффо, говорит. Мол, у него дела срочные, и на свидание ко мне он опаздывает, так попросил его меня пока задержать, поразвлекать до его прихода. Не, ну каков, а? Знаю-знаю я, какие у него дела, и где живут эти дела! Пусть только подойдёт ко мне… Я ему кто, ждать его, пока он с другой натешится, и этого Кируадаффо с его тупыми шуточками слушать? Не, ну почему как хоть немного не урод, так скотина блудливая? Так что пошли они, будет у них друг с другом сегодня свидание, я уж лучше с тобой схожу… Меня Амажа в гости звала, да ну её нафиг, она мне всё братца подпихнуть пытается, а на что он мне, урод шепелявый? С его данными, чтобы с девушками заигрывать, сыном главы жандармерии-то мало быть, это уж лучше Аыркрамто…

Идти на сей раз предстояло долго – до восточного спуска, неудобного и опасного, но ни через какой другой к сегодняшней Фиминой цели не подберёшься. Ох, опять будет Миу дома головомойка – если ботинки каким-то чудом не утопит, то платье изорвёт и изгваздает точно. И ведь предлагала, много раз, Фима подруге переодеваться перед спуском, но Миу каждый раз кривила мордашку при виде «этой ужасной робы» – будто там, под землёй, кому-то важно, сохраняет ли она достойный городской красавицы внешний вид.

– Ой, ну и кошма-ар…

– Туннель был затоплен, обмелел только недавно, что ж ты ожидала увидеть?

Держась за глинистые стены – поминутно брезгливо отдёргивая руку, другой рукой придерживая юбки, вышитые по подолу яркими красными и золотыми цветами, Миу медленно, ступенька за ступенькой спускалась – поскальзываясь, взвизгивая, наваливаясь на подругу, которую и так едва не сгибал объёмистый рюкзак. Деревянные опоры, мокрые, гнилые, кое-где подломились, девушка поглядывала на нависающие балки с откровенным ужасом в глазах.

– Ой… Того гляди, прямо здесь нас и засыплет… Ай!

– Осторожно, не ступай куда попало. Тут ямы, могут быть очень глубокие.

– Ну и как же тут идти, под водой же не видно ничего?

Фима показала сжатый в руке длинный шест.

– Держись за мной, будем прощупывать дорогу.

– Вот не хватает же тебе дорожек в парках, это да… Давай, я хоть фонарь держать буду. Вот нашла бы ты себе жениха, чтобы сопровождал тебя тут, рюкзак хоть твой тащил… Хотя я не представляю, кто из них мог бы сюда попереться… Но всё равно ведь, смотрю я на тебя и обидно мне за тебя. Что у тебя, совсем платьев красивых нет, нет украшений? Так я б своих дала, кто у меня дома их считает… Заплела б волосы хоть раз… Могла б такой красивой быть, а сама себя уродуешь, ещё и лицо этой гадостью мажешь, хорошо, хоть при мне без неё ходишь… А не боишься, что у тебя так и правда кожа испортится? Потом лечить ведь замучаешься… Вот ведь жизнь устроена – кто жениха никак найти не может, а кто намеренно отпугивает, чтобы и не появились… Да, конечно, я сама говорила, что из этих женихов больше половины погрузить бы в мешок да в речку с грузом, чтоб точно не всплыли… Но хотя бы покрасоваться, чтоб повосхищались тобой? Ты ж девушка, успеешь страшной в старости побыть!

– Миу, женщина должна быть красивой для самой себя, а не для того, чтоб завлекать мужчин, как у нас это происходит. Это неправильно, что женщина воспринимает себя как товар, который надо повыгоднее продать, украшает себя, чтобы прельстить мужчину, иногда совсем всё равно, какого, лишь бы выйти замуж, и это преподносится как высшее достижение, а на самом деле из бесправной скотины в отцовском доме женщина становится бесправной скотиной в доме мужа… Ну и начерта нужно такое счастье?

Миу скорбно всхлипнула, заметив, что одна из лент полоснула по грязной стене.

– Ай, ну а куда деваться-то? Да и кому как с замужеством-то везёт, кому не очень, конечно, а кому и вполне… Надо стараться искать позитивное! Мы пока молодые, у нас даже некоторый выбор есть, а вот если затянем, если дождёмся, пока, не дай бог, помрут наши родители – вот что тогда будет, это даже думать страшно. Ой, Фима, это ж куда мы идём, мы, кажется, за границы города вышли уже?

– Нового города, а старый простирается ещё дальше, многих из этих улиц ещё нет на моей карте. А многих уже нет вовсе – обрушились своды, что не погибло при обрушении, уничтожено водой, погребено под слоем грязи… Когда-нибудь откопаю и их, конечно. Деревянное вряд ли что-то сохранилось, а каменные должны дожить.

– С ума сошла? Откапывать, из грязи, сама? Фима… Фима, мне это место не нравится!

– Бывшая Улица Приказчиков, заслуженно не нравится, здесь селились «важные люди» – судьи, жандармерия, сборщики налогов… Все те, кто владел грамотой и за счёт этого владел другими. Что ни говори, мы сейчас счастливее хотя бы тем, что грамотны…

– Ага, ну и что нам с этой грамоты? Нет, говорю, Фима, нехорошее место! Пока мы хоть под городом ходили, мне и то спокойнее было… Давно, что ли, в этих катакомбах люди не пропадали? Хочешь следующей стать?

– Миу, прекрати повторять старые бабкины сказки. Люди здесь не пропадают, потому что здесь не ходят. Последний раз здесь пропадали лет двадцать назад, смельчаки с Окраинной, решили, что тут ещё осталось, чем поживиться, понадеялись, что мародёры прошлых веков что-то и им оставили… Сорвались, видимо, в какой-то провал. Жадность, она до беды доводит.

– Будто у тебя не жадность, до другого просто… Ага, а пять лет назад семья молодая исчезла – говорят, их последний раз у входа в катакомбы видели, не у этого, правда, входа… А в прошлом году, Милаяш и Аркамито кости нашли, река на берег вынесла… Отсюда, говорят, вынесла-то.

– Миу, они утонули в реке. Это – то, что известно точно, остальное – домыслы и догадки. Ты же знаешь, что они сбежали из дома… Видимо, поплыли на лодке и она перевернулась. Могли, конечно, просто сорваться в один из провалов… Это не так и редко случается, ограждения же постоянно растаскивают… Просто обычно или сами выбираются, или вытаскивают. А иногда при падении разбивают голову или ломают шею. И находят их потом и правда чисто случайно, даже когда стараются и ищут… Так уж наша власть заботится о нашей безопасности, хотя и сами мы хороши… Но я-то, в отличие от них, знаю, куда и зачем иду. Вот, смотри – обломки восточной стены Регистрации, остальное – там, за стеной, в другом тоннеле, этот квартал рухнул так, что здания распались по разным тоннелям… С восточной стороны у них был вход, приёмные, так что какие-то ценные документы мы тут вряд ли найдём, но что найдём – и то хорошо… Проход дальше наполовину завален, вот это плохо. Там дальше должно быть Малое Судилище, Большое Судилище, тюрьма… Он сидел в этой тюрьме, об этом должны были остаться записи…

Миу фыркнула.

– Вот, смотри, – Фима остановилась и вытащила из-за пазухи что-то, видимо, очень хрупкое и драгоценное для неё, – я нашла это в прошлый поход. Нашла ведь, хотя бы уже что-то…

Миу вытянула шею, заглядывая через плечо подруге.

– Рисованный, что ли?

– Естественно, фотографии тогда ещё не было.

– Ну, нарисовано-то очень хорошо, прямо грамотно так, за фотографию сперва принять можно… А всё равно, не доверяю я рисованным-то изображениям. Нарисовать что угодно можно. Так-то если посмотреть – красивый… Ну, то есть, как по мне – староват, конечно, и вообще лицо мог бы и попроще сделать… Но может, это просто так нарисовали…

– Тебе не нравятся слишком серьёзные, – улыбнулась Фима.

– Ну наверное, не нравятся. Ай, не знаю. Вот если так посмотреть – Аыркрамто этот зануден до невозможности, только и знает, что про своё жутко важное положение рассказывать, если послушать – так он не младший инженер будто, а капитан звездолёта! Но Ластамара или этот Кируадаффо не лучше. Сами себя считают весёлыми и заводными… Дебилы конченые… А этот как, популярностью у женщин пользовался?

– Ну, женат не был, – Фима издала короткий смешок.

– Чего ж это так? Ну, что не женат, это правда, ничего ещё не значит… Не хотели, видать, за него никого отдавать, а с новыми-то порядками город уж недолго простоял… Хотя, всё равно ж некоторые успели пожениться… Много он, наверное, счастливых пар так устроил, да? Жалко, недолгое у них счастье было… Да неужто ни одна женщина за него замуж не захотела? Или ему никакая не нравилась?

– Миу, ну ты всё только об одном думаешь! У него было дело, такое, с которым не до личной жизни… – Фима бережно взяла из рук подруги ветхий рисунок, некоторое время смотрела на него, закусив губу, руки её заметно дрожали, – удивлена, что ты назвала его красивым. Хотя я правда считаю его красивым… Знаешь, я часто пыталась представить себе, как он выглядел. И никак не могла, лицо мне представлялось как в тумане, светлом тумане… Но когда увидела – поверила, что он такой и был, он таким и должен быть. Красота – она пустое, Миу… Богатые женихи нашего города – красуются, всячески выставляют себя, а ты нос от них воротишь, хоть и не можешь порой объяснить, почему. Я думаю, инстинктивно, потому что видишь, что нет под красотой чего-то важного, одна пустота и бахвальство… Трусливые, поверхностные они люди. Видишь, в этом лице ум и воля. Это не пустая оболочка, без души… Пойдём, Миу. Может быть, сегодня мы и не дойдём до… Если б только я могла знать, где он был… где он был, когда…

Миу тронула Фиму за плечо.

– Э, да ты не плачешь, подруга?

– Нет-нет, не плачу.

– Ох, совсем ты ненормальная, Фима. Ты это что же, в мертвеца вздумала влюбиться?

Фима досадливо фыркнула, усилием воли отгоняя слёзы, сунула рисунок обратно за пазуху.

– Он как никто, заслуживал жизни… Он, и город… Почему же так мало я могу, Миу…

– Ну ничего себе, мало! Ты по этим страшным норам километры исходила, каждый камушек переворачивала, сколько нафотографировала – представить страшно! Другие с техникой, с командой, со всем, что нужно, столько бы не сделали. Ох, если б ты эти свои труды издать могла… Может, можно как-нибудь мужской псевдоним взять, или через подставного кого-нибудь?

Девушки с огромным трудом взобрались по дребезжащей конструкции – рухнувшая крыша правого крыла Малого Судилища, чтобы перебраться в следующий тоннель.

– Изломанный, искалеченный город… Похож на птицу, рухнувшую на камни, на дно ущелья… Но он не мёртв, не мертва мечта о полёте. Мы в долгу перед этими людьми, их именами, их историей… Как они могут обрести покой, пока мы не поднимем обратно к небу правду о их жизни…

Миу вскрикнула и больно впилась в руку Фимы. Из-за поворота вынырнул сперва яркий конус света, затем трое… Девушки попятились, Миу ободрала ногу об острый железный край – и не заметила, ужас, охвативший её, был впереди каких-либо вопросов, слишком уж лица неожиданно встреченных не сулили ничего хорошего. Двое были в военной форме, каксолдаты с базы, а третий…

– Ластамара, ты что здесь делаешь? – пискнула Миу, тряся головой – не видение ли?

– Это ты что тут делаешь, Миукарьяш? Ты ж должна сейчас на свидании быть.

– Ага, с тобой, козёл!

Губы парня скорбно дёрнулись.

– Жаль, Миукарьяш, ты ведь мне и правда нравилась. Не хотел я для тебя такой судьбы. А теперь придётся и тебя забрать.

– Куда это забрать?

Фима покрепче перехватила шест, готовясь защищаться. Наивно для слабой девушки надеяться одолеть троих взрослых мужчин, но без боя она не сдастся точно.

– Ну что ж ты дура такая, Миукарьяш. Зачем же ты сегодня-то попёрлась. Посидела б с Кируадаффо, а там бы и я подошёл… Всё бы хорошо было. И не ходила б ты больше в эти тоннели, сама ж говорила, тебе не нравится тут…

– Ты то ли рехнулся, Ластамара? – девушка судорожно озиралась, путь отступления был, мягко говоря, под вопросом, запрыгнуть на крышу так же легко, как спрыгнули с неё, не получится, – что это вообще такое? Мы никогда не слышали, чтоб в тоннелях гулять запрещено было! Мы закон не нарушали! Зачем здесь солдаты? Имей в виду, мой отец тебе…

Ластамара рассмеялся.

– Твой отец? А что он может? Если б твой отец был Гуаносфато, может, и мог бы… А кто-то мельче мне не начальник.

– Балованная ты, – грубо гаркнул один из солдат, – много воли тебе дают, так с мужчинами разговаривать. Больше воли у тебя не будет. Айда, сестрички!

– Лапы убери!

– Ни шагу дальше! – лицо Фимы было бледным, как полотно, её всю трясло, пальцы, сжимающие шест, посинели, – вы не жандармы, чтобы нас арестовывать, сидите на своей базе, занимайтесь своими делами!

Солдат, ухмыльнувшись, сделал резкий выпад и схватился за шест, выкручивая Фиме руки. Миу повисла на нём, как кошка, метя в глаза, он отшвырнул её, как пушинку. Острый камень пропорол ей при падении плечо, она взвыла от боли и ярости.

– Пошёл прочь, скот! Отцу скажу! Брату! Свету белого не взвидишь!

– Ламо, да тюкни ты её, не ровен час, до города доорётся! Зря мы тут эту выпасали, пока подальше зайдёт?

Фима, которую солдат схватил за волосы, шипела и билась, пытаясь сбросить мешающий движениям рюкзак.

Вдруг что-то просвистело над головами, что-то негромко хлопнуло, одного из солдат – кажется, Ламо – словно отшвырнуло невидимым ударом.

– Отпусти женщину, подонок, – раздался сверху спокойный, очень молодой голос.

– Кто там? – хватка солдатской лапищи ослабла, и Фима тоже смогла поднять голову. На уступе, в проёме частично обрушенного тоннеля уровнем выше, стоял человек, по виду землянин, темноволосый, в тёмной одежде – большего Фима не разглядела, – подвигов захотелось? Ластамара, сними этого говоруна!

«Говорун», не дожидаясь, пока Ластамара выхватит оружие и прицелится, спустился сам. Миу вытаращилась, не веря, что видела действительно то, что видела – человек спустился прямо по воздуху.

– Земной мальчишка? Ты что здесь делаешь?

– Проходил по делам, – в голосе и тёмных глазах землянина – Фима прикинула, что он и правда должен быть очень молод, наверное, младше их даже, такие гладкие лица у очень молодых землян и детей – звенела ядовитая насмешка.

– Ну вот и проходил бы, – Ластамара, решивший, что стадия переговоров закончена, выбросил кулак… И отлетел, как Ламо до этого.

– Не терплю, когда так обращаются с женщинами. Не терплю и не прощаю. Но я рад нашей встрече, ребята. Судя по вашей одежде, вы с базы. Сейчас вы мне кое-что расскажете – и о том, что вам нужно было от этих женщин, если только вы в самом деле не решили так обзавестись невестами, и ещё кое о чём…

Ламо, грязно ругаясь, поднялся на ноги и выхватил оружие. Незнакомец едва уловимо шевельнул пальцами, словно задел невидимую струну, и пистолет в руках хурра вдруг превратился в змею. Настоящую живую змею, причём, против всякого закона сохранения массы, огромную, с тёмным, покрытым острыми шипами телом. Она моментально обвила его руку, хурр, увидев перед глазами тупую оскаленную морду, только жалко пискнул.

– Следующего предупреждения не будет. Ты, отпусти женщину. Женщины, вам лучше покинуть это место. Возможно, мне придётся сделать много такого, что вам лучше не видеть.

Миу с готовностью закивала, хватаясь за подругу.

– Кишки им выпустите! Особенно этому! Твари! Не сомневайся, землянин, мы ничего не видели! Пошли, Фима… Эй, землянин, как тебя зовут-то? Надо ж знать, за кого бога молить…

– Альберт, – улыбнулся парень, – надеюсь, дамы, больше вас не побеспокоит никто.

– Нет, – неожиданно твёрдо сказала Фима, – я тоже хочу знать, что они тут делали и куда хотели нас утащить. Я не собираюсь впредь обходить эти тоннели десятой дорогой. Это мой город, это их тут быть не должно. И если вы в процессе допроса оторвёте кому-нибудь из них руку или что-то ещё, я это переживу. Это Андрома, здесь мирный быт – как ваша война.

Альберт склонил голову, сдвинув тонкие тёмные брови, Миу могла поклясться, что его глаза смеялись.

– Что ж, встаньте вот тут, чтобы я не задел вас даже случайно. Ну, молодые люди, начнём. Для начала предлагаю рассказать всё добровольно, подробно и без утайки, сэкономите время мне и зубы себе.

– Ты кто такой ваще? – Ластамара наконец сумел отдышаться. Ламо так и стоял столбом, близкий к обмороку. Миу смотрела на него в лёгком ступоре – змея в его руке снова стала обычным пистолетом, но он, кажется, этого не осознал. Да и третий только переводил затравленный взгляд с приятелей на странного незнакомца.

– Эта информация вам не требуется. Повторяю вопрос – что вы хотели сделать с девушками?

– Да этой тут вообще быть не должно… Я специально договорился… Устроил всё… Вечно она за этой чокнутой таскается, а нам одну надо было застать… Сама виновата, что припёрлась…

– Зачем вам нужно было застать вторую женщину одну? Я начинаю терять терпение.

– Приказ у нас. Какое тебе дело, а? Это наши внутренние дела. Иди, нашему начальству жалуйся.

Альберт шевельнул пальцами, Ластамара вскрикнул, схватившись за плечо – рубаха там явственно задымилась.

– Температуру буду повышать, не факт, что медленно. Ну?

Третий, решив, что внимание Альберта сосредоточено на Ластамара, резко вскинул руку с оружием – и отлетел, впечатавшись в стену – Миу невольно вздрогнула, осознав, что этот треск издали ломающиеся кости. Рухнувшее наземь тело было мёртвым.

– Приказ у нас… Работа такая… – Ластамара зачастил, задыхаясь от слов, – иногда, ну, раз в год, материал им требуется… Ну, мы берём кого попроще, бедняки, пьяницы, отребье всякое, кто пропадёт – и не заметят… Трупы потом выкидываем где-нибудь в реку, находят – ни о чём не догадываются, в экспертизе наши люди сидят, пишут утопление, или шею сломал… Ну, вот эту наметили – она тут всё время шляется, сорвётся однажды или камнем пришибёт – дело не удивительное… Да и кто её искать будет, кому она нужна, кроме отца…

– Материал. Подробнее.

– На базу же. Ну, учёным… Ну, не только инопланетники же требуются, иногда и свои. Я про чужую работу ничего не знаю, мне своей довольно. Взять, привезти, дальше уж они сами, я к блокам и близко не подходил.

– Значит, на базе проводят эксперименты на людях? Какие эксперименты?

– Да мне откуда знать? Говорю, у них своя работа, у меня своя. Привести, им там отдать, остальное меня не касается. Я на той базе пяти минут не провожу, рассчитают – и обратно в город, пока не хватились, куда я девался.

Альберт сделал мелкий шаг вперёд.

– Хочешь сказать, ничего не знаешь о дальнейшей судьбе тех, кого туда приводишь?

– Да я тебе кто, учёный? У меня образование семь классов, я в магазине с отцом работаю, мне больше не надо… сделал работу – и всё, гуляй обратно. Ну, один раз трупы-то я помогал перетаскивать, ну, нехорошие они были, конечно.

– Нехорошие.

– Ну, зелёные, раздувшиеся все – может, отравленные чем, я не знаю. Парочка молодая, из дому сбежали, пожениться им не разрешали… Я им встречу у одной дыры назначил, вроде как, денег одолжить… На утопление тоже списали…

Альберт задумчиво куснул губу.

– Допустим, досюда я верю… Ну, а кроме экспериментов над живыми существами – чем ещё развлекается сейчас база? Ты там бываешь, всё равно что-то видишь и слышишь. Что-то новое, необычное происходит там сейчас?

– Я б ещё понимал много в том, что там происходит. Для меня оно всё новое-необычное. Ну, корабль прилетел, корабль улетел… Учения, маневры… Я в чужие дела не лезу и лишних слов не запоминаю, я жить хочу.

– Жить он хочет… – Альберт фыркнул и повернулся к Ламо, – хорошо, спросим завсегдатая. Парень, лучше не притворяйся, что лишился языка, а то правда лишишься, и тогда я спрошу по-плохому, очень по-плохому…

Глаза и ноздри второго хурра были явственно влажными.

– Пожалуйста… Ну чо тебе надо? Я тебя не знаю, ты меня не знаешь, убери эту тварь уже, я никому не скажу…

– Я знаю, что ты врёшь. Я знаю, что тебе есть, что мне ответить. Упрости участь себе же.

– Ничего я не знаю. Я рядовой. Меня ни до чего важного не допускают. Да клянусь тебе. Я вместе с этим людей ловлю, сторожу блоки, обхожу периметр, только и всего.

Альберт прищурился, вглядываясь в лицо хурра пристально и хищно.

– И почему ты боишься их больше, чем меня?

Хурр застонал, схватившись за голову свободной от змеи рукой.

– Не сопротивляйся. Мозг у тебя один, и так не самый хороший…

Солдат мычал, мотая головой, Миу увидела, что у него пошла носом кровь. Ноги его подкосились, вновь принявший свой облик пистолет отлетел к ногам землянина.

– Значит, готовы приступить… И что, это так сложно было сказать словами? Хорошо, и за это вот тоже спасибо… Не сомневался, что они должны здесь быть… Ты, – он снова обернулся к Ластамаре, голос стал мягким, почти ласковым, – забудешь всё от того момента, как спустился под землю. Ты не видел ни меня, ни этих женщин. Произошёл чудовищный обвал, твои спутники погибли. В тоннелях сейчас стало очень опасно, вряд ли в ближайшее время ты сможешь здесь кого-нибудь поймать.

– Они… – Ластамара покачнулся, – они не примут так легко… Им нужно… Они меня самого пустят…

– Ну, уж ты сумеешь их как-то убедить, что будешь полезен не только лабораторным животным, да? Употреби своё красноречие. Давай, иди, – он легонько подтолкнул его в спину.

Миу обрела дар речи не сразу.

– Вы их загипнотизировали, что ли?

– Гипноз – это немного другое, – улыбнулся Альберт, – чем простая подмена воспоминаний.

– Ого! Вы… вы и нам воспоминания поменяете теперь, да?

– Стоило бы.

Миу тряхнула рыжими кудряшками.

– Нет уж, я вас забывать не хочу! А этот что, тоже мёртв?

– Увы, насильное извлечение информации – процесс довольно вредный для здоровья.

– Ну, так ему и надо. С ума сойти, хотел нас на опыты… Ластамара, тварь… Я думала, он просто придурок, а он… А что вы ищете, в самом деле? Может, мы помочь можем? То есть, с базой-то мы, конечно, никаких контактов не имеем, но может, хоть чем… Долг платежом красен и всё такое, вы ж нам жизнь спасли!

Землянин улыбнулся – надо признать, довольно обаятельно.

– Ну, пожалуй, был бы благодарен, если б вы принесли мне что-нибудь перекусить. Мне придётся провести некоторое время в этих тоннелях.

– Замётано. Я отличные пирожки пеку, увидите! А может, вам тёплое одеяло принести, ну и ещё чего? Это мы запросто… Фима, ну не стой столбом, пошли, дотемна б обернуться…

Оказавшись на поверхности, Миу долго втягивала ноздрями свежий воздух, Фима просто смотрела в небо, которого едва не лишилась насовсем. Чистого неба над головой, неба в прорехах перекрытий тоннелей, всего того, что любила, своего Города…

– Что это было? Подумала бы, что надышалась чего-то ядовитого, но слишком ясно всё помню… Что за человек, что ему нужно тут?

– Разве не видела? Он колдун! Как он их, а? А симпатичный… Ну, насколько про землянина судить можно… Так, ну, пошли! Дело ждёт!

– Так куда мы идём? К очистным сооружениям?

Аскелл кивнул.

– А куда ж ещё. Мы сюда спускались через колодец во дворе, но нас было двое и нас ещё можно было принять за рабочих, в отличие от толпы полудохлых инопланетников в арестантских робах. Так что да, выберемся через очистные. Если сумеем. Но это хотя бы какой-то шанс. Но честно говоря, кажется, шансов у нас практически нет. Что поделаешь, один рыцарь в мятом кителе, отягощённый широкой душой и стремлением спасти всех, решительно отверг более быстрый и рациональный вариант.

– Это сейчас обыкновенная бравада, или воинское презрение к смерти? – усмехнулся Илмо, – а то мы тут все в одной лодке.

– Это рациональная оценка ситуации.

– И как, у вас уже есть какой-то блестящий план по спасению своей шкуры?

Аскелл зыркнул на них с положения в пол-оборота.

– Мало добраться до очистных живыми и ещё на что-то способными, надо ещё выбраться оттуда. На их месте я бы, скорее всего, поджидал беглецов именно там. Правда, есть вариант и проще – просто устроить генеральную уборку одновременно во всех корпусах. И мы здесь утонем поголовно все, кроме тех немногих, кто способен дышать под водой. Но, во-первых, мы, скорее всего, нужны им живыми, во-вторых, таким количеством мы, мягко говоря, вызовем затор, а им это надо? Учитывая общее количество оружия и боеспособных единиц у нас, захватить нас всё равно ничего не стоит.

– Посмотрим, – процедил сквозь зубы Вибап.

– Если кому-то из нас всё же удастся прорваться… Хорошо бы, чтобы я был в их числе. Потому что у меня карта. И потому что кроме меня, с большинством моих устройств вряд ли тут кто-то справится.

– У вас уже есть идеи, куда дальше? – Матап обогнал Илмо и поравнялся с Аскеллом. Здесь, в коллекторе, было уже достаточно широко, чтобы свободно идти рядом по двое, что для едва стоящих на ногах давних обитателей 33 блока было очень кстати. «Битый битого везёт, – грустно подумала Дайенн. Повисший на ней минбарец был выше её на голову, но веса, ввиду крайнего истощения, совершенно несущественного. Время от времени он, отстраняя её, пытался сделать шаг-другой самостоятельно, кончалось это сомнамбулическое передвижение угрозой падения, – Аскелл прав, передвижной госпиталь из нас как-то плоховат, а вот мишень отличная. Ненавижу, когда он прав…».

– Судя по карте, метрах в ста от здания очистных сооружений – оно выходит, к счастью, за пределы базы – находится один из входов в катакомбы. Правда, проблема в том, что вход этот, скорее всего, замурован, и в том, что по карте сложно оценить рельеф местности. Если там простирается густой лес, в чём я почему-то сомневаюсь, то проблем немного, если ровное чистое поле – нам нужно где-то дождаться темноты, это несколько увеличит наши шансы… Ну вот, первое испытание нашей решимости в стремлении к свободе.

Дайенн, не ожидавшая, что идущие впереди так резко остановятся, ткнулась носом в спину Илмо.

– Что это?

– Гильотины. Единственное средство для дробления возможного крупного мусора, на которое расщедрилась их фантазия, – Аскелл нагнулся, пытаясь между движениями лезвия обозреть коридор дальше, – впрочем, я так полагаю, крупного мусора тут и не бывает особо, за исключением подобных вот случаев. Думаю, их тут должно быть не больше трёх. Не так и сложно.

– Совсем не сложно… – пробормотала Дайенн, обозревая опускающееся сверху огромное тяжёлое лезвие.

– Становимся здесь, – командовал Аскелл, – дожидаемся вот этого момента, когда лезвие почти доходит до потолка, и быстро делаем шаг. Ровно один шаг, следующее лезвие через пару шагов. Там ситуация повторяется. Ничего сложного, идиот справится.

Первого же кандидата, оторвав от Дайенн, он за шиворот протащил через преграду лично, чтоб показать, как это делается.

– Лучше так же идти попарно. Полутрупы поддерживают совсем дохлых… Вперёд, или мы за год отсюда не выберемся.

Дайенн не была уверена, что гроумы способны заметно бледнеть, кажется, кожа у них слишком плотная, чтобы менять окраску от прилива-отлива крови, но Матап, явно, именно побледнел как полотно. Он долго стоял на безопасном рубеже, сжимая-разжимая кулаки, Аскелл уже хотел поспособствовать его перемещению, наконец зажмурился и шагнул. Илмо, подхватив под руки, перетащил сразу двоих – было несложно, худые, как жерди, и столь же лёгкие.

– Тащи их сразу за оба, – Аскелл поднял сползшего по стеночке аббая, снова покрывая матом замечательную идею передвижного почти кладбища, – и пусть там дальше хоть идут, хоть ползут, но не толпятся на пути… Я б снёс к чёртовой матери эту конструкцию, если б не соображения безопасности… Там до отстойника метров пять должно быть, уже почти на месте. Ага, отлично…

Очередной слишком медленно ползущий беглец замешкался, покачнулся и попал под лезвие. Прошло вскользь, но половина спины в мгновение стала огромным кровавым пятном, в полумраке кажущимся чёрным.

– Наглядная демонстрация, почему надо сосредоточиться и взять себя в руки, как бы паршиво кому-то там не было, – Аскелл подскочил, нашаривая под водой рухнувшего туда раненого – вода здесь была по пояс, и он скрылся с головой, на миг из-под воды показалась спина, вздыбившаяся костлявым горбом, несколько ближайших женщин взвизгнули, когда лезвие опустилось вновь – Аскелл сунул раненого головой под гильотину.

– Аскелл!!!

– Шевелимся, не стоим, – тилон оттащил обезглавленный труп с прохода, – много трупов тут не поместится.

– Аскелл, он был ещё жив, и мог жить! Рана была не смертельна!

– Не смертельна, ну да. Если вам, конечно, хотелось понаблюдать его мучительную смерть после того, как он с этой раной окунулся в нечистоты… Мы на войне. И госпиталь у нас не за поворотом.

– Аскелл!

– Хотя, конечно, этим стадом мы сможем, если что, прикрыться, если нас встретят выстрелами…

Кажется, по представлению Дайенн, не менее десяти они потеряли в отстойнике, просто утонули, поймать их не успели… Ещё трое в приступе отчаянья сами попросили Аскелла убить их – идти дальше не имели сил, быть пойманными и водворёнными обратно – ни малейшего желания.

Прогнозы Аскелла сбылись частично – ребята с базы их в здании очистной станции не поджидали, но тут были свои ребята, которых следовало вырубить всех до единого, потому что проскользнуть незамеченными такой толпой не помогло бы и вмешательство сверхъестественных сил, а дальше были овражистые склоны, поросшие противным колючим кустарником, в спускающейся ночной мгле особенно противным и непроходимым, и долгожданный спасительный спуск, действительно заваленный, но не до конца – узкий лаз оставался, и Вадим и Илмо с командой Забандиакко не менее часа расширяли этот лаз, чтобы все могли пройти, а потом так же мучительно баррикадировали обратно, чтобы была ещё какая-то надежда сбить погоню со следа…

– А вот теперь, госпожа Дайенн, если вы всё же не утопили мой переговорник, можете писать сообщение вашим друзьям, что мы все в сборе, относительно живы и практически здоровы, устроились почти с комфортом, а уж как вытащить нас из этой проклятой дыры – пусть решают там, но пооперативнее!

– Аскелл, вы не могли бы на меня не орать? Я устала не меньше вашего.

– Допускаю, не меньше. Но мне ещё каким-то образом возвращаться за детьми, если не забыли. Мы потеряли чёртову кучу времени, и меньше всего по моей вине.

– Благородный Аскелл так заботится о детях, – хмыкнул Илмо, – точнее, о их результатах разведки судьбы его драгоценной машины, верно?

– Аскелл! Вы сказали, что велели им оставаться на корабле, или нет?

– Одно другому не мешает! – огрызнулся Аскелл.

– Не могли б вы все не орать? – ласково предложил Ви’Фар, – своды от акустики могут и того…

– Давайте просто пройдём поглубже, – примирительно улыбнулся один из азиатов, – расположимся хотя бы ненадолго для отдыха… Глазам просто нужно привыкнуть к темноте этих сводов, чтобы увидеть на них отсвет надежды и победы. Вы ещё не осознали, что мы выбрались. Это уже очень и очень много.

– Это мало, – простонала Дайенн, – может быть, много для нас, но мало для вас, среди кого, кажется, нет ни одного здорового…

– Всё дело в том, госпожа… простите, но не могу определить, кто вы… Что вы смотрите на нас, а мы на вас.

– Что?

– Вы видите больных, измученных, умирающих людей, а мы видим своих спасителей. Поэтому не беспокойтесь о нас, в этом нам легче, чем вам.

====== Гл. 25. Эхо Старого Рувара ======

Свернув за очередной раскидистый куст паджфаы (а может, и киджфарнхи, поручиться нельзя, оба примерно одного типа противные болотные кустарники, с густыми колючими ветвями и маленькими, но довольно дурно пахнущими узкими листьями, различить их можно только во время созревания плодов, у паджфаы они круглые, у киджфарнхи продолговатые и темнее), Диус увидел в траве склонившегося, что-то рассматривающего Дэвида.

– Тоже подумалось, что чем больше мы гуляем, тем лучше? – спросил он, не оборачиваясь, – если не учитывать опасность провалиться в болото или попасться на глаза хуррам, настоящим и не очень, то так, в общем-то, и есть. Тем более, что и посмотреть есть на что.

– Вот как тебя не любить, если тебе есть, на что посмотреть, даже на болоте? – рассмеялся Диус, подходя ближе.

– Сейчас, конечно, не лучший сезон для ботанических любований. Зато цветёт вот она, – Дэвид указал в траву перед собой, – кажется, я не так много видел того, с чем можно это сравнить… Такие маленькие и в то же время такие сложные соцветья. Только на Атле можно встретить нечто подобное.

– Я как раз про Атлу тут думал. Не уволят ли нас за длительное шатание неизвестно где…

– Врёшь, не про Атлу ты думал, – Дэвид выпрямился, разворачиваясь к нему, – и не для любования на болотные цветочки мы – и не только мы – стараемся по возможности совершать дальние прогулки.

Центаврианин перекатился с пятки на носок.

– Ну, это ж естественно. Сидеть в этой землянке, которая чудом как ещё не развалилась, мимикрируя под окружающую среду, безвылазно не выдержала бы ни одна психика. Этак мы и возненавидеть друг друга можем. Нет, я бы не сказал, что я сколько-нибудь близок к тому, тем более что команда у нас в этом смысле удачная, никто никому, в общем-то, не доставляет неудобств…

– Диус. Ты же можешь просто поверить мне, что от землянки мы достаточно далеко, и ни наших, ни не-наших нежелаемых свидетелей не наблюдается в достаточно приличном радиусе… И сделать то, для чего мы на самом деле пришли сюда? Ну, понимаю, не сознательно, больше на инстинкте… Здесь, конечно, нет антуража спальни на Ранкезе, но мы ведь и без простыней и подушек спокойно обходились… Тем более, тебе для этого расстегнуть пару пуговиц, это мне посложнее…

Диус смотрел в горящие озорством и вожделением глаза, пуговицы расстёгивать и не требовалось – это делали мягкие ласкающие движения рук Дэвида и нетерпеливые движения органов им навстречу.

– Никогда не перестану удивляться, что ты меня всё так же сильно хочешь, – рассмеялся он, очерчивая острой стрелочкой верхнего органа ворот рубашки Дэвида, – какая непростая меня ждёт жизнь, когда я стану старым, некрасивым и немощным…

– А кто разглагольствовал, что для мужчины-центаврианина нормально сохранять половую активность до самой смерти?

– Дэвид, хороший мой, ну так же все про себя говорят… Кроме ранни, наверное, они вообще про половую активность рассуждают редко…

В общем-то, чего действительно хотелось – чтобы поблизости оказалось хотя бы одно, чёрт возьми, нормальное дерево, с нормальным крепким и прямым стволом, к которому можно б было прижать это развратное чудовище, и… И принять его помощь в том, чтоб не думать, в самом деле, о чём думать действительно смысла нет, перекрыть это нехорошее смятение последних дней, порой совершенно заслоняющее от него жизнь, эмоциями куда более сильными, яркими и приятными…

– Вот именно так и называется то, что внутренне гложет тебя, – шёпот Дэвида скользнул по шее, разбегаясь дрожью возбуждения по всему телу, – «всё по-прежнему»… И ты думаешь сейчас, не кроется ли под каждым нашим порывом отчаянное стремление показать, не то что другим, а самим себе, что всё по-прежнему… Ты так и не разучился до конца сам себе отравлять существование… Диус, мы эти самые двадцать три года назад сказали, что ничто не встанет между нами. Нет, мне в какой-то мере даже приятно, если угодно, и правда свидетельство, что мы не стареем… Помнишь, как говорил старик Арвини: «Это свойство молодости – удивляться и гордиться, вот, мол, мы уже пять лет вместе, пять лет, вы подумайте! Пять лет, тьфу… Пятьдесят – вот это я понимаю. Но когда вы пятьдесят лет вместе, то и время оцениваете по-другому». Ладно, сколько примерно времени мне потратить на то, чтоб уговорить тебя выкинуть эту ерунду из головы, чтобы я наконец мог получить желаемое? Стоит иметь в виду, что его у нас не завались, пока никого в радиусе где-то полкилометра от нас, но наше долгое отсутствие может кого-нибудь обеспокоить, отправятся на наши поиски, их можно понять… Ты же вряд ли обрадуешься, если нас прервут на самом интересном месте? Нет, правда, мне кажется, что действия были бы предпочтительнее слов…

«…И он слышит мои мысли… Приходится об этом помнить…»

«Слышу, – острая стрелочка скользила по губам Дэвида, и голос зазвучал у Диуса в голове, – и поскольку ничего уж с этим не поделаешь, придётся помнить – я предпочитаю уничтожать сомнения привычным и годами оправдывавшим себя способом, но можем, действительно, и поговорить об этом… Да, можем и так, если уж никак не получается словами. От тебя зависит, будет ли действительно всё… по-прежнему».

– От меня?

– Да, от тебя. Потому что у меня, я говорил – ничего не изменилось. Ну да, я не прав, изменилось. И я не вправе говорить тебе, что не виноват в этом, потому что виноват… Но становиться между нами это не должно. Я говорю – не должно.

– Дэвид… – пальцы Диуса погрузились в шелковистые чёрные волосы, поглаживая основание гребня, – дело не в том, что ты можешь слышать мои мысли, и не в том, что я не могу – твои… Точнее, нет, в этом, но не совсем так. Знаешь, нет ничего странного в том, что первое время, действительно, чувствуешь… оторопь и тревогу, в связи с такими переменами. Но оторопь проходит, потому что… В конце концов, мне нечего от тебя скрывать. Но вот тебе от меня? Да, я именно о том, что…

– Диус, я говорил, что пока сам не могу сказать, что об этом думаю… Но в одном я уверен точно – какой я есть, таким мне быть дальше, и, совершенно точно – с тобой.

– Но ты уже не можешь сказать, что ты полностью тот же, что был до этого… до этого происшествия… Не из-за телепатии, ты знаешь. Дэвид, я честно не представляю, как ощущал бы себя я, вспомни вдруг что-то о своей прошлой жизни. Ведь это… меняет саму личность, само ощущение себя. Дело не в том, что я не знаю, смогу ли я теперь понимать тебя… Дело в том, что я не знаю, буду ли и дальше нужен тебе…

В кармане требовательно запищала рация.

– Чёрт! Честно, было искушение вообще оставить её. Но это действительно было бы глупо…

– Возможно, это корабль Ли’Нор и остальных прилетел. Если так, нам бы надо поторопиться.

– Да… По поводу времени, тут ты оказался особенно прав. И не поговорили, и не… Ладно. Если действительно прибыл корабль, то на данный момент это лучшая новость, какая могла быть. Чем скорее мы отсюда выберемся… Хотя, если мы действительно отправляемся на Андрому, я бы не назвал это «выбраться»… Может, конечно, они где-нибудь и высадят нас сначала, пересадят на попутный корабль… Но пожалуй, я согласен, что идея не лучшая, пока мы не вернёмся действительно в безопасное место. На Марсе уже высадили… Мне, понятно, неприятно ощущать себя бесполезным гражданским балластом, но уж как-то потерплю. Да и честно говоря, если меня спрашивать – я не вернулся бы и по безопасному коридору, окружённому кораблями Альянса, пока дети – там, на Андроме. Тебя – отправил бы… Если б смог справиться, в смысле. Ладно. В конце концов, у нас, получается, будет даже два лекоф-тамма… Что такое?

Лицо Дэвида было странно мрачным.

– Да так… Про лекоф-тамма. Просто подумалось недавно… Ты скажешь, возможно, что это глупость, но не могу отделаться… Объективная причина, конечно, что Джани Эркена проводит большую часть времени в машине, но и за то время, что он не в ней… я его видел, кажется, от силы пару раз. У меня возникло ощущение, что он избегает меня.

– С чего бы?

– Если бы я это знал, мне бы, наверное, было легче.

– Ну, я мог бы подумать, конечно, что это обычная неприязнь к телепатам… Но с Софьей Коул-то это в одну систему не увязывается. Нет, честно, я думаю всё-таки, ты ошибаешься. Если и избегает, то не более, чем кого-либо другого. Люди есть разной степени открытости и общительности.

Дэвид подумал, что очень хотел бы, чтоб прав был Диус, а не он, всё-таки неприятно думать, что чем-то мог вызвать недовольство и даже не знать, чем.

– Вы думаете, он вернётся?

– Что? – голос Забандиакко прозвучал так неожиданно, что не вывел, а выдернул Дайенн из задумчивости.

– Да этот ваш… на самом деле ничерта не собрат. Сколько времени его нет уже? Вот если подумать – а зачем ему возвращаться-то к нам?

Дайенн не хотелось об этом думать. И без того настроение было паршивое. Её кейс был почти пуст, ещё один из освобождённых узников базы был близок к смерти и с этим совершенно ничего невозможно было поделать. «Они умрут у вас на руках, – сверлил мозг голос Аскелла, – им после всего пережитого путешествие по канализации как раз как завершающий аккорд. Вы же взяли в основном смертников, «отработку», во внешних камерах они разместили тех, с кем основную работу уже закончили. Потому там и нашлись свободные камеры для ваших товарищей – освобождаются такие помещения достаточно быстро…».

– Забандиакко, мне действительно совершенно нечего вам сказать… Вы правы. То есть, вы очень можете оказаться правы. Но с другой стороны – разве нам нужно волноваться о том, вернётся ли он? Передатчик – вот, у меня, – она сжала в руках тоненькую чёрную пластину, – подмога вызвана. Вот о том, как скоро она прибудет и как мы встретимся – нам стоит волноваться, да.

Дальше вправо, у стены, снова кто-то застонал, снова тихо, устало запричитал женский голос – на ллортском, кажется, языке. Да, кто-то из ллортов был очень плох… Кажется, у них будет ещё один или два трупа…

– Ещё хороший вопрос, чего он натворит там тем временем… – проворчал Гратаскнаф, – если просто возьмёт эту свою машину и свалит с ней – так ладно бы, по мне так пропади он пропадом с нею вместе… А если сдаст нас им?

– А смысл ему? – удивился Матап.

– А как жест доброй воли! Его ж собратья с этими, с базы, общие дела заварили… Чего б не присоединиться? Кто, опять же, докажет ежели что, что это он нам сбежать помог?

Дайенн оглянулась на Алвареса. Он в её сторону не смотрел, о чём-то вполголоса переговаривался со Схевени. Рядом, безуспешно пытаясь завернуться в изодранный китель, дремал Ви’Фар.

В детстве, когда, читая какое-нибудь художественное произведение, ей требовалось представить себе картину отчаянья и безнадёжности, она представляла её как-то так. Мир после ядерной войны или какого-нибудь катаклизма. Такие вот тёмные туннели, заваленные трудноопознаваемыми обломками строений и механизмов, люди, зябко сгрудившиеся вдоль стен и в проходах, больные, измождённые, грязные, потерявшие всё… Аскелл не дал однозначного ответа по вопросу, можно ли разводить костёр. «Во-первых, очень сложно сказать, как тут с вытяжкой. Со стороны выходов немного подтягивает, но здесь у вас ближайший выход забаррикадирован, так что можете просто задохнуться в дыму. Но если и нет… Я не знаю, не привлечёт ли дым ненужное внимание. Наверняка случается, что тут внизу что-нибудь горит, и наверняка при этом толпы добровольцев не кидаются тушить пожар, но если пожаров уже давно не случалось – не возникнет ли вопрос, с чего бы. В общем, решать вам».

Они все здесь застынут, заболеют и умрут. Одни раньше, другие позже. Не говоря уж о голоде, понемногу начинающем выворачивать нутро… Корабль Ли’Нор и остальных стартовал к Ракуме, но одно дело незамеченными сесть на Ракуме, и совершенно другое – на Андроме. Дождётся ли их здесь хоть кто-нибудь живой…

«Надо было идти в рейнджеры… Тогда, по крайней мере, я была бы к чему-то подобному более готова…»

В туннеле, ведущем к забаррикадированному выходу, послышались шаги. Полицейские встрепенулись одновременно, потянувшись к оружию.

– Не советую, – из темноты, колышущейся в проёме туннеля, усмехнулся молодой голос. Вслед за этим, к полному шоку Дайенн, оттуда выскочили Рефен и Эльгард – чумазые, оборванные, но в остальном, кажется, невредимые, повисли на шее у ближайших, на кого налетели – Вадима и Илмо, а за ними вышел одетый в тёмное незнакомый землянин, очень юный на вид, на его плечах висел мешком полубессознательный Аскелл.

– Что с ним? Что случилось? – Дайенн вскочила и тут же осеклась, устыдившись нерационального порыва. Не стоит забывать всё же, кто он, и в какой малой степени можно ему доверять. То есть, конечно, это не значит, что ей должно быть зримо и фактически безразлично, жив он или мёртв, но всё же… нет, ей самой – её реакция не понравилась.

– Да сразу так, в двух словах и не расскажешь, – незнакомец прошёл вглубь туннеля и направился к ней, видимо, выбрав её именно ввиду проявленной активности, при ближайшем рассмотрении обнаружилось, что тёмная мантия его прожжена в нескольких местах, следы копоти имелись и на лице и руках. Аскелл, впрочем, выглядел куда более печально. Дайенн, помогая раннятам уложить его на сравнительно сухое и чистое место у стены, оценивала его повреждения пока на глаз – переломов как будто нет, но множественные ушибы, ожоги различной степени.

– Я бы не советовал вам оставаться здесь. Там, дальше, есть участки, где пласты опустились так удачно, что многие дома остались почти неповреждёнными, есть практически нетронутые комнаты… Накрытого стола там нигде вас не ждёт, но, по крайней мере, там есть нормальные кровати и кое-какие вещи, которые вам сейчас необходимы…

– Не сочтите за невежливый приём, – оборвал Илмо, – но хотелось бы для начала узнать – кто вы такой?

– Дура ты, Фима, дура, – в который раз причитала Миу, перепрыгивая гнилые деревянные балки и раскрошенный кирпич, – умная бы не искушала судьбу, правда, что ли, сглаз какой на тебе? Один раз от беды ушла – так снова беды ищешь… Ну, конечно, может, тот симпатичный колдун и напугал Ластамару так, что он теперь сюда год не сунется… Хи-хи, что там, три года не сунется! Ух, как он его, а? Но ведь могут и другие быть… Что ж ты думаешь, он теперь всегда нас защищать будет?

– Миу, я и сама могу себя защитить, – Фима похлопала по поясу, где в самодельных ножнах висел остро отточенный кинжал, – и если ты будешь смышлёной и осторожной и будешь держаться за мной, то и тебя смогу защитить. Ну, раньше я не знала, что тут, внизу, есть, кого бояться… Что крысы и на двух ногах бывают… Теперь имею в виду.

– Неразумно это, Фима!

– Неразумно позволять им… Миу, я тебе это уже говорила, лень ещё раз повторять! Сама слышала, тех, до нас, похитили, хотя они сюда сами и не лезли. Заманили… Так что нигде мы не в безопасности. Это тяжело осознавать, но приходится. Я уж как-то справлюсь. У меня с детства как-то меньше иллюзий, чем у тех, кто не был сиротой при живой матери.

– Извини.

– Да, как помнишь, мою мать похитили, когда она вышла за покупками на базар. Среди бела дня, при свидетелях. Ничто её не защитило – ни закон, ни благоразумие, ни то, что шла она по самым, казалось бы, безопасным улицам… С тех пор я знаю, что эта мысль – веди себя тихо и скромно, и с тобой беды не случится – не более, чем иллюзия. Беды не случится с тем, кто даст ей отпор.

– Мы что-то не смогли дать. Если б не этот землянин-колдун… Я и не знала, что у землян настоящие колдуны бывают! Ну, то есть, ты рассказывала, конечно, что твоя мать рассказывала об Элайе Александере… Но это-то другое что-то…

– Может быть, он и не землянин вовсе, Миу.

– А кто, центаврианин? Центавриане так коротко волосы не стригут, они гребни ставят, мне отец на картинках показывал… А ведь он молодой очень, да? Как же он, такой молодой, успел такому волшебству научиться? С рождения, что ли, учился?

Девушки остановились перед полуразрушенной лестницей, представляющей собой, по сути, несколько лестничных пролётов, в падении так удачно сложившихся подряд… Или неудачно, как посмотреть – кое-где ступеней не было вовсе, местами лишь тонкие проржавевшие арматурины соединяли её части, но с этих лестничных пролётов Фималаиф надеялась суметь проникнуть в здание – несмотря на то, что порой расстояние между краем лестницы и зыбкой твердью пола, виднеющегося в проёмах обрушившихся стен, было довольно велико.

– Фима, может, не надо, а? Ведь без всяких злодеев, шею сломаешь просто!

– Миу. Я уже говорила – глупо отступаться теперь. Я сумела дойти сюда, обнаружив, что этот спуск – кратчайшая дорога к…

– И не говори про этот спуск, я раз десять думала, что умру от страха! А тут ещё и подъём не лучше, и не видно же ни зги…

– Этот квартал, совсем небольшой участок, всего несколько домов, погрузился под землю так удачно, что оказался практически отрезан от всего остального города. С вероятностью, тут и не был никто за все пятьсот лет… Кто знает, сколько всего мы здесь сможем обнаружить! И едва ли ввиду этого нам есть чего тут бояться, ну кто из них и зачем сюда полезет? Да и вряд ли есть ещё какая-то другая дорога…

– Ага, а перспектива сломать ноги – она не опасность, так, ерунда… – проворчала Миу, обвязываясь, под руководством Фимы, страховочной верёвкой. Спускаться метров на десять вниз, чтобы потом подняться на столько же наверх – не в первый раз, впрочем, приходится делать столько лишних и непростых телодвижений. Здание, которое избрала своей целью Фима, провалилось действительно неописуемо удачно – будучи четырёхэтажным (предел высоты в те времена), провалилось тремя нижними этажами. Верхний, оставшийся на поверхности (то, что от него осталось) заровняли, перекрыли щитами и возвели на этом месте главный торговый комплекс, так что выход наружу был плотно закрыт, ни лучика света не пробивалось сверху. Единственный лаз располагался на территории медленно разрушающегося долгостроя – он тоже был бы перекрыт, если бы долгострой завершили. Фиме пришлось немало покружить по дорогам верхнего и нижнего города, прежде чем она поняла, что существует ещё это, неизведанное до сих пор место, помогли найденные старые карты – с их помощью она внесла много уточнений в свои…

Переступив на наклонный, покрытый вдоль одной из стен сетью трещин пол, Миу сразу отчаянно вцепилась в подругу – словно в самом деле это помогло бы ей, обвались пол прямо сейчас под ногами. Но вскоре, против ожидания, успокоилась. Если не оборачиваться назад, на зияющий проём в стене, здание могло казаться, пожалуй, заброшенным, пожалуй, жутковатым, но позволяло забыть о том, что находятся они глубоко под землёй. Фима выправляла настройки на фотокамере, шёпотом сокрушаясь, получится ли вообще что-нибудь, на сколько хватит силы фонарей, которые сейчас помогала развешивать по стенам Миу. Фонари-то сильные, сильнее тех, которые она использовала в прошлом году – большинство из них сейчас уже либо перегорели, либо вовсе были утрачены, свалившись и разбившись о камни, но и здесь было значительно темнее, чем во многих прежних местах изысканий. Миу, оглядев совершённую работу, хотела было удовлетворённо заявить, что вот, теперь хоть жить стало не страшно, но осеклась. Не так уж и легче, на самом деле… Свет фонарей разбил коридор на резко различающиеся тёмные и светлые участки, в углах колыхалась столетняя чернота, которая казалась девушке живой и недоброй и только ждущей случая, напасть сзади и поглотить – нечего было приходить туда, где она царствовала безраздельно столько времени.

– Нет уж, ни одну из этих дверей я без тебя не открою! Мало ли, чего там…

С тех пор, как в одном из их путешествий Миу напоролась на хорошо сохранившийся скелет прямо за порогом одного из зданий, она боялась ступить лишний шаг одна. Фима тогда не стала говорить, сколько скелетов она нашла, когда ходила сюда одна, много лет назад, сколько из них, после безуспешных попыток идентифицировать, сама схоронила в одном из туннелей, с достаточно рыхлой почвой, на дне затопленных туннелей, расположила в одном из зданий, назначенных ею импровизированным моргом… За пятьсот лет от человека мало что остаётся. Тела, увязшие в жидкой грязи, затопившей некоторые туннели, возможно, сохранились получше… Голос разума – голос отчаянья – принимался в такие минуты твердить, что подруга права, этот поиск обречён на бессмысленный, разочаровывающий итог, если даже она и найдёт Галартиатфу среди этих скелетов – может быть, уженаходила – как опознает? Сердце ей, что ли, подскажет?

– Это здание не было жилым, а катастрофа произошла ночью, вряд ли здесь могут быть тела. Хотя… – голос невольно дрогнул, – говорят, он часто допоздна был там…

– Фима, что это? – воскликнула вдруг Миу, подошедшая к краю проёма, через который они пришли, и выглядывающая сейчас наружу, на верх искалеченной лестницы.

Фима и сама уже поняла, что что-то необычное там происходит. Когда они поднимались, кромешную темноту, одевшую лестницу и все окрестные развалины, разбавлял лишь свет их фонарей. Сейчас же она была одета слабым голубоватым сиянием. Она бросилась к подруге, запрокинула голову, пытаясь разглядеть источник странного света.

– Силы небесные, Миу… ты видишь то же, что и я?

– Наверное, Фима…

На верхних ступенях высоко над ними словно плясало голубое пламя. Оно волнами разбегалось по соприкасающимся с лестницей стенам верхнего этажа, и там, где соприкасалось…

– Ой, Фима, то ли я совсем с ума сошла, то ли… Смотри, там, где это свечение, здание выглядит совсем иным… И там… там пробивается солнечный свет? Как это возможно? Фима… – мысль была дикой, невероятной, но с языка сорвалась быстрее, чем Миу могла запретить, – это… это дверь в прошлое!

– Как такое может быть? – сомнение в голосе Фимы было, впрочем, едва уловимым, она вся подалась вперёд, навстречу этому свету.

– Не знаю! А как тот колдун сделал всё то, что сделал? Может быть, и это тоже он? Альберт! Альберт, это вы? Фима, куда ты? Фима, это может быть опасно! То есть… это определённо опасно! Ты что, с ума сошла?

Свет трепетал, свет как будто понимал, чувствовал приближение кого-то живого и раскрывал навстречу свои объятья.

– Миу, неужели ты не понимаешь? – Фималаиф уже стояла на лестнице, – это шанс, который выпадает раз в жизни, если вообще… Пусть опасно, пусть… Я не боялась, когда спускалась сюда.

– Ты соображаешь, что говоришь? Хочешь застрять в прошлом?

Но подруга, словно зачарованная, делала шаг за шагом вверх.

– Миу. Это ведь его время. Я могу увидеть его, я могу вернее некуда всё узнать, как было, что было… Я ведь этого хотела… Я об этом даже мечтать не могла. Если б ты знала, как часто я… представляла наш разговор, что скажу ему, что услышу в ответ… И не могла представить. Да, мне страшно, мне… больно… Ведь он… он ушёл на пике их торжества, когда у них ещё была вера, когда никто ещё не мог представить… Что наступит время – и люди забудут, будут лгать об их именах, будут стирать их в пыль, превращать в ничто… Но я должна. К этому вела вся моя жизнь, Миу, если я сейчас остановлюсь – всё, всё будет бессмысленно!

– А если ты погибнешь?

– Цель стоит того, чтобы рискнуть ради неё – всем.

– Фима!

Но подруга, отцепив пальцы Миу от своего рукава, уже поспешно карабкалась по увечной лестнице. Миу прислонилась к выщербленной стене, в ступоре и бессилии наблюдая, как силуэт Фимы тает в голубом сиянии. «Что же это… Как же это… Фима… А как же я? Нет, Фима… Я-то выберусь, я-то здесь… в «сейчас»… Как она там – одна? Может, лучше пойти за ней?»

Как ни страшно было Миу от одной мысли – сложно такое уложить в голове, осознать до конца, но и самого факта хватит, вот была её подруга с нею рядом, а теперь нет её, скрылась в сиянии, переступила черту, за которой возвышается нерушимой каменная стена, залитая солнечным светом, словно была призраком и прошла сквозь щит-перекрытие вверху – она тряхнула кудряшками и, крепко вцепившись в остатки перил, принялась карабкаться по лестнице.

Но увы, её наряд был для подобных перемещений куда менее удобен, чем Фимин. Она поминутно цеплялась юбками за арматурины, взвизгивала, едва не срываясь вниз, потеряла башмак… Она, как ни старалась, плакала, злилась, уговаривала то ли себя, то ли лестницу, то ли мироздание – продвигалась слишком медленно. Голубое свечение угасало, и наконец растаяло совсем. Словно и не было никакой «двери во времени», с солнечным светом за нею. Словно и не было никакой Фимы. Миу опустилась на ступеньку и заревела от досады. Что же делать, что делать? Кричать, звать на помощь? Глупости, да кто ей поверит… Назовут сумасшедшей и больше никогда отец не выпустит её из дома. А может, и убьёт, зачем ему сумасшедшая… А Фиму так и не найдут и решат, что она сорвалась в какую-нибудь пропасть или утонула…

Альберт! Альберт поверит! Если уж кто-то и может помочь, так это он… Почувствовав прилив сил от забрезжившей надежды, Миу поднялась, с великим трудом спустилась обратно в так и не обследованный ими коридор, сняла со стены ближайший фонарь поярче и решительно шагнула в темноту туннеля, по которому они с Фимой пришли сюда. Задача предстояла непростая – подняться на поверхность, пройти довольно много по этой поверхности, постаравшись не привлечь ничьего ненужного внимания, и спуститься вновь – в том районе старого города, где обещал обосноваться Альберт. Когда задача ясна – всё-таки несравнимо легче… Да и честно говоря, ей как-то смутно радостно было от мысли, что она этого необычного землянина увидит ещё раз…

Место, куда их привёл незнакомец, назвавшийся Альбертом, и правда было куда как удобнее сырых, наполовину заваленных туннелей. Правда, и пробираться на поверхность, когда придёт время, придётся дольше… Но труднее им – труднее и преследователям. Конечно, вмещалась толпа беглецов в этих наиболее уцелевших комнатах всё равно с трудом, но по крайней мере здесь было сухо, нашлись почти подобающие спальные места для наиболее ослабленных, Альберт оказал неоценимую помощь в приведении в рабочее состояние нескольких печей, главным достоинством которых было то, что топливо в них выгорало почти полностью, давало лишь лёгкий бесцветный дым – бочка с топливом нашлась, увы, ровно одна, но это лучше, чем ничего. Неподалёку, в паре поворотов, располагалось «озеро» – котлован, заполненный подступившей водой, при всей мутности, в сравнении с той субстанцией, из которой они не столь давно вылезли, она могла считаться слезой младенца. Дайенн готова была провозгласить её царской купальней, превосходящей богатство чертогов Так-Шаоя, и нырнуть в неё с разбегу, но Альберт велел им немного подождать, подошёл к краю котлована первым, коснулся ладонью мутной водной глади и сидел какое-то время неподвижно. Дайенн усилием воли подавила нетерпение – пусть она не понимает смысла этого, вероятно, религиозного обряда, но это не повод проявлять неуважение. Когда она наконец вошла в воду, то едва не вскрикнула от удивления – вода была тёплой. Как, почему? Какой-то подземный источник, химическая реакция, происходящая в этой воде, нагрела её? Впрочем, она согласна была подумать над этим позже.

Второе удивление ждало купающихся уже по выходе – их одежда была чистой и практически сухой. Дайенн, в курсе химии, изучала немало о свойствах воды и её изотопов, в разных мирах и при разном минеральном составе, температуре и давлении, но подобных адсорбирующих свойств за водой, находящейся в своём «диком», природном состоянии она предположить не могла. Не всегда ионный душ с первого раза сможет такое…

После этого самоощущение определённо поползло вверх по шкале позитива. Вадим и Илмо распределили гражданских вокруг печей, бдительно проследив, чтоб ближе сидели наиболее слабые и замёрзшие – хотя здоровых и крепких тут вообще наблюдалось мало. Альберт склонился над Аскеллом. Дайенн подошла ближе и увидела, что ладонь Альберта, прижатую к груди тилона, обвивает тонкая поблёскивающая цепочка.

– Что вы делаете?

– Хотя бы что-нибудь. К сожалению, в целительстве мне далеко до успехов матери, но хотя бы что-то я могу. Остальное он сделает сам.

– Кто вы такой? Что вы делаете здесь?

– Примерно то же, что и вы. Преследую воров. Эти сомнительные граждане украли кое-что… у моей семьи… Кое-что, что им и в руки бы давать не следовало.

– Что там произошло? Пожар, взрыв?

Юноша коротко кивнул.

– Пришлось устроить, иначе мы прорваться бы не смогли. Это на какое-то время сбавит им прыть… Но боюсь, на недолгое. Но, госпожа Дайенн, в этом есть и приятные стороны. Хотя они уже обнаружили побег, им пока слегка не до вас.

Дайенн кивнула, отходя, потом подскочила вновь.

– Откуда вы знаете моё имя? Не помню, чтобы я вам представлялась.

Альберт кивнул на Аскелла.

– Он представил.

Сквозь выжженные в одежде прорехи – Дайенн могла поклясться – было видно, что ссадины и ожоги на теле тилона постепенно зарубцовываются. Альберт наконец отнял ладонь от его груди.

– Организм сильный, хотя с виду, возможно, и не скажешь.

Дайенн хотела было спросить что-то ещё, но выпрямившийся Альберт вдруг замер, уставившийся в какую-то далёкую невидимую точку.

– Сожалею, экстренные новости. Похоже, они всё же начали.

– Кто – они? Вы имеете в виду военных с базы или тилонов? Что они начали? Искать нас?

Альберт только отмахнулся, и, перепрыгивая через лежащих на полу, бросился к выходу. Дайенн выглянула в окно, лишившееся стёкол или что там было вместо них, ещё в незапамятные времена. Через завал останков обрушившейся некогда, кажется, даже красивой каменной ограды отчаянно карабкалась девушка-хуррка в ярко-синем платье с золотыми узорами по подолу, с её плеча, готовый упасть, свисал золотистый же широкий платок. Альберт направлялся ей навстречу, не испытывая, видимо, особых сложностей с перемещением. Вот он подал ей руку, помогая выбраться из коварной щели между крупными камнями, куда она неосторожно провалилась. Дайенн потрясла головой – она могла поклясться, что обратно к убежищу они, Альберт и аборигенка с ним рядом, поплыли по воздуху, невысоко над грудами камней и прочего хлама, но не касаясь их ногами.

Войдя внутрь, девушка явно оторопела и даже, кажется, испугалась, тут же панически оглянулась на Альберта. Наверное, никогда не случалось ей видеть столько самых разных инопланетян одновременно… Альберт тихо сказал что-то, видимо, успокаивающее, девушка истово закивала.

«Ничего себе… Он знает хуррский?»

Если Дайенн и её коллег появление девушки просто удивило, то ребята Забандиакко поотворяли рты определённо по другой причине – похоже, по хуррским меркам гостья была очень красива. Да это, пожалуй, и на инопланетный взгляд можно понять – круглое личико, на котором свиноподобный нос как-то даже мило смотрится, сочные рыжие кудри, пухлые чувственные губы. Кажется, она очень юная. Ну, те несколько хуррок, что присутствуют среди спасшихся, выглядят в сравнении с нею старухами.

– Не беспокойтесь, – улыбнувшись, сказал Альберт на земном и во всеуслышанье, – Миу не выдаст вас. Более того, Миу может оказать нам неоценимую помощь… Уже оказала, конечно, но в основном мне и… Но сейчас Миу согласна помочь нам ещё кое в чём. Я объяснил ей, в каком положении мы находимся, рассказал, что здесь находится множество людей, жизнь которых по-прежнему в опасности, а возможности помочь себе своими силами они практически не имеют… Миу берётся поднять немного наш боевой дух, принеся нам какой-нибудь нехитрой еды и тёплых вещей.

– Ух ты!

– В самом деле?

– Переведите, пожалуйста, прекрасному ангелу, что я отныне её преданный слуга!

– Так-то блестяще… – пробормотал Вибап, – а она не попадётся с этим? Да и… уж простите, что омрачаю тут, но разве одной маленькой девушке принести добра на всю нашу ораву? Да это ещё и где наберёшь столько… Может, уж лучше ничего не нести, чем передраться нам тут за хлебную кроху?

Альберт перевёл гостье сомнения Вибапа, Миу нахмурилась, постояла сколько-то в задумчивости, кусая пальчик, потом тряхнула кудряшками, выбивающимися из замысловатой причёски, увитой цветными ленточками, и что-то залопотала.

– Миу говорит, что сходит на главный городской базар, сходит несколько раз в разные его части, тогда никто не удивится тому, что она набрала так много. Хотя удивляться и не должны, у них большая семья и есть наёмные работники в доме, и она часто закупает продукты для кухни. Но на всякий случай она перестрахуется. Она будет прятать купленное в тайнике, который известен только ей и её подруге, и идти за новой партией, а потом принесёт всё сюда.

– И как всё дотащит? – не унимался Вибап, – не, даже не стоит и пытаться бедную девушку впрягать.

– Тоже мне, проблема, – отозвался Забандиакко, – дотащить-то вон хоть я бы помог, а ещё бригада вон, все не хрупкие ребята, чай, под мешком хлеба не сломаются… Да только вопрос – где ж денег набрать? У нас-то по карманам, сами понимаете…

– Забандиакко, никому из нас нельзя выходить, – покачал головой Вадим.

– Это тебе нельзя, да, а у меня-то морда местная.

– Местная для нас, – улыбнулся молодой аббай, – уж извините, я не хочу сказать, что для нас вы на одно лицо… Но для своих соотечественников вы точно не на одно лицо. Если это маленький город, как говорил Аскелл, то новые персонажи в глаза бросятся.

Хурр сверлил мрачным взглядом грубо оштукатуренный, покрытый толстым слоем пыли потолок.

– Господи, да неужели ж настолько маленький город, чтобы все друг друга прямо в лицо знали?

– Не обязательно в лицо, – покачал головой аббай, – в смысле, не обязательно по именам… Есть такая вещь, как «общая память», память образа толпы. Тех, кто не ваши ближайшие соседи и знакомые, но просто проходя по улицам, вы видите их каждый день…

– Ой, да тьфу, да ну к чёрту! Чушь, чего в моей морде не так? Обыкновенная она, из толпы не выделяется… Конечно, родом я совсем не из этих краёв, но разве…

– Господа, успокойтесь, – Альберт широко улыбался, – вместе с Миу за продуктами пойду я. Я всего лишь прошу вас по возможности ничего не предпринимать до нашего возвращения. Не потеряться в туннелях и не попасться кому не надо.

– Эге, парень, это вот ты считаешь, что ты в глаза не бросишься? – опешил Забандиакко, – типичный хурр с лица-то, да…

– Не беспокойтесь, эту проблему я решу. Просто подождите нашего возвращения.

«Загриммироваться под хурра решил? – в лёгком ступоре думала Дайенн, глядя вслед удаляющимся Альберту и Миу, – смелая мысль, конечно…».

Аскелл завозился, приходя в себя, и она вернулась к его постели.

– Что это было? – поинтересовался он, сфокусировав зрение.

– Это следовало бы у вас спрашивать. Что произошло там, на базе? И кто этот… субъект, который притащил вас сюда?

– На базе – репетиция легендарного Апокалипсиса, – криво улыбнулся Аскелл, – они проводят испытания машины. Я пытался их остановить, как видите, не вышло… Взрыв – нет, его устроил не я, во всяком случае, не только я – доставит им хлопот, но это только временная отсрочка. Похоже, рабочая версия их плана – выйти в какое-нибудь достаточно далёкое будущее, захватить там что-нибудь достаточно мощное из технологий и натворить с их помощью делов в дне сегодняшнем. Дёшево и сердито… И мои собратья, конечно, совершенно не против, а с чего бы им быть против, если рулить процессом будут они.

– До сих пор машина как-то в основном в прошлое работала, – с лёгким сомнением в голосе проговорил Вибап.

Аскелл, опираясь рукой, явственно предательски подрагивающей, попытался принять сидячее положение.

– Это же изменяемо… Методом проб и ошибок, своего они добьются… Пробы и ошибки, конечно, могут слегка шибануть по миру дня сегодняшнего и его обитателям, но кого это когда останавливало?

– Вас ведь тоже не останавливало, Аскелл, – напомнил Илмо.

– Совершенно верно, но сейчас несколько другой расклад, потому что я – не у руля.

– А что вам мешает присоединиться к амбициозной компании? – искренне удивился Илмо, – или они в долю не принимают?

Аскелл стрельнул в его сторону недобрым взглядом и скривился, откидываясь обратно на доски, покрытые, за неимением чего-то лучше, кителем Вадима.

– У меня другие планы. В общем-то, я не имею ничего против их идеи, она имеет много интересных сторон… Но в ней нет места мне.

– А где ваше место, Аскелл?

– Госпожа Дайенн, я вижу перед собой некую цель и некоторые промежуточные цели, служащие ступенями на пути её достижения, что вам даст знание о том или о другом? Вы надеетесь, что сможете меня остановить? У вас был такой шанс.

– Никаких 5 часов! Через три часа не появляешься передо мной – пеняй на себя! Мне оно не надо, чтоб ты меня под монастырь подвёл! Сама не понимаю, как я на это согласилась вообще…

– Лурдес, ну мы же уже всё обсудили. Это совершенно безопасно…

Внушительный бюст сиделки возмущённо колыхнулся.

– Поговори мне тут ещё! Твоего «безопасного» за последние дни чересчур было. Только то меня и успокаивает, что это другой модуль уже…

Майк был с ней в этом полностью согласен. Лоран умница. До чего ж умница. Как-то умудрился достать для него ещё один модуль, это при том, что ему госпиталь-то покидать, наверное, нельзя, да и не стал бы он самолично, из соображений, что за ним всё-таки могут следить. Он такие вещи понимает, он осторожный. Нашёл, кого попросить, кто достоин доверия. Когда-нибудь, когда всё более-менее устаканится, надо действительно познакомить его с Дебби. Она не то что одобрит такую дружбу, она на работу его предложит взять.

– Ну если хочешь, посиди это время тут, со мной.

– А толку-то, что я посижу? Уж как-то понимаю, что телу-то как раз ничего не сделается…

Сиделка вышла, Майк послушал её удаляющиеся шаги и ворчание – «Ремня б всыпать, по-доброму-то, да как на больного рука подымется? Тем, видимо, и пользуется…» и дрожащими руками вскрыл упаковку.

Цена самого модуля нигде не указана, ладно, это не проблема, прошерстит, найдёт, надо ж знать, сколько переводить Лорану… У него деньги удивительно что вообще есть, и явно ему не лишние. Ага, вот счёт. На всякий случай кинул 10 кредитов – вряд ли потребуются какие-то дополнительные навороты, на всякий… Они всё равно вернутся, если не используются в течение двух сеансов…

Если подумать, какие навороты вообще, зачем ему даже эти три часа – шесть или даже более, в зависимости от настроек, в той реальности. Разве много требуется на один разговор, хоть он и не имеет до сих пор чёткого представления, как его начать? Чем больше времени себе берёшь, тем больше его, значит, проведёшь, уныло топчась вдалеке и собирая решимость. Хотя по логике вещей, это не совсем та реальность, где долго протопчешься…

Майк вынул прямоугольную коробочку собственно генератора, в который раз поудивлявшись, какая ж она, при небольших размерах, тяжёлая, раскрыл сенсорную панель. Во всей палитре параметров он в прошлый раз не разобрался и в этот, откровенно говоря, не было ни сил, ни желания, пусть примерно так же – 20 лет, телосложение среднее, без увечий, внешность… о господи, вручную набирать рисунок пятен, они издеваются? На это как раз половина времени и уйдёт. Размер… о чёрт, это вот зачем вообще, а? Майк воровато оглянулся на дверь – не вошла б Лурдес невовремя. Ладно, пусть так. А нет, пусть вот так. Всё равно кому какая разница, скажите на милость… Ну, теперь экипировка и вооружение. Здесь тоже по-доброму разбираться бы, но о данном временном периоде информации всё же больше, шансы совсем уж в лужу не сесть некоторые есть. По крайней мере, вариант выбрать что попроще до сих пор Майка не подводил и в этот, дай бог, не подведёт.

Закончив с регистрацией и настройками, он вытащил шлем – до сих пор называют шлемами, хотя по сути это уже давно тоненький ободок с несколькими деталями: визор напротив глаз, две присоски, которые в случае рас с волосами крепятся за ушами, несколько проводков с датчиками на липучках, тут количество от системы к системе может различаться… Кнопка на сей раз под коленом, ну, посмотрим, насколько это окажется удобно… Да, по-настоящему стоило б бояться, что внезапно вернётся Дебби, но тут уж он умнее, дождался сообщения, что она села в поезд…

Тагхар – это такая местность на Нарне, в прошлом. После Первой Оккупации районирование уже прошло по-другому, и название сперва осталось за несколькими долинами, а потом к ним пристало название по самому крупному поселению, и Тагхар как топоним перестал существовать. Местность замечательна двумя фактами – во-первых, довольно сложным рельефом, изрезана горными хребтами и реками, частично пересохшими, во-вторых, что во многом следовало из во-первых – эта местность в Первую Оккупацию дольше всех сопротивлялась центаврианам. Даже массированные бомбёжки расклад меняли медленно – да, ветхие домишки сравняли с землёй, множество полей и пастбищ на долгие годы пришли в состояние глинистой пустыни (вследствие чего основательно этот район центаврианами так и не был занят), но нарнское сопротивление плотно окопалось в горах и нескольких укреплённых цитаделях в руслах давно пересохших рек и хоть и уступало – уступало настолько медленно и ценой такой крови и нервов для захватчиков, что только с центаврианской осатанелостью и можно было продолжать штурмовать этот последний опостылевший бастион. Вплоть до того, что одно малое поселение в глубине гор так и осталось фактически свободным – тратить невесть сколько времени и сил на захват того, с чего по сути и проку-то не будет, даже для центавриан оказалось чересчур. Угрозы сколько-нибудь серьёзной одна маленькая деревня уже не представляла – их силы были слишком малы, чтобы чем-то помочь своим страдающим собратьям, единственно, служила своего рода символом, и как с символом, с ней боролся Центавр, пресекая распространение слухов о её существовании, внушая рабам, что затерянная непокорённая деревня – не более чем сказка. И пожалуй, они немало преуспели в этом, затерянное племя узнало об окончании оккупации только спустя 10 лет…

В сопроводительной информации, которую Майк, по своему обыкновению, несмотря на дефицит времени, внимательно изучил, история Тагхарского сопротивления делилась на такие этапы. Первые 20 лет почти спокойной жизни, когда у центавриан просто руки не доходили до этого края, они были заняты разграблением захваченных к тому времени столиц и дележом лакомых территорий. Около 10 лет расцвета, когда регион превратился в ту ещё головную боль оккупантов, назначение сюда было у центавриан явным знаком непопулярности. 14-16 (тут разные исследователи по-разному определяли тот рубеж, к которому центавриане прочно обосновались в регионе) лет медленного, при всех огрызаниях и недолгих реваншах, отступления, сокращения подконтрольной территории. На 36 следующих лет Тагхарское сопротивление обосновалось в горах, где центаврианской технике приходилось всё же сложновато, туда когда массово, когда поодиночке бежали арестанты из устроенных центаврианами в долинах рек трудовых лагерей (а больше что можно построить на землях, десятилетиями бывших только полями сражений, изрытых и выжженных?), что всё-таки вынудило центавриан, в течение этого периода и далее, когда лагеря из региона убрали, а оставили несколько военных баз, постепенно решать этот надоевший партизанский вопрос. И далее, вплоть до окончания оккупации, жалкие недобитки когда-то огромной армии, ускользнувшие от карательных отрядов, хоронились в неприступном сердце гор уже в статусе легенды… Сейчас по календарю – 2136 год по земному летоисчислению.

Взгляд по карте блуждал недолго. Где с наибольшей вероятностью может быть Г’Сан? В наиболее крупном лагере как можно ближе к передовой, там, где происходит больше всего событий. Да, не факт, что ему легко повезёт с первого раза, в жизни, говорят, тоже есть чит-коды, да найти их потруднее… Ну, тогда придётся искать возможность загрузиться ещё раз…

Дайенн как раз гнала от себя разнообразные, слабо оформленные, но в равной мере панические мысли, когда за домом послышались шаги и весёлые голоса. Альберт и эта девушка. Вернулись. Со своих мест повскакивали все, кто имел на то силы. Сидевший ближе к двери Матап отпрянул, налетев на Даура. Миу зашла первой, а за ней… Дайенн могла поклясться, что тоже видела, как переступал порог – хурр, а потом хуррское лицо словно растаяло, как тает полиэтиленовая плёнка, поднесённая к огню, и перед ними явился Альберт.

– Вы успели решить, что мы пропали без вести? Я считал, мы отсутствовали всего четыре часа. Ну, старались как могли, – он спустил с плеч большой плетёный короб, второй такой же опустила на пол хуррка. Кроме этого, оба притащили по небольшому тюку термопокрывал. Беглецы уставились на них едва ли не с такими же голодными глазами, как на корзины с едой.

– Хорошо, что здесь такое вообще продаётся. Боюсь, если б пришлось брать обычные одеяла – мы бы принесли ну пять, ну, десять… Стоят они тут, конечно, втридорога, но Миу удалось выгодно продать один браслет, который ей всё равно не нравился.

Миу между тем восторженно щебетала, извлекая из корзины лепёшки и аппетитно пахнущие свёртки – по-видимому, что-то мясное.

Из соседних комнат поползли, услышав про еду, все, кто понимал хуррский язык, за ними и те, кто не понимал. Дайенн нахмурилась, отмечая, что кроме ллортов, не видит и ещё нескольких землян. Может быть, пора пойти проверить их… Не хотелось. Совершенно не хотелось обнаружить то, что она, скорее всего, обнаружит.

– Я вижу, вам лучше, – Альберт прошёл к Аскеллу, – это очень хорошо. Потому что, вы догадываетесь, в Четвёртый ангар нам предстоит вернуться очень скоро. Да, именно мне и вам. Нет, я не передумал уничтожать машину, но не прямо сейчас. Я пообещал этой девушке спасти её подругу, а в этом мне понадобится ваша помощь. Мне нужно будет повторить тот её сеанс, в который пропала юная Фималаиф, будет затруднительно сделать это одному.

– У кого какие цели, – хмыкнул Аскелл, – порой весьма причудливые, конечно… Но услуга за услугу, господин техномаг…

«Техномаг! Он техномаг… Это многое объясняет… Но… почему такой? Молод… с волосами…».

– Да, я действительно техномаг, – обернулся Альберт, улыбаясь, – хотя понимаю, не вполне соответствую вашему представлению о техномагах.

– Я думал, что техномагов… ну… больше нет, – растерянно пробормотал Матап, – что они ушли, как все Изначальные…

– Нет. Но, это долгая история… Предлагаю вам пока сосредоточиться на еде, а не на вселенских загадках.

Первые пироги уже крошились в дрожащих руках землян, они жадно подбирали падающие крошки. Дайенн бросилась к ним – надо знать, сколько времени они не ели, не опасно ли… Сами измученные, истощённые люди едва ли способны сейчас осознавать такие вещи.

– Нам-то чего сосредотачиваться? – пожал плечами Забандиакко, – я, слава богу, крепкий мужик, я потерплю, пусть больные едят. Им нужно.

– Аналогично, – кивнул Гратаскнаф. Матап сглотнул слюну – лично он к такой самоотверженности был уже меньше готов, но назвать себя больным язык бы не повернулся, позориться уж точно не хотелось… Дайенн отметила краем глаза, как Вадим и Илмо обменялись короткими жадными взглядами – похоже, у этих двоих есть то, что интересует их как-то даже больше, чем еда, видимо, всеобщая трапеза для них удачный повод, чтоб уединиться где-нибудь в соседнем помещении…

– Да сколько б нас тут ни сблагородничало, – махнул рукой Даур, – на всех так и так не хватит. Вон их сколько. Как делить собираетесь?

– У нас говорят, – улыбнулся один из тибетцев, – «питает не пища, питает благодать». Вкушайте с верой, на всех хватит.

– Разве вы христиане? – удивился Илмо, – кажется, это ведь в христианских мифах есть легенда о насыщении пятью хлебами… Впрочем, я могу путать.

Тибетец подошёл к корзине, вынул из неё пирог и отошёл с ним к стене, где лежала пожилая бракирийка.

– Легенд много, и у христиан, и не только. Нам жаль, что вы можете поделиться с нами едой, а мы не можем поделиться с вами верой. Но мы бы хотели.

– Благодарим, но мы, корианцы, успешно обходимся без этого. Извините, не хотел вас обидеть. Нам… жаль о вашем учителе.

Другой тибетец улыбнулся ему ласково, как ребёнку.

– Не стоит, поверьте. Здесь есть куда более достойные вашего сожаления. Великий учитель Бадмагуро ушёл в мире и покое духа, дождавшись исполнения ожидаемого…

– Меня вот заинтересовало, – вступил в разговор Вадим, – то, что он тогда сказал… Майтрейя…

– Алварес, для верующего человека естественно в последнюю минуту жизни призывать господа.

– Но – Майтрейю?

– Он не призывал, – покачал головой тибетец, – он приветствовал.

– Что?!

– Трое вошли под своды нашей темницы. Один из них – Будда Майтрейя.

Вадим потряс головой.

– Ну уж нет… Один из нас – я, Дайенн или… Аскелл? Вы это как себе представляете? Мы не то что не ваши соотечественники, мы даже не люди!

– Разве это имеет значение? – обернулся первый тибетец, поддерживающий под спину бракирийку, – Будда и не человек, он высшее существо.

– А то, что я, например, атеист, вас не смущает?

– Их не смущает то, что я тилон, – усмехнулся со своего места Аскелл, – я от всего сердца советую вам не занимать себя этой темой, господин Алварес. Людям нужна вера, особенно в такие моменты, как этот. Наверное, от мысли, что их ведёт Майтрейя, им действительно спокойнее. А себя можете успокоить мыслью, что это, вероятно, госпожа Дайенн. Ей такая роль всё равно идёт больше, чем вам или мне.

Дайенн покосилась на него с глухим раздражением. «Чего доброго, эти два атеиста теперь сдружатся и будут совместно гнобить меня…».

Миукарьяш дёрнула Альберта за рукав и что-то проговорила, смущённо и сбивчиво. Он ответил ей тоже по-хуррски, затем обернулся к собравшимся.

– Мне нужно проводить девушку в сторону дома. Она отсутствовала целый день, неразумно будет задерживать её и дальше. Всем приятной трапезы, надеюсь, когда я вернусь, мы соберём достаточно полных коробов…

Ночное небо было мутным, беззвёздным – спасибо бесчисленным бомбёжкам, тучам дыма и пыли, сделавшим его таким надолго. На этом буром фоне причудливые чёрные силуэты скалистых берегов каньона выглядели точно чем-то на тему адских пейзажей. Какая ж широкая и глубокая это когда-то была река! Как, господи боже, она могла пересохнуть? Вот была такая умопомрачительная бездна воды – и? кончилась вся? В некоторых каньонах, вроде, в сезон по середине ещё бежит ручей около двух шагов шириной – остатки былой роскоши, не вода, считай, а грязь. А восточнее, между этим каньоном и соседним, сверкает под солнцем нарядным праздничным поясом Дулу’Мару, по-прежнему полноводная, сильная, словно молодая цветущая женщина среди старух, в засушливые месяцы она может мелеть до трети, но и это, кажется, не внушает ей никакой веры в возможную смерть… По её берегам всё ещё растут кое-где, уцелевшие, могучие боркамы, когда-то здесь от горизонта до горизонта всё было покрыто их рощами. Ствол среднего среди них таков, что рыбаки выдалбливали из них цельные лодки, которые так и назывались, тоже боркамами. Теперь широкая Дулу’Мару несёт густую муть и щепы и ветви от своих развороченных взрывами берегов. А здесь по каменистым высохшим берегам только кое-где цепляются за жизнь кривые, с очень плотной древесиной, которую настоящий ад рубить, тасы, а в основном не растёт ничего крупнее кустов джатила. В сезон дождей тут бывает зелено, но большую часть года щедрость солнечного жара избыточна для этой земли. Как ни много разрушений принесла этому региону война, основное-то было ещё до центавриан. Вот как так получается? Много загадочного в природных процессах…

От берега до берега – расстояние полёта стрелы, как говорят. Со стрелами тут, конечно, давно никто не охотится и не воюет, у всех ружья, а выражение осталось – как обозначение меры длины. Это тоже в разных мирах сплошь и рядом, язык меняется медленнее, чем жизненные реалии. Тут, правда, надо учитывать, что на разных языках это означает разное. Средний нарн может пустить стрелу дальше, чем землянин или центаврианин. Представить, что такое расстояние можно перекрыть одним выстрелом, невозможно – а ведь кто-то это делал. Сейчас эта пустыня меж двух каменных берегов кипит жизнью, движением, голосами – здесь остановилось на короткую стоянку войско, движущееся к центаврианской базе на западе. Молчат, как выжидающие жертву звери, колонны машин вдоль берегов – Майк помнил названия не всех из них, в большинстве своём повторяющие местную фауну, это тоже невероятно логично – именно таким командным видом спорта и выглядит охота в этих краях. Стая хищников с ночи залегает в тени камней и лежит так неподвижно, что неопытный путник может пройти в двух шагах и даже не успеет опознать источник мгновенной и сокрушительной боли, оборвавшей его жизнь. На рассвете к ручьям, текущим кое-где по дну некоторых каньонов, выходят стада травоядных – и стая приходит в движение, словно разжатые пружины, срываются с места гибкие мускулистые тела, и рассветные лучи окрашивают кровью клинки клыков…

Здесь ручья нет, давно не ходят здесь и животные, только иногда по гребням скал пробегают посланные с разведкой рогатые силуэты – когда это животное стоит неподвижно, можно принять его за тасу, форма рогов этих жвачных как раз напоминает ветви этого невысокого дерева, такая маскировка… За водой приходится ходить туда, за эти каменистые гряды, там, правда, есть все шансы напороться на хищника или ядовитое пресмыкающееся, которое сложно уверенно сравнить с каким-то земным аналогом, покошмарнее тех, что вспоминаются с ходу, но тут уж ничего не поделаешь. Разведены костры – не столько для обогрева, хотя ночами здесь бывает довольно холодно, сколько для приготовления пищи, восстановить силы необходимо, следующий переход займёт около суток, и будет последняя стоянка перед боем. Костры в темноте, конечно, служат хорошим ориентиром не только для своих, но и для вражеской авиации, но этот минус за прошедшие годы научились довольно успешно нивелировать – авиация, как ни крути, так и не научилась летать полностью бесшумно, да и высланные вперёд лёгкие отряды-разведчики успевают предупредить о вылете, а с каждым костром рядом стоят загодя набранные вёдра с песком. А кроме того, поодаль, за несколькими скальными грядами, разведены костры-обманки. Жертвы всё равно неизбежны, но достойно компенсируются тем, что большую часть боезаряда центавриане расстреливают впустую…

Майк глянул хронометр – спасибо хотя бы, такая опция есть, в большинстве старых игр, увы, ничего подобного. У него осталось меньше двух часов, а не обойдена и половина лагеря. Есть ли вообще во всём этом смысл? Его теория, что Г’Сан следует искать здесь, может прямо сейчас разойтись по швам. Может быть, она как раз в разведотряде? Спрашивать он пока не решался, и не только потому, что не смог бы объяснить, кем ему приходится разыскиваемая, местной её легенды он всё-таки не знает. «Гостей», судя по глазам, тут сейчас нет, все персонажи программы. Их не спросишь – «Не знаете ли вы такой симпатичный и суровый вирус»… Пантеон Г самый распространённый на планете. У одного костра его увлекли беседой, так оказалось, собеседник его тёзка – носит то же имя, что он себе для этого сеанса выбрал… Сколько тёзок может быть у Г’Сан? Ладно, как бы малы ни были шансы, он использует выделенное ему время полностью.

Под землёй довольно сложно сориентироваться, день сейчас или ночь. Альберт как-то, впрочем, ориентировался, остальным приходилось верить ему на слово.

– Неплохо дела идут, – пробормотал Даур, – обзавелись всемогущим помощником, ещё и техномагом… Я начинаю верить, что мы выберемся отсюда живыми. Правда, непонятно, какой резон ему помогать нам? Ну, может, в залог нашей поддержки, всё-таки один в поле не очень воин, даже техномаг… Или просто добрый такой, но в это мне меньше верится. Странновато это всё, что ни говори…

– Странновато не это, – так же тихо ответил Ви’Фар, – он не просто техномаг. Он телепат. Довольно сильный телепат… Но телепаты не бывают техномагами, такого никогда не было.

– Такие уж взаимоисключающие параметры? – удивился Даур.

– Не меня надо спрашивать. Передаю то, что слышал.

Дайенн хмуро посмотрела на передатчик – когда-то он разродится новостью, желательно радостной? Две части их разношёрстной компании воссоединились на Ракуме, со всеми всё в порядке, все живы-здоровы, но даже когда им выпадет возможность безопасного перемещения на Андрому – сесть они смогут только очень далеко отсюда, окрест на многие километры пустынная местность полностью контролируется военными кораблями хурров, наводнившими её в небывалых прежде количествах. Всего за двое суток, было чёткое ощущение, сюда стянулись чуть ли не все военные силы Республики.

– По всей видимости, если в ближайшее время ничего кардинально не изменится, то здесь готовится вырасти комплекс, по сравнению с которым база в её нынешнем виде – детский уровень. А жители Нового Рувара могут начинать завидовать жителям Рувара Старого, они в этой большой игре назначены расходным материалом.

– Почему вы так уверены в этом?

Ви’Фар отправил в рот последнюю крошку того, что он выделил себе.

– Потому что они им тут всё равно мешают. А так сгодятся на что-то полезное. Все годы своего существования база использовала и местных – в небольших, скромных пределах, выбирая тех, кого не хватятся, а если хватятся – то махнут рукой, но основной упор был на инопланетников. Своих брали для контроля, проверять воздействие изобретаемого на своих, не на себе ж проверять… Сейчас не только масштабы увеличатся с вероятностью раз в десять, но и акценты сместятся – у них появился интерес к экспериментам по улучшению собственного вида и некоторые возможности к тому. И если правительство даст добро, им ничто не будет мешать забирать людей уже в открытую… А правительство, почти уверен, даст – сколько времени нужно, чтобы урождённых хурров в Ассамблее осталось меньшинство?

– Какие возможности? Вы имеете в виду… тилоны могут поделиться с ними кое-какими своими секретами?

Вместо него ответил как раз переступивший порог Альберт.

– Да, хотя бы и трилюминарии, хотя не только. Таким количеством светлых голов они…

– Простите, а вам откуда это всё так уверенно знать? Они что, с вами собрались планами делиться?

Альберт в общих чертах пояснил, что аппаратура слежения у него размещена везде, где только была возможность – снаружи, на некотором скромном, но дающем возможность визуального мониторинга воздушного пространства, радиусе, внутри, в туннелях, кое-где в городе и кое-где на базе. Большей частью, конечно, даётся изображение, а не звук, но и того немногого, что есть, хватает, чтобы обрисовать тревожную картину.

– Как ни печально, но возможно, совершать вылазку к машине нам придётся тем же путём, каким вы эти гостеприимные стены покидали. По сравнению с тем, что там творится сейчас, можете считать, что раньше база не охранялась вовсе. Нет, господин Даур, нацепить личину и сойти за своего здесь не так легко, как в городе. Часть их аппаратуры способна распознавать иллюзии и может быть настроена на мгновенное уничтожение того, кто с таковой иллюзией там появится. И даже будь у нас роскошь двух или около того свободных недель в запасе – способ господина Аскелла тоже не гарантия, как понимаете. Потому что на базе сейчас собратья господина Аскелла.

– Вы говорили, что они что-то украли у вашей семьи. Что? Какую-то технологию, артефакт, машину? Насколько это опасно?

– Господину техномагу будет, думаю, несколько непросто объяснить вам, – хмыкнул Аскелл, – что себя они, присваивая чужие изобретения, ворами почему-то не считают.

– Это уже не чисто ваше изобретение, мой отец доработал его… А вы на моём месте могли б чувствовать себя спокойно, попади такая вещь в руки вашим собратьям, не говоря уж – хуррам?

– Вы подумайте, как легко считать себя мудрыми судьями и оценщиками! Госпожа Дайенн, вы полагали, это у меня нет комплексов? Вот, поглядите!

– Тихо! Что-то…

– Не что-то, а очередной всплеск машины, – фыркнула Рефен, – они снова включили её, и похоже, даже на тех же значениях, что в прошлый раз. Так что, Альберт, если ты не передумал спасать Фималаиф – вот тебе и красную дорожку постелили.

Дайенн невольно улыбнулась при мысли, до чего непосредственны бывают дети, независимо от расы. Даже такие вот необычные, как раннята. Они рядом с молодым техномагом чувствуют себя, похоже, совершенно спокойно и расслабленно, видимо, не мучают себя размышлениями, как скоро таинственный великодушный помощник обнаружит свои истинные цели и насколько они будут совпадать с их целями, хотя бы целью выжить… Будто им Аскелла было мало, в самом деле…

– Уже нет нужды. Они идут.

– Они?

– Я тоже слышу, – кивнул Ви’Фар, – это… невероятно, немыслимо, но…

– Старый Рувар, воскрешение легенды, – промурлыкал Альберт и, не тратя время на путь через двери и лестницы, выбрался прямо через окно. Дайенн смотрела, как он плывёт по воздуху – точнее, на небольшой летающей платформе, как она уже знала – к появляющейся из туннеля толпе, и размышляла, как много по итогам этих событий останется от её способности удивляться.

– Жаль, за оставшееся мне время мы не дойдём до места.

Лицо Г’Сан в свете костра – как лицо какого-нибудь древнего идола малоизвестной островной религии, от обрядов которой у современного человека кровь в жилах застынет. Всё-таки центавриане гении самовнушения, как они научилисебя вместо страха испытывать к этой расе презрение? Да, с точки зрения истории всё понятно – раса, опередившая в развитии где-то так на тысячу лет, со всеми этими кораблями, дальнобойными орудиями, совершенной связью, совершенной наукой легко уделала расу, у которой были, конечно, даже летательные боевые машины, а вот о космосе пока так, задумывались… По преимуществу аграрный мир на технологии вообще мало налегал, так, время от времени между собой повоёвывали, за счёт этого только и было, с чем вообще центавриан встретить, кроме охотничьих ружей. Почётная победа, ничего не скажешь, круче только, в самом деле, уделать каких-нибудь островитян, пытающихся отбиваться мотыгами. Так что если центаврианам действительно хотелось бы записать Первую Оккупацию в число поводов для гордости, то им следует признать, что потруднее было сломить нарнский дух. Да, это отняло у них, несомненно, больше сил, чем долгое и нудное выкуривание партизан из лесов и гор.

– Прямо-таки жаль? – голос Г’Сан был насмешливым, выражения её лица, склонённого над начищаемым оружием, он, конечно, не видел, чему был, в принципе, рад, – повоевать захотелось?

– Разве не за этим люди вообще лезут в виртуальную реальность?

– Ну да… Пресыщенные детки, жизни которых не хватает остроты – наверняка. Разве ваше время бедно на варианты, где повоевать?

Майк не стал говорить о тех причинах, по которым он и армия – два не имеющих шанса встретиться явления. Нарны всё же из тех, о ком можно сказать, что у них культ силы и физического совершенства, а отношение Г’Сан к нему и так не особо восторженное.

– Ах да, на настоящей войне по-настоящему убить могут…

Вообще это было уже обидно.

– Ну да. Вполне разумно сперва попробовать свои силы с меньшими рисками. Оценить свои реакции, поработать над ними… Мне, откровенно говоря, не показалось, что тебе неприятны «гости».

– Да с чего б неприятны-то, – нарнка ненадолго замерла, прислушиваясь к звукам от соседнего костра, метрах в трёх. Бодрствовало сейчас в лагере всего ничего народу, дежурные, с рассветом подъём. Можно б было и день оставить на отдых, даже и разумно б было – днём засечь движущуюся колонну, хоть и на дне каньона, легче, но путь ещё далёк, и даже если центавриане успеют подготовиться, дела это не меняет – Сопротивление намерено не просто задать им хорошую трёпку с максимальными потерями, а захватить базу. Чем быстрее войско достигнет цели, тем меньше у врага времени на подготовку, – в конце концов, одним из таких «гостей» я создана… И все миры, в которых я существую. Это просто данность. Иногда мне вас жалко, иногда я испытываю к вам безмерное уважение – всё-таки, прописать, выстроить вот это всё было мастерством, сравнимым с мастерством создателя вот этого, – она взвесила на руке тонкий длинный клинок, затейливая вязь на рукояти которого сверкала в свете костра, как огненная паутина, – и даже не нарнам я не могла б сказать, что они пустоголовые зеваки, шляющиеся по чужим мирам, потому что, видимо, не находят, чем занять себя в собственных… Разве этот мир в действительности наш?

Майк думал в это время о том, что этот мир-то из тех, что имеют привязки по времени, имеют определённый хронометраж. Игра воспроизводит определённую последовательность событий – таких переходов, атак, когда успешных, когда не очень, персонажи игры запрограммированы на определённые действия и решения, по завершении реальность «перезагружается»... Такие бесконечно повторяющиеся наиболее интересные два десятка лет. Может ли в этой искусственной истории что-то пойти отлично от истории настоящей? Незначительно – может. Стив говорил, в одном цикле даже умудрились убить генерала Лютари, который на самом деле не то что не погиб, а вскоре, разжалованный, вернулся в метрополию, и больше его семья к армии прямых касательств не имела… Игра создана в конце 50х, на широкий рынок вышла, правда, только в конце 70х, уже после значительных усовершенствований, но всё равно это немало. Учитывая, что время в игре всегда течёт быстрее, а иногда реальность приходится перезагружать досрочно – в связи с, к примеру, непредвиденным выбытием какого-нибудь значимого для её хода персонажа, сколько уже было этих перезагрузок? Которую жизнь живёт здесь Г’Сан, сколько раз она умирала?

– Но видишь ли, чтобы сражаться, надо иметь что-то большее, чем скука. Это тебе скажу не только я, но и «гости» поопытнее. Понимание, что эта реальность не настоящая, и вражеский выстрел всего лишь вернёт тебя обратно в удобное кресло у тебя дома, даёт, конечно, изумительное бесстрашие… Но оно будет одним крылом без второго, когда ты не можешь испытывать настоящую ярость, ненависть. На одном крыле особо-то не полетаешь. У тебя когда-нибудь были враги? Не просто те, кто думает о тебе не очень хорошо и ты о них – вполне соответственно, а те, из чьих черепов ты хотел бы сделать ночные вазы, как говорят у вас? По глазам вижу, что нет. Я понимаю желание пережить то, чего в жизни тебе не пережить, понимаю даже в том случае, когда речь идёт о не самых приятных вещах. Неприятное – тоже опыт, строящий нас. Но ведь для этого нужно и испытывать то, чего ты не испытываешь в жизни…

Что она там поняла-то по его глазам, если даже «гостевого» свечения она в них видеть не может?

– А ты? Испытываешь?

Ему хотелось на самом деле спросить, не надоело ли ей это всё, но он удержался – ведь он не знал, как давно она в этой реальности, пережила ли хоть одну перезагрузку. Может быть, всё-таки, и не надоело…

– У тебя достаточно хорошее воображение? – Г’Сан закончила с клинком, вернула его в ножны, сложила руки на коленях и теперь смотрела на Майка с улыбкой, которую с некоторыми допусками можно было назвать дружелюбной, – ты кого-нибудь терял?

– Мои родители умерли, а сестра пропала без вести, – у него было полное ощущение, что его раздевают, при том отнюдь не с каким-то романтическим подтекстом, но уйти от ответа и вообще уйти из игры – а вообще-то резонно б было, извинился? – извинился, почему-то не хотелось.

– Так… Что это было? Несчастный случай, какая-то катастрофа?

– Да нет. Родители умерли, потому что были немолоды и уже не очень здоровы, а сестра просто ушла из дома с любимым мужчиной. Это было до моего рождения, так что нельзя сказать, что я её прямо потерял, ведь я её даже не знал, но конечно, мне грустно, что я ничего не знаю о её судьбе…

– Ну, это не то. Вот посмотри на себя. Ты выбрал образ взрослого мужчины, а здесь и дети, ещё не выбравшие постоянного имени, кого-то потеряли благодаря центаврианам. Хотя бы – потеряли дом, от которого остались только головёшки, вынуждены были бежать с разорённой родины сюда, где пока не свищут бичи захватчиков… У кого-то погибли родители, братья или сёстры, или более дальняя родня. Ты взрослый мужчина, который мог быть уже женат и иметь детей… Ты можешь себе представить боль потери и ненависть к тем, кто отнял у тебя то, что тебе дорого? Можешь представить себе, что твои старики-родители сгорели вместе с твоей деревней, что твоя сестра угнана в рабство? Можешь представить себе, что твоя возлюбленная – у тебя в реальной жизни есть возлюбленная? – умерла у тебя на руках? А главное – зачем тебе это представлять?

Майк ёжился, снова лениво подумывая о том, чтоб почесать под коленкой и снова отметая эту мысль. Рядом с Г’Сан в принципе довольно неуютно, наверное, это нормально, что уютного в вирусе…

– Зачем вообще люди что-то представляют? – буркнул он, – острых ощущений не хватает… Всё это действительно слегка безнравственно – играть в чужие страдания, развлекая свою душу эмоциями, для которых нет настоящих причин. Наверное, в этом есть и хорошие стороны – стремление понимать тех, чей жизненный опыт отличен от нашего, всё такое…

– Ты, наверное, не слишком часто играешь во что-то подобное? Иначе б, пожалуй, наш разговор протекал как-то иначе. Да, ты упоминал о каких-то ваших, земных реальностях, но как я поняла, они из космической эры. Стрелять по корабликам – это всё же немного другое, чем перспектива встретить врага лицом к лицу… Что ж, попробуй вспомнить боль, которую ты испытывал, когда умерли твои родители, и попытайся представить, что они имеют какое-то отношение к этому всему. Ну или найди другую достаточно сильную эмоцию, которую можешь спроецировать в желание разорвать кого-то голыми руками. У тебя, конечно, ружьё для дальнего боя и меч для ближнего, но про голыми руками всегда нужно держать в голове про запас. Видишь ли, мальчик, издали стрелять по движущимся мишеням у тебя, можно поверить, получится. Но когда ты встретишься с врагом лицом к лицу – ты спасуешь…

– Слушай, почему я должен всё это выслушивать? С той же Лаурой вы уже где-то пересекались до Насулхараза. Может быть, в «Битве при Шу», может быть, и здесь, как знать. Что, её ты тоже учила представлять, что её мать и брата убили центавриане, или как-то попроще обошлись? Какая тебе вообще разница…

Нарнка прищурилась, подавшись вперёд.

– Мне – никакой. Хотя, будучи гостями в моих мирах, вы меняете эти миры и меняете мою жизнь… Просто интересно, как вы живёте рядом с теми, кто вымещает свою ярость, которую не может излить на действительные её объекты, здесь, в искусственных мирах, или с теми, кому нужно такое место, где убивать – просто игра… И из какой категории ты – бессилия или внутренней пустоты?

Они сидели напротив – человек десять из всех нескольких тысяч, что пришли из этого туннеля, командирский состав. Их поношенная одежда немного отлична от одежды бригады Забандиакко, на их поясах старинные сабли. Хурры из прошлого, эмигрировавшие в будущее незадолго до катастрофы – все, кто успел собраться… И Фималаиф среди них. По лицу поспешно прибежавшей Миу явствовало – Фима изменилась… Сколько дней прошло для неё там, в прошлом? Едва ли слишком много. Но бывает, что и один день меняет человека навсегда. Сейчас она говорила, Гратаскнаф, как знающий оба языка одинаково хорошо (Альберт признал, что некоторые тонкости простонародной речи для него по-прежнему сфера сложная) переводил.

– Они пришли сюда не для того, чтобы спасти свои жизни. Это можно было сделать и там, я рассказала о грядущей гибели города, мы уже не могли предотвратить обрушение туннелей, но мы могли спасти всех, кого возможно, могли хотя бы попытаться – прорвать окружение, выиграть ещё хотя бы одну битву, сделать хотя бы что-то… Хотя у меня было маловато конкретных знаний, чтобы надеяться отменить, а не только отсрочить неизбежное. Но мы решили, что малой победой было бы выжить. И даже малой победой было бы отстоять Рувар. Всё, что делалось в прошлом – делалось ради будущего. Я рассказала не только о том, что было, но и о том, что будет… Быть может, мы и смогли бы предотвратить то ужасное, что происходит в наше время, действуя там, в пятивековом прошлом, но гораздо действеннее – придти и изменить это здесь, сейчас, а не уповать на то, что потомки будут чтить наши заветы все эти пятьсот лет.

– Фималаиф, вы разве не слышали, что опасно менять что-то в прошлом, это…

Гратаскнаф, запинаясь, переводил. Иномирцы этой комнаты пользовались тем временем, пока звучала хуррская речь, чтобы обсудить немыслимое явление – явление во плоти гостей из далёкого прошлого. На них это, конечно, не производило такого впечатления, как на некоторых из ребят Забандиакко, которые по крайней мере слышали легенду о Старом Руваре…

– Поломает мир? – рассмеялась Фималаиф, – а кто это сказал, чем он это докажет? Одни верят в судьбу и предначертанность каждого события, а другие, знаете ли, верят, что будущее вариативно и всё в наших руках. Ну, мы ведь и не стали ничего менять там, в том времени, которого у нас всё равно почти не оставалось. Мы пока ничего и не сломали. Ведь многих тел не нашли – может быть, именно потому, что мы и должны были переместиться в будущее, выжить? Или мы должны были, вы считаете, покорно погибнуть лишь потому, что так гласят скупые абзацы учебников истории?

Дайенн облизнула губы, подбирая слова и уже чувствуя, что цели они не достигнут.

– Фималаиф, я понимаю ваш порыв, но… Как вы это видите, что делать в этом времени гостям из далёкого прошлого, у которых здесь нет… ничего?

…Впрочем, и смысл-то, в самом деле, в этих словах? Временной разлом закрылся, гостей обратно в своё время до следующего всплеска всё равно не вернёшь. Пожурить эту хуррскую девочку, с детства бредившую – подруга уже поведала – легендами о героях прошлого, за вполне закономерные при этом действия? Чтоб показать свою законопослушность и в отношение законов мироздания? В пику Аскеллу она это что ли?

– Как – что? Сражаться! И вы не правы, говоря, что у них ничего здесь нет. У них есть их земля. Наша земля. Старый Рувар, Новый – без разницы. Есть борьба, та же, что и пятьсот лет назад – против лжецов, угнетателей, врагов жизни. Она вне времени, вне имён…

– Девочка хочет, ни много ни мало, дать отпор этим затейникам, обосновавшимся поблизости от города и постепенно и неумолимо берущим его в своё удавье кольцо. И более того – дать отпор затейникам, взявшим в такое кольцо всю планету. Не пришлым, про тилонов она разве что смутно догадывалась… Настоящий враг – не пришлый-чужеземец, а тот, кто вырос здесь, на той же земле, и видят её не иначе, чем червь, пожирающий тело. Свергнуть Ассамблею, установить на Андроме подлинно народное правительство образца мятежа Галартиатфы… И вы знаете, мне нравится эта мысль.

– Альберт, вы с ума сошли?

– А что во всём этом не так, госпожа Дайенн? Все подлинно прекрасные вещи достаточно просты, в этом и заключена их красота.

– Вы считаете прекрасной гражданскую войну?

В самом деле, Автократии, из которой они, спасибо всем высшим силам, выбрались живыми, им ведь было мало…

– Госпожа Дайенн, – вклинился Аскелл, – вам никогда не говорили, что некрасиво заботиться о людях помимо их воли? Они вправе выбрать своё понимание блага, и вправе отдать за него жизни, если хотят. Их сограждане там, наверху, могут воспротивиться такому благу, они на это имеют право, вы или я – нет.

– Я полицейский, Аскелл.

– И? в вашем уставе прописана обязанность предотвращать гражданские войны везде, где вы видите такую опасность? Это задача службы безопасности этих миров, но не ваша. Признайте, у вас связаны руки, вы не можете арестовать всех преступников, каких увидите в своей жизни. Меня – можете, потому что за мной не стоит какая-нибудь мощная держава, по крайней мере, пока не стоит… А арестовать преступников из Ассамблеи, хотя они воры и убийцы, не можете. Они воруют у своего народа, и они виновны, хотя бы косвенно, во множестве смертей – тех, кто отравился на вредном производстве, потому что кому-то было очень жалко расщедриться на модернизацию, кто был убит в результате ограбления – которого бы не было, если б людей не вынуждали на грабежи нужда и безработица, кто просто умер с голоду – в таких вот глухих местечках, как это, всё бывает… Кто-то закончил свои дни где-нибудь в рабстве на рудниках – тоже граждане этого мира, которых их правительство должно бы защищать. Вы знаете всё это, но ничего не можете сделать – чужой мир, политика, суверенитет и прочее. Ну так и не лезьте, вот это сейчас тоже гражданское самоопределение, или как это называется у вас?

Вален всемилостивый, как, как она пропустила тот момент, когда его покусали Алварес и Схевени?

– Аскелл, не могу понять, вам с этого какой резон? Надеетесь, что в поднявшемся хаосе сможете незаметно слинять вместе с машиной?

– Мне? Да просто интересно. Мы, госпожа Дайенн, любим события.

Вселенная, говорят, не посылает нам испытаний, которых мы не можем вынести. Почему же вселенная послала ей Аскелла?

– Аскелл, вы одиночка, и многих вещей вам не понять. Хорошо или плохо сейчас живут эти люди – но они живут. Живы их семьи, целы их дома, на улицах их города не стреляют. Говорят, конечно, кому война, а кому мать родна, но не мерьте всех по себе.

– Вы тоже, Дайенн, вы тоже. Но вас ведь никто и не заставляет в этом участвовать. Отойдите в сторону, не мешайте историческим процессам.

– Это не исторический процесс, это…

– Произвол? Но ведь историю творят люди, не боги. Неужели в вас так прочно сидит минбарское воспитание, что вы свято верите, что есть «правильный» ход истории и «неправильный», что каждому, вольно или невольно становящемуся у руля корабля истории, нужно теперь бояться ненароком повернуть не так, как заранее прописано в священных скрижалях, которых, правда, никто не видел… Скучно!

====== Гл. 26. В осаде ======

Дверь за Дебби закрылась, и Майк вернулся к созерцанию потолка. Вот уж правда, хуже нет, когда не можешь доверять близким. Потому что как минимум значит, что не такие уж вы и близкие. Вот Лурдес, что интересно, поняла. Даже пыталась спорить с Дебби, а она обычно не делает этого – не потому, чтоб чего-то боялась, уволить её даже в случае конкретного скандала Дебби через его голову не смогла б, а просто не любит конфликтов. Но ссор между родственниками тоже не любит, поэтому вмешалась. Она хоть и говорит, что её дело сторона, сама понимает, что уже почти член семьи, всё-таки она здесь скоро 7 лет, и Дебби к ней всё равно прислушивается, как бы ни изображала из себя всезнайку, которая с избранной позиции под танковым напором не сдвинется. Зачем изображает-то, она ж вовсе не такая…

Лурдес понимает, и понимает правильно. Она сама с виртуальной реальностью, правда, только по учёбе дело имела, какие-то разделы они так проходили. Но сказала, что в принципе думала о том, что интересно б было почувствовать себя не собой, а кем-то другим. Не потому, чтоб в своей жизни чем-то была недовольна – а вот именно что интересно. Не в том даже дело, что всего, что может в голову втемяшиться, никакая смертная жизнь не вместит, а в том, что некоторые вещи и не может вместить, интересно-то нам становится всё больше и больше чего. «Так уж человек устроен, – сказала Лурдес, – и хорошо, что так устроен – что даже за границы своего «я» стремится выйти. Широта мышления так и развивалась когда-то – когда люди начали размышлять, как там живёт-чувствует кто-то, от них отличный, как там живут в других землях, где всё по-другому, так появились писатели и кинематографисты – а вот как бы мы сейчас жили без них?».

Дебби тоже понимает, и прекрасно знает, что окружающие понимают, что она понимает – зачем пытаться бороться с тем, чего заведомо не изменишь, ну правда? – и понимание это однобоко и жестоко. Дебби по-настоящему тяжело, это верно, только вот в эту тяжесть она загнала себя сама.

А вот он начал понимать, к собственному огорчению, неправильно, близко к пониманию Дебби. Да, он инвалид, в его жизни невозможно длинный список чего, и он, кажется, переступил черту риска утонуть в виртуальности, чего так боится Дебби, только вот ничего с этим поделать не может, что её больше всего и злит. Ему объективно есть из-за чего лезть в виртуальную реальность, и у Дебби не повернётся язык спросить «чего тебе в реальной жизни не хватает», как говорит, например, Стиву его мать, и её приводит в печаль и панику именно осознание своего бессилия и пораженческое желание, чтоб ей просто не напоминали о её бессилии… Родственные чувства, сопряжённые с непростой семейной историей – они всегда, наверное, приводят к некоторому малодушию. Привычке не говорить о том, что как-то слишком неприятно и болезненно, да и с этого не будет толку, поругаться только и всё. Дебби понимает, что не решит все его проблемы, не сделает его жизнь лишённой поводов для недовольства, и на большую часть именно ей спасибо за выработанный принцип принимать всё таким, какое оно есть… А какое – есть? Дебби больше всего боится того, что на неё смотрят как на родственницу, севшую на шею богатому наследнику, использующую его. Она не может запретить людям воспринимать что-то в меру своей испорченности, она не намерена тратить время на то, чтоб доказывать каждому такому, что искренне заботится о брате, со всем пониманием, что он ограниченно дееспособный и умрёт раньше её, но это отравляет ей душу. Как и много что ещё… Она хотела бы, чтоб его жизнь была как можно более счастливой, но реализм не очень-то позволяет верить в какое-то счастье. Она хотела бы, чтобы его любили, ведь она сама его любит, но она не может поверить в настоящую дружбу и любовь там, где речь о больших деньгах, раз уж в её искренность не верят. А как она может верить во что-то, после всего… С верой в лучшее в людях как-то с детства не задалось.

Когда они приехали – окончательно, насовсем приехали, когда мама уже очень болела – он был, конечно, ещё мал, да и его внимание было в основном занято энергичной позитивной Энжел (она действительно замечательная, жаль, что она сейчас далеко, но что поделаешь, на её профессию на Марсе не учат), но он же не слепой, не глухой, он многое слышал и понимал. Хотя и не подслушивал намеренно этих долгих разговоров Дебби с родителями. Она чувствовала себя виноватой – после всего того, что было в прошлом. Когда отец помог маме инициировать судебный процесс против бывшего мужа, чтобы ей позволили всё же видеться со старшей дочерью, и при всех его вложениях, этот процесс длился несколько лет, и насовсем забрать Дебби нечего было и думать, а отец и мачеха настраивали маленькую Дебби против матери, и она отказывалась подходить к терминалу, когда звонила мать, или грубила ей… А потом карантин, и жестокая ложь мачехиной подруги, что Дебби умерла – эту ложь, правда, быстро развенчали, но она стоила матери знатной истерики. А Дебби говорили, что мама совсем не расстроилась, а чего ей расстраиваться, у неё ведь есть Мэри. Да, даже когда после карантина судебный процесс наконец завершился, увидеться с дочерью Лиз Гарибальди смогла только в 73 году, и свидание это было недолгим и неловким – Дебби к тому времени основательно промыли мозги на тему того, что мать-шлюха её бросила. Только став совершеннолетней, она побывала наконец на Марсе, в доме матери, познакомилась со сводной сестрой… Но тогда прочных отношений не установилось – вскоре она вышла замуж (достаточно поспешно, по её собственному признанию, потому что отношения в семье стремительно портились, впрочем, брак свой она называла исключительно счастливым, хоть и говорила, что дочери вот так выйти замуж – за человека на 20 лет старше, недавно разведённого, только через свой труп позволила б), и она с головой ушла в семейную жизнь, в заботу о родившейся потом Энжел. Был ли элемент расчёта в том, что тогда, в 90м, она прилетела на Марс? Вполне вероятно, был. Всё-таки Грег погиб очень несвоевременно, после выплаты всех кредитов семья осталась на мели, без того невеликое наследство практически целиком отжала бывшая жена Грега с сыновьями. Не на поклон к мачехе же было идти… Но на самом деле Дебби реально многое переоценила, ей надоело убегать от прояснения отношений с матерью. «Может быть, мы уже никогда не станем близкими людьми, – говорила она Майклу-старшему вечером того дня, когда Лиз первый раз надолго забрали в больницу, – время упущено. Но она моя мать, Майк мой единоутробный брат, это остаётся фактом. Я не могу этот факт игнорировать. Мне просто страшно вспоминать сейчас, что маленькая я говорила, что мне будет всё равно, если мама умрёт. И не успеет простить меня за все те слова, которые я ей говорила».

Неправильно, что и говорить, неправильно, что Дебби взяла на себя ответственность за всю скотинистость своего отца и мачехи. Что бы там ни произошло у Франца и Лиз, вот это-то всё было чересчур… Почему люди не могут разводиться как-то спокойно, порядочно, без дележа детей и безобразных сцен? Ну, наверное, это просто невозможно. Раз разводятся – значит, обидели друг друга настолько сильно, что тут уже все средства хороши. Когда он был совсем маленьким и слышал, что у него, кроме исчезнувшей, есть ещё одна сестра, на Земле, с которой им запрещают видеться – он очень переживал, очень жалел маму. Её бывший муж представлялся ему каким-то монстром. Но сейчас-то совершенно очевидно, что монстром он не был, самым обычным человеком с обычной человеческой подлостью. Это же сплошь и рядом так, особенно в браках между землянами и марсианами, если уж такой брак дал трещину – можно не сомневаться, в эту трещину хлынет всё дерьмо, до этого заботливо сохраняемое за красивым фасадом. Даже прописанный до мелочей брачный контракт – не гарантия… Говорят, в конфликте всегда виноваты две стороны. С этим можно поспорить, но всё же не в случае разводящихся супругов. Брак в цивилизованном мире Земного Альянса давно уже дело добровольное, развод тоже. И вот как-то надо принимать как данность, что сперва любили, жить врозь не могли, а потом к этому же человеку – ненависть до такого же потемнения в глазах. И справедливо ли считать, что мама в этой ситуации только жертва, что она ничем не заслужила жестоких слов? И можно ли полагать, что мама, останься тогда Дебби с нею, не нашла бы, что ей сказать в том же духе про отца? Может быть, мама не бросала Дебби, инициатива развода исходила от Франца (хотя сложно судить при том, что преимущественно ты слышал одну сторону), но второй раз вышла замуж она откровенно за деньги и ничем этого не прикроешь. Это то, что всегда будет работать против неё. Дальше больше, она цинично использовала бывшего возлюбленного в грязных играх нового мужа, и быстренько переметнулась к нему, когда карта мужа оказалась бита – благо, она осталась богатой вдовой, теперь можно было позволить себе вообще всё… И отец всё это принял, проглотил – единственно из чувства вины из-за того, что они когда-то так нехорошо расстались. Считал себя виновным во всём том, что после произошло с нею, в этих её равно позорных браках… Какой бред, взрослый человек отвечает за себя сам, и никакого разбитого сердца у мамы тогда не было, было только желание жить хорошо и обида на то, что не получилось… Ложь и вина – основной капитал этой семьи. Дебби понимает это на самом деле, хоть и не хочет говорить вслух. И она смотрит на него и видит символ всего этого – лжи, стремления к выгоде, чувства вины, собравшихся в одном человеке, и поэтому так ревностно хочет, чтоб у него всё было хорошо, потому что он всё-таки не символ, а человек, и не заслужил пожинать не им посеянное… Как будто у него есть какой-то выбор, да. Он же наследник. И ему нужно вникать во все дела, окружать себя надёжными людьми и учиться видеть людей насквозь, а пока Дебби побудет рядом с ним цербером – во искупление своих детских обид на мать, которая жила с новой семьёй, купалась в деньгах, смела существовать без неё, Дебби, что для ребёнка уже само по себе преступление… Во искупление показного равнодушия в более зрелом возрасте, когда она отмахивалась на все вопросы о семье – ну да, у мамы другая семья, а её растила мачеха, ой ну да и что, подумаешь. Во искупление несомненно владевшего ею злорадства, когда началось всё это – исчезла Мэри, и Майк родился больным, а потом заболела мама, и врачи сказали, что теперь только вопрос времени, есть такие случаи, когда никакие деньги не помогут. В общем, когда всё это благополучие – незаслуженное благополучие – пошло по швам… Понаблюдать это, искупить, насколько возможно, чтобы хотя бы с собой остаться в мире, чтобы Энжел не стыдно было в глаза смотреть, спрашивая себя, хорошая ли она сама дочь. Люди, действительно, часто прощают именно для того, чтоб собрать горящие уголья на голову обидчика. И очень трудно полностью отрешиться от детских, нерассудочных и нелепых обид, даже когда взрослый ум понимает, что мама не бросала, мама не ей назло родила Мэри… А действительно было б лучше, если б Дебби тогда осталась с мамой? Поводы для недовольства нашлись бы и тогда, да и большой вопрос, как тогда всё сложилось бы – Эдгарсу-то точно не нужен бы был чужой ребёнок, он со всеми этими же деньгами пальцем не пошевелил, чтобы что-то изменить в результатах бракоразводного процесса своей жены. И как-то мама это проглотила, ну да, Эдгарсу, как отцу, яйца выкручивать не получилось бы… И не назло ей родила Майка, ну да. А… зачем? О чём надо было думать, чтоб рожать в 62 года, когда все врачи единогласно говорят, что ничем хорошим это не кончится? Да, с тех пор, как продолжительность жизни и репродуктивный возраст значительно сместились, рождение детей в 45 и даже 50 лет не было редкостью, но больше 60 – это, кажется, был рекорд… Стоило ли ставить такие рекорды? Ну да, она это не намеренно, сама очень удивилась, когда узнала о беременности, но как можно было оставить такую беременность? Просто нужен был ребёнок взамен исчезнувшей дочери, нужен ещё и ввиду опасений, что муж может сорваться, как бывало с ним в прошлом, и тогда уже всё полетит к чертям… Просто нужен был наследник этому всему, ведь если Мэри не найдётся – никто не смел произнести «нет в живых» – кому всё останется? Дебби… Отец, понятно, не мог бы возражать против такого варианта, всё-таки это всё, строго говоря, не его, Дебби по матери прямая наследница, но это не устраивало саму мать, она чувствовала бы себя… слишком неуютно ввиду того, что он всё это время решал её проблемы, в том числе в том плане, что самой тащить дела компании ей не очень-то хотелось. Всё это облекалось, конечно, в более благовидные формулировки, но было именно так. И сейчас Дебби фактически стоит у руля, и это правильно и разумно, и одно только плохо – что она не понимает и не захочет понимать, где у него всё это сидит… Владение компанией, выпускающей лекарства и медтехнику – это самое то, когда ты инвалид, вот тебе дополнительный интерес к её развитию. Дополнительные кандалы, плюсом к воле матери, к её жестокому капризу, чтобы ты вообще жил… Майк тоскливо посмотрел на свою тонкую, жалкую руку, сжал и разжал кулак, вспоминая ощущения от того же действия из виртуальной реальности. Злись не злись, Дебби, но реальность же надо принимать такой, как есть, правда? А она такова, что сыт он по горло этой реальностью…

Дайенн осторожно приотворила плотные шторы и выглянула в окно. С тех пор, как Альберт с Аскеллом отладили этот скромный по размерам, но роскошный по мощности комплекс, способный засечь, наверное, даже приближение кораблей Изначальных, не то что тилонов и тем более хурров, внезапной атаки с воздуха бояться уже не приходилось. То есть, атаке-то всё равно ничто не мешало быть… Но хотя бы фактор внезапности уже был сведён на нет. Но сам рефлекс посматривать на небо со смутным страхом – остался.

Да, ещё совсем недавно жителям города, в их странной беспечности (хотя Фималаиф говорила, что такая беспечность – вовсе не странно, живя так, быстро привыкаешь ко многому, а то скверное, что нет возможности изменить, люди изо всех сил стараются не замечать, уверяя себя, что негатив сильно преувеличивают) казалось, что военная база от них очень далеко… Конечно, так казалось, пока горожанам, которым повезло устроиться туда уборщиками, мастерами по мелкому ремонту, а иногда даже охранниками, приходилось тратить на дорогу от часа до двух, в зависимости от состояния дорог и везущего их транспорта. А кто-то и пешком ходил, тем было совсем печально… Теперь же стало очевидно – база ОЧЕНЬ близко. Когда противники, после серии коротких пробных стычек, застыли друг напротив друга, как борцы в рукопашной, практически лоб в лоб – Дайенн почти физически ощущала нависшее напряжение, одной искры хватило б, чтобы взрыв захлестнул их огненной волной… Неправильно было говорить, что бой может начаться в любую минуту. Бой уже шёл. Психологический, не менее страшный.

Да, Фималаиф была права, занять город оказалось не так сложно… Сложно будет его удержать. В общем-то, не будь у них внезапности, ну ещё Альберта, чьи техномагические иллюзии всё ещё наводили на противника страх и замешательство – неизвестно, что у них было бы… Ну да, у них были Галартиатфа и его люди, они один раз, 500 лет назад, уже сделали это, и верили, что смогут вновь, и возможно, на одной только этой вере…

Конечно, и сама структура города… Что ни говори, вековая традиция легкомысленно относиться к этим туннелям… Один раз это закончилось катастрофой, теперь катастрофы бояться, они считали, оснований нет, щиты прочные, повторного обрушения не будет, к тому же, территория города сместилась к северу относительно первоначального положения… Ну так пришла другая беда, откуда вообще-то следовало ждать. Пройдя по этим туннелям, отряды Галартиатфы, доукомплектованные теми из беглецов, кто был в состоянии самостоятельно передвигаться да ещё и что-то держать в руках, захватили склады с оружием, затем стратегически важные объекты… Из плюсов этой операции было – захват прошёл практически бескровно, благодаря техничности, слаженности и неоценимой помощи Альберта. Из минусов – по крайней мере, минусов именно для мятежников – многие заправилы этих краёв, включая и владетеля Руварских земель, успели покинуть город. Многие с семьями и даже с наскоро собранными узлами денег и драгоценностей – неплохими, надо думать… Что поделаешь, сил Галартиатфы просто не хватило бы, чтобы перекрыть все дороги. И пусть бы шли себе, конечно, но пошли-то они не куда-нибудь, а к базе, со слёзными просьбами помочь в нежданной беде. А они знали город. Планировку, сильные и слабые места, расположение всех нехитрых коммуникаций. Знали так, как военным, даже тем, кто в городе бывал не один раз, и не снилось, и незачем было. Следовало готовиться… Что ж, готовились. Хорошо вооружённый отряд занял позицию у водозабора – одна из самых приоритетных точек. Сколько-нибудь внятной крепостной стены у города не было – а от кого бы? Осталось недоразрушенное от того, что окружало когда-то Старый Рувар – это только с одной стороны, по счастью, той, что ближе к базе. Но несерьёзно же. Боеспособной техники у города, прямо скажем… Да и людей, если честно, маловато. И вокруг на огромном радиусе некому помочь мятежным руварцам, даже если бы возникло такое желание. Временное революционное правительство, конечно, отправило послание в Ассамблею, требуя, ни много ни мало, создания независимой комиссии для расследования преступлений, совершённых против руварцев и всего хуррского народа, в частности, тщательного расследования вопроса тилонской экспансии, призыва к ответу штата военной базы, владетеля, который был не то что в курсе творящегося там, но и был в доле, не говоря уж о тех личных счётах, которые имела к нему Фималаиф, да и не она одна, и тех, кто на самом верху тоже был в курсе и покрывал… Ждали ответа. Ждали и готовились, не слишком надеясь, что он будет устраивающим сторону мятежников. Дайенн тоже ждала добрых вестей, но с другой стороны – корабль их коллег, стартовав наконец с Ракумы, сел на Андроме ещё за день до восстания. Сел настолько близко к Рувару, насколько это было возможно, чтобы не быть обнаруженными, но слишком далеко, чтобы… Слишком далеко, в сравнении с тем, насколько не далеко база. И может быть, было бы даже хорошо, если б это было ещё южнее, по другую сторону от базы, если б сумели отвлечь базовских, дать возможность всем неместным незаметно покинуть город – Ли’Нор готова была ради спасения товарищей много на какие меры… Но – это было как раз севернее, многим севернее, в горах. Их разделяли эти горы, озеро и частично – питающая его река, многие километры полупустыни…

А народ… ну, что народ? В большинстве своём воспринял перемены философски. Многие, особенно среди молодёжи, даже с энтузиазмом… Что-то около на пару сотен солдат армия Галартиатфы выросла, но что это решает? Были, наверняка, и такие, кого происходящее ну совсем не радовало, а покинуть город не успели. Или особо не имели, куда – прекрасно понимая, что мелковаты сошки, чтоб на базе им был тот же приём, что тузам. Но пока молчали, то есть, может, и не молчали – Дайенн часто ловила на себе косые взгляды, слышала шепотки (вот чего стараются, понижая голос? Она на хуррском знает пару фраз, и то сугубо по рабочей сфере), но каких-то выступлений пока не производили, и то хлеб. Хурры ксенофобны. Народ услышал главное – в происходящем замешаны иномирцы, в деталях – что есть иномирцы хорошие и не очень, разобрались пока не все. Всё же спасибо воинам Галартиатфы в том числе за охрану госпиталя. Ну и за то, что находят время и силы объяснять довольно дремучему народу, как много он упустил в жизненной науке. Может быть, они несколько снизят вероятность того, что возобладают настроения повязать всех с не хуррской наружностью и выдать военным, выкупить свои жизни. Правда, тут значимо не только то, что люди Галартиатфы вооружены и опыт кровопусканий имеют, но и то, что владетель и базовские в городе всё же тоже не самые популярные фигуры, может, не до стадии иномирцев, но сравнимо… Вален свидетель, ей очень не хотелось на собственной шкуре это сравнение проверять.

Они могли бы покинуть город, машины были. Даже достаточно, чтобы вывезти не только их, но и освобождённых пленников, самим добраться к горам, к кораблю… Но самолёты базы расстреливали с воздуха любую выезжающую за город машину. По городу не стреляли. Пока. Это было объяснимо – владетелю хотелось избежать ненужных разрушений, это всё-таки его собственность… Всё равно мятежники сдадутся. Само расположение города и ресурсы, которыми он располагает, не таковы, чтобы выдержать длительную осаду. Это даже предпочтительнее для них, чтобы мятежники капитулировали сами. Бескровная моральная победа…

Что ж, по крайней мере они смогли разместить пострадавших в госпитале, оказать им хотя бы какую-то подобающую помощь… Весьма скромную, конечно, учитывая, что в большинстве своём они были не хурры… Господи боже, среди них был даже один корлианин. Неужели они и с Корлией собирались в каком-то вообразимом будущем воевать? Умерло ещё двое людей и один аббай, но остальные медленно, но верно шли на поправку. Сперва было как-то даже сюрреалистично, наблюдать, как за ними ухаживают сиделки-хуррки – распоряжением Галартиатфы к работе стали привлекать женщин, имеющийся персонал не справился бы нипочём… Потом стало привычным. Ко многому хотя бы взгляд, если не сознание, становится привычным. Дайенн вспоминала, как поразили её в самое сердце мрачные, чтобы не сказать – отталкивающие интерьеры базы на Ракуме, в особенности их душевые… Тогда списала всё на утилитарность места, не терпящую излишеств. Тем более не больно-то много претензий могло быть к военной базе, по совместительству являющейся чем-то сродни тюрьме. Сейчас, прогуливаясь по городу, по административным и переведённым в административные, бывшим жилым зданиям, она поняла, что дело не в назначении места. Не то чтоб давешние гроумы произвели на неё впечатление утончённости и чувства стиля, хотя о Так-Шаое, возможно, так и можно было говорить… в сравнении с этим…

Говорят, тот, кто всю жизнь прожил в бараке, будет, слыша про большой красивый дом, представлять большой и, как он будет считать, красивый барак. А пожелав построить дворец – построит огромный, посложнее устройством, но тоже барак. Наверное, это выражение про хурров, как мало про кого другого. Хурры словно боятся или не решаются жить хорошо, красиво. Может быть, не умеют и никогда не помышляли учиться. Это видно по их архитектуре, практически лишённой декоративных элементов, те, какие есть – преимущественно заимствованные у гроумов и дрази, по их быту, одежде – имеется в виду, одежде мужчин, основы общества. Это в основном однотонные, чаще всего тёмные, рубахи и балахоны из грубой ткани, крайне редко пошитые по фигуре и больше всего напоминающие что-то мешкоподобное. Ладно бы, из соображений удобства, но ведь и удобство часто сомнительное… Просто так привыкли. Единственное исключение – молодые девушки, ну и, иногда – жёны богатых мужей. Те одеваются ярко, даже замысловато, у них платья со множеством узоров и бантов, причёски украшены лентами, много украшений. Им так положено, девушки должны обращать на себя внимание – чтобы понравиться какому-нибудь мужчине, чтобы выйти замуж, больше женщине в этом мире не о чем мечтать. Выйдя замуж, правда, они уже перестают украшать себя, одеваясь в подобные же страшные балахоны, что и мужчины, обвязывая головы грубыми платками или просто завязывая волосы в узел… Разве что, жёны богатых мужей, гораздо меньше занятые по хозяйству и обременённые обязанностью являть собой часть статуса своего мужчины, одеваются понаряднее… Но что такое хуррский наряд? Мешок из цветной тряпки, препоясанный вышитым поясом, разве что… Дайенн грустно улыбалась – она могла когда-то надеяться переспорить Алвареса и Схевени, но не Фималаиф и других хуррок, знающих эту жизнь изнутри.

– Вот она, семейная идиллия, – говорил Алварес, – женщины, превращённые в товар… конечно, не так, как на рынке работорговцев, но в сущности, много ли разницы? О да, семейный институт здесь в почёте, что ни говори… Проще говоря, кроме этого благословенного института, никаких других путей у женщин и нет. Точнее, есть, но…

Фималаиф – ничего не говорила, ввиду недостаточного знания земного языка. Но это и не требовалось. История её матери, любезно пересказанная теми, кто нужные языки знал достаточно хорошо, её семьи. Вот её матери, бабушке Фимы – не повезло вовремя выйти замуж, не то чтоб удачно, а хотя бы за кого-нибудь. И когда умерли её родители, она осталась совершенно никому не нужной сиротой, служанкой в доме двоюродного дяди, она выполняла всякую черновую работу, а ею пользовались все слуги мужского пола, кто считал себя на это вправе. От кого родились трое из её детей, было неизвестно. Потом, правда, один из слуг выхлопотал позволение жениться на ней, брак был, можно сказать, почти счастливым, отчим матери Фималаиф пил, но детей – из всех выжило только трое, двое из них – рождённые уже в браке, любил и баловал. И лелеял надежду, что хотя бы его дочери – падчерица и младшая, уже гарантированно родная – удостоятся хорошей судьбы, хороших женихов, которые смогут их уберечь. Отец Фималаиф, казавший ему сперва ненадёжным и даже беспутным, всё же сумел заслужить его доверие, он радовался за них, умирая… И, наверное, хорошо, что он не дожил до того, чтоб узнать об этой трагедии. О том, как сразу после рождения маленькой Фималаиф владетель Гуаносфато, приметив юную красавицу, которая и после свадьбы, несмотря на скромный наряд, выделялась нафоне других замужних горожанок счастливым, улыбчивым лицом, общительностью и приветливостью, решил, что такой жемчужине в его сокровищнице самое место… На следующий день владетель появился в Городском Собрании с плохо замаскированными царапинами на лице, а на выходе его встретил муж похищенной женщины. Дело неслыханное – поднять руку на представителя власти, и даже удивительно, что в итоге смельчак отделался тюрьмой, а не лишился жизни…

– Как-то даже… дико видеть такие пережитки феодализма, – морщился Аскелл, – создаётся ощущение, что вы какой-то… заповедник. Понимаю, миры, которые из пещер ещё недавно выползли, всей культуры – изобретение колеса… Но выползать в космос, оставляя вокруг себя такое убожество…

– Ну, таких заповедников по вселенной не так и мало, – хмыкнул Даур, – Громаха в этом смысле тоже место интересное… По крайней мере, была всегда. А вы хотите сказать, Аскелл, тяга к авторитаризму и произволу несовместимы с прогрессом – ну, по крайней мере, техническим прогрессом? Это вы – нам? Хотя… что можно поставить вам в упрёк, что бы мы знали об устройстве тилонского государства… Давным-давно не существующего…

Аскелл съязвил что-то на родном языке, не обременив себя переводом, и удалился.

Дайенн от участия в подобных дебатах просто благоразумно уклонялась. Нет нужды к такому гремучему коктейлю – Галартиатфа, Фималаиф и их сторонники, испытывающие от происходящего какое-то ненормальное воодушевление Алварес и Схевени и, кажется, по большинству вопросов солидарный с ними Ви’Фар, какие-то свои не до конца понятные цели преследующие Альберт и Аскелл – что-то ещё добавлять. В общем-то, и вправе ли она осуждать коллег за их позицию, это не она сидела в камере военной базы, наслаждаясь допросами, которые по факту начались ещё на корабле, в насильственную фазу пока не перешли, но кажется, единственным тормозящим соображением было не портить материал для опытов. Удивительно ли, что они хотят поквитаться – хотя сами они это, конечно, так не называют…

У неё, слава богу, и не было надобности загружать свою голову их заботами – у неё было достаточно своих. Госпиталь. Не было ещё, кажется, в жизни случая, когда бы она со своим образованием пришлась настолько кстати. Хурры, смилуйся над ними вселенная, и собственную-то медицину не довели до сколько-нибудь заметных высот, а специалистов широкого профиля здесь, кроме неё, просто не было. То есть, не было здесь, если честно, почти ничего… Госпиталь, мало чем похожий на таковой, удивительно, что вообще существовал, большинство горожан от большинства болезней лечились дома, под присмотром и уходом родных и сообразно тому, насколько у этих родных хватало знаний и навыков. Сюда помещали в основном с производственными травмами, серьёзными отравлениями, и главным плюсом было, пожалуй, то, что здесь соблюдалась почти подобающая чистота, да и почти подобающий покой для пострадавших – насколько это возможно при наполнении палат в среднем человек по десять… А сейчас, увы, и больше – дополнительные спальные места перетащили из всех окрестных домов, но и этого, конечно, было недостаточно, и под второй госпиталь был определён дворец владетеля, как одно из самых больших зданий в городе, сравнительно удобной планировки и расположения. О том, что будет, когда медикаменты – и то немногое, более чем скромное – закончится, Дайенн думать не хотелось. Тем более о том, что будет, когда закончатся запасы продовольствия. На новый урожай надежды было немного – того, что дадут огороды горожан, едва хватит им самим, расположенные за городом поля были почти вне их досягаемости и частично посевы уже были уничтожены обстрелом. Такова была ситуация ко дню рождения Алвареса, гнетущая, как всякая неопределённость, с прогнозом скорее в худшую, чем в лучшую сторону.

А с утра прибор связи неожиданно порадовал новостями. Экипаж Ли’Нор сообщил, что, во-первых, им удалось захватить целых два местных атмосферных истребителя – первый чисто случайно, без всякого умысла, лекоф-тамма Эркены, занимавший наблюдательный пост в западных отрогах гор, заметил, что аппарат вдруг резко начал терять высоту, и поймал его в километре от падения, обеспечив мягкую, в общем-то уже бесполезную ему посадку. Пилот был мёртв – по всей видимости, сердечный приступ, удивляться нечему, возраст в вооружённых силах нормальных миров уже давно пенсионный, но поскольку у хурров до сих пор мало было распространено такое понятие, как пенсия, то мужчины, особенно не имеющие сыновей, которые кормили бы их в старости, предпочитали работать, пока не умрут на рабочем месте. Второй атмосферник пришлось захватить уже сознательно – он умудрился заметить корабль… Ли’Нор и Имар, в ходе короткого совещания, пришли к идее использовать их для разведки и, возможно, попытки проникнуть на территорию Рувара – использовать лекоф-тамма или тем более сам корабль это всё-таки крайний вариант. Конечно, вытащить в ходе такой диверсии всех не получится, но если хотя бы кого-то – это уже успех… За штурвал могли сесть Имар и Химанторек – оба некоторый опыт управления не именно такими, но подобными аппаратами имели, а хуррский транспорт, хоть военный, хоть гражданский, отличается не слишком большим богатством модификаций и сложностью устройства. Во-вторых, более того – с помощью сведений, полученных от захваченного пилота, они смогли настроить системы корабля на волны нескольких военных и гражданских радиостанций, в том смысле, что возможностями радиоперехвата это уже не ограничивалось. Гидеон и Химанторек заверили Ли’Нор и Дэвида, что никаких угроз для этого даже не потребовалось – пленник качественно напугал себя сам, и выложил им всё, что знал и даже что-то из того, чего не знал. У Химанторека созрела блестящая в своей авантюрности мысль – прорвать блокаду Рувара хотя бы в плане связи. Обеспечить руварцам возможность вещать хотя бы на ближайший регион.

– И что дальше? Позвать на помощь?

– А почему бы нет? Вы не полагаете, что это было б и уместно, и правильно?

Имар почесал затылок.

– Да, но не знаю, придёт ли кто… И возможности, опять же, какие? Дороги окрест – сами видите, какие, и отлично простреливаются. Ближайший сюда – Сайкоймакс, там железная дорога проходит, туда руварцы продукцию на грузовиках возили… На ветку до Рувара-то что владетель, видать, что база, никто не одолел жабу расщедриться. А и начерта б теперь, раз город-то закрытый, сюда что приехать, что уехать – куча бумаг и земных поклонов, а ещё стоило б оно того… Была б железная дорога, были б эшелоны – может, оно проще… А грузовиками вот по этим колдобинам под обстрелом базовских – не знаю, какой дурак пойдёт. Их десять раз на ноль поделят, пока они до Рувара доедут, нечего и думать. Авиацию б… Но две наши теперь машины – это маловато как-то.

– Две их у нас, – задумчиво возразил Гектор, – а где взять ещё – сообразят уж сами хурры.

– А это вовсе не единственный вариант, – вклинился Диус, – если руварцы не могут, как базовские, созвать себе на помощь всех, кого возможно, и в количестве, да и вооружённости, проигрывают базовским с настолько разгромным счётом, то… почему бы не сделать, чтобы численному перевесу противника было кроме них, чем заняться? Ведь, если беспорядки возникнут в соседних городах, Ассамблея пяти минут себе голову греть не будут, вопросом, что делать, как удачно почти все военные силы полиса сейчас здесь. Пусть работают. Если это будет не только Сайкоймакс, а ещё три-четыре города – у них уже не будет роскоши сосредотачивать все силы на Руваре. Заодно и про свои эксперименты забудут на время.

– Вы хорошо соображаете, что говорите? – в глазах Ли’Нор плясали искры то ли насмешки, то ли зарождающегося интереса.

Вряд ли она прямо рассчитывала, что центаврианин стушуется, в общем, и не удивилась, что – не стушевался.

– Прекрасно соображаю. Есть такое древнее интересное явление – демонстрации солидарности. Вообще-то, в этих самых ближайших городах народ живёт ничем не лучше руварцев, а в чём-то и хуже. Рувар, вне сомнения, гиблая дыра, жить в которой никто не согласился б в здравом уме – зато у руварцев есть тот приятный момент, что они не живут друг у друга на головах так, как, к примеру, в Льоззто… И жизнь сравнительно дёшева, и есть подспорье в виде подсобных хозяйств, а вот в Льоззто, если ты потерял работу – просто ложись и помирай, а учитывая, что народ из добитых неурожаем деревушек туда всё прёт и прёт – конкуренция за рабочее место становится всё более дикой, а обстановка в трущобах, которые занимают большую часть города – всё более взрывоопасной. Правильно я говорю, Химанторек?

– Правильно. Был у меня товарищ родом из этих мест… много рассказывал…

– Народ в этих краях, конечно, дремучий и несознательный, что неудивительно – правительство все усилия прилагает, чтоб он таковым был… зато обозлён такой жизнью до крайности. Эта злость – она уже есть, нам не нужно её ни вызывать, ни подогревать, только направить в нужное русло. Точнее, показать пример. Пример Рувара. Главная проблема местного пролетариата – вы уж простите, я сейчас буду выражаться языком мира, в котором прожил почти половину жизни – это разобщенность. Разобщенность и… недостаток информации. Потому что информацию, как и практически все ресурсы, кроме разве что воздуха, держат под контролем немногие привилегированные, и у народа зачастую даже представления нет, что с этим можно что-то сделать. Что-то сложнее и продуманней, чем набить морду начальнику, потерять работу, спиться или податься в преступники. Если дать им это представление – они обеспечат, чтобы военным стало сильно не до нас. А никаким иным образом, ребятки, нам оттуда наших не вытащить. Вы вроде бы уже сами пришли к выводу, что едва ли они поставят все эти процессы на паузу, пока мы не эвакуируем всех непричастных. Это кроме той скромной детали, тоже до меня уже подмеченной, что показываться официальным хуррским инстанциям, которые теперь не совсем и хуррские, может оказаться подвидом самоубийства. В лучшем случае, вы готовы услышать предложение обменять застрявших в Руваре коллег на Дэвида Шеридана? Я нет.

– Он прав, – кивнул Хуан-Антонио, – как ни посмотри, но это выход. Единственно, есть вот такое опасение, что имеющимися силами им не такая большая проблема, бунтует у них один город или даже три-четыре. Вот если б выйти за пределы региона, заставить их перебросить силы подальше… До столицы бы добраться…

– Андо, вы же полицейский, – присвистнул Гидеон, – и вас совершенно не смущает идея подбить народ на вооружённый мятеж?

– Стачку, – поправил Винтари, – о вооружённом мятеже никто не говорил… пока. Вы считаете, их так уж сильно нужно подбивать? Кажется, Рувар взбунтовался без какой-то нашей помощи. Но пока бунтует один Рувар – это массовое самоубийство, а когда бунтует целый регион – это шанс, возможно, что-то изменить к лучшему.

– Ну, я не только полицейский, но и сын бывшего террориста, – пожал плечами Андо, – нет, не смущает. Тем более что нет речи о том, чтоб к чему-то кого-то призывали именно мы. Кто мы для них такие? Мы всего лишь дадим слово Рувару.

– А вас смущает?

– Да в общем-то, если честно – не особо. Я тоже, ко всему прочему, сын человека, косвенно ответственного за то, что мир, в котором вы прожили эту самую половину жизни, теперь именно таков… Если так посмотреть, то же самое. Просто предоставить информацию. Что они будут с ней делать дальше – их дело. То есть, я надеюсь, что ваш расчёт оправдается, и это нам действительно поможет.

Ли’Нор вздохнула и обвела взглядом команду.

– Аргументы против будут?

– Будут, – кивнул Арнух, – если военные поймут, что за этим стоим мы – нам крышка.

– А то так нам не крышка… – проворчал Г’Вок, – тилоны рады-радёшеньки будут, когда о нас узнают. Так что если хотя бы часть народа нас поддержит – у нас хоть шансы будут… Несколько больше пяти процентов… Пока им совместное тилоно-хуррское правительство не промыло мозги соответствующе – тогда только заворачивайся в простыни и заказывай погребальный обряд каждый по обычаям своей веры…

И дальше, в общем-то, как-то плавно перешли к деталям воплощения замысла. Таково и было содержание сообщения, которое Вадим назвал лучшим подарком на день рождения – один из захваченных самолётов, с Имаром и Илкойненасом, направлялся в Рувар, на втором Такримошотто планировал доставить в Сайкоймакс Дрима, а потом лететь в Кьюнгшам. Илкойненас поможет руварцам установить модифицированное Химантореком оборудование – усилитель с дополнительной защитой от возможного воздействия противника, Такримошотто и Дрим повезут два подобных же прибора в первые два выбранные города – повезут, конечно, практически наудачу, шансы суметь проникнуть на радиостанцию не так чтоб велики, особенно у Дрима, но Дрим – единственный, кто сможет, чисто теоретически, выбраться оттуда самостоятельно. Химанторека решено было не посылать – Химанторек нужен был и на корабле.

Для некоторого увеличения шансов, вылетали ночью. Загодя предупреждённый «руварский штаб» обеспечил гостям посадочные огни – мелкий город не имел своего аэродрома, да и кому бы, собственно, было сюда летать, садились на пустыре у восточных развалин городской стены. С базы неожиданных гостей, конечно, засекли, Имар совершенно уверенно передал им позывные, полученные от пленного пилота, а потом в резком вираже пошёл на снижение. Огонь база открывать не стала – санкций стрелять по городу, повторимся, не было.

Дайенн на посадочной полосе не было – она не позволила себе отлучиться из госпиталя, ей радость встречи предстояла уже наутро. На самом деле, она не могла не отдавать себе отчёт, она не готова сейчас была к тем эмоциям, которые у неё неизбежно будут. Слишком много волнения от понимания – это возможность, хотя бы для кого-то, выбраться отсюда, хотя бы отсюда… Нет, конечно, вовсе не обязательно это должна быть она – мало ли, что она женщина, женщины есть и среди освобождённых с базы, в первую очередь она – полицейский, во вторую – медик, и лишь потом женщина. В силу этого, это не говоря уж о воинских принципах, она будет в числе последних эвакуирующихся. И просто – она не имеет права так явственно, откровенно желать выбраться отсюда, не перед лицом всех этих людей – воинов Галартиатфы и её пациентов, хоть минбарская честность и требует признать, что много внутри себя она не самых добрых слов сказала о коллегах, выбравших доблестный вариант всё же встретиться с той хуррской делегацией лицом к лицу, а не позорный вариант слинять с Ракумы заблаговременно, по крайней мере, попытаться слинять… Ей было слишком стыдно перед Фималаиф, передававшей через переводчиков, что полагается на неё, перед Миукарьяш, помогавшей ей в госпитале, неуклюже и старательно пытавшейся говорить с нею на земном, который принялась рьяно учить под руководством Альберта. Семья Миукарьяш успела сбежать из города, дочь дожидаться они не стали. Миукарьяш, впрочем, унывать не стала. Эта славная жизнерадостная болтушка так стремилась быть полезной, и с таким восхищением смотрела на неё, Дайенн – работающую женщину, столько знающую и умеющую. Это стало заметно почти сразу – она нравится хуррским женщинам с той же силой, с какой не нравится хуррским мужчинам (за исключением бригады Забандиакко и воинов Галартиатфы, пожалуй). Половой вопрос, он самый. С того момента, как хуррки поняли, что вот этот инопланетянин – женщина, она стала для них символом их важности и нужности в новом тревожном порядке, она приобщала их к немыслимому раньше – работе, да какой серьёзной работе! Да, правда в том, хотела она того или нет, что уже очень многое здесь зависит от неё, слишком она уже в это ввязана… Ви’Фар однажды подошёл к ней – наверное, по лицу её в тот момент без всякой телепатии всё читалось, положил руку на плечо:

– Я всё же думаю, это самое лишнее, что сейчас можно делать – усугублять и без того мрачный настрой, отдаляясь, оставляя себя в одиночестве. Я понимаю вас, хотя сам и не испытываю подобного, разве что, в куда меньшей степени.

– Подобного?

– Для вас это очень болезненный вопрос – законность ваших действий. Как для полицейского и как для минбарки. Но иногда трудности оказываются более трудными, чем те, к которым мы себя готовили.

– Ну, я вовсе не готова полагать, что меня удерживают здесь силой, – она болезненно усмехнулась, – мои коллеги, или неодолимые обстоятельства.

– Вам было бы спокойнее, если б это было так?

– На самом деле, нет. Потому что… потому что даже если бы нас здесь не было – тилоны всё равно прилетели бы, испытания машины всё равно бы начались, люди Галартиатфы, наверное, тоже всё равно бы пришли… А вот пациентам госпиталя, скорее всего, некому бы было помочь. Не было бы лучше. Только вот… только вот не может мне быть спокойно, когда на меня смотрят так…

– Так, как будто от вас что-то зависит, как будто вы… ведёте? Ну, в какой-то мере так смотрят на нас всех. Не переживайте, вы ничего не можете с этим поделать. Таковы эти люди. В общей массе и в основном они, конечно, вам не доверяют, вы чужачка, а простые хурры не привыкли к чужакам и знают о них больше сказок, чем правды. Они вас боятся… но страх здесь сопутствует понятию силы. Вы пришли из космоса, вы знаете много больше, чем они, вы… имеете смелость. Ту смелость, какой у них тут исторически не было.

Это было, откровенно говоря, несколько шокирующе.

– Смелость лечить больных?

– Сами видите, в какой-то мере и это тоже. Но вообще – успокойтесь, ведёте не вы и не я, ведёт Галартиатфа. И в общем-то, ему самому это… не так чтоб нравится. И тем более не нравится Алваресу и Схевени. Они предпочли бы… большую классовую сознательность, а не подстраивание под обстоятельства, стадо, просто идущее за сильной личностью…Но они именно таковы пока, через ступени эволюции трудно прыгать. Что же теперь, отказаться быть для них этим символом? Думается мне, если в результате этого выступления хоть что-то изменится к лучшему – то и хорошо.

– А если – к худшему?

– Честно говоря, и я боюсь того же. Боюсь, что у отряда Галартиатфы не слишком много шансов, при такой разобщенности и инертности масс. Но это, опять же, не ваша и не моя вина. Это именно что не наша война – не мы её начинали, и в общем-то, и остановить её, думаю, не в нашей власти. Но если вы действительно верите, что всё не случайно… Ведь зачем-то судьба привела нас сюда? Думаете, просто для того, чтоб мы прошли мимо и ничего не трогали?

Она присела, теребя в руках пакет с капельницей – их осталось так мало… Всего осталось так мало, и не хочется думать, что будет, когда кончится всё, совсем. Подвозов-то не ожидается.

– Не знаю. Честно, не знаю. На самом деле, я ведь на Ранкезе… ничего не трогала… почти… Мне просто, наверное, надо всё это как-то пережить, осмыслить, Ви’Фар. Слишком многое за последнее время… изменилось, пошатнулось…

Она сама понимала, о чём именно речь, лучше, чем ей бы хотелось, и потому довольно быстро свернула разговор и ушла, сославшись на дела, которые её, действительно, ждали, но главным было то, что даже мыслей своих показывать ей не хотелось. Это тоже то, с чем ей просто предстоит справиться. Иногда кажется, что вечность прошла с того дня, как она совершила эту позорную ошибку, позволив увезти с Ранкезы и себя, и Дэвида, и детей. Тогда ведь ею тоже двигало желание сбежать от того, что казалось ей… не то чтоб неправильным, но сомнительным, незаконным, просто тем, в чём она не должна участвовать, даже молчаливым наблюдателем. «Твоё стремление к законности и порядку тебя когда-нибудь убьёт», – сказал ей как-то Альтака. И вот теперь они снова почти в таких же условиях, мира на грани бунта, пусть пока в мелких масштабах… Но кто знает, каковы могут стать эти масштабы вскоре? И может быть, это означает, что теперь она не должна бежать… Конечно, ситуация иная в корне, Имару и Илкойненасу она может доверять, дело не в этом. Наверное, это действительно какой-то странный экзамен для неё, но смысла его она пока не видела…

И конечно, она не могла не испытать, при виде Илкойненаса, тихой и сумасшедшей радости. От того, что он жив, цел и невредим, она наконец видит это воочию. От того, что это было первым шагом, первой вестью того, что они не потеряны здесь, как ей порой, в чёрные минуты, уже начинало казаться. От того, что… присутствие ещё кого-то из коллег воскрешало атмосферу той, нормальной жизни, что в условиях такой зыбкости и неопределённости было просто целительно. От Алвареса и Схевени – ну да, тяжело это говорить – в этом плане не очень много было пользы. Илкойненас собирался остаться здесь – Химанторек проинструктировал его настолько подробно, насколько возможно, чтобы он мог настроить аппаратуру и в дальнейшем использовать её, а значит, ей всё же будет легче. Теперь она могла уже с уверенностью сказать, что даже если бы ей предложили – в обратный путь на «Квинрас» Имар мог взять двоих, максимум троих, больше в кабине не поместится – она не полетит. Потому что это всё же будет означать бегство. Будет означать, что она, не веря в успешный исход дела, старается держаться поблизости к кораблю, который, если что, имеет надежды успеть стартовать. Правильнее всего будет в первую очередь отправить детей. Хотя, это не однозначный вопрос, может быть, лучше переправить хотя бы кого-то из пациентов, с оборудованием «Квинраса» у них всё же будет больше шансов… Но как выбрать, среди всего огромного количества?

У Имара, впрочем, были свои соображения. Он прилетел главным образом за Матапом. И был мягко говоря удивлён, встретив решительный отказ. То есть, прежде Матап и решительность не очень хорошо сочетались. То есть, по правде и сейчас не очень. Но парень, зримо волнуясь, старался смотреть ему прямо в глаза. Старался, хотя видно было, мучительно не хотелось – боялся, что по глазам будет видно его колебание, его неуверенность и страх.

– Нет, я не полечу. Я останусь здесь. Не вперёд женщин и детей. Кого угодно из них, я останусь.

– Матап, прекрати глупости. Меня послал твой отец персонально за тобой. Сам понимаешь, ты нужен ему там и живой.

– Заберёшь позже. Мы же все отсюда выберемся. Так или иначе. Но это неправильно, если меня заберут первым. Совсем неправильно и… позорно.

– Матап!

До этого Имар не мог припомнить, чтоб видел Матапа вышедшим из себя. В общем-то, при его рассеянности и вечной наполовину погружённости в свои мысли это было для него нехарактерным явлением. Раздражение обычно вызывал сам Матап у окружающих.

– Нет! Отец прислал… хорошо… вот он я, живой… Ну какая разница, заберёте сейчас или позже? Что вы, прямо сейчас стартовать собираетесь?

«Боится, что если Имар продолжит настаивать – он поддастся, – мелькнуло в голове у Дайенн, – поэтому хочет оборвать разговор… Интересно, а в самом деле – возможно такое, чтобы «Квинрас» сразу стартовал, как только Матап ступит на борт? Нет, конечно нет, большую часть команды составляют наши…»

Даур и Вибап присоединились к убеждениям Имара, впрочем, в голосах их было не настолько много энтузиазма, сколько следовало. Может быть, ввиду некоторой обиды, что привилегированное положение Матапа позволит ему выбраться отсюда первым, может быть – даже внутренне гордясь им.

– Да отстаньте вы все! Я сказал! Хватит уговаривать! Я что, маленький? Сколько сами говорили – не всё отцу за мной ходить! Не пойду и всё! Не мужчина я что ли уже совсем?

– Матап, ты мужчина и сын. Хватит, поупрямился и пошли. Другое время найдёшь для семейных споров. Дай отцу хоть второго ребёнка живым увидеть. Без Талик теперь ты старший.

Вот это, наверное, было подобно обрушившимся сводам.

– Талик – что?!

– Погибла, в бою с силами Маргуса, защищая Ранкезу. Один ты теперь, сын одного отца и одной матери.

– Талик… – Матап пошатнулся, прикрыв глаза ладонью, – бог великий, Талик, Талик… Как так, как она могла погибнуть? Маргус проклятый…

Хотя сообщение о том, что война окончена, им пришло, подробностей, конечно, не сообщали.

– Твоя сестра была хоть женщина, но сердцем стоила мужчин.

В голосе Матапа слышались отголоски всхлипываний – хотя едва ли минуты достаточно, чтоб осознать, что сестры действительно больше нет, пока что это только слова… но такие слова, которые меняют местами небо и землю.

– Так вот что вы считаете, я не мужчина что ли? Талик погибла, а я за спинами буду прятаться? У нас больных здесь полно, вот их и берите.

– Вообще, вот ещё такую мысль скажу, – вмешался Забандиакко, – оно понятно, что вы парня уберечь хотите… Тем паче, что он теперь, получается, у вас почти что наследный принц… Но вот так-то… Перелёт – он всё-таки не совсем безрисковым будет. Могут сбить. Вот тебе и спасли, получится. Может, и правда пока ему тут надёжнее? По городу, вроде как, пока не стреляют… Оно, правда, рисковать и вообще никем приятно не будет…

– И как долго?

Забандиакко как-то уже пожалел, что заговорил.

– Ну, это уж не знаю… Тут всем надо думать что-то, на тему безопасной дороги. С авиацией-то у нас… сами знаете, совсем прямо ничего… Или уж туннели староруварские если б подальше длились…

Дайенн позволила себе выступить с рациональным предложением вывезти двух женщин – землянку и аббайку, состояние которых было удручающе тяжёлым, вылечить их здесь возможностей не было и не предвиделось, а на «Квинрасе» у них, вероятно, были хоть какие-то шансы. Стоило рискнуть. Имар не стал высказывать, насколько ему спокойно будет с двумя почти полутрупами на борту, которых попеременно то бьют жуткие судороги, то мучительные рвотные позывы, но на лице у него нечто такое было написано. Сопровождающим вызвался дрази Вьяшен, сумевший, частично на чистом дразийском упрямстве, частично потому, что состояние его действительно было вполне удовлетворительным на общем фоне, отмазаться от помещения в госпиталь вовсе, и практически состоящий в армии Галартиатфы с того ещё дня, когда помогал в захвате Рувара. Хотя в массе он потерял за время плена существенно, перенести на руках больных женщин хоть поочерёдно, хоть разом ему ничего особенного не стоило, он мог и позаботиться о них в дороге. Дайенн не возражала ничуть – Вьяшен хоть и храбрился, но порой при ходьбе его штормило очень заметно, а от её увещеваний он настырно отмахивался. Может быть, на «Квинрасе» его найдётся, кому урезонить. На том и остановились – просто для того, чтоб не занимать спорами весь день, на который было и так слишком много всего. Чтобы не откладывать дело в долгий ящик, Дайенн и Вьяшен сразу после этого отправились в госпиталь, готовить пациенток к отправке, поэтому дальнейшее – путешествие на радиостанцию, установка и настройка оборудования – осталось для них за кадром. Госпиталь встретил тишиной и покоем – большинство больных спали, дремала и утомившаяся Миукарьяш, от палаты к палате сновали только деловитые, серьёзные раннята, жутко гордые тем, что по сути остались за старших. Они-то по итогам оказались особенно довольны раскладом, смекнув, что, при таком количестве остро нуждающихся, они могут долго не опасаться депортации на «Квинрас» и продолжать навяливать свою посильную помощь взрослым, занятым таким количеством интересных дел – на «Квинрасе» такого простора для деятельности может и не быть. Подошедшая под самый порог война, кажется, беспокоила раннят весьма мало.

Стратегически радиостанция в городе была расположена… С одной стороны – крайне неудобно, от штаба, где располагался налаженный Аскеллом и Альбертом комплекс слежения, ходу было полчаса, и не самыми широкими и удобными улицами, с другой – в случае всё-таки удара по городу и накроют хотя бы не одновременно. Хотя утешение с этого, конечно, небольшое. Сопровождать Илкойненаса, кроме двоих солдат армии Галартиатфы – «нынешнего» и «староруварского» – пошёл Илмо. Расспросить о каждом из товарищей, ждущих сейчас новостей на «Квинрасе», хотелось подробней, чем это удалось вперемешку с совещаниями-обсуждениями. Хотя первым делом, естественно, он выразил эмоции по поводу плана информационной диверсии и его отдельных деталей.

– Дрим? Серьёзно? Нет, правда, больше было совсем без вариантов? Он же… токати! Тут, понятно, с местным фоном и земляне не очень-то сольются, но это-то… больше совсем кандидатур не нашлось? Экзотичнее-то, кажется, у нас и нет… Даже Иглас – не столь экстремально… Да он же… он и по-земному говорит с трудом, а на хуррском и вовсе ни слова!

– Ну не скажи, немного он подготовился, память у токати хорошая…

– Успокаивает!

Илкойненас удручённо вздохнул.

– Понимаешь, при всех прочих действительно сомнительных моментах – у него есть перед нами некоторые преимущества. Во-первых, он по первой профессии радиотехник, и проходил практику на Шлассе, а шлассенские системы во многом похожи на хуррские… ну, как говорят… Так что он там имеет шансы разобраться даже побольше, чем я. Во-вторых, у него – крылья. Это не шибко универсальное решение всех проблем, но через какую-нибудь преграду, в экстренной ситуации, он может просто перелететь.

– Ну, это, конечно, верно… Ладно, лишь бы, в самом деле, получилось хоть что-то. То есть, главное – чтоб получилось у тебя. Покрыть глушилками весь регион – ну или на сколько хватает тут этой допотопной, похоже, рухляди – это трудов стоит, ну, один город они «закроют», ну, два, но кто-то всё равно будет слышать… а дальше будем надеяться на законы распространения информации. А уж если у Дрима и Такримошотто получится…

– Ты, кажется, не слишком сумел себя успокоить.

– Ну да, – Илмо раздражённо тряхнул бахромой отростков, – просто думаю… совпадёт ли желаемое с действительным. Это не повод останавливаться, понятное дело… Но так полагаясь на жителей региона, мы всё же маловато знаем о них. Есть ли у них те возможности, на которые мы рассчитываем? Может быть, давление снизу вынудит хуррское правительство разуть глаза, выдать нам от греха тилонов со всеми их прибамбасами и начать в кои веки решать проблемы, которых накопилось предостаточно… Но ведь может быть и иначе. Всё-таки, народ здесь не особо хорошо умеет объединяться. Совсем не маловероятен расклад, что нас тут всех закатают в асфальт – и аборигенов, и гостей из прошлого, и нас заодно.

– Ну да, – кивнул Илкойненас, – а мы что-то можем сделать, чтобы этого не произошло?

– Представления не имею. Обращаться к Ассамблее… В принципе, Галартиатфа вон обратился. Ответа нет. Можно понять, сложно на это что-то ответить. А проще всего делать вид, что никакого Рувара нет… А можно сделать, чтоб и правда не было. Маленький город, секретная зона. Кто заметит, что стало минус один населённый пункт? Сайкоймакс, может быть, заметит, и то не факт. А сюда можно просто расширить базу, выгоднее в разы. Хурров – их на Андроме ещё много, от родины не убудет. И заметь, это при условиях, что там, в Ассамблее, ещё пока «природные» хурры. Кораблики с базы вылетают, регулярно, мы не знаем, куда. И к администрации Альянса не обратишься, у нас из доказательств один Аскелл с его примочками… А если мы на кого-то наедем при такой шаткой доказательной базе, то это ж что начнётся… Дайенн психует, и я на самом деле понимаю, почему психует. Потому что хочется просто валить отсюда подобру-поздорову, а нельзя. Объективно нельзя, то, что тут посеется, потом может такие всходы дать, что на несколько жизней хватит карму отрабатывать, если сейчас не помешаем…

Илкойненас усмехнулся.

– Иными словами, мы барахтаемся, чтобы хоть что-то делать. Гидеон тут сказал, цитирую: «Меня просто порвёт пополам от невозможности взять тилонов за яйца».

– Аскелл и Альберт что-то мерекают там, конечно, планируют ещё одну вылазку на базу, только делать это теперь в разы сложнее… И опять же, машину в карман не сунешь и не утащишь.

– И теми же лекоф-тамма, если уж совсем отчаянье, их не накроешь, пока эту машину хотя бы не инактивируем… Нырнут же в какую-нибудь временную лазейку – и привет… Кстати, об Альберте. Напомни мне по возвращении, попросить у него каких-нибудь его чудо-устройств, передать с Имаром для наших, тут без тонкой работы как раз никак…

Чёрный дым был почти непрогляден, а вот слизистые, что странно, практически не раздражал. По-видимому, программная недоработка вроде «не мокрой воды», мало, что ли, такого… Хотя из старых игр всех «блох» уже вроде бы давно повычистили, ну да не претензии ж теперь предъявлять, уж точно в голову не придёт.

Главное – что распознание «свой-чужой» какое-никакое есть – у центавриан специфические очертания шлемов, это кроме того, что их экипировка обычно в серебристых тонах. Целиться надо ниже этой остроконечной верхушки шлема, так, чтоб попасть в лицо или открытое горло. Ибо грудь чаще всего закрыта непробиваемой пластиной – современным вариантом древних центаврианских лат. Есть вероятность, правда, что и лицо окажется закрыто забралом из ударопрочного пластика, но небольшая – как раз в дыму, как ни странно, это нерационально. И так видимость не лучшая, а если оно изнутри будет запотевать… Интересно, почему можно было изобрести ударопрочный пластик, но нельзя – незапотевающий. Какой смысл в такой защите? Наверное, всё дело в том, что центаврианские верхи не очень парят голову над удобством рядовых…

Один из прожекторов, полосующих дымное марево, начал вращаться как-то совершенно хаотично. Управляются они, знал Майк, вручную, с пульта – а как иначе, когда надо всеми силами стараться подсвечивать нападающих, чтобы они были лёгкой мишенью, и оставлять в тени своих. То есть, наверное, можно б было сочинить программу, ориентирующуюся на биометрические сканеры, и такую программу даже сочинили, но то ли позже, то ли конкретно здесь не внедрили, перетопчутся и так. Что-то случилось с оператором? Неужели туда кто-то уже сумел прорваться? Вот это да…

Луч выхватил из темноты один из велгаси – центаврианских боевых машин, представляющих из себя садовые ножницы с мотором, их главным орудием были ходящие в разных плоскостях лезвия, довольно легко если не режущие, то рвущие и сминающие даже листы металла, не то что живую массу противника – и Майк взвыл от восторга. Боец этой машины выскочил, чтобы убрать от обзорного экрана оторванный выстрелом и нависший лист обшивки – существенным недостатком велгаси является то, что если она не «видит», куда идёт, то не идёт вообще. Останавливается, как вкопанная, и не подчиняется никаким командам. Поэтому самой действенной тактикой против велгаси остаётся, как ни забавно, самая средневековая – забрасывать обзорный экран грязью. Майк выскочил из укрытия, в два прыжка оказался возле центаврианина, уже намеревающегося запрыгнуть обратно в кабину, и пронзил его мечом. Безумное следование традициям точно убьёт однажды эту расу. Непробиваемый щиток только на груди, на спине такого же не предусмотрено – считается, что достойный воин не повернётся к противнику спиной, а если повернулся – так ему, трусу, и надо. Вроде бы и ребёнку должно быть понятно, что ситуаций, с трусостью никак не связанных, может быть множество, ну вот хоть как эта, но традиция ж. Отшвырнув мёртвое тело, Майк запрыгнул в кабину, захлопнул дверцу и наконец перевёл дух.

Даже просто обезвредить одну из велгаси – существенный плюс, а уж захватить! До сих пор трофейных велгаси-то у сопротивления не было. Правда, надо ли говорить, как она управляется – Майк понятия не имел. Ну ничего, разберёмся по ходу вальса. Маловероятно, чтоб она была на биометрии, а остальное фигня. Так, вот эта группа кнопок, наверняка, отвечает за работу лезвий… Ну вот, точно. А эти, значит, за движение. А это тогда, интересно, для чего?

В жизни каждого мужчины есть истории – обычно из периода детства или юношества – такого вот авантюризма, кончающегося в лучшем случае развороченным газоном, чаще – разбитой машиной или головой. Отец рассказывал… У него-то это, надо заметить, и с возрастом не прошло, на рассказах о носящемся по коридорам станции мотоцикле мать каждый раз закатывала глаза… Майк слушал это всегда со смесью восхищения и ужаса. Он был уверен, что он сам на такое просто не способен, и не в болезни только дело. «Ты у меня здравомыслящий, в меня» – говорила мама. Дебби, правда, потом подвергла сомнению это заключение, и вот, оказалась права… Ну что, пошла машина, да ровно пошла, без угрозы опрокинуться. А это для неё по идее как нечего делать, конструкция такая. Теперь главное, чтоб свои же не обстреляли. Точнее, просто обстрел машине не особо страшен, эту обшивку и это стекло ещё поди пробей, а вот граната – это уже посерьёзней. А гранат у отряда недостатку нет, тут ребята постарались…

Луч прожектора упал всего в полутора метрах от машины. Майк повернул голову и обомлел. Удача сегодня, определённо, на его стороне – в этой кутерьме он ухитрился всё же найти Г’Сан! Правда, ей сейчас немного не до выражения радости от встречи – на стороне её противника явное преимущество в физической силе. У кого другого использовать разрядившееся ружьё против меча, может, и недолго б получилось, но, как ни крепка нарнская сталь – о центаврианские варианты она не раз ломалась. Разрыв в технологиях не в пользу нарнов… И ему достаточно только дождаться, когда Г’Сан устанет и потеряет бдительность – тонкий, как жало центаврианской змеи, в честь которой это ружьё названо, штык пробивает нарнский доспех насквозь…

Увлечённые боем, они, наверное, не заметили б, даже если б рядом танцевали канкан Изначальные. Майк сам восхитился своей виртуозности, с которой подогнал машину к полушагу от дерущихся (а может, центаврианин подумал, что это свои, и сейчас упорной нарнке придётся совсем плохо), после чего открыл дверцу и за шиворот втянул Г’Сан внутрь.

Ничего странного, что Г’Сан тоже не сразу сообразила, что произошло, поэтому первой благодарностью, которую получил Майк, был хороший удар в челюсть.

– Э…

– Г’Сан, это же я, Г’Нох!

Нарнка встряхнула головой, обводя взглядом узкую кабину и восстанавливающего равновесие спасителя, и присвистнула.

– Г’Нох… О! Ты! Г’Кван свидетель, удивить меня ты сумел. Ты узнал меня в такой… обстановке?

– Тебя как раз подсветило прожектором, – Майк удовлетворился заключением, что в зубном наборе не произошло никаких печальных изменений.

– Всё равно солидно… Ты захватил эту штуку?!

– В этот сеанс я, кажется, удивлю тебя ещё пару раз… Ну, если мы проживём ещё сколько-то – думаю, так и будет. Смотри, там вон ещё такая едет, в сторону наших, кажется, едет, там я видел два делгаша… Кружева прямо вырезать из них ей тяму не хватит, а вот орудия срезать запросто. Внесём коррективы в их планы? Кабина, правда, для двоих тесновата, но как-то приловчимся. Вдвоём мы тут будем намного эффективнее, вот, смотри, эта часть пульта отвечает за движение, эта – за лезвия. Ты ведёшь – только смотри, когда жмёшь вот эту или эту кнопку, поворот, заодно прихватывай пальцем вот эту, это крен в другую сторону, чтобы машина не перевернулась, а я…

– Погоди, – Г’Сан всплеснула руками над пультом, – я не поняла, а как они этим управляют? Машина не может одновременно идти и работать лезвиями? То есть, я бы не сказала…

– Не знаю. Может, тут есть какие-то наборы команд, которые делают какое-то действие пролонгированным, то есть, нажмёшь ещё какую-то кнопку – и машина сколько-то ещё пройдёт, даже когда ты переключился на пульт лезвий, и наоборот. Хитрая штука, не для средних умов. Ну или… может, с центаврианской физиологией ей управлять легче… Если ты понимаешь, о чём я…

Причинить существенный ущерб своему собрату такая машина не может, по вполне понятной причине – материал-то один. Но лезвия сцепились намертво, и водитель второй, уже увидевший, что за пультом сбрендившей велгаси нарны, уже конкретно запаниковал. Огнестрельные орудия на велгаси есть, но толку с них сейчас – они расположены по бокам и сзади, то есть в этой ситуации не помогут никак. Две кабины разделяло менее метра, оставленных вывернутыми схлестнувшимися лезвиями, Майк уже видел сквозь два стекла и проползающие между ними порой клубы дыма золотое свечение в глазах противника.

– Какой идиот может играть за центавриан?!

Г’Сан посмотрела на него даже как-то удивлённо.

– Мы же, кажется, в прошлый раз говорили об этом. Среди землян куча таких. У вас вроде нет причин предпочитать в этом конфликте ту или иную сторону, у вас на тот момент союзнических отношений не было ни с кем… Врия одного знаю. Шлассенов несколько. Кто точно не может играть на центаврианской стороне – это нарны. Так же, как у вас с играми по земляно-минбарской войне. Хотя, знаю одного землянина, игравшего за Минбар…

– Но это же гадко! Землянина, игравшего за Минбар, ещё можно понять, наши расы сцепились в космосе, минбарцы, понятно, тоже превосходили силой, но это всё же меньше походило на… на вот это всё. Что хорошего играть за сторону, которая заведомо не права?

– Кто-то, смотрю, вролился?

Майк вспыхнул.

– При чём тут это? Когда говорят, что в любом конфликте виноваты две стороны, точно не имеют в виду вот такое вот. Это зло в чистом виде, понятный детям пример. Они захватчики. Их сюда никто не звал и никакого права тут быть они не имеют. Это немножко не то же самое, что встречные корабли, решившие помериться дурью со скуки…

– Ну, помнишь, как я спрашивала тебя о внутренней пустоте? Кого-то посещают и такие желания – побыть плохим парнем.

– Много во вселенной непонятного… Ага!

Как ни крути, понимали это они, понял и противник – внутри машины проблему не решишь. Майк и центаврианин выпрыгнули из кабин одновременно, выпрыгнули, правда, по разные стороны, их разделяли носымашин и основания изогнутых, смотрящих остриями в небо лезвий. Вести перестрелку в таких условиях – не самое лёгкое дело, зато интересное. На стороне Майка, правда, было весомое тактическое преимущество – Г’Сан. Просто хлопнув дверцей со своей стороны, она отвлекла центаврианина, и он пропустил выстрел. Смертельным он не был, но дальше дело техники – проскользнув под лезвиями, Майк несколько раз выстрелил. По ногам, а потом добить упавшего и вовсе минута всего дела. Убивать «гостей» в моральном отношении легко – да, ощущения бывают малоприятные, но крайне недолгие. При первом же ранении, классифицирующемся как тяжёлое, игрока выкидывает и он материт судьбу-злодейку уже в своей реальности. Раньше бывало и так, что выкидывало от ранений средней тяжести и даже лёгких, если они были в районе жизненно важных мест, потом, по многочисленным просьбам игроков, этот момент поправили – ну маятно перезагружаться, если тебе просто чиркнуло по уху, а система, получив сигнал «ранен в голову», тебя выкинула. Зато вот в случае пыток – наслаждайся всем спектром ощущений так долго, как получится, умная система и не подумает тебя вышвырнуть, если тебе всего лишь ногти рвут, не жизненно важный орган… С этим борются как могут, в основном, конечно, пытаясь достать до кнопки отключения, и это самая продаваемая дополнительная опция – выбор места расположения этой кнопки. Тут, правда, ещё угадай, где её разместить рациональнее всего…

– Ну что, если мы теперь сумеем расцепиться-разъехаться, то у нас есть целых две машины! Ты успела что-то запомнить, что я показал насчёт управления? Да ладно, разберёшься по пути, я тоже, в общем-то, курсов не заканчивал…

Г’Сан, как раз распахнувшая кабину второго трофея, вдруг расхохоталась.

– Извини. Чего мне только в разных мирах не дарили, но центаврианскую машину, да ещё такую – первый раз.

– Да согласен, подарок не фонтан. Под какими грибами они вообще эту штуку придумывали, и зачем? В джунглях продираться? Кажется, после Оккупации они у них на вооружении уже не стояли. Перепрофилировали, наверное, для садовых работ… Интересно, а стены эти лезвия возьмут?

– Ты думаешь…

– Ну, попробовать-то стоит. Ты, думаю, знаешь, что в этот раз базу мы не захватим. Ну вот раз всё равно придётся отступать – пусть они тут основательно помучаются с ремонтом.

– По-моему, только лезвия изнахратим. Лучше уж выбрать цели пореалистичнее. Или тогда, если мы эти инженерные выкидыши действительно забираем, отвести их сейчас подальше… На каком топливе-то, интересно, эти газонокосилки? Калдра вот работают на нашем, на том только и спасибо, что работают, жрут, сволочи, столько – все в хозяев…

Теперь уже Майк расхохотался – то ли от уместности в этих реалиях слова «газонокосилка», то ли от перспективы захватывать для этих замечательных трофеев ещё и бочки с топливом.

И в этот миг левую лопатку обожгло. В «Яноше» его уже подстреливали, в той загрузке, где был бунт на корабле, поэтому само ощущение он знал, но успел, оказывается, основательно забыть. Теперь уже Г’Сан, забористо матерясь, пыталась втащить его в кабину, но дверцу повело от крайне удачного попадания в шарнир – лак в том месте всё ещё шипел и пузырился, и следующий выстрел его всё же достал. Он обернулся в момент перед тем, как Г’Сан всё же втащила его и резким рывком оборвала капризы дверцы, судя по щелчку, по крайней мере, она встала на место идеально, а не отвалится ли при следующем открытии – это уже дело десятое. Не то чтоб он действительно надеялся увидеть стрелявшего – луч прожектора, проскользнув у них над головами (и, видимо, бросив блик от лакового покрытия машины на их головы) ушёл в сторону, это было каким-то рефлексом… Ну, он и не так чтоб увидел, просто успел поймать взглядом золотое свечение. Надо же… ну, как-то даже закономерно…

Голова всё ощутимей кружилась. Г’Сан, осыпая ругательствами машину, центавриан, его и жизнь в целом, тыкала по кнопкам, пытаясь выдернуть лезвия из сцепки и развернуть машину. Нет, она совершенно точно не переживала, не тревожилась, с чего бы. Справа приближались два калдра, причём явно калдра противника, но вот сейчас-то орудия для выстрела как раз в удачной позиции… Но расцепиться, орудуя только из одной машины, явно посложнее будет. «Я что, умираю?». Вроде бы, выкидывать должно моментально, или это для его восприятия мгновение отсоединения так растянулось? Ну что сказать, ощущение тоже интересное… Стив как-то сказал, что виртуальная реальность хороша тем, что позволяет приблизиться к тому, к чему в жизни мы бы приближаться не стали. Он, правда, говорил тогда про что-то другое, но к смерти это ведь тоже относится. Сгенерировать достаточно правдоподобные ощущения система может, почему нет… Вместе с онемением, холодом накрывало какой-то странной сдержанной эйфорией. Это то, что роднит их с Г’Сан – им не приходится бояться смерти, она не более, чем временная неприятность для них, они вернутся… от этой мысли чувствуешь себя кем-то вроде древнего бога, разбавляющего вечность войнами смертных. Даже странно, что это ощущение посетило его только сейчас.

====== Гл. 27 Троянские тройки ======

Особых сложностей Дрим, надо сказать, в своей миссии не испытал. Такримошотто высадил его возле города в предрассветный час, когда случайными свидетелями было особо не богато. Да и тех, что были, посадка-взлёт какого-то самолёта на пустыре – площадке, в незапамятные времена отведённой под так и не начатое строительство, кажется, не удивило ничуть. Военная база близко, гражданский аэродром в Каммармане относительно близко, мало ли, кто летает и зачем сел – может, подремонтировать что… Пару часов Дрим пересидел в развалинах когда-то жилых домов – впрочем, и сейчас частично жилых, в некоторых окнах был виден свет самодельных светильников, слышны были голоса, преимущественно нетрезвые – потом пошёл смешиваться с толпой. Над маскировкой работал целый коллектив, и удалась она как будто неплохо – старуха-бродяжка в бесформенном балахоне, с клюкой и котомкой за плечами, ничьего пристального внимания не привлекала, здесь и других таких было в достатке. Конечно, как ни старался он сложить крылья поплотнее, они выделялись, но прикрытые котомкой, могли сойти за горб и ещё какую-нибудь одежду, надетую под балахон – что тоже не странно, бродяги весь свой немногочисленный скарб носят в основном на себе.

Хуррскую речь, ясное дело, Дрим понимал с пятого на десятое, настолько, насколько успели в этом помочь Химанторек и Такримошотто, главным образом – обучили скольким-то полезным фразам, поработали над произношением, звуки хуррского языка давались полегче, чем земного, а память у токати хорошая. Впрочем, конечно, поиск радиостанции от этого не становится делом лёгким. Но кто сказал, что будет легко.

Сайкоймакс – несколько побольше Рувара, посовременнее – тоже в сравнении с ним, немного почище, чуток побогаче, дороги поновее, здания покрепче и повыше. Дворец владетеля – самый крупный и заметный дом на главной площади, в городе трогательное единоначалие – владетель этих земель является так же и главой города, и главнокомандующим маленького, но гордого гарнизона. Ну а чего – самый уважаемый и авторитетный человек, как благодаря деньгам (их у него побольше, чем у Гуаносфато), так и благодаря влиянию на остальных авторитетных людей (благодаря обширному собранному компромату, конкурентами они ему не были). В общем-то, проблем у владетеля Эферрахтидо и не было б вовсе, если б не пара личных – был он лет весьма преклонных, а наследников мужского пола у него всё не было, несмотря на уже четвёртую молодую жену. В этой связи ему в последние годы было всё более неспокойно – существовала перспектива гадать, кто именно в ближайшее время турнёт его с насиженного места, собственные с виду покорные прихлебатели, предприимчивый молодняк из столицы, которым и глухая провинция подойдёт для того, чтоб нажить стартовый капитал для дальнейших планов на жизнь, или добрый сосед Гуаносфато, который при всём желании не мог скрыть лакомости для него Сайкоймакса, с его куда более перспективной индустрией и железной дорогой, в частности. И ведь его в этом проекте поддержат – военные, которым такое расширение куда как выгодно. На свои земли, несмотря на все сулимые выгоды, Эферрахтидо военных пускать не хотел, подозревая, что тогда очень быстро командовать станет не он, но его преследовало гнетущее ощущение, что всё это лишь вопрос времени.

Звание владетеля – своеобразный атавизм Андромы, настырно живучий. Упразднить его Ассамблея пыталась пару раз, но так и отступилась, слишком много поднималось вою. Единственное, что удалось за пятьсот лет – унифицировать всю сложную систему местных дворянских градаций до единого аморфного понятия владетеля. Хотя бы сколько-то градус накала страстей это снизило, хотя и через многие волны недовольства. Хватало всех тех бюрократических интересностей, которые продолжали иметь место быть. Владетель – формальный хозяин земли, получивший её в собственность от отца, передающий сыну. Соответственно, все те, кто на его земле живут – горожане, владельцы предприятий или вот военные, как в случае с Руваром, являются его арендаторами. И если проблемы горожан в данном контексте мало кого волновали, вызвал неудовольствие хозяина – подлаживайся как хошь или переселяйся, то бюрократические дрязги промышленников и военных со строптивыми осколками феодализма мешали уже куда больше. Правду сказать, в статусе такой вот личной собственности к моменту 2303 года оставалось не более 25% земель Андромы, и в основном это были такие вот захудалые, гиблые окраины. Повсеместно, во всех 32 государствах-полисах власть стремилась к устранению раздробленности, мешающей её политическим и экономическим интересам, владения сливались, укрупнялись вне зависимости от того, сочеталось ли это с желаниями и амбициями мелких и крупных владетелей. Всё же иметь дело с одним-двумя такими собственниками – проще, чем с огромным множеством… И уж конечно, власти пользовались малейшей возможностью для перевода этих частных земель в собственность государства – что упрощало жизнь существенно. Отсутствие у рода владетеля наследника было наиболее простой и удобной причиной. Хотя нечасто так везло – богатые хурры, которым, в общем-то, ничто не мешало, детей имели помногу. Возможно, именно это было одной из причин, по которой около ста лет назад многожёнство было окончательно запрещено повсеместно, а процедура развода стала ещё более сложной, хотя подавалось это как невиданное и неслыханное благодеяние для женщин. Но благодеяния здесь не было вовсе никакого – женщин, которым не повезло стать чьими-нибудь законными супругами и приходилось в лучшем случае быть любовницами (любовниц, сколько потребно, никто иметь не запрещал, их сыновья всё равно права наследования не имеют), становилось только больше, разве что теперь бесплодная, старая или чем-то не угодившая жена рисковала жизнью, но если подумать, в сравнении с незавидной участью разведённой это было даже милосердием.

Дрим, понятно, всего этого не знал. Он просто смотрел, насколько получалось из-под капюшона, на высокие и крепкие стены из грубоотёсанного камня, и гадал, жилой дом это чей-то такой громадный, или всё же общественное здание. Ну да ему-то в любом случае идти далее… И вот в этот миг его внимание привлекла фигурка на самом верху, на балконе.

Зрение токати не так чтоб очень хорошее, поле зрения несколько меньше, чем у большинства гуманоидных, и цветовосприятие отличается, но в чём им несомненно больше повезло – они способны смотреть прямо против солнца, после яркого солнца родного мира практически никакое другое светило их не слепит. Поэтому он ясно видел сейчас, как маленькая фигурка, покачнувшись, отделилась от опоры и стремительно полетела вниз.

Что хорошо, мышление токати отнюдь не заторможенное. Дальнейшее пронеслось в голове Дрима за один миг – сейчас на его глазах погибнет человек, что делать? Ему привлекать внимание нельзя… Но никто, даже увидь кто сейчас, даже крикни он им – не успеет…

Для принятия решения ему едва ли потребовалось дольше пяти секунд. Он скинул маскировочное тряпьё и взмыл в воздух, перехватив падающего над верхушками деревьев хиленького придомового сада, и взлетел в сторону ближайшего места, где мог надеяться укрыться – высокой башни метрах в десяти от дворца, пожалуй, самое высокое место в городе. Задаваться вопросом, сколько народу в утренний довольно оживлённый час видели полёт странного существа, и насколько бесповоротно провалена его миссия, будем несколько позже, сейчас главное то, что спасена жизнь. Он опустил полуобморочное тело на площадке под самым куполом башни, на растрескавшийся серо-жёлтый, уже чуть пригретый солнцем камень, на который сверху, с рассохшихся балок, сыпалась труха и «перья» местных птиц – перьями в строгом смысле это назвать нельзя, скорее чешуйки…

Дрим оглядел спасённого. Это оказалась хуррская женщина, скорее даже девочка – худенькая, маленькая, судя по пёстрой одежде и множеству украшений – из очень богатых. На то, впрочем, указывал и большой высокий дом, с балкона которого она падала. Глаза девочки на бледном худом лице казались просто огромными. Дрим мало разбирался в особенностях мимики и эмоциональных выражений иных рас, особенно столь мало знакомых ему, как хурры, но предполагал, по ряду признаков, что девочка близка к истерике. Что ж, её можно понять… Но ни звука она не издала. Стиснув руками худенькие плечики, тряслась, сжалась в комочек, но даже не плакала. Видимо, так перепугалась, что отнялся голос. Ей нужно дать время успокоиться, решил Дрим. Он прошёлся по площадке, поводя утомлёнными за время сложенного и зафиксированного положения крыльями, глянул вниз – кажется, на площади собирался народ, кажется, кто-то даже указывал в сторону башни…

А потом случилось странное. Перед его глазами вдруг вспыхнула картина – ярко, нервно, дрогнула и исчезла на какое-то время, потом вспыхнула снова. Момент падения девочки с балкона, ракурс – с этого балкона, видимо, взгляд почти её глазами. Фигура, одетая скорбью. Почти зримо, скорбь отображалась как тёмно-фиолетовый ореол вокруг. А впереди – свет, покой, в котором должна растаять скорбь. Дрим одновременно понял две вещи. Во-первых – девочка не упала, а сама бросилась с балкона, он спас самоубийцу. Во-вторых – перед ним телепатка. Вот так задача.

Он посмотрел ей в лицо пристально, склонив голову набок, размышляя, насколько реально придать своему лицу выражение, которое сможет быть идентифицировано хурркой как дружелюбное и приветливое. С выражениями у токати всё сложно. И насколько реально, при его малом словарном запасе, сказать девушке нужные слова.

Её нужно как-то успокоить, и как-то выяснить, что произошло. Как спросить её, почему она пыталась покончить с собой? При языковом барьере, мысленное общение немногим успешнее, когда много абстрактных понятий, не предметных. Сам Дрим мало имел дело с телепатами, даже родного мира, но он много читал про ассоциативные ряды, составляющие основу интерпретации услышанного и увиденного. Быть может, она даже не понимает, в состоянии шока, что он сейчас спас её, быть может, видит в нём врага… Что можно понять, она видит перед собой существо, совершенно ей не знакомое, в её лице никаких признаков узнавания, определённо токати она никогда не видела. Между тем новая картина вспыхнула перед его мысленным взором – словно шаг назад от балкона, в темноту и сонный покой комнаты, очертания смазанные – возможно, девушка не видела их в тот момент из-за слёз, возможно – это лишь аллегорическое отображение, всюду запертые двери, за которыми – недобрая тишина, кто-то ждёт, кто-то, кто не сделает ей ничего хорошего, если вздумает даже попытаться открыть эту дверь, единственный выход – сияющий проём выхода на балкон. Эмоциональный фон картинки повис надрывным звенящим вопросом, то боязливо затухающим, то вспыхивающим снова. Нужно что-то «ответить», причём так, чтоб она его поняла. Ведь читая его мысли, она вовсе не обязательно может их понять, слишком они разные для этого… Дрим сосредоточился, рисуя в мыслях картину-аллегорию – большая ладонь, на которой лежит эта девушка, другая ладонь, прикрывающая её сверху. Защита. Кажется, она поняла, и чуть тише «кричало» в его голове то, что она передавала. Как понять, кем он ей кажется? И тем более – как выяснить, что произошло? Он вызвал в мыслях обратно смазанную картину той комнаты перед балконом – насколько успел её запомнить, и наполнил эту картину максимально вопросительным фоном, не уверенный, что стало понятно, он материализовал в этой картине себя, сделал шаг к двери, протянув руку, чтобы открыть, оглянулся на неё, вопросительно склонив голову.

Почти крик в голове, Дрим пошатнулся и едва не сел на каменный пол. Хаос образов был слишком быстр даже для его скорости обработки информации, он успел опознать отдельные образы, наиболее часто повторяющиеся.

В основном высокие, непропорционально большие фигуры – лиц их не видно, себя она представляла преувеличенно маленькой в сравнении с ними, хотя и так ведь невелика, они хватают её большими ручищами и куда-то тащат, мелькают лица каких-то женщин – в ярких нарядах и роскошных головных уборах, но они плачут, и вокруг постепенно рушится пол, оставляя её на маленьком уцелевшем пятачке, а затем те же руки швыряют её в пропасть…

Дрим был озадачен. Нет, понятнее не стало. Быть может, какие-то проблемы в её семье? Он не знал, как об этом спросить. Он мог показать ей образ семьи, но ведь – своей семьи, что она едва ли проассоциирует с собой. Это так же мало похоже, как, вот если б он имел дело с телепаткой токати, и по какой-то причине не мог пользоваться речью, он мог бы вызвать в мыслях изображение маленьких гладких цветных камушков, которые принято дарить на Токате так же, как на Земле – цветы, знак расположения и симпатии. Она не поймёт, что это за камушки, так же и не поймёт, если увидит его семью, что это именно семья. Он вспомнил, каким словом обозначается «семья» в хуррском языке – слов вспомнилось несколько, он не был уверен в правильности их применения. Эти же слова могли в зависимости от контекста обозначать «родной дом», «фамилия, род, из которого происходишь», «брачный союз» – язык хурров тем и сложен, что слишком часто они вместо того, чтоб придумывать отдельные слова, комбинируют по-разному одни и те же. А особенности применения этих конструкций Такримошотто объяснял весьма в общих чертах, справедливо полагая, что для выполнения миссии это не очень-то жизненно важные сведенья.

Он как можно ярче представил этот дом – так, как смотрел на него снизу, перед тем, как увидеть падающую с балкона фигурку, потом произнёс одно из этих «семейных» слов, стараясь выдержать интонацию, которая здесь соответствует вопросительной.

Эффект был. Девушка ещё больше сжалась в комочек, а его сознание бомбардировали новые, частично, как он понимал, документальные, частично аллегорические картины. Те большие фигуры, от которых веет, как он определил, осуждением и враждебностью. Тот осыпающийся пол, те плачущие женщины. И ещё какие-то неясные, тоже гигантские фигуры вдалеке, на горизонте, и её толкают в направлении этих фигур. Дрим задумался. Насильственное замужество? Это более чем вероятное объяснение. Как спросить? Он никогда не видел хуррской свадьбы, по рассказам Такримошотто и Химанторека не многое можно достаточно хорошо представить. Он нарисовал в своём воображении фигуру мужчины и женщины, соединяющих руки, затем мужчина уводит женщину, затем на руках женщины появляется ребёнок, надеясь, что это изображение будет понятно. Голова слегка кружилась – что ни говори, прежде ему никогда не приходилось проводить таких длительных упражнений со своими мыслями. Что ж, по крайней мере, она явно поняла, что он таким образом пытается с ней общаться, и, кажется, уже меньше его боится. Отдельные фигуры обрели большую чёткость, конкретность черт. В одном из гигантов он узнал черты Эферрахтидо, местного владетеля и правителя. Он слышал от знакомых телепатов о понятиях эмоциональной окраски, маркеров, немного о тех искажениях в картине воспоминаний, которые приобретаются вследствие этих эмоциональных компонент и маркеров. Поэтому и фигуры такие огромные, и так трудно различить лица – девушка их боится, даже смотреть на них лишний раз не смеет. Судя по особому маркеру «почтение-зависимость» – этот Эферрахтидо её отец. Он хватает её за руку и показывает в сторону фигуры вдалеке, подталкивает в ту сторону. Ей страшно, она совсем не знает этого кого-то, не знает его лица, только знает, что он тоже велик и влиятелен, как и отец. Смутно, с маркером прошедшего времени, мелькают лица нарядных, но грустных девушек и женщин, которых уводят мужчины, более знакомые ей или менее – надо понимать, её сёстры, выданные замуж маловероятно, что по любви. Вот, пришёл и её черёд, чувствуется какое-то сомнение, недоверие со стороны окружающих фигур – кажется, в семье её считали какой-то неблагонадёжной, то ли некрасивой, то ли не вполне нормальной умственно. Она показывает другую прояснившуюся фигуру, показывает урывками, боясь собственных мыслей – кто-то из приближённых отца… Она показывает его голову как бы прозрачной, показывает вытащенную оттуда картинку – как он вместе с кем-то ещё убивает и её отца, и этого её предопределённого ей мужа, символическое изображение опрокинутого трона, наступающих на город безликих толп чужаков… Дрим задумался. Логично предположить, что заговорщики выполняли заказ военных и правительства полиса Хафрансхе, которым три территории, ещё управляемые владетелями – Рувар, Сайкоймакс и Олафта – были как бельмо на глазу. И если Олафту ещё можно потерпеть – богатый индустриальный район по соседству со столицей предпочитал с центральной властью находиться во взаимовыгодной дружбе, то Рувар и Сайкоймакс – провинции и районы проблемные. В производственном отношении они, положим, варианты пропащие, из не истощившихся ресурсов тут воздух, солнце и вода, единственное, чего здесь до чёрта – это не занятых территорий, которые как раз можно приспособить под военные базы и склады. Но если Гуаносфато на какие-то уступки ещё шёл, то Эферрахтидо ни в какую. Можно было, конечно, дождаться, пока дом Гуаносфато поглотит Сайкоймакс, тенденции-то есть… Но что, если они не делить власть будут, а объединятся? Что, если слив их владения, почувствуют себя сильнее и начнут диктовать арендаторам условия? Логично, родилась мысль, что покончить с пережитками феодализма здесь самое время. У Гуаносфато, правда, кажется, есть сыновья… Но ведь и это поправимо… Что ж, девушка узнала о заговоре. И, преодолев страх, рассказала отцу, предупредила. Что же сделал отец? Ну, с заговорщиками-то он, понятное дело, разберётся… Хотя не столь и просто ему это будет, правительственный заказ и простая привычная зависть прихлебателей – вещи разного порядка… Заострить внимание пришлось и на другом открытии. Он, оказывается, представления не имел, что его дочь телепатка. Девушка скрывала это с детства, знала только мать, она и научила дочь молчать и не подавать вида. Тут Дрим не очень хорошо понял. Что-то с местными традициями в отношении телепатов… Кажется, больше у хурров рождается телепатов-мужчин. Какие-то свои сложности в наследовании признаков. Поэтому женщину-телепатку просто невозможно выдать замуж за нормала, сколь бы знатными ни были он и она. Она должна служить размножению телепатов. Отец, конечно, мог скрыть этот факт… но зачем? За такую дочь он получит солидный выкуп, а для браков у него ещё есть младшая, пока она, правда, совсем мала, но несколько лет подождать он ещё может… А если учесть, что один из заговорщиков – его зять, в ближайшей перспективе у него есть дочь-вдова… Девушка мало понимала в правительственных и семейных интригах. Но хорошо понимала, что, если уж замужество ей вряд ли предстояло радостное – Дрим так и не понял, планировался ей в мужья сам Гуаносфато или его сын, то сейчас дела принимали совсем грустный поворот. Естественно, другого выхода, кроме как из окна вниз, она не видела.

Вопрос, какой выход может увидеть он… Девушку надо спасать – это понятно. Им обоим надо спасаться. Совершенно непонятно, как быть с его миссией теперь, но остаться в стороне он не мог, и пожалеть о содеянном его не могли заставить никакие силы. И можно сказать, если уж он правильно интерпретировал полученные сведенья, то путешествие его в Сайкоймакс всё равно было не напрасным. Но вот как применить эти сведенья… Ну, это, конечно, решать не ему одному и не главным образом ему… Видимо, всё же надо думать, как выбираться из города…

Он показал девушке образ – он берёт её на руки и они улетают, под звёздным небом, в сторону гор. Она испугалась, это определённо. Но затем взяла себя в руки – ещё одним, можно сказать, жестом отчаянья. Сложенные на груди руки, склонённая голова. Дриму стало очень печально. Эта девушка привыкла бояться. И его готова слушаться, потому что боится. Ей кажется, должно быть, что она всё же умерла, что он какой-то загробный дух, похищающий её душу…

Он присел с нею рядом, она дёрнулась, но всё же не отодвинулась, протянул руку – в большинстве миров этот жест идентичен. И хотя страх, конечно, никуда не исчез, она вложила в его руку свою – маленькую, мягкую, совсем детскую, невесомую и дрожащую. Что ж, над тем, как установить более полноценное общение, да и преодолеть этот страх, подумают коллеги-телепаты, ну и Химанторек. А пока, в самом деле, стоит думать о том, как выбраться отсюда…

Тихое гудение вечереющего города было с лёгкой ноткой удовлетворённости – «вот ещё один день прошёл, а все живы, небо не обрушило никаких новых напастей, вот и отлично, вот и слава богу». Кажется, так звучали здесь вечера всегда, сильно ли многое изменилось? Даур вот считает, что вообще ничего.

– Ну, за исключением, что для городских шишек, переселившихся в гостеприимные чертоги, недавно нами покинутые. Ну, не в те же самые, понятно… А жаль, очень жаль. А эти все что? Как копались в своих огородах, так и копаются, как толклись на базарах, так и толкутся. Ну, безработных ещё прибавилось, за счёт тех, что на базе работали…

Даур, конечно, невнимателен. Даже и с теми же базарами. Толкутся-то толкутся, но всё чаще имеет место не покупка-продажа, а натуральный обмен. Обладание деньгами, ввиду неясных перспектив, не столь успокаивает, как обладание некоторым запасом продуктов. И закономерно, рынки и магазины регулярно проверяют люди Галартиатфы – потому что, тоже закономерно, уже начались спекуляции. Мал городок Рувар, тих и провинциален до крайней степени. Но и в нём есть разные течения, разные пожелания от завтрашнего дня носят в сердце разные его жители. Вот собирает высохшее бельё в таз пожилая женщина, толстая, переваливающаяся с ноги на ногу, как гусыня, покрикивает на детей, которые всё не угомонятся со своей игрой в куче хлама перед оградой – ей, как и сотням таких же, главное одно, чтоб были живы и сыты дети и внуки, чтоб поменьше всяких тревог – от тревог мужчины пить начинают, ну, то есть – начинают ещё активнее, чем обычно… Так что уж скорей бы там всё к какой-то однозначности пришло, а кто городом будет править, владетель, военные или неведомо откуда взявшийся Галартиатфа, ей никакой разницы. В этом пусть мужчины разбираются, её, бабье, дело маленькое. Вот бредёт, тоже грузно, да кажется, и малость нетрезвой походкой, работяга с деревообрабатывающего. Можно представить, о чём думает – завод работает по инерции, заказов не ожидается, и на текущие-то – большинство заказчиков бежали из города. Вот и как к этому относиться? С одной стороны – почву из-под ног выбили, как жить и чем семью кормить, зарплаты не ожидается, а и была б – какова тут скоро станет цена деньгам? А с другой – без некоторых бежавших уж до чего легче дышится. Поглотила б их там всех земля… Больше, это правда, сейчас не работают на заводе, а обсуждают – тут ведь обсуждать не переобсуждать. Эксперименты над людьми на базе – ладно б, над инопланетниками только, так ведь и над своими, хуррами! Вон Заланшуф из первых уст расскажет. Кто ждал Заланшуф живьём увидеть? В начале года пропала! Оно правда, не самая порядочная баба, да уж как-то понятно, что не алкоголь с нею всё это сделал. А с другими, кто с этой же базы сбежал, и подавно. Что говорить, в Руваре поискать того, кто раз в жизни инопланетян видел – ну, из влиятельных лиц некоторые в столицах бывали, поди, видели. А теперь в Руваре считай выставка инопланетян, любых посмотреть можно. Не то что там земляне да нарны – аббаи, корлиане, корианцы и ещё какие-то, каких и по телевизору не увидеть, чтоб показывали! Правду сказать, хоть и ругались мужья на своих баб крепко, что ломанулись все так радостно в госпиталь, но понимали их – самим-то тоже любопытно было, но солидность не позволяла. Впрочем, те из инопланетников, что поздоровее оказались, и так по городу расхаживают, смотри не хочу. Да на них что ли смотреть, тут дела поинтереснее творятся – военные на Ракуме, оказывается, не много не мало, машину времени откопали. Ну и наковырялись в ней на свою голову – явились гости, в прямом смысле из-под земли, из Старого Рувара. Живые, во плоти, как мы все. И не какие мимопрохожие, а тот самый Галартиатфа, которым дочка Самартуаксо всё бредила. Похоже, выйдет таки эта помешанная замуж. Ну да это на общем фоне кому уже интересно-то…

Вот опасливо выглянул в окошко – дом хоть стоит в ряду обычных для Старозаводского района домишек, но выглядит ощутимо побогаче – толстый лысоватый хурр, сын нотариуса Гегертафито и по совместительству зять главы казначейства. Видать, не весомы для Варахалито оказались родственные связи, когда сбегал, с собой не прихватил. Надо думать, совсем тухло теперь Вагатумаро, хоть и остался он нечаянно по отцу единственным наследником – братца во всей этой суматохе какая-то пьянь порешила, ну, правду сказать, он давно на это напрашивался, ещё с той поры, как Накумахаро обеих дочек попортил, отец тогда, правда, откупился, старшую в жёны ему взял, но это ж не значит, что все забыли… Тем более и повадок своих братец не бросил, мало не половина семей в Руваре что-то против него да имели, потому только и сдерживались, что всё-таки семья у него с влиятельными людьми в дружбе и родстве. А через пару дней и отец в туннель сверзился насмерть – может, конечно, и сам как-то, да сдаётся, нашлось, кому подтолкнуть. Теперь Вагатумаро досталось и дело отцовское, и всё состояние, но радости с этого как-то не было. Был страх. А ну как он следующий? Против него никто ничего вроде как иметь не может, он тихо жил, помогал отцу в конторе, но народ-то такой, что на отца, то и на сына, и внука переходит… Отца и брата Вагатумаро схоронил тихо, скромно – хоть положение семьи и статус её главы теперь и требовали иного, не в этих обстоятельствах, незачем злить народ, богатством им глаза мозолить. Вагатумаро и сам понимал, что труслив, и ничего с этим уже не поделает. Было б, может, и хорошо, если б пришли… кто-нибудь, и навели здесь порядок, и сделали как было. Но, во-первых, что-то они не очень чешутся-то, во-вторых – ещё будет ли он нужен при порядке военных-то… У военных свои родственнички есть, чтоб насадить на всякие хлебные места. Поэтому носа он из дому лишний раз не совал, а через братову вдову выменивал у сравнительно зажиточного народа золото. Всякого добра-то что в отцовском доме, что в его полно, и в погребах целый продуктовый склад. Что вдовушка золото скупает, это никто внимания не обратит, баба дура, до побрякушек падкая. Бежать-то – задача, прямо скажем, тоже не для Вагатумаровой натуры, а куда деваться? Ну, если Зазантухоро-обходчик не врёт – а прежде вроде надёжным парнем-то был – проведёт туннелями к реке, а там лодочка у него хорошая, по цене сторговались уже… Есть у него хорошие знакомцы в Кьюнгшаме, ну, не прямо у него, отцовские, но поди по семейной дружбе да за золотишко не откажут в помощи. Документы выправить, домик купить, на какую тихую и приличную должность устроиться… Колебался, брать ли с собой Мамсуш, всё-таки ему было с ней хорошо, а глаз-то он на неё положил давно, да вот не дал ему бог братовой красоты, тому одному из всей семьи гена раннего облысения не выпало (ума, правда, тоже), вот бабы к нему прямо и липли… Она-то на то рассчитывала, да ведь это ж тогда и детей брать, а это мороки не оберёшься, это кроме того, что не особо-то, положа руку на сердце, нужны ему были братовы детишки. Стоит ли вообще что-то из прежней жизни брать, ещё и за документы им платить, мелких этих нахлебников себе в дети записывать? Лучше уж на новом месте найти девчонку порядочную, можно даже из семьи простой, зато не гулящую. На Танафаль-то он даже и разводные документы подготовил, на всякий случай, из семьи её, правда, тут никого не осталось, подписать некому, но на крайний вариант образец подписи Варахалито у него есть… Танафаль совсем от рук отбилась, целыми днями в госпитале этом пасётся, с ублюдком своим вместе, да и ладно. Тут-то уж к гадалке не ходи, впервые их желания совпадут, она от него избавиться тоже рада будет. Главное, чтоб мать-природа не подгадила… Два только раза он с женой сближался, очень уж противно было от одной мысли, что этот Кукотожиро её лапал. Брат хотя бы на им же соблазнённой и женился, а ему прибирать за вторым после брата бабником города. Но природа гадина подлая, это Макуйкамара с женой 5 лет стараются, и ничего, хотя здорова она, уж он-то, как врач, точно знает… А у Кукотожиро ублюдков ещё трое, это о ком только известно. Варахалито с семейством его ж тогда из-под земли достанут… Ну, это, правда, неизвестно, как у них самих жизнь повернётся, но лучше б не надо таких осложнений. Для того что ли бог создал баб, чтоб мужикам побольше проблем было?

А вот стоят на углу, у заброшенного сарая, уцелевшего от пожарища, молодёжь. Та молодёжь, что в происходящем, может, и мало пока поняла, но интуитивно, на чувственном уровне, была в восторге. Эти молодые люди устали от власти своих семей, от обязанности пресмыкаться перед теми, кто сильнее и презирать тех, кто слабее, от насильственных браков и повсеместной лжи. Тут Сажарлако, племянник главного инженера с минерального завода, и Сазундорахо, сын ведущего судебные книги, и Алганаморхо, сын учётчика казначейства и внук Ревнителя Веры (примерно так здесь назывались священники). С ними стоит и Лалиш – дочь владельца винного магазина, она коротко остригла волосы, на ней мужские брюки – при всей балахонистости, они всё ж удобнее, чем пышные юбки. Анархисты. Сажарлако с семьёй поссорился, живёт теперь в Городском Управлении, где квартируется войско Галартиатфы и часть пришельцев, днями вместе с товарищами занимается обходом туннелей, описью их состояния. Сазундорахо пришёл в дом дяди – начальника тюрьмы, вместе с судьёй и прочими предпочетшего сбежать, взял ключи и выпустил всех арестантов. Арестантов было-то 24 человека, тюрьма в Руваре ещё меньше госпиталя, за что-то мелкое жандармерия просто бока намнёт да отпустит, а за что серьёзное можно и жизни лишиться, а всё же такой масштабной амнистии Рувар не знал. Семья была в истерике, Сазундорахо было плевать. Алганаморхо начал с того, что отказался вместе с дедом и родителями покидать город, а продолжил тем, что сказал, что в гробу он видал быть следующим Ревнителем Веры, да и работу в казначействе видал, в общем-то, в том же гробу. А Лалиш пришла к Галартиатфе и сказала, что её помолвку с жандармским офицером Камаркуаро следует считать расторгнутой, и если он посмеет на неё покушаться – следует его арестовать, хоть он и офицер и задушевный друг семьи судьи. Для женщины это, мягко говоря, большая смелость, семья теперь Лалиш на порог не пускала, но той мало печали, она пошла жить в дом Алганаморхо. Замуж за него, правда, пока не собиралась, тут всё-таки выжить сначала надо, а потом о замужах думать.

– Нас обсуждают, – хохотнул Илмо, всё-таки не заметить взгляды, периодически бросаемые на них компанией, было сложно.

– Понятное дело, обсуждают, – кивнул Вадим, перебрасывая ружьё на другое плечо, хуррские ружья такие тяжеленные, что понятно, почему у всех жандармов и военных такие квадратные фигуры, кто-то субтильнее эту штуку просто долго не удержит, – тут как ни сдержанно себя веди, а глаз у жителей таких маленьких городков острый…

Хурры, кроме того, что ксенофобны, ещё и очень гомофобны – ну, для отсталой расы иное было б странно. Вершиной терпимости пока что были Галартиатфа – вот это было вообще сюрпризом, от человека-то, жившего 500 лет назад, и Забандиакко, с которым было несколько сложных морально и продуктивных по итогам разговоров ещё на Ракуме – Вадим с Илмо тогда ещё как-то не палились, а про переводчиков-то всё известно. Забандиакко заявил, что по итогам всего этого в жизни его больше ничего не удивит, и что в постельные дела инопланетников даже и вникать не собирается и другим не советует, в иных мирах какой только дичи не бывает, некоторые вон не на два, а на три пола делятся, ну так что ж теперь, такими их бог создал. Предупредил просто, что хоть он со своими ребятами разговор составил, но мало ли, так если будут какие проблемы, чтоб ему сообщали, он быстро мозги вправит. Не хватало ему ещё тут внутренних свар… А Галартиатфа удивил всех, заявив, что нетерпимость к однополым связям – это тоже внушено простому народу богачами, которым нужно, чтоб побольше рождалось для них рабов и чтоб процветала традиция торговли невестами, соответственно, кто от этого уклоняется – угроза их прочному положению. Ведь тот, кто не обременён необходимостью кормить десяток иждивенцев, страхами, не откажут ли в хорошем браке сыну или дочке – уже не будет так покладист и сговорчив. Потому-то и женщинам запрещается работать – не для удобства мужчин, не для заботы о самих женщинах, а для того, чтоб они висели на шее своих мужчин кандалами. Потому и контрацепция на Андроме мало распространена – хотя во времена Галартиатфы её и вообще не было, рабы должны рожать как можно больше новых рабов. Если часть поумирает от лишений – что ж, это вселяет в сердца родителей покорность перед судьбой, тем смиренней они будут работать, чтобы сохранить хотя бы остальных детей. Хурры современные слушали, разинув рот – но спорить не решались, к гостям из прошлого многие испытывали прямо-таки суеверный страх.

– А почему ты не думаешь, что это самый что ни на есть примитивный обывательский интерес? Как мне показалось, многие женщины на тебя просто обычным женским взглядом смотрят, ну а мужчинам, соответственно, интересно, с которой-то у тебя что-то было или будет.

Вадим вытаращил глаза.

– Ты это шутишь сейчас? Чтобы добропорядочные хурры, да посмотрели на инопланетян?

– Ну, мы не раз по работе наблюдали, что не добропорядочные – очень даже смотрят, так что само по себе невозможного нет. Вадим, здесь рушатся основы, здесь многое становится нормальным. А для молодёжи закрутить такой роман было б вызовом обществу… Молодёжь, на которую долго давили, при первой возможности идёт в отрыв.

– Да я же… Мы, по их меркам, безносые. Им, может, те зенды понравились бы… Жаль, ты их не видел…

– Странное мнение, что понравиться может только подобное, особенно когда сам такому мнению опровержение. Ты действительно не видел, как вокруг Ви’Фара бабы вьются? А в госпитале их чего столько? Это ж какой удар для многих был, когда узнали, что Дайенн – женщина…

Вадим посмотрел на друга кисло. Есть тут, чему улыбаться! Если и в самом деле на какую-то долю это соответствует реальности – это ж, чего доброго, жди в морду совершенно ни за что, хуррские мужчины народ горячий и к культурному разрешению подобных вопросов по умолчанию мало склонный. Его морде, конечно, не привыкать получать за женщин, с которыми у него ничего не было и не планировалось, но как-то некстати сейчас.

Да, если уж о госпитале… До госпиталя – «нового», который владетельский дом, было ближе, но пожалуй, нет. Помыться, после второго дня дежурства в такой-то духоте, нужда была уже зверская, а чего уж не было в здании Управления, где они, как и многие, разместились, так это ванных. В общем-то, и странно б было, если б были. Воины, кто не слишком стеснительные, ходили к новым товарищам из новоруварцев, кто слишком – в старый госпиталь, который как раз был недалеко. Обе ванных там, правда, были в аварийном состоянии, но хурры народ выносливый, философски воспринимающий даже падающий в ванну во время мытья пласт штукатурки. Вчера, правда, в мужской ванной таки порвало давно обещавшие это сделать трубы, и сегодня несколько новобранцев совместно с наиболее здоровыми из пациентов проводили невиданный по масштабам и дерзости ремонт – трубы на замену взяли из дома Варахалито, после владетельского это был самый большой и богатый дом в городе из ныне пустующих. Так ему и надо, в общем-то.

В доме владетеля ничего такого не ожидалось, трубы там были в достойном состоянии и ванные – роскошнейшие, по хуррским, конечно, понятиям. В этом, строго говоря, небольшом бассейне могло одновременно мыться человек 20… И вот в этом и была проблема. Илмо было б просто неловко занимать ванную и тратить столько воды для них двоих, а Вадим был слишком стеснительным, чтоб мыться в большой компании, да и… ну, не очень-то легко б было это делать, учитывая вот эти-то все шепотки за спиной.

Это существенное отличие хуррских традиций от, к примеру, земных на Ракуме было не увидеть – на Ракуме рабочая обстановка и чисто мужской коллектив. Поэтому общие душевые – так уж надо, потерпите. А вот в жилищах – совсем иное дело. В приличных домах ванных, между прочим, минимум две – потому что мужчины и женщины моются раздельно и даже без крайней нужды не входят в ванные другого пола, уборка в мужских ванных – единственный вид работы по дому, которым мужчины семьи не гнушаются, но чаще, конечно, это поручается слугам – тоже мужского пола. Таково хуррское понятие чистоты. Это туалеты могут быть общими, туалет-то такое дело, вошёл, испражнился, вышел. А ванная – место практически святое. Беднота потому и считается народом грязным, что моются в одном помещении – не вместе, естественно, боже сохрани, обычно в доме даже разные дни для мытья мужчин и женщин, но всё же. Беднота, для экономии воды и времени,могут мыться по нескольку человек разом – отцы с сыновьями, братья, дяди. Приличный человек себе никогда такого не позволит. Отцы моют малолетних детей (опять же, одна из немногих обязанностей по уходу за малышами, которая лежит на мужчинах, не на женщинах), внуки моют немощных дедов, но даже братья или сёстры избегают мыться вместе. Это считается грязным. А у бедноты норма жизни, когда мать моет всех детей, без разбора пола – отцы на работе так устают, что им этого вот только ещё не хватало. А уж если взрослые, половозрелые юноши или девушки моются вместе – с тем же успехом они могли б предаться разнузданной оргии прямо на улице, эффект будет тот же. Пациенты, понятно, этими условностями пренебрегали – частью потому, что инопланетяне ж, будто если будут их соблюдать, то хурры их за своих примут, частью вынужденно, по физической слабости – тут дай бог до туалета и обратно самостоятельно ходить, а мытьё дело посложнее. А Вадим и Илмо решили, что нервяков в жизни и так хватает, поэтому направились к дому Миукарьяш.

Миукарьяш, так вышло, осталась теперь его единоличной владелицей – но таковым оставила положение дел ненадолго, пригласив к себе жить несколько бедных женщин с детьми. Вместе оно и веселее, и сподручнее. Здесь же обычно отиралась и её соседка Амажа, сюда из госпиталя перешла Заланшуф – её-то дом, как оказалось, быстренько прибрали предприимчивые соседи, и турнуть-то их было совестно – там десять человек детей и почти неходячие старики… Жизнь к Заланшуф была сурова – долгожданный сын родился больным и вскоре умер, муж, по невнимательности с горя, на заводе под пилу попал, Заланшуф начала пить. Немного помогала ей старшая замужняя дочь, но в дом к себе забрать не могла – не позволял муж. Много между разными расами различий, а тёщ не любят нигде. Вот и слонялась Заланшуф потерянной тенью по городу, в основном отираясь у кабаков – женщины, жалея, подавали ей, кто сколько мог, хоть и понимали, что большую часть она пропьёт. Да куда ей деваться-то ещё, кроме как в бутылку? Замуж снова ей не светит, не молода, не красива. В слуги тоже берут помоложе, поздоровее, да и так, чтоб внаём брали со стороны, не родственницу, не с мужем вместе, не слишком принято – и не потому только, что для женщины это позор. Если уж берут, то молодых и красивых сирот, для радости неженатых мужчин, а такая кому нужна? Вот и кончилось закономерно – однажды ночью схватили Заланшуф Ластамара с подельниками. «Уж не знаю, как я жива осталась – позже меня привезённые женщины умерли. Правда, что ли, организм мой, выпивкой закалённый, сильнее оказался?». Последующие события знатно встряхнули Заланшуф – в госпитале она помогала тем, кому пришлось хуже, не чураясь никакой грязной работы, обгаженные ли пелёнки выносить, гнойные раны промывать, а теперь ещё присоединилась к женскому кружку, который стихийно организовала у себя Миукарьяш, решившая уроками земного языка сразу делиться со всеми желающими.

– Теперь такое время, что всем земной язык знать надобно. На нём вон, вся вселенная говорит.

– Вот бы лучше на хуррском, – проворчала одна женщина.

– Э! Где им всем хуррский-то выучить, он сложный, это вот такая голова нужна! А земной – тьфу, у меня получается, и у Фималаиф.

– Что-то я не видела у того колдуна-землянина вот такой головы, – хихикнула другая женщина.

– Ну так он же колдун! Ему магия помогает. Он и не такое может. А без магии тут как…

Илмо и Вадим, по незнанию языка, этого разговора, конечно, не поняли, только по отдельным знакомым словам поняли, о чём примерно беседа. Проклятый языковой барьер – главная проблема, сказал уже много кто. Не нехватка оружия, не грядущая нехватка продовольствия и медикаментов. Все эти проблемы вырастают в десять раз ввиду того, что до сих пор на вес золота те, кто могут перевести даже самые простые фразы. А вот по ту сторону фронта проблем с переводчиками куда как меньше…

Миу провела их в мужскую ванную, находящуюся в дальнем конце дома, выдала огромные, как одеяла, полотенца, неожиданно для хуррских реалий отличающиеся наощупь от наждачки, и вернулась к своему кружку. Того, что соседи начнут судачить, что инопланетные мужчины в гости захаживают, Миу не боялась – пусть только попробуют чего, теперь у неё посерьёзней семьи защитники есть.

Ванная дома ювелира, конечно, по сравнению с домом владетеля поражала скромностью. Но всё равно, даже с учётом хуррского водоизмещения, непонятно было, что в такой громадине делать одному. Плавать учиться? Разве что… Что поделаешь, хуррское понятие богатства тесно увязано с масштабами. Большой дом, большая ванная, большая кровать… Вадим нырнул с головой, Илмо, отставив пока мыло для волос обратно на пол, принялся ловить в воде его волосы, потом поднял из воды его голову, жадно целуя в губы.

– Ты уверен, что девчонки не подглядывают?

– Не уверен. Но думаю, я услышал бы шаги. Да и как мне кажется, ракурс тут будет для подглядывания так себе.

– Ну это смотря что и как делать… – Вадим зашипел, выпутывая мыло из волос, пока Илмо размачивал несколько задубевшую мочалку. В качестве мочалок хурры используют особый гриб, растущий на деревьях. Хватает их на пару помывок, но гриб распространённый, не страшно. Вообще мытьё – это одна из тех немногих вещей, к которым хурры подходят действительно вдумчиво и как-то даже с фантазией. Илмо ещё на входе оценил внушительный арсенал на стеллаже – а ведь это мужская ванная! Мыла было несколько видов – Миу что-то такое объясняла, что хорошее состояние кожи и волос невозможно, если моешься тем, что тебе не подходит, а в семье бывает, что и у всех эти потребности разные. Как живут бедняки с одним на всю семью брикетом самого примитивного мыла – уму непостижимо. Она часто дарила Фиме что-нибудь на пробу – ну и вон, волосы-то у неё очень даже хорошие, а что кожа шелушится, так это Фимина блажь, натирается каким-то средством для отшелушивания мозолей, чтоб парней отпугивать.

– Какие же вы мягкие… – Илмо, выронив мочалку, зачарованно водил ладонью по спине друга, – и горячие… Я действительно не кажусь тебе холодным?

Вадим скользнул пальцами в ложбинки грудных пластин корианца – кожа в них была удивительно нежной и как будто пульсировала под подушечками.

– Наверное, климат Минбара как-то приучил…

– Климат Эштингтона потом мог приучить и к иному, – рассмеялся Илмо, опрокидывая его в воду – клубы пены разошлись красивыми облачками.

Мало знакомые с корианцами считают их холоднокровными, но это представление так же неверно, как о минбарцах. Просто их кожа плотнее и хуже пропускает температуру. А их эволюционные пути с минбарцами действительно, пожалуй, схожи – вся жизнь так или иначе вышла из воды, но некоторая вышла немного позже, имея в ближайшем родстве каких-то морских животных. Вадим ещё в детстве сказал, что корианцы похожи на море – море он, правда, до Корианны не видел, но морскую соль-то видел. Кожа корианцев имеет похожий запах – совсем лёгкий, но всё же.

А Илмо решил ни с того ни с сего продолжить тему хуррских взглядов и перешёптываний.

– Но скорее, интерес тут такой… можно сказать, невинный. Познавательный. У нас до Энциклопедии были, как ты знаешь, довольно расплывчатые представления, было много всяких домыслов и спекуляций. Порой довольно забавных…

– А в Энциклопедии вас ждала пресная реальность, – улыбнулся Вадим, отфыркиваясь от волос.

– Ну, если отталкиваться от того, что мистификации подразумевали в основном землян – то да. Но оказалось, что есть ещё центавриане…

Состоятельный хурр, у которого нет никаких срочных дел, может нежиться в ванне не меньше часа – вон сколько на полках солей, масел, каких-то травяных сборов и бог знает чего ещё, по этикеткам на хуррском даже не предположишь, а у них на то как-то ни времени, ни желания, хоть Миукарьяш и сказала, что сидеть там могут хоть всю ночь, ванна никому сейчас не понадобится. Вадим просеменил по бирюзовой в розовую звёздочку плитке и первым замотался в полотенце, пока Илмо поворачивал вентиль, спускающий воду.

– Центавриане, значит.

– Кому что поломало неокрепшую детскую психику, – корианец отошёл к стеллажу, – в основном они, конечно, классово глубоко чуждый элемент, но есть всё-таки и исключения… Помнишь, ты спрашивал меня о первой наблюдаемой сексуальной сцене, тогда нас от разговора отвлекли… Ну, всё было мило и довольно банально. Отец отправил меня передать кое-что Офелии, но Офелии дома не было, а были Дэвид и Диус. Дверь была не заперта – Дэвид рассчитывал услышать Офелию телепатически, ну а на мой приход вообще никто не рассчитывал. Я беспрепятственно поднялся наверх и… в общем, увидел больше, чем был готов.

Вадим жмурился, кутаясь в полотенце. Было как-то нереально по ситуации хорошо – лёгкость в помытом теле, тепло толстого махрового полотенца, мерное журчание стекающей воды, голос друга, который в отражении от кафеля стен приобретает необычное, чарующее эхо…

– Они тебя не заметили?

– Ну, я не остался там наблюдать дальше, – Илмо, нахмурясь, разглядывал баночку, но хмурься не хмурься, понимания хуррского от этого не прибавится, – хотя, откровенно, такое желание было… Дождался Офелию в саду, быстро вручил ей бумаги и ретировался. Мне было необходимо осмыслить впечатления. Ну, осмыслять впечатления – это оказалось вообще достаточно надолго… Ох ты, вот так и знал, что и здесь хуррская ксенофобия где-нибудь даст сбой. Центаврианское. Судя по всему, чей-то довольно дорогой подарок. Сейчас ты мне переведёшь, что там…

К счастью, Вадим вовремя среагировал и поймал флакон на лету.

– Да с чего ты решил, что я разберусь.

– Ну уж во всяком случае, лучше, чем я. Я только понял, что это крем, но мало ли, с чем он и для чего… Может, какое-нибудь средство для выжигания прыщей. Судя по этому стеллажу, хуррская суровость кончается с большими деньгами, тут всё возможно. Как-то не хочется подвергать ни твой, ни свой организм лишнему экстриму.

–Только необходимому, да, – рассмеялся Вадим, вглядываясь в этикетку, – ну, кажется, ничего опасного. Вряд ли заявленное здесь даже наполовину соответствует реальному эффекту, но бежать к Дайенн с внезапной проблемой интимного плана нам не придётся.

– Отрадно, – Илмо с готовностью нырнул под гостеприимно распахнутое полотенце. Второе использовалось в качестве простыни, поверх листа чего-то вроде мягкой резины – интересно, это они просто любят тут полежать после омовения, или ещё и массаж друг другу делают?

– Так что там с осмыслением?

Руки Илмо деятельно шарили под полотенцем.

– Ну, мои фантазии были как-то оформленнее твоих.

– Фантазии? Фантазии о Диусе, ты сейчас серьёзно?

– О боже, нет, как ты мог подумать. То есть, некоторое время мои мысли были скорее абстрактны, всё-таки тот факт, что Диус, мягко говоря, занят, имел значение, да и вообще… А потом он стал на Корианне не единственным центаврианином. Всё опять же логично и банально, ты думал о моём отце, я – о твоём.

– Илмо!!! …Ты о ком, о Крисанто?!

– Ну да. Я же говорил, его чувства к твоей матери были достаточно очевидны, как и то, что чувства эти скорее религиозного характера, чем эротического. И то, что у него никого нет, хотя рейнджерам это вовсе не запрещено, а для центаврианина такой образ жизни вообще неестественный. Я просто думал о том, какое в нём скопилось… напряжение.

– И тебе хотелось сдёрнуть его с этой вершины неподобающей для центаврианина святости?

Илмо откинулся на спину, мокрые пряди Вадима роняли на его лицо и грудь редкие капли.

– Да ну тебя. Это, во-первых, было давно, во-вторых – недолго, вскоре у меня и реальное кое-что, как помнишь, появилось… – Илмо шумно выдохнул, когда боковой, центаврианский орган Вадима обвил его руку, – мне просто хотелось увидеть эти щупальца поближе, потрогать… Познавательный интерес, я же говорю…

– И в итоге нашёл такой… обеднённый вариант.

– Ничего, я скромный и мне достаточно. Чёрт, если б ты только мог представить, как меня, когда ты меня ими касаешься, словно электроразряд прошибает.

– Ну, если ты сам заговорил об электроразрядах… Илмо, разумно ли это? Всё-таки… Ты можешь это так, как мы, но я не смогу так, как вы. Расово.

– А зачем – как мы? Какой смысл? Думаю, это будет и равновесно, и…

– Познавательно.

– Да, точно. Мы вообще теперь будем использовать это слово во всяких сложных в смысловом отношении ситуациях.

У Такримошотто его часть миссии сложилась не в пример более удачно – он попался. Пробрался на объект он как-то слишком быстро и без проблем, что не могло не настораживать, но не поворачивать же теперь. И вот, когда он радоваться ещё толком не начал, он был захвачен бдящим, оказывается, на станции дежурным. И с некоторым удивлением для себя узнал, что физическая подготовка какого-то субтильного инженеришки превосходит подготовку простого рабочего парня порой значительно. Дежурный, показавшийся ему со зла первым делом напыщенным слащавым красавчиком, а вторым делом заподозренный вовсе в том, что это какой-нибудь правительственный агент, сел напротив него, примотанного к креслу разнокалиберными проводами в такой кокон, что и не пошевелишься лишний раз, задумчиво ещё раз перебрал все извлечённые из его карманов вещи и обратил на задержанного непроницаемый взгляд.

– В общем-то, что я имею сказать… Сдать тебя куда следует мне ничто не мешает. Пристрелить тебя прямо здесь тоже ничто не мешает – никто меня за такое превышение полномочий ругать не станет, кому ты нужен. Для начала хочу послушать. Из чистого житейского любопытства. Кто такой, откуда. Кем и с какой целью послан. Что вот это такое. В подробностях.

Такримошотто отвлёкся от размышлений, сломано у него что-то всё-таки или нет, и ответил тоскливым взглядом. Подробностей пожелал… Ну надо же…

– И что я с этого поимею? Быструю и лёгкую смерть, что ли?

Вообще-то, оно было бы неплохо. Гораздо лучше, чем быть выданным неким специально обученным ребятам. Каких-то особенных иллюзий на тему своей героической стойкости Такримошотто не имел, а уходить на тот свет с осознанием, что ещё кого-то за собой утянешь, паршиво.

– Знаешь, ты б не хорохорился, – ласково оскалился дежурный, – варианты у тебя прямо скажем не очень. Тебя твои хозяева как, предупреждали, что за тебя никто не вступится, или оставили какие-то иллюзии?

– Никаких хозяев у меня нет, – ответил Такримошотто с вызовом. Потом задумался. Понять бы, как происходящее видит его нежеланный собеседник. Кого он видит в нём. Диверсанта – это понятно, а чьего диверсанта? Не какой-то конкурирующей структуры, наверное, слишком тон серьёзный. Хотя кто их знает… Быть может, предполагает происки какого-то из соседних полисов, зачем бы им это – бог весть, но что бы он в этом понимал. Дрязг-то, даже после всех этих укрупнений и централизации, меньше не стало, до единой счастливой планеты далеко… Ну, возможно – прямо сразу агентом инопланетян. Очень даже возможно. Вид у всех этих штучек, всё-таки… не самый хуррский…

Дежурный поморщился.

– Давай сократим эти прелюдии в «ничего не знаю, я просто мимо проходил», а? Мне сразу перейти к рукоприкладству? Или сразу сдать тебя тем, кто к рукоприкладству тоже быстро перейдёт?

Молодой рабочий в который раз тоскливо огляделся. Не то чтоб в скудной обстановке того помещения, в котором происходила их не слишком дружеская беседа, он надеялся найти что-то для себя обнадёживающее. Он всё-таки хурр, хурры жизнью приучены не то чтоб в чудеса не верить, а понимать, что чудеса если и есть, то не про нашу честь. Вот иномирцы – они в этом смысле оптимистичнее, в любой ситуации продолжают во что-то верить, и самое смешное, как-то оправдывается эта вера. Вон, хоть побег этот взять. Мыслимое ли дело вообще! А сбежали ж. По канализации. Утёрли нос! Кому рассказать – не поверят. Он и сам бы раньше не поверил.

– А почему ты не делаешь это прямо сейчас, вместо того, чтоб говорить разговоры? – вскинулся вдруг Такримошотто, – житейское любопытство, ну да… Так вот и у меня его навалом. Дай, думаю, посмотрю, чем тут Сайкоймакс живёт, что слышит и о чём болтает… Так ты рвёшься в герои, или как?

– Хоть бы вербовали кого-то из соседних городов, – ещё больше поморщился допрашивающий, – по выговору-то ты как бы не из лакфасских… Слов нет, ну совсем незаметно такому в Хафрансхе! Как-то даже по-дилетантски, а?

– Извините, как умеем, – огрызнулся Такримошотто, – а что не так? Главное же – что хурр, а из какой области – так, мелочи…

Кажется, дежурный был озадачен.

– Вот это интересный поворот…

– Это ж чем? Да конечно, всем иномирным державам интересен паршивый Кьюнгшам, и я на все их разом работаю! У меня в левом нагрудном кармане удостоверение шпиона Центавра, а в правом – шпиона денетов!

Даже смешно было это всё говорить, а в прежние бы времена мороз по коже от одной мысли продрал. Прямо патриотом он бы себя, может, и не назвал, но иномирцев недолюбливал – а чего их любить-то? Понятно, торговать с ними дело необходимое, много у них бывает всякого нужного для Республики, а так бы и пропади они пропадом. А теперь вон оно как повернулось. Свои же со своими хуже иномирцев поступают. Забандиакко так и сказал – а Забандиакко для Такримошотто был всё-таки авторитет – что уж такого плевка сердце мужчины-хурра стерпеть не может. Ничего не злоумышляли, ни во что лишнее не лезли, мирно делали свою работу, приносили ведь пользу родине, будь она неладна… А родина с ними так – ладно б просто не заплатили, тоже плевок, но плевок привычный, утрёшься и дальше как-то живёшь. А тут нате вам правительственную благодарность – тюремные застенки! И ведь не тилоны ж какие, злые духи б их забрали. Сразу они это в виду имели – исполнителей устранить, чтобы и судьбы их потом родные дознаться не сумели…

– Так… – в руке дежурного вдруг появился тонкий, тускло поблёскивающий лучевой пистолет, – пошутили и хватит. Ты мне расскажешь всё. Сейчас. В подробностях. Потому что на то, что я тебя сдам куда следует и ты так получишь отсрочку, можешь и не надеяться. Я тебя сам убью. В твоих силах сделать, чтобы более быстро и безболезненно.

– Оба-на, – хмыкнул Такримошотто, – это вам тут всем такие для охраны, что ли, выдают? Сдаётся мне, парень, ты сам не очень-то простой.

– Действительно, – кивнул собеседник, – не очень-то простой… Знаешь, подумал я сперва, что ты от правительства или от военных сюда прибыл… Но не, они б такого простачка не послали, не совсем же они там умом все оскудели.

– А то б, конечно, забавно ты выглядел, если б сдал меня моим же руководителям! Вот потому и не хотел сдавать, да?

Инженер нервно трепетнул тонкими ноздрями.

– Да может быть, у меня бы это даже прокатило… Но мне нужна информация, вот в чём дело. Если не от правительства или военных – то от кого? Не иномирные же державы, в самом деле. Это правда, едва ли кого-то из них может интересовать ничем не примечательный Кьюнгшам.

Думал всегда Такримошотто, что когда случается что-то вот такое, когда видишь, вот он – жизни край, то и самому стойкому это хребет об колено ломает, тут и головой можно двинуться с отчаянья. А себя он к стойким как-то не относил. А выходит – совсем наоборот. Выходит, правду говорит Забандиакко, что болота характер проверяют, хлюпиков там не бывает, хлюпики все либо с первым же кораблём обратно отчаливают, либо в трясине покой находят.

– А правительству, значит, Кьюнгшам интересен?

Раз уж он всё не стреляет – ну понятно, какие-то сведенья надеется получить – надо и в ответ вопросы позадавать. Пользы с них в могиле, понятно, никакой, так уж, для себя знать, из-за чего умирать приходится.

– А правительству нашему, должен бы знать, всё интересно. Кьюнгшам – в случае, если ты не знаешь, но думаю, что знаешь – это, конечно, не какой-то особо богатый район, не кормушка и не золотая жила… Ну, в плане индустриальном, хотя в масштабах региона он вполне ещё ничего… Без кардинальных изменений может протянуть в том же состоянии ещё пару десятков лет… Но он точка, важная стратегически. То есть, не то чтоб прямо именно он, а весь регион наш – и Сайкоймакс, и Рувар, и на том берегу все эти полтора поселения…

– Военные?

Дежурный кивнул.

– Пожалуй, это ведь действительно единственная реальная и зримая перспектива для региона. В плане… ну, хотя бы каких-то возможных денежных вливаний. Хотя, простому народу от этого заведомо едва ли легче. Но это реальность, хотя пока ещё реальность завтрашнего дня, с которой приходится считаться уже сегодня.

– А вы, стало быть, против… – покачал головой Такримошотто, – хотя, кто бы на вашем месте был за? Мне б тоже не понравилось, если б под моим окном колонны маршировали.

– А нас никто не спрашивает, против мы или как. И не оставляет нам ровно никаких перспектив. Но действуют не всегда исходя из перспектив… ближайших.

– И на что же вы рассчитываете? – Такримошотто ещё не знал, о чём толком может идти речь, он просто интуитивно чувствовал, что нащупал что-то.

– Сначала ты расскажешь, на что рассчитываете вы. По итогам мы будем знать, кому кого позволительно оставлять в живых.

Они усмехнулись, оба неуловимо похожими усмешками.

– Да вот сказал бы – просто остаться в живых, но и это уже вариант сложноисполнимый… Просто, когда получается, что один такой простой, ни во что не собиравшийся ввязываться парень оказался в ненужное время в ненужном месте. Вернее, не один даже, с компанией, но от этого не легче… Ничего такого, да, просто, ребята, может, вы и не умрёте, но жить как жили вам точно никто не даст… Становится обидно, что ли. Очень обидно. Потому что я это не выбирал. Мне нахрен не нужны эти интриги, ни правительства, ни военных, ни этих тилонов, ни их артефакты, ни их планы, но кого волнует, что я ничего об этом не знаю и знать не хочу. Просто по политическим, стратегическим, хрен знает, каким ещё причинам и интересам несколько человек… ну, лучше, чтоб замолчали навеки. Не обязательно – в могиле, где-нибудь вон в таких вот застенках, куда моя бригада, ожидаемо, и попала, могла б и сгнить там – кто спросит, кто узнает, кто добьётся справедливости? Ну просто не повезло, парень… Понимаешь, государству нужно… И вот тогда хочется, чтоб узнали. Чтоб, мать их, все узнали. Желательно – чтоб только глухая старуха в глухой деревне могла не знать. Благо, порассказать и окромя есть о чём… Очень даже есть…

Дежурный во время этой речи явственно переменился в лице.

– О чём же?

– Сначала обоснование этого интереса. Не надо только опять про житейское любопытство. Может, я и правильно понял, что ты с ребятками в форме, ну или без формы, но с теми же задачами не имеешь ничего общего… Но может, это и поспешные выводы. Возможность им в морду плюнуть – бесценна, но я б предпочёл без унизительной смерти по итогам.

Собеседник возбуждённо заёрзал.

– Думаешь, от безвременной и зряшной смерти хоть кто-то тут у нас защищён? Защищаемся, конечно, как можем, ну да… Но тут важно сразу не иметь иллюзий. Дело наше даже можно назвать проигрышным… потому что выигрыш наш – в далёкой перспективе, до которой едва ли кому из нас суждено дожить.

– Вы, – решился Такримошотто, – заговорщики, мятежники, что ли?

В улыбке дежурного мелькнула почти добрая ирония.

– Экое ты слово гордое выбрал – мятежники… Я не больно хорош как теоретик, но довольно рано понял вот что. Не всякий мятеж – именно если мы говорим об открытом вооружённом выступлении – будет иметь хоть какой-то результат. Да почти большинство и не будут. Я имею в виду, результат разумный, а не реакция, кровь, аресты, погромы и завинчивание гаек. Ну, тут сам понимаешь. Так вот, вроде как, чего бунтовать, если понимаешь, что плетью обуха не перешибёшь и толку не добьёшься, потому что массы не поддержат, массы не готовы, только море крови прольёшь и множество жизней положишь… Но и – всякий мятеж нужен. Всякий мятеж происходит на своём месте, и служит для подготовки этих масс, для, вот если угодно, извещения их, подачи примера, что и такое вот возможно… Мы здесь не имеем иллюзии, что будем при другом, справедливом обществе жить. Даже, может быть, и дети наши не будут. Но мы готовим почву. Даём народу информацию. Народ не только бесправен и беспомощен. Народ, банально, необразован, невежествен и не видит цели, не то что пути её достижения… Это долгая работа. Сделать народ не просто готовым к… отверганию существующего порядка вещей, но и к построению другого, к тому хотя бы, чтоб суметь определить, какое оно – другое.

Такримошотто покачал головой.

– Мой вот дед, помню, рассказывал – ещё молодой был, решил тыйфу на участке посадить. Ну, тыйфа – оно ж кто не знает, какое дерево противное… До цветения лет сто растёт, и намучаешься это время с ним. Поливать там чуть ли не по часам, грибковые эти наросты срезать-вытравливать, жуки эти паскудные, опять же… А там ещё земля такая… Ну, окраина города, и на том спасибо, что хоть какая-то, это вот здесь у людей хоть хреновые, но свои поля-огороды, а в городе-то клок травы перед домом и куст загибающийся, вот тебе и природа вся. А у нас перед домом пустырь был – совершенно ничейный, развалины какого-то не то гаража, не то сарая, уже не упомнит никто, остов машины – мы из него домик сделали, играли там с пацанами… Ну и вот, дурман-то там роскошный рос, слов нет, а больше ничего не росло, земля-то сплошной песок и камень, гвозди ржавые… Деду все по голове хлопали, мол, если жестоко заняться нечем, так и полезнее можно время потратить. А он там ямку выкопал, земли получше натаскал, ну и припёр откуда-то этот саженец… К поре моего детства он с деда только ростом и был, но уже, надо сказать, окреп как-то, вроде, уже вера была, что не подохнет… Так вот постепенно и отец мой, и дядя прониклись понемногу – смеялись, но помогали, мол, какое-никакое семейное дело… Дед-то мой, как мать писала, живой ещё, хоть еле шевелится, а каждый день к деревцу этому выползает. И отца и дядю ведь к той же дурости понемногу приучил. Мать говорила, отец по первости над ним много смеялся, мол, проку во всём этом совершенно никакого, будет нет что доброе – ещё неизвестно… Дед ответил: «Так и вас тогда рожать смысла не было, пока вырастете и в разум войдёте, я и помереть успею». Ну, вообще много историй с тыйфой связано, конечно… Так и чего? Растёт она, куда денется теперь уж… Дед помрёт, отец помрёт, я помру, но всё равно кто-то останется, и тыйфа дорастёт помаленьку. Это вот первое, что я хотел сказать – что помирать мне здесь совсем нельзя, у меня ж там тыйфа. А второе… Вот к вопросу-то, что не для себя, а для потомков… Галартиатфа-то со сторонниками, наверное, примерно так же думали, а оно вон как вышло. Теперь среди этих самых потомков ходят, и не сказать, что пятьсот лет как мертвы. Оно конечно, скорей всего, что и в этот раз у Рувара получится не лучше, чем в тот… Но уж хотя бы, мир должен узнать. Весь не весь, это как получится, но безвестная смерть – это ещё похуже, чем просто смерть. В этом мы с ними едины.

– Погоди… Что там, говоришь, в Руваре?

Такримошотто повёл перетянутыми кабелями предплечьями и невольно зашипел – это ж какие там уже, поди, кровавые борозды-то.

– Фантастика там наяву, говорю, в Руваре. И при том, не наша это совсем вина. Хотя может, отчасти и моя, моя ж бригада ту штуковину со дна подняла… А теперь вот уже совсем никакой точности, каким мы увидим мир завтра.

Дежурный почесал за ухом.

– Людей в Руваре у нас никого нет, к великой жалости… Но по обмолвкам из Сайкоймакса, что-то там происходит странное. Ну, настолько странное, что аж владетель местный, с остальной знатью, оттуда разом все и как-то очень поспешно выехали. И сейчас о чём-то очень увлечённо общаются с владетелем Сайкоймакским. Мы, разумеется, полагали, что это в их тёплых отношениях с военными очередной какой-то виток… А теперь вижу, тут ситуация поинтереснее.

– Куда как, – покачал головой Такримошотто, – прежде господа владетели, значит, за власть свою только с военными соперничали, а теперь и с ними, и с залётными лицедеями, и с гостями из собственного прошлого, а проще говоря – народом, которому надоело это всё…

Дежурный поднялся.

– Так. Сейчас вот мне надо кое с кем связаться. А потом кое-куда тебя отвести. И там ты вот это всё расскажешь – в подробностях, обстоятельно, начиная с начала и поясняя всё непонятное. И если не врёшь – а как по мне, так врать и грамотнее можно – то на многие наши вопросы ты ответишь… И ещё больше породишь новых…

В течение следующих несколько дней мир продолжал постепенно и неуклонно меняться. Если уж не в глобальных масштабах – о них судить, из сложившейся изоляции, было трудно – то в масштабах региона.

Успех был. Голос Рувара, стараниями не только руварцев и оказавшихся с ними в связке инопланетников, но и местных энтузиастов, на которых благодаря личной везучести напоролся Такримошотто, слышали уже практически во всех городах региона. Руварцам сложно было, при скупых и время от времени сообщениях «Союза за будущее», судить о производимом эффекте всесторонне и полноценно, но совершенно точно, эффект был. Дайенн полагала, конечно, что, ввиду рода деятельности, предполагавшего общение преимущественно и сугубо с совершенно гражданскими лицами, знать об этом и в дальнейшем будет лишь в самых общих чертах, но у товарищей, давних и новых, явно не хватало душевной тонкости уловить и уважить это её смутное пожелание, раз уж Альберт, через Илкойненаса, вызвал её на это совещание.

– Немного вводных. Первое важное – что почти все здесь уже слышали – то, что в регион, в пустыню в окрестности Сайкоймакса, переброшен какой-то жутко элитный столичный полк… Официально – с целью совместных учений с местными базовскими, но это особенно-то никого не убеждает. Об авиации хурров можно сказать много дурного, но в данном случае важно то, что она есть. А у нас – нету. Ну, если не считать двух захваченных самолётов, спрятанного в горах «Квинраса», двух спрятанных там же лекоф-тамма, которые пока не хотелось бы светить, но видимо, такими темпами придётся, и моего корабля… Который лично я совершенно не опасаюсь светить, ещё никому и никогда не удавалось предъявить счета техномагам, и хурры не будут первыми. Но даже всё это вместе как-то… маловато. Как говорят, даже слоёные пирожки имеют шанс выиграть войну, если задавят числом.

Всё это звучало, мягко говоря, совсем не жизнеутверждающе.

– Вы полагаете, Гуаносфато всё же даст разрешение на то, чтоб бомбить город?

– Я полагаю, в крайнем случае Гуаносфато никто не будет спрашивать. Происходящее здесь сейчас правительству, как ни странно, вполне на руку, они могут воспользоваться этим как поводом расширить своё влияние, полностью пренебрегая пожеланиями владетелей. Многие тут уже слышали, что владетель Сайкоймакса и трое его зятьёв недавно скончались при загадочных обстоятельствах. Эпидемия сердечных приступов или что-то вроде этого. С претендентами на пост владетеля всё очень туго – в семье одни женщины. Причём вдова Эферрахтидо и его две младшие, ещё незамужние дочери исчезли в неизвестном направлении… Судя по некоторой тревожности на той стороне, в руки правительственных и военных агентов они не попали. То есть, о том, что старшая из девиц доставлена вашим коллегой на «Квинрас», мы знаем. Где женщина и девочка – мы не знаем, но можно полагать, их спрятал кто-то из своих.

– Но они-то разве претендентки? – пожал плечами Даур.

– Они сами – конечно, нет, – ответил за Альберта Аскелл, – но если выяснится, что вдовушка ждёт сыночка, или если одна из девиц выйдет замуж за кого-то достаточно предприимчивого – борцам с феодальными пережитками придётся несколько посложнее. Закон-то есть закон. Там, конечно, есть много оговорок, по правам наследования внуков по женской линии, ну так бодаться можно пока не надоест. Или пока твой дом не накроют артобстрелом.

– Ясно.

Альберт постучал какой-то пластмассовой коробочкой, которую всё это время держал в руках, по столу, привлекая внимание обратно к себе.

– Второе, что сейчас важно… Ребята на базе это время не только ворон считали и волком смотрели в нашу сторону. О другой немаловажной задаче они тоже не забывали. То есть, испытания машины продолжались.

– Ну, кое-кто, местами, это и оценил уже…

Техномаг кивнул.

– Сообщений о странных явлениях, помехах и даже исчезновениях не так мало… Подозреваю, их даже и больше, просто не все дошли до нас, агентура «Союза» есть не везде… Но всё же, похоже, им удалось свести к минимуму… неприятные сопутствующие явления. Подозреваю, тилоны очень старались… Всё-таки в их интересах не привлекать всеобщего внимания как можно дольше. Но определённо, пару раз они открыли порталы очень результативно. Что странно, похоже, это были порталы в прошлое, а не будущее… И что-то они оттуда умудрились притащить. Что-то очень мощное при том. Насчёт одного из этих чего-то у меня есть некие смутные догадки… насчёт второго – нет. Зонды, как понимаете, дают только самую общую информацию. Они регистрируют мощь энергетического контура, но мало говорят о его природе.

Выражение лица Забандиакко менялось между заинтересованным и шокированным.

– Оружие какое-то? Но – в прошлом?

– Хотел бы я на эти вопросы уметь ответить, но я, знаете ли, не там.

– Но надо, так понимаю, выяснить, что это, да? Ну, и по возможности, выкрасть? Пока они это на башку нам не уронили? Места тут и так гиблые, воронка их не украсит.

– А вот тут, Забандиакко, вы чертовски правы. Ну, вылазку-то на базу я давно желал, только были некоторые проблемы с осуществлением… Теперь у меня созрела некоторая идея, как. И с помощью кого.

Забандиакко предвкушающе потёр руки.

– Первая часть операции, в общем-то, спланирована даже не совсем мной… Большую часть берут на себя ребята из «Союза». Их машина, их агенты и их легенда… От нас буквально скромное вложение техническими средствами и человеческими ресурсами.

– Ну, я так вот хоть сейчас готов!

– Сожалею, Забандиакко, но данная миссия вам не совсем по зубам… Да и много народу тут не нужно… Излагаю детали. Возможность пробраться на базу нам, как ни странно, предоставляет доброе прославленное имя Гуаносфато. Достоверно неизвестно, правда, всё ещё на базе Гуаносфато или уже куда-то отбыл, но это и не требуется. Агент «Союза» вышел на связь – доподлинно неизвестно, с ним ли действительно, или с представившимся им военным, но это и не требуется – с заявлением, не много не мало, что у него находится так интересующая его дочь Эферрахтидо… И он берётся доставить её к нему, за солидное вознаграждение. Машина с ним и девушкой подъедет к базе… Конечно, двое в поле не очень воины… вроде бы… И даже четверо – в потайном отделении машины будет прятаться двое наших людей…

– Так вы бедную девчонку надеетесь как приманку использовать? – ахнул Забандиакко, – ну… это уж не знаю… Что она сможет-то? Даже изобразить нормально, подыграть – и то не факт…

Альберт отмахнулся.

– Да с чего вы решили, что мы ещё стали бы маяться с доставкой Муссеань с «Квинраса» сюда? Зачем? Гуаносфато никогда не видел Муссеань и понятия не имеет, как она выглядит. Тем более этого не знают военные. На первое время как их убедить – найдём. А на большее и не надо. Муссеань сыграет Фималаиф. Она справится, я верю.

Теперь уже гудение раздалось с гроумской стороны.

– Фималаиф? Так… Да уж извините, но куда это годится? Разве ж Гуаносфато её не узнает? То есть, может, лично он с ней не знаком, но кто-то нам, помнится, про «память толпы» говорил…

Альберт посмотрел на Даура с хитрой усмешкой.

– Сперва сам так подумал бы… Но мне тут кое-чего объяснили. Про восприятие женщин на Андроме. Женщину тут, строго говоря, и не видят особо. Видят функцию – машину для стирки, готовки и производства детей. Видят предмет обстановки. Видят её одежду и побрякушки, если это девушка на выданье. Красавицу, на которую имеют виды, положим, запомнят… Но если таких красавиц у мужчины более одной, ему очень сложно их не путать. В общем, обычно тут отличают от всех других жён, любовниц и дочерей. Фима в городе не считается красавицей, потому что не имеет привычки наряжаться и кокетничать. Поэтому её почти не видят. Видят ужасный, с точки зрения большинства, наряд и рюкзак с инструментами. Смени это всё на наряд Миукарьяш – и получится совершенно новая девушка. Возможно, конечно, Гуаносфато подумает, что где-то её видел… И возможно даже, через час вспомнит, где. Но через час уже можно. В общем-то, память Гуаносфато нас вообще мало интересует. Для нас важно проникнуть на базу. Для этого сошла бы в принципе любая женщина, но лучше, если это будет женщина с умом и подготовкой Фимы, а не дрожащий и пугающийся балласт… Никого не хочу обидеть, но большинство девушек подходящего возраста именно таковы.

– Да… Но Фима-то старше Муссеань…

Альберт отмахнулся от этого аргумента как от незначительного.

– Мне нужен слаженный и боеспособный отряд, потому что придётся этому отряду непросто… И потому что он будет мал, тут каждая единица важна. Права не то что на провал, а на накладки во времени у нас нет, тогда поломается всё. Поэтому я вас даже не спрашиваю, готовы ли вы… Придётся быть готовыми. Я мог бы, конечно, сделать гораздо больше, если б пошёл сам… Но этого я не могу, я должен быть здесь, кое-что за меня никто не сделает…

В общем, всё было в глазах Дайенн даже не очень страшно, пока она не поняла, что её опять сталкивают лицом к лицу с Аскеллом.

– Поясняю. Главный смысл в том, чтоб вы проникли за периметр, открыли вот эту коробочку, вытряхнули из неё вот это, – в руке Альберта блеснуло что-то, похожее на металлическую сороконожку, – и можете считать, что на геройскую звезду вы себе уже заработали. Это сделать можете только вы, а если вы этого не сделаете – всё остальное будет уже бессмысленно. Базовские были достаточно сильно впечатлены вашим побегом, а уж тем более захватом города. Сеть датчиков по периметру настроена так, что моментально засекает проникновение любой иной формы жизни, кроме хуррской. Возможно даже, срабатывает уничтожение на месте, по крайней мере, сама такая возможность есть. Хотя я бы на их месте незаконного инопланетного проникновенца предпочёл обездвижить и обстоятельно допросить. Как понимаете, ни тот ни другой вариант не в наших интересах. А единственная раса, ориентировок на ДНК которой у системы нет, это дилгары. Сами понимаете, почему – дилгары им пока не попадались. Ну, то есть, строго говоря, я мог послать туда ранни. Благо, они мелкие и прячутся идеально. И вообще обладают массой полезных способностей. Но я так и не смог для себя решить, этично ли и разумно ли отправлять на ответственную операцию детей. Пожалуйста, не говорите им об этих моих словах, вы отбудете на задание, а мне здесь ещё работать. Я боюсь детей. Так вот. Открываете коробочку, выпускаете эту штучку – выдыхаете, и мы тоже. В течение максимум получаса эта штучка находит важнейшие узлы системы и поедает их. Фигурально выражаясь… Хотя отчасти и фактически. Всё, периметр разомкнут, можно входить хоть людям, хоть корианцам, хоть кому, есть они в их базах или нет.

– Но… Так этот-то, – Матап кивнул на Аскелла, – не чистый дилгар же вроде как? Или на тилонов у них тоже ориентировок нет? А, глупость говорю. Если у них там тилоны запанибрата, то зачем им это.

– Вот именно. Вдвойне вариант.

– А можно глупый вопрос? – ухмыльнулся Аскелл, – зачем мы в двойном экземпляре? Боитесь, что я один коробочку не удержу?

Дайенн тяжко вздохнула.

– Затем, – в тон ему ответил Альберт, – что это ещё не всё.

По столу в их стороны разъехались ещё две коробочки, чуть побольше. Аскелл тут же подцепил свою и попытался открыть. Альберт едва ли не дал ему по рукам.

– Это в принципе тоже и один удержит. Но двое – надёжнее. После того, как выпустите моё насекомое – разбегаетесь по полигону, в сторону этих самых недавно доставленных туда самолётиков… На ходу делите поле работы и шустро, очень шустро открываете коробочки, достаёте оттуда маячки – я условно назову их маячками, хотя на самом деле это немного другое, и лепите на машины. Всё равно куда – на крыло, на колесо, на брюхо, дальше они внедрятся сами. Увы, они не самонаводящиеся, в отличие от насекомки, их надо лепить ручками. Сколько успеете. На сколько хватит. Если маячков окажется больше, чем авиатехники – по количеству донесения разнятся – то лепите на какую-нибудь бронетехнику.

– Надеетесь вывести из строя весь их состав? – восхитился Матап. Альберт отрицательно покачал головой.

– А потом нас хватают и причиняют телесные повреждения, несовместимые с жизнью, – кивнул Аскелл.

Техномаг хмыкнул.

– Возможно и так. Но это уж ваша задача, продержаться с момента деактивации защитной системы полчаса. После этого им будет не до пыток и вообще не до вас. Путей отступления для вас, к сожалению, чётко не обрисовано, потому что ситуация сложнопрогнозируемая, но думаю, вас будет, кому подхватить и вывезти примерно через час после начала операции. Если нет – к вашим услугам уже однажды испытанный, хотя малопривлекательный путь. Я имею в виду канализацию.

Всё просто… Просто, изящно, самоубийственно в той степени, в какой только возможно. Дайенн, впрочем, могла бы сказать, что её совершенно не беспокоят деталиоперации в сравнении с тем, что идти ей на неё с Аскеллом. Она понимала, что это глупо. Она затыкала рот этому вредному внутреннему голосу, который так и требовал спросить, чего ж до сих пор Аскеллу не пожелалось сменить свою конституцию на чью-нибудь ещё. Это были, в общем-то, только её психологические проблемы, что люди – горожане, пациенты госпиталя – видя их рядом, неизбежно воспринимали это так, что видят двух дилгаров, и гадали, видимо, кто они друг другу, брат и сестра или… В конце концов, есть своя правда в том, чтоб именно Аскеллу в том числе предстояло предотвратить гибель этого города. Галартиатфа готовится к налёту, его люди воспринимают грядущий ад как что-то само собой разумеющееся, весело перекрикивающиеся рабочие снуют по улицам с поддонами камней, огромными вёдрами бетона, деревянными балками – полным ходом идёт укрепление туннелей, страшная по объёмам работа, которую невозможно выполнить в такой короткий срок… А кажется, выполнят. Бетон быстротвердеющий, на материалы лихо разбирают дома богачей – что камень, что дерево там самые лучшие, высшего сорта. В дело лихо включаются и рядовые горожане – во-первых, приятно организованно побеспредельничать, во-вторых, всё одно лучше что-то делать, чем пассивно ждать неизбежного… Дайенн остановилась, окинув взглядом залитую вечерним солнцем улицу. У овощной лавки переругивались покупательницы и торговцы. На другой стороне чумазые дети дразнили местных домашних птиц, похожих на земных индюков и примерно с теми же повадками. Через ограждение вокруг спуска в подземелье перевесились двое подростков – пытались разглядеть, что там происходит внизу. Высунувшийся рабочий сердито закричал на них, они заканючили, кажется, уговаривая взять их в помощники, камни там подавать или мастерки… Вообще-то, город был не из приятных. Пыльный, замусоренный. Чуть отойдёшь за более-менее прилизанные улочки центра – засохшие грязевые колдобины, кособокие дома, стены которых подперты балками, горки мусора, по которым карабкаются ребятишки, которым кроме как на помойке, играть особо-то и негде… После городов Минбара это невозможно полюбить. Но кажется, они все полюбили. Да, несмотря на грязь – из желания помочь городу выбраться из грязи. Да, несмотря на невежество и пассивность жителей – жители воспринимались практически тоже как дети, словно смотрели на них как на взрослых, от которых зависит их судьба… Времени на переживания не так много. Они уходят с заходом солнца. В пустыне на оговоренном месте их подберёт машина агента «Союза», того, что обязался привезти Гуаносфато дочь соседнего владетеля. Миукарьяш побежала подбирать для Фималаиф наряды – ну, хоть так её мечта приодеть подругу сбылась… А Дайенн держала путь в госпиталь, конечно – отдать максимум распоряжений, сколько успеет. Всё-таки ведь даже неизвестно, вернётся ли она…

====== Гл. 28 Троянские тройки ч. 2 ======

Nie jestem taka jak myślisz,

nie jestem taka jak inne

nie jestem jaką mnie widzisz

pomimo twarzy niewinnej

Natury sentymentalnej nie

nie mam ani lirycznej

Gdy trzeba pięścią w stół walnę

gdy trzeba zagram na cytrze

Nie jestem taka jak myślisz,

choć lubię kwiaty i stroje

Gdy trzeba w biedy największe,

za tobą pójdę jak stoję

Ech… życie z tobą to western

lecz kocham ten wieczny wiraż.

jak lubię placek z agrestem,

i mocne sztuki Szekspira.

Nie jestem taka jak myślisz,

lecz taką jaką chcesz znać mnie

Spokojna kiedy chcesz ciszy,

wesoła kiedy chcesz śmiać się.

Nie jestem taka jak myślisz,

choć ani zła ani święta,

dlatego pewnie kochany,

na zawsze mnie zapamiętasz.

(Anna German)

Когда Дайенн попала в этот госпиталь первый раз, здесь горела примерно половина ламп из имеющихся. Вскоре ситуацию заметно исправили, реквизировав что возможно из покинутых домов, но поскольку лампы нужны были не только здесь, а теперь, в частности, ещё и под землёй, то до идеала было далеко. В палатах, операционных и перевязочной, которая по совместительству являлась основным местом хранения препаратов первейшей необходимости, освещение было уже подобающим, а вот в коридорах стоял унылый сумрак, жёлтый, как прогорклое масло, и бесящий Дайенн до неимоверного. К тому же, в одном коридоре лампы стали работать очень уж по настроению, периодически оставляя его в кромешной темноте. Гратаскнаф, поковырявшись, порадовал сообщением, что менять надо всю проводку, чем он и займётся, если на складах ещё что-то путёвое осталось. Так что сейчас коридор освещался одним фонарём на батарейках, поэтому вполне простительно было едва не заорать, столкнувшись с полным лысоватым хурром, у которого из темноты выделялась только бесформенная одутловатая физиономия.

– Госпожа Дайенн – вы? – хурр чеканил слова, что намекало, что земной язык он знает, мягко говоря, плоховато.

– Да, я…

– У меня есть к вам некий деликатный вопрос.

Дайенн внутренне напряглась, давя подступающую панику. С такой неуверенностью в знании языка, непросто будет говорить о деликатной проблеме… Видимо, очередной несчастный, по какой-то парадоксальной хуррской логике решивший поделиться с иномирным врачом тем, чем с местными не решился бы, пока не настанет совсем край, и спешно выучивший для этого пару необходимых фраз. Жить-то хочется, и желательно без боли.

Хурры во многом физиологически подобны землянам, но кое в чём противоположны – половая и мочевыводящая система совмещена у хуррских женщин и раздельна у хуррских мужчин. Мочевыводящая система у мужчин и женщин устроена одинаково – отвод мочевого пузыря подходит к отверстию в нижней части тела, у женщин это отверстие несколько шире, так как является так же влагалищем и родовыми путями. У мужчин над этим отверстием расположен, частично вырастая из его внутренней стенки, половой член. Две кожистые складки, идущие по всей его длине и являющиеся семенными железами, наиболее широки в своей скрытой, внутренней части, и именно эта анатомическая особенность является одной из самых больших проблем хурров. С возрастом эти складки всё больше провисают, образуя своеобразные мешки, и в них скапливается осадок от мочи, вызывая воспаления, нагноения, при большой удаче приводя к некрозу или новообразованиям постоянно испытывающих агрессивное воздействие тканей. Мужчины-хурры, которые сумели не погибнуть насильственной смертью и не уничтожить свой организм тяжёлой работой или напротив, различными излишествами (хуррское понятие хорошего тесно сопряжено с тем, чтоб этого «хорошего» было много – много выпивки, много жирной пищи и т.д.), в конечном итоге умирают именно от этого. Этот патологический процесс можно б было если не остановить, то хотя бы замедлить, если своевременно «прочищать» эти складки, но вот тут встаёт неожиданная специфическая проблема – ни один порядочный хурр даже мысли не допустит, чтоб в него «что-то засовывали». Впускать что-то в своё тело – удел женщины, для мужчины это нестерпимое унижение. При немалой распространённости болезни, говорить о ней, мягко говоря, не принято, стоит ли говорить, что такие необсуждаемые вещи и лечить проблематично. Поэтому когда больной наконец смиряется с тем, что придётся признать хотя бы перед самим собой эти зловещие признаки, патологический процесс уже нельзя не то что остановить, но и сколько-то серьёзно замедлить. Антибиотики и обезболивающие только немного облегчают течение болезни, но однажды они перестают действовать. Этот период иногда называют «предсмертью» – пожилой хурр перестаёт выходить из дома, потому что самое регулярное мытьё с применением всех возможных благовоний уже не может уничтожить специфического запаха гниения, и терпеть его могут только близкие, которым некуда деваться. У дрази есть выражение «воняет, как старый хурр» – но они, конечно, никогда не произносят его в присутствии хурров. Состояние «предсмерти» могут позволить себе, правда, мужчины достаточно состоятельные, имеющие детей, на иждивении которых могут находиться. Есть основания полагать, что достаточно богатые хурры, часто бывающие вне родного мира, находят возможности для оперативного решения проблемы при соблюдении требуемого уровня секретности, по крайней мере, в клиниках, популярных у тех категорий, что в силу некоторых причин не могут получить требуемые услуги официально, пожилых хурров видят регулярно. Бедные же хурры, которых от необходимости добывать себе пропитание окончательно избавляет только смерть, по прохождении того рубежа болезни, когда скрывать её от окружающих уже никакие ухищрения не помогут, вынуждены наниматься на самую грязную работу, благо, и на Андроме, и в колониях таковой предостаточно.

Дайенн оказалась посвящена в эту мрачную и деликатную тему неожиданно и невольно – доставленный в госпиталь чернорабочий был без сознания, и в тот момент главной проблемой ей виделось несовершенство оборудования и недостаток собственного опыта при такой сложной и срочной операции, а не буря эмоций спасённого пациента после. Но по итогам она оценила подвиг Забандиакко и доктора Макуйкамары, преодолевших эту специфическую хуррскую стыдливость и объяснивших ей суть проблемы. С одной стороны, без ретранслятора, который обещал установить Альберт (каких-то запчастей для него всё не хватало) работа при языковом барьере не только между врачом и пациентами, но и врачом и остальным персоналом, превращалась в истинную каторжную пытку, с другой – пожалуй, и хорошо, что её громкой и довольно эмоциональной речи никто, кроме собеседников, в этот момент понять не мог.

– Такова жизнь, – тоскливо-упрямо проговорил Забандиакко, – от своего тела никуда не денешься, покуда его не сбросишь.

– Это всё понятно, у любого из нас в организме предостаточно… слабых мест. И старость, немощь и смерть в конечном итоге ждут каждого. Но кроме этих слабых мест, нам дан так же и разум, позволяющий сделать всё возможное, чтобы…

Макуйкамара, чьё знание земного языка было, мягко говоря, несовершенно, воззрился на Забандиакко в ожидании перевода, тот только рукой махнул.

– Легко об этом говорить, пока это касается кого-то или чего-то иного.

– Я понимаю, эта болезнь кажется вам… неотвратимым роком, раз ей подвержены, так или иначе, все мужчины вашего вида. Но с ней можно бороться…

– Как? – теперь уже Забандиакко бросил зверский взгляд на доктора – в его собственном словарном запасе остро не хватало всяких умных научных слов, – этими вот, как вы там сказали… промываниями? Тьфу, огради нас, великий боже… Ладно, я жизнью закалённый и не такие мерзкие вещи и видеть, и словами называть, на болотах, знаете ли, к такому приучаешься… А если б кому-то другому сказали?

– А в чём, собственно, дело, не пойму?

Забандиакко снова обменялся с доктором яростными взглядами.

– Вы же, госпожа Дайенн, по воспитанию минбарка. Должны понимать некоторые вещи. Что и жизнь не важнее чести, уважения… Разное, быть может, для нас с вами неприемлемо, но вот представьте ваше неприемлемое, и поймёте.

– Мужчина, который позволит над собой такое – не мужчина, – изрёк наконец доктор, шумно пыхнув ноздрями.

Дайенн глубоко вдохнула и выдохнула, стараясь привести себя в максимально спокойное состояние.

– Простите, но это глупо. Чем угрожает вашей чести поддержание ваших тел в более здоровом состоянии? Вы же позволяете себе лечиться от других болезней, не считаете это недостойной слабостью или умалением вашей чести. В чём проблема здесь? Вы считаете, что признание факта этой болезни обесценивает вашу мужественность?

– Болезнь как таковая, быть может, и нет… О ней просто не принято говорить. Это постыдно упоминать, как у других рас постыдно упоминать о половых органах или испражнениях. Мы, хурры, между собой – конечно, мужчины с мужчинами и женщины с женщинами – можем говорить о половых органах или о чём-то, связанном с выделениями, это нормально, то есть, лишь бы чужаки не слышали. Но неприлично говорить о мочевыводящем органе мужчин, ведь он похож на женский.

– Но ведь это так и есть!

Забандиакко удручённо вздохнул – как вздыхает всякий, кому приходится объяснять инопланетянину очевидные для твоего мира вещи.

– Да, это всякому понятно. Тем более, вы доктор, вы да не понимали бы? Но это неприлично. Наверное, если б мы были устроены как земные или минбарские мужчины, насколько проще было б жить! Упоминая об этом, мы упоминаем, хоть и не произнося это вслух, о более страшном для нас – что мужчину можно использовать в сексе, как женщину. Да, вы иномирцы, у вас и такое бывает. Вот Шериданы – достойные люди среди иномирцев, я их уважаю. Ну так они не хурры, их создатель устроил иначе. У них это не так, как у нас, происходит… Если хуррский мужчина позволяет ввести в своё тело, через это, подобное женскому, отверстие, что бы то ни было, пусть даже медицинский прибор – он этим переступает черту, отделяющую его от женщин, теряет свою мужскую суть, и что делал по необходимости – может сделать и для удовольствия, а это уже начало конца всего – понимания себя, незыблемых констант, воли божьей, того, что всё-таки стоит над нами всеми… Позволить другому мужчине использовать себя как женщину – что может быть хуже для добропорядочного хурра?

Дайенн, кажется, начала понимать. Впрочем, легче от этого не стало. Здесь даже не скажешь «Ну, раз ваш создатель придумал вас такими – значит, он знал, что делал, и это следует считать благом» – у хурров весьма специфические верования… И бесполезно упирать на то, что эти самые пугающие даже Забандиакко промывания – это необходимо попросту для здоровья, для более долгой и полноценной жизни. Для них так, если ты позволил, допустил такое по благовидной как будто причине – это лишь приличная обёртка твоего падения.

– Но ведь я – во-первых, из другого мира, я не вашего вида, а значит, мои действия не равны вашим действиям… Во-вторых, я женщина, это ведь тоже значимый факт?

Забандиакко сосредоточенно жевал губы, доктор подбирал слова с максимально мрачным и непроницаемым лицом. Ведь, это понимали они все, в её словах логика была. Если промывание осуществляется иномирным врачом, к тому же женщиной, это уже не такой большой грех. Хуррские врачи, понятное дело, мужчины. Когда мужчина что-то вводит в тело другого мужчины – не важно, часть своего тела или некий инструмент – это низводит мужчину, с которым это делают, на положение женщины, это несомненно… Но ведь для иномирных специалистов всё это, наверное, не считается?

– Я-то понимаю вас, госпожа Дайенн. Как ни стыдно и ни тяжело это для нас, но ведь иногда стоило б что-то сделать для своего же здоровья и благополучия, если уж прямо сама судьба к тому располагает… Но люди, понимаете. Они боятся. Может быть, в самом деле, для начала, если это будет женщина. Если только женская рука. Может быть, тогда это показалось бы не таким… Но у хурров врачи не бывают женщинами. Ну нет тут приличного выхода, не ведущего к падению…

Есть какое-то ёмкое выражение в лексиконе Альтаки, означающее «проигрыш до начала битвы». Вот оно точно по ситуации. Положим, она могла б, упирая именно на эти пункты – что она инопланетянка и вообще женщина – спасти хоть кого-то, хоть нескольких из тех, кто попадёт в её распоряжение. Да, это капля в море. Да, это ненадолго, несколько лет без каких-то изменений в образе жизни – и всё вернётся на круги своя. Но всё же, всё же…

В общем, она не знала, радоваться ей или ужасаться, когда уже третий хурр, осторожничая и шифруясь так, что нашли б, чему поучиться, разведчики враждебных полисов, пришёл к ней поговорить о сложном, чрезвычайно секретном вопросе. Да, героически терпеть ввиду живого, хоть и в изрядно растрёпанных чувствах примера, сумевшего перенести встречу с ангелом смерти, уже не так просто…

Толстый хурр несколько раз переступил с ноги на ногу, на его полном, безвольном лице отражалась работа мысли – бледными отсветами, как отражается на облаках свет с земли.

– Понимаете, у вас работает моя жена Танафаль. Она приходит сюда с ребёнком, завёрнутым в покрывало, – он изо всех сил помогал себе жестами.

– Да-да, я помню её, хорошая девушка. Очень старательная, разумная… Если вы о том, что вы против того, чтоб она здесь работала, то я понимаю вас, она ведь так молода, и к тому же с грудным ребёнком. Но всё же я попросила бы вас… ну, не горячиться. Танафаль прекрасно справляется с обязанностями, и вы должны знать, что мы её не перегружаем. И внимательно следим за тем, чтоб ничто не навредило ребёнку.

Дайенн знала, что многие хуррские мужчины неодобрительно относятся к тому, что их жёны, сёстры или дочери «ошиваются» в госпитале. И знала так же, что хотя сейчас их подготовка не выдерживала никакой критики, отстоять их присутствие здесь жизненно необходимо. Они имели перед ней то неоспоримое преимущество, что говорили с пациентами на одном языке. Они не боялись работы, тяжёлой морально и физически – горожанки Рувара, не самого обезображенного цивилизацией места, в этом смысле закалены с детства. И они готовы учиться, готовы приносить пользу – хотя бы в каких-то, доступных сейчас, скромных пределах. Когда ты около суток на ногах, ты умеешь быть благодарным уже за то, что кто-то другой, а не ты, отнёс в прачечную грязные простыни. Избави боже сейчас гадать, что будет дальше – но по крайней мере сейчас ей хотелось обучить их всему, чему возможно, и в свою очередь научиться у них всему, чему возможно, а дальше дело вселенной, взрастить ли те хрупкие всходы, что посеяны сейчас, или позволить им сгинуть в этой осаждённой пустыне. Доктор Макуйкамара, будучи, при всей своей образованности, обычным хурром, относился к привлечению женщин и инопланетян (даже вопрос, что хуже!) в прежде безраздельно его епархию, мягко говоря, неприязненно, но всё же должен был признать – без них они бы не справились. Без них можно было оставить все попытки вообще, как бессмысленные…

– Хорошо, – в сумраке по напряжённому лицу мужчины было непонятно, хватило ли собеседнику словарного запаса, чтоб хотя бы половина из сказанного до него дошла, кажется, он просто отмахнулся от такого поворота разговора, который ему как раз совершенно не был нужен, – вы врач, вы можете помочь. Мы с Танафаль женаты, но без любви. Это была воля наших родителей. Но ведь сейчас многое… меняется, госпожа врач. Танафаль захочет уйти от меня – будет хорошо, я совсем не против. Так будет лучше. Но мне нужно знать, не беременна ли она. Это может испортить всё. Вы не знаете, она беременна или нет?

– Я… я… – чего-чего, но такого поворота Дайенн уж точно не ожидала, и хоть ответ на этот вопрос не представлял для неё ничего сложного, шок несколько мешал ясности изложения.

– Вы можете с ней поговорить. Деликатно, чтобы никто не знал.

Как, Валена ради, с его точки зрения, она должна это сделать, если фраз, которыми она может обмениваться с Танафаль с уверенностью в понимании, не более полутора десятков, и все несколько не об этом? О том, зачем ей вообще это делать, Дайенн не спрашивала – это будет звучать грубо, как равнодушие к чужим проблемам. Быть может, конечно, такая резкость была бы лучшим, а главное – гарантированным окончанием довольно мучительного разговора, а если нет? Если он пустится в разъяснения, которых она не поймёт, а он не поймёт её ответов?

– Хорошо, я… поговорю с ней, – выдохнула дилгарка, слегка ненавидя себя за подобный приговор самой себе.

– И если да, вы можете помочь, как врач.

– Помочь, простите, в чём? – окончательно запаниковала Дайенн. Не хотелось прямо откровенно говорить, что она надеется не задержаться здесь настолько, чтоб получить опыт в принятии родов.

– Чтобы не было.

– Что?!

– Бедная целомудренная минбарка, – хохотнул сзади омерзительно знакомый голос, – жизнь была так хороша, пока можно было осуждать разводы, происходя из мира, где они, действительно, редки, потому что для начала заключить брак – квест, который можно пройти, только если тебе действительно очень надо…

– Аскелл!

Нет, Вален свидетель, она молилась сейчас, чтоб этот хурр наконец убрался и не попросил её ещё о чём-нибудь, что заставит усомниться в здоровье своих ушей и уповать на плохое знание языка, но она не имела в виду, чтобы заменить его этой изощрённой карой небес.

– Что? Добро пожаловать в мир, куда более печальный и несовершенный, в котором иногда дети ну совершенно некстати своим родителям. Им и одного, как понимаю, за глаза, лучше б не было…

– Аскелл, что вы здесь делаете вообще?!

– Шёл сообщить вам, что Миштуртуакко пришёл в себя. Да как пришёл! Странно, что досюда не слышно. А я сразу сказал, что принимать пациентов с алкогольными отравлениями очень плохая идея, не трогали б хоть эту форму естественного отбора… Ну, если я вас так напрягаю, где б вы хотели, чтоб я был? Получается, вам совсем не лишний помощник, который по крайней мере говорит с вами на одном языке, покуда Альберт не закончил этот проклятый ретранслятор, а учитывая, что предыдущая попытка его подключения оставила без света весь госпиталь, это и не скоро может произойти…

Миу постаралась, конечно, от души, перерыв все сундуки, которые не смогло вывезти её семейство и все шкатулки – всё золото она, конечно, обещалась отдать новому революционному правительству, разве что оставить себе кое-что особенно любимое, но пока толку с этого золота, при условиях блокады города, было немного, его не едят и им не сражаются. Вот прорвать блокаду – так можно обменять его… много на что… Ну что ж, пока хоть так послужит благому делу.

– Миу, у меня уже шея сейчас переломится.

– Ничего не переломится, у меня не ломается, а ты меня покрепче будешь. А ты что думаешь, у дочери-то этого Эферрахтидо золота мало? Да она меньше чем с килограммом и не выходила поди… Хотя говорят, она и вовсе не выходила никуда… Ну всё равно! У неё одной, поди, заготовлено для смотрин было поболе, чем у всего моего семейства разом. Ах ты ж, это с этим не надевают… Ну да и ладно… Ух ты, ну посмотри, Фима, ну красота ж какая! Всегда знала, что наряди тебя как следует – да мне рядом с тобой делать нечего! Что во мне славного – волосы только одни… Ух, ну всё, не Миукарьяш я, коли у Гуаносфато слюна не до пола будет! Позабудет всех баб, каких за всю жизнь видел… Ох, ты прости, что я такое болтаю, ай, ай! Но и вообще – да все генералы базовские твои будут, ты вот так ножкой топнешь – и никакой войны им не надо, между собой передерутся… Ой, прости-прости глупую, всё болтаю, болтаю… Однако ж хрен им, конечно, одно слово. Ох да что ж это такое, на боевую операцию наряжаю тебя, а на свадьбу-то не нарядить… Что за свадьба-то, уж не знаю, как там во времена Галартиатфы делалось, а вот как корианцы рассказывали, революционеры женятся в кожанках и с винтовками, и прямо со свадьбы отправляются воевать с врагами… Спросить надо, какие такие на вид эти кожанки, да можно ли их тут пошить, да как-то покрасившее бы хотелось…

– Это тебе корианцы рассказали? – охнула Фима, отсмеявшись после этого красочного рассказа, – а ты что, понимаешь их уже?

– Ну, мало-мало, через слово как-то понимаю, не корианский, конечно, земной, учу как могу, я ж в госпитале помогаю, а там без того никак… Ох и в шальное же времечко мы попали, Фима, ну да не жаловаться ж теперь… Эх, вот всё жалела я тебя, хотя и уважала, конечно, слов нет, а теперь смотрю – счастливее меня ты получаешься! Ну да для подруги это и радость. Ты только вернись живая-здоровая, а я с корианцев живых не слезу, нарисуют они мне честь по чести наряд этот свадебный, уж я как-нибудь соображу, чай, руки у меня к нужному месту приделаны…

– Миу… Ты это сейчас о чём?

Рыжая болтушка отвернулась, шмыгнув носом.

– Да понимаю я всё, конечно… Не водите вы даже разговоров таких, не до того ведь, такая ситуация тут… В самом деле, прямо со свадьбы на войну!.. Да только вот тут правда, и никакой свадьбы не надо, без надобности оно, когда… как сказал кто-то – венчает история… А я ж и жалела, и смеялась, и подумать не могла, что буду завидовать… Он из другого времени, конечно, и всё такое… Да вот он рядом с тобой! И вообще, вот он – одной с тобой расы…

– Миу?

– Ай, всё, прекратила болтать! Вот кстати лента очень хорошая… Папаша её купил – ещё лет семь мне было, дорогущая была, говорят – жуть! Привезли чёрте откуда, чуть не с другого полушария, здесь-то таких не делают – ты посмотри какие узоры!

– Нет уж, Миу, болтай. Всегда мы друг друга слушали, какие ни разные наши жизни. Когда это ты от меня скрывала, что у тебя на сердце? Я тебе говорю – и не узнать Миу, раньше по воздуху летала, а теперь по земле ходит. А ты всё отмахиваешься.

Миу швырнула обратно в сундук не устроившую её по рассмотрении юбку.

– А чего говорить-то? Вот и не летаю, вот и хожу. Правильно так потому что. Ходить надо, смотреть, делать. Всю жизнь мы здесь как жили? Как давали жить, так и жили. Такое вот счастье было – дочь такого-то, жена такого-то, мать такого-то. А счастье – самой по себе. Вот госпожа Дайенн например – какая же умница, какая славная! Ничья не дочь и не жена, полицейский и врач… Вот это здорово. Сколько ж всего может женщина делать! Это теперь только я и поняла, как это обидно, когда на тебя за красоту только смотрят, как цветок – сорвать и у себя дома посадить… Ты всё говорила, а я не понимала. Что красота моя, ну что она? Умной надо быть! Да мне теперь за всю жизнь такой умной не стать… Вот и что они мне, наряды эти все? Продать, да и только. Да ума себе прикупить немного… На врача выучиться, на полицейского…

– На техномага.

Миу так и замахала цветастыми тряпками.

– Ай, и не говори, не говори! Нехорошо это прямо! Разве хорошо это – так о нём говорить, будто о бездельнике соседском? Будто я эдак в шутку хотя бы ему в невесты мечу? Да он же землянин! Да он же колдун! А я кто? Что я? Ой, Фима… Ой, Фима, так он же ещё и мысли читает? Так это ж он что, всё, что я там себе думала, слышал? Ойёоооо… И вот сегодня… Ой Фимааааа… Ой, что теперь делааать… – обняв колени, Миу заревела, усевшись в кучу тряпья.

– Эй, Миу, эй, ну перестань! – Фима кинулась утешать плачущую подругу, – нет, ты прости меня, бестактная я… Но как не сказать. Всё ж я знаю тебя сколько-то, и вижу, когда ты увлечена кем-то. Да и как это не увидеть-то? Когда женщина любит – она как цветок расцветает, так говорят. Самого цветка не видно, а аромат его на всю улицу… Да вот если ж сама говоришь, что поняла, что жить надо по-новому – разве женщина должна стыдиться своей любви? Корианцев тех же спроси – пережиток это! И ничего ты не глупая! Разве глупую госпожа Дайенн в помощницах бы держала?

– Фима… Да всё ерунда и всё неважно, потому что нипочём он меня не полюбит… Я же хуррка, а для землян мы страаашные…

Фималаиф вздохнула.

– Ну, во-первых, он не землянин строго-то говоря. То есть, он человек по расе своей, но техномаги не живут в мирах Земного Содружества, а… где только не живут. И среди техномагов не только люди есть, а кого только нет. Может, и хурры есть, не знаю. Ты вот опять же, и об этом с корианцами поговори. У господина Алвареса тётя в юности была хорошо знакома с одним техномагом…

– Хорошо, смотрю, всё у господина Алвареса с родственниками, – улыбнулась сквозь слёзы Миукарьяш, – Элайя Александер это же ему брат?

– Да уж не Илмо Схевени, человек же… Ух, тебя не было, зашли мы раз зачем-то ко мне домой… Забыли, зачем зашли! Матушка, как услышала, что это Вадим Алварес, так стряпню побросала, я только головой вертела, она его вопросами засыпала! Так сокрушалась… Вот его бы сюда, он, мол, навёл бы порядок… В общем, а во-вторых – ты хоть с тем же Алваресом поговори, хоть с кем из пришельцев. Это у нас тут дело невиданное, а в мирах Альянса кто только с кем ни женится… Тот же Алварес наполовину центаврианин, а оно не больно и ближе к землянам, чем хурры-то. Ну а не успокоишься – так я ж на базу иду! А там тилоны, говорят, кишмя кишат. Вот отберу у которого-то этот прибор мудрёный, и решай свои проблемы радикально! Уж не знаю, узнаю ли я тебя в земном обличье, вдруг ты вовсе беловолосой станешь или наоборот… такие у них есть, с чёрной кожей…

– Ох ты и горазда, Фима, шутки шутить!

– А куда ж деваться? У тебя училась!

Арвини предпочёл из машины не выходить. Под ботинками прохаживающегося туда-сюда Гидеона похрустывали крупный серый песок и высушенная солнцем трава, это достаточно нервировало и просто на слух. Гидеон был мрачен даже не как туча. Как перспективы. Как апокалипсис, как говорят земляне. Человек из военных, имени которого они так и не знали, категорично пожелал встретиться именно с руководителем группы инопланетников. Группа ребят из «Союза» развела руками – условие, что поделаешь. На карту многовато поставлено, чтобы в таких вопросах вредничать.

Это и так подарок судьбы – что агентам «Союза» удалось выйти на такого человека, готового провезти их на базу практически без риска. Первоначально планировался захват грузовика и было не менее десяти слабых мест в плане даже после очень тщательной проработки. Этот человек – командир взвода, одного из двух, которые этим утром перебрасываются из лагеря на базу при Руваре. Он обещает им их форму – она с шлемами, сквозь зеркальное стекло не видно лица, они войдут на базу что только не по красной ковровой дорожке, идея троянского коня живёт в мирах и веках, что правда, то правда. И по оплате они нормально столковались… До того момента, когда человек услышал, что кроме людей из «Союза» в составе диверсионной группы будет несколько инопланетников. Теперь ему требовалось познакомиться с ними лично. Да, начались закавыки… Хурры ксенофобны, как бы не пошёл он на попятную. Они, конечно, довольно терпимы к людям и центаврианам, а вот Ли’Нор его может уже и не устроить, хоть и полукровка… И вот теперь, получается, от него, Гидеона – вообще-то, отдельного руководителя в их троице не было, командовал всей солянкой непосредственно агент «Союза» Иошаннато, опосредованно – координирующий по связи внезапно обросший нехилым авторитетом техномаг Альберт, но вот вынь же да положь ещё какого-то руководителя, Арвини от звания «руководителя» дипломатично отказался, Ли’Нор решили пока не светить – зависело, состоится ли у них что-то вообще…

Гудение мотора возвестило, что вторая сторона на переговоры прибыла. Гидеон помянул недобрым словом тот день, когда его начальство сочло прекрасной идеей прикомандировать его к полицейскому отряду, и вышел навстречу. Слава богу, земной язык хотя бы хуррские военные знают достаточно хорошо, сам Гидеон на хуррском по-прежнему с уверенностью только матерился.

Хурр оказался довольно молод, физиономия ещё сохраняла юношескую мягкость, хотя уже начала приобретать военную квадратность-непроницаемость. Подал руку для пожатия. Что ж, уже неплохо.

– Сержант Риогорнатто. Что ж, толковать под открытым небом не будем, зайдём вон.

Для чего было некогда предназначено это заброшенное здание, Гидеон представления не имел, но там всё ещё даже работал свет. Учитывая, что комната была без окон, опасности обнаружения с воздуха это не создавало. Впрочем, успокаивало это Гидеона, внутри которого словно тикал счётчик – руварские сейчас уже готовятся на выход, идти им до места встречи, конечно, долго, на базу их троянский конь должен прибыть ещё до рассвета, ибо некоторые вещи лучше делать в темноте, но ведь и им ещё путь до лагеря, сборы, путь до базы – не слишком капитально. Задержка там, задержка сям – и можно уже не ехать, руварских схватят, периметр восстановят, всем хана, а всё из-за одной не в меру подозрительной сволочи… И ведь и убить его нельзя…

– Ну, с «Союзом за будущее» я потолковал, теперь с вами хочу. Вы-то не «союзовские», их цели мне понятны, вот ваши хочу послушать.

– Цели у нас одни, – Гидеон нервно оглядел комнату, размышляя, какие у него шансы прорваться, если это ловушка, – как я понимаю, про такую инновацию, как тилоны, вам «союзовские» рассказали?

– Рассказали, рассказали, – кивнул хурр, – почём мне знать, кто вы сами такие? Ну да не о том речь. Что вы собрались делать на базе? Ну, что вы там надеетесь сделать отрядом в семь человек? Для захвата – мало. Для шпионажа – много. Мне б было и всё равно, но… Больно уж много становится в деле инопланетного духа. Да вовек я не поверю, что инопланетник так за нас впрягётся, от тилонских козней нас спасать. Ну и что? Вы там надеетесь выстроить весь состав в шеренги, вычислить середь них тилонов, пустить в расход, потом поклониться и удалиться? Или всё же не договариваете чего-то?

Гидеон поколебался, снова проклиная начальство, тилонов, хурров и жизнь в целом.

– Ну, есть детали, но вокруг тех же тилонов вертятся. Например, одна машинка… которая, в неумелых, но шаловливых руках, в общем-то, и обеспечила вам тут руварское восстание. И может обеспечить ещё много прекрасного. Никогда не понимал этот ажиотаж вокруг идеи машины времени. Это ж такой бардак начнётся, что выноси святых. Проснёмся завтра – а мы… никто. Потому что какой-то умник слетал в прошлое, всё там на десять раз поизменял, и вокруг совсем другие пейзажи, на чужом языке говорят, а мы не родились вовсе. Ну, я-то вряд ли, а вот вы запросто. А ещё на тилонов это помножь. Полетят в прошлое, захватят вас ещё на выходе из каменного века и проснёшься ты рабом в хренадцатом поколении. Ну да это лирика. Галартиатфу с его легендарным войском они из прошлого, положим, доставать не хотели, а вот кое-что другое, что сейчас тоже на базе, и кое-что мощное… И я не знаю, что это. Инопланетный артефакт, атомная бомба, но я хочу знать это раньше, чем ваша чёртова планетка разлетится на астероидное поле, вместе с моими планами на дальнейшую жизнь… и вместе с моими друзьями, которые сейчас в Руваре, под блокадой ваших базовских коллег.

Сержант задумчиво покивал.

– Ну может, и разумно звучит… По правде, так думал я, вы кого-то с той базы освободить хотите… Ну да не силён я в хитросплетениях. Ладно, значит что-то, из другого времени притащенное. Ну, и выясните вы это. Что дальше делать будете?

Гидеон развёл руками.

– Понятия не имею. То есть, глобально. В основном – драпать с добытыми сведеньями. Я не таю иллюзий, что мы сможем обезвредить это на месте. И не таю иллюзий, что мы все сможем выбраться оттуда живыми. Но хотя бы кто-то. Мы должны знать, с чем предстоит иметь дело. Да в общем-то, это и тебе знать неплохо. Я в целом патриот и в других патриотизм поощряю, но сейчас я подумал бы о билете с Андромы куда-нибудь. Может быть, удастся отправить это во времени обратно – пока не рвануло или чего-нибудь ещё. Может быть, удастся отключить хотя бы эту машину… И по крайней мере, на какое-то время удастся отвлечь базу от Рувара, и вытащить наших друзей. Хотя вот это даже не знаю, получится ли, они за вас, дураков, душой болеют и не очень хотят, чтоб им в спину полыхнуло взрывом.

Хурр неторопливо прошёлся от стены к стене маленькой комнаты.

– Как-то ты всё мрачно рисуешь, землянин.

– Я землянин. Мы такие вещи хорошо знаем. Сами грешны любую дрянь, которая нам не по уму и не по силам, тащить и экспериментировать. Вот, лично моя вершина желаемого – отправить то, что они там нашли, по прежнему адресу, отключить машину раз и навсегда, погрузить всех тилонов, сколько их тут уже есть, на наш корабль, и отбыть с вашей прекрасной планеты. В своих революциях и дележе территории разбирайтесь сами. Нам нужны наши коллеги и преследуемые нами преступники. Ну, если они уже с мордами ваших чиновников – не обессудьте. Новых наберёте, с ряхами не хуже.

Хурр снова кивнул.

– Что ж, землянин, если всё так, как ты говоришь… Цели твои благовиднее, чем я думал, а риски больше.

– Сколько?

– Чего?

– Ну, я правильно понял, ты ведь по оплате скорректировать хотел? Вроде как, риски мои выше, так и не скупитесь тогда? Господи, ну и народ… А я думал, это бракири торгаши… У вас мир на волосок от гибели, придурки, о каких ты деньгах? Они в могиле тебе не пригодятся!

Риогорнатто, продолжающий мерить шагами невеликое расстояние, повернулся.

– А я и не о деньгах, землянин. Мне, знаешь, вот твой интерес важно было понять, что лично для тебя в этом деле. Думал, у тебя на базе кто… Ну, не на базе, в Руваре – един чёрт-то. Так вот – на что ты готов, чтобы друзей спасти?

– В смысле, на что готов? Что я головой рискую, это для тебя не очевидно?

– Ну да… Так-то оно верно… В общем, так. С «союзовскими» у меня свой расчёт, а с вами свой. Потому как если у меня во взводе тех четверых обнаружат – так никто и не поймёт ничего, они моих ребят не видали, хурры да и ладно. А вот если троих инопланетников – так тут уже другой разговор. Соображаешь?

Гидеон нетерпеливо перекатился с пятки на носок.

– Я и спросил. Сколько. Только вот беда такая, я забыл дома свой туго набитый кошелёк. Но всем кораблём мы тебе потом скинемся… если живы останемся.

Хурр повернулся и уставился на него в упор, скрестив руки на груди.

– Да вот нет, землянин, мне здесь твои земные деньги всё равно только на сувенир, не в ходу тут валюта Альянса. Что мне деньги? Мне и «союзовских» хватит. Первое скажи – как будет вам удача, вы сразу улететь собираетесь, так?

– Да уж наверное! Я вашим миром, конечно, меньше любуюсь, чем другие там, в Руваре, но уже по горло сыт!

– И второе скажи. Невеста или жена у тебя есть?

– А это-то тебе зачем? Открытку вдове послать, если меня на вашей базе в безымянной могиле закопают?

– Ты отвечай, чай, не военную тайну спрашиваю. Потому как, какой бы оно грех по вашим порядкам ни был, а придётся тебе его совершить. Иначе вот моё слово – те четверо идут, а вы кукуйте тут. Не всё за деньги можно купить, землянин. Даже у нас, какие мы ни пропащие для вас.

Гидеон просто стоял, разинув рот. «Один из нас всё же земной язык плохо знает, или он, или я. Потому что я что-то нихрена не понял».

– Ты землянин, физиология ваша для нашей подходящая, и собой не урод. И как командир, за своих людей отвечаешь. На войне на что только не приходится идти, ты военный, так переживёшь. Вам нас не понять, у вас там свободно, кто чего захочет. Ну там, посмотрит кто осуждающе… А у нас тут не смотрят. У нас тут вешают. У нас и за меньшее вешают.

Гидеон всегда считал себя в меру сообразительным и где-то даже проницательным, и не мог отделаться сейчас от ощущения, что судьба наказывает его за самомнение.

– Это, конечно, прискорбно, но если можно, всё же простыми и понятными словами земного языка – о чём речь?

Хурр закусил губу, явно испытывая трудности не только языкового плана.

– И не то чтоб не помнил я, землянин, как это по-вашему называется… Но у нас не в привычке это прямо называть. Скажу – противоестественное совершить, а ты уж сам пойми, о чём я.

– Ты мне секс, что ли, предлагаешь? – у Гидеона было сильное ощущение, что он сходит с ума.

Военный залился краской. Это было бы комично, в исполнении двухметрового детины, если б не было так страшно.

– Да нет, землянин, я не предлагаю, я условие ставлю. Потому как если тебе и правда позарез туда надо, то я могу условия ставить.

– Но… почему я-то? – нет, надо было, надо было уступить место в диверсионной команде кому-нибудь другому… Вон хоть Винтари, он бы в этой ситуации не в пример лучше справился… Нет, это, конечно, шутка, какой Винтари, он гражданский… Сволочь Арвини. Как чувствовал засаду. Позвать бы его сейчас, чтоб вместо него переговоры продолжил, – что, ты себе здесь никого найти не можешь? Полная планета хурров, а переспать не с кем?

Риогорнатто сухо усмехнулся.

– Да найти-то можно… И на виселицу через это попасть можно, как нечего делать. У нас это с такими предосторожностями связано, что куда там всем вашим шпионам. А ты тут чужой. Ты даже если меня и заложишь, кто тебя слушать будет. А потом и вовсе отбудешь в свою галактику. Вариант хоть как-то безопасный. И тебе тоже чего бояться, кто узнает-то. Я специально потому отдельно тебя и позвал. Конечно, наудачу это было, мало ли, оказался б ты каким-нибудь дрази или вовсе женщиной, но «союзовские» так описывали, что с земными мужчинами в основном разговор имели… Так что, удачно вот вышло.

Гидеон так не считал. Были в команде гомосексуалисты, так на переговоры, конечно, надо было гетеросексуала послать… Кто ж знал, где падать придётся…

– А с женщинами ты не пробовал? – брякнул он, догадываясь, что говорит глупости.

Хурр снова рассмеялся.

– С женщинами… Ну, пробовал. Кто ж не пробовал. Это у нас как-то вообще не поймут, если с женщинами вообще никак, хотя бы для вида. В мужском бессилии заподозрят или чего вот похуже. Благо хоть, у нас, военных, на женитьбе никто не настаивает, не женился – так и слава богу, семья это нам по службе обременительно… Ну, мало у нас что ли женщин специально для таких целей, ну, которым в жизни не повезло, они для тебя, конечно, что угодно сделают… У нас любая женщина для мужчины что угодно сделает, потому что положено так, ну так эти и вовсе, тут просто за другое – не за брак и дом, а деньги, или покормишь её… Но что они для меня-то могут сделать? Так, для виду… Ты вот сейчас один раз естество своё об колено переломишь – и представишь, как оно мне каждый раз. Думаешь, не пытался? Думаешь, каждый из нас не пытался? Ну, короче, это не твои всё, конечно, заботы, драмы эти наши… Отплюёшься, отмоешься – и забудешь как страшный сон.

Гидеон отступил, упираясь спиной в стену. Ситуация была, прямо скажем, паршивее некуда. Убежать – да вот дверь, рядом, беги. И всю операцию хорони, стало быть. Ну, может, и не всю, может, этот… их единственный ценный контакт во вражеской армии с большой обиды и не пойдёт на попятнуюполностью, и хотя бы «союзовских» проведёт… Ну, и почти вдвое меньше людей – хорошо, если хотя бы одному удастся пробраться к бункерам… А вопрос, как выбираться, особенно чтоб вместе с руварскими, и вовсе в воздухе повисает. Роли слишком чётко расписаны, чтоб он вот лично свою сейчас кому-то передавал.

Аргумент, что и инопланетник он тут, коли так, не единственный, он отмёл, как неконструктивный. Во-первых, маловероятно вот так сказать «ты подожди, позже рассчитаемся» – «союзовские» первую часть вознаграждения ему без гундежа выплатили. Всё-таки им это нужнее, чем ему, ему вообще ничто не мешает сдать их всех и лишнюю медаль получить за доблесть… Во-вторых, а кого он предложит вместо себя? К тому же Дэвиду, при всём его миролюбии, он бы не рискнул с таким вопросом обратиться. Почему-то так кажется, удар у Винтари хороший. В общем, всё же по-честному – не нравится цена, так не заключай сделку. Сделаем вид, что не знакомы.

Хурр шагнул к нему, протянул руку, коснулся плеча. Гидеон сглотнул и снова отбросил панические мысли. В самом деле, кое в чём-то он прав, через что только человеку военному не приходится проходить. Плен, пытки… Ничего, переживают и справляются. Он, что ли, особо чувствительный?

– Да не дрожи ж ты так, ровно девственница в брачную ночь! Будто не тебе меня, а мне тебя! Ну оно да, на женщину я вовсе не похож, хоть вашу, хоть нашу… С лица-то. Но вот в этих-то местах мы для вас, если так посмотреть, даже и удачно устроены… Ну, ты глаза закрой, представь какую-нибудь вашу женщину, которая достаточно прельщает, небось как-то и получится…

«Здорово… Так он ещё и… Тьфу… Не сильно-то от этого и легче…»

Представить женщину? Как назло, ничего подходящего в голову именно в эту минуту не лезло. Представлять в этот момент Софью Коул, на которую, стоит признаться, он смотрел с затаённой грустью, показалось как-то кощунственным. Или Ли’Нор… Ещё не лучше…

Руки хуррского сержанта легли ему на плечи, скользнули по корпусу, оглаживая с таким щемящим до зубной боли явственным мучительным наслаждением, что у человека продрал такой мороз по коже, какой никогда до того в жизни. Он смотрел на эти руки, сжимающие его руки так зачарованно, с дрожью нетерпения и запретной, постыдной радости, словно это уже был секс… «Господи, как они живут так? Если это вот этого уже для него так много… И в то же время, как не желать получить всё возможное, когда в следующий раз – неизвестно, когда, и будет ли?» Он вздрогнул, когда рука Риогорнатто легла на его ширинку, а глаза заблестели практически каким-то опьянением. И вот в этот момент очень ярко вспомнился один недавний разговор с Дэвидом Шериданом. О самопожертвовании.

В эти дни, не то чтоб бездействия, но ожидания действий, каких только разговоров на «Квинрасе» не было. Волей-неволей, тут уж команда и сроднится, и познакомится…

– Меня вот давно вопрос мучит… Вот есть у вас, в смысле, минбарцев, такое понятие – что «способность к самопожертвованию – закон жизни разумного существа». Нет, сказано-то красиво, я вот только не понимаю, при чём здесь закон. В смысле, почему это закон. Закон – это… ну, то, что обойти нельзя. Что само собой помимо нас существует. Вот законы Ньютона, например, Ома, да что ни возьми… Хоть гравитация, хоть сопротивление – они для всех есть. А самопожертвование – оно потому и подвиг, что это мало кто может. Потому что неестественно это для живого существа, потому что преодоление себя.

Дэвид поднял безволосую бровь как-то даже удивлённо.

– А вы полагаете, стремление к преодолению не может быть частью естественного?

– Ну положим… Вы, минбарцы, об этом, конечно, побольше нашего знаете. Но согласитесь же, это культурный, воспитательный аспект, вы к этому приучили себя… Но как закон это воспринимать – слишком как-то смело. Или хоть уточняли бы – «закон жизни минбарца», потому как другие разумные существа уже в свою чушь верят.

Дэвид улыбнулся снисходительно-всепрощающей улыбкой, которая первое время Гидеона очень нервировала, потом, пожалуй, привык.

– Третий закон жизни разумного существа – логично вытекает из двух первых, как и физические законы взаимоувязаны. Разумное существо стремится к познанию и самопознанию. Оно испытывает потребность в том, чтоб познать, понять мир вокруг, себя, других живых существ. Разумное существо стремится к коммуникации. Каким бы ни было устройство общества, большого или малого, разумные существа стремятся к взаимодействию с себе подобными, они не могут без этого. Первый закон – познание. Второй закон – взаимодействие. Третий – логически вытекающий третий шаг, отождествление. Способность поставить себя на место другого. Способность приравнять его жизнь к своей, а иногда и поставить выше. Это не обязательно только о том, чтоб закрыть грудью товарища от неприятельского выстрела. Это много о чём. Главным образом – о преодолении приоритета своей жизни и своих интересов. А это достигается через отождествление, через понимание, что другой человек – это то же, что и ты, у него такие же ощущения и боли, и радости. Когда ты можешь посмотреть на мир глазами другого, ощутить его боль и его радость как свою – ты делаешь следующий шаг по ступеням развития разумного существа.

Гидеон предпочёл бы, конечно, понять этот закон как-то по-другому, в других условиях. Но увы, как сказал кто-то тоже из великих минбарских учителей, кого цитировал Дэвид, просветление к каждому приходит своим, особым путём. С неожиданным весёлым ожесточением он рванул с плеч китель, потом принялся расстёгивать рубашку.

Оно правда, вроде бы – раздеваться-то для этого не обязательно. Уж тем более, когда настолько не располагают обстоятельства. Но как ни мало был Гидеон готов к тому, чтоб увидеть восхищение, любование своим телом – вот так, такими глазами, он этот выбор уже сделал. Риогорнатто, кажется, забыл, как дышать. И осознание этого простого факта, вкупе с этим неожиданным откровением о третьем законе, пронзили тело такой небывалой и ошеломляющей судорогой возбуждения, что он едва не застонал, чувствуя всё явственнее электризующийся воздух между ними. Риогорнатто, не отрывая от него зачарованных глаз, расстёгивал собственную одежду…

Фималаиф, уже полностью в маскировке, сидела в кабинете Галартиатфы. Только волосы ещё не были убраны во все заготовленные Миукарьяш ленты, а как обычно собраны в хвост. Фима настояла, что успеется, если хоть парой часов меньше её голова будет страдать, то это будет неоценимым подарком.

– Нечасто увидишь, что женщина страдает от того, что её нарядили как невесту на смотринах, – улыбнулся Галартиатфа, закрывая дверь.

– Ты знаешь, я давно привыкла получать радость от других вещей и обстоятельств. Тем более что это действительно выглядит как смотрины… Но я понимаю, что на самом деле это задание, и я спокойна.

– Ты действительно очень смелая девушка… Хотя я это знаю с того момента, когда ты появилась на пороге моего кабинета. Там… точнее, тогда.

Фима прикрыла глаза.

– Было сложно взять и придти с таким рассказом. Я не знаю, как бы я сама отреагировала, если б ко мне кто-то пришёл и сказал, что он из будущего. То есть, теперь-то, конечно, я не удивилась бы… А тогда я сама ещё во всё это не верила. Но эти дни были самыми счастливыми днями в моей жизни, рискнув, я не прогадала.

– Дни там или дни здесь?

– А разве есть разница?

Галартиатфа уселся в кресло напротив.

– Вообще-то есть.

– Не вижу. И здесь и там мы делаем одно дело.

– Заведомо проигрышное, стоило бы добавить, да? Про таких, как мы, говорят, конечно, что они опередили своё время…

– Про таких, как мы, будут говорить, что время не имело для них значения, – Фималаиф встала и нервно прошлась по комнате, вслед за нею поднялся и Галартиатфа, – и… пока нам даётся хоть какой-то шанс выиграть этот бой, я буду держаться за этот шанс… Нет, мне страшно, естественно, страшно. До сих пор у меня было то, что можно было отнять, только убив, а теперь… Я понимаю, что могу не вернуться оттуда. Все мы можем не вернуться. И это, возможно, последний наш разговор, последняя ночь, которая у нас осталась… Эта слабость, конечно, не остановит меня, и не заставит дрогнуть мою руку… Как хотела б я, чтоб это хотя бы было подобно горению костра, но подобно падению метеора…

Галартиатфа подошёл ближе.

– Мы не можем выбирать, костром нам быть или метеором. За нас это выбирает история. Мы можем только желать сейчас… сгореть без остатка в атмосфере…

Фима подняла глаза, на которые наворачивались непрошенные слёзы. Сколько ни смотри в лицо, ни высекай, выжигай черты в памяти – всё будет мало… Многие отмечали, что у Галартиатфы очень необычная внешность. Фима не знала, что тут сказать – для неё он просто был единственным, и сравнения с кем-либо были излишни. Дело ведь не в том, что он высокий, тонкокостный и по меркам хурров, пожалуй, необыкновенно изящный, дело в том огне в его глазах… Многих он пугал – то ли этим огнём, то ли дистрофичной строгостью черт, общим мрачным видом – всегда наглухо застёгнутая шахтёрская роба, обычная рабочая одежда его времени, на нём смотрелась значительно и даже зловеще. Что да то да, он сумел придать ей особое значение… Фима робко коснулась одного из массивных металлических крючков, на которые была застёгнута роба. Галартиатфа накрыл её руку длинной узкой ладонью.

– Я не могу пойти с тобой, и не могу пойти вместо тебя… И даже не могу предложить кого-то вместо тебя, потому что ты – лучшая. Храбрейшая и сильнейшая, какую я знаю. Могу ли я сделать для тебя хотя бы что-то… кроме как молиться и верить, что ты вернёшься назад?

– Молись не молись и верь не верь, ты ведь едва ли представляешь, что мы можем вместе жить, а не вместе умереть… Но я совсем не против, конечно. Нет, можешь… Кое-что можешь, что ещё возможно сейчас. Чего я хотела бы сильнее всего в своей жизни. То немногое, что не для дела, только для меня. Если я не стала чужой и противной в этом наряде богатого живого товара…

Галартиатфа вздрогнул.

– Фима…

– В жизни редкой девушки это случается по любви. Я счастливая. Да, я слышала, что это страшно и больно и вообще ужасно, но… я слышала и другое. По крайней мере, от матери о своём отце. И – с тобой я не боюсь ни боли, ни смерти. С тобой была особенной каждая минута и каждое соприкосновение рук. И если ты в самом деле можешь смотреть на меня не только как на товарища, но и как на женщину – сделай это. Это ведь не разрушает… Это не так, как у них, у большинства, потому что я сама хочу так… Впрочем, пусть будет так, как считаешь ты. Если это не разрушает товарищеские отношения в твоих глазах… В моих – ничто ничего не разрушает.

Мужчина крепко сжал её руки в своих, прижал к груди.

– Ты должна понимать, я просто не мог позволить себе думать об этом…

Она прижалась щекой к его щеке. Пожалуй, если даже сейчас это так и останется, это будет очень много, это будет… всё. Чувствовать его тепло, слышать его дыхание… Она знает об интимном больше, чем все ловеласы и кокетки этого города, все не единожды женатые престарелые сластолюбцы, все любовники всего мира! Интимное – это их головы, склонённые над картой… Интимное – это их тихие голоса, гулкая пустота кабинета и приглушённый свет старинной масляной лампы. Ни слова, ни намёка. Как ни велико, горячо, беспредельно её чувство, назови его восхищением, влечением, преклонением, коль страстью называть кажется мелким и пошлым – оно тонуло без следа в важнейшем, высшем, главном… Дело. Правда. Борьба со злом, борьба за благо для всех. Революция. Ни одно личное чувство, даже её, не может быть выше, не может быть сильнее. Ни одно слово о нём, как о мужчине, не должно звучать вместо слов о командире, лидере. Вместо слов об идее. Ни одно прикосновение не может стоить больше, чем сжатое в руке оружие, поднятое на злодея, на угнетателя… И всё, всё, что она б могла сказать кроме – всё лишне, как лишним будет дешёвой позолотой покрыть даже малый фрагмент величественного произведения искусства! Так думала она, но руки, своевольные, уже сползали с первого, расстёгнутого крючка его формы на второй. Что ж вот она сама недавно говорила Миу, что стыдиться чувств, стыдиться признания для женщины – отвратительный пережиток? Что-то сказала бы сейчас ей она, Миу? О, она сказала бы – «Ты наедине с любимым мужчиной, и ничто не разделяет вас – ни происхождение, ни родительская воля, ни обещанность кому-то другому, и вы оба такие смелые… Так чего ж ты медлишь? И совсем скоро ты уходишь туда, где, возможно, погибнешь… Один раз живём, один раз молодость, так почему тебе не взять то, что само идёт в руки, и кому от того какой вред? Опять же о том подумай… Сама знаешь, куда идёшь, а если не убьют, а если в плен захватят? Пытать будут, на опыты пустят… Ну а перед этим… сама понимаешь… что им помешало бы, выродкам… Так вот не правильно ли будет, чтоб первым у тебя любимый мужчина был, а не отморозь вражеская? Да вот хочешь знать, я б на твоём месте в этот змеюшник нипочём невинной не пошла! Нипочём не стерпела, чтоб не сказать твари этой мерзкой, что супротив него-то он ничего не стоит, кого и впечатлить-то он хотел своей соломинкой… Потом уж хоть и убьёт прямо на месте, а только чтоб вот ему, уроду, всю жизнь вспоминать потом, как по его мужскому самолюбию прошлись!»

Да, так Миу и сказала бы. Уж сколько-то она эту девушку знала, могла полагать.

Галартиатфа снова взял её руки в свои. Точнее, обе её руки в одну свою, второй придерживая расстёгнутый ворот своей робы.

– За этим действием лежит мой страх, Фима. То, что ты узнаешь обо мне… Поймёшь ли, примешь ли…

Фима без лишних слов распахнула его куртку. И стояла какое-то время молча, приложив ладонь к его груди.

– Я думала о том, как мало я знаю о тебе… О твоей жизни кроме… того, чем ты известен и славен… Что ж, сложно что-то узнать о том, кто жил так давно. И после, конечно, когда уже глаза в глаза смотрела – знала немногим больше… Но это не волновало. Уже знала, раз и навсегда, что не это важно, ничто не может быть важнее, чем… Но внутри желание это жило, ты прости. Узнать всё, вобрать всё… Всей собою быть рядом. И даже успокаивало, что у нас едва ли до этого вопросы дойдут, потому что едва ли долго нам предстоит жить… Там или здесь, путь наш не мог быть долгим. Но может быть, рядом с великим, всё же может поместиться и сколько-то малого? Знать о твоей личности, о твоей жизни… Как знать тебя без этой одежды… Говорят, «Галартиатфа» с одного из языков твоего времени означает «синее сердце». Страннее имя и придумать сложно…

Дайенн очнулась от того, что кто-то тронул её за руку. Один из тех тибетцев… Она их не путала, давно уже не путала, очень даже они разные. А вот имена их правильно запомнить всё не могла. Видать, её лимит на сложные имена прочно был исчерпан хуррами.

– Не берите с собой тяжести лишних тревог. В предстоящий бой с собой лучше брать только оружие…

– А главное оружие – это спокойствие и крепость духа, да. Так говорил и мой дядя Кодин. Интересно, означает ли это сейчас, что я приблизилась к пониманию, в какой черте моего характера прячется моя смерть? Нет, я… знаете, меня, как воина, учили подчинять свои чувства именно в такие минуты, и несмотря на все мои трудности с самоконтролем, я справлялась как-то… И сейчас смогу, несмотря на то, что… если объективно смотреть, затея обречена на провал… Но я уже верю в Альберта, и если я сама не много могу сделать для того, чтоб мы вернулись с победой, то он – много…

Тибетец улыбнулся и покачал головой.

– Но в предстоящем вас пугает не смерть.

– Не смерть, конечно, воин должен быть готов к смерти… Знаете… Ваш учитель… он когда-нибудь ошибался?

Кожа у этих людей слегка золотистая, и собирающиеся вокруг глаз морщины похожи на солнечные лучики.

– Вы спрашиваете, что он сам сказал бы об этом, или что могу сказать я?

– Мне просто грустно… Что мы ещё можем надеяться оправдать надежды Альберта, но не вашего учителя, его последние слова, выражение его веры.

Мужчина отошёл к чайнику – хотя по мнению Дайенн, да и не только её, эта кошмарная конструкция такого мирного слова не заслуживала, безбоязненно с этим агрегатом из нескольких отделений, в которых готовились разные сорта чая и к которым и от которых шли разные пучки трубок и проводов, взаимодействовал только Аскелл, видимо, будучи по духу близок к тому народному умельцу, что его изобрёл. Умелец, к сожалению, был давно покойным, иначе стоило б стребовать с него подробную инструкцию… Но когда агрегат работал без капризов, цены ему, конечно, не было.

– Вы и не обязаны, ведь это не ваша вера.

– Но… Знаете, возможно, я начинаю понимать Алвареса, почему он так не терпит разговоров о вере. Для него это синоним отчаянья. Когда кончаются фактические основания надеяться на лучшее, и люди начинают жить соображениями вопреки… И мне очень жаль, что теперь, получается, в том, на кого вам полагаться, от кого ждать помощи, у вас как ни посмотри… плоховатый выбор… Я, с моими метаньями в хаосе собственных чувств, со своими страстями и страхами, со своей слабостью. Алварес, со своим отрицанием веры, видящий и желающий спасения только тела, не души. Или Аскелл… Аскелл – если б нужно было нарочно найти менее подходящего на роль спасителя, наверное, никого другого выбрать бы было нельзя.

– Почему же?

Дайенн даже растерялась.

– Как это – почему? Аскелл – он… он тилон, понимаете? Лицедей, враг, притворщик. Я не знаю, знает ли он сам, кто он, чего он хочет, какова его цель, за которую он, не колеблясь, отдаст и вас и меня, и есть ли что-то за ней… И видит ли он кого-то в мире, кроме себя…

Тибетец протянул ей чашку с чаем.

– Я мало знаю о культуре, в которой вы выросли, госпожа Дайенн, но может быть, ваши учителя тоже говорили вам, что истинный спаситель никогда не назовёт себя таковым? И что не много мудрости и зоркости нужно, чтоб узнать учителя в длинных одеждах, с посохом странствующего мудреца, сидящего и проповедующего… Иногда тот, кто пришёл что-то дать нам, сам не знает о том. Тот, кто больше всех нас знает о том, как ищут гармонию между раздирающих противоречий, идёт по тонкой грани между мирами. Тот, кто не верит в душу – и не подвержен гордыне полагать, что лучше других знает путь к её спасению. Тот, кто ищет себя… И именно это не даёт покоя вашей душе, госпожа Дайенн, ведь так? Вы не боитесь их. Ваш страх не там вас ждёт, он придёт туда вместе с вами.

– Вы имеете в виду, что я боюсь его? Не знаю.

– Нет. Вы боитесь того, что не понимаете.

– Его?

– Себя. Главным образом себя.

– Найдётся ли мне место у этого костра, и огня в этом костре для дичи, добытой мной?

Она подняла взгляд. Узнавания пока не было, наверное, для подгружения памяти всё же нужно немного времени, пока что только некоторое удивление и сдержанное одобрение при виде рослой фигуры с переброшенной через плечо тушей, гибкий чешуйчатый хвост которой доставал почти до земли.

– Знатная добыча, какой же костёр откажется от такой? …Майк?

От того, как она вскочила, потрясённая, он испытал некоторую скромную гордость. Всё же сумел её впечатлить, неплохо… Наверное, не стоит ей рассказывать, что подстрелил он эту тварь по большому счёту нечаянно, когда она внезапно выпрыгнула на него из кустов. Немного бы промазал – и перезагрузка…

– Давно ж тебя не было…

– Да, наверное. Были некоторые сложности… – говорить о сестре, накануне снова прицепившейся с тем же самым «я тебя, действительно, прекрасно понимаю, но» хотелось ещё меньше, – ну, хотя бы к очередной эпичной схватке я поспел, времени у нас, правда, для позднего ужина или раннего завтрака не очень много остаётся…

– Значит, нужно быть порезвее. Трапеза-то будет очень кстати, по древним поверьям, в которые я, правда, не верю, охотнику, добывшему такую зверюгу, переходит её сила и бесстрашие. Ну, бесстрашие, думаю, и так предполагается, то есть, до изобретения огнестрельного оружия после такой встречи можно было быть или бесстрашным, или мёртвым. Для них всякая плоть лакома. А вот у них самих мясо не особо вкусное, жёсткое. Хорошо, что у меня тут есть некоторые специи, они тут будут очень кстати…- Г’Сан вдруг выпрямилась и смерила неловко топчущегося Майка насмешливым взглядом, – дай угадаю, ты не умеешь разделывать туши?

– Да уж, представь себе! Моя повседневная жизнь, как ты понимаешь, не предполагает такого навыка, и извиняться за это я не собираюсь! Должен всё-таки существовать прогресс и что-то менять в нашей жизни, самое глупое – это оглядываться назад и вздыхать о временах, когда жизнь требовала непрерывного напряжения всех сил по поводу и без…

– Непонятно только, зачем же тогда ты лезешь сюда, – проворчала Г’Сан, извлекая клинок, – ладно, не психуй, с этим помогу. Это и в моих интересах, иначе провозимся дольше требуемого, а когда ещё так повезёт… Бой обещает быть жарким, чего доброго, нас и в этот раз выкинет, возможно, надолго. Но надеюсь, ты и в этот раз что-нибудь отчебучишь. Чтоб ты знал, одну велгаси наши тогда всё-таки увели. Ну, ту, которую ты захватил первой, конечно, а не ту, в которой мы с тобой взорвались.

– Что?!

– Да, мы ещё и взорвались. Ты к тому времени, к счастью, уже испустил дух. Мне удалось всё-таки отвести машину – иначе взрыв уничтожил бы и вторую…

– Г’Сан! Почему ты это помнишь?

Нарнка полминуты любовалась отсечённой головой зверя – оскаленная пасть внушала ужас и сейчас, вот зачем мать-природа выделяет кому-то столько зубов, и половины было б с избытком – и отложила её в сторону.

– А почему не должна? Взрыв, конечно, не лучшее завершение жизни, я б предпочла так не умирать, но и он, как видишь, не уничтожает ни меня, ни мою память.

– Но… – Майк пытался так же, как она, поддевать лезвием шкуру, пока получалось плоховато, – но это невозможно. Ты хочешь сказать, это было на самом деле?

– Не понимаю…

– Это я не понимаю! Ты ведь говоришь об атаке на базу, когда мы захватили два велгаси… Но это ведь был только сон!

– Вот как?

– Я понял, что ты помнишь всё, что произошло с твоим участием в любом из миров, где ты есть, но я так понимаю, мира снов это точно не касается! Меня здесь не было, не могло быть!

Майк чувствовал себя донельзя глупо, и по мере того, как менялось выражение лица Г’Сан, чувствовал всё глупее, но не продолжать тоже нельзя.

– Это мне приснилось! Приснилось, когда я лежал дома, в своей постели! Я не был подключен к системе!

– Интересный поворот, – нарнка даже отвлеклась ненадолго от свежевания туши, – ну-ка, поподробнее.

– Что подробнее-то тут? Мне приснился сон, вот и всё. Со всеми бывает, знаешь ли. Я пока способен различать сон, реальность и виртуальную реальность. И я точно знаю, что в систему я тогда не загружался, ваша атака на базу проходила точно без меня.

– Один из нас или врёт другому, или простился с рассудком, землянин. Я покуда тоже хорошо различаю реальности и сны, и прекрасно помню и захват велгаси, и нашу смерть. Не сказала б, что это похоже на сон, да и видеть нам двоим один и тот же сон – ещё более безумно, чем то, о чём говоришь ты. Хочешь, так я могла б привести сюда того парня, который потом увёл ту велгаси, которую ты захватил первой. Хорошо всё же, что ты немного другую внешность выбрал на этот раз, воскресения из мёртвых – всё-таки моя прерогатива.

– Г’Сан! Ты серьёзно?

– А ты – серьёзно?

Майк чертыхнулся, снова неловко пропоров шкуру.

– Это какое-то безумие. Наверное, я и сейчас сплю. Да уж, хорошо, что я ничего не сказал Дебби.

– Так, погоди… Ты хочешь сказать, что когда тебя убили, ты просто… проснулся? И не обнаружил всей этой аппаратуры, с помощью которой вы подключаетесь, и понял, что это был только сон?

– Ну, проснулся я не сразу, мне потом ещё какая-то ерунда снилась, это тоже нормально, по нескольку снов подряд… Но в целом да.

Г’Сан выругалась тоже – похоже, безупречно снять шкуру у них не получится.

– Я давно существую, видела и слышала уже всякое, но такой бред слышу впервые.

– Ну уж извини, рад бы сказать что-то другое, но говорю именно то, что было.

– Одному из нас следует сомневаться в правдивости своей памяти, как бы ещё только понять, кому… А ты… уверен, что не был подключен?

– Уж прости, Г’Сан, понимаю, что ты довольно условно представляешь себе эту самую аппаратуру, ты её всё-таки никогда не видела, но уверяю, её невозможно подключить как-то незаметно, или так же незаметно уронить с себя, чтобы проснуться без неё и не понять, что это было. Это не минутный процесс. Это не что-то вроде портативного коммуникатора, который ты можешь нашарить рукой во сне.

– Ладно-ладно, поняла. Ну значит, видимо, ты это сделал как-то… ну, в бессознательном состоянии. У людей ведь бывает такое.

Майк посмотрел на неё тоскливо. Всё было достаточно мрачно, когда он проснулся и понял, что и атака на базу, и этот эпичный захват вражеских машин были только сном. После этого он несколько дней не мог решиться прикоснуться к модулю, мозг сверлила неотвязная мысль, что Дебби права, он слишком отдался виртуальному миру, это нехорошо, очень нехорошо… Он рассказал об этом сне только Лауре, но Лаура, даже если б и вздумала отправиться сюда, едва ли стала б пересказывать Г’Сан его сон. И всё стало ещё мрачнее теперь, потому что со сновидениями-то всё как-то понятнее, а на это – ответов просто нет. Ни одного. Рассказывать Г’Сан, что, даже если б он и лунатил (а как будто с ним такого отродясь не случалось), самому добраться до ящика, где лежат модули, выбрать нужный, совершить последовательность действий, для которых вообще-то нужно быть в сознании, потом отключиться и улечься обратно в постель – для него уж точно нереально, всё так же не хотелось. Но что поделаешь, если чего уж он не мог из своей памяти достать – так это моментов подключения и отключения. Хорошо, пока можно предполагать, что вот это сейчас – тоже сон. И когда он придёт сюда по-настоящему – Г’Сан скажет, что последний раз видела его ещё тогда, в походе. Если же нет… Ладно, вселенная полна необъяснимого, это понятно, но вот такое необъяснимое как-то уже слишком.

====== Гл. 29 Споря с огнём ======

Фималаиф было очень интересно поднять голову и посмотреть, каков из себя этот военный, кажется, генеральского чина, какое у него лицо – туповато-каменное, как у ребят, выводивших их из машины, или дряблое, вялое, как у этого кого-то неопределённой секретарской должности, кто провёл их сюда, посмотреть в его глаза, глаза человека, который и не догадывается, насколько дела их скоро станут плохи. Но она знала, что нельзя. Как бы ни разбирало любопытство. Это будет выпадением из роли, это насторожит. Она должна быть глупой, смертельно боящейся, всхлипывающей и не смеющей поднять глаз девушкой. Она не может поднять глаза, в которых слишком много спокойствия. После того-то, как прямо при ней, на её глазах убили того, кто вёз её на эту базу. Агента «Союза», она не запомнила его имени, кажется, он даже и не называл его. Когда они садились – Дайенн с Аскеллом в тайник в днище, она на жёсткое, заскорузлое, тёплое сиденье, он сказал, что один раз в детстве был с родителями в городе и видел такую штуку, аттракционы. Иномирная забава, с Земли завезли. Многим нравится. Ему понравилось тоже. Он садился на расписное сиденье этого понарошкового поезда и представлял, что едет куда-то очень далеко, навстречу приключениям. И не просто приключениям, а непременно борьбе с врагами, героической и праведной борьбе. Или вот карусель, обычная карусель, разрисованная всякими там звёздами-планетами-метеорами. Можно было представить своё будущее в космических войсках… Он говорил, возможно, именно этим аттракционам благодаря он сейчас здесь. Они ведь зародили в нём мысль о чём-то героическом, мечту о чём-то героическом. Слишком красивы были – у хурров так не принято – чтобы представлять просто поездку в другой город с родственниками. Когда они ехали – подпрыгивая на, мягко говоря, ухабистой дороге, она и до обстрела базовских выглядела так, словно здесь война была или восстание взбесившихся кротов, как говорил кто-то из инопланетников, Аскелл в тайнике выразительно ругался – наверное, на своём родном языке, во всяком случае, Фима его не понимала, а этот союзовский улыбался, курил, показывал в окно на ржавеющие остовы какой-то техники и говорил, что у них сейчас – тоже аттракцион… Что он дождался главного аттракциона в своей жизни.

Фиме было тяжко от того, что она не знала, что ему сказать. Что сказать человеку, который, как и ты, приготовился сыграть роль. Роль дурачка, к которому просто на улице подошла девушка, попросилась на ночлег, и он понял, что девушка не из простых, и поскольку он знаком с разными не очень порядочными элементами, оказывающими базе разные щекотливые услуги – ну, типа поимки подопытного материала, вот он и сообразил, с кого за эту девчонку он сможет сорвать приличный куш. Он был готов к смерти. К тому, что его просто уберут, как ненужного свидетеля. Это невозможно было представить, как это может быть так, но это было так. И разве можно плакать о его смерти, если его застрелили – походя, в упор, в затылок, его не пытали, его не отдали на опыты… Об этом не печалиться надо, это надо благословлять!

– Так значит, девка, ты Эферрахтидо дочь?

Молчать. Как можно больше молчать. Таково правило.

– Отвечай!

– Да, господин генерал… Господин генерал, я ничего не знаю! Я никому дурного не хотела! Отведите меня к господину моему будущему супругу, о чём скажете, о том буду помнить, о чём скажете – забуду…

Сокрушённый вздох.

– Да не генерал я покамест, ну да ладно. Ох… девка… Ладно б парень был, а то – девка… Чего с тобой делать, век бы ты мне лучше на глаза не попадалась!

Молчать. Сжаться ещё больше, будто этими словами, словно плетью, ударили.

– Ну ведь поди же, если тебя за попроще кого, за рабочего, выдать, так ты никому же уже и не опасна? Ничего там не наследуешь, это поди ещё докажи…

Время требуется, чтобы понять – ответа ждёт.

– Как будет угодно господину… Господин мой отец выбрал мне жениха… Я ему уже обещана… я слышала, он здесь, у вас…Умоляю. Отведите меня к моему жениху, исполните волю отца моего…

– Да кому интересна воля твоего отца? Сам виноват, предлагали ему, как по-доброму… Так что извини уж, а отца своего вини, так много о себе думал, что о детях подумать не по уму ему было… Поделом ему, конечно. Вас-то жалко, понятно, и моя б будь воля – да живи ты… Но нельзя. Нет наследников – нет и вопроса больше.

– Господин! – надо ведь заплакать… а что такого вспомнить-то, чтоб не слезу даже, рыдания из себя выжать? Что вспомнить, если жизнь твоя – счастливая, и ты, жертва, перед палачом стоишь счастливая, победительница, понимаешь, у тебя правда есть, святая твоя борьба есть, а у него – ничего нет! Нет родителей там, за плечами, в Руваре – мать квашню, как всегда, месит, отец помогает оружие солдатам Галартиатфы чинить… А Галартиатфа… – господин! В чём я виновна перед вами? Пощадите, отпустите меня!

– Да ничем не виновна! – злится… каждый слабый злится… – просто надо так! Приказ у меня! Сами мы люди подневольные!

И ведь в этой-то комнате никакого компьютера нет… Вот как знали, куда вести – хотя знать не могли, конечно… А ну-ка, если…

– Господин! – с воем повалилась в ноги, схватилась за руку, пытаясь целовать, – господин, жизнь моя в ваших руках, будьте милосердны, пощадите, без отца, без жениха моего не на кого мне надеяться…

Отшвырнул – устало, досадливо, не на неё даже злясь, на обстоятельства… Сжалась в комочек у стены, проверяя на датчике браслета – успела… Часы у военного чина – ну не генерала, да чёрт, не важно, кого – больно подозрительные. Есть, слышала уже Фима, многофункциональные такие устройства… Эти же часы – и органайзер, и приказы, сигналы через них отдавать можно… Ну, ближайший-то час точно он ничего через них не отдаст. Вот информации-то на них вряд ли много было, не больно-то много удастся товарищам передать…

– Уводите её!

Попыталась заныть – честно, кажется, не очень хорошо получилось. Грубые руки схватили её, она обмякла, жалостно скуля.

– Куда вести-то? В какой блок?

– Какой к чёрту блок, ты туда час ползти будешь и обратно столько же, а поверку за тебя кто сделает? Не до того сейчас… Кинь её тут вон… к этому хотя бы. Давай, чтоб мигом, на шуры-муры у тебя времени нет! Господи… Вот надо было не раньше и не позже, а!.. Эти столичные хлыщи того гляди уже здесь будут, а у нас всё на том же месте… Ну, вот пусть зато они и думают, как там с ней дальше быть…

Аскелл сволочь. Он был отвратительно спокоен. С самого выхода из города, и вплоть до сего момента, когда чудом, иначе не скажешь, они едва не столкнулись с каким-то солдатом нос к носу. Когда в очередной раз они замирали под брюхом самолёта, и Дайенн старалась не дышать даже порами кожи, молясь, чтобы тяжёлые солдатские ботинки остановились в каких-то полутора шагах от них не по их душу, и казалось, что сердце сейчас оборвётся, а морда Аскелла хранила всё ту же самодовольную улыбочку, она могла только ещё больше утвердиться в мысли, что сердца у него нет. Или проблем с самомнением нет. В общем, чего-то у него нет. Хотя возможно, подумала она, когда лепила к брюху самолёта предпоследний «маячок» – последний на той стороне лепил Аскелл – он всё же боится. Ну, по крайней мере, что ли, волнуется. Только вот гордыня, которая, видимо, расово у тилонов развита не меньше, как склонность к очень альтернативной этике, ни за что не даст это показать. Прежде кого только во вселенной не считали образцом и эталоном гордыни… Явно надо пересмотреть стандарты.

– Что теперь? У тебя есть какой-то план? – да… Это очень удачно было, что им сумели найти примерно такую форму, в какой ходят тут технические работники… Она, конечно, успокаивала не слишком сильно – если мягко говоря нетипичные для местного населения морды издали и незаметно, то нетипичные же волосы, даже заколотые и забранные под головные уборы – вполне. Очень уж контрастируют по цвету с тёмной формой. А теперь и вовсе, перепачканные в земле и траве, с растрепавшимися гривами, они не вызовут подозрения только у клинического идиота.

– Вы полагали, госпожа Дайенн, что в отличие от вас у меня больше надежд прожить так долго? Ну, хоть какая-то польза от меня есть… Вон, видите приоткрытую дверь? Двигаем туда. За последние минут пятнадцать я не замечал, чтоб туда кто-то входил… Это, конечно, не значит, что там никого и нет…

Дайенн осторожно выглянула. Расстояние-то порядочное… Впрочем, это ведь действительно ближайший вариант. С другими шансов попасться ещё больше.

– А что там?

– Понятия не имею! Во-первых, план я наизусть не помню, во-вторых, на том плане, который у меня, далеко не вся информация. Для того Фима и должна скинуть уточнённый план, но вот, пока…

Оставалось только вздохнуть. Ну да, пока. И хочется надеяться, что это потому, что она ещё не добралась до нужных сведений, а не потому, что… уже и не доберётся…

– Ладно, при всём богатстве выбора других альтернатив, кажется, не предвидится.

Как можно было предположить, это боковой выход, оставленный сейчас открытым то ли по случаю каких-то работ, то ли вследствие хуррской безалаберности. Даже после рассветных сумерек, глаза не скоро привыкли к темноте, пару раз Дайенн обо что-то споткнулась.

– Куда теперь?

Аскелл приложил палец к губам и потянул её в один из боковых коридоров. Тут было чуть посветлее, и, к счастью, тоже ни души.

– Само это помещение на карте есть. Но без каких-либо пояснений. То ли настолько секретное, то ли настолько не важное. Интересно будет посмотреть… Там вдалеке я вижу, кажется, лестницу вниз. Часть помещений базы находится под землёй. И вот о них мы совсем ничего не знаем. Разве не любопытно бы было узнать?

Дайенн – любопытно не было. Ей было интересно, как выйти отсюда поскорее. Но Аскелл уже тащил её вперёд по коридору.

– Интересно, откуда такой оптимизм полагать, что мы так уж везде сможем пролезть? Хуррская безалаберность имеет пределы, одну открытую дверь оставили и довольно!

Тилон ухмыльнулся, быстро оглянулся и нырнул в черноту, пожирающую огромные, несуразно неровные ступени – в мелочах не парятся и тут, пришлось последовать за ним, торчать снаружи в ожидании какой-нибудь малоприятной встречи хотелось куда меньше. Ну, если подумать, в темноте прятаться резоннее… Правда, вопрос, как потом встретиться с коллегами с «Квинраса», которые как-то, убей бог не придумаешь, как, должны их вытащить…

Путь преградила массивная, под самый потолок, дверь, по ощущениям Дайенн весящая как хороший танк. Запертая, конечно. Над дверью висел единственный на весь коридор фонарь, до того тусклый, что только их уже привычные к сумраку глаза что-то видели. Панель сложного кодового замка коварно перемигивалась лампочками и тихо гудела. В коридоре есть ещё одна дверь, поменьше, и запертая, кажется, изнутри, во всяком случае, снаружи ничего похожего на замок. Но Аскелла она и не интересовала. Он остановился перед этой, достал из внутреннего кармана одну из своих многофункциональных отмычек.

– Может быть, останемся всё же здесь? Дадим сигнал ребятам, где нас искать… Зачем нам туда?

Аскелл придушенно-торжествующе взвыл.

– Ну даже лучше, чем я ожидал! Код тилонский! Ну-ка посмотрим, какие делишки тут делают мои дорогие братья… Сильно не факт, что там как раз ангар как раз с машиной… И даже что с чем-то этим похищенным из прошлого… Но явно, попав туда, мы будем знать больше, чем сейчас.

– И мёртвым, нам эти сведенья как раз очень пригодятся! Аскелл, чем глубже мы забираемся, тем труднее будет отсюда выйти!

– Чем глубже мы заберёмся, тем больше узнаем! Как выбраться – дело вторичное, – приложив устройство к замку, Аскелл уже азартно перебирал коды.

И в этот момент Дайенн простила ему половину грехов. Это было абсурдно, это было опасно, и это так роднило его с Алваресом, к самоубийственной настырности которого она, оказывается, так привыкла за эти три года… Ей живо представился опять насмешливый голос Мирьен, попрекающей сестрёнку за то, что определиться не может, чего хочет. Но в сущности, не до того было, чтобы размышлять – Аскелл уже открыл дверь…

Ли’Нор полагала, всё же в их троице самая спокойная сейчас она. Мужчины, понятно, храбрятся, они ж мужчины, как иначе, но когда вот так намеренно и изо всех сил стараются держать себя в руках – получается как правило не очень.

Ли’Нор не читала мыслей намеренно – не из какой-то деликатности, всё равно человек не узнает о том, что его сканировали, если не сообщить об этом словами или выражением физиономии, а по нежеланию отвлекаться. Но хоти тут или нет, мысли некоторых скорее проблема не слышать.

Гидеон думал о маме. Ладно б просто думал. Думал намеренно, нарочито, явственно маскируя этими мыслями какие-то другие, памятуя, что рядом телепат и не желая, чтоб эти мысли были прочитаны. Ли’Нор не собиралась докапываться до этих истинных мыслей, она б просто была очень благодарна ему, если б он не «кричал» ей в голову. Но не скажешь же об этом.

Арвини вот тоже думал о матери, о сестре, немного о прочей родне, но гораздо более естественно. Он, конечно, волновался об исходе операции, побаивался попасться в нежные хуррско-тилонские лапы, думать ему об этом было очень неприятно, поэтому мысли естественно соскальзывали на то, что приятно, в частности, огромное место в них занимали прекрасные рыжие волосы напарницы. То есть, не совсем волосы… а иногда и совсем не волосы… То есть, в частности, перебирание в уме всего, что известно о нарнской моде, в ключе размышления, во что она может быть одета вечером у себя дома перед отходом ко сну. Потом, конечно, спохватывался, и начинал преувеличенно серьёзно думать о деле, опять же, «крича» этим ей в голову. Но над серьёзными деловыми мыслями витал её фантом с распущенными волосами и в таком наряде, что Ли’Нор радовалась, что сквозь стекло шлема не видно её лица. И опять же, не скажешь же ему, что лучше б он думал о чём думается – ну любой же понимает, что контролировать человек может и должен свои слова и действия, но не мысли же, но опять же, сказать это – это явно вывести из рабочего-боевого состояния надолго… Что ни говори, а иногда быть телепатом нелегко.

Но жаловаться Ли’Нор сейчас не собиралась точно. В отличие от мыслей товарищей, мысли прочих присутствующих её очень даже интересовали. Тут уж не до этики. Точнее – тут уже совсем другая этика.

Подполковник из базовских вид имел, на взгляд Ли’Нор, какой-то серый и нездоровый. Какой-то вообще такой, словно только гордость и упрямство запрещают ему послать всю эту службу к чёрту и предаться выращиванию каких-нибудь овощных культур. В суть этих внутренних межфракционных разногласий ей, конечно, вникнуть не удалось, но определённо, подразделению столичных гостей тут были не так чтоб прямо совершенно рады. При том что сами базовские были ни в коей мере не мелкой провинциальной шелупонью, а очень даже, на момент дислоцирования сюда, важным и серьёзным проектом, но столичные-то воспринимали их именно так. Исключительно на основании провинциального положения. По крайней мере, в мыслях подполковника это выглядело как-то безысходно-мрачновато. Ну, и мысли гостей это подтверждали, о разработкебиологического оружия они были явственно не в курсе, и полагали, что по большей части хозяева протирали здесь штаны, вон, даже восстание в Руваре проморгали. Хуррская паранойя, правая рука не знает, что делает левая, и хорошо, если голова хоть как-то координирует ту и другую. Голос немолодого военного, излагающего план совместных учений, был ровен, безэмоционален, а в мыслях время от времени всплывал образ «несчастной девушки, тоже принесённой в жертву амбициям этих столичных хищников, как в скором времени и, не дай Рикэй, все мы». Надо понимать, речь идёт о Фималаиф…

Ну да, тот факт, что они тут сами отнюдь не миссионерской деятельностью и защитой мирных граждан занимаются, от внимания подполковника, видимо, ускользает. Или у них секретность такая, что и тут не знают, что в соседнем бункере делается? Да не, маловероятно… Или просто вот им можно, а столичным-пришлым нельзя, на них здесь не запасено? Ладно, не это важно. Важно то, что прибыли они сюда, по-видимому, на несколько дней (сколько точно – ещё неизвестно, будут уточнения сверху), поэтому всем будут выданы карты-пропуска… Понятное дело, доступ на них будет ограниченный, только по тем уровням, без которых никак, но сержант Риогорнатто уже размышлял, как бы этот доступ расширить. В отличие от своих куда более простых и прямодушных подчинённых, он и до того предполагал, что база в окрестностях Рувара не так проста, как со стороны видится, а теперь и знал наверняка. И уже не к вопросу сговора – так-то свою часть договора он выполнил, на базу их провёл – а для самого себя, хотелось знать, куда попал и с кем предстоит иметь дело.

Но даже один день ожидания – для них-то роскошь непозволительная. Гидеон и Арвини одновременно подумали об одном – спереть карту-пропуск у кого-нибудь из местных. Вон хоть у подполковника, он и не заметит, поди.

Дайенн была уверена – везение не может быть бесконечным. Даже если оно вроде бы и подтверждено технически. Очередная дверь явно не желала Аскеллу поддаваться.

– Вот теперь я практически уверен – там нас ждёт нечто такое, что оправдает самое бессмысленное существование, даже если б наше и было таким. То есть, это в любом случае стоило бы того… Так охраняют определённо не грабли и лопаты, и не стратегический запас выпивки…

– Аскелл, бога ради, мы не до ядра планеты уже спустились? И где уверенность, что нас ещё не засекли?

– Засекли б – уже были здесь… Ах… – последнее восклицание было сложнорасшифруемо и Дайенн не была уверена, что ей интересно узнать его значение.

– Что такое? – тревога, обосновавшаяся в сердце с самого их прибытия сюда, теперь мягко и стремительно разлилась по всему телу, захватив её всю, до кончиков волос и ногтей. Панель замка зажглась зловещим малиновым светом, и коридор наполнился ровным, тихим, грозным жужжанием… Ни одна сирена не могла бы звучать так страшно.

– А вот теперь бежим, госпожа Дайенн!

Дважды просить не придётся. Куда? Да… куда-нибудь! Коридор был пуст, ни грохота кованых сапог, ни злых окриков солдат, только смутное зарево вдали разгорается и, кажется, приближается к ним… Аскелл утащил её за предыдущую дверь, запер её, быстро набрал код… Метнулся к боковой, прежде отвергнутой им двери, с замком на порядок попроще.

– У него было ограниченное число попыток… От меня шифровали? Нет, может, и не от меня… Но не легче… Тьфу, да разве это задержит их надолго?

– Кого – их? – говорить на бегу было, конечно, сложновато, тем более когда представления не имеешь, куда бежишь, и в темноте то и дело налетаешь то на Аскелла, то на стену, – это тилоны?

– Если, госпожа Дайенн, вы так представляете наш истинный облик, то самое время обидеться. Нет, это… всего лишь охранная система. Не особо даже искусственный интеллект… Не особо интеллект… Но работает изящно…

Кажется, перед ними развилка… И кажется, это гудение окружает… Или это уже гудит в ушах?

– Самое поганое, что им достаточно самой малой щели. Зазора между дверью и косяком. Плохо заваренного шва. Не говоря уж о вентиляции. Они нас не отпустят. И их чрезвычайно трудно обмануть…

– Чёрт возьми, Аскелл, вы имеете хоть какое-то представление, где мы? И чем это так воняет?!

– Да! – торжествующе взвыл Аскелл, – вот и выход! Они ориентируются по нашему запаху… Так, это – там… Раздевайтесь, живо!

– Что?!

– Вопросы и возмущения позже! Снимайте с себя всё! – судя по шороху, Аскелл раздевался.

– Какого чёрта, Аскелл?

– Предсмертную оргию решил организовать! Скатывайте одежду в как можно более тугой комок… времени у нас секунд пять… и кидайте вон в тот проход. Это их отвлечёт. Ну же!

– А на нас самих что же, нашего запаха меньше?

– А на этот счёт… Готово? Давайте сюда! Вот так! Хорошо б было раскидать одежду по разным коридорам, но на это у нас нет времени… Теперь сюда!

Дайенн едва не поздоровалась лбом с дверью. Нестерпимая жуткая вонь – сложно даже сказать, химическая или органическая – едва не сбила с ног.

– Где это мы? В морге, в канализации?

– В канализации мы вроде с вами были… Честно, сейчас я тоже лучше туда бы вернулся… Но это не в пример лучше. А теперь, госпожа Дайенн, видите вон тот резервуар?

– О нет…

– Единственное достоинство топлива местной хуррской авиации, – поучал её Аскелл, когда они вынырнули, брезгливо проскребая глаза, нос и рот, – реально, единственное – оно дёшево и его ресурсы иссякнут очень нескоро. Многие бы удивились, на какой дряни можно летать… В этом смысле хурры молодцы. Во всём остальном – нет. Расход этого топлива в среднем приемлемый, а вот выработка… Перерабатывается в отходы почти всё. В смысле, помимо объёмистого бака собственно под горючее, приходится предусматривать в конструкции почти такой же бак под отработку. КПД двигателей большинства разумных рас около 80%, в среднем, конечно, технологии очень различаются, и сложно говорить о КПД, когда одни летают и стреляют, другие просто летают, третьи при этом ещё и думают за тебя… У минбарцев, как я знаю, топливо практически безотходное. 99,8% у нас. Полностью 100% было, наверное, у Изначальных, чёрт их знает, у них и 200% могло быть… А вот у хурров – процентов 30, не более. И в оставшихся 70 мы сейчас и купаемся. Всё, расслабьтесь, кфинам нас не учуять и с десяти сантиметров. Мы по подземной галерее перебежали к их отстойникам с отработкой… Чёрт его знает, куда они это дальше… Для чего используют… Вряд ли для оздоровительных ванн, скорее просто утилизуют на свой манер – сливая в ближайший водоём, от чего он медленно но верно загибается и жители вместе с ним…

Дайенн молчала. Нелегко говорить, когда желудок, кажется, подкатил к самому горлу.

Свет в помещении, хоть слабый, но был, хватало разглядеть ближайшие мрачноватые декорации – высокие прямоугольные и цилиндрические баки, толстые трубы в зловещих потёках ржавчины, железные опоры какой-то конструкции.

– Что вы хотите сказать мне, госпожа Дайенн? – Аскелл сел на краю резервуара, нервно отжимая волосы, одет он сейчас был, чёрт побери, только в трилюминарий на цепочке, – что где только нам с вами уже не случалось купаться? Ну да… Между тем, спаслись мы, так сказать, только отчасти. Сейчас нам предстоит вернуться…

– Вернуться? Туда? Опять?!

– Они нас не почуют ещё долго. А в одежде, знаете ли, я вынужден был оставить весь свой арсенал. Без которого, в костюмах прародителей, мы не представляем из себя ничего кроме трогательных мишеней. А для этого нам следует найти здесь… ну, хоть какую-то ветошь, или какую-то ёмкость… Чтобы всё это собрать… Взять обратно нашу одежду мы не можем.

– Почему? Они её… уничтожили?

– Ну, практически. Они впрыскивают в тело жертвы парализующий токсин. А он, увы, действует и при прикосновении, хотя слабее, конечно, чем при введении в кровь…

Дайенн сидела, неловко сжавшись – вот о чём, действительно, всю жизнь мечтала, сидеть рядом с Аскеллом голыми и перемазанными какой-то невообразимой дрянью. От внутреннего вопроса, легче ли ей было бы, если б это был Вадим Алварес, она отмахнулась, как от неуместного.

– Ну, надеюсь, хоть что-то здесь найти, хотя бы в смысле таких же симпатичных роб размеров на пять больше нашего, мы сможем?

– Надеюсь на то. Не то чтоб меня мучили комплексы, но, знаете ли, выбраться отсюда в чём нас с вами пробирка родила будет и в самом деле затруднительно.

Фима наконец решила открыть глаза. Было больно, да, но вполне терпимо. Ну да, отвыкло тело от тумаков, с детской-то поры, когда с мальчишками дралась… Впрочем, отводить душу побоями, раз не дали полномочий другим образом, у него тоже роскоши времени не было, так что Фима справедливо полагала, что легко отделалась. Ни спине, ни скуле, правда, от этого соображения особо легче не становилось.

Что она сразу поняла – в помещении, чем бы это помещение ни было, она была не одна. Ну, говорил же этот военный чин «кинуть её пока к этому», вот сейчас и узнаем, что за этот. Может быть, он, как дольше сидящий, ещё и внесёт конкретику, что с ними собираются делать дальше – то ли просто пристрелить, как руки дойдут, то ли, чего зря-то добру пропадать, пустят на опыты.

Ко многому, конечно, она была готова, но не к тому, что её окликнет знакомый голос… Повернувшись, она вскрикнула дважды – сперва от ужаса, затем от удивления, узнав в этом жестоко избитом, кутающемся в окровавленные лохмотья старике не кого-нибудь, а руварского владетеля.

– Господин Гуаносфато, это… вы?

Старик попытался разлепить заплывшие глаза, удалось с большим трудом один. Лицо – сплошная гематома, кажется, одна нога сломана, да и рёбра, вполне возможно, судя по тяжкому, осторожному дыханию.

– Кто? Кто тут назвал меня по имени? Да ещё девушка… Думал, ни одной девушке нипочём меня в таком виде не узнать…

– Это Фималаиф, дочь Самартуаксо… – она подползла ближе, – господин Гуаносфато, что с вами случилось? Почему вы здесь?

Странно… Совсем недавно, каких-нибудь несколько дней назад она мечтать вполне могла о том, чтоб собственными руками сделать из Гуаносфато чучело для огорода. А ещё утром – ну, просто о том, чтоб его повесить… А сейчас не испытывала ни гнева, ни злорадства. Да и что подобное можно испытывать к старому, беспомощному, полуживому человеку, сейчас лишённому всего, чем он гордился, в чём полагал свою силу, и самого завтрашнего дня, пожалуй, уже лишённому?

– Да потому же, надо полагать, почему и ты, девчонка. Неудобны мы… Какого такого Самартуаксо? Из сайкоймакских что ли кто? А, не… всё же не всю память-то отшибли… Так из простых же отец твой, что ты-то тогда тут делаешь? Из города, что ли, выбраться пытались? Так чего ж ты одна тогда тут?

Фима пыталась не отводить взгляд, но он упорно соскальзывал. Как ни страшно было всё то, что видела она в госпитале, как ни казалось, что готова, представляет…

– Господин Гуаносфато, вы же вроде бы с военными в дружбе были? Как это так получилось-то? За что они вас, чего они от вас хотели?

Слух ободрало короткое, хриплое бульканье – вроде как, смешок.

– А вот такая она, дружба у нас… Сегодня выгодна, а завтра совсем наоборот… Да ничего не хотели, просто… Просто так что ли побить не могут, от души широкой? Чего всё ещё не убили – не знаю… Ну да что, это недолго, убить-то, и не интересно… Впрочем тебе-то, девка, куда как тяжелее придётся…

– А вы меня не хороните раньше времени, господин Гуаносфато. Я здесь не им на потеху, а по делу. И дело собираюсь сделать. Для начала, конечно, отсюда выбраться надо…

Старик усмехнулся – улыбка, при наполовину выбитых зубах, вышла страшная.

– Это ты хорошо сказала, выбраться… Ровно они тебя в чулан заперли и метлой подпёрли. Вон, погляди – решёточка-то… не решётка даже, а нити лазерные. Сунься-ка.

Двери у камеры, действительно, как таковой не было. Огромный, в половину стены, проём был зарешечен тонкими, ровно сияющими розовыми нитями. Расстояние между ними – для мыши, может быть, в самый раз, ну, человек руку просунет…

– Их ведь можно как-то отключить? Не может быть, чтоб не было способа…

Старик пошевелил разбитыми губами.

– Говорят, есть способ… Варахалито говорил, слышал от кого-то… Он подох, Варахалито, хоть то хорошо, что раньше меня… Вроде как, то ли кровью, то ли мёртвым телом их загасить можно. Ну, вот берёт один заключённый другого, кидает его в проём, его в клочья, конечно, ну и вот если крови достаточно много, то что-то там закоротить может… Не знаю, не проверял. Варахалито, он быстро сдох, утащили его, а Гегертафито сам ушёл, как-то, скотина, к ним там подмазаться сумел, чем-то им там полезен… Ну а чего, он не родня мне, даже дальняя, ему можно… С Куаркалаем мы, ха, так вот друг напротив друга сидели и глаз не сводили, обоим же нам Варахалито об этом способе сказал, может, и брехня, конечно, но чего ж не попробовать… Тогда я, правда, отбивную-то чуть меньше напоминал… Потом эти опять в гости зарулили, ну и Куаркалая вынесли по итогам, похлипше меня-то он… Ну, в общем, теперь-то, конечно, ты если захочешь, легко меня на эту решётку бросишь, хоть и девка, со мной сейчас и старуха древняя справится… Только куда дальше-то? Думаешь, так они тебе и сбежать дадут? Да ты знаешь, сколько тут замков-то всяких, да и до периметра пока доберёшься – десять раз с тебя кожу снимут и наизнанку оденут.

– Дальше – видно будет. А вы, господин Гуаносфато, если вправду какое-то время тут за гостя ходили, расскажите хоть что, про планировку, про персон местных… Мне и попроще будет сообразить, куда идти. Коль скоро мы не в одном их этом блоке для живого материала, полагаю, центр управления у них и тут может быть, а почему нет-то… Хотя мне можно и не очень центр, главное – компьютер, в общую сеть включенный…

Гуаносфато застыл, таращась на неё узкой щёлкой приоткрытого глаза.

– Ты это чего такого задумала-то? По уму ли, по силе ли? Хотя, говорят, смелость многое может… Люди, когда им терять нечего, и не такое делают…

– Это вам, господин Гуаносфато, терять нечего. Вы всё уже потеряли. Власть, имущество, семью, я так понимаю… А у меня за спиной Рувар. И я собираюсь его отстоять. Вы – не смогли. Потому что для вас Рувар – собственность. Или женщина, которую берут силой, силой удерживают. Ну так сила вас предала. А для меня Рувар – земля родная.

Старик покачал головой.

– Ну и говоришь ты, ну и говоришь… где только выучилась? От Галартиатфы этого вашего, что ли? Нечто и впрямь он не смертный, как мы все? Ну да мне-то что… пытайся.

– Много крови, говорите? Интересно, а если руку под этот луч сунуть – хватит? Если руку отрубить – кровищи же много должно быть? Поди, и с одной рукой управлюсь… Если только плутать не сильно долго буду… Ну так что, господин хороший, поделитесь со мной, тем, что вам всё равно без надобности? Я-то, пока вели меня, не много успела увидеть.

Гуаносфато какое-то время молчал.

– Однако, чудная ты девушка, Фима… То ли сумасшедшая, то ли… Однако же, и правда… Я-то уже ничего не смогу, может, хоть ты сможешь? Ну, хоть что-то? Слушай-ка меня. Отниму у тебя немного времени, а потом уж иди, или погибай дурной смертью – но она всё одно дурная, а так хоть, может, быстрая будет – или делай, что задумала… Я тебе помогу. Одним только могу помочь, но что уж теперь. Хоть на что-то да сгожусь. Они, Фима, всю семью мою, ясное дело, убили. Сына одного на моих глазах, другого не на моих, но я не сомневаюсь как-то… Дочерей с зятьями, конечно. Срубили дерево, со всеми ветками… Один только побег остался. О том они не знают. Сын у меня на стороне есть. А в доме у меня в сейфе завещание есть, что в случае, если все законные мои наследники погибнут, я законным наследником его объявляю. Не многие знали, что он сын мне… Но кто и проболтаться мог. Он сейчас здесь. Потому что отец его официальный, дурак дураком, мог же удрать, многие удрали, кто в Сайкоймакс, а кто и дальше, он не родня мне, кто б его разыскивать стал… на этих стервятников работать вздумал, ну и вот чтоб хорошо работал, они сына в заложниках держат… Спаси его, Фима, и – что ни говори, отплатить мне тебе нечем, да с того света и не платят… Но парень-то ни в чём не виноват, ни в моих грехах, ни в грехах отчима своего. Ему лет-то меньше, чем тебе… Выведи его отсюда, правду ему скажи – а там пусть сам решает, что с этой правдой делать, только пусть жизнь свою спасёт… Золотом я своих законных сыновей осыпал, а любил его… Слушай, Фима. Не всё я, может, в жизни имел, что пожелать можно, но многое. А когда человеку всё дано, так что ж этим не пользоваться? Что ж не наслаждаться, пока получается? Оно ж вон как может обернуться… Пить и есть я, конечно, любил, но не так, как иные. А вот женский пол до чего любил… да сама ты знаешь это. По мне, если не всех женщин, кого можешь получить, ты получишь – так глупость это… Да и женщины ведь меня любили, я с ними щедр был. Немногие, как твоя мать, строптивые-то были… Но вот была среди женщин одна – особенная. Что, подумаешь, в женщине может быть особенного, глаза, или волосы, или груди? Так и у других есть, не хуже. А вот особенная. За другим мужчиной замужем, ну так что, будто замужних у меня не бывало… И чего я, спрашивается, мужа её не устранил и себе её не забрал? Будто так уж сложно б это было… А вот тут хоть голову сломай, а не поймёшь. Не мыслилось мне такого, чтоб она совсем моей была. И страшно мне было от одной мысли о ней. Вроде, не юноша и тогда уже был… Вроде, чем меня женщина и удивить могла, вроде, и удивлять не пыталась, ну конечно, красива, конечно, искусна – так и жена моя место в моей постели не даром занимала… А только одно её слово дара речи совсем лишало. Она, бывало, только ленты свои начинала развязывать, а меня словно дурным зельем опоили, к кровати шёл и мимо кровати падал, и это не вру сейчас… Это что ж она, при такой силе своей, со мной сделать бы могла? Да захотела б – верхом на мне по городу ездила, хочет – шагом, хочет – рысью… Оно правда, не то чтоб не понимала она, а молчала об этом, просто молчала и всё. Но под видимой этой её покорностью, как под покрывалом, такой огонь, такой яд нестерпимый – бежать хотелось, глаза зажмурив, куда попало… И злость брала, и поколотить её хоть раз хотелось… Не мог. Когда сын мой родился – я в тот день совсем ни с кем не разговаривал, лодку взял и по реке вверх плыл, пока из сил не выбился… А ещё такая погода тогда была – как не утонул, сам не понимаю, ветрищем с ног сбивало… Сын мой, он на меня растёт похожим, как до сих пор не догадались все, не понимаю. Только характером, разве, куда серьёзней, видать, этим в неё, что ли… Сроду не думал, что у женщин тоже какой-то характер есть, до того… Спаси его, Фима. Других желаний у меня нет сейчас. Слушай. План там, расположение – это пустое всё… Обскажу, конечно, что сам знаю… Но как ты попадёшь-то, даже если доберёшься, до сердцевины их? Туда и я не добирался, случая и не подошло как-то… Но хоть часть-то пути ты пройдёшь, а там сама уж думай. А может, и туда тебя пропустит, я-то не проверял. Так вот, был же я добрым гостем тут сперва… И пока добрым гостем был, карта доступа у меня была. Когда им распоряжение пришло, не помогать мне, а изничтожить меня и Эферрахтидо так, чтоб следа не осталось, и они меня сюда вот… перевели… карту они искали, да найти не могли. Ну, вроде как, и пустяк, чем она мне тут-то поможет. А карта – она вот, – он поднял руку, – в ней же сила вся – в одном маленьком чипе… Я этот чип сковырнул, руку себе разрезал и внутрь себе его спрятал. Зачем, спросишь? Так карту потерять можно… Или отобрать могут… А мне этот доступ, какой есть, на подольше пригодился бы. Друзья-то друзья эти ребята, а друзей у нас проверять принято. Так вот знай теперь – у всякой женщины, как ни бедна она, одно оружие всегда с собой. В постели только не с собой, и то когда как… Расплети волосы, вытащи железку ту, на которую вы волосы накручиваете. Не так чтоб очень она остра, но мать твоя меня такой едва жизни не лишила… Вот ею чип и сковырни, рана-то не до конца ещё заросла… А потом – хватай меня, уж откуда хочешь силёнки бери, и выключай лучи эти, если и правда работает оно… Сам я не смогу, уж ты прости. Как ни страшно, когда в следующий раз кто придёт и что сломает, а сам себя жизни лишить не могу. Больше жизни я только мать сына своего любил, но и эта любовь мне силы не дала, одну только слабость…

Гидеон и Арвини разом окатили её волнами торжества – информация от Фималаиф пришла. Теперь не только данные с зондов Альберта были в их распоряжении, но и максимально полный план базы. Гидеон, правда, хорохорился, что и без этого действовать бы уже начал, но зонды-то всё же были далеко не везде, затруднительно бы было…

Пробраться к одному из бункеров, которые были определены как их вероятные цели, оказалось легче ожидаемого – как ни странно, именно благодаря столичным гостям, которые, наводнив территорию, быстро и автоматически создали на ней лёгкую неразбериху. Солдаты Риогорнатто, пользуясь тем, что руководство, решая какие-то свои оргвопросы, от них отвлеклось, разбрелись по полигону, тыкая пальцами в оставленные где ни попадя передвижные установки и их операторов, если таковые рядом имелись, зубоскаля и гогоча. Кто-то кого-то уже задирал, вспыхивали первые драки. Ли’Нор почувствовала, что ей становится жаль руководство. Ну да, у них в школе тоже всё бывало, и девчонки при этом не сильно-то отставали от мальчишек, но не на старших же курсах, и не перед серьёзными учениями! В общем, она только рада была исчезнуть с поля и не наблюдать тотального презрения к дисциплине. А они ещё бунтам удивляются… Да в своих рядах сначала порядок надо навести… А тут он, видимо, без зуботычин не наводится…

Дальше они разделились. Гидеон побрёл к дальнему бункеру, полагая, что одиночному праздношатающемуся это будет легче, а они с Арвини выбрали ближайший. В кодировках на базовском плане они пока понимали не всё, но явствовало, что здесь содержится один из «уловов из прошлого», менее мощный из двух. Мало надежды, что они смогут деактивировать это на месте, но попытаться, считал Арвини, в любом случае стоит.

Дверь, как ни удивительно, их картам подчинилась. Вторая встреченная дверь тоже.

– Секретность, секретность… – хохотнул Арвини, – заходи, чуть ли не первый встречный…

– Ну, не скажи. Первый встречный за периметр не прошёл бы, если б не Альберт и Аскелл с их чудо-устройствами. Хорошо иметь в штате техномага, ну а тилона – ещё лучше… И вообще, здесь, в коридорах, пока всё равно ничего ценного. В смысле, оружие – это, конечно, ценно, – Ли’Нор повертела в руках винтовку, пощёлкала, положила на место и развернулась к выходу из очередной комнаты, – когда работает. Мощность не более 50% от расчётной, а скорее – сосиски к завтраку подкоптить… Потому что если уж тебе написана инструкция, как хранить и как чинить, то по ней и надо, а не «так сойдёт». Ну, как я поняла, они сейчас как-то больше ставку делают на биологическое и химическое… Идём дальше, в общем.

Арвини наконец удалось уговорить строптивое устройство не просто показывать им, что да, в этом здании что-то чрезвычайно мощное есть, но и указывать им направление. Теперь можно было идти, не отвлекаясь на банальности. Кроме того, инфракрасный датчик регистрировал, пусть на небольшом расстоянии, приближение живых существ, и они вовремя ныряли в тень боковых проходов или комнат.

– Интересно, сколько это уже метров под землёй? – центаврианин устало обозрел очередную дверь.

– Главное – что ещё не километров… Тихо! Я что-то чувствую!

– Что? Надо думать, не подстерегающую за дверью задницу? А то так-то и я её чувствую… Тем более что… ах ты чёрт, нет, здесь этот пропуск не работает… Надо было по дороге всё же тюкнуть какого-нибудь местного и…

– Ментальный сигнал, – Ли’Нор приложила ладонь к двери, сняла перчатку, приложила снова, – это странно… Понимаете ли, Арвини, мой уровень вообще-то не позволяет слышать сквозь такую толщу.

– Может быть, там, за дверью, находится кто-то очень сильный?

– Я б тоже так подумала… Ну, например, что там находится кто-то из «особых», и может быть даже, не один… Но боюсь, в таком случае мы уже были бы трупами. Это вообще не похоже на ментальные контуры хурров… Вообще не похоже ни на что, что я знаю!

Арвини заинтересовался.

– И что оно говорит? Вы полагаете, они могли… Там, в прошлом… захватить сильного телепата какой-то неизвестной расы?

– Да всё могло быть… Оно… зовёт. Кажется, зовёт на помощь. Я сейчас очень живо вспомнила, как, когда была маленькой, упала в яму и просидела там три часа, прежде чем меня нашли и вытащили… Это просто вспыхнуло перед глазами…

– Странно, у меня то же самое. Картина, как я в детстве потерялся в торговом центре… Я ещё удивился, с чего я вспомнил это именно сейчас? Как же мне страшно было… Мы же приезжали в гости к родственникам, мама с дедушкой тем вечером собирались уезжать. Это… это оно, своими ментальными волнами?

Ли’Нор не ответила. Она сползала спиной по двери, Арвини, конечно, не видел её лица, но почувствовал, что она плачет.

– Что, что такое? – он схватил её за плечи. Она бормотала что-то на родном языке, центаврианин узнал только слово «отец». А затем он сам перестал видеть и Ли’Нор, и полутёмный коридор с неприступной дверью, он увидел свою маленькую сестрёнку – ей было лет пять, она тяжело болела и просила взять её на ручки, Рауле не был уверен, что сможет удержать уже довольно крупную малышку, но невозможно отказать, когда тебя так жалостно просят…

– Что бы это ни было, – голос напарницы был хриплым, она тяжело дышала, – оно разумно… Оно определённо разумно. Оно не может говорить с нами напрямую, но оно воздействует на нас ментально. Оно ищет в нашей памяти картины, которыми может объяснить своё состояние. Что бы это ни было, оно тут в плену, оно страдает, оно просит, чтобы его спасли. Я вспоминала момент, как сама попала в беду, страх и беспомощность… И я видела своего отца… Я говорила, он попал в плен к пиратам, и умер бы в плену, но, вмешательством Элайи Александера, хотя бы умер на свободе… Я простилась с ним – через него, через Александера. Он говорил мне, что не испытал слишком чудовищных страданий, и смерть его была легка, но как верить всецело в такие утешения? Я полицейский, я слишком хорошо знаю, как бывает… Сейчас эти картины возникли передо мной, так ярко, словно я не представляла это, а своими глазами видела… Как моего отца бьют, как он гнёт спину в непосильном труде, как тесно, темно и грязно в его камере… Ему сейчас тоже страшно, плохо и больно. Оно просит нас помочь…

Арвини хотелось запустить пальцы в волосы, но он просто обхватил руками шлем. Не то чтоб это успокаивало хаос образов внутри хоть немного.

– Освободить его? Ну, не то чтоб кто-то что-то против имел… Сейчас, только за динамитом сбегаем. Дверь-то, вообще-то, не поддаётся! Надо было всё же тюкнуть какого-нибудь мимо проходящего, ничего не успел бы он заорать, да тут ори – не ори, через эти стены…

– Тише! – Ли’Нор повернулась к двери и принялась что-то набирать на подсвеченных кнопках панели, – оно диктует код. Оно слышало его в мыслях тех, кто сюда приходит…

– Интересно, а им оно тоже разные картинки показывало? – Арвини на всякий случай достал оружие, но с предохранителя пока не снимал, – и что ж, не подействовало?

Сперва они не поняли, попали они в лабораторию или в сердце какой-то машины. В небольшой, около шести квадратных метров комнате свободного места почти не было. Незнакомые и с трудом угадываемого назначения установки уходили под самый потолок, блестели хромированными поверхностями, сияли лампочками и экранами, змеились трубками и проводами, противоположной стены из-за них было вовсе не видно. А в середине комнаты на сложной подставке из труб, под прицелом чего-то, подозрительно напоминающего лазерные пистолеты, ярко светилась небольшая, сантиметров тридцати в диаметре, сфера.

– Что-то мне кажется, вряд ли это такой хуррский светильник…

Приглядевшись, можно было понять, что свет в сфере не однороден – словно там бьётся ослепительно белое пламя, или маленькая молния, пускающая снопы искр.

– Это оно.

– Оно… вот такое есть? Существо без тела, состоящее из света или энергии? Нет, я слышал о таких… Но кажется, таких давно нигде не видели.

Ли’Нор подошла к сфере, коснулась её ладонью.

– Люди называют их монадами, нарны – мыслящими огоньками. Это форма жизни, по своему устройству близкая к Изначальным, но много слабее их. Они могут взаимодействовать с нашим сознанием, посредством этих видений, но они не могут им управлять. То есть, заставить его отпустить оно при всём желании не может. Ну, видать, к картинкам-то они притерпелись… Или просто нет в их памяти ничего такого, на что можно воздействовать… Хотя вряд ли у всех… Но если хотя бы часть из тех, кто здесь бывает – тилоны… То всё возможно…

Арвини осторожно обошёл установку. Блики от сферы заиграли на стекле его шлема.

– Невероятно как-то… Существо, в общем-то, подобное живой молнии, вот так посадить в клетку? Это ж какими возможностями надо обладать…

– Тилоны – обладают. К тому же… если я правильно понимаю этот образный ряд… это очень молодое существо. Чуть ли не новорожденное. Я не факт что прямо сейчас пойму, как размножаются монады, это очень сложно, но они выхватили это существо практически из колыбели.

Центаврианин опасливо протянул руку – коснуться сферы, но передумал.

– И что делать с ним собираются? Надеются как-то использовать как источник энергии? Хотя если подумать, и возможности воздействия на сознание открывают шикарные перспективы… Обучить транслировать в головы врагам отборные кошмары – и радуйся эффекту… Ну или просто прихватили, раз встретилось, и теперь думают, что с этим делать.

Нефилим покачала головой.

– Ну, по таким или примерно таким соображениям живут многие. Пока они, вроде как, изучают… И за любые попытки пожаловаться и упросить выпустить они стреляют по нему вот из этих пушек. Для монад это, оказывается, очень чувствительно… Угрожают убить, если откажется сотрудничать… Не знаю, могут ли они в самом деле уничтожить подобное существо, но вполне могут попытаться. Вы не представляете, насколько это ужасно, Арвини. Это не просто как издеваться над ребёнком… Это как издеваться над маленьким богом.

– А боги чем особенные? – проворчал центаврианин, боязливо переступая через какой-то странный шипастый кабель и становясь рядом с напарницей, – боги многих религий страдали и за то были обожествлены. Хотя кому я это рассказываю-то… Как мы помочь-то можем? Я лично боюсь тут без должных инструкций что-то трогать, рванёт – и ни от нас, ни от этого… новорожденного… памяти не останется… Хотя тоже, конечно, вариант, зато какие разрушения во вражеском стане…

Ли’Нор сделала шаг назад, обозревая установку и продолжая держать ладонь на сфере.

– Оно примерно помнит, что они делали, когда запирали его сюда, и подскажет…

– Примерно… И то хорошо… Эх, ненавижу прямо, когда от моих действий зависит многое.

– Успокойтесь, Арвини, зависит больше всего от меня. Мыслеобразы очень даже можно понять неправильно. А когда контактируют столь непохожие, не встречавшиеся прежде расы, это более чем реально.

– Ну, кто ж в этой жизни не рискует… А что дальше? В смысле, вообще, оно не разнесёт тут всё? Или само просто мирно вынырнет в какую-нибудь форточку? Хорошо б и нас тогда прихватило… Хотя лично мне трусовато б было на такое сесть, задницу поджарю, чего доброго…

– Ну, всё практически наоборот, Арвини. Это мы должны вынести отсюда монаду.

Полицейский присвистнул.

– Должны… Должны – не вопрос… Как? В руках что ли? Руки тоже целыми бы мне пригодились…

– Ну, не совсем в руках…

Гидеон задумчиво поскрёб затылок. Через шлем получилось, конечно, не очень убедительно. Ну, следовало ожидать, не всё коту масленица, очередная дверь сообщила, что в доступе ему отказано. Теперь следовало решить, стрелять по замку из заёмного оружия, или как. То есть, требовалось просто набраться решимости. Потому как других-то путей всё равно не видно. Будем уповать, что там, за дверью, вооружённый отряд не встретит, и что, раз уж Фима отключила что-то там в смысле оповещения и связи, то этих замков это тоже касается. Эх, пригодился бы сейчас тот самый легендарный Ключ Всех Дверей… Много где, много кому пригодился. Да вот беда, не у той он стороны… А может, конечно, не у этих, у другого отряда, но от этого ничем не легче.

– Что, землянин, тебе туда? Тогда без вот этого никак!

Гидеон медленно обернулся. Прямо перед ним стоял Риогорнатто, а на его раскрытой ладони лежала карта-пропуск – почти такая же, как у него, только с малиновой каймой по краю.

– Ты откуда здесь? И откуда это?

– Глупых вопросов не задавай! За тобой шёл следом. Точнее даже, не за тобой, а за тем, кто шёл за тобой. Ну, пришлось его того… обезвредить маленько, и вот трофей заодно забрал. Пригодится, как вижу.

– Риогорнатто. Тебе зачем неприятности? Ты понимаешь, чем вот это сейчас пахнет?

– Понимаю, понимаю… Отойди, тут, кажется, ещё некая хитрость есть, как эту карту вставлять… Как это ты не слышал-то, что он за тобой шёл? Вроде ж не особо и мастеристый попался, раз я его вырубить так запросто смог… Ну то есть, не совсем прямо запросто, просто ростом я его повыше да и в общем покрепче оказался… Ну вот, готово, заходим. Что тут такое-то должно быть? Одна из этих их штук, прихваченных, где плохо лежали?

Распахнуть огромную, тяжеленную дверь верзила-хурр, может, и мог, но зачем? Петли безумно тугие, лишняя потеря времени. Имеющегося зазора достаточно. Гидеон протиснулся вслед за сообщником, задев его плечом и нерационально, несвоевременно вспомнив его объятья и жаркую тесноту его лона.

– Наверняка. Может быть даже, эта самая машина времени. Даже скорее всего. Потому как сигнал довольно ровный, с других объектов он более… хаотично пульсирующий. А машина в последнее время работает спокойно – видимо, контроль в свои лапы тилоны взяли, и в кнопки куда попало не тыкают.

– У тебя как, какая-то инструкция есть, как её деактивировать?

– Да инструкции как таковой… нету… – Гидеон присвистнул, обозревая немаленьких размеров зал, полный аппаратуры, – то есть, можно будет, как найдём, связаться с Альбертом или Аскеллом, и они подскажут… наверное… Они её хотя бы видели, я – не очень-то, когда её окончательно подняли, мы большей частью отряда уже перешли на партизанское положение… Однако ж ничего себе тут, а! То ли они и с пятым измерением на «ты» – снаружи-то сооружение куда скромнее смотрится… Хотя тьфу, мы ж под землёй уже, это тут от всех этих экранов светлее, чем там снаружи… Но всё равно есть, чем восхититься, там вон, в Руваре, слышал, в некоторых домах до сих пор помои прямо за окно выливают и пищу на огне готовят, а тут, смотри-ка – 24 век…

– Тихо. Кажется, в соседнем помещении кто-то есть… Ну-ка сюда, послушаем, сколько получится…

– Нет, ну нам несказанно повезло! – взвыл Аскелл, – это мойка! Ну да, мойка для машин, а может и, судя по расположению душевых раструбов, для самолётов… Сейчас проверим. Может, хотя бы часть этой дряни с нас смоется. Хотя есть вероятность, что ничего не выйдет, если вода-то кипяток. Самолёту, ему чего – он железный…

– Я б предпочла помыться дома, – Дайенн тоскливо наблюдала за бегающим Аскеллом, изучающим систему трубок и кранов, – а сейчас выбираться отсюда поскорее.

– А в чём проблема? Как раз и выберемся, – тилон кивнул в сторону темнеющего проёма в стене, – в соседнем помещении камера заправки, и кажется, минимум один самолётик там стоит. Если так повезёт, что там как раз установлены свежие баки, то прямо оттуда и стартуем. Ну да, разнеся попутно весь комплекс к чёртовой матери… А почему нет? Судя по времени, даже одновременно с подрывниками получится…

Ближайший раструб загудел, зашипел, плюнул ржавой водой – и в следующий миг в бетонное дно небольшого, до середины икры, резервуара со сливными решётками по краям ударили горячие струи. Помещение заволокло паром. Аскелл осторожно попробовал ногой воду.

– Горячевато, но терпимо.

Дайенн нехотя положила узел из дерюжки с побрякивающим там Аскелловым имуществом и тоже шагнула под струи. Ну да, горячевато… И солоноватый запах, видимо, от неистребимых минеральных солей, которых здесь, говорят, сказочные залежи… Вспомнились душевые на Ракуме – да забудутся ли они теперь когда-нибудь – и в принципе… одно и то же. Что только там пахло болотом, а здесь солончаками. В остальном что для людей, что для самолётов.

– Технику, конечно, моют щётками, – Аскелл пушил под водой волосы, вымывая из них бурую дурно пахнущую жидкость, уже ссохшуюся в тягучие сгустки, – но мы и так обойдёмся. От мыла какого-нибудь, разве что, не отказался бы…

Мягкое сияние трилюминария дробилось в стекающих по груди струях – словно синий бисер катился по телу Аскелла дождём. В детстве Дайенн, в одной поездке с отцом, видела в городе радужный водопад – он был как раз возле того большого здания, куда отец приезжал на какое-то важное собрание и куда ей нельзя было входить, поэтому её оставили снаружи, прекрасно зная, что никуда она не уйдёт. Она и в самом деле все эти полтора часа любовалась водопадом, позабыв обо всём на свете и о самом ощущении времени. Для дилгарского ребёнка действительно нетипично просидеть где-то столько времени, но уж слишком волшебным было зрелище.

Кажется, всё же водопад был природный, но кристаллы, между которых с шумом срывалась вода, были обточены так, что солнце, падая на их грани, разбивало свой свет в бесконечное радужное многоцветье – радужные струи били в хрустальную чашу внизу, поднимая в воздух облака разноцветной водяной взвеси, отражаясь в воде и в хрустальных стенах, маленькие радуги висели в воздухе…

Здесь была только одна палитра – синий, голубой, но в серо-бурых железобетонных хуррских декорациях это было явлением из сказки, из детства, когда в немом восхищении возможно было просидеть возле водопада полтора часа…

Решив, видимо, что лучше уже не сделаешь, Аскелл оставил в покое волосы и принялся растирать плечи и грудь, брезгливо стряхивая скатывающуюся под пальцами буроватую плёнку. Не так и мал бетонный резервуар, тут не то что вдвоём, вдесятером прекрасно разойтись можно, но она шагнула сразу следом за ним, и остановилась слишком близко, а сейчас отойти, отодвинуться было уже как-то… неудобно, будет выглядеть нарочито, не оберёшься насмешек… Одним словом, пережить очередной удар по своей стыдливости ей как-то куда легче. В конце концов, она не только минбарка, но и врач, а врача голым телом не смутишь, даже если это голое тело, более-менее удовлетворившись отмытием верхней части тела, сейчас перешло к нижней… Аскелл бросил на неё многозначительный взгляд из-под вздёрнутых бровей, замерев с ладонью на бедре.

– Если вам неприятно, вы можете отвернуться. Или я отвернусь. Но – я не столь хорошо знаю вашу физиологию и свойства местных химических элементов, чтобы проверять их сочетаемость на себе. Если мне тут разъест что-нибудь… чувствительное… Оно мне, может быть, и меньше потенциально нужно, чем руки и ноги, но меня такая потеря всё равно расстроит.

Дайенн хотелось ответить что-нибудь колкое. В ключе, что всё равно в ближайшем окружении не наблюдается ни одной самки тилона, оценивать функциональность повреждённых мест некому… И вообще, у тилонов есть самки? При их способе размножения – по логике-то незачем…

«Ну, зато здесь есть самка дилгара, – усмехнулся внутренний голос с интонациями Мирьен, – бедная, бедная Дайенн, первый голый дилгар, которого она увидела в жизни – тилон… Всё-то не слава богу. То корианец со своими странными идеями, то бракири со своими болезнями и семейными тайнами, то вот…».

– Госпожа Дайенн, вы закончили? А то вода, вообще-то, уже выключена!

Она встрепенулась, возвращаясь в реальность, повернулась, неловко шагая из бетонной ванны, и… Такое может произойти только нарочно, назло. Поскользнулась. Нелепо взмахнула руками, вскрикнув испуганно и досадливо, и ухватилась – конечно, за Аскелла. Хотя может быть, и не она сама ухватилась, а он подхватил её… Лёгкий шок – насколько же сильные у него руки, при том, что кажется, тоньше её, она схватилась всего лишь за кисть его левой руки, едва не повиснув на нём всем весом, и при том не чувствовала в этой руке особенного напряжения, а хватка его пальцев показалась каменной.

– У вас закружилась голова, госпожа Дайенн? Может быть, вам пока присесть?

«Или уж сразу – прилечь… Закрыть глаза и ничего больше не видеть и не слышать…».

Сперва она подумала, что это после горячей воды воздух здесь слишком холодный, и от этого тело прошибает крупная дрожь, а когда поняла – они уже упали на холодные шершавые плиты, пахнущие той же отработкой и ещё какой-то химией, сцепившись в шипящий, рычащий, яростный клубок… Она думала, совершенно точно, что она его ненавидит, и может, сейчас не лучший момент, чтобы его убить, но просто необходимо это однажды сделать.

Мокрые, скользкие тела, возящиеся на краю бетонной ванны – это никак не достойный бой, это что-то звериное, жалкое, необузданное бешенство, сжигающее самого бесящегося, и что сказал бы об этом дядя Кодин – сложно представить, потому что скорее всего, он просто лишился бы дара речи. Но двум идеальным солдатам не существующей уже армии, кажется, нипочём не одолеть одному другого, тольковымотаться до полного бесчувствия, так, чтоб не ощущать уже ни боли в длинных багровых бороздах от ногтей, в синяках, ссадинах и укусах, ни тупой, дикой радости в момент, когда удавалось сбросить противника с себя и ударить под рёбра, ни нерационального страха в момент, когда металлическая рамка трилюминария касалась груди… Это не было ни его победой, ни тем более её поражением, когда судорога, прорвавшаяся утробным рыком, прижала их тела друг к другу – если б она умела, если б знала слова, она б что-нибудь сказала ему ещё там, под душем, о том, что кажется, заёмная физиология побеждает, подчиняет его… Но ведь ей-то не легче, у неё эта физиология – своя. Ну что ж, действительно, она держала её под контролем духа долго… Плохо, что утратила она этот контроль именно сейчас. Не Аскеллу она сдалась, самой себе, да и он сам – сдался тому, что ему вовсе не свойственно, но от этого не было легче. Но именно сейчас – восторг был беспредельным. От того, что узнала, какой ужасающей может быть в приступе ярости, от того, насколько сильным может быть худое, жилистое тело, от того, насколько развратными могут быть два совершенно неопытных существа. Позже она будет разбираться в себе и, может быть, поймёт, где была её ошибка, как она допустила эту потерю контроля, позже, а сейчас – глупое, не в голове, в теле, торжество, ну, ведь он делает это как дилгар… Всё с той же логически вытекающей шпилькой – есть ли у тилонов сексуальное поведение вообще? «Тилон» означает «в единственном числе», значит ли это, что у них нет не только семей, но и вообще какого-либо союза одного существа с другим? Не говорить же с ним об этом, конечно… Не хватало новой порции его насмешек… Но ведь он получает от этого удовольствие… И это впервые в жизни, надо понимать? Она так и не знает, сколько ему лет. Она не знает его настоящего имени. Как он выглядел при рождении. Был ли он похож на Варна и Такарна – единственных, чей облик сохранили анналы их истории? Она поймала себя на том, что зарывается руками в его волосы почти с нежностью – и невозможно поверить, что вот это, что так несомненно ощущается руками, телом, кожей снаружи и жадно пульсирующими стенками внутри – это всё не настоящее… Но хотя бы на мгновения, на эти самые мгновения, когда её зубы впивались вновь в уже искусанные плечи, а он точно не чувствовал боли, когда пальцы скользили по цепочке трилюминария, по краям ожогов на запястьях, а он отвечал стоном – таким же стоном, как на каждое судорожное движение её бёдер – это станет его настоящим…

– Проклятье! Здесь должен быть другой выход! Должен!

Ли’Нор отрешённо кивнула. Ей не то чтоб не хотелось, а тяжеловато вообще было сейчас думать, голова кружилась, в глазах всё плыло и переливалось радужными разводами, предметы произвольно меняли свои очертания, из тёмных углов улыбались забавные рожицы. Для телепата контакт с настолько отличающимся сознанием – непростое испытание, соединение с таким сознанием – пожалуй, риск для рассудка. Наверное, как-то так ощущают себя в наркотическом дурмане, и если так – совершенно не понять, как они на это решаются. Ли’Нор никогда не пробовала наркотики, ей хватило тех случаев, когда она ввиду рабочей необходимости сканировала наркоманов. Или когда читала истории об адаптации самых первых высокоуровневых телепатов – других миров, конечно, об этом страхе потеряться в чужом сознании, в чужих кошмарах, чужих фантазиях… У монады такого страха не было. Монада уютно устраивалась в её сознании, она нашла понравившиеся ей эквиваленты в галерее образов – маленького существа, прижавшегося под тёплый бок взрослому, большому и сильному, вьюнка или лианы, вьющейся по крепкому, высокому стволу дерева, ребёнка в отцовской сумке… Монада играла. От этих игр было слегка не по себе – маленький зверёк со сверкающей, сыплющей искрами шкуркой теребил лапками шкуру большого зверя и тянулся лизнуть его в большой шершавый нос, на тонком стебле трепетали листья и распускались огромные чашечки цветов – монада не могла до конца определиться с их конфигурацией и цветом, и пробовала то одно, то другое, а когда обнаружила, что у цветов бывает запах… От этого действительно недолго было сойти с ума – Ли’Нор вдруг явственно начинало казаться, что останки разобранной ими лабораторной установки увиты буйной порослью вроде дикого винограда, усеянной огромными, пышными цветами джатила, почему-то благоухающими то земными цитрусами, то центаврианским тлолом. А потом лаборатория вовсе уплывала куда-то вдаль, и она видела перед собой радостно улыбающегося ей ребёнка – тут монада тоже не могла определиться, впав сперва в некоторую озадаченность, пытаясь разобраться в почему-то различных образах, и показывала то обычного нарнского ребёнка, то нефилима с рыжими, как у Ли’Нор, волосами. Монада явственно подпрыгивала от нетерпения и радости – скоро они уйдут отсюда, скоро она окажется на свободе, там, где никто не будет держать в тесной сфере, никто не будет жечь лазером, не будут пугать страшными образами, где можно будет изучать разных больших и маленьких существ, красивые цветы, а потом, если всё будет совсем хорошо, найти других монад и продолжить путь по вселенной, в море звёзд, таких больших и разных, купаясь в их ласковой энергии, похожей на объятья Ли’Нор…

Поэтому она, конечно, слышала, как затравленно матерился Арвини, мечась по лаборатории – по датчикам, сюда шло сразу несколько человек, ближайший был от них в одном коридоре, а других выходов из помещения, хоть на карте они и были, вживую он никак не мог найти – возможно, они открываются какими-то потайными рычагами, да если бы и удалось найти – судя по тем же датчикам, буквально через стенку от них тоже двое, сейчас бестолково мечутся, надо думать, пытаясь понять, почему их аппаратура зависла разом… но могут ведь и открыть хотя бы эти потайные двери сюда, могут вызвать подмогу, если ещё не вызвали… но сосредоточиться на проблеме, при радостных прыжках монады, было сложно.

Фималаиф сделала для них очень многое. Во-первых, скинула сам план – максимально подробный, насколько возможно, некоторые сооружения или отдельные помещения там были показаны, но никак не обозначены, видимо, кому положено, те и так знают, а остальным незачем, во-вторых – она заблокировала, с помощью шпионской программы авторства Альберта, всю связь из центра управления, отдать сигнал общей тревоги сейчас можно было разве что по старинке в рупор, и те же программы заблокировали некоторые двери – помещений, где в данный момент было больше всего народу, и некоторые оружейные. Но оставалось немало систем с местным управлением, систем, подконтрольных кому-то лично. Тилонских систем…

– Открыл дверь… Интересно, возможно ли открутить эти пушечки и… так, думаю, даже реально прорваться…

Ли’Нор сейчас могла только умолять всех святых сделать так, чтоб им не пришлось прорываться. Беспокойная монада, чуя её тревогу, смотрела на неё тысячью заплаканных глазёнок из цветочных чашечек – неужели сейчас снова придут те, злые, которые будут теперь делать больно им всем троим, они и их посадят в такие же сферы, и никогда не выпустят на свободу? «Нет, нет, они нас не поймают. Арвини что-нибудь придумает, – Ли’Нор судорожно искала, как показать, чтобы было убедительно, чтобы не пробивалась тёмными клиньями её собственная паника – вот, рыжий пятнистый ребёнок бежит по цветущему лугу, среди так понравившихся ему цветов джатила, и на небе нет чёрных туч с молниями, означающими выстрелы лазеров, – мы победим этих плохих, хорошие всегда побеждают плохих… Так должно быть…».

– Вентиляция! Ли’Нор, живее, тут можно забраться! Через неё ты куда угодно выберешься. Ищи Гидеона и остальных, у нас по таймингу первые взрывы уже должны быть, значит, они уже должны определиться с транспортом.

– А ты?

– А я отвлекаю! Вытаскивай отсюда этот маленький галлюциноген, эх, что ни говори, повезло нам, они вот машину даже всем отрядом упереть не смогут…

Ли’Нор своей подготовкой всегда по праву гордилась, но сейчас ей далеко не с первого раза удалось ухватиться за край вентиляционного отверстия – играми монады оно превращалось то в проём одного из гротов Мучеников, то в дупло кряжистого дерева, а совсем рядом плескались пенящимися волнами мысли Арвини – у центаврианина чесались кулаки до драки, мужчины, защищающие женщин и детей – это вне расовых рамок, это какой-то, как говорит Софья, архетип… Так, скорее всего, держаться нужно правых ответвлений, там можно будет выбраться в какой-то из коридоров… Нефилим чертыхнулась – шлем-то остался там, внизу, и не до того уже, чтоб за ним возвращаться… Ладно, пару раз в жизни ей удавались ментальные иллюзии, быть может, сейчас наступило время третьего раза? Может быть, реально, с помощью силы монады, внушить нежеланному встречному, что он видит сослуживца или вовсе ничего не видит, просто бетонную стену…

Приладив на место решётку, Арвини оглянулся, затем развернул одну из лазерных установок и расплавил решётку на противоположной стене. Ложный след не всегда работает, но пусть уж будет. Из тёмного проёма подуло ледяным ветром – вторая вентиляция по сути и не совсем вентиляцией была, она вела к холодильной установке, общей на несколько помещений здесь, специально на случай перегрева оборудования, тогда она выпускала в нужном направлении поток воздуха почти арктической температуры, система малость идиотская, но для хурров в самый раз. Не хочется смотреть, что же у них тогда с противопожарными системами. Затем метнулся к одному из компьютеров и принялся деятельно изображать, что шарится в нём – на самом деле в хуррских файлах он под угрозой самых страшных пыток не смог бы разобраться, но им-то откуда это знать?

Ему могло повезти – противник, вошедший в комнату после благосклонного писка замка, был один, остальные трое, шедшие с ним последние два коридора, ушли за другую дверь, быстро развернувшись, он мог уложить его с одного выстрела и прорваться… он не успел. Противник был проворнее, плечо обожгло выстрелом. Наплечник толщиной где-то в полтора сантиметра проплавило до кожи, глубже не хватило, но ожог-то обеспечен. Он всё же развернулся и выстрелил – и второй выстрел, уже большей мощности – и расстояние на три шага меньше – ударил в то же плечо спереди. Обмундирование элитного столичного отряда явно рассчитано всё же на меньшее, противно защекотала стекающая под комбинезоном кровь. Высокий хурр в форме местных военных удовлетворённо улыбнулся.

– Я мог ещё с первого вышибить тебе мозги. Бросай оружие, мне не поздно сделать это и сейчас.

Арвини кувырком, которого не ожидал от себя и в здоровом состоянии, перебросил себя за широкую стойку позади компьютера – мигающую множеством лампочек над рычагами и переключателями, словно звёздное небо. Большинство из них сейчас горели красным, Арвини отрешённо вспоминал, означает ли у хурров красный сигнал тревоги, связано ли это с их взломом сферы и его дальнейшим вандализмом, или это совпадение.

– Спрятался? – хурр шагнул ближе, – можешь попытаться ещё в щель заползти. Чем дольше медлишь, тем больнее будет. Выходи и бросай оружие. Где второй? Вас же было двое?

Центаврианин шёпотом приписал хурру в принципе невозможное родство с зонами, осторожно оттягивая прожжённый комбинезон и пытаясь оценить степень повреждения. Интересно, как далеко уже уползла Ли’Нор. Этот верзила, конечно, убивать его не будет, от трупа информацию не получишь. Значит, надо занять дурака надолго.

Он высунулся из-за стойки и выстрелил – один выстрел прошёл мимо, в сантиметре от уха хурра, второй попал в цель – но оказался слишком слаб, только волосы спалил. Третьего не получилось – чёртова хуррская пушка разрядилась. Он метнулся к лазерной установке, но был отброшен пинком. Видимо, ожог всё же получился чувствительный, потому что лицо противника было искажено гримасой боли и ярости.

– Земная падаль! Когда я задаю вопрос, принято отвечать! – выстрел почти в упор охватил бедро огнём, ноги словно не было, и боль потекла выше, скручивая нутро, – извини. Центаврианская падаль. Ваши ментальные поля ещё омерзительнее. Не хотелось бы копаться в твоей поганой головёнке, вы слишком быстро от этого превращаетесь в растения. Лучше для тебя же, если ты будешь отвечать сам.

Это было истинное наслаждение моментом. Арвини в один миг понял всё. Ублюдок изображает, что он один из «особых» – как и на Громахе, на Андроме из телепатов формируют особые структуры шпионов, ищеек и дознавателей, и, действительно, к базе мог быть прикреплён такой, при чём никто на базе не знал бы о его природе… Вот только этот телепатом ни в коей мере не был. Потому что кисть его свободной руки, которой он облокотился о металлическую стойку, свисала перед его глазами, абсолютно прямая. В следующую минуту она сжалась в кулак, но в том, что ему не померещилось, Арвини мог поклясться. «Рискованное утверждение… Но что-то в этом есть. Если допрашиваемый уверен, что его мысли будут читать – какой смысл ему врать? Ладно… Пока не понятно, зачем ему такая тактика, но… Как там говорят земляне? А знает ли утка, что она утка?».

– Взломать мне мозг? – нахальная ухмылка, несмотря на адскую боль, получилась, по его ощущениям, отлично, – ну попробуй, попробуй. Ты не будешь. Тебе твой собственный ещё нужен. Это не то же самое, что стрелять по сфере, тут и сдачи можно получить. Жаль, когда оно внутри кого-то, оно может читать только его мысли, а то б я насладился твоей паникой. Но оно её чувствует.

– Я с тебя спесь-то, зубастый, собью. Думаешь, я не смогу из тебя это выковырять? Или надеешься, что твой сбежавший приятель-нефилим вернётся, чтоб тебе помочь?

«Продолжает изображать телепатию… Ну-ну. Просто биометрический датчик на замке, открывала-то его Ли’Нор… Умны тилоны, много всяких штук придумали, но дураки дураками… И главное, явно ещё маловато узнали о свойствах монад и боятся их неиллюзорно…».

– Нет, конечно, не вернётся. Все нарны трусы. Ищите где-нибудь в этом вашем холодильнике… свежемороженого нефилима… А выковырять – нет, не сможешь.

– Надеешься, что оно даст мне сдачи?

– Да не надеюсь – жду с нетерпением! Любо-дорого посмотреть, как противник убивает себя сам!

Ли’Нор уползла действительно уже очень далеко. Хотя стоило ей это многого. Она слышала всё, продолжала слышать даже тогда, когда для её уровня это было уже невозможно – надо думать, благодаря монаде. Монада металась внутри, и надо было как-то успокоить её, надо было вытаскивать её, это главное, если медлить, если попасться сейчас – то всё, что делает сейчас Арвини, окажется напрасным. Вся его самоубийственная глупость… Кем надо быть, чтоб вот так убеждать, что ни за кем больше гнаться не надо, они поймали того, кого нужно, монада в нём? Идиотом. Центаврианином. Центаврианское бахвальство, с попутным выпендрёжем по поводу превосходства над нарнами, видимо, стало уже такой легендой во вселенной, что о нём знают даже тилоны, и ни капли не усомнятся… Впрочем, и нарном для этого тоже вполне можно быть. Разве она сама не поступила бы так?

Образ отца в руках пиратских выродков… Эти добрые, но строгие руки, когда-то выпроваживавшие её из кабинета: «Извини, Ноф, – Ноф – «завиток» – было её первое, до десяти лет, имя, – мне нужно работать, я почитаю тебе позже» – в кандалах… Лицо, к которому она прижималась детской щекой в порыве нежности – в крови… Она так редко видела отца. Так мало. Он учёный, он всегда был занят. А у неё были свои занятия – с учителями, с наставниками-телепатами, с другими нефилим, у которых тоже уже проснулись способности, а потом школа…

Монаде это кажется естественной ассоциацией – она, Ли’Нор, мать, а Арвини – отец, которого сейчас отнимают у неё. Которого будут мучить и, наверное, убьют. И поди, объясни ей, какие естественные это ассоциации… Монада в панике, она хочет вернуться, хочет защитить Арвини… хотя и представления не имеет, как это сделать. Как объяснить, что вернуться – это погубить и себя, и их? Маленькая Хо’Лин – тогда ещё Эд, «цветок» – плачущая, потому что её мать всё не выходит из комы, и утешающий её Куди – «побег», в будущем Ан’Тши, сын На’Тот.

– Что толку, что я особенный ребёнок? Моя другая мама, говорят, умела двигать предметы и лечить людей. А я – ничего не могу, моя другая мама умерла, и эта умрёт, и я не могу ей помочь!

– Пока не можешь. Тебе только семь лет. У твоей другой мамы, Холли Байер, способности проснулись в 16 лет. Ты подрастёшь – и сможешь, научишься, тогда и поможешь ей.

– А если она умрёт?

– Значит, на то воля неба. Твоя мама сражалась, страдала, голодала, много работала – и выжила, и родила тебя. Она сильная. И с нею врачи. Ты пока маленькая. Всему своё время. Положись на врачей и своих наставников, они взрослые и знают, что делают.

Монада немного успокаивается. Она вырастет и спасёт Арвини. Как Ли’Нор выросла и стала искать своего отца. Но ведь не она его нашла, она не успела… А Эд, она спасла свою маму? Ли’Нор зажмурилась. Монада настойчиво шебуршилась, ища подтверждений – или опровержений – зарождающейся надежде. «Мы идём к безопасности. Туда, где будут ещё хорошие люди. Которые защитят. Они спасут Арвини». Самой бы в это верить…

Арвини с интересом наблюдал, как широкий голубой луч, бьющий из основания сферы, впивается ему в грудь. Он отползал, но луч уже впился, полз за ним, пока он не упёрся в стену – дальше ползти некуда, спасибо тем, кто всё это строил, не развернуться – справа стойка, слева короб, из которого змеятся многочисленные кабели, и – ничего, что можно б было использовать как оружие, стойку не опрокинуть – приварена, короб просто лучше не трогать… Ноги по-прежнему словно нет, рука, к счастью, действует, нужно стараться не показать это ему…

– Ну, посмотрим, как ты это не отдашь.

Арвини почувствовал сперва словно странную щекотку, а потом словно тысяча игл – тонких, не толще волоса – впились в его тело, расползлись по груди, через шею заползли в голову, выпустили густую сеть игл-ветвей, впились, кажется, в каждый нейрон – и словно электроразряд прошил тело, ту его часть, которую он сравнительно чувствовал. Нити-иглы скручивались, тянули, выворачивали – и было не столько даже больно, сколько жутко и мерзко. Отдышавшись, он рассмеялся.

– Это вот так ты надеешься забрать это из меня?

На лице лже-хурра мелькнула озадаченность, впрочем, он быстро взял себя в руки.

– Посмотрим, насколько хватит твоего упорства, – он подкрутил что-то на стойке со сферой, видимо, увеличивая мощность. Новый разряд, действительно, был мощнее предыдущего. Но невозможно забрать из человека то, чего в нём нет.

– Что, забрал? Старайся лучше! Я центаврианин, жалкое животное, ты не на того напал! – к новому разряду Арвини был уже готов, ему удалось не закричать, а оскал легко преобразовался в гримасу насмешки. Краем глаза он видел, что браслет мигает – пришло сообщение, и можно догадаться, какое – тилон недоверчиво озирался, пытаясь понять, это отдача от прибора, после нового увеличения мощности, или в самом деле вздрогнули стены? Воспользовавшись его невнимательностью, Арвини быстро нажал специальную кнопку в выемке браслета сбоку – сигнал по всем их частотам, сообщающий, что он в ловушке, после этого либо ближайшие к нему, уже справившиеся со своей частью миссии, попытаются ему помочь, либо будут отступать без него. Хотя конечно, помощи он может и не дождаться… Новый разряд заставил его ощутить оба своих сердца необычайно и пугающе ясно – как два комка боли, стучащих болезненно, с перебоями.

– Мог бы найти и другой способ продемонстрировать силу воли, – на лице тилона проступала ярость бессилия, – когда ты сдохнешь, я всё равно заберу это. Ты надеешься забрать это с собой в могилу? И зачем оно тебе там?

– Показать тебе оттуда один неприличный земной жест… – новый разряд заставил его даже не закричать, завыть, тилон, уже подумавший было, видимо, что вторженцы успели повредить установку, приободрился, но в этот миг в стене за его спиной распахнулась незримая прежде дверь – дымящейся лужицей стёк на пол замок, продвинутая технология оказалась бессильна перед выстрелами сразу двух плазменных орудий, и в спину тилону упёрлось ещё горячее дуло. Удар по затылку его, увы, не оглушил, но хотя бы поверг на пол, – видимо, мозги ты из кризалисного кокона забрать забыл, – Арвини подполз к лежащему противнику и рванул на нём разом китель и рубашку. Голубое сияние радостно вырвалось наружу, – не твой сегодня день, что ни говори.

Иошаннато подал руку, потом подхватил раненого центаврианина, взваливая на плечо.

– Давай отсюда в темпе вальса. Там уже такая кутерьма, что уноси ноги, пока цел.

– Как это вы так быстро, ребята… – Арвини поморщился, осторожно ступая на раненую ногу, – за дверью, что ли, стояли?

– Твой сигнал мы получили уже после сигнала Ли’Нор. Не волнуйся, она в безопасности. Гидеон со столичным офицеришкой тоже на подходе, бегали за Фималаиф… Теперь малое дело осталось – выбраться отсюда…

Арвини блаженно улыбнулся, сжимая в кулаке трофейный трилюминарий, и потерял сознание.

====== Гл. 30 Передислокация ======

– А потом?

– А потом мы улетели.

В глазёнках Рефен мелькнуло какое-то странное недоверие, словно она точно откуда-то знала, что улетели они не сразу. Ну да, сами они не видели, но слышать наверняка слышали, невозможно такое не услышать – Дайенн и Аскелл в красивом вираже приземлились на импровизированном аэродроме Рувара на угнанном самолёте, и выпрыгнули из кабины… совершенно голые.

– На войне что только не теряешь, – философски бросил Аскелл и гордо удалился, оставив её краснеть и мечтать провалиться сквозь землю на глазах сбежавшихся восторженных зевак.

Вскоре прибыли и остальные. Две потери – из людей Иошаннато, они прикрывали отступление, двое раненых – Фималаиф и Арвини. Иошаннато, распоровший себе руку, когда разрезал сетку, раненым себя не считал. К Фималаиф испуганно жался бледный подросток – Фима сдержала обещание, вытащила сына Гуаносфато, хотя жизни ей это едва не стоило. Илкойненас сжал руку Гидеона так, словно не верил, что это живой человек, а не призрак, а потом и его самого сжал в объятьях.

– Во имя Наисветлейшего, как же вам удалось! Не верится, вы вернулись…

– Ну да, мы вернулись, а базе хана, – кивнул Гидеон, осторожно освобождаясь от товарищеской хватки, то ли смущаясь такой чувствительности, то ли почувствовав приступ лёгкой наследственной аллергии на имя Наисветлейшего, – ну, практически… На самом деле, если б так чётко не сработали подрывники, у нас бы мало что вышло. Ну, конечно, если б так чётко не сработала Фималаиф, и у подрывников ничего б не вышло, они б засекли взрывчатку… А как красиво, под сполохи и в клубах дыма, взлетели эти самолёты, и косяком двинули на юга, в смысле, в сторону гор… Пустые! Я думаю, там по итогам рассудка лишились многие. Где этот Альберт? Не согласен ни на какой отдых, пока не увижу того, кто это обеспечил!

Позади Гидеона задумчивой каланчой возвышался Риогорнатто. По итогам, ну а как его было не забрать, пробиваясь из бункера, народу они положили поровну, а может быть, Риогорнатто даже побольше, ввиду того, что Гидеона отягощал его непростой груз.

– Не факт, что там все мертвы, опознать меня найдётся, кому. Да всё одно, я не отмоюсь, вычислить, кто ломал охранную систему этой вашей чертовщины, тоже найдётся, кому… Так что извините, у вас там, конечно, откровенно не самое безопасное место на планете, но умереть сегодня или послезавтра – всё-таки имеет значение.

Совещание состоялось всего двумя часами спустя – буквально, дали время Дайенн и Аскеллу одеться, да разместить Арвини пока в госпитале, в ожидании возможности перебросить его на «Квинрас». Фималаиф обработали и перевязали рану, от госпитализации она, ожидаемо, отказалась.

– Ну что… – Альберт явственно воплощал собой пресловутого кота, объевшегося сметаны, – вторжение удалось. Вторжение ещё как удалось! Кое-что у нас, конечно, к сожалению, не вышло. Машина всё так же у них, незначительные поломки, которые успели внести наш героический Джеймс и его внезапный приятель, будут устранены максимум через двое суток, и мы не получили никакой информации, не говоря уж – не сумели подобраться к одному из таинственных благоприобретений противника. Зато второе благоприобретение мы можем даже поприветствовать.

Ли’Нор воззрилась на него тоскливо – монада внутри радовалась на свой манер, синтезируя из накопанных образов картины счастливого воссоединения семьи, и в настоящий момент побуждала носительницу – «конечно, как можно будет» – пойти в госпиталь проведать «отца». Гидеон смотрел на неё с сочувствием и пониманием – у него ещё не улеглись на спине мурашки после недолгого общения с его собственным трофеем.

– С базы противника в лагерь «Квинраса» выведено двадцать единиц боевой авиатехники, ещё тридцать переправлены в лагерь «Союза за будущее», одна единица доставлена в наше распоряжение, так же в наше распоряжение поступила… э…

Да, затруднения Альберта можно было понять. Как обозвать этого выродка кустарного автопрома, Гидеон вот тоже не придумал бы. Таких машин было в регионе, да, наверное, и на всей планете всего несколько штук, и официального названия эти гибриды грузовика и танка не имели, как, собственно, какой бы то ни было регистрации. Краса и гордость лагеря «Союза» – собрано из того, что было, пройдёт везде, разве что по дну моря, ввиду недостаточной герметичности, не стоит, а вот в огне да, не горит. Вид – сам по себе оружие, психологическое.

– Изобрели то ли врии, то ли тикары, то ли ещё кто такой же башковитый, некогда такой материал – устойчив для любых повреждений, не горит, не плавится, на растяжение, на сжатие – полный абсолют. Сперва, конечно, обрадовались. Построили из него сколько-то кораблей… А потом эти корабли, ну или их фрагменты, так или иначе попали на задворки миров. Почему? Потому что бессмертный материал – палка о двух концах. Такой корабль не взорвёшь, брюхо ему не пропорешь… И не разрежешь стенку при аварии, если люки заблокированы и внутри умирают потерпевшие, не проведёшь никакую модернизацию… Лист, в том виде, в котором с завода вышел, до конца всех миров, наверное, и останется. Как они их между собой скрепляли – не спрашивайте, сварка, сверление и прочее такое тут в принципе невозможно, там, говорят, какие-то крепления хитрые были, и разборка и замена этих креплений обходились так, как, наверное, вся Андрома целиком стоит. Ну и зачем оно надо? И детали эти не годятся больше ни для чего. Ну, почти ни для чего. Некоторые листы можно увидеть в кровельном покрытии всяких стратегически важных мест, резиденций вон… Прижаты сверху валунами, чтобы ветром не сорвало, потому что, повторюсь, крепления стоят столько, что лучше об этом не думать…А нам свезло перехватить несколько маленьких кусочков. Разнообразной формы. Так что вид у наших машинок причудливый. Ну, прихватили с четырёх сторон этими вот клешнями, и стрелять сверху можно до полного истощения боезаряда. Всем хороши чудовища, кроме того, что мало их, ну и того, что если мотор загорится – выбраться из неё практически нереально, если клешни эти разрезать не успеешь, то одни эти листы от тебя на память и останутся, было уже такое. А загореться может – первое, это вот спереди тут защиты нет, выстрелом попасть в принципе можно, а второе – при долгом пути и под сильным солнцем перегрев может случиться… Поэтому пользуемся мы этой козырной картой с большой осторожностью.

Эти пояснения, по дороге, в процессе эвакуации с базы, конечно, присутствия духа необыкновенно добавляли.

– …И с завтрашнего дня у нас масштабная, большая работа. Переселение Нового Рувара в Старый, то есть, эвакуация населения в бомбоубежища, какие уж они у нас есть. Завтра они ещё не ударят, им нужно время – разгрести пепелища, оценить повреждения и потери, нажаловаться наверх и получить закономерный разнос, а потом – они ударят.

– Они будут бомбить город? – вздрогнул Матап.

– А вы видите хоть один процент, что они не будут этого делать? Расшаркиваться перед Гуаносфато уже не надо, центр им дал полномочия на всё, не стоит сомневаться. Раскатать здесь ровную площадку и расширить базу, благо, испытывать есть чего, начерта тут будет мешаться какой-то город? Ну, мы к этому готовы, мы это предусмотрели… Интересен вопрос, попытаются они задействовать что-то из оставшихся у них сокровищ, или наоборот решат отбуксировать их подальше… Но, с этим или без этого – чем ответить, у нас есть.

– Ну, Майк, я довольна твоими успехами.

Майк отставил кувшин, который только что осушил – о, что там, он сейчас осушил бы море, Г’Сан гоняла его с раннего утра, да так, что ему казалось, что если это продлится ещё хотя бы минут 10, то он будет первым из «гостей», кто уйдёт на перезагрузку, издохнув на чёртовой тренировке – и посмотрел на наставницу, стараясь, чтоб выражение его лица было не слишком кислым.

– Да, это, конечно, не вполне твоя заслуга, всё-таки тела «гостей» прописаны уже достаточно тренированными, нарн с дряблыми мышцами – это было б слишком смешно… Но технику-то по умолчанию не пропишешь, да и слава Г’Квану, в чём бы тогда был интерес, правда?

Парень покосился на палку в её руке – не получит ли он сейчас опять совершенно неожиданно по хребту, Г’Сан уже несколько раз проводила такой обманный приём, усыпляя его бдительность болтовнёй и без всякого предупреждения осыпая его градом ударов, от которых в своём настоящем теле он давно б испустил дух, и таки научила его держать ухо востро. Но сейчас нарнка, кажется, и сама утомилась, отшвырнула палку и присела рядом на рассохшееся бревно, с одного конца уже обжитого какими-то мелкими зверюшками, проскрёбшими себе приличное гнездо в его трухлявом нутре.

– И ты, наверное, скажешь, что и эти навыки тебе по жизни не нужны, цивилизованное время, цивилизованное разрешение любых вопросов, без мордобоя…

Он покачал головой.

– Хотел бы я сказать именно так. Ну, мать моя именно так и говорила – мы не варвары, в наше время принято мериться интеллектом, а не величиной мышц… А вот отец говорил скорее обратное.

– А ты сам?

– А я думаю, что на силу всегда найдётся другая сила, хоть о физической говори, хоть об интеллектуальной. Хоть наизнанку вывернись, кто-то всё равно будет сильнее тебя, и останется только надеяться, что ты не перейдёшь ему дорогу… Здорово уметь себя защищать, но не молиться ж на это качество.

– Ну, должна заметить, ты храбро дрался. Храбро, но бестолково…

– Ну, не сложно быть храбрым, когда знаешь, что всё равно не умрёшь, верно?

– Жаль, конечно, что ты можешь бывать тут довольно нерегулярно…

– Что поделаешь, дела, занятия… – Майк снова поморщился, вспомнив о так и не дочитанных материалах с очередной конференции.

– Но в меру имеющихся возможностей чему-то я тебя да научу. В жизни не пригодится, но в игре-то да.

– Если только между жизнью и игрой будет различие.

– Что? Ты опять о прошлом своём подключении, которое не было подключением? Ну, понимаю, меня, наверное, это тоже немного вышибло бы из колеи… Но всё, что в жизни происходит, имеет какое-то объяснение, даже если находим мы его не сей же момент. Подумаешь, покопаешься – и найдёшь. Уверена, всё можно объяснить и исправить.

– В жизни косяки посложнее, чем в компьютерной игре… Г’Сан, а ты хотела когда-нибудь попасть во внешний мир? Ну, в смысле… в настоящую реальность?

Г’Сан, поболтав остатком жидкости в своём кувшине и опрокинув её в себя, воззрилась на ученика своим обычным взглядом лёгкого сомнения в его рассудке.

– Странный вопрос. Выдающаяся глупость даже для тебя. Какой смысл хотеть того, что всё равно невозможно?

– Тут вроде все желают победы над центаврианами, хотя на данном этапе это невозможно, – огрызнулся Майк.

– Ладно, давай, я просто скажу, что лично я сражаюсь по инерции, потому что я прописана нарном, а нарн будет драться с центаврианами, как бы глубоко в угол не был загнан… Но выйти в ваш мир – для меня, как и для персонажей программы, невозможно. Потому что мы не живые существа, а цифровой код, как ни печально это осознавать.

– Но это ведь не значит, что к этому нельзя было сформировать какое-то отношение. Да, я хорошо помню наш разговор о границах мира и всём с этим связанном… только вот в том и дело, что как по моим ощущениям, это гораздо справедливее для меня, чем для тебя. Но не можешь же ты прямо признать, да ещё и мне, что гордость, конечно, помогает найти занятие везде и всегда, но тебе становится тесно, и ты понимаешь, что будет только теснее. И обиднее от того, что настоящими считаемся мы, а не ты.

Нарнка передёрнула плечами, как встряхивающаяся кошка.

– Не знаю… Соберу эти мысли в нечто цельное – обязательно изложу тебе. А пока что, раз я так милосердна, что решила дать тебе отдых – расскажи-ка, как по твоим впечатлениям, эти твои неведомые противники что, оставили тебя в покое? Надо будет приглядеть за тобой ещё в каком-нибудь мире, и посмеяться над твоей лопоухостью…

Миукарьяш на собрании, конечно, не присутствовала – зачем она-то там, да и вон, в госпитале дел полно, но от Альберта пришло приглашение зайти в штаб вечером. Интересно, зачем это? Какие-то указания ещё по эвакуации госпиталя будут? Да вроде, всё ж уже через Дайенн передал, понятно всё… Впрочем, стала бы что ли Миу отказываться лишний раз увидеть Альберта? Ох же… Вот к такому парню идёшь, а даже не принарядишься, что ему это… Нет, нет. Надо, чтобы в мыслях серьёзный настрой был. О деле думать. Не хватало, чтоб пустой болтушкой её считал… Хотя и так считает, поди… Ох, стыд и позор. Хотя вчера, как будто, он был доволен ею, говорил, что она хорошо помогает… Ну, Миу старалась. Изо всех сил старалась, хотя непросто это было поначалу. Словно огромное зеркало в тяжёлой раме, а по нему, как рябь по воде, огоньки пробегают – поди разберись, что это такое и что с этим делать… Альберт показывал, она запоминала, вроде даже что-то понимать начала. И потом уже всё резвее пальцы по зеркальной глади бегали. Как игра… а на самом деле – своим там, на базе, помогает. Альберт бы один не справился. Много у него силы, конечно, но голова-то, как ни крути, одна. Потому и зеркало это он настроил… А в минуты передышки можно было зато им полюбоваться, его работой. В прежнее время подумала бы она, наверное, что страшно это… Но теперь Миу уже меньше чего боялась. Хоть и дико это видеть – руки Альберта на пульте не бегают по кнопкам, как её руки по зеркальной глади, а словно тонут в нём, то ли от них сеть нервных волокон прорастает в материал устройства, то ли этот материал становится живым и струится по его коже, сквозь неё… Надо бы бояться такого – человек соединяется с машиной, да человек ли это, или сам он машина? Но об Альберте так думать нельзя. Альберт настолько человек, как мало какой хурр. Какая у него улыбка – поучить бы каждого улыбаться так, да поди, научи… Оно конечно, с умными людьми рядом нельзя не заробеть. Только и робость эта другая совсем. Вспоминала Миу дядю своего – вернее даже, не дядя он был, а дедушка, младший деду брат, был он большой учёный и жил, понятно, в столице, к ним в гости всего-то три раза приезжал – на похороны деда, на празднование при рождении брата Миу и по каким-то своим надобностям, нужно было ему какие-то бумаги семейные… Был он высок, сух, прям, строг и неулыбчив. Разговаривал только с отцом и другими мужчинами семьи, женщин при этом выгоняли. Маленькая Миу, увидев в его руках какую-то яркую не то книжку, не то шкатулку – иномирная, говорили! – осмелилась было обратиться… Дядя накричал на неё, и долго выговаривал потом отцу, что разбаловал он дочь. Долго Миу так и считала, что человеку учёному, умному с простыми, необразованными, тем более женщинами и говорить противно. А Альберт не злится, когда она чего-то не понимает. Каждый раз говорит: «Миу, если ты не поняла, ты скажи, лучше я ещё тысячу раз повторю, лишь бы ерунды никакой не вышло». До чего красив и звучен язык, на котором он говорит… Обычный земной язык, улыбается он, ну, разве что немного отличается от того, на котором говорят иномирцы-полицейские, потому что язык это тех времён, когда семья его отца покинула Землю, немного изменился выговор, утратились какие-то диалектные слова, только и всего… Семья их в третьем только поколении не жители Земли, говорит он. А по матери так и вовсе его поколение первое, мать родилась на Земле. Так хочется побольше расспросить его о его семье, о жизни, о том месте, где он родился и вырос… Какая, наверное, красивая женщина – его мать, вот увидеть бы её! Она тоже «особая», как и он, то есть, телепатка.

– Я раньше телепатов-то жутко боялась, – призналась она как-то, стыдясь.

– Как многие. В этом хурры и земляне ой как похожи – по рассказам матери судя.

– Да не… я ж их и не видела никогда. Даже не очень и верила. У нас такими пугают. «Особые», быть может, и не люди вовсе, живой закон, живая рука власти. Будешь замышлять дурное – они услышат, они всю твою подноготную увидят, и придут за тобой. Хорошо, отец мне, смеясь, сказал, что сроду «особых» в нашем городе не было – доподлинно, конечно, никто знать не может, потому как они не всегда в форме ходят, а чаще в одежде обычных людей, но что им делать здесь, они за большими преступниками охотятся, а Рувар маленький. А то бы я, наверное, и из дому выйти боялась, мало ли, что в мою-то дурную голову приходит, не всегда и дозволенного…

– На Громахе Маргус довёл ту же идею до абсурда, на Земле тоже пытались сделать нечто подобное… Люди многих миров боятся телепатов.

– Многих, но не всех?

– Не всех. Есть те, кто считает, что, если уж мысли твои могут услышать, нужно сделать их чистыми и никогда не лгать – как минбарцы, или что мир прекрасен в разнообразии, поэтому принимать надо и то, что ты превосходишь кого-то, и то, что кто-то превосходит тебя – так считают иолу, токати…

Миу кивала – минбарцев она в госпитале видела, вот уж правда, народ чудной и странный, страннее всех рассказов о них, а вот увидеть бы тех иолу и токати…

– А народ техномагов?

– Прежде среди техномагов никогда не было телепатов. Мы – не народ, Миу, мы орден, хотя это трудно объяснить… Обычно техномагами не рождаются, потому что почти никогда техномаги не создают семьи. А взять в ученики телепата ни одному техномагу в голову не пришло бы.

– Почему?

– Потому что… Как сказали бы у вас – мы дети враждующих богов. Но теперь, когда богов больше нет, нет и невозможного. Первой это доказала моя мать.

Не создают семьи… Мысль эта сверлила Миу голову долго. Но ведь, семья самого-то Альберта… может быть, и он… Ай, ай! Будто он может так подумать о хуррке! Да и как бы его семья посмотрела на такую невестку? Ай, нечего… Он, может, и не «особый» из детских страшилок, да только тут ещё страшнее…

Альберт, похоже, был один. Он, кажется, любил оставаться один, только редко это удавалось… И одет, можно сказать, по-домашнему – не в обычную свою тёмную мантию, а в просторную хуррскую рубаху, естественно, великоватую ему размеров этак на пять и висящую мешком. Миу поспешно отвела взгляд, боясь, что он заметит, как она разглядывает проблёскивающие в вырезе имплантанты. А как не разглядывать? И страшно, и из мыслей никак не выкинешь, это ж как это – в живое человеческое тело что-то чуждое вживлено, и не мёртвая деталь, как, бывает, скобами сломанные кости скрепляют, оно там своей жизнью живёт, оно в мозг и в нервы прорастает…

Кое-что из штаба, заметила Миу, уже вынесено, устраивают новый штаб, там, под землёй. От светильников свет тусклый, зато необычайно живой и тёплый, рыжие блики пляшут по стенам – Альберт любит эти светильники, много раз при ней он их зажигал, даже не беря в руки – магией.

– Я хочу тебе кое-что показать, Миу. Может быть, это тебя напугает, а может, ты просто не поймёшь. Но это кое-что важное для меня.

Во рту разом пересохло, она только истово закивала. Что же такого он может показать, что удивительнее и страшнее вчерашнего его слияния с машиной? На ватных ногах она прошла за ним в соседнюю, совсем маленькую и тёмную комнату – Альберт не спешил зажигать свет, а она б не решилась и звук издать.

– Смотри, – его глаза блеснули отсветом далёких светильников, послышался звук чего-то открываемого – и из темноты проступили его руки, мягкое переливчатое сияние разгоралось под ними. Глаза привыкли – и девушка увидела, это не руки светятся, просто руки лежат на краю открытого ларца, огромного, глубокого ларца, и это из него льётся разноцветное сияние. Лицо Альберта, освещённое этим пляшущим, как огонь в светильниках, светом, было таким счастливым, таким красивым, как никогда прежде, – это то, что я послан был вернуть. То, что тилоны украли у моей семьи, у нашего ордена. Величайшее сокровище…

Миу превозмогла страх, заглянула в ларец. Тому, что она увидела перед собой, не существовало описаний, и сравнить-то это не с чем. Может быть, с деревом – пустынным деревом читафа, у которого нет листьев, только пучок тонких, ломких чёрных веточек, если б читафа могла светиться, если б по этим тонким веточкам могли пробегать разноцветные искры, пульсирующие, словно живые, набухающие, как готовые распуститься почки. Может быть, с рыболовной сетью – если б кто-то забросил её не в воду, а на небо, и поймал полновесный улов звёзд. В столице вон, отец рассказывал, электрическими гирляндами украшают вывески у богатых магазинов. Говорят, красиво очень. Да вряд ли красивее, чем вот это. Заглядывала Миу в детстве в мамин сундук – как не восхищаться было, сколько у мамы украшений, сколько красоты ослепительной, словно солнце кружевами выткалось… Но и в сравнение неидёт. Что же это, интересно, для чего служит? Ясно, что для магии, а для какой?

– Это – источник нашей жизни, нашего существования как техномагов. То, что создал мой отец на основе артефакта тилонов, в этом ему помогали моя мать и их первый ученик, они стали первыми техномагами нового поколения… Я немного рассказывал тебе, помнишь, из нашей истории. Не говорил о самом грустном, о том, что едва не стало концом нашей истории. О войне Изначальных ты слышала, конечно, хотя тогда на свете не было ни тебя, ни даже твоей матери.

– Слышала, как же, слышала, – поёжилась Миукарьяш, – не одними только «особыми» у нас с детства пугают. Мне бабка рассказывала – чёрные корабли, как трещины в небе… Когда я уже большая была, когда бабка уже умерла, я всё думала – ну, что в корабле такого страшного может быть? Ну, большой, ну оружия на нём много, так это понятно всё… Но бабка говорила – другой это страх, когда тебе нож к горлу приставляют, куда меньше страшно… Я думала, всё потому, что бабка таким страшным шёпотом это рассказывала – аж мороз по коже, мне потом страшные сны снились… Дед ругался – зачем ребёнка пугать, но признавал, сам эту страсть в небе видел… Говорил, могли они и уничтожить наш мир, как много других уничтожили.

Альберт кивнул.

– Ваш мир, как и многие другие, дал Теням убежище. И вашему миру ещё повезло… одна крайность не лучше другой – закон жизни. Люди, чтобы сражаться друг с другом, создают оружие. Сперва ножи и топоры, потом ружья и пушки, потом бомбы, яды… Годится всё, сперва приручают диких животных, потом приручают смертоносные вирусы… Изначальные такие же. Для войны они создали нас.

– Вас? Как так – создали?

– Без своих способностей мы были бы обычными людьми. Тени дали нам эти имплантанты как ключ к власти над вещественным миром – как мы считали, для того, чтоб постигать и создавать, как они считали – чтобы в свой срок, когда они призовут нас, разрушать, уничтожать по их приказу. Ну, были те, кто пошли на призыв… К счастью, их было меньшинство. А когда и Тени, и их противники покинули галактику – мы остались, как брошенное на полях оружие. Как и телепаты, брошенные их создателями – ворлонцами. Но если телепатия – возобновляемый ресурс, то мы не рождаемся техномагами, мы зависели от них, и мы были обречены на вымирание, когда секрет создания имплантантов они забрали с собой.

Миу осмелилась, хоть и боялась, что скажет глупость, указав пальчиком на светящуюся штуку:

– Это – создаёт имплантанты?

Альберт кивнул.

– Мой отец работал над этим несколько лет. Тилонские артефакты не связаны ни с Тенями, ни с ворлонцами, это торжество научной мысли в чистом виде. Ты слышала о трилюминариях – маленькое устройство, способное расшифровать и скопировать генетический код любого существа. Отцу в руки попал один тилонский артефакт… Справедливости ради скажу, он долгое время полагал, что его создатели давно и основательно мертвы. На основе этого артефакта он смог создать этот Источник – он может, считав генетический код, произвести имплантанты для каждого ученика, готового стать полноценным техномагом. И для этого больше не нужно ничьей смерти, не нужно страшного влияния Теней… Моя мать и первый ученик моего отца были первыми испытателями. Это было вдвойне знаменательно – впервые лорканец становился техномагом, и впервые техномагом становился телепат. Предположительно, прежде это не было бы возможно, конфликт технологий, имплантант убил бы телепата. А моя мать выжила. И я тоже. Конечно, какая-то малая частичка Теней в нас осталась – всё же как образец Источник брал биотек отца… Но их самих больше нет, и нам нечего бояться. Второе рождение состоялось. Миу… ты теперь боишься меня, когда знаешь это?

– С чего бы это? Сам же слышать можешь, что… Ай! Вон как посмотреть – Фима нос что-то не воротит ни от меня, ни от Лаярмато, мало ли, кто нас на свет родил, это кому как свезло… Хотя у вас это и не родители, а… Да что говорить об этом, слава богу, что нет их больше, и только вслед им плюнуть. Великий человек отец твой, наверное, среди вашего племени большой чин?

Альберт рассмеялся.

– Нет. Хотя, наверное, мог бы… Но ему, кажется, это не особенно нужно. Не секрет, что счастье состоит совсем в других вещах.

Миу перевела потускневший взгляд снова на Источник, ища в его искристых переливах утешения и радости.

– Ну, теперь, раз ваше сокровище возвращено… Ух, как хорошо, что удалось его стащить-то, это ж если б эти тилоны ещё и техномагами смогли стать – это что началось бы? Ух… надеюсь, они не успели… ничего такого… – ты теперь улетишь, домой вернёшься…

– Увы, пока нет.

– Чего ж нет? – еле сдержалась, чтоб не подпрыгнуть от радости.

Техномаг любовно огладил кромку ларца.

– Чтобы стать техномагом, одного желания мало. Мало получить машину, надо уметь ею управлять. А это долгий путь ученичества, серьёзная работа… Но они нашли бы и другие способы применить возможности этого артефакта. То, что его удалось забрать так скоро – это большая удача… Символично, что это сделал Джеймс Гидеон… Но на этом наши дела на базе не закончены. Мои дела здесь не закончены. Завтра мы спускаемся под землю, завтра предстоит серьёзный бой… Не знаю, слышала ли ты о бунтах в Сайкоймаксе и Кьюнгшаме, это тоже вдобавок к общей красоте ситуации… Они попытаются сравнять нас с землёй, а мы воспользуемся моментом, когда их силы будут рассредоточены на три города. Осталось решить, по какой дуге «Квинрасу» идти к месту новой дислокации, потому что пролетать над городом, мягко говоря, неудобно, лекоф-тамма необходимо подойти с другой стороны…

Миу закусила пальчик.

– Лекоф-тамма – это те летающие роботы?

– Да. Самолёты, которые мы с помощью «маячков» увели с базы, будут отбивать их атаку… Мне опять будет невероятно весело, большинство из них всё же останется беспилотными, обученных пилотов острый дефицит, но это мелочи… главное – что это хорошая возможность ударить по базе, этого они не ожидают совершенно точно. Поднять на борт машину «Квинрас» сможет без проблем, но сначала её нужно поднять с глубины почти такой же, на какой она покоилась на Ракуме… Заодно разнести по кирпичику и второй бункер, с оставшимся… трофеем… Его на борт «Квинрас», конечно, не поднимет. И незачем. В общем-то, я б с радостью не думал об этом пункте вообще, но оставлять его в руках тилонов – негуманно по отношению к Андроме.

– Ты… уже имеешь догадки, что у них там такое?

– Хуже. Знаю наверняка. Ещё одна удача – один мой маячок, на плече одного деятеля, любившего подпирать стены время от времени, заехал в заветную комнатку… Кстати, то место, в которое чуть было не проникли Дайенн с Аскеллом… Да, я был счастливее, пока были возможны и другие варианты…

– И зачем тебя вообще-то в армию понесло?

Золотой человек Альберт, кажется, сам завязал спать и других от этой вредной привычки решил отучить. Дело в этот довольно уже поздний час нашлось всем. К примеру, Гидеон и Риогорнатто ковырялись в здоровенной пушке – одном из трофеев с базы, малость в процессе похищения попорченном – которую Альберт, если удастся довести до ума, планировал встроить в какую-то установку, о которой даже Гидеон, при всех подробных объяснениях, сумел понять не всё, понял только, что получиться должно внушительно.

– Ну ты смеёшься, куда ж ещё? И не в том даже дело, что семья у меня военная, дед служил, отец почти служил – на военном заводе… Братья их бессемейные тоже всю жизнь службе отдали. Если ты то хочешь сказать, что таким, как я, в армии не место, так не только ты так думаешь, смекаешь?

– Вроде как, лучшее прикрытие? – два очередных проводка мрачным шипением-искрением известили, что соединил их Гидеон неправильно, – ну да… Я б действительно, пожалуй, не подумал. Даже и спорить не буду, что я жертва стереотипов. Раз уж это воспринимается, вроде как, потерей мужественности – вот ведь удивительно, сколько различий между мирами, а до этого суждения независимо в разных мирах додумались – а армия воспринимается именно как апофеоз мужественности… Но ведь так и шансов меньше найти… ну… кого-то себе подобного, разве нет?

Риогорнатто приопустил сварочные очки.

– А где их больше? Ну, если ты о том, можно ли среди сослуживцев найти, так повторюсь, не только мы тут так рассуждаем… Много нас. Только узнают об этом в основном из очередных процессов. Был у меня приятель… Именно приятель, ничего у нас не было такого-то. Я к нему приглядывался на этот счёт как раз, прикидывал, как начать разговор… Ну а вот он тоже к кому-то приглядывался. Ну и доприглядывался. Так вот я и узнал, что в предположениях не ошибся – когда утром на исполнение приговора согнали. Хороший был парень, а прокололся вот так по-тупому… Хорошо ещё тем, кто успевают узнать, что их сдали, успевают сами себя жизни лишить. Самое поганое не смерть, смерть всякого в конечном итоге ждёт, человека военного так прежде прочих. Самое поганое это кого-то с собой утащить. А там разговорить умеют, думаю, понятно, расскажешь всё, чего и не знал. Кто поумнее, так стукачей оговаривают, но не всегда удаётся, стукачи им нужны ещё… Кто поглупее, надеются жизнь свою за чужую выкупить, но это одним только способом можно – самому стукачом стать, приманкой ли точнее. Такие, конечно, тоже долго не живут…

Гидеон, тем временем в очередной раз размышлявший над вставшей перед ним задачей – как теперь вести себя с Риогорнатто (в продолжение всей операции об этом подумать было, понятно, как-то некогда), невольно передёрнул плечами. Слушать об этом вот так обыденно, в беседе за работой, было всё же как-то диковато.

– И как вы вообще знакомитесь?

Хурр усмехнулся.

– Как, как… С осторожностью. Говорил же тебе, всякие шпионские мудрости тут ерунда. Первое самое – смотреть в оба глаза. И наблюдать не только за тем, кто тебе интересен стал, но и за теми, кто за тобой наблюдает. Некоторые говорят – тут чутьё природное. Ну не знаю, может, и чутьё. У кого чутья не было, те на виселице. Разговоры такие сильно издалека начинаются, тебе и не представить, насколько. Пока до постели доберёшься – любой бы из вас терпение потерял, но тут спешка плохо заканчивается. Потому как может, это тебя с добром на разговоры выводят, а может, хана тебе скоро бесславная. Ну, есть у нас и места такие… В некоторых питейнях знакомства бывают, хозяева на этом неплохие деньги имеют, хоть и риск это, конечно. Много всяких хитростей, условных знаков. Обслуга, кто постарше, пограмотнее, подмечает, с кем заговорить, и знает, как заговорить, чтоб свести с кем подходящим. Они много видят, много слышат, разговоры там всякие, пока выпивку-то разносят. Стукачей распознают. Если собирается двое-трое наших, стукачей этих уделываем порой, и никто ничего не видел, не знает, обычная пьяная драка вроде как. Ну, промеж собой-то многие знают, в чём дело, но всё это шёпотом, конечно. Того вот, из-за кого мой сослуживец сгинул, посадили таки на ножи недавно. Да толку, новые будут… Тут вся жизнь лотерея, хождение по лезвию. Не только для нас. Подставить, если очень надо, могут и того, кто вообще ничем ничего ни разу… Ну, понятно, это только предполагать можно, кого по делу замели, а кто подвернулся просто так удачно.

И все недавние мысли – о неловкости, неизбежно возникающей между теми, у кого что-то было и нужно как-то продолжать приятельское общение, о том, что вообще это как-то неправильно, когда с сексом связаны всякие неловкости, вот есть же расы, у которых всё проще как-то – показались ему теперь мелкими. Есть вот расы, у которых ещё проще. Родился не таким, как все – лучше не держись за жизнь, и вообще сдохни сам поскорее. Что-то сказали б тут все те, кто считает, что достаточно жить тихо и не высовываться. Вот не высовываются же…

– А зачем им это надо вообще? – Гидеон не глядя ткнул коробочку преобразователя в недра пушки и сперва удивился щелчку – как ни удивительно, коробочка встала куда надо, – ну, этим… стукачам?

– Смешные вещи спрашиваешь. Зачем вообще стучат? Выслужиться. Кто за деньги, за поблажки какие-то, кто – чтоб от себя подозрение отвести. Общество наше такое, сам видишь… пропитанное страхом. Страх заставляет суетиться, угождать, как-то выкупать себе недолгую передышку в безопасности…

– Да, что я спрашиваю, действительно. Будто в нашей истории ничего такого не бывало. Родители об этом говорить не любят, многовато уже этих разговоров было и многовато от них нервов, но нет-нет да прорывает же. При всей нелюбви к таким темам, тут всякому найдётся, что вспомнить. Времечко было мрачное, много хороших людей уже не вернёшь, никаким гражданским примирением. Честно, мать я, конечно, понимаю, но понимаю и тех, кто говорит, какое тут к чёрту примирение. Вроде бы, нам, родившимся уже после всего этого, между собой выяснять нечего, но всяк предан своей семье, своим родителям и дедам – и так просто со счетов не скинешь, кто куковал в кларковских застенках, а кто охранял. Такие вещи не так быстро забываются.

– Что ж тут непонятного, наследуем мы не только дома и должности, но и идеи, и конфликты. Хочешь тут или не хочешь, у крови память долгая. Ты один у родителей?

– Да… нет. Ещё сестра. То есть, вообще-то не сестра, а племянница, так уж у нас получилось с возрастом. Сестрой мне была её мать, которую я, понятно, никогда не видел, мама родила её в далёкой юности и отдала на удочерение, у неё тогда были сложные времена. Отец, когда услышал эту историю, решил разыскать… Ну, Дэвентри оба, как оказалось, умерли, Мэрси росла в приюте. Отец убедил мать, что надо её забрать, вот так и получилось, что племянница, но как бы сестра.

– Хорошо… Ну, у нас бы так не сказали, у нас иметь дочь – это, считай, ерунда, значимо только в том плане, что через неё с кем-то породниться можно. Но у вас-то не так. Это хорошо, когда у родителей ты не один, и если с тобой что случится – жизнь твоя пострадает или честь – им будет, кем утешиться, не останутся без помощи.

У Гидеона имелись определённые сомнения, что легкомысленную глуповатую Мэрси можно рассматривать как утешение и поддержку, но говорить об этом не стал. Это было тяжёлой темой. Мать всякий раз, как заходил разговор о каких-то проблемах с Мэрси, винила себя – что когда-то бросила её мать, что за все эти годы не нашла смелости попытаться что-то разузнать о её судьбе, закрыв для себя тот период жизни, словно ничего не было – и её, получается, не было тоже. И ничего, что как раз у матери Мэрси жизнь сложилась вполне успешно, она получила прекрасное образование, работала, создала семью, а в её и её мужа преждевременной смерти уж точно нет вины её биологической матери.

– Ладно, будем надеяться, сумеете вы все выбраться отсюда до того, как всё окончательно рухнет в преисподнюю. А мы? Ну, нам куда выбираться… Это наша преисподняя, как ни крути. Ничего, такой поворот, знаешь, к лучшему. Всё одно жизнь – медленное гниение в ожидании своего часа. Просто разнести себе череп – грустнее вариант. Здесь, так понял я, посвободнее насчёт этого вот… Вдруг да найду себе кого, хоть натешусь перед смертью. Вполне, как ни посмотри, выигрыш.

Не верилось, что это те же подземелья, которые вызывали у неё такую тоску и отчаянье. Хурры, может, не преуспели в создании памятников архитектуры, которые можно б было показывать туристам, но к основательным, на века, утилитарным постройкам у них имелся природный талант. По новому госпиталю сновали деловитые раннята, раздавая больным очередную порцию отвара, служащего здесь, увы, ввиду скудости ресурсов, главным средством детоксикации и самым доступным противовирусным, несколько мешков сухого сырья силами местных ребятишек было заготовлено практически в считанные минуты – трава растёт во многих огородах, Миу организовала сбор.

Аскелл, Галартиатфа и часть его людей, Алварес и Схевени руководили эвакуацией сверху, быстро и технично поделив город на районы и препроваживая жителей каждого района к ближайшему для них входу в туннели – многие из них специально были раскопаны для этого. Альберт и остальные действовали уже внизу. Непостижимо, как, но им удалось свести к минимуму неизбежно ожидаемый хаос паники, давки, дезориентации и истерик. Дайенн из госпитального туннеля наблюдала за нескончаемым людским потоком – мужчины, гружёные тяжёлыми мешками, женщины с детьми на руках, ловко снующие в толпе солдаты подхватывают падающих и мешкающих, помогают тащить особенно тяжёлое, раздают затрещины подросткам, под шумок пытающимся карманничать. Неужели на всех хватит тех домов, в которых ютились они тогда, толпой полумёртвых пленников с базы? Невероятно, Новый Рувар возвращается в Рувар Старый…

Гроумы от «грузовых» ходов таскали мешки и корзины с провизией – эвакуация складов. Матап истово восхищался Фимой и Миу, сортирующими их быстрее, чем они приносили.

– Это ж силища какая! А Фима ещё и ранена ведь… Что и говорить, не ценят хурры своих женщин, мы-то умнее в этом, у нас бы Фима непременно какой-нибудь начальницей стала… А то и Марги, а чего ж нет?

– Ты, Матап, никак, влюбился? – усмехнулся Даур.

– А я почём знаю? – вздёрнул подбородок Матап, – может, и влюбился! А чего ж тут странного? Сестра моя хурром не погнушалась, может быть, и я такой? А только если хочешь сказать сейчас, что ничего мне не светит, так это я и сам понимаю. У неё Галартиатфа вон, а до него не то что мне, а любому тут куда уж… А вообще молчи ты, Даур, плоско ты мыслишь, сразу и влюбился… Уважаю я её, это первее. Ты б не зубоскалил, а вон возьми-ка да те корзины отнеси к Дайенн в госпиталь, больных-то, чай, уже кормить пора…

– Очень уж ты, Матап, оборзел и раскомандовался, – пробурчал Даур, но пробурчал как-то одобрительно.

Миу, старавшаяся поберечь раненую подругу, раз уж сама она себя не бережёт, усадила её за опись, а сама составляла друг на друга мешки и корзины, но попутно, конечно, мучила подругу расспросами.

– Фима, что ж ты такая, а! Видишь же, я от любопытства сейчас лопну! Ну!

– Что – ну?

– Кусну! Будто я не знаю, ты с Галартиатфой два раза уже была, ну так… какой он? Как это вообще? Ай! Будто начала уже подруги стесняться!

– Ну, если скажу – лучший на свете, это для тебя ответ будет?

– Ну другого-то я услышать и не ждала… Ай, будто у тебя сравнить есть с кем… Ну, ну! Замужние подруги, бывает, друг другу такие ужасы рассказывают, а ты мне хорошее рассказать не хочешь? По сложению-то он вроде такой, стройный, наверное, тело у него красивое? А ты… а ты с ним делала чего-нибудь? Я ж сколько тебе рассказывала, чего мне маменька рассказывала, ты ж сроду сопела и отворачивалась, поди, и не запомнила ничего… Ну так я ещё повторю, не поздно ещё… Ай! Чего дерёшься!

Сколько раз уже суета, загруженность приходилась кстати, отвлекая от мыслей, которые необходимо было отложить куда-нибудь на потом. И если б в одном только проклятом Аскелле было дело. Тут и за время её отсутствия успело кое-что произойти. И от того, как походя об этом сообщили – ну случилось и случилось – было ещё более не по себе. Ну не делать же событие вселенского масштаба из того, что раскрыли очередного предателя. Раскрыли, получается, благодаря ей, её разговору с Танафаль, который проходил, естественно, посредством Забандиакко, а как бы ещё. Танафаль-то оказалась не беременна. А Забандиакко, даром что мужик простой и в разного рода интригах опыта не имеющий, быстро сообразил, к чему это муженёк так внезапно загоношился. Да, так уж получается, теперь не только базовские не выпускают никого из города, но и свои, городские, тоже.

Дайенн не знала, как к этому относиться. Человек, намеренный сбежать из осаждённого города и бросить женщин и детей своей семьи, не может вызывать сочувствия. Даже если верить, что он действительно не побежит к базе, не отдаст всё скоробчённое добро на пушки, которые завтра направят на Рувар. Но на вопрос, не ею, впрочем, заданный, не жестоко ли лишать перебежчика жизни, Галартиатфа ответил, что может предложить вариант оставить его в тюрьме – пусть примет на себя грядущую любезность базовских, вдруг да уцелеет под обломками? Танафаль по своему вдовству не проронила ни слезинки.

Оставалось ждать… быть может, скоро всё закончится. В огне, льющемся с неба, в воде, подступающей из глубин. Выдержат ли, укроют ли их своды старого города, или станут братской могилой? Уснуть, даже когда уже всё угомонилось, отгремела тазами Миукарьяш, убирая за тяжёлыми больными, притушили светильники и заняли свой пост бессонные стражи – Рефен и Эльгард, Дайенн не могла ещё долго. Завтра, быть может, их последний день…

– Нормально так вдарило, – проговорил Забандиакко, наблюдая за сыплющейся с потолка струйкой песка, – над нами прямо разорвалось…

– Шпиль бы не повалило… – проговорил кто-то рядом.

– Шпиль повалить не так просто, – отозвались с другого конца площадки, – сам в постройке участвовал, гарантирую.

– Что шпиль ваш, когда нас всех тут заживо похоронят? – в новом голосе, даром что мужском, послышались явственные истеричные нотки, – там камня на камне, небось, не осталось, и здесь не останется. Сами себя в могилу загнали…

Истошно взвыла какая-то женщина, оплакивая свой дом, уже наверняка лежащий в руинах, несколько голосов подхватили – кто сокрушался о своей лавке, кто о магазине, Вадим раздражённо отвернулся – культурное заимствование или общее у разных рас, волосы на себе рвать?

– Пусть повоют, – шепнул Илмо, – это эмоции… Глядишь, на беспорядки сил не останется. Мирные, прости господи, граждане, не просто расселить бы их тут, а дверь снаружи подпереть, пока всё не закончится… Я знать не хочу, чего Галартиатфе это стоило, наверное, то и хорошо, что за один день, они опомниться не успели…

Новый взрыв ощутимо сотряс своды. Со стороны аппаратной раздался торжествующий рык Альберта – рухнул ещё один подбитый бомбардировщик, но в множащемся хоре воплей это не было услышано. Не утерпев, вскочила Фьянньнаар, мать Фималаиф, ударила в большое медное корыто – корыто было старинное, наследственное, поэтому, несмотря на все уговоры, было упёрто вниз тоже.

– Чего вы плачете, жители Рувара? Думаете, это дом ваш разрушен? Это тюрьма ваша разрушена! Дом есть, пока есть надежда. Та, что была у вас, жизнь, вам просто так была дана, а за жизнь лучшую, достойную – уж постараться приходится. Победим – лучше прежнего дома отстроим, а проиграем – так власти нам только одни дома готовят, с белыми крышами.

Пирамидки из белых камней по хуррским погребальным обрядам ставили на могилах.

Послышались разрозненные выкрики – как одобрительные, так и совсем наоборот. Кто-то уже заголосил, что поделом им всем, тот же грех город совершил вновь, восстал против властей, надо было перевешать Галартиатфу с его разбойниками, а то казалось же им, что плохо они живут…

– Э, вот ещё мы бывшую проститутку тут не слушали! – крикнул кто-то из середины зала, – шибко полюбились тебе инопланетники, ты им и родной мир отдать хочешь?

Со своего места начал грозно подниматься Вадим, слова хуррского языка он понимал не настолько плохо, чтоб не пожелать сейчас разбить кое-кому физиономию, но его опередила как раз выскочившая из аппаратной Миукарьяш.

– А чего не послушать-то, коли она умнее тебя говорит? Не согласен с чем? Так давай, ползи вон туда, наверх, может быть, они тебя пожалеют! Чего-то не понял ещё – так поди Фималаиф спроси, она Гуаносфато в последние часы жизни видела… Ты кто такой? Пекарь? Ну вот поднимись и еды навари, а то горазды вы, смотрю, ругаться, пока другие работают! Бойцы! – обратилась она уже к воинам Галартиатфы, – проблема у нас! Они не только сверху бьют, они по трём туннелям к нам сейчас пытаются прорваться! Поняли, уроды, что мы тут, надеются тут нас и захватить… Встретим-ка дорогих гостей!

– Не вопрос! – подскочил Кируадаффо, с недавних пор тоже солдат Галартиатфы, улыбаясь так, словно его на праздник пригласили, – а уж ради прекрасной Миукарьяш…

– Клоун, был и навсегда останется, – покачала головой Миу, глядя ему вслед. Нет, что ни говори, без дурного-то влияния Ластамары Кируадаффо куда терпимее стал… Едва ли шибко серьёзнее, вот и это вступление в армию у него чистая авантюра же, но уже хоть что-то…

– А вы, мужики, чего расселись? – Забандиакко поднял и закинул на плечо валяющийся рядом, как он посчитал, бесхозным чей-то молот, – ждёте, когда сюда придут? Пошли, числом задавим…

В текущей дислокации «Квинраса» хорошее было ровно одно – скрыт корабль был почти идеально, маскировка-отражатель сравняла его с рельефом. Всё остальное было плохо – угол обзора практически никакой, в случае обнаружения и нападения отстреливаться корабль не сможет, надежда на то, что сразу удастся взлететь… Думал об этом, впрочем, сейчас один Имар, ну может быть, ещё Иглас, прочие замерли у экрана, на который транслировались перекодирующиеся сообщения с лекоф-тамма и истребителей. Представить картину боя по ним, конечно, можно было весьма с натяжкой, Химанторек успевал комментировать не всё. Альберт обещал перебросить видеосигнал с некоторых зондов, но пока с этим имелись некоторые проблемы. Ненадолго сигнал с одной башни здания суда даже пошёл, но тут же дрогнул, смялся и исчез – надо понимать, башни более не существовало.

– Это же наш сейчас подбили?

– Беспилотный. Неудивительно, Альберт не выдерживает… На нём их больше двух десятков точно, это держать их в воздухе, маневрировать, стрелять, плюс фантомы ещё, не забывайте…

Построение базовских явственно сбивалось всё больше, Ан’Ри казалось, что он отсюда чувствует растущую панику пилотов – сложно сражаться, когда никак не можешь оценить силы противника. Часть самолётов – голограммы, часть – беспилотники, по истощении боезапаса спокойно идущие на таран, и отличить те и другие от пилотируемых пока с уверенностью не получалось – Альберт, играя на пульте свою сумасшедшую симфонию, посылая пилотам короткие сигналы-команды, о которых условились заранее, в критический момент перехватывая управление, сумел сделать невозможное – создать слаженный, боеспособный отряд. Видимость, конечно, техномагическую иллюзию. Но она работала.

Сухой треск, сопровождавший все сигналы от Рувара, перекрыл искажённый кодировкой голос Диего Колменареса…

Чего военные, конечно, совсем не ожидали – это атаки на базу. И уж тем более они не ожидали, что на них с неба спикируют два лекоф-тамма.

Руварский штаб предполагал, что, коль скоро это не та же тилонская команда, которая заманила полицейские корабли в ловушку в системе Ранкезы, то у хуррской базы нет информации о лекоф-тамма и, соответственно, оружия против них. Этот расчёт сбылся лишь отчасти – приближения машин радары базы, частично уже восстановленные после хакерской атаки разработки Альберта, действительно не засекли, то количество техники, что оставалось во время операции на базовских полигонах, оказалось явно недостаточным, чтобы причинить им сколько-нибудь серьёзный вред, и было довольно быстро нейтрализовано парализующими лезвиями. Точные координаты нужных бункеров у пилотов были, разнести надземную часть, добраться до искомого и дать сигнал на «Квинрас» было делом времени… Но растерянность базовских длилась недолго…

– Я не знаю, из чего они по нам стреляют, но это оружие, опасное лекоф-тамма! Оно обесточивает… высасывает энергию, как клещ кровь… Мне эта штука впилась между лопаток, я не могу изловчиться оторвать её… Не могу выпрямиться, пока я на земле, они не попадут в меня снова… В Эркену тоже попали, к тому же его завалило обломками. Может, это от потери энергии, может, она что-то такое излучает, что запускает рассинхронизацию… У меня уже 70%, от Эркены данные сбивчивые, но ему явно хуже… Минут через 20 он перестанет дышать… Кажется, наши дела плохи…

Хуан-Антонио выругался, метнул на Имара отчаянный взгляд. Поднимать «Квинрас»? Сейчас? Будет ли с этого толк, вооружение на «Квинрасе»… сразу предупреждали, несерьёзное… Сдать им сейчас ещё и корабль – значит последнюю надежду потерять. Отозвать кого-то с обороны Рувара?

– Было б, чем – отсюда снесли бы вышки, с которых они стреляют… Кинь информацию Альберту, может, пошлёт какой-нибудь беспилотник… Хотя что он может – собой заслонить? Откуда у них только такие штуки… Не хуррская же наверняка…

– Кто их знает, вообще-то… А может, добрые друзья тилоны от щедрот… Кстати, в данных, скачанных Фималаиф, этого не было. То ли уже после установили… Альберт принял, сейчас что-нибудь… Эй, кто отдал команду на запуск истребителя?

– Никто не отдавал, чтоб… Кто это такой быстрый уже? «Кеффа-1», назовитесь! Разрешение на вылет не даю! Возвращайтесь на корабль немедленно! Что он делает, он мало что нас сейчас раскрыл практически…

– Это Шеридан… Остановите кто-нибудь этого самоубийцу! Нет, Винтари, только не стартом второго истребителя, ну давайте все-то голову терять не будем! «Кеффа-1», ответьте! Немедленно возвращайтесь, пока не засекли с базы!

– Пусть засекают, – отозвался из динамиков под главным экраном голос Дэвида Шеридана, – я успею… У ребят не так много времени…

– Идиот! – Диус перехватил у Колменареса микрофон, – ты их надеешься всех один победить? Альберт найдёт, кого послать…

– Альберту там у себя нужны. А водить беспилотник на такое дальнее расстояние… Я уже почти на месте, рекомендую радиомолчание, в отличие от лекоф-тамма, нашу-то связь очень даже легко перехватить…

Теперь выругался Имар. Это было правдой, потерять вместе с лекоф-тамма «Квинрас» – и сопротивление руварцев и находящихся там же их товарищей будет уже бессмысленным. Пока остаётся шанс вытащить Матапа, хотя бы какой-то… Чёртов Матап, насколько всё должно стать плохо в Руваре, чтоб он прекратил свою глупую игру в героя? Теперь ещё чёртов Шеридан… При том, что в отличие от Матапа не дитё малое, взрослый мужчина по меркам своего мира, а туда же… Хотя может статься, что-то у него и получится. Всё-таки, у него способности, как говорят – почти сверхъестественные. Если он сумеет быстро помочь лекоф-тамма – возможно, базовские, даже если успели засечь «Квинрас», никого и не успеют послать, и не до того им будет. И они смогут провернуть это, сейчас кажущееся, если честно, нереальным – подхватить с базы машину и эвакуировать из Рувара всех, кто там уже чересчур задержался… Имар и не ожидал, конечно, что порученная миссия удастся легко, но сейчас за раздражением он прятал подступающее отчаянье. Всё рушилось на глазах…

Можно только догадываться, каким удивлением для базовских было понять, что стрелять по неопознанному истребителю – пустая трата боеприпасов. Щит, окружающий машину, осыпал даже тех самых тилонских «клещей» бессильным дождём на землю. Правда, держать щит достаточно долгое время Дэвид ещё не умел. Но они-то этого не знали, и прекратили огонь. На самом деле бункеры – и, соответственно, поверженные лекоф-тамма – отстояли друг от друга довольно далеко, но сверху всё казалось таким… почти на ладони, почти в руках. Может, благодаря ментальным голосам лекоф-тамма – сливающимся сейчас в одну песню печали и неверия в скорую смерть. Голос машины с голосом пилота, голос Диего с голосом Джани. Они умирают, но не могут ни принять, ни примириться с этим. Не сейчас. Дэвид слышал о самых разных образах смерти, и сейчас был потрясён тем, какими схожими – и в то же время разными – были они у двух пилотов. В сознании Диего – взрыв новой, стирающий жизнь с лица родной планеты. В сознании Эркены – разгорающееся солнце, такое чистое и ясное, что невозможно смотреть, что невозможно не потеряться малой искре жизни… В голосе Диего – «забери и мою жизнь, если сможешь, но только когда мои силы истощатся в борьбе с тобой», в голосе Эркены – «возьми меня, если пришло моё время, если только я был достоин». Он потянулся – заслоняя от огненной волны того и другого. Он мог только пытаться, а не суметь наверняка, отменить действие враждебной силы, запустившей рассинхронизацию, заставляющей сейчас рейнджера и полицейского биться, задыхаясь, в сетях нейросистемы. Он мог – физически – успеть только к одному… К кому? «Не ко мне, прошу, не ко мне». Оба сознания, потянувшиеся рефлекторно к нему навстречу, отпускают его… Диего. Он пострадал меньше, у него меньше рассинхронизация, он быстрее восстановится, он поможет Эркене… Дэвид отключил щит, спикировал вниз, брюхом самолёта «срезая» «клеща» со спины лекоф-тамма Диего и, не имея уже, в общем-то, пространства для манёвра, рухнул в зияющую дыру, которую успел образовать на месте бункера лекоф-тамма, успев катапультироваться в последние секунды перед взрывом.

Щит выдержал, но, созданный так быстро и в приступе разгорающейся паники, далеко не идеально. Падения на холодный бетон Дэвид даже не почувствовал – ему казалось, что огонь полыхает везде, что в мире не осталось ничего, кроме огня… Огонь многократно отражался во всех сознаниях, которые он чувствовал вокруг. В сознании пилотов – Эркены, почти растворившемся в ярком, прекрасном, богоподобном солнце, в сознании Диего, сейчас будто бы, как он, отброшенного взрывом, обожжённого, но живого… В сознаниях хурров, сейчас гадающих, погиб ли в огне неизвестный диверсант, насколько сильно взрыв повредил лекоф-тамма – в завесе дыма, конечно, они не видели, как машина Диего отползает, группируясь для прыжка – всё ещё на неполной синхронизации, всё ещё во власти подступившей агонии, движимая стремлением Диего спасти Эркену… Если ещё не поздно…

«Не поздно. Он ещё держится. Помоги ему. Здесь займусь я».

Сложно оценить физические повреждения, когда в сознании так ясно и больно бьются два их пульса, когда обжигающее солнце всё ещё стоит перед глазами и кажется, наяву ждёт впереди…

– Час от часу не легче, – выдохнул Альберт, – нет, он жив… По ощущениям Диего, жив. Успел катапультироваться и скрыться в туннеле. Он, понятно, не видел его, но чувствовал… ментальную хватку, так, что ли, это назвать… Но это может, так сказать, быть ненадолго. Там разгорается пожар… Это затруднит доступ врага к нему, но и ему может отрезать путь отступления. Не говоря уж о том, что… если б это хотя бы был другой бункер…

– С «Квинраса» ему помогут?

– Чем? На «Квинрасе» сейчас, как понимаю, слишком заняты тем, чтоб не дать второму Шеридану схватить второй истребитель и рвануть туда. Во-первых, второй старт местоположение «Квинраса» уж точно обнаружит, если первый не обнаружил, во-вторых – то, что ещё удалось Дэвиду Шеридану, едва ли удастся Диусу. Его снимут на подлёте…

– Беспилотник посылать, как понимаю, толку немного? Надо именно кого-то?

– Кого-то… Честно, я б лучше полетел сам… При том, что я мало чего хочу меньше, чем встречаться с этой штукой… Но я… А, чёрт! – Альберт вдавил ладонь в пульт почти по косточку запястья, – в общем, уйти отсюда пока не могу… Сейчас посмотрим, кто у нас…

– Я могу, – поднялся Аскелл, – коль скоро временно свободен.

Альберт хотел было что-то возразить, но потом кивнул.

– Сам, увы, не могу, и не больно-то хочу, конечно… Но ты – пожалуй. Тебе это вряд ли страшно… Миукарьяш, подмени, перебрасываю на зеркало. Минут на пять, не больше.

– Принято.

Альберт устало растёр подрагивающие от напряжения руки, затем, сделав знак Аскеллу, шагнул в угол, где стоял его посох.

– Так вот, сам не могу, но духовно, так сказать, с тобой. И не только духовно… – от посоха навстречу его ладони отделились две матово сияющие нити, он подцепил их пальцами и оборвал, они заизвивались на его ладони – пугающе живые… – будет немного больно, но оно того стоит.

Миукарьяш так и отворила рот – и едва не пропустила ход. Нити обвили запястья Аскелла, на которых всё ещё багровели ожоги от лазера, и втянулись в его кожу.

– Объясняю один раз, быстро, уповаю, что память у тилонов хорошая. Вот так – формируешь летающую платформу, вот так – отменяешь. Вот так – щит, вот так – снимаешь. Вот так – пылающая сфера… Сила моя, так что в принципе должно работать как у меня, разве что слабее. Больше, надеюсь, тебе ничего не понадобится, технические средства у тебя свои. А, перекину тебе сигналы нескольких зондов, уже по дороге… Вот тут не знаю, как ты сможешь их перекодировать… Всё, вперёд. Через этих – пробьёшься… со щитом-то пробьёшься. А дальше… Сказал бы – с богом, но в данной ситуации это будет и ложью, и кощунством.

– Альберт, – Ви’Фар проводил Аскелла нервным взглядом, – не моё это, конечно, дело, но… Делиться с тилоном силой? Пусть даже малой частью? После того, как столько сделано для того, чтоб сила техномагов не попала в их руки?

– Во-первых, именно малая часть. Во-вторых – моя часть, считай, Аскелл сейчас как один из управляемых мной дистанционно механизмов, разве что, более автономный… И в третьих – осмелюсь напомнить, Ви’Фар, я выше уровнем. Сейчас я имею основания ему доверять, а довериться кому-то необходимо…

– Но зачем ему помогать нам? Какие его резоны?

Альберт вернулся к пульту, снимая с зеркала Миукарьяш свою часть функций.

– Он не меньше нас хочет, чтобы это закончилось. При чём желательно не нашей смертью. Он не заодно с ними, это уже аргумент… Он не знает страха. Или почти не знает. Да, у него нет многого, что есть у нас… Понятий чести, долга, привязанностей… Но нет и многого того, что могло б сейчас только помешать. И в нём много авантюризма. А авантюризм сейчас – лучшее топливо и лучшее оружие.

«Заблудший».

Голос, прозвучавший в голове, был безлик, не имел эмоций, был как будто смутно знаком – и вызывал нарастающую тревогу. Дэвид остановился перед последней дверью. Несомненно, последней. Он чувствовал биение силы за ней – силы, закованной в оковы, поистине чудовищные оковы, раз они сумели её удержать…

«Ты слышишь меня? если можешь что-то сделать для своего освобождения – делай сейчас».

Обожжённая ладонь легла на замок.

«Идущий без пути говорит об освобождении».

«Если не можешь – то не трать силы».

Жар кольца пробежался по руке волной боли. Расплавленный замок стёк на пол удушающе дымящимся потоком. Дверь отворилась, в её натужном скрипе было что-то пугающее… Кружась, упали на пол белоснежные светящиеся перья – и растаяли, не долетев до пола. Андо… Дэвид чувствовал его – ещё не мысли, ещё не дыхание. Просто присутствие.

«Надеюсь, Диего добрался до Эркены, и вместе они быстрее справятся со вторым объектом… Там – машина, это главное… Знать бы, что – здесь…».

Ну, гадать недолго. Пошатнувшись, задержавшись ненадолго, опираясь о косяк, Дэвид наконец шагнул в низкое душное помещение. Белые перья взметнулись вихрем, обжигающей метелью…

Двоих, выскочивших ему навстречу, он выключил автоматически, почти не отметив собственных действий. Следующих двоих – уже более сознательно. Это не отняло много сил – примитивное сознание военных привыкло подчиняться приказам, а приказ спать воспринимается с известной долей радости. С троими, кажется, учёными было несколько сложнее – Дэвид не видел их, они за перегородкой посылали сигнал тревоги, один успел выхватить оружие… Вероятно, придут другие, возможно, много ещё… Будем решать проблемы по мере поступления. Сейчас невозможно было даже думать об этом, идя практически наощупь – нестерпимо яркий, безжалостный свет врезался в голову сквозь зажмуренные веки, свет подавлял, прибивал к земле, как полуденный зной, как вредное излучение тилонских «клещей» до этого прибивали к земле лекоф-тамма, голос заполнил собой всю комнату, весь ощутимый сейчас мир.

«Граница тьмы и света – ложь. Самонадеянность – корабль, плывущий к гибели. На украденном оружии не сотрёшь знака».

Голос вбуравливался в сознание тонкими алмазными свёрлами, стремясь добраться до глубин, до корней, до бессознательного, прошить собой всё… Исток. Начало. Абсолют. Порядок. Познай. Подчинись. Возрадуйся. Служи.

– Тебе тут поговорить было не с кем? Или наоборот, было, и спасибо им, они даже научили тебя выражаться почти понятно… На чём хочу, на том и плыву, не нравится – плыви другим кораблём.

Дэвид открыл глаза. Прямо перед ним пульсировала сеть – чёрная, маслянисто переливающаяся тугими узелками, а в ней бился сгусток света. Яркого, сконцентрированного света. Не оставалось сомнений, кто перед ним. За проёмом в другое помещение – больше, выше – в полумраке угадывались знакомые очертания, знакомые перетекающие узоры на гладком зелёном корпусе.

– Дерзость – не лучший язык, – нельзя было с уверенностью сказать, откуда раздаётся голос, из сети – или сразу отовсюду. Но теперь, по крайней мере, он звучал наяву, не только в голове.

– А для нравоучений – не лучшее время, – Дэвид чувствовал, как на очередной подавляющий, пытающийся подчинить, растворить ментальный натиск внутри поднимается холодная ярость, – как же тебя, такого великого, сумели пленить… эти? Тебе так жизненно необходимо сейчас пытаться заставить меня упасть на колени и пропеть тебе хвалу? У тебя ничего не выйдет. Я умру, но не сделаю этого. А ты останешься, в своём божественном величии и этих сетях.

– И это стоит того?

– Могу спросить только то же самое. Я не подчиняюсь вам. Я пришёл освободить тебя не потому, что испытываю к тебе какую-либо симпатию, а потому, что оставаясь здесь, ты или твой корабль рано или поздно будете изучены, препарированы и использованы для чего-то, что не понравится по итогам никому. Но если ты будешь пытаться подчинить меня – хуже ты сделаешь себе.

Свет колыхнулся за чёрной сетью – как-то сродни покачиванию головы.

– Ты уверен, что утебя хватит сил?

– Ты уверен, что хочешь проверять? Для справки, если ты не понял – сейчас не ваше время. Тебя перетащили лет так на тысячу вперёд. Аккуратно проскочив тот исторический момент, когда и вас, и ваших излюбленных противников выпроводили из галактики, что сделать стоило давно… И представьте себе, вселенная живёт без вас. Мир не рухнул, а если и рухнет – точно не от того, что больше нет вашей сиятельной опеки. Пока шарился в моей голове, мог увидеть это. Мне не охота вести с тобой полемику. Мне и рядом с тобой быть не очень-то хочется. Просто скажи, если знаешь – как отключить эту чёртову штуку, если не знаешь – просто не мешай пытаться.

Свет промолчал, но забился в сети как-то нервно и отчаянно. Дэвид мог поклясться, сеть меняла конфигурацию, возросшая активность пленника ей не нравилась, она сжималась теснее…

– Вот оно что. Артефакт Теней. Ну, посмотрим, на что может хватить моих сил…

Облизнув пересохшие губы, он схватился за толстую пульсирующую нить и изо всех сил рванул. Боль прошла по руке раскалённым стержнем. Но и нить в руке съёжилась, иссыхая, зашуршала, как обугливающаяся бумага. Дэвид отнял руку, переводя дыхание, надеясь, что его сейчас не качнёт и он не упадёт в эту сеть сам.

– Как бы тебе ни хотелось отрицать, эта сила – наша, и служит нам.

– Эта сила – моя. И служит она тому, чему должна служить – делу мира.

Он взялся за вторую нить. Боль, кажется, прошила его на сей раз насквозь. Да, такими темпами – непросто это будет сделать… Ну, а чему удивляться, не ерундовая должна быть штука, если сумела удержать ворлонца… Из цельной Тени они её, что ли, сплели? Что ни говори, мелко тилоны не плавают, что им время, и что им это самое величие Изначальных… Зло выдохнув, он схватился за третью нить. Возможно, получится разорвать хотя бы одну ячейку… В голове шумело так, что приближения он не засёк.

– Отойди. Возможно, тут нужно попробовать мне. Хотя, расчёт может и не оправдаться…

– Лицедей? – в голосе из сети послышалась неприязнь. Классовая, идейная неприязнь, усмехнулся на грани потери сознания Дэвид.

– Ну, можно, наверное, и так сказать, – руки Аскелла оторвали его от сети, – господин Шеридан, что бы вы не думали о себе, вы не супергерой. Многовато сил вы потратили, чтобы бодаться с этой штуковиной.

– Слуга хаоса собирается победить деяние хаоса?

– А почему бы нет? Это сплошь и рядом происходит. Я не слуга. Хотя у вас слишком линейное мышление, чтобы это понять.

Придерживая Дэвида одной рукой, Аскелл пошевелил пальцами другой – две небольшие огненные сферы, сорвавшись с них, с шипением врезались в дрожащую черноту.

– Да не, работает… То ли маловато в нынешних лицедеях осталось от Теней – хотя господин антагонист так и не считает, то ли какой-то сети всё же маловато, чтобы воздействовать на моё сознание…

Ещё одна сфера жадно обхватила толстую чёрную нить – словно огонь, нашедший нефть, подумалось Дэвиду. Нет, наверное, это совсем и не странно… Для хаоса естественно разлагать и самоё себя, вечная борьба не только вовне, но и внутри… Тонкое лезвие света, пробившись сквозь потускневшую сеть, разрезало её – она упала с неприятным змеиным шуршанием, взметнувшись под потолок, светящееся существо трудноразличимых очертаний обрушило на неё поток белого огня – она паучьи съёжилась, истончилась, истаяла в нём. Скафандр обнаружился внизу – до того его полностью скрывало основание сети. Ворлонец втянулся в скафандр, Дэвид не сдержал облегчённого вздоха – определённо, глазам стало легче, их ласкал полумрак помещения после прошедшего светового шоу.

– Мне было интересно… – с вымученной улыбкой проговорил вдруг Дэвид, – интересно, обычное такое любопытство… В каком виде увидел бы ворлонца я. Каждый видит в них божеств своих религий… Но куда больше мне любопытно было… Каким увидит ворлонца тилон.

– На нас эти приёмы не действуют. Мы безбожники. До мозга костей. Нас можно, конечно, обмануть искусной иллюзией, я не полагаю, что технически мы превзошли всех… Но в данном случае я увидел то, что увидел. Слабость. Неспособность просто принять помощь – без подчинения. Тилонам не нужен бог, потому что бог всегда слаб. Он не может без верующих, без молитв и поклонения, без миссий, планов и периодических эпических битв добра со злом. А нам, несомым прихотью времени, как-то не до этих игр.

Ворлонец обратил на него взгляд единственного окуляра на скафандре.

– Ты так уверен, что не испытаешь страха? Что над присвоенной силой всегда будешь господствовать ты, и никогда она над тобой?

Аскелл рассмеялся – с прежним нахальством.

– Подчиняется тот, кто готов подчиниться. Вы заложили в подкорку многим потребность подчиняться и благоговеть – видимо, потому, что иначе договориться не способны, но до нас, по счастью, вы не дошли. А теперь, полагаю, поздно. Да, у кого бы мы ни брали нашу силу – это не повод делать перед ними бесконечные реверансы.

– Спроси у него. Один раз он уже испытал, как сила властвует над её носителем.

Дэвид побледнел. Как он смеет… Как он смеет говорить об этом – так… Быть может, он полагает сейчас, что мог бы заставить его выстрелить в Аскелла, как тогда, в бессознательном состоянии, он выстрелил по кораблю? Ему придётся очень постараться…

– Я не твоё оружие. И никому здесь сейчас не интересна ваша война. Война – там, наверху, не такая масштабная, без громких слов… Если считаешь себя абсолютной правдой – выйди и останови это. Помоги нам. Помоги им.

– Это не моё дело. Не это важно.

Дэвид отстранил руку Аскелла, выпрямился – и ударил ворлонца по скафандру.

– Конечно, не ваше! Когда вы опускались до реальной жизни, до реальных судеб… Одно дело быть пастырем и говорить об абстрактном свете и порядке, и совсем другое – отстаивать правду в конкретной, не имеющей отношения к вам войне? Мелковат для вас масштаб?

Руку охватило пламя, Дэвид закричал, схватившись за запястье, мощный электрический разряд отбросил его к стене. Аскелл выступил вперёд, на пальцах задрожали искры, готовые выткаться в огненную сферу.

– Тронь его ещё раз – и посмотрим, как много во мне хаоса.

– Зачем ты защищаешь его?

– Я не обязан отвечать на этот вопрос.

Скафандр качнулся – так, словно его содержимое рассмеялось.

– Ты считаешь его братом, тилоном не по рождению, а по духу. С той же дерзостью, тем же неподчинением авторитетам, той же готовностью сделать себя чем пожелает и идти по бездорожью… Но ты не готов умереть за него.

– Я не собираюсь умирать. И не собираюсь сдавать твои экзамены. Вселенная много лет жила без вас – справимся без вас и сейчас. Забирай свой корабль, забирай машину, которую наверняка уже откопали лекоф-тамма, и уматывай в своё время, думаю, такой-то расклад тут устроит всех?

«Аскелл, отойди, не дразни фанатика».

Но ворлонец, не говоря более ни слова, развернулся и поплыл к проёму в соседнее помещение, где приветственно мерцал узорами дождавшийся его возвращения корабль…

– Вот это образец божественных манер, – прошипел Аскелл, взваливая Дэвида на плечо, – пытаться уничтожить тех, кто пришёл тебя освободить… В одном ему дерзость не понравилась, в другом семена хаоса…

Стены бункера чудовищно сотряслись, с потолка посыпалось – это ворлонский корабль, ничтоже сумняшеся, вышел через потолок, не ожидая, когда ему любезно откроют люк.

– Будем надеяться, доброго совета он послушает. Что до нас, надо сматываться. Полагаю, нас сейчас окружают все наличные силы.

Дэвид слабо кивнул – сигнал тревоги наверняка прошёл, побег одного из ценнейших объектов не оставил, думается, равнодушным никого… Аскелл сорвал с себя куртку, оборачивая ею повреждённую руку Дэвида – лучше, чтоб он не смотрел на неё сейчас, целее психика будет. Местами, кажется, прожжено до кости…

– Туда. Вылезем хоть немного подальше от всего этого… И будем надеяться, найдём, что угнать… Лететь до Рувара на платформе я бы всё же не хотел… Но прямо сейчас, кстати, хорошая мысль…

Дэвид с лёгкого толчка рухнул на свежематериализованную платформу. Аскелл, распластавшись сверху, одел их обоих щитом и вынес огненным залпом дверь…

====== Гл. 31 Сквозь пламя и пепел ======

Время идет – не видать пока

На траверзе нашей эры

Лучше занятья для мужика,

Чем ждать и крутить верньеры.

Ведь нам без связи – ни вверх, ни вниз,

Словно воздушным змеям.

Выше нас не пускает жизнь,

А ниже – мы не умеем.

В трюмах голов, как золото инков,

Тлеет мечта, дрожит паутинка.

Прямо-хана, налево-сума, направо-тюрьма,

А здесь – перекрестье. В нем – или-или,

И шхуна уходит из Гуаякиля.

Не удивляйся – именно так и сходят с ума.

Плохо, коли на связи обрыв.

Тускло на дне колодца.

Но встать и выползти из норы –

Что еще остается?

Там, у поваленного столба,

Скорчиться неказисто.

И если медь запоет в зубах –

То значит небо зовет связиста.

Вспомни, как было: дуло сквозь рамы

В мерзлую глушь собачьего храма.

Иней с латуни, пепел с руки – казенный листок.

Вспомни, как вдруг искрящимся жалом

По позвоночнику пробежала

Самая звонкая, самая звездная из частот.

Дышит в затылок чугунный мир,

Шепчет тебе: “Останься!”

Но ты выходишь, чтоб там – за дверьми –

Ждать своего сеанса.

Чтоб этому миру в глаза швырнув

Пеплом своих пристанищ,

Крикнуть ему: “Я поймал волну!

Теперь хрен ты меня достанешь!”

Бризы Атлантики целовали

Руки, горящие на штурвале.

Под Антуаном – синее море и облака.

Вдаль, над плечом – не встречен, не найден-

В небе летит пылающий Лайтинг,

Краткий сигнал, последний привет на всех языках.

Выпадет шанс – и некто святой

Придет спасать твою душу.

Ты встанешь, схватишь его за грудки

И будешь трясти как грушу,

Ты скажешь: “Мне не надо спасительных слов.

Их своих у меня – как грязи.

Мне не надо ни стен, ни гвоздей, ни холстов,

Слышишь – дай мне канал связи!”

Первые звуки, пробные строки,

Сладкие муки тонкой настройки.

Кокон в пространстве – сам себе волк, товарищ и князь,

Каменный пес, персона “нон грата”,

Вечный дежурный у аппарата

Ждет, когда небо вспомнит о нем и выйдет на связь…

О. Медведев, «Марш небесных связистов»

– Всё… нормально… – напряжённо процедил Альберт на очередной вопрос Матапа, – справляются… У нас проблемы. Они сбили радар. Нет, он цел… Как будто… Валяется у подножия…

Равнодушных к этому сообщению не было. Соединённый с пушкой радар, установленный Альбертом на шпиле прямо над ними, был, конечно, всего один, пушка перезаряжалась несколько дольше, чем хотелось бы – но нейтрализовывала почти половину летящих к земле боезарядов и время от времени так же задевала бомбардировщики, осмеливающиеся спускаться в зону её действия. Это был, пожалуй, максимум защиты, какой возможно было обеспечить сердцу Старого Рувара – где был штаб, где в коридорах и наскоро отреставрированных домах вокруг сосредоточилось больше всего гражданских, где, как раз неподалёку, располагался лазарет, пополнившийся сейчас ранеными из войска Галартиатфы… И этой защиты больше не было.

– Его реально вернуть на место?

– Вполне. Только вот для этого надо вылезти в пекло.

– Ну, не такой и вопрос, некому, что ли…

– Цыц! – Миу поймала Матапа за рукав, – никакой утечки! Вон чего удумал! Выйди, скажи, что радар сбили – там что начнётся! Мало, что из отбивавших туннели половина полегло…

Вообще-то, Матап имел в виду, что пойдёт он. Хотя, если честно, он представления не имел, где он найдёт этот радар и как крепить его обратно. А если уж совсем честно – да, было страшно… И он был бы, наверное, рад, если б вместо него пошёл кто-то другой…

– Всё в порядке, пойду я, – со своего места у стены поднялся Галартиатфа, – сам плохо закрепил, сам и исправлю.

Сказано это было нарочито беззаботно и с улыбкой, Миу бросила встревоженный взгляд сначала на него, потом на зеркало – ну да, как раз плюнуть там…

– Кроме того, никто не удивится, что куда-то наверх пошёл я – проверяю защиту выходов, обычное дело…

Альберт кивнул.

– Действуй.

Матап сел на место со смешанным чувством. Сейчас, как никогда, обострилось для него непонимание – нравится ему Галартиатфа, или раздражает его. В эмоциях Матапу разобраться бывало не легче, чем в торговых делах отца, а тут вопрос был особенно сложный… «Правда я, что ли, в Фималаиф влюбился? Тогда радоваться должен… Да чёрт, не погибнем ли мы тут все, если с Галартиатфой что-то случится… Он, конечно, отдельный человек, смертный, как все мы, не бог какой-нибудь… Но в него же столько народу верят… Сидят там, скулят, конечно, но всё же верят… А куда деваться… И Фима верит…»

Галартиатфа был уже ранен – при обороне туннелей, и убит бы был, если б двое его солдат, преодолевая сопротивление командира, не оттащили его в безопасное место. От госпитализации он, разумеется, отказался. Толку и лежать в том госпитале, где медикаментов всё равно не осталось… Вполне вершина жизни, если подумать – подобрать валяющийся между камнями радар (внешне вроде и правда цел), вскарабкаться на вершину шпиля, размотать свежий моток проводов взамен оборванных, оплавленных… Подниматься с радаром оказалось делом не самым простым. Куда легче это было при ясном небе, на летающей платформе Альберта – но ничего не попишешь… Два шага до вершины. Панорама – закрыть глаза и забыть навек. Рувар в руинах. Новый, хуже Старого. Счастье, большей части этих руин не видно – они скрыты тучами пыли… Небо прочертили огненные полосы. И не разобрать, действительно, снизу, сколько среди отчаянных птах, неравными силами кидающихся на бомбардировщики, осталось пилотируемых кораблей…

Он бросил взгляд вниз. За ним по выбоинам, чертыхаясь на срывающиеся из-под ног камни, карабкалась Фималаиф. Карабкалась, оставляя кровавый след на камнях…

– Фима, назад! Я почти закончил…

В двух метрах от вершины была Фималаиф, когда алый луч ударил в спину Галартиатфы. Он рухнул, бросив счастливый взгляд на вновь оживший радар, ответивший мощным залпом – пушка как раз полноценно перезарядилась…

– Галартиатфа!

– Уходи, меня не спасёшь, и сама погибнешь. Я сам…

Но рука бессильно скользнула по камню – не подняться… А потом эту руку накрыла ладонь Фималаиф.

– Зачем же ты…

– Чтобы закончить, если ты не успеешь.

– А если б убили и тебя?

– Тогда кто-то пошёл бы вслед за мной.

Улыбка Галартиатфы – та улыбка, которую она так безумно любила, что не верилось, что когда-то жизнь была возможна без неё – сменилась болезненной гримасой. Слёзы застили его облик туманом. Когда-то только через туман она представляла его лицо…

– Только не говори мне, что всё закончится здесь. После всего… После всех вопросов, как возможно – вопреки времени… После того, как мы дали ответы, мы начали бой – ты не можешь не увидеть победы…

А разве не так, шептал грустный голос в голове, и заканчиваются легенды? Разве могла она представить что-то иное, кроме смерти под огнём на вершине шпиля, не разжимая рук, вместе до последней минуты? Можно ли представить – их победу, над всем непостижимым в своей жестокости миром Андромы, их жизнь под мирным небом, в доме её родителей – в новом, конечно, доме, Галартиатфу, вернувшегося к мирной профессии, её – с детьми… Гость из прошлого, её – и судьбы – произволом не погибший в ту ночь, он всё же принёс печать смерти на челе… Нет уж. Она будет тащить его столько, сколько хватит её сил. Она будет сражаться за мечту столько, сколько останется в ней крови, как бы ни безнадёжен был бой…

– Фима, брось меня, возвращайся вниз. Ты напрасно погибнешь, если будешь пытаться… Ты не спасёшь… Рана слишком глубока, ты только продлишь агонию… Ни к чему умирать там, на глазах у них…

– Значит, умрём здесь. Но всё же, я хотя бы попытаюсь.

– Нет. Ты должна… должна вернуться… Теперь у них есть ты. У всех, кто остался… Пока ещё хоть кто-то остался… им нужна ты. Иначе всё было напрасно…

– Мне не было ничего дороже жизни с тобой, нет ничего дороже смерти с тобой. Жизни без тебя нет. Давно, давно нет… С тех пор, как я ловила твоё эхо в туннелях Старого Рувара…

– Есть. Есть дороже. Наша борьба. Продолжи её, Фима. Тогда и жизнь моя, и смерть будут не напрасны… Я не должен… Не должен умирать при них. И ты знаешь, почему… Есть то, чего они не должны знать. Их вера должна жить. Вера, что они… именно они…

Рука судорожно рванула всегда наглухо застёгнутую форму, оборвала с шеи цепочку с трилюминарием.

– Они никогда не должны узнать. Я должен остаться… андромским, руварским… Их символом, что они – могут…

Слёзы синим бисером в свете трилюминария падали на его грудь.

– Я не смогу…

– Сможешь. Сможешь, потому что я верю в тебя… Ты отдашь это… Ты поймёшь, кому… Круг замкнётся…

– Кому? Ты никогда не говорил мне… А я… я не хотела знать…

Рука разжалась, оставляя трилюминарий в её руке.

– Фималаиф!

Она обернулась. Снизу к ней упрямо, обрушая последние ненадёжные камни, карабкался Матап.

– Какого чёрта? Зачем ты?..

– За тобой!

– Спаситель нашёлся! Тут стреляют!

– Ты ранена, я пока нет.

Презирая её возражения, Матап схватил её за руку, потащил к входу в туннель – пригибаясь, хотя не больно-то много в этом было смысла.

– Пусти…

– На что спорим – он не хотел, чтоб ты умерла.

– Что б ты понимал…

Матап толкнул её в туннель – а потом словно небо рухнуло на землю… Рука Фималаиф разжалась, оставляя в руке Матапа всё ещё сияющий трилюминарий. Последнее, что она успела увидеть, прежде чем покатилась, подталкиваемая падающими камнями, вниз по туннелю – это странной формы тучу, закрывающую небо…

– Ну вот, отлично… – раздражение Аскелла волной прошло по всему корпусу, болезненными импульсами по воспалённым розовым нитям.

– Что случилось? Но мы же летим?

– Летим… Пока… Может быть, правильнее будет спуститься, вырвать какое-нибудь дерево и идти с ним, как с клюкой. Лучше, конечно, вообще было сюда не лезть… Все внешние сенсоры отрубило начисто. Летим вслепую. Связи – ноль. Надо было модифицироваться в тучанка, они, говорят, летают по памяти… Попытаюсь вызвать Альберта… Если успею до того, как мы впилимся во что-то…

Дэвид хотел что-то сказать… Но провалился в забытье. Аскелл не мог его винить. Его собственные ожоги были куда слабее, и дублирующая система пострадала куда меньше, но ощущения сейчас были ровно таковы, что…

Ничего не поделаешь, брать пришлось, что дают. Когда они выскочили из подземелий в этот огненный ад, сперва была одна мысль – им не выбраться отсюда. В клубах чёрного дыма не видно было почти ничего, Аскелл успел заметить, как занимается огнём главный, кажется, корпус, как пытается взлететь – и тает в пролившемся сверху огне корабль…

– Повезло.

– Что?!

– Повезло, что мы не в нём. Тилонский, кстати… Прибавится проблем у моих собратьев, ну, хоть не у нас одних… ну а как? Их на этом корабле сейчас было, допустим, далеко не большая часть… Зато генетический банк наверняка был там. Возможно, что и артефакт, растягивающий время, если, конечно, он у них был один… И с планеты уже посложнее будет смыться… Советую позлорадствовать тоже, кажется, это всё, что нам осталось. Подозреваю, скоро на базе не останется не то что целого корабля, а камня на камне. Наш светящийся друг решил всё же разобраться… на свой манер… А меня спрашивают, почему я их ненавижу? Характер ещё сквернее моего…

Примерно через минуту они и набрели на поверженный, с развороченной грудной секцией лекоф-тамма. Аскелл прищурился.

– Дилгарский. Если не совсем труп, возможно, это наш шанс… Единственный шанс. Ну, на чём только не приходилось выбираться…

Дэвид покачнулся.

– Диего…

– Тихо! Нет трупа – нет свидетельств, что он мёртв! Я, по крайней мере, даже крови не вижу. И второго дохлого лекоф-тамма пока не вижу тоже… Сначала вырвемся отсюда подальше, потом будем подсчитывать потери…

Основная нейросистема, наполовину сожжённая, видимо, попаданием с близкого расстояния, практически не работала, Аскелл пихнул туда Дэвида.

– Куда? Я полуминбарец, мне…

– На синхронизацию никто и не рассчитывает. Ты и погрузиться не сможешь, тут почти не во что… Я полезу в дублирующую, надеюсь, система успела перебросить управление туда. Если нет – то всё плохо, конечно… Надеюсь, на то, чтоб взлететь и долететь до Рувара, этой развалины хватит.

Перед тем, как матовая плёнка затянула капсулу с основной системой – увядшим, зябко дрожащим желе в болезненно-розовых прожилках, Дэвид успел увидеть креветкоподобные очертания ворлонского корабля, удаляющегося к горизонту. В сторону Рувара…

Не было сил почти ни на что. И тело, и сознание затопила сплошная боль. Он несколько раз порывался размотать руку, посмотреть, насколько всё серьёзно – и останавливался, это знание ему сейчас ничем не поможет. Он несколько раз терял сознание… Судорожные, отчаянные команды Аскелла проходили по корпусу лекоф-тамма волной дрожи, волокна основной нейросенсорной системы тянулись было к нему – и опадали, не чувствуя ни капли родственной ДНК. Если машина успела достаточно сильно адаптироваться под Диего, «прорасти» им, Аскеллу придётся нелегко… Если машина повреждена достаточно серьёзно… Они оба могут погибнуть, в любой момент, это несомненно.

Чувствовалось, машину вводит в лёгкий ступор нахождение в ней, грубо говоря, двух пилотов. Нет, система переключилась на дублирующую, управления от Дэвида она не ждала. Она пыталась понять, что он такое.

– Центавриане, вон, с двумя сердцами живут, – Аскелл раздражённо отмахнулся от очередного сообщения об ошибке, – а у некоторых по два комплекта лёгких… В твоём увечном положении не на это смотреть надо. Давай, чёртова посудина, взлетай! Кроме тебя тут взлетать нечему!

Машина взлетела. Но видимо, это был максимум подвижничества, на который она была способна, и в следующую секунду Аскелл почувствовал, что ослеп и оглох. Он по-прежнему мог двигаться, правда, ограниченно – одна рука лекоф-тамма практически не действовала, но не имел ни малейшего представления о пространстве, в котором двигался.

Связь молчала тоже. Приборы были мертвы. Словно тёмный экран перед глазами, ни одного знака, ни одного сигнала… Быть может, на «Квинрасе» сейчас получили информацию о его взлёте, быть может, пытаются связаться с ним… Он не мог даже узнать об этом. Была слабая надежда на его собственное средство связи, вызвать «Квинрас» – но это не очень хорошая идея, ещё неизвестно, что с оставшимся лекоф-тамма, что с силами противника, имеют ли «квинрассцы» хоть какую-то возможность помочь… Связаться с Альбертом, может быть, он найдёт способ? Если, конечно, им сейчас до того, учитывая, что ворлонец, после устроенного на базе погрома, направлялся в их сторону… В любом случае, это оставался вопрос теории, чёрная коробочка лежала в кармане рубашки, а у него не было сейчас ни рук, ни ног, а запускать рассинхронизацию было чистым самоубийством…

«Нет! Должен, должен быть способ!».

Люди в таких ситуациях молятся… Аскелл расхохотался. Не наступало в его жизни ситуаций, когда он испытал бы желание помолиться, и не наступит сейчас. На бессмысленные действия у тилонов врождённая аллергия.

– Почему?

Он рефлекторно обернулся – почувствовал, как движение отозвалось болью во всём теле лекоф-тамма, в его собственном, в теле Дэвида, вернулось эхом к нему. Голос звучал в голове. Голос не Дэвида, хотя кажется, он звучал где-то рядом с голосом Дэвида, был его странным эхом…

– Почему – что?

– Почему ты черпаешь силу в отрицании?

Тьма прояснилась. Хоть какое-то облегчение, хотя это иллюзия, игры разума, галлюцинация, агонизирующей машины или бесящегося в отчаянье пилота. Но это свидетельство, что ещё какие-то нейронные цепи в системе живы… И можно будет задействовать их… Хотя бы для чего-то…

Проблески света сгустились в крылатую фигуру.

– Ты тот самый… незримый сверхъестественный помощник Шеридана?

– Я его сын.

– А я думал, от гомосексуальных союзов дети не рождаются… Что ж, спасибо, что заглянул. Есть идеи, как нам выбраться из задницы? Не то чтоб я начал паниковать, но мы летим на разбитой машине, летим вслепую, я понятия не имею, куда, и как скоро мы поздороваемся в лобовом столкновении с каким-нибудь хуррским истребителем… И у меня пассажир, состояние которого внушает некоторую тревогу. И связи нет вообще никакой, я не могу узнать, цел ли второй лекоф-тамма, что с «Квинрасом», и не доделал ли сейчас ворлонец в Руваре то, что не доделали хурры.

– Он не будет этого делать.

– Положусь на мнение эксперта, но мне от этого немногим спокойнее.

Андо склонил голову набок.

– Чем я могу помочь тебе?

– Точно не знаю. Ты сверхъестественное существо, тебе и виднее. Стань глазами и ушами лекоф-тамма, для тебя эти стены не преграда, задай направление полёта… Или свяжись с руварским штабом. Не знаю, как. Если б я знал, я б сделал это сам. Мне необходимо довести эту груду высокотехнологичного металлолома до одного из входов в туннели и вылезти отсюда живым, я, быть может, как-то сделал бы это и сам, но это может занять время, которого у Дэвида Шеридана может не быть.

Андо кивнул.

– Возможно, есть способ… В тебе часть этого техномага, верно?

– Звучит двусмысленно, но да.

– Я могу попытаться через частицу связаться с целым…

– Надеюсь, системного конфликта не возникнет. Хотя Альберт тогда сам тот ещё системный конфликт…

Увидев, как вздрогнул и застыл на мгновение Альберт, Миу испуганно подскочила.

– Что там? Они вернулись? Или… оно вернулось?

Альберт мотнул головой.

– Нет, всё тихо… Тут другое…

Пульт отозвался вереницей разбегающихся искр, послышался натужный скрип – пошла синхронизация с динамиком…

– Рувар, меня слышно? Говорит Аскелл…

– Слышно вас прекрасно… по нынешним меркам… Аскелл? А какого чёрта у тебя кодировка лекоф-тамма?

– Долго объяснять. Обрисуйте обстановку, мы летим к вам. Кажется… Дэвид Шеридан со мной. Машина совершенно дезориентирована. Мы пытаемся выправить, что возможно. Требуется наводящий сигнал.

– Не проблема… Точнее, проблема не в этом. Обстановку снаружи мы сами плохо знаем, большинство зондов погребено с военными почестями. Но кажется, там ни души.

– Неудивительно. Над вами там, как мы поняли, такая… душа прошла…

– Да уж заметил, – скрипнул зубами Альберт, – то одно и хорошо, что хурров сразу как ветром сдуло. Так… похоже, вы над районом парка… Ну, бывшим… Медленно идите на снижение, возьмите на всякий случай влево, чтобы не снести шпиль… Должно тут остаться хоть что-то целое…

Момент снижения воспринимался сквозь мутную пелену полубреда. Кажется, посадка давалась машине ещё тяжелее, чем взлёт. Таяло, оседая тяжёлыми каплями, желе нейросенсорной системы, импульсы нервных волокон, хоть и не способных соединиться со вторым пилотом, всё же долетали эхом, вспышками боли, секундными искажёнными картинами… На какой-то миг мучительный резонанс сделал зрячими их обоих… Горячий пыльный ветер обжёг глаза и лёгкие. Вокруг, до самого горизонта, не было ничего, кроме груд камней и песка. Ни целой стены, ни мёртвых глаз оконных проёмов, ни дерева, ни следа чего-то живого. Последние тающие струи дыма поднимаются от развалин, от искорёженных остовов машин…

По телу лекоф-тамма прошла новая судорога – оно, по интуитивной команде Аскелла, исторгало второго пилота. Когда растаяла мутная защитная плёнка капсулы, Дэвид успел увидеть уходящий ввысь покосившийся шпиль – единственное, что уцелело, чернеющий провал входа в туннель, бегущего к ним – по-видимому, о летающей платформе просто забыл – Альберта… Потом каменистая земля поехала навстречу, подёрнулась набегающей темнотой. Сквозь неё снова проступило лицо Альберта, склонившегося над ним, блеснул на цепочке кристалл…

– Лита… – блаженно улыбнулся Дэвид и провалился в забытье окончательно.

Дайенн с непреходящей опаской наблюдала за манипуляциями Альберта. Что ж, если уж он говорит, что без этого не обойтись…

– Одними органеллами тут, боюсь, проблему не решишь. К тому же, и лекарь я посредственный… Пока восстанавливаться будет своим ходом, успеет начаться некроз. Этот способ не многим лучше, зато быстрее и действеннее.

Ну что ж, ей предложить в качестве альтернативы было совсем нечего. В конце концов, можно считать это… своего рода протезом. На манипуляции Альберта с превращением материи она уже имела возможность полюбоваться, хотя на примере изменения свойств воды это было не так страшно…

– Именно это – та сила, которая не должна была попасть в их руки. Способность изменять материю, менять грань между живым и неживым. Это тот же процесс, что заложен в основу лекоф-тамма, но пошедший дальше, значительно дальше…

Она кивнула. Как примитивно было то предположение, что маячки, которые они крепили на самолёты, были бомбами дистанционного управления. Она только один раз видела своими глазами, как под рукой Альберта неживое становится живым, предпочла бы, пожалуй, не видеть… но выбора не было. Плавящийся, покорно следующий движениям пальцев техномага пластик затягивал оголённые кости, принимая форму мышц, сухожилий, фактуру кожи. Это было невозможно… но за последнее время они видели слишком много невозможного.

– О Диего и Эркене так пока ничего и не известно?

Альберт качнул головой.

– На «Квинрасе» почти уверены, что второй лекоф-тамма жив, сигнал от него поступает, хотя нестабилен… Но связь молчит. Учитывая, что произошло на базе, да и здесь… Некоторая неразбериха неудивительна.

– Можно считать – сокрушительная ничья, – прошипел Аскелл, размазывая по ожогу тягучую целебную мазь кустарного производства, от помощи Альберта он гордо отказался, сказав, что делить органеллы на него и Дэвида – значит не помочь полноценно никому, – базы, в общем-то, больше нет… Совсем нет… Но и Рувара тоже.

– От Рувара всё же больше осталось, – возразил Альберт, – а если хотя бы второй лекоф-тамма… хотя бы относительно цел… Осталось дождаться конкретики, и думаю, отбытие состоится на днях. Главное мы сделали.

– Лично вы – да, – не сдержалась Дайенн, – а мы так и не смогли настигнуть преступников.

«Кроме одного, – досказал внутренний голос, – но об этом лучше не стоит…».

– По не зависящим от вас причинам. Утешьтесь тем, что они максимально, насколько это возможно, обезврежены… Тех, что остались, опять же, не в вашей возможности вычислить…

«Ну да, и к тому же, строго говоря, это не именно те тилоны, за которыми мы гнались… От того не более приятные, конечно… И бог весть, сколько их по вселенной ещё. Но в самом деле, господи, можно, хотя бы именно этими будут заниматься теперь хурры?».

Альберт, по-видимому, закончил и вышел. Аскелл направился к выходу тоже. Дайенн, оглянувшись на больных – кроме Дэвида, в этом же помещении находились ещё трое, но тоже без сознания – шагнула к нему.

– Аскелл, по поводу того, что произошло… там… Я думаю, нам стоило бы…

Вчера возможности поговорить не было. Завтра её тоже может не быть.

Тилон дёрнул опалённой бровью.

– Поговорить? Зачем? Я понимаю, ваша культура… предполагает определённые обязательства в связи с интимной близостью, она недопустима по произволу, по прихоти, немыслима без длительной подготовки к этому… Но я-то не продукт вашей культуры, и мне вся эта наносная, обрядовая сторона – не нужна. Я едва ли способен помочь вам постфактум проникнуться величием момента. Вы совершенно правы, я лишь выгляжу, как вы, но я не то же, что вы.

Он ушёл, а она в бессилии опустилась на стул. Сволочь… идейная, гордящаяся собой сволочь… Сколько усталой ненависти в ней уже скопилось…

В подземелье ночь – понятие условное. Нет, и по часам сейчас ночь… И наверху сейчас холодные, печальные звёзды горят над всё ещё дымящимися руинами, над полулежащим лекоф-тамма – памятником безрассудству и воле к жизни, над побитым, но упрямо стоящим шпилем, символом не уничтоженной войной надежды и воли народа… А под землёй у кого как. У кого-то ночь, спят мирные жители, кто-то оплакивая потерянное добро и тихо проклиная чужаков, которых винили в своих несчастьях, но слишком боялись, чтобы обвинить открыто, а кто-то – уже понимая, что без этих чужаков изменилось бы лишь то, что вместе с домами они потеряли бы и жизни. А у кого-то день, и неизвестно, сколько ещё будет день… Чей-то торопливый топот оглашал время от времени коридоры, слышались голоса – слов отсюда не разобрать, разве что где-то сравнительно близко Миукарьяш объясняла кому-то, что тел ни Галартиатфы, ни Матапа так и не нашли – а вроде бы, куда им было деваться, в тот момент как раз вся стрельба уже прекратилась, выплывший на сцену ворлонец распугал всех… Даёт ли это надежду, что Матап ещё жив? С «Квинраса» говорили, что сигнал второго лекоф-тамма не погас… Где Эркена и Колменарес? Если в самом деле от эвакуации их сейчас отделяет лишь этот вопрос…

Дайенн не знала, день или ночь у них сейчас. Она дремала. Способность, генетически заложенная в дилгарах, сейчас реализовывалась у неё как-то мучительно. Это было тяжкое оцепенение, сковывающее движения, сковывающее даже мысли, искажающее звуки… Это усталость. Наверное, это так. Но можно ли винить её в том, что она устала? Дыхание Дэвида было ровным, она поймала себя на том, что она отсчитывает эти тихие вздохи. Держит руку на пульсе… Полно, он не умрёт. Здесь достаточно умерло за последнее время. И где-то за всем этим была мысль об Аскелле… Неясная, неоформленная, некая тень мысли… Она тревожила, как тревожил бы обоняние запах, который не удаётся идентифицировать. А может быть, общее ощущение тревоги. Что-то случится. Что-то ещё, чёрт возьми, случится, уже невероятно, чтоб буквально завтра всё взяло – и закончилось…

Она вздрогнула, приходя в себя – её трясли за плечо. Тонкие детские ручонки. В полумраке палаты, на бледных личиках глазёнки раннят казались огромными печальными звёздами, сумевшими спуститься с неба в подземелье.

– Госпожа Дайенн… Госпожа Дайенн, что такое хлорциан?

Она тряхнула головой, отгоняя остатки мучительной дремоты.

– Газ… Ядовитый… А к чему ты спрашиваешь, Рефен, где услышала?

– Мы не услышали. Мы увидели. Так, как мы умеем, мы говорили… Это скоро будет здесь. Они, там… Кажется, завтра… Ну, то есть, на рассвете…

Девочка искала слова, чтобы объяснить то, чего сама не вполне ещё понимала, и волновалась – поверят ли, ведь было уже, их видениям не верили… А Дайенн уже похолодела, понимая.

– Они собираются пустить в туннели газ? Боже…

– От этого все умрут, да? Мы увидели совсем немного… Мы не всё поняли…

– Надо предупредить Альберта. Но боже… Это немыслимо – ни законопатить все туннели, ни эвакуировать… в такой короткий срок… Куда? И паники не избежать… Успеет ли авиация? Чёрт, а сколько её осталось…

– Тогда не будем терять времени, – раздалось со стороны коек.

– Шеридан! Немедленно ложитесь обратно!

– Если мы не найдём выход, максимум часов через пять мы ляжем навсегда. Я не настолько плох, чтобы…

Дети рванулись, в неуверенной попытке его удержать, Дайенн попыталась перегородить дорогу – и боязливо отдёрнула руку, коснувшись новой, наполовину искусственной руки…

– Ну, этого следовало ожидать… – Альберт в последний момент остановил кулак, которым едва не стукнул по пульту, – они злы… Они очень злы. База уничтожена, но остался лагерь перебазировавшихся столичных… Можно б было послать к ним сердечный привет в виде оставшейся в наличии авиации, благо, расположение Риогорнатто худо-бедно обрисовал бы… Только вот всей авиации осталось пять недобитых машин, и их не хватит на то, чтоб защитить Кьюнгшам… Если не слышали, там тоже… ситуация несколько вышла из-под контроля…

– Они выпустили военных на демонстрантов? – спросил Аскелл скорее утвердительно.

– Военных тут до чёрта, всем находится, чем заняться. Ну да, они медленно оцепляют город – вроде как, для предотвращения беспорядков и в интересах мирных жителей, стабилизировать обстановку, наказать зачинщиков, которые, по их словам, развязывают войну ради войны… Сплошная отеческая забота, как ни посмотри. Конечно, теперь им придётся посложнее… Но у «союзовских» не столько оружия, чтобы этот второй фронт держался долго. И они это знают. Они легко пожертвуют и Кьюнгшамом… Сайкоймаксом, положим, с меньшей охотой, но с Сайкоймаксом там… В конце концов, у меня есть мой корабль, который пока, слава богу, не обнаружили… То есть, те, кто обнаружили, не прожили долго… Сердечный привет отвезу им сам.

– Альберт, не теряйте головы! И один техномаг, конечно, в поле воин… Но если вас собьют, будет плохо всем.

– Я не собираюсь умирать. Без ложной скромности, пока мне удавалось с ними тягаться… А за меня пока придётся остаться вам. Тебе, Аскелл, и тебе.

– Мне?!

– Миу, ты больше, чем кто-либо, к этому подготовлена. С зеркалом управляешься уже едва не с закрытыми глазами. Справишься и без моего присутствия. А за пульт встанет Аскелл…

Миукарьяш и Дайенн только головами успевали вертеть, понимали они в манипуляциях Альберта не слишком много. Хотя, Миукарьяш, как предполагала, кое-что всё же понимала. Вот сейчас он меняет настройки, чтобы передать управление с пульта непосредственно Аскеллу, но при том сохранить дистанционное управление за собой, чтобы корректировать действия Аскелла, помогать ему… Вот он пытается, кажется, настроить передачу сигнала с зондов и на пульт тоже, визуализацию их для Аскелла…

– Не будет лишним. Жизнь полна сюрпризов. Но думаю, если всё получится так, как я рассчитываю, я вернусь как раз к рассвету, который будет мирным, и для Кьюнгшама, и для вас. Кьюнгшам…

– Что такое? – Илмо несколько, признаться, напугался, увидев застывшего, как изваяние, с исказившимся лицом Альберта.

– Кьюнгшам…

Миу пискнула, зажав рот рукой.

– Видите ли, Кьюнгшам – самый восточный город региона. На хуррском языке Кьюнгшам и означает – рассвет. Не «они начнут на рассвете», а «они начнут с Кьюнгшама». Я полагал, что они ограничатся дубинками по рёбрам наиболее активно протестующим, к чему тут более-менее привыкли, что извести под корень они хотят только нас… Но если подумать – а чем таким им дорог Кьюнгшам? Так что, маршрут моего следования меняется. Для вас, правда, это не меняет ничего.

Илмо перехватил Альберта за руку.

– Как это – не меняет? Они там собираются пустить ядовитый газ на тысячи мирных жителей, и мы должны сидеть здесь, ждать и верить в лучшее?

– Именно. При всём уважении лично к вам – у нас есть сейчас только мой корабль, а на нём вы всё равно ничем не можете быть мне полезны. Просто доверьте это мне. Я думаю, я сделал достаточно, чтобы это заслужить. А вы… После всего, что было, и ввиду того, что ещё будет – вы заслужили немного отдыха. Ждите хороших новостей. Смею полагать, я сумею им объяснить своё отношение к неконвенционному оружию…

– Хурры этих конвенций не подписывали, – пробормотал Илмо, глядя вслед покинувшему аппаратную техномагу, – впрочем, конечно, как оправдание это неубедительно…

Илмо вскоре ушёл. Миу знала – едва ли отдыхать, им, полицейским, сейчас как раз совсем не до отдыха, что бы Альберт ни говорил. Горожане, к которым всё ближе, несмотря на прекращение бомбёжки и отступление военных, подбирались страх и отчаянье, были сейчас как одно большое хранилище взрывчатки, которому достаточно одной искры… Это очень злило Миу. «Можно подумать, у меня всё хорошо, что ли? Это вот сейчас я при деле, и нужная, и важная… И даже они все на меня как-то с уважением посматривать стали… А что дальше будет? Семья моя уехала неизвестно куда, на меня они, видимо, плюнули… Ну и ладно, конечно… Но как я жить буду, когда всё это закончится? Хотя и думать сложно, конечно, когда и как это закончится-то… Но что ж мне теперь, тоже в истерику впасть? Кому легче-то от этого будет? Фиме вон, если так уж, тяжелее, Галартиатфа умер, а она осталась…По правде, и поверить в это сложно. Неужели он мог вот так погибнуть… И ещё штука эта, и Галартиатфа, оказывается, не хурр на самом деле… И Фиме, получается, и не узнать, кто он был, он эту штуку ей отдал, а она у Матапа же осталась… И Матап то ли погиб, то ли что с ним случилось… Спросить бы у этого Аскелла, что ли, об этой штуке подробнее… Но нет, нельзя. Фима со мной поделилась, а по-доброму было и со мной не надо, но больше уж – никому… Тут уж правда, никто знать не должен».

Пришёл, на какое-то время честно вернувшийся в госпиталь, Дэвид Шеридан. Миу, грешным делом, разглядывала его украдкой, но с очень большим любопытством. Вроде как человек, но лицо не совсем человеческое – белее, и бровей нет. И рога… два из них сломаны, один до середины, другой почти до основания – от удара при падении, там, на базе. Ожоги ещё не все зажили, и непривычно, страшно смотрятся пальцы из тёмного пластика, органично и незаметно переходящие в живую человеческую кисть. Никакой грани между плотью и пластиком не видно, это уму непостижимо… Он осторожно, вдумчиво, анализируя ощущения, шевелит этими пальцами, касается ими чего-нибудь – своего лица, одежды, какой-нибудь поверхности… Неужели они… и чувствовать могут?

– С «Квинраса» передают, что-то опять изменилось в сигнале лекоф-тамма Эркены, – мурлыкнул Аскелл, – может означать, что он движется, точнее сложно сказать, с определением координат там какие-то сложности… Альберт на месте, приступает… Э, это что?

Декодирование изображений с зондов для выведения на экран, Альберту до этого в принципе не нужное, было настроено наскоро, поэтому работало не вполне корректно – например, могло быть перевёрнутым, или чёрно-белым, или нещадно полосатило. К тому же, ракурсы были в большинстве своём… Ну, удобными они были только у зондов, расположенных на шпилях, потому как размещать что-то на развалинах вообще довольно сложно.

– Похоже, к нам кто-то летит.

– Из наших? – подпрыгнул Дэвид.

– Чтоб я мог определить с такого расстояния… Но что-то меня сомнения берут. Судя по тому, что объект не один, а… раз, два, три…

Теперь, как до этого Аскелла, перекосило Дэвида.

– Далеко ещё до нас? Найдите кто-нибудь раннят, хотя бы одного!

– Зачем? Сам сбегай, раз так срочно! – огрызнулся Аскелл, – я здесь, вообще-то, не просто так стою!

Миу усмехнулась – конечно, не побежит Дэвид сам, его сразу схватит Дайенн и силой уложит в постель, второй-то раз она ему сбежать не даст.

– Всё в порядке, я схожу, за пять минут-то зеркало не потребуется, поди?

Кажется, заняли поиски даже меньше пяти минут. Аскелл не оценивал – он созерцал увеличивающиеся изображения – теперь они выводились ещё с одного зонда, и лицо его всё больше мрачнело.

– Ждите хороших новостей… Я так понимаю, дождались. Лучше б он всё же полетел прямо к лагерю… Хотя, много ль это решало, к Кьюнгшаму они на тот момент уже вылетели… Тут или – или…

Дэвид присел перед серьёзными, встревоженными детьми.

– Вы знаете, вы одни из немногих, кого я не могу просканировать. Я не могу узнать в точности, увидеть так, как вы увидели… Поэтому пожалуйста, опишите мне как можно точнее. Альберт понял так, что речь была не о рассвете как времени, а о городе Кьюнгшаме… Но как это должно звучать – «начиная с рассвета», то есть, Кьюнгшама, или…

– Одновременно с рассветом, – кивнула Рефен, подтверждая его догадку.

– Не удивлён, – прорычал Аскелл, – здравый расчёт, как ни посмотри… накрыть нас всех разом… Не подумайте, что я лично что-то имею против жителей Кьюнгшама, но лично я тоже хотел бы ещё пожить, а мы в положении несколько худшем. Мы заперты в этом подземелье, и у нас ни средств противодействия, ни средств спасения…

– Вы не правы, – Дэвид выпрямился, – вы думаете сейчас лишь о том, что и вы, и Миу не имеете достаточно навыков и возможностей, чтобы отразить нападение раньше, чем они успеют забросить снаряды в туннели, а у Альберта, при всём желании, не получится разорваться на два фронта… Но вы сбросили со счетов меня. И то немногое из техники, что у нас есть – лекоф-тамма.

– И что мы сделаем? В полтора отчаянных иномирца и на почти разбитой машине? Кулаком им погрозим? Пожалуйста, не запрещаю! Правда, лично вы, господин Шеридан, на нём вряд ли взлетите, это могу сделать только я, ну ещё, допустим, госпожа Дайенн…

На самом деле, подумала Миу, Аскелл заинтересовался. Но что, действительно, можно сделать таким малым количеством возможностей? И Альберт, и этот же Аскелл говорили, что сражаться машина больше не способна, у неё взлететь-то ещё хоть раз дай бог, чтоб получилось… Отвлечь их, что ли? Да не настолько же они дураки… Но что-то ж этот рогатый придумал?

– Да, сражаться лекоф-тамма едва ли способен. Но его ещё можно просто поднять в воздух. Да, это можете сделать только вы… Вы один раз уже это сделали, это и тогда казалось невозможным. И вы снова возьмёте с собой меня.

– И?

– Даже вне пульта, вы несёте часть силы Альберта. Вы можете связаться с ним… И вместе мы, способности Альберта, ваше пилотирование, мои силы…

Аскелл телепатом ни в коей мере не был. Но похоже, он понял, к чему клонит Шеридан.

– Вы сумасшедший! – бросил он явно восхищённым голосом.

– Альберт знает о свойствах и строении любых веществ если не всё, то почти всё. Химические формулы для него – рабочий материал, как его заклинания. После этого, – Дэвид пошевелил искусственной рукой, – я не знаю, что для него невозможно. А сила, которой располагаю я, даст возможность… реализовать это в нужном масштабе. Но я не смогу это сделать отсюда. Для этого мне нужно быть там. И вам тоже.

– Что ж, жизнь не должна заканчиваться без лёгкого флёра безумия… Из этого может что-то выйти.

– Вы можете бросить сообщение Альберту сейчас? У нас не так много времени…

Дайенн было нехорошо. Очень нехорошо. Спать хотелось невыносимо, но уснуть не получалось никак – растущая тревога грызла изнутри, как антаринский паразит, о котором им рассказывали на втором годе обучения. Один из раненых солдат Галартиатфы, почти совсем мальчик, ненадолго пришёл в себя. Спрашивал, где Галартиатфа. Что она могла ответить? Что не знает. И это не было ложью, ведь тело не нашли. Наверное, всё же не от этого было так тягостно. А от того, что даже жаропонижающее неумолимо заканчивается. От того, что не могут дать какой-то определённости этим людям те, у кого самих всё слишком зыбко и неопределённо… Потому что «Квинрас» всё ещё там, как будто близко, но кажется, что неизмеримо далеко, и Джани Эркена и Диего Колменарес по-прежнему числятся пропавшими без вести, и… и над всем этим навис чёрный призрак с именем хлорциан, перечёркивающий все надежды… Может быть, Альберту удастся остановить их ещё у Кьюнгшама, может быть, они не придут сюда…

Руки легонько коснулась ладошка Рефен.

– Вы волнуетесь за Аскелла, да?

– Что? С какой стати я должна за него волноваться?

– Ну, тогда хорошо… И правильно, это хорошо, что вы так верите в него, что даже не волнуетесь. Значит, он будет сильным, значит, победит.

– Подождите, вы о чём? Кого победит Аскелл? Разве он не здесь, дежурит у пульта?

Рефен прижала ушки.

– Ой… Наверное, этого говорить не надо было. Они говорили, что не надо говорить горожанам никому, но что и вам – я не подумала… Но вы в самом деле не волнуйтесь, они смогут… А Альберт им поможет. Вместе с Альбертом они всё смогут. Мы так чувствуем.

Дэвид прижался лбом к упругой полупрозрачной мембране. Просто переводя дух. На время, на полминуты, хотя бы… Казалось бы, молекула – она такая маленькая… Но энергии на разрыв молекулярных связей требуется очень много, слишком много…

Нейросистема вела себя… странно. Как будто она, реагируя на бушующие вокруг потоки энергии, начала частично восстанавливаться… Но в то же время, кажется, эта же энергия её убивала – заставляя работать на пределе, разделяя свои силы на двух пилотов, каждый из которых не был таковым в полной мере. Розовые нити обвили руки и ноги тонкой живой паутиной – соединение было по-прежнему невозможно, значит, требовалось другое невозможное – ментальное управление. Много ли кто мог задуматься, как именно мозг управляет телом, и что было бы с их рассудком, если б они осознавали каждый подаваемый им для этого сигнал, каждое затраченное усилие? И не каждый мог бы представить, как это – когда телом, искалеченным, бьющимся в агонии, управляют два мозга, оба не его собственные…

На грани нервного истощения приходят и не такие аналогии. Обычное, нормальное управление мозга телом – это бадминтон. Игра, где противники – точнее, партнёры – вполне стоят друг друга, и каждая подача грамотно отбита, и воланчик белой стрелой прошивает пространство между ними, не падая на землю… А это – командная игра. Не вспомнить название, но кажется, на Земле есть что-то похожее, и кажется, отец даже рассказывал, но с кем бы было в это играть на Минбаре… Подача Альберта – заклинание-формула. Дэвид уже знал, что у каждого техномага есть свой язык заклинаний, и у Альберта он, пожалуй, подобен химическим формулам, и пожалуй, с Аскеллом ему очень легко потому, что если б Аскелл был техномагом, его язык был бы очень похож. Аскелл принимает – и передаёт ему… Не совсем передаёт – как бы запрашивает вставку элемента, точнее – снабжение описанной химической реакции требуемой энергией. Некстати подумалось – а каким бы был его язык? Некогда об этом думать… Белым дождём лился на землю разлагаемый, нейтрализуемый яд. Не вполне безвредный дождь – для полной нейтрализации им просто не хватало скорости… Воду получить легче всего, говорил Альберт. Здесь её можно просто поднять из реки. Чуть посложнее воздействовать на снаряды – вот так, дистанционно, когда они ещё скрыты в недрах машин, заставить их высвободить газ. Частично – чисто механически, к счастью, действующей у лекоф-тамма осталась та рука, что с режущими лезвиями. Правда, лезвие осталось только одно, и каждый его удар – по-прежнему наудачу, внешние сенсоры машины безнадёжно мертвы, «видит» она благодаря всё тем же зондам, а сигнал иногда проходит… ну, всё с теми же проблемами…

– Как прекрасно, что лекоф-тамма, в общем-то, не дышит… – проворчал Аскелл, – ещё один навернулся… Интересно, после такой дозы цианамида, сможет ли он пить когда-нибудь?

Дэвиду шутить хотелось несколько меньше – в отличие от погружённого в желе дублирующей системы Аскелла, которого 70% синхронизации, действительно, избавляли от многих проблем, он-то – дышал… Горячий водяной пар, насыщенный нашатырным спиртом, цианамидом и, хоть в слабой дозе, не до конца гидролизованным газом, проникал через мембрану, лишь отчасти сорбируясь ею. Горло жгло, лицо и руки словно охвачены огнём – как раз не хватало к не зажившим термическим ожогам ещё и химических… Формула хлорциана, пульс энергии под ладонью, расходящейся огненными волнами, вспышки разрывов химических связей, ядовитый дождь, льющийся на землю, огненные спирали, прошивающие новое облако дыхания смерти. В техномагии только вторая часть слова – магия, магия здесь лишь в произволе и ускорении вполне материальных процессов.

Расчёт Аскелла оправдался во многом – один вид лекоф-тамма внушил им достаточный ужас, который не прошёл, даже когда можно было уже оценить, насколько смертоносная машина близка к тому, чтоб просто развалиться в воздухе. Несколько из летевших в хвосте эскадрильи тут же в панике повернули назад, не дожидаясь воплей командира про необходимость выполнить свой долг… Двое при этом умудрились столкнуться, о маневренности хуррских бомбардировщиков уже было сказано много хорошего, остальных ударная волна, пущенная Альбертом через Аскелла, настигла и аккуратно выбила днища… Голова эскадрильи лихорадочно пыталась перестроиться, но в бушующем вокруг море это было практически невозможно. Двое обманным манёвром пошли на снижение, надеясь, что лекоф-тамма, слишком занятый в воздухе, просто не успеет… Что правда, то правда, хотя бы числом они были сильнее…

– Думали, проскочат… Не вышло, – удовлетворённо промурлыкал Аскелл. Дэвид отметил, что его голос, перекодируясь нейросистемой, почти не меняется, по крайней мере, лично для его слуха… Зато не хочется даже представлять, как может сейчас звучать его голос. Не хочется спрашивать, сможет ли нейросистема защитить его, поддержать его жизнь, когда отравление организма превысит критическую дозу. Сможет ли Аскелл защитить его… захочет ли.

Можно было подумать, что там, в бункере, он выбрал его, отказавшись от машины, откупившись ею… Это, конечно, было совсем не так. Ворлонец мог забрать машину и без милостивого разрешения Аскелла. У Аскелла всё равно не было на тот момент возможности её забрать… Зато была прекрасная возможность плюнуть в морду хотя бы так. В общем-то, и это было ценно…

Илкойненас говорил, что у машины есть и что-то своё – но это своё в части инстинктивной, стремление выжить, стремление победить… Всё остальное, всё более сознательное в ней – от пилота. Когда нейросистема определится с его идентификацией – часть её он, пусть какая-то больная, неправильная часть, или вовсе чужеродный, лишний элемент – что она сделает? Что сделает Аскелл? Гибель пилота с вероятностью может повлечь гибель машины. Гибель чуждого элемента – неизвестно… Чей характер сейчас у машины – Диего или Аскелла?

Когда Аскелл вновь окликнул его – на сей раз ожидая ответа, по крайней мере, предполагая его, какое-то выражение радости или хотя бы облегчения по поводу того, что всё, кажется, действительно закончилось – ответа не последовало. После некоторых препирательств система выдала ответ на его запрос – у второго пилота случилась остановка дыхания…

– Мне говорили, что я не умею принимать всё таким, какое оно есть. Принимать то, что могу сделать совсем немного, и радоваться тому, что хоть что-то могу… Наверное, это так. Потому что теперь… Теперь, когда почти всё уже позади, когда скоро кошмар закончится, по крайней мере, закончится для нас… мне не по себе. Мне слишком не по себе. Потому что всё на самом деле не закончилось. Это не победа, это только один выигранный бой… Они вернутся. Они ещё много раз вернутся…

Илмо посмотрел на неё тоскливым взглядом, в котором читалось сопереживание, которого не выразить словами.

– Никто и не таит иллюзий. Но для того, чтоб дождаться, когда всё действительно закончится, мы должны бы были поселиться здесь. А этого мы не только, положа руку на сердце, не хотим… Не имеем права. Но тут вы правы, от этих соображений почему-то не становится спокойнее. Но я могу только передать вам то, что сам услышал от них – переводил Забандиакко, сам я, как понимаете, не того уровня знания языка… Они всё понимают. И они считают, это правильно, что мы сейчас улетаем. Мы не бросаем их, мы… Если мы останемся сейчас и будем продолжать как-то решать их проблемы, которым, вообще, не одна сотня лет – это не поможет им обрести сознательность, взять ответственность за свои жизни в свои руки. Эти улучшения, если мы действительно добьёмся их, а не поляжем за них тут все до единого, будут нашей заслугой, а не их. И это даст дополнительное оружие их врагам… Вы ведь слышали, как они повернули дело в Сайкоймаксе и других городах?

Дайенн покачала головой.

– Поверить не могу, что так можно… Но на это ведь действительно купятся… многие.

– Ну да. Инопланетная угроза – это на самом деле мы, Рувар – цитадель захватчиков, а доблестные военные не жалеют сил и средств… И сразу всему нашлось объяснение, сразу распределили, что из прозвучавшего по «независимому радио» – наша дезинформация, а что совершили на самом деле мы, а что – было необходимой мерой борьбы с нами. И опыты над живыми существами сразу простились, ведь это же иномирцы, соплеменники захватчиков, и никаких тилонов вовсе нет… Но это уже задача «союзовских». Они знают правду, они верят нам, и они не сложат оружия. Галартиатфа погиб, мы улетаем, но это не значит, что здесь никого не остаётся. Остаются солдаты Галартиатфы, те, кто остался жив. Фималаиф, Миукарьяш, Забандиакко и его ребята. Они тоже решили остаться здесь. Как ни крути, вернуться к мирной, легальной жизни им никто не даст, они слишком много знают… Такримошотто решил попытаться, забрал с собой Муссеань – хочет показать ей семейную тыйфу… Но подозреваю, не будет у них семейного счастья под её кронами. Им тоже придётся уйти в подполье. Но по крайней мере, они принесут правду о происходящем и туда.

– Это Фималаиф говорила?

– Да. Но не нужно думать, что верит и готова сражаться здесь одна Фималаиф.

Мимо них, из комнаты в комнату, пробежали раннята, гружёные стопкой чистых пелёнок. Готовят пациентов к эвакуации… «Квинрас» сядет на пустыре через два часа, и времени у них будет немного, совсем немного…

– Рувару не устоять…

– Рувар устоит как идея. Фималаиф уже сейчас думает о том, как эвакуировать, пока относительное затишье, хотя бы кого-то – перебросить хотя бы в ближайшие города, и «союзовские» берутся помочь, вон эти их непробиваемые машины что-то да могут… А каждый вырвавшийся отсюда во внешний мир – это ещё один голос правды. Когда она пришла к Галартиатфе и рассказала обо всём – что ждёт его самого, что будет происходить в городе спустя пятьсот лет – оказалось, до трагедии у них несколько дней… И они пытались что-то сделать. И им тогда так же трудно было что-то сделать и при том не поднять панику. Они пытались вывезти людей – как помните, город был в осаде, а ни о какой авиации тогда говорить не приходилось, даже дирижаблей не было… Раза два они смогли прорвать осаду, но повозки расстреливались – из допотопных ружей, из луков пучками горящей соломы… Кто-то, кажется, смог прорваться, но большинство погибли. Они до последнего пытались. И Фималаиф думала уже, что просто разделит судьбу города, судьбу Галартиатфы. А когда неожиданно снова открылся портал – они вошли туда вместе… Они ведь даже не знали точно, куда они идут, Фима только предполагала, что это снова химичат в её времени, но могло ж быть – через год, через десять, через сто, и они вышли бы посреди нового базовского полигона, и обрели бы всё равно смерть, только другую…

– Поэтому Галартиатфа не попытался спасти через этот портал мирных жителей?

Илмо кивнул.

– Главным образом потому, что не успел. Это было ночью. Он смог взять из своих солдат только тех, кого смог собрать за краткое время, они даже не знали точно, сколько простоит портал. И тем более не знали, что их может ждать за ним. Этот путь мог привести их в самое пекло сражения – или в базовские лаборатории. Но они решили – если их и там и там ждёт смерть, не всё ли равно, где её встретить. А может быть, будущее сможет помочь прошлому. Может быть, они помогут нам здесь – и вернутся туда. Вернутся достаточно загодя, чтобы снова попытаться…

– Но машина больше не включилась. А теперь и вовсе её нет…

Илмо поднял связку деревяшек с привязанным к ним полотнищем – разборные носилки.

– Галартиатфа любил город, за который сражался. Но готов был пожертвовать Старым Руваром ради Рувара Нового, ради потомков. Фима – нет, она ничем не хотела жертвовать, но…

– Но у Старого Рувара не было шансов. Как нет их сейчас у Нового.

– Мы этого не знаем. Жители Старого Рувара были приговорены – город был окружён, и они не могли ни улететь вверх, ни спуститься вниз, как мы здесь. Но легенды говорили, что оттуда не спасся никто… Это уже не так. Есть шансы или нет – это меняется каждый день. Сейчас шансы есть у нас. У пациентов вашего госпиталя. У монады, которую спасла Ли’Нор. У Рауле Арвини, Дэвида Шеридана и Джани Эркены. У них – тоже есть шанс. Мы отбили две атаки, каждая из которых могла стать концом всего. Мы, и Альберт, и воины Галартиатфы – дали им пример, а дальше они сами. Об этом нужно думать.

Миукарьяш повязывала Фималаиф шейный платок – в зелёный и жёлтый узоры, такой же, какой был у Галартиатфы. Никакого особого значения он не имел, не был знаком различия, просто его личной вещью… Но Миу нашла похожий платок – и вышила на нём такие же узоры, решив, что вот теперь должно быть так. Форма на Фиме давно уж та же, какую носят все солдаты Старого Рувара, и волосы она, как и они все, завязывает в пучок на затылке…

– Вот не знаешь, когда и как слова твои небо услышит. Говорила я, что ты – новый Галартиатфа, и гляди, как вышло…

– Миу, прошу, что ты такое говоришь…

– То и говорю, что есть! Будто одна я говорю! Сама видеть должна, что иначе они на тебя и не смотрят уже. Они все… Что б там ни говорили теперь про судьбу Рувара, а одно хотя бы можно видеть, что мы сделали, немыслимое ведь – женщина во главе воинов встала, мужчины женщину слушают! Уж этого не должны забыть… Мы кончимся, камня на камне тут не останется – а память будет жить.

– Может быть, и не будет. Они хорошо умеют убивать и память… Это я говорила тебе ещё в той, прежней жизни, когда мы откапывали здесь историю, которой уже почти ни для кого не было…

– Ну, для тебя-то была. Для отца твоего, для друзей вашей семьи была. И откопали ведь! И мир эту историю увидел… Радиостанцию-то нам, взамен разрушенной, Альберт оставил, переносную, хорошую! Там уж пусть сами решают, кому верить, нам или им, а наше дело сказать, а говорить мы будем…

Фима улыбнулась, потрепав подругу по взлохмаченным кудрям.

– Что ж ты без лент до сих пор? Нам идти провожать…

– Ай, да ну! Кому дело есть до лент моих? Что есть они, что нет… Да повяжу, конечно, сейчас что-нибудь, нехорошо, в самом деле, будто даже неуважение какое… Надо при параде быть…

Как ни прятала Миу взгляд, а в глаза подруге посмотреть пришлось.

– Может, не ходить тебе? Зачем сердце рвать?

– Вот ещё! И чего прямо рвать? Понимала же, что улетит он, не сегодня так завтра, да хоть бы и через год, много ли разницы… не жизнь же ему тут жить… Да будто большое горе у меня! Не перед твоим горем.

Фима стиснула её руку.

– Я его не осознала. И наверное, никогда не осознаю. Он не мог умереть… он не может быть мёртвым. Не тот, в ком было столько жизни, столько веры… Не мог умереть, или и я – не жива тоже.

Миу всхлипнула.

– Вот неправильно это… Как есть неправильно! Может быть, этот… ворлонец его забрал и спас? Они ведь всё могут… и машина у него… Но тогда, наверное, он просто его в своё время вернул… Скотина, конечно! Трудно, что ли, было и тебя тогда забрать?

– Куда бы ни ушёл Галартиатфа – я всегда буду говорить «ушёл», а не «умер» – здесь осталось его дело, а значит, остался и он. Пока хоть камень на камне стоит, пока жив хоть кто-то, кто знает, помнит… И значит, моя клятва – за наше дело бороться – никогда не умрёт. Я – уже не я. Я эти стены и туннели, эти люди, и эта война. Это страшно, Миу. Но страшно будет и им.

– Бабка моя говорила: «Ничего страшнее нет того, что в сердце женщины, у которой отняли её возлюбленного, которой нечего терять. Боли этой хватило бы, чтобы весь мир сжечь дотла – или огнём очистить…». Оно правда, это нельзя говорить, что тебе терять нечего… У тебя хоть родители есть, и они с тобой, не то что мои, которым ровно начихать, где я и что со мной… Но это не то, конечно… А вот сжечь, или огнём очистить – это, думаю, от мира зависит, сколько в нём настоящего…

Фима перехватила руку Миукарьяш, которой она всё раздражённо перебирала ленты, так и не выбирая ни одной.

– Для меня уже ничего не возможно, кроме этой войны – и смерти, которая однажды вернёт меня ему… А у тебя – возможно. Ты ведь хорошей помощницей ему была. Может быть, захочет он, чтобы была и дальше.

Миу остановилась на золотой с крохотными красными камушками ленте.

– Вот уж конечно… Там-то я ему зачем? И даже разговор заводить не собираюсь! Хочешь, трусихой меня назови, а только не могу я сама вот так прямо навязываться… Есть всё же у женщины чутьё такое, когда понимаешь – хоть и был любезным и добрым, и не обидел ничем, а не нужна ему, это только от того, что души он такой прекрасной, что никого зазря не обидит… И ученик из меня всё равно плохой, глупая я и ветреная. Может, если б меньше его любила, так получился б из меня ученик, а так – не, только хуже будет, если ещё и видеть его каждый день буду. Так-то – ну мало ли, ну люблю, ну больше не увижу, да мало ли таких историй… А может, и забуду его однажды, и кого другого полюблю, прямо некого, что ли? Оно ведь не было б счастья, да несчастье помогло – только теперь мы с тобой столько мужского благородства и храбрости увидели, сколько в обычной мирной жизни не увидели бы… Ребята вот эти «союзовские», или Галартиатфины воины, или болотники Забандиакко – да на кого ни посмотри… Так вот смотришь же и понимаешь – он уходит сейчас и может, не вернётся, а именно с таким любая девушка рада б была до смертного одра быть! Это уж правда, что тоже бабка моя говорила, героизм мужчину красивее делает… Но это всё так, глупости мои опять, конечно, а под всем этим правда одна – осталось дело теперь у нас, и дело это общее. Или думала ты, что я тебя бросить могу? Теперь и я кое-что умею, вон хоть с продовольствием, с расселением всё организовать, да и в оружии немного разбираться начала… уже не только болтать умею. Вместе с тобой будем. Вместе мы тут по этим туннелям шарились, когда я ещё всего боялась, а теперь-то я уже меньше чего боюсь… Вместе, быть может, и умрём, но только когда иначе уже будет нельзя.

Фима слушала, слова, вроде бы, подбирала… а потом молча обняла подругу, крепко-крепко. Миу уткнулась в переброшенный через плечо её хвост, пряча в волосах навернувшиеся слёзы.

– А вообще мне всё покоя это не даёт… Галартиатфа тебе сказал, что штуку эту волшебную ты отдать должна, кому следует… Что он в виду-то имел? Может, что тому, кто он сам и есть? Потому что помнил просто, как это было? Может, потому и рассказу твоему там, в прошлом, он не удивился ничуть – что всё это помнил?

– Ты чего это, Миу?

– Да прости ты меня, дуру болтливую… А только всё думаю и думаю, с тех самых пор. Ведь получается же, что Матапу ты эту штуку отдала… Чего-то ж Матапа туда вынесло тоже… И ворлонца этого как раз тогда же здесь же пронесло, будто других дорог ему над регионом не было… А у него машина как раз… И тел, ни Галартиатфы, ни Матапа не нашли же… Скажешь, совпадения всё? Оно конечно, вот хоть мозг сломай, а не представишь и не поверишь, что Матап – это Галартиатфа, и не во внешности тут дело… Но мало ли, как жизнь и время людей меняет, вон на Кируадаффо посмотри, сроду б кто подумал, что у него в голове что-то есть, окромя ниточки, на которой уши держатся? Ну или вот, говорили ж иномирцы, что одного из их пилотов так и не нашли, и тоже гадай, куда делся, ну, скорее всего – погиб, конечно, что там, на базе, было – так не удивительно, что никаких останков… Но может, и его тоже тот ворлонец треклятый прихватил? Ведь из кого-то ж Галартиатфа, всё одно, получился, иначе зачем у него штука эта была? Ты попробуй вспомнить, он, понятно, о себе-то не говорил, но может, по обмолвкам каким…

Фима и рада б была что-то возразить, но слишком слова подруги совпадали со многими её мыслями.

– Матап… Он годами-то Галартиатфы мало не на двадцать лет младше… И от шахтёрского ремесла, конечно, далёк, тут и говорить нечего… Хотя где-то ж Галартиатфа жил до Рувара… И Матап знает язык, это существенно… Тот пилот-иномирец – тут судить сложно, мы и не видели его, только и знаем, что того же вида, что госпожа Дайенн… Он языка вроде не знал. Зато он был воин, это тоже существенно… Ох не знаю, Миу, и от мыслей голова кругом.

Миу придирчиво поправила на её шее платок.

– Да и правда, чего думать об этом, важно не кем был, а кем стал… Эх, Фима, была б жизнь к нам поласковей, так бы надеялась я… ну, мало ли… Может быть, был бы у тебя ребёночек, а? Ведь могли же успеть? Оно конечно, не время для детей и не место, а всё же… Вот и увидели б, может, на кого б похож был, ведь какие-то бы признаки перепали… Ну, пойдём, и правда не дело уже, ещё разревёмся обе… Надо их с бодростью проводить, хватит им уже переживать-то за нас…

В означенное время на пустыре, исполняющем роль посадочной полосы и пострадавшем от бомбёжки меньше всего – просто потому, что и разрушать тут было особенно нечего – приземлились два корабля. Чёрный, стреловидных очертаний корабль Альберта был много меньше «Квинраса», но выглядел, на взгляд полицейских, как-то более грозно и внушительно. Как-никак, обратный путь предстоял не более простым – все помещения и даже часть коридоров были заполнены эвакуируемым «подопытным материалом» с базы. «Великие дела творит желание жить, – мрачновато думал Гидеон. Сам он ещё прихрамывал после самостоятельного вправления вывиха, и тратил много сил, чтобы убедить Дайенн, что всё действительно в порядке, – не корабль, а бочка с сельдью… Некондиционной… Но ведь живы, и многие даже идут на поправку…».

Альберт настоял, чтобы наиболее тяжёлых больных разместили на его корабле – там ему легче будет сделать для них всё возможное. Никто спорить не стал – если б не Альберт с его исцеляющим кристаллом, Дэвид Шеридан вряд ли был бы жив. Дыхания не было две минуты, антидотов у Дайенн не было тоже…

По-прежнему ничего не было ясно с состоянием Эркены. Дайенн предположила, что его кома вызвана влиянием состояния лекоф-тамма, шоком, прошедшим по нейросенсорной системе. Его машина, конечно, пострадала куда меньше, чем дилгарский лекоф-тамма, по итогам отражения газовой атаки восстановлению уже едва ли подлежащий… Но всё же что-то произошло, и с ним, и с пилотом, и пока только гадать оставалось, что – машина пришла, можно сказать, на автопилоте, из того, что сумел сказать Эркена то недолгое время, что бывал в сознании, явствовало, что он видел Диего живым…

– Как я поняла, – объясняла Дайенн Вадиму, – Диего совершил ошибку, схватившись одновременно за оба снаряда, впившихся в лекоф-тамма Эркены, то есть, обеими руками. Там между ними прошёл какой-то резонанс, спровоцировавший рассинхронизацию практически мгновенно. Всё, что мог в панике сделать Эркена – это буквально вырвать задыхающегося Диего из агонизирующей нейросистемы… Что произошло дальше, он сказать не может. Он помнит Диего живым, в руках лекоф-тамма… Это последнее, что он помнит, перед тем, как потерять сознание.

– Это не основание считать, что Диего мёртв.

– Алварес, тут нет тех, кто не понимал бы твои чувства. И никому здесь не придётся улетать с лёгким сердцем… Но давай посмотрим правде в глаза – что мы получим, если задержимся? Выжить в том аду, который происходил там, тогда, без машины, без оружия… Ты видел, что осталось от базы?

– Эркена пришёл в себя довольно далеко от базы.

– Но уже без Диего. Вряд ли так далеко его могло отнести взрывом, возможно, машина улетала с базы на автопилоте, по правде, я сама не знаю, что тут думать… Даже если Диего жив… Хотя по правде, я не могу допустить это более чем на 1%... Мы не имеем никаких средств его разыскивать. Мы не можем обратиться за помощью к местным, я имею в виду, кроме «Союза» и руварцев, мы не можем просто спокойно тут летать и вести поиски… И каждый миг задержки, ты должен понимать, отделяет пострадавших от квалифицированной медицинской помощи, а нас – от завершения дела… Две недели здесь – это многовато, в отличие от тилонов, мы не имеем роскоши как-то это время компенсировать!

– Дайенн права, – подключился Гидеон, – у нас предоставился момент для эвакуации, мы должны им воспользоваться. Пока они не опомнились… Они потеряли базу, потеряли тилонский корабль, ну, и… содержимое их заветных ангаров… Но у них вполне есть ресурсы раскатать «Квинрас» в блин. А у нас один инвалидный лекоф-тамма, пилот которого пока не в состоянии влезть в кабину. Надеетесь уговорить Альберта тоже ещё задержаться ради нас? При том, что невозможно предсказать, как надолго это получится… Потому что, уж простите, можно бесконечно искать того, от кого просто не осталось тела. Согласен, жестоко так говорить, но неправильно рисковать жизнью многих ради одного, даже если шансы остаются.

– Мой брат рейнджер, – бесцветным голосом произнёс Хуан-Антонио, – он знал, на что он шёл. И как рейнджер, он, смею полагать, сумеет если уж не выбраться отсюда, то по крайней мере дать нам знать…

====== Гл. 32 Колония ======

Следовали сперва до Ракумы, где оставалось, (по счастью, хуррам было настолько не до того, чтоб обыскивать чащу), «Серое Крыло». Уже оттуда, хоть какая-то надежда избежать перехвата, Имар связался с Громахой…

Так-Шаой выслушал его доклад молча, благо, был этот доклад обстоятельным и исчерпывающим, уточняющих вопросов не было. По лицу Имара сложно было судить, чего он ждёт – общеизвестно, не выполнившие задание Маргуса жили обычно недолго, и каким бы разумным и сдержанным человеком ни был Так-Шаой – речь шла о его сыне…

– Есть такая неоправданная милость судьбы к нам – может быть, это унижающая нас жалость, но что-то, что сильнее нас, если оно правда существует, безразлично к нашим рангам и амбициям… Я не держал руки моих детей мёртвыми, холодными. Это не даёт мне права надеяться увидеть их живыми, но и смерть не сотрёт никогда их живых из моей памяти. Я не сомневаюсь в том, что Талик погибла, и я почти не сомневаюсь в том, что погиб Матап. Где-то в глубине души я всё равно буду надеяться увидеть его живым, и не знаю, умрёт ли эта надежда раньше меня…

Дайенн, едва ли много понимавшая в речи на чужом языке, сочла возможным и необходимым тоже выйти к экрану. В самом деле, почему бы не она… Алварес, Схевени, Гидеон и Хуан-Антонио на «Сером Крыле», готовят его к скорому старту, и у них там свой разговор – с Альтакой… И это будет как-то… справедливо, после того недоверия, которым она, получается, оскорбила его гостеприимство.

– Господин Так-Шаой, я… выражаю вам соболезнования, от лица всей команды. Матап был прекрасным юношей, в эти непростые дни он делал всё возможное, чтобы помочь нам, чтобы быть… достойным имён своего отца и своей сестры. Он сам это говорил… Мы тоже потеряли нашего друга. Дилгарский лекоф-тамма выведен из строя, а Диего Колменарес… пропал без вести, его судьба, как и судьба Матапа, неизвестна.

Так-Шаой кивнул.

– Уберите виноватое выражение лица, госпожа Дайенн, я не нанимал вас в няньки моему сыну, и никого из ваших коллег не нанимал. Если б ещё и вы несли за него ответственность – боюсь, я не стерпел бы такого позора… И если Матап, как говорите вы и Имар, и в самом деле наконец нашёл сознательность поступать подобающе для мужчины и воина, то хотя бы это послужит для меня утешением. Как отец, предпочту иметь детей мёртвых, но достойных, нежели живых, но трусов и ничтожеств, если уж нет других путей. Вы были с ним рядом в его последние дни, вы сохранили его имя добрым, за это я благодарен вам. Горе моё велико, госпожа Дайенн, но оно не сломит меня. У меня есть и другие дети, и у меня есть большая работа, большая ответственность, которая не позволит мне уйти в личные переживания. Сожалею, что не смогу встретиться с вами и больше услышать о тех днях, что вы провели там, о Матапе… Но я понимаю, что для вас – дело не закончено…

– «Квинрас» сегодня же вечером отбывает на Громаху, Имар, Даур, Вибап…

– Да, это я понимаю. Предполагаю – точнее, не вижу иных вариантов – вы отправите «Квинрасом» так же ваших раненых? Я обеспечу переправку их в госпитали родных миров – после того, конечно, как состояние их будет признано не опасным для транспортировки в госпитали Громахи.

– Господин Так-Шаой, вы вовсе не обязаны…

Старый гроум махнул рукой, отметая возражения.

– Не обязан, но нахожу естественным. Едва ли вы можете в погоне за преступниками таскать за собой полный госпиталь… И даже времени на то, чтоб самим отвезти их куда-либо у вас нет. Я не обещаю ни им, ни вам ничего сверхъестественного, но я могу помочь с их эвакуацией, и это даже не будет мне стоить слишком больших сил и средств – «Квинрас» всё равно летит сюда, и здесь как раз сейчас есть несколько кораблей рейнджеров… Это то малое, что я могу для вас сделать.

Таким образом – и Дайенн не могла не признать, что испытала облегчение, не допускающий возражений тон нового Маргуса действовал странно успокаивающе – все те, кто были вывезены из нижнеруварского госпиталя на «Квинрасе», на нём и остались, что и говорить, не больно-то много изменилось после того, как их разношёрстная команда перешла на свой корабль… Оставалось только посочувствовать Имару и остальным гроумам. Впрочем, перелёт ведь предстоит недолгий…

В Автократию возвращался и Арнух.

– Спасибо уж, нагостился… Хоть большей частью и на корабле отсиживался, а всё же. Вернусь на Ранкезу, там мне уже практически второй дом, дело, поди, и теперь мне найдётся…

– А домой, получается, совсем никак? – сочувственно спросил Эремо Фар, – то есть, совсем домой, на Латиг?

– Не, с этим неизвестно пока… Это ж непростое дело, доказательства собрать, что я невиновен… Свидетелей у меня никаких, мои слова против их слов. Да и вовсе, так-то, убрать тихо вполне могут… Неее, да мне и там неплохо, в общем-то. А то, может, вон, поговаривают, Латиг может под протекторат Автократии попроситься… Это не значит, конечно, что прямо сразу я на легальное положение вернусь, всё же протекторат, это… Ну, закон всё равно есть закон, а я по законам Латига в розыске, но может, помогут как-то… Ну а нет – так и с гражданством Ранкезы проживу…

– Удачи, в любом случае, – кивнул Эремо. Викташ тоже произнёс на дразийском какое-то короткое, но эмоциональное напутствие.

– Господин Гидеон, по правде, у нас есть к вам просьба, которая покажется вам дерзкой…

Гидеон удивлённо воззрился на просителя – одного из тех тибетцев, что были в числе освобождённых в ходе тилонско-полицейской авантюры с ныне не существующей хуррской базы. За время пребывания в Руваре он успел перекинуться с ними едва ли парой слов, они почти всё время помогали Дайенн в госпитальных делах, и какая-либо просьба с их стороны – это было, мягко говоря, неожиданно.

– Господин…

– Намган. Не ожидая, что вы пожелаете вникать в наши цели и нужды, всё же осмелюсь просить у вас позволения остаться в вашей команде, продолжить путь с вами вместе.

– Господин Намган… Зачем вам это?

Тибетец неловко улыбнулся.

– Не все самые благие желания обязаны сбываться, однако если возможно, мы хотели бы следовать за Буддой столько, сколько получится. Может быть, и слишком большой гордостью будет желать войти в число ближайших учеников, однако когда судьба даёт такой шанс – святотатством было б его отвергать.

Гидеон тяжко вздохнул. Об этой истории он, волей-неволей, немного слышал, и искренне надеялся, что ему не придётся в неё вникать.

– Вы должны понимать, я не могу позволить себе такую глупую роскошь, или роскошную глупость, как вам угодней – включить в команду гражданских. Наша экспедиция и близко не является увеселительной прогулкой… Состав нашей команды был утверждён нашим начальством…

Однако в голосе не было столько уверенности, сколько он хотел бы иметь. Как ни крути, волей некоторых вывертов судьбы состав команды уже менялся. И в их экипаже оставалось несколько гражданских, которых они снова не могли решиться ссадить – при очевидном факте, что Дэвид Шеридан нашёл себе несовместимых с жизнью приключений и под их бдительным надзором. Гарантий, что на следующий к Громахе «Квинрас» не нападут тилоны, тоже не было никаких.

– Осмелюсь заметить, все прежние наши путешествия тоже не были увеселительными прогулками.

Да почему, ради какого-нибудь бога, они избрали крайним именно его? Почему он должен решать этот вопрос? Наверное, потому, что другие двое, кого естественно об этом спрашивать, как раз по совместительству являются подозреваемыми в мессианстве, и едва ли хотели бы, чтоб им лишний раз напоминали об этом.

– И мы не были, и в дальнейшем не будем, бездеятельным балластом, господин Гидеон. Как и прежде, мы готовы помогать госпоже Дайенн…

– Вы полагаете, Будда – она? Хотя, о чём я, другие два варианта совсем пропащие… Ваш учитель был очень мудр и практически святой, так? Так почему он не мог выражаться яснее?

– Возможно, именно потому, что был мудр. Что за учитель будет только давать ученикам готовые ответы, не побуждая искать ответы самим? Знаете, я говорил с одним вашим соратником, Дримштиктом…

Сзади раздался присвист. Гидеон обернулся и увидел Винтари.

– Он говорил с Дримштиктом? Советую вам подумать о том, чтоб оставить его, господин Гидеон. Я, без ложной скромности, один из главных полиглотов этой команды, но такого достижения я б себе не приписал. Не всякий представит, что такое возможно…

– Арвини, накалина вам в койку! Кто вам разрешил вставать?!

Из-за угла испуганно выглянул Викташ, что-то ремонтировавший в щитке на стене, а вот адресат и ухом не повёл.

– Земляне говорят – «Чего хочет женщина, того хочет бог», мне эта поговорка, в принципе, нравится, однако в своей койке я предпочёл бы видеть что-то более приятное. Ну, запретить мне тоже было некому – госпожа Дайенн занята в переговорах, раннята тоже куда-то убежали… Вот я и решил прогуляться, пока есть такая возможность. Путь наш лежит в космос, когда ещё приведётся размять ножки на тверди земной? Прогулки на свежем воздухе, опять же, очень полезны для здоровья…

Ли’Нор скрестила руки, пытаясь перегородить центаврианину дорогу.

– Во-первых, не исключено, что очень даже скоро –зависит от того, где снова проявят себя наши пряморукие друзья… Во-вторых, где вы здесь собрались искать твердь? В-третьих, с такой травмой головы вам уж точно лучше лежать, раз исцеляться вы собрались воздухом болот!

– Ну, всё же тот райончик, где мы сейчас находимся, можно назвать твердью – иначе б, пожалуй, мы не нашли здесь нашего любимого кораблика, и пришлось бы нам спешно чинить так героически испорченную лебёдку… А что касается вашего предубеждения против болот, так я готов его развеять. В прошлое наше пребывание здесь, которое, теперь кажется, было где-то в другой жизни, я уже гулял здесь…

– И тогда ваша тушка была несколько целее и здоровее.

– Не буду с этим спорить. Но неужели вы думали, что пара выстрелов и особый тилонский вибромассаж уложат меня на лопатки? Жизненно важные органы у меня, уверяю, не задеты!

– В это охотно верю, Арвини, я давно поняла, что мозг жизненно важным для центавриан не является!

– Но вы можете, раз уж вы так боитесь увидеть мой куцый гребень торчащим из болотной трясины, составить мне компанию и лично позаботиться о моей безопасности.

– Уж извините, что не поддерживаю ваш игривый тон, но в отличие от вас я не забыла, что мы на чужой территории, вы ранены, а мой долг беспокоиться обо всех своих коллегах, даже таких идиотах, как вы!

– Это место, конечно, совсем не напоминает мои родные края… Однако неподалёку от нашего семейного гнезда было одно тихое лесное озеро, довольно заболоченное, мы любили гулять там с семьёй…

Следовало признать, параллельно с болтовнёй Арвини они продолжали по зачатку дорожки – трава там была уже порядком притоптана – удаляться от корабля. И следовало признать, от этой болтовни как-то порой щемило сердце, и дело не только в монаде, проникшейся к обоим своим спасителям горячей и непоколебимой симпатией. Он рассказывал о лесе, начинающемся сразу за полями и выгонами – часть из них была уже распродана, часть переходила от арендатора к арендатору, род Арвини перешёл на торговую стезю давно и безвозвратно, и только этот дом сохранял за собой из семейной сентиментальности, о монументальных качелях в форме ладьи – ещё одной семейной ценности-древности, о своей младшей сестре Либертад… А за всем этим Ли’Нор видела – может, и рада бы не видеть – мысли об отце.

Центаврианам сложно сочувствовать – в любом найдёшь предостаточно того, чем он заслужил все свои злоключения. Но этот центаврианин сочувствие вызывал, и дело вовсе не в какой-то сыновней идеализации, на которую всегда нужно делать поправку, когда читаешь что-то в чужих мыслях. Она и сама знала о нём достаточно. Достаточно сухих фактов. Любой нарн слышал о центаврианских тюрьмах довольно, чтоб представлять, что такое – провести там 15 лет. Точнее – не представлять. 15 лет! Как он вообще выжил? Может, условия содержания для центавриан и были получше, но едва ли намного. Точно не для дезертира, оскорбившего всю центаврианскую армию и власть заявлением, что не желает участвовать в неправой войне, несущей Республике не честь, а позор. Он ведь должен был понимать, что после таких слов долго не живут, что его собственная семья едва ли поддержит его, даже будучи в душе с ним согласной, и всё же сказал это. В 17 лет любому, конечно, хочется быть героем, и можно ещё не осознавать последствий своей дерзости, но после в течение 15 лет отказываться подписать эту паршивую бумажку, которая могла вернуть его из каменной могилы в мир живых, затыкать наверняка звучавший голос искушения, говорящий, что война ведь всё равно закончена, так кому какая разница теперь, что если уж он каким-то чудом всё ещё жив – глупо искушать судьбу дальше… Едва ли он мог рассчитывать сломить своим упрямством веками выстроенную систему. Откуда в центаврианине столько отчаянной упёртости, такая способность поставить принцип не то что выше комфорта – выше неба, семьи, родного дома, последнего и так чудом дарованного шанса на жизнь…

Она пыталась обрывать эти мысли, ввиду хотя бы разнервничавшейся монады, но было это не так легко. Монада, по её манере оперировать наиболее значимыми, жизнеобразующими образами, постоянно будоражила в ней воспоминания об отце, а её собственный дар заставлял резонировать с такими же воспоминаниями Арвини. Точнее, не такими же… У неё хотя бы были именно воспоминания. Жемчужины редких вечеров, когда безумно занятый отец мог позволить себе провести время с дочерью – не просто ознакомиться с её достижениями в учёбе, а ответить на её вопросы, рассказать какую-нибудь увлекательную историю, всю глубину которой она поймёт только много позже, когда новой возможности обсудить её уже не будет… У Арвини всего этого не было. Не было даже досады, что отец снова улетел минимум на неделю, а когда вернётся – она, охваченная радостью, сама не сможет вспомнить половину из того, что хотела ему рассказать. И она продолжала эти их обычные словесные пикировки, просто чтобы не думать об этом, не позволять захлёстывать себя с головой, не расклеиваться, когда нужна максимально возможная сейчас собранность…

Г’Вок и Тавелли, вырулив с двух сходящихся тропинок и увидев следующие навстречу две знакомые фигуры, переглянулись.

– Сдаётся, гм, лучше нам развернуться.

– В кои веки, полностью согласен, коллега. Если уж мы выбрались живыми с Андромы, было бы глупо попасть под перекрёстный огонь здесь.

– Удивительно, насколько именно эти двое не любят друг друга… Собачатся больше, чем мы первое время. Я имею в виду, с Алваресом ведь у неё такой неприязни нет.

– Ну, а Алварес только наполовину центаврианин.

– Ну так и она только наполовину нарн.

– Земная кровь – хороший разбавитель, вот что, видимо, из этого следует.

Аскелл вытаращил глаза, увидев входящих в его камеру отягощённых подносом раннят.

– Чем это таким там все заняты, что додумались послать к арестанту детей?

– А нас никто и не посылал, мы сами решили принести вам поесть. Да и сбежать вы всё равно не сможете, всё предусмотрено. А может, и сами не захотите, нам вот почему-то так кажется, – пожал тощими плечиками Эльгард, блокируя замок.

– Было б как-то глупо сбегать на Ракуме, – кивнула Рефен, вручая поднос Аскеллу, – тухловатое местечко, все так говорят. Ну, госпожа Дайенн занята, у неё переговоры, господин Алварес тоже занят, тоже переговоры, кажется, с начальством, уж вы, думаю, понимаете, что тут не до вас… Вот мы и решили приготовить вам поесть.

Тилон, занёсший было вилку над блюдом, поперхнулся воздухом.

– Вы? Вы приготовили? Интересные тут понятия о гуманном обращении с заключёнными.

– Зря вы так. Мы ещё на Атле много наблюдали за тем, как иномирцы готовят пищу. Я уверена, мы всё сделали правильно.

– Если вы меня отравите, взрослые будут недовольны. Я единственный и очень ценный свидетель.

– А ещё мы хотели посмотреть… На ваши руки.

– А что мои руки?

Рефен закусила губу, сканируя Аскелла взглядом.

– Мы не всё можем видеть, конечно. И не всегда понимаем, что мы видим. Мы всё-таки ещё маленькие. Нам интересно посмотреть, как эта штука будет в вас прорастать. Понятно, не так, как это у Альберта…

– А ещё интересно – если вы захотите изменить своё тело, это ведь останется в вас? Вы теперь навсегда останетесь орудием техномага, какой бы расы с виду ни были?

– А вы не планируете в кого-нибудь перекинуться? Времени-то у вас теперь, наверное, много будет…

Аскелл ухмыльнулся.

– А вот это уже как знать. Если только ваши взрослые опять не умудрятся капитально вляпаться…

«Квинрас» стартовал с Ракумы первым, как только полицейские перенесли на «Серое крыло» все свои нехитрые пожитки. Теперь предстоял и их старт.

– Кстати, куда мы теперь летим? – поинтересовался Альберт столь невинно и обыденно, что все слышавшие это невольно вытаращили глаза.

– Мы? – удивлённо дёрнула бровью Дайенн, – разве вы не…

– Вы выпроваживаете меня, госпожа Дайенн? – дружелюбно-насмешливо поинтересовался техномаг, – мне показалось, нам неплохо работалось вместе… Конечно, если я правильно понял из обмолвок госпожи Коул, следующие возможные ваши цели лежат от моих целей строго в противоположную сторону… Зато они ближе. Куда ближе, чем мой дом. И мне хотелось бы ещё некоторое время подержать Дэвида Шеридана под моим наблюдением. Пока, боюсь, рискованно вынимать его из регенерационной капсулы.

«Штат обогатился ещё одним медиком», – хмыкнула про себя Дайенн, но вслух возражать не стала – пожалуй, помочь Дэвиду сейчас действительно больше возможностей у него, чем у кого-то ещё на этом корабле.

По правде, лёгкая досада, которую она всё-таки чувствовала, объяснялась довольно легко – у неё разом отняли всех её пациентов, и она, ещё вчера сгибавшаяся под тяжестью непосильной ноши, вдруг обнаружила, что ей не о ком заботиться, не за кого переживать, и эта свобода была свободой пустоты, она просто не могла так быстро перестроиться. «Наверное, что-то мазохистское во мне есть – сожалеть об этих днях бесконечного страха и бессилия возможно только для идиотки… Впрочем, я, по многим параметрам, она и есть».

Таким образом, стартовали с Ракумы в связке, корабль техномага следовал параллельным курсом. Кроме Дэвида, этим же кораблём летели раннята – Альберт выразился, что их присутствие рядом на пациента, хоть он и пребывает по-прежнему без сознания, действует явно благотворно (учитывая, что он не может слышать их мыслей, настоящее объяснение – видимо, в том, что Альберт действительно боится детей и просто не в силах им отказать) и Диус – которому отказать после того, как не отказали раннятам, было б вовсе проблематично.

Обсуждение дальнейшего курса было недолгим, но довольно жарким.

– Почему всё-таки не Деркта? Лететь до неё немногим меньше…

Илмо посмотрел на Ви’Фара печально.

– Прекрасно понимаю ваши чувства, иметь дело с милым местным населением тут не согласился бы добровольно никто. Но… Во-первых, Охран’кни – при всей нашей заранее любви к этому месту – хотя бы место известное… Оно есть на наших картах. Это последнее, что есть на наших картах в том направлении. Это сектор мёртвых миров, до сих пор мало изведанный. Там, по донесениям рейнджеров, шастает всякое, среди чего пираты – самое знакомое и безобидное…

– Ну да, вот тилоны шастают, в частности, – кивнул Гидеон.

– Деркты на наших картах – нет. То есть, она помечена контурами, гипотетически. Ни название, ни координаты не были нам известны до сообщения Драала. То, что там далее – тем более. Во-вторых – вас не заинтересовал тот факт, что, как в сообщении сказано, неделю назад там сел корабль тилонов, но нет сообщения, что он взлетел оттуда?

– То есть, вы полагаете, что он ещё там?

– Умничка, блестящая логика!

– Вы полагаете, там их база? Хотя в общем-то, почему нет… А он именно сел? Может быть, потерпел крушение?

– Потерпевший крушение корабль тилонов нас тоже устроит. Если есть выжившие – вообще чудесно. Думаю, местные жители отдадут нам их без особых проблем и сожалений, а нам давно пора побеседовать с ними подробно и обстоятельно… Так, чтоб экземпляров было побольше, и покомпетентнее имеющегося…

Спасибо за напоминание об «имеющемся». Аскелл, разумеется, снова был заперт в камеру, от которой успел, наверное, отвыкнуть за время их экстремального путешествия, и у Дайенн теперь была новая печаль – время от времени она чувствовала нестерпимое желание зайти к нему, но прекрасно понимала, что не может это сделать. Одно её появление на его пороге, даже с тарелкой его очередного арестантского завтрака, было немыслимым актом капитуляции. После такого немыслимо б было жить и смотреть в глаза не то что ему, не то что коллегам – самой себе. Нет уж, хвала небесам, нет никакой необходимости, чтоб это делала именно она. С другой стороны, конечно, её нарочитое… непоявление, избегание его будет выглядеть сомнительно в любом случае, по крайней мере, именно для него… Впрочем, уж он-то, сидя там, взаперти, может думать что ему заблагорассудится, лишь бы не у неё на глазах, не ей вслух, подальше от неё, подальше!

Настроение Дайенн совершенно испортилось вечером (условно вечером, по назначенному обстоятельствами времени корабля), когда перед отходом ко сну она поймала и смогла оформить одну мысль, и мысль эта ей оказалась крайне несимпатична – словно, заметив шевеление в траве, она ожидала поймать яркую изумрудную ящерку, а поймала кишечного паразита. Ей казалось, что возвращение Аскелла в камеру, где ему полагается быть, принесёт ей успокоение. Не принесло. И теперь она ощущала временами, будто её внутри стало двое, одна она продолжала повторять, что лучше, чем это, место для него может найтись только в одной из галактических тюрем, а вторая она, невесть откуда взявшаяся, вопрошала, неужели можно приговорить кого-то только на основании расы. Звучало откровенно неприятно, с явственным подтекстом-намёком на такой же приговор для дилгар, например. Её очень бесила эта другая она, спрашивавшая, в чём же, если строго, виновен Аскелл. Особенно после того, как столько сделал для того, чтобы помочь им… да будем честны, была б она жива, если б не он? …Если б не он, она, может, и была бы втянута в это всё равно, но с меньшим грузом на душе. Ну да, помогал – так ведь спасал в разгорающемся пекле и свою шкуру. Может быть, он и довольно молод по меркам своей расы, как обмолвился он пару раз вскользь. Но считать его невинным агнцем на этом основании не стоит точно. Этот невинный агнец заманил, с её помощью, в ловушку Дэвида Шеридана… Полно, возражала другая-она, но ведь он не собирался его убивать! Он нужен ему был живым, чтобы открыть дверь. …Ну да, а потом, значит, он отпустил бы его живым на волю, или даже вернул, откуда взял? Честное тилонское?

Они убили уже достаточно. Пусть не лично он убил тех лабиф, и тех стражников у источника на Сорифе, и того лорканца на Экалте – он такой же, нет оснований считать его иным. Они тилоны. Они те самые, кто продали Ранкезе заведомо опасное оружие, чтобы только отвлечь внимание Альянса от них, что заманили в ловушку и уничтожили полицейские корабли Брикарна… Что им сотня-тысяча жизней в достижении их цели? Какова ценность отдельной жизни для тех, кто способен наштамповать себя пачками из сохранённого банка генов? «Ненавидите призрак своей несостоявшейся жизни, госпожа Дайенн? – явственно прозвучал в голове насмешливый голос этой сволочи, – если б ваш мир был жив – вы были бы тем же самым. Почти тем же самым. За минусом погони за утерянными артефактами, за плюсом не уничтоженного родного мира… Но разве детали важны? Вы так судорожно, отчаянно держитесь за то, что дало вам ваше воспитание, удочеривший вас мир… Вы готовы жалеть меня только за то, что этого не было у меня. Во что вы боитесь превратиться без этого?»

А последующая мысль была такой, что предыдущий паразит показался ей даже симпатичным. Они ведь совсем скоро, возможно, прибудут к вражеской цитадели… Возможно… нет, конечно, только возможно… это окажется снова не его команда, и им снова понадобится его помощь – ну, разве это не лучшее из возможного, когда он может приносить не вред, а пользу? – и он снова, хоть недолго, будет свободен…

К концу дня Дэвид застонал и открыл глаза. Это было не так чтоб неожиданно – Альберт предполагал, что он может очнуться, и заранее приподнял его голову повыше над поверхностью серебристо-голубого желе, заполняющего регенерационную капсулу – прежде Дэвид был погружён в неё целиком, для дыхания к его носу была подведена и закреплена тонкая трубка. Но всё равно Диус вздрогнул – невыразимый страх охватил его. Страх, что хрупкое чудо может развеяться в сей же миг…

– Ты… здесь…

Диус сперва не понял, что это за звук и откуда он исходит. Великий создатель… это же голос Дэвида. Хриплый, искажённый, слабый… разве это его голос? Его, как его и это лицо, в которое физически больно смотреть – сердца словно сжимает и выворачивает когтистая хищная лапа – розово-алые ожоги в плёнке регенерационного геля, кажется, что кожа содрана до мяса…

– Конечно, здесь, а где ж мне ещё быть? За работой над монографией о быте и легендах хурров полиса Ханфранхсе, что ли?

Дэвид улыбнулся – попытался улыбнуться, больная, стянутая плёнкой кожа слушалась с трудом.

– Вообще… это… было бы лучше…

– Вообще, было б лучше, если б ты молчал. После того, чем ты надышался, я представляю, в каком состоянии твоё горло. Точнее, не представляю… Мне думать об этом страшно. Чёрт, я не знаю, на сколько времени Альберт задержался в нашей команде, но я не против, чтоб задержался подольше, если уж он способен тебе помочь… Молчи. Я не буду счастлив, если ты потеряешь голос, поверь. Конечно, ты можешь просто болтать у меня в голове, но знаешь, я просто сентиментально привязан к твоему голосу.

– Это… не очень хорошо, что ты здесь… видишь меня… таким.

– О господи, Дэвид, вот только этого не надо! Чёртову половину жизни вместе, какие могут быть…

– А если я… таким и останусь…

Диус закатил глаза.

– Так, если сейчас пойдёт что-нибудь мелодраматическое – на тему моей сложной душевной организации и центаврианского чувства прекрасного…

– У тебя же… больше никогда не встанет…

– То я найду, чем тебе рот запечатать – если уж не тем, чем обычно, что тебе сейчас, пожалуй, несвоевременно… Дэвид, не зли меня! Я и так достаточно злился за последнее время.

Это было правдой. Злость – неразлучная спутница бессилия. Когда эти чувства перекрываются тревогой, страхом за жизнь дорогого существа – их почти получается не замечать. Но потом… Потом Диус ещё на Ракуме, с неудовольствием, осознал, что в том числе потому остаётся почти всё время подле Дэвида, зло огрызаясь на все уговоры – полно, какова вероятность, что он способен сейчас слышать твои мысли, ощущать твоё присутствие? – что это даёт ему возможность не встретиться с Аскеллом. Слишком сложно будет сейчас удержаться от того, чтоб убить его голыми руками… Он ненавидел его. Ненавидел просто за то, что он вернулся целым и невредимым, а Дэвид – нет, за то, что его машина защитила, а Дэвида – нет. Чёрт возьми, любой центаврианин скажет, что жизнь не просто бывает несправедливой куда чаще, чем справедливой – подлость её обычное состояние, а за каждую улыбку судьбы нужно благодарить, памятуя, что не всегда она – результат твоих личных заслуг и достоинств, а чаще лишь прихоть Иларис, именно сегодня оказавшейся в хорошем расположении духа, но сейчас за эту мутную философию тоже можно было выхватить в морду. Он предпочёл бы, чтобы божество судьбы демонстрировало свой чисто женский стервозный нрав на ком-нибудь другом. На ком угодно другом. Хотя бы на нём, да, у него, как центаврианина, к этому генетический иммунитет.

– Не надо… так.

Он взглянул в лицо возлюбленному – изменённое повреждениями, искажённое переносимыми страданиями, так странно было узнавать в этой горестной маске родные черты.

«Тридцать три года… Он менялся на моих глазах, каждый день и год, но ведь медленно, и я усваивал эти перемены, поступающие в малых дозах. Так было, и так было бы… Даже тогда, когда из признаков взросления эти изменения стали бы признаками старения… Но я не был готов к тому, чтоб он менялся вот так… в одночасье… Я хочу, хочу, чтоб эта регенерационная капсула совершила это самое чудо, которого я от неё ожидаю, которое она обязана для меня совершить. Не потому, чтоб мне… Чёрт возьми, он не должен меняться так. Я хочу естественных изменений… дозированных, какими им полагается быть… Морщин и седых волос, которые придут в свой срок одновременно с моими, но не шрамов, которых не будет у меня».

– Тебе… не за что его… ненавидеть. Дублирующая система… я не пилот. Только он… мог… Основная система… была повреждена… Это было моё желание… подняться туда… Он лишь помогал мне.

«Как тяжело ему даётся каждое слово… И он говорит, говорит, чтобы я слышал. Создатель, я никогда не мечтал быть телепатом, но сейчас, пожалуй, им должен бы быть я, а не он… Транслировать мысли мне в голову для него, наверное, сейчас ещё тяжелее… Или же он… просто не хочет доставлять мне неприятных ощущений».

– Дэвид, мне плевать на Аскелла. Вообще на всё сейчас плевать, кроме тебя. Пожалуйста, прекрати напрягаться так дальше, я знаю, ты сильный и вообще герой, поверь, я убедился в этом не раз… Тебе сейчас нужен отдых.

– Хлорциан… – произнёс вдруг Дэвид, – почему… хлорциан…

Диус невольно обхватил себя руками – захотелось унять накативший озноб.

– Дэвид, умоляю… я слышать не могу само это слово. Потому что они мрази, свихнувшиеся твари, что же ещё. Умоляю, нам обоим сейчас нужно думать совсем не об этом. В отличие от тебя, я не герой, мне некоторых трудов стоит вести себя разумно, думать разумно… Сосредоточиться на том, что действительно важно, а не искать возможностей вернуться и расквитаться с ними, оставить астероидное поле на месте их проклятой Андромы… И тебе нужно быть умненьким, выполнять все рекомендации Альберта и поправляться.

– Нет, прошу… послушай.

Остаётся только смириться, да? В самом деле, а это работает когда-то? Распространённый момент во всех книгах и фильмах, где раненого героя просят поберечь себя, а он пренебрегает уговорами, спеша высказать что-то, что находит слишком важным, в сравнении со всеми доводами разумности.

– Они сказали… рассвет. Не Кьюнгшам. Но они сказали – хлорциан. Почему?

И одновременно ментальная волна ударила в его мозг – не сжатая, концентрированная мысль, как делал он, когда «говорил» в его голове, поток эмоций, хаос образов, мольба о помощи. «Перевод, перевод, перевод».

– Я… не знаю, как это… работает. Их предвиденье. Не картинка, смысл. «Хлор» значит «зелёный», «циан»… не помню…

Диус почувствовал лёгкий приступ паники. «Понять, что он хочет сказать… чем быстрее, тем лучше… ему так тяжело даются слова…».

– Ты имеешь в виду… что они должны были, раз уж так, произнести какой-то… перевод этого названия? – само название по-прежнему, чувствовал он, наводило на него страх и омерзение.

Дэвид слабо кивнул.

Диус почесал затылок, лихорадочно размышляя, что же им это даёт – понять, озвучить это раньше, чем это придётся сделать ему, тридцать с лишним лет вместе всё же сколько-то научили его угадывать ход мыслей партнёра.

– Твоё имя… не переводится. На центаврианский…

– Конечно, потому что оно заимствованное из земного. Дий, Деус, Диус – с одного из земных «бог», один из эпитетов Зевса, если не ошибаюсь… То есть, первое время, понятно, все эти инсинуации про родство с землянами… Ох… ты имеешь в виду, что слово – заимствованное?

Как переводчик, он много сталкивался с примерами, когда заимствованное слово прочно входило в язык, в котором не имело до этого аналогов, либо имело весьма приблизительные, и спустя время люди бывали удивлены, как же много из слов, которые они привыкли считать родными-исконными, на самом деле таковыми не являлись. Много примеров истерий на тему чистоты родного языка, с попытками отыскать в родной речи аналоги для «всей этой иностранщины», чаще всего это выглядело жалко и забавно… Этой теме тысячи лет, потом она увеличилась на порядок, с выходом рас в космос, установлением контактов с другими мирами… И с химическими элементами примерно то же самое, те из них, что распространены и универсальны, имеют свои названия на каждом из языков, а редкие, существующие в немногих мирах, называются сообразно тому, где и кем были открыты.

– Ты полагаешь, и сам… газ… заимствованный?

– Почти… уверен. Зачем заимствовать… только слово…

– Ну, я, конечно, не настолько разбираюсь в предмете… Но разве он настолько сложен… в приготовлении, чтобы его не могли изобрести и на Андроме? Чёрт, да какое это имеет значение?

Дэвид не ответил – он снова погрузился в забытье. Просто утомился… Если бы случилось что-то серьёзное – система оповестила бы, Альберт уже был бы здесь… То есть, он всё равно наверняка скоро придёт, чтобы снова прикрепить к носу пациента дыхательную трубку и погрузить его в гель с головой… Центаврианин остался наедине со своими невесёлыми мыслями. Что ни говори, странное существо человек. А получеловек, полуминбарец – тем более. Чего ему так дался этот… лингвистический аспект? Честное слово, вот это определённо последнее, что его бы сейчас волновало. Тем более что Андрома уже позади, теперь стремиться надо к тому, чтоб забыть её как страшный сон…

Диус сердито одёрнул себя. Это для него Андрома позади. Точнее – он хотел бы верить, что позади, хотел бы так чувствовать на самом деле. А для Дэвида – нет, увы, совершенно точно не позади. Его кожа, его горло и лёгкие обожжены ядовитыми газами. Его чудом успели спасти – и в этом «ему повезло» без труда читалось «могло быть куда хуже». Он, отчасти, всё ещё там – невозможно представить, какие кошмары ему снятся, быть может, в эту минуту… Альберт не делал никаких прогнозов, ничем не пугал, Диус с успехом мог напугать себя и сам. Самое малое, что может теперь остаться Дэвиду – кроме заменяющей практически идеально, но всё же чужой, искусственной руки – это астма. И кто знает, какие поражения нервной системы…

Может быть, Дэвид имел в виду, что этот чёртов хлорциан – раз уж эти агрессивные твари оказались слишком тупы, чтобы изобрести его независимо от других – презентовали им тоже тилоны? С них, в общем-то, сталось бы… Видимо, для Хуррской Республики комплекта лекоф-тамма у них не нашлось…

– Мы уже прибыли?

Арвини оглянулся на коллегу. Золотистая кожа нефилимов, как и нарнская, мало склонна к изменению цвета под влиянием состояния, но сейчас ему казалось, что Ли’Нор очень бледна. Нельзя было сказать, что ей именно что плохо… Монада не то что не враждебна, она даже старается доставлять поменьше неудобств. Насколько это возможно для ребёнка, тем более столь чуждой природы. Но определённо, ей тяжело. Вряд ли это могло б быть легко, делить черепную коробку с кем-то ещё, если ты не шизофреник и это не является твоим естественным состоянием. Арвини как-то осмелел настолько, что предложил Ли’Нор переселить монаду теперь к нему, она отказалась, сказав, что едва ли он с таким справится… Это мог бы быть прекрасный повод поругаться, для нарна и центаврианина, подумал он, но у неё есть некоторые резоны, он чисто физически сейчас не очень готов к каким-либо подвигам. Да и ведь Ви’Фару, например, она не пыталась передать монаду тоже. Скорее, она просто не хочет ни на кого перекладывать такую ношу…

– Ну, не совсем именно прибыли… Как понимаю, ведут разговоры с рейнджерами, базирующимися здесь.

– С рейнджерами, не с представителями местных жителей?

– Я так понял, с ними самими напрямую – проблематично…

Это мягко говоря, подумал он, когда сеанс связи собственно с Охран’кни состоялся.

Планета, половину поверхности которой занимали океан и полярные шапки льда, а три четверти суши – пустыни и полупустыни, к числу густонаселённых не относилась определённо. Данных не было даже приблизительных, но судя по величине и разбросанности относительно друг друга маленьких посёлков, цифра должна быть какой-то совершенно смешной. Посёлки – в среднем в 20-30 домов – располагались вокруг источников пресной воды, которой на планете было удручающе мало, что, видимо, главным образом и мешало её колонизации. Данные по флоре и фауне были так же весьма расплывчаты, но выходило, что ни крупных животных, ни деревьев здесь нет, скот, который умудрялись держать, при скудости пастбищ, местные жители, был перевезён из их родных миров и в местных условиях довольно сильно измельчал. В целом сельское хозяйство находилось ровно на том уровне, который позволял жителям не умирать с голоду – вокруг водоёмов пресной воды располагались поля, всего два вида злаков и три вида корнеплодов, росли низкие кустарники с мелкими, но съедобными ягодами, в водоёмах водилась рыба. Но чем дальше от этих, по местным меркам, оазисов – тем меньше была вероятность встретить хоть что-то живое, кроме почти полностью лысых грифоподобных птиц и их добычи – ящериц и тарантулов.

– Приношу свои извинения Ракуме, – пробормотал Гидеон, перечитав данные, присланные рейнджерами, – гиблый край – это вот. На кой чёрт на такую планету вообще кого-то понесло?

Тавелли развёл руками.

– Ну, во времена владычества пиратов здесь велась добыча каких-то ископаемых. Минералов-то всех видов тут до чёрта. Но в основном использовалась как… гм… отстойник. Здесь они сортировали товар, совершали сделки между собой… Местечко не на зависть, даже для пиратов, но вот именно что сюда никто не совался, можно было расслабиться и считать себя дома.

– Однако что-то им в этом… доме… не зажилось. Понимаю, конечно.

Ещё одним удивлением для команды было расположение станций связи и того, что с натяжкой можно было назвать космодромами. Располагались они на почтительном расстоянии от ближайшего населённого пункта, посреди жутких соляных пустынь и представляли собой площадки на высоких искусственных холмах, на значительной высоте над землёй.

– Не лень же было им это строить… У них, значит, в посёлках ни одного дома в два этажа, глинобитные хижины и сараи из ракушечника, а тут – целые пирамиды! Пирамиды в пустыне – это, конечно, логично и органично, но нормальные люди строят космодромы в удобной досягаемости для себя, а не…

Хуан-Антонио вздохнул.

– Они так брезгуют всеми иномирцами, что стараются свести соприкосновения с ними к минимуму. Чтобы они, по возможности, даже не ступали на их священную землю. Корабль садится на площадку на вершине, там рядом несколько зданий, где ведутся переговоры, совершаются сделки, где проводится очищение и освящение товара… Ну да, какими грязными и греховными они ни считают иномирцев, всё же кое-что им от них бывает нужно. В основном – ткани… Дешёвые ткани, у них здесь они ценятся весьма высоко, собственная текстильная промышленность находится в состоянии даже не зачаточном… противозачаточном… Дерево, бумага. На экспорт идут кварцевый песок – его дефицит у бреммейров, полудрагоценные камни – страсть бреммейров к украшениям не знает границ, за красивые стекляшки они готовы платить хорошие деньги… В общем-то, кроме бреммейров вряд ли кому-то было б интересно с ними торговать, что вполне устраивает обе стороны. Ну что ж, они соизволили с нами поговорить, это уже обнадёживает.

Возникшее на экране лицо – оценить это лицо, под окутывающим голову полотнищем, было проблематично, в узкую щель были видны только бесцветные, с бледно-розовыми веками, глаза – принадлежало старейшине ближайшего селения. Заметив на рассвете, что Башня Связи подаёт сигнал – башни были устроены так, чтоб при поступлении сигнала с орбиты загорался яркий свет, зелёный для кораблей бреммейров, синий для рейнджеров, он тут же собрался и поспешил туда, веря, что люди с неба не могли побеспокоить их попусту, помня об уговоре. Гидеон невольно поморщился – земной язык этого существа был кошмарен, хотя говорил он старательно. Переговоры обещали быть непростыми…

Разумеется, никто сразу им добро на высадку давать не собирался. Алварес, старательно подбирая слова попроще – рейнджеры обещали посильную помощь, но среди них на языке аборигенов изъяснялись единицы, тем более что и не было никакого единого местного языка, каждое поселение бывших пиратских невольников говорило на каком-то своём, общим был вот такой кошмарный земной – изъяснил суть проблемы. Старейшина выслушал, степенно кивая, задал пару уточняющих вопросов… Он признал, что незнакомые им иномирцы, не спросясь их разрешения, действительно сели на их планете несколько дней назад, они высказали за это упрёк рейнджерам, рейнджеры заверили, что ничего об этом не знают, они никому позволения не давали, в системе Охран’Кни в этот момент находилась одна «Белая звезда» и патрулировала дальний конец сектора. На этом всё и успокоилось. Помощи в выдворении непрошенных гостей охранкнцы не просили, потому что, по правде, не видят ничего хорошего в посадке на планету ещё одного корабля. Конечно, небесные люди очень обязали бы их, если б расстреляли корабль осквернителей на взлёте… рейнджеры, к сожалению, это делать отказываются, что огорчает старейшину и ввергает в тихую панику. Но ведь осквернители пока не взлетают, очень сложно сказать, что им тут нужно, они что-то ищут в песках, в контакт с местными вступать не пытаются… Небесные люди должны понимать, очень сложно, силами аборигенов, покарать осквернителей, но ведь нельзя им позволить беспрепятственно покинуть святую землю, которую они так бесчинно осквернили!

– Искушение, конечно, велико, – проговорил Гидеон, – но мы, если можно, предпочли бы всё же захватить их живыми. Разве вас, в конечном итоге, это не устроило бы? Мы уберём осквернителей с вашей земли, смеем надеяться, у нас-то есть силы с ними тягаться… В противном случае, что им помешает спокойно улететь, а до этого творить на вашей земле всё, что заблагорассудится?

Старейшина явно приуныл. Как ни крути, логично – выставлять у планеты обширные кордоны небесных людей им не хотелось, да и средств на это нет, а иными путями от незваных гостей не убережёшься… Незваные гости, конечно, приходят редко, хвала Божеству, святая земля ничем не прельщает их алчные души, других осквернителей алчность позвала дальше, а эти вот что-то ищут в песках.

– Обещаем, что будем соблюдать все ваши законы и нормы, – у Вадима было чёткое ощущение, что он сам себя проклинает, – обещаем, что ничем, кроме только своего присутствия не оскверним вашу землю, нам нужны только эти преступники, арестовав их, мы сразу же покинем ваш мир…

«С огромной радостью», – хотелось добавить Гидеону.

– Проблема ещё в том… Мы имеем слабое представление, что они ищут, но если найдут… боюсь, вполне возможно, это обернётся для вас крупными неприятностями. Они гоняются за мощными артефактами древних рас, если в вашей пустыне погребён один из них – поверьте, его лучше не поднимать. Ущерб для вашей священной земли будет куда больше, чем от нашей высадки.

Старейшина наконец вздохнул.

– Возможно, это даже не ложь. Возможно, вы честные, насколько это бывает у нечистых. Но нет, мы никак не можем позволить посадку на священной земле ещё одного корабля. Даже для того, чтоб вы покарали этих осквернителей. Божество покарает их. Мы должны верить в силу Божества.

Гидеон радовался единственно тому, что тяжких вздохов и помимо его в рубке было достаточно.

– Да если честно, меня с ними общаться не настолько и тянет, – проворчал он, – надо ж при том, что живёшь в таком… раю, иметь такое неслабое самомнение! Священная земля… интересно, чем она такая священная, что мои подошвы её настолько недостойны?!

– Вот и проверим, – ухмыльнулся Вадим.

– Что?!

– То, что слышали – мы садимся, с их позволением или без него. Тилоны что-то без особых страданий проигнорировали эти их священные запреты… Дайенн, прошу. Подумай просто вот о чём – тилоны уже неделю не стартуют с этой планеты. Почему? Может быть, потому, что… откуда мы можем быть уверены, что говорили сейчас с настоящим охранкнцем?

– Господи, Алварес, на кой чёрт тилонам завоёвывать… это?

– Совсем недавно мы примерно то же самое думали об Андроме.

– Алварес, нельзя считать человека тилоном только на том основании, что он тебе не нравится!

– А я и не считаю, я не исключаю такую возможность. Что бы они ни откапывали там в песках – ты ж не будешь спорить, что лучше и для охранкнцев, и для всех вокруг, если оно там и останется. Ты уже имела возможность убедиться в приятности и безобидности их затей.

– Я считаю, что Алварес прав, – отозвался со своего корабля Альберт, слушавший весь разговор по громкой связи, – мне во всём этом что-то крепко не нравится. Понимаю, опять же, это не территория Альянса и они не обязаны содействовать полиции… Но даже предъявят они претензию за вашу самовольную высадку – какие далеко идущие последствия это будет иметь? Мягко говоря, не космическая держава… Ну, если хотите, высажусь я, нам, техномагам, вообще закон не писан…

– Нет, Альберт, будет как-то неправильно, если мы будем прятаться за вашей спиной. Ставлю вопрос на голосование – кто за высадку?

Дайенн была готова к тому, что может оказаться и в меньшинстве, но не ожидала, что настолько. «Видать, моим дорогим коллегам не хватило приключений на Андроме… Что ж, я надеюсь, отсюда и ноги унести будет проще…»

Если вам нужна иллюстрация к выражению «безжизненная пустыня», то планета Охран’кни как раз подойдёт. На первый взгляд она не то что необитаема – лишена всякой жизни сложнее бактерии. На второй и третий – тоже. Лишь прицельно ищущий взгляд заметит сверху эти немногочисленные оазисы – их и зелёными не назовёшь, растительность здесь буроватая. Блестят бледно-голубыми зеркалами озёра – преимущественно солёные озёра… И – пустыни белого, золотистого, розоватого песка, кое-где перемежающиеся грядами серого, коричневого, бурого камня.

– Чем тут питается немногочисленная местная живность? Песок жрёт?

Сверху тилонский корабль засечь не удалось, надо думать, маскировка, а старейшина дал лишь приблизительные координаты, но по большому отвалу песка место раскопок определилось без проблем. Вадим на всякий случай приготовился к жаркой встрече – их-то приближение засечь не проблема, но никто не стрелял.

– Увлеклись работой?

– Или подманивают ближе…

Выбрав относительно ровную каменистую площадку, «Серое крыло» наконец село. Корабль Альберта было решено пока оставить на орбите – на случай непредвиденного всякого.

– Ну, зато можно задействовать солнечные батареи, энергия нам потребуется. Питаться-то тут только тем, что сами насинтезируем…

– Лично я предпочту надеяться, что мы здесь ненадолго. Не настолько надолго, чтобы оголодать. Я ещё после тех «гостей» не отошёл…

Дримштикт ругался у пультов – похоже, какие-то местные минералы создавали существенные помехи сканированию.

– Ладно, так или иначе, мы их найдём. Встретимся в карьере, рано или поздно.

– Если только они… ну, ещё здесь. Ну, то есть, ещё – сейчас.

– Ты полагаешь, они могли успеть откопать это и активировать? Не исключено, конечно… Но Драал не сообщал ни о каких мощных тахионных всплесках. Если только он был настолько коротким… Ладно, не откладывая дела в долгий ящик – кто на разведку? Участок нам предстоит обойти большой… Снаружи довольно жарко, тепловой удар очень вероятен, я теперь понимаю, пожалуй, почему местные кутаются, как мумии… Берём с собой портативные холодильники…

В ходе быстрого совещания было сформировано два разведотряда – один, составом Вадим Алварес, Дайенн, Г’Вок, Ви’Фар и Гектор Тавелли, пошёл непосредственно к карьеру, второй, составом Гидеон, Илкойненас, Схевени и Софья Коул, направился к горам в восточном направлении – по приблизительным данным, в горах имелись пещеры. Прочие остались на корабле – как мрачно пошутил Гидеон, если их всех в первый же день поубивают, стратегический резерв нужен.

Прогулка ожидалась не в удовольствие – идти по песку, с непривычки, тяжело.

– Дрим бы, наверное, оценил… У них же там вроде тоже пустыни?

– У них там не такие пустыни…

– Необычный воздух… какой-то… морской, хотя моря рядом нет.

– Солёный. У нас под ногами в том числе обычная поваренная соль. Нет, пробовать не рекомендую, тут кроме неё ещё всяких солей предостаточно, не самых съедобных…

Гектор споткнулся и теперь громко ругался, что не надел перчатки – руки защипало.

– Что по датчикам, по-прежнему ничего?

Рация сообщила, что пока ничего нового и у второго отряда – что, правда, пока нормально, до гор им идти ещё долго.

– Ой… это что, змея?

– А что странного? Пустыня, если кому-то тут и жить…

Гидеон прищурился на солнце, потом несколько нервно оглянулся на «Серое крыло» – хорошо, что оно в пределах видимости… Ориентирами здесь небогато, и если б их угораздило здесь заблудиться… учитывая, что на помощь местных жителей рассчитывать как-то не приходится…

– Всё-таки странные ребята. Я так понял, они даже не попытались вступить в контакт с этими нечестивыми гостями и выяснить, какого лешего они тут забыли?

– Ну, это-то как раз не странно – во-первых, коль они от пришельцев так шарахаются, во-вторых, учитывая характер конкретно этих пришельцев, крайне разумно, добром бы такой контакт не кончился.

– Подозреваю, для нас – тоже.

– А куда деваться? Сами они как тилонов выгонят? Молитвами? Да ещё спасибо скажут, по итогам!

Схевени покачал головой. Настроение было под стать самочувствию – горячий солёный воздух вызывал раздражение нежной кожи слуховых отростков.

– Может, и скажут… Меня вот тут насторожил один момент… Они просили рейнджеров взорвать взлетающий корабль. Если б они просто желали, чтоб осквернители убрались подобру-поздорову, зачем такое говорить? Если осквернение священной земли смывается кровью, то зачем им отпускать живыми нас?

– Ну, в нас рейнджеры тем более стрелять не будут.

– Рейнджеры-то не будут… Но честно, лучше нам суметьзахватить тилонов тихо и убраться отсюда без шума, без лишних контактов с аборигенами. Что-то мне это тихое местечко нравится ещё меньше, чем Андрома… У них тут, может, и нет оружия серьёзнее луков со стрелами, но что-то мне страшно…

И кого б ещё могло вынести в кают-компанию вот именно сейчас? Ли’Нор посмотрела на широко улыбающегося центаврианина кисло. Нет, говорить, что она не хотела бы его видеть, было как-то… ну, честно скажем – свински. Но в нынешнем её состоянии самоконтроль не был её сильной стороной, блоки удавались, мягко говоря, через раз, а фривольных картин из его сознания как раз сейчас и не хватало не то что даже ей, а монаде, активно порывающейся перевести их специфическое общение в русло «откуда берутся дети».

– Я действительно благодарна вам, Арвини, за всё, что вы сделали, – опять начала она, отметив с некоторым облегчением, что кажется, кроме бравады, есть и действительные улучшения, по крайней мере, хромает он меньше, – но ваш авантюризм…

– Я центаврианин, – мурлыкнул Арвини, осторожно присаживаясь напротив, – авантюризм – наша натура.

– Ну и времечко вы выбрали для очередных культурных дискурсов.

– Самое что ни на есть удачное время, как по мне. В ближайшее время, пока разведотряды не вернутся с новостями, мы всё равно ничем глобально не заняты… Ну, если вам надоело слушать истории из моей жизни, мы ведь можем поговорить на какие-нибудь нейтральные темы.

– Например?

Арвини потянулся забрать из автомата свой фруктово-ягодный коктейль (собственно, в основе он был не настолько фруктово-ягодным, но рукастый Арнух ещё в дороге сумел загрузить в него кое-какой провиант, выданный в дорогу Дайенн и раннятам матерью Фималаиф (женщина ни в какую не хотела слушать разумных соображений, что в сложившихся условиях эти фрукты и им тут лишними не будут, и ещё более разумных соображений, что этим детям хоть фрукты, хоть какая-либо ещё еда совершенно без надобности), а на Ракуме догрузили ещё собранных преимущественно со скуки болотных ягод).

– Ну, вот к примеру, одна из самых обсуждаемых тем последнего времени – кто больше подходит на роль воплощения какого-то там земного бога. Понятно, что от нашего мнения тут ничего не зависит… Хотя как знать, может быть, и зависит, если вспомнить о таком понятии, как обожествление, присутствующем, кстати, и в нашей культуре, и в земной, получается, что поклонение достаточно большого числа верующих делает богом того, кто до этого богом не был…

– Это понятие в наших, нарнских понятиях называется религиозной нищетой.

– Самое то говорить так, поклоняясь Мученикам.

– Сравнение в центаврианском духе! Мучеников никто и никогда не объявлял богами!

– Ох, действительно, куда мне до тонкостей… Так всё же, на кого вы поставили бы?

Ли’Нор пожала плечами.

– Не думала об этом, если честно. А если подумать – наверное, госпожа Дайенн. Ну, из всех она хоть как-то связана с понятием духовности. Вы не согласны?

– Да согласен, согласен, но мне скорее кажется, это должен быть Алварес. Ну, он хотя бы наполовину землянин…

– А на вторую половину центаврианин, а вам как раз хотелось бы испортить всё ещё круглую цифру вашего пантеона?

– Когда-нибудь, Ли’Нор, вам тупо надоест ко мне придираться…

Вадим остановился у края котлована. Нет, как-то даже не верится… Всё не могло быть настолько просто. Вот он, и корабль тилонский – на другой стороне, цветом он примерно как песок, поэтому сверху было не видно… И может быть, это даже не маскировка, а нормальный его цвет, если то, что проглядывает на дне огромного котлована – это спина другого тилонского корабля…

– Это что, их собратья чёрте когда тут рухнули? – высказал ту же мысль Г’Вок, – соболезную им… Наверное, долго он тут пролежал. Интересно, что за штукенция погребена в его недрах.

– Мне вот больше интересно, где же сами копатели, – Тавелли указал на несколько механизмов, можно предположить, предназначенных для разгребания песка, брошенных на дне котлована и на самом его краю без всякого присмотра под открытым небом, – у них как, выходной или просто перекур?

– Тебе так не терпится с ними познакомиться поближе? – покосился на него Г’Вок, – хотя да… Может, местные и не сопрут, тем более что и до ближайшего населённого пункта далеко… Слава Г’Квану… Но что-то эта тишина меня напрягает.

– Ничего не говори… – пробормотал Ви’Фар, – здесь действительно – тишина. Я слышу только вас.

– Может, они просто все внутри? Будто твоего уровня хватает, чтобы слышать сквозь стены?

– Сквозь стены – может, и нет… Но там я, кажется, вижу открытый люк. Если б из него кто-то наблюдал за нами – а я бы на их месте наблюдал – я бы его слышал.

– Алварес, стой, куда?!

Но Вадим уже припустил вприпрыжку, огибая котлован, к тилонскому кораблю.

Дайенн, чертыхаясь, бросилась следом – ноги вязли так глубоко, что песок, кажется, уже начал попадать в ботинки.

– Алварес, ты с ума сошёл? Это может быть опасно! Это может быть ловушкой!

Ну да, конечно, когда его это останавливало-то…

– Дайенн, что бы здесь ни произошло, ответ ждёт нас там. Если хочешь, останься снаружи, не сомневайся, я прекрасно понимаю, насколько это может быть опасно… Но я иду туда.

Глядя в его горящие лихорадочным блеском глаза, Дайенн не могла невольно не подумать, какую лично ей свинью подложил Феризо Даркани.

«Ну конечно, отпущу я тебя одного… Лорка была не столь давно, чтоб я успела об этом забыть…»

Едва не упали, споткнувшись о разбросанные прямо у открытого шлюза тоже какие-то инструменты… Дайенн казалось, что этот грохот можно было услышать в самом дальнем уголке корабля, но по-прежнему ни звука, ни движения не было им в ответ. Свет в коридорах был приглушённый, но вспыхивал ярче по мере их продвижения.

«Если это ловушка, то какая-то глупая. До сих пор тилоны как-то… показывали выше интеллект… Хотя, ведь мы же прёмся сюда, значит, не настолько и глупая? – Дайенн судорожно сжимала пистолет, готовая в одну секунду снять его с предохранителя, спокойный холод рукояти оружия сейчас очень бодрил и поддерживал, – нет, слов нет, возможность увидеть тилонский корабль изнутри – бесценна… Я как-то и не полагала, что мне здесь понравится, но это…»

Честно говоря, через пару поворотов уже даже хотелось, чтоб им навстречу наконец кто-нибудь выскочил. Эта тишина, пустота всё больше действовали на нервы. Здесь пахло запустением, казалось, исключающим саму возможность жизни. Пахло смертью… Это было абсурдно, учитывая, что если корабль и покинули, то произошло это не более нескольких дней назад. Но что-то было в самом воздухе… Ещё через несколько шагов Дайенн поняла, что. Слабый, но несомненный запах гниения.

– Алварес… Мне кажется, никого живого мы здесь не найдём.

– Мне тоже так кажется. Я почти уверен в этом. Но если вся команда корабля действительно мертва, мне хотелось бы знать, кто их убил. Или что…

Дайенн, если честно, не очень хотелось. Мертвы – и слава богу, убедиться в этом и бежать без оглядки из этого места, наводящего на неё такую иррациональную жуть. Но в данном случае Алварес прав (хоть и руководствуется, понятно, несколько другими соображениями) – им что-то предстоит написать в отчёте…

Большинство помещений были заперты – предположительно, замки были биометрические, проверять, так ли это, Дайенн категорически отказалась – события в ангаре хуррской военной базы были в памяти свежи.

– Что ж мы так… не подумали… взять с собой нашего доброго друга Аскелла… По моим ощущениям, мы дошли уже где-то до середины корабля, и… Ну да, наверное, до середины…

Помещение, на пороге которого они оказались – к которому сходились коридоры – было большим, овальным, в середине стоял овальный же стол… Вернее, вероятнее всего, не стол, а большой пульт, судя по орнаменту из панелей, кнопок и выемок по краю. Здесь разворачивались звёздные карты и другие изображения по требованию хозяев, которых по-прежнему не было видно…

– Алварес, не трогай ничего руками! В погоне за правдой недолго остаться без руки! В лучшем случае…

Вадим брезгливо отдёрнул руку, испачканную в чём-то густом, маслянистом, серо-буром.

– Это просто грязь, Дайенн.

– Стой! – перехватив его руку выше запястья, она лихорадочно нашаривала в сумке дезинфицирующие салфетки, – микробиология в прошлом была у меня, а не у тебя, могу рассказать… Сколько во вселенной безобидной грязи, после которой можно покрыться такими струпьями, что тебя не узнает родная мать! Господи, Алварес, ты просто не можешь не вляпаться, в прямом или переносном смысле…

Она истратила четыре салфетки, прежде чем результат её удовлетворил. Образец пыли она, с великой осторожностью, поместила в пакет для образцов.

Первый труп они обнаружили в первом оказавшемся незапертым помещении – вероятно, это был пищеблок, автоматы раздачи синтезированной пищевой массы были отдалённо похожи на таковые на «Сером крыле». Точнее, так ли правильно это было называть именно трупом…

– О боже, Алварес, это что – оторванная рука?

– Порядком измочаленная, но – почти стопроцентно, тилонская. Даже в мёртвом состоянии кисть прямая, надо же…

Дайенн вслед за напарником присела на корточки над конечностью. Даже в перчатках, касаться её не хотелось, вполне хватало запаха.

– Похоже, климат-контроль дал сбой…

– Снаружи мягко говоря жарковато, а люк открыт. Интересно, сколько он простоял открытым, и сколько времени это лежит здесь?

Вопросом, как давно люк и шлюз открыты настежь, Дайенн задалась ещё некоторое время назад, и предположила, что дня три – судя по количеству нанесённого внутрь песка.

– Как ни восстаёт у меня нутро, но придётся забрать это с собой. Оборудование на корабле не бог весть какое, но что возможно, выжмем… – она полезла в сумку за новым пакетом.

– Арестовали хотя бы кусок тилона, – усмехнулся Алварес, – а, можем и ещё один… Взгляни-ка туда.

Дайенн взглянула. И порадовалась своей выдержке. Судя по зеленоватому лицу Алвареса, ему сохранять самообладание было сложнее.

– Пробеги по кораблю, собери тилона, – пробормотал он и выскочил из помещения. Дайенн вздохнула и полезла под стойку пищевого автомата за, по всей видимости, фрагментом кишечника…

Ещё два трупа, уже менее фрагментированных, они обнаружили в рубке.

– Валена ради, что здесь произошло?! Я предположила бы, что на них напал дикий зверь… Но на планете нет крупных хищников. Не крысы же их так…

Вадим обошёл труп, полулежащий в кресле, перевёл взгляд на второе тело – на полу.

– На беглый взгляд они одной расы, хотя ввиду обглоданности сложно сказать, какой именно… Либо они модифицировались в одно и то же, либо были в своём изначальном виде. Позовём ребят, перетащим на корабль для исследования?

– Благодарю, мне пока хватит и этого, – Дайенн встряхнула пакетом с конечностью, – трупы никуда не убегут.

– Как знать, как знать… Может, хищник вернётся за недоеденным?

– Алварес, не умничай! Можешь попытаться оспорить, но на мой взгляд, причина смерти одна. У нас нет с собой носилок, а нести это на руках я не решусь попросить ни Г’Вока, ни Ви’Фара.

Упомянутые встретили их у самого люка, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. Гектор мрачно смотрел вдаль.

– Дайте угадаю – никого дома нет? Сдаётся мне, стоило бы встретиться с этим самым старейшиной лицом к лицу, задать кое-какие вопросы…

– То есть?

– Весь экипаж покинул корабль и место разработок. Чёрт знает, по какой причине… Но куда здесь они могли пойти? Куда, кроме ближайшего населённого пункта?

– Экипаж – там, – мотнула головой Дайенн, – в полуразделанном виде…

– Все?!

– Мы насчитали три трупа. Крови там много, и в пищеблоке, и в рубке, кровавые следы на полу в некоторых коридорах…

– Три? Тогда едва ли это весь экипаж… При таком размере корабля, и при таком масштабе работы… Кстати, о масштабе. Корабль сел неделю назад. И вот это, – он кивнул на котлован, – всё, что они успели за это время? Зная, как шустро они способны работать… как-то невнушительно.

– Ну, строго говоря, мы обошли не весь корабль. То есть, были не во всех помещениях. Там могут быть ещё трупы.

– За которыми кто-то аккуратно запер дверь, – напомнил Вадим, – так что, если там и есть ещё мертвецы – они умирали не все одновременно. И те из кровавых следов, что не смазанные, которые, по крайней мере, удалось разобрать – едва ли звериные.

– Я так понимаю, – включился Г’Вок, – смерть – насильственная?

Дайенн кивнула.

– Это выглядит, как нападение хищника, но, по правде говоря…

Дослушав её рассказ, Гектор помрачнел ещё больше.

– То есть, получается, в окрестностях бродит какой-то крупный хищник… Возможно даже, стая хищников. И тилоны оказались столь тупы, что оставили вход гостеприимно открытым даже после того, как кого-то уже загрызли? А хищники оказались настолько оригинальны, что предпочитали есть тилонов исключительно у них на корабле? Здесь ни трупов, ни даже крови не видно.

– Коллеги, стоя здесь, мы можем строить теории сколько угодно. Пока на нас самих кто-нибудь не нападёт. Предлагаю всё же вернуться на корабль. Там, исследовав вот это, я, возможно, смогу сказать уже хоть что-то…

====== Гл. 33 Колония ч.2 ======

- Мне кажется, или там, вдалеке, какое-то движение? Как будто… кто-то идёт?

Гидеон прищурился, прикрываясь рукой от солнца. Где-то в глубине чемодана лежат тёмные очки, которые он положил автоматически, видимо, в приступе лунатизма, и страшно удивился, обнаружив их уже на Марсе. Почему же он не вспомнил о них перед выходом, а? хорошо, хоть Софья проявила изумительную для жительницы полуматериального мира предусмотрительность, велев всем покрыть головы какой-нибудь светлой тканью. Гидеон старался не смотреть в сторону Илмо Схевени, смотрящегося в косынке крайне потешно, и не думать, как выглядит он сам. Риск солнечного удара – это всё-таки аргумент.

- Похоже на то. Местные, видимо, к этому самому ближайшему селению и идут. Оно же вроде в той стороне?

- Наверное, нам тогда лучше свернуть? Раз уж они так… не жалуют гостей…

- Поздно. Вряд ли они нас ещё не увидели. А если свернём – чего доброго, как раз подумают, что совесть нечиста… А может… ну, здесь же, говорят, среди бывших невольников представители разных миров живут. На нас же не написано, что мы из космоса, а не из какой-нибудь такой же зачуханной деревеньки километров за тысячу отсюда?

Илкойненас покачал головой.

- Боюсь, господин Гидеон, что написано. Во-первых, одежда. Вряд ли хоть кто-то здесь носит форму полиции Альянса или даже что-то подобное тому, что надето сейчас на вас и госпоже Коул. Во-вторых – надо полагать, у местных специфически загорелые и обветренные лица. Никто из нас не жил в соляных пустынях и даже не бывал прежде. В третьих, возможно, я неправильно истолковал данные, предоставленные рейнджерами, но мне кажется, группа путешественников разнорасового состава – не рядовое событие на планете, где поселения формируются в основном с однородным этническим составом. И наконец, для долгого перехода по пустыне – а ближайшие соседи отсюда именно что не ближе тысячи километров – мы как-то подозрительно налегке.

- Да, согласен, глупая идея… Просто хотелось что-то придумать… Ну, такое, чтоб нас не убили сразу, что ли…

- Боюсь, тут ничего не придумаешь. Разве что… посмотрим, как разговор пойдёт. Может быть, они что-нибудь смогут рассказать нам… о приземлении и деятельности здесь наших добрых приятелей-тилонов…

- Если язык знают, – проворчал Гидеон.

- Если захотят говорить, – добавила Софья, – я слабо слышу их мысли отсюда, но они не несут ничего хорошего.

- И что там? Э… Софья, может быть, вы… ну, сможете как-то передать им… ну, что мы пришли с миром? Пока нам не прилетело из какой-нибудь допотопной пращи камнем в лоб?

Софья, пожалуй, из них всех смотрелась в наброшенном на голову светлом термопокрывале более всего не только естественно, но, пожалуй, даже величественно.

- Джеймс, если я вас попрошу прочесть приветственную речь на китайском, вы как, справитесь? Эти люди – не земляне. Это незнакомая мне раса. Я, повторюсь, слабо разбираю их мысли, это похоже на неразборчивый недовольный гул, но маркеры «чужой» и «опасность» – они хорошо определяются, они схожи в большинстве миров… Я, конечно, попробую…

Группы сблизились настолько, что уже могли видеть лица друг друга.

«Так вот вы какие…» – не то чтоб, в недолгом разговоре по видеосвязи со старейшиной, Гидеон мог предполагать, что аборигены могут блистать неземной красотой, но такого его эстетические представления не предполагали точно.

С первого взгляда можно было предположить, что все путники – их было восемь человек – глубокие старики. Костлявые мумии, обтянутые сухой, как пергамент, сморщенной и загрубевшей кожей, безволосые, на головах странные наросты, из-за чего головы по форме похожи на луковицы, на нескладных жилистых телах серые мешковатые одеяния. Но судя по голосам, по крайней мере двое из них были значительно моложе остальных, а один, возможно, и вовсе подросток – он был ниже остальных и нёс более лёгкую поклажу.

Увидев пришельцев, путники остановились, сбились в испуганную стайку – точнее, видимо, те, что помладше, спрятались за спины более старших и опытных, из-за этих спин бросая в пришельцев горстями песка, а старшие громко закричали, делая руками запретительные знаки.

«По крайней мере, не хватаются за оружие… Может быть, его у них нет?»

Гидеон выступил вперёд, демонстрируя открытые ладони.

- Мы не хотим ничего плохого. Мы не враги. Кто-нибудь здесь говорит на земном?

Аборигены шарахнулись от него, загалдев ещё громче, дальние, кажется, приготовились к бегству, ближайшие полезли за чем-то в мешки, которые до того сбросили с плеч.

- Видимо, никто… Бежим, ребята?

- Человек с неба здесь нельзя, – заговорил вдруг один из ближайших, держащий в руках извлечённый, видимо, из мешка кособокий глиняный сосуд, – святая земля. Запретная. Скверна. Скверна есть смерть. Уходи.

- Конечно, конечно… Но если можно… ещё минуту вашего времени… Вы понимаете меня? Просто скажите… Семь дней назад здесь сел корабль… Вы видели это? Вы знаете что-то об этом? Нам нужно найти тех, кто прилетел на нём. Очень нужно. Мы заберём их и, обещаю, больше не побеспокоим вас.

По лицу старика пробежала какая-то смутная тень.

- Нельзя. Смерть. Больше нет. Уходи. Держись далеко от люди святая земля.

- Вы имеете в виду, что они все мертвы? Вы убили их?

- Божество защищать. Божество наказать. Надо бояться гнев Божества! Надо делать правильно.

- Разумеется, разумеется… Нет, поймите, я не собираюсь… предъявлять вам обвинение, вы, конечно, поступили по вашим законам, если уж вы вправду убили их… Только… вы уверены, что они мертвы все? Что не осталось ни одного?

Краем глаза он увидел, как Софья отрицательно мотнула головой.

Старик протянул Гидеону небольшую глиняную чашку, в которую налил из сосуда какой-то тёмной, с затхло-травянистым запахом, жидкости.

- Пить. Пить, если не враг. Проверка, очищение. Или смерть.

Гидеон затравленно оглянулся на Софью, взгляд той был совершенно беспомощным.

«Ну, если «или смерть» – наверное, это означает, что не яд… Просто какой-то из их обрядов. Хотя даже так это может оказаться ядом для земного организма…»

А какие варианты? Отказаться? Эти лица и так не блистают приветливостью. Пусть бегство сейчас было б позорным – но будет ли оно, чёрт возьми, удачным? Бежать по песку от тех, кто привык по нему ходить и у кого, возможно, есть оружие? Мысленно попрощавшись с матерью и сестрой, Джеймс сделал большой глоток. Ну, на вкус это оказалось даже не столь погано, как ожидалось… Старик смотрел ему в лицо пристально, пытливо.

- Вкусно, спасибо, – Гидеон, по правде, просто не знал, что ещё можно сказать, – жаль, мне вас в ответ угостить нечем… Так что с этими предыдущими нарушителями? Они, кстати, называются тилоны, и скажу я, неприятные это ребята…

Старик отстранил рукой возвращаемую чашку, перевёл взгляд на Софью, Илкойненаса, Илмо.

- Пить. И ты, и ты, и ты. От скверны. Тогда говорить.

Софья проглотила тоже спокойно. Илмо едва не вырвало. Илкойненас побледнел, но мужественно допил то, что осталось в чашке.

- Видите, мы уважаем ваши традиции, мы не собирались попирать ваши верования. Мы ищем преступников. Если так посмотреть, между нами есть кое-что общее, мы тоже служим закону и порядку… Подумайте сами, разве мы могли позволить, чтобы эти преступники совершили какое-нибудь преступление и на вашей святой земле?

Старик покачал головой.

- Не надо искать. Мертвы. Не надо гневить Божество. Не подходить к селению. Мы молить Божество простить, что вы здесь, вы – лететь назад. Жалко ваши жизни. Улетать сейчас. Назад, откуда вы.

- Господин Гидеон, – шепнула Софья, – я думаю, сегодня до гор мы не дойдём. Нам придётся повернуть назад. Их больше, чем нас.

- Хорошо… Может быть, скажете ещё кое-что? Откуда вы идёте? Что там, в этих горах?

Кажется, старик сделал попытку улыбнуться, развязал мешок, в котором на ярком солнце блеснула многоцветная радуга.

- Камни. Мы искать камни. Дома обтачивать. Красивые камни. Люди с неба любить их. Дать за них одежду и другой товар. Если бы вы приходить на Разрешённое Место – мы дать вам камни, вы дать нам одежда, у вас много одежда… Сейчас нельзя. Нет Священная Чаша, Божество запретить.

- Благодарим, вы очень любезны. Сожалеем, что так получилось… Очень красивые камни, правда. Настоящее сокровище. Но ваша любезность много ценнее для нас.

Старик, кажется, успокоился окончательно.

- Пусть охранить вас Божество, хоть вы не люди святая земля. Делать, как я говорить, очень просить, и Божество будет милостиво! Когда вернуться, прежде войти в дом, сделать ванна, с песок, – он для наглядности зачерпнул горсть крупного белого песка, благоговейно пересыпая его из руки в руку, – омыться вы и одежда ваша, и благословение Божество на вас.

- Ладно, давай вон ещё то брёвнышко и всё, и хорош.

- И то верно, если приедет за ними Да’Квим, то к нему дай бог, чтоб это всё влезло.

В виртуальной реальности можно выбрать себе какое угодно сильное тело, какое угодно мощное вооружение (ну, в рамках, определённых условиями этой реальности, конечно). Но невозможно приписать себе навыки, которых нет в реальной жизни. Услышав, что он не умеет плавать, Г’Сан глумилась долго и красочно.

- Давай ты просто скажешь коротеньким списочком – а что ты умеешь?

Майк проворчал, что планета, на которой он живёт, небогата пляжами и вообще к курортным не относится. В конце концов, вот Г’Сан ещё один повод подчеркнуть своё превосходство, должна быть довольна. Учить его всему – это ж для неё просто непрерывный праздник тщеславия. Учиться приходилось даже в данном случае не слишком экстремально – военные действия уже неделю как не велись, и насколько Майк понял из накопанной информации, это затишье должно продлиться пару месяцев – центавриане взяли паузу на поиск/назначение виноватых в том, что такая проблема, как Тагхар, до сих пор омрачает влиятельные чела. Нарны старались использовать эту передышку максимально с пользой – построить столько укреплений и соорудить столько ловушек, сколько успеют. Так вот, плывун и в этой реальности обладает своими свойствами – слабой горючестью и высокой прочностью. А уж если речь о тасы, которые и без закалки водой не всяким топором порубишь – лучше материала для строительства здесь и сейчас просто не найдёшь. Заодно и первые уроки плаванья получить – в мутной и довольно холодной воде Дулу’Мару, но тут уж что поделаешь, с берега всё уже собрали. С другой стороны, держась за бревно, гарантированно не утонешь… Главное до этого бревна добраться. Пару раз его чуть не унесло течением, и теперь он, под едкие комментарии Г’Сан, преимущественно топтался на мелководье, куда она подгоняла очередной улов, приговаривая, что такой помощник всё же лучше, чем никакого. Когда бревно оказывалось слишком тяжёлым, он отважно кидался ей на помощь, и нередко становился, увы, только дополнительным грузом, который ей приходилось транспортировать. То ли у Г’Сан иссяк запас ругательств, то ли это упрямство начало вызывать у неё расположение, но сейчас она молчала, только иногда хмыкая даже, кажется, не особо скептически. Поэтому Майк счёл допустимым сейчас немного гордиться собой – она-то им гордиться точно не будет – бревно оказалось на редкость сложным, суковатым и настолько вертлявым, что впору было заподозрить за ним одушевлённость и работу на центаврианскую армию, но Майк, идущий чуть впереди, держал его очень цепко и ступал спокойно и уверенно – насколько это возможно по такому-то дну, которого к тому же ничерта не видно.

- Ай!

- Что опять?

Несколько раз Майк очень неудачно попадал ногой в холодные источники – после чего понимал, что вода реки в принципе-то ничего. Г’Сан считала, что в зоне их работы он пересчитал их все и должен бы уже запомнить, где они…

- Наступил на что-то острое. Вроде, не проткнул… – извлечённая из прибрежной грязи находка едва ли, конечно, могла оказаться чем-то приятным, но настолько… – это что, кость?!

- Ну да, кость, – нарнка повертела в свободной руке деталь скелета, некогда, несомненно, принадлежавшего кому-то им подобному, и отбросила прочь, – где-то, видать, могилы размыло…

Дальнейший путь до берега они проделали без новых эксцессов – хватало самого процесса выволакивания проклятого бревна по изрытому кочковатому берегу туда, откуда его будет сподручно грузить в машину.

- Смешно, правда? Насколько кому-то было нечего делать, чтоб прописывать такие детали…

День вообще-то был довольно жаркий, но после получасового бултыхания в воде ощущала это только голова, тело медленно отходило от озноба. Жаль, как-то не вариант брать с собой одеяло – во-первых, лишних одеял вообще-то и нет, во-вторых, тут и гадать нечего, от Г’Сан бы такого наслушался…

- Ну, детали образуют этот, как его, антураж. Детали это ниточки, ткущие ткань мира – по отдельности вроде ничего не значат, а все вместе создают координатную плоскость, без которой мы бы просто потерялись. Что-то я раньше от тебя таких речей не слышал.

- Раньше мы и не проводили столько времени за каторжной работёнкой… Знаешь, думала о твоих словах. О твоём рассказе про тех твоих знакомых полицейских.

- Ого, это когда было-то.

- Ну вот с тех пор и думаю, временами. Сперва думала – хорошо, ты это мне рассказал, а не кому другому тут… Потом думала – как жаль иногда, что здравомыслие не позволит мне открыть им то, что знаю я. Иногда это чувство сладкое, иногда донельзя противное – стоять где-то над всем, единственной среди не сомневающихся, что они настоящие и их мир настоящий. Но нет, я не хочу проверять, готовы ли они слушать о том, что в будущем, после всего, что было, что для них – ещё только будет, центавриане и нарны будут работать вместе. Любой скажет, что центавриане тоже бывают очень отважными, выносливыми бойцами – собственно, иначе мы бы их давно затолкали туда, откуда они явились, никакие машины их бы не спасли, разве что отсрочили… Но мало кто готов допустить, что центавриане тоже бывают благородны. Наверное, такие есть… были. В настоящей реальности, с которой списана эта. Но едва ли у них были шансы попасть в те анналы истории, на которые опирались создававшие всё это. А если и попадали… Тут тоже понятно, создателям игры было без надобности вводить их сюда. Ваши игроки жалуются порой, что центавриане вообще плохо прописаны, как некая аморфная злая сила… Но большинство это всё-таки устраивает. Сюда идут как-то не за усложнениями. Сюда идут именно потому, что тут всё просто, понятно, где свой, где чужой, кого защищать, кого убивать, без колебаний. Для любителей сложностей предостаточно игр по междоусобным войнам, политическим интригам и прочему такому. Для этого в чужой мир лезть вообще без надобности.

Майк, всё это время разглядывавший свои босые ноги – в воду, естественно, заходили в одном исподнем и босиком, сушить потом сапоги и всю эту сбрую хорошего было б мало – и размышлявший, есть ли в нарнском языке какие-то эквиваленты выражению «посинели от холода», пожал плечами.

- Это логично. Игра создавалась в такое время, когда нарны в большинстве своём как-то не готовы были к рассуждениям, что центавриане тоже люди, грубо говоря. И здесь в этом вообще нет никакого смысла. Может, картина и упрощена, но в основных-то деталях верна. Ты сама говорила, что центавриан ты ненавидишь, и это естественно, они такими и прописаны, что только ненавидеть их и можно, и списаны-то при этом вполне себе с натуры, с реальной истории. Ну а то, что кроме, то, что было потом – ко всему этому уже не имеет отношения.

- Да… Но ты что-то ищешь среди того, что к тебе не относится, у меня тоже есть подобное свойство. Я вирус любознательный. Расскажи мне ещё об этих полицейских.

- Господи, Г’Сан, мы не столько общались, чтоб моих рассказов хватило надолго! Этот полицейский, центаврианин, я имею в виду, рассказывал, конечно, о своей жизни, о своей семье… Но я не всё помню. Вообще мы больше говорили о том деле, из-за которого они прилетели – точнее, я пытался говорить, но им ведь не всё можно разглашать. Ну и больше времени со мной проводили госпожа Дайенн и госпожа Ли’Нор…

- Ли’Нор – это… гибрид? – вирус произнесла это слово удивительно неверящим голосом.

- Да. Они называют себя нефилим – «дети ангелов». Она мне немного объяснила про эти новые пантеоны…

- У неё высокий уровень?

- Вроде бы, средний. Зато есть, хоть слабый, телекинез. Она показывала мне… Боевого применения иметь не может, так, в порядке фокуса.

- Но его могут унаследовать её дети…Да, здорово знать, что такие дети появятся в нашем мире. Хоть и немного обидно, что это чужие гены, не наше собственное возрождение… Но если мы взяли у иномирцев что-то для своего блага, и тем ускорили его наступление – что может быть лучше. Значит, у неё есть волосы? И у других тоже?

Эта их новая встреча началась с того, что Г’Сан спросила, не боится ли он однажды перестать узнавать себя в зеркале. Что за глупости… Как будто ему – настоящему – так уж легко подскочить к зеркалу в каждую минуту.

- Этого я не знаю. Но думаю, у многих.

- Как ни пытаюсь, не могу представить. Да, жаль, что ты можешь только рассказывать, и ничего не можешь показать. Даже как выглядишь ты сам.

- Ну, теперь ты можешь думать о том, что вы здесь сражаетесь и за это тоже. За то, чтоб это было возможно.

- Нет, и ты знаешь. Те сражения давно отгремели и их следы покрылись толстым слоем пыли. Мы здесь сражаемся только для того, чтоб ты и прочие могли придти на нас поглазеть. Вживую оно как-то нагляднее, чего это стоило… Вот что, раз Да’Квим всё не едет, а работа у нас уже закончилась, давай-ка потренируемся. Давай-давай. Быстрее согреешься как раз…

- Чёртовы фанатики… Хотя если там и правда просто шахты по добыче этих самых камней… Нет, конечно, если я в самом деле видел там рубины и сапфиры – можно б было обеспечить безбедное существование детям и внукам, но я, по правде, отнюдь не ювелир, могу и ошибаться… Бреммейрам-то един чёрт, они носят всё, что блестит… Но дёрнул же их чёрт пойти именно здесь и не раньше и не позже! Вряд ли они позабудут рассказать об этой удивительной встрече, к вечеру, чего доброго, жди в гости всю деревню, хорошо если не с факелами и вилами…

- Ну не знаю, – Илмо всё ещё морщился после выпитого, – если им так противно общаться с иномирцами… Нет, старейшина-то наверняка припрётся… Изгонять нас, как демонов… Хотя мне после этой дряни и самому… вполне изгнаться хочется… Надеюсь, Дайенн там не очень надолго задержится. А ещё от начальства законный нагоняй получать, потому что на кой чёрт, в самом деле, было сюда переться… Но как тут было не попереться? Если мы ещё будем считаться со всеми местечковыми суевериями и религиозными установками, мы это дело никогда не завершим… Тьфу, ну и народ… Почему вера непременно должна означать отсутствие всякой логики? В случае лорканцев их ксенофобия хоть как-то объяснима – мир им и правда достался весьма на зависть, что природными ресурсами, что наследием прежних обитателей, есть с чего зазнаваться и не пускать к себе чужих… А эти? Ну да, камни… Но им самим они, по-видимому, не нужны, они их выменивают на тряпки! Живут впроголодь… зато верующие, да…

- Они не верующие, – покачал головой Илкойненас.

- Что? – вся остальная маленькая команда повернулась к синелицему коллеге.

- Понимаю, это странно… Но, простите, для того, кто жил на Лорке… Понимаете, когда человек действительно верит – во что бы он ни верил, пусть глупое, пусть ужасное – это чувствуется… Это видно в его глазах. В их глазах нет веры. Они говорят о божестве, но это только слова. Может, те, что помоложе, и да, немного… Но тот, кто говорил – нет, не верит.

- Это правда, – кивнула Софья, – мне ещё сложнее объяснить… Я сама рада бы понять то, что я видела… Что несомненно – это сильный страх. «Опасность в продолжении», они определённо знают о тилонах, возможно, видели их, они боятся их, и боятся нас… Чуть меньше стали бояться после того, как мы выпили этот их отвар. Но вера… Когда верующие говорят о боге, там тоже есть свои маркеры. Тут был по крайней мере один маркер – «защита». Но… я не знаю, как точнее объяснить… Словно они говорили о боге, а представляли дьявола.

Гидеон передёрнул плечами.

- Ну, и такое бывает… Многие боги, если так посмотреть, по своему характеру скорее дьяволы. Этот вероятно из такой породы. Поселил своих людей на планете, которую раем не назвал бы и умалишённый, надавал кучу запретов…

Софья закусила губу, нахмурившись.

- Мне… Понимаете, что-то смутное есть в голове, что-то о пустыне, запретах… Нет, с уверенностью не скажу. Погрузиться бы в базу… Как вернёмся на корабль…

Гидеон шлёпнул себя по лицу.

- Что за… комар? Здесь? Ай, чёрт… за шиворот упал…

- Джеймс, прошу, не устраивайте стриптиз прямо здесь! Что вы, с мёртвым комаром за пазухой до корабля не потерпите?

- Это если он мёртв… Не улыбается, чтоб меня всю дорогу в пузо кусали… Что за планета, зелени кот нарыдал, но комары – нате, пожалуйста!

Извлечённый комар заставил всю компанию уважительно присвистнуть.

- Солидный экземпляр… Они здесь все такие, или этот просто переросток? Да уж, святая земля… Что-то, говоря библейскими аналогиями, это напоминает больше не Эдем и даже не землю обетованную, а казни египетские…

- Действительно… – Софья задумчиво смотрела на насекомое – занимающее половину ладони Гидеона, оно выглядело необыкновенно хищно даже не из-за размеров, а из-за отчётливо просматривающейся злобной мордочки с огромным, как-то даже не очень подобающим комару хоботом-жалом, – мне вспоминалось примерно это… Знаете, моя мать еврейка. Я – нет, но я храню и её память, хотя, понятно, в основном именно в этой неактивной базе… Среди законов, данных еврейским богом своему народу, львиная доля была связана с телом, а не с душой…

- Ну, они не одни такие, противопоставление души и тела вообще возникло значительно позднее. Во многих древних религиях праведность практически равняется чистоте, красоте и здоровью тела, тому, что на человеке надето и что он ест. Совершает ритуальные омовения, постится – праведник, съел кусок свинины – грешник… Эти вот, видимо, находятся на той же младенческой стадии культурного развития. Я, конечно, далеко не эксперт, вопрос знаю поверхностно, но мне кажется, еврейский бог в этом вопросе дошёл вообще до абсурда, регламентировав жизнь своих верующих чуть ли не пошагово. Я в детстве попытался читать Ветхий Завет – дурно стало…

Софья улыбнулась.

- Я тоже не специалист, религия предков меня никогда не интересовала больше, чем нужно для общего развития. На Парадизе уместно говорить о вере, но никак не о религии. К тому же, религии, за редким исключением, тоже меняются, подстраиваясь под требования времени, то, что не развивается – умирает… Интересно то, что… Можете спросить об этом Вадима Алвареса – его жизненный опыт в этом плане странно показательнее моего, или переводчиков – они знакомы с культурами многих миров и наций, они объяснят лучше меня… Многие даже очень причудливые и странные предписания и обряды впоследствии находили вполне научное объяснение.

Гидеон развязал косынку, встряхнул и повязал обратно – после этого комарища ему было нервно, так и казалось, что по шее что-то ползает.

- Ну да, чистота – залог здоровья. А ещё подчёркивание культурных отличий, «мы – не такие, как все другие народы, мы делаем так и не делаем так»…

- Древние евреи не знали слова «бактерия», но у них было предписание мыть руки. У древних славян был обычай кормить гостя и приглашать его мыться в бане, потому что… всякий пришедший издалека, особенно случайный путник, считался гостем из потустороннего мира, таким образом он приобщался к миру живых.

- Это тоже имеет научное объяснение? – улыбнулся Илмо.

- Кто знает, почему боятся нас эти люди? Возможно, потому, что мы можем заразить их болезнями, против которых у них нет иммунитета, а возможно, потому, что мы для них гости из потустороннего мира, нечисть…

- Давайте-ка свяжемся с ребятами. Предпочту культурологические аспекты обсуждать под сводами родного корабля. Сдадим-ка этого летающего монстра на изучение Дайенн. Вдруг он какой-нибудь малярийный… Знал бы – выходил бы в скафандре…

- …Просто не представляешь, сколько всего пришлось прошерстить! Сопроводиловка к игре, конечно, грамотная, слов нет, но не подневная же. Это ж было б трёхтомником не обойтись. Наиболее значимые события – да… Много полезного можно найти на форумах. В основном в формате жалоб на то, что загрузились – а там уже месяц ничего эпичного не происходит и долго ещё не собирается происходить.

Лурдес подняла взгляд от его ног, размеренно перебирающих вяло скользящую беговую дорожку.

- То мне и странно, честно говоря. Зачем же ты туда идёшь, если там ничего не происходит? И зачем они вообще так дотошно всё прописывали, все эти… проходные моменты, если никому не нравится в них играть?

- Ну, не так чтоб прямо совсем-то никому… – Майк кивнул, давая понять сиделке, что можно отключать дорожку, – люди разные. Кому-то бывают интересны и эти самые проходные моменты. Жизнь, вообще, вся ими полна, ничего, живём.

Опираясь о её могучую руку, он прошёл к креслу, перед которым на столике уже ждала очередная порция витаминов.

- Хочу заметить, ты сегодня прямо большой молодец. Жаль, Дебби не присутствовала, тоже была б тобой довольна.

- Дебби, как и я, знает, что любые улучшения – промежутки между поражениями, в борьбе с болезнью невозможно победить.

- Мы вообще все умрём, исключений нет. Вот пока эти промежутки есть – вот и будем радоваться. Давай не умничай, пей.

Майк вздохнул. Хвастаться Лурдес куда более весомыми достижениями в виртуале, за которые как раз и спасибо этим тихим дням, в которые Г’Сан могла найти достаточно времени для тренировок – не больно-то много смысла, понятно, что слушает она его преимущественно из вежливости и вникать не особо стремится. С другой – кому-то хочется… Можно и Лауре, конечно, когда ж она отказывалась его слушать. Но сейчас Лаура в отъезде и ей немного не до общения…

- Лурдес, у нас же где-то лежали фотографии этого самого камня? Ну, этого метеоритного дрына…

- Ох, не упоминал бы ты о нём лучше больше никогда! Да уж даже немало, Дебби ж сколько раз говорила, что Мэри много пустыни фотографировала, некоторые фото висят вон… Вряд ли может такое быть, чтоб она камень этот не фотографировала. Только поди найди, где лежат…

- Ну, ты ведь можешь поискать?

- Да не шибко это хорошо, шариться там, где тебе доступа не давали. Тебе зачем?

- Друзьям показать хочу. Самого-то камня больше нет, вот только фото и остались…

Лурдес покосилась – смутно чувствовала как будто, что лукавит, не могла только понять, в чём лукавство.

- Тоже мне проблема. Были ж какие-то публикации про этот камень, их, что ли, не можешь показать?

- Не, не могу. Там не очень качественные фото. Думаю, у Мэри должны быть лучше.

- Ну не знаю, поговори с сестрой.

- Лурдес, вот ты не хочешь слышать об этом камне, думаешь, она хочет?

- Ладно, вернёмся к этому разговору как-нибудь позже, хорошо? Сейчас тебе до прихода Дебби в любом случае ещё пять докладов перечитать. Может, вопросы какие умные задашь, у неё и настроение улучшится…

- Может быть, конечно, я не прав, – Альберт с наслаждением допил свежесинтезированное, после его вдумчивого вмешательства всистему, ягодное вино, – но мне показалось, что вам может потребоваться моя помощь. Возможно, очень потребоваться. Видите ли, на орбите мне было скучновато… Рейнджеры посокрушались, что вы не вняли разумным доводам и им теперь за вас как-то извиняться, бреммейров на горизонте не видать, пациент идёт на поправку, высочество сидит исключительно с ним и меня разговорами не развлекает, а детей я сам боюсь… Я решил поискать по различным базам информацию об этой, с позволения сказать, цивилизации. Вы знаете, я нашёл очень негусто. Сама планета в разных источниках названа по-разному, никто её по-настоящему не исследовал и не наносил на карту, ну, это вы и сами в курсе… Вы знаете, что планета одно время была пиратской базой. А известно ли вам, что была всего около месяца? И что самое интересное – есть информация о том, что пираты покинули её, при чём настолько шустро и оперативно, что побросали здесь и большую часть пленников, и ещё много всякого добра… И это никак не связано с деятельностью Элайи Александера, сюда он не дошёл, и было это весьма порядком до тех событий… И что ещё более интересно – ровно можно найти упоминание об этом бегстве с Охран’кни, но никакой конкретики о дальнейшей судьбе тех, кто отсюда улетел. Словно растворились на просторах вселенной. Ни одной истории, ни одной байки. Вам не кажется это странным?

Гидеон нахмурился.

- Может быть, они… и не улетали? В свете рассказа Алвареса и Дайенн, и их аппетитной находки… Знаете, мне пришло в голову… Что если это их… божество, как выразилась Софья, больше похожее на дьявола, по сути какое-то местное их чудовище? Которому они, чтобы умилостивить, скормили сперва пиратов, а теперь вот тилонов?

- Не годится, – возразил Ан’Ри, – если у них тут живёт монстр с таким аппетитом, и они не против его подкармливать – зачем им отпугивать всех потенциальных гостей от своего мира? Они должны наоборот зазывать всех к себе! К тому же, ведь торгующих с ними бреммейров они не скармливают…

- Бреммейры им нужны… Да и их чешую ещё того… поди прокуси…

- Однако как ни крути, тилоны-то пропали. Да, мне тоже пришло в голову, что, возможно, их поймали и держат в плену в деревне…

- Ушлые ребята, эти охранкнцы – пленить тилонов…

- Как бы то ни было, – Альберт поднялся, – в деревне мы узнаем то, чего не узнаем за её пределами. Нет, я не предлагаю нанести гостеприимным хозяевам визит. Всего лишь зашлю зонды…

Дайенн поставила поднос на стол.

- По правде, не знаю, зачем я пришла. Может быть, опять моё… как вы это называете, суждение о вас по себе. Не знаю, будет ли иметь для вас какое-то значение, если я сообщу вам, что ваши собратья, высадившиеся здесь неделю назад, мертвы. По крайней мере, трое мертвы – это кого мы нашли…

Аскелл поднял голову.

- Если вы ожидаете от меня какой-то сентиментальности, то действительно зря.

- Понимаю, возможно, это так же не ваша команда… И может быть, сейчас вы мне возразите, что это не имеет значения, будь даже и ваша. Хотя бы задумайтесь…

Пленник приподнялся на локте, почесал одной из скованных рук нос.

- И – что? Изобразить фальшивое переживание специально для того, чтоб вам стало легче? Госпожа Дайенн, я тилон, мы все ходим по краю. Неужели вам настолько не с кем больше поговорить о прискорбной бренности всего живого?

Дайенн приготовилась взорваться тирадой – но неожиданно силы оставили её.

- Знаете, Аскелл… Я представления, конечно, не имею о вашем возрасте, но почему-то настойчиво кажется, что вы очень молоды. Я, правда, тоже не старая и умудрённая опытом. Но у меня были другие условия жизни. А вы… вы просто ещё не успели, не имели возможности осознать… конечность, хрупкость жизни. Особенно когда она заканчивается так… так ужасно…

Аскелл ничего не ответил, но его ухмылка ей не понравилась.

- И знаете, пусть это тоже звучит для вас смешно… Мне страшно здесь. Страшно и тоскливо. Аборигены зовут свой мир святой землёй, а мне это место кажется пропитанным смертью. Мы пробыли здесь чуть больше суток, всего мира видели – дорогу до корабля и обратно, впрочем, как говорят рейнджеры, он весь такой – пустыня в редкую крапину оазисов… Пустыня мало на кого наводит позитив и умиротворение, это верно. Но не… Не то, что захватывает меня, когда я оглядываюсь в сторону закрытого, к счастью, шлюза. Это что-то… я не так часто ощущаю что-то настолько иррациональное, тёмное, нисколько не рассудочное, но сейчас мне хочется бежать с этой планеты, как животному, чующему запах опасности. Эти растерзанные тела… Эти странные аборигены, шарахающиеся от иномирцев, как от чумных… Почему ваши собратья не улетели сразу, как только обнаружили здесь таких кровожадных хищников, почему они оставили шлюзы открытыми, так что их растерзали прямо в командной рубке? Почему рейнджеры, когда передавали сведенья о планете, утверждали, что на ней нет крупных хищников? И где остальные тела, ведь не могло же их быть только трое? Неужели их сожрали дочиста? Аборигены знают об этом что-то, но молчат, твердят только о божестве и скверне… Гидеон с командой встретились с ними случайно… они напоили их каким-то отваром… Я проанализировала – слава богу, что ни для кого из них это не является ядом, только для организма корианцев это практически рвотное средство…

Против её ожидания, её равнодушный собеседник вдруг принял сидячее положение, обхватив руками колени.

- Постойте, госпожа Дайенн. Вы сказали – растерзаны? Не расчленены, а именно растерзаны?

Отвернувшись – смотреть в эти глаза по-прежнему не хотелось – она кивнула.

- Они выглядели так, словно их рвали зубами. Кто-то очень крупный и свирепый… По правде, от них не очень много осталось, практически один скелет. Это действительно ужасно. Как бы много они ни сделали… не самого хорошего… никто не заслужил такой смерти. Никто.

- Оставьте сантименты, госпожа Дайенн! Где вы нашли тела? На корабле?

- Одно – предположительно в пищеблоке, два других в рубке… Странно, что ваши сложные охранные системы не защитили корабль от диких зверей. Может быть, они дали сбой? Альберт надеется выяснить больше, установив слежение за деревней. Тавелли полагает, что ещё кого-то из ваших собратьев могут держать там, у него возникла целая теория… Что религия местных – это какой-то кровавый культ, и они скармливают гостей чудовищу. Учитывая, как часто здесь бывают гости, интересно, чем питается чудовище основное время. Не местными же, те, по крайней мере, которых видел Гидеон, выглядят не очень съедобно, солнце и соль высушивают их тела до состояния мумий… Да и, Ан’Ри прав, это не сочетается с их демонстративной ксенофобией. Они не разрешают садиться на их планету, кроме специально отведённых площадок, они закутываются по самые глаза при общении с иномирцами, эти, встреченные, просто, видимо, не имели с собой этих специальных полотнищ… Я всё же думаю, что это вздор. Ведь кроме этих аборигенов, на планете есть и поселения бывших пиратских пленников, они приняли религию местных и живут в целом той же жизнью, бреммейры только по очертаниям и выговору и отличают одних от других…

Прищур Аскелла был, определённо, каким-то нехорошим.

- Местные… брезгуют соприкасаться с иномирцами, но дали Гидеону и кому-то ещё что-то выпить? Чем оно оказалось?

- Ну, в моём распоряжении было только содержимое желудка Илмо, и насколько мне удалось выделить посторонние, нетипичные примеси… Какой-то травяной отвар, содержащий алкалоиды, близкие к алкалоидам хинина. Интересно, учитывая, что спустя некоторое время Гидеон поймал на себе странного комара… К исследованию комара я пока не приступала…

- Госпожа Дайенн! – она невольно попятилась, увидев на лице вскочившего Аскелла такое волнение, – немедленно улетайте с этой планеты!

- Нет, пока ничего стоящего, – Альберт рассеянно шевелил пальцами, видимо, повторяя движением руки «перелистывание» перед мысленным взором изображения с зондов, – жизнь у аборигенов довольно однообразна. Копаются на огородах… Женщины – ну, я полагаю, что это женщины, внешне они не сильно различаются – лепят из глины эту их невыразительную посуду, толкут какие-то зёрна, сортируют какие-то листочки-веточки… Дети играют с камушками, палочками и прочей ерундой… Подождём. Зря, что ли, я эти «стрелы» собирал и маялся, задавая им координаты? Две упало в озеро, теперь наблюдаю интереснейшую жизнь донных моллюсков… Одна застряла в ветках и соломе, покрывающих крышу… О, а вот тут, похоже, что-то занятное происходит…

Гидеон сел напротив с заинтересованным лицом.

- Из одной хижины вышел какой-то тип, судя по манере держаться, он тут главный, или, во всяком случае, уважаемый. Что-то, похоже, вещает… Звука у меня, увы, нет, да и что бы я в их речи понял-то всё равно… Интересно, это не этот ваш старейшина? Та-ак, что-то выносят… Ого! Похоже, нам представится возможность понаблюдать за местным обрядом погребения…

- Пожалуйста, Диус. Я ведь не прошу ни о чём экстремальном. Просто выйти наружу, хотя бы совсем ненадолго, минут на пять!.. Раз уж я вполне нормально держусь на ногах…

- То сразу потянуло лихачить? Нет, я тебя понимаю, действительно понимаю. Но там… боюсь, местные красоты тебя жестоко разочаруют. Там ничего нет. Километры песка во все стороны вокруг, и такое же однообразное бескрайнее небо, и ветер – горячий, с песком и солью… Я не думаю, что такая прогулка будет тебе полезна.

Кажется, или он похудел, осунулся? Наверное, кажется. Регенерационная капсула берёт метаболизм под свой контроль, какое счастье всё же, что Альберт со своим кораблём встретился им на пути. Даже при условии, что там и тогда кому-то удалось бы в кратчайшие сроки прорваться к «Квинрасу» – шансы были б ничтожно малы…

Счастье… «Счастье» снова резануло по глазам тёмным пятном искусственной руки. Он уже знал прикосновения этих новых пальцев, совсем неотличимые от прежних, но всё равно заставляющие сжиматься сердце.

- Диус, последнее небо, которое я видел, было… Последний ветер был ветром смерти. Я хочу увидеть жизнь.

Ну почему, Создатель, Альберту было не решить назревшие вопросы по связи? Это действительно неотложно требовало приземления? Не то чтоб космос действительно внушал какое-то спокойствие, скорее – присутствие в рубке Альберта, всегда готового задействовать орудия… И Альберт как-то лучше умеет настаивать. Ну, наверное…

- Тогда лучше подожди до приземления в каком-нибудь другом мире. Здесь жизнью особо не пахнет. Пески и солончаки Тучанкью были куда живописнее. Нет, если ты хочешь – мы действительно можем пройтись… В конце концов, прямого запрета не было, а раз Альберт достал тебя из этой капсулы, наверное, и гулять тебе можно…

Дэвид взял его руку, Диус невольно сглотнул. Да, кожа понемногу возвращается в нормальное состояние… Не повредит ли ей прикосновение солёного ветра?

- Где-то в некой альтернативной реальности, которая существует в моём воображении, мы никуда не уехали с Атлы, и заканчиваем работу над книгой, и спорим, кому сегодня готовить, и выпроваживаем беспардонных спиногрызов, жаждущих подглядеть, как мы занимаемся любовью… Я безумно боюсь тебя потерять. Я тебя едва не потерял. И мне всё ещё не верится… Мне хочется схватить тебя, прижать к себе крепко, до боли… И я не могу, я касаюсь тебя как чего-то хрупкого, нереального. Как в том земном мифе, словно ты – тень, вернувшаяся из царства мёртвых, словно вернулся не полностью…

Он осторожно, невесомо притронулся к основанию обломанного рожка. Дэвид улыбнулся, обвивая рукой его шею.

- Не потеряешь. Нам никуда не деться друг от друга. Мне без тебя не закончить ни одну книгу, такое занудство просто не примут в печать. А тебе без меня не найти, где что лежит у нас на кухне. Кошмары развеются…

- Я не понимаю, почему всё это свалилось именно на тебя. Тилоны, которым нужна именно твоя кровь, этот корабль с дракхианским артефактом, который ты невольно уничтожил, эта газовая атака на Андроме… Почему именно ты, почему бы не я для разнообразия? Наверное, мне просто не хочется никуда выпускать тебя за пределы этих стен, которым я, по крайней мере, доверяю, видимо, я совершенно по-идиотски ожидаю, что за каждым углом тебя подстерегает тилон или ещё какая-нибудь дрянь…

- Диус. В пустыне нет углов.

- Знаю. Но боюсь от этого не меньше.

Вид отсюда открывался, конечно, потрясающий. Для редких ценителей. До самого горизонта во все четыре стороны – голая пустыня без всяких признаков жизни, без всякого разнообразия в ландшафте. Ну, правда, Дрим и признаки жизни, и разнообразие в ландшафте был способен видеть – вон же, там пробежала ящерица, а вон там, на горизонте – кромка тех самых гор, до которых тогда так и не дошли… Зрение у токати зоркое, птичье. Поэтому время от времени Дрим нарезал круги в белёсом, таком же безжизненном небе, обозревая окрестности. Но ни тилонов, ни местных не менее странных племён, ни загадочного чудовища в гости, похоже, не ожидалось. Поэтому Гидеон предложил полицейскому пока сделать паузу подлиннее – ещё хотя бы из тех соображений, что местные, случись они всё-таки поблизости, могут и заметить в своих небесах необычную птичку и, чего доброго, угостить стрелой – и поднять его на вершину корабля, посидеть понаблюдать пока отсюда.

- Предоставим дело профессионалам. В смысле, Альберту. Не то чтоб я, конечно, всецело доверял этому парню, не столько мы пока знакомы… Но всё-таки он прошёл с нами через многое. Ну, то есть, не совсем с нами, с нашими коллегами там, в Руваре… И как-то даже не хочется думать, каково бы им пришлось, если б не он. Дэвид Шеридан так просто отправился б к праотцам… Тилонам, понятно, вышел бы большой облом, но никому от этого не легче. Викташ тут недавно сказал, мол, ему неловко, что он там почти ничего не делал… Кому как, а я рад, что хоть кому-то эта Андрома не врезала как следует по яйцам. Мне она, правда, врезала по-особому, с неожиданной стороны… Наверное, ты понимаешь сейчас, я тебе всё это говорю потому, что едва ли кому-то разболтаешь. Ну то есть, если и разболтаешь, многие ли тебя поймут… А с кем-то поделиться надо. Не могу больше.

Токати молчал, но слушал внимательно, по-птичьи склонив голову набок. На таком лице сложно идентифицировать эмоции, но Гидеону в тёмных внимательных глазах в тонких золотых ободках виделось сочувствие.

- Когда мы шли, я смотрел на неё… Ею любоваться в любой момент найдётся причина, но в этом покрывале, из-под которого выбивались волосы, в которых огнём горело солнце, она смотрелась так… Знаешь, если я скажу «естественно», «органично» – это будет звучать как-то чудовищно. Никто не заслуживает такого антуража. Даже эти лукоголовые, сколько б раз ни назвали свою землю святой, благословенной и всё такое прочее. Я вроде не страдаю агорафобией, но не могу представить, как можно жить в такой… пустоте. Знаешь, в пустыне само время по-другому ощущается. Потому что сколько ни идёшь – одно и то же вокруг. Ну, иногда увидишь пару торчащих из песка прутов, местная какая-то растительность, или мелкая змейка мелькнёт хвостом так быстро, что наверное, всё же почудилась. Но на третий раз кажется, что это те же самые прутья и та же самая змейка, просто ты идёшь по кругу. Как и это солнце, которое ползёт по небу так медленно, как только можно, или вообще стоит на месте, а мы кружим под ним… На ум лезет всякая высокопарная чушь, вроде того, что такова же и жизненная дорога, кружишься вокруг солнца, которое смеётся над тобой… Нужны стальные нервы, чтоб не психануть просто из-за этого. Наверное, мне основательно напекло голову, если я в этот момент думал о том, что когда-то её предки шли через пустыню и одолели её, и она, такая красивая, такая сильная, тоже имеет все шансы одолеть. И мне было так сладостно больно от того, что мы идём с ней вместе… Потому что именно в этот момент я понял, что ничего не будет. Ничего более величественного и щемящего, чем наш с нею путь через пустыню. Я чувствовал её мысли, как дрожащий от зноя воздух. Мысли о нём. Я и раньше понимал, что она любит его… Да чёрт побери, я и сам влюблён в неё не был. Как будто для того, чтоб смотреть на такую женщину, надо непременно быть в неё влюблённым! Просто думал – каким счастьем было б идти рядом с ней… Ну вот, прошёл, вот и хватит с меня.

Дрим приоткрыл вытянутый, более всего похожий на хоть и обтянутый кожей, но птичий клюв, рот, усиленно защёлкал, выговаривая слова чуждого языка.

- Ты ещё полюбишь.

- Да, наверняка… Но надеюсь, не очень скоро. Не вижу в этом ничего такого, к чему нужно стремиться. Вон мои родители сошлись, когда им было хорошо за… При чём отцу за 40, а матери за 50. Куда мне-то торопиться? Когда просто кем-то любуешься – кем-то объективно настолько впечатляющим – то всё воспринимаешь с лёгким сердцем, без тоски, и даже вот это осознание, что мы не будем вместе, перекатываешь внутри, как один из камешков из того аборигенского мешка… Когда любишь, так не бывает. О любви, знаешь, мне сейчас вообще говорить противно. Как гвоздь внутри эти хурры – Риогорнатто и прочие такие… А, ты ж не знаешь ничего. Ну, и хорошо, меньше знаешь – крепче спишь… Вот им какая любовь? Какие им самые разговоры о любви? Когда не знаешь, увидишь своего дружка ещё когда-нибудь в жизни, или увидишь на виселице – ещё только и не хватало его прямо любить! После этого как жить вообще? Ну, есть и такие, что прямо влюбляются, даже думать не хочу об этом… Куда легче б было просто ужасаться бездуховности и разврату этих случайных недолгих встреч. Которые всё, что у них есть… Я б вообще запретил такие речи тем, у кого никаких проблем иметь такие отношения и так долго, как захотят. Кто вообще решил, что гомосексуализм – это отрицание мужественности? Какое мужество нужно, чтобы просто продолжать жить… А ещё думаю о Колменаресе. Мы, конечно, были слишком мало знакомы, чтоб стать задушевными друзьями, но он был хорошим парнем, и я стараюсь думать о том, что его смерть была лёгкой. Ну да, я предпочитаю надеяться на это. Потому что остаться на Андроме в одиночестве – этого я бы и врагу не пожелал. Когда-то меня мучили кошмары после рассказа отца, как он чуть не погиб, покинутый в космосе… Это, думаю, сопоставимо. Даже если б каким-то чудом ему и удалось добраться до Рувара – а сколько простоит тот Рувар? И не изменится ли с нашим отбытием их настроение таким образом, что и надеяться будет глупо на какую-то помощь? Лучше не думать об этом…

Викташу уже не казалось, что это хорошая идея. В идеале всё выглядело просто – местные всё равно уже знают о том, что пришельцы здесь, они, конечно, велели держаться от деревни подальше – ну так а кто б на их месте не так? – ну и, после такого тёплого приёма, попыткам слежки они не должны удивляться. Да, техномаг заслал зонды… Викташ на эти зонды особо не полагался. Сам же техномаг признал, что упали зонды в большинстве своём не очень удачно. Да и те, что упали – они ведь будут показывать всё только с одного ракурса, так кто сказал, что именно с нужного? Может быть, того, что надо, они и не покажут. Ну а, где бы они ни держали этих пленных тилонов, предназначенных на съедение неведомому чудовищу – деревня невелика, найти можно. Аборигены вряд ли задавят числом – физические данные у них откровенно неважнецкие, да и супротив плазменных пистолетов палками и камнями не очень-то потягаешься. Конечно, они могут спустить на них чудовище… Но опять же, плазменные пистолеты способны уговорить и самого зубастого. Может, заодно получится и доброе дело сделать – избавить местных от их кровожадного божества. Г’Вок был с ним в принципе согласен, выразив только недоумение – где же тогда они держат это самое чудовище? Если в деревне – то странно, почему же тогда растерзанные тилонские останки найдены на корабле? Они что же, чудовище туда выводили? А потом собрали оставшихся тилонов и повели их в деревню? Впрочем, а почему бы и нет, чёрт бы их знал, что у них в головах, у этих фанатиков…

Однако незаметно подкрасться к деревне оказалось задачей сложновыполнимой – чахлые кустики и развалины каких-то старых построек укрытием были совершенно несерьёзным. А решимости войти гордым победоносным шагом служителя закона существенно убавилось уже на подходе. Всё ж таки… глуповато себя чувствуешь в таких ситуациях. Тебя не звали, а ты припёрся. И не то чтоб в жизни полицейских это не случалось сплошь и рядом – на пиратских базах и в притонах наркоторговцев их тоже сроду за желанных гостей не держали, уж как крышующие это дело местечковые власти при этом закатывали глаза и брызгали слюной, до последнего пытаясь не пустить в их благословенное суверенное гнездо, где в изнанке бог весть что творилось – паршивой Охран’кни до этого далеко, безнадёжно огромное число ступеней исторического развития, вот… Но что тут ещё сделаешь? Даже и увидит Альберт по своим волшебным зондам что-то стоящее – как знать, ещё через неделю, или через месяц так повезёт? А шататься по задворкам вселенной однажды и надоесть может… Что они, опять же, местным смогут предъявить? Так что… не то чтоб тилонов особо жалко – может, и гори они синим пламенем… Но как ни крути, задание у них – арестовать тилонов, а тилон у них уже сколько времени в единственном числе…

- Гляди, местные! Что-то они совсем мелкие, ещё паршивее, чем ребята описывали.

- Да кажись, это дети. Играют во что-то…

- Может, и удачно тогда… попробуем расспросить мелких, дети болтливы…

- С инопланетниками-то, которых тут все так боятся? Да и прямо думаешь, они по-нашему говорят?

- Тут твоя правда, увы. Едва ли.

Дети явно услышали странный шум и притихли, уставившись на кусты. Г’Вок и Викташ замерли, стараясь даже не дышать, и в то же время во все глаза разглядывая необычных созданий. Всё-таки, незнакомая прежде раса…

Ну да, как и описывали Гидеон и остальные – головки-луковички на тонких, тщедушных тельцах, одетых в короткие мешковатые драные рубашечки, кожа сморщенная, сухая – даже у детей.

«Жалкие они какие-то, выморочные… Хотя чему удивляться, вырождение, как ни крути, штука суровая. Население малочисленное, а увеличиваться ему и ресурсов не хватит… Вон, и с костями у них явно что-то, суставы такие узловатые, движутся они как-то… да разве так дети должны двигаться? Как старички… у нас и древняя развалина порезвее топает… Да сдаётся, они, что ли, и слабоумные малость? Всё одно, лучше, наверное, чтоб не заметили… разговор с ними и впрямь проблематичен, а если напугаем их – то и со взрослыми уже никакого нормального разговора не выйдет, точно решат, что самое правильное – скормить нас этому их… божеству…»

И как назло, в этот момент что-то кольнуло в нос. Есть на теле дрази места, где кожа между чешуйками очень нежная, Викташ не удержался от вскрика.

- Комар! Ах ты паскуда! Наверное, такой, какого прихлопнул Гидеон… И правда, здоровущий какой! Да их тут туча! Вот же твою мать… Какое там чудовище, тут комары загрызут в пять минут…

Г’Вок повалился наземь с воплями – какая уж тут тишина и осторожность, острые комариные жала прокусывали даже крепкую нарнскую кожу, прежде его никогда не кусали насекомые, тем более в таком количестве.

- Бежим-ка отсюда… Это ж кто ещё в засаде сидел, получается – они на нас? Викташ?

Викташ не ответил. Он лежал, скорчившись, не шевелясь. Г’Вок, продолжая отмахиваться от комариных туч, подполз к лежащему, пощупал пульс… Он слышал про аллергию на укусы. Похоже, у приятеля именно она и случилась.

- Эй, мелкие! Уж не знаю, понимаете ли вы… Лекарь в деревне есть? Согласен, два дебила мы… Потом объясним… Может быть, даже поймёте… Помогите, он, может быть, умирает сейчас!

Дети рады б были помочь… Но кроме того, что малы, они были почти совершенно слепы. По звукам незнакомой речи они догадались, что копошащиеся перед ними смутные силуэты – иномирцы, и ужас сковал им губы. Опять… Ещё целых двое… Справятся ли взрослые? Ну зачем глупые люди с неба снова и снова приходят на запретную для них землю?

- Алварес, я тебя ненавижу! Ты конченый сумасшедший и как все сумасшедшие, не признаёшь этого! Господи, какого Древнего Врага мне в напарники достался сумасшедший? Какого Древнего Врага мы прёмся среди ночи на кладбище местных аборигенов раскапывать свежую могилу только потому, что тебе какой-то бред опять втемяшился в голову?

Глаза напарника горели тем самым безумным огнём, исключающим всякую возможность достучаться до его разума. Надо, надо однажды посетить Корианну. Чтобы встретиться с Лиссой Схевени, пожать её мужественную руку и спросить, как ей удалось дожить до своих лет.

- Дайенн, просто сложи два и два. Сопоставь факты – без шелухи, без всего того, в чём тебя пытаются убедить… Кто мог проникнуть в святая святых тилонского корабля, кроме самих тилонов? Разве местные, твердя про скверну, смерть и наказание, хоть раз говорили, что опасность исходит от иномирцев? Перечитай материалы. Я читал. При совершении сделок они окунают в чашу с этим их священным раствором не только те вещи, что передаются им, но и те, что передают они. Зачем, если у них святая земля и они – чистый народ? Сами места сделок находятся на значительном удалении от поселений. Тебе не приходило в голову, что это могут быть карантинные меры? Ты нашла в мёртвых телах, в той пыли и в слюне мёртвого насекомого один и тот же органический элемент, предположительно – неизвестный вирус… И кстати, ты сама сказала, что насекомое, предположительно, погибло от поступления в его кровь алкалоидов, содержащихся в выпитом Гидеоном зелье.

Ночью в пустыне, как читала Дайенн, должно быть довольно холодно. Но наверное, это касается нормальных пустынь, бледная полоса зари на горизонте уже погасла, а жара и не думала спадать. Прохладой даже не веяло. Соль… видимо, в соли всё дело. Она задерживает тепло.

- Алварес, стафилококковые бактерии присутствуют в мире почти повсеместно, в теле человека, в почве, могут сохраняться в неактивном состоянии в чём угодно, это ещё ни о чём не говорит… Мало ли вирусов существует здесь, несмотря на всю святость, о которой говорят аборигены?

Альберт с летающей платформы слушал их перепалку с улыбкой.

- И согласись, один из них вполне может воздействовать на нервную систему таким образом, чтобы вызвать неконтролируемые вспышки ярости и…

- И такой же неконтролируемый голод, со склонностью к каннибализму? Алварес, ты видел тела! По-твоему, это мог сделать… разумный индивид?

Хочется надеяться, это ещё не все звёзды, которые видны на этом полушарии… А будет здесь видно те несколько крупных астероидов соседней орбиты? Конечно, в фонарях полный заряд, и Альберт тоже сказал, что свет – не проблема… Ещё какая проблема эта кромешная, гнетущая темнота. Не удивительная, да, там, где по сути нет никакой цивилизации…

- Я понимаю, тебе хотелось бы верить, что нет. Но вряд ли ты сама веришь. Да, какими бы тилоны ни были скверными ребятами, в норме они едва ли склонны к пожиранию друг друга. И всё же здесь они это сделали. Вероятно, потому, что здесь столкнулись с тем, с чем не сталкивались раньше.

Нет, верно, не ей жаловаться на темноту, её зрение позволяет прекрасно ориентироваться среди невысоких белёсых холмов, кое-где перемежающихся ещё более низкими корявыми кустами, но темнота, с учётом некоторых факторов, уже не воспринимается как просто отсутствие света… И каждый лёгкий шорох позади заставляет ладонь лечь на рукоять бластера. Кусты в большинстве своём чуть выше колена – но кто сказал, что этот монстр непременно огромен? И тем более – кто сказал, что монстр в единственном числе?

- И ты полагаешь, что причиной тому местный вирус, переносимый вот этими гигантскими комарами. Тогда у меня вопрос – как эти комарики до сих пор не свели местную, какая ни есть, цивилизацию на нет? Почему местные жители до сих пор не уничтожили друг друга? Или для тебя тем и объясняется их малое количество и удалённость поселений друг от друга?

Просто ветер, или мелкие животные… что-то большое в таких кустах просто не спрячется – лишённые листьев, слишком прозрачные. Но будто от нечего делать, на всякий случай Дайенн снова и снова прошивала их лучом фонаря.

- Нет, вовсе нет. Это опять же не сочетается с их ксенофобной политикой. В таком случае в их интересах было бы, чтобы к ним прилетало побольше еды. Я полагаю, местные жители невосприимчивы к этому вирусу. Ты не хуже меня знаешь, история знает примеры…

- Чума Талакоса на Веге, «красная болезнь» на Эшаре? Знаю. Да, есть случаи, когда «безобидный» для исконных обитателей мира вирус имеет совершенно неожиданное и катастрофическое действие на организм пришельца, но таких случаев действительно перечесть по пальцам. Большинство разумных видов имеют сходную между собой природу, в основе нашего биологического существования лежат одни и те же принципы, наши тела образованы схожими белками. Вирус, вызывающий простуду у землян, может не вызывать её у дрази, но едва ли вызовет у них тиф или бешенство! Чаще всего отличия в тяжести протекания болезни, в симптоматике…

- Посвети, пожалуйста, сюда.

- Есть, конечно, примеры вроде «вируса ненависти», обнаруженного экспедицией Гидеона-старшего в 67 году, но там речь шла… строго говоря, не совсем о вирусе, дистанционно управляемые нано-машины…

- Ну, вот сейчас и посмотрим, кто из нас ближе к правде.

Дайенн закатила глаза, прекрасно понимая, впрочем, что Алварес в темноте, к тому же склонившийся над свежераскопанной могилой, этого не видит.

- Интересный всё-таки обычай погребения у них… Они не просто закапывают тела в песок. Они выкладывают стены могил из соляных кристаллов, и такими же кристаллами закладывают её сверху.

- Во многих культурах на могилах насыпают курганы или пирамиды из камней. Это естественно, строили из того, что имеют здесь в изобилии. А ты что предполагал? Специальная предосторожность, чтобы дорогой покойник не выбрался из могилы и не отправился доедать недоеденных при жизни собратьев?

Сухой шорох пересыпающегося песка звучал нервирующе – как шёпот за спиной, на незнакомом языке. Ничего, просто дождаться, когда всё это закончится… Обратный путь будет легче уже тем, что он обратный. В конце концов, раз уж она не нашла слов и сил, чтоб остановить Алвареса…

- Зря смеёшься, Дайенн, не хуже меня знаешь, что легенды об оборотнях возникли во многих мирах независимо друг от друга. По-твоему, без всяких предпосылок?

- Я готова принять за таковые предпосылки встречи с перемещёнными Тенями в эти миры в порядке эксперимента ранни, но не… А ты что же, захватил на такой случай кол или серебряные пули?

- К сожалению, наше табельное вооружение пока такого не предполагает. Но кое-что не менее действенное – да, – напарник продемонстрировал бутыль, – горючее. Огонь, насколько мне известно, действует на любую нечисть.

- Валена ради, почему ты взял с собой меня? Взял бы Илмо, он того же поля ягода… Ну вот, смотри, лежит твой покойник, мертвее мёртвого, никого кусать не собирается! Вполне вероятно, почтенный старец, скончавшийся в патриархальном возрасте и уж точно не предполагавший, что кто-то разроет его могилу…

- А вот тут я глубоко сомневаюсь, Дайенн. Взгляни-ка.

Снова дежурно проклиная Феризо Даркани, не подумавшего о тех, кому придётся наслаждаться плодами его разлагающего влияния, Дайенн склонилась над разверстой соляной могилой.

Покрывало, которым было обёрнуто мёртвое тело, Вадим развернул и отбросил в сторону. Сухонькое, сморщенное, как сухофрукты, тело действительно могло принадлежать старику – но по словам Гидеона, тут никто по их стандартам не выглядел юным и цветущим. А вот умер он явно не своей смертью. Тело было, конечно, тщательно омыто. Но на шее и плечах чернели страшные рваные раны, больше, чем ей бы хотелось, напоминающие таковые же раны на мёртвых тилонах.

- Алварес, это…

- Ещё ничего не доказывает, знаю. Поэтому мы забираем тело для экспертизы.

- Ты с ума сошёл?

Алварес в доказательство правоты её слов взвалил эту мумию на плечо и выпрыгнул из неглубокой ямы.

- Осквернять могилы нехорошо, согласен… Но ведь мы же здесь не праздные туристы, мы – полицейские, и делаем сейчас свою работу.

Альберт, всё это время примерно в двух метрах над ними бдительно озиравший окрестности, снизился и с готовностью помог втащить тело на платформу. Происходящее его явно забавляло, хотя, нельзя не отметить, несколько и тревожило.

Альберт ссадил их возле своего корабля – ему нужно было проверить Дэвида и заодно захватить ещё что-то нужное. Расстояние между кораблями было по меркам намотанного за последние пару суток километража совершенно ничтожное, и Вадим и Дайенн решили не ждать его, а идти на свой корабль – ожидание с мёртвым телом на руках выглядело, по мнению Дайенн, совершенно по-дурацки. Тем более, как раз кстати навстречу им вышел Гектор Тавелли, провожавший Дэвида и Диуса и засидевшийся за разговором, не то чтоб так уж нужна была помощь – мертвец весил всего ничего, но Дайенн после общения с двумя сумасшедшими просто необходима была поддержка кого-то здравомыслящего. По крайней мере отчасти, Гектор её оказал.

- Вирус, превращающий человека в зверя? Как-то маловероятно… Об этом давно было бы известно. Нет, все открытия, конечно, однажды совершаются впервые… Но если б у них тут действительно существовал такой вирус, при их уровне медицины они давно б уже перестали существовать как факт.

- Ну, во-первых, – Вадим перебросил труп на другое плечо, – лично я предполагаю, что местные просто иммунны к нему. Во-вторых – возможно, им просто известны меры борьбы…

Центаврианин отмахнулся.

- Я бы всё же предположил для начала, что, если даже вирус есть, тилоны принесли его с собой. Они ведь шляются по множеству миров, однажды это могло… не кончиться добром… Иначе почему не заразился никто из нас? Мы тут, правда, всего двое суток, а у большинства заразы инкубационный период как-то побольше… Но ведь и тилоны, получается, прекратили разумную деятельность и перешли к неразумной где-то через двое или трое суток? Честно, ребята, мне рассматривать версию вируса… ну, как-то совсем грустно. Потому что тогда получается, мы… обречены?

И в этот миг на них напали.

Просто взметнулся столб песка – и в следующее мгновение Гектор уже катался по земле, сцепившись с кем-то плохо различимым в темноте, рычащим и воющим, и явно антропоморфных очертаний…

Дайенн выхватила оружие, но стрелять в бешено вращающийся клубок было откровенно страшновато. Вадим бросил мертвеца и кинулся на помощь. Он схватил Гектора за плечи и резко оторвал от противника, и сам упал вместе с ним, Гектор выстрелил, не целясь, пять раз подряд, монстр, перекувыркнувшись несколько раз в клубах песка, снова бросился в атаку, пролетев над головами у полицейских.

- Отойдите с линии! – раздался крик Дайенн, – я стреляю парализующим! Его нужно взять живым!

- Каким живым? – заорал Гектор, зажимая рану на плече, – я в него выстрелил пять раз! По крайней мере два раза попал в середину груди, один раз в голову… Он не может быть жив! Живыми после этого не бегают!

Алварес выстрелил – брызнувшая на песок кровь в темноте казалась чёрной, монстр лишь взревел громче и яростней и приготовился к прыжку…

- Нет, тут не так надо… – выплеснутое горючее, к счастью, почти всё попало на монстра, следом полетела зажжённая зажигалка.

В крике, как показалось всем троим, не было боли. Ярость, и вряд ли что-то кроме неё. Зловонно дымясь, тело опало на белый песок и догорело с глухим шипением, оставив неровное пятно тёмного стекла и небольшую груду недогоревших костей.

- Если это подлежит анализу, это необходимо собрать, – Вадим, отдышавшись, всё ещё прижимая руку к груди, приблизился, вглядываясь в лениво дымящиеся останки, – ну, Дайенн? Ты видела это?

- С трудом, – призналась напарница, – всё произошло слишком быстро… Что это было? Вы успели его рассмотреть?

- Было слегка не до того, – Гектор поднялся, его заметно трясло, – но это… это был человек, определённо… Если это… можно называть человеком…

- Землянин?

- Не могу сказать точно! Он, знаете ли, не много дал возможности его рассматривать! У него были волосы… Рот, нос, два глаза… Не центаврианин – зубы его я, увы, смог оценить и визуально, и… Тут не в расе дело! Это был зверь, выглядящий как человек! На Приме вблизи жилых мест крупных зверей, конечно, не встретишь, но один раз мы с приятелем столкнулись со стаей одичавших собак… Всю ночь просидели на столбе, руки потом еле разжались… Потому что понимали, если разожмутся – то всё… Там, внизу, была лютая смерть. Видели когда-нибудь глаза животного, для которого ты – дичь? Я два раза видел, тогда и теперь.

Дайенн приглаживала волосы, вставшие, по её ощущению, дыбом, стараясь не произнести вслух – не пришло ли это злое божество аборигенов карать осквернителей могил?

- Но… это ведь не был… господи… на нём была одежда?

- Что-то вроде, – уничтожил последнюю надежду Дайенн Гектор, – так что вряд ли это какой-то местный ещё более примитивный вид, – на нём были не звериные шкуры, обрывки чего-то, что было прежде тканью, весьма приличной тканью… Руки его оценить не мог, не могу сказать, тилон ли это…

- Пойдём поскорее на корабль. Возможно, он тут не один… Боже, надо предупредить Альберта… Всех предупредить…

По мнению Гектора, Альберт точно не был лёгкой добычей, но он смолчал – адреналин схлынул, и горячей волной накатила боль – кажется, монстр вырвал из его плеча приличный кусок…

====== Гл. 34 Территория кошмара ======

- Вы два идиота! Полных, категорических, круглых идиота! – голос Гидеона гремел под сводами корабля подобно набату, – кто дал вам распоряжение? Кто дал вам право на самоуправство? Вы с ума сошли? Вы два подростка, которых потянуло на подвиги? Ладно, Викташ… Но вы! Вы были там, на корабле – и после этого вы попёрлись вдвоём к деревне? Тоже пожелали угодить в пасть?

Г’Вок молчал. Хотя мог, конечно, возразить, что лично он на корабле не был, о тилонских останках имел представление лишь из живописания Дайенн.

- Отношения с местными у нас и так не блистали сердечностью. Я не готов был считать наш с ними тот разговор началом дружеских отношений, но теперь их уж точно не будет! Но это была б ещё чепуха… Если б теперь, получается, вы ещё и не были виновны в гибели вашего товарища! О чём вы только думали?

- Мы думали… Что достаточно того, что мы пошли вдвоём и вооружённые.

- Тилонов было поболе, и они тоже были вооружены, и им это что-то не помогло!

Г’Вок, опять же, хотел было возразить, что тилонов отнюдь не комары загрызли, но смолчал. Нечего придираться к деталям, когда в целом обвинения вполне справедливы. Прав был господин Эртониатта, некоторые, получая полицейский значок и оружие, думают, что мозги уже не нужны… Викташ хотя бы младше, а он-то, он-то о чём думал? Так всё просто казалось – да что им сделают эти высушенные мумии, ведущие примитивную жизнь, ну а это их чудовище они тоже уложат не с одного, так с двух выстрелов… А всё вот так глупо бывает – аллергия на комариные укусы…

- Что с телом? – Дайенн оторвалась на время от обработки ран Тавелли, – телом… Викташа, я имею в виду? Они уверены, что он мёртв? Это может быть глубокая кома…

Нарн опустил голову ещё ниже.

- Они не отдали его. Я требовал, я настаивал… Они сказали, что похоронят его по своим обычаям. Что мы сами виноваты, что прогневили божество. Ну, в этом я с ними согласен, конечно… Кто бы мог подумать… Кожу дрази не всякое лезвие берёт, а тут – комар… От бандитских ножей уйти, от выстрелов, и – вот так… Если б мог – поменялся бы с ним. Но мне меньше досталось…

- В патетике сейчас смысла нет, Г’Вок! Конечно, Викташ сам кузнец постигшего его несчастья… но и вы помогли.

- Гидеон, довольно! – взмолилась Дайенн, – нет никакого смысла в том, чтоб добивать человека, он и сам всё понимает. Мы здесь все немного на нервах и временами теряем голову. Если на то пошло, эта наша вылазка может считаться меньшим безрассудством разве что потому, что с нами был Альберт. А Гектор и вовсе просто провожал Дэвида и Диуса, на рожон не лез. Завтра мы попробуем выпросить у деревенских тело Викташа. Принесём извинения, объясним ситуацию… Я уверена, выход даже из этой ситуации должен быть. Только искать его лучше на свежую голову.

- Нет, это исключено. Они были друзьями. И вообще это про кого угодно, только не про Г’Вока…

- Ну, раз это говорите вы, Тавелли, наверное, надо верить.

- Вообще-то, да, – даже радовало, что бледное лицо раненого тронула улыбка, которую вполне можно было назвать горделивой, – всё-таки я его знаю. Хотя бы как коллега из его отделения… Г’Вок дурак, склонный к припадкам бессмысленного героизма – а поскольку на Андроме всласть погеройствовать ему не пришлось, тут вынужденное бездействие его просто добило – но точно не трус и не предатель. Он никогда никого не бросил бы, если есть хоть малейший шанс…

- Что, и вас?

- О, меня уж точно, – Тавелли надтреснуто рассмеялся и тут же сморщился – раненое плечо отозвалось болью, – смотрю, тут не все понимают в особенностях взаимоотношений рас в условиях мирного времени… Никакой нарн в подобной ситуации не бросил бы центаврианина в беде. Нечего даже и думать. Что может быть слаще, чем когда бывший враг обязан тебе жизнью?

- А не судите ли вы, Тавелли, по себе…

- Конечно, сужу. Я и сам, в сущности, такой же. Думаю,потому мы с Г’Воком первые годы службы грызлись не на жизнь, а на смерть, и думаю, поэтому перестали грызться. Мы оба это понимаем. Вы хотели что-то сказать, Иглас?

- Я? Нет. Не сейчас. Мне нужно многое обдумать.

Ви’Фар покосился на врия с подозрением – но в голову ему лезть не испытывал желания, успел ощутить, насколько это… трудоёмко. Уровень Игласа был в принципе сопоставим с его, достаточно качественную ментальную затрещину он выдать не мог. Но это искупалось самой по себе организацией сознания вриев, слишком отличной от нарнской.

- Я думаю, подозрения такого рода вообще неправомочны и оскорбительны, – разомкнул уста Илкойненас, – мы все всё-таки полицейские. Простите, но я позволю себе наивность считать это неким знаком качества. Я могу допустить, что у моего коллеги может не хватить физических сил, чтоб вытащить кого-то, но…

- Возможно, ваша наивность однажды послужит причиной вашей смерти, – хмыкнул Тавелли, – но спорить я сейчас не хочу. Для рассуждений о том, что под одинаковыми мундирами может быть разное содержание, что мы состоим в первую очередь из нашего воспитания, истории, убеждений – не лучшее место и время.

- Любой нарн, переживший более двух больших сражений, знает по крайней мере основные приёмы рукопашного центаврианского боя. И создатели игры тоже знали их неплохо, во всяком случае ко второму выпуску игры пехоту прописали довольно грамотно, они и без оружия намять бока в принципе способны… Если хочешь успешно сражаться, ты должен знать язык противника, оружие противника, язык боя противника…

Майк мрачно кивнул. Всё это он и без Г’Сан знал – читал… Так что никакого практического влияния эта лекция не имела. Полностью согласный, что нужно использовать свободное время с максимальной пользой, чувствовал он себя всё равно по-дурацки. Тренировки в стрельбе ещё туда-сюда, а драться с Г’Сан было задачей, на которую приходилось долго себя настраивать. Во-первых, потому, что она всё-таки как бы своя, во-вторых ввиду ясного понимания, что навалять она способна так, что до следующего сеанса помнить будешь. К счастью (ну, приходится называть это именно так) вывести из себя она умела.

- Не стоит осторожничать, мальчик мой. Если ты умудришься причинить мне сколько-то серьёзный вред, я страшно удивлюсь. Так что давай, локти выше, ноги согни в коленях, попробуй ещё раз… Господи, да что с тобой не так? Ты не умеешь прыгать?

Очень хотелось ответить, что да, чёрт возьми, не умеет! То есть, конечно, немного умеет, учился этому, так получилось, в виртуальной реальности, как и бегать, и много чему ещё, что очень даже хорошо представлял и понимал в теории, но наработанного опыта не имел. Но для таких разговоров не время… и неизвестно, будет ли время когда-нибудь.

- Ничего, упорным повторением даже тебя можно чему-то научить…

Функция сохранения настроек сеанса, характеристик персонажа – не самая популярная, хоть, вроде бы, и даёт много удобств, навыки, полученные в предыдущих загрузках, не теряются. Но не то чтоб кто-то лез сюда за навыками, для этого всё же есть учебные модули. Правда, если ты не хочешь афишировать свой интерес к тем или иным навыкам, то игровая реальность – твой путь. Да, с инструктором как повезёт, да, это, скорее всего, долго и хлопотно, зато не придётся объяснять маме или папе, зачем тебе вдруг изучать свойства и взаимодействия взрывчатых веществ и схемы изготовления взрывных устройств, и заодно ещё куче людей, в погонах и без, объясни, что реально просто интересно. Собственно, это про Лауру, у неё как раз есть пара давних, проработанных персонажей… Но большинству игроков так заморачиваться было и лень, и незачем – интереснее было попробовать себя в разных образах. Лаура ещё рассказывала как-то, мол, ходят по Сети истории о игроках, переставших различать себя и персонажа. Стив тогда сказал, что страшилка так себе, она ж сама тогда первый кандидат, ни у кого здесь больше нет настолько давних и проработанных персонажей, и они тогда долго собачились на тему, стоит ли считать её персонажа в «Яноше» и в расширенной версии за одного. Майк всему этому внимал молча. И сейчас его эта тема не тронула бы тоже ни капли – это по-прежнему совершенно точно не про него. Хотя, ввиду частоты посещений, у него, естественно, появились приятели среди «местных» (а не местных здесь сейчас почти не бывало, заходили только ненадолго пара студентов, делающих работу по этому историческому периоду), и пришлось продумывать какую ни есть биографию, но делал он это с большой опорой на рекомендации Г’Сан, то есть, это всё же не было порождением его сознания, в этот образ не было вложено что-то личное, он вспоминал-то об этой биографии, когда кто-то задавал вопросы… А одни только иные детали биографии, особенно если не пропускать их через себя, ещё ничего не меняют в личности. Вот прожитый здесь опыт что-то, наверное, меняет… но пока сложно сказать, что. В реальной жизни ничто из этого не применимо. Это, действительно, как сон, или мир фантазий, куда он, как ни парадоксально это звучит, ходит отдыхать…

…Сколько раз он уже жалел, что не выдернул себя из дебрей воспоминаний-размышлений сей же момент. Жалел вот так же распластавшись на камушках и пытаясь оценить, все ли кости целы. До сих пор были все, но не стоит надеяться, что так везти будет всегда. Впрочем, в этот раз что-то пошло не так в кои веки не для него, потому что Г’Сан, не встретившая при проведении очередного приёма адекватного сопротивления, приземлилась следом. Она, понятно, успела сгруппироваться и выставить руки, да и одеты они были не в полное своё облачение, не то без сломанных рёбер на сей раз было б не обойтись… Все последовавшие за тем выражения Майк знал, слышал большинство из них не раз, так что впечатлить его этой тирадой больше, чем впечатлило само падение, у наставницы не вышло.

- А я говорил, что человек не кузнечик, на кой хрен так прыгать – чтоб устать быстрее?

- Чтоб попасть ногами выше, чем ты обычно попадаешь!

- Чтоб центаврианин оценил, как хорошо я знаю приёмы их боевых искусств и проникся ко мне уважением? Это идеализированные приёмы, рассчитанные на обстановку спортзалов, в реальном бою они сами половину позабудут, ты ж сама говорила…

- Да вот как сказать! Ты не забыл случайно, что центавриане – персонажи программы? Они не настолько сложно прописаны, чтоб что-то забыть или что-то счесть несущественным, как ты сейчас!

- Да и не настолько просто, чтоб, к примеру, не уставать, или их нельзя было застать врасплох…

Зачем Майк спорил, он и сам не знал. Спорить было не о чем, точно не в оценке возможностей и характера противника. Просто таков уж был стиль, заданный, в общем-то, самой Г’Сан – если не собачиться, всё равно, о чём, то что, молчать что ли? Нет, иногда они, конечно, ведут почти спокойные серьёзные беседы…

Они как раз уже практически поднялись, когда Г’Сан резкой подсечкой сбила его с ног. Однако к чему-то подобному он уже был готов, поэтому тут же, ещё практически в падении, ответил ей тем же – в итоге вернулись к прежней композиции. Можно считать, что и не поднимались, да.

- Ах ты падла! – искренне, кажется, изумилась Г’Сан и размахнулась для удара, но считающийся ею растяпой Майк умудрился извернуться, сбросить её с себя и оседлать… почти, в последний момент она сбросила его и они покатились по пологому каменистому склону азартно матерящимся клубком.

- Ну что ж, неплохо, иногда ты вполне… Ого, а это ещё что такое?

Майк, к сожалению, уже понимающий, о чём идёт речь, на риторические вопросы отвечать особого желания не имел.

- Что, что… физиология.

- Удивительна земная физиология, – хмыкнула нарнка, – не думала, что вы возбуждаетесь от тумаков.

- В данном случае на мне физиология вообще-то нарнская, так что двусмысленно выходит! Не знал, что в реакции на близость тела противоположного пола что-то странное есть… Это что, в твоей богатейшей жизни впервые, что ли?

Г’Сан сидела рядом, отряхивая штаны и оценивая ущерб, нанесённый им острыми камешками, а Майк снова размышлял о том, на все ли вопросы нужны ответы. Г’Сан, конечно, старше его только по виду, а не по абсолютному сроку своего существования, но всё же ей не 5 лет, и она прожила, в разных виртуальных мирах, не одну жизнь. Ну какова вероятность, что у неё никого не было? И уж тем более совершенно незачем ему сейчас знать, что с этим кем-то случилось, где он или они, может, в разных мирах это разные индивиды… Ну, если это персонажи программы – то определённо разные. Но это… разве это не дико вообще? Или всё же более дико – что-то иметь с «гостем», просто приходящим поиграть в чужую жизнь? Как-то он изящно перевёл тему, когда она спросила, в порядке обычного своего зубоскальства, есть ли у него кто-то, и он точно не хотел бы сейчас эту тему реанимировать. А теперь в голове, чего доброго, явственно зазвучит голос Лауры: э, парень, у тебя всё так плохо, что ты умудрился влюбиться в вирус? Ну вот, пожалуйста…

- Нет, Ан’Ри, не помешаете, проходите.

Нефилим, отчаянно смущаясь, переступил порог медотсека. Большая часть его тонула в полумраке – нет смысла гонять на полную мощность все лампы, при всего одном пациенте. Впрочем, и этому одному пациенту лампы сейчас совершенно безразличны…

- Ну, всё же вы вправе меня спросить, что мне-то тут делать. Я не настолько хорошо знаю господина Эркену… Но мне кажется, в такой момент, при таких событиях, как у нас здесь сейчас, самое худшее из возможного – это вот так лежать, бездеятельным, беспомощным. Я не таю иллюзий, что смог бы пробудить его, раз уж вам это не удалось, я просто хотел бы, так же, как вы, мягко постучать в его сознание, напомнить, что мы здесь и ждём его назад…

- Ничего, я не обиделась.

Ан’Ри, бросив быстрый взгляд на Софью – лицо её было затенено волосами, и сложно было что-то сказать о его выражении, снова обратился к монитору, на котором радужно танцевали не вполне понятные ему диаграммы. Сородичи утверждали, что ему досталось столько человеческой генетики, что он способен краснеть – хотя человеческим взглядом это, наверное, заметить сложно.

- Я…

- Простите. Я не лезу в голову, у меня обычно на это и уровня не хватает, ваш уровень всё-таки действительно больше моего. Вдали от сестры мои силы слабее. Я просто чувствую настроение… Угадываю, о чём человек может думать в настоящий момент. Читать как открытую книгу можно преимущественно того, кто сам тебе открылся… Я вижу, что вы подумали о том, не обидно ли для меня звучит предположение, что вы могли б достигнуть того, чего не смогла я. Но если б и так, это точно не было б для меня обидно. Я радовалась бы, что Джани пришёл в себя.

- Надеюсь, что так и будет, и скоро. Иначе немыслимо… Он ведь не получил серьёзных ранений.

- Он получил серьёзный удар по нервной системе, когда лекоф-тамма был выведен из строя. Это не смерть как таковая, но её дыхание так близко, как только возможно.

- Странно… – нахмурился нефилим, – насколько я чувствую сейчас, почти всё время он думает о своей матери, это естественно, конечно, в такой момент – возвращаться в прошлое, в детство, когда она была рядом… Но где-то между этими мыслями мелькнул образ Дэвида Шеридана, с каким-то знаком… тождественности. Но ведь он не мог узнать о том, что тот… тоже был на пороге смерти?

В сознании Софьи трепетнула неясная не то чтоб тревога даже – волнение, так колеблется пламя свечи, когда в комнату подтягивает сквозняком.

- Возможно, мог… Мог по крайней мере предполагать. Мы ведь не знаем всех переговоров лекоф-тамма с Руваром. И… хоть он и без сознания, но его мозг фиксирует то, о чём говорят приходящие сюда. Так что он знает и то, что смерть отпускает и тех, кого схватила так крепко.

Юноша снова попытался рассмотреть лицо женщины за каштановой вуалью. В этих словах ему упорно чудилась какая-то… неуверенность. Словно совсем не о том она думала на самом деле. Но о чём – он не мог понять. В светлом тумане её мыслей образы проплывали нечёткими силуэтами – вполне ясными и опознаваемыми для неё, но не для него. Как конспект, где слова записаны сокращениями или вовсе какими-то значками, неизвестными непосвящённому…

- Честно признаюсь, мне даже думать об этом страшно. Знаете, во многих мирах жизнь ассоциируется с дыханием. Иногда это даже одно слово… Я это вспомнил сейчас потому, что у Дэвида Шеридана это и читал. Это сейчас мы образованные, мы знаем, что в глубокой коме поднесённое к лицу зеркальце может не запотевать, мы умеем засекать самые слабые пульсации жизни в теле… Но где-то внутри нас живущие суеверные предки не могут не спрашивать, как относиться к человеку, который был мёртв, вернулся с той стороны.

- Действительно лучше не думать об этом. Пойдёмте, Ан’Ри. Непорядочно мешать господину Намгану работать.

Сухонький тибетец – сегодня была его очередь дежурить в медотсеке, в то время как его спутница помогала Дайенн в соседнем, преобразованном в походную лабораторию, помещении – приветливо улыбнулся.

- Вы мне вовсе не мешаете. Не столько здесь работы, чтоб я не чувствовал порой сильную неловкость перед офицером Гидеоном, серьёзно поступившимся протоколом ради наших желаний…

Ан’Ри подумал, изо всех сил стараясь спрятать эти мысли от Софьи, что бедному землянину, почти безвылазно торчащему здесь, наоборот, в радость должна быть компания кого-то более… живого. Не были ли они чрезмерно самонадеянны, полагая, что господин Эркена очнётся достаточно скоро, что они могут позволить себе направиться к следующей цели, а не к ближайшему из миров Альянса, для передачи его в более компетентные руки? Наверняка, кого-то ещё сейчас посещают те же мысли – что они теряют время, его время. Но ведь и улететь так просто сейчас они уже не могут…

- …не для того, чтоб попасть в ещё большую задницу!

- А что, у нас тут задница? – вздёрнул бровь вошедший Гидеон, – по сравнению с Андромой что, что-то ещё, ну, кроме Громахи, вправе называться задницей? Нет, местечко на троечку, это все понимают, ну, кроме местных, но они, как мы уже поняли, патриоты…

- Без патриотизма-то тут не выживешь, – проворчал Эремо Фар.

- Но здесь не происходит гражданской войны.

- Да, только так, по мелочам – разгуливают какие-то зверюги, выпускающие людям потроха без всяких подручных орудий. Ерунда. Может быть, ерунда это потому, что цапнули не вас, господин Гидеон?

Военный ткнул в пищевой автомат, убедился, последовательно, что овощное пюре, соевая паста, мясной соус – закончились (последнее явно закончилось на Тавелли), и обернулся к оному:

- Нет, я не считаю, что это ерунда. Я возражал только по поводу «ещё большей задницы». Что бы тут ни происходило, давайте не забывать, что мы находимся здесь добровольно. И в принципе нам ничто не мешает прямо сейчас отсюда улететь. Да, кроме соображений незавершённого дела – но в конце концов, можно ведь принять как данность, что все тилоны мертвы, и отправиться к следующей указанной Драалом цели. В этом наше коренное отличие от хурров, которым в большинстве своём с планеты некуда деться.

- Да, правда, не пойму, при чём тут мы.

Горячая каша плеснула на палец, а настроение у Гидеона и так не было благодушным.

- При том, что с какими бы трудностями мы ни сталкивались, это не повод забывать о том, что кому-то хуже. Не думал, что придётся кому-то объяснять такие очевидные вещи.

- Кажется, не всех вывезли с Андромы. Вас, господин Гидеон, так и не вывезли.

- Да, а ещё Дэвида Шеридана. Вы и перед ним готовы говорить о своих проблемах? – Гидеон, в общем-то, понимал, что Тавелли стоит сделать скидку, травмированное плечо, несмотря на антибиотики и обезболивающие, должно доставлять сильное беспокойство, а вкупе с чувством беспомощности от так и не проясняющейся ситуации это кого угодно сделает несдержанным на язык, но тоже уже не мог остановиться, – да, меня – не вывезли. Да, готов это признать. Я не был ранен, не лежал при смерти, но был травмирован иначе. Я, видите ли, господин Тавелли, военный. Я воспитан в семье военных. Для меня понятия чести мундира, долга, закона кое-что значат. И я не могу, наблюдая, как армия, призванная защищать народ, совершает преступления против этого самого народа, лишь философски вздыхать, что таковы порядки и не нам их в чужом мире менять. Да, от моего сочувствия и возмущения ничего не поменяется, и возможностей поменять у меня вообще нет. Но это не отменяет здоровых реакций.

Тавелли тщательно соскрёб из чашки остатки политого соусом пюре.

- Здоровых… Может быть. Ну бросьте, Гидеон, не демонстрируйте наивность, странную для вашего возраста и звания. Армия любого мира повинна в подобных преступлениях. Иногда даже копаться не нужно, чтобы найти примеры. Если лично вам до сих пор не привелось ни в чём подобном участвовать, так какие ваши годы. Но вам-то достаточно обратиться к семейной истории…

- Простите? – поинтересовался землянин умеренно зловещим тоном. Иглас с готовностью подвинулся – места за столом было ещё достаточно, но идти с горячей кашей лучше как можно меньше.

- Вроде бы, не большой секрет, что ваша мать в гражданской войне занимала ту сторону, которая военными преступлениями как раз и занималась.

Иглас отодвинулся ещё дальше, видимо, опасаясь, что сейчас в него брызнет кашей из полетевшей через стол тарелки.

Нет, Гидеон не швырнул в полицейского тарелкой. И вообще ничего не ответил. Ну что тут скажешь? Не большой секрет… Что вообще является большим секретом для центавриан с их любовью собирать компромат? Когда успел, интересно…

- Ребята, вы что, решили, что проблем мало, и ищете повод поругаться? – Исут вскинул руки, как бы разводя спорщиков в стороны, – к чему вот это сейчас вспоминать? В конце концов, нет ведь фактов лично её участия в этих преступлениях?

- А это обязательно? Она поддерживала тех, кто их совершал. Проще, конечно, снять с молчаливых соглашателей всю вину…

- Центаврианину ли это не знать, – хмыкнул Гидеон, помешивая ложкой источающую пар массу. Тот и бровью не повёл, поднялся, бросил опустевшую посуду в утилизатор и вышел.

- Ну, вообще Тавелли прав, – подал голос молчавший до этого Ви’Фар, – армия, конечно же, призвана защищать народ от угрозы внешней и внутренней, и не оспаривать решения вышестоящих, кто у нас нынче является народом, а кто угрозой. Так что чистота армии напрямую зависит от адекватности этих вышестоящих. И адекватность эта состоит в умении вовремя заткнуть народу рот очередной подачкой, чтоб не доводить его до точки кипения и необходимости спускать на него армию.

Иглас, закончивший трапезу почти одновременно с центаврианином, тоже поднялся.

- Вроде не Алвареса слышу, аж даже странно.

- А что не так говорит Алварес? Ну, мне далеко не всё из того, что он говорит, кажется разумным, но в данном-то вопросе он прав. Почитайте центаврианских марксистов, ещё больше культурно травмируетесь.

- Что, и такие есть? – врий булькнул-хохотнул, направляясь к выходу, – тилоны, артефакты, чудовища… Мир и так сумасшедший!

Эремо проводил его взглядом и хмыкнул:

- Ну, в какой-то мере разрядил обстановку. И на том спасибо.

- Народ изнывает от неопределённости, – Гидеон скривился – каша оказалась недосолена, – ещё немного, и я сам организую охоту на этого неведомого зверя. Просто чтоб мы тут не увлеклись сварами… Каждому ж найдётся, что предъявить другому. Одни неувядающие расовые конфликты чего стоят.

- Вы думаете, ещё есть, на кого охотиться? То есть, что это нечто, напавшее на Тавелли, не было единственным?

- Почти уверен. Не спрашивайте, откуда. То ли из тех соображений, что тилоны всё же не дети малые, чтоб одному против как минимум троих их было так легко ухайдокать, то ли из тех, что раз уж в деревне обнаружился покусанный труп… Ну, не знаю, не логично ль было для этого зверя, раз уж он напал на одного из них, продолжить кружить вокруг деревни, а не совершить немаленький вообще-то бросок до нашей стоянки?

- Видимо, на вкус аборигены ему не нравятся. С большой голодухи можно, но если есть пища получше – то зачем? Как-никак, он ведь его не доел, только надкусил.

- Резонно. Но не доесть мог потому, что отбили соплеменники. Если так говорить, Тавелли он тоже… не доел…

- Лично я не понимаю, зачем мы здесь торчим, – мрачно вздохнул Исут, – я не верю, что мы найдём здесь живых тилонов. Вот даже на долю процента не верю. Если предположить, что аборигены взяли их в плен – ну зачем, скажите на милость, им держать их у себя живыми? Иномирцы ведь скверна. Да у них и негде… Их хижины от дыхания могут развалиться, из такой тюрьмы сбежит и денет.

- Ну, не торопитесь в суждениях, мы всё-таки не всё видели… Мне всё-таки настойчиво кажется, эти ребята не столь просты. Скверна скверной, но все мы прекрасно знаем, как любые принципы отступают перед соображениями выгоды. Не бывает настолько сильной ксенофобии, чтоб она оказалась сильнее соблазна выгодной сделки. Доказано лорканцами, хуррами, да кучу примеров можно найти.

- А в чём может быть та выгода?

Эремо вздёрнул безволосую бровь.

- Шутить изволите? Для тилонов, кроме возможности вернуться к раскопкам – хоть эти самые камни. Камни – это деньги. Немалые. Деньги – это оружие, корабли, да и эти самые артефакты, нередко. Они, понятно, способны забраться даже в корлианский Дворец, но если что-то можно купить – почему нет-то? А для местных – боже, да хоть тряпки. Нет, не то чтоб я предполагал, что тилоны возят с собой обширный гардероб как раз для таких случаев, но наверняка у них найдётся, что предложить. Этот мир беден всеми благами из возможных.

- Ну, такое соображение до сих пор не заставило их вести сколько-то более оживлённую торговлю.

- Возможно, это смотря как торговаться…

И в этот момент раздался крик.

Исут, вскочив, опрокинул на себя чай, к счастью, остывший.

- Это…

- Ли’Нор! – Гидеон отодвинул чуть тронутую тарелку и выпрыгнул из-за стола.

В полутёмном коридоре столпились почти все. Даже Дайенн, встрёпанная и запыхавшаяся, была здесь. Готовая поклясться, что на бис повторить это высокоскоростное выпрыгивание из защитного костюма она б не смогла.

- Я в порядке, в порядке… – повторял Ан’Ри, держась за голову.

Ли’Нор обвела собравшуюся толпу диковатым взглядом.

- На него кто-то напал! Он шёл впереди, и из темноты на него кто-то прыгнул! Я стреляла, но не уверена, что попала…

- Тааак. Думаю, серьёзность ситуации объяснять не надо. Шлюзы закрыты. Кто мог напасть на парня на нашем собственном корабле?

- Я не знаю, сбавлю я градус паранойи или увеличу, – вздохнул Схевени, – но днём шлюзы были открыты достаточно долго…

- Чтоб на корабль мог проникнуть кто-то вроде молодчика, которого спалили Дайенн с Алваресом? Мимо Дрима, мимо любого из нас, кто в любой момент мог там проходить? Ты в это сам-то веришь?

- Это не предмет веры. Это гипотеза. В то, что это сделал кто-то из своих, кажется, тоже никто не хочет верить?

- Может, это… ну… шутка такая неудачная была? – пробормотал Г’Вок.

- Подобные шуточки как, в вашем духе? – не удержался Тавелли.

- В моём – нет. Я, конечно, номинант на звание «Недоумок года», но это даже для меня чересчур. Но определённо, если б я додумался до такой шутки, то сбежал бы и ни за что потом не признался. Сгореть со стыда можно и самому по себе, в одиночестве.

- Ничего себе – шутка! Ан’Ри неплохо так приложили головой о стену…

- Ну, это могло произойти и случайно, – неуверенно проговорил сам пострадавший, – то есть, ведь было темно…

- Да, вот сразу интересный вопрос – а почему там было темно? Когда успело испортиться освещение? Днём же всё нормально было!

- Лампы иногда выходят из строя, господин Гидеон, так бывает, не обязательно это злой умысел.

Землянин отбил тревожную дробь пальцами по столешнице.

- Чем больше вокруг происходит всякой хрени, тем меньше я верю в совпадения… Ладно. Тяжело начинать этот разговор, но – давайте выяснять, кто где был в тот момент.

Иглас хохотнул – Колменарес немного поморщился от этого звука.

- Ну, думаю, проще всего с нами, – улыбнулся Эремо, – мы были у вас на глазах, мы вне подозрений.

- Так же вне подозрений Ли’Нор…

- А чего это Ли’Нор – вне? – вздёрнул бровь Тавелли, – то, что она якобы шла следом за Ан’Ри, доказано чем-то, кроме её слов? Там же было темно!

- Думаете, Ан’Ри не понял бы, если б на него напала Ли’Нор, которую он хорошо знает? Давайте не доходить уж до полного абсурда!

- Вы, должно быть, забыли, что я стреляла!

- Великолепная идея, кстати! Стрелять в темноте! Чтобы точно ухлопать парня?

- Я стреляла, когда подбежала к нему! Стреляла наудачу, и это я прекрасно понимала…

- Жаль, что всё-таки не попала. Сейчас всё было бы гораздо проще…

- Раз уж так повернулся разговор, то что насчёт вас, Тавелли? Вы покинули кают-компанию незадолго до.

- Ладно б, это сказали не вы, Иглас, вы-то вышли практически следом.

- У меня есть отличное алиби, – мигнул глазами врий, – рост. Я полагаю, по этому параметру я даже в темноте угадываюсь безошибочно. Стало быть, на Ан’Ри напал кто-то обычного роста. Так где вы были, Тавелли?

- Шёл к своей каюте, разумеется. Но не дошёл…

- А если б и дошёл – не факт, что я смог бы это подтвердить, – мучительно зевнул Арвини, – меня не подняла бы даже весть о зарплате. Даже весть о том, что госпожа Ли’Нор согласна отметить её получение со мной. Кажется, я переборщил с обезболивающим…Госпожа Дайенн, не выдадите теперь чего-нибудь такого же сильного, чтобы наоборот, проснуться?

Тавелли и Г’Вок удивительно синхронно повернулись вослед его обращению.

- Кого-то я, смотрю, зря на полном больничном режиме не оставила? Так сейчас, обоих! Причину найду! Будете лежать, смирение вырабатывать, хоть господину Намгану немного повеселее будет! В отличие от большинства собравшихся, я – работала! И Цэрин может это подтвердить.

Взгляд миндалевидных глаз последовал за кивком её головы. В глазах вриев сложно считать выражения, примерно как мимику токати, а то Дайенн поклялась бы, что в них значится определённое сомнение в надёжности подобного свидетеля. Да, сейчас как раз ещё пары шуточек на тему свиты божества не хватало. «Божеству не пристало нападать на кого-то в тёмном коридоре», – хотелось ей сказать, но она, конечно, смолчала.

- Ну, чисто технически… вы ж могли ненадолго отлучиться, чтоб дать тумака Ан’Ри?

- Госпожа Дайенн никуда не отлучалась, – ровно, с лёгкой полуулыбкой ответила Цэрин, – и это могу подтвердить даже не я, а показания приборов. Мы работали вдвоём. Датировки операций и на моей, и на её аппаратуре вы можете посмотреть. Не думаю, чтоб нашего общего технического гения хватило б, чтобы их подделать.

- Тумака мне и без него есть кому выдать, – съязвила дилгарка, – хотя бы за то, что вожусь с его драгоценным ископаемым я, а не он!

Коллектив, закономерно, повернулся к встрёпанному и мрачному Вадиму.

- Ну, господин Алварес, где были вы?

- Вам в подробностях? – самым дружелюбным тоном поинтересовался Схевени.

- Да, если можно! Завидовать будем! Надо же, у кого-то в такой обстановке есть настроение на…

- Вообще-то, у меня тоже есть, – Арвини снова тяжко зевнул, – но это никому не интересно, да?

- Госпожа Коул?

- У себя. В одиночестве, понятное дело, потому что госпожа Дайенн была в лаборатории, а госпожа Ли’Нор вместе с Ан’Ри пошли, вот, к Аскеллу…

Гидеон что-то вычерчивал на планшете, становясь всё мрачнее и мрачнее.

- Г’Вок?

- Вынужден потеснить госпожу Дайенн на пьедестале, я тоже работал. Как раз над забарахлившим освещением. Был под потолком в соседнем коридоре как раз. Нет, подтвердить некому, Илкойненас работал за переборкой – вроде как, по соседству, конечно, но слышимость через переборку нулевая.

- Стало быть, Илкойненаса спрашивать тоже смысла нет… Колменарес?

- В рубке. Спрашивал у Альберта последние новости.

- Дримштикт? О господи, кого я спрашиваю… Ви’Фар, ну переведите, чёрт возьми!

- Дрим был у себя, – ответил вместо него Иглас, – в отличие от господина Тавелли, я до своей каюты дойти успел. Дрим был в своём любимом симуляторе, «Горнолыжные курорты Земли», согласно показаниям таймера – не менее получаса. Эти таймеры, конечно, порой врут, но на минуту-две, не более.

Гидеон снова вперил взор в планшет, где был открыт план корабля, черкнул пару линий, потом тоскливо хлопнул им о столешницу. Что получается? Алиби есть примерно у половины. На кого из оставшейся половины думать такую дичь?

- Посторонние на корабле исключены? – робко пискнул Ан’Ри.

- И что быстрее – запустить сканирование или самим обшарить?

- Что ж, пока могу сказать только банальность – не ходите поодиночке…

- Ли’Нор и Ан’Ри шли вдвоём, помогло? – пробормотал Эремо, но тихо – нагнетать и без того невесёлую атмосферу не хотелось.

- С вашего позволения, – Дайенн поднялась, – мы с Цэрин вернёмся в лабораторию. Работа сама себя не сделает. Если кто-то рискнёт встать на этом пути… Что ж, он сам кузнец своей судьбы.

Как же Лурдес божественно права, с этим своим, про череду побед и поражений. Майк, старательно помогая себе руками, переложил тело на бок, кажется, достаточно удобно. Сложно определить границы чувствительности. Да, череда побед и поражений… от себя самого. И, вдобавок к и так не лучшему самочувствию, традиционная лекция Дебби, на тему, как она может быть спокойна за будущее брата, неспособного быть внимательным в том, что касается его собственного здоровья. Слово «растяпа» и ещё некоторые подобные она по совету психолога не употребляла, кому психолог хотел этим сделать лучше – непонятно. Майк отправил сообщение и переключился на соседнюю вкладку – на случай, если Дебби войдёт, хотя вникать сейчас в суть прений «Эдгарс Индастриз» и центаврианской «Ренофи» на тему использования чужих наработок в создании гепатопротекторов нового поколения сейчас хотелось меньше всего. Ну естественно, «Эдгарс Индастриз» кое-что слимонили. Вообще-то аж при Эдгарсе самом и слимонили, могли и раньше почесаться. Ну да, ждали, когда препараты выйдут на широкий рынок и можно будет насчитать сумму претензий поувесистей. Что не так-то в этом всём? Кто опытнее центавриан-то в проверке своей печени на профпригодность? Хурры только, наверное…

Пиликнуло сообщение.

«Привет, дружище. Время вообще-то позднее, но тебе повезло, я пока тут. Тебе чего не спится?»

Набирать, сколько б он ни играл с чувствительностью панели, было трудно. Вспомнилось, конечно, как он когда-то, примерно в таком же состоянии, объяснял Лауре вот это всё – о некоторых препаратах, которые важно принимать строго по схеме, с соблюдением определённой последовательности, с соблюдением определённых интервалов. Эти препараты потому и стоят своей цены, что оказывают воздействие на клетки организма в нужном порядке – отдают вот здесь команду на выпуск такого-то белка, и он, достигнув определённой концентрации, вступает во взаимодействие с другим белком, который должен быть выпущен в нужном количестве по команде уже второго препарата… А третий руководит уже их работой… Спутать очерёдность приёма – это нарушить производственную цепочку. Дебби на этом примере объясняла принципы взаимодействия цехов – или на примере цехов объясняла действие препаратов, по-разному. И вот он снова спутал очерёдность, да. Да, когда же он повзрослеет, когда уже можно будет доверить ему хоть что-то. Онемение и слабость пройдут через пару дней, раздражение Дебби – несколько позже, но, как бы ни сложно было сейчас управлять собственными пальцами, он хотел сперва услышать, как дела у Лауры. Действительно хотел. Если б Дебби была чуть попроще, можно б было обойтись видеосеансом. Но сейчас как-то не то настроение, чтоб пререкаться. Дебби слишком идеально научилась строить разговор так, чтоб не говорить ему обидных слов, не давить и всё такое. Чтоб он чувствовал себя виноватым. Ещё более виноватым…

«Лаура, вот ты знаешь Г’Сан. Вирус».

«Ну, знаю, кто не знает-то. А в чём дело?» (прилагается символ лёгкой тревоги)

«Нет, ничего, всё в порядке. Я просто пытаюсь понять, как это работает. Вот она ведь восстанавливается, если её убивают в игре. А если когда-нибудь, ну, вдруг, все игроки, которые с нею взаимодействовали, перестанут приходить в игру, или все игры перезагрузят, выкинув её код, то где-нибудь она останется?»

«Да, крепко тебе там сплохело… Больше-то думать совершенно не о чем?» (прилагается символ смеха)

Майк вздохнул, пошевелил пальцами, некстати вспомнив их хватку в рукопашной с Г’Сан.

«Лаура, я два часа читаю переписку «Эдгарс» с «Ренофи», там приложений по весу больше, чем я вместе с коляской. Ты знаешь это состояние по подготовке к экзаменам».

«Не напоминай, а? (прилагается символ ужаса) Ну, если это тебе действительно поможет, то её код, в любом случае, остался на том устройстве, с которого её запустили».

«И где оно?»

«Майк, ты б просто отдохнул, а? Где-то на Нарне. Точнее мне знать неоткуда. Почему б тебе просто не спросить её? Думаю, она тебе скажет то же, что и я – что из этого реальнее, одновременная перезагрузка всех игр или одновременная кончина всех, кто когда-либо с ней взаимодействовал? Ты вообще представляешь, сколько их? Вроде апокалипсиса на ближайшее время синоптики не обещали. Не волнуйся, мы с тобой смертны, а Г’Сан вечна».

За дверью раздались шаги, Майк быстро переключил вкладку, но шаги прошли мимо. Кажется, это всё-таки Дебби. Наверное, решила, что хватит с него этого бархатного разноса, решила не давить проверками. Майк судорожно подавил побуждение окликнуть её, поболтать, чтоб сбавить напряжение до максимально возможного минимума – всё нормально, мир, через пару дней ему станет лучше, ещё через пару дней она будет совсем довольна – завтра поболтают. Когда он переключил вкладку обратно, там как раз высветилось следующее сообщение Лауры:

«Я, в принципе, устала. Но уснуть я теперь не смогу, гад, тебе спасибо. Тебе зачем это знать вообще?!»

«Лаура, мы уже о какой только ерунде не болтали. Ты ещё сохранила способность удивляться?»

Эхом ухнули внутри те мысли – сумеет ли он удивить Г’Сан.

«Представь себе, да!»

Нужно придумать что-то вменяемое. Что-то кроме того, что ему сейчас всё равно, на что отвлечься от гепатопротекторов. Услышать от неё в реальности вопрос, как его угораздило влюбиться в вирус, он пока не готов, хватило в голове. Пока не готов. Когда он соберёт всё это внутри себя в кучу, можно будет об этом поговорить.

«Понимаешь, мы с Дебби говорили о системах защиты информации».

«А, ясно. Если я хорошо поняла характер Дебби, то всё правильно она сказала. Есть такие вирусы, которые хрен уничтожишь. Только зачистив все устройства, с которыми взаимодействовало твоё, что в случае крупного производства равносильно самоубийству. Поэтому предпочтительнее – эти вирусы вообще не ловить. Но Г’Сан – вирус не зловредный, точно никто не задастся целью её вычищать. А в защиту информации «Эдгарс» я позволю себе наивность верить. Там у вас халтуры не держат. Можешь даже передать Дебби, что я так сказала. Да, побесится, зато хоть переключится».

(прилагается символ смеха) «Точно. Спасибо, Лаура. Да в общем-то, я ей то же самое сказал. Но ей годится любой повод напомнить мне, насколько жизнь не игрушки».

«Ага, и не важно, что тебе этой компанией владеть, а не работать в ней программистом».

«Ну, мне принимать на работу программистов».

«А что, у вас там мор начался? Их же у вас там небольшой полк? Впрочем, о чём я, Дебби есть Дебби. Надеюсь, она немного отвлечётся, когда приедет Энжел».

«Это наверняка, тут и я отвлекусь».

«Ну смотри, строгий дядюшка, не гноби племянницу! Даже если её отметки не так хороши, как хотелось бы. Ладно, я тут отбегу, возможно, вернусь, но неточно. Всё-таки спать иногда надо, даже таким безалаберным индивидуумам, как мы с тобой».

«Давай, пока» (прилагается символ хорошего настроения)

Майк улыбнулся, закрывая вкладку. Да, Лаура действительно подняла настроение. Напоминанием об Энжел тоже. Энжел скоро будет здесь, дом оживёт, Дебби отвлечётся от переживаний за него, возможно, даже полностью… И у него будет меньше времени. Энжел хорошо умеет занять любое время (и спасибо ей за это). Так что к чёрту гепатопротекторы, «Ренофи» и их велеречивого юриста. Майк подтянулся на руках и вытащил из-под кровати заныканный модуль. Настала пора проверить, насколько у него хорошая память…

- Я не хочу в это верить.

- Боюсь, от нашей веры и неверия уже мало что зависит.

Дайенн сглотнула, судорожно пытаясь вернуть голосу бодрость.

- Этот вирус… у меня осталось не так много образцов, возможно, как ни претит мне эта мысль, стоит вернуться на тилонский корабль, чтобы взять ещё…

Гидеон скептически хмыкнул.

- Возможно, стоит вернуться, чтобы уничтожить корабль, вместе с содержимым, это даст нам ещё некоторые шансы…

- В неживой среде вирус неактивен, и гибнет через трое суток. Сегодня проверила последние образцы, подвергнутые высушиванию, после добавления питательной среды они не проявили никакой активности.

- Ну, обнадёживает…

- К высоким температурам он так же неустойчив. К низким более, но уже при -47…

- Ждём зимы?

Никто даже не шикнул на Арвини за эту неуместную шутку.

- Так же вирус, по всей видимости, совершенно неактивен в телах местных жителей, тогда как при добавлении крови или различных секретов наших организмов – я брала для образца свою кровь, Дримштикта, Гидеона, Игласа – он начинает ускоренно размножаться и… Похоже, ему требуется совсем немного времени, чтобы подстроиться к незнакомой ДНК, картина одна и та же…

Арвини вытянул голову, пытаясь заглянуть в записи Дайенн, но были они, увы, на минбарском. Впрочем, а будь на земном или даже на центарине – действительно ли он понял бы больше?

- Я правильно понял, воздушно-капельным путём это не передаётся?

- Нет, воздушно-капельным – нет. Но кровь, слюна, жировые выделения кожи…

- То есть, даже просто прикосновения…

Вадим кивнул.

- Надо думать, именно поэтому аборигены и напридумывали все эти… обряды. Закутывание с ног до головы, омывание передаваемых предметов в чашах… Поэтому так далеко, изолированно и располагаются места встреч для торговых сделок. Поэтому они, прикрываясь выдумками про религию, запрещают случайным кораблям садиться на их планете, создают о себе впечатление как о никудышном мире с неприятным, нетерпимым населением. Они защищали не себя, они защищали нас.

Ви’Фар громко хлопнул ладонями о колени.

- Это невероятно… Как может подобное существовать, и об этом до сих пор никто не знает?

- А кому, откуда? Из обитаемых миров ближайшие соседи – бреммейры, которые сами не столь давно вышли в космос, и хурры, которые в эту сторону не летают, и вообще не имеют дел далее гроумского и дразийского секторов. Ну, были ещё пираты… Которые, как помнится, пробыли здесь ненормально мало и сбежали в неизвестном направлении. Доподлинно, думаю, мы никогда уже не узнаем, что с ними случилось дальше, но могу предположить – стартуя, они могли сообщить кому-нибудь из коллег по цеху, находящихся в пути к Охран’кни, что покидают эту планету и им на неё высаживаться не советуют, а дальше… по-видимому, среди улетевших оказался по крайней мере один инфицированный.

- И он пожрал остальных?

Альберт пожал плечами.

- Кого-то пожрал, кого-то заразил… В конечном итоге, все погибли, и корабль потерялся в космосе. И остаётся уповать, что к тому времени, как его кто-нибудь обнаружит случайно, вирус окончательно умрёт без подпитки.

- И с нами, по-видимому, – Гидеон нервно прошёлся от стены к стене, – произойдёт то же самое?

- Почему? – поднял голову Иглас, – разве кто-то из нас уже заразился?

- Ну, это определить достаточно просто… анализом… Но кое-кто совершенно точно должен сейчас быть помещён в спасительную изоляцию. Во избежание… Если ещё не поздно, конечно…

Все как по команде повернулись к Тавелли.

- А чего сразу я? Ну да, меня покусали… Я пока не ощущаю, чтоб мне поплохело! Если на то пошло, ты разговаривал с местными, брал у них это пойло без всякого омовения, а потом тебя ещё кусал этот самый комар… А Алварес и Дайенн и вовсе… на этом корабле…

- С приключения Алвареса и Дайенн прошло четыре дня…

- И вы считаете, это гарантия?

- Боже, да о каких гарантиях здесь вообще можно говорить? Мы все друг друга касались…

- Не хочу показаться грубым, но, Тавелли, вы идеальная кандидатура на роль подозреваемого в нападении на Ан’Ри. Вы можете подвергать сомнению алиби Алвареса и Дайенн, но у вас-то никакого нет! Ведь вы никого не встретили, пока шли до каюты?

- Я? А кто сказал, что Арвини действительно спал? Что Софья Коул, послетого, как отпустила Ан’Ри с Ли’Нор, не пошла следом? Что этот Намган, в конце концов… его алиби кто подтвердит? Господин Эркена?

- Ан’Ри, вы действительно ничего не успели ухватить? Я имею в виду, мыслефон…

- Нет, ничего.

- «Ничего» у нас на корабле вроде одно, раннята-то у Альберта.

- Да, сексуальные алиби – самые паршивые…

- Я не имел в виду, что ничего в этом смысле. То есть… всё произошло слишком быстро. Ментальный фон был, это совершенно точно. Это не господин Алварес. Но я не могу сказать, что этот фон знакомый. То есть, он и знакомый, и… другой.

- Ребята, ребята! Вы не хотите случайно перебить друг друга вот здесь, сейчас, при свете? Так начинайте, только медленно, чтоб я мог зафиксировать детали для отчёта!

- Ладно, вы пока можете обсудить лирические моменты, – Альберт поднялся, – а мне тут нужно прогуляться кое-куда по делам. Вместе с кораблём, поэтому всех пассажиров скину, извините, на вас…

- Альберт, разумно ли это? У нас здесь… получается, биологическая угроза…

- У меня тоже не гарантия. Потому что… Первое, что я собираюсь сделать – это, тут вы правы, нужно – уничтожить тилонский корабль. Тем паче что тилонам он вряд ли понадобится. И по возможности, тот корабль, который они откапывали – во избежание. Не факт, что я смогу уничтожить его вместе с тем грузом, который он вёз, эти артефакты трудноуничтожимы, но я постараюсь. Может быть, послужит хоть каким-то гарантом, что новая компания любителей риска сюда не высадится. А второе – собираюсь пообщаться немного с местными жителями… Не только этой деревни, хорошо бы изучить вопрос как можно полнее… Не надеюсь, что они все как один так уж охотно поделятся со мной правдой о происходящем, но я, опять же, очень постараюсь.

- Всё одно, никому из нас не выбраться отсюда живыми.

Альберт мрачно зыркнул на паникёра.

- Это ещё не известно. Предложение о поголовной сдаче анализов пока кажется мне неплохим рецептом от нарастающих панических настроений. В крайнем случае, некоторые шансы выбраться пока имеют Аскелл – он, ввиду ареста, не контактировал почти ни с кем, Дэвид, Диус и дети – они были на моём корабле. Особенно дети… за них мне почти спокойно. Они ранни, а ранни пока не были подвержены ни одному вирусу. Сложно внедриться в организм, который почти не функционирует как живой…

- Что ты здесь делаешь?

Он обернулся, наклонив кисточку так, чтоб краска не потекла по древку.

- Скажи, а как ты догадалась искать меня здесь?

Г’Сан несколько раз моргнула – словно приводила в порядок зрение, Майк предполагал, что в это время подгружалась память из другой реальности, которую он принёс с собой.

- О чём ты? Я говорила, что иногда прихожу сюда… Что тебя принесло в эту реальность? Я думала, ты прочно переселился в «Тагхар»…

- Ну, видишь ли, кое-что я тут забыл.

Г’Сан подошла ближе, смерила взглядом странную рваную вязь на узком простенке.

- Что это?

Майк передёрнул плечами.

- Не уверен, что это нельзя считать за святотатство, но с моей точки зрения есть определённый символизм, чтобы – здесь. На площади было б просто сложнее в исполнении… Здесь свидетелей меньше. Возможно, мне показалось, что ты можешь почувствовать, когда кто-то хочет тебя видеть, и наверное, тем более наивно думать, что услышат те, кто один раз, конечно, сумел взломать игру, но после не смог найти меня в другой. И я не могу полагаться на свою память, в том, что воспроизвожу все эти знаки в точности… Но этот чёртов камень – моя единственная зацепка.

- Не поняла. Ты хочешь вызвать этих… тех, от кого вы с приятелем тогда в такой панике прятались? Теперь ты сам хочешь их вызвать? Зачем?

Майк обернулся, улыбаясь.

- Ну, теперь-то ты меня кое-чему научила.

О, этот прищур глаз, светящийся сомнением в его рассудке.

- Ради банального мужского выпендрёжа? Серьёзно?

- А почему, ради бога, нет?

Г’Сан отошла на несколько шагов, бестрепетно присев на широкую каменную плиту, венчающую могилу одного из последних Судей. В этом помещении, находящемся в самой глубине мавзолея, было больше всего поздних подхораниваний, и после последнего, когда Судью На’Вила и его малолетнюю дочь хоронили не в стенной нише, а в выдолбленных в полу могилах, задвигать плиту на проход не стали – это было своего рода символическим актом. Была легенда, что старшей дочери На’Вила удалось спастись. Едва ли это действительно могло быть так, от руки Древнего Врага не уходил никто, даже троюродные братья и племянники нафариков. Но когда тело не найдено, жива надежда. Конечно, на самом деле таких примеров тех, кого не видели мёртвыми, можно набрать много. В том кровавом хаосе, что развели Тени, далеко не все были опознаны и погребены. И во многих краях были такие легенды, надежды на то, что кто-то выжил. Эти надежды угасали со временем, становясь ритуалом – уже никто не верил, что однажды здесь ляжет потомок Судей, но закрыть пещеру значило признать это. Признать своё поражение.

Майк закончил и сел рядом с Г’Сан.

- Идея на грани безумия, но… вдруг?

- Идея за гранью безумия. Чего ты рассчитываешь добиться? Ну, в свете того маленького недоразумения в «Тагхаре» – я не знаю, напоминать тебе, что я хоть и имею приятную глазу наружность, но всё-таки вирус?

Хороший разговор. Своевременный такой, ненапряжный.

- Я встречал уже безвредные, «развлекательные» вирусы. Некоторые просто комментируют твои действия – о, ты открыл вкладку, о, ты собираешься удалить файл… С некоторыми можно даже поболтать, но так, несложно. Генерируют простейшие ответы на популярные темы. А ты вирус вредный. Тумака отвесить можешь, обложить матом можешь, разнести с пары выстрелов машину тоже. А вступить в отношения, отличающиеся от совместного мочилова, не можешь? Или просто у тебя кризис жанра, и как-то более прямолинейно и обидно указать, насколько мне ничего не светит, ты не можешь?

Глаза нарнки вдруг стали серьёзными и слегка усталыми.

- А с кем, раз уж ты решил фантазировать в этом направлении? С персонажами программы? С другими «гостями»? Не знаю, что было бы более лживо. У меня не было семьи. Для каждой реальности я могу сгенерировать историю своего происхождения, потому что встраиваюсь в мир. И генерирую не один раз. Но на самом деле – никого не было. На самом деле… Вот же противное выражение, в такой-то теме. И никогда семьи у меня не будет. Я понимаю, что такой бред однажды должен был придти тебе в голову…

- Я говорю не о семье, а об отношениях. Чёрт, всё равно ты поняла меня. Я примерно после второго посещения виртуальных реальностей перестал грузить свою голову вопросом, слышен ли стук падающего дерева, когда в лесу никого нет. Есть ли у искусственных личностей что-то внутри… Простые болтающие вирусы отвечают на твой вопрос то, что логично ответить, даже если это не тот ответ, который ты можешь предугадать. Они могут сказать «мне сегодня грустно» или «мне нравится эта песня» – это не значит, что они действительно что-то чувствуют. В смысле… Люди тоже не всегда, когда говорят что-то, действительно что-то чувствуют. Люди тоже сплошь и рядом просто генерируют ответы. Говорят так, как уместно сейчас сказать… О ком мы вообще можем точно знать, что за улыбающейся тебе оболочкой что-то есть? Иллюзий полно и за пределами игровых миров. А вот теперь снова начал думать. Есть ли стук? Есть ли дерево?

- Что бы я ни сказала тебе сейчас, ты никак не поймёшь, о чём я думала, и думала ли вообще, или ответ родился в момент вопроса, как код любого действия и любого ощущения.

- Именно! И в жизни вообще та же фигня, моя сестра Дебби постоянно говорит, что глупо верить всему, что говорят люди, только потому, что зачем мол им врать, так какая к чёрту разница?

Г’Сан посмотрела ему в глаза.

- Разница в том, что меня не существует.

- Меня тоже. Не только то, что ты видишь, но и то, что я делаю, мало соответствует мне в реальном мире… За исключением, пожалуй, одной детали. О чём я, по крайней мере, могу сказать с уверенностью.

- Это что?

В конце концов, ещё неизвестно, придут ли тилоны, а получить трёпку надо. Майк прищурился, прикидывая, успеет ли до того, как влетит в свежеразрисованную стену, и поцеловал Г’Сан.

- Я вижу, госпожа Дайенн, либо вы начали внезапно и сильно мной брезговать, либо ситуация приняла неожиданный и печальный для вас поворот.

Дайенн поморщилась – шорох, издаваемый костюмом химзащиты при движении, воспринимался её слухом как неприятный скрежещущий звук.

- Один вопрос. Как вы догадались?

- О чём?

- Почему вы посоветовали немедленно улетать с этой планеты?

- А почему вы не вняли доброму совету? Я не советовал, госпожа Дайенн, я орал! Потому что между готовностью к смерти и желанием умереть есть огромная разница! И уж точно, я не согласен умирать так!

Сквозь стекло шлема его неуместная ухмылка не становится приятнее.

- Аскелл, прекратите выделываться! Вы что-то знаете о происходящем здесь? Советую рассказывать, подробно и без утайки – в ваших интересах, от нас зависит ваша безопасность и возможность отбытия с этой планеты.

Тилон обхватил скованными руками колени, принимая свою обычную позу снисходительного рассказчика.

- Да уж, я не единожды порадовался, от кого приходится зависеть-то… Я, госпожа Дайенн, конечно, много о чём не рассказываю, пока не спрашивают, но в данном случае я не храню никаких тайн. Простой анализ перечня странностей… и одна история из богатой на приключения жизни моих предков. Это было лет сто назад по абсолютному для вас летоисчислению, и весьма задолго до моего рождения. То есть, сам я свидетелем не был. Только слышал. Один из наших кораблей встретил в гиперпространстве дрейфующий корабль… У нас тогда были замечательные сканеры. Они и сейчас неплохие, но те сканеры позволяли не просто определить количество и вид живых существ на корабле, но и их местоположение с довольно большой точностью. Полезно, знаете, когда лучше сразу понять, с кем предстоит иметь дело и не готовятся ли в тебя стрелять… Тогда, просканировав тот корабль, мои собратья отметили, что состав мультирасовый… Это не столь удивительно, наши собственные экипажи иногда… являются мультирасовыми… Тем более, по внешнему виду корабля, его вооружению они предположили, что он пиратский. Они обнаружили, что почти все – по приблизительным подсчётам, около сорока человек – мертвы… Это тоже не удивительно, учитывая, что корабль дрейфовал по воле течений. Приблизительно потому, что тела… Скажем так, не располагались фиксированно, и даже не плавали, как бывает при разгерметизации. Они… представляли собой несколько бесформенных пятен на схеме корабля. Толкование напрашивалось одно – тела растерзаны, их части – то немногое, что осталось – перемешаны между собой, их кровь, растёкшаяся по полу, смешалась… Но не это главное, кровавые бойни мы видели и до того. Четыре объекта – двигались. Они идентифицировались как люди, но не идентифицировались как живые. Как отчасти живые, правильно будет сказать… У моих собратьев хватило ума не стыковаться с кораблём, не выяснять подробности. Они отошли подальше и выстрелили из самых мощных орудий. Вы скажете, что могло быть всякое – на корабле могла случиться ужасная авария, и эти четверо остались единственными выжившими, сканеры могли выдать ошибку… Мои собратья знали, что они видели. Четверо, отчасти переставшие быть живыми – или быть людьми – растерзали своих товарищей, и теперь то яростно метались, то потерянно бродили по кораблю в поисках новой пищи. У моих собратьев не было никакого желания ею становиться. А теперь вы притащили меня туда, откуда, по-видимому, эта зараза пошла.

- Откуда были выводы, что они… неживые? – заинтересовалась Дайенн.

Аскелл передёрнул плечами.

- К сожалению, позже в одной досадной стычке мы потеряли этот корабль, и лично я не имел дела с такими сканерами, я лишь немного знаю о принципах их работы. Они не просто отличали живое тело от мёртвого или от полуфабрикатов в холодильнике. Они оценивали температуру тела, работу мозга, пульс, дыхание… Извините, длительных наблюдений мои собратья за этими… существами не вели. Не то чтоб они напугались, поймите, тилона сложно напугать… но вот это – то, во что мы не хотели бы превратиться совершенно точно. Полагаю, сейчас о действии этого вируса вы знаете побольше меня.

- Но вы сразу предположили, что это вирус.

Аскелл раздражённо отбросил с лица прядь волос.

- Я сразу предположил, что здесь происходит какая-то дрянь! Есть такое выражение – нездоровая атмосфера… Здесь оно не совсем подходит, но это примерно то, о чём вы говорили – чувство опасности и желание бежать прочь без оглядки. Вы называете это инстинктом, шестым чувством, ещё чем-нибудь – просто потому, что не успеваете осознать, осмыслить все ничерта не сверхъестественные сигналы, которые вам даются. Если б вы включили мозг как ему полагается работать, вы б видели не только то, что сунуто вам прямо под нос. Вы б вспомнили, как нас чуть не догнали кфины, и задумались, могут ли убить тилона прямо на его корабле посторонние, тем более – по определению неразумные. Вы б подумали – почему два трупа были обнаружены именно в рубке? Может быть, потому, что собирались взлететь, пока целы, или послать сообщение, что садиться на эту планету не следует ни под какими угрозами и заманухами? И при этом вряд ли они оставили бы открытый шлюз. Значит, его оставили открытым те, кто вышел оттуда. И вы б поудивлялись – а почему ни одного отпечатка лап неведомого зверя, по которому можно б было сделать предположения о его величине и виде, вы не нашли? Вы б спросили себя – ладно, аборигены, они привыкли так жить… Но некоторая часть местных поселений – это бывшие пиратские пленники, которых понатащили сюда за время пиратского владычества… Почему они-то не пожелали покинуть планету при первой же возможности, а приняли образ жизни местных? Вы б подумали – что, если зелье, которым угощали Гидеона аборигены, является противоядием к заразе?

- Большое спасибо за лекцию, Аскелл, но вообще-то, все эти вопросы и предположения так или иначе прозвучали. Правда, признаю, большей частью устами Вадима Алвареса. В частности, что касается отпечатков лап… Монстр мог быть и летающим. Но Алварес настаивал на версии вируса… К сожалению или к счастью, мы пока не смогли оценить… развитие его в инфицированном организме. Если честно, я предпочла бы, чтоб и не пришлось. Гектор Тавелли пока сидит в изоляторе…

- Отлично, вы ещё и умудрились заиметь инфицированного…

Хорошо, да, что за стеклом он не слишком хорошо может видеть её лицо. Её смущение и растерянность сейчас – совсем некстати в разговоре с таким субъектом.

- На него напал… предположительно, заражённый этим вирусом. Но ведь… Ведь не стопроцентно, что через слюну этот вирус непременно передастся? Те растерзанные тела – были мертвы и остались мёртвыми. То есть… на том корабле было четверо монстров, остальные – останки их жертв, а не полный корабль обращённых.

Аскелл потёр ладонями лицо.

- Потому что их растерзали, практически сожрали. Их лишили жизни до того, как вирус мог успеть развиться. В мёртвом теле он не живёт, верно?

Дайенн кивнула. В тканях оторванной тилонской руки вирус был, но – инкапсулировавшийся, почти мёртвый. Вирус оживал, только когда его помещали в свежую, горячую кровь…

- Подозреваю, альтернативы при встрече с таким созданием всего две. Либо вы становитесь его пищей – и в ваших скудных останках вирус просто не успевает развиться, либо, если вы достаточно сильны, чтобы не дать перервать вам горло, вырвать сердце, не умереть от болевого шока – вы становитесь подобным ему. И у вас сейчас так же две альтернативы – понаблюдать превращение человека в монстра, что достаточно познавательно, конечно, но опасно, или заблаговременно убить этого вашего… Тавелли. Впрочем, вы скажете, что это немыслимо и абсурдно, и будете правы. В наиболее вероятном раскладе, инфицированных куда больше, чем один Тавелли. Наблюдайте друг за другом, госпожа Дайенн. Вы не можете заранее предполагать, кто из ваших друзей и коллег и когда вцепится вам в горло. Или чьё горло в какой-то момент покажется вам соблазнительнее.

====== Гл. 35 Выжившие и поверженные ======

Более тягостной атмосферы на корабле Дайенн не могла припомнить. Прошло три дня с отбытия Альберта. Никто не умер – и всё же несомненно, смерть поселилась рядом, смерть дышала в спину, заглядывала через плечо…

Гектора лихорадило. Это, в общем и целом, было совсем не удивительно после полученных ран, но вот защитит ли его вводимый антибиотик от судьбы ещё более страшной, чем смерть? Увы, это проверить Дайенн не могла – именно сейчас генератору корабля угодно было дать шикарный сбой, в результате чего подаваемой мощности на лабораторную установку уже не хватало. Даже лампы в коридорах светили тускло, что не добавляло в атмосферу бодрости. Арвини и Г’Вок почти не вылезали из машинного отсека, но ощутимого результата это не приносило. Гидеон с Алваресом с умным видом строили теории, почему это могло произойти, Г’Вок слушал-слушал, сказал, что давно говорил, что что-то там в этом генераторе на ладан дышит, что корабль в целом после приключений в гроумском секторе до конца не оправился, да кто б его слушал, и лично он возвращать к жизни полутрупы не умеет. Арвини, перебравший за двое суток многие километры кабелей и узлов, причём не по одному разу, уставший мертвецки, в сердцах сказал ему, что от нарна другого и ожидать было сложно. Дайенн безумно хотелось, чтобы она не слышала этого – в нормальном своём состоянии Арвини никогда не сказал бы такого. Г’Вок размахнулся было, потом зло плюнул, повернулся и ушёл, Арвини кричал вслед извинения… Не обязательно ждать превращения в кровожадных монстров, тоскливо думала Дайенн, на таких нервах можно и просто так друг друга поубивать. Гидеон какое-то время пытался требовать, чтоб все были друг у друга на глазах и никуда не выходили менее, чем по трое-четверо – так шансы здоровому оказаться в компании инфицированных всё же ниже, но вскоре понял, что это малореально. Стыдящиеся своих страхов и подозрений, боящиеся нервных срывов чуть ли не больше, чем зубов монстра, коллеги и товарищи по несчастью осознанно или неосознанно стремились к уединению. Здоровья атмосфере не добавляло и то, что снижение мощности генератора сказывалось на качестве и количестве синтезированной пищи. Непосредственно угрозы голода пока не было, но напряжение уже было. Андо жаловался, что ходит полуголодным, и Дайенн была с ним полностью солидарна – заменители животного белка и прежде давались автоматам весьма посредственно. Гидеон раз, не выдержав, продемонстрировал тарелку Г’Воку:

- Видишь? Нормальную еду жру, ни в кого пока не превращаюсь… Хотя ещё немного – и превращусь, однако, желудок уже в какую-то фигу свело…

- Сходить, что ли, на поклон к деревенским? – невесело усмехнулся Арвини, – может, чем угостят… посущественнее…

Шутка и есть шутка, прошлый-то поход на поклон результата не дал, старейшина сказал, что тело Викташа не отдаст и даже не укажет, где он похоронен, незачем это людям неба, и прибавил ещё получасовую лекцию на кошмарном земном о том, какую большую страшную глупость совершили пришельцы и как разгневано на них божество. Хор стариков на заднем плане дружно поддакивал.

- Да полно про божество! – вспылил Гидеон, – вы вашему божеству скормили Викташа, да? Надеетесь и нас скормить?

Старейшина ничего не ответил, повернулся и ушёл в деревню, за ним и сопровождавшая процессия.

Да, страшно было видеть, как практически слаженная, дружная, сплочённая стольким пережитым команда нервно расползается по углам. Но даже так никто не обретал полного покоя, потому что оставались ещё непосредственные соседи по каюте. Это, в нервном состоянии последнего времени, было даже страшнее. Дайенн чувствовала себя глубоко несчастной. Она завидовала. Завидовала раннятам, которые не испытывали голода, завидовала Аскеллу и Тавелли, изоляция которых была вынужденной, не выбранной ими самими, завидовала парам, которые как-то умудрялись сохранять в этих условиях самое важное – близость, доверие. Казалось бы, Дэвид… ещё отнюдь не здоров. И всё же они с Винтари регулярно запираются, выдворяя раннят посидеть пока в женской каюте у Дайенн, Софьи и Ли’Нор, и кажется, вряд ли это из-за страха… Их она хотя бы почти не наблюдала. Алвареса и Схевени она несколько раз заметила в коридоре, сплетающихся в объятьях ещё не доходя до каюты. Вадим исступлённо целовал основания кожистых отростков на голове Илмо, срывая с него одежду.

- Кажется, ты предпочитаешь не думать, что это могу быть уже не я.

- Я уверен в тебе.

- Таким иногда и бывает самоубийство.

- Возможно. Быть может, это потому, что я полагаю… если бы ты был обращённым, вот это вряд ли было б тебе интересно…

- Да, доверие иногда жизненно необходимо. Как-никак, я твоей пасти ввергаю самое дорогое…

Дайенн хотелось бы доверять кому-то настолько… или хотя бы чтоб так же страсть застила глаза…

Может быть, так казалось именно потому, что он знал. Но настойчиво казалось, что отличить этого среди других «гостей» можно, и достаточно легко. Что-то такое в выражении глаз, в оттенке их золотого свечения. Что-то такое в позе, в ухмылке. Что-то, что чуют нутром… Хотя ни в какое нутро Майк особенно-то не верил. Если б люди действительно способны были что-то чувствовать, они б не ошибались сплошь и рядом в друзьях и даже родных. Это уж у кого как мозги работают…

- Так что ты хотел от нас? – тилон вальяжно облокотился о могильную плиту На’Вилова деда, – нас сложно удивить, но видимо, ты способен.

Рука тилона в свободном состоянии сгибается, и в этом нет ничего странного – ведь его, Майка, ноги и руки здесь здоровые и крепкие. Система снабдила их обоих параметрами, естественными здесь, какие-то отличия могут быть лишь в поведении – как он первое время испытывал проблемы с прыжками. Но тилоны держат руку прямой бессознательно, вот и здесь положение их кисти таково, каким оно будет у нарна, не задумывающегося над этим вопросом. Сколько б Г’Сан ни характеризовала нелестно его интеллект и вообще рассудок, расчёт-то – пройти от базарной площади до Усыпальницы с нарочито выпрямленными ладонями – оправдался, наблюдатель его заметил.

- Ну, к примеру, узнать, что вы хотели от меня, – Майк сел на напольную надгробную плиту, сложив ногу на ногу, – действительно ведь интересный вопрос. Вы предположили, видимо, что я как-то выключил этот проклятый камень, я предполагаю, что в нём и не было никакой силы – у землян ещё и не такие сказки можно встретить, священных камней на целый дворец можно набрать. Но вдруг правы вы, а не я? Интересно ведь выяснить, что произошло? Допустим… только допустим, но гипотеза не более дикая, чем сама по себе вера в чудодейственные метеориты – есть предположение, что камень успел как-то на меня повлиять. Иногда то, чего я хочу, случается. Я имею в виду, происходит именно то, чего я в глубине души хочу. Едва ли это управляемый процесс, но может быть, как-то им можно и управлять…

Тилон склонил голову, прищурившись.

- Ну, мы действительно не ожидали появления там этого рейнджерского корабля… Может быть, конечно, это наша недоработка или несовершенство радаров – но выскочил он действительно как чёрт из табакерки.

- Не берусь ручаться, что за это ответственен я, – улыбнулся Майк, – но и позже случалось кое-что… Ну, от чего-то же надо отталкиваться? Вы ведь теперь, как я понимаю, в тупике?

Собеседник сменил плечо опоры – в этом движении почудилась даже некоторая нервозность.

- Мы, – тилон закусил губу, как бы подбирая выражения, – не то чтоб в тупике… Мы, спасибо вам, потеряли и корабль, и камень. Но это не значит, что у нас больше нет ни зацепок, ни целей. Ты ведь знаешь, что этот камень во вселенной не единственный?

- В любом случае, вам должно быть интересно найти ответы. А мне, в свою очередь, кое-чем можете быть полезны вы.

Широкая бровь с двумя крупными пятнами поползла вверх.

- Чем?

Он заинтересован, определённо.

- Да вот, я слышал о вас как о ребятах, обладающих различными артефактами, имеющими власть над живой материей. Способность воскрешать мёртвых или преобразовать живых… Мне нужен подобный артефакт. Не навсегда, боже мой, ровно до того, как я получу то, что мне нужно.

Тилон широко улыбнулся.

- Решил сменить тело на что-то более рабочее? Мудро. Полагаю, тебе должно было надоесть приходить сюда просто для того, чтобы… ходить.

Мелькнувшее на лице Г’Сан недоумение от него не укрылось.

- Что такое? Ты не знала, что твой приятель в реальной жизни инвалид, неспособный самостоятельно одеться?

- Ну, это преувеличение. Вообще я мог бы и не посвящать тебя в подробности своих мотивов… Если б не то соображение, что без твоих знаний тут не обойтись. Раз уж ты смог протащить в игру то, что захотел – сможешь и вытащить кое-что отсюда. Её.

Вот теперь, кажется, тилон по-настоящему был шокирован.

- Создать тело для того, кого никогда не существовало в реальности? А мне нравится твой размах, парень.

- Для начала – вычислить создателя вируса и найти носитель с полным кодом. Ведь одного только моего модуля недостаточно? Верно понимаю?

- Однозначно сказать не могу. Я мог бы вычленить этот код из самой игры, это возможно, но… хлопотно. Тут всегда столько сопутствующего мусора… На твоём устройстве по преимуществу, грубо говоря, логи. Тоже можно, но дольше… Твой путь в любом случае лежит на Нарн. Потому что там я и потому что там наша цель. Камень поменьше того и, наверное, послабее, но это же не значит, что от него можно отказаться. Представляешь, он ведь лежит где-то здесь. В смысле, там, где в реальности когда-то был Насулхараз. Или какой-то из ближайших городов. Наши карты разнятся с реальностью на несколько сот лет, а скакнуть сейчас возможности нет. Раскопки его пока не обнаружили, может быть, сможешь обнаружить ты? Если достаточно сильно захочешь.

- Если нужный артефакт у вас есть, могу и захотеть.

- Ну, то, что работа сложная, означает лишь то, что она отличается от рядовых и легкоисполнимых, обсуждение которых не стоило б потраченного на это времени. Каждый знает свою часть задачи на ближайшее время, остальное дело техники и, в немалой доле, везения. Если вопросов больше нет, я пока отправлюсь заниматься своей частью. До встречи на Нарне. Приятно иметь дело с решительным и амбиционным человеком, Майкл Гарибальди.

Майк впервые наблюдал отключение воочию. Обычно, даже если рядом не было персонажей игры, игрок старался выйти куда-нибудь в соседнее помещение или просто за дерево. Нет, это не было правилом, просто как-то так сложилось, что исчезать у всех на глазах было не принято. Когда персонаж погибал в сражении, сама игра регулировала этот момент, либо генерируя «слепое пятно» для окружающих, либо оставляя видимым мёртвое тело на время, требующееся, чтоб его унесли, в более «управляемых» ситуациях игроки, видимо, как-то автоматически регулировали сами.

- Ну что ж, – Майк, закончив любоваться угасающим миганием пикселей, довольно улыбнулся, – теперь можно пойти в ближайший Дом Кувшина, отметить удачные переговоры. Наверное, можно считать это ещё одним сбывшимся желанием.

Г’Сан перегородила ему дорогу.

- Каким желанием, Майкл? Каким? Самому сунуться к ним в лапы, причём весь целиком, и сознание, и тело?

- Ну, речи о беззаветном доверии друг другу вроде ни одна сторона не вела. Но если я хочу добиться желаемого, придётся просто оказаться сильнее и умнее, чем они. Впрочем, убивать меня им точно резона нет, мёртвый ответов не даст.

- Так, ладно, о желаемом…

- Г’Сан, давай просто сделаем вид, что по определению бесполезный разговор уже состоялся, и перейдём к следующим действиям. Ты сказала, что хотела бы увидеть реальный мир, и я намерен дать тебе такую возможность. Эти отморозки способны превратить своё тело во что захотят, так что невозможного для них создать нужное тело с нуля? Или даже не с нуля… Не думаю, что в моргах Нарна нельзя купить невостребованное тело, а преобразовать его под описанные в твоём коде параметры – для них лёгкая разминка. Записать туда все логи, всё, что ты есть на настоящий момент – посложнее, но если он взломал игру, то справится и с этим. Справится, если хочет получить свой сраный камень.

- А ты действительно можешь его найти?

- Понятия не имею. Главное, что он в это верит. И главное, что сейчас окрылён возможностью хоть куда-то сдвинуться с мёртвой точки. Ну пусть даже верит в какие-то свои преимущества… Сунуться за мной на Марс они ведь не могли, силёнок не хватит, стерегли меня здесь, по единственной зацепке. У них, конечно, артефакты и прибамбасы… А у меня деньги. Это тоже немаловажный фактор, позволяющий некоторую дерзость. В конце концов, ты-то чем рискуешь? Ты всё равно существуешь в нескольких копиях. И будешь существовать, пока цел носитель с твоим кодом, а уж о его сохранности я позабочусь.

Вот такого выражения в этих глазах, он мог поклясться, он раньше не видел.

- Ты понимаешь, что можешь серьёзно пожалеть об этом?

- Ну, если ты о том, что ты можешь послать меня потом к чёрту, то тебе и здесь ничто не мешает. Не хочу показаться слишком пафосным, но совершенно точно не стоит быть со мной из благодарности.

А на четвёртый день произошло сразу два значительных события. Во-первых, придя в очередной раз к изолятору Тавелли, она обнаружила, что он исчез. Дверь была распахнута, никаких следов Тавелли не наблюдалось, словно его и вовсе здесь не было. Во-вторых, при тщательном обыске корабля пропавший так и не был обнаружен, зато выяснилось, что исчез ещё и Нейн Исут.

- Отлично! – Гидеон долбанул кулаком в стену, – пошёл движняк. Наш покусанный сбежал и сожрал Исута. То есть, ребята, это нам надо надеяться, что сожрал. Моради всё же в большинстве довольно хлипки, вряд ли он вырвался… А иначе у нас где-то бродят целых два любителя свежих кишок.

- Да где они могут прятаться? Мы обыскали всё!

- Угу, это вы так думаете… Забились в какую-нибудь щель в машинном отделении, в вентиляцию, куда угодно… Ну вот, теперь и мой корабль не моя крепость…

- А он ею был, когда не под подозрением из всех, пожалуй, только тилон этот проклятый, и то не гарантия?

- А давно ли в этой крепости кто-то долбанул по башке Ан’Ри?

- Как он мог сбежать? – потрясённо бормотала Дайенн, – он вчера… был так плох, что не мог подняться…

- Очнулся, видать. Откуда мы знаем, может, он притворялся? Или откуда мы знаем, может, это как раз была последняя стадия перед окончательным превращением? Некий кризис преодолел – и готово, вынес дверь и пошёл на поиски пищи…

Арвини покачал головой.

- Дверь не выломана. Она открыта. Снаружи. У него был сообщник.

- Отли-ично… – простонал Гидеон, сползая по стене.

Остаток дня прошёл совершенно кошмарно… На закате Дайенн вошла в камеру Аскелла и швырнула ему костюм химзащиты.

- Выходите.

- Это ещё, интересно, зачем? Разнообразить рацион инфицированных? Или «не отрывайся от коллектива, страдай вместе с коллективом»?

- Аскелл, не выделывайтесь! Просто сейчас в вашей изоляции нет никакого смысла, никуда вы всё равно не денетесь…

- Тогда и в этом, – он кивнул на костюм, – нет никакого смысла. Откуда уверенность, что кто-то из приходивших не заразил меня раньше, и сейчас у меня не подходит к концу инкубационный период?

- Вы правы, – Дайенн без сил опустилась на соседнюю кровать-платформу, – уверенности нет. Как никогда ни в чём, ни в ком. Я не уверена даже в себе. Если б вирус мгновенно менял природу больного, было б, конечно, проще, но так не бывает. Нет, изменения постепенны, и возможно, больной до последнего не понимает, что происходит… Пока не становится слишком поздно. Или напротив… понимает… И от этого ещё страшнее. Знаете, я много думала о ваших и Алвареса словах. О том, что настигнуть тилонов в глубине их корабля могли только другие тилоны. При этом… Я затрудняюсь точно определить время смерти, специфические местные условия… Но если они решили бежать – они уже знали…

- И, вы имеете в виду, проморгали рядом с собой уже больных? Это естественно, госпожа Дайенн. Течение любого вирусного заболевания может быть разным в разных организмах, у кого-то сопротивляемость выше…

- Тот монстр, что напал на Тавелли, производил впечатление совершеннейшего зверя в человеческом обличье. Но возможно… возможно, бывает не только так. И они сохраняют остатки разума… Изменённого разума, уже не человеческого… они прячутся среди нас, выжидая момента, мы смотрим на них и думаем, что видим друга… А они смотрят на нас и видят дичь. Вот чего я боюсь. Вот что убивает меня.

- Древний страх. Архетипический, как у вас говорят. И в данном случае, по-видимому, обоснованный.

- А может быть, больной не осознаёт, что он болен, и представления не имеет, что он творит в минуты беспамятства? Быть может, это вот я ночью встала, выпустила Тавелли, вместе с ним загрызла Исута… Если, Вален всемилостивый, я сама напоминала себе, убеждала себя, что я не могла напасть на Ан’Ри, физически не могла…

- Кстати, почему вы так уверены, что Тавелли в доле? Возможно, вирус не смог развиться в его организме, ослабленном травмой, возможно, он умирал… И монстр решил сожрать его первым, что логично для хищника – первым делом нападать на ослабленных и больных.

- Не знаю, Аскелл, у меня просто голова идёт кругом…

- Но чего вы хотите от меня? – он приблизился, навис над ней, – совета? Я уже давал его. Поддержки? Боюсь, это не совсем по моей части.

- Выживать легче вместе, чем поодиночке.

- Вы говорите это тилону?

Она оттолкнула его, рука больно упёрлась в рамку трилюминария.

- Хотя бы сейчас, Аскелл, вы могли бы ненадолго перестать быть сволочью?

- Когда я стану со всеми мил и любезен, бегите от меня без оглядки! Почему бы о помощи вам не попросить вашего напарника?

- Мой напарник… как-то, знаете ли, не принадлежит мне, чтоб я могла распоряжаться им по своему усмотрению!

Она слишком поздно осознала, что из всех фраз, какие она могла сказать, эта, пожалуй, самая безнадёжная. Хуже просто некуда.

- Вот, значит, в чём дело? Думаете, мной сможете? Я заметил, вы как-то… странно воспринимаете тот факт, что мы с вами условно одной расы.

- Аскелл, оставьте при себе свои грязные намёки! Пока я не разрядила в вас обойму!

- Не думаю, что вы в самом деле сделаете это. Если только вы будете полностью уверены, что Хуан-Антонио Колменарес – не инфицирован, и вы расширите свои вкусовые пристрастия…

Она ударила его. При попытке второго удара он перехватил её руку, в борьбе тонкая блузка Софьи, в которую сейчас, за неимением чего лучше и его размера, был облачён Аскелл, брызнула пуговицами…

- У нас, тилонов, принято прямо говорить о том, чего хочешь. Разве я готов упрекать вас в том, что в этом вы видите… средство от страха и тоски… Как я понял, ведь не вы одна…

- Скотина!

Впрочем, к чёрту, ну не к чёрту ли? Кто-то там, кто-то из коллег, кому она доверяла, кого считала своими, сейчас не стесняется своих желаний, куда более пагубных… Почему б сейчас не перестать думать – Тавелли или кто-то ещё… Она зло рванула на Аскелле брюки.

- Скажите. Скажите, что тоже не хотите этого. И я уйду. И даже не закрою дверь с той стороны, хотя искушение велико.

- Вам нужно очень бояться этого вируса, – расхохотался Аскелл, – вам и так больших трудов стоит подавлять свою природу. Вы хищница, Дайенн. Дикая, необузданная хищница. Но вам нравится изображать из себя сдержанную, разумную минбарку. Вы не обманете свою кровь.

- Сказал тот, кто однажды забудет, как он изначально выглядел в зеркале!

- Будто вы что-то знаете об этом, госпожа Дайенн! Я никогда не забывал, кто я есть, и не переставал быть самим собой!

Она швырнула его на платформу, не особо заботясь об аккуратности.

- Хотя бы один раз, Аскелл – вы перестали.

- Я только не могу понять – это моя двойственная природа так возбуждает вас? Или то, что я враг, преступник, ваш пленник?

- Заткнитесь, Аскелл, лучше заткнитесь, оружие всё ещё при мне!

Когда минут через сорок они вышли в кают-компанию, их даже не сразу заметили. Не до них было. Гвалт стоял такой, что проблемой было услышать собственный голос. На корабль вернулся… Викташ. Живой и здоровый. По крайней мере, таковым выглядел и так утверждал.

- Отлично, вот уже и покойники воскресать начали… Что-то мне кажется, или старейшина был с нами не до конца честен, или ты, приятель, не тот, за кого пытаешься себя выдать!

- Не беда ли у тебя, коллега, с глазами? Или успели в лицо меня забыть? Говорят, конечно, что для вас мы, дрази, на одно лицо, да вот ты, как помню, так никогда не говорил!

- Ну, знаем мы тут таких, которые какое угодно лицо себе могут сделать. Где трилюминарий свой оставил?

- Тебе-то, Г’Вок, вообще грешно говорить! Сбежал, бросил меня…

- Я считал, что ты мёртв!

- А я вот не мёртв оказался! А мне вот другое сказали – сбежал, струсил…

- Знаешь что, Викташ, вот этого не надо! Даже Тавелли, где б его сейчас его центаврианские черти ни носили, так не думает! Почему про тебя сказали, что ты мёртв? А?

- Если это действительно он… Прибыл бы чуть пораньше – так был бы ещё вариант… кто тут у нас тихонько…

Как ни громко коллеги беседовали, а истошный женский визг перекрыл всё.

- Это Ли’Нор! Быстрее!

- Она у себя?

- Ей нездоровилось… Монада, знаете же…

Ли’Нор стояла у дальней стены. Руки её были в крови, лужа крови растекалась по полу, стекая, по-видимому, из открытой тумбочки.

- Это… это…

Арвини растолкал товарищей, пробрался к тумбочке и заглянул в неё.

- Исут. Ну вот, одного нашли…

- Мда… Найдите Дайенн кто-нибудь!

- Я вообще-то здесь!

- Всем остальным смотреть не рекомендую, целее будет психика.

- Он… мёртв?

- Нет, вашу мать, отдохнуть прилёг! Для удобства в предельно фрагментированном состоянии…

- Ли’Нор, это ваша тумбочка?

- Софьи…

- И что же вам потребовалось в чужой тумбочке-то?

- Таблетки! Мои кончились, у Софьи ещё остались, она одалживала мне…

- Какие ещё таблетки? Вы больны? Не хотите поделиться с коллективом?

- Я вам, господин Гидеон, полный отчёт о своём здоровье должна предоставлять?

- В текущей ситуации – обязаны, и даже без моего требования!

- Гидеон! – прошипела Дайенн, выпрямляясь, – Ли’Нор, если вы не заметили, во-первых, женщина, во-вторых – нефилим, из человеческой природы ей досталась в том числе такая неприятная вещь, как болезненные менструальные циклы! Я понимаю, что вы не могли этого не спросить, в практике не так редки случаи, когда заявивший о преступлении и есть преступник… Но и не настолько часты. И это – точно не тот случай! И ещё слово – отберу у Аскелла трилюминарий и превращу вас в женщину! Будет поучительно!

- Ну, как-то, что это Софья, я тоже не думаю…

- Софья?!

- Но тумбочка-то её!

- И какой идиот прячет труп в собственной тумбочке?

- Не доела, припрятала на потом… Где сама Софья, кстати?

- Пошла к Эркене.

- К Эркене? Зачем? Он же так из комы и не выходил, только по приборам и видно, что жив ещё…

- И это мешает? Вы, смотрю, больно много понимаете в чувствах!

- Кстати, вот этого мы тоже точно не знаем… Откуда мы можем быть уверены, что Эркена всё ещё там? Из тех, кто не всегда у нас на глазах… он меньше всего у нас на глазах!

- Господи, Гидеон! По-вашему, так запросто можно самостоятельно выбраться из капсулы, отсоединив все провода, а потом забраться назад, как было, тем более при текущих проблемах на корабле? Подозревать Эркену…

- А почему нет? Лежу, вроде как, в коме, идеальное алиби…

- А ничего, что там практически безвылазно либо Намган, либо Цэрин?

- Ну, уж простите мне мою грубость, во время их двухчасовых медитаций он мог бы там канкан станцевать…

- Гидеон, все рады, что у вас такая нетривиальная фантазия, но меру-то имейте!

- Чёрт, да как вообще можно было подкинуть труп в каюту, если Ли’Нор практически всегда здесь?

- Ну, почти, а не всегда. Сегодня утром, например, она завтракала вместе со всеми.

- А кого при этом не было? Ну да, поди вспомни…

- Товарищи! – голос Илмо, с большим трудом, перекрыл гомон, – мы все потеряли голову! Это простительно, но больше так продолжаться не может! Если убийца среди нас, есть простой способ это выяснить.

- Это какой же? Анализы не сдашь, установка не мычит не телится, отследить, кто где когда был, не очень-то получится, проще сказать, когда мы все вместе были… Ручаться можно за тех, с кем в одной каюте живёшь, и то не стопроцентно…

- У нас естьте, кто способен определить… больного. Во-первых, телепаты.

- Это при условии, что никто из телепатов не болен. Что им тогда мешает указать на невиновного?

- Во-вторых – ранни. Альберт полагает, и я склонен ему верить, ранни не подвержены этому. И они способны почувствовать изменения в состоянии организма. И… на что спорим, если есть убийца кроме исчезнувшего Гектора Тавелли, то он всё это время всеми силами избегал встреч с Софьей, Ли’Нор, Ви’Фаром, Ан’Ри и Дэвидом Шериданом. И с Рефен и Эльгардом, с вероятностью, тоже.

- Список приличный… Хотя, учитывая, как мы все тут расползлись по углам – пожалуй, реально…

- Вы забыли Игласа. Хоть слабый уровнем, но он телепат.

Гидеон почесал затылок.

- Если принять за данность, что Ли’Нор и Софья – не монстры… При чём либо они обе здоровы, либо нет, я бы предпочёл всё же первый вариант… То здорова и Дайенн, она не круглосуточно с ними, но всё же… Если здоров Дэвид Шеридан, то здоров и Диус Винтари… Ан’Ри и Ви’Фар живут вместе, ну, Нейн Исут… более не под подозрением… Некоторую гарантию за Дримштикта и Эремо Фара может дать Иглас… Как-то недальновидно мы скомплектовались, да. Мы с Колменаресом, Г’Вок с Илкойненасом и Алварес со Схевени – нормалы… При чём в случае с Алваресом не помогут и телепаты… Тьфу! Ведите ранни!

Голодный едва сдержался, чтобы не попятиться и не дать стрекача. Дело принимало скверный оборот. Всё же, когда ты один, против множества, которые от страха ещё не до конца лишились разума, это тяжело… Ещё пара дней – и, возможно, у него был бы ещё хотя бы один такой же… Но нет, нет. Союзники бывают у них, у дичи, а у голодных – конкуренты. Не нужно других. Но как же трудно… Как он ни силён, он один. И несмотря на все его старания… но может быть, всё же разумные зверёныши не смогут его почуять? Они малы, они могут иногда и ошибиться… На всякий случай, он отступил поближе к выходу.

Всё казалось таким простым. Он ведь быстро сообразил, что надо вывести из строя генератор, тогда и лаборатория перестанет функционировать, и его долго не раскроют. Если просто поломать что-то в лаборатории – сразу стало бы понятно, что среди них есть враг… Он быстро придумал, что нужно вытащить Тавелли, и тогда очень долго будут думать на него, что он где-то прячется в закоулках… Да ведь и правильно подумают, напал же он на полукровку. Смешной, что ни говори, это был момент. Хотя был в этом моменте и азарт – всё же сделает это? Всё же обратится? Нет, даже голод, такой голод не сделал из центаврианина что-то иное, чем слабак и ничтожество. Он пытался наесться едой дичи, хоть его уже тошнило от её вкуса. Врал, прятался… Вот можно считать, что и теперь он прячется, его труп найти будет непросто, он не для того, чтоб оставлять на видном месте… Он ожидал, что мясо центаврианина окажется сладчайшим для него, но увы, смерть уже тронула его, слабого, жалкого, мясо оказалось горьким, противным, голод стал лишь сильнее… Моради очень удачно подвернулся, он наконец вдоволь поел. Они, конечно, пресноваты, моради… наверное, более пресные только лорканцы или какие-нибудь минбарцы… Но зато, с помощью того, что от него осталось, он придумал подставить этих опасных женщин. Одна почти всё время в каюте – чем не подозреваемый? Вторая всё время пропадает возле полумёртвого… Смешная, чем он может ей помочь? Лекоф-тамма сильны против чего-то большого, а не малого, как этот вирус… Хотя Дэвид Шеридан на лекоф-тамма сумел победить малое – молекулу хлорциана… Но вряд ли такое под силу его собрату в другом лекоф-тамма. Интересно, вкусны ли бракири? Говорят, его кровь пили дети-ранни… Но до него, конечно, ещё поди доберись… Есть и поближе цели…

Рефен серьёзно оглядела нервно притихшую компанию.

- Я попробую. Мы не очень хорошо пока разбираемся в том, что чувствуем, но думаю, такое серьёзное и страшное я смогу определить. Мы никогда не видели среди наших «голодную плоть», только слышали рассказы, но я попробую понять, кто из вас самый «голодный»…

- Самый голодный я, – проворчал Андо Колменарес, – но это к делу не относится…

Рефен подошла к нему.

- Нет, это не он. Его тело в очень хорошем состоянии.

Эльгард в это время практически обнюхивал Арвини, от чего тому было малость не по себе.

- В его теле есть вирус, но пока очень мало… Он ещё не захватил власть над его телом.

- Спасибо, это чертовски утешает! Я-то переживал, что всё более на нервах хожу… а оказывается, это я понемногу в монстра превращаюсь! Но не превратился пока, хоть какая-то радость! Успеете сколотить мне гроб, пока я не начал выбирать, кого из вас я хочу на завтрак?

- В теле госпожи Дайенн есть изменения, но это другие изменения, мы не будем говорить об этом, Дэвид и Диус говорят, что это неприлично обсуждать вслух.

Дайенн вспыхнула, Аскелл, продолжающий подпирать стенку, многозначительно ухмыльнулся.

- Вирус тоже есть в её теле, но его пока не стало достаточно много. Её иммунная система борется с ним.

- В его теле, – Эльгард пристально посмотрел на Илкойненаса, – есть вирус. Уже очень много. Но он пока справляется.

- И дальше справлюсь, – пробормотал бледный, как полотно, Илкойненас, – справлюсь, сколько нужно. Лорканцев с детства учат властвовать над плотью, должно же было это для чего-то пригодиться?

Глупый, думал голодный. Чем дольше ты борешься, тем больше сам себе усиливаешь агонию, которая и так ужасна. Пока ты чувствуешь голод только в желудке, это ещё ничего… А потом ты начинаешь чувствовать его везде! От него такая ломота, какая бывает в тепле с сильного мороза, только во много раз сильнее… Повластвуй над такой плотью, посмотрим, на сколько тебя хватит!

Число подозреваемых сокращалось, но легче от этого не становилось. Никому – ни тем, кого только что обрадовали известием, что скоро и они станут безжалостными убийцами, ни тем, кто определён был либо им в жертвы, либо в такие же монстры.

- Он! – и Рефен, и Эльгард указали на Г’Вока, – вирус захватил его тело и его разум. У него внутри чужая плоть, которую он поглотил…

С точки зрения Майка, не слишком-то Энжел изменилась с их последней встречи. Но собравшееся по такому случаю почтенное общество на все лады нахваливало её сложение, загар и расцветающую женственность. Энжел слушала с улыбкой сфинкса – она очень хорошо знала эту манеру старшего поколения марсиан ожидать от путешествия на планету с настоящей атмосферой каких-то чудесных преображений во внешности и здоровье. То есть, едва ли они на самом деле так и думали, ну, точно не те из них, кто знали, насколько экология на Земле понятие неоднозначное, скорее это был некий ритуал. Хорошо, думал Майк, что у него с путешествиями как-то изначально не задалось, они испытали бы определённые трудности перед перспективой описывать, как он подрос и похорошел. А Энжел, что Энжел? От отца ей достались густые русые волосы, которые в детстве не нравились ей тем, что абсолютно прямые, крупные, но приятные черты лица и крупная ступня, что, правда, больше беспокоило Дебби, переживавшую за дочь, лишённую счастья узких и изящных дамских туфелек. Сама Энжел не переживала, с её повседневным стилем они бы всё равно не сочетались. Сейчас, например, на ней были брюки из её любимой джинсовой коллекции и розовая кофта с рукавом, заканчивающимся чуть ниже локтя – у этой модели есть какое-то специальное название, но Майк его забыл. Дебби немного пошипела на тему того, что уж можно было как-то и принарядиться, она б ещё спортивный костюм к ужину надела, но как-то оттаяла, когда дядя Барти, крёстный Энжел, громко восхитился подтянутой фигурой её дочери.

- Когда молодые люди уделяют внимание спорту – это прекрасно. Ну, дорогая, ты ведь с детства наблюдала отрицательный пример меня. Я всегда любил вкусно поесть и не любил много двигаться, и что теперь? Я, конечно, хороший человек, но меня чересчур много. А каких трудов мне стоит надеть ботинки!..

Уинни, его жена, бросила на него тоскливый взгляд, но промолчала. Сама она считала, что спорт портит женскую фигуру, хотя её собственную дочь, с лица похожую на колли и унаследовавшую от матери худощавое, сутуловатое телосложение, испортить было сложно. Но ведь сама Уинни обрела своё женское счастье, должно всё хорошо сложиться и у Сары.

Их семья перебралась на Марс вскоре после Дебби и Энжел – Дебби, попавшая в совершенно новую для себя, чуждую среду, очень нуждалась в друзьях рядом, и не самый лёгкий на подъём Барти как-то удивительно легко решился на переезд – возможно, благодаря соблазнительным карьерным перспективам, в Нью-Вегасе как раз скончался владелец ресторана ксенокухни, и наследники продавали бизнес практически за бесценок – им самим иномирная кулинария никогда не была интересна, да и сам Марс порядком надоел, они планировали перебраться на Землю. Барти имел весьма скромный опыт управления, зато вот во вселенной было не так много блюд, которые бы он не умел готовить, так что он оказался вполне на своём месте. Да и Уинни, со своей способностью вырастить что-то чуть ли не на голом камне, оказалась в городе, намеренном отобрать у Нью-Лондона славу самого зелёного города на Марсе, очень востребованной.

Майка тем временем пыталась разговорить его собственная крёстная, Карен, он отвечал невпопад – что не удивительно, пока несёшь вилку ко рту, успеваешь забрести мыслями довольно далеко – от этой вилки к этому столу вообще, и дальше ко всей гостиной, такой с детства знакомой и хотелось бы сказать «родной», но как-то тяжело. Здесь всё, вплоть до зубочисток, небрежно напоминает о больших деньгах, что само по себе может однажды утомить, а тем более напоминанием о том, что это его деньги. О Дебби, так старающейся беречь их для него, о её извечной дилемме – страхе тратить его деньги и понимании, что не тратить не может – ведь во всём, в том числе в её внешнем виде, образовании Энжел, подарках друзьям семьи тоже состоит ЕГО статус. Сказать ей, что его статус – это прежде всего инвалидность, уже известно, что ни к чему хорошему не приведёт. Ведь понятно же, он не может, как пресыщенные и эксцентричные сынки богатых родителей, отправиться из отчего дома с одним рюкзаком, послав всё к чёрту ну хотя бы года на два, хотя бы на два месяца. Ему необходима в жизни обеспеченность. Очень хорошая обеспеченность. Меньшего его болезнь ему не позволит. А говорить ей о том, что эта самая обеспеченность и породила его таким, она виной этому жалкому существованию… не слишком ли жестоко? Дебби слишком хочет, чтоб всё было хорошо. Ну а следом мысли естественным образом перешли на сложные взаимоотношения, опутывающие эту без сомнения сердечную компанию. На Колина, лет 5 уже пребывающего в зыбком статусе вроде бы жениха Дебби. В том смысле, что вроде бы между ними, конечно, есть какие-то отношения, превышающие дружеские, и не сказать, чтоб Дебби этого как-то стыдилась, но и придти к какой-то определённости всё не могла решиться. То ей было неловко перед Энжел, то, когда Энжел сама начала вправлять матери мозги на тему того, что ставить на себе крест как на женщине это мягко говоря глупо, неловко перед Майком, то, наконец, перед всем остальным миром… Вдруг люди подумают, что она перейдёт от заботы о брате и отстаивания его интересов к устройству собственной жизни? Колин всё это как-то терпит. Она, наверное, нашла самого терпеливого мужчину на Марсе. А может, и во всём Земном Содружестве. А действительно хотелось бы, чтоб Колин чаще бывал здесь, а лучше вообще жил. Он очень спокойный и умный. Как и крёстная Карен. Карен, к счастью, теперь чаще заходит – ну, насколько позволяет работа… Лаборатория контроля качества это место, где больше всего маньяков-трудоголиков. Да и непросто, наверное, было ещё долго после смерти когда-то пусть не подруги, но приятельницы, сперва выбравшей, сложно сказать, по какой логике, в крёстные сыну, а потом втемяшившей себе в голову, что между ней и отцом что-то есть. Того факта, что отец когда-то разыскал Карен на Земле и уговорил вернуться (она была одной из тех, кто не сошёлся с Эдгарсом во взглядах на профессиональную этику, ходили слухи, что она даже швырнула ему какие-то бумаги в лицо, хотя про сдержанную, уравновешенную Карен такое сложно вообразить), что проводил много времени в беседах с нею, оказалось достаточно. Тот факт, что Карен вообще не нравились мужчины, и Лиз было об этом прекрасно известно, почему-то игнорировался. Это всё болезнь, говорил отец. Говорил и ему, и, наверное, Карен. Болезнь, отчаянье, страх, что её уже готовы кем-то заменить… Ведь всё это может страшным образом менять людей. Да-да, кивал Майк, вспоминая некоторых служанок и сиделок, уволенных матерью по той же причине. Одну из них, горничную Натали, Дебби потом уговорила вернуться, прочие уже нашли другие места… Думать о том, что болезнь заставляет человека быть несправедливым, глухим, жестоким было тяжело. Он всё же тоже болен, хоть и иначе. Означает ли это, что его со временем ждёт то же самое? Или дело всё же не в болезни? Уинни ничем не больна, но тоже ревнует мужа к каждому столбу. В том числе, страшно сказать, к Дебби. Как будто Дебби, в самом деле, могла б смотреть на Барти, с его фигурой тюленя, иначе, чем на друга…

- Ну, культурная программа у нас обширная, – жизнерадостно вещала между тем Энжел, – во-первых, тут последние дни гастролей минбарского театра, не знаю, сможем ли достать билеты, но попробовать-то стоит. В Музее Искусств аббайская выставка – я на Земле была, там есть, на что посмотреть. А в Нью-Лондоне открыли после реконструкции парк… Судя по фотографиям, кто там не был, тот не жил. Заодно встретимся с Эшем, у него, кстати, два замечательных корги…

- Энжел! Ты это не серьёзно, надеюсь? Какой Нью-Лондон, какие корги?!

- А что? – девушка обратила на мать взгляд, полный концентрированной невозмутимости, – ты имеешь что-то против прогулки с корги в парке?

- С Майком?!

- Майка выгуливать тоже надо. Помнится, мы же пошли нью-лондонскому муниципалитету на шикарные уступки в закупках аппаратуры на условиях выполнения программы доступности общественных мест для инвалидов? Вот и посмотрим, как выполнили.

Майк улыбнулся в тарелку. Опекать Энжел становится всё сложнее, противостоять её напору – тоже. Как бы Дебби ни охала-ахала, Энжел сама не станет все каникулы сидеть в четырёх стенах и ему не позволит.

- Вот, – Альберт, не особо церемонясь, сгрузил на скамью аборигена, по-видимому, баснословного возраста, он был сухим и сморщенным настолько, что Вадим каждый раз удивлялся, когда видел, как на этом лице моргают глаза, – я, конечно, побеседовал со многими, во многих местах… Пришлось помучиться, да… Но я так подумал, этого господина вам будет интересно послушать лично. Надо сказать, на земном он говорит сравнительно неплохо… По местным меркам – практически безупречно даже. И, что достойно для его возраста, сохранил ясную память. Картина восстановлена практически до мелочей. Картина не дышит позитивом, разумеется, но место надежде в ней нашлось.

- Альберт…

- Да, прошу прощения, я без соболезнований, но мне хотелось сразу перейти к делу. Сами понимаете, времени у нас немного… Вадим Алварес уже сообщил, что вы… понесли потери. Мне очень жаль. Если б я мог обернуться быстрее, поверьте, я б это сделал. Но по крайней мере, для большинства из нас ещё не поздно.

- Альберт, мы уже слышали. Викташ рассказал нам. Для инфицированного есть шанс победить болезнь, пока он никого не убил. После употребления чужой плоти вирус встраивается в организм необратимо, после этого исцеление практически невозможно… Потерявшего сознание Викташа аборигены держали в соляной тюрьме, подобной их могилам, все эти дни, кормили какой-то их местной дрянью… и он утверждает, что ему помогло. Мы пока не можем проверить, так ли это, потому что генератор, повреждённый Г’Воком, всё ещё чинится, и…

- Я посмотрю, что можно сделать с генератором. И попытаюсь определить как можно точнее, сколько времени осталось у каждого из нас. То есть, за себя я уверен – я не опасен. Прошёл аборигенскую проверку. Тот отвар, которым вас угощали, любезный Джеймс – к сожалению, не противоядие. Это их традиционный чай… и это тест. К сожалению, дающий сбои, так как реакция – на яд насекомых, которыми в основном и переносится здесь вирус… Если Г’Вок заразился именно от насекомых, могу продемонстрировать, картина по описаниям яркая… Я сумел настроить свои органеллы на блокировку вируса. Это даёт неслабые побочные эффекты для самочувствия, поэтому меня малость штормит, но на это не стоит обращать внимание. Возможно, я смогу сделать это ещё для кого-то, по крайней мере, для вас, Аскелл, с вероятностью… Прочим – заразившимся упомянутый рецепт аборигенов, не заразившимся – совет местных, который прискорбно позабыл любезный Джеймс – ванны с песком. По возможности, та же диета, что у больных. Ну, и недопущение повторного заражения, конечно.

Гидеон потёр ладонями лицо.

- Сколько времени больные должны провести взаперти, чтобы перебороть вирус?

- До полной победы разума над безумием. Обычно – от трёх до десяти дней. Разброс огромен, потому что организм на организм не приходится.

- По сути, карантинной зоной становится весь корабль…

- Станет ещё более эффективно, если отогнать его подальше вглубь пустыни. Туда, куда насекомые-переносчики вируса не долетают. Они обитают преимущественно в населённых местах, так как основная их пища – нектар береговых трав. Но близость живых существ действует на них одуряюще, и в них просыпаются атрофировавшиеся эволюционно хищные инстинкты. К счастью, их крылья довольно слабы, большие расстояния им не преодолеть, разве что пристроившись на одежде или поклаже путешественников…

- Вот почему эти самые Разрешённые Места – так далеко от населённых мест и на такой высоте. Туда не долетают насекомые.

- Верно. Для перестраховки местные так же тщательно очищаются сами и очищают все передаваемые предметы, хотя в их собственных организмах вирус не размножается, но в неактивной-то форме – живёт.

- Я хотел бы наконец получить ответ на мучающий меня вопрос – почему.

- Соль, – произнёс Дэвид Шеридан.

- Соль?

- Всё дело в соли. Вернее, солях. Чего уж здесь завидный ассортимент, так это солей. Соль недаром во многих культурах имеет символику светлых сил, защиты… Это природный антисептик…

Альберт устало посмотрел на автомат, отказавшийся выдавать ему запрошенный сок, и вернулся к столу, за которым расположилась большая часть команды.

- Да, и эта соль – наша главная надежда. Она не непременно убьёт вирус, вполне возможно, вирус убьёт вас. Викташу повезло, многим в истории не везло, их так и хоронили в тех темницах, где они умирали… Но как бы то ни было, шанс вернуться домой есть как минимум у половины из нас. При том с некоторой гарантией, что мы не утащим вирус с собой. Дезинфекция корабля и всех вещей – на мне, об этом как раз не нужно беспокоиться. Надеюсь так же, вас порадует, что остальные тилоны так же… больше не представляют угрозы. Буквально по пути сюда я был свидетелем, как местные выследили и уничтожили последнего. Зомби-апокалипсис почти остановлен.

- Зомби-апокалипсис?

Гидеон усмехнулся.

- Ну, так посмотреть – картина и впрямь как из дешёвой фантастики.

- Практически до мелочей, – кивнул Альберт, – некоторое время у нас есть, поэтому я в лучших традициях этой самой дешёвой фантастики побалую вас историей. На далёкой родине местных обитателей и самого этого вируса это и правда произошло именно как зомби-апокалипсис. Да, удивительно это для вас или нет – не знаю, но аборигены и сами пришельцы в этой благословенной земле, только более давние.

- Не удивительно… По-моему, зарождение жизни на этой планете – вот что было бы удивительно.

- Возможно, она не всегда была такой… но это нас не очень касается. Кстати, несчастная метрополия этой горе-колонии должна быть где-то сравнительно недалеко. Все мои собеседники единогласно утверждали, что летели их предки недолго. Это был первый их дальний космический полёт, до этого были только испытания на орбите… и последний. Цивилизация была ровно на том уровне, когда только подошла к первой ступени в освоении космоса… Увы, их слишком мучили местные проблемы. Войны, экономические неурядицы, недовольство низов верхами… Всё в принципе вам знакомо по предыдущим приключениям. Каждое обиженное моральными принципами правительство ищет свои рецепты борьбы и усмирения. Эти сделали ставку на биологическое оружие. Не уверен, что правильно понял, но кажется, правящий класс и работающая на него масса по преимуществу относились к разным подвидам, одна нация завоевала и обратила в рабство другую, что-то вроде того… Когда ситуация подошла опасно близко к грани массовых мятежей, которые, возможно, подавить не удалось бы всеми наличными средствами, правящая каста нашла блестящий, как ей показалось, выход. Свежеизобретённый вирус. Он был внедрён с помощью дешёвой пищи, которую ели именно бедняки, и в рекордный срок охватил почти всю планету. Власти были довольны. Вирус был не смертельный, но малоприятный – он вызывал сильную лихорадку, болезненные нарывы на коже, в слизистых, пищеводе. Покорные получали вакцину, непокорные страдали неделями, месяцами – и всё же сдавались. Можно было праздновать победу… до поры. Оказалось, дети заражённых имели иммунитет. Годы работы насмарку. Подрастающие дети объединялись в партизанские армии и доставляли много проблем. Мир снова встал на грань кризиса. Что делать? Ну конечно же, изобрести новый вирус, уже против этого нового поколения. Новый вирус не причинял физических страданий, он был даже ещё лучше. Он уничтожал мозг, превращая человека в тупое покорное животное, почти не чувствующее холода, дискомфорта, боли…

- Как шлассенский элкеат.

- Действие примерно похожее. Но элкеат сжигает организм, а с этим вирусом можно было жить до глубокой старости. И в отличие от элкеата, одно ощущение вирус оставлял – голод. Оставшись практически единственным чувством, он заполнял собой всё. За кормёжку животные готовы были сделать что угодно, терпеть что угодно. Снова можно было праздновать победу. А потом – угадайте, что случилось? Правильно, вирусы встретились. И мутировали во что-то новое, неожиданное и страшное. Результаты вы можете наблюдать здесь. Заражённый практически обречён с первого дня. Инкубационный период в среднем дня три, были случаи, когда это были одни сутки. Сперва всё нарастающий голод, который не утолить никакой едой… Потом вкус пищи становится противен. Потом появляется нечувствительность к боли, холоду, вместе с голодом растёт агрессия… Потом в один момент больной понимает, что ближний – не что иное, как еда. Вирус, внедряясь в его плоть, пожирает огромное количество энергии, и она бесконечно требует восполнения. Как только больной поглощает живую плоть – не мясо животных, а именно родственный, высокоорганизованный вид – для него всё кончено. Вирус завершает перестройку его ДНК. Такое существо может, конечно, даже помнить, кем оно было, узнавать в лицо своих друзей и родственников… Но это уже не он. Это, выражаясь языком ранни, «голодная плоть». Голоднющая. И убить такую тварь чрезвычайно трудно, в своей среде вирус хозяин, и его страсть к выживанию огромна. Были случаи, когда монстра удавалось на какое-то время утихомирить, накормив мертвечиной… Но это не средство. Это что-то вроде пищевого отравления, пришибает его активность на какое-то время. Так же, как мощные антибиотики или полная обойма в грудь – лишь временная мера. Тело вирус регенерирует посредственно, по крайней мере, оторванная конечность к телу обратно не прирастёт… Но тело живёт уже не за счёт биения сердца и работы мозга. Они могут практически не дышать, могут лишиться половины внутренних органов – и продолжать убивать.

Аскелл кивнул.

- Картина не бьющегося сердца или наполовину снесённого черепа у продолжающего двигаться тела моим собратьям чрезвычайно не понравилась.

Альберт обвёл мрачное собрание серьёзным взглядом.

- Правящие почуяли неладное, когда обнаружили, что этой новой напастью заражаются и они – вирус подстроился под расовые отличия. Население сокращалось в геометрической прогрессии. Последние выжившие, осознав, что планету им не отстоять, сделали единственное, что могли – уничтожив наиболее крупные города-скопления обращённых, они погрузились на космические корабли и покинули погибающий мир. Увы, среди них оказалось несколько инфицированных… Но господь бог, или кто-то за него, решил дать им шанс, и им попалась эта планета.

- Если б мы были мужественны и разумны, – разлепил внезапно губы старик-абориген, – мы приняли бы смерть в этих соляных пустынях. И вирус умер бы вместе с нами. Но мы оказались слабы. Мы захотели жить. Мы поселились в немногочисленных пригодных для обитания местах… и заразили немногих местных живых существ. Осквернили, извратили их природу. Эти насекомые, некоторые ящерицы, змеи… Но ящерицы крайне редко кого-то кусают, а змей люди всё же инстинктивно привыкли избегать… главная опасность – эти насекомые. Но мы не можем уничтожить их. Потому что их очень много. Потому что они необходимая часть экосистемы, они опыляют растения… Потому что мы и так виновны перед ними, перед своими собратьями, перед всеми, кого мы погубили. Тяжесть наших преступлений и так не позволит нам разогнуться. Нас этот мир пощадил, исцелил… как смог. Здесь солями насыщено всё. Даже пресная вода – пресна лишь в сравнении с морской. Мы изменились. Да, совсем не так выглядели наши прадеды, покинувшие родной мир… Мы стали чудовищны на вид, но нас это не печалит – мы больше не становимся чудовищами внутри. Какое-то время мы были счастливы… А потом наш мир посетили гости с неба. И тогда мы поняли, что кошмар не умер, только затаился на время.

- Бывшим пиратским пленникам… тоже повезло мутировать, как вам?

Старик дёрнул головой – видимо, попытавшись одновременно и кивнуть, и мотнуть ею.

- В большей или меньшей мере. Из них погибло большинство, меньшая часть сумела приспособиться, соль выжгла, высушила их тела – конечно, не так, как наши, у нас было для этого больше времени… Рецидивы среди них случаются, да полностью они не исключены и у нас – поэтому законом для нас стали этот травяной чай, омовение в соляных ваннах и погребение умирающих в соли. Мы стремимся выжечь заразу, и если б мы действительно могли молиться, мы б молились об одном – чтоб как можно дольше никто не прилетал к нам… Нет, мы не верим в бога. Мы слишком хорошо помним, как богами были мы. Какими глупыми, отвратительными богами мы были. И вправе ли мы ожидать от вселенной, чтоб в ней нашёлся более разумный, милосердный и порядочный бог, и помог нам? Быть может, в том, что мы ещё живы, есть всё же какой-то смысл… Быть может, нашим потомкам удастся всё же победить кошмар, не знаю, сколько поколений понадобится, чтоб искупить преступления отцов… Мы вырождаемся, конечно, медленно, но неизбежно. Нас слишком мало, наши поселения очень изолированны, и мы не можем обеспечить каждому выросшему невесту или жениха, с которым бы он ещё не был связан родством. Наши дети рождаются с иммунитетом к заразе, но слабыми, больными, зачастую слабоумными. Возможно, лет через триста-четыреста мы вымрем окончательно. Но это очень большой срок… Сейчас нам снова страшно. Рано или поздно, к нам снова прилетят… и мы, возможно, уничтожим ещё множество миров. Мы пока не знаем доподлинно, есть ли расы, устойчивые к этому вирусу. На этой земле умирали земляне, дрази, нарны, существа, названий которых мы не знали…

Дайенн не выдержала.

- Почему вы просто не сообщите? Не объявите карантин по биологической угрозе? А вполне возможно, вам сумели бы помочь…

- Угадай, что тогда случится? – ответил за аборигена Гидеон, – сценария два. Один – их просто выжгут напалмом. И это благоприятный сценарий. А неблагоприятный – если среди тех камней, которые когда-то заинтересовали пиратов и за которыми теперь летают бреммейры, и впрямь есть сколько-то драгоценные – сюда ринется шваль из множества миров… продолжать нужно?

Абориген кивнул.

- Есть вариант страшнее. Они захотят изучить вирус… и использовать. Мы слишком хорошо помним, какими были мы. Мы выпустили в мир смерть, и теперь она тенью стоит за нашими спинами, не позволяя забыть о себе. Но по крайней мере, она бессильна достичь звёзд. Лучшее, что мы можем сделать, решили мы, это не допустить, чтоб у нас кто-то высаживался. Для этого мы придумали религию. Но она, конечно, отпугнёт далеко не каждого… Для этого мы согласились на ограниченное сотрудничество с бреммейрами и вашими рейнджерами. Пусть остальные считают, что у них преимущественное право общаться с нами, а лучше пусть нами не интересуются, с немногими гостями нам проще будет контролировать и пресекать распространение заразы, если гостей будет больше, мы утратим контроль…

Теперь не выдержал Арвини.

- То есть, вы намерены скрывать, что у вас тут чума, превращающая людей в зомби, и при том как-то надеетесь соблюсти карантин? Это невозможно!

- Арвини, он во многом прав. Вспомните, какие спекуляции были на дракхианской чуме. Намеренное заражение колоний, нагнетание истерии, не говоря уж о том, сколько на фальшивых «вакцинах» наварили миллионов компании-однодневки… Разумеется, я не говорю, что ситуацию нужно так и оставить. Но действовать нужно очень осторожно. Кого из разумных вы можете назвать с уверенностью, кто точно не злоупотребит этим знанием? Я патриотка в немалой степени, но здоровой степени. За здравомыслие всего совета Кха’Ри и всего Первого Круга я ручаться не стану.

- Минбарцы…

- Блажен, кто верует, госпожа Дайенн, да будет по вере вашей.

- Ранни, – вымолвил Дэвид, – после проблем с «голодной плотью»… это не про них. Корианцы. Парадизцы, коль скоро их следует считать за отдельный мир. Ну, денеты, тучанки и подобные им. Больше – не знаю.

- Да, здесь собрались патриоты и оптимисты, – расхохотался Аскелл.

- Я предлагаю – рассказать всю правду рейнджерам. В конце концов, они для того и существуют, чтоб стоять на страже от любой угрозы, от кого или чего бы она ни исходила. И если кто и сумеет деликатно найти способ… выяснить, кому можно безопасно доверить секрет и попросить помощи…

Старик стиснул пальцы, похожие на корни больного дерева.

- Вы вынуждаете нас, так или иначе, довериться тем, чью порядочность, быть может, знаете вы, но не знаем мы. Если б мы вверяли им только наши жизни – это не было бы столь большим вопросом… но мы вверяем им все ваши миры.

- Чёрт возьми, речь не о том, чтоб найти, от кого безопасно зависеть! Речь о том, чтоб больше в этой изматывающей борьбе вы были не одни! Понимаю, это сложно… после всего, что вы пережили… Но страдания должны иметь конец, иначе всё бессмысленно. Искупление только тогда искупление, когда наступает момент, когда уже всё искуплено, и наконец можно снова жить. Вы должны эту жизнь самим себе, вашим детям, вашим внукам, вашим погибшим предкам, погибшим уже здесь гостям с неба, и тем гостям, которые остались здесь, став невольными заложниками вашей тайны… и нам. Да, мы нарушили ваш запрет… Но лично я не могу только жалеть об этом, если б мы сюда не прилетели, опасность никуда не исчезла бы, просто однажды с нею встретился бы кто-то другой, не мы. Но мы разомкнули круг вашего одиночества, вашей проклятости… Вы помогли нам, дав рецепт исцеления. Позвольте и нам помочь вам. Пусть не сейчас, когда-нибудь.

====== Гл. 36 Необходимые меры ======

- Да, а давно ли мы сидели в тех горах и молились о том, чтоб поскорее покинуть эту вшивую Андрому? Казалось, о чём больше мечтать-то… А потом смотрели на экран и думали, что вырвались из ада… Вот он нас тут и догнал и хорошенько наподдал за слишком вольные определения. Ад – это бездействие, беспомощность, тут я, конечно, согласен. Но в том бездействии мы по крайней мере не угрожали друг другу. Не слонялись по коридорам с опостылевшим размышлением, как же мы это так не поняли, проглядели, как так вышло, что одни заболели, другие нет, и скольких мы ещё можем потерять, три дня всего прошло… Положим, я не заразился потому же, почему и большинство здоровых – практически не покидал корабль. Как-то Охран’кни не влекла к прогулкам. Как и Софья, часто просто сидел здесь, думал о брате… Мы с ним, конечно, не раз вот так прощались на время, но понимая, что может оказаться и навсегда. Он рейнджер, я полицейский, у обоих работа такая… до преклонного возраста можно и не дожить… Но я не думал, что будет так, что я не буду даже точно знать, жив он или мёртв, и какой была его смерть. Теперь я не могу не думать – если б он был с нами… ведь несчастье могло б произойти и с ним. Кто из нас заразил бы другого, или… Тавелли вот заразил Арвини, своего соседа, Г’Вок – Илкойненаса… Теперь ходи и думай, справятся ли они… Смотрители то ли потенциального зверинца, то ли потенциального кладбища.

Гидеон раздражённо смахнул с рук, до этого лежавших на столешнице, мелкую взвесь солёного песка. Эта взвесь была везде – в еде, за шиворотом, на панелях в рубке, от неё першило в горле и чесались глаза, но роптать не было смысла – Альберт прав в своих действиях. Если что-то ещё может им помочь, нужно хвататься за это и терпеть. Альтернатива слишком пугающа.

- Не знаю, может быть, мы все законченные безумцы. Может быть, мы должны, соскребя остатки мужества и здравого смысла, принять свою судьбу и проститься с мечтами увидеть когда-нибудь что-то кроме этого проклятого песка. Остаться на Охран’кни, принять местную квазирелигию, добавить вымирающей популяции свежей крови… У нас, конечно, задание и всё такое, но если честно, не наивно ли думать, что вот прямо именно мы можем сделать что-то с тилонами? Они всё-таки на наших глазах в масштабную проблему выросли. Тут армия нужна… А мы просто хотим вырваться домой, к близким. Естественное желание… если б не перспектива принести им такой замечательный подарочек. Кто гарантирует, что вирус может покинуть наши тела навсегда? В телах аборигенов-то он есть. Спящий, но есть. Если вот логично подумать, всё это вообще бессмысленно.

- Альберт считает, что шанс есть. Глупо сдаваться без борьбы.

- Глупо рисковать жизнями миллиардов! Думаешь, мне легко было б списать себя, особенно с учётом, что я считаюсь условно здоровым? Но… Альберт, Альберт! Почему мы вообще должны ему доверять?

- Может быть, потому, что он спас Дэвида Шеридана? Тогда, конечно, речь не шла о зомби-вирусе, но всё тоже было достаточно серьёзно. Он смог переоборудовать систему вентиляции для дезинфекции корабля, у него эти… органеллы… Я думаю, он знает, что делает.

Ну, тут крыть было, в принципе, нечем.

Останки Тавелли и Исута были погребены по местным обычаям – это существенно успокоило аборигенов, да, если честно, и пришельцев тоже. Думать прямо сейчас о предстоящем объяснении с родственниками не хотелось никому, но в конце концов, гораздо легче будет сказать, что они погибли при исполнении и забрать тела не было возможности, чем везти эти останки… Кроме соображений биологической угрозы – никто не заслужил видеть своего родственника в таком виде. Пусть лучше верят, что это был выстрел тилонов или мотыга аборигенов.

Перспектива подделать отчёт давила тяжким грузом на сердца всех, кроме, разве что, Арвини и Игласа, расово куда более лояльно относящихся к фальсификациям.

- Это необходимо, и точка, – заявил Алварес, подытоживая всё сказанное до того, – если мы хотим вернуться в родные миры и быть там спокойно принятыми, шлейф третьесортного фильма ужасов нам точно не нужен. Мы сами можем верить Альберту и показаниям анализов, но так же ли всецело нам поверят правительства всех наших миров? Все, вас всех, действительно так легко примут в свои ряды?

Викташ повесил голову – кажется, у него насчёт своего мира иллюзий не было. Дрим что-то прострекотал, Ви’Фар начал было что-то отвечать по-нарнски, потом махнул рукой.

- Кроме того, это вопрос безопасности этих людей, – кивнул Колменарес, – их просто уничтожат. Может, жизнь у них и тухлая, но это не повод для геноцида. Я не возьму на себя такую ответственность, простите.

- Будет два отчёта. Официальный – тот, что ляжет на стол наших начальств и будет общепринятой версией до тех пор, пока рейнджеры и альянсовская верхушка на основании настоящего отчёта не придумают, что делать. Посмотрим, что там сочинят Альберт с Диусом… Думаю, у нас тут в совокупности нет столько фантазии, сколько у них.

Отдельным морально изматывающим вопросом был Г’Вок. При всём понимании произошедшего, он был формально живым, последовать в принципе-то логичному совету аборигенов и убить его или забрать с собой как арестованного за убийство коллег было в равной мере нежизнеспособными идеями. После жаркого и эмоционального препирательства Дайенн с Альбертом и Аскеллом, к которому попутно присоединились, на той или другой стороне, другие члены команды, было решено всё же, грубо говоря, решать проблемы по мере поступления.

- Строго говоря, нас самих пока ещё никто никуда не отпускал. Мы сами ещё должны доказать себе и друг другу, что не опасны. Он сейчас под арестом – вот пусть и сидит там, как минимум, до окончания карантина. Возможно, я недостаточно хорошо подготовлена к зомби-апокалипсису, допускаю. Но хладнокровно убить своего коллегу… пока есть хотя бы какой-то, хотя бы мизерный шанс его спасти… я надеюсь, что никто из вас не способен.

- Госпожа Дайенн, вы внимательно слушали сперва Викташа, затем Альберта и аборигена? Он уже пробовал чужую плоть. Для него возвращение к нормальному состоянию уже невозможно! Всё, вашего Г’Вока уже нет, он мёртв! Он мёртв с того момента, как на него напали эти проклятые комары! Ну или с того, как дал стрекача от аборигенов, предоставив им практиковаться в излечении зомби на одном Викташе…

- Аскелл! Не хочу показаться грубой, но вам в этом вопросе вообще слова не дано!

- О, разумеется… Моё место – в камере. Только вот ваше, на ближайшее время, госпожа Дайенн – тоже! Для экономии места, можем занять одну…

Ан’Ри замахал руками, опасаясь, что смертоубийство сейчас произойдёт и без всякой вирусной темы.

- Местные говорили, что случаев излечения уже, так сказать, причастившихся – не было… Но ведь не известно точно, что их и не может быть?

- Если вирус после поглощения и усвоения чужой плоти завершает перестройку ДНК…

- Ой, они, конечно, качественно в этом разбираются! Учёные… с палками и мотыгами…

- С палками и мотыгами они сейчас. Но они были вполне себе учёными, не забывай. И имели некоторую возможность изучить поведение вируса ещё у себя на родине.

Аскелл, убедившись, что с Дайенн его разделяет буферная зона из нефилим, скрестил руки на груди.

- И что мы сделаем, когда убедимся, что не помогло? Кстати, сколько времени отведём для попытки?

Эремо вскинул руку, привлекая внимание к себе.

- Знаете, мне пришло в голову… возможно, есть один шанс… Быть может, глупость, я откровенно не в своей компетенции сейчас рассуждаю… Аборигены, всё-таки, наблюдали развитие этой дряни в условиях родного мира. То есть, там, где все более-менее одной расы. Ну, то есть, различаются не более, чем европейцы и китайцы, а не как нарны и центавриане, понимаете? Может быть, значимо именно поглощение родственной плоти, то есть, совсем плохо бы было, если б Г’Вок напал на Ли’Нор или Ви’Фара… Хотя они нефилимы… Но всё же…

- Интересный, конечно, момент. То, как вирус… перестраивает сознание. Кто-нибудь из учёных потом сделает себе на этом хорошенькую диссертацию (главное, чтоб я не был подопытным, да). Вирус, ясное дело, не может мыслить, иначе б вселенной давно уже настал кирдык. Но у него тоже есть свои стратегии выживания. И он заставляет нас принять его стратегии выживания как свои, активизируя те или иные наши побуждения… Почему-то ведь он даёт в разных организмах разную картину. Тот же старик-абориген рассказывал как о совершенно звероподобных «голодных», не пользующихся даже речью, так и о хитрых и изворотливых, успевавших выкосить половину своего отряда, пока на них падало чьё-то подозрение. Вспомните, кто-то из них даже подделывал результаты анализов…

- Это вот сейчас очень к месту было сказано, Гидеон. Нам же как-то надо будет по завершении карантина поверить результатам анализов?

- Вирус вызывает постоянное чувство голода, вкупе с неприятием любимой прежде пищи. За голодом, естественно, следуют раздражение, гнев… Который, тоже естественно, ищет подходящий объект, он у каждого свой. Тавелли напал на Ан’Ри, потому что Ан’Ри не просто нарн, а нефилим. Раздражающая тема для центавриан… В силу тех же классических причин Г’Вок загрыз Тавелли. Тут всё просто. А вот почему следующим был Исут? Возможно, просто подвернулся под руку. А возможно, из-за подспудного раздражения, которое он вызывал в типичном нарне своей субтильностью и мягкостью характера. Это соображение даёт нам и дополнительный мотив к убийству Тавелли – для Г’Вока, в этом его изменённом состоянии, было уже оскорбительным то, что тот его защищал. Подавленное раздражение бывает не только по банальным расовым мотивам. Г’Вок боялся нефилим, он пытался подставить Софью и Ли’Нор – неуклюже, вероятно, потому, что в здоровом состоянии никогда интриганом не был… Возможно, следующим его шагом было бы убийство кого-то из них – и за мотивом дело бы не стало. Вы не думали, что под внешним обожанием, которое обычные нарны выказывают к нефилим, может прятаться зависть, чтобы не сказать – ненависть? История противостояния телепатов и нормалов не может не бросать на мир Нарна хоть какой-то отблеск.

- Ну, ведь он не убил никого изних, так к чему об этом говорить?

Гидеон передёрнул плечами.

- Не знаю, наверное, к тому, что вирус мы из себя, может, и изгоним, а разнообразные личные неприязни – не факт. А что, если затаившийся вирус активизирует их тогда, когда мы меньше всего будем ожидать? И Илкойненас, к примеру, убьёт Схевени за то, что он безбожник, Алвареса убьёт кто-то из телепатов за то, что он не поддаётся сканированию, или же Алвареса убьёт Иглас, которого, кажется, раздражают его идеи, или Аскелл, чтоб не делить звание мессии с тем, кто даже внешне не дилгар…

- Алвареса вообще много за что можно убить, – мрачно проговорила Дайенн, – но я его до сих пор, заметьте, не убила.

- Ну, можем провести групповой психологический сеанс, с высказыванием друг другу взаимных претензий… если выживем. Сейчас для этого точно не время.

- Лично мне не верится. Сказано же было, вирус адаптировался под расовые различия – значит, ему по идее плевать, кто там какой расы, плоть разумного, и всё тут… Впрочем, попробовать мы, конечно, можем. Только это не тот случай, когда попытка – не пытка.

- Викташ справился. И нам предстоит справиться. Мы не можем не дать этого шанса Г’Воку.

Г’Вок не справился. Дайенн, сама запертая в каюте, стены которой, стараниями Альберта, были покрыты внушительным слоем соляного напыления, в течение этих трёх дней его не наблюдала. Кажется, она слышала крики, кажется, даже его… Она не была уверена, что это не часть её кошмаров. Лихорадка била так, что порой она больно прикусывала язык. Но к счастью, кроме этой лихорадки была и дикая слабость, не дающая издать ни звука, не дающая даже подняться… Это хорошо. Хотя бы она доставляла спутникам, вынужденно превратившимся сейчас в кого-то вроде санитаров, меньше проблем. Потом ей говорили, что да, другие кричали, скулили, требовали выпустить, угрожали, проклинали, пытались выбить дверь… Илкойненас держался, пожалуй, мужественнее всех, именно так, как обещал. Арвини, в минуту прояснения, попросил связать его, опасаясь, что попытается наложить на себя руки, начнёт кусать сам себя или ещё что-то такое сделает. Облачившись в защитные костюмы, Викташ и Колменарес исполнили его просьбу. На четвёртые сутки Г’Вок позвал Вадима и Ви’Фара и попросил возможности свести счёты с жизнью.

- Возможно, моё тело и может победить болезнь… Моей душе не победить её последствия. Невозможно жить, помня о том, что совершил такое. Хорошо б было убедить себя, что то был совсем не я. Но я помню. Мне уже не вернуться к блаженному состоянию незнания, как это – смотреть на своего друга и видеть добычу. Помнить его, помнить себя… Думать, как обмануть, усыпить бдительность. Как использовать слабые стороны, которые тебе известны… Я не могу жить с памятью, как не мог дождаться момента убийства… Как планировал подставить Софью и Ли’Нор… Как понимал, что вирус выискивает во мне самое тёмное, самое гадкое – ненависть к центаврианам, которая владела мной в детстве, зависть к Ли’Нор, из-за того, что она нефилим, недоверие к Гидеону, пренебрежение к Исуту, которого всегда считал физически слабым… пробуждает, выводит на первый план, доводит до нереальной величины, заполняет этим разум. В каждом из нас, скажете вы, есть такое тёмное. Каждый мог оказаться на моём месте. Но оказался на нём именно я. Я не могу жить и вспоминать лица Гектора и Нейна. И в глаза товарищам больше смотреть не смогу.

- Именно это, – сказал Вадим позже, – я имел в виду, когда говорил, что шансы… невелики. Реабилитация вынужденных каннибалов в разы сложнее, чем алкоголиков, наркоманов и жертв других зависимостей, вместе взятых. Потому что и не в зависимости тут дело… Хотя аспект зависимости тут тоже есть, даже когда ни о каком вирусе речи и не идёт. Очень сложно, перейдя такую черту, действительно вернуться к нормальной жизни. Сложно обществу принять такого человека… И ещё сложнее самому человеку принять себя снова в обществе.

- Но ведь он это не выбирал. На его месте действительно мог оказаться любой из нас.

- Ли’Нор, вы слабо знакомы с вопросом. Я, правда, тоже не очень хорошо, читал пару книжек… зато неплохих книжек… В большинстве случаев нельзя сказать, что совершивший что-то подобное сделал это сознательно. Кого-то вынудили обстоятельства – почти в любом мире найдётся хоть один такой пример войн с длительными осадами, кого-то – развивающаяся психическая болезнь. Но в том и дело, что помрачение рассудка – это не блокировка рассудка напрочь, это его изменение, перестройка. Этот выбор на самом деле есть, и помнить, как сделал этот выбор, мучительно. Это на самом деле здоровая реакция, куда тревожнее, когда человек пытается оправдываться тем, что был не в себе…

Ли’Нор чувствовала, как не хватает ему в этот момент Дайенн, которая непременно тоже подключилась бы к разговору, возможно, что-то сказала бы о биохимических процессах, о чём он знал куда меньше, чем о психологии… Потому он не заходил к Дайенн во время её заключения. Он знал, как сильно она не хотела, чтоб он видел её такой. Пусть даже в состоянии дурноты и слабости, а не исступлённой ярости и тоски, как у других больных. Он справлялся о её состоянии у Ли’Нор, но сам не заходил. Дайенн действительно этому радовалась.

Стараясь как можно точнее следовать аборигенскому рецепту, они запаслись местной едой – жёсткими, как резина, печёными овощами, кореньями и травяным чаем. Выменяли, отдав за это пару платьев Софьи и кое-что из одежды Тавелли, вещи привели аборигенов в полный восторг. С одеждой здесь действительно туговато, единственное растение, стебли которого возможно использовать, растёт медленно, обработка трудоёмка, к тому же, совершенно печально, что грубая ткань ранит кожу детей, которая пока ещё слишком нежна, и до подросткового возраста дети в основном бегают голыми. Увы, детской одеждой на «Сером крыле» было небогато, Рефен и Эльгарда тоже приходилось одевать во что придётся. Аборигены планировали перешить для детей пару отданных рубашек, ткань которых показалась им божественно мягкой.

Дайенн не могла это есть, как безумно ни была голодна. Это было совершенно невозможно есть – сплошная соль, организм дилгар плохо воспринимает и куда меньшие дозы. Альберт какое-то время пытался кормить её насильно, убедился, что пища в желудке не задерживается, и изобрёл заменяющие инъекции. Жизнь это, конечно, поддерживало, а вот бодрости духа отнюдь не добавляло. О бодрости духа, надо думать, и не приходилось говорить никому. Лежать, неизбежно размышлять – когда, в какой момент допустил оплошность и заразился сам, в какой момент заразил кого-то из товарищей… Когда? Возможно, ещё при первом контакте с заражённым материалом, на корабле тилонов… Хотя нет, эти останки были мёртвыми давно, и вирус в них был неактивен. К тому же, Алварес, хотя был там же и вляпался в эту грязь – здоров… Может быть, когда обрабатывала раны Тавелли? Да разве вспомнишь, кто, кого, в какой момент и по какому случаю, мог коснуться… Кажется, ни Ли’Нор, ни Софьи она действительно особо не касалась… А соседство по комнате, после того, как ввели режим строгой дезинфекции, уже было не столь опасным… Зато как она заразила Аскелла, она помнила прекрасно… Аскеллу повезло, в этом его взаимодействии с Альбертом…

При этой мысли Дайенн стало совсем дурно. Аскелл – своего рода удалённое устройство Альберта… Получается, Альберт мог видеть, чувствовать… то, что тогда произошло?

«Одной глупостью больше, одной меньше, – отвечал внутренний голос, – что меняется от того, знает ли об этом кто-то, или не знает никто?»

- Жаль, что Дебби с нами не пойдёт.

- Нормально-нормально. Она и так на целых три дня оторвалась от работы. Практически полностью, только пара звонков. На большее она пока не готова. И вообще ей нужно пока пережить и устаканить внутри все впечатления от пьесы. Я видела их с Колином лица… они некоторое время просто не готовы к аббайской скульптуре, поверь мне. Я-то эту пьесу хотя бы уже видела. Но вполне согласна с критиками, она действительно переворачивает всё внутри. Мне первые дни после просмотра хотелось вообще никуда не выходить, просто сидеть в тишине… и это мне!

Майк кивнул. Он как раз очень хорошо понимал, о чём говорит Энжел. Минбарское искусство подобно вообще минбарскому много чему, в своей выверенности и серьёзности. Этот клинок, наверное, мог пробить самое суетное, самое зашоренное сознание, это как могучие руки самой вселенной, разворачивающие человека к тому, о чём ему прямо сейчас необходимо подумать… Ему было немного легче, потому что возможностей для размышлений у него и до этого было навалом, и некоторые потрясения в недавнем времени уже имелись. Но всё же просмотренное и его словно погрузило в некий каменный мешок, только стены его были хрустальными, светящимися и играющими некую волшебную мелодию. У всегда занятой и деловой Дебби впечатления должны быть ещё более бурные. Ей необходима сейчас эта попытка вернуться к нормальной жизни, её рационально-жертвенная душа в слишком большой панике…

Электрокар – на Марсе меньше были распространены аэрокары, по нерациональному, с точки зрения многих, опасению, что какой-нибудь особо безголовый водитель впилится в купол, куполу-то вряд ли что-то сделается, он и не на такое рассчитан, а вот рухнувшие сверху обломки едва ли порадуют прохожих – вырулил на привокзальную площадь.

- Разве это здесь?

Энжел пиликнула по панели, подтверждая остановку.

- Нет, конечно. Но здесь у нас ещё дело.

Майк кивнул. Он точно не имел ничего против. В жизни не так много этих самых смен обстановки, чтоб он отказывался от какой-либо из них. Чёрт возьми, он не был бы против, даже если бы Энжел просто возила его туда-сюда по городу, а он просто смотрел в окно. Дебби не заслужила, конечно, упрёков, что держит его в затворническом положении. Она не хотела ничего подобного. Она тревожилась за него – за его удобство, хотя в городе давно уже были все достаточно значимые объекты оборудованы устройствами для инвалидов, но Дебби ведь всегда во всём сомневается, ей всё кажется ненадёжным и недостаточным, и за его имидж – она не хотела, чтоб люди запоминали его таким. Глава могущественной корпорации не может быть нелепой и беспомощной грудой костей в коляске. Вот когда ему станет получше… И действительно, пару раз в периоды улучшений они выбирались в театр и в парк аттракционов. Но часто на периоды улучшений выпадала самая катастрофическая загруженность Дебби, закон подлости… Пару раз ещё Лурдес выводила его в небольшой парк поблизости, но такую решительность ей наскрести бывало непросто, а вдруг что случится? Не то чтоб образование и опыт не позволяли ей быть готовой к чему угодно, но она всё-таки была привязана к Майку и тоже банально беспокоилась. Не хотелось, чтоб что-то отравило ему нечто несомненно светлое и поддерживающее – эти нечастые праздничные прогулки…

Энжел в два толчка ноги привела коляску в стандартный, разложенный вид, потом без особых усилий перегрузила в неё Майка – некоторый навык в этом плане у неё уже был. Белобрысый юнец на входе, к чести его, быстро справился со ступором и спешно, чтобы не сказать – суетливо открыл двери пошире.

Вокзальная площадь была образована, кроме собственно вокзального комплекса, зданиями трёх гостиниц. Правда, изначально одна из этих гостиниц собиралась быть госпиталем, но от этой идеи отказались ещё на стадии проекта, решив разместить госпиталь в более тихом и спокойном районе. Они сейчас двигались через холл самой маленькой и бюджетной, с не блещущим оригинальностью названием «Красная планета», изо всех сил пытающейся не выглядеть в сравнении с двумя другими совсем уж жалкой, но получалось, понятно, не очень. Но Майк в других не бывал, и на Нарне номер, в котором останавливалась Дебби, тоже не видел – она повезла его в космопорт сразу, как только он пришёл в себя и врачи дали добро, поэтому обозревал сейчас потёртый ковролин и пластиковые панели под дерево без этих мыслей. В виртуальных реальностях он, понятное дело, в гостиницах тоже не бывал, всё, что у него было, чтоб представить места, где останавливаются путешественники, это фильмы и фотографии. А на них как ориентироваться? В жизни всегда всё хотя бы немного иначе, приукрасить, имея минимум таланта, можно что угодно.

Нужный им номер находился на втором этаже, сразу возле лифта. Открыл высокий, плотного телосложения молодой человек в белой рубашке и явно форменных брюках.

- Привет, Билл. Вы оба здесь?

- Капитан Мейнард? – вытаращился Майк, поворачивая голову по мере того, как Энжел вкатывала его мимо явно смущённого мужчины в номер. Нет, в принципе-то чего таращиться, логично, что пилот маленького частного кораблика, зарезервированного за перемещениями Энжел, остановился здесь, вопрос только, зачем они-то так спонтанно и несвоевременно свалились в гости…

- А кто это у нас собственной персоной прикатил! – громко провозгласила Энжел, докатив коляску до журнального столика, на котором валялись несколько раскрытых рекламных буклетов, пара из которых уже были превращены в журавликов, надкусанная шоколадка и несколько шуточных сувенирных монет с профилями марсиан из комиксов 20 века – придуманы они были ещё вскоре после образования марсианской колонии, но массово выпускаться начали только лет 20 назад. Увидев наброшенный на спинку кресла сиреневый пиджак, Майк заподозрил, что номер принадлежит вовсе не Мейнарду. И в этот же миг из соседней комнаты выбежала… Лаура.

Он понял это сразу, хотя по видеосвязи они не общались давно, и с той поры у неё изменилась причёска. Да и вообще, в который раз будь сказано, реальность всегда чем-то да отличается… Но он знал Лауру уже достаточно хорошо. Чёрт побери, это действительно была она. Её голос и мимика, её платиновые локоны, достающие чуть ниже ушей, и даже родинка с правой стороны носа на месте. Только в жизни она, кажется, выше, чем представлялось по видеосеансам. То есть, для сидячего все высокие, но всё же Лаура рисовалась какой-то более… короткой.

- Да, – самодовольно улыбалась тем временем Энжел, – я взяла на себя такую смелость – устроить встречу двух закадычных виртуальных друзей. Не настолько это было и сложно. Биллу не в труд было взять на борт ещё одного пассажира, не перегруз. Финансов в моём распоряжении, правда, не очень много, так что номер снят на неделю… Но эти оставшиеся дни в нашем распоряжении, ух, мы оторвёмся, и не спорьте сейчас никто со мной! Эшу я, кстати, уже звонила, идём в кино, а потом…

- Энжел!!! Ты привезла Лауру, и говоришь мне об этом только сейчас?!

Девушка ни капли не смутилась.

- Увы. Пришлось бедняжке пока посидеть тут поскучать. Надо было усыпить бдительность мамочки. Сейчас она наелась опеки над нами и со свежими силами нырнёт в работу, а в перспективе я её, вообще, обработаю на этот счёт… В следующий раз притащу свою подругу Бесс, после этого критика друзей Майка долго не полезет ей в голову… Ну, если б я сказала тебе – ты ж не смог бы скрыть своей бешеной радости. Да и вообще такой сюрприз бы пропал. Так, сейчас мы с часик погоняем чаи и поболтаем, выставка, в конце концов, от нас ещё минимум пару дней никуда не убежит, а потом решим, что вперёд делаем. Вообще за такую встречу можно б, по-доброму, не только чаю, но если нам ещё сегодня куда-то идти…

Чаепитие затянулось, предсказуемо, гораздо больше часа – поговорить действительно было о чём. Лаура первым делом заверила, что насчёт сидения-скучания Энжел сгущает краски, город она уже неплохо посмотрела, находит его превосходным, но всё ещё до конца не верит, что действительно прилетела на Марс. И конечно, увидеть ещё хотя бы один город это было б просто великолепно…

- Деньги не проблема, – отмела Энжел очередной поток возражений, – здесь в этом плане попроще, это на Землю каждый чёртов перевод целая драма в трёх актах, а здесь у нас Майк, в конце концов. Так что можем позволить себе многое. Учились, горбатились, заслужили.

Майк облизнул губы. Вообще-то, зарубать на корню грандиозные планы Энжел было неприятно. Он был действительно благодарен ей за всё – за эти три дня воссоединения маленькой семьи, когда даже Дебби позволила себе отвлечься от забот и долгов и просто быть счастливой, за совместный поход на эту минбарскую пьесу и вот за это чаепитие в самой неожиданной компании из возможных, у него не повернулся бы язык сказать, что он потерял эти три дня, но всё же он должен сейчас сказать, что его планы идут в разрез с их планами. Тем более раз уж так случилось, что Мейнард как раз здесь…

- Капитан Мейнард, – Майк откашлялся и выбрал паузу в оживлённом стрёкоте девушек, – у меня к вам, по правде говоря, деловой разговор. Не то чтоб конфиденциальный, но…

- Эй-эй! – Энжел схватила его за руку, которой он готовился оттолкнуться от стола, – какие секреты, дядюшка? Мы тут вообще-то ради тебя в том числе собрались. Ну-ка, в чём дело? Тебе зачем-то потребовался корабль? Тогда уж извини, я сдохну, но обязана об этом знать!

Майк вздохнул. Он уж как-нибудь понял, почему пилот без особых затруднений согласился подкинуть на Марс Лауру, и почему он вообще сидит здесь. По неофициальному общению хотя бы многое понятно. Между ним и Энжел что-то есть. Ну, что странного, он возил её на Землю и обратно уже несколько раз, и в промежутках околачивался тоже там, изредка подрабатывая наземными перевозками, но как правило, возможностей для этого было не слишком много – Земля не столь охотно делится с марсианами работой, даже если марсиане они не по гражданству, а по основному месту работы и проживания. Естественно, у них была возможность познакомиться поближе, и естественно, ей не может быть всё равно, куда и как надолго он собрался послать Билла.

- Извини, Энжел, но никакие твои возражения ничего не изменят, сразу говорю. Мне нужно на Нарн и я буду на Нарне. И если ты сейчас заартачишься, пообещаешь сдать меня Дебби и ещё что-то в этом роде, то это будет просто означать, что отправимся мы прямо сейчас. Корабль-то, если ты не забыла, формально мой.

- Так-так, дядюшка, полегче. Объяснить, что происходит, не хочешь? До сих пор дела фирмы твоего личного присутствия не требовали. Даже присутствия Дебби-то не всегда. Значит, происходит что-то внештатное. Проще всего, конечно, сказать, что это не моё дело, но я вообще-то тоже твоя семья. И при том до сих пор как-то так складывалось, что если о чём-то не следует знать мамочке, то мне-то как раз следует, в интересах обеспечения того, чтоб она и не узнала, м?

Лаура спешно дожевала конфету и присоединилась:

- Майк, ты сейчас собираешься, практически, сбежать из дома. Ты, конечно, давно дал понять, что тебе всё немножко осточертело, но всё же до сих пор до подобного не доходило. Знаешь, мне тревожно. Особенно если учесть, что на Нарне ты недавно был, и в связи с, мягко говоря, экстремальной ситуацией. Я ведь сейчас начну думать, что ты попал в неприятности.

Майк чувствовал, что нервничать он начинает раньше, чем рассчитывал.

- Ребята, я ценю ваше беспокойство, правда, но хочу напомнить, что я хоть и лицо с ограниченными возможностями, но пока что имею право на свободу перемещений, мне не хотелось бы думать, что вы намерены меня в этом праве ограничить.

- Ну, мы совершенно точно намерены не дать тебе совершить какую-нибудь глупость.

- А тебе не кажется, милая Энжел, что и право на глупости я имею тоже, во всяком случае, не меньшее, чем все собравшиеся? За своё право на глупости ты, мне кажется, стала бы бодаться не только с матерью, но и, если потребуется, со мной. Давай не будем вести к тому, что глупости можно совершать только тем, кто твёрдо владеет руками и ногами, у меня возникнет ощущение, что меня дискриминируют.

- Хорошо, тогда давай не будем вести разговор так, как будто мы твои враги и можем только помешать в твоих планах, а не помочь, от этого тоже какое-то нехорошее ощущение.

Майк закусил губу, переводя взгляд с одной девушки на другую. Как-то так и проверяются люди, что ни говори. Может ли он им довериться? Можно ли отрицать вероятность, что они сразу же объединятся с Дебби, и его шансы выбраться из дома, не то что с планеты, стремительно сведутся к нулю? Поймать взгляд племянницы он не мог – он сейчас сосредоточенно созерцал чаинки в чашке. А Лаурины глаза цвета сепии сейчас как раз впились в его лицо – встревожено и, пожалуй, всё же без лукавства.

- Я просто честен с вами сразу, ребята, не более. Шансов отговорить меня у вас нет. Речь идёт о женщине, которая мне очень дорога, и ситуация требует моего личного присутствия. Упреждая твои предположения, Энжел – нет, её не держат в заложниках, меня никто не шантажирует. Вопрос из иной плоскости… довольно фантастической. Скажем так, мне обещан доступ к технологиям, ранее нам недоступным. Кстати, не исключено, что они могут помочь и мне…

Энжел нахмурилась, всё так же не отрывая взгляда от чашки.

- Ничего не поняла, если честно. Женщина… Почему я об этом ничего не знаю?

- Я больше скажу, – подхватила Лаура, – и я об этом ничего не знаю. Впрочем, я не в обиде. О серьёзных вещах иногда действительно трудно говорить.

- Как бы то ни было, дядюшка, ты, надеюсь, не рассчитываешь, что я отпущу тебя одного? Так, просто включи мозги, если они у тебя случайно выключились. Банально, Нарн не самое гостеприимное для инвалидов место. Таскать по лестницам тебя и твою чёртову коляску Биллу одному будет просто несподручно. Тебе в любом случае потребовалась бы моя помощь, чтоб не просто под благовидным предлогом слинять из дома, а ещё и вынести необходимые в дороге вещи, так вот рискну предположить, этим моя полезность не ограничивается.

- Она права, – кивнула Лаура, – я бы на её месте тоже летела с тобой. Я и на своём месте хотела бы…

- Так за чем дело стало, места на корабле, думаю, хватит. Он, конечно, не слишком приспособлен для дальних перелётов…

- Девочки, девочки! Я не хочу сказать, разумеется, что это опасно… Я не знаю, как это. Это непредсказуемо. Как минимум, я не знаю, надолго ли…

- Тем более. Майк, даже полностью здоровому человеку бывает нужна помощь. Или просто компания тех, кого он знает и кому может доверять. Может, я и пригодилась бы здесь, чтоб какое-то время заговаривать зубы Дебби… но это в любом случае не получилось бы надолго. А так, возможно, её успокоит, что ты под моим присмотром. Ну, хоть немного. Ты даже примерно не можешь предсказать, как надолго это?

- Нет. А у тебя, кстати говоря, долгожданные каникулы, которые ты намеревалась провести с матерью…

- Строго говоря, в большей мере с тобой. Торчать с нею на бесконечных встречах, переговорах и совещаниях, которые все как одно срочные, я пока, извини, не готова. Мы в любом случае делали бы всё, чтоб компенсировать себе месяцы довольно однообразной жизни, и приводили бы мамочку в непрерывное беспокойство. Просто будем делать это не на Марсе, а на Нарне. Так, у тебя был какой-то план? Что ты планировал взять с собой в дорогу? Первым делом – одежда. Может, и проще б было купить всё на месте, но в случае Нарна – не знаю, земная одежда там, кажется, не слишком популярна. Хотя, возможно, это не такая уж проблема… Препараты. Это надо отвлечь Лурдес…

- Если подговорим этого вашего Эша, выиграем немного времени. Да, ты уже придумал, что делать, если, вернее, когда Дебби ринется в погоню?

Майк вздохнул. Кажется, с этим надо просто смириться, да?

- Что ж, если, как я понимаю, с этим вопросом наступила ясность, я, с вашего позволения, сделаю один звонок. Всё-таки приглашать этого человека в особняк означает похерить всю конспирацию.

Мистер Уолтерс напоминал Майку дворецких из старинных фильмов. Обладатель одной из самых невыразительных на свете фамилий, он обладал столь же невыразительной внешностью, во времена до повсеместных видеокамер из него вышел бы, наверное, удачливый преступник – свидетелям пришлось бы поломать голову, описывая его наружность, и при том такой крайней степенью невозмутимости, что её следовало бы принять за эталон невозмутимости, которого едва ли можно достичь, разве что долгими упорными тренировками. Энжел, кстати, была солидарна с ним в этой оценке, удивляясь существованию этого реликта в нашем суетном 23 веке.

- От него прямо исходит такой дух старой доброй Англии… Это довольно страшно, учитывая, что мы тут никакого понятия не можем иметь о старой доброй Англии.

И сейчас мистер Уолтерс сидел напротив, неизменно прямой, собранный и демонстрирующий полную неготовность к выражению эмоций.

- Уолтерс, мне необходима, первым делом, ваша гарантия, что никто не узнает об этом разговоре как минимум до того, как я покину Марс. Никто – я имею в виду, в том числе моя сестра Дебби.

- Да, мистер Гарибальди.

- В самое ближайшее время вам необходимо подготовить для меня документ, в котором будут указания на случай, если меня в установленном порядке признают мёртвым или пропавшим без вести. Он должен включать следующие положения…

Уолтерс вынул блокнот и ручку и приготовился записывать.

- Моё имущество равными долями отходит моей сестре Деборе и моей сестре Мэри, либо её законным наследникам. Вплоть до того времени, как они объявятся, опеку над долей Мэри, как и руководство компанией, я поручаю Деборе. Всё это кроме замороженных счетов до востребования – с ними остаётся всё по-прежнему, и ещё некоторых выплат и подарков – вот список, – Майк, не с первого раза, извлёк из внутреннего кармана сложенный вчетверо листок, – и ещё одно. Вот этот ключ от сейфа в моей спальне должен находиться у вас на хранении вплоть до моего возвращения или признания меня в установленном порядке мёртвым либо пропавшим без вести. Я планировал завещать ключ и содержимое сейфа Лауре Солнерски, но поскольку она летит со мной, дополню это распоряжение – в случае, если Лаура Солнерски так же будет признана мёртвой или пропавшей без вести, ключ и содержимое сейфа должны быть переданы Стивену Мартину Смиту, гражданину Земли, 2279 года рождения.

- Это всё, мистер Гарибальди?

- Да, Уолтерс.

- Разрешите идти?

- Конечно, большое спасибо за вашу оперативность, Уолтерс.

- Это моя работа, мистер Гарибальди.

Когда мерные, такие же бесстрастные шаги семейного адвоката затихли, вероятно, где-то в районе лифта, погружённая до этого в чинную тишину комната взорвалась возгласами.

- Так, это что сейчас было? Кто примерно полчаса назад пытался убедить нас, что мы отправляемся в мирную познавательную прогулку?

- Никто. Я сказал, что не буду предполагать, чего нам от неё ожидать. И кстати, на варианте «нам» тут настаивал совсем не я. А иметь завещание не лишне всякому обладающему чем-то размером с фармацевтический холдинг, это вовсе не означает намеренья в самое ближайшее время отправиться на тот свет, даже если Дебби, возможно, сказала бы иначе. А может, и не сказала бы. Всё-таки она сама всё время говорит, что нужно быть рассудительным, думать о будущем, предусматривать все варианты…

- О, это второе, о чём я хотела сказать. Ты завещал маме… практически всё?

Майк обратил на племянницу взгляд, демонстрирующий непонимание её посыла.

- Я не намерен отрицать очевидный факт, что твоя мать тоже дочь моей матери, даже если марсианский имущественный кодекс и держится в отношении детей разведённых супругов политики, равновесной земной. Мы оба не дети Эдгарса, почему должно иметь такое большое значение, что Дебби родилась до этого брака, а я после? Или что с её отцом мама была в разводе, а с моим нет? Кроме того, Мэри, как ты слышала, я не собираюсь сбрасывать со счетов. Не готов к этому. И если Мэри или её наследники так никогда и не явятся, чтоб вступить в свои права – Дебби лучшая кандидатура, чтоб возглавлять компанию, делами которой она начала заниматься ещё при жизни отца и успешно занимается и теперь. Она будет на своём месте, в отличие от меня, которого, положа руку на сердце, к этому вообще не влечёт.

- Майк!

- Я не обязан ради сентиментальных чувств заниматься тем, к чему у меня ни желаний, ни способностей! Давай так, любовь к родителям отдельно, а компания отдельно. Мне вполне достаточно пожизненного содержания мало на что реально способного инвалида. Я пока не могу заставить Дебби перестать мучить себя и меня переживаниями, как же это совет директоров будет наблюдать своего главу… вот таким, в общем, как будто у них есть какие-то варианты. Но в данном вопросе я уж точно в своём праве.

Энжел вздохнула.

- Да, конечно, в своём. Прости, мне как-то немного неуютно быть той персоной, которая теперь может быть заинтересована в твоей смерти. В случае, если с тобой действительно что-то случится, мне стоит постараться, чтобы со мной случилось то же самое.

- Ну тогда тебе, видимо, для начала придётся как-то изменить свою физиологию. Как помнишь, изначально врачи вообще были очень осторожны в прогнозах о моей выживаемости. Но мне казалось, ты не считаешь, что из-за этого факта я должен провести всю жизнь в надёжных стенах родного особняка, обложенный ваткой. Я и так достаточно времени провёл именно так, ваша с Дебби совесть должна быть чиста.

- Извини. Эту тему я поднимать точно не хотела.

- А что значит… как там… замороженные счета? – спросил Билл просто для того, чтоб увести разговор из тревожного русла.

- А, это давние дела, ещё Мэри… Кроме, собственно, её счёта, которым она пользовалась… один период времени, это счета, заведённые ею для людей, которых она надеялась однажды найти. Она убедила отца, что необходимо выплатить компенсации семьям жертв экспериментов Эдгарса. Часть этих компенсаций действительно была выплачена. Но некоторые… не были идентифицированы, либо родственников не удалось найти. Мэри решила, что с этим вопросом можно ждать столько, сколько нужно, я не намерен оспаривать её волю. Мы должны принимать наше наследство целиком, вместе с долгами. По той же причине я сделал некоторые распоряжения относительно слуг, в том числе когда-то несправедливо обиженных мамой. К счастью, от большей части этих долгов меня в своё время освободила ещё Дебби.

- Разумно и благородно, – кивнула Лаура, – но уж прости мне моё любопытство… Что в том сейфе? Я пойму, если не ответишь. Но мне странно, что что-то, окружённое такими особыми оговорками, ты завещаешь совершенно постороннему тебе человеку.

Майк не счёл нужным скрывать.

- Там модуль.

- Что?!

- Модуль Тагхарской реальности. Да, я хочу, чтоб он попал в надёжные руки. Чтобы, даже если некоторым моим планам не суждено было сбыться, и даже если произойдёт что-то такое, что, с твоих слов, Лаура, произойти не может, оставался ещё хотя бы один шанс.

Путь до Деркты занял, даже с учётом непростой дороги среди астероидов и космического мусора, около двенадцати часов. Планета, розово-оранжевая, в кольце лун той же гаммы, на экране смотрелась неплохо, а в сообщениях Драала – как-то не очень.

- Судя по всему, необитаема, – зачитывала общее резюме Ли’Нор, – хотя это не доказано. Взгляд Великой Машины не замечал никакой техногенной активности, но по правде, и изучение было… не слишком пристальное. Последний раз садились и взлетали с этой планеты в 2263 году, с тех пор она никого не интересовала. Что довольно странно при том, что на планете заметен стабильный, хотя и довольно слабый фон тахионного излучения явно искусственной природы.

Гидеон поцокал языком.

- То есть, и тилоны сюда до сих пор не добрались? Ну интересно…

- Возможно, опять рухнувший корабль с артефактом, погребённым в каких-нибудь глубинах… Ох, не хотелось бы повторения, ни Ракумы, ни Охран’кни… Что ж, сканирование как раз завершено, сейчас узнаем… Ого!

Раструбы слуховых отростков Илмо нервно дрогнули.

- Понятно, почему сюда никто не садился… И мы не сядем тоже…

- Аргумент так аргумент…

- Что там такое? – Вадим подошёл ближе.

- Сам не видишь? Радиация там! Такая, что, пожалуй, мы и здесь-то зря стоим… В старину про такое говорили, в темноте светится ярче солнца… Разворачиваемся, ребята. Если тилоны здесь и сядут – это уже их дело, взлететь-то не взлетят… Что у нас там следующее? Что ж Драал, тахионное, значит, излучение он засёк…

- То ли эти самые… последние стартовавшие тут что-то такое рванули?

- Зачем же сразу, вполне может быть и природный фон, при должном количестве радиоактивных изотопов… Странно, по характеристикам звезды нехарактерно…

- Радиация, говоришь… – выражение Вадимова лица показалось коллегам очень странным.

Илмо едва не ткнул его носом в электронное табло.

- 500 рентген – для тебя как, ерунда? Скафандры, конечно, и больше держат… только стоит ли оно того? Тилоны, думаю, тоже не настолько идиоты, чтобы сюда за этим артефактом лезть, не последний он во вселенной. Как видишь, за столько времени они и не полезли.

- Всё правильно сказал, – поддержал коллегу Эремо, – только порядок потерял. Там 5000.

Теперь недоуменно посмотрели уже на Эремо.

- 5000? она сплошь из урановых руд состоит, или из чего?

Вадим какое-то время переводил взгляд с одного соотечественника на другого.

- Товарищи… Сейчас я кое-что у вас спрошу, и вы просто ответите мне, а потом уже я отвечу на вопрос, сошёл ли я с ума. Что показывает датчик уровня радиации?

- Тебе самому он, значит, не по глазам?

- Алварес, для идиотских шуток ты выбрал и время, и место идеально.

- Илмо. Ты сказал – 500 рентген.

- Ну да, ошибся, один ноль не увидел… В принципе, и без этого нуля туда садиться незачем.

- Ты уверен?

- ?!

Алварес скрестил руки на груди, поочерёдно сканируя коллег пристальным и совершенно непонятным им взглядом.

- Эремо, значит, оказался зорче… Ли’Нор, Иглас, Андо?

- Что? 5000, и проблем со зрением нет ни у кого.

- Нет, пожалуйста… Скажите, какую цифру вы увидели сперва.

Грешным делом, Гидеон подумал в этот момент, что, может, вирус Вадим и не подхватил, но как-то Охран’кни на его психике сказалась.

- Я не так близко стояла, – смутилась Ли’Нор, – и с моего ракурса табло отсвечивало… Мне показалось – 300…

- Мне 150. Но я думал, это зиверт.

- Спасибо, Дрим…

- Мне меньше всех, – пожал плечами Иглас, – мне – 100. Но я не понимаю, к чему это. Возможно, табло отсвечивало. Возможно, оно начинает портиться, и просвечивают лишние деления. Возможно, данные поступали с разных участков планеты.

- Они поступают с одного участка. Так… – Вадим нажал кнопку связи с кораблём техномага, – Альберт, скажи, пожалуйста, ты замерял уровень радиации на планете? Что у вас?

- А у вас датчик полетел? Тогда отлично… Тебе в рентгенах или в зивертах, или в чём? Сейчас… 2360,43 микрорентген… Ну да, не самое курортное место…

- Альберт, а теперь сделай одно доброе дело… Позови Рефен и Эльгарда и спроси их, что они видят на табло.

Из динамиков послышался возглас удивления.

- Э? строго говоря, любезные друзья, у меня нет табло. Я как-то без этого обхожусь. Но могу для твоего успокоения вывести на экран…

- Вот уж не знаю, чистый ли получится эксперимент… Всё-таки эти данные проходят, получается, через твой мозг…

- Алварес, в чём дело?

В динамиках отдалённо послышался топоток – прибежали, видимо, немало удивлённые тем, что их позвали, раннята.

- Рефен, скажи пожалуйста, что ты видишь на экране?

- Цифры.

- Логично. Какие?

- 21.

- Эльгард?

- 21 же!

Вадим повернулся к окончательно обалдевшим товарищам.

- И у меня, дорогие коллеги, 21! и нет, это не датчик шалит. Радиационный фон на планете в пределах нормы.

Гидеон переступил с ноги на ногу, глядя на полицейского взглядом, жаждущим определённости, кто именно здесь и сейчас сошёл с ума. На вариант «никто» в этом взгляде не читалось ни малейшей надежды.

- Ты хочешь сказать, что у нас всех, всех массово – галлюцинации?

- В общем и целом – да. Никто из вас не видит того, что на самом деле значится на табло. Вы видите то, что ожидаете увидеть. То, что вам внушается.

Иглас отмер первым.

- Как интересно. Кем же это?

Алварес вздохнул.

- Драал ещё в самом начале упоминал, что во вселенной есть немного мест, куда не проникает взгляд Великой машины, или проникает с трудом. А что может ему мешать? На Ракуме это было мощное, и при том нестабильное, тахионное излучение. Здесь оно невелико и стабильно. Значит, какое-то другое излучение. Ментальное. Это что-то вроде защитного маяка, «отпугивающего» от планеты нежеланных гостей. Радиация – довольно сильный страх для разумных существ, защитные системы совершенствуются, мы давно уже спокойно летаем среди звёзд и даже выходим в открытый космос, но страх живуч. И по тому, кто какие цифры назвал, можно судить, у кого этот страх сильнее… Каждый назвал дозу, которая в его понимании является, видимо, максимально кошмарной. Кстати говоря, абсолютно все, кроме Альберта, назвали круглые, красивые цифры. Между тем как реальные данные редко бывают таковыми. Альберт назвал более реальную, как больше разбирающийся в вопросе. Иглас назвал самую малую, потому что врии, строго говоря, довольно мало чувствительны к радиации и отвыкли её бояться ещё на заре нашей эры. Зато если он обратит внимание на анализ данных об атмосфере, что-то страшное он там для себя найдёт… А кто-то из вас обнаружит биологическую угрозу… Я прав, Андо?

Дилгар судорожно кивнул.

- Ментальный маяк? Как-то оно… если честно, бредово звучит. Как такое возможно?

- И тем не менее, возможно. И как видите, работает безотказно. Всё-таки такие экземпляры, как я и ранни, нечувствительные к ментальным волнам, встречаются во вселенной не на каждом шагу. Кто-то, или что-то, на этой планете нуждалось в идеальной защите, и получило её.

Ли’Нор потрясла рыжей гривой.

- Кто мог создать такой маяк? Технологический уровень такой расы должен быть невероятен… И при этом эта раса не выходит в космос, и мы ничего о ней не знаем?

- Не всем ваш космос так уж нужен… А установил, я так полагаю, тот, кто последним посещал эту планету. В 2263 году.

- Великий Г’Кван! – ахнул Ан’Ри, – ну конечно! Ли’Нор, ты тоже должна помнить! Третья Книга, январь, та страница, где на полях изображены взлетающие птицы…

Нефилим отворила рот.

- Да… Вполне возможно, это Лефа… Координат там не было, да и описание весьма расплывчато… Но судя по упоминанию перед этим сектора аббаев, это может быть здесь, да…

- Если можно, на понятном нам языке… Вы о чём?

Ан’Ри, смутившись, закашлялся.

- Каждый нарн чтит великих среди своих предков, историю своего рода. Каждый нефилим считает для себя долгом знать всё, что возможно, о жизни своих «небесных» родителей. В этом нам с Ли’Нор особенно повезло… Часть дневников Литы Александер опубликована и переведена на языки других миров. Нам, нефилимам, доступна полная версия. Это наше наследство, мы учили их наизусть…

- Позволю себе предвосхитить вероятную фразу нашего дорогого приятеля Джеймса – с ума сойти можно, – отозвался по громкой связи Альберт.

- В июле 2262 года Лита Александер и Г’Кар покинули Вавилон-5. Они отправились в длительное путешествие на корабле-разведчике, по окраинам исследованного космоса. Благодаря им много новых отметок было нанесено на наши карты, много уточнений было внесено в уже существующие…

- Однако же это место ими на карту нанесено не было.

- Не было, как и ещё некоторые места. Тому были причины… Лита искала место, которое могло бы стать новым домом для телепатов Земли. Эта планета тоже заинтересовала её, как возможный вариант… Однако оказалось, что у планеты уже есть обитатели, и они сами – беженцы, лишившиеся родного мира. Они называли себя аэм-лабиф – «сироты, выброшенные на берег», их корабль уцелел при взрыве их родной планеты, но был сильно повреждён, они смогли посадить его на этой планете, так удачно встретившейся им, но больше ему никогда не взлететь…

Гидеон заинтересованно подошёл ближе.

- Лабиф, говоришь? Выходит, ещё одно племя занефов…

- Да. Их было немного, всего двести или около того, и конечно, занимая лишь небольшой уголок этого нового мира, они не имели ничего против того, чтоб делить его с другими обездоленными. Но была одна беда – уже четырежды за то время, что они жили здесь, они подвергались нападениям их давних врагов, когда-то погубивших их родной дом…

- Тилонов, надо понимать. Значит, всё-таки они сюда добрались…

- Несмотря на малочисленность, им удавалось отражать эти атаки, благодаря оружию, захваченному из родного мира, но оружие это подходило к концу, и вскоре это место должно было стать совсем не безопасным. Поэтому, улетая, Лита поставила здесь охранную систему, излучающую ментальные волны, внушающие каждому подлетающему сильный страх перед этой планетой.

- И, похоже, оказалось действенным, раз уж мы первые гости здесь аж с 2263 года…

- Встаёт другой вопрос, – вмешался Хуан-Антонио, – стоит ли, если так, нам здесь садиться?

Вадим пожал плечами, хотя вопрос был обращён вовсе не к нему.

- А почему нет-то? Маяк ставился, строго говоря, не совсем от нас, мы не с войной сюда идём. И если из-за ближайшего астероида за нами не наблюдают тилоны, то посадка наша вполнебезопасна. И, моё мнение, целесообразна – всё-таки это, коли не живые тилоны, то живые занеф, это шанс узнать о наших противниках, так сказать, из первых уст…

- Ой, прямо так и из первых. Здесь сейчас живут их внуки и правнуки, для которых эти тилоны – седая легенда.

- Как сказать, вот вы сейчас слушали пример… очень внимательного и бережного отношения к истории предков. Думаю, попытаться стоит.

- К тому же, – усмехнулась Ли’Нор, – это, конечно, уже очень сильное допущение… Но возможно, им было бы интересно пообщаться ещё с кем-то, спустя целых сорок лет изоляции. Всё-таки, они очень немногочисленны… По описаниям Литы, они очень рады были гостям…

Насчёт неприспособленности Нарна для лиц с ограниченными возможностями Энжел была всё-таки не совсем права. Космопорт и главная гостиница, в которой чаще всего останавливались иномирные гости, были в этом плане вполне на уровне. Но номеров там сейчас не было – даже по очень большому блату, даже за очень большие деньги, потому что не было совсем. Через два дня должен был начаться Фестиваль Мясных Блюд, всего второй в галактических масштабах и на сей раз на Нарне, как победителе прошлого фестиваля. Тилон идеально выбрал время и место, думал Майк, когда Билл и Энжел, затравленно матерясь, тащили его по довольно крутой лестнице, в таком столпотворении могут происходить и более странные встречи, никто не обратит внимания. Каким-то чудом им удавалось лавировать среди снующего народа, если б с такой лестницы их в кутерьме столкнули – это был бы конец всему, оказались бы на положении Майка все, и это в лучшем случае. Оказавшись наконец в номере, Энжел шёпотом просила у господа бога прощения за пораженческую мысль – живи их семья, за какие-нибудь грехи, на Нарне, она не взяла бы на себя такой груз, как выводить больного родственника куда-нибудь в свет.

- Грешным делом, начинаешь желать успеха вегетарианской пропаганде, – проворчал Билл, выглядывая в широкое, как-то не по нарнским традициям, окно, – чёрте что творится…

Лаура просто повалилась на огромную заправленную плотным коричневым покрывалом кровать – ей пришлось тащить два чемодана, в которые они спешно перекладывали всё самое необходимое на первое время – свободных носильщиков не было вообще.

- Может быть, всё же не стоило? – причитала она, когда эти чемоданы пёрли Билл и Энжел, когда по практически ровной поверхности Майк ещё мог ехать сам, – купили бы всё здесь, правда… Много ли на самом деле нужно человеку для жизни?

- Может, и так, – кивала Энжел, сдувая с лица растрепавшиеся волосы, – но увы, я не могу этого знать точно. На Земле в дни фестивалей любят взвинчивать цены до небес, все спешат нажиться на полчищах туристов… Мы с нарнами во многом похожи, может, и в этом тоже?

О впечатлениях вымотанных спутников судить было пока сложно, а Майк мог сказать, что несмотря на шум и суету, гостиница ему понравилась. Здесь было скромно, но добротно. Мебель, правда, из металла и пластика, а не из камня – делать всё по традициям даже в домах не все до сих пор могут себе позволить, тем более стоит ли размениваться на иномирцев, которым преимуществ гранитных глыб в роли столов и стульев всё равно не оценить, но по виду всё очень удобное. В шкафах, разделяющих гостиную и спальню – натянутая между ними занавесь из мешковины сейчас была собрана – можно было разместить при желании весь их гардероб, не то что имеющиеся скромные пожитки. Диван в гостиной даже снабжён грудой подушек. В принципе, если со вторым номером будет облом (его, сказали им, освободят завтра, и желающих на него уже несколько, так что не обессудьте, кто первым успеет к администратору, того и номер), то мужчины могут разместиться здесь, уступив девушкам спальню, в которой, правда, нет окна, зато есть прекрасный музыкальный центр с явно немаленькой и разнообразной фонотекой – слушать музыку ночью, если не можешь уснуть, здесь совершенно нормально, здесь можно, наверное, со скуки даже в мяч поиграть или попрыгать со скакалкой, толщина стен здесь вполне традиционная, они мало что пропускают. В самом оптимистичном варианте, сказал Майк, им и не придётся тут ночевать, но это, конечно, в самом оптимистичном.

Время неспешно перевалило за нарнский полдень, Билл, послонявшись туда-сюда по номеру, снова занял позицию на широком подоконнике, созерцая виды на пересекающую проспект улицу, где самым живописным был торец Математической Школы, украшенный замысловатой абстрактной резьбой, и виднеющиеся вдали арки и каскады многоуровневой дороги, Энжел пыталась дозвониться до очередной службы доставки готовой еды (их здесь вообще мало, культурно не очень-то принято – либо ты ешь дома то, что приготовил сам, либо идёшь в ресторан, забегаловку или просто на рынок за готовыми пирогами, но сама еда к тебе приходить не обязана), Лаура со скуки листала лежащую на столе в гостиной Книгу Г’Кара – видимо, это такой местный аналог земной традиции Библий на тумбочках в гостиницах, сейчас, правда, такое можно встретить только в крайнем захолустье, после всех-то штормов, деликатно названных общественными дискуссиями, когда ряду гостиничных сетей, которым просто крупно не повезло, приходилось ставить в номерах целые книжные шкафы, набитые религиозной литературой на все случаи жизни, включая в целом маловероятный визит старообрядца с Аляски, которых осталось, по слухам, человек 10, проще было оставить удовлетворение духовных запросов постояльцев сугубо на их собственное попечение. Г’Кван, конечно, никто и никогда не додумывался так класть, а Книга Г’Кара здесь продавалась по-прежнему везде, от книжных магазинов до ларьков на остановках. Правда, была книга на нарнском, нарнского Лаура, конечно, не знала, и просто рассматривала картинки. И в этот момент, когда Майк размышлял, не залезть ли ему снова в «Насулхараз», проверить, прочитал ли адресат его сообщение, в дверь наконец постучали. Ближе всех оказалась Лаура, она теснее запахнула халат, в который успела переодеться, и оторопело застыла, увидев на пороге высокого плечистого нарна с пронзительно голубыми глазами.

- Прекрасно понимаю ваш шок, – ухмыльнулся тот, – я тоже несколько иначе представлял вас, мистер Гарибальди.

- Я… – девушка, кажется, украдкой ущипнула себя, чтобы убедиться, что не спит.

- Это была шутка. Надеюсь, вы здесь не для того, чтоб мешать нашим планам, – нарн, не дожидаясь приглашения, бесцеремонно прошёл и сел за стол напротив Майка, задумчиво барабанящего пальцами по упаковке с модулем.

- Похвальная оперативность.

- С учётом, что творится сейчас на дорогах – да. Будем знакомы в этой реальности, Майкл Гарибальди. Можете называть меня просто Ан’Варом, это будет всем удобно. Когда вы готовы отправиться?

Майк улыбнулся. Вероятно, он был единственным в этом номере, кому понравились бесцеремонные манеры собеседника, но чёрт возьми, у него сейчас действительно не было ни малейшего желания выслушивать светские формулы.

- Поскольку с дорогами едва ли будет что-то иное ближайшие несколько дней, то – хоть сейчас.

Нарн кивнул с крайне довольным видом.

- А ваша свита?

- Если готова, то отправится тоже.

- Мне, конечно, слова не давали, – встряла Лаура, – но хотелось бы всё же спросить – куда?

- Не буду скрывать, довольно далеко. Не знаю ваших познаний в географии этого мира, но нужное нам место находится несколько подальше Насулхараза, это довольно дикие края… Инфраструктуры лишённые начисто, так что с такими особенностями там, конечно, будет сложно.

- А с вашими, – Майк кивнул, подразумевая глаза, – легко?

Тилон раздражённо махнул рукой.

- Да, бывают сбои, что поделаешь. Но благо, время удачное. Можно просто выдать себя за нефилима.

- Без телепатии?

- Строго говоря, кто поймёт, что ты не телепат, кроме другого телепата? Вообще-то есть нефилимы-нормалы. Не так много, но есть. Даже самые совершенные проекты имеют и неудачи. Ну, а пантеон Ан один из самых многочисленных, кто может знать их всех поимённо?

- Главное, чтоб с нашим проектом не было сбоев и неудач. Прежде, чем мы выдвинемся, я хотел бы услышать, что вами уже сделано.

- Ну, носитель уже у нас. Это было, к слову, самой лёгкой частью задачи – создатель, как оказалось, уже умер, его сестра совершенно не интересовалась его делами, и компьютер просто стоял в задней части дома. Она без всяких проблем отдала его нам. Сейчас мы ведём расшифровку кода, думаю, с этим тоже не будет проблем.

- Очень на это надеюсь. Сама работа артефакта всё-таки тоже требует времени.

- Что ж, тогда предлагаю не терять его. Особенно если нам нужно целых пять билетов до Саядхара. На этом направлении сейчас должно быть достаточно свободно, но стоит постараться, если мы не хотим быть раскиданы по разным вагонам.

Энжел посмотрела в куцый справочник сервисов тоскливым взглядом.

====== Гл. 37 Грани рая ======

- Для планеты с таким уровнем радиации и прочими ужасающими характеристиками она действительно выглядит весьма неплохо.

- Ну да… Интересно, как это должно восприниматься вообще – высокий уровень радиации одновременно с той вирусной угрозой, которую увидел Андо? Это, по идее, взаимоисключающие параметры…

- Ну, далеко не всегда. Кроме того, ты ведь видел, как это реализуется – иллюзия подстраивается, так сказать, под требования обстоятельств, индивидуальные страхи сливаются в коллективный. Сперва каждый из нас видел какие-то свои данные, которые готов был представить, а потом – то, что первым прозвучало… В конце концов, люди привыкли доверять приборам…

Наверное, этот маяк был тут действительно последним средством, подумал Эремо, раз уж эти тилоны оказались столь настырны, что нашли своих заклятых приятелей – немногочисленное племя на немаленькой (в три раза меньше Корианны, но это всё же прилично) планете. Хотя, если занефы продолжают охранять свой артефакт, который они успели спасти с родной планеты, то это как раз неудивительно…Их просто вычисляли по его излучению…

Сложно сказать, каким был родной мир занефов, какая природная среда могла породить этих странных созданий, но здесь они предпочли поселиться в густом лесу на самом богатом растительностью континенте, «Серое крыло» едва смогло найти подходящее место для посадки.

- Надеюсь, мы породили среди них своим появлением не слишком большую панику, всё же корабль наш не очень похож на тилонский… Хотя если б тилоны летали только на своих кораблях…

- Во всяком случае, они вряд ли летают на кораблях техномагов, – отозвался по связи Альберт, – меня, честно говоря, уже любопытство разбирает, что там за занефы такие…

На всякий случай, все ещё раз проверили себя и просканировали корабль. Всё чисто, кроме ещё не до конца вышедшего карантина заражённых, пока ещё, к тому же, физически слишком слабых для прогулок по неизведанной пересечённой местности.

- Ну, кто на разведку, кто тут с навигатором? Нас нынче укороченный состав, так что надо хорошо подумать… Всё же лес густой, да и неизвестно, насколько эти занеф будут рады нас видеть. По описаниям они, конечно, все такие миролюбивые, но может, это только на фоне тилонов? Приборы все проверены, оружие тоже, но всё же…

Неожиданно вызвалась Ли’Нор. Возбуждённые прыжки монады ощущались, правда, всё равно довольно мучительно, но по крайней мере, это было радостное воодушевление от предстоящей встречи с чем-то новым, а не страх и печаль, владевшие ею всё это время, в связи с происходящими событиями.

Планета монаде явно понравилась. Она увлечённо записывала картины густого, но неожиданно светлого леса – листва на высоких раскидистых деревьях со светло-голубыми стволами была необычайно тонкой и отлично пропускала солнечные лучи. Растительность была буйной и разнообразной – кустарники с резными, мелкими круглыми и узкими длинными листочками, высокие травы, цветы с огромными чашечками… В траве угадывались узкие тропки, поросшие более мелкой травой и мхом, встретилось несколько мелких, говорливых ручьёв…

- Так-то, в общем, пока смотрю – рай. Некоторое недоверие у меня, правда, вызывают именно такие нарочито райские картины…

- А совершенно зря. Пока что ад выглядел именно так, как полагается аду. Может, всё же не всё в мире должно быть повёрнуто с ног на голову?

- А лично я отдыхаю душой, – сладко потянулся Эремо Фар, – страшного с меня хватило… А такую красоту я последний раз… кажется, ещё в школе видел, в поездке в Кармигайлский заповедник. Там, правда, было как-то… темнее, строже… Зато воздух такой же – чистый, сладкий. На Корианне, стараниями капиталистов, таких уголков не так много осталось, как же местным жителям повезло… Редкому миру везёт для колонизации найти такой благодатный уголок.

- В какой-то мере, и неправильно так говорить, – отозвался Вадим, – такое везение в практике большинства миров означает «Загадил родную планету – нашёл новую, чтоб вроде как с чистого листа начать». Пока что примеров иного подхода прискорбно маловато.

- Ну, посмотрим, что будет с Ранкезой, Так-Шаой, конечно, вопросами экологии непосредственно как-то голову не занимал, но не единожды повторил, что как бизнесмен, не терпит понимания выгоды только как сиюминутной. Для буржуя он, в принципе, похвально разумен… А вот Ракуму, вероятно, ничего хорошего не ждёт, если правительство Андромы продолжит в том же духе. Ресурсы родной планеты они практически истощили, то же ждёт и колонии, в конечном счёте.

- Когда-то на Нарне были такие же леса… – вздохнул Ан’Ри, – нынешние леса – немногим старше нас самих, им ещё далеко до этого великолепия…

Вадим гадал, долго ли им придётся идти до поселения аэм-лабиф, но местные вышли на них сами. Кустарник, почти смыкающий ветви над тропинкой, внезапно расступился, и взору явилась процессия…

- Ну, надеюсь, Альберту там через зонды достаточно хорошо видно. Хотел посмотреть на занеф? Есть на что посмотреть…

Вадим вспомнил царя и мудреца Затраса, несколько кадров, сохранённых в базах Вавилона-5. Ну да, расовое сходство несомненно… Такие же невысокие, коренастые, грубо отёсанные, заросшие густыми волосами в палитре от рыжего до тёмно-каштанового, даже так же одетые в пёстрые, обширные одежды из шкур. Пышные гривы некоторых украшали цветные плетёные шнурки с бусинами и перьями, на шее и запястьях тоже звенели-бряцали украшения. Вадим насчитал десятерых, но из-за густых зарослей узколистого кустарника выходили ещё…

- Что ж, по крайней мере, кажется, нас встречают миром…

Грубые лица занеф сияли радушными улыбками, в руках они несли корзины – насколько смог разглядеть самый высокий из группы Вадим, с продуктами. Фрукты, хлеб, что-то мясное.

- Мы не враги. Мы с миром. Говорите ли вы на земном? Эремо, включай Альбертов прибор…

Трое, по-видимому, первых лиц племени, возглавлявшие процессию, вышли вперёд, один заговорил, истово кивая и эмоционально всплескивая руками.

- Мы говорим на вашем языке, да, говорим. Мы ждали вас. Не знали, когда, но знали, что следует ждать. И мы готовились. Мы принесли пищу, с дороги следует подкрепиться. А затем следует пойти к нам, в дома, хороший разговор не ведут при дороге. Я Таршам, Общая Мать. Это – Наркил, Будущая Мать. Это – Курсум, Хранитель истории. Мы рады принять вас у себя.

«Лечь и умереть, неужели это действительно, наяву… Живые занеф… Да ещё и женщины, получается… У них тут матриархат? Осталось увидеть детей-занеф, и жизнь точно прожита не зря…»

- Благодарим вас, ваше гостеприимство… очень приятно, после… Что вы имели в виду, говоря, что ждали нас? Вы получили какое-то извещение, что мы прошли, несмотря на ментальный маяк? По правде, нам довольно неловко… Всё-таки, мы понимаем, гости мы незваные…

Представленный как Курсум, по-видимому, мужчина – хотя при внешних данных этой расы тут, пожалуй, и борода не показатель – приложил когтистую пятерню к груди.

- Незваные. Мы не можем никого звать. Но мы ждали, да, ждали. Это трудно объяснить, но мы постараемся. Но не прямо здесь. Вы гости в нашем мире, будьте гостями в наших домах. Пойдёмте с нами, все.

Первым отмер Гидеон, взяв из любезно предложенной корзины фрукт, похожий на яблоко.

- Вы… я правильно запомнил ваше имя – Наркил? Это правда, вы – занеф? И… простите моё любопытство, откуда вы знаете земной язык? Ведь, как я понял, поселились вы здесь ещё до выхода земного человечества в космос, а гости здесь нечасты…

Довольно молодая, судя по меньшему количеству морщин и более насыщенному пигменту волос, занеф снова закивала, издавая мелодичный перестук мелких и крупных бусин в своей причёске.

- Раньше не знали, да. Но гости нас научили. Те гости, что поставили маяк… – она перевела взгляд на Ли’Нор и по её лицу пронеслась совершенно невероятная гамма эмоций, – да, она. Ты, да, ты её дочь. Но ты не то дитя, которое было у неё тогда, много младше… Ты их дочь, землянки Литы и мужчины-нарна, который был с нею.

Теперь шквал эмоций отразился на лице Ли’Нор.

- И ты, – теперь Будущая Мать указывала на Ан’Ри, – тоже из их семьи. Прекрасно. Прекрасно встретить вас. Прекрасно, когда есть дети. Ваше счастье – наше счастье. Пойдёмте. Все пойдёмте.

Ли’Нор и Ан’Ри незаметно кивнули – они пришли к благоприятному заключению, опасного в мыслях местных нет, и их спутники-нормалы заметно расслабились. Хранитель резко развернулся, сдвинув косматые брови.

- Нет, нет! Все должны пойти. Нехорошо, одних звать, а других оставить за порогом.

- Они имеют в виду, похоже, наших оставшихся на корабле товарищей, – шепнул Эремо.

- Откуда они знают…?

- А это не логично – отправляться не всем гуртом, а оставить кого-то на корабле? Тем более, если они знают, что приземлилось целых два корабля…

- Ну, и как им объяснить, что у нас там не до конца миновавшая биологическая угроза, и одним пока что строго запрещено покидать свои каюты-камеры, а другие должны быть рядом – на всякий случай? Как-то, боюсь, доверие к нам после этого не повысится…

Вадим тем временем, видимо, решил, что хотя бы половина правды лучше, чем совсем уж откровенная ложь.

- Некоторые наши товарищи, к сожалению, больны, и не в состоянии сейчас покинуть корабль.

Общая Мать обратила на него пристальный взгляд тёмно-карих глаз.

- Это плохо. Но исправимо. Мы поможем вашим товарищам поправиться. Наш воздух, наша пища исцеляют любую хворь. Это тоже будет счастьем для нас.

- Вот уж позвольте усомниться, – вырвалось у Гидеона, – что вы сможете исцелить… вот это. Охотно верю, у вас тут экология всем на зависть, народная медицина, наверняка, чудеса творит… Но тут это не прокатит. Не подвергайте себя такому риску, незачем.

Аэм-лабиф посмотрели на него, как ему показалось, не просто серьёзно, а таким именно взглядом, словно знают о нём то, чего он сам не знает.

«Может быть, они – телепаты? Среди занеф же они есть, это среди тилонов нет… Да ну, зачем сразу так… Или тоже какие-то предвиденья, как у ранни?»

- Мы благодарны, что вы беспокоитесь за нас. Но незачем беспокоиться. Нам опасности нет. Болезни оставляют здесь. Болезнь умирает здесь. Здесь чистая жизнь, и чистая смерть, и никакой нечистоты.

- Ещё одна «святая земля»? О нет, спасибо, только не это и не сейчас…

Предводители племени переглянулись, словно обмениваясь между собой некими безмолвными сигналами.

- Мы видим, вы не понимаете, вы не доверяете. Но мы объясним. Мы всё объясним. Только это будет долго. Но вы должны привести всех остальных. Это всем нужно. Им нужна помощь. Мы можем её дать. Как вы будете жить, зная, что не дали им помощи, когда могли дать?

- Или зная, что не допустили гибели маленького, но прекрасного мира?

- Надо привести, да. Нехорошо оставить там, очень, очень нехорошо, – раздалось сразу с нескольких сторон. С галёрки тоже что-то гудели, но, кажется, на своём языке. Гидеон оглянулся на товарищей растерянно – сопротивляться специфическому напору туземцев без конструктивной поддержки было сложно.

- Ну, думаю, Дэвида с Диусом, раннят-то мы привести можем… Детям полезно будет подышать свежим воздухом, знаешь ли…

- Много ли они там дышат-то… И фрукты им как-то без интересу… Но пожалуй, да.

- Альберт, опять же, думаю, сам пожелает… Софью полезно хотя бы иногда отрывать от капсулы Эркены…

- Да, кстати, – ухватился за эту мысль Гидеон, – один наш товарищ попросту лежит в коме. И его предложите привести?

Кажется, Общая Мать ненадолго задумалась.

- Принесите его. Принесите сюда. И когда вы увидите, как он встанет на ноги, вы поверите нам, и сможете привести остальных.

Дайенн чувствовала неодолимое желание свернуться в счастливый клубок и задремать. Абсолютный покой, абсолютное счастье…

Однажды, когда им с Мирьен было лет по семь, семья отправилась в гости к дяде Дахмейну, в горы. Кем им приходился дядя Дахмейн, Дайенн и позже не могла разобраться, родство было дальше троюродного, но клановые связи прочны. Дядя Дахмейн был учёным, больше двадцати лет преподавал, теперь по возрасту отошёл от дел и поселился с семьёй в горах в районе Дошара, но продолжал работу над некоторыми незаконченными вещами, и иногда принимал у себя в гостях бывших учеников, коллег и родственников.

Дети дяди Дахмейна были уже взрослыми и работали кто где, играть было, ожидаемо, не с кем, взрослые беседы слушать было, конечно, интересно, но малопонятно, Мирьен нашла какую-то объёмистую книгу с большим количеством иллюстраций и углубилась в неё – она всегда была куда более усидчивой, а Дайенн тихо, чтоб не отвлекать взрослых, выскользнула за дверь, решив погулять по окрестностям. Столько ведь говорилось о красоте гор, надо посмотреть, что за горы такие…

Было довольно холодно, но это Дайенн не смутило. Зимы в Хеноше тоже бывали довольно холодными. Правда, сейчас-то стояла поздняя весна, могло б быть и потеплее… Но мрачноватые громады на фоне пасмурного серо-сизого неба вызвали у неё не страх и разочарование, как могло бы быть у ребёнка, а уважение. Строгие, молчаливые, это правильно. По горным тропинкам карабкаться трудно, и это тоже правильно – так же и учёба ведь не даётся легко… А потом начался дождь. Внезапно и как настоящее стихийное бедствие – он хлынул стеной, ледяной стеной, через которую становилось всё труднее идти, и через которую, самое страшное, было почти ничего не видно.

Когда её наконец нашли, когда привели в тёплый дом, искупали в горячей ванне, накормили, напоили укрепляющим отваром и антипростудными порошками, растёрли согревающей мазью и укутали в огромное, тёплое, похожее на облако одеяло – она чувствовала себя примерно так же, как сейчас. Мать с отцом вполголоса спорили, стоит ли дать ей что-то ещё, мать была убеждена, что воспаление лёгких неминуемо, а ей было так хорошо, что, разве что, она иногда пугалась – может быть, её душа уже рассталась с телом, и летит в край, где не падает тень, и тогда она заставляла себя открыть глаза, видела маму и Мирьен, и успокаивалась, и блаженная дремота снова смеживала веки… Всё плохое позади. Кошмар – что она потерялась и её никогда не найдут, что она останется в ледяной воде, среди холодных колючих камней, пока тут и не умрёт – закончился. Всё плохое должно заканчиваться.

Так было и сейчас. Все ощущения – запахи пищи и тёплых досок, из которых построен дом, мягкость пухового покрывала, на котором она лежит, голоса друзей и гостеприимных хозяев – доносились словно сквозь лёгкую дымку, которая обычно окутывает воспоминания и мечты. Да, возможно, это просто сон… Так бывает только в детстве и во сне, но ведь справедливости ради, так должно иногда быть и во взрослой жизни? Хотя бы иногда, редко-редко, в самые тяжкие минуты, когда без этого просто никак? Там, в своей соляной тюрьме, она дошла, кажется, до крайней точки отчаянья. Преступно, непростительно, но она почти сдалась. Она уже не верила, что выйдет отсюда. Что силы ещё когда-нибудь вернутся в измученное тело, для которого подвигом становится пошевелить пальцем, что она увидит лица друзей не сквозь маску костюма химзащиты… Да, наверное, болезнь была побеждена, монстром она себя не чувствовала. Но вместе с болезнью была побеждена и она, живой она себя не чувствовала тоже. А потом отворилась дверь и вошёл Алварес – вот уж кого она не ожидала, хотя и безумно хотела увидеть, и принёс ей костюм, сказав, что она может выйти… Он помогал ей надеть его – правильнее сказать, одевал её, и рассказывал, что загадочные аэм-лабиф действительно оживили Джани Эркену, и утверждают, что могут помочь и остальным. Дэвиду Шеридану, излечить последствия отравления продуктами распада хлорциана, им всем, борющимся сейчас с последствиями чудовищного вируса… Она слабо, недоверчиво улыбалась. Это ведь бред, предсмертный бред…

Идти сама она, конечно, и подавно не могла, Алварес нёс её на руках. Идти, опираясь на плечо Гидеона, мог только Арвини. Она смотрела на проплывающие над ней верхушки светло-зелёных деревьев – ей казалось, она плывёт, река уносит её… Потом послышались голоса, и деревья над головой поредели, а затем внезапно сменились деревянным навесом. Её положили, кажется, на что-то мягкое – сквозь костюм и при общей слабости, она и в этом была не уверена. И после долгого спора, кто-то расстегнул маску на костюме, и, придерживая её голову, влил ей что-то в рот. Что-то вкусное, немного напоминающее мамин ягодный чай…

- Так устроен её организм. Он бросил все силы на борьбу с вирусом, и почти победил его, но ей самой сил осталось мало, очень мало… Это поможет. Она справится быстро, быстрее всех.

- Вы уверены, что не коснулись её руками? Кожи, рта?

- Удивительно, но, скажу вам, друзья, – Альберт пожирал глазами экран портативного сканера, – это действительно работает. Никогда не видел, чтоб эти диаграммы ползли вверх на глазах… Количество вируса в крови стремительно приближается к нулю, более того, одно из этих соединений, работающее, по-видимому, как адсорбент…

- Здоровый мир делает и жителей здоровыми, – Общая Мать опустилась рядом с Арвини, он, покачав головой, забрал из её рук небольшой кувшин и сделал пару глотков самостоятельно, – природа, мать этого мира, долго не имела детей, которым могла б дарить свою любовь. Она копила эту любовь, и теперь щедро изливает её на каждого.

- По-видимому, что-то из этого является мощным катализатором химических процессов. Интересно, что именно… Это, это и это – витамины, это – по-видимому, иммуномодулятор… Довольно необычно работающий… Я бы сравнил это с работой органелл, но органеллы направляю я, а кто направляет это?

- Мать-природа, – улыбнулась Будущая Мать.

- Э… хорошо, – Гидеон оторвался от экрана сканера, в котором безуспешно пытался что-то понять, – вы хотите сказать, что вы не болеете?

Сидящий рядом, подвернув ноги по-турецки, Хранитель энергично затряс косматой головой.

- Нет, не болеем. В этом мире неизвестны болезни. Конечно, мы помним, что такое болезнь, из нашей прежней жизни… Мы понимаем, что такое болезнь, да. Что такое слабость, и боль, и разрушение. Болезнь извне, болезнь изнутри. Ты, и ты, – он указал жёлтым загнутым ногтем на Алвареса, потом на Цэрин, – должны знать, да. Пока вы здесь, совсем не уйдёт, но будет медленно, очень медленно. Но там, в ваших мирах – быстрее. Очень, очень плохие вещи. Но не здесь, нет, не здесь.

- Но такое невозможно! Может быть, вы скажете, что здесь и смерти нет?

- Смерть есть. Конечно, есть. Как везде, хищные животные поедают травоядных, и трава отмирает в свой срок… Смерти нет только для нас. Есть перерождение, не смерть.

- Что?

- Мы не умираем. Мы засыпаем, чтобы возродиться вновь. Двести тридцать пять нас прибыло сюда, двести тридцать пять аэм-лабиф есть и сейчас.

- Из нашего родного мира мы спасли немного. Свои жизни. Это оружие, которое помогло нам отразить несколько нападений тилонов, и которое теперь подходит к концу. И машину.

– Времени? – уточнил Арвини. Удивительно, но в его лицо, напоминавшее совсем недавно гипсовую маску, вполне вернулись краски жизни.

– Она управляет временем, – кивнула Общая Мать, сейчас расставляющая на широкой скатерти блюда для тех, кто выразил готовность поесть, – но для отдельного существа. Когда мы стареем настолько, что понимаем, что наше тело устало быть живым, мы подключаемся к этой машине, и она возвращает нас вновь в то состояние, в каком мы прибыли сюда, отматывая наши годы назад. Когда мы прибыли сюда, одни из нас были лет уже преклонных, а другие ещё молоды, и нам удалось установить очерёдность. Одни из нас стареют – другие возрождаются им на смену. Машина возвращает нам молодость, забирая часть нашей памяти, иногда больше, иногда меньше. По очереди мы друг для друга воспитатели и воспитуемые. Мы передаём знания тем, кто заменит нас в свой срок, чтоб в свою очередь вернуть эти знания нам. Я – нынешняя глава нашего народа, Общая Мать, мне скоро уже двести лет, скоро придёт мне пора отправляться к Машине, чтобы вернуться оттуда вновь тридцати лет, она – Будущая Мать, кто сменит меня тогда, и будет учить меня, когда Будущей Матерью буду я. Так и у Хранителя Истории есть Будущий Хранитель, так у каждого из нас.

Гидеон, с некоторой опаской покосившись на двух аэм-лабиф, с натурально детской непосредственностью рассматривающих и ощупывающих врия, которого это, кажется, не напрягало, а даже забавляло, пересел поближе к Альберту, всё ещё, озадаченно хмурясь, изучающему показания диагноста.

– Фантастика… Нет, мы не удивлены. Мы слышали о том, что некоторые из ваших машин способны… как там точно было сказано… возвращать тело к любому желаемому состоянию. То есть, однажды ваши дети… становятся родителями для собственных родителей?

– У нас нет детей, – возразил Хранитель Истории, – никто не родился здесь с тех пор, как мы прибыли сюда – было нас двести тридцать пять душ, ровно столько и осталось. Плюс лишь две души, не наши по крови… Мы бесплодны, и не имеем надежды получить кого-то нового, кроме друг друга.

Два аэм-лабиф, закончив изучать Игласа, теперь сидели поодаль и вполголоса, видимо, обсуждали впечатления, сами явно считая, что делают это достаточно тихо. Ну или успокаивая себя тем, что гости всё равно не знают их языка, тоже резонно.

– Вот почему вы легко согласились, чтоб телепаты Земли поселились здесь. Вы и не имели надежды заселить однажды всю планету. Но почему всё так?

Хранитель развёл руками.

– Мы не знаем. Возможно, машина делает нас такими. Первые, кто прошли перерождение, были преклонных лет, возможно, машина запомнила образ бесплодного существа… Но ведь и земляне, мужчина и женщина, живут у нас только вдвоём, за четыре жизни ни разу не родилось у них дитя.

– Земляне?

Другой старик – он представлялся, когда их процессия прибыла под своды дома, но Гидеон не запомнил имени – покачал совершенно седой головой. Кажется, подумал Джеймс, это первый кандидат на встречу с Машиной в самое ближайшее время, удивительно, что эта высохшая мумия ещё шевелится.

– Триста лет тому назад были у нас первые гости. Добрые гости, которые стали нашей радостью. Корабль-исследователь, когда-то давно стартовавший с Земли, заблудившийся в космосе, прибившийся к нашей тихой гавани. Это они, мужчина и женщина, научили нас земному языку, рассказали о космосе и других мирах, которые мы никогда не увидим, что знали сами. Они увлеклись изучением нашего мира и нашей культуры, в те времена, когда они улетали с родной планеты, ещё не известны были другие миры, мы были первые живые инопланетяне для них. Земляне живут не столько, сколько занеф, они вскоре состарились и однажды мы обнаружили, что они умирают. Мы не нашли ничего лучше, как поместить их тоже в нашу машину. Машина вернула их нам в свой срок вновь такими, какими они прилетели к нам, только не помнящими ничего о себе. Мы воспитали их, взрослых телом и младенцев душой, рассказали им о их мире всё, что когда-то рассказали нам они, мы показали им их корабль… Но они не захотели возвратиться в родной мир – прошло очень много времени, сказали они, неизвестно, что там… А что здесь – известно. Они сказали, что полюбили этот мир, полюбили нас. И остались здесь ещё на жизнь, и ещё… Может быть, мы плохо поступили, что не дали им умереть, как умирают все, что воспитали их немного тоже аэм-лабиф, внешне они не похожи на нас, но внутренне они как мы… Но было так заманчиво и прекрасно – иметь рядом с собой ещё два новых лица…

Широкая морщинистая рука Общей Матери нежно перебирала волосы Дайенн, в то время как взгляд её, исполненный теплоты и грусти, переходил с Рефен на Эльгарда.

– Дети – это счастье. То счастье, которого нет у нас, возможно, поэтому оно такое заманчивое для нас… Каждый желает того, чего у него нет. Мы желали бы новых детей, которых бы мы ещё не знали, малых частиц нас самих, которые были бы и в самом деле новыми для нас… Но у нас есть другое счастье, и мы не ропщем, нет, не ропщем. Нам так хотелось, чтоб Лита осталась с нами, так хотелось увидеть, как родится её дитя, как оно будет расти… Это было бы и нашим счастьем. Но мы боялись, вдруг здесь, среди нас, в мире, где невозможно изменение, он не сможет родиться? Или же, если и родится, то уже у него, когда он вырастет, никогда не будет детей? Мы просили её, чтоб однажды, быть может, её дети посетили нас, чтоб мы увидели, какими они стали, и порадовались за них…

– Это действительно рай, – прошептала Софья, – нет смерти, нет вечной разлуки… и нет рождения…

– Только кому же нужен такой рай, вы хотели добавить? Каждый день похож на предыдущий, и одни и те же с зацикленной по кругу жизнью… Какая-то антиутопия, да?

Арвини усмехнулся.

– Наверное, нам, детям своих миров – смертных миров, конечного времени – и не увидеть никогда это иначе. Мы привыкли к конечности, к времени, необратимо разделяющему завтрашний день с вчерашним. Всё это, что связано с этими чёртовыми артефактами, слишком травмирующее для нас, потому что опрокидывает фундаментальные законы вселенной, которыми вся наша жизнь строится из того, что одно у нас отнимается, другое даётся взамен, одно уходит без возврата, другое рождается из небытия. Интересно только, почему же мы тогда фантазируем именно о таком рае? Вы, земляне, должны это хорошо понимать. Ведь рай – это место, где никто не рождается и не умирает. Нет ни войн, ни болезней, ни голода, никакого зла, все пребывают в блаженном благоденствии, и волк ест вместе с козлёнком из одной кормушки. Мы, центавриане, хорошо понимаем это, у нас просто не один рай, а свой у каждого бога. Почитатели Ли будут вечно пребывать в изысканных наслаждениях, почитатели Иларис вечно пить бесконечную удачу, почитатели Могота познают высшую степень радости открытий… Разве что, такого представления о желаемом загробном, как у господина Намгана, у нас нет, полное ничто без тревог и желаний – не по центаврианской натуре. И одни говорят, что рай – это отвратительно скучно, а другие всё равно стремятся туда попасть. Почему? Может быть, мы безнадёжно испорченные существа, которые, непрерывно страдая от разлук, потерь, несовершенства – привыкли и полюбили эти страдания, потому что уже не способны сделать себя другими, такими, какими мы были бы способны наслаждаться пребыванием в раю?

– Жестоко сейчас скажу, – вздохнул Ви’Фар, – но и не дай бог такими стать. Без изменений нет развития. Из страданий и противодействия им родилось всё то, чем мы в себе теперь гордимся, все наши культурные и научные достижения, все наши качества разумных существ – мужество, сострадание, способность испытывать привязанности и идти на многое ради этих привязанностей. Понятен страх терять близких – но если не терять тех близких, которые у нас сейчас есть, то тогда у нас не должно появляться никаких новых близких, иначе ни в мире, ни в нашем сердце просто не останется места. Либо желать, чтоб наш близкий уходил тогда, когда мы сполна пресытимся этой близостью, чтобы, по сути, надоел нам, перестал быть близким… Либо потеря близкого, либо потеря любви к нему. А можно ли вообще испытывать любовь и привязанность к тому, кого невозможно потерять?

– Ну, а как было у Изначальных? Из некоторых оговорок можно предположить, что у них как раз… что-то вроде того, что здесь, только без периодических перерождений. Долгоживущие, но бесплодные особи, которых осталось ограниченное количество.

– Да я б сказал, вся эта тема вообще возвращает нас к концепции двух путей, предложенных Изначальными. Сходящихся, впрочем, по вопросу, что жизнь есть борьба…

– Вы не правы, – возразила Ли’Нор, – по крайней мере, не правы, говоря об одних и тех же… Личность ведь формируется не только набором генов, но и воспитанием, условиями. Это каждый раз всё же разные варианты одной и той же личности, эта «перезагрузка» сродни, наверное, амнезии… Они ведь не помнят своих… так сказать… прошлых жизней.

– Ну если уж так говорить, условия тут тоже одни и те же.

– Немного помним. Машина стирает большую часть, но не всё. Кое-что оставляет. Это как сны, как смутная память… Но среди смутного есть твёрдое знание, что мы жили уже не раз. И иногда – некая память и о том, что будет, мы видим это как сны там, в машине…

Возможно, думала Дайенн, свойство тахионных потоков, пронизая собой и прошлое, и будущее, они могут что-то приносить и туда, и оттуда… И получается, в целом, что и время, и история для этих существ – понятия очень условные…

– И в одном из этих снов вы видели, что мы прилетим?

– Да. Мы не знали, когда, но знали, что это будет. Мы знали, что эти гости будут связаны с теми гостями – Литой и её спутником Г’Каром, может быть, их дети, так и вышло. Мы знали, что кому-то из тех, кто будет с вами, потребуется наша помощь, и это тоже вышло так.

– Ну да, а детали вам уже… не очень известны.

– Вы… – коллеги никогда не видели Ли’Нор такой взволнованной и смущённой, – вы видели её, Литу… Не могли бы вы рассказать… всё, что сможете? Всё, что помните? Вы ведь… вы ведь все, получается, и тогда уже жили эту же жизнь?

Лицо Общей Матери озарилось смесью нежности, грусти и восторга.

– Ты, верно, рано лишилась своей матери. Это очень грустно, вдвойне грустно, потому что нам тоже хотелось расспросить тебя – о её жизни после того, как она отбыла из нашего мира. Мы чувствовали, мы знали, что она проживёт ещё очень недолго, что больше мы её не увидим. Но недолго – это сколько у занеф? Пять лет, десять, пятнадцать? Для нас это не так существенно, как для вас. Она пробыла у нас немного, меньше, чем мы б хотели… Наверное, и она хотела бы больше, но не могла, её дело не могло ждать. Но каждый день мы собирались вокруг, слушать её рассказы, а мы рассказывали ей – о нашем мире и истории, об этом месте… У нас здесь не так много истории, потому что нас мало, зато это мирная история. Она была прекрасной женщиной, доброй и отзывчивой… точнее, могла б такой быть, но у неё не было времени, она знала это. Она очень хотела помочь нам, чем-то большим, чем охранный маяк, но не могла, не могла позволить себе задержаться. У нас принято сочинять сказки… В нашем прежнем мире мы сложили много сказок и песен, но этому месту нужны не только те, прежние, но и свои. Сказки – это самое доброе дело по нашим верованиям, это гораздо лучше, чем история, как понимается она у вас. Записывать то, что было – нужно, полезно, но бездушно, записывать то, чего никогда не было – бесполезно, но прекрасно. Мы и её попросили сочинить для нас сказку. Мы и тебя попросим. Мы были б рады, если б счастье её было – жить… Но нам ли рассуждать о жизни, о счастье – у нас всё не так, как у вас. Но мы очень рады, что у неё родилось дитя… прекрасное дитя… Даже двое детей, как мы видим. Ведь ты не то дитя, которое она ждала, когда была у нас. Мы сделали для того дитя игрушку, какие принято делать у нас… У нас очень давно не делается детских игрушек, было так прекрасно снова сделать игрушку для кого-то… Быть может, она досталась потом и тебе, а может быть, и тебе? Мы и для твоего дитя сделаем игрушку, – обратилась Общая Мать вдруг к Дайенн, – только нужно сколько-то твоих волос. Они у тебя очень густые и красивые, будет легко и приятно делать такую игрушку. И твоё дитя будет спокойно, даже если тебя не будет рядом.

«Чудные ребята… Неизвестно, когда у меня будет дитя и будет ли вообще, а они хотят сделать игрушку… Видимо, так понравились им мои волосы… Может быть, тем, что рыжие, напомнили о ней? Бедные… Для них рождение ребёнка – недостижимое счастье… В самом деле, ведь должно быть возможно… выяснить, почему так, ведь если машина омолаживает организм, она должна возвращать и репродуктивные функции… Хотя мы так мало знаем о репродуктивных особенностях занеф, как и о занеф в целом, что…»

Дайенн не осознала, в какой момент, от мерного поглаживания морщинистой занефьей лапы, от фонового гудения голосов, провалилась в сон. Просто потолок вдруг растворился, и в просвете ветвей над головой засияли крупные звёзды, и запах земли и травы стал сильнее, и где-то рядом кусты шептались с ручьём, полоща в нём ветки, и кажется, кто-то подошёл к ней, положил руку на плечо, и от этого касания стало так мирно, спокойно, хорошо, как бывает только в таком сказочном, нестрашном лесу, а она не оборачивалась, чтоб посмотреть, кто это – быть может, боясь, что, узнав, кто это, утратит это волшебное очарование незнания и покоя…

- Звёзды здесь такие большие, удивительно красивые.

- С ума сойти… Ты умудряешься нетолько увидеть тут звёзды, но и оценить их. Если они такие красивые, не так уж мудро, наверное, селиться в густом лесу, где не слишком много возможности ими полюбоваться…

- Почему же. Наблюдать их вот так, среди ветвей – не менее приятно… Словно они бегают, а ветви их ловят. Чудесно.

- Чудесно, на самом деле, то, что ты сохранил способность восхищаться звёздами – после того, сколько мы, в этом бесконечном, видимо, путешествии насмотрелись этих чёртовых звёзд… Особенно чудесно – учитывая, какими были для тебя последние дни. Хотя наверное, это нормально. Потанцевав на грани жизни, смерти и третьего, куда более страшного состояния, я б был безумно влюблён в весь мир вокруг.

Илкойненас обернулся на опустившегося рядом Эремо.

- Разве для этого нужно что-то подобное?

- Разумеется, нет. Иначе кой чёрт, как считаешь, меня понесло на эту же крышу?

Лорканец улыбнулся.

- Мой дом на Лорке располагался там, где довольно мало деревьев. До леса – который в сравнении с этим и лесом-то назвать грешно – нужно было идти полдня… Ну, у нас был фруктовый сад. Я любил лежать под деревьями и смотреть на небо, говорил отцу, что так мне особенно хорошо размышляется о боге… Во многом, это было так. На самом деле, сейчас мне пришло в голову, что в мысли о том, что кто-то сверху наблюдает за нами, действительно что-то есть… Нет, подожди, я не хочу, чтоб ты понял меня неправильно. Я не хочу, чтоб ты раздражался, думая, что я сейчас буду говорить о вере и всяких своих переживаниях в связи с этим, я прекрасно понимаю, как неприятно человеку, когда его принуждают слушать о том, чего для него, в общем-то, не существует. Вообще-то, я сам… ну, мою семью нельзя назвать истово набожной, мать, пожалуй, да – она из таких мест, а отец и его семья – нет. То есть, они соблюдали всё, что положено, конечно, но больше так, без глубокого осмысления, потому что все так делают и потому что привыкли, потому что это то, что нужно, чтоб считаться хорошим человеком, а любому важно считаться хорошим человеком. Поэтому достаточно легко приняли новую веру – из политических соображений, а разница невелика, в чём-то даже лучше, упразднили большую часть обрядов, и дышать не в пример свободнее… Это ведь не значит совсем отречься от веры, просто верить иначе. Нет, я имею в виду не то «наблюдает», что подразумевает «участвует и вмешивается», просто – наблюдает… Ведь это, наверное, очень интересно, наблюдать за нами… И половины наших приключений хватило бы…

Корианец рассмеялся.

- Что да, то да. Вот так сидишь, наслаждаешься приятной, тихой ночью, любуешься звёздочками и невольно ждёшь, когда же и какая ещё пакость случится… Ну да, казалось бы, сейчас-то всё хорошо, более чем хорошо, какое-то время у нас ни погонь, ни перестрелок, ни войны за порогом, и даже вон… вас вылечили…

- Когда всё хорошо, то уже подозрительно?

- Да не то чтобы… расслабляться не хочется, привыкать к хорошему. Думаю, правда, что и не успеем… Много ли времени потребуется ребятам, чтобы законспектировать всё, что нужно, о тилонах и всём, что с ними связано? И отправимся за новыми неприятностями… Ты действительно хорошо себя чувствуешь? Альберт, конечно, показывал мне эти диаграммы, но много ль я в этом понимаю…

Илкойненас принялся нервно теребить косу.

- Ну, «хорошо», как выяснилось, тоже понятие относительное… Хорошо в сравнении с тем, как было последние дни, конечно… Если честно, я не столько даже обращаю внимание на своё состояние, сколько… другое голову занимает… Наслаждаюсь тем, что могу ощущать ещё что-то кроме голода или боли.

- Мне кажется, или, по твоим интонациям… это всё же не очень радостные мысли и приятные ощущения?

В темноте лицо Эремо было почти неразличимо, хотя кожа у него светлее, чем у Илмо, только поблёскивали глаза, отражая свет виднеющихся за деревьями соседних домов. Это с одной стороны даже успокаивало Илкойненаса, с другой – печалило. Он случайно натолкнулся ладонью на руку корианца, которая оказалась ближе, чем он полагал, и теперь неловкость понемногу занимала в нём всё то пространство, которое ещё не было занято тревогой и тоской последних дней.

- Ну, кроме естественных размышлений, не поторопились ли мы довериться занефам с их чудо-средствами и не находимся ли мы сейчас на пороге рецидива и, соответственно, полной и совершенной крышки для нас и чёрт знает, сколько ещё народу… Ну да. Я думаю о том, что если даже бог есть и слышит нас, он вряд ли поможет мне, он хочет, чтоб я справился сам.

- Как мне кажется, ты справился.

- Не вполне. Я не один такой, кому предстоит справиться не только с вирусом, но и с собой. Ты навещал меня эти дни… Не только ты, конечно, но ты чаще других, чаще других насильно кормил и поил меня, когда я не мог сам, и когда ты пожимал мне руку, мне казалось, что я не чувствую пластика костюма… и я… я боюсь, что теперь, когда уже не надо будет так волноваться за моё состояние, мне будет этого не хватать. Болезнь страшна ещё и тем, что в болезни человек имеет больше всего внимания и заботы от близких…

- Если хочешь, я и дальше время от времени буду насильно тебя кормить, – в смеющемся голосе Эремо слышались удивительные тёплые нотки, – правда, аборигенской дряни-то у нас не так много, так что дальше уже придётся чем-то более позитивным…

Голос лорканца прозвучал как-то тоскливо-испуганно.

- Нет, нет, не надо так шутить, пожалуйста…

- Извини, не подумал. Не знаю, исправлю ли положение, если скажу, что пенять тебе такой слабостью не собирался, на твоём месте я чувствовал бы себя в разы паршивее… Вообще-то, это вполне нормально – искать поддержки друзей, тем более в момент, когда тебе, мягко говоря, хреново, душой и телом. Обычно мы делаем вид, что прекрасно без этого обходимся, воля и суровость, никаких соплей и пафоса, но для того нам и слабость иногда, чтоб выпендриваться хотя бы иногда переставать.

- Действительно, поговорили лорканец с корианцем… Не знаю, смогу ли объяснить тебе, как я тебе благодарен. За то, что поддерживал меня в эти дни, что не боялся… Я не верил в себя настолько, насколько верил в меня ты. За то, что у вас, корианцев, есть ответы на все вопросы… Пусть не всегда и не во всём они подходят лорканцу, но приятно, что у кого-то они есть.

- Ответы на все вопросы? – Эремо, кажется, несказанно удивился.

- Наверное, я очень неуклюже выражаюсь… Ваше мышление, хотя мне сложно представить, как можно такое иметь, ваш… материалистический подход ко всему… Вы знаете, что лежит в основе веры, чувств и привязанностей, сомнений и комплексов, почему человек обманывает или терзает себя, вы делаете то, что хотите, не возводя между собой и целью искусственных преград условностей… Я не готов назвать вас примером для подражания, я не смог бы так, но мне просто почему-то легче от того, что такое рядом есть.

Под ногами Эремо, которые он подтянул к себе, обнимая колени, зашуршал настил кровли.

- Странный взгляд… Я могу понять, что лежит под таким восприятием, но…

- Нет, опять же, не пойми меня неправильно, меня это успокаивает не потому, что… Не так, как вы могли слышать от других лорканцев, образец, в сравнении с которым можно ощущать себя высокоморальным, богобоязненным и почти безгрешным – уж точно не мне так считать… Мне просто нравится видеть, что люди – разные, что можно жить и думать по-разному, и при этом не обязательно страдать, что есть не какой-то единственный путь, ведущий к благу…

Эремо какое-то время молчал. Где-то там, внизу, думалось сейчас, некоторые из утомлённых впечатлениями товарищей уже спят. Другие ведут разговоры с хозяевами – можно представить, как сложно оборвать такой разговор. Совершенно неожиданно для себя они обрели так много, встречу с живой легендой… Впрочем, много ли? Если память при этих воскрешениях обнуляется, и им приходится заново передавать её друг другу – сколько при этом теряется? Получается ли у них вообще воспринимать эту память как свою?

- Если ты говоришь, что ты не очень религиозен… Тогда что ты имеешь в виду, почему ты так говоришь? Ну, вопросов кризиса веры я и не ожидал бы от лорканца, уже несколько лет работающего в полиции, ортодоксы как-то… и по необходимости соприкасаются с иномирцами с показным омерзением, какому охранкнцам ещё поучиться. Хотя, много б я понимал… Я знаю о Лорке только по рассказам, от тебя, до этого Элентеленне, от Вадима и Дайенн, их впечатления после лорканского дела. И я могу допустить, что даже для нововеров… Вообще, во вселенной для каждой расы должна быть раса, которой можно удивлять, пугать, обескураживать и так далее. Для кого-то это земляне, для кого-то нарны, для кого-то врии, для многих корианцы, да…

Илкойненас радовался, как никогда, что ночная темнота скрывает его лицо.

- Как хорошо бы было, если б всё было так просто!.. Мне очень стыдно и неприятно, Эремо, нагружать этими проблемами тебя, ты в той же степени не заслужил это выслушивать, как религиозные переживания, если б это были они… В то же время, я уже не могу остановиться, потому что я говорил, я боролся с болезнью и это было труднее, чем хотелось бы, и сил на борьбу с собой не осталось, и потому что сказал А – надо говорить и Б, а А я сказал, хотя может быть, ты не заметил этого, но я-то заметил… Невозможно измениться не то что в одночасье, но и за куда более долгий срок, если это касается важных вопросов. И если, после многих веков всевозможных запретов, многотомников законов, проповедей и поучений даже и разрешают вдруг… всё, не так-то легко это всё взять и позволить. В нашем городе уже восемнадцать лет законом установлено, что для бракосочетания необходимо и достаточно волеизъявления вступающих в брак, и всё. Думаешь, все так и бросились жениться по любви, невзирая ни на что и ни на кого? Нет, есть и такие, многие из деревень приезжают, оттуда, где сильны старые порядки… А у нас молодые всё равно испрашивают благословения родителей, жрецов, наставников и всех, кого возможно – не потому, чтоб без этого не разрешили, а потому, что без этого сами не решаются! Женщины, обращаясь к кому-то, стесняются так, словно совершают что-то постыдное… Это уже разрешено, за это никто не накажет, люди просто боятся… совершать то, что привыкли считать некрасивым, оскорбительным, вызывающим. Даже если твои собственные родители не слишком усердствовали, внушая тебе то или это – можно сказать, это нечто, разлитое в воздухе, в пище и воде, то, что мы впитываем, как только начинаем осознавать себя.

- Ты о своей девушке… понимаю. Не так-то легко должно быть смириться с подобным.

- Тысячи мужчин в тысяче миров смиряются с тем, что их отвергли, ничего в этом нет нового. Но один вопрос, что она отказала в счастье мне, и совсем другой – что отказала себе… Хотя моё ли это право, даже рассуждать про чужое счастье? Вот что всего мучительнее. Это даже объяснить иномирцу сложно. У нас ничего не было, в смысле любовных отношений, и не могло быть. Любовные отношения вне брака, конечно, и раньше были, и сейчас есть, но под покровом такой тайны, что это и словами не описать. Только обмолвки, намёки – или огласка, когда вскрывается, и раньше наказание по суду, а теперь человек сам себя наказывает, накладывая руки. Из-за позора… Мы не смогли б и додуматься до такого. Мы просто учились вместе, в одной школе, и общались между занятиями во внутреннем дворе школы. Вы с девочками сидите за одной партой и во всех мероприятиях вместе участвуете, у нас такого пока нет, раздельные школы или хотя бы раздельные классы, если на город или район школа одна. Такая уступка ортодоксам. До сих пор многие говорят, что и это всё было бессмысленно, девочки учатся плохо и мало… Ну конечно, ведь им сразу говорят, что это ненадолго и в целом им не пригодится. Она, как и многие, пошла в школу в 10 лет – и это ещё не самое позднее, и сейчас многие семьи затягивают с началом обучения, а потом и вовсе не отдают, мотивируя тем, что нет смысла, скоро замуж… В крупных городах с этим борются, да, а в мелких всех всё устраивает, зачем им образованные женщины, где они будут работать?

- Полное освобождение женщины при капитализме невозможно, – вставил Эремо.

- Знаешь, я согласен, только глядя на другие миры, мне кажется, у нас даже не капитализм… Наверное, перемены не наступят, пока просто физически не перемрут все ортодоксы. Как многого мы могли бы достигнуть, насколько выросла бы наша раса, если бы в нашем развитии, строительстве, созидании участвовали бы и женщины? Но зачем об этом думать, пока можно просто пользоваться тем, что есть. У нас есть и собственная индустрия, но основа нашего благополучия – это наследие древних. Которое нам досталось просто так, которого мы не заслужили. Десятки городов полностью обеспечиваются дешёвой энергией генераторов, которые наши спасибо что научились грамотно эксплуатировать, а изобрести что-то подобное с нуля мы бы не смогли. Да, если они однажды откажут – ну, ведь ничто не вечно – пожалуй, это было б поучительно… Ей очень нравилась физика. Я говорил, что она, может быть, станет великим учёным, изобретателем, сейчас я, конечно, так не думаю, не всякая мечта обязана сбываться, не всякий, кто к чему-то стремится, достигнет хоть чего-нибудь. А она отвечала, что семья вряд ли ей разрешит. Непременно должна разрешить семья, если не удастся убедить их дать своё одобрение – то такое дело не принесёт счастья. Даже если семья не права, даже если её решения рушат всю жизнь – ссориться с родственниками недопустимо. Нечего было и думать, чтоб они отдали её за меня – сопляка младше её на год. Ждать, пока я выучусь и начну работать, они бы не стали. Они нашли ей уже состоявшегося жениха, из торговцев, крепко стоящего на ногах – за таким можно не работать, вести домашнее хозяйство, в таком доме работы-то хватает… Она не стала спорить. Это не рассудочное, говорил я себе самому, это просто что-то внутри, из чего тебя делали, то ты и есть, к сожалению… Воспитание приходится преодолевать долго, даже если такое мягкое, какое было у меня. Наверное, правда в том, что она не очень-то меня и любила. Любила бы – хотя бы пыталась бороться. В ней ведь хватало смелости держать меня за руку, говорить со мной, признавать, что она хотела бы быть со мной. Хотела бы, чтоб родители одобрили меня, если точнее… Я годы после этого спрашивал себя – почему в ней было так мало любви ко мне, да и к себе тоже, или как она теперь живёт… Как можно обречь себя всю жизнь жить с нелюбимым – ладно, если любимого и нет, а если есть? Поколение за поколением тысячи лорканцев жили так, а всё же я не могу понять эту простую и естественную вещь. Но если спрашивать, смирился ли я, то да. Годы заставляют смириться с чем угодно. Я ушёл вперёд, а она осталась там.

- Но всё же ты вспоминал о ней, там, в карантине.

- Вспоминал… Был повод. Думал о том, что если б они тогда приняли другое решение – они ведь и меня тогда от многого избавили б. Ведь не мог же кто-то, в том числе я сам, рассчитывать, что я всю жизнь буду хранить верность образу девушки, которую любил много лет назад, и с которой не буду уже никогда? Что лорканская выучка властвовать над плотью понадобится мне в борьбе не только с вирусом, а скорее с мыслью о том, чтоб списать на него же то, что поднимается внутри, голод или жажда – на лорканском языке есть одно слово для обозначения того и другого… и разрушает меня. И в самые чёрные минуты слабости и падения духа как мог я не спросить себя, не совершил ли я ошибку, покинув Лорку… Где чувства мои, сколько бы боли мне ни доставили тогда и после, всё же были чисты, и мне довольно было держать за руку и слышать голос, и я ещё не помышлял о наслаждении большем, чем момент, когда речь жреца соединяет две судьбы… Когда я не знал, что бывает как-то иначе, и не мог опуститься до мысли – а любовь ли это была, а нужна ли она мне была по-настоящему, если когда я смотрел на неё, сидя с нею рядом, во мне не поднималось такой тёмной бури, я вполне владел собой и счастлив был тем, что было мне дозволено на тот момент – или же нужно окончательно умертвить в себе остатки этого воспитания, и признать любовью то, что называют так в иных мирах. Похоть, приходящую как затмение, как этот вирус, превращающий человека в зверя…

Эремо запрокинул голову к перемигивающимся между ветвями звёздам.

- Сексуальные запреты… Обожаю. Успокой меня, скажи хотя бы, что ты подозреваешь в себе то, что у вас называют нетрадиционной ориентацией, потому что если речь о традиционной – то я полежу немного в культурном обмороке.

- Это везде так называют! – вспыхнул Илкойненас, – да поглоти меня пучина, зачем ты меня не заткнул в начале этого разговора?

- Ну, не везде… Есть миры, где нет в этом вопросе традиций, чтоб что-то считать нетрадиционным. Так, стой! Если в моём мире это не считается ничем предосудительным уже дольше, чем ты на свете живёшь – это не значит, что я не могу тебя понять. Культуры разные, проблемы и переживания разные, но люди – всегда люди, и чувства – всегда чувства, если они настоящие. Первое влечение – всегда первое влечение, и о нём трудно говорить, представь себе, и тогда, когда никто ничего не запрещает… Потому что сложно найти слова. Потому что боишься быть отвергнутым. Потому что страшно беспокоить того, кто тебе нравится, ведь зная о твоих чувствах и не испытывая к тебе взаимности, он непрерывно будет страдать от того, что невольно ранит тебя… Этому сложно научиться. Только в конец самоуверенный человек может не испытывать таких проблем. Мой одноклассник подходил к девочке, в которую был влюблён с третьего класса, десять раз, открывал рот, не произносил ни слова и убегал. Десять чёртовых раз. Разумеется, девочка обо всём догадывалась уже раза со второго, но не форсировала события, решив, что важно, чтоб он сам преодолел свою нерешительность… В конце концов, спасибо нашему вожатому, он помог привести эту мелодраму к благополучному финалу, за что болел уже весь класс…

Лорканец шумно выдохнул.

- И они теперь вместе?

- Понятия не имею, до окончания школы они дружили, это да, а дальше мы разошлись по разным институтам… Ну, лично я знаю не так много историй, когда школьная любовь перерастала в любовь взрослую… Да разве это важно? Даже если это не любовь на всю жизнь, а кратковременное романтическое увлечение, оно тоже имеет своё место, свою роль в жизни человека. Если б ваш школьный роман не был оборван так грубо велением условностей общества – может быть, вы, прожив его до конца, и не остались бы вместе, что в этом такого страшного?

- Не знаю, – Илкойненас продолжал нервно теребить волосы, – не знаю, что сам я думаю об этом, на самом деле. Умом я понимаю – никто не может заранее знать, выйдет ли из этого чувства что-нибудь, хватит ли этой любви на всю жизнь, ведь мы узнаём человека постепенно, все же сперва хорошими сторонами показываются. И да, наверное, продлись наше общение дольше того волшебства скромных школьных встреч – мы разочаровались бы друг в друге, может, мне только кажется, что я хорошо её знал… Даже наверняка. Но где-то внутри сидит этот страх или стыд, не знаю, как лучше назвать, тоже из детства, из воспитания… У нас не принято искать и выбирать. Вцепился в одного и держись, особенно уж если сам выбрал. Верно, потому многие и боятся сходиться по своему выбору, тем более против решения родителей – это надо быть уверенным, что это настоящее, это навсегда, если вы расстанетесь вскоре – как потом смотреть в глаза окружающим, в которых вопрос, за что же вы боролись…

- Знакомая картина. То же было и при борьбе за межрасовые браки и гомосексуальные, во многих мирах.

- Да… К чему вообще здесь об этом. Просто минуты слабости будут мне уроком, что не всё я знаю о себе, не вполне собой владею… И как ни велико искушение забыть об этом, как о кошмаре, который был и прошёл, как о чём-то извне, а не из меня самого, я не должен этого позволять. Но это только моя внутренняя работа…

- Ты заранее убеждён, что объект твоего интереса отвергнет тебя, или тебя пугает сам факт? Ох… возможно, я сейчас, конечно, ломаю дрова, и нужно опять же предоставить тебе право и возможность самому преодолеть нерешительность… Хочешь, я поговорю? Ну, не обязательно прямо поговорю… намекну… Или хотя бы, зная, кто это, скажу, есть ли у тебя шансы, или… Часто, конечно, посредничество приносит больше вреда, чем пользы, но иногда это способ, неплохо работающий…

- Так с собой поговори! – Илкойненас подскочил, намереваясь убежать, скрыться, раствориться в густой ночной темноте, но ветки, покрывающие крышу, неловко скользнули под ногами, и он сел обратно, сжавшийся, нервный, злой на себя.

- Я?!

Тёмный силуэт рядом нервно колыхнулся, пытаясь принять устойчивое положение и при том не задеть плечом соседа.

- Быть может, это и не является для тебя оскорбительным, конечно… Быть может, ты сможешь, с корианским спокойствием, подсказать мне, как вести себя, чтобы не раздражать тебя… Но спокойными, незамутнёнными приятельскими наши отношения не будут уже никогда. Вот этого я боялся. И всё от того, что я не заметил, когда благодарность, признательность к тебе, цепляние за тебя, как за жизнь и рассудок, перешло опасную грань… Хотя это было б неправильно, как неправильно и то, что я вообще говорю это тебе сейчас.

- А в чём неправильность-то? То есть, да, я понял вот это всё, про живучее наследие воспитания даже там, где уже господствует доктрина о добром боге, которому не позарез лишать своих последователей всего, что только есть в жизни приятного, и принцип не признаваться в чувствах, если не уверен на 200%, что они до гробовой доски…

- Да, не признаваться! Пока ты можешь от чего-то удержаться – нужно удерживаться, таков лорканский характер.

- Ууу… Нет, теперь, конечно, я спокоен, вирус тебя точно не сломил бы, куда ему…

- Вирус, говорит Дайенн, меняет наше сознание, ведь не так-то легко заставить человека убивать. И он уничтожает самоконтроль, активируя всё то, что человек подавлял в себе, чему не давал ходу, чем бы это ни было – затаённой обидой, презрением, ревностью… Завистью.

- Завистью?

Илкойненас оставил в покое волосы и теперь ожесточённо, до боли, стискивал пальцы.

- Не знаю, как вы все, а я довольно быстро, когда заметил… это усиливающееся притяжение между Илмо и Вадимом… Я начал завидовать им, их близости, тому, как они поддерживают друг друга. В какой-то мере, как кажется мне, Вадим похож кое-чем на меня…

Эремо расхохотался.

- В плане, должно быть, удерживаться, пока возможно удержаться? Ну, не всё, но кое-что я об этом всё-таки знаю, сложно, долгое время работая вместе, не знать о коллеге хотя бы чего-то… Возможно, конечно, это по природной скромности Вадим никогда не упоминал ни о каких близких отношениях в своей жизни, но скорее – он действительно, позволь так сказать, немного лорканец… Если бы не Илмо, наверное, можно б было номинировать его на рекорд отделения, у нас всех, в смысле, небогатые условия для личной жизни, ввиду характера работы, но кому надо, тот найдёт, хотя бы иногда…

- То есть, конечно, большей частью – я был счастлив за них. Это прекрасно, и я и ужасался, и восхищался их смелости…

- Ну, я б волновался за них, но не при этих условиях. Когда твой начальник – Винченто Альтака, волноваться по поводу неуставных отношений глуповато. Впрочем, я не помню, чтоб где-то вообще придавали этому особое значение…

Илкойненас развернулся, в его глазах блеснул отсвет огней далёких окон.

- Эремо, поймёшь ли ты, если я скажу, как я, наблюдая за Вадимом и Илмо, пытался, не знаю уж, зачем, представить их чувства, посмотреть на одного глазами другого… Это было для меня нормальным и прежде, но всё же относительно разнополых пар, других-то на Лорке пока что не увидишь. А в отделении я услышал про господина Синкара и…

- И был в культурном шоке, представляю.

- Конечно, они не держались за руки или что-то в этом роде… Как и некоторые дрази, да. Вообще ничего не говорилось прямо, и это иногда сбивало с толку, но в то же время было как-то… правильно. И я не боялся говорить об этом, потому что многие говорили, потому что в этом не было никакой угрозы. Я никогда не подумал бы, что это может хоть как-то относиться ко мне. А потом случилось всё это, сначала Шериданы, потом они… И я смотрел, как Вадим держит руку Илмо, поглаживая его кисть с таким явственным наслаждением и внутренним нетерпением… что мне хотелось коснуться его тоже. Обычно подобное всё же тянется к подобному, и схожие расы скорее могут найти друг друга привлекательными. Вот земляне с центаврианами – это понятно, а корианцы, наверное, могут нравиться нарнам, хаякам, ещё кому-нибудь… Нет, понятно, есть и любители экзотики, я не стану это осуждать, это… понятно, если не смотреть на мир так, как мы, лорканцы. Не привыкать к таким ограничениям. Я понимал, что Вадим ведь вырос на Корианне, конечно, он привык видеть вас, таких… но «привык» – это просто ничего не выражающее слово. Вот как любой из вас поймёт, как это мы, лорканцы, привыкли к тому-то и тому-то? Я хотел понять, как это Вадим находит Илмо красивым, настолько красивым, что не может сдержать своей страсти, меня, наверное, обуяла гордыня, желание во что бы то ни стало разгадать эту загадку, я смотрел на него и заставлял себя увидеть его красивым. Увидеть, как можно желать этих прикосновений и поцелуев, гадать об испытываемых ощущениях. И… Илмо – нет, но какой-нибудь другой корианец… Когда я понял, что сравниваю вас, оцениваю, кто из вас нравится мне больше, это шокировало и напугало меня.

- Ну, а ты сейчас сумел шокировать меня.

- И напугать? – голос Илкойненаса дрогнул.

- С чего бы так? Да, такое действительно нечасто услышишь… Как кто-то сам себя, получается, обучал сексуальному интересу.

- Потому-то я и говорю, что сам повинен в том, что сейчас омрачает мою душу. Много наши жрецы говорили об иномирной скверне, и правильно говорят те, кто говорят, что скверну прежде всего надо искать в себе. Я лучшее тому доказательство.

- От того, что ты проявишь сексуальный интерес к иномирцу, небо не рухнет на землю, Илкойненас, этого как-то маловато для обрушения небес. И ты не обязан клясться мне в вечной любви и ожидать ответной клятвы, чтоб испытать что-то приятное один или несколько раз. Это вполне сочетается с доктринами, которых сейчас держатся оба наших мира.

Лорканец снова беспокойно завозился, словно внутренняя пружина отчаянного смущения и тихой паники снова готова была подбросить его с места и заставить раствориться в ночи.

- Вы полагаете, что сексуальная связь – это какой-то пустяк…

- Отнюдь не пустяк. Но совершенно ни к чему всё, что не является пустяком, табуировать и делать предметом страданий. Мы материалисты, поэтому просто внимательны к телу, в той мере, в которой это неизбежно и необходимо. Вы – я имею в виду не только лорканцев, а любой мир, культура которых… перенасыщена духовностью, которую мы, извините, называем ложной, относитесь к сексуальной связи так, словно она что-то неизбежно отнимает у человека, и поэтому стараетесь оградить себя, множеством условностей и запретов, чтобы, так сказать, если уж вы пошли на такую жертву плоти, то это было как-то не зря. Мы же считаем, что не отнимает, а только даёт. Но мне всё же кажется, ты преувеличиваешь степень своей развращённости, Илкойненас, просто в силу того, что ты лорканец. Для вас, с вашими бесчисленными ограничениями ещё в недавнем времени, обнять лицо противоположного пола – это уже практически секс… Не слишком ли ты накрутил себя? Может быть, твой интерес исключительно познавательный…

Илкойненас вслепую протянул руку, коснулся щеки Эремо, боязливо отдёрнул руку, потом смелей скользнул пальцами по его виску, остановился у трубчатого основания кожистого отростка.

- Познавательный… да-да, именно это я и говорил себе там, во власти тьмы и слабости. Это ведь… ваши слуховые органы? Наверное, вам неприятно, когда их касаются?

- Не знаю, как много ты видел, но может быть, ты мог заметить по Вадиму и Илмо, что это не так.

- Как же хочу я верить, что одного или двух таких прикосновений будет мне довольно, чтобы эти мысли больше не сверлили меня изнутри…

- Почему? Что случится, если их тебе потребуется больше?

Близость Эремо, его дыхание рядом кружили голову. И гораздо сильнее – внезапное осознание, что всё реально, всё возможно, вот здесь и сейчас…

- Жаль, что здесь темно, и я не вижу тебя… Хотя в то же время, тогда мне было бы совсем не по себе… В последнее время меня одолевали разные дикие мысли, мне хотелось как-нибудь, ожидая твоего прихода, раздеться, чтобы ты как бы нечаянно увидел меня обнажённым… В то же время, я не был уверен, что ко мне в этот момент зайдёшь именно ты, а не кто-нибудь другой… Иногда и совсем страшное – притвориться, что у меня приступ, наброситься и сорвать с тебя костюм… Но нет, это было бы совсем безрассудно, глупее не придумаешь – пугать того, кого желаешь, до полусмерти… Хотя возможно, ты просто убил бы меня с перепугу, и проблем бы больше не было…

- Спасибо, дорогой коллега, было чудесно узнать, что когда я переживал, не делаю ли хуже своими частыми визитами, дразня твой голод, голод был иного рода!..

- Прости меня, – Илкойненас провёл пальцами по губам Эремо, – но действительно, я не знаю, как это делается у вас, просто сказать о своём желании…

- Наверное, я скажу сейчас банальность, но каждый первооткрыватель на этом пути, независимо от расы и вообще ни от чего. Вон, как минбарцы говорят, каждый человек – особая вселенная… Да, здесь темно, поэтому если я разденусь перед тобой, ты не очень-то много увидишь, равно как и я у тебя. Но ведь мы всё равно будем касаться друг друга.

Илкойненас воскликнул что-то труднопереводимое, почти упав на Эремо, вцепившись ему в плечи, потом отстранился, дыша учащённо, жарко.

- Позволь мне, Эремо, позволь, больше я с собой воевать не в состоянии. Может быть, наутро окажется, что это безумный сон, а может быть, раз перешагнув черту, я научусь принимать свои желания такими, какие они есть…

Ан’Ри, возвращаясь после купания – он не смог отказать себе в удовольствии искупаться в прохладном, чистейшем лесном ручье – решил пройти в дом через нечто вроде летней террасы, чтобы сократить путь и меньше кого перебудить при этом. И невольно вскрикнул, едва не налетев в темноте на застывшую у неостеклённых рам фигуру.

- Господин Шеридан? – Ан’Ри, честно говоря, испытывал некоторую заминку каждый раз, когда обращался к Дэвиду, не зная точно, как к нему обратиться, официальное обращение «господин» как-то не очень ему подходило, но чтоб обращаться по имени, он полагал, они не настолько давно и хорошо знают друг друга, – господин Шеридан, зачем вы стоите здесь?

Дэвид обернулся, в неверном свете, доходящем сквозь ветви от окон соседних домов, лицо его было бледным и, как показалось Ан’Ри, невыразимо печальным.

- Красиво… Напоминает мне одну ночь в Эйякьяне, когда на полу так же лежал лунный свет… Напоминает… У меня с памятью в последнее время специфические отношения…

Ан’Ри промолчал – прекрасно можно понять, что проблемы с памятью, мягко говоря, ожидаемы после того, как практически вернулся с того света. Да и после того, как… всё-таки проявление способностей в 40 лет… Он сердито отмёл ещё одну мысль – слабое ощущение, перед тем, как мягко опустить завесу-блок, выглядящую, действительно, как эти створки-фусума в Эйякьяне, полуминбарец думал совсем не об этом…

В тот же миг, впрочем, створки раздвинулись вновь – с шелестом сожаления-извинения, за этот невольный, нежеланный жест недоверия, рука Дэвида осторожно, невесомо, как тени ветвей за окном, коснулась влажных рыжих прядей.

- Так похож… Так похож на него…

Юный нефилим невольно вздрогнул от затаённой, тихой тоски в этом голосе.

- Вы имеете в виду, должно быть, моего биологического отца, Андо Александера? Да, мне говорили… Вы ведь… были его другом. И… я чувствую сейчас, вы так и не смирились с его смертью. Как и многие, конечно…

Дэвид отвернулся.

- Простите. Просто сейчас… Совсем недавно мы говорили об этом с Диусом – довольно интересная подобралась у нас компания. Да, верно, не встреча пороха с селитрой, но что-то подобное, по той потенциальной энергии, которая… И то, что вся эта компания теперь здесь, где всё… так дышит историей, где сорок лет – не срок… 63 год. Год и его, и моего рождения. Ему было бы сорок сейчас… И это невозможно представить.

- Вы не виноваты… – Ан’Ри размышлял, не будет ли слишком большой фамильярностью положить руку на плечо Шеридану, но звенящий болью ментальный фон не позволял ему оставаться спокойным.

- Нет! Виноват! Простите… Вы нефилим, и хорошо понимаете, что такое двойственная природа. Я тоже полукровка, и одними генами не исчислишь, больше во мне человеческого или минбарского. Земляне, говоря о чём-нибудь трагичном, о вине, своей или чьей-то, всегда, сознательно или бессознательно, пытаются к чему-то придти, к какому-то окончательному заключению, выходу, итогу… Грубо говоря – определить вину и вынести приговор, не знаю, понимаете ли вы, о чём я говорю. А у минбарцев есть понятие… вины, которая… не то чтоб не вина… Причина. Когда, например, кто-то вынужден был так поступить, и это привело к каким-то печальным последствиям. Тот, кто, прямо или косвенно, виноват – мог не предполагать этого, или даже предполагать, но не мог ничего изменить… Наверное, не слишком понятно я объясняю, проклятый языковой барьер – хотя не всегда можно успокоить себя единственно им.

- Мы не боги, чтоб всегда делать только хорошо. К слову, и боги, пожалуй, так не делают. Разве вы действительно могли что-то сделать, чтобы… было не так, как случилось?

- А ещё история склонна повторяться, с неумолимостью проклятья. И Андо погиб, так и не увидев Элайю, а потом Элайя…

- Да, но вас не было там, чтобы… Я… я не имею, конечно, то право рассуждать, которое имел настоящий его сын, Элайя…

- Не зовите себя ненастоящим.

- Но ведь, строго говоря, это так. Ли’Нор сегодня говорила о том, что ей… тяжело, пожалуй, от того, что здесь, как нигде, в ней видят дочь Литы Александер. Называют дочерью… Дочерью. Несмотря на то, что они помнят свою прежнюю жизнь, изобретение машин и путешествия к звёздам, они очень сроднились с природой здесь, сможет ли она объяснить им, что родилась много позже смерти своей матери, и уж конечно, она не рассказывала ей о своём путешествии и о способе помочь в их беде? И я… Мы с вами, конечно, не общались толком, то вы на одном корабле, я на другом, то вы ещё и в коме, то… Да и ведь правда, мне было бы очень неловко, едва ли я смог бы найти слова. Иногда я ловил на себе ваш взгляд, отзвук ваших мыслей… Вы смотрите на меня и видите что-то от Андо…

- Но ведь это, вообще-то, так и есть.

- Генетически – да…

Ворвавшийся в пустые рамы лёгкий ночной ветер слегка шевельнул тёмные пряди.

- А что другое имеет значение? Мы телепаты, у нас другие мерки и понятия для… извините. Пожалуй, я не готов пояснять то, что я сейчас сказал.

- Ли’Нор думает, – Ан’Ри ухватился за возможность сменить тему, – о том, что Лита, возможно, действительно знала способ помочь занефам…

- В проблеме с этой их эпидемией бесплодия?

- Да. На самом деле, это ведь жутковато, жить так. Конечно, каждый раз, совершая этот откат, член их маленького сообщества становится немного другим… Но ведь они-то помнят, кем он был, и… И к тому же, эти побочные эффекты… Каждый раз после перерождения сохраняется всё больше прежней памяти, возможно, скоро она перестанет стираться совершенно. Не знаю, конечно, насколько это страшно, парадизцы живут примерно так, но у них-то всё же рождаются дети, и вообще какая-то цивилизация есть, судя по обмолвкам Софьи… А что будет, если однажды кого-то они не успеют донести до машины? Они ведь говорили, при последнем нападении тилонов они едва не потеряли троих, успели чудом. Какой-нибудь несчастный случай, и их станет меньше. Хотя бы на одного, двух… Так, как они живут – можно жить, конечно, но как долго? Для колонии такого количества мало. Для цивилизации это просто смерть. Простите, что говорю об этом с вами. Это не обязано быть вашей проблемой. Строго говоря, вы не прилетали сюда для помощи занефам или кому-то ещё. Полицейские прибыли сюда в поисках тилонов или хотя бы сведений о них, я – как-то вот так за компанию, потому что Ли’Нор и Ви’Фар были не против, а вы… вас вообще не должно было здесь быть, вас невольно оторвали от мирного труда и вы достаточно уже пострадали… Просто это занимает мои мысли и я не могу не говорить об этом.

Шеридан обернулся.

- Ну, возможно, где-то ещё на просторах вселенной мы встретим других занеф, предложим им воссоединиться с соплеменниками… Вы полагаете, если это произойдёт здесь, то эпидемия бесплодия может распространиться и на них?

- Мы могли бы знать ответ на этот вопрос, если б знали причину. Возможно, дело в машине, и тогда выход – прекратить ею пользоваться… Но тогда вымрут они все определённо. Возможно, это всё же какие-то условия этого мира, и тогда им всем придётся искать другой дом… Лита не распространялась о том, нашла ли она причину, и что именно она могла бы сделать, она просто писала, что если будет возможность, она вернётся к ним… Мне очень грустно от того, что теперь они смотрят на нас как на исполнение её обещания. Они понимают, конечно, что мы – не она…

- Что вы здесь делаете? – на пороге распахнутой двери, ведущей в дом, стояла, в лучших мелодраматических традициях, Ли’Нор.

- Беседуем, – улыбнулся Ан’Ри, – кстати, говорили и о тебе. В смысле, о чём мы говорили сегодня… Нас слышно в доме, да?

Ли’Нор шагнула к ним.

- Обычным людям – пожалуй, нет. А я слышала. За Ви’Фара и Софью уже не отвечу… Но будет забавно, конечно, если у нас здесь образуется стихийная телепатская сходка. Вы не замёрзли?

Дэвид, вздрогнув, перехватил её руку.

- Думаю, кашу маслом портить не стоит.

- Господин Шеридан?!

Бледное лицо подёрнулось, словно озёрная гладь рябью холодного ветра, болезненной улыбкой.

- Знаете, пару часов назад я случайно увидел вас… Вы сидели на скамье там, в большой комнате, склонившись над ноутбуком. Две рыжие головы. Когда вы сидели так, было не видно, что вы нефилимы, и я вспомнил… один из снов, которые видел, когда лежал в капсуле у Альберта. Я не все их рассказывал Диусу, было б жестоко рассказывать ему это… Я видел Литу и Андо рядом. Как сейчас… я вижу почти это, то, чего не было и чему не бывать. Софья вот назвала это место раем… Был, наверное, некий умысел судьбы, что здесь я вижу отблески, отсветы своего рая, в том, что из нефилимов, включённых в команду, один – почти копия Литы, другой – почти копия Андо… И вы – носите в себе монаду, как Лита, когда прилетела сюда, носила в себе Андо… И ещё Вадим, так похожий на своего отца… Не знаю, можете ли вы представить такое ощущение… Словно стоишь перед прозрачной, но нерушимой преградой, отделяющей тебя от твоей жизни, от того, что тебе дорого, смотришь – и не можешь коснуться. А через какое-то время понимаешь, что это – не твоя жизнь, не то, что ты ищешь, только очень похоже… Ничего не вернуть… Я прошу вас не говорить никому о том, что вы слышали. Однажды я сумею с этим справиться…

Ан’Ри бросил беспокойный взгляд на родственницу – показалось ли ему, или как это понимать?

- Дэвид, – Ли’Нор схватила полуминбарца за руку, – Дэвид, когда это началось? Тогда, когда у вас проснулись способности, или… не тогда? Я перестала слышать фон ваших мыслей после… той трагедии, с гибелью корабля… До того – я не заглядывала в ваши мысли специально, о чём теперь, признаться, жалею…

- Ли’Нор, – шепнул Ан’Ри на нарнском, – это не Дэвид. То есть… не совсем Дэвид. Я не знаю, помнишь ли ты… Ты меньше читала записей именно об Андо… Если верить К’Лану, нескольким людям Андо оставил… часть себя. Своей силы, своих способностей… или памяти. Но в памяти Андо была и память Литы, и…

Кажущиеся сейчас чёрными глаза Ли’Нор были зеркалом его глаз – той же тревоги, с ноткой ужаса, которая сопровождает смену непонимания – пониманием.

- Я об этом и подумала, Ан’Ри. Дэвид… Возможно, конечно, это совершенно не моё дело, но то, что происходит с вами…

Болезненная улыбка снова дрогнула.

- Неправильно, да? Не могу не согласиться. Но не стоит беспокоиться, всё будет хорошо, я уверен. Просто прошло слишком мало времени, с тех пор, как я… вспомнил…

- Вы сейчас нас пытаетесь убедить, или себя? Дэвид, не смотрите на меня так, я не считаю вас сумасшедшим. Вы телепат, и происходящее с вами не может мне быть безразлично. Андо, конечно, тоже хорош, со своим взрывоопасным подарочком… Хотя, мог ли он предполагать, что выйдет именно так?

- Я справлюсь, Ли’Нор.

- Возможно. Но если вам помогут, вы сможете справиться быстрее. Прошу вас, не закрывайтесь, я действительно хочу понять…

- Понять – непросто, ещё сложнее – поверить, – ответили ей по-нарнски, – я – верю.

Ли’Нор даже не успела спросить себя, не ослышалась ли она. Голубоватое свечение окутало руку Дэвида почти до локтя, становясь всё ярче. Когда уже было невозможно смотреть на него, девушка закрыла глаза, а посмотрев снова, увидела перед собой худощавого подростка с огромными серыми глазами, длинными рыжими волнами волос и абсолютно нагого. Он стоял рядом с Шериданом, прижавшись к нему так тесно, что казалось, даже частично сливался с ним, положив голову ему на плечо, и с интересом рассматривал Ли’Нор.

- Когда вы удивлялись тому, что я закрываюсь от вас, что есть то, чего я пока не могу объяснить, не знаю, как –я имел в виду и это тоже. Не только память Андо, не только часть его силы… Его личность, он сам – со мной. Некоторые знают – Диус, Аскелл…

Андо Александер всматривался в стоящих перед ним нефилимов с какой-то грустью и невыразимой нежностью, чуть улыбаясь.

- Ты прав, отец… Это даже как-то… сюрреалистично…

Первой дар речи обрела Ли’Нор.

- Вы… Это действительно вы? – она невольно протянула руку, потом, смутившись, отдёрнула, – вы – Андо? Как это возможно?

- Можно сказать, что я – часть Дэвида Шеридана. И всё же, я – это я, – светящиеся голубоватым мерцанием руки протянулись к нефилимам, – жив, настолько, насколько это возможно. Если интересно – можете коснуться…

- И вы… помните свою жизнь? – Ан’Ри медленно, как во сне, вложил ладонь в протянутую ладонь призрака, – вы сумели сохранить себя в господине Шеридане? Почему же мы прежде не видели вас?

Андо сжал узкую, как и его собственная, ладонь Ан’Ри, притягивая его к себе, сделав сквозь Дэвида шаг навстречу, концентрируя свечение до материально ощутимой плоти.

- Да, помню… Ведь жизнь моя не обрывалась, я был здесь. Я не мог иначе, может, когда-нибудь вы поймёте. Я не мог появиться раньше. Но я рад нашей встрече, – гладя одной рукой по волосам Ан’Ри, вторую Андо протянул к застывшей девушке, – подойди ко мне. Я понимаю, не вправе говорить такое, но мы ведь семья…

- Я… вы могли бы не говорить этого – нам. То есть… я не знаю, слышали ли вы, тот разговор, который мы вели здесь до вашего появления…

Ли’Нор несмело коснулась ладони Андо – разве что на малую долю допуская пока что, что эта странная встреча происходит наяву.

- В детстве я часто думала – как было бы прекрасно, если бы вы были с нами… Если бы видели, как мы растём, радовались за нас, направляли нас…

Андо притянул девушку к себе, также прижимая, вдыхая запах волос нефилимов. Какое-то невообразимо долгое мгновение он чувствовал – всем собой – мысли Дэвида, его непонятную горечь за что-то, что… Нет, он понимал, за что именно, и так хотелось стереть эту горечь одним касанием – но не всё желаемое так легко исполняется, он уже знал это.

- Всё хорошо, – непонятно кому из присутствующих проговорил Андо, – я здесь, и если возможно, хочу, чтобы вы простили меня.

Обернувшись к Дэвиду, подросток заглянул ему в глаза.

- Простили за то, что я сделал, и за то, чего не смог сделать…

- Нам… не хватало вас… – проговорил Ан’Ри чуть слышно.

- Я очень хотел, чтобы вы появились на свет. Я мечтал о том дне, когда вы родитесь. И то, что я в какой-то мере способствовал этому, делает меня безмерно гордым и счастливым. Самые яркие звёзды, озарившие мир Нарна.

Отступив от нефилимов, Александер поцеловал их руки, прижал их ладони к щекам, прикрывая глаза, потом отпустил дрожащие ладони, обхватив себя руками, словно ему было холодно. Длинные волосы скрыли лицо тяжёлыми волнами, доходившими до пояса, однако не прикрывающими его наготу полностью. Дэвид посмотрел на него несколько удивлённо, осознавая, что сейчас Андо материализовался полностью, что можно не только почувствовать его, и что он чувствует не только прикосновения рук, с которыми сплетал пальцы, но и ночную прохладу и ветер, долетающий с улицы. Как, наверное, отвык он от этих ощущений… Говорят, первые ощущения новорожденного в мире довольно неприятны – холодно. Первые ощущения воскресшего – возможно, тоже. Он стянул с себя тонкий плащ и набросил на худые плечи Андо.

Благодарно улыбнувшись, подросток закутался в лёгкую, однако довольно теплую и приятную на ощупь ткань, придерживая руками разъезжающиеся края. Ещё раз посмотрев на телепатов Нарна, Андо взял Дэвида за руку, ту самую, в которой в искусственную плоть навсегда впечаталось надетое 20 лет назад кольцо, оставленное Литой ему на память. Здесь сплавились навсегда две сущности, чтобы уже никогда не суметь отделиться прохладным металлом.

- Спасибо, отец. Это немного неприятные ощущения, хотя быстро привыкаешь. И чувствовать, и видеть – иначе. Красота этого места навсегда останется в нашей памяти, и я надеюсь, вы не пожалеете о нашей встрече, – проговорил он, конец фразы адресуя нефилимам.

- Эта встреча… ведь будет не единственной? – вопросил Ан’Ри, чувствуя, как в голос невольно проскальзывают молящие нотки, – вы не уйдёте, вы останетесь? Нам так о многом хочется вас расспросить… Ваша жизнь, всё то, что мы изучали как историю… Нет, нет, Святые Мученики, о чём я говорю. Как бы ни велико и сладостно было наше потрясение, есть то, что важнее, что ещё не стало полностью историей, не утратило значения для живых. Если Лита… действительно знала способ помочь этим людям… Возможно, слишком смело предположение, что теперь вы можете об этом знать?

Андо грустно покачал головой.

- Вы верите, что можно помочь… Жаль разрушать вашу веру. Вы думаете, что дело в машине, что всё можно исправить, просто заменив некую деталь – но с мирозданием это не работает. Да, занеф, что прибыли тогда сюда – вернее, те, какими они сюда прибыли, в первую их жизнь – среди них были, конечно, инженеры, но они не были создателями этой машины, они только обслуживали её и не всё знали о ней. Могло быть, что она изначально была такой… несовершенной, и таков побочный эффект отката времени для того, кто почти уже умер, могло быть – что по первому перерождающемуся, ведь были они все немолоды, она запомнила бесплодие как норму, или же просто не учитывала этот параметр… Могло. Но нет. Ведь были ещё земляне. Которые и до своей первой смерти не родили никого.

- Значит, причина… в самом мире? Но как, почему? Ведь животные, насекомые, растения – все они размножаются…

- Но они дети этой земли, а не пасынки. Этот мир не предполагал разумной жизни вообще – не всякий такой мир примет её безоговорочно. Пища, вода, и, верно, сам воздух этого мира излечивают пришельцев от всех болезней и даже затормаживают патологические процессы самого организма – и что невозможного, что они же угнетают одну конкретную функцию, репродуктивную? Возможно, угнетают тем активнее, чем дольше это существо живёт, с учётом всех перерождений. Всякое живое существо рожает потомство себе на смену, потому что оно слабо и смертно, зачем же рожать тем, кто приблизился к бессмертию? Ведь если их станет слишком много – они нарушат сложившееся экологическое равновесие, не рассчитанное на них.

- Мир защищает себя? Звучит как фантастика. Впрочем… да, не после всего, что мы уже видели и испытали.

- Быть может, не к времени, и вообще зря я завожу этот разговор… – Ли’Нор поколебалась сколько-то, но решилась, – и наверняка, этот вопрос задавали и до меня. Не является ли ваше влияние на Дэвида Шеридана… чрезмерным…

Андо чуть сильнее сжал ладонь Дэвида, чувствуя, как начинают трястись руки, закрыл глаза.

- Задавали… И сам я задавал его себе. Быть может, это был детский эгоизм с моей стороны тогда, а вовсе не желание защитить, как я говорю себе и всем. Быть может. Но в любом случае – возможно ли это исправить…

- Даже если это возможно исправить, это должен исправлять не ты. Есть злая ирония в том, что всё это дело крутится вокруг времени. Наше время упущено давно, но при всём понимании этого – мы уже не можем отказаться от того, что нам нужно… Нам обоим нужно. Если бы не ты, я не был бы жив. И хотя… многие сказали бы, что нет смысла в этом сейчас, что это мучение для обоих… это был наш общий выбор. Как бы много сложностей это ни порождало, это то, что уже стало нашей жизнью.

Андо перехватил ладонь Дэвида, сплетая пальцы, прижимая к груди руки.

- Диус говорил тебе… Он предупреждал о том, что я могу быть опасен. Я и сам это знал, но никогда не думал, что можно причинить вред даже тогда, когда всем собой желаешь блага. И Афал говорила это… А Адриана… уверяла меня, что я зря стараюсь быть к тебе ближе… Сейчас это кажется таким далёким воспоминанием…

- И тогда, и сейчас… Если уж кто-то может быть к тебе ближе, пусть это будет.

- Андо… – Ли’Нор облизывала губы, подбирая слова, – не знаю, по силам ли мне вообще это понять… Всё происходящее и то, о чём вы говорите… Неужели единственный рецепт вашего неодиночества – в замещении чужой памяти, чужой… жизни?

- Это был наш общий выбор, – тихо повторил Дэвид, – и я не способен о нём жалеть. И тем более не способен приписывать его одному Андо. Мне жаль, что невольно заставил вас переживать за меня, – он положил руку на плечо Андо, – возможно, однажды мы вернёмся к этому разговору… Сейчас есть и более важное. Проблема тилонов, проблема занефов, и наше возвращение, завершение этой истории… С вашего позволения, я оставлю вас. Мы оставим. Не беспокойтесь, я не потеряюсь, – он улыбнулся, – мне есть, кому осветить дорогу.

Ли’Нор долго растерянно смотрела вслед спускающейся по ступеням террасы странной паре.

- Я должна сочинить сказку для занефов… Сочинить. А мне не идёт в голову ничего принципиально нового, того, что я бы не слышала где-то или не читала. Мне невольно вспоминается это… про цветок, распустившийся на могиле убитой девушки… Я была поражена, узнав, что у землян есть точно такая же.

- Про молодого купца, к которому эта девушка ночью выходила из цветка? Да, я читал тоже, но я вспомнил не об этом. «Мёртвая свадьба».

- Это где по деревне ходила мёртвая колдунья, и…

- Да нет же! Где девушка вернулась из царства мёртвых за возлюбленным. И оказалось, что возлюбленный – тоже мёртв, просто не понял этого, и пытался жить, как прежде среди живых.

- Дэвид Шеридан – переводчик и собиратель фольклора, он наверняка знает обе эти сказки. Но ведь это – именно сказки… Сказки хороши, но именно как художественные произведения, это то, чего нет и не может быть в жизни.

Ан’Ри осторожно взял родственницу под руку, поворачиваясь, чтобы пойти в дом.

- Ну, ты помнишь, что сказали по этому поводу занефы. Прекрасно понимая, что история – быль, а сказка – вымысел, они отдают ум истории, а сердце – сказке.

- Им, занефам, можно, у них трудная жизнь, была и есть. А мы не можем жить сказками… Не можем жить суевериями. Не так учит Г’Кван.

- Сказки существовали до Г’Квана. Сказки существуют в любом мире, и иногда, как ты сама заметила, они очень похожи… Может быть, в этом есть какой-то смысл?

====== Гл. 38 Тайна Рем-кал’ты ======

- Говоря о медицине, о биологии, – Альберт важно прохаживался по небольшому помещению без окон, стены которого были расписаны розовато-золотистой вязью, как и весь, в общем-то, корабль занефов, – важно помнить, что понятия здоровья, нормы, на которые мы все молимся – не являются чем-то абсолютным. Их кто-то когда-то вывел, на основании усреднённых параметров, им крайне редко кто-то соответствует всецело, как любому усредненному, обобщённому показателю, и они время от времени нуждаются в изменениях, корректировке… Что такое, например, здоровый человек? Госпожа Дайенн без труда сможет перечислить – нормальный рост, вес, температуру тела, артериальное давление, показатели сахара в крови и прочее. Смею полагать, по большинству параметров я соответствую. Но являюсь ли я нормальным, здоровым земным человеком? Не вполне. Хотя бы потому, что в моём теле имеются имплантаты, как-то не свойственные нормальному земному человеку. В том числе они помогают мне, парадокс, держать тело практически в идеальном состоянии, но они же делают меня решительно не соответствующим шаблону… Но почти определённо, когда мы говорим о здоровом землянине, минбарце, центаврианине или нарне – будет иметься в виду молодая, от 15 до 35 лет, особь. Это так же и период пика репродуктивной активности, так сказать. А что такое здоровый занеф?

- Хороший вопрос… Учитывая некоторые их… особенности… Являются ли они здоровыми вообще, когда-либо, в принципе?

Арвини снова чихнул – увы, своими перемещениями здесь они потревожили слишком много пыли. Аэм-лабиф, когда говорили, что их корабль уже никуда не полетит, были уж очень сдержанны – тут скоро нечему будет лететь. Повреждения обшивки, под напором неизбежной и циничной растительности, превратились в дыры, и вскоре корабль был повсюду прошит крепкими стволами деревьев и оплетён сетью лиан. Полная аналогия с каким-нибудь древним храмом… А машина цела, да. Артефакты трудноуничтожимы.

- Если подходить с нашими мерками – то конечно, однозначно нет. Но на своём уровне какие-то стандарты у них, неизбежно, есть… Парадоксально, но в данном случае молодость и здоровье – не одно и то же. Здоровым может считаться занеф лет 60-70, когда у него ещё не расцветают буйным цветом дегенеративные изменения, и когда он уже… да, не способен иметь детей. Потому что детородный возраст у занеф – период состояния, пожалуй, не менее паршивого, чем глубокая старость. Гормональные скачки, сам процесс вынашивания и рождения потомства – весьма болезненны, и стоят организму много сил и здоровья. Если уж говорить тут о библейских аналогиях, подхватывая мысль Софьи, то это место – и впрямь Эдемский сад, возвращающий своих обитателей в состояние до грехопадения. Потому как «в муках будете рожать детей своих» – это про них, как мало про кого другого… Зачем же возвращать организму юность, если это суть период сплошных страданий? Слова «природа мудра» чаще всего означают полное непонимание того, что есть природа, приписывание ей какой бы то ни было осознанной воли. Однако это, возможно – единственное место, где природа именно что мудра. По крайней мере, именно в отношении пришлого вида, на полноценное изучение местных видов у нас, мягко говоря, нет времени, но как я понял из расплывчатых и косноязычных объяснений занеф, репродуктивность у них всё же сниженная. Потому что высокая репродуктивность идёт как компенсация высокой смертности, в том числе детской, как иначе? А в этом мире то ли критически мало болезнетворных бактерий и факторов, провоцирующих патологические процессы, то ли слишком успешно им противостоят природные иммуномодуляторы. Занеф говорят, даже раны здесь не загнаиваются… Не знаю, можно ли предположить, что эти вещества, показавшиеся мне похожими на органеллы, действительно подстраиваются, выбирают стратегию действия, это как-то смело… Но если допустить, что после перерождения в теле сохраняется некая память о нём, о том, что по сути это тело живёт уже не одно столетие – может быть, эти самые псевдоорганеллы восприняли это как общую, бесконечно длинную, продолжительность жизни занеф? И с земными организмами поступили с учётом этого радикально-превентивно – ну, тоже двуногие, тоже с волосами, зачем им, в общем, плодиться… В общем, машина и местная природа образовали парадоксальный симбиоз в деле консервации живущих здесь разумных в состоянии идеально здоровом и бесплодном.

- То есть, с этим ничего не сделаешь? – Гидеон снова попытался привести рассуждения Альберта и Дэвида к какому-то окончательному однозначному итогу.

- Может, и сделаешь… А точно надо? Ну допустим, от того, что в нескольких семьях родятся дети, вреда не будет, планета большая, а племя заняло даже не весь этот лес. Но ведь эти дети, когда вырастут, тоже захотят родить детей, разве нет? А потом эти дети… Кто, когда и из каких соображений решит остановиться? А остановиться придётся, или во всяком случае, отказаться от перерождений, что тоже, наверное, не будет легко, после стольких жизней… В принципе, можно, конечно, попытаться обмануть систему – скорее всего, разово, потом природа наверняка компенсирует это, вернёт всё на круги своя. Перенастроить машину, дополнительно введя требуемые параметры от репродуктивно здоровой особи – ну да, репродуктивно здорового занефа у нас в закромах не имеется, но возможно, получится исхитриться и «скопировать» одну эту настройку с кого-то другого, благо, сколько-то особей с практически идеальным физическим состоянием среди нас есть… Думаю, я, с некоторой вашей помощью, сумею это сделать, не столь сложна устройством эта машина, чтоб я не сумел её уговорить… Либо – придётся искать по вселенной молодого, брачного периода, занефа, что опять же лично мне уже не кажется таким уж невозможным. Беспокоит меня другое. То есть, лично за себя мне беспокоиться не придётся – кому бы я ни рассказал, где я был и что в дороге видел, за пределы ордена это не пойдёт. А вам, так или иначе, что-то придётся писать в отчётах… Учитывая, что это уже второй мир, с заявлением о существовании которого придётся быть очень осторожными, а тут бы с первым разобраться… я имею в виду Охран’кни… У них здесь, конечно, не биологическая угроза, как раз строго наоборот. Не хочу сразу настраиваться на печальные сценарии, но если здесь организуют галактическую здравницу – останется ли здесь место им, кроме как в резервации? Их мало, и скорее всего, останется мало, оружия у них осталось тоже мало, им, к тому же с таким технологическим уровнем, не отстоять планету. Ну да, другие пришлые в местных условиях тоже будут бесплодны, но им-то не обязательно жить тут постоянно, при кораблях на ходу. Смело можно выжать все ресурсы планеты и свалить, а эти – останутся. Это кроме вопроса давних знакомцев тилонов, если здесь есть оптимисты, полагающие, что мы сможем переловить и пересажать их всех…

Гидеон потёр лицо. Нет, если решение подобных вопросов собралось войти в повседневность…

- Не такая и проблема, можем опустить этот факт. Маяк по-прежнему действует, а наши посадку и старт, как свидетельство, что маяк – это липа, не факт, что кто заметил. Ну а дальше, если они пожелают сотрудничать с Альянсом – уже не наша проблема, как найти и сколько выделить кораблей для постоянного патрулирования этого сектора.

- На то и уповаем, да… И на то, что тилоны не успеют раньше, и не окажутся столь оголтелыми, чтобы ринуться за машиной, невзирая на радиацию, вирусы и прочие внушаемые ужасы. Того оружия, что осталось у племени, едва ли хватит ещё на одну атаку, к тому же, не все умеют им пользоваться. Я оставлю им пару неких штук – тоже не абсолют, но должно возыметь некоторый эффект… В принципе, я остался бы и сам. Ну да, остался бы – так или иначе, мне как раз подходит пора выходить в самостоятельную жизнь, не всё висеть на шее у родителей, хотя никто меня, понятно, оттуда не гонит… А такой райский уголок ещё не каждому везёт встретить. Но прямо сейчас я остаться не могу – меня слишком важное дело зовёт домой… Теперь, когда все здоровы и снова в строю, мне придётся покинуть вас, когда мы стартуем отсюда.

- Я подумал… если бы… – Эркена закашлялся, голосовые связки, после долгого бездействия, видимо, плохо его слушались, – можно б было оставить им для защиты лекоф-тамма. Я не знаю, конечно, имеем ли мы право им распоряжаться, он собственность Так-Шаоя… Но он ведь говорил о желании передать их Альянсу, тем более что никто из его людей не смог бы его использовать. Но ведь и здесь никто не сможет его использовать! У него нейросистема бракири. А я тоже не могу остаться…

- Ну, если уж рассматривать этот вариант… – хмыкнул Арвини, – не так это и непоправимо. У нас, если не забыли, есть трофейный трилюминарий, это кроме того трилюминария, который прилагается, кстати, к умеющему им пользоваться. Превратим кого-нибудь из местных в бракири, авось желающий найдётся.

- Использовав как образец мою ДНК? – лицо Эркены аж перекосило ужасом, – нет, это исключено!

- Из-за вашей болезни? Простите, не подумал, вы правы… Этот мир, конечно, лечит все болезни, но врождённые-то дефекты не отменяет, фактор свёртываемости у вас особо не повысился…

И помрачнел, подумав, как хорошо, что этого не слышит Дайенн. Можно сколько угодно называть её паникёршей и перестраховщицей, что она противилась включению Эркены в команду, но последняя доза реновилата была ему введена, ещё когда он лежал в коме…

Белеющее впереди пятно оказалось, когда последние ветки раздвинулись, закономерно, платьем. Видеть, после занеф, в этих лесах миловидную белокурую землянку средних лет было сродни галлюцинации, зато Дайенн сразу поняла, кого перед собой видела.

- Добрый день. Вы Эльза, да?

Женщина разогнулась – она собирала в большую корзину нападавшие с дерева плоды.

- Да. А вы одна из гостей, точно. Я видела некоторых. Вы такие разные. Это так чудно.

Чудно то, подумала Дайенн, перехватывая поудобнее свою уже не совсем пустую корзину, что облик землянки совсем не диссонирует с занефским платьем и украшениями, вплетёнными в волосы. Ну, за несколько жизней акклиматизировался бы, наверное, и врий. Хотя с отсутствием волос было б, пожалуй, посложнее…

- У вас такая большая корзина! Как же вы её донесёте?

Ещё несколько плодов стукнулись о себе подобные, выпав из рук Эльзы.

- Донесу. Я привыкла. Совсем не тяжело. Они не тяжёлые, вот. Это каньик. На самом деле у них нет названия, как и ни у чего здесь, некому было давать имена. Но пришли занеф и назвали их каньик, как похожие плоды у них на родине. Пришли бы первыми мы – назвали бы яблоки, наверное. Хотя я совсем не помню, какие они – яблоки, может, совсем не такие. Здесь много таких деревьев. Но мы стараемся не брать всё только под одним. Не лишать животных пищи в привычном месте. Не мы с ними, а они с нами делятся.

Дайенн последовала за женщиной к следующему дереву, попутно оглядываясь, не покажется ли ещё где-то нужное ей растение. С этими каньик всё просто, широкие кряжистые стволы с тёмной, почти чёрной корой ни с чем не спутаешь. А вот выкапывать клубни тов нужно только у растений, цветки которых полностью отцвели, именно тогда они вызревшие. А когда засохшие соцветья облетают, растение ничем не выделяется среди всей соседней травы. Надо высматривать рядом эти отпавшие соцветья…

- Это ведь, наверное, полдня приходится ходить… Хотя, нам, испорченным цивилизацией, как говорит Арвини, это кажется явно страшнее, чем есть на самом деле. В отличие от планеты, где мы были до этого, природа вашей – более чем щедра. Мягкий климат, много съедобных растений…

- Да, мы не ропщем, не на что роптать. Мы построили прекрасные дома, к тому времени, как их нужно чинить, уже подрастают новые деревья. Мы нашли полезные для нас растения – которые можно есть и из которых можно делать одежду. Засеяли ими поля, хорошо рассчитав, сколько нам нужно, ведь нас всегда одно и то же количество. У нас есть всё, что нужно для жизни, а главное – мир, без угроз, без потерь. И у нас есть и некоторые механизмы. То, что было с собой у них, у нас. И электричество у нас есть – от водного генератора на реке, но не так и часто оно нам нужно. Мы живём по солнцу, готовим на огне. А Зайгаш смог собрать швейную машинку и прялку, с ними очень удобно. Нам не нужен транспорт – мы все здесь, ногами друг до друга дойдём. Потому и связь нам не нужна, довольно наших собственных языков.

Всё же жаль, что нельзя было взять с собой детей, им бы здесь определённо понравилось. Но зелёный сумрак тут и там прорезается потоками солнечного света в прорехи густых крон, это слишком ярко для детей сумеречного мира. Эльгард сказал, что они гуляли ночью под присмотром Дэвида – «совсем недалеко, всё нормально»…

- Наверное, многие хотели бы жить так, как вы… Конечно, райскую жизнь кое-что всё-таки омрачает…

Они остановились, чтоб Дайенн выкопала очередной крепкий желтоватый клубень. Точнее, практически – выкопала Эльза, показывая, как надо орудовать маленькой острой лопаткой. Дайенн почувствовала себя как в детстве, когда удивлялась, как одно и то же действие выходит у неё неуклюже, неловко, а у мамы – словно по волшебству.

- Вы о том, что нет детей? Я не печалюсь. Зачем дети? Мне довольно моего племени, они все мои близкие. Я их всех знаю давно и очень люблю. А дети – кто они, какими будут, будут ли они такими же хорошими, как мои близкие? Неизвестно. Это сложно, они так беспомощны и неразумны. Хотя я не помню этого сама, но по рассказам – сложно. Нет, не надо.

Она говорит как занеф, действительно. С трудом подбирая слова чужого теперь для неё языка, чужой грамматической структуры.

- Некоторые ваши близкие смотрят иначе. Даже странно, ведь это не занеф, а вас тут только двое.

- Видно, это просто я такая. Да, странно должно это быть. И мне странно думать – ведь когда-то я жила как вы… Не вы именно, как в ваших мирах. В мире множества машин, множества наук, суеты. Я была молодой учёной. Совсем молодой, мой отец выбил мне право участвовать в экспедиции. Почти незаконно. Я знаю эту историю, потому что мне её рассказали занеф, но она больше не моя. Они учили меня этому языку, но он мне не родной теперь, родной мне их язык.

- Но ведь самый близкий вам, как ни крути, ваш муж…

Крупный клубень, как следует очищенный от земли, лёг в корзину. Это, наверное, целая тарелка вкусной еды. Если добавить пряные травы, которые показывала Нилцам. Жаль, вряд ли получится их опознать в естественной, так сказать, среде. Может быть, можно было найти для Рефен и Эльгарда какую-то местную одежду с капюшонами? Хотя были определённые, и очень сильные, сомнения, что удастся полноценно проследить за ними в лесу. Дети есть дети, убегут далеко и будет у племени увлекательное занятие по их поиску…

- О, Сергей. Да. Так началась моя жизнь – я открыла глаза, там, на корабле, после машины, и увидела Сергея. Так получается, он перерождается раньше меня, он ведь старше. Всегда встречает меня. Раньше он не был моим мужем. Он был механик. Ухаживал за кораблём. Нас было четверо, когда мы стартовали с Земли – мой отец, я, Сергей и Жан.

- Что же случилось с вашим отцом и… Жаном? Простите. Вы ведь не помните.

Женщина закивала – тоже в совершенно занефской манере.

- Не помню. Не помню как свою память. Но мы рассказали занеф, а они потом – нам. Корабль обстреляли, тогда он сбился с курса. Тогда погиб Жан. А после умер мой отец, стало плохо с сердцем. Иногда стыдно, я совсем не помню, какими они были. Только по рассказам знаю. В нашу первую жизнь мы всё рассказывали занеф. Что запомнили, они потом рассказали нам. Да, странно знать свою жизнь по рассказам… Но мне нормально. Что было, то было. Вот моя жизнь. Моё племя, мой мир, Сергей. Больше ничего не надо.

Корабль землян, объясняла Таршам, в той стороне, очень далеко, в горах. Дальше, чем их собственный, до которого день пути. Они бывают там редко, только тогда, когда им нужны новые инструменты – там, в горах, обустроена кузница…

- И вам… совсем не любопытно было б увидеть свой родной мир, Землю? Хотя, если быть справедливыми, того мира, из ваших рассказов, уже больше нет. Прошло триста лет, всё изменилось, и никого из тех, кого вы знали тогда, уже нет в живых. Но сам мир…

- Изменилось, да. Здесь не меняется, только цветы меняются на плоды, ясные дни меняются на дожди, Нынешняя Мать сменяется Будущей Матерью. А там меняется всё. Разве к лучшему?

- Ну… – растерялась Дайенн. Как объяснить, что она не компетентна отвечать на этот вопрос?

- Но вы-то не землянка. А кто? Что за мир у вас?

В этот момент Дайенн нашла ещё одну причину, почему ей так хорошо здесь, при всех разговорах, что мир с замороженным временем, закольцованной историей – это отрицание всего того понятия жизни, к которому мы все привыкли. Занеф попали сюда во времена, когда большинству ныне существующих рас было ещё не до космических полётов. И эти земляне тоже попали сюда на заре своей космической эры, когда они ещё не знали, что в космосе они не одиноки. Ни те, ни другие не знают ничего о дилгарах, не могут иметь предубеждения. Ни в одном взгляде здесь, обращённом на неё, нет опаски. Да, Лита и Г’Кар могли что-то им рассказывать… но не факт, мягко говоря это не первоочередная тема для рассказов. Поэтому она здесь наравне с Илкойненасом, Эркеной и прочими удивительными для них созданиями. Эльза слушала её несколько путанные рассказы внимательно, с интересом, хотя едва ли понимала всё услышанное.

- А как выглядят все остальные на вашей планете? С вами нет таких? Жаль… А откуда такой, маленький, серый, с большими глазами? Это далеко или близко от вас? Да, много у вас историй должно быть, очень много. Можно слушать и год, и два. Но вы скоро улетите, и это хорошо, это правильно.

- Да, увы. Поимка этих старых знакомцев вашего племени – это залог и вашей безопасности в том числе. Хотя, конечно, думаю, не только я не отказалась бы задержаться здесь ещё… ну, чуть-чуть.

Можно не верить словам аэм-лабиф, но собственным глазам и показаниям приборов верить приходится – этот мир спас их. Спас больных от последствий вируса, спас Эркену, лежавшего в коме. Викташ сказал: «Если б я знал, что впереди такая планета, я б ни за что не позволил Г’Воку умереть. Он вылечился бы здесь». Может, это было и слишком смелое предположение…

Эльза посмотрела ей в глаза чрезвычайно серьёзно.

- Нет, вы не должны так думать. Чем скорее вы улетите, тем лучше и для нас тоже. Тогда вы будете прекрасным воспоминанием для нас и новой легендой – чем же плохо? Но если вы останетесь – кто знает, кого смутите, может быть, даже и меня.

- Смутим?

- Здесь нет изменений, а вы – изменение, такие разные, из разных невероятных миров. Вдруг вы заставите меня думать о том, какой я была когда-то, а ведь я люблю то, что есть у меня сейчас. Люблю Сергея, потому что он единственный, кого я знаю, а если я увлекусь кем-то из ваших земных мужчин? Вы осудите сейчас и скажете, что это трусливо. Будете правы, наверное. Но я действительно хочу любить всегда то, что люблю сейчас.

- Стоило улетать с Марса, чтобы попасть в песчаную бурю здесь, – проворчала Энжел. Проворчала, впрочем, так, для проформы – много ли эта буря мешала им здесь, внутри вполне комфортабельного вагончика, где запасено было вдоволь всего необходимого. Да и сделать они успели, при масштабах задачи, довольно много. На огромной карте-голограмме, украшающей одну из стен, их успехи смотрелись, правда, жалковато – всего лишь небольшой закрашенный пятачок… Но что поделаешь, пустыня большая, а мудрёные тилонские радары оказались бесполезны для конкретной задачи.

- А может быть, если они ничего не показывают, то это потому, что показывать нечего? – спросил Билл ещё по дороге к вокзалу.

- Так, конечно, решить проще всего, – усмехнулся Ан’Вар, – но у нас свои данные. Иногда и мы ошибаемся, но не так часто.

Майку хотелось сказать, что он отчего-то верит, что камень действительно где-то там, но он сдержался, прекрасно понимая, как сомнительно это звучит. В любом случае с чего-то надо начинать…

Лично Майк всё-таки имел некоторые претензии к бытовой благоустроенности – во-первых, пол в вагончике был каким-то прискорбно неровным, и колёса постоянно за что-нибудь цеплялись. Но, в конце концов, снаружи у него были в целом те же проблемы, пустыня это вообще не совсем то место, куда стоит соваться колясочнику, впрочем, трудности это временные, борьба с болезнью – это череда твоих и её побед, и всё такое… Во-вторых – помыться уже всё-таки хотелось, но починить ионную установку получится тоже только тогда, когда стихнет буря, ведь для этого нужно снять стеновую панель снаружи вагончика, второй тилон, имеющий облик лорканца (очень выгодный облик, было любезно объяснено им, лорканцы для нарнов всё ещё не только на одно лицо, но ещё и имеют славу ребят с прибабахом, поэтому лорканский археолог, что-то ищущий в стороне от основных раскопок – это вполне убедительно) предложил воспользоваться изначально установленным и всё ещё вроде бы действующим походным водным душем – система проста до безобразия, на крыше привинчен бак, нагревающийся от солнца, порой вполне себе до кипятка, подобный же бак привинчен с внутренней стороны, под потолком, для холодной воды, в оба накачивается вода из колодца, рядом с которым в настоящее время располагается база, уж карта колодцев более чем точна, потому что без воды не может никто, даже тилоны. Огромный смеситель с вентилями диаметром в полголовы смотрелся кошмарно, но работал, как оказалось, безупречно. Иногда старинные технологии всё-таки уделывают современные, хмыкнула Энжел, первой решившаяся протестировать душ – отвыкать от ежедневного мытья она пока не планировала, хоть, казалось бы, отправляясь в такое место, и надо было быть готовой к экстриму. Система гудела и давала такую вибрацию, что порой было страшновато, не развалится ли здесь сейчас ещё что-нибудь, но всё обошлось – всё-таки стоит доверять нарнским инженерным способностям. Полюбовавшись сколько-то мрачной физиономией родственника, Энжел предложила ему содействие в знакомстве с извращённой конструкцией:

- Мы, конечно, давно не дети и всё такое, и если хочешь, я всё-таки разбужу Билла, ну или оторву наших новых знакомцев от того, чем там таким интересненьким они занимаются. Мало ли, может быть, их ты всё-таки стесняешься меньше.

- Не надо никого отрывать, – буркнул Майк, настроение которого окончательно рухнуло в земные недра.

- Так я и думала. Пошли.

Закуток, представляющий собой душевую кабину, едва ли позволял развернуться двоим. Энжел вытащила родственника из коляски ещё перед раздвижной дверью, посадила на бортик прямоугольной чаши с огромным сливным отверстием, забранным решёткой, между прутьями которой в принципе могла провалиться Майкова нога, и придирчиво осмотрела полку, густо заставленную всем тем, что она извлекла из своего чемодана.

- Ох, какая ж я мудрая, какая предусмотрительная, что набрала столько шампуней и прочей белиберды! Мужики есть мужики, даже тилоны. Тем более что одному из них расово шампуни не нужны… а второму, судя по состоянию его волос, как раз нужны, восстанавливающие, для сухих и ломких.

- Так предложи ему.

- Предложила. Эй, не геройствуй, приложишься виском об эту железяку – мне, между прочим, ни один суд не поверит. Сказала же, помогу. Вот так, давай.

- Скорей бы уже эта проклятая буря кончилась. Вот почему мы сразу не двинулись на новое место…

- До следующего колодца приличненько, не факт, что мы успели бы. А если б буря застала нас в пути, с ограниченным запасом воды – было б совсем плохо. Ну, ты ведь можешь просто захотеть, чтоб она кончилась? Извини, что-то так себе шутка.

- Ага… К сожалению, я не знаю, как это работает. Но это работает, я уверен.

- Это хорошо, – вздохнула Энжел, ставя на его голове пенные рога, – как-то грустно искать иголку в стоге сена без всякой надежды найти.

Майк сплюнул попавшую в рот пену и пробормотал, что когда иголка имеет такую стоимость, на расчётные вероятности смотрят уже меньше. В конце концов, для достижения его цели надо добраться до тилонского корабля, а он прилично далеко отсюда, действительно рациональнее сперва найти камень, и уже с ним возвращаться.

- Знаешь, дядюшка, я с подружками на Земле один фильм смотрела… старый – жуть. Там главный герой был влюблён в робота.

- Ну? – Майк постарался голосом дать понять, что не ждёт от такого поворота разговора ничего хорошего.

- Ну, в общем, тушка у робота испортилась, и герой отправился в дикие-заброшенные края за новой. Удивительное дело, я так думаю – как фантасты тех далёких времён представили будущее, где с такими технологиями – киборги, искусственный интеллект, всё такое – соседствуют заброшенные города… то есть наше время, в общем-то. У одного моего одногруппника отец увлекался путешествиями в Сан-Диего, Росарио… Собственно, из одного такого путешествия он не вернулся. Какая всё-таки жуть существует практически у нас под носом. Ну, не совсем у нас… Мы, марсиане, пока не успели создать себе подобных чудовищных памятников.

Майк надеялся, что с рискованной темы свернули, но не тут-то было.

- Ну, как водится в подобных историях, спутницей у него оказалась женщина…

- Можешь не продолжать, в конце они остались вместе, – Майк вырвал у неё мочалку и принялся неуклюже и ожесточённо, насколько позволяли слабые руки, тереть впалую грудь.

- Ну, в общем, да. Согласись, это логично – предпочесть живого человека…

Что ж, на какой ещё эффект она могла рассчитывать, взгляд из-под налипших на лицо прядей был очень злым.

- Кому? Кто есть живой человек? Кости и мясо? Ты любишь Билла за то, что он кости и мясо? Не проблема, и у Г’Сан они будут. Я думал, любят – личность, слова, которые она говорит, мгновения, которые связывают вас… Этот твой герой – просто слабак и предатель.

- Как будто рядом с тобой личностей, конечно же, нет, – Энжел стрельнула взглядом на перегородку, подразумевая остальное пространство за ней, точнее, кое-кого конкретного в этом пространстве, сейчас о чём-то пытающего тилона-лорканца перед монитором, практически исключительно полосатящим ввиду погоды.

- Мы с Лаурой – только друзья.

- Разумеется. Потому что ты слеп. Красивая и умная девушка, легко подвинувшая, между прочим, все свои планы ради твоей авантюры…

- А ради друзей так, конечно же, нельзя. Энжел, ты этим разговором унижаешь и меня, и её. Как будто только ради сексуального влечения люди способны сделать друг для друга что-то значительное… Как-никак, ты вот тоже здесь.

- Я – это другое. Я – твоя семья.

- Не копируй свою матушку, во-первых – тебе не идёт, во-вторых – она как раз едва ли отправилась бы сюда. Прими как данность две вещи, даже если в твоей системе взглядов их нет. Первое – для меня имеют значение не кости и мясо, и не мифическая душа, а личность, и если уж мне что-то настолько втемяшилось – значит, твои увещевания мягко говоря запоздали. Второе – дружба между мужчиной и женщиной существует, и стремиться вытащить, вымучить из этой дружбы возможность любовных отношений – это растаптывать и обесценивать само понятие дружбы. Смотри старинные фильмы сколько влезет, но не начинай после этого мыслить как древний человек.

Аскелл приоткрыл один глаз и воззрился на опустившуюся с ним рядом Цэрин. Взгляд, впрочем, был вовсе не таким расслабленным, как ему бы хотелось, кажется, было в обстановке «законсервированного» мирка что-то, довольно сильно подтачивающее его самообладание. Возможно, дело было в том, что полицейские, из соображений осторожности, не стали открывать аэм-лабиф истинной природы своего пленника – наверное, допуская, что мирные селяне при встрече с живым злом из их легенд могут стать и совсем не мирными, а свидетель у них всё-таки один.

- Я вовсе не чувствую себя так одиноко, чтоб нужно было развлекать меня разговорами.

- Но я ведь пока ничего не сказала, – улыбнулась землянка и принялась сворачивать «конвертики» из листьев «салатного дерева», как перевели это аэм-лабиф для гостей, начиняя жаренными овощами.

- И кормить меня с рук, пожалуй, тоже не стоит.

- А кто вам сказал, что я собираюсь кормить вас? Я это делаю для себя. Но если вы захотите, я вас, конечно, угощу. Мне не сложно.

Аскелл сложил подбородок на сцепленные пальцами, скованные наручниками руки и посмотрел на соседку изучающе – впрочем, некая лёгкая тревога в этом взгляде имелась. Не страх, естественно – страх тщедушная землянка не могла б вызывать и у законченного параноика, сейчас, с несколько отросшими волосами, она почему-то смотрелась ещё более хрупко и болезненно.

- Вот любопытно, если вам так не даёт покоя мысль, что кто-то из нас это ваше божество… Даже допустим, я. Что из этого следует дальше? Чего вы от меня ждёте? Чему я вас должен научить? Вы хоть направление дайте, я уж постараюсь, кто знает, может, достигну успехов?

- По-моему, это вам эта мысль не даёт покоя. Мне же она, напротив, даёт покой и, не побоюсь этого слова, счастье. Откуда мне знать, чему вы все учите команду, перекидывая это звание друг другу, как раскалённый уголёк, но возможно, в этом и есть смысл. Вы считаете себя особенным, как никто другой, однако сама мысль, что на вас могут смотреть, как на божественного учителя, пугает вас точно так же. В вас есть добродетель, сколько бы вы ни отрицали этого.

Кажется, впервые Аскелл с ходу не нашёл, что ответить, поэтому как бы незаметно стянул один из свёрнутых Цэрин «конвертиков».

- Ну, эта добродетель у нас с Алваресом, допустим, общая – не переносим просто эту религиозную чушь. Вы и оставшаяся треть нашей божественной неопределённости можете, конечно, сказать, что мы иначе б запели, если б жизнь поставила нас в действительно тяжёлые условия, где мы не могли б надеяться единственно на свои силы, но вот странность – пока что жизнь ставит в такие условия именно вас. И как, бог помог вам, наиболее религиозной части карантина, справиться с вирусом, или Альберт и аборигенские рецепты? Или всегда можно отделаться удобной формулой, что бог творит чудеса чьими-то руками?

- Вам не нравится эта формула, потому что вы хотите, чтоб ваши руки принадлежали только вам? Но это ведь уже не так. Я объясняла госпоже Дайенн, пыталась объяснить господину Алваресу, но не очень позволяли обстоятельства, и объясню сейчас вам – не много меняет ваша личная вера или безверие. Всё то, что мы знаем о Будде прежнем или грядущем…

- Подвергается корректировке по мере того, как меняется жизнь вокруг? – ухмыльнулся Аскелл.

- Да, – смиренно кивнула Цэрин, – и это естественная часть признания природы вещей. У буддизма нет проблем с признанием неправоты, потому что он и не предполагает окончательных суждений, слепой веры, непоколебимых ориентиров. Учение – не истина, а лишь путь к истине…

- Удобно устроились, – хмыкнул тилон.

- Оно учит нас не ассоциировать себя ни с именем, ни с телом, ни с чем, что нас окружает, что кажется нам незыблемым. Разве это не соответствует вполне вам?

- Так куда вы направляетесь? – оказавшись так удачно за столом напротив Альберта, Дайенн сдержаться уже никак не могла, – выговорили, что это находится в противоположной от Деркты стороне… Это где-то в земном секторе, надо понимать?

- Дальше, – улыбнулся Альберт, – существенно дальше. Может быть, вы слышали о планете Суум?

- Что-то слышала. Но… По правде, не помню, в какой связи…

- Дайенн, стыдно! – отозвался со стороны кофейного автомата Арвини, – хотя, наверное, сказывается, что родное отделение мы скоро забудем, как выглядит. Суум – он не столь и далеко от Кандара, за сектором токати. Другой вопрос, что… Разве он не был уничтожен в ходе конфликта Изначальных? То есть, это ведь мёртвый мир сейчас?

- Почти был, – кивнул техномаг, – прислужники Теней постарались там на славу. Но в некоторых небольших городах и деревнях нашлись выжившие, понемногу собрались вместе, отстроили разрушенное – народ Суума терпелив и трудолюбив… К тому времени, как отец решил вернуться на Суум, жизнь этого небольшого, увы, поселения выживших понемногу налаживалась.

- Это наши соседи, – старательно выговорил Дрим, – мы бываем там.

- А Комитет помощи отсталым мирам их, получается, проглядел?

- Ну, почему же? В 80х несколько рейсов на Морад были с остановкой на Сууме. Но в основном то, что им нужно, суумцы способны произвести сами. Это преимущественно аграрный мир, и их уровень… Понимаете, они знают о существовании других миров, охотно торгуют с ними, но пока не стремятся сами к выходу в космос. Им нужна была некоторая помощь, на ранней стадии, в рекультивации изрытой взрывами земли, восстановлении сожжённых лесов, отстройке немногочисленных производств – просто потому, что собрать нужное количество материалов, малым числом людей и при той разрухе, которая была на планете, было сложно и долго. Когда мало что было – никакой развитой инфраструктуры, заводов и машин – то и восстановить это легче. А дальше они справились сами. С помощью, да, их давних торговых партнёров – токати. Ну и, в какой-то мере – с помощью нашей семьи. Техномаги прежде защищали Суум – до того, как война Изначальных вынудила их оставить это место, теперь будут защищать впредь, всегда.

Арвини наконец закончил сервировку стола на одну крайне голодную персону – ввиду подготовки к отлёту он не ел с утра, и теперь хотел, по его собственному заявлению, всё. Ли’Нор посмотрела на это скептически – как бы ни велика была центаврианская прожорливость, но пара тарелок тут явно лишние.

- Вы сказали, что ваш отец вернулся на Суум… Это его родной мир?

- Почти. Он провёл там половину детства.

- Извините, раньше как-то не привелось расспросить вас о вашей семье и родном доме, и наверное, немного нелепо делать это сейчас, когда вы скоро улетаете от нас…

- Альберт ещё вернётся, – убеждённо заявила Рефен, – мы, конечно, успеем соскучиться, но нас утешает то, что он вернётся.

- Из твоих уст, Рефен, это звучит угрожающе, – расхохотался Арвини с набитым ртом.

- На самом деле, – Альберт с нервной усмешкой оглянулся на ранни, – я действительно думал о том, чтоб через какое-то время присоединиться к вам вновь. Загадывать, понятно, тут нельзя… Но если с завершением моей миссии не возникнет никаких дополнительных сюрпризов, то… почему бы нет? Если вы пообещаете за то время, пока я отвожу Источник назад, туда, где ему полагается быть, и выслушиваю сколько-то причитаний матери и ворчаний отца, массово не погибнуть, не застрять там, где мне будет проблематично до вас добраться, то… Мне действительно пора начинать самостоятельную жизнь, иначе, боюсь, я не начну её никогда. А прежде чем присмотреть себе свой собственный новый дом, вполне нормально будет сколько-то времени послоняться по всяким интересным местам вселенной…

Дайенн почувствовала, что борьба с любопытством уже проиграна.

- Вам непременно нужно искать себе новое место? Остаться на планете, где вы выросли, вы не можете? Или не хотите сами?

Впрочем, Альберт ведь должен понимать, что старт грядущим вопросам дал сам – до сих пор он упоминал о своём прошлом так расплывчато и витиевато, и вдруг какая-то конкретика. Да, хотя бы где-то конкретика… Будем честны, они здесь просто побыли на курорте, для дела приобретений из всех бесед около пшика. Аэм-лабиф действительно предпочитают сказку истории, их описания красочны, но не слишком последовательны и чётки. Наверное, и не странно для существ, живущих так долго, она б на их месте тоже едва ли могла помнить события сотни лет в хронологическом порядке, тем более с учётом специфичности этой хронологии.

- Хотя вы наверняка назвали бы мой дом скучноватым местом – жизнь там простая, размеренная, течение её неспешно и упорядоченно – я люблю его. Иначе разве я высказал бы желание остаться на Деркте? Но, знаете ли, техномаги мало склонны к тому, чтоб селиться большим количеством. Два техномага в одном мире – норма, обычно это учитель и его ученик. Три техномага – уже необычно. Четыре техномага – так везло только Сууму. Мы, конечно, уникальны в этом смысле, потому что жили всегда мирно… Ну, семья техномагов – это всегда уникально… Но там, где появляется моя мать, как говорит мой отец, всё идёт наперекосяк и при том прекрасно. Цитирую: «С ней не удаётся поругаться даже мне, при моём-то мерзком характере». Хотя я бы не сказал, что у него мерзкий характер. Да, он вспыльчив… Хотя опять же, он говорит, что вспыльчивым я его не видел, это было до моего рождения. Имея в виду благотворное влияние матери, конечно.

- Вы их единственный сын, или у вас есть братья, сёстры?

- Нет, я поздний ребёнок, поэтому единственный. Но расти мне было не скучно, у меня была компания старшего ученика моего отца, хотя он был уже взрослым на момент моего рождения, но возился со мной с удовольствием, и местных детей, конечно…

Арвини покончил с первой тарелкой и энергично взялся за вторую.

- И ваши родители… легко отпустят вас вновь, не говоря уж – насовсем?

- Про легко никто и не говорил. То есть, в среде техномагов норма, чтобы выросший, ставший самостоятельным ученик покидал учителя и искал собственное место во вселенной, но исключения есть. Вот мы – самое большое исключение. Мы действительно семья, что, мягко говоря, редкость у техномагов. По крайней мере, для техномагов прежних поколений, про новое поколение говорить пока сложно… Прежде про техномагов говорилось, что они умеют влюбляться, но не умеют любить. Они знают, что такое страсть, но их страсть способна испепелять звёзды, но не способна построить домашнего очага. При этом они в равной степени с трудом уживались как с простыми смертными, так и с себе подобными.

- Почему?

Альберт пожал плечами.

- Могущество в несовершенных руках, как-то так… Сила – она не всегда окрыляет, а иногда и тяготит. Много сил требуется, чтобы менять материю, но куда больше – чтобы менять себя, и когда столько сил потратил на внутреннюю дисциплину, собранность, концентрацию, необходимые магу, не остаётся на то, что необходимо человеку. И, учитывая, какие серьёзные изменения мы вносим в наши тела, странно б было, если б не менялись так же и души. И пресловутое влияние технологии Теней… Мой отец был одним из первых, кто нашёл способ его преодолеть. А моя мать – хотя о влиянии Теней тоже знала хорошо и не понаслышке, победу в своём лично сражении уже одержала.

- Хорошо, что вам, если я правильно поняла, бояться их влияния уже не приходится. И Теней уже нет здесь, и ваша сила с ними, благодаря Источнику, уже меньше связана…

- Я предпочитаю просто не думать об этом. Нет, я всё же не считаю, что лично я у Христа за пазухой. Ну да, нет больше Теней, и не свалишь на них проблемы с собственным дурным нравом… Необходимость умнеть и воспитывать себя остаётся всегда.

Ли’Нор, по правде, долго колебалась. И уже после того, как слова сорвались с её уст, она думала, что глупее, наверное, идеи не придумаешь… Но они остались с Дайенн одни в кают-компании, корабль держал курс к таинственной Рем-кал’те, о которой Альберт на прощание, в обычной, видимо, для техномагов таинственной манере, предостерегал, что с этой планетой они тоже могут иметь много проблем…

- Дайенн, вы по воспитанию минбарка, а минбарцы верят в переселение душ. Скажите, лично вы… что можете об этом сказать?

- О переселении душ? Думаю, то, что вы уже слышали. Минбарцы убеждены, что смерти нет, есть лишь бесконечный круговорот воплощений. После смерти мы не исчезаем навсегда, наши души уходят в единое Озеро Душ, чтобы однажды возродиться в потомках, передав им накопленную мудрость, опыт, благо… Это естественно, так же, как то, что мы, просыпаясь каждый день, не рождаемся заново, новыми людьми, мы те же, что вчера и позавчера, те же, что в детстве, младенчестве, и в то же время другие. Было бы странно, если бы с душой человека происходило как-то иначе. Я знаю, что нарны не то чтоб не верят в реинкарнацию, но считают её, наверное, скорее исключением, чем правилом…

- Но вы сами… никогда не встречали кого-нибудь, кто бы реинкарнировался?

- Мы все…

- Да, я неудачно выразилась. Встречали ли вы кого-нибудь, кто помнил бы, осознавал, что жил прежде?

- Ну… я сама, честно говоря – нет. То есть, я о таком слышала, читала… На самом деле, это большая редкость, и… ну, этого не должно быть в норме, так, что ли…

Ли’Нор задумчиво покрутила чашку.

- Если говорить о вашей аналогии… Получается, она не вполне верная. Мы ведь помним себя в прошлом – вчера, позавчера, в детстве, хотя понятно, что мы уже другие, но самой памяти-то мы не теряем. А здесь… Получается, что наше прошлое уже не принадлежит нам. Почему?

Дайенн встала и задумчиво прошлась от стены к стене. Честно говоря, не была она готова к тому, что ей придётся читать такие лекции…

- Так устроено. Иначе не было бы никакого смысла в перерождении, и мы жили бы тысячелетиями, как было это у древних рас. Или как аэм-лабиф. Мы можем, конечно, только представлять, как это, но сдаётся, это было бы довольно мучительно. Перерождение даётся нам как возможность всё забыть, начать жизнь заново. Любой, кто прожил достаточно долго, скажет, что не раз мечтал о возможности начать жизнь заново.

- Наверное… Значит, это неправильно – стремиться вспомнить свою прошлую жизнь, вернуть себе это прошлое?

- В основном это… нежелательно. То есть, в этом нет никакого смысла. Прошлая жизнь – это закрытая страница, пройденная фаза. Человек не должен цепляться за прошлое, он должен жить настоящим и смотреть в будущее. Вы не согласны?

- Я-то согласна… наверное. Но ведь я и не рассматриваю реинкарнацию как неизбежный вселенский закон. Может быть, в этом всё и дело?

- Что вы имеете в виду?

- Ничего, госпожа Дайенн, не берите в голову.

- Ну, я слушаю ваш гениальный план по вытаскиванию нас всех из этой задницы! – с растрёпанной шевелюрой и упёртыми в бока руками Энжел выглядела донельзя потешно, и неуместные улыбки Майка и Лауры не добавляли ей миролюбия, – невтерпёж же было, аж на прогнозы плевать…

- Вообще-то, про землетрясения в этом прогнозе ничего не было, – вставила Лаура. Энжел только отмахнулась.

- А не до конца отошедшая буря – это, конечно, так, пустяки. И то, что мы двигались в одном с ней направлении. Да так спешили навстречу приключениям, аж колодец пропустить решили… вот, догнали!

- Мистер Гарибальди решил…

- Нашли, кого слушать, ага! Ну, может, и сейчас чего умного скажет, а? Ну, гениальный руководитель гениальной экспедиции, мы все во внимании!

Разводить панику, конечно, не хотелось, но вообще-то для неё были все основания. Когда от внезапной дикой тряски Билл и тилон-лорканец попадали со своих спальных мест (третьим ярусом, так что было это весьма чувствительно) первой мыслью было – что вагончик во что-то врезался. Что требовало, правда, объяснений, потому что в настоящий момент вагончик стоял, а вёдший тягач Ан’Вар заканчивал поздний ужин. Однако после того, как аппаратура очухалась, выяснилось, что лучше б они были правы. Вагончик, дезориентированный в неожиданно возобновившейся песчаной буре, попал в расщелину, оказавшуюся, по-видимому, примерно по его ширине, и теперь регулярными угрожающими рывками проваливался ещё глубже.

- Пока падение не прекратится, думаю, ничего не получится предпринять, – осторожно изрёк Билл, ощупывая шишку на голове.

- Тонкое наблюдение! А сколько нам ещё осталось падать? Сколько там до дна, радары говорят?

- Километров 7, – спокойно отозвался Ан’Вар.

- Что?!

- Да, расщелина, судя по всему, глубокая. Возможно, она продолжает углубляться и расширяться. Вероятно, окончательно остановимся мы всё-таки на некотором расстоянии до дна…

- Я счастлива, что хоть кого-то не напрягает наблюдать крутой приключенческий фильм изнутри шкурки!

Тилон снова переключил изображение – увы, в темноте по-прежнему сложно было что-то разобрать, а освещение, по-видимому, вышло из строя.

- Мы, мисс Эштен, к приключениям привыкли и когда надо, организуем их успешно и сами. Собственно, вы чего орёте? Все живы и даже без сколько-нибудь серьёзных повреждений. В самом печальном раскладе потеряли мы вагончик (едва ли в таких условиях его получится поднять, по крайней мере, не разбирая), тягач и часть аппаратуры. Всё это очень даже наживное дело.

Снова тряхнуло – кажется, провалились ещё на метр-полтора.

- Как мы сами отсюда выберемся?

- Обыкновенно. Откроем дверь – ну или разрежем – и выберемся. Снаряжения у нас достаточно, и оно неплохое. Вы высоты боитесь? Ну, надеюсь, темноты, точнее, остаться в этой темноте, боитесь больше. У вас есть время решить.

- Я, пожалуй, использую это время, чтобы решить – вы раса оптимистов или раса сволочей.

- Драал подозревает, – Ли’Нор развернула на экране приближенную панораму планеты, – что это может даже оказаться тем самым местом. Что это та самая планета, где стоит запечатанный корабль, куда тилоны привозили мальчишек – родственников Дэвида Шеридана.

- Ну да… атмосферный анализ говорит как будто в пользу того… Спутник имеется… два даже… Кажется, и по внешнему виду похожа. И тахионное излучение, родимое…

Нефилим довольно кивнула.

- Судя по его параметрам, это уже что-то другое, чем маломощные машины, с которыми мы сталкивались прежде. Можем сесть как раз поблизости от его источника – с той точностью, какая возможна, конечно.

- Что по формам жизни?

- Анализ не завершён.

- А то очень хочется знать, эти милые формы жизни, тилоны которые, уже там нас поджидают, или нагрянут, как только мы сядем, глубоко обрадованные тем, что их добыча сама им в руки идёт?

Илмо посмотрел на экран хмуро.

- Главное – чтобы они не поняли, что это мы их заманиваем в ловушку. И чтобы ребята из аббайского сектора подойти успели…

- Они как, сдадут свой улов куда следует и уже потом к нам?

- Как знать, возможно, на это и не будет времени… Что-то у меня подозрение, что система зависла, и результатов мы сегодня не дождёмся, придётся садиться так. Ну да, риск есть… Драал говорил, что видел здесь последовательно три тилонских корабля… Но ведь последовательно, не одновременно! Так что не факт, что нас там будут поджидать превосходящие силы. Главное, чтоб корабли поддержки прибыли вовремя и тихо…

Ли’Нор покачала головой.

- Может быть, всё же подождём ещё? Мало ли, какие сюрпризы там могут быть ещё, кроме тилонов-то… Драал что-то такое писал, что планета со странностями, да и Альберт напоследок что-то тревожное говорил…

- А какая планета за последнее время у нас была без странностей? Чисто визуально, да и по отзывам мальчишек, планета едва ли обитаема. Я понимаю, что это ещё не гарантия… Но и Драал, почему-то, ясности не внёс, то ли обитаемая, то ли нет… Видимо, потому, что то пасутся на ней тилоны, кружа вокруг вожделенного кораблика, то улетают на поиски, где ещё что плохо лежало… А вот хорониться в тени спутника мы всё равно ещё не долго сможем.

- На интересующей нас стороне планеты сейчас ночь…

- И это плохо? Темнота, конечно, тилонскому взгляду не сильно помеха, если они у экранов радаров, но всё же какой-то шанс, что сможем сесть без помех и подготовиться к тёплой встрече…

- Совсем не плохо, что ночь, да? Видимость – нулевая! На Ракуме в сравнении с этим садиться было – как нефиг делать! Прожектора на пределе мощности не пробивают это… Что это за хрень-то там? Туман? Буря? В общем, не обессудьте, сажусь там, где получится сесть, если выйдет слишком далеко от цели – дождёмся, пока рассветёт и это безобразие уляжется, тогда и решать будем… Невтерпёж им было… Тьфу… Хорошо хоть, и тилонами пока не пахнет…

Ли’Нор и Дайенн обе с усталой ненавистью буравили взглядом экран с выводом данных о планете. Анализ форм жизни так и не был завершён…

- Ну что, можно всё же считать, что мы остановились?

Ан’Вар беззаботнейше пожал плечами, пощёлкал по кнопкам и кивнул.

- За бортом глубина полтора метра. Ну, в среднем. Дно, знаете ли, неровное.

- Какое есть, спасибо и на том, – проворчала Энжел, успевшая переодеться и расчесаться.

- И даже есть шанс выйти культурно, через дверь. Довольно интересно – получается, вокруг нас довольно свободно, вокруг вагончика не смыкаются стены…

Билл подошёл к двери, осторожно взялся за засов и прислушался. Стены, конечно, довольно толстые, плюс изнутри дополнены теплоизолятом, частично поглощающим шум, но если б снаружи продолжался камнепад – это всё-таки было б слышно.

- Вы не доверяете нашей аппаратуре, господин Мейнард?

- Ваша грёбаная аппаратура уже проворонила землетрясение.

- Увы, у нас нет аппаратуры, регистрирующей направленные повороты событий. Ну, то есть, здесь нет…

- Чего?

Вместо ответа тилон торжественно, как букет невесте, вручил Мейнарду огромный тяжеленный фонарь.

- Как ни печально для вас, господа, для развития этой темы пока не время. Необходимо осмотреться и прикинуть дальнейшую стратегию.

Спалось Дайенн… странно. Как-то неясно-тревожно. Ей приснился, совершенно неожиданно, тот покойный старик-тибетец, учитель Бадмагуро. Он что-то тихо шептал ей и манил к себе. Ей хотелось подойти, но она боялась. Не его боялась, а за него. Ей казалось, что одним своим приближением она убьёт его…

«Чувство вины за то, что не смогла его спасти? Но ведь он даже не был одним из тех, кого убил Аскелл, он умер сам…»

Когда она вышла из каюты, ей показалось в один миг, что ночь прошла мутно не у неё одной. По крайней мере, кажется, об этом говорили вполголоса Софья и Ли’Нор, вставшие раньше неё.

- Ну, кто на разведку? – преувеличенно бодрым голосом вопросил Вадим, – мне так не терпится размяться. Там, кажется, поутихло… Видимость, правда, всё равно далека от кристальной, но это, надо думать, пройдёт – солнце поднимется выше и туман растает.

Дайенн посмотрела на него немного устало и… вызвалась. Почему бы нет? Что бы ни встретило их здесь – пусть, что ли, встретит поскорее… И пусть тилоны. После всех их чудо-артефактов, после ядов и вирусов, гостей из прошлого и правительственных заговоров – смогут они её чем-нибудь напугать? Пусть попробуют.

- Нет, сожалею, вот вам лучше воздержаться.

- Вы полагаете, тилоны поджидают меня прямо на выходе или за ближайшим камушком? – грустно улыбнулся Дэвид.

- По крайней мере, полностью не исключаю такой вероятности. Уж извините, но хотя бы первую разведку проведёт кто-нибудь менее тилонам интересный.

Кроме Вадима и Дайенн, пошли Арвини и Гидеон. Поскольку атмосферный анализ показал всё же мало приятного, выходить решили в дыхательных масках – тилоны своим пленникам о масках, конечно, не заботились, а если есть возможность, хотя бы соображениями комфорта лучше не пренебрегать. Но надо сказать, даже маски фильтровали местную атмосферу не идеально.

- Да, судя по крайней мере по запаху – это оно…

- Честно, я, пожалуй, потаскала бы лучше баллон с кислородом…

- Ну что, разойдёмся по двое и осмотримся хотя бы на небольшом радиусе?

Виды, слов нет, были шикарными и трудноописуемыми. «Серому крылу» повезло сесть на небольшой площадке, окружённой на первый взгляд невысокими пещеристыми грядами гор. Всходящее солнце окрашивало их вершины малиновым и оранжевым цветами. В жёлто-красно-серой гамме здесь было, в общем-то, всё – светлеющее небо, на котором по западу ещё виднелись немногочисленные звёзды, песок под ногами, сами эти странные образования, при ближайшем рассмотрении не очень-то напоминающие камни – под ногой они незначительно, но проминались, жёлто-серым был висящий клочьями, очень неохотно рассеивающийся туман.

- Подозреваю, кристальной видимости здесь и не бывает… Да, смотри, это действительно не минералы, какая-то неизвестная органика… Органики здесь вообще больше, чем могло б показаться на первый взгляд… Алварес, чёрт побери!

Уткнувшись в табло портативного сканера, Дайенн впечаталась лбом в спину неожиданно замершего на полушаге напарника.

- Там!

- Что? Где?

Вадим указывал куда-то на вершины ближайших «камней».

- Это… Диего!

- Алварес, ты сдурел? – на ходу запихивая сканер, чтоб не мешался, в сумку, Дайенн бросилась вдогонку за припустившим по серым «камням» Вадимом.

- Это был он, Дайенн, я уверен…

- Лично я никого не видела. Алварес, включи голову, откуда здесь взяться твоему другу, который к тому же, извини, мёртв?

Вадим, опираясь о почти отвесную стенку огромного, с небоскрёб, «камня», тяжело дышал и смотрел на неё затравленно и упрямо.

- Я видел его, Дайенн. Видел Диего. По-твоему, я не узнаю его с этого расстояния?

- С этого расстояния, Алварес, я не узнала бы родную сестру. Ты видел… клубы тумана, оптическую иллюзию, не знаю, что. Возможно, тут всё же водятся какие-то животные…

- Животные?!

Дайенн тяжко вздохнула.

- Допустим. Допустим, каким-то чудом, ему удалось выжить в том огненном аду… Что ему делать здесь? Может быть, с Андромы теперь ходят регулярные рейсы в сторону мёртвых неисследованных миров? Получивший меньшие повреждения, Эркена впал в кому, из которой его смогла вывести только аномалия мира аэм-лабиф, а Диего, значит, смог не только самостоятельно добраться сюда, но и выжить здесь? Назови мне хоть одно разумное объяснение…

- Не знаю, Дайенн, не знаю. Я только знаю, что видел…

- Думаешь, что видел. В этих туманах может померещиться и не такое, – Дайенн зябко поёжилась, оглядывая узкий проход между стенками столбовидных «камней», затянутый всё тем же мерзковатым грязно-жёлтым туманом, – давай-ка вернёмся. И проанализируем состав атмосферы ещё раз, возможно, кроме прочих приятностей, здесь имеются и какие-то вещества, которые могут воздействовать на нервную систему как галлюциноген. По крайней мере, конкретно на твою нервную систему…

- Значит, сели мы действительно удачно… Всего-то поле перейти. Точнее, ничерта не поле, конечно… Что это всё-таки за дрянь?

Дайенн пожала плечами.

- Луис Молино предполагал, что это какие-то грибы. Пожалуй, прав – грибы. Сказать что-то более конкретное пока не готова, разве что, по некоторым признакам, их можно отнести к хищным…

- Хищным? Отли-ично… То есть, они опасны?

Дилгарка подняла взгляд от экрана.

- Что вы знаете о грибах, Джеймс? Просто, по вашей реакции, я поняла, что опасность вы представляете… ну, так, как если гриб подкрадётся и вопьётся вам в ногу.

- Да им и красться не надо, их тут… Тем более, какую ногу, они в большинстве высотой раз в пять больше меня, захотят напасть – проглотят вместе с башмаками.

- Охраняйте, товарищи, Джеймса от пожирания грибами. Вообще, насколько я помню, добыча хищных грибов обычно несколько… мельче. Микроорганизмы. Правда, и сами хищные грибы, которые до сих пор были мне известны, были как-то… поменее…

Дайенн хлопнула планшетом о столешницу.

- Шутки шутками, Илмо, но главное, надеюсь, поняли все – голыми руками не трогать ничего. Не хотелось бы снова возвращаться на Деркту, чтобы лечиться уже от этой напасти. Они достаточно опасны и так. Ввиду того, что этот самый так не понравившийся вам туман – судя по всему, продукт именно их жизнедеятельности. Кроме аммиака, сероводорода и углекислоты, во взятых пробах обнаружено на данный момент более 20 алкалоидов, половину из которых я вообще затрудняюсь идентифицировать. Но и без идентификации, готова сказать, что токсичны они ещё более, чем идентифицированные. Результаты анализов проб самих «грибов» пока не готовы…

- Звучит оптимистично и радостно. Как всё в последнее время. Ладно, мы сюда как-то не биологией заниматься прилетели. Лично я выходить туда без как минимум дыхательной маски и не собирался. Даже с маской, от этой вони нутро выворачивает… Ничего странного, что тилоны тут, как видим, не задерживаются тоже… В хорошее место занесло их вожделенный кораблик, болота и пустыни явно в сравнении с этим поприятнее. Ещё и эти туманы… Не знаю, почему, но меня дико бесит сам факт… Несколько затруднённой видимости…

Арвини развёл руками.

- К сожалению, перегнать корабль так, чтоб посадить непосредственно возле этого, предположительно занефского, корабля нам не удастся – места там для него нет. Тилоны предусмотрительно высаживались на шаттлах, при чём очень маломестных шаттлах. Как ни претит мне пешая прогулка между этих… «грибов»…

- Мне тоже претит, но тем не менее. Знаете, может, меня и не все поймут сейчас, но моё самое большое желание сейчас – это отправиться туда немедленно, открыть этот корабль и узнать наконец, из-за чего было всё.

- Моё, честно говоря, тоже.

Дайенн замахала руками.

- Ребята, ребята… Звучит это, конечно, просто – как нечего делать. Вас совершенно не беспокоит, что данных, которые нам необходимы, мы так и не получили? Я б не записывала планету в необитаемые на основании одного только беглого визуального анализа. Тем более не нравятся мне эти помехи… сдаётся мне, искусственного происхождения…

- Госпожа Дайенн, на сей раз позвольте поиграть в скептиков нам. Они естественного происхождения, предположительно – вследствие сильного геомагнитного излучения. Лично я с подобным сталкивался чаще, чем мне бы хотелось. Судя по данным некоторых приборов и состоянию моей головы, сегодня ночью, кроме собственно песчаной, имела место магнитная буря. Многие приборы после неё приходят в себя очень не сразу.

- Ну тогда, быть может, подождём, пока придут? Тем более, что связь меня беспокоит тоже, не факт, что в критический момент мы сможем связаться с ребятами.

Илмо обернулся.

- И у тилонов тем временем тоже… придут? Мы слишком давно и безнадёжно плетёмся у них в хвосте, если представилась возможность сыграть на опережение – может, не стоит её упускать? Мы связались с ребятами на подходе к планете, где нас искать, они знают. У них свежий корабль, в отличие от нас, у них есть истребители…

- Ладно, действительно, сходить с ума – так коллективно. Что ж, делимся, кто пойдёт, а кто останется? Не всей же толпой всё-таки идти. Ну да, господин Шеридан, на сей раз под благовидным предлогом оставить вас на корабле не получится.

- Туннели? – Энжел умудрилась в один короткий возглас уместить не только «я туда не пойду», но и длинное, красочное, не вполне цензурное объяснение, почему.

- Ага, туннели. Тут, правда, наши сканеры уже мало чем помогли…

- А чего ж так? Ваши-то замечательные, умные, всесильные сканеры?

- Давастийор, – Биллу категорически не нравился этот принцип – называть тилонов фальшивыми, придуманными под очередную личину, именами, но увы, настоящих они так и не назвали, а возвращаясь к этому вопросу, он чувствовал себя как-то глупо, – я лично видел то же, что и вы, но думаю, озвучу общий вопрос – откуда, к чертям собачьим, тут какие-то туннели?!

- Понятия не имею. Как ни замечательны наши карты, и они могут быть не точны. Не то чтобы мы лично занимались исследованиями всех встреченных нами миров столь прицельно. О господи, это Нарн! Здесь куча этих самых подземелий. Они сто лет укрывались там от центавриан и партизанили оттуда, как могли. Почему б каким-нибудь туннелям не быть и здесь, хоть ни на одной карте об этом и не упоминается? Возможно, сперва они были слишком секретны, а потом просто не осталось выживших, которые могли бы нанести их на карты.

Энжел слишком явственно боязливо шагнула к порогу, выглянула наружу и вверх.

- Вот про не выживших это было очень здорово и своевременно. Застывшие в мучительных позах скелеты – это именно то, за чем я сюда летела, без этого жизнь не полна… Господи боже, нас ведь натурально поглотила земля.

- Выискиваете в своей памяти подходящее преступление, за которое с вами могло это произойти? – мурлыкнул Давастийор.

- Лично я полагаю, всё проще, – Ан’Вар вздёрнул на плечо объёмистую сумку, побрякивающую чем-то пластиковым и металлическим, – мы просто попали туда, куда нам нужно.

- Вот как?

- Есть повод порадоваться, мисс Эштен. Идти хоть и в темноте, но горизонтально – всё-таки проще. Ваш брат обещал привести нас к камню – полагаю, он где-то здесь. Как мы его отсюда вытащим – решим уже по ходу вальса.

- Это абсурд!

- Никто не заставлял вас к этому абсурду присоединяться. Можете всё же выбрать путь наверх, я даже поделюсь с вами снаряжением – видите, какой я добрый?

- Оставить Майка с вами?! Ни за что?

- Энжел, вообще-то я довольно большой мальчик и всё это была моя инициатива. Если это моё желание поскорее добраться до камня обрушило нас в тартарары, то мне и желать теперь как можно более успешно выбраться отсюда.

- Молчи, сумасшедший!

- Ну и, куда уж без того соображения, что в одиночестве в пустыне… ну ладно, даже не в одиночестве, допустим, мистер Мейнард вряд ли вас оставит – ваше положение едва ли станет лучше. С нами выгоднее, мисс Эштен, не правда ли?

- Вполне вероятно, Луис Молина под туннелями подразумевал именно это. Эти образования… уж не знаю, как их пока что называть… действительно расширяются кверху и смыкаются этими самыми… сводами…

Ли’Нор снова нервно смерила взглядом ближайшую стену – чем-то эти камни, оказавшиеся грибами-переростками, ей крепко не нравились. Она не всё поняла из объяснений Дайенн, да и ведь анализ, действительно, ещё не закончен, исследовать и исследовать их, по-доброму, незнакомая форма жизни, как-никак… Хищные грибы… Как бы там Дайенн ни смеялась, будешь тут озираться, ожидая, когда на ближайшей стеночке разверзнется жадная пасть… На самом деле бояться, конечно, нужно грибных спор, да ещё токсичных выделений… Но ведь Луис и Эд, отсиживавшиеся, возможно, в этих самых туннелях в ожидании, когда тилоны улетят, вернулись живыми, ничего им грибы не сделали… Правда, они, кажется, никуда из шаттла не выходили…

Путь до цели и по прямой-то оценивался этак в полдня – это глазастый Арвини с вершины одного из грибных выростов увидел конструкцию, вряд ли являющуюся чем-то иным, кто-то менее безбашенный так высоко едва ли забрался бы, а по прямой не получалось. Просветы между грибными телами отнюдь не желали быть прямыми, как стрела, и широкими, как магистральная дорога, нет, они предпочитали петлять, разветвляться на боковые туннели, иногда становились совсем узкими, тёмными норами. Далеко не у всех грибов стенки были хоть сколько-нибудь гладкими, иногда дорогу преграждал такой вот боковой отросток величиной с одно- или двухэтажный дом, и приходилось его обходить, а временами «туннель» и вовсе заканчивался тупиком – очередным грибом, верхушка которого где-то в вышине смыкалась с верхушками соседних. Дайенн уже несколько раз про себя назвала затею пустой, да с чего они решили, что сквозной проход должен существовать, грибы растут, как им вздумается, может, всё же стоило подождать коллег с истребителями? Против этого, правда, активно возражал Гидеон, намекая, что в случае появления тилонов, для которых они, на этой грибной опушке, будут неплохой мишенью, было б неплохо располагать тем, что они смогут найти на этом самом легендарном корабле. Жаль, действительно, что просто бахнуть по этим грибочкам из бортовых орудий теперь как-то не с руки, ввиду процентного содержания сероводорода… А может, подняться и бабахнуть? К чёрту теперь-то, уже идут… Сверху их, конечно, страхует Дрим, чтобы они не забрели куда-то уж слишком вбок… Хорошо ему, Дриму…

- Никогда не думал, что между мной и целью встанут грибы! – Диус проклял на центаврианском очередную выросшую перед ним стенку, – нарнам на смех… извините, Ли’Нор, фольклорное… Как бы нам тут вовсе не заблудиться… в грибах! Я начинаю думать, что страхи Гидеона не так и смешны. То-то он остался на корабле… Может, они нас так заманивают?

- Что делать, поворачиваем… Где там было ответвление?

- Ближайшее метрах в двух, да только его мы уже проходили… Ууу, грибочки… Скажите, в вашей культуре есть какие-нибудь сказки о путешествии в страну великанов или наоборот, о превращении самого героя в лилипута?

- Полно.

- Товарищи, – тихо произнёс вдруг Дэвид, – мы не одни. Мы совершенно не одни.

- Что?

- Я слышу их. Их много. Они ещё здесь. Они всегда здесь. Они не мертвы, хотя уже не живы…

- Да кто?

И в этот момент спустился мрак.

Видимо, успела подумать Дайенн, клуб тумана закрыл узкий просвет. И она всё ждала, когда он проплывёт дальше, рассеется… А потом поняла, что в темноте не видит ни стенок «туннеля», ни своих товарищей. И страх, страшнее этого жёлтого тумана, заполз, клубясь, обвил её ноги, не давая сдвинуться с места, сковывая движения, сковывая речь.

- Эй… Эй, кто-нибудь! – с губ срывался только шёпот, – я что, осталась одна?

- Не одна, – в темноте мелькнуло что-то, сперва она подумала, клуб всё того же жёлтого тумана, – ты не должна быть одна, ты не будешь одна.

Из темноты к ней вышел учитель Бадмагуро. Сухонький, облачённый в оранжевые буддистские одежды, выцветшие до цвета местного неба, его босые стопы ступали по песку совершенно неслышно.

- Господин Бадмагуро! Вы же… умерли?

- Разве я говорю не с минбаркой? Что есть смерть, юная Дайенн? Смерти нет.

- Я всё не могу забыть ваши слова… Когда Дэвид Шеридан говорил… про хлорциан, про особенности перевода и прочее… Я подумала, может быть, ваши ученики неверно перевели ваши последние слова? «Трое вошли под эти своды, один из них – Будда Майтрейя». Может быть, не «один из них», а «среди них»? Это может означать, что это не обязательно один из троих, может, это кто-то из оставшихся внизу, кто-то из прибывших с ними вместе?

- Будда среди вас.

- Или никто именно… Все вместе… Как мне это понять, учитель Бадмагуро? Здесь, сейчас – я как никогда ясно вижу, что потерялась… Как мне найти выход?

- Тогда дай мне руку, Дайенн. Я выведу тебя.

- Нет… нет, не могу… Я виновна, я не смогла вас спасти…

Викташ не любил темноту. По правде, терпеть не мог. Особенно когда она наступала вот так внезапно и сразу. В детстве однажды, когда у них из-за какой-то большой аварии отключилось электричество, а он как раз находился в подвальном, без окон, помещении дома… Он считал себя тогда уже большим мальчиком, но разревелся, как малыш, и не мог успокоиться, пока взрослые не нашли его и не вывели наверх, в комнату, где уже зажжены были свечи и масляные лампы…

- Эй! Эй, что это за гадость ещё?

Голос дрожал, но он старался справиться с собой. Не хватало ещё, чтоб товарищи услышали, что он боится. Страх-то – он заразен… Они где-то рядом, Андо Колменарес всего в двух шагах стоял… Главное найти ещё кого-то, или дойти до стенки ближайшего гриба, тогда, по стенкам, сможет выбраться, а там и остальных вытащит, далеко-то они там не разбредутся, некуда там – далеко…

Но ни Колменарес, ни стенка так и не обнаруживались, зато – из темноты раздался знакомый голос… Пугающе знакомый.

- Чего орёшь? Давно не маленький уже, нашёл, чего пугаться!

- Г’Вок?! Ты… ты мёртв! Тебя не может быть здесь! Ты мне кажешься! Я… сошёл с ума?

- Эвона, – улыбающийся Г’Вок сделал ещё шаг к нему, – если мёртв, так тебе уже не товарищ? Ой, Викташ, сейчас ещё начнёшь вспоминать всякие суеверия бабкины, от мертвяков охранные… брось! Опасным я при жизни был, а смерть меня от кровожадного вируса вполне излечила… Разве ты не рад меня видеть?

Дрази замахал руками.

- Г’Вок, пожалуйста… пожалуйста, уйди… Мало я тебя в снах видел? Не знаю, когда видеть-то перестану… Никогда себе не прощу, никогда, да ты, думаю, знаешь…

- Брось, дурачок! За что тебе себя прощать или не прощать? Моя глупость и неосторожность меня погубила, ты-то что мог сделать? Ну, хочешь – ну скажу, прощаю тебя! Не хочу я уходить, зная, что ты остался и мучаешься. Дай обнять и почувствовать, что лёгким стуком стучит твоё сердце…

Илкойненасу, в какой-то мере, повезло больше – он сразу инстинктивно схватился за руки Дэвида и Диуса.

- Господин Шеридан, что вы имеете в виду? Кто – они?

Диус вдруг резко отпрянул, едва не сшибая его с ног.

- Прочь! Прочь! Я не желаю тебя видеть, я не желаю о тебе помнить! – дальнейшее Илкойненас разобрать не мог, принц заговорил на центарине, лорканец смутно видел только его лицо, перекошенное ужасом, его руки, которыми он отмахивался, угрожая или защищаясь. Когда контакт разорвался, Диус медленно начал таять в темноте, вскоре стих и его голос. «Кого он увидел? К кому он может обращаться на центаврианском? Всевышний, да что происходит?»

Он почувствовал, как рука Дэвида в его руке напряглась.

- Ты? – в голосе Дэвида не было ярости, как в голосе Диуса, только страх, горечь, протест, – зачем? Зачем ты приходишь ко мне? Что я могу для тебя сделать, что я мог тогда? Я простил тебе свою смерть, ты был лишь орудием… какого ещё спасения ты ждёшь от меня? Я пытался… ты был глух…

«О чём он? Кому он это?»

Рука Дэвида тоже выскользнула из его руки, и он остался один в темноте. А потом из этой темноты к нему вышла Лионасьенне. Улыбающаяся. Как живая. Так что ненадолго он готов был представить, что, каким-то чудом, она не погибла в том взрыве…

- Ну да, теперь хоть смерть – достойная причина, почему нам никогда не быть вместе? Смешно всё вышло… Тебе не позволила твоя так и не отпущенная тобою прежняя любовь, точнее – твоё мучительное цепляние за память об этой любви, мне – слишком свежая потеря… А на самом деле – как бы, где-то другой стороной сознания, мы ни жалели об этом, это не было, и никогда бы не стало, любовью. Ты уважал и восхищался мной, а я – тобой. Да, восхищалась. Ты замечательный, Илкойненас. Любой девушке повезло бы с тобой… Да и парню, пожалуй, тоже. Так что, можешь чуть меньше винить себя за то, что меня не спас. А лучше совсем не вини. Я большая девочка, Илкойненас, и я не принцесса, которую нужно спасать. Я достойно завершила свою жизнь…

- Лионасьенне…

- Я хочу, чтоб ты жил с лёгким сердцем, без вины передо мной, которой на самом деле нет. Дай, я тебя поцелую. Уверена, при жизни у нас никогда бы до этого не дошло. И ты увидишь, что никакой страсти у нас и в помине быть не могло.

Ли’Нор вздрогнула, увидев, как из темноты проступает врачебный халат, а затем и лицо пожилого нарна – родное, любимое лицо, которое годы не стёрли из её памяти.

- Отец? Отец, ты… здесь?

- Какое место может быть слишком плохим для отца, чтобы встретиться со своим дорогим ребёнком? Я очень скучал по тебе, Ноф. Знаю, что и ты по мне. Не говори, не рви сердце, я знаю это. Знаю, что искала, что верила… и не смирилась с ужасной правдой. И винишь себя за это. Не надо. Если ты действительно любишь своего старого отца, Ноф – ты должна ему поверить, ты должна простить себя и жить с лёгким сердцем. Потому что дети не должны приносить свои жизни в жертву родителям. Это наша, родительская задача перед детьми… Позволь взять тебя на ручки, Ноф – как редко я делал это в твоём детстве, много реже, чем ты заслуживала – и почувствовать, что ты простила себя и меня…

А потом Ли’Нор увидела мать. Не «земную», другую – Литу Александер.

- Не дай себя обмануть, – прошептала она одними губами, и её глаза зажглись ярким ворлонским светом. А затем Ли’Нор увидела саму себя… как будто ею, а у её ног копошилась маленькая она – пятнистая девочка с взлохмаченными рыжими волосёнками.

- Мама, расскажи мне о своём путешествии!

- Что же тебе рассказать, малышка?

- Всё! Как вы гонялись за тилонами, а находили что угодно, только не тилонов! Там был мир, где людей превращал в монстров ужасный вирус, а ещё мир, где люди не умирали и не могли иметь детей, а ещё?

- Ну… После этих миров мы прилетели на планету странных грибов… На планету, где, по-видимому, и ждал нас тот самый корабль, который так хотели открыть тилоны. Только до него ещё надо было дойти…

- Как много планет! Нарисуй! Ну, рисуй! А то я запутаюсь!

Ли’Нор смутилась. Ну, когда-то она неплохо рисовала по памяти карты… Может, пришла пора вспомнить…

- Смотри. Вот сектор хурров, здесь Андрома, здесьРакума, здесь Хитка. Вот здесь Брима, где живут бреммейры, вот здесь – Охран’кни, планета-пустыня, где живут носители вируса, которым самим он не опасен, а вот это – Деркта, планета аэм-лабиф, которые благодаря чудесной машине перерождаются вновь и вновь, а благодаря чудесам этой планеты – почти не болеют… А вот это – планета, куда мы направились дальше.

- Планета грибов?

- Она самая.

Девочка склонила головёнку набок.

- Мама… Те сморщенные люди на Охран’кни говорили, что летели совсем недолго, прежде чем приземлиться на этой планете-пустыне. Что это была первая встреченная ими звёздная система. Так откуда же они прилетели?

- Великий Г’Кван…

- Они не могли прилететь с Бримы – у бреммейров ведь не было зомби-апокалипсиса. Они не могли прилететь и от хурров – у них его так же не было. И от занефов они не могли прилететь. Ну, в другой стороне Ормелос, Инната и Вахант, которые погибли совсем не от этого… Так значит, они прилетели с Рем-кал’ты!

- Действительно…

- Мам, как ты думаешь, что произошло с теми монстрами, что остались на родине сморщенных людей – ты ведь помнишь, они смогли сжечь только сколько-то крупных городов, но не всю же планету! – когда им некого стало есть? Они стали есть друг друга, или себя… и их тела начали распадаться… А ещё помнишь, тебе в детстве говорили, что природа подобна слепой старухе – она стара, она мудра, она много знает, но она слепа. Природа всё перерабатывает, всё пытается изменить и исправить… но что может получиться в итоге?

- Мутировавшие на бесчисленных органических останках грибы… Вероятно, переработавшие весь вирус, но и сами изменившиеся под его влиянием. Питающиеся разлагающейся органикой, выделяющие яды… которые заманивают к ним новые жертвы.

Монада улыбнулась, рыжие волосёнки засияли ослепительно, как солнце, разгоняя серо-жёлтую ядовитую тьму, выхватывая из неё силуэты других пленников.

- Ребята! Ребята, слышите? Не касайтесь никого из них! Их нет! Это грибы!

Из дальнего конца туннеля навстречу взметнулся другой луч света – это Андо заслонял Дэвида от бледного призрака в чёрном…

====== Гл. 39 Вооружённые блефом (тайна медальона Эркены) ======

- Уф… Если до сих пор я мог хвастаться, что весьма неплохо сохранился, то теперь не удивлюсь, если голова моя станет полностью седой. Что это было?

- Вы ж слышали, господин Винтари – грибы. Как и опасалась госпожа Дайенн, и хищные, и галлюциногенные.

Оранжевое солнце отбрасывало от уродливых пористых «стен» короткие тени. В боковом зрении упорно казалось, что эти тени шевелятся, пытаются изменить свою длину и очертания, но стоило посмотреть прямо – тени лежали там и так, как им полагалось по всем законам физики. Тени как тени…

- Версия Дэвида – что это были призраки. Помните, Альберт сказал, что с какого-то древнего языка Рем-кал’та переводится «перекрёсток не ушедших»? Это мир неупокоенных душ. Только представьте – сперва здесь умерли миллиарды заражённых тем ужасным вирусом… точнее… есть жизнь, которую не назовёшь жизнью и смерть, которую не назовёшь смертью. Смерть – это не только лишь разложение физического тела, это расставание души с телом. То есть, обычно одно как-то не бывает без другого… А что такое монстр, больной этим вирусом, если так посмотреть? Это душа, навек запечатанная в теле. Неописуемо страдающая душа… Тело, не получая подпитки, разлагается, умирает, чудовищный голод пожирает их самих – но они не могут умереть, вирус не даёт им это сделать. Они не могут покинуть свои тела, даже когда от них ничего не остаётся… А потом здесь сел тот корабль, и его экипаж оказался запечатан в нём, и они тоже медленно, мучительно умирали… Эта планета полна неупокоенных душ. Может, потому анализ форм жизни так и не был завершён? С формами жизни тут как-то сложно…

- Но среди них совершенно точно нечего делать душам Г’Вока, Лионасьенне, старого тибетца…

Дайенн покачала головой.

- Мы увидели тех, кого ожидали, кого хотели и боялись увидеть. У грибов тонкая стратегия… Я не возьмусь утверждать, что они именно разумны, хотя если учесть, как они уже изменились – до каких, хотя бы, размеров вымахали – кто знает, до чего ещё они могли эволюционировать… Но в природе такие механизмы предусмотрены у хищников, особо не обладающих разумом или расчётом. Для привлечения жертвы они могут принимать вид вкусной еды, приятного места для отдыха… или привлекательного партнёра их вида, примеров-то масса. Так и здесь – сыграть на чувстве вины и эйфории от прощения, возможно, дело в том, чтоб просто заставить жертву расслабиться, возможно – именно вот в этом, заставить коснуться… Они ведь каждому предлагали взять за руку, обнять…

- Кроме меня, – кивнул Вадим, – мой призрак не говорил ни слова.

- Естественно, с такого расстояния… Или ты имеешь в виду, что там, в туннелях, ты снова видел Диего?

Вадим отрицательно покачал головой.

- Диего видел я, – пробормотал Хуан-Антонио.

- Это склоняет меня к версии о… комбинированном воздействии. Кроме галлюциногенного воздействия выделяемых алкалоидов – и толку-то с масок и даже с перчаток, если всасывание токсина происходит из этого самого тумана – есть что-то вроде гипнотического, если не телепатического, воздействия. Сначала они находят в нашей памяти образ, на котором можно сыграть, мы видим этот образ перед собой… Потом через этот образ, пользуясь нашей памятью, они завлекают жертву. С Вадимом Алваресом вышел прокол – его мысли невозможно прочитать. Поэтому грибы, по-видимому, и не знали, кого он видит, не знали, как воздействовать на него. Образно выражаясь, у программы вышел сбой…

- Кажется, прокол вышел и на Диусе Винтари. Судя по тому, что я увидел, когда мрак рассеялся – не очень-то вы жаждали этого кого-то обнимать. Кого вы видели, что это вызвало в вас такую ярость?

- Из тактичных соображений, предлагаю просто замять этот вопрос. Всё-таки я тут не один, кому не очень-то хочется распространяться…

Несколько голов невольно повернулись к Дэвиду. Ли’Нор мрачно вздохнула – она-то успела не только увидеть призрака в чёрном, но и узнать…

- Возможно, – продолжал Диус, – в моём случае грибы особенно сами себя перемудрили. Допускаю, где-то в глубине души я хотел бы простить… Оставить своё сердце лёгким… Но не могу. Когда-то я отрёкся, отпустил страшный призрак прошлого, облегчил своё сердце на церемонии перерождения… Но простить – видимо, не смог. Своего страха, своей ненависти, той пустоты, что жила в моей душе тогда. Быть может, однажды смогу. Но только, ради Создателя, не в задушевной беседе с грибами!

Викташ прищурился на мелкое, перечёркнутое двумя полосами солнце, на возвышающуюся прямо по курсу громаду древнего корабля и озвучил общую мысль:

- А это ж нам, ребята, ещё обратно идти… Как думаете, они смирятся с тем, что им нас не скушать?

- Однозначно, нет.

- Смирятся, – улыбнулся Дэвид, – гарантирую. Да, не гадайте, вы действительно видели Андо Александера. И в отличие от всех остальных, кого вы видели, он – не плод воздействия грибов.

- Не бойся, мама, – рыжеволосая девочка улыбалась спокойно и радостно, – я ими займусь. Я уведу их отсюда. Их всех. Хватит им здесь быть.

- Ты всё же полагаешь, что это призраки?

- Какая разница – много душ или одна единая душа? Они создали, в своей охоте, много всяких образов. Я найду, что сказать им всем. Героической женщине, старому учителю, молодому рейнджеру, этому безумному, в нарядной одежде, и этому усталому, бледному, в чёрном… Мне нечего их бояться, ведь у меня нет плоти, как у вас. Зато я умею создавать иллюзии не хуже их. Быть может, грибам – они сделали великое дело, переработав заражённую плоть, очистив эту планету – пора эволюционировать во что-то ещё? И у меня будет целая планета… Которую можно создать заново… Иди, не бойся, мама.

- Да, примерно вот это я и предполагала, и намерена была не допустить, – высокая полицейская-хаяк, резко распахнув дверь каюты-камеры, выстрелила, практически не целясь, затем в прыжке подхватила тонкий, узкий предмет, – спрятать передатчик – этого следовало ожидать… Успели или нет вы подать сигнал – вам это уже ничем не поможет, мы готовы к встрече ваших возможных товарищей. Если, конечно, они будут столь глупы, чтоб ринуться вам на помощь.

- Глупая женщина! – тилон, имеющий облик землянина, молодого темноглазого брюнета, шипел, зажимая раненую руку, – отдай! Твоему скудному уму всё равно не оценить то, чем ты завладела! Это больше, чем передатчик! Информация, которая здесь хранится, стоит больше, чем вся твоя убогая планетка!

Полицейская довольно улыбнулась.

- Ах, так значит, это ещё и хранилище информации? Ну, любопытно будет взглянуть… Если вы прячете что-то ещё столь же интересное, можете выложить это сейчас, всё же у вас осталась только одна здоровая рука…

- Вы не боитесь, что вам это не сойдёт так просто с рук? – сложно было сказать, чего в голосе тилона было больше, боли или ярости – пожалуй, ярость всё же преобладала, – если б вы убили меня, госпожа Хинчи, как вы это объясняли бы начальству?

- При всём уважении, – в голосе хаяк было в том же проценте иронии, – если б я хотела вас убить – я б убила. Но я не собиралась. Суд и расправа над вами – не моя задача. Моя и моей команды – задержать и обезвредить. Кроме того – у нас есть ещё трое ваших приятелей. Вы хотите сказать, что вы чем-то принципиально ценнее всех остальных?

Не дожидаясь ответа на этот риторический, в общем-то, вопрос, женщина повернулась к выходу, но на пороге обернулась.

- Вы так и не назовёте ваше настоящее имя?

- Оно вам интересно?

- Не особенно. Но мне что-то нужно писать в отчёте.

- Ну тогда – меня устроит и то имя, которым я назвался.

- Что ж, пусть так… Это будет выглядеть забавно. Сами выбирали? Вероятно, это не единственный вопрос, в котором вы разобрались слишком поверхностно. Земляне, которые носят имена, подобные вашему, обычно обладают несколько отличным от вашего типом внешности. Тёмные глаза и волосы – ещё не всё. Всего хорошего, господин Сэридзава.

- Напрасно, госпожа Хинчи, очень напрасно… – голос тилона перешёл в злой и проникновенный шёпот, – вам не мешало бы хотя бы задуматься… о пользе куда большей, чем лишняя похвала вашего начальства. Вы знаете, кто мы. Вы знаете, что мы знаем и что мы можем. Но вы мало из этого даже представить способны… Сотрудничество с нами могло б быть вам много полезней. Малая доля наших возможностей, от которой мы не обеднели бы, сделала бы ваш мир великим и могущественным в той степени, какая не грезилась в алкогольных снах ни центаврианам, ни землянам… С которой разве что изначальные могли бы потягаться…

- Боюсь, мотив этой песни несколько устарел, господин Сэридзава.

Тилон опустился на кушетку, баюкая обожжённую руку.

- Конечно! И вовсе не актуален для мира, который, несмотря на все усилия учёных, продолжает неуклонно вырождаться! Ах извините, не вырождается целых два года! Ведь два года ваша численность держится в равновесии, рождается столько же, сколько умирает? Главным образом, правда, потому, что вы нашли ещё сколько-то способов не дать немощным, больным старикам отойти наконец спокойно на тот свет?

Это, пожалуй, сработало. Хинчи резко, бешено развернулась.

- Ваши учёные, конечно, делают всё возможное…. А вот невозможное – до сих пор не в их власти. Большинство хаяк-до, увы, пока ещё малые дети. А некоторые из тех, что к настоящему моменту выросли – оказались бесплодны или снабжены малоприятными генетическими дефектами… Бывает, что сказать. При немногочисленности останков – ваши предки ведь уничтожали тех, кого считали конкурентами, слишком старательно, сжигая тела, распыляя на атомы – нет роскоши выбирать идеально здоровые образцы. Попалась пара вырожденцев – полдела насмарку. А ведь мы способны расшифровать практически любой геном. Способны возродить тело из истлевших останков. Способны изменить геном уже живущей особи во что угодно. Мы могли бы воссоздать столько хаяк-до, что хватило бы на каждого неженатого жителя вашего мира даже по двое или по трое!

Хинчи шагнула к нему. На какой-то миг ему даже показалось, что она колеблется. Миг этот был сладок, но, увы, недолог.

- Слабые места, умением находить которые, не сомневаюсь, вы очень гордитесь, становятся слабыми только тогда, когда мы позволяем себе слабость. Когда отсидите срок, который определит вам единый суд – можете высказать ваши соображения Совету Старейшин.

Упав в своё кресло, Хинчи ещё долго шумно дышала, пытаясь унять бушующее негодование. Аличе молча наблюдал за ней.

- Что это? – спросил он наконец, – несостоявшаяся диверсия?

- Как знать, может, и состоявшаяся… Но пусть попробуют, боезапас мы далеко не весь растратили. А кроме того, что передатчик, это, оказывается… вообще разносторонне полезное устройство… Ну-с, посмотрим, что там такого… неисчислимой ценности…

Аббай посмотрел на тонкий блестящий предмет с сомнением.

- А оно способно подключаться к нашим устройствам? Вид довольно необычный…

- Ну, досадно, конечно, будет, если нет. Я б была не против хотя бы что-то прочитать прямо сейчас. Мало ли, сколько всего может пригодиться на случай, если он всё же сумел вызвать подмогу…

- Если там, правда, на тех языках, которые мы знаем.

- Верное соображение… Но на то у нас переводчик. Ну вот, подключиться – подключилось…

Экран мигнул – а вслед за ним, почему-то, и все остальные экраны, по ним, под взглядами Хинчи, Аличе и Митши, становящимися из ошарашенных откровенно испуганными, пробежали ряды неизвестных символов… Когда экраны зажглись вновь, почему-то никто не нашёл в себе сил издать ни звука.

- А вы, госпожа Хинчи, наверное, считали нас самонадеянными гордецами, лелеющими иллюзию своей непревзойдённости? – хаяк не нужно было даже оборачиваться, чтобы знать, что вслед за Сэридзавой в рубку входят и трое так же освободившихся его соплеменников, – а между тем, я допускал, что может и не сработать, вы можете и не броситься сразу подключать Ключ к ближайшему компьютеру… Дёргаться не советую. Хотя можете и дёргаться, толку – корабль уже не ваш.

«Что ж, значит, вот он какой – Ключ Всех Дверей… – тоскливо подумал Аличе, – довелось увидеть своими глазами, даже в действии, да… И стоит ли удивляться – если уж он действительно способен открыть всё, значит, не только двери камеры, но и «двери» компьютерной системы… Передавая управление кораблём своим хозяевам…»

- И куда вы нас теперь повезёте? Или никуда не повезёте, ссадите на ближайшем астероиде? Или просто убьёте? – Митши Айлок неторопливо, спокойно оглядывала компанию диверсантов. Вообще-то, сдаваться так просто она не собиралась. Она была шлассенкой. И, в конце концов, не просто шлассенкой, а троекратным чемпионом в своём весе. Но с каждой секундой надежды на мгновенный реванш как-то таяли – все четверо вооружены до зубов, все дула смотрят сейчас на её коллег.

- О, что вы, госпожа…Айлок, верно? Мы ведь не звери какие-то… Убивать ценный генетический материал, пока точно не знаем, что он не может пригодиться… Просто поменяемся с вами местами. Вы пока посидите в камерах… А маршрут нашего следования, кстати, и не меняется. Мы летим на Рем-кал’ту. Только уже в несколько ином раскладе и с иными, конечно, целями…

- А как вы выглядите на самом деле? Я имею в виду, какими вы были изначально?

Лицо Давастийора в темноте едва угадывалось, только поблёскивали светом фонарей глаза.

- А вам это зачем?

- Ну, всё-таки мне эта тема не совсем чужда. Там, где вы познакомились с Майком, я всё-таки тоже бываю регулярно. Так что подобные мысли меня одолевают давно… Ну, расшифровать и перевести в цифру можно любые ощущения и собственного тела, и его взаимодействия со средой. Со всеми этими симуляциями внутри вида вообще всё понятней некуда, наш мозг все эти ощущения знает и их интерпретировать трудов не стоит. А вот когда тело совсем другое… Даже хотя бы нарнское. У них другое зрение, другие температурные ощущения. Сумка эта… Как адаптируются эти ощущения для восприятия человеческим мозгом? Мне даже кто-то объяснять пытался, я поняла примерно четверть. С нетерпением жду, когда на широкий рынок выйдут игры каких-нибудь инсектоидов. Вот уж будет крышеснос…

- В нашем случае иначе хотя бы в том, что мозг физиологически той же расы. Но я понимаю, что ты имеешь в виду. Программирование трилюминария на изменение тела при сохранении прежнего сознания…

Лаура кивнула. Как ни хорошо работал кондиционер, в вагончике было всё-таки жарковато, и Давастийор в эти дни регулярно являл собой невозможное зрелище полуголого лорканца, а сияющий на его груди трилюминарий невольно притягивал взгляд.

- Да уж, менять сознание на лорканское – это было б уже как-то… Конечно, надо отдать справедливость, мы потому сейчас имеем возможность так над ними ухохатываться, что они как-то больше стали выползать со своей богом отмеченной планетки в большой мир. Пусть и разливаются по поводу и без о своей исключительности и богоизбранности, но выползают же. А привычки так быстро не искореняются. И вот вы каждый раз учите язык, географию, ещё и историю…

- Как правило, цель того стоит. Хотя учить лорканский было не лучшим эпизодом в моей жизни.

- Очень сложный?

- Для меня да. Но дело не только в языке как таковом. Чтоб быть убедительным как лорканец, нужно знать хотя бы пару десятков строчек из различных поучений, наставлений и гимнов, чтобы вставлять их по всякой ситуации. На самой Лорке пришлось бы ещё тяжелее…

- Ну, здесь-то можно их и из головы сочинить, разве нет? Кто здесь знает все лорканские священные писания?

- Лениво, если честно. Выглядеть по-лоркански ещё не значит мыслить по-лоркански, как это ни удивительно с мозгом, имеющим вполне лорканскую структуру.

Впереди что-то загремело.

- Лаура, твою мать! Ты могла б светить вперёд, а не куда пришлось? Очень рада, что вы нашли общие темы для светских бесед, таких своевременных сейчас, но катить нашего мудрого руководителя по такой поверхности и так вид наказания, так ещё и не видно ничерта! Вообще уж простите, что порчу всем настроение, но сколько ещё мы планируем идти? Мы уже до Насулхараза дошли или ещё нет?

- Насулхараз в другой стороне, – флегматично отозвался Давастийор.

- О, спасибо за уточнения! Тогда куда путь держим и как долго? Ну, как закончится наш путь, если камень здесь действительно есть, всем понятно, а вот если нет? Когда планируется это признать – когда устанем, когда состаримся? Когда фонари сядут?

Ан’Вар поднял от планшета, где фиксировал их путь, рисуя своеобразную карту подземелья, взгляд, в котором усмешка в сумраке блеснула зловеще.

- Вы так бесстрашно сеете в нас сомнения в способностях вашего родственника, что я сомневаюсь в вашем рассудке, мисс Эштен. Если вы больше не будете нам нужны – кто вас здесь найдёт, сами-то подумайте? Даже если мы вас не убьём…

- Энжел, я всегда ценил ваш с Дебби здоровый скептицизм, он бывает действительно полезен, когда надо опуститься с небес на землю, но вот конкретно сейчас мне – не надо. Сейчас нам нужно найти этот проклятый камень, и подгоняя меня, ты достигаешь прямо противоположного эффекта.

- То есть, ты прямо всерьёз уже убедил себя, что способен его почувствовать?

Майк страдальчески возвёл глаза к низким и неровным тёмным сводам.

- Энжел, тебе не кажется, что что-то делать в любом случае лучше, чем не делать ничего? Я могу сейчас довериться только этому необъяснимому чувству внутри, которое говорит, что до камня мы доберёмся. Что мы здесь не напрасно, в общем говоря. Но когда ты сосредотачиваешь меня на этой мысли, конечно, я уже не могу быть ни в чём уверен. Я тоже взрослый и вполне современный человек и в сказки вовсе не верю.

Девушка повернулась к тилонам, выразительно выгнув бровь.

- Серьёзно, вот этого вам достаточно, в качестве гарантий, чтобы ринуться чёрте куда и чёрте на сколько?

- Мы тилоны, мисс Эштен, бродяги в пространстве и времени. Зыбкость гарантий нам не в новинку, и компенсируется величиной выигрыша. Те, кто не охотится за легендами, и сами едва ли станут легендой.

- Легенды… – едкость голоса Энжел стремительно повышалась, – а кстати, среди кого? То-то половина галактики о вас раньше не слышала!

- Достойное замечание со стороны того, кто знает эту галактику преимущественно посредством Стеллар-ньюз. Но теперь-то о нас слышали даже там. Можно гордиться.

Лаура нервно переступила с ноги на ногу, свет фонаря полоснул по стене.

- Ребят, а можно как-нибудь ругаться и одновременно идти?

- А можно, наверное, и орать немного потише, – дружелюбно оскалился Давастийор, – устойчивость этих сводов мы не знаем.

Лаура отвела взгляд от его лица и побледнела – в произвольно брошенном её фонарём на ближайшую стену пятне света было хорошо видно сыпящуюся сверху густую струйку песка…

- Не верится… Неужели мы в конце пути? Он не был лёгким, этот путь, видит бог, не был…

Конструктивное родство с полуразрушенным кораблём в лесах Деркты наблюдалось, но этот выглядел, конечно, гораздо живее. Что сказать, столетия, прошедшие с накрывшей два мира катастрофы, прошли для разных групп выживших очень по-разному.

- Не факт, что конец, – улыбнулся Дэвид, стягивая перчатку, – мы ведь не можем даже предполагать, что откроет нам эта дверь. По обмолвкам из прошлого, да и настоящего, это можно только смутно представить.

- Аскелл лопнет от злости, – расхохотался Хуан-Антонио.

Викташ прищурился, сделав ладони козырьком.

- Смотрите, ну, вон и ребята! Как раз успевают к торжественному моменту!

Дэвид обернулся тоже, присмотрелся к снижающимся, в золотисто-оранжевом мареве, истребителям… затем судорожно скребнул рукой воздух, и ближайшая машина медленно, аккуратно ушла носом в песок.

- Это не ребята. Это тилоны.

Процессия загудела. Никто, впрочем, не пытался опротестовать – пожалуй, с учётом того, что они уже видели, некоторым здесь можно просто верить на слово.

- Что? Ах ты ж чёрт… – Вадим и Викташ выхватили оружие, рефлекторно, конечно – попасть отсюда, и этим, было б верхом наивности надеяться.

- Вопрос времени… Кажется, их не очень-то много… – Дэвид закусил губу, и второй истребитель так же ушёл на экстренную посадку. Но третий сумел заложить неожиданный вираж, из которого вышел над самыми головами полицейских, и выстрелил… Это были не бортовые орудия «Фурий», успел отметить Вадим, прежде чем увидел, как опадает на песок Дэвид Шеридан…

Так мог бы упасть сгоревший в воздухе лист. Скорчившаяся на серо-жёлтом песке мумия не могла быть Дэвидом… Истребитель всё же ушёл в крутое пике, Викташ, заорав на дразийском, метнулся туда, куда он, предположительно, упал…

- Он… жив? Жив, но… – Ли’Нор резко выпрямилась, – Дрим! Дрим, быстро! Хватай его на руки и неси на корабль! Это тилонское оружие… Одна из этих их передовых штук молекулярного действия. Возможно, какие-то считанные часы, чтобы спасти его, у нас есть…

- Нет, если б это была не моя вина, мне не было б легче. Но это моя, так что мне хуже некуда.

Майк бросил на Энжел, опустошённо откинувшуюся на бугристую стенку огромного камня и баюкающую на коленях ободранные руки, тоскливый взгляд, ещё раз подтянулся на руках и схватился за ближайший булыжник размером чуть крупнее кулака.

- Хотя вообще-то вина твоя, – продолжала Энжел, прикрыв глаза, – твой авантюризм, твоя навязчивая идея, которую ты с чего-то посчитал любовью. Будем уж честны. И ради неё мы все тут должны умереть. Я понимаю, чем ты им так понравился.

Майк примерился и довольно красиво вкатил булыжник в ряд таких же у дальнего выступа неровной, словно рубленной бешеными ударами топора, стены. Можно б было, как будто, и не усложнять, но кидать тут что-то они уже остерегались, после того, как стены ещё пару раз вздрогнули. Следующий…

- Мы пока ещё не умерли. И нет оснований думать, что Билл и Лаура непременно под завалом.

Энжел посмотрела на него, болезненно дёрнув обильно украшенными ссадинами пальцами с обломанными ногтями. Кажется, она как раз не сомневалась.

- Разойдитесь, – мурлыкнул Ан’Вар, снова вытягивая длинный тёмный цилиндр. Возможности маленького портативного антиграва были ограниченны, и тратить их старались с умом, убирая наиболее крупные, неподъёмные вручную камни. Антиграв перегревался и какое-то время отдыхал, тем временем трое пленников земных недр продолжали работать руками. Сперва, конечно, энтузиазма было побольше, даже у Энжел, то и дело осторожно ощупывающей бесчисленные синяки – падающие камни поколотили её обильнее всех. Но они работали, по самым скромным представлениям, уже два часа, а завал и не думал кончаться. Лучше всех держался, естественно, Ан’Вар, хоть в скудном свете видно было, что по его виску стекает струйка крови – досталось и ему. Тем не менее, он беспечно насвистывал, перетаскивая булыжники как можно дальше – когда они выбьются из сил, им потребуется свободное место рядом. Да сколько может длиться этот чёртов завал…

- Там что, всё это ответвление обрушилось? – пробурчал Майк.

- Столетия, значит, туннели стояли, нас, видимо, ждали… Ну, если вам станет легче, когда мы откопаем чьё-нибудь тело, то пожалуй, ещё покопаюсь… Просто сидеть и ждать смерти всё-таки тупее гораздо, надо сначала вымотаться как собаки.

Ан’Вар скатывал средней величины камни с вершины завала, почти стараясь не задевать ими копошащихся внизу спутников. По тилонской, видимо, нелюбви работать без размаха он скинул куртку, накладывал в неё сколько мог камней и в этом импровизированном мешке носил их к стене, попутно проверяя, не остыл ли перегревшийся антиграв. Майк вздохнул, снова вгрызаясь пальцами в хаотическую смесь песка и разновеликих камешков. Он бы тоже не отказался так… но пожалуй, его слабые ноги пока не удержат с грузом. Спасибо, что в принципе слушаются.

- Почему ты рассматриваешь как заведомо невозможное, что мы прокопаем этот завал? Он совершенно точно не бесконечный.

- Ага, и мы тоже, – Энжел запустила в сторону стены очередной кегельный шар и снова обернула ненавидящий взгляд к возвышающейся перед ней тёмной груде, – нас так удачно завалило в тупике. Даже если мы не ускорим процесс, вызвав новый обвал – мы в конце концов задохнёмся.

- Я не думаю, что тупик полностью глухой. Дальние верхние углы не получилось просветить, мне кажется, где-то там есть щель. Потому что я пока не ощущаю, чтоб концентрация углекислого газа здесь существенно повысилась, а должна б.

Энжел покосилась в сторону фонаря, кое-как укреплённого на стене. Фонарь при обвале тоже получил контузию и его яркость существенно снизилась, а периодически он принимался тревожно мерцать, заставляя нервничать, наверное, даже показно спокойного тилона.

- Все тут смотрели фильмы про археологов и охотников за сокровищами? Ну, что там смотрел Ан’Вар, я растерялась бы предположить, а вот ты-то явно смотрел. Я тебе рассказывала про Оскара с параллельной группы, так вот он этой темой прямо бредил. Ну, на момент нашего знакомства. Раз по пьяни признался, что мечтает стать «чёрным копателем». Хорошенькое дело, а? Денег у семьи куры не клюют, в принципе можно вообще ничего не делать, он это не ради денег, а ради романтики. Острые ощущения, открытия, всё такое… Его папаша в университет-то запихнул, чтоб как-то занять дурака, чтоб действительно чего-нибудь не отчебучил. Ладно, что он с дружками раз отправился в Перу или куда-то вроде того, к заброшенным городам, с полдороги вернули… Оттуда всё же вернуться реальнее. Думаю, надо шире в новостях освещать эти случаи, когда находят вот так заваленных искателей приключений. Не жалеть подробностей. А то просто слова – «задохнулись», «умерли от голода», «поубивали друг друга» – они не отражают. Воспроизвести в рассказе картину многодневной агонии – всё же нужен талант… Не каждому удаётся так, чтоб пробрало и мозги на место встали.

- А что теперь с Оскаром? А то ты что-то о нём в прошедшем времени.

- Ну, в академотпуске надолго. На аэрокаре разбился как раз накануне сессии. Хорошо так разбился, черепушку по кусочкам собирали. Их там трое было, все трое с такими переломами, с которыми раньше сразу в морг отправляли. А ведь вытянут их… Родители денег не пожалеют на полудурков. Может, хоть это их заставит что-то переоценить, конечно…

Майк просунул ладонь в образовавшуюся щель и осторожно дёрнул, пытаясь выдернуть крупный камень из песка. А нет, кажется, слишком крупный… надо дальше разгребать…

- Лихачить нехорошо, и всё такое. Но вот брат Лауры особо не лихачил. Несчастный случай, да. Не сказать, чтоб потеря становилась меньше или больше от того, виноват ли человек в том, что так произошло. Я имею в виду, в центре всего стоит тот факт, что человека больше нет, а всё остальное детали. Легче или тяжелее будет, если можно будет ругаться на того, кто больше не услышит, что он был так безрассуден? Ужасно и отвратительно, когда в туннелях заваливает таких, как мы, бездельников, которые полезли и нашли свою смерть. А когда нормальных, порядочных археологов, или шахтёров? Тётя Лауры, опять же. Чудом хотя бы жива осталась. Это, вроде как, понятно, это профессия, приходится? А перед лицом смерти разница в чём? Так ведь недалеко до упрёков к тем, кто выбирает опасные профессии. Но кто-то должен их выбирать.

- Я тебя, Майк, не понимаю.

- Да, не понимаешь. И Оскара этого тоже… И цени это счастье, Энжел.

Камни провернулись под коленями, и Энжел яростно прошипела, сбороздив аккурат прорехой в рукаве по острой грани.

- Деньги дают человеку многое, Майк, но всё-таки не дополнительные жизни. Однажды все чудеса современной медицины просто не успеют.

Майк убедился, что камень, пожалуй, великоват для его усилий, и обернулся к Ан’Вару, вопрошая взглядом, как там антиграв.

- Да, деньги дают многое. В том числе опьянение и чувство вседозволизма, ввиду немалой всё-таки вероятности выбраться там, где бедный не выберется. И они же дают такую тоску, которую так хочется утопить в космической бездне или в недрах земных.

- Тоску? Тоску?!

- Давай просто остановимся на том, Энжел, что в нас семейное положение вызывает всё-таки разные эмоции. Не думаю, что мы нашли хорошее время развивать эту тему.

Девушка нарушила установленное правило, со злостью запустив очередной булыжник в сторону отвала.

- Да, мы ведём не те разговоры. Мы должны поддерживать друг друга, говорить что-то доброе и даже пафосное… Но правда в том, Майк, что я не верю, что в такой ситуации кто-то действительно так говорит. Люди не таковы. Если им удаётся спастись – то конечно, можно врать с три короба о высоком товарищеском подвиге. Не открывать же перед всем миром свою слабость, жалкость своей натуры… А о чём были разговоры тех, кто так и умолк в тюрьме, из которой не было выхода? Мы не можем этого знать. Мы придумываем то, что нас утешит. Но содранные о стены ногти, нанесённые друг другу раны, затянутые на шее петли говорят о другом…

- Не хочу быть банальным, Энжел, но может, всё дело в том, что у тех, кто дольше не падает духом и держит своих демонов в узде, больше шансов на выживание?

Он бросил вслед за ней взгляд на снова тревожно мигнувший фонарь. Да, если он погаснет – вот тогда они познают, что до сих пор это было лишь тенью отчаянья…

- Разойдись, – тилон снова взмахнул своей волшебной палочкой, и валун размером примерно с две Майковы головы всплыл из обхватывающего его песка, как Афродита из пены.

- Сдаваться сразу – не принято, да, – она глянула вверх, где тонула в сумраке вершина груды камней, и не видно было, где она смыкается со сводами, – неприлично… Но какая будет разница, когда мы умрём – сразу мы сдались или чуть погодя? А мы умрём, Майк. Умрём, смотри правде в глаза. Мы на километры под землёй в той части пустыни, где проезжает редкий дурак, мы заперты завалом в тупике. Даже надежд, что кто-то найдёт наши кости, не слишком много. Сколько до нас тут никого не было? Столько может не быть и теперь. Мы тешим свои иллюзии просто для того, чтоб не впасть в помешательство, занимаем свои руки для того, чтоб не вцепиться друг другу в горло.

Она обхватила голову руками и заплакала. Ан’Вар аккуратно обогнул её и снова принялся наполнять свою куртку камнями.

- Энжел. Зачем ты пошла со мной? Ты легко могла сейчас здесь не быть. Ан’Вар и Давастийор катили бы мою коляску без явного удовольствия, но всё же справились бы с этой миссией, думаю.

- Да! Да! – слёзы потекли из-под спутанных волос грязевыми дорожками, – я не могу об этом не думать, потому что это правда. Вспоминая через много лет в кругу семьи о так и не вернувшемся тебе, я б так корила себя, что отпустила тебя одного, что теперь вот живу, дышу искусственной атмосферой Марса, вкусно ем и пью на очередном семейном торжестве – и так была бы счастлива, что мне-то достало благоразумия! И мама, да… Под её виной, что не уберегла тебя, прозевала – жила б та же радость, что это случилось не с ней. Вина… да переживают как-то люди такую вину. Всё переживается, кроме смерти. Такая вина становится чем-то вроде семейного фетиша – да в куче семей такое есть, кто грызёт себя из-за того, что вовремя не оказался рядом, кто из-за не сказанных вовремя слов… Она становится дополнительной семейной связью. Что-то тёмное вообще гораздо лучше связывает людей, чем светлое. А уж если б мне удалось не пустить с тобой Билла… сложно и представить, что б тогда было. Вряд ли мама хоть раз не сказала б мне, что я выбрала его, не тебя.

- Но ты ведь выбрала б. Ты и здесь потому, что боялась, что он попрётся со мной. Ведь отпустить меня одного грозило ему неприятностями от Дебби.

Энжел кивнула, тени от прядей волос скользнули по чёрным рекам на щеках.

- Хорошо тебе… Ты одержим своей идеей, и всем готов рискнуть ради неё – и собой, и нами. Едва ли твоя вина могла б быть сильнее досады, если б твоя цель не была достигнута. И едва ли твоя радость от того, что остался жив, могла б быть сильнее.

- Нравится тебе это или нет, Энжел, но правда в том, что тебе тоже хотелось сбежать от этой жизни. Конечно, поменьше, чем этому твоему Оскару, но всё же, в один момент ты этому порыву поддалась. А дальше уже гордость не дала б повернуть.

Она снова яростно и тоскливо заскребла тёмную груду, несколько камней из-под её ладоней с бодрым стуком скатились вниз, один подкатился почти к ногам повернувшегося с полной курткой тилона.

- Мы за эти годы чертовски устали друг от друга, от всего того, что нельзя говорить… Но разве можно было позволить тебе избавить нас от тебя? Нет, никак нельзя. Как же я порой была зла на мать, что она на это всё пошла… Жили б и дальше на Земле, тоже имели б какие-то проблемы, уж точно долго считали б жизнь сломанной после смерти папы… Но этого всего не было бы. Не пришлось бы убеждать себя, что нам совершенно всё равно, что люди смотрят на нас как на удобно устроившихся при больном и богатом родственнике. «О, Энжел, твоя мать, несомненно, большая молодец. Семья – это главное. Всё это, что было в прошлом, надо уметь забывать и преодолевать. Никакие нанятые за деньги люди не заменят заботы родных людей»! – она скривилась, – кого это могло обмануть? Я в их глазах ясно читала – мама большая молодец, обеспечила дочке будущее. Бабушка была порядочная сука, но мы забыли-проехали, не ради высоких соображений родной крови, конечно, а ради отличной денежной компенсации. Все так думают, все! Ты можешь говорить, что бабушка вообще-то не бросала маму, развод Земли с Марсом был дольше, скандальней и эпичнее, развод дедушки Франца и бабушки Лиз на его фоне сущая мышиная возня… Что вообще всё это не имеет никакого отношения к тебе. Все будут кивать и поддакивать, и радоваться, что ты умеешь говорить правильные слова, облекать семейную грязь в красивую обёртку. Их тоже хорошо воспитали… Сказать «Ну ничего, в конце концов он сдохнет и вы заслуженно насладитесь всем, что вам останется» так, чтоб это звучало как искреннее соболезнование доле инвалида. Как я от всего устала… И от того, что мне честность не позволила б сказать, что пошли б они к чёрту, эти деньги… С деньгами многое иначе, чем без них. Можно о многом не беспокоиться. Учиться где захочешь, ездить куда захочешь, решать всякие мелкие проблемы, не тратя время на их обдумывание. Ладно б, этого в моей жизни и не было, но имея это, тяжело думать о том, что могло и не быть. Конечно, мама всеми силами старается избегать лишних трат, я иногда ей за это благодарна… А иногда это страшно раздражает. Потому что это ничего не изменит. Только дополнительно бросает тень на тебя, хотя никто в здравом уме не скажет, что тебе чего-то жаль для родственников. Из этого положения нет приличного выхода.

- А можно узнать, почему нужно постоянно думать о том, кто там как тебя воспринимает?

Энжел покачала головой, с болезненной гримасой зажимая пальцы, из-под ногтей которых сочилась кровь.

- Да, ты-то не думаешь. Ты такой. Когда ты инвалид, смысл-то волноваться о том, как на тебя смотрят, тут всё как-то однозначно… Вместо тебя мы с мамой все эти годы изводили себя.

- И ты ненавидишь меня теперь за это? Ну, и что дальше?

- Ну, если на то пошло, ненавижу и маму. Втемяшилось же ей это всеобщее примирение и воссоединение семьи. На кой она была бабушке, которая была уже одной ногой в могиле? Потешить напоследок её эго, снять с сердца тяжесть проведённых врозь лет? Да я б сказала, она была вполне утешена другим материнством… Или тебе? Что, ты действительно не был бы счастлив, если б за тобой не ухаживали родные по крови люди? Тем более, положа руку на сердце, строго в смысле ухода больше для тебя сделала та же Лурдес, вот её б ты и любил. Мы что там делали вообще? Какому идиоту первому пришло в голову, что должно быть очень горько жить врозь с каким-нибудь родственником? Вон Билл своего отца видел один раз как-то случайно, и совершенно не тоскует, там не по чему тосковать. Ему матери вполне достаточно. Меня сейчас утешает только одно – если мы оба тут умрём, мне не придётся терпеть все эти взгляды и обтекаемые фразы… о твоём таком удачном завещании. А мама – ну, как-то справится. Она должна была быть готова к чему-то подобному, когда примазывалась к богатой семейке.

- Энжел, ради всего святого, хватит!

- Нет, дорогой, это тебе хватит! Слушать не желаю, насколько все эти деньги для тебя прах земной! Согласись, без этих денег ты не смог бы позволить себе подобную авантюру…

- Автостопом бы поехал, – зло выплюнул Майк, – в период ремиссии…

- Замечательная штука эти ваши чувства, – Ан’Вар взвесил на ладони антиграв, всё ещё, видимо, недостаточно холодный, и вернулся с курткой к завалу, – какой виртуозный и замысловатый способ отравить жизнь и себе, и другим!

- «Эти наши чувства»?! – с готовностью взвилась Энжел, – прямо у вас совершенно нет чувств – привязанностей, обид, ревности, любви? Я понимаю, сейчас вы очень заняты охотой за всеми этими замечательными артефактами, но чтоб вообще?

Тилон вкатил на куртку несколько булыжников и свалил сверху следующие.

- Наблюдать за вами, конечно, занятно, а вот жить так – пожалуй, нет.

- Как он? Он жив? Он поправится?

Дайенн вздохнула.

- Не знаю. Я сейчас ничего не могу вам ответить. Прежде всего потому, что не могу понять, что с ним. То, что происходит с клетками его тела, мне незнакомо и необъяснимо. Их структура, их природа меняется… таким образом, какой мягко назвать немыслимым. Пока изменения составляют, в отдельных тканях и органах, от 30 до 40%, предполагаю, что когда процент изменённой ткани перевалит за 50 – жизнедеятельность… будет больше невозможна.

- Сколько времени у нас есть, чтобы спасти его?

- От шести до двенадцати часов – при условии, что скорость дегенерации будет постоянной, но даже при том, совершенно невозможно спрогнозировать… вектор изменения, новые очаги вспыхивают хаотично, реакции начинают идти то быстрее, то медленнее на отдельных участках… Но чтобы спасти его, надо знать, как. Это не просто некроз, это не что-то, хотя бы отдалённо нам знакомое. Я перепробовала всё…

Кроме Дайенн, в медблоке так же находились Диус и Эркена. Вадим перевёл взгляд с одного на другого – лиц не видно, Диус сидит, опустив лицо в ладони, Эркена стоит над кушеткой спиной к двери.

- В недобрый час отлучился Альберт…

- За 12 часов мы даже до Деркты добраться не сможем. За 6 тем более.

- Что за твари… Безумные, агрессивные твари…

- Как-то непонятно… – почесал подбородок Гидеон, подпирающий стенку в коридоре рядом с медблоком, – зачем они стреляли в него? Не, ну в чём их логика, если это – Дэвид Шеридан, именно тот, кто нужен им живым?

- Во-первых, они могли стрелять и не в него, на такой скорости, с такой высоты сложно соблюсти ювелирную точность. Во-вторых… они могли просто не ожидать, что мы сможем так быстро его унести, да и что он успеет их нейтрализовать. По идее – перестреляв нас всех, они неспеша открыли бы корабль, благо, сопротивления Дэвид оказать бы не смог. Шесть часов им хватило бы, а дальше он им живыми не нужен.

- Почему… – Диус поднял окаменевшее лицо, – почему это снова, в очередной чёртов раз, происходит именно с ним? Почему они не могли промахнуться и попасть по мне? Пожалуйста… ловите их так, чтобы я не знал, не видел, не слышал. Я хочу уничтожить их, всех до единого…

Рука Дэвида в его руке напоминала истлевший палый лист – хрупкие косточки, почти прозрачная кожа, и Диус боялся выпустить эту руку – что, если от неосторожного движения она рассыплется в прах, и боялся перевести взгляд на его лицо.

- Я вам скажу, что нужно делать, – глухо проговорил Эркена, – средство спасти его знают те, кто его ранил. И нужно заставить их сказать…

- Да с огромным удовольствием! Но мы, мягко говоря, не очень-то в силах сейчас… У нас нет истребителей, у них – есть. Да, этот пацифист ведь не уничтожил их, практически мягко посадил на песочек, и двоим из троих удалось удрать. Третьего мы почти задержали… задержали, ну да… Боюсь, допрашивать трупы лично я не обучен. Чёрт возьми, эта тварь нас двоих могла уделать, у меня просто не было выхода! И потенциально, где-то здесь у них корабль-носитель, если уж они не спускались прямо на истребителях… Да им ничто не мешает прямо сейчас накрыть нас всех…

- Ну, этого, положим, они не сделают, пока Дэвид Шеридан жив. Чёрт, ну и где этот корабль поддержки, когда он нам так нужен?

- Боюсь, корабль поддержки нам уже ничем не поможет, – отозвался Диус, – вы, может быть, не заметили, а я заметил. Это были полицейские «Фурии». Как ни крути, у нас ничего нет…

- А вот это неправда. У нас есть лекоф-тамма.

- Эркена!

- И я полагаю, это вполне достойный противовес.

- Эркена, я запрещаю вам даже думать об этом! Вам нельзя в бой! Самоубийство – плохой способ поддержать товарища!

- Госпожа Дайенн, это бред! Вы прекрасно знаете, что в нейросистеме лекоф-тамма я не в меньшей безопасности, чем здесь, внутри корабля, если даже не в большей. Ни выстрелам, ни ножам, ни зубам до меня там не добраться.

- Угу, то-то у нас остался всего один лекоф-тамма… – вставил Арвини, – как ни посмотри, безопасная машина!

- Вы не сможете обложить меня ваткой более надёжно и старательно, чем это сделает нейросистема. Я знаю, что фактор Виллебранда у меня снижен до предела. Но реновилата у нас сейчас нет, а если мы не предпримем что-то – боюсь, скоро он мне уже не понадобится!

Дайенн повернулась к выжидательно глядящей на неё Цэрин.

- Пойдём. Не знаю, много ли толку даст вскрытие тилонского трупа, подозреваю, что никакого… Ну, у нас есть по крайней мере один захваченный истребитель, это уже лучше, чем ничего… И Ли’Нор что-то говорила о том, что системы отмерли, значит, мы можем…

- Вызвать ещё подкрепление? Всяко, оно будет лететь с Тирриша много дольше, чем осталось жить Дэвиду Шеридану.

- По крайней мере, теперь мы можем засечь их местоположение. Ну, что-то делать мы должны…

- Я требую свидания с Аскеллом, – изрёк вдруг Диус.

- Зачем? Отыграться?

- Госпожа Дайенн, я всё же ещё не обезумел, хотя так и может, наверное, показаться. Во-первых, Аскелл тилон, и может что-то подсказать… о том, как обратить эту реакцию вспять… Во-вторых, можно снова вынудить его помогать нам.

- Из каких соображений? Он тилон!

- Именно. Как я понял, они обладают не очень высокой видовой солидарностью. Если сможем сыграть на склонности к конкуренции – возможно, у нас есть шансы. Ну, если мы пообещаем ему, если он спасёт Дэвида, отдать содержимое корабля… Не обязательно, конечно, потом так и делать… Хотя как по мне – да провались он пропадом, этот их корабль вместе с ними самими…

Лаура несильно приложилась затылком о каменную стену.

- Пошёл третий час, да? Этот завал бесконечен, я правильно поняла?

- К сожалению, в критический момент мозги отказывают многим, – Давастийор раздражённо отшвырнул во тьму негодную, видимо, деталь, – если б мы не бросились врассыпную, когда всё это произошло, мы были б сейчас в несколько лучшем положении. Впрочем, если б мы настояли на том, чтоб разделиться…

- Нас бы завалило порознь, – Билл докатил валун до предназначенного ему места и отёр лоб, – да, многое бы изменилось.

Тилон бросил на него уничижительный взгляд.

- Тогда сейчас по крайней мере мы знали бы, что переговорник Ан’Вара включен. А он был выключен на момент, когда всё это произошло, как и мой. Но мы можем надеяться, что он уже его включил. Он достаточно сообразителен, чтоб это сделать. И достаточно сообразителен, чтоб понять, что если я не отвечаю сразу – это ещё не значит, что я мёртв. Вы не прохлаждайтесь, мистер Мейнард. Починить мой переговорник никто, кроме меня, не может, так что вам придётся копать и за себя, и за меня тоже.

Билл посмотрел на тёмную лорканскую морду очень красноречиво, с явным сожалением, что синяки на ней всё равно будут не очень видны, но вернулся к завалу. Толку говорить, что сломанная рука, вообще-то, болит.

- В лучшем положении, да, – пробормотал он, – мы хотя бы можем вернуться к вагончику. И я советовал бы это сделать, там, вроде бы, есть какое-то более состоятельное оборудование…

- Но ваших советов никто не спрашивал, – Давастийор, видимо, решил, что на ближайшее время с него хватит копания в строптивом механизме, и осторожно потянул затёкшие ноги. О полученных им травмах Лаура и Билл ничего не знали, он не докладывал им о результатах оценки своего состояния, но судя по сделанному сразу же уколу обезболивающего, было оно всё-таки не блестящим, – потому что если предполагать, что вторая половина нашей команды ещё жива, то дорога каждая минута.

- Ваша забота, господин Давастийор, почти ослепляет меня благородством, если забыть о том, что главный аргумент для вас – тот, который в коляске. Как же вы без своего радара-то.

- Ну, если он обнаружится с расплющенной черепушкой – обещаю не лишать себя жизни над его телом, – огрызнулся тилон, хватая ближайший валун величиной со свою голову, – но да, я не сдаюсь, не убедившись. Не логично?

- А окажись вы с мистером Гарибальди по одну сторону – бросили б без колебаний и мисс Эштен, и своего приятеля, так?

- Мистер Мейнард, прошу вас! По крайней мере пока мы верим, что есть какая-то вторая сторона, а не сплошной могильный курган – надо сосредоточиться на этой мысли. Хотя это было б слишком большой удачей… Но какая разница, у кого какие интересы, пока это заставляет нас работать плечом к плечу?

- Вам так просто терапевтически полезно. Делом заняты – меньше истерите.

- Давастийор! Вам обязательно быть такой скотиной? Вы вроде бы понимаете, что там – наши товарищи!

- Вот только интересно, что должно заставить меня делать вид, что мне не всё равно.

Билл взвесил на здоровой руке крупный булыжник, Лаура буквально повисла на его плече.

- Мистер Мейнард, это сейчас точно никому легче не сделает!

- Он тоже мог бы подумать о том, что провоцировать не в наших общих интересах.

Лаура махнула рукой. Её жестоко мутило – рушащиеся своды на неё почти не попали, но когда упала, уже оказавшись в относительной безопасности, сильно ударилась головой, видимо, до сотрясения. Но она не могла позволить себе отсиживаться, глядя на спутников, тоже пострадавших, но продолжающих отважно бороться с грудой камней. Тем более что тем их спутникам, с которыми их эта груда разделила, сейчас, возможно, гораздо хуже.

- Что ж, – после некоторого молчания вымолвил Аскелл, – звучит логично… Кажется, некоторые успехи в нашей логике вы делаете. Я сам, пожалуй, мог бы так поступить…

Винтари грозно двинулся на него, Дайенн поспешила встать между – убивать ценный источник информации прямо сейчас было, пожалуй, неразумно.

- …А мог бы и не так… В любом случае, сейчас у нас есть лишь несколько часов. И у вас, и у них, кстати, тоже.

- Мы слышали от занефов о нескольких видах молекулярного оружия тилонов, но полагаю, не о всех. О тех, что заставляют вещество менять агрегатное состояние, о тех, что могут замещать атомы… При этом в большинстве случаев, как мы поняли, реакция необратимая.

- Логично, не всегда есть время и желание заращивать расступившуюся стену обратно. Но в данном случае, думаю, обратная реакция возможна.

- Даже если и нет – вы являетесь, как уже однажды было сказано… внешним устройством Альберта, возможно, вы можете, хотя расстояние уже огромно, хотя бы попытаться связаться с ним… Или даже самостоятельно попытаться что-то сделать…

- Совершенно верно, и попытаюсь. Но как бы ни переживал Альберт всей душой, вы понимаете, думаю, что если даже он развернётся с полдороги, вовремя он не успеет? Но расслабьтесь, это чистая правда, Дэвид Шеридан действительно нужен мне живым. Я попытаюсь по крайней мере стабилизировать его состояние и замедлить реакцию… Но это только один фронт работы, дорогие друзья. Где-то совсем, действительно, рядом у нас имеются минимум двое моих собратьев. Разумеется, скорее всего, несколько больше. Навскидку – их было больше трёх, но меньше десяти. Поясняю – если они прилетели на захваченном полицейском корабле, их не может быть слишком много, большую группу тилонов захватить не удавалось ещё никому, и, разумеется, вылетели к месту приятнейшей встречи с вами не все, кто-то остался на корабле.

- Десять, точнее, теперь уже девять – тоже весьма неплохо. Да даже двое – вполне хорошо, учитывая, что на захваченном корабле, скорее всего, был полный комплект машин, а у нас – всего одна. Так что когда мы обнаружим его местоположение…

- Обнаружить-то, думаю, будет нетрудно. Как всё бессмысленное. Поясняю – напасть на них вам, действительно, как-то не с чем, у них силовой перевес и у них, с вероятностью, находятся в заложниках ваши коллеги, которыми вы ведь не станете жертвовать? Ну вот. Это во-первых. Во-вторых – напоминаю, время тикает и у вас, и у них. Вам нет нужды их искать, они придут к вам сами. Поэтому предлагаю сосредоточиться на обороне. Мы располагаем, конечно, ограниченным количеством средств, но что-нибудь существенное я постараюсь придумать…

- Да уж конечно, постараешься. Жить-то хочется. Не думаю, что, в случае штурма корабля, они станут беспокоиться о твоей драгоценной жизни.

Аскелл смерил Гидеона презрительным взглядом.

- Разумеется, чистого альтруизма вы от меня ожидать и не вправе. Но если б я имел своим интересом только выжить, это было бы даже как-то мелко. А теперь, пожалуй, ступайте приступать к проверке орудий и спору, например, кто будет гордо летать на единственном трофейном истребителе, и оставьте меня наедине с госпожой Дайенн.

- Что? Это ещё с какой стати? Предлагаю всё-таки без глупостей, Аскелл!

- Потому что я так хочу. И имею некоторую возможность диктовать условия. С чего вы решили, что, в случае захвата корабля, я так уж не имею шанса договориться с захватчиками? От этой, как вы выражаетесь, глупости никто не умрёт. Я надеюсь, господин Гидеон, в вашей жизни было не всё так грустно, чтоб вы не имели возможность в этом убедиться?

Теперь побагровела и двинулась вперёд Дайенн.

- Аскелл, ты наконец окончательно не в своём уме? Если мы сейчас в сложном положении – это не значит, что это прекрасный повод оборзеть.

- Почему же? Нет, я не настаиваю. В самом деле, это, как и спасение ваших драгоценных шкур, для меня не принципиально. А так же – хочу напомнить, что кое в чём у тилонов может наблюдаться удивительная солидарность. В том, что Дэвиду Шеридану вовсе не обязательно жить до глубокой старости, а не до открытия двери корабля. Ну так что, госпожа Дайенн, останетесь?

Голова Аскелла мотнулась от удара, но он только расхохотался.

- Подобное как-то даже… плоско, даже для вас!

- Забавно, я мог бы сказать то же самое! Может быть, всё же придём к какому-то решению, пока я ещё что-нибудь не сказал?

- Все вон! При превышении служебных полномочий мне свидетели нежелательны!

Стоит отдать тилонам должное, их прямолинейность в обозначении ситуации бывает кстати. Когда Ан’Вар заявил, что необходима передышка, никто артачиться не стал. КПД такой работы, когда ты уже еле шевелишься, всё равно невысок. Энжел сперва, скривившись, отказалась от сухого пайка – работая, она так наглоталась пыли, что ей казалось, она набила ей желудок доверху. Потом всё же взяла одну галету и принялась её мусолить, практически уговаривая себя. Майк поел куда охотнее, что, кажется, вызвало очередной её недовольный взгляд. Впрочем, возможно, взгляд был просто опустошённый и ни во что не верящий, в совершенно тусклом свете этого уже сказать было нельзя. Это издевательство, подумал Майк. Наверное, погасни фонарь одномоментно, они долго были бы в истерике, но вот так, тускнея всё больше и больше, он не только готовил их к неизбежному – он истязал их оттягиванием этого неизбежного. Мгновенная смерть тоже лучше, чем агония…

Ан’Вар снова задумчиво постучал по переговорнику.

- Мой, совершенно точно, в порядке. А вот его – видимо, нет.

- Конечно, – пробормотала Энжел, – он ведь на мёртвом теле. Что ему сюда транслировать – писк каких-нибудь местных крыс? Здесь ведь, наверное, есть какие-то твари, поедающие то, что осталось от идиотов, которым дома не сиделось? Должны быть.

Майк её понимал. Круг света всё сужался, темнота подступала всё ближе, вела себя всё наглее, клубилась, переливалась, пульсировала, насмехалась и делала всё прочее, что полагается по законам жанра. Как можно быть уверенным, что из этой темноты на них не смотрит какая-то тварь? Если воздух сюда откуда-то поступает, значит, этот тупик действительно не глухой. Где-то есть какой-то лаз. По нему и крадётся неминуемая, садистски неспешная смерть…

- Так, тихо! Я что-то слышу.

- Что? – любезнейше откликнулась Энжел, – галлюцинации, исполняющие голосом Давастийора гимны Наисветлейшему?

Ей слишком плохо, думал Майк. Слишком плохо, чтобы продолжать держать это в себе. Она не может, как он, просто соскальзывать мыслью с осознания их безнадёжного положения – они перетаскали этих проклятых камней, кажется, самосвал, но пути к свободе так и не было. Энжел пыталась взобраться по этой насыпи, к тому месту, где она смыкается со сводом их тюрьмы – может быть, удастся прокопать там зазор, хотя бы почувствовать призрачное дуновение с той стороны… Сорвалась, подвернула ногу. Да, он держится просто потому, что неспособен поверить, что вот это – всё. А она в мать, она очень рациональна. Она видит всё это – бесконечную стену камней, подползающую всё ближе тьму, зловеще мерцающий фонарь – и понимает, что они уже мертвецы. Но волю дать оплакиванию собственной смерти не может – довольно и того, что этот проклятый тилон уже, так или иначе, услышал.

- Удивительно, мисс Эштен, но вы попали пальцем в небо. Один из тех гимнов, которые Давастийору пришлось выучить для убедительности образа. Мелодия, правда, своя, найти в записи нам не удалось, только текст. Слышно как из ядра Нарна, но слух у меня хороший. Не насмерть разбит переговорник… А может быть, просто погребён в этой толще.

- Ну, если б погребён был Давастийор – вряд ли он напевал бы при этом, – кивнул Майк.

- А я б не удивилась, – хмыкнула Энжел. Видно было, что она не поверила Ан’Вару ни на грош, хотя непонятно, зачем ему такая утешительная ложь. Разве что, чтоб они приободрились и работали шустрее?

- Я б попросил не изливать на меня досаду на то, что ваш возлюбленный молчит, мисс Эштен.

- Я б попросила заткнуться, но когда это работало-то…

- Я думаю, Билл жив, – сказал Майк, просто что-нибудь сказать. Не то чтоб он не представлял, что Давастийор может беспечно насвистывать и над расплющенным камнями трупом.

- Жив? Ну, не будь я конченой ревнивой эгоисткой, я б тоже на это надеялась. Но я не могу. Не могу даже думать о том, чтоб он жил без меня. Ладно, что весь мир будет жить, когда я умру, но ещё и Билл?! Я слишком его люблю. Какая ещё любовь может быть без эгоизма? Он мне нужен, и всё тут. Я и так слишком много времени провела от него вдали, и вот теперь я ещё и должна умирать без него. Твоя вина, да… Не могла я просто отпустить его с тобой в неизвестность. И моя… Какого чёрта я побежала в другую от него сторону? Почему я не схватила его за руку?

- Тебе действительно было б легче, если б он сидел сейчас с нами?

- Да! А мне должно быть легче представлять, что они сейчас уходят с этим напевающим Давастийором? Он и Лаура… Это было б справедливо после моих слов, что тебе стоит забыть об этой виртуальной девушке и обратить внимание на то, что рядом. Не обратил ты – обратит он…

- И правильно сделает, – хмыкнул Ан’Вар, – на мой скромный тилонский взгляд, она лучше тебя.

- Что?! – взвилась Энжел, – о да, конечно, ты в этом много понимаешь… У тебя что, есть женщина? У вас вообще женщины есть? Что-то, сколько рассказывал Майк, одни мужчины…

- Такая уверенность, словно инвентаризацию проводила, – ухмыльнулся тилон.

- Боже сохрани.

- Ну дело хозяйское. Вообще физиология у меня сейчас очень сексуально перспективная. А раз уж ты сама столько говорила о фильмах, в ваших земных фильмах в безвыходных ситуациях герои зачастую занимаются чем?

Энжел посмотрела в его сторону с отвращением и очень эмоционально сплюнула. Майк отогнал от себя мысль, что если Ан’Вар действительно решит позволить себе какие-то вольности, у него едва ли хватит сил его остановить. Нет уж, это с ним как-то не вяжется… Он это говорит просто чтоб позлить. Позлить – это для него точно жизненно важно…

- Ладно, вы, если хотите, ругайтесь дальше, а я, пожалуй, поработаю.

Племянница посмотрела на него тоскливо.

- И есть же у тебя силы… Хотя это нормально, наверное. Такое положение, как у тебя, должно воспитывать упорство.

- Именно. Так что пока фонарь хоть как-то горит и я вижу, куда качу камни… Ан’Вар, там антиграв как? По-моему, там глыба, которая никому из нас не по силам…

- Честно, иногда мне этот парень даже нравится. Ну, ровно настолько, чтобы не размазать его по стенке. Башковитый, и умеет быстро соображать в кризисной ситуации. Если б ему ещё не было вот так органически необходимо быть такой сволочью…

Гидеон чертыхнулся, снова пытаясь затянуть строптивый винт.

- Ну вот, похоже, и сбылась моя детская мечта – пострелять по злым инопланетянам из рогатки. Ну, то есть, это, конечно, не рогатка… То есть, я надеюсь, это действительно так круто, как обещается… С чего Аскелл решил, что они атакуют непременно сегодня?

- А чего тянуть? Эта Аскеллова поделка, конечно, должна немного затянуть процесс… Да вот тилоны об этом не знают. По изначальным-то прогнозам, ночь Шеридан может и не пережить. И вообще, нам бы успеть домонтировать эту пушечку до того, как всё начнётся…

- Ну, в целом, резонно… Всё равно, отдаёт бредовостью эта идея, разместить нас тут на подступах… Чтобы не сказать… на корабле-то почти никого не остаётся… Хотя понимаю, если б меня на подлёте… обстреляли грибы… я б был, наверное, деморализован!

Рация, голосами Диуса и Илкойненаса, доложила о готовности. Колменарес с Игласом справились первыми.

- Ну вот, теперь только ждать… Эх, хорошо быть Дримштиктом! И летать-то они могут без помощи машин, и смотреть против солнца… Мне кажется, или, как будто, там вон что-то показалось?

- Пока не разберёшь, но похоже, что да. Птичек же здесь, вроде бы, нет? Ну значит, это не птичка… Кстати, Аскелл и полагал почему-то, что они подойдут с этой стороны… Тихо, не стреляй пока, пусть подойдут ближе. Плохо, если спугнём раньше времени. Да и лучше, если истребитель повредим не критично и сможем захватить пилота. Не то чтоб я прямо не доверял Аскеллу – но да, не отказался б ещё от одного авторитетного источника.

- Интересно… Если в Дэвиде Шеридане, как говорят, сила и чуть ли не сама душа Андо Александера – как же он, в смысле, этот самый Андо, может допускать сейчас, чтоб Шеридан был на грани смерти? Почему он не спасёт его своей сверхсилой?

- Ну, как предполагает госпожа Дайенн, и я склонен ей верить, если б не Андо, Дэвид был бы уже мёртв. Он держит его как может. Просто, думаю, понимаешь, это сказывается и на нём самом тоже… Ну вот, давай! Ага! Всё-таки до чего транталлилская пушечка – хорошая вещь, как расклад меняет сразу! Теперь уже три истребителя против одного – это уже не очень много…

- Угу, если б их было три… Хотя всё равно меняет. Так, пока, как понимаю, по очку у нас и Винтари с Ли’Нор… И это на первой минуте! Ничего… вот, это, кажется, Фар с Илкойненасом, да? Что-то смотрю, поскромничал Аскелл с их количеством, десять тут есть точно, а это ещё кто-то остался на корабле… Нет, ну ты посмотри на этих куриц, рождённых для полёта! Они считают, что они в танке, или про маневрирование вообще не слышали?

Гидеон вдруг вскинул ладонь, потом схватил рацию.

- Прекратить огонь! Что-то здесь нечисто. «Серое крыло», приём! Вышлите истребитель к месту падения ближайшего! Да, сейчас! Настаиваю! Надеюсь, Ан’Ри умеет управлять этим классом «Фурий»… Дайенн-то умеет, но вряд ли захочет оставить пациента, да и Аскелла без присмотра…

Ожидание было мучительным. За это время ещё три истребителя пролетели над ними – не сделав ни малейшей попытки выстрелить, один врезался в ствол одного из самых высоких грибов и полетел, задымившись, вниз.

- Они беспилотные? Но зачем?

- Я надеюсь, что они беспилотные…

Ожила рация.

- Это Аличе! Без сознания, но, похоже, жив… Эти твари запихали в истребители заложников, поставили на автопилот, и…

- Красиво, слов нет. Заставить нас впустую растратить хотя бы часть боезапаса, заодно деморализовав открытием, что стреляли по коллегам… Или же… чёрт… мы ведь знаем не всех наших коллег в лицо и по имени, что мы подумали бы, достав пилота из сбитого истребителя? Что это перекинувшийся тилон, что он просто оглушён… Это мы подумали бы первым делом, разве нет? Это хорошо, что Аличе мы хорошо знаем, он включен был в нашу команду вначале… Какого чёрта…

- Такого, что вспомни один из вероятных сценариев, со слов Аскелла. С одной стороны, чтобы отвлечь нас, они пустят истребители, а с другой подойдут сами на корабле. Мы полагали, что им не хватит людей для такого манёвра. Ну вот, хватило…

- Отлично, ждём самих… Гадая, чёрт возьми, остались ли у них ещё заложники, или они выпустили на нас всех?

- Часть истребителей, похоже, всё же были беспилотными, так что кто-то у них ещё мог остаться.

- Народ! – скрипнула рация, – к кому там ближе, Гидеон, Алварес? Как будто… у меня галлюцинация, или что это сейчас пролетело? В вашу, вроде бы, сторону…

Гидеон бросился было к оптике, потом сплюнул.

- На такой скорости…

Треск помех перекрыл вопль Дайенн.

- Эркена!!! Немедленно вернитесь! Кто вам позволял? Остановите кто-нибудь этого идиота!

Гидеон только головой покачал. Даже сразу не решишь, кому – Дримштикту или трофейному истребителю, не вполне оправившемуся после лёгкой «контузии» экстренной посадкой – проще догнать лекоф-тамма… А вскоре стало и не до размышлений – свет заходящего солнца закрыла надвигающаяся туча «Серого крыла-39»…

- У тебя фамилия отца, а у Билла фамилия матери, от чего это зависит? Да, я особо не изучал культуру землян, мне языка вполне хватило, поскольку он общегалактический.

- Ну, просто моя мать не была замужем за моим отцом. Обычно, по умолчанию, женщина, выходя замуж, берёт фамилию мужа, и дети тоже получают фамилию отца. Но есть и всякие национальные традиции…

- А наоборот что, нельзя?

- Можно, конечно, – рассмеялась Лаура, принимая бутылку с водой, – у меня у двоих одногруппников так. Лично мне нравится моя фамилия, я не против её оставить.

- Да я тоже не в претензии, – улыбнулся Билл, – носить фамилию такого деда – довольно приятно. Ветеран Космофлота, великий исследователь… Я его не знал, мать тоже почти не знала, её мать была с ним в разводе. Да если б и нет – он же почти всё время был в космосе… Она чуть голову мне не оторвала, когда я сказал, что буду пилотом.

- Да уж… Доля женщин, ждущих своих мужчин с работы месяцами, а то и годами – нелегка. Но не могут же все работать в магазинчике по соседству.

Давастийор прожевал слайсу и снова повернулся к Лауре.

- А у твоей матери была какая? Видишь ли, мы, тилоны, любопытны. Без любопытства мне сложно б было изучать лорканскую культуру, даже в этой небольшой степени. У них нет фамилий, как ты, может, знаешь. А имянаречие какое-то совершенно безумное.

- Да, я слышала… Старшим детям имя образуют от отцовского, присоединяя те или иные окончания, у женщин обычно окончание –енне, что означает просто «женщина», потом могут от имени деда, дяди, да хоть прадеда… Детей обычно много, поломать голову приходится. А когда надо официально, перечисляются предки этого мужчины колена до седьмого, местность происхождения, храм, к которому он приписан… Вместо того, чтоб просто придумать фамилии, приходится таскать за собой такие простыни. Хотя, фамилия не панацея, они повторяются. В смысле, куча людей может носить ту же фамилию, и не факт, что они твои родственники, и у тебя могут быть полные тёзки, которые тебе никем не приходятся. У матери была знакомая, Джо Саммерс. И вышла замуж тоже за Джо Саммерса. Ну, некоторые имена бывают и мужскими, и женскими. Джо – это сокращение и от Джозефа, и от Джоан, и можно назвать ребёнка просто сокращённым именем, так тоже часто бывает. А Саммерс – очень распространённая фамилия. А фамилия матери – Бегланд, тоже вроде не редкая. Я знаю, что в Российском Консорциуме живут какие-то Бегланды, и они нам совсем не родня.

- Бегланд… что-то знакомое.

- Вот видишь, даже ты где-то эту фамилию слышал. Ну, один Бегланд работал в Межзвёздных новостях, это двоюродный брат моего деда, он давно умер, конечно…

- Деда – отца матери? Он, значит, был тоже Бегланд… Довольно забавно во всём этом разбираться, понимаешь.

- У вас что, нет родословных древ и всего такого? – удивился Билл. Потом сам удивился своему вопросу. Ну какие родословные у существ, жизнь которых организована настолько безумно? «Это мой дедушка, он был дрази, родился сто лет назад, а это мой отец, он был бракири, родился 500 лет назад»?

- А фамилия его жены была какая?

- Бабушки Лиз? Шеридан… Забавно, я на неё довольно сильно похожа, а мама была – не особо.

- Шеридан? – Давастийор так и подпрыгнул, – хотя, если ты говоришь, фамилии просто бывают одинаковые…

- А что такое? – девушка вперила в него непонимающий взор.

- Говоришь, ты похожа на неё… Но ведь это не значит, что она была похожа…

- Очень увлекательный разговор, – Билл отряхнул о колено здоровую руку, – но может, вернёмся к работе, если с перекусоном закончено?

- Билл, тебе-то точно лучше бы отдохнуть. Твоя рука…

- От сиденья на месте не срастётся. Да, с меня работник так себе, и меня это очень бесит…

Давастийор нагнулся к рюкзаку и выпрямился с овальным предметом, похожим на футляр для очков.

- Давай сюда. Только будет малоприятно, перелом-то закрытый. Придётся разрезать кожу, оно должно соприкоснуться с тем, что нужно срастить.

- Что это?

- Изначально – нечто вроде сварочного аппарата, – усмехнулся тилон, осматривая тонкое лезвие, – но как оказалось, работает и на живой материи. Правда, свет тут плоховат, за качество работы не ручаюсь.

- А можно узнать, ты где с этой идеей раньше был? – вспылила Лаура, – всё это время Билл работал со сломанной рукой…

- Ну не со сломанной ногой же ползал. Там, – тилон кивнул на завал, – могут быть не менее пострадавшие. Может, там кому-то руку вообще оторвало. Правда, совершенно отделённую конечность пока не случалось приращивать, но можно попробовать… Видишь ли, эта штука после вскрытия остаётся действующей только сутки. Обычно-то дольше не требуется – достал, заварил швы и выбросил. Так что теперь нам придётся работать очень-очень резво.

Лезвие рассекло кожу, Билл зашипел – боль, наверное, была адская.

- Но если мы опоздаем – им это уже не пригодится. А с двумя руками он явно будет работать усерднее. Я, по правде, сам деморализован величиной этого завала. Мы давно должны были его разгрести.

- Мне уже кажется, это какая-то мистика, – бисеринки пота на лбу Билла тускло блестели в свете фонаря, – мы его разбираем, а он нарастает с другой стороны.

- Это возможно только в том случае, если господин Гарибальди не хочет, чтоб мы его освободили, – мурлыкнул Давастийор, выпуская из «футляра» шипящий голубой луч, – а такого ведь не может быть.

- Ну и чувство юмора у вас…

- Какое есть, не жалуюсь.

- Билл, давайте не будем ругаться. Пусть у Давастийора там не любимая, а друг – это не значит, что он меньше переживает.

- Лаура, ты общаешься с этим типом непрерывно уже вроде бы достаточно, чтоб понимать, что «переживать» – это вообще не про него. Просто он заинтересован в господине Гарибальди – ну и, наверное, в чём-то из того, что осталось в рюкзаке Ан’Вара.

- В таком случае, переживаем мы, видимо, одинаково, – тилон аккуратно поправлял лезвием какие-то ткани, продолжая водить голубым лучом, – или мне показалось, что ты только терпишь любовь этой женщины? Вероятно, потому, что у неё деньги?

Лаура увидела, как пальцы здоровой руки сжались в кулак, остановило Билла, явно, только соображение, что как-то неразумно выбивать лекарю зубы в разгар операции. Вот по её завершении – можно.

- Эксперт нашёлся…

- Давастийор, если кто-то сдержан в проявлении своих чувств и не говорит о своей любви непрерывно…

- При чём тут это? Есть большая разница в отношении его и её.

- Ну, она всё-таки девушка…

- А в чём разница?

Лаура просто ртом захлопала.

- Ничего себе, вопрос! В чём разница между мужчиной и женщиной? Да действительно…

Тилон посмотрел на неё насмешливо.

- Я как-нибудь понимаю, что у вас разные формы гениталий, что у тебя и мисс Эштен крупнее молочные железы и длиннее волосы, чем у него и мистера Гарибальди. Но это только физиология. А физиология для нас – штука вовсе не незыблемая. Разве она как-то связана с чувствами и отношениями?

- Вообще-то…

- Что, гормоны? Да, я слышал про эту удобную штуку, на которую можно списать любые глупости.

- У тебя вообще-то тоже есть гормоны, – проворчал Билл, – в данный момент лорканские, конечно… Наверное, более удобные, чем земные, да?

- Ты хочешь сказать, что вы можете превращаться и в женщин, и при этом остаётесь теми же самыми? Хотя, если честно, я готова в это поверить… Может, ты и прав, что многое из того, во что мы привыкли верить – только привычка. На самом деле, меня тоже бесят все эти рассуждения, что женщины слабее, чувствительнее и всё такое. Знаю кучу обратных примеров.

- Деньги… – Билл прижал к себе исцелённую руку, неверяще потирая ещё недавно располосованную кожу, – пошёл бы ты в задницу, знаток, вместе с этими деньгами, кстати. Да, дело в них. Только не так, как ты думаешь.

- О чём ты? – Лаура вскочила, опасаясь, что мордобой сейчас всё-таки состоится.

- О том, что всё это несерьёзно. И не знаю, как она, а я понимаю это. Она богатая девочка, привыкшая получать всё, что ей нравится. Сегодня я, завтра кто-нибудь другой… Но не думаешь же ты, что она прямо соберётся за меня замуж?

- А почему нет-то?

- Ну, может, потому, что матери она о нас так и не сказала?

Давастийор кивнул с довольной мордой и что только ногу на ногу не сложил, любуясь этой сценой.

- Хорошо, тогда почему ты вообще с ней? Почему не отшил?

- Отошью, позже. Явно не сейчас это делать. Сейчас нам надо просто выбраться отсюда. Видимо, я в мать пошёл… Она тоже понимала, что за фрукт мой отец, но просто наслаждалась иллюзией, пока она была. Но меня хотя бы не бросят беременным, когда семья скажет своё веское «нет».

- Ты-то тоже матери не сказал? – подлил масла в огонь Давастийор.

- Да, не сказал. Потому что всё равно это скоро кончится, так что и говорить не о чем и незачем. Девчонок много, а мама у меня одна, незачем ей переживать.

- Так, знаешь что? Сейчас мы откопаем их и первым делом я поговорю с Майком. Чтоб лишил Энжел наследства к чёртовой матери. Может, это тебя успокоит? Будешь гордиться, сколько миллионов кредитов ты стоил!

- Спасибо, Лаура, дорогая, до сих пор никто не назначал мне цену!

- Ты сам её назначил! Это ж ты не можешь любить девушку просто так, невзирая на её материальное положение, как это делает она!

- Не взирать на материальное положение гораздо легче, имея его высоким, да? Если б ты была влюблена в Майкла, ты б понимала, о чём я говорю. Но ты не влюблена, что б там ни втемяшила себе в голову Энжел…

- Да, не влюблена. Но не сержусь на неё. Почти не сержусь… Когда любят так, как любит она, кажется, что весь мир тоже влюблён, и всем хочется счастья и этой самой романтики столько, чтоб обтошниться ею. Так что, да, вторым чередом я поговорю с ней. Чтоб поговорила со своей матерью. Чтоб она вышла наконец за этого своего жениха, перестанет отказывать в счастье себе – и вам за своё бояться будет нечего. А могу и сама поговорить. Вряд ли она жаждет меня слушать, но придётся. У меня к ней тоже некоторые претензии накопились – и именно потому, что я Майку друг. Друг.

- Ну, это я как раз понимаю. Парень аж на Нарн сбежал от всего этого… Но Энжел не станет бежать ни от семьи, ни от денег.

- Вообще, если так посмотреть – уже сбежала, – Лаура повернулась к завалу, показывая, что разговор, по крайней мере пока, закончен, – хоть у меня и нет доказательств, что она осталась бы дома, полети Майк на каком-нибудь другом корабле…

- Ничья, – отмахнулся Гидеон, едва Ан’Ри раскрыл рот, – мы их подбили, но не критично… Как-то не хотелось – критично, учитывая, что у них ещё могут быть заложники на борту. И они это прекрасно понимали, сволочи. Кстати, всё же оправдала себя эта идея, засечь нас они, похоже, не могут, грибочки фонят мама не горюй… И видимо, они прекрасно о некоторых особенностях их поведения знают, потому что продолжать бой ночью что-то не захотели. Сели там… за грибами… Три грибных опушки, на каждой по кораблику… Теперь, видимо, в ход пойдёт следующий прогноз Аскелла – предложат нам мировое соглашение, время-то истекает у обеих сторон. Если монада правда обещает, что грибы уже так сильно бушевать не будут, то ждите вызова. Но лично у меня остановились часы, а Ви’Фар так и не смог поднять «Фурию», прётся с пилотом на руках пешком…

Диус аккуратно отодвинул его с дороги и бросился к медблоку, Вадим и Илмо – за ним. И остановились на пороге, как вкопанные.

- Что… что…

Гидеон заглянул им через плечо. На ближайших кушетках лежали Аличе и незнакомый дрази – двое заложников, которых успели спасти из сбитых «Фурий». Кушетка Дэвида Шеридана была пуста.

- Какого дьявола?! – от крика Винтари подскочил и едва не упал со стула задремавший у пустой кушетки Эркена, хорошо, за пистолет не схватился, невольно подумал Илмо. В коридоре послышался топот остальных членов команды, со стороны рубки неслась Дайенн, все эти часы злая как чёрт из-за того, что пришлось оставить медблок на попечение Аскелла и Ан’Ри и сейчас перебирающая варианты один кошмарнее другого.

- Чего орёшь? В палате, не на стадионе!

Винтари от всей души врезал Аскеллу в челюсть, счастье Аскелла было, что отлетел он достаточно далеко, чтобы не попасть под удары добротных корианских ботинок тут же, Гидеон и Алварес повисли на руках взбешённого центаврианина.

- Помогли, смотрю, твои чудо-средства? Тварь, я тебя самого под эти их пушки засуну! Всех вас! Отродья! Где он? Куда вы его…

- Шары разуй! Вон! Психопат… истеричка…

Ан’Ри нерешительно помог Аскеллу подняться. Симметрично украшенная у него теперь будет физиономия – кулаки Дайенн, конечно, поменьше Диусовых, зато прошлась она по нему, видимо, от души…

- Что за…

В углу, которого от порога в поле их зрения не было, помещалась странная металлическая конструкция, которой, определённо, не было здесь раньше. Колесо с ободом цвета сильно потемневшего серебра, во всю высоту помещения. По чёрным спицам пробегали время от времени синие и розовые огоньки, и, кажется, слышно было тихое гудение. А в середине, куда сходились чёрные спицы, помещался тускло светящийся матовый кокон…

- Он… там? Дэвид – там? Что это за хрень?

- Никогда такого не видел…

- Думаю, и никто не видел…

- Я видела, – раздался из-за спин голос Софьи, – в памяти. Это тот самый артефакт, с помощью которого моя мать воскресила моего отца. Точнее, конечно, не тот же самый, такой же… Но откуда он здесь… С корабля!

Дайенн обратила на Эркену испепеляющий взгляд.

- Господин Эркена! Вы не просто самовольно покинули на лекоф-тамма корабль, вы ещё и подвергли риску пациента, таская его к кораблю? Вы в своём уме? Вы недостаточно ясно слышали, что отсоединять его от систем жизнеобеспечения нельзя?

- Это не так, – Ан’Ри, кажется, только отходя от шока, впадал в шок новый, – я был здесь всё это время, конечно, кроме как тогда, когда летал за господином Аличе и вторым пострадавшим, но и тогда здесь был господин Аскелл… Дэвид Шеридан не покидал палату. Да чтобы отсоединить его от всего этого, потребовалось полчаса, при том, что мы действовали втроём! Господин Эркена уходил один… И вернулся уже вот с этим…

- Вы хотите сказать, что господин Эркена смог открыть корабль? Без Дэвида Шеридана? Как? Господин Эркена! Думаю, в этой комнате никто не отказался бы услышать объяснения!

В таком сильном волнении акцент Эркены едва позволял разобрать слова.

- Я прошу… Я не могу дать гарантии, но всё же это способ… Возможно, единственный, или он умер бы, пока вы отбили бы у них нужное, чтобы запустить реакцию вспять…

- Это так, – кивнул Аскелл, – я не хотел нагнетать панических настроений, но в моих силах было лишь продлить его жизнь на сутки-полтора. Кроме того, есть такой печальный момент – если б на исходе этих суток вы и принесли мне микрореактор из того самого орудия, с вероятностью 90%, его мозг за это время успел бы умереть. Я думаю, вы не захотели бы насладиться результатом. Этот способ не только лучше. Он в данной ситуации единственный.

- Эркена. Вы открыли корабль? Замок, который мог открыть единственный человек во вселенной?

Ладони полицейского – одна забинтованная – моляще взметнулись.

- Прошу вас…Если я могу о чём-то просить сейчас – я прошу не спрашивать. Есть святое, что должно быть ограждено молчанием. Он не должен был умереть, и это важнее всего.

- Святое, значит… – Вадим шагнул к Эркене и схватил его за руку. Под обильно окровавленным бинтом кровоточил свежий порез. Потом взял с поверхности металлической рамы кушетки медальон, который Эркена, видимо, сжимал в руке, засыпая, и открыл его – и не удивился, увидев там портрет первого президента Межзвёздного Альянса.

====== Гл. 40 Шулерская ничья ======

Расскажи мне, мама, об отце,

Что любил и что он ненавидел,

И печатью на твоём лице

Мелкие морщинки, как обиды.

Расскажи мне, мама, как тогда

Зимними холодными ночами

Ты как тень стояла у окна,

Глядя вдаль усталыми глазами,

Как потом на кухне в темноте

Плакала, и слёзы эти святы…

Ну скажи, зачем же, да и где

Ты его увидела когда-то?

Расскажи, не буду я судить

Жизнь твою, наполненную тайной…

Кто сказал, что можно позабыть

Счастье, заглянувшее случайно…

Л. Успенская

- Вот почему вы пришли в такой ужас от легкомысленной, действительно, идеи использовать вас как образец для превращения кого-нибудь из занеф. Поэтому и ваша собственная синхронизация была такой… плавающей. Вы полукровка землянина и бракири.

Дайенн покачала головой – хотя от шока она пока не отошла и сама до конца не верила ни в то, что слышала, ни в то, что говорила.

- Чем загадка диковиннее, тем объяснение проще. Ваш тип болезни Виллебранда – с рецессивным наследованием. Одним из известных обладателей этой болезни был Дэвид Шеридан-старший. У Джона Шеридана болезни Виллебранда не было, так как он получил антиген от матери. У Дэвида Шеридана-младшего – так же нет… А у вас есть, так как от отца вы получили мутантный ген, а от матери – ничего, ибо в генотипе бракири просто нет антигена к болезням свёртываемости!

- Сдаётся мне, – присвистнул Арвини, – матушка господина Гидеона тогда имела в виду вовсе не Алваресову физиономию. Лицо лидера беглых телепатов на старости лет можно уже и забыть, лицо первого мужа – уже сложнее. Странно, что мы все были такими олухами… Вы же похожи на отца едва ли не больше, чем ваш брат!

- Семья для бракири – святое… Поэтому вы не побоялись броситься туда в разгар сражения, надеясь, конечно, что внимание тилонов прочно занято нами, но понимая, что вне лекоф-тамма – вы, мягкоговоря, сильно рисковали… Не говоря о том, что для вас, при вашей болезни, и вот эта царапина – серьёзное ранение…

- Да, святое. И поэтому я снова прошу вас – я вынужденно раскрыл эту тайну, но она не должна выйти за пределы вашей команды. Недопустимо порочить имя человека, который…

- А чем это порочить-то? – вздёрнула бровь Ли’Нор, – с каких это пор отцовство – позор?

- Господин Эркена имел в виду, вероятно – что отцовство вне брака позор… Хотя господина Эркену и с натяжкой не назовёшь католиком, некие предрассудки в этой области у него, видимо, есть. Хотя вроде бы… мужчин это как-то меньше касается…

- Да, что ни говори, правильно Альянс выбрал себе первого президента. Дважды был женат на землянках, но детей имел исключительно от инопланетянок.

- Господин Арвини!

- Извините. Правда, извините. Просто, не знаю, как мои коллеги, но я в некотором шоке… Почему вы ничего не говорили? Нет, я понимаю, что тилонам вот совершенно не обязательно знать, что у них появилась ещё одна мишень, да и мне, в общем-то, вы совершенно откровенничать не обязаны… Но почему вы ничего не сказали самому Дэвиду Шеридану? Если вы полагали, что его это не касается, потому что вы не законный его брат… Вы же сами сказали – семья это святое, вы рискнули жизнью, чтобы его спасти, почему вы отказываете ему в праве на те же чувства?

Эркена как-то нервно оглянулся в сторону кокона – Дайенн удивилась, неужели находящийся сейчас в нём может их слышать?

- Защищая семью, защищают не только жизнь, но и честь.

- Поверьте тому, кто сколько-то знает Дэвида Шеридана, – проговорил Вадим, – он не усмотрел бы в этом бесчестья. Что бы ни произошло когда-то между его отцом и вашей матерью…

- Это не должно влиять на его жизнь. И не влияло бы, никогда, если б обстоятельства не сложились именно так.

Диус опёрся ладонями о столик, наполовину заставленный бутылями, которые раннята время от времени относили к капельницам.

- Вспомнилось, как когда-то в разговоре с одним хорошим землянином я убеждал его не сомневаться и начать поиск биологической родни… Как потом помогал в этом одной хорошей земной девушке… Если бы сейчас Вадим Алварес и Виргиния Ханниривер не были знакомы, я думаю, это не было бы лучше.

- …это не повод не подумать о своих детях. У Дэвида Шеридана нет детей, но у вас есть дочь. И она – не только не Ленкуем, а Эркена, она – Шеридан. Дело не в том, какое имя носить, думаю, вы понимаете – ни мы с матерью, ни Виргиния не носим фамилий наших отцов, она заслуживает просто знать правду. И не спрашивайте, какой смысл в правде… думаю, и не спросите. Потому что для вашей матери эта правда имела такое значение, что стала религией, которую она передала вам.

- Думаю, не будет лишним сообщить вам, что Дэвид не раз жаловался, что, по его ощущениям, вы избегаете его, и он совершенно не мог понять, почему… Видимо, потому, что не хотели, чтоб он прочёл ваши мысли? А Софья? От неё вы тоже скрывали?

Женщина покачала головой.

- Я знала. С самого начала. И не представляю, как это можно б было скрыть… Но я помогала Джани скрывать эту тайну, пока он сам не найдёт силы и возможность её открыть. Пока молчание для него менее мучительно, чем слова… Наследство родителей, в характере, в отношении к чему-то – крепкая, сильная вещь. Моника Эркена хранила эту тайну много лет.

Эркена поднял глаза.

- Она любила его с первого взгляда и до последнего вздоха. В самом существовании такой любви есть, наверное, что-то от… воли небес, как бы подчас мы ни сомневались в её существовании. Мы как-то больше привыкли к той любви, которая предполагает стремление быть как можно дольше, как можно ближе с предметом любви, и это правильно, наверное, это естественнее… Но бывает не только так. Я не прошу, чтоб вы поняли это…

Софья мягко положила ладонь ему на плечо.

- Ты не хотел, чтоб это даже звучало, даже предполагалось – что для него это было только случаем в жизни, а для неё это было – всем… Это был её выбор, ты скажешь, и вот это мне хотелось бы, чтобы поняли, потому что я поняла это. Моника Эркена была необыкновенной женщиной, и любовь её была необыкновенной, по силе чувств и по их выражению… В 2259 году Джон Шеридан ещё не был тем символом и героем вселенной, которым его знают теперь. Никто ещё не мог предположить в новоназначенном капитане личность той исторической значимости… А Моника Эркена – могла. Говорят, настоящим художником делает умение видеть не только внешнюю красоту… Она была настоящим художником, и как все настоящие художники, она имела мало признания в жизни. Красота и талант, к сожалению, больше привлекают проблем, чем успеха… Летке Бартадо был один из немногих, кто относился к ней всегда с тем уважением, которого она заслуживала, кто поддерживал её насколько возможно было при её гордом и независимом характере. Разумеется, он не отказался бы иметь её своей любовницей, но и когда она отказала ему, его отношение не изменилось. Когда дела её на родине были совсем плохи, он предложил ей работу на Вавилоне… Не в посольстве, нет – такой возможности у него не было. Она работала дизайнером в ксеноборделе. Оформляла интерьеры, делала причёски и макияж работницам… Может быть, и не завидная строчка в резюме, но стабильный доход и возможность параллельно продолжать писать свои картины. К тому же, сама станция нравилась ей, она планировала задержаться там на какое-то время… А потом она увидела его…

Гидеон обернулся к телепатке.

- И я изо всех сил стараюсь не задать интригующий меня вопрос – как и где.

Та пожала плечами.

- Кажется, ещё в день прибытия. Не так сложно увидеть капитана станции, гораздо сложнее увидеть сотрудницу не самого, в общем-то, приличного заведения… Но вообще-то она много свободного времени посвящала изучению станции. А у Джона Шеридана был заботливый и предприимчивый друг, со своей своеобразной, в общем-то нехитрой жизненной философией… Точнее, тогда именно друзьями они ещё не были, иначе бы, наверное, и самого события быть не могло… Но по-приятельски – 59 год был временем очень непростым, и уже многие отчётливо видели, что впереди перспективы только ещё более мрачные – он мог предложить не так много рецептов для снятия стресса. Алкоголь и азартные игры были в его личной системе под запретом, а вот ознакомить товарища с топом лучших борделей станции ему показалось, по-видимому, блестящей идеей…

- А в чём, собственно, проблема? Капитан что, не мужчина? Всё, молчу, молчу…

- К вопросу морали истинной и ложной – как заметила не только я, от многих я слышала подобные соображения – посещение подобных заведений вовсе не признак ветрености мужчины, скорее – признак глубоких внутренних проблем. Ветреные спокойно меняют любовниц и не задумываются о платных услугах. К слову, в отличие от Гарибальди, Джон Шеридан внутренних проблем, кажется, не признавал, и лечить их подобными методами не собирался, у Моники возникло подозрение, что Гарибальди тащил его силком и, возможно, применял силовые методы… Ситуация, конечно, получилась анекдотической настолько, насколько не придумаешь нарочно – в тот день администратору необходимо было отлучиться куда-то по срочному делу, и она попросила подежурить Монику. Аншлага не ожидалось, она полагала, девушка справится… Когда она подошла к первым за вечер гостям, Гарибальди решил, что дальше они разберутся сами, и радостно ускакал с подвернувшейся центаврианочкой… В общем, с обязанностями администратора Моника справилась, по итогам, посредственно. Женщине от природы дано много даров, которые она развивает и использует в зависимости от желания, возможностей, обстоятельств… Один из них – слушать мужчину. По-разному слушают мужчины и женщины, я не говорю, что женщина слушает лучше, но всё же – в этом есть что-то особое… И может быть, разговорами этот вечер и ограничился бы, но и тогда, мне кажется, в нём было бы не меньше интимного… Однажды я читала один интересный биографический материал. Слышали о Габриеле Колеман, фотографе и скульпторе с Проксимы? На Вавилоне проходило несколько её выставок, на одной я была… Организацией этих выставок, как и публикацией материалов, занимается её сын. Это письма, дневники, его собственные воспоминания… В 80х, когда Корианна вышла, так сказать, на большую сцену, посмотреть на новый, такой необычный мир отправились многие. Политики, дипломаты – это понятно… Журналисты, естественно. Разного рода дельцы, интересующиеся, какую пользу они могут иметь с нового контакта… И люди искусства вот – тоже. В 2282 году Ларсу Колеману было 12 лет, с матерью он не летал. Но ему не нужно было бывать на Корианне, чтобы получить представление об этом мире и его жителях – для этого у него была мать. Если б даже она ничего не рассказывала словами – рассказали бы её фотографии, которых она привезла, в общей сложности, около полумиллиона… Кроме того, что она фотографировала природу, виды городов – она побывала в десяти крупных и огромном числе мелких городов Эмермейнхского континента – её коньком была портретная съёмка… Узнав комиссара Даркани ещё не лично, по рассказам, она поняла, что её поездка на Корианну будет неполной, если она не встретится с ним и не запечатлеет его тем или иным способом. В те времена Даркани почти невозможно было застать на месте – он много ездил по стране, но когда и был в Эштингтоне – часов в корианских сутках ему никогда не хватало, он не мог найти времени для встречи, в которой, честно говоря, видел не очень много смысла. Однако Габриела была настойчива – ради этого она задержалась на Корианне, отменив уже несколько важных встреч, и в конце концов он согласился. Правда, предупредил, что позировать, как эстрадная пустышка для глянцевого журнала, не будет, если она сможет сделать несколько снимков и при том не мешать ему работать – он не имеет ничего против. Габриела не стала возмущаться, что глянцевые журналы – это несколько не её формат, она рада была самой возможности. Кажется, Даркани работал тогда над проектами исправительно-трудовых колоний на юге страны – работа была масштабная, необходимо было решить два больших вопроса, кадрового (ведь колониям нужны были не только охранники, как традиционным тюрьмам, а учителя, которые сумеют дать профессиональную подготовку такому, мягко говоря, разновозрастному и разношёрстному коллективу) и продовольственного (под поля и подсобные хозяйства колоний требовалось выделить землю, при чём земля эта должна быть поблизости), требовалось просмотреть множество писем и отчётов и не меньше написать в ответ… Миссис Колеман ни в коей мере не была журналисткой, но всё же ей удалось вовлечь Даркани в разговор. В ходе этой первой встречи она поняла, что фотографиями она ограничиться не может, ей необходимо вылепить скульптуру… Сложно сказать, впечатлила ли её его внешность, или тот своеобразный романтический ореол, который окружал его фигуру, или та сила и энергия, которая в нём чувствовалась… Я читала и пыталась представить себе её чувства. Это сложно передать словами, хотя она и пыталась… Она писала, что никогда для неё не было столь удивительным и возбуждающим прежде, что она, не имея возможности прикоснуться к человеку, всё же касается его, что её ладони всегда будут помнить его лицо – вылепленное из серого корианского гипса… Она знала, что уедет, и, скорее всего, никогда не увидит его больше – и никогда не забудет. Что никогда при ней никто не посмеет назвать Даркани безумцем, фанатиком, взлетевшим к власти на кровавой волне, отомстившим целому миру за личную трагедию – потому что она видела его глаза, его улыбку, она слышала его слова, и более того – слова других о нём. Она видела его с маленьким Илмо на руках, она видела то, что выходило из-под его рук… Это один из тех, поражающих меня случаев, когда слово «любовь» вообще не употребляется, это не приходит в голову даже, потому что кажется, наверное… неуместным, неразумным, некой неуклюжей попыткой присвоить, не самого пусть человека, некую тень его… Это кажется чем-то мелким, чем-то для одной только твоей жизни, для квартиры, стола с двумя чашками чая. Нет, есть слова про уважение, восхищение, какие угодно слова… И между строк, словно невидимыми чернилами, написано всё же оно. Мне кажется, что-то из её чувств, из её внутренней жизни открылось мне, когда я слушала рассказы Джани о его матери. Она называла это, кажется, «безумным влечением к солнцу». Когда она держала его руки и слушала его, она уже знала, что не сможет остановиться… Когда женщина предлагает себя мужчине, она может это делать по-разному. Кто-то – как величайший дар, которого ещё нужно удостоиться. Кто-то – как воду и хлеб для умирающего в пустыне путника, как тихую гавань для истерзанного бурями корабля. Кто-то – как жертву божеству… Мне думается, люди забыли, что тут не обязательно отрицательное значение. К алтарям приносят и фрукты, и корзины с цветами, это жертва в значении дара, не связанного со страданиями… И конечно, она не могла не воспользоваться такой щедростью судьбы… Когда она убедилась, что беременна, она немедленно покинула станцию, хотя с работой на родине по-прежнему была печальная неопределённость. Летке Бартадо продолжал помогать ей в меру возможностей, этой помощи, по крайней мере, хватило, пока Джани подрос и Моника снова могла искать работу. Неизвестно, догадывался ли Бартадо о чём-то, если и догадывался – он никогда не говорил об этом.

- Мне кажется, догадывался Вито Синкара… Мягко говоря, догадывался…

«Догадывался»… Да уж чёрт возьми, откуда-то он точно знал, что бракири и земляне генетически совместимы.

- Я не говорил ему ничего, разумеется. Но он достаточно наблюдателен и, как это называют, без комплексов. Но, по счастью, господин Синкара умеет хранить тайны.

Фонарь, предсказуемо, погас именно тогда, когда они меньше всего ожидали. Ан’Вар, бормоча под нос, видимо, тилонские маты, нашарил свой рюкзак и вынул из него три шарика, взмывших в воздух и засиявших призрачным фосфорическим светом. Было его, этого света, крайне мало, хватало только различать силуэты. Впрочем, сказала Энжел, не то чтоб им тут требовалось читать конспекты по античной истории. Фонарь в последние минуты своей жизни тоже не больно-то светил. Да, так даже лучше, если никто не будет видеть её грязной и злой физиономии. А вот какой минус обратить в плюс было сложно, чтобы не сказать невозможно – управлялись шарики вручную. Для того, чтоб они летали и светились, нужно было водить в воздухе длинной, треугольной в сечении палочкой, одновременно с этим таскать камни сложно, хотя Ан’Вар искренне пытался. Таким образом, постоянно то один, то другой выбывал из работы, посвящая себя освещению для товарищей. Лучше всего это получалось, естественно, у Ан’Вара, так что Энжел даже была не против, если б он вообще только этим и занимался, лишь бы она не переломала себе в этих чёртовых камнях ноги, хуже всех – у Майка, его в конце концов от очередной такой передышки освободили.

- Нормальная, как ни посмотри, у нас команда, – ворчала Энжел, – калека и выбившаяся из сил истеричка таскают камни, а самый здоровый лоб гоняет шарики… Гоняй-гоняй! Пока я нахожу силы шевелиться, буду всё-таки шевелиться… Да, если б я могла точно знать, что благодаря моим усилиям мы спасёмся, у меня б, может, второе дыхание открылось. Но вот откопаемся мы, что дальше? Живы ли они там? Может, мне станет даже спокойнее, когда я наконец наткнусь на ботинок Билла. Я просто сразу умру от отчаянья, и всё. В конце концов, всё прочее мне реально не так уж интересно. Найдёте ли вы свой чёртов камень, получит ли Майк свою чёртову нарнку…

- Любовь, – хмыкнул Ан’Вар, – говорите, возвышает человека, делает благороднее, толкает на подвиги?

- Ну, лично я этого не говорила.

- У вас, землян, много смешных представлений… Кстати, это правда, что капитан корабля имеет право кого-нибудь повенчать? Когда доберёмся до нашего корабля, могу устроить. Вот тебе и стимул.

Энжел рухнула на камни с истерическим хохотом.

- Вот бы ещё для моей матушки это имело значение… Только подумать – твоя эпичная фигура может и не иметь для неё авторитета! Боже, кому я объясняю… У тебя матери нет.

- Слушая тебя, не могу сказать, чтоб испытывал по этому поводу грусть.

- Слушайте, а как вы вообще выжили как цивилизация, при такой эгоистичности и мерзком характере? У нас хотя бы сволочи равномерно распределены между терпеливыми и добрыми… Вот у Билла, к примеру, просто золотой характер, очень меня уравновешивает.

- Думаю, ты его идеализируешь, – проворчал Майк.

- А вот ты и эта твоя… Вообще знаешь, – Энжел села, снова пытаясь как-то прибрать волосы, чтоб не лезли в глаза, – меня что-то постоянно бьют собственные слова. Я вот тут тоже многое начинаю переоценивать… Может, и не так плох этот твой выбор. В смысле, переживая такие новости, нас с Биллом мама уж точно воспримет гораздо спокойнее.

- А из-за чего вообще она должна воспринять его неспокойно? – полюбопытствовал Ан’Вар.

- Не его как такового, он ей как человек вроде даже нравится. Но у неё несколько нервное отношение к союзам землян с марсианами, в силу семейной истории. А Билл всё-таки гражданин Земли. Она мне каждый раз, отпуская обратно, напоминает, чтоб не увлеклась кем-нибудь на Земле… Ну, в свою защиту могу сказать, что увлеклась им ещё на Марсе…

- Да, эти ваши чувства – действительно замечательная штука! Для наблюдения издали.

- Слушай, наблюдатель, а вот если я тебе глаза в конце концов выцарапаю – они у тебя после перерождения обратно отрастут?

- Так, тихо! Ан’Вар, дай сюда все три шара!

Энжел, чертыхаясь на острые камни, поползла туда, куда смотрел вытаращенными глазами Майк. Из пыли и мелких камешков торчал глянцевитый бок, испещренный смутно знакомой вязью…

- Через час, максимум трое и без оружия. Ну, надо быть конченым наивным идиотом, чтобы не предположить, что мы попытаемся их захватить. Так что я не удивлён. Трое действительно более чем достаточно – двое несут носилки, один освещает путь в туннелях…

Гидеон усмехнулся.

- Непонятно только, где наши гарантии, что они не перестреляют нас, как только получат то, что им нужно.

- Ну, положиться на их честное тилонское, что наши смерти им совершенно не принципиальны. Предлагаю – я, господин Алварес и господин Гидеон. Прочие загодя, то есть, желательно вот прямо сейчас, занимают позиции в туннелях, и молимся, чтобы они не просматривали дорогу уже сейчас. Ну или что помехи от грибов не позволят им это сделать.

Эркена обвёл товарищей мрачным взглядом.

- Не забывайте ещё, что послать слишком мало людей к захваченному кораблю мы не можем – неизвестно, сколько людей оставят там они. Лично я на их месте не отправлялся бы к месту встречи всем радостным гуртом. Может, они и планируют отбыть отсюда на корабле занеф, но… Во-первых, рассчитывать-то на это слишком не стоит, так? Мало ли, заведётся ли он вообще, после такого долгого простоя. Во-вторых – а почему не прихватить и этот, захваченный, в хозяйстве, что ли, не пригодится? Тем более если у них действительно есть заложники.

- Звучит разумно… и прискорбно. Как ни крути, а людей у нас не столько, чтобы делить на сопровождение муляжа, на засаду, на спасательную операцию, и ещё и кого-то на корабле оставить.

Дайенн отмахнулась.

- На корабле можно оставить по минимуму, бортовые орудия, в случае попыток нападения, могу активировать и я. В медотсеке мне вполне способны помочь Намган и Цэрин…

- И мы!

- Да уж куда без вас…

- С носилками пойду я, – тоном, не терпящим возражений, заявил Диус, – это будет выглядеть, я полагаю, правдоподобно – никакие сомнительные тилонские гарантии не убедили бы меня отпустить Дэвида одного. Вполне рационально, чтобы кто-то из вас таким образом был не безоружной мишенью, а имел развязанные руки. Можно б было пойти даже вдвоём, но боюсь, это вызовет их подозрения, да и освещать дорогу, действительно, неплохо бы…

Раннята гордо доложили, что муляж готов. Арвини невольно икнул – со стороны действительно было похоже, будто в мобильной капсуле, почти скрытый простынями, дыхательной маской и кучей проводов, лежит человек. В темноте, наверняка, иллюзия будет ещё сильнее…

Первая группа отбыла занимать позиции. Вторая группа обсуждала последние детали – сомнительных моментов было хоть отбавляй, хотя бы вопрос, смогут ли они влезть в трофейную «Фурию» вчетвером.

- Что ни говори, но лекоф-тамма существенно повысил бы наши шансы…

- Сожалею, господин Эркена, но вы на сегодня – всё, нагеройствовались. И не надо мне повторять про безопасность нейросистемы. Вам новых ран уже и не надо, вы от этой царапины едва в обморок не падаете. Врач здесь я. И я говорю – принимать своё здоровье нужно таким, какое оно есть.

- Да и, господин Эркена, уж извините, в свете некоторых подробностей… Вам теперь положены те же охранные меры, что и Дэвиду Шеридану.

Как поняла Ли’Нор из объяснений Аскелла, в которых знакомыми было менее половины технических терминов, суть его шпионской программы была в том, что она подменяла позывные истребителя, что позволит «Фурии» автоматически пристыковаться, воспользовавшись «разрешённым номером» – той «Фурии», которая стартовала последней, то есть, на которой отправятся на встречу сами тилоны… Правда, всегда есть опасность, что они отправились пешком – ввиду специфики местных условий, полёты ночью затруднены. Но им ведь удалось завести калечную «Фурию» – надо думать, удастся и тилонам. Опасностей вообще много – как знать, не направляет ли Аскелл их прямиком в ловушку. Но может быть, он рассчитывал, что они и его возьмут с собой, и он сможет выкинуть какой-нибудь фортель и сбежать?

- Знаете, госпожа Ли’Нор, может, я и тороплюсь с заключениями, но кажется – на корабле никого. Иначе нас бы уже встретили.

- Я не торопилась бы говорить, что прямо именно никого, но да, если уж нас не вызвали ещё из рубки, то здесь-то…

Иглас повёл головой, словно то ли прислушивался, то ли принюхивался.

- На ближайшие коридоры и машинное отделение – никого. Дальше моего уровня не хватает.

- Аналогично. Ну что ж, что бы они ни задумали – к неприятным сюрпризам мы себя готовили.

Признаки жизни были обнаружены в одной из кают-камер едва ли не случайно – такими были слабыми. Ли’Нор помянула авторов проекта «Серых крыльев» добрым словом – перекодированный, видимо, тилонами замок им подчиняться не желал, а вынести дверь действительно трудов стоило. В обычных обстоятельствах, конечно, это несомненный плюс…

- Они едва не задохнулись. Каюты-камеры почти герметичны, не считая вентиляции, а вентиляцию тилоны перекрыли. Видимо, перестраховались от побега…

Первой приходить в себя начала женщина-хаяк – Ли’Нор показалось, что она знает её бегло, но не могла вспомнить имени.

- Слава богу… Вы отбили корабль? Вам удалось захватить хотя бы кого-то из этих тварей живыми?

Нефилим покачала головой.

- Здесь никого не было. По правде, это даже подозрительно, мы ожидали… куда более горячего приёма… Неужели они так просто бросили корабль?

Хаяк часто дышала и на ногах пока стояла неуверенно.

- Не могу вам сказать… я не слишком много успела услышать, прежде чем нас с Митшей заперли здесь, и… Постепенно, видимо, мы начали терять сознание от нехватки воздуха… Не знаю, почему именно нас и что они сделали с остальными. Если, как вы говорите, вы не обнаружили больше никого…

- Но вы можете, по крайней мере, сказать, сколько было их и сколько – вас, – Эремо присел рядом со шлассенкой, понемногу начинающей делать всё более частые, судорожные вдохи.

- Нас – четверо, и четверо их… Никак не ожидала, что расклад окажется не в нашу пользу. Разумеется, ещё плюс ударная группа… Но нам это не слишком помогло, в тот момент они были у себя в каютах и оказались просто отрезаны от нас. Они взломали систему… Видимо, успех с захватом этих негодяев вскружил мне голову, я должна была предусмотреть, что это хитрая игра… Неужели… неужели все, кроме нас двоих, мертвы?

- Ну, совершенно точно, не все, – успокоила Ли’Нор, помогая хаяк подняться на ноги, – в нашем медблоке сейчас находятся Аличе и дрази, назвавшаяся, когда ненадолго пришла в себя, Касшау…

- Касшау! Оши-та, спасибо… И Аличе…

- Позже самостоятельно, каким-то чудом, до нас добрался ещё один дрази из вашей команды, но имени не назвал, с тех пор не приходил в себя.

- Верно, кто-нибудь из ударной группы, она состояла из дрази более чем наполовину, мы не брали много транталлилов, у нас проблемы с генератором транталлилского воздуха…

- Значит, всего четверо? Ну, это многое объясняет…Им действительно сложновато б было разделиться, чтоб ещё и оставить кого-то на корабле. В данный момент, будем надеяться, ребята пакуют их в наручники и ведут Аскеллу компанию, по которой он, наверное, соскучился…

- Нда, тилонская пунктуальность, или я чего-то не понимаю? Они что, никуда не торопятся?

Вадим неопределённо пожал плечами. В самом деле, очень хотелось, чтоб это закончилось поскорее. Монада держала обещание, призраки больше не являлись – по крайней мере, им, про ребят в туннелях сказать было сложно, но и без этого ночной пейзаж Рем-кал’ты был мрачноват. Окутанные грязно-жёлтым туманом грибы казались рядами зубов, словно находишься перед оскаленной, зловонно дышащей пастью…

- С какой стороны они прибыть-то должны? Может, они… заблудились?

- Полагаешь, они пешком, что ли, шли? Может, догадались о засаде?

- Могли, конечно…

- Что-то мне это нравится всё меньше…

- Что-то этот камешек какой-то совсем невнушительный. Правда, откопать его всё равно не было плёвой задачей, – Билл отёр лоб, развозя по нему грязь.

Лаура покосилась на лежащий рядом камень, чуть поменьше её роста.

- Может быть, он… переломился?

Тилоны, увлечённо ползавшие всё это время вокруг него, по-прежнему избегая его касаться, обернулись.

- Не похоже. Вообще-то они достаточно прочные, не так легко их расколотить.

- Ну, если они часть единой когда-то конструкции, как-то же её разобрали… Хотя интереснее, зачем их расшвыряли по разным краям вселенной. Наверное, чтоб вам теперь было, чем заняться… Так как мы потащим этот чёртов камень, если его все так боятся? Только не говорите, что об этом вы не думали.

Майк, уже усаженный обратно в коляску – пострадала при обвале даже она, и катилась теперь неровно, подпрыгивая, но хотя бы была цела – обрабатывал, при помощи аптечки Лауры, совершенно разбитые пальцы Энжел.

- Ну, это не такая проблема. Камень могу взять я. Уж во всяком случае, вкатить на самодельные волокуши…

- Тебе себя б удержать, – проворчала Энжел, – один раз ты уже потрогал такой камешек. До сих пор расхлёбываем.

- Вот именно, я уже трогал такой, так что чего мне бояться. Вообще-то предполагалось извлекать камень организованно и цивилизованно, с помощью машин и инструментов. Предполагалось, что мы найдём камень, а не камень найдёт нас, буквально рухнув нам на головы.

Билл повернулся к нему с нервным смехом.

- Тебе действительно надо учиться этим управлять, парень. А если б это твоё желание разбило кому-то голову? Ну, если только ты этого и хотел…

Лаура завязала на бинте, которым заматывала царапину на ноге, бантик и одёрнула штанину обратно.

- Остался один маленький вопрос – а как, собственно, мы будем отсюда выбираться? Ну, изначально предполагалось поупражняться в альпинизме, но сейчас мы, кажется, для этого немного не в форме. Но блуждать ещё невесть сколько в туннелях тоже чревато. Меня особенно беспокоит Давастийор.

Тот подпрыгнул.

- Я? Чем?

- Состоянием. По-доброму, на носилках должен передвигаться ты, а не этот поганый камень. Так что я не знаю, какой вариант хуже – карабкаться по стенам или искать выход по горизонтали, который, конечно, где-то должен быть.

- Я тронут практически до слёз, прекрасная дева, и на самом деле не отказался бы! А кто б отказался? Главное, чтоб всё-таки нашлось, кому тащить камень, который в отличие от меня точно не может идти сам. Одни руки, – он кивнул на Майка, – у нас точно выбывают, от его сестрицы толку тоже мало… В принципе, можешь просто нести меня на руках. Вряд ли далеко унесёшь, но попытаться-то стоит?

- Лаура, не моё дело, конечно, критиковать, – Энжел дёрнулась, когда Майк коснулся тампоном ссадины на её лбу, хотя скорее, ярость у неё вызвало заявление, что от неё мало толку, – но ты точно не могла найти сейчас других объектов для заботы? Уж это паскудное племя точно может само о себе позаботиться. Этот лоб, если верить его приятелю, тут даже песни пел. Это правда?

- Ага, пел. Что ж не петь после укола обезболивающего. Он их за это время успел поставить себе три. Лично для меня это говорит достаточно.

- Ага… – буркнул Билл, – мне, к примеру, и одного не предложил.

Но буркнул тихо – как-никак, руку ему этот тип починил. Пусть и не сразу.

- Увы, мисс Солнерски, кажется, даже ваши собственные друзья неспособны оценить глубину вашего благородства. Я в их глазах невысоко котируюсь…

- Наверное, из-за принадлежности к когорте одержимых сверхъестественными возможностями и властью, а? Такова жизнь, мало кто любит властолюбивых ублюдков, для которых человеческая жизнь ничего не стоит в сравнении с каким-нибудь грёбаным артефактом. Как бы он тут сейчас ни исстрадался, даже если больше, чем мы все, в чём я всё же посмею усомниться – давайте не забывать, что привело его сюда собственное желание.

- Ну вы слышали, мисс Солнерски, а? Сейчас нам дадут несколько уроков гуманизма… Вообще-то привело конкретно сюда нас желание вашего шефа. Не сказал бы, что моим любимым развлечением является проваливаться сквозь землю!

- Так, заткнулись оба! Кто б тут ни был главной сволочью – это точно не обязует быть сволочью и меня.

- Нам в любом случае нужно вернуться к вагончику, – подал голос всё это время наслаждавшийся сценой Ан’Вар, – хотя бы потому, что фонари мертвы, а от альтернативного источника освещения не в восторге, кажется, никто. Да и ещё кое-что из необходимого багажа нуждается в замене… Но теперь мы по крайней мере не с пустыми руками, что лично мне греет душу.

- Вот на этом камешке, видимо, и вылетим из расщелины, – проворчала Энжел, выпрямляясь и поправляя забинтованными руками волосы. Впрочем, освобождение из завала действительно очень существенно улучшило ей настроение. Называется, сделай человеку хуже, а потом сделай, как было…

Дайенн не сразу поняла, что выдернуло её из состояния тягостной дремоты, от которого она отвыкла за последнее время. Сигнал тревоги. Она не сразу осмыслила выдаваемое системой сообщение, но чувствовала, как оно ледяной спицей пронзает позвоночник.

- Программа самоуничтожения активирована. Самоуничтожение корабля ожидается через пятнадцать минут…

- Я и не знала, что у «Серых крыльев» есть программа самоуничтожения… Валена ради, что?

В дверном проёме стоял Намган, впервые она видела на этом лице такое выражение.

- Госпожа Дайенн, что это за безумие? Кто мог активировать такую программу? Как нам успеть эвакуироваться? Мы-то ладно, но медблок…

- Не знаю, Намган. Не знаю и не понимаю ничего… Разберёмся потом, ладно? Сейчас нужно действовать, и быстро…

Аскелл… Аскелл ведь надеялся, что отправится с командой Ли’Нор… Мог он за то время, что был относительно на свободе, запустить свои поганые лапы в систему? В принципе, мог, ему для этого не обязательно, чтоб его препровождали в рубку и садили в командирское кресло. К чёрту, не до Аскелла теперь. Нужно думать, как вытащить Аличе, обоих дрази… И Дэвида, чёрт возьми, Дэвида…

- Пятнадцать минут – это считай, почти ничего. А у нас трое лежачих и один не лежачий даже, а… Господи, его же нельзя отсоединять от установки! А установку собирали уже здесь, она просто не пройдёт в дверь!

У дверей медотсека собрались уже все – кроме Аскелла, естественно.

- Госпожа Дайенн, вы с Намганом, Цэрин и детьми вытаскивайте пострадавших, как сумеете. Я попробую разрезать лазером перемычки над дверями. Потом возвращайтесь помочь мне вытащить конструкцию.

- Эркена, это безумие, мы не успеем!

- Мы должны успеть. Хотим жить – успеем. Ну же, госпожа Дайенн!

- Мы не погибнем! – уверенно заявила Рефен, пытаясь поднять на руки слабо стонущего аббая. Вдвоём с Эльгардом им это всё же удалось.

- Уроните!

- Да он лёгкий! Вы берите дрази, вот они потяжелее, да!

Система ещё раз оповестила о грядущем самоуничтожении, но Дайенн её почти не слышала. Сердце стучало так, что заглушало все прочие звуки – отсчитывало минуты, отсчитывало спасённые жизни. Аличе… Касшау… Дети, которых чуть ли не угрозами приходится заставлять двигаться вместе с каталками дальше от корабля, рвутся назад, помочь Эркене… Намган схватил второй лазер… Рана на руке Эркены опять начала кровоточить…

К счастью, каменистый песок довольно плотный и ровный, колёса каталок не буксуют, не норовят подвернуться…

- Это безумие! Как далеко нам нужно успеть отойти от корабля, чтобы нас не накрыло взрывом? Господи… подождите, Аскелл!

Эркена поймал её за локоть.

- Вы за ним? Госпожа Дайенн, не дурите! Зачем спасать такое дерьмо? Пусть получит то, что сам устроил!

- Во-первых, господин Эркена, ещё не доказано, что это он… Могло же… Могла быть какая-то дурацкая ошибка самой системы… Все эти магнитные помехи, не знаю… Во-вторых… так просто нельзя, и всё! Иначе чем мы лучше их?

Тибетцы переглянулись со своими обычными непроницаемыми улыбками.

- Тогда давайте, я!

- Эркена, нет!

- Да обещаю, не пристрелю я его!

- Нет, Эркена, будьте лучше с пострадавшими. Им, сами понимаете, защита нужна больше, чем Аскеллу.

Эркена сколько-то времени растерянно смотрел вслед убегающей Дайенн, потом бросился догонять каталки.

Он догнал их, уже когда они почти достигли туннелей. Когда плечо Эркены обжёг выстрел сзади, и одновременно из туннелей вышли двое…

- Госпожа Дайенн, вы дура! Полная дура! – бешенство Аскелла показалось ей той самой взрывной волной, – слышал, конечно… Ещё раз десять послушал бы! Поверить не могу, что вы купились на это! Хотя, конечно, в мире ещё много того, чего вы никогда не встречали, а вы ж девочка послушная, всем сообщениям сверху верите, как святой истине… Но вы хотя бы считать умеете? Сколько раз по пятнадцать минут успело пройти? Вы давно уже должны были взорваться!

- Мне как-то, знаете ли, некогда было смотреть на часы! Аскелл, что за…

Тот бесцеремонно вытолкал её в дверь.

- Ну да, это, как видите, отнюдь не мои гнусные шуточки! Когда я захочу покончить с собой, я найду менее дебильный способ! Не знаю! Вам виднее, кого или что вы протащили на корабль! Связывайтесь со своей командой… Вы же не додумались, или тоже не успели это сделать? Хотя понимаю, вы-то думали, они заняты перестрелкой с моими соплеменниками… Давайте, быть может, вы ещё успеете…

- Почти все в сборе. А кто не в сборе, может и не торопиться… Извините за этот маленький фарс, но как-то ж надо было выманить вас с корабля?

Намган оторопело смотрел, как живой-невредимый этот второй, пребывавший безымянным дрази, спустившись с каталки, обходит Цэрин, держащую обмякающего Эркену, детей, придерживающих каталки с Аличе и Касшау. На его вытянутой ладони что-то глянцево поблёскивало. «Лорканское… Совершенно незаметное, совершенно убийственное…»

- Предлагаю никому не делать глупостей, – вперёд вышел темноволосый землянин, вооружённый чем-то уже куда более громоздким, – нам нужен только Дэвид Шеридан. Согласитесь, это будет справедливо? Мы ведь договаривались с вами как? Что вы предоставляете нам открытую дверь корабля, а мы вам – жизнь вашего человека. И тут мы, совершенно случайно, узнаём, что вы собрались нарушить договор…

Действительно гениальная симуляция… Блестящая ещё ввиду того, что больше внимания уделялось другим, более тяжёлым пациентам. Но всё же госпожа Дайенн ни капли не усомнилась в этом сотрясении, тем более что сопротивлялся он очень убедительно, как подобает дрази. Как же не вовремя она отлучилась… Намгану было очень нехорошо. Если б он сразу вспомнил об Аскелле… Но не было ли бы у них сейчас всего лишь по одному больше на каждой стороне?

- Изначально мы, конечно, предполагали что-нибудь помельче, когда подсылали к вам своего человека… Какое счастье, что все дрази на одно лицо, правда? Разве что этот вот второй мог бы его опознать как чужака, но и то не факт – а вы разве знаете всю свою ударную группу в лицо и поимённо? И вот наш человек, попав к вам под видом пострадавшего, узнаёт, что Дэвид Шеридан не то что не находится сейчас в пути к месту нашей встречи – похоже, в нашей помощи и вовсе больше не нуждается.

- Из чего лично у меня другое соображение, – включился тилон, имеющий облик нарна, сделав шаг к Цэрин и Эркене, – кажется, нам подойдёт и кто-то поживее. Откуда-то ведь вы взяли эту штуку? Кто-то открыл этот корабль. Полагаю, ты или он? В компании только вы – земляне, и видимо, кто-то из вас родственником Дэвиду Шеридану приходится. Конечно, большой нашей глупостью было забыть, что родство бывает не только официальное. Госпожа Хинчи тут очень грамотно ткнула моего товарища носом в его ошибку… Только вот я-то знаю, что имя не всегда соответствует внешности. Ну так что, дальнейший сценарий ясен? Оба, идёте с нами к кораблю, и никто больше не пострадает.

- Вы безумны…

Тилон-дрази навёл ладонь на каталки и притихших раннят. Два его товарища медленно приближались, их лица не выражали ни тени сомнения в своём силовом превосходстве над группой большей, как будто, численности. Эркена чувствовал, как руку, сжимающую оружие, которое он готов был уже выхватить, парализует отчаянье – в глазах всё плывёт, сумеет ли он выстрелить наверняка? Раньше, чем кто-то из этих ублюдков решит подкрепить угрозы действиями, расстреляет детей или беспомощных раненых? Позиция для стрельбы, откровенно, была не самой удачной… Что могут сделать эти люди? У них нет оружия, и они не умеют сражаться. Есть, конечно, своеобразная ирония в том, что эти идиоты снова ранили именно того, кто мог бы им помочь… Сказать им? Хотя бы чтобы дать возможность остальным уйти…

- Что ж, – Намган выступил вперёд, – я тот, кто вам нужен. Незачем было устраивать такое представление.

Тилон-землянин подошёл, хватая его за руку – всё-таки они не дураки, полусонно подумал Эркена – и скашивая полный подозрений взгляд на Цэрин. Сейчас, обнаружив, что ладони Намгана не повреждены, он поймёт, что его обманули… И в этот момент тибетец парой быстрых, почти не регистрируемых взглядом ударов уложил тилона на холодный песок.

- Это было очень, очень зря, – светящийся шар, сорвавшийся с ладони дрази, выжег дымящуюся яму рядом с его рукой, протянутой за упавшей с руки поверженного пушкой, а следующий – у переднего края каталки с Аличе, – третий выстрел будет на поражение.

И в этот момент со своей каталки поднялась раненая дрази, Касшау. Касшау была стара – она пошла в полицию после рождения третьей дочери, в год открытия Тирришского отделения, и у неё было сотрясение мозга и сломана рука, но дразийского, вошедшего в легенды, упрямства ей хватило, чтобы броситься на лже-дрази, повиснув на нём всем весом. Эркена выстрелил в бросившегося к ним тилона-нарна, но не слишком удачно – большую часть заряда приняла наплечная броня, и вслед за этим ему самому пришлось упасть, распластавшись на колючем песке, погребя под собой тщедушную Цэрин. Рефен опрокинула опустевшую каталку Касшау, и они с Эльгардом, перекатившись, заняли позицию за нею. Тилон-нарн навёл оружие – но стрелять не торопился, на линии обстрела были либо Намган и Дэвид, в которых он стрелять не собирался, либо дрази. Эркена смотрел, со смесью злости и отчаянья, то на тилона-нарна, то на каталку, укрывающую Рефен и Эльгарда, то на сцепившихся в яростный клубок двух дрази – ложного и настоящего. Оба в больничной одежде, в темноте они были практически одинаковы, не разглядеть отсюда, на чьей ладони багровеет зловещее лорканское устройство, и Намган, и тилон тоже явно боялись отвлечься на определение, кто из них свой, опасаясь, что другой в этот момент выстрелит. Сомнения разрешил успевший подняться на одно колено тилон-землянин, прочертив оба тела чередой выстрелов – немея от ужаса, Эркена смотрел, как хватка противников разжимается, как оба тела охватывает зыбкое голубое свечение и они тают, съёживаются, осыпаются, как сгорающая бумага… И даже не эта мгновенная ужасная смерть потрясла его до глубины души, а ясное и чёткое понимание, что тилон не промахнулся, что он совершенно сознательно, намеренно убил вместе с Касшау одного из своих собратьев. Просто потому, что они отвлекали, что загораживали вероятную линию обстрела…

Уже на грани потери сознания он осознал, что тела Цэрин, всё это время методично выбиравшейся из-под него, рядом с собой больше не чувствует. Развязки он уже не видел.

- Абсурд какой-то… Как им это удалось?

- А что невозможного? Дрази, все на одно лицо, приполз, сказал, что с «Серого крыла-39», кто там его руки рассматривал? И на предмет пряморукости, и на предмет лорканского сверхоружия на ладошке…Полежал, в медблоке увидел, что Дэвид Шеридан на месте, послал сигнал товарищам – думаю, ему было, с помощью чего… Активировал программу ложного оповещения… да господи, через аппаратуру медблока внедрил! Мы сами видели, на что способны чудо-устройства Аскелла, чего б им, собственно, не играть на ход впереди нас? Пока мы там, все такие предвкушающие скорую победу, ждём их у корабля, они выманивают, под предлогом срочной эвакуации, всех, кто им нужен и не нужен… Ну сработало же!

- Ну да, почти сработало… Не ожидали, видать, что женщины, дети и полутрупы им такое сопротивление окажут…

- Ну, не всех там можно было так назвать. Если верить Рефен и Эльгарду, Цэрин успела неплохо намять бока этому нарну, прежде чем он сумел извернуться… На будущее надо запомнить, что буддистские монахи – это не только заумные речи, выбивающие из колеи господина Алвареса, Дайенн и Аскелла, но и навыки рукопашного боя. Она не пришла в себя?

Дайенн мрачно покачала головой.

- Кончиться всё могло ещё хуже, не подоспей ребята с «Серого крыла-39». Жаль, само «Серое крыло» всё же им досталось…

- Увы, как ни бились, завести мы его не смогли. Видимо, шпионская программа, внедрённая Ключом, действует и после его отсоединения безукоризненно. Спасибо хоть, вытащить пленников и сами спастись смогли… Даже прихватить ещё одну «Фурию» смогли… Они точно стартовали?

- Драал подтверждает. Логично, их осталось всего двое, это в поле не очень-то воины. Не при таком нашем перевесе, при всей их оборзелости. Ну, в общем-то, пора и нам честь знать… Так куда мы держим сейчас путь? На Деркту, я так понимаю?

Никто не задал вопрос, почему – понятно было каждому… Но Вадим покачал головой.

- На Деркту – увы, смысла нет. Мир аэм-лабиф не лечит врождённые болезни. Нет, нам нужно как можно быстрее достичь ближайшего мира, где мы сможем получить квалифицированную помощь для пострадавших. И в случае конкретно господина Эркены это вопрос не из лёгких.

- Ну да… До Экалты-то… далековато… Тем более что, строго говоря, не очень и знакомы они там с болезнями свёртываемости.

- Я полагаю, – встряла в разговор госпожа Хинчи, – это может быть мир хаяков или аббаев. Это логично хотя бы в силу того, что в числе пострадавших есть хаяк и аббай. Правда, лично я совершенно не отношу себя к нуждающимся в медицинской помощи, мы с Митши уже вполне оправились после произошедшего, но Шри-Шраба, я уверена, не откажет вам в помощи. Конечно, Шри-Шраба дальше Аббы, но во многом предпочтительнее, мы больше имели дел с бракири, и медицинскую помощь в том числе, случалось, оказывали.

- А Аличе ссадим на Аббе? Бедный Аличе, он, кажется, присоединяется к команде только для того, чтобы попасть в новый переплёт…

- А я возьму на себя смелость возразить, – включилась Софья, – не от своего имени, от имени Джани, с которым говорила полчаса назад. Предваряя ваши возражения, скажу, что я спорила с ним… Он настаивал, и в его доводах есть резон. Джани полагает, что первое, что мы должны сделать – можно прямо сейчас, кажется, солнце уже взошло и путь стал не так экстремален – это отвести его снова к кораблю занеф. Теперь, когда тилоны у нас за плечом, хотя бы какое-то время, не стоят, мы можем открыть его и…

Собрание зашумело.

- Бога ради – зачем?

- Подумайте хорошо, и вам самим ваш вопрос покажется странным. Тилоны улетели сейчас, потому что надежда на блицкриг пошла прахом, но это не значит, что они отступились насовсем. Они знают, что Дэвид Шеридан жив и скоро будет здоров, они знают, что существует второй наследник Джона Шеридана – пока они думают, что это кто-то из тибетцев, спокойно, но спокойно только мне, за Джани, а учитывая, что мы не имеем гарантии, что это последние тилоны на нашем пути… покоя может не быть вообще никогда. То есть, ровно до тех пор, пока живы Джани и Дэвид. Лично я не могу не думать об этом, и мрачных сценариев мне является много, даже без учёта того факта, что в руки тилонов – какая разница, каких именно – попало уже несколько маломощных, но машин времени, кто знает, не сумеют ли они вернуться на две-три недели назад и переиграть всё в свою пользу… И вы полагаете, можно просто оставить корабль там, где он стоял? Лучшим способом, пожалуй, было бы уничтожить его… Но не единожды говорилось, что занефские артефакты трудноуничтожимы. Значит, следует спрятать их как можно надёжнее.

- Ну, так-то и храм на Лорке, и Дворец Времени на Корлии были очень надёжными местами. И если уж говорить про «переиграть»… Ну вернутся они на две недели раньше и всё равно доберутся до Дэвида и до корабля. Давайте признаем сразу, что нам их не обыграть с такими-то козырями у них.

- По крайней мере, сделать картину отличной от «приходи и бери», – задумчиво отозвался Гидеон, – возможно, это не лишено смысла. Но что выбрать этим, хотя бы относительно безопасным местом? Какой державе мы можем сделать такой ценный подарок? То есть, мы можем вручить корабль как есть, закрытым, но тогда придётся запастись святой уверенностью, что почётные сторожа вслед за тилонами не откроют охоту на сыновей Джона Шеридана.

Софья развела руками.

- Тут я вам не советчик. То есть, я могла б посоветовать вам свой мир, Парадиз. Легко и просто придти туда и творить, что хочется, давно уже никто не пытается. Но я понимаю, что это будет звучать как… ну, не очень хорошо. При всех моих заверениях, что мир Парадиза не нуждается в технологиях управления временем, мы и без этого чувствуем себя прекрасно. Пусть решает правительство Альянса, это достойная его задача.

- Хорошо, пусть так… Но как мы, вообще, поднимем корабль? Что с этой-то пустяковой деталью делать? Лично меня в Академии не обучали водить занефские корабли, да и никого тут, думаю.

Арвини, поколебавшись, поднял руку.

- Ну, возможно… только возможно… у нас есть тот, кого обучали. Аскелл. Как-то тилоны ведь собирались быть дальше с этим корабликом, когда откроют его?

- Пустить за пульт Аскелла?! Нет, ну если под неусыпным конвоем и в энергетических оковах – то возможно, он будет выкидывать чуть меньше фокусов…

- …возможно, конечно, они и не собирались поднимать сам корабль, а только забрать с него груз. Тогда и нам ничто не мешает поступить так же.

- Кроме вопроса, влезет ли этот груз в грузовые отсеки «Серого крыла»… И насколько безопасно будет такое перемещение… Хотя, если мы вызовем десяток кораблей поддержки, мы вернее привлечём внимание…

- Мне уже можно высказать своё мнение? Вы с ума посходили, похоже! Господин Эркена, видимо, не успокоится, пока не доведёт меня до сердечного приступа, а вы ему поможете. Он ранен! И при том реновилата, который необходим ему сейчас во много раз более, чем прежде, у нас нет ни капли! Вынесете его с корабля вы только через мой труп!

Софья вздохнула.

- Госпожа Дайенн, я-то с вами согласна. Но лично я переупрямить Джани не смогла. Его контраргумент – он не обследовал корабль, он нашёл артефакт, соответствующий образу, когда-то показанному мной, и сразу отправился обратно, но кто сказал, что там был один такой артефакт? Быть может, ключ к спасению и его жизни, и жизни госпожи Цэрин к нам ближе, чем сектор хаяков.

- И мы должны рискнуть ради того, чего не знаем?

- А когда было не так?

Хотя большинство присутствовавших корабль занеф уже видели, в том числе изнутри, равнодушных не было. Хотя бы потому, что этот корабль был много больше, чем стоящий на Деркте. Издали он действительно напоминал какое-то грандиозное культовое сооружение, и чувствовалось, думал Гидеон, что до появления тилонов занефы космосом не особо интересовались, иначе пришли бы к идее… ну, как-то более обтекаемых форм и большей простоты и рациональности конструкции.

- Не хочу думать, сколько дополнительного трения создают эти многочисленные выступающие элементы… Спасибо, видимо, надёжности сплавов, иначе корабль выглядел бы куда более жалко…

- Это что… Вот эти коридоры, явно какие-то… спиралевидные…

- Спиралевидные, – кивнул Аскелл, – занефам приятны прямые линии в куда меньшей степени, чем спирали. Спирали они находят куда более… естественными. Структура корабля, таким образом, представляет собой некое не очень здоровое деревце – центральная спираль, поднимающаяся вверх, и от неё отходят спирали поменьше. Некоторые, конечно, не очень спирали, скорее полудужия…

- В нижних ярусах находятся машинное отделение и грузовые отсеки, – Эркена остановился, опираясь на стену, Дайенн с тревогой смотрела в его сильно побледневшее лицо. Выдержит ли медицинский пакет, рассчитанный, всё же, на раненых с нормальной свёртываемостью? – они не имеют дверей, только некоторые – простые раздвижные перегородки, без всяких замков… Я увидел в одном из них очертания, знакомые по образу, переданному Софьей. Конечно, я мог ошибаться… Но и Аскелл тоже подтвердил… Дальше я уже не проходил.

Гидеон попытался проследить взглядом эту самую центральную спираль – тонущую в золотистом сумраке, что не удивительно – удивительно было то, что хоть какое-то освещение всё ещё работало.

- Значит, что там с великой тилонской машиной, неизвестно? Интересно, как же так получилось, что она попала-то в руки к занефам? И что ещё тут может быть, кроме этой великой машины и артефакта, возвращающего жизнь…

- Здесь – позволю себе напомнить, хотя не ожидаю, опять же, что вы меня поймёте – всё ещё находятся мёртвые тела когда-то замурованных здесь занефов.

- Планируете передать останки родственникам? – усмехнулся Аскелл.

- Вообще-то, мысль вполне здравая, – ледяным тоном ответила Дайенн, – они заслуживают, по крайней мере, того, чтоб быть погребёнными по обычаям своего мира.

- Не лишено смысла… Вы ведь мечтали вернуть жителям Деркты возможность иметь потомство, вернуться к нормальному мировому порядку? Вот, можете для начала подарить им могилы предков… Хотя, чисто технически – они им никакие не предки, а, хотя бы отчасти, современники…

Аскелл, разумеется, издевался – а что другое он всё время их вынужденного сосуществования делал чаще? – а вот Эркена, похоже, поддержал его совершенно серьёзно.

- Здесь не все верят в душу и в загробную жизнь, это понятно. Но иногда имеет смысл сделать и то, во что не очень сильно веришь. Об этой планете говорили, как о мире мёртвых, населённом призраками. Вы, иномирцы, любите говорить, что мёртвым уже ничем не поможешь. Мы, бракири, думаем иначе. Конечно, освобождение всего нескольких десятков из миллионов запертых здесь страдающих душ – это капля в море, но это уже что-то.

- Вы считаете, что призраки реально существуют, а не являются плодом грибных галлюциногенов?

- Не имеет значения, что я считаю. Даже если призраки никому не являются, они есть.

Гидеон махнул рукой, призывая прекратить назревающий религиозный диспут.

- Кажется, мы входим в жилые ярусы. Надо было взять фонари помощнее, в таком освещении наблюдать полуистлевшие скелеты лично мне будет… ну, как-то жутковато. Но всё равно мощный у них генератор, уважаю. Пятьдесят лет работает, освещение хоть тусклое, но есть…

Аскелл громко произнёс несколько слов на незнакомом языке. Светильники на потолке вспыхнули ярче.

- Они ушли в эконом-режим, с тех пор, как на корабле не было никакого движения. Как я и предполагал, они на голосовом управлении, реагируют на звуки занефской речи.

- Вы знаете занефский язык?

- Естественно, хотя бы в некоторой минимальной степени его знают все тилоны.

- Ну да…

Гидеон, вслед за Дайенн, подошёл к полураздвинутым створкам одной из ячеек, являющихся, видимо, каютами. Сперва, кажется, разум не хотел правильно идентифицировать увиденное, ему показалось, что на широких кроватях лежат кучи тряпья… Потом он разглядел в ярких узорчатых одеждах – не шкуры, конечно, как у жителей Деркты, но тоже, для формы космолётчиков, выглядит экзотично… – сложенные пальцы…

- И не подумаешь, что они мертвы пятьдесят лет…

- А с чего вы взяли, что все пятьдесят? Воздухогенераторы в порядке и сейчас, если у них есть и автоматы для синтеза пищи, то и голод им не грозил достаточно долго, тогда угрожать им могла разве что смерть от старости. А живут, как помните, занеф долго, едва ли все полетевшие этим кораблём были глубокими старцами…

- Здесь ещё двое, – послышался из коридора голос Ви’Фара, – а здесь каюта, похоже, запечатана… Интересно, почему?

- Ну, сейчас и узнаем, – Гидеон с силой навалился на створки. И едва не упал, когда его обдало застоявшимся запахом разложения, – упс, понятно… Точнее, не понятно ничерта. Почему эта каюта запечатана, а те две нет?

- Большинство запечатано, – отозвался Эркена, прошедший по коридору дальше, и теперь привалившийся к стене у одной из закрытых кают, – я вам скажу, почему. Они все умирали в разное время, умерших собратьев оставшиеся в живых просто запечатывали в каютах. Возможно, потому, что никакого подобного моргу помещения на корабле нет, возможно, потому, что морг уже переполнен… Как-никак, они не предполагали, что корабль когда-нибудь снова взлетит, поэтому почему и не превратить каюты в гробницы? Те две каюты – видимо, те, кто умер последними, поэтому их никто не запечатал.

Гидеон прошёлся от распечатанной им каюты к открытой.

- Как-то… это невероятно и страшно. Никогда не думал, что по-настоящему напугают меня не растерзанные тела на Охран’кни, а трупы, выглядящие так, словно они просто уснули…

- Возможно, они действительно умерли во сне.

- Все четверо? Хотя может быть, это был даже суицид, возможно, не желая продлевать агонию, они приняли яд или что-то подобное… Быть может, я ошибаюсь, но мне кажется, нет судьбы ужаснее. Быть запертыми на корабле, полном артефактов, открывающих ключи к жизни и смерти, стоящих сокровищ всех миров – и знать, что им не поможет уже ничто…

- Похоже на занеф, – хмыкнул Аскелл, – имея на борту по крайней мере один артефакт, возвращающий к жизни, они могли использовать его… Хотя, тут есть загвоздка. Артефакт, к сожалению, одноразовый, и вряд ли их тут имеется на всех и на неограниченное время. А последнему выжившему он не помог бы ничем, собрать его, допустим, он мог бы и при жизни, а вот выбраться потом из этой конструкции без посторонней помощи сложновато… Да и опять же, какой в этом, действительно, смысл? Жить вновь и вновь без надежды когда-либо покинуть корабль – тухлая перспектива…

Но настоящим шоком для исследователей были не артефакты и не мирно упокоившиеся в своих каютах занеф. Настоящим шоком было обнаружение трёх анабиозных капсул.

- Они не пусты, – прошептала Дайенн, – и похоже… Если, конечно, мы сможем запустить процесс грамотно… у нас есть целых три живых занефа.

- Не понимаю, почему только три? Капсул здесь по беглым прикидкам три десятка. Почему только три заняты?

- Может быть, это наиболее ценные члены команды? Тоже какие-то цари и мудрецы?

- Думаю, разгадка проще, – Аскелл, связанными руками, что-то набирал на пульте у стены, – остальные повреждены. Вернее, скорее… Как помните, корабль ведь был подбит. Хотя работать генератор, конечно, не перестал, и ни одна из систем не отключалась полностью – строили занеф с размахом и на совесть – но потеря мощности-то вышла существенная… Видимо, режим экономии энергии допускал только три капсулы. Всё равно, конечно, это глупо. К чему замораживать кого-то на замурованном корабле? Кажется, Джон Шеридан вернуться не обещал, и даже сыновей прислать не обещал.

- Может быть, хотя бы потому, что такая смерть – вечный сон – легче, чем смерть в сознании?

- Вы запустите процесс разморозки? – Дайенн подошла к пульту, встав за плечом Аскелла.

- Плохо понимаю, зачем вам это нужно, но если вы этого хотите – я могу. Лично меня гораздо больше интересовала бы полная диагностика систем. Подозреваю, вашим радужным планам прихватить корабль вместе с содержимым на благо Альянса не суждено сбыться – судя уже по тому, что я вижу здесь, повреждения действительно серьёзные, без хорошего ремонта он не полетит… Но может быть, размороженные вам этот ремонт и организуют, кто знает?

====== Гл. 41 Долог путь к непонятной цели ======

Трое выживших – двое мужчин и женщина – были, в отличие от своих спасителей, кажется, не удивлены вообще ничему. Хотя Дайенн отметила это ещё на Деркте – занеф, похоже, в принципе очень редко чему-то удивлялись. Спокойно-философское отношение к жизни было, возможно, их расовой чертой… Голоса их после долгого анабиоза слушались плохо, говорили они медленно, с паузами, сбиваясь. На земном говорил один, по-видимому, старший, с довольно светлыми, почти рыжими волосами, речь его текла медленно, как смола. Остальные двое говорили на занефском, похоже, и не задумываясь, что гости их, кажется, не понимают, Аскелл иногда, отрываясь от экрана, переводил те или иные фразы.

- Наши собратья поместили в капсулу именно нас, потому что мы самые молодые из всех. Старые должны беречь молодых, жертвовать ради молодых, если есть хоть малый шанс, это естественный порядок. Нет, мы не ждали, что нас однажды кто-нибудь освободит, рассчитывать на это было бы глупо… Но рассчитывать и предполагать, надеяться – не одно и то же. На малую каплю надежды имеет право каждый. Судьба ведь непредсказуема, никто не может её знать. Прыгая с тонущего корабля, человек не знает, не погибнет ли он в море, но глупее было бы не прыгать…

Ну, мечтали увидеть молодых занеф? Пожалуйста. Действительно, если вспомнить Деркту, отличия заметны. У старшего лоб пересекли первые заметные морщины, ногти, хоть и были величиной похожи на когти, были розовыми и блестящими. Разительно отличалась от своих перерождающихся сестёр женщина – её вьющиеся волосы были очень тёмными, а губы, с поправкой на занефскую грубость черт, можно было даже назвать пухлыми. Видимо, растительность на лице и руках тоже больше начинает проявляться с возрастом, кисти женщины были почти совершенно голыми, а тонкие прядки на надбровных дугах завивались колечками.

- Ну, работы генератора хватило бы ещё года на два, едва ли больше. Сначала отключилось бы всё освещение полностью, потом обесточился бы и отсек с капсулами…

- Это, пожалуй, поражает меня больше всего, – тихо проговорил Гидеон, – не уверен, что когда-нибудь смогу осмыслить это. Быть может, конечно, это отчаянье, апатия, а может… Они поместили этих троих в капсулы, что позволяло им, по крайней мере, существенно отсрочить свою смерть, а сами… А сами умерли. Медленно ли или быстро, но они умерли. Одни наблюдали, как умирают другие, запечатывали их в каютах… И ни у кого не возникло искушения вытащить их троих из капсул, занять их место… Да не в том дело даже, даёт ли это какой-то реальный шанс. Страх смерти делает с человеком страшные вещи. А на корабле не видно никаких проявлений хаоса. Никто не дрался за кусок хлеба и глоток воздуха, не пытался вскрыть дверь… Эта разумность и спокойствие перед лицом неизбежного – вот от чего у меня мурашки по коже. Я совсем не уверен, что смог бы так.

- Мне вот интересно, – Аскелл снова ненадолго повернулся от экрана с диагностикой, – о чём вы думаете теперь. О чём на самом деле думаете. Не жалеете, что оживили их? Или в тот момент вам в голову не пришло, что теперь вы что-то должны делать ещё и с целыми тремя занефами?

- Что вы имеете в виду, Аскелл? – ледяным тоном поинтересовалась Дайенн.

- Кажется, драгоценные артефакты уплывают от вас по вине вашей же собственной эмоциональности. Ведь это эти трое – наследники корабля и всего, что на нём есть. В том числе и того, что по-хозяйски экспроприировал господин Эркена. Или как-то с этим фактом вы… договоритесь?

- Аскелл, к вашей циничности уже все привыкли, а вот вы всё никак не привыкли не мерить всех по себе.

Тилон смерил взглядом третьего – взлохмаченного и как будто зевающего, и несколько опасливо ткнул очередную кнопку.

- О, ну да… вы гуманны, не то что я. Вы вернули к жизни троих занеф, и теперь, наверное, не вы должны думать, как им всего лишь втроём отстаивать свои сокровища, особенно при условии, что замок на крови их больше не охраняет? Корабль и в лучшие времена свои не устоял против наших атак, не говоря уж о том, что трое – маловато для экипажа корабля такого класса…

Довольно занятно, что занеф, кажется, быстро поняли, кто он такой, но при этом в их взглядах нет ни капли страха, только любопытство, кажущееся несколько бесцеремонным и даже обескураживающим. Видимо, так же быстро они поняли и его зависимое положение.

- Вообще-то, как минимум один вариант у нас есть с ходу. Деркта. Там они могут воссоединиться хотя бы с малой частью своего народа. И там артефакты будет охранять хотя бы ментальный маяк… А чтобы никто не узнал эту дорогостоящую тайну, – на этих словах Гидеон совершенно не переменился в лице, – вас, Аскелл, мы убьём.

- Как бы то ни было, – Дайенн постаралась взять себя в руки, если обращать внимание на всё, что говорит Аскелл, никаких нервов не хватит, – прямо сейчас нам следует вернуться на наш корабль. С господина Эркены уже хватит прогулок, цвет его лица мне и до этой экспедиции не нравился. И если моё слово тут тоже имеет значение, я бы сказала, что дискуссии об отправлении на Деркту возможны лишь после того, как господин Эркена получит необходимое ему количество реновилата. А лучше – будет отправлен в достаточно безопасное место…

- Госпожа Дайенн, я прошу вас не заботиться о моей безопасности против моей воли! Я не малое дитя! Во всяком случае, не вам отстранять меня от участия в деле, приказ о моём включении в группу подписан Альтакой, а не вами!

- Я врач! И не то чтоб я имею что-то против исполнения своего врачебного долга, но не с такой пугающей частотой!

- Я в состоянии держаться на ногах!

- О да, пока да…

- Что такое этот реновилат? – вмешался старший занеф, – это слово не знакомо нам, но возможно, мы знаем это вещество под другим названием? Может быть, мы можем что-то сделать, чтобы помочь вам достать его?

Дайенн показалось, что Аскелл и Эркена сейчас будут серьёзно соперничать в язвительности, по крайней мере, их лица говорили об этом.

- Вот уж не знаю. Реновилат – это медицинский препарат, лекарство… жизненно необходимое при болезнях свёртываемости крови. Я не думаю, что вы когда-нибудь сталкивались с ним, препарат центаврианский, а с Центавром вы не могли иметь контакта.

- Но может быть, мы могли бы его синтезировать для вас? Наше оборудование позволяет синтезировать многие вещества. Если у вас есть образец…

Дайенн растерялась.

- Не знаю… Возможно, у нас сохранилась ёмкость с его следами, и химическая формула может быть в памяти компьютера медблока… Но я не уверена, что это реализуемая идея, синтез его очень сложен… Хотя может быть, вы могли бы помочь с… выделением фактора свёртываемости из донорской крови, у нас есть несколько землян здесь, возможно, кровь кого-нибудь из них подойдёт…

Посмотрев на приободрившееся лицо Эркены, Дайенн даже пожалела о том, что всё это сказала. По крайней мере, что сказала при нём. Теперь его к разумности вообще не призовёшь…

- Вот это? Я как-то… ожидал большего. В смысле, Великая Машина занефов занимает, говорят, чуть ли не все недра Эпсилона III…

- Она ещё маленькая, – улыбнулся занеф, – она может вырасти. Здесь она не может расти, ей не хватает энергии, нет материала. Но если она попадёт туда, где сможет строить себя – она станет большой. Это свойство, которое тилоны смогли позаимствовать у нас. Мы знаем, что машины – не живые, но мы неизбежно даём им какие-то свойства живого. Например, умение самой достраивать себя…

Гидеон изящно увернулся от рук занефа, описывающих, насколько большой может быть машина.

- Ну да, или вот замысловатая архитектура корабля… И… что она может-то, эта машина? Это я к вам, Аскелл, обращаюсь, как к самому компетентному лицу.

- Не знаю.

- То есть, как это – не знаете?! Вы не знаете, за чем охотитесь?

Аскелл попытался скрестить руки на груди – наручники ему этого, конечно, не позволили, и он сделал вид, что этой неудачной попытки не было.

- Вы спросили, что она может. Этого я не знаю, потому что машина ни разу не была использована. Она даже не закончена. А если вы спрашиваете о том, что она должна мочь, что сможет, если будет закончена… Всё. Именно так – всё. Проанализировать и расшифровать не только любой генотип – его… историю, его эволюционный путь, рассказать о всех изменениях, полезных и вредных мутациях, как возникших стихийно-эволюционно, так и вызванных искусственно, какими-нибудь светящимися селекционерами, думающими о себе необыкновенно много на основании своей светящести. Она может изменить любой генотип. Как у отдельной особи – устройств, способных это сделать, у нас и без того хватает, так и для целого вида… Ну да, примерно так – создать таблетку, с помощью которой можно превратить, например, господина Гидеона хоть в симпатичную центаврианку, хоть в несимпатичного транталлила среднего пола. Она может создать принципиально новый генотип, по любым запрашиваемым параметрам… Можно на основании исходного сырья – гибриды в разы интереснее, чем присутствуют здесь сейчас, можно с нуля. Мне нравятся ваши физиономии, господа! Да, как бы вы к этому ни относились, это настоящая, без всяких допущений и неуклюжего тыканья вслепую, возможность творить новые миры. Когда я говорил, что бог – это мы, я, как видите, не лгал.

- Снова Библия, – кивнула Софья, – «Господь из камней сих может создать детей Аврааму».

- Какому Аврааму? – не понял тилон.

- Совершенно не важно, в общем-то, Аскелл, какому Аврааму. Важно, что на самом деле это утешительный факт, что эта машина не столь велика, как мы ожидали, и в грузовой отсек «Серого крыла» влезть – может. Правда, наверное, больше в него не влезет ничто из находящегося тут… Либо надеяться, что оно уже не столь важно – хотя как я посмотрю, у вас и мелочи таковы, что детям совсем не игрушка, либо перевозить это добро в два, три, сколько потребуется рейсов…

Занеф покачал, кажется, не только головой, но и половиной тела, крупные деревянные бусины на его шее застучали о нашитые полукружьем на груди бляшки, снова напомнив Деркту – как часто там звучало нечто подобное. Хотя одежда этих субъектов всё-таки отличается, в сравнении с собратьями-колонистами эти одеты даже как-то слишком просто. Нет, балахон этого тоже пошит из лоскутов разного цвета и даже как будто разного материала, но по корпусу перехвачен широким расшитым поясом, что делает его, по занефским меркам, почти облегающим. А на женщине и вовсе нечто вроде комбинезона с широкими штанинами, дополненного неким подобием парео. Схевени обмолвился, что было б интересно вычислить членов экипажа, понять, что у них в качестве служебной формы принято, но сам, однако, ходить по каютам с мертвечиной полувековой давности что-то не захотел.

- Мы ценим вашу честность и благородство, в плане вашего предложения отвезти содержимое корабля на планету, где живут наши соплеменники, но всё же нам кажется, это не лучшая идея.

- Почему?

Гидеон снова ответил за адресата.

- Ну, может быть, хотя бы потому, что даже в случае успеха с ковырянием в машине их количество не увеличится достаточно, чтоб качественно повлиять на их обороноспособность и готовность к приёму недобрых гостей? Мало им разве одной вероятной мишени?

- А маяк, полагаете, недостаточный гарант?

- Дело не в маяке, – продолжил занеф, – хотя верно и то, что этой машиной, которая всё-таки не является сокровищем нашего мира, хотя наши собратья и заплатили жизнями за неё, вы не принесёте радости нашему народу, мы не хотели никогда ею владеть, мы хотели лишь, чтобы она не попала в дурные руки. Если вы сумеете сберечь её лучше, чем мы, мы будем рады. Но ведь вы шли сюда не за нею, вы шли за тилонами – и они ускользнули от вас, хотя, конечно, не все… И вы понимаете, что они снова придут за машиной. Быть может, им и не удастся её заполучить, быть может, наша защита будет сильна… Но как же, если машина будет на далёкой от ваших миров планете, вы сможете оказаться рядом, когда они придут за ней? Разве вы можете всё время быть рядом с нами, оставив родные миры до тех пор, пока не убедитесь, что их не осталось больше во вселенной?

- Что же вы предлагаете?

Занеф поводил мохнатой пятернёй по столу.

- Вы должны забрать её. Туда, где сможете устроить хорошую засаду. Это должно быть не самое лучшее по охране место – тогда они, быть может, и не отступятся, но будут действовать более тонко и подло, но и не самое худшее, потому что это будет подозрительно для них. Это должно показаться достойным барьером для них. Там должно быть не слишком мало и не слишком много ваших людей, ровно столько, чтобы они ничего не заподозрили и решились напасть, и достаточно много ваших людей должно быть где-то поблизости, чтобы быть готовыми придти к вам на помощь. Что же делать с машиной дальше, после того, как она сыграет свою роль в поимке тилонов – решать тоже вам. Нам, конечно, не вполне уютно сознавать, что полагаемся на вашу честность и благородство помыслов, на то, что вы не захотите повторить путь наших врагов, но мы не можем быть уверены в этом. Но вы должны были успеть понять – то, что создали они и что создали мы, это очень опасно в руках неразумного. Найдите разумных среди вас – и мы сможем вздохнуть с облегчением.

- Я?! Что вы, лично меня не может называть недовольной даже такая свинья, как вы! – Энжел упёрла практически зажившие руки в боки, – я счастлива! Я готова целовать пол этого корабля! Хотя бы за то, что мы все смогли наконец помыться и нормально поесть… Но не выразить солидарность более недовольному, чем я, всё же не могу.

- Ну да, они всё время говорили – «Для этого нужно добраться до нашего корабля», – мрачно улыбнулся Майк, опирающийся на некий предмет неизвестного назначения, предложенный ему в качестве трости, – ни разу они не сказали, что нужный артефакт – на корабле. Так что и в лжи их упрекать мы не можем.

- Именно, – Ан’Вар, в противоположность ему, улыбнулся крайне довольно, – ещё раз повторю, приятно иметь дело с умным человеком, мистер Гарибальди. Так что – мы никого не держим, но если хотите получить обещанное – придётся лететь с нами на Маркаб.

- И он хотя бы действительно там? Или там очередной ваш проклятый камень?

- Энжел, – Билл нерешительно облизнул губы, – ты ведь действительно можешь вернуться. Это хотя бы немного успокоит твою мать.

- Даже не думай! Нет, если ты вернёшься вместе со мной… Нет, даже тогда. Мать оторвёт головы нам обоим. Я надеюсь всё же умереть в глубоком маразме через некоторое время после тебя, а не во цвете лет из-за этого придурка!

- Мне уже прямо интересно, – мурлыкнул Ан’Вар, – что там за мать такая.

- Слушай, у меня предложение! Прими, с помощью какого-нибудь сраного артефакта, мой облик, и лети к ней вместо меня! Хотя ничего не получится. Она тебя в два счёта раскусит. Просто прими один факт: свою мать я очень люблю, но у неё есть одно тяжёлое качество – она, может, и не знает, как надо, зато никогда не оставит без внимания, если ты делаешь так, как не надо. И поскольку выволочку получать всё равно – я хочу хотя бы получить её не просто так. Не за то, что поучаствовала в обретении вами этого грёбаного камня, который лично мне до форточки!

- Меня вот беспокоит такая деталь, – довольно неожиданно, после короткой схватки с Ан’Варом, после его сообщения, что нужный Майку артефакт несколько не здесь, Билл решил вернуться к обсуждению перспектив, – Маркаб всё-таки мёртвый мир. Конечно, чума Драфы никому, кроме маркабов, как выяснилось, не опасна, но карантин-то на всякий случай установили. Да, вы у нас крутые ребята и всяких замысловатых штук, что только оторванные головы обратно к телу не пришивающих, у вас навалом, но всё же… Вот вы, к примеру, уверены, что на лорканскую физиологию эта зараза не действует? Насколько я понял из ликбеза Давастийора, поменять расу на гарантированно безопасную за время пути он не успеет.

- Мы привыкли рисковать, господин Мейнард. И ещё раз повторяю, никого не заставляем рисковать с нами вместе. Карантин, карантин… Всё время его существования были те, кому тот карантин был побоку. Многие из них, правда, нашли на свою голову иных бед. Но у многих и выигрыш стоил риска.

- Да, Билл, не забывай, что говоришь с королями мародёров! Лаура, ты ничего не скажешь?

- Боюсь, тебе это не понравится, Энжел. Мне, если честно, просто интересно увидеть этот мир. Да, я понимаю, что это любопытство из тех, что может стоить дорого, что вообще это как-то некрасиво, ввиду масштабов трагедии… Но мне интересно. Ничего не могу поделать, это так. Пусть я даже буду в твоих глазах чудовищем… Но вымерший мир – это не только пугает, но и притягивает. Пройти там, где ходили они, коснуться стен их домов…

- Их костей, – с усмешкой подсказал Ан’Вар.

- И если говорить о мародёрстве, – Лаура пропустила шпильку мимо ушей, – я согласна, оно отвратительно на войне. Там, где есть ещё живые наследники, живая пострадавшая сторона. Но здесь никаких законных наследников нет. Что плохого в том, чтоб позаимствовать что-то, что у них может найтись для нас полезного? А для кого оно там лежит? Для вечности? Для ничего, чтоб просто сгнить?

Тилон не удержался и зааплодировал.

- Пока мы сидели в том каменном мешке, это синерожее чудовище тебя часом не покусало? – взвилась Энжел, – шик, блеск! Тут, кажется, нормальных вообще не осталось?

- Я нормальный, – грустно улыбнулся Билл, – но что это меняет? Давай честно, Энжел, ни один из нас не решится оставить этих безумцев.

Энжел вздохнула. На какой-то миг ещё казалось, что это не так. Что она сейчас возьмёт Билла за руку и выведет отсюда. И плевать, что корабль стоит посреди пустыни, которую им, вот так налегке, будет проблематично пересечь. И плевать, что скажет мама при её явке с повинной. И плевать на Майка и его навязчивую идею, не менее безумную, чем идеи тилонов. Но правда в том, что она любила Билла. И любила именно таким – неспособным оставить инвалида на попечение одной лишь слабой девушки.

- Ладно, в этом есть положительные стороны. Если выживем – будет, что рассказать внукам.

- Да, и задачку же вы мне задали, – изображение на экране связи было не бог весть каким чётким, но Дайенн могла поклясться, что у Альтаки явственный нервный тик, – прекрасна хоть по содержанию, хоть по срокам для её решения! Вот что, в любом случае стартуйте и выдвигайтесь, хотя бы, в сторону Тирриша. Смею полагать, с Эркеной вам и они сумеют помочь. Меньше, чем за сутки вам туда вряд ли добраться. Предварительно связываться с ними не надо! А я тем временем буду радоваться, что у меня в отделении работает Шлилвьи Ншананштьи, и перехват сообщений невозможен в принципе, будь они там хоть трижды тилоны… Но таки пошла прахом, похоже, моя мечта сегодня выспаться. Немного ободряет, что главы других отделений будут вынуждены выразить мне солидарность. Конечно, при условии, что их связь имеет ту же степень надёжности… Соблюди-ка тут секретность, при этих масштабах… И доклад для администрации президента придётся писать лично… Короче говоря, спасибо вам за дополнительную седину. Но молодцы. Редкие молодцы. Теперь ещё доберитесь живыми и целыми, и будете совсем молодцы…

- Не излишне ли Альтака параноик? – хмыкнул Арвини, когда экран связи погас, – разве можно перехватить сообщения полицейской связи?

Дайенн неопределённо развела руками. Она всё ещё пребывала в некотором шоке после похвалы Альтаки, от которого ожидала грандиозного разноса за то, что они всё ещё шляются по задворкам вселенной, собирая только всё новые шишки на свои головы, и к тому же умудрились упустить тилонов, столкнувшись с ними лицом к лицу.

- Ну, вообще-то прецеденты были. Всё же наши системы безопасности уступают военным, а их иногда перехватывают. Тем более, если говорить о тилонах – мы все видели, на что они способны, правда, пока они упражнялись только на кораблях… Но тут Альтака прав, отделение, где работает Шлилвьи, по определению вне опасности. После одной милой хакерской атаки три года назад, больше никому не удавалось… Другое дело, что на все отделения гениальных торта не напасёшься…

- Я понимаю, что доставил вам слишком много нервных минут. Я сожалею, но я не мог по-другому.

- Ничего, – Дайенн, застегнув больничный балахон на Эркене, долго в рассеянности мяла в руках стянутые латексные перчатки, – на самом деле, мне, пожалуй, есть за что благодарить вас… в том, что вы сейчас здесь, с нами. Ваша настойчивость, когда вы говорили об обряде погребения для тех занеф…

- Я вовсе не полагал, что это непременно должен быть обряд, принятый у бракири, я не мог и предполагать тогда, что на корабле окажется трое живых. Но, в конечном счёте…

Трое живых теперь ходили по кораблю, трогали всё, включая членов команды – особенно им, как и собратьям на Деркте, понравились Дрим, Иглас и раннята – и громко и эмоционально обсуждали на своём языке, видимо, впечатления. Отдельное спасибо вселенной за это стабильное везение подбирать и вешать на свою голову гражданских…

- В конечном счёте, не так важна форма обряда, как его суть, а суть у ваших обрядов оказалась удивительно схожа. Прощание, прощение… Именно за напоминание об этой мысли я благодарна вам – что мёртвым необходимо, чтобы мы отпустили их, простились с ними, пожелали им хорошего пути… И не меньше это необходимо живым. Все эти дни я неизбежно возвращалась мыслями к тем, чья смерть была на моих глазах, или почти на моих глазах… Всем тем, кого я не смогла спасти. Тем, кого мы схоронили на Андроме… Тем из узников военной базы, что не дождались помощи, кто не дошёл до спасения, кто умер уже позже, потому что возможностей этого доисторического по своему уровню госпиталя просто не хватало… тем, кто умер, защищая нас… Я понимала, что должна думать о тех, кто жив, кому удалось помочь, что я сделала то, что в моих силах, а большее не в моей власти, а пустые самообвинения лишь разъедают душу… Знаете, здесь, в этих грибных туннелях, мне являлся учитель Бадмагуро. Один из узников базы, он умер как раз тогда, когда мы проникли в ту камеру… Я знаю, что это явление – плод воздействия грибных галлюциногенов на мой разум, то есть, по сути это мой же разговор с моим собственным подсознанием. Каждому из нас явился тот, прощения и прощания с которым мы жаждали. Получается, освободившись от грибного наваждения, я отказала себе в другом освобождении…

Эркена невольно проследил за её взглядом в сторону соседнего бокса, где лежала Цэрин.

- Как она?

- Плохо, – вздохнула Дайенн.

- Я так понимаю, каким-то привычным, не замысловатым оружием они вообще не пользуются?

- Дело даже не в оружии. Её собственное состояние… Она в некотором роде ваш собрат по несчастью, у неё врождённая патология почек. С этим можно жить, но желательно не попадать в серьёзные переплёты. А там, на хуррской базе, она получила слишком серьёзные поражения… Всё же нельзя было позволять ей оставаться с нами. И теперь наше лечение не помогает ей. Наиболее эффективные препараты, увы, просто убьют её. Если только занеф что-нибудь придумают, как с вами… Но они могут просто не успеть.

- Это ужасно. Что бы вы ни говорили, но я, по крайней мере – полицейский, моё нахождение здесь более естественно, и все риски, которым я подвергаю себя.

- Увы, она не сразу сказала мне. Я имею в виду, что это не пройдёт до конца. А возможности хуррского госпиталя были более чем несовершенны в плане диагностики.

Эркена поудобнее уселся на кушетке.

- Наверное, теперь вам видится несколько зловещим, что вам явился этот учитель? Как будто он явился за ней, вашей помощницей. Или почему вам привиделся именно он? Ведь было много и других мертвецов.

- Почему именно старец Бадмагуро? – Дайенн задумалась, – может быть, потому, что это было в начале нашего пути по кошмарному лабиринту базы, ещё до многих других смертей, потому это так впечатлило меня? Или же потому, что… его последние слова… обращение, которое важнее, чем обращение к врачу, мне, как минбарке… Ожидание помощи не лично себе, многим. Конечно, не определённо, что именно ко мне, что именно я из троих… Но от этого не легче, совершенно не легче. Либо я должна осознать мессию в себе, либо увидеть в одном из двоих других, как ни посмотри, задача не из простых. Простите, вы точно не должны занимать этим голову.

- Вы говорите это тому, кто воспитывался в семье с необычными религиозными взглядами. Учиться видеть бога в себе и в других – об этом я слышал кое-что.

- Быть может, если б я воспитывалась бракири, мне было бы легче сейчас, – улыбнулась Дайенн.

- Вы едва ли думаете так на самом деле. Если хотите, конечно, я расскажу… всё, на что мне хватит словарного запаса… Наверное, господин Синкара во многом прав, верования и традиции семьи определяют в нас многое, даже если мы не разделяем их полностью.

Энжел не солгала, говоря, что корабль ей нравится. И дело было не в том, что после экстремальной экскурсии по нарнским подземельям, непростого подъёма – даже с учётом того, что одна из стен расщелины обвалилась как-то неестественно удачно, ступеньками, карабкаться по отвесным стенам приходилось с частыми удобными перерывами, и пути через пустыню – который оказался несколько короче ожидаемого, мысльутешиться убийством кого-нибудь из этих тварей даже не успела как следует вызреть – не было б корабля, который не ослепил бы её великолепием. Он действительно был… интересным. Ни Ан’Вар, ни Давастийор не дали чёткого ответа, тилонский ли это корабль или тоже где-то смародёрили, а вопрос действительно будоражил воображение. Чьими техническими решениями это является, чей дух отражает?

Прежде всего – отсутствие, по факту, кают. Странно, для таких-то эгоистов. В качестве спальных мест были углубления в стенах помещения, которое она затруднилась бы как-то однозначно обозвать – здесь же располагался пищеблок, при помещении тела в эту нишу она затягивалась мягким полупрозрачным волокном, похожим на облако из детских снов. В хитроумном будильнике Энжел пока не разобралась, решив, что уж с этим успеется. Если будет так уж позарез – разбудят.

Пищеблок представлял собой спускающийся с потолка раструб, по краям снабжённый бахромой из кранов и раструбов помельче, собственно для подачи пищи. Панель была голографическая и, естественно, на незнакомом языке, разобраться без посторонней помощи нечего было и думать. Вокруг сего устройства располагался частокол из небольших металлических столбиков, вводивших Энжел в недоумение, пока Ан’Вар не продемонстрировал, как касанием ладони из этих шестов формируется сиденье нужной высоты и ширины. Кажется, вариативна была даже фактура. Выглядело это, при всём, что до сих пор было услышано о технологиях иных миров, довольно похоже на волшебство.

Подобно был организован и медблок, только стенные ниши были шире и не затягивались полностью, давая доступ к ложу больного, а вместо пищеблока был огромный круглый в сечении шкаф из полупрозрачного материала, для хранения медикаментов и медицинских инструментов. Столбики по полу располагались более хаотично, можно было предположить, что они формируют операционные столы, какую-то медтехнику, Энжел, естественно, вникать не стала, окинула помещение взглядом и пошла дальше. Вот Лаура задержалась понаблюдать, как Давастийор располагается в одной из ниш, как из стены тут же выдвигается несколько тонких гибких щупов – по-видимому, диагностическая аппаратура.

- Лорканская физиология имеет перед земной один малоприятный проигрыш, – успел пояснить он, – позвоночник несколько длиннее, а количество рёбер меньше, часть внутренних органов, увы, остаются без достаточной защиты. Поэтому последствия дождика из камней бывают чувствительны…

Логично, с ушибами внутренних органов в подземелье он ничего сделать не мог, оставалось только держаться на обезболивающих. Но уж с возможностями такого корабля волноваться ему не о чем.

Душевая, к окончательному культурному шоку Энжел, тоже была общей. Несколько стоящих рядом ионных установок в центре небольшого помещения, несколько устройств быстрой очистки для одежды вдоль стен. Не то чтоб можно было ожидать, что эти существа имеют какую-то стыдливость, но всё-таки это уже слишком. Хотя чего ожидать от тех, кто меняет физиологию почти также легко, как одежду… К счастью, система управления душем оказалась на удивление простой, все разобрались с первого раза.

Лаура, сумевшая разобраться даже со стиралками, была довольнее всех.

- Не понимаю, честно говоря, этого фетиша по водяным душам, наблюдающегося у работающих в космосе. Ионный душ – это же прекрасно! Никакой тебе долгой и нудной сушки мокрых волос, не говоря уж о том, что после того, как нас немного ошкурило там в подземелье, традиционное мытьё вообще не слишком рационально.

В другой раз Энжел, большой любитель понежиться в ванне, может, и поспорила бы, но точно не сейчас.

Лицо Цэрин Дайенн совсем не нравилось. Она не идеально разбиралась в этих земных эпитетах, посерело оно, посинело, позеленело? Но ясно одно, цвет имело настолько нездоровый, что превзошло всех пациентов до этого. Дайенн смотрела на монитор, не являющий ей ничего, что бы её радовало, и вспоминала всех, кто так же лежал перед ней в госпитале Рувара. Без малейшей надежды… Но ведь некоторые из них всё же встали на ноги.

- Мы ничем не можем помочь, – вздохнул старший занеф, сосредоточенно рассматривая незнакомые показатели, в которых безумием было б рассчитывать так с ходу разобраться, – мы поняли, чему у нас соответствует этот парный орган. У нас такой орган один, и когда он отказывает, это почти наверняка смерть. Наши машины могут создать для вас любое вещество по заданному образцу, но слишком много веществ нужно здесь, и нужно постоянно. Наши машины не могут создать новый орган, нет. У нас есть устройство, которое спасает тех у нас, у кого отказал такой орган, его нужно носить подключенным к телу постоянно. Но нужно быть осторожным, с ним многое нельзя. И ведь оно настроено на наши тела, на то, чтоб очищать наш организм так, как это происходит у нас. Мы могли бы попробовать переделать его для неё, или создать специально для неё, но нужно время, много времени. У неё нет столько.

Дайенн уронила лицо в ладони. Сколько ни напоминай себе, что не каждую встреченную на пути беду получится победить – именно та беда, что есть сейчас, будет самой нелепой, самой незаслуженной.

- Не надо так печалиться, госпожа Дайенн, – голос Цэрин был тихим, но на губах играла её обычная улыбка, непостижимо, совершенно искренняя, не натужная, – нет ничего правильного в том, что вы печалитесь там, где не печалюсь я. Смерть не более ужасна, чем любое другое явление в этом мире.

- Цэрин, я минбарка. Нас тоже учили встречаться и расставаться, учили принимать смерть и принимать жизнь. Правда, не могу сказать, чтоб я была хорошей ученицей. Ли’Нор вон говорит – слава богу, хорош бы был врач, принимающий смерть, как должное. Много она понимает… Наверное, дело в том, что вы решили следовать за мной, а я вас не уберегла.

- А неужели должны были? Или вы действительно считали бы несомненным благом, если б я умерла позже, в каких-то иных обстоятельствах, прожила несколько большее количество лет? Неужели это действительно стоило бы смятения и боли в вашем сердце? Просто поверьте, я не страдаю. Мне только немного жаль, что я не могу поделиться с вами своим отношением… Просто представьте, всё это не владеет мной – ни слабость, ни боль, ни грядущий уход из жизни. Это всё не моё. Так же не моё, как и вы, и эти звёзды, среди которых мы плывём, и тысячи существ и явлений, которые я знаю или не знаю. Я смотрю на это так же, как на свет светильника или скользящие в трубочке капельницы капли. Как смотрела на них тогда, когда помогала вам, так смотрю сейчас.

Дайенн улыбнулась, поймав поднятую руку женщины.

- Поймите, видеть такое спокойствие и мужество действительно тяжело. Когда даже не можешь утешать обещанием, что мы всё равно поймаем этих гадов…

Цэрин беззвучно рассмеялась.

- Тилоны… В конце концов, это тоже одна из милых шуток вселенной. Госпожа Хинчи, пока была тут рядом, кое-что рассказала мне. Их главный, приняв человеческий облик, назвался Сэридзавой, присвоил имя, найденное где-то в списках пассажиров…

- Да, что-то вроде того, подробностей, правда, мы не знаем – погиб ли настоящий обладатель этого имени, или…Но он позорно промахнулся с этим выбором, ведь такое имя предполагает совершенно иную внешность, немного похожую на вашу.

- Да-да… Я и говорю, милая шутка вселенной. Видите ли, Сэридзава – это я. Я ведь говорила, что я росла в семье двоюродного брата учителя Бадмагуро, помните? Моей матери они приходились троюродными, а ближе на тот момент никого не осталось, чума дракхов, сами понимаете… Мать привезла меня туда, когда была ещё немного в себе, а отец… уже нет. Они воспитывали меня после их смерти, сначала смерти их разума, потом физической. Помню, было так удивительно – мне было лет 9 или 10 – услышать своё полное имя. Я наполовину японка. Но вовсе не обязательно, чтоб наследник моего имени об этом узнал. Можете сказать ему, если приведётся, что я наполовину Шеридан, что это я второй ключ к кораблю… Определённо, это смешно.

- Честно, Цэрин, это с вами как-то даже… не вяжется.

Тёмные глаза Цэрин блеснули, действительно, каким-то нехарактерным для неё выражением – хитринкой.

- Я посвятила долгие годы освобождению от привязанностей. А разве не от привязанностей – к этому кораблю и его содержимому – они страдают? Неплохо б подвести их к осознанию этого.

- Тебе действительно не надоело? Нет, правда, я могу тебя просто палкой отколотить, это проще, просто постой спокойно, облегчи мне задачу.

Майк расхохотался, поднимаясь и отряхивая рубаху, хотя смысла в этом особого уже не было.

- Мне не даёт покоя мысль, что я теряю форму. Так что было в самый раз.

Он нагнулся за палкой, но Г’Сан своей палкой отбросила её подальше.

- Достаточно. Теперь идём плавать.

О намеренье купаться Г’Сан известила ещё перед тренировкой. Городская купальня её в этом плане не устраивала – там сейчас должно быть не протолкнуться, и они пошли к озеру Зам, расположенному к северу от города примерно в получасе ходьбы, на его берегу и устроили тренировку – валять Майка по сырому песочку ей, кажется, по «Тагхару» понравилось.

Нарнам стыдливость не то чтоб не свойственна, она у них по другим случаям. Майка, впрочем, перспектива купаться в чём настройки системы родили тоже не напрягала. Во-первых, когда твои руки и ноги большую часть времени слишком слабы для самостоятельного обслуживания – ты с детства волей-неволей привыкаешь к тому, что кто-то видит твою наготу, и гораздо больше переживаешь о том, что не можешь элементарных вещей сделать без посторонней помощи, во-вторых, когда это не твоё родное тело, такие вещи воспринимаются как-то действительно проще. Словно это тоже костюм. Уже привычный, любимый даже, но костюм. Возможно, если переусердствовать с виртуальной реальностью, это отношение распространится и на реальную жизнь, Лаура говорила о таком. Да и тилоны, в общем-то, подходящий пример.

В конце концов, это тело он тщательно выбирал, продумывал и простраивал, и стесняться его уж точно не стал бы. Уединение было сейчас предпочтительно по другим причинам.

Озеро было неглубоким, скрывать с головой начинало только ближе к середине, зато прогревалась вода до более чем комфортной температуры. На Марсе искупаться в природном водоёме возможности нет, но по рассказам взрослых Майк понял, что все эти разговоры про «вода вообще кипяток» чаще всего преувеличение, и за себя не был уверен, что решился бы. Энжел, к примеру, в красках расписывала своё купание в какой-то лесной речке в поездке с однокурсницами на воскресный отдых. Вынужденное купание в Дулу-Мару тоже было ещё свежо в памяти. А вот здесь, наверное, даже Энжел не стала бы топтаться у берега с паническим выражением лица.

Хотя опустынивание уже сжало этот регион своей тяжёлой хваткой, здесь всё ещё очень живописно. Берега поросли невысокими, но пышными ягодными кустарниками (конкретно эти ягоды съедобны, увы, только для птиц) и густой порослью особой прибрежной растительности, которую издали и сослепу можно б было принять за мелкорослые ивы, поскольку она купает свои ветви в воде. На самом деле это даже не совсем растения – фотосинтез присутствует, размножение семенами, но купаемые в воде «ветви» – это трубочки, с помощью которых поглощаются мелкие рачки и улитки, которых здесь в изобилии. На добычу покрупнее эта штука покушаться не пыталась, но протянутый палец могла ущипнуть довольно чувствительно. Так же зазевавшегося купальщика могли куснуть за пятки рыбы – в озере обитал только один вид, считающийся условно съедобным – мясо этой рыбы горчило и отдавало тиной. Поэтому привольную жизнь хозяев озера нарушали только некоторые хищные птицы и животные, не отличающиеся качествами гурманов.

В общем, Майк оценил это место по достоинству – здесь можно было вспомнить преподанные в «Тагхаре» уроки плаванья и при этом не опасаться утонуть. Снова, как и при каждом посещении «Насулхараза», он с грустью вспомнил о Лоране. Как он там, наверное, уже вернулся в родной мир, снабжённый подробно прописанной диетой и терапией вообще? Грусть была ещё и ввиду того, что он не мог бы желать того, чтоб Лоран был сейчас здесь. Что там, он вообще, пожалуй, не одобрил бы того, как далеко всё зашло. Но всё-таки так хотелось ему объяснить…

Несколько утомившись, они выползли на своеобразный островок посреди озера, представляющий собой чашу им’цал, гигантской водяной лилии. До поверхности эти растения, обитающие преимущественно всё-таки на дне, дотягиваются редко, зато уж если дотягиваются – под щедрым солнцем разрастаются до внушительных размеров, листья им’цал, раскинувшиеся здесь же неподалёку, в длину превышают человеческий рост, но вот отдохнуть на них не получится – слишком тонкие и узкие. А в чаше из почти полностью сросшихся толстых и прочных молочно-белых лепестков с бугристой, но вполне приемлемой для тела поверхностью можно б было загорать, как в шезлонге, если б нарнам были свойственны такие понятия. Несколько мешала только бахромчатая серёдка – тычинки это или что, но они довольно жёсткие.

- Даже удивительно, почему здесь никого не бывает. Местечко по праву можно назвать райским. Есть какой-то подвох?

Г’Сан блаженно потянулась, на её мокрой коже играло бликами клонящееся к закату солнце.

- Да в общем-то нет. Сюда, конечно, иногда залетают так’чшач, они довольно тупые и могут клевать всё, что шевельнулось, но это не считается за проблему. Просто городские купальни больше, удобно отделаны и они рядом. И то, что там можно кого-нибудь встретить – не только минус, но и плюс, это место ещё и для общения, и личного, и делового. А сюда ходят те, кто ищет романтики и общения с природой.

- А чего ищешь ты?

- Ну, теперь-то для меня возможны оба варианта.

- Я думал всё-таки, они возможны были всегда. Прекрасно зная, что ты смотришь свысока на многих – не поверю, что тебе не встречались мужчины достойнее меня.

Г’Сан скривилась.

- А может, мне не нужно то, что называешь достойным ты? И гордости, и силы у меня самой навалом. Да, это так. Думаю, с похожим на меня мы больше имели б шансов поубивать друг друга, чем сблизиться. Как бы сильно ты ни раздражал меня порой – это сочетание наивности и упрямства в тебе подкупает. Достойные… мы говорили уже об этом. Как бы хорошо ни были прописаны порой персонажи программы – зачем мне тот, кого будет отличать от меня искренняя вера в то, что этот мир настоящий? Я могу любить этот мир, когда я одна, но не хочу чувствовать себя лживой, скрывая то, что знаю, и не хочу проверять, как скоро вызову программный сбой и стирание этой копии, если не выдержу… И как бы мне ни было интересно играть с гостями в их игры – я помню, что для них это только игра. В том числе и отношения с кем-либо – игра. Сюда приходят получить впечатления и произвести впечатление, я понимаю это и во многом поддерживаю, но не собираюсь быть ещё одним впечатлением, которым они смогут потом поделиться с друзьями в реальной жизни.

- При всём понимании, что создали тебя, возможно, и для этого тоже?

Золотистые пальцы задумчиво обводили округлые бугорки поверхности лепестков, и так хотелось накрыть их своей ладонью, сплести с ними свои пальцы, осторожно гладить, пробуя подушечками острые ногти – и всё же Майк не делал этого, и даже от этого было странно хорошо – как хорошо бывает смотреть на удивительно красивый цветок и не срывать его, как бы сильно ни хотелось.

- Да мне плевать, если честно. Здесь всё, до последнего камешка на берегу, создано для вас. Для того, чтоб вы могли придти за ощущениями, которых у вас недостаёт в реальной жизни – попробовать каби, подраться на нарнских мечах, поупражняться в торговых сделках и искусстве договариваться с индивидуумами, которые могут глотку перерезать, не меняя выражения лица, ну и закрутить интрижку между делом – почему нет… Я понимаю всё это и я в значительной степени живу всем этим, но живу по своим правилам.

- То, что ты часть игры, не значит, что ты хочешь быть игрушкой, – кивнул Майк.

- Именно. Всё-таки надо не забывать, что не только вы играете в игру, но и игра играет в вас. И будучи редкостным растяпой, по меркам того, что мне привычно – уж точно, ты выделился в большей мере не дурошлёпством, а тем, что смотришь на меня не как на… нечто, существующее для тебя.

О да, это звучало в данной ситуации… очень точно. С учётом, что сейчас ничто не скрывало некоторые физиологические подробности и их реакцию на присутствие на расстоянии меньше вытянутой руки так же ничем не скрытых физиологических подробностей пола противоположного. И они оба, по-видимому, не испытывали по этому поводу ни малейшей неловкости. Они не говорили об этом не так, как не говорят о том, чего и взглядом-то избегают, а как о поблёскивающих в складках кожи, невысохших до конца каплях воды, как об ощущениях жарких ласк солнечных лучей – как о чём-то естественном.

- А что, смотреть на тебя так долго получилось бы двумя глазами? – расхохотался Майк.

- Ты не понял меня. Я говорю об опытных и разумных игроках, не самоубийцах. Которые надеются однако же, что за игровые успехи существует закономерная награда, и она может быть и такой.

- Ну, добиться неприступной красавицы во многих мирах дело чести. То есть, тебе нравится то, что я не настаиваю? Так это здравый смысл, если угодно.

Г’Сан покачала головой.

- И это тоже. Но ещё это – уважение. Не связанное единственно с тем, что я могу переломать тебе все рёбра художественно, в трёх местах. Многие ввязывались в те или иные авантюры в том числе, чтоб впечатлить меня, но впервые кто-то сделал это в реальном мире. И впервые из-за кого-то я ощутила беспокойство – появишься ли ты тут снова…

Новый вызов от Альтаки пришёл действительно не достигая Тирриша.

- В общем так, мои хорошие… На Тиррише можете сесть, но не засиживаться. Оставьте там раненых, можете и гражданских, если сочтёте целесообразным, а сами оперативно, очень оперативно двигаетесь к Яношу. Остальное будете знать уже на месте.

Благим пожеланиям Альтаки, конечно, не суждено было сбыться. В том смысле, что в Тирришском госпитале согласился остаться один только Аличе. Может быть, потому, что действительно был ранен тяжелее всех, может быть – в силу общей дисциплинированности и тихости характера. Цэрин умерла вскоре после перемещения в тот же госпиталь, и Намган, пребывавший с ней рядом до последней минуты, вернулся на корабль как-то так тихо, незаметно и естественно, что Дайенн осознала это, только когда это было уже свершившимся фактом и они продолжали путь. Диус заявил, что Дэвид Шеридан, а соответственно – и он с ним рядом, останутся на «Сером крыле-45», потому что, можете удивляться такому аргументу, здесь Аскелл. Едва ли кто-то хоть на Тиррише, хоть на Яноше, хоть где больше знает об этой штуке и процессах, ею производимых. Если что-то пойдёт не так – он предпочёл бы, чтоб с этим разбирались не методом ненаучного тыка. Оставлять на Тиррише, с директивой доставить до дома, Рефен и Эльгарда он не согласился тоже – во-первых, сейчас, когда Дэвид без сознания, они находятся целиком и полностью под его ответственностью и ему потом смотреть в глаза их родителям, во-вторых – Янош от Атлы не дальше, а напротив, ближе. Если к тому времени таинственный агрегат закончит свою работу, а полицейские сумеют найти способ быстро решить тилонский вопрос, они спокойно вернутся на Атлу все вчетвером. Джани Эркена, можно было не сомневаться, отказался покидать команду тоже, заявив, что, раз уж теперь у них есть реновилат, ему ничуть не сложнее принимать его на корабле, эффект совершенно тот же. Дайенн, в какой-то момент просто уставшая спорить со строптивым бракири, махнула рукой. В конце концов, теперь она знала кое-что, что позволяло понять его мотивы. На корабле у него брат, в тяжёлом состоянии, и хоть его собственное состояние тоже далеко от идеала – он не способен с лёгким сердцем его оставить. Двое выживших из команды «Серого крыла-39» – Хинчи и Митши Айлок – попросили у начальства включения в состав команды «охотников за охотниками» – во-первых, ввиду того, что команда эта понесла некоторые потери, во-вторых, ввиду того, что у них теперь имелись к тилонам личные счёты, это разрешение было им дано. Троица занеф была так же оставлена на корабле, как консультанты по некоторым важным вопросам и потому, что больше их девать было пока всё равно особенно некуда.

- Ох ты, что это?

Лёгкая встряска скорее не напугала, а удивила – всё-таки в гиперпространстве ухабов нет. Потом, правда, всё-таки напугала – насколько Энжел успела понять, против любезных хозяев корабля что-то имеют во вселенной уже многие, что, если корабль обстреливают? На лице Ан’Вара, правда, не мелькнуло ни тени беспокойства, ну так это не показатель.

- Не знаю. Но сейчас узнаем.

Девушки – бодрствовали в данный момент только они, точнее, Майк-то не спал, полез в «Насулхараз», раз предоставилась передышка – обратили взоры на развернувшийся голографический экран.

- Ну, ничего угрожающего, нас долбануло обломком… вот этого, – на экран выплыл подёрнутый багровыми бликами гиперпространства силуэт нарнского транспортника, выглядящего довольно потрёпанно.

- Авария?

- Разгерметизация, – кивнул Ан’Вар, – на обстрел непохоже, по-видимому, какие-то неполадки. Кажется, с системой охлаждения… бывает. А ведь даже не самые дерьмовые были…

- Все погибли? – Лаура в ужасе обозревала развороченный корпус.

- Ну, если где-то успели задраить переборки… хотя толку – корабль неуправляем. Ну, приготовимся к стыковке.

- Зачем? – вздрогнула Энжел. Не то чтоб она предполагала, что кто-то может погнать на этот корабль лично её, но сам его вид её пугал. Некстати сейчас напоминание, как хрупки и уязвимы они в космосе, как ненадёжно даже лучшее из того, на что мы привыкли полагаться.

- Странный вопрос. Посмотреть, что там есть для нас полезного.

- Ах да, я и забыла, что имею дело с главным галактическим ворьём.

- Да, а что такое? Корабль неуправляем, маловероятно, что на него в ближайшее время наткнётся кто-то кроме нас, мы всё-таки отклонились от магистрали. В этих краях обычно не ходят те, у кого с моралью получше, чем у нас, мисс Эштен. Ух ты, надо же, двое выживших всё-таки есть. Редкостные везунчики. Один нарн, второй… Интересно, система не может идентифицировать второго!

- И вы их там бросите, да? Ограбите и бросите?

Тилон бросил на неё взгляд, полный лёгкого пренебрежения.

- Странно, но в этот раз вы не угадали, мисс Эштен. Этих счастливчиков мы, конечно же, заберём. Хотя бы из соображений любопытства, что ж там за странный второй… Потерпевшие крушение в гипере – это источник информации и генетического материала. Ну и где-то по мелочи потенциальные помощники… Места, в которые мы отправляемся, не самые курортные.

- Отличная перспектива – выжить при аварии, чтобы попасть в рабство к чокнутым охотникам за сокровищами!

- Что поделаешь, жизнь очень непредсказуема. Но вас должно достаточно утешать то, что они будут живы, на корабле-то, где кончается кислород, это ненадолго.

Лаура поколебалась и всё-таки сделала шаг вперёд.

- Помощь нужна? Давастийор всё-таки ещё не вполне восстановился, а задача должна быть непростой. Конечно, у меня нет практического опыта такого рода, только в виртуальной реальности…

Она ожидала новых упражнений в остроумии, но Ан’Вар только коротко кивнул. Времени было действительно мало, необходимо было спешить.

- Тебе действительно это нравится? – Илкойненас в приступе нежности прижался к груди Эремо, потёрся щекой о выпирающую кромку грудной пластины, надеясь, что этот жест не будет слишком заметен – он слишком стеснялся подобных порывов в себе.

- Как по-твоему, что я здесь делаю? Из каких соображений можно принимать и терпеть то, чего на самом деле не хочешь?

- Не знаю, я не эксперт. Точнее… мне просто не хочется говорить об этом. Мне просто хочется действительно доставлять удовольствие – потому что ты доставляешь удовольствие мне, это ведь понятно?

- Вполне, – улыбнулся Эремо.

Илкойненас взял его руку, заворожённо лаская его ладонь.

- Не прошу это понять. Это, наверное, действительно, «культурное детство», как сказал не помню, кто, Вадим ли, Илмо… Когда ты привязываешься, и очень сильно, к тому, что есть твоё удовольствие…

- Когда ты влюбляешься в то, что есть твоё удовольствие. Ты думаешь, нужны какие-то особые условия, чтобы это понять? Когда спустя долгое время начинает нормально работать автомат по синтезу, и ты понимаешь, насколько влюблён в привычные пищевые вкусы… И это не обязательно слабость, ведь жил же без этого, долго жил, ещё сколько-то мог прожить… Если с чашкой кофе и коржиком дело обстоит так, что говорить о чём-то неизмеримо большем? Нормальный человек влюблён в жизнь…

Илкойненас любовно поглаживал ногти Эремо подушечками пальцев.

- Я рад, если не раздражаю тебя этим. Я ведь, правда, совершенно не знаю, как себя при этом нужно вести. Когда я представлял себе… Ну, не то, что прямо представлял, но понятно же, что само собой я неизбежно думал… Я ловил себя на том, что как-то это… ну, нехорошо бы выглядело, наверное. В том плане, что в моём поведении проскальзывало бы что-то откровенно женское, этакое вот желание услужить, явить воплощённые ласку и покорность… Может, в реальности всё и не так ужасно, но всё-таки не очень хорошо… то, что многое было именно так, как я представлял себе.

- Почему?

Илкойненас несколько растерялся.

- Что – почему? Почему плохо? Ну, хотя бы потому, что – это я достаточно хорошо понимаю, неправильно представлять гомосексуалов как желающих быть женщинами, как тех, кому свойственно именно женское поведение. Я никогда не мечтал быть женщиной, я вполне доволен тем, кто я есть… большую часть времени… Но этого я никак не могу в себе понять, иногда проявляющегося – того, что почётно и одобряемо в женщине и странно и вызывает недоумение и усмешку в мужчине. Я знаю, что есть люди – вполне нормальные и обычные люди большую часть своей жизни, которым просто время от времени необходимо… делать то, что им совершенно не свойственно изначально. Даже если они не встречаются ни с кем для этого, а просто предаются фантазиям… Я, разумеется, что-то читал об этом, что-то слышал… Некоторые мои друзья ещё там, на Лорке, рассказывали… о своих знакомых, которые признавались, что им иногда нравится переодеваться в женщин, некоторые просили называть их женскими именами. Это их возбуждает, я совершенно не понимаю, почему. То есть, какие-то объяснения я слышал, в плане, что женщина ведь у нас долго считалась существом второго сорта, созданным служить… Но я не понимаю, как человек может хотеть самому себя принизить, и совершенно точно, я не хотел бы, чтоб что-то подобное было во мне. Я уважаю женщин, и я могу понять тех, кто именно искренне хотел бы быть женщиной, а не мужчиной, но я не понимаю тех, кто использует образ женщины как какой-то унизительный шаблон…

Эремо устроился поудобнее, приобнимая лорканца за плечи.

- И это именно то, что грызло тебя последнее время? Кажется, горе одних – в том, что они мало читали и слышали, а горе других – в том, что много, но не того… Или просто не имели рядом кого-то, кто мог бы убедить не брать всё близко к сердцу. Илкойненас, мне думается, неправильно представлять гомосексуалов, как и кого угодно вообще, какими угодно кроме того, какие они на самом деле есть. Не стоит что-то делать в равной степени в соответствии со стереотипами или строго вопреки им. Если тебе хочется что-то делать именно так – почему бы именно так не делать, невзирая на то, как это может трактоваться? Тебе никто не говорил, что лучшее из всего – просто быть естественным?

- Естественность бывает искажённой.

- Любая естественность искажённая, если так посмотреть. Я догадываюсь, о чём ты говоришь. Идут века, а люди по-прежнему спорят, является ли гомосексуальность врождённой или приобретённой в результате каких-то травм ли, просто так сложившихся условий… При чём спорят как те, кто считают гомосексуальность отклонением, так и те, кто не считает так. Отдельные голоса, вопрошающие, а какая, к чёрту, разница, при этом предпочитают не слышать. А как по мне, любую нашу индивидуальность, то, что отличает нас во вкусах, в чертах характера – когда такую-то музыку мы любим, а сякую – на дух не переносим, когда кто-то предпочитает работать в команде и выполнять чёткие указания, а кто-то – быть свободным в действиях и решениях – можно назвать… ну, следствием влияния на нас каких-то факторов, если уж не прямо травм. И если нам кажется смешным, нелепым и неправильным то, от чего кто-то ловит кайф – возможно, проблема не у этого кого-то, а у нас. Если человеку хочется «побыть женщиной иногда» – что в этом плохого? Если даже это и является каким-то нарушением с точки зрения психологии – с этим вопросом всё-таки к Алваресу, а не ко мне – то вреда-то от этого никакого. Если тебе сейчас так хочется – почему бы нет, я не против. Если однажды тебе перестанет этого хотеться – в любом случае, я буду рядом, обсудим и это.

- Лоран?!

Кажется, ещё можно поспорить, кто был в большем шоке-то.

- Вот и идентификация, – мурлыкнул Ан’Вар, не удивляющийся как будто вообще ничему.

В обычной раннийской одежде Лоран смотрелся как-то непривычно и… солидно. Майк видел кое-что раннийское в его багаже в нарнском госпитале, но не мог представить, как это смотрится на теле. Оказывается, очень изысканно. Но совершенно неуместно сейчас возвращаться к теме легенд о вампирах… Но чёрт возьми, именно к чему-то подобному и отсылает этот тёмный костюм, слишком похожий на фрак, особенно в сочетании с белым шёлком рубашки.

- Лоран, откуда ты здесь?

Глупый вопрос. Майк уже знал – с погибшего корабля. Очень удачно он выбыл из реальной жизни на свидание с возлюбленной (он впервые позволил себе сам для себя назвать это именно так, всё-таки, откровенность и теплота их разговора это, пожалуй, позволяла, и момент отсоединения от системы показался ему бесконечно долгим от головокружения, вызванного размышлениями о внезапном весе слов), как раз параллельно его спутники встретили в гиперпространстве пострадавший корабль, и не какой-нибудь…

- Я, честно говоря, не знаю, что произошло. Мы слышали сигнал об аварии, мы поняли, когда наш отсек изолировали… Кри’Шан объяснила, что случилось, по-видимому, что-то серьёзное. Но дальше в течение четырёх часов мы пребывали в полной безвестности…

Страшно даже подумать, что они пережили за эти четыре часа. Сравнятся ли с этим их истерики в подземелье? Равняется ли завал в туннелях с аварией в гиперпространстве, где ни воздуха, ни направлений, ни действительно малейшей надежды?

Майк сократил расстояние и порывисто обнял друга.

- Какое счастье, господи, какое счастье… что ты оказался в этом изолированном отсеке. Как жаль, что там не оказался ещё хоть кто-нибудь…

- Был обед, когда это случилось… – бесцветным голосом проговорила нарнка.

- Счастье, что вы встретились на нашем пути. Иначе… страшно подумать, что бы было. Майк, как радостно видеть, что ты стоишь на своих ногах! Впрочем, само по себе увидеть тебя здесь было… шоком. Я надеюсь, что ты сейчас объяснишь нам…

- Лорааан, – протянула вошедшая Энжел, – если ты тот самый Лоран, о котором упоминал Майк, то это действительно довольно пикантно… – она осеклась, переведя взгляд на вторую выжившую.

- Да, я нефилим, – истолковала та растерянный взгляд землянки наиболее логичным образом, – то есть гибрид. Об этом говорит и моё имя из пантеона Кри – от Кристиана. Поэтому у меня голубые глаза.

- Так вы телепат? – в голосе Энжел, парадоксально, послышалось даже некоторое благоговение.

- Я? Нет. Я неудачный гибрид, без способностей. Так тоже бывает.

- Жаль, – протянул Ан’Вар, – очень жаль.

В его сторону покосились не только нарнка, но и Лоран и Энжел. Было логично – нечасто увидишь такой прикол судьбы. Он и спасённая нефилим казались близнецами – у обоих были ярко голубые глаза, да и черты лица были схожи.

- Да, Майк, будь добр, объясни своему другу,- изрекла, сделав глубокий вдох, Энжел, – что мы находимся на корабле тех самых существ, что похитили тебя, когда вы познакомились, что теперь вы – добрые приятели, и направляетесь в мёртвый мир во имя твоей непостижимой разуму нормального человека цели. А они оба – теперь заложники этих существ и твоей цели.

Лоран переводил взгляд с друга на эту незнакомую девушку, растерянно поводя хвостом.

- Заложники? – первой отмерла нефилим, – что это означает? Я полагала, нас просто продадут в рабство. Есть что-то сложнее? Кто вы такие? Как со всем этим связан господин Морзен?

- О, нам предстоит довольно длинное повествование…

====== Гл. 42 Полосы везения ======

- Названий у этой расы много, то, как они сами себя называют, вы вряд ли сможете произнести. Они, видите ли, инсектоиды, звуки, которые они издают, специфичны. Хотя к изучению языков других миров они способны, как ни странно. Получается посредственно, слушать то, что они говорят – долго и больно для ушей, полагаю, впрочем, долгих философских бесед нам с ними вести не придётся. Мы их называем стрийкчтцв, это сокращённый вариант их самоназвания, они сами его признают и употребляют.

Майк вытянул шею, но высветившаяся на экране информация была, увы, на незнакомом языке.

- Так… И что этим стри… как там дальше… понадобилось на Маркабе?

- Это раса бродяг, им много где что-то надобится. Где-то украсть, что плохо лежало, где-то пожить… Свою планету они то ли уничтожили, то ли загадили до полной невозможности там находиться, на этот счёт сведенья разнятся.

- То есть, ваши побратимы? – Энжел, естественно, удержаться не могла.

Тилон развернулся на каблуках.

- Ну, если вы действительно так считаете, то готовы и к тому, что живёте последнюю минуту, мисс Эштен? Видите ли, главная причина, почему стрийкчтцв не задерживаются в более обитаемых местах – это на редкость мерзкий характер. Они злобны, вспыльчивы и неуживчивы, с чужими законами считаться категорически не способны, чувства юмора не имеют и способны усмотреть оскорбление там, где его нет, а уж где оно есть – там жди кровищи однозначно. Пока они сильнее своих соседей – с ними просто избегают иметь дело, что тоже не всегда удобно, а вот если соседи попадаются не робкого десятка – стрийкчтцв получают хорошего пинка. А ещё у них развит каннибализм. И не в безобидной форме трупоедов вроде пак’ма’ра, а вполне себе, гм, в обидной. Исторически нормально было сожрать не только почившего сородича, но и в чём-то провинившегося, или пленника из враждебного племени. Так что с ними рядом никому не уютно, пока что брезговали они только этими самыми пак’ма’ра.

- Скажите, а вот это всё как-то ещё сократить нельзя? – встрял Билл, всё это время разглядывавший на голографическом экране очертания континента Шум, напоминающие какую-то из клякс Роршаха, – ну, к примеру, просто стрийк?

Ан’Вар глянул на него насмешливо.

- Если у вас под рукой есть базука – то, конечно, можно. Это будет звучать для стрийкчтцв недостаточно уважительно, чтобы не сказать – пренебрежительно. Чёткость выговора тоже имеет большое значение. Не переживайте, система будет продолжать сканирование ещё часов 10, у вас есть время для тренировки речевого аппарата.

- И есть версия, – включился Давастийор, уже вполне поправившийся и потому покинувший медблок, – что вторая причина усугубляет первую. Некоторые расы, названия которых вам мало что скажут, разве что, среди поддерживающих это утверждение есть известные вам иолу, говорят, что в прежние времена – ну, для вас это времена, когда о космосе и разговоров не было – стрийкчтцв были куда терпимее. Интеллектуальнее… Всё-таки большинство своих изобретений, позволивших им освоить космос, они сделали тогда. Видимо, пока они ели своих собратьев, всё как-то ещё ничего было, а иномирный продукт на них повлиял в сторону неожиданную и печальную. Проще говоря, деградировали поколение за поколением всё больше. В том числе поэтому о них сейчас редко можно услышать – приземляясь куда-то, пожить на брошенных территориях, отожраться – назад взлететь уже не могут, теряют навыки управления чем-то сложнее самоката. Продолжительность жизни у них и в добрые времена была лет 25, по данным примерно десятилетней давности – снизилась максимум до 15, ну и соответственно, каждое следующее поколение получается всё более откровенно дебильным, а старшие просто не успевают обучить молодняк всему, что знают сами.

- Честно говоря, это звучит как-то… маловероятно. Как могла раса с такими повадками и такой изначально низкой продолжительностью жизни развиться до того, чтоб выйти в космос? Это невозможно!

- Да вы что, мистер Мейнард! Ладно бы, не от землянина я это слышал. Ваша раса тоже всю историю очень увлечённо уничтожала друг друга, что вы собратьев жрать перестали на заре цивилизации – не столь уж большой повод для гордости, если посмотреть глазами стрийкчтцв, то вы просто тратите ресурсы впустую. Урон, нанесённый экосистеме родного мира, тоже разгребаете до сих пор. Да и с продолжительностью жизни давно ли вам есть, чем хвастаться? А стрийкчтцв и взрослеют быстрее. Они же инсектоиды. К трём годам это уже взрослая особь.

- Телом – допустим, но на то, чтоб овладеть нужными профессиональными навыками, нужно гораздо больше…

- Ну да, это всегда было главной проблемой таких рас. По сути, только к концу жизни индивид начинает представлять из себя что-то, заслуживающее уважения.

Энжел тоскливо глянула на карту, как раз увеличившую масштаб и являющую нужный им регион.

- А вот эти, которые здесь – они очень… деградировавшие?

- Понятия не имею. Но судя по тому, что с их приземления прошло уже почти 40 лет – всё довольно плохо. Нет, есть вероятность, что они просто вымерли…

Энжел сглотнула, переводя взгляд на соседний экран, где красовалась рожа типичного представителя этой малосимпатичной расы – бледно-жёлтая кожа (или не кожа, что у них там?), шесть маленьких злых глазок и крупные, очень пугающие жвала. Ан’Вар уже сообщил, что их яд убивает.

- И как же эти деграданты сумели похитить этот артефакт у таких великих вас?

- Вообще-то не у нас, там было ещё промежуточное звено… Ну, если нам посчастливится столкнуться с этими замечательными созданиями, ваша ирония сильно приуменьшится. Впрочем, вам-то вряд ли посчастливится, вы остаётесь на корабле. Выходим – я, мистер Мейнард, мисс Солнерски и мистер Морзен.

Энжел понимала, что спорить бесполезно, команду тилон собрал очень продуманно – так, чтоб в начинённый потенциальными опасностями мир выходили наиболее сильные и психологически готовые, так, чтоб у каждого, кому он не имеет оснований доверять, на корабле оставался кто-то, кого тот не посмеет оставить (хотя надо быть действительно двинутым, чтоб попытаться совершить попытку побега ЗДЕСЬ, да и чёрт возьми, у них действительно была возможность сойти с дистанции ещё на Нарне, но вот к ранни и нефилим это уже не относится), так, чтоб за ними было, кому присмотреть… Но всё-таки совсем без возражений она не могла.

- А Морзен там зачем? Из соображений, что уж он точно не покажется этим тварям аппетитным?

- В том числе. Кроме того, насколько я понял из данных диагностики, да и с его собственных слов, внешним видом обманываться не стоит, это очень сильные и живучие ребята.

- В целом – возможно, а вот касаемо этого экземпляра… А скафандр по его пропорциям на корабле что, есть?

- Есть, – усмехнулся Давастийор.

- А это нормально? Это так и должно быть? – Диус поскрёб по плотному матовому кокону, – в начале он был такой тонкий и… студенистый, что ли, прикоснуться было страшно. А теперь твёрдый и непрозрачный.

- Вполне нормально, – кивнула Софья, – с моим отцом было так же. Это как скорлупа, которая потом расколется. Точнее, её, скорее всего, нужно будет расколоть, изнутри это не всегда реально сделать…

- Ну да, древо тучанков действует, кажется, по тому же принципу, оно заключает перерождающихся во что-то вроде ореховой скорлупы… Как они не задыхаются там, это, конечно, сложно представить…

- Не волнуйтесь.

Кажется, глаза центаврианина влажно поблёскивали, впрочем, она не могла бы за это поручиться.

- Я не волнуюсь. Я знаю, что всё будет хорошо, потому что иное немыслимо. Потому что иное означает смерть вселенной, не меньше, для меня…

Софья присела рядом.

- Нет, я не считаю это слабостью и детскостью, как вы хотите сейчас предположить. Наш страх разный, но он одинаково силён, у вас – потому, что боль потери вы уже испытали, у меня – потому, что это новое для меня. Мне приходится привыкать к мысли о смерти, о смертности, это страшно после Парадиза, где нет смерти… Я пытаюсь представить, насколько сейчас тревожнее Таллии. Вавилон-5, конечно, место не из спокойных и безмятежных, но не идёт в сравнение с местами, где случалось бывать нам. По видеосвязи, понятно, она старалась не показывать волнения, но я-то его хорошо видела… Я так давно не чувствовала её рядом, кажется, целую вечность…

Диус откинул со лба волнистую прядь.

- Вспоминаю, как поразила меня эта странная мысль – не помню, кем высказанная впервые – что тот, кто по-настоящемулюбит, должен желать пережить любимого человека. Чем сильнее любовь, чем больше страх потери, тем больше он должен бы желать, чтоб эта боль и жизнь с пустотой в сердце досталась ему, а не дорогому существу. Увы, я не научился по-настоящему не быть эгоистом. Я не хочу его пережить. Я не способен, я не выдержу, я не согласен. Я знаю, что я эгоист и капризное дитя, но я не согласен, и всё. От одной только мысли – вернуться в дом без него, всё равно, какой дом, на Атле, на Корианне, на Минбаре, в любое место, где есть хоть одна вещь, которая нас связывает, напоминает о проведённых вместе днях, где есть книги, которые мы не дочитали или не допереводили, сувениры, которые мы покупали вместе, фотографии и инфокристаллы, историю которых я помню… Нигде из таких мест я не смогу жить, зная, что он не выйдет через пять минут из соседней комнаты, что его невозможно вызвать по видеосвязи… никогда уже не возможно… А другого места во вселенной мне не найдётся тоже, потому что где бы я ни был, я всегда буду стремиться вернуться домой. То есть, к нему. Дом может быть под солнцем любого цвета, среди зелёных, синих или бурых деревьев, под красными флагами Корианны, под бессолнечным небом Атлы, но в доме непременно должен быть он.

- За эти годы вы где только не жили… Преимущественно, конечно, на Корианне, но по долгу работы где только не бывали… Кажется, меньше всего – на Центавре? Вы не скучаете по родине?

Диус усмехнулся.

- Скучаю, конечно… в какой-то мере… насколько возможно скучать по тому, что не очень долго, не очень хорошо знал. По тому Центавру, с которым я имел дело первые шестнадцать лет своей жизни, скучать мог бы только мазохист, а по тому Центавру, который я узнал за время нашей миссии там, который узнавал заново в ходе переводческой работы… Скучаю, да… немного… У меня не успело выработаться крепкого чувства родины, и это хорошо, наверное – я встретил за свою жизнь очень много мест, которые есть за что, и даже невозможно не любить, и гораздо приятнее приносить хоть какую-то пользу родине, находясь от неё вдали, чем быть бесполезным там. Без ещё одного праздного аристократа Центавр вполне неплохо обходится, а вот лишний переводчик сгодился. Центавриане могут идти тем или иным политическим курсом, бросаться в те или иные социальные крайности, но они остаются читающей расой, думающей, высоко ценящей культуру. Когда я знаю, что мне есть, что дать им, я счастлив вполне. Забавно, правда, любви к родине, и умению находить ей выражение, меня учили самые разные существа, не всегда и не в первую очередь центавриане.

Выбор места посадки был очевиден – самый крупный космодром на континенте.

- Как-никак, вторая столица. Ну, в междумирном отношении можно сказать, что первая – главный торговый узел, средоточие политической и общественной жизни. Формальная столица – исторический центр, больше всего храмов и прочих святынь и плотность жрецов на душу населения, имела значение единственно для самих маркабов. Соответственно, самый богатый регион, во всех отношениях – климат благодатнейший, почвы неистощимые, даже крайне безобразное земледелие на заре освоения этого края не убило их, несколько крупнейших месторождений, давших толчок бурному развитию индустрии… Первые космодромы, естественно, появились тоже здесь, первые иномирные товары – тоже.

Билл нахмурился.

- И они точно приземлились здесь? Глупейший выбор из возможных. Логично же предположить, что предыдущие мародёры пошли по тому же простейшему пути, и всё разграбили до них.

- Ну как сказать. Они прибыли сюда в 65, но всё-таки одними из первых, первые пару лет соваться даже самые отмороженные остерегались. Так что осталось ещё достаточно. Кроме того, у них и интересы свои, не всегда в общем направлении. К произведениям искусства они довольно равнодушны, своё искусство, при всей его примитивности, считают лучшим. Только из соображений перепродажи могут что-то умыкнуть. Вот к драгоценным металлам имеют слабость, это да. А в основном их интересы довольно приземлённы – чтоб было тепло и сытно. В этом смысле этот регион для них находка. Немаловажный фактор – здесь больше всего электростанций с полной автоматизацией. То бишь – не знаю, как сейчас, а в 60х всё исправно продолжало работать, придти на всё готовенькое – это же их идеал.

- А этот ваш… артефакт зачем прихватили?

- Вот у них и спросим, если получится. Разобраться в его устройстве им едва ли было по уму, может, надеялись кому-нибудь перепродать… Или кто бы знал их соображения. У них такая манера – забирать у уничтоженных врагов всё, что сочтут мало-мальски ценным. Ну а понятия ценности у них сложные, местами противоречивые…

Для столь долгой заброшенности космодром был в более чем приличном состоянии, лишь кое-где истёртое покрытие вспучилось и пошло трещинами, в которые пробивалась трава. Впрочем, заброшенность нельзя было назвать абсолютной – явно с поры последнего старта здесь приземлялись не раз…

- Вон и их корабль, что я говорил! И ещё какой-то явно пиратский… Надо будет позже глянуть, что там есть полезного.

Терминалы – давным-давно, естественно, выключенные – они прошли спокойно, Билл мрачно ругался себе под нос, окидывая взглядом разбитые витрины и цифровые табло. Отсюда, естественно, было вынесено всё, кроме стен. Даже часть аппаратуры оставила по себе только обрезанные кабели.

- Мда… Прошу заметить, а расой мародёров при этом называют нас. А ведь мы здесь впервые за 200 лет.

- Для столь редких визитов вы как-то подозрительно осведомлены, – буркнул Лоран.

Тилонские скафандры, помимо того, что «подгонялись» по абсолютно любой фигуре, плотно облегая тело, так что даже на Лоране его скафандр не болтался, имели ещё массу полезных свойств, в большинстве из которых никто, однако же, разобраться не смог. В частности, звук можно было настроить на внешнее или внутреннее звучание, сказать что-то хоть всей группе, хоть кому-то адресно, но применять эту способность мог только Ан’Вар, прочим он, плюнув на попытки объяснить принципы управления, настроил внешнюю трансляцию.

- Ох да бросьте, как будто для осведомлённости обязательно везде бывать лично. Я б не отказался иметь большую осведомлённость до того, как ступил на эту землю… Но приходится работать с тем, что есть.

Вот раскуроченная панель терминала экспресса, кажется, вывела Ан’Вара из душевного равновесия. Билл с интересом вслушивался в отрывистые щелкающе-лающие звуки, размышляя, слышит ли он сейчас именно тилонский язык, или это язык, который Ан’Вар выучил первым, или язык, на котором он чаще всего говорит? Вообще вероятно ли, что они сохранили свой язык таким, каким он был, во всех своих шляниях по вселенной с постоянной сменой личин, или теперь это смесь разных наречий, которыми они пользовались то или иное продолжительное время, и теперь разные группы тилонов, встретившись где-нибудь спустя столетия, могут и не понять друг друга?

- Видимо, были материалы с высоким содержанием трапинофламия, – изрёк наконец Ан’Вар, – ллорты. Или ллортам продавали. У них он на вес золота. А у маркабов его всегда было больше, чем где-либо ещё, вся оптика на нём и не только… Ну, посмотрим, что можно сделать…

- А смысл есть? – хмыкнула Лаура, поглядывая за матовое, уже почти непрозрачное от толстого слоя пыли стекло на заваленный мусором перрон, – может, вагоны тоже тово… спёрли?

- Повредить, положим, могли, а прямо спереть – это всё-таки…

В голосе слышалась нервозность, а кем здесь она не владела? Перспектива топать до города пешком, примерно 17 км, не радовала никого. Что там, для начала ближайшая задача – покинуть территорию космопорта, несколько осложнившаяся испорченными терминалами, блокирующими двери…

- Интересно, как все эти-то… непрошенные гости… здесь проходили? Или после тех, что вот это всё развандалили, больше никого и не было?

- Не знаю… – пробурчал тилон, скидывая рюкзак, – можете пока там вернуться проверить другие палубы, может, где-то просто коротко и рационально вынесли дверь… Я тоже склоняюсь к такому варианту, но тогда будет сложнее уговорить экспресс. А на сохранность хотя бы одного флаера я б точно не рассчитывал…

Всё логично, уныло вздохнули спутники, поскольку идти до города пешком обычно сумасшедших нет, пассажиры выпускались из здания – и, глобально, с территории космопорта – автоматически при оформлении билета на экспресс или аренде флаера. Пираты, видимо, вылетали с территории на истребителях, а у «Млау» истребителей не было, это одна из проблем, которую хозяева собирались решить в ближайшее время.

На первые манипуляции Ан’Вара калечная панель ответила снопом искр, а затем отрывочно и растерянно проиграла какую-то мелодию, вероятно, из тех, что сопровождают выбор пункта меню.

- Ага! Отлично, посмотрим, как быстро получится тебя обмануть…

Странное зрелище, если осмыслить, думал Лоран. Система давно мёртвого мира не понимает, что он мёртв, что ни деньги, ни имена уже не имеют значения под этим солнцем. Она слепо подчиняется командам, которые генерирует, с помощью небольшого устройства с сенсорной клавиатурой, начерновую прикрученного обрывками проводов к терминалу, Ан’Вар, пиликает, думая, что переводит кредиты на давно не существующий счёт, вносит в базу данных удостоверения, которые давно ушли в небытие (устройство находит в базе и повторяет уже когда-то осуществлявшиеся запросы).

- Похоже на спиритический сеанс, – озвучила его мысль Лаура. Терминал издал очередную деловитую трель и створки из толстого стекла разъехались, выпуская их на безжизненный перрон, где гостеприимно распахнул тёмный зёв всё ещё перламутрово поблёскивающий эллипсоид экспресса. На всякий случай все положили руки на рукояти бластеров, но нутро экспресса дышало той же могильной тишиной, что и всё вокруг.

- Надеюсь, мёртвых маркабов мы там не обнаружим, – проворчал Билл.

- Ну, не стоит рисовать такие-то дешёвые драмы, мистер Мейнард. Умерших в людных общественных местах в любом случае успели найти и похоронить. К тому времени, как трупов стало больше, чем могильщиков, экспрессы и космодромы стали уже как-то не актуальны…

Нерассудочно – скафандр полностью фильтровал воздух, Лаура это понимала – казалось, что запах тления всё ещё висит под закруглённым сводом, на котором играют золотистые блики от двух тускло засветившихся рожков. Скафандры у тилонов феноменального качества, облегающие, как вторая кожа, и от этого сейчас было дурно. Как будто она голая сидит на этих низких мягких сиденьях, напоминающих толстые подушки, хранящих миллионы смертоносных спор… Разум понимал, что эти два миллиметра всё же являются надёжным барьером между нею и заразой, которую, хоть ей самой можно не опасаться, она не хотела бы впускать в свой организм, но душе было неспокойно. В призраков она не верила, по крайней мере, полагала, что 99% рассказов о них вымысел или галлюцинация рассказчика, но пожалуй, оставшийся процент если кому и приличествует, так этому месту.

Лоран с большим трудом протиснулся в дверь, с двумя тушами алакии и сломанным капканом, поэтому не сразу увидел Люсиллу, доливающую горячую воду из большой бадьи в самый большой таз, стоящий на полу посреди кухни. А когда заметил, с трудом поборол желание долбануть добытой дичью о стену.

- Люсилла! Стирку жизненно необходимо было затевать именно сейчас? Невозможно было хотя бы дождаться меня? Ты, конечно, много мне рассказывала про свою мать, это я всё помню, но я просто был бы благодарен тебе, если б именно ты, именно себя, именно сейчас, берегла!

Девушка распрямилась, отставила пустую бадью на стол и посмотрела на Лорана насмешливо-устало.

- Лоран, милый, поверь, если б я чуть меньше тебя любила, я б не долго терпела запрещение поднимать что-то тяжелее чашки с супом и вставать даже для того, чтоб просто взять своё шитьё с тумбочки. Спасибо, хоть в туалет вставать разрешаешь, если б ты мне в постель горшок приносил, мне б трудно было удержаться от того, чтоб надеть его тебе на голову. Извини. Серьёзно, извини, я надеялась управиться до твоего возвращения. Но это не вполне от меня зависело.

- Люсилла!!!

- Лоран. Поверь мне как эксперту – есть сферы, в которых мужчины куда слабее и уязвимее женщин, и именно их нужно оберегать. Прости, что уберечь тебя не смогла. Надеюсь, это не нанесёт непоправимого урона твоей психике. Убедить тебя просто посидеть это время на кухне, а лучше – на улице я, знаю, не смогу… Уговорить не паниковать и не бегать по потолку – тоже вряд ли… Лоран, у меня начались роды. Так, без паники, я сказала! Если будешь просто выполнять мои указания – окажешь мне великую услугу.

Последние слова она говорила, уже находясь на руках у Лорана, целеустремлённо волокущего её обратно в комнату.

- Не на кровать! Она у нас одна, нам на ней ещё спать. Вон там у стены я оборудовала нормальное гнездо…

- Люсилла, я совершенно серьёзно, нам следует вызвать врача!

- Хорошо придумал, врач же тебя в ближайшей алакской норе ждёт. Да пока ты будешь бегать до ближайшего места, откуда можно кого-то вызвать, я десять раз рожу! Господи, мужчин придумали, чтобы женщинам жизнь малиной не казалась… Ты можешь просто не метаться и слушать, что тебе говорят? Положи меня наконец! И сам сядь. Хорошо, сядь рядом, если тебе так спокойнее.

Лоран приобнял Люсиллу за плечи, позволяя опереться о его грудь, изо всех сил давя разрастающуюся панику. И без того чувствовал он себя сейчас, мягко говоря, бесполезным, как никогда. Сколько раз уже он спрашивал её, что он дал ей, кроме проблем… Закономерно получал по голове, но легче не становилось. Она могла применить свою безрассудную храбрость и лучшим образом…

Сколько ни готовь себя к предстоящему – в момент, когда оно происходит, понимаешь, что до сих пор ничего о страхе на самом деле не знал. И огненно, жгуче вспыхивали в памяти все слова отца, всё сказанное, а более того – несказанное, всегда молча и безусловно присутствовавшее рядом, в их жизни. Не приближайся к ним, не привязывайся. Они другие, эта разумная «голодная плоть», они краткоживущи, они смертны. Они бесконечный источник боли для тебя, если они станут для тебя чем-то значимым, необходимым. Но боже мой, как же можно не привязываться ни к кому? Сколько можно так прожить? Смерть их, жизнь их – всё это бесконечно пугает, сколько боли в этом… Они часто чем-то болеют, они могут умереть без пищи за неделю, в их организмах часто происходят какие-то страшные патологические процессы… Он вспоминал – таинство рождения новой жизни, так волновавшее воображение его одноклассников, внушало ему и тогда смутный, но очень сильный ужас. В первом классе, они тогда жили среди дрази, он слышал, как одноклассник шептался с другими мальчишками – в их семье родился ещё один ребёнок, такое волнительное и радостное событие, собрались Ведающие и сообщили, что, по всей видимости, это девочка, это такая радость, сокровище семьи, в которой до сих пор только сыновья… Правда, мать чувствует себя очень плохо, и, говорят Ведающие, возможно, умрёт, но хотя бы девочку сумели спасти, она выживет… Лоран немедленно отошёл на другую сторону коридора, чтобы не услышать чего-нибудь ещё, всё это слишком больно для ребёнка, который своим рождением убил мать. Позже, уже в человеческом классе, тоже одного одноклассника поздравляли с рождением брата. Роды начались внезапно, дома, все перепугались страшно, но медики приехали быстро, всё закончилось благополучно… Понятно, конечно, что жизнь существует лишь благодаря тому, что женщины рожают детей, но нельзя ли, думал Лоран, чтобы лично его жизни это не касалось совсем, никогда, раз уж рождение должно быть так неизбежно связано с риском? Люсилла только смеялась над его словами, припоминая каких-то знакомых, которые имели по нескольку детей и ничего, припоминая свою мать, которая выносила и родила её в условиях далеко не привилегированных, и толку возражать ей, например, что её мать рожала обычного ребёнка, бракири и от бракири…

- Лоран, прекрати трястись, пожалуйста! Такое чувство, что рожать предстоит тебе, а не мне… Нет, я не говорю, что мне не больно. Но мне не настолько больно, как ты, похоже, думаешь.

Лоран не стал ничего говорить. Глядя на то, как глубоко, почти до крови, впиваются ногти Люсиллы в его руку, как судорожно подгибаются, скользя по мокрой простыни, её ноги, ему вообще говорить не хотелось, и думать не хотелось, хотелось, чтоб это поскорее закончилось, раз уж не может оказаться просто сном. Сейчас способность чувствовать процессы, происходящие в её теле, казалась ему проклятьем…

- Разрешите заявить, поведение гиперпространственного двигателя мне совсем не нравится!

- Что-то такое я уже слышал. Не хотелось услышать ещё раз, конечно…

- В прошлый раз просто не нравилось. Сейчас – совсем не нравится.

- Конкретнее можно? – фыркнул Илмо, – он что, не работает? Мы же, вроде бы, на Тиррише всё проверяли?

- Да отнюдь не всё, на всё не было времени…

Викташ мотнул головой.

- Почему же, работает. Только некорректно работает. При попытке открыть зону перехода грозит перегревом и взрывом.

- Отли-ично… И что теперь делать?

- Полагаю, прямо сейчас – ничего, – пожал плечами Гидеон, – починим, когда выдохнем. У Яноша есть зона перехода, идём по приводному маяку, и всё. Постучимся, откроют.

- Надеюсь… Надеюсь, что так просто всё и будет. Что у нас ещё что-нибудь так же неожиданно не поломается…

- А что вы хотели, после всего, что на долю бедного кораблика выпало? Спасибо, что летает, а мог бы уже и не…

- Они здесь, – кивнул Ан’Вар, едва они сошли на крытом ажурным куполом, имеющим в основном декоративное значение, перроне, густо засыпанном мелкой опавшей листвой – каждый шаг пружинил, словно под ногами был надувной матрас. Даже при том, что перрон продувается со всех сторон, осыпалась эта листва в течение долгих десятилетий… – они здесь.

- Как ты это понял? – Билл окинул взглядом, насколько хватало обзора, длинную кишку из металлопластикового кружева – ряды корпусов автоматов по продаже прессы и прохладительных напитков, заваленные той же листвой скамьи и урны-утилизаторы, резко обернулся на шорох в ближайшем пустом металлическом каркасе, но тилон махнул рукой:

- Это крысы. Ну, не крысы, а… не важно. Но они – здесь, – он указал на виднеющееся на полу в просвете листвы зеленоватое пятно, – их слюна.

Все, конечно, к возможной малоприятной встрече себя как-то готовили, но напоминание о её вероятно скором наступлении не обрадовало никого. Как ни крути, отправляться в неизвестную локацию при столь размытых данных о численности очень вероятного противника при невозможности обвешаться оружием как гирляндами (с большей частью любимых тилонами штучек-дрючек месяц только надо учиться обращаться) – нужен истинно тилонский авантюризм. Под бледное зеленоватое небо маркабского мира выходили, нервно озираясь – даже всегда внешне самоуверенный тилон держал руку на бластере. У экспресса в городе было две остановки, обе примерно равно удалённые от центра, и сейчас очень радовало, что идти придётся не через весь город, а только его центральные районы. Тишина пустых улиц не радовала, она давила. Пустые глазницы выбитых окон на нижних этажах смотрели в спины тяжёлым, хищным взглядом, заставляя оборачиваться чаще, чем хотелось – а точно ли там никого нет? Да, если уж где бояться призраков, то вот здесь, здесь их должно быть до чёрта.

Солнце ещё только выплывало из-за крыш крайних домов, перед гостями, чуть скошенные влево, ползли длиннющие дистрофичные тени, Лаура время от времени поглядывала на тень Лорана, стараясь запомнить это невообразимое зрелище, однако было уже довольно жарко, это чувствовалось сквозь скафандры, которые Ан’Вар не счёл нужным поставить на терморегуляцию, а прочие не додумались, как. Может быть, во многих отношениях этот материал был безупречен, но прогревался он отлично. А ведь это, наверное, не предел, Ан’Вар упомянул, что здесь сейчас глубокая осень. Когда-то, без сомнения, это был райский уголок… На Маркабе, в отличие от многих миров, жизнь зародилась как раз в холодных широтах и потом распространялась в более тёплые. Возможность не тратить 90% времени и энергии тупо на выживание была главным толчком к становлению этого вида как разумного. Разумеется, ещё в те времена зародилось стойкое противостояние между жителями «исконных земель» – холодных широт, и колонистами. Первые считали вторых изнеженными и развращёнными – за эволюционно приобретённую стройность (в солидных жировых запасах больше не было нужды), пристрастие к гигиене, более лёгкой одежде, украшениям и искусствам, вторые первых – соответственно, дикарями. Вторые превосходили в техническом отношении, но сильно отставали в численности ещё столетия, за счёт этого баланс и держался. Со временем раса, конечно, объединилась и до известной степени смешалась, но периодические выяснения отношений на предмет, кто конкретно неправильно живёт, ведёт цивилизацию не туда и навлечёт-таки гнев богов продолжались вплоть до всем известного итога. Лаура о маркабской цивилизации знала ровно то, что можно было почерпнуть из учебников, но видеть один из древнейших городов «культурного континента» в таком состоянии было больно.

- Вымирая, обычно за собой не прибирают, – хмыкнул Ан’Вар, обводя процессию вокруг композиции из обгорелых остовов машин. Сложно глазами иномирца постичь логику потомков маркабов холодных зон (если не в непосредственно генетическом, то в культурном плане), которые на пороге смерти не нашли ничего лучше массовых беспорядков и вандализма – может быть, надеялись своей агрессией против «развращённых вырожденцев» умилостивить богов и отменить неизбежное? Но боги, видимо, не умилостивились, продолжалось всё это недолго, город не успел значительно пострадать. Однако целые кварталы пожарищ, опрокинутые статуи, отбитая с фасадов мозаика и лепнина, грустно хрустящая под ногами… Ну да, многие города, говорят, вообще сгорели дотла. В столицах всё-таки охрана правопорядка держалась до последнего, сдерживая разрастающуюся ещё более страшную эпидемию – ярости обречённых.

- Ну, вот отсюда можно уже начинать.

Как любезнейше пояснил Ан’Вар ещё на корабле, им и так повезло с максимально точными ориентирами – с точностью до города, где вероятнее всего может находиться похищенный артефакт. Желать точнее – это ну просто гневить небеса.

- Здесь самый благодатный в плане климата регион – холод стрийкчтцв ненавидят как мало что, здесь, как уже упоминалось, всё ещё работают многие коммуникации, больше всего уцелевшего, подходящего по их понятиям удобства жилья. В пригороде много животноводческих комплексов, животные, конечно, разбежались, но едва ли мигрировали куда-то далеко. Зачем искать от добра добра? Нет, конечно, они могли расселиться ещё на пару-тройку ближайших городов, тут смотря что оказалось сильнее – плодовитость или внутривидовая агрессия. Тогда да, может получиться немного дольше и сложнее. …Ну да, вот именно так, обходить дом за домом. Попутно отстреливая обитателей, потому что вряд ли они смирно постоят в сторонке, пока мы производим обыск среди их, точнее, не совсем их добра.

Билл высказался о таких перспективах как-то не очень цензурно, Ан’Вар пообещал, что его понятия этики и гуманизма сильно скорректируются при близком знакомстве с этой милой расой, впрочем, лично он не намерен кому-то запрещать пытаться уговорить их просто отдать вещь, применение которой им всё равно не по уму.

- При наличии выбора, селиться они предпочитают в максимально высоких домах, на верхних этажах, они любят высоту. На их родной планете, как я понял, был специфический рельеф, они жили в своеобразных ульях – изрытых ходами пиках, достигавших 25 м в высоту. При этом поблизости должно быть достаточно зелени, какой-нибудь водоём… Соответственно, нам нужен Новый Центр – там высотки и три парка. В Старом Центре дома слишком низкие, историческая часть города…

- Они что, ещё и летают? – вздрогнула Энжел.

- Сейчас чаще всего уже нет. Ну, физиологически, но пользуются разными техническими приспособлениями, покуда хватает на это мозгов. Традиции, видать, значимы и для стрийкчтцв, дома ниже пяти этажей они не рассматривают, даже если придётся ходить вверх-вниз пешком. Безопасность кладки, опять же – в наземном ярусе ей могут повредить какие-нибудь животные. Даром что в городах, особенно в городах, занятых стрийкчтцв, животными уже сильно не богато, традиция.

Лаура запрокинула голову, оглядывая выросшую перед ними десятиэтажку, объятую всё тем же, что и все пройденные ими кварталы, мёртвым молчанием. В немногих уцелевших стёклах блистало взошедшее солнце, остальные щерились темнотой и казалось, парадоксально для такой жары, дышали холодом. Ан’Вар показал на широкое, нелепо-помпезное крыльцо, покрытое знакомыми зеленоватыми пятнами так густо, что почти не видно было его изначального цвета, и молча потянулся, снимая со спины пушку.

Немного не успел, зловещую тишину разрезал тонкий свист, и в кучу мусора в полушаге от его ног вонзился длинный нож из тусклого тёмного металла, тоскливо звякнув об истёртый камень тротуарной плитки.

- Какого…

- Стреляй!

Из-за угла соседнего одноэтажного здания – уже сложно было сказать, что это когда-то было – воплотившимся пьяным кошмаром выплыл тёмный силуэт, узнаваемый по краткому видеоликбезу тилонов. Вся радость по поводу неблестящей меткости метателя ножей и отсутствия у него чего-нибудь более высокотехнологичного, и без того невеликая, как-то увяла при виде медленно и грозно ходящих жвал на белёсой четырёхглазой физиономии и острых кривых когтей на средних из шести конечностей, материал скафандра превосходно защищает от многих видов угроз, но пропороть его чем-то подобным вообще не будет стоить никаких усилий. А вдобавок к природному оснащению – такими же длинными тёмными ножами вооружены ещё три… четыре такие особи. Билл ошарашено вертел головой – из-за углов многоэтажки и из-за неаккуратных зарослей кустарника вышло ещё несколько…

- Напоминает, как я в студенческие годы забрёл раз не в тот квартал… – нервно усмехнулся Билл.

- Поверь мне, землянин, это намного хуже. В сравнении с этими милыми созданиями даже вы проигрываете. Здесь шансов договориться нет.

Лаура сдёрнула предохранитель. В самом деле, как это похоже на какую-нибудь компьютерную игру… До отвратительного похоже. Правда, убить могут по-настоящему, и это в лучшем случае, если вспомнить про некоторые пищевые привычки этих существ. Значит, живьём им даться точно нельзя…

- Ты, конечно, говорил, что они способны подкрадываться тихо… Но чтоб настолько?

На самом деле двигались существа не абсолютно тихо – чем ближе они стягивали свой круг, тем слышнее было скрежетание хитиновых пластин и неразборчивое шипение-щёлканье, которым они, видимо, извещали непрошенных гостей, что их не ждёт ничего хорошего. Лаура не стала ждать, когда ближайший преодолеет оставшееся расстояние в три метра и выстрелила. В громком шипении инсектоида, кажется, больше было ярости, чем боли, выстрел не причинил ему, похоже, ни малейшего вреда. А вслед за этим очередной брошенный нож вонзился в руку Ан’Вара чуть выше локтя. Скафандр тоненько заныл, оповещая о нарушении герметичности, золотистая ткань по краям раны моментально взбухла – об этом принципе его работы тоже рассказали ещё на корабле, в месте повреждения материал намертво приклеивается к коже, тонкая плёнка запечатывает рану. Освободиться от скафандра теперь будет потруднее, зато и шансы избежать вирусной угрозы достаточно высоки.

- Куда стреляешь, дура? Там броня! В голову или в брюхо! – тилоны в большинстве своём амбидекстры, но для управления такой пушкой нужны две руки, Ан’Вар перебросил бесполезное лично ему оружие Биллу и выхватил левой рукой бластер.

Броня… Так это не их собственный хитин, это поверх латы из какого-то металлопластика. Судя по всему, очень прочного. Плохо дело. О чём вообще думал Ан’Вар, отправляясь сюда не на, как минимум, танке?

- О боже, Люсилла, это, это…?! – слово «ребёнок» застряло у Лорана в горле, он не мог заставить себя его произнести, – что… почему… господи, не смотри на это, Люсилла, умоляю, не смотри!

Бесформенный окровавленный комок слабо зашевелился, что вызвало у Лорана новый всхлип ужаса. Оно ещё живо… Почему это должно быть настолько, беспредельно ужасно?

- Успокойся, идиот! Что ты там такого увидел? Ах, это? Всего лишь околоплодный пузырь… Не знаю, как вы, а мы в основном так и рождаемся, хотя иногда пузырь отходит ещё внутри… Господи, у тебя же отец медик, ну если не по людям, так по животным, у многих животных ведь так же, должен бы знать!.. Нет, определённо, когда мужики начали становиться врачами-акушерами, это был, конечно, мощный эволюционный шаг, но эволюция – всё же штука медленная… – Люсилла бережно сгребла шевелящийся комочек в руки и принялась осторожно счищать с него белёсую, в кровавой слизи, плёнку. Вскоре из складок плёнки показалась маленькая ручка, затем вторая, содержимое пузыря булькнуло, пискнуло, вякнуло, пробуя голос, и наконец пронзительно, звонко заверещало.

- Это… – Лоран протянул руку к длинной тёмно-красной жилке, свисающей между пальцев Люсиллы.

- Не кишки. Пуповина. Нет, в колонии, конечно, хреново преподавали биологию, но чёрт возьми, ты ведь и в других школах учился! Подай, пожалуйста, мне вон тот шнурок… Нет, если можешь, то пожалуйста, можешь сам? Вот здесь… Да, не бойся, именно так, лучше даже посильнее… А теперь… Нет, ни мне, ни ему больно не будет, уверяю…

Люсилла, пошатываясь, поднялась – раньше, чем Лоран помыслил её остановить, и медленно, но целеустремлённо пошла к тазу с водой. По её ногам, из-под длинной юбки, стекали струйки крови, Лоран смотрел на это с немым ужасом. Все истории о мужской доблести, о том, чтоб удерживаться на ногах со множеством ран – это тлен…

- Люсилла, прошу, давай я…

- Нет уж. Представляю, как у тебя сейчас руки дрожат. Вот если здесь же, в этой хижине, мы родим нашего четвёртого и пятого ребёнка – тогда не возражаю, пусть будешь ты, а пока нет. Ты же побледнел! Как тебе это удалось – не знаю, но клянусь, ты бледный! Нет, мужчин от такого надо беречь. Они не должны всего этого видеть. Их психика не готова к моментам ранее вручения им увитого нарядными пелёнками свёртка… Да, подай мне вон то полотенце… Вот теперь смотри. И можешь даже взять в руки, если они у тебя не очень дрожат. Смотри, смотри. Наш ребёнок. Это девочка, Лоран. Наша дочка, Викка, как я и говорила. Очень маленькая, конечно, тут, наверное, килограмм с натяжкой есть… Как-то большего я ожидала от своего пуза, видимо, Викка Зирхен Ленкуем научилась пускать пыль в глаза ещё в утробе… Ну да ничего, вырастет она большой и красивой… как папа, потому что на папу, кажется, она похожа больше. Смотри, у неё ушки ранни. И хвостик, кажется, тоже раннийский, хотя наверное, коротенький для раннийских младенцев? Я могу только догадываться, извини, как ты выглядел в первые дни жизни… А вот головка вытянутая, как у бракири… И у неё есть зубки! Такие крохотные… Сейчас, милая, мама приберёт за нами – и покормит тебя… Лоран, хороший мой, какое-то время не смотри в эту сторону, мне надо привести в порядок себя и убрать гнездо, ты и так, смотрю, на грани обморока…

Лоран во все глаза смотрел на трепыхающийся свёрток, не чувствуя затекающих рук, боясь даже пошевелиться. Викка Зирхен Ленкуем, немного сбавив децибелы воплей, размахивала ручонками с когтистыми пальчиками, пару раз заехала папе по носу…

«Она живая… живая… Такая маленькая… она наполовину ранни… Неужели я тоже был таким? И Раймон так же держал меня на руках, и пытался осознать… У неё чёрные волосики… Чёрные, как были у меня…»

Его привёл в себя вскрик Люсиллы, который он услышал даже сквозь вопли младенца. Может быть, не услышал – почувствовал, просто сердце замерло, оборвалось, ледяная спица прошила его насквозь…

- Люсилла!!!

Она, пошатнувшись, упала на одно колено, попыталась подняться, но не смогла, Лоран увидел новые струйки крови.

- Люсилла, что?! Что мне делать? Люсилла, только не…

От его крика младенец заверещал ещё громче.

- Лоран… Положи девочку в колыбельку и подойди ко мне. Пожалуйста, просто подойди и помоги мне вернуться в гнездо, как хорошо, что я ещё не всё убрала…

Лоран двигался на ватных ногах, как во сне. Его кошмар сбывался. История повторялась. Теперь, когда это происходило, бешеная паника схлынывала потихоньку, уступая место тоскливому отупению. Люсилла, Люсилла… Зачем, зачем ты тогда это сделала, ты ведь могла не… Ты сама говорила, женщины-бракири сами выбирают, зачем тебе нужен был этот ребёнок, зачем тебе нужно было оставить его вместо себя? Лорану было безумно стыдно, но он готов был в голос просить неведомое божество забрать лучше маленькую Викку, оставить Люсиллу, Викка останется мимолётным сном, Люсилла – это жизнь, нельзя, невозможно, немыслимо… Только не один снова… Это всё было так глупо, так непростительно глупо… Взрослость – это не сбежать вдвоём из-под опеки ненавистного Вито Синкара, взрослость – это остаться сейчас одному с новорожденным младенцем над трупом любимой женщины, как когда-то отец. Пожалуйста, божество, если тебе не совсем всё равно, можно ведь ещё всё исправить? Пусть лучше умрёт Викка, пусть Люсилла останется жива… Он вернётся к отцу и Вито, он всегда будет их слушаться, а Люсилла – она молодая, у неё вся жизнь впереди, она встретит мужчину своей расы, и забудет его, и родит нормальных, правильных детей, которые не убьют её организм… Глупые католические молитвы, которым его учили в колонии, путались у него в памяти. Люсилла соскользнула с его плеча обратно на простыни в рыжих разводах и повернула к нему неожиданно счастливое лицо, которое тут же, впрочем, преобразилось гримасой гнева.

- Что это ещё за морда? А ну прекрати! Ты должен поддерживать меня! Поддерживать, придурок, а не заставлять опасаться за твой рассудок! – она замахнулась, но не достала, рука вцепилась в ворот его рубашки, – ай… Прости, прости, пожалуйста… Просто не бойся, Лоранчик, милый, ну успокойся, ну научись же уже верить мне… Мне не больно, ну правда, Лоран, не больно… Ох, просто я правда… никак не ожидала…

Лоран в полном шоке смотрел на новый комочек, выкатившийся на мокрую простыню.

- Это…

- Вот теперь, похоже, действительно всё. Их просто было двое, Лоран. У нас двойня. У бракири это редкость, но у вас-то как раз редко рождается по одному младенцу, так? Значит, это совершенно нормально… Ну что, справишься сам, сможешь его помыть? Я, пожалуй, немного отдохну… Господи, ну мелкий паразит, я ж только сменила юбку…

Лоран с так и не отмершим сердцем принял маленькое существо из рук Люсиллы, помогая ей окончательно снять плёнку околоплодного пузыря. Существо тут же засучило конечностями и превратило соло Викки, ненадолго замолчавшей в колыбельке, в дуэт.

- Ого, сам как будто даже меньше, а орёт даже громче… Лоран! Лоран, ты посмотри…

- Это… мальчик?

- Мальчик… Паразит, весь в отца, тоже долго, видимо, не мог решиться… Лоран, я не об этом! Не то что мальчик, а… разве ты не видишь? Это человеческий мальчик! То есть, почти землянин! У него ушки там, где у землян, хотя более вытянутые, и головка круглая, и хвостика… а, нет, есть хвостик, но совсем коротенький… Ну и, извиняюсь, половые органы такие, как у вас и у землян… Только волосы красные… С ума сойти, ну надо ж было так получиться! Хотя что странного, если твоя мать была землянкой? В наших детишках смешались целых три расы… Лоран, глянь, у него зубы-то есть? Мне так кажется, нет… Ну давай, иди, мой его, Викка заскучала в колыбельке одна…

- Викка… – Лоран, опустив ножки младенца в воду и осторожно поливая крохотное тельце из пригоршни, заворожённо пробовал на язык имя ребёнка, – Викка… а он? Как будут звать его?

- Ты решил заодно провести обряд крещения? – рассмеялась Люсилла, – вообще-то, у нас таких прав нет… Ну, я поначалу какие-то варианты придумывала, но я ж так была уверена, что будет девочка, что над мужскими именами и не думала… Вот вылез бы ты первым, назвали бы Вито, и не было б проблем! Хотя тогда Викку пришлось бы по-другому называть, не путать же вас на языке… Может, Раймон? Неплохо бы…

- Если б это была вторая девочка, назвали бы в честь твоей матери, – Лоран бережно обернул ребёнка полотенцем.

- Или твоей, что было бы вернее, раз он почти человечек… Вот видишь, Лоран, всё правильно, всё хорошо, и судьба нам воздаёт… Пусть неуклюже, но воздаёт. В этом мальчике живёт продолжение твоей матери… Вот! Придумала! Назовём его в честь твоего друга. Только как лучше – Вадимом или Элайей?

Лоран вздрогнул, услышав это имя. Да, наверное, этого следовало ожидать от Люсиллы, любимой, нежной и ласковой Люсиллы. Он смотрел на ребёнка – маленький такой, такой хрупкий. Тот страх, даже ужас, который сковал его, когда он подумал, что его любимая женщина умрёт, уже начал ослаблять железную хватку на его горле.

- Люсилла… Как ты себя чувствуешь? Я имею в виду… тебе не становится хуже? Извини, я просто слишком боюсь за тебя… Обоснованный страх, Раймон много раз рассказывал мне о том, что случилось в ночь моего рождения… А наши… Наши дети – вот, живы, и ты жива. Это кажется каким-то фантастическим, каким-то… нет, не неправильным, просто странным. Я ведь не мог до конца тебе поверить, что всё будет хорошо.

Лоран крепче прижал к себе маленький тёплый свёрток.

- Теперь я никогда не буду сомневаться в тебе… Надо же, я – отец…

Девушка улыбнулась, нежно целуя его в щёку.

- Привыкай. У наших деток должно быть то, с чем не очень-то повезло нам – оба родителя. Я-то ладно, я и без отца вон, неплохо справилась, но Викке и её брату нужен ты.

Лоран прижал ушки к голове, счастливо улыбаясь.

- Я есть… Я вас никогда не брошу, никогда Люсилла… Я вообще не понимаю, как ты выбрала меня, но если уж так случилось, если ты со мной, у нас дети… Я самый счастливый ранни во вселенной.

И всё закончилось так же молниеносно, как началось – просто все противники, один за другим, рухнули, словно выключенные. Лаура обернулась и от души взмолилась о том, чтобы всё-таки проснуться – уж это было просто чересчур. Новое действующее лицо, выехавшее на усеянный поверженными телами двор, выглядело слишком дико даже для этого места, для всей этой истории. Инсектоид как будто того же вида, но с более тёмным телом, облачённым в золотисто-кремовую расшитую мантию, сидел верхом на каком-то животном, которое за наличие четырёх ног с копытами можно было сравнить с лошадью (правда, в сравнении с этими лошадиные копыта смотрелись как-то бледно, рудиментарно), держа средними руками замысловатую узду (а не замысловатой с такой формой головы и шеи и не могло б быть), а верхними – арбалет.

- Вот теперь нам точно хана, – пробормотал Билл, пытаясь незаметно для всадника перехватить поудобнее пушку, что было непросто ввиду того, какая она была раскалённая. Да уж, если сейчас из-за угла вырулит целая конница таких же, в том же количестве – им однозначно не выстоять. Ан’Вар продолжал вполголоса выдавать ему нелестные характеристики, хотя это было вообще-то несправедливо – экстренно учиться управлению лорканским оружием стоило б точно не в боевой обстановке. Да, он выставил огонь на максимум, а противника при этом задел только по касательной, но чёрт возьми, эта дрянь как минимум слишком тяжёлая… Да, следующим выстрелом он всё же деактивировал троих, но что толку, если первым проделал в стене соседнего здания дыру, в которую вылезло ещё несколько…

Инсектоид поднял арбалет, явственно прицеливаясь, и густо, яростно зашипел. Ан’Вар поднял руки, согнув их в кистях (определённо, с раненой рукой ему это было сделать непросто) и выставил перед собой, издав звуки, аналогичные шипению всадника. Лаура в который раз отдала должное маниакальной тилонской натуре, позволяющей освоить даже такую речь.

- Так, ребята, всё серьёзно, это женщина… – раздалось по внутренней, на группу, связи.

Дальнейших пояснений не требовалось. У большинства инсектоидов, так или иначе, матриархат. Не у всех женщины столь штучное явление, как у геймов, у стрийкчтцв, к примеру, соотношение полов примерно как у дрази, но принцип один. Если среднеполую особь не дай бог неосторожно оскорбить, то при женщине даже дышать следует очень осмотрительно. Пока Лаура выжидательно смотрела на Ан’Вара – пытаться повторить его жесты и звуки или по-простому, на колени бухнуться? – Билл, уставший держать проклятую пушку, поднял вверх ладони.

- Всё-всё, мы всё поняли, леди, мы уходим. Считайте, что нас вообще здесь не было.

Эффект это имело неожиданный – насекомая навела прицел на него.

- Земля*? – согласный на конце перешёл в зловещее и презрительное фырканье, – Земля вон! Нечего делать здесь!

- Да я полностью с вами согласен! Только можно вопрос – это как-то принципиально, что Земля?

Ан’Вар снова зашипел и зацокал, поводя скрюченными руками, Лаура разобрала в потоке щелчков и фырканий только слово «нарн», логично, оно не переводилось. Видимо, тилон успокаивал опасную всадницу тем, что лично он более благонадёжной расы.

«Ненормальный… О чём он с ней говорит? Сматываться надо, пока головы не пооткусывали! Так страшно нужен Майку этот артефакт – пусть сам его возьмёт! Только через труп Энжел, понятное дело…»

- Земля не место на Маркаб!– повторила инсектоид на земном, видимо, чтоб понимали и остальные, – где стыд? Где страх? Это место смерти, место отравленное! За смертью пришли?

- Ну, если это такая форма беспокойства, то мы знаем, что чума Драфы не опасна землянам…

- Знаете, знаете… – шипение становилось ещё более недобрым.

- И мы уважаем карантин (которым, кстати, пренебрегли вы) и не сунулись бы сюда по доброй воле, если б кое-кому тут не нужна была одна вещь…

- Вам всегда нужна какая-то вещь! Скормить ваши тела стрийкчтцв, но яд! Сгиньте в бездне!

- Стоило предупредить, что у них особая неприязнь к землянам, – буркнул Лоран.

- Любезные друзья, – приглушённо прорычал Ан’Вар, – предлагаю вам всем помолчать и предоставить разговор более компетентным! Для сведенья, эти все – не мертвы, только парализованы. Это её собственный яд, очень слабый. Протянете – второй раз вас спасать никто не будет.

- А первый – зачем спасали? Всё, всё, молчу…

Всадница снова вытянула в их сторону конечность.

- Вы все, идёте за мной. Сейчас.

Пришельцы растерянно переглянулись. Надо понимать, отказ не принимается?

- Что-то мне… что-то мне непонятно! Что за чертовщина-то?

- Мы у Яноша?

- Да в том и дело, что нет! – Арвини раздражённо хлопнул ладонью по панели, но данные на экранах от этого, увы, не поменялись.

- Как так? У нас до кучи сбилась координатная сетка? Ну приплыли! Сильно сбилась, интересно?

- Да хоть напрочь! Шли-то мы по координатам маяка! Если только и эти координаты сбились, тогда совсем здорово…

- Что-то раньше они не сбивались… Вовремя, чёрт побери… Далеко хоть нас унесло? Связь в порядке? Альтаку удар хватит…

- Мы в секторе маркабов, – мрачно проговорил Иглас, – не столь и далеко от Яноша, но…

- Но что?

- Но лучше бы мы были гораздо дальше, но в другую сторону…

- Входящий сигнал. Нет, не наш. Принять?

- Принять, хуже уже не будет.

Оказалось – будет. На экране возникла самодовольная физиономия темноволосого землянина, которого Эркена узнал, и не сдержал тихого ругательства.

- Приветствую на земле покойников покойников будущих. Сюрприз, вижу, удался? Ну, мы умыкнули Ключ Всех Дверей и ещё по мелочи много чего, вы думали, мы не можем украсть и немного передвинуть приводной маяк?

- Какого чёрта…

Тилон зубасто улыбнулся.

- Вычищать шпионские программы, дорогие стражи порядка, надо уметь до конца, не маленькие. Один раз вас напугали ложным сигналом о самоуничтожении – и вы снова попались на сообщение о неполадках в гиперпространственном двигателе, ну как дети малые… Не говоря уж, как трогательно вы беспокоились, не перехватят ли ваши сообщения на том конце, и совершенно не подумали, что перехватят на этом… Ну, это лирика. Главное – что зовите не зовите вы сейчас на помощь, всяко она не успеет сюда раньше, чем наши корабли, один из которых, кстати, уже здесь. Это кроме моего… ну, бывшего вашего… То есть, здесь вы можете смутно догадаться, что дела ваши не очень хороши. Вы, конечно, умные ребята и понимаете, что взрывать мы вас не будем… пока. Потому что у вас на борту находится машина – положим, взрыв едва ли её уничтожит, но может серьёзно и непредсказуемо повредить… Но вот если мы вам обеспечим хорошую пробоину, или потерю мощности процентов этак на 50 – вам придётся немножко суетиться, и возможно, выживут не все… Прикрыться драгоценными для нас прежде детьми Джона Шеридана вы уже не можете – даже если вы снова заперли корабль, его остальным содержимым мы уже можем пренебречь, главное для нас машина. Оцените, стоит ли она всех ваших жизней? Поэтому предлагаю просто, без лишней суеты и заламывания рук, сбросить из грузового трюма то, что нам нужно и посадить на истребитель и выслать к нам троих благоприобретённых вами занеф – уверяю, нам они нужнее и полезнее, чем вам. После этого можете проваливать на все четыре стороны, уверяю, нам просто лень давить каждое насекомое на нашем пути… Ну согласитесь, это же лучший выход?

- Сэридзава! – руки Хинчи сжались в кулаки, – я тебе обещаю, ты сгниёшь в тюрьме!

- Мечтать, милая госпожа Хинчи, не вредно. Ну что ж, не буду мешать вашему трогательному прощанию с вашими недолгими товарищами. О, вот, кстати, и наш третий корабль подошёл…

Экран связи погас. Гидеон выматерился, Арвини тоже, не полегчало ни тому, ни другому.

- Ну, что будем делать, друзья? Сигнал нашим-то пошлём, это понятно… Только всё равно они могут сюда успеть… несколько поздновато.

- Дадим бой, что непонятного-то? Не так плохи наши дела, как им бы хотелось. Поучим самодовольных мразей уму-разуму…

- Оно б можно, в принципе. Если их клятая шпионская программа нам в решительный момент и пушки не отключит.

- Ты же слышал, она не отключает, она просто врёт… как и они сами…

Арвини покачал головой.

- А вот этого мы наверняка не знаем. Может быть, она выдаст как раз, что всё в порядке именно с той системой, которая, перегревшись, разнесёт нам полкорабля? Ох… вы что-нибудь придумайте пока, а я пойду, по-быстрому набью морду Аскеллу, который вроде как, навёл у нас как будто порядок…

- А что Аскелл? Вы чему-то удивлены? Он тилон! Убрал ложное оповещение о самоуничтожении, а остальное ему зачем убирать? В его шкурных интересах затащить нас сюда, не меньше, чем для этих…

- …потом сяду в «Фурию» и…

- Что ни говори, будь у нас истребителей раз эдак в десять больше – ощущалось бы это всё сейчас не так паршиво… Что поделаешь, «Сигоры» занимают больше места, зато они «Сигоры»… Но всё же…

- Истребители – это хорошо, – подал голос молчавший до того Эркена, – но я б напомнил вам о нашем главном превосходстве – после искромётного юмора и смекалки, конечно.

- Эркена, нет!

- Джани, пожалуйста! Тебе, конечно, лучше сейчас, но не настолько, чтобы пилотировать лекоф-тамма. И ты не можешь… не можешь идти сам прямо им в лапы…

Эркена обернулся. Его глаза горели неукротимым упрямством, Гидеону невольно подумалось, что в этот момент он очень похож на отца. Бросать вызов превосходящим силам, как ни крути, у него в крови…

- Софья, прости мою откровенность, но сейчас я не буду слушать даже тебя. Потому что прав сейчас – я. В кабине лекоф-тамма я рискую не больше, чем если буду здесь, с вами. Даже если бы они по-прежнему охотились за кровью и знали, что им нужен именно я – взять в плен лекоф-тамма и выцарапать меня из кабины не так-то легко, как им бы хотелось. Лекоф-тамма вполне по силам если не уничтожить, то нанести серьёзный урон трём кораблям. Вы сможете тем временем отойти на безопасное расстояние и дождаться помощи.

- А ты?

- Вы помните, как были уничтожены другие лекоф-тамма. Во всех случаях было нужно нечто большее, чем жалкие вот эти три корабля. Я не беру смелость полагать, что в одиночку покончу с тилонской угрозой, в конце концов, если дело примет серьёзный оборот, то они просто сбегут, как они уже делали… Но думаю, догоню я вас едва ли сильно потрёпанным.

Вадим сделал глубокий тяжкий вздох.

- Эркена, ты должен помнить, какими вещами они оперировали в секторе гроумов… У них может быть и то, что опасно для лекоф-тамма.

- Не исключено, конечно… Но всё же, как ни крути, это лучший выход.

- Её зовут Чтцфркфра, рекомендую прямо сейчас тренировать произношение, если хотите произвести хорошее впечатление, – инструктировал Ан’Вар, пока они плелись за всадницей, на своих двоих, естественно, по залитым полуденным зноем улицам, – она, правда, цтфа – изгой. Мы идём к её жилищу в пригороде, она увидела, что к городу идёт экспресс, и поняла, что назревает что-то интересное, и в этом нам нереально повезло. Она уникум.

- О как. В чём?

- Ну, я и не ожидал, что вы поймёте. Хотя могли и догадаться, сравнив внешне тех и её. Да, гуманоидное восприятие… Скажу коротко – здешняя популяция не ерундово так выродилась, при том, что они вообще вырожденцы уже очень давно. У них, элементарно, с глазами у кого как, непредсказуемое количество… Хитин у многих слишком мягкий, но это у них давно, поэтому они придумали эти латы, но у некоторых особей пластины вообще остались в зачаточном, подростковом состоянии. А вот жвалы у них тут наоборот развились чересчур, так, что некоторым они мешают есть, а особо везучие натурально травятся собственным ядом, слишком он концентрированный…

Лоран бросил взгляд в ближайший проулок – там виднелось несколько силуэтов стрийкчтцв, гостей они явно заметили, но не предприняли никаких телодвижений в их сторону. Неужели они… боятся этой всадницы?

- Одичали тоже очень сильно, ввиду того, что основная масса, извините – слабоумны. Но при том крайне агрессивны. Город – пороховая бочка. Он поделён на несколько зон, занимаемых разными семействами, периодические стычки, переделы, массовые драки – каждодневная норма. Те, у кого наличие каких-то мозгов удачно сочетается с физической силой, как-то удерживают этот хаос под относительным контролем, но это ненадолго. Они действительно заняли ещё три города, несколько семейств изгнали отсюда, и теперь наиболее слабые предпочитают уйти, пока живы… Плодятся стрийкчтцв по-прежнему обильно, но процент уродов всё выше, агрессия тоже, наверное, это первая раса, которая умудрится вымереть при высокой рождаемости.

Всадница, обернувшись, опять что-то застрекотала, Ан’Вар ответил, некоторое время они перебрасывались разной длины трелями.

- Её уже знают, и вряд ли решатся напасть. Слава богу, и сам-то путь будет достаточно долог и изнурителен, на солнцепёке-то… Но, полагаю, оно того стоит. Она цтфа – когда они обнаружили, что она аномальна в сравнении с ними всеми, то просто вывезли её в пригород. Была б рабочей особью или трутнем – просто убили бы. Но убийство женщины по законам стрийкчтцв преступление, страшней которого нет. Так что – ею брезгуют, её боятся, но руку на неё не поднимет никто. Ну и немалое преимущество ей даёт её аномалия – самый любопытный, я б сказал, пример возврата к признакам предков. Она представляет собой нечто подобное тем стрийкчтцв, какими их помнят иолу, если даже не ранее. Каким-то образом, в ней нет ничего из тех дегенеративных изменений, которыми так богат генотип этой расы. Ну, природа полна чудес. Бывает, что в одной особи собираются практически все возможные недостатки – должно иногда бывать и наоборот.

- Надо же… Живая притча, уроды считают не урода уродом? Не хотел бы я оказаться на её месте… А я-то в средних классах думал, это мне тяжело, вокруг сплошные дебилы…

- Ну, у неё здесь роль своеобразного мудреца-отшельника. К которому, правда, редко кто-то приходит за мудростью. В своём доме она собирает всё, что больше не по уму и не по интересам её собратьям, изучает историю своего вида, историю этого мира… И да, некоторое количество замысловатых иномирных вещей – как из маркабского наследства, так и из прихваченного её соплеменниками, где что плохо лежало. Так что не исключено, что искомое мы прямо там и обретём, ну либо – она сможет подсказать, где это искать. Говорю же, нам чертовски повезло!

- Что это за планета? Кажется, у нас на картах её нет.

Иглас несколько раз раздражённо моргнул.

- У нас есть, но от этого не больно много толку. Одна из мелких колоний маркабов, сейчас, естественно, мёртвый мир… Хотя это достаточно близко от Вриитана, мы никогда не имели торговых дел напрямую с этой планетой, только с Тротом или Маркабом, даже в основном с Маркабом. О том, что здесь есть обитаемый мир и это их колония, мы и узнали, кажется, только тогда, когда в секторе разразилась чума Драфы, из оповещений о биологической угрозе…

- Ну, это всё-таки было больше сорока лет назад, и… И ведь, насколько помню, было выяснено, чума Драфы опасна только маркабам и пак’ма’ра, потому что только их иммунная система устроена сходным образом… Значит, мы можем здесь сесть? Среди нас нет ни пак’ма’ра, ни тем более маркабов.

- Да, но среди нас есть представители тех рас, которые… ну, не имелись в виду тогда. Неизвестно, опасна ли эта чума корианцам, занеф и дилгарам, не говоря о том, что и просто носителями стать не очень хочется, пак’ма’ра-то на своём пути мы ещё имеем шансы встретить.

- Но где-то же сесть нам необходимо, а до границ Конгломерата мы, боюсь, не дотянем!

- Чёртовы тилоны…

- Не думаю, что они собирались взорвать нас, это им совершенно не нужно. Скорее, они рассчитывали именно на это – мы не сможем долго продолжать путь с такими повреждениями, и в гиперпространство уйти не сможем, мы вынуждены будем остановиться. Если они, когда перетаскивали гиперпространственный маяк, не знали про эту планету, то как ни крути, это наш шанс… Мы ведь можем даже не выходить из корабля, просто отсидеться, дождавшись подхода помощи… На Яноше приняли сигнал, им сюда рукой подать, и с Казоми могут лететь прямо сюда, тилонов в общей сложности размажут ровным слоем по сектору, памяти не останется… Но пока что могут легко размазать они нас.

- Ох, вот что хотите делайте со мной, но по-моему, лучше бой с тилонами, чем одна маленькая непримечательная планетка, которой нет на картах… Чёрт с вами, садимся.

Диус отправился в медблок, полагая самым лучшим во время посадки, которая не обещала быть безопасной, быть там. И замер на пороге. Скорлупа кокона треснула…

Комментарий к Гл. 42 Полосы везения * – земной язык этой вселенной всё-таки английский, Earth.

====== Гл. 43 Не-мёртвая планета ======

Хотя традиционная архитектура Маркаба весьма тяжеловесна, было б неверно говорить, что многоэтажное строительство – полностью заимствованное явление. Да, на холодных континентах ещё 300 лет назад было невозможно встретить дома выше двух этажей – отапливать было б сложнее, а в зонах с частыми ураганными ветрами это требовало бы и повышенной прочности, ну и в сущности, тесноты особо не наблюдалось. А вот тёплому континенту хотелось жить не только широко, но и высоко, поэтому трёхэтажные дома здесь были нормой ещё в те времена, и первый проект пятиэтажного здания – правда, не жилого, а административного – был чисто маркабским. Ну, а познакомившись с технологиями и достижениями иных миров, маркабы многое взяли на вооружение, небоскрёбы они сочли дурной чрезмерностью, а 10-15 этажей в городах стали нормой. Но в пригороде по-прежнему выше трёх этажей жилые здания не строились, дом Чтцфркфра был как раз таковым, одним из самых больших в посёлке. Поднимаясь вслед за хозяйкой по крутоватой лестнице с массивными, украшенными побитой лепниной перилами, Лаура бросила взгляд в один из коридоров – по стенам висели явно маркабские портреты с горящими перед ними толстыми свечами.

К чему у маркабов настоящее пристрастие – так это к колоннам. Их ставят даже там, где они конструктивно не особенно-то нужны, не знаешь, чем занять простенок – займи полуколонной. Колонны имеют широкое символическое значение. На подходе к посёлку пришельцев поразило зрелище целого леса колонн примерно в человеческий рост – он простирался по обе стороны дороги практически до горизонта. Кладбище. На могилах традиционно ставят колонны – это символизирует путь души ввысь, к богам, и схоже со свечами, которые зажигают по покойнику. На колонне выбивалось имя усопшего и, если семья в состоянии была оплатить масштабную работу – его облик и барельеф с основными жизненными вехами.

- Здесь лежат первые жертвы чумы, – пояснил Ан’Вар, – потом тела уже просто хоронили в общих могилах, на которых ставили одну большую колонну с перечислением всех имён. А потом и вовсе сжигали. Сжигать – это по понятиям маркабов не очень хорошо, может повредить душе, но земля оказалась как-то не готова принять столько покойников сразу.

Лаура ещё тогда обнаружила, бросив взгляд на крайние могилы, что за ними определённо ухаживают – сорные травы убраны, колонны очищены от грязи. Теперь, увидев галерею портретов, подумала – не эта ли инсектоидка это делает? Похоже, она испытывает сильное почтение к памяти прежних обитателей этого мира. Что, пожалуй, логично, ведь она живёт в их доме, пользуется их наследием. Её собратья, возможно, не переживают по этому поводу, но она, если верить Ан’Вару, аномально развита в сравнении с ними.

- Да, я собираю разные вещи, – она отворила тяжёлые створчатые двери, пропуская гостей в комнату, где царил сумрак из-за задёрнутых штор, – собираю историю здесь. Есть много их книг на вашем языке. Я выучила пока только его хорошо. Я немного учу язык маркабов, чтобы разбирать надписи на похоронных столбах, читать удостоверения личности, чтобы хоронить тех, кто не погребён, рядом с родственниками.

- Ещё остались непогребённые? – вытаращился Билл, – столько лет прошло…

- Последних умерших – и таких были тысячи – некому было хоронить, – пожал плечами Ан’Вар, – не мародёры же это делали бы. Максимум забрасывали мусором, чтоб не мозолили глаза. Полагаю, в крупных городах к финалу эпидемии трупами было завалено всё.

- Не всегда, – Чтцфркфра прошлась от стены к стене, – я читала, многие считали, что если уехать в далёкие земли, в маленькие города, ближе к природе – это их спасёт. Ничто их не спасло… Я хочу найти в книгах, как удалось остановить эпидемию в первый раз, хотя не много смысла в этом теперь.

- Да уж, было б интересно. Если вирус передаётся воздушно-капельным путём, а происходило это во времена до костюмов химзащиты и мощных антисептиков…

Стрийкчтцв обратила на него взор шести тёмных глаз – с трактовкой эмоций у гуманоидов и инсектоидов неизбывные взаимные трудности, но кажется, выражение этих глаз было очень злым.

- Если найду – не буду разбрасываться этим знанием. Чтобы лживые убийцы не нашли способ обойти такое средство.

Ан’Вар что-то стрекотнул, и Чтцфркфра как будто несколько смягчилась.

- Вы пришли не за таким средством. Хотя то, за чем вы пришли – не знаю, могу ли отдать. Эта вещь доставляет не радость, а печаль, но всё же это знание, – она сняла с одной из полок в небольшой стенной нише что-то поблёскивающее, круглое, размером чуть больше средней головы, – но может быть, я найду и то, что поможет мне здесь.

Тилон снова что-то сказал на её языке, кажется, завязалась короткая перепалка. Лауре очень хотелось попросить перевод, но она уже поняла, что сам звук земной речи почему-то раздражает стрийкчтцв, и предпочитала пока не отсвечивать. Интересно, что Ан’Вар планирует предпринять, если не сможет её уговорить? И зачем она пригласила их к себе, если не собиралась отдавать артефакт? Не для того же, чтоб чаем напоить… Да, существенный минус языкового барьера…

- В последние годы мало кто прилетает. За мою жизнь один раз. С добрыми целями не прилетают в такие места. И мало кто спасается. Пришли за лёгкой жатвой – а пожали смерть. Уже тысячи за все годы. Достойно воров и убийц.

- В таком случае зачем вы нас спасли? – возмутился Лоран,- если заведомо считаете нас ворами и убийцами?

- Вас? – стрийкчтцв всплеснула средними конечностями, – нет, не вас. Идите, я покажу ещё кое-что.

Она отложила взятый предмет обратно на полку и вывела их прочь из комнаты.

Они прошли в конец коридора и остановились перед бронированной дверью, резко диссонирующей со всей обстановкой – явно, это был недавно привнесённый элемент.

- Это Крсткфтрцкат, – она указала на узкое зарешеченное окошко в двери, – он подаёт надежды. У него хороший разум. Я нашла препараты, которые помогают, подмешиваю их в еду.

- Помогают от чего?

Снова последовала короткая перепалка между насекомой и тилоном, после чего она соизволила ответить Биллу:

- Чума не опасна животным этой земли, но живёт в них и отравляет. Ещё больше отравляет нас, попадая с их плотью в нас. Ещё больше отравляет того, кто съест плоть собрата. Так же и плоть пришельцев, когда в них попадает вирус – новый яд для нас…

- Ну, мы не заражены…

- Это продолжалось бы недолго, – хмыкнул Лоран, созерцая в окошко проснувшегося от звука голосов и потягивающего конечности пленника, лат на нём не было, и видно было, что его хитин довольно крепкий и тёмный, почти как у Чтцфркфра, – скафандр Ан’Вара быстро справился с повреждением, но как долго нам бы так везло?

- Вы не умерли бы от неё, – продолжала стрийкчтцв,- в ваших телах нет того, что она поражает до смерти. И поныне есть те из землян и не только, кто имеет этот вирус в теле, получив его от родителей, заставших эпидемию. Вы носите смерть не для себя, для других.

- Если я правильно понял, – осторожно начал Билл, – мясо заражённых вирусом обладает особой токсичностью?

- Для нас – да. Всякая плоть токсична для нас. Одни едят мясо животных – травятся им, другие едят их – травятся ещё больше. Мы умираем не так, как маркабы, умирает наш разум, наше здоровье. Мы теряем способность к обучению, способность контролировать себя, рождаем ещё более ужасное потомство. Мы становимся дикими зверями, опасными себе самим.

- Лучшая реклама вегетарианства, какую я слышал…

Чтцфркфра была не очень настроена шутить.

- Я последнее, что есть среди моего племени не повреждённого. Подобных мне я не встречала. Но бывают не очень сильно повреждённые. Я пытаюсь работать с ними. И пытаюсь не позволять им съесть ещё кого-то.

- Ну, это бесполезно, – хмыкнул Билл, – то есть, вы ведь не можете контролировать их всех… Пока вот вы здесь сейчас, они наверняка кого-нибудь жрут.

Кажется, понимание этого факта бесило Чтцфркфра больше всего.

- Я не могу просто смириться! Не могу смотреть на них, как смотрю на могилы!

- Но не можете же вы исправить то, что копилось поколениями. При вашей скорости воспроизводства, сколько их сменилось здесь? А вы и прибыли сюда уже не здоровяками… На что вы надеетесь?

- Видимо, – пленник наконец решил приблизиться, посмотреть, что за новые странные лица возникли в окошке, и Лоран предпочёл отодвинуться, во избежание, – собрать наиболее перспективных, посадить на вегетарианскую диету…

- А овощи, значит, вас не отравляют?

- Билл! – решилась нарушить молчание Лаура, – вирус поражает нервную систему, у овощей её нет.

- Чтобы хотя бы для следующих поколений была какая-то надежда.

Билл чуть было не спросил, неужели она действительно готова создать семью с кем-то чуть получше тех ребят в городе, но сдержался, решив не нарываться.

- Да, это действительно очень неудачно вышло, что вы сели на планете, где произошло подобное…

Стрийкчтцв указала на него длинным когтём на средней конечности.

- Неудачно, это то, как вселенная располагает разумную жизнь. Вот для маркабов это точно кончилось неудачно! Мы хотя бы пока живы!

- Располагает…

- С такими соседями, как вы!

Сказать, что Билл оторопел – значило ничего не сказать. А вот Лаура не удивилась – неприязнь Чтцфркфра к землянам явно имела какие-то основания, и если подумать, можно даже предположить…

- Не понял, вы вините нас в том, что произошло?

Ан’Вар снова коротко стрекотнул, стрийкчтцв наклонила голову.

- Об этом не пишут в книгах и не говорят широким массам, но от этого правда не перестанет быть правдой. Земля уничтожила Маркаб.

Вот теперь опешила и Лаура, до этого предполагавшая, что речь о том, что большинство мародёров были землянами или о том, что Земля, по мнению этой странной насекомой, не оказала достаточно значительной помощи умирающему миру, не смогла его спасти.

- Что?!

- Да, да. Вам не говорят. Такое позорно, с таким не сделаешь хорошее лицо перед другими мирами. Но посмотрите – столь долго смертельный вирус дремал и вдруг воскрес, захватив весь мир!

- Ну, так бывает…

- Воскрес именно тогда, когда было очень много споров о границах, о торговых путях. С кем тогда были споры? Кто сейчас претендует на сектор Маркаб?

- Вообще-то, Корианна претендует, – встрял Лоран. Чтцфркфра только отмахнулась.

- Кто была Корианна тогда? Никто. Кому выгодно? Земле. Ещё Нарну, но они были заняты центаврианами. Ещё вриям, но это не были врии. Это были два агента с Земли, приехавшие как учёные в лабораторию Слаторина, где хранились штаммы чумы. Да, они хорошо знали, что людям это не опасно! Не верите, не хотите верить? Что ж, я могу показать всё, что нашла…

- Возможно, я ошибаюсь, ребята, но кажется, эта планета не производит впечатления мёртвой.

- Не разворачиваться же теперь… Хотя как знать, может, лучше развернуться? Если это логовище братиков-пиратиков…

- С чего сразу пиратиков-то? На их месте я бы, пожалуй, не вил гнездо в четырёх часах полёта от Яноша.

- Ты, Рауле, не вил бы, потому что ты законопослушный гражданин и мыслишь соответственно. А иногда что-то прятать предпочитают именно под носом. Конечно, таких примеров не так уж много, но вот это может быть оно самое. Сами подумайте – мёртвый сектор, в котором поныне движение как-то не очень, изредка пролетают, конечно, корабли рейнджеров, прочие огибают по хорошей дуге…

Вадим вспомнил разговор с Роком.

- Пираты проходили через этот сектор. Но только по очень большой необходимости и по самому краю. Так ведь это и есть самый край… И от границ Конгломерата хорошая буферная зона есть… Так что всё может быть.

- Времени прошло достаточно, – пожал плечами Аскелл, – вполне вероятно, процесс завершён.

- Вероятно?! То есть, ты не знаешь этого наверняка, и мы должны рискнуть, сломав скорлупу?

- Ну, риск – вся наша жизнь, – Аскелл благоразумно отошёл подальше, памятуя, что уже свёл знакомство с кулаком Винтари ближе, чем то бы хотелось, – возможно, конечно, скорлупа треснула просто от встряски, когда по кораблю долбанули мои любезные братья, и доломав её окончательно, мы сделаем ещё хуже… Если хуже, конечно, возможно… А может быть, если мы его сейчас не вытащим, он задохнётся там, или сойдёт с ума. Решать вам.

- Слушай, клоун… Если ты до сих пор жив, то это не значит, что так будет и в следующие пять минут! И быть сброшенным в корабельный реактор – это ещё не самое страшное, что с тобой может произойти! Так что не проверяй, как далеко простирается моё терпение… Эта штука – один из ваших проклятых артефактов, ты уж как-нибудь сумеешь разобраться, завершён процесс или нет…

Билл просто сидел, обхватив голову руками. Лауре очень хотелось как-то его утешить, но она не находила слов. Да, оставалась некоторая вероятность, что Чтцфркфра ошиблась, но вероятность не очень большая. Она действительно провела достойное расследование – более чем достойное для её возраста, для мира, погружённого в хаос. Большинство маркабских материалов ей было пока не прочитать, но то, что было переведено на земной язык, она изучила тщательно, и разобралась, как включить дубляж у видеоматериалов. Да, малый срок жизни, как ни крути, учит не терять времени, жизнь у этой женщины была насыщенной – она всегда что-то делала, что-то изучала. Так жаль, если большинство её колоссальных усилий пойдёт прахом.

- Я смотрела, – она сидела на пузе, поджав нижние конечности, и бережно держала верхними тот самый предмет, который сняла с полки, когда они первый раз зашли в эту комнату, при ближайшем рассмотрении он оказался практически глухим шлемом, без прорези для лица, а средними – тонкую тёмную пластину, – нет веток, в которых было бы иначе. Но должны быть. Веток бесчисленное множество… Есть те, где агенты Земли не прилетали сюда или по тем или иным причинам им не удалось, всего три такие ветки, но это ничем не поможет мне. Во всех ветках, где маркабы мертвы и мы высадились здесь – одно и то же, только в некоторых нет меня…

- Ветки, слишком далеко отстоящие от нашей, и смотреть сложнее, – ответил Ан’Вар, – и перейти в них практически невозможно. Можно вернуться в нужную развилку, но…

Они говорили на земном, потому что у тилона откровенно устала гортань от долгого стрёкота, и Чтцфркфра решила проявить милосердие.

- А можно для тупых, – на самом деле Лаура понимала, о чём речь, но хотела услышать подтверждение слишком безумной догадке, – что это вы обсуждаете?

Стеклопластик скафандра, закрывающий лицо, снаружи почти непрозрачен, но она могла поклясться, тилон гордо и счастливо улыбается.

- Вы уже много слышали, мисс Солнерски, о машинах времени. Попадающие в прошлое могут существенно изменить будущее, логично? Логично. А что происходит с его, с позволения сказать, первоначальным вариантом? Он просто стирается? Логично, но не совсем. Есть теория, что каждый значимый рубеж становится развилкой, в которой одна реальность разделяется на две и более – в зависимости от того, к какому итогу привёл этот рубеж. Ну, то есть, это для вас, только начинающих изучать тахионные процессы, это теория… Поясняю – выпьете вы с утра чай или кофе, мисс Солнерски – это не рубеж, не выбор, это не порождает новой реальности. Слишком мелко. Возможно, даже если б вы не родились на свет – это не породило б новой реальности. Об этом можно будет судить только зная, совершите ли вы за свою жизнь что-то значимое.

- Понимаю. Вы имеете в виду, что существуют реальности без Чарльза Дарвина, Альберта Эйнштейна, Авраама Линкольна?

- Не совсем. Существуют реальности, где их звали иначе и свой вклад в развитие вашей расы они внесли, допустим, на пару лет раньше или позже… Я не слишком прицельно изучал ваш мир, извините, вы не самые интересные во вселенной. Но, чтобы вам было понятно – есть вселенные с другим итогом Минбарской войны и войны Изначальных, вселенные с другими границами секторов и другими мёртвыми зонами. Не имена и лица конкретных персоналий определяют облик реальности, а действия. Переоценивать значение личности не стоит, точно не так, как вы любите изображать. Большинство из вас – массовка, не родился б этот конкретный – его унылую бессодержательную жизнь без проблем прожил бы кто-то другой. Жизнь меняют события, и только те, кто способен быть автором событий. А каждое событие является результирующей определённых сил и решений. Выбрать немного другую тактику в бою, позже или раньше издать какой-то закон – вот это рождает новую реальность.

- Да, понимаю.

- Реальности похожи на ветви дерева – от одной развилки идут, к примеру, две реальности – в одной, скажем, произошла некая война, в другой этой войны удалось избежать, от следующей развилки могут идти уже три реальности – с разными итогами этой войны, а реальность без войны делится уже по каким-то иным причинам.

- Их должно быть безумно много…

- Не думаю, что их возможно посчитать, мисс Солнерски, – рассмеялся Ан’Вар, – да вам и незачем, вы существуете в рамках одной реальности и никуда из неё не денетесь. Да и путешествия во времени дают не полностью управляемый процесс в этом плане. В большинстве случаев, меняя что-то в прошлом и порождая новую ветку, возвращается путешественник в одну конкретную ветку…

- В будущее, в котором его, возможно, и нет, – улыбнулась Лаура, – знаю, фантастику тут все читали. Но ведь, если прошлое достаточно отдалённое, веток с внесённым изменением может быть более одной. Ну, допустим, помогли вы кому-то выиграть войну, вместо проигрыша – но после этой войны могло быть ещё до чёрта значимых событий. В какую именно из этих веток вы вернётесь?

- А мне нравится твой пытливый ум. Ну, большинство машин – по крайней мере, которые известны мне – дают не очень большой простор для манёвров. Точность в обе стороны довольно посредственная, при возврате выбор ветки вообще не даётся, по-видимому, машина сама выбирает ветку по тем или иным характеристикам. Но существовало и несколько машин, имевших панель выбора, большую точность настроек… Сам я их не видел, но верю, что они есть – ввиду существования вот этого предмета. Это своеобразное окно, позволяющее заглянуть в иные реальности. Да, только заглянуть, но согласитесь, это уже дорогого стоит? А если найти одну из таких машин – это становится уже не просто удовлетворением любознательности…

- Но мне нужно что-то делать в этой реальности, – упрямо изрекла Чтцфркфра.

- В этой реальности уже ничего не сделаешь. Всё слишком далеко зашло. Вопрос только в том, сколько времени и сил вы ещё потратите, прежде чем смиритесь с этим.

Стрийкчтцв ответила ему яростным стрёкотом, Билл взмахнул рукой, пытаясь ухватить Ан’Вара.

- Вам не кажется, что пора заткнуться? В сущности, это не ваша жизнь и не ваше дело!

- Да, вы правы, – неожиданно ярость покинула хозяйку, – эта вещь мне бесполезна. Глядя на чужую жизнь, лучше она или хуже этой, я только трачу время. Обмен состоится. Но вы должны провести первое испытание при мне – от начала и до конца. Я не отдам вам шлем просто так.

- Разумеется, – судя по голосу, Ан’Вар довольно улыбался.

- Так, подождите, – встрепенулся Билл, – а при чём тут этот шлем? Кажется, мы пришли за несколько иной вещью?

Стрийкчтцв повернула к нему явно непонимающее лицо.

- Не совсем, – голос тилона не сменил довольных интонаций, – мы искали этот шлем несколько десятков лет. У нас было только шаткое предположение, что он здесь, оказалось, мы попали пальцем в небо. Точнее, тут надо отдать должное вашему парню… Работает. Работает даже при неполных или искажённых данных. Даже при его физическом отсутствии рядом.

- Что?! – Лаура отмерла первой, – то есть на самом деле мы летели сюда за этим? Артефакта, нужного Майку, здесь нет?

- Артефакта, нужного Майку, нет в природе, – тилон приложил руку к голове, видимо, переключая вещание на группу или даже конкретно Лауру, – нужный ему эффект достигается сочетанием нескольких, и для этого у нас всё в принципе есть. Но грех было не воспользоваться возможностью, не правда ли?

- Воспользоваться?! Вы так откровенно воспользовались им, нами?

- Да, а что?

Билл выхватил бластер.

- Полегче, молодой человек. Убьёте меня – как выберетесь отсюда? Хотя можете составить компанию Чтцфркфра, в кормлении её собратьев салатами и просмотре кино о иных реальностях, где вы были умнее.

Насекомая тоже выпрямилась, демонстрируя Ан’Вару какой-то мелкий тёмный предмет.

- И это тоже было б неразумно, уважаемая Чтцфркфра. Вы сами не хотели бы этого. Я даю вам хотя бы какую-то надежду.

- А какое основание ей верить тому, кто однажды уже солгал? – вмешался Лоран.

- Ну, я ведь солгал не ей. Запрограммировать и отдать ей один из трилюминариев нам ничего не стоит. Вернее, стоит, он и нам самим пригодился бы… Но возможность покопаться в генотипе инсектоидов тоже дорогого стоит. Это первые кислороднодышащие инсектоиды на нашем пути, да нам самим было бы интересно!.. Ну а что она получит, если действительно скормит нас своим… гм, пациентам? Минус хоть сколько-то существенный шанс и серьёзный регресс в перевоспитании соплеменников. Если у них заворот кишок не случится от такого резкого изменения меню – то окончательный срыв психики уж точно.

- Ну положим, за тем, чтоб он не обманул, проследим мы, – многообещающе прорычал Билл, опустив руку с бластером, но не спеша убирать его в кобуру. Лауре в этот момент как никогда не хватало зла на себя, что не разобралась таки со связью. Сейчас стоило б сказать адресно Биллу, а не во всеуслышанье – зря он говорит это здесь и сейчас. Что мешает ему, если на то пошло, избавиться от них всех? Если только он ещё заинтересован в даре Майка… Но после сегодняшних откровений – будет сложновато раскрутить его ещё на что-то.

- То есть, с этого момента начинаем всё-таки соблюдать договорённости? – она шагнула в сторону Ан’Вара, с удовольствием отметив, что он невольно шарахнулся, – и Майк получит то, на что рассчитывает? Хотя бы из соображений элементарной благодарности?

- Получит, получит…- хмыкнул тилон, – не забывайте, нам нужно ещё добраться обратно до корабля. При том уже не настолько налегке…

- По-прежнему нет ответа? Странно… Планета явно обитаемая, причём судя даже по первичному анализу, уровень-то уже предполагает радиосвязь.

- Может быть, они не используют ни одну из наших частот?

- Ты ещё скажи, языка не знают! Маркабы использовали вполне себе наши частоты!

- Ну, кроме этого могу только предположить, что всё же никого живого нету, а вся инфраструктура – заслуга автоматики… Нету у меня других идей! А дольше висеть мы не можем, все приличия вежливости соблюдены. Так что уж придётся побыть незваными гостями…

Мокрая, блестящая в свете ламп рука схватилась за зазубренный край. Правая рука, машинально отметила Дайенн, она практически не была подвергнута изменениям…

- Дэвид? Почему у него закрыты глаза?

- Он ещё немного спит, – пояснил старший занеф, Вийнас, подошёл ближе, косясь на стоящего здесь же, со скованными руками, Аскелла, – это подобно второму рождению, в нём многое, как в рождении первом. Когда мы рождаемся, наши глаза закрыты, мы открываем их, услышав первое обращённое к нам слово.

- Тогда пора бы, – Дайенн наклонилась, чтобы помочь воскресшему сесть в половинке скорлупы, невольно запоздало смущаясь – он ведь совершенно голый… Его тело покрывают только тонкие серебристые нити, быстро тающие на воздухе. Хотя Софья ведь говорила… её мать таким же доставала её отца, говорила, он потом долго ей это припоминал…

- Обычно зовут отец или мать.

- Чего нет здесь и сейчас, того нет.

- Дэвид… – голос Диуса дрогнул и оборвался. На облепленном длинными чёрными волосами – они заметно отросли за время перерождения – лице распахнулись огромные серо-синие глаза. Взгляд был обращён в сторону Винтари, но Дайенн невольно обрадовалась, что в этот момент загораживала его. Что-то в этом первом, ещё не вполне осмысленном взгляде ей смутно не понравилось… В следующий миг впечатление развеялось, и осталось для неё не более, чем очередной её мнительностью. «Кое в чём Алварес прав, я не столько религиозна, сколько суеверна местами. Я думаю о том, что он второй раз возвращается из-за грани смерти, и мне кажется, видимо, что мир мёртвых не отпускает его. То ли часть его осталась там, то ли часть мира мёртвых пришла сюда с ним. Переобщалась я всё-таки с Эркеной… А всё просто – всё это время он ведь был без сознания, последнее, что он помнит – это стрелявших в него тилонов. Это ужас той последней минуты в его глазах…»

Вийнас обернул дрожащее тело простынёй, помог, позволяя опереться на его плечо, выбраться из скорлупы. Скорлупа, качнувшись, развалилась ещё на несколько кусков, от обода отвалилось ещё несколько спиц – истончившиеся, словно обгорелые, они ломались от одного прикосновения. Всё, как и говорили Аскелл, а до него Эркена и Софья – бесценный артефакт, который возможно использовать только один раз…

- Дэвид… Дэвид… – Диус на ватных ногах сделал ещё шаг, веря и не веря, что это происходит на самом деле, больше всего боясь сейчас проснуться в дне вчерашнем, у ещё не треснувшей скорлупы, или того страшнее – в дне завтрашнем, где вот этого – не произошло.

- Диус… – голос был хриплым, слабым, но постепенно набирал силу, – Диус, что… это было? Я… как долго я был без сознания?

Тот заключил партнёра в объятья, перехватывая из рук Вийнаса.

- Вечность.

- Я так испугался… что больше тебя не увижу…

- Он врёт, – восхищённо пробормотал Аскелл, – сможет ли он бояться чего-нибудь когда-нибудь?

- Что от Эркены?

- Один корабль тилонов серьёзно повреждён. Вторым плотно занялись подошедшие ребята с Яноша.

- Ну, радует, радует…

- Лекоф-тамма, правда, серьёзно повреждён тоже. Накаркали, что-то очень хорошее они такое против него вывели.

- Дайенн и Софье не говорить. По крайней мере, пока. Не надо лишней истерии… А что с третьим кораблём?

- Не знаю, это пока всё.

- Ладно, что там у нас по местности?

Арвини вывел изображения на несколько экранов.

- Ближайший город. Вполне уже, я б сказал, индустриальная эра… Несколько механизмов неплохо попало в кадр.

- Гм, похожи на маркабские… И не похоже, чтоб стояли в бездействии больше сорока лет…

- Не похоже, – согласился центаврианин, – хотя бы потому, что вот эти – сняты в движении.

- Ну-ка, ну-ка, – Гидеон приблизился к экрану, – не удалось поймать, кто за рулём? Могли… это невероятно, как ни посмотри, но всё же… могли здесь остаться живые маркабы? Колония одна из самых дальних, молодых, быть может, задействовав режим изоляции, они сумели выжить, не заразиться?

Арвини почесал макушку.

- Вот уж не знаю, по правде, насколько реальна настолько полная изоляция ввиду… всего того, что здесь шастало… Ну, сейчас попробую увеличить… Нет, конечно, бывает всё, вон, Корианна, вполне себе обитаемый и развитый мир, сколько времени торчала неоткрытой под самым носом? И это, честно говоря, не единственный пример… А раз эта планета к тому же не на всех картах была… Может, кстати, они потому и не отвечают на радиосигналы? Так, ну вот…

Гидеон даже прищурился, но помогло это мало.

- Нет, стекло мутное. Но определённо, это не маркаб. Нет возможности дать более чёткие снимки городских улиц?

- По-моему, проще самому выйти и посмотреть. Ну а что, судя по трём замерам, чумы Драфы необнаружено… О, ты гляди-ка! Похоже, это к нам летят!

- Вот теперь я спокоен, вот теперь всё в порядке. Пять часов как мы сели, поблизости от достаточно крупного города, в светлое время суток, и чтоб никто не почесался? Наводи камеру на кабину, может быть, теперь узнаем, с кем предстоит иметь дело. Хотя, так и так узнаем минут хотя бы через двадцать…

Компьютер загудел, словно досадливо ворча на очередные придирки Гидеона. Изображение стремительно увеличивалось – быстрее, к счастью, чем только за счёт приближения объекта.

- Сдаётся мне, кстати, машина не военная… Наверное, это повод радоваться, а?

- Надеюсь, не начнут с порога выставлять, что сели на их благословенной территории непрошенными, у меня настроение сейчас как-то не очень для извинений… Молчать в эфире было нечего… Ого! Чтоб я сдох!

- Что такое?

- Сам не видишь? Это… ну совершенно не маркаб. И среди пиратской братии я пока видал всякое, но не такое. Если б не цвет волос, я б мог поклясться, что это бракири! Но бракири же не бывают блондинами?

- Ну, более компетентный источник сейчас не с нами, но насколько я знаю – нет. Чёрные, каштановые, красные, блондины – никогда. Может, интересная мутация? Но не альбинос ведь…

- Ну, сейчас и узнаем.

- Ты собираешься всё же выйти?

- А есть другие варианты? Подождать, пока они всё здесь оцепят и начнут резать обшивку? Ребята подоспеют, как только закончат с тилонами, а нам до тех пор надо постараться не быть уничтоженными.

С «добраться до космодрома, желательно живыми» по крайней мере часть проблем решила Чтцфркфра. В конце концов, основное осложнение этой миссии исходило тоже от неё.

- Я возьму Црткфакртца,- решила она по итогам долгих бурных сомнений и споров,- рисковать Крсткфтрцкатом я не буду, он лучший из всех, если что-то пойдёт не так – я потеряю слишком многое. А трутни только они.

- Может быть, стоит попробовать на рабочей особи? – настаивать Ан’Вар, впрочем, не стал, прекрасно понимая резон – от здорового рабочего пользы, конечно, тоже много, только вот к размножению они неспособны. А хочется ведь как можно скорее получить что-то максимально близкое к идеалу.

Црткфакртцу дали снотворное, действия которого должно было, по идее, хватить до конца пути – напрямик, по касательной к городу, это было немного быстрее, но не факт, что безопаснее – в округе шастают охотящиеся стрийкчтцв, если пленник заголосит, он определённо привлечёт их внимание. Поэтому спящего и для надёжности связанного его положили на повозку, в которую Чтцфркфра запрягла двух животных, подобных тому, на котором ехала сама. Лауре, почему-то удостоенной с её стороны самого большого доверия, было велено сесть рядом и внимательно следить за состоянием особого груза, Биллу и Лорану – сесть верхом на «лошадей», опыт верховой езды, правда, у обоих был примерно одинаковый, Ан’Вар был оставлен идти пешком, впрочем, он сам не слишком протестовал – уродливые морды с длинными брылами как-то не внушали ему симпатии.

- А ей… ему… не будет тяжело – и всадника, и повозку везти? – засомневался Билл, по правде говоря, не горящий желанием карабкаться на спину, где буграми, словно волны в шторм, ходили литые мышцы.

- Когда-то, по идее, они возили куда более тяжёлые грузы… – Лорану хотя бы из-за веса переживать смысла не было, гораздо больше он переживал, удержится ли он без седла-то – стрийкчтцв, ввиду анатомии, с сёдел проку никакого, и сколько Чтцфркфра искала сёдла – никак не могла найти, куда она их положила.

- Ну, благо, устраивать скачки нам не предстоит, – тилон, ноги которого, видимо, не вполне отошли от предыдущего похода, юморил как мог, – надеюсь. Имейте в виду, если в дороге нас окружит стая стрийкчтцв, которым не повезло на охоте, и вы решите оторваться от них вскачь – вам придётся отвечать перед моей командой за мою гибель.

Лаура не стала уточнять, что всей команды один Давастийор – её сейчас тоже слишком беспокоил предстоящий поход. Нет, стоит благодарить судьбу, что им не пришлось обшаривать проклятый город, как предполагалось в начале… В поисках не того, что было заявлено!.. Но предстоящий путь не обещал быть лёгким – хотя бы потому, что совершался под покровом ночи.

- Так действительно надёжнее, – вздохнул Ан’Вар, – это дневные насекомые, ночью их активность ниже. Хотя чёрт их знает, как они могли измениться здесь…

Лаура в упор не помнила, есть ли у Маркаба спутники, когда садились, во всяком случае, ничего подобного видно не было, но ночь была чудовищно тёмной. Если б не ориентиры редких огней города и космодрома, вероятно, можно было утонуть в этой темноте, сгинуть без остатка. Когда-то этот город, должно быть, сиял в ночи подобно огромной изысканной люстре. Теперь тоже мог бы, электричество-то есть, но вот годы бесхозяйности и не самых бережных гостей сделали своё, а стрийкчтцв были не слишком мастеровиты по части ремонта. До кучи, ехать пришлось через кладбище (а через что ещё, господи, почти весь пригород усыпан ими), белеющие по обе стороны от узкой, буквально по ширине повозки, дороги ряды колонн через некоторое время ввергали в откровенное уныние. Видимо, чтоб разбавить его, Ан’Вар принялся зубоскалить по этому поводу, и втянул в это Билла, принявшегося вспоминать какие-то дурацкие анекдоты про прохожих на кладбище, хоть и опасался вызвать неудовольствие их провожатой, явно относящейся к мёртвым более чем серьёзно. Лауре всё больше хотелось спешиться и уступить место в повозке Ан’Вару, тем более что самой ей сидеть было всё труднее, жаркий и богатый на впечатления день не прошёл бесследно, глаза просто слипались, но не хотелось нарушать распоряжение Чтцфркфра, насколько б она ни была лучшей среди собратьев – не стоит исследовать границы её терпимости вот так в начале пути. Учитывая, что путь этот на самом деле долог, гораздо дольше этого перехода до космодрома…

Машине требуется время на расшифровку незнакомого генома, увы. На всякий случай, запас снотворного у Чтцфркфра с собой – насколько явствовало из выданных ею характеристик, Црткфакртц был одним из самых разумных её подопечных, он выучился читать и писать, и даже интересовался историей родного мира, но у него было что-то вроде раздвоения личности – периодически у него случались приступы помутнения сознания, с припадками ярости или апатии, о которых он потом не помнил. Какого-то внешнего фактора, провоцирующего их, Чтцфркфра за год наблюдений выделить не удалось, оставалось остановиться на предположении, что они гормональной природы. Црткфакртц не распространялся, конечно, на эту тяжёлую для себя тему, но популярен у женщин он явно не был, хотя бы потому, что охотником он был крайне посредственным, из его шести глаз зрячими были только два, прочие были мелкими, периодически загнаивающимися из-за анатомической аномалии рудиментами, аномальным было и строение жвал, поэтому природным оружием он практически не мог пользоваться. Она подобрала его год назад израненного – видимо, очередной зверь оказался сильнее.

- Припадочное насекомое – это именно то, что нам нужно было для полной гармонии на корабле, – проворчала Энжел, но перегрузить бесчувственное тело на каталку помогла. Лаура позавидовала тому, как легко у неё это получилось – с такой системой защиты от биологической угрозы она б, пожалуй, так быстро не совладала. Они с Биллом и Лораном проходили по обычному протоколу – с дезинфекцией скафандра и последующим освобождением от него, а гостей система заключила в прозрачные пузыри, в которых сновали какие-то мелкие шарики и палочки, периодически тыкающиеся тут и там в тела инсектоидов – по-видимому, система диагностики. Ан’Вар сколько-то времени тоже ходил в таком пузыре, потом система решила, очевидно, что угрозы заражения он избежал, и пузырь растаял. Рукав в месте пореза эти мелкие медицинские приборы удалили, и порез поблёскивал свежезатянувшейся кожей – Лаура сразу вспомнила операцию на руке Билла в туннеле.

Честно говоря, когда система шлюзов впустила их в недра корабля, ей хотелось только одного – рухнуть и уснуть. Билл поплёлся в душ – вот рисковый человек, ведь чего доброго, прямо там и уснёт, Лоран – в жилую, не спать, конечно, а потребовать себе у пищеблока что-то подходящее для его сильно индивидуального рациона, а Ан’Вар, едва только пузырь его отпустил, бросился вслед за всеми в медблок.

- Работа долгая, раньше начнём – раньше кончим. Хотя бы запустить расшифровку одного генома, компоновку другого…

Видимо, игры в богов кое-кому дороже отдыха. По цилиндру медицинского шкафа в центре пошла рябь и на нём зажглись голографические мониторы, выдвинулись тонкие панели. Чтцфркфра, всё так же в пузыре, аккуратно сняла маркабскую мантию – одежда тут же обернулась отдельным отпочковавшимся пузырём, и улеглась в одну из стенных ниш, где её мягко опутала паутина диагностов, как в соседней нише – Црткфакртца.

Майк был уже там, кто бы сомневался. Сидел рядом с Давастийором, перед развернувшимся голографическим монитором, не шелохнувшись.

- Как таковой нарнский код у нас есть, как вы поняли. Но тут же надо перевести лично её код, немного тоньше работа…

Лаура посмотрела на лицо друга и ощутила нечто вроде усталой зависти. Нечасто увидишь человека, который в полушаге от исполнения мечты…

Дэвид осторожно расчёсывал подсыхающие волосы. Занеф нарядили его в просторную пёструю рубаху, поминутно норовящую сползти, из-за слишком широкого ворота, с плеч, и матерчатую обувь, напоминающую больничные бахилы.

- Стричься пока нельзя, – важно предупредил Вийнас, – и пилить гребень лучше не надо. Ваше тело собиралось заново, оно ещё очень хрупко, сейчас нельзя его повреждать. Лучше не мыться по крайней мере дней пять, если это не будет слишком сложным для вас, и не снимать эту одежду – она выткана из целебных растений нашего мира, они источают масла, которые полезны сейчас для вас.

- То-то ощущается на теле так… Нет, не то что плохо, просто необычно.

- Моя мать не соблюдала с моим отцом этих обрядов, – с некоторым сомнением проговорила Софья, – возможно, конечно, потому, что не знала… Ничего ведь плохого не случилось…

- Тело вашего отца, как мы поняли по вашему рассказу, было более целым, когда его помещали в этот аппарат. Тело, которое пострадало так сильно, и восстанавливать труднее. Можете считать это обрядами, но лучше их соблюдать, не рисковать. Издревле, новорожденных у нас омывали не водой, а соком этих растений, и облачали в ткани из этих растений. Новорожденных не стригли, пока им не исполнится месяц. Пока тело не утвердилось и не окрепло, следует обращаться с ним очень, очень бережно… Сейчас из тела не может выделяться никакой грязи, которую требовалось бы смывать, сейчас кожа только поглощает, не смывайте с неё целебные масла. Может, очень плохого и не случится… Но можно заболеть, можно даже очень тяжело заболеть…

Дэвид попробовал пальцами довольно сильно отросшие рожки.

- Ладно, несколько-то дней потерпеть можно… Спасибо вам.

- Всегда было интересно, – хмыкнул Аскелл, – как будет выглядеть минбарец, если не будет пилить и шлифовать свой гребень. До какой степени он способен разрастись. Это-то, конечно, не чистый пример, даже сейчас у него не гребень, а так… Кстати, вам не кажется, что он вроде как стал моложе? Я не помню, у него седые волосы были? Хотя седину убрать – вообще не проблема, в сравнении со всем остальным… Меня другое интересует. Почему у него не отросла нормальная, живая рука?

Дайенн хотела было ответить Аскеллу что-нибудь резкое, но вопрос был действительно интересный.

- Машина способна восстанавливать утраченные конечности?

- А как вы считаете, если она может восстановить тело из пепла?

«Артефакт работает с ДНК, восстанавливая тело по последним сохранившимся клеткам… Значит ли, что его ДНК изменилось после вмешательства Альберта?»

- Мда, – Ан’Вар, вроде бы, спал, но, должно быть, мало, выглядел каким-то вялым, помятым, очень, упрямо шло на ум неподходящее слово, по-человечески выглядел, – не люблю так работать. Очень не люблю.

- А что такое? – невиннейше поинтересовался вошедший Лоран, досасывая из стакана кислородный коктейль.

- Вот что! – тилон широким жестом махнул в сторону экрана, не задумываясь, по-видимому, о том, что ранни на нём всё равно ничего не понятно, – вот почему, так понимаю, большинство из нас не связываются с инсектоидными геномами. Хотя кому-то пару раз удавалось… Но это ещё должно того стоить. Наши программы некорректно их распознают. Слишком много нечитаемых мест.

- Надо же, – в медблок, позёвывая, вошла Энжел, – а я думала, для вас невозможного нет.

- Обширный участок 3 хромосомы, небольшие, зато целых три, 11й, несколько сегментов 17й, 19й… Как я должен собирать законченную версию? Можно б было скопировать вслепую… Но это разнополые особи.

- То есть, ничего не получится? – Лоран искоса глянул на поникшую, как ему показалось, что-то тихо стрекочущую Чтцфркфра.

- Ну, этого я не сказал. Идеально не получится – да. Это несколько отличается от обычного копирования, здесь нужно точно знать, где что находится. Я могу выгрузить «как есть», и надеяться, что эти «дыры» придутся не на те участки, которые отвечают за серьёзные патологии, и что ничего критически скверного не завязано на половые хромосомы, к ним «чистый» вариант неоткуда взять. Решать вам, – он повернулся к Чтцфркфра.

Та что-то коротко и взволнованно стрекотнула, Ан’Вар ответил, потом кивнул.

- Риск благородное дело, люблю работать с теми, кто это понимает. Что ж, тогда начнём.

- Но ведь в любом случае станет лучше, чем было? – Энжел с трудом оторвалась от чарующего зрелища – как выстроившиеся на экране в два столбца незнакомые символы пришли в движение, от символов из левой части отделились их светящиеся призрачные подобия и поплыли в правую часть, замещая собой символы там.

- Теоретически должно. Ведь его дефектные данные меняются на здоровые её. А практически при неполной расшифровке предсказать невозможно, какой совокупный итог дадут то, что привнесено и то, что осталось прежним. Ну, опухоль должна уйти…

- Какая опухоль?

- Мозга. Ну, я не уверен, что правомочно называть этот дефект именно так, но по крайней мере часть его проблем явно из-за этого.

- А теперь же, получается, раз переписываются её гены, ну, большая часть из них… Они как бы родственники? И как же они потом… ну…

- У инсектоидов это никогда не имело значения, – отозвался Майк, – такого, как у нас. Они в норме все родственники, и чаще всего достаточно близкие. Вон геймы все порождаются одной королевой. Её мужья – это её же братья или дяди.

Давастийор тем временем колдовал над одним из столбиков, формируя над ним хитроумную конструкцию из скрепленных тонкими проволочками палочек, трубочек и колец, непостижимо, как держащуюся в стоячем положении. В ближайшей стенной нише виднелось что-то тёмное, походящее очертаниями на человеческое тело.

- Что это? – вздрогнула Энжел.

- Ну, мы уже говорили, что для постройки тела «с нуля» всё же желательно иметь максимально готовый биоматериал… – Давастийор наконец удовлетворился состоянием конструкции и увенчал её вынутой из выдвинувшейся из одной из панелей микросхемой, заключённой в треугольную рамку, – синтезировать органику из неорганики будет гораздо дольше. К счастью, тела у нас имеются…

Прихватили с того нарнского транспортника, поняла Энжел. Ну да, в хозяйстве всё пригодится, даже трупы… С другой стороны, искать материал здесь было б куда хуже вариантом. Маркабские тела давно истлели, тела стрийкчтцв – слишком другой природы, и полны всякой генетической дряни, и те и другие к тому же заражены чумой Драфы… Нет уж, как ни гадко – лучше так.

Из вершины конструкции вырвался конус голубоватого света, устремившегося в нишу и затянувшего её сгущающимся светящимся туманом. Приглядевшись, можно было увидеть, что как бы множество сверкающих нитей стремительно свивают кокон вокруг мёртвого тела.

- А вот… Я понимаю в случае Майка, там вы прямо специально сознание записываете, другое… А в этом – его личность не изменится с изменением тела? Я так понимаю, у него же даже строение мозга изменится?

- Вот тут сложно сказать однозначно. Но если судить по нашему опыту – личность прекрасно адаптируется с иным строением мозга.

Ан’Вар встал, аккуратно отодвинул всё ещё любующуюся движением значков на экране Энжел и принялся манипулировать с торчащим из пола столбиком аналогичным образом. Чтцфркфра, видя, что процесс уже запущен и остаётся только ждать, решила позволить себе наконец поспать. Глядя, как она укладывается клубочком, поджимая конечности, Лоран испытал некое умиление – эта форма жизни так отлична от всех им встреченных, и всё же – она тоже спит!

Сказать, кто из присутствовавших волновался больше, было сложно. Прибывших было двое, и были они, действительно, совершенно точно не военными, если только военные этой загадочной расы не используют в качестве формы потёртую джинсу и не менее поношенные цветастые банданы. И да, действительно, если б не золотисто-русые, у одного вьющиеся, у другого прямые, волосы, это были бы, без всякого сомнения, бракири.

Арвини глянул на Софью – её лицо не выражало ничего особенного. Значит ли это, что в мыслях загадочных существ она не читает угрозы?

Гидеон, нервно сунув руки в карманы, потом снова вытащив, вышел вперёд.

- Здравствуйте. Э… не знаю, говорите ли вы на земном… Потому что маркабского я, извините, не знаю, а…

- А сам как думаешь, пришелец? – усмехнулся один из аборигенов, кудрявый, – хотя… – он обвёл пристальным взглядом притихшую компанию, переглянулся со вторым – выражение в их глазах было сложно расшифровать, – итак, вы земляне… Это все, или есть ещё?

- А что? – осторожно спросил Гидеон.

- А то, – так же весело ответил абориген, – что всем вам, сколько вас есть, лучше, не мешкая, проследовать за нами. Вы влезете все в вертолёт? Боюсь, обстоятельные разговоры будут потом, в более надёжном месте. Ну, вы ведь должны догадываться, что если ваш сигнал поймали мы, то кое-кто ещё тоже поймал? И очень скоро они будут здесь. Уверяю, вы не захотите иметь с ними дело.

- Но на наш сигнал никто не ответил! – растерянно пробормотала Софья, – мы повторяли его неоднократно…

- Ну разумеется!

- Пожалуйста, поторопитесь, – проговорил молчавший до сих пор второй, Гидеон отметил, что земной выговор у него значительно хуже, с сильным акцентом, который, кстати, отличается от акцента Эркены, – мы и так сильно рискуем.

- Вы считаете, нам действительно стоит пойти с ними?

Гидеон пожал плечами.

- Как ни крути, похоже, возможностей избежать нового переплёта у нас не сильно много. Мы не можем сейчас стартовать, максимум мы можем увести корабль поглубже в горы, где его сложнее будет обнаружить. Эти ребята говорят, здесь неподалёку есть огромные пещеры… Пожалуй, именно этим я и ещё кто-нибудь из вас – давайте по-быстрому решим, кто – и займёмся, прочие, сколько влезет, отправятся с местными.

- Стоит ли разделяться?

- Стоит, – тон Софьи был необыкновенно мрачен, – так есть шансы, что выживет хоть кто-нибудь. Я не почувствовала угрозы в мыслях этих людей, в их мыслях я разобрала не многое – не в моих это способностях, я здесь один из самых слабых телепатов, но я поняла, опасность исходит не от них. Но она серьёзная.

- Разберёмся, – процедил Илмо, – лично я отправляюсь с ними. Люблю превращать неведомое в ведомое как можно скорее… И так лично мне будет спокойнее.

В рубку, с любопытством озираясь, вошёл один из местных, тот, что владел языком хуже.

- Я буду показывать дорогу. И так освободится ещё место в машине. Надо торопиться.

- Итак, начало положено… Нет, только не спрашивай меня, неужели я не рада, я не вынесу этого. Я не могу так поступить с тобой.

Майк положил руку на колено Г’Сан, любуясь игрой водных бликов на её ступне.

- Почему? Можно ведь и так посмотреть, что это именно мой каприз – вытащить тебя в свою реальность. То, чего я хочу, сбывается… Но если ты не хочешь этого на самом деле – оно не должно сбываться.

Нарнка схватила его руку.

- Нет-нет. Если б ты просто делал что хотел – что мешало тебе найти этот носитель, и этот артефакт… Но ты спросил меня. Ты спросил. И я решила. Слишком многое было сделано, чтоб идти на попятную. Я не об этом.

- А о чём?

- Я… Стыдно говорить об этом только теперь, но я ведь совершенно ничего не знаю о тебе, Майкл!

- Ну, может быть, потому, что я очень скрытен?

Под водой мелькнула тёмная длинная спина рыбины, но на болтающиеся неподалёку четыре ноги её обладательница не обратила ни малейшего внимания. В вышине кружили, едва различимые глазом, две птицы, но тоже не торопились спуститься на соблазнительный островок посреди озера.

- Да, действительно… Потому что стыдишься того, что ты инвалид.

- Не то чтоб стыжусь, это не то, что я мог бы изменить. Но разговаривая с нарном, нельзя не учитывать вашего расового отношения к физическому совершенству и недостаткам.

- Желая быть с этим нарном? Не говори, Майкл, о том, что это мне решать. Ну конечно, мне. Но я говорю о том, что ты – хочешь. И ты можешь это изменить…Мог бы, вместо того, чтоб создать тело для меня…

- Тут есть ряд причин.

Г’Сан подобрала ноги, развернулась, скользнула по гигантскому лепестку, вытягиваясь и упираясь подошвами в бахрому сердцевины.

- Каких же?

Майк последовал её примеру.

- Во-первых – не то чтоб нам кто-то предоставил право безлимитного пользования тилонскими артефактами. Наглеть тоже не надо. Во-вторых – я просто не решусь так надолго выпасть из жизни. Это означает возложить на моих товарищей ещё более непростое бремя. И в-третьих – тут тилоны как раз пытаются исследовать феномен меня, то есть, понять, что же тогда произошло… Есть ли стопроцентная гарантия, что при «починке» моего тела это благоприобретение не уничтожится тоже? Ведь обычный, здоровый земной человек не меняет реальность. Ответа у нас пока нет.

Нарнка кивнула.

- Тебе пока нужна эта способность, для спокойствия…

- Именно. Ну, может быть, и для того, чтоб это как-то влияло на твоё отношение ко мне, кто знает?

- А ты считаешь, что влияет?

- А ты хочешь сказать, что для него есть объективные причины? Ты ведь ничего не знаешь обо мне.

- Да, ничего… Кроме того, что ты самый сумасшедший во всех известных мне мирах. Но ты должен что-то знать о том, скольким женщинам во вселенной этого было достаточно… Великий Г’Кван, я плачу?

- Не говори только, что это впервые в твоей жизни. Хотя я не представляю тебя плачущей.

- Не впервые… О чём, о ком здесь плакать, в самом деле? На моих глазах гибли хорошие друзья… Если они были из гостей – я понимала, что это лишь временная смерть. Если они были из персонажей программы – я знала, что программа породит новых. Я плакала из-за того, что всё это так… Здесь есть настоящие потери и настоящая скорбь, но для меня ли? Ты видишь меня самым настоящим, что здесь есть, а может быть, я – самое фальшивое? Я говорила тебе – я переросла этот мир, да, переросла… И всё же мне страшно разбивать эту скорлупу. И всё же я разобью. В страхе я, наверное, тоже нуждалась…

- У меня нет ни малейшего ощущения реальности происходящего, – шепнула Софья, – словно в каком-то дурном фильме…

Ли’Нор кивнула, подтверждая её слова.

- А я думал, дурные фильмы тут один я смотрел, – пробормотал Вадим. Они уже больше часа шли извилистыми, скудно освещёнными подземными коридорами, часто спускаясь по добротным лестницам с монолитными гранитными, кажется, ступенями, изредка поднимаясь, то есть, в целом углубляясь глубже под землю. Вадим какое-то время пытался запоминать дорогу, потом вынужден был признать, что запутался – коридоры были практически одинаковыми, иногда встречающиеся ответвления, зарешеченные и просто железные двери – тоже.

- Значит, вы полицейские… Ещё и единая галактическая полиция… Что ж, неплохо, неплохо…

- Нечасто это услышишь, – вежливо изумилась Дайенн, – разрешите полюбопытствовать, почему?

- Узнаете… Узнаете больше, чем вам хотелось бы знать… Но ведь такова, что поделаешь, ваша работа. Надеюсь, вы сообщили вашим коллегам хотя бы примерно, где вас искать? Эту планету найти не так-то просто, у неё сложная орбита. Это кроме… некоторых ещё факторов…

- Ну, мы о вашем мире действительно до сего дня не знали. Что вы за раса? Я почти уверена, что мы не имели контактов с вашим миром, так откуда вы знаете язык?

- Всё то, что мы знаем без прямых контактов и без возможности оных – наша жизненная необходимость. Ну, я видел искру неуверенного узнавания в ваших глазах, это так, вы встречали не нас, но кое-кого очень похожего на нас. Мы называем себя джи-лай…

- Легендарные вымершие родственники бракири, – кивнула Софья, – мне… рассказывали…

- Мы встречали бракири. Мы много кого встречали, хотя среди вас есть и новое для нас.

- Джи-лай? – Дайенн повернулась к Софье и их провожатому, – но ведь цивилизация джи-лай мертва тысячи лет. И их мир находился достаточно далеко отсюда.

- Не настолько и далеко. Нас с Синдикратией разделяет сейчас, конечно, приличная нейтральная зона, но разве для хорошего корабля это преграда?

- А можно небольшую историческую справку для тех, кому одно слово «джи-лай» ещё ничего не объяснило? Ну, то есть, я слышал, что так называлась раса, жившая когда-то на планете Тета Омега II – планете соседней с Бракосом звёздной системы, что мёртв этот мир примерно 3-3,5 тысячи лет, и судя по некоторым результатам раскопок, проводимых там совместно земными и бракирийскими археологами, к этому приложили своё чёрное щупальце Тени. Вот, собственно, и всё. Возможно, я что-то не так понял. Меня ещё удивило, признаться – какая может быть боковая давно вымершая ветвь в соседней звёздной системе у бракири, которые в космосе, извиняюсь перед отсутствующим здесь Эркеной, без году неделя?

Софья вздохнула.

- В легендах бракири и джи-лай есть удивительные общие моменты… Джи-лай описывали небо своего мира как «живое и разное», раз в двести лет «меняющее звёзды». Самые древние легенды бракири рассказывают о «прилетающей звезде», «звезде-гостье» – планете, которая, сперва предполагали учёные, вращалась вокруг их солнца по сложной орбите, с перигеем относительно Бракира раз в двести лет. А как оказалось – принадлежащей сразу двум соседним системам. В точке, где системы соприкасались, гравитационные возмущения от крайних «стационарных» планет увлекали планету в свою систему, в итоге вместо круговой или эллиптической орбиты, как все «нормальные» планеты, она имела орбиту в форме восьмёрки… Позже именно это преобразилось в миф о Комете Смерти – с этой планеты спускались небесные люди и забирали с собой целые селения древних бракири.

- Из них, собственно, путём введения ДНК этих «небесных людей», и произошли наши предки, – включился абориген, – эти «древние боги» – раса, опережавшая нас в развитии на тысячи, если не на миллион, лет – были могущественны, владели технологиями, которые нам сейчас покажутся сказкой. Но они были слишком малочисленны, и чтобы поддерживать инфраструктуру, им нужны были рабы. При том рабы не примитивные, не безмозглые, для чего они и подстёгивали нашу эволюцию ударными дозами.

- То есть, можно сказать, джи-лай – усовершенствованные бракири?

- Кто что понимает под совершенством, – фыркнул джи-лай, – мне такие комплименты не нужны, здесь «совершенных» и без нас хоть лопатой греби…

- Опять ворлонцы? – Дэвид поморщился, словно от зубной боли.

- Сомневаюсь, что это были ворлонцы, и кроме них во вселенной хватает… Нет, судя по легендам и изображениям в священных книгах, их облик от ворлонского отличался довольно сильно. В силу хотя бы куда большей материальности. Но тоже светились, кстати… У них фосфоресцировали кожа и волосы. Немного этих признаков перепало и джи-лай, среди нас почти не бывает темноволосых, у многих кожа, или отдельные участки на ней, слабо светятся в темноте. Ну, как бы то ни было, легенды есть легенды. О том, что это историческая реальность, мы и узнали-то сравнительно недавно, и знают это до сих пор не все… Дальше создатели куда-то делись – возможно, просто вымерли, возможно, самоуничтожились в каком-нибудь катаклизме, их же блистательными технологиями созданном, погибли в войнах… Легенды упоминают и о пожарах, и о потопах, и о светопреставлении в небе. Как бы то ни было, дальше мы развивались как-то сами, боги забывались, превращаясь из части обыденной реальности в миф, разрастающийся кучей домыслов… Мы заселили планету, освоили её недра, построили города и заводы, приблизились к космической эре… А дальше случился большой враг.

- Тени?

- Тени, Призраки, Тёмные, Демоны – их много как называют. Легенды наших предков говорят, что Тени оставили пожар позади них. В прямом ли, переносном смысле, но нашу прежнюю родину этот пожар уничтожил. Им тоже нужны были рабы… Сырьё для их экспериментов, для их войны. Несколько кораблей, набитых будущими колонистами, тогда как раз были достаточно далеко, у планеты, известной вам, как Лорка. Получив сигнал с родины, о происходящем там, они не стали высаживаться на Лорке, а летели, пока не иссякло горючее. Пока им не встретилась эта планета, уже третья наша родина. А Джи-Лай-Каим, как мы её называем…

- Была уничтожена Тенями.

- Может быть, Тенями, может быть – их противниками, но определённо, кем-то достаточно могущественным, чтобы вызвать космический катаклизм. Планета сместилась с прежней уникальной орбиты и заняла «нормальную» орбиту вокруг звезды Тета. Но жизни на ней, разумеется, больше не было.

- Что интересно, её место на «сложной» орбите действительно заняла комета… До сих пор как следует не изученная ввиду такого своеобразного поведения. А на небе Бракира в те далёкие времена никто, наверное, и не заметил разницы…

Гидеон потряс головой.

- Поменять орбиту, более того, поменять систему… Хотя, теорий о планетах, которые не являются «родными» в своих системах, о спутниках, которые образовались из залётных астероидов, не так уж мало. Тета Омега II действительно удивила учёных анализом магнитных включений, ядра, реконструкцией эволюции континентов… Но как, как, господи, жизнь на ней могла существовать в течение всех этих тысячелетий, пока она выписывала свои восьмёрки?

- Миллионов лет, – поправила Дайенн, – до этого на ней как-то выжили и развились эти самые неизвестные «боги». Во вселенной много загадочного на первый взгляд. Ну, звёзды обеих систем – одного класса, так что возможно, «смена солнца» и не вызывала не то что гибели всего живого, а даже достаточно заметных потрясений…

- Ну да, ну да, по всем законам аэродинамики шмель летать не должен. Но летает, падла, потому что аэродинамики не знает…

Ан’Ри, кажется, с трудом обрёл дар речи.

- Потрясающе… Но, боже мой, почему до сих пор никто, никто не слышал ничего о вас?

- Отчасти потому, что мы сами не стремились, – улыбнулся джи-лай, – наши корабли взлететь были не способны, и постепенно разрушились, да наши предки и сами совершенно не стремились в космос, памятуя, какие существа там обитают… Но в остальном они дичать не собирались. Мы осваивали эту новую планету, строили, изучали, создавали, она оказалась щедра на дары, а мы – достаточно предусмотрительны, чтобы не истощить их махом, коль скоро мы не имели возможностей и желания колонизовать другие миры. А семь столетий назад наш мир посетили первые инопланетяне. Они назывались маркабы, сейчас, как мы знаем, о них говорят в основном в прошедшем времени, а тогда они наводнили наш мир…

- Они завоевали ваш мир?

- Колонизовали, они называли это так. В общем-то, в сравнении со многими историями, которые вы знаете получше нас, они поступали удивительно мягко. Они не убивали нас без крайней нужды, не трогали мирное население. Они просто согнали нас с лучших мест на планете, сселили в резервации, заставили работать на них… Обычное дело. Регулярные восстания, конечно, подавлялись, даже не особо кроваво – маркабы не кровожадны, и они не стремились уничтожить нас. Они просто считали, что имеют больше прав на это место. Потому что они выше, лучше, чище, потому что их божества велели им плодиться и заселять всё новые территории, так что их родина уже не вмещала их… Ознакомившись с нашей историей, они усмотрели знак в том, что мы потеряли уже вторую родину, они восприняли легенду о нашем сотворении как рабов более развитой расы даже более серьёзно, чем мы. Они решили, что самое лучшее для нас, истинное благо для нас – служить им. Жить там, где они нам укажут, делать то, что они нам укажут. Но, естественно, с этим не были согласны мы… Мы пришли, – он внезапно остановился и распахнул одну из ничем внешне не примечательных железных дверей.

Если в коридорах, за исключением их шагов и голосов, царила тишина, то здесь их сразу обступил рабочий гул, шум множества голосов. Навстречу вышло несколько джи-лай разных возрастов, в том числе несколько женщин – судя по причёскам, одеты-то они были примерно так же, как мужчины. Дайенн не в первый раз чувствовала на себе удивлённые, любопытные взгляды, но вновь, как и в маленьком племени занеф, эти взгляды были именно и только любопытными – а знают ли они тут вообще такое слово, дилгары?

Их провожатый махнул рукой тому, другому, перебросился несколькими фразами на певучем, богатом интонациями языке – на взгляд полицейских, ничем не напоминающем язык бракири, и проследовал дальше, уводя всю компанию в одну из боковых комнат. Несколько человек пошли следом, прочие остались на своих местах, хотя по взглядам было видно, сгорали от любопытства.

- Что это за место? Подозреваю, нечто… не очень-то известное на картах? Хотя это обо всей вашей планете сказать можно.

- Узнаете и это, не волнуйтесь, – провожатый расположился за столом, почти чистом от куч невообразимого хлама – стопки бумаги, какая-то аппаратура, что-то полуразобранное и частично разобранное, в чём смутно угадывается то компьютерная техника, то оружие, что занимало другие столы, сделал и им знак садиться. Вошедшие джи-лай заняли свободные места за другими столами и посты у дверей. Это невольно заставило Вадима поёжиться, – мы ничего не собираемся от вас скрывать. Просто потому, что если вы окажетесь недостойны нашего доверия – поверьте, мы решим эту проблему, не впервой.

- Куда уж яснее, – сдержанно кивнула Ли’Нор.

- Позвольте отступление в дань любопытству. Мы рассказали вам, кто мы, рады б были услышать и кто вы, в ответ. Лично вы напоминаете сразу две известные мне расы, но вы, полагаю, нечто третье, пока неизвестное нам?

- О нет, я гибрид двух известных, – улыбнулась нефилим, – я наполовину нарн, наполовину человек.

- Так же, как и я, – подтвердил Ан’Ри.

- А так бывает? Мы, конечно, слышали, что генетика во внешних мирах сделала немало смелых шагов… Но не знали, чему из этого стоит верить.

- Здесь полно смелых шагов генетики, – рассмеялся Вадим, – например, я.

- А вы разве не землянин?

- Наполовину. На другую половину я центаврианин.

- Честно признаться, с нашей высоты не очень видна разница, – отмахнулся джи-лай, – мы так и не научились как следует вас различать. А вот вы, – он перевёл взгляд на Илмо, – точно неизвестная нам раса. Если только вы не, допустим, не гибрид дрази…

- О нет, благодарю покорно. Я – корианец. Вы, по-видимому, и правда не знакомы с нами, хотя мы вам практически ближайшие соседи. Советская Корианна планирует добиться у Альянса разрешения на колонизацию сектора маркабов, коль скоро эта территория пустует уже давно. Но теперь-то, я думаю, дальнейшее расширение не состоится, ведь сектор скорее принадлежит вам.

Джи-лай усмехнулся.

- О, ваши бы слова… Непременно передам их всем товарищам… А вы? Простите, если ошибусь, предполагая, что вы – женщина? Но какой расы?

- К великому счастью, – тяжко вздохнула Дайенн, – с моей расой вы, вижу, тоже не знакомы. Это долгая история… Пока просто скажу, что я биологически дилгарка, а по воспитанию – минбарка.

- Не стало понятней. Минбарка – это кто?

- Вы и минбарцев не знаете? Ох… хотя не удивлена, если б наши корабли посещали ваш мир – едва ли мы б не знали друг о друге…

- Вам ещё много предстоит узнать, – загадочно проговорил джи-лай, – ну, люди, центавриане ли среди вас – это мы разберёмся потом… Ну а вы? Вы такая малорослая раса? Извините за бестактность, просто мы пока не встречали существ сходного роста. Но ведь в состав полицейской команды не могут входить дети?

- А мы и не входим. Мы просто здесь оказались, так сложилось. Мы ранни.

- Никогда не слышал…

- Многие не слышали, – Диус снова помрачнел, он до сих пор не знал, хорошей ли идеей было включать раннят в ту группу, что отправилась с этим джи-лай. С другой стороны, кто сказал, что на корабле, который сейчас предстоит прятать неизвестно от кого или чего, безопаснее?

- Что ж, продолжим экскурс в историю, – как-то странно хмыкнул джи-лай, – просто чтоб вы знали, с чем имеете дело и не таили лишних иллюзий. Мы не ангелы и не демоны, если вы будете считать нас тем или тем, это ваше дело. Нам не нужно чужих миров и чужих жизней, нам нужна всего лишь наша жизнь и наша земля. Которую у нас в который раз отнимают. Мы были бы не против, если б нас просто оставили в покое… Однажды мы подумали было, что добились этого. Мы немного слышали о войне Нарна и Центавра, и в силу этого думаем, некоторые тут смогут, хотя бы отчасти, понять нас… Нарну, кажется, пришлось куда тяжелей, чем нам. Но это не значит, что нам меньше хотелось свободы. Маркабам меньше, чем Центавру от вас, хотелось нашей крови, но им тоже нужна была наша гордость, наше самосознание. Они запрещали наш язык, нашу религию, они не уничтожали джи-лай как плоть, но уничтожали как имя. И естественно, что мы пожелали уничтожить их. И у нас были не только кулаки и пушки, не только партизанские отряды. У нас были учёные, у нас было всё то, что мы смогли спасти, из наработанного до них, от них… Это мы создали вирус Драфы. Это мы обеспечили, чтоб он попал на Маркаб. Мы подсунули его им как «вещество радости» – проще говоря, наркотик. К сожалению, он подействовал не так быстро, как нам хотелось, вымер только остров, купцы с которого приобрели его у нас… Но маркабы не сделали правильных выводов, просто не способны были. Они ещё глубже ударились в своё религиозное мракобесие, ещё яростней принялись насаждать его и нам… На какое-то время мы даже подумали, что наша затея провалилась. Но справедливость всё же восторжествовала.

- Справедливость? – взорвалась Дайенн, – да, конечно, на вашу долю выпало много ужасного, да, вы боролись за свою свободу… Но неужели других методов не было? Вместе с теми, кто вас угнетал, вы уничтожили тысячи невинных жизней – тех простых маркабов, что никогда не встречались с вами, стариков, женщин, детей… Вы чуть не уничтожили и другую расу, которая имела несчастье просто обладать сходной физиологией…

Джи-лай вскинул ладонь.

- Прежде чем осуждать нас, госпожа дилгарка, скажите – как жил ваш народ? Завоёвывали ли вас? Обращали в рабство? Заставляли ли веками работать на чужаков, не смея поднять глаз, не смея назвать своё имя, не смея говорить на родном языке, не смея исповедовать свою веру? Не смея сказать – нет, мы не созданы служить вам?

Дайенн опустила голову. Сказать – да, дилгары, как известно, пережили несколько тяжёлых вторжений, что и толкнуло их самих на тот кровавый путь, которым они прошли по галактике? Действительно ли именно эта «поучительная история» должна звучать здесь? Нет. Потому что она не имеет права говорить о бедствиях, когда-то испытанных её народом. Потому что не жила в этом народе, на той земле, в той культуре. Её никто не отнимал у неё. Никто лично её не обращал в рабство… «Ну да, если не считать, что родину у вас всё же отняли, – усмехнулся в памяти голос Аскелла, – только отняли мягко, как говорят ребёнку: «Брось каку». Вам дали другое имя, другую жизнь, другую цель. Дали индульгенцию, право считаться хорошей… Вы ведь не променяли бы право именоваться минбаркой на право именоваться дилгаркой, правда, госпожа Дайенн? Вы благодарны, что вас избавили от нашего пути!» «Заткнись, Аскелл! Я ни от чего не отрекалась, я ничего не предавала, потому что нечего было предавать! Мой мир был мёртв задолго до моего рождения, и минбарцы не уничтожали его!»

- Старики? О, здесь бывали и старики… Брюзжавшие, если слуги джи-лай недостаточно расторопно обслуживают их. Женщины? И женщины были. Были даже очень сердобольные, сострадательные женщины – содержавшие богадельни для нищих стариков джи-лай, которые больше не могли работать на их отцов и мужей, детские дома для сирот и детей бедноты, где учили их с детства маркабскому языку – так что они и не знали родного, своей вере – так что они и понятия не имели, во что верили их родители и деды… Были и дети. Учившиеся с детства смотреть на нас с презрением. Молчите. Прежде, чем вы скажете, что не все они были такими – вам, разумеется, виднее, вы были во внешних мирах, мы нет, чегомаркабы никогда не делали – это не вывозили никого из нас с планеты – я скажу, что знаю это. Когда пожар чумы наконец разгорелся, охватил весь сектор, и первые заболевшие появились здесь, когда наши «хозяева» в панике ломанулись кто на родину, припасть к святыням в надежде на исцеление, кто к далёким мирам, в надежде найти помощь там – они побросали тут не только свои материальные ценности… В их корабли не влезло и много живого. Маркабы тоже были не однородны. Среди них была своя беднота, своя шваль… Прежде, конечно, их утешало, что они, по крайней мере, не джи-лай… Когда всё обернулось так, они прибежали к нам, взывая к нашей милости. И мы были милостивы. Мы знали, что они тоже жертвы. Мы увидели, что у них действительно открылись глаза. Мы дали им противоядие. Маркабы и поныне живут в нашем мире, и несколько маркабов находятся сейчас здесь, в соседних комнатах.

- Что?! И об этом, опять же, никто не знает?

Джи-лай терпеливо переждал, пока шквал возмущений угаснет.

- Во-первых, как бы это стало известно – кораблей больше не было ни у нас, ни у них, связь с внешним миром была утрачена. Во-вторых – зачем? Чтобы их убили на волне не утихшей истерии из-за этой чумы? И в третьих… теперь мы с ними в одной лодке, и у нас общие проблемы. Вы услышали много, но вы всё ещё не знаете, что это за место. От некоторых землян ли, центавриан ли, не знаю, я слышал интересную легенду… не помню уже её в подробностях… Об Острове погибших кораблей. Туда можно приплыть, но оттуда нельзя уплыть. Тот, кто попадёт туда, обречён там остаться, до самой своей медленной, мучительной смерти.

- Возможно, вы имеете в виду Саргассово море? Область в одном из земных океанов, где буйно разросшиеся водоросли – саргассы – совершенно лишают движения любой парусный или весельный корабль…

- Не знаю. И в сущности, мне это не важно. Это только символ, но символ говорящий. Или, если угодно – мы слышали, хотя опять же, не знаем, верить ли – о существовании таких мест во вселенных, именуемых чёрными дырами. Области аномально большой гравитации, втягивающие материю. Корабль, приближаясь к такому месту, не может покинуть его и гибнет… Конечно, это лишь красивое сравнение, ибо есть корабли, и не так мало, которые свободно садятся на нашей планете и свободно взлетают. Но вас это не может утешить, потому что это не касается вас. Вам не ответили на ваш сигнал, хотя прекрасно слышали его – поверьте, здесь есть, кому – потому что им нечего вам сказать хорошего. Даже сказать вам убираться отсюда они не могли – потому что вы не должны знать ни имени их, ни позывных, ни самого факта их существования. Вам позволили сесть, потому что знали – вы не взлетите отсюда никогда. Вас уничтожат, и тех, кто придёт за вами, уничтожат тоже, уничтожат столько, сколько нужно, чтоб след оборвался – и поверьте, остальные уверуют, что вы сгинули в неизвестном направлении, потому что они привыкли добиваться своего. Молчание – золото, говорят земляне, так вот, здесь – золотой прииск. Они тратят очень много золота, чтобы существование этой планеты никогда не было раскрыто.

- Почему? И почему вы спасли нас?

- Потому что джи-лай веками боролись за правду. Боролись с золотом молчания. Если бы вы дождались их – вы были бы уже мертвы. Или хуже, чем мертвы – они нашли бы применение для живого сырья или лишних рабских рук. Вам повезло сесть достаточно близко к нам и достаточно далеко от их базы. Конечно, они понимают, что мы успели… Конечно, они будут искать и вас, и ваш корабль. И хотите не хотите, и нам, и вам теперь нужно крепко, но очень быстро думать…

Комментарий к Гл. 43 Не-мёртвая планета Ну, надо было что-то делать с противоречием канона об этой “боковой ветви бракири”.

====== Гл. 44 Не-мёртвая планета ч.2 ======

- И куда? Куда они прямо у вас из-под носа могли деться? На захваченном полицейском корабле, возможности которого вы знаете как свои пять пальцев? До каких пор эти выпердыши эволюции будут водить нас за нос?

Высказывая, как глубоко вселенная ошиблась, породив тилонов, и как жестока была лично к нему, вручив под его начало злополучную команду «Серого крыла-45», Альтака исчерпал, кажется, свой запас забористых выражений. Что означало крайнюю степень потери самообладания – потому что его собеседником по видеосвязи была, во-первых, женщина, во-вторых, бракирийка, так что поняла она всё до последнего слова. Но ни один мускул на её лице, конечно, не дрогнул.

- Их необходимо срочно найти, – выдохнул Альтака, – вот просто – срочно.

- Совершенно согласна с вами, сэр. Сэр, позвольте кое-какие соображения.

- Валяй, дочка, у меня их сейчас не сильно много, а у тебя головёнка, как знаю, не только для того, чтобы в неё есть.

- Мы предполагаем – точнее, мы убеждены в этом, что «Серое крыло-39», захваченное тилонами, было ими модернизировано, в частности, кроме установки дополнительных орудий – или же замены имеющихся орудий на тилонские – была существенно повышена быстроходность, был активирован режим «стеллс» или что-то в этом роде… Как бы то ни было, сейчас оно с той же лёгкостью уходит от наших радаров и от нашего преследования, как и собственно тилонские корабли. И да, они сумели подбить и захватить лекоф-тамма, защищавший «Серое крыло-45» до нашего подхода… Сейчас расклад действительно неутешителен, они ушли в гиперпространство и у нас нет возможности отследить их, они могут быть как в пределах сектора маркабов, так и за многие километры отсюда. Но, сэр, всего этого нельзя сказать о «Сером крыле-45». После урона, нанесённого им шпионскими программами тилонов и двумя попаданиями их орудий, они не могли уйти достаточно далеко, они были не столь свободны в перемещениях… И они унесли на своём борту то, что так сильно интересует тилонов. Следовательно, как бы далеко тилоны ни могли уйти теоретически, практически они не уйдут никуда, так же как хищник не отступится от преследования серьёзно раненой дичи. Нам следует сосредоточиться на поисках «Серого крыла-45», но быть готовыми к тому, что на пути у нас возникнет «Серое крыло-39»

- В целом, верные соображения, дочка. Только где же вы намерены их искать?

- Везде, – снова не смутилась девушка, – прочешем сектор. Если потребуется – весь. С ближайшими соседями – земными базами, Вриитаном и Корианной – мы связались, они сообщат нам, если что-то узнают. Более того, Вриитан и Корианна выразили готовность выделить дополнительные силы для прочёсывания нейтральных секторов между нами. Так же нахожу разумным задействовать имеющиеся в секторе силы анлашок, если им нечем срочным прямо сейчас заняться, да даже если и есть, но это может подождать. Мне нужно только ваше добро. От своего начальства и Яношского я одобрение уже получила, но руководите операцией – вы…

- Добро даю. Выполняйте. Что-то делать сейчас в любом случае лучше, чем пассивно ждать.

- Вы исключительно симпатичны мне, – заявил, прохаживаясь по комнате, темноволосый землянин. Комната была без окон, с довольно низким потолком, и впечатление производила мрачноватое, но в движениях землянина, равно как и его спутников, не заметно было никакого стеснения, – но симпатия – вещь нематериальная, и в карман её не положишь. Мы готовы помочь вам. Нам это совершенно не сложно. Кроме оружия, с которым позже я ознакомлю вас детальнее – пока скажу, что у этого оружия ровно один недостаток, его мало, но возможно наладить его производство, если, конечно, ваша техническая база это позволит, но и данным количеством оно, поверьте, существенно улучшит ваше положение – мы имеем предложить вам лекоф-тамма, летающего робота на нейросенсорном управлении. Не знаю, что вы слышали о подобных разработках, но у нас это не миф, а реальность. Полагаю, у вас найдётся, кому им управлять, так как ваша генетика родственна бракирийской. И наконец, ещё одну вещь, не оружие по сути, но… – на ладони землянина тускло блеснуло что-то мелкое, похожее на фрагмент микросхемы, – этот маленький предмет, легко помещающийся в любом кармане, способен практически полностью изменить вашу внешность и генотип. Доказательства можем продемонстрировать… Частично демонстрируем сейчас – как мы уже говорили, мы все представители одного народа, но выглядим, видите, очень по-разному. Недостаток – процесс не мгновенный, занимает от недели до месяца. Достоинства… думаю, объяснять не надо. Вы достигли многого, в том числе ваша шпионская сеть сейчас столь совершенна, как только возможно. Но вы остаётесь теми, кто вы есть, джи-лай, вы отличаетесь от ваших врагов чисто внешне, и значит, никакое переодевание и подлог документов не помогут вам проникнуть в их святая святых, совершить действительно грандиозные диверсии или раздобыть действительно бесценную информацию. У нас достаточно много этих устройств, и думаю, штук десять на первый раз мы можем вам выделить… Взамен нам нужна ваша помощь. Здесь, на вашей планете, сел один интересующий нас корабль… Вернее, интересует нас не сам корабль, а груз, который на нём перевозился. Вам этот груз совершенно не принесёт пользы, он имеет отношение именно к нашей расе, мы думаем, что кто-то из ваших товарищей по борьбе мог приютить пассажиров этого корабля и знать теперь, где находится сам корабль и груз. Чего совершенно нельзя допустить – это чтобы он попал в руки ваших врагов…

- Зачем он им? – повёл плечами высокий мускулистый джи-лай в поношенном камуфляже, – вы ведь говорите, он имеет ценность только для вашей расы.

- Верно. Но, во-первых, они об этом не знают. Во-вторых, с его помощью можно приобрести власть над нами, шантажировать нас. Вы знаете, что предела их алчности нет. Они могут пожелать захватить и нашу родину, сделать и там то, что вы видите здесь. Как и вы, мы хотим всего лишь отстоять свой мир и защититься от врагов. И за то, что нам необходимо, мы готовы платить щедро…

Джи-лай тоже встал, прошёлся – шаги тяжёлых ботинок разносились по почти пустой комнате гулким, значительным эхом.

- Звучит разумно, иномирец. Я не слишком привык доверять кому-то с таким лицом, как у тебя, но в то же время жизнь не раз и не два учила меня, что внешность бывает обманчива, а жизнь определяется другими факторами. Я знал нескольких довольно неплохих землян…

- Я землянин только внешне, так же как и мои товарищи – нарны и дрази чисто внешне. Суть у нас одна.

- Это сложно осмыслить разом, но и о том, что бывает в других мирах и кажется диковинным здесь у нас, мы тоже слышали кое-что… Мне необходимо вынести вопрос на обсуждение, но полагаю, ваше предложение будет принято. Оно звучит заманчиво, хотя мы не привыкли к подобной щедрости и она выглядит для нас подозрительно…

Инопланетянин вздёрнул подбородок.

- Разве вы сами не заплатили бы за мир и благо для своей родины любую цену? Так мыслите не только вы.

- Возможно… Но среди пришельцев мне до сих пор больше везло на экземпляры, готовые продать и свою родину, и чью-нибудь ещё, если цена их устраивает… Располагайтесь. И постарайтесь описать моим людям, насколько полно ваша физиология соответствует вашей наружности, чтобы мы знали, чем вас можно кормить. Стол наш не слишком богат… Я собираю совещание, через час здесь же я оглашу его результаты.

Путь закончился стеной со шлюзом. Эркена приложил ладонь к прохладному металлу – просто опираясь, в голове всё-таки довольно сильно шумело. «Зато больше не надо думать о том, хватит ли реновилата…»

Шаги приблизились, Эркена, не оборачиваясь, знал, что молодой тилон с корлианским обликом стоит всего в полутора шагах от него, и тонкое холодное дуло почти касается волос.

- Дай мне минуту.

- Будешь молиться? Постарайся, чтоб это было кратко, у тебя впереди вечность, а у меня ещё много дел. Мне ещё закапывать твой труп.

Эркена усмехнулся. Молиться… Видимо, тилоны тоже не лишены хотя бы некоторых стереотипов.

- Нет, всего лишь вспомнить то хорошее, что было в жизни, проститься с теми, кто дорог.

- А… ну, почти то же самое…

Не было бы силы ни у одной религии, что там – наверное, не было бы ни одной религии, если бы главным, что они предлагают людям, не было обещание загробной жизни. Даже не гарантии жизни новой, даже не рай, не воссоединение с потерянными… Хотя бы просто ясный ответ, что ждёт там. Вот только этот ясный ответ, которого не проверишь, который просто надо принять как данность, устроит не всех… И что бы ни ждало – реинкарнация, в которую верит Дэвид, христианский рай, в который верит Вито Синкара, или Сумрачные поля, в которые верят более ортодоксальные бракири и, пожалуй, он сам – легче от этого не становится в эту самую минуту… Религия матери не давала много ответов о загробной жизни, она была более обращена в жизнь эту. Разве что, иногда она говорила, что лучи однажды соберутся к единому солнцу, но понимай это как хочешь… Встретит ли он в Сумрачных полях тень матери? Быть может. И тень Адели, и тени погибших товарищей… Но встретит ли он там отца? На это мало надежды. Он не бракири, и смерть его окружает слишком много неоднозначного. Есть те, кто вовсе не верит, что он умер…

На Парадизе, говорила Софья, никто не умирает. Великое Общее, их живая планета, сохраняет каждую память, каждую личность. «Если б мы были там – всё было бы иначе, и не было бы ни боли, ни страха. Но ты не землянин, не телепат, и я – не рядовой житель, а посол, и неизвестно, когда я сама туда вернусь… Эта вечная легенда о богине, отринувшей бессмертие ради того, чтоб остаться с возлюбленным». Прости, София… Не должно было всё получиться так. Прости, Люсилла… Судьба была несправедливой до конца – сначала не знать 15 лет о твоём существовании, теперь не узнать, кто у тебя родится…

- Что у тебя там? – тилон бесцеремонно цапнул медальон, – жена, ребёнок? Нет, непохоже… Ого…

Тилон долго переводил хищно-восхищённый взгляд с фотографии в медальоне на лицо онемевшего Эркены.

- Так, маршрут и его цель неожиданно меняются. Вот ведь как – иногда вы и правы, гуманизм спасёт мир… Если б пристрелил тебя сразу – пожалел бы потом. Пошли.

- Куда? Зачем? Если я не ошибаюсь, моя кровь, как и кровь Дэвида Шеридана, вам больше не нужна.

- Лично я не торопился бы так говорить, на том кораблике могло остаться ещё немало ценного… Но этим действительно можно пренебречь, а вот родственными связями – нет. Нам нужна машина, а твоему брату нужен ты. Дальнейший ход моих мыслей, думаю, ясен.

Эркена сухо рассмеялся.

- Излишняя самоуверенность. Дэвид Шеридан всю свою жизнь не подозревал о моём существовании и не обязан испытывать ко мне братскую любовь. И уж тем более не обязан менять машину на мою жизнь.

Корлианин склонил голову набок.

- Чего не скажешь о тебе. Ты спас ему жизнь, значит, он тебе не безразличен. Кроме того, что у вас, насколько я успел понять, нормально обменять требуемое на жизнь и не родственника – на месте моих собратьев, уже поэтому я не торопился бы с твоим устранением – вообще-то, я предлагаю следующее. Я знаю, что ты поддерживал с ними связь через лекоф-тамма. Ты можешь предполагать, где они сели. Ты знаешь своих товарищей и можешь предполагать, где они могли спрятать корабль. Сейчас ты сядешь в лекоф-тамма и сделаешь то же самое – вызовешь их, и запеленгуешь их местоположение.

- После чего вы убьёте меня.

- Зачем же? Кто вам наврал о нашей кровожадности? В случае, если всё окажется не так просто – ты нужен нам живым, чтобы твоя команда видела благородство наших намерений.

- Ваши старшие товарищи, по-видимому, были с рождения обделены благородством?

- Мои товарищи слишком высокого мнения о вашей рациональности, полагая, что жизнью рядового члена команды ради таких ставок можно и пренебречь. А кроме того, у моих товарищей были другие планы на лекоф-тамма, в которые ты не вписывался. Но одно другому не мешает, в конце концов, отдать вам лекоф-тамма никто не обещал. Невелика потеря, как по мне, всё равно управлять им для тебя должно быть одно мучение. Ну так как?

Эркена задумался. Шанс один из десяти, если не один из ста… Но нельзя отвергать этот шанс…

- Я согласен.

Корлианин кивнул, потешно тряхнув белёсыми пучками.

- Недаром о бракири говорят как об умеющих ценить хорошую сделку. Постарайся настроиться как следует, будет ведь обидно, согласись, если твоя последняя синхронизация с лекоф-тамма тебя убьёт? Это не нужно ни тебе, ни нам.

Куда уж вернее… Эркена крепко сжал медальон, погружаясь в желе нейросенсорной системы. Последняя не последняя, эта синхронизация должна быть выше, чем можно ожидать от измученного, не восстановившегося после ранения организма. Как никогда, он чувствовал, как его человеческая часть противится, тянет его, словно камень на дно. Не думать об отце… О Дэвиде, о Софье. Думать о матери, о полях и городах Экалты, о яркой и сумасшедшей Адели, которую любил и ненавидел столько лет, о Люсилле… Глаза лекоф-тамма зажглись грозным, сумрачным светом. Резко распрямив пружину хвоста, робот разнёс выстрелом переборки шлюза и выбросил своё гибкое сильное тело в бело-голубое небо неведомого мира. В груди горело, но некогда было подсчитывать, сколько осталось сил. Связаться с кораблём? О, это без проблем, связь лекоф-тамма остаётся самой надёжной от перехвата. Вот только лететь к кораблю всё равно немыслимо – указать им дорогу, будучи не в силах сейчас быть полноценным защитником… Куда? Не в сторону же городов или военных баз неизвестной цивилизации. На горизонте блеснула тонкая синяя полоса. Море? Океан! Вот это подойдёт… Змей Пустоты врезался в холодную тёмно-синюю пучину, стремясь уйти на достаточную глубину, чтобы оторваться от возможного выслеживания, и предпочитая не думать, как много осталось его сил, чтобы выбраться обратно. Последнее, что он слышал сквозь шум крови в ушах пилота – это перекодированный сигнал вызова, последнее, что он видел – это надвигающуюся на него огромную тень. Какое-то крупное морское животное? Или… Субмарина. И исторгнутые этой субмариной щупы сейчас скользили по его телу…

- Она… без пузыря? – громким шёпотом удивился Лоран. Чтцфркфра сидела в своей нише и потягивала конечности.

- Система сочла её безопасной, – развёл руками Ан’Вар, – её организм, без подпитки, удивительно быстро выводит вирус. В принципе – логично, они слишком отличаются физиологически от маркабов. Если после преобразования её собратья будут иметь то же свойство – это будет билетом в будущее для её племени.

- Будут, – сурово изрекла Чтцфркфра, – если навсегда откажутся от потребления чужой плоти. Плоть иномирцев, подверженных заражению чумой, является проводником для заражения нашей расы. У нас нет тех клеток, которые поражаются чумой – но мы отравляемся продуктами распада вируса, не имеющего себе подпитки. Вирус, затаившись в вымершем мире, ждёт себе новых жертв, циркулирует во всяком живом теле, становясь злее от того, что тело это неподходящее, и переходя в новое тело, несёт всё больше яда, с каждым таким переходом – пока не доходит до нас и не изливает весь этот яд.

- Да уж, интересно б было узнать, почему именно вы такие везучие… – пробормотал Ан’Вар, любуясь пляшущими на мониторе малопонятными диаграммами.

- Мне нужно посетить дом, как я говорила, – Чтцфркфра набросила на тощие плечи маркабскую мантию, – не знаю, как быть с тем, что выйдя с корабля, я могу снова получить некоторое количество вируса, хотя бы касаясь своих животных.

- Не проблема, можем дать скафандр – или по возвращении система снова заключит вас в пузырь… Вы сами выбрали этот более сложный путь.

Насекомая яростно застрекотала, тилон в ответ благодушно-равнодушно хмыкнул.

- А разве скафандр подойдёт стрийкчтцв? – спросил Лоран тихо, надеясь, что Чтцфркфра его не услышит и не воспримет как-то оскорбительно для себя.

- Вроде бы, вы должны были понять, что наши скафандры подойдут кому угодно.

- И мне нужен помощник, – Чтцфркфра остановилась напротив Лауры, – хочу взять её.

- Меня? Почему меня? Нет, конечно, это большая честь…

Но покидать корабль, если честно, хотелось меньше всего. Не столь долго они пробыли в космосе, чтоб она успела соскучиться по земной тверди, ветру, солнцу и прочему такому, тем более что сквозь скафандр всё это ощущается довольно посредственно, а для прогулок с собиранием ромашек это явно не лучшее место. Откровенно, с крайне гостеприимным новым местным населением не хотелось сталкиваться больше никогда.

- Позвольте, уважаемая Чтцфркфра, – Лоран подошёл ближе, – если можно, мне хотелось бы предложить свою кандидатуру. Я бы хотел ещё, насколько возможно, посмотреть ваш мир, узнать о нём больше. Видите ли, мы, ранни, любим узнавать новое. До сих пор кроме своего, я видел только один мир, и тот и другой видел мало, я ведь упоминал, что с детства был болен…

Стрийкчтцв вперила в него шесть чёрных блестящих глаз.

- Что ж, ты тоже довольно разумен. Думаю, будешь полезен. Пусть тебе дадут скафандр. Я не думаю, что мне следует надевать скафандр, лучше быть потом в пузыре. Мои подопечные не узнают меня в скафандре.

Ан’Вар тихо хмыкнул, выражая своё отношение к факту существования этих подопечных и всей этой в целом бесперспективной благотворительности, но ничего не сказал – всё было сказано ещё при посещении дома цтфа. Давастийор вручил ранни свёрток со скафандром и проводил обоих до шлюзов.

Очнулся Эркена в немалом удивлении от того самого факта, что жив. Светло-серый потолок очень нехотя проступал сквозь тёмно-красное марево, ощущения – боли во всём теле, воды на губах, чьих-то рук на плечах – долго и упорно не желали осознаваться полностью. Обретший чёткость потолок заслонила высокая фигура в тёмном, по определению не могущая относиться к миру реальному – это был бракири, но с медно-золотыми волосами.

- Приветствую тебя на «Наутилусе», чужак, – насмешливо произнёс этот странный бракири на земном языке, – и жажду твоего очень интересного рассказа, который покажет, насколько может удлиниться твоя жизнь.

Лязг задвигающихся шлюзовых ворот за спиной заставил невольно вздрогнуть. Конечно, слышал он его не впервые, но ведь в прошлый раз их было несколько побольше, а сейчас он остаётся с неведомым, непредсказуемым существом один на один. Но это действительно был его выбор, от которого он не собирался отказываться.

Стрийкчтцв вдруг ухватила его за прижатое ухо.

- Это ведь орган слуха, я правильно поняла?

- Д-да.

- А это? – она поймала хвост, чуть наклонившись и внимательно разглядывая гибкую голую конечность.

- Это…

- Ни у кого больше среди ваших такого нет. Я знаю о землянах довольно много, о них много материалов у маркабов. И немного о нарнах, достаточно, чтоб понимать, что эти двое – не нарны. О лорканцах и ранни ничего не знаю. Хочу лучше рассмотреть тебя, когда вернёмся. Сейчас тебе надо надеть скафандр.

Такая бесцеремонность, наверное, неприятна людям и схожим с ними расам, но ранни относятся к такому разглядыванию и ощупыванию проще, у них нет таких тактильных ограничений, разве что некоторое смущение.

- Если честно, я тоже хотел бы вас потрогать, но на вас был этот пузырь, да и вообще это не считается вежливым. Но вы так удивительны… Тилоны говорят, что кислороднодышащие инсектоиды – это редкость. Значит, и познакомиться с инсектоидом сложно. Это у вас… крылья? Вы умеете летать?

- Немного, – Чтцфркфра, кажется, смутилась, – мне некогда тренироваться. И прежде у нас не принято было летать в одиночку. Летали роем, или пара во время брачных игр… Это очень красиво. Этому надо учиться. Мне не с кем. Большинство моих собратьев здесь не умеют летать, только прыгать и планировать, когда с дерева нападают на добычу, наиболее удачливые охотники. Поэтому я езжу на этих животных, на которых раньше ездили маркабы, они звали их сакатах. Есть у них и другие названия. Большинство моих собратьев не решаются подойти к сакатах, взаимно боятся друг друга. Но меня сакатах не боятся, вероятно, потому, что понимают, что я разумна и не стану их есть.

Лоран поместил на свою голову шлем скафандра, прижал хвост к ноге, от горловины по всему телу, обтягивая его как вторая кожа, растёкся золотисто-оранжевый материал. Интересно, а если не прижимать хвост, скафандр и его обтянул бы, оставив такую же подвижность? Жаль, это поздно пришло в голову. Внешние шлюзовые ворота с таким же важным лязгом отъехали в сторону, и в полутёмную буферную зону хлынул солнечный свет. Стекло шлема очень хорошо отфильтровывает агрессивный ультрафиолет, но всё равно с непривычки довольно тяжело. Однако по тому первому путешествию Лоран знал, что через некоторое время приноровится. Зато это такая замечательная возможность увидеть ещё один мир яркого солнечного дня.

Солнце стояло над горизонтом ещё совсем невысоко, но здесь было мало того, что бы его загораживало. Чтцфркфра целеустремлённо шла к тем воротам в ограждении, через которые тогда она провела их, и спеша за ней, Лоран чувствовал странное воодушевление. Да, опасно оставаться с ней один на один, оснований всецело доверять ей всё-таки пока нет… То, что она так отличается от остальных агрессивных дикарей, ещё не гарантия, мало ли, что у неё на уме. Они выглядят иначе – и во многом мыслят иначе, потому что иначе устроены и воспитаны. Но все, кто исследует что-то новое, рискуют, и им тем страшнее, чем дальше остаётся спасительное нутро корабля. Которое для него, правда, всё равно не является своей, безопасной территорией, учитывая их двусмысленное положение здесь – довольно скоро безумный симбиоз Майка с тилонами должен закончиться. Но за такую блестящую возможность увидеть то, что мало кто из живущих сейчас имеет шансы увидеть, надо быть благодарным. Небо, космос веками пугали ранни, не сулили ничего хорошего. До сих пор не так много тех, кто может, как он, познакомиться с иными мирами, увидеть их красоту.

Чтцфркфра пронзительно свистнула. Лоран увидел, как три точки, рассредоточенные вдалеке, пришли в движение, стали стремительно увеличиваться, пока не обернулись мчащимися к ним этими самыми сакатах, на которых они приехали сюда, когда привезли Црткфакртца.

- Их не надо бояться, – поучала стрийкчтцв, ловя ближайшего за узду, – у них всё взаимно, боишься ты – боятся и они. Это очень мирные и полезные животные, только в случае угрозы они будут бить обидчика ногами и лбом. Если ты боишься – они боятся тоже и просто не подойдут к тебе. Садись.

Ну, один раз Лоран с этой задачей справился, справится и теперь… Правда, теперь, без повозки, которую Чтцфркфра решила не брать, замаскировав здесь в кустах, сакатах шли не столь степенно, постоянно норовя сорваться в галоп. Третье, никем не занятое, животное периодически убегало далеко вперёд, потом возвращалось и наворачивало весёлые круги вокруг всадников.

- Они хорошо попаслись здесь, хорошо отдохнули. Большинство животных не приближаются к космодрому, боятся. Поэтому здесь им нечего бояться нападения. И они ждали меня, чтоб вместе со мной вернуться домой.

- Мы находимся где-то под городом? – Дэвид задумчиво обозрел серый потолок.

- В том числе. Частично. Как вы, думаю, догадались, туннели – частично – обычные служебные, часть старых городских коммуникаций, а иногда и не очень старых. Теоретически, любой может в них спуститься, практически – случайный человек никогда не придёт сюда.

- Да уж, догадываюсь… – Диус вспомнил, как несколько раз по пути за открытой дверью обнаруживалась добротная кирпичная кладка, и требовалось всунуть длинный металлический штырь в едва заметный зазор между кирпичами, чтобы стена легко и бесшумно отъехала в сторону, открыв взору новый коридор, как пару раз их провожатый брал валяющуюся в углу, среди как будто обычного бесполезного хлама, узкую, но явно тяжёлую железную трубу, пропихивал под порог очередной двери и поворачивал, как рычаг. Словно… переводил стрелку на железной дороге…

- Здесь мир невидимый и мир видимый удивительно соприкасаются, – хохотнул джи-лай, – необходимость. Вам, конечно, повезло как новичкам в азартных играх – вы сели не совсем в глуши, но и достаточно далеко от крупных городов. То есть, именно там, где есть наша сеть, и при том мы не так стеснены в действиях, как, например, в столице региона.

- Мы можем подняться наверх? Увидеть город?

Джи-лай продолжал передвигать какие-то рычажки на панели прибора непонятного назначения, и только ненадолго скосил глаза в сторону Дэвида.

- В принципе, можете. Только не все, конечно. Примерно половина из вас.

- Почему?

- Ты себя в зеркало видел? Куда ты там собрался, со своими рогами? То же самое и этот, со щупальцами, чтобы принять его за дрази, даже я столько не выпью. Вы два шага успеете по улице сделать, как окажетесь в местах таких интересных, что одна беда – никому о них не расскажете, потому что никогда оттуда не выйдете.

- Примерно понял, – кивнул Вадим, – в одном подобном месте мы уже побывали. В гостеприимной Хуррской Республике.

- Да ну? – отозвались откуда-то из угла, – и как же выбрались?

- Ну, это долгая и сложная история.

- Вообще-то, Дейко, – к столу с приборной панелью подошёл средних лет землянин, вытирая руки промасленной тряпкой, – они во многом правы. У нас говорят – лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Как же ты хочешь, чтобы они осознали, что здесь творится, если они будут судить только по нашим рассказам? Рассказывать-то много мастеров…

- Ну этак лучше сразу в гетто вести, – хмыкнул Дейко, – чего мелочиться? Здесь-то что увидишь? Правда, конечно, если знать, куда смотреть…

- Гетто? – вздрогнул Вадим.

- Ну, правильнее всего это называть так. Хотя, как посмотреть… Гетто – вся планета, в большей или меньшей мере. Вы прошли под этими заборами, но наверное, увидеть их вам стоит… Здесь, конечно, почти свободно, в местных понятиях. Даже я на полулегальном положении, могу, в хороший час, правда, даже спокойно ходить по улицам. Городские ворота в основном стоят открытыми целый день, охрана в своих будках спит, и частные вертолёты вроде того, на котором вы прилетели, досматривают не чаще раза в месяц… это немало, поверьте. В Хандиме, центральном городе региона, об этом и говорить не приходится. Что ж, кое-какие экскурсии мы, естественно, спланируем… Но не раньше, чем определимся с дальнейшей стратегией.

- В смысле?

Дейко уселся на стул, придвинув к себе какой-то то ли полуразобранный, то ли полусобранный механизм.

- Вы, когда сюда садились, послали сигнал вашим товарищам, где вас искать. Это, с одной стороны, хорошо… Но только не в том случае, если они так же, как вы, явятся сюда в один-два корабля, пошлют радиосигнал, а потом сядут.

- Сюда идти надо не меньше, чем с армией, – ухмыльнулся землянин, – только хороший вопрос, кем и чем эту армию комплектовать…

- После того, как мы победили маркабов… Можете корчить какие угодно морды, но это именно так – мы победили маркабов, мы освободили свою родину – у нас было примерно два года покоя. Сейчас это время кажется почти эйфорическим. Мы восстанавливали нашу жизнь. Сами понимаете, после нескольких веков… того положения, на котором мы были, тут было, чем заняться. И обустраивали новый порядок рука об руку маркабы и джи-лай, чтоб вы знали. Необыкновенной силы примиряющим фактором является счастье от того, что просто жив и принадлежишь сам себе… Планета наша, мягко говоря, не камень, о который ты спотыкаешься посреди дороги. Примерно половину года с большинства маршрутов её не видно – она прячется в тени планет-гигантов или за газовым поясом. Но – как у нас говорят, кому надо, тот найдёт, а кому не надо, того вынесет. После известия о вымирании маркабов сектор наводнили мародёры, добрались они, конечно, и до нас. И здесь, разумеется, встретили отпор. Космических кораблей у нас и тогда, как и прежде, не было, но наземная-то авиация и системы ПВО были, и неплохие. Частью наши разработки, частью маркабские – помножив на наше чисто численное превосходство, отпор пиратам мы стабильно давали. И в общем-то, пираты на нас практически плюнули… Однажды у нас попросил помощи терпящий бедствие корабль. Беженцы. Мы сами в основном знали земной язык ровно настолько, чтоб понять, что это просьба о помощи. Маркабы среди нас земной язык знали, они и вели переговоры. Мы узнали, что эти люди – земляне, что бежали из родного мира от тирана, захватившего там власть, бежали к дальним колониям, где надеялись переждать лихое время, но в пути встретили военные корабли верных ему сил, и им пришлось бежать дальше… На границе сектора они попали в двойной переплёт, зажатые военными и пиратами, и ускользнуть сумели лишь потому, что те занялись друг другом. Мы дали этим людям приют – мы не отказываем в помощи тем, кто просит о ней и заслуживает её. Так же, как не отказали двум кораблям иномирцев, именуемых белыми корлианами – они рассказали, что у них на родине им нет места, преимущественно потому лишь, что они белые. Большинство белых корлиан в глубоком конфликте с остальным населением и особенно с правительством, эта борьба не утихает на протяжении уже двухсот лет…

- Слышали, – кивнул Диус, – поэтому большинство белых корлиан обосновались на планете нейтрального сектора Накамбад, и оттуда вредят родному Королевству как могут. Корлия мечтает сделать Накамбад своей добропорядочной колонией, но кончиться может, кажется, только тем, чтоб накрыть весь Накамбад медным тазом, тем более что им найдётся, кому помочь – белые своими разбойными нападениями не одну Корлию достали.

- Ну ещё бы, никто не любит террористов, – оскалился Дейко, – это мы хорошо знаем, потому что сами – террористы… Только вот эти-то корлиане были не с Накамбада. Они были с Корлии, с главной планеты. Их выперли из собственного дома. Просто посадили в корабли и отправили в сторону Накамбада – вроде как, к своим. В рамках борьбы с терроризмом, а заодно и с преступностью, нищетой и всем таким прочим. А на Накамбаде их не приняли, потому что, строго говоря, Накамбад – не рай земной, это планета с такими условиями, что только упорные боевики со своим железобетонным упрямством могут там выживать столько времени. А эти – мирное население… Просто немытое, нищее и безграмотное в основной своей массе – за что спасибо исключительно правительству добропорядочной Корлии, предпочитавшему отмахиваться от них, как от навозных мух. Что делает человек, когда его семье нечего есть, когда его не берут на достойную работу, потому что в своё время не дали достойного образования, а на какую и берут – измордуют проверками, не связан ли он с теми корлианами, и в конце концов уволят, потому что добропорядочные, не белые корлиане невольно нервничают в его присутствии? Правильно, он идёт воровать. Или торговать награбленным. Или да, приходит к заключению, что накамбадские братья не так уж неправы. В общем, общество само сеет свою проблему, а потом обижается, когда его зовут на жатву.

- А вы, значит, приняли их и никаких проблем с ними не имеете?

- Представьте себе. Мы выделили им несколько деревень на побережье и в устье реки, они были счастливы – ловля рыбы и добыча морепродуктов для них, как оказалось, любимейший промысел, которого на родине они оказались лишены после, гм, перепланировки территории, где они обитали – в результате чего мелкие реки пересохли, а в крупных вымерло половина видов рыбы. Добычу они вели по старинке – на деревянных лодках, сетями, засаливали тоже по старинке, так же занялись скотоводством, наш регион с удовольствием брал их продукцию, в обмен давал хлеб и овощи, которые там не очень-то росли. Все были довольны. Построить школы в самих деревнях мы, правда, так и не добрались, только в двух – начальные, но они не обламывались возить детей в ближайший город, каждый день, конечно, не навозишься, но есть ведь школы-интернаты… В общем-то, успело вырасти целое поколение грамотных корлиан, из которых некоторые успели получить даже высшее образование, прежде чем всё стало совсем плохо…

- Что ж, интересно, интересно… – капитан, Эркена успел понять, что зовут его Майру Нехан, задумчиво прошёлся по каюте. Эркена поморщился – шаги отдавались в до сих пор гудящей голове противной болью, – без хорошего улова мы эти воды, конечно, не покидаем, но ни один пока не приносил настолько славных вестей. Спасибо, Мина, ты можешь идти. Всё-таки создали боги, что ни говори, и полезное неравенство – что бы мы делали без телепатов?

- Видимо, вышибли мне мозги, – проворчал Джани, потирая виски, – раз уж их не вышиб этот тилон… Тоже так же, на всякий случай…

- Извини, приятель, – присевший рядом землянин протянул ему таблетку и стакан воды, – если б мы верили всем, боюсь, мы б недолго проплавали. Немало, конечно, среди вашей небесной братии и порядочных ребят, но они обычно на неведомых дорогущих штуковинах в море не ныряют. Особенно в те же примерно сроки, когда любезные земляне здесь планировали испытания какой-то очередной своей дряни…

- Какие, к чёрту, земляне? – вскипел Эркена, – по мне не заметно, что я, вообще-то, бракири?

- Что поделаешь, у нас тут несколько смещены понятия, – капитан тоже присел рядом, – и расовые определения большей частью вторичны. Незыблемо было деление на небесных и земных, на людей в форме и без неё, но и оно, как мы видим теперь, не абсолютно. В хороший переплёт попали ты и твои товарищи… Впрочем, судя по тому, что видела Мина в твоей голове, у вас к этому просто дар. А нам теперь думать, что с тобой делать. Самое простое – это высадить тебя где-то, при ближайшей возможности. Что непросто, окрест на многие тысячи километров берег контролируется небесными. А высадить тебя на острове – толку немного, так проще сразу пристрелить, гуманнее… Можно озадачиться поиском твоих товарищей, вернуть тебя к ним… Если только твои товарищи ещё не в их руках. Но что, собственно, дальше? Выбраться с планеты вам всем – не легче, чем тебе было бы выбраться с острова. Чтобы уйти живыми, вы должны иметь, кто вас встретит. Чтобы жить, вы должны рассказать вашу историю в столько ушей, сколько ртов они потом не смогут заткнуть. Сможете это сделать – спасёте себя и нас, не сможете – на дне океана много места для могил…

- Да что у вас тут происходит?

- У нас тут, полицейский, происходит война, – ответил землянин, – гражданская война вот уже без малого сорок лет.

- С кем? С землянами?! Насколько знаю, Земной Альянс не ведёт сейчас никаких войн…

- С землянами… и не только. Вставай. Раз уж ты, хоть ты и не выбирал этого, теперь член нашей команды, несколько интересных историй тебя ждёт. Правда, скорее всего вперемешку с военными действиями, потому что прибыли мы сюда отнюдь не тебя ловить…

Эркена, шатаясь, поднялся.

- Да уж…Вы здесь воюете с землянами, при чём об этой войне никакого понятия не имеет остальная галактика, и вы приняли меня за одного из них, хотя я бракири, и при всём при том среди вас, как я вижу, есть сколько-то землян… Мне и правда потребуется время, чтобы во всём этом разобраться. Только возможно, времени у меня и нет… Все мои роскошные запасы реновилата остались на корабле, который я сейчас слабо представляю, где.

- Значит, достанем, – спокойно вымолвил землянин, – достанем столько, сколько нужно.

- В самом деле? На затерянной планете, которой нет на картах, может быть реновилат, и его могут достать ребята, которые, как я понял, выходят на сушу по двунадесятым праздникам?

- У нас здесь многое есть. И когда нам это нужно, мы достаём и то, чего нет. Мы достанем этот реновилат, где бы он ни хранился и сколько бы ни стоил.

- Не уверен, что хочу впадать в такие долги.

- Твои долги оплатил твой отец, – землянин подцепил указательным пальцем цепочку медальона, – когда размазал того ублюдка, из-за которого моя семья бежала с Земли, из-за которого я родился здесь. Теперь ты под защитой – по крайней мере, до тех пор, пока «Наутилус» на плаву…

Первым делом Чтцфркфра прошла по всем коридорам и зажгла свечи перед всеми портретами.

- Приходится гасить их, когда ухожу. Мало ли, что может случиться. Я не могу позволить пожар в этом доме. Но пока я здесь, они должны гореть.

- Это какие-то великие маркабы?

- Да, учёные, учителя, писатели этих мест и не только. Те, что умерли от чумы или погибли в беспорядках, кого я смогла найти портреты. У меня есть и сборный алтарь жителей этого посёлка, перед ним у меня маленькие свечи.

- Как много, наверное, требуется свечей!

Стрийкчтцв аккуратно поправила тонкой палочкой фитиль.

- Да, много – но всё равно мало в сравнении с тем, скольким душам не освещён, как подобает, посмертный путь. Умер целый мир – их учёные и скотоводы, их старики и новобрачные, и нерождённые дети в телах их матерей. В соседнем городе есть свечной завод, я привезла с его склада, сколько смогла. Периодически вожу. Там не очень много осталось. Наверное, есть и в других городах. Но это не слишком важно, кто знает, сколько я ещё проживу, мне уже 15 лет. Тилоны говорят, что согласно данным диагностики, у меня очень здоровый организм, правда, их данные недостаточно полны, чтоб судить о здоровье стрийкчтцв…

Примерно в середине дома, как прикинул Лоран, находился тупик с глубокой стенной нишей, где на постаменте сидела статуя толстого маркаба с наброшенным на голову капюшоном, с объёмистой книгой на коленях.

- Это маркабский бог. Один из них. Бог семейного благополучия и родственных связей. В домах стоят в основном такие. Он изображён как бы главой большого рода, к которому относятся с почтением и приходят за советом и внуки, и правнуки, который учит их жить поустановленным законам.

- Только не говорите, что вы ещё и молитесь маркабским богам! – вырвалось у Лорана.

- Молюсь? Нет. Это не моё дело. Я утешаю их.

- Утешаете?!

- Конечно. Ведь они не уберегли свой народ, и больше некому им молиться. Им должно быть очень тяжело, если они где-то существуют. Ну а если не существуют – от моих утешений нет пользы, но нет и вреда.

Они снова спустились на первый этаж и прошли вглубь дома, Чтцфркфра отперла массивную дверь из очень толстых досок, подогнанных так плотно, что только внимательный взгляд видел зазор.

- Здесь подвал. Здесь холодно, поэтому тут хранятся продукты.

- Но ведь, насколько знаю, во многих мирах для этого изобрели специальные устройства? – Лоран нервно шевелил ушами под скафандром, спускаясь вслед за хозяйкой по высоким, истёртым от времени ступеням.

- Да, и здесь тоже есть такая техника. Но в ней хранят что-то не очень большое, в таких подвалах хранят урожай. Видишь на стене этот прибор? Он понижает температуру в этом помещении до нужной. Здесь так, как нужно для овощей и фруктов, а в другой так, как нужно для мяса, но я не держу мясо, только личинки зуцух, их нужно небольшое количество раз в неделю, они очень богаты белком.

- Личинки?!

- Может быть, неправильно называть их именно так. Это первая в жизни форма мелких местных организмов, живущих возле водоёмов. Я читала монографию одного учёного-пришельца, она была здесь на земном языке, он изучал и сравнивал подобные организмы в разных мирах. Я поняла так, что подобными питались наши предки когда-то в нашем родном мире, только они выглядели, конечно, иначе. Надеюсь, я не ошиблась. Хотя они очень вкусны, их нельзя есть много, можно заболеть. Любые излишества ведут к болезням.

Она извлекла из одного из шкафов несколько небольших контейнеров с крышками.

- Как я рассчитала, ежедневно нужно два вот таких плода, – она вынула из одного из больших деревянных ящиков, стоящих вдоль стен, овальные золотистые плоды с толстыми тёмными ножками, – один вот такой, – в тот же контейнер лёг покрупнее, тёмно-фиолетовый, бугристый, – три или четыре таких, в зависимости от размера… – Лоран проследил взглядом за белёсыми морщинистыми шарами, звонко стукнувшимися друг о друга, – иногда их приходится раскалывать, если челюсти пациента неправильно развиты, но полезно разгрызать их самим, это чистит рот. Немного вот этих семян – они богаты витаминами…

Получив одобрительный кивок, Лоран наполнил следующий контейнер аналогичным образом.

- Двоим нужно будет выдать цувувут, – стрийкчтцв продемонстрировала пучок длинных зелёных стручков, – он чистит кишечник. После плохого питания – бывает много проблем с ним. И конечно, всем воду с лшутавак.

- Лшутавак – это… – Лоран завертел головой.

- Это нектар растений. По-земному будет мёд. Такое тоже ели наши предки в родном мире, дома таких насекомых были возле водоёмов, они ели мёд и запивали водой. Потом сами разводили таких насекомых…

Подниматься со столбиками контейнеров было нелегко, Лоран от души порадовался, что пациентов у Чтцфркфра немного.

- Это Фтрцфкартк, рабочая особь, – она остановилась перед первой дверью и отодвинула тяжёлый засов, – совсем молодая… У неё проблемы с некоторыми ферментами, из-за чего она всегда была голодной… Он? Как правильно на вашем языке? У вас два пола… И плохо питался мозг. Кажется, мне удалось поправить дело. Одно маркабское вещество, использовавшееся для домашней птицы, подошло по свойствам. Если его применять, всё хорошо усваивается.

Когда они вошли, инсектоид сидел к ним спиной, перед экраном, на котором в светло-розовом небе парили несколько стрийкчтцв. Теперь у Лорана была возможность получше рассмотреть обстановку комнаты-камеры – они, как он понял по итогам дня, различались между собой, это был пример наиболее разнообразной и домашней. Для сна стрийкчтцв используют, по-видимому, подвесные гамаки, а сидят просто на полу или на низких плетёных из прутьев сиденьях. Фтрцфкартк, похоже, плетёт их сам – вдоль одной стены лежало несколько вязанок прутьев и стояло два недоделанных сиденья. Перед обитателем стоял так же маленький столик, прутья разных кустарников были в нём подобраны так, что образовывали сложный узор. За полуотдёрнутой занавеской в углу виднелся санузел. О чём переговаривались Чтцфркфра с её подопечным, Лоран, естественно, понять не мог, но когда они вышли, она была явно очень довольна.

- Ему лучше. Когда нет постоянного голода, голова работает по-другому. Жаль, не очень хороший разум, читает плохо, языки учить не может. Хорошо делает что-то руками. Хочет научиться летать. Хотелось бы… Крылья очень хорошие, но не тренированные. Если ещё неделю всё будет хорошо, рискну выводить помочь по хозяйству. Боюсь после Тркрцвата.

- А что случилось?

- У Тркрцвата был хороший разум, но слабая воля. Он бросился на детёныша сакатах, и его мать побила его копытами. С сакатах нужно много помощи, у меня их 27 животных, но очень опасно предлагать кому-то с плохим разумом или слабой волей. А у кого хороший разум – многие слабы телом, или боятся сакатах. Они смогут помочь на сборе плодов, это тоже хорошо, но как же мне следить и за ними, и за сакатах, и за другими больными? Надеюсь, теперь Црткфакртц мне поможет…

- Неплохо устроено, – присвистнул Диус, – всё-таки, культура, менталитет, что-то в крови, не знаю – как центаврианин, не могу не оценить качественно организованную систему.

- Ах, это… Это мы ещё до железной дороги не дошли. Ну да, подземная железная дорога. Вот она уже полностью тайная, в пределах «обычного режима» мы пользуемся иногда метро, оно простирается до некоторых пригородов, но даже в «обычном режиме» это бывает рискованно, в Херзае нет кордонов, но время от времени заходят с проверкой документов, в Тизе два кордона и скорее редкость, когда не проверяют документы, в Хандиме просто не проедешь.

Диус кивнул. Всё административное деление сводится, по сути, к делению простому – «обычный режим», действующий в деревнях и мелких городах невеликого стратегического значения, «усиленный режим» – в городах покрупнее, в столицах регионов, по берегам водоёмов, и «строгий», или «особый режим» – вокруг баз и складов. Кордоны – это минимум двое-трое военных, которые не только остановят для проверки документов и обыска, но и задержат на неопределённый срок, если им просто что-то не понравится в вашей физиономии. Для этого при каждом кордоне имеется пара специальных комнат. Чаще из этих комнат специальными машинами везунчики вывозятся «за забор» – везёт, если в «усиленный режим», оттуда сбежать ещё реально, плохо, если в «строгий».

- Это не главное их логовище, конечно, – продолжил Хаммо, когда все заняли места в низеньком давно не крашенном вагончике, прицепленном к такому же видавшему виды электровозу, – но это место им понравилось особенно… Как не понять, место благодатное… было. Пойма трёх рек, две из них берут начало в одном горном массиве и впадают в океан. Речная сеть разветвлённая, поэтому – плодороднейшие поля и пастбища, озёра, леса, рай земной… Их, конечно, больше не красота интересовала, а стратегическое положение – река является дополнительным заграждением, если взять под контроль весь водный транспорт и все переправы… Крепче всего досталось корлианам, понятно. Сначала они заняли под свои полигоны и склады половину их пастбищ. Ну удобно им расположить их там, много места, удобные подступы что с воздуха, что с моря… Потом Хандим и Тиза познали благодать «особого режима» – по которому белые корлиане в первую очередь не имеют права там появляться. Потому что белые корлиане. Потому что они не могут допустить, чтобы дети белых корлиан учились в школах с земными детьми – не имеет значения, что тех земных детей в школах минимум вдвое меньше, чем корлианских, и из них именно их детей – около десяти человек. Не имеет значения, что об этом думают сами местные земляне. Потом… ну, логичное и закономерное – деревни белых корлиан были обнесены заборами, с кордонами и прочими прелестями. При чём по береговой линии тоже. Потому что, повторюсь, когда человеку становится нечего жрать, он может ограбить и убить, тем более когда в памяти ещё свежи такие сценарии… А у них там склады, порты, доки… бизнес. Единственная причина, почему белые корлиане ещё живы – что их можно использовать как дешёвую рабочую силу на погрузо-разгрузочных работах. За квоты на рыбную ловлю. Иногда мне кажется, что исключительно из садистских соображений – нет ничего интересного убить человека быстро, гораздо интереснее заставлять его унижаться за позволение выйти на час-другой на собственной лодке в море, вообще-то тоже им не принадлежащее, вывести на выпас свой скот, заказать из города машину овощей – на всю деревню, по морковке на человека… Мне кажется, у них здесь, параллельно с их бизнесом, проводится какой-то очень интересный для них эксперимент… В пользу того хотя бы база тёмных корлиан там, за Ясимой.. Им определённо интереснее наблюдать белых корлиан умирающими медленно, а не быстро…

Электровоз летел удивительно быстро для своего сомнительного вида, редкие тусклые фонари по стенам туннеля слились в сплошную мутную полосу.

- Приближаемся к Угме. Первая стоянка. Тут, правда, не особо есть, на что смотреть… Основа жизни Угмы – пищевое, текстильное и целлюлозобумажное производство, это им не настолько интересно. В смысле, с паршивой овцы, конечно, и шерсти клок, некоторую часть продукции они экспроприируют… Но в целом здесь почти так же, как в Херзае, и мы немало имеем с Угмы – бумагу, одежду, продукты… Сейчас поздний вечер, город почти угомонился – комендантского часа тут нет, в принципе можно гулять в любое время суток, но особо зачем, куда тут, их стараниями, идти. Раньше жители в основном гуляли в Городском саду или по набережной – любовались закатом, потом ежевечерним Парадом огней – проплывающие в Вайжел корабли зажигали разноцветные фонари… Теперь на набережную так просто не выйдешь, а в Городской сад тоже не шибко тянет, после захода солнца документы проверяют через каждые десять шагов… Выход, кстати, будет поблизости от набережной. Но фонарного шоу вам, естественно, не увидать…

Энжел вздрогнула, когда на плечо ей легла тяжёлая рука. Чёртова нарнка, как же она сумела так незаметно подкрасться? Впрочем, сейчас, в таком раздрае, она вполне могла просто не расслышать шагов.

- Из всех здесь, ты больше всех недовольна тем, что происходит. Поэтому я обращаюсь к тебе – что ты думаешь делать? Когда закончится время обращения, и из коконов вылупится то, что там есть, встанет вопрос, нужны ли вы друг другу – хозяева корабля и вы.

Энжел хотелось убрать с глаз растрёпанные пряди, мешали, но не хотелось показывать всё ещё опухшие, покрасневшие глаза.

- Я… не знаю.

- А надо знать, – сурово изрекла Кри’Шан, – надо знать сейчас, чтоб не бросаться туда-сюда, когда этот момент наступит, чтоб быть во всеоружии.

Это было сразу понятно – нефилим не собиралась довольствоваться ролью добровольно-принудительной гостьи на тилонском корабле, она была намерена прогрызть себе путь к свободе, если надо, зубами. Энжел доставляло глубокое садистское наслаждение наблюдать припухшую скулу Ан’Вара – он явно вызвал особенную ненависть нарнки, Билл и Давастийор их тогда с трудом растащили. С тех пор Кри’Шан как будто притихла, но это определённо не означало, что смирилась.

- Да, ты, конечно, права, но только сейчас я совершенно не представляю, что делать.

- Сейчас, верно, это сложно. Мы не в таком мире, где можно думать о побеге, здесь в наших интересах держаться поближе к кораблю. Хотя… ведь здесь, на космодроме, есть и другие корабли. Что ты думаешь об этом?

Девушка развела руками.

- Как мы попадём туда? Даже допустим, попадём, выйдем под каким-то предлогом с корабля все вместе… Билл, быть может, умеет водить такие корабли, больше никто. И не расстреляют ли они нас при попытке взлёта? На этом корабле столько хитромудрых приблуд – вполне логично, что и пушечки у него ничего себе. А у нас не будет такой форы времени, чтоб разобраться, как и чем стрелять.

- Что ж, это разумное соображение.

- Нужно узнать их дальнейшие планы и строить свои уже в зависимости от этого. Мы вряд ли сможем что-то предпринять до того, как покинем этот мир… Я желаю избавиться от них так же сильно, как ты. Хотя нет, уже не так. Самое ужасное – что я больше не нахожу их такими уж ужасными. Они чокнутые, но если на то пошло, привела нас сюда чокнутость моего дяди… Я совершенно расклеилась, на самом деле, из-за всего этого. Из-за всей этой маркабской истории.

Нарнка кивнула.

- Ужасно узнать такое о своих соплеменниках.

- Ну, я большая девочка и знаю, что некоторые дяди и тёти совсем не хорошие. Многие совсем, категорически не хорошие. Но чёрт возьми, всему должен быть предел, вот так хладнокровно уничтожить целый мир… Я пытаюсь вспомнить, встречала ли где-то эти имена – Лангеман, Грей, что это за люди, ведь у них какие-то семьи были… Лаура и остальные видели их лица, в материалах у этой стрийк, сюда не принесли, жаль… нет, хорошо. Ну, Греев много, почти как Саммерсов, да… И они были учёные? Учёные? Можно быть учёными и творить такое? Просто взять из лаборатории этот образец чумы и бросить в реку, бросить в контейнер с зерном? Чтоб уничтожить целый мир, чтоб простачки, из поколения наших родителей, ужасались, боясь, что чума перекинется на них и уничтожит вообще всю галактику, потом охали, сочувствуя, отправляя гуманитарную помощь тем, кому она уже не поможет, кому только гробы отправлять? Смотрели на это и смеялись… Готовы были ждать 50 лет, чтоб прибрать этот сектор к рукам… И теперь в глазах этого насекомого мы – убийцы!

- В истории любого мира полно грязных страниц. И чаще всего простой народ не знает о том, что обстряпывают сильные мира сего ради его, народа, блага.

- Ой, всё это я понимаю. Но как-то совсем всё иначе, когда речь о МОЁМ мире. Вот если б речь была о нарнах, я б и сама так сказала! Ой, что говорить…Мы с Майком наследники ублюдка, который проделывал нечто подобное над своими же братьями-землянами. Мне нужно просто успокоиться, Кри’Шан. Понять, как жить с этим – а там уж, думаю, пойму, что нам делать с тилонами.

- Хорошая вещь, – Гидеон похлопал по округлому тёплому боку орудия, – правда, несколько устаревшая… У нас уже две модели после неё успели выпустить.

- Удивил… – Ясми отлепился от оптики, прищурился на заходящее солнце, – а чему ж ещё быть в нашем лучшем из миров? О, над Виладом летает кто-то… Не факт, что наши, конечно, сейчас имеет смысл лишнего не высовываться, наши окраины им интересны мало, но с этими их очередными испытаниями – чисто для проформы воздух отравлять будут…

Гидеон спустился и сел с ним рядом на тёплый растрескавшийся камень. Вокруг, как ни посмотри, была неописуемая красота – красно-синие массивы гор, полыхающее всеми возможными красками закатное небо, нарядно белеющая вдали панорама Вилада, полоса океана на горизонте…

- Как так получилось, бога ради? Сколько их? Ну, не тысяча – десять тысяч, пятьдесят, пусть сто – но как они смогли взять под контроль целую планету? Как вы им это позволили?

Ясми выщелкнул из пачки сигарету – марка была Гидеону неизвестна, возможно, местное.

- У кого сила, деньги и оружие – у того и права. Кто победил, тот и добрый, это я тоже от них услышал. Меня один раз судили, сбежал из тюрьмы… Судили за грабёж, знали б, за что на самом деле надо – просто бы не отделался… Тоже не смешно, нет? Они – судили – меня. Коренного обитателя планеты, если уж кто-то тут может называться таковым. Когда у одного пистолет, а у второго ядерная бомба, то в сущности уже не важно, что за марки пистолет, насколько полна обойма и какой разряд по стрельбе… Мы ещё только приходили в себя после маркабов. Мы расселяли землян, корлиан и прочее по мелочи, кому повезло попросить здесь убежища. Нас периодически продолжали долбить пираты. Вот они и пришли, так сказать, нам на помощь. Навести порядок, раз мы сами не способны. Нас, разумеется, они не стали спрашивать, нужно ли нам, чтобы они наводили тут порядок. Они просто заняли тут всё, и все дела. Построили свои базы, склады, космодромы, обнесли заборами всё, что считали нужным, взяли под контроль транспорт, оружие, связь… считай, дело сделано. С пиратами они, в общем-то, договорились. Пираты ребята удивительно понимающие, когда речь идёт о выборе между твёрдым кулаком и твёрдой валютой. А тут они просто отлично сработались…

- Контрабанда? Контрабанда оружия, я правильно понял? – кажется, Гидеона начало трясти. Поверить, что армия Земного Альянса могла замараться в таком, было немыслимо, но дурной кошмар что-то затягивался, пробуждение всё не наступало. А они ужасались оборотням-тилонам, произволу над гражданским населением у хурров и гроумов…

- Контрабанда? Мелко мыслишь, землянин. Нет, в правильном направлении, но мелко. Это… – джи-лай пошевелил пальцами в воздухе, словно пытался нашарить нужное слово, – отстойник. Знаешь, в очистительных системах? Это система очистки. Это очень прибыльный бизнес… Пойдём, ещё кое-что покажу…

- Красиво… – Дэвид обвил ладонями прутья решётки, закрывающей отверстие слива ливневой канализации. Хаммо покосился на него с усмешкой.

- Сильно сказано. К месту и к времени. Как пророчество на вероятное будущее. Очень многие из нас красотой так и любуются. Ну, те из нас, кому выходить «в свет» категорически не рекомендуется, во избежание увлекательного путешествия в один конец, печальный, болезненный и в общем-то бесславный… Ну что, налюбовался, можем спускаться?

- Подождите, там…

- Что – там? Ты что-то видишь? У тебя что, ночное зрение? Да что бы то ни было, это не наше…

- Кому-то нужна помощь. Очень, очень нужна.

- И мы всё равно не можем отсюда вылезти, выходы на поверхность значительно дальше… – джи-лай замолк, посмотрев на сжавшего голову Дэвида, – вот оно что… ты телепат…

Отстранив его руку, Дэвид снова схватился за прутья решётки. Теперь уже заволновались и остальные – послышался топот, неразборчивая брань, две фигуры выбежали на противоположную сторону дороги, первая фигура примерно вполовину ниже второй, вторая фигура настигла первую, повалила, послышался шум борьбы, пронзительный визг – определённо, детский…

- И на что ты надеешься? Решётка впаяна на совесть, прутья в полтора сантиметра толщиной… Тут даже прицелиться не получится…

Дэвид, поджав губы, надавил на прутья – они разошлись под его нажимом, словно были из пластилина. Онемевший Хаммо мог поклясться, что руки Дэвида светились.

- Куда…

- С рогами, не с рогами – забодает, – мрачно пояснил Диус и проследовал в образовавшуюся брешь тоже.

Крик девочки сшибал с ног, закручивал, как тайфун – только, конечно, не её преследователя, который был нормалом. Дэвид направил свою волну, усиливая её волной девочки – кажется, дрогнул и на миг подёрнулся рябью ночной воздух – в человека, он отлетел, как от удара большой невидимой ладони. Девочка поднялась – но не убежала.

- Убей его! Убей, убей!

- Оставь его, бежим скорее…

- Нет! Его нужно убить! – девочка заметалась, в голове замелькали образы камня, длинной палки, бутылочного стекла, тут она заметила выпавший, видимо, у нападавшего пистолет, схватила его и, крепко удерживая двумя руками, несколько раз выстрелила в скорчившуюся у обочины фигуру.

- Что…

В некоторых окнах зажигался свет, на большинстве просто заколыхались занавески. Где-то совсем близко завыла сирена.

- Кажется, мёртв, – выпрямился Диус.

Девочка ткнула труп носком ботинка, потом швырнула в него пистолетом – с омерзением, словно кидала дохлую жабу.

- Почему он гнался за тобой? Кто он? Где твой дом?

- Нет у меня больше дома. И не будет никогда. Не придёт он – придут другие. Начал слышать мысли – ты мертвец или крыса.

- Так, дорогие мои, быстро, быстро, быстро! Все в «особый режим» захотели? Живо вниз! – Хаммо едва ли не швырнул Дэвида в чернеющий провал слива. Винтари подхватил девчонку, помогая ей спуститься.

- Будто вас по выломанной решётке не вычислят…

Дэвид снова приложил ладонь – и серый сырой кирпич потёк, словно снова обратился в глину. Меньше минуты – и словно отверстия в этом месте никогда не существовало.

- Лихо, – восхищённо присвистнул Хаммо, – ты не только телепат, ты ещё и телекинетик? И много у вас таких?

Полуминбарец неопределённо промычал, сползая по стене, носом потекла кровь.

- Отлииично… Удалась прогулка, что ни говори… Всё, уходим, живо! Стена не стена, кто-то мог видеть, как мы спускаемся…

В вагоне какое-то время все сидели молча, мрачные, пытаясь отдышаться. Электровоз пока не двигался с места. При свете девочку удалось разглядеть лучше. Девочка как девочка… Лет 12, русая, в спортивной куртке поверх драного, изгвазданного платья – но кроме разбитых коленок, больше боевых ранений нет. Хаммо что-то спросил у неё на джилайском, она ответила сперва односложно, потом выпалила ещё что-то и замолчала.

- Извините, – пробормотал Дэвид, у которого носовое кровотечение наконец остановилось, – но я не мог иначе. Сожалею, что сорвал вам планы…

- Да нет, прогулка вполне удалась… То, что ты девчонку спас – это не просто хорошо… Мы бы, боюсь, не смогли. Не успели бы, не поняли…

- Всё теперь будет хорошо, – ласково проговорила Софья, – мы позаботимся о тебе.

Девочка опасливо покосилась на Илмо, на подпольщиков, но Софья, видимо, всё же действовала на неё располагающе.

- Хорошо бы, конечно, ещё вернуться за её семьёй, там могут быть и ещё телепаты… Но это уж как получится…

- Кто это был? – не выдержал Илмо, – что ему было нужно от ребёнка?

- То, что всегда в таких случаях – изъять телепата и отправить на базу, в специальный распределитель… Телепатов у нас не так чтоб шибко много, поэтому у них они в особой цене. Сами понимаете, ни одно орудие контроля на этой планете не может не принадлежать им. Обрабатывать они там умеют, так что уже в скором времени эти изъятые приносят огромную пользу им и огромную головную боль нам. Иногда так мы теряем целые города, в смысле, наши отделения в этих городах…

- Идея Особой Полиции Маргуса живёт и процветает, ага.

- И идея Корпуса живёт и процветает, – пробормотал Дэвид, – сколько ни вытравляй её из людей…

- Поэтому это стало для нас законом – обнаруженный телепат должен быть изъят раньше, чем это сделают они, желательно вместе с семьёй, потому что они умеют хорошо выбивать сведенья о нас даже те, которых люди не знали, и уведён в подполье насовсем. Без появления на поверхности в принципе, за исключением случаев участия в каких-то операциях. Даже если они бывают бесполезны нам – мы кормим их, их и их семьи… Всё лучше, чем если их будут кормить они там.

====== Гл. 45 Экскурсия по Саргассову морю ======

В число базовых навыков подпольщиков входило, по-видимому, знание минимум трёх языков – джилайского, маркабского и земного. Немногие, конечно, одинаково хорошо владели всеми тремя, большинство из землян старшего поколения более-менее сносно говорили на джилайском и совсем не знали маркабского. Зато земной неплохо знали около половины маркабов. Чем-то вроде правила хорошего тона было обращаться к собеседнику на его языке, но это было, понятно, по мере возможности. Сейчас руководство местной ячейки переговаривалось с Хаммо, естественно, на джилайском, поэтому пришельцы о содержании беседы могли только смутно догадываться по эмоциональной окраске, да Дэвид и Софья – по мелькающим в их мыслях образам. Кажется, спорили, что теперь делать с девочкой. Хорошо бы отправить в (образ города где-то в восточной стороне), но (образ подземного туннеля, с которым какие-то проблемы, образ наземных станций с кордонами), если только (вопросительный, общий образ документов и сопровождающего). С документами некоторые проблемы, из тех, что есть сейчас, в одних очень сильно придётся корректировать внешность, в других не подходит возраст (сколько ей? 12? ну, 14-летние б подошли, но они забиты для (образ какой-то девчонки, знак какого-то важного дела, с которым ей предстоит пересекать какой-то кордон неподалёку в скором времени).

- Может, к себе сейчас увезёте? – предлагает молодой землянин, – у вас же меньше, чем у нас. Опять же, от вас проще потом будет куда-нибудь дальше…

Софья смотрит на девочку. Ну не могут же эти люди так спокойно решать, что с ней делать, будто её тут рядом нет и права голоса она не имеет?

- Ты как, хочешь отправиться с нами и этими людьми, или остаться здесь? У тебя ведь в этом городе семья…

- Да мне всё равно, – пожимает плечами девочка, – подземка нигде не хуже, думаю. А семью мне всё равно не видеть больше. И они это всё понимают тоже, так что только рады будут, если я в каком-то месте подальше буду.

Софья кивнула. База общей памяти приучила её понимать многие вещи из тех, которые никогда не происходили лично с ней. Как ни слаб человек по сути своей, не так мало и сильных людей – таких, как родители этой девочки, как она сама. Ещё вчера она ходила в школу – уже зная, что это в последний раз. Пошла даже не для того, чтоб проститься, а чтобы они не поняли, что дичь уже что-то заподозрила и готовится к побегу. Мать не давала дочери никаких советов, никаких конкретных направлений. «Уходи так, чтобы я не знала и даже предположить не могла, куда. Уходи так, чтобы я даже не видела этого». Поэтому конечно, девочка и в мыслях не имеет идти к родителям и успокаивать, что с нею всё в порядке и она направляется туда-то. Недолгое успокоение принесёт им только больше проблем потом.

- Да, конечно, попутали вы нам малость… У нас на завтрашнюю ночь назначено приключеньице на реке, и перенести его, сами понимаете, никак, не от нас зависит, а тут сейчас такой ажиотаж будет дня минимум два…

- Да не паникуй, не первый раз. Вообще, это, может, нам и на руку. Пока они будут заняты поисками девчонки и её сообщников, они меньше будут смотреть на реку.

- А вот это как сказать, мало ли, мож она к реке отправилась?

- Даже пятилетний не отправился бы к реке! Куда там – в Тизу, или уж сразу в Хандим?

- Ну, вообще-то можно в Сайду… Но в целом ты прав, да, я б тоже к реке не побежал. Мы туда, небось, в двадцатером идём.

- В пятнадцатером.

- Что?!

- Поправки на ветер. Раз уж отвлекать внимание, то разумно тут в городе немного… пошалить. Тем более, давно, по-доброму, надо было… Ну, явно им тихость тут у нас подозрительной кажется. В Тизе, значит, мы есть, в Сайде есть, в Херзае есть, а тут вдруг нету? Взорвём там-сям – обрадуются, как дети, а мы под шумок груз возьмём.

- Может быть, мне, раз так, где-нибудь… помелькать? – подала вдруг голос девочка.

- Сиди уж, – добродушно усмехнулась старая маркаб, вытаскивая на середину комнаты большую коробку, – придёт твоё время нагеройствоваться, пока и без тебя есть, кому. Ну-ка, вот глянь – пойдёт тебе?

- Да у меня так-то есть кое-чего, – девочка кивнула на свой тощий рюкзачок, – жаль, сумку вот потеряла…

Но комбинезон взяла, прикинула по плечам – как будто нормально.

- Вообще малышка дело говорит, – проговорил один из землян, – пустим слушок, что её видели на дороге до Ятфы, не лишне будет…

- Кой чёрт в той Ятфе делать? Три улицы в пять домов, где там укроешься? Хотя, конечно, лес, заброшенные поселения лесозаготовки…

- Зато и полицаи там по особым случаям бывают. Вот пусть и поищут, искать, чего нет, можно долго… А мы, как утрясём с сайдскими детали…

Дэвид заметил в дверном проёме соседней комнаты два любопытных глаза. Глаза принадлежали мальчику-землянину лет пяти, чернявому, живому, как мышка. Видно было, что он изо всех сил напрягает слух, чтобы расслышать, о чём там говорят взрослые, но выйти не решается.

- Микко, опять лента слетела! – раздался старческий голос, – чего ты там ворон ловишь, у нас что, уже вся работа закончена?

- Ай… Чтоб её, проклятую…

Дэвида разобрало любопытство, он побрёл в сторону этой комнаты. Комната, похоже, была чем-то вроде печатного цеха, за огромной кособокой машиной, явно тихо удивляющейся тому, что как-то ещё работает, стоял сгорбленный старик, под брюхом машины возился этот самый мальчик, чуть поодаль старуха, по-видимому, ровесница старика, сколачивала бумагу. Дэвид заметил, что на бумагу она при этом совсем не смотрит, даже не наклоняет голову, и сразу понял, почему – глаза женщины обезображивали знатные бельма, старческая слепота, какой давно уже не встретишь на Земле, да и в большинстве миров Альянса.

Мальчик вынырнул из-под машины, вытирая лицо ладонями, потом вытирая руки прямо о рубашку.

- Всего меня краской опять заплевала, гадина… Полцарства за новые крепежи для этой ленты… Деда, там девочку привели! Телепатку! Может, её всё же у нас оставят? Вы ж рады были бы, а? Может, выйдем, скажем? По-моему, она разумная очень… И сильная, сильнее меня…

Женщина вдруг опустила руки со стопкой бумаг, повернула слепое лицо в сторону двери.

- Не может быть… Могилевски?

- Простите? – опешил Дэвид.

- Нет, это вы меня простите, – она осторожно ощупывала стопку, чтобы снова взять её, руки заметно дрожали, – я ничего не вижу… Я приняла вас за одного человека, потому что… ваши ментальные волны похожи… Когда человек давно ослеп, он, бывает, совершенно забывает лица, не может потом вспомнить, как ни старается. Когда очень мало видишь людей своей расы, особенно телепатов своей расы, наверное, и ментальные волны начинаешь забывать, путать… Вы могли бы, быть может, быть сыном Могилевски, но никак не им самим.

- Бабушка, это даже не человек, – шепнул мальчик, – а Могилевски – это же был человек?

- Мой… одноклассник, – женщина мягко, но ощутимо опустила барьер.

- Из Корпуса что ли?

- Из Корпуса, из Корпуса… – проворчал дед, – банку с краской тащи…

- С меня соскреби! – засмеялся мальчишка, но покорно пошёл в угол, где штабелем стояли жестяные банки с помятыми боками.

- Бабушка твоя сентиментальна шибко. Любит вспоминать всех подряд, кто просто мимо прошёл да улыбнулся. Те люди, может, теперь и под пытками её не вспомнят, а она всё помнит, всё «как у них там всё сложилось, да живы ли, да здоровы ли»… И перед этими… одноклассниками, вишь, стыдно ей до сих пор за её выбор. Я, правда, тогда говорил тоже, что дура она… Позже, правда, перестал говорить, не это бы – так пожалуй, сбежать нам труднее бы было…

- Дедушка, а что ты в Корпусе делал?

- А спросил бы их, что я там делал. Родители оба корпусовские были, отбыли на тот свет быстро, я их не помнил… Вот только я от них и остался, показатели, по крови, высокие были, а способности так и не проявились. Ждали год, ждали два, десять, двадцать лет оболтусу стало, а им всё не надоедало меня на свои харчи кормить… Потом придумали – хоть женить меня, на ком не жалко, может, хоть в детях какой-то выхлоп будет… Да вот ничерта, и мать твоя, и дядя не удались вот чего-то, то-то им там разочарование было. Ну и бабка твоя, с таким же «бракованным», одного только сына сообразили, и тот нормал нормалом… А с тобой вон, видишь, как получилось.

Как будто говорят они между собой, вполголоса, но кажется – для него. Показывают новому лицу – что за лицо и откуда оно взялось, уже не столь важно, если взялось, значит так надо, случайные здесь не ходят – ещё один лоскутик странной местной истории. Какими бы разными ни были обитатели этих подземелий, какой бы эклектикой ни было лоскутное одеяло их истории – вскоре перестаёшь удивляться тому, что они умудрились собраться здесь в нечто единое. Маркабы, беженцы с Корлии, цивилизация, считавшаяся мёртвой, ну, вот и ещё один привет из далёкой кровавой эпохи. Способности, и то весьма средние, проявились только через поколение. Когда семья уже жила здесь. Но и здесь покой был недолгим, и родители мальчика погибли, спасая его от новых ищеек. Дед и бабка сперва скрывали это от ребёнка, говорили, что они живы, просто скрываются где-то, но от телепата много ли скроешь?

- Хотели её снова замуж выдать, как дедушка ваш, по отцу, богу душу отдал, да не успели. Как началось это всё – моя благоверная, змея подколодная, радостно на фронты ринулась, родной Корпус защищать, а я детей похватал, бабку твою нашёл – говорю, тикать надо, дура, хоть детей спасём… Тут же угадай, с которой стороны по балде прилетит… Попали, конечно, хорошо – из огня да в полымя…

По-видимому, эта семья, вернее, тогда ещё две семьи, попали сюда позже тех, других землян, бежавших от режима Кларка.

- Может быть, и здесь телепатская война скоро будет?

- Будет, а как же… И ты на передовой… Вас тут полторы калеки, какая война… Ты куда краску-то льёшь, смотри!

- Это, что ли, и есть ваш тилон?

Аскелл ответил Дейко примерно таким же взглядом. Дайенн поймала себя сразу на двух странных мыслях – что ей гораздо спокойнее теперь, когда его привели сюда (ну да, будто без неё за ним и присмотреть не найдётся, кому) и что Гидеон удивительно забавно смотрится с намотанной на кулак цепью, другим концом прикрученной к наручникам Аскелла. Что-то да сказала бы эта тилонская скотина по поводу таких её мыслей… Если б, конечно, имела шансы их узнать…

- Ладно, привяжите его пока… где-нибудь там, – Дейко сел за стол, сложив сцепленные в замок руки перед развёрнутой картой, – что ж, нужные запчасти мы вам достанем, не скажу, что быстро и легко, но само по себе это реально… Всё равно собирались мы те склады эдак через недельку тряхнуть. И то, что вы здесь записали и ещё запишете – хорошо бы ещё, конечно, на натуре, так сказать, поснимать, а то рассказы-то наши – им не больно много цены, при всех красочных подробностях – если вывезете это и сумеете показать невинной, ничего не подозревающей галактике… Не рассчитываю, что это сразу будет нашей победой, но по крайней мере, это будет началом. Но как уже говорилось, на нашу планету не составляет особого труда сесть, но не так-то просто с неё взлететь. А нам совершенно нечем помочь вам в воздухе, вся наша авиация составляет, на весь мир, около полусотни таких вот вертолётов.

- В идеале, от вас ничего и не потребуется, – Илмо оторвался от вдумчивого изучения карты, – если к планете своевременно подойдут наши ребята… Тут, правда, два момента – они должны подойти в достаточном количестве и в нужный момент.

- Вот да, – кивнул Дейко, – в том и штука. Вам нужна надёжная связь, которую не смогут перехватить, при том связь эта должна быть постоянной, с возможностью корректировать действия поминутно, такого, увы, мы вам предоставить не можем.

- Такая связь у нас есть, – проворчал Гидеон, – на корабле. Теоретически, земные военные не могут перехватывать полицейскую связь…

- Потому что, опять же теоретически, им это совершенно ни к чему, – иронично кивнул Илмо, – а практически – если об этом не знает лейтенант Гидеон, то, возможно, просто потому, что недостаточно высок рангом. Практически, имею смелость говорить как историк, перехватывают все и у всех, даже если на первый взгляд это совершенно не входит в их собачьи дела.

- Но, всё же, если мы имеем здесь дело с окопавшимися кларковскими недобитками – есть некоторая гарантия, полиция была создана значительно позже, чем они свили здесь гнездо, у них не должно быть таких технологий. Судя хотя бы по оружию, которое здесь ходит – всё устаревшее хотя бы на пару поколений, если не вовсе позапрошлый век.

- Если не допускать, что оно здесь используется просто потому, что они вывезли его большие запасы и потому, что здесь и этого вполне хватает. Они всё это время как-то жили и имели, если вы не обратили внимание, торговые дела с пиратами всех миров и мастей, по-вашему, они трагически не в курсе последних новинок индустрии?

- Вообще-то, я хотел изначально сказать, что хоть у нас такая связь и есть, и эти приятные джентльмены, теоретически, подчёркиваю, перехватить её не могут – практически есть те, кто могут, и мы не можем знать, каким количеством они могут радостно ждать нас на орбите. Как минимум один корабль ускользнул, и мы не знаем, сколько всего у них кораблей…

- Есть рискованная и вообще сложноисполнимая, но всё же идея – вывезти вас на каком-нибудь их корабле, какое-нибудь среднее по вооружению и размерам судно мы смогли бы захватить, если оно, допустим, сядет для починки или забора груза не на одном из основных космодромов. Но… да, вам нельзя бросать ваш корабль, я помню. Значит – что? Подать сигнал – значит выдать ваше местоположение, как минимум местоположение корабля, сразу и им, и тилонам, сорвать все наши запланированные операции в регионе и много и быстро бегать от их ищеек и силовиков. Молчать и ждать, когда ваши друзья, прочёсывая сектор в поисках вас, наткнутся на нашу планету и в лучшем случае присоединятся к нам. Попытаться захватить не только запчасти, а целый их корабль, пойдя на такой риск, когда наши силы всё ещё слишком малы для общемирового выступления… Даже не знаешь, что выбрать. Как ни крути, но похоже, ситуация совсем, решительно не у нас под контролем.

- Наступила благостная тишина… – проговорил Аскелл спустя какое-то время, – позволите мне безобразно нарушить её? Всё, что вам точно нужно сделать именно сейчас – это перетащить оборудование, которое я вам назову, с корабля, либо найти аналогичное…

- С чего это?

- С того, что я, строго говоря, плоть, а не машина. Я имею связь с одним техномагом, я способен, при его контроле и поддержке, конечно, визуализировать некоторые простейшие заклинания, но при отсутствии у меня полноценных имплантатов я не могу того же, что он, и самое главное – я не смогу сам, без аппаратуры, его вызвать. Либо ждать, когда ему самому придёт в голову меня вызвать, либо что-то изобретать, знаете ли.

Гидеон так и подпрыгнул.

- Альберт! В самом деле… Но с чего такая убеждённость, что он ринется нам на помощь?

Аскелл, позвякивая оковами, гордо и с достоинством расположился прямо на полу у стены.

- Ну, во-первых, он сам довольно прозрачно намекал о намерении вернуться. Во-вторых – а почему, собственно, нет? Нетерпимости к несправедливости и любви к приключениям для этого более чем достаточно, вам не кажется?

- Этот ваш Альберт – это кто? – вскинулся Дейко.

- Сразу так не объяснишь. Он техномаг.

- Техномаг? Это… а, слово знакомое.

Ясми что-то проговорил на джилайском, при этом голос у него был насмешливо-скептический.

- А-а… – Дейко снова повернулся к пришельцам, – так у вас, говорите, есть знакомый техномаг? Конечно, пусть летит сюда!

- Извините, – счёл нужным пояснить землянин, Джордж, – мы, вообще-то, здесь полагали, что техномаги – это миф. Ну, обычная космическая байка, чего мы тут только не наслушались…

- Да нет, не миф. Так же как и цивилизация, среди которой вы живёте, не миф, оказывается. Правда, вот не знаю, стоит ли возлагать такие огромные надежды на прилёт Альберта и на него самого. Он, конечно, много может, из разряда тех ещё библейских чудес, но один – всё равно не очень-то в поле воин, а едва ли целая толпа техномагов придёт сюда за ним, будто им заняться больше нечем.

- Ну как сказать, по мне так и один техномаг примерно равен средней армии… Флот техномагов я б, конечно, не отказался хотя бы просто увидеть, но и один существенно улучшит моё настроение. Вот если он нас деликатно пошлёт к чёрту – тогда, боюсь, придётся срочно что-то думать, и мысли заранее невесёлые…

Здоровенный вояка в поношенной, выцветшей почти до голубизны форме, стоящий на пригорке и внимательно всматривающийся в бинокль, цокнул.

- Эй, Билл!

- Что? – откликнулся из негустого тумана напарник, судя по звукам, опять забавляющийся с перещёлкиванием затвора бластера.

- Ещё один всплыл. Вон там, прямо на песке, за камнями.

- Погоди, не все ещё повсплывали, рано расслабились, говорил же.

Бормоча под нос какую-то матерную сентенцию на тему бренности всего живого, означенный Билл размашистой походкой последовал в указанную сторону, белобрысый лейтенант, ещё некоторое время посозерцав окрестности и в бинокль, и так – видимость всё равно посредственная, скорей бы этот проклятый туман разошёлся, грузно спрыгнул с пригорка и нагнал напарника. Раннее утро являло собой традиционный контраст с ночным столпотворением – мёртвая тишина в самом прямом смысле, знай убирай этих жмуриков. Но что поделаешь, за то денежки платят.

- Опа… Гарри, этот, кажется, дышит ещё, – Билл ткнул носком ботинка в распростёртое на песке тело.

Оба присели на корточки по бокам от тела. Землянин, почти ребёнок, лет 16, вряд ли больше. В мокрых тёмно-русых волосах застряли комья водорослей, облепляющая худощавую спину футболка и мешковатые штаны все в песке. Да, определённо жив, закрытые веки трепещут, уже готовые приоткрыться.

- Ну так что, исправим?

- Да это всегда успеется, оттащим на базу, пусть там разберутся.

Билл пожал плечами и упокоил наконец бластер в кобуре, а Гарри взвалил мальчишку на плечо – после ящиков с оружием и прочих габаритных и не всегда приятных грузов можно было считать, что он вообще не имеет веса, так что дошёл лейтенант до базы практически прогулочным шагом. К тому времени, как онзанёс ребёнка в административный корпус, тот уже успел очнуться и испуганно заозирался вокруг.

За столом, перед которым его поставил на ноги Гарри, сидело двое военных, судя по знакам различия и намечающимся брюшкам, старших по званию.

- Это что такое? – землянин с пробивающейся на квадратном подбородке щетиной обратил на принесённое взгляд серых колючих глаз, полный ленивого энтомологического интереса.

- Подобрали у воды, сэр. Видимо, принесло с кордонов, оказался везунчиком…

Землянин, судя по знакам различия – в чине капитана, как бы нехотя встал, лениво шевеля толстыми, как сосиски, пальцами. С такой лапищей, пожалуй, на табельном оружии можно сэкономить, голыми руками свернёт шею, при этом не сильно напрягаясь как физически, так и морально.

- Кто такой? – он тряхнул паренька за плечо.

От капитана заметно несло спиртным, хотя в глазах не было ни намёка на то, что он пьян. Грубый, немного охрипший голос говорил о продолжительном стаже на приморском кордоне и в компании крепкой выпивки. Паренёк испуганно пискнул и уставился огромными глазами на эту человекообразную гору в форме. Капитан, не особо церемонясь, ударил его по лицу, не со всей силы, даже можно сказать – вяло, видимо, для того, чтобы привести в себя, однако этого удара оказалось достаточно, чтобы голова мальчишки мотнулась в сторону, а из глаз брызнули слёзы. Стоящему рядом лейтенанту показалось, что ударь капитан чуть сильнее, и он свернул бы эту тонкую шею, как курёнку.

- Ну, очнулся?

Мальчишка взмахнул руками в нелепой попытке защититься, отпрянул назад, удерживаемый за ворот футболки.

- Не бейте меня, пожалуйста, сэр! – его голос был очень звонким, с явно плаксивыми оттенками, ещё не сломанным.

- Кто такой, я спрашиваю? Ну!

- Я… Я не знаю, сэр!

Дрожащая, красная после холодной морской воды ручонка неловко вытерла капли воды с волос и слёзы, размазывая песок по лицу. В карих глазах разливался ужас, ноздри дрожали, сейчас он не выглядел не то что на 16 – казался дошколёнком, пойманным на месте серьёзного проступка. Гарри смутно почувствовал что-то такое, вроде желания оказаться где-нибудь подальше отсюда.

- Как это? – донеслось от стола, где остался второй чин, бракири.

- Я… не помню, сэр! Ничего! Честно! – взгляд мальчишки затравленно бегал с одного лица на другое, – ничего, только воду… бесконечную воду, в которой я тонул… Не бейте меня, сэр, я не вру вам, клянусь!

Капитан отпустил тощее плечо, отчего мальчишку повело немного в сторону, и хмыкнул.

- С кордонов кто ещё есть живой?

- Никак нет, сэр. Мальчишке, видимо, повезло. Там и кордонов-то, как таковых, уже нет. Шторм ещё не улёгся, трупы всё утро подбираем.

На последних словах ноги мальчишки явственно подкосились, что вызвало ухмылку на лице бракири. Капитан, повернувшись спиной к найдёнышу, взял со стола пистолет и, резко развернувшись, направил его аккурат в лоб пареньку.

- А теперь говори правду, кто ты и откуда, если не хочешь, чтоб заговорил он, – он многозначительно кивнул на оружие.

Мальчишка взвизгнул и отчаянно шарахнулся, упёршись спиной в живот Гарри.

- Я не знаю, сэр! Я клянусь вам, пожалуйста, не стреляйте! Я рассказал бы вам, честно, но я не знаю! Я правда-правда не помню!

Капитан какое-то время всматривался в испуганное личико, залитое слезами, а потом опустил оружие, видимо, поняв, что это бесполезно.

- Не помнишь даже своего имени?

- Нет, сэр. Ничего не помню.

- Хорошо, – капитан грузно опустился обратно на своё место, – в карцер его, пусть посидит. Может, вспомнит чего. Еды дать к обеду.

Гарри кивнул, взял пацана под руку и выволок из комнаты.

- А что, тут нет этих самых кордонов?

- Кордоны-то есть, – джи-лай ещё раз придирчиво оглядел свою амуницию, проверил, всё ли переложил в карманы, и нагрёб ещё песка на тайник, – но там есть наши люди, проблем не будет… По крайней мере, серьёзных проблем.

- Ваши люди? Разве там не земляне?

Второй джи-лай поддёрнул рюкзак, похлопал себя по карманам, вытащил пачку сигарет и выщелкнул две – себе и товарищу, Эркене не предложил – уже слышал, что не курит.

- На все кордоны у них народу не хватит, это во-первых. В наиболее ответственных и горячих местах-то да, бывают… Не самая завидная это у них работёнка, унылая и маятная. Направляют, конечно, проштрафившихся из своих, это самый мерзкий вариант, такие из кожи вон лезут, чтобы доказать благонадёжность, досматривают буквально каждого, немало ставят из бывшей пиратской братии, вот с этими бывает проще всего, за взятку они пропустят кого угодно, полный большегруз взрывчатки пропустили бы, если б не так палевно, но тоже когда как бывает, нескольких нам пришлось попросту устранить, редкой вредности были экземпляры… Ну и из местных наиболее с их точки зрения благонадёжных, вот с ними самая что ни на есть лотерея, чтобы не сказать – русская рулетка… Народ у нас в основном запуганный, второе порабощение настолько вслед за первым очень сильно подкосило дух… Многие при первом же прощупывании понятно, что дохлый вариант. А другие соглашаются… и сдают потом нас радостно за сходную мзду. Короче, тут много всяких важных мелочей…

Теперь можно представить, как легко пришлось коллегам на Охран’кни. Песок… На Экалте Эркена не так часто бывал на море, и оно оставило в нём преимущественно приятные впечатления. Ибо там не приходилось месить этот песочек, взбираясь на холмы и спускаясь с них, в течение двух часов. Но он прекрасно понимал, ближе «Наутилус» их высадить не мог, безопасность есть безопасность…

На кордоне, Лафьи не соврал, у них проблем не было. Землянин в форме, давно просящейся в стирку, бросил в их документы лишь беглый взгляд бесцветных заплывших глазок, Эркену и вовсе будто не заметил, и просопел на джилайском что-то, что по интонации можно было перевести как «исчезните с глаз». Эркена успел заметить, как молниеносно исчезло в кармане засаленного кителя несколько мятых купюр, вложенных в документы. «Надо же, тут всё ещё пользуются бумажными деньгами… Хотя, при общем отставании в исторических этапах, почему бы местная валюта и не была такой…».

- Добро пожаловать в славный город Туйрас. Та ещё дыра, по правде. Но славная дыра. В том плане, что тут свободный рынок, господа захватчики не подозревают, насколько свободный… И пусть подольше не подозревают, трудно было б найти ещё такое удачное место для встреч с сухопутными товарищами.

Обогнавший их нетрезвый землянин что-то весело крикнул по-джилайски. Познания Эркены пока не тянули на самый паршивый разговорник, поэтому он автоматически повернулся к провожатым.

- А, ерунда. Дразнил, что маловато чего-то набрали. Ну да, у него вон какой рюкзачище…

Легенда для прикрытия хоть куда – не для полиции, но полиции вообще никаких объяснений решительно не надо, свою долю навара они получат – ходили, в немалом числе таких же поношенных жизнью товарищей, на берег мародёрствовать. После ночного разгула «Наутилуса», в результате которого ни один корабль не ушёл целым, потоплено было как минимум четыре, на весьма значительной части побережья волнами продолжало выбрасывать трупы, личные вещи, груз с кораблей. Где как, а в Туйрасе всё это бодро расхищалось местным населением, береговая охрана сдавала потом приезжающей комиссии обобранные до нитки трупы (иногда с них снималась и одежда, списывалось на то, что утопающий скинул её, чтобы не стесняла движения), все, кто надо, получали свою долю, все писали в протоколах то, что нужно, все были счастливы и довольны. Если кто-то не в доле узнавал о массовом утреннем паломничестве на берег, ему говорилось, что выходили собирать глушённую рыбу, которую, действительно, собирали тоже, презентовали наиболее крупный и лакомый экземпляр каких-нибудь достаточно ценных пород, или раковину с жемчужиной, и снова все были счастливы и довольны. Поэтому туйрасцы столь ненавистную военным мятежную субмарину исключительно обожали. Город портовый, жил преимущественно за счёт рыбного промысла и торгового судоходства, военные, со своими испытаниями и учениями, практически свели на нет то и другое, городу нужно было как-то выживать. Военные, в принципе, понимали, что их заказов местному судоремонтному заводу – второму городскому кормильцу после рыбокомбината – для этого как-то недостаточно, и полагали, что, закрывая глаза на мародёрство и нарушения пропускного режима, покупают лояльность граждан. Ну, это почти так и было… Сети, смеясь, сказал, что затруднился бы сказать, сколько человек в городе действительно лояльны, потому что не знает, сколько пациентов сейчас содержится в местном сумасшедшем доме.

Кафе было ничем не примечательное. Стилизованная рыбина на вывеске, с мультяшными глазами – явно заимствование у землян, вполне логично, учитывая, что владелец землянин, деревянные столы и стулья летнего кафе под линялым тентовым навесом.

- Ты пока прогуляйся тут. Ребята, знаешь ли, осторожные, новое лицо их смутит. Когда объясним им честь по чести, тебе свистнем, тоже зайдёшь. Постарайся не влипнуть ни во что, не глазеть слишком нарочито…

Легко сказать! Если б они сами, например, попали в Миркамо – они могли б удержаться от того, чтоб не глазеть по сторонам? Ладно, рядом небольшой сквер, в нём праздно гуляющий будет органичен и естественен… Очень хочется надеяться, то есть… Ну, его б не взяли с собой, если б бракири здесь были совершенно диковинным и невозможным явлением, сколько-то бракирийских семей тут, вроде как, живут, ещё сколько-то бывают по торговым делам… Эркена всеми силами давил в себе буйные фантазии встретить кого-то из этих бракири, узнать, какая несчастная судьба привела их на эту злополучную планету…

- Э, вот ты где! Ворон считаешь! А они, между прочим, уже там!

- Э? – Эркена обернулся. Незнакомец-землянин дохнул в него ядрёным перегаром и сплюнул.

- Давай пошевеливайся. А то я подумаю, давать ли тебе столько, сколько обещал. И не дай бог, у тебя там одно бряканье ложек запишется… Учить язык надо было, дубина, сколько лет тут живёшь… Сам бы пошёл, да спалился им уже… Ну, пошёл!

И Эркена пошёл. Просто потому, что процессу мышления это не мешало никак. За кого его принял этот сомнительный элемент общества, ещё предстоит выяснить… То есть, за кого именно – это детали. Что представляется определённым – за шпиона, которому поручено подслушать переговоры наутилусских с делегатами от наземных повстанцев. Видимо, всё же не настолько лопухи их противники, и настал конец беспечности и тиши да глади в городе Туйрасе…

Ну, в общем, вот за кого. Стоит, скучающе глазея на вывешенное в окошко меню, будто размышляя, зайти ли. На самом деле – смотрит на Лафьи и Сети, расположившихся за столиком и будто бы непринуждённо заигрывающих с официанткой. Идею просто хлопнуть его по плечу и вмазать в морду Эркена отверг, как неконструктивную. Можно, конечно, сказать, мол, обознался, но приём всё равно топорный… Затеять драку прямо перед входом и неизбежно привлечь сюда полицию и толпу зевак – не лучший способ помочь ребятам. Надо не просто отвлечь его, не просто помешать, а увести от кафе, желательно как можно дальше… Ох, Адель, если ты наблюдаешь сейчас из-за грани – не смейся, пожалуйста!.. Набрав в грудь побольше воздуха, Эркена сорвался с места и на бегу выхватил из кармана шпиона кошелёк, после чего припустил обратно в сторону сквера. Раздавшиеся сзади топот и ругательства на родном языке были для него сладчайшей музыкой. Завернув в очередной раз, он метнулся в густые заросли, откуда выпрыгнул на преследователя, свалив его подсечкой и швырнув на давно не кошенный газон.

- Тихо. Знакомство с полицией, думаю, и в твои планы не входит. Записывающее устройство давай.

- Какого дьявола? Ты кто такой?

- Так, постой… – Эркена отпустил горло противника, но поудобнее схватил его за ворот куртки, – что-то мне твоя физиономия знакома. И выговор у тебя экалтинский. Определённо, надо нам побеседовать. В общем, так. На нас там уже пялятся, но пока это обычная разборка с воришкой, всем в целом до лампочки. Кто именно из нас что у кого украл, тоже до лампочки. Будешь голосить – поверь, я тоже найду, что про тебя сказать полиции. Дельце твоё уже провалено, но ещё в твоих силах не усугублять. Сейчас поднимаемся и двигаем – там я на другой стороне тоже какое-то кафе видел. Выкинешь какую-нибудь глупость – для тебя это хорошо не кончится. Устройство мне, дважды повторять не буду.

Зевак было немного, и в основном они поспешили ретироваться. Подошёл какой-то джи-лай в униформе, судя по всему, местный работник, задержанный на ломаном джилайском ответил ему, что всё вполне в порядке, внутрисемейное дело. Касаемо двух одинаково черноволосых бракири, для джи-лая это, видимо, было вполне убедительно.

- Обычно я не люблю гражданскую пассивность, но сейчас исключительно приветствую… Семейное, значит? Хорошо сказал. Лассиэро, верно?

- Какое это имеет значение здесь? – с вызовом спросил шпион, не предпринимая, впрочем, попыток выдернуть локоть.

- Ну, это смотря для кого. Как не сказать, приятно в таком месте земляка встретить. Скажи-ка, тебя кто-нибудь страхует, или ты на этом деле один?

- Нет, твою мать, нас полное кафе ожидалось! Столько у этих хмырей денег?

- Ясно, сэкономить решили… Видимо, совсем плохи у них дела – они б ещё лорканца послали, желательно в полном жреческом облачении и со свитками Великих под мышкой… Профессионалы своего дела. Заказываешь ты, постарайся не совсем дрянь, платишь тоже ты, разумеется. Кошелёк верну. Раз ты не очень по-джилайски, лучше расскажи всё в подробностях мне, чем ребятам из кафе. Убивать прямо посреди бела дня прямо здесь тебя никто, может быть, и не будет… Но сдать как повстанца ведь и тебя можно, хотя как знать, может, тот забулдыга в твою защиту вступится, а?

Судя по выражению лица неудавшегося шпиона, забулдыга исчез со сцены так быстро и надёжно, словно его тут и не было – ещё раз спалиться перед ребятами из кафе, видимо, в его планы совсем не входило.

- Не очень многие в городе готовы вас поддержать, а? – Эркена выбрал столик в углу, заботливо предлагая собеседнику стул, с которого неожиданно сорваться у него не получится без наличия крыльев – с одной стороны стена, с другой стол, с третьей Эркена, с четвёртой кадка с каким-то пальмообразным растением.

- Не надо только этого «вас», я на них работал первый и последний раз. Вернее, строго, ни разу не работал. Мне предложили послушать, посмотреть и назвали сумму. Всё. Здесь своя цена есть у всего.

- Как и везде. Без лирики, кто предложил, как должны были встретиться, условия расчёта?

Подошла официантка, Эркена, трезво оценив своё знание языка, предоставил честь общения задержанному, джилайка приняла заказ и упорхнула.

- Нечего мне тебе рассказать. Да, я влез во что не надо было и попался как младенец. Но есть такое слово – «нужны деньги», и всё тут. Зайти в кафе, сесть за соседний столик, незаметно включить диктофон, незаметно понаблюдать, дождаться, когда они уйдут, неспеша собраться, пойти в дальний конец сквера и там отдать этому хмырю диктофон и пересказать всё, что можно, на словах. Ну, и получить свои деньги.

- Что за хмырь? Раса, возраст, имя, место жительства.

- Может, и полную биографию тебе? Землянин, зовут Коуди, фамилию не помню, есть прозвище местное – Джита, кажется, это на местном языке, что-то… ну, из рыбьих кишок что-то так называется. Работали недолгое время в соседних цехах на рыбокомбинате, пару раз он на выпивку занимал, отдавал оба раза, ну, так со всякими шутками-прибаутками подходил… Не ко мне только, ко всем… Потом меня в очередное сокращение уволили. Выходного пособия аж три шала дали, лучше б вовсе ничего не давали, на это мыло и верёвку в самый раз только купить… Ну, я новое место вроде приглядел, но там резину тянут, пока перебивался там-сям… Вот разгружался у одного тут магазина, он мимо шёл. Отозвал, предложил подработку, несложную, да ещё с пожрать на халяву. То есть, я в общем-то понимаю, что ничерта не задарма денег срубить, можно и ножик под рёбра получить, а куда деваться-то? Ну, вот и всё.

- Кроме этого Джиты, с кем ещё имел контакт?

- Ни с кем! Понятия не имею, на кого работает этот Джита, что это за парни – то есть, подозрения есть, почти уверенность, но мои догадки я при себе могу оставить. Мне это не интересно. Меньше знаю – целее зубы.

- Вот это не факт, парень, не факт… Как полагаешь, почему он предложил это дело именно тебе?

Тот мрачно усмехнулся.

- Потому что я здесь никто и звать меня никак. В городе меньше года, связей никаких не имею, концы с концами едва свожу. Джита, так понимаю, один раз уже крупно прокололся, а докладывать об этом боссам не сильно хочет, сам понимает, каков будет итог. Боссы, думаю, если б узнали, что он дело перепоручил, голову б ему оторвали, но так это ж потом, может, слинять думал, не знаю…

Официантка принесла заказ, Эркена принял тарелки с подноса, загораживая их от собеседника спиной, судя по отсутствию какой бы то ни было реакции, в тех нескольких джилайских фразах не было просьбы подсыпать в одну из тарелок яд или снотворное. Выпивка тем более вне подозрений, одинаковые пустые стаканы, нераспечатанная бутылка. Думается, здесь пока не дошли до такого уровня, чтобы… Ну, в любом случае лучше перепараноить, чем недопараноить…

- В общем, так, дружище. Счастье и твоё, и моё, если твой Джита не окончательно пропил последние мозги и сейчас нигде поблизости не ошивался – я его не замечал, но мало ли. Тогда нашего с тобой яркого знакомства он не видел и примерно дожидается тебя на дальнем конце сквера. Мы, конечно, с ребятами ещё потолкуем, но полагаю, на встречу с этим Джитой сходим все вместе…

Собеседнику явно не надо было объяснять, что вместе – не значит взявшись за ручки, и что кончится для Джиты эта встреча как-то не очень хорошо.

- О да, отлично. Джиту вы тряхнёте, потом пришьёте, предварительно выяснив, кого ещё тут пришить надо – а меня как, тоже, или и без вас найдётся, кому?

- Приятель, в том, что ты залез в самую задницу, лично я не виноват, я тебя туда не тянул. Есть много других способов заработать, кроме шпионажа, даже когда дела совсем плохи.

- Как, интересно? Собой торговать? Есть успешный опыт подобного рода?

- А что ты мне сейчас предлагаешь? Поработать программой защиты свидетелей?

- А почему бы нет, – многозначительно хмыкнул тот. Эркена посмотрел на него тяжёлым взглядом и откупорил бутылку. Принюхался.

- Пей-пей, не самый плохой вариант из того, что мы можем себе позволить. Ну да, не виноградники Экалты…

- Хорошо, раз уж ты об этом, – Эркена принялся наполнять стакан, – давай раскроем тему. Что ты здесь делаешь, Лассиэро?

Камера слежения была установлена под потолком карцера, который не особо отличался от тюремной клетки, разве что в нём было не так грязно. На полу валялся матрас, разорванный в нескольких местах, в углу отхожее место – просто зарешеченная дыра в полу, зачем какие-то излишества. Военный по имени Джек с каким-то отстранённым сочувствием поглядывал на экран, на котором мальчишка, свернувшись калачиком, трясся от холода. К обеду ему принесли немного местной еды, на которую он накинулся, как собачонка, что ещё раз всем доказало, что пацанёнок в принципе безопасен. Обычная рыбацкая голытьба, тут таких, если пройти дальше, в «обычный режим», сколько хошь – правда, преимущественно аборигены. Одежда на нём местная, самая обычная, судя по состоянию – доставшаяся от отца или старшего брата, что не знает джилайского языка – это нынче в принципе норма, хотя по деревням расовая сегрегация не так сказывается. Но если посёлок чисто земной, то нормально. Таких небольших рыбацких посёлочков, по 3-4 дома, опять же, много. Ну, вот теперь стало на один меньше, снесло хлипкие домишки волнами… Пожалуй, это и заставляло Джека проникнуться к арестованному сочувствием – ну, в той мере, на которую он ещё был способен. Когда-то эти грёбаные террористы – ну, не эти конкретно, но какая разница – порешили его родителей, и он остался вот таким же жалким, дрожащим от каждого окрика сиротой, быстро понявшим, что никому он в этом акульем мире больше не нужен. Не из доброты сослуживцы отца пристроили его к какому ни есть делу, а сугубо потому, что для грязной работы такие, как он, годились лучше всего. Когда сам надел форму, твёрдо решил – никакой семьи. Чтоб его дети когда-нибудь, чего доброго, повторили тот же путь… В сорок, правда, всё это видится уже несколько иначе, какая-то тоска начинает маять, хочется какого-то покоя… Ну, хотя бы чего-то отличного от всего того, чем их жизнь заполнена до самого краешка – сделки, военнопленные, пытки, грузы сомнительного производства и ещё более сомнительного содержания, и выпивка в качестве связующего. За полжизни это уж хоть как обрыднет. Впору уже и о себе подумать, отложить какой ни есть запас, ну и, однажды… Не такая он великая фигура, чтоб ему нельзя было выйти из игры.

Мальчишка тем временем успокоился и, кажется, заснул. Джек устало провёл по лицу рукой, чувствуя, как затекло за несколько часов бессмысленного бдения седалище. Размять ноги уже, пожалуй, можно, не в том он уже возрасте, когда не понимают, в каких случаях протокол можно послать к чёрту. Какой протокол вообще, мать их… Из соседней комнаты раздавались звон бутылок и гогот – караульные за своим обычным времяпрепровождением. А кого тут караулить-то? Жмуров всех выловили, единственный не жмур вон он, в замочную скважину, чай, не просочится. В иное бы время, понятно, зашёл тоже промочить горло, и мочил бы вплоть до подхода начальства с каким-нибудь очередным идиотским поручением, но это успеется, уж выпивка у них в ближайшие пару часов не закончится точно. Так что ноги сами принесли к карцеру – пленник на базе это какое ни есть разнообразие. Несколько секунд поколебавшись, он отпер дверь.

- Привет, пацан.

Тот вздрогнул, подскочил на матрасе и уставился ошалелыми глазёнками на нового пугающего гостя.

- З-здравствуйте…

- Что, так и не вспомнил ничего, а?

Мальчонка мотнул головой, прижимая коленки к груди. Его тёмные волосы, длиной чуть ниже ушей, сосульками свисали на лицо.

- Нет, сэр, ничего ещё. Я старался, я правда старался, сэр.

Джек устало вздохнул, присаживаясь рядом с мальчиком. За первый час сидения здесь этого задохлика к нему раз десять, поди, заходили с этим вопросом. Вот ведь нет других дел… Но тут уж правда, нет, писать наверх, какую опять вечеринку тут устроил этот грёбаный «Наутилус» и сколько чего и кого они потом собирали на берегу – весёлого мало, в кои веки есть вот, как бы, свидетель, но такой, что лучше б вовсе не было.

- Да верю, верю, не трясись так. Плохо, что у тебя с собой вообще ничего… Ну да, странно б было, если б у тебя в кармане удостоверение личности было. Ты, поди, когда всё это случилось, дома был… Вот какого чёрта ваша рыбацкая братия ставит свои хибары так близко к воде? Или, может, ты с отцом как раз на ловлю вышел… Мы твою личность установить, понятно, попытаемся, но сдаётся, возвращать тебя как-то некому. Тут вон сколько трупов было, и не все с кораблей-то. Может, сводить тебя, посмотришь – узнаешь кого? Не бывает же, чтоб настолько память отшибло, чтоб отца или мать не узнать… Хотя, поди, и выкинуло не всех, кого-то дальше унесло, а кого и рыбы… Ну да, не надо, наверное, об этом, тебе и так сейчас хреново. Хотя, если так посмотреть, лучше не помнить, что у тебя кто-то был. Тогда и переживаний никаких.

Мальчик смотрел на него всё ещё настороженно, но, краем глаза замечал Джек, поза его стала чуть более расслабленной, по крайней мере, не ожидающей удара прямо в эту минуту. Уже хорошее начало.

- Может, ты завтра проснёшься и что-то всё-таки да вспомнишь, ну а если нет… Не знаю, что с тобой делать-то собираются. Прямо скажем, только тебя на нашу голову не хватало. Отправят куда-нибудь, конечно… Доктору б тебя хорошему показать, но в этой дыре нет, да и потеря памяти такая штука, и доктора не всегда помогают. Вот что, пока они там, конечно, проверять по базам будут, не найдут ли чего, порядок такой… А там я спрошу начальство, не отдадут ли тебя мне на поруки. Как тебе идея, а?

Мальчик какое-то время просто оторопело смотрел в его лицо, явно не веря в услышанное, а потом боязливо заморгал.

- А… вам позволят?

- Ну, знать заранее не могу, ничего не обещаю. Но если разобраться – кому ты тут, нахрен, нужен? Проблемой меньше… Хата у меня, прямо скажем, не хоромы, ну да что б ты знал про хоромы… Вот и приберёшься мал-мало, там дерьма за годы столько скопилось – самосвалом не вывезешь.

- Сэр… вы… вы серьёзно?

- Ну, не обещаю, повторюсь, это как начальство решит. Но почему нет-то?

- Я… Я вас очень прошу, сэр, уговорите их! Заберите меня отсюда! Я во всём вас буду слушаться! Вы хороший человек…

Это для Джека было уже слишком, и он поспешил скомкано попрощаться и выскочить за дверь. Да уж, ни одно человеческое существо не должно доходить до такого положения, чтоб вот так сидеть, трястись и называть его – хорошим. Теперь-то точно надо промочить горло. Да в него, к чертям собачьим, надо залить столько, что океан удивится.

Когда за гостем закрылась дверь, мальчишка несколько секунд сидел неподвижно, чуть улыбаясь, а потом подошёл к двери, приложив голову, слушал удаляющиеся шаги. С каким-то отрешённым выражением лица он засунул в рот указательный палец и выудил из-под языка шпильку, поковырялся пару секунд в замке, и, когда тот щёлкнул, бесшумно выскользнул из карцера.

В коридоре было темно, только дорожка света из соседней комнаты, где грохотали пьяный хохот и кулаки по столу. Лёгкие шаги мальчика за таким столпотворением не услышали, не шелохнулся и спящий на посту хурр. Мальчишка проскользнул в соседний коридор, успев спрятаться в нише, когда мимо, посвистывая, прошёл ещё один мужчина-землянин, потом перебежал через маленькую галерею и оказался в IT-корпусе. Внутри никого не было, охранник у себя яростно рубился по ноуту в какую-то игрушку, ещё один смотрел, кажется, новости, отвернувшись на сто восемьдесят градусов. Мальчик открыл дверь в комнату видеосвязи, направив небольшой импульс в сторону охранников, через пару минут они будут спать очень крепко.

Закрыв дверь, посмотрел на настенные часы и ринулся к пкп, стоящему на столике у видеоэкрана. Вскрыв заднюю панель, он перемкнул пару контактов, отколупал от шпильки прозрачную «капельку» и прилепил к жёсткому диску, в щель металлического корпуса. Такое не обнаружишь, не копаясь специально и очень долго. Потом прикрутил обратно крышку и прошёл к другому компьютеру, подарив ему вторую «капельку» со шпильки. После нажатия на пуск над тёмным экраном высветилась голографическая панель, три комбинации команд – и дело сделано, сигналы перенаправляются на пкп, от которого «скрытый» лабиринт передаст информацию дальше… Он снова взглянул на часы. У него ещё было полминуты. Пододвинув к себе дубликат пкп, он набрал внутренний код, идущий через спутник прямо на корабль, а оттуда на один вполне конкретный компьютер. Вызов пошёл, отсчитывая секунды.

- Связь установлена. Практически за всеми компьютерами, как и предполагалось, у них сеть узловая, перенаправить не составило труда.

Из динамика послышался треск, а потом появилось изображение.

- Отлично, – на лице темноволосого землянина заиграла довольная улыбка, – послушаем, чем они нас порадуют. Каковы дальнейшие перспективы? Что тебе может понадобиться?

- Думаю, следующим их шагом будет поковыряться у меня в голове, история с потерей памяти, конечно, прошла, но паранойю никто не отменял. Ещё несколько часов, я полагаю, буду куковать в карцере. Дальше, скорее всего, меня сбагрят одному землянину с комплексом отца, думаю, этот вариант устроит всех, включая меня. Дальше наметил ещё одно интересное место, тут недалеко, можно найти много интересного по их торговым делам. Я выйду на связь к вечеру, по местным меркам.

- Хорошо, полагаю, к этому времени они окончательно расслабятся. А мы успеем хотя бы бегло проглядеть всё, чем они там богаты. Не рассчитываю, что что-то стоящее найдётся именно здесь, но как ни крути, к нужной точке они ближайшие.

- Понимаю. Ладно, до связи. А то мне через двадцать секунд уже в карцере быть надо.

Радостно подмигнув экрану, мальчик выключил пк и выскочил из помещения. Как и предполагалось, охранники спали, дорога обратно была даже спокойнее, чем туда, и лишь когда замок карцера щёлкнул, запирая пленника внутри, по коридору послышались шаги троих солдат. Мальчик сел на матрас, опустив голову. Камеры не зафиксировали довольную ухмылку на его лице, а если бы успели, тем, кто её увидел бы, она очень не понравилась.

- То же, что, видимо, и ты, – Лассиэро нервно опрокинул в себя стакан, – хотя, ты-то здесь явно недавно, ещё не осознал, насколько тут не Экалта… Как осознаешь – послушал бы я, как запоёшь, если повезёт дожить…

- А по мне так вполне Экалта, – Эркена отхлебнул, поморщился, – хотя вино могло б быть и получше. Но да, мы и не можем это видеть одинаково… Я уже слышал несколько занятных историй, какой же несчастный случай занёс сюда тебя, Лассиэро? Ты ведь исчез в 93м, ещё когда до суда не все верили, что дойдёт, твой отец был свято убеждён, что ему ничто не угрожает… Так боялся Вито Синкара? Или были другие причины?

- А почему бы не бояться? Мой отец говорил: «Не так опасно не убить двоих, как не убить одного. Двое утешатся, сжав друг друга в объятьях, один – сжав в кулаке твоё сердце». Мы все знали, что Вито был фанатично предан своей семье. Думаю, он и сейчас таковым остался…

- Вито Синкара – взрослый мужчина, который не станет мстить тому, кто был на тот момент младше его. Вряд ли ты был замешан, младший сын, а у отца вас было семеро, даже шестерить без тебя было, кому.

- Но я знал. И за три года понял, что всё к тому идёт… Выбор между Вито Синкара и судом – я предпочёл бы, чтоб происходил как-то без меня.

Аскелл обратил к Гидеону физиономию кота, объевшегося сметаной.

- Я же говорил, что проблем не будет. Он прилетит.

- И все наши проблемы мигом будут решены, отлично.

- Посмотрим, – ухмыльнулся тилон, сворачивая экран и отползая от пересобранного, частично из принесённого с «Серого крыла», частично из имеющегося здесь, аппарата, – пока у вас есть ровно одна проблема, с вас достаточно. Лететь ему досюда два дня, постарайтесь это время не сдохнуть.

- Говоришь так, словно находишься не здесь или у тебя за ближайшим углом припаркован корабль, заправленный под завязку. Тебе давно не напоминали, что тилоны тоже смертны?

- За два дня не сдохнем, – Вадим спокойно и твёрдо оборвал разгорающуюся пикировку, какие Аскелл, видимо, любил устраивать просто со скуки и для разминки, – по большому счёту, в эти два дня ничего особо значительного и не произойдёт, аборигены заняты подготовкой, у них всё отлажено на зависть, поэтому всё тихо, деловито и спокойно… Зато потом произойдёт, кажется, сразу всё. И массированная атака на базу и склады, и прорыв кордонов у корлианской деревни у нас через два дня, и Альберт вот прибывает тоже в разгар этого веселья…

- Я забыл, зачем они прорывают кордоны там? Для отвлечения внимания?

Вадим посмотрел на Гидеона несколько даже удивлённо.

- В том числе, да. Но по большому счёту это не настолько качественно их отвлечёт, в этом смысле взрывы в пригородах Хандима, о которых тоже говорилось, действеннее… Задача, как понял, во-первых – создать ощущение, что это основная цель и другого удара не будет, что на прорыве будут сосредоточены все силы, в то время как основные силы направятся к базе… Благо, виладцы, которые сперва вроде как отмазывались от участия, мотивируя тем, что у них недостаток людей и оружия, неожиданно изъявили рьяное желание участвовать… Как понимаете, кроме оружия с тех складов планируется умыкнуть что-то, что позволит нам починить корабль.

- Можно что-то сразу размером с корабль, – мрачно кивнул Гидеон.

- Но, помимо прочих стратегий и тактик, это само по себе то, к чему они готовились и чего желали долго. Освободить корлиан.

- Зачем им это? У них действительно такая трепетная дружба народов?

- Ну, в том числе, кажется, и это, да, – подтвердил вошедший в комнату Ви’Фар, – кроме того, пополнив свои ряды корлианами, они существенно приобретут. Корлиане, с их экзотичной внешностью, конечно, не те, кто может спокойно куда-нибудь в город выйти, ни шпионить, ни бомбу подложить… Но там, где нет нужды мимикрировать под среду, они себя вполне оправдают. Они будут печатать литературу, изготавливать патроны, возить грузы по этой подземной дороге, они пойдут в наступление в нужный момент на любой объект, не занимая себя размышлениями, смогут ли вернуться оттуда живыми. Из всего населения планеты сейчас эта группа наиболее обездоленна и несчастна, а нет, как известно, ничего опаснее людей, которых загнали в угол. Таких людей можно даже не снабжать оружием, они пойдут на врага с голыми руками. Я тут немного слышал, как они сбегали – ломая ограждения, делая подкопы, убивая охрану и захватывая грузовики… Грабили ближайшие продовольственные склады, задерживали машины, подвозящие продукты кордонам, и потом никакими угрозами и демонстрациями силы военные не могли заставить деревенских выдать преступников. Это приводило их в бессильное бешенство. Ну, иногда выдавать бывало уже и некого – доставив в деревню похищенную еду, сам преступник уходил уже насовсем – к подпольщикам… Вычислить имя, объявить в розыск, попытаться отыграться на семье – очень сложно, для землян все корлиане на одно лицо. Поэтому накал ненависти сейчас достиг полной готовности к взрыву. Военные говорят, что корлиане «стали совсем неуправляемыми» – они всё чаще просто отказываются работать, всё больше столкновений. Земляне слишком завинтили гайки, но ослаблять нажим сейчас просто боятся, считая, что это расценится как слабость и готовность к дальнейшим уступкам, и это приведёт в свою очередь к «распоясыванию» джи-лаев. Всё это не кончится добром, и уже очень скоро.

- Вот уж не знаю… – Гидеон рассеянно прошёлся, взял что-то со стола, положил обратно, – реальность такова, что злость злостью, но если у масс нет оружия, нет организованности – они могут злиться сколько угодно, это приведёт к пролитию именно их крови. Одной ненависти к угнетателям мало, если у тебя только топоры и вилы…

- В своё время мы тоже были в их положении. И у нас отбирали даже топоры и вилы. Когда народ готов к борьбе за свою свободу – и оружие, и организация, всё это приходит.

- Как бы то ни было, я… Я, пожалуй, очень рад этим планам. Мне не терпится увидеть этих корлиан… своими глазами…

Ви’Фар взглянул на Гидеона очень печальным взглядом. Наверное, телепатом быть и не надо, чтоб понимать, как ему паршиво. Знать о том, как глубоко и в какую грязь вляпались вооружённые силы Земли – пусть не лучшая их часть, пусть отщепенцы, конечно, но носящие тот же мундир, осквернившие этот мундир так, что хуже некуда… Сознание защищается от настолько неприятных, разрушающих вещей, не даёт думать о них, осознавать. Но Гидеон не из тех, кто позволит себя таким образом защищать. Он пойдёт навстречу правде, непременно пойдёт, сколько бы боли она ему ни несла…

Без картин местного быта картина была б неполной, думал Эркена, поднимаясь вслед за спутниками по замусоренной лестнице – к счастью, всего лишь до второго этажа. Подобные многоэтажки есть и в Миркамо, но отличия, конечно, есть. Хотя бы в том, что даже в Миркамо, весьма не облагодетельствованном судьбой городе, нечасто можно было встретить такую разруху. «Не думал, что однажды скажу хоть слово похвалы нашему правительству, но кажется, пришло это время».

- Кучеряво живёте, – усмехнулся на земном Сети. Лассиэро на бракирийском вполголоса нелестно охарактеризовал его уровень умственного развития, и открыл дверь.

Разговор, конечно, и не ожидался лёгким. От удара Лассиэро отлетел в угол прихожей, врезавшись в старое тёмное зеркало. Зеркало, что интересно, устояло. Эркена отметил, что удар был нанесён левой рукой – правая висела вдоль тела, парализованная.

- Я говорил тебе? Говорил, чтоб ты не совался в это, мать твою, безмозглый кусок дерьма? Умный и крутой? Чего они тебя не пришили, нахрен жить без мозгов!

- Заткнись, сделай милость! Такой умный – нарисуй пару купюр побольше номиналом! Нас через три дня вышвыривают отсюда, долги гасить нечем! Ты не заработаешь. Иди, поищи работу, можешь по профилю, мне похрен, но кто ж тебя возьмёт!

- Помог! Выручил! Новую задницу нашёл, неизведанную ещё?

- Глубоко, конечно, бывает, но я не назвал бы это задницей, – рассмеялся Сети на земном.

- А главное, ребята – у вас лучше альтернатива есть? – подключился Лафьи.

- И много ещё у вас, в вашей плавучей богадельне, мест? Кого ещё берёте?

- Немного, но есть. Текучка кадров, знаете ли, хоть и субмарина, случается.

Лассиэро выпрямился, осторожно промокая губу рукавом.

- Сале, как ни крути, это лучший выход… Даже без этого…

- Благодетель, – Сале сплюнул и, развернувшись, скрылся в комнате, загрохотал мебелью и посудой. Эркена аккуратно отодвинул Лафьи и прошёл следом. В комнате было многим светлее, чем в коридоре, и он смог разглядеть этого второго бракири, лет, он предположил, на пять старше Кастансо Лассиэро. Его правая рука действительно была парализована, вещи в сумку он кидал левой рукой, только иногда придерживая правой, висящей, как сухая плеть, края сумки. Да, нелегко такому в нынешнем положении дел на планете… Уровень безработицы и степень соблюдения трудовых и социальных норм не таковы, чтоб брать на работу инвалидов…

- Кастансо прав, это лучший выход для вас. Либо присоединение к повстанцам, либо медленная мучительная смерть. Либо – да, стать агентом второй стороны, но тут не больше шансов на сытую обеспеченную старость, как и на старость вообще.

- Кто это такой умный? – бракири поднял голову. Эркена подумал, что немного-то удивиться всё же стоило бы. Эту смазливую хищную физиономию годы тоже изменили не настолько сильно, чтобы не узнать.

- Салевье Арьета? Вижу, как рука – спрашивать не надо.

Бракири оскалился.

- А вот я тебя не помню. Точнее, не помню имени, возможно, я его не знал… Хотя физиономия знакомая. Но и не похрен ли… Ты коп, это главное. В какую одежду ни одень, вашу братию узнаешь…

- Это я стрелял в тебя, Арьета. Тогда, когда мы тебя почти задержали.

Секунду ему казалось, что Арьета кинется на него. Но он только насмешливо поклонился.

- Вижу, коп, тебе тоже по жизни повезло очень.

- Мне? Повезло, – совершенно серьёзно кивнул Эркена, – а вот ты, Арьета, всё ещё в розыске.

- Здесь на это как-то всем плевать. Или ты пришёл меня арестовать?

Пожалуй, это составило бы не столь много труда, подумал Джани, при несколько других, правда, всё же, обстоятельствах.

- Я пришёл, вместе с моими спутниками, предложить вам присоединиться к команде «Наутилуса»…

- Или умереть, что, по правде, для нас было бы гуманнее. Даже не знаю, почему я не хочу умирать? Стоило бы. Хоть тогда, когда руки лишился, хоть тогда, когда мы чуть не накормили собой крыс на Шу, потом на Загросе… Хоть когда тут… выжили, повезло… Оказались бы на этой посудине, когда её взорвали – в разы бы меньше было проблем. Ну, «Наутилус» так «Наутилус», не рудники Шлассы, и ладно. И ты, конечно, дашь мне хорошие рекомендации?

- Несомненно. Разве профессия киллера – не лучшая рекомендация для повстанцев?

- Как твоё имя?

- Джани Эркена.

- Эркена… Непременно вспомню, если слышал, конечно…

- Мы в ту ночь не имели времени представиться друг другу, ты, увы, исчез со сцены удручающе быстро, обстоятельно знакомиться пришлось с другими молодчиками твоего хозяина. Недооценили юное дарование – с простреленной рукой умудрился слинять не то что из города, а с планеты, прихватив хозяйского сыночка в качестве заложника.

- Идиот, – устало сплюнув, Сале отпихнул Эркену сумкой и вышел в коридор.

За мальчишкой пришли даже раньше, чем ожидал Джек. Как бы ни было это странно, для человека его сорта и послужного списка, он волновался за результат сканирования, чёрт, волновался, наверное, даже больше самого пацана, а посему был поблизости, когда двое солдат выволокли без особых церемоний найдёныша из карцера и притащили в кабинет капитана. На базе было три кабинета, остальные больше смахивали на помещения казармы.

Мальчишку втащили под руки, поставили перед капитаном, у которого возникло лёгкое дежавю. Вслед за ним вошла немолодая бракирийка с ярко накрашенными глазами. Лицо её сомнительно украшала улыбка, которую и законченный лжец не назвал бы благожелательной.

- Итак, всё просто, – проговорил капитан, буравя взглядом перепуганную добычу, – Если ты не врёшь нам – то к вечеру же будешь свободен на все четыре стороны, если врёшь – мы это сейчас узнаем. Вилина, можешь приступать.

Женщина подошла к мальчику и провела по его волосам грубой ладонью.

- Расслабься, и постарайся ни о чём не думать. Будет неприятно.

Джек искал взглядом взгляд мальчишки, зачем-то пытаясь хоть как-то подбодрить. Но тот не смотрел на него, смотрел перед собойустало и как-то отрешённо, словно готовился к смерти. Рука женщины коснулась его подбородка, приподнимая голову. Какое-то время было тихо, словно ничего и не происходит, а потом брови мальчика болезненно преломились, а нижняя губа стала подрагивать. Это длилось буквально несколько минут, выбившие из Джека столько холодного пота, сколько он давно уж не мог за собой припомнить.

Женщина опустила руку, обернув к капитану недовольное лицо.

- Ничего.

- То есть? Не бывает совсем ничего.

- Глубже текущего – базы и карцера – только темнота и вода.

- Ну, Вилина, не бывает таких голов, из которых ты хоть что-то да не вытащила бы! Попробуй ещё.

- Бывают – пустые, – огрызнулась женщина, но снова обратила на жертву взгляд тёмных хищных глаз.

На сей раз всё было ещё быстрее.

- Ничего. Только эти проклятые волны…

- Волны?

- Да, сэр, волны! Он, если вы не забыли, без малого утопленник, или нет? А больше – ничего. Как будто у него вообще нет памяти. Точнее, она вся состоит из моря и этого вашего карцера.

- Это хорошо или плохо? – не выдержал Джек.

- Это никак… Ну да ладно, главное мы выяснили – он не врёт. Ты о чём-то хотел поговорить со мной? – подсвеченная неким, можно сказать, благодушием физиономия капитана обратилась к подчинённому.

Мальчишка, явно на грани потери сознания, полувисел на стуле, на который сгрузил его конвоир-хурр, секретарь-бракири плеснул ему в лицо водой, потом, заметив, что этого как-то недостаточно, ткнулся, с некоторой брезгливостью, стаканом в зубы.

- Да это… Раз такое дело, что с ним дальше делать-то? Нет, ну можно и в расход, конечно, но если разобраться – за что? Так уж если говорить, если море его пощадило – то как-то даже… нехорошо.

- Экий ты, оказывается, размазня-то, – прицокнул капитан, – а твои варианты? Мне здесь дармоедов не надо, хватает. Надо тебе – забирай.

По лицу Джека, видимо, слишком явно читалось, что на такой поворот он и рассчитывал, капитан расхохотался, соло его участием секретаря и конвоира стало трио.

- Жениться тебе надо было… Правда, тут на ком? Порядочных баб давно расхватали, а на шлюхах жениться последнее дело. Ну, если тебе делать нехер, мне-то какое дело. Хоть богадельню открывай, лишь бы в свободное от службы время.

Джек шагнул к мальчишке, изо всех сил сдерживаясь, чтоб не выступить перед сослуживцами совсем уж слюнтяем, помог ему подняться.

- Ну, раз уж об этом речь зашла… Отпуск у меня вроде как неотгулянный. Может, я тогда тово, для оформления документации-то тогда…

- Всё, потеряли мужика, – заржал хурр.

- Ну, нареканий к тебе не больше, чем к другим, почему б нет, в сущности, заслужил… Без отпуска-то тут совсем одуреть можно. Забирай своё отродье и катись, Бан тебе всё оформит. Куда направишься?

- В Хандим, знамо дело, куда ж ещё.

Джек буквально чувствовал, как уже другой дрожью дрожит тело мальчишки – тихой, несмелой радости, и как ему самому ни тревожно было от такой своей внезапной сентиментальности, но ничего поделать с собой уже не мог. Ну невеликая доблесть – ребёнка пришить, за душой и так хватает того, чем не хвастаются. Пусть уже и что-то доброе будет.

Капитан открыл ящик, выудив оттуда небольшой свёрток, протянул его Джеку.

- Передашь по пути на полигон. Хрен знает что творится, кроме тебя даже и доверить это не представляю кому. Ладно, катитесь с моих глаз. Но чтоб через неделю был тут, понял?

Джек кивнул, принимая с рук свёрток, и, взяв второй рукой за руку мальчика, вышел из кабинета. Сам не заметил, как облегчённо выдохнул.

- Ну всё, дружок, теперь бояться нечего, – с несколько нервной улыбкой проговорил он, – теперь только заскочим в одно место, и я отвезу тебя в город. Не райские кущи, но райских кущ здесь и не найдёшь, а более-менее удобная постель, да еда, хоть немного напоминающая какой-то вкус, есть. Думаю, пока нам и этого хватит, как считаешь?

Мальчишка весело кивал, восторженно глядя на мужчину.

- А как мне вас называть?

Джек задумчиво потёр шею.

- Ну… Отцом-то меня, наверное, ты нескоро привыкнешь звать, да мне и не позарез, какой из меня папаша, это ещё жизнь покажет… Зови просто – Джек. Вот как тебя называть – другой вопрос… Даже догадок нет, как звали?

Мальчик вновь мотнул головой.

- Ну тогда… Буду звать тебя Дэвид. Нравится? Ну вот и славно. В городе тебе документы сделаем, в школу пристроим… Дрянь там школы, но уж какие есть. А там годика два-три, и уедем отсюда куда-нибудь… Были б деньги, а деньги будут – уголок себе во вселенной найдём, уж точно получше этого.

Уже за полночь их грузовик отъехал от базы в сопровождении ещё двух боевиков. Новоиспечённый Дэвид уснул на широком пассажирском сидении, подложив ладошки под щёку, у Джека от этого зрелища ошеломительно для него самого защемило от прилива нежности в районе грудной клетки. Радуясь, что никто за ним сейчас не наблюдает, мужчина отвернулся обратно к дороге, и, насвистывая весёлую мелодию, прибавил газа. До переправы было всего ничего, а усталости он совсем не чувствовал.

- Я сожалею, что доставил вам… хлопоты, которых у вас могло и не быть, – Эркена, глядя на морской горизонт, пропускал между пальцами горячий белый песок, – в такие моменты я удивляюсь, почему меня никто до сих пор не пристрелил.

- Мы не обязаны были тебя слушать, – Сети вытянул ноги, откинувшись на растрескавшийся камень, – если б мы решили, что можно им пренебречь или трупом-другим больше погоды не сделает – мы б сделали так. Но, пара матросов нам и правда не помешает, а люди, оказавшиеся в жизненной заднице, действительно умеют быть полезными… Не так и много нам пришлось отдать за то, чтоб их выпустили с нами без лишней тягомотины. Заложить нас при всём огромном желании им будет затруднительно, с подводной лодки даже просто сбежать ещё надо постараться. А если совсем себя не оправдают… Ты, вроде бы, знал их по прежней своей жизни, как я понял? Кто такие, какими навыками обладают?

Эркена оглянулся на соотечественников, о чём-то вполголоса собачащихся неподалёку, вытряхивая из ботинок песок.

- Моя родина Экалта – прекрасное место… Иногда без иронии, иногда с нею. Казалось бы, места там гораздо больше, плотность населения меньше, могла б быть тишь да гладь… Но традиция есть традиция. Без периодических клановых разборок и дружбы с кем-то против кого-то бракири – не бракири. Один из этих парней – тот, что помладше – сын одного очень влиятельного… в прошлом… человека в наших краях… Не знаю, как у вас, а у нас бизнес без криминала не бывает.

- У нас теперь тоже не бывает.

- Тринадцать лет назад его семья уничтожила семью одного моего хорошего знакомого… Почти друга, если б можно было так говорить о том, кто отличается от тебя и происхождением, и образом жизни, и вообще почти всем. Я полицейский, я участвовал в расследовании этого дела. Это был один из тех редких случаев, когда преступников такого высокого уровня удалось привлечь к ответу. Не только исполнителей, но и заказчиков, в смысле. Судебный процесс, конечно… Его и завести удалось только три с половиной года спустя, и самих судов было три… Но Кастансо этого уже не знал, он исчез гораздо раньше.

- Не хотел сидеть? Понимаю.

- Едва ли его посадили бы, на момент гибели клана Синкара ему было только пятнадцать. Конечно, у нас и в пятнадцать можно иметь некоторый заслуживающий внимания послужной список, но не в этом случае. У него было шестеро братьев, три зятя – мужья его сестёр, плюс дяди и двоюродные, плюс просто в наёмных головорезах у Альдо Лассиэро недостатка не было. Пацан мог пройти только как свидетель, даже укрывательство ему скорее всего не вменили бы… Приличный мальчик из вполне обычной богатой экалтинской семьи, тогда получал образование… В экономической сфере, конкретную специальность ещё не выбрал. В поле зрения правоохранительных органов и попадал-то пару раз, в пьяных дебошах, в которых даже активным лицом не был, так, рядом стоял или в углу в отключке валялся… Это по нашим меркам не очень и преступление, студент, который не шляется периодически с пьяной компанией таких же юных прожигателей жизни, скорее вызывает подозрение. Возможно, он испугался мести последнего выжившего Синкара… Хотя на тот момент с трагических событий прошло уже три с половиной года, а Вито так и не объявлялся…

- Понятно. А второй?

- А второй – экземпляр поинтереснее. Один из «работничков» старика Лассиэро. Киллер. Происхождения неустановленного, взят кланом из выпускников детского дома, это обычная практика. Кроме участия в устранении Синкара, ему ещё очень много есть чем, несмотря на молодой возраст, похвастаться. Теперь, правда, он уже однозначно бывший киллер. Правая рука после серьёзного ранения так и не восстановилась, судя по всему, серьёзно повреждён плечевой сустав… Как он вообще столько времени выживать умудрился, удивительно. Видимо, Кастансо очень робкого десятка парень, если за десять лет не пришил его или не сдал…

- Ну, как сказать… Я тут понимаю меньше твоего, в том, какой путь им пришлось проделать, прежде чем нам тут встретиться, но – слышал, наверное, что вдвоём выжить легче, чем поодиночке. Особенно когда ты в совершенно чужом мире, где не знаешь языка, где вот такое творится и где на тебя продовольственного пайка совершенно не заведено. Как минимум, когда есть с кем перекинуться родным словом, это может очень много значить…

- Подъём, – раздался окрик Лафьи, – плывут.

====== Гл. 46. Культурные аспекты ======

Сперва Дайенн думала, конечно, что девочка нянчится с младшей сестрёнкой. Каков же был её шок, когда она услышала, что это – её дочь.

- Ну да, я замужем… можно сказать. В том смысле, что официально мы не расписывались, конечно, но кому это особенно надо.

- Разумеется, не расписывались!.. Тебе ведь… Тринадцать, или двенадцать? Не рановато для семейной жизни?

- До четырнадцати можно и не дожить, – девочка скорчила гримасу, – и вообще-то это у нас нормально. Люди когда хотят, тогда и женятся.

- У вас раньше наступает совершеннолетие? – Дайенн сделала последнюю попытку спасти свой рассудок.

- До маркабов и землян у нас никакого совершеннолетия не было, незачем. Они-то, конечно, яростно ринулись защищать наше детство…

Дилгарка сглотнула.

- А вы находите это странным? При всех прочих сомнительных моментах, тут, думаю, они правы. Поверьте, я не одобряю вторжения в чужую культуру и традиции и навязывания своих моральных норм…

- Но именно это вы и пытаетесь сейчас сделать.

- Но есть вещи, которые объективно стоило бы изменить. Я понимаю, что вы так, допустим, жили веками, и можете сказать, что жили неплохо… но можно жить лучше. Если вас… не заставить или запретить, как делали маркабы, нет, но объяснить, что вы теряете и что можете приобрести, если вот, например, поднять брачный возраст по крайней мере до завершения образования…

- Ранние браки и раннее рождение детей – зло, – понимающе хмыкнула девочка, – и признак отсталости расы. Слышала. Мы, вообще-то, не дикарями были к моменту прихода маркабов, и образование, и медицина у нас были вполне развиты. И в недра спускались, и в воздух поднимались, в космос вот не выходили, но потому, что не стремились.

- Да, но ты считаешь, общество господства мужчин – это гармонично и правильно? – Дайенн чувствовала, что балансирует по краю, если не перешла его, ей было стыдно за то, что она говорила, но и не говорить не могла.

- Да кто ж вам такое сказал? – ухмыльнулась джилайка, – если последние лет семьсот маркабы ограничивали наших женщин в возможностях, предписывая им исключительно семейно-бытовую сферу, то это не значит, что мы это с удовольствием принимали.

- …Понимаю, сейчас тебе кажется это не важным, но как ты собираешься учиться, как…

- А как вы собираетесь работать, если решите завести детей? Это ваша голова полна предрассудков и ложных идей, госпожа Дайенн. Вы вообразили, видимо, что наших бедных девочек семьи используют как товар, выдавая замуж и заставляя рожать, пока рожается? У нас никто не женится и не рожает, если не хочет этого.

- И вы полагаете, что нормально хотеть этого в двенадцать лет? А чего ж не ещё раньше?

- Да можно и раньше, – пожала плечами девочка, – но раньше обычно редко кто определяется с выбором партнёра. Человека ещё нужно проверить, в том числе в постели.

- Что?!

- Бедная госпожа Дайенн, наверное, ещё девственница? Не бойтесь, это совсем не больно… Хотя, наверное, для джилайских девочек, не для ваших…

Сзади к онемевшей дилгарке подошёл издевательски аплодирующий, под перезвон цепи, Аскелл.

- Просто чудесно! Так, госпожа Дайенн, над вами, кажется, даже я не издевался?

- Аскелл! Кто вам разрешил свободное перемещение?

- А кто запрещал? Или вы полагаете, я сбежать могу? Отсюда не легче, чем с подводной лодки.

- Мне жаль, что вы были так шокированы, – молвил некоторое время слушавший эту нетривиальную беседу Аэва, – но нам некогда было, что поделаешь, давать вам полный экскурс в нашу культуру и историю, у нас тут немножечко война. У нас нет сексуальных запретов. Вообще нет. Как и много каких. Маркабы пытались привить их нам, до сих пор многие группы джи-лаев держатся… более привычного вам образа жизни, но культура джи-лаев достаточно живуча… Посмотрите на природу. Когда человек культивирует её, он меняет целые ландшафты довольно сильно, вырубает или насаживает леса, заравнивает холмы, прорывает каналы или строит дамбы… Но природа склонна к восстановлению изменённого. Оставьте искусственное на какое-то время без всякого ухода – дамбы разрушаются, поля зарастают… Даже болото может снова образоваться на том месте, где его когда-то засыпали. Положим, культура меняется, развивается, в том числе вбирая в себя что-то чуждое, как и на заброшенном поле среди сорняков будут произрастать одичавшие культурные растения… Но в целом она стремится к возвращению в естественное для себя состояние. У нас говорят: «Джилайский мужчина с рождения мужчина, джилайская женщина – с рождения женщина». У вас – я имею в виду не вашу расу, о которой мало знаю, но у большинства, кого мы встречали – есть понятия созревания, половой зрелости… Вы рождаетесь, как вы это называете, «чистыми», и лишь через какое-то время в ваших организмах начинают вырабатываться половые гормоны. Но и тогда вы не допускаете половые отношения и брак сразу, в силу социальных, религиозных, ещё каких-то причин вы это находите невозможным… Это порождает у вас много дополнительных проблем, связанных с тем, что люди уже имеют сексуальные желания, но ещё не имеют разрешения их реализовать. У нас гормоны вырабатываются в телах с рождения, и сексуальное общение – постепенное, поэтапное, начиная просто с взаимных ласк – у детей неотделимо от взросления. У них нет какого-то страшного порога, пересекая который, девочка или мальчик обнаруживают, что с их телом происходит что-то странное и пугающее, как это у вас… Вы создали много законов, чтобы защитить детей, но почему-то эти законы не оказываются достаточной силой, чтобы действительно защищать. Я говорю, по крайней мере, о землянах, о которых знаю больше всего. Они рассказывали много ужасного о том, что было у них прежде и отчасти есть и сейчас – насилие над детьми, детская проституция… Почему же этого нет у нас, интересно? При том, что у нас нет специального закона, запрещающего сношение с человеком младше определённого возраста? Не скажу, что этого нет вообще, но в целом мы не культура насильников, потому что совершенно ни к чему применять для получения удовольствия силу, если ты можешь получить его и так.

- Просто гимн вседозволизму, – мурлыкнул Аскелл, – прекратите, прошу вас, госпожа Дайенн близка к обмороку.

- Ну, я вовсе не хочу сказать, что путь джи-лай лучший из возможных, – примирительно поднял ладони Аэва, – ведь есть и другая, довольно печальная сторона. Чисто биологическая причина. С возрастом сильно снижается фертильность. Оптимальный возраст для зачатия и рождения детей – вот этот. У женщин моего возраста уже гораздо меньше шансов зачать и родить ребёнка, у женщин возраста Офан этих шансов почти нет.

- Офан, это ведь ваша старшая сестра? Она ведь…

- Совсем не старая, хотели вы сказать. У вас бесплодие наступает с дряхлением, увяданием. А у нас репродуктивный цикл просто короче. Именно поэтому мы не воспринимаем женщину как инструмент для воспроизводства, как вы подумали сперва. Наши женщины остаются привлекательными и желанными до старости, ведь наше влечение не завязано на деторождение. Хотя, конечно, это бывает довольно неудобно для тех, кто сперва не хочет детей, потом не может, или, встретив новую любовь уже в зрелом возрасте, хочет завести детей и с ней. Не каждому везёт так, как нашей матери, родившей нас с разницей в 15 лет. Думаю, дальнейшее развитие нашей науки, медицины решило бы эту проблему – как в ваших мирах существенно отодвинули старение и смерть, победили многие болезни. Но видите ли, нам немного помешали… Некие структуры, не очень заинтересованные вообще в процветании нашей расы.

Что ж, у Дайенн были более чем свежи в памяти занеф со сходной проблемой, и в сравнении с ними этим существам ещё повезло. Действительно, нельзя винить кого-то в том, что всего лишь его природа.

- Да, но… как сами ещё дети могут воспитывать детей?

- Обычно они и не воспитывают. Традиционно наша семейная жизнь устроена так, что никто не воспитывает своих детей. Бабушки и дедушки, старшие братья и сёстры нянчат малышей, пока их родители учатся и становятся на ноги. А когда становятся – то воспитывают уже своих внуков. Конечно, если женщине везёт родить уже в зрелом возрасте – другой разговор… Но не все готовы рисковать. Лучше уж решить этот вопрос, пока можешь, и дальше жить в своё удовольствие. Мать этой девочки погибла, и пока некому её заменить. Впрочем, с образованием и карьерой у нашей молодёжи сейчас проблемы отнюдь не из-за раннего родительства.

- Но организм, который по сути ещё детский…

- Понимаю вас, вы ведь медик, вы не можете не приходить от подобного в шок. Но видите ли, мы отличаемся от землян и подобных им рас. Наша физиология такова, что наша сексуальная близость может быть только к взаимному удовольствию…

Дайенн вспомнила некоторые аспекты физиологии бракири. Ну да, если и в этом они подобны…

- У нас управляемое зачатие. И наши плоды как правило мельче, младенцы 3 и более килограмма у нас – единичные, рекордные случаи.

- Вас просто создали какие-то более злые боги, – юная мать покрепче перевязала шарф, в котором носила ребёнка, взяла узел и направилась вслед за Аэвой к выходу, сегодня они с небольшой группой выдвигались в Сайду, – они создали у вас заболевания, передающиеся при сексе, сложности с предохранением от беременности, когда не хочешь её, в общем, много всяких страхов…

Дайенн не сразу осознала, что осталась с Аскеллом в комнате одна. В общем-то, меньше всего ей было до Аскелла сейчас, так погано на душе давно не было. «Если бы остановилась раньше, так бы не было. Теперь начинаю понимать, почему родители и старейшины так не хотели пускать меня в полицию… Вот он, этот конфликт воспитания и профессии, совсем не в том, в чём я думала сперва. Как минбарка, я помню, что следует избегать осуждения чужой культуры и мне должно быть стыдно, что я позволила себе потерять контроль и говорить с позиции культурного превосходства, критикуя то, о чём не имею понятия… Но как полицейский, я не могу иначе смотреть на ребёнка, который… вынужден жить не как ребёнок… Ну вот, опять. Я не могу об этом говорить иначе, чем «вынужден». Даже на возражение, что детей никто не заставляет, они сами принимают решение, с кем иметь отношения, когда вступать в брак и рождать детей, я отвечу, что это лишь потому, что их так приучили…»

Конечно же, кстати вспомнились Аврора и Нирла – ну как после этого у неё должно было быть иное восприятие? Гордость в голосе Авроры, в детском голосе, говорящем вещи, ужасные и в устах взрослого…

Неприятные воспоминания смыла волна ужаса – неслышно подошедший сзади Аскелл набросил ей на шею цепь, соединяющую браслеты на его руках.

- Аскелл! – она старалась, чтобы её голос звучал твёрдо, было это нелегко, – очень советую немедленно это прекратить!

- Вы испугались? – его тихий издевательский голос обжёг её ухо.

- Аскелл, если вы не растеряли последние мозги…

- Вы подумали, что я убью вас? – его руки, насколько хватало цепи, скользили по её плечам, несильно, но твёрдо сжимая их, – быть может, я и совершал бессмысленные и чреватые для меня неприятностями действия, но не настолько. Хотя, полагаю, меня не убьют… не убьют по крайней мере ещё два дня, пока я остаюсь самой надёжной связью с Альбертом…

- Но могут сделать ваше существование очень болезненным, – прошипела Дайенн, когда его пальцы вцепились ей в волосы.

- Я просто подумал, что возможно, если таким образом ограничить вас в действиях, вам будет легче не винить себя и не сопротивляться… – он прижался к ней теснее. Недопустимо тесно.

- Вы правы, я не оторву вам руки, поскольку именно они являются вместилищем производной Альберта… Но могу оторвать то, во что он вам ничего не вживлял, и чем вы сейчас, по-видимому, думаете, Аскелл!

- К сожалению, это были волокна кризалиса, а не биотека, поэтому техномагом я не являюсь, всего лишь человекообразным собратом посоха и корабля… Но как и биотек, эти волокна разрастаются, распространяясь по всему телу. Так что лучше ничего не отрывать мне без крайней нужды, госпожа Дайенн.

Дайенн резко развернулась и скинула руки Аскелла вместе с цепью. Цепь при этом больно резанула по шее, но разъярённая дилгарка не обратила на это внимания.

- Можете считать, что на этом ваша прогулка закончена. Насовсем, – она дёрнула за цепь, заставив тилона невольно зашипеть, когда браслеты врезались в запястья, – сейчас вы вернётесь на цепь. И я позабочусь, чтоб она не была слишком длинной.

- Ой ли, госпожа Дайенн, ой ли…

Скотина, совершенно точно, упал не потому, что с силой удара она переборщила. А потому, что прекрасно рассчитал, что, не выпустив цепь из крепко сжатого кулака, и она, по инерции, упадёт следом. Зато удар коленом пришёлся почти туда, куда… Почти, да.

- Лучше бы поосторожнее. Импульсивность – сестра недальновидности. Я всего лишь пытался сэкономить вам время. Мы не выйдем. Дверь заперта.

- Что?! Кто её запер?

- Я. Ну, почему нет, если некоторые так беспечно не следят за ключами… Зачем здесь вовсе ключи, по правде говоря…

- Ключ, Аскелл, – прорычала она в самодовольно ухмыляющуюся морду.

- Возьмите. Угадайте, куда я его засунул?

- Чего вы добиваетесь, не могу понять, Аскелл? Тяжких телесных повреждений?

- Да просто развлекаюсь! Не представляете, как мне скучно!

- Ваше судно – ваши правила. Я не больно много понимаю в ваших делах и не хочу понимать, вы мне жизнь и жратву, я вам – всё, что требуется за это.

- Сале, ты мог бы не задираться с порога? Охота отправиться кормить рыб?

Капитан расхохотался.

- Готов поверить, что вы ничего не слышали о повстанцах и понятия не имеете, чего они хотят. Мы же здесь такие наивные, в ящике живём… До некоторой достаточной степени наши цели совпадают, ребятки. Так что прибыли вы по адресу, и вникать придётся, мы здесь невинных трепетных дев не держим. Если уж вы не пошли работать на тех, думаю, кое-что понимаете…

- Жить охота, – буркнул Сале.

- Вот-вот. Наших «хозяев» отличает много хороших качеств, в их числе патологическая жадность и патологическая же подозрительность. Поэтому срубить бабла и удрать проживать его в какой-нибудь райский уголок вам бы никто не дал. Пока знаете слишком мало – вам платят гроши, когда вы знаете слишком много – вас убирают.

- А вы, значит, щедро нам заплатите и отправите на почётную пенсию?

- Если живы останемся – как знать. Так, всё, вон с моих глаз. Засмани вам изложит круг ваших обязанностей, он же покажет каюты и всё, что вам положено знать… Запоминайте всё сразу хорошо, никто за ручку водить не будет. Да, и отдельной каюты не обещаю, даже одной на двоих. Будете жить с Яже и Умане… Что такое, принцессы?

- Ничего, – Кастансо зло сверкнул глазами, – с Умане так с Умане… и кто там ещё… Там хоть как, на кровати или на коврике?

- Вежливый мальчик, который не хамит хозяевам, – с ухмылкой шепнул Сале на бракирийском, – подушечку в цветочек выдадут и личный ночной горшок.

- Заткнись, Сале, тебя всё устраивает, да…

Капитан, прищурившись, переводил взгляд с одного на другого.

- Извините, ребята, если не так понял… Вы не… кем-то не приходитесь друг другу?

- А что? – ощерился Кастансо, – имеете что-то против?

Сале здоровой рукой саданул ему по рёбрам.

- На берегу надо такие вещи выяснять.

- Прикольно бы это звучало. Давай, начинай.

- Тогда можете занять угол в подсобке. Лучше угла молодожёнам предложить не можем.

- Да чего, мы когда надо, отвернёмся, – хохотнул, по всей видимости, Умане, – что мы, не понимающие? Да расслабьтесь, ребята!

Увы, Кастансо и Сале не очень много в его словах поняли, потому что сказано это было не на земном.

- Никто вас бить не будет, – пояснил капитан, отсмеявшись над подобравшимися, приготовившимися к неравному бою бракири, – по крайней мере, именно за это. Спите где хотите и трахайтесь как хотите, главное не в рабочую вахту и не у меня на столе. Всё, вон.

- Вас действительно такие вещи не беспокоят? – вырвалось у Эркены.

- У меня до чёрта поводов для беспокойства, какое мне дело, кто, кого и как? Тем более что баб тут, как ты заметил… не сильно много.

Проще говоря, Эркена пока заметил одну, и не очень хотел знать, кто тот счастливец.

- Вы, пришельцы, странные, чтобы не сказать, конченые придурки.

- А вы, значит, без предрассудков, и к гомосексуализму относитесь без неодобрения? Или это просто дань суровым военным обстоятельствам?

Капитан подошёл к пульту – «Наутилус» продолжал погружение, курс брали пока к одному из мелких безымянных островов, где у команды были какие-то тайники и, в числе прочего, как понял Эркена, станция связи, собственная связь «Наутилуса» в числе своих достоинств бесперебойной работой похвастаться не могла.

- Маркабы относились к гомосексуализму очень с неодобрением. Как и к добрачному сексу, употреблению дурманящих напитков и много чему ещё. Поэтому, думаю, легко понять, что нам на сексуальные вопросы – плевать. Сами они, сколько их среди нас осталось, могут жить как хотят и ограничивать себя как хотят, но не лезть с этим к нам.

В голосе Майру слышалось лёгкое презрение. Прошлое не так легко забывается, подумал Эркена, тем более когда не минуло ещё и полувека. Сам капитан, быть может, ровесник освобождения планеты от маркабов, но здесь есть джи-лаи старше, плюс семья, воспитание – а фанатов маркабов и их культуры на этой планете, наверное, поискать…

- У нас очень гедонистическая культура, пожалуй, – отозвался со своего места штурман Кети, – мы не любим запреты… Перекормили нас ими, кажется.

- Давно хотел спросить – какая у вас религия, во что вы верите, каких правил держитесь?

- Сложный вопрос… Потому что практически ни во что. От разных пришельцев мы потом с удивлением слушали много такого… В общем, наши культурологи пришли к заключению, что в основном расы, судя по легендам которых, выведены искусственно, ну или… усовершенствованны, так сказать, более развитыми расами… имеют обычно строгий свод законов и привычку подчиняться множеству нелепых вещей. Кажется, наши создатели были куда рациональнее. Мы должны были работать и слушаться их. В том плане, чтоб не бунтовать и не саботажничать. Гимны можно было не петь. Убивать друг друга не следовало – ближний суть их собственность и рабочая сила. Воровать тоже лучше не надо, особенно у них. А пить, есть, курить и трахать можно было всё, что заблагорассудится. В свободное от работы время. Ну, а когда создатели исчезли, и это потеряло значение… Мы им не поклонялись и не ностальгировали после их исчезновения, и второго пришествия не вожделели. Спокойно и цинично унаследовали из их достижений всё, что могли освоить, а их самих… ну, не то чтоб забыли… Некоторые немногочисленные группы у нас, конечно, умудрились создать культы их почитания, с пантеонами, статуями, священными книгами, но это быстро забылось. Несколько книг сохранилось, любопытные памятники истории… Сюда, на Джи-Лай-Кенаб, попала одна, хранилась в музее, пока маркабы до неё не добрались, в своём религиозном рвении… Бесполезно было им объяснять, что для нас это вроде художественного произведения. Копии, может, где и сохранились…

- То есть, у вас нет богов?

- Ну, не то чтоб именно нет, и не то чтоб есть… Мы верим в основном в бога и богиню, Шарана и Мал. Некоторые ещё выделяют их детей, или племянников, это несущественно… Откуда могли взяться племянники, если братьев и сестёр у Шарана и Мал я не помню – не спрашивай…

- Ты не помнишь, а другие помнят, – возразил землянин, – был у Шарана брат.

- Пришелец меня ещё нашей культуре учить будет… Ну, может, и был. Много погоды он всё равно не сделал. Главное – это Шаран и Мал. Грубо говоря, Шаран – бог дня, лета, порядка. Источник хорошего. Мал – соответственно, богиня ночи, зимы, хаоса. Царица мёртвых, до кучи. А мир – это поле сотрудничества и борьбы Шарана и Мал. И мы все. По сути, мы все – дети Шарана и Мал, потому что во всех нас есть и хорошее, и дурное, и хаос, и порядок. Это неразделимо, наша задача – балансировать между полюсами. Чем лучше балансируешь, тем счастливее живёшь. О рождении детей или приплоде скота молишься Шарану, о победе в войне – Мал, это всё-таки её стихия. Надо солнышка – молишься Шарану, нужен дождь – Мал. Боги ревнивы, будешь больше поклоняться одному, чем другому – получишь пакость. Есть легенда, что в одной деревне люди взяли и решили, что Мал им не нужна… Ну да, не стало болезней, не нападали хищные звери, паразиты не портили посевы. Перестали идти дожди, ночью не опускалась темнота, и больше не умирали люди. Что в итоге? Деревня разрослась, еды на всех не хватало. Долго они ещё бегали за Мал и упрашивали простить их… Это легенда, конечно, но она показательна. Современный человек, ясное дело, понимает, что дождь идёт вследствие определённых атмосферных процессов, а дети рождаются от соединения мужской и женской плоти, но суть остаётся. В своих поступках мы стараемся соблюдать баланс между Шараном и Мал. Это полностью, конечно, невозможно, но и последствия перекоса в ту или иную сторону мы учитываем и готовы к их исправлению.

- Отсюда до Хандима рукой подать, но мало кто может это расстояние назвать безопасным. У нас тут такое порой случается, у… местные дикари, которых, кстати, так и не приучили порядочно себя вести, совсем оборзели. Вот вчера, например, я вышел – а у нас прямо под воротами эти самые дикари какую-то стычку устроили! Я смотрю, а они там даже пушками балуются, ну я с пацанами их и пострелял, нехрена ибо. Да что там, вы у себя тоже там видали всякое, но чтоб вот так, средь бела дня…

Всё это рассказывал приземистый мужичок преклонных лет, проверяя пропуска, внимательно всматривался в перечень груза, который Джек привёз с собой, а потом отдал и карточки и новый пропуск. Мальчишка стоял рядом с багажом, удивлённо оглядываясь по сторонам. Потом, когда Джек и его собеседник скрылись в каморке пограничника, он вытащил из-под ногтя тоненькую пластину и засунул её между пластинами пропускного пульта, не прорезая его, аккурат на спаивающие элементы. Опыт подобного у него имелся. Джек вернулся довольный, подхватил багаж и кивнул в сторону невысоких бараков.

- Осталось только передать кое-что здешнему командиру, и мы свободны. Устал, да? Ну, давай я тебе дам пропуск, пойди отдохни, хочешь?

Дэвид устало взглянул на Джека, стараясь улыбнуться как можно радостнее.

- Да, если можно?

Джек потрепал мальчишку по тёмным волосам.

- Да, конечно. Ты мне не слуга, а… – на этом слове он запнулся. Всё на секунду стало таким странным, диким, тревожным. Словно вдруг отказали приборы… Не паника, нет. Но дезориентация. Зачем ему это? Какого он вообще ушёл с базы, какого он делает здесь? За каким чёртом ему этот молокосос? Но секунда прошла, а тёплые пальчики обхватили его ладошку, и Джек подавил внутреннее бурление с тем ожесточением, с каким раньше давил слабые протесты против своего невесёлого образа жизни. Да, страшно, оказывается, в жизни что-то менять. Словно в утреннем тумане на берегу, где не видно ничерта. Но честно – хочет он состариться со всем этим же, разве что с чином повыше и печенью побольнее? Сколько ещё всё это прокатится по накатанной колее – ну лет десять, может. А потом, если не прихлопнут – сам в одиночестве со стаканом будет жалеть, что не прихлопнули, – мы напарники. Я старший, ты младший, новобранец. Буду тебя всему учить, ты мне будешь помогать. Идёт?

Дэвид кивнул. И сосущее ощущение внутри отпустило. Да, вот так правильно, вот так нормально. Сразу-то он, конечно, в приличного папашу не перекуётся, это понятно… Всё ж правильно, что свою семью не завёл. Этот хоть понимает, что семейной идиллии с рождественских открыток ждать не приходится.

Через полчаса парень уже сидел на кровати в захламлённой, душной комнате, с аппетитом жуя солидный кусок рыбного пирога – главный в этих краях вид еды на заказ, а Джек по телефону выяснял время, когда его всё-таки изволят принять для вручения пакета. Трубка отзывалась матом, но обещала перезвонить через час, а пока можно было и отдохнуть. Когда Джек, выдав смолкшему телефону полновесную характеристику недавнего собеседника, отправился в душ, мальчик моментально спрыгнул с кровати, вытащил из его сумки планшет с порядком потёртым стеклом. Звук льющейся в ванной воды и насвистываемая мужчиной песенка немного раздражали, но были гарантом того, что внезапно его никто не застукает.

Увы, здесь придётся без голографической панели, а при потере чувствительности сенсором примерно наполовину то ещё удовольствие. Джеку, видимо, не критично, долбит по нему да и всё. А в остальном всё как надо, минимум один раз после внедрения планшет в общую базовскую сеть включался, так что все команды туннеля работают и здесь. В новую сеть он пока не включен, да не факт, что и будет, но это не принципиально, телефон-то включен, а кодов на пластине – выбирай любой… Тоже одна сеть на всё про всё, удобно, конечно – данные с каждого вшивого терминала моментально собираются в одном месте, но вот такая штука, что и вшивый терминал может о вас кое-что узнать… Пока устанавливалось соединение, бросил взгляд за окно. Картина безрадостна, да, а чего ожидать от этой расы? Мир и так тот ещё отстойник, а эти его точно добьют. Ну о каком развитии можно говорить? Это стадо, делающее вид, что марширует под какую-то отвратительно нестройную строевую – это что-то с противоположной от развития стороны.

Никого за прошедшие две недели не прибывало на полигон, по крайней мере, на посту не отмечались. Имеющийся кадровый состав – полтора десятка офицеров, человек двести солдат, всякий обслуживающий балласт – ещё человек сто. В общей сложности чуть больше трёхсот – вооруженных и тупых. Для постоянного состава при складе рухляди и площадке по доламыванию этой рухляди – в принципе, достаточно, остальные наезжают время от времени.

- Так, а тут у нас что?

Подойдя к двери ванной, мальчик прислушался. Вода всё так же лилась, Джек что-то напевал, смутно похожее на то, что пели на улице. Служба в армии учит человека всё делать быстро, но это не значит, что он будет применять этот навык по каждому случаю. Маниакальная любовь землян к водяному душу известна, сколько-то он ещё там провозится. Хмыкнув, парень сковырнул мелкий прыщик на запястье и вынул тонкий, как волос, проводок, который тут же подсоединил к планшету. Проводок засветился голубым, возвещая передачу данных на микрочип.

- Не покладая рук, трудятся ребята… Оружия, смотрю, больше, чем их самих, из расчёта раз так в тысячу. Морда ведь может треснуть…

Просматривая попутно файлы с отгрузками, он скопировал карту Хандима, схемы канализационных люков, проходов, ещё какие-то технические файлы, которые господа военные хранили в главном компьютере, но на которые не додумались поставить ограничение. Ну правильно, кому их тут ломать, взломать-то трудов бы не стоило, да вот местные шанса не имеют физически подобраться так близко.

Передача данных закончилась, он привёл запястье в первоначальное состояние, убрал на место телефон Джека и планшет. Совсем скоро нужно будет выйти на связь.

Упомянутый как раз вышел из ванны, вытирая голову полотенцем.

- Иди теперь ты. Я пока в штаб, думаю, теперь-то они там отсовещались. Вернусь часа через два, не волнуйся, не брошу.

Паренёк подскочил с кровати, взял с собой длинный халат и скрылся за дверью.

Тёплая вода ласкала – вода, она разная, как вселенная. В принципе ведь то же вещество, образ которого так впечатлил бракирийку. Усмехнувшись, он поднял и обрушил вниз в своём сознании гигантскую волну – пожалуй, такой хватило б, чтоб немного подредактировать береговую линию этого континента, надолго выведя из обихода выражение «портовой город». Океан – это малый, наземный космос, в его тёмных глубинах можно спрятать всё. И самый самонадеянный не решится ринуться в эти глубины свинцово-тяжёлой, холодной воды. Намыливая голову, он пытался представить себе лицо учителя, получающего информацию. Жаль, что он этого не видит сейчас, такие малые приятности очень украшают жизнь. Опершись о стену и подставляя под струи воды голову, он вспоминал, прикрыв глаза.

«- Тебя будут звать Лиар. С этого момента начинается твой путь, сумей оправдать связанные с тобой ожидания.

- В этом тебе никто не поможет, ты должен научиться этому сам. Ты особенный. А с особенного и спрос особенный.

- Ты не можешь бояться, нами не владеют эмоции, мы владеем ими.

- Я не всегда буду рядом, чтоб исправить твою ошибку, поэтому не ошибайся.

- Я рассчитываю на тебя, Лиар, помни это всегда…»

Всегда. Нет ничего неизменного в их жизни, это «всегда» надо подтверждать каждым действием, каждым успехом. С той поры, как начал быть. Прежде того ничего не было. Прежде была тьма несуществования, оборванная голосом учителя, точкой отсчёта – его именем. Первым приказом, первой целью. Тьма ушла, оставшись за спиной, пришло осознание того, кто он. Чем выделяется среди всех. Понимание, куда идёт. Вернее, за кем идёт. Можно не сомневаться, любой высмеял бы эти мысли, и он сам тоже, поэтому не довольствовался тем, что никому из них не узнать его мыслей. Да, себе он мог признаться, что в этой привязанности многовато слабости, слабости этого посредственного тела. Но на то он и особенный. И эмоции больше не владели им, он вполне овладел ими, научился скрывать их, подменяя одну другой. Волнение – безразличием, страх – сарказмом, боль – злостью. Нет никакого бога, нет никакой родины и никакой семьи тоже нет. И Лиар знал об этом, и лишь в одном был не согласен, лишь с одним пунктом находился в споре, но об этом никто никогда не узнает. Именно это и помогло ему так хорошо овладеть своими способностями телепата, отточить их и усовершенствовать, потому что скрываясь так долго от всех, невозможно не знать, что такое самоконтроль. Лиар ухмыльнулся своим мыслям. Объект его переживаний вовсе не нуждался в этих самых переживаниях. Ну, он этого и не узнает, а пока в голове проносится одно слово, сказанное им, и словно повторяющееся эхом в глубине сознания Лиара много сотен раз. «Всегда».

На самом деле Лиар не планировал так быстро закончить с военными, всё же надежды на хоть какие-то зачатки разума у этих приматов у него были. Джеку примитивизм даже прощался, не только потому, что оказался очень кстати, но и потому, что всё-таки для поступка, перечёркивающего всю прежнюю жизнь, нужна определённая смелость, но вот прочие солдафоны подкачали изрядно. Покинув полигон, они направились в военный городок Хандим, на таможне которого пришлось проторчать добрых полтора часа, отчего и без того не очень хорошее настроение Лиара упало совсем. Откровенно говоря, ему было скучно. Никаких особо интересных материалов из IT отдела в полигоне изъять не удалось, и это не то чтобы огорчало, но раздражало изрядно. Это было слишком предсказуемо.

Когда он в последний раз выходил на связь с учителем, тот не сказал ничего нового к тому, что и без него знал мальчик. Ничего заслуживающего внимания тут не держат, то оружие, что годится для чего-то большего, нежели прессование и без того затюканных аборигенов, тоже не стоит возни, планета напичкана ядерными и химическими отходами, что делает её бесславный конец вполне себе зримым. Наслаждаться этим раем криминала могут действительно только такие тупые однодневки. Они же чем меньше времени тут потеряют, тем лучше.

Джек снял комнату в мотеле, а сам ушёл за продуктами. Выходить на связь было ещё рано, поэтому Лиар решил прогуляться по городу, примерно до здания местного Пентагона, информационного ядра и цитадели власти. Размышляя о том, сумеют ли его чем-то удивить хотя бы там, мальчик не заметил тогомомента, когда за ним образовался хвост из троих бритых под ноль мужиков.

- Эй, пацан, – один из них, сжимающий в руках бутылку, ускорил шаг и догнал его, схватив за шею сзади, – кто такой? Я тебя тут раньше не видел. Или ты из этих?

Он переглянулся с друзьями и заржал, подмигивая им. Те с готовностью подхватили настрой. Лиар чувствовал их желания. Одним из ведущих было подраться, выпустить пар после тяжёлой смены, ну а второе было столь же примитивным и животным. Оно сносило волной, так, что волоски на руках приподнимались от мурашек. Настолько сильно от них даже выпивкой не разило, как похотью.

- Ну, что замолчал, а? Или ты немой?

Лиар решил развлечься. А почему бы и нет, в конце концов, Джека наверняка не будет ещё час, судя по тому, как он охарактеризовал инфраструктуру города (и пожалуй, ему стоит верить), Пентагон местного разлива тоже никуда не денется. Мальчик развернулся, облизав губы, и сладко улыбнулся, отчего все трое, как по команде, сначала отворили рты, потом глупо оскалились.

- Нет, не немой. Госпожа Диляра говорила, конечно, что здесь работа через каждые два шага шляется, но чтоб настолько…

- О, госпожа Диляра, – мужчины понимающе переглянулись, – ну и что, она вывезла из своего клоповника столетнее дерьмо, или считает, что остались дураки водить к себе её вороватых шлюх?

Лиар улыбнулся ещё очаровательнее, дефилируя между двумя нетрезвыми телами.

- В жизни многое меняется, пока вы чистите офицерские нужники. Идёмте.

- Что, все трое?

- Ну кто не хочет, может оставаться.

- Ой-ой, а ты не преувеличиваешь свои возможности?

Мальчишка плотоядно оскалился, отчего у вояк окончательно снесло крышу, и им уже в принципе было плевать, куда идти и во что им это обойдётся. Алкоголь вообще первый враг инстинкта самосохранения, а на этих особях и так с оттягом отдохнула природа.

Пройдя несколько кварталов, Лиар увидел подходящий укромный закуток, между глухими стенами соседних домов. Тот, кто проектировал квартал таким образом, явно заботился о том, чтоб местные правоохранительные органы не остались нечаянно без работы. Особи человеческой расы окончательно простились с без того тонким налётом цивилизованности, окружив мальчика кольцом, и медленно подходили, оттесняя к стене. Прикосновение холодного бетона было неприятным, и Лиар, кинув беглый взгляд за спины мужчин и убедившись, что никого нет рядом, одним рывком оттолкнулся от стены и кинулся на ближайшего. От неожиданности тот даже не устоял на ногах, упал на какие-то целлофановые пакеты и пластиковые бутылки. Лиар одним лёгким и даже играющим движением свернул ему шею. Ступор двоих оставшихся длился, как минимум, секунд двадцать, что достаточно долго, учитывая, что они вроде как солдаты. Потом кинулись вперёд, сразу оба, на ходу вытаскивая ножи. Лиар ухмыльнулся, уходя от первого выпада так, что удар пришёлся на мусорный бак, истончившаяся почти до толщины картона стенка печально просела, образовав нехилую дыру.

- Стой, сука! – крикнул второй, пытаясь перехватить движения мальчишки, подставляя подножку.

Мальчик увернулся от кулака первого, проскользнул под рукой второго и, заломив руку, выхватил нож, приставив его к небритому горлу вояки, пнул под колени, заставляя упасть практически на четвереньки.

- Ублюдок! – первый хотел было кинуться, но Лиар остановил его попытку, цокнув языком и прижимая лезвие сильнее к горлу его напарника.

- Неа, стой на месте. Сыграем в игру?

Мужик вытер пот со лба, и перекинул нож из одной руки в другую.

- Охренел совсем, что ли?

Мальчишка засмеялся, запрокинув голову и надавливая ножом на податливую кожу, от чего под лезвием показались капельки крови.

- Неправильный ответ. Сейчас я задам вопрос, а ты на него ответишь, или увидишься со своим другом на небесах, или где там ты собираешься обосноваться после того, как я тебя прикончу.

- Сука, отпусти его!

- И всё зависит от тебя, – не слушая его, продолжал Лиар, – будет ли твоя кончина долгой и мучительной, или быстрой и безболезненной. Что она непременно будет – можешь не сомневаться. Так вот, некоторые отгрузки у вас проходят под очень интересными кодами… Например, не далее как позавчера. Кто забрал те три грузовика?

Мужик переваривал вопрос несколько дольше, чем хотелось бы Лиару, однако нужная информация всё же проскочила в его сознании. Но хотелось повеселиться. Решив его поторопить, а заодно и мотивировать на разговор, он одним коротким движением перерезал артерию жертвы. С булькающими и какими-то свистящими звуками уже почти безжизненное тело упало к его ногам и забилось судорогами. В ту же секунду последний вояка с воплями кинулся на мальчика, размахивая перед собой ножом.

- Эх… Ну я же вежливо спросил, даже голос не повысил… – уклоняясь от удара, практически пропел мальчик.

Через две минуты мужик начал выдыхаться, его удары стали не так точны, и Лиар уже начал откровенно скучать, как тот, сделав резко выпад влево, перехватил его локоть, развернул к себе спиной и со всей силы ударил о стену, разбивая тем самым нос. Мальчишка резко согнул ногу в колене и попал в пах, отчего противник на секунду ослабил хватку, чего вполне было достаточно для того, чтобы Лиар развернулся. Их оружие встретилось на полпути – когда нож Лиара остановился в нескольких сантиметрах от глаза военного, дуло пистолета было направлено аккурат под горло мальчика.

- Хм… Неплохо… – проговорил Лиар, ухмыльнувшись, – хоть что-то вы всё-таки можете… это, конечно, меньше, чем я думал, но всё же…

Мужчина осклабился, прижимая дуло сильнее, так что мальчик почувствовал, как оно упирается в его челюсть.

- Поговори мне еще, шавка. Бросай оружие, и я тебя просто трахну и убью, а иначе так просто от меня не отделаешься. Будешь годами жить на помоях и удовлетворять роту солдат. Усёк?

Лиар присвистнул.

- Ну, я уже понял, что вы тут невысоко котируетесь, только у самых помоечных контор, и то вам только ротой сбрасываться… Вот только ты кое-чего не учёл, отброс.

- И чего же?

Резко вскинув вторую руку, Лиар воткнул в висок военного осколок стекла. Солдат успел только чуть вздрогнуть и удивлённо раскрыть рот, прежде чем повалился на землю, забрызгивая мусор своей кровью и мозгами.

- Правило боя номер четыре – следи за обеими руками противника.

- Ну тише, тише, милая.

Ли’Нор неловко улыбнулась, позволив старой маркабке обнять её и легонько укачивать, как ребёнка. Как хорошо, что между телепатами можно не тратить время на объяснения и смущения-возмущения.

- Вы, наверное, часто такое встречали…

- Клаустрофобию? Да уж пожалуй. Это нормально, милая. Если б боги хотели создать нас для подземной жизни, то создали б, пожалуй, ллортами.

- Мой народ имеет немалый опыт подземной жизни. Нет, я не считала, что это легко, но всё же…

- Страшно, конечно. Все эти бесконечные коридоры, которые правильнее назвать норами, хоть они иногда так широки, что и впятером идти можно. Но когда в щели перекрытий сыпется земля, вспоминаешь, что где-то там, над твоей головой, ходят люди, ездят машины. И сколько б тебе ни было лет, начинаешь бояться, что всё это рухнет тебе на голову. Или – что забьётся вентиляция, кончится воздух… Как мы все здесь зависимы от всех этих достижений технических наук! Насосов, электричества…

- Да, да…

Уровень её, чувствовала Ли’Нор, довольно слабый, у землян это был бы третий, не больше.

- И мне первое время было очень страшно. Даже взрослых сильных мужчин охватывает порой страшная тоска. А уж детей-то как… Здесь лампы дневного света много где, но разве они заменят настоящее солнце? А джи-лай ведь очень солнечный народ. Вот ведь удивительно, родственники бракири, но солнце любят.

Хорошо, когда отвечают раньше, чем ты сумеешь оформить мысль в подходящие слова.

- Да, тут и родилась. И семья моя давно жила здесь. И бабка моя, и прабабка родились и умерли здесь, а колонны тех моих предков, что прибыли сюда, уже истёрлись и ни одной буквы на них не прочесть. Мы учителя. Не слишком великий род, но весьма почтенный, как всё младшее жречество. Да, жрец и учитель у нас традиционно почти одно и то же, только тот, кто исполняет все заветы богов, может учить, и тот, кто учит – служит богам. Старшее жречество проводит всю жизнь в храмах и учит других жрецов, иметь дело с простыми людьми им нежелательно, а младшее жречество учит всех остальных. Я работала в джилайской школе. Это считалось особой ответственностью и особым риском, ведь приходится почти непрерывно иметь дело с нечистыми. Не будь я телепаткой, мне б такое, конечно, не доверили, но женщина, если она телепат, предпочтительнее мужчины. Вижу, тебе неприятно…

- Извините, – нефилим невольно снова поёжилась, – наше воспитание слишком разное.

- Именно так. Меня воспитали так – с мыслью о том, что боги предписали мне в жизни строго определённую задачу… Как и всякому. Сейчас я понимаю – было большой глупостью навязывать свою культуру, своё виденье мира этим существам. Но тогда это казалось несомненным благом. Какой соблазн, если подумать – просто выдать человеку в самом начале его жизни чёткий список, что можно и что нельзя. Это рождает ощущение безопасности – ты всё делаешь так, как надо, ты избегаешь всего, что может тебе навредить. Я непрерывно благодарила богов за этот дар – я могла видеть в сердцах вверенных мне детей малейшее движение нечистых помыслов и пресечь их вовремя, найти нужные слова, чтоб воспитать их правильно, твёрдо идущими светлой дорогой… Нет, то, что они другой народ, иначе устроены, не смущало нас. Разве мы сами созданы сразу чистыми? Тогда бы, пожалуй, и законы были не нужны. Младенец приходит в этот мир ещё без грехов, но уже со способностью к ним. И чем дольше он живёт – тем больше совершает ошибок, тем больше нечистоты пятнает его душу. Как же можно не желать оградить его от этого? Во что-то верите и вы. И если верите по-настоящему – не променяете своё благо ни на что иное.

- Мы – да, но другие миры тут при чём?

Развивать тему, вообще-то, не хотелось. Нарны, когда завоёвывали, религию местных не трогали, это верно… Даже ещё в пределах войн на самой планете религия интересовала в последнюю очередь. Какая разница, во что верят рабы? Главное, чтоб работали. А уж тут в выборе средств не церемонились. А с религией чаще играл роль экономический фактор – принятие господствующей религии открывало больше возможностей.

- Веротерпимость появилась тогда, когда принуждение стало встречать достойный отпор. Даже самая культурная и развитая раса лучше всего понимает язык силы, мы тому пример. Не наши боги, конечно, дали нам преимущество, а наша техническая мощь. Но всегда ли ты будешь сильнее всех? Когда нас, высших, чистых, чума уничтожала тысячами, и не помогали ни посты, ни молитвы, а низшие джи-лай входили в усеянные трупами города, в которых прежде им было позволено появляться только в качестве чернорабочих – это многое меняет в восприятии себя и мира. Мой отец, мой брат – умерли, а уж я не могла сомневаться в их чистоте, в их безукоризненном следовании религиозным нормам и традициям рода.

- А вы были из тех, кому повезло получить вакцину?

- Да, некоторые мои ученики поручились за меня, потому что я была добра к ним. Не всем так повезло. Дети запоминают не только добро, но и заносчивость, унижения, и отомстить тем, кто топтал их личность, так же не упустят возможность, как отблагодарить друга, даже если друг это был так себе. Маркабские школы, маркабские учителя – это было неизбежной реальностью задолго до моего рождения, но смею полагать, я была не худшей из всех, и утешаться этим. Мне пришлось понять, что было глупо и преступно пытаться сделать из джи-лай подобие маркабов, если б боги действительно хотели чего-то подобного – пожалуй, они справились бы без нас. Но по крайней мере, я сумела не вызвать у них отвращения, ненависти к нашей культуре. Не слишком сильно, но меня успокаивает, что мы дали им не только плохое. Многими нашими научными, техническими достижениями они пользуются и теперь, наша литература, наша живопись дали новые мотивы и их культуре… Культурный обмен, заимствования – нужны и неизбежны, всё-таки и мы, насколько б высоко себя ни видели над всеми другими расами – многое взяли у землян, у вриев, у иолу… Но обмен тогда обогащает, когда ведётся дружелюбно и на равных. Знаете, наверное, надо нам всё-таки подняться, подышать свежим воздухом. Это поможет вам уснуть.

Ли’Нор вытаращилась на неё в некотором шоке.

- Подняться?! С нашей-то наружностью, разумно ли? Даже вам… земляне к маркабам, я так поняла, относятся тоже… неприязненно. Тем более вас намного меньше.

- Да, это верно. Но сейчас всё-таки ночь, праздных глаз не слишком много. Да и есть здесь один хорошо замаскированный выход – не слишком удобный, вентиляционная шахта, выходящая в середину густых зарослей. Город там не посмотришь, вообще ничего не посмотришь, разве что пару звёзд на небе увидеть можно… Но хотя бы немного побыть на земле, а не под землёй.

- С вашего позволения, я возьму вот это. Этого вполне достаточно.

Джилайки удивлённо посмотрели на отрез ткани в руках Намгана, потом обменялись непонимающими взглядами между собой.

- И дальше что? Сам шить, что ли, будешь?

- Зачем? Просто вернусь к более привычному для себя одеянию, – улыбающийся Намган сбросил порядком протёртую форменную рубашку, великоватую ему на пару размеров (но увы, ничего более подходящего на корабле просто не было, меньше была только форма Игласа и Дримштикта, которой они, ввиду специфики покроя, поделиться не могли) и молниеносно обернул тело светло-оранжевой тканью. Джилайки снова обменялись взглядами, уже ошарашенными.

- Это вот так вы одеваетесь? Завернулись в ткань – и всё?

- Не все, – поспешила успокоить Софья, подшивающая на вертящемся и почёсывающемся Эльгарде штанину, – это национальная традиция. Или в большей мере религиозная… Хорошо, конечно, что здесь не холодно. Иначе пришлось бы посложнее.

- В холодных краях нам разрешено иметь несколько больше одежды, столько, сколько достаточно для обеспечения безопасности своего здоровья. Мы не догматики, важна не форма, а принцип – не иметь лишних вещей… По рабочей надобности, помогая госпоже Дайенн в медблоке, я ношу, конечно, медицинскую спецодежду, но она ведь не совсем моя… Точнее, и ничто другое не моё, всё это мы лишь берём в долг на тот или иной период жизни.

- Плохо только одно, – нахмурился Тойже, – цвет такой, в глаза бросается. Ну, в лесу-то. Может, на выезд найдётся там такая же тряпица, но тёмно-зелёная? Это не будет нарушением религиозных традиций?

- Какой выезд, вы о чём? – Софья, не сдержавшись, шлёпнула балующегося со скуки ранни по костлявой заднице.

- Туннель копаем в окрестностях Ятфы.

- Туннель?

- Ну да, туннель. Большой, добротный, хорошо замаскированный туннель… Вот этот землянин вызвался участвовать, очень кстати, много людей мы туда направить не можем, каждые руки будут неоценимы. Благо, копать-то умеют все.

На лице Самму, просматривающего вместе с Диусом формы для печати, отразился некий скепсис ввиду, должно быть, щуплого телосложения Намгана, но он ничего не сказал.

- Жаль, работа сколь тяжёлая, столь и бессмысленная. Копать сутки-двое практически без передыху только для того, чтоб создать приманку для туповатых вояк, ну, раз уж мы пускаем слушок про Ятфу, то стоит с этого извлечь максимальную пользу. Места благодатные, там на подступах пара небольших, но довольно коварных болот…

- Ничего, меня очень хорошо обучили бессмысленной работе, – улыбнулся Намган, – в том числе и созданию крайне недолговечных вещей. Это учит смирению и свободе от привязанностей.

- И вообще рельеф причудливый, искать там то, чего нет, то есть наш лагерь, можно долго. Ну а как найдут этот туннель – завалить эту красоту вместе с ними…

Дэвид, в углу за компьютером вычитывавший материалы для отправки в Вайжел, обернулся с несколько встревоженным лицом.

- Но ведь кроме бессмысленности, получается… Это ведь не просто приманка, а ловушка. То, что вы помогаете в убийстве, а не просто отводе глаз – это не… Вы уверены, что не пожалеете об этом?

Тибетец присел на стул, по сползшей с лица улыбке Софья предположила сперва, что он готов пожалеть, пожалеть прямо сейчас и отказаться от участия. Но он покачал головой.

- Я не имею отношения к началу этой войны, и вряд ли могу что-то сделать для её завершения. Но то, что кто-то, ищущий чужой смерти, однажды найдёт свою – это, в сущности, справедливо… Дело даже не в том, что никого из них я на самом деле не убью, что человек это не его тело, не его вот эта жизнь, это бы звучало не более чем отговорки. Но устранение от участия в чём-либо тоже будет отговорками. Если так посмотреть, то, чем заняты сейчас вы, при всей мирности самого дела – тоже служит нуждам этой войны. Мы не можем быть совсем никак не замешаны, если собираемся выжить и покинуть это место.

- Традиция у нас такая, – проворчал Диус, – попадать в такие места, откуда чтобы выбраться – приходится включаться в местные азартные игры. Думаю, всё дело в неком талисмане команды по имени Вадим Алварес, это традиция его семьи, заложенная ещё до его рождения.

- Ну, если так говорить, на Центавр-то тогда мы все отправились добровольно…

- Да уж, хвала Создателю, спустя столько лет я хотя бы вспоминать об этом могу спокойно! Правда, всё равно поражаясь, как я смирился с твоим участием. А, ну да, кто б меня спрашивал-то… Кто ж, кроме тебя, пытался бы читать проповеди ДРАКХАМ!

- Боевая обстановка не очень способствовала проповедям, увы, – помрачневший Дэвид невольно коснулся плеча.

- То, что твой противник нередко осознанная и законченная сволочь, вот что на самом деле не способствует проповедям! И как выяснилось, это касается не только генетических родственников Теней… Так что да, буддист на Джи-Лай-Кенаб это в любом случае не так абсурдно, как минбарец на Центавре.

- Да почему у вас такие информкристаллы?! – Дэвид с десятой попытки наконец выковырял информкристалл из гнезда, – их же брать неудобно, на пару миллиметров над гнездом возвышаются!

Самму молча протянул ему щипчики, а Гелли счёл нужным пояснить:

- Знаем, что неудобно. Но легко тебе – легко и кому не надо. Нужды маскировки. Информкристалл изымут, если поймут, что это он. Провозим под видом украшений – вставляем в перстни, колье, серьги. Тоже отобрать могут, хотя считается дешёвыми стекляшками. Но при попытке извлечь камень без определённых мер предосторожности проскакивает искра и информация стирается. Один башковитый маркаб придумал, упокой маркабские боги его душу, как подобает.

- А один башковитый землянин придумал – при стирании там остаётся только фотка джилайского причиндала, во весь экран, – усмехнулся Самму, – дорого б дал, чтоб увидеть рожи этих… С безопасного, конечно, расстояния. Замечательней бы было только создать программу-вирус, закрепляющую эту картинку на их экранах навечно.

- Могу создать. Не думаю, что это представляет большую сложность, ваших кодов я, конечно, не знаю, но они-то, как понимаю, пользуются земными?

На сей раз в некотором шоке обернулись все.

- Вы?!

- Ну да, а что. До того, как присоединиться к учителю Бадмагуро, я был программистом. Такие вещи точно не представляют для меня большой сложности. Или вы снова о том, идёт ли это моему моральному облику?

- Нет, думаю, тебе точно не стоит.

- Почему? – Илкойненас, кажется, обиделся.

- Очевидно же – потому что маркабская колония. А восприимчивость лорканцев к этой чёртовой чуме никто не изучал. Они, конечно, вроде как сывороткой их всех снабдили… Что за сыворотка, кто б её знал? Убивает она вирус насовсем или только так, усыпляет? Всё-таки многие очевидцы тех дней могут быть ещё живы, кто был детьми, так уж точно. Мало ли…

- Тогда и вообще высаживаться здесь не стоило, – надулся Илкойненас.

- Ну, поздно уже.

Что верно, то верно, торчать на корабле, довольствуясь редкими сообщениями от товарищей и ещё более редкими их визитами, было тяжело. Но пока они не нашли способ безопасно стартовать с планеты и даже не определились до конца, могут ли доверять местному населению, которое может, допустим, сдать пришельцев оккупационным властям просто для создания иллюзии лояльности – лучше не рисковать всем коллективом.

- Да на что там смотреть, в конце концов…

- Ну как сказать – на живых маркабов. В принципе – интересно.

Арвини посмотрел на Колменареса молча и выразительно.

- А разве нет? Ну, я говорю как лорканец. Ведь мы с ними действительно, получается, многим схожи, нас могла постигнуть подобная же судьба. Если б такая вот эпидемия случилась у нас – мы так же обвиняли бы во всём иномирцев и неких развращённых грешников, мы тоже обратились бы к религии, ждали б помощи от молитв и священных книг… и так же вымерли бы в изоляции и отчаянье. В 80е именно об этом говорили проповедники новой веры – посмотрите на маркабов, они верили в заветы предков и они все мертвы… Интересно б было поговорить с теми, кто уцелел, узнать, какие уроки они извлекли для себя. Я думаю, нам всем это было бы полезно.

- Интересней, на мой взгляд, другой урок, – пробормотал Арвини, – о том, как угнетённые умеют отомстить за своё угнетение. Ну, если то, что они говорят – правда… Это тот урок, который нужен был центаврианам в своё время. Да разве только им? Но нам повезло, да, повезло… Нарны не имели достаточных ресурсов, чтоб изобрести что-то такое же действенное против нас. С одной стороны, конечно, я этому рад. Я рад, что живу, что мой мир живёт и имеет возможность учиться на ошибках и становиться лучше. Но может быть, если б вот этот пример стал им известен в своё время…

- Да ничему б их это не научило, – зло махнул рукой Илкойненас, – разумные, даром что величаются разумными, учиться на чужих ошибках страшно не любят. Надо всем, каждому пройти по земле вымершего мира, прикоснуться к следам разрушения, чтобы понять, как – нельзя. По-другому почему-то не работает.

- У меня лично от всех этих фотографий мороз по коже, – помотал головой Хуан-Антонио, – совершенно не хотел бы увидеть эти упадочные декорации воочию. По-моему, их одних достаточно, чтоб объяснить остальной галактике, что здесь творится. Насколько две оккупационные власти высосали все соки…

- Вообще-то недостаточно. Технологический уровень может быть разным, но…

- Какой технологический уровень, ради Валена?! Вы эти здания, видевшие ремонт последний раз тогда же, когда и в первый, видите?

- Андо, я-то тебя понимаю, не горячись. Но ты должен понимать свойства времени, знать, почему люди не всегда могут верить даже своим глазам. Разве мало фальсификаций, постановочных роликов было в истории, а, мало? Про любой мир так можно – снять худшее, самые неприглядные стороны, и выдать их за норму. Пропаганда сотни лет так работает.

- Да, но… Но это же сняли, просто выглянув на улицу, и…

- Это ты знаешь. Потому что это наши коллеги, которые не станут врать, и всё такое. Другие этого не знают, то есть, для них это не аргумент. Этого мало. Я центаврианин, я видел подобных материалов более чем достаточно, и правдивых, и совсем нет, и в том числе о местах, где бывал сам. Можно заснять твой дом, когда у тебя там не прибрано, и выставить тебя конченой свиньёй…

- Ну, вообще-то не получится. У меня всегда прибрано. Так уж отцы приучили.

- Хорошо, хорошо, но ты же понимаешь, что не у всех такие отцы? В принципе же житель любого мира поймёт, о чём я говорю. Что про любого можно найти что-то неприглядное и выдать это за норму, и поскольку все это понимают, то не верят одним только фотографиям с подписями «И вот так у них всегда». Нужны гораздо более масштабные, грамотно подобранные и проработанные материалы.

- Ох, Рауле, где ж ты был, когда разговор шёл о Корианне?

- Что?

- Нет, я не в упрёк тебе сейчас что-то, ты в принципе всё правильно говоришь. Я как раз примерно о том же. В 80х о Корианне ходили как раз примерно такие подборки – облупленные стены зданий, давно не крашеные лавочки в парках и всё такое прочее…

- Слушай, ну это другое!

Эремо покачал головой.

- Для кого – другое? Я говорю тебе о том, что читал сам.

- Вообще-то он прав, – кивнул Илкойненас, – я тоже видел эти публикации, их много и это было довольно оскорбительно. Сейчас подобного меньше, но всё ещё встречается. А в 80х и 90х было очень модно рассказывать о Корианне как о мире полной разрухи, где не живут, а выживают.

- Действительно, – фыркнул с галёрки Ви’Фар, – как странно, что в мире, по которому прошлась масштабная гражданская война – разруха! Мне это очень понятно, да. Как жителю мира, гордость которого тоже немало пострадала от подобного… Со всеми оговорками об оккупации, о применении запрещённого оружия, об истощении ресурсов – когда миры, не прошедшие через подобное, с прищуром следят и оценивают, как ты восстанавливаешь свои города и дороги, снисходительно ёрничают по поводу сервиса в твоих гостиницах и мягкости сидений в твоём транспорте, ты, конечно, отвечаешь на всё это так же снисходительно, но на самом деле тебе хочется убивать!

- Всё началось с одного из детских впечатлений, – продолжал Эремо, – когда нас, отличников с двух школ, привели на заседание Совета. Ну, я в эту выборку попал как-то случайно, вообще-то я был не слишком прилежным учеником, но в этот раз четверть закончил практически безупречно. Нам было лет по 10, казалось бы, какой в этом вообще был смысл, что мы могли там понять? Но такая наша традиция, чтобы мы с детства не видели во власти ничего сакрального, не воспринимали её оторванной от народа и повседневной жизни. Моя одноклассница – она была давняя, заслуженная отличница, с первого класса – очень волновалась по поводу такой чести, а уж её мама, сидевшая как раз в том Совете, волновалась ещё больше… Кто были постарше, вроде, даже что-то поняли. А я смотрел в пол. Ну, смотреть на больших серьёзных дядь и тёть, решающих что-то в жизни целого региона – мы жили тогда в Хитари, вообще-то это отдельная страна когда-то была – я стеснялся, поэтому смотрел в пол. Это был… ну, у землян это вроде называется паркет. Такие деревянные плашечки, когда-то лакированные. Лака на них не осталось совершенно. Дерево местами рассохлось и выкрашивалось, как раз передо мной было несколько таких плашечек, почти распавшихся на отдельные волокна. Потом я смотрел на окно, оно было подальше, но я со своего места видел несколько металлических скоб, которые скрепляли рамы. Чтобы, видимо, они не развалились. Ещё привлекали внимание стулья – они были разные. У деревянных был разный цвет обивки, и дерево, опять же, очень истёртое. А те, которые были обиты искусственной кожей – я со своего места видел два таких – были заклеены… Ну, было видно клеевые швы на протёршейся и прорвавшейся обивке. Мы с мальчиком из параллельного класса потом обсуждали, почему такие стулья. У нас в школе были лучше, на них недавно подновили лаковое покрытие. Он, в отличие от меня, больше смотрел не в пол, а в потолок, так тот, конечно, был недавно покрашен, в один слой водоэмульсионной краски, так что помогло ему это не сильно, но там висела очень старая люстра. Половина плафонов просто не работала. Мы не слишком-то много поняли в вопросах, которые при нас обсуждались, но мы увидели своими глазами эту картину… неуюта, бедности. И потом, когда мы обсуждали всё это, и когда старшеклассники притащили какие-то иномирные газеты – кто-то из взрослых у них их достал – и там читали все эти рассказы иномирных репортёров, как жалко выглядят наши улицы, как бедно и однообразно одеты наши жители…

- Вас это возмутило, понимаю.

- Не то слово. Но видишь ли, мы-то поняли, почему это так. Мы были детьми, но мы поняли. Мы ведь слышали об этом и на уроках, и дома. Достаточно несколько фотографий, чтобы понять, что такое артиллерия и какую память она по себе оставляет, а в нашем городе были и места, где это всё ещё можно было увидеть своими глазами. Были у дома такие башенки на крыше – больше нет их… Недоразобранные остовы там, где были балконы и галереи. После ожесточённой гражданской войны целые города были практически обращены в руины, в пожарища. Там у жителей не было проблем некрашеных полов. Там просто приходилось отстраивать всё заново. А ещё были регионы, где нищета и опустошение были заслугой не войны, а того, что было до неё. Лачуги из дерьма и соломы, одна водонапорная башня на весь посёлок, дающая воды только для приготовления пищи, ручная обработка земли и почти ручная того, что эта земля производила. Там приходилось строить просто всё. Так вот, когда твоя задача – не произвести благоприятное впечатление на гостей, а обеспечить будущее, все силы, все средства ты будешь вкладывать в постройку заводов, прежде всего, производящих оборудование, машин, обрабатывающих землю, руды, производящих материал, из которого это будущее можно построить. Компьютеров… это было особенно важно – обеспечить объединение планеты в единую сеть. А ремонт люстр и стульев – это ну глубоко не первая очередь.

- Ну да, пожалуй.

- И даже покраска стен и починка бордюров далеко не первая очередь – там, где эти стены и бордюры хотя бы есть. Уличное освещение да, везде было в числе приоритетов, это всё-таки безопасность. Мосты… А вот стадион в нашем городе был отремонтирован, когда я уже заканчивал школу. Как-то было понятно – аэродромы важнее.

- Ну, здесь не тот случай.

- Да, не тот. Я лишь о том, что никто не должен судить по одним лишь свидетельствам неприглядного быта, важно доказать, что причиной тому некие незваные гости… В противном случае, уж позволю себе такое сказать – как бы нам не привлечь на головы джи-лай новых благодетелей, которые окажутся хуже первых. Быть может, они и отремонтируют и покрасят дома, но кто будет жить в этих домах?

Вот она, вся диспозиция, как на ладони – такая кукольная, игрушечная, да впрочем, такова она и есть. Нет, у этих есть и кое-что посолиднее, всё-таки есть, молодцы ребята. Чтобы не иметь хоть каких-то лорканских или луматских штучек, надо совсем себя не уважать. Но много ли это делает погоды, в общем и целом…

У него было несколько минут, прежде чем военные хватятся охраны. Не теряя времени даром, он пробежался взглядом по столу, вот книга с закладкой. Аккуратно подцепил ногтем пластиковый календарик, отгибая страницу. Ага, вот и логин. Чуть в стороне – такой же доисторический, как и мониторы, стеклянный шарик с серпантиновым снегом внутри, без преувеличения, раритет – ему полвека по самым скромным предположениям. Но на его подставке – логичнее некуда – пароль. Сразу видно, безопасность здесь поставлена на должный уровень!

Нет, их можно понять, действительно, можно. Сюда ведь, предполагалось, никто посторонний и не мог проникнуть. Вход по биометрии, всё серьёзно. Только вот увы, биометрия прекрасно срабатывает и с мёртвыми телами. Даже немного фрагментированными.

Ну, вот и всё, что оставалось ещё узнать о земной военной базе в окрестностях Хандима. Почему 30 лорканских орудий – единственное, что здесь идёт под кодами, схожими с кодами тех отгрузок для дрази – так и покоятся на одном из складов, хотя одно такое стоит большего, чем целая танковая дивизия? Потому что пока не нашлось никого достаточно богатого и тупого, чтобы их купить. Инструкция то ли утеряна, то ли изначально отсутствовала как явление, а пытаться разобраться методом тыка оказалось чревато. Потерями в технике и личном составе. Зачем вообще, изначально, схватились за то, что им не по уму? Ну, чтоб кому другому не досталось, видимо. Лучше будет без использования, но под присмотром. На их уровне, наверное, даже логично.

- Лучшее доказательство, что загробная жизнь миф – древние лорканцы не поднялись из могил, когда их прибамбасы попали в такие руки. Впрочем, о чём я… если они в руки гроумов попали, тут-то что говорить…

Один минус был у внедрения «скрытого лабиринта» – данные с камер полигона шли с подвисанием, рывками. Ну не рассчитана эта техника на такое. Впрочем, и чёрт с ним, было б, на что там смотреть. Нет, само построение было даже неплохим. Красивым. А дальше…

- Достойных бы вам противников, ребята, хоть иногда. Вы ж так совсем расслабитесь.

Мальчик прошёлся беглым взглядом ещё по парочке файлов, зевнул и ввёл код для вызова. Сигнал пошёл очень быстро, практически мгновенно, это означало, что, скорее всего, его получатель относительно рядом.

- Мне самому сложно в это поверить, но похоже, это действительно всё. По сути, они здесь с важным видом охраняют то, чем не могут воспользоваться сами. А продать дрази и это остатки здравого смысла не позволяют. Берём?

- Нет, не стоит возни. Либо для экстренных случаев у них нашлись действительно подобающие меры безопасности, в чём я сомневаюсь, либо машина не у них. Недооценивают себя ребята-повстанцы, явно недооценивают… Миссия завершена, можешь возвращаться.

- Эм… А я могу отсюда как-нибудь помочь в той вашей кампании? Просто тихо уходить не хотелось бы.

- Лиар, ну как ребёнок. Не можешь не пнуть того, кто и так скоро упадёт… Смотри сам. Долго не задерживайся.

- Хорошо, – улыбнувшись во все тридцать два, пропел мальчик, – куда стартовать-то?

- Будет видно. По предварительным данным – туда, где мы сейчас, но может быть, захочешь присоединиться к пикнику на берегу… Координаты я тебе скину, как будет, куда.

Лиар кивнул, чувствуя, как к щекам прилил жар.

- Я прихвачу пкп, перебью коды максимум в течение часа. Можете вкинуть, когда удобнее будет. До связи.

Отключившись, мальчик ещё несколько секунд смотрел на монитор, прикусив губу и счастливо улыбаясь. Потом, сунув в карман пкп охранника, выскользнул из комнатки и направился в сторону лифта. Как оказалось, и лифт, и любая другая дверь работают исключительно по принципу – доверяй, но проверяй. Отпечатки пальцев, скопированные по жировым остаткам на мониторе компьютера, очень пригодились. Лиар аккуратно снял их латексными перчатками, в которые были обтянуты его руки. Беглый обыск на базе на берегу уж точно не позволил бы обнаружить маленький кармашек под коленом.

Пройдя до центра связи, Лиар отключил всю внешнюю сеть, сделал мобильную связь с задержкой на полторы минуты и перенаправил эту же команду на базу и военный полигон. В появившемся глухом треугольнике было нечто завораживающее, и мальчик несколько минут просто слушал летящие от одного пункта к другому сигналы. Теперь связаться можно было оперативно только через «скрытый лабиринт», но он готов был поспорить на что угодно, что военные не то, что взломать – обнаружить его не смогут.

Дальше выбор был не столь велик – либо ангары, либо крыша этого сарая. Пожалуй, крыша предпочтительнее, учитывая, что время, в общем-то, практически истекло. После прохлады помещения (ну да, хотя бы здесь кондиционеры работают… иногда даже слишком работают) горячий ветер едва не обжёг. Ветер рождался лопастями тяжёлого двухвинтового вертолёта, зависшего в полутора метрах над крышей. Он трепал жёсткие после дрянного шампуня волосы, теребил футболку, играючи хватался за выданные Джеком джинсы с широкими карманами на военный манер. Стоявшие у вертолёта бракири – один из них уже занёс ногу на спущенный трап – обернулись. Интересно, почему именно бракири и хурры в местной армии в таком количестве? Среди дрази, к примеру, тоже предостаточно подходящих подонков.

- Стоять на месте!

Лиар выстрелил всего три раза, даже не особо уклоняясь, и на этом окончательно осознал, что опыта воякам не хватает. А так же фантазии и мозгов. Перепрыгнув тела, он вскочил в кабину уже начавшей крениться машины, вышвырнул раненого пилота и вцепился в руль высоты. Хоть что-то в этой дыре было не из 21 века. Из 22. Это прогресс, несомненно.

- Ну что ж… Теперь посмотрим на скорость.

Ошеломлённому, после всей виденной до этого техники, Лиару показалось, что машина ринулась в небо со скоростью ракеты. Когда военные осознали внештатную ситуацию, было уже слишком поздно даже для того, чтобы сбить вертолёт.

====== Гл. 47 Формулы власти ======

Эта ночь пулемётною лентой

Обжигала гранит у реки.

На земле начиналась легенда

С красных флагов, как с красной строки…

(«Совесть земли»)

Близость океана чувствовалась. В ветре, бьющем в лицо, становилось всё больше соли. Казалось, слышно было, как соль скрипит под тяжёлыми колёсами внедорожника. Сизые сумерки, разбавленные светом прожекторов прибрежных кордонов, были, казалось, как электричеством насыщены этой мокрой солью, приглушёнными звуками, которые то и дело выхватывал слух, напряжённым ожиданием. Чего-то очень близкого, чего-то грозного… Такая атмосфера была у революционных корианских песен, посвященных ночи восстания в Найярде, второй столице тогда ещё Федеративной Республики Эмермейнхе, «последнего оплота порядка» в охватившем мир пожаре… Пока стояла Эмермейнхе, стоял Банастар, стояли, практически уцепившись за них, ещё некоторые мелкие государства – мир ещё мог ожидать отката, поражения революции. Когда летним утром 2275, по всеобщему летоисчислению, года мир потрясло известие, что Найярд занят революционной армией, все поняли, что мировая революция неизбежна. Что она практически состоялась. Предстояло ещё много кровопролитных боёв, предстояло взять ещё много крупных, огромного стратегического значения городов, потерять их при наступлении контрреволюции, отбить снова, позднюю осень сменило начало зимы, прежде чем Эмермейнхе оказалась под контролем революционеров. Но начало было положено именно тогда, в ту ночь, когда был взят город над океаном, город-символ…

Деревня Атксис если и была символом чего-то, то весьма невеликим и грустным.

- Вон, там темнеет… Нет, не деревня ещё, первое ограждение. Всего их три. Сперва одним обходились. Потом одного оказалось мало… Потом и двух. Ну, горячие ребята корлиане, и я их полностью понимаю. А это, тёмное – пропускные пункты. Две дороги, два пункта. Вон там, в той стороне – видишь? Прибрежный кордон. Ну, то, что от него осталось… Стены в основном остались, сейчас они там ведут восстановительные работы, матерясь как пираты. Порываясь периодически просто расстрелять весь Атксис к чёртовой матери…

- За что?

Матеи сплюнул в приоткрытое окно.

- Как сказать… После того, как «Наутилус» блистательно сорвал им демонстрацию товара, закончив, в общем-то, и с демонстрацией, и с товаром, и с большей частью их флота, можно себе представить, какая пошла волна… Взрывы самих торпед, взрывы кораблей… Говорят, все три реки чуть ли не всю ночь текли вспять. Насчёт всей ночи, конечно, явно врут, но страшно жаль, что не видел этого зрелища. Эвакуироваться успели только кордоны в верховьях, всё, что по океану окрест на… не буду врать, на сколько километров, но сообщения даже от Туйраса были… и по низовьям рек, смыло к чёртовой матери. Так вот, по идее от корлиан только память должна была остаться. Но они загодя отошли в самую глубь отведённой им территории. Все. Все деревни в радиусе этой волны. Ну как им не беситься?

- Их смогли предупредить? Как?

- Ну, пробраться туда к ним затруднительно, конечно как видишь… для нас. А для птиц – проще простого. Корлиане держат чиллу – местные птицы вроде земных чаек. Птицы декоративные, есть их настолько сомнительное удовольствие, что даже сейчас, живя впроголодь, корлиане этого не делают. Просто любят этот вид. За что – бог весть, птички неказистые в большинстве своём… говорят, они умные. Ну, похоже, правда умные. Они единственные замечают перископ «Наутилуса» в океане достаточно заблаговременно, ещё когда он на пути сюда. Они замечают, а военные нет, да. И возвращаются домой, в свои деревенские… голубятни, так сказать. Потому что уловили взаимосвязь между появлением «Наутилуса» и последующим появлением в изобилии выброшенной на берег рыбы. Самцы чиллу целыми днями носятся над океаном, ловя рыбу, чтоб прокормить себя и своих самок, высиживающих яйца. Работёнка непростая, можно стать добычей хищных птиц или вояк, стреляющих их просто со скуки. А когда ожидается дармовщинка – зачем так рисковать? Они возвращаются и кружат над побережьем. А деревенские понимают, что будет волна, и отходят подальше от берега. И ведь ничего им не вменишь.

- А военные что, не замечают этого массового возвращения птиц?

- Иногда замечают. Но в целом они как-то… ну, как-то не очень орнитологи. Одно с другим, во всяком случае, они, похоже, не связали.

Вдалеке послышался шум другого мотора – словно глухой рык хищника, окликающего собратьев, с которыми вместе они сжимают кольцо вокруг дичи. И это не входит ни в какое противоречие с обманчиво тихой, мирной степью, они словно в сговоре…

- Видишь те отблески за рекой? Вон, щас, смотри… Второй отряд, в котором Хинчи ваша. Идут к мысу… Жарко им там придётся, конечно, но и отряд в два раза больше нашего. Но я особо не рассчитываю, что им удастся пересечь реку. Дай бог выжить… Один раз мы так потеряли отряд, пытаясь удержать мыс. Хрен-то там, прижимают к воде и перебивают, как детёнышей. А вон там – пока не видно, конечно – идут вайжельцы, земной военный ваш там. Виладцы божатся, что ударят с воды – раньше я б натакое заявление и пальцем у виска не стал крутить, посмеялся разве… А теперь – кто знает. На полном серьёзе заявили, что катер захватили… Берутся второй отряд с мыса прихватить, когда они там шороху наведут…

Чем-то уродливым и убогим, как второсортный кошмар, встали в проясняющемся сизом мареве решётка ограждения, невдалеке тёмные громады строений пропускных пунктов, гаражей, казарм, прожектор выхватил из темноты табличку на заборе – с надписями на земном и ещё двух языках… Местные гибриды вездехода и танка смяли ограждение, как картон. Но это только первое, их три…. А из темноты уже выплывают – нет, это не кургузые будки военных корпусов ожили и пошли, это выходят навстречу вездеходы местной охраны…

- Они нас ждали?

- И должны были ждать. Эта операция нужна нам успешной, конечно… но та, за Тизой, важнее. Поэтому очень надеюсь, что они купятся, и направят побольше оттуда сюда. Нам тоже трудов стоило доставить эти танчики сюда, очень надеюсь, что не зря гоняли…

Дэвид откинулся на жёсткую спинку сиденья. Трудов примерно таких же стоило уговорить позволить присоединиться к отряду. Боевая единица из него, конечно… несостоятельная, но надавил, что как телепат и в экстренных случаях телекинетик, может быть полезен. Командир подразделения Лейдра, правда, встретил его желание минимизировать человеческие жертвы с обеих сторон более чем скептически, в возможность блокирования телекинезом моторов вражеской техники и затворов орудий он не очень-то верил, в то, что на поле боя будет время кого-то сканировать – тем более, но уступил в конце концов, повесив лично на него увесистую видеокамеру, которой за большой разброс настроек светочувствительности прощался её немалый вес. Гидеона и Хинчи он включил куда более охотно, но навьючил не хуже.

- Воевать за нас вас, естественно, никто не просит… хотя не отказались бы… но съёмка – задача вполне по вам. Главное – вытащить вас потом живыми и технику неповреждённой, но это уже лирика…

Здесь, где сливались две реки, чтобы вместе впасть в океан, когда-то много что было. Красовался на узком мысе скульптурный комплекс – мраморная стелла с гербом региона, две гранитные плиты, где записаны были, с датами основания, все города и деревни по обеим рекам, утопал в зелени маленький, нарядный приморский городок Вайштиз, курортная столица. Двумя крыльями изгибались мосты – чудо инженерной мысли. Невообразимые громадины, разводившиеся за пятнадцать минут. Один из мостов был уничтожен военными ещё в начале оккупации. Принято было говорить, что уничтожен пиратами, но все помнили, как было дело. Второй мост, пару раз существенно пострадавший после вакханалий «Наутилуса», частично разобрали, и его чернеющие останки теперь вставали из тумана постапокалиптическим кошмаром.

- Вот об этом, кстати, они любят говорить – что уничтожен повстанцами. Постоянно подчёркивают. При этом про второй мост упоминают гораздо реже, словно его не было никогда. Раз примерно года в два поднимаются дискуссии о восстановлении моста, с неизбежным заключением, что экономически не обосновано, не выгодно, никому не нужно. Обряд такой. Про восстановление стеллы и плит и не рассуждают даже, о них просто забыли. Как и о Вайштизе, может, через лет пятьдесят вовсе будет принято говорить, что не было никакого Вайштиза, так, приснился… Пока официально – жители сами предпочли переселиться вглубь континента, потому что здесь им не стало покоя от пиратов. На самом деле – людей переселяли силой, потому что им такой стратегически лакомый уголок был нужнее… По островам Ясимы там та же петрушка, люди с островов спасались от затопления. Какого затопления, что-то тысячу лет не затопляло, а тут вдруг… «Наутилус» тогда ещё не плавал… На этих островах они, правда, сами ничего путного не держат, потому что цунами от «Наутилуса» там и правда смывает всё, но люди им там факт, не нужны. От океанской границы они отогнали, вообще, всех. Кроме корлиан, потому что не самим же суда разгружать. Когда нет судов для разгрузки, им и корлиане как крошка под одеялом.

- Зачем они врут? В смысле… зачем изображать всё красивей и пристойней, чем это есть? Это кого-то убеждает? Они боятся народа?

Лео усмехнулся.

- Ах, красавица-хаяк… Зачем люди врут, спросили тоже. Да природа их такая. У нас много сказок, поговорок и анекдотов про ложь и лжецов, но познакомившись с землянами, мы поняли, что во лжи мы ничего не понимали. В этом смысле даже уважаю дрази… База дрази там, много дальше, за Ясимой… Они прямо говорят: нам нужна ваша земля, столько-то, мы разместим на ней наши склады с оружием, наши полигоны, наши корабли, потому что мы так хотим. Не суйтесь ближе стольки-то километров, а то убьём. Дрази свирепые ребята, но прямые, как рельса. Земные – нет. Хотя их больше, и в основном здесь держат всё они, дрази, корлиане и прочая шушера так, на подтанцовках – им необходимо врать. Им необходимо, чтоб народ хотя бы делал вид, что верит. Может, и правда боятся… Иллюзия мирной жизни… она достала меня в пятнадцать лет, в шестнадцать я ушёл к подпольщикам. Мы живём, ходим на работу, у кого она есть, покупаем еду в магазинах, смотрим телевизор, ездим на машинах, предъявляем документы этим упырям на кордонах… Мы любуемся чужими кораблями в нашем небе и в нашем море, отдыхать ездим на озёра, потому что отдыхать на реках и тем более у океана больше нельзя. Хотя какое тут отдыхать, полдня в пробке, три кордона, три часа в их накопителе, если им твой ящик с пивом показался подозрительным… Здесь надо гулять очень избирательно, чтобы не упереться в очередной забор. Всё это называется заботой. О нашей безопасности. Они здесь обеспечивают нашу безопасность. Заботливо разворачивают нас с опасных маршрутов, заботливо подмяли под себя весь воздушный и водный транспорт – в принципе, на другой континент попасть можно, но записываться на корабль надо за год, а отказать тебе в последний момент могут, когда ты уже с чемоданами у причала, заботливо арестовывают любого, кто им мордой не понравился, заботливо расформировывают школы и университеты, если полагают, что там могут вести тайную деятельность подпольщики – уж от них-то как они усердно охраняют… Заботливо расстреливают, если оказался не в то время не в том месте. У моего отца брат так погиб, заблудился, возвращаясь с охоты, не там свернул… А нечего на охоту ездить, ваш, что ли, лес… Приняли, сказали, за браконьера. На самом деле знаете, что? Директива была. Пристрелить двоих-троих для острастки без предупреждения. Недостаточно по большой дуге базу их проклятую обходили…

- Это ужасно…

- О, вот и они, голубчики… Ну, держитесь, красавица-хаяк, сейчас придётся немного полихачить… Но съёмку крупным планом, того, что осталось от памятника и от Вайштиза, я вам обеспечу, клянусь. Просто хочу этих кадров. У меня мать из Вайштиза родом, она этот город оплакивала, как дитя… Да, хорошо б при другом свете такое снимать, но увы, чего не можем, того не можем…

- Ты б не напрягался так, – Матеи насколько мог аккуратно приложил платок к лицу Дэвида, – это мы ещё только первое заграждение прошли… Хотя не соврал, уже на четыре машинки больше у нас стало… Ты не видел, а я видел – ну и рожа была у этого хряка, когда у него пушка стрелять перестала…

- Если б я мог… заставить перестать стрелять все пушки в мире…

Матеи посмотрел на него очень сочувственно.

- Тяжело таким жить, парень. Очень тяжело.

Море бушевало. Море очень злилось. Там, где пресная вода Вайжи разбавляла океанскую соль, сливались две злости – реки, скованной уродливыми тисками кордонов, навьюченной сплавляемыми по ней баржами с оружием и припасами захватчиков, и океана, ставшего самым большим их полигоном… Океан принял на своё дно много их останков, но сколько ещё их снова и снова выходят на его просторы… Волны – где пресные, где солёные? – били в гранитные берега под кордоном.

- Чистая свалка, а? До сих пор не всё убрали.

Хинчи кивнула, переводя объектив ниже – на колеблемые белыми языками волн обломки кораблей, уничтоженных «Наутилусом». Чуть поодаль меланхолично покачивалась на воде неразорвавшаяся мина.

- О, вон и они плывут… Славно, думаю – пусть носы слишком не задирают, мы вот тоже лодочку захватили, поменьше ихней, конечно, но тоже неплохо. Что ни говори, плохо, что «Наутилус» у нас всего один…

Темноту рассекали лучи прожекторов, с берега изо всех орудий палили по двум приближающимся катерам – орудий, надо думать, было не слишком много, хотя этот кордон, более укреплённый, чем соседние, пострадал от цунами не так сильно. Катера отвечали тем же. Хинчи снова перевела оптику вправо – на обломки, на неразорвавшуюся мину, потом дальше – на уходящее в туман заграждение, сейчас сияющее в скрестившихся конусах лучей, почти непрерывных вспышках выстрелов, в облаках водной взвеси.

- Чем они стреляют? Сложно судить отсюда, конечно, но это не похоже на земное оружие…

- А с чего именно земное? Маркабское, дразийское, нарнское, здесь какого только нет. Ну да, непохоже ни на то, ни на другое… значит, новенькое что-то. Пятнадцать лет на нашем невидимом фронте, а нет-нет, и удивлюсь чему-нибудь. И не только я, и те, кто дольше…

Хинчи обернулась.

- Я имею в виду не их, а катер. Чем стреляют с катера?

- Мы все стреляем примерно одним и тем же. Что захватили у них, тем и стреляем.

- Скверно тогда, что вы такое у них захватили… То есть, что у них такое есть. Сильно сдаётся мне, это лорканское.

Более быстроходный и мощный, катер виладского отряда налетел на заграждение и обрушил его секцию. У его меньшего собрата с мыса этот номер не прошёл – резкий толчок сбил Хинчи с ног, она вовремя успела схватиться за основание перил, другой рукой прижимая к себе камеру, ужасающий скрежет полоснул по ушам, катер встал почти вертикально.

- Так и машину угробить недолго… Может, они там сумасшедшие, может, настолько уверены в своём успехе… Полный назад, войдём в их брешь… Ах ты ж чёрт…

Сдать назад не получилось – катер под водой, по-видимому, напоролся на какой-то из крупных обломков. С большого катера, видя это, развернулись, что-то кричали в рупор – Хинчи, конечно, не разбирала, джилайский… Над головой полыхнуло – стреляли с подходящего вражеского катера…

- Ну уж хрен! Госпожа Хинчи, руку! Виладцы нас снимут… Если земляне не снимут, в процессе, их и нас…

Приличный кусок перил, оторванный выстрелом, едва не пробил Хинчи голову. Лео отдавал команде короткие приказы кому на джилайском, кому на земном, команда была мультирасовая. Единственный маркаб, за штурвалом, всё ещё пытался отвести катер, или хотя бы привести снова в горизонтальное положение. Прямое попадание в рубку заволокло всё клубами дыма, быстро осаждаемого водной взвесью, Хинчи некогда было посмотреть, живы ли там. Палуба катера виладцев маячила, за бесящимися волнами, где-то буквально рукой подать, и в то же время как в другом измерении. Энто, широкоплечий джи-лай, автор спонтанной идеи захватить этот самый катер, легко перебросив тело, существенно утяжелённое гранатомётом, через перила, уже протягивал ей руку с той стороны.

- Ну же, госпожа полицейский! Уж кто как, а вы должны выжить! И вы, и камера!

Он прав, зло подумала Хинчи. Скольким из них повезёт перепрыгнуть, под прикрытием огня, который ведут Лео и Ачил, пока земляне не оставят от катера одни обломки – бог весть, но она должна быть среди них. Она и камера. Палубы плясали дикий танец совсем не в такт, пальцы скользнули по пальцам Энто, под ногами жадно разверзлась пенная пасть смерти. Запястье обхватили крепкие пальцы, сердце ёкнуло радостно, потом встревоженно. Смогут ли её втащить, или она утянет кого-то вниз? Она даже не может использовать вторую руку, камера, камера… Если выпустить её – так можно и самой прыгать… Хватка была крепка. Она подняла взгляд.

- Оши-та!

Сверху на неё смотрело улыбающееся лицо дьявола.

- Сэридзава!

- Не дёргайтесь, госпожа Хинчи. Всё под контролем.

- Ну вот, теперь действительно хана. Айда!

Дважды просить не пришлось – прямое попадание, взрыв через минуту-полторы, открыть дверцу, метнуться по изрытой, увязнуть можно по колено, земле, подальше-подальше-подальше, рухнуть, закрывая голову – одной рукой, потому что вторая сжимает камеру. Не поднимая головы, не открывая глаз – заглушить двигатель прущей прямо на тебя махины. Пролить ещё сколько-то крови в эту землю, перевернуться, пытаясь просморкаться, прокашляться, отдышаться… Самые для того обстоятельства, справа и слева догорают машины, одна «наша», другая вражеская, впереди выбивают прикладом дверцу заглохшей машины, позади с жутким грохотом врезаются друг в друга…

- Рогатый, сюда!

Поздно – сюда. От новой волны взрыва – в сторону, в любую в принципе, но желательно не в ту, где полыхает, по спине осыпается попавшая за шиворот земля… Чья-то рука подхватывает под плечо.

- Ранен?

- Нет.

- А чего кровь?

- Нос.

- Ясно.

Матеи некогда их ждать, раззявившись посреди дороги, он заводит отпущенный телекинетической хваткой мотор, разворачивает машину и палит по следующей цели. Последнее ограждение, уже виднеются вдалеке домики корлиан – белёсые, почему-то кажутся белеющими оголёнными черепами… Уже виден отсюда бой отряда вайжельцев… Запретительная табличка вспыхивает под взглядом Дэвида, прожигая огромную дыру в решётке.

- Ого! Э, так-так-так, не падай… Вот так, повиси на мне… Да ты нихрена не весишь, прости господи, чем вас на вашем Минбаре кормят… Ну и экипирован ты, конечно, в самый раз по ситуации, на мне хоть бронежилет, хотя если голову снесёт – мне он мало поможет…

- Мне нельзя в другое… Первые дни, нельзя снимать эту одежду…

- Ну мож, она и правда волшебная, щас и проверим. О, вон и пехота копотит… Не соврали, много их тут… И вон ещё летят… Вовремя ж ты выдохся, приятель…

- Я не…

Ближайший атмосферник, успев только разок плюнуть огнём по машинам повстанцев, красиво ушёл вниз. Полыхнуло.

- Упс, как-то неудачно ты его посадил… Видно, там у них горючее… Ну, кто ж им виноват… Ладно, я с твоего позволения займусь пехотой…

Дэвид покачнулся, но устоял. Джева стаскивает с плеча пушку в пол его роста, но опускает её, едва подняв. Пехотой уже занялись. Корлиане.

Вертолёт пытались сбить два раза, один из которых был даже почти удачным, со всего размаха припечатало взрывной волной о переборную панель. Лиар отстреливался не особо целясь, так как от взрыва навигация дала сбой. Два истребителя упало в воду, один, преследовавший и особо упорный – на ограждение, запутавшись в проволоке винтами, взорвался. Посадить вертолёт было не так-то просто, особенно если учесть, что вокруг сновали люди, ездили машины разной степени уродливости, а кроме всего прочего велась перестрелка. У Лиара в голове слышались сотни голосов, кто-то звал на помощь, кто-то кричал от боли, кто-то от негодования, а один, ещё совсем детский, молился. И, как ни странно, он был громче всех остальных.

Мальчик посадил вертолёт у самой ограды, выхватил пистолет и ринулся наперерез какому-то мужчине, на бегу пытающемуся прицелиться в лобовое стекло внедорожника. Выстрел прозвучал неожиданно громко, а отдача больно отозвалась в запястье. Мужчина упал под колёса, кто-то крикнул Лиару что-то, видимо, одобрительное, но всё заглушили новые взрывы.

Мальчик оглянулся по сторонам, пк нервно дёрнулся вибрацией, сообщая о том, что объект его поисков совсем рядом. Крики в голове не прекращались, и он поборол желание сжать виски. Оббежав пару построек, он увидел ещё солдат, обстреливающих в спину тех, кто, по-видимому, не успел сесть в машины. Среди них были старики и дети, именно их крики он слышал. Лиар улыбнулся, осмотрелся вокруг, потом перевёл взгляд на крышу постройки, увидев там автомат, быстро вскарабкался по металлической лестнице и направил оружие на военных. В голову. Чтобы не было шанса. Их было около десятка, но ни одно лицо он не увидел. Они словно и не заметили его, не заметили, как легко и непринуждённо смерть выпустила сигаретный дым в их бритые затылки.

Потом он спустился обратно, подобрал винтовку одного из них, она всё ещё хранила влажность вспотевших ладоней, перекинул ремень через плечо и побежал дальше.

А следующим, что он с некоторым удивлением осознал, было то, что его припечатало к земле, и в горло упёрлась подошва сапога. На самом деле военный не подкрадывался, просто именно в этот момент Лиара снесло ментальной волной – волной отчаянного сочувствия и боли за других, такой сильной, что перед глазами заплясали красные круги, а в голове вспыхнул образ – надвигающаяся машина, и с того ракурса, под которым он это увидел – она была просто огромной, ужасающей в своей разрушительной силе. Его снесло этим видением, рука, лежащая на гладком стволе винтовки, ослабла, и в эту секунду обрушился удар на голову.

Лиар попытался пошевелить рукой, когда осознание того, что он ещё дышит, пришло полностью. Военный, видимо, наслаждался зрелищем, как бы неуместно это ни было в данный момент, когда вокруг ещё не закончилась перестрелка. Вторым сапогом он придавливал запястье Лиара к земле. Какую-то секунду он смотрел на попытки мальчика вывернуться, а потом со всего размаха ударил носком сапога, того самого, который ещё секунду назад передавливал его горло, по лицу. Голова инертно мотнулась в сторону, и Лиар увидел кровь, брызнувшую на землю. Увидел кровь на руках, её было так много, что он сначала даже не понял, что это не его кровь. Он увидел кого-то, склоняющегося к нему, лица не разобрать, но голос услышал, правда, слов тоже не понял. Почувствовал, как его подхватили чьи-то руки, а потом увидел лица – страшные, уродливые, но переполненные каким-то болезненным счастьем и решимостью.

И только тогда, когда холодный металл коснулся его лба, он очнулся, оттолкнулся ногами от земли и ударил военного по челюсти, тут же подпрыгивая с земли, перехватывая руку мужчины, делая захват до хруста костей – своих и чужих, и всаживая нож прямо между шейных позвонков по рукоятку.

Нервно потирая горло и втягивая воздух со свистом, он поднял глаза от только что убитого вояки и увидел насмешливый взгляд учителя.

- Что-то ты долго.

Лиар улыбнулся, стирая с подбородка кровь коротким рукавом футболки, и перехватывая оружие поудобнее.

- Непредвиденная ситуация возникла, что поделать.

Они понимают. Понимают, что бежать придётся под огнём, под выстрелами с неба. Они пойдут. Все пойдут. По захваченным машинам распихивают женщин и детей, кто не влез – побежит так. Два десятка мужчин, вооружившись кто чем, сразу исчезают в ночи – пошли к береговым кордонам, помочь виладскому отряду с тыла. Гидеон опускает руку с камерой. Ему что-то не хочется бежать никуда. Ему хочется проснуться. Старуха рядом оплакивает свою корову, убитую выстрелом с неба. Корова тоща, как щепь – в последние месяцы за внутреннее ограждение почти не пускали, а внутри обглодано всё, включая кору деревьев. Рыболовные снасти в углу, сухие и пыльные – это воспринимается ровно как труп коровы… Когда эта семья в последний раз ела досыта? Добрые чиллу, поясняет старик – кажется, Гидеон спросил это вслух – добрые чиллу приносят им рыбу. Кормят и своих птенцов, и их. Чиллу очень умные. Чиллу понимают, что человеку нужно есть каждый день. Хоть немного, но каждый день. Земляне – не понимают. Земляне думают, что и раз в неделю достаточно, когда они привозят им грузовик с каким-то мелким твёрдым зерном. Земляне думают, что тогда, когда они им нужны, при разгрузке кораблей, можно наесться впрок…

Дэвид переводит взгляд с одного лица на другое. Он мало видел белых корлиан, но и видеть цветных достаточно, чтобы ужаснуться.

- Что с вами?

Язвы на коже, глубокие тёмные язвы, покрытые коростами, особенно у детей. У многих почти вылезли «волосы». Много слепых – спёкшиеся раны на веках привели к их срастанию. Их не пытаются разлепить – всё равно смотреть уже нечем, глаза разъело.

- Сперва мы думали, что это от той еды, которую мы сейчас едим. От того, что мы едим мало. Но всё же мы думаем, это от того, что они хранят на нашей земле. То же у наших животных. Они закопали здесь много этого. Когда кончилось место, где закапывать, стали просто ставить. Эти баки протекают, отравляют воздух, отравляют землю. Они сами ходят здесь только в масках. Мы пытались сделать такие маски, но не знаем, как правильно делать. Мы просили их сжечь это, они говорят, это невозможно – такой дым отравит воздух на всей планете…

- Токсичные отходы, – пробормотал Гидеон, – где ж ещё их держать, как не в трижды огороженной деревне, жители которой для них… тоже вроде отходов…

Альберт проглотил очередной кусок и воззрился на компанию.

- Да, к сожалению, даже корабль техномага не перемещается мгновенно. Поэтому я, конечно, много интересного пропустил… Но постарался компенсировать это себе как-то, накопав всю информацию о секторе, особенно об этой его части, какую возможно. Вы знаете, там много занятного! Если я разверну вам список кораблей, пропавших здесь за какие-то жалкие сорок лет, получится как-то удивительно прилично для вообще-то мёртвого сектора. Так понимаю, часть списывали на ту самую временную аномалию, про которую точно не было известно, временная она или какая, известно, что какая-то пакость, на которую лучше не напарываться… Часть, может быть, и на сами карантинные планеты, на которых могло остаться много опасного. Часть на пиратов, пираты это ж вообще такое сокровище, на них можно списать что угодно!.. База анлашок находится в противоположном конце сектора, в этом ей, явно, несказанно повезло, а то б она, наверное, исчезла целиком… Но два их корабля пропали. Один потом нашли на краю земного сектора, официальное заключение – разгерметизация… Второй – вроде как, есть свидетельства, сбился с курса в гиперпространстве. Чьи свидетельства – я пока не нашёл. Видимо, гиперпространство само сказало. Полицейский корабль с Яноша пять лет назад тоже умудрился взорваться именно после того, как побывал в этих краях. Правда, обломки нашли аж возле Шлассы. Как они попали к Шлассе, если преследовали неизвестный корабль в этой системе – бог весть… Вот стандартный пример, земной грузовой, шедший к Вриитану, как-то вынесло в эту систему, по крайней мере, последнее их сообщение, пойманное полицией Яноша, было отсюда… А нашли его патрульные корабли Советской Корианны. Корианцы добросовестно изучили находку вдоль и поперёк, насколько им хватало технических средств… Передали все материалы Земле… Я нашёл эти материалы в базах Земного Альянса. Там фигурируют совершенно другие отчёты о вскрытии и совершенно другое заключение эксперта. Куда делись настоящие отчёты корианцев – неизвестно, а было б любопытно на них взглянуть… Надеюсь, что копии остались в базах Корианны, поиск задал, жду… В общем, уже интересно, да? А самое главное – за всю эту чёртову уйму кораблей, пропавших здесь, ни Земля, ни Шласса никому не предъявила никаких счетов. Вроде как, кому тут предъявлять – мёртвым маркабам? Но и с теми кораблями, которые были найдены у Корианны, у Криша, даже у Накамбада – удивительно дружно произошли несчастные случаи. С удивительно дружно коротким, оперативным расследованием. Помню, когда корабль землян умудрился столкнуться с морадийским у Суума, расследование длилось год. С периодическими скандалами в прессе, новыми и новыми версиями, включая происки неизвестной расы и явление пресвятой Богородицы. Стороны обменивались требованиями о выплатах и угрозами, пока это дело не пресёк Альянс… А здесь мир, дружба, тишина и благодать. Минимум освещения в прессе, минимум последствий. И конечно, совершенно никакой странности в том… Я вот нашёл отметки об отправке тел на родину. С тех кораблей, что были обнаружены – разгерметизация, столкновение с астероидом, ещё что-то… Отметок об отправке тел проксимцев, работавших по контракту на этих кораблях, нет. То ли именно проксимцы пострадали настолько сильно, что там нечего отправлять, то ли… дело в том, что на Проксиме своя, независимая экспертиза. Ну как, интересно?

- Ещё как интересно, – кивнул Ви’Фар, – совсем недавно я думал о том, что сознание защищает себя от действительно неприятных, болезненных вещей. Джи-лаи немало знают о своих врагах, но источники их сведений о происходящем на большой сцене – невелики, и картина в основном без мелких деталей… Мы уловили главное – оккупация началась сорок с небольшим лет назад, совпала по времени с гражданской войной в Земном Альянсе. И мы называли этих мразей кларковскими недобитками и изумлялись, куда смотрит Земля… Потому что понятно же, что за штурвалами этих кораблей и за пультами этих баз сидят не восьмидесятилетние старцы. То есть, они как-то сумели сбежать не только сами, но и вывезти с Земли семьи… Прибыли с друзьями и сродниками, немалой такой свитой, с кораблями, с большим количеством оружия… Как такое можно было ухитриться провернуть тайно?

- Никак. Особенно если учесть две вещи – во-первых, военными преступниками из воевавших на стороне Кларка считаются единицы. Большинство – просто хорошие солдаты, исполнявшие приказы, преступники – разве что те, кто исполнял эти приказы слишком рьяно. Как помните, высочайшая амнистия понадобилась как раз тем, кто воевал против Кларка. Мятежникам, – на этих словах Дэвида очень заметно передёрнуло, – их простили за то, что не дали утопить Землю в огне… Во-вторых – вы видели это оружие, эту технику. Не раз и не два прозвучало, что это технологии прошлых веков. Это не то, что они могли иметь с собой, сматываясь в 61 от объединённого флота отца… Вы видели это, а я видел ещё кое-что…

- И что же это всё означает? – Хуан-Антонио растерянно переводил взгляд с одного на другого, – вы хотите сказать… Ну, если прибавить ко всему этому тилонов, временную аномалию эту проклятую… Эти ребята – из прошлого? С Земли лет этак 200 назад?

Альберт посмотрел на него как-то иронично-восхищённо, а Дэвид – тоскливо-устало.

- В этой комнате нет тех, кто не был бы счастлив, будь это так. Но боюсь, гости из прошлого вряд ли освоились бы так хорошо на рынке нынешнем. Гости из прошлого летали бы и на кораблях… постарше этих. И наконец, гостей из прошлого вряд ли стала бы покрывать Земля. О нет, здесь вполне наши современники, и организовано всё на самом высоком уровне…

- Ты имеешь в виду…

Дэвид вскочил. Ви’Фар невольно сжал виски, оглушённый потоком его эмоций. Ненависть, которая жила в нём с рождения, которой он и стыдился, может быть, да ничего не мог с нею поделать. Мог только запихать поглубже…

- Саргассово море… Ха! Могильник… Глобальный отстойник… размером с планету! Где ещё прятать такое место, как не под самым носом? Конечно, планета даже с очень сложной орбитой, даже в очень мёртвом и карантинном секторе недолго может оставаться невидимой… Но Альберт может рассказать, как это выглядит снаружи, а джи-лай – как это выглядит изнутри. Как много может сделать золото молчания… Потому что слишком многим это нужно, слишком большие деньги тут замешаны… Мы противостоим не каким-то отщепенцам, не какой-то оборзевшей шайке. Мы противостоим самому Земному Альянсу.

- Дэвид! Это слишком громкое заявление! Даже на эмоциях нельзя такое говорить!

Полуминбарец обернулся, и Дайенн почувствовала себя так, словно её придавило, впечатало… Едва ли телекинезом, пожалуй. Просто этим взглядом, полыхающим болью, тихим бешенством, лёгким безумием.

- Это больно, госпожа Дайенн, но иногда приходится смотреть на вещи реально. Мы в основном не слишком много понимаем в политике и предпочитаем её не касаться, но это не значит, что политика никогда не коснётся нас. В освоенном космосе действуют в основном четыре весомые силы – Республика Центавр, Минбарская Федерация, Режим Нарна и Земной Альянс. Возможно ли, чтобы что-то весомое и значительное происходило без ведома и одобрения хотя бы кого-то из них?

- А я думала, в освоенном космосе действует одна сила – Межзвёздный Альянс, – холодно ответствовала Дайенн, – не считая тех, кто не включен в него, и противодействующих сил вроде тех же пиратов… Хотя их нельзя назвать противодействующими, скорее мелко, правда, гадко пакостящими…

- Ах, бросьте, госпожа Дайенн! – отозвался (как же без его, скотины, авторитетных реплик) Аскелл, – вы всерьёз хотите сказать, что, заманив, затащив, приняв кого-то в этот ваш Альянс, вы сразу выдаёте ему полный комплект из чести, совести, высоких моральных норм? Люди, нарны, центавриане, шлассены, кто угодно – они остаются собой. И политики остаются собой, я начинаю верить, что это какая-то особая раса, надвид среди общей массы… Как, знаете, с телепатами – было обнаружено, что в их генах есть общее, между телепатами любых миров… Наверное, и с политиками так? Только кто вывел их? Думаю, и ворлонцы, и Тени в равной мере открестились бы…

- Вообще-то, Аскелл, ваша ирония непонятна. У вступления в Альянс есть определённые условия, Альянс даёт своим членам преимущества, в обмен на которые надо давать некоторые гарантии…

- Прошу вас, госпожа Дайенн, ну вы ж не малое дитя! – руки, на сей раз скованные за спиной, совершенно не мешали Аскеллу вальяжно раскинуться на стуле, – Альянс не вмешивается во внутренние дела своих членов… Значит, достаточно обозначить это как внутреннее дело, и всё будет прекрасно! Вы никогда не дадите им столько этих самых… преимуществ, чтоб они могли отказаться от того, что составляет их природу…

- Помнится, проходили у нас недавно по одному делу непризнанные философы, которые тоже полагали, что Альянс – это очень скучно, а гонка вооружений и обострение междумирных отношений – напротив, весело… Вы знаете, они очень плохо кончили.

- Ой ли? Все? Я догадываюсь, госпожа Дайенн, о ком вы говорите. Об этих… «Тенях». Ребята с фантазией, должен признать, но довольно однобокой. Да, согласен, одиннадцать из двенадцати голов гидре вы срубили. Ну, не именно вы, согласитесь, вашими чистыми и регламентированными методами вы рубили бы их, пока не затупили топоры? Но все двенадцать вы не срубите никогда. Потому что любой незаконный бизнес кто-то покрывает, имея с этого неплохие дивиденды. Любая «горячая точка» кому-то да нужна, потому что туда продают оружие, а это опять же деньги. Деньги, влияние, власть. И просто проблема – любая, будь то пиратство, работорговля, незаконный оборот оружия и наркотиков, проституция, терроризм – нужны, чтобы народным избранникам было, от чего обещать защитить своих избирателей. Все разумные устроены так, что они делают деньги на страхе и беспомощности одних и агрессии других. Поэтому одной рукой они бьют по преступности, а другой рукой при этом прикрывают её, чтобы насмерть не убить. Баланс, равновесие… дебет и кредит. От того, что вы меня сейчас убьёте, госпожа Дайенн, это не перестанет быть правдой!

- В роли обличителя, Аскелл, вы смотритесь трагикомично, должна вам сказать. Чтобы не сказать – карикатурно.

- Да как вам будет угодно! Тилоны-то – не член вашего Альянса, и не брали на себя обязательств носить маску благопристойности. Хотя играть, на вашей территории, в ваши игры, бывает довольно забавно… Кстати, поднимите руки, кто тут хотя бы раз подумал – а что, если эти предприимчивые молодчики, нагнувшие тут раком целую цивилизацию, едва она разогнулась после предыдущих «благодетелей» – перекинувшиеся тилоны, решившие заодно подставить одну из ведущих галактических держав? Очень жаль вашего разочарования. Это никак, ни в малейшей степени не мы. И не потому, что нас Земной Альянс не стал бы покрывать… стал бы, ещё как, поверьте. А потому, что у них и своих людоедов хватает. Сами подумайте, ведущие, как я уже говорил, галактические державы… Члены Альянса, огромнейший авторитет, необходимость заботиться о репутации, держать лицо, соблюдать множество подписанных конвенций… В том числе о ядерном разоружении, запрете биологического оружия, чего там ещё… А запасы всего этого добра в родном мире всё ещё отнюдь не малы. Что-то, конечно, сумели деактивировать, не то чтоб до чего-то полезного, но хотя бы безопасного, что-то вывезли по колониям… Но и из колоний это надо убирать. Пользоваться этим уже нельзя, просто уничтожить – и затратно, и хлопотно, и просто жалко. Ну, радиоактивные отходы не жалко, положим, а вот то самое оружие позапрошлых веков – жалко. Ещё вполне стреляет. Пусть пулями со смещённым центром тяжести или разрывными капсулами со всякой приятной начинкой… Производство этого всего обошлось в копеечку, уничтожение теперь – обойдётся в копеечку едва ли не большую… кому это надо? Есть ведь немало отсталых миров, куда это всё можно продать, не в открытую, конечно, так по шапке от Альянса получить можно, из одних покупатели прилетят лично, в другие поработают посредниками братики-пиратики… Всего-то и делов – найти место под большой склад-базар. Опа, а тут у нас целый маркабский сектор бесхозный прямо под носом! Ну, на известные маркабские колонии ещё не каждый смельчак согласится лететь, всё же чумы на всякий случай боятся, а вот планета, которой нет на картах, вполне подходит… И то, что она населённая, не смущает ничуть, заодно и местное население можно в рабство обратить. Блестящий проект. И родные миры очистить от всякой компрометирующей или просто ставшей лишней дряни, и приобрести с этого, а не потратиться… То есть, конечно, на поддержание проекта тоже потратиться придётся – обеспечить, чтоб те, кто видели направляющиеся в этот сектор корабли, ничего на самом деле не видели, а упрямые дружно погибли от разгерметизации, да и саму оккупацию несчастных джи-лаев финансировать… Но это мелочи, в сравнении с выхлопом. Ну и подумайте – даже за исключением того, что вы здесь видели собственными глазами, если б вы, допустим, сидели сейчас на своём тихом Кандаре, и вам предоставили все эти выкладки – кто за этим может стоять? Какие-нибудь ллорты или геймы? А может, хурры? Захватить мир, не очухавшийся толком после предыдущего вторжения, им тоже не проблема, а вот золото молчания – уже дороговато для них. Четыре сверхдержавы, это Шеридан сказал совершенно верно. Минбарцы исключаются сразу – и не только потому, что им далековато, им, во-первых, просто нечего вот так тайно вывозить, со своим неконвенционным оружием, если оно у них вообще было, они разделались тогда, когда половина миров-членов Альянса ещё пребывала в немытом Средневековье… во-вторых – да, тот редкий случай, когда заявляемое соответствует действительному, традиции и менталитет – в их случае это почти закон физики… Приютить военного преступника, плести интриги, чтобы убрать неугодную политическую фигуру – это одно, а поработить чужой мир, превратив его в гибрид концлагеря и ядерного полигона – другое. Выступившего с такой новаторской идеей заклевали бы задолго до того, как он дошёл бы с нею до Серого Совета. Исключаются и нарны. Не из-за менталитета – их-то циничность допускает и большее, вспомнить хотя бы Тучанкью. Но – во-первых, имевшие быть у них в те же годы события оставили в их мире не так много оружия, хоть запрещённого, хоть какого, чтоб его ещё кому-то продавать, да и вообще не до завоеваний, тут бы в каменный век не вернуться, во-вторых – спасибо отдельным фигурам, и чисто нарнской, и общемировой политической арены, наведшим в высших кругах такого шороху, что уцелевшие после чисток теперь даже матерятся с осторожностью… Грубо говоря, первую половину из этих сорока лет нарны просто не осилили бы такой проект, вторую половину – некому было осиливать, смельчаков, готовых на что-то более масштабное, чем по мелочам крышевать пиратов, просто не нашлось бы, два срока президентства На’Тот обошлись нарнскому преступному миру очень дорого… Отдельные нарны, возможно, здесь случаются, но едва ли это почётные граждане своей родины. Скорее всего, из тех, у кого родины больше нет. Что дальше? Центавриане… Вот центавриан, кстати, нельзя исключать полностью. Даже несмотря на то, что им тоже не ближний свет. Но скорее всего, это не центавриане метрополии, а кто-нибудь из тех колоний, которые сперва добились независимости, а потом обнаружили, сколько эта независимость стоит. В принципе, возможен бы был вариант, в котором метрополия использовала бы эти колонии как посредников, чтобы оставить свои руки чистыми – если что, это не мы, это вот они, а они теперь не мы, они независимые… Но Прима слишком ленива. Она вынесла мусор не дальше собственных колоний. Что с ним делать дальше, теперь решают колонии. Просят у Альянса дотации на утилизацию, тихо сбывают ещё куда-то, кто как… Но уже без всякой заботы о том Центарума. Остаётся, как ни крути, Земной Альянс. Который, как удачно, не просто близко, а граничит с сектором маркабов. Земля оба раза, когда поднимался вопрос, голосовала за продление карантина в секторе. При стабильном же увиливании от спонсирования дальнейших исследований… Почему? Казалось бы, территория лишней не будет, они претенденты реальнее, чем какая-то Советская Корианна. Потому что им выгодно, чтоб сектор оставался нейтральным и при том запретным. Сейчас, кажется, вопрос поднят в третий раз… Любопытно будет посмотреть, каким будет голос Земли.

- И вы полагаете, Аскелл, что вся остальная галактика настолько слепа? Или настолько попустительски настроена?

Тилон пожал плечами.

- Кто как. Кто-то, действительно, и слеп – хотя бы в силу того, что здесь не бывает даже проездом. Кто-то подозревает, но не имея доказательств, молчит в тряпочку. А кто-то в доле. Полагаю, в доле, как минимум, Вриитан – нет, ни одного врия, кроме члена вашей команды, вы тут не встретите, им это незачем, они просто получают своё вознаграждение за молчание. И уступки в территориальных вопросах, например, того спорного сектора у Денизаиса. Плюс, прекрасно зная рынки сбыта, продают противной стороне что-нибудь своё, менее одиозное, но тоже тайно, и находят это всё удивительно весёлым. В доле, определённо, бракири. Рискну предположить, за обеспечение рынков сбыта, поиск покупателей и посредников отвечают они. Никто больше бракири не знает о «чёрном рынке», разве что земляне и тракаллане, и то не решу, кому отдать пальму первенства. Дрази. У них ближайшие соседи – хурры и гроумы, бессменные, я думаю, покупатели. Ну, корлиане – это вы знаете и сами. Насколько на высоком уровне это обеспечено в каждом из миров – вопрос отдельный. Думаю, в случае корлиан будет удивительно, если королевский двор не в курсе. Честное слово, вы каждый раз удивляете меня, ребята. Казалось бы, ну есть предел алчности, за которым она переходит в тупость, и не пересекать-то этот предел реально. Можно ж грешить по мелочам, как делают теперь нарны, сполна налюбовавшись, что бывает с теми, кто пытается грешить по-крупному… Можно, однажды, на пятисотый-то раз, учесть ошибки других, к чему приводит бездумная эксплуатация природных и человеческих ресурсов, продажа и перепродажа всего, что не прибито и неосторожное заигрывание с технологиями, которые сразу понятно, что опасны, или превышают возможности вашего интеллекта. Да, вашу поговорку «после нас хоть потоп» я слышал… Удивительно, что она до сих пор в ходу, при том что вы должны бы знать, что потоп может и не дожидаться, когда будет уже можно.

Диус развернулся на стуле.

- Не понимаю, а вы-то чего так цветёте, Аскелл? Как будто не находитесь с нами на одной планете, в одном подземелье и в общем и целом в одной лодке?

- Потому что не вполне уже и в одной, – мрачно проговорил Ви’Фар, – господин Аскелл тоже много видел, слышал и умеет делать выводы. Он в курсе, что госпожа Хинчи видела в виладском отряде Сэридзаву, и он туда не сей момент с неба упал. Это он обеспечил отряд катером и лорканским и тилонским оружием. Обеспечил вайжельский отряд миноискателями, благодаря чему они пересекли минное поле совершенно без потерь. В общем, это он обеспечил в этой кампании победу. Джи-лаи тоже могут сделать выводы… Рациональные выводы, в общем-то. Начерта им поддерживать нас, за призрачную надежду выбраться с планеты и рассказать всему миру о происходящем, если можно иметь средства для эффективной борьбы здесь и сейчас? Нам повезло, возможно, в том, что захваченные материалы для ремонта сразу ушли в Херзай и дальше к горам, к кораблю, и починка будет вестись не просто быстро, а очень быстро… Может быть, мы успеем. Сейчас джи-лаям как-то не до осмыслений и совещаний, на них свалилось больше, чем они ожидали, фактически, под их контролем может оказаться весь регион между двумя горными хребтами или даже несколько больше, военные сопротивляются, как могут, но они дезориентированы… Пока военные не дают повстанцам перевести дух, но невозможно предсказать, сколько времени всё будет так. Прежде чем джи-лаи, сопоставив запросы тилонов с тем, что они им дали (для тилонов это, как я подозреваю, капля в море, а вот для джи-лаев очень намного лучше, чем ничего), выдадут тилонам и корабль с машиной, и нас, аккуратно упакованными в подарочные коробочки. Госпожа Дайенн, мне жаль, но сами подумайте – какое им дело до туманных перспектив, которые таит в себе Великая машина, и до единой галактической полиции Альянса, в который они не входят и который, ввиду обстоятельств, конечно, но ведь не сделал для них ровным счётом ничего, когда здесь решается вопрос о свободе их родины?

- Какого там тебе ещё контроллера не хватает? Дай вон ту пластину. И вон ту херню. И паяльник. Вот, и смотри учись. Как вы такое место в галактике заняли, не умея элементарных вещей?

- А оно на этой, как ты выражаешься, херне не рванёт у нас в дороге? – Гидеон подтащил поближе ещё один металлический лист, для очередного фрагмента обшивки, и облокотился о край внушительной дыры, из которой сейчас торчали только ноги Гайуш.

- Не рванёт… Провода и клещи мне дай… Дай резак, вообще, я этот кусок просто вырежу к чёртовой матери! Кто этособирал? У вас этот охладитель вообще не работал… Очень долго, судя по потёкам на клапанах… Ключ мне дай…

- Какой?

- Ты меня спрашиваешь, какой ключ нужен для клапанов охладителя вашего корабля? Ну умора… Господи, как вы летали-то на этом столько времени… Нет, корабль-то хороший. Если столько выдержал, так замечательный корабль. Мастера хреновые. Сколько должно идти сюда?

- Двадцать.

- Как угодно, но не двадцать тут… Так, всё, перекур, у меня голова кипит уже.

Гайуш была, даже на человеческий, пожалуй, взгляд, очень красива. А чего и не на человеческий? Вытянутая на бракирийский манер голова и характерные складки возле глаз не очень-то, в общем, портят девушку с невероятно густыми – две косы толщиной в руку – золотыми волосами, длинными пышными ресницами и пышной упругой грудью, словно бы рвущейся из подобия линялой гимнастёрки, как тесто из опары. Гидеон про себя выругался, вынужденное воздержание определённо затягивалось. Ничего здорового в этом нет, когда в команде одна землянка, и она предпочла тебе бракири…

- Думаю, этот кусок за сегодня закончим, – Гайуш вытащила сигарету, – на завтра только косметика останется. Если там ваши тоже резину тянуть не будут… Так что кто знает, может, послезавтра уже и стартуете. Рад, небось? Здесь сейчас не поймёшь скоро, где небо, а где земля…

Звучало обидно. Словно она, женщина, приписывала ему, мужчине, стремление покинуть поскорее место, которое становится слишком опасным. В этом её, правда, нельзя обвинять, кто для них земляне? То есть, вон, конечно, среди них сколько-то и земных беженцев живёт, и обращение с ними самозваных хозяев планеты не более-то бархатно… В том числе и среди подпольщиков сколько-то землян есть, и не особо они терзаются необходимостью воевать с братьями, в гробу они такое родство видали… И получается, действительно, с чего ей смотреть на него с чем-то отличным от лёгкого презрения…

- Чего такой смурной сидишь? Хотя представляю… Это нашими глазами всё просто – починим вам корабль, помашем ручкой вслед, а вы полетите и всем-всем нажалуетесь на нехороших дядей из вашего мира, и эти все-все как придут, и как призовут нехороших дядей к ответу… А на самом деле всё совершенно не так просто, во-первых, ещё отсюда вылететь живыми надо суметь, но это-то, может, и удастся, тут похоже, дела принимают прямо очень живой оборот, глядишь, нехорошим дядям скоро совсем не до вас станет… во-вторых, вас там, может, уже ждут-поджидают враги ваши, но это тоже ладно – починившись да заправившись, вы от них отобьётесь… В-третьих, ещё неизвестно, захотят ли вас слушать, да захотят ли помогать неизвестно каким нам, кто мы им и зачем им нам помогать… Вы-то, понятно, в свои миры и своих лидеров верите, да верят ли они сами в себя? Это из наших подземелий мир краше кажется…

- Краше? – лицо Гидеона аж вытянулось.

- Ну, смешно, а ведь так. У нас ведь тут святая борьба, иной раз каждый день как последний, и все друг другу братья – и не только джи-лаи, маркабы, земляне, те, что нормальные, что на нашей стороне, конечно… Невольно народ начинаешь идеализировать. А не стоит этого на самом деле делать. Народ у нас… он тоже на самом деле разный. И не все прямо за нас. Мало кто против нас, вот так чтоб по-настоящему, по крайней мере… Но много тех, кто просто не верит, что у нас что-то получится. Сдались, обессилели, потеряли веру… Пытаются выжить хоть как-то. В то, что можно как-то договориться с землянами… захватчиками, в смысле, мы их называем землянами, но из них же не все земляне, земляне просто в основном рулят, на этом континенте так точно – это мало кто верит, что прямо не станет нас и они сразу добренькими станут. Но мы многих раздражаем, потому что они же из-за нас свирепеют и отрываются на простом народе. Многим землянам из простых, из нормальных поэтому тяжко приходится, те земляне всеми силами стараются их вербовать, на свою сторону привлекать, рознь сеять… Некоторые и покупаются, но опять же, меньшинство таких… Большая часть народа просто ничего не делает. Ни плохого, ни хорошего. Ждут, кто кому глотку наконец перегрызёт. Жалко их. Думают, что им есть, что терять, боятся последнее потерять…

- А тебе – нечего?

- Да как сказать. Жизнь, здоровье… вера… терять всегда есть, чего. Или ты о семье? Я не знаю, как у них сейчас, это как закон – уходишь, так не оглядывайся. Хоть один раз даже справки навести попытаешься – всё, подставишь, если до сих пор их не трогали, то теперь тронут. Ищейки хлеб старательно отрабатывают. Так ведь семью беречь – это тоже выдумка такая. Матеи вот знаешь? Тихим приличным парнем был, ничего такого не думал. Они его просто так тряхнули, для общей острастки народонаселения. Плановые проверки, все дела, вдруг да чего-то найдём. Обыск дома, после этого чашки целой не осталось, родителей допрашивали, сестру до нервного срыва довели… Он сказал: «До сих пор не был террористом, вот теперь – стал». Мнимая безопасность – она кончается однажды, зачастую внезапно, не вовремя и больно. У меня семья была приличная… приличнее некуда, выросли в маркабском детском доме, язык-то родной знали, но и всё, пожалуй. Жили в тихом райончике, работали в тихой конторке, верили всему, что по телевизору говорят… А потом несчастье случилось, у отца здоровье отказало враз. Почки. Ну что? На лечение понятно, последнюю шкуру отдашь, а вот на прожитьё уже не остаётся. Пришлось мне идти работать, образования ещё не было никакого, поэтому в ближайшее кафе официанткой. Мне! Девочке из приличной семьи, с воспитанием по маркабскому образцу! У которой родители поженились, когда им по двадцать было, и реально, никого кроме друг друга в сексуальном плане не знали! Которая и из дома-то одна не выходила, особенно вечером! Туда, куда компании мужчин приходят, алкоголь пьют… Как же я всего боялась… Я, кажется, как в начале рабочей смены вдыхала – так в конце только выдыхала. Мать, опять же, каждый день мозг ела, страхов нагоняла… Сделать ничего не могла, а причитать – так пожалуйста… Ну и что? Однажды зашла в наше кафе компания… А там другая компания сидела… Ну и в общем, эти две компании крепко так между собой подрались… Хорошо так подрались! А причиной я была, только я не знала этого тогда, земной-то плохо понимала, у нас в школе его преподавали, конечно, но не матерный же… А оказалось, два землянина меня обсуждали – что понятно, земных женщин тут хоть как на всех не хватит, а один из пришедших джи-лаев сделал им замечание, что тоже понятно – у нас так о женщинах говорить не принято. Ну, вот он и сказал им, что зачем им это, могут же и друг другом насладиться, они ж себя высшей расой считают, а нас – низшей… Ну и в общем, под напутствия, что коли прибыл на чужую землю, то вести себя там надо прилично, вылетели земляне из кафе с пинка… Такое, прямо скажем, не на каждом шагу случается, я перепугалась страшно, сейчас же сюда полиция прибежит, спросила у старшего нашего, кто это такие, что такие наглые… Он и сказал, что не знает, конечно, верить-нет, но говорят – подпольщики… Они там получили от кого-то письмо запечатанное и пошли себе на выход. А я – догнала их и ушла с ними. Вот так вот. Приличная девочка. Бояться надоело. У нас же и в семье, и в школе, и по соседям какие только ужасы про подпольщиков не говорили, ну, повторяли, что по телевизору говорят… Что горла они режут, как мы хлеб на завтрак, что дня не проходит, чтоб они там-сям чего не взорвали, а уж как грабят – так это и говорить нечего… Ну да, многое правда… – Гайуш засмеялась, – уж не знаю, в каком виде всё потом изложили моим родителям, я в родном городе с тех пор не была. Может, мать думает, что убили меня где. Лучше пусть так думает, чем каждый раз за меня бояться, отпуская меня в кафе. Да, теперь и денег я им не принесу… но и беспокойства тоже. Ребёнок – это счастье, конечно, но и источник тревог. Иногда думалось, конечно – вот сообщить бы им, что всё хорошо у меня, что счастлива я, как раньше не была… Но понимаю, что нельзя. И правильно это, за победу заплатить надо. Не только своими бедами-переживаниями, но и близких. Потому как свои-то беды-переживания стерпеть легче, это почти и ничто, а близких вот – да… Ладно, перекурили, поностальгировали, пора и за работу снова…

Мальчик осмотрелся по сторонам, удивлённо присвистнув. Отступали по подземным каналам, можно даже сказать – лабиринтам. Тут было не настолько убого, как можно было предположить, даже шикарно, если сравнивать с тем же Хандимом – на поверхности было более убого, чем здесь. Лиар наблюдал за тем, как толпы корлиан – кто с какими-то пожитками, кто с детьми на руках, а кто с пустыми руками – шли по широкому туннелю вглубь, запинаясь и придерживаясь за стену. Голоса в голове не смолкали, какой бы сильный блок он ни ставил, невозможно закрыться от таких волн, такие волны невозможно заглушить. Мальчик перевёл взгляд на Сэридзаву, шедшего впереди, и мысленно порадовался тому, что тот всего этого не слышит. Пусть лучше он чувствует это отчаяние, это больное веселье, эту обречённую радость, чем учитель. Рядом с ним шёл джи-лай, у которого было перебинтовано пол-лица, но на оставшейся половине хорошо отпечаталось торжество. Кто-то сзади истошно закричал, от чего Лиар поморщился. Однако это тоже было только в его голове, сам туннель был тих и собран, парадоксально тих и собран для всего того, что было ещё совсем недавно. Переговаривались вполголоса, в основном слов было не разобрать, но это было и не столь важно. Сзади, метров через тридцать, закрылась очередная перегородка, очень похожая на стену, так что, если за ними пустятся в погоню, эта погоня уйдёт по ложному следу и скорее всего в тупик, если уж не сразу к смерти.

Лиар посмотрел на руки, запекшаяся кровь делала пальцы почти чёрными, на запястье проступал фиолетовый синяк. Мальчик прикоснулся к щеке, чуть морщась от боли, потом прошёлся по зубам языком, проверяя на целостность, оказалось, одного дальнего верхнего не хватает, потрогал шею.

Догнав Сэридзаву, он чуть тронул его за рукав куртки, тут же отдёрнув руку. Однако жест не прошёл незамеченным, и учитель обернулся.

- Да я… – Лиар опустил глаза, – я должен рассказать ещё кое-что. Быть может, это и могло б подождать, но мне почему-то кажется это очень важным… Там, на поверхности, когда я прилетел, у меня было странное чувство. Никогда раньше такого не было, я почувствовал настолько невероятную силу, ментальную силу, что на некоторое время я потерял чувство своего тела, своего «я». Я видел то, чего не мог видеть, слышал то, чего не мог слышать. Голоса тысяч сознаний, усиленных так, словно… я был песчинкой в этой обрушившейся волне. Что это могло быть?

Сэридзава замер, слегка нахмурившись, в спину замешкавшегося, естественно, кто-то толкнул, и он отошёл к стене.

- Ты спрашиваешь об этом нормала, вообще-то… Возможно, кто-то из местных телепатов. Они есть даже у корлиан, как ни невероятно это кому-то покажется. Хотя чтобы сразу много их собралось в одном месте… не так часто это происходит случайно. Возможно, один из сюрпризов какого-нибудь другого отряда. В принципе, хорошая мысль – укомплектовать отряд телепатами. Если хорошо подготовленными, конечно.

- Н-нет… – мальчик посмотрел в глаза мужчине, – хорошо подготовленным это не назовёшь. Я знаю, что эти существа не умеют владеть эмоциями, и это понятно в той обстановке, которая там была. Я чувствовал их все – их ужас, их боль, их надежды и их ярость. Как бы они ни были сильны, сколько б их ни было – я умел принимать их лишь как волны, бьющиеся у моих ног. Но этот… источник этой силы… эти волны, тысячи этих волн, проходя через него как через некий усилитель, превращались во что-то концентрированное и смертоносное. Я слышал панику тех сознаний, которые оглушало этой интерференцией. Я чувствовал, что даже мёртвая материя плавится в этом огне. Тот, кто обладает такой силой, очень опасен. Даже сейчас, один раз поймав этот импульс, я всё ещё продолжаю чувствовать его отголоски в этих стенах, хотя, конечно, не так сильно, но всё же… Я не представляю, чтоб такие возможности имело живое существо, но не представляю, чтоб кто-то из встреченных нами здесь рас мог создать подобную машину.

- Тогда это заслуживает внимания. Нужно сделать всё возможное, чтоб выяснить, что это могло быть. Надеюсь, наши местные друзья не откажутся нам помочь… Ты полагаешь, это… было на этой стороне, или противоположной?

- Я чувствовал его страх за тех, кто рядом, и не чувствовал страха за себя… Я видел картины, запечатлённые тысячью глаз, нельзя с уверенностью по ним вычислить непосредственную дислокацию источника. Слишком много, слишком быстро… Но я почти уверен, он был на стороне подпольщиков. Эти эмоции… С их противниками это как-то не вяжется. Я мог бы, наверное, отследить его по этому отзвуку, который всё ещё чувствую в себе… Однако справиться с ним, если вдруг будет такая ситуация, я не смогу. Простите…

Сэридзава прикусил губу – человеческая мимика давалась ему удивительно легко и выглядела невероятно естественной, хотя он носил человеческий облик меньшее время, чем Лиар.

- Полагаешь, всё настолько серьёзно? Ну, смею надеяться, вместе-то мы справиться сможем. Сами по себе способности, даже очень высокого уровня, ещё не гарантия победы и даже выживания, это ты знаешь хорошо. Делай, что считаешь нужным, и не забывай давать знать, что имеет смысл сделать мне.

Лиар улыбнулся, вновь потянувшись к руке учителя, касаясь холодных пальцев.

- Думаю, лучше узнать, что это было, и чем раньше, тем лучше. Первое, чему вы меня научили, это планировать на пять ходов вперёд, и моё видение ситуации подсказывает, что если мы не узнаем в самое ближайшее время, что это и где это – промедление может стоить нам дорого. В конце концов – я не смогу победить это, но это не значит, что я не смогу этим управлять, на случай, если это всё же машина.

- Ну разумеется, мне как-то не будет спокойно, пока я не буду знать, а как максимум – владеть тем, о чём ты говоришь… В самом деле, очень интересно, почему, если они располагают таким ресурсом, об этом ничего не известно…

- Я постараюсь разузнать как можно быстрее об этом, естественно… своими силами. Не стоит беспокоить местных вопросами подобного рода. Если мы до сих пор ни слова, ни полслова не слышали о том, что у них есть такое оружие – это определённо неспроста. Возможно, они обладают этим совсем недавно, и это категорически не их заслуга… По моим смутным ощущениям, общается оно не на джилайском.

- Хорошо. Сейчас всё равно нам пока делать нечего. Действуй.

- …Потому что дебильнее некуда – с порога права качать! Хорошо, повезло, поржали и на складе поселили… Но расслабился ты зря! Дай им повод, они тебе припомнят. И за борт отправишься, и хорошо, если целиком, а не по частям…

Подслушивать, конечно, нехорошо. Зато бывает полезно. Эркена замедлил шаг, потом аккуратно поставил на пол ящик, который, собственно, с великим трудом тут искал.

- Надо соглашаться на что дают, здесь не мамочкин-папочкин дом! На всё соглашаться надо, даже если в сортире постелют!

- Свежо-то как! Мамочкин-папочкин дом, поди, я столько ж лет не видел, сколько и ты, и хорошо помнишь, где мы на том Загросе ночевали… Так хоть меньше отмаз у тебя будет… Сале, ну можешь ты в чём другом мне назло делать? Не надоело?

- Я тебя тоже могу спросить: не надоело? Ладно, понимаю, тут выбора не сильно, если щепетильность, конечно, не отбросить…

- На Шу выбор был, и что? Сале, я тебя хочу, а не…

- Хотя чем тебя местные не устраивают глобально? Кроме расцветки, то же самое! И вообще, вон – почему не попробуешь с этим Джани Эркеной? Он, конечно, тут, похоже, недавно, наверное, оголодать не успел…

- С человеком. Который. Полицейский. Стрелял в тебя. Ты в своём уме, Сале?

- Ты одержимый, Кастансо, тебе лечиться надо!

- Скажи, что тебе противно было каждый раз, или что я тебя вообще насилую! Или может, тебе вовсе это не нужно, у тебя это, вслед за рукой, работать перестало?

Звук удара, шум борьбы, глухой, мягкий стук – можно предположить, кого-то с размаху припечатали к стенке.

- Ну, одержимый… веры тебе не хватит, экзорцистом поработать! – шелест, по всей видимости, одежды, звук расстёгиваемых кнопок, местная одежда чаще на кнопках, чем на пуговицах, – Сале, пожалуйста… Сале, Сале…

- У тебя что, никогда мозги на место не встанут…

Учащённое, на грани стона, дыхание слышно снаружи.

- Хрен тебе. Ты мне нужен, я не откажусь… пока не сдохну… Ты ж мог ускорить этот момент, а?

- Убить сыночка своего хозяина? – в голосе Сале было столько яда, что хватило бы всем змеям и скорпионам планеты.

- Трахать сыночка своего хозяина куда более вариант, разве нет? Скажи, что это не тешит твоё самолюбие, десять лет назад я б в это поверил!

- Больнее твоего самолюбие поискать надо! Был бы нормальный – признал бы, что просто вернуться некуда! Если кого-то из твоих братьев уже выпустили, так ты-то им там не нужнее пятого колеса телеге! А папаша так вовсе наверняка сдох в тюрьме… Или скоро сдохнет…

- Вернуться некуда тебе, Сале. Сейчас можно не врать себе и друг другу. Чего-то стремался я в пятнадцать лет, когда раз надрался и полночи думал о том, чтоб перейти сад, к бараку, где вы тогда жили, чтобы всегда быть у отца под рукой, забраться в окно и предложить тебе себя… Но видимо, выпил недостаточно, чтоб так и сделать… Я три года держался, так что заткнись. Если тебе непременно нужно, чтоб я напоминал тебе, что ты жив благодаря мне, и уже за это мог бы делать, хотя бы иногда, то, что мне нужно – мне противно так говорить, но я сделаю и противное… Но лучше сэкономь время мне и себе. О боже, Сале… – голос приглушённый, едва можно разобрать, словно лицо говорящего прижимается к чему-то, представляется – к груди прижатого к стене Сале, – меня сводил с ума твой запах и тогда… Ещё когда ты первый раз появился в нашем доме… Я тебя видел две минуты и думал о тебе два месяца, до каникул, когда… Когда я окончательно понял, что всегда буду о тебе думать… Тогда, правда, это был запах туалетной воды, и кожи от твоей куртки, и…

- Кровищи, видимо.

- И тогда, когда вы что-то праздновали, вы собирались отправляться к себе, а я как раз вернулся с экзаменов… Ты поздравил меня, и твоё дыхание, с волшебным запахом этого коньяка… Я убежал так быстро, потому что стало бы слишком заметно, как я рад твоим поздравлениям… Я уже очень хорошо понимал, чего хочу…

- Да уж, узнал бы об этом твой отец – старика б хватил удар, к большой радости твоего старшего братца! А вслед за этим семью постигло бы новое горе – скоропостижная смерть младшего сына! Одна беда – мне тоже не поздоровилось бы… на всякий случай, для профилактики…

- Никто и никогда не узнал бы, Сале… Со мной могли бы делать что угодно, но никто ничего бы от меня не услышал… И если бы я знал вовремя, никто не добрался бы до тебя тогда…

- Ой, можно только, ради бога, без этих соплей? И пожалуйста, надеюсь, ты не обсасываешь сейчас фантазию принести мне голову Джани Эркены? Боюсь, капитан этого как-то не поймёт…

- Но тебе льстит это, признайся? Ладно, не признавайся, просто дай уже… хотя бы в рот…

- Убеди меня. Попроси. Хорошо.

Эркена осторожно поднял ящик и медленно, на цыпочках покинул опасную зону. Совершенно не желая слышать этих самых уговоров, неизведанных возможностей родного языка в плане пошлых комплиментов и унижений, звуков сдираемой с тела ткани и приглушённых, но неизбежных вскриков Кастансо, при всей его привычности к «нежности» Сале… И наутро очень хотелось оказаться где-нибудь очень подальше, он, конечно, не больно много поймёт в шуточках джи-лаев на тему очень осторожно присаживающегося Кастансо, но тут конкретный смысл и не нужен… «Хорошо, что ни говори, я умею разбираться и в людях, и в ситуациях. Лучше бы протащил на борт гранату с сорванной чекой… Ладно, полагаю, за свою жизнь действительно можно не бояться… пока. Если, допустим, во время боя на поверхности меня смахнёт и я успею уцепиться за перила – Кастансо с удовольствием пройдётся по моим пальцам… Даже если Сале в это время не будет на него смотреть…».

- Ну, скоро очередная партия должна прибыть, – дикция у Гайуш, ввиду зажатого в зубах мотка проводов, была сейчас не очень хорошей, так что Гидеон, к тому же снизу, разбирал действительно не всё, – может, зараз и остальные ваши тоже подойдут…

Гидеон только вздохнул и осторожно попытался почесать шею, что было нелегко ввиду того, что на плечах у него сидела Гайуш. Учитывая, что сам он на металлических скобах, приваренных к переборке, держался не очень устойчиво – каждое движение следовало обдумать, прежде чем совершать.

- Оно хорошо бы, в смысле, чтоб они как можно скорее все сюда собрались… Фонарик дай, а… А то скоро, может статься, это уже в разы сложнее будет сделать…

Это и сейчас лёгким делом не было. Эвакуация целых четырёх деревень – даже на словах простым делом не выглядит, а на практике это адово столпотворение, требующее напряжения всех сил. Тысячи людей – взрослых, стариков, детей, пусть почти без вещей, налегке – это живая пробка в подземных туннелях, по которым одновременно происходит переброска отрядов повстанцев. Деревня Нивсин почти в полном составе уже собралась в лагере в горах, где как раз стояло «Серое Крыло-45», и это был очень большой успех, стоивший многих титанических сил отрядов Вайжела и Херзая, и это теперь занимало все титанические силы обитателей лагеря – следовало разместить, обеспечить едой и вещами первой необходимости более двух тысяч корлиан, из них около половины – боеспособное население – следовало обеспечить оружием, разбить на отряды и развести по тренировочным площадкам. В связи с чем помогать с ремонтом корабля при всём желании возможностей не было почти ни у кого, Гайуш и иногда прибегающий Амас – тот максимум, который можно было выделить. Гидеон, впрочем, полагал, что это вполне рационально и справедливо, справятся и сами… Слава богу, здесь, кроме него, Арвини, Викташ и Митши Айлок, все трое кое-чего в вопросах ремонта соображают. Не говоря уж о том, что здесь же все трое занеф, в подобных материях соображающих, мягко говоря, больше, чем они трое, вместе взятые. В Херзае сейчас, и должны скоро прибыть, Эремо, Илкойненас и Софья. Не то чтоб очень весомая помощь, но посадить их в «цех сборки» под бдительным руководством Альгроса вполне реально, и это ещё несколько приблизит завершение работ… О прочих Гидеону было тяжко думать – где они сейчас, что с ними… Дэвид Шеридан, по-видимому, сейчас либо в Сайде, либо в Угме, Хинчи, которую он видел в гетто мельком, отступала с отрядом вайжельцев, значит, должна быть в Вайжеле либо на каком-то перегоне на пути к Херзаю. Хотя может, и в Херзае, кто знает. Прочие… Алварес, Схевени, Винтари и Ли’Нор участвовали в кампании на той стороне Тизы, то есть, в атаке собственно на базу землян… Было необходимо – и не только для фото и видеосъёмки, попросту сориентироваться на месте, что брать для нужд ремонта, им было проще, чем джи-лаям. Захваченные ящики уже прибыли в лагерь, угминцы и херзайцы как-то сумели совершить невозможное и дать им «зелёную улицу» в столпотворении, творящемся в туннелях на всём маршруте, но ни один из четверых тем поездом не прибыл. Странного в том, впрочем, не было – ломиться в поезд, гружёный под завязку, он бы на их месте, пожалуй, тоже не взялся бы. Среди «шалостей» в Тизе и других пригородах Хандима был захват нескольких тюрем, где среди схваченных повстанцев и попавших под замес простых граждан процент собственно уголовников был очень невелик. Эвакуировать три тюрьмы не легче, чем четыре деревни. Часть освобождённых заключённых, конечно, осталась там же, на передовой, но на всех просто не хватало оружия. И сейчас уже вторые сутки Дейко, Хаммо и другим предстоит не смыкать глаз, умело разводя по подземным руслам человеческие потоки…

- Несомненно одно. Нам удалось больше, чем мы сами ожидали, и уж точно больше, чем ожидали они. Тиза, Замар, Эаглар, Атрива взяты, практически взят Хандим. Готовы ли мы к тому, чтобы его удержать – покажут следующие два дня. Если готовы… На третий день обнаружится, совершенно неожиданно и скоропостижно, что под нашим контролем находится весь регион. Если вторая база землян не сможет взять реванш, если дрази и корлиане не помогут им в этом… Ну да, им придётся отступать, запрашивать помощи у центра… Они вернутся очень злыми… До сих пор у нас бывало время для отдыха, даже иной раз побольше, чем нам хотелось. Теперь курить и стрелять придётся одновременно. Отдохнём либо в могиле, либо после победы. Ну да это вас не так чтоб касается… А вот что касается – наши спуски, схроны наши у Сайды и Вайжела они засекли, это много и ума не надо. Корлиан, что своим ходом шли, они сверху расстреливали… А теперь почешут затылки и придут к логичной идее – закидать там всё бомбами. Так что всех, кто там дожидается своей очереди на отправку, куда бы то ни было – к нам, к Херзаю, дальше куда – надо вытаскивать очень срочно…

====== Гл. 48 Особое отношение ======

- Это что? – Вадим оторопело смотрел на огромный чан с водой, в котором плавало несколько белёсых продолговатых, величиной чуть больше ладони, студенистых сгустков.

- Коконы, – лаконично ответил мужчина-корлианин, в углу помещения, устроившись по-турецки на каком-то тряпье, заряжающий ружья.

- Коконы?!

- Ты же не из местных. Не знаешь, как мы размножаемся. Это будущие дети.

- А… зачем они в воде?

- Так мы устроены. Когда-то мы жили в воде, мы вышли из воды на сушу, но никогда не уходили далеко от воды. Вода наша жизнь. Без воды коконы засохнут, и если хоть один ребёнок и сумеет выжить, он умрёт в первый год жизни, потому что не сможет развиться до конца. У нас на родине, на Корлии, когда пересохло много наших рек, нас становилось всё меньше и меньше, но это, конечно, не печалило цветных корлиан, потому что они считали, что нас и так слишком много. Здесь мы на какое-то время обрели благодатный край, и у нас родилось много детей… но с тех пор, как земные военные отрезали нас от моря и от озёр, единицам наших детей повезло выжить. Вот в таких бадьях и корытах мы держали наши коконы, хотя сами, бывало, умирали от жажды – и если достаточно больших ёмкостей не было, приходилось выбирать, какой кокон из кладки спасать, или какой семье спасать свою кладку… Это третья кладка Уюнди, две засохли, потому что выпали на жаркое лето, когда у военных не было для нас воды.

- Вовремя вы, ребята, ничего не скажешь… – пробормотал Варза, – ведь эвакуироваться надо, а как мы этот чан повезём? А если он перевернётся? Да мы его в вагон не втащим…

- Что поделаешь, природа нас не спрашивает. Уюнди должна была разродиться на днях, чудо, что мы дошли сюда, чудо, что смогли найти здесь воду. Это не чистая вода, не природная, но лучше, чем ничего. Если необходимо уйти – что ж, мы пойдём, схороним и третьих наших детей, утешимся однажды четвёртыми, рождёнными на свободе, если сами будем живы… Но если можно, если разрешите – мы бы остались здесь, стеречь нашу кладку.

Варза раздражённо отёр ладонью лицо.

- Да при чём здесь моё позволение, смешные вы люди! Кто я, чтоб приказывать-то? Здесь оставаться нельзя – они видели, что где-то среди тех руин вы уходите под землю, они найдут вход – не один, так другой, третий, везде расставить достаточно людей мы не сможем, они и до этого закутка доберутся… По-доброму бы – заминировать эти коридоры и подождать, когда они сюда явятся… А теперь уж и не знаю, как…

Уюнди, припав к чану с кладкой, тихо зачирикала – так звучал корлианский плач.

- Вы сможете защитить ваше гнездо от целого отряда? Учитывая, что вам ещё нужно менять воду…

- Я останусь их защищать, – Вадим подхватил одно из ружей, вдобавок к тому, что висело на плече.

- Я тоже, – кивнул Илмо.

Джи-лай перевёл взгляд с одного на другого.

- Уже два в поле воина… Ладно, этого права ни у кого б отнимать не стал. Если честно – то сам бы остался, если б был рядовым и не было у меня других обязанностей… Но думаю, что среди ребят найдутся и ещё желающие. Чёрт с вами, заминировать и ещё найдём, чего где… Оставим вам патронов побольше, два хода точно так займёте, третий сейчас постараемся замуровать. Спрошу, есть ли у нас гранатомёт свободный… А лучше два…

Глухо бабахнуло снова, с потолка посыпалась мелкая труха. Иглас мотнул головой – мало чего есть столь же паршивого, как когда в темноте тебе на голову что-то сыпется. Остаётся утешиться, что то, что на самом деле сыпется, пока не долетает… пока…

- Вот так здорово меня вывезли, ага, – проговорила с коротким смешком Глэдис, – самый тихий был маршрут… А теперь где-нибудь в Херзае, небось, потише… да уж точно посветлее…

Иглас подумал, что по тону непохоже, чтобы её это в действительности беспокоило. Наверное, она, совсем ещё юное земное существо, не вполне осознаёт происходящее. Они с Винтари и Ли’Нор в числе последних уходили из Тизы. Ли’Нор приходилось буквально силком тащить – она меняла заполняющиеся кристаллы и снимала, снимала, снимала… Серые, приземистые строения Садара – главной городской тюрьмы, заборы с деловитыми клубами колючей проволоки поверху, с табличкой на пропускном пункте – на земном языке, парящих в рыжем, каком-то совсем не ночном небе железных коршунов, поливающих без разбора солдат-повстанцев, бегущих заключённых, в панике прячущихся местных жителей, въезжающие в город земные танки и бронированные грузовики, в которых хорошо, в отсветах выстрелов и взрывов, видны земляне в форме, горящий остов бывшего заводского корпуса – туда забежало несколько заключённых и сколько-то случайных прохожих, и теперь по нему стреляли и сверху, и из танков, переползающих перекрёсток, Винтари, пытающегося тащить тяжело раненого джи-лая в поварском фартуке – и вынужденного бросить, так как он умер у него на руках. Серые же стены, по-видимому, бывшей школы – теперь, судя по решёткам на окнах и пропускному пункту, не школы, школ, решили земляне, в городе и так многовато… Или всё же школа? Фигуры, мелькающие в окнах, одеты в такие же грязно-жёлтые костюмы, как заключённые, но мелковаты для взрослых. Детский исправительный дом, поясняет Тассе, протыкая штыком тело охранника и разбивая прикладом терминал пропускного пункта. Воет сирена. Эти движущиеся, мельтешащие картины, полные крика, ужаса, паники, неверия – по каким законам они существуют, думал Иглас, почему они именно таковы, именно так сменяют друг друга? Какие математические вероятности видят в них с той стороны, стороны, выпускающей хаос из жерл не замолкающих орудий? В хаосе исчезают фрагменты, предметы, жизни – миг назад стоял дом с декоративной беседкой на крыше, и его уже нет, от него остался один этаж и кусок стены второго, за которой ещё кто-то бегает, абсурдно в той же мере, как живые цветы в витрине, в которой почти не осталось стёкол, и не вспомнить того момента, когда его не стало, кто-нибудь помнит этот момент? Кто-нибудь помнит, откуда тут взялся вот этот труп, в такой позе, словно всё ещё куда-то бежит? Женщина в шали, наброшенной поверх ночной рубашки, трясёт за руку солдата-повстанца, что-то тараторит, срываясь на крик, он указывает ей куда-то, она бежит туда, по пути хватая за руку ребёнка – непохоже, чтоб своего… Старуха расталкивает солдат – одного, другого… Похоже, она видит среди группы освобождённых заключённых своего сына… Никто не замечает на улице Тизы врия. Ночной темноты, несмотря на разбитые, один за другим, фонари, больше нет, она тонет в огне. Кто-то видит вернувшихся за ними братьев или друзей, о судьбе которых не знали ничего долгие годы, кто-то видит надвигающуюся смерть и кричит ей в лицо отчаянные проклятья…

На перекрёстках – грузовики, внедорожники, городские автобусы – кажется, все, какие успели собрать, а может, и все, какие есть в городе, Иладу торопливыми покриками подгоняет в них народ – пестрота выходных платьев, рабочей одежды, тюремных роб льётся в их открытые двери, машины срываются с места, мчатся к выезду, к окраине, туда, где пробита огромная брешь в ограждении «особого режима», один из танков землян разворачивается, намереваясь объехать и перекрыть им дорогу, но не успевает, конечно, потому что повстанческая граната – успевает… Два танка землян принимают третий танк за своего, а зря… Ли’Нор затаскивают, вслед за ним, во внедорожник, она матерится по-нарнски, втаскивает следом ещё какую-то джи-лайку, не влезшую в автобус, в салоне и дышать теперь можно по очереди, но об этом, подлетая на ухабах едва не до уровня, где у домов были вторые этажи, некогда думать… Разбитую загородную дорогу заволакивает дымом – кажется, в один из автобусов всё же попали сверху, кажется, этот дым бежит вместе с ними, прикрывая их от огня с неба, из этого дыма выпрыгивают стены бывшего, очень давно бывшего санатория, где в подвале находится вход в подземелье…

Кто-то плачет, кто-то громко кого-то зовёт, мальчишка джи-лай выхватывает у тяжело раненого повстанца автомат и выбегает из здания, ревут моторы – им ещё возвращаться в город, им ещё продолжать бой…

Кажется, стены треснут и разойдутся, от хлынувшей в них толпы. Эйме пропускает в кабину по десять человек – больше не влезет, больше нельзя. Кабина исчезает в люке в крытом металлическими листами полу, он закрывается таким же листом – кто догадается, под которым из них скрыта шахта лифта? У Игласа слух хороший, он слышит скрежет механизмов сквозь весь этот шум… Его отправляют вместе с детьми – опасаясь, что взрослые могут и затоптать малорослого инопланетянина. Внизу он снова вливается в толпу – на рельсах уже стоит под завязку забитый вагон, нужно ждать следующего. Развозят пока недалеко – по «боковым каналам», главное разгрузить центральную дорогу, по ней ещё подходят отряды, туда, в Тизу. Чтоб им там подольше было, чем заняться, чтоб у ребят хватило времени и разобщенности врага, чтоб покрепче пройтись по базе…

Их «канал» – это несколько коридоров, не пустых, там-сям ящики с чем-то довольно тяжёлым, здесь уже есть люди, ожидающие отправки через горы, в Якасу, в более спокойное место. Среди них и Глэдис, девочка-телепатка, спасённая Дэвидом. А потом, видимо, город – над ними уже не Тиза, а, кажется, Замар – начинают бомбить… И участок старых коммуникаций просто обрушается, и туннель заваливает…

- А вот теперь помоги мне спуститься… – по интонации Гидеон догадался, что слово джилайского языка, произнесённое шёпотом, было ругательством.

- Что случилось?

- Да нога затекла… Я ж тут минут двадцать в немыслимую раскоряку висела…

Гидеон подхватил Гайуш под колени, потом ослабил хватку, позволив её телу соскользнуть, и снова обхватил по бёдрам, ожидая, пока она распихает по карманам инструменты, которыми порядочно обложилась, пока торчала наверху.

- Ну вот, не побоюсь сказать, тут закончено… Прибрать тут немного – и можно обшивку на место ставить…

- Не верится… Без тебя, думаю, мы бы этого не смогли.

- Да брось.

- Не эта бы ваша война, и если б лично я принимал решение – зачислил бы тебя в команду без колебаний. Но те, кто принимают решение, сейчас застряли на полпути сюда…

Под гимнастёркой Гайуш, как раз напротив лица Гидеона, вдруг что-то зашевелилось, от неожиданности он заорал и разжал руки, Гайуш, яростно матерясь, повисла, держась за края люка в потолке, и в конце концов рухнула на него, а вместе они – на кучу пластмассовых обломков и мелких деталей внизу.

- Сдурел, что ли? Что стряслось?

- Там… у тебя… что это было?

Гайуш нервно одёрнула гимнастёрку, явственно вспыхнув.

- Ах, это… Ну извини, некоторые вещи мне не подконтрольны. Секса у меня давно не было, а ты симпатичный. Пугать тебя не хотела, но у тебя губы как раз возле моего живота зашевелились, так что извини, рефлекс…

Землянину показалось, что у него тоже кое-что слегка зашевелилось, а именно – волосы.

- Но ты же… ты же, я думал, женщина, я… извини, если понял не так…

- Женщина, а что не так-то? А, ну да… Вы ж здесь неделю, если не меньше, и кто б тут раздевался перед вами, за физиологию как-то к слову не пришлось… Это внешне мы на вас похожи очень, а так-то отличия существенные… Но вы ж бракири знаете, вот с ними мы похожи очень.

Гидеон вспомнил, что, действительно, слышал нечто такое о бракири, что мужчины и женщины у них различаются не в первую очередь гениталиями…

- Ну упс, конфуз вышел.

- Да ладно, нашёл тоже, о чём… Ну, у нас-то не принято париться о таких вещах, а ты-то, как-никак, землянин… То есть, так-то ваша братия тут себя совсем не высокоморально ведёт, это понятно, но мы как-то в курсе уже, что не все у вас такие…

- А я было хотел спросить, чего тебе стоит со мной рядом находиться, хоть и не из этих, но я ж землянин.

- Ну, я не знаю, что кто тебе сказал, или может быть, сделал, конечно, дураков у нас хватает, ну, их и везде хватает, а есть и не дураки, просто заблуждающиеся…

Гидеон хотел возразить, что ничего подобного, никто ему не пенял преступлениями собратьев, за которые он не в ответе, просто он понимает, вполне понимает тех, кто мог бы смотреть на него, мягко говоря, недоверчиво.

- Но так-то первыми среди нас поселились нормальные, хорошие земляне, а потом уж эти… Просто их, конечно, меньше, а судят по большинству, и по тем, кого заметнее… Так что ты постарайся не обижаться, когда кто-то говорит «Хоть и землянин, а хороший». В своей, вроде как, манере похвалить хотят… – Гайуш дружески положила ему руку на плечо, а потом как-то уже не совсем дружески скользнула ладонью по его груди, – потому как и порядочный, и не трус, и с лица хорош к тому же, это не так часто всё вместе встречается.

Джеймс почувствовал, что краснеет. По мере того как прикосновения Гайуш становились всё менее дружескими, то есть, в общем-то, всё более откровенными, он как-то забыл, что первоначально хотел сказать. Потому что как-то… ну, другими мыслями и чувствами это сменилось. Ловкие пальцы джи-лай, в пятнах пыли, мазута и высохшего на клапанах охладителя, расстёгивали его куртку, что тут можно сказать? Что совершенно не против? Ну не вздыхать же, что как-то рассчитывал, в постельных утехах, на существо без члена, да что ж теперь. Собственное тело недвусмысленно заявляло, что миловидное лицо, красивая грудь и чувствующийся в углубляющихся ласках темперамент для него вполне компенсируют то, что там шевелится у неё под одеждой. Точнее, не совсем верно именно так говорить… не недостаток же это, в самом деле…

Сильные руки девушки увлекли его в сторону от отверстия в обшивке, в укромный тёмный угол, почти уютный, если б не торчащие там-сям детали и некоторую запылённость.

- Выбрали мы, конечно, и место, и время… Как по мне, правда, и место, и время, и после секса и работается на куда большем подъёме…

- Вот уж не знаю, не слишком ли ты на меня возлагаешь большие надежды…

- Что это у тебя, комплексы? А с чего вдруг?

Темнота скрадывает очертания, в какие-то моменты Гайуш кажется совершенно земной девушкой, он, думается, едва ли может показаться ей джи-лаем, но её это, кажется, не слишком беспокоит… Губы у неё полные, сильные, чуть обветренные, поцелуи – глубокие, грубоватые и словно бы… точно рассчитанные, выверенные, как настройка датчиков, как выстрел киллера. Ровно так, как нужно, чтобы достичь нужного – тумана в голове и огня в крови, разбегающегося от плеч, сжимаемых её нежными тисками, к пальцам, ласкающим её уже обнажённую спину. Его собственные движения были куда менее умелыми и уверенными, а ведь не мальчик, давно не мальчик…Твёрдые соски, упирающиеся в его грудь, пускали по телу дрожь, огонь собирался сладко ноющей тяжестью внизу живота. Всё же, думал он, опрокидываясь под её напором, на сексуальный голод, всё одно, не спишешь… Будто сексуальный голод, он у него только сегодня… И не в красоте, почти земной, дело. Быть может, что-то общее в глазах с колдовскими глазами Софьи. Ощущение внутренней силы – в красивой ведь, женственной, соблазнительной. Несомненное ощущение того понимания женского начала, которое, оказывается, у него внутри жило. Сколько-то он думал, конечно, что ему нравятся слабые, нежно-трепетные, нуждающиеся в мужской силе, мужской защите… Это мужчина-то сильный? Мужчина слаб. Иначе не нужно б ему было подтверждение его мужественности так часто, так болезненно, и не принимало порой такие уродливые формы. Что бы мужчина мог без женской силы, поддержки, что было бы с миром, если б женщины были действительно так слабы, как хочется видеть мужчинам? Считать, что женщина должна быть хрупким цветком, беспомощным без мужчины, может тот, кто боится собственной слабости настолько, что желает заслонить её слабостью того, кто рядом. Пожалуй, можно бы и признать, что лично ему нужна женщина-товарищ, женщина-помощник, не тот, кто бесконечно вверяется ему, а тот, кому может ввериться он сам. Как сейчас, когда ремонтом руководила она. Как сейчас, когда он доверился её рукам, губам и уверенному знанию, как направить закипающую в теле страсть. Довериться тому, кто сможет, хотя бы на время, уничтожить страх, неуверенность, сомнение… И некоторая неловкость от того, что тела при таком контакте не могут сомкнуться полностью, вскоре исчезла, горячий омут, в который его затягивало, уносил и неловкость, и глухое раздражение на себя, и напряжение последних дней…

- Нет, на джилайском в точности так не скажешь. Там получится конструкция совершенно без сказуемого. Ну, такие особенности языка.

О чём только не будешь говорить, когда делать, в общем-то, всё равно больше нечего… В кромешной тьме даже перемещение затруднено. В других коридорах, кажется, пробовали пробраться к завалу, кто-то пытался разобрать – он не знал, как их успехи сейчас, слышно их отсюда было плохо. Кто-то смог, держась по стенам, добраться до них,присоединиться к этому, возможно, бесполезному, но хоть как-то утешающему процессу, может быть, всё же вместе у них что-то получится. Они тоже пытались, но уползли куда-то не туда, голоса стали только тише, перед новой попыткой следовало передохнуть, подавить приступ отчаянья.

- Ты очень хорошо знаешь джилайский язык, – не вопрос, утверждение, он ясно чувствовал это в ней.

- Ну, есть маленько. Не в ящике ж жила. Да и у меня вообще-то отчим джи-лай.

- Вот как.

- Ну, такое не на каждом шагу случается, но вроде, есть и ещё такие семьи… Ну а что, родной мой папашка был не шибко хороший человек, пил много, работал мало. Мать сколько-то с ним возилась, потом он окончательно её достал, выгнала она его. Мне, вроде, года три было, когда они окончательно-то разошлись… Ну, четырёх не было, когда он последний раз приходил, права пытался качать, отчим его с лестницы спустил… Земные мужчины тут вообще часто очень деградируют, и это ещё не самый печальный пример был. Я так понимаю, дело в том, что землян же здесь мало, как ни крути. Вот они и думают, что им многое может прощаться, потому лишь, что они земные мужчины, куда всё равно бабам деваться, и такими примут. Не все так, конечно, вот у одноклассницы моей одной вообще отличный отец, ей все завидовали – ну, кроме меня, я так отчимом вполне довольна. С ним мать не пропадёт…

Здесь, в подземелье, на грани отчаянья и в полушаге от грани гибели, ему было странно легче. Темнота мучила, но она же исцеляла, после всех картин, что видели глаза. Здесь он снова нормально мог слышать. Средний врий, канал которого не особо велик, всегда довольно сильно устаёт в компании иных существ, мысль которых обычно громка, хаотична, непоследовательна, и тем сильнее усталость, чем существ больше. Немногие из них умеют упражнять своё сознание, управлять собой, чтоб мысли не скакали, как бешеные зайцы. Там, в городе, он не слышал никого, так же как отдельные голоса тонут в шуме горланящей толпы, ни слова не разобрать, он чувствовал единый эмоциональный фон, как можно знать, о чём кричит толпа, но как в этом крике не услышишь собственного голоса, так там не услышишь собственных мыслей.

Здесь ему повезло оказаться рядом с земной телепаткой, Глэдис. Глэдис была дитя, по меркам своей расы, и в то же время она не была ребёнком по многим ощущениям, беседовать с нею было чрезвычайно интересно. Её способности проснулись недавно, они были сильнее, чем у него, но она ещё не умела ими пользоваться, он учил её – это было вполне неплохим занятием для запертых в отрезанном завалом туннеле, ему было приятно видеть, как охотно она учится – определённо, у неё были к тому задатки, стремление ко всем вещам и предметам относиться рационально, в том числе и к мыслям, стремление, чтобы она владела ими, а не они ею. Беседуя обо всём подряд – о происходящем, о прошлом давнем и недавнем, о землянах и повстанцах, о трудностях перевода с земного на джилайский и наоборот, они одновременно обменивались мыслями, игра в равной мере полезная и увлекательная. Подтекст смысла, эмоционального значения под каждым словом – словно расшифровка в словаре, оформленная из пульсирующего сгустка в нечто стройное и законченное мысль – словно отдельные её элементы, перемешанные, как буквы в шараде, она расставляет в полагающемся им порядке, словно бусы нижет – бусина к бусине, никаких зазоров, никакого наползания друг на друга. В Глэдис был детский энтузиазм, старательность, какую проявляет ребёнок в познании, учёбе, но не было детской неусидчивости, она не была нетерпелива. Отчим учил её каким-то народным ремёслам, требующим большого терпения и концентрации, а жизнь учила её внимательному отношению к тому, что может однажды спасти или погубить её жизнь.

- Я скрывала-то это месяц уже. Ну, месяц – это не так много, казалось бы, но многих же сразу прямо засекали… Вообще, говорила мать – она сама нормалка – на её как неискушённый взгляд, никто б телепатов и не вычислял сроду, если б они сами не палились. Кроме других телепатов, конечно. Ну, вот так меня и засекли, другой телепат… Нормалы-то что – не подаёшь вида, что слышишь, ну или если не выдержал, сказал, допустим, что врёт всё – так потому, что на лбу у дурака всё написано. И всё, и чего он докажет? Ну, здесь-то оно и правда так, джи-лаи не привыкли параноить из-за телепатов, да не столько здесь и телепатов тех… Маркабы, говорят, много телепатов убили, но не за то, что они телепаты, а потому, что они активно против них выступали… А земляне – они по обычному своему обыкновению, не могут допустить, чтоб телепаты свободно среди нормалов жили, угроза безопасности и всё такое… Чьей безопасности – ну видимо, тоже их, как будто так их враньё не видно, без телепатии… Ну чего врать, что нам с ними так хорошо и безопасно живётся, будто сами мы денег своих не видим, сколько их, и заборов этих их, и прочего, что они делают? У моей одноклассницы – джи-лайки – отца чуть не убили, за какого-то именитого повстанца приняли, потом и запугивали, и подкупить пытались, чтоб дело замять – а он человек тоже не рядовой, врач тут у нас знаменитый, скандал хоть как… И мать её тоже сказала, что так этого не оставит. В газеты написала… так что там – запретили «сеять истерию». Соседа нашего избили просто какие-то ихние отморози, которые в городе проездом были, пьяные по улицам шлялись – тоже замолчали, как «непроверенные факты». Вроде как, совсем и не земляне это были, это показалось, и сразу оказалось, что тех уродов в те дни и в городе не было, их совсем в другом месте видели… Другая тоже история – это не в нашем районе уже, но тоже рассказывали – на кого-то так же напали, но он не слабого десятка был, навалял им в ответ, так его ж и засудили… Говорят, кому-то из землян предлагали – сотрудничайте с ними, лучше жить будете, они вам помогут на Землю вернуться… Во-первых, враки это всё, зачем им кого-то отсюда выпускать, во-вторых – начёрта мне вот Земля? Я здесь родилась. Пусть бы вот они катились, никто их сюда не звал…

Она пока осторожно, но совсем не пугливо, скорее неуверенно, пробуя, «щупает» его сознание, ей невероятно интересно это незнакомое прежде существо – врий, хотя внешне она этого любопытства не показывает никак. Пытается рассмотреть картины, всплывающие в его сознании, пытается расшифровать, как он мыслит.

Её рука нашла его руку – не отдёрнулась брезгливо, а обычно землянам бывает неприятна их прохладная мягкая кожа, с чем только её не сравнивают, палец скользил по ладони. Так же, как её ментальный щуп осторожно, деликатно скользит по его разуму. Он подумал – это необычно, конечно, но всё же не странно, земная психология такова, что в тяжёлую минуту им важно ощущать поддержку, близость кого-то рядом и физически тоже, даже если они ощущают её словесно или тем более ментально. Объятья, пожимание руки, похлопывание по плечу у них заведено именно для этого. Она словно ручкой в тетради, старательно подчёркивает это слово – близость, потом выделяет образ «объятья». Он удивлён – нечасто кто-то выражает желание его обнять, хотя может быть, это не странно для ситуации, полной грусти, тоски, страха. Она отвечает, что да, это вполне нормально, когда заперты в темноте, не имея особых надежд выбраться и зная, что снаружи может быть ещё опаснее, чем внутри. Темнота обостряет чувства, заставляет вспоминать, переживать очень многое… Ему нравится, как она говорит об этом и как думает – довольно отстранённо, мысли не бегают, хотя не лишены эмоциональности. Она замечает, что всё это ещё более естественно для двух разнополых существ, оказавшихся рядом в темноте изолированного туннеля… ведь он же – мужского пола? Этот вопрос вызывает в нём улыбку, он вспоминает другие такие вопросы в своей жизни. Существа многих рас привыкли к чёткому внешнему различию мужчин и женщин, отсутствие внешней ясности в вопросе пола заставляет их очень сильно нервничать, словно, ошибившись, они нанесут смертельное оскорбление. Возможно, в случае некоторых рас это так и есть… Она смеётся на это, ей тоже эти вещи кажутся забавными. Она испытывает лёгкую гордость за то, что угадала, что он мужского пола, хотя понимает, что это не столь принципиально для него.

«А принципиально для тебя?»

«Ну, не в том плане, что не рискую обратиться как-то неправильно. Но мне нравится эта мысль».

«Чем?»

Она тихо смеётся.

«Романтика».

Он ещё больше удивлён, такому подтексту понятия «романтика». В отображении черноты туннеля в её сознании, в этой черноте что-то ясно, значительно пульсирует, словно большое сердце бьётся там.

«Это не вполне понятно. Я другой расы, а ты не половозрелое существо».

«Ханжа».

Она половозрелое существо, возражает она, ей 13 лет, это не возраст разрешённых брачных отношений у землян, но на этой планете нет разрешённого брачного возраста, земляне, конечно, не особо пользовались этим, обычно вступали в брак уже взрослыми, их право, как и маркабов, это никому не мешает. Сейчас эти земляне запретили ранние браки, и у джи-лаев тоже, ну, на это джи-лаи плевали, не регистрируются у них и всё, так они к тому же преследуют тех, кто живёт в «незаконных отношениях», особенно тех, кто, младше 21 года, имеет своих детей, всячески превознося тех джи-лаев, что всё ещё под влиянием маркабской культуры. Тоже обычная практика сеять раздор и любоваться, как люди злятся. Но понятно же, что люди заниматься сексом не перестанут, в том числе подростки. Если нельзя, но очень хочется, то можно, есть такая поговорка. Нет, она ни с кем ещё именно сексом не занималась, только целовалась. Просто большего не настолько и хотелось.

«И хочется со мной?»

«А почему нет? Мы, может, умрём через пару часов. Интересно».

«Интересно?»

«Ну ведь понятно, наверное, – в её мыслях прыгают смешинки, – вы же, вроде как, те самые, что когда-то, говорят, похищали земных женщин и делали с ними всякое такое».

Он возражает, что не только женщин, но и мужчин, и делали с ними, опять же, не именно и не только это – опять же как говорят, лично он это не готов ни подтвердить, ни опровергнуть.

«Это своего рода… есть такое слово, но я не помню его…» – но он понимает, что она имеет в виду. Её возбуждает мысль о том, что он – врий, а его, пожалуй – то, что она воспринимает это так.

«То, что ты знаешь из этих рассказов, на самом деле не совсем правда, это была одна из наших шуток. На самом деле мы сношаемся не так, и наши органы выглядят иначе»

«Надо же, и как?» – она «теребит» его, ожидая всплывающего рефлекторно образа, у землян этот механизм работает почти безотказно, достаточно заговорить или услышать о чём-либо, чтобы образ в голове вспыхнул автоматически, но врии имеют больший контроль над своим мышлением.

«Тебе не понравится. Это вряд ли может понравиться землянке. Он очень длинный и тонкий, как…»

«Как у центавриан? Ну, как говорят про центавриан» – голого центаврианина она, ясное дело, не видела, как-то негде было.

«Немного похоже, но не вполне. Он один, очень тонкий, тоньше, чем у них, гнётся так же, но жёстче, чем у них, расположен в середине живота. Это никак не совместимо с понятием удовольствия земных женщин»

«Ой, ну давай, ты сначала покажешь и попробуешь, а потом будешь говорить. Если это, конечно, не очередная ваша шутка».

Его забавляет и, пожалуй, приятна её смелость.

«Вы же исследователи, своего рода».

«Ты, видимо, тоже».

Внешний вид коконов изменился. Сперва мягкие, студенистые и сверкающие, теперь они затвердели и посерели. Затвердели неравномерно, кое-где наблюдались зазоры, затянутые мутной плёнкой. Энжел, пока не видят тилоны, пыталась заглянуть в один из них, но ничего увидеть не получалось. На все вопросы, сколько ещё они там будут вызревать, следовало пожатие плечами – непредсказуемый, мол, процесс. Отмахиваются. Для себя-то явно всё, что надо, предсказывают. Забавно, что ни говори, наблюдать это со стороны, такую легенду о сотворении на новый и насекомый лад – здесь нездорово любознательные боги создают Адама для Евы из её плоти. Но если несколько приблизиться, то уже не так забавно, и никак не можешь отделаться от лезущей в голову всякой дичи – а вдруг вылезет из этого кокона совершенно какой-то невменяемый монстр, от которого им всем придётся удирать по всему кораблю, и чего доброго, будут жертвы?

Чтцфркфра сказала, что решилась выпустить Фтрцфкартка, он стабилен, и он может неплохо ухаживать за сакатах. Доверять ему зажигать свечи и кормить других пациентов она, правда, не может – всё-таки его разум не настолько хороший. С сакатах проще, главное их не бояться. А едят они все одно и то же. Не нужно отслеживать, какой сегодня день, нужно ли добавить какие-то витамины и препараты, нужно ли взять анализы. Энжел хотелось спросить, почему б Чтцфркфра не вернуться домой на весь срок кризалиса и не придти уже к вскрытию кокона, но не стала. В сущности, понятно же. Дело не только в том, что чётких сроков тилоны не говорили, но и в том, что оставлять это всё без своего контроля не хочется. Хоть и понятно, что какой тут по сути контроль – сидеть и просто наблюдать за процессом, который тебе мало понятен и точно не тобой управляется. Но просто уйти и варись оно там как знает… Нет. Она б, пожалуй, тоже курсировала по маршруту дом-корабль, она прекрасно понимала.

Лично она, понятно, не курсировала. В помощники Чтцфркфра брала Лорана, Лауру или Билла, прочие у неё явно котировались невысоко. Энжел, в принципе, не жаловалась, хотя тоскливо слоняться по кораблю или столь же тоскливо пялиться на два кокона тоже было тяжеловато. Но туда, наружу, хотелось куда меньше, достаточно было посмотреть на видеосъёмку с окрестностей города, как нестройные группки стрийкчтцв пытаются загонять какое-то крупное животное, со слов Ан’Вара, тоже бывшее сельскохозяйственное, попадают под удар украшающих спину и бока шипастых «плавников» и в итоге более удачливые собратья довольствуются пожиранием менее удачливых. Единственную действительно лёгкую добычу – некий местный аналог свиней, короткие червеобразные туши с короткими ножками, на которых быстро не убежишь – истребили ещё в первые годы, теперь стрийкчтцв на переедание пожаловаться не могли, разве что птичьи гнёзда всегда были к их услугам, но и то если располагались невысоко и если птицы-родители не оказывались поблизости и не выклёвывали глаза. Наиболее здравомыслящие особи пытались время от времени предложить культурный рывок – вторично приручить одичавшие сельскохозяйственные виды, возделывать заброшенные и поросшие сорняком поля, но терпели фиаско – не сожрать пойманное чудом животное сразу собратья были категорически неспособны, ковыряться в земле тоже считали ниже своего достоинства, стадия собирательства и охоты окончательно становилась всеобщим жизненным выбором, а основой рациона, ввиду неготовности переходить на вегетарианскую диету – подранки, падаль и зазевавшиеся соплеменники. В ходу было так же разорение кладок семей-конкурентов. Если охрана кладки была достаточно серьёзной – то уже конкурирующая семья пировала неудавшимися налётчиками. Несколько раз наиболее голодные и тупые пытались нападать на стадо Чтцфркфра, но получали отпор. Обычно она не убивала диких собратьев, а угощала их дротиками, сдобренными её собственным ядом, слишком слабым, чтоб парализовать насмерть, особей, показавшихся ей наиболее перспективными, отбирала в свои пациенты, а прочих оставляла отлежаться в кустах, прикрыв ветвями так, чтоб их не нашли бодрствующие собратья и всё не закончилось быстро, закономерно и печально.

- Если честно, я не понимаю, на что вы надеетесь. Ладно, допустим, с этим Црт всё получится…

Её прервал возмущённый стрёкот, видимо, гласящий, что так пренебрежительно об одном из лучших среди стрийкчтцв нельзя.

- Ладно, ладно, я признаю свою вину. Простите, мне слишком сложно запомнить ваши имена. Я запомнила ваше, хотя это было непросто…

- Вот! Ты рассуждаешь о том, что у меня получится, что нет, хотя сама не можешь даже запомнить простое имя – Црткфакртц! А ведь я ваши имена запоминаю!

- Да, да, аргумент… Только вот это не мои собратья практически бегают в набедренных повязках и жрут друг друга. Простите, но как бы вам неприятно ни было – это правда. На что вы надеетесь? Предположим, с ним, – снова попытаться выговорить имя Энжел всё же не решилась, – всё сложится прямо крайне удачно. Ладно, я даже не спрашиваю, неужели вы прямо готовы с ним создать семью, лично я не приму никакого иного мужчины, кроме Билла, даже если это будет последний землянин во вселенной, но я не вы, не живу вашей жизнью и всё такое. Может быть, вам сейчас кажется, вы полюбите его… от безысходности… Не знаю, может, конечно, он после перерождения станет таким умным и красивым, что на контрасте с остальными можно в него и влюбиться, но ведь для этого всё равно время нужно…

- Мы не такие, как вы, – медленно, старательно выговорила Чтцфркфра, – мы живём быстрее. Быстрее растём и быстрее стареем.

- Ну так и я о том же! Когда жизнь так коротка, стоит ли её тратить на то, чтоб превозмогать себя и…

- Мне не придётся превозмогать себя. Я давно решила тратить свою жизнь на то, чтоб помочь своей расе. А на что ещё её нужно тратить?

- Хорошо, оставим это, что бы я ни сказала в этом плане – я буду выглядеть в ваших глазах просто эгоисткой, видимо. Но вот даже будет вас двое – что вы сделаете против них всех? Пока вы будете рожать и растить ваших детей, эти – тоже будут. Всё больших деградантов.

- Нас будет не двое, будут ещё. Мы обратим и других, я сумею разобраться, как настроить трилюминарий и для женских особей.

- И вы надеетесь обработать вот это всё? Нет, я понимаю, глаза боятся – руки делают и всё такое, но вы серьёзно? Придёт в конечном итоге к войне между вашими детьми и ими, вам придётся убивать их, чтобы они не истребили вас.

Чтцфркфра упрямо дёрнула жвалами – это, как поняла Энжел, признак раздражения.

- Я понимаю, что вам не хочется даже думать об этом, но так будет. Или вы хотите поделить с ними планету? Уйти в другие края, чтобы однажды ваши потомки встретились с тем, во что к тому времени превратятся они?

- Ну, об отдалённом будущем сейчас нет смысла теоретизировать, – хмыкнула вошедшая Лаура, – по мне, гораздо более интересный вопрос – что будет, когда сюда явятся земляне. Ведь явятся же они всё-таки. Не зря ж они всё это проворачивали и столько ждали, карантин скоро снимут – и они явятся с пушками и пожитками… Вы же отсюда даже не сможете позвать на помощь, не сможете сообщить галактике о себе!

- Мы сможем. Компьютеры маркабов работают, я выходила с них в Сеть.

- Выходили?!

- И выхожу, только редко. Мне некогда. Но я нашла способ так зашифровать сигнал, чтоб было непонятно, откуда он идёт. Так я заходила к земным военным, когда искала про Лангемана и Грея, но не много успела, они засекли взлом и усилили защиту, хотя не поняли, откуда этот взлом. Но всё, что успела найти – не только о них, ещё о некоторых вещах – я сохранила в специальном хранилище в Сети, где собирается такая информация и из других миров. Самая тайная государственная тайна. Некоторые из предоставивших эту информацию уже поплатились жизнью. Однажды это хранилище откроется, и эта информация разойдётся везде, где возможно, и тогда Земле, Центавру, Синдикратии и многим другим станет сильно не до нас. Но пока я надеюсь собрать как можно больше.

Лаура во время этой речи недоверчиво прищурилась.

- Скрантас?

- Так называют меня иногда, да. Почему-то так читая моё имя.

- Его невозможно прочитать…

- Да, потому что получается сбитая кодировка. Маркабские шрифты больше не отображаются корректно при вводе. Это могло б указать на моё местоположение, возможно, но подобное есть с некоторыми языками иолу, корлиан и миров минбарского протектората, выходящими из употребления. Многим нравится так называть разделы с важной информацией, считается, так их сложнее взломать…

- Что?! То есть, простите… мне нужно время это осмыслить… Это действительно вы? Вы – Скрантас? Серьёзно?

Стрийкчтцв прищурила глаза, кажется, крайне довольно.

- А как на самом деле это читается? Сколько только догадок не ходило…

Энжел переводила непонимающий взгляд с одной на другую.

- Скрантас, – решила пояснить Лаура, – это одна из сетевых легенд. На самом деле в этом имени раза так в три больше символов, «Скрантас» – сокращение, составленное из тех символов, которые похожи на буквы земного языка. Таинственный хакер, ищущий других хакеров, добывающих грязные правительственные секреты и приглашающий их в некое тайное общество. Умело затирающий за собой все следы… говорят, те, кто обманом пытались проникнуть в это общество, исчезли из Сети навсегда.

- Я подарила им один хороший вирус, – кивнула Чтцфркфра, – уничтоживший все данные на их устройствах и опознающий их при новой регистрации. Если только кто-то отдал им свою регистрацию, давнюю и хорошо им использованную регистрацию – тогда они вернулись.

- Что значит – опознаёт при новой регистрации? Как это вообще возможно?

- Это не безупречно работающий метод, – развела конечностями стрийкчтцв, – но насколько я поняла об этом вирусе, и насколько я смогла его доработать – он в момент, когда такой неразумный шпион получает его, связывается со всеми его данными, запоминает его манеры, любимые слова и действия. Человек может указать другие данные, но изменить своё поведение, свои предпочтения ему сложнее. Остаются закономерности в том, как он выбирает эти данные, что посещает. Вирус остаётся на страже тех страниц, которые этому человеку посещать не следует, это не только моё хранилище. Встречая и анализируя такого пользователя, он понимает, что это тот самый, и блокирует.

- Честно, это звучит как-то фантастически. Вирус, который практически как искусственный интеллект?

- Там вообще-то примерно это и лежит, – мотнула головой в сторону стенных ниш Лаура, – если нарны смогли, почему минбарцы не могут? Ну, я слышала о такой разработке именно минбарской. Вот поэтому их сервера взломать не реальнее, чем уговорить члена Серого Совета подарить своё интимное фото. Но вот что кто-то сумел спереть у минбарцев один из их гениальных фаерволлов…

- Не хочу, чтоб мне приписывали лишнее, это была не я. Я лишь доработала его под свои нужды.

- Ну, в любом случае я даже, если честно, не очень удивлена. Правду говорят, что лучшие программисты сплошь инсектоиды…

- Вернулся! Вернулся! – пёстрые крылья занефской ритуальной одежды полохнули и буквально подняли Дэвида в воздух, поднесли к двери.

- Куда бы я делся… Хотя не скажу, что это было легко.

Ли’Нор положила на стол камеру, поставила рядом контейнер с кристаллами, и рухнула на стул, продолжая стирать платком с лица пятна грязи. Оба выглядели, в общем-то, примерно одинаково – спутанные, запылённые волосы, на одежде живого места нет. Дэвид невольно вспомнил центаврианскую кампанию – в сравнении с этим она выглядела обманчиво мирно, конечно. По крайней мере, автомата за плечом у Диуса, засохшей крови и копоти на рубашке не предполагалось.

- Готов поработать предсказателем. Тихо в коридорах не будет уже никогда. Такое ощущение, что жизнь окончательно ушла под землю, просто не верится, что там, наверху, тоже ещё кто-то остался… Хотя очень даже остался, это тебе не Рувар Старый и Новый, тут масштабы больше и события разворачиваются ещё стремительнее и патологичнее, я б сказал… Я б сейчас с удовольствием помылся, пожрал и поспал, но гораздо с большим удовольствием я выдвинулся бы в сторону гор прямо сейчас. Лучше всего сию минуту.

- Сейчас? Когда там такое-то столпотворение?

- Потом будет не легче. А как бы даже не тяжелее. Тихо, говорю, уже не будет. Ещё дня три, если не всю неделю, будут развозить корлиан, потому что вперемешку с перебросом отрядов то туда, то сюда… Продолжают прибывать эвакуированные из городов – и это малая часть, не все так уж хотели лезть под землю. Через некоторое время, думаю, захочет больше – я так слышал, бомбёжки продолжаются…

- Я согласен, – кивнул Ви’Фар, – надо уходить. Да, правда, мы ещё не знаем, когда дождёмся Алвареса и Схевени, Игласа, Ан’Ри… Сейчас с получением новостей своевременно как-то затруднительно… Но если мы не можем собраться все вместе прямо здесь и сейчас, то лучшее, что мы можем сделать – это порознь продолжать пробираться к кораблю. Место встречи у нас у всех одно, это любой знает.

- Как-то не хотелось бы повторения Рувара, но вы понимаете, что зависит это не от нас.

- Что ж, – Дайенн поднялась, пряча бурю эмоций при этих словах – общего действительно было немало, и не только в подземных городах, в которых дышалось легче, чем на поверхности, и не только в том, что теперь у неё снова был госпиталь. Точно то же ощущение окружённости, обречённости… – пойду, скажу Аскеллу связаться с Альбертом…

- С Альбертом? А он где сам?

- Альберт здесь? – вытаращил глаза Диус, который не был, понятное дело, в курсе последних новостей.

- Где-то с Колменаресом и детьми монтирует свои шпионские сети… Мне пришлось их отпустить с ним. В конце концов, то, чем они занимаются сейчас, это всё же более здоровая идея, чем вылететь туда – даже на корабле техномага, со всем, что на этом корабле есть, против целой армии это самоубийство, численный перевес есть численный перевес… Хотя если он решит всё же это сделать – я не смогу его остановить.

- Думаю, если Альберт действительно решит что-то сделать – и никто не остановит.

Услышать из своей каюты земную речь – само по себе это не было б тревожно, хотя странно – пожалуй, с чего вдруг кто-то решил придти в гости к двоим всё ещё дичащимся иномирцам, живущим в подсобке грузового отсека, вернее даже, к одному, и не самому дружелюбному и легко сходящемуся с людьми из двоих… Но то, о чём в этой почти дружеской беседе шла речь… Кастансо предпочёл бы, пожалуй, чтоб это была ссора.

Сделать вид, что ничего не слышал и уйти, Кастансо даже не рассматривал. Во-первых, нет никаких оснований полагать, что Яже скоро уйдёт, до его дежурства ещё долго, во-вторых – а с чего это он должен уходить-то? Нет уж, с такими приятностями лучше сейчас разобраться, не откладывать это на потом…

- О, вот и ты, Кастансо… – Яже, сидящий по-турецки прямо на полу, ввиду откровенной нехватки в их закутке мебели, обернулся на звук его шагов, – не знаю, что ты слышал из нашего разговора… Не хотелось бы, чтоб ты думал, что мы решаем это за твоей спиной, просто я хотел сначала обсудить это с твоим партнёром. И он сказал, что не видит проблем…

Кастансо приветливо кивнул Яже, в конце концов, он-то ни в чём не виноват, и не оскорбил его, судя по крайней мере по нескольким слышанным фразам, ничем, и повернулся к Салевье.

- Нам нужно переброситься парой слов.

Яже понимающе кивнул.

- Нам непременно нужно выйти? – оскалился Сале.

- Будь так любезен, – прошипел младший одними губами.

Едва они скрылись за стеной соседнего помещения, он прижал Салевье к стенке.

- Ты что делаешь, скотина? Скажи для начала, ты издеваешься надо мной, или серьёзно?

- А что не так, крошка? Мы же ничего ещё не решили, ждали тебя. Без тебя всё равно никак…

Кулак младшего несильно проехался по его зубам.

- Ну да, ты не решил за меня. Подложить меня под первого выразившего интерес – никаких сложностей, конечно!

- А какие сложности тут у меня, Касо? Человек пришёл, вежливо спросил, верны мы только друг другу или не прочь провести время с кем-то ещё – здесь это норма, ты же знаешь… Ты ведь ни с кем, кроме меня, не пробовал, так может, попробовать пора?

Кулак Кастансо снова на какое-то время стёр эту паскудную ухмылку. Но Салевье было не так-то просто заткнуть.

- Что ты так бесишься, будто кто-то собирался тебя насиловать? Всё исключительно добровольно с обеих сторон…

- Повторюсь – ты охренел?

- Ведь если я тебя попрошу – ты это сделаешь, Касо, не так ли? Или такого твоя любовь ко мне всё же не стерпит?

На какое-то мгновение Кастансо овладела жуткая усталость. Хотелось плюнуть, опустить руки, сказать, что да, хорошо, переспит он с Яже, да с кем угодно, хоть с Джани Эркеной… Выбирай, вроде как, любовь или гордость? Ага, щас… Врезав ещё раз Сале по морде, он выбежал прочь.

Салевье посмотрел ему вслед с ухмылкой на разбитых губах, сплюнул, выругался. Подпрыгнул и резко развернулся на шаги сзади. Это был, естественно, Яже.

- Знаешь, приятель… Я, конечно, ничего не понял из того, что вы говорили… Но некоторые вещи и без языка понять можно. Против он, в общем. И ты знал, что он против будет. И не в том даже дело, что обидно – быть предметом в ваших ссорах… Тут я не понимаю тебя, совсем не понимаю. Злишь его, не нужен он тебе? Мирно можно расстаться. Хочешь от него избавиться – так скажи прямо, словами, а вот так – некрасиво это.

- Избавиться от Касо? Ха! Говорит тот, кто предмета не знает. Он когда сдохнет, и то не факт, что отстанет.

- Пусть так, не знаю. Зато ты свою неправоту знаешь. И сам, думаю, понимаешь, что если будешь в том же духе продолжать – так никто тут этого терпеть не станет… Решайте свои проблемы между собой, а атмосферу портить нечего.

Секунду-другую ему казалось, что Салевье сейчас кинется на него. Но не кинулся – потому ли, что был Яже выше его ростом и крепче физически, или ещё почему…

- Мне даже кажется, что-то подобное мне снилось.

- Ну да, это должно было нам хотя бы представляться, – усмехнулся Илмо, – ибо картина хрестоматийнее некуда. Развалины обсерватории, рассветные сумерки, и мы вдвоём с гранатомётами… Наслаждаемся покоем, возможно – недолгим, возможно – последним. Я был тем поколением, которое страдало, хотя бы втайне, от того, что поздно родилось. На наших лицах отблески тех зорь, но мы опоздали к тем кострам… Грешно сказать, ну кто из нас предпочёл бы быть не детьми своих родителей, а соратниками? Вам, кто лет хотя бы на десять младше, было уже легче, вы приняли уже развёрнутой науку мирного героизма… Ещё проще будет тому поколению, которое сейчас родилось. А каждый из нас проходил трудный, болезненный путь…

Вадим бросил взгляд наружу, на объятый сонной тишиной склон, такой же тихий лес вдалеке. Как знать, в какой момент эта тишина может взорваться выстрелами, успеет ли эту темноту рассеять всходящее солнце, или это будут прожектора военных вертолётов.

- Но мы, чёрт возьми, всё же нашли в жизни место подвигу…

- Точно.

Они сидели рядом, у стены, с которой почти слезла вся краска, под окном, в котором не осталось даже рамы. Джилайская или маркабская это была обсерватория, они как-то не спросили. Кажется, всё же джилайская.

Ухают невдалеке какие-то местные совы, в траве стрекочут ночные насекомые. А там, дальше, за горизонтом – ухают взрывы и стрекочут выстрелы. Не так уж эта мирная тишина и обманывает. Рука Вадима легла на руку Илмо.

- Чем-то напоминает ту ночь, когда мы разыскивали твой пакет с книгами…

- И заблудились-то? Да, приключение было не долгое и не экстремальное, к счастью, но весёлое всё же.

- Кажется, мы тогда так же смотрели на светлеющее небо и размышляли о других мирах, о том, будет ли там когда-нибудь так же, как у нас, окажутся ли их жители достаточно сильны и мудры…

- О чём ещё говорить, когда одному двенадцать, другому девятнадцать. И ещё сравнить, кто наивнее… Я немного горжусь нами, мы, кажется, эту наивность так и не утратили.

Вадим поймал кончики кожистых отростков Илмо, поиграл с ними, потом притянул его лицо к себе и поцеловал.

- Алварес, не то чтоб я тебя не понимал… Но если именно в этот момент они появятся… ты уверен, что нам нужна именно такая романтика – ладно, погибнуть, не разжимая рук, но прямо в процессе…

- Схевени, не издевайся. Не делай им таких комплиментов, предполагая способность выскочить настолько неожиданно. Холм и просматривается, и простреливается отлично, до орудий – секунд пять неспешным ползком, а штаны при этом застёгивать не обязательно. И вообще, ты о каком процессе? Просто поцеловал.

- Ну да, а про штаны – это сейчас к чему было?

- Фигура речи.

- Я тебе сейчас, кажется, покажу фигуру речи…

- Схевени, мы на посту, вообще-то!

- Да я и вижу, вижу… боевой задор в глазах… Ну ведь это так, когда последний раз мы имели возможность остаться одни? Получили её в шикарном виде, бесспорно, с поправкой на местные условия…

- Здесь все так, как я понял.

- Одной рукой стреляют, другой… суровые люди… Э, нет, вот так не вариант, ты что с ногами делать будешь? Ну в смысле, штаны же… Разворачивайся тогда уж.

- Нууу… ну мне так хотелось…

- Для акробатики плацдарм не слишком удобный, – Илмо аккуратно расцепил замок Вадимовых рук на своей шее и сделал попытку развернуть его, путаясь в расстёгнутой и приспущенной одежде, – хотя с удобными нам в последнее время не везёт…

- Погоди, я сам…

- Сам так сам, – корианец приподнял его бёдра, удерживая их на весу, пока руки Вадима направляли крепкий зелёный стебель в своё тело, – экстремал…

Вадим извиняющимся, но твёрдым жестом отстранил его руки, не позволяя корректировать естественное течение процесса. Через некоторое время Илмо всё же разрешил себе расслабиться – это не в первый раз происходило именно так, и с такими сдержанными стонами-полувсхлипами по мере медленного, надсадного погружения органа, хотя не переставал удивляться возможностям в корне иначе устроенного организма. Но всё же, совместимость определяется не величиной и модификацией органов в первую очередь, а принципами получения удовольствия. У них обоих оно не в движении, а в ощущении, состоянии… Убедившись, что член внутри полностью, Вадим удовлетворённо откинулся на грудь Илмо, наслаждаясь прикосновениями его сухих шероховатых ладоней и ощущением распускающегося бутона внутри.

Лиар сидел на металлическом баке, прослушивая линию военных с полигона. Вокруг всё так же располагалась унылая картина жизни и быта повстанцев. Сигнал, который он надеялся поймать, всё никак не попадался, отчего мальчик потихоньку впадал в глухую ярость. Пока Сэридзава разговаривал с местным командиром, у него было время на то, чтобы разобраться в создавшейся обстановке наверху. Кроме того, что Вилад был сборищем оборванцев и очень плохих стратегов, иначе уже бы давно покрошили ещё более тупых военных, Лиар мог сказать только одно – военные были в бешенстве, и бомбёжка была только первым пунктом. Выпустить пар им нужно было срочно, основательно, и, по возможности, результативно.

- Эй, пацан.

Молодой джи-лай, одетый в кожаную куртку и растянутые штаны, размера на три больше положенного, присел рядом с мальчиком на трубу и закурил. Едкий голубоватый дым кольцами вышел изо рта, джи-лай облизал губы и протянул сигарету мальчику.

- Меня, конечно, расстрелять надо, за пропаганду курения несовершеннолетним, ну да чёрт с ним. Будешь?

Лиар улыбнулся, беря непривычный предмет за коричневый фильтр, сделал глубокий вдох и закашлялся. Это было что угодно, только не табачные сигареты. Перед глазами враз всё поплыло, словно его окунули в воду.

- Что это? – пытаясь выровнять дыхание, пропищал он.

- Ну… Не знаю, как на вашем языке это произносится, а у нас это сарва. Говорят, у каждого мира есть своя такая сарва, и у вас совершенно точно есть. Но вот не спрашивал, как это у вас зовётся. И почему не спрашивал? Сам не знаю…

- Сарва… – задумчиво проговорил Лиар, перекатывая в пальцах сигарету, потом ещё раз затянулся, на этот раз даже не поморщившись, – забавно…

- Забавно? Ну, можно и так назвать. Делает тело лёгким, проблемы – несерьёзными, надежды – радужными… Да и просто расслабляет. Кого-то расслабляют игры, кого-то выпивка, кого-то секс, а кому-то хоть всё вместе подавай, – джи-лай хищно улыбнулся, – ну, давай знакомиться, меня зовут Широ. А тебя? Ты прибыл вместе с Сэридзавой?

- Да, мы прибыли вместе. Я – Лиар.

Сизый дым вился затейливыми кольцами и лез в нос – словно, недовольный тем, что пальцы просто так перекатывают сигарету, решил взять дело в свои руки. Руки… смешно. Какие руки у дыма.

- Лиар… Интересно… Сколько лет?

- Это важно? – мальчик чувствовал, как сознание потихоньку уплывает, и с одной стороны, его даже увлекал этот процесс – сизые волны были такие затейливые, и казалось, он может мыслью менять их форму и высоту, как он делал это тогда, при сканировании, с океаном в своей голове, а с другой – это пугало. Недопустимо потерять контроль…

- Интересно. Мне вот двадцать один. Считай, почти, и возраст, и стаж. Сколько себя помню, столько и эти катакомбы. Туннели Вилада, Вайжела, а при мне так и Сайду брали, наизусть знаю, практически. Живу, правда, преимущественно здесь, а так везде побывал. А Лиар это земное имя? Что оно означает? Моё переводится как «странник», и видишь, как удачно назвали. Провидцы были мои родители, пусть позаботится о них Мал. Извини за любопытство, но ваш командир, это, часом, не твой отец?

Лиар вздрогнул, выронив уже начинающий тлеть фильтр из дрожащих пальцев.

- Нет. Не совсем так…

- А-а… – протянул джи-лай, – ну, тогда понятно. В смысле, у меня тоже был… Хм, не совсем отец. Как он меня разглядел тогда среди этих баков, меня от земли было не видать… А он был такой огрооомный, почти до неба. Ну, мне так показалось тогда. Не помню почти этого, только и знаю, что было в Херзае. Только и помню, что страшно было до того, что пошевелиться не мог. Думал, что всё, убьёт где-нибудь в закоулке, последние деньги отобрав, а он нет, выкормил, выходил, я тогда с какой-то болезнью маялся, постоянно кашлял… Он помог мне выжить, а я скрашивал его одиночество. Ну, понятно, в каком плане… Ну то есть, во всех планах, любому ж хочется, чтоб кто-то близкий был… Ну вот и в этом тоже. В этом тоже он всему меня научил, и скажу я, доволен был наукой, да ещё как доволен!.. А у вас с этим как? Мой был не особо пылким, но ничего, я выжимал всё, что мог.

- У нас?

- Ну, кто сверху, кто снизу, я даже не спрашиваю – и так понятно, – захихикал Широ, легонько толкнув в бок Лиара, отчего тот чуть качнулся, – я имел в виду – что ты чувствуешь к нему? Ну, знаешь, можно делать это просто для удовольствия, но когда это основано на особом отношении…

Мальчик запрокинул голову, разглядывая решётку над головой. Что он чувствовал к Сэридзаве? Сама постановка вопроса была странной, в таком контексте он никогда не рассматривал не то, что учителя, вообще никого. Почтение? Вне всякого сомнения. Доверие? Да. Наверное, привязанность. Да, внутри себя он признавал это, привязанность. Сизые волны подняли на своих гребнях этот факт, и он смотрел на него сейчас очень спокойно. Столь же несомненно, это мягко говоря нетипично для тилона, такая романтизация взаимоотношений, но скидку неизбежно сделаешь, он и не обычный тилон. Он знает о мыслях и ощущениях других куда больше, чем может знать обычный тилон. Особое отношение… особое отношение…

- Ты сказал, что знаешь эти туннели? Верно?

Широ перестал улыбаться, устремив взгляд себе под ноги.

- Да, знаю, не могу поручиться за то, что полностью и с закрытыми глазами хоть до Угмы доведу, в силу перепланировки каналов, но… Что, куда-то отправиться решил?

Лиар прислушался к себе, вспомнив, восстановив в памяти этот ментальный слепок, отпечаток, сформированный тогда, в корлианской деревне, и несколько раз вновь пойманный здесь, в коридорах. Где-то сильнее, где-то слабее, но он был, это был он, несомненно. Этот некто, или нечто, бывал если не здесь, то где-то неподалёку. Сизые волны, покачивая, игриво подталкивали его в спину, внушая, что сейчас, если сосредоточится, он выследит, он найдёт…

- Да, кое-куда нужно сходить… Не поможешь? Я, по понятным причинам, знаю дорогу плохо.

Широ снова ухмыльнулся, искоса глянув на мальчика.

- А я уже хотел склонить тебя к задушевному разговору. Ты мне понравился, по правде говоря. Там, наверху, я видел, как ты стреляешь, как двигаешься в бою. Дети так не дерутся, по крайней мере, дети мирного времени. Да и, уж не знаю чем, но чую, что ты не ребёнок уже далеко. Помогу, что уж. Может, и я тебе попутно понравлюсь, кто знает. Ответь только на один вопрос. Шанс-то у меня есть?

- Шанс на что?

- Ну, на то самое, Лиар. Я, конечно, не образец красоты и романтики среди себе подобных, да и любви вечной не обещаю, хотя за каким тебе моя любовь-то, когда можно подарить кое-что не менее приятное. Твоё сердце, как я вижу, уже занято прочно и надолго, но на него я и не претендую.

Лиар спрыгнул с бака, отряхивая джинсы от пепла.

- Давай ты проводишь меня, куда я скажу, а там уже посмотрим, идёт?

Широ встал вслед за ним.

- Как скажешь, капитан, – он на земной манер шутливо отдал честь.

Здесь не было этого ментального следа, ещё пока не было. Но Лиар целеустремлённо ринулся в желтоватый сумрак туннеля так, словно уже чувствовал в его недрах заветную цель, ни секунды не сомневаясь – скоро поймает, скоро почувствует. Не может быть иначе. Широ замешкался, вытащив из кармана потёртое зеркальце и бросив в него беглый нетрезвый взгляд, подмигнул своему отражению – и бросился догонять нового знакомого.

- Эй! Ты вроде сказал, что тебе провожатый нужен, или уже нет?..

- Что стряслось? – из своей каюты выскочил Майру. Этовыглядело, надо сказать, невероятно трогательно и забавно, капитан без формы, в полузастёгнутой рубашке, пытающийся на ходу прочесать свои густые, непослушные волосы. Сейчас, невольно подумал Эркена, он воспринимается гораздо младше.

- Ничего такого, из-за чего стоит пугаться. Вошли в зону уверенного приёма, сообщения с земли, тебе тоже стоит послушать.

- Понял, секунду, оденусь.

Из соседних кают тоже повыглядывали взволнованные лица тех, кто сейчас отдыхал. Один действительно не жил никто. Не всегда компоновались вместе именно любовники, впрочем, Эркена не подмечал, кто здесь любовник кому, старательно пропуская всё, что, в общем-то, его не касалось, если только не говорилось прямо. Единственная женщина, несмотря на то, что была отчаянно некрасива, жила сразу с двоими, и это точно не было актом безысходности ни с одной из сторон.

При этом, что интересно, в таком специфическом климате совершенно не было заметно никакого напряжения, или же Эркена не умел замечать. Конечно, какие-то конфликты, вспышки раздражения в замкнутом, ограниченном в прочих контактах коллективе неизбежны, но гасли они ещё легче, чем вспыхивали, возможно, благодаря тому, говорил землянин Рассел, что от ссоры как-то постоянно что-то отвлекает – то вражеский корабль на горизонте, то необходимость пополнять запасы продовольствия, а то и встреча с подводной миной, бывало и такое. Рассел был один из «привилегированных», осчастливленных гетеросексуальными отношениями, с кем имел отношения второй землянин в команде, Брик, было неизвестно. К Эркене последовательно обратились Лафьи, Кети и Умане, все как один ответили, что верность женщине – это несомненно прекрасно, у некоторых из команды в тайных поселениях на островах есть семьи, и есть и такие, кто тоже верны, но если он почувствует, что передумал – может обращаться, и больше эта тема не поднималась.

Вести с земли действительно взбудоражили всех.

- Ну и дела у них там происходят! Если честно, не думал, что этого можно ожидать раньше полугода… Похоже, работы нам в ближайшее время предстоит больше, чем ожидалось.

Эркена уже знал, что в большинстве своём члены команды происходят с другого континента, и в аквазоне этого бывают от случая к случаю, когда там происходит что-то действительно стоящее внимания. Обычно гораздо больше работы дают воды соседнего, их родного – там военных баз гораздо больше. И сейчас не исключение – на них лежит задача не пропустить к берегам Аскале ни одного морского корабля, который мог бы придти на помощь военным. Эркена только вздохнул – это означало, что совершенно неизвестно, когда он увидит свою команду. Увидит ли он её когда-либо…

- Пришли сменить вас, – весело пояснил старший из группы, – хотя вроде всё спокойно тут сейчас в округе, но всё же… А вам-то уходить надо. Сколько вам можно в этом аппендиксе торчать.

Вместе с небольшим отрядом из подземного туннеля вышла… Хинчи.

- Жаль, хорошо б было успеть раньше, но пробралась только сейчас. И может быть, зря. Но наши уже почти все в горах, я слышала только про вас, что вы ещё здесь…

На Хинчи была одежда повстанцев – линялая форма, которую в равной мере можно было принять за военную или рабочую. Её собственная одежда не пережила ночь штурма кордонов – как и у многих тут, впрочем. Втроём они присели на ящики с патронами в глубине комнаты, в то время как трое джи-лаев, вполголоса весело переговариваясь, свинчивали у окна орудийную установку.

- Мне нужен кто-то, кто вместе со мной отправится не к «Серому крылу», а… в другое место.

- Какое?

- Я точно не знаю…

Руки Хинчи задумчиво теребили помятый листок с примерной картой-схемой участка подземелий.

- Есть много того, что вы не слышали, о результатах наших выступлений той ночью… Основное слышали, и видели своими глазами, конечно… Виладский отряд действительно преподнёс сюрприз, приятный для нас и неприятный для землян… И… я видела там Сэридзаву, ребята.

- Что?!

- Тилоны здесь. И надо думать, это им благодаря виладский отряд вообще участвовал… Они вступили с ними в сотрудничество…

- Энергичные ребята, рисковые. А мы тут переживаем, что они будут встречать нас на орбите, а сзади – догонять земляне, и порвут нас в итоге, как две птички червяка… Порвут нас ещё тут… Но почему мы не слышали…?

- Они не хотели, надо понимать, помпы вокруг их скромного имени. Втирались в доверие руководству сначала виладского отряда. Теперь – вайжельского. Я слышала их переговоры…

- Вот здорово-то до чего…

Малиновые лучи, льющиеся в проёмы окон и достающие примерно досюда, делали лицо Илмо каким-то очень усталым.

- Сначала им нужно было продемонстрировать выгоды такого сотрудничества в деле. Они продемонстрировали. Дальше события, полагаю, будут ускоряться…

- Мы, конечно, говорили джи-лаям о тилонах… Но мало ли, что мы говорили. Тилоны тоже умеют говорить, и получше нашего. Чего им наврать-наобещать, они найдут, не сомневаюсь.

- Как я поняла, здесь всего один их корабль… но и этого более чем. В основном оружие, которым они оперируют, невелико по размерам, то есть, его может быть там много… То есть, они не слишком потеряют, если предложат часть из этого повстанцам. Что они и сделали уже… Взамен, как вы догадываетесь, им нужна машина. Мы им больше не интересны сами по себе, только ввиду того, что прилагаемся к машине. И… я поняла так, у них ваш Джани Эркена.

- Эркена?! У них? Нет, быть не может…

- Я тоже предпочла бы, чтоб не могло. Но я слышала в разговоре лидеров вайжельцев и виладцев упоминание о летающей машине, которая управляется необычным способом. С подчёркиванием того, что если бракири могут – то и джи-лай смогут тоже. Возможно, конечно, они врали, пускали пыль в глаза в своей обычной манере. Но я б предпочла знать наверняка…

- Поверь, мы тоже.

Хинчи снова обратила взгляд на карту.

- Не так много мест, где может прятаться их корабль. Я собираюсь найти его… не знаю, как… Проникнуть на него и совершить какую-то диверсию, которая хоть как-то ограничит их в возможностях, вовсе уничтожить, если получится… Это был мой корабль, но я пожертвую им, чтобы увидеть, как они забегают… Тогда их целью станет наш корабль, а без большей части своего арсенала они уже не возьмут нас нахрапом. И, конечно, Эркена со своим лекоф-тамма… Если он там, его нужно освободить. Я буду благодарна, если кто-то отправится со мной, одной мне будет, пожалуй, трудновато. Но если никто не пойдёт, я пойду одна.

Вадим хлопнул ладонями по коленям.

- Одна ты не пойдёшь. Конечно, нас наверняка ждут на корабле, но подождут ещё сколько-то. Чёртовы проблемы связи… Чёртовы туннели, глушащие портативные передатчики, хоть почтовых голубей посылай… Думаю, не стоит терять времени. Каков план?

====== Гл. 49 Импровизации ======

Ментальный след часто сравнивают с нитью. Это, конечно, не совсем верно, нить – это что-то тонкое, сконцентрированное. Правильней сравнивать с шлейфом духов или инверсионным следом самолёта. И ловить этот призрачный след было не слишком лёгкой задачей, ведь вместе с ними по этим же туннелям передвигались толпы беженцев-корлиан. Их сумки, котомки, тележки, стучащие и бренчащие по не столь гладкому полу, отдавались в голове мальчика колокольным звоном, и ещё более громким хаосом врывались их мысли, порой оглушая, почти вводя в панику от ощущения, что он потерял этот след, что он ему просто померещился, что он просто идёт за миражом, за своей надеждой его найти… Так досадно было, что приходилось останавливаться, давать отдых ногам, но этот джи-лай прав, нужно быть разумным, плоть не обязана быть столь же безумной, как дух, силы плоти конечны, но без плоти много б он смог? Нет ничего быстрее мысли, мысль может пролететь это расстояние между городами за миг, мысль уже сотню раз сделала это, но тело, слабое земное тело, так не может. Ну почему же в банке не было генокода токати, сейчас бы он просто летел под сводами… Нет, ничего не вышло бы, не хватило бы размаха крыльям. Морщась от зарождающейся боли в висках, он продолжал идти, пока след не стал несомненно ощутимым, так, что даже допустив мысль, что потерял – он снова находил его, вот он, этот слабый, трепещущий, но несомненный отзвук, он уводил далеко в туннели, через перевал Вайжела, и наверняка дальше. След словно переливался в его сознании какой-то неправдоподобно яркой голубизной, всеми оттенками синего, вспыхивал и влёк за собой. На одном из поворотов мальчишку практически прижали к стене тела корлиан, духота и давка ввинчивались в сознание раскалёнными гвоздями, но след не терялся.

Кто-то выкрикнул что-то, и на Лиара сверху свалился рюкзак. Удар пришёлся по плечу, отчего перед глазами полыхнуло, и он от неожиданности сполз вниз по стене. Тут же чья-то сильная рука откинула тяжесть с хрупкого тела, и подняла Лиара за руку, отряхивая.

- Эй, ты как? Что-то тут тесновато, но, к сожалению, по-другому никак. Все дороги сейчас такие, под землёй стало безопаснее, чем наверху. Хотя, учитывая происходящее, тут вполне можно полечь от банальной давки.

Лиар потёр ушибленное плечо, переводя взгляд на джи-лая, благодарно улыбнулся.

- Да уж. Где это мы сейчас? Метров триста назад был Вайжел, я правильно понял?

Широ огляделся, как будто ища какой-либо указатель.

- Это второй канал, мы не столь далеко от Херазы, вернее, метров через сто будем аккурат напротив озера. А там до самого Херзая не столь далеко.

Лиар оттолкнулся от стены, чувствуя, как его цель зовёт его, просит продолжить следовать за собой, отчего по телу мальчика прошла волна мурашек. Это было как-то болезненно-правильно, вот так идти, не зная куда, не зная, к чему. Впрочем, почему? Зная, зная… Может, это последнее, что он сделает в своей жизни, а может, это первое, за что похвалит учитель, похвалит искренне… Не сказать, чтобы Сэридзава не ценил сделанное до сих пор, ценил порой очень высоко, но… Лиар одёрнул себя за такие мысли. В конце концов, он ведь и не обязан был что-то ему говорить, он вообще не обязан с ним разговаривать. То, что Сэридзава вообще с ним, Лиаром, нянчился, была, пожалуй, исключительно заслуга его способностей, того факта, что его, как никого другого, нельзя было отправить в свободное плаванье… Нельзя было не беречь, хотя бы в какой-то мере. То, что он хорошо выполнял задание – не делало ему чести, он и не мог по-другому, не в их природе. Кроме того, имея такие технологии, было бы просто стыдно не выполнять простенькую работу, которую ему поручал учитель.

Тёплая рука Широ обхватила его запястье, не сильно, можно даже сказать – осторожно, ловкие пальцы прошлись по бледной коже, замерли на запястье.

- Что это?

Лиар удивился такой чувствительности джи-лая, прощупать под кожей тоненькую пластину мог только тот, кто точно знал, что искать, а этот буквально за секунду обнаружил изъян. Хотя, конечно, если так сжимать, наверное, можно почувствовать.

- Датчик. Он подаёт сигналы о моём местонахождении, а так же с его помощью я всегда знаю, где находится моя команда.

- Мм… Больно?

- Что больно?

- Ну, было больно его вшивать? Или у вас это как-то в бессознанке происходит?

- Нет, не больно.

Широ посмотрел на руку мальчика, потом неожиданно поднял её вверх и поцеловал, как раз туда, где находился микрочип. Шершавые губы коснулись кожи, дыхание опалило жаром, а потом мягкий язык скользнул по выступающей на запястье косточке. Лиар удивлённо вскинул бровь, не отстраняя руки, однако пытаясь внутри как-то идентифицировать для себя ощущения. Нет, неприятно не было, но было что-то странное, какое-то непонятное ожидание чего-то.

- У тебя такая бледная кожа, словно её не касалось солнце… И такая нежная… – Широ скользнул губами выше, прочертил мокрую от слюны дорожку к сгибу локтя, отчего тоненькие волоски на руке зашевелились, – знаешь, может, ты и пошлёшь меня под конец, но уже это стоило того, чтобы тащиться хрен знает куда.

Оперев руки по обе стороны от мальчика, джи-лай заслонил его от очередной волны корлиан. Лиар чувствовал влагу на руке, чувствовал мысли проходящих мимо, слышал их удивлённые, порой уставшие, истерично-радостные возгласы внутри, и слышал мысли Широ, который, улучив момент, коснулся губами шеи мальчика, чуть ниже уха. Лиар вздрогнул, вцепившись в куртку парня, сглотнул, чувствуя, как внутри скручивается в тугой клубок какое-то непонятное волнение, как внизу живота становится тепло. И в этот момент кто-то пихнул Широ, прижал к подростку вплотную, отчего тот судорожно выдохнул прямо в лицо джи-лаю. Если бы Лиар не имел привычки подмечать любые мелочи, он пропустил бы тот момент, когда зрачки парня расширились, а дыхание замерло где-то между вдохом и выдохом. Широ был выше ростом, да и шире комплекцией, но Лиар был уверен, что сможет с ним справиться. Ровно до того момента, как рука, тёплая и такая же шершавая, как и обветренные губы, коснулась его щеки, мягко прошлась по скуле, задевая недавний синяк.

- А это было больно? – мягко спросил парень, чуть наклонившись.

Лиар несколько секунд смотрел в огромную чёрную пропасть зрачков, потом моргнул и слегка кивнул.

Широ отстранился от него, снова взял за руку и повёл вперёд. Мальчик быстро стряхнул с себя пелену непонятных, лишних сейчас ощущений, хотя они ещё долго напоминали о себе эхом, странным горячим эхом от холодящего следа на руке.

Через какое-то время, когда, по словам джи-лая, они уже должны были находиться рядом с Херазой, по спине Лиара прошёлся ток. Тело вздрогнуло так сильно, что мальчишку подбросило, и он чуть не свалился на идущего впереди корлианина.

- Что случилось? – обеспокоенно спросил Широ, подтолкнув его к стене.

Лиар увидел огонь. Сизые волны давно оставили его сознание, но он возвращал этот образ иногда сам, развлекая себя, находя его действительно забавным. А сейчас эти волны превратились в огненные, и они были больше не его, не его сознанием порождённые. Они раскатывались, вздымаясь и опадая – как бесновавшееся море, выбросившее его когда-то к началу этой миссии. Они были тяжелее, глубже, сильнее, чем океан в нём. Огненные крылья простираются далеко, очень далеко, но все эти существа, конечно, не видят этого, не понимают… Лишь некоторые из них удивлённо поворачивают головы – но кажется, приходят к заключению, что эта тоска, эта боль – это то, что чувствуют они сами… Не хаос, но после всего, невозможно быть порядком в принципе, невозможно… Оно живое, но умирало два… нет, три раза. Через огонь, да что вообще осталось там от жизни? И оно рядом – полыхнуло рыжим, потом огненно… кроваво-красным… Столько силы, и столько внутреннего огня, Лиара практически припечатало к этой стене, к которой он прислонился, практически обездвижило этими руками, которые лишь слегка касаются его рук. Чьи-то крепкие объятия, чей-то голос – родной и незнакомый одновременно, чьи-то слова поддержки, волнения, страха. Лиар увидел – на долю секунды – длинные, длиннее, чем у него, тёмные волосы, падающие на бледное лицо. И всё это – и яркая нить света, и обжигающий, сковывающий по рукам и ногам ментальный зов – рядом. А сердце огня – чувствует ли оно его, видит ли его взгляд? А знает ли гигантская звезда о кружащем рядом с ней астероиде? Лиар сорвался с места, побежал по тоннелю вперёд, толкая плечами возмущённо пищащих корлиан, спотыкаясь о какие-то тюки и сумки, потом свернул на боковую линию, в маленький коридорчик, потом обратно, на широкую ветвь. Он бежал так быстро, что слышал стук своего – и чужого сердца. Пока наконец не остановился у точно такого же туннеля, как и вайжельский, только чуть шире, с такими же точно беженцами. И там, дальше, было то, что он искал, в сознании раскалённым диском, в нервах скрученным клубком, в венах свернувшейся кровью.

Лиар вздрогнул, когда на него со всего размаху налетел Широ.

- Ты что, сдурел? Куда рванул-то, затопчут!

- Что это за ветвь?

- Угминская… Мы совсем рядом с Херзаем, отсюда он даже ближе, но не сказать, что легче… Видишь, туннель шире, большая часть корлиан именно здесь и идёт. Лиар, ты слышишь меня вообще?

Мальчик сделал шаг вперёд, чувствуя руку джи-лая на своей.

- Идём. Проведи меня в город. Но по тому пути, где будет самое большое столпотворение.

Широ покачал головой, посмотрев на мальчика, как на душевнобольного, но всё же сжал его руку крепче и уверенно зашагал вперёд.

Эркена догнал Кастансо уже на входе в грузовой отсек.

- Стой. Пять минут у тебя есть, чтоб послушать, если не препираться, то их и не станет десять.

- Ты можешь сэкономить себе и эти пять минут, Эркена, мне не нужна твоя дружба.

- Допустим, у нас нет времени на дружбу, исходя из прозвучавшего недавно. Не обижайся, Кастансо, но роль, которую ты хочешь взять – не твоя.

Кастансо посмотрел на него холодными, злыми глазами. Миловидный когда-то парень, не красивый пусть, но именно миловидный… Не каждого и двадцать лет изменят так, как его десять. И не какие-то ужасные шрамы тому виной – шрам один, над бровью, и такой запросто можно получить, просто ударившись о дверцу шкафа, а именно выражение глаз.

- Сказал? Легче стало? Теперь будь добр, освободи горизонт.

- Нет, не сказал. То, на что ты вызвался, Кастансо, мог выбрать или идейный, или просто самоубийца. Ты здесь не столько, чтобы стать идейным, если уж не стал им за годы жизни в этом мире. Значит, ты самоубийца. Я не считаю можным отнимать у кого-то право свести счёты с жизнью, но всё же правильно с самоубийцей сначала поговорить.

Кастансо начинал злиться, чувствуя, видимо, что так просто от настырного соотечественника не отвяжешься.

- Эркена, я не понял, в чём проблема? Ты хочешь сказать, что я не гожусь для этого задания? А на основании чего? Того, что ты знал меня в прошлом? Во-первых, напомню тебе, ты не знал меня, ты смотрел на меня обычным взглядом из низов на верхи, когда маменькиным сыночком, богатым бездельником и прочими такими эпитетами называют за то, что угораздило родиться у родителей, у которых есть деньги. Во-вторых – этого прошлого нет, после таких десяти лет его нет навсегда. И я много что умею, и в том числе стрелять и водить вертолёт. Не профессионал высокого класса, но достаточно. Для этого задания не обязателен ас, достаточно действительно самоубийцы. Потерять аса будет куда более жаль. Я здесь действительно пока никто, в команду ещё не влился, и потеря будет невелика. Такой расклад целиком устроит всех.

- Вот тут ты ошибаешься.

Кастансо зашипел, Эркена почувствовал, что ожидает, что между синюшне-бледных губ появится острое змеиное жало.

- В уговорах не брать на себя вполне достойную роль есть что-то нехорошее, не находишь? Может быть, если так малодушен, сойдёшь на берег при случае? Если случай этот будет, конечно.

- А о Салевье ты подумал? Или в Салевье и дело, главная причина самоубийства?

Это было похоже на удар по печени, определённо. Сперва лицо Кастансо исказилось болью, потом яростью.

- Быть полицейским до конца, и издеваться, так издеваться! Не лезь не в своё дело, Эркена!

- Ты бросаешь его. Бросаешь одного в пока ещё чужом ему коллективе.

- Трогательная забота полицейского о беглом преступнике! Я делаю лишь то, чего он очень давно хочет, при чём лучшим из возможного образом. Отношение к нему после моего выполнения задания станет лучше, и его сближение с коллективом будет легче без отвлечения на ненависть ко мне. Он способен здесь освоиться. Там, где за пультом бывает достаточно и одной руки, к нему вернётся жизнь в конечном итоге. Если я не буду тянуть его, как камень из прошлого.

- Не думаю, что Салевье ненавидит тебя.

- О да, он меня любит, только стесняется сказать!

- Если бы Салевье взял на себя смелость поразмыслить над некоторыми жизненными аспектами, возможно, он знал бы что-то о любви. Но, конечно, не знает. Его некому было такому учить. И ты, конечно, не должен затыкать эту дыру. Ты лучше меня знаешь, я изучал его психологический портрет, а ты с этим портретом жил. Салевье трудно даются нормальные человеческие взаимоотношения, потому что привычка – вещь жестокая, трудновыводимая, даже если вредная. Хорошо Салевье умеет две вещи – отнимать чужую жизнь и сохранять свою. Первого он лишён после травмы, и второе стало его всем. И поскольку его выживание теснейшим образом зависит от тебя, он обливает тебя ненавистью – но ненавидит он зависимость, а не тебя конкретно. Я даже не знаю, есть ли в его системе другие люди, или только его больные, искажённые ощущения… Ты не задумывался о том, что как ни гонит он тебя – за все эти годы он ведь не попытался завести себе кого-то другого? Дело не в том, что ему не нужен ты – ему не нужен, как он полагает, никто. Я не знаю, гонит ли он тебя, чтобы не дожидаться, когда ты бросишь его, уйдёшь в тот момент, когда он не будет к этому готов, или проверяет, испытывает тебя на прочность, я не понимаю его и не уверен, что он понимает себя. Но определённо, ему не станет легче, если ты уйдёшь. Его проблемы останутся с ним, потому что не ты их причина. Я не знаю, можешь ли ты помочь ему, возможно ли это вообще, я не психолог. Но я знаю, что если ты не откажешься от этой безумной идеи, это будет уже не проверить.

Касо набрал в грудь побольше воздуха, явно для запаса самых отборных, подобающих случаю ругательств, и вдруг устало, опустошённо выдохнул.

- И что предлагаешь ты?

- Я не вправе тебе что-то предлагать. Поговорить начистоту, предоставить его самому себе, при этом оставаясь где-то неподалёку, возможно, есть и ещё какие-то варианты… Ты можешь так же иметь в виду, что здесь остаётся мой лекоф-тамма – который мне нужно перестать звать своим, очередная синхронизация действительно может убить меня однажды. А вы тоже бракири, вы можете хотя бы попытаться… Я не уверен в эффекте – при его травме, однорукий лекоф-тамма это не очень хорошо… В то же время, есть случаи и обратного влияния, и если у него сохранилась память о действующей руке, лекоф-тамма сможет быть двуруким. Но есть так же и то, что лекоф-тамма долго был моим, и неизвестно, сможете ли вы преодолеть эту память, настройку под не лучший образец здорового бракири и бракири вообще… Но вы можете попробовать. А операцию возьму на себя я. Хотя бы потому, что это хоть ничтожный, но шанс для меня попасть на континент, а мне нужен этот шанс. Скажи ему, что я отобрал у тебя это место, потому что я гордый и считаю тебя недостойным. Потому что полагаю, что сумею выжить. Потому что желаю спасти свою шкуру. Думаю, этого будет достаточно.

Наверное, это было более идиотской затеей, чем даже тогда, в таком далёком сейчас прошлом, когда его вытащили из криокамеры и, закачав нужную информацию прямо в сознание, отправили на разведку, которую он, по понятным причинам там и тогда, провалил. Нет, не с блеском, потом всё же смог всё исправить, но ощущение от того, что ты делаешь какую-то чушь, осталось в его памяти надолго. Так и сейчас, пытаясь пробраться как можно ближе к источнику сигнала, мальчик всё сильнее начинал чувствовать нечто подобное тому, что чувствовал тогда. Словно идёт по шаткому мостику в кромешной темноте, словно стреляет вслепую при том, что надо-то попасть в цель. Найти источник подобной силы – невеликое достижение, и слепой понимает, в какой стороне солнце. Понять, с чем имеешь дело, и как именно иметь это дело – уже сложнее… Быть может, конечно, стоило бы связаться с учителем, но как-то не с руки, не то место, чтобы запускать «скрытый лабиринт»… И по правде говоря – да, при всём понимании, что это та самая самонадеянность на грани самоубийства, хотелось самому. Хотелось доказать. «Я не всегда буду рядом…» Когда они в очередной раз перешли на параллельную ветвь, Лиар замер на полушаге, вцепившись в руку джи-лая.

- Стой. Мы почти пришли…

Широ посмотрел по сторонам. Вокруг было не столь много народу, как он ожидал. Здесь был своего рода перевалочный пункт и небольшая станция. Кто-то отправлялся в Херзай, кто-то обратно, отсюда до города было пешком минут двадцать, и ещё меньше на поезде.

- Почему ты так уверен, что я не смогу тебе помочь, если ты будешь конкретнее? Ну, что-то ж ты знаешь о том, с кем собираешься встретиться…

Лиар закрыл глаза, отстраняясь от всего, что было вокруг, погружаясь в этот след, светящийся в его сознании. Где-то здесь, совсем рядом. Осталось понять, кто именно, где сердцевина этого пылающего цветка. Кто из… Маловероятно, что местный, маловероятно. Но несколько иномирцев здесь есть. Взгляды некоторых порой настороженно скользят вокруг – но обычная ли это настороженность, учитывая время и место, или… Сложно что-то разобрать в огненном мареве, расслышать, перебрать и отобрать отдельные голоса в этой симфонии. Нужно заставить его проявить себя. Если правильно выбрать образ, он среагирует…

- Широ, подумай кое о чём…

- О чём?

Лиар пробежал взглядом по скоплению людей, ища центр этой жгучей тревожности, хотя бы ту зону, где она сильнее всего, и уткнулся взглядом в стройного мужчину с длинными светло-каштановыми волосами в хвосте. Он стоял в метрах пятидесяти от них, держа в руках какой-то рюкзак, и смотрел на указатель пути. Если это человек, а кроме человека он был похож только на центаврианина, то Лиар знал, на что он может отреагировать. Поставив ментальный блок, самый сильный, на какой был способен, он схватил Широ за руку и потащил к ближайшей стене. Тот удивлённо смотрел на мальчика, однако против не был, тем более тогда, когда Лиар прижался к нему, расстегнув куртку и обвив его шею руками. Отсюда был неплохой угол обзора. Щекой прислонившись к голой груди джи-лая, он слышал рваный стук его сердца, чувствовал его руки на своей талии, и внимательно следил за мужчиной.

- Широ, подумай о Тенях.

Джи-лай скрипнул зубами, стиснув кулаки.

- Если только в матерной форме.

- Да всё равно, только как можно более эмоционально.

- Не пойму, по правде говоря… зачем?

- Так надо. Подумай.

И Лиар, на долю секунды опустив блок – приоткрыв малую щёлочку в тяжёлых гермоворотах – увидел эту картину, черноту среди черноты, уродство среди уродства, масляно поблёскивающие, хищно дрожащие щупальца, царапающие звёздную панораму, и тут же захлопнул сознание наглухо. И увидел, уже глазами, другого мужчину, моложе, того самого, чьё бледное лицо он уже видел в обрывках видений. Тонкие рожки на голове, какой-то пёстрый балахон вместо одежды, и глаза, словно светящиеся изнутри голубым сиянием. Он обернулся практически мгновенно, безошибочно пришпилив взглядом странную парочку у стены, отчего у Лиара подкосились ноги, и Широ пришлось его буквально подхватить. Это было натуральным сбывшимся кошмаром – в следующий же миг осознать, что совершил ту же ошибку, которую хотел вызвать у той стороны. Не тот, не тот… Впрочем, что это меняет…

- Что случилось?

- Не знаю…

- То есть?

- Я не знаю, как это описать, потому что не знаю, как это понимать, – Дэвид повернул к Диусу лицо, полное смятения, беспокойства и раздражения такого, какого за последние дни нельзя было припомнить, при том, что поводов было, как правило, в избытке, – и я не знаю, как действовать, вот это действительно плохо. В равной мере разумно и неразумно уйти отсюда поскорее или же выяснить, что это было.

- Ты что-то почувствовал, – утвердительнее это произнести было нельзя.

- Да. Нет, не тилонов… не вполне… Знаешь, я многого ещё не умею, не знаю, не понимаю. Но я способен отличить мысль спонтанную от нарочитой. От… ментальной провокации, – эти слова Дэвид сказал громче, хотя не мог рассчитывать, что в толпе их услышит второй адресат.

- К чему готовиться? – Диус весело размял пальцы. Ничего само по себе странного и неожиданного нет – встретить в этих туннелях тилонов, ищеек военных, ещё какую-нибудь мразь… Как раз давно пора было. Ну, вот и наконец, момент сравнимый с вскрытием анонимного письма или подарка, от которого не ожидаешь ничего хорошего.

- Этого пока не знают и там. Можно дать ему время принять решение – нападать или бежать… или не давать этого времени.

Диус нахмурился. С одной стороны – знание лучше незнания, если уж на пути у тебя встречается неприятность, встретиться с нею предпочтительнее лицом к лицу, а не аккуратно разминуться и получить потом пинок под зад. С другой… некоторых вещей и говорить не нужно, чтоб понимать их само собой. Ментальная провокация – значит, её автор ориентируется именно на телепата. Значит – а что-то в выражении лица Дэвида говорит, что он не случайная помеха на пути этого сигнала – это кто-то, кто знает, что он телепат. Вот в этом, совершенно точно, здесь и сейчас не может быть ничего хорошего.

- Что-то случилось? – к компании подошла Дайенн. Дайенн была откровенно не в настроении – потому что пришлось уходить, так и не дождавшись этого чёртова Альберта с детьми, зато их путь вполне украшал Аскелл, в искусстве портить атмосферу достигший таких невиданных высот, что мог бы открыть кафедру по этому профилю.

- Как понимаю, – сквозь зубы проговорил из-за её спины подошедший тоже Ви’Фар, чья сейчас очередь была нести почётную миссию конвоировать Аскелла, – что-то нелепое настолько, что оно просто обязано иметь смысл.

Способности Ви’Фара, конечно, были не таковы, чтобы вычленять в окружающей ментальной какофонии каждый отдельный голос. Самого импульса с той стороны площадки он не засёк. А вот отражение его в сознании Дэвида – да.

Лиар успел пожалеть о том, что не нашёл-таки удобного момента связаться с Сэридзавой. Широ смотрел непонимающе на болезненно побледневшее лицо мальчика, хотя куда уже бледнее-то, и прижал его к стене, тем самым загородив обзор.

- Эй, Лиар, ты как? Нет, я понимаю, ты, конечно, может, и врежешь мне сейчас, но тебе не кажется, что тебе бы пора отдохнуть хоть немного? Когда ты в последний раз спал? Что бы ты сам себе там ни думал, ты всё ещё ребёнок, которому, да, иногда требуется отдых.

Широ провёл по лицу мальчика рукой, подмечая, что тот смотрит даже не на него, а как бы сквозь, приложил ладонь ко лбу.

- О… Да у тебя жар. Так, я сейчас сгоняю, спрошу, где тут кто может лекарств каких дать, почти пригород, кто-то тут должен был затариться медикаментами… А ты тут постой. Или, хочешь, вместе пойдём?

Лиар не реагировал, он вообще отключился от реальности, всё сильнее стараясь залатать любую лазейку в сознании, чтобы никто не смог проникнуть, чтоб ментально он стал неотличим от этой стены, этих камней и проводов. Дыхание сбилось, он чувствовал, как на лбу выступила холодная испарина, как пальцы мелко дрожали, выдавая его с головой. Широ, Широ, это существо должно увидеть Широ, не его… Не должно успокаивать, что вот уже несколько безумно долгих мгновений ничего не происходит, это страх растянул их так. В следующий миг огненная волна может стереть его из этой жизни без остатка. Только не думать, ни о чём. Нет бога, нет семьи, нет родины. Это помогает, это успокаивает, развеивает страх. Нет ничего…

- Широ… Ты что-то говорил о том, что хочешь мне понравиться? Знаешь, сейчас самое время это доказать…

Широ улыбнулся, подхватывая Лиара на руки, как оказалось, он гораздо легче, чем можно было подумать.

- Тебе сейчас не секс нужен, а медик. Уж прости, но с сексом теперь придётся подождать, кроме того, мне бы не хотелось, чтобы с тобой что-то случилось во время процесса.

- Я не об этом… – Лиар прижался плотнее, уткнувшись носом куда-то в шею джи-лаю, стиснув ворот его куртки.

- А я об этом. Так, всё, можешь строить из себя героя сколько влезет, но я хочу тебя здоровым. Тебя же трясёт уже совсем не мелкой дрожью, а от тела можно спички поджигать. Не бойся, я не брошу тебя. Каким бы храбрым ты ни был, а всё ж ребёнок. Ну, не будь ты таковым, хотя бы чисто физически, задумался бы хоть немного о своём здоровье. Ты в зеркало себя видел, а?

Широ, прижав худощавое тело плотнее к голой груди, направился в сторону своих собратьев, о чём-то с ними переговорил – сознание Лиара, скрывающееся в привычной, спасительной океанской пучине, не регистрировало, не обращало внимания на малозначимые образы, и бодрым шагом понёс свою ношу прямо к разношёрстной по расовому составу группе.

Мальчик не видел лица телепата, обладателя этой невозможно огромной силы, но мог представить его в любой момент, теперь навсегда отпечатанное в его подсознании. Почему он не подумал, в самом деле, что… не отражение, а отражение отражения. Не лицо того, кто рядом, не лицо из воспоминаний – собственное лицо в мыслях кого-то близкого… Мог поймать соответствующий маркер, если б был внимательнее… Физически он и правда чувствовал себя не очень хорошо, и это пугало, действительно пугало, может быть, даже не меньше, чем перспектива встречи с огненной волной, ведь такого не было до сих пор…

На какое-то, достаточно долгое время, толпа людей, ринувшихся в туннель на призыв о возможности переброса в Ялгарское направление, закрыла компании обзор, Ви’Фар, правда, глядя на отрешённое, серьёзное лицо Дэвида, не беспокоился об этом. Если Дэвиду будет по-настоящему надо, он не потеряет цель.

- Что ты собираешься делать? Может быть, всё же уйдём? Хотя, конечно, как-то не будет спокойно, если не выясним, что это…

- Туннель всё равно пока не свободен. Нет, правильнее будет, если мы останемся. Точнее… – он не договорил. В просвете, ненадолго наступившем в людском потоке, они увидели приближающегося джи-лая с земным, кажется, ребёнком на руках.

- Простите, что отвлекаю. Мне подсказали, что среди вас может быть медик, или, хотя бы, медикаменты. Моему другу стало плохо, вы не могли бы помочь?

Дайенн, стоявшая к подошедшим в пол-оборота, моментально повернулась.

- Что случилось? Он ранен? – она бесцеремонно и решительно отодвинула с пути Ви’Фара с Аскеллом и нескольких джи-лаев, расчищая путь к стене, параллельно стягивая с плеча рюкзак, – откуда вы идёте? Положите его вот сюда.

Лиар на секунду прижался сильнее к телу джи-лая, а потом обмяк совсем, потеряв сознание. Широ аккуратно положил его у стены, скинул с себя куртку и, свернув её, аккуратно подложил мальчику под голову.

- Мы из южной линии, из вайжельского отряда. Мы вместе продвигались к Херзаю, и он внезапно почувствовал себя плохо. Я как-то не очень разбираюсь в физиологии землян, да и вообще в физиологии, а вы врач? Простите, я не представился. Меня зовут Широ. Широ Олли.

- Внезапно? – Дайенн нахмурилась, трогая лоб мальчика, щупая его пульс, – значит, вы не очень хорошо его знаете? Как давно он с вами? Где его родители?

Заряд в портативном сканере, слава богу, ещё оставался. Теперь ещё остаётся надеяться, что он не пострадал, когда в вагоне на крутом повороте их существенно впечатало спиной в стенку. Он, конечно, был в контейнере, но встрясок-то это полностью не исключает…

- Воды? Чистое полотенце? Что-нибудь ещё? – Ви’Фар решил, что стоять без дела и любоваться ему как-то совершенно неуютно.

- По возможности, всё, – глумливо ответствовал Аскелл, – передвижной приют для всех сирых и убогих принимает новое поступление.

- Слышь ты, сирый и убогий, – дружелюбнейше улыбнулся Винтари, – как бесполезный декоративный элемент, лучше бы не отсвечивал.

Тот ответил ему наилучшим воплощением выражения «праведное возмущение» – пожалуй, даже справедливо, всё же дистанционное устройство техномага не может считаться декоративным элементом.

А Дэвид молчал. И ввиду серьёзности ситуации, на это никто сперва не обратил внимания.

Джи-лай обеспокоенно смотрел на Дайенн.

- Ну, недавно, да, но в некотором роде я отвечаю за него, и… Он был в порядке. Когда мы вышли в путь, он был в порядке. Вы знаете, что с ним?

- Обтекаемее ответить сложно, – голос Дайенн был сердитым, она не отрывала глаз от экрана сканера и хмурилась всё больше, – могу ответить вам только в том же ключе. Болен он. Разброс, без дополнительных обследований, огромен, а состояние здравоохранения здесь на земле и под землёй… Я не обещаю, что наличествующими средствами мы сможем снять воспалительный процесс. Но несколько сбить температуру и сделать его сон более здоровым – можем. Однако это не то, о чём нужно говорить сейчас. Его необходимо перенести хотя бы в ближайший полевой госпиталь. Я думаю, Херзай оптимальный вариант… Вы сказали, вы из вайжельского отряда? Само собой, вы должны сообщить о произошедшем командиру и другим лицам, заинтересованным в судьбе мальчика.

Лоб больного наконец украсила мокрая повязка, Дайенн достала из контейнера шприц с антибиотиком, пробежала в памяти противопоказания и побочные эффекты, ещё раз взглянула на экран сканера, хотела было задать солдату ещё какой-то вопрос, но передумала.

- У вас есть с собой средство связи? – подал голос молчавший до того Дэвид, – или вам придётся возвращаться? Хотя – ведь вы куда-то направлялись, и ваша цель не терпит заминок?

Широ посмотрел на Дэвида, осмысляя странное ощущение, что вопрос задан с жирным таким подвохом. Что этот… кто это вообще? – прекрасно знает, что лично у него цели не было. Цель была у Лиара – такая же непонятная, как его просьба… Его передёрнуло от вновь всплывшего в сознании образа. Зачем? Зачем кому бы то ни было из ныне живущих помнить, думать об этой гадости? Совсем не благодарен он был сейчас тем, кто показал ему когда-то эту старую маркабскую запись… Как теперь обратно перестать об этом помнить?

Ви’Фар с растущим удивлением наблюдал, как чуть сдвинулись безволосые брови Дэвида, как ярко-красная строка – неизбежная реакция – пронеслась у него в сознании, и… он никак не отреагировал. Оценивать странное молчаливое взаимодействие, которое происходило на его глазах, он был недостаточного уровня, оно ускользало от него, и тем больше тревожило, что было совершенно непонятно. Дэвид ждал. И джи-лай ждал. Ви’Фару оставалось только ждать их обоих, хотя собственной болезненно-брезгливой реакции на повтор странного ментального посыла он скрыть, разумеется, не мог.

Широ медленно перевёл взгляд с Дэвида на странного нарна, потом на остальных присутствующих, взгляд скользнул дальше, обводя залу.

- Нет, – после некоторого молчания проговорил джи-лай, – цель подождёт, сообщить – важнее. Как я могу потом найти вас, чтобы встретиться с ним? – Широ кивнул в сторону Лиара, который чуть слышно застонал.

Диус скрипнул зубами – даже когда понимаешь, что это зачем-то нужно… ну ладно, не понимаешь… всё-таки, не настолько это приятно, как хотелось бы… Встряхнувшись, он как можно непринуждённее озвучил вспыхнувший перед глазами текст.

- Ну, ваша цель, какой бы она ни была… То есть, та миссия, с которой вы покинули Вайжел, она, так понимаю, больше не висит над вами дамокловым мечом? Можете не беспокоиться, теперь за него отвечаем мы.

Дэвид поднял голову, посмотрев на Широ, казалось бы, просто внимательно-обеспокоенным взглядом.

- Ещё раз простите за беспокойство. Но просто так оставить его я не могу, вы, думаю, понимаете. Он мой друг, мне бы хотелось узнать, что с ним, и, по возможности, тоже помочь. Я вернусь в Херзай, как только…

Широ замолчал, осознав, что только что сказал. Конечно, маловероятно, что его «друга» прямо-таки тут же и убьют, к тому же люди-то вроде приличные, да и с врачом мальчику будет всё же лучше, чем с ним, но что-то говорило, даже вопило внутри, что Широ больше его может никогда не увидеть. А он, по понятным причинам, этого не хотел.

- Могу я хотя бы узнать, как вас зовут? – обратился он к Дэвиду.

- Вы знаете, – словно не слыша последнего вопроса, задумчиво проговорил Дэвид, – есть такой забавный приём, на уровне анекдота, но как многие живучие, безотказно действующие вещи, он не лишён смысла. Крикните на площади: «дурак!» – и все обернутся. Не потому, что каждый считает себя дураком и подумает, что вы зовёте его. Просто обернутся на резкий звук. Это, однако, не сработает в случае, если на площади очень шумно и дураком там кого-нибудь ругают через раз. Что делать тогда, чтобы достичь нужного эффекта? Заорать что-нибудь такое, что вызовет достаточно сильный шок. Например, «Тени». В случае специфической целевой аудитории и конкретной задачи… Вы, так понимаю, слабо представляли, зачем это нужно. Но это хорошо представлял тот, кто просил вас об этом. Здесь сейчас, по скромным оценкам, около ста человек. Вы, конечно, представления не имеете, сколько из них телепаты, только теперь вы понимаете, думаю, что они здесь вообще есть. Но это хорошо знал тот, кто просил вас об этом. Он знал, что в пределах этого помещения находится двое телепатов, он знал, что один из них невысокого пси-уровня, другой – достаточно высокого… Находясь на кипящем жизнью базаре, вы не всегда можете знать, с какого лотка доносится дивный аромат фруктов, но вы знаете, что они там есть. Как выделить телепата из толпы? Подумать, очень ярко, «громко», о чём-нибудь, на что он не сможет не среагировать… Тем вернее, что в переполненном народом помещении быстрее среагирует тот, у кого уровень выше. Вы можете мне ответить на два вопроса? Нет, на первый я отвечу сам. Кто может таким образом разыскивать телепата в толпе? Другой телепат. А теперь скажите, почему ваш друг сам не позвал того, кого он здесь искал?

Широ оценивающе прищурился, смотря в какое-то отрешённое лицо собеседника и лихорадочно подбирая слова, которые не были б слишком большой ошибкой. Мысль, что новый знакомец попросту втянул его во что-тоскверное, была, но пока не перевешивала симпатии к этому знакомому и желания его защитить.

- Ну… как пароль, к примеру… – продолжал Дэвид, – вы ведь так это поняли? Неплохой, очень позитивный пароль, «пять минут общения с телепатом напрочь вырубают критическое мышление». Если б это было не так, вы б подумали, Широ Олли, что пошли почти в самоволку с тем, кого совершенно не знаете, и ввязываетесь в то, чего совершенно не понимаете. Я не буду осуждать вашу безрассудную храбрость, здесь это очень ценное качество. Я не буду говорить вам, что бояться здесь надо не меня – такого сказать я попросту не осмелюсь. Я, разумеется, дам вам гарантии, что вы сможете увидеть вашего… друга… Если только он сам не сделает что-нибудь, чтобы это стало невозможным. Я прошу вас лишь критически переосмыслить произошедшее.

- Ого! Мне уже очень интересно, что это за хлопчик, – пробормотал Диус.

- Мне хотелось бы, для начала, услышать ваши предположения, кем вы нас считаете и зачем, как полагаете, он искал одного из нас. Позволю занять у вас ещё немного времени, потому что эти ответы вы неизбежно будете искать по дороге и принесёте их с собой в Вайжел.

Широ опустился рядом с мальчиком на корточки, положил руку ему на лоб, жар не спадал, медленно погладил по волосам, вызвав болезненный стон.

- Я не знаю, кто вы, и зачем он вас искал. Да, вы правы, я мало знаю о нём, но знаете, здесь знакомятся быстро, потому что быстро порой приходится прощаться. Я видел его там, наверху – видел, как он дрался, дрался на нашей стороне. А ведь по понятиям своей расы он ещё ребёнок. И если в этом бою он был ранен, и всё это время не подавал вида – это мужество, достойное восхищения. Я выполнил его просьбу просто потому, что мог её выполнить, хотя, спору нет, хотел бы рассчитывать на более приятные просьбы. Я не знаю сути его задания, кого он должен был найти и для чего, но я мог сопроводить его и решил сделать это, потому что у меня было время и потому что хотел ему помочь, как всё-таки старший и местный… Теперь вы ответьте. Когда вы сказали, что мне следует опасаться не вас, что вы имели в виду? И могу ли я передать от его имени, что его задание выполнено, раз уж он всё же нашёл то, что искал?

Дэвид незаметно кивнул Винтари, пожирающему его всё это время глазами – не врёт.

- Вы, как я понимаю, неплохо знакомы с теми, кого стоит опасаться. Не так чтоб слишком хорошо, лично вы, но знакомы. Возможно… не берусь утверждать стопроцентно, но очень вероятно… теперь вы можете опасаться чуть меньше. Наблюдайте за ними, но старайтесь делать это так, чтобы не заслужить наблюдения в ответ. Поговорку «доверяй, но проверяй» следует использовать умело – не всегда знаешь сразу, что именно проверять. Что будет с ним… слишком во многом зависит от него самого. Вы могли бы спросить об этом вот этого господина, – Дэвид кивнул на Аскелла, – как никто, он компетентен вам ответить.

Лиар, вздрогнув, пришёл в себя, и снова его сознание накрыл огонь, это ощущение не подлежало описаниям, потому что никто, не одно живое существо, не мог бы наблюдать огонь так близко – настолько близко, что теперь возможно было это различить – два сознания рядом, переплетающиеся ментальными волнами. Это существо не одно… никогда не одно. Это не было похоже на раздвоение личности, с подобным Лиар сталкивался. Сила, сохранённая вопреки смерти, слишком огромная для смерти, слишком огромная для одного существа. Двойная звезда… Ну что ж, нашёл, достиг, должен быть доволен, усмехнулся он где-то в глубине, в океанской бездне, куда не доставали лучи. Пока не доставали… Мальчик открыл глаза, посмотрел в обеспокоенное лицо Широ, склонившееся над ним, потом обвёл взглядом всех остальных присутствующих, пока не встретился глазами с солнцем. Голубые звёзды – самые огромные и горячие…

- Как ты себя чувствуешь? – приветливо улыбаясь, спросила Дайенн, отводя прядь с его лба, – нет, вставать даже не думай. Не сейчас.

- Не стоит так, – с лёгкой улыбкой проговорил Дэвид, пристально глядя в глаза проснувшемуся, – то, что ты так старательно разыскивал, немыслимо сравнивать с солнцем.

- Дэвид Шеридан, – чуть хрипловатым голосом проговорил мальчик, – странно… Я думал, что это может быть кто угодно, но только не ты…

- Дэвид, не могли бы вы объяснить мне, что происходит? – Дайенн посмотрела снизу очень выразительным взглядом, – я предпочла бы, конечно, чтоб подобные разговоры велись не в таких обстоятельствах… совсем честно – чтоб не велись вовсе… но кажется, от моего желания тут уже ничего не зависит.

- Ничего особенного, госпожа Дайенн. Уместное время запросить лекцию о видовой солидарности, но боюсь, мы её не дождёмся. Я тоже предпочёл бы задать один вопрос одному тилону здесь, хотя сомневался, стоило ли говорить об этом при Широ… Если б я точно знал, что других действительно больше нет, это имело бы смысл. Впрочем, если они есть… достаточно того, что глаза Широ видели меня.

«Отпусти его, он ничего не знает…»

Улыбка Дэвида чем-то… не то чтоб не понравилась, встревожила Ви’Фара. Она не была ни хищной, ни даже злой, как можно б было ожидать по ситуации. Она была… предполагающей что-то больше того, что видели большинство присутствующих. Это была улыбка игрока, и это так мало вязалось с Дэвидом, что Ви’Фару захотелось встряхнуть головой. «Впрочем, а что я хотел? Тяжело быть низкорейтинговым телепатом в компании высокорейтингового. Регулярно будешь чувствовать, что подтормаживаешь… А в компании… в такой, в общем, компании… по простому и бесхитростному нельзя, пробовали уже и кончилось это плохо. С волками воют, с игроками играют…».

«За кого ты принимаешь нас?»

Лиар улыбнулся, пересохшие губы потрескались, а ссадина на скуле отозвалась острой болью, которую он, в принципе, даже не особо подметил. Мальчик всё же попытался сесть, в чём ему помогли сильные руки Широ, поддерживающие его под голову. Он практически на автомате простился с наконец отчалившим Широ, и даже раздражения, которое вроде должно было быть, не было – стоило признать, что если кто-то тут налажал, то точно не этот великовозрастный весёлый придурок, а кое-кто с виду помладше и определённо посамонадеяннее, но в сущности, это не имеет значения, потому что цель достигнута, а ведь этого он хотел? А что делать с этой целью дальше – об этом он и не думал. В конце концов, прежде ставки не бывали так высоки.

«Конкретно тебя, или вас всех? Да и к чему этот вопрос, если ты уже знаешь ответ на него?»

«К чему этот вопрос, если он ничего не решает для тебя? Но ты прав, определишься ли ты, кто для тебя я, и кто для тебя ты сам – я узнаю об этом».

Винтари тем временем обратил к Аскеллу лицо, не предвещающее ничего хорошего.

- И традиционно, если происходит что-то внештатное, нам следует спросить комментариев паскудной тилонской морды… пока она не высказала их сама.

- Сказал один с круглым пси-ноль… другому пси-ноль, ну да. Может, не так неправы те, кто говорят, что телепаты манипулируют нами?

- Я, может, и пси-ноль, но не слепой и не клинический идиот. И ответ на вопрос, знаешь ли ты этого парня, могу угадать с одного раза.

- А я могу с первого раза угадать, у кого в этой комнате глубокие психологические проблемы. До такой степени, что вы готовы подозревать бог знает в чём невинного ребёнка, – Аскелл откровенно издевался, пользуясь тем, что избивать его, при таком скоплении возможных свидетелей, никто не станет.

- Так вот, внутривидовая солидарность выглядит так: «Подожду и оценю, выгодно мне молчание или по крайней мере, нет особой выгоды его нарушать».

- Всё-таки, возможно, центаврианская сообразительность убита жизнью в других мирах не окончательно.

А Лиар продолжал смотреть на Дэвида снизу вверх, смотреть из-под воды на солнце – не так больно, даже если это солнце занимает всё небо.

«Хорошо быть таким, как ты… Ты обладаешь такой совершенной, немыслимой силой, и она так цепко держит тебя в своих тисках, и ты тоже держишь её в тисках, хотя эти тиски послабее… пока послабее. Но главное – что ты не страдаешь от невозможности расстаться с этой силой, и это не принятие смирения, безысходности. А ведь любого смертного сломило бы и меньшее. Ты знаешь, мы ценим такие качества»

«У меня есть перед тобой одно весомое преимущество – я помню о прошлом всё и несколько более. И в нём было достаточно того, что могло научить меня этому… принятию».

Нет, страх не ушёл, конечно же, не ушёл. Как может не быть страха рядом с такой огромной силой, когда ты не просто знаешь о ней – а непосредственно ощущаешь? Но страх был фоном, на котором так же неизбежно расцветал азарт. Иначе и быть не могло. Тех, кто умеет только бояться, и так полна вселенная. Мы – другие. Идти рядом со страхом, скользить по ближайшей орбите яростно бушующего голубого гиганта, играть в салочки со смертью – наша суть.

«Но делает ли тебя это способным ответить на каждый ход, и тем более предугадать его? Тебе ли не знать, что одна только сила – ещё не всё… А насчет прошлого… – Лиар на секунду перевёл взгляд на ухмыляющегося Аскелла, – скажи мне то, чего бы я сам не знал».

«А делает ли это тебя действительно готовым к последствиям этого хода? Ошибиться действительно может любой из нас».

«Да. Но ведь если ошибусь я – это будет только моя ошибка, а если ты – это будет ошибка всех вас, ты это понимаешь?»

«Разумеется, – длительное напряжение, испытываемое так или иначе при ментальном общении, больше похожем на пикировки, дало свой эффект, сознание слегка поплыло, контроль ослаб, то самое небрежное-весёлое-хищное снова поднялось, коварными грунтовыми водами под основанием пока незыблемого, он перехватил посланный мыслеобраз, играя с ним, как с пойманным на лету кинжалом, – ты уже в курсе, что я бегло прочёл свод тилонских правил. Хотя на нашем уровне игра в любом случае не вполне честная. Но я рад, что ты сразу обозначил позиции, пусть и в результате моего невольного чит-кода».

Лиар приподнялся, опираясь о стену одной рукой, и о протянутую руку Дайенн другой, подавляя в себе приступ тошноты.

- Спасибо, – мягко улыбнувшись, проговорил мальчик, потом перехватил её руку, легонько держа за запястье, и поднёс к губам, чуть касаясь тёплых пальцев медика, – за то, что так хорошо заботились о моём брате. По его выражению лица вижу, как вы ему дороги, а вернее, по состоянию его лица.

Дайенн онемела. Более того, это был тот редкий момент, когда онемел даже Аскелл.

- Значит, я всё же понял всё правильно… – пробормотал Диус, – ненавижу быть прав – так…

- Путь до Херзая будет ещё более непростым, чем ожидалось.

- Во всяком случае, я не нуждаюсь в подобных аксессуарах, – мальчик кивнул на руки Аскелла, – это, думаю, самые тугие здесь поняли. Волноваться не о чем.

- Как же нам не волноваться, – оскалился Винтари, приближаясь к полураспластавшемуся по стене Лиару и нависая над ним, – ваш, не к ночи помянутый, брат приучил нас к тому, что беспокойство о ближнем – добродетель, которой не бывает много. И лично я бы предпочёл всё же второй комплект наручников размышлению всю дорогу, что бы это такого значило, что тилон вызывается дойти с нами сам.

- Диус, вы о чём говорите? – отмерла Дайенн, – о наручниках – для ребёнка?

- Вот для этого ребёнка, – кивнул Винтари, – о презумпции невиновности говорить не вполне уместно, когда вам всё сказали без всякого допроса с пристрастием. Даже не попеняешь, что суд не принимает результаты телепатического сканирования. Почему мы должны вносить рознь в семью, заковывая одного и не заковывая другого?

- Диус!!!

- Кое в чём Дайенн, к прискорбию, права, – тихо проговорил Ви’Фар, – мы знаем, что это за ребёнок. Они, – он кивнул в сторону выхода из залы, сейчас полупустой, обозначая людей, что могут встретиться им на пути, – не знают. Не лучшая черта для имиджа галактической полиции, вести в наручниках хилого с виду недоростка.

- Послушайте госпожу Дайенн, она о добродетели знает всё, не так ли? – вставил Лиар.

- Для начала, предложила бы вам не переигрывать, – спокойно ответствовала Дайенн, мягко, но настойчиво усаживая Лиара обратно и снова включая сканер. Надо думать, изменения в показаниях будут обнадёживающими, для умирающего он ведёт себя всё-таки удивительно борзо, – я стараюсь держаться в рамках законности, не более того, и в рамках, которые, кроме работы в полиции, налагает на меня профессия врача. Но это не значит, что я совершенно несведуща в том, что вы из себя представляете. Тут вы правы, была шикарная подготовка.

- Да я и не спорю, глядя на эти красиво наливающиеся синяки на лице братика, сложно спорить о чём-то подобном. Боюсь увидеть вас в гневе, я-то, в сравнении с ним, и от меньшего могу кончиться. Да и о вашей осведомлённости я догадался, уж простите мне мою бестактность.

- Хочешь себе такие же?- столь же любезно улыбнулся Винтари, – соперничество в семье – обычное дело, понимаю.

«Это как-то совершенно излишне жестоко, – думал Ви’Фар, – если не по отношению к нам всем, то по отношению к Дайенн точно. Ей, с её принципами, личными и профессиональными, недоставало в жизни именно этого – тилона с лицом ребёнка»

- А всем остальным не хватало немного другого – узнать, что у тилонов всё-таки иногда есть телепаты?

- Ну, не столь сильно… – нефилим подхватил на руки хрупкое тело, краем глаза наблюдая, как Винтари наматывает на кулак цепь Аскелла, – покуда о них неуместно говорить во множественном числе, как ни коробит меня такая формулировка.

Лиар улыбнулся, облизав потрескавшиеся губы, слизывая между трещинками капельки крови.

- Как знать, как знать…

За широкой спиной полунарна зазвучал снисходительный голос Шеридана.

- Это верно, он забыл показать ваше семейное фото. Полагая, надо думать, что сюрприз – вещь всегда хорошая… Я не приветствую смены правил по ходу игры, но я могу сказать уверенно, игра не выигрывается одной только сменой правил. Даже если вы забыли упомянуть ещё о пяти-десяти ваших братьях.

- Эркена? – Майру обернулся, – подойди. Постой здесь, если, конечно, тебе сколько-то интересно, а не безразлично…

- Не очень бы хотел иметь дело с теми, кому безразлично, – пробормотал Эркена, делая несколько шагов совершенно на автомате и налетая на что-то. На огромных, во всю одну стену и большую часть другой, экранах разворачивалось поистине волшебное зрелище. «Наутилус» шёл на небольшой глубине, и сейчас на экраны подавалось изображение с внешних камер. Можно было только потрясённо присвистнуть, где-то очень краешком сознания задаваясь прозаическими вопросами, стоимость этих камер, разрешение, давление и температура, которые выдерживает это оборудование… Всё остальное сознание, как эту комнату – голубоватые, зеленоватые, золотистые блики, заполняло чистое восхищение. Толща воды наверху и вокруг была напоена солнцем, оно только перевалило за зенит, и в ней резвились стайки рыб и мелких морских млекопитающих, чешуя на солнце блестела как начищенные монеты и драгоценные камни, но сравнение со шкатулкой драгоценностей было излишним, тут и целых пещер с сокровищами мало… Лично Эркена, впрочем, вспомнил момент из детства, комнату, полную игрушек, изготовленных к Рождеству. Обычно ребёнку всё необыкновенно красивое хочется потрогать, а маленький Джани исключительно робел, когда видел столько сказочного блеска. Даже ещё без понимания, что все эти игрушки – не для них, что завтра их выкупит пансион где-то очень далеко отсюда, а остальное примут магазины, и он эти игрушки сможет увидеть только в окнах чужих домов…

- Я вырос на острове Тьяла, это не самый большой и не самый маленький остров большого архипелага, сейчас, правда, почти не существующего… Острова небольшие, с большинства на соседние можно добраться вплавь, чуть ли не даже пешком. Совсем мелкие служили гнездовьями птиц, чиллу и акхья, на самом большом был лес, до конца не исследованный даже островитянами, дремлющий вулкан – он дремал ещё до нашего появления на планете, по крайней мере, действующим его никто не помнил… Те времена можно назвать даже счастливыми, в нашей местной, специфичной системе координат. Маркабы острова не трогали, они их мало интересовали, какой-то один учёный маркаб, правда, как-то предложил сделать из островов заповедник, там ведь было столько уникальной флоры и фауны, не встречающейся больше нигде, но от него отмахнулись, и без того задачи были… Вообще, надо сказать, маркабы любили, уважали нашу природу, хотя и на свой манер. Те виды, которые им нравились, они ревностно оберегали, прочим просто позволяли жить – ели они из местного мало что, в основном фрукты и зерно, а пищевые виды животных по преимуществу привезли свои, у них там столько пищевых запретов, диких зверей они просто не едят, то есть, охоты нет как понятия, а в выращивании-выкармливании домашнего скота такая куча правил и обрядов, какая только может быть у расы, которой заняться больше нечем… Ну, они, конечно, и нам эту всю блажь пытались привить, но для них самих наши коровки всё равно были недостаточно чисты, их они предоставляли исключительно нам. Ну и, ни один вид не истребили – хотя едва не истребили каркьюти, но в этом их, честно говоря, можно понять… Каркьюти – это наши местные паразитические насекомые, на редкость противные создания… При этом питается ими всего пара видов, такая природная несправедливость… Ну, а если говорить об островах, то там не было для них ничего интересного. Фруктов и полезных ископаемых недостаточно, чтобы для этого тащиться через пол-океана, чиллу – птица грязная, акхья – и говорить нечего… По первости, конечно, они попытались завести у нас все эти жизненно необходимые нам институты, чтобы мы могли приобщаться к благословенной маркабской культуре и учиться жить чистой жизнью, выделили для этого какого-то, видимо, особо впавшего в немилость жреца, и он даже пытался что-то делать, на всех островах построил храмы, даже на одном из островов чиллу что-то построил, уж не знаю, зачем… Чиллу потом это сооружение потихоньку на гнёзда растащили… Дети его ещё пытались что-то продолжать, а внуки потихоньку расползлись с архипелага и остались на большой земле – в гробу они, я так понимаю, это всё видали, тем более что жениться там не на ком, а с континента какая семья отдаст сыновей или дочерей бог знает куда… И с тех пор свою миссию у нас они так и не восстановили. Корабли, конечно, к нам ходили, в том числе их корабли, но к нам особо не лезли, жили мы беспечально. Но всё это было до меня, и я ту жизнь знаю только по рассказам…

На какое-то время свет в комнате померк – путь субмарины пересекла огромная, важная мюйфа – морское млекопитающее, габаритами похожее на кита, а строением тела – на морскую собаку. Мюйфы плывут очень медленно – хотя развить большую скорость для них не проблема, джи-лаи говорят – это потому, что они наслаждаются прогулкой, любуются красотой вокруг, на самом деле, конечно, всем известно, что только на определённой небольшой скорости мюйфы могут переваривать пищу, если случается удирать от хищников – завтраком приходится жертвовать, мюйфа сблёвывает его…

- Выражение «мусорный архипелаг» я знаю с детства, оно воспринималось совсем не как метафора, а как определение, если уж не название. Земляне нашли нашим островам отличное применение, свозя к нам отжившую своё и просто не нужную им технику, через наши проливы уже нельзя было плавать, но через них стало ещё больше проблемой перебраться – они были заполнены ржавеющими, разваливающимися судами, военными, гражданскими, промышленными, на многие километры вокруг было это кладбище кораблей. Они ведь захватили всё, что по нашим морям и рекам плавало, маркабского и нашего, и всё, что летало по воздуху… Но им однозначно не нужно было столько, уж точно им не нужны были в таком количестве пассажирские корабли, нефтяные танкеры… и подводные лодки тем более.

- А нефтяные танкеры почему? Они не занимаются добычей нефти?

- Занимаются, конечно. И нефти, и газа, и угля, всего, что плохо лежит. Но на континентах. Более дорогостоящую добычу в океане им никто не спонсирует. Исследовательские суда им тем более не нужны в принципе. «Наутилус» был именно таковым… Мы мальчишками пробирались на соседний остров – для взрослого такое немыслимо, он сказал бы, что это непреодолимый путь, но дети могут всё. Там жил один старик-чудак, маркаб, он реставрировал корабли. Чинил их, красил, по мере сил… Если бы земляне узнали, ему бы, наверное, не поздоровилось. Но никому не было интересно, зачем он скупает всякие железяки, краску… Земляне сами не могли близко подходить к архипелагу, за такую шикарную непроходимую зону можно было им даже быть благодарными. Подходили с воздуха, чтобы бросить очередной катер или самолёт, обменять на что-нибудь морские деликатесы, которые у нас пока ещё были… Вот этот старик не заказывал ни одежду, ни газеты, ни телевизор. Он заказывал детали, какие-то книги… Видимо, решили они, чьё-то сумасшествие не их забота. Мы, мальчишки, увлеклись помогать ему. Школа у нас всё равно загнулась, дальше базового образования у нас было то, чему мы учились у него. Он нас выучил земному языку, под его руководством мы изучали физику, астрономию – у него был телескоп… Он сам собрал множество радиоприёмников, у него самого стояла божественная установка, ловившая сигналы с континента так, словно это было в соседнем доме. Мы были в курсе того, что творилось на большой земле гораздо лучше, чем очень многие жители этой большой земли. А «Наутилус» был его любимицей. Ну да, любимицей, тогда субмарина носила маркабское имя, женское, мы его, увы, так и не научились правильно выговаривать… Он нас научил отношению к кораблям, которое, мы думали, неведомо землянам – как к живому существу. Это уже потом мы узнали, что и живое существо можно, когда оно стало ненужным, увезти и выбросить умирать… Ну, а однажды они нашли архипелагу и ещё рациональнее применение. Сначала провели в водах поблизости несколько демонстраций – в результате прибрежные воды немного очистились, от мёртвой техники, я имею в виду, а два острова очистились полностью – цунами смело с них поселения, все жители погибли. А потом у кого-то родилась светлая задумка – дополнительного источника энергии, проект недорогой по вложениям, но обещающий прямо невероятный доход… Так и не знаю, для этого и планировалось разбудить вулкан, или они разбудили его в процессе, но факт, что разбудили… В общем, от архипелага осталось три острова, на которых жизни почти нет. Но это было, конечно, уже не на моих глазах, «Наутилус» как раз сошёл в воду. От первого состава команды сейчас мало осталось, я и ещё трое, большинство ребят с континента. Впрочем, это уже не имеет значения, откуда мы… Ты, кстати, никогда не спрашивал, почему – «Наутилус»…

- Мне незачем, земную культуру я тоже немного знаю.

- Первый капитан и его старший помощник решили, что это будет довольно забавно… – Майру помолчал сколько-то времени, – мы почти прибыли. Ты знаешь не хуже меня, то, что тебе предстоит совершить… В твоей редакции это вовсе почти невозможно. Это то немногое, чем мы можем помочь ребятам там, не нарушая при том наших собственных задач. И это даже не лотерея, это… – джи-лай сколько-то искал подходящее слово и так, видимо, и не нашёл, – эксперимент, в общем, существует удача или нет. Это бомбардировщик, весьма неплох и по скорости, и по вооружению, но всё это может никак не помочь тебе, если ты один в небе, где машин как чиллу над берегом в ясный день. Ты можешь не успеть ничего, даже осознать, что миссия провалилась… Ты, может быть, сможешь выучить карту так, чтоб она стояла перед твоими закрытыми глазами, но не ошибиться, не промахнуться от этого не станет легче. Их всего три, эти бомбы, и мы даже не знаем, сработают ли они… сработает ли хоть одна. Они никогда не испытывались, сам понимаешь, а при транспортировке… бывало всякое. Они могли стать бесполезным хламом – одна из них, две или все три. И их в любом случае меньше, чем баз. Тебе придётся выбирать, а на выбор у тебя не более двух секунд.

- Это… разве не подействует и на вашу связь тоже? Я имею в виду, повстанцев на континенте?

Капитан кивнул.

- Подействует, конечно. Ещё и поэтому вся затея является ни чем иным, как нахальным заигрышем с удачей. Мы ведь даже точно не знаем, на каком радиусе действуют конкретно вот эти бомбочки, разброс у них большой, а расшифровки маркировок у нас нет. Поэтому операция спланирована поминутно и «вслепую» – с учётом вероятности, что в тот момент не будет слышать никто никого. Но в лагере Яскары решили, что некоторого риска стоит возможность оставить землян без поддержки других баз. Даже если эти базы не удастся не то что уничтожить – даже серьёзно потрепать, это может надолго дать им, чем заняться вместо того, чтоб двигаться за реки. В идеале, эти бомбочки не просто глушат связь на какое-то время. При идеально совпадающей волне, они дают мощный импульс, выводящий из строя аппаратуру, которая действует на определённой частоте… Тут нашим ребятам вряд ли много угрожает, радиус такого поражения – небольшой. Поэтому кидать лучше строго в середину участка базы. Спустя какое-то время, конечно, к тем, кто был за пределами этого радиуса, земляне будь или наши, связь вернётся, но…

- Но я этого, скорее всего, уже не узнаю, потому что меня собьют ещё тогда, когда пройдёт ступор от моей наглости, появиться в одиночку прямо над их базой.

- Вообще-то, я имел в виду, что к тому времени тебе нужно как знаешь выбираться из того столпотворения, которое там начнётся, чтобы не путаться на пути у людей, которые и так с трудом согласовывают свои действия… Но и это тоже, да.

- Я всё же намерен выжить.

- Никто тебе таких намерений не запрещает. Но шансы, как ты понимаешь, невелики.

- Хорошо, мы имеем представление, где они, но по-прежнему не имеем представления, как туда попасть. Хоть в плен сдавайся.

- Идея как вариант… – настроение у Илмо было, понятное дело, не на высоте, второй день состояния «видит око, да зуб неймёт» не улучшило бы его никому. Око, правда, тоже особо не видело, попытаться приблизиться к кораблю нечего было и думать, не с их, мягко говоря, узнаваемыми мордами. Слабым надеждам пробраться, спрятавшись внутри чего-нибудь, пока не подворачивалось никаких возможностей реализации.

- Итого, – Хинчи снова развернула карту, это её, видимо, успокаивало, – как я понимаю, здесь их постоянно появляется пятеро. Сам Сэридзава, ещё один тилон-«человек», тилон-«нарн», два тилона-«дрази». Время от времени, то есть, видимо, курсируют от корабля сюда и обратно, двое – ещё один тилон-«нарн» и тилон-«корлианин». Логично предположить, что кто-то у них остаётся на корабле, ну хотя бы один… Да, они никого не оставляли там, на Рем-кал’те, но там была другая ситуация… Хотя здесь, определённо, они чувствуют себя ещё более вольготно.

- Не то слово, – пробормотал Илмо, – и это нам нужно иметь в виду. Если их влияние на местных станет достаточно велико, боюсь, расхаживать, расспрашивать и строить планы нам уже будет не столь легко. Нет, надо что-то думать, ребята, надо искать какие-то другие варианты. Ничего достаточно объёмного они на корабль не возят, а что они могли бы туда возить? Продукты, свежевыстиранное бельё? Оттуда они выносят ящики не крупнее средней посылки, даже если они понесут их обратно – туда, допустим, голова моя влезет, но никак не весь я целиком.

- Погодите, – Вадим воздел палец, – среди них есть корлианин, так? И он как раз курьер между кораблём и их здесь… Ставкой. Корлиане… не то чтоб все на одно лицо, но не-корлианину их различать бывает довольно трудно. Схема трещит по швам, но можно попробовать – подкараулить этого лже-корлианина в тихом, тёплом туннеле, потом найти посмышлёнее среди беженцев, их здесь по-прежнему море, и послать вместо него.

- Ты полагаешь, подобная подмена сможет кого-нибудь обмануть?

- Ну, допустим, не Сэридзаву и не других тилонов… А вот систему оповещения – как знать. При разнообразии их ДНК, возможно, она настроена не столь щепетильно, чтоб отличать истинное от ложного. Если замок хранилища на Лорке обманулся – нужна справедливость.

Хинчи замахала руками.

- Не годится! Ерунда полная! Даже если он проникнет туда… ну даже если… что он сделает там? Он сумеет открыть нам дверь, при всех наших объяснениях, как это сделать? Он вынесет нам Эркену на блюдечке?

- Нет, но там, внутри, он может найти того, к чьему виску приставить дуло и попросить сделать всё перечисленное. Чёрт возьми, но это действительно пока единственная рабочая версия. Найти достаточно похожего, ростом и комплекцией, корлианина реальнее, чем нарна или дрази, которыми вот тут как раз совсем небогато. Нам нужно просто лицо, появление которого возле «Серого Крыла-39» не вызовет ни у кого подозрений, остальное уже зависит от удачи.

- Не люблю я зависеть от удачи. Ладно, пока поработаем в этом направлении, а потом, возможно, мне повезёт взять в заложники Сэридзаву…

Был, впрочем, тот, кто сказал бы, что мрачный настрой Илмо – это ерунда. Эвлану, положа руку на сердце, совершенно не хотелось идти туда, куда он шёл, и делать то, что ему предстояло делать. Но он понимал, что надо, его аргументы против были действительно несостоятельны. В общем и целом это, правда, всего лишь неконструктивные эмоции. И его нелюбовь к текущему облику – да, пришлось принять его тогда, для дела важно было, но вот то, что с тех пор так и не удалось выбрать время его сменить, это форменная несправедливость. И его порывы броситься исправлять свою ошибку, искать сбежавшего Шеридана… У землян есть поговорка, что начальник всегда прав, в их случае это можно говорить без иронии, по крайней мере, сейчас это так.

- Забудь о нём. Он действительно не имеет больше значения. Не стоит тратить на это время и силы.

- Но лекоф-тамма! Он не мог улететь далеко, с такими повреждениями машины и не очень хорошим состоянием пилота. Он должен был где-то сесть, точнее, упасть…

- Вот пусть там и сдохнет, нам-то зачем в этом принимать участие? Ну да, лекоф-тамма, это жаль, ввиду того, что мы планировали предложить его аборигенам… но, дело не только в том, что он всё-таки повреждён, и пришлось бы повозиться с его починкой, к этому-то мы были готовы. То, что ты рассказал об Эркене… С одной стороны, это может быть хорошо, если он смог управлять бракирийской нейросистемой, будучи полукровкой, то джи-лаи, тоже по сути полукровки, смогут так же… или не смогут, смотря ближе или дальше они к исходному генотипу бракири, а это нуждается в исследовании. Но это ещё не всё. Нейросистема тоже подстраивается под пилота, и хорошее ли дело – нейросистема, подстроившаяся под такого пилота… Было бы довольно досадно, если бы какой-то эксцесс пошатнул только было укрепившиеся наши позиции. Иногда использованное нужно именно выбрасывать, Эвлан, даже если рациональность просит использовать это ещё раз. Лучше начать заново и сделать со всеми поправками.

- Отдельную нейросистему под джи-лаев? Но у нас же оба лекоф-тамма уже… Замена нейросистемы – это верный шанс убить машину вовсе.

- Никто и не говорит про эти лекоф-тамма, они нам самим пригодятся. Когда сможем перекинуть кого-нибудь в лорканца снова, конечно, – Эвлан вздохнул, думая о том, что вот на его взгляд, примерно это и пора было давно сделать – перекинуть его в лорканца, но смолчал, – нет, я планирую начать с нуля. Благо, почти всё у нас для этого есть. Времени вот маловато, но может быть, и управимся. Среди того, что обнаружил Лиар в закромах доблестных вояк, преимущественно хлам, который я не взял бы и даром, не стал бы занимать им место в отсеках. Впрочем, о себе я сейчас и не говорю. Для повстанцев, конечно, там ценного немало… И конечно, это ценное бдительно охраняется, – усмешка, – то есть, то, что они сами полагают ценным. То есть, не вот это, – небрежный, почти не глядя, тычок в карту, – это охраной не назовут и они сами. Потому что там же ничего ценного, хлам, который не удалось сбыть даже тупым хуррам… Помнишь, я говорил о том, что в разное время идеей боевых роботов болели инженеры многих миров, большинство, правда, переболели без особо существенных последствий? Продукты инженерной лихорадки вот тут. Адекватную систему управления они так и не смогли создать, ни непосредственно в военных лабораториях, ни уже здесь, тем более. По сути, ценного там одни корпуса – я бегло просмотрел техническую документацию, толкового ровно половина. Но нам, в общем-то, именно это и нужно. Это не лекоф-тамма, конечно, даже при условии доведения до ума не оно. Но на неандертальский уровень вполне тянет, а прыгать через ступени эволюции и не обязательно. Если мы прямо сейчас смонтируем установку синтеза и найдём добровольцев на донорский материал – проект может обрести реальный шанс.

- Шанс – да, но – реальный? На синтез нейросистемы может уйти месяц, а может – год.

- Может, конечно, хотя я думаю, уйдёт даже меньше месяца. Система обкатана. В любом случае, нам не смертельно принципиально дожидаться живого и действующего результата, главное – чтобы в нём не сомневались они. Нам это всё равно ничего не будет стоить – вызволением будущих корпусов займутся они, материал тоже с них. С нас только синтез, но установка не надорвётся. Думаю, для начала по одному джилайского и корлианского.

Эвлан в очередной раз проклял корлианскую наружность, отображающую эмоции как угодно, но только не правильно.

- Джи-лаи – ещё, допустим, согласен… но корлиане? Садить в машину их? Они же…

- С таким отсутствием расовой гордости, тебе очень нелегко придётся в жизни, Эвлан. Во-первых, среди них не так мало образованных, благодаря прогрессивному сознанию джи-лаев. Выбрать будет, из кого. Во-вторых, их здесь всё же, после джи-лаев, больше всего. Да, есть ещё маркабы, но с ними мне возиться не хочется. С их маразматичным местами мышлением, они могут забуксовать на стадии идеи синтеза. В-третьих – какая тебе разница, успешны они будут в пилотировании или нет? Наше дело предложить. И вполне логично, если мы предложим это главным составляющим сопротивления. Как раз, и материала вокруг нас прямо сейчас в избытке. Джилайскую часть беру на себя, а к корлианам пойдёшь ты, Эвлан. Как-никак, любому существу приятнее смотреть на своё подобие и слышать родную речь.

О приятстве для самого Эвлана в таком разрезе, конечно, речь не шла. Разумеется, не считать же, и не позволять считать другим, что он своих «сородичей» боится. Это было бы абсурдно до степени, не совместимой с жизнью, пожалуй. Хотя если посмотреть на ситуацию пристальнее, то таким уж абсурдом это не кажется. Как ни крути, он один, а их толпа. Толпа существ, которых в здешнем космосе мало кто не предпочитает на всякий случай опасаться. Цветные корлиане не сильно-то приукрашивают, рассказывая, как белые вырезали на их планете целые деревни, как устраивали терракты у корлианских посольств в других мирах. В этих голодных оборванных рыбаках течёт всё-таки та же кровь.

Он остановился перед входом в лагерь – около пятисот душ по скромным подсчётам, которые неизвестно, отправятся ли куда-либо отсюда вообще, на всех, кому сейчас под землёй безопаснее, чем наверху, тайников не хватит, и так или иначе, большинство из этих мужчин и некоторая часть женщин скоро возьмут оружие и отправятся на поверхность, чтобы там умереть, но унести с собой жизни как можно большего числа врагов.

- Не оскорбляй порог, входи, – раздалось изнутри. Эвлан раздражённо прищёлкнул, раздражаясь ещё больше на этот звук. Загрузка языка и общих энциклопедических сведений непосредственно в его мозг заняла шесть часов, а вот умение применять полученные знания шло гораздо медленнее.

- Вот, идёт чужак с лицом как у нас, – проговорил старик, старательно толкущий что-то в кособокой жестяной чашке, не подняв глаз, – ребёнок мёртвой матери хочет говорить с детьми живой.

- С чего ты решил, что это чужак, отец? – мальчик, сперва выбежавший навстречу гостю, теперь метнулся обратно в тёмный угол, – он, должно быть, из другой деревни, он молодой юноша, и родился после того, как нам стало нельзя ходить друг к другу, вот ты и не знаешь его.

- Раскрой глаза разума, Тьюди, – возразила девочка постарше, – у него наше лицо, но не наш дух.

Это несказанно удивило Эвлана. Он ещё ничего не сказал и не сделал, чтобы выдать в себе не урождённого корлианина. Более того, если в случае старика можно б было говорить о наблюдательности, происходящей из опыта, то девочка – мало того, что ребёнок… Она едва ли что-то видит, её глаза сильно поражены из-за тех отходов, что земляне оставили на их территории. Возможно, есть что-то, чего он не учёл, не мог учесть. Возможно, запах, ввиду неполного перерождения он может пахнуть иначе, чем они. Хотя вроде бы, корлиане не слишком хорошо чувствуют запахи, по крайней мере, в сравнении с теми же джи-лаями… У корлиан как такового нет загара, но всё же как-то солнце воздействует на их кожу, возможно, они поняли по нему, что он мало бывал на солнце. Слово «мать» на корлианском языке – то же, что и слово «море», матерью они называют не землю, как большинство рас, а воду. Под мёртвой матерью старик подразумевал космос – белые корлиане в космос рвутся ещё меньше, чем джи-лаи, безвоздушное пространство, где невозможна жизнь, вызывает у них неприязнь. Что вполне сочетается с философией накамбадских террористов – они называют себя «мёртвыми мстителями» – по принципу, что умершие имеют право судить живых.

- Откуда бы я ни пришёл, это не значит, что мне нечего вам сказать. Но только, конечно, если вы готовы слушать. Если ваш дух сильнее моего, то и послушать мои слова вы можете. Но впрочем, я могу уйти.

- Говори. Твои слова воздуха не убьют.

Что ж, это, может быть, была не наилучшая тактика, но тоже оправдала себя.

Как ни парадоксально, но на обратную дорогу Широ потребовалось в два раза меньше времени, чем на туда. Ведь, по идее, дорога назад была своего рода против шерсти, поток беженцев не прекращался, и джи-лаю приходилось бежать практически прижимаясь плечом к стенам, периодически раздирая кожу о выступы. Добраться до Вилада ему удалось за два часа, но такой скорости он сам от себя не ожидал.

Конечно, можно было особо и не переживать за этого пацана, иномирцы явно не производили впечатление монстров, а вот их тревожные намёки стоило иметь в виду. Но склоняться к чему-то однозначному в вопросе, кому верить, рановато, иномирцы есть иномирцы, тут у каждого свои резоны, это понятно… Пока что объективно – да, мальчишка его использовал, и довольно топорно, и непонятно, зачем. Точнее, понятно – не хотел палиться, потому что его взаимоотношения с компанией, которую он зачем-то искал, явно далеки от дружеских, а вот дальше уже всё покрыто мраком. И объективно – Сэридзава и его люди были полезны, они уже достойно зарекомендовали себя. А уж какие они имели на то резоны – опять же, вопрос отдельный, но если руководство решило, что с ними можно сотрудничать – то, в сущности, кто он такой, чтобы спорить? Ну и, в чём бы ни состоял план Лиара, так удивительно легко согласившегося остаться с этими неизвестными, сообщить его командиру действительно стоит.

- Я могу поговорить с Сэридзавой?

- В дальней комнате он. Если не занят на переговорах.

Широ прошёл через крохотный коридорчик, завернул в комнату, которая служила переговорной рубкой.

Слышал о тилонах он мало, слышал разрозненное и довольно фантастическое. В частности, что они способны менять облик. По крайней мере, именно такую способность они обещали повстанцам в обмен на помощь в каком-то крайне туманном деле. И сейчас ему должно было придти в голову, что Лиар, пожалуй, похож внешне на этого командира, которого он смог сейчас получше рассмотреть, но пришло другое – вопрос, а как давно носит такой облик сам Лиар, и какой носил до этого? От этой мысли он отмахнулся, проще было думать, что это, ну, как-то невероятно, чем думать о том, что смазливая внешность, на которую он повёлся, ненастоящая.

- Слушаю, – иномирец оторвался от созерцания чего-то на экране портативного устройства, впрочем, через пять секунд вернулся к этому созерцанию, если не полностью, то в полглаза.

- Я пришёл сообщить о Лиаре, – Широ что-то смутно не нравилось, мелькнувшее в глубине тёмных зрачков, но не отступать же теперь, – его забрали…

- Вот как? Кто?

Джи-лай выдохнул. Описывать произошедшее, слов нет, было малоприятно, но куда деваться.

- Он попросил меня проводить его, как я понимаю, в выполнении вашего задания, потому что он пока плохо ориентируется здесь, а я – хорошо. На станции близ Херзая он что-то почувствовал… А потом ему стало плохо. И так уж сложились обстоятельства, что те, к кому я обратился за помощью, оказались, по-видимому, целью его поисков. Как я понял, один из них довольно сильный телепат…

Сэридзава полностью оторвался от планшета и вперил в него внимательный, изучающий взгляд.

- Телепат? Кто он?

- Я… по правде, я затрудняюсь сказать. Парень лет 25-30, издали его можно б было принять за землянина, но у него рога.

- Рога…

- Я никогда прежде таких не видел, и, честно говоря… это не совсем человек. В общем смысле. Чувствуется что-то такое… словами этого не объяснить.

- Та-ак… Кто ещё был с ним? Ты сказал – иномирцы.

- Несколько… Кажется, двое землян, один нарн и ещё девушка с рыжими волосами, точно не землянка, но не знаю, кто. Медик.

Вряд ли сам Сэридзава телепат, иначе б не расспрашивал так. Но его цепкий взгляд скользил по лицу Широ так, что что-то скрывать или привирать перехотелось бы, даже если б изначально и была такая мысль.

- Вот как… Пожалуй, тут стоит поподробнее.Где вы встретились с этой компанией? Сколько времени ты пробыл с ними рядом, что успел услышать о них? Они называли какие-нибудь имена, говорили, куда направляются? Лиар так и не пришёл в сознание? Что сказал медик о его состоянии?

Широ нервно передёрнул плечами.

- В основном они, как я понял, говорили по-телепатски… Перед тем, как Лиар потерял сознание, он попросил меня подумать о Тенях… Как я понимаю, это был пароль, с помощью которого он узнал… этого, с рогами. Когда он очнулся, он назвал его по имени – Дэвид Шеридан. А ещё с ними был тилон, в наручниках. У него длинные волосы русого цвета… Куда они выдвигаются, они не говорили, только, что в Херзае они, наверняка, не задержатся.

- Значит, Дэвид Шеридан… что ж. Интересно, кто остальные… Если я покажу тебе фотографии, ты сможешь узнать их?

- Да. Больше чем уверен. Когда очнулся, Лиар сказал, что-то вроде «Дэвид Шеридан, я не думал, что это ты». Что теперь будет с Лиаром?

Широ посмотрел на разворачивающиеся перед его взором голографические фотографии. Узнавать-то он узнавал, почти всех. На первой был, несомненно, Дэвид Шеридан, хотя и смотрелся несколько старше, чем в жизни. На второй – высокий землянин со светло-каштановыми волосами, его спутник, которого они увидели первым. На третьей – рыжая женщина-медик. Четвёртая и пятая изображали землян, которые не были ему знакомы. На шестой тоже отрицательно мотнул головой, потом раскрыл было рот, но снова мотнул головой. Это не укрылось от взгляда Сэридзавы.

- Этот человек был там, или ты недостаточно уверен в том, что это именно он?

- Нет, там его не было, это точно. Я его где-то в другом месте видел, где-то недалеко при чём… Но точно не скажу, где. Ну, а вот это – нарн…

Итак, хмыкнул про себя Сэридзава, когда за джи-лаем закрылась дверь, Вадим Алварес здесь. При чём ведёт себя достаточно осторожно, раз об этом до сих пор не было известно. Один ли он, или с ним есть кто-то ещё из тех, о местоположении кого он не имеет точных сведений? Есть немалая вероятность, что с ним здесь может быть Илмо Схевени, на том удалённом посту они оставались вдвоём… И Илмо при этом ведёт себя ещё более осторожно, понимая, что с его экзотической внешностью он куда более заметен, чем похожий на землянина Вадим… Что ж, это становится всё более интересным…

====== Гл. 50 О страхе и риске ======

- Он треснул…

Вообще-то трещинами кокон пошёл ещё два дня назад. Но тогда это была мелкая сеть трещин, Давастийор только отмахнулся, когда ему сообщили об этом. Сейчас же это была глубокая, полноценная трещина, вызывавшая неуместные ассоциации с мультиками – казалось, что это огромное вытянутое яйцо сейчас подпрыгнет и разлетится в воздухе, являя миру такого же огромного, задорно пищащего цыплёнка.

- Ну значит, пора. Забавно, что погружали мы их одновременно, и вылупятся они, похоже, тоже одновременно…

- А не должны?

Тилон пожал плечами.

- Тут вообще неуместно говорить, кто что должен. Процесс индивидуален… Преобразование гуманоидного тела немного проще, но тут к тому же запись сознания, всё-таки не стоит сбрасывать со счетов… Ну, приступим?

Энжел растерянно переступила с ноги на ногу.

- Мы сломаем скорлупу?

- Ну, поскольку нарны в норме не вылупляются из яйца, то придётся всё-таки помочь. Стрийкчтцв в начале своей жизни проходят, правда, через что-то подобное, но потом как-то забывают этот замечательный опыт, и во взрослой жизни к нему уже не готовы.

Лаура вздохнула и шагнула к нише Црткфакртца, подозревая, что иметь дело с новорожденным инсектоидом Энжел захочется как-то меньше. Когда Давастийор отломил первую бугристую серую пластинку, моментально раскрошившуюся под его пальцами в мелкую труху, она убедилась, что была права. Из образовавшейся бреши тоненькой струйкой стекла розоватая слизь…

Убедившись, что Ан’Вара, отломившего первые несколько пластин – по виду они были почему-то крепче, чем у инсектоидного кокона – не хватанула какая-нибудь зубастая пасть, не поразило жало или ещё что-то в этом роде, Энжел всё же вышла из ступора и бросилась на помощь. Да, или сил у Давастийора, против всякой логики, больше, или так проявляется эта самая индивидуальность процесса, но этот кокон явно был прочнее, он ломался примерно как пластмасса, а инсектоидный – рвался, как картон. Майк, которого как-то никто не просил о помощи, да впрочем, и глупо б было толкаться в узкой нише втроём, со своего места наблюдал за происходящим, преимущественно за высвобождением Црткфакртца, потому что смотреть во вторую нишу ему было просто… страшно. И кажется, что-то подобное испытывала и Чтцфркфра, поминутно всплёскивающая конечностями и порывающаяся броситься к нише, но всё же остающаяся на месте. На скамье рядом с нею лежала ещё одна маркабская мантия, которую она, видимо, принесла для своего Адама. Майк искренне надеялся, что Адам не откажется, это определённо создало б большую неловкость.

Вот Давастийор ненадолго отошёл – и взору открылось полусидящее в обломках кокона всё ещё скорчившееся, крупно дрожащее существо. Температура в коконе, объяснял как-то Давастийор, чаще всего выше, чем у окружающей среды, сопоставимо с материнской утробой. Рождающемуся холодно, просто холодно… Одна конечность инсектоида, обильно покрытого всё той же розоватой слизью, приподнялась, слепо тычась куда-то в пространство, пока не нашла руку Лауры, с честью выдержавшей испытание этой самой слизью, щедро брызнувшей на её костюм.

- Кажется, в этой ситуации нужен душ, или…

- Бассейн, – хмыкнул тилон, вызывая из стены голографическую панель и яростно вытирая ладонь о штанину.

Упавшие на пол ошмётки слизи куда-то исчезли, приглядевшись, Майк увидел полупрозрачные гребешки, мягко снимающие с робко пошевеливающегося, расправляющего конечности инсектоида вязкую субстанцию.

- Когда мы рождаемся, мы обсыхаем просто на воздухе…

- А, ну тем более отлично, – тилон махнул рукой гребешкам, и они исчезли так же неуловимо, как и появились, перерождённый между тем окончательно сообразил, чего от него хотят, и встал, опираясь о плечо несчастной Лауры, почти повисая на ней и щедро делясь с нею остатками слизи. С замиранием сердца Майк и Чтцфркфра следили, как длинная узкая ступня делает первый шаг… На бледной вытянутой физиономии распахнулись шесть чёрных блестящих глаз, часто заморгали, пытаясь стряхнуть с мелких густых ресничек всё ту же слизь. Чтцфркфра, не выдержав, сорвалась с места, издав длинную явно восторженную трель, обильно дирижируя четырьмя конечностями, подскочила к Лауре, подхватывая своего подопечного под вторую из верхних конечностей, продолжая громко, энергично стрекотать. Сквозь тающую розоватую плёнку постепенно проступал цвет – яркий, такой же, как у неё. Голова Црткфакртца неловко дёрнулась, он обвёл взглядом помещение, остановился на лице Чтцфркфра и в наступившей на миг тишине раздалось несколько коротких трелей, изданных, несомненно, им. Майк почувствовал некоторую жалость, что никогда не знал этого языка и никогда не будет знать – довольно глупо он выглядит сейчас, с навернувшимися на глаза слезами, понимая суть этой сцены лишь в общих чертах. Какими словами поприветствовала упрямая инсектоидка исполнение своей мечты, какими словами он ответил ей?

Црткфакртц отстранил обе руки и, помедлив, сделал первый самостоятельный шаг. Второй шаг был уже уверенным, твёрдым. Лаура, какое-то время ещё державшая руку вытянутой, словно не веря до конца, что выпустила это хрупкое дрожащее существо, не сдержалась и захлопала в ладоши, её лицо, на котором подсыхали брызги слизи, засветилось счастьем ребёнка, только что созерцавшего чудо.

- Получилось, получилось?

- А разве не должно было? – самодовольно улыбнулся Давастийор, выходя из ниши. Чтцфркфра обернулась.

- Вы получите свой шлем. Я получила за него достойную плату.

Майк заставил себя оторваться от наблюдения за инсектоидами, продолжающими обмениваться репликами на своём языке, от гаданий, о чём говорят они сейчас – объясняет ли ему Чтцфркфра, что произошло и кто все эти странные существа, или обрисовывает блестящее будущее, которое их ждёт в мире, полном одичавших и больных собратьев, сосредоточиться на том, на что ему было страшно смотреть. На второй нише. Когда он увидел нечто коричневое, сморщенное, по виду – согнутую руку или ногу, сердце его упало в какую-то бездну, о которой он и не подозревал у себя внутри, и продолжало падать, охваченное её колючим холодом. Мумия… Это мумифицированный труп. Что они всё ещё делают там? Что он всё ещё делает здесь? Всё правильно, никто не гарантировал ему успех на 100%. И если его дара подстраивать реальность под свои желания не хватило в этом – не хватит и на то, чтоб проснуться в дне вчерашнем, когда у него ещё была надежда. Он не глядя повёл ладонью, формируя сиденье, и обессилено опустился на него, едва не выронив трость, на которую опирался, и с этого сиденья наблюдал, как Чтцфркфра бережно, невесомо гладит верхними конечностями голову Црткфакртца, как вдруг приподнимаются тёмно-зелёные, мелко мерцающие в рассеянном свете медблока, закрылки, и откуда-то издалека, из той реальности, в которой чудеса случаются, до него долетел возглас Лауры:

- О боже, он может летать, да?

Он подлетел в воздухе, быть может, на полметра, но сложно сказать, в ком это вызвало больший восторг – в Лауре или в Чтцфркфра. И конечно, за их воплями восхищения он не услышал тихого шороха, он обернулся, лишь когда второй кусок коричневой сморщенной кожуры опал на пол, и его затуманенному от потрясения взору предстала пятнистая рука, властно отстраняющая руку Ан’Вара. Конечно, в земной традиции богиням больше подобает появляться из морской пены – но есть ведь и другие мифы… Сухая корка продолжала опадать, как пожухшие соцветья с тугих, крепких завязей, хотя должно бы придти сравнение со змеёй, меняющей кожу. И сердце, больно трепыхнувшееся в объятьях льда, остановилось снова… Этот страх был гораздо страшнее.

Энжел, всплеснув руками, выбежала – всё произошло слишком неожиданно, у них здесь никакой одежды, ладно, нарны не самая стыдливая раса во вселенной, но всё же, всё же… И Майк, которому, как никогда, хотелось слиться с фактурой металлопластика, раствориться, исчезнуть, во все глаза смотрел на первые шаги, первые медленные, величавые движения обретшей реальность Г’Сан.

Вишнёвые глаза медленно обвели присутствующих.

- Кто из вас Майкл?

Вот он, тот момент, которого он так сильно желал – и которого так сильно боялся, что едва ли будет бояться когда-либо чего-либо ещё. Момент, который станет настоящим рубежом в его жизни. Безумной надеждой было не найти этот носитель и этих ненормальных экспериментаторов с их ненормальными артефактами. Безумной надеждой было – всё, что после. Сейчас, если Г’Сан не примет его… Это будет всё, самое настоящее всё. Он говорил, что готов к этому, он храбрился, а как могло быть иначе? Но внутри себя он и тогда понимал – это будет конец всего. Он больше не выйдет ни в одну реальность, где есть она, потому что, хоть ожидать подгружения памяти из этой реальности и странно б было – он сам не сможет не ответить ей, как всё прошло, а значит – он больше не увидит её. Что ж, когда человек рискует всем и проигрывает – иногда это бывает именно так.

Г’Сан остановилась над ним, пытливо вглядываясь в его лицо – иначе, чем он, невольно сличающий все морщинки и пятнышки, хоть смертельный страх и требовал отключиться сейчас от этой реальности, слишком обжигающе реальной, потом протянула руку и коснулась его щеки. Панически вцепившись в трость, он всё же поднялся, выпрямился – хотя и это не сделает его вровень с нею, она выше как минимум на голову… Её изучающий взгляд прошёлся по его тонким рукам и ногам и вернулся к белому, как мел, лицу.

- Не могу поверить, что вижу тебя. Действительно вижу тебя…

Навьюченную ворохом одежды Энжел в коридоре остановила Кри’Шан.

- Две вещи имею тебе сказать. Во-первых – ты напрасно выгребала свой без того невеликий сейчас гардероб. Могла обратиться ко мне, мой багаж невелик, зато там есть более подходящие вещи. Во-вторых – думаю, ты понимаешь, что теперь старт – вопрос времени.

Энжел кивнула.

- Согласна. Нам необходимо это обсудить…

Лиар лежал на вполне себе кровати вполне себе госпиталя. Правда, полевого. Особо сильной слабости он не чувствовал, однако постоянная тошнота и головокружение вкупе с кашлем почти до крови не придавали должного оптимизма. А уж тем более понимание, что он не может позволить себе валяться здесь столько, сколько видится необходимым местному врачу, внезапно очень обеспокоившемуся результатами его обследования. Особенно – мозга. Как ни странно, волновало их больше не то, что у него был жар и вообще все признаки двустороннего воспаления лёгких, а что-то там внутри его головы.

Он улыбался – ласково и непринуждённо, отвечал с должной вежливостью, мысленно начиная закипать. В конце концов ему ввели какие-то обезболивающие и оставили в покое, хотя бы на некоторое время. Хотя только с иронией можно говорить о покое там, где есть Дэвид Шеридан. Об этом Лиар не забывал даже тогда, когда его не было рядом, и он не чувствовал его где-нибудь поблизости. И дело было даже не в естественном страхе перед этой силой, страхе его всесильного, неисчерпаемого когда-то океана перед нависшим над ним огненным шаром. Было что-то за этой стеной огня. Что-то, что он, превозмогая желание скрыться в недосягаемой холодной пучине, всё надеялся разглядеть. Что-то, что влекло его, тянуло, заставляя презреть опасность более, чем до сих пор требовала его природа. Больше, чем просто интерес… Какой-то резонанс внутри. Ведь даже погрузившись в свои мысли настолько глубоко, насколько это вообще возможно, и отключившись от всех внешних раздражителей, он не мог бы не заметить этот жар, что опалил… окутал его сознание, возвращая в реальный мир. Обернувшись, он увидел присевшего рядом на стул Дэвида Шеридана.

«Так и думал, что ты придёшь».

- Чувствуешь себя сколько-нибудь лучше? – спросил Дэвид вслух, – насколько я понял из объяснений врача, не стоит ждать подъёма на ноги за два дня. Хотя тут такое бывает… В основном под влиянием фактора «надо»…

- Относительно лучше… .конечно, до полного хорошо ещё явно далеко, но в обморок уже не упаду. Спасибо… Почему ты разговариваешь… так?

«А не вот так? Ведь гораздо удобнее и быстрее… »

- Всё-таки это более общий язык, можно так сказать. Не вижу пока причин от него отказываться.

«Возможно, прошло недостаточно времени, чтобы я привык и не воспринимал, когда двое смотрят друг на друга и молчат, как нечто странное».

Лиар криво улыбнулся.

«Я всю жизнь разговаривал на общем языке, как ты выражаешься. И очень редко вот так. Жаль, что это невозможно запечатлеть навсегда. Если что-то оставлять в памяти – я хотел бы, чтобы это было именно вот это ощущение, это состояние… Когда тебя слышат, понимают без слов в прямом смысле. Ты что-то хотел, или пришёл просто проверить, не сбежал ли я часом?»

«Тяжело быть единственным? Полагаю, что мне так тяжело не было и не могло быть. Ну, не думаю, что визиты должны тебя удивлять… Может быть, не все определились в том, как вести себя с тобой, но нет тех, кто не считал бы, что за тобой нужен глаз да глаз».

Лиар беззвучно усмехнулся.

«Всё настолько серьёзно? Хотя вас можно понять, тилон-ребёнок это не то, что вы способны были вообразить. Мы в расчёте – я тоже не мог вообразить кого-то вроде тебя. И уже когда я имел первое общее представление-впечатление о тебе, я не мог подумать, что ты будешь первым из вас, кого я встречу. Ожидаемо и логично, но я почему-то думал иначе. Не знаю, насколько тяжело… Я никогда не был один, не в этом смысле, разумеется, но зато в другом. Я ведь говорил, одиночество – часть всех нас, и это не какое-то сосущее чувство, а вполне определённая позиция времени и пространства. Даже если так смотреть на всё – со мной всегда был тот, рядом с кем даже зарождающееся чувство одиночества прекращало своё существование ещё в зачатке».

Жгучий голубой взгляд на миг оставил душу Лиара в покое, скользнув по отгороженному брезентом закутку, по низкой тумбочке в смазанных отпечатках, видимо, каких-то пролившихся лекарств.

«Ты догадываешься, я полагаю, что мы довольно мало знаем о вас, и это целиком и полностью ваша заслуга. Мы понимаем, по крайней мере большинство из нас, что к вам не получится подойти с нашими мерками, но мерок, с которыми можно к вам подходить, мы не знаем».

«От общего к частному – принцип, обычно оправдывающий себя, но не избавляющий от подводных камней. Каждая раса любит упирать на свои уникальные свойства, свои отличия от других разумных, и в большинстве случаев это смешно. Они могут отличаться от вас цветом и строением, языком, уровнем развития, именами богов и типом общественной формации, но проявлять в точности те же реакции. Ты хорошо это увидел здесь – у алчности и жажды власти нет национальности. Мы можем быть сколько угодно схожи с вами внешне – и даём вам занятной силы аргумент против расизма, не всё то, оказывается, человек, что с гладкой кожей, волосами и сердцем слева. Процентов 80 нашего отношения к вам определяется тем, что мы мало нуждаемся во всём том, что вы определяете как несомненные ценности, в том числе ваше понимание, ваше благорасположение, ваша дружба. На остальные 20%, пожалуй, нам банально скучно с вами… Пусть звучит пафосно, но это действительно так. Мы были во многих местах и видели многое. Наше прошлое причудливо и не менее причудливо может оказаться будущее, мы можем оказаться где угодно – здесь или на другом конце вселенной, по другую сторону времени, в параллельном пространстве, так зачем нам беспокоиться о тех, кто, по большей части, является только мимолётным воспоминанием? Нам нет нужды стремиться к вам, искать контакта, если того не требуют конкретные задачи настоящего момента, и нет нужды брезгливо избегать вас. Увидеть поближе ваши игры и даже сыграть в них – бывает забавным, изучить вас – бывает полезным… Неизбежным итогом является убеждение, что мы снова превосходим вас. С материалом своих экспериментов довольно сложно, и в общем бессмысленно, искать тесного контакта, шахматным фигурам на доске сложно и малоэффективно раскрывать свою душу. Ты осуждаешь меня, не нужно сканировать тебя, чтобы понять, о чём ты думаешь… Тени и Ворлон. Да, они держали себя примерно так же, но их цель, как они сами думали, в том, чтобы учить молодые миры. И в этом, надо сказать, они не особо преуспели».

«Нет нужды, – Дэвид улыбнулся, – указывать на очевидное. Чего – хотя рано судить по тем немногим встречам, которые имели место быть – вы никогда не делали, так это не пытались учить… Что достаточно естественно, ты прав. Вы столь же самодостаточны в этом смысле, сколь не самодостаточны были Изначальные. Но всё же, и вы зависимы… не от внешней оценки пусть, не столь грубо. И даже не от количества тех, кто подконтролен вам или вас боится – по крайней мере, в настоящий момент. Это, правда, слишком смело утверждать, если мы не знаем каких-то миров, которые, возможно, под вашим контролем – это не значит, что таковых нет. Но ваша цель, которую многим из нас сложно понять, осмыслить, сформулировать – возможно, потому, что она лежит больше в плоскости идей, чем в плоскости чего-то исчисляемого, приложимого… Я хотел бы понять эту идею, то, что движет вами, но сразу скажу, не для того, чтобы этой целью оправдать. Ни одна цель не оправдывает любые средства. Отчасти, от разделения того отношения к вам, которое вы заслужили от моих товарищей, меня удерживает понимание, что гуманизм действительно не является естественной составляющей для живых существ, лишь ступенью эволюции, находящейся отнюдь, увы, не в начале лестницы… Возможно, вы просто до этой ступени не дошли. Хотя я не думаю, что вы жили в настолько прочном ящике, чтоб о гуманизме просто не слышать».

Мысли Лиара отозвались усмешкой – лёгкой, полупрозрачной.

«Слышали, как и о других ваших понятиях, наполняемых тем или иным смыслом в зависимости от ситуации и уровня наполняющего… Ты должен бы знать больше таких примеров, чем знаю я – у аббаев принято входить в дом, разувшись до босых ног, это обязательное правило вежливости, уважения, у шлассенов – обнажение ног сродни обнажению половых органов, при чём в оскорбительных целях, предложение разуться может быть воспринято как унижение. Хорошо, что они живут далеко друг от друга, и прежде услышали друг о друге, чем встретились… Две половины твоих предков начали кровопролитную войну из-за различий в понимании вежливости и чести… О, разумеется, с правом первого контакта потому с тех пор и строже, чем было до этого. У корианцев сообщивший о преступлении или ошибке собрата, вынесший его на обсуждение заслуживает одобрения, у минбарцев – порицания и позора. Любая «несомненная» ценность – жизнь, свобода, семья, дети – имеет разные трактовки от одной звёздной системы к другой, и соответственно, разные способы их культивировать и оберегать. Где много между вами сходств – там много и различий, и те и другие так смешны и ничтожны, о тех и других вы любите спорить годами, до хрипоты… Знаешь, это очень странно, до того, как я встретил тебя… То, как я ощущаю этот контакт, как чувствую тебя – это необычно, если не сказать – немного пугающе. Это для тебя тоже не секрет, я полагаю, тебе не нужно даже усилий, чтоб видеть и картину, и холст, на котором она нарисована. Ты состоишь из нескольких очень сильных ментальных сгустков, и мне было бы очень интересно – кто ты, какой… Смотришь на меня и всё-всё во мне видишь, даже не особо стараясь, пожалуй, больше ты стараешься не ловить лишнего. Я хотел говорить с тобой, чтобы понять, правда, я думал, что ты не живое существо. Я искал тебя, думая что ты машина, хорошо, на 50 процентов я был уверен, что ты машина, которую я смогу настроить, и узнать… Знаешь, кем бы ты меня ни считал, ты всё равно неосознанно тянешь руку помощи. Я это чувствую. Внутри тебя мёртвое сознание расчётливого оружия, однако ты совершенно не похож на бездушного, тебе не чуждо сочувствие. И, хоть я этого не понимаю, мне в какой-то мере даже жаль, что это так».

Лиар улыбнулся, трогая большим пальцем правой руки запястье левой, там, где вставлен катетер капельницы, потом посмотрел куда-то сквозь Дэвида, и вновь перевёл взгляд в эти невозможные, немного пугающие глаза, из глубины которых наружу рвалось голубое пламя, способное всё смести со своего пути. Лиар вздрогнул от осознания того, насколько же сильным может быть телепат, в том смысле, что для самого контроля необходима такая сила воли, которой можно только завидовать.

«На Земле есть такое животное – слон, которое при своих огромных габаритах умудряется передвигаться бесшумно, не ломая веток. На Минбаре нет слонов, зато есть поговорка – «Имеющие громкий голос склонны выбирать молчание». Моя сила со мной недавно, но задолго до того со мной глубокое убеждение, следствие воспитания, что чем больше твоя сила, тем больше твоя осторожность. Однажды я потерял над собой контроль… и это изменило многое в моей жизни. Позже я узнал, что всё не было столь однозначным, то, что сделал бы с этими людьми дракхианский артефакт, почувствовавший враждебную силу, было бы страшнее… Но это не отменяет самого факта, выстрела, сделанного моей рукой»

Лиар откинулся обратно на кровать, положив руки вдоль расслабленного тела, глядя в потолок, вернее, на сходящиеся железные балки, которые служили несущими для потолка. От длительного ментального контакта закружилась голова.

- Дэвид, ответь только на один вопрос. Кто ты? И ты понимаешь, что я не об именах и званиях сейчас.

- Ты, как будто, знаешь, что задававшие такие вопросы не кончили хорошо… Готов ли спрашивающий ответить, кто он сам?

Лиар вздрогнул, правая рука дёрнулась настолько неудачно, что игла выскользнула из вены. Мальчик перевёл взгляд на тоненькую струйку крови, постарался прижать ладонь второй на место ранки, однако кровь не остановилась.

- Моё имя Лиар. Это то, чем я являюсь.

- Ты же говорил не об именах и званиях.

- В моём случае это больше, чем просто набор звуков, на который приучают отзываться новое существо.

- Вот как? – очень спокойным и дружелюбным голосом поинтересовался Дэвид, касанием пальца останавливая кровотечение, – у тилонов так бывает? Сэридзава Цэрин дал нам понять несколько иное.

Лиар вздрогнул ещё сильнее, и не понять было, от прозвучавшего имени или от прикосновения.

- Что ж, в цель. Глупо было б с нашей стороны отрицать, что к именам мы не привязываемся так же, как и к лицам. И всё же у нас есть некие не то чтоб имена, но обозначения нашей сути, какой она очевидна для нас и для других.

- И твоя суть – ложь.

Губы мальчика расплылись в широкой улыбке.

- А разве не логично? Я ведь тилон.

- Следуя такой логике, вы все – Лиары, как все недавно помянутые – Коши? Раз мы заговорили о логике, задам ещё один неизбежный вопрос. Это ведь первый твой облик?

Смятение, не поддающиеся контролю мысли Лиара касались сознания Дэвида, словно концентрические круги, расходящиеся по воде, если б они могли быть разной амплитуды, разной силы каждый раз. Словно свет разлагается на составляющие в дифракционной решётке и собирается вновь воедино…

- Мне, по правде, действительно интересно, – продолжал Дэвид, – эти ваши банки генов – хранят не только ваши изначальные параметры, но и то, что вы наработали на вашем многотрудном пути? И не менее мне было интересно, как воспринимается собственная память у тех, чья жизнь начиналась не с младенчества. У меня был один знакомый, который мог кое-что рассказать об этом. Как я понял, и в вашем случае это происходит примерно так же.

- В нашем случае не стоит знака равенства между памятью и сознанием, развитием личности, опытом. Я помню себя с состояния десяти, по земным меркам, лет, с момента моего появления на свет, выхода из капсулы, где синтезировалось моё тело. С момента первого ощущения, испытанного физическим телом, первого моего взгляда, первого слова, обращённого ко мне. С первого существа рядом – моего учителя. Память была и до этого – то, чему обучала меня программа, с того момента, как оформился мой мозг. Но там не было, и не могло быть моей личности, были слова родного языка, факты истории, базовые знания, необходимые мне, но не было осознания, не было какой бы то ни было… оценки. Я и был этим всем, был знанием, но не желанием, целесообразностью, но не волей. Только момент отделения единицы от общего делает личность личностью. Отдельное тело, названное имя… Вопрос на вопрос. Как долго спали эти возможности внутри твоего тела? И почему, если только тебе известен ответ на этот вопрос?

- Ну, если отбрасывать ту сторону вопроса, которую многие находят мистической, я один из уникальных случаев, в плане позднего пробуждения способностей… Об этом сложно говорить, потому что я не рассматривал это как способности. Как именно своё, в какой бы то ни было мере, свойство. С кем-то рядом память ушедших живёт в виде фотографий или безделушек на память, со мной – так. Эхом, которое не оставляло меня никогда. Я не мог думать об этом как о способностях, потому что почти не видел их… за этим эхом, следом личности, отзвуком того, что было, и того, что могло бы быть, ещё не голос, не слова, просто понимание, что он мог бы сказать, если б был рядом.

Лиар кивнул. Вторая звезда – вовсе не в тени первой, силуэт растворяется в собственном свете, и можно б было поймать его взгляд, если б он не был обращён к тому, с кем спаян крепкими, причудливо перевитыми цепями силы.

- Ясно… Он мёртв, вернее, мёртв для всех… кроме тебя, потому что в тебе он продолжает жить… Я не видел до сих пор два сознания в одном теле, хоть и слышал о таком. Я имею в виду сознания, осознающие друг друга и сосуществующие гармонично, а не то, что у вас называют психиатрией, конечно.

Дэвид улыбнулся, с трудом удержавшись от вопросов о тилонских понятиях гармонии и психиатрии.

- И как это понимаешь ты? Я так и не понял, верят ли тилоны в душу. То, что является несомненным для меня, может не быть таковым очень для многих. Впрочем, у вас есть свои определения на этот счёт – что-нибудь вроде матрицы личности… Скажи, а твой генетический прообраз – ты знаешь что-нибудь о нём?

- Скорее, в силу того, что я в принципе мир воспринимаю через призму компьютерных программ, то да, матрица это подходящее определение. Любое сознание, любую личность, в принципе, можно оцифровать – вот это, получается, и будет душа. И её можно, переписав эту информацию в мозг, получается, снова вселить в тело. Иногда мы так делаем, когда в этом есть смысл. Можно одну и ту же матрицу записать десять раз – и получится умножение души на десять, достаточно забавно… Иногда мы и так делаем, если есть необходимость. Но чаще нам интересней наблюдать, как реализуются одни и те же вводные каждый новый раз… Нет, я ничего не знаю о своём прообразе. Учитель не говорил мне об этом, впрочем, мне это не столь важно.

- Действительно не важно? – Дэвид слегка прищурился, – это как минимум странно… то, что его не ставили тебе в пример, что он не мелькал в разговорах твоих собратьев. Неужели он был такой незначительной фигурой, при том, что обладал теми же свойствами? И из его жизни и достижений совершенно нечему было войти в твою учебную программу? Ведь в этом твоём… пренатальном опыте, если можно так выразиться, в период, когда твоё тело развивалось в капсуле, а твоё сознание оформлялось под воздействием обучающих программ, ты ещё не знал, допустим, какой облик будешь иметь, но уже знал, что будешь телепатом? Я, конечно, не знаю вашей истории… То, что я успел узнать – что телепатия среди вас, мягко говоря, не распространённое явление. Первая история, слышанная мною о вас – это попытка воскрешения вашего древнего вождя, который, помимо прочих своих достоинств, был телепатом. По-видимому, он не оставил своих генов, раз его не смогли воссоздать снова как-то проще, без походов к гробнице и потери ценного артефакта. Значит, ты – не новый он.

- Если бы это было так, я бы знал об этом, не находишь?

Дэвид поймал в его сознании всплывшее воспоминание об этом моменте – в той или иной мере, подобным образом устроена память у многих, впечатление, которому суждено однажды стать воспоминанием, отпечатывается, и при этом с ним могут происходить те же процессы, что с фотоснимком. Оно тускнеет, или наоборот выцветает, оно хранит особенности восприятия того момента так же, как фотоснимок говорит о модели камеры и типе фотоплёнки, которая использовалась при его создании. Нечто вроде визуального дефекта этого образа – хотя Дэвид понимал, что эффект был отнюдь не визуальный – было фрагментарное осветление, вроде рассеянных солнечных лучей… Он остановился на этом моменте, зафиксировал, выделил его – откуда тилон, родившийся на корабле, имел подобное впечатление о солнечных лучах? Положим, знать о них он знал, как и о корпускулярно-волновой теории, точно так же. Но их не видели его глаза именно так, чтоб проявить на фотоснимке значимого для него момента… Оттолкнувшись от этого момента, Дэвид двинулся глубже, словно к источнику этих лучей. Натолкнулся на стену, которая его в общем и целом не удивила… Точнее, стеной она могла быть для того, кто неизбежно остановился бы перед ней, не подвергая сомнению, что сквозь стены ходить нельзя. И кто не идентифицировал бы её как стену возведённую, а именно за точку отсчёта, за которой ничего нет, потому что и не могло быть… Но если переводить в те же аналогии – это снимок, потемневший полностью. Почти полностью… на нём отпечатались неясные тени «пренатального опыта», первых впечатлений ещё сонной, не осознающей себя личности, которой не о чем было ещё говорить, только слушать, воспринимать… Но этот фрагмент засвеченной плёнки – не длинноват ли он для того периода, который ему присвоен? За первыми кадрами «пренатального опыта» снова следует темнота… И там уже нет этой перебитой маркировки, нет никакой, она просто стёрта, всему отрезку присвоено единое нулевое значение…

Лиар зажмурился от резкой боли, прострелившей виски. Пронзительные, острые солнечные лучи врезались в сизую плоть его волн, вошли в тихое, сумрачное подводное царство, в которое никто б и никогда не смог войти. Океан всколыхнулся, поднимая из пучин ещё больше спасительных холода и темноты.

- Это дало тебе что-то? Моё рождение не отличалось от рождения любого из нас, там нечего смотреть… Там только темнота, ну, она и логична, ведь и меня не было.

- Я вынужден поймать тебя на… не вполне верном утверждении. Если ты видел память хоть одного, кроме тебя, ты знаешь, что это не так.

Дэвид словно провёл пальцем по еле заметному рубцу на плёнке – можно предположить, что это то место, в которое первым ударил луч света, когда приоткрыли крышку фотоаппарата. Засвеченную плёнку очень сложно восстановить – химическая реакция вещь неумолимая. Со стёртыми данными несколько иная ситуация. Довольно сложно, чтобы не сказать – невозможно удалить что-то из человеческого мозга, не имеющего физических повреждений, так, чтобы оно исчезло оттуда навсегда. Скорее, нежелательную информацию «запирают», «делают невидимой» для поиска, для самого человека, кого-то другого или кого бы то ни было. Если это сделано достаточно качественно, то восстановить, открыть запертое бывает довольно сложно… но никто не сказал, что невозможно. Иногда, если блоки поставлены новичком или просто слишком беспечно, подавленные воспоминания прорываются сами – хотя бы в виде снов, неясных ощущений… Дэвид коснулся темноты уверенней – она была неоднородна, что-то было, по крайней мере, по самым краям, куда меньше попало безжалостного света. На первый, и даже второй взгляд это показалось бы обычными тёмными пятнами той же химической реакции, но потом что-то в их форме задерживало взгляд. Всего лишь несколько силуэтов, лёгких прикосновений, слова, которых не разобрать… Это не искусственные блоки, не стёртая память, скорее амнезия, наступившая в результате какого-то происшествия, и видимо, это было что-то достаточно серьёзное, если амнезия оказалась полной, и до сих пор не проявилось ни одного фрагмента…

- Ты полагаешь, – Лиар сглотнул горечь, образовавшуюся во рту, горло пересохло, и голос получился с хрипотцой, – что то, что ты видишь, является не тем, чем это считаю я, что от меня могли что-то скрыть? Но какой в этом смысл, если уж брать твои подозрения за основу? И что именно может скрывать эта темнота? Насколько я знаю, почти все мои братья имеют примерно такое же устройство памяти, то есть в принципе там, за границей этого, ничего быть не может.

- Я полагаю, – Дэвид не разорвал, только чуть ослабил контакт, прожектора лучей шарили и шарили в океанской пучине, хотя должно казаться абсурдным надеяться просветить его до самого дна, – это было сделано из вполне обычных для вас соображений. Рациональности. Хотя специально этого мог никто и не делать, к потере памяти могла привести серьёзная травма, это не удивительно, если тебе было только десять лет… Просто так совпало.

- И, по-твоему, я никак не мог обнаружить обмана, если учесть, что я телепат?

Дэвид пожал плечами.

- Но ведь ты не сканировал своего учителя на этот счёт? А кто-то ещё мог и не быть в курсе. То, что ты сам ни разу не заинтересовался этим длинным тёмным промежутком, меня, конечно, удивляет, но… зачем бы ты это делал, опять же, говорил ты сам. Ты не подвергал сомнению, что там ничего нет. У тебя было только настоящее. Не так редки случаи, когда память не возвращается уже никогда. Гораздо чаще, чем встречаются тилоны, рука которых сгибается в свободном положении.

Он увидел мелькнувшую в сознании картинку – он, в беспамятстве, на руках нефилима, одна рука свисает… И тогда, и в тот момент он мог схоронить всё, что не должен видеть лишний глаз, в тёмной бездне, но он не мог контролировать свою руку.

- Что ты хочешь этим сказать?! – мальчик сжал в пальцах белую простынь, – что я потерял память… что память у меня была? И что было в ней?

Лиар разговаривал скорее сам с собой, чем с Дэвидом. В голове возник образ Сэридзавы, протягивающего ему руку, помогающего сделать первые шаги по стерильно чистому полу лабораторного блока. Сэридзава, умеющий улыбаться этой непередаваемой улыбкой, Сэридзава, рассматривающий его раны с серьёзным и сосредоточенным лицом, помогающий ему улечься на выдвинувшуюся из стены платформу, отдаться во власть приборов, которые вскоре не оставят от этих ран ни следа. Сэридзава, учивший его смотреть только вперёд, и никогда ни о чём не жалеть, быть лучше, сильнее, повторяющий, что он – особенный среди них. Мальчик посмотрел на свои руки, расслабив их на коленях – чуть длинноватые ногти, под которыми передатчики, чипы, микросхемы, которые невозможно разглядеть из-под толстой пластины ногтей, на изгибы пальцев, на тонкие запястья. Неужели это всё…

- И как ты считаешь – кто я?

- А разве на этот вопрос должен отвечать я? То есть, я мог высказать то, что кажется мне логичным на основании того, что я слышал и видел. Конечно, вероятность того, что я ошибаюсь, есть. Но вряд ли она больше моей практически уверенности, что биологически ты стопроцентный человек.

Мальчик застыл, ни одной эмоции на лице, ни одного движения, словно время замерло, перестало течь. Мысли тоже остановились, словно вставшие грозными стенами океанские волны вдруг замерли, поставленные на паузу. А потом время обрушилось на него снова, громким шумом в голове, стуком сердца, беспорядочными мыслями тех, кто вокруг, и волны тоже обрушились, взметнув тучи злых брызг прямо к этому огромному жгучему солнцу, и Лиару показалось, что его нехило подбросило на кровати прошившей тело судорогой. Он закрыл глаза, медленно, чувствуя, как смыкаются ресницы, потом так же медленно открыл их, фиксируя, почти неосознанно, пляшущие перед глазами солнечные блики.

- Стопроцентный человек… Может, более удачно перенял облик прообраза…

- Может… – эхом отозвался Дэвид, – как я и говорил, мы мало знаем о вас. Что можно сказать о расе, которая меняет внешний вид и физиологию с такой лёгкостью? Мы смогли заметить только, что некоторые признаки остаются неизменными… Но как знать, может быть, твоя рука рефлекторно сгибается именно потому, что ты такое исключение среди собратьев? И твои ментальные поля могли стать человеческими именно потому, что ты сразу воспринял себя с человеческим телом?

- Некоторые признаки остаются неизменными, да. Есть незыблемое в мире тилонов, мире без заветов и констант. Без солнца. Жаль, Дэвид, правда жаль, что мы по разную сторону, что ты считаешь мою сторону другой, враждебной… Надеюсь, что для того, чтобы защитить его, мне никогда не придётся стрелять в тебя. Спасибо, что пришёл навестить, и за разговор спасибо тоже. А сейчас, если ты не возражаешь, я хотел бы отдохнуть.

Дэвид кивнул, отходя от кровати. Что говорить, он ожидал этого. Много людей на его памяти предпочитали видеть себя жертвой воспитания, обстоятельств, говоря, что и рады бы, но едва ли уже смогли бы по-другому. С Лиаром, определённо, не могло б всё так… Если б было возможно, он едва ли был бы жив. Во многих мирах, многих культурах принято считать, что человек рождается дважды – один раз физически, младенцем из чрева матери, и второй раз – когда принимает законы, обычаи, веру своего племени. Можно порассуждать, родился Лиар второй раз или третий, но несомненно, что это так. Пожалуй, если вопрос не встанет прямо, ему хотелось бы по возможности не говорить об этом никому, особенно Дайенн. Ребёнок-тилон – это слишком для неё, ребёнок-землянин, сам выбравший быть тилоном – просто немыслимо.

- С нами пойдёте ты и ты, – Чтцфркфра последовательно указала на Лорана и Лауру, – вы поможете мне погрузить в кризалис Скрткцвирка, а потом я отдам вам шлем, и вы вернётесь вдвоём.

- Стремительно события развиваются, – хмыкнул Давастийор, оторвавшись от наблюдений за прохаживающимся неподалёку, периодически подлётывая, Црткфакртцем, – но у меня встречное предложение – почему бы не пойти мне?

- Не буду отказывать, иди. Но пойдёшь ты пешком, ведь здесь у ворот только две сакатах. На одной поедет двое, на другой двое, тебе некуда. Ты не ездил на сакатах, и можешь испугаться, а они испугаются тебя.

Давастийор хотел, видимо, продемонстрировать оскорблённую тилонскую гордость и оседлать сакатах просто из принципа, но махнул рукой. В самом деле, хмыкнула про себя Лаура, понятно желание проконтролировать финальный и столь ответственный этап самому, но понятно и то, что это не столь принципиально. Можно подумать, они в самом деле могли б не вернуться к кораблю. Какую б ценность этот шлем не имел для тилонов, он точно не поможет им в незнакомом и опасном мире, где им даже нельзя снять скафандры.

- Так, погодите, – вмешалась Энжел, – а разве Скритц… как там… разве это мужчина? Вы говорили, что у вас всего двое мужчин и…

- Может, Скрткцвирк и позволительно так называть, – наставительно изрекла Чтцфркфра, – он… оно? – не очень разумен, и очень медлителен и слаб. Но тебе не мешало бы тренировать память и речь, раз уж ты считаешь себя разумнее. Скрткцвирк рабочая особь, но я хочу опробовать превращение в своё подобие на нём, прежде чем искать в городе другую женщину, ведь женщин мало. Будет две или три женщины, потом ещё будут мужчины, будут пары…

- Не поняла, вы хотите превратить рабочую особь в женщину? Это же…

- А что не так-то? – удивился Давастийор, – очень разумная идея. Рабочих особей больше всего, вполне логично сделать из части мужчин,из части – женщин, обращать рабочих в рабочих нет никакого смысла, они ведь бесплодны. После обращения новых нарожают… Ну, мозги Чтцфркфра им кризалис едва ли передаст, так и останутся туповатыми, хотя… чисто теоретически, исправленные мозги должны несколько расширить перспективы их развития, что-то да наверстают.

- Но они же… внутри, по своему самоощущению, самовосприятию не женщины…

- И не мужчины. А кто – вы, мисс Эштен, представить не можете, потому что ваше, земное восприятие ограничено двумя полами. Говоря о чём-то третьем, вы всегда нервничаете, не зная, как это идентифицировать, какой грамматический род выбрать…

- И я нервничаю, – кивнула Чтцфркфра, – у землян примитивный язык. Он не позволяет говорить, не упоминая пол, о существе, не позволяет говорить о рабочих не уничижительно. А о них недопустимо говорить уничижительно лишь потому, что они рабочие. Многие из них разумнее и способнее некоторых мужчин, мне сложнее сказать про женщин, ведь женщин меньше…

- Ну, вы не совсем правы, Чтцфркфра, – попыталась примирительно вклиниться Лаура, – нам, действительно, сложно в силу того, что наш язык не предполагает, исторически не включает… Но мы давно знакомы с трёхполыми расами, мы вовсе не относимся презрительно к третьему полу…

Энжел посмотрела на неё уважительно – сама она имя их горделивой знакомой выучила, конечно, но произносила по-прежнему по слогам, получая каждый раз в ответ снисходительное прищёлкивание.

- Но говоря о ком-то «оно», вы имеете в виду отчуждение и пренебрежение. Вы имеете в виду – это не кто-то нам близкий и приятный, это незнакомый, непонятный… – стрийкчтцв склонила голову набок, видимо, вспоминая, подбирая подходящее слово, – чудовище. Вы имеете в виду – хорошо быть мужского или женского пола, хорошо, когда сразу понятно – мужчина или женщина. По кому непонятно сразу – тот убогий, недоразвитый… Вы примитивны, вам нужно, чтоб на каждом была табличка – «мужчина» или «женщина», тогда вам спокойно.

- Нет-нет, это не так. Может быть, так было раньше, согласна, но знакомство с другими расами расширило границы нашего восприятия, и… Ведь неопределённость порождает неловкость. Ведь если бы, к примеру, мы не поняли, что вы женщина, и обратились к вам неправильно, вы бы оскорбились, разве нет?

- Не очень, – фыркнула Чтцфркфра, – мои собратья да, такова традиция. Больше уважения к женщинам, потому что их мало и они рождают новую жизнь, второе – к мужчинам, потому что они содействуют рождению новой жизни и строят гнездо, охраняют своих детей, и третье – к рабочим, потому что они охотятся, кормят племя, они создают всё то, чем все мы живём – что было б с нами без них? Но я понимаю ваше неразумие и ваше незнакомство с нашей расой. Вам не нужно вникать в наши традиции, потому что и здесь их почти нет. Мои собратья утратили те понятия уважения, которые были у нас прежде, и лишь некая суеверная тень их запрещает им убивать женщин, а может – здравое соображение, что женщина родит новых, станет больше тех, кого они смогут съесть… Но это вряд ли, ведь когда они убивают животных без разбору, они не думают о таком. Но мне не нравится, что на вашем языке звучит так – пренебрежительно, как о чём-то неодушевлённом или неполноценном!

- Быть может, нам стоит прервать этот… эээ… филологический диспут и отправиться в путь? – вклинился Лоран, – путь неблизкий.

- Да. Но мне не нравится, что она хотела сказать! Будто рабочая особь – это что-то низкое, недоразвитое, из неё не получится женщина! Вот она ведь женщина, она не видит в Скрткцвирк что-то подобное себе!

- Нет, вовсе не это я хотела сказать! Я хотела сказать, что тому, кто всю жизнь… ну… не женщиной был, разве не будет… сложно?

- А в чём именно сложность? – Давастийор, хоть и не настаивал больше на присоединении к экспедиции, уходить не спешил, стоял, подпирал собою стену, – у вас очень сложная жизнь, мисс Эштен? Я могу чем-то помочь?

- Обойдусь без твоей помощи, – прошипела та, – но не откажусь послушать – например, чем?

- Ну… как вариант – засунуть в кризалис и превратить в мужчину. Это мы быстро. Тогда сложности будут, правда, у мистера Мейнарда, но вроде бы, не настолько непреодолимые?

Энжел сплюнула, круто развернулась на каблуках и ушла.

- У меня для тебя кое-что есть, что тебя несомненно обрадует, – Винтари выглянул из-за косяка небольшого тамбура, общего для трёх «палат» госпиталя Херзайского подполья, – конечно, возможно, ты уже слышал, и сюрприза не будет… Но рад-то ты будешь всё равно.

Винтари шагнул в дверной проём, а затем буквально вытащил в него же краснеющего, бледнеющего и идущего пятнами Джани Эркену. Бракири двигался настолько неловко и деревянно, что создавалось ощущение, что центаврианин тащил его сюда силком.

Дэвид встал – какое-то время Диус был уверен, что он сейчас сорвётся с места как снаряд, и какого же, наверное, самообладания ему стоило не делать этого. Он просто подошёл, взял руку полицейского и крепко сжал её.

- Один военнопленный рассказал, что последний сеанс связи их корабля начинался со слов «говорит Джани Эркена с «Наутилуса»»… Это было невероятно, и мы не знали, радоваться этому или огорчаться – нет ничего хорошего в том, что ты тоже здесь, но по крайней мере, ты жив… Почему же ты не дал знать раньше?

- Не очень много было такой возможности. Связь у «Наутилуса» не всегда хорошая, издержки, хорошо хоть, «Наутилусу» нечасто приходится координировать свои действия с континентом, они прекрасно действуют в одиночку… К тому же, эта связь совершенно не гарантирована от перехвата, поэтому перед нападением мы соблюдали радиомолчание. Если это было достаточно недавно, то я предполагаю, что это за корабль. Он не имел опознавательных знаков и на борту было много гражданских лиц, но перевозили они взрывчатку… Мы дали им время посадить в спасательные шлюпки и эвакуировать людей, прежде чем мы взорвём корабль. Как мы позже узнали, людей на корабле было больше, чем полагалось по норме, и эвакуировались в первую очередь военные… увы…

- Потом нам сообщили, что пилот, совершивший дерзкий вылет, лишивший связи базу дрази, сумел благополучно приземлиться близ Эаглара и назвался Джани Эркеной…

- Приземление было не столь уж благополучно, они всё-таки подбили меня, но не критично. Мне повезло, как, бывает, везёт мелкой птичке, в которую стреляет сразу много охотников…

- Тебе должно было повезти. В моей жизни хватило потерь, которые встали передо мной как факт… Как жаль, что я не смог ничего сделать для тебя.

- Господин Шеридан, но вы не обязаны,- Эркена отводил взгляд, его голос всё сильнее искажался акцентом.

- Позволь мне самому определить, что я обязан. Пусть я не знал тебя, да, ты можешь сказать, и не имел возможности называть тебя старшим братом и любить тебя… Но я могу сказать, что всегда нуждался в тебе. Диус хорошо знает об этом. Ему суждено было занять в моей жизни иное место, чем старший брат, но это не значит, что брат мне больше не нужен. Ты сын моего отца, хоть и не моей матери, ты часть одного из самых дорогих мне людей, которого больше нет рядом… Никто не отказался бы получить ценный подарок даже с опозданием в много лет. Ты, Софья, семью которой я так же знал и любил с детства, твоя дочь и её семья… Вы все не можете быть мне чужими, вы моя семья. Прошу тебя, больше не избегай меня. Ты не можешь усложнить мою жизнь, ты можешь принести в неё только больше радости… Не говоря уж о том, что если б не ты – жизни у меня больше бы не было.

Лоран оглядывался вокруг ещё более жадно, чем обычно – всё-таки, это их последняя прогулка. Ему хотелось запомнить как можно больше – всё-таки маловероятно, чтоб он ещё когда-нибудь в своей жизни посетил какой-нибудь мир… На этой мысли он осёкся, возвращаясь к тяжёлому разговору с Кри’Шан. Может быть, она и права, наивно его мнение, что теперь, когда они покинут этот мир, тилоны их отпустят, но в то же время – а зачем они им на корабле продолжительное время, какой резон? Они получили то, что искали, и Майк тоже, теперь самое логичное – чтобы их дороги разошлись. Высадят их где-нибудь… ну, в ближайшем обитаемом месте, и всё. И пусть дальше у них, конечно, будут проблемы, как сообщить о себе родным, как добраться домой, но это уже мелочи…

Но было то, что прямо сейчас заслоняло от него эти тревоги ближайшего будущего – смутные тревоги настоящего. Он ехал вместе с Чтцфркфра, неловко обхватив её за талию – держаться всё-таки было необходимо, сакатах шли рысью, но встреченные преграды, коими особенно изобиловал небольшой перелесок перед кладбищем, предпочитали не объезжать, а перепрыгивать, недолго было и упасть, но было страшно ненароком помять или повредить пластины её панциря. Лауре в этом смысле было легче, вела она, это Црткфакртц держался за её талию – цепко, четырьмя-то конечностями, и при том без всякого вреда для куда более крепкого, плотного организма. Нет, на самом деле его беспокоило даже не это… Он провожал взглядом уже ставшие знакомыми деревья, имевшие те или иные отличительные признаки – вот в этом глубокая трещина коры, похожая на дупло, вот у этого две ветви полудужиями спускаются к земле, словно арки, или словно дерево – присевший, уперев руки в землю, бегун на старте, а вот почти упавшее дерево, держащееся в земле, видимо, на последнем корне, и при этом всё ещё одетое листвой… Провожал взглядом белёсые в тёмной вязи надписей колонны – у некоторых они, бывало, останавливались, чтобы Чтцфркфра обмела пыль с потрескавшихся барельефов. Он несколько раз пытался начать разговор, но в дороге это было всё-таки неудобно. В дороге как будто всё говорило против того, что он собирался сказать.

В доме, впрочем, не стало легче. После того, как Чтцфркфра отвела Црткфакртца в заблаговременно отведённую для него комнату, чтобы он смог побыть один, отдохнуть и осмыслить всё произошедшее, а Лаура пошла зажигать свечи перед маркабскими портретами, он улучил минуту.

- Чтцфркфра… Возможно, вы не поймёте моих слов, но я всё-таки скажу. Вы уверены, что именно этому всему вы хотите посвятить всю свою жизнь, сколько её осталось? Да, наверняка, вы ответите сейчас, что уверены. Но… я понимаю, что вы рассердитесь, если я спрошу, не надоело ли вам, не хватило ли с вас битв с тем, что видится неодолимым, тем более что теперь оно не видится неодолимым… Поэтому я спрошу иначе – разве вы не хотели бы увидеть и… что-то иное?

Стрийкчтцв обернулась.

- Что? Ты предлагаешь мне покинуть планету, Лоран Морзен? Отправиться с вами в другие миры?

Он не ожидал такого быстрого её понимания, о чём он ведёт речь, и это несколько спутало его, хотя казалось бы, должно было упростить разговор.

- Да… да. Я понимаю, как чудовищно, кощунственно это должно для вас звучать, я понимаю, как маловероятно, что вы рассмотрите такое предложение всерьёз, у вас здесь столько дел, у вас наконец появилась перспектива успеха, но… Но вот именно в этом и дело! У вас теперь есть трилюминарий, и сегодня мы запустим обращение ещё одной особи, и понятно, потребуется неделя или больше…

- Именно, и я должна проследить, чтоб всё прошло хорошо. Скрткцвирк не очень здоров, собратья использовали его для приманки для животных, на которых охотились, он потерял конечность, это может повредить делу, возможно… Но в остальном его тело не самое плохое. Если это тело преобразуется хорошо, то и ещё многие могут.

- Да, вы хотите увидеть благополучное появление ещё одной женщины, здоровой женщины, подобной вам… Вас достаточно обнадёжило обследование Црткфакртца, у которого, конечно, остались некоторые проблемы, но в целом всё получилось более чем успешно… Но превращение из рабочей особи в женскую уже другое, сложнее, и превращение из рабочей особи в мужскую, конечно… И вы захотите убедиться, что и это пройдёт успешно, и потом вы захотите убедиться, что отложенные коконы разовьются нормально, и первые дети обращённых будут расти нормально…

- Естественно!

- И действительно, никогда в жизни вы не захотите ничего другого?

- Чего?

Лоран примерно мог представить себя её глазами, и понимал, что выглядит как-то гадко, но просто сказать «Ладно, закончим этот разговор» тоже не мог. Раз уж начал, необходимо сказать всё до конца.

- Ну, например, те миры, о которых вы читали здесь, о которых пытаетесь рассказывать своим подопечным, едва ли вас понимающим, чтобы развивать их разум. Увидеть, быть может, тех людей, с которыми вы вместе наполняете тайное хранилище постыдных тайн разных миров, и пожать их руки, пока это возможно – ведь вы сами говорите , жизнь многих из них под угрозой. И может быть, самой свидетельствовать галактике о том, что произошло здесь когда-то… Да, мисс Эштен сказала бы об этом лучше, чем я. Она сказала бы просто – «Не пора ли подумать о себе?»

- О себе?

Он тащился за нею вниз по знакомым ступеням подвала – следовало накормить всех нуждающихся, потом оценить состояние Скрткцвирка и, в идеале, приступить к созданию установки – все необходимые элементы тилоны даже щедро выдали, а достаточно мощный генератор, сказала Чтцфркфра, у неё есть, либо выбрать на роль следующего обращаемого кого-то другого подходящего.

- Это очень мужественно и доблестно – жить так, как жили вы, всё делая только для других. Для памяти мёртвых маркабов, для блага пока ещё живых стрийкчтцв. Кормить сакатах, кормить и лечить своих подопечных, учить их грамоте, отбивать от диких собратьев ещё кого-нибудь перспективного и читать ему лекции о недопустимости каннибализма… Но зачем ВСЮ жизнь? Ваши усилия были вознаграждены, вы нашли способ. Вы можете…

- Доверить дальнейшее Црткфакртцу и Фтрцфкартку, ты это хотел сказать?

- Да! Доверить, разве нет? Разве не для того вы столько старались с ними, чтобы однажды начать им доверять? Как долго ещё вы намерены считать, что они не справятся без вас? Вы говорили об уважении… ведь уважать надо и их, разве нет?

Руки Чтцфркфра, ломающие стручки цувувута, дрогнули.

- Уважать надо, конечно. Но уважая – понимать. Они ещё недостаточно образованы. А дело, о котором идёт речь – сложное.

- И вы сами узнали о нём всего неделю назад. Почему вы думаете, что, если вы оставите им подробные инструкции, они не разберутся? Почему думаете, что без вашего контроля непременно всё пойдёт прахом? Всё и так может пойти прахом, если, ну не знаю, обращение рабочей особи по какой-то причине окажется невозможно, хотя Ан’Вар говорит, что нет ничего невозможного в смене пола в процессе кризалиса, надо думать, из личного опыта говорит… Я хочу сказать, каждый новый этап может поставить какие-то новые вопросы, явить новые проблемы, и неужели у вас больше шансов их решить, чем у них?

- Думаю, что да. Я лучшая.

- Но тех, кто шарит в настройках трилюминария, здесь к тому времени уже не будет, а вам, равно как и им, доступен ровно один метод в его изучении – метод проб и ошибок. В конце концов, когда вы учили земной язык и читали книги, когда собирали информацию обо всех этих маркабах и об истории и достижениях вашей расы, когда проникали в маркабские лаборатории и изучали свойства вируса – вами не руководил никто! Вы сами достигли немыслимых здесь высот – неужели они не смогут пройти по уже проторенной вами дороге?

Чтцфркфра вручила ему первый контейнер.

- Ты, кажется, забыл ещё об одном факторе, Лоран Морзен. Ты вряд ли уполномочен брать на корабль попутчиков.

- Пожалуй. Но видите ли, меня найдётся, кому поддержать. Я слышал разговор Майка и Лауры, они тоже очень жалели, что вы, с вашим умом, с вашими талантами, останетесь здесь, погружённая в бесконечную борьбу с одичанием ваших собратьев, а ведь вы…вы можете быть не только сиделкой при больных душой и телом соплеменниках и матерью новой, более здоровой версии стрийкчтцв, вы можете быть весьма толковым программистом… и головной болью для тех, кто вздумает провернуть ещё что-то, подобное тому, что произошло здесь. И я слышал разговор Ан’Вара и Давастийора, его я, конечно, понять не мог, но в нём упоминалось ваше имя и, как мне показалось, очень одобрительно…

- Это очень лестно, но возможно, они всего лишь говорили о том, какой у меня хороший набор генов.

- Ну, иных комплиментов от тилона и сложно ожидать… Но всё-таки. Когда корабль уйдёт, с ним уйдёт, скорее всего, ваш последний шанс увидеть ещё что-либо кроме… всего этого. А ведь вы так любознательны! Вы отдали всему этому большую часть жизни, неужели так необходимо отдавать всю? И… – Лоран словно бы попробовал на языке эти слова, прежде чем их произнести, вкус их ему заранее не нравился, но подуманное должно быть озвучено, иначе просто нечестно, – мы говорим об успехе, и поверьте, я не меньше вашего хочу, чтоб он был, этот успех. А если нет? Хотели бы вы своими глазами увидеть гибель своей мечты, или предпочли б оказаться подальше, когда всё, чем вы жили, чему посвятили всю себя – пойдёт прахом?

Молодой корлианин на земном говорил плохо. Это было неудобно, но не критично – понять друг друга и договориться они смогли. Главное – что вдобавок к удачной внешности – один рост и комплекция с тилоном-корлианином – он был, для своего возраста, на редкость бесстрашным. В ночь эвакуации он потерял всю семью – машину, в которой ехали его братья и сёстры, взорвали, сам он вместе с родителями бежал в толпе тех, кто в машины не поместился, и был одним из немногих, кто выжил после того, как бегущую толпу стали поливать огнём с неба. Теперь ему было решительно всё равно, что делать со своей жизнью, он вместе с такими же сиротами ждал, когда определят, в какой из тренировочных лагерей их отправят. Партия была невелика – большинство взрослых к армии присоединиться не могли, осталось очень много совсем маленьких сирот, родители которых уступили места в машинах чужим детям и старикам и погибли, о них всех теперь кто-то должен был заботиться, и возможно, эту партию оставят здесь.

- Почему вы полагаете, что они – враги? Они ничего плохого не сделали.

- Возможно, лишь потому, что пока им не было выгоды. Они не стали бы помогать вам бескорыстно, им нужно, чтоб вы – не именно вы, джи-лаи, кто угодно – помогли им найти одну нужную им вещь. Если джи-лаи откажутся, а согласятся, допустим, земляне – их помощь тут же прекратится и обернётся совершенно противоположным.

- Тогда может быть, найти эту вещь поскорее?

Илмо поперхнулся, Хинчи покачала головой.

- Если отдать им эту вещь, их помощь так же прекратится. Зачем им оставаться там, где опасно? Им совершенно далека ваша война, им всё равно, что будет с вами. Они помогут той стороне, которая поможет им, пока что это вы, но всё может измениться. Мы видели уже немало того, что они сделали. Они убили уже многих, совершенно хладнокровно…

- На другой планете, далеко отсюда, они помогали военным против таких же несчастных, как вы. А ещё на одной планете, недалеко от вашей бывшей родины, они убили целое племя, просто чтобы забрать у них то, что им было нужно.

- И они убили всю мою команду, убили не в бою, подло, обманом заставив их коллег расстрелять своих.

Корлианин мотнул белыми пучками «волос».

- Если всё так, это ужасно. Это заслуживает мести. И нужно рассказать об этом всем.

- Мы многим и рассказали. Но доносить это до всех у нас нет времени. Мы полагаем, у них в плену находится наш человек. Нам нужно проникнуть на их корабль, чтобы его освободить. Ты сможешь это сделать – войти на их корабль и открыть дверь нам, потому что среди них есть один с вашим обликом, из-за кого цветные корлиане у вас на родине развернули новую кампанию против вашего вида.

- Быть может, они вам и не враги, – подытожил Илмо, – но и не друзья. Джи-лаи могут надеяться использовать их помощь, но это самонадеянно. В хитростях и интригах их не переиграет никто.

- Я помогу вам. Но если вы обманули меня, ваши жизни станут не дороже наших жизней.

- Сама подумай, для чего им отпускать нас? Как минимум – они преступники галактического уровня, поставившие на уши службы безопасности всех миров, а мы видели их лица.

- Ну, лица у них – понятие очень заменяемое… – Энжел мерила шагами помещение медблока, именно здесь сейчас, ввиду того, что долгий процесс был наконец завершён, едва ли кто-то мог по какой-то надобности появиться и помешать их разговору. Да, Кри’Шан, конечно, во многом права, во многом… – но зачем им нас убивать? После всего, что… После того, что они сделали для Майка?

- Ну, сделали они это всё-таки не по доброте душевной, а чтобы получить то, что им было нужно. Получили. А дальше вопрос – нужно ли им что-то ещё? Или можно просто сбросить с себя лишний балласт? И каким образом сбросить? Они ведь так и не внесли ясности в этот вопрос!

Это было правдой, не внесли. Сперва всё отодвигалось до того момента, когда завершится кризалис, потом – до того, как состоится обмен артефактами, а теперь? До старта, а к старту уже идёт подготовка… Куда они отправятся? Высказанной не раз идеи, что всех пассажиров ссадят где-нибудь на краю земного сектора, тилоны не подтверждали и не опровергали. Возможно, у них есть ещё какие-нибудь задачки для Майкова дара, очень возможно. И это, вероятно, заставит их и дальше таскать за собой всю прочую компанию, ведь выбрасывание спутников в открытый космос вряд ли добавит Майку мотивации… Хотя как знать, может, в том и расчёт? Первой выбросят её, она, как-никак, давно всех бесит. И вот чтоб следующей не стала Лаура – Майку придётся срочно пожелать найти очередной проклятый артефакт… Нет уж, тянуться до дурной бесконечности это точно не может, пора и честь знать.

- Какие твои предложения?

Кри’Шан оглянулась в сторону двери – блокировать её полностью у них, конечно, доступа не было, если сюда кто-то пожелает зайти – то он зайдёт, но по крайней мере, звукоизоляция здесь идеальная, и когда дверь закрыта – никто снаружи не услышит ни звука, не догадается, что они здесь, только после того, как не обнаружит их нигде больше.

- Ты знаешь, что они прихватили тут кое-что, что плохо стояло. Три истребителя. «Сигор», «Змея» и земную «Фурию»…

- Да-а, – протянула Энжел, – не повезло, что здесь не было нарнского истребителя.

- Не повезло, но не критично. Управлять «Фурией» я умею. И определённо, «Фурией» умеет управлять твой мужчина.

- Но в «Фурию» не влезут все.

Нефилим кивнула.

- Вот это самая жестокая часть всего плана. Придётся выбирать. Точнее, я думаю, что выбор однозначен. Ты и я, потому что мы меньше всего хотим сгинуть ни за грош, и твой человек, потому что ты его любишь и потому что он второй вероятный пилот. Втроём, выдохнув, мы ещё втиснемся в кабину. Вчетвером – уже нет.

- Бросить Майка…

- А какие варианты? Разве он согласится уйти без своей возлюбленной? Любовь ослепила его достаточно для того, чтоб он вообще не чуял опасности. За такой ценный подарок он будет прощать тилонам все грехи ровно до тех пор, пока будет нужен им живым.

Энжел опустила голову. Чёрт возьми, она б рада была тут что-то возразить, но возражать было решительно нечего, всё это и она сама прекрасно понимала.

- Не помощник нам и мисс Солнерски. Мне, честно говоря, всё больше кажется, что она попала под их влияние, всё то, что они делают, на что способны, вызывает у неё слишком сильное любопытство. Она без конца расспрашивает о чём-то Давастийора, они даже пускают её в рубку… Помяни моё слово, она выкует этим свою смерть. Достаточно поразвлекавшись с обучением сообразительной зверюшки всяким своим интересным штукам, они однажды избавятся от неё, когда она будет знать слишком много.

- Может быть, может быть…

- Мне тоже, как ни больно и стыдно, придётся оставить господина Морзена. Я прониклась к нему уважением и даже привязанностью за то время, что я его знаю, но сейчас всего его захватили уважение и даже привязанность к этой насекомой. Либо он уговорит команду взять её на борт, либо… останется здесь, я не удивлюсь. В любом случае, хоть ранни ничего не весят и я могла б взять в кабину его… Он слишком зависит от её решения, а она – слабое, колеблющееся звено. Они могут всё же остаться здесь и заодно предать огласке наши планы.

- Ты считаешь, им нельзя доверять?!

- Я считаю, им нельзя доверять на 100%, а меньшее меня не устроит.

- А мне, значит, можно?

- Ты, во всяком случае, хочешь выбраться отсюда так же сильно, как и я, и не имеешь здесь того, что может поколебать твоё решение.

- А Майк?

Нефилим ухмыльнулась.

- Он твой родственник, и ты его, не сомневаюсь, любишь. Но если встанет выбор – а он встанет – между ним и Биллом, я почему-то не сомневаюсь, кого ты выберешь.

Энжел кивнула, уж это-то было достаточно очевидно.

- Ладно, какой-то черновой план нам в любом случае нужен, без него совсем тухло. Значит, дожидаемся, когда выйдем из сектора маркабов…

- Можно даже не дожидаться, потому что Г’Кван знает, куда понесёт их дальше. Оказаться на земном истребителе в секторе вриев я бы не очень хотела, согласись, они непредсказуемые ребята. Проверять, насколько адекватны корианцы, тоже не хочу. А через маркабский сектор порой проходят земные корабли, что как раз кстати. Кроме того, достаточно недалеко Яношское отделение…

- Ну, это если нам хватит до него горючего. Баки, вообще, заправлены?

Лицо нефилим расплылось в ещё более довольной ухмылке.

- А вот тут ещё одна хорошая новость. Насколько я поняла из одной беседы мисс Солнерски с Давастийором, они провели модернизацию. Заменили двигатели, которые всё равно были в не очень хорошем состоянии, на какие-то то ли свои, то ли смародёренные, но, в общем, гораздо более качественные. Система получилась раз так в десять более эргономичной…

- А рабочей при этом? Испытания-то не проводились.

- Вот тут увы, вряд ли кто-то нам позволит эти испытания провести. Без риска всё-таки никак. Но риск есть и в том, что сразу после старта нас могут расстрелять из бортовых орудий, если мы не будет достаточно умными и расторопными. Но свобода стоит риска, разве нет?

- Да. Только насколько понимаю, команда на запуск должна отдаваться из рубки. Кто отдаст её для нас? Лаура?

- Ну, я б не ставила на это много. Отдашь её ты. Ну, ты с большей вероятностью, чем я, можешь проникнуть в рубку, за мной наблюдают пристальнее, потому что моё отношение ко всему происходящему известно слишком хорошо, а ты воспринимаешься более безобидной. Комбинацию я один раз подсмотрела, для верности можешь спросить у Лауры, под каким-нибудь предлогом. Заодно просить какую-нибудь команду для блокировки бортовых орудий, вдруг и что-то такое она знает. А затем – надеюсь, ты достаточно быстро бегаешь. Время до запуска стандартно – три минуты. Мы к тому времени будем уже в кабине. Думаю, тут нечего делать – корабль маленький.

Энжел закусила губу, пытаясь раскачиваться на скамье. Схема трещала по швам, но чёрт возьми, лично у неё другой не было. Да, всё десять раз может полететь к чертям, тилоны могут направиться куда-нибудь к границам освоенного космоса, могут выкинуть их за борт сразу после старта (хотя казалось бы, чего проще оставить их тут, на корм стрийкчтцв), «Фурия» может… ну, не быть в порядке, или старт будет мгновенным, вот тогда особенно весело… Но что-то ведь делать надо? Отдаться во власть решений тилонов, конечно, заманчиво просто, но именно такой и бывает простота гибели. Возможно, в тех новых неприятностях, в которые они их втянут, она уже не найдёт подходящих слов для своей нерешительности в тот момент, когда она ещё могла что-то решить.

- Для спокойствия, можем сейчас посетить ангар.

- А нас пустят?

- А почему нет? Можно подумать, мы там можем что-то сломать. То есть, возможно, двери блокированы… тогда придётся посложнее, тогда придётся оперативно придумывать какой-то другой план. Ну, вот как раз и проверим заблаговременно.

Что ж, действие в любом случае лучше бездействия. Энжел встала и, надеясь, что имеет не слишком нервозный вид, последовала за Кри’Шан на выход из медблока.

Видимо, тилонская самоуверенность приводила к беспечности, ну, лучше думать так, чем что эта лёгкость обманчива и означает, что никакая диверсия в принципе невозможна, но в ангар они проникли совершенно спокойно. Никто не встретился им по пути – из общей комнаты доносилась беседа, вперемешку земная речь и стрёкот стрийкчтцв, видимо, все были там и всем было не до них, двери тоже не были блокированы – возможно, потому, что Давастийор с Лаурой как раз недавно тут что-то делали и планировали вскоре вернуться к прерванному занятию. Энжел подняла взгляд на четырёхконечную звезду «Фурии» и почувствовала, как сердце тревожно замерло. Какая она… маленькая. Да, это боевая машина, пусть и не последней модели, но всё ещё грозная и уважаемая. Но это не та машина, на которой можно тягаться с космической бездной. Как ни мала была «Млау» – это был корабль. С гиперприводом, с мощными воздухогенераторами, с… Действительно ли они надеются на этом достичь границ сектора или первого встреченного корабля – они проходят здесь, конечно, но всё же нечасто, мёртвый сектор не самый приятный маршрут, действительно надеются оторваться? Что с ними будет, если их подобьют? Агония в тесной кабине «Фурии» – это точно не то, что она хотела бы себе воображать. Или тилоны будут столь милосердны и одновременно жестоки, чтоб забрать подбитый истребитель обратно на борт? Как-то сложно молиться о том, чтоб их выстрел мгновенно взорвал истребитель, но правда, лучше так, чем…

- Э, а это ещё что за дрянь?

Кри’Шан обозрела неровную кособокую каменную арку, точнее – своего рода каменную треногу, накрывающую собой «Фурию».

- Не знаю. Похоже на астероид, но, по правде, я впервые вижу астероид такой формы. Наверное, ещё одна чудотворная каменюка. Может, имеет смысл спросить у Лауры, вдруг ей рассказывали. Хотя вряд ли она знает ответ, может ли эта штуковина помешать старту, а это единственное, что по-настоящему имеет значение.

Как удачно, что сообщение от учителя пришло тогда, когда свет в их части госпиталя был приглушён. Вряд ли кто-то сумел что-то заметить, да и большинство соседей Лиара сейчас спали, либо, в любом случае, не смотрели на него. Прочитав сообщение, Лиар нахмурился. Неожиданное изменение всех планов – к этому не приходится привыкать, это обычное дело как раз… но вот именно сейчас это довольно некстати.

«Боюсь, я не смогу выбраться самостоятельно, не в ближайшее время» – ответил он.

Что правда, то правда, он несколько раз, из интереса, попытался подняться – бесполезно. Голова кружилась настолько сильно, что это затрудняло даже восприятие окружающего пространства, не говоря уж о том, чтоб просто удержаться на ногах. Это куда меньше беспокоило его, пока он полагал, что у него есть несколько дней, в которые он планировал изучить Дэвида и его спутников, чтобы иметь какую-то полезную информацию даже в случае, если ему не удастся добраться до машины… Что ж, учитель обещал решить этот вопрос. Значит, всё достаточно серьёзно…

Решение вопроса пришло даже раньше, чем он предполагал. Двое – второго учитель подобрал среди повстанцев-землян, видимо – сказали дежурному врачу, что забирают мальчика в другой госпиталь, в котором обнаружились его родственники. Лиар помогал им самую малость – страхуя, готовый увести в сторону от малейшей мысли, что не стоит так сразу соглашаться… Люди склонны верить и не сомневаться, когда им говорят что-то спокойно и уверенно, они напрочь забыли обо всех предупреждениях пришельцев быть внимательными к этому мальчишке, тем более что подробностей пришельцы не раскрывали. Сложнее было с отведением внимания здесь же поблизости ошивающегося спутника Дэвида, но и это, в конечном счёте, получилось – не такое это сложное дело, случалось много раз, правда, до сих пор не в таком состоянии самочувствия… Немного жаль было о невозможности предупредить Дэвида… Впрочем, если он достойный обладатель этой силы, он сумеет спастись.

====== Гл. 51 Свидетели и судьи ======

Медленно ракеты уплывают вдаль,

Встречи с ними ты уже не жди.

И хотя Америки немного жаль,

У Европы это впереди.

Ядерный фугас летит, качается,

От него хорошего не жди.

Даже если в землю закопаешься,

От волны ударной не уйти.

Скатертью, скатертью хлорциан стелется

И забивается в ухо, нос и глаз.

Каждому, каждому в лучшее верится,

Падает, падает ядерный фугас.

Засияло солнце над землёю вдруг,

А над головою дым стоит.

Только что шагал с тобою рядом друг,

А теперь он жареный лежит.

Водородным солнцем выжжена трава,

Кенгуру мутируют в собак.

Вновь аборигены обрели права,

Над Канберрой вьётся красный флаг.

Скатертью, скатертью дифосген стелется,

И забивается в ухо, нос и глаз,

Каждому, каждому в лучшее верится,

Но не у каждого есть противогаз.

Может, мы обидели кого-то зря,

Сбросили пятнадцать мегатонн,

А теперь горит и плавится земля

Там, где был когда-то Пентагон.

Танки США отлично плавются,

И зачем их выпустил завод?

Ах, как жаль, что этот взрыв кончается,

Лучше б он тянулся целый год.

Скатертью, скатертью хлорпикрин стелется,

И забивается нам в противогаз.

Каждому, каждому в лучшее верится,

Может быть, выживет кто-нибудь из нас.

Но на этом песня не кончается,

Мы построим новый полигон.

Всё, что после этого останется,

Мы погрузим в голубой вагон.

Скатертью дибензоксазепин стелется,

И забивается нам в противогаз.

Каждому, каждому в лучшее верится,

Падает, падает ядерный фугас.

Скатертью дифенилхлорарфин стелется

И забивается в ухо, нос и глаз,

Каждому, каждому в лучшее верится,

Может быть, выживет кто-нибудь из нас.

Скатертью бромбензилцианид стелется

И забивается нам в противогаз,

Каждому, каждому в лучшее верится,

Падает, падает ядерный фугас.

(«Стёбные песни РВСН»)

- Что это? Что за…?

- Не знаю, – Ан’Вар выразительно скрипнул зубами, – точнее, догадываюсь, но может быть, всё же ошибаюсь…

На экранах сияло обступившее корабль голубое пламя – словно он шёл прямо в распахнутые объятия северного сияния, если б ему вдруг приспичило откуда-то взяться в космосе, в окрестностях карантинной планеты. Зрелище на самом деле было волшебное – искрящиеся, переливающиеся сполохи напоминали что-то из детства, то ли сверкание ласковой, тёплой воды в аквапарке, где были один раз с кузинами, как раз вскоре после знакомства, то ли мультики, в мультиках так изображают сон или магическое видение, но смутно свербящая сердце тревога не позволяла им просто любоваться. А сосредоточенные лица тилонов, всё ожесточённее листающих голографические панели, делали эту тревогу уже совсем не смутной. Совершенно точно – этого чего-то тут быть не должно, и это что-то едва ли безобидно.

- Давастийор, на радарах корабль… Земной корабль?

- Не то слово! – отозвался тот, – на радарах два корабля, скажу я, и судя по формирующейся зоне перехода – можно считать, что уже три, надеюсь, не больше.

- Что? Что они здесь делают?

- Правильнее было б спросить, что здесь – вернее, сейчас – делаем мы, – тилон включил связь, и в рубку хлынул поток ожесточённой брани, совершенно неразборчивой из-за перекрывающих её шорохов и потрескиваний, – чёртовы тахионы, – он бросил в сторону товарища несколько фраз на тилонском, потом схватил с углубления на пульте прозрачный шлем и нырнул в него, – можете сообщить уважаемым пассажирам, мисс Солнерски, что мы попали, как это у вас принято говорить… Хотя нет, подождут уважаемые пассажиры, особенно те из них, из-за кого, как я полагаю… Вы пригодитесь и здесь, если прямо сейчас мы не сумеем закрыть разрыв, желательно с той стороны, нам не помешает ещё один стрелок.

- Да что происходит? Кто это? Это земляне? И они атакуют нас…

- До нас тоже черёд дойдёт, не волнуйтесь, свидетелей в таких случаях убирают. Нет, не только земляне, второй подошедший корабль – центаврианский. Логично, ребята в доле. И если вы какое-то время, мисс Солнерски, не будете меня отвлекать, я, возможно, что-то расслышу в переговорах земного корабля с маркабским, тахионные завихрения этому несколько мешают…

- Маркабским?!

- А чему вы удивляетесь? На дворе, между прочим, 2259 год!

И как-то никаких дальнейших ахов и охов издавать не хотелось. Она, в общем, как-то сразу поверила. Хотя бы потому, что – в цифробуквенных данных на экране она понимала, конечно, по-прежнему мало что, но сами очертания были более чем опознаваемы. Кто хоть раз играл в реальностях боёв в космосе, земной корабль узнает, центаврианский тоже. Ан’Вар между тем вывел полноценное изображение на голографический экран. Средний патрульный крейсер, название не разобрать, оно в тени… Голубое сияние сгасало, словно втягивалось в обшивку, таяло в холодной космической черноте, это улучшало видимость, но почему-то совершенно не улучшало настроения.

- «Кронос», – словно отозвался на её мысли Давастийор, – остроумное совпадение, по ситуации. Кронос против нас, «Фурии» больше нет, запустить реакцию вспять мы пока не можем…

- Какой «Фурии»?

- Позже лирика, позже. Кроме этой малоприятной новости, у меня ещё одна – нас они заметили, и мы им совсем не нравимся. Ну, я их понимаю, на их месте я б тоже не был рад кораблю неизвестной расы…

- И это непременно нам чем-то угрожает? Маловероятно, чтоб у патрульного крейсера было право первого контакта, не говоря о том, чтобы…

Давастийор почти швырнул шлем обратно в углубление.

- Что ж, краткий экскурс для не утративших жизненную наивность. Этот патрульный крейсер тут знаете, зачем? В связи с пресловутой чумой. Чтобы препятствовать старту с карантинной планеты.

- А мы как раз с неё и стартовали… Твою ж мать!

- Положим, этого они могли и не понять. Как я уже упоминал, здесь у них маркабский корабль…

- И они хотят посадить его обратно на Маркаб?

- Не совсем так. Они хотят посадить его на Маркаб, но он не с Маркаба. Он прибыл из путешествия в какой-то из миров минбарского сектора, годичного, что ли, путешествия, но на подлёте воссоединяться с обожаемой родиной закономерно перехотел… но кого это волнует?

- Они… но они же, получается, возможно, избежали заражения? И они, то есть, земляне… хотят загнать их на планету, где бушует эпидемия?

- Говорил же, ты сообразительная.

- Но какого чёрта?

- Формально – прикрываясь приказом, что всем маркабским кораблям надлежит быть на космодромах Маркаба и нигде более. Фактически – ну, полагаю, в силу того, что нафига нынче вселенной живые маркабы.

- И мы что, будем просто стоять и смотреть? – раздался от входа дрожащий голос Майка.

- Просто стоять и смотреть никто не позволит, – хмыкнул Давастийор, – их орудия, вообще-то, уже наведены на нас. Может быть, кто-нибудь хочет клятвенно заверить их, что мы, если что, ничего не видели? Они как раз настойчиво долбятся на связи, требуя назвать себя и всё такое. Хотят узнать, кто нас послал и за каким чёртом. Что, нет желающих?

- Есть желающие кое-чего другого, – скрипнула зубами Лаура, – можешь земнофицировать для меня этот пульт? Они по-плохому – и мы по-плохому!

На лорканской физиономии отразилось что-то сильно похожее на восхищение.

- И вас, мисс Солнерски, совершенно не напрягает перспектива стрелять в своих?

Девушка обратила к нему узкие злые глаза.

- Ни в малейшей степени. В гробу я видала таких своих.

- Ну, возможно, они не окончательно безнадёжны… Там, кажется, какие-то бурления на тему строгости приказа и допустимых мест для его упокоения, всё-таки некоторые земляне… Эх, сообразили, отрубили связь. И похоже, выпускают истребители.

- Плохо дело.

- Да уж. Нас, грубо говоря, двое на двое, но маркабский – пассажирский, два бортовых орудия, достаточно хилых, два истребителя сопровождения, выпускавшихся, видимо, последний раз тогда же, когда и первый, сейчас, кажется, пилоты как раз отважно пытаются осуществить старт вручную, потому что давно не отлаженные системы дали сбой… Центавриане пока заняли выжидательную позицию, это не те ребята, что сразу кинутся в пекло за чужой интерес, но этот интерес им явно не совсем чужой, раз уж они здесь. Но пока – «Млау» против «Кроноса», десять их истребителей против…

- Да, раз уж об этом, – повернулась Лаура, – наша «Фурия» той же модификации? Можно внести лёгкую сумятицу…

- Вы умеете управлять «Фурией», мисс Солнерски?

- Я? Умею ли я управлять «Фурией»?! 120 часов в «Битве при Яноше», 80 часов в «Битве на рубеже», два симулятора – неофициальных, конечно… Я эту сраную «Фурию», вид изнутри, по памяти нарисую!

- Восхитительно! Но увы, придётся вам остаться за пультом, наша «Фурия» – больше не наша – принять участие в бою не сможет, а вот «Сигор»… «Сигор» имеет смысл выпустить. По крайней мере, место язайму, мало ли, в какой момент центавриане решат присоединиться к куча-мале.

- А кто умеет управлять «Сигором»? – ошалело завертел головой Майк.

- Отличный вопрос, мистер Гарибальди! По-вашему, мы брали бы на борт истребители, которыми бы не умели управлять мы оба?

Ан’Вар, отдав последние команды, выскочил из рубки, Давастийор мазнул рукой по панели – и ближайшую из «Фурий», уже энергично поливающих огнём «Млау», смело зеленоватым лучом носового орудия.

- Может быть, время и не самое удачное, – Лаура взяла в сетку прицела вторую, – но что с нашей «Фурией»?

- Честно – не знаю, но надеюсь, с нею в целом всё лучше, чем с нами, – в голосе Давастийора смех был пополам с яростью, – вот с вашими друзьями – не знаю… Думаю, они в некоторой панике…

- Какими друзьями?

Тилон мотнул головой в сторону входа, где кроме Майка, стояли так же Г’Сан, Лоран и Чтцфркфра:

- Ну а кого здесь нет? Самодеятельность бывает прекрасна, но чревата, мисс Солнерски. С маркабской временной аномалией я вас уже вкратце ознакомил, а вот подробнее в нашу с нею работу не посвятил, жаль, может быть, это бы как-то предотвратило… Машина работала, как вы помните, очень слабо и хаотично, синхронизировав её с двигателем «Фурии», мы надеялись достичь большего эффекта… Достигли, но не мы. В момент запуска тахионная волна швырнула нас в 2259, а внутри контура, как вы догадываетесь, тахионное поле было мощнее…

- Боже.

- Так что где наша «Фурия», вернее, когда – знает только Г’Кван, Иегова, центаврианский Творец, можете опросить их всех по очереди. Может быть, в 2059 году, может – наоборот, в 2359, всякое могло быть. Ну да у нас сейчас немного другие проблемы, чем выяснять это…

- Иглас? Игласа нашли? Он жив?

- Он был в той ветке туннелей, отрезанной завалами, вчера наконец удалось разобрать завал достаточно, чтоб суметь туда пробраться… Ребятам крупно не повезло. Ветка имела три ответвления, два перекрыты почти герметичными дверями, а одно имело понижение под водоводом, там мелкая речушка взята в трубу, питала старую часть Замара… Во время бомбёжки трубу порвало, не сильно, но достаточно, чтоб образовался водяной замок. Закупорка со всех четырёх сторон, они просто задохнулись там. Воздух, который поступал из отдушин, просто не успевал замещать углекислый газ. Их только двое выжило… Они лежали отдельно, в малом ответвлении, их нашли в числе последних. Повезло Игласу, что он врий, это местами даже лучше, чем минбарец. Они умеют замедлять дыхание, впадая в подобие анабиоза, только у минбарцев это достигается упражнениями и медитациями, а у вриев природная способность, удивляющая учёных других миров до сих пор. Больше всего это похоже на описанное в земных мифах состояние сомати – есть основание полагать, что эти мифические лемуро-атланты были ни кто иные, как очередные врийские шутники, тем более что и внешне похожи… Я это говорю не просто так – таким же образом он спас девочку. Он может входить в это самое сомати, как нечего делать, а вот земляне в большинстве своём нет. Он взял её под ментальный контроль, сам изменив настройки организма…

- Интересно, – задумчиво проговорила Ли’Нор, – что, как мне казалось, для подобной силы воздействия нужно иметь глубокую эмоциональную связь. Для не родственников и не старых друзей это возможно разве что в случае сексуальной связи… Ну да меня этот вопрос не столь сильно занимает, даже в чисто научных интересах. Если кто-то совершает невозможное, чтобы спасти чью-то жизнь, то препарировать его действия я не вижу надобности.

- Циничные вы ребята… – хмыкнул Гидеон, – впрочем, меня во всём этом радует то, что и Иглас скоро будет здесь. Почти вся команда в сборе, очень кстати, занефы там как раз наводят последний лоск… Боюсь, с этим не стоит затягивать, а то с их лоском, в их занефском понимании, мы будем собирать в космосе больше зевак, чем выставки русской хохломы.

- А меня вот ничего не обнадёживает, – мрачно проговорил Эдето, – я б не отказался занять оптимизма…

- Странно это слышать, когда ваши силы повсюду достигают победы за победой, – удивился Викташ.

- Если вы разберёте последние сведенья внимательнее, вы перестанете удивляться.

- Кажется, я понимаю, о чём речь, – кивнул Гидеон.

- Да, и я…

Викташ и Илкойненас не понимали всё равно, и Эдето счёл нужным пояснить.

- Никто не спорит, что в короткий срок они получили от нас больше, чем они ожидали. Никто не спорит, что сила цепной реакции – она немалая сила, воодушевлённые нашим успехом, пассивные прежде мирные горожане тоже начинают давать отпор, поднимаются и в других регионах – и в целом они видят, что имеют дело не с одним-двумя очагами, а с десятью-двадцатью, это не может не портить настроение. Но я в сопротивлении тридцать лет, я знаю их тактику и их реакции. Получая раны, хищник свирепеет, и кидается на противника с удвоенной яростью. Что мы видим здесь? Они отступают. И если из междуречья они отступают по тактическим соображениям, разумно, то с той стороны Ясимы отступать – это… странно. Я не способен поверить, что они так напугались нас, не при их арсенале. Мы заняли пригороды Яскары почти без боя. Отчасти это можно было списать на то, что, по слухам, одно их звено отказалось вылетать, возмутившись тем, что их послали в гетто, даже не предупредив, не обеспечив средствами защиты, заставив сражаться на заражённой земле с открытыми лицами. На них, конечно, надавили, они всё же вылетели, но момент был упущен. Но дальше началась форменная ерунда… При том, что у нас действия были совершенно не слаженные, и с той диверсией, проведённой вашим Эркеной, получилось хорошо, что вообще что-то – из трёх бомб сработала одна… Они, откровенно говоря, не больно гениальные стратеги, конечно… Но мы-то – тем более. По идее, они все учились военному делу, многие из них имеют высокие чины по меркам вашего мира… им ничего не стоило обставить нас по крайней мере вот там и тогда. Но они – сражались, конечно, но практически бестолково топчась на месте, потом, разбирая хронику сражения, я нашёл минимум три момента, когда они могли совершить какой-то значимый шаг… Они этого не сделали. Возможно, конечно, не додумались… Но мне так кажется – просто их стратегия заключается в другом. У них просто не было желания прилагать усилия для победы в одном, не главном с их точки зрения сражении. Возможно, они хотят позволить нам как можно больше, чтобы мы расслабились, опьянились лёгкими победами и пропустили сокрушительный удар… Может, это паранойя, зовите как хотите. Но видя, как они уступают – большей частью, конечно, незаметно, умело, но иногда допуская и грубые промахи – я не могу не думать, что они готовят какую-то большую пакость. Мы не можем не брать то, что нам даётся, не можем не занять город, когда их войска его просто оставляют, и конечно, нашим людям не запретишь это воодушевление, вера это вообще наш главный ресурс уже долгое время… Но теперь нам нужно думать, где, откуда нам ожидать этого удара.

- Возможно, в этом и заключается их цель. Рассредоточить ваши силы на большой территории, которую будет сложно контролировать. Пока связь у вас не идеальна, и координация действий не всегда возможна, это ваше слабое место. Взяв реванш на этой стадии, они одержат победу психологическую – увидев, как сокрушительно вы падёте после того, как так многого добились, повстанцы в других регионах, можно предположить, падут духом.

Эдето скрипнул зубами.

- Я хоть университетов и не кончал, но кое-что слышал, знаете ли, о поражении несвоевременных революций. Возможно, для нашего масштабного выступления и рано, не готовы ещё, недостаточно организованны, недостаточно оружия, технических средств, недостаточно энергии в массах, которые должны бы нас повсеместно поддержать, а не просто ожидать, чья возьмёт, воспринимая это как очередное бедствие от судьбы на их голову… Но я имею дело не с историческими теориями и законами, а с живыми людьми. И эти живые люди полагают, что мало, например, вызволить корлиан из гетто, надо дать им где-то новые дома, хотя бы в ближайшей перспективе, им нужно дать возможность сражаться за них, а не растить детей и внуков в этих подземельях. Мало освободить из тюрем наших товарищей и прочих невинно осужденных – а некоторые сидят там и без всякого суда, официально их там нет, поэтому бесполезно требовать их освобождения – надо сделать так, чтоб их место не заняли новые, чьё преступление только в том, что они против землян… Человек многое может сделать на одной надежде, но эта надежда у них должна быть. И если я буду им эту надежду обещать на когда-нибудь очень потом, если буду лишать надежды изменить что-то своими руками, своими силами – мне надо идти в священники, а не в командиры боевого подразделения.

- Это-то всё понятно… Но вообще мне кажется, не так уж и прискорбно рано для этого вашего выступления. Достаточно вы накопили… Другое дело, что и они это понимают, и адекватный ответ готовят…

- Можете не сомневаться, – раздался сзади, со стороны входа, голос, который тоже давно пора было здесь услышать, – я могу показать вам кое-что интересное прямо сейчас. И по итогам вы будете срочно думать, что делать… хотя думать можете начинать прямо сейчас.

Стук посоха Альберта в установившейся тишине был просто оглушительным. Немного разбавили впечатление Рефен и Эльгард, втащившие следом два каких-то немаленьких, судя по крайней мере по объёму, чемодана.

- Да, знаю, меня очень давно не было и меня очень хочется спросить, где же я шлялся и почему даже не давал о себе знать, отделываясь короткими сообщениями… Ну некогда мне было писать длинные письма. Сейчас поймёте, почему.

Руки техномага были пусты, Гидеон терялся в предположениях, что же такого он может скрывать в своих карманах, чтобы это произвело на них столь сильное впечатление, но Альберту, по-видимому, и это не было нужно. Он поднял ладонь, над нею вспыхнуло и засияло, постепенно разрастаясь, словно миниатюрное северное сияние, в нём начали проступать ещё неясные картины.

- В общем ситуацию по фронтам, думаю, знаете. Могу, конечно, немного дополнить, хотя общий принцип вы поняли. Вот пример – старт корабля с поля в окрестностях Ятфы, снято три часа назад… Вообще непонятно, зачем он туда садился. Может, для дозаправки, может – просто перекурить. В Ятфе, вам прекрасно известно, есть ваши части, но вступать с ними в бой земляне и не попытались. Вот полёт трёх тяжёлых кораблей над Ведзой – опять же, без каких-то попыток атаковать… Ну, это вы могли видеть и сами. И опять же недоумевать – почему. Эскадра тяжёлых бомбардировщиков летела было к Виладу – и круто развернулась, пролетела над Херзаем без единого выстрела. Странно? Странно. Общее у всех этих стартов очевидно – направление. Они улетают вглубь континента.

- Консолидируются, – кивнул Эдето, – собираются в большую массу.

- Не согласен. Есть такое выражение – «уж лучше вы к нам». Почему бы подмоге лучше не вылететь им на помощь? За каким великим смыслом можно оставить позиции, которые с горем напополам ещё удерживаешь, позволяя занять всё? Ну, лично для меня ответ очевиден, в смысле, очевиден он в целом и для вас, сейчас просто узнаете конкретный метод исполнения… Перед этим позвольте вам показать ещё кое-что…

Уродливые очертания военных кораблей сменились лиричной панорамой гор.

- Массив Озара.

- Массив Озара, да. Одно из живописнейших мест континента, богатое редкими видами флоры и фауны… когда-то. Место обитания нескольких горных племён, ещё полвека назад славившихся разнообразными кустарными промыслами, от изготовления посуды до создания уникальных целебных мазей – тоже, опять же, когда-то. Вот заброшенные шахты по добыче квантиума – последние заброшены около двадцати лет назад, когда выработка стала более невозможна. Не исчерпана, именно невозможна – сканирование показывает высокое содержание квантиума в породах, залегающих глубже, но дальнейшая разработка трудоёмка, дорога и чревата обрушениями. Плюс, этому несколько мешает ваш лагерь там, но это мелочи… Примерно такая мелочь и здесь, над нами, вокруг нас и под нами, это вы знаете. Как-никак, вам пришлось повозиться, чтобы эти шахты было возможно использовать… Но это ещё не всё. Более тщательное и глубокое сканирование показало, что пласты руды простираются дальше, по основаниям горных массивов, примерно до Вилада здесь и до Сайды там. Кое-где, где отдельные жилы подходят близко к поверхности, небольшое содержание ионов квантиума можно обнаружить в воде мелких озёр вокруг Сайды, в воде там, где водоснабжение из глубоких скважин. Достаточно удивительно такое большое содержание квантиума на планете земного, в общем-то, типа, хотя ваша планета необычна много чем…

- Ну? И зачем нам этот квантиум? Насколько знаю, с его добычей и они сейчас завязали…

- Завязали, но не по своей, как было сказано, воле. Квантиум в галактике по-прежнему востребован в большом количестве – постройка новых зон перехода и реставрация старых требуется регулярно. Ну, он требуется и в других отраслях, но главной остаётся всё же эта, у других на такую штуку не вдруг-то найдутся средства… Прежде за каждый новый источник квантиума миры и корпорации затевали нешуточный бой, иногда переходящий в сражение буквальное. Сейчас, когда в основном вопрос курирует Альянс, всё как-то цивилизованнее проходит, каждое новое открытое месторождение тщательно обследуется независимой экспертизой, в каждом случае принимается продуманное решение на грани акробатики, как поделить прибыль между миром-первооткрывателем и мирами, которые готовы спонсировать добычу, если сам мир-первооткрыватель не в состоянии. Ясное дело, процентное соотношение устраивает не всегда и не всех, но обычно все молчат и довольствуются. Ваша планета – конечно, не из числа самых больших месторождений, в общем-то, ближе к числу небольших… но всё же. Сами понимаете, для прописавшихся тут у вас граждан и это весомо. Пока они имеют доход и с выкачивания более «простых» ископаемых, ну, в обоих горных массивах-то их больше не осталось, потому в том числе вам и удалось их занять… Нефть у вас тут ещё есть, но ваше месторождение дохлое в сравнении с теми, что в восточной части континента. Газа хватит ещё надолго, но с ним есть некоторые проблемы с рынком сбыта, часть покупателей нашли источник поближе… Ну, золото – хорошо, но примерно как нефти. С чёрными и цветными металлами почти уже всё. Как понимаете, это сборище тоже не является единой трогательной семьёй, и местным, сейчас терпящим незначительные, но неуклонно растущие убытки, никто не окажет помощь бесплатно. Ну, не поделится из своего кармана. Разделаться с вами они, допустим, помогут, это и в их шкурных интересах тоже, но потом выставят им счёт. А оплачивать его им нечем, если только туже затянуть пояса. И да, даже в самые тупые головы закралось понимание, что переложить это бремя на плечи аборигенов не получится – выжать у народа можно не более того, что у него есть. Они могут, конечно, покрыть эту статью за счёт другой, основной до недавнего времени – продажи оружия, и до недавнего времени это было реально, но, во-первых, содержимое самых богатых закромов однажды подходит к концу, во-вторых, некоторую часть потенциальных покупателей уже отпугнул своими акциями «Наутилус». Так что примерно для трети покупателей у них сейчас нет товара, а для трети товара нет покупателей. И ещё и вы тут, как будто кроме вас проблем нет… А, нет, правильно сказать – ещё и я, со своим посланием для пролетающих кораблей… Я его сделал открытым, поэтому соответственно, его засекли и они. То есть, они предполагают, что скоро гостей у них может стать больше, чем приготовленных для этих гостей могил, и надо что-то решать, а жить хочется, и жить хорошо… А теперь смотрите. Смотрите-смотрите, этого вы нигде больше не увидите. Вам это не светило увидеть.

Изображение мигнуло и изменилось ещё более неожиданно – явив лицо молодой девушки джи-лай в земной одежде. Судя по студийному фону за спиной – диктора местного телевиденья.

- Упс, извините, сейчас звук будет с переводом… Он ещё не до конца смонтирован, звук, поэтому местами его не будет…

- Где это снималось? – округлил глаза Эдето, – и что это, вообще?

- Вы там не были, хотя название будет вам знакомо. Город Хьял в десяти тысячах километров за Яскарой, территория, сейчас подконтрольная дрази, там три совершенно мёртвых города… Жители ещё лет тридцать назад переселены кто куда, дрази, конечно, рабский труд любят, но не настолько, чтобы содержать, хотя бы на том же уровне, что земляне, целые города… Кстати, по общему состоянию зданий и улиц это видно, всё же 30 лет – это срок… но смотреть-то, понятно, будут не на это.

- Так, не понял, а эти тогда – кто?

Появляющиеся на экране джи-лаи, маркабы и некоторое количество людей в основном бесцельно, потерянно брели по улицам, то и дело кто-нибудь хватался за грудь, оседал, сползал по стене, сворачиваясь калачиком и затихая. Вскоре на улице не осталось уже никого, стоящего на ногах, кадр сменился то ли мелким магазином, то ли небольшой забегаловкой, где у прилавка с едой стоял, шатаясь, явно немолодой дрази, лица его видно не было, но видно было, как он судорожно прижимает руку к груди, как тело его сотрясается от кашля. Вскоре он рухнул, к нему подбежало несколько джи-лаев, в том числе в форме сотрудников, один из них прижал обе руки к животу и, видимо, тоже зашёлся в судорожном, до рвоты, кашле. Диктор между тем серьёзным напряжённым голосом рассказывала, что их корреспондент с риском для жизни побывал в опасной зоне…

- Это – ну, контингент разнообразный, по источнику. В основном заключённые – что тоже можно понять, у многих на запястьях заметны следы от оков, но кто, опять же, на это будет смотреть…

- И они… они умирают?

Альберт кивнул.

- Ну да. Умирают в мёртвом городе, что может быть логичнее? Это масштабная, хотя довольно бюджетная кинопостановка, на междумирные премии на мой взгляд не тянет, но боюсь, меня не пригласят в жюри…

- Какая к чёрту чума Драфы?! – не выдержал Гидеон, – её нет уже пятьдесят лет! И она не поражала ни людей, ни бракири, с какой стати она должна поражать джи-лаев? Откуда она взялась у заключённых, и если даже так – какой дурак при этом выпустил их в город?

- Как раз совсем не дурак. Чумы Драфы действительно нет, если её штаммы и сохранились, то они точно не здесь. Здесь – отравляющий газ. Симптомы у этой чумы таковы, что за них сойдёт, на внешний вид, и приступ астмы, и кишечные колики. Люди идут, падают, умирают – мы видим только это, а не распылители с баллонами… Хотя вот здесь вы можете увидеть, как чуть дрожит воздух – раструб распылителя кроется в отдушине в стене, напор сильный, но кто это, опять же, заметит.

- Но… какой-то непонятный абсурд… Зачем им это? Что они, чёрт возьми, делают?!

- Политику. У здешних владык вся сила, вся власть и вся информация. У них военный и почти весь гражданский транспорт, у них оружие – пусть преимущественно прошлого-позапрошлого веков, но всё же. У них судебная и исполнительная власть… ну, то, что они так называют. Но их мало чисто количественно, это правда. И они понимают, что если народ поднимется разом весь – их со всем оружием, со всеми танками, со всеми заборами могут раздавить просто в блин. Они с самого начала не очень-то стесняются в средствах, но они знают – если управлять одной силой, если признать себя врагом явным, то царствование может закончиться неожиданно и трагично, вовсе не обязательно у них будет семь веков, как у маркабов. Поэтому нужно изображать из себя друзей. Суровых друзей, которые да, немножечко запрещают, стремятся к контролю над всем и вся, лишают свободы передвижения, насильно переселяют, садят в тюрьмы и убивают… всё для вашего блага. Пока народ не верит, но хотя бы молчит, всех устраивает эта обоюдная игра. Когда народ говорит о своём неверии вслух – случается что-то, что если не заставит поверить, то отобьёт охоту спорить. Лучше уж быть под властью захватчиков и не заходить за забор, но быть живыми, вы понимаете?

Ли’Нор потрясла головой, словно надеясь стряхнуть дурной сон.

- И они собираются изобразить угрозу эпидемии? Они понимают, какая начнётся истерика?

- Им это и нужно. Из способов манипулирования сознанием один из самых тупых, но действует ведь. Менее, чем через сутки это видео – домонтированное и доведённое до совершенства, конечно – появится в новостях. Не в вашем регионе, конечно, вам-то это не обязательно. А ровно через двадцать пять часов – когда станет точно известно, что все, кому ещё нужно и можно жить, покинули регион – вашего региона не станет. Здесь не должно остаться ни одного живого человека, кто мог бы рассказать о том, что произошло. Поэтому им нужно, чтоб как можно больше вас вышло на поверхность, хотя и до недр они, надо думать, достанут… Я пока не могу точно сказать вам по исполнению – из того, что мне удалось узнать, я ясности не почерпнул, едва ли это будет газ – маятно, малоэффективно, если у вас окажется достаточно противогазов и оперативности укрыться в убежищах, либо ядерные бомбы – тут всё же надеюсь, что они поостерегутся, как-никак, небезопасно для них самих, либо напалм. Взрывы им в любом случае будут нужны – чтобы, добив ваши лагеря, заодно обнажить давно интересующие их рудные пласты, по крайней мере, точки, куда надо ударить для наиболее эффективного смещения пластов, у них на картах помечены. Это план, несущий им сразу несколько выгод – доступ к квантиуму, уничтожение целого крыла надоевших им подпольщиков и воздействие на народ. А возможно, потенциально и на тех, кто может придти сюда с разбирательствами, если уж мой сигнал не ушёл в пустоту. Нет, конечно, уничтожение целого региона даже ввиду угрозы эпидемии едва ли кто-то назовёт гуманным, но что ж им было делать, вопрос жизни и смерти целой планеты… А то и всей галактики, вирус ведь мутировал, и теперь поражает всех без разбора… И если уж очень надо, будет организовано подтверждение от всего джилайского народа, что такие методы они вполне оправдывают и полностью драконовские меры правительства поддерживают… Если они состряпали вот этот кинофильм, то как-то и выступления в поддержку себя любимых организуют. Я вижу, конечно, некоторую вероятность того, что и этот их акт любви и доброты мне удастся осветить, отправив по тому же каналу вместе со всем, что ещё мне удалось найти, но как ни крути… Двадцать пять часов – это не так мало для них, чтобы обосновать, почему наши материалы, показывающие их не лучшие стороны – фальшивка, и это очень мало для нас, чтобы придумать, как выжить. Я полагаю, я могу если не отменить, то ослабить или отсрочить их главную демонстрацию силы и прав, мне физически не остановить их всех, но этот карательный отряд сюда придёт сильно поредевшим… После того, как моё видео с зондов домонтируется, я испорчу им настроение показом по всем каналам своего, альтернативного кино – я надеюсь, здесь найдётся кому мне помочь, с доступом к необходимому оборудованию… Я могу пообещать, убить нас будет совсем не так легко, как это выглядит в их выкладках. С одними такими я имел дело, потренировался на волчатах – пора переходить к волкам… И в любом случае, что бы им тут ни удалось – это всё будет показано. Во всех подробностях, несовместимых с легендой о чуме до степени, несовместимой с их дальнейшей жизнью. Вам же могу посоветовать только немедленный старт. Я прикрою вас, тут можете быть спокойны. Ведь вы же, надеюсь, теперь-то все собрались здесь?

Гидеон от полноты эмоций украсил свой кулак весомой ссадиной.

- Алварес. Схевени. Хинчи…

- От них до сих пор нет вестей, – кивнула Ли’Нор, – последний раз видели их, по неточным сведеньям, на перегоне в сторону Вайжела. Что им понадобилось в Вайжеле, я не представляю. Учитывая, что с вайжельцами, как и с виладцами, у нас сейчас… сложное положение, могло быть всё. Но всё же мы предпочитаем полагать, что дело в том, что это не самые лёгкие переходы сейчас. Очень не хотелось бы улетать и оставлять их на своей шкуре выяснять, какой же именно метод изберут земляне. Тем более что не думаю, что нас должно слишком утешать то, что тилоны, вроде как, на стороне повстанцев… Думаю, вы понимаете, о чём я.

- Хватит! – молчавший всё это время Дэвид ударил ладонями по спинке широкого сиденья, за которым стоял, в тот же миг одна из ламп на потолке взорвалась, осыпавшись дождём осколков, – этого не будет! Хватит играть по их правилам в салочки со смертью! Им и так слишком многое позволили!

- Что ты имеешь в виду? Кто и что когда-либо позволял тилонам? Да, ты прав, мы, преследуя их, всё время отстаём на шаг или шага на три, вот хотя бы об этом мальчишке вспомнить, но…

- При чём здесь тилоны? Я говорю только и именно о том, о чём говорил после Андромы… Вы должны бы прекрасно догадаться, о чём я! От Атксиса до Рувара дорога измеряется не в километрах… Предметом вашего дела, вашей заботы является, конечно, тилонский след, но это значит, что вы сознательно оставите без внимания земной след, угрожающий нашим жизням уже второй раз? Да, возможно, вы оставите, считая, что это не в вашей компетенции. Или по крайней мере, не в ваших силах сейчас… А я – не оставлю. Решайте вопрос с политической стороны, привлекайте внимание общественности, делайте, что полагается делать, а меня они уже убили один раз, и мёртвые, корлиане правы, имеют право судить живых!

- И куда ты?

Дэвид сбросил руку Гидеона и смёл с дороги Викташа и Ви’Фара, как нечто невесомое.

- Туда, куда нужно. И для того, для чего нужно.

Альберт догнал его в дверях.

- Я думаю, без корабля тебе будет трудно.

- Ничего, возьму истребитель. Или отращу крылья.

- Но ведь если есть корабль, то многое проще, разве нет?

Дэвид бросил на него такой взгляд, словно этим взглядом сканировал до самого костного мозга, и кивнул. Вместе они скрылись с глаз шокированной компании.

- Кто там говорил, что если Альберт решил что-то сделать, то его не остановит никто? То же можно сказать, в общем-то, и про Дэвида Шеридана. А если что-то решили вдвоём сделать Альберт и Дэвид… Думаю, продолжать не нужно, да?

Здесь маски были сорваны, здесь все дали волю эмоциям. Таким эмоциям, каких недра маркабского корабля, вероятно, не видели вообще никогда.

- Из-за тебя! – вопила Лаура, нависая над Энжел, – он умер из-за тебя!

- Какая вселенская трагедия! Мы собрались скорбеть из-за тилона, больше, я так понимаю, не из-за кого?

Ловить обугленное тело Ан’Вара, выбитое из «Сигора», не сочли целесообразным – что мёртв, было несомненно, ни времени, ни моральной готовности к погребальным церемониалам не было ни у кого. Бортовые орудия «Млау» сожгли то, что осталось и от него, и от истребителя.

- Какого чёрта вам не сиделось на заднице ровно, объясни мне?

- Какого чёрта эту сраную машину было не подключить к «Змею», который никому б не впёрся, спросить не хочешь, да?

- Тебя, наверное, спросить надо было, как тебе сбегать удобней будет! Господи, Энжел, почему ты настолько, до такой степени дура? Ты сама понимаешь, насколько ты дура?

- Будем на меня орать, пользуясь тем, что остальных унесло в чёрте куда, то есть, в чёрте когда? Это была, если строго, не моя идея!

- Ага, теперь можно что угодно говорить, возразить-то некому! В том, что Билл и Кри’Шан теперь неизвестно, живы ли вообще, виновата тоже ты! Ты отдала команду на запуск, именно ты! И не твоя заслуга, что тебя, когда схватилась за дверцу, шибануло этим разрядом…

- Но и не моя вина! Я предпочла б сейчас быть там, с ними… И я не верю, слышишь, молчи вообще, что они погибли!

- Ну, этого мы знать не можем… А вот Ан’Вар погиб совершенно точно! Спасая наши задницы из того дерьма, которое ты нам обеспечила!

- Спасая свою задницу прежде всего! Нашла, из кого лепить героя!

- А надо, как ты, лепить из него чудовище? И кто тут его главная жертва? Напоминаю, мы все оказались на борту «Млау» совершенно добровольно! Ну, кроме Лорана и Кри’Шан, но они в противном случае были бы мертвы, тоже по-моему так себе перспектива! И, спасал он, может, и свою задницу, а спас все наши, и вот этих хорьков тоже, – она мотнула головой в сторону компании громко голосящих что-то, по-видимому, молитвенное маркабов.

- Что ни говори, оказались в нужное время в нужном месте, – кивнула Г’Сан, – теперь, как ни крути, главное – свалить из этого места как можно дальше. «Кронос» явно успел подать сигнал о случившемся, о слинявших центаврианах и говорить нечего. От следующих не отобьёмся.

- И что-то кажется, – мрачно хмыкнули два землянина из сдавшихся в плен «Фурий», – за нас вы много не выторгуете.

- Что-то лично мне кажется, – обернулась к ним Г’Сан, – вы б молчали лучше. Сдаётся мне, вас на родине могли уже зачислить в дезертиры. Может, это и не первоочередная информация, которую мог передать «Кронос», кто больше всех возбухал против идеи уничтожить ни разу не заражённых мирных учёных с семьями, но могли, могли…

- Это не ваше время, – развела конечностями Чтцфркфра, – вам не у кого искать защиты. Ни у кого здесь больше нет родины.

- Родина там, куда приведут нас боги, – сурово изрёк один из маркабов, – и мы лишь просим у вас позволения отправиться в странствие в поисках той земли, которая примет нас.

- Ну это не у нас надо просить, – огрызнулась Энжел, – а у последнего оставшегося господина всего живого… От меня вам совет – ищите эту землю как можно дальше. На всех ближайших вам будет не безопасно.

- Ну, не сказать, чтоб у нас тут совсем никого не было, – криво усмехнулся Майк, – но сомневаюсь, что придти к моему отцу и попросить помочь, чем знает – хорошая идея.

- А моя мать вообще ещё не родилась… В общем-то, самое разумное было б просто вернуться в своё время, надеюсь, это возможно…

- Ну конечно, возможно! – фыркнула Лаура, – у нас ведь остался целый один модернизированный истребитель, способный запитывать машину! Только видишь ли, какая штука? Своим появлением и своими действиями мы создали новую ветку! Мы сейчас УЖЕ не в том времени, которое когда-то породило нас! И поскольку эта машина не относится к числу обладающих расширенным управлением… Сечёшь? В самом вероятном варианте, со всей прежней жизнью мы простились навсегда!

- Я думаю, – сказала Люсилла, – надо мне чего-то мозговать, как бы выбраться в город… ну, сам понимаешь.

- Нет, не понимаю. И против. Вот это ты должна понимать.

- Лоран, брось. Я не настолько исключительной, экстравагантной внешности, чтобы сразу кому-то броситься в глаза и запомниться, и не настолько одичала тут, чтоб не помнить элементарных мер предосторожности. Нам надо бы, вообще-то, многое купить, как ни старалась я с запасами, но они подходят к концу. Но не в этом только дело. Нам нужно зарегистрировать детей. Чем больше пройдёт времени, тем это будет сложнее.

Лицо Лорана стало совсем мрачным.

- Ещё и с детьми…

- Без муки будет несколько тяжеловато, но положим, терпимо, я люблю хлеб, но не до фанатизма. Без масла уже сложнее, оно и требуется чаще. Соли бы на самом деле ещё подкупить, у нас много ушло на засолку… И ткани – сам понимаешь, и нам, и детям хорошо бы сменить застиранные простыни на что-то посвежее и получше. Но даже это, может быть, было бы роскошью, без которой можно обойтись… Хотя ещё так ящичек гвоздей и рубанок поновее я б тут совсем не отказалась видеть… Но детям нельзя без документов, без подтверждения их существования, их прав.

Лоран вздохнул. Возразить было нечего… в смысле, по самому существу вопроса…

- Но ты ведь не можешь их записать как наших общих детей, раз уж мы официально не муж и жена? То есть, если можно указать, что я их отец, и без упоминания о браке, то я, наверное, должен быть рядом?

Люсилла помрачнела.

- Вот с этим сложнее. Лоран, милый, при иных обстоятельствах я бы и рассуждать тут не стала, я б и не помыслила, что мои дети могли б остаться без фамилии своего отца, без его имени в документах. Они Зирхены, и тут есть, чем гордиться! Но, во-первых, мы, действительно, не женаты официально, а значит, от тебя требуется присутствие, чтобы признать ребёнка, а вот «светить» тебя уже совершенно недопустимо, во-вторых – в этом, знаешь, есть смысл. Ну, в том, чтобы дети были записаны как именно мои. Я могу хоть до онемения повторять одному человеку, которого мы всегда имеем в виду, что мне не нужно фамилии, которую ты обрёл здесь, и прочего того, что ты обрёл здесь, мне нужно лишь то, что представляешь из себя ты сам… И я хочу, чтоб мои дети так же назывались детьми своего отца. Да, вот в этом я честолюбива, и вот это совсем не денежный вопрос. Я прекрасно помню, с кем их зачинала, и если в тот момент я была готова к тому, что это будет только для меня самой, то теперь я знаю, какое значение это имеет для тебя… едва ли не большее, чем для меня… Но если фамилия кем-то ставится выше, чем человек – что ж, мне достаточно человека, мне не нужно фамилии. Поэтому я решила назвать нашу дочь Виккой Зирхен – дать ей твою фамилию как второе имя, хоть так она у неё будет. Я решила начать с неё, да – так будет проще. Во-первых, сразу с обоими я уже буду куда больше привлекать внимание, всё же близнецы у нас – скорее редкость, чем правило, в отличие от вас. Во-вторых – Викка, в случае чего, больше похожа на бракири. Сложнее будет объяснить человеческого младенца с красными волосами и хвостом.

Дети возились в кроватке, только иногда негромко попискивая, Лоран подошёл к ним, долго любовался, как более крупная Викка пытается зарыться под более горячего Элли, как они сонно тычутся друг в друга мордашками и лениво покусывают друг друга.

- А ушки, Люсилла? Ушки точно не позволят принять её за бракири.

- Ай, не беспокойся. Надену на неё шапочку. Я как раз связала несколько подходящих вариантов… Думаю, не каждого же потянет рассматривать поближе и эту шапочку развязывать. И вообще, я умею разговаривать с людьми. Мне ж совсем немного нужно, просто документы, просто официальная регистрация моей девочки. И мальчика, конечно, тоже, но будем решать проблемы постепенно, и начнём с более лёгкой. А там… Главное, чтобы они в принципе официально существовали. И тогда, когда будет возможность, просто заявишь о своём отцовстве и дело с концом.

- Он уже должен быть здесь.

- Я здесь, – молодой корлианин выглянул из тёмного провала какой-то подсобки, – я был внимателен, никто за мной не следил.

- Это уж слава богу тогда, – проворчал Илмо под нос по-кориански, – если б тут за каждым корлианином следили, то для нас вообще не было бы шанса…

Илмо и Хинчи, чтобы не привлекать внимания необычной внешностью, пришлось обзавестись балахонами с глубокими капюшонами. Правда, внимание они привлекали всё равно, потому что кроме них, в таких балахонах ходил мало кто. Положим, теперь их просто могли принять за маркабских вдов, давших обет молчания и вечной скорби, это уменьшало количество пристающих с расспросами, но и возможность добывать сведенья сводила на нет. Вадиму приходилось почти всё делать одному, это злило и тревожило Хинчи – землян здесь мало, Вадим в конце концов примелькается…

Место это когда-то имело и джилайское, нейтрально-поэтическое название, но теперь оно называлось Чёртовыми Каньонами, и название было, пожалуй, справедливым. Спокойно в глубоких каменных руслах, дно которых представляло собой что-то ровное не более чем на 5%, бывало где-то около часа в сутки. Всё остальное время сквозь нагромождения красно-бурых камней, доходящие до высоты в среднем двух метров, с рёвом на огромной скорости неслись потоки грязной воды, сметая и ворочая эти валуны, как мелкие камешки. Когда-то это было две вполне обычные реки, которые, как и Тиза, Ясима и Вайжа, несли свои воды к океану. Потом произошло землетрясение, вызвавшее настолько мудрёный тектонический разлом, что вода уходила куда-то ниже, а оттуда под огромным давлением вырывалась из нескольких трещин в скальных породах, потоки сшибались, поднимая столбы брызг до небес и круша любые преграды на пути, то есть, в основном – очередные участки бывших берегов. Постепенно давление спадало, вода начинала течь тише, и где-то на час прекращала течь совсем, чтобы снова вырваться из-под земли безумными грязевыми гейзерами в очередной раз. Правда, и в этот час ходить по скользким камням и жидкой грязи удовольствие было ниже среднего. Легко понять, что к числу густонаселённых районов окрестности двух рек не относились. Землянам на этот райончик было плевать, даже после того, как до них дошли слухи, что его используют для каких-то своих нужд повстанцы – слишком рисковое для жизни удовольствие было, пытаться устраивать там засады. Достаточным моральным удовлетворением для них было, что сами повстанцы, при недостаточной ловкости и осторожности, нередко гибли во время очередных водных потех. Правда, слухи об этих потерях бывали несколько преувеличены, в том числе самими повстанцами – бывало, что когда нужно было кого-то надёжно спрятать, его объявляли погибшим в Чёртовых Каньонах.

Это, впрочем, было не единственное применение коварному месту. Во-первых, здесь тоже проходили подземные туннели – перекрытые в месте разрывов, то есть, по стенам каньонов, надёжными двойными шлюзами, они были, как ни парадоксально, одним из самых надёжных каналов сообщения с югом, так как земляне сюда даже не совались, и за тот час, что шлюзы были открыты, пройти можно было немногим и пронести немногое, но это было всё же существенно. Во-вторых, местными умельцами именно тут была установлена одна из собственных повстанческих электростанций, использующих энергию бешеной воды во благо. И наконец, теперь именно здесь гордо и несколько безумно возвышалось, на одном из утёсов, когда-то почти полностью скрытых под водой, «Серое крыло-39». Вода тилонов, по-видимому, не смущала и не пугала – то ли они рассчитали заранее, то ли убедились в процессе, что достаточно высокие волны до корабля не долетят, а наблюдать бесящуюся у самого подножия стихию было, видимо, даже любопытно и приятно. Правда, некоторые неудобства, наверное, им такое положение дел всё же доставляет – сообщение между кораблём и тилонами, гостящими у повстанцев Вилада, не слишком легко… Но ведь, вполне возможно, летательным аппаратам и не обязательно дожидаться полного схода воды…

- Вода убывает, но сейчас там всё ещё не безопасно…

- О безопасности никто не говорит. Нам нужен момент, когда возможно будет открыть шлюзы. Для этого достаточно, насколько я знаю, чтобы вода упала до полутора метров.

Без специального разрешения руководителя отряда открывался только один шлюз – «малый», «служебный», находящийся выше по течению, чем пресловутый утёс и использующийся техниками для ремонта приборов сетей, что требовалось, увы, регулярно и иногда, увы, срочно.

- Герои простых путей не ищут, – пробормотал Илмо, поворачивая первый из здоровенных вентилей, открывающих внутренние створки шлюза. Было в этот час в туннеле, к счастью, безлюдно – для «открытия навигации» ещё рано, и из строя тоже пока ничто не вышло…

- Мы примерно представляем, куда идём, и как легко из этой прогулки не вернуться живыми. Утешает одно – они вряд ли ожидают нас сейчас…

Створки внутреннего шлюза закрылись, надсадно заскрипел вентиль. Хинчи почувствовала, что ей стало страшно. Даже более страшно, чем в ту ночь вылазки с освобождением корлианских деревень… Казалось бы, с чего? Она видела таких шлюзов немало. И таких тусклых желтых фонарей под самым потолком, и клубов толстых кабелей, змеящихся от щитка к щитку… Подсобные помещения редко производят располагающее, позитивное впечатление, но могилой-то они казаться не должны… Но при том, что всё, судя по мирно горящим лампочкам на щитках, было штатно, при том, что шум воды из-за внешних створок доносился приглушённо, словно вода бурлила где-то безумно далеко, было страшно. Больше всего хотелось развернуться и уйти отсюда… Но Хинчи хорошо понимала, что не сделала бы этого, даже если бы ей это предложили.

Холодная водная взвесь ворвалась в полураскрытые створки, сорвав капюшон с головы Илмо.

- Ого…

- Да не так уж и ого, – Вадим глянул через его плечо вниз, – у основания лестницы сейчас должно быть около метра, и камни здесь в основном некрупные…

- Зато в самый раз, чтобы запнуться и переломать ноги, если не вовсе голову проломить… Ладно, надеюсь, этот путь у нас не займёт аккурат время до следующего прилива…

Легче всех, думала Хинчи, было их провожатому, корлиане привязаны к воде посильнее, чем к земле, и даже такую, «злую» воду не оделяют никакой неприязнью, считая, что она «по-своему права». Тидвийд молча, целеустремлённо шёл вперёд, бороздя раскинутыми руками с растопыренными перепончатыми пальцами воду, наслаждаясь, видимо, ощущением её тока, скорости, энергии, которая – они шли по течению, и вода подталкивала их в спину – словно вливалась в его худое долговязое тело. Хинчи наслаждаться было трудно – вода была не очень холодной, зато всё ещё очень быстрой, она толкала в ноги, перекатывала под ногами мелкие и крупные камни, неожиданно швыряла в лицо вырывающиеся в щели между валунами снопы брызг – учитывая, что вода всё ещё полна была взвеси взбаламученного песка и мелких камешков, в этом не было ничего приятного.

Миновали ещё один шлюз – он был, понятное дело, ещё закрыт, створки были мокрые до самого верха, волны уже лениво, с ноткой разочарования, но всё ещё лизали перила лестницы. От этого шлюза, кажется, до шлюза на противоположном берегу когда-то наводили навесные мосты, но все их срывало водой. У следующего шлюза есть выдвижной мост, и такой же у продолжения туннеля на том берегу, жаль, такиемеханизмы не получилось установить везде…

Огромный красный валун, задумчиво покачнувшись, сорвался с нагромождения справа от них и упал в воду прямо перед Илмо.

- Спасибо, что не в голову.

Хинчи с ног до головы окатило грязной пеной – по мере приближения к утёсу, окружённому такими же беспорядочными нагромождениями, вода бурлила более сердито, словно её неимоверно бесила каждая преграда, которая ещё отделяла её от встречи с океаном… За стеной водной взвеси встало «Серое крыло» – Хинчи почувствовала в этот миг, как болезненно сжалось её сердце. Они шли сюда освобождать Эркену… И оставить, по всей видимости, другого заложника – её корабль.

А может быть, нет? Их мало, но если и их там – мало… может быть…

Тидвийд ловко карабкался по мокрым, обточенным водой валунам, следовало укрыться, по крайней мере пока он не приблизится к кораблю и не станет понятно, пропустят ли его охранные системы…

- Саанхели, – Илмо с нежностью поймал плещущиеся в воде (они стояли погружёнными уже по шею) волосы Вадима.

Тидвийд подошёл к кораблю, Хинчи с замиранием сердца смотрела, как открывается шлюз… Оши-та, на что они надеются? Это глупость, он не пройдёт… а если и пройдёт – что он сможет, что успеет сделать? Он говорил, конечно, что не видит проблем в том, чтобы поймать первого встреченного там, приставить к его горлу нож и заставить снова открыть шлюз… Храбрый мальчишка…

Спустя томительных полторы, кажется, минуты шлюз медленно, но словно бы решительно открылся снова. Вода за это время сошла немного, теперь только кончики волос Вадима играли с серой пеной, оседающей на камнях.

- Ну что, похоже, пора. Как-то будет неправильно ждать, что он к нам ещё и Эркену выведет, а может, и всех тилонов арестованных, гуськом.

Илмо первым, соскальзывая, срываясь, матеря Чёртовы Каньоны и тилонов одинаковой лестности эпитетами, повторил путь Тидвийда. Вадим, с учётом его ошибок, направился следом, Хинчи осталось только смириться с позицией замыкающего – ну не везде женщину пропускают вперёд. Схевени скрылся в тёмном жерле открытого шлюза, на ходу вытаскивая оружие, и в этот момент в голове у Хинчи что-то щёлкнуло…

- Ребята, назад! Назад!

Вадим, уже добравшийся до вершины, растерянно обернулся, она едва не плакала от злости, не зная, что ей делать – выскакивать ли к нему, стрелять ли отсюда – не самая удобная позиция для стрельбы… В проёме шлюза показался темноволосый землянин, держа под грудь обмякающего Илмо.

- Сэридзава!

- Лучше поздно, чем никогда, госпожа Хинчи? Вы вдруг научились различать корлиан? Или просто осознали, что всё не может быть таким простым для вас только потому, что должно же добро всегда побеждать зло? Давайте, решайте быстрее, присоединяетесь вы к нашему дружному экипажу, или остаётесь ждать другого рейса, времени у нас мало.

- Хинчи, не стреляй, у него Илмо! Сэридзава, что тебе нужно?

Тилон перехватил бессознательного пленника поудобнее, одновременно держа под прицелом Вадима.

- Свалить отсюда, что и вам на самом деле надо. Жаль, у нас тут были довольно-таки интересные проекты… Надеюсь, вашим друзьям хватит ума и скорости… Если и нет – я плакать не буду, машина трудноуничтожима, а свидеться с вами в этой жизни – не необходимое мне удовольствие.

- Отпусти его.

- Нет. Пусть побудет некоторой гарантией спокойного старта и залогом наших успешных переговоров в дальнейшем, если вы выживете.

- Скотина! – Вадим бросился к шлюзу, Сэридзава, не медля, выстрелил, одновременно отступая вглубь неумолимого полумрака. Хинчи, наконец взобравшись на утёс, потащила Вадима назад – кровь рыжими пятнами расползалась по мокрой одежде, по её рукам.

- Назад, Алварес, ты ничего не сделаешь. Они собираются стартовать…

- Хинчи, пусти!

- Улететь с ними? Это безумие! Мы догоним их, им невыгодно его убивать, ты же слышал…

- Сэридзава, оставь его, возьми лучше меня!

Но шлюз уже закрылся. Руки Вадима скользили по острым камням, сотрясающимся вибрацией от готовящегося к взлёту корабля, бессильной злостью сползала по растрескавшемуся граниту, по сотрясающемуся рыданиями телу серая пена.

- Они забирают его, Хинчи, забирают…

- Алварес, ты ранен! Если у тебя пробито лёгкое… Нам нужно срочно вернуться, нам нужно…

Сверху посыпались камни, разбивая в кровь прикрывающие головы руки, снизу жадно хватала бесящаяся между камней вода. Кто-то что-то кричал со стороны, кажется, ближайшего шлюза, но Вадим не слышал, шум взлетающего корабля заполнил собой всё…

Тогда ему не случилось побывать в рубке – естественно, как-то и задачи такой не было. Но странно, он представлял себе её именно такой. Может быть – прочитав образ в мыслях навещавшего его Альберта, тогда, в регенерационной капсуле?

- Родители столько расспрашивали меня о том, какой ты… – с улыбкой проговорил Альберт, – они оба жалеют, что случай не привёл увидеть вас вживую. Но духовно, ты присутствовал в нашем доме всё моё детство – ваши с принцем книги стояли на полках и являлись частым предметом культурных споров за завтраком. Даже техномаги, пьющие по утрам чай со свежей выпечкой, не могут при этом не спорить о чём-нибудь достаточно заумном, этимологические странности языка корианцев севера Анхофского континента ещё не самая странная тема… Отец на прощание сказал, что очень надеется почитать потом сравнительный анализ фольклора джи-лаев и бракири – если, конечно, хоть какое-то сравнение будет уместно для рас, разошедшихся от единого корня настолько давно…

- Для этого достаточно бы было вытащить нас отсюда, но не ввязываться в то, во что ты ввязался сейчас.

- Ты преувеличиваешь ожидающие меня неприятности. В ордене всё-таки многое поменялось… Разумеется, идея о том, что обладающий сколько-нибудь значительной силой должен стоять в стороне и не вмешиваться, боясь какой-либо активности и инициативы тем более, чем сила его значительней и чем больше могла бы изменить, живёт и будет жить и полагать себя одной из основ мироздания. Что ж, многие так и живут. Опасение скатиться в пропасть потворства своим желаниям и повторить путь не самых счастливых наших представителей – она, в общем-то, здоровый ограничитель… Но то, чего этим ограничением не получается остановить – чаще всего стоит того и история называет потом неподсудным. По большому счёту, куда лучше использовать силу, чтобы развлечься примерным наказанием горстки негодяев, чем тратить её в мелких дрязгах и изнывать от внутреннего ощущения своей бесполезности… Отец как-то сказал, что подавляющее большинство техномагов, которых хотя бы раз не распекали за что-нибудь подобное нашей шалости, стоило бы вовсе исключить из ордена, потому что ничего полезного они ему всё равно не принесли. Я очень молод, и мне многое простительно. Большое счастье этих идиотов, что сюда не прибыл мой отец.

Дэвид усмехнулся. По мере снижения панорама на экране обретала чёткость – его уже не смущало то, что выглядит это так, словно они стоят у перил обзорной площадки, и только ветра не хватает для полной иллюзии.

- Они ещё там. Ещё готовятся. Но ты уже идёшь сквозь этот огонь…

- Он уже есть. Он уже живёт. Живёт в их мыслях… и моих.

Альберт кивнул. Он знал больше, чем можно бы было озвучить здесь и сейчас.

- Самое время обратить этот огонь на них самих.

- Нет. Мы должны обратиться к ним. Мы должны идти с открытым забралом, и выбор, жить или умереть, отступить или проиграть, они должны сделать сами.

- Как будет угодно. Я совершенно не против на самом деле, пусть это будет стоить немного лишних хлопот, но будет определённо бесценно по эффекту…

На базе уже заметили неопознанный корабль, уже вызывали, одновременно разворачивая в их сторону орудия.

- Простая визуализация тебя, значит, не устроит?

- Нет. Мне нужно быть там, отсюда мне будет гораздо сложнее… а силы ещё понадобятся.

- Что ж…

На посадочной площадке, естественно, уже собралась небольшая толпа. Деловитыми тараканами разбежались по укрытиям стрелки. Пока не стреляли – ждали отмашки. Небольшая летающая платформа с двумя фигурами на ней снизилась и зависла в полутора метрах над землёй, но отмашки пока не было – пять минут погоды не сделают, стоит хотя бы выяснить, кто и зачем припёрся.

- Добрый день, джентльмены, – нарушил тишину Альберт, – предупреждая ненужные вопросы, скажу, что наши имена, звания и полные биографии ничем не помогут вам в жизни. Нам есть что сказать вам, а вам стоит это выслушать, не перебивая. Лично я глубоко сомневаюсь, что в вас остались рудименты чести, совести и моральных норм, но мой спутник считает, что стоит дать вам шанс, а наивность нужно ценить, её так мало в жизни осталось. Нам стало известно о вашем эпохальном кинопроекте, – над ладонью Альберта вспыхнула голограмма всё с той же серьёзной дикторшей на фоне улиц и зданий города Хьяла, – и остальных связанных с ним планах. Увы, что знают трое, знает и свинья.

Голограмма сменилась следующим сюжетом – ракурс заметно сдвинулся, и теперь в кадр попали военные в противогазах, оцепившие горстку следующих «актёров», перекатываемые баллоны, о содержимом которых вполне можно было догадаться…

- Сколько? – хрипло бросил военный средних лет, в котором можно было предположить если не главного на этой базе, то одного из главных.

Альберт, честно говоря, сперва не понял, и посмотрел на военного с некоторым сомнением в его рассудке.

- Чего – сколько?

- Сколько за ваше молчание. И за оригинал записи, конечно.

- Ну я же говорил – не перебивая… Значит, других мыслей в ваших так много на что способных мозгах не зародилось? Нам нужно, чтоб вы отказались от уничтожения региона. Это тот минимум наших требований, без которого дальнейший диалог едва ли будет возможен.

- Че-го?

- В моей семье, как подобает нашему кругу, с самого моего детства звучало множество языков, начиная от языка таратимудов и заканчивая различными диалектами моради. Но говорю я всё же на земном английском, немногим отличающемся от общепринятой интерлингвы. Чего именно вы в моих словах не поняли? Нам нужно, чтоб ни один ваш корабль, ни один ваш самолёт не вылетал за хребет Озара, чтобы ни один ваш корабль, самолёт или танк не атаковал мирные города джи-лаев, ни одна ваша бомба не упала на их землю и ни один баллон газа больше не был там открыт.

- Вы, что ли, из этих крыс? Наконец-то у них окончательно съехали мозги… Чего ещё хотите? Публичного покаяния, компенсации за моральный вред?

- Вообще-то, было бы неплохо.

Офицер незаметно сомкнул по два пальца на руках, и с обеих сторон площадки одновременно раздались выстрелы. Разумеется, пробить щиты техномагии не имеющие никакой надежды.

- Советую не тратить время и боезаряд. Я понимаю, что вы ещё не весь арсенал на нас проверили, но может быть, не будем повторять хрестоматийные сценарии? Боюсь, гениальными режиссёрами вам не стать. Но у вас ещё остаётся возможность выбраться отсюда живыми.

Военный кашлянул и сплюнул.

- А ты с юмором, парень… Ну да, положим, сколько-то интересных технических примочек у вас есть… И что, они дают вам полную неуязвимость? Даже от «Малышки Кэнди»?

Дэвид раздражённо взмахнул рукой.

- У вас есть выбор – ваши намеренья или ваша жизнь. Я не хочу вас убивать, с любой дороги человек ещё может повернуть. Я надеюсь, у всех вас в жизни есть что-то кроме того, чем вы занимались здесь. Выберите это, сложите оружие и уничтожьте его…

- Слышь ты, рогатый, не разводи демагогию! – раздалось с левого фланга, – вас же спросили: сколько? Ну, не деньгами, может… Вы хотели этот регион себе? Ну так такие вопросы вот так в поле не решаются…

- Это безнадёжно, – улыбнулся Альберт. Ближайший ангар вдруг легонько качнуло, словно именно под ним случилось некое локальное землетрясение, он начал оплывать, как пластмасса у огня, и в один момент осыпался огромной кучей мелкой серой пыли. В этой пыли обалдело копошились находившиеся там, видимо, люди.

Дэвид и сам видел, что безнадёжно, и ему было невыразимо грустно от этого. Всегда грустно, когда тебя не понимают, не хотят понять, не хотят видеть…

Несколько военных, разинув рты, смотрели туда, где был ангар, потом площадка взорвалась рёвом…

Альберт досадливо поморщился, когда новая очередь выстрелов угасла на их щитах.

- Людей настораживают незаслуженные подарки. Они не готовы принять шанс, который им давать совершенно не за что.

Дэвид обвёл взглядом собравшихся.

- Я надеялся, что может быть, если не в командном составе, то в числе рядовых среди вас найдутся те, кто… Библейский бог обещал пощадить город ради десяти праведников, у меня есть роскошь быть избирательным. Но здесь некого избирать. Ни одного переосмысления, ни одной мысли о раскаянье. Вы смотрите на нас и думаете о том, что сказать нам, чтобы получить возможность для решающего выстрела. Мне очень жаль.

Его рука взмыла в воздух, словно подбрасывая невидимое пёрышко, а затем сжалась, словно обхватывая невидимую рукоять.

- Ваше оружие должно было обратиться против вас самих.

Один за другим, офицеры поднимали револьверы и приставляли их к виску. Раздался стук бросаемых стрелками в укрытиях винтовок – они для этой цели не подходили. Но у каждого есть если не плазменный, то старинный пулевой пистолет… Дэвид ненадолго прикрыл глаза – всё же это зрелище было тяжело для него. В тихом шорохе, в клубах пыли от осыпающихся корпусов и ангаров прозвучали выстрелы – казалось, что их было совсем немного, большинство из них были сделаны одновременно.

- Мне тоже жаль, – Альберт коснулся его плеча, – ты мог бы предоставить всё мне… Мне как-то легче не терзаться из-за чужого неверного выбора.

- Я должен был. Сила действительно ко многому обязует. И не применять её необдуманно, и не стоять в стороне, и однажды перешагнуть черту… Я перешагнул её не сейчас. Ещё очень давно, в последнем сражении на Приме Центавра… Я думал, ничего подобного не повторится в моей жизни. И действительно, было другое. Выстрел, которого я не хотел… полагал, что не хотел… Но первые мои шаги после того были шаги, которые должны были привести меня сюда. Пойдём. Это только одна из баз, участвовавших в проекте… Нам предстоит ещё много тяжёлого сегодня. И я снова предлагаю тебе вернуться, после произошедшего…

- После произошедшего, я всё же возьмусь настаивать, чтобы ты не подставлял под их гостеприимство свои крылья.

- А всего-то и надо было, оказывается, что разозлить техномага, – усмехнулся Эдето, – и раз нам теперь, практически, нечем заняться, пойдём подумаем над дальнейшими перспективами, задача непростая – выбрать мирную профессию, место, где строить дом, и на ком из любовниц жениться… Думали, погибнем на баррикадах, а тут такой облом…

На экране за спиной дикторши ветер вздымал столбы пыли на месте очередной базы землян. Диктор, нагнетая трагичность, подчёркивала, что это не руины, не пепел, база не сожжена, не разрушена механическим ударом – здания, ангары, машины, самолёты, всё оружие, от ядерного до обычных пистолетов, обратились в прах. Точное число погибших уточняется. Есть сведенья, что несколько человек из рабочего персонала прибыли пешком в город, их рассказы о произошедшем с трудом поддаются осмыслению, хотя, стоит сказать, в целом не противоречат друг другу.

- Затаскают теперь парней по психушкам, – мрачно проговорил Гидеон.

- Ничего, ненадолго. Виться верёвочке, я так смотрю, недолго осталось, а джи-лаи не станут держать в психушке не нуждающихся в психиатрической помощи. Хотя как знать, может, и нуждаются теперь… Я б, если такое увидел, точно мозгом поехал бы…

Подозревают нападение неизвестной расы пришельцев… Штаб планетарной обороны разрабатывает план противодействия…

- Ну люди, а. Им неймётся, они сейчас лучшие корабли вышлют им навстречу… Удобно, что ни говори, чтоб самим за ними не летать… Главное, о посадке мирных кораблей, типа тех же землян, что второй волной прибыли, от телепатского кризиса, в СМИ было ни-ни, нечего сеять истерию… А тут так нормально… Надеются, что народ их с перепугу поддержит, что ли… Ну, для них сейчас любые средства хороши… Ладно, у нас в любом случае проблем полно. Много районов осталось без дорог, электричества и продовольствия, а там ещё есть живые люди.

Гидеон вздохнул. Эдето всё же проще шутить, пусть даже с чёрным юмором. А им вот – ждать, снова ждать… Ждать, когда доберутся до лагеря Хинчи и Вадим, которому действительно повезло – в меткости Сэридзаве не откажешь, ещё немного бы – и в лёгкое… «Серое крыло-39» появлялось в небе над лагерем два раза, пытаясь, видимо, найти «Серое крыло-45» и захватить машину, каким-то образом они получили сведенья о их дислокации. Оба раза повстанцы отбили атаки, но захватить корабль, понятное дело, не смогли, и кто ж мог предполагать, что у них Илмо? Теперь корабль, по-видимому, покинул планету…

Но надежда есть, всё равно есть. Аскелл, по поручению Альберта «сидящий на новостях», сообщил, что сигнал Альберта достиг цели. К планете идут корабли, и едва ли это подмога землянам. Можно хотя бы надеяться, что они задержат тилонов…

- Довольно забавно… Я говорил тебе, что некоторое время назад поймал сигнал лекоф-тамма Эркены? Сигнал, ясно свидетельствующий о подключении пилота, я имею в виду… Я попытался вызвать его, он не ответил… Сейчас я снова поймал сигнал, при чём свидетельствующий о старте. Снова послал сообщение, жду ответа…

- Но Эркена же… Эркена же здесь, с нами! В смысле, мы встретились с ним в Херзае, и сейчас он в горах, в лагере, вместе со всеми остальными… Хотя, он говорил, что на «Наутилусе» было ещё два бракири, и он предлагал кому-нибудь из них взять его лекоф-тамма…

Альберт кивнул, показывая, что он это и предполагал.

- Ну, вот скоро и узнаем, кто из них стал счастливым преемником. Он летит сюда.

- Сюда?

- Ну да, а разве не логично? «Наутилус» сейчас крепко занят на другом конце океана, но принять какое-то участие в творящейся здесь судьбоносной вакханалии хотелось ведь, понимаю… Что ж, а у нас намечается работа. Они наконец нас заметили.

- Они всё это выслали на нас? Погоди, я не понимаю…

- Упс, сейчас переключу кодировку, чтобы было больше понятно, где какая плоскость… Нет, вот это – идёт понизу. Танки, преимущественно. Неповоротливые, с точностью и дальностью стрельбы большие проблемы, зато их много… Ничего. Я сейчас как раз врубаюсь в сеть лагеря повстанцев там, внизу. Они им организуют хорошую встречу…

- А им будет, чем?

- Будет… Рельеф поверхности хороший, создать пару отражений совершенно не проблема. Ребята-вояки увидят раза в два, если не в три, больше противника, чем его есть на самом деле. С вероятностью, в бой вступить и не попытаются, сдадутся. И вот тогда встретить следующую колонну, что движется с юга, уже точно будет, чем… Без координации из центра, когда все каналы молчат и большой помощи как-то не ожидается, они не шибкие бойцы, в основном сдаются… Хотя есть и упорные, конечно… Ну, а мы сейчас займёмся корабликами…

Дэвид кивнул, поймав себя на том, что испытывает что-то вроде спокойного, радостного предвкушения. Да, едва ли они смогут остановить их всех, уничтожить каждое из орудий убийства, которых много больше, чем убийц, с солидным запасом… Но каждая остановленная рука, каждая обращённая в прах неживая, но смертоносная материя, не имеющая другой цели, кроме как нести смерть – это минус сколько-то смертей, плюс сколько-то жизней…

- Ого, они нас вызывают… Может быть, хоть в этот раз скажут хоть что-то новое и интересное? – Альберт вдруг посерьёзнел, прищурился, – ну да, с ними найдётся, о чём поговорить… Корабли и правда солидно укомплектованы, говорить так уж говорить… Ну, формулу мгновенной коррозии ты помнишь, сколько энергии нужно вложить – сообразишь по коэффициенту…

Дэвид понимал Альберта и без этих слов. Посредничества нейросистемы лекоф-тамма сейчас не было, но оно и не нужно – огненная формула вспыхивает прямо перед внутренним взором, дублируется через стрелочки – цепная реакция… Выше – уравнение непроницаемой сферы. Ядерный взрыв в замкнутом пространстве, никак не отражающийся на всём за пределом этой сферы, им не будет отказано ни в одной малой доле того, что они так любят… Завершающей – формула самоуничтожения сферы. Сполохи высвобождаемой энергии образуют огненное море вокруг, но этот огонь не опасен им, их крылья, их воздух. С земли это недолгое световое шоу для тех, у кого есть сейчас возможность посмотреть на небо, слишком горячее для северного сияния, скорее слишком яркое гало… Вспыхнет, поиграет мифическим солнечным диском, освобождённым крылатым богом из пасти чудовища вечной тьмы – и снова физический мир таков, как должен быть, одно солнце, нетронутая лазурь, ни тени чёрных туч со смертоносным дождём. И ни песчинки, ни частицы пепла не упадёт на землю, и не долетят, растаяв в воздухе, ослепительно-белые перья…

====== Гл. 52 Подводя черту ======

Воля героя крепка,

Вера героя сильна,

Звёздная поступь звонка,

Песня победы слышна.

В ореоле огня по дорогам планеты

Богатырскую силу ведёт Воин Света

Сила множится раз, сила множится два,

Сила множится, три, сила Воинства Света,

Сила множится здесь, сила множится там,

На земле, в небесах сила множится Света.

Ярится пламя в груди,

Свет и любовь впереди,

Жизни дорога одна

В свете любви рождена.

Это дорога певца,

Это вершина пути,

Благословленье отца

Светочем дней пронести.

В ореоле огня по дорогам планеты

Богатырскую силу ведёт Воин Света.

Сила множится раз, сила множится два,

Сила множится три, сила Воинства Света,

Сила множится здесь, сила множится там,

На земле, в небесах сила множится Света.

(О.Атаманов)

- Ну давайте признаем, жаловаться здесь вправе только я, – усмехнулась Энжел, – это я имею все шансы больше никогда не увидеть самого дорогого мне человека. Да, да, да, по моей же вине. Вот от этого конкретно мне вообще не жарко и не холодно. Меня волнует только то, что он не рядом со мной и неизвестно, когда будет. От сумасшествия меня держит только железобетонное убеждение, что он жив. И вы вот сейчас ничем этого убеждения поколебать не сможете. Ну а тебе, Майк, вообще страдать не о чем. Ты действительно получаешь всё желаемое.

Майк обернулся к ней. Без косметики лицо Энжел выглядело усталым, выцветшим и странно повзрослевшим. Хотя повзрослеешь тут, пожалуй, когда твой (ну ладно, не её, хотя кто проверит теперь?) гениальный план оборачивается вот так. Электроразрядом, отбросившим её, добежавшую до «Фурии», как раз в последний момент перед тем, как эта «Фурия» просто растаяла в воздухе. Что страшнее – корчиться от боли на полу ангара или понимать, что сама, действительно, сама отдала команду на старт – не зная, увы, чего?

- А мать? – прищурилась Г’Сан, – она тебе, значит, не дорога?

- Давай обойдёмся без пафоса, точно не с ожившим вирусом. Мать я люблю, но Билла, не буду врать, люблю больше. Так что мне решительно насрать, в каком времени быть, если там нет его.

Майк сплёл свои пальцы с пальцами Г’Сан в замок. Да, нет смысла что-то возражать, Энжел права. Снова реальность прогнулась под его желания. Он хотел вытащить в реальный мир эту женщину, он хотел сбежать от семейных долгов и бремени корпорации – и он сделал это. Увы, перспективы для Энжел в его желаниях чётко обозначены не были.

- Мне жаль, что я ничем, при всём своём искреннем желании, не могу вам помочь, – изрёк Соловар, – как бы ни была велика моя благодарность, и всей моей семьи – это только слова. Мы глубоко убеждены, что боги так распорядились – чтобы вы явились в нужный момент, чтобы спасти наши жизни, но что вам это убеждение?

- А боги не могли как-нибудь так, чтоб не разлучать меня с Биллом? Да, наверное, не могли. Необходимая жертва и всё такое. Всё же вас, спасённых, объективно больше, это очевидно, это справедливо… А мне нужно просто смириться, и плевать, что я не представляю – как.

- Ну, смириться никогда не поздно, – хлопнул ладонью по столу Майк, – вообще-то, игра ещё отнюдь не доиграна. Вы забываете, что кое-что у нас есть. Во-первых, у нас есть шлем, позволяющий просматривать ветки реальностей. Только просматривать, но это тоже немало… И у нас есть я, способный найти то, чего хочу найти. А найти нам всего лишь нужно машину времени с расширенными настройками. После чего просто найти «нашу» ветку и вернуть в неё, как минимум, Энжел и Билла, которого мы тоже найдём… Ну или забросить Энжел в любую ветку, где Билл в 2303 году есть…

- И где есть ещё одна я, благодарю, дядюшка, гениально! Но мне всё равно нравится направление твоей мысли, всё лучше, чем просто сидеть и жалеть себя…

- Вот только кто будет нам помогать в осуществлении такого грандиозного плана? – вклинился Лоран, – и из каких резонов? Нам, как минимум, нужен корабль. Корабля тут два, и оба не наши. Этим выжившим людям вряд ли больше нечего делать, чем вместе с нами гоняться по вселенной за машиной, которую даже в глаза никто, получается, не видел и не имеет представления, где она. А на втором корабле… у нас остался ровно один тилон, и если после всего произошедшего он не повыкидывал нас в открытый космос, то это не значит, что он готов простить нам гибель товарища и азартно включиться в решение наших проблем.

- Не уверена, что у нас остался ОДИН тилон… – протянула Энжел.

- Я понял, о чём ты, – вспылил Майк, – и предлагаю закончить тут же, где начала. Да, рука Г‘Сан не гнётся в свободном положении, потому что её тело сделано из тилонского тела, вот и всё.

- Тилонского?

- Естественно! Какое ещё могло быть в загашниках на тилонском корабле?

- Ну, я, откровенно говоря, полагала – кто-то из менее везучих с того корабля…

- Тела погибших от разгерметизации? Ты действительно хотела б, чтоб это перетаскивали на корабль?

- А этот от чего погиб? Ладно, не важно. Мне-то чего морщить нос, если ты не морщишь… Ну, кто возьмётся обрабатывать нашего единственного тилона на предмет, не хочет ли помочь нам искать то, не знаю, что ради тех, кто ему в целом до лампочки?

- Мы-то ему, может, до лампочки, – хмыкнула Г‘Сан, – а вот машина сама по себе, кстати, нет. А раз наши цели совпадают – в чём вообще проблема? А кто конкретно поговорит о дальнейшем сотрудничестве… Да не проблема, могу я. Но мне кажется, есть и лучше варианты.

- Ладно, может быть, не прямо сейчас, но спустя какое-то время можно будет считать, что мы от них оторвались, и, ну… Какие вообще дальнейшие планы?

- Планы? – переспросил Давастийор, искоса наблюдавший, как Лаура осваивает голографическую панель, – чьи?

- Ну не маркабов же. С ними всё понятно – им в идеале нужно найти какую-то незанятую планету и там затихариться до лучших времён. Для возрождения цивилизации их как-то маловато, но тут не до глобального, просто выжить бы… Но мы там им точно как собаке пятая нога, здесь, правда, наверное, тоже… Поэтому и спрашиваю – планы какие? Ещё раз запустить машину и рвануть в когда-нибудь попозже, или, пока мы прёмся через гипер в стороне от людных маршрутов и всё в целом тихо, по-быстрому прилечь в кризалис? Конечно, тебе, как капитану, рискованно выбывать из жизни на неделю или около того, и едва ли кто-то с уверенностью мог бы тебя подстраховать… Но опыт своеобразного акушерства мне в принципе понравился, так что было б любопытно…

- Ну, если настолько любопытно, может, пойдёшь дальше и решишь испытать на себе?

Лаура обратила на него распахнутые песочные глаза.

- А тебе не нравится, как я выгляжу, Давастийор?

- А тебе – как выгляжу я?

- Один-один. Вообще-то я имела в виду, что в данном временном периоде подобная наружность за пределами матери-Лорки как-то слишком приметна. Неудобненько. Ну а от твоих планов теснейше зависят наши. Тебе, я уж как-нибудь поняла, вообще где тепло, там и родина, и в плане времени тоже, но тебя одного даже для такого малого корабля, как «Млау», маловато. А нам, в идеале, надо бы вернуться в привычное время-пространство, и если по доброте душевной ты нам помогать не станешь, то за-ради перспективы обогатиться ещё парой-тройкой артефактов времени – уже запросто. Угадала? Значит, самое время обсудить перспективы…

– Альберт! Альберт, это вы?

Фигура в тёмном обернулась, техномаг улыбнулся приветливо и довольно-таки смущённо.

- Разумеется, я. Если бы какой-то особо бесшабашный тилон и сумел принять мой облик, он едва ли смог бы сделать вот так, – над ладонью вспыхнуло пламя и, обратившись цветком лилии, растаяло в падении, – на самом деле, я даже рад, что встретил вас, принц. Мне неловко, что пришлось явиться вот так крадучись, как тать в нощи, но тому есть резоны… Однако попрощаться с вами лично мне будет приятно.

Винтари пытливо вгляделся в его лицо – увы, тёмные глаза техномага были непроницаемы.

- Вы покидаете нас? Так неожиданно и срочно, что не можете даже попрощаться?

- Увы. Я знаю, что это несколько по-свински, но боюсь, к долгим проводам не готова моя психика. Особенно я не хотел бы сейчас говорить это раннятам. Вы знаете, я боюсь детей. Панически. Я безволен перед ними, как кролик перед змеёй. И я не хотел бы так рисковать своей жизнью и здоровьем. В знак извинения и не только, я приготовил для всех вас… небольшие подарки. Я планировал просто оставить их здесь, с пояснением, но я буду вам благодарен, если вы проследите, чтобы все эти подарки нашли адресатов, – Альберт поставил небольшую шкатулку на ближайший стол и подозвал центаврианина ближе, – это не просто милые мелочи, в каждый из них вмонтирован один из моих зондов-датчиков, благодаря им я всегда буду знать, где вы, что с вами, и хотя бы иметь надежду придти вовремя к вам на помощь. Возможно, кому-то из вас будет неприятна такая слежка за вашей жизнью, но мне бы очень не хотелось, чтоб вы отказывались. Поймите, вы все стали мне очень дороги, но я не могу быть с вами рядом всегда. Мне вполне достаточно и тех тревог, что большинство из этих вещей едва ли возможно носить всё время, не снимая, и в конечном счёте, их можно потерять… Первый подарок – для вас, принц. Не в полной мере даже от меня, это совместное творчество моих родителей, мой только зонд…

Диус принял из рук техномага брошь с крупным фиолетовым камнем. Брошь имела мало центаврианского в очертаниях, от сердца-камня расходились четыре элемента, не похожие ни на листья, ни на лучи… Он обомлел, осознав, что видит перед собой миниатюрную «Звёздную фурию». Но как… откуда они…

- Не меньше, чем познакомиться вживую с Дэвидом Шериданом, мой отец хотел бы однажды снова увидеть вас. Все эти годы он следил за вашей судьбой, конечно, насколько это возможно иногда через полгалактики… И сведенья, которые до него доносились, в основном очень его радовали.

- Ваш отец… разве я знаю его?

Альберт улыбнулся.

- Главное – что он неплохо знает вас. Когда-то он решил проверить – как меняет судьбы миров изменение одной конкретной жизни… он стал куда меньшим фаталистом после этого. Люди его, случалось, разочаровывали, но к счастью, ни Джон Шеридан, ни вы не разочаровали его. Вам, наверное, сложно понять это, техномаги – это очень узкий, ограниченный круг, поэтому мы довольно зависимы от всего, что происходило с теми, кто важен для нас, поэтому я так зависим от семейной истории… И поэтому я столько переживал из-за подарка для Джеймса. Хотелось что-то такое, что действительно будет ему полезно, чтобы он не чувствовал, что вынужден таскать на себе бессмысленный талисман… Пожалуй, решили мы, часы – это практически идеальный вариант. Ну, куда лучший, чем пуговица, которую пришлось бы постоянно перешивать к новой форме, а если форму поменяют, что, знаете ли, бывает, и пуговица будет категорически не подходить к новой… Нет, подумали мы, зачем это нужно. Эти часы – они многое могут, кроме того, чтоб показывать время… Но написать инструкцию к ним я, по правде говоря, забыл. Можете просто сказать Джеймсу, что эта вещь будет ему полезна, и что это неплохая дань почтения и любви нашим отцам…

Винтари кивнул.

- Помнится, я долго не мог понять земного выражения про тесный мир… Пока не заметил несколько раз, как, бывает, совершенно случайно встречаются те, кого что-то связывает в прошлом. Казалось бы, Софья и Эркена… Или вот вы… Теперь для меня нет странного в вашем специфичном, фамильярно-заботливом обхождении с лейтенантом Гидеоном, а он, наверное, очень удивится… Кстати, кто-то ведь уже спрашивал о вашем имени, но я не помню, что вы ответили… Техномаги всё же сами выбирают себе имя, или оставляют то, которое дано при рождении? Я слышал и то, и другое утверждения…

- Разумеется, потому что бывает и так, и так. Хотя бы потому, что одни становятся учениками по рождению у родителей-техномагов, а другие берутся в ученики из обычных людей. Хотя не все держались специфических педагогических взглядов родителей моего отца… У нас, хотя ребёнком я был единственным, и надобности отличать меня от кого-то не было, как-то даже не обсуждалось. Так что ваше предположение о том, что я избрал себе это имя в честь, например, Альберта Эйнштейна, могло б быть верным, но всё как-то прозаичнее. Отец, быть может, и держал что-то подобное в голове, но говорил, что всего лишь продолжил логический ряд. Первого сына моей матери, погибшего ещё до моего рождения, звали Алан, а его отца – Альфред.

- Оригинальный человек ваш отец… Впрочем, могло ли быть по-другому… А вот это – Софье или Ли’Нор?

- Это – Дайенн. Да, с женщинами куда как проще, они носят серьги, серьги реже снимают, это лучше отвечает моим задачам. Мужчины иногда тоже носят серьги, но здесь из всех это один Арвини, и у того, кажется, ухо заросло…

- А браслеты кому?

- Получается, что оба Вадиму Алваресу. Если б я успел немного раньше…

Винтари взял один из браслетов – он оказался удивительно лёгким, почти невесомым.

- Необычный материал…

- Необычная обработка, исходный материал тривиален. Это прессованная алюминиевая фольга, с добавлением некоторых полимеров для прочности. На изгиб – хоть до бесконечности, а вот на разрыв – меньше, чем тяга небольшого корабля, наверное, не подействует. То есть, этот браслет можно завязать морским узлом, но невозможно сломать. Одна из загадок мироздания – почему земляне забросили разработку этого материала, использовав его ровно один раз…

- Это ещё и земное?!

- Именно из этого были изготовлены фальшивые обломки корабля для Розвеллского инцидента. Землянам нужно было что-то, что можно идентифицировать как алюминий или как пластмассу, и в то же время что поставит в тупик своими свойствами… Как это нередко бывало, они не смогли осознать, что изобрели. Нет, сейчас, конечно, подобными полимерами уже никого не удивишь, технология шагнула куда дальше… А для 20 века это был неоценённый прорыв. Я думаю, это достаточно символично… было бы для этих двоих. Другой такой способ призвать искать и верить я б так быстро не сумел найти.

Лоран снова и снова пробегал глазами небольшую бледно-голубую карточку – материал был гладкий, плотный, похожий на заламинированный картон, со вставкой более плотного, выпуклого, шероховатого, похожего на то, из чего изготавливаются взрослые документы.

- Вот видишь, я ж говорила, с этим не будет сложностей. Даже не слишком много пришлось отдать, здесь люди какие-то очень скромные в запросах.

- Это… настоящее?

- Абсолютно. Эх, видела я в своей жизни сколько-то… совершенно неотличимых от настоящих, в том числе и у меня самой было, но недолго – много ль проку с такой штуки, которая прав даёт ровно столько, сколько багажный билет чемодану. Ну, для Викки пока и этого достаточно… А потом взрослые документы будет получать в разы проще… Ну да, мне ли об этом рассуждать, я по-настоящему-то никогда их не получала… Да ничего, вся та же фигня – придти, свои документы принести, дитячьи, самого дитя, но это не обязательно, пождать сколько-то для приличия, потом отловить кого-нибудь с наиболее перспективной физиономией, отстегнуть ему от ста до пятисот, в зависимости от сложности ситуации, ну, иногда и семьсот может выйти – и через полчаса тебе всё вынесут… Здесь это нормально, и у граждан без всяких проблем с законом, передо мной человек двадцать так прошли, это из тех, кто тоже заплатили, а так очередь приличная б была, даром что городок небольшой – отдел регистрации-то один… Заодно некоторая гарантия, что поведать обо мне каждому встречному и поперечному им как-то не захочется, всё же коррупцией хвастаться не принято, даже у нас…

Лоран зачарованно гладил тонкими белыми пальцами рельеф герба.

- Всё же, Люсилла… Я не могу не думать о том, как сильно ты рисковала. Ориентировки могли дойти и сюда…

- Да могли, конечно. Точнее, странно б было, если б они сюда ещё не дошли. Но Лоран, мне это всё как-то не в новинку, я достаточно давно уже самостоятельная девочка. Я умею быть обычной, не привлекающей внимания, когда это нужно. Ладно, давай покормим детей, потом я, пожалуй, лягу посплю, перед сном подумаю, как нам быть с Элли. Не беспокойся ни о чём.

Дайенн наконец заставила себя отойти от тела Намгана. Тут бесполезно что-либо вообще говорить себе. Что тут уж никак не могла предотвратить и уберечь, что вообще не обязана, он взрослый человек, и какое бы там непостижимое значение она для него ни имела – это ещё не значит, что она могла б его остановить от того, чтоб безрассудно рисковать собой, пусть даже не в прямом бою – просто в разведке, что вообще слишком давно не получала от него вестей, чтоб понимать, чем он может быть занят… Что там, она упустила за последнее время очень многое. Этого мальчишку… И напарника, чуть не упустила напарника. На тот свет. Ну да, он ещё меньше, чем Намган, склонен был советоваться с ней в затеваемых им авантюрах. Она остановилась у его кушетки, закусив губу, чтобы не скулить от давящего на горло чувства привычного, казалось бы, бессилия. В крохотном закутке госпиталя собрано, пожалуй, лучшее из того, что возможно было найти, и это даёт некоторую толику спокойствия… Малую, малую толику, которой только и хватает, чтоб не сорваться в пропасть отчаянья окончательно. Чего нет, так это крови. Ну да, той самой подходящей ему крови, которой вообще не бывает в природе! Установка с плазмой – не то, что успокоило бы её сейчас. Да, вне сомнения, он сейчас сказал бы, что потерял нечто куда большее, чем много крови. То, что не даёт ему сейчас как-то думать о собственной жизни… Сказал бы, но к счастью, не скажет, потому что без сознания, и прекрасно, только очередных пикировок с этим талантом доводить и так неизбежные в жизни полицейского риски до предельной степени ей и не хватало. В ушах и без того стоял голос Альтаки: «Вы действительно неспособны, госпожа Дайенн, хоть раз привезти напарника из очередной передряги целым и невредимым? Начинаю думать, что вы просто хотите от него избавиться!» Да, Альтака сказал так ровно один раз, да, позже он говорил много другого, в том числе – что она ему не мамочка, чтоб вовремя выдавать подзатыльники, но почему-то эти слова так и застряли в голове. Глаза Алвареса под сомкнутыми веками бегали, губы заметно дёргались – легко представить, в своём отнюдь не спокойном сне продолжает звать Схевени… А что она ему скажет, чем поможет? Объявит в галактический розыск Сэридзаву Цэрина? Скажет, что у неё теперь не меньше поводов ненавидеть этого ублюдка – он украл имя хорошего человека?

Цэрин… Вот теперь и Намган. Наверное, они оба не согласились бы сейчас с её словами, что они не достигли своей цели, что последовав за миражом, пришли к гибели, они посочувствовали бы ей, не умеющей отделять себя от имени и званий, умеющей, как врач и полицейский, думать только о том, что если б она настояла тогда – они были бы живы.

Что больно буравило память, что-то смутное, разрозненные элементы – все о чём-то одном. Цэрин, Алварес, что-то общее между ними… Слова тех занеф, что их земля не может лечить врождённое… Какие-то очередные издевательские скабрезности Аскелла, что она, конечно, видела Алвареса голым, но почему-то исключительно как медик…

Собственно, голый он и сейчас – вполне естественно, от его одежды после такого приключения мало что осталось. Чего она там не видела…

В том и дело, чего она там не видела! Её собственный диагност, увы, не пережил очередного экстремального переброса по запруженным народом туннелям, а земной был устаревшей, незнакомой ей модели, и не всё в нём было ей понятно, но…

Поэтому она, против первоначального ожидания, была рада, когда глаза напарника открылись и непонимающе уставились на неё.

- Что-то случилось, Дайенн? Что-то хуже произошедшего за последнее время?

Он не знает об успехах повстанцев и…ещё некоторых тут событиях. И рассказывать, что он пропустил, сейчас не особенно-то хотелось, и не только потому, что потери Илмо это всё-таки не заслонит. Впрочем, и то, что она сейчас скажет, не заслонит тоже, и она даже уже жалела, что не отложилаэтот разговор до лучших времён, ну по крайней мере, когда они наконец будут в стенах родного отделения – это точно можно будет назвать лучшими временами…

- Алварес, когда в последний раз ты проходил обследование внутренних органов?

- Каких именно? Сердце – в январе, если ты об этом. За три года ты мне полноценно выклевала мозг этим сердцем, уж поверь. Всё с ним в порядке.

- Да, признаю, обращала внимание я совершенно не на то… Конкретно – органов малого таза! Ведь именно там у тебя расположены… – Дайенн снова судорожно напомнила себе, что она прежде всего медик, да и в общем-то, сейчас скорее она способна испытывать какую-то неловкость, чем он, в его состоянии, – семенники?

- Да, а к чему вообще… Я наполовину центаврианин, если ты не забыла, где им ещё находиться?

- А наполовину ты – землянин, для физиологии которых это… недопустимо! С точки зрения земной физиологии ты – двусторонний крипторх, Алварес! И я очень хотела бы узнать, что то, что беспокоит меня в показаниях этого диагноста – не маркеры онкологии!

- Ну смотри, вот столько у нас наличными ещё… плюс карты. Они не на моё имя, тут относительно безопасно, хотя могли они, конечно, как-нибудь уже и вычислить, что они тоже ко мне ведут… Поэтому хорошо бы, конечно, хоть одну обналичить, пока возможность есть, и новую пробить. Здесь это сделать, думаю, не так сложно будет, ну, легче, чем много где, единственно, разом крупную сумму снимать не стоит, но это почти везде без крайней нужды не надо… Документы, опять же. Знакомых у меня тут, даже отдалённо, нет, с одной стороны хорошо – и сдать некому, с другой – понятно… Ну, промельком тут я видела пару интересных мест и фигурантов, можно будет прощупать. За хорошие деньги-то они уж точно сделают всё… Деньги всем нужны, полезные знакомства – тоже.

- Люсилла, только не ввязывайся больше ни во что противозаконное!

Люсилла одарила его фирменным насмешливым взглядом.

- А что такое противозаконное-то, Лоранчик? Мы вот что противозаконное сделали, что сидим здесь, не смеем носа высунуть? Уехать из города – это само по себе закону не противоречит, мы своё в колонии честно оттрубили. А вот твой отчим, коли уж он теперь ещё и владелец семейного бизнеса, всегда смог бы найти, в чём покаяться… Хотя бы вон в каком-нибудь сокрытии налогов… Я его ни в чём не обвиняю, заметь. Государство у нас просто такое, традиции, если угодно. А я у него виноватая просто потому, что ему неудобна. Ладно, тут надо крепко думать… В смысле, я тут подумываю, что хорошо бы уже место дислокации поменять, как-то задержались мы тут, как бы кто чего не заметил… Мы тут, конечно, не больно много прохожих встречаем, но в городе-то могут знать, что в лесу домик есть, ну и, если придёт ориентировка… Хотя жалко, местечко-то благодатное просто. Не везде такое найти можно. Если б вот точно знать, что где-то из того, что они уже на сто рядов обыскали, они бдительность ослабили… Прятаться там, где уже всё перерыто, это так-то хороший способ…

Лоран вдруг насторожил уши.

- Слышишь?

Люсилла слышала. Шум мотора здесь, в лесной глуши – не самый частый звук…

И поскольку добрых гостей им ждать как-то совершенно не с чего – тревожный звук.

- На всякий случай, будь готова и приготовь детей.

Говорить было излишне. Все вещи первой необходимости Люсилла держала если не упакованными, то так, чтобы собрать их можно было за пять минут. Лоран схватил лук и направился к двери.

- Ты куда?

- Посмотрю.

- Думаешь, стоит? Эх, жалко, нету машины… Хотя, и к чёрту – дорога отсюда всё равно одна… Не ходи! Пошли сразу!

- Неразумно. Стоит всё же узнать, кто это, как много они знают… А если это заблудившиеся проезжие, а мы в панике покинем насиженное место, не имея пока, сама знаешь, чётких представлений, куда двигаться… Я не собираюсь сразу к ним выходить и показываться им в фас и профиль. Но мне нужно определить, что лучше сделать, убить их или затаиться, сбить их со следа…

- Ну, так-то ты прав. Но может быть, лучше пойду я?

- Ты – лучше собери вещи. И если я не вернусь в течение получаса, или если услышишь чужие шаги – уходи вместе с детьми.

- Лоран, вот так чтоб не говорил!

- Я ранни, Люсилла. Ты умеешь подкрадываться бесшумно, но у тебя это навык, а у меня физиология. И ночное зрение у меня развито лучше, чем у тебя.

- И вообще ты мужчина, а я женщина, – проворчала Люсилла уже закрывшейся двери, -тьфу. Героику из парня не вывезешь.

Лоран сразу сошёл с тропинки и крался вдоль неё, внимательно обозревая её через просветы в зарослях кустарника дикой ягоды. Но на самой тропинке, логично, никого не было. Голоса и шум мотора слышались много дальше, впереди, там, где тропинка, вдоволь пропетляв между разросшихся кустов и кряжистых деревьев, обогнув овраг, выходила на автомобильную дорогу, кое-где ещё сохраняющую следы выполненного в незапамятные времена гравийного покрытия. Отдельных слов было пока не разобрать, голоса, как показалось Лорану, были нетрезвые. Возможно, это действительно какие-то случайные путешественники, с пьяных глаз спутавшие поворот и только теперь это осознавшие. Крепче сжимая оружие, Лоран зашагал быстрее. Палая листва, пружиня под ногами, приглушала его шаги. Недостаточно хорошо, конечно – но вряд ли у этих неведомо кого слух такой же хороший, как у шарахнувшегося в сторону фаниса. Звук мотора становился всё громче – надо понимать, машина уже довольно давно стоит, и стоит как раз возле начала тропинки, уже были различимы отдельные голоса – кажется, двое стоят у машины и спорят. По голосам – оба не старше их, а скорее даже вовсе подростки…

- Начёрта он нам нужен? Без него справимся. Я лично с этим недоделком делиться не намерен. Нам, может, и самим не хватит!

- Ну чего тогда сразу ему не сказал? А теперь что, надеешься, что он в лесу заблудится?

- Ага, сказал бы ты ему! Тем более что затея как бы его, наполовину… Как это – «спасибо, чувак, за идею, мы пошли, а ты тут сиди»? Да вот хорошо бы, чтоб его и правда тут тьяки, что ли, сожрали… Он же, прикинь, про тьяков-то не знает, точно!.. Ну, умора…

- Да твою мать, Джело, ты б орал, что ли, потише наконец? Не он, так эти самые тьяки услышат. Стоим, как два дебила, даже мотор не заглушили…

- Да иди ты! Тьяк не дурак, к машине с зажжёнными фарами переть. А этот, поди, уже далеко утелепал, беда только, не в ту сторону, уже, наверное, до самого кряжа дошёл… Если тьяк по дороге не сожрал… умора… Говорю тебе, пошли, возьмём бабки и назад, скажем, он отлить пошёл и назад не вернулся…

- Ты идиот, Джело! Хочешь – иди, что, один с бабой не справишься? А я тут побуду, машину реально кому-то посторожить надо.

- Ой да, вот мы тут вдвоём и сторожим… А то, не дай бог, угонят… Тьяк или векс тут за рулём обычное дело же… Пошли, говорю! До рассвета, что ли, стоять собрался, или до следующей ночи? Ну не хочешь – как хочешь, конечно, только кто не работает, тот не ест, получишь за услуги таксиста, так сказать. Или ты решил, что нам тут прямо-таки на эксцентричную миллионершу свезло?

Похоже, Люсиллина самоуверенность всё же вышла ей боком. В городе за обналичиванием карты её приметила местная шпана. Видимо, как-то проследили, где живёт, посчитали, что живёт одна, точнее – с ребёнком, например, предприимчивая домработница или секретарша, родившая от босса и получившая отступные с условием, чтобы скрылась и не подавала о себе больше никаких вестей. Сперва, услышав, что их было трое и один пошёл к их хижине, Лоран чуть было в панике не развернулся и не помчался со всех ног туда. Потом осадил себя – вот уж действительно, пора учиться руководствоваться разумом. Он шёл вдоль тропы, и никого не видел на ней. Они сами сказали, что этот третий плохо ориентируется в этих местах, даром что амбициозности ему не занимать, и свернул куда-то сильно не туда. А вот эти двое, похоже, на местности ориентируются, и как минимум один из них порывается сам сходить ограбить одинокий лесной дом. Значит, спасать Люсиллу надо именно от них, с третьим, если он успеет осознать, что сбился с дороги и развернуться прежде, чем его настигнут чьи-нибудь клыки, рога или жало, он разберётся после. Лоран наложил стрелу на тетиву, отклонил ветку, оценивая расстояние. Ничего, ему случалось охотиться на животных умнее, хитрее, осторожнее, чем эти двое… Хорошо, если получится попасть в горло, хотя с такого расстояния и куртку спокойно пробьёт, куртки, похоже, лёгкие… Первая стрела, тоненько и радостно пропев, впилась одному из бандитов над самой ключицей. Второй – кажется, это он был Джело – коротко и нелепо вскрикнув, лихорадочно метнулся, брезгливо отскакивая от падающего, захлёбывающегося кровью товарища, бестолково ткнулся в дверцу машины, не сумев в панике её открыть, побежал за машину, на ходу доставая из кармана пистолет. Лоран усмехнулся – едва ли юный уголовник успел заметить, откуда прилетела стрела. Он запрокинул руку за следующей – и в этот момент эту руку кто-то сзади крепко схватил. Он попытался вывернуться – кисть едва не вышла из сустава – и наугад ударить противника – он успел мельком заметить, что это пацан немногим старше тех, но с длинным шрамом через полфизиономии, когда выстрел всё же грянул, и обжёг ему грудь. Шум борьбы указал Джело направление для стрельбы, ну а дуракам, как известно, везёт…

Густая чёрная кровь вытекала из раны медленно, нехотя, но неотвратимо, он осел на руках этого неизвестного, сползая на мягкую палую листву, прошитую тонкой тёмной лесной травой.

- Джело, кретин! Себе в башку тупую надо было стрелять! Если он теперь сдохнет, я тебя самого, урод, живьём закопаю! Ты знаешь, сколько он стоит? Чьи люди его разыскивают? Ну, тебе это ни о чём не скажет, ты вообще в этом нихрена не понимаешь… Живо жмём в город!

- Сам утырок, Хансо! Мы сюда вроде ехали бабу обчищать! Ты что, знал, что тут ещё кто-то живёт, и молчал? Этот козёл Куно застрелил!

- Туда дорога твоему Куно! Много знать нос не дорос! Давай бери его за ноги и тащим к машине, а то кроме ножа под рёбра ты у меня ничего не получишь, ясно? Стрельбу на Куно спишем, кинем его тут пока за кусты…

Видимо, Хансо собирался сказать что-то ещё, но замер на полуслове, а потом рухнул, как стоял, во весь рост, уже в падении выпуская худые плечи Лорана. Лоран успел услышать, как истошно вопит Джело, как трещат ветки кустарника, сквозь который он ломанулся к машине, спасаясь от Люсиллы – с увесистой суковатой палки в её руках капала кровь – прежде чем потерять сознание. Он уже не видел, как Джело запрыгнул в машину, как сорвался с места, едва не проехавшись по телу Куно, как, в панике вывернув руль не в ту сторону, на всей скорости, какую сумел развить с ходу, врезался в стоящее на самой обочине дерево…

Люсилла оттащила Лорана от Хансо, ощупала, чтобы определить, куда он ранен, сорвала с него рубашку, раздирая её на полосы, пытаясь заткнуть, завязать рану.

- Лоран, милый, очнись! Нам надо выбираться… Чёрт, как – до города два часа, машину этот ублюдок угробил… Лоран! Лоран!

Лоран не приходил в себя. Что может быть страшнее, чем всматриваться в лицо, которое и так всегда белое, пытаться расслышать стук сердца, которое и так бьётся редко и медленно, пытаться понять, насколько всё плохо с тем, кто и так физиологически недалеко ушёл от мертвеца… И тогда Люсилла закричала. Плач бракири – удивительно высокий, пронзительный звук, который может служить сигналом к сбору или призывом о помощи, и который собратья могут слышать в радиусе около ста метров. Плач Люсиллы превзошёл это ограничение в несколько раз – возможно, усиленный телепатическим сигналом, отражающим этот крик от каждого встреченного сознания, расходясь, подобно кругам на воде. Очень скоро навстречу девушке, волокущей раненого возлюбленного на плече в направлении города, из рассветных сумерек вынырнули одна за другой дежурная машина госпиталя и полицейский патруль…

- Эгей, – Арвини окинул взором повернувшихся на его шаги коллег, – а вы все чего здесь?

- Дай угадаю, – отозвался Гидеон, – Дэвид позвал? Потому что я вот тоже думал, что он позвал сюда меня и Викташа, а проще, оказывается, спросить, кого не. Чего ж тогда было не на корабле всех собрать… и где он сам уже?

- У кого-то, может, день рождения, никто не помнит? Ну, сейчас по виду вынесенного торта и узнаем…

Дайенн рассеянно теребила ухо. Не откажешь Альберту в наблюдательности, что говорить… На самом деле, она скорее исключение из правил, у минбарцев, по понятной причине почти полного отсутствия мочек у ушей, подобные виды украшений не имеют смысла, у дилгарок, в большинстве своём, тоже – в силу культурной привычки. Проколоть уши её уговорила Мирьен, гостившая тогда у неё и очень впечатлившаяся какой-то выставкой земных украшений. Дайенн сперва смотрела на эту идею без всякого воодушевления, называя это варварством, но прямого запрета, в конце концов, тоже не было, и ей подумалось – если уж более домашняя и тихая Мирьен не видит в этом ничего греховного и вызывающего, то почему бы не попробовать. В конце концов, ухо всегда можно зарастить обратно. Это оказалось не так уж больно…

Ожил экран связи, оставленный Альбертом для местных – «пригодится». Дайенн вспоминала потом, что в первый момент, кажется, никто даже не выказал особого удивления – никто просто сразу не осознал.

- Дэвид? Э… а ты почему – там? Мы тебя уже тут ждём…

- Я рад, что все уже собрались, – взгляд Дэвида скользнул куда-то поверх голов, – мне есть, что вам сказать. Возможно, вы уже догадываетесь, если знаете последние новости…

- Ну, все мы их едва ли знаем, несколько ограничены в этих возможностях, как и все тут… По официальным новостям уже не узнаешь ничего, даже дезинформации, потому что похоже, нет их больше, официальных каналов. Из всех работает один, но новостным и раньше не был, гонит какие-то фильмы… Видимо, уже и по крупным городам всё окончательно вышло из-под контроля…

- Вероятно, потому, что уже практически больше нет официальных властей, которые бы их контролировали, – улыбнулся Дэвид, – разумеется, разрозненные части пехоты, десанта, остатки нескольких танковых дивизий ещё сопротивляются, и несколько городов могут находиться почти полностью под их контролем… но никак не целые регионы и даже области внутри этих регионов. В каждом регионе, пусть с разным успехом, сейчас ведутся бои, «стабильности» нет нигде. Поэтому им в любом случае сейчас не до заявлений с экрана, всё, на что их пока хватает – чтобы на этих экранах не было заявлений повстанцев. Но это уже не страшно, народная армия закончит с этим, обстоятельно и полностью. Если отрубить чудовищу голову – его тело какое-то время будет двигаться, возможно, наносить удары хвостом и лапами, но это агония.

Арвини вытаращил глаза неверяще-восхищённо.

- Ты хочешь сказать… Вы что…

- Ни одной военной базой, ни одним складом, ни одним полигоном ни земляне, ни поддерживающие их дрази, корлиане, хурры больше не располагают. Оставшиеся ещё не убитыми и не взятыми в плен не получат в поддержку ни одного корабля, ни одного самолёта или танка и даже ни одного автомата. Увы, разобраться и с ними, и с административными формациями, с теми же кордонами, полицией, мы не имели возможности – ловля блох дело трудное и кропотливое, но народной армии оно будет по силам. Мы лишили их врагов главного преимущества, которое они ещё пока могли использовать, они пока не осознали, насколько их осталось мало, и насколько у них не осталось выхода, кроме капитуляции…

Викташ отворил рот.

- Вы уничтожили все их базы? Вдвоём?!

- Это потребовало много сил, но, в конечном счёте, мы справились. Мы оставили сколько-то ценных фигурантов в не разрушенных, заблокированных корпусах на некоторых базах, думаю, этого будет достаточно для грядущего процесса, они смогут рассказать много интересного. Я не знаю, какие шаги планировала предпринять Земля – о том, что ныне уже покойные местные владыки с ними по ситуации связывались, мы знаем, но ответ Земли придти не успел… Но им будет поистине сложно, если учесть, что сюда направляется достаточно кораблей, передавших сообщение Альберта дальше по инстанциям, чтобы сокрытие происходящего старыми, традиционными методами стало проблематичным. В основном это корабли анлашок, несколько кораблей вооружённых сил независимых колоний, Режима Нарна… Быть может, и можно было надеяться успеть сюда раньше их и постараться поправить положение, или попытаться повлиять, заявив о дезинформации, уговорить развернуть корабли… Но боюсь, покровы сорваны.

Гидеон потёр лицо.

- Отлично слетали на ловлю галактических воришек… Ну и скандал предстоит, господи, оказаться б сейчас гражданином мира денетов!.. Не утешаться ж, что скандал ждёт не только нас, но и тех же корлиан, дрази, кто там ещё оказался в деле… хуррам-то не привыкать…

- Как минимум, увы, Бракир и Вриитан, мои глубокие соболезнования Игласу и Джани. С вероятностью, не удастся полностью отвертеться и Центавру, материалов, переданных Альбертом, для этого хватит. А по большому счёту – мало останется не затронутых этим скандалом…

Викташ тряхнул головой, словно отгоняя от себя мрачные перспективы – а были они, в общем-то, вполне себе мрачными, некоторые чины с местных дразийских баз оказались дальними родственниками его рода, лично ему, как дальней родне, это ничем не грозило, а вот некоторой его родне на Захабане – более чем вероятно, что да. Это вдобавок к тем печалям, которые и без того все последние дни терзали его сердце…

- Ладно, когда ты уже к нам-то? Конечно, не знаю, разумно ли сейчас нам стартовать… С одной стороны, у нас тут тилоны, которых надо бы догонять по горячим следам, с другой… чёрт бы тут разобрался…

По лицу Дэвида пробежала лёгкая тень.

- Не могу ответить вам на этот вопрос. По крайней мере, не сейчас, и не в ближайшем будущем. Наша работа закончена здесь. Но не вообще.

Дайенн наконец поняла, что больше всего не давало ей покоя – не то даже, что Дэвид связался с ними по видеосвязи. Фон за его спиной. Интерьеры рубки полицейского корабля не настолько оригинальны, чтоб не были похожи ни на что другое, но теперь она была свято уверена – это «Серое крыло».

- Дэвид, что за… что вы собираетесь делать?

Готов ли ты, Джеймс, услышать этот ответ, подумала Дайенн.

- Гидре, как было уже справедливо сказано, нужно срубать все головы. Их у неё много. Первый раз улыбку её зубастой пасти мы увидели ещё на Андроме, а лично мне повезло вдохнуть её дыхание. Слово имеет огромное значение, впрочем, даже не допусти они этой феноменальной глупости, это не многое изменило бы… Хлорциан, обещанный Рувару, был земным. Он пришёл туда отсюда. Как и многое в арсенале хурров, гроумов, голиан, многих других миров, переживающих сейчас гражданские беспорядки и социальные катаклизмы. И наивно думать, что мы положили этому конец здесь и сейчас.

- А разве нет?

Дэвид мотнул головой.

- Праздновать падение грандиозного рынка смерти уместно, самой торговли – нет. Вы все видели, как это происходит. Как это вновь и вновь происходит. Как это вновь и вновь будет происходить, пока есть те, кому это выгодно, пока им есть, что продавать. Это правда, вы никогда не предложите им столько, чтобы они отказались от этого. Гуманизм – лишь костюм, который немного жмёт в плечах, но не мешает работать. Соглашениями, конвенциями, ограничениями вы лишь делаете их любимую игру интереснее, помогаете выйти на новый уровень. Пока есть армии, глупо надеяться на вечный мир. Пока есть оружие, глупо надеяться, что не будет жертв. Пока есть политики, глупо надеяться, что то и другое не будет применяться бесчестно. Пока можно получать миллионы, никто не остановится на получении тысяч. Пока есть понятие тайной власти, власти явной всегда будет мало. Сколько бы барьеров вы ни возвели – они перешагнут их, переползут, сделают подкоп. Из спортивного интереса. Утроба гидры никогда не бывает полна. Вы можете устроить сейчас сколько-то громких процессов, и они возможно, даже помогут на какое-то время… Но вы не сможете на этих процессах вменить им в вину веру в невозможность эволюции без борьбы.

- Дэвид, если честно, даже половина этих слов нас достаточно пугает. О чём ты? Что ты собираешься делать?

Тот развёл руками, всё ещё облачёнными в занефский балахон.

- Срубить головы гидре. Все до единой. Выбить ей зубы, чтобы она больше не могла жрать. Метод, опробованный здесь, на максимальном масштабе.

- Дэвид, ты соображаешь, что ты говоришь?!

Этот взгляд Софье определённо не нравился. Она его узнавала – тот самый взгляд после пробуждения. Ни зла, ни даже равнодушия. И нельзя даже назвать его чужим. Просто это не взгляд того, кто вернулся. Это взгляд того, кто уходит.

- Соображаю. И прекрасно понимаю, что встречу в ответ. И прекрасно понимаю, что разобрать эти горы по камешку и перенести на новое место было бы не в пример легче. Но мы готовы к этому. И нас не всегда будет только двое.

«Господи, неужели он в самом деле об этом… уничтожать оружие, военные части, военные корабли без разбору всех миров во имя пацифизма – идея на уровне младшей школы… В то же время, разве это на него не похоже? Простое, яркое, безумное решение… Максимально утопическое и оторванное от жизни, бескомпромиссное и катастрофичное…»

- Дэвид, это невозможно! Это… абсурдно, безумно!

- Почему же? Потому что мирам нужно их вооружение, как гарант безопасности… от чего, интересно, в мирном, стабильном, ни с кем не воюющем Альянсе? На случай нападения неведомого прежде врага?

- В свете недавних событий и знакомств, тебе не кажется это оправданным?

Дэвид рассмеялся.

- При всём уважении к гордой тилонской нации, на что-то большее, чем бандитские вылазки, и они не способны. Кроме того, на неведомых врагов мои планы тоже распространяются.

- Как? Ты надеешься быть везде, победить всех, жить вечно?

- Именно.

Теперь уже Винтари уронил лицо в ладони.

- Ты понимаешь, что это… я теряюсь, как это назвать, терроризмом или диктатурой, или просто безумием… Ты сейчас объявляешь войну Земле? Или сразу Альянсу?

Дэвид, по-видимому, опёрся о панель, его лицо приблизилось.

- Мне не важно, как это будет называться. Мне не важно, скольки пальцев хватит на тех, кто меня поймёт и не будет ненавидеть. Я объявляю войну не Земле, не Захабану, не кому бы то ни было ещё, только войне, явной или тайной, открытой или подлой. Самой идее существования чего-нибудь того, что предназначено для уничтожения одними разумными других. Гордость и силу нации придётся образовывать чем-то другим, как только где-то начнут уповать на оружие – я приду и разрушу этого идола. Я буду разрушать его столько раз, сколько потребуется, чтоб людям надоело его возводить.

- Ты же ненавидишь насилие… И сейчас ты хочешь силой навязать расам мир?

- Увы, проповедями что-то не очень получается. Конечно, я не могу изменить каждое сердце. И надеяться на скоро сделанные правильные выводы не могу. Но я собираюсь столько времени спиливать бодливой корове рога, чтоб она забыла, как бодаться. Есть, в конце концов, много других прекрасных занятий, кроме как служить, изобретать и производить оружие, тренироваться на астероидах якобы в почти полной уверенности, что применить это в реальном бою не придётся, мы это так, на всякий случай, во славу традиций… Сколько финансов, продолжающих уходить на военную отрасль, можно пустить на что-то более нужное, и сколько умов найдут себе лучшее применение! И в конце концов, может быть, ненавидя нас, они все смогут сблизиться по-настоящему? Общий враг объединяет…

- Дэвид, – в голосе Винтари была ничем уже не сдерживаемая мука, он отдал бы сейчас всё, чтобы проснуться и этого дня не было, – ты должен понимать, что я не пойду с тобой.

- Я понимаю, – в глазах Шеридана, кажется, блеснули слёзы, – и не осуждаю тебя за это. Ты прав. Может быть, когда чуть утихнет боль, ты поймёшь, что я не мог иначе. Может быть – боль не утихнет никогда, и ты никогда не смиришься… Я никогда не перестану надеяться, что однажды ты будешь снова рядом со мной, но пойму, если этого не произойдёт…

- Дэвид, прошу, – у Дайенн было то же ощущение дурного сна, которому пора бы кончиться, – ещё не поздно не делать этого шага…

- Поздно. Этот шаг сделан, – в кадре, за спиной Дэвида, появился Альберт, – мы сделали этот шаг. Здесь, на этой планете, уничтожив десятки военных баз и убив тысячи людей. Думаете, кто-то оставил бы это так и исключительно пожал руку за доблесть? Вам пришлось бы срочно организовывать взрыв ещё для одной фигуры, слишком одиозной, чтобы признать её иконой. Нет, мы сделали шаг и продолжим путь. Вместе.

- Ну конечно, – скрипнул зубами Винтари, – скажите, вам это зачем? Ваш родной орден на это как посмотрит? Вы не стоите сейчас на краю того, чтоб стать опальным, преступным техномагом?

- Возможно, я даже уже давно за этим краем. У нас не всегда можно угадать… Перейти черту легко, вы же знаете. А если серьёзно – мне не важно. Какой бы ни была реакция ордена – а она может быть любой, включая нейтрально-игнорирующую – я просто буду делать то, что считаю нужным. Как-никак, мои возможности тут совсем не будут лишними.

- Уже два в поле воина, как сказал тут Вадиму один мудрый абориген.

- Три, – раздался ещё один нестерпимо знакомый голос, – простите, что не попрощался, но боюсь, сцена такого прощания была бы невыносима для меня.

- Аскелл?!

- Проклятье… – простонала Дайенн, сползая со стула, – я чувствовала, чувствовала смутно приближающуюся пакость… как?! Как ты сбежал, скотина, кто тебе помог, кто тебе позволил?

Аскелл соизволил появиться в кадре, хотя она, пожалуй, обошлась бы без созерцания его довольной глумливой морды.

- Госпожа Дайенн, будто всё это время кто-то имел реальную возможность мне запретить! Я орудие техномага, думаете, он оставил бы меня здесь? Это, если угодно, было бы… преступной халатностью! Мне жаль, но надеюсь, вам повезёт найти для показательного тилонского процесса кого-нибудь другого… Мои дорогие братья, правда, благоразумно свалили, решив не дожидаться развития сценария и пропустив массу интересного…

- И какие твои резоны, интересно? – если б можно было испепелять взглядом через экран, Гидеон адресовал бы свой вопрос уже куче пепла, – зачем это тебе?

- Да просто это весело! Вы, похоже, так ничего и не поняли… Кроме того, в некотором роде, я получил своё… Конечно, придётся делиться, и отнюдь не претендовать на главный куш… Но как я уже говорил, мы, тилоны, охотно делимся, когда видим в этом смысл и интересные перспективы…

- Машина! – Гидеон осознал, что тихая вибрация, которую они ощущают уже минуты полторы – это не отголоски тренировок на учебной площадке повстанцев, это работа мотора «Серого крыла».

- Как ни крути, нам она будет полезнее, чем кому бы то ни было. И мы лучше, чем кто-либо, сумеем обеспечить её сохранность от нежелательных рук. Вы не найдёте никого лучше, чтобы её доверить.

- Дэвид! Альберт! Чёрт… – старт уже не остановишь, это понятно. Надеяться догнать – смешно, это тоже понятно… Чёрт, это был единственный корабль…

- Просто дождитесь их. Не беспокойтесь, мы проследим, чтобы с вами ничего не случилось. Теперь всегда мы будем незримым оком, незримой рукой, оберегающей вас… насколько только возможно.

- Ну конечно! – сплюнул Хуан-Антонио, – довольно мудро, кстати, придумано… простенько и мудро… Убедить всех нас собраться здесь, мы ж, как дураки, ждали вас… И с помощью этих зондов вы смогли проследить, чтоб мы точно были здесь, чтоб никто не оказался случайно на корабле, который вы… угоняете…

- Увы, незаметно переместить машину на мой мы не смогли бы, – вздохнул Альберт, – но вы ж должны понимать, я не бросил бы вас здесь в вольное плаванье… Просто дождитесь.

- Вычислить, кто помог сбежать Аскеллу и убить его, просто чтоб стало хоть немного легче…

- Это не может именно так и быть, – шепнул невидяще глядящему в погасший экран Винтари Арвини по-центавриански, – они поймут это и вернутся…

- Во всяком случае, – мрачно прошипел Гидеон, – сердечно рад, что тилонам придётся теперь иметь дело с этими двоими! Хотел бы я посмотреть, как они будут отнимать машину у чокнутой парочки телепата и техномага! Сколько времени они гонялись за Дэвидом Шериданом, как бы не пришлось убегать от него!

- Ребята, ребята, о чём вы! Мне бы хотелось, чтоб мы все сейчас встали и почтили минутой молчания мир, которого уже больше нет. Мы свидетели чего-то большего, чем скандал, и чуть меньшего, чем откровение. Мы надеялись спасти от обрушения своды, а теперь видим, как колеблется основание. Всё не важно перед лицом этого…

- Вы правы, Ли’Нор. И не правы в то же время. Что бы ни ждало нас по возвращении, что бы ни ждало нас всех в ближайшее время и в дальнейшем – мы должны чётко помнить и разделять, что в нашей власти, а что нет. Что в нашей обязанности, а что нет. В чём есть наша вина, в чём нет. И мнится мне, лучшее, что мы можем делать – это несмотря ни на что, на рушащиеся на голову камни и обломки незыблемого прежде, просто продолжать делать свою работу. Даже если нас будут убеждать, что в этом нет сейчас никакого смысла, даже если не помогут ничем, даже если будут пихать палки в колёса. И мы найдём тилонов, всех до единого найдём. И освободим Схевени. И остановим Альберта и Дэвида, раньше, чем их остановят другие – навсегда… Мы всё это сделаем, если сейчас сделаем главное – не будем останавливаться.

Ли’Нор как-то по-новому посмотрела на Арвини.

- Вы хорошо говорите, – хмыкнула она всё же, – но как? Если нам скажут закрыть тилонское дело, как бесперспективное, повисшее – мы вынуждены будем так и сделать. А если из-за поднявшегося скандала, возможно, с исключением из Альянса части его членов, в том числе стоявших у его основания, галактика окажется отброшена в прошедшую эпоху, по состоянию напряжения и недоверия, или вовсе окажется на грани войны – кому, скажите, будет до этого?

- Нам. Потому что мы как раз прекрасно знаем, что будет, если такой ситуацией воспользуются тилоны, если помножить и без того шаткое положение на их возможности… Мы должны всеми силами оставить позиции полиции Альянса неизменными, не допустить влияния на неё политических изменений. Миры смогут надеяться только на две силы – анлашок и нас. Если мы сломаемся, и второе крыло может не устоять. Летящего, даже раненого и дезориентированного, ещё достань. Упавшего, ползущего ничего не будет стоить добить.

- Мне жаль, что ты это услышала…

- Ничего, я не из столь чувствительных. Да и в общем-то, я её понимаю.

Они первыми вернулись на «Млау» – хотя разделяться и расходиться корабли собирались вроде бы не прямо сейчас, но чего тянуть? Прочие рассудили, видимо, иначе, им хотелось ещё немного побыть на том корабле, в обществе спасённых маркабов. Не то чтоб это было целиком и исключительно лёгкое и приятное общение – хотя эти конкретные маркабы не слишком зацикленные на религии, по крайней мере, мужчины, всё-таки учёные, да и осознание, благодаря кому они вообще живы, заставляет их держаться с несколько большей приветливостью. Но и настороженностью в то же время, и в этом их опять же можно понять – они слышали в те первые часы всеобщей истерики более чем достаточно, вряд ли будешь спокойно и расслабленно себя чувствовать в компании странных существ, которые прибыли из будущего, к тому же в компании существа, носящего чужое обличье. Хотя больше их, кажется, пугал Лоран, и это при том, что он был самым мирным и вежливым во всей компании… Наверное, пугала их и Чтцфркфра, но всё же они терпеливо отвечали на все её жадные расспросы. Да, наверное, главным образом из-за стрийкчтцв все там оставались – как бы она отказалась от возможности поближе познакомиться с живыми маркабами! Как бы то ни было, Майк был им всем сейчас благодарен – в дальнейшем у него может быть уже не столько возможностей побыть с Г’Сан наедине. Они занимали одну спальную нишу – ещё на Маркабе Ан’Вар, сопровождая свои действия насмешливыми комментариями, видимо, на родном языке, заставил платформу увеличиться в ширине, и она теперь занимала почти всю нишу, но, впрочем, вряд ли кому-то из них потребовалось бы разгуливать вдоль этой платформы. Ниша – она ведь исключительно для сна. Наверное, как-то можно добиться и того, чтоб проём… ну… занавешивался, ведь в нишах медблока такое возможно. Но никто пока не продемонстрировал подобного здесь, спрашивать тоже не хотелось – ни шуточки Давастийора, ни кислый взгляд Энжел не скрасят предстоящие дни. Да, если б он хотя бы всё же выбрал момент объяснить это Энжел, насчёт руки, а не вот так…

Рука Г’Сан накрыла его руку – сейчас невозможно увидеть в этой руке ничего аномального.

- Она всё равно не начнёт в ближайшее время мне доверять, как ты ни старайся.

- Ну, значит, придётся как-то это пережить. Главное – что я тебе доверяю. Что поделаешь, заслужила это доверие ты не на её глазах.

Он скользнул взглядом по её лицу – и что-то в её глазах заставило взгляд зацепиться. Какая-то тревога холодком пробежала по свешенным с платформы ногам.

- И ты не доверяй. Что бы там ни было, раньше, в другой реальности. Рука – это ерунда… Но тело… Скажи, почему у них было это тело? Почему лежало? Они не сентиментальны. Ан’Вара кремировали прямо в космосе. Ни молитв над телом, ни саркофага на ближайшем астероиде. А этот лежал… Но они так легко отдали его тебе. Почему?

- Обязательно спрошу, хотя не привык смотреть дарёному коню в зубы, – собственный голос показался Майку каким-то неуверенным, нервным, – но я так понял, это тело было… ну, как-то более целым, чем тело Ан’Вара, пострадавшее от взрыва. И вообще-то иногда они хоронят, насколько я понял из рассказа полицейских…

- Тогда почему они не похоронили его? Ещё на Нарне? Нет, я пока не знаю ответа на этот вопрос. Я только точно знаю – не всё хорошо, Майкл. В моей голове что-то есть, Майк. Кто-то. Кто-то кроме меня.

- Г’Сан, не шути так…

- Какие уж тут шутки! Пока всё хорошо… в том плане, что я совершенно владею собой. Это лишь тень, лишь ощущение присутствия… Но ты должен знать. Обязан знать.

- И поговорить с единственным, кто может пролить свет на этот вопрос, – Майк неловко дёрнулся, намереваясь подняться. Рука нарнки стиснула его запястье.

- Нет.

- Но почему? Если они накосячили при записи, если получилось что-то вроде того, что они не до конца затёрли память этого мертвеца… Я не знаю, возможно ли это теперь исправить, но он у меня найдёт способ, даже если его до сих пор не существовало!

- Ты не понимаешь? Может быть, это и случайность, ошибка, хотя мне мало верится в это… А если расчёт? Пока что я в полной мере хозяйка этого тела. Это что-то не беспокоит… вернее, беспокоит, и только. Лучше не подавать вида, что мы что-то знаем… И наблюдать, собирать сведенья. Теперь ты предупреждён… и я с этим уже не одна. Больше всего мне не хотелось бы невольно навредить тебе…

- Что с тобой? – Илкойненас участливо положил руку на плечо Викташу, – ты сам не свой все последние дни. Наверное, я не в своё дело лезу, наверное, у каждого тут причины для мрачных мыслей есть, только разве кроме Рефен и Эльгарда, только их мира это всё, может, и не касается… Хотя тоже как сказать, Дэвид Шеридан ведь им не совсем чужой… Но может, поделишься? Сочувствие – невелика помощь, но и оно бывает не лишним.

Викташ опустил голову, постукивая ногтевыми пластинами друг о друга.

- Простите. Сам уж понимаю, что это видят, и что беспокоятся, и что подойти с расспросами не решаются, хотя чего не решаться – сроду дрази не кусали никого… Стараюсь на глаза вот не попадаться, настроение не портить никому. Понимаю же, не мне одному плохо, и не хуже всех мне… Вон, Алваресу – тому тяжче. Или принцу-переводчику… А мне – чего… А я тут женщину встретил. Лучшую на свете женщину. Вот надо ж так – полный Захабан, и полный почти что Шамбах, и где я не бывал ещё, на Загросе только не был, а свою женщину на планете, которой нет на карте, встретил. И как будто, я ей даже нравлюсь чуток… Но со мной она не полетит, это уж ясно. Она родилась здесь, её отец генерал был с дразийской базы тут, тут жил, и семью привёз… Старший муж и отец двух дочерей, имел право, великая шишка… А она вот сбежала от него, присоединилась к повстанцам. Её отряд Угму освобождал. Такой нигде никогда я уже не встречу, нет другой такой… Здесь её земля, не на Захабане, не ещё где. Здесь. Здесь её война была, здесь её победа, здесь её будущее – её отряд, её друзья, её работа – отстраивать теперь всё, раненых лечить, голодных кормить, это вот ей нужно, а не миры какие-то, которых она не видела никогда… И я остаться не могу – я не праздный путешественник здесь, на мне мундир, если не прямо сейчас, так это ничего не значит… Так бы попросил я, чтоб вы обо мне как о мёртвом заявили, и остался бы тут, поди, и мне б нашлась работа… Но нельзя так.

Илкойненас вздохнул.

- Будущее как никогда, не определено. Скоро, возможно, мы все окажемся заложниками совсем не нужных нам войн… Я всё же надеюсь, конечно, до войн не дойдёт, ну, претензии, ну, санкции, штрафы, исключение кого-нибудь из Альянса, бойкоты-блокады… Но не война уж сразу…

- А почему ж не война? – бесцветным, усталым голосом пробормотал Викташ, – мир был слишком долго. Уж кто как, а я насчёт своей расы иллюзий не таю, им по-прежнему война что мать родна. Иначе б они таких тёплых, хоть и исподтишка, отношений с хуррами и гроумами не имели, с нарнами перестали цапаться – ну так с бракири, транталлилами, хоть кем-нибудь… Не махать кулаками пятый десяток лет – это ж для дрази как чешую разом сбросить. И шашней с пиратами и чужих мелких войнушек мало уже становится, осторожность, интриги, чужими руками что-то делать – это дрази противно, навроде как мертвечину жрать. Когда армия есть, военные разработки всякие есть, а применить это некуда – это как? Свернуть военную индустрию, как аббаи и хаяки, они не согласны, в этом у нас культура, менталитет, дрази если не воин – так и не дрази… Да и много кто не согласен так-то. Проще сказать, кто у нас пацифисты не на словах, а на деле – пак’ма’ра да денеты, в самом деле, ну, и ранни. Так и кто они в галактике, кто на них равняться будет? Чего и Дайенн вон мрачная ходит – понимает, что её касте тоже сильно давно никто повода не давал… Алварес понимает, что его вот мир первым не начнёт – так с него начать могут, не потому, чтоб они тут в чём-то виновны, они-то меньше всех, а просто, раз уж можно. Земляне те же, если их из Альянса попрут – так первым делом, или нарны – кто ближайшие-то, если Альянс распадётся, так и им ничто не помешает, увеличить территорию, а между ними и маркабским как раз Корианна как бельмо на глазу… Принцу вообще знай гадай, с кем дорогая родина сцепиться пожелает… Император, конечно, не дурак, но так поэтому Центаруму надоел хуже горькой редьки, двадцать лет без патетических речей о владычестве над галактикой – это ещё хуже, чем дрази без драк… Открыли мы, как выражаются земляне, ящичек Пандоры… Уж не знаю, правильно ли я это выражение применяю, то Гидеону виднее… Вот сижу, смотрю на это всё, – Викташ обвёл широким жестом раскинувшуюся перед ними горную долину с тренировочным лагерем, где отрабатывали стрельбы корлиане – завтра им предстоит переброс на острова Кажджуб, где окопавшиеся земляне и дрази деятельно грузят бомбардировщики содержимым своих богатейших складов, – думаю о том, что там, дальше, чего глаза мои отсюда не видят, но сердце видит… О городах этих, людях этих, об Алаш, которая там сейчас, грузовики с медпомощью ведёт… Если б только так можно было сделать, чтобы война эта, которую там наши, с жиру бесящиеся, выносили, сюда опять не пришла! Если б только один какой-то мир можно шапкой-невидимкой накрыть было, пусть бы это этот был. Не потому, что тут Алаш моя. А потому, что хватило с них. Снова какие-нибудь торговцы жизнью и смертью им «покровительство и защиту» пообещают, снова зажравшихся колонистов отсюда выкидывать – так жизнь даже над нарнами не издевалась. И вот как мне не паршиво б было? Не так и не прав Дэвид Шеридан, дубиной бы из них всех эту любовь к войнам выбивать…

- Мы не поклонники войны. А мы не самородки и исключения наших миров, есть и ещё такие, и их немало.

- Есть, конечно. Да только и чего? Мы, конечно, не солдаты – но и не монахи-проповедники какие-нибудь, и не врачи и не пахари даже. Мы полицейские. Мы просто эту глубинную жажду сражений во что-то полезное, доброе сумели направить… Не каждый это сумел. И потом – что, ну и сотни нас, ну и тысячи, ну миллионы даже – кто нас слушать будет? Решения принимаются не миллионами, а парламентами, ассамблеями и конкретными царьками. Скажут – иди исполняй долг перед родиной, а пацифизм и мирные надежды пока дома полежат.

- Вот тут ты не прав… Но об этом ты лучше с Алваресом поговори, он лучше меня объяснит. Смотрю, нас от штаба Дайенн зовёт. Надрывается, бедная… Передатчик-то ты не взял, и я тоже, молодцы оба… Пошли, хорошие новости, надеюсь.

Новости настигли даже раньше того, как они дошли до входа в пещеры штаба. Чёрная точка, появившаяся в небе, стремительно росла.

- Никак, корабль? – Викташ приложил ладонь козырьком ко лбу.

- Корабль, – уверенно проговорил Дримштикт, которому солнце было куда меньшей помехой.

- Это не анлашок и не полиция, – Илкойненас помрачнел, – и раз уж они смогли пройти…

- Немаленький… Ну, поди, наши местные друзья вооружённымвзглядом уже разглядели, чего нам ждать… Принадлежность я лично не определю. Не дрази, не земляне, не врии точно. А кому ещё так срочно сюда приспичило?

- Да уж хотелось бы знать, кому «повезло», за кем они… Заодно с каким заявлением, если вообще утрудят себя…

Корабль скользнул над дальним краем полигона, где сейчас джи-лаи спешно ремонтировали слегка пострадавшие от усердия молодого пополнения тренировочные укрепления, и выбрал для посадки каменное плато над северным краем долины.

- Могу я представить, – подошедший к группе Диус передал Викташу массивный бинокль на широком ремне, – местным они уже представились на подлёте. Собираем нехитрые пожитки, ребята, это за нами всеми, нам без кавычек повезло. Это корианский корабль.

В свете щедрого, стоящего в зените солнца ярко сияли алые буквы «Ф.Д» в контуре-звезде. Тяжёлый крейсер космофлота Советской Корианны «Феризо Даркани» открывал посадочный шлюз.

- Ну конечно… Что ещё я мог увидеть-то, как не тебя… – Лоран устало отвернул полное тоски лицо. Сил на злость уже не хватало.

- Господа бога, с лёгкостью, – Вито подкрутил регулятор наклона изголовья кушетки с учётом прихода пациента в сознание, – правду говорят, дуракам везёт. Лишь потому, что тебе попались ещё более конченые идиоты, чем ты сам, ты каким-то чудом жив.

- Ага. Твои наёмнички чуть меня не пришили, а виноват я, конечно. Куда б я без твоей заботы-то… А жив я благодаря Люсилле, вообще-то.

- Это не мои наёмники. Хансо Лацера я бы никогда не нанял. Об остальных двоих и говорить нечего. Я, разумеется, обстоятельно поговорил с тем, кто допустил утечку не в те уши, но по правде, этого следовало однажды ожидать. Я понимаю, немыслимо, конечно, упрекать тебя в том, что ты не подумал, что для кое-кого можешь оказаться лакомым куском – тебе же не нужны мои деньги! Зато вот им они нужны, если уж не все, то энная сумма… Ну и в том, что к обычной шпане, под воздействием веществ равно легко и грабящей, и убивающей, ты тоже оказался не готов – хотя вот это уже непонятно, почему. Не могу не похвалить, конечно – прятались вы хорошо… от меня. Но как долго надеялись? Самое большее месяца через два, при всём том, сколько в чужом регионе готовых содействовать… Куда вы собирались бежать дальше? Мест на этом континенте, куда мне сложно добраться, не бесконечное количество. За океан, в другую колонию, вовсе из Синдикратии? Лучше я развею твои иллюзии, чем их развеет жизнь. Тем, кто от кого-либо скрывается, редко везёт найти беспечальный райский уголок. В основном им везёт найти гнусную дыру, где далеко не всегда царит атмосфера трогательной братской взаимопомощи. Люсилла, положим, привыкла к чему-нибудь подобному и умеет выживать в таких местах, ты – нет. Тебе всегда пришлось бы зависеть от неё, держаться за её спиной, быть по сути ещё одним ребёнком на её шее. Ты действительно хотел именно этого? Это не вопрос для дискуссии, только для размышления, для дискуссии сейчас не время. Раньше, чем ты будешь готов к переводу в госпиталь Бринколо, ничего всё равно не решается.

- Стой… – Вито уже направился к двери, как хриплый голос окликнул его, – Вито… Я, конечно, сию секунду никуда подорваться не могу, ни обнять ни ударить тебя, но говорить я способен. Я не хочу, чтобы ты хоть как-то… хоть чем-то сейчас донимал Люсиллу. Она моя жена, хочешь ты этого или нет, и у нас дети, тоже хочешь ты этого или нет. И я не собираюсь её бросать вообще-то никогда, и она меня. Ты должен смириться, раз уж не хочешь принимать её. Хотя Раймон ведь принял, в чём проблема-то? Это он мой отец, а ты отчим, и его, скажем так, благословление, приоритетнее, не находишь?

Вито резко развернулся.

- Ты слышал мои слова? Роскоши для дискуссий у нас нет. Я не могу торчать здесь ещё два часа, выслушивая твои пламенные воззвания, это больница, и я точно так же подчиняюсь правилам распорядка, как и ты. И дел у меня ещё полно.

Лоран зашипел, хвост нервно задергался по постели.

- Я хочу поговорить с отцом!

- Говори сначала с врачом, – ласково ответствовал Вито, уже взявшись за ручку двери, – впрочем, я твоё пожелание, разумеется, передам.

Высокое стрельчатое окно торца коридора света давало мало – впрочем, для этого и не было предназначено. Имевший за свою историю всего два капитальных ремонта госпиталь Марии Оранты города Лахрема сохранил практически нетронутым чистейший образец колониальной архитектуры – смесь бракирийского классицизма и заимствованной у землян итальянской готики, и все торцевые окна были витражными, рисунок витражей органично продолжался мозаичными панно по стене. Конкретно эти витраж и панно изображали сцену воскрешения Лазаря, свет длинной люминесцентной лампы бликовал на золотых нимбах и крыльях ангелов под самым потолком. Люсилла разглядывала композицию с явным и неподдельным, кажется, интересом. Это могло быть оправданным – панно недавно было отреставрировано, пожертвованная миссией Братьев Надежды Христианской мозаика славилась качеством на весь континент.

- Даже если я действительно настолько тихо ступаю, – молвил наконец Вито, – ты не можешь сказать, что не заметила моего приближения. Я бы не поверил, что твои способности внезапно покинули тебя.

- Вы можете подумать обо мне всё, что угодно, господин Синкара, и я всё равно никак не могу вам в этом помешать. Поэтому вы можете совершенно спокойно сказать мне всё, что намеревались сказать, мои ответные реплики всё равно не имеют никакого значения.

Вито тихо скрипнул зубами.

- Ты могла бы, по крайней мере, повернуться ко мне лицом, из элементарных соображений вежливости. Я мог бы решить в обход тебя очень многие вопросы, но в целях экономии времени начал с тебя. Насколько я знаю, твоя мать не держалась официально никакой религии, однако у меня есть сведенья, что крещена по католическому обряду ты была. Доподлинно выяснить это не могу, миссия Сестёр Жён-Мироносиц, к которой относилась церковь города, где вы тогда жили, сейчас реорганизована, и в записях у них сейчас существенный беспорядок. Венчать некрещёную или крестить тебя повторно будет в равной степени оскорблением церкви, поэтому лучше тебе внести в этот вопрос ясность. Вопросом поисков крёстных для тебя, если ты всё же некрещёная, займётся твой отец, это не подлежит обсуждению, назначение крёстных для одного из детей – на выбор – и свидетелей для венчания он уступает тебе. Но имей в виду, они должны принадлежать к католической церкви, так что подозреваю, вам обоим придётся в этих поисках нелегко… А остаться некрещёными или быть крещёными по обрядам какой-нибудь секты я своим внукам не позволю.

Люсилла не дала ему договорить, повернув к нему совершенно ошарашенное лицо.

- Господин Синкара! Вы не могли бы это… помедленнее? Мы всё ещё говорим на одном бракирийском языке, или уже на разных? Вы… венчание, крещение… серьёзно?

- Вопросы морали, Люсилла, как бы ни странно это было слышать от меня, не всегда прощают пренебрежительное отношение. В свои годы вы не осознаёте в полной мере вес и груз этих вещей – семья, дети, будущее. Вы пытаетесь жить легко, играючись, потому что вы сами ещё дети. Вам кажется, что если вы топнете на жизненные обстоятельства ногой – они покорно подожмут хвост. Но от всего огромного мира вокруг не отмахнёшься, как от надоевших со своим менторством взрослых. Вы, конечно, поняли бы это спустя годы… Но я не могу позволить вам упустить эти годы, потому что речь идёт уже не только о вас, но и о детях. И им нужны имя, материальная защищённость, достойное образование и поддержка семьи, считаете ли вы это сейчас важным или нет. Можешь считать меня кем угодно, но они будут детьми законного брака, будут жить в доме, принадлежащем их фамилии, и обучаться у учителей тех школ, которые заканчивали я, мои братья и сёстры. К тому времени, как Лоран встанет на ноги, всё должно быть готово. Большая часть этих забот, конечно, всё равно лежит не на твоих плечах, но то немногое, что зависит от тебя, уж будь добра выполнить. К сожалению, мне прямо сейчас нужно возвращаться в Бринколо, но мы к этому разговору ещё вернёмся не один раз.

- Нет уж, стойте! – Люсилла, переваривая услышанное в ступоре, с остановившимся взглядом, позволила Вито сделать несколько шагов по коридору в направлении лестницы, но дойти до неё она не собиралась ему позволять, – у вас, конечно, милые и предельно приятные манеры… Типичные для вашего круга, чего уж там… Но хотелось бы ясности. Вы, значит, даёте согласие на наш с Лораном брак… аж прямо настаиваете на нём, так очаровательно… Даёте детям свою фамилию… Ну, это конечно, моя фамилия вас не устраивает совершенно…

Вито обернулся с непроницаемо-кислой миной.

- С твоей фамилией, полагаю, можно что-то сделать, но это меньше всего моё дело. По крайней мере, фамилия отца, если уж не фамилия деда – тут законы Земного Альянса и Синдикратии схожи – это уже приемлемо…

Люсилла, скрестив руки на груди, прошлась вдоль стены и развернулась, преградив будущему свёкру дорогу.

- Однако, интересный вы человек, господин Синкара. Я теперь понимаю, почему Лоран сбежал… Из всего, что было здесь наговорено – мне даже не хочется сейчас подробнее останавливаться на что там с моим откуда-то взявшимся отцом и тем более дедом и при чём здесь к тому же Земной Альянс – можно вывести заключение, что вы насыщенную программу бурной деятельности наметили во имя спасения доброго имени семьи Синкара и чтобы только не дай бог не говорить, как сильно вы перепугались за Лорана и как не хотите его потерять. Нет, понятно, мне ли в этой ситуации жаловаться, какие бы у вас ни были причуды, но просто хочется знать, мне к чему себя готовить – вот такими ваши взаимоотношения с Лораном и его отцом и наблюдать? Вам настолько легче распоряжаться, приказывать, запрещать или разрешать, чем просто сказать, что любите их и они вам дороги? Вы говорите о важности и ценности семьи, но разве в семье не главное – доверие и открытость друг к другу? Я, знаете ли, телепатка, и я насмотрелась в своей жизни такого кино, когда люди живут под одной крышей, делят постель и все жизненные тяготы, но не могут нормально поговорить о своих чувствах, тут у них нагорожено три тыщи чёртовых городищ. Конечно, у многих рас принято говорить, что любить нужно, не ожидая любви взамен, наверное, и у ранни так, но зачем это нужно, если вы любите Раймона не меньше, чем он вас? И как вы ожидаете хотя бы какого-то принятия со стороны Лорана, если не можете сказать его отцу, что любите его?

- И я должен вот это всё слушать при том, что ты даже не знакома с Раймоном.

- Ну да, за исключением того, что видела вас, когда вы входили в госпиталь и поднимались по лестнице, достаточно продолжительное время…

- Ранни не поддаются телепатическому сканированию.

- Зато вы поддаётесь прекрасно. В общем так, или вы сейчас идёте, объясняетесь и с Раймоном, и с Лораном, или за вас это делаю я. Мне, конечно, воздействовать на вас совершенно нечем, но раз уж я всё равно завишу от вашего произвола – то какая мне разница? Хуже обо мне думать вы уже не будете.

Когда завибрировал сотовый телефон Вито – это был просто очередной звонок, их, конечно, было меньше в последнее время, чем месяц назад, и все они мало что меняли в состоянии перманентного тоскливого напряжения внутри – Раймон находился на первом этаже их дома, и ему казалось, что он очень медленно, путаясь в полах длинного халата, поднимался по винтовой лестнице, тем медленнее, чем больше слышал в голосе Вито того, что заставляло сердце смутно сжиматься от неясного пока предчувствия. Но когда он очутился в комнате, где Вито судорожно искал свою рубашку, одной рукой натягивая джинсы, а другой держа телефон у уха, ему показалось, что его ноги просто перестали слушаться.

Вито тогда особо не объяснял – некогда было, просто сухой факт – сын в реанимации. Раймон, когда они выскочили на улицу, почувствовал тот же приступ дурноты и головокружения, как тогда, много лет назад, когда он расцепил их переплетённые пальцы с Марией, когда её рука безвольно упала на плед, а его руки схватили младенца – крохотное существо, которое зашлось непрерывным плачем. Он тогда только и успел, что накинуть на мальчика свою кофту, обернул его, такого как есть, ещё в материнской крови, выскочил из своего убежища и со всех ног побежал по снегу к ближайшему селению, где среди минбарцев, он помнил, было и несколько людей. Он кричал, спотыкался об острые выступы снежных глыб, резал голые ступни, но бежал вперёд, практически не чувствуя боли. Боль была другой. Ему казалось, что его просто разорвёт от того огненного шара, что разгорелся в его груди.

Когда к нему навстречу выскочили люди – это было двое мужчин, они подхватили его под руки, потому что сам он уже идти не мог, силы словно покинули его. Ребёнка забрали женщины из его дрожащих рук, а он через время вернулся к убежищу. Он прекрасно помнил это ощущение – потери, растерянности, отчаяния. Он то и дело возвращался к постели, где всё так же лежала Мария, устремив уже ничего не видящий взгляд в потолок, сжимал её руку и ронял на холодную кожу слёзы. Он помнил, как хоронил её, каким жалким клубочком на дне ямки во льду она смотрелась. Всё, что он любил, всё, ради чего жил, лежало теперь там, колени к груди, руки обхватывают голову, глаза безмятежно закрыты. А потом Раймон вспомнил о том, что она оставила ему, и так же, как в первый раз, он бежал к селению, он прижал к себе сына, и, наконец, горе отпустило свою мёртвую хватку на его горле. Он улыбался, прижимая к себе копошащегося младенца, чувство обретения чего-то настолько родного дало ему силы жить.

Но он вновь его потерял, тогда, когда Лорана похитили пираты. И ощущение беспомощности, беззащитности перед неведомой и всесильной бедой стало его спутником на всё то время, когда он не имел надежды, не имел даже средств к поискам. Много позже он узнал, что Лорану повезло, он встретил Элайю Александера, и кто бы что ни говорил о нём, Раймон был в глубине души благодарен этому парнишке. По крайней мере, сын был жив. И относительно здоров.

Но все эти месяцы, которые Раймон не мог расслабиться, в двойной тревоге, за того, кто неизвестно где сейчас и за того, кто рядом, те дни, которые Вито проводил в бесконечных разъездах по континенту и поисках, отозвались в нём гулким эхом. И сейчас, приехав в больницу, Раймон почему-то был уверен, что просто не выдержит, увидит умирающего сына и свет померкнет, ничего уже не будет. Вито, сам далёкий от спокойствия настолько, что об этом не стоило и говорить, старался подбодрить его всю дорогу, пусть получалось это неуклюже и нервно – это не вина Вито, осознавал ли он это вовсе, его собственное состояние не очень было им осознано, но он понимал, что сейчас происходит с Раймоном, он уже научился читать по всегда спокойному лицу ранни эмоции, очень далёкие от спокойствия. А может это была человеческая интуиция?

Первые два дня Раймон просто просидел рядом с сыном, всё держал его руку в своих, и молился, непонятно чему или кому, просто просил вселенную не отнимать у него ребёнка. Вито приходил в палату, тихо присаживался рядом, и Раймон как никогда чувствовал свою любовь к этому странному мужчине. За помощь, за сочувствие, за всю ту страсть, что он дарил ему, и за молчание, которое Вито не нарушал, заходя в палату. Лишь изредка чуть касался его плеча, проводил по волосам или целовал в щёку.

После того, как Лоран первый раз пришёл в себя, и Раймон наконец почувствовал, что снова способен соображать, Вито сказал, что Люсилла и дети тоже находятся здесь, в госпитале – нет, они не ранены, у Люсиллы был глубокий шок, и это обычная мера в связи с этим, заключение врачей необходимо в материалах дела, а дети в порядке, в тот момент они были в надёжном укрытии позади дома. За эти два дня Вито успел увидеть их, во время обследования для оформления медицинских карт, переговорить с врачами, переговорить с полицией и достичь взаимопонимания – предъявлять обвинение ни Лорану, ни Люсилле не будут, даже без показаний Лорана, при одних только показаниях Джело, очнувшегося за день до Лорана, понятия превышения меры самообороны в бракирийской системе правосудия не существует, переговорить ещё много с кем… Согласившись, в общем и целом, со всем, что сказал Вито, Раймон отправился сделать то, о чём не смел думать всё это время – посмотреть на внуков.

Люсиллы в тот момент в палате не было. Рядом с колыбелькой стоял мужчина-бракири, Эркена Джани. Раймон уже слышал от Вито о том, что он здесь, о том, каким сочетанием настырности Вито и удачи было то, что он здесь – кораблей с Яноша в сторону Экалты не предполагалось, но заслугой умения Альтаки давить и скандалить такой корабль нашёлся, и возражения по поводу его посадки были подавлены в зачатке, о его отношении, прошлом и грядущем, к их истории… Подойдя поближе, ранни посмотрел на маленьких существ, сейчас крепко спящих, и во сне касающихся хвостами друг друга. Раймон улыбнулся, наверное, впервые за дни, что провёл в больнице, коснулся пальцами рыжей головки, стараясь не задеть длинными ногтями и не поранить.

- Года три назад сложно было б представить, что осознаешь себя отцом и дедом практически одновременно, – проговорил Эркена.

Раймон перевёл взгляд на мужчину, и подумал о том, что, наверное, этому нежданному теперь уже родственнику ещё сложнее, чем ему самому. Лицо мужчины было уставшим, но счастливым, каким-то отстранённо-безмятежным.

- Да, вы правы… Знаете, хотя бы просто то, что они сейчас с нами, уже даёт нам силы. Я мог только надеяться, что с моим сыном всё будет хорошо – как ни мало он приспособлен к жизни, тем более в этом новом, чужом для него мире, но он взрослеет, все взрослеют однажды, хотя мы, ранни – медленнее, чем вы… Но я даже представить не могу, что значит для вас… Узнать о том, что у вас есть дочь и практически тут же её лишиться, хоть на время, но мы ведь не знали, на сколько времени.

- То, что я понимал, что в этом нет моей вины, глобально не делало ситуацию легче. И теперь не делает. Больше не нужно изводить себя бессмысленной тревогой от неизвестности, но непростых разговоров будет ещё много. У меня как не было слов для них, так нет и сейчас.

- Возможно, вам просто нужно начать разговор, а слова сами подберутся. В конце концов… Обретение семьи – это ведь счастье, думаю, она тоже будет счастлива, что теперь у неё есть отец. Знаете, тут можно многое сказать, про традиции и про кровные узы, но главное ведь то, что вы для неё делали, делаете и ещё будете делать. Пусть вы не знали о ней ранее, но ведь в том нет вашей вины, и даже понимая это, постарайтесь себя в этом не винить. И дайте ей самой сделать выбор – принимать вас или нет. Не продумывайте сценариев вашего разговора, просто сделайте первый шаг.

Эркена отошёл от кроватки, устало потёр лицо ладонями.

- Мир на пороге кризиса, мы на пороге больших перемен в нашей жизни… Можно сказать, что вожжи из наших рук выпали, и события развиваются стремительнее, чем к тому готова наша психика. Но иного выхода у нас нет, кроме как продолжать действовать в водовороте, который мы не смогли оседлать… Это никогда не было легко. И нам останется только надеяться, что им справиться будет легче, чем нам.

Выглянувший из-за двери палаты Вито тихонько, чтобы не потревожить детей, позвал ранни в коридор. Раймон, смущённо улыбнувшись Эркене, проследовал за человеком, коротко предложившим ему немного пройтись. Разговор… Было понятно, разговоров уже было много за последние дни, и будет ещё много – у Люсиллы с этим неожиданно обретённым отцом, и, наверное, у Лорана с ним же… Как многое может измениться за пару дней, и к самым серьёзным переменам заранее невозможно подготовиться, хоть, казалось бы, и настраивал себя на них. Сознанием ранни невозможно представить, что чувствует человек, который не спал двое суток, насколько он вымотан морально и физически, тем более если учесть, что в таком режиме он жил уже несколько месяцев. Однако и ранни знают, что такое усталость, по крайней мере, моральная, что такое нервное напряжение в постоянном ожидании новостей – возможно, не очень хороших. Раймон наблюдал это в течение долгих месяцев, день за днём и ночь за ночью размышляя, как у Вито достаёт сил, и когда эти силы кончатся… И видимо, ему предстоит услышать, что закончились они сейчас. Опустив голову, ранни просто шёл следом за человеком, чувствуя, как сильно бьётся это уже ставшее для него родным сердце, видел напряжённые плечи Вито, и мечтал, чтобы всё наконец было уже сказано. Чтобы наступила пугающая ясность – что с него хватило бесконечного решения чужих проблем, с бесконечным отторжением, неблагодарностью главного, будем честны, источника этих проблем. Разве мало примеров расставаний из-за того, что дети не приняли кого-то нового у отцов или матерей… И говоря честно, Раймон сам уже устал извиняться за сына, пытаться сгладить острые углы. Теперь, когда жизнь Лорана вне опасности, он сможет справиться со всем, и пусть уж небеса упадут сразу, чем будут медленно опускаться, пока не раздавят его ощущением безнадёги, усталости и пустоты.

Вито остановился у лавочки в небольшом саду при госпитале. Раймон, задумавшись, случайно натолкнулся на его спину, на секунду позволяя себе, пусть даже в последний раз, сжать эти плечи, вдохнуть запах этих волос, и уже почувствовать боль разрывающегося сердца. Длинные смоляные волосы, затянутые в хвост, были переброшены через плечо, и Раймон стал перебирать их пальцами, чтобы хоть как-то постараться успокоиться. Он сел напротив Вито, обеспокоенно заглядывая ему в глаза, стараясь, чтобы слёзы, застывшие в глазах, не прочертили розовые блестящие дорожки по щекам.

- Вито… Прежде чем ты начнёшь говорить, позволь мне сказать кое-что. Я благодарен тебе за всё, что ты сделал для меня, я не знаю, как выразить тебе свою признательность… Ты был единственным, кто поддерживал меня всё это время, кто помогал мне, кто держал меня. И, хоть я и понимаю, что ты, возможно, считал это своим долгом, ты вовсе был не обязан… Я даже не знаю как сказать тебе, как много ты для меня сделал…

Голос всё же сорвался, и Раймон, опустив голову, замолчал. Предательские слёзы всё-таки взяли верх. «Вот и всё…» – подумал он, стараясь успокоиться, понимая, что должен был быть готов к этому уже давно.

Вито вздохнул. Мягко говоря, мог ли он ожидать и рассчитывать, что начало разговора будет лёгким и приятным. За эти дни, конечно, если и оставались они наедине, то не до объяснений как-то было, не до разговоров о жизни в общем, жизненная конкретика как-то не давала, ну наверное, не даст и теперь… Но чего он хотел, готов он или не готов, а Раймон тут полностью прав, и принять это придётся, как бы ни хотелось, чтобы это… ну, хотя бы было несколько позже, потом…

- Раймон, я знаю, что вёл себя в последние дни не самым понятным и приятным образом… Впрочем, не знаю, вёл ли я себя понятным и приятным образом когда-либо за эти почти четыре года… И я понимаю, что любой лимит терпения заканчивается однажды, и чаще всего тогда, когда мы к этому готовы меньше всего… Ты не обязан был молчать так долго. Не стоило, совершенно не стоило. Если тебе не нравились какие-то мои действия и решения, тем более если не нравились они все… Я как-то догадываюсь, что то, что я делаю сейчас, может быть уже как-то слишком, но твоё молчание вполне развязывает мне руки, в своей заботе я теряю границы раньше, чем способен задуматься о их наличии. И то, что я предупреждал об этом, тоже меня не оправдывает. Я говорил, что вы мне дороги, что вы часть моей жизни, и да, я распоряжаюсь вами именно как частью моей жизни, важной частью, которая я не могу позволить, чтобы была мне не подконтрольна… Я совершенно не представляю, что я мог бы сделать, по крайней мере, сам, добровольно, чтобы не действовать с вами тиранически и при том чтобы вы остались в моей жизни, если у тебя есть такое решение – я надеюсь на него, но подозреваю всё же, что решения нет, и мне совершенно не хочется слышать продолжения… Но тем не менее, я должен и буду его слушать.

Раймон удивлённо уже минуту смотрел в глаза Вито. Его слова совершенно не вязались с тем, о чём думал сам ранни. Когда мужчина замолчал, Раймон взял его руку в свои, чуть притягивая к себе, прикасаясь щекой к горячей ладони.

- Вито… Если бы я только мог выразить словами всё то, что чувствую сейчас… Но я могу сказать это только на своём языке, а ты не сможешь этого понять, даже переведи я это на земной, на бракирийский, на любой другой. Конечно, я хотел бы думать, что твои расчёты и твои планы на будущее касаются и меня, хотя я понимаю, что я уже мог тебе просто надоесть… Теперь, когда с Лораном всё хорошо, когда его жизнь вне опасности, ты, вероятно, хотел бы освободиться. От этой нервозности, от тревоги, что я принёс в твою жизнь. И пусть ты называешь это хорошим расчётом, взаимовыгодой, или ещё как угодно. Конечно, со стороны, наверное, выглядит это всё прозрачнее некуда, и я не мог найти более выгодный вариант там и тогда, чем сесть на твою шею, обременить тебя своими проблемами, тем паче, что ты их действительно решал, и решал успешно. Я сожалею, что доставил тебе столько неприятностей, но я всё же старался хоть как-то, хоть чем-то тебе помочь. Я хотел бы отблагодарить тебя за каждый день, каждую ночь, когда ты позволял мне оставаться с тобой рядом, жить тобой – во всех смыслах этого слова. Прости меня за то, что я боялся и до сих пор боюсь нарушить твои устои мирной жизни, твои понятия о взаимовыгодном союзе, при котором каждая из сторон извлекает пользу, а остальное не столь важно. Это время, что я провёл с тобой, пусть оно было и тревожным, нервным и не самым лучшим для тебя, но я старался показать тебе… как ты мне дорог. Вито, это прозвучит, наверное, глупо и по-детски, но я люблю тебя.

Вито, в течение всей тирады Раймона внутренне характеризовавший Люсиллу самыми нелестными выражениями, которые мог позволить себе в отношении женщины, пусть и её круга, обалдело захлопал глазами.

- Раймон, я… Кажется, наш разговор, у каждого из нас, начался с воображаемым собеседником, а не друг с другом. Ты неправильно понял меня, а я тебя. Я говорил тебе, в общем-то, то же самое, мягко говоря полагая, что надоел тебе, тем более что в отличие от тебя, я-то сделал для этого многое. Что всё то, о чём я говорил в последнее время, все эти планы… это явилось последней каплей, и… Это ведь не вполне правда, что вам некуда идти. Больше это не так. Я всеми силами старался, чтобы вам выгоднее было оставаться здесь, со мной, но могу ли я обеспечить это на самом деле? Могу ли я дать вам что-то такое, ради чего стоит остаться здесь, не деньги же, которые для ранни имеют мало значения, и не место в почтенном экалтинском обществе, тем более… Почему и не Атла, или Минбар, или что угодно ещё, сколько б ты ни говорил, что никто вас там не ждёт… Но я не могу отпустить вас, куда бы то ни было, вы слишком нужны мне здесь, слишком дороги, я слишком люблю вас.

Раймону показалось, что он научился летать, и его оторвали от земли именно эти крылья. Одним движением, единым порывом он подскочил с лавочки, обвивая руками шею Вито, прижимаясь к нему, касаясь щекой его волос.

- И я люблю тебя. Люблю так сильно, что непроизвольно своим молчанием дал тебе неверное представление о моих чувствах. Я не хотел тебя разочаровывать, и говорить столь, по моему мнению, ненужные тебе слова. И Лоран, я думаю… это всё в нём – протесты эти, это подростковое, думаю он тоже благодарен тебе, он достаточно взрослый, чтобы наконец понять… что если кто-то волнуется о твоей жизни так, его уже нельзя считать чужим. Пожалуйста, позволь нам быть рядом, позволь нам быть с тобой, Вито. Мне ничего больше не нужно.

- Я слишком эгоист, – Вито гладил Раймона по волосам, – чтобы любить, не причиняя неудобств, не требуя, не принуждая ни к чему… Чтобы даже просто говорить о любви открыто, для меня не было более неуместных слов. В моей системе представлений есть многое, но нет обладания чем-то просто, без приложения усилий… Я не полагал, что смог бы вас заставить, удержать силой – ну так подкупить, связать узами если не официально семейными, то общих дел… И связывая вас, я и сам оказываюсь связан, вот эти детки – это ведь детки Лорана, моего сына, это уже меня касается, их жизнь, их будущее, всё, от кроватки для них и до их места в семейном бизнесе… У меня никогда не будет родных по крови, но у меня должно, непременно должно быть то, что я строю сейчас, в продолжение этих лет. Ты, Лоран, эти прекрасные дети, и те дети, что ещё будут… Мне нужно как можно больше вас, за кого я могу волноваться, чью жизнь устраивать, кого бояться потерять. Вы мои, моей жизни без вас почти не было, и без вас уже точно не будет.

1 ноября 2303 года произошло несколько по-разному значимых событий. Ввиду последних событий, Альтака подписал приказ о предоставлении Вадиму Алваресу двухнедельного отпуска с возможностью его продления и практически насильно отправил его на это время на родину. Обеспокоенная упадком сил и частыми сменами настроения Дайенн прошла полное медобследование и обнаружила, что беременна. Комиссия правительства Альянса начала расследование ситуации на планете Джи-Лай-Кенаб и обвинений, выдвинутых против Земного Альянса, Свободных Миров Дрази и Королевства Кор-Лиан. Бывшее «Серое крыло-45», ныне именующее себя «Миротворцем», атаковало несколько военных баз в колониях Земного Альянса. Базы были полностью уничтожены, пятьдесят человек погибло и более двухсот были ранены или получили ментальные повреждения разной степени тяжести.

Продолжение следует…